Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

М. И. Кутузов. Примечания о пехотной службе вообще и о егерской особенно

Ордер Бугского егерского корпуса господам батальонным командирам

Циркулярно

Прилагаю при сем в батальоны Бугского корпуса примечания о пехотной службе вообще и о егерской особенно. Первые не заключают в себе никаких новостей, а истекают совершенно из законов воинских, пехоте российской предписанных, и служат только изъяснениями правил, которые из тех законов почерпнуть можно. Что же касается до егерских, то и те суть самые простые, но, кажется, образу службы и разным положения[м] мест свойственные.

Но тщетны бы были все старания начальников в таком войске, где в пренебрежении повиновение и чинопочитание (дисциплина и субординация), сия душа службы. Но законы воинские столь ясно изъясняют о сей части, образ мыслей батальонных начальников мне [нас]только известен, что не остается об оной предписывать иного, как ежедневного надсматривания и понуждения всех чинов к их должности.

1786 года, июня 16-го

О содержании солдата

Содержание солдата будучи первою [при]чиною доброты и прочности всякого воинского корпуса, потому и препоручаю сей важнейший предмет первейшему попечению господ батальонных командиров.

Зная же качества частных начальников корпуса, мне вверенного, нахожу излишним упоминать, что солдат неисправным в своей должности быть не может, ниже чувствовать довольно верности к исправлению службы, от него требуемой, ежели получает до малейшего ему определенного как вещами, так и деньгами; разумеется, чтоб и вычетов никаких, исключая на собственные их артельные издержки, отнюдь не было.

Ибо всякий, подробно службу нашу знающий, ясно проникнет, что хотя российский солдат достаточно от отечества снабжен как всем нужным для его одежды и пропитания по природной его умеренности, так и довольно награждается денежным жалованьем, но при том неоспоримо и то, что ежели из сего довольно ему определенного отвратится хоть малая часть, то солдат в содержании своем почувствует такие недостатки, которые к разрушению его здоровья, иногда и жизни, следовательно, к невозвратному вреду службы причиною быть могут.

Но не довольно будет одной на сие доброй воли, ежели не употребятся к отвращению сего вреда способы, как например: самоличная выдача жалованья, присмотр всегдашний и строгий во внутренности рот в рассуждении выдачи провианта, также амуничных денег и вещей и, третье, доброе хозяйство в артелях, хранение [их] денег и частое оным свидетельство, имея всегда в памяти, что обер– и унтер-офицер тягчайшего преступления сделать не может, как отвращения сей солдатской собственности, хотя бы то под образом займа на самое короткое время было.

Касательно же до сохранения здоровья солдата здесь [уверен], что начальники рачить^[1] будут всеми силами как впредь о хранении здоровых от болезней, избавляя их от излишнего и службе ненадобного отягощения, так и предписывании молодым людям способы к их предохранению, как-то: высушка при первом удобном времени замоченного платья, содержания обуви и перемены онуч, чистоты в белье и прочем, так и в присмотре за больными не только понуждением ленивых лекарей к их должности, но и доставлением больным хотя из их же собственных способов простой, но здоровой пищи.

К сему присовокупить должно умеренность в наказаниях, различая прилежно прямую должность воина от некоторых по себе маловажных излишеств, природные недостатки от нехотения и ошибку по новости недавно вступившего от ослушания и преодолевая медленность ус[п]ехов терпением.

Лучшие наставления по сей части почерпнуть можно из доклада, опробованного в 1783 году, где великие истины в немногих словах сказаны.

Нет никакого сомнения, ежели помянутые правила твердо хранимы будут, чтоб солдат имел в чем-либо недостаток и через то не был [бы] усерднее к службе, прочнее, своим состоянием довольнее, следовательно, из благодарности к отечеству и храбрее.

Учредив таким образом благосостояние солдата, помышлять должно о приготовлении его к тому, чего от него взаплату себе требует отечество, а именно – к воинской должности.

Чтобы начать обучение его, основательно вникнуть должно в образ той службы, к которой он определен.

Егерь назначен будучи к такому действию, которого успех зависит от верной стрельбы, как-то: в тесных проходах, в гористых и лесных местах, где он, часто и поодиночке действуя, себя оборонять и неприятеля вредить должен.

Полагая все оное спасение в огнестрельном ружье, то неминуемо и должно быть оное главнейшим и почти единственным предметом [обучения].

Но дабы цельно вредить неприятеля, то должно быть ружье в такой исправности, чтобы соответствовало названию своему егерского ружья.

Из сего следует, чтобы первые наставления дать егерю о сохранении оного в годности и для того, по получении новых ружей, должно приступить к обучению разбирать ружье с такою осторожностью, чтобы ни один винт и ни один гвоздик испорчен не был. При разборе замка быть еще осторожнее, не позволяя никак на чищение винтов употреблять песок, а вытирая другими способами, намазывать салом. Приметить должно и то, чтобы не разбирать ружье без крайней нужды и чем возможно, отчего ружье будет целее. Ствола внутри ни под каким видом песком и сверликом^[2] не чистить, а вымывать, отвернув замок, навязанною на шомпол или деревянную палку мокрою тряпицею, а после вытирать сухою, не требуя, чтобы внутри ствола был блеск. А и снаружи ствол не только не скоблить шомполом, но и песком весьма осторожно чистить.

Ежели сии осторожности употреблены будут, то всеконечно замки исправны, а стволы прямы и не погнуты будут, и тогда-то надеяться можно будет обучить стрелков таких, которые будут страшны всякому неприятелю.

Приступим к обучению егеря

Главнейшее назначение егеря есть стрельба, то и должен сей предмет прежде всякого другого представиться к размышлению.

О стрельбе

Хотя и требуется от егеря скорое действие в огне, как от всякой пехоты, но более того требуется выстрел верный, следовательно, и должно попечение прилагать более к сему последнему намерению.

И потому, сколь скоро только дастся новобранцу первое понятие о сохра[не]нии своего места во фронте и об расчетах в оном (которое, как азбука, всякого солдата должно быть началом), не теряя времени и начать обучение в цель. И чтоб способ к сему сделать достаточнее, то и необходимо, чтобы г[оспо]да батальонные командиры из довольно отпускаемого числа пороха сделали некоторое хозяйство, превратя часть оного в свинец на литье пуль.

Доставив же себе таким образом довольное число материала, блюсти должно, чтобы как расходы на сие из казны употребляемые, так и употребление ружей и происходимая оттого починка, а что всего драгоценнее – время (которого на обучение солдата много требуется), тщетно употреблены не были.

К отвращению сего употреблять должно разные способы, а именно:

1-е. Не всякий офицер, хотя в прочем все достоинства его званию принадлежащие имущий, довольно объяснен в сей особой части егерского обучения, то и должен – таковой быть в важности и способах оной наставлен.

2-е. Ель должна быть сделана высотою около трех аршин с половиною, на которой изобразить черною краскою подобие человека вышиною в два аршина и десять вершков. Позади оной [сделать] вал или бугор земли или песка, шире и выше цели, дабы большую часть пуль по выстреле отыскать можно было.

3-е. Во избежание расхода бумаги заряжать для сей стрельбы надлежащий вес пороху, прибивая пыжами: первым порох, а другим пулю, отчего выстрел вернее (да и во время войны ружья заблаговременно заряжены должны быть сим образом).

4-е. Чтобы каждый стрелял из своего ружья, а не [из] чужого, дабы более и более свойств его узнавать мог; разве в таком случае, чтобы в помощь рекруту велеть искусному стрелку, выстрелив из его ружья, ему растолковать: вправо, влево, или вверх, или вниз оное бьет.

5-е. Начинать обучение не далее ста шагов от цели, для верного же прицела при начале стрелять с приножки^[3]. Потом, отдаляясь от цели, уже доходить до дальнего расстояния, но более держать на умеренном расстоянии, то есть на ста пятидесяти шагов, ибо тут выстрелы вернее и, следовательно, учение полезнее.

6-е. Ежели на дальнем расстоянии прикладываться станут в полчеловека, то не должно удивляться, что пули приходить будут по ногам, а большая часть перед целью в землю падут. Ибо таково есть свойство всякого ружья или, яснее сказать, пули, которая на дальнем расстоянии, будучи уже слабо понуждаема истощенною силою пороха, собственною своею тягостью помалу вниз опускается.

Оттого происходит неверность в дальнем выстреле, и сие то должно растолковать егерю самым простым, но внятным образом, дабы он, поняв оное, знал, сколько на каком расстоянии выше цели выстрел возвышать потребно. До сего размера офицеры доходить должны прилежными опытами при обучении в цель, ибо и для самого верного ружья есть только одно некоторое расстояние, на котором, прямо в цель прикладываясь, попасть можно.

На прочих же расстояниях потребна сноровка, и, дабы дать ясное о сем понятие, присовокуплю некоторое примерное положение, которое однако ж точным правилом^[4] служить не может, потому что мы еще не испытали свойства нам назначенных ружей, ибо сей размер зависит от пропорции, которая наблюдена оружейным мастером между целью, над казенным шурупом назначенною, и мушкою, поставленною на дуле ствола.

Но, кажется, по некоторым опытам, что расчет ближайший к верности есть: на сто шагов приклады в колено, на сто пятьдесят – в полчеловека, на двести – в грудь, на двести пятьдесят – в среди[ну] лица, а на триста – пол-аршина выше головы.

Сие все принадлежит до ружья. Что же касается до пистолета, то так как сие оружие дано егерю для особенной его обороны в одних только крайних случаях, следовательно, и [на] весьма близком расстоянии, то и обучение сие не должно занимать большого времени. Почему и не останавливаюсь много на сей части, а даю приметить, что обучение сей стрельбе на дальнем расстоянии будет только потерею времени и пороха и приучит, ежели возможно, к весьма верному выстрелу в пятнадцати или двадцати шагах.

В заключение сего еще раз повторяю, что стрельбы в цель, будучи первым достоинством егеря, должны быть и первым попечением офицеров, и то[т] из ротных начальников, который через некоторое время перед прочими более искусных стрелков из своей роты представить в состоянии будет, по мере своего старания перед прочими и отличен быть должен.

Сия часть касалась до егеря особенно. Теперь же, прежде нежели приступить к свойственным ему особенно маневрам, коснуться должно до той части, которая ему со всяким пехотным солдатом есть общая, где однако ж во многих случаях [егерь] должен достоинствовать от оного отменно по образу своего вооружения.

О построении фронта

1-е. Обыкновенный егерский фронт строится в две шеренги. Сей строй изобретен для ловкости в стрельбе как в рассуждении заряжания, так и для приклада, ибо в трехшереночном ополчении^[5] по необходимой оттого некоторой тесноты сия ловкость чувствительно умаляется.

Но так как Россия имеет тридцать батальонов егерских, то и невозможно, чтоб столь великий корпус всегда употребляем был единственно в перестрелке, их образу свойственной. Уповательно^[6] же напротив, что часто потребуется от них обыкновенное действие пехотного батальона, как-то: в линии с пехотою, где для многих причин длина батальонных фронтов должна быть равная, или для атаки поста, где требуется действие белым ружьем^[7] и где дву[х]шереночное ополчение по жидкости недостаточно ни для сопротивления неприятелю, ни для нанесения ему урона.

Как в сих, так и во многих других обстоятельствах нужно быть построену в три шеренги. Посему и должны батальоны приучаемы быть к построениям обеих сих родов, дабы егерь, и в три шеренги поставленный, привычен был к их расчету и действию.

2-е. Весь расчет в дивизионах, полудивизионах и плутонгах делать на основании общего пехотного расчета.

О приемах

Надобности в прилежном обучении солдата приемам суть:

1-е. Не может он главнейшего своего предмета исполнить, то есть зарядить хорошо и скоро ружья, ежели им верно не выучен.

2-е. Привыкает [час] от часу более к оному, найдет в нем равновесие, знать будет во всяком случае, как за него взяться, чтобы его проворно поднять или повернуть так, чтобы во время дела никогда не зацепиться, не уронить его и ничего в замке или других слабых частях не испортить.

3-е. От частого обращения со своим ружьем с ним ознакомится столько, что оно ему и подлинно весьма легче казаться будет (и сие обстоятельство не малой важности).

И 4-е. Сие упражне[ни]е сохранит его от праздности, которая есть всех солдатских шалостей источником.

Между тем не могу не дать приметить, что сие не должно почитаться первою должностью егеря, а должно быть уважаемо, поскольку оное относительно к главнейшему его предмету, так что ежели егерь в сей части окажется и посредственным, а найден будет искусным стрелком, то, конечно, должен предпочтен быть тому, который в сем последнем не достиг до равной с ним степени, хотя бы и превзошел его в первом.

Наконец, напоминаю и то, что должно при сем неоплошно наблюдать сохранение ружей и для того приемам обучать точно тем образом, каким обучены присланные ко мне от батальонов унтер-офицеры, не полагая красоты в стуке (которым только что переломаются ружья), а наблюдая равенство и краткость.

О маршировании

От искусства или незнания в сей части все регулярные пехоты побеждают или бывают побеждены.

Довольно кажется сей причины, чтобы в оной солдата упражнять непрестанно. Сие не стоит ничего, исключая сапог, которые солдат праздно и без того износить должен. Ему сие служит еще и к здоровью.

Марширование имеет два главных предмета, из которых истекают прочие:

Первое. Идти столь поспешно, сколько обстоятельства той минуты того требуют.

И второе. Идти стройно.

Первое для того, чтобы достигнуть скорее желаемого места для скорейшего ли приближения к неприятелю или для предупреждения его, для строения ли фронта или перемены оного, а второе, чтобы сохранить при тех же случаях целость всего строя или его отделений, дабы расстройкою не дать неприятелю случая воспользоваться.

Сии два предположения поставя основанием, приступлю к истекающим из того правилам и примечаниям, из которых некоторые особенно к егерской службе принадлежат.

О шагах

Шаг разделяется на три рода, а именно: обыкновенный, скорый и резвый, не упоминая о путевом^[8] шаге.

Об обыкновенном шаге

Поспешность сего шага простирается числом до восьмидесяти в минуту, величиной в три четверти аршина.

Он употребляется в движении всем фронтом, повзводно и в колоннах всякого рода (разумеется, в таких случаях, где обстоятельства большей скорости не требуют). На сем шагу производится отступная и приступная стрельба, он же есть и так называемый парадный.

О скором

Сей доходит в минуту числом до ста двадцати.

Употребляется при свертывании и развертывании колонн, при всех строениях и переменах фронта, для достижения какого-нибудь возвышения или другого нужного места, а всего более – для нанесения неприятелю решительного удара.

О резвом шаге

Так именуется бег, до такой степени скорости простирающийся, до которой бы только человечество без изнурения довести можно было. Он есть единственно егерю свойственный.

Но так как телесные силы ограничены, то производить сие только до четырехсот шагов и редко далее, приучая людей к сему постепенно, прибавляя пространство и скорость более до предписанного расстояния, приучая к сему россыпью и фронтом с открытыми несколько шеренгами, иногда от себя прямо, иногда косым направлением, принимая вправо или влево.

Можно действовать сим образом без великой расстройки фронта во всех случаях, где не примкнуты задние к передним близко, следовательно, по рядам в длинном фронте сие производить и неспособно, разве малыми частями или в таком случае, где позволяется несколько растянуть длину фронта.

Сему шагу обучать только в наступательных действиях, ибо в отступательном он будет пагубным и российскому солдату не свойственным.

О маршировании фронтом прямо

Идти требуемою скоростью и ровно есть предмет сего марша.

Но изъяснить должно, в чем состоит сие равенство. Требуется не только прямизна фронта, но и сохранение расстояния между людьми в рядах и шеренгах такое, какое они имели между собою на том месте, с которого пошли, то есть близкое между собою, но не тесное положение, чтобы фронт ни в одну сторону не принимал и не плавал из стороны в сторону, отчего происходят теснота, разрывания фронта и другие расстройки. К избежанию сего способы суть следующие:

1-е. Равняться каждому известным и давно предписанным способом в четвертого человека.

Но один сей способ не отвратит ни от тесноты или разрывания, ни от плавания фронта, то и должно к сему присовокупить:

2-е. Всех людей приучить к одинако[во]му (как выше предписано) шагу, дабы никто ни вперед уходить, ни отставать не мог.

3-е. Наконец, главнейшее средство к достижению сего предмета то, чтобы от той линии, на которой стоял фронт, идти перпендикулярно, то есть [не] склоняясь ни вправо, ни влево не только тому, который марширует в середине и по которому все равняются, но и каждому особенно. Сколько возможно сие вперить^[9] должно, изъясняя на самом деле, что такое сия перпендикулярная линия.

Весьма ясно понять можно, что прилежа к сему способу, ни фронт, ни составляющие его части по сторонам сдаваться не будут, тем низбегнутся теснота и разрывания, следовательно, и всякие расстройки. Присовокупив же к сему вышесказанное равенство шага, доказательно, что фронт дойдет с требуемою поспешностью, равно без расстройки, и на всяком месте своего пути, где бы неприятелем встречен ни был, будет готов всячески оборонять[ся].

О марше повзводно

Сим названием означается взводный марш с открытыми расстояниями меж взводов, ибо [под] примкнутыми один к другому взводами разумеется уже марш в густой колонне.

Он не употребляется ни во время пути войск, ни в случае приближения главою к неприятелю, ибо, по свойству своему весьма растягивая длину колонны, делает оные в обеих сих случаях неудобными, а служит только тогда, когда неприятель ожидается сбоку, ибо тогда, зайдя взводами, так сказать, в одно минование построишь фронт и предстанешь неприятелю в боевом порядке. Он употребляется на смотрах – для подробнейшего рассмотрения людей, при вступлении и возвращении с караулов, при вступлении в лагерь или выступлении из оного и во многих других случаях, особливо малыми отрядами. Примечания в оном требуются следующие:

1-е. Хранить между всеми взводами верное расстояние, дабы, когда во фронт зайти приказано будет, не сделать тесноты или прорехов, и для того идти между собою в таком расстоянии, чтобы пространство от последней шеренги предыдущего взвода до первой последующего было равно длине взвода, наблюдая при том, чтобы первый ряд последующего шел точно напротив первого предыдущего взвода, и для сохранения равенства и должно всем взводам идти в одну ногу.

2-е. Редко случится идти все прямо и не быть принуждену направо или налево повернуть. Тогда должны взводы посредственно^[10] заходить. При сем случае и теряется дистанция между ними, следовательно, и стройность всего марша, ибо последующий взвод, отстав во время оборота от предыдущего, должен прибавлять шагу, чтобы достигнуть надлежащего расстояния, и тем уйдет от последующего ему. Еще далее сия расстройка более и более умножается до последних взводов так, что оным и невозможно будет обыкновенным шагом достичь до своего места. Но сие приключиться может только там, где не соблюдается следующее примечание. А именно:

Всякий взвод, заходя во время своего оборота, должен, не прибавляя скорости, прибавить величину шагов в один раз с половиною, то есть вместо обыкновенного [в] три четверти аршина делать в аршин и два вершка. При окончании оборота последующий ему взвод обыкновенными своими шагами (трехчетвертными) дойдет до сего неподвижного фланга и, не задерживая, начнет заходить в самое то время, когда предыдущий тронется вперед обыкновенными шагами.

Покончив свой оборот, найдется [он] от предыдущего расстоянием ровно на один взвод длиною, то есть в надлежащем от него пространстве. Таким образом все взводы, не убавляя и не прибавляя шагу, исключая во время оборота, останутся между собою всегда в равном расстоянии и шаг [не] помешается. Сие правило основано на математической верности и не может быть подвержено ошибке.

О марше по рядам ^[11]

Сей марш в употреблении при таких случаях, когда фронту недалекое расстояние, особливо в виду неприятеля, направо или налево двинуться должно. Преимущество сего марша перед прочими фланговыми движениями в том, что продолжать его можно с произвождением огня, равняясь с неприятелем или обходя его фланги.

Но когда потребно в сем порядке проходить далекое расстояние, в таком случае представятся великие неудобства, а именно: растянется фронт и через то [с]делается жидким, следовательно, и слабым, ибо должно сохранить между рядами на походе то же расстояние, которое они имели, когда с фронта поворотились и стояли еще на месте. А сие и трудно удержать на далеком расстоянии в большом фронте. Я говорю в большом фронте для того, что в таком, в котором на батальон^[12] длины, сию слабость в несколько секунд исправить можно.

Примечания в сем марше:

1-е. Как выше сказано, то, чтобы идти всем чинам точно в том расстоянии, в котором [они] тронулись с места (следовательно, необходимо в одну ногу), дабы не растянуться.

2-е. Смотреть предыдущему прямо в затылок, дабы не испортить прямизны фронта.

О марше в густой колонне

Сей марш при военных действиях наиболее в употреблении как для облегчения в пути в рассуждении малого протяжения колонны, так и для способности к скорейшему строению фронта, когда неприятель находится с лица.

Фронт ее составляется, буде возможно, из целых дивизионов, когда же не позволяет сего положение места, которое проходить должно, то и полудивизионами, и плутонгами, иногда же и по четыре ряда.

Для строения из колонны фронта наблюдать должно, чтобы колонна была сколько возможно короче, дабы, приблизившись к неприятелю, последние отделения имели при развертывании перейти меньшее пространство и сим скорее достигли своего во фронте места. Тем ускоряется строение линии, тем иногда предупреждается неприятельская конница, желающая развертыванию воспрепятствовать, и тем менее подвергается разорительному неприятельских пушек действию, при развертывании столь вредному.

Но чтобы во время марша не растянуть глубину колонны или не произвести внутри оной расстройки, наблюдать должно: первое – равняться в шеренгах и рядах и, второе – примыкать шеренгами сколь можно ближе.

Для того и нужно, чтобы шли в одну ногу.

О свертывании и развертывании колонн

О свертывании и развертывании колонн предписано достаточно в строевом уставе. Но построение их, имея столь разнообразные виды и способы, неудобно было к тому, чтобы все оные предписать можно было. По сей самой причине и здесь предлагаются только общие к тому правила, а именно:

1-е. Свертывание колонны делается или к одному какому-нибудь флангу, или к середине.

2-е. Свертывание в середину почитается выгоднее, потому что обе половины фронта, в одно время вступая в движение, занимают свои в колонне места так, что когда фланговые люди дойдут до середины, то и колонна составится. Следовательно, имея проходить половину пространства, требуется и половина времени.

3-е. Дабы быть в состоянии развернуться из колонны, из середины составленной, по своему желанию иногда и к одному флангу (что по многим обстоятельствам бывает необходимо), то удобно свертывать и таким образом, чтобы, не ломая полудивизионов из середины, как в строевом уставе сказано, а оставя один из средних полудивизионов на месте, приказать правой половине фронта занимать целыми полудивизионами свои места впереди, а левой – позади оставшегося на месте полудивизиона.

4-е. На сих разных способах свертывания колонн основываются и способы развертывания и наблюдается:

Первое. Чтобы фронт был вытянут прямо и точно по той линии, по которой начальнику желается, для того при обучении назначать два пункта или два приметных места (хотя и отдаленных от флангов), как-то: колокольня, дом, бугор, большой камень и сему подобное, и требовать, чтобы фронт точно стоял на протянутой между сих двух пунктов мнимой линии.

Главное к сему подобие есть то, чтобы тот полудивизион, который при развертывании остается на месте и по которому линия равняться должна, поставлен был весьма верно на сказанной линии.

Второе. Чтобы развертывание исполнено было весьма скоро. Ежели колонна не более как из одного батальона (разумеется егерский), то непременно резвым маршем, то есть бегом, буде же более батальона, то скорым шагом.

Первое требуется для того, чтобы линия была постановлена выгодно в рассуждении местоположения и в рассуждении положения неприятельского, а второе – дабы сколь возможно скорее выйти из того слабого состояния, в котором всякое войско во время развертывания находится.

5-е. Можно развертывать колонну из середины таким образом, чтобы средний полудивизион, который при сем случае остается на месте, служил основанием вытягиваемой линии, но как все передние полудивизионы, чтобы стать [со] средним на одну линию, должны податься назад и уступить столько места, сколько было расстоянием от середины до головы колонны. Обстоятельство, которое сей маневр делает во многих случаях неудобным, особливо в длинной колонне, где половина оной должна, потеряв то место, до которого она приблизилась к неприятелю, пятиться от неприятеля на малое расстояние назад, пока займет свое в линии место. Для отвращения сего неудобства потребен следующий способ.

6-е. Чтобы развернуться из середины, избежать показанное выше [не]удобство, должно вытягивать фронт на той линии, на которой стояла голова колонны, не уступая ни шага земли.

В сем случае первый дивизион или полудивизион, поворотясь направо, теснится по рядам по той самой линии, на которой фронт стоять должен, для чего фланговому офицеру указать приметный пункт, чтобы он для лучшей верности сам себе от своего глаза до данного пункта заметил посередине пункты и через них бы тянулся прямо, [а] от[о]йдя столько расстояния, сколько фронт от середины своей до фланга занимать должен, останавливается.

Между тем все прочие полудивизионы, от головы колонны до середины стоящие, по мере того, как предыдущие их, повернув направо по рядам, вытягиваются так, что левый фланг предыдущего минует правый последующего, всякий по мере того поворачивается, тянется по рядам в таком от предыдущего положении, как тронулся с места, и не прежде налево поворачивается для вступления в линию, доколе предыдущий того не сделает.

Так что первый полудивизион, дойдя до своего места, останавливается, делает во фронт, потом второй тоже выступает во фронт, третий, четвертый и так далее. Между тем средний полудивизион занимает самое то место, на котором стоял [полудивизион], составляющий голову колонны, наблюдает, чтобы с правым флангом быть в прямой линии и отнюдь левого своего фланга ни вперед не выдавать, ни осадить, дабы левая часть фронта, которая должна будет [по] последнему полудивизиону равняться, протянулась точно к тому пункту, который себе командир назначил, развертываясь влево обыкновенным порядком.

7-е. Бывают случаи, в которых колонна, будучи составлена к правому флангу, должна и вытягиваться вправо же, примыкая левый фланг фронта к тому месту, где была голова колонны. В сем случае способ самый простой и менее всех расстройке подверженный есть следующий:

Полудивизион, голову колонны составляющий, то есть первый во фронте с правого фланга, поворачивается по рядам направо, идет прямою линиею до своего во фронте места так, как выше сего в шестом отделении о колонне сказано, и коль скоро его фланг минует стоящий за ним второй полудивизион, тогда сей, вступая на его место, также поворачивается направо по рядам и поспешает за ним.

Сие повторяется до последнего полудивизиона с тем примечанием, что каждый, вступая на то место, где стоял в колонне головной полудивизион, поворотив направо, тянется по рядам за предыдущими, составляя с ними прямую и неразрывную линию. Последний же полудивизион, подвигаясь в колонне вперед, достигает того места, с которого первый (составляющий голову) сошел, останавливается на оном и составляет левый фланг линии.

Ежели колонна составлена к левому флангу, а нужно будет фронт тянуть налево же, тогда употребляется тот же самый способ, но в противную сторону.

Что же касается до строения колонны назад и до строения из оной фронта сзади же, которых образы, способы многочисленны, то о них здесь и не упоминаю и оставляю предложить в практике.

Все сии примечания, до пехоты вообще касающиеся, не суть какие-либо новости или отмены против изданного Устава или правил, в российских войсках принятых, но не что иное, как заключения, из сих же источников почерпнутые, следовательно, и все прочее, о чем здесь и не упомянуто, в огнях и построениях всякого рода, производить на основании того, как оное производиться должно в российской пехоте.

Что же касается до маневров, собственно егерю свойственных, то так как сия часть новая и такая, об обучении которой военные законы еще не упоминают, а требует правил для единообразного обучения нужных для сей службы маневров, потому и прилагаю в батальоны Бугского корпуса для исполнения следующее.

О маневрах, собственно егерям принадлежащих

Все маневры во фронте, колоннах всякого рода, огнях и оборотах, вообще пехоте принадлежащие, производить равным с нею порядком, по тем же командным словам и боям, исключая особенно должности егерям принадлежащие, о которых здесь сказано будет.

Как же в тех случаях, где сие производить должно, повелевать словом не всегда есть удобно как в рассуждении обширности места, рассыпными егерями занимаемого, так и в рассуждении стука, от стрельбы происходящего, а иногда и для скрытия своего намерения от неприятеля, в том же лесу и весьма близко находящегося, то предписываются барабанные бои и некоторые особые от тех, которые в пехоте употребляются, дабы от оной иногда вблизи не подвергнуть ее или егерей какому-либо неразумению.

Должность егерей сверх обыкновенной пехотного войска есть:

1-е. Открывать и обеспечивать поход армии или корпуса в такой земле, где сего конницею учинить невозможно.

2-е. Занять дефилею иногда малым числом, дабы не дать неприятелю ею воспользоваться для воспрепятствования сквозь нее прохода.

3-е. Открыть лес, кустарник ли густой и очистить оный от неприятеля.

4-е. Оборонять занятый лес с засекою или без засеки и не впустить в оный неприятеля.

5-е. Что теперь сказано об открытии и обороне леса, то же с некоторою разницею разумеется и о деревнях, кладбищах и некоторых других местах, как-то каменистых и рвами наполненных.

6-е. Иногда рассыпаться перед своею пехотою, заслонить ее своим огнем во время выстройки фронта или во время перехода через бугристые, изрытые или другие расстройку причиняющие места.

Положив основанием сии предметы, должно все обучение клониться к тому, чтобы при всех помянутых случаях егерь нашелся быть приготовленным к выполнению оных через приучение к маневрам простым, но действительным [и] во всех тех обстоятельствах способствующим.

Из сих маневров одни принадлежат ко многим случаям вообще, а другие к некоторым особенно. А именно:

Об открытии похода армии или корпуса в таких местах, где сего конницею учинить неудобно.

Сему обучать егерей, но на смотрах не показывать.

Когда армия или корпус через такие места следовать должна одною или разными колоннами, тогда командир назначенных к открытию марша егерей разделяет [их] на многие части с лица и боков, смотря по положению места, по расстоянию между колонн и по числу своих людей.

Например, имея довольное число [людей], посылает плутонги с их командирами, которые, разделясь между собою, занимают все пространство впереди колонн с тем примечанием, чтобы захватить [место] обширнее, нежели расстояние между фланговыми колоннами. Плутонги между собою должны быть в расстоянии таком, какое позволяет их число и положение места.

