Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Дмитрий Михайлович Дегтев, Дмитрий Владимирович Зубов
Тень люфтваффе над Поволжьем. Налеты немецкой авиации на советские промышленные центры. 1942–1943

Серия «Сражения в воздухе. Военная авиация XX века» выпускается с 2012 года

Разработка серийного оформления художника Е.Ю. Шурлаповой

Предисловие

Утро 22 июня 1943 года. Все жители Советского Союза, просыпаясь, вспоминают, что страшная война с «гитлеровскими кровавыми собаками», как называли в газетах германскую армию, продолжается ровно два года. Однако конца и края ей по-прежнему не видно. Теперь уже всем было понятно, что события развивались совсем не так, как пелось в довоенных песнях. О том, чтобы громить врага на его территории, не приходилось даже мечтать. Наоборот, это немцы дошли до Волги и Кавказа и уже два года сжигали все новые города и села. После грандиозной победы под Сталинградом и победоносного февральского наступления, когда сводки каждый день сообщали о десятках освобожденных населенных пунктов, уже в марте линия фронта неожиданно стабилизировалась. А потом триумфально освобожденные Харьков и Белгород вдруг снова были заняты врагом. Почти все Черное море оставалось в руках Гитлера, Ленинград по-прежнему находился в блокаде, а на центральном участке фронта немецкие войска все еще стояли недалеко от Москвы.

Ну а профессор Горьковского пединститута Николай Добротвор в это время находился в селе Перевоз, куда он приехал для чтения лекций по текущему международному положению. И вот отсюда, из окна райкомовского дома профессор наблюдал за бомбежкой города Горького. Зарево от пожарищ было отчетливо видно за 120 километров! «Картина эффектная, но жуткая, – писал Добротвор в своем дневнике. – Деревня эту ночь не спала. На другой день в районе нашли немецкие листовки. В деревне говорят, что… без второго фронта невозможна победа над гитлеровской Германией. Расценивают это пессимистически».

И жителей деревни можно было понять! Уже седьмой раз подряд в течение жаркого июня 1943 года они наблюдали одну и ту же картину. Первый раз огненное зарево над областным центром было видно в Перевозе в ночь на 5 июня. Тогда еще высказывались догадки, что, мол, горит лес или еще где-то разразился пожар. Но потом сообщили: немцы бомбят Горький…

Схожие эмоции в те дни испытывали тысячи жителей Поволжья. Газеты рассказывали только о бесчисленных победах «сталинских соколов», покаяниях пленных немецких летчиков и громких победах. Казалось – все, гитлеровские стервятники разгромлены! Однако июньские пожарища воочию показали, что немцы не только не собираются отступать и сдаваться, но и сами наступают, сжигая города в глубоком тылу.

Как же получилось, что после краха наступления на Кавказ и огромных потерь, понесенных зимой 1942/43, люфтваффе не только не утратили былой боевой мощи, но и в скором времени смогли провести крупнейшую и беспрецедентную по размаху стратегическую операцию на Восточном фронте с начала войны? И почему советская авиация даже спустя два года после 22 июня 1941 года не сумела не только захватить пресловутое «господство в воздухе», но и защитить важнейшие центры военной промышленности от налетов немецких бомбардировщиков? Которые к тому же выполняли их во время светлых летних ночей, без истребительного прикрытия, в одно и то же время суток, практически по расписанию!

В этой книге на основе многочисленных отечественных и немецких архивных материалов, воспоминаний очевидцев рассказано о периоде воздушной войны на Восточном фронте, предшествовавшем грандиозной Курской битве. О малоизвестных событиях, долгие годы остававшихся в тени этого сражения, – налетах люфтваффе на города Поволжья в июне 1943 года: Горький, Ярославль, Саратов и другие.

Авторы выражают благодарность за помощь и предоставленные материалы хранителю архива бомбардировочной эскадры «Бёльке» Вальтеру Вайссу (Германия), а также Дмитрию Хазанову (Москва). По всем интересующим вопросам с авторами книги можно связаться по электронному адресу fau109@rambler.ru.

Глава 1
Назгулы фюрера

Показуха по-немецки

Еще в начале 1942 года, несмотря на возникший под Сталинградом кризис, Адольф Гитлер был настроен оптимистически. Окружение 6-й армии казалось временным, а на Восточный фронт вскоре должны были прибыть свежие части (в первую очередь II танковый корпус СС). Да, Северный Кавказ пришлось оставить, а армии союзников на Дону были разгромлены. Однако на остальных участках: под Ленинградом, Демянском и Ржевом – немецкие войска прочно удерживали свои позиции. Положение в Северной Африке благодаря его, фюрера, гению тоже удалось кое-как стабилизировать. Подводные лодки в Атлантике продолжали топить англо-американские суда, а разрушительные налеты британских бомбардировщиков на германские города еще носили скорее эпизодический характер. Так что в целом огромная гитлеровская империя, раскинувшаяся от Бискайского залива и Средиземного моря до Ладожского озера и Черного моря, пока еще жила благополучной жизнью.

Главное было любой ценой остановить русское наступление на юге и закрепиться на новых неприступных позициях. А потом спокойно готовиться к очередному летнему наступлению. А там и новые танки, бомбардировщики, реактивные истребители, ракеты на подходе. Лишь бы потянуть время и потом обрушиться на противников всей мощью всевозможного чудо-оружия.

Однако ситуация продолжала ухудшаться. 31 января 6-я армия Паулюса в Сталинграде неожиданно капитулировала, так и не дождавшись новых деблокирующих ударов и обещанного бесперебойного снабжения по воздуху. При этом люфтваффе понесли огромные потери: 488 самолетов всех типов, в том числе 165 бомбардировщиков Не-111, использовавшихся для доставки грузов. Большая часть из них была разбита во время взлетов и посадок в ужасных климатических условиях либо брошена на заснеженных аэродромах. Были потеряны даже пять новейших Не-177 «Грайф», которые создавались для авиаударов по Англии и Уралу, но дебютировали в роли транспортников. Свыше 1100 летчиков пополнили список пропавших без вести и погибших, это было чуть ли не втрое больше, чем за все наступление на Кавказ и Сталинград!

При этом Красная армия продолжала наступать. Прорвав полосу обороны группы армий «Б», войска Брянского и Воронежского фронтов стремительно продвигались на запад, обходя с юга Орловскую группировку немцев. 8 февраля был освобожден важнейший железнодорожный и авиационный узел Курск, откуда немецкие самолеты полгода назад вылетали на бомбардировку Воронежа и железных дорог в тылу советских войск.

6 февраля в Запорожье приземлился четырехмоторный самолет FW-20 °C-4/U1 с кодом «СЕ+1В» на фюзеляже. Это был персональный самолет фюрера, который должен был доставить в гауптквартиру «Вольфшанце» в Восточной Пруссии командующего группой армий «Зюд» генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Беседа Гитлера с ним длилась с 17.00 до 21.00, периодически перемежаясь едой. Фюрер призывал к фанатизму и настаивал на необходимости любой ценой удержать позиции, не допустив русских к Днепру. После этого фельдмаршал заночевал в одном из бункеров, а наутро «Кондор» доставил его обратно на Украину^[1].

Однако положение продолжало ухудшаться. 9 февраля танки Т-34 ворвались в Белгород, а еще через неделю красные флаги водрузились над центром Харькова, который сам Гитлер называл не иначе как «замком Украины». Окрыленное успехами советское командование гнало свои части дальше на юго-запад в направлении Запорожья и Днепропетровска. Впереди маячила заманчивая цель – не дать немцам отойти за Днепр!

Тогда 17 февраля Гитлер уже лично вылетел на своем FW-200 в Запорожье в штаб группы армий «Зюд», чтобы на месте оценить обстановку и вновь встретиться с Манштейном. Фронт в это время проходил всего в 100 километрах от аэродрома, на котором в 6 часов утра приземлился «Кондор». Сам Манштейн потом вспоминал: «Как бы я ни приветствовал возможность доложить ему лично мои соображения, а также то, что он лично мог убедиться в серьезности положения, все же трудно было обеспечить безопасность его пребывания в таком крупном промышленном городе, как Запорожье (тем более что к городу приближался противник). К тому же он сообщил, что пробудет несколько дней. Он разместился в нашем служебном помещении вместе со своей свитой, в которую входили начальник Генерального штаба и генерал Йодль (как всегда, Гитлер взял, конечно, с собой и своего личного повара). Весь прилегающий район надо было герметично изолировать»^[2].

Кстати, в момент прибытия фюрера произошел весьма любопытный эпизод. Идиотская показуха, оказывается, атрибут не только российской армии. Была она и в вермахте. Причем даже в дни, когда, казалось бы, должно было быть «не до того». «За три дня до того, как мы остановили танковый прорыв русских, на аэродроме внезапно началась большая суматоха, – воспоминал командир I./KG51 «Эдельвейс» гауптман Клаус Хёберлен. – Она началась из-за того, что Запорожье должен был посетить главнокомандующий вермахтом Адольф Гитлер. Спустя короткое время, после того как многие приказы, отданные непосредственно им, привели к страшным потерям, его среди наших летчиков прозвали Grofaz (самый великий полководец всех времен – насмешливое выражение). Когда FW-200 «Кондор», большой четырехмоторный самолет «Фокке-Вульфа», заходил на посадку, я сел в свой элегантный Ford V8^[3], который после Парижа был повсюду со мной, и поехал к месту событий, чтобы вблизи понаблюдать, как начнется «визит фюрера». Когда я подъехал к зданию пункта управления полетами, я натолкнулся на генерала Пфлюгбейля, который вместо своего большого, окрашенного в маскировочные цвета «Мерседеса» сидел в «Кюбельвагене». Он ошарашенно взглянул на меня и смог лишь только вымолвить: «Хёберлен, как вы можете раскатывать на таком автомобиле, здесь, где должен приземлиться фюрер? Ради бога, вы не можете показываться здесь на таком автомобиле».

Отъезжая, я смог увидеть, как прибыл генерал-фельдмаршал Манштейн, а также другие важные птицы – все не на автомобилях, на которых они обычно ездили. Кто как хочет мог это понимать, я же не понимал. Почему мы, кто ежедневно ставил на карту свои жизни, не должны были ездить на прекрасных трофейных автомобилях?»¹ Одним словом, германские военачальники, которые, несмотря на тяжелое положение на фронте, привыкли разъезжать на роскошных лимузинах, стремились показать Гитлеру, что живут, мол, на фронте в спартанских условиях. И пользуются исключительно армейскими автомашинами. Причем именно от отечественного, то есть германского производителя! А то мало ли что фюрер подумает?! Зажрались тут, утопают в роскоши!

Отчасти боязнь Пфлюгбейля, Манштейна и К° можно было понять. Они действительно даже в период тяжелых боев жили на фронте довольно красивой жизнью, спали в чистых постелях, принимали ванны и раскатывали по оккупированным городам на шикарных лимузинах. Офицеры люфтваффе вроде Хёберлена тоже не отставали от начальства. В отличие от пехотинцев и танкистов, живших в сырых окопах, землянках и бараках, летчики обитали вдали от линии фронта, а в перерывах между вылетами ходили в казино, ездили на экскурсии, посещали кинотеатры и, как видно, даже ездили на личных автомобилях!

Между тем беспокойство Манштейна за безопасность фюрера было не напрасным. При въезде в город Гитлера узнавали и приветствовали солдаты и даже местные жители. При этом ехал он на своем бронированном W150 II, который вел его личный шофер Эрих Кемпка, также обычно летавший вместе с шефом. Между тем войск в Запорожье почти не было, посему оцепление квартала, в котором остановился фюрер, помимо личной охраны обеспечивали караульная рота штаба группы армий и несколько зенитных подразделений.

Вечером 17 февраля фюрер прибыл в штаб Манштейна и обсудил с ним обстановку. В течение двух последующих дней он находился в Запорожье, проводя совещания, оценивая обстановку и доказывая важность удержания Донбасса. Между тем 19 февраля советские танки достигли станции Синельниково. «Тем самым противник не только перерезал главную коммуникацию группы «Митте» и левого фланга нашей группы, но стоял уже в 60 километрах от нашего штаба, в котором находился фюрер Третьего рейха. Ни одной части не было между нами и нашим врагом!» – переживал Манштейн^[4]. Когда сообщение о приближении советских танков пришло на аэродром, Баур попросил разрешения перелететь на более безопасную площадку южнее Запорожья, но фюрер ответил, что скоро уже собирается улетать.

Были приняты срочные меры по обороне аэродрома путем формирования немногочисленных боевых групп, в составе которых имелось несколько орудий. Они расположились по периметру, а на проходящей рядом дороге, ведущей на северо-восток, были выставлены дозоры. В итоге вечером 19 февраля Гитлер по настоянию Манштейна и Рихтхофена, также находившегося в Запорожье, вылетел обратно в Винницу. По воспоминаниям адъютанта фон Белова, которому фюрер во время пребывания здесь попутно присвоил звание оберст-лейтенанта, во время взлета «Кондоров» вдали уже слышалась артиллерийская канонада^[5].

«Русские идут»

«Один из моих лучших и самых опытных пилотов, фельдфебель Шультхайсс разбудил меня в ночь с 21 на 22 февраля, – вспоминал командир I./KG51 гауптман Хёберлен. – Он стоял перед моей кроватью и тряс меня: «Гауптман, русские идут. В 15 километрах отсюда по крайней мере 20–25 тяжелых танков приближаются к аэродрому». Поскольку мы знали, что русские подразделения глубоко прорвали линию фронта, я приказал каждую ночь выделять поочередно два экипажа для разведки к северо-востоку от Запорожья. Из этого сообщения я сразу понял, что была попытка противника взять Запорожье внезапным ударом. Я сразу же сообщил в штаб армии в Запорожье результаты, полученные моими разведчиками. Но там надо мной недоверчиво посмеялись…

Я позвонил начальнику штаба и сказал ему: «Господин генерал, уже слышна стрельба, без вмешательства люфтваффе русские подразделения скоро будут уже на плотине» – и быстро оделся. Затем я приказал всем механикам, техническому персоналу и экипажам приготовиться к возможной эвакуации. Мы не знали количества атакующих танков, и, если будет опасно, мы должны были оставить аэродром. Все исправные машины должны были быть в летной годности.

Вечером 21 февраля нам было объявлено из штаба авиакорпуса о задачах на следующий день. Мы должны были атаковать станцию в 200 километрах от фронта. Игнорируя этот приказ, я приказал как можно быстрее подготовить все боеготовые Ju-88 к атаке вражеских танков, загрузив их обычными бомбами и кассетами с осколочными бомбами SD2. Последние были хорошо известны нам по атакам с малой высоты в первые дни Восточной кампании. На этот раз мы могли сбрасывать их с большей высоты.

Все экипажи стартовали в 6.00. В ходе моего первого вылета в район, где Шультхайсс обнаружил танки, я увидел несколько машин, несмотря на их зимний камуфляж. Я атаковал их с пикирования, снизившись до 50 метров. Затем я более часа летал вокруг, чтобы определить, есть ли в этом районе другие русские танки, и нашел еще несколько групп противника.

После этого я полетел с четырьмя 500-килограммовыми бомбами, затем до полудня выполнил еще семь вылетов против вражеских танков. К вечеру большая часть их была выведена из строя. Только после этого командование «проснулось» и отдало-таки нам приказ атаковать русские танки. Но мы уже сделали свою работу. Таким образом, плотина была спасена»¹.

Во время одного из вылетов Ju-88A лейтенанта Герушке был подбит и совершил вынужденную посадку на брюхо недалеко от советских танков. Увидев это, пилот другого «Юнкерса» лейтенант Вастл Винкель прямо на глазах изумленных солдат Красной армии стремительно приземлился, чтобы забрать экипаж. Стоит ли говорить, насколько это было рискованно! Не только из-за того, что самолет мог быть уничтожен огнем. Где была гарантия, что Винкелю удастся снова взлететь по глубокому снегу? Тем не менее эвакуация прошла успешно. Пока штурман и бортстрелок вели огонь по противнику, другие члены экипажа помогали товарищам забраться на борт. Посадив одного летчика в кабину, а еще троих прямо в бомбовый отсек, Винкель резко дал газу, и самолет, прокатившись несколько сотен метров, сумел оторваться от земли. Подобные смелые акции были в люфтваффе обычным делом. Причем не только вблизи линии фронта, но и в глубоком тылу противника!

«Винкель сначала полетел в направлении приближающихся танков, а затем сделал резкий поворот и в итоге совсем не пострадал от огня легких зенитных орудий, сопровождавших танки, – рассказывал Хёберлен. – Он вернулся целым и невредимым с восемью человеками на борту. Я сразу же позвонил адъютанту авиакорпуса и предложил в качестве признания этого выдающегося поступка на следующий день перед всей группой вручить Винкелю Германский крест в золоте. Адъютант выслушал меня, но немногословно сказал: «Вы же знаете, что для этого существуют более высокие инстанции, только они могут утверждать представления к награде». Как я мог забыть, что Святая Бюрократия и на войне полностью господствует!»

После непрерывных авиаударов танковая группа Попова была остановлена, а уцелевшие танки повернули обратно. Как оказалось, этот момент стал кульминацией советского наступления. А Хёберлен вскоре получил возможность воочию осмотреть результаты налетов своей группы. Приехав на «Кюбельвагене» на место бомбежки, он увидел многочисленные следы разрушений: сгоревшие танки и застывшие посреди поля многочисленные бензовозы и грузовики американского производства, сопровождавшие их.

Такие асы и известные на фронте личности, как Хёберлен, могли, естественно, позволить себе не только проявлять инициативу вопреки приказам, но и некоторые вольности, в том числе в отношении вышестоящего начальства. Типичный случай произошел в Запорожье вскоре после того, как советская танковая колонна, двигавшаяся на город, была разгромлена.

«Юнкерс» возвращался на аэродром после очередного боевого вылета и уже приближался к взлетной полосе. Командир I./KG51 снизился до 200 метров и взял курс на посадку. Вдруг с пункта управления полетами поступило срочное указание пропустить вперед Ju-52, идущий сзади. «В зеркало заднего вида я увидел, что расстояние до Ju-52 составляет по меньшей мере 500 метров, – вспоминал Хёберлен. – Вдруг с Ju-52 была выпущена сигнальная ракета, означавшая что-то вроде «Отвалите в сторону». Я понял, что это какая-то «высокая птица» стремится обогнать нас на посадке.

Едва мы вылезли из самолета, послышался рев «Мерседеса-SSK», несущегося на высокой скорости. Из него вышел генерал-оберст барон фон Рихтхофен, командующий воздушным флотом, которому мы подчинялись. Я сразу же подошел к нему и доложил: «Командир группы I./KG51 гауптман Хёберлен, вернулся из боевого вылета».

«Гауптман, – сказал он. – Сообщите имя пилота, который осмелился приземлиться перед моим Ju-52, немедленно!»

«Господин генерал, прошу прощения, я не знал, что этот самолет был ваш, это был я сам».

«Такие действия являются неприемлемыми, я лично решу, как вас наказать!»

Потом он пошел со мной к моей машине, в которую только что были загружены бомбы, и удивленно спросил: «Сколько килограммов бомб загружено в ваш Ju-88?»

«2250 килограммов, господин генерал».

Пораженный этим, он сказал: «Я никогда не слышал, что такое возможно!»

«Только я в группе летаю с такой нагрузкой, потому что я знаю, что на этой расширенной взлетно-посадочной полосе Ju-88 может взлетать с таким весом».

«Мое почтение, гауптман», – сказал он и уехал».

Удивление Рихтхофена можно было понять, ведь подобная бомбовая нагрузка почти соответствовала американскому стратегическому четырехмоторному бомбардировщику В-17, как правило бравшему на борт 2,5 тонны бомб.

Командующий 4-м воздушным флотом никак не наказал Хёберлена за то, что тот «подрезал» его на посадке в Запорожье. Однако этим случаем воспользовались его коллеги, решив подшутить над командиром.

«После следующего вылета я пришел вечером в казино, где уже находилось большинство офицеров, – продолжал свой рассказ командир I./KG51. – Я чувствовал, что что-то должно произойти, и нервничал. И действительно, через несколько минут пришел курьер и вручил мне телеграмму из воздушного флота. Я побледнел, когда прочитал там: «Гауптман Хёберлен немедленно назначается командиром аэродромной роты на аэродром Полтава». И подпись: фон Рихтхофен!»^[6]

Тем временем на фронте группы армий «Зюд» наступил перелом. Собрав в кулак свои танковые дивизии, в том числе II танковый корпус СС Пауля Хауссера, Манштейн начал наступление.

С воздуха эсэсовские танки поддерживали пикирующие бомбардировщики I./KG51. Они наносили удары по позициям советских войск, дорогам, а также бомбили железнодорожные станции в Изюме, Купянске и Балаклее. 28 февраля у Ju-88A командира группы Хёберлена внезапно вышел из строя правый двигатель. «Нам пришлось лететь над вражеской территорией еще почти 150 километров до тех пор, пока мы достигли наших линий», – вспоминал он. Опытный летчик довел самолет до базы, избежав встречи с советскими истребителями. Впрочем, таковые встречались в небе довольно редко, поэтому экипажи бомбардировщиков чувствовали себя в небе довольно комфортно.

Гитлер был доволен. Его войска снова наступали, и кризис, как казалось, был наконец преодолен. 10 марта фюрер еще раз прилетел в Запорожье, чтобы лично поблагодарить Манштейна за его успехи, а также вручить ему дубовые листья к Рыцарскому кресту.

В результате упорных боев, продолжавшихся в течение месяца, вермахту удалось отбросить Красную армию обратно за реку Донец, а 26 марта снова занять Харьков и Белгород. «Замок Украины» был снова заперт. Этот момент совпал с началом весенней распутицы, и в итоге линия фронта постепенно стабилизировалась.

Примерно таким же чередом шли события на других участках фронта. В начале 1943 года II./KG4, которую с 30 января возглавлял майор Райнхард Граубнер, а также штаб эскадры, которой, в свою очередь, с 12 января командовал оберст-лейтенант Хайнц Йоахим Шмидт, по-прежнему базировались на аэродроме Сещинская.

Отсюда с июня 1942 года подразделение действовало в интересах группы армий «Митте». Бомбардировщики в основном наносили удары по железнодорожным узлам и станциям в районах Ельца, Тулы, Мичуринска, Калуги, Сухиничей и др. Кроме того, специально выделенные экипажи по ночам охотились за эшелонами в тылу советских войск. «Хейнкели» оказывали и непосредственную поддержку войскам 9-й армии, ведущей бои в районе Ржева, сбрасывая на позиции советской пехоты, танков и артиллерии осколочные и мелкие фугасные бомбы. Осенью наносились систематические авиаудары по вокзалам, станциям и перегонам на участках Великие Луки– Торопец, Великие Луки – Нелидово, Самцы – Васильево, Слутчица и Горбачево. Попутно совершались налеты и на другие военные объекты, к примеру, 11 октября 13 Не-111 бомбили советские склады продовольствия в районе Торопца. В начале ноября были совершены массированные налеты на вокзал Сухиничи-Северный, вокзал и аэродром в г. Калинин, а также вокзалы в Торопце, Торжке, Богорелом и Сухиничи. Эти операции проводились с целью парализовать железнодорожные перевозки в тылу советских войск и ослабить их давление на фронт 9-й армии на Ржевско-Вяземском плацдарме. В ночь на 6 ноября два Не-111 совершили налет на Горький, сбросив бомбы на Московский вокзал и нефтеперегонный завод «Нефтегаз». В результате прямого попадания на последнем было разрушено здание котельной, вследствие чего предприятие примерно на месяц вышло из строя.

Теперь же, когда весь южный фланг группы армий «Митте» находился под угрозой вследствие отступления 2-й армии, II./KG4 наносила удары по советским войскам, наступающим на Курск, а также по-прежнему бомбила вокзалы, железнодорожные станции и перегоны в тылу противника. «II./KG4 10.2.1943 в условиях плохой погоды и видимости атаковала военные цели в пространстве Никольское-1 и -2, а также Поныри-1 и -2, – сообщала сводка 1-й авиадивизии от 10 февраля. – Удары наносились по позициям пехоты, колоннам и скоплениям войск в деревнях с хорошими результатами, с малых высот. После бомбардировки осуществлялся обстрел остатков пехоты и транспортных средств из бортового оружия, в результате чего противнику были нанесены большие кровавые потери. Эти атаки были настолько эффективны благодаря высокой скученности войск противника. В районе целей во время последующих налетов наблюдалось множество трупов русских и лошадей, уничтоженных машин и орудий, особенно в Никольское-2. Разрушительное воздействие авиаударов было полностью подтверждено»^[7].

Затем Граубнер получил многочисленные письма с благодарностями из 2-й танковой армии за мощную поддержку с воздуха.

В марте II./KG4 снова в основном боролась с железнодорожными перевозками. Группа стала практически специализирующейся именно на такого рода задачах. К примеру, начиная с 12-го числа наносились удары по станциям Ливны, Елец и Узловая, а также составам на перегонах Елец – Курск – Касторное и Киров – Сухиничи – Калуга – Износки. В результате движение на этих участках было практически парализовано. Впрочем, и немцы лишились при этом нескольких самолетов и неопытных экипажей. По данным немецкой армейской разведки, по всей видимости полученным в ходе допросов пленных красноармейцев, наиболее успешными были налеты на станцию Ливны 14, 15 и 16 марта, в результате которых были разрушены не только железнодорожные пути, здание станции, склад боеприпасов, но и сам город. Водопровод вышел из строя на месяц, а движение поездов было полностью парализовано на семь дней.

В ночь на 14 и на 22 марта группа произвела два налета на аэродром Курск-Ост. Во время первого, по немецким данным, было уничтожено 5 истребителей Як-1. Результаты второго удара оказались куда более результативными. На аэродроме было повреждено и уничтожено сразу 35 самолетов, опознанных как Як-1, «Харрикейн», «Аэрокобра», Ил-2 и У-2. После этого Курск на 2,5 месяца стал одной из основных целей бомбардировок.

Действия II./KG4 майора Граубнера были столь высоко оценены наверху, что командующий 6-м воздушным флотом генерал-оберст фон Грайм предоставил в апреле специальный отпуск для наиболее отличившихся экипажей группы^[8].

Тем временем положение на центральном участке фронта тоже стабилизировалось. Хотя немцы вскоре были вынуждены эвакуировать Ржевско-Вяземский выступ, в течение всего 1942 года угрожавший Москве, южнее они сохранили в своих руках важные железнодорожные и авиационные узлы Орел и Брянск, которым будет суждено сыграть важную роль в последующих событиях.

Kubanbr"uckenkopf

Примерно в том же духе люфтваффе оказывали мощную поддержку своим войскам и на юге. Специализированная III./KG4 майора Вернера Клосински с 30 января базировалась в Крыму. Таким образом, эскадры как целостного подразделения в этот момент фактически не существовало, что, впрочем, в люфтваффе было скорее правилом, чем исключением.

Группе поручили оказывать поддержку войскам 17-й армии, которая по приказу Гитлера отходила с Кавказа на так называемый Кубанский плацдарм. Одной из задач экипажей «Хейнкелей» стала буксировка через Керченский пролив грузовых планеров Go-242 с боеприпасами и продовольствием, которые приземлялись на специально подготовленных аэродромах Тимощевская и Славянская. На обратном пути, как правило, вывозились раненые. Периодически группа привлекалась и к бомбардировочным вылетам, основными целями которых являлись черноморские порты, вокзалы и аэродромы. Так, 20 февраля были нанесены авиаудары по порту Туапсе и аэродрому Геленджик, 25 февраля по вокзалам в Армавире, Краснодаре и Кропоткине. 3—10 марта была произведена серия ночных налетов на аэродромы Краснодар и Адлер. Здесь базировались советские бомбардировщики и штурмовики, наносившие удары по немецким плацдармам. Вскоре оказалось, что аэродром Багерово, на котором базировалась III./KG4, слишком узкий и тесный для посадки бомбардировщиков в ночное время. После того как пять Не-111 потерпели аварии, группа была переброшена в Саки. 25 марта был выполнен успешный налет на доки в Геленджике, о котором на следующий день даже сообщалось в сводке Главного командования вермахта^[9].

II./KG55 и штаб эскадры «Грайф» после падения Сталинграда также обосновались на авиабазе Саки в Крыму. Основными целями «Хейнкелей» были переправы через реку Кубань и наступающие советские войска в районе Армавира и Краснодара. Ну а HI./KG55 в начале февраля действовала с аэродрома Сталино под командованием IV авиакорпуса генерала Пфлюгбейля. Совместно с «Хейнкелями» из III./KG27 «Бёльке», II./KG53 «Легион Кондор» и 14.(Eis)/KG27 они сначала прикрывали отход 1-й танковой армии через Дон. Одной из специфических задач, которые выполнялись самолетами, стала бомбардировка льда на этой реке с целью не допустить быстрого форсирования ее советскими войсками. В марте «Хейнкели», как и их коллеги на центральном участке фронта, переключились на железнодорожные объекты: Батайск, Федоровку, Александровку в дельте Дона. Именно нечеловеческие усилия опытных экипажей, действовавших даже в условиях сильных снегопадов и сильной облачности, позволили сухопутным войскам удержать линию фронта.

Между тем в начале 1943 года обстановка складывалась уже таким образом, что люфтваффе больше не могли держать большую часть своих подразделений на Восточном фронте. В Африке войска союзников рвались к морю в Тунисе, а английские и американские бомбардировщики все чаще бомбили немецкие города. Поэтому все больше опытных подразделений, совершивших на востоке тысячи боевых вылетов, приходилось отправлять на запад.

Согласно планам командования люфтваффе, вся KG4 в начале 1943 года должна была пройти перевооружение на новые тяжелые бомбардировщики Не-177. Предполагалось, что эскадра, с 1940 года специализировавшаяся на стратегических бомбардировках и других специальных миссиях, станет первой, полностью оснащенной этими машинами. И, закончив наконец свою затянувшуюся «командировку» на Восточный фронт, которая должна была завершиться еще осенью 1941 года, будет использована для террористических налетов на британские города. Которые должны были стать возмездием за рейды британских бомбардировщиков на территорию рейха. Однако кризис под Сталинградом и последующие события позволили осуществить этот план лишь частично. 9 февраля только I./KG4 майора Вольфа Веттерера убыла в Лехфельд для перевооружения на Не-177. Остальные две группы продолжали воевать на «старых добрых» Не-111Н-6.

Однако в марте пяти опытных экипажей при этом лишилась и вторая группа эскадры «Генерал Вефер». Среди них оказался и Херберт Зюннер. «Я попрощался с II./KG4 в марте 1943 года в Сещинской, – вспоминал он. – Без всякого предварительного уведомления поступил приказ: пять опытных экипажей немедленно отправить в Шартр во Францию в распоряжение Авиационного командования налетов на Англию (Angriffsfuhrer England)». Оно было сформировано по приказу Гитлера в начале 1943 года. Его руководителем был назначен инспектор (командующий) бомбардировочной авиации оберст-лейтенант Дитрих Пельц, в прошлом пилот пикирующего бомбардировщика Ju-88A и командир II./KG77, специализировавшийся на одиночных рейдах и точечных авиаударах по стратегическим объектам. Используя новые бомбардировщики Do-217K, Ме-410, Ju-188 и Не-177, Пельц должен был начать новое воздушное наступление на Великобританию.

Многие летчики, уставшие от однообразных русских пейзажей и бесконечных атак одних и тех же целей, не без радости восприняли перевод на запад. «Во-первых, было заманчиво переехать из России во Францию, – вспоминал Зюннер. – Но вскоре последовало разочарование… Переброска была проведена в большой спешке сначала на самолете Ju-52, затем поездом через всю Европу на новое место. После переподготовки в KG2 на Do-217, а позднее на Ju-188 в середине года мы приступили к действиям против Англии. Однако успех больше не мог быть достигнут за счет слабых сил. Из 20 членов экипажей бывшей KG4 выжили лишь 3 человека: Хельмут Крёмер, Херберт Зюннер, Хайнц Никлас»^[10].

А в конце апреля уже I./KG55 была выведена в Германию на аэродром Барт, где она была преобразована в III./LG1. Последняя, таким образом, стала полноценной бомбардировочной эскадрой, хотя формально сохранила статус учебно-боевой.

«Новая» первая группа эскадры «Грайф» была сформирована 1 мая на аэродроме Сталино на основе отдельной транспортной авиагруппы KGrzbV5, которая также была оснащена самолетами Не-111^[11].

Весной наиболее активные боевые действия шли на Кубанском плацдарме, где советские войска стремились любой ценой сбросить части 17-й армии в море. Фюрер же, наоборот, требовал любой ценой удержать этот кусок Северного Кавказа. То ли он планировал использовать его для нового наступления к нефтяным месторождениям, то ли считал его передовым бастионом на подступах к завоеванному в трудных боях Крыму. Так или иначе, именно в небе над Таманским полуостровом в апреле развернулись ожесточенные воздушные бои.

I./KG51 гауптмана Хёберлена 2 апреля была переброшена в Крым на аэродром Багерово. С точки зрения Советского Союза полуостров, как и другие территории, занятые немцами, являлся оккупированной землей. В действительности многие жители Крыма, как и расположенной к северу Украины, симпатизировали захватчикам и даже считали их освободителями. Все-таки в Крыму по-настоящему русским городом всегда был и остается Севастополь, остальная территория исконно принадлежала крымским татарам, а в Керчи с XIX века осело большое число евреев. Правда, после прихода немцев многие из них были уничтожены, другие бежали на Тамань, а сам город после мая 1942 года лежал в руинах, в силу своих античных корней напоминая разрушенный римлянами Карфаген.

«Багерово расположено в восточной части Крыма, возле порта города Керчи, который мы в 1942 году многократно атаковали, прежде чем весь Крым полностью оказался в руках наших войск, – вспоминал Хёберлен. – Эта часть Крыма была степной зоной, рядом находилось село. Некоторые жители были крымскими татарами, которые хорошо относились к нам, потому что они были с самого начала врагами советской системы. После войны по приказу Сталина они были либо ликвидированы, либо депортированы в Сибирь, в ГУЛАГ…

После нашего прибытия в Багерово у нас было несколько дней для экскурсий по окружающим окрестностям. Мы посетили порт Феодосии на южном побережье и знаменитый Бахчисарайский монастырь в горах Крымская Ривьера. Здесь был также морской курорт Ялта, где позднее собралась «Большая тройка»: Рузвельт, Сталин и Черчилль, единодушно объявившие поджигателем войны Гитлера и разделившие Европу. Там красивый пейзаж с пальмами и оливковыми деревьями»^[12].

Но главной задачей I./KG51, конечно, было не изучение крымских пейзажей, а прикрытие Кубанского плацдарма. Любопытно, что сами немцы называли последний не совсем понятным словом «Kubanbr"uckenkopf» (предмостное укрепление), а Таманский полуостров и Кавказское побережье не иначе как Азиатской стороной Черного моря (asiatischen Seite des Schwarzen Meeres). Целями пикирующих бомбардировщиков были артиллерийские батареи, линии снабжения, а также танковые колонны.

Основная причина поразительной эффективности германской бомбардировочной авиации заключалась в ее отработанном универсализме. Одни и те же подразделения и экипажи в зависимости от обстановки могли выполнять как чисто тактические задачи вроде ударов по переднему краю обороны, ближнему тылу, местам сосредоточения войск, прифронтовым коммуникациям, так и стратегические рейды, нанося удары по железным дорогам, узловым станциям, базам снабжения в тылу противника. А в случае необходимости могли совершать налеты и на города и объекты в глубоком тылу. И при этом в любой момент могли превратиться в транспортников, осуществляя снабжение войск и окруженных группировок.

Основной костяк кампфгешвадеров составляли опытные асы вроде Хёберлена, способные за счет индивидуальных профессиональных действий достигать серьезных результатов и в то же время вести за собой необстрелянную молодежь. При этом, несмотря на самые серьезные потери, ветераны, как правило, оставались целы и невредимы, их сбивали только в редких случаях. В результате даже сильно потрепанные авиагруппы могли постоянно поддерживать минимально необходимый уровень боеготовности.

III./KG4 майора Вернера Клосински в это время также продолжала действовать над Кубанским плацдармом.

В апреле «Хейнкели» были оснащены новым высотным прицелом Lotfe 7D, который значительно повысил точность бомбометания, в том числе с больших высот. В конце апреля – мае группа в основном наносила удары по советским войскам, пытавшимся прорваться к Новороссийску через Крымское, а также вела ночную охоту за поездами на перегонах Краснодар – Кропоткин – Армавир – Майкоп.

В середине апреля, едва положение в районе Kubanbr"uckenkopf стало стабилизироваться, командование 4-го воздушного флота начало постепенно перенацеливать бомбардировщики на выполнение стратегических задач. 16-го числа только что отметивший свой 300-й боевой вылет Клаус Хёберлен получил приказ атаковать цель в глубоком советском тылу. «В 1.45 ночи мы взлетели с дополнительными топливными баками, чтобы атаковать нефтяные месторождения в окрестностях Грозного на старой Военно-Грузинской дороге, – вспоминал командир I./KG51. – Они находились позади Майкопа на краю Северного Кавказа. Наш груз состоял из 1500 килограммов осколочных и фугасных бомб и пяти осветительных. Хайнц, как всегда, рассчитал курс. Медленно поднимаясь, мы направлялись на юго-восток.

Через некоторое время я спросил Хайнца, не проложил ли он курс слишком близко к Краснодару, потому что там была мощная противовоздушная оборона из орудий всех калибров. Вскоре после этого внезапно мелькнули прожекторы, которые сразу же поймали нас. Оказывается, мы летели непосредственно рядом с Краснодаром. Как всегда во время длительных полетов, был включен автопилот, который просто держал нужный курс. Я выключил его для увеличения высоты. Затем начал делать крутые повороты влево и вправо, одновременно внезапно меняя высоту и скорость. В общем, пилотаж был настолько хорош, насколько позволяла наша загрузка. В такие моменты вы полностью теряете чувство времени. У вас нет другого чувства, кроме ощущения борьбы за свою жизнь.

В качестве меры предосторожности мы поднялись до 3000 метров над уровнем моря. Несмотря на ясную погоду, ориентироваться было очень сложно. Тем не менее мы нашли Военно-Грузинскую дорогу, снизились и сбросили первую осветительную бомбу для того, чтобы установить свое местоположение. В это время погода внезапно ухудшилась, на востоке показался плотный облачный покров.

Тем временем наш второй бак был осушен, так что я мог сбросить его. Напрасно мы кружили над землей, чтобы обнаружить цель через облака. Вскоре появился небольшой разрыв. Теперь мы сбросили одну за другой еще три осветительные бомбы и снова увидели военную дорогу. На ней наблюдалось интенсивное движение бензовозов. Мы решили атаковать их, потому что в случае дальнейших поисков нашей цели мы рисковали сжечь наши запасы топлива для обратного полета.

После нескольких «прыжков» над облаками мы бросили последнюю осветительную бомбу, снизились и сбросили бомбы на транспортные средства, которые были хорошо видны в освещении. Яркая вспышка огня при небольшой облачности являлась доказательством того, что мы поразили цель. После более чем четырех часов полета мы приземлились в Багерово, а потом после короткого перерыва и обеда снова приступили к действиям в районе Кубанского плацдарма».

Данный эпизод наглядно демонстрирует тактику действий отдельных «экипажей-разрушителей», отработанную еще во время налетов на Англию осенью 1940 года и успешно применявшуюся в дальнейшем.

В общей сложности гауптман Хёберлен выполнил двадцать вылетов из Багерово, после чего группа перебазировалась в Полтаву^[13]. Как оказалось, авиаудар по Военно-Грузинской дороге стал для летчика последним важным заданием на Восточном фронте. 6 мая I./KG51 была переброшена на аэродром Иллесхайм в Германии. «Мы должны были перевооружиться на недавно разработанный тяжелый истребитель типа Ме-410, после чего атаковать «Летающие крепости», – писал Хёберлен. – Они получили такое имя из-за их огромной оборонительной огневой мощи. Мы должны были применить против них специальное оружие против летавших в это время уже в больших количествах американских четырехмоторных бомбардировщиков B-17. Мы с нетерпением ждали событий, которые нам предстояли». Впрочем, как и вышеупомянутому Херберту Зюннеру, Хёберлену тоже предстояло разочарование. Ме-410 окажется совершенно негодным для борьбы с «Летающими крепостями», вследствие чего I./KG51, временно ставшей истребительной группой, снова придется вернуться к привычной работе – авиаударам по наземным целям. Только уже на территории Англии. Летчики очень быстро поняли разницу между Западом и Востоком. За 9 месяцев подразделение Хёберлена потеряет 138 летчиков, притом что экипаж «Мессершмитта» состоял всего из двух человек.

Ну а II. и III./KG51 «Эдельвейс», в отличие от своих бывших товарищей, пока остались на Восточном фронте и продолжали выполнять привычные задачи. В мае «Юнкерсы» в основном бомбили железнодорожные линии, полевые склады снаряжения и боеприпасов в районе Курска.

Цель – корабли в южном течении Волги

Тот факт, что немецкая авиация от чисто оборонительных действий по поддержке своих войск стала постепенно возвращаться к стратегическим задачам, советское командование почувствовало в середине апреля. Дальние разведки люфтваффе стали часто появляться над Волгой, по всей вероятности производя аэрофотосъемку ледовой обстановки. В свою очередь, командование Волжской военной флотилии сразу же заподозрило, что противник вновь готовится к минным постановкам на реке, дабы затруднить движение нефтекараванов, которое вскоре должно было начаться. Собственно, именно из-за этого флотилия, несмотря на то что фронт откатился за сотни километров от Волги, не была расформирована или хотя бы объявлена недействующей.

В прошлом 1942 году речной флот на Волге понес огромные потери. Вследствие авиаударов, подрывов на минах, артиллерийских обстрелов и диверсий в Южном Поволжье были уничтожены 335 судов, в том числе 15 грузопассажирских, 74 буксира, 44 нефтеналивные баржи (тоннажем 279 460 т), 153 сухогрузные баржи (тоннажем 205 638 т), 49 судов технического флота. На дне Волги по-прежнему лежало множество необнаруженных донных мин, а фарватер загромождали остовы затонувших судов. Поэтому открытие навигации прошло в напряжении. И уже 24 апреля в районе Владимировки (ныне Ахтубинск) подорвался на мине и затонул со всем экипажем из четырех человек рыболовный баркас «Кормилец». Затем погиб буксирный пароход «Эривань». Тем не менее в целом начало навигации было успешным. В апреле из Астрахани вышли 49 конвоев, доставивших в центральные районы СССР 467 000 тонн нефтепродуктов^[14].

Опасения волжских моряков оказались не напрасны. 27 апреля из Германии на аэродром Сталино после отдыха во Франции прибыла специализированная авиагруппа I./KG100 «Викинг» майора Пауля Клааса. Вернулся на Восточный фронт и командир ее 1-й эскадрильи, к этому времени ставший признанным экспертом в бомбардировочной авиации 29-летний Ханс Бётхер. Летчик, в прошлом году участвовавший практически во всех операциях люфтваффе на южном фланге от Крыма до Кавказа и Каспия, к этому моменту выполнил уже 458 боевых вылетов, став по этому показателю одним из рекордсменов. С 21 июля 1941 года, после того как Бётхер участвовал в первом массированном налете на Москву, он постоянно и повсюду сеял смерть и разрушения.

Таких личностей, как Хёберлен и Бётхер, можно сравнить с назгулами – королями-призраками из культовой трилогии Джона Рональда Толкиена «Властелин колец»^[15].

Подчиненные злой воле Темного властелина Саурона назгулы, в особенности верхом на страшных крылатых тварях, обладали невероятной силой и были готовы по приказу хозяина уничтожить любого противника. Там, где появлялись «назгулы» фюрера, на головы советских солдат, моряков, мирных жителей с поразительной точностью сыпались фугасные и испепеляющие пламенем зажигательные бомбы. Их не смущали и не могли остановить ни численное превосходство противника, ни самая мощная противовоздушная оборона.

На сей раз I./KG100 получила приказ произвести новое минирование Волги с целью парализовать перевозки нефтепродуктов из Баку. Расстояние от авиабазы Сталино до реки составляло 550–600 километров. В ночь на 30 апреля группа произвела первый вылет, сбросив донные мины ВМ1000 на участок Камышин – Сталинград. Две из них были на счету Бётхера. Согласно записям в его летной книжке, «Хейнкель» командира 1-й эскадрильи поднялся в воздух в 19.05, сбросил мины в квадрате 50 378, после чего в 01.10 вернулся обратно после пятичасового полета.

Эти вылеты требовали от пилотов большого мастерства, поскольку сброс мин выполнялся на небольшой высоте, чтобы их ветром не снесло на берег. Кроме того, надо было обеспечить скрытность постановки, для чего использовалась следующая тактика. Самолеты выходили в район Волги на предельно большой высоте, затем глушили двигатели и плавно снижались. При этом штурман бомбардировщика учитывал силу и направление ветра, чтобы точно определить момент сброса мины. После отсоединения «груза» самолет некоторое время продолжал планировать и, лишь уйдя на определенное расстояние, включал двигатели и набирал скорость. При этом уже во время первого вылета «Хейнкели» I./KG100 столкнулись с зенитным огнем и ночными истребителями^[16]. Тем не менее все бомбардировщики благополучно вернулись в Сталино.

На следующую ночь бомбардировщики I./KG100 вновь появилась над Волгой, на этот раз сбросив мины юго-восточнее Сталинграда. В результате река была снова, как и летом 1942 года, заминирована на участке в 800 километров, от хутора Золотого, в 80 километрах ниже Саратова, до Замьян, в 60 километрах выше Астрахани. 2 мая 1943 года пароход «Сергей Лазо» подорвался на мине в районе села Солодники. Капитан Яков Краснов погиб на рабочем месте. А в 18.37 того же дня Не-111 Бётхера снова поднялся в воздух с двумя минами ВМ1000, которые были сброшены в Волгу в квадрате 50 37 33. На сей раз вылет прошел без противодействия со стороны ПВО.

Следующий вылет к Волге Бётхер совершил вечером 11 мая. Согласно записям в летной книжке, «Хейнкель» поднялся в воздух в сумерках, 19.10 по берлинскому времени, сбросил две ВМ1000 в квадрате 4934, после чего в 23.19 вернулся в Сталино. А с середины мая I./KG100, наряду с минными постановками, стала наносить авиаудары непосредственно по судам. «Корабли в южном течении Волги, квадрат 6970, – сообщается в летной книжке Бётхера 15 мая. – 7 SD250 + 4 SC50». Против речных судов, не имевших бронирования, немцы использовали в основном осколочные бомбы, так как считалось, что даже при близком попадании они наносят им серьезные повреждения. Вечером 17 мая Бётхер снова атаковал суда на Волге, также сбросив семь 250-килограммовых осколочных и четыре мелкие фугасные бомбы. При этом в обоих случаях по «Хейнкелю» велся сильный зенитный огонь^[17].

И в этом не было ничего удивительного. Командование Волжской военной флотилии с 17 мая организовало конвоирование нефтеналивных барж и военных транспортов канонерскими лодками, бронекатерами и сторожевыми катерами, а также проводку судов за тралами в районах, где возникала минная опасность. Многие тральщики тоже имели зенитное вооружение и при случае вели огонь по самолетам. Поскольку участок Волги от Астрахани до Саратова был около 600 километров длиной, а боевых кораблей не хватало, было разработано сразу несколько методов конвоирования: эстафетный, сквозной (непрерывный), частичный, комбинированный и усиленный. Правда, заработала вся эта система конечно же не сразу, а лишь в конце мая – июне.

Эстафетное конвоирование заключалось в том, что боевые корабли прикрывали суда от воздействия авиации противника лишь в пределах своего участка, передавая их дальше «соседям». При сквозном конвоировании корабли охранения сопровождали транспортные суда от пункта выхода до порта назначения или на всем опасном участке. Суть частичного конвоирования состояла в том, что бронекатера и сторожевые катера прикрывали транспорты только в пределах своих подвижных огневых позиций, дальше суда шли самостоятельно, при случае самостоятельно отстреливаясь от бомбардировщиков. При комбинированном конвоировании корабли охранения, обычно канонерские лодки, во время всего перехода одновременно выполняли и роль буксиров. Так же, как это делали их коллеги на Ладожском озере. Усиленное конвоирование осуществлялось кораблями охранения совместно с кораблями, находившимися на подвижных огневых позициях^[18].

Помимо кораблей охранения, противовоздушную оборону транспортных судов осуществляли постоянные и маневренные отстойные пункты, которые защищались береговыми и корабельными зенитными пушками и пулеметами, а также дозорными кораблями и истребительной авиацией. Одним словом, I./KG100 «Викинг» изрядно нагнала страху на речников и моряков, вынудив их выделить значительное количество сил и средств для ПВО Нижней Волги.

Крупный бой между бронекатерами Волжской военной флотилии и «Хейнкелями» произошел 19 мая на участке Сталинград – Камышин. Когда в полночь над рекой были замечены самолеты, катерники открыли шквальный огонь из всех стволов. Одновременно с этим другие корабли вели бой южнее у Черного Яра. Впрочем, ВВФ тоже несла серьезные потери. 17 мая подорвалась на мине и затонула канонерская лодка «Красный Дагестан», а через девять дней – другая канонерка, «Красногвардеец». На обоих кораблях погибли 30 членов их команд.

Одновременно с конвоированием судов развернулись большие работы по обезвреживанию донных мин. Госкомитет обороны постановил значительно увеличить число тральщиков, за счет переоборудования малоценных речных судов, в основном рыболовных. В связи с минной угрозой в середине мая в Сталинград прибыли нарком Военно-морского флота Н.Г. Кузнецов и нарком речного флота З.А. Шашков. На совещании, которое проходило в кают-компании бронекатера, присутствовали начальник Волжского бассейнового управления пути В.П. Цыбин и новый командующий Волжской военной флотилией контр-адмирал Ю.А. Пантелеев. Были разработаны дополнительные меры по усилению наблюдения за сбрасыванием мин, на наиболее сложных участках установлены посты наблюдения из числа военных моряков, улучшились организация ограждения и информация о состоянии плеса. Флотилию подкрепили техническими средствами траления. Судовой ход обозначался створами повышенной чувствительности, ночное освещение было замаскировано.

Однако наладить всю эту работу оказалось не так-то просто, особенно в условиях сильного весеннего паводка. Глубины увеличились местами до 25–30 метров, а удержать на такой глубине и при сильном течении довольно громоздкое минное ограждение было непросто. Частые его срывы создавали большие трудности, но бакенщики строго следили за плесом, и, несмотря на штормовую погоду и ночную темноту, выезжали на лодках и восстанавливали ограждения. Вскоре вся Волга на протяжении от Камышина до Черного Яра была «украшена» самыми невероятными ограждениями, часть из которых была изготовлена из ресурсов разрушенного Сталинграда: старых электропроводов, проволоки, всего, что можно было использовать в качестве учалочных средств.

В мае – июне для переоборудования под тральщики и тралбаржи были отобраны 165 самоходных и несамоходных транспортных судов. Им предстояла огромная работа. Всего в течение мая, по данным службы наблюдения, германские бомбардировщики сбросили в Волгу 354 донные мины. При этом часть из них была оснащена многоимпульсными взрывателями. Чтобы взорвать такую «адскую машину», тральщику требовалось пройти над ней 15–16 раз и более. Еще страшнее были мины с акустическими взрывателями, принцип их действия был до сих пор плохо изучен, а эффективные средства борьбы практически отсутствовали.

В то же время грузонапряженность с каждым днем нарастала, стоянки караванов считались совершенно недопустимыми. Фронт требовал горючего. В этих условиях наиболее опытные бакенщики брали на себя ответственность и на свой страх и риск проводили нефтекараваны через опасные, непротраленные места.

Несмотря на все принятые меры, грузооборот судов по-прежнему оставлял желать лучшего. Из-за необходимости соблюдать строгий порядок конвоирования, узости протраленного фарватера, нехватки судов, движение нефтекараванов шло значительно медленнее желаемого. Если в последней декаде апреля по участку Астрахань– Саратов были перевезены 445 000 тонн нефтепродуктов, то за весь май удалось перевезти 765 000 тонн, что составило 76,5 % от плана и не шло ни в какое сравнение с показателями годичной давности.

Между тем I./KG100 продолжала минирование Волги и в начале июня. Согласно записям в летной книжке Хельмута Абендфотха, 30 мая его Не-111 6N+OK вылетел из Сталино в 19.37, сбросил в Волгу две мины ВМ1000, после чего в 23.22 вернулся обратно. На следующий день взлет в 19.40, посадка в 23.45. Продолжительность вылета составила 245 минут. 2 июня Абендфотх снова поднялся в воздух в 19.37 с двумя минами ВМ1000 на борту. Сбросив их в реку в квадрате 5148, в 23.55 Не-111 6N+OK вернулся на базу^[19].

Глава 2
Затишье перед бурей

Новая задача

Отражением общего кризиса вермахта стал также и наметившийся кризис стратегии немецкой авиации, командование которой не имело твердого мнения о том, куда направить силы пополненных авиационных соединений. Было понятно, что они должны в полном объеме обеспечить авиационную поддержку предстоящих наступательных операций своих войск. По поводу того, каким образом это сделать, мнения разошлись. Начальник Генерального штаба люфтваффе генерал-оберст Ханс Ешоннек, находившийся под впечатлением от участившихся налетов авиации союзников на города Германии, был сторонником террористических атак на советские города группами по двадцать-тридцать бомбардировщиков. Он был единственным из немецких высших авиационных командиров, который ожидал наибольших результатов от массированных бомбардировок Лондона еще летом-осенью 1940 года.

У министра вооружений Третьего рейха Альберта Шпеера имелось свое мнение, которое являлось отражением взглядов военно-промышленных кругов. Германские промышленники, для которых затяжной характер войны давно стал абсолютно ясен, вполне резонно настаивали на том, чтобы нанести массированные авиаудары по ключевым объектам военной промышленности СССР, в частности по электростанциям в районе Москвы, Рыбинска и Горького. Против такого метода использования бомбардировочной авиации резко возражал командующий 1-м авиакорпусом генерал Гюнтер Кортен, который понимал все трудности поражения с воздуха подобных точечных целей, находящихся далеко за линией фронта.

В результате всестороннего обсуждения сложившейся ситуации было принято компромиссное решение, предложенное командующим 6-м воздушным флотом генерал-оберстом Робертом фон Граймом и его штабом. Согласно ему, бомбардировочные эскадры должны были перед началом летней кампании атаковать советские центры по производству вооружений. В свою очередь, командир IV авиакорпуса Курт Пфлюгбейль предложил две реальные цели для массированных налетов – города Горький и Саратов.

Среди основных доводов фон Грайма было желание в первую очередь на длительное время парализовать выпуск советской промышленностью танков. А также сорвать поставку на фронт другой боевой техники, материалов и боеприпасов. По мнению командующего 6-м воздушным флотом, люфтваффе, таким образом, принесли бы больше пользы сухопутным войскам, чем беспрерывное и утомительное уничтожение всего этого непосредственно на передовой и вблизи ее. Борьба с огромными массами советской бронетехники, которую на всех фронтах вели немецкие войска, отнимала все больше сил и средств. Помимо панцерваффе, а также противотанковых дивизионов с самоходными орудиями, полевой артиллерии, немецкой пехоты, оснащенной бронебойным оружием, все чаще для отражения танковых атак приходилось привлекать зенитные подразделения люфтваффе. В результате 88-миллиметровые пушки чаще и чаще отвлекались от выполнения своих основных задач. А сами подразделения из собственно зенитных, по сути, превращались в противотанковые.

В противоположность этому, командование люфтваффе наконец пришло к мысли, что гораздо эффективнее будет парализовать сам выпуск танков. По мнению того же фон Грайма, даже одна успешная атаки против русской танковой фабрики могла остановить производство на нескольких недель^[20].

Обстановка, сложившаяся на Восточном фронте в конце апреля, благоприятствовала проведению крупных стратегических операций. Фронт практически повсюду стабилизировался после суровых зимних сражений. Советские войска были измотаны и нуждались в пополнениях личным составом, техникой и запасами. Немецкая армия при отсутствии сильного давления могла на длительное время обойтись без массированной воздушной поддержки. Таким образом, практически все бомбардировочные эскадры можно было высвободить для налетов на центры советской военной промышленности.

Итак, в качестве основной цели был выбран город Горький, расположенный на слиянии Оки и Волги в 400 километрах к востоку от Москвы. В городе находилось множество важных объектов, крупнейшим из которых был построенный в 1930–1932 годах Горьковский автозавод имени Молотова, расположенный в юго-западной части города на берегу Оки. При этом немецкая разведка предоставила командованию люфтваффе «важнейшие» данные о том, что якобы недельная продукция вышеупомянутого предприятия только по средним танкам Т-34 составляла чуть ли не 800 единиц! Исходя из этого получалось, что почти все танки данного типа сходят с конвейеров ГАЗа. Откуда взялась эта фантастическая цифра, не совсем ясно^[21]. Тем не менее эти «данные» были взяты за основу, и появились расхожие понятия «танковый завод в Горьком» и «головной завод красной танковой продукции».

Согласно одной из версий, информация поступила от советской контрразведки, причем случайным образом. В ходе одной из радиоигр.

Чекисты начали оперативные радиоигры с использованием захваченных немецких агентов еще в 1941 году. Впоследствии до сентября 1943 года в них были задействованы уже 80 перевербованных шпионов. В «работе» находились 56 радиостанций, с которых к противнику поступали ложные сведения. Тематика радиоигр была разнообразна. Ведущее место принадлежало военно-стратегической информации, передаваемой немцам с целью обеспечить успехи на фронте. Радиоигры проводились в тесном сотрудничестве с оперативным управлением Генштаба и Разведуправлением РККА и под контролем Ставки. Ряд дезинформационных материалов передавался только с личного разрешения Сталина.

В 1943 году две радиоигры активно проводились в крупнейшем городе Поволжья – Горьком. В центре одной из них стоял Семен Калабалин, сдавшийся органам НКВД в сентябре 1942 года. После его допросов областным управлением НКВД было принято решение об использовании этого бывшего учителя и выпускника школы Макаренко в радиоигре. Легализация агента Караева была проведена согласно немецким инструкциям. Передача военной дезинформации, предварительно утвержденной Генштабом, была начата уже на седьмой день после его приземления и регулярно продолжалась до февраля 1943 года.

А в марте в Горьком начала действовать и другая радиоточка, на которой работали сразу два радиста. С нее противнику также шла дезинформация, рекомендованная Генштабом. В первую очередь она касалась сведений о количестве эшелонов, проходящих через Горький, и номенклатуре перевозимых ими грузов. Информация, передававшаяся двумя «разведгруппами», отличалась только в мелких деталях и как бы дополняла одна другую.

Однако радиоигры и военная дезинформация – оружие обоюдоострое. Зачастую выигрывал не тот, кто запускал дезу, а тот, кому она предназначалась. В 1943 году немцы получили из неких, по их словам, «агентурных данных» сведения о том, что с конвейеров Горьковского автозавода якобы еженедельно сходят 800 средних танков Т-34. Вероятно, дезинформация, подготовленная советской контрразведкой с целью запугать или запутать противника высокой производительностью ГАЗа в деле производства тридцатьчетверок, привела к совершенно неожиданному результату. Если бы германская разведка располагала какой-либо реальной агентурой на автозаводе, то, вероятно, агенты никак не могли сообщить подобные дутые цифры выпуска танков Т-34, которые там вообще не собирались. Если это все так и было, то контрразведка фактически подставила ГАЗ под удар люфтваффе!

Вообще же в Горьком во время войны действительно работали немецкие агенты. И далеко не все они были пойманы и обезврежены контрразведкой. В большом городе, насыщенном беженцами, эвакуированными, ранеными и другими «временно проживающими», шпионам было довольно легко легализоваться и незаметно вести разведывательную и диверсионную деятельность. Пуски ракет во время налетов авиации много раз отмечались в 1942–1943 годах, причем, несмотря на все принимаемые меры, задержать ракетчиков почти никогда не удавалось. Начальник Горьковского областного управления НКВД В.С. Рясной после войны вспоминал: «В Горьком было много немецкой агентуры».

Кто начертил схемы заводов для люфтваффе?

По мнению исследователя Вадима Андрюхина, сведения о заводах немцы получали от тех, кто на них раньше, в довоенное время работал: «Как следует из захваченных уже после войны немецких документов, данные о советской промышленности враг прежде всего черпал из опросов тех военнопленных, кто до войны трудился на фабриках и заводах. Особое внимание немцы уделяли инженерам и прочим техническим специальностям. После опросов и допросов добытые материалы направлялись в отделение экономической разведки штаба «Валли-1/1Ви» («Ви» – от немецкого слова «виртшафт» – экономика). Отделение обобщало эту информацию и составляло обзоры, схемы, планы и карты советских промышленных предприятий. После чего эти документы шли прямиком в гитлеровскую Ставку и в управление германской военной авиации – люфтваффе для нанесения бомбовых ударов»^[22].

При этом немцы не только допрашивали и выявляли пленных инженеров, но и привлекали их к сотрудничеству в качестве чертежников и технических аналитиков. На этом специализировалась Зондеркоманда-655, которой руководил выходец из России Вилли Мецнер, до 1931 года он жил и работал в Ленинграде. Наиболее ценные специалисты допрашивались в Зондеркоманде-806. Это было особое подразделение, которым командовал опытный разведчик майор Гемпель, специалист по советской военной промышленности. Его сотрудники тщательно опрашивали пленных инженеров, выуживая у них всю известную им информацию. После чего предлагали закрепить сказанное на технических чертежах и планах.

В указанных зондеркомандах «трудились» и горьковские специалисты, как, например, Андрей Косун, руководивший группой по изучению советского пулеметного вооружения, и Федор Замятин, получивший штатную должность чертежника-копировальщика. Последний даже носил немецкую форму и получал оклад как военнослужащий вермахта^[23].

Уже после войны в Горьком было проведено несколько закрытых судебных процессов над земляками – немецкими шпионами. К примеру, в обвинительном заключении Василия Шлемова, бывшего диспетчера пристани Горький Московско-Окского речного пароходства, говорилось:

«Шлемов, находясь в составе 194-го полка морской пехоты, в октябре месяце 1942 года во время боев с немецко-фашистскими захватчиками под городом Моздок попал в плен к немцам, откуда в числе других пленных бойцов был переведен в лагерь в город Георгиевск. В Георгиевском лагере военнопленных Шлемов был, как специалист по эксплуатации водного транспорта, выявлен и допрошен обер-лейтенантом Брауном (доктором экономических наук), возглавлявшим одну из групп экономической разведки германской армии, именуемой Абверкоманда-101, а впоследствии Зондеркоманда Штелле. На этом допросе Шлемов был предварительно обработан Брауном и выдал последнему секретные сведения о грузоперевозках по Московско-Окскому пароходству и количественном составе флота на пассажирских линиях Москва – Уфа и Москва – Горький, являвшихся в период Великой Отечественной войны особо важными стратегическими путями.

В ноябре 1942 года Шлемов из Георгиевского лагеря был переведен в лагерь военнопленных в г. Ставрополь, где с ним по указанию того же доктора Брауна связался сотрудник вышеуказанной немецкой разведки Куроедов – в прошлом работавший инженером-механиком Средне-Волжского речного пароходства… Дав согласие сотрудничать с органами немецкой разведки, Шлемов приступил к практической предательской работе, выполняя ряд чертежно-копировальных работ по оформлению материалов, собранных экономической разведкой от русских пленных, содержащих государственную тайну, лично начертил схему телефонно-селекторной связи и радиосвязи Московско-Окско-Камского и Волжского пароходств, а также расшифровал аэрофотоснимок города Молотовска, нанеся на него расположения военных объектов. Кроме того, выявлял из среды русских военнопленных антисоветски настроенных лиц, способных на предательскую деятельность в пользу немцев, и отбирал у них известные и секретные сведения, интересующие разведку противника»^[24].

Аналогичным образом работал на немцев и бывший инженер завода «Красная Этна» Григорий Федорцов. Он служил на Черноморском флоте, а в плен попал в Севастополе в июле 1942 года. Впоследствии Федорцов работал у немцев чертежником и занимался копировкой планов советских городов и разного рода технического оборудования.

Еще в начале 1930-х годов, когда многие заводы, в том числе и автогигант в Горьком, еще только возводились, многие немецкие специалисты принимали непосредственное участие в их строительстве. Благодаря этому в руках командования люфтваффе оказались подробные схемы многих корпусов и сооружений, а также коммуникаций.

Кроме того, в 1941 году, когда советские войска быстро отступали, а учреждения и заводы просто не успевали уничтожить и вывезти свои архивы, в руки немцев попали огромные массивы секретной переписки между заводами, наркоматами и прочими ведомствами, в которой упоминалось большинство военных предприятий и вся их продукция.

Следует также иметь в виду, что дальние самолеты-разведчики регулярно снабжали абвер высококачественными снимками всех военных объектов, расположенных западнее линии Пермь – Уфа, то есть Урала. При этом дурацкая камуфляжная «маскировка», на которую тратилось много сил и средств, в действительности не давала никакого эффекта. Что наглядно подтверждается сохранившимися аэрофотоснимками. Дешифровщики без труда распознавали на них даже мельчайшие объекты вроде трансформаторов и калориферов и могли без труда определить профиль предприятия. Все это, вместе взятое, позволяло немцам составлять подробные карты целых городов и любых объектов, вплоть до линий водопровода и канализации. А чтобы летчикам было проще находить цель, профессиональные чертежники и художники еще и рисовали трехмерные рисунки заводов в разных ракурсах.

В Советском Союзе еще с начала 1930-х годов царила доходившая порой до идиотизма шпиономания и игра в секретность. Заводы называли по номерам, прятали от «любопытных глаз» за деревьями и кустами, а продукцию обозначали кодовыми словами. К примеру, подводные лодки называли «баржами», а даже в секретной переписке скромно именовали «спецсудами». На всех, даже второстепенных бумажках всюду стояли штампы «совершенно секретно» и просто «секретно». Любое разглашение «тайны» строго наказывалось, приравниваясь к государственной измене. Даже газеты имели строгие инструкции, фотографии каких районов и видов города можно печатать, а какие нет. В годы войны все это приобрело еще большие масштабы.