Оставив же при себе каждый плутоножный командир половинное число людей, посылает прочих вперед, которые, разделясь по два, составляют впереди них сомкнутую вдоль всего фронта армии цепь, расстоянием от плутонгов около ста шагов более или менее, смотря по положению земли, больше или меньше закрытой, и между собою в таком, чтобы между ними никакого места [сомнительного] остаться не могло, которого бы не осмотрели, дабы ни малейшая часть неприятеля колонн в походе потревожить не могла.

Боковая цепь располагается на тех же правилах, с тою разницею, что передняя цепь идет рядом между собою вперед, а боковые плутонги, все один за одним следуя, закрывают весь фланг армии и часовые их в таком же от плутонгов расстоянии, как выше сказано о передней цепи, идут все один за одним, стараясь иметь себе предыдущих в виду. Передний плутонг боковой цепи должен быть в виду флангового плутонга передней [цепи], таким образом закрыть марш армии.

Дабы сие лучше и с большею для армии безопасностью исполнялось, должны офицеры при отправлении от себя закрыльщиков во всем [их] подробно наставить: чего и как примечать, во всякое сомнительное место заглянуть и отнюдь безрассудно или от [т]русости армию не потревожить. Увидя же заподлинно неприятеля, закрыльщики, дав знак выстрелом, приближаются к плутонгу, которого начальник, рассмотрев тотчас обстоятельства, уведомляет об оных ближнюю колонну и сам по мере числа неприятеля берет свои меры.

Маневр первый

Начальник командует: «Чрез плутонг по одному вперед!» – или прикажет бить драгунский поход.

По сей команде или бою плутонги по названию своему: 2-й – 4-й – 6-й и так далее, бегут вперед шестьдесят шагов, рассыпаясь в одну шеренгу с тем примечанием, чтобы каждого ряда задней шеренги человек был по левую руку того же ряда переднего человека, фланговых дивизионов плутонги занимали бы справа и слева боковую цепь, закрывая таким образом всю длину фронта, загнувшись на его фланги. Начальникам рассыпных плутонгов при сем случае примечать должно, чтобы цепь по всему фронту [и] на флангах ровно вытянута была.

Ежели командир, сделав сие, не рассуждает еще за благо начинать стрельбу, то продолжает бить драгунский поход, по которому без стрельбы идут вперед поспешно, но не бегом, и, оставив на месте плутонги, следуют за цепью всегда в шестидесяти шагах.

И когда начальник рассудит остановиться, то прикажет ударить отбой и потом для начинания стрельбы – тревогу, по которой каждый стреляет на том месте, где остановился.

Ежели в сем случае командиру рассудится двинуться вперед, то прикажет, не делая отбоя, бить драгунский поход (который как в сем, так и во всех случаях служит знаком рассыпной одинокой цепи егерей идти вперед).

Услышав сей бой, цепь идет вперед, не переставая стрелять. Всякий особенно при сем случае разбирает места, им проходимые, обегая проворно все препятствия и пользуясь закрытыми местами, ежели такие случатся, чтобы, ежели возможно, и на походе не быть от неприятеля видиму.

Когда же начальник, сделав сие вперед движение, рассудит остановиться, велит ударить отбой, по которому останавливаются, но не перестают стрелять (что и всегда при первом отбое примечать должно).

Усмотрев же начальник пред цепью удобные к закрытию места, велит ударить дробь, по которой каждый, как выше сказано, по возможности укрывается.

Сие действие повторять может начальник, подвигаясь вперед неоднократно по обстоятельствам, ибо огонь, происходимый из закрытых мест, столь вреден, что стреляние всякого неприятеля, который в таковых трудных местах фронта хранить не может, остановить должен.

Когда же увидит начальник, что цепь его приблизилась к концу трудного места, им проходимого, то прикажет ударить отбой, по которому останавливаются, не выходя совсем в поле, и дробь, по которой занимают для лучшего действия свои места, и продолжать огонь, а при оставшихся плутонгах ударить гренадерский поход, по которому те идут вперед скорым шагом, храня между собою интервал и, приблизившись к цепи, все вдруг поворотясь, по рядам пробегают сквозь цепь и, миновав оную, забегают во фронт и с прежними интервалами останавливаются. А по исполнении того начальник тотчас командует «Плутонгами начинай!», что производится.

Между тем рассыпанные в цепи кой час приметят, что плутонги сквозь них пробегают, начинают переставать стрелять и бегут в свои места, между плутонгов им оставленные, и строются с крайним поспешением.

Таким способом под непрестанным огнем и с взаимною обороною строится фронт, готовый против неприятеля действовать и на ровном месте, где рассыпное действие было бы уже неспособно.

Помощью сего маневра удобно проходить, очищать от неприятеля и занимать не густые лесом, порожние места, бугристые или большими камнями наполненные, селения, не густо населенные, большие кладбища и прочее, а иногда заслонить марш или развертывание пехотной колонны.

Предписав способы к наступательному действию в сему подобных местах, должно преподать и такие, которые способствовать могут в тех же самых местах к отступлению, будучи беспокоиму от неприятеля, ибо то и другое встретиться может.

При всех отступательных действиях должно удвоить предосторожности, будучи уверену, что всякий неприятель, увидя показавших ему тыл, сделается предприимчивее, и для того одна жидкая цепь, из рассыпанных егерей составленная, будет уже к удержанию неприятельской наглости недостаточна, ежели не представят ему на пути ежечасно новые преграды так, чтобы он каждый шаг покупал кровью.

Приняв сие за правило, ретирада исполняться должна следующим порядком:

Когда начальник с того места, на котором, прошед помянутые трудные места, фронт выстроил и рассудит той же дорогою отступать, то, предупреди плутоножных начальников, что ретирада будет через плутонг, сим словом «через плутонг» прикажет бить отмарш, по которому те плутонги, которые прежде выходили вперед, оборачиваются по знакам своих начальников направо кругом и идут поспешно шестьдесят шагов внутрь леса или иного защиту подающего места, а дойдя до оного, ударив резвый поход, бегут каждый плутонг по рядам сквозь рассыпную цепь и, миновав оную на 60 шагов, по отбою становятся к цепи фронтом, плутонгами храня по возможности интервалы. Между тем, коль скоро плутонги цепь минуют, начинается от нее стрельба.

В сие время плутонги за нею стоят неподвижно, дабы учинившемуся неприятелю в каком-либо месте цепи и желающему ее прорвать силою воспротивиться.

Но когда усмотрится, что неприятельское стремление удержано, ударить аппель, по которой рассыпанные в цепи через ряд^[13], то есть все ко второй шеренге принадлежащие, бегут назад и останавливаются в 30-ти шагах, то есть на середине между цепью и плутонгами, дабы тем более облегчить отступление передних.

По сей же самой аппели плутонги, не дожидаясь другого знака (чтобы через многие бои не причинить беспорядка), составляют цепь, а по второй аппели оставшиеся бегут впереди за сию вновь составленную цепь и когда минуют вышедших прежде через ряд и стоящих между цепью и ими на середине, то сии, выстрелив, не дожидаясь другого знака, бегут вслед за ними, и как те, так и другие строятся позади новой цепи плутонгами в 60-ти шагах. Новая цепь продолжает свой огонь, а резервные плутонги дожидаются по-прежнему знаку к составлению цепи.

Сим способом, взаимно подкрепляя одна половина другую, продолжается ретирада до открытого места.

Достигнувши оного, резервные плутонги строятся на открытом месте на 60 шагов от леса и, отозвав по первой аппели половину цепи через ряд, как выше сказано, и по второй – остальных, которые, все пробежав между плутонгов, строятся против интервалов в десяти шагах расстоянием и по строям примыкают, а между тем производится огонь плутонгами. По отбою перестают стрелять.

Сей способ отступления покажется с первого виду, может быть, и слабым в рассуждении цепи, в одну шеренгу вытянутой, но представя себе, что неприятель в таком месте, где сие употребить должно, не может действовать совокупно силою, но поодиночке, где, преодолев одно препятствие, встречает другое и где, приблизившись к каждой цепи, будучи открыт, поражается, так сказать, невидимою рукою из закрытых мест. Вообразив сие, весьма понятно будет, что неприятель многим не воспользуется.

Предписанное здесь действие хотя употребительно в трудных и закрытых местах, но ежели случится очищать такие места, в которых на 60 шагов ничего перед собою не видно, то потребны другие способы. А именно:

Маневр второй

Начальник, приблизившись к такому месту, командует: «Чрез плутонг по одному вперед!» – или прикажет ударить перекат.

По сему слову или знаку через плутонг бегут вперед передняя оных шеренга на 60 шагов расстоянием от фронта, рассыпаясь столько, чтобы закрыть все с фронта. Вторая же шеренга сих плутонгов также рассыпается, но становится позади передней цепи в равном от нее и фронта расстоянии.

Передняя цепь, увидев неприятеля, стреляет, почему начальник приказывает бить перекат три колена. По сему бою задней шеренги цепь пробегает сквозь переднюю тем временем, пока оная ружье свое заряжает, и останавливается впереди ее 30 шагов, выдержав столько времени, чтобы оставшаяся позади их цепь имела время зарядить ружье, стреляет. По их выстрелу повторяется три колена того же боя (перекат), по которому позади находящаяся цепь, как выше сказано, пробегает вперед 30 шагов.

Таким образом продолжается сие, доколе, прошед такое место, начальник рассудит, ударив сбор, возвратить рассыпных во фронт, которые по сему бою бегут поспешно в интервалы и позади оных в 10-ти шагах строятся и выступают во фронт, или, прошед плутонгами по рядам через обе цепи ровным маршем, забежать велеть во фронт, по чему и бывшие в цепи во фронт строятся и занимают интервалы, или, проходя к открытому месту, прикажет ударить драгунский поход, по которому вторая цепь приступает к первой и составляет с нею одну, примечая, чтобы каждый человек задней шеренги был по левую руку того же ряда из передней. Продолжается стрельба.

Ежели командир рассудит на несколько времени скрыть людей, тогда, по ударении краткой дроби, все укрываются, переставая стрелять.

Между тем плутонги, во фронте оставшиеся, проходят сквозь цепь по рядам, строят один фронт [с] рассыпными в цепи и продолжают плутоножную пальбу точно тем образом, как в первом маневре о сем случае сказано. Отступление производить следующим образом:

Не скрывая плутоножной пальбы, ударить мушкетерскую переправу.

По сему бою, через плутонг, сделав направо кругом, бегут назад и составляют позади оставших плутонгов двойную цепь: передние шеренги в тридцати шагах от оных, а задние – в шестидесяти. Сделав сие, оставив плутонги, по отмаршу перестав стрелять, пробегают обе цепи по рядам расстоянием за заднюю цепь 30 шагов и останавливаются лицом к цепи. И, сменяя цепь одна другую по мушкетерской переправе, всегда в 30 шагах расстоянием, производится отступление до открытого места, где по сбору старится фронт и производится плутоножная стрельба до отбоя.

Маневр третий

Об открытии густых лесов, болотных и тому подобных мест, где ни одинокою, ни двойною цепью проходить неудобно, а возможно только пробираться тропинками по одному человеку.

Прибыв к такому месту, начальник командует: «Чрез плутонг справа по одному человеку ступай!»

По сей команде плутонги через один остаются в резерве неподвижными, как в первых двух маневрах сказано, а из тех плутонгов, которым выходить сказано, первый человек передней шеренги [со] словом «ступай!» идет вперед не бегом, но поспешно, и с тем же командным словом весь плутонг поворачивается по рядам направо и вытягивается по одному человеку вслед за передним. Задней же шеренги первый человек, выждав, когда вся передняя шеренга таким образом по одному человеку вытянется, примкнув к последнему той шеренги человеку, следует за ними, а за ним и все второй шеренги люди, поворачиваясь каждый налево на том месте, с которого пошел первый.

Сим порядком всего батальона через плутонг егери каждого плутонга своею тропинкою вступают в густоту леса, идучи человек за человеком расстоянием на два шага с тем примечанием между плутонгами, чтобы сими в разные веревки вытянутыми людьми занимать всю широту данного места.

Встретясь в таком порядке с неприятелем в таком положении места, что цепи вытянуть нет возможности, продолжать наступательное действие следующим образом:

Сколь скоро передний человек плутонга, голову веревки составляющий, сойдется с неприятелем, и стрельбу начинать должно будет (тут в ученьи дастся знак тревогой). Тогда сей, выстрелив, принимает [со] своей тропинки вправо на один шаг, останавливается и заряжает свое ружье. За ним следующий, миновав то место, на котором выстрелил передний, на два шага, делает то же и также по выстреле, приняв один шаг направо, становится перед бывшим впереди него. Человек, за ним следующий, делает то же. И сие продолжается и до последнего человека задней шеренги с беспрестанным огнем, подвигаясь при каждом выстреле вперед на два шага как в одном, так и во всех растянутых по одному человеку плутонгах.

Если же сие по положению места еще более продолжать нужно, в таком случае тот, который составлял голову веревки и первый выстрелил, то есть первый человек передней шеренги, увидя, что его минует последний человек задней шеренги, вступает на ту же тропинку и за ним в двух шагах следует; то же делает после его и второй человек передней шеренги, и всякий, следуя друг за другом, ожидает своей очереди выстрелить, как выше сказано.

Приближая[сь] к открытому месту, составляют на краю леса одинокую цепь (для чего ударить драгунский поход) на таком основании, как в первом маневре сказано, вытянув оную таким образом, чтобы составить оную между всеми плутонгами неразрывную, по дроби укрываются и продолжают огонь.

Когда сим образом весь лес очищен и на краю оного растянутою цепью обороняется, тогда начальник, ударив драгунский поход, вступает с резервными плутонгами в густоту леса теми же тропинками по рядам, а в таких местах, где по два человека пройти не можно, пробирается и по одному; поспешно старается достигнуть о занимающей край леса цепи, сквозь которую проходит, и строит на поле фронт, как в первом маневре сказано.

Сим образом проходить возможно только такие места, где действительно только по одному человеку продраться можно, ибо и неприятель на таких тропинках не иначе, как по одному же человеку встретиться может.

Если же представятся такие места, где составить удобно двойную цепь, то, не теряя сего случая, тотчас велеть ударить перекат, по которому егери строятся в двойную цепь, как во втором маневре сказано, или драгунский поход для составления одинокой, как в первом сказано, с таким примечанием: ежели задняя шеренга тогда впереди случится, то ей и составить переднюю и сколько можно приучить людей, чтобы сие делалось без замешательства и всякий бы без затруднения подле его стоящего человека найти мог. Составленная таким образом двойная цепь действует и строится во фронт, как во втором маневре сказано.

Маневр четвертый

О марше в четыре ряда и о разных из оного построениях.

Сей род колонны, будучи более других способный в тесных проходах, есть более других свойственный егерям. Но дабы составление сей колонны сделать проще, менее расстройке подверженнее и оборонительнее на походе в рассуждении двойного фронта, в обе стороны обращенного, и способнее к построениям всякого рода, должно исполнять оное следующим образом.

Начальник прикажет ударить гренадерскую переправу.

По сему знаку весь батальон оборачивается направо и налево к середине, то есть одна половина батальона от правого фланга до середины – по рядам налево, а другие – поворачиваются направо, и, сделав поворот, не дожидаясь другого знака, маршируют, заходя по рядам: правая половина батальона направо, а левая – по рядам налево. Каждый ряд, дойдя до того места, где заходил первый, то есть до середины батальона, заходит и следует за ним, сомкнувшись с зашедшим рядом от другого фланга. Обер и унтер-офицеры идут в тех же самых местах, где стояли на флангах своих плутонгов, равняясь против начальников от другого фланга, к ним примкнувших.

Таким образом составится колонна по четыре человека, имеющая переднюю шеренгу справа и слева в ее первой линии, посередине не смешанную со второю, и готовая к построениям всякого рода и к принятию всяких видов.

По отбою останавливаются и, поворотясь направо и налево, делают в обе стороны фронт, после чего может начальник производить в обе стороны пальбу такого рода, какого заблагорассудит.

Построения всякого рода из сей колонны столько же просты, сколь и составление ее, как например:

1-е. Ежели рассудится начальнику выстроить фронт лицом в ту сторону, в которую стоит голова колонны, то прикажет ударить раш, по которому оба взвода, голову колонны составляющие и стоящие после отбоя один к другому спинами, забегают и становятся рядом на той линии, на которой фронту быть должно. Прочие же, не отрываясь от них, все бегом вступают в свои во фронте места, примыкая ряд к ряду и равняясь по середине батальона.

2-е. Для строения из колонны каре ударить тревогу, по которой те плутонги, которые следуют к составлению переднего фаса, забегают во фронт, как выше сказано, но те, которым составлять боковые фасы, бегут фронтом на свои места, принимая к переднему, дабы примкнуть к его концу и составить с ним угол, а те, которым составлять задний фас, бегут по рядам за боковыми фасами, не отрываясь от оных, забегают по рядам в свои места так, чтобы, примкнув углом к боковым фасам, не разорваться первому и последнему плутонгу всего батальона, которые при сем случае составляют середину заднего фаса, имея, как и прочие, переднюю шеренгу в поле. Обежав таким образом в свои места, поворачиваются во фронт сами собою.

Расчет фасов зависит от начальника, смотря по тому – долгое или равностороннее каре он строить рассудит.

А может, предупреди батальон, вместо каре по тревоге построить из колонны без углов круглую фигуру, подобную циркулю или кругу.

3-е. Ежели приблизившись колонною к лесу, который очищать должно, начальник рассудит проходить оный цепью одинокою или двойною, то прикажет после отбоя, по которому поворотятся в обе стороны во фронт, ударить драгунский поход (ежели одинокой цепью). Тогда через плутонг рассыпавшись, бегут в ту сторону, куда шла голова колонны, и составляют в 60-ти шагах одинокую цепь с загнутием флангов на целое расстояние батальонного фронта, а те плутонги, которым оставаться в резерве, поравнявшись против головы колонны, останавливаются, равняясь между собою и храня интервалы. Сделав сие, начальник поступает, как сказано в первом маневре.

4-е. Приблизившись колонною к такому месту, которое подает некоторую защиту, а имеет положение нерегулярное, а оное оборонять должно будет, как-то: каменная ограда, ров, вал или засека, в таком случае начальник после отбоя прикажет ударить раш, почему и строится фронт по кривизне линии того, защиту подающего места. Потом, дабы воспользоваться защитою того места, ударить дробь, по которой укрываются, но не растягивая фронта более обыкновенного.

Стрельба же по тревоге производится таким образом: все те, которые в стрельбе в цель признаны мастерами и коих через некоторое время должно быть не менее третьей части в батальоне, занимают места впереди, [как] способные к прицелу, хотя бы были и из задней шеренги, и стреляют, прочие же заряжают для них ружья и подают им.

По отбою перестают стрелять и по гренадерскому походу идут вперед и равняют фронт.

Сей способ употреблять должно во всех закрытых местах, которые не россыпью, но фронтом оборонять должно.

ОБЩИЕ ПРИМЕЧАНИЯ О ВЫШЕ[О]ПИСАННЫХ МАНЕВРАХ

О расстоянии, которое в рассыпанной цепи между егерями храниться должно

Хотя сие действие и основывается большею частью на глазомере, но дабы при начале не подвергнуть новых людей неразумению и расстройке, особливо же в закрытых местах, где и глазомер не весьма служить может, то и предписывать им расстояние, которое между собою хранить должны, исчисляя оное по образу маневра, по обширности занимаемого места и по числу резервов.

Как, например, одинокая цепь, через плутонг составленная, то есть из половины целого фронта: люди в оной растянутся в одну шеренгу и не имели бы занимать между собою шире дистанции, как обыкновенно во фронте. Но фланговых дивизионов плутонги должны загнуться на фланги, закрывая при том весь фронт, отчего и растянется цепь так, что и расстояние между собою люди хранить должны на три шага.

По сему примеру расчислить расстояния и в прочих маневрах.

Что же касается до расстояния между [шеренгами] двойной цепи, одной от другой, то хотя предписывается тридцать шагов, но по разности случаев оное иногда и убавить можно.

Вообще при всяком случае, когда фронтом или россыпью бежать должно, егерь берет ружье с плеча и держит в правой руке наперевес, как ему ловко, когда же в рассыпанной цепи стоит на месте, тогда – положа его на левую руку.

При всяком случае, когда строиться из россыпи во фронт, бить сбор.

Дабы приучить людей к лучшему вниманию барабанных боев, может начальник, не следуя порядку одного за другим маневров, здесь показанных, переменять построения, переходя [с] помощью барабана из одного порядка в другой, переменяя во время маневра фронт своей цепи из резервов, что весьма легко производить можно будет, когда люди привыкнут к тому, что значит бой.

Повторение о боях барабанных

Драгунский поход значит строиться в одинокую цепь.

Повторение сего боя – идти вперед.

Отбой – остановиться.

Дробь – укрываться.

Тревога – стрелять.

Ежели бьют тревогу на походе, не сделав отбоя, то – стрелять на походе.

Отбой на походе со стрельбою – остановиться, не переставая стрелять.

По второму отбою – перестают стрелять.

Аппель – половинное число людей из цепи, то есть те, которые из второй шеренги бегут назад и становятся между цепью и резервами.

По второй аппели – оставшиеся в цепи люди бегут за вторую цепь, за ними составленную.

По сбору – при всяком случае строятся во фронт.

По резвому походу – целый фронт или плутонги бегут вперед, не разрываясь.

Перекат значит строиться в двойную цепь.

Повторение сего три колена – пробегать задней цепи сквозь переднюю.

Мушкетерская переправа значит строиться в двойную цепь позади фронта.

Повторение сего боя три колена – пробегать передней цепи сквозь заднюю.

Гренадерская переправа – строить колонну по четыре ряда.

Отбой во время марша в колонне – остановиться и сделать в обе стороны фронт.

Раш – строить из колонны фронт.

По тревоге во время колонны – стрелять в обе стороны.

Ежели же бьют тревогу с повелением строиться в каре, тогда строить каре.

Сего малого числа маневров простых (особливо на первый случай) довольно для сделания егерей способными к действиям по их должности, ибо многое число оных обременило бы их понятие и замешало бы во множестве разумений о барабанных боях, которые суть главным в сем порядке оружием.

ПИСЬМА И ДОКУМЕНТЫ

Учеба и начало службы^[14] (1759–1763)

И. М. Кутузов директору Артиллерийской и Инженерной школы генерал-фельдцейхмейстеру П. И. Шувалову

17 апреля 1759 г.

Имею я сына Михайла одиннадцати лет^[15], который на первый указной срок, имея тогда от роду седьмой год, Правительствующего Сената в геральд-мейстерской конторе явлен, от которой для обучения российской грамоте отпущен в дом по 1760 год до июля месяца.

От того времени обучался сверх российской грамоте, немецкому языкус основанием, по-французски, хотя несовершенно, говорит и переводит и в латинском грамматику оканчивает и переводить начал. Также арифметики и геометрии и фортификации один манер прочертил. И несколько рисовать, также истории, географии и некоторых наук, что принадлежат до артиллерии, яко то в арифметике, географии и фортификации.

По прошению моему, а по ордеру его превосходительства от фортификации генерал-майора Муравьева, оный сын мой через инженер-капитан-поручика Шалыгина и освидетельствован.

И как оный сын мой ревностное желание и охоту имеет служить Ее Императорскому Величеству^[16] в артиллерийском корпусе, того ради Ваше высокографское сиятельство всепокорнейше прошу, дабы повелено было означенного сына моего по желанию определить в артиллерийский корпус, а для обучения артиллерии и окончания начатых наук отдать мне.

Инженер-полковник Ларион Г[оленищев]-Кутузов

Ордер Артиллерийской и Инженерной школе

31 июля 1759 г. [С.-Петербург]

По требованию моему сего июля 21 дня присланным ко мне из Правительствующего Сената указом велено недорослей: статского советника сына Якова Нартова, инженер-полковника сына Михайла Кутузова […] определить в Артиллерийскую школу. Того ради Артиллерийская и Инженерная школа имеет об[ъ]явленных недорослей в ученики причислить и ведать, что данным от меня артиллерии господину генерал-лейтенанту и кавалеру Глебову ордером велено их для поощрения к наукам написать капралами, и ежели пожелают, для обучения артиллерийской науке, на своем коште в отпуск в дом, то ж данными паспортами отпустить по его рассмотрению.

Граф Петр Шувалов

Приказ директора Артиллерийской и Инженерной школы генерал-фельдцейхмейстера П. И. Шувалова об оставлении М. И. Кутузова при школе

10 декабря 1759 г. С.-Петербург

По представлению оной школы, артиллерии каптенармус Михаил Кутузов за его особенную прилежность и в языках и математике знание, а паче что принадлежит до инженера имеет склонность, в поощрение прочим, сего числа произведен мною в инженерный корпус первого класса кондуктором, о чем Артиллерийская и Инженерная школа будучи известна, имеет ему, Кутузову, сей кондукторский чин объявить, в верности службы привесть к присяге и оставить по прежнему при школе, ко вспоможению офицерам для обучения прочих; а о том же от меня господам артиллерийскому и инженерному генералитету ордировано и об учинении оклада жалованья в Канцелярию Главной артиллерии и фортификации предложено.

Граф П[етр] Шувалов

Ордер Артиллерийской и Инженерной школе

5 марта 1761 г.

В последовавшее от Его сиятельства минувшего февраля 28 числа по инженерному корпусу генеральное обер-офицерам произвождение, состоявшие при оной школе кандукторы 1-го класса Михаил Голенищев-Кутузов, Афанасий Малыгин, Володимир Воейков и Николай Греков произведены во инженер-прапорщики и должны вступить в действительную службу; чего ради имеет школа, объявив им те чины, представить для распределения в чертежную Его сиятельства.

Подлинный подписал генерал-майор и кавалер

Михайло Деденев

Характеристика, составленная А. В. Суворовым и утвержденная петербургским обер-комендантом генерал-поручиком И. И. Костюриным

Февраль 1763 г.

В должности звания своего прилежен и от службы не отбывает, подкомандных своих содержит, воинские экзерциции обучает порядочно и к сему тщение имеет, лености ради больным не репертовался и во всем ведет себя так, как честному обер-офицеру подлежит, и как по чину своему опрятен, так и никаких от него непорядков не происходит, и таких пороков, коим в указе Гос. коллегии 1756 году января 20 дня написаны, не имеет, чего ради по усердной его службе к повышению чина быть достоин.

Русско-турецкая война (1768–1774)

Из реляции главнокомандующего 1-й армией генерал-аншефа П. А. Румянцева Екатерине II о сражении при Рябой Могиле

13 июня 1770 г. Из лагеря на левом берегу Прута против Рябой Могилы.

[…] Как генерал-квартирмейстер Боур больше других сведущ был об окрестностях тех мест, коими проходить надлежало до неприятеля, то в надежде сего, а не меньше и отличного его искусства препоручил я ему быть предводителем сему корпусу даже до лагеря неприятельского, где и произвести над ним атаку, тем надежнее, что я по его следам шел с армиею в готовности ко всякой помощи.

Распоряжение наше было к атаке, чтоб генералу-квартирмейстеру Боуру зайти в тыл неприятелю, сделав марш ночью против 11 числа сего месяца, а в то же время и от своего корпуса генералу-поручику князю Репнину к содействию с ним переправить часть войск через Прут, в чем оба сии командира между собою и условились, и понтоны к князю Репнину для переправы посланы.

Одно время нужно только было, чтоб выполнить сие предположение, но оного мы и не выиграли у турков, ибо они лишь только приметили движение генерала-квартирмейстера Боура, которого нельзя было никак перед ними сокрыть, поскольку высоты наидальнейшее явление в сих местах ясно представляют взору, то 10 числа пополудни в 4 часу, оставив часть своей пехоты в ретраншаменте против князя Репнина, употребили прочие все свои силы, простиравшиеся до 20 000, на атаку корпуса генерала-квартирмейстера Боура и для того прямо на него маршировали.

Сей генерал, коль скоро их приметил на себя движение, то и повел во встречу им сопротивное наступление и со своей стороны в намерении, сойдясь, ударить на них прежде, нежели бы они еще распростерли свои руки. Неприятель, уклоняясь от смелого шествия на себя наших войск, не стал сближаться в такое расстояние, чтоб гранадерам можно было иметь дело, и хотя со своим корпусом генерал-квартирмейстер Боур к нему чем возможно ближе добирался, но наступившая ночь воспрепятствовала с большим успехом против его действовать.

Итак, отбежав верст 15 от лагеря, где теперь стоит генерал-квартирмейстер Боур, выше Рябой Могилы расстоянием от армии в шести верстах, остановился неприятель на высотах, ведущих к Бендерам и Фальчи. Не нашел бы он спасения себе в сем разе средством обыкновенного ему бегства, если б в содействие корпусу, на него наступавшему, мог со своей стороны переслать войск генерал-поручик князь Репнин, но того ему никак нельзя было исполнить, ибо сколь ни старался он наискорее привезти к себе посланные понтоны, но, спеша всеми способами, оные ранее не прибыли, как перед вечером, а мост построен не прежде 10 часов пополудни.

Прогнавши неприятеля, овладели мы двумя большими мортирами и все его понтоны имеем в наших руках, коих он, стесняем будучи, не мог увезти с собою; также в перестрелках охотники нескольких турков ранили и полонили.

Генерал-квартирмейстер Боур, при действии выше[о]писанном, за совершенный порядок и неустрашимость весьма похваляет батальонных командиров графа Воронцова, Нейбуша, князя Меншикова и прочих, не меньше отдает справедливость за усердие к службе инженер-подполковнику Фалькеншильду, который командовал пикетами, подполковнику князю Долгорукову, командовавшему ротою в батальоне графа Воронцова, майору Пеутлингу, начальствовавшему над казаками, капитанам Кнорингу, Кутузову, Гандвиху и Бергу.

Словом, он рекомендует всех чинов, при его корпусе находящихся, что не боялись ни опасности, ни трудов и шли охотно ударить на неприятеля, да только бегство его, к большему отличению им себя, отдалило настоящий случай. […]

Граф Петр Румянцев

Из журнала военных действий 1-й армии о награждении М. И. Кутузова за отличие в сражении при Лагре 7 июля 1770 г.

7–8 июля 1770 г.

[…] В тот же самый и на другой день, то есть 8-го числа, Его Сиятельство [П. А. Румянцев] по рекомендациям командовавших над корпусами и по собственному своему испытанию отличившихся подвигами в сем деле наградил чинами, именно: в премьер-майоры секунд-майора Михельсона, Варфоломея Потресова, барона Ивана фон Ферзена; в обер-квартирмейстеры премьер-майорского ранга дивизионных квартирмейстеров: Богдана Кнорринга, Ивана Боувера, Карла Гандвига и капитана Михаила Голенищева-Кутузова.

Генерал-адъютант Петр Завадовский

Из журнала Военной коллегии о переводе М. И. Кутузова из Генерального штаба в Смоленский пехотный полк

26 октября 1770 г.

Докладывано по доношениям и рапортам

[…]

От господина генерал-фельдмаршала и кавалера графа Петра Александровича Румянцева.

Что обер-квартирмейстер Михаил Голенищев-Кутузов за неимением в Генеральном штабе того чина свободной вакансии и по собственной его просьбе переименован в премьер-майоры и определен в Смоленской пехотный полк.

Приказали оного примьер-майора из Генерального штаба выключить и написать в имеющийся в Коллегии об армейских штаб-офицерах список и о том, куда надлежит послать указы. […]

Чернышев

Барон Томас фон Диц

Рейнгольд фон Эссен

Петр Языков

Из реляции главнокомандующего Крымской армией генерал-аншефа В. М. Долгорукова Екатерине II о сражении под Алуштой и ранении М. И. Кутузова

28 июля 1774 г. Лагерь при Сарабузды

Вследствие донесения моего Вашему Императорскому Величеству от 18 числа настоящего месяца о предпринятом мною походе на отражение неприятеля, выгрузившего флот и поставившего лагерь свой при местечке Алуште, поспешал я туда, Всемилостивейшая Государыня, со всевозможною скоростью, присовокупя еще к себе пять батальонов пехоты от войск, расположенных на речке Булзыке.

22 числа прибыл я, Всемилостивейшая Государыня, к деревне Янисаль, в самую внутренность гор, откуда лежащая к морю страшною ущелиною дорога окружена горами и лесом, а в иных местах такими пропастями, что с трудом два только человека в ряд пройти и по крайней мере трехфунтовые орудия везены быть могут, одни же только войска Вашего Императорского Величества, на собственных своих раменах, открыли ныне там путь двенадцатифунтовым новой пропорции единорогам.

23 числа отрядил я, Всемилостивейшая Государыня, к поискам над неприятелем генерал-поручика и кавалера графа Мусина-Пушкина с семью батальонами пехоты, в числе находящихся под ружьем двух тысяч восьмисот пятидесяти человек, сам же я остался с двумя батальонами пехоты и двумя конными полками прикрывать тыл его, чтоб не быть ему отрезану.

Между тем турки, отделясь от главного своего при Алуште лагеря, по уверению пленных, тысячах в семи или восьми, заняли весьма твердую позицию в четырех верстах от моря, перед деревней Шумою, на весьма выгодном месте, с обеих сторон которого были крутые каменные стремнины укреплены ретраншаментами. Как скоро войска Вашего Императорского Величества повели на оные свою атаку двумя каре, то встречены были жесточайшим из пушек и ружей огнем.

Неприятель, пользуясь удобностью места и превосходством сил, защищался из ретраншаментов с такою упорностью, что более двух часов, когда оба каре, подаваясь вперед непроходимыми стезями, приобретали каждый шаг кровью, не умолкала с обеих сторон производимая из пушек и ружей наисильнейшая пальба.

По приближении к обеим ретраншаментам, генерал-поручик граф Мусин-Пушкин, которого храбрость и ревностное к службе Вашего Императорского Величества усердие довольно Вашему Императорскому Величеству известны, приказал, приняв неприятеля в штыки, продраться в ретраншамент, что и исполнено с левой стороны, где самое сильнейшее было сопротивление Московского легиона гренадерским батальоном под собственным приводством храброго господина генерал-майора и кавалера Якобия, с другой же секунд-майором Шипиловым, подкрепляемым от полковника Либгольта столь удачно, что турки, почувствовав сии поражения ударивших в них войск Вашего Императорского Величества, бросились стремглав к Алуште, оставя свои батареи и будучи гонимы к обширному лагерю своему, на берегу стоящему.

В сем случае генерал-майор Якобий хотя командовал, Всемилостивейшая Государыня, и второю бригадою, но по ближайшему ее положению, будучи употреблен ко взятию ретраншамента, в жесточайшем огне поступал с отменною неустрашимостью, получил контузию, застрелена под ним лошадь и близ него убиты собственные его два человека.

Господин же генерал-майор Грушецкой, приближаясь с батальоном гренадер, и произведением жестокой канонады делая великой вред неприятелю, способствовал войскам, ретраншамент атакующим, скорее его достигнуть, когда между тем и секунд-майор Преториус разбил и прогнал многочислие неприятелей из деревни Демерчи, из которой удобно было им зайти в тыл графу Мусину-Пушкину.

Числа побитого неприятеля наверное знать не можно, поскольку и в пропастях и между камнями повержены тела их, но на месте осталось более трехсот трупов; взятых же в плен: один байрактар и два рядовых турков, четыре пушки и несколько знамен. Из числа же всего войска Вашего Императорского Величества убитых: унтер-офицеров, капралов и разного звания рядовых тридцать два.

Ранены: Московского легиона подполковник Голенищев-Кутузов, приведший гренадерский свой батальон, из новых и молодых людей состоящий, до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оный старых солдат. Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла напролет в том же месте на другой стороне лица. […]

Приказ вице-президента Военной коллегии генерал-аншефа Г. А. Потемкина о предоставлении М. И. Кутузову годичного отпуска

3 октября 1775 г.

Ее Императорское Величество, снисходя на прошение Тульского пехотного полка подполковника Михайла Голенищева-Кутузова, Высочайше указать соизволила уволить его для излечения ран к теплым водам, считая с 1 января будущего 1776 года, на год без вычета жалованья. О чем Государственной военной коллегии к подлежащему исполнению объявляю^[17].

Григорий Потемкин

Командир Луганского пикинерного полка (1777–1782), Полтавского пикинерного и Мариупольского легкоконного полков (1783–1785)

Из указа Екатерины II Военной коллегии о пожаловании М. И. Кутузова кавалером ордена Св. Георгия 4-го класса

26 ноября 1775 г. Москва

Указ Нашей Военной коллегии

По взнесенным Нам докладам всемилостивейше пожаловали Мы кавалерами военного ордена Святого великомученика и победоносца Георгия […] в четвертый класс […] подполковников: […] Михаила Голенищева-Кутузова […]. Наша Военная коллегия имеет посему вписать в грамоты каждого из них храбрые подвиги, коими заслужили сие награждение, и поднести оные к Нашему подписанию, как равномерно и, по включении их в кавалерский список, производить пенсию по установлению.

Екатерина

Из указа Екатерины II Военной коллегии о производстве М. И. Кутузова в полковники

28 июня 1777 г.

Указ Нашей Военной коллегии

На состоящие в войске вакансии всемилостивейше жалуем из подполковников в полковники […] в пикинерные [полки]: подполковников тех полков… Михаила Голенищева-Кутузова […], повелевая Военной коллегии распределить их по полкам.

Екатерина

Из определения Военной коллегии о назначении М. И. Кутузова командиром Луганского пикинерного полка

10 июля 1777 г.

[…] Государственная военная коллегия приказали учинить следующее:

1-е. Вышеобъявленным Всемилостивейше от Ее Императорского Величества пожалованные полковничьи чины объявить и на оные присягу также за повышение и патенты надлежащей вычет учинить при командах на основании указов.

[…]

3-е. А затем вышеобъявленных Всемилостивейше от Ее Императорского Величества пожалованных в полковники распределить и именно: […] в пикинерные: […] Михаила Голенищева-Кутузова в Луганский […].

4-е. Всех сих […], выключа из прежних, отправить ко вновь определяемым полкам, которые им и принять во всякой исправности так, как по полковничьей инструкции положено^[18].

Князь Потемкин

Аким Апухтин

Отто барон Игельстром

Иван Ребиндер

Федот Вершин

Алексей Микешин

Из указа Екатерины II Военной коллегии о производстве М. И. Кутузова в бригадиры

28 июня 1782 г. С.-Петербург

Указ Нашей Военной коллегии

Всемилостивейше жалуем в бригадиры полковников: […] Михаила Голенищева-Кутузова […].

Екатерина

Рапорт генерал-поручика А. Б. Дебальмена Г. А. Потемкину о смотре Луганского, Полтавского и Екатеринославского пикинерных полков

30 июля 1782 г. Новомиргород

При объезде моем на сих днях границы по новой Днепровской линии, для осмотра состоящих там полков, имел случаи смотреть и расположенные там по повелению Вашей светлости Луганский, Полтавский и Екатеринославский пикинерные полки. За долг поставляю Вашей светлости донести, что из них Луганский и Полтавский полки, старанием и попечением господ полковых и ротных командиров, во всех частях как внутренно, так и наружно, равно и в военной экзерциции, доведены до такого состояния, которого только желать можно от конных полков, да и Екатеринославский, хотя оный от прежде бывшего в нем полкового командира принят и неисправен, старанием и трудами господина подполковника Львова приведен также в лучшую исправность и в короткое время надеяться должно быть может в соответствующем прочим состоянии.

Генерал-поручик г[раф] Дебальмен

Расписка М. И. Кутузова в принятии им Полтавского пикинерного полка от бригадира А. Я. Леванидова^[19]

20 июля 1783 г.

По указу Ее Императорского Величества дана сия господину бригадиру и кавалеру Леванидову в том, что вверенный ему Полтавский пикинерный полк, по повелению главной команды присоединенной к Луганскому пикинерному полку со всею его внутренностью, как люди, так и лошади по спискам, равно и положенные по штату оружейные, мундирные и амуничные вещи, обоз и упряжку по табелю, и остаточную по книгам денежную казну сходно с полковничьею инструкциею исправно принял; при приеме ж того полка недостатка и начетов никаких не оказалось и все в полку военнослужащие чины подлежащим денежным жалованьем, а нижние чины и всеми следующими вещами и деньгами и прочим за все прошедшее и нынешнее время удовольствованы, а притом и неудовольствий своих никто никаких не показали, а объявили каждый при расспросе: всем довольны, в доказательство чего ему, господину бригадиру и кавалеру, и квитанция дана за подписанием моим и с приложением герба моего печати.

Бригадир Михаил Голенищев-Кутузов

Из указа Екатерины II Военной коллегии о производстве М. И. Кутузова в генерал-майоры

24 ноября 1784 г. С.-Петербург

Указ Нашей Военной коллегии

Всемилостивейше пожаловали Мы на состоящие по армии вакансии […] в генерал-майоры бригадиров […] Михаила Голенищева-Кутузова […].

Екатерина

Определение Военной коллегии о распределении генералитета по дивизиям

2 июля 1785 г.

По указу Ее Императорского Величества Государственная военная коллегия приказали: господам генерал-майорам Михаилу Голенищеву-Кутузову, Андрею Леванидову, графу Ивану Соллогубу, князю Николаю Ратиеву и Ивану Штеричу состоять при дивизиях, и именно: Голенищеву-Кутузову, графу Соллогубу и Штеричу при 4-й, а Леванидову и князю Ратиеву при 2-й: и о том к командам, в Главный комиссариат, оного в контору и в Провиантскую канцелярию послать указы.

Граф Мусин-Пушкин

Карл Гантвих

Карл Дикер

Василий Чертков

Егор Наумов

Расписка полковника И. М. де Рибаса в принятии от М. И. Кутузова Мариупольского легкоконного полка^[20]

4 августа 1785 г. Лагерь при городе Павлограде

По указу Ее Императорского Величества дана сия господину генерал-майору и кавалеру Голенищеву-Кутузову в том, что вверенной ему Мариупольский легкоконный полк, по повелению главной команды, со всею его внутренностью, как люди, так и лошади по спискам, равно и положенные по штату оружейные, мундирные и амуничные и прочие вещи, обоз, и упряжку по табелю, и остаточную по книгам денежную казну, сходно с полковничьей инструкциею исправно принял, по приеме ж того полка недостатка и начетов никаких не оказалось, и все в полку военнослужащие чины подлежащим денежным жалованьем, а нижние чины и всеми следующими вещами и деньгами и прочим за все прошедшее и нынешнее время удовольствованы, а притом и неудовольствий своих никто никаких не показали, а объявили каждой при расспросе: всем доволен, в доказательство чего ему, господину генерал-майору и кавалеру Голенищеву-Кутузову, квитанция дана за подписанием моим и с приложением герба моего печати августа 4-го дня 1785 года.

Полковник Иосиф де Рибас

Командир Бугского егерского корпуса (1785–1787)

Приказ М. И. Кутузова 1-му батальону Бугского егерского корпуса о марше к селению Новые Койдаки и переправе через Днепр^[21]

1 августа 1786 г.

В сходство полученного мною от Его сиятельства господина генерала-аншефа и кавалера князя Юрия Владимировича Долгорукова секретного ордера, с прописанием повеления Его светлости господина генерала-фельдмаршала Государственной военной коллегии президента, всех российских и разных [иностранных] орденов кавалера, князя Григория Александровича Потемкина-Таврического, первому батальону рекомендую.

1-е. С расставленных для носки писем, почт и со всех ближних отлучек собрав людей, сего месяца не позже 3-го числа со всеми чинами (кроме тяжелобольных и у надзирания оных) выступить в поход и следовать по приложенному при сем маршруту в Новые Койдаки, по приходе же под оные в слободу Каменку, приняв все казенные паромы в свое ведомство, не упуская ни мало времени, переправляться через Днепр в Койдаки, и по переправе, сдав их другому батальону, которой прибудет, самому о дальнейшем следовании к Береславлю ожидать моего повеления.

2-е. Всех тяжелобольных при одном обер-офицере оставить и свезти их в Водолаги, которых, равно и других батальонов, пользовать от меня приказано 2-го батальона лекарю Андрею Бушману, для чего дать ему от батальонов несколько медикаментов и от 4-го одного исправного цирюльника.

3-е. По неимению квартирмейстеров к приему для пастбищ лошадей лугов и к занятию квартир, посылать обер-офицера, и дабы от несостояния палаток люди не могли приходить в изнурение, на квартиры при ночлегах и когда будет растах, и хотя бы то было и с великою теснотою, ставить.

4-е. Дабы батальон был провожаем от селения до селения и было все нужное за деньги доставляемо, того требовать от капитанов-исправников, от которых, или кто к тому от них назначится, при проходе получать надлежащие квитанции и их по окончании похода ко мне предоставить.

5-е. При выступлении в поход прислать ко мне о числе людей и лошадей с ним идущих рапорт, а об отлучных и оставленных тяжелобольных – ведомости.

6-е. Ежели в батальоне есть старые мундиры, то выступить в поход в них позволяю для того, чтобы по наступлении осени можно было сделать из них положенные по штату брушлуки, ежели же старых мундиров и брушлуков нет, то постараться построить их к осени, хотя из другого какого платья.

7-е. Хотя я и не сомневаюсь, чтобы уже господа батальонные командиры не предупредили своими приказаниями, дабы в артелях нижних чинов было довольное число припасено на поход сала и прочего, однако и о сем напоминаю, с тем чтобы гораздо более было запасено.

Русско-турецкая война (1787–1791)

Рапорт М. И. Кутузова главнокомандующему Екатеринославской армией генерал-фельдмаршалу Г. А. Потемкину о положении в Ольвиополе

25 августа 1787 г. Слобода Злынки

Ордер Вашей светлости от 24-го числа об открытии с турецкой стороны военных действий их морскими силами против бота и фрегата российского я получить имел счастье сегодня. Нет никого в здешнем корпусе, кто бы сего неровного сражения и по обстоятельствам его столь важного для флага российского не почитал справедливым предзнаменованием усугубления славы знамен российских, Вами одушевляемых.

От Ольвиополя получил несколько рапортов вчера и сегодня, которые в себе ничего достойного Вам донесену быть не заключают. Они состоят в тревоге, которую произвел будто бы казак, привезший ложное известие; казак известил коменданта об усмотренных небольшого числа конных людей за Бугом, а коменданту рассмотреть должно было, производят ли такой шум около крепости или нет.

Еще уведомляет, что противолежащая деревня турецкая Голта жителями оставлена, и сие кажется не имеет другой причины, как ту же самую тревогу около Ольвиополя произошедшую; сегодня еще рапортует комендант, что напротив крепости видно было на горе татар или запорожцев до пятидесяти человек, которые, издали увидев лагерь близ крепости Ольвиопольского полка, тотчас назад за гору уехали.

Может быть, сие действительно разъезд неприятельский, может быть, и те же самые обыватели, которые близ таможни жили. Словом сказать, большая часть известий знаменуются робостью или вымыслом, но то кажется верно, что теперь Ольвиопольская крепость не в опасности находится.

Магазейн на Лысой Горе внутрь земли двадцати пяти верстах, о котором я недавно сведение получил, но и тот приведен, надеюсь, в безопасность частью Денисова казачьего полка, да и тем, что я по нужде завтра туда бы прибыть мог; но ежели чего не произойдет, то остановлюсь я завтра на Песчаном Броду, а во Ольвиополь мог бы дойти 27-го числа, но думаю, что того числа остановлюсь близ того магазейна (дабы они, знав о приближении большого корпуса, были о силах его в неизвестности) и, осмотрясь на Буге, ежели из разных известий проникнуть истину счастье иметь буду, то Вашей светлости донести не замедлю так же и о том, какое мне должно будет взять для границы вообще положение.

Сегодня соединился я с Херсонским и Александрийским легкоконными полками, последний нашел в наилучшем состоянии, лошади бодры и сбережены, в первом же лошади требуют великого поправления.

Сейчас получил от ольвиопольского коменданта повторение, что из противолежащего турецкого селения уехали жители в Очаков, убоясь приближения наших войск, но я все думаю, что ускорило бегство их произошедшая перед тем в Ольвиополе тревога, ежели же бы сие и от слухов о приближении наших войск произошло, то и тогда кажется сие дел не испортит.

Мужики какие-то, пишет он, жившие с ними, перешли на польскую сторону; я велел полковнику Лизеневичу послать туда не в военном платье офицера и о чем можно сведать.

Рапорт М. И. Кутузова Г. А. Потемкину об укреплении крепости Ольвиополь и о полученных сведениях о турецких войсках

28 августа 1787 г.

Я вчерашнего числа, то есть 27-го, приблизился к Ольвиополю и остановился, не доходя до него двадцать верст, при деревне Лысой Горе. Сегодня был в Ольвиополе, где крепость нашел не в самом лучшем, однако же в таком состоянии, что она весьма крепким шанцем назваться может. Артиллерии двадцать два орудия, которые с малым трудом в состояние приведу достаточное для обороны, кои против такого неприятеля, какого в сем углу ожидать вскорости можно.

Я в ней оставлю 150 егерей, да два эскадрона Херсонского полка, которые, сим случаем воспользуясь, приведенных от маршей в некоторое несостояние лошадей поправят, и 100 казаков. Все сии люди в случае нужды войдут в крепость; прибавить к тому должно изрядное число обывателей нарочито вооруженных. Совокупя сии силы, надеюсь твердо, что сего места сорвать невозможно.

Я сегодня должен был остановиться здесь для печения хлебов, а может быть и завтра, и перейду отселе расстоянием сорок верст на речку Арбузянку. Лагерь возьму такого положения, что в равном и недальнем расстоянии буду от бродов Чертальского и Овечьего, от берега верстах в двенадцати и в закрытом от обозрения меня месте.

Взяв сие положение и усиля, ежели бы нужно было, в некоторых местах кордон, можно почти быть уверену, что малое ничто не прокрадется, а большое, что бы ни покусилось, найдет в свое время сильное сопротивление. Я буду почти в среднем пункте своей дистанции, то есть от Ольвиополя до устья Ингула, где почитается кордон Екатеринославского казачьего полка.

После отправленного мною к Вашей светлости рапорта от 25 числа ничего важного на кордоне не происходило, как только, что почти ежедневно видят разъезды в разных местах не в большом числе и будто бы от нас кроющихся; известия поступили следующие:

25-го числа перешли границу на кашпировском кордоне^[22] чабаны, жившие у турок в услужении, а оттуда бежавшие к нам, Иваница Даинч с четырьмя товарищами, и объявили, что в городе Очакове и близ него на кораблях турецкого войска многое число и что турки имеют намерение взять Крым и Кинбурн; близ Очакова татар будто бы нет, а запорожцев ожидают из-за Дуная^[23], но когда – неизвестно.

Известие от 27-го числа: присланным ко мне рапортом комендант Вукотич пишет, что турецкий жид Лезер, в польское местечко Богополь приехавший, которого я сегодня уже не застал, объявляет в Очакове турецкого войска весьма множество и запорожцев; в Березовой Балке, расстоянием от Ольвиополя во ста верстах, не малое ж число, им платье – кафтаны белые и шаровары черные и оружие присылают из Очакова, к ним собирается множество от всех сторон мужиков, коих они и принимают.

Какую степень вероятия сии вести заслуживают, Ваша светлость сами рассмотреть изволите.

Рапорт М. И. Кутузова Г. А. Потемкину со сведениями о турецких войсках и о положении в пограничных турецких городах

2 сентября 1787 г.

После отправленного мною Вашей светлости от 31 числа рапорта все находится спокойно, и жители упражняются в своем хозяйстве.

Я сейчас получил рапорт от донского полковника Табунщикова, что сего числа утром приехал с турецкой стороны на гард жид Сапсай Гершкович с одним турком и одним мужиком польским для ловли рыбы, которые находящимся на посту сотником позваны на нашу сторону и без всякого затруднения тотчас переехали и привезены в полк Табунщикова, где жид без всяких расспросов сам рассказывал, что он содержал всякий год от кабарджи-паши и прочих турок на Буге принадлежащую часть гарду, назад же тому две недели был в Балте и слышал, что принадлежавших к Очакову турок, в службе находящихся, требовали в Очаков для войны с Россиею, почему того местечка Балты жители, встревожась и убравшись со своим имением, бежали в Польшу, от того же по слуху и местечка Голты, против Ольвиополя лежащего, жители также перешли в польское местечко Богополье, да и каймакан, узнав, что из Балты жители разбежались, не дождавшись повеления, забрал состоящих под командою его почтальонов, присланных из Бендер семь человек турок, почтовых лошадей и весь экипаж, прошедшего августа 24-го числа выехал к Балте, куда по приезде остановлен балтянскими серар-дом, или городничим, и тамошним каймаканом, которые писали о нем серард в Бендеры к Агмет-паше и каймакан в Каушаны к кабарджи-паше Мустафе и получили на то строгое повеление об отправлении его по-прежнему в Голту, по расставлении по местам почт, который августа 30 числа в Голту прибыл и находится при своем месте.

Да и ему, жиду, также велено от каушанского кабарджи-паши ехать к гарду и стараться ловить рыбу впредь до его повеления. О войсках турецких сказывал, что в Очакове сухопутных и морских есть довольное число, в Измаиле стоит с армиею визирь Али-паша, но в каком числе и о намерениях их не знает. В 20-ти верстах от Очакова в селении Янчакраке Асан-байрактар находится с пятисотенной командою турок и татар, да слышал он, есть при Очакове бывших запорожцев до пятисот, из коих трех человек назначил очаковский Али-паша над запорожцами начальниками и пожаловал каждого казачьим платьем и железными булавами.

Ежели бы я их прибытие мог предвидеть, то бы, конечно, их на эту сторону перезывать не приказал, но теперь, когда уже сие сделалось, то иным ничем решиться не могу, как тем, что турка отпустить обратно на ту сторону для того, что я сегодняшнего же утра получил от генерал-майора Максимовича уведомление, что от Вашей светлости приказано обходиться с турками весьма ласково и озлобления им не делать, и потому думаю, что, задержав их здесь, сделаю намерениям Вашим противное, тем более, что он от того же самого каймакана из Голты сюда прислан, жида же с ним приехавшего оставить велел под тем предлогом, что полковник Табунщиков сам собою рыбной ловли на гарде им позволить не может, а ожидает в самое короткое время на сие резолюции, тогда он ему, объявив оное, и отпуск сделает.

Я же от Вашей светлости как об отпуске сего жида, так и о позволении ловить им на гарде рыбу ожидаю с сим нарочным повеления.

Рапорт М. И. Кутузова генерал-аншефу Ю. В. Долгорукову^[24] о допросе пленных запорожцев

5 сентября 1787 г.

Войска Донского походной атаман премьер-майор Табунщиков представил ко мне при репорте двух человек старых и мальчика лет пятнадцати малороссийской породы, которые на той стороне Буга таились в траве дни с три и, будучи примечены, приказным Семикинским взяты. Допросом они показали, что уроженцы польские и были в турецкой области, Коломацкий и Ткаченко на заработках, а мальчик чабаном турецкой деревни Янчакрака, от Очакова в двадцати верстах состоящей, у турчина Мизюряка, от коего узнав, что турки объявили с Россиею войну и что тот турок и другие, оставив свои дома и хлеба, забрали скотские табуны, пошли в Очаков, их, не заплатив за работу, отпустили, пошли и они с товарищами, которых было человек с десять, и с собою пригласили мальчика, показанного чабана, а с дороги некоторые пошли на Кодым, где, показали, собирается за проход через границу пошлина турками и поляками.

А сии два с мальчиком, якобы убегая того, пошли прямою дорогою и, придя к Бугу, таились в траве от нападения турок галтянских, которые жили против Ольвиополя, причем Коломацкий имел пару пистолетов заряженных. Но как на сем утвердиться не можно, а тем и паче, что, таясь, они от турок не дали виду нашему кардону и что Коломацкий и Ткаченко были в Сечи запорожцами, то и сумнительно, чтобы не были они в партиях запорожских живущих ныне у турок запорожцев, и не высматривали чего со стороны нашей. Я их по сим причинам отправляю в Елисавет со взятым с них допросом, и что с ними учинить, предаю Вашего сиятельства рассмотрению. Все же они препровождены при открытом листе и моем особливом репорте за обывательским присмотром.

Рапорт Ю. В. Долгорукова Г. А. Потемкину о прибытии М. И. Кутузова к устью Ингула

27 сентября 1787 г. Лагерь при деревне Корабельной

Господин генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов на ордер мой рапортует, что, прибыв в устье Ингула 21-го числа, остановился он там, как для перепечения хлеба, из Новопетровска туда доставленного, а более ожидая на представление свое от господина генерал-аншефа и кавалера Александра Васильевича Суворова повеления, в котором месте по Бугу ему расположиться; 26-го же числа выступил оттуда к устью Буга.

По последним от 25-го числа известиям, в тамошних местах на кордонах и при войсках благополучно.

Генерал князь Юрий Долгоруков

Из рапорта А. В. Суворова Г. А. Потемкину об отражении М. И. Кутузовым попытки турецких запорожцев переправиться через Буг

7 ноября 1787 г. Кинбурн

[…] Господин генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов доносит, что 3-го числа сего месяца, пополуночи во 2-м часу, переправлялись с противного берега через реку Буг на Осицкую косу от Кисляковки – деревни капитана Спасского, в 25 верстах на пяти дубах по примечанию бывшие запорожцы, имели там ружейную пальбу с донскими казаками, от них прогнаны к лодкам и принуждены уехать обратно. При этом ранен один казак легко.

Имею честь Вашей светлости донести: здесь все обстоит благополучно.

Генерал Александр Суворов

Рапорт начальника 1-й дивизии Екатеринославской армии генерал-аншефа Н. В. Репнина Г. А. Потемкину об укреплении М. И. Кутузовым Николаевской крепости

26 декабря 1787 г. Николаевка

Хотя я уповаю иметь честь сам завтра явиться у Вашей светлости, однако для выиграния времени при сем в копии покорнейше представляю данное мною наставление господину генерал-майору и кавалеру Голенищеву-Кутузову.

Все его здесь учреждение нашел я весьма порядочно, как и укрепление здешнего замка весьма же хорошо устроено, так что при помощи Божией можно надеяться, что при сем посту под предводительством его, господина генерал-майора и кавалера Голенищева-Кутузова, в случае нападения неприятельского все пойдет с желаемым успехом.

Больные его, которые беспокоили Вашу светлость, теперь, слава Богу, гораздо поправляются и мало очень остается из них трудных.

Известий о неприятеле здесь никаких нет.

Генерал князь Репнин

Ордер Бугскому егерскому корпусу

19 февраля 1788 г.

[…] Сия часть (одиночное обучение стрельбе в цель – состав) во всех батальонах имеет весьма слабое начало, а об успехе оной сомневаться не можно, ежели приложить старание и откинуть старинное предупреждение, будто бы российского солдата стрелять цельно выучить не можно; за ленивыми и незнающими офицерами присмотреть рачительно, чтобы при сем ученьи не напрасно время пропадало, и выводить в роте не более капральства вдруг, дабы каждому егерю не торопясь показывать, что ему примечать должно, а для лучшего успеха поручить сие можно и субалтерн-офицеру, ежели он ротного командира знающее, и особливо отборных мастеров, которых можно поручить, ежели рассудится, и одному офицеру в батальоне.

В каждой роте лучших стрелков от 20 до 30 человек иметь отобранных и записанных, которые в подобном случае особливо употребляться будут. По искусству и числу сих людей узнать можно годность ротного командира.

Приемами много не заниматься; учить без пустого стука и так, чтобы ружье от того никак не терпело; сие давно уже от меня было предписано.

Рапорт М. И. Кутузова Г. А. Потемкину о попытке турок переправиться через Ингул

2 января 1788 г. Николаевка

Сего числа ввечеру, при пробитии зори, получил из устья Ингула от разъезда казачьего словесное известие, что переправляется там неприятель; я посему, не делая тревоги, приказал батальонам приготовиться каждому в своих квартирах и ожидать сигналов; но сейчас уведомлен от полковника Дячкина, который по первому известию сделал в ту сторону движение, что была партия неприятельская на той стороне человек во сто, из которой человек с десять перешли пешком ниже устья и зажгли рыбачий завод, но, усмотрев, как видно, наш разъезд, перебрались на ту сторону и с партиею от берега удалились.

Ниже Ингула верхом никак переезжать нельзя, а к верху чтобы возможно было, я весьма сумневаюсь – в рассуждении теплого ветра и прибыли воды, однако же велел быть осторожнее завтрашним утром и удвоить разъезды; вверх по кордону о сем знать дано.

Генерал-майор Михаил Голенищев-Кутузов

Рапорт М. И. Кутузова Г. А. Потемкину о строительных работах в Николаевской крепости

10 января 1788 г.

Представить имею честь Вашей светлости план с профилию Николаевского укрепления. Земляную работу должен был, не упуская бывшего теплого времени, окончить еще до получения проекта инженер-полковника Фунникова, а бойниц и амбразур для пушек в каменной стене не мог проломать, стена кладена не с известкою, почему б и обвалилась во многих местах. Земляная работа продолжалась десять дней, на оную употреблено было ежедневно 180 человек егерей, которые работали свободно без урока.