Однако в действительности это была именно игра в шпионов. Понятно, что, когда тысячи рабочих прекрасно знали, что они выпускают, скрыть истинный профиль предприятия, его месторасположение и номенклатуру продукции было просто нереально.

Так или иначе, абверу удалось получить довольно точные сведения практически обо всех горьковских заводах. Так, в одной из разведсводок за май 1943 г. говорилось: «Горький, ранее Нижний Новгород, имел население 644 тысячи человек, известен как город, в котором сосредоточено несколько крупных объектов военной промышленности, включая завод № 112 «Красное Сормово», где работает примерно 12 000 человек и производятся ежемесячно 270 средних танков Т-34, что составляет примерно 15 % всего объема выпускаемых танков этого типа».

Что касается массового выпуска танков Т-34 на Горьковском автозаводе, то в данном случае штабы люфтваффе либо пользовались не теми источниками, либо немцам просто не хватало данных о номенклатуре предприятия конкретно в 1942–1943 годах. Знали, что завод выпускает танки и узлы и агрегаты для Т-34, вот и, как говорится, сопоставили.

Саратов в качестве цели для налетов предлагался по следующим соображениям. По немецким данным, там находилась развитая патронная индустрия и большой нефтеперегонный завод. Авиазавод № 292, выпускавший истребители типа Як, в качестве же основной цели не рассматривался. Между тем никаких патронных заводов в Саратове не было, крупнейшее предприятие этого профиля находилось севернее – в городе Ульяновске.

Впоследствии к перечню целей добавился Ярославль с его заводами по изготовлению резинотехнических изделий и моторным заводом, а также авиамоторный завод в Рыбинске. Кроме того, по мнению немцев, Горький и Саратов являлись крупными узлами железных дорог и водных путей сообщения, имеющих стратегическое значение. Поэтому в качестве второстепенной цели можно было разрушить железнодорожные мосты через Оку и Волгу, а также речные порты.

Решение о проведении крупной стратегической операции было окончательно принято в мае. В случае успеха командование люфтваффе рассчитывало «если не совсем остановить снабжение русского фронта оружием и амуницией, то хотя бы заметно его нарушить». В первую очередь немцы надеялись сорвать снабжение танковых войск техникой и горючим. Некоторым горячим головам в Генеральном штабе люфтваффе мерещились и более заманчивые перспективы. Выражались даже далеко идущие надежды на то, что из-за недостатка техники русские будут вынуждены отказаться от предстоящего осенне-зимнего наступления, а это, в свою очередь, могло якобы привести к переносу активности западных союзников на восток для помощи своему партнеру по коалиции. Последнее же, по мнению немецких штабистов, могло в итоге привести к откладыванию широкомасштабного вторжения во Францию^[25].

В общем, ход мыслей кое-кого примерно соответствовал старому английскому стихотворению, переведенному в свое время Маршаком на русский язык:

Лошадь захромала, командир убит.

Конница разбита, армия бежит.

Враг вступает в город, пленных не щадя,

Потому что в кузнице не было гвоздя.

Однако это вовсе не означает, что люфтваффе собирались бомбить пустое место или какую-то там второстепенную фабрику по выпуску ведер или дамских чулок. Горьковский автозавод являлся одним из крупнейших предприятий Советского Союза. Здесь в месяц выпускались примерно 500 легких танков Т-70, а также сотни бронемашин БА-64. С главного конвейера ежемесячно сходило около 1800 грузовых автомобилей разных типов: легендарные полуторки, трехосные ГАЗ-ААА, самосвалы и автобусы. Но кроме основной продукции ГАЗ производил: поковки для авиамоторного завода № 466, артиллерийского завода № 92 имени Сталина и завода № 38, различные агрегаты и детали для танкового завода № 112 «Красное Сормово» и станкостроительного завода № 113, мотоциклетные коляски, 45-миллиметровые снаряды, 120-мм мины, реактивные снаряды М-31 и М-8, танковые моторы. То есть в целом ГАЗ все-таки можно было действительно считать «танковым заводом», ибо его прямая и косвенная роль в выпуске бронетехники действительно была велика.

Ну а колесный цех на уникальном американском оборудовании делал колеса типа ЗиС и ГАЗ для всех автомобильных и артиллерийских заводов страны. Чтобы представить себе размах производства, достаточно сказать, что план на 1943 год составлял почти один миллион колес всех типов! В цехах автозавода также делали шасси для танков и самолетов. Общий перечень комплектующих деталей, поставляемых ГАЗом другим предприятиям, в том числе на Урале, составлял десятки наименований.

Кроме того, на площадях автозавода велась сборка американских автомобилей «Студебеккер», «Форд», «Додж» и «Шевроле». Ежемесячно около полутора тысяч этих грузовиков отправлялось на фронт. Находившаяся на территории Автозаводского района Горького рембаза № 97 занималась расконсервацией танков и бронемашин, поставляемых в СССР по ленд-лизу. Здесь же проводился ремонт подбитой и поврежденной импортной техники. Именно в Горьком формировались танковые части, оснащенные «Шерманами» и «Черчиллями». Фактически, говоря современным языком, это был огромный военно-производственный кластер, настоящий танковый центр.

Учитывая все это, а также то, что от бесперебойной работы Горьковского автозавода зависел производственный цикл на многих авиационных, танковых и артиллерийских заводах, можно констатировать, что выбор его командованием люфтваффе в качестве основной цели был верным.

Едва ли намного менее важными для страны были и химические предприятия Ярославля. В 1943 году они вырабатывали свыше 40 % продукции всей резиновой промышленности, а шинный завод № 736 – большую часть всей продукции шинной промышленности. Это предприятие являлось основным поставщиком шин для автомобилей, самолетов, артиллерии, обрезиненных катков для танков и другой военной техники.

Велико было и стратегическое значение Саратовского крекинг-завода имени Кирова. Он был основным поставщиком горюче-смазочных материалов для центрального сектора советского фронта. Весной 1943 года цистерны из Саратова шли напрямую на Степной, Воронежский и Брянский фронты, поэтому бесперебойная работа предприятия была крайне важна.

«Фашистские кровопийцы готовят новое чудовищное злодеяние»

Сам Горький весной 1943 года жил хоть и трудной, но все же мирной жизнью тылового города. За почти два года, прошедшие с рокового 22 июня, жители уже привыкли к состоянию войны, она стала повседневностью и обыденностью. Воздушные тревоги и периодические бомбежки, которые поначалу вызывали страх и панику, тоже перестали казаться чем-то из ряда вон выходящим. Новостям с фронта радовались наравне с удачными покупками тех или иных дефицитных продуктов. «Мы взяли Курск. Ура! Ура! Ура! – писал в дневнике профессор Горьковского пединститута Николай Добротвор 9 февраля. – Привез из района 1 пуд белой муки и 2 кило масла, 1 кило мяса». «Миллионы раз «ура!» – пишет он через неделю. – Купил в магазине 2 кило зеленого лука»^[26].

Если в первые полгода войны все жили в ожидании событий, в состоянии постоянной, так сказать, мобилизационной готовности, боялись прихода немцев, то теперь, в 1943-м, все уже шло обычным чередом. Люди меняли работы, женились, заводили детей, разводились, поступали в вузы, ходили на танцы, посещали кино и театры. Все почти как в мирное время. Только зенитки и аэростаты заграждения в скверах и на пустырях, а также проходящие по улицам воинские части и техника красноречиво напоминали о войне.

В то время как в штабе 6-го воздушного флота в Смоленске и Главном командовании люфтваффе в Берлине обсуждали планы предстоящих операций, на берегах Волги в Горьком как раз вспоминали о воздушной угрозе. Так, 26 марта на заседании Горьковского горкома ВКП(б) отмечалось запущенное состояние МПВО: «…укрытия не подготовлены, нарушается светомаскировка, вода из водоемов уходит, ночные дежурства не соблюдаются. Городской штаб ПВО работает формально бюрократически». В то же время один из выступавших заявил: «В своей звериной ярости и злобе фашистские изверги и кровопийцы готовят новое чудовищное злодеяние. Как установлено по захваченным материалам, фашистские бандиты готовятся применить против наших городов в тылу боевые отравляющие вещества!»

Начальникам МПВО районов было приказано срочно форсировать постройку газоубежищ и обеспечение населения противогазами. В течение 20–21 апреля комиссия МПВО УНКВД по Горьковской области во главе с полковником Н.Н. Горянским провела проверку состояния местной противовоздушной обороны на танковом заводе № 112 «Красное Сормово». Оказалось, что оперативный план объекта до сих пор, а прошло почти два года войны, «разработкой не закончен». Отсутствовала прямая телефонная связь завода с командным пунктом корпусного района ПВО и КП штаба МПВО города. План особого режима работы завода в условиях ВТ был составлен, но «не подписан» и «не утвержден». Поэтому в условиях сигнала ВТ завод работал, как в обычных условиях.

Некоторые инструкции по предприятию оказались совершенно бредовыми. Так, расчет времени на приведение объектовых формирований в боевую готовность по сигналу ВТ ориентировал личный состав на длительность сбора днем до 35 минут, ночью до 1 часа 10 минут. Как обычно, оказалось, что и укрытий на заводе не хватает. Убежища требовались на 11 000 человек, фактически имелись лишь на 5000 человек. Заводской объектовый КП находился в специальном подвале, укрепленном деревянными балками. Светомаскировка световых проемов зданий была выполнена путем зашивки досками и горбылем. Для освещения площадок, на которых производились работы в ночное время, имелось около пятидесяти световых точек. Техническая маскировка объекта по зимнему плану была закончена с опозданием, а по летнему – еще не начиналась. Пожарная охрана «Красного Сормова» располагала девятью автомобилями: четырьмя автонасосами ГАЗ-АА, тремя автонасосами АМО Ф-15, двумя ЗиС-2, а также пожарным поездом. Пожарное оснащение комиссия признала достаточным, но, как и на других заводах, в зачаточном состоянии находились средства противохимической обороны. По окончании проверки полковник Горянский составил акт с предсказуемым заключением – «завод к МПВО не готов». На основании этих выводов было подготовлено спецсообщение УНКВД и УНКГБ в Горьковский обком ВКП(б)^[27].

18 мая Горьковский городской комитет обороны впервые после долгого перерыва рассматривал вопросы «О состоянии бомбоубежищ в г. Горьком», а также «О состоянии местной противовоздушной и противохимической обороны в гг. Горьком, Дзержинске и Балахне».

К июню в Ворошиловском районе Горького насчитывались 739 формирований МПВО из 4930 человек, в том числе 680 противопожарных постов и 25 групп самозащиты. Из 1048 зданий были обработаны огнезащитной обмазкой 786. Были разобраны 569 деревянных сараев.

Топка печей в домах была строго регламентирована: утром – с 06.00 до 09.00, вечером – с 19.00 до 22.00. Кроме того, были построены газоубежища на 450 человек. Этого было явно недостаточно. Так, если обеспеченность населения бомбоубежищами составляла 70 %, то газоубежищами лишь 23 %.

На радиотелефонном заводе № 197 имени Ленина имелись 25 щелей, в которых могли укрыться 960 человек. Для оказания первой медицинской помощи здесь даже существовала медико-санитарная команда из 38 человек, располагавшая одним автомобилем скорой помощи. Однако и тут имели место многочисленные недостатки. 264 щели были захламлены или вовсе завалены, пожарные водоемы частично обвалились. Дисциплина оставляла желать лучшего. По учебному сигналу «ВТ» на свои места являлись лишь 30–50 % членов групп самозащиты^[28].

В Свердловском^[29] районе города на 1 июня насчитывалось 66 групп самозащиты, а также 26 команд на учреждениях и предприятиях общей численностью 3800 человек. Имелось четыре пункта первой медицинской помощи. Из 1096 зданий района огнезащитной обмазкой были обработаны 596. Во дворах домов и предприятий были залиты 25 противопожарных водоемов. Здесь принимались меры к нарушителям светомаскировки. С января по май 780 жителей центра города были оштрафованы на общую сумму в 37 000 рублей. В центре города имелись 36 бомбоубежищ подвального типа, в которых могли спрятаться от бомбежки 4390 человек, а также два тоннеля в волжском откосе на 4500 человек. В 351 щели могли укрыться 13 000 свердловчан. Но и здесь за два года войны так и не смогли вырыть укрытия для всех граждан. 22 000 человек по-прежнему не были обеспечены никакими бомбоубежищами.

Не все руководители предприятий уяснили значение проводимых мероприятий по МПВО. Например, товарищ Скороделов, директор пивзавода, расположенного на Почаинском съезде, напротив кремля, вопросами местной противовоздушной обороны вообще не занимался. Щели на территории предприятия развалились, оснащение было давно растащено на хознужды. При проведении учебной тренировки на заводе пожарные шланги были найдены через полчаса, когда их все-таки притащили, оказалось, что в гидрантах нет воды. В хорошем состоянии находилась МПВО кондитерской фабрики «Красный Октябрь» и Дома связи, расположенных на улице Свердлова (ныне Большая Покровская)^[30].

Даже бессмысленная «техническая маскировка» находилась в запущенном состоянии. Из-за нехватки времени и средств, а также в силу усыпления бдительности директора заводов практически не занимались этим вопросом, перепоручая его второстепенным лицам. В итоге наступил май, распустились листья на деревьях и кустах, зазеленела трава, жители готовились к купанию на пляжах, а корпуса цехов по-прежнему выделялись белым камуфляжем. К началу лета лишь на авиационном заводе № 21 и на соседнем артзаводе № 92 имени Сталина были в целом выполнены мероприятия по весенне-летней маскировке.

1 июня начштаба МПВО города подполковник Антропов в своем докладе в горком партии писал: «Город Горький является крупнейшим промышленным центром страны, играющим исключительно важную роль в снабжении Красной армии всеми видами вооружения. Фашистская авиация при первом удобном случае будет стремиться нарушить нормальную работу фабрик и заводов нашего города».

Что касается непосредственно противовоздушной обороны, то Горьковский корпусной район ПВО под командованием генерал-майора артиллерии А.А. Осипова располагал самым большим количеством сил и средств среди городов Поволжья. В составе пяти полков и нескольких отдельных артдивизионов в общей сложности имелись 515 зенитных орудий, в том числе 433 пушки среднего калибра (76-мм и 85-мм) и 82 МЗА. Командование зенитной артиллерией осуществлял полковник П.А. Долгополов. Плотность ПВО Горького составляла примерно полтора-два зенитных орудия на один квадратный километр^[31]. Эти части имели на вооружении 13 станций орудийной наводки (СОН-2), две радиолокационные станции РУС-2с «Пегматит», находившиеся в Правдинске и в районе станции Сейма. Кроме того, насчитывались 107 аэростатов заграждения и 231 зенитный прожектор!^[32]

Помимо этого на ряде заводов имелись собственные «объектовые» подразделения противовоздушной обороны. В частности, на Горьковском автозаводе были установлены 11 самодельных зенитных установок на основе 20-мм авиационных пушек ШВАК. Но ценность этих «зениток» являлась весьма сомнительной, они даже не были приспособлены для стрельбы по пикирующим самолетам и могли палить только по бомбардировщикам, идущим над заводом на небольшой высоте.

Однако ряду командиров и эти силы казались недостаточными. Так, 2 июня начальник пункта ПВО Дзержинск, командир 583-го зенап майор И.Б. Зугер, позже назначенный командиром 1291-го зенап, в донесении командующему генералу Осипову представил расчеты по усилению пункта. Он писал, что для обороны объектов города требуется минимум 32 батареи зенитной артиллерии среднего калибра, а в наличии имелось «всего» 14, из которых одна была укомплектована 76-миллиметровыми пушками образца 1914–1915 годов. В заключение Зугер написал: «Имеющимися средствами зенитной артиллерии обеспечить надежную оборону порученных объектов невозможно»^[33].

Боевые позиции зенитной артиллерии среднего калибра располагались вокруг города в трех секторах. Зенитно-артиллерийские полки строили свои боевые порядки в несколько линий зенитных батарей. Но их глубина была небольшой: передовая линия батарей находилась на удалении всего 5–7 километров от границ обороняемых объектов. Многие батареи вообще находились непосредственно у объектов и даже на их территории. Этим наибольшая плотность зенитного артиллерийского огня создавалась над объектами, а не на подступах к ним, что было бы более разумно.

Для отражения ночных налетов немецкой авиации основным видом стрельбы зениток среднего калибра все еще оставался заградительный огонь, связанный с большим расходом боеприпасов. Объяснение этому простое: во-первых, не хватало зенитных прожекторов, и размеры создаваемой ими световой зоны не обеспечивали необходимого светового упреждения для стрельбы зенитной артиллерии; во-вторых, стрельба по ненаблюдаемой цели по данным станций орудийной наводки до сих пор была освоена плохо. Складывается впечатление, что командование ПВО готовилось только к отражению дневных налетов, по принципу «не вижу – не стреляю». А для освоения СОН, вероятно, не было не только необходимых инструкций, но и сказывались отсутствие самолетов-мишеней и нехватка боеприпасов, которые не выделялись для тренировки зенитных расчетов.

Значительными силами располагала и 142-я иад ПВО под командованием полковника В.П. Иванова. К июню 1943 года ее части были полностью обеспечены боеприпасами, горючим и средствами связи. Организационно дивизия состояла из четырех полков (423, 632, 722 и 786-й иап) и трех батальонов аэродромного обслуживания (БАО). Истребители базировались на пяти аэродромах – Стригино, Правдинск, Дзержинск, Казань и Ковров. В ее составе в общей сложности имелись 87 самолетов, в том числе 72 исправных, а личный состав насчитывал 159 летчиков, в том числе 33 летчика-ночника, 43 облачника и 47 так называемых высотников. 36 летчиков не были отнесены к указанным категориям^[34].

Наличие самолетов в 142-й иад ПВО к началу июня 1943 года^[35]

Кроме того, в скором времени дивизия должна была получить еще 10 истребителей Ла-5 и 33 английских «Харрикейна». Пока же самолетный парк дивизии на 35 % состоял из машин устаревших типов. Даже МиГ-3 к лету 1943 года уже нельзя было считать последним словом авиатехники. Правда, других высотных перехватчиков советская промышленность до конца войны создать так и не смогла.

Проведенная Военным отделом бюро Горьковского обкома ВКП(б) проверка показала, что дивизия, несмотря на наличие большого количества сил и средств, не была подготовлена к отражению массированных налетов противника. Отсутствовала боевая подготовка и тренировка действий в воздухе в составе полка и в целом дивизии. Более или менее были отработаны лишь действия в составе звена (три истребителя) и поодиночке. Командир дивизии полковник Иванов в течение 1943 года ни разу не проводил занятий с командирами полков. Плохо была поставлена воздушно-стрелковая подготовка. Так, командир эскадрильи Ярыгин в течение пяти месяцев всего один раз стрелял в воздухе по конусу. Теоретические занятия по стрельбе проводились только один раз в месяц, и то формально. В результате большинство летчиков 722-го иап, оснащенного высотными перехватчиками МиГ-3, вообще не умели грамотно прицеливаться. Летчики-ночники, высотники и так называемые заоблачники вследствие недостаточной тренировки были не подготовлены для воздушных боев ночью и на предельной высоте, то есть весьма слабо соответствовали своим «специальностям».

Средства связи по-прежнему использовались неудовлетворительно. По рации вместо четких команд велись длинные разговоры и монологи, доклады, например, «Патрулирую над Балахной» передавались открытым текстом. В дежурных подразделениях отсутствовал должный порядок и дисциплина. Так, дежурное звено истребителей 423-го иап во время учебной воздушной тревоги оказалось не готово к вылету, и взлет не состоялся. Командир полка Елизаров прибыл к самолету без парашюта, а нач-штаба перепутал дачу ракет. Дежурная пара того же авиаполка, пребывавшая в готовности № 2, при проверочной тревоге оказалась небоеготовой. Самолеты в воздух не поднялись, так как летчики… ушли обедать. Дежурная пара 632-го иап, также находясь в готовности № 2, по проверочной тревоге взлететь не смогла, так как на этот раз «летчики ушли на занятия». В 786-м иап, чьи самолеты находились в готовности № 1, когда пилоты сидят в кабине и ждут ракету на старт, вместо возможных 30–60 секунд, подняли истребитель только через шесть минут. Во время учебной тревоги 2 июня на вызов вообще не ответили полки, находящиеся в Стригино и Дзержинске.

При этом командный состав дивизии в качестве «учебно-воспитательных мер» в основном увлекался арестами. Так, заместитель командира 142-й иад Ковригин, приехав в один из полков, «приказал арестовать целую группу (шесть человек) товарищей за хранение личных вещей под кроватями, причем среди арестованных оказались и совсем невиновные товарищи. Командир бао Фещенко увлекается арестами, при проверке спросили, за что сидят товарищи, он не знает, говорит, что забыл, за что арестовал»^[36].

Вообще вся организация боевой подготовки, видимо основывавшаяся в основном на опыте 1942 года, была рассчитана только на отражение налетов мелких групп бомбардировщиков и перехваты одиночных самолетов-разведчиков. При этом в течение всей первой половины 1943 года не проводилось ни одного занятия по боевой и тактической подготовке. Понятно, что перечисленные недостатки существенно сказывались на боевой подготовке и значительно снижали боеспособность подразделений.

Истребительная авиация имела двенадцать зон ночного патрулирования, в каждой из которых должен был действовать один самолет. Зоны патрулирования располагались равномерно вокруг обороняемого пункта и вплотную примыкали к зоне огня зенитной артиллерии, в которую истребителям было входить запрещено. Но световые прожекторные поля для обеспечения боевых действий истребителей ночью почему-то не создавались.

Что касается самого командира авиадивизии, то его деятельность не отличалась большими успехами. С ноября 1942 года, когда боевой офицер В.П. Иванов был назначен командовать тыловой частью, немецкие самолеты в течение полугода почти не появлялись. Для человека, в течение года лично водившего своих летчиков в ожесточенные бои и на штурмовки, это означало приговор. Боевого командира «засунули» в тыл, не обещавший ни боевых наград, ни славы, ни повышений по званию. Вот тут его и подстерегла типичная ловушка, к которую попадали многие русские люди, по обычаю заливавшие свое горе и обиду вином, что и сказалось на его последующей деятельности как командира.

Службу ВНОС на территории Горьковского корпусного района ПВО осуществляли два батальона и около 30 внештатных постов, как в начале 1930-х годов. Большинство этих постов располагалось вдоль рек Волга и Ока, а также вдоль шоссейных и железных дорог, являвшихся основными ориентирами для полетов вражеской авиации. Оповещение всех частей ПВО и управление боем по-прежнему осуществлялись с главного поста ВНОС и КП командующего войсками корпусного района, находившегося на Почтовом съезде в Горьком, а в боевых секторах – с КП начальников секторов – командиров 90, 196, 742 и 784-го зенап. Основным видом связи по старинке являлась телефонная связь, легко повреждаемая при разрывах бомб и разрушении различных объектов. Радиосвязь многими командирами недооценивалась и рассматривалась как дублирующая. И это после двух лет войны!

В мае произошло очередное пополнение частей ПВО девушками. Среди новобранок была и уроженка Лукояновского района Горьковской области Пелагея Паршина. 15 мая ей прислали повестку из военкомата, и 22-летняя девушка вместе со своей подругой вынуждена была отправляться в долгий путь в областной центр. До Горького ехали весьма экзотическим способом – вагоны были переполнены, и пришлось расположиться на буферах между ними. В таких не самых комфортабельных условиях девушки доехали до Казанского вокзала, затем пересекли Оку и оказались в военкомате Сталинского района. Отсюда Пелагею уже направили на место службы – в 741-й зенап, позиции которого находились на восточном берегу Волги, в районе Баталово.

Подруга Паршиной выбрала дальномер, а сама же она в расчете 85-миллиметровой зенитки стала четвертым номером, отвечавшим за угол возвышения. С этого момента молодая девушка попала в другую реальность. Пусть это был и не фронт, но жили и служили зенитчицы по-фронтовому. Поначалу позиции батареи были не обустроены, приходилось спать прямо на земле, на чехлах от орудий. Потом отрыли землянки, но жить в них тоже было не очень удобно: земляная постель, а вместо белья – обыкновенное сено. Поначалу не было даже специальной женской формы. В баню зенитчиц возили партиями через каждые десять дней, стричься же приходилось самим.

Пелагея Паршина потом вспоминала: «За нарушения устава карали по всей строгости военного времени. Даже если встал в строй или явился по тревоге без пилотки, могли посадить в яму, исполнявшую роль гауптвахты. Бывало, что во время тревоги хватали сапоги и пилотку в руки, бежали на свое место, а уже потом одевались».

Таким образом, накануне лета Горьковский корпусной район ПВО вновь получил многочисленное пополнение в лице необстрелянных и неопытных девчонок.

Между тем в ночь на 27 мая прозвучал первый тревожный звонок. Одиночный немецкий бомбардировщик совершил налет на Кулебакский металлургический завод, сбросив на него двадцать пять зажигательных бомб. В результате на предприятии возникли восемь очагов пожаров, и цеха получили некоторые повреждения. При этом посты ВНОС прозевали этот самолет, приняв его за советский. Впоследствии, чтобы оправдать свою беспечность, было объявлено, что немцы бомбили Кулебаки на трофейном самолете!^[37]

Глава 3
Две смерти Кармен

«Это пахло новым наступлением»

Тем временем в мае германские бомбардировщики проводили серию непрерывных налетов на железнодорожные узлы, вокзалы и станции в прифронтовых районах с целью парализовать железнодорожные перевозки в рамках подготовки наступления на Курской дуге. Апофеозом этой акции стала операция «Кармен» – массированный авиаудар по железнодорожному узлу в Курске.

Название было выбрано не случайно. В опере Жоржа Бизе, которую публика впервые увидела в 1875 году, в четырех актах разыгрывается драматичная история любви, заканчивающаяся трагедией. Главный герой – Хосе убивает свою возлюбленную. Операция «Кармен» была спланирована как серия из четырех комбинированных массированных налетов с участием пикирующих, обычных бомбардировщиков, а также штурмовиков и истребителей-бомбардировщиков. Итогом «драмы» должно было стать полное уничтожение крупного транспортного узла.

Первый налет был произведен на рассвете 2 июня. В частности, пикирующие бомбардировщики из II./KG51 «Эдельвейс» взлетели с аэродрома Брянск. Среди них был и Ju-88A-4 9К+JN Ханса Гроттера. Согласно записям в его летной книжке, самолет поднялся в воздух в 02.50 по берлинскому времени, а в 04.45 вернулся обратно после 115 минут полета^[38].

Во втором, состоявшемся в 7.20 по берлинскому времени, участвовало 55 самолетов, в том числе 20 ВМ10 из I./ZG1, 11 Ju-88A из III./KG1 «Гинденбург», 24 Не-111 из II./KG4 «Генерал Вефер» и несколько FW-190А из штабной эскадрильи JG51 «Мёльдерс». Причем последние тоже использовались отнюдь не в роли истребителей, а сбрасывали бомбы.

Аэрофотосъемка, сделанная вскоре после бомбежки самолетом-разведчиком Ju-88D из 4-й эскадрильи Aufkl. Gr.11, показала, что вся территория узла охвачена пожарами, а на путях горят сразу несколько эшелонов.

После этого последовал еще один удар, а затем в ночь на 3 июня массированный ночной налет. Это была одна из крупнейших операций такого рода с начала войны, в результате которой железнодорожный узел Курск был практически стерт с лица земли^[39].

По советским данным, было сбито аж 145 немецких самолетов разных типов, хотя на самом деле люфтваффе потеряли только пять бомбардировщиков и один истребитель:

– He-111H-6 W.Nr. 7315 унтер-офицера Шрея из 6-й эскадрильи KG4 был подбит зенитной артиллерией. Однако его экипажу удалось дотянуть до линии фронта и выпрыгнуть с парашютами;

– Не-111Н-6 W.Nr. 7052 унтер-офицера В. Кретчмера из 3-й эскадрильи KG27 был подбит советским истребителем и совершил вынужденную посадку на советской территории. При этом сам Кретчмер сумел перейти линию фронта и выйти к своим, бортмеханик обер-ефрейтор Х. Грусс утонул при переправе через реку, остальные члены экипажа пропали без вести;

– Ju-88A-4 W.Nr. 4441 из 8-й эскадрильи KG1 был сбит истребителем, экипаж пропал без вести;

– Ju-88A-4 W.Nr. 4435 из III./KG1 был сбит зенитной артиллерией, экипаж пропал без вести;

– Не-111Н-11 W.Nr. 110074 из 9-й эскадрильи KG55 был сбит истребителем, экипаж пропал без вести;

– Bf-109G-4 W.Nr. 19356 из 6-й эскадрильи JG3 был сбит истребителем, пилот пропал без вести.

Еще как минимум два истребителя-бомбардировщика: Bf-110F-2 W.Nr. 2701 и Bf-110G-2 W.Nr. 5212 из I./ZG1 были атакованы советскими истребителями, однако сумели с тяжелыми повреждениями вернуться на аэродром Ледня.

А командование люфтваффе в эти дни заканчивало подготовку к крупнейшей стратегической операции с начала войны на Восточном фронте. Высокий уровень подготовки экипажей бомбардировщиков, только частично укомплектованных молодежью с малым фронтовым опытом, давал высокие шансы на успех. В течение прошедших полутора лет самолеты дальней разведки сделали огромное количество аэрофотоснимков всех городов Поволжья и их промышленных предприятий, так что уточнить расположение целей и выработать полетное задание не представлялось трудной задачей. Кроме того, у многих пилотов за плечами уже был опыт налетов на Горький и другие города, проводившихся в 1941–1942 годах.

Основной объект атаки – Горьковский автозавод – находился на левом берегу Оки на юго-западной окраине города. Само предприятие занимало площадь примерно в четыре квадратных километра, но вокруг него на огромной территории находились всевозможные вспомогательные и транспортные объекты, а также жилые поселки, которые тоже следовало разрушить. Уязвимым местом промышленного комплекса был единственный водозабор, с которого поступала вода в цеха и жилые кварталы.

Данные, полученные от разведки, позволили разработать детальный план первой атаки. Сначала над Горьким должны были появиться «Хейнкели» специализированной авиагруппы I./KG100 «Викинг», которым предстояло выполнять роль цельфиндеров. После обозначения цели осветительными бомбами вторая волна бомбардировщиков должна была поразить водозаборную станцию и основные узлы водопровода в районе автозавода. Далее следовал удар зажигательными и фугасными бомбами непосредственно по производственным корпусам. На большинстве самолетов был установлен новый высотный прицел Lotfe 7D, который позволял производить прицельное бомбометание с больших высот, в том числе ночью.

В преддверии первого налета на аэродромы Олсуфьево, Сещинская, Брянск, Орел-Вест, Карачев было завезено большое число всевозможных авиационных боеприпасов. Тяжелые зажигательные бомбы, мины ВМ1000, фугасные бомбы весом от 50 до 2000 килограммов, осколочные 70-килограммовые бомбы и обычные кассетные коробки, представляли, на взгляд наземного персонала, «весьма изысканную коллекцию»^[40]. Были подготовлены и большие запасы горючего.

Командование люфтваффе позаботилось и о прикрытии баз бомбардировщиков от ударов советской авиации. Большинство из них находились в непосредственной близости от линии фронта и были досягаемы для атак штурмовиков. На полевых аэродромах в районе Орла базировались I., III., и IV./JG51 «Мёльдерс». Первая группа эскадры была полностью оснащена истребителями «Фокке-Вульф» FW-190, вторая – «Мессершмиттами» Bf-109, а третья – и теми и другими. Здесь же находилась испанская эскадрилья 15./JG51. Там же базировались откомандированные с ленинградского участка фронта I. и II./JG54 «Грюнхерц», воевавшие на FW-190А. Таким образом, для ПВО аэродромов бомбардировочной авиации могли быть привлечены пять истребительных авиагрупп.

Надо отметить, что, в отличие от планировавшейся вермахтом операции «Цитадель», советское командование в данном случае понятия не имело о планах люфтваффе. В мае разведка получила данные о якобы готовящемся массированном налете на Москву. Называлась даже примерная дата – 5–6 июня. Утром 2 июня после долгого перерыва над Москвой на высоте 8000 метров появился немецкий самолет-разведчик Ju-88D. На перехват были подняты многочисленные истребители, в том числе два МиГ-3 из 565-го иап ПВО, базировавшегося на аэродроме Кубинка. Используя наведение с земли с помощью РЛС, младшие лейтенанты Сырейщиков и Мазуренко сумели осуществить перехват, внезапно атаковав «Юнкерс» со стороны солнца. Однако этого оказалось недостаточно, и разведчик продолжал полет, уходя в сторону линии фронта. В то же время МиГ-3 Мазуренко попал в турбулентный поток, идущий от винтов Ju-88, и свалился в штопор.

После этого Сырейщиков продолжил погоню в одиночку. Он зашел в хвост противнику и открыл огонь с большой дистанции, одновременно бортстрелок «Юнкерса» начал стрелять по преследователю. Тогда «сталинский сокол», опасаясь, что разведчику удастся уйти, решил идти на таран и, разогнавшись, ударил по хвосту Ju-88. Тяжелая машина сразу перешла в беспорядочное пикирование и рухнула на землю в районе поселка Бородино. Сам младший лейтенант Сырейщиков выпрыгнул на парашюте и благополучно приземлился. Сбитым самолетом оказался Ju-88D W.Nr.1069 обер-лейтенанта Йозефа Фельтена из 4-й эскадрильи Aufkl.Gr.14. Все четыре члена его экипажа, не успев покинуть падающий самолет, погибли, а посему допросить их не удалось.

Факт появления над столицей самолета-разведчика мог служить подтверждением, что немцы действительно готовятся к налету на Москву. Однако, вероятнее всего, все эти «данные разведки» являлись не чем иным, как очередной дезинформацией, преднамеренно распространенной немцами. Осознавая, что подготовку к столь масштабному удару по городам советского тыла скрыть вряд ли удастся, они предпочли «проинформировать» русских, что целью является именно столица СССР.

Тем временем командование люфтваффе назначило окончательную дату начала операции – 4 июня. Под влиянием успеха только что завершившегося авиаудара по железнодорожному узлу Курск как бы «по инерции» ей решено было присвоить кодовое название «Кармен II». Первоначальный план операции предусматривал также четыре подряд массированных налета, вследствие чего наступала смерть «главного героя» – «танкового завода» в Горьком. И лишь в дальнейшем, если бы позволила обстановка на фронте, должны были последовать удары по Саратову, Ярославлю и другим целям.

Накануне операции началась переброска эскадр 4-го воздушного флота на аэродромы Орловского выступа. П. Мёбиус из 9-й эскадрильи KG27 «Бёльке» вспоминал: «Мы базировались в жарком Мелитополе и, соответственно, имели легкую летнюю одежду. Прибыл приказ на вылет с запасом снаряжения (багажом) на два-три дня, фактически лишь с зубной щеткой. Мы поодиночке перелетели на передовой аэродром Олсуфьево. Для маскировки лететь туда было приказано на высоте 100 метров и облетать районы, где активно действовали партизаны. Это пахло новым наступлением, и мы были заинтригованы»^[41].

Утром 4 июня «Хейнкели» из II. и III./KG55 «Грайф» также перелетели с аэродрома Сталино в Карачев и Сещинскую. А специализированная I./KG100 «Викинг», которой предстояло выполнять роль цельфиндеров, перебазировалась из Сталино в Брянск. Согласно записям в летной книжке фельдфебеля Хельмута Абендфотха, его Не-111 6N+EK поднялся в воздух в 06.57 и после 160 минут полета в 09.32 приземлился на новой базе^[42].

В общей сложности на Брянско-Орловском аэроузле были сосредоточены девять бомбардировочных групп из семи эскадр. Общее оперативное руководство их действиями принял на себя командир 1-й авиадивизии генерал-лейтенант Альфред Бюловиус^[43]. Было решено в первом налете использовать все имеющиеся боеготовые машины, чтобы, используя эффект внезапности, нанести автозаводу имени Молотова максимальный ущерб.

Для фиксирования результатов налетов на Горький была специально выделена 1-я эскадрилья Aufkl.Gr.100^[44] гауптмана Маркуардта, оснащенная самолетами-разведчиками Ju-88D-1, Do-217Е, Ar-240 и Ju-86R.

Цель – Горький

Днем 4 июня на немецких аэродромах кипела работа, штабисты изучали карты Горького и схемы цели, разрабатывая маршруты полета и тактику бомбометания.

«Ранним утром 4 июня нас разбудили и выдали карты всего течения Волги и района вплоть до Ленинграда, кажется, в воздухе затевалось нечто крупное, – вспоминал об этом дне штурман Й. Вольферсбергер из 5-й эскадрильи KG27 «Бёльке», начавший свою службу в эскадре в конце 1942 года. – Говорили, что это будет налет на Москву и что уже имеются схемы целей, но около 16 часов было окончательно объявлено: цель налета – Горький, центр военной промышленности на Волге…

С наступлением лета нас редко можно было увидеть на улице днем, было жарко, и время до полудня мы так или иначе проводили, лежа в кроватях, и после завтрака каждый предавался своим собственным мыслям. Нередко наши разговоры касались возможности совершения вынужденной посадки в глубине русской территории или необходимости выпрыгнуть на парашюте и того, что мы должны были делать при этом. На всякий случай было бы хорошо держать в голове карту, а значит, и направление рек, железных дорог и т. п.».

Летный состав эскадр, безусловно, осознавал важность предстоящей операции. Тот факт, что германская авиация вновь готовилась выполнять наступательные задачи, сразу поднял моральный дух летчиков. Интенсивная авиационная подготовка на основе накопленного боевого опыта уже гарантировала половину успеха. Оставалось лишь точно выйти в район цели и поразить ее. Тем временем к вечеру вернулся самолет-разведчик, экипаж которого сообщил, что в районе Горького стоит безоблачная погода и дует северо-восточный ветер со скоростью 2,7 м/с^[45].

Вольферсбергер продолжал свой рассказ: «Около 17 часов пришло предварительное распоряжение, определявшее экипажи и машины, оно давало уверенность, что все уже решено. Если ничего особенного не произойдет, я так или иначе буду участвовать в вылете. Предполетный инструктаж был назначен на 19.00, а до этого у нас еще было время для ужина, написания писем и т. п. Сейчас едва ли можно было различить воинские звания, все были одеты в летные комбинезоны, и приятели приветствовали друг друга рукопожатиями.

Незадолго до 20.00 один из офицеров построил экипажи, и сразу же в дверях появился шеф^[46]. «Привет, летчики! – приветствовал он нас и сразу же скомандовал: – Вольно, пилоты и штурманы ко мне!» С бумагой и карандашами в руках мы столпились вокруг большого стола, на котором перед нами лежала карта. «Итак, налет всеми имеющимися в наличии машинами на военный завод в Горьком на Волге. Время старта с 20.00 до 20.10 в следующей последовательности: «Антон», «Цезарь», «Паула», «Эмиль», «Фриц», «Берта», «Зигфрид», «Отто», «Мари», «Северный полюс» и последним «Курфюрст»^[47]. Бомбежка в районе 22.40–22.45, перед нами действуют 2-я эскадрилья из KG4, таким образом, цель может уже гореть и, кроме того, освещена осветительными бомбами. Последние помогут облегчить бомбометание. Заход на цель с севера на юг, затем – отворот вправо. Высота произвольная, но тем не менее не ниже 2000 метров. Ветер дует с курса 30 градусов со скоростью 10 км/ч, над целью безоблачно. У кого есть вопросы? Сверим часы! Так, ну, а теперь ни пуха ни пера!»^[48]

Записав координаты нескольких радиомаяков и принятые сигналы осветительными ракетами, летчики бросили последний взгляд на подробные снимки автозавода, сложили карты и пошли к самолетам. Старший техник доложил экипажу Вольферсбергера, что их Не-111Н 1G+NN готов к вылету, а оружейник сообщил, что в него загружены восемь тяжелых зажигательных бомб Flamm C250. Перед тем как подняться на борт, каждый летчик подошел к хвостовому оперению. По обычаю он произносил девиз: «Только настоящий летчик перед стартом писает на хвостовое оперение».

В 19.57 по берлинскому времени двигатели первых машин были заведены и набирали обороты. Вскоре были запущены и моторы «Хейнкеля» Вольферсбергера. «Двигатели первых машин набирают обороты, – вспоминал он. – Мы поступаем так же, и наши моторы равномерно гудят. Постепенно темнеет. Включается освещение, и теперь можно все видеть. Штурман сидит на откидном стуле в носу, так что он может обозревать пространство вокруг и вести отсчет: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, таким образом, мы под номером десять.

«Антон» уже стоит на линии старта, последний салют, дроссели открыты, и уже ревут тысячи лошадиных сил обоих Jumo 211, – хвост приподнимается, самолет отрывается от земли, уборка шасси, скорость растет, и машина набирает высоту. С точными интервалами в 45 секунд за ней следуют другие машины. Так, сейчас перед нами только одна, она разбегается, и теперь включается наш секундомер.

И уже мы стоим на линии старта, стрелка движется безостановочно. Застегнуть привязные ремни, через две секунды рычаги дросселей медленно двигаются вперед, и уже бортмеханик, сидящий между пилотом и штурманом, докладывает о показаниях приборов, прежде всего о скорости. Итак, 120, 140, 160, 180… на 190 км/ч самолет отрывается от земли. Внутри тяжелый груз, который несет смерть и разрушения. Это всегда особенное ощущение, когда твердая почва уходит из-под ног и вы поднимаетесь в воздух»^[49].

Одновременно с этим с аэродрома Сещинская один за другим поднимались в воздух «Хейнкели» из эскадры KG55 «Грайф». В 20.00 по берлинскому времени стартовало первое звено, за ним последовали остальные машины. Не-111Н 6N+ЕК Хельмута Абендфотха из I./KG100 взлетел с аэродрома Брянск в 20.13 по берлинскому времени^[50]. Незадолго до «Хейнкелей» с этой же базы поднялись в воздух и «Юнкерсы» из II./KG51. Согласно записям в летной книжке Ханса Гроттера, его Ju-88A-4 «9К+PN» из 5-й эскадрильи взлетел в 19.45. Любопытно, что в качестве цели у него был обозначен военный моторный завод в Горьком («Kraftmotorenwerk in Gorki»)^[51]. Возможно, речь шла об авиамоторном заводе № 466, расположенном на территории ГАЗа и выделенном в обособленное предприятие. О чем немцам было прекрасно известно, в распоряжении летчиков даже были трехмерные рисунки именно моторного завода.

Летчики потом вспоминали, что для каждого самолета эскадры был определен индивидуальный маршрут к цели, однако светлая ночь позволяла лететь даже в разреженном строю соединения. Для полета был выбран маршрут, огибающий Москву с юга. Линию фронта, отмеченную отсветами перестрелок, бомбардировщики пересекли в строю звеньев. При этом летчики из KG27 зафиксировали даже несколько прожекторов и отдельные выстрелы зениток, правда не причинившие самолетам никакого вреда.

«Мы медленно забираемся все выше, и линия горизонта на востоке становится светлее, – продолжал Вольферсбергер. – Вспышки из выхлопных патрубков двигателей слабеют, но их достаточно, чтобы видеть круги вращающихся винтов. Где-то впереди стреляют вражеские зенитки, лучи двух-трех прожекторов шарят вокруг в воздухе, подобно пальцам мертвеца, ага, пожалуй, это наши «приятели». Мы немного изменяем обороты двигателей, что вводит наблюдательные посты зенитчиков в заблуждение, и мы без малейшего ущерба преодолеваем первый рубеж обороны».

Всего в первом массированном налете на Горький участвовали 168 бомбардировщиков, в том числе Не-111 из II./KG4 «Генерал Вефер» майора Райнхарда Граубнера, KG27 «Бёльке» оберст-лейтенанта Ханса Хеннига фон Бёста, II и III./KG55 «Грайф» майоров Хайнца Хёфера и Вильгельма Антрупа и I./KG100 «Викинг» майора Пауля Клааса, а также Ju-88А из III./KG1 «Гинденбург» гауптмана Вернера Кантера, II./KG3 «Блиц» майора Юргена де Лаланде и II./KG51 «Эдельвайс» майора Херберта Фосса. Это был самый массированный ночной налет с начала войны против Советского Союза!

Самолеты шли на высоте 4000–5000 метров небольшими группами с интервалами 10–15 минут. Для навигации на первом отрезке полета экипажи использовали мощный радиопередатчик Московской радиостанции имени Коминтерна, который нетрудно было запеленговать на определенной волне и с его помощью правильно определить направление. Кроме того, транслировавшиеся там патриотические песни и гимны вносили разнообразие в долгий утомительный полет. Через некоторое время внизу появилась блестящая лента Оки, которая служила прекрасным ориентиром для конечного выхода на цель.

В Горьком теплый вечер 4 июня не предвещал никаких важных событий. На предприятиях началась ночная смена, уставшие рабочие дневной смены вернулись в свои неказистые дома и бараки, с тем чтобы наутро вновь идти «ковать победу». Те немногие жители, что были свободны от работы, допоздна прогуливались по улицам, наслаждаясь наконец пришедшим летним теплом. Молодые пары, гулявшие вдоль стен древнего кремля, поднимающегося на высоком откосе прямо над слиянием двух великих русских рек, последними наблюдали, как на западе, где-то за Окой и дымящимися трубами автозавода, зашло за горизонт приветливое июньское солнце. Никто и подумать не мог, что именно оттуда на их родной город надвигается грозная опасность.

После 22.30 штаб Горьковского корпусного района ПВО неожиданно получил от центрального поста ВНОС из Москвы тревожное сообщение о том, что большая группа бомбардировщиков противника пересекла линию фронта, прошла над Тулой и движется в северо-восточном направлении. После этого были введены в действие РЛС РУС-2с, операторы которых вскоре подтвердили, что со стороны Владимирской и Рязанской областей приближаются вражеские самолеты. В 23.56 по местному времени по приказу командующего корпусным районом ПВО генерала А.А. Осипова был подан сигнал «Воздушная тревога».

Городской сигнал ВТ был принят районами города на протяжении от одной до трех минут и продублирован электросиренами и гудками заводов в течение восьми минут^[52]. Однако отвыкшие от бомбежек и воя сирен руководители и работники ряда предприятий не смогли своевременно принять необходимые меры. Имели место нарушения светомаскировки. Так, в железнодорожном депо станции Горький-Сортировочная были демаскированы шесть окон, продолжительное время освещавшие территорию депо. Требования работников МПВО замаскировать окна начальником депо Трофимовым не были выполнены, в результате пришлось просто отключить электроэнергию. На Борском стеклозаводе имени Горького после подачи сигнала ВТ явка медико-санитарной команды составила всего 4 %, дегазационной – 17 %, пожарной – 30 %. В то же время зенитчики, прожектористы лихорадочно готовились к отражению налета. В небо плавно взмыли аэростаты заграждения.

В 00.10 посты ВНОС около Вязников и Кулебак стали наперебой докладывать о том, что над ними в сторону города идут большие группы бомбардировщиков. Теперь сомнений не было, самолеты держат курс на Горький. «Была включена батарея СОН, – вспоминал зенитчик И.А. Левицкий. – Вскоре с нее доложили, что с запада приближается групповая цель, дальность больше 50 километров. Была объявлена готовность № 1. Зенитчики были готовы к бою. Командир батареи СОН доложил, что цели движутся небольшими группами с интервалами в 10–15 км на высоте пять – шесть тысяч метров».

Штаб корпусного района пребывал в напряжении. Все понимали, что предстоит нечто ужасное, чего город за два года войны еще не испытывал. Вскоре поступили донесения, что первые самолеты уже подходят к городу, и генерал Осипов приказал зенитно-артиллерийским полкам начать заградительный огонь. Первыми начали стрелять зенитки 742-го зенап подполковника М.Ф. Евгенова, потом открыла огонь артиллерия всех секторов. Девятикилограммовые снаряды с жужжанием устремились вверх, и небо над городом озарилось разноцветными разрывами снарядов. Грохот от стрельбы сотен орудий сотряс улицы и кварталы.

Лев Мардарьев, живший тогда в Сормовском районе, вспоминал: «Метрах в ста от нашего дома стояла зенитная батарея. Грохот от стрельбы был такой, что весь дом ходил ходуном, словно при землетрясении». Затем на крыши домов и бараков градом посыпались осколки. «Первый же выстрел орудия меня оглушил, но нужно было во что бы то ни стало продолжать стрелять, – рассказывала зенитчица Пелагея Паршина. – При выстрелах пушка буквально подпрыгивала, сверху на нас сыпался град осколков разорвавшихся снарядов. Осколки были острые и раскаленные, многие потом получали ранения, у кого-то даже отрывало руки».

Огненный листопад

Первыми над Горьким появились самолеты-цельфиндеры из I./KG100, несшие контейнеры Мк.250 с белыми осветительными ракетами. Чтобы скрыть главную цель налета, немцы сбросили их одновременно над Сталинским, Ленинским, Кагановичским и Автозаводским районами, а также над Окским мостом. Плавно опускаясь на парашютах, горящие ракеты осветили местность, словно подвешенные в небе люстры. Рабочий артиллерийского завода № 92 Анатолий Коровин вспоминал: «Эти люстры светили так ярко, что в городе повсюду стало светло как днем». Одновременно с бомбардировщиков было сброшено огромное число «зажигательных листочков» – кусков толстой фольги, обмазанных фосфором. Словно опавшие, пылающие в ночи листья, они медленно опускались на город, создавая ужасающее светопреставление.

Затем первая группа пикирующих бомбардировщиков Ju-88A нанесла удары по водозаборным станциям на Оке и основным узлам водопроводной сети Автозаводского района. Прогремели первые мощные взрывы, выбросившие в небо яркие языки пламени. В результате главный водовод диаметром 600 миллиметров был разрушен в шести местах, причем на нем вырвало участки длиной до 25 метров. Прямым попаданием тяжелой фугасной бомбы на перекрестке проспекта Молотова (ныне проспект Октября) и улицы Октябрьской был разрушен узел управления водоснабжения и теплофикации (колодец № 27). А в результате попадания бомб в Автозаводскую ТЭЦ, находившуюся на территории завода, там выбросило пламя котлов, что привело к немедленной остановке турбогенераторов. Одновременно вышла из строя подстанция, через которую поступала энергия из городской электросети. Таким образом, ГАЗ был полностью обесточен и лишен воды^[53].

Тем временем к городу подходили новые группы «Юнкерсов» и «Хейнкелей», которые помимо фугасных и осколочных бомб несли тяжелые зажигалки, начиненные смесью бензина, каучука и фосфора. Пилоты эскадры KG55 «Грайф» потом вспоминали, что, даже не принимая в расчет разноцветный фейерверк от огня зенитной артиллерии всех калибров и плотную сетку лучей прожекторов, при подходе к городу первых атакующих волн самолетов было видно, что цель так хорошо освещена осветительными ракетами, что уже с большого расстояния место атаки для подлетающих машин было четко узнаваемо. Во время нахождения над целью командиры эскадр давали необходимые указания, чтобы обеспечить успех атаки всех своих экипажей^[54].

Сектора автозавода были поделены между эскадрильями, каждый штурман держал перед собой фотоснимок подлежащего уничтожению объекта. Увидев ярко освещенные «люстрами» цеха, пилоты бомбардировщиков начали заход. Главный удар наносился по кузнечному, литейному и механосборочному корпусам.

От мощных взрывов с грохотом рушились перекрытия, взлетали в воздух станки, валились многотонные краны. Горючая смесь поджигала крыши, растекалась по стенам, расплавляя металлические балки и воспламеняя все на своем пути.

Й. Вольферсбергер из 5./KG27 «Бёльке» продолжал свой рассказ: «Мы еще в 50 километрах от цели, зенитки уже активны, также в достаточном количестве имеются прожектора. Повисла одна осветительная бомба, затем другая, внизу первые вспышки разрывов бомб. Зенитчики ведут себя нервно, они все еще не знают, какой завод мы атакуем. С короткими интервалами падают бомбы, следуют несколько сильных взрывов с последующими пожарами. Итак, наша цель перед нами.

Впереди отчетливо выделяется широкая лента Волги. Черные глубины этой большой русской реки уже часто слышали взрывы бомб, но она беззаботно течет дальше, так же как далее, не обращая ни на что внимания, течет и время, тогда как здесь, наверху, в настоящий момент всех волнует их судьба. Так, или похоже, мог думать любой в течение этих минут перед бомбежкой.

Сейчас 22.38. С одной из машин уже докладывают: «Всем бортрадистам, осветительные бомбы висят южнее завода, в середине цели пожар». Бортрадист следующего самолета сообщает о заходе на цель, и снова внизу вспышки. Зенитки посылают нам навстречу множество неприятных приветов»^[55].

После попадания большого количества фугасных и зажигательных бомб страшный пожар охватил механосборочный корпус № 1, в котором находились главный сборочный конвейер, моторный цех № 2, термический цех и цех шасси. Корпус представлял собой семипролетное здание площадью 66 500 квадратных метров, в двух пролетах которого были смонтированы мостовые краны. Конструкция была выполнена в виде металлического каркаса с заполнением стен шлакобетонными камнями и с металлическими фермами. Переплеты наружных стен и фонарей также были сделаны из железа. Крыша состояла из сборных железобетонных кровельных плит со шлаковым отеплением, покрытых рубероидом.

От огромной температуры верхние пояса ферм и основания фонарей стали плавиться, сжатые элементы потеряли устойчивость, и в итоге ряд участков здания полностью обрушился. Горение пропитанного маслами пола и технологических запасов масла довело нагрев нижней части колонн до того, что они теряли устойчивость и оседали, увлекая за собой перекрытия. На участках, где температура от пожара была меньше, фермы теряли устойчивость верхнего пояса без обрушения, но со значительными деформациями и просадками^[56]. У оказавшихся в этом аду рабочих не было никаких шансов выжить. В расположенном неподалеку литейном корпусе № 1 в результате прямых попаданий бомб взорвались доменные печи, и в небо поднялся огромный, почти километровый огненный столб.

Вольферсбергер видит это из кабины своего «Хейнкеля»: «Внизу разрывы, бомбы легли очень хорошо, а теперь – что это было? Мощный взрыв поднимает над заводом огромный огненный столб. Между тем подходят другие машины и тоже сбрасывают свой груз». Через несколько секунд его собственный самолет прошел над автозаводом, и восемь 250-килограммовых зажигательных бомб с воем устремились вниз: «Сейчас разрывы следуют один за другим, и эти бомбы также ложатся точно в цель. Завтра дальний разведчик точно определит, что мы поразили».

«Сбивать бомбардировщик не надо…»

Тем временем силы противовоздушной обороны отчаянно пытались противодействовать налету. Однако их усилия оказались неэффективными. В оборонявших город зенитных полках отсутствовало оперативное управление огнем. Так, командир 742-го зенап подполковник Евгенов, командир 784-го зенап подполковник Бирюков и командир 1291-го зенап майор Зугер находились не на своих КП, а на наблюдательных вышках. Они видели лишь происходящее над своими головами и не успевали реагировать на изменения обстановки. Их команды приходили на батареи с опозданием и уже не отвечали реальной ситуации. Связь с батареями велась по телефону, а рации практически не использовались. В ходе бомбежки провода во многих местах были перебиты, и тогда связь вообще прекратилась^[57].

Напрочь отсутствовало взаимодействие с прожектористами. Последние с трудом осветили 12 самолетов, но ни один из них артиллерия так и не обстреляла. Поэтому зенитчики вели лишь беспорядочный заградительный огонь на предполагаемом курсе и высоте полета бомбардировщиков. Но и он был бесполезным из-за непродуманной схемы расположения зенитных батарей. Находясь непосредственно у охраняемых объектов или вообще на их территории, они создавали наибольшую плотность огня прямо над ними, а не на подходах.

Имевшиеся станции орудийной наводки использовались неэффективно, вследствие отсутствия практических навыков такой стрельбы. Зенитчица Пелагея Паршина вспоминала: «Командование постоянно учило нас, что сбивать идущий над городом бомбардировщик не надо, нужно его отгонять, не дать сбросить бомбы». Таким образом, рядовым артиллеристам буквально вдалбливали, что заградительный огонь является эффективнейшим средством противовоздушной обороны. Попутно выяснилось, что работе РЛС РУС-2с в Сейме «мешает» высокий правый берег Оки, как будто этот факт нельзя было установить раньше, в ходе учений^[58].

У летчиков 142-й иад дела тоже пошли наперекосяк. Командир дивизии полковник Иванов во время налета находился в нетрезвом состоянии, и командование пришлось принять его заместителю Ковригину. В воздух были подняты лишь двенадцать ночных истребителей, распределившихся по своим «зонам патрулирования».

В 23.40 взлетел и самолет капитана Шилова. По словам летчика, патрулируя западнее Горького на высоте 2700 метров, он на светлой части неба заметил силуэт бомбардировщика, идущего на Горький, который опознал не иначе как «Фокке-Вульф-200». Далее Шилов пошел на сближение с противником и на встречных курсах с дистанции 200 метров под ракурсом ¹/₄ произвел первую атаку, открыв огонь из пушек. Призрак «Кондора», развернувшись влево, стал уходить от истребителя.

Дальнейшие события советский летчик так описал в своем рапорте: «Оказавшись в хвосте бомбардировщика, произвел вторую атаку слева, снизу под ракурсом ¹/₄, дав длинную очередь из всех огневых точек с дистанции 30–50 метров. В это время стрелок-радист бомбардировщика открыл неприцельный огонь. После второй атаки на бомбардировщике противника задымился мотор и показалось пламя, он стал уходить на большой скорости со снижением»^[59].

Продолжая преследование, Шилов, по его словам, произвел еще четыре атаки. При шестой попытке на его ЛаГГе отказало вооружение, тогда летчик принял решение идти на таран, но в ту ночь ему явно не везло. В момент сближения с бомбардировщиком в районе поселка Володары истребитель был пойман лучами прожекторов, и ослепленный ими капитан Шилов противника потерял.

Описание этого боя отражает общую картину неразберихи, творившейся в ночь на 5 июня в частях ПВО Горького. Во-первых, непонятно, как Шилов, проведя, по его словам, шесть атак спереди и сзади, не смог отличить двухмоторный самолет от четырехмоторного FW-200. Во-вторых, он заявил, что атаковал бомбардировщик, идущий курсом на Горький, а в донесении же корпусного района ПВО указано, что Шилов преследовал противника до города Ковров и там же приземлился из-за нехватки горючего. Непонятно даже, на каком именно истребителе летел Шилов. По одним данным, это был ЛаГГ-3, по другим – Ла-5.

Тем временем к Горькому подходили последние группы немецких бомбардировщиков. Их экипажи уже за десятки километров видели протяженные очаги пожаров на левом берегу Оки, обозначавшие местоположение цели. По воспоминаниям летчиков, над землей после взрывов поднималось громадное пылающее облако. Только замыкающим машинам, которым сильно мешал расползающийся дым от крупных пожаров, уже не представилась возможность безоговорочно распознавать отдельные цели^[60].

Поэтому самолеты сбросили бомбы на жилой сектор Автозаводского района и прилегающие объекты. В результате были разрушены дома № 1 и 3 на проспекте Молотова (больница № 1), по три дома на улице Жданова и улице Комсомольской, четыре дома в Моторном переулке^[61]. Бомба SC-250 угодила в баню № 1 на проспекте Молотова, пробила крышу и взорвалась в подвале. В результате стены фасада обрушились до основания, деформировался фундамент, обрушились железобетонные перекрытия и колонны. Во внутренней части здания проломило много балок, уцелевшие перекрытия и стены во многих местах дали трещины. В Американском поселке был частично разбит цех промвентиляции, сгорела рембаза облвоенкомата. В районе молочной фермы взрывы бомб разрушили линии трамвайного пути, оборвали провода, повалили два столба, разрушился местный барак № 7. В Ново-Западном поселке полностью или частично обрушились восемь жилых бараков. В поселке Стригино сгорели три частных дома. Но больше всех пострадал поселок Гнилицы, расположенный в 7 километрах юго-западнее автозавода. Там были разрушены целые кварталы частных домов. Всего в окрестностях ГАЗа немецкие бомбардировщики уничтожили 57 жилых домов и бараков. Учитывая высочайшую плотность заселения, понятно, что сотни рабочих остались без крова и потеряли свое имущество.

На расположенном на территории ГАЗа авиамоторном заводе № 466 после удара, вероятно, пикирующих бомбардировщиков Ju-88A-4 из 5-й эскадрильи KG51, от взрывов фугасных бомб и пожара пострадали цеха № 3а, 3с и 22. На Ленинский район, по данным службы МПВО, было сброшено 24 фугасные и 4 тяжелые зажигательные бомбы, а также одна мина ВМ1000. По счастливой случайности ни один производственный объект не пострадал. На завод № 469^[62] упало несколько зажигалок, но очаги пожаров возникли только вне зданий цехов и были потушены силами объектовых формирований. На улице Шоссейной был разрушен дом № 9, в котором погибли два человека.

Всего в ночь с 4 на 5 июня 1943 года на Горький и прилегающие объекты было сброшено 224 тонны бомб всех калибров. При этом служба МПВО зафиксировала падение 433 фугасных и 306 тяжелых зажигательных бомб, в том числе около 500 попаданий в ГАЗ и его жилые поселки. Кроме того, на станцию Кудьма Казанской железной дороги, находившуюся к югу от города, немцы сбросили 25 фугасных бомб весом от 50 до 500 килограммов^[63].

Однако и у люфтваффе не все складывалось благополучно и не все экипажи сумели выйти на цель. В ходе длительного полета 19 бомбардировщиков по разным причинам сбились с курса и вынуждены были сбросить свой смертоносный груз куда придется. Именно этим объясняются случаи падения бомб в Дальне-Константинов-ском районе и на село Большое Мурашкино Горьковской области, расположенные в 50–70 километрах к югу и юго-востоку от областного центра. В итоге непосредственно по Горькому отбомбились 149 самолетов. Одновременно некоторые бомбардировщики атаковали второстепенные цели. Так, например, Не-111Н 1G+ML из I./KG27, взлетевший в 20.15 с аэродрома Орел, совершил налет на город Сталиногорск (ныне Новомосковск).

После успешной бомбежки немецким экипажам предстоял длительный путь домой. Поскольку при полете на высоте 4000 метров в кабинах вскоре становилось очень холодно, большинство самолетов, выйдя из зоны зенитного огня, снижались до 3 километров и ниже. Летчики снимали кислородные маски и смогли расслабиться. Благо советское командование не вело никакого преследования уходящих бомбардировщиков. Поскольку дело было в июне, уже вскоре после полуночи небо на востоке начинало светлеть. Теперь свободные от работы члены экипажей могли почитать газету или выкурить сигарету, снимая пережитое напряжение.

В период с 00.30 до 02.00 по берлинскому времени немецкие бомбардировщики один за другим приземлялись на своих аэродромах. Так, Не-111Н 1G+FS из 8./KG27 совершил посадку в Орле в 01.00, проведя в воздухе 283 минуты. Экипаж отчитался в бомбометании с высоты 4000 метров, а также о том, что над целью были «отмечены зенитный огонь, прожектора, ночные истребители». Не-111Н 1G+EL из 3./KG27 приземлился на аэродроме Орел в 01.50, продолжительность вылета составила 360 минут, то есть ровно 6 часов. Не-111Н 1G+DP из 6./KG27 сел в 00.45 на аэродроме Домнино после 4 часов 45 минут полета, преодолев общее расстояние 1550 километров^[64]. А Не-111 6N+ЕК фельдфебеля Хельмута Абендфотха из I./KG100, выполнившего 357-й боевой вылет, приземлился на аэродроме Брянск в 01.25 после 312 минут полета^[65]. На эту же базу возвращались и «Юнкерсы» II./KG51. В частности, Ju-88A-4 9X+PN Ханса Грот-тера сел в 00.50. Продолжительность вылета составила 305 минут^[66].

На свою базу возвращался и Не-111Н 1G+NN, в котором летел Вольферсбергер: «После пересечения линии фронта бортмеханик и бортрадист покидают свои огневые точки и снова приступают к своим обычным обязанностям. Механик проверил, все ли в порядке в бомбоотсеке, и следит за количеством горючего и масла. Время от времени видны другие машины с включенными навигационными огнями, которые также стремятся вернуться на родной аэродром.

Мы тоже включили навигационные огни и сообщили, что приземлимся через 12 минут. Впереди уже светятся посадочные огни, и мы на небольшой высоте приближаемся к аэродрому. Шасси выпущены, и, пролетев над краем летного поля, мы приземляемся около первых огней, указывающих взлетно-посадочную полосу. Все, мы снова на земле. Пожалуй, так думает каждый, в то время как его самолет рулит к своей стоянке и останавливается.

Там нас уже ждет старший техник, который получает машину обратно в свое распоряжение. Хорошо, что она не получила никаких повреждений от зенитного огня. Мы выбираемся из самолета и рассказываем товарищам из наземного персонала о налете и достигнутых результатах. В наших успехах их доля значительная, если машина хорошо подготовлена. Затем мы неторопливо идем к вышке управления полетами, где нас уже ждут автомобили, там мы встречаем другие экипажи, и начинается оживленный обмен мнениями о налете и его успехе, а также о том, что каждый видел во время вылета.

После посадки последнего самолета мы отправляемся на командный пункт, где представляем боевые донесения дежурному офицеру. Рапорты краткие и точные, отражают ситуацию в зоне боевых действий. Затем поесть и в кровать. При этом все благодарят Бога за то, что пережили еще один вылет, и втайне жалеют тех, кто пострадал при налете.

Какое жестокое дело, если подумать, война, которая часто вызывает внутренний конфликт: самолет мирно парит в лунном свете под оком всемогущего Бога, и как жестоко и непреклонно смерть пожинает свою жатву, когда створки его бомбоотсека открываются и бомбы поражают цели. Но надо спать, завтра снова будет налет на Горький»^[67].