Внутри замка должно было многие хозяйские пристройки изломать, чтобы возможно было поделать из кулей к стене подмостки, и сад небольшой, перед окнами дома находящийся, также должно было истребить; лес на рогатки и другие малые надобности брал у подполковника Касперова. Он по усердию своему к общему делу сих убытков в цену не ставит, но я нахожу должностью все сие представить рассмотрению и воле Вашей светлости.

Генерал-майор Михаил Голенищев-Кутузов

Рапорт Г. А. Потемкина Екатерине II о вылазке турок

22 августа 1788 г. Лагерь под Очаковым

Всемилостивейшая Государыня!

По сделании двух батарей напротив Очакова на левом фланге армии при заложении таковой же с коммуникационными линиями на правой стороне перед садами, в ближнем от города расстоянии, 17-го сего месяца турки учинили к последней сильную вылазку. Они атаковали прикрытие, из егерских батальонов составленное, и сражение между ними продолжалось под жестоким с батарей огнем дольше четырех часов.

Неприятель, пользуясь неравностью места, рвами наполненного, стоял отчаянно, но везде был сломлен и в бегство обращен, претерпев урона до пятисот раненых и убитых. Егери поступали в сем случае с беспримерною неустрашимостью, и турки, невзирая на выгоду места, везде бежать принуждены. Между тем от жестокого действия батарей город во многих местах зажжен, и пожар продолжался до самого утра.

С нашей стороны урон состоит в убитых двух капитанах, Ушакове и Зубатове, двух капралах, двадцати восьми егерях и одном канонире. Ранены: шеф Бугского егерского корпуса генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов, поручик Скалон, подпоручики Кумкин и Шурман, сержант один, капрал один, егерей сто десять и канониров три.

Всеподданнейшие донося Вашему Императорскому Величеству о сем покушении неприятеля, к собственному его вреду послужившему, повергаю себя к освященным Вашим стопам.

Вашего Императорского Величества вернейший подданный

князь Потемкин-Таврический

Из письма Екатерины II Г. А. Потемкину

18 сентября 1788 г.

Пошли, пожалуй, от меня наведываться, каков генерал-майор Кутузов, я весьма жалею о его ранах.

[…]

Письмо Г. А. Потемкина М. И. Кутузову

11 июня 1789 г. Харьков

Милостивый государь мой Михайло Ларионович!

Ее Императорскому Величеству благоугодно было во Всемилостивейшем уважении на усердную Вашу службу, радение Ваше и отличную исправность в исполнении Вам порученного пожаловать Вас кавалером ордена Святого Владимира большого креста 2-й степени. Я, препровождая к Вашему превосходительству знаки сего ордена, с тем чтобы Вы оные возложили на себя по установлению, надеюсь, что сия монаршая милость будет новым побуждением к отличению себя новыми подвигами.

Имею честь быть с особенным почтением Вашего превосходительства, милостивый государь, покорным слугою.

Потемкин-Таврический

Письмо Г. А. Потемкина А. В. Суворову

25 ноября 1790 г. Бендеры

Измаил остается гнездом неприятеля, и хотя сообщение прервано через флотилию, но все он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и на Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг! По моему ордеру к тебе присутствие там личное твое соединит все части. Много там равночинных генералов, а из того выходит всегда некоторый род сей нерешительного.

Рибас будет Вам во всем на пользу и по предприимчивости и усердию. Будешь доволен и Кутузовым; огляди все и распоряди, и, помоляся Богу, предпримайте. Есть слабые места, лишь бы дружно шли, князю Голицыну дай наставление, когда Бог поможет, пойдет выше.

Вернейший друг и покорнейший слуга

князь Потемкин-Таврический

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

12 декабря 1790 г. Измаил

Любезный друг мой Катерина Ильинишна!

Я, слава Богу, здоров и вчерась к тебе писал с Луценковым, что я не ранен и Бог знает как. Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся. Вчерашний день до вечера был я очень весел, видя себя живого и такой страшный город в наших руках, а ввечеру приехал домой, как в пустыню. Иван Ст. и Глебов, которые у меня жили, убиты, кого в лагере ни спрошу, либо умер, либо умирает.

Сердце у меня облилось кровью, и залился слезами. Целый вечер был один, к тому же столько хлопот^[25], что за ранеными посмотреть не могу; надобно в порядок привести город, в котором одних турецких тел больше 15 тысяч. Полно говорить о печальном. Как бы с тобою видеться, мой друг; на этих днях увижу, что можно – мне к тебе или тебе ко мне. […]

Скажу тебе, что за все ужасти, которые я видел, накупил дешево лошадей бесподобных, между прочим одну за 160 рублей буланую, как золотую, за которую у меня турок в октябре месяце просил 500 червонных. Этот турок выезжал тогда на переговоры. […] Корпуса собрать не могу, живых офицеров почти не осталось. Ты и дети не рассердитесь на меня, что гостинцев еще не посылаю, не видишь совсем таких вещей, как были в Очакове, для того что все было на военную руку.

Деткам благословение. Верный друг

Михайло Г[оленищев]-Кутузов.

Из рапорта А. В. Суворова Г. А. Потемкину о штурме Измаила

21 декабря 1790 г. Измаил

[…]

С 10-го на 11-е число в три часа пополуночи все войска выступили устроенными колоннами к назначенным им пунктам, а флотилия до Дуная плыла к назначенным местам. А в пять часов с половиною все колонны, как с сухого пути, так и водою, двинулись на приступ. […]

С левого же крыла, под присутствием господина генерал-поручика и кавалера Самойлова, шестая колонна под начальством генерал-майора и кавалера Голенищева-Кутузова единовременно с первою и второю колонною, преодолев весь жесткий огонь картечных и ружейных выстрелов, дошла до рва, где бригадир Рыбопьер положил живот свой. Скоро, спустясь в ров, взошла по лестницам на вал, несмотря на все трудности, и овладела бастионом.

Достойный и храбрый генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов мужеством своим был примером подчиненным и сражался с неприятелем. Но множество оного остановило на первый миг распространение по валу, и для сего призвал он Херсонский полк, в резерве бывший, оставив двести человек при пушках на контр-эскарпе. С прибытием резерва неприятель не только отражен, но и знатною частию побит. Твердая в той стране нога поставлена, и войска простирали победу по куртине к другим бастионам […].

Жестокий бой, продолжавшийся внутри крепости, через шесть часов с половиною с помощью Божиею наконец решился в новую России славу. Мужество начальников, ревность и расторопность штаб– и обер-офицеров и беспримерная храбрость солдат одержали над многочисленным неприятелем, отчаянно защищавшимся, совершенную поверхность, и в час пополудни победа украсила оружие наше новыми лаврами.

[…]

Ставлю долгом своим свидетельствовать мужество и храбрость колоножных начальников и просить им за подвиги, труды и победу воздания. Генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов оказал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем неприятеля все трудности, взлез на вал, овладел бастионом, и когда превосходящий неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал потом поражать врагов.

[…]

Рапорт М. И. Кутузова Н. В. Репнину

6 июня 1791 г. Лагерь при Тульче

Четвертого сего месяца помощью Всесильного имел я удачу разбить знатный корпус неприятеля под командою Ахмет-сераскера трехбунчужного, имевшего при себе трехбунчужного же Журн-оглу, бывшего начальника в Хотине, и двухбунчужных Кюрд Осман-пашу и Дагир арнаут-пашу, им содействовал и хан Бахти-Гирей с пятью султанами, имея при себе всех некрасовцев и неверных запорожцев.

Весь укрепленный лагерь, где натура и некоторая степень искусства размножили препятствия, достался нам добычею, восемь новых пушек и несколько знамен. Неприятель, получивший 2-го числа подкрепление, считался в пятнадцати тысячах турок и около восьми тысяч хану принадлежащих; урон его убитыми простирается до тысячи пятисот человек, в том числе много знатных чиновников; раненых спасти можно было человек до тридцати, ибо казаки, преследовавшие неприятеля, не хотя отягощаться пленными, пощады не давали. В Бабаде истреблены большие их магазейны, около тридцати тысяч четвертей и запас пороха.

При сем деле наш урон весьма мал и состоит почти весь в казаках.

Сейчас прибыл я к Тульче.

Генерал-поручик Голенищев-Кутузов

Сие препроводить честь имею с моим дежурным майором Алфимовым, коего труды при сем деле пред Вашим сиятельством похваляю.

Михайло Голенищев-Кутузов

Посольство в Турцию (1792–1794)

Из pескрипта Екатерины II М. И. Кутузову о награждении его орденом Св. Георгия 2-го класса

18 марта 1792 г. С.-Петербург

Усердная Ваша служба, храбрые и мужественные подвиги, коими Вы отличились в сражении при Мачине и разбитии войсками Нашими под командою генерала князя Репнина многочисленной турецкой армии, верховным везирем Юсуф-пашою предводимой, где Вы, начальствуя над войсками левого фланга, при стремительных и многочисленных неприятельских нападениях преодолели все трудные переходы, в движениях Ваших соблюли отличное искусство и порядок, а в поражении неприятеля мужество и храбрость, учиняют Вас достойным военного Нашего ордена Святого великомученика и победоносца Георгия.

На основании установления его Мы Вас кавалером ордена сего большого креста 2-го класса Всемилостивейше пожаловали и, знаки его при сем доставляя, повелеваем Вам возложить на себя и носить узаконенным порядком.

[…]

Екатерина

Рескрипт Екатерины II М. И. Кутузову о назначении его послом в Турцию

25 октября 1792 г. Михайло Ларионович!

Вознамеревая отправить Вас чрезвычайным и полномочным послом к Порте Оттоманской, повелеваю для получения надлежащих наставлений поспешить с Вашим сюда приездом.

Екатерина

Из письма В. П. Кочубея С. Р. Воронцову

7 октября 1792 г. С.-Петербург

[…] Императрица вчера назначила генерал-лейтенанта Кутузова Михаила Ларионовича послом в Константинополь. Никто не ожидал подобного выбора, поскольку, хотя человек он умный и храбрый генерал, однако никогда его не видели использованным в делах политических. […]

Из реляции М. И. Кутузова Екатерине II об обмене верительными грамотами с турецким послом

7 июня 1793 г. Из лагеря при м. Криуляны

Последнею всеподданнейшею реляцию моею от 1-го числа сего июня месяца имел я счастье донести Вашему Императорскому Величеству о неотложном назначении 4-го числа сего ж месяца для размены моей при Дубоссарах с послом турецким, которая и действительно в тот день благополучно совершилась, после некоторых со стороны турецкой настояний, которые более просьбою именовать должно, чтобы размена воспоследовала не на нашем, а на их пароме, на что мы с генералом Пассеком и сочли за должное согласиться взамен всех снисхождений и дабы дальнейшим оспориванием столь маловажного над нами преимущества не отдалить времени и самой размены.

При сем осмеливаюсь также представить Вашему Императорскому Величеству часть моего журнала с 22 мая до 7 числа сего месяца, из которого Ваше Императорское Величество усмотреть изволите, что ничего не упущено против обряда, наблюденного при размене последнего бывшего посольства.

[…]

Поведение турок с нами, Всемилостивейшая Государыня, чрезвычайно вежливо, и при всяком случае приметна крайняя их острожность, дабы не подать нам причины к негодованию. Посол их пробудет в лагере при Дубоссарах семь дней и, без сомнения, согласится подвергнуть себя всем осторожностям в рассуждении проветривания вещей, и я с моей стороны, ежели приметно будет от него о сем нетерпении, промедлю здесь для взаимности несколько дней, не отдаляясь от Криулянн.

Михайло Голенищев-Кутузов

Указ Екатерины II Сенату

18 августа 1794 г. С.-Петербург

В день мирного торжества сентября 2-го прошлого 1793 года, по росписи с трона Нашего провозглашенной, пожаловав генералу-поручику Михайле Голенищеву-Кутузову за службу его в вечное и потомственное владение две тысячи душ, Всемилостивейше повелеваем отдать ему в такое потомственное владение из секвестрованных от участвовавших в бывшем польском мятеже в Волынской губернии фольварки: Зубовщинский, Шершневский, Кропивный, Волянский, Селянщинский, Сколобовский, Краевщинский, Могилянский и Немеровский, да местечко Райгородок, в коих по поданной Нам ведомости показано две тысячи шестьсот шестьдесят семь душ мужеска полу, с принадлежащими к ним землями и угодьями и всею хозяйственною в оных наличностью.

Сенат, предписав куда следует о надлежащей всего того отдаче помянутому генерал-поручику Голенищеву-Кутузову, имеет заготовить к подписанию Нашему жалованную Нашу грамоту.

Екатерина

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о прибытии в Константинополь

4 октября 1793 г. Пера

Я въехал 26 сентября в Константинополь. Турки в церемониале не делали никакого затруднения, и министерство велело сказать мне, что, из дружбы к особе моей, более Порта желает сделать учтивости мне, нежели Репнину. Таин определили на прежнем основании 400 пиастров на день, да султан, из особого уважения, из комнатной казны прибавляет 200, итого 600 пиа[стров] на день. […]

Визирь на другой день приезда прислал спросить о здоровье и табакерку с алмазами, чашку кофейную с алмазами и яхонтами, чрезвычайной работы, и 9 кусков богатых парчей, с таким еще вниманием, что каждого цвета по 30 пик здешней меры, чтобы стало на женское европейское платье. Все это ценят слишком на 10 000 пиа[стров]. […] Говорят, будто велел султан готовить богатые подарки.

Министры все живут за городом, но приезжали смотреть моего въезда. Цесарской, прусской и неаполитанской были у меня за одну станцию от Конст[антинополя], и все вообще были с визитом на другой день приезда моего. Я ездил в Буюк-Дере, где обедал у цесарского интернунция. Они все живут хорошо. […] Константинополь вот что: видя турецкие города, между прочим и Адрианополь, подумаешь иметь воображение об Константинополе, но ошибешься.

Здесь строят, особливо в Фанаре и Пере, так мудрено и смешно, что превосходит воображение. Улицы шириною с лосолев кабинет. Дома превысокие, множество окон, и балконы сходятся в верхних этажах вместе. Над моим домом есть бельведер.

Взойдешь на него и увидишь все положение Константинополя: сераль, гавань превеликая, покрытая беспрестанно судами и лодками, которых, конечно, во всякое время глазом увидишь тысячу, Константинополь с прекрасной Софией, Сулимани, Фанари, Галата, Пера, прекрасный пролив Константинопольский, называемый древними Босфор Фракийский; за ним предместье Скутари в Азии: в нем 200 000 жителей; море Мрамора, острова Княжие, мыс Калцидонский, гора Олимп, la tour de Leandre (башня Леандра) и множество других мест, – все это видно вдруг. Сии чудеса увидя, не рассмеешься, а заплачешь от чувства нежности.

Целую тебя, мой друг, будь здорова.

Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Реляция М. И. Кутузова Екатерине II о расходах на отделку дома в Пере

5 октября 1793 г.

Всеподданнейше при сем Вашему Императорскому Величеству препровождаю счет поверенного в делах полковника и кавалера Хвостова об издержанных им на постройку дома в Пере, вдобавок к сумме, отпущенной от Порты, и на убранство покоев. Окончание постройки и убранство дома относится единственному попечению его, полковника Хвостова, без малейшего моего участия, а потому и повергаю Всемилостивейшему Вашего Императорского Величества воззрению как помянутый счет, так и официальное письмо его, из которого Всемилостивейше усмотреть изволите причины, побудившие поверенного в делах на сии расходы.

В убранстве покоев держался он примера здешних министров других держав, превосходя их, однако ж, в пристойности. По немалой обширности дома, по множеству покоев и по некоторому великолепию мебели расходы не кажутся быть неумеренными.

Михайло Голенищев-Кутузов

Реляция М. И. Кутузова Екатерине II об отношениях Турции с Францией и Англией и о внутреннем положении Турции

20 октября 1793 г. Пера

После Всеподданейшего моего донесения Вашему Императорскому Величеству от 5-го октября под № 17, что происходило в рассуждении церемониалов, Всемилостивейше усмотреть изволите из части моего журнала, при сем прилагаемой, при которой следует и ведомость экстраординарных издержек и вещей в подарок употребленных.

Визит мой к визирю, надеюсь, последовать должен от сего числа через семь дней. Единственный спор по церемониалу состоит в том, чтобы, получая шубу, надевать мне оную стоя, разумея, что почесть сия происходит от султана; утверждают при том, что никогда не соглашались и с князем Репниным в сем пункте. Я соглашаюсь возложить на себя шубу стоя, принимая ее от султана, но с тем, чтобы и визирь в одно время встал со мною. Сие не решено.

Поведение Порты в рассуждении дел французских не переменяется, ибо Декорш и Мураджа не имеют великого труда обольщенных уже членов Совета поддерживать в надежде, что Республика в состоянии находится выдержать еще две кампании, что она покорит роялистов и что союзные дворы скоро должны наскучить войною и признать Республику.

Часто якобинцы и содействующие сему богопротивному обществу выдумывают слухи нелепые для минутного какого ни есть интереса, как например: вчера они праздновали мнимое возвращение Тулона и победу над королем прусским, выдавая сего государя раненым. Сии и подобные нелепости заставляют меня иногда, сделав выписку известий об успехах союзных войск, присовокупив самые простые рассуждения, доставлять через полковника Бароция или другими посторонними каналами ослепленному министерству.

Капитан-паша Кючук Гусейн, наперсник и свойственник султана, прибывший со флотом в столицу 10-го числа сего месяца, усиливается в милости своего государя ежедневно более. Он с реис-эфенди, с Юсуф-агою и другими членами Совета будучи во всем разного мнения, столько же противно думает и о якобинцах.

Некоторые приветствия, им оказанные французским фрегатам в Смирне, произошли от единственного желания приобрести оные и с ними несколько людей способных и ничего более не доказывают. Некоторые изъяснения его по возвращении в столицу, которые я имею из верных рук, утверждают меня, что он никогда ни якобинцам, ни связи их с Портою благоприятствовать не будет.

Известия, от полковника Бароция мне доставленные, Всеподданнейше Вашему Императорскому Величеству препровождаю в оригинале и при том партикулярное его от имени моего изъяснение с реис-эфенди по делам с якобинцами.

Прочие же малые сведения, по краткости времени моего здесь пребывания собранные новыми каналами и весьма еще недостаточные, суть следующие.

Турецкому послу, отправленному к Лондонскому двору, Юсуф Акяг-эфендию, кроме султанской грамоты и препроводительных писем верховного визиря, по политическим делам инструкции не дано, а обещано доставить ему оную после. На словах рекомендовано, смотря по обстоятельствам и успехам оружия, внушать английскому министерству о примирении с Франциею, а, утвердя себя при Лондонском дворе, искать заключения между Портою и Англиею союза против держав, на Порту восстать могущих, предлагая во взаимство Лондонскому двору способное и беспрепятственное плавание по Черному морю в Суэц.

Ежели Английский двор согласится на пребывание турецкого при нем посла, то Порта предпримет меры на учреждение оных и при других дворах, хотя ей и в тягость будет в рассуждении издержек. Впрочем, проект инструкции был таков, чтобы склонить Великобританию на прекращение войны с Франциею, предложив во мзду достаточные жертвы со стороны сей последней, и тогда Декорш обещает Порте именем Франции, возвратив господство в Средиземном море, дать Порте эскадру в распоряжение и прочее.

Сделано уже на сих днях внушение интернунцию о взаимной пользе обоих дворов иметь резидующего министра от Порты при Венском дворе. Может быть, намерена Порта при отъезде своего посла из Санкт-Петербурга сделать такое же предложение и Вашего Императорского Величества Высочайшему Двору.

По поводу вводимых здесь в войсках новых учреждений начинают все благоразумные об успехе сомневаться. Министерство принялось было сначала за оные весьма ревностно, но горячность сия ныне умаляется. По артиллерии положено содержать пять тысяч человек, набрано около тысячи, и сие число не умножается, ибо на место вновь записывающихся столько же разбегается.

Корпусы бомбардиров, минеров и пионеров, в небольшом числе состоящие, содержаться могут удобнее, ибо им положены тимары или земли во владение. Бостанжиев, обучающихся регулярной тактике, находится числом до 500 человек, а предполагают их иметь на первый случай только до 2000. Для помещения всех вышеупомянутых войск строются казармы. Сии новости, еще столь малоуспевшие, производят, однако ж, немалый ропот в старом корпусе янычар, из которых еще ни один в новые войска не записался, несмотря на все прельщения, от Порты делаемыя.

По адмиралтейской части много также сделано перемен. Желала Порта иметь десять тысяч матросов всегда в готовности из беломорских^[26] и островских жителей, добровольно записавшихся. Поныне явилось таковых самое малое число и отовсюду получаются известия о невозможности склонить оных более. Между тем на всяком военном судне, в гавани находящемся, содержутся на всегдашнем жалованье штурмана, боцмана, парусники и прочие и по нескольку человек знающих матросов.

Касательно крепостного строения известны успехи их Вашему Императорскому Величеству через самовернейший канал; и Бендеры, конечно, приведутся к окончанию будущего лета; Аккерман укрепят наружными пристройками; укрепление в устье Дуная, сказывают, остановлено. Но всего более заботит Порту укрепление рейда Чингине Килесы.

Сие место на Черном море, неподалеку от пролива Константинопольского на Румельском берегу, расстоянием от столицы около пятидесяти верст, оно удобно для десанта. Всему буду иметь верные чертежи и с промерами. Карта мест, мною проходимых от Дуная доселе, работана рачительно со всеми примечаниями и со всеми окрестностями. О морских силах Порты предоставляю себе вскорости доставить нечто верное.

Сколь незначущи успехи в удобрении войск, столь, напротив, внимания достойно попечение Порты о собрании казны всякими образами. Все монополии в руках правительства, одно продовольствие столицы хлебом приносит, сказывают, ежедневно двадцать тысяч пиастров, все маликьяне отняты, и люди, ими пользующиеся, приведены в нищету; легко себе представить можно, сколько такие операции должны произвести ропота. Таковы на первый случай мои примечания по военной части, они весьма недостаточны, Всемилостивейшая Государыня, по краткости времени.

Капитан-паша крайне настоял о введении на визирство бывшего в прошедшую войну Юсуф-пашу, но сие поныне без успеха. Виды капитан-паши такие, чтобы посредством сего неуклончивого человека обуздать своих неприятелей, в Совете заседающих. Султан, скучая ничтожностью нынешнего визиря, оказывает желание переменить оного, то и работают члены Совета о возведении на визирство некоего гаджи Бекира, столь же ничтожного и им совершенно преданного.

Капитан-паша, сам по себе мало сведущий в политических делах, привез с собою из Смирны бывшего учителем ныне владеющего султана Исак-бея, человека, как сказывают, разумного. Надеются, что умом сего человека возможет он противостать хитрости членов Совета. Исак-бей весьма известен графу Шуазелю.

Мятущейся в Арабии Абдул-Вегаб привел султана в крайнее беспокойство. Государь, отложа все прочие дела, теперь единственно занимается изысканием мер, служащих к истреблению мятежника. На советах, поныне держанных, мнение было двоякое: одни уполномочивали на истребление джидского Юсуф-пашу, бывшего визиря, с помощью египетских беев и тамошних войск, а другие (то есть партия капитан-паши, дабы не удалить Юсуф-пашу) подали мнение свое препоручить оное важное дело багдадскому паше.

Итак, с апробации султана отправлены к оному курьеры, чтоб он употребил сначала духовных на склонение Абдул-Вегаба быть повинну законному калифу магометанскому и отстать от предприятия своего на завоевание Мекки; но буде ж советы духовных не подействуют, возбудить и отправить против Абдул-Вегаба степных разных поколений арабов; буде же и сие недостаточно явится, послать багдадскому паше с войсками своего кегая, а наконец и за сим, ежели силы будут недостаточны, то следовать против мятежника уже самому багдадскому паше, требуя от Порты в помощь себе как войска, так и денег.

За таковым распоряжением, с одной стороны, отправляются так же с другой и в Египет повеления о взятии и с той стороны мер на истребление мятежника.

От поверенного в делах при Генуэзской республике Лизакевича получено известие, что на место Семонвиля назначен Mo^el, а известный Анжели под именем купца d’Omeri отправился в Смирну; шаги его будут мною подробно наблюдаемы.

Всеподданнейше препровождаю список ноты, поданной от поверенного в делах полковника и кавалера Хвостова по случаю наглостей, чинимых экипажами французских фрегатов в Смирне; такие же поданы и от прочих союзных министров. Нота английского посла Энслия была весьма в сильных выражениях, но, сохрани сию наружность, не упустил он, сказывают, тайно внушать Порте о покупке тех фрегатов.

Тринадцати французским купеческим кораблям, бывшим в Смирне и ныне употребленным для перевозки под турецким флагом съестных припасов в Константинополь, даны на всякий случай от английского консула паспорта; о справедливости сего слуха, однако же, я уверить еще не могу.

На первых днях моего пребывания в Константинополе приказала Порта изъясниться со мною о тайне, предлагая разные образы к моему продовольствию. При сем случае я, не входя ни в какие изъяснения, объявил, что тайна есть дело обычая и что в таком только виде его и принимаю, впрочем, оставляю Порту с сей стороны в совершенном покое, имея все способы к продовольствию себя и всей свиты, и для того не вхожу ни в дороговизну нынешнюю, ни в курс монеты.

Сказав сие, оставил в молчании дело тайна, и на сих днях объявила Порта, что по мере отпускаемого князю Репнину, сравнивая цену пиастров тогдашнюю с нынешнею, назначает Порта 600 пиястров на день.

Из приложенного здесь особого уведомления от полковника Бароция под литерою «Р» усматривается между прочим неудовольствие султана за неуважительные будто бы поступки против посла его. Ответ мой реис-эфенди был таков:

1) Что я уверен, что в рассуждении посла сохранено в России всякое уважение, на взаимности основанное.

2) Известно мне, что при въезде посла в пределы Империи Российской при Дубосарах не было и вопроса об осмотре его вещей, тем более о взимании с них пошлины, сему я очевидный свидетель, и что ежели бы и случилась во время переезда его людей в других местах границы какая-либо остановка, то разве по такому сомнению, что вещи те не посольству принадлежащие, и я немедленно уведомлю о сем кого надлежит, дабы разрушить всякое недоразумение.

3) Удивительно, как мог навлечь себе неприятности посол в рассуждении турецких пленных в России, ибо я уверяю Его прев[осходительст]во реис-эфенди, что из них ни одного в России не осталось, исключая принявших добровольно закон христианский, о сих последних не может быть и вопроса.

При всем Всеподданнейше имею честь препроводить к Вашему Императорскому Величеству полученные мною от весьма верного канала копии как отправленной с турецким послом грамоты к королю великобританскому, так и реестр посланных с ним подарков.

Михайло Голенищев-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, об аудиенции у визиря

5 ноября 1793 г. Пера

[…] На прошедших днях были визиты у визиря и аудиенция у государя, и от этого не мог я приняться за почту иначе, как вчера, и задержал; в прошлую ночь она должна была уехать.

Как бы тебе наскоро сказать, что султан и его двор: с султаном я в дружбе, то есть он, при всяком случае, допускает до меня похвалы и комплименты; велел подружиться своему зятю капитан-паше со мною; при одном споре об шубе, как ее надевать, заупрямился я (то есть прежде церемонии за несколько дней). Он запретил со мною спорить и велел мне сказать, что полагается на меня и что человек с моим воспитанием ему не манкирует. Я сделал так, что он был доволен. На аудиенции велел делать мне учтивости, каких ни один посол не видал.

Дворец его, двор его, наряд придворных, строение и убранство покоев мудрено, странно, церемонии иногда смешны, но все велико, огромно, пышно и почтенно. Это трагедия Шакспирова, поэма Мильтонова или «Одиссея» Гомерова.

А вот какое впечатление сделало мне, как я вступил в аудиенц-залу: комната немножко темная, трон, при первом взгляде, оценишь миллиона в три; на троне сидит прекрасный человек, лучше всего его двора, одет в сукне, просто, но на чалме огромный солитер с пером и на шубе петлицы бриллиантовые.

Обратился несколько ко мне, сделал поклон глазами, глазами и показал, кажется, все, что он мне приказывал комплиментов прежде; или я худой физиономист, или он добрый и умный человек. Во время речи моей слушал он со вниманием, чтобы наклонял голову и, где в конце речи адресуется ему комплимент от меня собственно, наклонился с таким видом, что, кажется, сказал: «Мне очень это приятно, я тебя очень полюбил; мне очень жаль, что не могу с тобою говорить». Вот в каком виде мне представился султан. Задержал почту.

Прощайте, мои друзья.

Здравствуйте, детки, Боже вас благослови.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о дипломатических заботах

18 декабря 1793 г. Пера

[…] Хлопот здесь множество; нет в свете министерского поста такого хлопотливого, как здесь, особливо в нынешних обстоятельствах, только все не так мудрено, как я думал; и так нахожу я, что человек того только не сделает, чего не заставят. Дипломатическая карьера сколь ни плутовата, но, ей-богу, не так мудрена, как военная, ежели ее делать как надобно. […]

Из письма М. И. Кутузова реис-эфенди М. Решиду

[Декабрь] 1793 г.

Жалобы посла блистательной Порты, пребывающего в Санкт-Петербурге, меня удивляют. Мне известно, что никто из пленных, оставшихся при своем законе и пожелавших возвратиться в отечество, против воли в России не задержан, что доказывает множество пленных, в оттоманские области возвратившихся. Принявшие же закон христианский добровольно, могут ли почитаться в числе насильственно задержанных?

Неизвестен мне образ, коим поступает посол в рассуждении таковых, и какими случаями навлекает себе неприятности, но наглые поступки людей, свиту его составляющих, подали, может быть, причину, необходимую полиции к некоторым осторожностям, на которые посол негодует и несправедливо жалуется.

Не хочу я утруждать реис-эфенди неприятным исчислением всех своевольств, ими учиненных. Поведению их свидетели все иностранцы, живущие в С.-Петербурге, в прочем все принадлежащие почести и уважения учинены послу, сколько мне известно, и уверяю, что приняты вновь строгие меры для отыскания пленных, задержанных насильно, буде таковы есть.

Право народное соблюдается в России свято, чему свидетель вся Европа. Агент и враждующей с Россиею державы пользовался бы в полной мере покровительством оной, а посол дружественный, имеющий запечатлеть мир между великими державами, одушевленный единственно своими чувствованиями и хранящий меры поведения должного при великом дворе, может ли не пользоваться всем уважением, характеру его принадлежащим, среди столицы, отличающейся всеми добродетелями гостеприимства и особым вниманием к иностранным.