«В результате налета серьезно пострадал ряд основных цехов»

В то время как немецкие летчики делились свежими впечатлениями о налете и ложились отдыхать, в 700 километрах к северо-востоку, в Горьком, бушевали вызванные ими пожары. Когда в городском штабе МПВО осознали масштабы случившегося на ГАЗе, туда было выслано все, что имелось под рукой. Для ликвидации очагов пожаров прибыли 44 автонасоса, 5 пожарных поездов и 4 оперативные группы пожаротушения. Тушением лично руководил заместитель начальника Управления пожарной охраны УНКВД Горьковской области капитан Грачев. Ликвидация очагов пожаров в течение двух часов была затруднена повреждениями водопровода. Автонасосы работали от трех водоемов, протянув длинные рукавные линии, давление воды в которых оставляло желать лучшего. Около 03.00 утра героическими усилиями ремонтников водоснабжение на большинстве участков было частично восстановлено, а еще через три часа вода худо-бедно подавалась на все очаги.

Только к 07.30 большинство пожаров было локализовано, однако огонь по-прежнему полыхал в главном механосборочном и литейном корпусах ГАЗа. Дым огромными столбами поднимался в небо, и все жители города и окрестностей понимали, что на автозаводе творится нечто ужасное. Лишь около 13.00, то есть через 12 часов после бомбежки, удалось локализовать пожары и на этих участках. При этом из личного состава пожарной охраны три человека получили тяжелые и три легкие ранения^[68].

После этого руководство завода смогло оценить масштабы полученных разрушений. На фоне дымящихся развалин особенно выделялся механосборочный корпус. В огромном здании были разрушены и выгорели 80 % производственной площади. Тяжкое зрелище представляли сплошные завалы на площади в 11 500 квадратных метров. Это было месиво из рухнувших железобетонных плит перекрытий, колонн, деформированных огнем металлоконструкций, трубопроводов, остатков технологического оборудования и деталей машин. Прямыми попаданиями авиабомб были причинены значительные повреждения и разрушения фундаментам строительных конструкций, фундаментам под оборудованием и подземному хозяйству цехов. При пожарах были полностью выведены из строя внутренняя ливневая канализация цехов, промразводки, вентиляция, силовая и осветительные разводки, моторы технического оборудования^[69]. Тут и там валялись обгоревшие лохмотья и фрагменты человеческих тел, на уцелевших фермах висели оторванные руки и ноги. От многих рабочих, оказавшихся в момент бомбежки на своих местах, практически ничего не осталось.

Сильные повреждения получил и литейный корпус. В цехе серого чугуна взрывами и пожарами были разрушены стержневая, отделение формовки, конвейер № 6, земледелка и бытовые помещения. Полностью уничтоженным оказался цех ковкого чугуна. Также сильно пострадали от огня и взрывов фугасных бомб прессово-кузовной, арматурно-радиаторный, рессорный и кузнечный цеха. На Автозаводской ТЭЦ в результате пожара были уничтожены галерея торфоподачи, бункерная галерея, самососная площадка, зольное помещение, запасной склад торфоподачи, кровля и распределительные устройства. Тем не менее сами турбогенераторы и котлы каким-то чудом уцелели, и работа станции могла быть восстановлена в относительно короткий срок. В соседнем углекислотном цехе был полностью разрушен склад баллонов. В термическом цехе № 2 огонь частично уничтожил крышу, оборудование и бытовые постройки. В механосборочном цехе № 2 сильно пострадали 6-е отделение и конвейер, сгорела и обрушилась крыша. В механосборочном № 3 в результате мощных взрывов и пожара были уничтожены 20 станков и водопроводная колонка, обрушился угол здания. Местами металлические переплеты стен и фонарей сильно деформировались от сгорания деревянной светомаскировочной обшивки^[70].

Начальник штаба МПВО Горького майор Антропов, подводя итоги налета, с горечью написал: «В результате налета сильно пострадал ряд основных цехов автозавода и завода 466, что отразится в целом на работе завода. Для восстановления разрушенных цехов потребуется продолжительное время». Хотя директор ГАЗа Лившиц в своем приказе по заводу объявил 5 июня «нормальным рабочим днем», всем было ясно, что крупнейшее предприятие Поволжья полностью выведено из строя^[71].

Примерные данные, поступившие от участковых формирований МПВО, показывали, что в результате бомбежки в городе пострадал 271 человек, в том числе 61 погиб и 210 получили ранения и контузии^[72]. При этом 17 трупов не подлежали опознанию. Горьковский автозавод сообщил о 110 пострадавших^[73]. Однако эти данные являлись явно преуменьшенными. Во-первых, точное число работавших в ночной смене осталось неизвестным, между тем многочисленные завалы, особенно на главном конвейере, не позволяли произвести какой-либо полный осмотр цехов. Во-вторых, от многих людей, оказавшихся в эпицентре взрывов и пожаров, практически ничего не осталось, либо были найдены только фрагменты тел. В-третьих, начальники цехов и участков к подсчету погибших относились безответственно, сообщая совершенно противоречивые и составленные наспех данные, их гораздо больше волновали многочисленные повреждения оборудования. Поэтому установить точное число убитых уже не представляется возможным, но можно предположить, что речь идет о цифре не менее 200–250 человек. Причем среди погибших были начальники цехов ковочных машин и прессового Китаев и Лышков, а также заместитель начальника штамповального цеха № 1 Г. Масленников.

В местные штабы МПВО, помимо всего прочего, поступали и все новые сообщения о невзорвавшихся авиабомбах. Даже в нагорной части города, в Ворошиловском районе на улице Инженерной (ныне проспект Гагарина), были обнаружены четыре неразорвавшиеся фугаски. Прибывшие саперы замерили их, и оказалось, что бомбы имеют диаметр 25 сантиметров и длину 120 сантиметров. Поэтому их идентифицировали как SC50^[74]. На той же улице, в 100 метрах западнее дома № 18, обнаружили несработавшую зажигательную бомбу Brand C50A. По счастливой случайности в районе никто не пострадал. В Ленинском районе саперам пришлось обезвреживать десять фугасных бомб крупного калибра.

Уже ранним утром 5 июня штаб Горьковского корпусного района ПВО на скорую руку составил донесение, в котором указал, что «в ночь 4–5 июня 43 г. с 22.50 до 1.43 противник мелкими группами (2–3 самолета) и одиночными самолетами в количестве 35–40 бомбардировщиков типа Хе-111, Ю-88 и Ф-В «Курьер» совершил налет на пункт ПВО Горький». Начальник штаба МПВО майор Антропов подготовил свою оперативную сводку, в которой написал, что якобы «всего в налете участвовало до 45 самолетов противника типа «Хейнкель-111», Ю-88 и Ф-В «Курьер», из коих прорвались на город около 20 самолетов»^[75].

Все это ни в коей мере не соответствовало действительности. Было совершенно неверно определено количество бомбардировщиков, а утверждение о прорыве лишь двадцати из них было очередной попыткой оправдаться и показать «эффективность» противовоздушной обороны. Во время отражения налета зенитная артиллерия корпусного района израсходовала свыше 22 000 снарядов, в том числе 20 115 среднего и 1940 малого калибра. Однако общая плотность огня оказалась небольшой, так как по небу интенсивно палили батареи, находившиеся в районе городов Коврова, Дзержинска и Балахны, хотя над последней бомбардировщики вообще не появлялись. Аэростаты заграждения тоже оказались малоэффективными. Из двадцати пяти поднятых в небо семь было расстреляно и уничтожено, в том числе к концу налета над Автозаводским районом уцелело всего пять аэростатов. При этом части ПВО также понесли потери, в 784-м зенап были убиты два и ранены четыре человека, выведен из строя один ПУАЗО-3 и одно 76-милиметровое орудие образца 1914 года^[76].

Первый массированный налет сразу же выявил множество недостатков в организации ПВО Горького. Маневрирование огнем зенитной артиллерии оказалось слабым. Подразделения медленно переходили от заградительного огня к сопроводительному и наоборот. Так же медленно осуществлялись переносы огня с одной завесы на другую. Распоряжения и приказы если и приходили в подразделения, то с большим опозданием и не соответствовали реальной обстановке. Командиры дивизионов, связанные субординацией, ждали распоряжений свыше и действовали нерешительно. Быстро выявилась нецелесообразность размещения КП зенитных полков в подвальных помещениях городских зданий, так как они сразу же оказывались в зоне бомбардировки при нарушенной связи, а то и в завале, что не способствовало успешной организации управления огнем. В результате зенитчики не только не смогли сбить ни одного бомбардировщика, но оказались бессильны и против осветительных бомб. «Люстры» спокойно опускались на завод, ярко освещая район бомбометания.

Отдельные инициативные товарищи, не полагаясь на защиту зенитчиков, решили собственными силами организовывать своего рода объектовые силы ПВО. Директор станкозавода № 113 организовал из состава 1-го отряда ВОХР, охранявшего предприятие, две группы по семь бойцов с винтовками «для расстрела сбрасываемых светящихся ракет». Но вряд ли подобные меры могли сильно изменить ситуацию.

Словом, оставалось только молиться, что немцы решат ограничиться одним налетом, как это уже бывало в прошлые годы… Утром 5 июня товарищ Сталин, как обычно, мирно спал, но был разбужен охраной, что случалось только в самых экстренных случаях. Узнав о внезапном налете германской авиации на Горький и разрушении главного конвейера ГАЗа, вождь пришел в ужас. После чего тут же лично от руки, что было неслыханным случаем, написал постановление ГКО № 3524, в котором приказал немедленно сформировать комиссию по расследованию причин невыполнения задач Горьковским корпусным районом ПВО. В ее состав были включены глава НКВД генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Берия, шеф НКГБ В.Н. Меркулов, секретарь ЦК ВКП(б) А.С. Щербаков, председатель Моссовета В.П. Пронин и командующий ПВО территории страны генерал Михаил Громадин.

Уже сам состав комиссии говорил о том, какое значение руководство страны придавало Горькому и его военным предприятиям. Председателем комиссии, естественно, был назначен Берия, так что кое-кому следовало ждать грозы^[77]. Своего любимого Лаврентия Сталин посылал только на особо важные задания.

Ну а заместитель наркома строительства К.М. Соколов по приказу вождя уже 5 июня прилетел в Горький, чтобы лично руководить разработкой мероприятий, необходимых для восстановления завода. Приехав на ГАЗ, Соколов был поражен увиденной картиной разрушений. Механосборочный и литейный корпус № 1 были практически уничтожены. Было ясно, что в короткие сроки все это не восстановить.

Первым же мероприятием, которое напрашивалось в таких случаях, был немедленный удар по аэродромам противника. Первые плохо скоординированные налеты на авиабазы Орловского выступа были нанесены уже днем 5-го числа. В частности, небольшие группы истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков атаковали Сещинскую, где находились «Хейнкели» из II. и III./KG55 «Грайф». Однако немецкие патрульные истребители своевременно обнаружили приближающиеся самолеты и не только сорвали атаку, но и не дали им спокойно вернуться на свои базы. В общей сложности в течение дня FW-190 и Bf-109 из JG51 и JG54 заявили о 23 победах, записав на свои счета 10 ЛаГГ-3, 4 Пе-2, столько же Р-40 «Киттихаук» и по одному Ил-2, Ла-5 и МиГ-3^[78].

«Исключительная прицельность попадания»

Тем временем вечернее небо над Горьким снова пронзили гудки воздушной тревоги. В 18.40 над городом прошли два самолета-разведчика Ju-88D, которые зафиксировали разрушения, причиненные в ходе вчерашнего налета, а заодно разведали погоду над целью. Появление «Юнкерсов» оказалось совершенно неожиданным для ПВО, и на перехват даже не было поднято ни одного истребителя. Помимо Горького с высоты 6000 метров была произведена аэрофотосъемка расположенного юго-западнее его на берегу Оки Дзержинска. В поле зрения объективов попали Чернореченский химический завод (в немецкой классификации цель № 6226) и Игумновская ТЭЦ.

Через два часа разведчики вернулись на немецкие аэродромы. После проявки пленки были напечатаны фотографии, и командиры эскадрилий смогли увидеть результаты своих действий. Снимки показывали, что вся центральная часть ГАЗа получила сильнейшие повреждения.

На сей раз было решено нанести удар по западному сектору предприятия, в котором находились различные вспомогательные цеха и сооружения. Данные метеоразведки показывали, что над Горьким стояла ясная, безоблачная погода и условия для повторного налета были идеальными. Незадолго до 20.00 по берлинскому времени на аэродромах Орел, Брянск и Сещинская снова взревели моторы бомбардировщиков и тяжело груженные машины стали одна за другой выруливать на старт. Не-111Н 1G+EL из 3-й эскадрильи KG27 «Бёльке» взлетел с аэродрома Орел в 19.50, Не-111Н 1G+DP из 6./KG27 – в 20.00, Не-111Н 1G+FS из 8./KG27 – в 20.13 и т. д. А Не-111Н 6N+EK Хельмута Абендфотха из I./KG100 «Викинг» взлетел с аэродрома Брянск в 20.30^[79]. Всего во втором массированном налете на Горький приняли участие 150 самолетов.

Однако двадцать два из них атаковали не основную цель, а другие важные объекты. К примеру, Не-111Н 1G+ML из 3./KG27, взлетев в 19.50 с аэродрома Орел, совершил повторный налет на Сталиногорск. Также были нанесены удары по Туле, Рязани и Черни.

Основная же армада из 128 машин, огибая с юга Москву, летела дальше на восток. «Ночи были светлыми и безоблачными, к тому же имелось северное сияние, – вспоминал П. Мёбиус из KG27 «Бёльке». – Также иногда на крыльях плясали огни святого Эльма. Поэтому навигация была нетрудной, особенно учитывая длительные полеты над вражеской территорией и ожидаемую нами мощную противовоздушную оборону»^[80]. «Хейнкели» и «Юнкерсы» группами по три-пять машин летели на высоте 4000–6000 метров. Основная масса шла через Кулебаки и Павлово, остальные – через Арзамас, используя в качестве ориентиров Оку и железную дорогу. При подходе к объекту атаки самолеты снижались, не нарушая при этом строя.

К ночи в Горьком опять слегка похолодало, до плюс 13 градусов, ветер прекратился, и стоял полный штиль. После 22.00 с центрального поста ВНОС в Москве вновь поступило сообщение о приближении большой группы вражеских бомбардировщиков. На сей раз сигнал воздушной тревоги был дан в 23.36. В течение восьми минут гудки заводов и фабрик в Сормове, Канавине, Ленинском и других районах наполнили воздух напряженным ожиданием нового налета. В 23.40 воздушную тревогу объявили на ГАЗе. Этот вой был отчетливо слышен в нагорной части города с высокого берега Оки, вскоре и там, на заводах Ворошиловского района, в Караваихе, Дубенках, тоже тревожно загудели электросирены.

Около полуночи в небе над Автозаводским, Ленинским и Кировским районами вспыхнули около двухсот осветительных ракет, и вся огромная промзона вновь стала видна как днем. Вслед за этим открыли огонь зенитные батареи, дополнив начавшийся фейерверк разноцветными разрывами снарядов. Основной удар вновь наносился по автозаводу имени Молотова. Тысячи мелких зажигательных бомб и «листочков» огненным дождем устремились вниз, затем стали падать тяжелые FLAM С250, начиненные смесью нефти и бензина. При падении этих «адских машин» подрывался заряд тротила и горючая жидкость разбрызгивалась, поджигая все вокруг в радиусе 50 метров.

Директор ГАЗа Лившиц бросил в бой с огнем все семь исправных автонасосов, имевшихся на заводе, однако пламя вскоре охватило многие объекты и разгоралось все сильнее. Поднимавшиеся высоко в небо языки ярко освещали заводскую территорию на многие километры вокруг. А тем временем с юго-запада приближались новые волны бомбардировщиков.

Владислав Гурьев (во время войны был подростком, его отец работал на Автозаводской ТЭЦ, наблюдал за происходящим с Малиновой гряды, то есть с высокого, правого берега Оки. Позднее он вспоминал: «Мы отчетливо видели немецкие бомбардировщики, летящие над Окой. Они шли группами по 20 самолетов, по четыре в ряд. Создавалось впечатление, что, используя в качестве ориентира водонапорную башню, расположенную прямо напротив завода, они круто поворачивали на 90 градусов и спокойно, словно на учениях, бомбили цеха. Причем складывалось ощущение, что каждый самолет шел на конкретный корпус завода. Некоторые бомбардировщики сильно снижались, пикировали и даже включали прожектора. При этом стоял такой свист, что звенело в ушах, было отчетливо видно, как отделяются бомбы. После бомбежки самолеты резко набирали высоту и исчезали в темноте, только в этот момент зенитки начинали стрелять».

После первого удара пикирующих бомбардировщиков Ju-88А водопроводная сеть была вновь повреждена прямыми попаданиями в нескольких местах, и тушить пожары опять стало нечем. Снова была выведена из строя и основная линия электропередачи, разбиты 45 изоляторов открытой подстанции, перебита резервная линия через завод «Красная Этна».

Пока работала телефонная связь, Лившиц беспрерывно названивал в городской штаб МПВО и требовал прислать автонасосы. Возяков пообещал ему 25 пожарных автомашин и 5 пожарных автопоездов, но те почему-то не спешили. А огонь охватывал все новые и новые объекты.

Сильнейший пожар возник в корпусе главного магазина смежных деталей. Он представлял собой пятипролетное четырехэтажное здание площадью 2600 квадратных метров с грибовидными перекрытиями. Основная конструкция была выполнена из железобетона, стены – из шлакобетонных камней. Уязвимым местом являлась крыша, покрытая рубероидом, и деревянные переплеты. В результате попадания в здание тяжелых зажигательных бомб на верхних этажах возник сильнейший пожар. На складах в этот момент находилось большое количество горючих материалов (резина, кабели, моторы, аккумуляторы и т. д.), от сгорания которых железобетонные конструкции, особенно на третьем и четвертом этажах, подверглись разрушению и сильной деформации, а на нижних этажах – получили трещины и отколы. Особенно сильно пострадали конструкции без хомутов, то есть армированные по американскому способу. Полностью разрушились ригели кранового пролета, подкрановые пути и консоли, 152 железобетонные колонны и площадки первого и второго этажей. На 100 % сгорели кровля, внутренние перегородки, пришла в негодность система отопления, внутренний воздуховод, электросеть, фекальная и ливневая канализация^[81].

Кроме того, полностью сгорели монтажный цех, парк автотягачей, тарная мастерская деревообделочного цеха, диетическая столовая, склад резины, кузница № 2 и паровозное депо, а также кузнечная и механостроительные мастерские, деревообделочный завод и все склады материалов треста «Стройгаз» № 2. Получили сильные повреждения литейный цех ковкого чугуна, кузнечный, модельный, ремонтно-механический, механосборочный (танковый) цех № 5 и другие объекты. На главном конвейере в результате повторной бомбардировки сгорело все ранее уцелевшее оборудование. Своевременно потушить пожары удалось лишь в инструментально-штамповальном корпусе и в полуразрушенном рессорном цехе. От взрывов фугасных бомб и пожаров сильно пострадали и вспомогательные объекты ГАЗа: сгорела больница № 7, на хлебозаводе были разрушены дрожжевой цех и мучной склад, на фабрике-кухне – столовая и кондитерский цех, в котельной № 3 сгорела кровля и было повреждено оборудование^[82].

Последняя волна бомбардировщиков сбросила бомбы на жилой сектор. В результате на улице Комсомольской сгорел дом № 37, а находившаяся рядом щель, в которой укрывались жители, оказалась заваленной землей. В Депутатском переулке дотла сгорел дом № 11. В поселке Гнилицы огонь полностью уничтожил дом № 16 на улице Полярной. В Ново-Западном поселке сгорел барак № 26, а бараки № 27 и 28 были разрушены фугасными бомбами. Еще три барака сгорели в соседнем Старо-Западном поселке. В Старо-Северном поселке, расположенном рядом с заводом, сгорели три барака, а рядом, на перекрестке шоссе Энтузиастов, было разрушено полотно железной дороги. Возле барака № 6 фугасная бомба SC500 попала прямо в щель, в которой укрывались жители. От мощнейшего взрыва людей разорвало на куски, разбросав останки в радиусе 100 метров. Всего здесь погибли 35 человек. Неподалеку на проспекте Молотова около дома № 7 была засыпана еще одна щель, но там укрывавшиеся отделались контузиями. Соседний дом № 3 от близких разрывов частично обвалился. Кроме того, сгорели три барака треста «Стройгаз» № 2.

Особенно сильной бомбежке подвергся поселок Монастырка, расположенный юго-западнее автозавода. От мощных взрывов рушились дома, разлетались на части заборы и сараи, в воздухе летали бревна и горящие доски. Дождь зажигательных бомб вызвал многочисленные пожары, быстро охватившие целые улицы. Жители в ужасе отсиживались в щелях и погребах и неустанно молились, чтобы очередная бомба упала не на них. Даже по окончании налета большинство монастырцев не решались выходить на улицу, многих охватило полное оцепенение. Только на рассвете люди стали постепенно вылезать из своих укрытий, и тут их глазам предстало ужасное зрелище. Весь поселок превратился в груду дымящихся развалин, почва повсюду была изрыта воронками, торчали обгоревшие скелеты деревьев, лежали скорчившиеся в ужасных позах испепеленные трупы. Всего были разрушены 70 жилых домов и бараков, а уцелевшие постройки получили сильные повреждения. Старая каменная церковь от разрыва бомбы практически ушла в землю.

В общей сложности служба МПВО зафиксировала падение на Автозаводский район около 200 фугасных бомб, в том числе 10 – весом 1000 килограммов, 40 – весом 500 килограммов, 100 – весом 250 килограммов и около 40 – весом 50–70 килограммов.

Бомбардировке подверглись и другие районы города. В начале налета на завод «Двигатель революции» по прямой линии с северо-востока на юго-запад с интервалом 110 метров упали десять фугасных бомб SC250, причем восемь из них не взорвались! В дальнейшем на Ленинский район были сброшены еще 22 фугаски, в том числе одна весом 1000 килограммов. Мощные взрывы прогремели в поселках Карповка и Инструментальный, у бани № 2, рядом с заводом «Красный кожевенник». Был частично разрушен конный парк станкозавода, где ранения получили конюх и две лошади, одна лошадь погибла. Взрывной волной вышибло окна на заводе «Красный кожевенник» и в жилом секторе. Один самолет, видимо из-за ошибки штурмана, сбросил бомбы на Кировский район, вдалеке от промышленной зоны. Одна бомба SC500 взорвалась около трамвайной остановки 2-го инструментального завода, девять SC50 – в лесу около поселка Гвоздильный^[83]. На улице Игарской упала тяжелая зажигательная бомба, но пожаров не возникло.

Жители Ворошиловского района опять отделались легким испугом. Двенадцать мелких зажигательных бомб упали на завод имени Фрунзе, еще одна – на улицу Радистов^[84]. Все очаги возгораний были ликвидированы силами групп самозащиты. Разрушений, пожаров и пострадавших в районе не было.

Пытаясь отразить налет, зенитная артиллерия в течение двух часов вела интенсивный заградительный огонь, израсходовав в общей сложности 25 483 снаряда среднего и 2786 снарядов малого калибра. Прожектористам удалось осветить пять самолетов и держать их в лучах от 30 секунд до 3 минут. При этом зенитчики заявили об одном сбитом бомбардировщике. Ночные истребители на сей раз действовали более активно, произведя 31 самолето-вылет с общим налетом 35,5 часа. Летчики 142-й иад отчитались о четырех встречах с противником и двух воздушных боях. Лейтенант Люньков из 632-го иап по возвращении на аэродром заявил о том, что сбил «Хейнкель-111 в районе деревни Сосновка Выксунского района^[85].

По немецким данным, в ходе второго массированного налета на автозавод в Горьком пропал без вести один самолет: Не-111Н-16 1G+AH из 3-й эскадрильи KG27 «Бёльке» с экипажем: пилот фельдфебель Вернер Букан, штурман унтер-офицер Фридрих Тухшерер, бортрадист фельдфебель Йоханнес Неуманн, бортмеханик фельдфебель Карл Бендерт и бортстрелок ефрейтор Вальтер Эльснер.

На сей раз части ПВО заявили о том, что из 80 самолетов к городу якобы «прорвались двадцать – двадцать пять», остальные-де не были допущены огнем зенитной артиллерии. Все это, как обычно, не соответствовало действительности. В частях противовоздушной обороны Горького тоже имелись потери. Осколками бомб были убиты четыре человека, еще семь получили ранения, в том числе два средних командира. Сгорели здание штаба и гараж 8-го дивизиона аэростатов заграждения.

Тем временем на рассвете 6 июня немецкие бомбардировщики один за другим возвращались на свои аэродромы. Так, Не-111Н 1G+FS из 8./KG27 приземлился на аэродроме Орел в 01.00 по берлинскому времени, проведя в воздухе 287 минут, Не-111Н 1G+EL из 3./KG27 – в 00.50 на аэродроме Оптуха, продолжительность вылета составила 300 минут, Не-111Н 1G+DP из 6./KG27 – в 00.55 на аэродроме Домнино, проведя в воздухе 4 часа 55 минут и преодолев расстояние 1570 километров^[86]. А фельдфебель Хельмут Абендфотх на своем Не-111Н 6N+EK, выполнявшем роль цельфиндера, приземлился на аэродроме Брянск в 01.10. Согласно записям в его летной книжке, продолжительность вылета составила 280 минут, над целью был отмечен сильный зенитный огонь^[87].

Всего в течение полутора часов на город были сброшены 179 тонн бомб всех калибров. А служба МПВО зафиксировала падение на город около 230 фугасных^[88] и нескольких тысяч различных зажигательных бомб. В результате, по официальным данным, погибли около 100 человек, еще столько же получили ранения. В поликлиники и госпитали поступили 33 тяжело-, 34 средне– и 26 легкораненых. На автозаводе наутро были обнаружены 32 трупа рабочих. Тела многих других не нашли, и они стали пропавшими без вести^[89].

В ликвидации последствий бомбежки участвовали различные формирования местной противовоздушной обороны. Медико-санитарный взвод в количестве 33 человек до 09.00 утра работал на различных объектах, оказав помощь 31 раненому, а также убрал 36 трупов. Кроме того, в Автозаводском районе работали три отряда скорой помощи и две медсандружины. Боевой расчет УПВ с 00.10 в течение пяти часов ликвидировал очаги пожаров на улице Кирова, в поселках Монастырка и Западном. Аварийно-восстановительный взвод в количестве 29 человек участвовал в раскопке и извлечении пострадавших из заваленных щелей и по окончании работ был переброшен на разборку завалов, где работы продолжались весь следующий день. Дегазационная рота производила разведку очагов поражения и устанавливала места падения неразорвавшихся авиабомб. Кроме того, бойцы помогали извлекать трупы из щели барака № 7 в Северном поселке. В ликвидации последствий налета также принимали участие 2000 военнослужащих различных тыловых частей.

В 02.00 вследствие обрыва кабеля была нарушена связь соединительных линий между Сталинской и Соцгородской АТС. Для устранения повреждений выслали бригаду, которая смогла в течение часа частично устранить повреждения, подав временную прямую связь КП города с Автозаводским КП МПВО. Связь же между АТС была восстановлена только к 16.00. Аварийно-восстановительные бригады ЖКО из водопроводчиков и подсобных рабочих, как могли, ремонтировали разрушенные водопроводные магистрали в Соцгороде^[90].

Наутро директор ГАЗа А. Лившиц написал донесение председателю горкомитета обороны М. Родионову, в котором изложил ужасные подробности налета:

«Сообщаю Вам о втором вражеском налете на автозавод им. Молотова в ночь с 5 на 6 июня с. г…

1. Бомбометание продолжалось до 2 часов (1.30) с исключительной прицельностью попадания. Самолеты приближались к объекту, снижались, пикировали и сбрасывали бомбы.

2. В результате сброса фугасных, зажигательных и комбинированных бомб в ряде цехов возникли очаги пожаров, которые распространились и полностью уничтожили ряд вспомогательных и производственных объектов.

3. Вода в водопроводной сети завода была все время, но вследствие того, что трасса водоводной сети была повреждена прямыми попаданиями в нескольких местах, давление в сети было понижено. На заводе было всего 7 автонасосов до прибытия большого количества из Горького.

4. В начале тревоги были обещаны заводу 25 пожарных автомашин и 5 пожарных автопоездов. Эти машины во время бомбометания и возникновения пожаров на завод не прибыли, несмотря на неоднократные просьбы и требования завода. Машины начали прибывать только после конца бомбометания, когда пожары достигли весьма большой силы и значительная часть корпусов уже горела.

6. В результате бомбометания и пожаров на заводе сгорели: моторный цех, главный магазин смежных деталей, склад резины, гараж тягачей, диетическая столовая № 4, главный конвейер, паровозное депо, цех шасси, опытная мастерская. Своевременно потушены пожары на 6 объектах.

По предварительным данным, только на заводскую территорию без территории поселков было сброшено непосредственно в здания цехов 60 бомб, а на территорию завода 100 бомб.

Считаю необходимым отметить исключительно слабую ПВО завода»^[91].

«Стрелка часов приближалась к полуночи…»

После второго подряд массированного налета на крупнейший завод Поволжья стало ясно, что немцы стремятся полностью вывести предприятие из строя. В преддверии летней кампании это создавало огромную опасность для советского командования.

В 18.36 в Горьком, Дзержинске и Балахне завыли гудки воздушной тревоги. Взгляды зенитчиков и жителей города были прикованы к небу. Вскоре в штаб корпусного района ПВО поступило донесение от наблюдателей, что над городом на высоте 4 километра появились сразу три самолета «Хейнкель-111»^[92]. Зенитные батареи из разных частей города открыли заградительный огонь, жители побежали к укрытиям. Однако бомбежки не было. На самом деле над Горьким на высоте 7000 метров шли два Ju-88D из 1-й эскадрильи Aufkl.Gr.100. «Юнкерсы» прошли прямо над автозаводом, произведя аэрофотосъемку и зафиксировав погодные условия, после чего удалились в юго-западном направлении.

По тревоге были подняты 18 истребителей из 142-й авиадивизии, командование надеялось, что хотя бы сейчас удастся добиться каких-нибудь результатов. В 19.02 прозвучал сигнал «Отбой ВТ», и на некоторое время все стихло. Через полчаса Яки, ЛаГГи и МиГи стали один за другим приземляться на свои аэродромы в Дзержинске, Стригино и Правдинске, и тут полковника Иванова снова ждало разочарование. Все летчики в один голос заявили, что контакта с противником не имели. Разведчики словно растворились в необъятном голубом небе.

Таким образом, немцы уже в третий раз с начала операции при дневном свете и в одно и то же время безнаказанно произвели аэрофотосъемку автозавода, благополучно доставив полученные разведданные в штаб 1-й авиадивизии в Орле. Бойцы службы ВНОС снова проявили полную некомпетентность в определении типов самолетов и высоты их полета, обсчитавшись в последней аж на 3 километра. Но это все еще можно понять. Совсем другое дело, как два «Юнкерса» можно было принять за три «Хейнкеля»?!

Вечером на немецких аэродромах снова закипела работа. Техники завершали подготовку самолетов к длительному полету, летчики изучали доставленные дальними разведчиками фотоснимки цели. Согласно плану, теперь нужно было атаковать северный сектор автозавода, в особенности крупные корпуса. Затем четко по графику тяжело груженные машины стали одна за другой выруливать на старт. После 20.00 по берлинскому времени начали взлетать «Хейнкели» из эскадры KG27 «Бёльке». Не-111Н 1G+EL из 3-й эскадрильи взлетел с аэродрома Орел в 20.08, Не-111Н 1G+FS из 8-й эскадрильи – в 20.17, Не-111Н 1G+DP из 6./KG27 – в 20.20^[93]. Ну а Не-111Н 6N+EK Хельмута Абендфотха из I./KG100 «Викинг», как и днем ранее, стартовал из Брянска в 20.30^[94].

Всего в третьем массированном налете на Горький участвовали 154 бомбардировщика из эскадр «Гинденбург», «Блиц», «Генерал Вефер», «Бёльке», «Эдельвайс», «Грайф» и «Викинг». Одновременно с этим часть экипажей вновь отправилась бомбить второстепенные цели. Так, «Хейнкели» из 3./KG27 совершили уже третий подряд налет на Сталиногорск.

Самолеты летели к цели двумя основными маршрутами: одна группа – через Ряжск-Сасово-Муром-Павлово, вторая – над железной дорогой Москва-Горький на высоте 2000–3000 метров. Небольшая часть бомбардировщиков летела через Арзамас с выходом к цели с южного направления. Впереди шли цельфиндеры, обозначавшие маршрут полета периодически сбрасываемыми осветительными ракетами. Погода опять благоприятствовала налету: стоял полный штиль, температура к ночи опустилась до плюс 13 градусов.

В 23.55 генерал Осипов вновь приказал объявить воздушную тревогу. Сигнал был принят всеми районами города и продублирован средствами оповещения в течение восьми минут. В штабе ПВО царило напряжение, посты ВНОС наперебой докладывали о приближении большого числа самолетов. Навскидку суммировав их данные, стало ясно, что на Горький идут не менее 150 бомбардировщиков. Осипов и его штаб приготовились к худшему.

После полуночи в небе над Автозаводским районом вновь вспыхнули осветительные «люстры». Было понятно, что основным объектом атаки вновь станет ГАЗ. Самолеты шли на цель с трех направлений, заходя для атаки с севера, запада и юга. Первыми наносили удар пикирующие бомбардировщики Ju-88А, затем с горизонтального полета вываливали свой смертоносный груз «Хейнкели». «Мы выполняли эти стратегические налеты в неплотном боевом порядке до тех пор, пока это казалось целесообразным, – вспоминал П. Мёбиус из 9-й эскадрильи KG27 «Бёльке». – Конечно, переговоры экипажей друг с другом были запрещены. Минимальная высота при пересечении линии фронта была установлена в 5000 метров. Немедленно после пересечения линии фронта мы снижались и продолжали полет на 3000 метров. Эту высоту мы сохраняли и при бомбежке, так как ужасно мерзли даже на этой высоте из-за недостаточного обогрева.

Цель – Горький – было легко обнаружить, благодаря ярким вспышкам взрывавшихся бомб и пожарам. Вокруг появлялись облачка от разрывов зенитных снарядов, и часто можно было увидеть трассирующие очереди из бортового оружия самолетов. Также мы ощущали турбулентные потоки, которые могли исходить от других наших самолетов или ночных истребителей»^[95].

На этот раз основной удар наносился по механическим, прессовым и инструментальным цехам, расположенным в северной части автозавода. Сильной бомбежке подвергся инструментально-штамповальный корпус. Внутри здания взорвались 12 фугасных бомб, в том числе одна весом 1000 килограммов. Еще три фугаски воткнулись в пол и не сработали. В режущем цехе и ЦИС сильно пострадало оборудование, обвалилось 100 квадратных метров кровли. В штамповых цехах № 2 и № 3 обрушился целый пролет крыши. С южной стороны здания прямым попаданием была разрушена трансформаторная будка. На улице около инструментально-штамповального корпуса упали еще десять тяжелых фугасных бомб, в том числе три SC1000. От разрыва в общей сложности нескольких тонн аматола и тротила был сдвинут фундамент, расслоилась кладка, а местами обрушились целые участки стен. Многие несущие конструкции получили сильную деформацию. На месте погибли десять человек, два получили тяжелые и три легкие ранения.

Сильные разрушения были причинены прессово-кузовному корпусу, причем рухнула полностью одна из стен, сгорели крыша и деревянные перегородки. На монтажно-сборочный цех № 5, в котором велась сборка танков Т-70, были сброшено пять фугасных бомб, в том числе две SC1000. От мощнейших взрывов участки цеха были полностью разрушены, бытовые постройки сгорели, но каким-то чудом уцелела часть основного оборудования. На цех корпусов упали пять тяжелых фугасных и десять зажигательных бомб, от которых здание частично обвалилось, сгорели крыша, бытовые помещения и часть оборудования. При ликвидации последствий пять человек получили ранения, один сгорел заживо. В ЦСК была разрушена кровля участка сборки глушителей и повреждены четыре станка. В цехе запасных частей были разрушены главный склад и часть бытовых помещений. Вокруг новокузовного корпуса прогремела серия мощных взрывов, от которых в здании деформировались стены, обрушилась часть перекрытий и вылетели все стекла. Взрывами и пожарами был частично разрушен и ремонтно-механический цех, в моторных цехах № 2 и № 3 возник сильный пожар в термическом отделении, частично уничтоживший кровлю и оборудование. Несколько тяжелых фугасных бомб угодили в железнодорожный цех, разрушив до основания все здание. При этом были уничтожены два пожарных автонасоса, на одном из которых погиб весь боевой расчет.

Однако самая страшная участь постигла колесный цех, также находившийся в северном секторе завода. Корпус представлял собой пятипролетное здание площадью свыше 23 000 квадратных метров. Колонны и подкрановые балки были железобетонные, стены выполнены из шлакобетонных камней. Уязвимым местом цеха являлись перекрытия, выполненные деревянными сегментными фермами, а также кровля, покрытая рубероидом. Кроме того, деревянными досками были зашиты переплеты наружных стен и фонарей.

В ходе налета немцы впервые применили воспламеняющуюся жидкость, выливавшуюся из специальных приборов, установленных на бомбардировщиках Ju-88. Несколько «Юнкерсов» на небольшой высоте прошли над северным сектором автозавода и полили его воспламеняющейся жидкостью. Даже жители Сормовского района, находившиеся в 13–15 километрах от автозавода, видели, как огромные огненные струи прорезали ночное небо и обрушивались на корпуса ГАЗа. Большая часть этого «напалма» как раз попала на здание колесного цеха. В результате одновременно вспыхнула практически вся крыша.

Затем следующие волны немецких самолетов сбросили на колесный цех серию фугасных и тяжелых зажигательных бомб. Возникли сразу несколько десятков очагов пожаров, тушить которые не было никакой возможности. Сначала огонь охватил деревянные конструкции, а затем все здание превратилось в огромный пылающий костер. Вследствие огромной температуры железобетонные конструкции, колонны, подкрановые балки и подкрановые пути стали трескаться и осыпаться, а металлические краны плавились и прогибались, горели даже станки. Расплавленный рубероид целыми потоками стекал по стенам и трубам, заполняя ливневую канализацию^[96].

Сильнейшие пожары охватили и многие другие объекты. Моторный цех № 1 был полит горючей смесью, потом в здание попали еще и бомба SC500, а также несколько зажигалок. В итоге возник большой пожар, уничтоживший часть крыши и все деревянные строения антресолей. Мощный взрыв прогремел в кузовном отделении конструкторского зала КЭО, от которого частично обвалились стены и сгорела часть чертежей.

Некоторые объекты все же удалось спасти. Так, три зажигалки попали в центральную заводскую лабораторию, но пожар был ликвидирован формированиями МПВО. Успешно шла борьба с огнем в гараже, где были разрушены только бытовые помещения. Пожар в здании отдела кадров был ликвидирован красноармейцами воинских частей. В модельном цехе прогремели три мощных взрыва, затем возник пожар, но бойцы формирований МПВО не дрогнули и сумели локализовать огонь, не дав ему распространиться. Позднее около цеха в грунте были обнаружены еще две неразорвавшиеся фугаски. Пожар, охвативший деревообделочный цех, также был быстро ликвидирован. Однако на многих других объектах борьба с огнем оказалась менее успешной. Сгорели дотла цех автонормалей, столовая газснаба, цех режущего инструмента, новая проходная, склад имущества МПВО, заводская АТС № 2, моторный цех № 2, прессовый цех, цех ковкого и серого чугуна.

Всего, по данным службы МПВО, на автозавод имени Молотова было сброшено 170 фугасных бомб весом от 50 до 2000 килограммов, причем немецкие летчики добились около 90 прямых попаданий в заводские корпуса. Авиамоторный завод № 466, расположенный на территории ГАЗа, на сей раз отделался легко. Около литейного корпуса упали и не взорвались пять фугасных бомб SC250, и лишь одна 50-килограммовая бомба попала в цех № 24. Взрыв частично разрушил здание и вызвал пожар, который самоотверженно ликвидировали бойцы МПВО.

Сильной бомбежке подвергся и жилой сектор. В Соцгороде прямыми попаданиями разрушило здание АТС, районную поликлинику. Одна из фугасных бомб взорвалась в 10 метрах от командного пункта МПВО Автозаводского района, из-за чего оборвалась связь как со штабами объектов, так и с городским КП на Почтовом съезде. В здание Автозаводского райисполкома попала 250-килограмовая бомба. Мощный взрыв прогремел на втором этаже здания, разрушив кровлю, стены и перекрытия. На проспекте Молотова, ведущем от завода в западную часть района, упало большое количество фугасных и зажигательных бомб. В результате был частично разрушен дом № 28 на проспекте Молотова. Остекление всех домов Соцгорода и поселков было выбито полностью. Частично сгорел дом № 1 на улице Октябрьской, полностью выгорел гараж райкома ВКП(б). Разрушения получили центральный клуб и районная электроподстанция. Дома № 1 и № 3 на улице Кирова были практически уничтожены прямыми попаданиями нескольких фугасок.

Две 50-килограммовые фугасных бомбы упали около четырехподъездного четырехэтажного дома № 16 на проспекте Молотова. Одна взорвалась у угла рядом с подъездом № 1, вторая – напротив подъезда № 3 со стороны восточного фасада. Взрывной волной этернитовая кровля дома была снесена полностью, обвалилась большая часть крыши. Стены во многих местах деформировались, получили трещины и отклонения, повсюду сдвинулась и расслоилась кладка. Лестница третьего подъезда рухнула полностью, лестница первого обвалилась частично. В большей части дома были деформированы перекрытия, вылетели рамы и двери, все стекла, обсыпалась половина штукатурки. От зажигалок вспыхнули стоящие неподалеку сараи, а одна бомба Brand С50А попала в щель, в которой прятались жители. Все они получили ожоги от страшной горючей жидкости. Сараи сгорели также у дома № 11 и у дома № 20 на проспекте Жданова^[97].

Надежда Надёжкина, работавшая во время войны начальником техсектора экспериментального участка ИШЦ, вспоминала: «В то время я лежала дома с гипсом на ноге – был перелом. В больницу не брали, они были переполнены ранеными. Все население Соцгорода уходило в поле за город, чтобы избежать гибели. Я на постели оставалась одна. Кругом никого. Стрелка часов приближалась к полуночи. Начиналась нервная дрожь и мучительное ожидание. Чтобы успокоиться, я брала гитару и играла. Играла, как умела, и пела. Пела песни, в которых звучали внутреннее сопротивление и протест. Лишь бы не упасть духом, не сломиться, не раскиснуть.

Ровно в 12 часов начинался налет. Плотность бомбежки была невероятная. Позднее я подсчитала, что около моего дома было взорвано восемь бомб. Они оставили глубокие воронки. На мое счастье, в дом не попала ни одна. Самая близкая взорвалась у торца дома. От ее удара дом зашатался, вылетели двери и окна, осыпалась вся штукатурка. Прижавшись к постели, я прятала под себя руки – лучше смерть, чем быть калекой. Ровно в 2 часа бомбежка кончилась. Горели деревянные сооружения, сараи, где хранились дрова у жителей. Над моей кроватью торчал громадный осколок бомбы, воткнувшийся в остатки стены, а сама я была засыпана мусором разрушившегося дома. Лежавший на столе студенческий портфельчик с документами, приготовленный на всякий случай, был в нескольких местах прорезан оконным стеклом, разбившимся от взрывной волны. Наутро друзья меня выбирали из мусора»^[98].

В Американском поселке в результате бомбардировки были полностью или частично разрушены четыре жилых дома. Значительные повреждения получил и Ново-Северный поселок, там был частично разрушен дом № 5 на улице Рабочей, сгорели два барака на улице Коммунальной. Барак № 2 прямым попаданием фугаски был практически разнесен в щепки, а расположенное рядом здание отделения милиции уцелело наполовину. На окраине Автозаводского района, на торфоболоте, от зажигалок сгорел барак № 2. В поселке Монастырка, расположенном юго-западнее ГАЗа, сгорело 13 частных одноэтажных домов вместе с хозяйственными постройками.

Часть бомб обрушилась на позиции батарей 784-го зенап. На 13-й батарее, расположенной у одной из проходных завода, были разбиты два орудия и убиты две девушки из состава расчета. В районе расположения 14-й батареи упали около тридцати бомб разных калибров. Зенитчикам повезло, что окружающая местность представляла собой торфяники, и фугаски при падении либо вообще не взрывались, либо взрывались на большой глубине, не причиняя значительного ущерба. Позиция же 15-й батареи, находившейся в Автозаводском парке, была буквально засыпана фугасными и зажигательными бомбами. Взрывом сильно повредило прибор управления артиллерийским зенитным огнем (ПУАЗО), причем осколки убили техника по приборам дивизиона лейтенанта Симонова, еще несколько бойцов, в том числе санинструктор батареи Анна Сорокина, получили ранения. Однако она отказалась от госпитализации и осталась на боевом посту. Здесь же была практически уничтожена батарея МЗА. Больше половины личного состава было убито, многие получили ранения и ожоги, все восемь 20-миллиметровых зениток были выведены из строя. Не пострадала только одна разведчица Роза Ионова.

Зенитные подразделения, расположенные на территории ГАЗа, несли особенно большие потери. Зачастую позиции пулеметов располагались на крышах цехов, и девушки-зенитчицы гибли, сметенные взрывной волной. К тому же на район, воздушное пространство над которым подвергалось обстрелу, раскаленные и острые как бритва, стальным горохом сыпались осколки зенитных снарядов. По этой причине зенитчикам приходилось надевать каски и бушлаты, чтобы не быть израненными осколками своих же снарядов. Зенитчица Пелагея Паршина, 85-миллиметровое орудие которой находилось на левом берегу Волги, вспоминала:

«Осколки снарядов сыпались на нас дождем. Однажды в мою пушку попал тяжелый осколок, разбивший все приборы. Возник вопрос, как дальше вести огонь, на что командир ответил: «Наводите наугад!» «Трехдневные тяжелые бои и ликвидация их последствий до предела вымотали силы всего личного состава, – вторит ей другой зенитчик, И.А. Левицкий. – Особенно тяжело приходилось девушкам, но они старались не отставать от мужчин в преодолении тягот борьбы с врагом».

Уже во время бомбежки в очаги поражения были высланы пожарные автонасосы, а также различные военизированные формирования^[99]. Медико-санитарный взвод в количестве 44 человек оказывал помощь пострадавшим. В течение ночи и начинающегося утра бойцы оказали первую помощь 65 человекам, 32 эвакуировали в госпитали и убрали 42 трупа. Кроме того, в районе не покладая рук работали четыре отряда скорой помощи на заводе из 25 человек, четыре отряда первой помощи в районе в количестве 20 человек и санитарная дружина из 25 человек. Также в усиленном режиме трудились все формирования медико-санитарной службы поликлиники, больниц и госпиталей.

На разборах завалов и ликвидации очагов пожаров работали аварийно-восстановительный взвод в количестве 25 человек, дегазационная рота из 30 человек и войсковые части в составе двух батальонов. При тушении пожара погибли командир дегазационной роты Егоров и боец той же роты Сивачев, а командир аварийно-восстановительного взвода А.Н. Чикин получил ранение в руку осколком бомбы.

Из-за нарушения технической связи и выхода из строя Автозаводского КП МПВО работа руководящего состава района по управлению силами и средствами МПВО была особо напряженной. Сведения об обстановке от наблюдательных постов поступали только живой связью, со значительным опозданием, что лишало возможности принимать своевременные решения.

Жители Ленинского района вновь отделались легким испугом. Три фугасные бомбы весом 250 килограммов упали около Станкозавода, две в полукилометре от него – в Карповский карьер, не причинив никаких разрушений. Еще одна бомба взорвалась в огороде частного дома на улице Шоссейной. Взрывной волной сам бревенчатый дом, а также расположенная в конце огорода баня были полностью разрушены, как и щель, в которой, к счастью, никого не оказалось. Тут же рядом упали и четыре мелкие зажигалки. Жильцы находились на работе, и жертв не было.

Немного бомб досталось и нагорному Ворошиловскому району. На черепичный завод (ныне завод «Керамик») в поселке Новые Дубенки упало пять зажигалок весом по 1 килограмму, и бойцам группы самозащиты не составило труда потушить их, пожаров на предприятии не возникло. В 02.30, когда уже начинался рассвет, наконец прозвучал долгожданный сигнал «Отбой воздушной тревоги».

Всего во время третьего массированного налета на Горький были сброшены 242 тонны бомб всех калибров. Служба МПВО Автозаводского района насчитала попадания 402 фугасных бомб весом от 50 до 2000 килограммов, из которых 132 не взорвались. Кроме того, было зафиксировано падение примерно 60 тяжелых зажигательных бомб. Помимо больших разрушений на ГАЗе и в прилегающем к нему жилом секторе, был перебит запасной Канавинский водовод, и весь район полностью остался без водоснабжения.

По подсчетам, сделанным на следующее утро, в результате бомбежки в Автозаводском районе пострадали 232 человека, в том числе 73 погибли^[100]. Из поступивших в госпитали тяжелораненых восемь вскоре умерли. Непосредственно с ГАЗа в больницы поступили 56 человек, из различных воинских частей – 65, из гражданского населения – 19, из пожарной охраны – 9.

Поскольку первым делом надо было наладить связь, наутро бойцы МПВО отправились в разрушенное здание АТС. Оказалось, что взрывом фугасной бомбы ему причинены большие разрушения. Оборудование имело ряд серьезных повреждений: были смещены кабели, оборваны кроссировки, помяты и пробиты рамки, порваны искатели, разбита блок-станция. Все, что уцелело, забилось и засорилось пылью и осколками. Помимо этого взрывной волной снесло все соединительные связи с двумя воздушными кабелями. Линии радиосети в районе вышли из строя на 40 %. Фидер был также разрушен. Линейные кабельные бригады АТС и бойцы войсковых частей немедленно приступили к восстановительным работам, чтобы наладить хотя бы временную связь. Пошли простым путем – подвесили на временных столбах два провода, напрямую соединив КП МПВО района с командным пунктом города и корпусного района. Удалось и установить связь райотдела НКВД с областным управлением. Работы были начаты в 07.00 по местному времени и закончились авральными методами через пять часов.

Еще в 02.00 генерал-майор Осипов подписал составленное по горячим следам донесение № 004 командующему ПВО территории страны генерал-лейтенанту Михаилу Громадину, в котором, в частности, говорилось:

«В ночь 6–7 июня 1943 г. с 23.04. до 01.37. противник совершил групповой бомбардировочный налет на пункт ПВО Горький. Налет производился с юго-западного и западного направления.

Маршруты:

Ряжск – Сасово – Арзамас – Горький

Рязань – Муром – Павлово – Горький

Высота 4–6 тыс. метров.

Всего зафиксировано около 160 самолетов типа Ю-88 и Хе-111. Бомбометание производилось с горизонтального полета.

Основные районы: автозавод им. Молотова, Соцгород и аэродром Мыза. Сброшено большое количество ФАБ, ЗАБ и САБ.

Данные уточняются. Связь с автозаводом прервана. Основная часть авиабомб сброшена на подступах к автозаводу, р-н Соцгорода и его окраины».

Зенитная артиллерия корпусного района на сей раз выпустила в небо 23 444 снаряда среднего и 1666 малого калибра. При этом зенитчики претендовали на четыре сбитых самолета, из которых якобы три упали на город! Назывались даже районы: завод «Красный Октябрь» в Ленинском районе, поселок Стригино и Автозавод. Еще один бомбардировщик, как сообщалось, упал у села Деренево. Прожектористам удалось осветить всего два самолета, причем один, как заявлялось в донесении, был сбит зенитками 784-го зенап. Аэростатчики поднимали в воздух 27 АЗ на высоту 3500 метров, из них два были потеряны.

По немецким данным, в ту ночь огнем зенитной артиллерии был поврежден Ju-88A-14 W.Nr.144440 V4+9R из 8-й эскадрильи KG1 «Гинденбург». Он смог дотянуть до аэродрома Орел-Западный, но при посадке потерпел аварию. А Не-111Н фельдфебеля Херманна из II./KG4 «Генерал Вефер» над Горьким получил попадание зенитного снаряда в правый двигатель. В результате винт начал самопроизвольно вращаться и раскручиваться, сильно затруднив управление самолетом. Тогда летчикам пришлось попросту открыть остекление и отстрелить лопасти из пулемета! После этого экипаж выбросил за борт все лишнее, чтобы максимально облегчить машину. Херманну удалось не только благополучно дотянуть до линии фронта, но и совершить нормальную посадку на шасси на аэродроме Орел-Вест^[101].

Истребители 142-й иад произвели свыше 36 самолетовылетов, при этом летчики заявили о четырех воздушных боях и двух сбитых самолетах в районе села Спасское и поселка Кстово^[102].

Капитан Малякин на истребителе ЛаГГ-3 патрулировал в своей зоне на высоте 4500 метров. Потом он написал в своем рапорте: «В 23.09 я увидел серию осветительных ракет, сбрасываемых вражескими самолетами над объектами. Направил самолет в эту зону, стремясь сблизиться с противником. Обнаружил на фоне, создаваемом светом ракет, силуэт ФВ-200 «Курьер». Приблизившись к нему до 100 метров, произвел первую атаку спереди, сбоку под ракурсом 3/4, открыв огонь из всех видов оружия. Затем провел повторную атаку уже снизу сзади под ракурсом ¹/₄ с дистанции 50–30 метров, дав длинную прицельную очередь из всех огневых точек».

После этого, по словам Малякина, «Кондор» загорелся и пошел к земле. Правда, падения самолета он не видел, так как истребитель в этот момент сильно отбросило в сторону и на некоторое время он стал неуправляемым^[103]. Вернувшись на аэродром, летчик не без гордости сообщил о своей победе. Однако на следующий день поиски «сбитого FW-200» не дали никаких результатов. Да и не могли дать, так как никакие «Фокке-Вульфы» в налете на Горький не участвовали.

Немцы же впоследствии подтвердили, что подвергались атакам ночных истребителей, однако все они оказались безуспешными. Х. Новак из 8-й эскадрильи KG27 «Бёльке» вспоминал, что его «Хейнкель» в районе Горького был атакован советским самолетом, но экипаж вовремя заметил преследователя и выпустил по нему осветительную ракету, которая заставила истребитель отвернуть. Фактически во время третьего налета люфтваффе потеряли один бомбардировщик. Причем ни истребители, ни зенитчики, по всей видимости, не имели к нему никакого отношения. Один из летчиков 7-й эскадрильи KG27 «Бёльке» вспоминал: «Во время бомбежки танкового завода в Горьком мы видели наш самолет, который не соблюдал предписанную высоту. Таким образом, он попал под серию бомб, сброшенных с летевших выше его машин, и рухнул вниз». Возможно, это был Ju-88A-14 W.Nr. 144438 V4+9R лейтенанта К. Принца из 7-й эскадрильи KG1 «Гинденбург», пропавший без вести в ту ночь.

Тем временем группы «Хейнкелей» и «Юнкерсов» по ставшему уже привычным маршруту возвращались на свои базы. Самолеты шли на высоте около 3 километров, встречая июньский рассвет. Их опять никто не преследовал, посему экипажи после напряженных минут, проведенных над целью, опять могли расслабиться, сняв кислородные маски и вытянувшись в своих креслах. Кто-то читал газету, кто-то курил, другие крутили ручку радиоприемника, чтобы поймать какие-нибудь песни и музыку. Но не всегда пойманные передачи оказывались приятными.

Один из летчиков 7-й эскадрильи KG27 «Бёльке» вспоминал: «Когда на обратном пути мы искали в радиоэфире какую-нибудь музыку, то нашли радиостанцию, которая передавала, что KG27 убила тысячи невинных людей, и при этом называла фамилию нашего командира. Это было щекотливым делом для нас!»

Около 01.00 ночи по берлинскому времени, когда в Горьком еще вовсю бушевали пожары, бомбардировщики один за другим заходили на посадку. Так, согласно летным книжкам пилотов, Не-111Н 1G+EL приземлился в 00.55 на аэродроме Оптуха, проведя в воздухе 287 минут, Не-111Н 1G+DP – в 00.55 на аэродроме Домнино, продолжительность вылета составила 4 часа 35 минут, за которые он преодолел расстояние 1470 километров, Не-111Н 1G+FS – в 01.06 на аэродроме Орел через 289 минут после старта^[104]. «Хейнкель» Хельмута Абендфотха из I./KG100 сел в Брянске в 01.25, проведя в воздухе 295 минут, то есть на 5 минут дольше, чем за сутки до этого. Над целью был снова отмечен сильный зенитный огонь^[105]. Фактически самолеты летали в Горький и обратно по расписанию, словно пассажирские лайнеры!

В ночь на 7 июня советские легкие ночные бомбардировщики У-2 сбросили на аэродром в Орле листовки: «Убийцы Горького! Мы уничтожим вас!»

«Мы пришли в ужас, когда поняли, кто перед нами»

Утром 7 июня директор автозавода А. Лившиц первым делом направился к зданию колесного цеха. Шутка ли, единственный в стране цех, производящий автомобильные колеса! Когда машина, пробираясь между дымящихся куч обломков и огромных воронок, подъехала к зданию корпуса, Лившиц был настолько поражен увиденным, что даже не смог выйти из нее. Некогда красивое, построенное в виде больших арок здание представляло собой обуглившийся остов. Крыша полностью обвалилась, а внутри через зияющие пробоины виднелись почерневшие остатки уникального оборудования. От действия пожара были полностью выведены из строя воздушные разводки, внутренняя ливневая канализация, промразводки, трубопроводы приточной и вытяжной вентиляции, силовые и осветительные электроразводки и моторы технического оборудования цеха. Уцелевшие перекрытия крыши получили сильные деформации и уже не подлежали восстановлению. Подземная ливневая канализация цеха оказалась полностью заполненной нефтебитумом. От действия взрывной волны в отдельных местах разрушилась и каменная кладка стен. Все бытовые помещения цеха тоже сгорели дотла. Как потом оказалось, из 323 единиц оборудования уцелело лишь семнадцать! С трудом придя в себя от этого зрелища, Лившиц поехал в еще уцелевшую главную контору звонить Сталину.

Таким образом, в ходе третьего массированного налета на Горький автозавод имени Молотова был уже практически полностью разрушен, немцам удалось вывести из строя почти все крупные объекты предприятия. Было окончательно ясно, что на восстановление потребуются многие месяцы непрерывных работ.

Стали отчетливо видны и многочисленные недостатки в организации противовоздушной обороны и МПВО. Централизованного управления боем частей ПВО с командного пункта корпусного района, в связи с нарушением проводной связи, осуществить не удалось. В этих условиях управление частями велось децентрализованно начальниками секторов, а роль КП ПВО была сведена лишь к общей ориентировке частей в создающейся обстановке. В ходе боев выявилась и слабая подготовка офицеров штабов ПВО, которые недостаточно четко знали свои функциональные обязанности и не могли обеспечить своевременный сбор и проверку донесений, составить необходимый доклад своему командиру и даже донесение в вышестоящий штаб. И это после двух лет войны!

Стала сказываться и нехватка боеприпасов. Командующий зенитной артиллерией Долгополов потом вспоминал: «Случалось и так, что к концу налета на каждое орудие оставалось по одному снаряду». Прямо во время налета, по словам Долгополова, отработанные снарядные гильзы на машинах отвозились в мастерские, что находились поблизости от города. Героическим трудом рабочих мастерских гильзы обжимались, снаряжались, и зенитчики опять получали снаряды для своего малоэффективного зенитного огня, производимого с «неорганизованностью и отсутствием мастерства». Можно представить себе и состояние водителей автомашин, которые под бомбами разъезжали по городу, собирая ящики с отстрелянными гильзами, если, конечно, верить воспоминаниям командующего ЗА ПВО. Зачастую автомашины доставляли снаряды на огневые позиции батарей во время бомбежки под разрывами бомб. В этом случае шоферы выполняли свой служебный долг, рискуя жизнью. Были случаи, когда осколки рвавшихся бомб попадали в ящики со снарядами, что приводило к взрыву последних и гибели шоферов.

Выявились также общие недостатки в вопросах организации и взаимодействия между войсками ПВО страны и силами противовоздушной обороны фронтов, а также авиацией фронтовых воздушных армий. Действительно, через линию фронта проходит большая группа вражеских бомбардировщиков, а никто, как говорится, и ухом не ведет. На пути следования эскадр люфтваффе к объектам на глубину 500–600 километров со стороны фронтового командования не было принято никаких попыток если уж не сорвать, то хотя бы помешать немецким бомбардировщикам. Видимо, тамошних генералов не интересовали самолеты, которые не атаковали объекты во фронтовой полосе, а просто удалялись в «неизвестном направлении». А командование ПВО страны, в надежде на русский авось, вероятно, уповало на силу Горьковского корпусного района. Все это еще можно было отнести к первому «внезапному» налету, но подобная картина действий командования частей ПВО наблюдалась и дальше! В результате подобной организации боевых действий сил и средств ПВО авиация противника подходила к цели в строгом боевом порядке, без малейших потерь.

Утром 7 июня на Московский вокзал Горького в бронированных вагонах прибыла комиссия из Москвы во главе Лаврентием Берией. Ее задачей было разобраться в ситуации, сложившейся в городе в результате массированных налетов немецкой авиации. Присутствие среди приехавших двух наркомов, отвечавших за безопасность страны, говорило о многом. Они должны были изучить важный вопрос, нет ли тут измены или вредительства, а также определить меру личной ответственности всех лиц, отвечавших за защиту с воздуха важного промышленного центра.

Вскоре после приезда Берия посетил Горьковский обком ВКП(б) и штаб корпусного района ПВО. По воспоминаниям летчицы В. Бояркиной-Шиловой, жены капитана Шилова, безуспешно атаковавшего бомбардировщик в ночь на 5 июня, грозный нарком вел себя довольно демократично: шел по коридору и со всеми встречными здоровался за руку. Наверное, для того, чтобы лучше запомнить лица людей, когда придется с ними разбираться. Затем Берия отправился на автозавод. Пораженный картиной увиденных разрушений, он подозвал к себе генерал-майора Осипова и плюнул ему в лицо.

Ближе к вечеру Берия решил еще и проинспектировать 784-й зенитно-артиллерийский полк, одна из батарей которого находилась в Автозаводском парке. Зенитчица Анна Сорокина потом вспоминала: «Личный состав батареи был выстроен в ряд. Мы пришли в ужас, когда поняли, кто перед нами! После чего Берия обратился к нам и сказал: «Что вы делаете?! Автозавод является важнейшим промышленным объектом страны, вашему полку поручено защищать его, но вы плохо справляетесь с поставленной задачей. В результате завод уже выведен из строя и продолжает получать большие разрушения».

Далее нарком НКВД стал, как обычно, угрожать зенитчицам трибуналом со всеми вытекающими последствиями. Но тут произошло неожиданное. В 18.36 по местному времени повсюду завыли гудки воздушной тревоги, и один из офицеров сообщил, что над городом вот-вот появятся немецкие самолеты. Где-то вдалеке послышалась отрывистая пальба зениток. «Митинг» сразу прекратился, и все внимание присутствующих было приковано к небу.

Вскоре на высоте примерно 4 километра появились два Ju-88. Их задачей было зафиксировать результаты последнего налета на автозавод. По воспоминаниям Сорокиной, увидев «Юнкерсы», Берия воинственно выхватил пистолет, и его примеру последовала охрана, также обнажившая оружие. Однако затем грозный нарком со своей свитой поспешил покинуть «поле боя».

Тем временем командование 142-й иад подняло в воздух 18 истребителей. Летчикам приказали любой ценой перехватить и сбить разведчиков, не позволить им доставить на свои базы аэрофотоснимки ГАЗа. Пилоты были полны решимости выполнить задачу, и на максимальной скорости помчались в юго-западном направлении. И некоторым из них сопутствовала удача. Около 19.00 южнее города Владимир нескольким истребителям удалось настичь противника. Завязался ожесточенный воздушный бой. Летчик Павлов открыл шквальный огонь по кабине, целясь в бортстрелка, а затем выпустил несколько очередей по фюзеляжу. В результате «Юнкерс» загорелся, и казалось, что он вот-вот будет сбит. Но в решающий момент пилот Ju-88 применил стандартный прием, резко переведя машину в пикирование. Ему удалось сбить пламя и одновременно уйти от преследователей. Второй разведчик также смог оторваться от истребителей. В то же время ответным огнем немецких бортстрелков были сбиты два Ла-5, причем пилот одного из них – лейтенант Павленко из 786-го иап ПВО – погиб^[106].

«Увидел немецкий самолет… Что делать?»

После третьего успешного налета на Горький командование люфтваффе решило предоставить части экипажей заслуженный отдых. Кроме того, поиссякли запасы бомб и горючего, которые надо было пополнить. В итоге на следующую бомбежку автозавода отправились всего двадцать Не-111 из II./KG4 «Генерал Вефер» и I./KG100 «Викинг». Одна группа летела через Рязань – Муром с выходом на цель с юго-запада, вторая – через Арзамас с выходом с южного направления. «Хейнкели», как обычно, шли на высоте 3500–4000 метров.

На сей раз данные о приближении немецких самолетов поступили от службы ВНОС на полчаса раньше, чем в прежние дни. Уже в 23.03 7 июня в погруженном в темноту Горьком завыли гудки, свободные от работы жители стали собираться в укрытия, зенитчики застыли около орудий, пожарные собрались возле своих автонасосов. Штаб 142-й авиадивизии поднял в воздух тридцать два ночных истребителя, каждый из которых направился в свою зону патрулирования. В небо плавно взмыл 21 аэростат, вспыхнула сетка прожекторных лучей. Все нервно вслушивались в летнюю тишину.

И вот через двадцать минут с юго-запада послышался отдаленный рев авиационных моторов. Первыми в 23.29 открыли огонь 85-миллиметровые орудия 1291-го зенап, а уже через минуту высоко в небе над Автозаводским районом вспыхнули двадцать две осветительные ракеты. И тут же высоко в небе в луч одного из прожекторов попал силуэт двухмоторного самолета. Зенитки открыли бешеный огонь. Вскоре после короткой паузы послышался уже хорошо знакомый всем горьковчанам свист падающих бомб и прогремела короткая серия взрывов на территории автозавода.