Из письма М. И. Кутузова А. В. Суворову о неготовности Турции к войне с Россией

5 января 1794 г. Пера

Господин генеральный консул Северин доносит мне, что он уведомил Ваше сиятельство, будто бы Порта намерена через три месяца объявить России войну. Я должностью служения своего поставляю предупредить Вас, милостивого государя, что по примечаниям моим не полагаю я разрыв с нами столь близок. Однако ж я поручил господину Северину уведомлять обстоятельно Ваше сиятельство о проходящих новых войсках в оба княжества и в Бессарабию и о строении крепостей.

10-го прошедшего декабря вручен Порте именем господина поверенного в делах решительный отказ о перемене тарифа, вечность коего основана на ясных словах 21 статьи торгового договора, по сю пору она мне ни слова по сему делу не говорит, а я толкую сие, следуя пословице: молчание суть признание, и уповаю, что сие дело не произведет больших хлопот.

Везде развалившиеся ее крепости не приведены в совершенно оборонительное состояние, флот ее еще не силен; предпринятые перемены денежной части не достигли надлежащей зрелости, а пуще всего внутренность расстроена, везде почти непослушание, во многих местах мятежи, часть Аравии, большая Румелии^[27] и окрестности Требизонда^[28] довольно занимают непокорностью своею Порту.

Все сии причины должны воздержать ее, судя по здравому рассудку, от всякой только для нее пагубной крайности; но наиболее ее удержит знание, что управляет войсками в новоприобретенной области муж, столь страшные раны ей наносивший и коего смею уверитьв беспредельной моей преданности и в том отличном и сердечном высокопочитании, с коим остаюсь Вашего сиятельства, милостивого государя моего, всепокорнейшим слугою.

Михайло Голенищев-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

20 января 1794 г. Пера

[…] Я здоров, только хлопотно очень; когда приходит отправлять почту, то сижу за письмом суток по трое. И материя в письме все такая, что всякое слово важно, и чтобы не соврал не равнодушно. К тому же Хвостов, Пизани, Бароций между собою злы; друг под друга подкапываются. Также и мелких людей, которые в важные дела употребляются, много все плуты, и надобно не только стеречься их, но и их обманывать.

Я выеду первого числа марта и поеду скорее, нежели сюда ехал, так что буду к границе в конце апреля. […]

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Из грамоты султана Селима III Екатерине II об отъезде М. И. Кутузова из Константинополя

23 февраля 1794 г.

[…] Поскольку же реченный великий Ваш посол по природному своему благоразумию и прозорливости все правила посольской должности с совершенною точностью и благовидною вежливостью выполнил и таким образом долг своего усердного служения и верности своему государству так, как надлежало, исполнив и удовлетворив, о возвратном своем отправлении просил Высочайшего Нашего соизволения, которое и получить уже удостоился. […]

Письмо М. И. Кутузова А. В. Суворову о получении у султана отпускной аудиенции и возвращении в Россию

5 марта 1794 г. Пера

При сем случае имею честь донести Вашему сиятельству, что 28-го числа прошедшего февраля получил я отпускную у султана аудиенцию и надеюсь, что от сего числа дней через десять отправлюсь к российским границам, куда около половины мая прибыть уповаю. Впрочем, не находя ничего нового и достойного к донесению Вашему, имею сказать только то, что как здесь, в Константинополе, так и в окружностях оного продолжает быть все благополучно.

Михайло Голенищев-Кутузов

[P. S.] Мятежи внутренние распространяются в Оттоманской империи от часу более. Андрианополь почти в осаде от мятежников, в другой стороне Махмуд-паша столь силен, что Порта и мер никаких принять не может, впрочем, военных приготовлений не видно для внешней войны.

Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова В. П. Кочубею о состоянии дипломатических дел в Турции

15 марта 1794 г. Пера

Во исполнение Высочайшего рескрипта, полученного мною, имею я возвратиться в отечество и вследствие того же Высочайшего повеления препровождаю Вашему высокородию цифирные ключи и весь архив входящих и исходящих дел, бывших во время моего служения. В том числе найдете Вы переписку с российскими министрами, при разных дворах находящимися, и всеподданнейшие мои реляции к Высочайшему двору.

Из сей переписки усмотрите уже Вы частью положение Порты и относительности ее с державами […]. При сем следуют и Всемилостивейше данные мне две инструкции, одна, особенно, дело чрезвычайного посольства заключающая, а другая секретная, в которой и систему держав европейских начертанною найдете, и отношения с ними России.

В числе рескриптов увидите полученный мною по случаю отказа Порте на требование ее о тарифе. Намерения Высочайшего двора по сему делу между прочим такие, чтобы употребить в помощь и внушения министерству турецкому от некоторых министров дружественных нам держав, а именно: австрийского, прусского и неаполитанского.

Сии и готовы были учинить всякую от них требуемую поступь, но, дабы отнять у Порты всю надежду к достижению ее намерения и не дать делу вида негоциации, удовольствовался я при начале сделать простой отказ от имени поверенного в делах на основании предписанного от Высочайшего двора без всяких внушений, взяв, однако же, обещание от вышеупомянутых министров, чтобы при первом от нас требовании или при каком-либо от Порты разговоре или изъяснении им или их драгоманам внушить с твердостью, что дворы их видят всю несправедливость притязаний Порты в противность артикула самого ясного в трактате.

Порта со дня получения отказа и поныне, не только с нами, ниже с одним из драгоманов других дворов, не упомянула ни слова о тарифе и Вам известно, какие приняла меры к новым попыткам; но ежели бы к Вам, как вновь прибывшему министру, Порта обратилась с новыми по тарифу предложениями, тогда, поступая по силе рескрипта, можете воспользоваться также и услугами упомянутых министров, интернунция и прочих, которые, конечно, не откажутся употребить обещанные ими средства.

В краткую Вашу бытность в здешней столице довольно уже виден Вам образ здешнего правления и достаточно уже проникли Вы в обстоятельства дел нынешних, но тем не менее должность моя есть сообщить Вам все мои сведения, которые по крайней мере послужат Вам на первый случай к сличению с вещами, которые Вы от времени до времени открывать будете.

Империя Оттоманская, как Вам известно, управляется ныне Советом. Форму сию изобрел хитрый Решид-эфенди, нынешний реис, дабы обще с Юсуф-агою, имеющим место тарапхана-эмини и весьма могущим у государя, управлять всеми делами, слагая ответственность на Совет вообще и не иметь причины бояться силы визиря, которого влияние при Совете ничтожно.

Невозможно, кажется, устоять сему образу правления в военное время, где и общий глас укажет, конечно, на человека буде не деятельного, то беспокойного. Сего, кажется, и должно опасаться реис-эфенди и разделяющим с ним правление, а потому неудивительно, что он при всех затейливых его поступках внутренне войне противен.

Непомерные налоги, по причине которых огорчение в народе ежечасно умножается, явный ропот и беспокойства во всей Румелии и других местах, которые единое неудовольствие народа причиною имеют, суть доказательства, сколь противна форма правления народу и образ собирания податей.

Чернь вообще вину слагает на Юсуф-агу, управляющего всеми податями, вновь изобретенными. Духовенство не менее черни озлоблено, ведая желание его приобщить к своему департаменту и управление доходами мечетей. Разные чиновники, кои прежде всякими несправедливыми способами доставляли себе доходы, ныне находят себя без всякого влияния на дела и видя Решид-эфенди и Юсуф-агу, поглощающих исключительно все аксиденции.

Кроме сказанных мной беспокойств, в Румелии бунт скутарского Махмуд-паши, который столь усилился, что Порта неоднократно уже предлагала ему договоры, на которые он не соглашается. Мятежники в Румелии поныне вовсе к нему не принадлежат, но ежели и сии войдут с ним в разумение, тогда будет он вдвое сильнее и вдвое опаснее для Порты. С другой стороны, мятеж Абдул-Вегаба в Аравии не может не беспокоить Порту. Все сии несчастья недовольными относятся на настоящий образ правления.

Кючук Гусейн, нынешний капитан-паша, доселе мало вступающийся в правление, наперсник и свойственник султана, явно уже начинает недоброхотствовать правящим министрам и по доступу своесу к государю не приминет вредить делам их. Все сие предвещает скорую перемену министерства, к чему, кажется, привязано и уничтожение Совета, но неминуема перемена визиря, который и вступит в правление со всею властью к достоинству его привязанной.

Нравственный его характер восприймет главное влияние во все поступки Порты, и тогда можно будет решить вопрос, насколько полезна перемена министерства для сохранения мира.

По политическим делам драгоман Мурузи имеет немалое влияние; будучи подкреплен советами брата своего, князя воложского, и интригами другого брата, не меньше умного, в Фанаре живущего, сделался он ближайшим наперсником Решид-эфенди. Трудно найти молодого человека лукавее и коварнее его. Сила Мурузиев вообще простирается так далеко, что многие турки из недовольных между прочими жалобами говорят, что правят государством Мурузии.

Не было у нас никакого дела частного с Портою, которое бы ведено было прямым и справедливым образом, как бывало прежде, и сие относить должно нравственному характеру драгомана. Вы уже имели случаи видеть, что он удобен иногда заноситься, а потому и нужно от времени до времени возобновлять исправление, сделанное ему Вами. Я и сам был в необходимости угрожать ему гневом двора моего, и он казался быть уверенным, что в таком случае потерять он может более, нежели свое место.

Он разделяет со многими здешними приверженность к якобинцам. Коварный Декорш успел сделать друзей своей факции из людей всякого состояния. Явные же сообщники его из людей значущих суть: тефтердар Саид Али, второй адмирал и терсана-эмини, или интендант адмиралтейства. Чрез софизмы Декоршевы духовенство турецкое уверено, что истребление закона христианского во Франции приближает якобинцев к мусульманам.

В простом народе успехи его еще приметнее; якобинцев почитают братьями, все адские сочинения, бывшие орудием погибели Франции, толкуются в кофейных домах, и ослепленная Порта, которую остерегают иностранные министры, не дает сему ни малейшего внимания. Главнейший сотрудник Декорша есть Мураджа, драгоман швецкой миссии, столько же коварный, но, будучи уроженец здешний, имеет преимущество в знании людей и обычаев.

Ожидаются, как Вам известно, два комиссара конвенциональных; без сомнения, имеют они и предложения к Порте. С их прибытием может быть уменьшится кредит частный Декоршев, но каковы бы комиссары ни были, отвечать можно, что не будут столь вредны, как один Декорш.

Главные предложения Декоршевы Порте состоят: 1-е. Чтобы признать Республику. 2-е. Чтобы заключила Порта наступательный союз с Франциею против обоих императорских дворов. И поныне не преуспел Декорш еще ни в том, ни в другом. Реис-эфенди, маня его надеждою, не постановил еще ничего.

Ныне, как Вам известно, прибегает он к угрозам, но доколе союз воюющих держав не разрушится, дотоле надеяться должно, что Решид-эфенди останется при одних обещаниях. Касательно сумасбродств, от якобинцев происходящих, делаются всегда общие поступи от министров союзных держав. Полезно бы было, когда бы они употреблялись всегда кстати, но, может быть, весьма натянутые меры по сему предмету более вреда нежели блага сделали.

Резидующие здесь министры европейских держав Вам уже довольно известны, но собственное мое мнение об них следующее:

Английской посол кавалер Энсли имел часто несогласия с министрами, здесь резидующими. Он человек беспокойный и по сему свойству не может быть без интриг или с Портою, или с резидующими здесь иностранцами. Его обвиняют в недостатке ревности к общему делу противу факции, господствующей во Франции, сие может относиться иногда частному несогласию его с министрами, все же требуемые мною от него поступи против Декорша по ежедневным происшествиям делал он весьма охотно.

Порте весьма важны отношения наши с Англией, ибо на сию державу надеялась она по затеям своим против России. Пребывание посла турецкого в Англии есть давняя работа Энсли, недоброхотного России, но ныне, кажется, что Порта и Англия в сем поступке раскаялись.

Посол Венециянской Республики Фоскари заслуживает только примечание по робости его против якобинцев. Он помогает их корреспонденции и поневоле принимает их в дом свой и столько же робеет по сим поступкам перед министрами союзных держав.

С императорским интернунцием бароном Гербертом обходился я с некоторою искренностью по делам общим. Я нахожу его человеком весьма самолюбивым и начинающим всякое дело от собственной своей пользы, и сими двумя пружинами только можно его направить на какой-либо подвиг. Лично не любит он Россию и с досадою видит, что уважение к нему от Порты есть единственно по мере связей двух императорских дворов.

Он, сказывают, подал надежду Порте, что может быть принят в Вену резидующий министр турецкий, по примеру Англии, и в сей надежде сделала Порта предложение Венскому двору, которое, однако же, поныне без ответа. Он иногда открывал мне мнение свое искренно, но для сего должно весьма обольстить его самолюбие и таким способом можно с ним советовать. Он уверен (сказывают надежные люди), что в случае разрыва между Россиею и Портою остаться может Австрийский двор незамешанным.

Сие мнение тем вреднее, что на малые происшествия, могущие способствовать разрыву, взирать он будет равнодушно. Вам известно, сколь нужно сохранять связь неразрывную с австрийским министром и показывать оную публике.

Прусский министр господин Кнобельсдорф прежде сего казался быть совсем преданным барону Герберту; после некоторого времени и, без сомнения, по произошедшим холодностям в конце прошедшей компании между дворами, а более по письмам Луккезиния удалился он от интернунция приметным образом. Он показывал мне многие расшифрованные депеши от своего государя, где ему предписывается иметь со мною наитеснейшую связь. (Заметить должно, что сии открытия были прежде того времени, как зачал требовать Берлинской двор сюбсидов).

Касательно лично до него найдете Вы в нем человека весьма честного. Он ничего не упустит, чтобы заслужить дружбу Вашу. Внимание его ко мне было безмерно. Способности его как министра столь умеренны, что ежели бы представилась двору его надобность в трудной негоциации с Портою, то думаю, его бы не употребили. Заботится он, однако же, весьма о получении сведений и довольно в них успевает, но каналы его маловажны, а потому не велики известия, им получаемые.

Порта, уведав о переговорах Прусского двора касательно сюбсидов, внушила Кнобельсдорфу предложить двору признание Республики Французской; обещая последовать сему примеру, Кнобельсдорф принял сие на донесение и содержит в глубокой тайне, а потому и нужно будеть следовать за его поступками.

Неаполитанской посланник граф Лудольф душевно привязан к интересам России, но малые его способности делают, что внушения его при Порте не успешны. Ему должно пересказать из слова в слово то, что внушить Порте должно, а иначе повредит он всякое дело. Реис-эфенди, ведая слабость графа Лудольфа, часто призывает его на свидания и охотно с ним о делах разговаривает.

Барон Асп, посланник шведский, согласуясь с образом мыслей регента шведского, совершенно предан интересам Франции. Он, быв приближенным человеком покойного короля, казался бы должным иметь отвращение от системы совсем противной, но связь его с Декоршем, который его в некоторых письмах другом своим называет, доказывает, что он предался временным своим пользам. Его поведение столь скрытно, что многие его поступки в пользу якобинцев некоторые из иностранных министров возлагали лично на Мураджу, его драгомана.

Малое влияние г-на Булиния, поверенного в делах испанского, не требует и изъяснения о его личных качествах. Поверенный в делах датский барон Гибш по делам собственным и по склонности России предан, но не имеет никакого ныне участия в политических делах. По отсутствии посла Голландской Республики оставлены от него поверенными в делах двое: Брайоти и Панчо. Оба сии здесь столь мало приметны, как бы их не было

[…]

Австрийский министр и прусский сообщили мне полученные ими последней почтой от дворов своих депеши, относящиеся на известия о приготовлениях Порты к разрыву с Россиею.

Во всю бытность мою здесь следовал я, сколько становилось моего проницания, за поступками Порты и, соображая все видимости, нахожу, что Порта при всем своем лукавом расположении к России не приняла еще решительного намерения к разрыву и ожидает происшествий в Европе, и наиболее, какой оборот примут дела союза против Франции, также и каково окажется расположение Польши и каковы будут этой земли способы, а паче всего будет ли в состоянии Конвенция дать Порте существенную помощь.

Крепости турецкие в Бессарабии придут к концу в будущую осень, и каковы через будущее лето будут приготовления, вот что яснее покажет намерения Порты. Приготовления могут быть и под видом делаемых против Махмуд-паши, но легко можно будет различить истинное от предлогов. Между тем доходящие до Порты слухи о вооружениях в России от часу более ее приводят в размышление и, может быть, принудят к вящим приготовлениям оборонительным.

Михайло Голенищев-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова В. П. Кочубею с инструкцией о переговорах с турецким правительством

20 марта 1794 г. Силиври

Секретно

При вопросах, которые Вам приготовляет Порта касательно вооружений наших в Херсоне и на границе, не можете Вы, конечно (не имея от двора наставлений), сказать что-либо решительно сверх уверений о сохранении мирных и других соседственных договоров с нашей стороны (уверений, кои Вы, конечно, сделать можете); не имеет, кажется, Порта никаких причин неблагонамерения со стороны России, а именно, было ли по заключении последнего мира неисполнение в каком-либо обещании, хотя бы словесно данном и не означенном в трактате, и еще менее если неисполнение трактата в малейшем пункте, было ли со стороны России хотя малейшее покушение к перемене чего-либо из трактатов?

Требовано ли было нами новое что, не только с угрозами, но и простою попыткою? Россия подает ли причину подозревать себя в сношении тайном с неприятелями Порты, давая ясно чувствовать всему свету пристрастие свое к стороне тех неприятелей во вред делам Порты. Вот бы поступки, дающие подозрение на худую волю к хранению обязательств. Что же касается до течения дел, ежели об них разговор будет, то ежели и есть в некоторых не важных остановка, то нет, однако же, сравнения с тем, что со стороны Порты происходит.

Во время бытности посла российского в Константинополе не только не текли важные тяжебные дела, но и в барате требуемого на Флока отказала Порта, но и в бежавшем из службы посольской человеке, обокравшем многих из свиты и принявшем магометанский закон, не сделала Порта ни малейшего удовлетворения. Жалобы посла турецкого к Порте (ежели об них говорить будут) ничего более не доказывают, как невместность его требований и противоположное поведение его в сравнении с поступками посла российского.

Вот с какой я стороны вижу разговор, могущий быть у Вас с реис-эфенди, он без всяких упреков ясно увидит проступки свои из того, что Вы в оправдание двора своего говорить будете. Мнение мое пусть Вам служит не правилом (которое Вы себе по обстоятельствам лучше сделать можете), но только мнением.

Педагогическая и военно-административная деятельность (1794–1804)

Рапорт М. И. Кутузова Екатерине II о вступлении в должность командующего Шляхетным сухопутным кадетским корпусом

17 сентября 1794 г.

По Высочайшей и Всемилостивейшей Вашего Императорского Величества воле я в командование Шляхетного сухопутного кадетского корпуса вступил, о чем счастье имею Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше донести.

Михайло Голенищев-Кутузов

Приказ Сухопутному кадетскому корпусу

27 января 1795 г.

Для соблюдения порядка предлагаю господину дежурному майору подавать мне ежедневно записки, какое прошедшего дня для господ воспитанников было кушанье, и объяснить в оных о доброте припасов. А также и о том за нужное нахожу постановить, чтоб вещи предвидимые, как-то: пудру, помаду, ленты, гребни и прочее, требованы были помесячно вперед, не превозвышая положенного учиненным расположением покойным господином главным директором корпуса графом Антоном Богдановичем Дебальменом на наличное число воспитанников; если же что излишнее истребуется, остаток показывать при будущем требовании и тогда к тому остатку только дотребовать.

Крайне стараться господам ратным командирам, инспекторам и прочим, чтоб вещи и прочее употребляемы были со всякою бережливостью. А требования таковые чинить не на лоскутках, но надлежащим порядком, ибо оные при книгах документом должны быть, и присылать в первых числах к господину главному казначею от каждого частного командира за подписанием, а он, получив и рассмотрев, что требуемое все нужно и не превышает положенного числа, сделав на них свое надписание, отдает тому приходчику, у коего оные вещи состоят, а если у разных, с них дает свои повеления за подписанием, а те оставляет при себе; в случае же когда усмотрит превосходство или что сомнительное, имеет доложить мне и тогда ожидает моего на то повеления. О чем кому следует дать сего определения копию.

Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Из письма Н. П. Панина А. Б. Куракину

13 января 1798 г. Берлин

[…] Подобно Вам, милый кузен, сознаю трудность выбора человека, долженствующего быть моим помощником. Вследствие этого у меня родилась мысль, которую я отдаю на Ваше мнение. Так как предварительный наказ хотят дать генералу Кутузову, нет ли возможности остановиться на нем и оставить его здесь на несколько времени? Признаюсь, я предпочитаю его весьма многим. Он умен, со способностями, и я нахожу, что у нас с ним есть сходство во взглядах.

Если пришлют кого иного, мы потеряем драгоценное время на изучение друг друга и, так сказать, на сочетание наших мнений. Еще одна из главных причин заключается в том, что (Кутузов) имел успех при дворе и в обществе. Старому воину они здесь доступнее, чем кому иному, и с этой выгодою он соединяет еще другую: знает в совершенстве немецкий язык, что необходимо. Наконец, повторяю, я думаю, что он будет полезнее другого и что мы с ним всегда поладим. […]

Выговор Павла I М. И. Кутузову

15 февраля 1799 г.

Господин генерал от инфантерии Кутузов!

Откомандирование Вашего квартирмейстера сюда для полковых надобностей, не получив сперва на то Моего соизволения, приписывается Мною не к иному, как к Вашим прихотям, за что чрез сие и делаю Вам выговор.

Письмо М. И. Кутузова П. Г. Дивову о мерах по недопущению распространения моровой язвы

Февраль 1800 г. Вильно

Видя из иностранных газет и полученных мною из Петербурга сведений, что моровая язва открылась во Франции, куда распространилась до пределов Страсбурга, что, думаю и, Вам небезызвестно, побуждаюсь Вас, милостивый государь мой, покорнейше просить, если бы паче чаяния, от чего да сохранит нас Всевышний, коснулась та гибельная болезнь пределов Пруссии, не оставить поспешнейшим уведомлением, дабы я мог заблаговременно к ограждению Высочайше мне вверенной губернии от сей заразы предпринять надлежащие меры строгим осмотром проезжающих из-за границы людей в пределы Литвы и ввозимых товаров. Сим Вы весьма много одолжите пребывающего с истинным почтением навсегда

Михайло Голенищев-Кутузов

Рескрипт М. И. Кутузова Литовской врачебной управе

26 апреля 1800 г.

Из доставленного ко мне от новогрудского городничего надворного советника Скалона рапорта усмотрел я, что из числа находящихся там для излечения оставленных мушкатерским Берха, что ныне Баклановского полка нижних чинов 18 померло 12 человек; предписываю врачебной управе посему учинить надлежащее и точнейшее исследование, отчего такое число умерших из столь малого количества последовало и не было ли в пользовании и призрении, которое за болящими употреблять было должно, с чьей-либо стороны упущения, что же по сему окажется, донести мне.

Из Высочайшего приказа от 8 сентября 1800 г.

Его Императорское Величество в присутствии Своем в городе Гатчине соизволил отдать следующий приказ.

Его Императорское Величество объявляет Высочайшее Свое благословение бывшим сего числа войскам на маневрах и командующим оными генералу от инфантерии Голенищеву-Кутузову и генералу от кавалерии графу фон дер Палену, также и всем батальонным командирам, нижним же чинам жалует по рублю, по чарке вина и по фунту говядины на человека; а притом Высочайше объявить изволили, что весьма утешно для Его Императорского Величества видеть достижения войска такого совершенства, в каком оно себя показало во всех частях под начальством таковых генералов, которых качества и таланты, действуя такими войсками и такой нации, какова российская, не могут не утвердить и не обеспечить безопасности и целости государства. […]

Генерал-адъютант граф Ливен

Рескрипт М. И. Кутузова Александру I об урожае в Выборгской губернии

21 ноября 1801 г.

О бывшем в сем 1701 году по Выборгской губернии урожае хлеба ведомость у сего на Высочайшее Вашего Императорского Величества благоусмотрение поднося, всеподданнейше счастье имею представить, что нынешний урожай гораздо лучше прошлогоднего и что посеянный на будущий год озимый хлеб большею частью так хорош, что от него надеяться можно обильной жатвы, если в будущую весну по сходу снегу и когда земля начнет таять не будут сильные утренние морозы и северные ветры, которые в той стороне часто наилучшие виды доброй жатвы уничтожают.

Генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов

Прошение М. И. Кутузова Александру I

24 августа 1802 г. С.-Петербург

Всемилостивейший Государь!

Бывши отягчен непритворною болезнью, не мог я через некоторое время отправлять должности; ныне же, получив облегчение, дерзаю испрашивать Вашего Императорского Величества о себе воли.

Сколь ни тяшко мне видеть над собою гнев кроткого Государя, и сколь ни чувствительно, имев пред сим непосредственный доступ, относиться через другого, но, будучи удостоверен, что бытие мое и силы принадлежат не мне, но Государю, повинуюсь без роптания во ожидании Его священной воли.

Но ежели бы Вашему Императорскому Величеству не угодна была вовсе служба моя, в таком случае всеподданнейше прошу при милостивом увольнении воззреть оком, больше как сорокалетнюю в должностях военных и других, долго с честью отправляемых; на понесенные мною раны; на многочисленное мое семейство; на приближающуюся старость и на довольно расстроенное мое состояние от прехождения по службе из одного в другое место; и на беспредельную приверженность к особе Вашей, Государь, которую, может быть, застенчивость моя или образ моего обращения перед Вашим Императорским Величеством затмевает.

Всемилостивейший Государь, Вашего Императорского Величества всеподданнейший

Голенищев-Кутузов, генерал от инфантерии

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о состоянии дел в Горошках

4 августа 1803 г. Горошки^[29]

[…]

Новым экономом я поныне очень доволен: он профессор, но дай Бог, чтобы у него было хотя [бы] наполовину честности против его ума. А дурак и половины не сделает того, что бы можно было сделать. Я три недели и больше никуда из своих границ не выезжал и завтра еду в один фольварк за 25 верст, где еще не бывал.

Хлеб сняли, то есть рожь и пшеницу. Урожай хорош, пшеница в десять раз родилась, а рожь поменьше – обманули в посеве – меньше было засеяно, нежели показали, не то раскрали мужики у эконома. Как хлеб весь снимут, то приняться надобно за строения; нет ни винницы порядочной, ни одной пивоварни – что здесь важный пункт, особливо в Райгородке. Винокурня будет порядочная на восемь котлов, да надобно много пристроить в Райгородке для жидов. Вот мои упражнения.

[…]

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

17 ноября 1804 г. Житомир

Посылаю, мой друг, 100 рублей и еще сколько могу, присылать буду до отъезда моего. Скучно работать и поправлять экономию, когда вижу, что состояние так расстроено; иногда, ей-богу, из отчаяния хочется все бросить и отдаться на волю Божию. Видя же себя уже в таких летах и здоровье, что другого имения не наживу, боюсь проводить дни старости в бедности и нужде, а все труды и опасности молодых лет и раны видеть потерянными, и эта скучная мысль отвлекает меня от всего и делает неспособным. Как-нибудь надобно, хотя за время, себе помочь, посмотрю, что можно будет сделать на контрактах в Киеве. […]

Михайло Голенищев-Кутузов

Русско-австро-французская война (1805)

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

31 августа 1805 г. Радзивилов

Насилу, мой друг, доехал сегодня только до границы. Прескверная дорога была до самого Петербурга. […] Сегодня в ночь пускаюсь в дорогу за границу и скоро надеюсь войска догнать. Я довольно здоров. Детей уведомь, что я здоров и их помню и благословляю. […]

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Приказ Подольской армии

3 октября 1805 г. Браунау

1

Рекомендую господам шефам подтвердить офицерам полков, им вверенных, оказывать должную в обхождении благопристойность с австрийскими офицерами, наиболее же всякое уважение и почтение к их генералитету. В противном случае за малейшую грубость и неучтивость не только взыщу строго, но предавать стану законному наказанию, как нарушителей субординации.

2

Всем нижним чинам подтвердить, чтобы отнюдь обывателям никаких обид и неудовольствий не причиняли, но старались бы убегать от всего, что может быть поводом к какой-либо ссоре и жалобам, и стараться наиболее ласковостью и хорошим обхождением с хозяевами привязать к себе жителей здешней земли.

Генерал Г[оленищев]-Кутузов

Приказ Подольской армии

6 октября 1805 г. Браунау

1

По приложенному при сем ордер-де-баталии с наименованием начальников фланговых, бригадных и полковых, вступить господам генералам в командование назначенных им частей и бригад. Во время дела против неприятеля, ежели вся пехота в кор-де-баталии будет действовать вместе, то командовать обеими флангами старшему генерал-лейтенанту Дохтурову.

2

Часто случаться будет надобность формировать батальонные колонны как для прохода сквозь линии, так и для лучшего наступления в трудных местах. Формирование сие делать на середину батальонов, составляя четвертый и пятый взводы на месте, а прочие, сделав по рядам налево и направо, формируют колонну.

3

Свойственное храбрости российское действие вперед в штыки употребляться будет часто, причем применять и наблюдать весьма строго:

1-е. Чтобы никто сам собою не отважился кричать победоносное «ура!», пока сие не сказано будет по крайней мере от бригадных генералов.

2-е. Чтобы при натиске неприятеля в штыки люди не разбегались, а держались во фрунте сколько можно.

3-е. Сколь скоро сказано будет: «Стой! Равняйся!», тотчас остановились; тут видна будет доброта каждого батальона особенно и достоинство его командира, который предписанные сии осторожности наиболее выполнит.

4

Батальону, проходя закрытое лесом или иным образом место, деревни или тому подобное, тут, не ожидая приказа генерала, выслать стрелков и закрыть себя как должно.

5

Я надеюсь, что не имею нужды напоминать, что всякий во время дела будет при своем месте.

Генерал Г[оленищев]-Кутузов

Александр I М. И. Кутузову о защите Вены

[24] октября 1805 г.

После бедствия австрийской армии Вы должны находиться в самом затруднительном положении. Остается для Вас лучшим руководством: сохранять всегда в памяти, что Вы предводительствуете армиею русскою. Всю доверенность Мою возлагаю на Вас и на храбрость Моих войск. Надеюсь также на Ваше убеждение в том, что Вы сами должны избирать меры для сохранения чести Моего оружия и спасения общего дела.

Знаю, теперь ничего не должно предоставлять случаю, и надобно выигрывать время, доколе корпус Буксгевдена не подойдет на театр войны и пруссаки не начнут военных действий. Однако ж, если Вы не можете избегнуть сражения, то полагаю, что согласно первоначальному Вашему мнению, Вы пойдете атаковать неприятеля и не будете ожидать его в позиции.

Вам непременно должно сохранять доброе согласие с австрийскими генералами, но, удостоверясь из опыта в неспособности генерала Макка, Вам не должно полагаться на его советы. Я тогда только останусь спокойным, когда узнаю, что Вы решились принять на самого себя высокую ответственность защищать Вену. Вы имеете к себе доверенность Мою, армии и союзников. Докажите неприятелю, сколь справедливо возлагается на Вас общая доверенность.

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

30 ноября [1805] г. В Венгрии

Пользуясь отъездом князя Волконского, скажу тебе, мой друг, что я, слава Богу, здоров. К Лизоньке принужден был послать Апочинина, чтобы отвезти ее в Россию. Письмо, здесь прилагаемое к графу Ивану Андреевичу Тизенгаузену, вели ему доставить с осторожностью. Ты слышала, конечно, о наших несчастиях. Могу тебе сказать в утешение, что я себя не обвиняю ни в чем, хотя я к себе очень строг. Бог даст, увидимся; этот меня никогда не оставлял.

Детям благословение.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о спасении из плена четырех знамен

15 декабря 1805 г. Местечко Лошонц

После сражения, бывшего в 20-е число ноября, нижние чины из плена французов спаслись бегством и вынесли четыре знамени, ими с древок сорванные, а именно: Бутырского мушкетерского полка портупей-прапорщик Измайлов 1-й и Галицкого мушкетерского фельдфебели: Никифор Бубнов, Селиверст Куфаев и унтер-офицер Иван Волков, а фельдфебель Александр Андреев одне кисти и копье. О сем их отличном поступке Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше доношу.

Генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову с изъявлением своего благоволения

24 февраля 1806 г. С.-Петербург

Нашему генералу от инфантерии Голенищеву-Кутузову.

Отличное мужество Ваше и неутомимая деятелность, дознанные уже прежде Вашими подвигами и подтвержденные ныне во время бывшей кампании против французских войск, где Вы, неблагоприятными обстоятельствами союзника будучи поставлены в необходимость предпринять оную при весьма малой потере до Ольмюца, отвращая искусными и благоразумными распоряжениями все покушения на Вас многочисленного неприятеля и причинив ему неоднократными на пути поражениями весьма чувствительный вред, обращают на себя Наше внимание и милость, во изъявление коих Мы Всемилостивейше пожаловали Вас кавалером ордена Нашего Святого равноапостольного князя Владимира большого креста 1-й степени, коего знаки при сем препровождая, повелевает Вам возложить на себя и носить по установлению.

Удостоверены Мы, впрочем, что Вы, получив такое доказательство Нашей признательности, потщитесь и впредь продолжением ревностной службы Вашей удостоиться Монаршего Нашего благоволения.

Александр

Военная и административная деятельность, русско-турецкая война (1806–1812)

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о расквартировании войск

1 марта 1806 г. Дубно

Согласно с Высочайшим Вашего Императорского Величества повелением, при коем приобщено было новое расписание войск, я не преминул учинить надлежащее исполнение; когда ж которые полки выступят, через какие главные места идти будут и когда придут на новые свои квартиры, Ваше Величество изволите усмотреть из всеподданнейше подносимой при сем ведомости.

Постепенное всех и позднее некоторых выступление из настоящих квартир было необходимо для избежания стеснения и самого недостатка по пути в квартирах и подводах, коих число полкам, лишившимся за границею лошадей своих и обозов, нужно ныне не в пример превосходнее противу прежнего, к тому же я в сем распоряжении имел в виду главный предмет – продовольствие людей и лошадей.

Если бы все полки выступили вдруг, не только цены на хлеб и фураж, довольно уже высокие, превзошли бы тогда всякую меру, но оказался бы неминуемо и недостаток; напротив того, теперь дано время к приготовлению продовольствия подвозом из дальнейших мест, где цены умерены.

Я не преминул отнестись по сему предмету ко всем гражданским губернаторам, в губерниях коих расположатся войска по новому расписанию или проходить будут, снабдив соответственными повелениями и военного советника Грабовского, и, чтобы как сему, так и губернаторам дать нужное время к принятию мер, я принужденным нашелся умедлить даже вступление первых полков. О чем имею счастие всеподданнейше донести.

Подлинный подписал генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова Д. С. Дохтурову о пожаловании ему ордена Св. Владимира 2-й степени

29 июня 1806 г.

Милостивый государь мой Дмитрий Сергеевич!

Отличная храбрость, подвиги и понесенные труды Вашим превосходительством в минувшую кампанию в приятнейшую обязанность поставили меня свидетельствовать о них у престола Его Императорского Величества. Государю Императору в воздаяние оных угодно было всемилостивейше пожалость Вас кавалером ордена Св. Владимира 2-й степени, коего знаки при Высочайшем рескрипте у сего к Вашему превосходительству препровождая, твердо в душе моей убежден, что ими облечается один из отличнейших генералов прошедшей кампании, особенно заслуживший внимание Его Императорского Величества, любовь всей армии, почтение имеющего честь пребыть с истинною преданностью Вашего превосходительства всепокорным слугою

Михайло Г[оленищев]-Кутузов.

P. S. Служба Ваша, Дмитрий Сергеевич, без сомнения, приобрела Вам право на вящие награждения, и я могу Вас уверить, что монаршая милость не ограничится на препровождаемом мною к Вам ордене. Я надеюсь вскорости иметь приятное для меня удовольствие возвестить Вам новые знаки Высочайшего к Вам благоволения.

Кутузов

Рескрипт Александра I Ф. А. Голубцову об оплате долгов М. И. Кутузова

19 сентября 1806 г. С.-Петербург

Господин тайный советник и государственный казначей Голубцов!

В уважении на усердную и верную службу генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова Всемилостивейше пожаловали Мы ему для оплаты долгов, по службе нажитых, пятьдесят тысяч рублей, которые повелеваем выдать ему из Государственного казначейства. Пребываем в прочем Вам благосклонны.

На подлинном подписано собственною Его Императорского Величества рукой тако:

Александр

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

29 апреля [1807] г. Киев

[…] Я хожу всякий день поутру по целому часу пешком по саду, этим хочу лечиться от толщины. В саду столько соловьев, что я и в Горошках больше не слыхивал; для них нарочно держат муравьев с яйцами. Погода теперь прекрасная, и все фруктовые деревья цветут. Хлеба везде хороши, только беда, что подвод много надобно посылать с провиантом к армии в рабочую пору. […]

Рапорт А. А. Прозоровского Александру I об откомандировании ему в помощь М. И. Кутузова

21 декабря 1807 г. Яссы

[…] Страшусь я, Всемилостивейший Государь, только престарелых моих лет, хотя сил душевных, надеясь на милость Божию, и достать может. Итак, опасаюсь я, чтобы иногда телесные силы мои не отказали мне самолично все увидеть, хотя в самых важных случаях я, конечно, все положение земли сам осмотрю; но на всякий такой случай для пользы Вашей, Всеавгустейший Монарх, нужно, чтобы первый подо мною генерал не только имел достаточные сведения, но и опытность в военном искусстве, дабы я, в случае когда с силами не соберусь что-либо сам осмотреть, мог употребить его вместо себя. К сему признаю я способнейшим генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, который почти мой ученик и методу мою знает, а решительны, Всемилостивейший Государь, в предприятиях мы будем […]

Князь А. Прозоровский

Приказ главнокомандующего Молдавской армией фельдмаршала А. А. Прозоровского о прибытии М. И. Кутузова к армии^[30]

20 апреля 1808 г. Яссы

Так как господин генерал от инфантерии и разных орденов кавалер Михайло Ларионович Голенищев-Кутузов к армии прибыл, то и повелеваю впредь до выступления оной в лагерь или в случае надобном до генерального оной распоряжения, о чем тогда последует особое назначение, а на настоящее время отрядным господам генерал-лейтенантам князю Гике и Ртищеву состоять под командою господина генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова.

Равно и ясскому коменданту господину подполковнику и кавалеру Лепарскому обо всем по службе и должности относиться к нему же, о чем во все корпусы и отряды Высочайше вверенной мне армии для надлежащего сведения и исполнения сим предписывается.

Приказ Главному корпусу Молдавской армии

Ноябрь 1808 г.

По случаю выступления войск Главного корпуса армии на зимние квартиры, я поставлю себе приятнейшею обязанностью, изъявить признательность мою господам дивизионным начальникам, шефам и командирам полков за строгую дисциплину и совершенный порядок вверенных им войск во все время пребывания их в главном лагере, при селении Калиени расположенном. Поведение нижних чинов в рассуждении обывателей относительно собственности их, во все время ненарушимой, таково, что служить может примером войскам всей Европы.

Я надеюсь, что зимние квартиры послужат им новым способом к приведению всех частей службы Его Императорского Величества еще к большему и совершенному устройству. Рекруты сделаются уже старыми солдатами, изучены будут их должности в совершенстве; притом и стрельбе в цель, для чего приведены будут ружья в такое состояние, что солдат на его надеяться может; притом сохранено будет и здоровье солдат.

Кавалерия также не упустит вместо обыкновенных проездок обучать людей и молодых лошадей поодиночке, дабы кавалерист внеэскадронно и один страшен был неприятелю. Сего в полной надежде от полков я ожидать вправе, зная начальников.

[Генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов]

Рапорт М. И. Кутузова А. А. Прозоровскому о вступлении в командование корпусом генерал-лейтенанта Н. Ф. Ртищева и отрядом генерал-лейтенанта И. К. Гики

22 апреля 1808 г. Яссы

По приказу Вашего сиятельства, отданному армии в 20-й день месяца, вступил я в командование отряда генерал-лейтенанта князя Гики и корпуса генерал-лейтенанта Ртищева. Ясскому же коменданту подполковнику Лепарскому предписал обо всем касательно гарнизона Ясского относиться ко мне, о чем Вашему сиятельству покорнейше имею честь донести^[31].

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов

Отношение М. И. Кутузова военному министру генералу от артиллерии А. А. Аракчееву о введении в войсках нового порядка ношения одежды и амуниции

25 апреля 1808 г.

Вследствие отношения Вашего сиятельства от 23 марта за № 1302-м, за прибытием в Яссы сего апреля 20-го числа отправленного вместе с оным для устроения новой формы носки на себе ранцев, шинелей, фляг и нынешней перемены портупей рядового Григория Павловича, таким образом одетого, приказал я тотчас по тому примеру одеть двух человек Одесского мушкетерского полка, в Яссах квартирующего, и оных сего числа порознь по одному отправил к дивизионным 8-й и 22-й дивизий начальникам, генерал-лейтенантам Эссену 3-му и Олсуфьеву 3-му, в новоназначенные им кантонир-квартиры, к первому в город Могилев, что на Днестре, а к последнему в город Балту с таковыми предписаниями, чтобы они одели столько рядовых, сколько в дивизии каждого пехотных полков в границах России состоит, и разослали в оные по одному, выдавая им прогоны на счет Комиссариата, предписав от себя полкам ведомства их, чтобы оные, не теряя ни малейшего времени и не требуя от казны ничего, одели людей своих равномерным образом на полковую экономию, и с тем вместе поручил оным дивизионным начальникам, чтобы они, когда ими отправлены будут по полкам люди в новой форме, о том, равно и когда во всех полках будут уже оные переделаны, донесли прямо от себя Вашему сиятельству.

О чем ваше сиятельство уведомляя, возвращаю обратно и присланного рядового Павловича, выдав ему на обратный путь прогонные деньги за счет Комиссариата.

Донесение М. И. Кутузова о своем разговоре с французским послом в Турции генералом Себастиани о политике России и Франции на Ближнем Востоке после подписания Тильзитского мира

[1808 г., апреля 27]^[32]

Тон добродушия и откровенности, который я принял с начала разговора с послом, постепенно заставил и его сменить свои министерские ужимки на видимость военной прямоты; этот тон ободрил меня и позволил мне в полушутливом, полусерьезном разговоре закинуть несколько вопросов, кои были бы неуместны и неделикатны при встрече важной и преднамеренной, тем более, что я убеждал его всячески, что ничего не значу в делах политических, в которых полномочным лицом является сам фельдмаршал.

Он не заставил тянуть себя за язык и начал с изложения необходимости существования Оттоманской империи для спокойствия Европы, подкрепляя это утверждение всеми доказательствами, применявшимися политиками, когда в Европе царило равновесие. Но эти неоспоримые аргументы сделались софизмами, лишенными смысла с тех пор, как мы увидели судьбу Германии, Италии, Испании, Португалии и др.

Отправляясь от этого первого положения, он хотел доказать мне, что наши собственные интересы не позволяют нам нарушить целостность этой империи с подгнившим телом, которое, несомненно, само развалится, но своим падением вызовет смятения и войны, быть может, на сто лет. Потому что если вы, русские, – [говорил Себастиани],– добьетесь позорного для Турции мира, вы низложите султана^[33], все перевернете вверх дном, и как рассчитать, то тогда может получиться.

Не делая прямых возражений на все эти вопросы, я ему совершенно просто заметил, что, как полагаю, Франция постарается предохранить себя от событий, округлившись за счет Семи Островов^[34], Далмации и пр. Он отвечал мне весьма уверенным тоном. – Мы ничего не хотим другого, кроме двух незначительных областей: Превезы и Ларты, ранее нам принадлежавших, но отнятых у нас во время вашего союза с турками. Что же касается вас, продолжал он, то вы имеете права на некоторые пункты, для вас весьма существенные, например в стороне Фаза, и я бы устроил это, вы получили бы также преимущества и в этой стороне (он говорил о Днестре).

Поговорив об Австрии, он распространился о статистическом^[35] состоянии России. По этому поводу он говорил о принципе не вести бесполезных войн, как война в Персии, которую он назвал «войной из тщеславия». На это я возразил ему, что я вполне убежден, что эта война с ее возникновения есть «война для безопасности» не только для наших земель, прилегающих к Персии, но для всей нашей границы с народами Кавказа, которые могут быть двинуты против нас персами как хозяевами Грузии.

Может быть, война потом и переменила свою цель, о чем мне неизвестно, добавил я; во всяком случае она может доставить нам некоторые торговые преимущества на Каспии. При этом он вдруг спросил меня, что я думаю о слухах о войне на юго-востоке. Я простодушно признался, что кое-что читал в газетах, в которых подобные статьи помещаются только для того, чтобы прощупать общественное мнение и подготовить умы. «Ну вот, – воскликнул он с восторгом, – вот вопрос, стоящий более, чем ваша торговлишка на Каспии, вот вопрос, который в первую очередь надо обсуждать обоим императорам совместно».

Говоря о продлении перемирия, он сообщил мне: «Вы можете быть вполне спокойны, понадобится по крайней мере три с половиной месяца, пока вы сможете получить решительный ответ из Парижа»^[36].– «Ах, если так, – сказал я, – то буду предлагать фельдмаршалу задержать 40 тысяч человек, которых я ему привел, на той стороне Днестра, в бывшей Польше, где они, по крайней мере, не будут подвержены лихорадкам, свойственным этой стране, и не будут умирать от болезней, которые здесь уносят много людей».

Тут он поспешно мне возразил, что по сему поводу со мной не согласен, так как войска надо иметь здесь, чтобы угрожать туркам; и их место на Дунае, а не в Польше.

Покидая меня, сказал: «Мы не дипломаты, а генералы, и все, о чем мы говорили, не должно иметь последствий».

[Перевод с французского]

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о своих отношениях с А. А. Прозоровским

2 мая [1808 г.]^[37] Яссы

[…] У нас перемирие. Я с князем очень ладен, он со мною очень откровенен; многим однако же это не очень приятно. Здесь есть при канцелярии Безак, который, однако же, себя очень хорошо ведет и никак не завидует этому, а есть другие. Обоз мой приехал сегодня […]

Верный друг Михайло Г[оленищев]-К[утузов]

Из приказа М. И. Кутузова войскам Главного корпуса с разъяснением приемов стрельбы

17 мая 1808 г. Яссы

Из главного при армии дежурства от 16-го сего месяца дано знать, что хотя в приказе, отданном от Его сиятельства господина генерал-фельдмаршала и кавалера князя Прозоровского сего месяца от 12-го числа, сказано между прочим о пальбе тремя шеренгами, чтоб солдаты первой шеренги садились на колени и заряжали ружья, пропуская для сего приклад под правую ногу; но сие учинено ошибкою, – а надлежало сказать под левую ногу, ибо само по себе разумеется, что, стоя на правом колене, невозможно под оное же пропускать приклад ружья к заряжению, о чем я в корпус для поправки в помянутом отданном приказе сим даю знать. […]

Отношение М. И. Кутузова молдавскому Дивану об организации перевозки турецких пленных

26 мая 1808 г.

Рассмотрев представление Дивана княжества Молдавского касательно подвод для пленных турок и татар, я нашел, что требуемое количество пятисот подвод чрезвычайно отяготит обывателей здешних, тем более, что сверх изнеможения от бывших обстоятельств лютой зимы, под своз провианта и фуража в Фальчинской магазейн, заготовление сена для армии, падеж скота от необычайной стужи прошедшей зимы и земские повинности весьма изнуряют землю сию.

Но как самая необходимость и положение нынешних политических обстоятельств требует, чтобы следование помянутых пленных к подлежащим местам никак не останавливалось, то, сообразив обстоятельства сии с положением края сего, предписываю, чтобы транспорт пленных турок и татар был разделен на два ровные отделения, для которых выбить 250 подвод с тем, что второе отделение следовать будет через восемь дней после первого.

Приказ М. И. Кутузова Молдавской армии^[38] о предупредительных мерах против цинги и об открытии в Яссах офицерского госпиталя

1 июня 1808 г. Яссы

1-е. Известно, что цинготная болезнь увеличивается от недостатка свежей пищи в войсках, расположенных в краю здешнем; для предупреждения ужасных последствий болезни сей, предписываю господам бригадным начальникам, шефам и полковым командирам о строгом наблюдении, чтобы люди имели всегда свежую и здоровую пищу.

Положенное Его Императорским Величеством количество говядины по полтора фунта на неделю для сего весьма достаточно; употребление же щавеля и разных кислых трав в варе солдатской всего более способствовать будет предупреждению цинготной болезни; также рекомендую я, чтобы господа начальники старались о заведении кваса для солдат своих, как о напитке, которой кислотою своею послужит весьма к предохранению и от цинги.

Положенное мясо и оставшаяся от зимних месяцев крупа более нежели достаточны для содержания хорошего кваса^[39], а старые винные бочки не могут здесь дорого обойтись. Но более всего должен я заметить, чтобы деньги, положенные на пищу солдата, ни под каким предлогом не обращались бы в артельную экономию.

Я отдаю сие под строгий ответ начальников и не упущу собственным надзором моим узнать об исполнении предписаний, клонящихся к пользе войск Его Императорского Величества. Господа же бригадные начальники, шефы и полковые командиры попечительностью своею о мерах сих покажут новое усердие к службе и заслужат тем одобрение начальства.

2-е. Так как учреждается в городе Яссах госпиталь для господ офицеров по повелению главнокомандующего генерал-фельдмаршала, почему и цены принадлежащим к тому вещам, по поднесенной мне от комиссионера 6-го класса Монтрезора смете, признав умеренными, я утвердил, то предписываю всех полков и команд господам офицерам, проходящим через Яссы и оставшимся здесь в городе, кои одержимы будут болезнями, что таковые с письменными видами от шефов или полковых командиров принимаемы будут в тот госпиталь, где найдут все выгоды, а господину ясскому коменданту подполковнику Тихановскому строжайше предписывается, чтобы господа офицеры, выздоровевшие и не принадлежащие к здешнему гарнизону, были тотчас отправлены к своим полкам и командам. Впрочем, ежели сделанное ныне по сему предмету постановление в чем-либо Его сиятельством фельдмаршалом не опробуется, то перемена такая в общем положении остановки не сделает.

Отношение М. И. Кутузова командующему авангардом Молдавской армии генерал-лейтенанту М И. Платову о пополнении 27-го егерского полка медицинским персоналом

11 июня 1808 г.

По рапорту Вашего превосходительства под № 938-м я предписал главному доктору армии Миндереру сделать немедленное свое распоряжение, чтобы 27-й егерский полк не имел недостатка в медицинских чиновниках. О чем Вашему превосходительству даю знать.

Аттестат подполковника К. Ф. Толя

20 июня 1809 г.

С апреля месяца 1808 года поступив в мою команду старшим чиновником к Главному Молдавской армии корпусу, во все время оказывал не только усердие и расторопность, но совершенно во всех случаях оправдал те труды, которые на воспитание его в кадетском корпусе употреблены были, и, соединяя познания своей части с отличной храбростью, доказал те чувства, которые в младенчестве в публичном воспитании старались ему вселить, и тем доставил мне случай сугубо приятно отдать ему справедливость, имев его кадетом под моими глазами и видя теперь достойным офицером в войсках Его Императорского Величества.

Генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов

Приказ М. И. Кутузова по Главному корпусу об ответственности командиров за поведение подчиненных им солдат

19 июля 1808 г. Местечко Текучи

Дошло до сведения Его сиятельства господина главнокомандующего генерал-фельдмаршала и кавалера князя Прозоровского, коновал батарейной роты полковника Ансио послан был в табун и в местечке Текуче, будучи пьян, по неосторожности своей ранил топором в ногу обывателя. Сего раненого приказано излечить на счет командира оной роты майора Харламова, а сим подтверждается, чтобы во всех полках и командах командиры весьма наблюдали, чтобы люди ненадежного поведения, как-то: пьяницы, шалуны и прочие отнюдь поодиночке и без унтер-офицеров ни за чем посылаемы или отпускаемы не были; за всякий дурной поступок такого шалуна ответствовать не минуют их командиры.

Отношение М. И. Кутузова молдавскому Дивану с благодарностью за обеспечение его проезда из Ясс до Текучи

24 июля 1808 г.

По всей дороге проезда моего от Ясс до Текучи чувствовал я следы тех предупредительных распоряжений, которые почтенный Диван для меня изготовил; почему приятною обязанностью поставляю засвидетельствовать ему искреннюю мою признательность. Благодарю также и за попечение и услужливость бояра Карнипара Димаски.

Предписание М. И. Кутузова подполковнику Данкееву об осмотре фокшанских продовольственных магазинов

30 июля 1808 г.

По рапорту фокшанских провиантских магазинов [складских помещенией для хранения каких-либо запасов] смотрителя 8-го класса Горчакова, главная при армии провиантская комиссия доносит господину главнокомандующему, что в магазине, отведенном в монастыре в Фокшанах, по случаю сильных дождей неожиданно столь много натекло воды, что нижний ярус муки и круп совершенно потопило, отчего часть оной должна казаться порченою.

Донесение сие с первого взгляда имеет в себе некоторое сомнение, почему, в полной уверенности на известное Ваше благоразумие, избрал я Ваше высокоблагородие для того, чтоб Вы, отправясь с получением сего в Фокшаны, освидетельствовали вышесказанный провиант, действительно ли он подмочен, сколько оного таковым окажется, точно ли от дождей то произошло или таковым он в магазин доставлен.

Изыщите со всем потребным на то благоразумием и по всей справедливости донесите о том господину главнокомандующему, а притом, если точно провиант подмочен в магазине, то тотчас, предъявив тамошнему правительству сие мое повеление, требуйте, чтобы оной был исправлен, а смотрителю 8-го класса Горчакову прикажите, чтобы тот провиант, сдабривая, приступил немедленно к употреблению в выдачу, и что по сему окажется и Вами будет сделано, мне донесите.

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

8 августа [1808 г.] Лагерь при Калиени

[…] Мы стоим в лагере верст с двести от Ясс впереди. И болезней, можно сказать, совсем нету, лихорадок так мало, что у меня и большой дом, и большая свита и ни одного^[40] лихорадкой нету. На этих днях отправляю проценты в пятидесятилетний банк – 4000 р. Я живу в маленькой изобке, а в другой, через двор, обедаю.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-К[утузов]

Из приказа М. И. Кутузова войскам Главного корпуса о порядке проверки караулов

12 августа 1808 г. Калиени

1-е. Так как в войсках, расположенных здесь, выходит разница в приеме рундов, то для уравнения предписывается следующее: рунды на всех караулах в лагере окликают и принимают как в гарнизоне, с тою разницею, что в лагере к паролю прибавляется еще лозунг и при кликании рунда унтер-офицер и ефрейтор должен спрашивать у него лозунг следующим образом.

Когда подходит рунд к караулу, часовой, у ружья стоящий, окликает: кто идет? и когда в ответ получит, что рунд, тогда часовой кричит: рунд стой, караульные вон, часовой же у ружья идет навстречу, в пяти шагах от дозора останавливается, спрашивает лозунг и потом делает на караул.

Когда караул в ружья вступил, то караульный офицер отрядит от караула унтер-офицера и двух рядовых левого фланга, которые выходят и кричат: кто идет? кто идет? и когда в ответ получат: рунд, – то спрашивает лозунг и потом: которой рунд? и кто правит рундом? и когда сказано ему будет лозунг и имя рунда, то унтер-офицер сказывает караульному обер– или унтер-офицеру, что рунд справедлив.

После чего офицер караульный командует: на караул, а часовой: рунд приступи, а унтер-офицер, выйдя для встречи рунда: направо, налево раздайсь, на караул; рунд же идущий упирает шпагу в грудь караульного офицера, а караульный офицер упирает шпагу в грудь рунда, отдает или принимает пароль, потом, осмотрев караул, часовой кричит: рунд мимо, а рунд следует далее.

2-е. Так как в лагере наряжается три рунда, то главному все отдают пароль и ему рапортуют, средний рунд сам пароль сказывает и ему рапортует; третий же рунд отбирает пароль и ему тоже рапортует.

3-е. Лагерная цепь принимает рунды следующим образом: когда рунд объезжает притины, часовой, подпуская в 10-ти шагах, его останавливает и окликает: кто идет? кто идет? а в третий раз часовой, которой стоит на правой стороне, прикладывается, а другой изготовляется и спрашивает лозунг; получив, если он справедлив, делает на плечо и кричит: рунд мимо. […]

Предписание М. И. Кутузова Н. Ф. Ртищеву о боевом порядке построения войск в сражениях с турецкими войсками^[41]

27 августа 1808 г. Лагерь при деревне Калиени

Господин главнокомандующий, отдавая должную справедливость искусству и знаниям господ генералов, штаб– и обер-офицеров вверенной ему армии, но, замечая при том, что многие из них в действиях против турецких войск еще не были, поручил мне в образе построения войск против турок в боевой порядок, совсем отменный от боя с европейскими регулярными войсками, поставить им предварительно в виду некоторые примечания.

Турки другого маневра не имеют, как только тот, чтобы многочисленною своею конницею окружить неприятельское войско, почему отпор их первого нападения зависит от стойкости, хладнокровной решительности и твердости: в приеме их жаркого нападения два или три патрона в таком войска расположении достаточны, чтобы обратить турков в бегство, и непременное наблюдение оного с ними гораздо нужнее, нежели против европейских войск; ибо если они по несчастью успеют расстроить войско и обратить его в бегство, то последствия сего неисчисленны.

Белое оружие, будучи во многих случаях хотя весьма полезным действием, против пехоты в войне с турками позволяется не иначе употреблять оное, как по повелению предводителя войск или главных начальников отрядов.

По многочисленной у турков коннице и по привычке их окружать, надобно кавалерию нашу удалять сколько можно от атаки неприятеля, прикрывая ее батальон кареями, дабы турки везде находили отпор; выпускать же конницу свою тогда только, когда ей удобно атаковать турков. Хотя всякой ордер-де-баталии зависит от положения места и обстоятельств, но прилагаемые при сем планы от главнокомандующего^[42] могут служить почти общим основанием с нечувствительными переменами.

Второй план сочинен для конницы, и по мере войск, в общих правилах надобно держаться сего плана, но всегда к кавалерии придавать несколько пехоты.

Всего нужнее в коннице наблюдать строй, а отнюдь не рассыпаться, и атаковать турков рассыпанным по полю и заводить с ними перестрелку было бы намерение весьма бесполезное по преимуществу их над нами в сих стычках; но полезнее несравненно кавалерии не выпускать из виду того действия, когда турки вознамереваются атаковать нашу конницу, для чего начинают они строить линию из байраков человек по 40 при знамени, один байрак подле другого, и тогда, когда будут достраиваться последние, ударив в сабли со всею возможною прыткостью, заранее можно быть уверенными в победе.

Вот предварительное замечание построения войск противу турков, когда бы случилось нам вступить в дело; опыты и обстоятельства научат небывалых в деле с турецкими войсками наших воинов дальнейшему характеру сей войны. Сообщите сие, Ваше превосходительство, всем господам генералам, штаб– и обер-офицерам под командою Вашею состоящим, представьте им, что сим предписанием руководствует их опытность многих лет, с искренним желанием, дабы они воспользовались сими наставлениями для пользы общей и личной, в действительности чего удостоверит их та слава, которую наши войска в сражениях с турками всегда приобретали.

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова дочери, А. М. Хитрово

23 сентября 1809 г. Вильно

Милая Аннушка, здравствуй!

[…] Несмотря на все удовольствия Вильны, в которых, уверяю тебя, у меня нет недостатка, я часто скучаю, находясь вдали от вас. Хотя у меня есть все для того, чтобы мне здесь нравилось, потому что у меня много друзей. […]

Детям благословение.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Всех сестриц поцелуй.

Отношение М. И. Кутузова Е. И. Маркову о поддержании добрососедских отношений с австрийскими пограничными войсками

4 ноября 1808 г.

По случаю расположения войск на зимние квартиры, 15-я дивизия, квартирами своими примыкая к австрийским владениям, особенно нужным нахожу при сем случае подтвердить Вашему превосходительству о соблюдении неукоснительно приказа, от 3-го числа октября главнокомандующим господином генерал-фельдмаршалом в армию отданного, касательно сохранения дружбы войск на пределах австрийских владений.

В рассуждении же размена обоюдных сторон дезертиров извольте руководствоваться картелью, высочайше постановленною между обеими императорскими дворами в апреле месяце сего года, с коей два печатных экземпляра при сем прилагаю.