После этого наступила длинная пауза. «Люстры» опустились на землю и погасли, небо теперь освещали только лучи прожекторов и зарево пожара. В командном бункере штаба корпусного района ПВО на Почтовом съезде царило напряжение. В присутствии высокого начальства все командиры старались изображать профессионализм и со знанием дела отдавали очередные приказы и указания. Громадин лично изучал обстановку. Из Автозаводского района поступали донесения, что после первого удара новых бомбежек, как это бывало раньше, не последовало. Но Осипов приказал сохранять бдительность, возможно, немцы специально сделали паузу, тем более от постов ВНОС снова поступило сообщение о гуле авиационных моторов.

Время было уже 00.23, как вдруг послышался гулкий грохот взрыва, на столах задрожали стаканы, и кое-где осыпалась штукатурка. Все находившиеся на КП поняли, что бомба упала где-то в окрестностях бункера. Через десять минут бойцы из охраны сообщили, что в 100 метрах отсюда, на пересечении улиц Краснофлотской (ныне Ильинская) и Добролюбова, горят дома и сараи. В голову Осипову тут же закралась мысль, уж не стало ли известно фашистам о местонахождении командного пункта ПВО. Впоследствии оказалось, что на Куйбышевский район немцы сбросили две бомбы SC250 и шесть зажигательных, начиненных нефтью, полистиреном и фосфором. Два жилых дома были полностью разрушены, еще в двадцати двух домах на улице Краснофлотской взрывной волной выбило стекла и оконные рамы, во дворах сгорели хозяйственные постройки.

Вскоре на место бомбежки прибыли пять пожарных машин и взвод МПВО района. Бойцы, не имевшие до этого никакого боевого опыта, впервые увидели здесь кошмар войны: куски человеческих тел, раненых, закрывающих руками окровавленные лица, обломки зданий и битое стекло. К 01.30 пожары удалось ликвидировать и начался разбор завалов. При обходе территории около дома, выходящего фасадом на трамвайный поворот, бойцами было обнаружено небольшое отверстие прямо под стеной. Посветив в него фонариком, они увидели зловещие очертания стабилизатора неразорвавшейся бомбы. Для обезвреживания пришлось вызывать солдат вездесущего 22-го инженерного батальона НКВД.

А Осипов с Громадиным никак не решались отдать приказ об отбое ВТ, тем более они знали, что где-то недалеко отсюда находится сам товарищ Берия, и, не дай бог, немцы нанесут после отбоя третий удар. В итоге сигнал был подан только в 02.20, когда на востоке небо уже светлело. Обезвреживание несработавшей SC250 было закончено уже утром, в 04.20, когда со стороны Кремля всходило жаркое летнее солнце.

Тем временем служба МПВО подвела итоги очередного налета. По ее данным, на территорию автозавода были сброшены девять фугасных и семь 250-килограммовых зажигательных бомб. От взрывов и возникших пожаров в литейном цехе серого чугуна был выведен из строя разливочно-формовочный конвейер, участок поршневого кольца и две машины «Холлей», разрушилась кран-балка с подкрановыми путями, обвалились фермы над участком поршневого кольца и формовочным отделением, а также рухнула стена между выбивной и обрубным отделением. Еще две фугасные бомбы взорвались у северо-западного угла инструментально-штамповального корпуса.

В Северном поселке сгорел один барак. На территории военного городка упали три фугаски, причем две из них не сработали. На этот раз серьезно пострадал авиамоторный завод № 466. Прямыми попаданиями фугасных бомб здесь были выведены из строя центральная заводская и химическая лаборатории, частично разрушен цех № 16. В главном корпусе завода взрывы разрушили бытовые помещения, часть кровли и металлоконструкции в цехах № 16, 24, 4, 3а, 3б и 13, а также бытовые помещения между проходными № 1 и № 2 и столовую^[107].

Фактически в ходе четвертого июньского налета на Горький немецкие самолеты сбросили 39 тонн фугасных и зажигательных бомб.

Хотя во время налета в небе вокруг Горького находились в общей сложности 32 ночных истребителя, только одному из них посчастливилось обнаружить противника. В 23.20 по местному времени командир эскадрильи 722-го иап ПВО старший лейтенант Борис Табарчук^[108]на перехватчике МиГ-3 начал патрулирование на подступах к городу. Наблюдая за разрывами снарядов зенитной артиллерии, летчик увидел на высоте примерно 4000 метров едва различимый силуэт бомбардировщика, идущего курсом на автозавод, и тотчас направился за ним.

Бомбардировщиком, который атаковал Табарчук, был Не-111Н 5J+KN из 5-й эскадрильи KG4 «Генерал Вефер». В состав его экипажа входили шесть человек: пилот унтер-офицер Фестнер, командир экипажа штурман лейтенант Хаегер, бортрадист унтер-офицер Шайфер и два бортстрелка обер-ефрейторы Брокманн и Лайб. Находившийся на борту штурман майор Кранц должен был контролировать бомбометание всей группы.

Тем временем самолеты оказались прямо над городом, и немцы сбросили бомбы на находившийся внизу автозавод. Вероятно, бомбометание отвлекло внимание летчиков, и они не сразу заметили преследователя, не подозревая о нависшей над ними опасности. Выровняв машину, Табарчук сделал вторую попытку, подобравшись к «Хейнкелю» справа – сзади снизу, но самолет опять был отброшен воздушной струей и в итоге оказался выше бомбардировщика. Как раз в этот момент его и заметил бортрадист Шайфер и немедленно сообщил пилоту. Но было уже поздно. Как только винт истребителя оказался над стабилизатором, МиГ-3 ударил винтом по рулям поворота и глубины немецкого самолета.

«Вижу длинное черное тело «Хейнкеля-111», – вспоминал потом Табарчук. – Снижаюсь. Решил атаковать от земли. Подхожу. Очередь по мне с нижних пулеметов. Заметили. Чуть взмыл и попал в струю, идущую от винтов. Мой МиГ выбросило вверх. Опять к земле, и вновь захожу». При этом, по одной версии, советский пилот решил сразу идти на таран, не открывая огня, по другой – у него заклинило пулеметы из-за перекосов патронов в ленте.

«Согласно полетной документации, высота полета составляла примерно 3600 метров, – рассказывал пилот «Хейнкеля» Хайнц Фестнер. – Сразу после сброса бомб на танковый завод радист подал сигнал: «Истребитель!» Тут же удар потряс весь наш самолет. Машина резко свернула вправо. Когда я попытался рулями направления и высоты вернуть машину на прямолинейный курс, выяснилось, что Не-111 не выходит из правого виража. Лишь приложив все силы, упираясь обеими ногами в левую педаль руля направления и одновременно выжав максимально влево элерон (колонка управления встала почти под прямым углом) и регулируя обороты моторов, удалось направить машину на прямой курс. При этом левый мотор пришлось задросселировать, а правому повысить обороты».

Истребитель при ударе тоже получил сильные повреждения, одна из лопастей винта отлетела, вторую срезало наполовину, поэтому Табарчук не мог наблюдать за судьбой своей жертвы. Он увидел лишь, как «Хейнкель» резко свернул со снижением вправо и исчез в темноте. После этого советский летчик развернул свою теряющую скорость машину на юго-запад и принял решение садиться на ближайшем аэродроме Стригино. Самолет плохо управлялся, поэтому выпускать шасси Борис не решился и приземлился на брюхо. МиГ-3 пропахал 75 метров аэродромного поля, после чего остановился^[109].

Тем временем экипаж «Хейнкеля» прилагал отчаянные усилия для того, чтобы лечь на обратный курс. Шестеро летчиков находились в тот момент в весьма неприятном положении. До линии фронта оставалось более 500 километров, а внизу тянулись негостеприимные русские равнины, садиться на которые совсем не хотелось. Фестнер делал все возможное, чтобы сохранить управление самолетом. Только он чуть-чуть ослаблял усилия, как бомбардировщик немедленно разворачивало вправо. Лейтенант Хайгер заметил по этому поводу: «Если мы полетим так и дальше, то окажемся в Москве!» Но в конце концов пилоту все же удалось вывести машину на юго-западный курс.

Чтобы облегчить самолет, экипаж выбросил за борт весь боезапас для пулеметов и бронеплиты, тем не менее «Хейнкель» летел почти на 100 км/ч медленнее, чем на пути к цели. В итоге к линии фронта экипаж подлетал уже утром. К счастью для немцев, советская ПВО не предпринимала никаких мер по перехвату возвращающихся с бомбежек тыловых городов самолетов люфтваффе. Бортрадист связался с аэродромом Орел-Западный и сообщил, что они возвращаются с большими повреждениями. На взлетно-посадочную полосу были немедленно направлены пожарные и санитарные машины, в то же время с земли непрерывно буквально вели «Хейнкель» на посадку. Увидев знакомые контуры аэродрома, пилот выпустил шасси, которые благополучно вышли и встали на замки. Вслед за этим самолет успешно выполнил плавный вираж и нормально приземлился.

Унтер-офицер Фестнер продолжал свой рассказ: «Лишь покинув самолет, мы увидели размеры разрушений. Хвостовое оперение было практически целиком разрушено. Кроме того, плоскость стабилизатора от удара загнуло так, что оставшаяся часть руля должна была развернуть машину вправо. Однако левый руль оставался исправным, благодаря чему удавалось сохранить высоту, избежать перехода в пикирование и не разбиться»^[110].

Впоследствии всех членов экипажа Не-111Н 5J+KN наградили Железными крестами первого класса, а лейтенант Хайгер, составивший доклад в штаб 6-го воздушного флота, привез всем пятерым фотографию генерал-оберста фон Грайма с автографом. Маленькие подарки (бумажники и зажигалки) летчики также получили и от руководства фирмы «Хейнкель» после того, как там узнали о случившемся.

В Горьком тем временем шло подведение итогов очередного налета. Штаб корпусного района ПВО составил донесение 005, в котором указал, что якобы «в налете участвовало 55 самолетов типа Хе-111 и Ю-88, из которых к городу прорвалось 3–4 самолета»^[111]. Зенитная артиллерия в течение полутора часов израсходовала 18 955 снарядов среднего и 55 малого калибра. При этом расчеты 784-го и 1291-го зенап весьма нескромно заявили о шести сбитых самолетах противника, указав даже «точные» районы их падения: два – в районе Вязовки и по одному – над Комарово, Щитками, Кудьмой, Кусовкой.

В сводке боевых действий даже написали: «Найдено два, остальные разыскиваются». Истребительная авиация произвела 32 самолето-вылета с общим налетом 33 часа 44 минут. При этом старший лейтенант Б. Табарчук из 722-го иап сбил тараном бомбардировщик, который якобы упал в районе деревни Щербинка. Прожекторы осветили три самолета на высоте 5000 метров. Потери частей ПВО составили один аэростат заграждения и одного человека из личного состава^[112]. Таким образом, Горьковский корпусной район ПВО заявил в общей сложности о семи сбитых бомбардировщиках!

Фактически же все «Хейнкели» из II./KG4 и I./KG100 благополучно вернулись на свои аэродромы. Тем более непонятно, какие такие самолеты были «найдены» на момент составления сводки, и уж совсем неясно, как протараненный Табарчуком «Хейнкель» вдруг оказался упавшим в районе деревни Щербинка. Потом эта воздушная победа чудесным образом «подтвердилась». Согласно данным корпусного района, сбитый Не-111 был обнаружен в районе станции Кудьма. Военный же отдел обкома ВКП(б) впоследствии утверждал, что самолет обнаружили «в районе станции Мыза». Сам же автор тарана по неким причинам никогда не видел сбитый им «Хейнкель», что было крайне странно, поскольку каждый летчик при малейшей возможности стремился лично увидеть свою жертву^[113], особенно в тыловых районах, где воздушные победы одерживались не каждый день. Тем не менее 8 июня на аэродром 722-го иап приехал сам М.С. Громадин и в присутствии всех летчиков вручил Табарчуку орден Красного Знамени^[114]. В этот же день газета «Известия» напечатала небольшой очерк о таране Табарчука.

9 июня статью о четвертом налете на Горький опубликовала и газета «Горьковская коммуна». В ней, в частности, говорилось: «В ночь на 8 июня группа немецких самолетов пыталась совершить налет на Горький. На подступах к городу вражеские самолеты были рассеяны нашей истребительной авиацией и зенитной артиллерией. В район города прорвались два немецких самолета, сбросив несколько бомб на жилые дома. Возник один очаг пожара, который был быстро ликвидирован. При отражении налета сбито 7 немецких бомбардировщиков». Жители города, читавшие эту брехню, плевались, прекрасно зная о реальных разрушениях, причиненных немецкой авиацией.

Ну а сам Табарчук вскоре дал интервью корреспонденту газеты «Известия», где довольно неправдоподобно рассказал о своем подвиге, исказив многие факты: «Я летел на высоте около 4000 метров, когда совсем рядом увидел немецкий самолет. Тот летел к цели с полным грузом бомб и держался на значительной высоте. В ночном небе с редкой облачностью он меня не заметил. Воспользовавшись этим, я пристроился под хвостом немецкого самолета и полетел на одинаковой с ним скорости. Так мы летели несколько минут. Что делать? Стрелять? А если самолет бронированный и мои пули ничего с ним не сделают? Немец вдруг отвернул в сторону и заметил меня. Положение создалось опасное. Я передал по радио командиру части, что иду на таран, дал полный газ, нагнал фашиста и винтом рубанул его по хвосту. Немецкий самолет сейчас же начал падать. Я стал снижаться, чтобы проследить место падения немецкого самолета. Через короткий промежуток времени увидел, как на земле взметнулось пламя взрыва – одним разбойником стало меньше».

В общем, как говорится, богатая фантазия! Данная статья показывает, как именно пресса освещала действия авиации. Летчики всегда должны были сбивать именно самолет, еще не успевший сбросить бомбы, так подвиг выглядел значительнее, нежели сбитый бомбардировщик, уже летевший «домой». А что касается «что делать», «вдруг самолет бронированный» и т. п., то складывается впечатление, будто интервью давал летчик-любитель, понятия не имевший ни о типах вражеских самолетов, ни об их конструкциях. И к тому же не знавший, не ведавший, с какой целью вообще истребители отправляются в боевой вылет.

Вечером 8 июня, в 16.45 по берлинскому времени, самолет-разведчик Ju-88D из 1-й эскадрильи Aufkl.Gr.100 в очередной раз, согласно уже сложившемуся «расписанию» появился в районе Горького. «Юнкерс» прошел над городом на высоте 7000 метров и произвел аэрофотосъемку автозавода, после чего благополучно вернулся на свою базу. Вскоре были проявлены пленки и сделаны фотографии, на которых командиры люфтваффе смогли наблюдать результаты четырех налетов на ГАЗ. На снимках было отчетливо видно, что большинство корпусов получили сильные повреждения, причем некоторые из них полностью выгорели.

В ночь на 9 июня командование люфтваффе запланировало провести пятый подряд налет на Горький. Однако на этот раз в планы немцев внесла свои коррективы погода. Вечером пошел сильный ливень, затопивший взлетные полосы всего Брянско-Орловского аэроузла тысячами тонн воды. П. Мёбиус из 9./KG27 «Бёльке» вспоминал: «Один раз вылет к Горькому из Олсуфьево был расстроен ливнем, прошедшим там во второй половине дня и нарушившим травяное покрытие аэродрома. Конечно, затем машины попытались вырулить на линию старта. Однако когда все они застряли вокруг взлетно-посадочной полосы, этот вылет был отменен. На самолетах имелись повреждения винтов и фюзеляжей». Тем не менее часть бомбардировщиков все же сумела взлететь и даже преодолела первые 300 километров до цели, однако потом внезапно поступил приказ об отмене операции. Сбросив бомбы на первые попавшиеся цели, «Хейнкели» и «Юнкерсы» повернули обратно.

Советские посты ВНОС около 22.30 зафиксировали пересечение линии фронта двумя группами самолетов противника, насчитывавшими примерно 36 машин. В 23.07 в Горьком, Балахне и Дзержинске была объявлена воздушная тревога, средства ПВО привели в боевую готовность. Жители потянулись к убежищам. Однако бомбежки так и не было. Далее в штаб корпусного района пришли сообщения, что, сбросив бомбы на Мичуринск и Раменск, самолеты по какой-то причине повернули обратно. Согласно записям в летной книжке Ханса Гроттера из 5-й эскадрильи KG51, его Ju-88A-4 9К+JN сбросил

бомбы как раз на железнодорожный вокзал в Мичуринске, причем последний был изначально обозначен в качестве цели. «Юнкерс» поднялся в воздух из Брянска в 20.25, а приземлился в 23.55 после 210 минут полета^[115].

Генерал Осипов вздохнул с облегчением и в 23.57 приказал подать сигнал «Отбой ВТ».

«Черная смерть» над Сещинской

Между тем советское командование лихорадочно готовило удары по аэродромам немецкой бомбардировочной авиации. Самолеты-разведчики Пе-2 целыми днями лихорадочно бороздили воздушное пространство противника, выискивая скопления Не-111 и Ju-88. В результате, сопоставив все полученные аэрофотоснимки, командование советских ВВС сделало ошеломляющее открытие. Бомбардировщики, совершавшие ночные рейды в Поволжье, базируются не где-то в глубоком тылу, а на Орловском выступе, то есть под самым носом у штурмовиков 1-й и 15-й воздушных армий! Больше всего «стервятников» обнаружилось на аэродромах Сещинская, Орел-Западный и Брянск. Характерно, что сосредоточение «Хейнкелей-111» в Олсуфьево, где в почти полном составе базировалась KG27 «Бёльке», при этом выявлено не было.

Ранним утром 7 июня, когда на ГАЗе еще догорал единственный в стране цех по производству колес, в штабы 1-й и 15-й воздушных армий пришел приказ – в период с 20.30 до 21.00 по московскому времени нанести массированные удары сразу по пяти авиабазам люфтваффе. Однако в дело неожиданно вмешалась погода. Днем прошли сильные ливневые дожди, и грунтовые взлетные полосы советских полевых аэродромов полностью раскисли. В результате удар штурмовиков не состоялся, что подарило многим их экипажам возможность прожить на один день дольше.

Поэтому первыми массированный налет на немецкие аэродромы совершили бомбардировщики АДД. В ночь с 7 на 8 июня, согласно плану, 102 самолета вылетели к Сещинской, 87 – к Брянску и еще 75 – к Орлу. Однако из-за метеоусловий, остававшихся по-прежнему не лучшими, 38 экипажей не смогли достичь их и сбросили бомбы на различные запасные цели. Атаковали аэродромы только 244 машины, при этом лидеры сбрасывали светящиеся и зажигательные бомбы, обозначая цель для остальных самолетов. По возвращении экипажи отчитались о восьми пораженных бомбардировщиках. Фактически же в Брянске был уничтожен один Ju-88А-4 из II./KG51 «Эдельвейс», а в Сещинской легкие повреждения (10 %) получил Ju-88D-1 из 4-й эскадрильи дальней разведки Aufkl.Gr.121. Из летного и наземного персонала никто не пострадал.

Тем временем в штабах ШАД разработали, как казалось, четкий план штурмового удара. Атаку целей на летных полях аэродромов, с учетом прежнего опыта, решили производить с пологого планирования под углом 25–30 градусов с высоты 600–700 метров или же с бреющего полета. Открывать огонь из пушек и пулеметов предписывалось с дистанции 400–600 метров. Способ атаки предполагалось варьировать «в зависимости от расположения самолетов на аэродромах, степени их маскировки и рельефа местности». Для уничтожения стоящих на земле самолетов должны были применяться осколочные бомбы АО-10, АО-15 и АО-25, а также кассетные бомбы АО-2,5. Считалось, что осколки должны гарантированно выводить самолет из строя. Для «добивания» со второго захода нужно было вести огонь из пулеметов, пушек и пускать неуправляемые ракеты. На штурмовики, выделенные для поражения складов боеприпасов и бензохранилищ, предполагалось подвесить фугасные бомбы ФАБ-50, ФАБ-100 с взрывателями замедленного действия и зажигательные бомбы ЗАБ-2,5.

Командир 198-го шап майор Карякин еще накануне – 7 июня – получил приказ атаковать аэродром Сещинская. У многих летчиков он вызвал нервную дрожь. Уж слишком много историй ходило о тамошнем страшном зенитном огне и атаках десятков «Мессершмиттов». Говорили, что из вылетов к Сещи не возвращается половина экипажей, словом, гиблое место на карте. К тому же цель находилась на пределе радиуса действия Ил-2.

А затем воздушный удар был перенесен на следующий день. Александр Ефимов потом вспоминал: «Весь вечер мы были заняты подготовкой к заданию. Обсуждали маршрут, особенно тщательно разбирали действия при подходе к цели и в начале атаки. Внимательно изучили фотопланшет аэродрома Сеща. Наметили, кому какую цель атаковать, как маневрировать, куда уходить после атаки. В конце дня командир полка собрал всех, и летчики еще раз обсудили в деталях порядок выполнения боевой задачи.

Затем Карякин предоставил слово майору Бондаренко. Это был удивительно спокойный человек. Мы собирались громить аэродром Сеща – фашистское осиное гнездо. От одного сознания важности предстоящего полета по спине пробегали мурашки, а Михаил Захарович говорил с нами так спокойно и деловито, что можно было подумать, будто мы готовимся лететь туда с визитом вежливости»¹.

Сам Ефимов получил от майора Карякина распоряжение в паре с ним перед самым налетом произвести разведку погоды на маршруте к цели. Хотя в своих послевоенных мемуарах он писал, что «дело это тоже важное», без сомнения, любой летчик скорее бы согласился слетать разведать погоду, чем штурмовать хорошо защищенный немецкий аэродром. Таким образом, командир полка выбрал для себя не самую трудную миссию.

В налете должны были участвовать самолеты и двух других полков – 233-й шад – 62-го и 312-го шап. В общей сложности для удара выделялось 36 Ил-2. После постановки задачи представитель 172-го иап рассказал летчикам-штурмовикам о порядке встречи с истребителями сопровождения, назвал фамилии их ведущих. Эскорт состоял из 27 истребителей Як-1 и Як-7 из 233-й и 309-й иад.

Утро 8 июня выдалось пасмурным. Облака низко висели над летным полем, временами моросил дождь. У летчиков, живших на фронте одним днем, это вызвало надежду, что вылет отложится. Однако ближе к вечеру погода несколько разгулялась, и в 20.20 все же поступил приказ – атаковать Сещинскую.

Первыми поднялись разведчики погоды. Ефимов продолжал рассказ: «Пока летчики занимали свои места, мы с командиром полка, не задерживаясь на старте, парой пошли на взлет. Высоту набирали на маршруте. С удалением на запад облака поднимались выше и заметно редели. Кое-где в окна пробивалось клонившееся к закату солнце.

Вот и линия фронта. Командир сообщает по радио погоду… Летим на запад, то и дело меняя курс. Здесь скоро будет наша дивизия. Выше нас вдруг проскочила четверка мессеров. Командир резко накренил самолет и со снижением пошел в сторону лесного массива. Но противник не заметил нас.

Берем обратный курс и на предельно малой высоте проходим линию фронта. И вот на встречных выше нас в знакомом нам боевом порядке проносится армада штурмовиков с синими коками винтов – наш полк. Чуть в стороне – желтоклювые самолеты 312-го полка. Замыкает колонну 62-й полк – машины с красными коками винтов»¹.

Однако организованного налета, как это часто уже бывало, не вышло. Одни штурмовики не смогли встретиться с истребителями сопровождения, другие – заблудились, а некоторые совершили вынужденные посадки из-за технических неисправностей. В итоге вместо 36 «горбатых» к вражескому «осиному гнезду» приближались всего тринадцать. Их экипажи это обстоятельство, конечно, мало радовало, так как чем больше была группа, тем, соответственно, была меньше вероятность, что будут атаковать и собьют именно тебя.

В очередной раз не удалось достичь и внезапности. Уже на подходе к Сещинской две группы Ил-2, возглавляемые майором Бондаренко и капитаном Малинкиным, натолкнулись на интенсивный заградительный огонь. Казалось, немецкие зенитки стоят повсюду, на каждой поляне. Одновременно в воздухе вспыхивало до сотни разрывов, сопровождаемых гулким грохотом. Затем в небе на разных высотах показались знакомые силуэты «Мессершмиттов». Когда же штурмовики стали заходить для атаки, зенитчики открыли огонь уже по конкретным самолетам.

В итоге пилотам Илов пришлось сбрасывать бомбы с горизонтального полета с высоты 1200 метров. Ни о каком точном прицеливании при этом не могло быть и речи. Правда, потом некоторые летчики бодро доложили, что «били с бреющего по стоянкам самолетов».

Повернувшим обратно Илам предстоял самый опасный отрезок пути. Все знали, что атаки истребителей люфтваффе наиболее опасны как раз на отходе. Но штурмовикам на сей раз повезло, поскольку вслед за ними над Сещинской появились 26 Пе-2 из 204-й бад полковника С.П. Андреева и сопровождавшие их 42 истребителя Ла-5, которые и отвлекли на себя внимание немцев^[116]. И все же некоторые «Мессершмитты» и «Фокке-Вульфы» атаковали Ил-2, которые шли к линии фронта разрозненными мелкими группами и поодиночке.

Так, одноместный Ил-2 младшего лейтенанта С. Петрова был поврежден прямым попаданием 20-миллиметрового снаряда, однако пилоту все же удалось развернуть машину в сторону линии фронта и на небольшой скорости выйти из зоны зенитного огня. Из-за неполадок в двигателе Петров отстал от своей группы и возвращался на свой аэродром в одиночку. Однако недалеко от линии фронта его штурмовик все же был настигнут парой Bf-109. Первая пулеметная очередь прошла мимо, но вторая ударила по центроплану. Петров снизился до бреющего полета и смог перетянуть через линию фронта. Но и «Мессершмитты» не отставали. Пулеметная очередь вывела из строя руль поворота. В итоге самолет плашмя упал на краю луга, пробороздил загнутыми лопастями винта около 50 метров и остановился. Пилот опасался, что на открытом месте немцы добьют его, поэтому сразу же выбрался из кабины и залез под крыло.

Двухместный Ил-2 Героя Советского Союза майора Михаила Бондаренко вскоре после разворота на обратный курс был замечен одиночным мессером, который затем произвел в общей сложности семь атак. Зная о наличии бортстрелка, «подлый фашист» заходил только сзади снизу. На штурмовике был поврежден двигатель, перебиты тросы управления рулями, а пилот и бортстрелок были ранены, причем последний тяжело. Бондаренко с большим трудом перетянул через линию фронта, после чего сразу же совершил вынужденную посадку «на живот»^[117].

Также были сильно повреждены и совершили вынужденную посадку еще три «черные смерти». Из состава группы сопровождения были сбиты три истребителя и еще три, получив повреждения, сели «на живот».

Что же касается результатов столь драматичного налета, то пилоты Илов отчитались о двадцати уничтоженных и пятнадцати поврежденных самолетах. А штаб 1-й воздушной армии с учетом донесений пешек и вовсе сообщил наверх, что «на аэродроме Сеща уничтожено и повреждено, и частично подтверждено фотоконтролем, до 35 самолетов противника из 60–70 находившихся на нем самолетов». Кроме того, в воздушных боях в районе цели якобы были сбиты три Bf-109, два Bf-110 и два FW-190.

Если учесть, что 8 июня на авиабазе Сещинская базировались только две группы: III./KG55 «Грайф» и III./KG1 «Гинденбург», то они обе должны были остаться вообще без бомбардировщиков. Фактически же в результате бомбежки и штурмовки самолеты и наземные сооружения вообще не пострадали. Был ранен только один германский зенитчик!

В тот же день в налете на авиабазы люфтваффе в районе Орла, согласно замыслу штаба 15-й воздушной армии, должны были участвовать 42 Ил-2 в сопровождении 56 истребителей Як-1, Як-7 и Ла-5. Часть последних выделялась для блокировки аэродромов с целью недопущения взлета истребителей, а остальные – для непосредственного эскорта штурмовиков.

В 19.30 с аэродрома Мценск взлетели двенадцать «горбатых» из 614-го шап. Их сопровождали 22 истребителя из 315-й иад полковника В.Я. Литвинова. Целью налета был аэродром Орел, где бомбардировщиков вообще не было, а базировались только истребители, транспортники и связные самолеты.

Тем временем в 19.58 шестерка Як-1 из 65-го гв. иап попыталась блокировать немецкий аэродром Мезенка. Пилоты потом доложили, что увидели на летном поле около тридцати двухмоторных бомбардировщиков и «пожгли» пять из них. Затем пара сержанта Божко и лейтенанта Ковенцова была атакована двумя FW-190, один из которых они сбили. В то же время один из Яков тоже был подбит и совершил вынужденную посадку.

Затем в окрестности Орла подтянулись гвардейцы 63-го и 64-го гв. иап. Немецкие посты наблюдения вовремя засекли приближение противника, и в воздух поднялись «Фокке-Вульфы». В итоге практически все советские истребители были связаны боем. Воздушное сражение из-за низкой облачности приняло характер скоротечных, разрозненных схваток. Истребители со звездами и крестами то вываливались из облаков, то снова уходили в них, небо в разных направлениях прорезали трассирующие очереди. Время от времени в воздухе проносились горящие машины и раскрывались купола парашютов…

Впоследствии советские летчики заявили о шести сбитых фоккерах, которые записали на счета капитана Кубарева, старших лейтенантов Маношина и Ковенцова, младших лейтенантов Алексеева и Попова, а также сержанта Судожкина. Собственные потери советской авиации в этом бою составили по одному Як-1, Як-7 и Ла-5. Но, так или иначе, немцы добились главного: вместо прикрытия штурмовиков истребители были полностью связаны боями и выработали почти все свое горючее.

К этому времени к Орлу подходила дюжина Ил-2 из 614-го шап. Их экипажи напрасно всматривались в дождливое, свинцовое небо, надеясь увидеть силуэты своих истребителей. Однако тем было некогда, и пришлось выполнять задание без прикрытия. В итоге немецкая зенитная артиллерия и истребители JG51 сбили все двенадцать «цементбомберов», ни один из которых не смог даже дотянуть до линии фронта. Пропали без вести двадцать четыре летчика и бортстрелка, в том числе штурман полка и помощник командира полка по воздушно-стрелковой подготовке.

Ведущий группы истребителей 315-й иад затем сообщил, что от цели в сторону Мценска шли «только четыре Ил-2, один из которых был сбит зенитным огнем, а других больше потом никто не видел». Сами истребители тоже понесли большие потери: с задания не вернулись семь летчиков.

Потеряв в общей сложности 19 из 34 самолетов, а также 31 из 48 летчиков, ударная группа не добилась никаких результатов. Аэродром Орел не пострадал, а все бомбы по большей части взорвались на близлежащих городских улицах и пустырях. По данным люфтваффе, в тот вечер по два Ил-2 сбили командир 11-й эскадрильи обер-лейтенант Адольф Борхерс, лейтенант Йоахим Брендель из 1-й эскадрильи и фельдфебель Бернхард Фехтель из 10-й эскадрильи. По одному «цементбомберу» записали на свои счета испанцы из 15-й эскадрильи – тениенте Рамон Галиван и Луис Аскуэт-Брунет.

Судьба оказалась более благосклонной к 12 Ил-2 из 948-го шап, целью которых должен был стать аэродром около поселка Хомуты, в 24 километрах юго-западнее Орла. Взлетев с полевого аэродрома Проходное и встретившись с истребителями, штурмовики направились к цели. Однако им «повезло», так как путь им преградила сплошная облачность. Командир полка майор Храбрых принял действительно храброе решение – прекратить выполнение задания и повернуть назад. Это спасло жизнь многим неопытным экипажам, которыми и был укомплектован полк^[118].

Затем в ночь на 9 июня 1943 года еще 160 советских двухмоторных бомбардировщиков совершили новые налеты на аэродромы люфтваффе на Орловском выступе. Однако и эта бомбежка по площадям не принесла никаких ощутимых результатов. Так, на аэродроме Орел-Западный получили ранения лишь два человека из наземного персонала. В то же время на свои базы не вернулся 21 самолет, или 13 % от общего числа участвовавших в налете.

Глава 4
Все Поволжье в огне

Первый «антракт»

Благодаря погоде Горький избежал новых разрушений, и в налетах возникла небольшая пауза, давшая наконец долгожданную передышку. Стороны подводили первые итоги и планировали последующие действия. В ходе операции «Кармен II» ее цель – разрушение Горьковского автозавода – была достигнута полностью! Предприятие было полностью выведено из строя на длительный срок. При этом потери немцев составили всего два бомбардировщика при 474 самолето-вылетах, просто фантастический результат! Еще три самолета получили серьезные повреждения, однако смогли вернуться на базы.

8 июня в связи с налетами люфтваффе ситуацию в Горьком обсуждал Государственный комитет обороны. По итогам заседания было принято постановление № 3534сс «О противовоздушной обороне заводов Горьковского района», согласно которому было решено дополнительно выделить в общей сложности 100 зенитных орудий малого калибра, 250 крупнокалиберных пулеметов, 100 прожекторов и 75 аэростатов заграждения. На этом же заседании Сталин приказал немедленно снять с работы директора автозавода Лившица и назначить на его место ранее уволенного Лоскутова. На следующий день на ГАЗ пришел приказ наркома среднего машиностроения С. Акопова: «Во исполнение постановления ГКО от 8.06.43 г. снять с поста директора горьковского автозавода им. Молотова тов. Лившиц, как несправившегося с работой, и вернуть в качестве директора на ГАЗ бывшего директора тов. Лоскутова И.К.». Впрочем, Лившиц после разрушения колесного цеха уже находился в состоянии депрессии, прострации и фактически не исполнял свои обязанности.

В самом Горьком тоже не дремали. Командующий Горьковским корпусным районом ПВО генерал-майор Осипов по итогам первой серии налетов издал 9 июня приказ, в котором писал: «Противник, пользуясь в некоторых случаях нашей неорганизованностью и отсутствием мастерства в ведении огня, продолжал методично разрушать ценнейший военный объект – автозавод… При каждом налете расходуются десятки тысяч дорогостоящих боеприпасов, и они не дают достаточного эффекта, благодаря неумению организовывать бой с воздушным противником».

В этот же день бюро Горьковского обкома ВКП(б) обсудило меры улучшения местной противовоздушной обороны города. Обком еще со времен Гражданской войны находился в бывшем губернаторском доме в Нижегородском кремле. Последний в те времена отнюдь не являлся, как это может показаться, неким административным центром города. Сама крепость, выстроенная итальянским зодчим Пьетро Франческо в начале XVI века, выглядела довольно плачевно. Стены во многих местах обветшали, а кое-где и вовсе попадали, две башни рухнули еще в позапрошлом столетии. А перед войной часть стен и башен вообще готовилась к сносу, дабы построить в центре города большую круглую площадь. Вместо деревянных кровель квадратные и круглые башни покрывали уродливые железные колпаки, причем на трех из них они были сняты. В 1942 году там установили зенитные пулеметы. На территории кремля жили люди и работало трамвайное депо. Подъезд к обкому осуществлялся через прорубленную неподалеку в стене арку. Когда-то здесь чинно въезжали губернаторы, которым отдавали честь стоявшие на посту городовые. Теперь же, в июне 1943 года, в арку одна за другой въезжали автомобили со сталинской знатью.

Берия, Щербаков, Пронин, Громадин и Меркулов собрались на совещание, чтобы, так сказать, подытожить увиденное ими в Горьком. Было принято постановление о реорганизации существовавших участковых формирований МПВО в пять отдельных городских батальонов. Последние было необходимо доукомплектовать личным составом и полностью перевести на казарменное положение. Кроме того, на 20 важнейших предприятиях (ГАЗ, «Красная Этна», «Красное Сормово», «Двигатель революции», «Нефтегаз», заводы авиапрома № 21, заводы № 119, 466 и 469, заводы радиоаппаратуры имени Ленина и имени Фрунзе, артиллерийский завод № 92, завод боеприпасов № 558, станкозавод, Сормовская нефтебаза, речной порт, станция Горький и др.) было решено ввести должности помощников директоров по местной противовоздушной и противохимической обороне.

В целях усиления противопожарной службы бюро постановило создать городское управление пожарной охраны. Помимо этого, в дополнение к уже имеющимся 11 военизированным пожарным командам требовалось сформировать еще пять, численностью 375 человек. Еще 10 военизированных команд было решено создать непосредственно на заводах. Все эти подразделения нужно было укомплектовать техникой, в том числе большим количеством автонасосов. Большие меры наметили и в области строительства пожарных водоемов. Помимо котлованов и ям, порешили также сделать запруды на внутригородских реках Левинка, Борзовка и Ржавка, то есть создать целые пожарные водохранилища!^[119] Однако на все эти масштабные мероприятия требовалось много времени и ресурсов, поэтому осуществить их в ближайшие дни можно было лишь частично.

Вообще, Горьковский обком ВКП(б) в эти дни собирался практически ежедневно. В ходе длительных и нервных заседаний вновь и вновь обсуждались вопросы МПВО. Попал под раздачу директор Борского стеклозавода имени Горького. Ему указали на плохое состояние средств самозащиты и другие недостатки: «На заводе одна пожарная машина, у гидрантов нет рукавов, техническая маскировка не проведена, нет КП. В поселке на 4500 жителей одно б/у на 300 чел. 5.6. по ВТ явка медико-санитарной команды составила 4 %, дегазационной – 17 %, пожарной – 30 %…»

Досталось и директору радиотелефонного завода имени Ленина Малахову. На одном из заседаний зачитали результаты проведенной там проверки: «Все плохо: территория завалена мусором, не хватает ведер и лопат, ящики с песком захламлены. В цехе № 4 на 16 бочек с водой имеется одно ведро, на 42 ящика с песком 14 лопат. Некоторые члены дежурных команд во время ВТ бросают посты и убегают с завода. В цехе № 20 на 10 бочек с водой нет ни одного ведра. Имеющиеся убежища вмещают 1900 человек (54 % от числа рабочих в одной смене).»

Первый секретарь обкома Родионов в резкой форме высказался по поводу Балахнинской ГРЭС: «Техническая маскировка не проведена, станция демаскирована и представляет удобную мишень для бомбометания с воздуха. Крыши цехов и территория захламлена деревянными отходами, маскировочные щиты изготовлены из дерева. Имеются четыре автонасоса, в т. ч. один неисправен, не хватает песка»^[120].

В список нарушителей требований местной противовоздушной обороны попала и Горьковская железная дорога. Оказалось, что и здесь организация и подготовка людей к защите объектов, состояние маскировки, средства коллективной и индивидуальной защиты, состояние противопожарного инвентаря не отвечают самым элементарным требованиям.

На предприятиях под давлением начальства действительно стали приниматься меры. Так, на авиамоторном заводе № 466 для ночных дежурств в цехах были организованы специальные команды по ликвидации пожаров и борьбы с зажигательными бомбами. Весь личный состав, без отрыва от производства, перевели на казарменное положение. В речном порту ко всем причалам срочно пришвартовали пароходы с водоотливными средствами.

В связи с острой нехваткой воды при тушении пожаров было принято решение срочно ввести в строй старый автозаводский водозабор. Он был давно выведен из эксплуатации, и выход к реке занесло песком. Команда землесоса «Волжский-15»^[121] в течение нескольких суток непрерывно проделывала в берегу канал к этой старой водокачке. А.И. Стариков, тогда 14-летний сын одного из членов команды, вспоминал: «Левый берег Оки, за которым раскинулся один из первых гигантов индустрии автозавод им. Молотова, состоял из песчаной отмели шириной до ста метров и возвышался над водой не менее полутора метров. Несколько первых суток работа шла без налетов, и канал прорыли быстро. Очистили приемник и запустили водокачку. Завод без воды задыхался». После окончания работы землесос был переведен к правому берегу Оки. Команда судна вместе с семьями поселилась в каютах небольшой брандвахты, специально приданной судну.

9 июня в 18.27 по местному времени над Горьким «по расписанию» прошли два самолета-разведчика Ju-88D. На сделанных ими аэрофотоснимках было отчетливо видно, что горьковчане пытаются ввести в строй старую водозаборную станцию, и этот факт был учтен при планировании следующего налета.

Зенитчики спешно готовились к отражению возможных новых налетов. Еще 6 июня в Автозаводский район был переброшен дивизион орудий малого калибра из 90-го запасного зенитно-артиллерийского полка. Затем 8 и 9 июня сюда же прибыли отдельный дивизион среднего калибра, дивизион Горьковского училища зенитной артиллерии и дивизион Чкаловского училища зенитной артиллерии во главе с майором М.П. Бирюковым^[122]. На ГАЗ для прикрытия цехов перебросили зенитно-пулеметный полк, а также 1580-й зенап, вооруженный 20-миллиметровыми и 37-миллиметровыми пушками. Последние предназначались для стрельбы по низколетящим и пикирующим самолетам. Попутно на позиции подвозились дополнительные запасы боеприпасов^[123].

При отражении первых трех налетов немецкой авиации выявилась полная несостоятельность принятой ранее схемы заградительного огня зенитной артиллерии среднего калибра. Вследствие недостаточного расстояния между линиями завес открытие огня по вторым и последующим эшелонам бомбардировщиков противника запаздывало. Командованию корпусного района ПВО пришлось изменить схему заградительного огня. Была произведена перегруппировка батарей, явно запоздалая, усилена оборона на основных направлениях действий немецкой авиации. Вместо трех линий завес подготовили две. Внутренняя линия завес была установлена на удалении 2–3 километра от границ объекта, а внешняя – на удалении 6–7 километров от внутренней^[124].

Тем временем немецкие летчики готовились к новым налетам на города Поволжья. 7 июня некоторые самолеты эскадры KG27 «Бёльке» летали на свою основную базу в Мелитополь, на юге Украины, чтобы забрать почту и запастись вишнями, которые имелись там в изобилии. Проведя сутки на этом «курорте», вечером 8 июня «Хейнкели» вылетели обратно в Сещу. Однако часть экипажей оставались в Мелитополе, лишенные «удовольствия» бомбить Горький.

Штурман Ханс Райф из 3-й эскадрильи KG27 записал в дневнике:

«Вторник, 08.06.1943 г.

Я думаю, что наш экипаж тихо отправили в отставку. После того как на прошлой неделе основная часть экипажей на три дня перелетела в Орел, чтобы оттуда совершать налеты на центр военной промышленности – Горький (бывший Нижний Новгород), на Волге, восточнее Москвы, сегодня остальные экипажи уже без нас, вероятно, на восемь дней перелетели на аэродром между Рославлем и Брянском. Со старыми, прожженными членами экипажа это было бы для меня развлечением, было бы интересно летать вместе, даже если выполнять эти опасные вылеты»^[125].

Райф, воевавший на Восточном фронте с конца 1941 года, участвовавший во всех крупных сражениях на юге от Крыма до Сталинграда, относился к категории немецких летчиков, которые воспринимали войну как своего рода жестокий «спорт», соревнование с другими экипажами за награды и достижения. Такие, как он, действительно могли воспринимать налеты на города глубокого тыла как «развлечение», своего рода биатлон на большой дистанции, где риск для жизни только добавлял, так сказать, адреналина.

На очереди Ярославль

Поскольку затишье на фронте продолжалось, а результаты операции «Кармен II» обнадеживали, командование люфтваффе решило продолжать ее в том же духе.

Вечером 9 июля на аэродромах в Брянской и Орловской областях снова царило оживление. Наземный персонал готовил самолеты к вылету, баки доверху заливались горючим, под крылья подвешивались мощные фугасные бомбы. Пилоты проходили очередной инструктаж. На этот раз их цель – Ярославль, основной объект атаки – резиновый комбинат. Попутно решено было небольшими силами атаковать второстепенные цели в городах Углич, Константиновский и Комсомольск. Для участия в налете выделялись III./KG27 «Бёльке» гауптмана Карла Майера, а также II./KG53 «Легион Кондор» майора Херберта Виттманна, присланная на подкрепление из 1-го воздушного флота. 4-й воздушный флот посылал на древний волжский город «Юнкерсы» и «Хейнкели» из II./KG3 «Блиц» и I./KG100 «Викинг».

Взлет, как обычно, был назначен на восемь часов вечера по берлинскому времени. Согласно записям в летных книжках пилотов, Не-111Н 1G+EL взлетел в 20.10 с аэродрома Олсуфьево, Не-111Н 1G+AL – в 20.15 оттуда же, Не-111Н Ю+СА – в 20.20 с аэродрома Брянск, Не-111Н 1G+FS – в 20.32 с аэродрома Олсуфьево и т. д. Но не всем экипажам удалось долететь до цели. Так, Не-111Н 1G+DP поднялся в воздух в 20.15 из Олсуфьево, но во время полета выявились неполадки двигателя, и, пролетев около 400 километров, экипаж повернул обратно. В итоге в первом массированном налете на Ярославль приняли участие 132 бомбардировщика^[126].

Как только самолеты пересекли линию фронта и, обойдя Москву, полетели в северо-восточном направлении, сообщение об этом поступило в штаб Рыбинско-Ярославского диврайона ПВО. В 23.30 по московскому времени в городе завыли гудки воздушной тревоги, и вскоре послышался отрывистый грохот зенитных орудий. Через семнадцать минут, в 23.47, над городом появились первые бомбардировщики. Далее все происходило по знакомому сценарию, отработанному при налетах на Горький. Сначала осветительные ракеты, затем удар по водозабору и далее волна за волной атака промышленных целей.

Противовоздушную оборону Ярославля в тот период осуществляли части Рыбинско-Ярославского дивизионного района ПВО (командующий генерал-майор артиллерии И.С. Смирнов, начальник штаба подполковник И.А. Киселев) и 147-й иад ПВО под командованием полковника И.И. Красноюрченко. Из их состава обороняли Ярославль 17 экипажей истребителей, подготовленных для действий ночью, 75 орудий калибра 85 миллиметров, 19 орудий МЗА, 55 зенитных пулеметов и незначительное число зенитных прожекторов и аэростатов заграждения. Большинство этих сил и средств прикрывали северо-западную часть города, где находились шинный завод и завод синтетического каучука. Таким образом, по сравнению с другими городами Поволжья, Ярославль, если судить по количеству средств ПВО, был наименее защищенным.

Между тем отнюдь не все немецкие самолеты сумели достичь цели. Сразу 16 машин из-за технических причин и погоды вынуждены были прервать полет к Ярославлю и вернуться на базы. В основном это были самолеты с малоопытными экипажами. Часть бомбардировщиков пролетала слишком близко к Москве, внезапно попала в зону мощного зенитного огня и, истратив много топлива на маневрирование, в итоге повернула обратно. Еще 7 самолетов нанесли удар по запасной цели – железнодорожной станции Серпухов. В итоге Ярославля достигли 109 машин.

Основным объектом бомбардировки был шинный завод № 736, расположенный в северо-западной части города. Несмотря на сильный и достаточно точный заградительный огонь зениток, «Хейнкели» и «Юнкерсы» упорно шли на цель, сбрасывая на нее фугасные и тяжелые зажигательные бомбы. Последние с легкостью пробивали деревянную крышу и разрывались на верхних этажах или в гуще оборудования. Вязкая смесь практически не поддавалась тушению, и все попадавшееся на ее пути мгновенно вспыхивало. Затем с неба хлынули огненные струи воспламеняющейся жидкости. Цеха и склады были битком набиты горючими материалами, которые дополнительно подпитывали огонь. Вскоре на завод прибыли пожарные автонасосы, чьи расчеты вместе с цеховыми унитарными командами пытались что-то тушить, но воды в сети не оказалось, а проезд и проход к искусственным водоемам был повсюду заблокирован.

Над заводом проходили новые группы бомбардировщиков, сбрасывавших свежие порции бомб. То тут, то там громыхали раскаты взрывов, вспыхивали новые языки пламени. В результате к 01.00 ночи большинство его корпусов превратилось в огромные костры. Последняя волна самолетов сбросила бомбы на Ярославский автозавод, комбинат синтетического каучука СК-1, станцию Всполье и железнодорожный мост через Волгу. Последний, несмотря на близкие разрывы, не пострадал, а вот предприятиям был нанесен значительный ущерб. Несколько авиабомб упали на территорию Ярославской махорочной фабрики, где был разрушен и сгорел склад, в котором находилось 140 тонн табака.

Пострадала также ТЭЦ № 1. Сгорел старый механический цех, были разрушены новый механический цех, бетонная эстакада, по которой в бункеры в хопперах подавалось топливо. А также одна из четырех параллельных арок пролета, другие получили серьезные повреждения. Возникла опасность остановки станции из-за невозможности подавать топливо.

Участник этих событий К.Н. Фурманов позднее вспоминал: «В годы войны я был руководителем котельного цеха и одновременно начальником аварийно-восстановительной команды. За нашей командой была закреплена территория под котлами в зольном помещении. Оглушительные взрывы сотрясли здание… Мы поняли, что фугасные бомбы взорвались где-то совсем рядом. Поступило сообщение о том, что бомба попала в дымососную. Подниматься туда, на высоту более 30 метров, пришлось в темноте по лестнице, содрогавшейся от взрывов. Вид разрушенного помещения был ужасен. Казалось, горит здесь все: даже телефонная будка, бак с маслом. Из-за дыма не было видно, где стоят ящики с песком, где гидранты. Но тренировки в подразделениях не пропали даром: каждый делал именно то, что необходимо было в данный момент». Во время бомбежки станции и тушения возникшего пожара погибли начальник отдела труда А.А. Митрошин, руководитель другого отдела Г.И. Вахнюк, монтер А.П. Морозов, кочегар М. Яхнин. Четыре человека получили ранения.

Во время налета также сильно пострадали и предприятия связи Ярославля и городская телефонная сеть в Кировском, Сталинском и Кагановичском районах.

Всего в ходе первого массированного налета на Ярославль были сброшены 190 тонн бомб всех калибров. По подсчетам же службы МПВО, за полтора часа налета на город и прилегающие объекты упали около 1500 авиабомб.

Войска Рыбинско-Ярославского диврайона ПВО, в отличие от своих горьковских коллег, встретили налет достаточно организованно. Решение о подъеме в воздух ночных истребителей и приведении наземных средств ПВО в боевую готовность было приято своевременно. В итоге во время налета на Ярославль только 4-я эскадрилья KG27 «Бёльке» потеряла сразу два бомбардировщика:

– Не-111Н-16 W.Nr.160518 1G+MM, весь экипаж которого – пилот фельдфебель Фриц Хауг, штурман унтер-офицер Алоиз Эбнер, бортрадист обер-ефрейтор Рудольф Кёхлер и бортмеханик унтер-офицер Георг Гейсслер – пропал без вести;

– Не-111Н-16 W.Nr.160398 IG+СА, его пилот – 27-летний фельдфебель Вилли Эббинхаус – попал в плен^[127], а остальные члены экипажа – штурман унтер-офицер Хайнц Шрётер, бортрадист унтер-офицер Альфонс Хоффманн и бортмеханик фельдфебель Херман Петерсен – пропали без вести.

Также пропал без вести Не-111Н W.Nr.7690 5J+FR обер-лейтенанта О. Шуберта из 6-й эскадрильи KG4 «Генерал Вефер».

Но большинство бомбардировщиков все же благополучно миновали зону зенитного огня и возвращались на свои базы. В соответствии с записями в сохранившихся летных книжках пилотов KG27, Не-111Н 1G+FS приземлился в Олсуфьево в 00.55, продолжительность вылета составила 263 минуты. Экипаж сообщил, что бомбометание произведено с высоты 3800 метров, отмечены зенитный огонь, прожектора и ночные истребители. Не-111Н 1G+EL совершил посадку в 01.50, проведя в воздухе 340 минут, а Не-111Н 1G+AL – в 01.45, после 330 минут полета^[128].

Одновременно с налетом на Ярославль Ju-88A из опытной эскадрильи KGr.101, базировавшиеся на аэродроме Плескау (Псков), совершили налет на Рыбинск. Они использовали бомбы с ракетными ускорителями, сбрасывая их на цель с пикирования. В результате была повреждена силовая станция авиамоторного завода, сильно разрушен катерозавод, а также Северный поселок, где проживала большая часть рабочих. При этом зенитным огнем был поврежден «Юнкерс» лейтенанта Хайнца Фроммхольда, однако ему удалось долететь до своего аэродрома на одном двигателе.

Наутро вид Ярославля был ужасен. Над волжским берегом стелился смрадный смог от горящей резины и каучука, заслоняющий июньское солнце, повсюду на улицах валялись осколки бомб и зенитных снарядов, над шинным заводом поднимались клубы дыма и пара. От взрывов и огня сильно пострадали все производственные корпуса, за исключением корпусов «З» и «Е». Основной корпус «А» был практически уничтожен, значительные повреждения получили корпуса «И», «Д», «В», «Б», «Г» и «Ж». Таким образом, германская авиация вывела из строя семь производственных цехов и заводскую лабораторию.

Тяжелое оборудование цехов № 2, 3 и 4 было сильно повреждено, требовало демонтажа и проведения капитального ремонта. Вышли из строя сооружения и коммуникации по подаче пара, воздуха, воды и электроэнергии. От действия огня лопнули 16 валков агрегатов вальцов и каландров^[129], расплавились тяжелые трансмиссионные подшипники у 40 % машин, лопнули рамы фундаментов у двух тяжелых каландров (фрикционного и листовального). От сильного огня и прямого попадания авиабомб многие тяжелые агрегаты были разбиты, повреждены и деформированы. 19 из 23 электродвигателей привода тяжелого оборудования, вместе с шестикиловаттной пусковой аппаратурой, были разрушены настолько, что требовали разборки, капитального ремонта и замены, а остальные – мелкого ремонта. Из шести магнитных станций четыре полностью сгорели, а оставшиеся нуждались в капитальном ремонте. Кабельное хозяйство завода было уничтожено на 75 %. Вышли из строя 220-вольтная и 500-вольтная силовые сети, а также все мелкие и средние двигатели пусковой аппаратуры^[130].

Когда корпуса шинного завода еще дымились, на место катастрофы прибыли нарком резиновой промышленности Т.Б. Митрохин, главный инженер Главшинпрома М.И. Иванов и другие ответственные работники. Им предстала страшная картина: повсюду виднелись обгоревшие остовы несущих колонн, рухнувшие перекрытия с обожженной, исковерканной арматурой, изуродованные электромоторы и другое оборудование. И все это было завалено обрушившимися конструкциями.

Наутро 10 июня о налете на Ярославль было сообщено в ГКО и лично Сталину. Вскоре о бомбежке узнал и находившийся в Горьком командующий ПВО страны генерал Михаил Громадин. Здесь это известие принесло некоторое облегчение, появилась надежда, что теперь немцы отстанут от ГАЗа и возьмутся за другие города и можно будет в спокойной обстановке заняться восстановлением автозавода и укреплением ПВО.

Ну а население страны узнало скупые сведения о новом налете из газет. «В ночь на 10 июня группа немецких самолетов пыталась совершить налет на Ярославль, – писали «Известия». – Через заградительный огонь к городу прорвалось несколько самолетов противника, беспорядочно сбросивших зажигательные и фугасные бомбы. Возникшие пожары жилых домов были быстро ликвидированы. Есть жертвы среди гражданского населения. Зенитная артиллерия сбила 6 бомбардировщиков».

Командование же диврайона составило донесение, в котором, в духе времени, было указано, что якобы из 65 бомбардировщиков на Ярославль «прорвалось около 20». Фактически же посты ВНОС и операторы РЛС РУС-2 «обсчитались» даже при учете участвовавших в налете самолетов, занизив их число почти в два раза.

«Гроза невероятной силы»

10 июня немецкие самолеты над Горьким в 18.30, как в предыдущие дни, не пролетали, и очередной летний вечер в штабе корпусного района ПВО прошел оптимистически. Во-первых, все ждали, что немцы опять будут бомбить Ярославль, во-вторых, налет на последний показал, что горьковские зенитчики отнюдь не самые плохие в стране. И все же напряжение чувствовалось. Когда стрелка часов приблизилась к 22 часам, все стали заметно нервничать. Ощущалось напряжение и на улицах Горького. Многие жители судорожно курили, с опаской поглядывая на темнеющее небо. На юго-западе автозаводцы угрюмыми колоннами тянулись за город с котомками и тележками. Зенитчики поудобнее раскладывали ящики со снарядами, проверяли механизмы орудий. Ближе к ночи похолодало до плюс 16 градусов, дул слабый северо-восточный ветер.

И вот после 22.30 посты ВНОС зафиксировали несколько десятков самолетов, пролетевших над линией фронта. Поначалу еще была надежда, что они повернут на север, но вскоре стало ясно, что бомбардировщики все же идут в направлении Горького. Через сорок минут сомнений не осталось, наблюдатели из района Мурома докладывали: «Слышен гул авиационных моторов». В 23.24 генерал А. Осипов вновь приказал подать сигнал «Воздушная тревога». Городской сигнал ВТ был принят районами города и продублирован средствами оповещения в течение семи минут. По сообщениям наблюдателей, на город шли 50 немецких бомбардировщиков Не-111 и Ju-88. Всего было зафиксировано 18 групповых и одиночных целей, летевших по маршруту Муром-Павлово-Горький на высоте 4000–6000 метров. По немецким данным, в налете участвовало 86 самолетов.

После полуночи над Ворошиловским, Ленинским и Автозаводским районами были сброшены свыше ста осветительных ракет. Объектами атаки стали водозаборы на Оке и автозавод имени Молотова. А.И. Стариков, сын одного из членов команды землесоса «Волжский-15», стоявшего у высокого берега Оки, рассказывал: «Я, как потенциальный работник, имел в трюме (брандвахты. – Примеч. авт.) свою каюту, там я спал в ту жуткую ночь крепким сном. Сквозь сон слышу невероятной силы грозу. Непрерывный гул грома и яркие вспышки молнии постепенно придали какое-то беспокойство, и я стал приходить в себя. Очнувшись ото сна, я понял – творится что-то страшное».

Выбежав на палубу, подросток увидел страшное зрелище. Со стороны автозавода доносился сотрясающий воздух грохот взрывающихся бомб, сверху рвались зенитные снаряды. То тут, то там возникали кратковременные яркие вспышки. А в небе горели, словно подвешенные, громадные люстры, ярко освещавшие все, что находится на земле.

«На высоком берегу через нас била зенитная батарея. То ли снаряды не достигали высоты полета, то ли маршрут был в другом направлении, только рвались они над нами и осыпали осколками палубу, а сбитых самолетов не появлялось. Во многих местах города видны были взрывы бомб. Затем с неприятным воем обрушился поток бомб на прорытый канал, очищенную водокачку, и два фугаса взорвались у землесоса с левого борта. Отец мой был там на вахте, и я переживал за него. К счастью, судно не пострадало, но лодки под бортом были оборваны и унесены по течению вниз», – вспоминал Стариков.

«Хейнкели» и «Юнкерсы» нанесли новый удар по территории и корпусам автозавода имени Молотова. По данным службы МПВО, на него были сброшены свыше 130 фугасных и 23 тяжелые зажигательные бомбы. В результате прямого попадания двух SD70 и одной Brand C250A возник сильный пожар в полуразрушенном моторном цехе № 2. При этом обрушились конструкции кровли, выгорело 200 квадратных метров утеплительного покрытия. В литейном цехе серого чугуна мощными взрывами при прямых попаданиях семи бомб разрушило охладительный конвейер, стержневое отделение, сильно повредило фермы крыши склада моделей и конвейера № 3, возник сильный пожар. Двумя бомбами SC50 была разрушена казарма одного из подразделений полка НКВД по охране завода, погиб один человек. В механосборочном цехе № 4 фугасная бомба пробила три перекрытия и разрушила столовую технического сектора. Сильный пожар возник также на складе импортных автомобилей, где сгорело около тридцати машин. Мощный взрыв, прогремевший около ТЭЦ, разрушил линию электропередачи, идущую в направлении гавани. Множество авиабомб разного калибра взорвалось в ранее разрушенных цехах, где уточнение повреждений не представлялось возможным. Несколько бомб упало и на авиамоторный завод № 466.

На жилой сектор, гавань и старую водозаборную станцию немецкие самолеты, по данным службы МПВО, сбросили 215 фугасных и около 100 зажигательных бомб. Только на поселок Зеленый упали 70 бомб Brand C50A и Brand C50В, а также 70 килограммовых зажигалок. Здесь возникли большие пожары, охватившие целые улицы. В результате были разрушены и сгорели 12 каркасно-засыпных бараков, школа № 24 и 300 деревянных сараев. Уцелевшие здания получили большие повреждения. По официальным данным, погибли семь человек, еще четыре получили ранения. В гавани ГАЗа была уничтожена контора порта, шесть складов, в том числе три с цементом, а также четыре транспортера для грузов и центробежный насос. На мелководье бомбами была потоплена баржа тоннажем в 125 брт. В Северном и Западном поселках сгорело по одному жилому бараку.

На поселок Монастырка были сброшены 25 фугасных бомб. Две разорвались возле райисполкома, остальные упали среди домов. Сгорел барак на распаковочной площадке автомашин, из перебитой водопроводной магистрали хлынул фонтан воды. На одной из улиц в щели оказались засыпанными сразу 80 жителей. И хотя местный отряд МПВО немедленно приступил к раскопкам, трое их них все же задохнулись и умерли.

На ликвидации пожаров на автозаводе имени Молотова и в жилом секторе работали 18 автонасосов и два пожарных поезда, с пожарами в гавани боролись пожарный пароход и катер. Мелкие загорания и зажигательные бомбы тушились группами самозащиты. Дольше всех горел моторный цех № 2, где очаг удалось локализовать и ликвидировать только к 04.00 утра.

Несколько самолетов отбомбились по Ленинскому району, причем объектами атаки стали как предприятия, так и жилой сектор. В завод пищеконцентратов, расположенный в 600 метрах севернее станкозавода, попали одна фугасная и семь тяжелых зажигательных бомб. В итоге были сильно разрушены главный корпус, линии электропередачи и водопровод. Сильной бомбежке подвергся также берег Оки около судоремонтного завода имени 25 октября. Здесь упали 36 зажигательных 50-килограммовых бомб, шесть угодили в Молитовский причал, остальные – в район склада льна. Возникшие очаги пожаров были затушены песком охраной склада^[131].

Рабочие завода № 718 «Двигатель революции» отделались легким испугом. На территории предприятия взорвались 14 фугасных бомб, большинство из них на открытых площадках между цехами. Взрывной волной в корпусах вышибло стекла фонарей и переплеты. Одной 250-килограммовой бомбой была частично разрушена проходная завода и контора гаража. Еще восемь фугасок упали на рабочий поселок. При этом сильно пострадал пятиэтажный дом № 9 на улице Перекопской, проходящей в 100–200 метрах от завода. В нем полностью обрушились 1-й и 4-й подъезды. Были уничтожены 18 квартир, в которых проживали 35 семей рабочих и служащих завода. Остальная часть здания устояла, но в квартирах попадали перегородки, частично обвалились потолки, рухнули лестничные пролеты. Здесь погибли пять человек, еще три получили ранения. Водопровод на улице Перекопской оказался разрушенным на протяжении 35 метров. В 300 метрах отсюда, на улице Каширской, фугасная бомба взорвалась около барака № 49 в непосредственной близости от щели, в которой отсиживались жильцы. В итоге десять человек оказались заваленными землей.

Аварийно-восстановительная команда станкозавода, конторы Союзстанкостроя, а также формирования МПВО Ленинского района сразу приступили к ликвидации последствий бомбежки. На улице Архитектурной, проходящей рядом с заводом пищеконцентратов, около барака № 7 была найдена неразорвавшаяся осколочная бомба весом 70 килограммов. Вскоре неподалеку на пустыре, около аэростата заграждения, обнаружили еще одну отказавшую фугаску. В ходе раскапывания щели у барака № 49 были извлечены шесть раненых и четыре трупа. Позже на огороде частного дома № 156 на улице Баумана бойцы МПВО обнаружили отверстие, из которого торчал еще один зловещий стабилизатор бомбы.

Пострадали и расположенный в нагорной части города Ворошиловский район и его окрестности. Здесь немецкие самолеты, по подсчетам бойцов МПВО, сбросили 65 термитных зажигательных бомб В1. Двенадцать из них упали на аэродром Мыза, где были затушены охраной, еще десять – на деревню Ляхово. Там вспыхнул скотный двор, который до утра тушила деревенская пожарная дружина. Тридцать три зажигалки попали на территорию Ляховской колонии для душевнобольных, часть угодила в крышу основного корпуса, остальные – в хозяйственные постройки, школу и деревянный барак. Пациенты колонии справились с последствиями бомбежки на редкость успешно, противопожарные звенья и группы действовали слаженно, своевременно обнаружив все очаги возгораний, доставили туда ведра с песком и затушили все бомбы. Сгорели дотла лишь семь курятников. Еще двадцать зажигалок упали в овраг за забором колонии, создав там эффектное светопредставление. На их тушение были посланы несколько человек.

На расположенную у окраины города деревню Щербинка^[132] были сброшены девятнадцать фугасных бомб и одна BrandС50А. Мощнейшие взрывы один за другим сотрясли окрестности. Во всех домах вылетели стекла и оконные рамы, попадали заборы и деревья, обрушились сараи. Воздух заполнил запах пыли и гари. Каждый житель в тот момент, наверное, подумал, что все вокруг, кроме него, погибли. Однако вскоре оказалось, что щербинковцы родились в рубашке. Все бомбы взорвались на огородах и картофельных полях, и ни один дом не разрушился. Более того, погиб всего один человек, да и тот от осколков зенитного снаряда. Два человека получили контузии. Впоследствии было обнаружено шестнадцать воронок, в том числе две от 250-килограммовых бомб! Три фугаски не сработали.

Всего за время пятого налета на Горький германские бомбардировщики, по приблизительным подсчетам службы МПВО, сбросили 330 фугасных и более 200 тяжелых зажигательных бомб, а также 135 однокилограммовых В-1. Зенитная артиллерия корпусного района ПВО на этот раз выпустила 23 033 снаряда среднего и 3943 малого калибра, а 12,7-миллиметровые пулеметы расстреляли 2722 патрона^[133]. При этом зенитчики заявили о десяти сбитых самолетах!

Истребители 142-й иад тоже активно участвовали в отражении налета, однако лишь одному летчику удалось осуществить перехват. По приказу с командного пункта дивизии в 23.29 капитан Воронович вылетел на самолете Ла-5 на патрулирование в район юго-западнее Горького. Вскоре он обнаружил на светлой части горизонта одиночный Не-111, идущий встречным курсом. Летчик решил атаковать «Хейнкель» с фронта, но бомбардировщик быстро проскочил мимо, и Воронович не успел открыть огонь. Тогда, быстро развернувшись на 180 градусов, он зашел в хвост противнику. В своем рапорте он потом написал: «Провел атаку слева, сзади под ракурсом ¹/₄ с дистанции 50–70 метров с последующим выходом для атаки справа, снизу под ракурсом ¹/₄. Огонь вел с дистанции 30–40 метров, затем, выйдя на левую сторону, произвел 3-ю атаку уже с дистанции 20–30 метров. С третьей атаки загорелся левый мотор самолета противника. Четвертую атаку произвел справа, сзади под ракурсом ¹/₄ на той же высоте».

Сближаясь с «Хейнкелем», Воронович открыл огонь с дистанции 20–30 метров, но почти одновременно сам был обстрелян из верхней огневой точки «Хейнкеля». Затем, когда дистанция между истребителем и бомбардировщиком сократилась до минимума, немецкий пилот отвернул вправо и, сбросив скорость, пропустил Ла-5 вперед. Когда самолеты поравнялись, немецкий бортстрелок обстрелял преследователя из бокового пулемета, добившись нескольких попаданий. Это вынудило советского летчика резко изменить курс и прекратить атаку, а Не-111 тем временем ушел со снижением. Позднее, вернувшись на аэродром, капитан Воронович заявил, что видел, как «Хейнкель» врезался в землю, и ему была засчитана победа.

По немецким данным, в ту ночь во время налета на Горький пропал без вести Не-111Н-6 W.Nr.7681 5J+MN командира 4-й эскадрильи KG «Генерал Вефер» гауптмана Пауля Кромера.

После 01.00 по берлинскому времени усталые немецкие экипажи, согласно полетным планам, возвращались на свои базы. Так, Не-111Н 1G+AL из 3./KG27 «Бёльке» совершил посадку в Олсуфьево в 01.10, пробыв в воздухе ровно пять часов. Через пять минут приземлился Не-111Н 1G+DP из 6-й эскадрильи, продолжительность его вылета также составила пять часов, за которые самолет преодолел расстояние в 1600 километров. Не-111Н 1G+FS из 8./KG27 сел в 01.31, проведя в воздухе 305 минут. Не-111Н 1G+EL из 3./KG27 несколько запоздал, приземлившись в Олсуфьево уже в 02.00, и его полетное время составило почти шесть часов^[134].

Генерал-лейтенант Михал Громадин из Горького отправил телеграмму товарищу Сталину, в которой «по горячим следам» изложил устрашающие подробности очередного налета: «В ночь с 10 на 11 июня 1943 г. противник произвел налет на г. Горький. В налете участвовало 135–140 самолетов, из них 35 четырехмоторных ФБ-200, остальные Ю-88 и Хе-111. Налет производился с аэродромов: Орел-69, Брянск-30, Карачев-24, Сенда-17. По данным радиопеленгаторов, бомбардировка производилась с высоты 4000–5500 метров. Пеленгаторы пикирования не обнаружили. Сбрасывание светящихся бомб с высоты 5500–6000 метров. Бомбардировка велась при непрерывном массовом сбрасывании осветительных бомб, которые успешно уничтожались: на больших высотах артиллерией среднего калибра, на малых высотах МЗА и пулеметами». Далее, чтобы показать «эффективность» противовоздушной обороны, Громадин отчитался о небольших повреждениях двух цехов автозавода, а также семи домов в жилом секторе. Далее он приписал зенитной артиллерии аж десять сбитых самолетов, четыре из которых якобы уже нашли на момент дачи сигнала «Отбой ВТ»^[135].

Впрочем, на следующее утро и другие ответственные лица тоже написали самые противоречивые донесения и отчеты о последствиях налета. Так, начальник отдела МПВО УНКВД по Горьковской области полковник Горянский доложил первому секретарю обкома М. Родионову, что «…из 140 самолетов Ю-88 и Хе-111 к городу прорвалось три-четыре, сбросив 52 САБ, 82 ФАБ и 40 ЗАБ». Причиненные разрушения характеризовались как «незначительные». Начштаба МПВО майор Антропов написал в своей справке, что немцы сбросили 100 осветительных, 50 фугасных и 58 зажигательных бомб. Однако в подписанной тем же Антроповым оперативной сводке МПВО уже называются цифры в 265 фугасных бомб весом 50—500 килограммов и 455 зажигательных бомб весом 1—50 килограммов. И лишь начальник управления НКВД по Горьковской области Зверев в боевом донесении начальнику ГУ МПВО НКВД СССР Осокину честно написал, что над городом было не менее 30–40 самолетов, сбросивших 328 ФАБ весом 50—1500 килограммов, 190 ЗАБ весом 50—270 килограммов и 135 килограммовых ЗАБ и что основными объектами атаки были водозаборы на Оке и автозавод.

Тем временем аварийно-восстановительные команды и саперы по всему городу устраняли последствия бомбежки, пожарные ликвидировали последние очаги огня. Повсюду поднимались клубы дыма, перемежающиеся с паром. То тут, то там находили все новые и новые неразорвавшиеся авиабомбы. В Автозаводском районе были обнаружены 34 фугаски, в том числе 24 SC250. Еще 17 «адских машин» нашли на улицах поселка Монастырка и 27 – на территории ГАЗа. Всего наутро 11 июня в штаб МПВО Горького поступили данные о 73 подобных находках. Бойцам 22-го инженерного батальона НКВД все это время пришлось работать поистине по-стахановски. За неделю, с 5 по 12 июня, ими уже было обезврежено 134 авиабомбы разных калибров. Кроме того, в разных районах города оставалось еще 146 найденных входных отверстий, в основном от крупных зажигательных бомб.

Число погибших на сей раз было определено в пятнадцать человек, что тоже походило на явную попытку всячески преуменьшить потери от очередной бомбежки.

Берега Оки после налета приобрели серебристый цвет от огромного количества глушеной рыбы. Целые безжизненные косяки кверху брюхом проплывали под Окским мостом, уносимые течением в сторону Казани.

Ответ «сталинских соколов»

10 июня удары по авиабазам продолжились. Уже в 04.15 по московскому времени над аэродромом Харьков-Сокольники послышался натужный рев моторов. Надо заметить, что в тот момент на нем никаких бомбардировщиков не базировалось, а пилоты находившихся там «Штук» и слыхом не слыхивали про Горьковский автозавод. Наземный персонал и летчики уже по звуку поняли, кем были эти непрошеные гости.

Вместе с восходом солнца с востока двумя группами приближались двадцать четыре Ил-2 из 66-го и 673-го шап. Впрочем, налетов «цементбомберов» могла испугаться только необстрелянная молодежь, все, кто поопытнее, знали, что самый верный способ уцелеть – это оставаться на месте и продолжать спать либо вообще пойти и лечь под самолет. Бомбы попадут куда угодно, но не в него!

Так оно и получилось. Пилоты «горбатых» потом, как всегда красочно, расписали свой удар: «10 взрывов, сопровождавшихся большим пламенем, подавлено несколько зениток, 35 уничтоженных самолетов»^[136]. Согласно же немецким данным, осколками бомб был легко поврежден лишь один Ju-87D из 3-й эскадрильи StG77. При этом Илы не сумели уйти без потерь, с задания не вернулись машины младших лейтенантов Левченко и Киндарьяна.

С ударом 800-го и 820-го шап по аэродрому Микояновка получилось то же самое. После безуспешной атаки штурмовики на отходе были атакованы «Мессершмиттами», видимо взлетевшими с «блокированного» истребителями 4-го иак аэродрома Рогань. В результате были один за другим сбиты два Ил-2.

Из состава 1-й воздушной армии для участия в налетах были выделены 44 двухмоторных бомбардировщика, 54 штурмовика и 135 истребителей. Часть последних предназначалась для сопровождения, а остальные – для отсечения истребителей противника и блокировки аэродромов. Однако для всех этих сил продолжение воздушной операция против «осиного гнезда» люфтваффе снова закончилось полным фиаско.

Так, 23 Ил-2 из 571-го и 566-го шап, которых должны были прикрывать истребители из 18-го гв. иап и 168-го иап, вечером 10 июня совершили налет на аэродром Брянск. Последние уже на подходе к цели были встречены немецкими истребителями и ввязались в воздушный бой. Штурмовики же, невзирая на сильный зенитный огонь, сбросили бомбы, правда непонятно куда, а затем в момент разворота на обратный курс были атакованы сразу 15 Bf-109 и FW-190 из JG51 «Мёльдерс». В итоге на землю рухнули 18 «горбатых», и только пятерым экипажам удалось довести изрешеченные машины до своих аэродромов^[137].

В провале удара был обвинен командир 168-го иап, которого отдали под суд военного трибунала. Но самое главное, самопожертвование штурмовиков в стиле камикадзе оказалось совершенно бессмысленным. 10 июня на аэродроме Брянск находились бомбардировщики Ju-88A из II. и III./KG51 «Эдельвейс», но ни один из них не пострадал.

23 экипажам 62-го и 312-го шап поручили снова атаковать Сещинскую. К ней самолеты подошли в 20.20, когда экипажи «Хейнкелей» ужинали, готовясь к очередному налету на промышленные центры Поволжья. Прием оказался «радушным». По приближающимся «черным смертям» палили десятки зенитных орудий разных калибров и крупнокалиберных пулеметов, в том числе расположенные на станции Сещинская и в одноименном поселке. Сотни разрывов искромсали вечернее небо. Огонь велся тремя ярусами, а вокруг аэродрома вообще встал сплошной колышущийся конус разрывов на всех высотах! Такого приветственного «салюта» пилоты штурмовиков еще не видели. Понятно, что ни о каком выборе конкретных целей для атаки не могло быть и речи. Пилоты просто на глазок целились по району аэродрома и, сбросив залпом весь боезапас, сразу отворачивали в сторону.

Тем не менее прямым попаданием у Ил-2 младшего лейтенанта А.Г. Кузнецова оторвало правую плоскость, и он камнем пошел к земле. Еще два штурмовика получили повреждения. На отходе от цели группу попытались атаковать несколько «Фокке-Вульфов», но им помешали истребители сопровождения, имевшие большое численное превосходство. Немцы предпочли уклониться от боя и уйти в облака. И все же до этого они успели подбить два «цементбомбера», которые совершили вынужденную посадку «на живот».

Основная же масса истребителей IV./JG51 в это время была занята уничтожением штурмовиков 224-й шад и подошедших бомбардировщиков Пе-2. В результате, пока в страхе озиравшиеся по сторонам пилоты Илов мчались на свои базы, позади их один за другим гибли пешки 204-й бад. Девятка во главе с командиром эскадрильи майором И.Г. Агеевым была сбита в полном составе. Погибли и попали в плен 27 членов их экипажей. Это был полный разгром^[138].

На следующий день самолеты-разведчики попытались сфотографировать результаты удара, но в районе цели увидели лишь облака и дымку. Между тем, по немецким данным, 10 июня аэродром Сещинская не пострадал, так же как и Брянск. Зато советские безвозвратные потери в ходе налетов на них в течение дня составили 41 самолет, в том числе 19 Ил-2, 11 Пе-2, по 2 Ла-5 и Як-7, а также 3 Як-1.

В очередной раз отличились пилоты JG51 «Мёльдерс». Обер-фельдфебель Ханс Пфэлер из 12-й эскадрильи в течение 14 минут сбил 4 пешки и 1 «Лавочкина», а командир 10-й эскадрильи обер-лейтенант Гюнтер фон Фассонг в течение 9 минут – 3 Пе-2. Кавалер Рыцарского креста лейтенант Генрих Хофемейер из 3-й эскадрильи за 8 минут отправил на землю 3 Ил-2, а обер-фельдфебель Гюнтер Коззатц и унтер-офицер Гюнтер Йостен из 1-й эскадрильи соответственно за 6 и 9 минут – еще по 3 «цементбомбера».

Всего же, по официальным советским данным, с 5 по 10 июня авиация совершила 3360 самолето-вылетов для нанесения ударов по аэродромам люфтваффе, якобы уничтожив от 140 до 170 самолетов. На самом деле за все это время люфтваффе потеряли на земле только один Ju-88, еще две машины получили легкие повреждения. При этом собственные потери атаковавших составили 106 машин! По данным оперативного управления ВВС Красной армии, боевая живучесть Ил-2 при налетах на аэродромы противника в операциях воздушных армий в мае – июне 43-го года в среднем составляла 15,2 самолето-вылета на одну потерю.

В ночь на 11 июня бомбардировщики АДД вновь совершили массированные налеты на Брянский и Орловский аэроузлы, при этом экипажи доложили об уничтожении 150 самолетов противника! Собственные потери, в том числе от огня немецкой зенитной артиллерии, составили 19 машин. Фактически же никаких серьезных повреждений немецкие аэродромы вновь не получили.

О том, что очередная масштабная операция потерпела фиаско, говорит тот факт, что бомбежки городов Поволжья продолжались. Поэтому авиация дальнего действия получила приказ продолжать бомбить немецкие аэродромы. В ночь на 12 июня бомбардировщики Пе-8, Ил-4 (ДБ-3), В-25 и Ли-2, а также допотопные ТБ-3 выполнили 486 самолето-вылетов на Шаталово, Сещинскую, Брянск, Орел и Боровск. Одновременно аэродромы атаковали еще и бипланы У-2, использовавшиеся как легкие ночные бомбардировщики.

Наиболее успешным оказался налет на Шаталово. На аэродроме были уничтожены сразу три самолета-разведчика Fi-156 «Шторьх» из NAGr.5. Еще три «Хеншеля» Hs-126 из этой же группы получили повреждения от 15 до 40 %. Также были серьезно повреждены два Bf-110G-3 из 1-й эскадрильи ближней разведки Aufkl.Gr16. Из наземного персонала погибли восемь человек, а еще семнадцать получили ранения. Впрочем, все эти самолеты не имели никакого отношения к продолжавшимся налетам на тыловые города Советского Союза.

В целом массированные налеты на немецкие аэродромы на Орловском выступе, проводившиеся с 5 по 26 июня 1943 года, не дали практически никаких результатов. Советской авиации удалось уничтожить на аэродромах пять немецких самолетов: три Fi-156 и по одному Ju-88 и Не-111, еще шесть-семь машин получили различные повреждения. Все эти достижения пришлись на ночные двух-и четырехмоторные бомбардировщики и, возможно, на «кукурузники» У-2.

Удары же штурмовиков, специально созданных для поражения подобных целей, оказались совершенно бесполезными! Спрашивается, куда же девались сотни бомб, сброшенных «черными смертями» на германские аэродромы? Ведь куда-то же они падали? Ответ прост: падали они на близлежащие поселки и деревни, на поля и огороды, а нередко также на головы своих же мирных жителей.

В то же время штурмовые, бомбардировочные и истребительные полки, а также соединения АДД понесли большие потери. В отчете о боевых действиях 1-й воздушной армии за июнь 1943 года по этому поводу содержался неутешительный вывод: «Необходимо отметить, что в операции по удару по аэродромам противника мы понесли чрезвычайно большие потери, особенно 10.06, которых можно было бы избежать при лучшей организации боевой работы».

Новая жертва

Бомбардировщики люфтваффе уже неделю разрушали Горьковский автозавод, сровняли с землей шинный завод в Ярославле, поэтому сохранялась опасность, что атакам могут подвергнуться и другие города Поволжья.

К июню 1943 года ПВО Саратова и прилегающих к нему объектов обеспечивал Саратовский дивизионный район ПВО под командованием полковника М.В. Антоненко (начальник штаба подполковник Н.А. Тихонов). В его состав входили два зенитно-артиллерийских полка (720-й и 1078-й) и два отдельных зенитных артдивизиона (89-й и 501-й). На их вооружении состояли 192 орудия среднего калибра, 72 орудия малого калибра и 90 пулеметов. В трех отдельных батареях СОН-2 имелось четыре станции орудийной наводки. Кроме того, в состав сил противовоздушной обороны входил 43-й зенитно-прожекторный полк, располагавший 98 прожекторами, три отдельных батальона ВНОС и отдельный взвод связи. Оповещение всех частей диврайона возлагалось на главный пост ВНОС, а зенитно-артиллерийских частей – на их наблюдательные посты. Для контроля над воздушным пространством были две радиолокационные станции РУС-2с «Пегматит», находившиеся в подчинении командира 144-й ИАД ПВО^[139]. Саратовский диврайон также располагал 48 аэростатами заграждения^[140].

Зенитная артиллерия среднего калибра располагалась в трех боевых секторах. 1-й (северный) сектор прикрывал собственно Саратов и его предприятия, 2-й (юго-западный) обеспечивал защиту объектов, расположенных южнее города, в частности Улешовскую и Увекскую нефтебазы. 3-й сектор (юго-восточный) прикрывал железнодорожный мост через Волгу и город Энгельс, расположенный на восточном берегу. 20-миллиметровые и 37-миллиметровые зенитки стояли в основном на обороне ТЭЦ, крекинг-завода и моста. На обороне других городов Саратовской области (Балашов, Ртищево) также находилось несколько десятков зенитных орудий и пулеметов. В районе Саратова базировалась 3-я бригада речных кораблей Волжской военной флотилии, которые осуществляли противовоздушную и противоминную оборону Волги.

В составе 144-й иад майора И.П. Суворова насчитывался 41 боевой экипаж, в том числе 23 летчика-ночника. Для истребителей вокруг Саратова были установлены пять зон ночного боя, которые примыкали к зоне огня зенитной артиллерии^[141].

Еще в январе комиссии, созданные из представителей обкома ВКП(б) и управления НКВД Саратовской области, провели массовые проверки состояния общей охраны и пожарной безопасности объектов промышленности и важнейших сооружений. При этом, как обычно, выяснилось, что за минувший военный год положение на многих предприятиях нисколько не улучшилось, несмотря на регулярно получаемые их руководством инструкции, распоряжения и угрозы. В ряде мест произошли разрушения охранных сооружений и заграждений, пришли в негодность средства пожаротушения. Подъездные пути к уязвимым в пожарном отношении объектам (нефтебазам, складам) находились в запущенном и негодном состоянии. На всех объектах наблюдался некомплект военизированной и пожарной охраны, а те, что входили в штат, в основном престарелые граждане и инвалиды, в силу здоровья и возраста были не в состоянии владеть оружием и средствами пожаротушения. На особо пожароопасном заводе № 702 вообще отсутствовали какие-либо средства пожаротушения. Территория предприятия была захламлена всевозможными отходами, не вывозившимися месяцами, регулярно происходили мелкие пожары.

В Саратове в массовом порядке нарушалась светомаскировка на предприятиях и в жилом секторе. Пожарные водоемы, наспех отрытые прошлой осенью, разваливались и превращались в болота, укрытия и щели были залиты водой, а зачастую использовались населением в качестве помойных ям, а во многих местах просто обвалились. На заводах № 236, 311 и 702 практически все убежища после таяния снега пришли в негодность и в случае бомбежки не могли быть использованы по назначению. В ходе проверок, проведенных городским штабом МПВО, выяснилось, что в самом плохом состоянии находятся щели и бомбоубежища в Сталинском районе, где были расположены все крупные предприятия: ГПЗ-3, нефтеперегонный завод и авиазавод № 292. На последнем все защитные сооружения были залиты водой и разрушились.

В связи с этим 17 апреля управление НКВД направило в Саратовский обком ВКП(б) сообщение, в котором, в частности, говорилось: «Состояние местной противовоздушной обороны города не отвечает требованиям обстановки. Намеченные мероприятия городским штабом МПВО из месяца в месяц не выполняются, особенно по светомаскировке, аварийно-восстановительной работе и оборудованию убежищ, что ставит г. Саратов под угрозу при возможных налетах вражеской авиации».

И вот угроза стала как никогда реальной. Саратовский городской комитет обороны регулярно получал секретные сводки о разрушениях, причиненных ГАЗу. В связи с этим 9 июня он принял постановление № 179 «О светомаскировке в городе Саратове», которое обязывало военного и областного прокуроров установить строгий контроль за соблюдением режима затемнения на заводах и транспорте. На предприятиях спешно приводились в порядок укрытия, запасались песок и вода. И все же до 12 июня саратовцы еще надеялись, что их минет участь Горького…

Вечером 12 июня посты ВНОС Воронежско-Борисоглебского района ПВО зафиксировали пролет большой группы самолетов противника. Они прошли над Доном и направились дальше на северо-восток. Данные об этом поступили в штаб Саратовского диврайона ПВО. Поначалу еще была надежда, что противник, как и в прошлые ночи, повернет на Горький, но вскоре стало окончательно ясно, что на сей раз люфтваффе нацелились именно на Саратов.

Выйдя к Волге южнее города, бомбардировщики повернули на север. В 23.50 по местному времени в городе завыли гудки воздушной тревоги, и через 12 минут первые бомбардировщики приблизились к зоне огня зенитной артиллерии. Полковник Антоненко приказал полкам начать заградительный огонь, а летчикам-ночникам – произвести взлет. С реки начали стрелять и десять кораблей Волжской военной флотилии, защищавших железнодорожный мост. В небо бесшумно поднимались аэростаты. В 01.20 операторы РЛС РУС-2 сообщили, что противник уже над городом. И почти одновременно высоко в небе вспыхнули белые «люстры», выхватившие из мрака многочисленные корпуса заводов, жилые дома, нефтяные баки и силуэты кораблей на рейде. На минуту все саратовцы замерли в напряжении, прислушиваясь к грохоту зениток и глухим разрывам снарядов. И вот воздух прорезал знакомый вой и свист падающих бомб. В южной части города вспыхнули яркие языки пламени…

Основной удар наносился по крекинг-заводу имени Кирова и Увекской нефтебазе. «Хейнкели» сбрасывали бомбы с высоты 3000–4000 метров, а «Юнкерсы» – с пикирования. В результате налета крекинг-завод получил серьезные повреждения и был снова выведен из строя. Среди бойцов пожарной, военизированной охраны и гражданского населения, по официальным данным, были убиты и ранены 36 человек^[142].

В налете на Саратов участвовала I./KG100 «Викинг» майора Пауля Клааса. После первых трех авиаударов по Горьковскому автозаводу уже утром 7 июня часть самолетов вернулись на старую базу в Сталино. Остальные машины перелетели туда в следующие дни. Согласно записям в летной книжке Хельмута Абендфотха, его Не-111Н 6N+EK вылетел из Сталино в 19.47. Целью налета был нефтеперегонный завод в Саратове. После 273 минут полета в 00.20 «Хейнкель» вернулся обратно^[143].

Действия частей ПВО оказались неэффективными. Прожекторные части произвели 24 групповых поиска, но из-за низкой облачности осветили лишь одну цель, да и ту зенитчики обстрелять не успели. Последние заявили о двух сбитых самолетах, однако фактически все бомбардировщики вернулись на свои аэродромы.

Вылеты ночных истребителей тоже оказались безрезультатными. Команды на взлет отдавались несвоевременно, а распределение самолетов по зонам не соответствовало воздушной обстановке. Система же управления не обеспечивала их перевода из одних зон в другие. Основные силы ночных истребителей сосредоточились в зонах № 1 и № 4, а противник в основном проходил через зоны № 2 и № 5. Взаимодействие с зенитной артиллерией и прожекторами также было организовано плохо. Это привело к тому, что свои истребители часто освещались прожекторами и были обстреляны зенитной артиллерией. Выяснилось, что и летный состав 144-й иад слабо подготовлен для действий в ночных условиях.

В эту же ночь часть бомбардировщиков наносили авиаудары по второстепенным целям, в частности, «Юнкерсы» из 5-й эскадрильи KG51 «Эдельвайс» второй раз за четыре дня атаковали железнодорожный вокзал в Мичуринске^[144].

«Кровавые собаки во главе с фон Бёстом»

В 20.30 по берлинскому времени 13 июня немецкий самолет с высоты 8000 метров в очередной раз произвел аэрофотосъемку Горького. На одной из полученных фотографий была запечатлена стрелка Оки и Волги, в том числе расположенные здесь Окский^[145] мост, который немцы почему-то подписали как «железобетонный плашкоутный» (Eisenbetonbrucke «Paschkoutnyi-Most»). Такое название носил старый деревянный наплавной мост, разобранный в 1933 году. Наименование, видимо, почерпнули из старых сведений о Нижнем Новгороде. Мост был обозначен цифрой «А», а его характеристики, по мнению дешифровщиков 1.(F)/100, выглядели следующим образом: пять пролетов по 120 метров, длина 740 метров, ширина 21 метр. И надо сказать, эти данные полностью соответствовали действительности!

Буквой «В» был обозначен кремль, на территории которого находились арсенал, дворец депутатов и военная школа. В действительности речь шла о соответственно арсенале, Доме советов и школе радиоспециалистов. То есть и в этом случае немецкая разведка была хорошо осведомлена о расположении всех важных объектов.

Буквой «С» обозначили территорию Ярмарки, главными объектами которой были главный ярмарочный дом и здание бирж. По всей вероятности, немцам не было известно, что в бывшем «главном доме» располагается Горьковский горсовет. Также дешифровщики выделили здания мельниц возле Казанского вокзала.

К вечеру в Горьковской области установилась облачная погода при влажности воздуха 51 %, но осадков не было, со скоростью 13 метров в секунду дул северо-восточный ветер. До полуночи в городе было спокойно, и многие жители уже надеялись, что налета опять не будет, однако в 00.05 во всех районах все же завыли привычные гудки воздушной тревоги.

В штабе Горьковского корпусного района ПВО на Почтовом съезде напряженно следили за поступающими сообщениями с постов ВНОС и РЛС. Бомбардировщики шли по маршруту Рязань-Муром – Павлово – Горький. Основная масса летела мелкими группами на высоте 3000–5000 метров. Цельфиндеры шли к цели поодиночке, периодически сбрасывая осветительные ракеты. Когда первые самолеты приблизились к Дзержинску, оборонявший его 1291-й зенап открыл заградительный огонь, затем начали стрелять зенитки 748-го и других полков. Но «Хейнкели» и «Юнкерсы», невзирая на разрывы снарядов, продолжали идти к цели. На этот раз в налете участвовали 92 самолета^[146].

Дальше все пошло по старому сценарию: сначала повисли «люстры», затем началась бомбежка. Основной удар в этот раз наносился по Ленинскому району города, прежде всего по минометному заводу «Двигатель революции». Первым делом «Юнкерсы» разбомбили водозаборную станцию Ленинского района (Первомайскую водокачку), полностью прервав подачу воды в жилые поселки и на предприятия. Затем в 01.07 на завод «Двигатель революции» было сброшено шестнадцать фугасных и двадцать тяжелых зажигательных бомб.

Четверо бойцов унитарной команды цеха № 12 – Кукушкин, Аракчеев, Батьянов, Петрушенко – находились на своих постах, напряженно вслушиваясь в происходящее на улице. После первой серии взрывов последовала вторая, и тут сверху раздался резкий хруст, а затем гулкий удар и хлопок. После этого все помещение на мгновение озарила яркая вспышка. На секунду зажмурившись, бойцы открыли глаза и увидели, как полыхает разбрызганная в радиусе нескольких десятков метров горючая жидкость. Кукушкин и Аракчеев тут же схватили ведра с песком и стали забрасывать им огонь, Батьянов и Петрушенко пытались поливать жидкость водой, но этого оказалось мало. Очагов огня было слишком много, а песок быстро закончился. Однако бойцы не растерялись и стали забрасывать пламя землей, листами железа и прочим негорючим материалом. В итоге пожар удалось предотвратить.

Одновременно на крыше этого же здания бойцы Щеглов, Разживин, Зверев, Кудряшов, Петров под руководством начальника цеха Батурина отчаянно боролись с последствиями попадания второй зажигательной бомбы, упавшей на крышу соседнего цеха, соединенную под наклоном с цехом № 12. Горючая жидкость накатывалась то тут, то там, подобно лаве, сразу несколькими потоками. Бойцы засыпали ее песком, сбивали пламя лопатами, но огонь прорывался с другой стороны. Когда люди бросались туда, опять вспыхивал ранее потушенный участок. Этот бой с огнем продолжался около часа, при этом Разживин и Кудряшов регулярно подносили по пожарной лестнице новый песок. В итоге цех № 12 удалось отстоять^[147].

Героизм проявили и бойцы объектовой команды управления Назаров, Рякин и Журавлев, которые, находясь на наблюдательной вышке, несмотря на близкие взрывы, до конца налета продолжали наблюдение и четко передавали обстановку на командный пункт МПВО. Начальник команды управления Отдельнов от взрыва фугасной бомбы получил контузию, но, придя в себя, продолжал выполнять обязанности. Когда взрыв оборвал телефонный провод между КП и вышковым постом, он совместно с заведующим имуществом объектовой команды Фроловым восстановил связь. В то же время многие работники проявили трусость и поддались панике. Во время бомбежки сбежали группа бойцов ВОХРа, спец-формирований МПВО цеха № 2, его начальник Фёдоров и др^[148].

В результате налета завод «Двигатель революции» получил большие повреждения. В цехе № 1 от прямого попадания бомбы SC500 обрушились стены, вышибло все двери и остекление. Кроме того, были разрушены все служебные помещения и туалеты. Вторая 500-килограммовая бомба попала в цех № 11, разрушив все стены и тамбуры. Деревянное здание модельного цеха после попадания зажигалок, начиненных смесью нефти с бензином, было мгновенно объято огнем и полностью сгорело. При этом погибло большое количество оборудования: моторный кран, пилы и станки. Пламя полностью уничтожило и соседний цех № 13. В литейном цехе, являвшемся важнейшим поставщиком артиллерийского завода № 92 и других предприятий, были разбиты два крана, железнодорожные ворота, повреждены металлические переплеты фонарей и оконные проемы, в цехе № 15 частично обрушились стены, сместились подкрановые пути, вышла из строя вся электросеть. В заводском гараже тоже возник сильнейший пожар, уничтоживший стены, электропечь, ремонтную мастерскую, несколько автомобилей и весь запас автодеталей и резины, имевшихся на заводе. Сильно пострадала и столовая. Здесь был разрушен нефтебак емкостью 1100 кубометров, сгорели ящики с готовыми деталями для реактивных снарядов М-13, которые почему-то хранились там. Различные повреждения также получили цех № 2, обрезной цех, детсад, еще в семи цехах вылетели стекла и оконные рамы. Число жертв оказалось небольшим: пострадали тридцать человек, из них три погибли, а двадцать семь получили ранения различной степени тяжести. В рабочем поселке в ходе бомбежки была разрушена школа № 105, сгорели баня и барак № 3 на улице Шоссейной^[149].

На станкостроительный завод № 113, невзирая на бессмысленный и отчаянный винтовочный «заградительный огонь» вохровцев товарища Галкина, были сброшены 22 фугасных и 50 тяжелых зажигательных бомб. В итоге были полностью разрушены шесть зданий и одно – частично. В основном цехе № 6 взрывами и пожарами были уничтожены 20 % кровли, половина перегородок и проемов, 40 % отопительной и вентиляционной системы, выведены из строя водопровод и освещение, вылетели все стекла и оконные переплеты. От многочисленных прямых попаданий бомб, начиненных горючей жидкостью, модельный и центральный материальный склады, механическая мастерская, склад оборудования, главный магазин смежных деталей и овощехранилище были полностью объяты пламенем и выгорели дотла. В них были уничтожены 3 газогенераторных двигателя, 1 электрогенератор, 876 электромоторов, 22 станка, 13 вентиляторов, 7 мостовых кранов, 5 грузовых подъемников, 2 печные машины, все оборудование, материалы и документация газеты «Станкогигант». Кроме того, сгорело большое количество электроаппаратуры, измерительных приборов, запчастей к электромоторам, а также мотовоз широкой колеи. Огнем были приведены в негодность свыше 20 тонн цветных металлов. Бомба SC250, упавшая на цех № 4, не сработала, вторая фугаска взорвалась на улице рядом со зданием и вырвала большой участок водопровода.

В цеха № 2, 5, 9, 10, 12 и 26 попало множество зажигательных бомб, но очаги возгораний были героически затушены группами самозащиты, которые в эту ночь действовали сразу на многих участках. Так, боец команды управления Цыбульский, невзирая на близкие разрывы бомб, до последнего момента оставался на наблюдательной вышке и передавал обстановку на КП, пока его не сшибло взрывной волной от очередной упавшей на завод бомбы. Врач Сняжицкая и командир медикосанитарного взвода Кукушкина прямо во время бомбежки оказывали помощь раненым в жилом доме № 9а на улице Памирской, проходящей вдоль предприятия. Бойцы аварийно-восстановительной команды Татаев и Дмитриев проявили бесстрашие при откапывании пострадавших из земли. Но и тут не обошлось без паники. Начальник цеха Шамин в момент тревоги исчез, начальник дегазационной роты Мутовкин, вопреки штатному расписанию, не явился на завод и отсиживался в бомбоубежище^[150].

Бомбардировке подвергся и судоремонтный завод имени 25 Октября, находящийся на берегу Оки. Несколько взрывов прогремело в затоне, в результате затонула одна баржа, вторая была разбита на мелководье. На завод «Красный кожевенник» упали 45 фугасных бомб, был полностью разрушен цех ширпотреба, в котором завалило двенадцать рабочих. Раскопка завала продолжалась в течение 40 минут, и пострадавшие в тяжелом состоянии были отправлены в больницу.

Сильно пострадал и жилой сектор Ленинского района. На улице Композиторской, проходящей между заводами, взорвались 8 250-килограммовых бомб, разрушивших два жилых дома. Здесь же сгорел барак кирпичного завода, была выведена из строя телефонная связь и канализация. На поселок Карповка, по данным службы МПВО, упали 50 фугасных и 12 тяжелых зажигательных бомб. Пожары охватили целые улицы, перекидываясь с постройки на постройку, с сарая на сарай, полыхали заборы и деревья. В итоге взрывами и огнем были уничтожены 56 частных домов. Одна бомба SC250 попала прямо в Карповскую церковь, сильно повредив основное здание. На рабочий поселок судоремонтного завода немецкие самолеты сбросили 30 фугасных бомб и 3 зажигалки. В итоге на улице Микояна, Баумана, Диксона и Заводской были разрушены шесть жилых домов, многие другие получили повреждения. Всего было зафиксировано падение на Ленинский район свыше 250 фугасных и около 400 зажигательных бомб всех калибров. При этом только в жилом секторе, по официальным данным, погибли 27 человек, еще 52 получили ранения и контузии^[151].

Автозаводский район в этот раз отделался небольшими повреждениями. Основной удар пришелся по жилым кварталам восточнее ГАЗа, на которые немецкие самолеты сбросили 40 фугасных и несколько сотен зажигательных бомб. Весь берег Оки был охвачен пламенем, столбы взрывов подняли в небо тучи песка, грязи и пыли, смешав все это с едкой гарью. Грохот и треск горящего дерева смешался с душераздирающими воплями коз, чьи загоны охватило пламя. В Восточном поселке на 3-й линии сгорели два барака, контора, склад и сарай ЖКО ГАЗа. Сильно пострадала 6-я линия. Здесь взорвалось около 15 фугасных бомб крупного калибра, разрушившие семь жилых бараков. Меньше всех пострадала 7-я линия поселка, где сгорели только три сарая. В Американском поселке прогремела серия мощных взрывов, разрушивших засыпной склад и столовую № 7. Кроме того, сгорел штабель досок завода промвентиляции. На культбазе «Баржестроя» сгорели восемь одноэтажных домов, при этом в хозпостройках погибло одиннадцать штук мелкого рогатого скота. В очагах поражения работали семь носилочных звеньев медико-санитарного взвода МПВО района, аварийно-восстановительный отряд, два отряда скорой помощи, три носилочных звена сандружины, а также два пожарных автонасоса.

Еще свыше двухсот термитных зажигалок попали в арматурно-радиаторный цех ГАЗа и в пространство между ним и КЭО. Для пожарных звеньев эти бомбы не представляли сложности, и все они вскоре были затушены. Потребовалось всего два автонасоса. Однако все-таки сгорели несколько ящиков с комплектами американских автомобилей и заправочная колонка с бутаном.

В Кировском районе также прогремел мощнейший взрыв, во многих частных домах повылетали стекла. Около Инструментального поселка упала тяжелая зажигательная бомба, пожар от нее несколько минут ярко освещал окрестности. По счастливой случайности в районе никто не пострадал.

Тем временем к городу подходили последние группы бомбардировщиков, в частности «Хейнкели» из KG27 «Бёльке». Командир эскадры барон фон Бёст лично руководил действиями летчиков, барражируя на одном из своих самолетов над Горьким. Каждый экипаж, выполнив бомбометание, немедленно отчитывался перед ним по радио. «Спокойствие, которое излучал фон Бёст, было неповторимым! – рассказывал В. Хартл из 8-й эскадрильи, в этот раз находившийся в экипаже командира эскадры. – Когда над Горьким зенитный снаряд разорвался непосредственно рядом с нашим Не-111, он совершенно спокойно приказал мне, как бортрадисту: «Хартл, запишите точное время». Дав указание штурману рассчитать обратный полет, поскольку осколки повредили топливную систему, он лишь сказал: «Мы остаемся здесь до тех пор, пока не появится последняя машина эскадры и Хартл не получит сообщение о сбросе бомб»^[152].

В Ворошиловском районе в течение всего налета обстановка оставалась относительно спокойной. Заводы продолжали работу, хотя рабочие настороженно прислушивались к доносящейся с улицы стрельбе зениток и грохоту взрывов. Группы самозащиты и пожарные формирования находились в состоянии боевой готовности. Свободные от работы жители района притаились в щелях, кто посмелее наблюдали за происходящим с высокого окского откоса. Бомбежка шла всего в 3 километрах отсюда, и было отчетливо видно, как в Карповке, за Станкозаводом и дальше на берегу горят дома, пылают цеха завода «Двигатель революции». Огромные клубы дыма уносились ветром на юго-запад, закрывая вид на автозавод и его окрестности.

Время было 01.45. Казалось, что налет закончился, но в небе над Щербинками вновь послышался гул самолетов. А затем воздух пронзил ужасающий вой падающих бомб. Еще мгновение, и по всему Ворошиловскому району прокатилась серия мощных взрывов, затем на откосе, у железной дороги и в жилом секторе в небо взметнулись ослепительные языки пламени. На заводе № 326 имени Фрунзе рабочие ночной смены вдруг услышали гулкий удар, затем хруст, перемежающийся с грохотом. В цехах и мастерских осыпалась штукатурка, зазвенели стекла. У каждого, кто слышал это, похолодело внутри. Борис Увяткин, преподаватель Горьковской школы радиоспециалистов, и сержанты А. Нужин и С. Меркушев находились в подвале возле 19-й будки, расположенной недалеко от заводской столовой. Они тоже ощутили сильнейший удар, чуть не сваливший их с ног. Все поняли, что на завод упало нечто огромное. Впоследствии оказалось, что в одноэтажное здание столовой попала бомба SC1800. Пробив все перекрытия, «адская машина» ушла на несколько метров в грунт, но не взорвалась. Тем не менее лишь одного попадания почти двухтонной махины оказалось достаточно, чтобы сильно повредить здание^[153].

Пострадали и другие объекты на территории района. Мощный взрыв разрушил барак № 7 на улице Крутояровской и восемь сараев. Четыре зажигательные бомбы BrandC50A упали на территорию радиотелефонного завода имени Ленина, и еще одна угодила в дом № 18 на улице Азовской. К счастью, на место быстро прибыли заводские унитарные команды и пожарные автонасосы. В течение 30 минут пожары удалось потушить. Серия взрывов прогремела и на станции Мыза. Здесь были сильно разрушены пути и станционные постройки. Всего, по данным службы МПВО, на территорию Ворошиловского района были сброшены 10 фугасных и 50 зажигательных бомб разных калибров. В результате пострадали 36 человек, в том числе пять погибли, одиннадцать получили тяжелые ранения и травмы.

Бомбардировке подвергся и Ждановский район, расположенный на восточной окраине исторической нагорной части Горького. Л. Дмитриева, работавшая тогда операционной сестрой на станции переливания крови, вспоминала: «Я находилась в это время на СПК. В окна третьего этажа, обращенные в сторону автозавода, мы словно завороженные наблюдали за тем, как падали зажигалки, сброшенные немцами.

К нам зашел главный врач Е.Н. Нечаев и с тревогой сказал:

– Девочки, все спускайтесь вниз, что-то у меня не спокойно на душе, что-то произойдет.

Мы не послушались его совета и продолжали оставаться на своих местах. Через несколько минут он снова зашел и снова отругал нас. И только после этого мы бросились вниз. Едва успев добежать до второго этажа, почувствовали, что наше здание зашаталось, посыпались стекла».

В районе сада имени Пушкина прогремела серия взрывов. Бомбы разорвались на улице Белинского, Костина и Воровского, а также на Средном рынке. Несколько фугасок попали в чулочную фабрику № 5 имени Клары Цеткин, разрушив один из ее корпусов. По роковому стечению обстоятельств в момент бомбежки по улице строем проходила воинская часть, и десятки бойцов были убиты и ранены. Первыми на место трагедии прибыли медсестры со станции переливания крови. Дмитриева рассказывала: «Когда мы выбежали из помещения станции, то увидели такую картину: кругом все горело, трещало. Добежав до места, куда были сброшены бомбы, мы увидели воронки и лежавших на земле убитых красноармейцев. Мы переносили раненых солдат. Врачи перевязывали их, а потом отправляли в госпиталь».

В 01.30 к Средному рынку прибыли три пожарных автонасоса с боевыми расчетами, а также три звена медико-санитарной службы МПВО Ждановского района. К 05.30 утра основные очаги пожаров удалось потушить, затем началась очистка улицы Белинского от обломков. Когда бойцы разведали все очаги поражений, были обнаружены в общей сложности 25 воронок от фугасных бомб. Наиболее сильно пострадали чулочная фабрика и Средной рынок, на котором взрывами и огнем были разрушены все шесть павильонов, а также десять киосков. На протяжении трех кварталов по улицам Костина, Воровского и Белинского в жилых домах вышибло стекла, косяки и рамы, поломало внутренние переборки в квартирах^[154]. Наиболее сильные разрушения получили дома № 26 и № 7а по улице Костина. Всего в результате бомбежки в Ждановском районе пострадали 73 человека, из них четырнадцать погибли и тридцать четыре получили тяжелые ранения. Кроме того, на частных подворьях были убиты лошадь и две козы.

Тем временем немецкие самолеты один за другим возвращались на свои базы. Так, в 01.25 по берлинскому времени, то есть когда в Горьком было уже 04.25, в Олсуфьево после 305 минут полета приземлился Не-111Н 1G+АL из 3-й эскадрильи KG27. В 01.40, проведя в воздухе 319 минут, садится Не-111 1G+ЕL из той же эскадрильи. В. Хартл из 8-й эскадрильи вспоминал: «Уже час спустя после посадки мы услышали, как русская радиостанция, мешавшая нашим передачам, передавала: «Кровавые собаки во главе с фон Бёстом убили тысячи беззащитных людей» и т. д.».

В Горьком наступило утро, однако по всему городу продолжались тушение пожаров и разборка завалов. В общей сложности в пяти районах работали 33 автонасоса и 4 пожарных поезда. В Ждановском районе работы по оказанию помощи раненым, уборке трупов и очистке улиц от обломков продолжались до 08.00, после чего удалось восстановить движение трамвая № 2. На станции Мыза авральными темпами шли восстановительные работы. Тем временем на Казанском вокзале, а также на перегоне Мыза – Кудьма скопилось множество эшелонов, ожидавших проезда. Движение оказалось полностью нарушенным, и его удалось возобновить лишь в 15.00.

Бойцы же вездесущего 22-го инженерного противохимического батальона НКВД приступили к обезвреживанию многочисленных неразорвавшихся авиабомб. Больше всего их оказалось на территории Ленинского района. Здесь к полудню 14 июня удалось обнаружить 79 несработавших фугасок, в том числе 2 SC500, 35 SC50 и 42 SC250. Это составило примерно четверть бомбовой нагрузки, сброшенной люфтваффе на территорию района. Своеобразный рекорд поставил завод «Красный кожевенник», на котором саперы обнаружили аж 30 невзорвавшихся бомб! В районе улицы Баумана пришлось обезвреживать 12 таких «подарков с неба». Но самые большие трудности, естественно, возникли с 1800-килограммовой бомбой, находившейся под столовой радиозавода имени Фрунзе. Под утро жители Кировского района обнаружили на станции Маяковская детской железной дороги воронку диаметром 12 метров и глубиной 3,5 метра. Недалеко от этого места был найден 50-литровый бак, на полметра ушедший в почву. Сбоку к нему была прикреплена мелкая зажигательная бомба. Все вокруг в радиусе 30 метров было забрызгано смесью керосина и нефти.

Гауптман Путц на допросе у маршала Новикова

Руководство МПВО по горячим следам подводило итоги очередного налета. Полковник Антропов указал в своей сводке, что якобы из общего числа 80 бомбардировщиков «на город прорвались 5—10 самолетов», но потом, видимо посчитав, что в эту цифру никто не поверит, от руки подписал «15–20 самолетов». Потери населения в результате бомбежки оценили в 253 человека, из которых 55 погибли. Конечно же и эта цифра является весьма сомнительной. Различные повреждения получили пять предприятий, но больше всех пострадал минометный завод «Двигатель революции». Значительный ущерб был нанесен жилому сектору города. Всего в результате налета были разрушены и сгорели 90 жилых домов и бараков, в том числе 67 – в Ленинском, 18 – в Автозаводском и по два – в Ворошиловском и Ждановском районах. Десятки жилых зданий получили повреждения.

Штаб Горьковского корпусного района ПВО на сей раз заявил о пяти сбитых самолетах, из которых три были на счету зенитной артиллерии. По донесениям командиров батарей и полков, цели были поражены над центром города, станцией Мыза и городом Бор. Истребительная авиация совершила в эту ночь 33 самолето-вылета с общим налетом 41 час. При этом пилоты сообщили, что в районе Павлово и Богородска ими были сбиты два бомбардировщика, в том числе один из них тараном. С задания не вернулся один Ла-5^[155].

Фактически же потери люфтваффе составили два самолета, при этом один из них юго-западнее Горького был сбит ночным истребителем. Один из пилотов 6-й эскадрильи KG27 потом вспоминал: «Мы летели на правом фланге правого звена. Внезапно между нами и самолетом на левом фланге почти вертикально пролетел одиночный русский ночной истребитель, который затем атаковал нашу машину справа. Я сразу же передал по радио: «Внимание, рядом ночной истребитель!» Мы отразили атаку прицельным огнем. Ночной истребитель предпринял новую атаку, на этот раз сзади. Я сманеврировал, чтобы дать бортстрелкам лучшую возможность для огня, и мы смогли прицельными очередями снова отразить атаку. Вскоре после этого я заметил, что самолет на левом фланге перешел в крутое пикирование. Его экипаж был объявлен пропавшим без вести».

Сбитым самолетом оказался Не-111Н-16 W.Nr.7554 1G+HH фельдфебеля Герхарда Рихтера из 1-й эскадрильи KG27, вылетевший в 23.00 с аэродрома Олсуфьево. Все пять членов его экипажа – пилот 25-летний Рихтер, штурман 28-летний фельдфебель Вилли Хоффманн, бортрадист 25-летний фельдфебель Рудольф Кёппер, бортмеханик 30-летний обер-фельдфебель Ханс Хагенмайстер и бортстрелок 23-летний обер-ефрейтор Хельмут Беккенбах – считаются пропавшими без вести^[156].

Атаке ночного истребителя подвергся также «Хейнкель» обер-фельдфебеля Людвига Хафигхорста из 5./KG27. Вскоре после сброса бомб бортстрелок и бортрадист одновременно заметили советский самолет. Пилот Людвиг Денц сразу отвернул влево, в результате истребитель проскочил мимо, после чего по нему открыл огонь бортстрелок унтер-офицер Бласс. «Подбитый самолет повернул в сторону. Откуда-то снизу у него вырвалась струя пламени, и, упав на землю, он взорвался», – вспоминал Хафигхорст. Сбитым истребителем, вероятно, был Ла-5 старшего лейтенанта Михаила Белоусова. Увидев перед собой немецкий бомбардировщик, летчик передал по рации, что идет на таран, после чего связь с ним оборвалась^[157].

Из вылета к Горькому также не вернулся Не-111Н-16 W.Nr.160291 1G+BM командира 4-й эскадрильи KG27 «Бёльке» гауптмана Хельмута Путца. Последний был одним из ветеранов эскадры. Сын известного немецкого художника Лео Путца, он в октябре 1941 года был первым среди пилотов KG27 награжден Германским крестом в золоте. А через год 19 сентября 1942 года Путц получил уже Рыцарский крест. К июню 1943 года летчик выполнил уже более 300 боевых вылетов.

13 июня «Хейнкель» Путца поднялся в воздух в 20.30 по берлинскому времени. Вряд ли командир 4-й эскадрильи думал, что больше не вернется в свою часть и уже не сможет в привычной манере отпраздновать удачный вылет в офицерском казино. Как-никак позади было множество сражений и операций, и всякий раз Путц возвращался целым и невредимым. Однако даже профессионалов иногда сбивали. Как потом оказалось, шедший на не очень большой высоте бомбардировщик уже на обратном пути был подбит зенитками в районе Козельска. В отличие от многих своих коллег, которым на одном двигателе и с почти отрубленным хвостом все-таки удавалось дотянуть до своей территории, 28-летний Путц совершил вынужденную посадку в районе Тулы. Он пытался бежать, но через некоторое время был ранен в ногу красноармейцем и взят в плен. Та же судьба постигла и 25-летнего бортрадиста обер-фельдфебеля Ойгена Шорна. Остальные два члена экипажа – штурман унтер-офицер Рольф Хофманн и бортмеханик обер-фельдфебель Георг Котцихик – пропали без вести^[158].

Поскольку в руки впервые попал не просто летчик, а командир эскадрильи, вскоре Путца доставили в Москву, где его допрашивал лично командующий ВВС РККА маршал А.А. Новиков. Напуганный летчик, чья блестящая карьера оборвалась благодаря советским зенитчикам, не стал отпираться и выдал всю правду. «Я участвовал в ночных налетах на объекты Горького и Ярославля с аэродрома Олсуфьево, обычно вылетали по 30 самолетов, – сказал Путц маршалу Новикову. – Как командир отряда в KG27, я дважды водил группы на Горький (шел первым) и один раз пытался бомбить Ярославль, но из-за сильной зенитной завесы в районе Москвы вернулся обратно. В последнем налете в ночь на 14 июня подбит огнем зениток на обратном пути из Горького, самолет совершил вынужденную посадку». В отличие от других пленных летчиков, которые все, как один, твердили, что воевали на Западе, а на Восточном фронте, совершали первый-второй вылет, летчик также честно поведал, что выполнил более 300 боевых вылетов, включая 130–140 ночных, а еще 60 часов ночью он налетал в тылу, до попадания на фронт. «Обычно задание на ночной вылет экипажу дают за 2–3 часа до вылета, – сознался Путц. – Ночные полеты на дальние цели выполнялись на высотах 1500–3000 метров, но в ночь, когда их сбили, летели на высоте, превышающей 4000 метров. Ночные полеты всегда выполняются одиночными экипажами…»

Таким образом, бомбардировщики люфтваффе продолжали каждую ночь летать в Поволжье, выводя из строя завод за заводом. Советские же ВВС по-прежнему утюжили Брянск, Карачев и Орел. Кроме того, многочисленные же немецкие аэродромы подвергались атакам ночных бомбардировщиков У-2. Порой немецкие самолеты, возвращавшиеся с очередного налета, в сумерках встречались с ними при заходе на посадку. А для борьбы с «кукурузниками» некоторые подразделения выделяли собственные ночные истребители. П. Мёбиус из 9./KG27 вспоминал: «Иногда в утренних сумерках мы встречали тихоходные вражеские машины. Это были «беспокоящие» самолеты», которые бомбили аэродром. Хотя мы все говорили о том, чтобы организовать ночную охоту на эти «ящики», я полагаю, что обер-лейтенант Вальтер Грасеманн^[159]был единственным, кто оставался над аэродромом и на своем Не-111 сбил несколько машин».

Невероятные приключения немцев в долине Хопра

Одновременно с налетом на Горький в ночь на 14 июня «Хейнкели» из III./KG55 и I./KG100, всего около 70 бомбардировщиков, вылетев из Сталино, совершили второй налет на Саратов. Согласно записям в летной книжке фельдфебеля Хельмута Абендфотха, его Не-111Н 6N+EК поднялся в воздух в 19.50, а вернулся в 00.19. Продолжительность вылета составила 269 минут, то есть на 4 минуты меньше, чем за сутки до этого^[160]. Таким образом, как и на Горький, немецкие самолеты стали летать к Саратову, во-первых, по одинаковому расписанию, во-вторых, по прямой линии, без всяких маневров.

Выйдя к Волге севернее города, они пересекли ее с запада на восток, а затем, ориентируясь по руслу реки, зашли на цель. Основной удар вновь пришелся по нефтеперегонному заводу имени Кирова и поселку Князевка, расположенному рядом, на берегу Волги. В результате попаданий фугасных и тяжелых зажигательных бомб возникли крупные очаги пожаров. В общей сложности сгорели 37 000 тонн нефтепродуктов. В поселке Князевка также возник большой пожар, охвативший сразу несколько улиц. В результате были уничтожены сто жилых домов, погибли пятнадцать человек^[161].

Во время бомбардировки огнем зенитной артиллерии был подбит Не-111Н-16 W.Nr. 110071 G1+AR унтер-офицера Герхарда Крюгера из 7-й эскадрильи KG55 «Грайф». Экипаж передал по рации, что продолжает полет на одном двигателе, однако самолет так и не вернулся на свой аэродром. Следует заметить, что расстояние от Саратова до линии фронта составляло около 670 километров, и дотянуть до нее на одном моторе было довольно сложно.

Как потом оказалось, пролетев около 200 километров, Крюгер совершил вынужденную посадку юго-западнее Саратова. Через четыре дня экипаж, в который помимо Крюгера входили штурман фельдфебель Карл Шухольц, бортрадист унтер-офицер Херман Оплингер, бортмеханик унтер-офицер Альфред Эккерт и бортстрелок унтер-офицер Готтхард Хойер, был пойман и взят в плен.

Похожим образом складывалась судьба другого бомбардировщика – Не-111Н16 W.Nr. 150273 6N+IL обер-лейтенанта Герхарда Пуклитша (штурман гауптман Хельмут Фрицше, бортстрелок унтер-офицер Штрайхер, бортрадист обер-фельдфебель Шварц) из I./KG100.

«После налетов на автомобильный завод «Молотов» в Горьком, проведенных из Сещинской (центральный отрезок фронта) ночью между 3 и 6 июня 1943 года, наша L/KG100 7 июня перебазировалась обратно в Сталино, – вспоминал впоследствии Пуклитш. – Оттуда мы должны были производить ночные налеты на индустриальные объекты Саратова, особенно на крекинг и шарикоподшипниковый завод.

Целью на 13.06.1943 года был определен крекинг. А уже находясь над крекингом, согласно приказу, особое внимание необходимо было уделить его электростанции. Это был второй налет на данную цель, и мы, как и в прошлую ночь, были готовы к сильной противовоздушной обороне и многочисленным прожекторам.

После нормального старта, произведенного в 19.46 в вечерних сумерках, полет проходил без особых происшествий. Когда совсем стемнело, мы на высоте 3200 метров пересекли фронт в районе Шахт и продолжили полет в свете луны и при хорошей видимости. Внизу была лишь небольшая облачность.

Ориентиром выхода на цель был предусмотрен большой железнодорожный мост через Волгу, находящийся юго-восточнее крекинга. С этой точки мы должны были атаковать цель, делая подлет к ней с противоположной стороны от луны. Крекинг расположен к югу от Саратова на краю аэродрома, к которому также примыкает и шарикоподшипниковый завод. Эти объекты из-за своей огромной значимости для военной промышленности соответственно были и защищены средствами ПВО. И уже с приближением к району цели был открыт ураганный огонь зенитной артиллерии и включены прожекторы.

Пройдя над мостом, мы повернули влево для захода на цель. Теперь ПВО сконцентрировалась на подлетающих к цели машинах. В это время над объектом повисли и осветительные ракеты, так что стало светло как днем. Заходим на цель. Бомбовые люки открыты. Из-за небольшой протяженности указанной цели – электростанции крекинга мы сбрасываем с коротким интервалом восемь бомб, которые точно ложатся в цель. Мы повторяем эту операцию три раза, заходя на цель с одного и того же направления. Бортстрелок может хорошо наблюдать за разрывами, что многократно фиксирует на фотокамеру.

Во время последнего захода цель уже находилась в плотном дыму пожарищ, что сильно осложняло видимость. Зенитки, как до этого, так и сейчас, ведут огонь из всех стволов, и помимо разрывов крупнокалиберных снарядов мы видим и следы трасс от снарядов мелких и средних калибров. Повсюду шарят прожекторы, один из которых несколько раз проскользнул рядом с нашей машиной. И вдруг один захватил нас и стал удерживать. Тут же к нему присоединились еще три, четыре, а потом и целая дюжина прожекторов, так что теперь нас по курсу вел целый пучок яркого света. В кабину проник настолько яркий свет, что мы, чтобы довести этот заход на цель до конца, натягиваем солнцезащитные очки, называемые летчиками «лягушачьими глазами». Однако теперь батареи открыли огонь по нашему освещенному самолету. Нас болтает от взрывных волн, исходящих от детонирующих снарядов. И тут два мощных толчка – в нас попали. Левый мотор теряет мощность и начинает гореть.

За нами потянулся длинный шлейф дыма. Теперь необходимо срочно заглушить поврежденный двигатель. Для этого я выключаю зажигание, включаю систему пожаротушения и устанавливаю пропеллер мотора на режим планирования. Но этого сделать не удастся, так как явно задет и механизм изменения шага лопастей винта. Машину сильно тянет влево, и я пытаюсь ее сбалансировать.

Между тем горение прекратилось. И в этот момент раздался крик бортстрелка: «Сзади истребитель!» Одновременно мы видим, как мимо нас вперед проносятся трассы его очередей. Тут же в ответ атакующему застучал пулемет бортрадиста и «спарка» бортстрелка. Только благодаря неимоверным усилиям удалось оторваться от несколько раз атаковавшего нас ночного истребителя и снова направить машину на нужный курс. Вероятно, это произошло из-за того, что задние стрелки, может быть, попали во вражеский истребитель, так как он в какой-то момент вдруг резко отвернул и оставил нас в покое»^[162].

Летчики 144-й иад ПВО в ту ночь доложили о семи воздушных боях и двух сбитых самолетах. Старший лейтенант А. Гончаренко по прибытии на аэродром сообщил, что в районе деревни Квасниковка он перехватил один «Хейнкель» и сбил его пушечно-пулеметным огнем. Вероятно, именно он и атаковал бомбардировщик Пуклитша.

С трудом выйдя из зоны зенитного огня, «Хейнкель» на высоте 2000 метров взял курс на восток. По сути, экипаж оказался точно в таком же положении, как и вышеупомянутый Не-111 G1+AR унтер-офицера Крюгера из 7-й эскадрильи KG55. Пуклитш добавил мощности правому мотору, однако машина все равно трудно управлялась и не хотела держать высоту. Как было предусмотрено в таких случаях, летчики начали выбрасывать за борт все «ненужное», в том числе бронелисты, пулеметы и боеприпасы. Однако бомбардировщик все равно постепенно терял скорость и высоту. В результате после полутора часов неимоверно сложного полета «Хейнкель» даже не достиг Дона, а до линии фронта все еще оставалось порядка 500 километров. Положение было отчаянным, и бортрадист стал постоянно передавать на аэродром сигнал SOS, а также курс, высоту и скорость полета.

В конце концов было принято решение идти на вынужденную посадку на советской территории. «Газ сброшен, система пожаротушения включена, закрылки выдвинуты, и включены посадочные фары, – вспоминал Пуклитш. – Земля быстро приближается – это пашня. Удар, самолет проскользил на брюхе и наконец остановился. Внутри кабины поднялось облако пыли. Остекление носа самолета разбилось, а нижний отсек стрелка оторвался. По счастливой случайности никто не пострадал. Воцарилась жуткая тишина. В этот момент загорелся правый мотор. Вероятно, во время удара о землю горючее или масло попало на раскаленные патрубки выхлопной системы, что вызвало воспламенение. Мы срочно покинули машину и начали закидывать огонь землей. Это дало положительный результат – огонь потушили. Не шевелясь, вслушиваемся в темноту. Вроде бы тихо. Мы снова устремляемся в кабину, уничтожаем приборы, радиопередающие устройства и карты целей и спасаем фляжки, сумку с провизией, огнестрельное оружие, сигнальный пистолет и боеприпасы к нему. Нам удается найти патроны с зелеными и белыми ракетами, а также несколько патронов ЕS6, отстрел которыми был знаком идентификации на сегодняшний день. Патроны с красными ракетами занесло кучей образовавшегося мусора, так что мы их найти не смогли.

Между тем бортрадист в последний раз пытается связаться с нашей станцией в Сталино, но аппарат молчит. Теперь мы уничтожаем и его. Уничтожить весь самолет методом подрыва или поджога мы не решаемся, так как это могло бы указать путь к месту его нахождения. Мы осознаем, что наш полет на такой довольно низкой высоте не остался незамеченным и что нас уже начали искать»^[163].

Пуклитш принял единственно верное решение – немедленно покинуть место посадки и уходить. Экипажу Не-111 6N+IL в общем-то уже дважды повезло. Во-первых, они, несмотря на повреждения, сумели уйти из района цели, во-вторых, приземлились в безлюдной местности. По всей видимости, где-то в равнинной местности в междуречье Хопра и Медведицы к северу от Серафимовичей. К тому же пока еще было темно, что давало большие шансы на исчезновение. Уйдя довольно далеко от самолета через бурьян и высокую траву, летчики спрятались под кустом.

Там они провели весь следующий день. Который оказался насыщенным самыми разными событиями! Сначала Пуклитша, Фрицше, Штрайхера и Шварца «атаковали» тучи комаров, затем в небе пролетел самолет-разведчик Ju-88D, по соседней дороге проехал колхозник на телеге, затем милиционер на мотоцикле. Ну а потом летчиков дважды окатил теплый июньский ливень. Ну а затем начали обдумывать план спасения. На пеший переход до линии фронта, по их расчетам, требовалось минимум четыре недели. Так что единственный реальный шанс вернуться к своим был в случае эвакуации на самолете.

«Когда солнце на западе село, штурман гауптман Фрицше и бортрадист обер-фельдфебель Шварц отправились на дозор, а я с бортстрелком унтер-офицером Штрайхером начали подыскивать подходящее место для посадки самолета, – продолжал свой рассказ Пуклитш. – Мы сделали вывод, что полевая дорога и граничащая с ней полоса степной равнины вполне смогут сгодиться для ночной посадки. Мы снова собрались на своем месте привала. Ближайшие окрестности кажутся безлюдными, и мы решаем, что будем ожидать здесь, пока наши товарищи не приступят к нашему поиску. Нас не покидает надежда, что нам удастся обратить их внимание на себя во время их очередного полета к цели. Мы высчитали предположительное время пролета. Время ожидания стали коротать сбором сухой травы для костров. На небе светила полная луна, не считая отдельных тучек. Видимость хорошая.

По истечении нескольких часов, почти точно к подсчитанному времени, низкий гул издалека объявил о приближающейся формации. Машины летят очень высоко, и мы подпускаем их поближе. Затем мы произвели отстрел светового сигнала ES 6 прошлого дня. За ним еще один. Никакой реакции. Тяжелогруженые самолеты ровно прошли над нами. И мы предположили, что самолеты сперва доставят бомбы до цели, а на обратном пути будут заниматься поиском».

Пуклитш был прав. «Хейнкели» из I./KG100 в ночь на 15 июня снова шли на Саратов. Крекинг-завод имени Кирова получил новые повреждения, сгорели еще около 4000 тонн нефтепродуктов. В донесении Саратовского областного управления НКВД сообщалось, что «авиация противника из-за отсутствия средств ПВО действовала безнаказанно»^[164]. Зенитная артиллерия Саратовского диврайона продолжала вести преимущественно заградительный огонь, впустую расходуя тысячи снарядов.

Ну а на обратном пути экипажи получили задание вести поиск экипажа Пуклитша. Сигналы, переданные ими прошлой ночью, были пойманы многими немецкими радиостанциями, и в течение всего дня на аэродроме Сталино кипела работа. В течение дня несколько экипажей I./KG100 отправились на поиски сбитого самолета. В первую очередь необходимо было установить место вынужденной посадки подбитого «Хейнкеля», с тем чтобы сузить район поисков. Так, Не-111 6N+OK в 11.00 и 13.07 дважды вылетал в северо-восточном направлении^[165]. Принесли ли эти полеты результаты, неизвестно.

Так или иначе, сопоставив разные данные, штабу I./KG100 удалось точно определить квадрат, в котором мог находиться сбитый экипаж. Поэтому маршрут полета был выбран точно над этим районом. Основные поиски предполагалось вести именно на обратном пути, когда машины будут освобождены от тяжелого бомбового груза.

«Снова подсчитав время, мы стали ожидать, продолжая собирать сухой бурьян для костров, – продолжал свой рассказ Пуклитш. – Наконец со стороны востока послышался гул мотора. Без сомнения, это был гул Не-111. Он двигался в нашу сторону ниже, чем остальные самолеты, возвращавшиеся с задания. Мы снова выстрелили ракетой ES и световыми патронами, а также подожгли маркерные костры. Самолет включил бортовые огни и начал кружить на небольшой высоте. Будет садиться?

Неустанно мы продолжали подбрасывать в костры бурьян и подавать световые сигналы своими карманными фонариками, вырисовывая их лучами бортовой код нашего самолета IL. Машина также ответила световыми сигналами, и мы подумали, что нас поняли. Самолет кружил здесь уже целых полчаса, когда к нему присоединился еще один. Вместе они со включенными фарами летали еще полчаса, делая то большой диаметр облета, то маленький. Но намерений на посадку не замечалось. Вдруг вдалеке с северной стороны мы услышали пулеметную стрельбу, которая наверняка велась с наших самолетов. Однако мы не тушили костры. Ну, теперь можно было рассчитывать, что скоро появятся русские. Самолеты, проследовав по прямой над нами и помахав крыльями, дали понять, что улетают»^[166].