Письмо А. А. Аракчеева А. А. Прозоровскому о возможных назначениях М. И. Кутузова в случае войны с Австрией^[43]

17 ноября 1808 г. С.-Петербург

Секретно

Государь император, хотя и не имея еще ничего в виду к предпринятию военных действий против Австрийской империи, но в предупреждение могущих случиться политических обстоятельств, по коим нужно будет восприять для сего оружие (как уж и известны. Ваше сиятельство, из отношения моего за № 511-м), высочайше мне повелеть соизволил сообщить Вашему сиятельству, что на случай сей Его Императорское Величество предполагать изволит следующее: из состоящих в армии, Вам вверенной, дивизий, как-то: 8, 11, 12, 15, 16 и 22-й, оставить три в прежнем их положении в Молдавии под командою генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, имея в предмете уже Рал оборонительные действия свои по эту сторону Дуная.

Остальные же три употребить для действования против цесарцев под личным предводительством Вашего сиятельства. Для сего же предприятия составлен будет корпус из 4-х дивизий, который будет действовать от Бреста на Галицию, и сей корпус состоять будет также в непосредственной команде Вашей.

В сем случае Государю императору угодно знать мнение Ваше заблаговременно на всякий случай: кого полагаете Вы назначить командиром сего предполагаемого к действию в Галиции корпуса? и не признает ли Ваше сиятельство полезным назначение для сего князя Сергея Федоровича Голицына или употребить к сему командованию генерала Голенищева-Кутузова, поруча начальство в Молдавии генерал-лейтенанту Эссену 1-му или кого, Ваше сиятельство, избрать изволите?

На что государь император и просит заблаговременно Вашего мнения.

Военный министр подписал: г[раф] Аракчеев.

Предписание М. И. Кутузова Репнинскому 2-му о встрече турецкой делегации, прибывающей в Яссы для мирных переговоров

27 января 1809 г. Яссы

Его сиятельство господин главнокомандующий приказом своим, отданным в армию 25 сего января месяца, известил о том, что турецкие полномочные имеют прибыть в Яссы на предмет мирного конгресса и о том, какие встречи лежащие по дороге войска должны им делать.

Но как Его сиятельству угодно было препоручить мне особенное наблюдение и попечение за точным исполнением всего, им на сей случай предписанного, то и поручаю Вашему превосходительству взять то, что до Вас касаться будет, в особенное примечание. Но дабы все сие приведено было к желаемому исполнению и по тем даже случаям, которые на сей предмет в приказе не упомянуты, оказывать полковнику флигель-адъютанту Его Императорского Величества Хитрову по требованиям его всякие вспомоществования.

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов

Предписание А. А. Прозоровского М. И. Кутузову об изменении квартирного расположения войск Молдавской армии в связи с подготовкой к военным действиям

3 марта 1809 г. Яссы

Учиненное мною перемещение Высочайше вверенной главному командованию моему армии действующим и резервным войскам из нынешних кантонир или зимних квартир для сближения оных на случай открытия военных действий препровождаю при сем Вашему высокопревосходительству, по которому прикажите войскам, в команде вашей состоящим, из нынешних квартир выступить и, следуя по приложенным здесь маршрутам, прибыть в новоназначенные места непременно к 24-му числу сего месяца.

Предписание М. И. Кутузова П. К. Эссену 3-му принять на себя временное командование войсками в Фокшанах

23 марта 1809 г.

Из препровождаемого у сего в копии приказа господина главнокомандующего Ваше превосходительство усмотрите, что перемирие с турками прервано^[44] и мероприятия, предписываемые Его сиятельством; и вследствие того, хотя вскоре отправляюсь я из Ясс в Фокшаны, то до прибытия моего туда поручено Вашему превосходительству, как старшему и опытному генералу, по нахождению Вашему впереди, если бы случилась надобность находящимся в смежности с Вами которым-либо войскам дивизии главного армии корпуса куда-нибудь двинуться, чего, кажется, еще и ожидать не можно, в таком случае дивизионным начальникам приказывать и вверенную Вам дивизию содержать в положении, сообразном настоящим обстоятельствам.

Предписание А. А. Прозоровского М. И. Кутузову о выступлении войск Главного корпуса к Браилову

28 марта 1809 г. Селение Копачени

Для извещения Вашего высокопревосходительства о том, чем кончилась известная Вам экспедиция на Журжу, препровождаю при сем копию с рапорта ко мне генерал-лейтенанта Милорадовича^[45].

Хотя и не удалось корпусу сему в совершенстве исполнить первоначального намерения и желания своего, тем не менее сделан поиск весьма выгодный и успешный. Самым же большим для меня утешением служит то, что войска с несказанного охотою и храбростью исполнили сию экспедицию, в чем удостоверяет меня не только рапорт генерал-лейтенанта Милорадовича, но и партикулярные письма господ генерал-майоров: графа Цукато и Гартинга.

Осталось только сожалеть об убитых генерал-майоре Ставицком и Сибирского гренадерского полка майоре Риттере. По грязной дороге и страшному ненастью прибыл я 25-го дня вечером в монастырь в селении Плотарешти; а дорогою сказывали мне обыватели, что 24-го поутру слышна была сильная пушечная пальба со стороны Журжи. 26-го поутру рано получил я из Бухареста рапорт генерал-майора Энгельгардта 1-го, но он ничего о журжинском происшествии не знал.

Оставаясь столь долго времени в совершенной и мучительной неизвестности, решился я остановиться в Плотарешти и отправить адъютанта моего князя Меншикова в корпус генерал-лейтенанта Милорадовича, дабы узнать, что с оным происходит. В 12-м же часу поутру явился ко мне с вышеупомянутым рапортом генерал-лейтенанта Милорадовича присланный от него Белорусского гусарского полка поручик де Юнкер. Итак, я отправился в сей корпус, дабы с оным провести праздник Воскресение Христово, а в понедельник выеду на Бузео.

Теперь Вашему высокопревосходительству поручаю, с получения сего не позже как через 24 часа, велеть выступить войскам Главного армии корпуса к Визирскому броду, где должно быть сборное место для дальнейшего движения к Браилову. Но как теперь время еще холодное и ненастное для стояния в лагере, то и надлежит расположить корпус в самых ближних к Визирскому Броду селениях и, конечно, не далее, как на один марш от оного; ибо квартиры сии должны служить единственно для обогревания людей и они должны находиться в самом тесном расположении.

В одно с тем время прикажите выступить и осадной артиллерии прямым трактом по левую сторону реки Бырдада до селения Максимени под прикрытием Воронежского мушкетерского полка.

Тотчас по прибытии к Визирскому Броду надлежит вам устроить аванпосты на правой стороне реки Бузео, до устья ее в Серете, и приказать делать разъезды даже в самую райю Браиловскую.

Коль скоро Ваше высокопревосходительство приблизитесь с корпусом к Визирскому Броду, тогда предпишите командующему ныне главным армии авангардом господину генерал-майору Иловайскому 2-му, дабы он выступил с войсками, им командуемыми, в Слободзею, учредил бы пост из одного батальона Архангелогородского мушкетерского полка с принадлежащими к оному двумя орудиями в Ораше при устье реки Яломицы, впадающей в Дунай против самого Гирсова, второй такой же пост из одного батальона 27-го егерского полка в селении Калараше; другой же батальон того полка поставить на самом берегу реки Дунай против Силистрии, где учредиться должен редут, для устроения коего отряжен будет инженерный чиновник от инженер-генерал-майора Гартинга.

В сей редут имеют быть поставлены четыре орудия Донской конной артиллерии, из числа состоящих при авангарде. Что принадлежит до поста в Обилешти, занимаемого ныне 27-м егерским полком, то оный впредь будет занят постом от корпуса генерал-лейтенанта Милорадовича, и тем самым содержаться будет связь между главным армии авангардом и корпусом господина Милорадовича. Но Ваше высокопревосходительство не оставите из главного корпуса армии отрядить один батальон в местечко Бузео для удобнейшей связи между войсками.

И как я Вам уже писал, чтобы к Браилову, по неимению еще подножного корма, взять сколь можно менее кавалерии, то всю излишнюю кавалерию передвиньте в Бузео, где имеются запасы сена и овса или ячменя. О каковых распоряжениях, однако же, не оставьте уведомить господина действительного статского советника Чевкина для принятия со стороны его нужных мер к продовольствию людей и лошадей.

Равным образом по приближении вашем к Визирскому Броду, коль скоро расположитесь двинуться к Браилову, дайте предписание г-ну генерал-лейтенанту Зассу, дабы он приказал и флотилии выступить против Браилова вверх по Дунаю.

Поспешность в исполнении всего того движения необходима, в соответствии Высокомонаршей воли Государя императора, изображенной в высочайшем мне рескрипте. Из Бузео было бы для меня кружно ехать на Фокшаны и я бы сделал излишнюю дорогу, а потому намерен я из Бузео ехать прямо на Визирский Брод; но при всем том не могу я поспеть к вам прежде, как в четверток, то есть 1-го числа апреля.

Генерал-фельдмаршал князь Прозоровский

P. S. Из состоящих в Текуче двух понтонных рот Федорова и Харламова прикажите, Ваше высокопревосходительство, одной следовать с осадною артиллериею в Максимени, а другой идти к Визирскому Броду через Фокшаны, ибо через реку Бузео нужно будет на оном броде устроить понтонный мост. Буде же впоследствии времени для переправы осадной артиллерии через Серет потребно бы было более 50-ти понтонов, то тогда можно отделить недостающее число от Визирского Брода.

Находящийся в Максименях Шлиссельбургский мушкетерский полк должен ожидать там прибытия осадной артиллерии и вместе с оною и Воронежским мушкетерским полком переправиться через Серет.

Князь Прозоровский

Рапорт М. И. Кутузова А. А. Прозоровскому о заготовке мешков для устройства земляных укреплений

1 апреля 1809 г. Фокшаны

Доношу Вашему сиятельству, что в Фокшанском провиантском ведомстве сыскано двенадцать тысяч старых мешков, которые и розданы в дивизии для переделки по данному образцу. Из сих 12-ти тысяч по ветхости их нельзя полагать, чтобы вышло более 20-ти тысяч. Имея в виду не один Браилов, но и дальнейшие операции и впредь для построения редутов, редантов и прочего запас мешков считаю я весьма нужным, а потому поручил я дежурному при армии генералу купить холста и изготовить еще пять тысяч мешков.

Препоручение сие исполнено, и за пять тысяч аршин широкого холста, нитки, иглы и тонкую бечевку, потребную на завязку сих пяти тысяч мешков, да и на завязку же двенадцати тысяч старых мешков, приказал я комиссионеру Бибикову заплатить 280 червонных и 8 1/2 левов. Сверх того поручил я дивизионным начальникам изготовить в дивизиях еще количество мешков из подкладочного холста, которой нашелся бы излишним у солдат и отдан бы был ими по доброму их согласию за некоторую плату, которую я им произведу.

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о подготовке к штурму Браилова

17 апреля [1809 г.] Лагерь при Браилове

Сегодня едет курьер, мой друг, к вам в Петербург.

Я, слава Богу, здоров и все, которые около меня. Надеемся скоро взять Браилов. Аннушка^[46], думаю, вчера только приехала в Фокшаны, отсюда верст семьдесят, и там остановится.

За все твои присылки благодарю, и теперь прошу прислать пластыря на руку, и побольше. Больше некогда писать, здесь хлопотно. Детям благословение.

Верный друг Михайло Го[ленищев]-Ку[тузов]

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о неудачном штурме Браилова

21 апреля [1809 г.]

Чтобы ты, мой друг, не испугалась слухов в публике, не хочу упустить курьера. У нас было дело с Браиловым. Делали малою частью армии пробу на штурм города, который не удался, и мы потеряли несколько людей. Я и мои все здоровы. Аннушки еще не видал – она в Фокшанах. В хлопотах больше писать некогда

Детям благословение.

Верный друг Михайло Го[ленищев]-Ку[тузов]

Предписание М. И. Кутузова 3. Д. Олсуфьеву 3-му о снятии осады Браилова^[47]

4 мая 1809 г.

Сей ночи должна быть вся артиллерия из траншей вынута и привезена в свои места: осадная в парк, а батарейная в линии к своим редутам, а когда сие исполнено будет, тогда и команда у прикрытия траншей и егери, впереди в садах и форштате находящиеся, должны быть взяты в лагерь. Притом должно сей же ночи скрыть те места работ наших, которые инженерами показаны будут.

В лагере имейте осторожность и два карея [поставьте] перед фронтом на ночь. Казачий Черноглазова полк пришлите в Вашу команду, и как завтра неминуемо будет перестрелка, то прикажите им быть осторожными и употребите по рассмотрению; береговую батарею очистить. Коммуникационный редут, который был прежде от отряда Вашего занимаем, займите двумя ротами при двух орудиях.

Не забыть и платформы снять.

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о неприязненном отношении к нему А. А. Прозоровского

16 мая [1809 г.] Галац

Я, мой друг, слава Богу, здоров. […] Состояние мое здесь становится мне тяжело при всем моем терпении. Фельдмаршал делает все по советам других. Однако же за всякую неудачу сердится тут же и на меня так, как бы точно делал по моему совету. Мое положение тем тяжелее, что я должен скрывать все неудовольствие мое, не показать никому вида, чтобы не испортить службы. Да и тебя прошу никому об этом не говорить и ко мне об этом не писать; буду терпеть, пока смогу. […]

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Ку[тузов]

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о взаимоотношениях с А. А. Прозоровским

3 июня 1809 г. Галац

[…] Меня, кажется, поссорили с князем из Петербурга. Именно, думаю, Княгиня будто что-то говорила, и до него дошло. Я не интриган, Бог с ними, как хотят. Буду терпеть, пока мочь будет. Детям благословение.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Ку[тузов]

Рескрипт Александра I А. А. Прозоровскому о назначении М. И. Кутузова командующим резервным корпусом Молдавской армии

4 июня 1809 г. С.-Петербург

Князь Александр Александрович!

Я читал своеручное письмо Ваше на имя военного министра^[48] и, желая изыскать лучший и благовидный способ к поручению отделенного от Вас поста генералу Кутузову, избрал за лучшее назначить его командиром резервного корпуса вверенной Вам армии (для командования коим и по собственному изъяснению Вашему находили Вы нужным иметь полного генерала). Полагая, что такое назначение, отдалив его неприметным образом от действующей под личным предводительством Вашим армии, удовлетворит желанию вашему и вместе с тем отдалит всякие заключения, могущие возродиться в сем случае.

Основываясь на оном, препровождаю к Вам не запечатанный рескрипт на имя генерала Кутузова, с тем что если сие назначение его соответствовать будет Вашему желанию, то отдайте оный ему для надлежащего исполнения, а в противном случае возвратите оный обратно с изъяснением Вашего мнения.

Пребываю Вам всегда благосклонный, Александр

Воен[ный] мин[истр] г[раф] Аракчеев

Рескрипт Александра I А. А. Прозоровскому о назначении М. И. Кутузова Литовским военным губернатором

4 июня 1809 г. С.-Петербург

Князь Александр Александрович!

По изготовлении уже рескрипта моего касательно генерала Кутузова, получил я прошение генерала от инфантерии Римского-Корсакова об увольнении его до излечения.

Открывшееся по случаю сему место дало мне мысль известить о сем Вас с таковым изъяснением, что если назначение генерала Кутузова к командованию резервным корпусом не сходно будет с желанием Вашим, то предполагаю я назначить его Литовским военным губернатором.

Предоставляя и сие предположение мое Вашему заключению, нужным нахожу присовокупить, что по настоящим обстоятельствам число войск, состоящее ныне в Литве под начальством тамошнего военного губернатора, весьма мало; то не покажется ли генералу Кутузову назначение сие обидным, и тем не даст ли ему повода к заключениям, для него неблагоприятным.

Предавая все сие на разсуждение Ваше, ожидать буду от Вас на оное мнения.

Пребываю Вам всегда благосклонный

Александр

Воен[ный] мин[истр] г[раф] Аракчеев

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о назначении Литовским военным губернатором

14 июня [1809 г.]^[49] Галац

[…] Между тем скажу тебе новость: сейчас получаю от Государя рескрипт, чтобы ехать в Вильну и принять губернию и должность Корсакова. Отсюда я рад, но не хочется мне в Вильну, и рад бы отделаться […]

Вер[ный] др[уг] Михайло Го[ленищев]-К[утузов]

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой. о назначении Литовским военным губернатором и об отношениях с А. А. Прозоровским

18 июня [1809 г.] Галац

Сейчас, мой друг, получаю твое письмо от 9 июня. Касательно моего перемещения вот что надобно сказать: первое, надобно послушаться тотчас и ехать к своему месту, а потом надуматься, можно ли служить. Правда, что расстройка моему состоянию перевозиться совсем в Вильну из Киева, и ежели оставят при обыкновенном содержании военного губернатора, то, ей-богу, жить в Вильне невозможно, это не Киев.

Прозоровский что-то писал на меня, то есть налгал, а я имею свидетелей всю армию, которая вся, кроме подлых интриганов, обо мне жалеет. Я этому вижу от всех доказательства. Послезавтра едет Аннушка, а я через день после нее. Мне ехать через Горошки, где, как можно, буду стараться продать поташ и пришлю денег, иначе негде взять. Детям благословение.

Верный друг Михайло Г[оленищ, ев]-К[утузов]

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о назначении его Литовским военным губернатором

7 июля 1809 г. С.-Петербург

Михайло Ларионович! В настоящем положении дел звание Литовского военного губернатора как по собственному своему значению, а более по смежности пределов наших с возгоревшимся ныне театром войны сделалось еще важнее против прежнего^[50].

Управление сего поста весьма тесно сопрягается с соображениями, коих действия должны всегда неизменяемо сходствовать с принятою нами системою в отношении внешних обстоятельств.

По сим уважениям, по случаю прошения генерала от инфантерии Римского-Корсакова об увольнении его до излечения, не могу избрать к поручению сего поста другого, кроме Вас, невзирая на то, что находящиеся ныне в Литве войска состоят в малом числе. Повелеваю Вам, донеся наперед главнокомандующему армиею, отправиться в город Вильно и принять от генерала Римского-Корсакова все то, что в ведении его состояло. Во уверении, что благоразумные предусмотрения Ваши оправдают мой выбор, пребываю Вам благосклонный.

На подлинном подписано собственною Его Императорского Величества рукою тако:

Александр

Указ Александра I Сенату о поручении М. И. Кутузову дел гражданского управления в литовских губерниях

24 июля 1809 г.

Его Императорское Величество Высочайше повелеть изволил генералу от инфантерии Голенищеву-Кутузову быть Литовским военным губернатором с исправлением по гражданской части дел, кои относятся до государственной пользы, сохранения казенного интереса, оказания защиты утесняемым и наблюдения за должным порядком в отправлении должностей, и сие тогда, когда сам он признает то нужным.

К[нязь] Алексей Куракин

Отношение М. И. Кутузова Виленскому гражданскому губернатору Н. И. Брусилову о мерах борьбы с нищенством и пожарами

2 сентября 1809 г.

Господин министр внутренних дел от 20-го минувшего августа между прочим сообщил к сведению моему два экземпляра отношений его к господам гражданским губернаторам – одно о принятии мер к пресечению бродяжничества нищих, а другое о доставлении сведений относительно имеющихся в губерниях средств к прекращению пожара.

Хоть я уверен, что Ваше превосходительство к аккуратному исполнению сих распоряжений не оставите взять все нужные средства, но, тем не менее, в рассуждении города Вильно, который по населению своему и обширности заслуживает особенного внимания, сообщить Вам с моей стороны следует.

О нищих

Со времени учреждения здесь человеколюбивых заведений число нищих приметно уменьшилось, но как доходы оного не могут быть так достаточны, чтобы всякого рода нищие без изъятия могли в оном получать пропитание, к тому же некоторые из них или по склонности своей к бродяжничеству укрываются от сего заведения, или по другим каким-либо причинам принимаемы быть не могут, то с таковыми надлежит поступать по содержанию прописанных в нынешнем отношении г-на министра правил.

О пожарах

Нужно непременно и в самой скорости пополнить недостающее число пожарных инструментов, назначенных в положении «Комитета о городских повинностях», представленных к господину министру внутренних дел, и, поскольку означенное в сем положении число не соответствует обширности и населению города, то испросить позволения об умножении тех инструментов по мере существенной надобности.

Во всех немецких городах и многих российских, как то в Риге, в Ревеле, Выборге и прочих, люди, промышляющие извозом в дрожках, каретах, бричках и прочее, во время пожара имеют обязанность с половинным числом находящихся у них лошадей и с бочками, наполненными водою, являться к месту, где случится пожар, под командою полицейского офицера, наипоспешнее, под опасением взыскания положенного за то штрафа. По примеру сему необходимо обложить подобною обязанностью и здешних промышленников, буде они доныне никакого участия в сем спасительном деле не имели.

Письмо М. И. Кутузова А. Б. Куракину об издании при Виленском университете периодических медицинских журналов

19 сентября 1809 г.

Милостивый государь мой князь Алексей Борисович!

Считаю небесполезным довести до сведения Вашего сиятельства мнение доктора Виленского университета профессора Франка. Оно есть следующее.

Мнит он, что доктора и хирурги, распределенные по отдаленным городам в России, как в полках, на границах находящихся, и при таковой отдаленности от больших городов не имеющих публичных библиотек, не имеют способов доставлять себе журналов по врачебной науке или книг, вновь вышедших, а потому, оставаясь в неведении о всех новых открытиях по медицине и хирургии, так сказать, ежедневно оказывающихся, и естественно, не читая ничего нового о ремесле своем, начинают забывать и старое.

Посему находит он, что весьма бы полезно было издавать при Виленском университете периодические сочинения, наполняя оные новыми открытиями, по врачебной науке публикуемыми. Г-н Франк мог бы взять на себя выбирать те места, которые врачам, и не весьма в теории искусным, особливо недавно из школ вышедшим, были бы вразумительны, прибавляя к тому, ежели место в сих сочинениях позволять будет, и общие рассуждения теоретические и практические по силе и понятию врачей посредственных и точно таких, которые большею частью в отдаленных городах и при полках находятся.

Для сего нужны бы только были один или два человека, хорошо русский язык знающие, как и те языки, на которых наиболее врачебные журналы или газеты в Европе издаются и в Вильне получаются. Цена сих периодических листов или тетрадей должна быть положена такая умеренная, чтобы заплачена была только бумага и другие типографические расходы.

Типография же при Виленском университете есть, а один или два переводчика, выше сего означенные, будут вместе преподавать содержащимся при оном [университете] казенным воспитанникам для врачебной части и правила российской литературы, так что и особой платы или совсем. или весьма малую назначить должно будет.

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о необходимости запрета на ввоз в Россию хлеба из герцогства Варшавского

20 февраля 1810 г.

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Недостаток денег в герцогстве Варшавском и большие сборы с жителей на содержание вновь сформированных в немалом числе войск произвели там необычайную доныне дешевизну на все вообще артикулы, а особливо на хлеб. Четверть ржи продается за 1 р. 80 к., четверть овса за 90 коп. и так далее.

Но за всем тем покупщиков весьма мало, ибо в прусские пределы (сколько известно) вовсе закупка хлеба не производится, почему многие тамошние подданные, а наболее пограничные с Литовскими губерниями и Белостокскою областью усиленно стремятся сбывать хлебные свои избытки в наших пределах и на сих днях один из помещиков того края просил у меня позволения на привоз хлеба его в знатной партии даже в Вильну для ссыпки оного здесь, чтобы после продавать тут исподволь.

По тарифу нашему с привозного в Россию хлеба полагается в казну пошлина, а именно по 12 коп. с четверти ржи, по 18 коп. с четверти пшеницы и прочее.

Но через сей привоз хлеба в короткое время выйти может за границу более миллиона рублей серебром, что в денежной циркуляции здешнего края составит примерную разницу и такое же количество прибавит в герцогстве Варшавском, тогда когда, напротив того, и здесь в оном [хлебе] не только нет недостатка, но везде большие избытки, ибо по одной Гродненской губернии за уч[ин]енным недавно подрядом на продовольствие войск, в оной расположенных, по сентябрь месяц сего года осталось еще к продаже до 200 т[ыс] четвертей ржи.

По сим уважениям не надлежало ли бы вовсе запретить теперь привоз хлеба из герцогства Варшавского? Я почел долгом сие представить уважению Вашего сиятельства.

Имею честь быть с истинным и совершенным почтением^[51].

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о политических настроениях в герцогстве Варшавском

6 марта 1810 г.

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Согласие Вашего сиятельства о непропуске в границы хлеб впредь до разрешения я получить честь имел и вместе с тем Высочайший Его Императорского Величества указ по сему предмету. Лестные для меня отзывы в письме Вашем, милостивый государь, приемлю я не так, как бы мною заслуженные, но отношу оные к давнему Вашего сиятельства ко мне милостивому расположению.

Вести польские так изобильны, что сюда за ними внимание следовать не может. Ныне же занимает жителей Варшавского княжества наиболее известное по газетам сочетание императора французского с австрийскою принцессою, и все единогласно не предвещают княжеству Варшавскому добрых от сего последствий, именно боятся потери Галиции^[52] и, полагая худое согласие Австрии с Россиею, ожидают войны сих держав, что уже и совершит вконец разорение Польши.

Впрочем, все приезжающие из Варшавского княжества единогласно утверждают о тамошней бедности и о несносных поборах всякого рода для содержания войска, столь несоразмерного положению сего края.

С истинным и совершенным почтением имею честь быть, милостивый государь, Вашего сиятельства всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова министру внутренних дел А. Б. Куракину с предложением запретить лицам, возвратившимся из-за границы, продавать свои имения

9 марта 1810 г.

Секретно

Я почел долгом моим довести до сведения Вашего сиятельства следующее: из числа отлучившихся за границу без ведома правительства многие начинают возвращаться на основании Высочайшего указа 17 декабря прошлого 1809 года. Но, сколько мне кажется, возвращение некоторых из них не есть последствием раскаяния, а единственно только, чтобы спасти имение их от конфискации, которые стараются сами продавать и закладывать, имея непреложное намерение опять оставить Россию и вырученные деньги вывезти за границу.

К пресечению сих предприятий казалось бы необходимым воспретить продажу и заклад таковых имений по меньшей мере до двух лет, как бы в наказание за сделанную ими отлучку, оставляя оные в течение сего времени в полном их владении. Надеяться можно, что в продолжение такого срока ложное их мечтание совершенно исчезнет и они обратятся на путь истины.

Впрочем, предавая сие на благорассмотрение Вашего сиятельства, имею честь быть с истинным и совершенным почтением.

Отношение М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли с извещением о возможности поставок Вишневскими заводами крепостных орудий и снарядов

9 апреля 1810 г.

По содержанию отношения Вашего высокопревосходительства от 15-го минувшего марта за № 1784 спрашивал я лично содержателя Вишневских чугунных и железных заводов графа Хрептовича, не может ли обязаться поставкою для артиллерии некоторого числа снарядов и чугунных крепостных орудий.

На сие получил от него в ответ, что он готов войти по сему предмету в условия с правительством, но не прежде, как по присылке на означенные заводы нужных мастеров, т. е. пушечного, сверлильного, точильного, слесарного и одного формовщика, о коих он еще в августе месяце 1805 года просил Берг-коллегию, но которых однако ж доныне не прислано и даже никакого ответа не дано.

Поспешая известить о сем Ваше высокопревосходительство, честь имею препроводить при сем оригинальную записку главноуправляющего заводами графа Хрептовича отставного ротмистра Баглая, из которой усмотреть изволите как подробнейшее объяснение настоящего положения тех заводов, так и расстояние оных от главных городов и судоходных рек.

С истинным почтением и совершенною преданностью пребуду навсегда.

Предписание М. И. Кутузова Виленскому губернскому правлению о рассмотрении жалоб местных старообрядцев на притеснения помещиков

3 ноября 1810 г.

От 15-го числа прошедшего июня препроводил я во оное управление прошение именующихся вольными людьми Агафона Михайлова, Федора Семенова и Михайлы Савельева с товарищами, жаловавшихся на разные притеснения, чинимые им помещиками, на землях коих они по добровольным условиям жительствуют, с тем, дабы правление по известности ему дела просителей уделило законное положение к скорейшему их, просителей, удовлетворению, что по сему последовало, уведомления я не получил.

Ныне господин министр финансов по поводу дошедшей к нему от пилипона Агафона Михайлова от имени всего общества пилипонов или старообрядцев, в здешней губернии живущих числом 292 душ, жалобы, что к защите их до настоящего времени не учинено никакого положения и они тем вящее испытывают от помещиков неправильное к ним притязание, относится ко мне, дабы я приказал, кому следует, немедленно войти в настоящее положение сих людей и, по рассмотрении прав их и причиняемых им помещиками обид и неправильных притязаний отдачею их в рекруты, доставить им законное по справедливости удовлетворение, не ограничиваясь и не ожидая общего разбора и переписки по всей губернии пилипонов.

Препровождая при сем копию такового отношения, предлагаю губернскому правлению, дабы благоволило по точному содержанию оного нимало не медля войти в надлежащее тех людей положение и, рассмотря права их и причиняемые им помещиками обиды и неправильные притязания отдачею их в рекруты, доставить им законное в справедливости удовлетворение, не ограничиваясь, как г-н министр требует, и не ожидая общего разбора и переписки по всей губернии пилипонов. Что же по сему именно сделано будет, буду ожидать отзыва губернского правления для сообщения оного господину министру финансов.

Из письма М. И. Кутузова дочери, Е. М. Тизенгаузен, о своем предполагаемом назначении главнокомандующим Молдавской армией

27 февраля [1811 г.] Вильно

Лизинька, мой друг, и с детьми, здравствуй! Я получил из Петербурга известие, благодаря которому могу оказаться по соседству с тобою. Это значит, что я, вероятно, буду назначен командующим армией в Турции. Уверяю тебя, что это меня вовсе не радует, наоборот, сильно огорчает, клянусь тебе. Министр^[53] подготавливает меня к этому.

Я держу это сообщение в большом секрете ото всех и тебе сообщаю под таким же. Ты будешь молчать до тех пор, пока оно не будет опубликовано. Если же, к счастью, все отменится, то вообще не станешь об этом говорить.

[…]

Тем не менее, этот отъезд, о котором мне объявили, меня сильно беспокоит. В мои годы расстаться со своими знакомыми, привычками и покоем! Но ты помолишься за меня Богу, утешишь меня и поддержишь. Боже тебя благослови.

Верный друг Михайло Го[ленищев]-Ку[тузов]

Милая Катенька, Боже тебя благослови^[54].