Все это светопреставление вселило в экипаж Пуклитша надежду на скорое спасение. Им повезло в третий раз, причем невероятно! Повезет ли еще?

Понятно, что низкий полет самолетов, пуски сигнальных ракет и костры могли привлечь внимание советских постов наблюдения и местных жителей. А летчикам предстояло провести в тылу противника еще как минимум сутки!

«Раздавшийся издалека лай собак заставил немедленно действовать, – вспоминал Пуклитш. – Мы поспешно затушили костры и срочно отправились в старом направлении. Из-за костров, разведенных нами, а также из-за шума самолетов у нас не оставалось сомнений, что русские теперь знают, где нас искать.

В течение часа мы бежим по степи так быстро, как только можем, делая лишь короткие передышки. Луна тем временем зашла, и стало совсем темно. Ориентирование возможно только по компасу. Время от времени мы останавливаемся и внимательно вслушиваемся. Вокруг кромешная тишина. Дальше!

Примерно через час после полуночи мы споткнулись через борозду скошенного поля. Инстинктивно падаем на землю. Где есть поле, там есть и села. Осторожно мы пересекаем поле, которое кажется достаточно большим. На другом его краю мы обнаружили крутой овраг, поросший кустарником. Для такой местности типичная балка. Спрятавшись в кусты, мы решаем провести день здесь. Распределились для несения караула».

Здесь летчики решили отсиживаться до темноты. У них в запасе еще имелись два патрона с сигналом ES6 и по одному патрону к ракетнице белого и зеленого цветов. Вечером они провели разведку местности и собрали солому для костров. После чего стали с невероятным напряжением ждать ночи.

«И тут, очень далеко со стороны юго-запада, послышался гул самолета, который то приближался, то отдалялся, – продолжал Пуклитш. – На ограниченной высоте к нам стала приближаться одинокая машина. Теперь нужно оставаться спокойным и сначала выяснить, кто летит. Ошибка может стать нашим концом. Мы колеблемся, пока не становимся полностью уверенными, что это типичный звук Не-111. И вот мы его уже видим в просвете облаков на фоне света луны. Подаем сигнал ракетой ES6, однако самолет не реагирует и пролетает мимо нас. Тогда мы поджигаем костер и отстреливаем зеленую ракету. Машина сделала разворот влево и, включив посадочные прожектора, пошла курсом прямо на нас. Мы стали размахивать фонариками и подавать сигналы. Не-111 прогремел над нами, сделал резкий поворот влево и пошел противоположным курсом, чтобы затем повернуть в направлении посадочной полосы.

Вот вышли шасси, а моторы изменили свой гул, стали работать тише. С полностью выдвинутыми тормозными закрылками самолет сравнивается с нами и мягко касается земли точно у маркировочного костра. Звуки моторов и шелест шасси по полю смешались друг с другом. Они приземлились. Машина вырулила примерно на моем уровне. Теперь бы не обнаружилось никаких поломок шасси! Забота о нас переросла в переживание за состояние самолета. Когда я подбежал к кабине спереди и в свете прожекторов стал указывать пилоту направление движения, открылась форточка и высунувшаяся рука подала знак подойти. Я подошел и услышал голос гауптмана Фронэрта: «Это вы?» Ответ был дан незамедлительно. Теперь оставалось лишь одно: немедленно убираться!»^[167]

В данном случае «бескрайние русские просторы», о которых немцы любили говорить в своих воспоминаниях, сыграли им на руку. Трудно себе представить, чтобы, скажем, на территории Англии немецкий экипаж сумел бы не только незамеченным прожить пару дней, разжигая костры и пуская ракеты, но и эвакуироваться оттуда на таком же бомбардировщике!

Как оказалось, операция по вывозу экипажа была тщательно спланирована. На поиски было отправлено три самолета, при этом один должен был совершить посадку, а два других подстраховывали. То есть, если бы, к примеру, севший 6N+MH повредил шасси или не смог бы взлететь, уже два экипажа могли быть вывезены другими бомбардировщиками. При этом все три машины прошли подготовку к операции: с них были сняты бронелисты и все ненужное оборудование.

«Быстро забегаю вперед и, светя фонариком, сопровождаю машину обратно к костру, откуда должен начинаться старт, – продолжал свой драматичный рассказ Пуклитш. – У края поля самолет развернулся, нижний люк открылся, и мы быстро залезли внутрь. Протискиваясь через радиста, унтер-офицера Хессдерфера, я спешу добраться вперед до командира самолета, фельдфебеля Екштата, чтобы проинструктировать его об особенностях местности. Ввиду того что снаружи теперь не было никаких огней ориентирования, то курс для взлета мы должны будем держать по компасу. Очень важно удерживать курс до самого отрыва от земли, так как малейшее отклонение может привести нас в балку, в которой мы провели последний день.

Во время начала разбега мы забираем нашего радиста, который был дальше всех от самолета, и вот машина уже на полном газу делает разгон и… отклоняется влево. У меня застыла кровь в венах, когда я в свете прожекторов увидел быстро приближающийся край поля с темным оврагом за ним. То, что сейчас сделал фельдфебель Екштат на своем 6N+MH, загруженный, полностью заправленный и бронированный Не-111 вряд ли бы смог сделать: фельдфебель резко дернул штурвал на себя, поднял самолет над оврагом, а потом медленно его отпустил, продолжая наращивать достаточную для взлета скорость. Мы выдохнули с облегчением. Этот старт, не говоря уже об очень мужественной посадке, произведенной ночью на неизвестной территории противника, явился первоклассным летным достижением»^[168].

Таким образом, немецким летчикам повезло суммарно пять раз! Несмотря на повреждения, сумели уйти из района цели, приземлились в безлюдной местности, не были обнаружены противником, были найдены своими и потом еще и эвакуированы. Не будь хотя бы одного из этих пунктов, вся операция не состоялась бы. Вскоре Пуклитш и его товарищи благополучно прибыли на авиабазу в Сталино.

«С такими козлами…». Разборы полетов и оргвыводы

Тем временем события шли своим чередом. Вскоре после начала налетов на Саратов в город прибыл командующий ПВО СССР генерал Михаил Громадин, который принял участие в заседании Саратовского обкома ВКП(б). В ходе проведенных на месте проверок выяснилось, что боевой порядок зенитной артиллерии был построен неправильно, расчет завес заградительного огня велся неточно. Имеющиеся в наличии станции орудийной наводки использовались очень мало, так как были недостаточно освоены расчетами. Были обсуждены меры по улучшению взаимодействия между частями ПВО и формированиями МПВО, снабжению водой путем подвоза ее по железной дороге, трамваями и пароходами. Отдельно был рассмотрен вопрос о вылавливании ракетчиков и борьбе с распространителями ложных и панических слухов.

Ну а люфтваффе не дремали и в ночь на 16 июня нанесли очередной авиаудар по Саратову. Согласно записям в летной книжке Хельмута Абендфотха, Не-111Н 6N+EK из I./KG100 взлетел с аэродрома Сталино в 20.07 по берлинскому времени. Целью налета снова был обозначен нефтеперегонный завод. В 00.47 после 280 минут полета «Хейнкель» приземлился^[169].

После нескольких дней непрерывных налетов в Сталинском и Октябрьском районах вышли из строя водопровод, освещение и телефонная сеть. На следующий день городской комитет обороны вынужден был принять постановление «О выделении материалов для городских телефонных сетей», согласно которому «Главметаллсбыту» и заводу имени Ленина поручалось выделить ГТС проволоку для восстановления разрушенных во многих местах линий связи.

Окрыленное очевидными успехами и пользуясь продолжающимся затишьем на фронте, командование люфтваффе решило не только продолжать налеты на стратегические объекты, но и расширить их географию.

В следующие дни усилия немецкой авиации сосредоточились на второстепенных целях. В ночь на 18 июня «Хейнкели» из все той же I./KG100 «Викинг» атаковали Камышин, разрушив местную нефтебазу и завод стеклотары. Попутно бомбардировщики сбросили в Волгу новые донные мины. В эту же ночь одиночный Не-111 совершил налет на город Сызрань, сбросив на нее десять фугасных и одну тяжелую зажигательную бомбу.

Часть самолетов отправилась на Каспийское море с задачей атаковать нефтеналивные суда на двенадцатифутовом рейде. Среди них был Не-111Н 6N+MK. Согласно записям в летной книжке фельдфебеля Хельмута Абендфотха, самолет вылетел из Сталино в 19.42 и, достигнув моря, поочередно сбросил на суда одну фугасную бомбу SC500 и четыре SC250. «Хейнкель» вернулся на базу 02.42, проведя в воздухе семь часов. При этом экипаж отчитался о потоплении по крайней мере одного судна^[170].

Таким образом, в ходе второй фазы воздушной операции против городов Поволжья, с 9 по 18 июня, бомбардировочная авиация люфтваффе окончательно вывела из строя Горьковский автозавод, разрушила Саратовский крекинг-завод имени Кирова и Ярославский шинный завод. Кроме того, были нанесены сильные повреждения нескольким средним предприятиям и крупным нефтебазам. Потери немцев составили восемь бомбардировщиков (все Не-111) и семь экипажей, из них по три были сбиты либо подбиты во время налетов на Горький и Ярославль и два – над Саратовом.

В то время как люфтваффе продолжали утюжить заводы Поволжья, советское начальство принимало срочные меры по их восстановлению. 16 июня Горьковский комитет обороны рассмотрел вопросы о мероприятиях по ликвидации последствий налета на минометный завод № 718 «Двигатель революции», а также по быстрейшему восстановлению автозавода. Генеральным подрядчиком был выбран трест «Стройгаз» № 2 во главе с товарищем Хвацким. Для восстановительных работ были выделены 200 человек из треста «Союзпроммеханизация», два батальона красноармейцев и принято решение о мобилизации 3000 человек из числа городского трудоспособного населения^[171].

Параллельно эти же вопросы обсуждались и в Москве на самом высшем уровне. 14 июня нарком иностранных дел и председатель правительства В.М. Молотов подписал приказ о передаче с московских баз Наркомату среднего машиностроения, специально для ГАЗа, 500 штук отремонтированных электромоторов мощностью 4—10 кВт. 16 июня ГКО обязал наркома путей сообщения Л.М. Кагановича производить перевозку всех грузов, идущих в адрес Горьковского автозавода и треста «Стройгаз» № 2, военными транспортами, в течение июня – июля и августа 1943 года беспрепятственно принимать багаж в адрес ГАЗа. Наркомат речфлота во главе с Шагновым должен был также беспрепятственно принимать и обеспечивать срочную перевозку всех грузов и багажа, предназначенных для восстановления автозавода в Горьком. Начальник ГУ Гражданского воздушного флота Астахов получил приказ принять в июне – июле к доставке транспортными самолетами 150 тонн наиболее необходимых грузов для ГАЗа.

Кроме того, ГКО принял постановление о размещении в Горьком полка, а в Дзержинске и Балахне – батальонов войск МПВО НКВД. Эти формирования предполагалось использовать для изъятия и обезвреживания неразорвавшихся авиабомб, снарядов и мин, проведения аварийно-восстановительных работ на важных узлах городского коммунального хозяйства (мостах, электростанциях, водопроводе, линиях связи). Войска МПВО должны были находиться на казарменном положении. Личный состав общей численностью 2000 человек считался мобилизованными в Красную армию и подчинялся городскому штабу МПВО. Согласно постановлению госкомитета, аварийно-восстановительные отряды МПВО «комплектуются из смелых, физически крепких людей, способных выполнять сложную работу в условиях воздушного нападения противника и проходят специальную подготовку по программам, разработанным ГУ МПВО НКВД СССР».

17 июня прошло заседание бюро Горьковского обкома ВКП(б). Основным вопросом снова были налеты германской авиации. Первый секретарь М.И. Родионов, в частности, отметил успехи, достигнутые формированиями МПВО при отражении последнего удара люфтваффе: «Как показала борьба с пожарами на станкозаводе и Д. Революции, там все дело спасли искусственные водоемы, которые были сделаны за день до бомбежки. Там водоводы, как и на ГАЗе, сразу вышли из строя, и, если бы не искусственные водоемы, заводы сгорели бы».

Одновременно рассматривался вопрос о боеготовности частей ПВО. По этому поводу Родионов сказал: «Недавно мы с тов. Громадиным и Герасимовым были в Правдинске. Там второй полк. Со связью там плохо: стоят два дежурных самолета в боеготовности, но, чтобы им подняться в воздух, должен прибежать вестовой и сказать им об этом. Нет проводов. Летчиков плохо кормят, мало практики, мало учений. Мы посмотрели, они так садятся, с такими «козлами», что как только машины терпят, причем даже днем».

Аналогичные вопросы рассматривались и в других городах Поволжья. В частности, Саратовский городской комитет обороны 19 июня принял постановление № 182 «О борьбе с пожарами, возникающими от зажигательных авиабомб противника».

Массированное применение немцами тяжелых зажигательных бомб стало, в силу известного головотяпства, для советского командования и руководителей предприятий неожиданностью. Начальник Главного управления МПВО НКВД генерал-лейтенант Осокин в своем приказе № 32/7692 писал:

«При последних налетах авиации противника на промышленные объекты и города применялись новые типы зажигательных авиабомб с жидким воспламеняющимся составом, что увеличивает площадь одновременного возгорания не только горизонтальных, но и вертикальных поверхностей сооружений… На отдельных объектах, благодаря неправильно осуществленным мероприятиям по закрытию световых проемов (сплошная забивка больших проемов досками наглухо), создавались серьезные затруднения по разборке и удалению затемняющих устройств во время тушения пожаров… При утеплении образуется наслаивание горючих материалов».

Это «своевременное открытие» было сделано почти через год после бомбардировки Ростова-на-Дону, когда было зафиксировано первое массовое применение тяжелых зажигалок. И словно после этого не было огненных смерчей в Сталинграде, страшных пожаров на Саратовском крекинг-заводе в сентябре 1942 года?! И только теперь, в июне 1943 года, встал вопрос о создании новых средств пожаротушения. Причем инициативу здесь проявили не те, кому это было положено, то есть ведомство МПВОЛ НКВД, а руководители заводов. Так, директор Горьковского жиркомбината имени Кирова Андреянов писал председателю горкомитета обороны М. Родионову: «Последние налеты вражеской авиации показали, что производственные цеха пострадали больше от зажигательных бомб новой конструкции… Тушение этих ЗАБ существующими средствами огнетушения несколько затруднено. Предлагаю организовать производство пеногонов емкостью 15–20 литров со шлангом и распылителем». Впрочем, на все это требовались как минимум месяцы, а к тому времени немцы вполне могли выжечь все города Поволжья.

16 июня ГКО вновь собрался для обсуждения вопросов противовоздушной обороны Поволжья. Было принято постановление № 3588сс «Об усилении ПВО важнейших промышленных центров, мостов и электростанций», согласно которому для означенных целей предписывалось дополнительно выделить: 390 зенитных орудий калибра 85 миллиметров, 655 пушек калибра 37 миллиметров и 20 миллиметров, а также целых 14 000 зенитных пулеметов ДШК! Но самое интересное, что больше всего из этого арсенала должен был получить город Ижевск, расположенный в 600 километрах восточнее Горького и ни разу не подвергавшийся налетам авиации. Этому промышленному центру средней важности отписали аж 100 зениток среднего калибра! По 48 орудий всех типов должны были получить также Уфа и Молотов (Пермь). Этот факт говорит о том, что руководство страны было сильно напугано размахом налетов люфтваффе и опасалось даже за судьбу городов глубокого тыла. Куда более важному Ярославлю отписали всего 36 зениток, другие города Поволжья – Горький, Казань, Куйбышев и Саратов – должны были вскоре получить по 60 85-миллиметровых орудий. Небольшое количество зениток выделялось также для ПВО Ульяновска, Сызрани и Коврова.

Одновременно с проблемами восстановления заводов и укрепления противовоздушной обороны неизбежно встал вопрос о замене проштрафившихся командиров, и в первую очередь о генерале Осипове. При этом на фоне множества выявленных недостатков и провалов удивляет мягкость, проявленная Ставкой ВГК в лице товарища Сталина в отношении командующего Горьковским корпусным районом ПВО. По меркам военного времени, с учетом результатов налетов немецких бомбардировщиков, нанесших громадный ущерб автозаводу и другим объектам, его «деяния» явно тянули на рассмотрение дела в военном трибунале с вполне предсказуемым приговором. Однако серьезное наказание почему-то миновало генерала.

По свидетельству генерал-полковника Журавлева, командовавшего в 1943 году противовоздушной обороной Москвы, на этом заседании ГКО обсуждались итоги проверки результатов отражения налетов на города Поволжья. Сталин напрямую спросил у командующего ПВО страны Громадина: «Что представляет собой командир Горьковского корпусного района ПВО?» Уже в самой форме вопроса содержалась скрытая угроза для незадачливого командира. Понятно, что характеристика Громадина могла решающим образом повлиять на судьбу старого и заслуженного, по мнению Журавлева, А. Осипова. Обычно весьма осторожный в высказываниях на столь высоком уровне, на этот раз Громадин внезапно очень твердо выступил на защиту своего провинившегося подчиненного. Он заверил Сталина, что генерал-майор Осипов «очень честный и знающий дело командир, один из старейших зенитчиков страны». Командующий ПВО СССР вынужден был признать, что генерал «безусловно, допустил ошибки, но ему можно полностью доверять…». Представляется вполне вероятным, что обвинительное выступление Громадина в адрес Осипова могло повлечь и вполне логичный вопрос: кто назначил на столь ответственный пост неподходящего по деловым качествам генерала? Дальнейший «перевод стрелок» с Осипова на Громадина в таком случае был бы вполне вероятен. После этого к вопросу о наказании руководителей ПВО Горького участники совещания больше не возвращались. На дворе был уже 1943 год, а случись подобное в 1941–1942 годах, когда само будущее нашей страны висело на волоске, думается, что участники драмы не отделались бы легким испугом.

После заседания ГКО генерал-майор Осипов был отстранен от занимаемой должности^[172]. Командующим Горьковским корпусным районом ПВО был назначен генерал-майор артиллерии Николай Васильевич Марков, который ранее, осенью 1941 года, непродолжительное время уже служил в Горьком. Это был один из самых опытных и заслуженных командиров ПВО, и неудивительно, что в этот критический момент именно ему поручили оборону Горького. С мая 1942 года Марков руководил Ростовским диврайоном, а затем с октября – Грозненским диврайоном ПВО. Его части осуществляли противовоздушную оборону нефтяных промыслов и нефтеперерабатывающих заводов в этом прифронтовом районе до весны 1943 года.

В апреле Марков был снова назначен командиром вновь сформированного Ростовского дивизионного района ПВО.

Его соединения обороняли от налетов германской авиации тыловые коммуникации Южного и Северо-Кавказского фронтов, а также промзону Северного Кавказа. Весной здесь разгорелись ожесточенные воздушные бои, бывшие отголоском воздушного сражения на Кубани. В марте над территорией диврайона были зафиксированы 1056 самолето-пролетов противника, в апреле – 463, в мае – 1158. Наиболее массированным налетам подвергался железнодорожный узел Батайск, а также мост в Ростове и переправы через Дон. Так что теперь в Горький прибыл опытный (и непьющий) командир с большим боевым опытом.

Что касается командира 142-й иад ПВО полковника В.П. Иванова, то наказание за гибель автозавода имени Молотова и колесного цеха его миновало. Он не был признан виновником неудач и остался на своем посту.

Еще на заседании Госкомитета обороны 16 июня кто-то из партийных бюрократов предложил создать некий координационный комитет по противовоздушной обороне. Предложение было мгновенно принято. Председателем комитета был назначен начальник Генштаба А.М. Василевский, а членами этого бесполезного новообразования главком ВВС А.А. Новиков, командующий АДД А.Е. Голованов, а также М.С. Громадин и Д.А. Журавлев, и без того обремененные множеством обязанностей.

Комитет оказался мертворожденным органом, созданным с помощью бюрократических уверток партийного руководства, и просуществовал недолго. Он не смог в короткие сроки оказать какое-либо влияние на улучшение боевой деятельности ПВО. Фактически комитет во время продолжающихся воздушных налетов лишь заседал, регистрируя многочисленные недостатки, теряя время в пустых словопрениях. Журавлев впоследствии вообще утверждал, что данный комитет провел лишь одно-единственное заседание 26 июня. После этого его функции перешли к Управлению ПВО.

Ну а итогом бурной деятельности по укреплению противовоздушной обороны станет постановление ГКО № 3660сс от 29 июня «О мерах по улучшению управления войсками

ПВО». Суть его состояла в создании двух фронтов ПВО: Западного, со штабом в Москве, и Восточного, со штабом в Куйбышеве. Первый возглавил генерал-лейтенант М.С. Громадин, второй – генерал-лейтенант Г.С. Зашихин. Граница между фронтами прошла с севера на юг по линии Архангельск – Кострома – Краснодар.

Западный фронт ПВО должен был прикрывать Москву, Московский и Ярославский промышленный районы, Мурманск, а также прифронтовые объекты и коммуникации действующей армии. В его состав вошла и Московская армия ПВО, которая вышеуказанным постановлением была образована на базе бывшего Московского фронта ПВО. Авиация расформированного фронта была сведена в 1-ю воздушную армию ПВО в составе четырех авиадивизий под командованием генерал-майора А.В. Бормана^[173]. Всего в Западный фронт ПВО вошли 11 корпусных и дивизионных районов, а также 14 авиадивизий. Восточному фронту ПВО, в состав которого вошли Закавказская зона ПВО, 7 корпусных и дивизионных районов и 8 авиадивизий, была поручена оборона важных объектов Урала, Среднего и Нижнего Поволжья, Кавказа и Закавказья.

По замыслу руководства страны, разделение войск ПВО на два фронта должно было облегчить управление войсками и позволить более успешно решать задачи оперативного характера, планировать по единому плану в масштабе фронта ПВО защиту важнейших объектов и районов страны, а также коммуникаций действующей армии.

Вскоре было расформировано Главное управление командующего войсками ПВО. Контроль за действиями войск противовоздушной обороны, укомплектованием войск рядовым и начальствующим составом, боевой техникой и вооружением был возложен на командование артиллерии Красной армии, при котором были сформированы Центральный штаб ПВО, Центральный штаб ИА ПВО, управление боевой подготовки, Главная инспекция ПВО и Центральный пост ВНОС.

Вся эта болезненная ломка аппарата управления была произведена в разгар боевых действий! Передача войск противовоздушной обороны под крыло командующего артиллерией РККА оказалась совершенно неожиданной для Н.Н. Воронова, который занимал этот пост. Потом Воронов вспоминал, что о расширении круга своих обязанностей узнал из телефонного разговора со Сталиным. Верховный совершенно безапелляционно заявил своему главному пушкарю: «Ставка приняла решение подчинить вам ПВО страны. Заместителем будет Громадин. Вам ясно? Вопросов нет? Вот и хорошо!» Никаких вопросов у сильно удивленного Воронова просто еще не успело возникнуть, так как решение Ставки было принято без его вызова и предварительных переговоров.

Глава 5
Удар на добивание

«На Каспийское море»

Пока в городах Поволжья и в Москве наспех принимались меры по выходу из сложившегося кризиса, командование люфтваффе готовилось к следующей фазе операции по разрушению промышленных центров. К началу третьей июньской декады на фронте по-прежнему царило затишье. Вермахт вел подготовку к намеченной на первые числа июля операции «Цитадель». На этот раз было решено нанести удары по средним и мелким предприятиям, а также по жилым кварталам.

В ночь на 20 июня 1943 года бомбардировщики 4-го и 6-го воздушных флотов совершили очередной налет на Саратов. Основной удар был вновь нанесен по крекинг-заводу имени Кирова, а также по нефтеналивным судам, стоявшим у причалов. В результате, по немецким данным, были потоплены два судна и еще два повреждено.

Во время налета «Хейнкели» из эскадры KG55 «Грайф» были атакованы ночными истребителями. В результате на одном самолете из 7-й эскадрильи был выведен из строя левый мотор. Член немецкого экипажа вспоминал: «Мы болтаемся над Саратовом, в 800 километрах по ту сторону фронта. «Старик», руководящий налетом, меняет курс и высоту над этой проклятой дырой, поскольку мы в этом драндулете чувствуем себя неподвижной мишенью для зенитной артиллерии. Дело лишь нескольких секунд – и это уже случилось: прожектор захватил нас, и, словно только этого и требовалось, в то же самое мгновение над плоскостью проносится пучок желтых пулеметных трассеров. «Позади ночной истребитель!» – крик бортрадиста обрывается, так как оглушительный удар бросает нас по углам. «Ящик» пикирует, как огненная комета.

Левый двигатель горит, а слева и справа мимо нас все еще проносятся снопы трассеров. Дрожащие руки пытаются нащупать на груди кольцо парашюта, но это не удается. Перед нашими глазами крутятся стрелки приборов. Вокруг нас шумит воздушный поток. Ежеминутно в наших ушах может раздаться взрыв. Вдруг нас, словно грузом в центнер, вжимает в свои углы. Это «старик» выровнял наш «ящик». Альтиметр показывает 1000 метров. Времени нельзя было больше терять. Что с двигателем? Он больше не горит, его винт лишь медленно вращается. Огонь, должно быть, сбило во время неистового пикирования».

В ходе обстрела тяжелое ранение в голову получил бортрадист обер-фельдфебель Ханс Коббенхаген. Его рация превратилась в бесполезную груду металла и проводов. Вышла из строя вся электросистема бомбардировщика, и уцелевшим летчикам пришлось вручную качать топливо в единственный рабочий двигатель, от надежности которого теперь зависела их судьба. На высоте 1000 метров поврежденный «Хейнкель» ковылял над негостеприимными русскими равнинами.

«Теперь все зависит от надежной навигации, – продолжал свой драматичный рассказ немецкий летчик. – Однако как вести самолет, если точное местонахождение неизвестно. Тем не менее мы должны при помощи одного двигателя, – если вообще это возможно, – как-нибудь умудриться достичь линии фронта до рассвета. Если нам повезет, то красные ефрейторы будут спать около своих зенитных пушек. Если же они бодрствуют, то снесут нас с неба, как хромую утку. К сожалению, в этом не могло быть никаких сомнений. Ну а если мы сможем пройти мимо, то еще нельзя быть уверенным в том, что в сумерках наши собственные артиллеристы не пытаются сбить нас и нарисовать новое кольцо вокруг своих стволов.

Мы выбрасываем из «ящика» все ненужное. Также вниз идет и часть горючего. «Ящик» становится легче и держится в воздухе лучше. На востоке встает бледная заря, наконец, мы также можем ориентироваться по земле. Грозовой дождь позволяет нам благополучно миновать линию фронта. Наконец, аэродром. При выходе стоек шасси мы видим, что левая шина расстреляна. Все же наш «старик» чисто сажает «ящик» на одно колесо. Посреди взлетно-посадочной полосы нас разворачивает, и мы едва не сталкиваемся с другой машиной…»^[174]

Ну а специализированная авиагруппа I./KG100 «Викинг» в ту ночь не участвовала в налете на Саратов, а выполняла другое задание. Одна эскадрилья отправилась минировать Волгу, а две другие – бомбить суда на Каспийском море.

«Брат мигает мне, что прикрепил меня к экипажу по минированию: зениток там мало, ночных истребителей вообще нет, приспособиться, мол, тебе надо к условиям ночных полетов», – вспоминал бортстрелок Клаус Фрицше^[175].

Последний только недавно начал службу в I./KG100. Это его брата Хельмута Фрицше и других членов экипажа несколько дней назад вывезли с советской территории после аварийной посадки. Толком повоевать Клаус еще не успел, он только начал осваиваться на Восточном фронте, попав в самую гущу событий крупнейшей стратегической операции люфтваффе.

«Вдруг ко мне подходит командир группы – майор, – продолжает свой рассказ Фрицше. – «Хочу проверить, какой вы стрелок-радист. Присоединяйтесь к моему экипажу». Куда? На Каспийское море, разумеется. В последнюю ночь его радист был тяжело ранен осколком от зенитного снаряда».

Речь шла о майоре Пауле Клаасе, который командовал I./KG100 с октября 1942 года. К этому моменту он совершил уже 310 боевых вылетов, в том числе 103 против целей на территории Великобритании. 14 марта 1943 года Клаас стал кавалером Рыцарского креста. У него уже был опыт полетов над Каспийским морем, полученный во время авиаударов по танкерам в октябре-ноябре прошлого года, так что это был привычный Клаасу театр боевых действий. Тогда летчикам группы удалось потопить несколько танкеров и транспортов. В отличие от крупных городов, последние не имели мощной противовоздушной обороны, а над морем не барражировали ночные истребители. Так что задача казалась довольно простой. Поэтому Клаас решил, так сказать, расслабиться. Уж ему-то, опытному асу, не составит труда отправить на дно пару танкеров.

Хельмут Абендфотх также отправился в далекий полет к Каспию. Его Не-111Н 6N+MK поднялся в воздух в 19.30 по берлинскому времени^[176].

«Ночь тихая, нет ни ветра, ни облаков, – вспоминал Фрицше. – Полет над устьем Миуса и Манычем к дельте Волги проходит спокойно. Нет стрельбы зениток, нет истребителей. Но надо быть осторожным. Здесь летают американские «Аэрокобры» Р-39. А для их лучшего ориентирования, на земле во время нашего полета разжигают костры по направлению движения.

Приближаемся к дельте Волги, где, по данным разведчиков, на рейде стоит добрая сотня плавающих объектов, которые необходимо уничтожить. Мы с командиром первыми на высоте 1000 метров влетаем в зону поражения. Тут же начинается частая стрельба зенитных орудий, и командир дает приказ прекратить налет, чтобы избежать ненужного риска.

Луна освещает море, и на его блестящей поверхности хорошо видно любое судно. Уходим из опасной зоны. Внизу видим крупнотоннажное судно. Совершаем круг, пытаемся определить палубное вооружение. Не стреляют. «Вниз, на бреющий полет, – приказывает командир. – Долго ему плавать не суждено!»

Все остальное проходит перед глазами, как кинофильм, который я смотрю с места зрителя. Переходим в пике, и слышу крик командира: «Не переключил предохранитель, бомба не взорвалась!» И в тот же момент снова начинается зенитная стрельба. Ощущаем сильный удар, чувствую боль в ноге, отказывает правый двигатель, принимаются разные меры для стабилизации одномоторного полета, но без успеха.

«Внимание! Посадка на воду», – информирует пилот. Шум соприкосновения с водой и… тишина. Самолет плавает. Есть время выбросить и надуть резиновую лодку. Все четыре члена экипажа занимают в ней места, каждый с сумкой неприкосновенного запаса, кроме того, 4 автомата, сигнальный пистолет с ракетами, аварийный радиопередатчик, мачта, парус и медицинский комплект. Полезная площадь лодки небольшая, и с таким грузом людям места нет. Значит, сидим на борту, одной ногой на куче спасательных материалов, другой – в воде. Ищем весла, оказывается, одного нет. Значит, грести двум гребцам впереди слева и справа, а третьему держать курс. Посадка и размещение закончены благополучно за считаные минуты. Все еще плавающий самолет начинает тонуть. Хвост поднимается из воды, и медленно, под булькающие звуки, наш гордый орел исчезает под водой»^[177].

Именно так, в одно мгновение и круто менялась судьба летчиков на фронте. Вместо сна в комфортабельном бараке и привычного утреннего кофе в офицерском казино после одного-единственного удачного выстрела Клаас и его коллеги оказались в резиновой лодке посреди Каспийского моря. То есть в 600 километрах от фронта в глубоком тылу ненавистного противника. Положение хуже некуда! И ладно бы в Англии, так ведь нет, на территории врага, которого пропаганда изображала бесчеловечным и диким, как толкиеновские орки из Мордора!

Впрочем, Клаас и Фрицше, по крайней мере, остались в живых. И еще была надежда, что их эвакуируют. «По компасу отправляемся на запад, – продолжал он. – Берег должен быть рядом. Обязательно дотянем, и нам пришлют самолет и спасут как брата. Сегодня 20 июня, солнце встает рано. Видимость на море должна быть очень хорошая, и вот восточный горизонт начинает обрисовываться темно-фиолетовой полосой. Поминутно краски меняются. Фиолетовый оттенок движется вверх, а горизонт светится все более яркими красками от бордового до оранжевого. Наконец вверх начинают бить белые молнии в том месте, где вот-вот должно появиться солнце. В то же время небо на западе еще черное, и вся палитра красок от темно-фиолетового до ослепительно-белого медленно отвоевывает пространство у ночи.

Пьяный от этой незабвенной картины, пытаюсь обратить внимание товарищей на необыкновенное явление природы. Но их ответ остужает мои мысли: «Ты что, с ума сошел? Как ты можешь любоваться восходом солнца, когда смерть рядом?»

«Какая смерть? – думаю я. – Разве нас не спасут?» Мои размышления были далеки от реальности. Все происшедшее казалось сном.

Солнце поднялось. Пытаемся определить скорость движения нашей лодки. Результат неутешительный: приблизительно 2 километра в час. Парус не годится, так как ветра нет ни малейшего. А за сколько километров от западного берега Каспия мы находимся, даже командир не имеет представления. Начинаем посылать SOS на международной частоте бедствия на море 500 килогерц. Я, как радист, предупреждаю о том, что русские прослушивают эту полосу не менее внимательно, чем наши, но командир не обращает на это внимания. Удивляюсь, ведь это чревато тем, что нас засекут русские суда, если таковые есть поблизости. Часа три спустя издали слышится стук дизельного двигателя, а вскоре после этого шум двигателей доносится со всех сторон. Думаем, что это рыбаки, выспались и ловят рыбу. Катеров не видно, и мы продолжаем грести. В конце концов, около полудня, приближается достаточно большой рыболовный катер. На нем толпа людей, каждый с автоматом и винтовкой в руках»^[178].

После этого летчики поняли, что война для них точно закончилась. Экипаж Пауля Клааса был раздет догола, подвергся ожесточенным избиениям, а сам командир был убит и выброшен за борт. Вот так весьма печально и негероически закончилась жизнь одного из 365 кавалеров Рыцарского креста бомбардировочной авиации люфтваффе. Как потом оказалось, причиной столь жестокого обращения с пленными стал потопленный его коллегами прошлой ночью плавучий рыбозавод, на котором погибло много женщин и детей. А в плен командира I./KG100 брали как раз родственники жертв.

В дальнейшем Фрицше и еще двоих выживших передали Каспийской военной флотилии, где отношение к ним оказалось куда гуманнее. Моряки давали летчикам закурить и даже повезли на допрос, словно ВИП-персон, на лимузине ЗиС-101! И даже провели пешую экскурсию по Астрахани. А там немцам даже пришлось прятаться в бомбоубежище. Это их коллеги из I./KG100 проводили налет на город. И даже не подозревали, что там, внизу, куда падают бомбы, находятся недавние сослуживцы. Возможно, среди них был даже брат Клауса Фрицше – Хельмут! Такая вот злая ирония военной судьбы.

На последующих допросах летчики пытались дезинформировать противника, мол, они из экипажа самолета-разведчика и прилетели на Каспий из Керчи. Однако советское командование, как оказалось, было хорошо осведомлено о том, какие подразделения проводят рейды и каковы их задачи. «По внешнему виду он похож на представителя академической интеллигенции, – описывает Фрицше советского офицера. – Он приветствует меня на чистом немецком языке, и начинается беседа, не имеющая ничего общего с допросом. О семейной обстановке, об истории и культуре Германии. Интересуется моим образованием, и, узнав, что я изучал английский язык, без затруднений переходит на него. Угощает меня белым хлебом, рыбой и рюмочкой водки. Я тоже расслабляюсь. И так более часа. Как вдруг майор говорит: «Господин фельдфебель, у меня такое впечатление, что вы имеете хорошее образование и высокий уровень интеллекта. Хотелось бы узнать, почему вы русских считаете дураками? Судя по протоколам допросов, вы нам наврали. Теперь я расскажу, как все было. Вы вылетели не из Керчи, а из Сталино, минировать Волгу. Ваш командир – майор Клаас – хорошо нам известен, сожалею, что он погиб».

Ну, если все знает, зачем спрашивает? Мне становится ясно, что наши мины причиняют большой вред судоходству по Волге. Но принцип действия немецких мин еще не вскрылся, и они надеются, что от нас могут получить соответствующую информацию. Но, слава богу, мы об этом ничего не знаем. Принцип действия этих мин является тайной специализированного персонала аэродрома, а летный персонал прошел обучение только на сбрасывание мин с незначительной высоты в фарватер русла реки. И симпатичный майор убеждается в том, что этот секрет мы открыть ему не в состоянии. Тем более для него обидно, что пьяный капитан рыболовного катера убил того члена экипажа, который наверняка знал о минах больше, чем обычные летчики»^[179].

После окончания допросов летчики отправились, как и положено, в лагеря для военнопленных. Точно неизвестно, кто исполнял обязанности командира специализированной I./KG100 «Викинг» после гибели майора Клааса. Во всяком случае, командир 1-й эскадрильи гауптман Бётхер официально занял эту должность лишь 28 июля. По всей видимости, до этого момента еще допускалось, что Клаас может вернуться с вражеской территории. Тем более пример с эвакуированным экипажем Пуклитша показал, что в принципе немецкие летчики могли довольно долго скитаться по советской территории.

«Жуткий лес из зениток!»

На следующую ночь 112 бомбардировщиков люфтваффе совершили второй массированный налет на Ярославль. «20 июня пришел приказ о налете на резиновый комбинат в Ярославле, – вспоминал Й. Вольферсбергер из 5-й эскадрильи KG27 «Бёльке». – Точно в указанное время мы взлетаем и снова висим в своих машинах между небом и землей, и смерть, наш верный спутник, снова с нами. Проходят часы, там, слева от нас, сверкают вспышки зенитных снарядов, в той стороне в непосредственной близости Москва. Город, уже однажды трепетавший, когда немецкие солдаты находились в нескольких километрах от него».

Часть самолетов, направлявшихся к Ярославлю, обходили Москву с северо-запада, остальные – с южного направления. А между тем советское командование, сделавшее выводы из прошлых провалов, на этот раз выслало на перехват бомбардировщиков несколько десятков истребителей из ПВО Москвы. Так, с аэродрома Кашира вылетели восемь Як-1. Производя свободный поиск на предполагаемом маршруте полета к цели, майор Алексей Катрич^[180]вскоре сумел обнаружить одиночный бомбардировщик. Позднее он вспоминал: «Яв своей зоне маневрировал на высоте 3500–4000 метров с таким расчетом, чтобы находиться ниже средней высоты полета бомбардировщиков противника. Это в ночных условиях дает возможность легче обнаружить противника на фоне неба, а самому остаться незамеченным на темном фоне земли. Ночь была безлунная, с незначительной дымкой, безоблачная, а на северной и северо-восточной части горизонта были какие-то светлые полосы, облегчавшие наблюдение в этом направлении. Через 20–25 минут после взлета я заметил на светлой части горизонта силуэт бомбардировщика, шедшего курсом приблизительно 90 градусов»^[181].

Летчик не смог точно определить дистанцию до цели, но, учитывая время, которое ему пришлось затратить на сближение, она составляла примерно полтора-два километра. Стараясь не потерять противника из виду, Катрич начал сближение на попутно-пересекающихся курсах и вскоре открыл огонь. Почти одновременно с ним стрелять по бомбардировщику начал еще один истребитель, который, как позднее оказалось, пилотировал старший лейтенант Крюков. «Огонь по самолету противника неожиданно для себя мы открыли одновременно с гвардии старшим лейтенантом Крюковым, не видя при этом друг друга, – рассказывал Катрич. – Это произошло, очевидно, потому, что мы оба, обратив все внимание на противника, ослабили осмотрительность. Старший лейтенант Крюков, патрулируя в соседней зоне, также обнаружил этот самолет и производил сближение одновременно со мной. После первой нашей атаки у противника загорелся хвост, возможно вследствие повреждения кислородных баллонов, находящихся у Ю-88 в хвостовой части фюзеляжа, и теперь нам уже не было оснований опасаться, что мы его потеряем. Чтобы не столкнуться, мы по радио договорились производить атаки с разных сторон и не переходить после атаки на противоположную сторону»^[182].

Бортстрелки «Юнкерса» открыли отчаянный огонь и сумели повредить Як-1 Крюкова. Однако советские истребители продолжили атаковать, и в итоге Ju-88 был объят пламенем и пошел вниз. Бомбардировщик упал в районе города Озеры, в 120 километрах к юго-востоку от Москвы. Вероятно, это был Ju-88А W.Nr.3709 фельдфебеля В. Кремпа из II./KG3 «Блиц», который пропал без вести в ту ночь.

В общей сложности 22 немецких самолета по разным причинам не долетели до цели. Из них три сбросили бомбы на Тулу, один – на Рязань и еще один на Плавск.

Однако остальные 90 бомбардировщиков продолжали лететь к объекту атаки. На последнем отрезке основным ориентиром для их пилотов являлось огромное Рыбинское водохранилище. Достигнув его, они сворачивали на юго-восток и летели вдоль Волги. Над Ярославлем немецких летчиков поджидала непривычно сильная ПВО. Велся плотный заградительный огонь, на большую высоту поднимались аэростаты заграждения. «После сброса бомб с высоты 3000 метров мы внезапно в лучах вражеского прожектора увидели впереди аэростаты заграждения, – вспоминал П. Мёбиус из 9-й эскадрильи KG27 «Бёльке». – Мы резко ушли вверх, набрав 4000 метров, и затем легли на обратный курс». «Во время этих налетов бомбежка проводилась с 6400 метров, – делился впечатлениями другой летчик из 6./KG27. – Имелась очень мощная противовоздушная оборона с тяжелыми зенитными орудиями. Практически жуткий лес из зениток!»^[183] Фактически же никакого «леса» из «тяжелых» орудий в районе Ярославля не было. Полки, защищавшие город, располагали всего 75 зенитками среднего калибра.

Однако помешать бомбардировке, в ходе которой, по немецким данным, были сброшены 130 тонн бомб всех калибров, силы ПВО все же не смогли. В результате налета были сильно разрушены складское хозяйство и жилой фонд шинного завода. Полностью сгорели цех подготовки каучука, склад каучука, смол, сажи и текстиля, а также другие вспомогательные сооружения. Первый барачный поселок, находившийся рядом с заводом, был практически стерт с лица земли. Бомбы также разрушили дом № 11 по проспекту Шмидта. Была повреждена Северная подстанция ТЭЦ № 1, при этом в ходе возникшего пожара погиб инженер Н.С. Тихонов, еще пять работников получили ранения. На заводе синтетического каучука были разрушены пять цехов, на регенераторном заводе – три цеха, и на асбестовом заводе – четыре цеха^[184].

После бомбежки «Хейнкели» из KG27 сделали второй заход, чтобы зафиксировать результаты попаданий своих бомб. «Они поразили цель, о чем свидетельствовали возникшие теперь пожары. Довольные, мы берем курс к аэродрому вылета», – вспоминал Й. Вольферсбергер. Над Волгой высоко в небо поднимались огромные языки пламени, освещавшие все вокруг на большом расстоянии. Зарево пожара было видно за многие километры от Ярославля.

Летчики 147-й иад ПВО в ходе отражения налета произвели 25 самолето-вылетов и сбили два бомбардировщика. Старший сержант Иван Ушкалов из 959-го иап в районе деревни Давыдово совершил таран, после чего выпрыгнул на парашюте.

Эскадра KG27 «Бёльке» потеряла во время налета на Ярославль сразу три самолета:

– Не-111Н-16 W.Nr.160289 1G+FN из 5-й эскадрильи был сбит ночным истребителем. Все четыре члена экипажа – пилот обер-лейтенант Бруно Лембке, штурман унтер-офицер Вальтер Костер, бортрадист унтер-офицер Франц Фихтенбауэр и бортмеханик Отто Буркхардт – пропали без вести;

– Не-111Н-16 W.Nr.160286 1G+CP из 6./KG27 также был сбит в результате атаки ночного истребителя, и снова все пять членов его экипажа – пилот лейтенант Конрад Кребе, штурман обер-фельдфебель Артур Герстенберг, бортрадист унтер-офицер Пауль Камински, бортмеханик унтер-офицер Фриц Оттманн и бортстрелок ефрейтор Мартин Шлетт – пропали без вести;

– Не-111Н-16 W.Nr.8341 1G+ER из 7-й эскадрильи, вероятно, был сбит зенитной артиллерией. И опять его экипаж – пилот фельдфебель Карл Зиннер, штурман ефрейтор Клаус Шварц, бортрадист унтер-офицер Отто Вайдлих и бортмеханик унтер-офицер Хайнц Лоренцмайер – пропал без вести^[185].

8-я эскадрилья KG1 «Гинденбург» лишилась двух машин:

– Ju-88A-4 W.Nr.144456 фельдфебеля Х. Панниера пропал без вести со всем своим экипажем;

– Ju-88A-14 W.Nr.144453, получив прямое попадание зенитного снаряда, вероятно, при подходе к линии фронта, совершил вынужденную посадку в расположении своих войск, после чего полностью сгорел. Однако в отличие от предыдущего его экипаж не пострадал.

Кроме того, в ходе атаки ночного истребителя получил повреждения Не-111Н-16 W.Nr.160170 1G+AT из 9-й эскадрильи KG27. При этом были ранены два члена экипажа – бортрадист обер-ефрейтор Франц Рённау и бортмеханик обер-ефрейтор Карл Хоффманн. Также, вероятно, во время налета зенитным огнем был поврежден Ju-88 W.Nr.8770 обер-фельдфебеля А. Меркле из II./KG51 «Эдельвайс». Во время посадки на аэродром Брянск пилот, видимо, не справился с управлением и «Юнкерс» потерпел аварию. При этом получил ранение бортстрелок.

В общей сложности во время второго налета на Ярославль люфтваффе потеряли шесть бомбардировщиков, из которых два были подбиты, но дотянули до своей территории. Таким образом, действия войск ПВО, в том числе летчиков 147-й иад, оказались эффективными. Располагая меньшим количеством самолетов и экипажей, чем соседний Горьковский корпусной район ПВО, ярославские ночные истребители действовали более профессионально, нанеся противнику существенные потери.

Однако на этом неприятности немецких летчиков не закончились. На обратном пути у одного из «Хейнкелей» из 9-й эскадрильи KG27 внезапно отвалился винт! Причем это произошло в 500 километрах от линии фронта. Тем не менее экипаж проявлял хладнокровие и выдержку. П. Мёбиус потом вспоминал об этом: «В левом двигателе возникла вибрация, и винт вместе с коком отлетел и упал вниз. Однако обтекатель двигателя остался неповрежденным. Сохранять высоту 2500–3000 метров на одном двигателе было нельзя. Поэтому мы включили компрессор и смогли удержаться на 2000 метрах». Н. Фальтен, другой член экипажа этого же самолета, рассказывал: «Нам предстояло преодолеть над вражеской территорией до позиций своих войск еще 500 километров. После того как мы сбалансировали машину, я решил сбросить тяжелые плиты бронезащиты. Если бы самолет начал терять высоту, мы бы выбросили их. Но в этом не было необходимости». Не-111 не только дотянул до линии фронта, но и благополучно приземлился на аэродроме Олсуфьево.

Возвращались из опасного вылета и другие уставшие экипажи. Й. Вольферсбергер вспоминал: «Мы снова пролетаем мимо Москвы, и вскоре впереди появляются признаки линии фронта: пожары, взлетающие осветительные ракеты и артиллерийский огонь. Затем мы скоро видим сигнальные огни нашего аэродрома и приземляемся. Мы выбираемся из самолетов и отправляемся на командный пункт, чтобы составить рапорты. Потом едем на свои квартиры, чтобы здоровым сном снять напряжение этого вылета»¹.

«Без второго фронта не победить…»

Но отдых был недолгим. В ночь на 22 июня KG27 «Бёльке» вновь участвовала в массированном налете на Горький, уже седьмом с начала операции. Действиями эскадры опять лично руководил оберст-лейтенант барон фон Бёст, чей «Хейнкель» взлетел с аэродрома Олсуфьево в 20.31 по берлинскому времени. На этот раз в налете участвовало 85 бомбардировщиков.

В Горьком после недельного перерыва надеялись, что немцы, наконец, оставили город в покое. Тем более что ГАЗ уже лежал в руинах, и бомбить там, по сути, было нечего. Однако ближе к полуночи исходя из сообщений ВНОС стало ясно, что 50 бомбардировщиков снова идут на столицу Поволжья. Самолеты летели к Горькому группами по три-девять машин. Основная масса шла по маршруту Рязань – Сасово – Кулебаки – Горький, остальные самолеты летели через Рузаевку-Арзамас с выходом на цель с южного направления. Примечательно, что посты ВНОС опять зафиксировали четырехмоторный самолет-призрак, опознав его как FW-200.

В 00.11 по московскому времени в Горьком снова завыли гудки воздушной тревоги, и свободные от работы жители с тоской потянулись к укрытиям. В воздух поднялись 45 аэростатов заграждения. Вслед за объявлением тревоги в разных частях города в небо начали взлетать сигнальные ракеты. Наблюдатель Мальков с НП № 1 на ГАЗе в 00.16 сообщил: «В районе 2-й хирургической больницы с земли пущена ракета». Затем в 00.24 с НП № 5 поступило аналогичное сообщение: «За Северным поселком, восточнее станции Счастливая, с земли пущена красная ракета вертикально». Этот факт говорил о том, что, несмотря на все принятые меры, немецкие агенты продолжали активно действовать в городе.

Между тем время шло, а бомбежка не начиналась. В 00.35 и спустя еще десять минут наблюдатели передавали: «В воздухе все спокойно». Но в 00.50 в районе поселка Новинки, расположенного на высоком, правом берегу Оки, напротив автозавода, небо прорезали лучи трех прожекторов. Через несколько минут длинные лучи вспыхнули и на окраине Автозаводского района, а в 00.56 послышалась стрельба зенитных орудий в районе Дзержинска. Все это говорило о том, что скоро должно начаться «представление». В это же время наблюдатель НП № 2 Антонов передал: «Над Окой гул самолета, две осветительные ракеты, зенитный огонь в южной части города!»

Около 01.04 в небе вспыхнули первые «люстры», затем в течение часа, по подсчетам службы МПВО, немецкие самолеты сбросили еще свыше 130 осветительных ракет. На этот раз люфтваффе подвергли бомбардировке всю заречную часть города, расположенную вдоль реки Ока. Налет выполнялся эшелонированно с интервалом семь-восемь минут. Ju-88 производили бомбометание с пикирования, «Хейнкели» – с высоты около 4000 метров. В частности, Не-111 1G+AA командира KG27 «Бёльке» оберст-лейтенанта барона фон Бёста сбросил бомбы с 3800 метров. Отдельные «Юнкерсы» снова применили воспламеняющуюся жидкость^[186].

В 01.08 в литейный цех серого чугуна Горьковского автозавода попали четыре бомбы: две SC250 и две Brand C250A, но две не сработали. Взрывами двух оставшихся и возникшим пожаром были уничтожены две единицы литейного оборудования и еще четыре получили повреждения. Кроме того, были повреждены семь электромоторов, два станка, пять мостовых кранов, проломлены перекрытия и кровля^[187]. В арматурно-радиаторном корпусе от попадания зажигательных бомб возникли пожары, но цеховым командам удалось быстро потушить огонь, не дав ему распространиться. Взрывом сорвало аэростат заграждения, который отправился в свободный полет, попутно замкнув силовую линию, идущую на водозаборную станцию. От взрывной волны на авиамоторном заводе № 466 вышибло все стекла в окнах и фонарях в цехах № 6, 7 и 25.

В 01.47 бомбардировке подвергся сам завод № 466. На главный корпус и сборочный цех упало по две бомбы SC250, из которых одна не сработала. В результате была засыпана и повреждена готовая продукция (узлы и незаконченные сборкой моторы). В цехе № 22 от прямого попадания бомбы SC50 было разрушено перекрытие крыши, в цехе № 5 две такие же бомбы проломили крышу и разрушили водонапорную магистраль, в цехе № 3 в результате прямых попаданий обрушилась крыша и возник сильный пожар. Еще одна фугаска угодила в цех № 7 и, пробив крышу, взорвалась внутри. В итоге была сильно повреждена группа станков холодной обкатки. В цехах № 3в и 3д взрывы повредили четыре станка, разрушили монтажную комнату блока двигателя и расточную комнату картера, в корпусе вылетели все стекла, частично обвалились крыша и фермы, перебило магистральные трубопроводы. Рядом со зданием упала бомба BrandС50A, но, не сработав, оставила лишь отверстие в грунте. По счастливой случайности никто из рабочих завода не пострадал, во всяком случае, так записали в официальном отчете.

Жилой сектор Автозаводского района на сей раз отделался небольшими разрушениями. В Американском поселке сгорели дом и сапожная мастерская, в Восточном поселке фугасная бомба перебила водопровод, в Северном поселке взрывная волна снесла два барака, в доме № 5 возник пожар, потушенный силами местного населения.

В 01.02 над заводом «Двигатель революции» были сброшены девять осветительных ракет, затем высоко в темном небе вспыхнули еще две «люстры» по десять ракет. Одновременно с вышкового наблюдательного поста был также зафиксирован пуск сигнальной ракеты с земли, со стороны реки. Директор завода Никулин тотчас отдал приказ об эвакуации рабочих в укрытия. Формирования МПВО объекта уже 35 минут находились в состоянии боевой готовности. Все помнили тяжелые последствия прошлого налета и были полны решимости сохранить оставшиеся цеха.

Через некоторое время на высоте около 300 метров появился темный силуэт бомбардировщика, и вслед за этим воздух пронзил свист падающих бомб. Мощные взрывы прогремели в цехах № 1, 12, 14, гараже и других зданиях. Сильный пожар сразу же охватил деревянное здание материального склада. В 01.27 над заводом пролетел еще один бомбардировщик, сбросивший две фугасные и одну зажигательную бомбу FLAM500. Мощный взрыв прогремел на антресоли цеха № 2, затем уже внутри раздался громкий хлопок, и мгновенно вспыхнула разбрызганная горючая жидкость. Через восемь минут с вышковых постов отчетливо увидели еще один самолет, заходящий со стороны Оки. И опять свист падающих бомб и взрывы. Вспыхнул центральный инструментальный склад, а в уже горящий цех № 2 попала еще одна крупная зажигалка.

Бойцы противопожарного звена цеховой унитарной команды Щербаков, Глазов, Афанасьев и начштаба МПВО Геращенко были оглушены взрывами, но не покинули своих постов и решительно вступили в неравную схватку с быстро распространяющимся огнем. По опыту предыдущих бомбежек все знали, что горючую жидкость нужно тушить не водой, а песком или, в крайнем случае, забрасывать землей. Вскоре им на подмогу прибыли аварийно-восстановительная команда и солдаты из воинских частей, немедленно приступившие к тушению крыши цеха № 2. Воду качали по длинным шлангам из пожарных водоемов, ведра с песком передавали по цепочке по лестницам. Директор завода Никулин со своего КП беспрерывно звонил в городской штаб МПВО, умоляя прислать помощь. Вскоре прибыли восемь пожарных машин, которые немедленно распределили по объектам. Затем подтянулись еще три роты солдат.

Битва с огнем шла на крыше литейного цеха, расположенного рядом с материальным складом, который уже пылал, как гигантский костер. Цеховая унитарная команда в количестве сорока четырех человек тушила бесчисленные загорания, возникавшие то тут, то там, то в нескольких местах сразу. Бойцы засыпали их песком, накрывали металлическими листами, беспрестанно поливали крышу водой, не допуская разогрева рубероида. Огонь продолжал наступать, но в решающий момент критическую ситуацию спасло полное обрушение здания материального склада. Борьба с пожарами продолжалась, когда уже начался ранний июньский рассвет. Героическими усилиями литейный цех удалось отстоять, за исключением вагранки, разрушенной прямым попаданием фугасной бомбы. Большая часть цеха № 2 также была спасена, однако все же сгорели три мостовых крана, один балочный кран и пятнадцать станков.

Дотла выгорели со всеми материалами, оборудованием, моделями и другими ценностями материальный и модельный склады. На 100 % был уничтожен огнем и центральный инструментальный склад вместе со всем инструментом и приспособлениями. В том числе погиб и весь инструмент для изготовления реактивных снарядов М-8, М-13 и М-31. В цехе № 12 взрывы разрушили шихтовой подъемник и коксовый навес, у цеха № 9 сгорела крыша. Сильно пострадал цех № 3, в котором обвалилась половина крыши, частично сгорели и разрушились несущие конструкции, выгорел деревянный пол. Кроме того, взрывная волна выбила стекла и рамы в главной конторе, на территории предприятия были разрушены водопровод, силовая и осветительные линии, отопление и воздухопровод. Число жертв оказалось относительно небольшим, погибли четыре человека, сорок получили ранения и ожоги^[188].

Пострадали и другие предприятия Ленинского района. В районе завода пищеконцентратов упали девять авиабомб, которые на протяжении 70 метров разрушили железнодорожную ветку, идущую на Молитовскую пристань. В цехах предприятия взрывной волной выбило 350 стекол и 80 оконных рам. Жертв не было. Сильный пожар от зажигательных бомб возник на фабрике «Красный Октябрь», находящейся на берегу Оки. Сюда прибыли пять автонасосов, расчеты которых своевременно приступили к тушению. В итоге завод легко отделался, сгорели склад сырья, а также вагон льна, стоявший под разгрузкой.

В базу «Заготзерно», расположенную на берегу Оки, попало большое количество зажигательных бомб крупного калибра, от которых возникло много очагов пожаров. Вскоре на объект приехали три автонасоса и три пожарных поезда. Однако к тому времени огонь уже распространился по всем зданиям, выбрасывая в небо огромные языки пламени. В итоге полностью сгорело шестнадцать складов с овсом, а также более 600 тонн хлеба. Пожар удалось ликвидировать только к 07.00.

В результате взрывов бомб между Молитовской электроподстанцией и заводом «Красная Этна» одновременно вышли из строя несколько высоковольтных линий, связывающих Ленинский район с Игумновской ТЭЦ и Сормовской подстанцией. Затем отключилась и ЛЭП № 123, питающая заокскую часть области (Павлово, Кулебаки, Выкса, Муром и др.).

Далее вниз по течению немецкие самолеты разбомбили завод «Новая сосна», являвшийся филиалом ГАЗа. От многочисленных попаданий фугасных и зажигательных бомб здесь возник сильный пожар, охвативший сразу несколько объектов. Для их тушения были направлены шесть автонасосов, а со стороны Оки подошел пожарный катер. Но, несмотря на все усилия, предприятие получило большие повреждения, полностью сгорели тарный цех, материальный склад, столовая и овощехранилище. Из 83 единиц основного оборудования были уничтожены двадцать восемь.

Множество бомб попадали и на жилой сектор, примыкающий к заводам. Взрывы полностью разрушили девять домов и два барака, десятки других охватило пламя. От большого количества горючей жидкости вспыхивали сараи, бани, заборы и деревья и вообще все, что могло гореть. Жители пытались организовать тушение, передавали по цепочке ведра с водой, закидывали огонь землей, опилками, всем, что попадалось под руку. Семь пожарных машин носились по улицам, пытаясь остановить распространение огня, но воды катастрофически не хватало, а подъезд к искусственным водоемам во многих местах оказался закрыт завалами и воронками от бомб. К тому же из-за густой пелены дыма стало трудно ориентироваться в лабиринтах узких улочек частного сектора. В итоге полностью сгорели 37 одноэтажных жилых домов, здание 5-го отделения милиции, школа № 106 и продуктовый магазин. Многие другие получили повреждения. Всего в Ленинском районе города в эту ночь работали 30 автонасосов.

В 01.20 бомбардировке подвергся Сталинский (ныне Канавинский) район, выходящий своими домами и складами к грузовому порту на стрелке, месте слияния Оки и Волги. На филиал № 2 авиазавода № 21^[189] были сброшены одна фугасная, две осколочные и двенадцать тяжелых зажигательных бомб, которые частично разрушили деревообделочный цех. При этом были убиты три, тяжело ранены два, легко ранены три человека. Были сильно повреждены паропровод, водопровод и силовые линии.

От прямого попадания фугасной бомбы в кузовном корпусе автобусного завода обрушились перекрытия площадью 308 квадратных метров, вышибло 24 оконных переплета. Кроме того, полностью выгорел окрасочный цех вместе с пятью автомашинами. При этом погибли начальник ПДС кузовного цеха В.Г. Махалов и мастер Н.А. Ситнов. Ранения получили три человека, в том числе директор завода Паринов. Последнего повезли на машине в больницу, но по пути он скончался. Загорания в кузовном и пикапном корпусах были потушены силами бойцов МПВО. На соседнем известковом заводе была разрушена гофманская печь и завален канал, сгорели гудронная яма и, частично, потолки общежития. Рядом с заводом № 119 НКАП прогремели несколько мощных взрывов, от которых в зданиях предприятия выбило стекла и оконные рамы. На улице Менделеева, расположенной рядом с промзоной района, взрывы разрушили два жилых дома. На улице Интернациональной от попадания сразу восьми тяжелых зажигалок сгорел железобетонный склад областного управления связи.

Пострадал и мельзавод № 1. В 01.45 одна фугасная бомба попала в склад муки и, пробив крышу, взорвалась внутри. В результате возник пожар, от которого сгорели перекрытие и часть продукции. Сильные повреждения получили два мучных конвейера. Вторая бомба упала у магазина ОРСа, повредив фасад, третья взорвалась на подъездных железнодорожных путях. Еще один мощный взрыв прогремел на береговой дамбе. Зажигалки, начиненные бензином, полистиреном и фосфором, угодили в вагоны, стоящие под погрузкой у мучного склада, пять из которых сгорели. Директор завода немедленно вызвал пожарные автонасосы, но в городском штабе МПВО ему ответили, что все машины уже заняты на других объектах. Пришлось справляться собственными силами. При тушении пожара на этом объекте особенно отличились бойцы объектовой команды Лобаев, Кунин, Усалов, Пацюк, Худолей и др. В итоге распространение огня удалось остановить, и потери продукции составили всего 80 тонн. Повреждения получили силовая и осветительные линии. Погибли на рабочем месте два человека, еще шесть получили сильные ожоги.

Бомбардировке подвергся и район Московского вокзала. Множество фугасных бомб упали на улице Октябрьской Революции и в поселке Металлист. Во многих местах получили повреждения водопровод, а также телефонные линии. На станции Горький-Товарная от прямых попаданий зажигательных бомб сгорел пункт технического осмотра вагонов.

Кроме того, немцы подвергли сильной бомбардировке Окский автомобильно-железнодорожный мост. Этот важнейший стратегический объект был прикрыт дымовой завесой, что затруднило летчикам прицеливание. Бомба SC1800 упала недалеко от моста напротив улицы 15 лет Чувашии (ныне Нижневолжская набережная). Взрыв был такой силы, что осколки буквально изрешетили жилые дома на берегу, кроме того, в них повылетали стекла, оконные рамы и двери. Еще несколько бомб взорвались в Оке, справа и слева от моста. Одна фугаска попала в дебаркадер, стоявший около речного порта. При этом один человек погиб, шесть получили тяжелые ранения. Но сам мост, несмотря на близкие разрывы, уцелел. Немцы бомбили и Борский железнодорожный мост через Волгу, по которому шли эшелоны с Кировского направления. По воспоминаниям очевидцев, было видно, как бомбардировщики один за другим заходили на цель, навстречу им в небо устремлялись огненные стрелы трассеров, выпускаемых МЗА. Сильный заградительный огонь не позволял летчикам пикировать ниже 1000 метров, в результате чего бомбы взрывались на берегу и в реке, поднимая огромные столбы воды.

На Кировский район, расположенный в глубине заречной части Горького, немецкие самолеты сбросили, по подсчетам службы МПВО, свыше 100 фугасных и 50 тяжелых зажигательных бомб. Однако находящийся в центре района завод «Красная Этна» чудом избежал серьезных разрушений. Здесь пострадал от пожара волочильный цех. Основной же удар принял на себя частный жилой сектор, протянувшийся между заводом и садом имени 1 Мая. На улице Чонгарской сгорели четыре жилых дома, на улице Искра один дом сгорел и четыре были разрушены взрывами, в поселке Володарском сгорели два дома в Саратовском переулке, два – в Артемьевском, на улице Клиновской два дома были уничтожены прямыми попаданиями фугасок, еще по одному сгорели на улицах Зеленой и Муромской. В саду имени 1 Мая бомба попала в щель, где укрывались бойцы, пострадали десять человек. В районе повсеместно были разрушены водопроводная линия и электросеть.

Последняя группа бомбардировщиков отбомбилась по Ворошиловскому району, сбросив на него, по данным службы МПВО, 17 фугасных и 45 различных зажигательных бомб. На радиотелефонном заводе № 197 имени Ленина взрывной волной были повреждены электрокабели и фидеры в районе Нового поселка. В заводской бане и во многих жилых домах вылетели стекла и рамы. Около жилого каркасного барака № 5 на улице Сухумской упали три фугасные бомбы крупного калибра, причем одна из них взорвалась с замедлением, когда жильцы уже начали вылезать из укрытий. В итоге здание полностью обрушилось, погибли два человека, четыре получили контузии. Был также разрушен барак на 357-м километре Казанской железной дороги. На окраине района под бомбежку попали макаронная фабрика и военно-политическое училище имени Фрунзе, в котором выгорела вся средняя часть здания.

Таким образом, в ходе седьмого июньского налета на Горький те или иные повреждения получили 14 предприятий, а также железнодорожный вокзал и речной порт. Были разрушены 70 жилых домов и бараков, еще столько же получили повреждения. Пламя от пожарищ, полыхавших по всему городу, было видно за десятки километров от Горького, и сельские жители понимали, что в городе творится нечто ужасное. Помимо бомбежки, в эту ночь немецкие самолеты разбросали по всей области листовки, в которых указывали на бессмысленность дальнейшего сопротивления и призывали народ бросать работу и не выполнять задания правительства. По данным на утро 22 июня, при бомбежке погибли 88 человек, еще 180 получили ранения^[190].

Согласно отчету нового командующего корпусным районом ПВО генерала Маркова, зенитная артиллерия на этот раз расстреляла 29 139 снарядов среднего и 10 544 малого калибра. Ночные истребители произвели 34 самолето-вылета и заявили об одном сбитом бомбардировщике.