[Перевод с французского]

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о назначении его главнокомандующим Молдавской армией

7 марта 1811 г.

По случаю болезни генерала от инфантерии графа Каменского 2-го, увольняя его до излечения, назначаем Вас главнокомандующим Молдавской армии. Нам весьма приятно возложением сего звания открыть Вам новый путь к отличиям и славе.

Из сообщенных предместнику Вашему предположений по военной и дипломатической части Вы усмотрите цель сей войны и правила, на коих Мы желаем окончить оную. Удостоив Вас полной доверенности, Нам желательно, чтоб Вы поспешили прибыть к вашему месту, и предоставляем Вам те же права, преимущества и власть над всеми чинами в войсках наших Молдавской армии, каковые имел генерал от инфантерии граф Каменский 2-й.

Пребываем с особенным Нашим к Вам благоволением.

Письмо М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли об отъезде в Молдавскую армию^[55]

15 марта 1811 г.

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Отправляюсь сейчас к армии, о чем через сего нарочного спешу донести. Деньги 10 000 руб., Всемилостивейше мне на подъем пожалованные, мною получены. Буду поспешать в дороге столько, сколько нынешнее дурное время позволить может.

Имею честь пребыть с совершенным почтением и преданностью, милостивый государь мой, Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о смерти генерал-лейтенанта А. А. Суворова

15 апреля 1811 г. Бухарест

Сегодня едет адъютант Каменского в Петербург. Кроме болезни бедного Николая Каменского (которого я очень люблю и жалею), здесь все хорошо. Только сделалось печальное приключение третьего дня: князь Суворов, быв в Бухаресте, возвращался в Яссы, где стоит его дивизия, приехал к реке Рымнику, которая, как и здешние реки, вдруг наводнилась.

Все тут бывшие, видя невозможность, уговаривали его не ехать вброд, но он по упрямству никого не послушался и поехал; коляску оборотило верх дном, три человека спаслись, а он утонул. С сим адъютантом послал рапорт. Замечательно то, что на самом том месте, где отец его победил и назван Рымницким, он прежде переломил руку, а после утонул. Был добрый человек и здесь всеми любим. […]

Верный друг Михаила Го[ленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву с подтверждением получения полномочий на заключение мира с Турцией

26 апреля 1811 г. Бухарест

Милостивый государь граф Николай Петрович!

При одном из почтеннейших отношений Вашего сиятельства от 12-го сего апреля получил я исправно полную мочь на случай трактования с Портою для заключения мира.

Обретая в сем подвиге особенный знак Высокомонаршей ко мне доверенности Его Императорского Величества, я стараться буду употребить все мои силы и все мое напряжение, дабы исполнением священнейшей воли его достигнуть цели заключением желанного мира, если только споспешествовать к тому будут возможность и обстоятельства.

С господином тайным советником Италинским^[56] буду я находиться в частных сношениях, дабы, пользуясь опытностью, приобретенною им долговременным упражнением в делах политических, в общих рассуждениях не упускать ничего из виду, что может служить к пользе Государя и отечества.

Я обязательнейшим долгом для себя поставляю принести Вашему Сиятельству чувствительнейшую благодарность за все столь лестные на счет мой выражения Ваши.

Для меня более всего в жизни утешительно будет в настоящем моем звании оправдать доверенность ко мне монарха и приобрести себе продолжение доброго расположения Вашего и откровенности, с каковыми Вы, милостивый государь, сделали начало Ваших со мною сношений. Во взаимность того, я прошу также Вас принять искреннее удостоверение в чувствованиях отличного высокопочитания и совершенной преданности, с коими имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга.

Михайло Г[оленищев]-Кутузов

План войны с Турцией, составленный М. И. Кутузовым

[26 апреля 1811 г.]

Мысли генерала Кутузова, замеченные в разговоре с ним.

При настоящих обстоятельствах четырех дивизий войск весьма достаточно защищать против турок обе Валахии и Бессарабию. Теперь правый фланг нашей армии заслуживает только внимания. В Видине есть флотилия, которая может способствовать неприятельской переправе в Малую Валахию, но такое предприятие без угрожения нам на левом фланге послужит единственно к их потере.

Ежели б турки вздумали в большом виде начать наступательную войну, то они стараться будут ввести с моря сильную флотилию в Дунай; тогда с главными нашими силами непременно должно подвинуться влево, и смотря по обстоятельствам, способам и усилиям неприятеля придется, может быть, стать между рек Яломницы и устья Сереты. В таком случае положение Малой Валахии, конечно, будет небезопасно, но ежели б турки, действуя весьма большими и превосходными силами на всех пунктах, и ворвались в Малую Валахию, то выигрыш их и тогда не может иметь важных последствий, ибо быстрая и довольно широкая река Ольта остановит их движение.

Получаемые известия не подают никакого повода к сим предположениям, ибо для сей операции нужны большие флотские приготовления в Константинополе, на что потребно и много времени. Впрочем, турки имеют обыкновение возить небольшие лодки вслед за войсками на повозках, кои могут они употребить для сделания моста через Дунай, но такое предприятие от них было бы весьма смелое и, конечно, для них же пагубное, ежели они только дождутся войск наших и флотилии.

В настоящем положении весьма полезно предпринимать большие поиски за Дунаем. Рущук подает нам к тому все средства. Сие может расстроивать неприятельские намерения, а успехи наши наводить на их войска уныние, что они ничего ко вреду нашему предпринять не могут.

Итак, большой корпус войск между Журжею и Бухарестом нужен и для сей цели. Чем более можно будет употребить войск на предпринимаемые поиски, тем чувствительнее будут для неприятеля наносимые удары, а потому ежели 9-я дивизия будет оставаться надолго без действия около Ясс, то через весьма близкой перевод ее в Бессарабию можно будет главный корпус иметь всегда в достаточных силах, не озабочиваясь левым флангом всей армии.

Ежели пять дивизий, отделенные на Днестр, оставаться будут в бездействии и политические обстоятельства позволят начать против турок наступательную войну с прошлогодними силами, то в одну кампанию можно надеяться достигнуть мира на желаемых условиях. Против турок не должно действовать как против европейских войск, всею массою сил совокупно.

Императрица Екатерина Вторая имела план овладеть Константинополем, для чего генерал Кутузов и послан был в 1793 году через Шумлю осмотреть дороги на пространстве к Черному морю. Он, основываясь на совершенном знании местоположения, предполагает легчайшим и верным способом перейти за Балканы:

1-е. Разделить всю армию на два или и на три корпуса отделенные, которые не должны озабочиваться иметь сношение между собою, но всякой должен действиями своими располагать по обстоятельствам к преодолению всех могущих представиться препон.

2-е. Первый корпус предполагает он составить из 25 тыс. человек, вести его через Праводы и, пройдя горы, поворотить направо к Адрианополю. Переход сей по местоположению есть легчайший, ибо в два марша можно будет пройти большие дефилеи. Сим движением Шумля и Челиковак с их крепчайшими дефилеями будут отрезаны.

3-е. Второй корпус, также составленный из 25 т[ыс.] человек должен расположиться перед Шумлею на дорогах из Силистрии и Разграда. Ежели по многочисленности гарнизона в Шумле он не в состоянии будет занять ее силою, то прилежно должно наблюдать не упустить время идти за неприятелем, коль скоро движение первого корпуса принудит его поспешать к Адрианополю.

4-е. Третий корпус до 10 т[ыс.] человек, хотя не может много содействовать главному намерению, но немалую принесет пользу демонстрациями от Никополя через Софию на Адрианопольскую дорогу.

5-е. Против турок безопасно можно с таковыми сильными корпусами вдаваться в отважные предприятия, не имея между собою никакого сообщения. Они по природе своей не в состоянии быть столько деятельны, чтоб быстротою движения совокупных сил подавлять таковые отделенные части.

Всякое неожиданное или новое действие приводит их всегда в такое смятение, что невозможно предположить, в какие вдадутся они ошибки и сколь велик будет наш успех. Сверх того, против турок успех зависит не от многолюдства, но от расторопности и бдительности командующего генерала. Фельдмаршал граф Румянцев всегда говорил, ежели б туркам удалось разбить наш корпус, состоящий из 25 т[ыс.] человек, то и 50 т[ыс.] имели бы ту же участь.

6-е. Главное затруднение в сей операции состоять будет в продовольствии 1-го корпуса. Сему помочь можно тем, чтоб иметь с собою большой запас в сухарях и пользоваться всеми выгодами от земли.

* * *

Против вредного климата в Валахии, где летние дни очень жарки, а ночи холодны, единственная предосторожность состоит в том, чтоб нижних чинов на ночь одевать теплее, что и все тамошние жители наблюдают.

Строгий надзор, чтоб солдаты спали всегда одевшись, предохраняет их от болезней, но часовые в парусинных панталонах озябают как средь зимы, большою частию простуживают себе желудки, отчего простудные горячки и поносы в летние месяцы всегда свирепствуют между войском. Почему весьма полезно б было приказать в задунайской армии носить и летом зимние панталоны, уменьша им полугодовой срок, которой в казне заменится неотпуском летних панталон.

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о целесообразности пропуска турецкого чиновника для свидания с пленным Пехливан-пашой

1 мая 1811 г. Бухарест

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Хотя и располагался я прибывшего от верховного визиря Порты Оттоманской турецкого чиновника Ахмед-агу, о коем имел честь я отнестись к Вашему сиятельству от 24-го числа сего апреля, под № 69-м удержать здесь без отправления в местопребывание находящегося у нас в плену Пехливан-паши, в ожидании Высочайшего на то соизволения Его Императорского Величества, но, имея в виду таковое же монаршее соизволение, сообщенное в депеше Вашего сиятельства господину тайному советнику Италинскому, о турецком чиновнике Мустафе-эфенди, касательно освобождения из плена жены его, с препоручением при том генерал-лейтенанту Дюку де Ришелье оказать ему хороший прием и выдать как жену его, так и всех тех турков, кои означены в представленном от него реестре, решился я равномерно отправить в Калугу для доставления Пехливан-паше от султана денег и вышеупомянутого Ахмед-агу, тем более, что по тракту, по которому следовать он должен, ничего нет такого замечательного, что бы могло обратить на себя внимание сего чиновника к сообщению Порте каких-либо известий, клонящихся ко вреду нашему.

С другой стороны, принял я на себя решимость сию в уважении нижеследующего обстоятельства: во время посылки в Шумлу надворного советника Фонтона, делал он в разговорах своих внушение драгоману Порты о пользе иметь от нас чиновника в Константинополе под предлогом осмотра российских пленных и надобности оказать им пособия; к принятию сего предложения показана была от турецкого министерства некоторая наклонность.

Узнав же о настоящем снисхождении, оказываемом нами Ахмед-аге, по ходатайству верховного визиря, тем с большею податливостью побуждено оно будет исполнить и наше желание.

Доводя сие до сведения вашего сиятельства, я счастливым себя почту, если государю императору не будет противен настоящий мой поступок, к которому приступил я, будучи движим неограниченным усердием моим к пользе и интересам Его Величества и Отечества^[57].

С отличным высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть, милостивый государь, Вашего сиятельства всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о путешествии французского естествоиспытателя Сонини в районе действий Молдавской армии

2 мая 1811 г. Бухарест

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Г. Сонини, об отправлении коего из Парижа в Молдавию в намерении заняться там наблюдениями и изысканиями по части естественной истории Ваше сиятельство предварить изволили предместника моего, графа Николая Михайловича Каменского, депешею Вашею от 18 ноября прошлого 1810 года, относится ко мне письмом, с коего имею честь препроводить при сем копию.

Из оного Ваше сиятельство усмотреть изволите, что он просит дозволения путешествовать по разным местам здешних княжеств под предлогом вышепрописанных наблюдений, в чем однако же ему отказано, с одной стороны, потому, что в помянутой депеше Вашей именно замечено стараться внушить ему, чтобы он отправился в С.-Петербруг для испрошения позволения для обозрения Молдавии, а с другой, что г-н действительный тайный советник и сенатор Красно-Милашевич представил же на рассмотрение Вашего сиятельства о всех тех пособиях, которые потребны г. Сонини на случай отъезда его в столицу нашу.

Поскольку же г. Сонини, как мне известно, располагается, буде не получит скорого решения, возвратиться обратно во Францию, то в таком случае, по моему мнению, необходимо будет преподать ему нужное пособие, тем более, что он прибыл в здешний край по приглашению посла нашего князя Александра Борисовича Куракина.

Покорнейше прося Вас, милостивый государь, почтить меня равномерно по сему предмету разрешением Вашим, с отличным высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть, милостивый государь, вашего сиятельства всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Отношение М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о наступательных планах противника

3 мая 1811 г. Бухарест

Секретно

По известиям, с неприятельской стороны полученным, кажется, что неприятель имеет намерение действовать на два пункта наступательно: на Рущук и на Малую Валахию ниже Видина, избрав слабейшее место между Видином и устьем реки Янтры, вверху которой близ Тырнова строятся для флотилии и для перевоза суда. Близ Тырнова и выше Тырнова и около Плевны собираются войска особенным корпусом под начальством известного Вели-паши и Бошняка.

Известия сии, с разных сторон приходящие, подтверждены и тем, что бывшей здесь несколько дней турецкой ага, от визиря к Пехливану-паше посланный, в откровенности сказал одному своему приятелю, здесь живущему, которого он почитает преданным Порте, что, в рассуждении слабости российских войск, план визирский таков, чтобы самому действовать против Рущука так, как позволят обстоятельства, и тем занимать войска наши у Рущука, а корпусу Вели-паши предоставляется, употребив суда видинские и на реке Янтре строющиеся, переправиться в Малую Валахию. На сих днях буду иметь вернее сведения о силах корпуса Вели-паши.

Сего числа дал я повеление упразднить Силистрию и войскам поступить в назначенные им места по расписанию; сие только и медлилось в рассуждении водяной доставки провианта в Рущук.

По известиям последним, около визиря войск еще мало; сказывают однако же, что на сих днях прибыло к окрестностям Тырнова 3000 азиатской конницы. Я вскоре ожидаю возвращения двух купцов надежных как от стороны Шумлы через Разград, так и посланных к стороне Плевны и Тырнова; известиями сих людей можно будет на первый случаи чем руководствоваться.

Сожалительно, что по слабости войск наших по нижней части Дуная не имею способов иметь сильной флотилии против Малой Валахии, которая для обороны нужна на нижней части Дуная.

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о прибытии в Бухарест представителя Мустафы-аги с предложением начать мирные переговоры

6 мая 1811 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Вчерашнего числа прибыл ко мне турецкий чиновник с письмом от верховного визиря, в котором, между прочим, извещая о повелениях, данных Портою относительно до отправления через Разград полномочного для переговоров с г-ном тайным советником Италинским, просит он меня не оставить его уведомлением, состоится ли действительно таковое свидание и избранный для сего от турецкого министерства чиновник имеет ли следовать в Рущук, по силе предварительного приглашения, учиненного генерал-лейтенантом графом Ланжероном.

Для меня тем приятнее было видеть сей некоторым образом настоятельный подвиг визиря, что я в отношении моем к нему, препровожденном к Вашему сиятельству при депеше моей от 24-го минувшего апреля под № 69-м воздержался напомнить ему о начатии переговоров, в намерении ожидать первого шага от министерства оттоманского и в полном удостоверении, что визирь не замедлит по сему предмету ко мне отнестись, что и побудило меня не спешить посылкою к нему надворного советника Фонтона^[58].

Теперь же, не откладывая далее такового отправления, не оставлю я в письме моем дать визирю почувствовать, что вследствие показанного им желания приступить к переговорам, поспешил и я с моей стороны отправить в Шумлу г-на Фонтона для препровождения в Бухарест уже, а не в Рущук, турецкого чиновника, избранного Портой для переговоров с полномочным нашим.

Я не упущу препроводить к Вам, милостивый государь, с первым курьером копии с отзыва моего к верховному визирю, между тем, дабы не задерживать посылаемого сегодня, ограничиваю я себя доставлением при сем перевода с помянутого письма, мною полученного.

С отличным высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорный слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Отношение М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о плане военных действий против Турции

20 мая 1811 г. Бухарест

Секретно

По известиям, которые я из-за Дуная приобретать стараюсь через надежнейшие каналы, визиря полагают в Шумле, не считая жителей сего города, тысячах в 12-ти, который ограждает себя небольшими отрядами, от двух до трехсот состоящими; из Азии же войска прибывают к нему весьма медленно. Таково положение его против Рущука. С другой стороны Бошняк-паша дней тому десять назад имел при себе не более 2-х тыс. человек во Враце.

Племянник визирский прибыл в Никопольский уезд с несколькими войсками. Меж Систова и Никополя есть также малые войска. На той стороне Балкан их также немного находится, выключая войск Чепан-оглу тысячах в 3-х в Казанлыке под командою сына его, которые будто бы идут к Тырнову, но сие не совсем вероятно. Все сии войска могут иметь намерение на Малую Валахию и на Турно.

Вели-паша и Мухтар-паша, дети паши Янинского, бродят около Видина, и главная их заботливость, кажется, более о голове Муллы-паши.

План войны оборонительной, поставляя меня в зависимость от поступков неприятеля, согласно оным и движения мои располагать я должен; но не упущу случая, чтобы не воспользоваться всяким необдуманным шагом неприятеля, и сообразно обстоятельствам располагаюсь я на первый случай следующим образом: имея на левом моем фланге достаточный отряд у Слободзеи, резерв при Табаке, занимая крепости: Килию, Браилов и Измаил, укрепление в Сулинском устье с достаточною пехотою и артиллериею, довольно почтенное укрепление по числу пехоты и артиллерии там, где рукава Сулинского и Георгиевского Дуная расходятся, и которое на сих днях к концу приведено, достаточное число вооруженных судов наших от устья Дуная до самого Рущука успокаивают меня совершенно с сей стороны до тех пор, пока неприятель не переменит своей позиции.

Что же касается до центра моего и правого фланга, то следующие распоряжения сделал я на первый случай.

В Рущуке оставляю я прежние 12 батальонов в гарнизоне; но, в близком позади Журжи расстоянии поставив 3 батальона пехоты, батальон уланов и 6 орудий конной артиллерии, могу отрядом сим подкреплять через полтора часа и гарнизон Рущукской и усилить правый фланг мой таким образом, что, ежели бы оное где потребно сделалось, тогда гарнизон Турновский, оставя один батальон в крепости с вооруженными болгарами, остальными затем войсками спешит на то место, куда они от генерал-лейтенанта Воинова потребованы будут, отряд же журженский идет поспешным маршем без ночлегов с отдыхами, варит один раз кашу и достигает Турны менее 48-ми часов, занимает оную или по обстоятельствам идет далее на подкрепление.

В 24-х верстах позади Журжи ставлю я весь корпус генерал-лейтенанта графа Ланжерона, от которого все переправы и дороги, параллельные Дунаю, на правый и левый фланги исправляются.

Из расположения сего предпринять можно следующие действия:

Идти к визирю в Шумлу, атаковать его в сем сильном натурою и некоторою степенью искусства утвержденном укреплении и невозможно, и пользы никакой бы не принесло, да и приобретение такового укрепления по плану войны оборонительной совсем не нужно; но может быть, что скромным поведением моим ободрю я самого визиря выйти или выслать по возможности знатный корпус к Разграду или далее к Рущуку и, если таковое событие мне посчастливится, тогда, взяв весь корпус графа Ланжерона и весь корпус Эссена 3-го, кроме малого числа, который в Рущуке остаться должен, поведу я их на неприятеля; на выгодном для войск наших местоположении неукрепленного Разграда, конечно, с Божьей помощью, разобью я его и преследовать могу по плоскости и за Разград верст до 25-ти без всякого риска.

В то же самое время генерал-лейтенант Воинов по крайней мере с 10-ю батальонами пехоты с препорциею конницы и достаточною артиллериею переправится через Дунай и пойдет на Врацы; к сей переправе делаются теперь, сколько можно тайно, приготовления. Действие корпуса сего и удобность предприятие его будет иметь место тогда, когда силы неприятеля против него не будут более 12-ти тыс[яч].

Вообще, как главный корпус, так и корпус Воинова не должны предпринимать атаку на сильные укрепления, разве на слабые окопы, которые турки имеют привычку делать на всяком ночлеге, и штурмовать таковые укрепления с потерею, может быть, и половины корпуса, с тем чтобы после их оставлять по плану оборонительной войны стоило бы весьма дорого и было бы бесполезно.

Сожалею очень, что не могу занимать Ваше высокопревосходительство блистательными действиями, но одними весьма умеренными, единственно оборонительной войне свойственными предположениями.

Заботясь весьма о правом моем фланге, должен был я по болезни, приключившейся генерал-лейтенанту Зассу, отправить на его место генерал-лейтенанта Воинова, а господину Зассу препоручу я командование левого моего фланга от устья Аржиша до Днестра; ежели же провидение даст мне способ предпринять предполагаемую мною за Дунай экспедицию в большом виде, тогда могу употребить генерал-лейтенанта Засса в командование конницею при главном корпусе. Сей генерал, как пишет ко мне, уже и выздоровел.

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов

Резолюция М. Б. Барклая-де-Толли: «Июня 4. Высочайше велено ответить, что Его Величество в полной мере все сие распоряжение Высочайше одобряет».

Письмо М. И. Кутузова Великому визирю Ахмед-паше о переговорах между Абдул-Хамид-эфенди и А. Я. Италинским

1 июня 1811 г.

Благороднейший и прославленный друг!

Его превосходительство Абдул-Хамид-эфенди, прибывший сюда несколько дней тому назад, вручил мне письмо Вашего высокопревосходительства. С живейшим интересом вновь прочел я выражения Ваших чувств ко мне. Прошу Ваше высокопревосходительство быть уверенным в постоянной взаимности моих, а также в моем стремлении использовать все случаи, чтобы доказать их.

Так как оказалось невозможным установить основы перемирия во время переговоров, которые состоялись между вышеупомянутым эфенди и господином тайным советником Италинским, я счел себя обязанным довести это до сведения моего Государя императора и запросить его распоряжений.

Было бы, следовательно, весьма полезным, чтобы Абдул-Хамид-эфенди дожидался бы здесь ответа Его Императорского Величества и я, согласно его пожеланию, лично непосредственно информирую об этом Ваше высокопревосходительство. С истинным удовольствием я пользуюсь представившимся случаем, чтобы вновь повторить Вашему высокопревосходительству заверение в моем величайшем уважении.

[Перевод с французского]

Отношение М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли с сообщением о желании населения Константинополя окончить войну с Россией

1 июня 1811 г. Бухарест

На отношение Вашего высокопревосходительства от 12-го числа мая под № 103 не отвечал доныне в ожидании некоторых сведений. Предмет, о котором идет дело, занимал меня с самого приезда моего к армии, и, дабы испытать возможность сего предприятия, согласил я человека весьма мне надежного, благоразумного и по обстоятельствам ожидающего блага более от России, нежели как от Порты.

Впрочем, [это] человек, которой при большой тонкости ума имеет связи достаточные, через которые бы мог ведать вещи, не одним только по площадным слухам известные.

Некоторые обстоятельства сделали его ко мне давно привязанным, и он согласился, отправясь в Одессу, чтобы оттуда, промысля французский паспорт, отправиться в Константинополь, но, прожив там от половины апреля доныне, наконец извещает меня, что он проведал обстоятельства такие, что ему лично в Константинополь показаться никак невозможно, а писал и вызывает оттуда приятеля своего, человека предприимчивого и весьма сведомого об обстоятельствах того дела, о котором настоит вопрос.

Я почти не сомневаюсь, что сей человек скоро ко мне будет; ему выехать и возвратиться в Константинополь нет затруднения, ибо часто отлучается в разные турецкие порты, а потому и отъезд его и возвращение не произведет ни в ком внимания. Произведение в действо моего намерения сделалось несколько затруднительным от перемены некоторых чиновников, но не можно ли будет еще сыскать человека, которому между теми людьми ввериться будет можно?

Между тем известия через того же человека, в Одессе находящегося, получил я, данные ему таковые же от приятеля константинопольского, что корпус янычарский и народ, все состояния купцов и промышленников, в том числе как турок, так и христиан, с ропотом желают мира, кроме знатных, находящихся уже в правительстве или ожидающих вступить в оное, также и жителей фанарских, ожидающих или мест господарских, или по покровительству господарей в сих княжествах разных мест, которыми они обогащаться могут.

Все сии последние как турки, так и христиане по всей силе употребляют влияние свое к продолжению войны, сходное с их корыстолюбием.

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о необходимости изменить позицию России в вопросе о Дунайских княжествах

18 июня 1811 г. Журжа

Получа секретное отношение Вашего сиятельства от 6 июня^[59], начинаю изъявлением благодарности, в полной мере чувствуемой. Вызов от Государя императора преисполнил сердце мое святейшим благоговением; я побеждаю собственную к себе недоверчивость и низлагаю с чистосердечием, свойственным душе моей, мнение касательно всего того, что отношение В[аше]го с[иятельст]ва содержит.

База, на которой мы предлагаем мир Порте, есть требование наше от оной четырех провинций: Малой Валахии, Большой Валахии, Молдавии и Бессарабии. Не столько входит в расчет пространство и качество сих земель, сколько корысти частных людей, кои управляют делами Порты или в управлении участвовать надеются, а наиболее фанарских греков, тех, кои льстятся достигнуть до княжества, и множества тех, кои по покровительству господарей надеются обогатиться при местах в сих княжествах.

От сих греков переходят ежегодно подарками превеликие суммы ко всем чиновникам Порты, и влияние сих людей на умы министерства турецкого известно. А сие множество частных польз препятствовать может долгое время к постановлению мира на основании том, чтобы повсеместно сделать Дунай границею.

Положим и то возможностью вещей, что Россия, завоевав обе Валахии (как оно ныне и есть) и в действительном праве распоряжаться ими как своею собственностью, отдала бы их Австрии и та бы их принять решилась и заняла своими войсками, то и тогда война продолжалась бы столько же долго, но для нас не была бы таким бременем, как ныне; короткая операционная линия и соединение почти с губерниями Подольской и Киевской облегчило бы в разных отношениях военное наше положение.

Когда, напротив того, растянувшись до самой Сербии (положим и в мирное время), какую надежность иметь можно при всех оборотах политических дел удерживать такие провинции? Какое протяжение границ и какой расход войска!

Почитая едва возможным при нынешних обстоятельствах и с хорошими способами приобретение в год или два Валахии, считаю не весьма трудным достигнуть до уступки Молдавии, потому, 1-е, что корыстолюбивые виды частных людей в Константинополе с сохранением обеих Валахий довольно еще будут иметь пищи своей алчности; 2-е, что драгоман Мурузий в конфиденциальных разговорах касался уже Молдавии, говоря об оной как бы о барьерной земле на особой какой-то конституции; 3-е, что вопль части народа и корпуса янычарского, желающих мира, будет иметь более важности, когда знать будут, что требования наши столь умеренны.

В некоторое подкрепление моей надежды, прибывший из Константинополя австрийский генеральный консул Рааб, человек мне давно знакомый уверял меня, что там между людьми, которые трутся около министров, носится мнение, что необходимо должно будет отдать землю до Прута, что уже и составляет половину того, что бы при уступке всей Молдавии они потерять могли.

При случае возвращения обеих Валахий Порте рождается вопрос о сербах. Но тогда положение их обработается само собою; кажется без сомнения, пристанут они к протекции австрийской и сие тем вероятнее, что и теперь уже существует между ними сильная партия из именитых людей, которые обнаруживают сие мнение.

Мнение Измаил-паши в рассуждении отдаленных действий за Дунаем к приобретению мира содержит в себе много правды; также и то, что он говорит об упрямом характере своего государя, должно быть истина, ибо сие мнение общее как между его подданными, так и между иностранцами, знающими Порту. Несмотря, однако же, на такой характер султана, скорее, думаю, согласится он на уступку Молдавии, как на пожертвование двадцати миллионов пиастров, что хотя и делает только два миллиона червонных, но никак не согласно со скупостью турков.

Ежели бы государю угодно было сделать в требованиях наших от Порты какую-либо перемену, то удобно бы было воспользоваться на сие нынешним чиновником, в Бухаресте находящимся, и тогда бы я просил дать мне наставление, сколь можно поспешнее, потому что долго его здесь продержать, вижу я, что мне никак невозможно будет, а упустив сей случай, должно вновь искать случая к возобновлению переговоров.

При конце письма моего вижу я, что отвечал более, как то, о чем меня вопрошали, но уповаю, что простится мне что-либо излишнее и отнесется к моей ревности.

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о победе при Рущуке

23 июня 1811 г. На бивуаках в 4-х верстах впереди Рущука

Вчерашнего числа на рассвете верховный визирь, оставив крепкий лагерь свой между Кадикиой и Писанец, атаковал меня тысячах в шестидесяти кавалерии, пехоты и артиллерии в позиции моей в четырех верстах впереди Рущука. Движения его распоряжены были так мудро, что могли бы служить славою и самому искусному генералу.

Стремление его на оба наши фланга, из которых он левый и турнировал своею конницею, могли бы быть для нас вредны, ежели бы по натуре местоположения не легко можно было предвидеть, что цель его будет между прочим на сии пункты, к чему и взяты были все предосторожности.

Не можно было оставить без внимания и Рущук, куда и действительно стремление неприятеля за наш левый фланг было; для закрытия сей крепости оставил я шесть батальонов, кроме тех, которые по нужде сняты с флотилии. Предосторожность сия была великою помощью, ибо, когда неприятель турнировал левый наш фланг, тогда более 10 т[ысяч] конницы неприятельской очутились между мною и Рущуком в садах, против коих вышла из Рущука часть пехоты нашей, к коей присоединились со всеусердием и несколько болгар, которые вместе могли действовать против неприятеля.

Довольное число наших убитых ядрами доказывает, что артиллерия неприятельская действовала весьма сильно. Конница же его действовала с такою наглостью, что я в долговременную мою против турецких войск службу таковой не памятую, но со всем тем из кавалерии нашей один только Белорусский гусарский полк потерпел несколько поболее, и он только один был опрокинут неприятелем, устремившимся между двух кареев; но сие остановлено весьма скоро, атакою кавалерии нашей во фланг всей анадольской конницы, а более искусным движением одного из наших кареев.

Сражение продолжалось до пяти часов времени, после чего неприятель, опрокинут будучи на всех пунктах, обращен в бегство и преследуем от места сражения на 10 верст вперед, где войска, пробыв до 7-ми часов вечера, возвратились по давно