В 23.00 взлетел Ла-5, который пилотировал заместитель командира 142-й иад подполковник Ковригин. Набрав высоту, летчик направился в район Павлово-Ворсма и там начал свободный поиск самолетов противника. Небо в эту самую короткую ночь было светлое, и внизу отчетливо просматривалось не только русло Оки, но были ясно видны очертания городов и поселков. Из установленной в кабине радиостанции периодически доносились сообщения о приближающихся бомбардировщиках, которые вот-вот должны были появиться в районе патрулирования.

В полночь Ковригин увидел на светлой части горизонта, выше себя, на высоте примерно 3500 метров, силуэт одиночного Не-111, идущего курсом на Горький. Летчик пошел на сближение и, нагнав противника, решил с ходу идти на таран, не открывая огня. «Хейнкель» быстро увеличивался в размерах, и казалось, столкновение неизбежно. Вероятно, Ковригин уже мысленно представлял, как вернется в часть героем и получит орден, однако в последний момент немецкий пилот нарушил его планы, резко отвернув в сторону, и Ла-5 проскочил мимо. После этого бомбардировщик начал снижение, одновременно его бортстрелок открыл огонь^[191]. Тем не менее Ковригин сумел сохранить визуальный контакт и продолжил преследование. Потом в рапорте он написал, что «произвел шесть атак из положения строго в хвост и снизу сбоку, с правого и левого борта с дистанции 50–25 метров», после чего один из моторов «Хейнкеля» загорелся и он резко пошел к земле. Правда, самого падения летчик не наблюдал^[192].

По немецким данным, во время седьмого июньского налета на Горький ночным истребителем действительно был сбит один бомбардировщик – Ju-88A-4 W.Nr.4560 V4+BR унтер-офицера Ф. Вильфингера из 7-й эскадрильи KG1 «Гинденбург». Весь его экипаж из четырех человек пропал без вести.

В то же время, в 00.48, в районе Богородска был сбит и один из истребителей 142-й иад. Летчик пошел на вынужденную посадку, попав при этом прямо на линии электропередачи, проходящие в этом районе. Зацепив ЛЭП № 3532 и № 123, самолет пролетел еще некоторое время и, перебив винтом провод средней фазы на ЛЭП № 3123, упал на землю^[193].

На обратном пути немецкие бомбардировщики подвергались атакам ночных истребителей, которые были особенно интенсивными в районе Московского фронта ПВО. В результате был подбит Не-111Н-16 W.Nr.8234 1G+CR из 7./KG27. При этом погиб бортмеханик фельдфебель Лотар Настайнчик, а четыре других члена экипажа – пилот лейтенант Ханс Швайнгрубер, штурман обер-ефрейтор Зигфрид Готтшалк, бортрадист обер-ефрейтор Вернер Вольф и бортстрелок обер-ефрейтор Альфред Вагнер – получили различные ранения. Тем не менее «Хейнкелю» удалось уйти от преследователя и совершить вынужденную посадку западнее железнодорожной станции Дубровка, расположенной в 12 километрах юго-восточнее аэродрома Сещинская^[194].

По данным штаба Горьковского корпусного района ПВО, «на подступах к городу было 50 самолетов и над городом 10–12 самолетов типа Ю-88 и Хе-111». Однако управление НКВД подготовило более точную сводку, в которой указывалось, что, исходя из количества сброшенных бомб и по данным наблюдения, над городом было не менее сорока самолетов. 22 июня новый начальник УНКВД Горьковской области полковник Горянский составил донесение наркому внутренних дел Л. Берии, в котором подробно указал число сброшенных на город авиабомб.

Формирования МПВО в ходе налета действовали в целом организованно, но по-прежнему имели место недостатки и саботаж. На следующий день начальник МПВО Горького Шульпин и комиссар МПВО Горького Янковцев издали приказ, в котором говорилось: «За последние дни при тушении пожаров в г. Горьком со стороны отдельных руководителей объектов и организаций (начальник Горьковского речного порта Владимиров и др.) имеет место невыполнение распоряжений начальника противопожарной службы города о высылке автонасосов, пожарных поездов и других средств на ликвидацию пожаров и тем самым в ряде случаев были сорваны оперативные меры по ликвидации пожаров».

Настроение населения Горьковской области после очередного налета люфтваффе было подавленным. Казалось, бомбежкам не будет конца, и немцы в конце концов разрушат всю промышленность. Все понимали, что вражеская авиация вовсе не разгромлена и даже усилилась, поскольку наносит удар за ударом по глубокому тылу. Профессор Горьковского пединститута Николай Добротвор в это время находился в селе Перевоз, куда он приехал для чтения лекций по текущему международному положению. И вот отсюда, из окна райкомовского дома профессор наблюдал за бомбежкой города Горького. Зарево от пожарищ было отчетливо видно за 120 километров! «Картина эффектная, но жуткая, – писал Добротвор в своем дневнике. – Деревня эту ночь не спала. На другой день в районе нашли немецкие листовки. В деревне говорят, что… без второго фронта невозможна победа над гитлеровской Германией. Расценивают это пессимистически»^[195].

В то же время различные «инициативные работники» составляли свои «акты» о результатах борьбы с немецкой авиацией. Так, товарищ Галкин, командир 1-го отряда ВОХР, охранявшего станкозавод № 113, писал в Москву начальнику ЦУ ВОХР Андрееву: «По предложению директора завода нами организовано две группы по 7 человек с винтовками для расстрела сбрасываемых светящихся ракет. Нами израсходовано за шесть дней тревог 4117 винтовочный патрон. В момент стрельбы по парашютам светящихся ракет у одной винтовки № 377494 произошел разрыв ствольной коробки. Стрелок Каманин не пострадал».

Конец Саратовского авиазавода

В ночь на 23 июня люфтваффе совершили налет на нефтебазу Улеши, расположенную на берегу Волги, в 5,5 километра севернее крекинг-завода, на границе Сталинского и Октябрьского районов Саратова. По советским данным, в налете участвовали пятьдесят бомбардировщиков. Сначала цельфиндерами над объектом были сброшены осветительные бомбы, четко обозначившие цель для следующих волн бомбардировщиков. Самолеты подходили к цели над Волгой, снижались, причем некоторые пикировали прямо на бензохранилища и с небольшой высоты сбрасывали бомбы. ПВО объекта осуществлял 720-й зенап, непосредственно на огромных танках с бензином находились пулеметные расчеты ДШК. Последнее являлось чистейшим безумием.

Уже в начале налета в результате попадания фугасных и зажигательных бомб в трудном положении оказались пулеметчики под командованием сержанта П. Горячкина. Однако, несмотря на бушующее кругом пламя, они продолжали вести огонь, постоянно меняя позицию и перенося боеприпасы. О. Кулмыганова и Г. Лукин стреляли по самолетам, а А. Соколова и А. Коляко подавали патронную ленту. Пожар охватывал все новые сооружения нефтебазы, но бойцы не оставили пост, пока не погибли от прямого попадания нескольких осколочных бомб.

Всего на Улешовское нефтехранилище были сброшены 50 фугасных и 12 тяжелых зажигательных бомб. В результате вновь возник огромный пожар, осветивший практически весь город. Пламя поднималось в небо на сотни метров. Нефтебаза была практически уничтожена, сгорели 20 000 тонн нефтепродуктов, а также 13 жилых домов на улицах Заводской, Верхней и Чернышевского. По официальным данным, погибли и получили ранения 50 человек^[196].

Во время налета получил повреждение Ju-88А W.Nr.3757 из II./KG51 «Эдельвайс», однако его экипаж сумел дотянуть до линии фронта и совершил вынужденную посадку северо-восточнее Орла.

Вечером 23 июня посты ВНОС Саратовского диврайона ПВО вновь доложили в штаб о приближении немецких самолетов. В 23.25 по местному времени в городе раздался очередной сигнал воздушной тревоги. Прозвучал он и на авиационном заводе № 292. Однако рабочие, согласно установленному порядку, продолжали трудиться. Эвакуация разрешалась только в момент «непосредственной угрозы». В штаб МПВО объекта непрерывно шли донесения об изменении обстановки. В 23.32 с вышковых постов сообщили, что отчетливо слышен гул самолетов, приближающихся с юга. Это вновь были Не-111 из I./KG100 «Викинг». Одновременно с северо-запада на Саратов шли бомбардировщики из KG55 «Грайф».

Прошло еще семь минут, и прямо над авиазаводом повисла «люстра» из двенадцати осветительных ракет, после чего был отдан приказ о выводе людей в укрытия. Затем в течение налета цельфиндеры сбросили над объектом еще около десяти осветительных ракет. Члены команд МПВО заняли свои посты, в том числе на крышах корпусов. Первый удар был нанесен по водопроводной сети.

Одиночный «Хейнкель» на бреющем пролетел над трассой и сбросил несколько фугасных бомб, которые в нескольких местах повредили магистраль. Одна из бомб попала в проходную ТЭЦ № 1, другая разрушила перекрытие нефтенасосной станции.

Вскоре на сам авиационный завод упала первая зажигательная бомба и вспыхнула крыша одного из корпусов. Затем началась бомбардировка. Поскольку магистральный водопровод был выведен из строя, многочисленные очаги огня стало нечем тушить. В течение 40 минут немецкие бомбардировщики тремя волнами с небольшой высоты атаковали объект, сбросив на него свыше ста фугасных бомб весом 500—1000 килограммов и большое количество тяжелых зажигательных бомб. Противопожарными мероприятиями на предприятии, как обычно, пренебрегали. Полы цехов завода, строившегося как завод комбайнов, были выстланы деревянной шашкой, которая за время работы изрядно пропиталась маслом. Это был отличный горючий материал, и при попадании зажигательных бомб он сразу воспламенился. В результате возникли сразу шесть крупных очагов пожаров, распространение огня быстро стало неконтролируемым. Горение пола, как это ранее случилось на ГАЗе, приводило к тому, что несущие балки под воздействием температуры теряли устойчивость и оседали. Одно за другим стали обрушаться перекрытия. Затем вспыхнули еще и запасы подготовленного авиационного леса (на самолете Як-1 основные детали конструкции фюзеляжа, крыльев и оперения были деревянными).

Несмотря на отчаянные усилия по тушению огня, пожар продолжался всю ночь. В итоге десять цехов сгорели полностью, три цеха – частично, еще два были разрушены прямыми попаданиями тяжелых авиабомб. Были сильно повреждены заводские железнодорожные пути, разбиты и сгорели 23 вагона с сырьем. Человеческие жертвы, по данным завода, составили 24 человека убитыми и ранеными. В результате налета вышло из строя более 70 % производственных площадей, свыше 60 % оборудования. Сгорели все склады материалов, погибла техническая документация. Главный материальный склад также был полностью уничтожен. Поскольку «Хейнкели» с целью обеспечить наибольшую точность попаданий действовали на предельно малой высоте, один Не-111 из KG55 был подбит огнем зенитной артиллерии, однако экипаж все же смог долететь до своей территории и совершить вынужденную посадку^[197].

«Средства ПВО вновь оказались не в состоянии отразить налет авиации противника, самолеты которого безнаказанно с малой высоты бомбили завод, практически вывели его из строя», – сообщало управление НКВД в Саратовский обком ВКП(б)^[198].

Одновременно с налетом на авиазавод № 292 «Хейнкели» атаковали суда на Волге, между Саратовом и Камышином, в том числе корабли Волжской военной флотилии. Всего ими было сброшено более семидесяти авиабомб, но, по советским данным, ни одно судно не пострадало. Одновременно атаке сил люфтваффе подвергся и речной порт в Астрахани.

Один из матросов парохода «Гончаров» потом вспоминал: «В тот день в Астрахани мы приняли на борт грузы, посадили пассажиров и пошли на причал № 8 на заправку топливом. В это время начался налет вражеской авиации. Дело было к вечеру, стало уже темно. Гитлеровские летчики развесили осветительные ракеты и начали бомбежку. Наш «Гончаров», маневрируя между бомбовыми разрывами, весь дрожал от взрывной волны, во многих местах лопнул и разошелся тент, сорвало подвешенную над кормой шлюпку, из окон повылетали все стекла. Однако все обошлось благополучно, нам удалось уйти от вражеских бомб»^[199].

Наутро в Саратов в срочном порядке вылетели первый заместитель наркома авиапромышленности П.В. Дементьев, заведующий отделом ЦК ВКП(б) А.В. Будников и представитель командования ВВС Я.Л. Бибиков. Уже прибыв на аэродром, они увидели клубы дыма и пара, поднимавшиеся из южной части города. Уже тогда посланцам Сталина стало понятно, что случилось нечто ужасное. И действительно, от авиазавода остались лишь обгоревшие стены корпусов и обуглившиеся станки. Множество самолетов сгорели прямо на конвейере. Так германские бомбардировщики добились очередного успеха, полностью выведя из строя уже четвертое крупное предприятие Поволжья. Причем это было достигнуто в ходе однократного налета, ценой повреждения одного самолета. Разрушения были настолько большими, что часть руководства Наркомата авиапромышленности предложила вообще не восстанавливать завод, а рабочую силу распределить по другим заводам отрасли. Это решение выглядело наиболее рациональным. Однако в пропагандистских целях все же было решено возродить предприятие^[200].

Тем временем советская авиация не оставляла попыток разбомбить немецкие аэродромы, с которых выполнялись налеты на города Поволжья. 18 июня в перекрестьях бомбовых прицелов снова оказалась Сещинская.

При этом, по немецким данным, в результате налета прямым попаданием бомбы на стоянке был уничтожен Не-111Н W.Nr.7344 из 5-й эскадрильи KG4 «Генерал Вефер». Это был первый серьезный успех Авиации дальнего действия!

20 июня 187 самолетов атаковали аэродром в районе Брянска, где воздушная разведка зафиксировала «большое скопление фашистских бомбардировщиков». Затем 22 июня 152 Ил-4, ТБ-3 и Ли-2 бомбили один из аэродромов в районе Орла. В ту же ночь налетам подверглись Олсуфьево и Карачев. На обратном пути один Ли-2 был атакован немецким ночным истребителем, но, несмотря на полученные повреждения, все же смог вернуться обратно. В то же время бортстрелки бомбардировщиков заявили о двух сбитых «Мессершмиттах» (Bf-109 и Bf-110).

На следующую ночь 109 самолетов снова бомбили Олсуфьево, сбросив на район цели бомбы ФАБ-500. В ночь на 26 июня бомбардировщики АДД в очередной раз совершили налет на аэродром Олсуфьево. При этом во время бомбежки и при возвращении на базы они вновь подверглись атакам немецких ночных истребителей Bf-109. В частности, уже в 50 километрах от линии фронта над своей территорией был сбит самолет гвардии капитана Матвея Маркова. Весь экипаж – пилот, штурман гвардии младший лейтенант Иващенко, второй пилот гвардии младший лейтенант Белоусов, борттехник гвардии техник-лейтенант Афанасьев и воздушный стрелок гвардии сержант Халявинский – погиб.

В целом массированные налеты на немецкие аэродромы на Орловском выступе, проводившиеся с 5 по 26 июня, не принесли практически никаких результатов. В то же время штурмовые, бомбардировочные и истребительные полки, а также соединения АДД понесли большие потери.

К концу июня география авиаударов люфтваффе по объектам глубокого тыла продолжала расширяться. Командованию советской противовоздушной обороны оставалось лишь гадать, где и когда противник нанесет следующий удар. Ну а в люфтваффе, войдя во вкус, продолжали подбирать для бомбардировщиков новые и новые цели.

В ночь на 25 июня был совершен массированный налет на железнодорожный узел Балашов. Основными объектами бомбометания стали станция и аэродром, на которые были сброшены 239 фугасных и осколочных, а также 35 тяжелых зажигательных бомб. В результате возникших пожаров сгорели 92 вагона с воинскими грузами, а также были выведены из строя 30 секций железнодорожного пути. Кроме того, в прилегающих поселках были разрушены девять жилых домов. В ликвидации последствий налета принимали участие 150 человек из объектовых и участковых формирований, 80 человек пожарных команд с семью автонасосами, один пожарный поезд, а также железнодорожники. Работы велись всю ночь, а затем еще трое суток. Пожары были ликвидированы через два часа, а движение поездов частично восстановлено через шесть-семь часов.

В следующую ночь немецкие самолеты появились уже над военно-морской базой Туапсе на Черном море и разбомбили там крупное водохранилище. Эту операцию выполнила III./KG4 «Генерал Вефер», незадолго до этого снова перебазировавшаяся на крупный аэродром Саки в Крыму^[201].

В ночь 27 июня была очередь Астрахани. «Хейнкели» из I./KG100 «Викинг» совершили налет на Трусовский район города, нанося удары по судоремонтным заводам имени III Интернационала и имени 10-летия Октябрьской революции.

Одновременно небольшими силами был проведен последний налет на Саратов. На сей раз атаке подверглись различные промышленные объекты, а также жилые кварталы. Различные повреждения получили завод силикатного кирпича, лесокомбинат и Саратовская ТЭЦ. При отражении этого последнего удара частями ПВО был наконец-то произведен обильный дымопуск по Волге и в южной части города. Дымовой завесой прикрывались железнодорожный мост, южная оконечность острова и приток реки в районе нефтеперегонного завода. В эту же ночь германские бомбардировщики еще раз сбросили на парашютах донные мины в Волгу. Операция по минированию водной артерии, таким образом, продолжалась уже без малого два месяца.

Поздним летним вечером 28 июня жители Куйбышева были внезапно разбужены непривычным для них шумом – на улицах протяжно завыли гудки, и голос из репродукторов тревожно объявил: «Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!» Многие тут же в панике бросились к укрытиям. «Вот и наш черед пришел, вот и до нас добрались» – такие мысли в тот момент витали в головах многих куйбышевцев, спешащих со своими семьями в подвалы и щели. Вскоре на подступах к Куйбышеву послышался грохот зенитных орудий, и где-то в темном небе вспыхнули разрывы снарядов. Однако бомбежки так и не было.

Фактически немцы в эту ночь и не собирались бомбить город, небольшая группа самолетов нанесла удар по Сызранскому железнодорожному мосту через Волгу, находящемуся в 70 километрах к западу от Куйбышева. Сам мост получил повреждения, но ни один пролет не обрушился. В то же время посты воздушного наблюдения сообщили, что в непосредственной близости от него в Волгу были сброшены мины. Это заставило командование Волжской военной флотилии срочно создать 9-й участок 2-го боевого района, удлинить операционную зону более чем на 300 километров (до Батраков) и объявить опасным для плавания участок Саратов – Батраки. Корабли-тральщики начали прочесывание фарватера.

Немецкие самолеты-разведчики также ежедневно летали над Волгой, снимая результаты налетов. Днем 27 июня над Саратовом в очередной раз появился Ju-88D-1 4N+NE унтер-офицера Йобстфинке из 2-й эскадрильи Aufkl.Gr.22. По тревоге в воздух были подняты несколько истребителей, которым на сей раз сопутствовал успех. В ходе завязавшегося воздушного боя командир эскадрильи 405-го иап ПВО майор В. Шапочка совершил таран, выведя из строя и свой и вражеский самолеты^[202]. «Юнкерс» совершил вынужденную посадку, и два члена его экипажа попали в плен.

На следующий день вылет в район Саратова был поручен штурману унтер-офицеру Вастлому из 2-й эскадрильи Aufkl.Gr.100, базировавшейся в Запорожье. Первоначально «Юнкерс» должен был вылететь в 15.23 29 июня. Однако вскоре после взлета штурман «почувствовал себя плохо», точнее, резко захотел в туалет по-большому, и в 17.30 Ju-88D вернулся обратно. Однако уже в 18.00 состоялся повторный взлет. Но и на сей раз разведчику не удалось долететь до цели, так как при подъеме на большую высоту вышел из строя кислородный блок.

В итоге вылет начался только в 08.35 30 июня. Бортрадист фельдфебель Макс Лагода вспоминал: «Маршрут проходил далеко в направлении Саратова, а затем обратно над железнодорожной линией. При пересечении линии фронта нас пытались перехватить. Но мы имели достаточную высоту и уже летели в сторону дома. Несколько очередей от Отто из спаренного MG заставили наших русских истребителей удалиться. Выше Вастлом и я тоже припали к своим MG, но нам не пришлось ничего делать. Мы были безумно рады и думали: «Слава богу», нас хотели сбить, а мы до сих пор летим. Когда до посадки оставалось около часа, непосредственной угрозы больше не было. На высоте 3000 метров мы сняли кислородные маски, а затем стали курить сигареты. Потом ели шоколад или печенье»^[203].

Однако спокойной посадки не получилось. Бортрадист получил зашифрованное сообщение о том, что аэродром Запорожье только что атаковали три русских бомбардировщика. В связи с этим разведчик сначала сделал круг над базой, дабы оценить ситуацию на земле. В конце взлетной полосы виднелись горящие обломки самолета. Как оказалось, это был сбитый советский бомбардировщик. Затем с аэродрома взлетели красные ракеты. Это означало проявлять осторожность всем садящимся машинам.

В 12.35 Ju-88D благополучно приземлился. Оказалось, что одна из бомб разорвалась возле укрытия для наземного технического персонала, в результате чего один человек погиб.

Последние дни июня в городах Поволжья прошли в ожидании новых ударов люфтваффе. Части противовоздушной обороны в спешном порядке получали новые орудия и самолеты, бойцы МПВО осваивали методы тушения тяжелых зажигательных бомб. На уцелевших заводах запасали песок, рыли дополнительные пожарные водоемы, строили укрытия. На развалинах разбомбленных цехов рабочие потихоньку разбирали завалы, пытаясь отыскать сохранившееся оборудование. Но к масштабным восстановительным работам пока не приступали, боялись возобновления налетов. Командование люфтваффе, опьяненное успехами, действительно планировало продолжить разрушение советской военной промышленности. Однако в конце июня все штабы получили зашифрованное сообщение о том, что операция «Цитадель» окончательно назначена на 5 июля. В итоге было принято решение дать экипажам недельный отдых.

Поэтому жители Ярославля, Горького, Саратова, Астрахани и других городов смогли, наконец, перевести дух, летние ночи над Волгой стали тихими.

Полный провал сталинской ПВО

При отражении ночных налетов на Саратов и прилегающие объекты с 12 по 27 июня летчики 144-й ИАД ПВО выполнили 179 самолето-вылетов и заявили о 22 воздушных боях и трех сбитых самолетах. Части зенитной артиллерии претендовали на 12 самолетов противника. Фактически люфтваффе потеряли три самолета, в том числе один разведчик, еще два бомбардировщика получили сильные повреждения, но все же дотянули до своих баз. Зенитные прожекторы произвели 188 поисков группами прожекторов и осветили 29 целей. Однако освещение длилось кратковременно, зенитная артиллерия не успевала перейти от заградительного огня к стрельбе основным способом, в итоге за все налеты зенитчики обстреляли только пять освещенных целей и подбили один самолет.

Ярославский диврайон ПВО заявил о 12 сбитых самолетах, в том числе семь были отнесены на счет зенитной артиллерии, четыре – на счет ночных истребителей и один – на аэростаты заграждения. В действительности потери немцев составили девять бомбардировщиков, включая сбитые на маршруте полета к цели. Два из них были сильно повреждены, но дотянули до своей территории. При этом один разбился, второй затем сгорел после вынужденной посадки в расположении немецких войск. Учитывая, что, в отличие от Саратова и Горького, на северный волжский город было предпринято всего два налета, следует признать, что ПВО Ярославля оказалась самой эффективной из городов Поволжья. Опыт ярославских зенитчиков, летчиков и аэростатчиков показал, что даже при наличии весьма ограниченных сил и средств при правильной их расстановке и надлежащей боевой готовности (а возможно, и борьбе с пьянством) можно было добиться определенных успехов, создав значительные трудности при атаке объектов для нападавших.

Итоги боевой работы Горьковского корпусного района ПВО в июне 1943 г.

Итоги борьбы Горьковского корпусного района ПВО с люфтваффе выглядят весьма печально. Зенитная артиллерия претендовала на 24 сбитых самолета, израсходовав в общей сложности 170 000 снарядов, то есть примерно по 7000 снарядов на каждый самолет! Летчики 142-й ИАД произвели 201 боевой вылет и заявили о шести сбитых бомбардировщиках, в то же время собственные потери дивизии составили четыре истребителя^[204]. Фактически же противник потерял 6 бомбардировщиков, включая сбитые на пути к Горькому и при отходе. При этом немецкие данные подтверждают, что как минимум две машины стали жертвами истребителей 142-й иад.

Прожектористы отчитались о 90 освещенных ими целях, однако толку от этой кропотливой работы оказалось мало. Во-первых, июньские ночи очень светлые, и бомбардировщики и без световых лучей были хорошо различимы на фоне небосвода. Во-вторых, не удалось наладить четкого взаимодействия между прожекторами-искателями и прожекторами-сопроводителями, в результате чего последние пропустили 36 целей, освещенных первыми. Подкачала и зенитная артиллерия, обстрелявшая всего три освещенных самолета.

Итоги боевой работы Горьковского корпусного района ПВО в июне 1943 г^[205].

Таким образом, части ПВО, оборонявшие Поволжье, заявили о том, что с 4 по 27 июня ими были сбиты 57 немецких самолетов. На самом же деле люфтваффе, по имеющимся сведениям, в ходе операции по разрушению советских промышленных центров потеряли 17 бомбардировщиков (в том числе 13 экипажей) и один самолет-разведчик, еще восемь машин получили различные повреждения. Кроме того, один бомбардировщик был потерян немцами над Каспийским морем.

Наибольшие потери понесла эскадра KG27 «Бёльке», безвозвратно потерявшая девять бомбардировщиков. KG1 «Гинденбург» потеряла четыре «Юнкерса», еще один сгорел на земле после вынужденной посадки. В то же время эскадры KG3 «Блиц», II./KG51 «Эдельвайс» и KG55 «Грайф», участвовавшие почти во всех налетах (пилоты II. и III./KG55 совершили с 4 по 25 июня 300 самолето-вылетов), утратили над Волгой всего по одной машине, а II./KG4 «Генерал Вефер» и специализированная I./KG100 «Викинг» – по две.

Советские ночные истребители традиционно являлись самым слабым звеном в системе противовоздушной обороны. Прежде всего, в очередной раз выявилось полное отсутствие взаимодействия авиации с зенитной артиллерией. Зачастую получалось так, что истребители обстреливались своими же зенитками либо последние вынуждены были прекращать огонь во избежание поражения своих самолетов. Плохо осуществлялось наведение с наземных РЛС, в силу чего летчики вынуждены были полагаться на удачу да на зоркий взгляд. 50 % летчиков вели поиск бомбардировщиков, находясь на светлой части горизонта, подставляясь под обстрел бортстрелков «Хейнкелей» и «Юнкерсов». Выявилось также полное неумение пилотов определять расстояние до обнаруженных самолетов, вследствие чего огонь обычно открывался с больших дистанций и не приносил никакого эффекта. «Сталинские соколы» стремились безо всякой необходимости таранить бомбардировщики, даже не израсходовав боезапас. Однако лишь две попытки тарана оказались успешными, при этом был сбит всего один самолет. Немецкие летчики из эскадры

KG55 «Грайф» потом отмечали, что советские ночные истребители, несмотря на благоприятные для действий условия, создававшиеся светлыми ночами, были не в состоянии сдержать нападавших. Многие экипажи докладывали о визуальном контакте с ночниками, но без видимых атак с их стороны.

Подобная картина в первую очередь объяснялась тем, что в советских ВВС, в отличие от Германии и Англии, вообще не было каких-либо специальных программ и школ по обучению летчиков-ночников. У немцев на подготовку профессионала такой специальности уходило минимум два года! В курс обучения входили «слепые» полеты, изучение РЛС, отработка взлета-посадки в ночных условиях и многое другое. В СССР же летчик-ночник фактически отличался от дневника лишь тем, что вылетал по тревоге ночью, а днем спал. На вооружении ночных эскадрилий люфтваффе и RAF состояли двухмоторные самолеты, специально оснащенные для действий в темное время суток, у нас же ночники летали на обычных МиГ-3 и Ла-5…

Отдельно можно подвести итоги минных постановок люфтваффе, осуществлявшихся авиагруппой I./KG100 «Викинг». По данным постов наблюдения, с 29 апреля по 26 июня в Волгу были сброшены 409 донных мин, из которых 84 упали на берег и взорвались при ударе о землю. Все это серьезно затруднило движение судов, особенно нефтекараванов. Буксиры и баржи вынуждены были двигаться по фарватеру только в светлое время суток, на небольшой скорости, старательно избегая опасных участков. В результате в июне по участку Астрахань – Саратов удалось перевезти 751 000 тонн нефтепродуктов, то есть меньше, чем в мае.

На Каспийском море «Хейнкели» I./KG100 потопили два тральщика, плавучий рыбзавод, повредили две больших нефтеналивных баржи и катер МО.

Глава 6
Сто дней

«Аэрофотоснимки целей показывали разрушительное воздействие сброшенных бомб»

Командование люфтваффе могло быть довольно достигнутыми результатами. Данные аэрофотосъемки показывали, что все намеченные цели были поражены и получили сильнейшие разрушения. Предметом особой «гордости» был Горьковский автозавод. По немецким данным, на заводе «было полностью уничтожено два больших сборочных цеха, кузница, главный литейный цех, штамповочное производство и определенное количество плавильных печей. Также были тяжело повреждены четыре больших сборочных (монтажных) корпуса, главный склад, главная электроподстанция, главный испытательный стенд для танков, моторостроительный цех, токарные мастерские и литейный цех для арматуры. Здесь последствия воздействия продолжительных бомбардировок были таковы, что можно было рассчитывать на долгосрочный перерыв в выпуске продукции, что даже при выраженной способности русских к импровизации невозможно было быстро устранить». По мнению немцев, «пустое пространство» осталось на месте барачного городка, который служил прибежищем для рабочих. Людские потери оценили в 15 000 человек, которые якобы указывались в некоем «русском сообщении». Согласно неизвестно откуда полученным агентурным данным, на ГАЗе «было уничтожено 800 танков Т-34, сошедших со сборочного конвейера и находящихся в полной готовности», то есть якобы полная недельная продукция. Итоговый вывод гласил: «В результате этого атакующего удара по Горькому завод Молотова был полностью парализован на шесть недель, так что в это время не могло последовать никакого танкового удара»^[206].

«Аэрофотоснимки целей показывали разрушительное воздействие сброшенных бомб, – сообщает отчет KG4 «Генерал Вефер» о налетах на Ярославль и Горький. – На танковом заводе и резиновом комбинате достигнуты обширные разрушения, и эта важная часть военной промышленности выведена из строя на долгое время»^[207].

Несмотря на сомнительную достоверность некоторых цифр, можно констатировать, что крупнейшая стратегическая операция люфтваффе на Восточном фронте, на первом этапе называвшаяся «Кармен II», завершилась полным успехом немцев. В период с 4 по 28 июня 1943 года бомбардировочные эскадры 1, 4 и 6-го воздушных флотов совершили 9 налетов на Саратов, 7 налетов на Горький, 2 налета на Ярославль, 1 налет на Астрахань и Рыбинск, а также нанесли удары по населенным пунктам Углич, Константиновский, Сызрань, Балашов и Камышин. В результате операции были выведены из строя около тридцати крупных, средних и мелких предприятий, в том числе были полностью разрушены Ярославский шинный завод № 736, ГАЗ, «Двигатель революции», Саратовский авиазавод № 292, крекинг-завод имени Кирова в том же Саратове и ряд других объектов.

Окрыленные достигнутыми немалыми успехами, немцы хотели и далее продолжать наносить удары по объектам советского тыла. Однако задуманные командованием люфтваффе широкомасштабные операции пришлось отменить в связи с начавшейся 5 июля операцией «Цитадель».

Ярче всего картину разрушений иллюстрирует Горький. Всего с 5 по 22 июня в городе, по данным службы МПВО, возникли 415 пожаров и загораний, из которых 260 были потушены населением, 35 – бойцами местной противовоздушной обороны и около 120 – военизированными пожарными командами.

Наибольшие разрушения бомбежки причинили автозаводу. Здесь из 44 цехов значительные повреждения получили тридцать четыре. В июле директор автозавода И.К. Лоскутов составил секретный отчет в Государственный комитет обороны и ЦК ВКП(б) о последствиях вражеских бомбардировок, в котором говорилось: «В результате действий вражеской авиации на ГАЗе им. Молотова пострадало большинство производственных цехов, в т. ч. полностью уничтожены: главный сборочный конвейер, монтажный цех, сборочный цех, деревообделочный цех № 2, несколько складов (в т. ч. значительное количество готовой продукции)»^[208].

Из общего количества механического, прессового, кузнечного, литейного и подъемно-транспортного оборудования (за исключением энергетического), установленного на заводе, поражению подверглись 5944 единицы, причем 350 единиц были уничтожены безвозвратно. При этом некоторые цеха практически лишились производственной базы. В прессовом цехе из 546 единиц оборудования были выведены из строя 543, в колесном – 305 из 323, в цехе шасси – 1788 из 1799!^[209]

Потери оборудования в цехах ГАЗа

Кроме того, выбыли из строя 8000 электромоторов различной мощности и типов, 14 000 электроприборов (в том числе 12 000 безвозвратно), свыше 300 сварочных машин. В результате налетов были выведены из строя или уничтожены практически все компрессоры, из-за чего завод остался без сжатого воздуха. Выбыли из строя 100 километров различных трубопроводов, 9 километров конвейеров и транспортеров, 28 мостовых кранов. Были разрушены 10 энергоподстанций: 1-го кузовного корпуса, 2-го кузовного корпуса, кузницы, литейного корпуса, прессового корпуса, рессорного цеха, механосборочного цеха № 1, механосборочного (средняя) и колесного корпуса. На складах отдела снабжения ГАЗа сгорели 264 тонны каменного угля, 58 тонн ценных сплавов, 15 712 тонн проката черных металлов и стали, 21,5 тонны меди и др.^[210] Серьезные потери понес железнодорожный цех ГАЗа. Были уничтожены или повреждены 3 паровоза, 4 товарных вагона и 34 железнодорожные платформы. Автотранспортное хозяйство завода потеряло 60 различных автомобилей и 25 автотягачей. Кроме того, на складе автотранспортного цеха сгорели 365 автопокрышек^[211].

Особенно сильно пострадало автомобильное производство, так как из строя вышли основные автомобильные цеха: шасси, отделение коробок скоростей, моторный цех, цех ковкого чугуна, колесный, паровая кузница и главный конвейер. Согласно официальным данным завода, танковое производство не было парализовано, однако выход из строя электроплавильных печей, а главное, печи в цехе ковкого чугуна значительно осложнил изготовление брони. В результате пришлось применить «новый способ» плавления в комбинированной шихте методом «скоростных плавок». Применение подобных «обходных технологий» стало для ГАЗа повседневной реальностью. Ориентировочная сумма ущерба завода была определена в 191 млн рублей, что по тем временам было огромными деньгами.

Серьезные убытки были нанесены жилищно-коммунальному хозяйству завода. В ходе налетов были полностью разрушены 42 деревянных дома и 5 складов. Различные повреждения получили 39 каменных и 109 деревянных домов, здание клуба, бани и другие строения. В поселке автозавода две трети жилого фонда нуждались в среднем или капитальном ремонте. У многих домов и бараков покосились стены и несущие балки, были выбиты рамы и косяки, снесены крыши. В общей сложности требовалось восстановить жилой фонд в объеме 6400 квадратных метров и построить взамен разрушенного 10 000 квадратных метров. Фугасными бомбами и пожарами были уничтожены 6 километров высоковольтных и свыше 7 километров низковольтных линий электропередачи, 1,3 километра водоводов. Также подлежали восстановлению 5000 квадратных метров автомобильных дорог. В общей сложности ЖКХ ГАЗа понесло убытки на сумму 15,6 млн рублей^[212].

Помимо самого автозавода серьезные повреждения были причинены расположенному на его территории авиамоторному заводу № 466. Была практически стерта с лица земли сортировочная станция, расположенная северо-западнее ГАЗа, а также находящийся здесь же секретный танкоремонтный завод (он же рембаза № 97), на котором проходили расконсервацию и ремонт танки, поставляемые в СССР по ленд-лизу. При этом было уничтожено определенное количество американской и английской техники.

Согласно сводкам МПВО за июнь 1943 года, в Горьком в результате авиаударов погибли около 400 человек, еще 864 получили ранения. Причем наибольшее число пострадавших пришлось на седьмой налет, когда немцы бомбили сразу пять районов города. Фактическое число жертв осталось неизвестным вследствие откровенно халатного их учета. Донесения учитывали лишь убитых, чьи трупы были найдены непосредственно после налета, те же, кто остался под завалами или попросту испарился во время взрыва, уже никуда не записывались. Обращает на себя внимание и отсутствие пункта «пропавшие без вести», которые появляются при любом, даже стихийном, бедствии.

Разрушение Горьковского автозавода и других предприятий нанесло огромный ущерб всей военной промышленности, значительно снизив темпы производства всех видов вооружений от снарядов и автоматов до танков и самолетов. ГАЗ поставлял десятки наименований деталей для средних и тяжелых танков, в том числе шестерни для коробок передач, детали бортовых фрикционов и шасси. В отраслевой переписке Наркомата танковой промышленности констатировался провал выпуска танков в июне 1943 года. В частности, Кировский завод № 200 в Челябинске выполнил план по тяжелым танкам КВ на 64 %, по Т-34 – на 70 %, а Омский танковый завод № 174 и вовсе сдал фронту только 59 % плановой продукции^[213]. Производство же нового легкого танка Т-80, намечавшееся как раз на июнь, и вовсе было полностью сорвано немецкими бомбежками.

Кроме того, немцы, сами того не зная, так сказать, «предотвратили» производство американских дизельных двигателей в СССР. «В 1942 г. специально для нужд танковой промышленности в США была закуплена лицензия на дизельный двигатель GMC мощностью 210–230 л/с, который планировалось ставить на легкие танки, САУ, бронетранспортеры и тягачи, разработка которых велась на предприятиях НКТП, – сообщает военный историк Михаил Свирин. – Особо большие надежды вызывала возможная установка указанного дизель-мотора на легкие танки Т-50 или улучшенные Т-70 (вместо ГАЗ-203)…

Производство дизеля GMC планировалось развернуть на ГАЗе и ЯАЗе. Но на этом пути возникло препятствие, которого никто не мог предугадать. Имя этому препятствию – действия люфтваффе. 5 июня во время массовой бомбежки г. Горького основной удар пришелся по моторным цехам ГАЗа, и опытный цех, где ставилось производство GMC, надолго вышел из строя.

Ярославский завод, имевший главным образом деревянные конструкции, после бомбежки «зажигалками» пострадал особенно тяжело…» ^[214]

На заводе № 112 «Красное Сормово» в Горьком при плане на июнь 355 средних танков Т-34 удалось выпустить только около полусотни. Причиной тому опять же стало прекращение поставок деталей с автозавода и коробок передач со станкозавода № 113. Директор завода Рубинчик, как мог, выкручивался из положения, часть деталей пытались изготавливать кустарным способом, но план все равно был сорван. Впоследствии в годовом отчете о работе завода за 1943 год по этому поводу будет указано следующее: «Все это создало крайне тяжелые условия, привело к срыву программы июня месяца и не дало возможность развернуть еще лучшую работу в июле и последующих месяцах»^[215]. Если в мае заводы произвели в общей сложности 2303 танка всех типов, то в июле выпуск составил 1481 штуку, то есть на 30 % меньше. Суммарно вследствие налетов на города Поволжья Красная армия недополучила примерно 2000 танков, кроме того, был значительно замедлен рост их производства во второй половине 1943 года.

Таким образом, несмотря на то что Горьковский автозавод, вопреки немецким данным, не выпускал «800 танков Т-34 в неделю», цель операции – частично парализовать выпуск танков – была достигнута опосредованно.

На Саратов и прилегающие объекты в течение июня 1943 года, по данным службы МПВО, были сброшены около 1000 фугасных и 5000 различных зажигательных бомб. В результате всех налетов были разрушены крекинг-завод имени Кирова, авиационный завод № 292, Улешовская и Увекская нефтебазы, сильно пострадал шарикоподшипниковый завод ГПЗ-3. Кроме Сталинского района, бомбежки причинили ущерб поселкам Князевка, Юриш, Красная слобода, Мочиновка. Всего в Саратове были разрушены 306 жилых домов и бараков^[216].

Разрушение крекинг-завода имени Кирова и прилегающих нефтебаз создало критическую обстановку с поставками горюче-смазочных материалов и бензина на фронт. В результате налетов сгорела 31 000 тонн ГСМ, а вследствие остановки нефтеперегонки армия недополучила накануне Курской битвы 22 000 тонн топлива. Это чуть меньше, чем имелось на 5 июля на пяти фронтах – Западном, Брянском, Центральном, Воронежском и Степном – 28 491 тонна, из них отечественного производства всего 13 975 тонн. Чтобы выйти из создавшегося положения, командованию пришлось урезать фронтам лимиты расхода горючего, ограничив их подвижность. В дальнейшем, поскольку Саратовский крекинг-завод по-прежнему не работал, нехватку горючего пришлось компенсировать за счет неприкосновенных запасов и поставок по ленд-лизу.

Ущерб, причиненный Ярославскому шинному заводу, составил 50,7 млн рублей, в том числе только за счет разрушения основных средств – 18,7 млн рублей. Общая картина разрушения была здесь настолько ужасной, что первое время вызвала в коллективе завода некоторую неуверенность в успешном завершении восстановления.

«Нет света, почти нет посуды, продукты тухнут…»

Заводы лежали в руинах, и советская военная промышленность переживала глубокий кризис. И все это в преддверии грандиозного немецкого наступления на Курской дуге, до которого оставались считаные дни. Нужно было

принимать срочные меры по восстановлению производства. В первую очередь внимание руководства было приковано к Горьковскому автозаводу. Специалисты дали заключение, что для полного восстановления потребуется около двух лет! Однако Сталина никоим образом не устраивали подобные перспективы. Было решено реанимировать завод в кратчайшие сроки и привлечь для этого все имеющиеся ресурсы.

Уже 24 июня ГКО постановил разрешить Наркомату среднего машиностроения вести строительно-монтажные работы на ГАЗе без проектов и смет по единым расценкам, израсходовать на оказание помощи пострадавшим во время воздушных налетов работникам ГАЗа и их семьям 2 млн рублей. Одновременно с этим комитет обязал Госплан СССР предусмотреть в третьем квартале для восстановления ГАЗа 100 млн рублей. Наркомат обороны должен был до 1 июля мобилизовать и отправить на восстановление автозавода имени Молотова 2500 военнообязанных, негодных к строевой службе. Вместе с тем ГКО возложил ответственность за восстановление Горьковского автозавода на Вознесенского, Первухина, Микояна, Косыгина, СНК, всех наркомов и начальников ГУ при СНК СССР! Необходимые для восстановления цехов и пуска производства, фондируемые и планируемые материалы, изделия, металлы, оборудование должны были выделяться преимущественно перед всеми без исключения потребителями с внеочередной поставкой^[217]. Кроме того, госкомитет обязал смежников поставить ГАЗу в июле комплектно все детали и изделия по установленной кооперации на 2000 автомашин и 500 танков Т-70.

Восстановление цехов автозавода первоначально планировалось завершить к 15 июля – 15 августа. Однако эти сроки оказались заведомо невыполнимыми. Одно дело – написать постановление, другое – его выполнить и обеспечить всеми необходимыми ресурсами.

Как уже было отмечено, возродить из пепла Горьковский автозавод поручили особой строительно-монтажной части (ОСМЧ) – тресту «Стройгаз» № 2. В помощь ему в Горький были срочно направлены работники объединений «Стальконструкция», «Центрэлектромонтаж» и других, фактически ставшие субподрядчиками треста. Активные работы по восстановлению автозавода начались сразу после начала операции «Цитадель». 5 июля немецкие группы армий «Центр» и «Юг» наконец нанесли давно ожидаемые удары по сходящимся направлениям по Курскому выступу. На земле завязались ожесточенные бои с применением тысяч танков и орудий. С воздуха в работу включились все наличные силы авиации. В этих условиях стало ясно, что немцы в ближайшее время не смогут возобновить налеты на тыловые объекты.

Однако восстановительные работы поначалу не заладились. Уже 8 июля директор ГАЗа И.К. Лоскутов в письме начальнику облуправления НКВД В.С. Рясному отмечал «срыв первоочередных поставок необходимого для восстановления металла, срыв плана ремонта электромоторов». Наблюдалась тенденция под предлогом выполнения государственной программы и других объективных причин уклониться от внеплановых поставок автозаводу. В частности, этим нагло занимались Кулебакский металлургический завод и «Красное Сормово». Лоскутов писал: «Налицо желание некоторых заводов затянуть организацию и выполнение заказов для автозавода, дождаться окончания месяца, квартала и считать свои обязательства по поставкам утратившими силу (Выкса), сослаться на отсутствие у себя постановления (Наркомчермет) и т. п.»^[218]

Таким образом, выполнение плана поставок составило лишь 23 %. Особые трудности представлял ремонт электрооборудования. Руководству завода пришлось организовать новые цеха, укомплектовать их малоквалифицированной рабочей силой и приступить к выпуску сложной электроаппаратуры и электроремонту. Из-за отсутствия специалистов, нехватки шарикоподшипников и роликоподшипников работы шли очень медленно и некачественно. В итоге план по ремонту электрооборудования был исполнен лишь на 27 %.

Несмотря на то что с момента первых разрушений прошел почти месяц, руководство «Стройгаза» не развернуло подготовительные и восстановительные работы в темпах, обеспечивающих выполнение решений Государственного и Городского комитетов обороны. Согласно постановлениям, трест должен был развернуть работы сразу на 24 объектах, однако руководство ОСМЧ считало первоочередными объектами лишь пять (механосборочный и литейный корпуса, колесный и прессово-кузовной цеха и главный магазин смежных деталей), а подготовительные работы, которые шли совершенно неудовлетворительно, в основном вело в механосборочном и литейном корпусах и колесном цехе. Часть работ была начата 30 июня – 1 июля (по цехам № 5, 8, прессово-кузовному и ТЭЦ). В общей сложности на 1 июля в распоряжении треста и его субподрядчиков имелись 9756 человек рабочей силы.

В литейном корпусе нужно было установить 47 ферм, но фактически к началу июля успели смонтировать только пять (участок № 1). Из 15 400 квадратных метров кровли было сделано 4640. Особые трудности представляла расчистка завалов на площади 13 000 квадратных метров в механосборочном корпусе. К началу июля ее удалось выполнить менее чем на треть. Разрушенную кровлю корпуса площадью 62 500 квадратных метров только начали ремонтировать, сделав 2700 квадратных метров. Были установлены всего 24 из 528 прогонов, демонтированы 272 металлоконструкции из 600.

Организация работ находилась на низком уровне: отмечались самовольные уходы и простои. Так, 27 июня в колесном цехе на участке плотничных работ из 14 рабочих фактически работало четверо. Работы в цехе еще только начинались, хотя он лежал в руинах уже три недели. Рабочий день формально составлял 12 часов, однако строительство было слабо обеспечено сварочными аппаратами, инструментом для газорезки, не хватало лебедок, рукавиц и костюмов. Для огромной массы людей, привлеченных для восстановления, не хватало самых элементарных вещей: столов, табуреток, кипятильников, бачков для воды и кружек. Часть рабочих на участке № 1 работала вообще разутыми.

Директору ГАЗа Лоскутову приходилось постоянно констатировать срыв поставок и нарушение графиков работ. В отчаянии он буквально завалил письмами начальника областного управления НКВД Рясного. «Водный транспорт: не только внеочередная, но и вообще доставка грузов, следующих в адрес автозавода, не обеспечена, – писал в очередном послании Лоскутов. – Большинство грузов разгружается на участке горьковского порта, а не автозавода. В настоящее время имеется 1000 т необходимого металла. Мало того, что эти грузы преступно задерживаются, завод вынужден платить большие суммы за их хранение в порту.

Завод № 92 не выполняет обязательства по восстановлению к 15.07 производственных корпусов кузницы № 3 и паровой. Облегпром ничего не выдал из спецодежды: ботинки, лапти и т. д. Завод Ленина игнорирует прокладку кабеля на автозавод. Директор стеклозавода Артемьев из запланированных ему на июнь 80 тыс. м² и на июль 120 тыс. м² стекла, на 7.7 выдал 28 тыс. м²»^[219].

Плохо обстояло дело и с топливом. 6 июля из Астрахани отплыла баржа «Анадырь» с мазутом для заводов № 92, 112, 176 и автозавода. Однако до потребителей груз так и не дошел. Без ведома Главнефтеснаба судно было остановлено в Камском устье, 6000 тонн «забрал» себе речфлот, остальное направили в Молотовскую (Пермскую) область. В результате все указанные заводы остались без топлива.

У руководства треста «Стройгаз» № 2 было свое видение, как надо вести восстановительные работы. Представители обкома фактически предлагали возрождать завод по-стахановски, методом штурмовщины сразу на всех участках. Однако на это не было ни необходимых людских ресурсов, ни техники и стройматериалов. Поэтому, по окончании аварийных работ первой очереди, обеспечивших нормальную работу отдельных цехов завода с оставшимся неповрежденным оборудованием, строители приступили к восстановительным работам на первоочередных объектах.

В контуре каждого корпуса первой очереди была установлена очередность производства строительно-монтажных работ по отдельным цехам. Так, механосборочный корпус № 1 с находящимися в нем четырьмя основными цехами был разбит на четыре очереди: 1-я – моторный цех № 2, 2-я – термический цех, 3-я – главный конвейер, 4-я – цех шасси. Это дало возможность концентрировать людские и материальные ресурсы на узком участке первоочередных работ и обеспечить введение в эксплуатацию отдельных цехов и агрегатов последовательно, по частям, не дожидаясь окончания работ по всем корпусам в целом.

Учитывая необходимость быстрейшего восстановления завода и отсутствие возможности вести строительно-монтажные работы развернутым фронтом по всем подлежащим восстановлению объектам, в первую очередь производились работы только по восстановлению производственных площадей. Ремонтные работы на участках цехов, имеющих вспомогательные, бытовые и служебные функции, проводились во вторую очередь.

Основная задача коллектива строителей в первый период восстановления заключалась в обеспечении защиты цехов от атмосферных осадков и устройстве промразводок, связанных с работой технологического оборудования. При этом использовалась следующая очередность:

1) общестроительные работы, в том числе восстановление и монтаж основных несущих конструкций перекрытий с устройством кровли;

2) электромонтажные работы, в том числе восстановление цеховых подстанций и подводок к ним электроэнергии;

3) промвентиляция: монтаж воздуховодов к печам, вытяжки;

4) сантехмонтаж и промразводки (нефтепровод, паропровод, ливневая канализация, отопление, фекальная канализация)^[220].

Минимальный рабочий день составлял 11 часов, во многих случаях строители работали по 14–15 часов, а зачастую оставались ночевать прямо на стройке, с тем чтобы с рассветом приняться за выполнение срочного задания.

Однако сроки работ не устраивали начальство. 13 июля на бюро обкома ВКП(б) обсуждался вопрос о выполнении постановления ГКО от 19 июня по восстановлению цехов автозавода. Участники совещания констатировали, что «работы идут неудовлетворительно». К 9 июля из 24 объектов 1-й очереди строительные работы были организованы только на пяти. График выполнялся с большим отставанием, имели место массовые простои и невыполнение норм. Обкомовские работники отмечали: «Партийное и хозяйственное руководство ОСМЧ Стройгаз № 2 не приняло мер к развороту строительных работ, не умеет координировать управление и руководство с субподрядными организациями, допустило путаницу в распределении объектов… По решению ГОКО кровля кузнечного корпуса должна быть восстановлена к 15 июля, но на 10 июля ведутся лишь подготовительные работы (демонтаж поврежденных металлоконструкций). По колесному цеху срок окончания работ установлен 25 июля, на 10.07 проведены работы по восстановлению несущих ж/б элементов здания. Объем металлоконструкций составляет 597 тонн, восстановлено на 8.07 – 5 тонн».

По решению горкомитета обороны и местных организаций за период 20 июня – 7 июля в ОСМЧ «Стройгаз» № 2 для восстановительных работ на ГАЗе прибыли в общей сложности 8159 рабочих. Наркоматом среднего машиностроения на площадку были направлены аварийно-восстановительные отряды, а работающие здесь конторы спецтрестов были резко усилены. В целях проверки хода работ и оказания необходимой помощи в июле автозавод посетил народный комиссар по строительству С.З. Гинзбург^[221].

Однако оформление и размещение рабочей силы велось неудовлетворительно. Группа, прибывшая 25 июня из Арзамасского района, к работе не приступила до начала июля, другая группа, из Павловского района, прибыв 22 июня, приступила к работе лишь 1 июля. При этом бараки для проживания рабочих построены не были. Большое количество людей было размещено в недостроенных бараках Ново-Западного поселка, где спали прямо на кучах строительного мусора или на досках. Общежития и бараки находились в антисанитарном состоянии. Не хватало еды, постельных принадлежностей, спящих рабочих атаковали вши и клопы. В столовых не хватало ложек и тарелок. Рабочие, приехавшие на ГАЗ из разных уголков страны, были поражены созданными здесь «условиями». В итоге туркмены, работавшие на строительном участке № 2, написали в Верховный Совет Туркменской ССР письмо о плохом культурно-бытовом и медицинском обслуживании: «…питание было организовано одноразовое, т. е. горячий обед один раз в сутки, общежитие не подготовлено к жилью, грязь, темно и т. п.». Письмо вскоре возымело действие, и туркмены были помещены в благоустроенное общежитие (двухэтажный деревянный дом), обеспечены постельными принадлежностями, одеждой и другим инвентарем. Предметом особой гордости автозаводцев за своих коллег из Азии являлось наличие в общежитиях портретов вождей, лозунгов и плакатов.

Оптимистические графики работ были безнадежно сорваны, и 26 июля приказом по Наркомату среднего машиностроения ранее установленные сроки восстановления цехов (15 июля – 15 августа) были отодвинуты на более поздние.

Наиболее авральные работы на Горьковском автозаводе пришлись на конец июля – сентябрь 1943 года. Осуществлению строительных работ была подчинена работа центрального бетонного завода, арматурного цеха, цеха сборных железобетонных плит, лесопильного завода, деревообрабатывающего цеха, цеха алебастро-опилочных плит и других предприятий треста. Трест «Стройгаз» № 2 производил работы, руководствуясь принципом одновременного ведения строительных, монтажных и специальных работ, что давало возможность ускорить сдачу объектов в эксплуатацию.

Разбор разрушенных зданий производился экскаваторами, передвижными кранами, инструментом, бензорезами, тракторами и вручную. На расчищенных площадях немедленно начинались восстановительные работы. Нередко они были связаны с большими трудностями и сложными техническими решениями. Например, в колесном цехе монтаж металлоконструкций выполнялся при помощи огромной мачты и нескольких качающихся мачт. 24-метровый пролет был восстановлен с помощью специально смонтированного двухпролетного кабель-крана со средней качающейся мачтой, изготовленного силами объединения «Стальконструкция» непосредственно на месте за 12 дней и смонтированного в течение 10 дней. Фермы собирали вне цеха, с двух торцов, перевозили кабель-краном к месту установки и опускали на железобетонные колонны. Срок монтажа составил всего 25 рабочих дней^[222].

При восстановлении механосборочного корпуса из-за нехватки металла пришлось многие фермы и прогоны выправлять с помощью гидравлических и механических прессов. Просевшие фермы поднимались до прежнего положения соединительными стойками, домкратами, а при большой высоте – специальными металлическими башнями и закреплялись. Деформировавшиеся части вырезались, и вместо них вставлялись новые элементы. Исправление колонн, деформировавшихся в нижней части, производилось путем замены деформированной части новым отрезком колонны. Во время замены примыкающая часть стены поддерживалась стойками и подкосами, а с колонн снималась нагрузка^[223].

Большие трудности представлял ремонт литейного цеха № 1. На шихтовом дворе разрывом бомбы две соседние колонны были втянуты в воронку, все конструктивные элементы получили осадку до 0,5 метра по вертикали, а колонна искривилась до 40 сантиметров. Невозможность правки колонны на месте и подъема всей конструкции в целом заставила применить следующий способ: подкрановые балки были подняты на консолях, а влияние кривизны колонн было парализовано путем устройства мощной решетки между соседними колоннами и превращением всей системы в стержневую, с угловыми вирнарами в местах перегиба колонн.

При восстановлении склада песка в этом же цехе на мостовом кране были выложены шпальные клетки, на которых установлены песочные домкраты. Металлические фермы пролетом 24 метра поднимались при помощи 30-метровой мачты, установленной в торце склада, и путем оттяжки тросов устанавливались на песочные домкраты. Устойчивость ферм на домкратах обеспечивалась установкой жестких боковых связей из уголков, по три с каждой стороны фермы. В таком положении мостовой кран с установленной на нем фермой передвигался при помощи ручных лебедок на место установки фермы. Опускание фермы на опоры производилось песочными домкратами, что обеспечивало точную и плавную посадку фермы. После опускания фермы мостовой кран передвигался теми же лебедками в торец здания к подъемной мачте, и цикл работ повторялся. Подготовительные работы провели за шесть дней, а все фермы установили за пять дней. Полный монтаж связей прогонов и рифленого настила был выполнен за четыре дня.

В силу исключительно большого разнообразия повреждений железобетонных конструкций различного рода невозможно было найти общий метод по их восстановлению. В каждом случае приходилось принимать индивидуальное решение, в зависимости от степени и характера повреждений. Перед восстановлением поврежденные участки железобетонных элементов расчищались, а бетон, потерявший прочность в результате пожара или откола, удалялся до глубины, где его прочность не вызывала сомнений^[224].

Из-за нехватки железа и железобетона для кровли применялся металлический настил из гофрированного железа, в некоторых цехах использовались железобетонные кровельные плиты.

Сантехнические работы производились управлением № 4 ОСМЧ-102. Электромонтажные работы выполнялись участком № 3 особого проектно-монтажного управления № 5 «Центрэлектромонтаж». Рабочие работали по двум основным направлениям:

1) восстановление основных питающих кабелей и линейных фидеров от ТЭЦ к цеховым подстанциям и восстановление силовых магистральных линий внутри цехов;

2) пуск в ход всех непострадавших станков во вновь созданных технических группировках.

Наряду с работами на линии в цехах была организована мастерская, в которой производилось изготовление шинных сборок, силовых и осветительных щитков, предохранителей, высоковольтных сборок, пультов, а также реставрация демонтируемых в цехах силовых пультов, ящиков с предохранителями и др.

Работы по восстановлению систем вентиляции производились монтажным управлением № 2 ОСМЧ-48. Монтажный участок был разделен на прорабства, выполнявшие отдельные объекты, подлежащие восстановлению. За восстановительный период были смонтированы и сданы в эксплуатацию 124 вентиляционные системы на сумму 608 тысяч рублей.

Громадный объем материалов и полуфабрикатов (кирпич, раствор, бетон, железобетонные плиты, утеплитель, металлический настил и т. д.), которые нужно было поднять в крайне сжатые сроки, потребовал большого количества подъемников. Отсутствие времени на изготовление сложных подъемников заставило строителей встать на путь использования простейших подъемников. Одним из них был подъемный блок, представляющий собой две стойки, установленные с небольшим наклоном к стене цеха и соединенные поперечными связями. На верхнюю площадку укладывался брус, на консольном конце которого укреплялся блок. Через блок продевался трос, к одному концу которого прикреплялась подъемная платформа, а другой закреплялся на электролебедке. Кроме этого, применялись скиповые подъемники, ленточные транспортеры и т. п.^[225]

В результате бомбардировки было повреждено значительное количество жилых домов и культурно-бытовых зданий. Характерным примером являлись жилые четырехэтажные дома, выполненные из силикатного кирпича. Типичным для всех разрушений было продольное расслоение кирпичной кладки от сотрясения взрывной волной. Кроме расслоения, от действия взрывной волны продольные стены домов получили отклонения по вертикали до 10 сантиметров с разрывом кладки в местах примыкания продольных стен к средним поперечным стенам и стенам лестничных клеток. Приходилось практически заново устанавливать кровлю, делать металлические стяжки, во множестве мест заменить кладку, а швы заливать бетоном.

Проектирование всех работ велось непосредственно на стройплощадке бригадой «Промстройпроекта», что позволяло осуществлять тесную и оперативную увязку работы проектировщиков и производственников, технологов и строителей. Конструкции и методы производства выбирались в соответствии с имеющимися на площадке ресурсами. Это позволило также применить новые конструкции из местных материалов и новые методы в производстве работ (в частности, асбестовые плиты). Все деревянные перекрытия были заменены огнестойкими.

В целях ускорения работ все несущие конструкции разрушенных цехов были восстановлены в металле, и лишь цеха с железобетонными колоннами, имевшие незначительные разрушения, были оставлены в прежнем виде. Количество световых фонарей пришлось сократить на 30 %, закрыв их железом и асбестофанерой. Деревянная обрешетка заменялась гофрированным железом, производство которого было организовано механизированным способом в прессовом цехе автозавода. В качестве утеплителя использовали самые примитивные материалы: алебастро-опилочные, цементно-зольные и торфяные и даже глиноземные плиты. При этом все материалы перед использованием проходили испытания зажигательными бомбами и противотанковой горючей жидкостью.

Восстановление громадных площадей кровель корпусов потребовало свыше 1500 ливневых воронок. Нехватка чугуна заставила применять «подсобные материалы» – части коробки заднего моста полуторки и головки авиабомб, производившихся на ГАЗе.

25 августа прошло партсобрание треста «Стройгаз» № 2. Выступавшие на нем активисты констатировали: «По второму участку: трудовая дисциплина неудовлетворительна. Программа за 20 дней августа выполнена на 62 %. Срок сдачи объектов 25 августа сорван. Низкая трудовая дисциплина. 23 августа прогуляло 721 чел., рабочий день начинается с опозданием на 30–40 минут. Накануне рабочего дня задание дается только нескольким бригадам, остальные получают его в начале рабочего дня». По итогам собрания начальнику второго участка Романову даже пригрозили исключением из ВКП(б).

Впрочем, всевозможные накладки и игнорирование приказов и распоряжений имели место постоянно. В частности, не было выполнено постановление бюро обкома ВКП(б) и распоряжение Городского комитета обороны от 11 августа в части мобилизации сроком на два месяца для восстановления автозавода с предприятий Горьковской области электросварщиков – 45 человек, газорезчиков – 25 человек. К 15 сентября в трест «Стройгаз» № 2 поступили всего шесть человек. Директора предприятий Елян, Рубинчик и Агаджаев, а также заводы Вторчермет, Главчермет в категорической форме отказались выделить полагающееся количество сварщиков и попросту игнорировали распоряжение.

Общая потребность рабочей силы к началу строительства составляла примерно 9500 человек, к началу же июля в распоряжении треста «Стройгаз» № 2 имелись лишь 2242 человека (23,4 %). Согласно распоряжениям различных ведомств, к работам должны были быть привлечены в общей сложности 12 800 человек, однако этот план так и не был выполнен. К 1 октября на восстановлении Горьковского автозавода трудились (по спискам) 8621 человек, в том числе 2023 – из сельских районов области, 1447 – из САВО, 816 – из разных воинских частей, 1675 – с самого ГАЗа и еще 2331 человека предоставил Московский военный округ. Кроме того, на строительстве были задействованы 1211 рабочих из субподрядных организаций. Таким образом, в восстановительных работах с 15 июля по 15 ноября приняло участие почти 10 000 человек!

Для размещения этой огромной массы требовалась значительная жилплощадь, между тем многие дома Соцгорода и прилегающих поселков были разрушены, и места не хватало самим автозаводцам. Под жилье пришлось использовать школы, недостроенные жилые дома, клубы и простые палатки. Кроме того, были в спешном порядке сооружены каркасно-засыпные бараки и полуземлянки. Всего под временное жилье было приспособлено 10 000 квадратных метров площади. К августу, чтобы кормить всю эту толпу, были открыты в общей сложности двадцать столовых и раздаточных пунктов. Но и этого оказалось недостаточно. Да и «комфорт» в сооруженных наспех «летних кафе» оставлял желать лучшего. В ходе проверки, проведенной 17 июля в столовой № 7, выяснилось отсутствие какого-либо порядка: «Нет света, почти нет посуды, нет помещения для хлеборезки, продукты тухнут. Рабочие часами ожидают получения ужина, не всем отпускается из-за темноты хлеб».

В конце июля ход работ серьезно затруднили начавшиеся продолжительные дожди и ливни. В начале августа начались побеги рабочих и массовые прогулы. В результате среднесуточное число людей, занятых на восстановительных работах, сократилось на 1500 человек. Часто происходили несчастные случаи, особенно на подъемниках.

Работы велись при постоянной нехватке транспорта. Первоначально в распоряжении треста «Стройгаз» № 2 имелось всего 64 грузовые автомашины разных типов, из них в исправном состоянии всего двадцать семь! Можно было использовать также 36 лошадей. Решением Горьковского комитета обороны во второй половине июля для ремонтных работ были выделены 75 автомобилей ЗиС-5 грузоподъемностью 5 тонн. Однако, ко всему прочему, для машин не хватало горючего. Газогенераторные грузовики простаивали из-за отсутствия чурок, так как цех по их изготовлению сгорел во время налетов. Не хватало шоферов и ремонтников. Руководству треста пришлось прямо на месте организовать краткосрочные курсы, в сжатые сроки подготовив 28 новых водителей. Ремонтники проявили настоящий героизм, восстанавливая поломанные в ходе безжалостной эксплуатации грузовики буквально из ничего. В результате шоферы делали в среднем по 33 рейса в день, перевозя грузы на самые разные участки. Всего в течение третьего квартала 1943 года автомашины сделали по 530 тонно-километров!^[226]

За этот же период водный транспорт, имевшийся в распоряжении треста, перевез 23 500 тонн грузов. Остальное доставлялось по железной дороге, а лес вообще сплавлялся по течению. В октябре Горьковская железная дорога (ГЖД) из 157 вагонов подала на стройплощадку автозавода лишь двадцать, создав значительные трудности.

Для восстановительных работ требовалось большое количество дерева и бетона. Вместе с тем при бомбежках полностью сгорели бетонный завод, деревообделочный завод, кузница, машиностроительная мастерская и лесозавод треста «Стройгаз» № 2. Ремонтники, невзирая на погоду и усталость, героически трудились день и ночь, причем одновременно с восстановлением этих предприятий начался выпуск продукции. Уже на второй день после начала работ бетонный завод дал первый бетон! И это без воды и электричества. Вода подвозилась на автомашинах, а электроэнергия подавалась через временный кабель. В разгар восстановительных работ предприятие давало в сутки 230 кубометров бетона, хотя этого, конечно, было недостаточно.

Новый деревообделочный завод было решено строить на берегу Оки, на территории уцелевшего лесозавода № 1. В первую очередь был сооружен плотничный цех, который немедленно начал выпускать балки, щиты, фермы, строительные леса и т. п. Строительные участки получали из цеха железобетонных изделий готовые кровельные плиты, из цеха плит АС – готовые алебастро-опилочные плиты утеплителя, с бетонного завода – готовый раствор. Всего с июля по ноябрь производственным комбинатом «Стройгаза» были выпущены 3374 кубометра бетона, 7350 кубометров цементного раствора, 9920 квадратных метров железобетонных кровельных плит, 500 кубометров пенобетона, 60 661 квадратный метр алебастро-опилочных плит, 200 тонн арматуры, 5693 квадратных метра переплетов и т. п.

Пропаганда и реальность

Объем работ, выполненных трестом «Стройгаз» № 2 и его субподрядчиками, можно охарактеризовать следующими цифрами. С 1 июля по 1 октября были уложены 2,7 млн кирпичей, 128 170 квадратных метров рубероида, смонтированы металлоконструкции весом 3400 т, трубопроводы протяженностью почти 43 километра, проложено 32,6 километра высоко– и низковольтного кабеля и еще 50 километров различных проводов, подключены к станкам 3500 электромоторов, смонтированы 2640 электроточек и 348 калориферов^[227]. Большинство работ выполнялось «временно», то есть с низким качеством. Так, «остекление» окон и световых фонарей, кроме собственно стекла, производилось фанерой и кровельным железом. Всего таким способом были «остеклены» 79 800 квадратных метров.

Помимо треста «Стройгаз» № 2 на восстановлении ГАЗа работало 11 субподрядных организаций, каждая из которых специализировалась на определенном типе работ. По решению ГКО строительные работы на заводах «Серп и молот», «Красная Этна» и № 466 были приостановлены и все силы бросили на автозавод. Нужно было любой ценой возродить из пепла это крупнейшее предприятие Поволжья. Рядом приказов по тресту была утверждена система премирования и вручения переходящих Красных знамен за лучшие показатели в работе. Отличившихся рабочих награждали премиями, а также ордерами на промтовары. Вошли в моду так называемые «фронтовые декады».

К 1 октября было «в целом» обеспечено восстановление производственных мощностей ГАЗа. Первые пять автомобилей «по обходной технологии» были выпущены заводом еще 25 июля. В августе с «конвейеров» сошли первые 100 бронемашин БА-64, в октябре – первые вездеходы ГАЗ-67. Сборка американских грузовиков шла прямо под открытым небом.

Тем не менее сроки окончания работ 15–30 сентября снова оказались невыполненными, и 6 октября нарком среднего машиностроения С. Акопов, ссылаясь на постановление ГКО, вновь перенес их, уже на 15 октября – 15 ноября. Да и они касались лишь основных производственных объектов. Вспомогательные сооружения предполагалось восстановить лишь к 20 декабря 1943 года. Согласно актам о приемке, большинство цехов были сданы между 21 и 30 октября.

28 октября коллектив ГАЗа и треста «Стройгаз» № 2 составили верноподданнический рапорт товарищу Сталину, оформленный в виде фотоальбома. В нем говорилось: «Мы безгранично счастливы, что можем сегодня доложить Вам об окончании восстановления и бесперебойной работе всех цехов и производств Горьковского автозавода им. Молотова. Нам особенно радостно, что это совпадает с победоносным наступлением нашей доблестной Красной армии. Гитлеровцы пытались уничтожить наш родной завод. Но никогда черной вражеской своре не сломить нашей воли к борьбе и победе, не поколебать уверенности в близком торжестве нашего правого дела. Завод жил и будет жить. 28 октября 1943 г.». Рапорт подписали 27 567 человек, причем первой стояла подпись директора И.К. Лоскутова^[228].

Однако в приказе по заводу от 30 ноября отмечалось, что «…до сих пор не отремонтированы: главный магазин смежных деталей, насосная станция с водоводами и склад боеприпасов. До сих пор не было преступлено к строительству склада резины, дизельной станции. Не закончен ремонт ТЭЦ, автоцеха, паровозного депо, цеха автоматов. Работы по восстановлению жилого фонда начаты только 10.11 и выполнены в объеме 5 %». В декабре трест «Стройгаз» № 2 еще продолжал работы на объектах: литейный цех № 1 и № 3, колесный и новокузовной цеха, главный магазин смежных деталей, ТЭЦ, водовод, механосборочный цех № 1, паровозное депо, жилфонд и кузница^[229].

Не обошлись восстановительные мероприятия и без участия советской прессы. Выездная редакция газеты «Правда» проработала на заводе 120 дней, выпустив за это время четыре номера газеты «Все для фронта!», 246 молний, 14 «Окон Правды», множество фотогазет, технических листов и плакатов. В пропагандистских целях было объявлено, что «автозавод им. Молотова был полностью восстановлен за 100 дней». Фактически, учитывая, что ГАЗ прекратил работу после первого же массированного налета 5 июня, даже до заявленного срока, 28 октября, прошли почти пять месяцев, причем до полного «возрождения» даже тогда было еще далеко. Так что ни о каких «ста днях» в действительности не могло быть и речи в силу как объективных, так и субъективных причин.

Вообще же Поволжье в летние и осенние месяцы 1943 года превратилось в огромную стройплощадку, напомнив лихие годы индустриализации. Не менее масштабно, чем Горьковский автозавод, восстанавливался Ярославский шинный. 24 июня ГКО принял постановление о его скорейшем восстановлении. Интересы фронта и экономики требовали, чтобы завод № 736, являющийся основным поставщиком резиновых изделий для нужд Красной армии, оборонной промышленности и транспорта страны, был восстановлен в наикратчайший срок. Генеральным подрядчиком было выбрано Особое строительно-монтажное управление № 3 Моспромстроя под руководством И.А. Дорохова. По решению ГКО на развалины предприятия были направлены рабочая сила, автотранспорт и огромное количество строительных материалов. По решению правительства коллектив завода на протяжении всего восстановительного периода должен был обеспечиваться усиленным питанием и улучшенным производственным снабжением.

К началу июля было мобилизовано более тысячи человек, главным образом колхозников Ярославской области. По решению городского комитета обороны в помощь заводу на работы по расчистке завалов, сроком с 19 июня по 19 июля, были направлены более 340 человек рабочих и служащих городских предприятий и учреждений. По постановлению ГКО к работам по восстановлению завода был также привлечен Наркомстрой СССР, а для определения общего объема разрушений, порядка и методов восстановления завода были направлены крупные технические силы во главе с такими специалистами, как генерал-майор инженерных войск доктор технических наук профессор В.М. Келдыш^[230], доктор технических наук профессор Онишек и др. Келдыш внес ценное предложение о порядке восстановления несущих железобетонных колонн без их разборки и замены новыми, путем усиления металлическими обоймами, что позволило сэкономить очень много времени^[231].

Для ускорения пуска завода в целом работы по восстановлению пострадавших объектов были разделены на две очереди. Сначала, наряду с капитальными работами по восстановлению железобетонных перекрытий, главным образом в корпусах «И» и «А», намечалось устройство временных сооружений и защитных кирпичных стен в корпусах «В», «Б», «Г», «Д» и в сохранившейся части корпуса «А», позволяющих возобновить эксплуатационную деятельность цехов № 1, 2, 3 и 4 параллельно с ремонтно-восстановительными работами. Ко второй очереди были отнесены работы, связанные с полным восстановлением производственных цехов завода, в частности восстановление всей площади корпуса «И», первого этажа корпуса «А», бытовых и административных помещений в пятиэтажных пристройках главного входа.

Для расчистки завалов, мешавших развертыванию основных восстановительных работ широким фронтом, сразу же после налетов были привлечены все рабочие производственных цехов, служащие завода, ремонтно-строительный батальон, организованный из мобилизованных колхозников, и городское население. Всего в работах по расчистке с 10 июня по 15 июля приняли участие около 2000 рабочих и служащих завода и свыше 1000 мобилизованных колхозников и городских жителей. Работы велись круглосуточно в две смены по 12 часов. При этом начальники участков, прорабы и мастера сутками не выходили со своих участков, спали и ели прямо тут же. В итоге уже к 7 июля были разбиты и разобраны поврежденные железобетонные перекрытия на площади до 8000 квадратных метров, убрано и вывезено свыше 24 000 тонн щебня и мусора. Всего же из разрушенных корпусов буквально выгребли 65 000 тонн щебня, железобетона и мусора.

Восстановление технологического оборудования представляло из себя чрезвычайно сложный комплекс механических работ, требующих большого опыта и знаний в области машиностроения. Коллектив механической службы завода в составе около 200 человек успешно справился с возложенными задачами. За период с 10 июля по 1 декабря 1943 года были восстановлены и смонтированы около 200 единиц тяжелого и среднего оборудования. При этом особо отличились бригада ОГМ мастера Краюшкина и слесаря-бригадира Сальникова из 14 человек, бригада механиков цеха № 3 Смирнова и Ватагина со слесарями-бригадниками Хрусталёвым и Якубовым из 18 человек, бригада механика цеха № 4 Суслова и слесаря-бригадира Колесова из 15 человек, бригада механика цеха № 2 Солдаткина и слесаря-бригадира Щербакова.

Крайней сложностью отличались работы по восстановлению энергетического оборудования и коммуникаций по подаче пара, электроэнергии, промышленной воды, высокой и низкой гидравлики, отоплению, освещению, сигнализации, телефонной сети и др. От пожаров, вызванных налетами, больше всего пострадали электрооборудование и коммуникации завода. Разрушения энергохозяйства были настолько велики, что, по условиям мирного времени, на восстановление требовалось не менее полутора лет, однако коллектив энергетиков завода сумел закончить гигантскую работу по восстановлению энергетической базы производства за четыре месяца. Правда, зачастую приходилось использовать откровенно кустарные методы, выполняя большую часть электросети времянками. Так, в борьбе за сокращение сроков пуска оборудования коллектив энергетической службы по предложению главного энергетика Мигулина и начальника электролаборатории Щербина изготовил по «упрощенной схеме» пять пусковых ящиков к синхронным электродвигателям, чем обеспечил запуск в работу нескольких резиносмесителей значительно раньше срока.

Проведение мероприятий по привлечению коллективов цехов и всего командного состава завода к восстановительным работам оказало, во-первых, существенную помощь подрядным организациям в деле осуществления строительных работ и, во-вторых, обеспечило в наикратчайший срок организацию, параллельно с восстановительными работами, эксплуатационной деятельности цехов, выпускающих оборонную продукцию.

Часть производства полуфабрикатов пришлось организовать на оборудовании смежных заводов резиновой промышленности: заводах № 766, 739 и 151, кроме того, по ходу восстановления были введены в строй цеха № 1 и № 2. В результате уже в конце июня частично возобновилось производство аэрошин, танковых катков и артиллерийских шин^[232].

Хотя директор шинного завода П.Ф. Баденков и главинженер Любашевский отчитались о восстановлении завода в октябре, работы фактически продолжались и далее, а до намеченной мощности было еще далеко.

Для восстановления Саратовского авиазавода были брошены все силы наркомата НКАП. В город прибыли многочисленные строительные коллективы, переброшено неиспользуемое оборудование с других предприятий. Директор Исаак Левин вспоминал, что коллективу завода «при огромной помощи ЦК ВКП(б), местных организаций и наркомата авиапромышленности» удалось уложиться в 80 дней. Однако, как показывает пример ГАЗа, подобные круглые цифры никогда не отражали объективную картину. Восстановить разрушенный до основания завод за 2,5 месяца было практически нереально, даже в советской системе.

На фоне крупных предприятий восстановительные работы на мелких и средних шли как-то совсем незаметно. По ним не принимались громкие постановления ГКО, на развалины не выезжали корреспонденты центральных газет. Даже документов по этому поводу осталось совсем немного. А между тем их рабочие преодолели трудностей никак не меньше своих соседей-гигантов.

28 июля директор минометного завода «Двигатель революции» Никитин писал в наркомат: «Несмотря на ряд принятых мною мер к быстрому восстановлению разрушений после вражеских бомбардировок, все же восстановительные работы идут исключительно медленно вследствие отсутствия строительных рабочих, что грозит срывом восстановления цехов завода к началу похолодания». На стройплощадках требовалось минимум 500 рабочих, фактически же до сих пор работали лишь шестьдесят девять. Только для восстановления основных цехов заводу были нужны 50 000 кирпичей, 10 тонн нефтебитума, 3100 квадратных метров стекла, 38 электромоторов, сотни метров кабеля и др. Но откуда это было все взять, если все наличные ресурсы поглощал ГАЗ. 9 августа Никитин писал наркому минометного вооружения Паршину: «На данный момент закрыты световые проемы, восстановлена часть зданий цехов, частично отремонтировано электроснабжение, отдельные поврежденные станки. Однако основные трудоемкие работы идут чрезвычайно медленно. Не хватает автотранспорта, не хватает стройматериалов». В итоге строительные работы растянулись до зимы. В октябре были только еще разобраны завалы на месте бывшего материального склада завода. Жилой же фонд предприятия вообще был брошен на произвол судьбы, и потерявшим квартиры жителям пришлось «уплотняться».

«Заводы остановлены»

20 августа в адрес директора Горьковского автозавода Лоскутова и первого секретаря обкома Родионова поступила телеграмма уполномоченного ГКО по вооружению Кирпичникова. В ней говорилось: «Ярославский шинный завод из-за отсутствия колес простаивает, на артиллерийских заводах создались трудности в комплектации пушек и отправке их на фронт». На следующий день Лоскутов получил куда более грозную телеграмму от самого наркома НКВД товарища Берии: «За 14 дней августа на Ярославский и Омский шинные заводы поставок не было. Обрезинка колес прекращена. Заводы остановлены»^[233]. Складывается впечатление, что руководство страны, прекрасно зная о плачевном состоянии автозавода и его колесного цеха в частности, тем не менее делало вид, что все в порядке и предприятие намеренно «срывает» график сдачи продукции.

5 ноября уже нарком среднего машиностроения С. Акопов гневался на работников автозавода за невыполнение программы. В своей телеграмме на имя Лоскутова он писал: «В течение III квартала и октября 1943 г. недопоставлено заводу № 183 НКТП 70 % автодеталей, вследствие чего на указанном заводе срыв производства». 26 декабря ГАЗ получил новую телеграмму от главы НКВД Берии: «Сорвано задание по производству деталей к снарядам М-13 и М-30. Ноябрьский план 40 тыс. – изготовлено 21,6 тыс. До 20 декабря изготовлено 13,7 тыс. при плане 45 тыс. В результате не выполнен план на заводах шлифовальных станков, № 26 НКАП, ЗИС, № 172, № 70 НКБ и план сборки снарядов М-13, М-20 и М-30 на заводе № 586 НКБ».

Впрочем, разрушенный бомбами автозавод имени Молотова был отнюдь не единственным, так сказать, «злостным непоставщиком». Нарушение системы поставок и кооперативных связей между предприятиями, хаос на железных дорогах привели к тому, что все планы и обязательства стали рушиться как карточный домик. Так, в третьем квартале челябинский завод № 701 совсем не отгрузил заводу авиавинтов № 467 в Павлове штамповок. Свердловский завод № 95 неудовлетворительно поставлял тому же предприятию штамповку лопастей для винтов. При плане июля в 3500 штук были получены всего 504, а в августе отгрузки не было вовсе! Саратовский же шарикоподшипниковый завод ГПЗ-3, также пострадавший от налетов немецкой авиации, с грехом пополам поставлял заводу № 467 только четверть необходимого количества подшипников. В результате всего этого предприятие оказалось у разбитого корыта и выпуск авиавинтов был почти полностью парализован.

Свердловский металлургический завод полностью сорвал поставки калиброванного проката. В июле месяце с него не поступило ни одного килограмма! Ковровский завод № 2 сорвал поставку пушек СШ-20 горьковскому авиазаводу № 21. В июле вместо 2300 пушек были поставлены лишь 700. Завод № 212 плохо обеспечивался сталью с разных заводов Кирова, Молотова (Перми) и Свердловска. Заводы № 808 и 765 (город Рыбинск) не выполнили план поставки корпусов 120-миллиметровых мин химическому заводу № 80 в Дзержинске. Августовский план составлял 119 000 штук, фактически были получены 51 000. Выпуск продукции полностью сорвали и заводы № 187 и 176 в Туле. Свердловский завод № 76 вместо 30 000 корпусов мин поставил 2900. Завод № 326 (город Киров) вместо 30 000 единиц продукции поставил 3900. Заводы Наркомхимпрома в августе и сентябре неудовлетворительно выполняли планы поставки лакокрасочных изделий авиационным заводам. В результате из-за нехватки шпатлевки, аэролака, эмали и растворителей тормозилась сборка самолетов.

Перебои возникли даже в пищевой промышленности. В частности, все горьковские мельзаводы из-за отсутствия сырья простаивали, полностью сорвав отгрузку зерна для Западного фронта и Ленинграда. Решением Горьковского горкомитета обороны от 6 августа на мельницы должны были быть завезены 200 000 тонн зерна, в том числе 117 000 в сентябре. Фактически же к 16 сентября было доставлено всего 7 % от этого количества.

Неумолимую статистику можно продолжить. Минометный завод «Двигатель революции» уже с середины июня не справлялся с производственной программой. К 15 июня вместо 255 минометов был выпущен 91, план же по снарядам М-8 и М-31 был вообще сорван. С июля производство 120-миллиметровых минометов пришлось полностью прекратить, цеха делали только ходы к ним, но и в последнем не преуспели. План производства не был выполнен из-за неполучения обрезиненных колес ГАЗ-АА с Ярославского шинного завода № 736 и деталей ступичного устройства от автозавода. После полученных разрушений отливку картеров для коробки передач танка Т-34 пришлось передать соседнему станкозаводу. Не был выполнен даже сокращенный план производства реактивных снарядов для «Катюш». Вместо 121 000 штук удалось сдать фронту лишь 60 500, то есть около 50 %. Из-за налетов и восстановительных работ осталось невыполненным строительство термического отделения инструментального цеха и оборудования для него. Его пришлось перенести на 1944 год^[234]. Таким образом, в результате повторных бомбардировок (первый раз «Двигатель революции» пострадал еще в ноябре 1941 года) один из лучших заводов Горького был фактически выведен из строя до конца войны, превратившись, по сути, в мелкое предприятие, не игравшее большой роли в обеспечении фронта военной техникой.

Горьковский автозавод в конце года отчитался о «перевыполнении» плана! Впрочем, подобные «достижения» в пропагандистских целях заявили и руководители других предприятий, пострадавших от налетов. Причем зачастую получалось так, что если до бомбежек графики производства хронически не выполнялись, то после них дело резко шло в гору. Фактически же план ГАЗа на 1943 год по основным видам продукции составлял: 50 000 автомобилей, 6200 танков Т-70, 4800 броневиков БА-64 и др. Однако в годовом отчете завода говорилось, что он выпустил 18 800 автомашин, 3346 Т-70 и 1100 БА-64, то есть в 1,5–4 раза меньше положенного^[235]. Причем и эти цифры подвергаются сомнению, так как руководство завода вынуждено было прибегать к припискам. Как же тогда удалось перевыполнить план? Просто после налетов его постоянно пересматривали и в конце концов подогнали под реальный выпуск. Все это было в духе времени.

Авиазавод № 292 выпустил в мае 1943 года 286 истребителей, в июне, до 23-го числа, успел сдать фронту 173 самолета. В июле, по данным завода, было выпущено всего 57 истребителей, однако это были полуфабрикаты, собранные в полевых условиях. К тому же указанная цифра вызывает явные сомнения. В августе с большим трудом удалось сдать ВВС 115 Яков, в сентябре – 242. И лишь к концу октября формально удалось почти достичь доиюньского уровня производства – 280 машин в месяц. Однако истребители, и без того не блиставшие качеством сборки, лишь условно годились для эксплуатации.

Возникает резонный вопрос, почему же без сомнения результативные авиаудары люфтваффе по советской промышленности, как оказалось, никак не повлияли на советское наступление летом и осенью 1943 года? Ответ прост: к этому времени заводы Поволжья уже не играли той решающей и незаменимой роли в снабжении армии техникой, боеприпасами и снаряжением, как в конце 1941 – первой половине 1942 года. К Курской битве союзническая помощь по ленд-лизу и работа эвакуированных на Урал предприятий набрали такие обороты, что фронт, по крайней мере какое-то время, мог обойтись и без ГАЗа, Ярославского шинного завода, Саратовского авиазавода и других объектов.

Последний рейс «Карла Либкнехта»

Кроме налетов на промышленные объекты Поволжья, германская авиация в апреле – июне 1943 года заминировала фарватер реки на участке от Саратова до Астрахани, забросав его разными типами магнитных и акустических мин. Хотя значительная часть русла была вскоре протралена, сотни «адских машин» по-прежнему залегали в глубинах Волги, поджидая свои жертвы. Все это осложняло проводку нефтекараванов и делало плавание по реке очень опасным. Необходимость обходить угрожаемые участки и замедлять скорость значительно снижала грузооборот, заставляла матросов, штурманов и капитанов находиться в постоянном напряжении, в любой момент ожидая взрыва. Навигация также осложнялась большим количеством затонувших судов, точное нахождение которых зачастую было неизвестно.

В этих условиях командование Волжской военной флотилии неоднократно получало указания тщательно протралить фарватер, исключив потери судов. В июле – августе число тральщиков постоянно росло. Для этих целей приходилось изымать из грузоперевозок все новые суда, которых, учитывая огромные потери 1942 года, и так катастрофически не хватало. На 1 июля в ВВФ насчитывалось 165 тральщиков, а через месяц – 203. К 1 сентября флотилия располагала уже 213 тральщиками, а число самих тралов разного типа достигло 317. Подобного противоминного флота не было даже на Балтике!

В августе фронт стал стремительно откатываться на запад, и стало ясно, что люфтваффе уже не смогут когда-либо возобновить минирование Волги. Поэтому дальнейшая мобилизация транспортных судов для переоборудования в тральщики была приостановлена. Во втором полугодии 1943 года окончательно сложилась четкая и эффективная организация противовоздушной и противоминной обороны перевозок в бассейне Волги. Была хорошо отработана система наблюдения за всей водной поверхностью Волги от Астрахани до Батраков. В июле-августе количество постов противоминного наблюдения возросло до 956^[236].

К концу сентября численность зенитных орудий Волжской военной флотилии, войск ПВО страны, оперативной группы ПВО транспортной службы Волжского бассейна достигла 427, пулеметов – 1320, прожекторных станций – 189. Управление всеми этими силами осуществлялось с флагманского командного пункта на штабном корабле «Железнодорожник», находившемся около Сталинграда. Сюда поступали данные об обстановке во всей операционной зоне от Астрахани до Саратова, включая сообщения о немецких самолетах, появлявшихся в районе Волги. Но все эти «великие достижения» были уже не нужны. Единственной серьезной проблемой оставались донные мины, в том числе оставшиеся с 1942 года.

Во второй половине лета тральщики ВВФ провели контрольное траление акватории бывших минных банок, затем повторное траление этих районов с помощью магнитно-акустических тралов-барж и глубинных бомб. Личным составом дивизионов тральщиков, постов ВНОС было обследовано все побережье Волги. Траление проводилось с большим напряжением на всех боевых участках. Рабочий день экипажей судов составлял 14–17 часов. В июле– августе, когда велась полная ликвидация минных банок на фарватерах, непосредственно на тралении были заняты более 170 тральщиков. Всего до конца навигации они протралили на 15 импульсов площадь в 112 квадратных километров, прошли со всеми видами тралов 176 761 квадратный километр. По данным флотилии, с помощью тралов были уничтожены 67 донных мин, взрывами глубинных бомб – 22 мины. Еще 12 мин, обнаруженных на обмелевших участках реки, обезвредили саперы. Большая часть мин – 242 – была «нейтрализована», но еще двадцать обнаружить так и не удалось. Учитывая же, что посты наблюдения фиксировали не все падения мин в реку, последних, вероятно, было еще больше. Одновременно с этим проводилось размагничивание сухогрузных, нефтеналивных и пассажирских судов.

Все эти масштабные меры дали результаты, потери стали редкостью. Но корабли продолжали подрываться. Так, в конце июля недалеко от Сталинграда подорвался и затонул буксирный пароход «Таджикистан». Всего, по официальным советским данным, с апреля по сентябрь 1943 года в бассейне Нижней Волги на донных минах подорвались 13 судов, то есть 0,2 % от всех прошедших кораблей. Но эта статистика, видимо, касается только нефтеналивных судов. В целом же минирование немцами Волги свою задачу выполнило, значительно затруднив плавание по реке и в особенности перевозки нефтепродуктов. В течение июля по участку Астрахань – Саратов были перевезены 1 100 000 тонн нефти, в августе – 1 155 500 тонн, а в сентябре – только 965 000 тонн. Все это не шло ни в какое сравнение не только с довоенными показателями, но даже с достижениями первой половины 1942 года.

В конце навигации Волжская военная флотилия утратила свое тактическое значение. Часть бронекатеров, тральщиков и сторожевых судов была отправлена на Днепр, Азовское море и Чудское озеро. На другие флоты и флотилии вместе с кораблями убыли 2560 матросов, старшин и офицеров, 1200 тонн различных грузов. По решению ГКО были разоружены и возвращены речному транспортному и промысловому флоту 75 ранее изъятых судов. И все же полностью расформировать флотилию в 1943 году не решились. К 18 октября в составе ВВФ еще оставались шесть канонерских лодок, 80 тральщиков, 13 сторожевых катеров, 5 минометных катеров, 35 полуглиссеров, 2 плавучие батареи, 5 штабных кораблей и 30 буксировщиков тралов-барж. 3-я и 4-я бригады речных кораблей были расформированы, а 1-ю и 2-ю бригады траления сократили. Были сформированы отдельный дивизион канонерских лодок, отдельный отряд полуглиссеров, 291-й и 292-й отдельные зенитные артдивизионы. Затем после 1 ноября для разных нужд изъяли у флотилии еще часть судов^[237].

В конце августа пассажирский пароход «Карл Либкнехт», ведомый капитаном Леонидом Гудовичем, после очередного рейса прибыл в Астрахань. После высадки пассажиров команда узнала, что их судно встает на размагничивание. Пароход отошел в район Дурновского острова и бросил там якорь. С помощью носового и кормового якорей теплоход поставили чуть ли не поперек реки, строго по компасу, осью в направлении с севера на юг. По распоряжению инженеров члены экипажа погрузили в судовую лодку огромную бухту медного провода и опоясали этим проводом корпус. Подвесили провод на пеньковые веревки у каждого иллюминатора и пустили по нему электрический ток. По команде провод одновременно погружали и вынимали из воды. Инженеры то и дело включали какие-то переносные приборы, а затем снова и снова заставляли погружать провод в воду, поднимать над поверхностью на единую высоту по всей почти 200-метровой длине. Эта томительная, тяжелая работа заняла шесть часов. После чего капитану сказали, что отныне судно застраховано от мин. Затем «Карл Либкнехт» вернулся в порт, где взял на борт около пятисот пассажиров, и отправился в путь вверх по Волге.

Вечером 8 сентября пароход достиг пристани Черный Яр, где Гудович получил приказ взять под борт большую порожнюю деревянную баржу и дотянуть ее до Сталинграда. Когда уже начало темнеть, корабль отправился дальше вверх по течению. Ночью погода испортилась, подул сильный ветер, а небо почти слилось с рекой. Бакенов, обозначавших фарватер своими тусклыми лампочками, почти не было видно. Управление судном сильно ухудшилось, так как прицепленная с борта баржа не имела рулевого пера, а длина ее в полтора раза превышала габариты «Карла Либкнехта». «Дали же нагрузочку! – нервничал капитан. – Урод, а не судно!»

Так, медленно перекатываясь с волны на волну, пароход сквозь туман шел к Сталинграду. Пассажиры в основном отдыхали в каютах, матросы курили на палубах, и периодически мутную воду освещали падающие в нее окурки. Пароход миновал Крымский перекат, как его сотряс вдруг страшной силы взрыв. Один из членов судовой команды потом вспоминал: «Долго не мог я уснуть, невольно прислушиваясь к натужному реву перегруженных дизелей, к свисту ветра и плеску воды за окном, под бортом. Только, кажется, забылся, как теплоход встряхнуло с невообразимым треском и грохотом. Вместе с обломками каюты сколько-то времени летел я во тьме и, наконец, упал в студеную воду».

Корабль стал быстро крениться на левый борт, на нем рухнули носовые надстройки, над почти невидимой во тьме рубкой поднимались клубы пара и дыма. Успевшие выбраться на палубу пассажиры тут же начали прыгать за борт в темную волжскую воду. Пароход тем временем быстро погружался, но вскоре сел на дно, затонув по верхний тент.

К счастью, в момент катастрофы в нескольких километрах от тонущего судна оказался пароход «Манычстрой». Сразу же после взрыва капитан Шитов отдал буксир своего каравана и поспешил к месту происшествия. Команде удалось спасти около ста пассажиров, находившихся на полузатонувшей деревянной барже. Еще несколько десятков людей сумели сами вплавь добраться до берега. Тем не менее около трехсот пятидесяти человек утонули, погибла почти вся машинная команда, многие из палубных матросов. Капитан Гудович получил тяжелые ранения^[238]. Трупы извлекались из реки еще в течение десяти дней после трагедии. Комиссия по расследованию гибели судна сделала вывод, что причиной гибели «Карла Либкнехта», флагмана волжского пассажирского флота, стала акустическая мина с кратным взрывателем. Это была последняя жатва, собранная «адскими машинами» люфтваффе на Волге. Тем не менее и в последующие годы все речники с опаской проходили участок Саратов-Астра-хань.

Использованная литература и источники

Андрюхин В.И. По следу Вервольфа. Нижний Новгород: Литера, 2011.

Ванчинов Д.П. Военные годы Поволжья. Саратов, 1980.

Войска противовоздушной обороны страны в Великой Отечественной войне. М.: Воениздат, 1968.

Войска ПВО страны в Великой Отечественной войне 1941–1945: Краткая хроника. М.: Воениздат, 1981.

Гинзбург С.Г. О прошлом для будущего. М.: Политиздат, 1990.

Горьков Ю.А. ГКО постановляет. М.: Олма-Пресс, 2002.

Дехтяр Б.А. Возрожденный из пепла // Нижний Новгород. 1997. № 5.

Дирих В. Бомбардировочная эскадра «Эдельвейс». История немецкого военно-воздушного соединения. М.: ЗАО Центрполиграф, 2005.

Ефимов А.Н. Над полем боя. М.: Воениздат, 1976.

Забвению не подлежит: страницы нижегородской истории (1941–1945 годы). Н. Новгород, 1995.

Зефиров М.В. Асы люфтваффе: Бомбардировочная авиация. М.: АСТ, 2002.

Локтионов И.И. Волжская военная флотилия в годы Великой Отечественной войны. М.: Воениздат, 1977.

Манштейн Э. Утерянные победы. Смоленск: Русич, 1999.

Медведь А.Н, Хазанов Д.Б., Маслов М.А. Истребитель МиГ-3. М.: Русавиа, 2003.

Ярославская область за 50 лет. 1936–1986: Очерки, документы, материалы. Ярославль, 1986.

Окороков В.Н. Над крышей дома твоего: Документальный очерк о противовоздушной обороне в годы Великой Отечественной войны. Н. Новгород, 1992

Растренин О. Расколотое небо. Май-июнь 1943 г. М.: Эксмо; Яуза, 2007.

Саратовская область в годы Великой Отечественной войны (1941–1945): Архивные документы. Саратов, 2005.

Светлишин Н.А. Войска ПВО страны в Великой Отечественной войне. М.: Наука, 1979.

Свирин М.Н. Стальной кулак Сталина. История советского танка. 1943–1945. М.: Яуза; Эксмо, 2006.

Сойма В.М. Советская контрразведка в годы Великой Отечественной войны. М.: Крафт+, 2005.

Советский речной транспорт в Великой Отечественной войне. М.: Наука, 1979.

Сто сталинских соколов. В боях за Родину. М.: Яуза; Эксмо, 2005.

Софронов Е.В., Телешев Л.П. В лучах прожекторов. М.: ДОСААФ, 1980.

Фрицше К. Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь. М.: Яуза-Пресс, 2009.

Фролов Д.Ф. Подвиг саратовцев в Великой Отечественной войне. Саратов, 1972.

Чадаев Я.Е. Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны. М.: Мысль, 1985.

Ченакал Д.Д. Военное небо Поволжья. Саратов, 1986.

Ярославская область за 50 лет. 1936–1986: Очерки, документы, материалы. Ярославль, 1986.

Ярославский шинный завод: Сборник документов и материалов. Ярославль, 1968.

Иностранные источники

Balke U. KG100. History. Stuttgart: Motorbuch Verlag, 1981.

Gundelach K. Kampfgeschwader «General Wever» 4. Stutgart: Motorbuch Verlag, 1978.

Dierich W. Kampfgeschwader 55 «Greif». Stuttgart: Motorbuch Verlag, 1994.

H"aberlen K. Davongekommen. Als Kampfflieger bber der Fronten. Vaizendorf: VDM Verlag, 2001.

Kiehl H. Kampfgeschwader «Legion Condor» 53. Stuttgart: Motorbuch Verlag, 1996.

Lagoda M. Ein Blick in die Vergangenheit. Kriegsernnerungen eines Fernaufklarers aus Russland und dem Orient. Helios, 2011.

Nauroth H. The Luftwaffe. From the North Cape to Tobruk. 1939–1945. Schiffer Military History, USA, 1991.

Waiss W. Chronic Kampfgeschwader Nr. 27 Boelcke. Teil IV. 01.01.1943-31.12.1943. Aachen: Helios Verlag, 2007.

Fligerbuch Hans Georg Batcher.

Fligerbuch Helmut Abendvoth.

Fligerbuch Hans Grotter.

Архивы

Archiv KG27 «Boelcke».

Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО РФ).

Ф. 13626. Оп. 20293. Д. 7.

Ф. 566 ШАП. Оп. 36584с. Д. 11.

Государственный общественно-политический архив Нижегородской области (ГОПАНО).

Ф. 3. Оп. 1. Д. 3398.

Ф. 3. Оп. 1. Д. 3275.

Ф. 2518. Оп. 1. Д. 6.

Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9.

Ф. 3. Оп. 1. Д. 3308.

Государственное учреждение Центральный архив Нижегородской области (ГУ ЦАНО).

Ф. 15. Оп. 4. Д. 234. Л. 5.

Ф. 126. Оп. 5. Д. 18.

Ф. 126. Оп. 5. Д. 24.

Ф. 126. Оп. 5. Д. 35.

Ф. 2435. Оп. 8. Д. 64.

Ф. 2435. Оп. 8. Д. 65.

Ф. 2435. Оп. 8. Д. 66.

Ф. 2435. Оп. 1. Д. 180.

Ф. 2573. Оп. 3. Д. 10.

Ф. 2597. Оп. 2. Д. 116.

Ф. 2816. Оп. 4. Д. 166.

Ф. 3301. Оп. 1. Д. 58.

Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4.

Ф. 6146. Оп. 2. Д. 7.

Примечания

1

Манштейн Э. Утерянные победы. Смоленск: Русич, 1999. С. 473–481.

(обратно)

2

Семейство автомобилей Ford-V8 выпускалось в США с 1932 по 1942 г. В него входили как седаны, так и фаэтоны, пикапы, купе и родстеры. Именно на последнем, самом роскошном варианте и ездил Клаус Хёберлен. Это была настоящая легенда американского автопрома, и именно эта машина послужила основой для советской машины ГАЗ-М1. Ford-V8 также известен тем, что именно на такой машине разъезжала знаменитая парочка грабителей Бонни и Клайд.

(обратно)

3

H"aberlen K. Davongekommen. Als Kampfflieger uber der Fronten. Vaizendorf: VDM Verlag, 2001. S. 136.

(обратно)

4

Манштейн Э. Указ. соч. С. 495.

(обратно)

5

Однако это вовсе не означает, что Гитлер «едва не попал в плен». Все-таки танковая группа Попова не приближалась к Запорожью ближе чем на 50–60 км, а это, учитывая время года, минимум два дня пути. Тем не менее в последнее время в литературе и в Интернете распространились наполненные драматизмом утверждения, что советские танкисты «едва не захватили Гитлера» и чуть ли не «видели, как улетает его самолет», что является, мягко говоря, сильным преувеличением.

(обратно)

6

H"aberlen K. Op. cit. S. 138.

(обратно)

7

Gundelach K. Kampfgeschwader «General Wever» 4. Stutgart: Motor-buch Verlag 1978. S. 224.

(обратно)

8

Gundelach K. Op. cit. S. 229.

(обратно)

9

Gundelach K. Op. cit. S. 231–232.

(обратно)

10

Gundelach K. Op. cit. S. 230–231.

(обратно)

11

Dierich W. Kampfgeschwader 55 «Greif». Stuttgart: Motorbuch Verlag, 1994. S. 298.

(обратно)

12

H"aberlen K. Op. cit. S. 140.

(обратно)

13

H"aberlen K. Op. cit. S. 134.

(обратно)

14

Советский речной транспорт в Великой Отечественной войне. М.: Наука, 1979. С. 111.

(обратно)

15

Настоящее название книги Lord of the Rings. Слово «лорд» не имеет прямого аналога в русском языке, в связи с чем традиционно используется не вполне корректный перевод «Властелин колец».

(обратно)

16

Fligerbuch Hans Georg B"atсher. S. 146–147.

(обратно)

17

Fligerbuch Hans Georg B"atсher. S. 148–149.

(обратно)

18

Локтионов И.И. Волжская военная флотилия в годы Великой Отечественной войны. М.: Воениздат, 1977. С. 99.

(обратно)

19

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 70–71.

(обратно)

20

Gundelach K. Op. cit. S. 234–235.

(обратно)

21

Подобное утверждение о крупнейшем «танковом заводе имени Молотова» в Горьком до сих пор некритически повторяется практически во всех трудах зарубежных авторов.

(обратно)

22

Андрюхин В.И. По следу Вервольфа. Нижний Новгород: Литера, 2011. С. 41–42.

(обратно)

23

Там же. С. 43–44.

(обратно)

24

Андрюхин В.И. Указ. соч. С. 45–46.

(обратно)

25

Dierich W. Op. cit. S. 304–305.

(обратно)

26

Забвению не подлежит: страницы нижегородской истории (1941–1945 годы). Н. Новгород, 1995. С. 530.

(обратно)

27

Государственный общественно-политический архив Нижегородской области (ГОПАНО). Ф. 3. Оп. 1. Д. 3398. Л. 1–9.

(обратно)

28

Государственное учреждение Центральный архив Нижегородской области. (ГУ ЦАНО). Ф. 2573. Оп. 3. Д. 10. Л. 7.

(обратно)

29

Ныне входит в Нижегородский район.

(обратно)

30

ГУ ЦАНО. Ф. 3301. Оп. 1. Д. 58. Л. 1.

(обратно)

31

ПВО Лондона в 1940 г., во время битвы за Англию, имела плотность 0,5–0,8 зенитного орудия на 1 км², ПВО Москвы в июле 1941 г. – 3,1–5,8 орудия на 1 км², а ПВО Берлина в 1944 г. – 0,4–0,6 зенитного орудия на 1 км². Таким образом, зенитное прикрытие Горького незначительно уступало ПВО Москвы и даже превосходило по плотности соответствующее прикрытие столиц других государств!

(обратно)

32

Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО РФ). Ф. 13626. Оп. 20293. Д. 7. Л. 46, 48.

(обратно)

33

Окороков В.Н. Над крышей дома твоего. Документальный очерк о противовоздушной обороне в годы Великой Отечественной войны. Н. Новгород, 1992. С. 87.

(обратно)

34

В известной работе «Войска ПВО страны в 1941–1945 гг.» почему-то скромно умалчивается, что летчиков в дивизии было намного больше, чем самолетов. В ней указано, что в 142-й ИАД ПВО насчитывались всего «47 боевых экипажей», что совпадает с указанным выше числом высотников. Видимо, наши официальные историки не решились отнести остальных летчиков к «боевому составу» дивизии. Кроме того, в случае указания точного числа пилотов пришлось бы объяснять, почему после двух лет войны самолетный парк дивизии, защищавшей важнейший стратегический объект, был столь слабо укомплектован?

(обратно)

35

ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 3275. Л. 9—14.

(обратно)

36

ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 3275. Л. 9-14.

(обратно)

37

Окороков В.Н. Указ. соч. С. 83.

(обратно)

38

Fligerbuch Hans Grotter. S. 102–103.

(обратно)

39

Gundelach K. Op. cit. S. 228, 238.

(обратно)

40

Dierich W. Op. cit. S. 306.

(обратно)

41

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

42

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 70–71.

(обратно)

43

командиром II авиакорпуса. 01 июля 1944 г. Бюловиус был переведен на должность командира II истребительного авиакорпуса. С 16 октября 1944 г. и до конца войны генерал авиации Бюловиус был командующим несколькими воздушными округами люфтваффе.

(обратно)

44

Бывшая 1-я эскадрилья Aufkl.Gr.Ob.d.L.

(обратно)

45

Ju-88D, вылетавший на разведку погоды, остался не замеченным постами воздушного наблюдения. Правда, одна из работниц ГАЗа впоследствии вспоминала, что около 15.00, выходя с завода после окончания смены, все рабочие видели черный самолет, пролетавший над городом.

(обратно)

46

Имеется в виду командир 5./KG27.

(обратно)

47

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

48

Имеются в виду предпоследние литеры в бортовых обозначениях Не-111, означавшие конкретный самолет внутри эскадрильи. Таким образом, последовательность взлета бомбардировщиков была следующей: 1G+AN (машина командира эскадрильи), 1G+CN, 1G+PN, 1G+EN, 1G+FN, 1G+BN, 1G+SN, 1G+ON, 1G+MN, 1G+NN и 1G+KN.

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

49

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

50

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 70–71.

(обратно)

51

Fligerbuch Hans Grotter. S. 102–103.

(обратно)

52

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 15.

(обратно)

53

ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 8. Д. 64. Л. 82.

(обратно)

54

Dierich W. Op. cit. S. 307.

(обратно)

55

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

56

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 11.

(обратно)

57

Войска противовоздушной обороны страны: Исторический очерк. М.: Воениздат, 1968. С. 243–244.

(обратно)

58

Войска противовоздушной обороны страны. С. 126.

(обратно)

59

Окороков В.Н. Указ. соч. С. 102.

(обратно)

60

Dierich W. Op. cit. S. 307.

(обратно)

61

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 6. Л. 15–19.

(обратно)

62

Был эвакуирован из Москвы в 1941 г. Ныне завод «Теплообменник».

(обратно)

63

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 24–27.

(обратно)

64

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

65

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 70–71.

(обратно)

66

Fligerbuch Hans Grotter. S. 102–103.

(обратно)

67

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

68

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 15–19.

(обратно)

69

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 13.

(обратно)

70

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 17–18.

(обратно)

71

Несмотря на все эти общеизвестные данные, в 1971 г. в газете «Красная звезда» бывший командующий зенитной артиллерией Горьковского корпусного района ПВО генерал П. Долгополов писал, что «с гордостью можно сказать, что ни один из заводов города во время налетов не был выведен из строя». Видимо, престарелого генерала на время написания статьи подвела память или покинула совесть.

(обратно)

72

В т. ч. 62 – тяжелые, 60 – средние и 88 – легкие ранения.

(обратно)

73

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 19.

(обратно)

74

На самом деле фугасная бомба SC50 имела общую длину 110 см и диаметр 20,3 см.

(обратно)

75

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 20–21.

(обратно)

76

Там же.

(обратно)

77

В послевоенные годы распространилась легенда, что якобы комиссию возглавлял Щербаков, а Берия был послан в Горький вроде как «инкогнито». Вероятно, это было связано с конъюнктурой развенчания «культа личности», когда роль Берии в руководстве страной всячески принижалась.

(обратно)

78

Вероятно, это был Як-1 или Як-3, так как истребители МиГ-3 в 1943 г. использовались только в частях ПВО.

(обратно)

79

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 70–71.

(обратно)

80

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

81

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 19.

(обратно)

82

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 16.

(обратно)

83

Ныне там находится кладбище.

(обратно)

84

Непонятно, как она вообще туда попала, поскольку это место в 1156 м от завода имени Фрунзе, в глубине Ворошиловского района.

(обратно)

85

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 36.

(обратно)

86

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

87

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 70–71.

(обратно)

88

Из них 28 не взорвались.

(обратно)

89

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 37–39.

(обратно)

90

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 37–39.

(обратно)

91

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 31–32.

(обратно)

92

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 48.

(обратно)

93

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

94

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 70–71.

(обратно)

95

Впоследствии официальные советские источники утверждали, что в ночь на 7 июня основная масса бомбардировщиков не смогла прорваться к обороняемым объектам и была вынуждена сбрасывать бомбовый груз на подходах к городу и на огневые позиции зенитных батарей, однако реальные факты и масштабы разрушений воочию показывают, насколько все это не соответствовало действительности.

(обратно)

96

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 23.

(обратно)

97

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 26.

(обратно)

98

Забвению не подлежит. С. 379–380.

(обратно)

99

Не обходилось и без накладок. По распоряжению начальника пожарной охраны области майора Возякова из Ворошиловского района на тушение пожаров на ГАЗе был выслан автонасос. Однако до места он так и не доехал «из-за нехватки бензина».

(обратно)

100

Фактически же число погибших было гораздо большим. Сводка включала только первичные данные, полученные к утру 7 июня. При этом цифра 73 означает число обнаруженных на тот момент трупов на территории района. Обращает на себя внимание отсутствие каких-либо данных о пропавших без вести. Это лишний раз доказывает, что считали именно трупы, а не количество выбывших в результате бомбежки людей. После составления сводки дальнейшим уточнением количества жертв, естественно, никто не занимался, поэтому точное число погибших уже никогда не удастся установить. В то же время послевоенные исследователи совершенно некритично использовали данные из сводок МПВО, ссылаясь на них как на истину в последней инстанции.

(обратно)

101

Gundelach K. Op. cit. S. 236.

(обратно)

102

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д 9. Л. 55–56.

(обратно)

103

В.Н. Окороков в своей книге «Над крышей дома твоего» потом торжественно писал по этому поводу: «Гордость фашистских ВВС, хваленый «Фокке-Вульф», объятый пламенем, резко пошел к земле».

(обратно)

104

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

105

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 70–71.

(обратно)

106

ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 3275. Л. 9—14.

(обратно)

107

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 60–65.

(обратно)

108

Начал службу в 722-м иап ПВО в начале 1942 г.

(обратно)

109

Это был очередной типичный таран в системе советской ПВО. Видимо, ее командование, учитывая малую эффективность действий истребителей, фактически настраивало летчиков действовать подобным образом, совершенно не думая о них и судьбе самолета. Не зря Герой

Советского Союза П. Шавурин, протаранивший 27.07.1942 над городом Павлово Ju-88D, подарил Табарчуку свою фотографию, на обороте которой недвусмысленно начертал недрогнувшей рукой: «Таран – обязательно!»

(обратно)

110

Gundelach K. Op. cit. S. 236–237.

(обратно)

111

В то же время, по данным начальника управления НКВД Зверева, неизвестно откуда полученным, в налете «участвовало всего 3 бомбардировщика на высоте 3 тыс. метров – один Хе-111 и два Ю-88».

(обратно)

112

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 55–56.

(обратно)

113

В своем интервью, опубликованном 13 апреля 1986 г. в газете «Ленинская смена», на вопрос журналиста «Результат тарана видели?» Табарчук уклончиво ответил: «Стремился, но не пришлось. Знаю только, что в ту ночь Горький не бомбили». Далее он утверждал, что лично сорвал налет на город, так как сбил «сигнальщика-одиночку», то есть цельфиндер, и потому, дескать, остальные «бомберы» цель не нашли. В заключение автор статьи спустя 43 года после тарана посоветовал «красным следопытам» поискать место падения немецкого самолета, побеседовав с местными жителями. Но, естественно, никто никаких упавших бомбардировщиков в глаза не видел».

(обратно)

114

Спустя годы память опять подвела Табарчука, и он позабыл, от кого получал свой первый орден: «А через несколько дней приехал на аэродром кто-то из высокого военного начальства, снял с себя орден Боевого Красного Знамени и наградил меня».

(обратно)

115

Fligerbuch Hans Grotter. S. 104–105.

(обратно)

116

Растренин О. Расколотое небо. Май-июнь 1943 г. М.: Эксмо; Яуза, 2007. С. 231.

(обратно)

117

Ефимов А.Н. Указ. соч. С. 115.

(обратно)

118

Растренин О. Указ. соч. С. 234.

(обратно)

119

ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 3308. Л. 106–125.

(обратно)

120

ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 3275. Л. 78–79.

(обратно)

121

Приказ о переходе в Горький он, видимо, получил сразу после первого налета на ГАЗ в ночь на 5 июня. В тот момент землесос находился в затоне Звенигород, около Казани, и понадобилось несколько суток, чтобы грузовой пароход довел его на буксире до Горького.

(обратно)

122

Впоследствии он стал командиром 784-го зенап.

(обратно)

123

Окороков В.Н. Указ. соч. С. 101.

(обратно)

124

Войска противовоздушной обороны страны. М.: Воениздат, 1968. С. 247.

(обратно)

125

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

126

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

127

Затем находился в лагерях военнопленных № 27, в Алексине, в Калуге и № 7811 и был освобожден 01.12.1949 г.

(обратно)

128

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

129

К а л а н д р – пресс с горизонтально расположенными валами, между которыми пропускают резину в виде рулонов или листов для увеличения ее плотности и повышения гладкости.

(обратно)

130

Ярославский шинный завод: Сборник документов и материалов. Ярославль, 1968. С. 74–75.

(обратно)

131

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 70–78.

(обратно)

132

Ныне микрорайон Щербинки-1.

(обратно)

133

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 73—83.

(обратно)

134

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

135

Имеется в виду FW-200.

(обратно)

136

Растренин О. Указ. соч. С. 241.

(обратно)

137

ЦАМО РФ. Ф. 566 ШАП. Оп. 36584с. Д. 11. Л. 331.

(обратно)

138

Растренин О. Указ. соч. С. 261.

(обратно)

139

Одна из станций во время налетов вследствие неисправности не работала.

(обратно)

140

Саратовская область в годы Великой Отечественной войны (1941–1945): Архивные документы. Саратов, 2005. С. 43–44.

(обратно)

141

Войска противовоздушной обороны страны в Великой Отечественной войне. М.: Воениздат, 1968. С. 174.

(обратно)

142

Ченакал Д.Д. Военное небо Поволжья. Саратов, 1986. С. 131.

(обратно)

143

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 72–73.

(обратно)

144

Fligerbuch Hans Grotter. S. 104–105.

(обратно)

145

Ныне Канавинский.

(обратно)

146

Другая часть самолетов по разным причинам, в первую очередь в силу проблем с навигацией, не достигла Горького и атаковала запасные цели, в частности, из-за Ju-88A-4 9E+BN Ханса Гроттера из 5./KG51 сбросил бомбы на Сталиногорск.

(обратно)

147

ГУ ЦАНО. Ф. 126. Оп. 5. Д. 35. Л. 9-14.

(обратно)

148

Там же. Д. 24. Л. 92–94.

(обратно)

149

ГУ ЦАНО. Ф. 126. Оп. 5. Д. 35. Л. 9—14.

(обратно)

150

ГУ ЦАНО. Ф. 2816. Оп. 4. Д. 166. Л. 1–6.

(обратно)

151

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 80–91.

(обратно)

152

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

153

Забвению не подлежит. С. 354.

(обратно)

154

В основном это были двухэтажные деревянные дома, построенные в конце XIX в.

(обратно)

155

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 93, 93а.

(обратно)

156

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

157

Примечательно, что, хотя в действительности никто из советских пилотов не видел обстоятельств гибели Белоусова, во многих послевоенных публикациях ему приписывали таран немецкого бомбардировщика. Причем он описывался очень подробно, в мельчайших деталях. Например, в статье С. Макаренко «Враг над: городом», опубликованной в газете «Ленинская смена» 18 февраля 1969 г., было написано следующее: «Набрав заданную высоту, Михаил приступил к поиску. Вдруг впереди появились голубоватые светлячки. Поравнявшись с ними, Михаил увидел, что это выхлопы двухмоторного самолета. Сомнений не было, тяжело груженный фашистский стервятник идет бомбить Горький… Белоусов открыл огонь из пушек. Но очередь не достигла цели. Летчик повторил атаку. Снова неудача. А земля все ближе. Не теряя из поля зрения «Хейнкеля», Михаил опять нажал на гашетку. Пушки молчали: боеприпасы кончились. Что делать? Летчик принимает решение – идти на таран. Удар пришелся по верхней части хвостового оперения, Хе-111 рухнул вниз». Через 15 лет об этом же таране в той же газете писал журналист В. Федоров. Согласно его «сведениям», Белоусов, «расстреляв весь боезапас, на малой высоте ударил винтом «Хейнкель-111». Летчику не хватило высоты, чтобы покинуть свой поврежденный самолет, и он погиб».

(обратно)

158

Шорн затем находился в лагерях для военнопленных № 27 в Москве, № 28 в Потьме, в Таганроге и в Ростове и был освобожден 28 апреля 1949 г. Путц также вернулся в Германию после войны.

(обратно)

159

Кроме того, на его счету были свыше 200 уничтоженных железнодорожных вагонов и одна тяжелая артиллерийская батарея. 9 октября 1943 г. командир 9-й эскадрильи KG27 обер-лейтенант Грасеманн был награжден Рыцарским крестом.

(обратно)

160

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 72–73.

(обратно)

161

Ченакал Д.Д. Указ. соч. С. 136.

(обратно)

162

Фрицше К. Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь. М.: Яуза-Пресс, 2009. С. 69.

(обратно)

163

Фрицше К. Указ. соч. С. 70—71.

(обратно)

164

Сойма В.М. Советская контрразведка в годы Великой Отечественной войны. М.: Крафт+, 2005. С. 102–103.

(обратно)

165

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 72–73.

(обратно)

166

Фрицше К. Указ. соч. С. 72.

(обратно)

167

Фрицше К. Указ. соч. С. 73–74.

(обратно)

168

Фрицше К. Указ. соч. С. 75.

(обратно)

169

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 72–73.

(обратно)

170

Fligerbuch Helmut Abendvoth. S. 72–73.

(обратно)

171

На 10 мая 1943 г. в тресте «Стройгаз» № 2 числилось 2178 рабочих и 147 ИТР (всего 2706 человек).

(обратно)

172

После этого Осипов был назначен начальником Горьковского зенитно-артиллерийского училища, дабы передавать свой богатый опыт молодым офицерским кадрам. В дальнейшем он служил на второстепенных должностях. Умер генерал-майор Осипов в 1978 г.

(обратно)

173

Борман прокомандовал ею недолго, видимо по причине своей весьма одиозной фамилии.

(обратно)

174

Dierich W. Op. cit. S. 250–252.

(обратно)

175

Фрицше К. Указ. соч. С. 77.

(обратно)

176

Подробности вылета в летной книжке Абендфотха написаны неразборчиво. Ясно лишь, что его продолжительность составила около часов, а на суда «Хейнкель» сбросил 6 фугасных бомб SC250.

(обратно)

177

Фрицше К. Указ. соч. С. 78–79.

(обратно)

178

Фрицше К. Указ. соч. С. 79–80.

(обратно)

179

Фрицше К. Указ. соч. С. 80–81.

(обратно)

180

Всего А.Н. Катрич выполнил 250 боевых вылетов, и за ним числятся 14 сбитых самолетов. В начале войны он служил в 27-м иап ПВО, защищавшем Москву. 11 августа 1941 г. лейтенант Катрич на МиГ-3 совершил высотный таран, сбив на высоте около 8000 м самолет-разведчик Do-215B-1 W.Nr.0075 T5+LC из 1-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L. 28 октября он был удостоен звания Героя Советского Союза. После войны Катрич дослужился до должности заместителя министра гражданской авиации СССР. Умер 25 ноября 2004 г. в возрасте 87 лет.

(обратно)

181

Сто сталинских соколов. В боях за Родину. М.: Яуза; Эксмо, 2005. С. 156–157.

(обратно)

182

Сто сталинских соколов… С. 157.

(обратно)

183

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

184

Ярославская область за 50 лет. 1936–1986: Очерки, документы, материалы. Ярославль, 1986. С. 234.

(обратно)

185

Archiv KG27 «Boelcke».

(обратно)

186

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 155–166.

(обратно)

187

Характерно, что начштаба МПВО Горького майор Антропов и полковник НКВД Зверев в докладах вышестоящему начальству пытались всячески преуменьшить повреждения. В частности, последний откровенно наврал Берии, что литейному корпусу № 3 были «причинены незначительные разрушения». На самом деле убытки только от этих двух бомб были впоследствии оценены в 583 785 рублей!

(обратно)

188

ГУ ЦАНО. Ф. 126. Оп. 5. Д. 35. Л. 10–14.

(обратно)

189

Впоследствии завод имени Воробьева.

(обратно)

190

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 155–166.

(обратно)

191

Подвергшись атаке истребителя, немецкий экипаж, вероятно, сразу же сбросил бомбы. Они, по всей видимости, упали на деревню Сартаково Богородского района, разрушив один жилой дом.

(обратно)

192

ГОПАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 9. Л. 153–154.

(обратно)

193

Данные об этом сбитом самолете удалось случайно обнаружить в фондах ГОРЭК. В документах 142-й иад ПВО эта потеря почему-то не фигурирует. ГУ ЦАНО. Ф. 2597. Оп. 2. Д. 116. Л. 27.

(обратно)

194

Обер-ефрейтор Вольф на следующий день скончался в госпитале.

(обратно)

195

Забвению не подлежит. С. 531.

(обратно)

196

Ченакал Д.Д. Указ. соч. С. 139.

(обратно)

197

Ченакал Д.Д. Указ. соч. С. 141–142.

(обратно)

198

Сойма В.М. Указ. соч. С. 103.

(обратно)

199

Морохин В.Н. Сквозь огонь великой битвы. Н. Новгород, 1995. С. 112.

(обратно)

200

В попытках убедить самих себя и окружающих в том, что дела обстоят лучше, чем на самом деле, иногда доходило до анекдотов. Так, директор уже несуществующего авиазавода № 292 Исаак Левин вылетел в командировку на фронт. Там генерал Ф.И. Толбухин организовал ему встречу с пленным немецким летчиком. По утверждению наркома А.И. Шахурина, это был «заместитель командира авиадивизии, бомбившей авиазавод». Между присутствующими состоялся интересный разговор. Толбухин, продемонстрировав пленному немцу живого директора завода, выразил свое сомнение в том, что авиазавод в Саратове стерт с лица земли. Но этот «весомый аргумент» не смог убедить упрямого фашиста.

Пленный вполне резонно возразил своему высокопоставленному собеседнику, что «директор-то, может, и жив, но завода-то нет, его снесли полностью». Тогда И.С. Левин попытался доказать обидчику, что завод по-прежнему выпускает самолеты и будет, мол, выпускать еще больше. Летчик люфтваффе, который сам летал на бомбардировку и воочию наблюдал ее результат, стоял на своем: «Этого не может быть, ваш завод уничтожен полностью». В своих переписанных послевоенных воспоминаниях, когда события прошедшей войны виделись несколько в ином ракурсе, Левин уже без особого энтузиазма вспоминал о последствиях бомбежки завода в ночь на 24 июня 1943 г. Он признал, что из строя было выведено «70 % мощностей и 60 % оборудования, а корпуса превратились в груды щебня». Вообще же в советской историографии было настоящим законом жанра писать обо всех последствиях бомбардировок в духе, мол, «подлые фашисты бомбили, но цели не добились, и завод продолжал работать».

(обратно)

201

Gundelach K. Op. cit. S. 240.

(обратно)

202

Впоследствии Шапочка был награжден орденом Красной Звезды и назначен командиром полка.

(обратно)

203

Lagoda M. Ein Blick in die Vergangenheit. Kriegsernnerungen eines Fernaufklarers aus Russland und dem Orient. Helios, 2011. S. 116.

(обратно)

204

Отдельные историки и до сих пор пытаются утверждать, что налеты люфтваффе на Горький закончились чуть ли не победой (!) Горьковского корпусного района ПВО в «воздушной битве с врагом». В частности, в статье Еременко «Историческая справка. Противовоздушная битва за г. Горький. 4 ноября 1941 г. – 23 июня 1943 г.» указано: «23 июня 1943 г., по сути, явился исторической датой для нашего города и области. Его можно считать днем победы сил ГКР ПВО и всех трудящихся в противовоздушной битве за Горький». Подобное утверждение можно было бы признать правильным только в том случае, если бы Горьковский корпусной район ПВО воевал на стороне немцев.

(обратно)

205

Включая сбитые на пути к цели и на отходе вне зоны действия ГКР ПВО.

(обратно)

206

Dierich W. Op. cit. S. 308.

(обратно)

207

Gundelach K. Op. cit. S. 235.

(обратно)

208

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 8. Д. 66. Л. 40–45.

(обратно)

209

Там же. Л. 61, 65.

(обратно)

210

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 1. Д. 180. Л. 79.

(обратно)

211

Там же.

(обратно)

212

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 1. Д. 180. Л. 106–114.

(обратно)

213

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 8. Д. 66. Л. 4.

(обратно)

214

Свирин М.Н. Стальной кулак Сталина. История советского танка. 1943–1945. М.: Яуза; Эксмо, 2006. С. 173.

(обратно)

215

ГУ ЦАНО. Ф. 15. Оп. 4. Д. 234. Л. 5.

В июле завод с трудом выпустил 178 танков Т-34, снова недовыполнив уже сокращенный план. При этом вся эта техника была крайне низкого качества из-за пресловутых «обходных технологий». Всего же за год на «Красном Сормове» построили 2962 танка, что лишь ненамного перекрыло выпуск 1942 г. Годовой план предприятие так и не выполнило.

(обратно)

216

Саратовская область в годы Великой Отечественной войны (1941–1945): Архивные документы. Саратов, 2005. С. 66–67.

(обратно)

217

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 8. Д. 65. Л. 47–48.

(обратно)

218

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 8. Д. 65. Л. 36–37.

(обратно)

219

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 8. Д. 65. Л. 38.

(обратно)

220

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 3.

(обратно)

221

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 3.

(обратно)

222

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 31–34.

(обратно)

223

Там же. Л. 35–37.

(обратно)

224

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 35–37.

(обратно)

225

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 57.

(обратно)

226

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 62.

(обратно)

227

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 3. Д. 4. Л. 64.

(обратно)

228

ГУ ЦАНО. Ф. 6146. Оп. 2. Д. 7. Л. 1.

(обратно)

229

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 8. Д. 65. Л. 143.

(обратно)

230

В.М. Келдыш, генерал-майор ИТС, профессор, преподаватель Военно-инженерной академии, являлся одним из основоположников метода расчета железобетонных конструкций. Участник проектирования, экспертизы и приема ряда «великих строек», в том числе канала Москва – Волга, Днепропетровского алюминиевого комбината и Московского метро. Отец будущего президента АН СССР.

(обратно)

231

Ярославский шинный завод: Сборник документов и материалов. Ярославль, 1968. С. 81.

(обратно)

232

Ярославский шинный завод… С. 82–83.

(обратно)

233

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 8. Д. 66. Л. 38.

(обратно)

234

ГУ ЦАНО. Ф. 126. Оп. 5. Д. 35. Л. 1—17; Д. 18. Л. 201–207.

(обратно)

235

ГУ ЦАНО. Ф. 2435. Оп. 1. Д. 180. Л. 106–114.

(обратно)

236

Зарембо Н.П. Волжские плесы. М., 1970. С. 124.

(обратно)

237

Локтионов И.И. Указ. соч. С. 201.

(обратно)

238

В дальнейшем он был отправлен в госпиталь в Горький, где и скончался от полученных ран.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 Назгулы фюрера

  Показуха по-немецки

  «Русские идут»

  Kubanbr"uckenkopf

  Цель – корабли в южном течении Волги

Глава 2 Затишье перед бурей

  Новая задача

  Кто начертил схемы заводов для люфтваффе?

  «Фашистские кровопийцы готовят новое чудовищное злодеяние»

Глава 3 Две смерти Кармен

  «Это пахло новым наступлением»

  Цель – Горький

  Огненный листопад

  «Сбивать бомбардировщик не надо…»

  «В результате налета серьезно пострадал ряд основных цехов»

  «Исключительная прицельность попадания»

  «Стрелка часов приближалась к полуночи…»

  «Мы пришли в ужас, когда поняли, кто перед нами»

  «Увидел немецкий самолет… Что делать?»

  «Черная смерть» над Сещинской

Глава 4 Все Поволжье в огне

  Первый «антракт»

  На очереди Ярославль

  «Гроза невероятной силы»

  Ответ «сталинских соколов»

  Новая жертва

  «Кровавые собаки во главе с фон Бёстом»

  Гауптман Путц на допросе у маршала Новикова

  Невероятные приключения немцев в долине Хопра

  «С такими козлами…». Разборы полетов и оргвыводы

Глава 5 Удар на добивание

  «На Каспийское море»

  «Жуткий лес из зениток!»

  «Без второго фронта не победить…»

  Конец Саратовского авиазавода

  Полный провал сталинской ПВО

Глава 6 Сто дней

  «Аэрофотоснимки целей показывали разрушительное воздействие сброшенных бомб»

  «Нет света, почти нет посуды, продукты тухнут…»

  Пропаганда и реальность

  «Заводы остановлены»

  Последний рейс «Карла Либкнехта»

Использованная литература и источники

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно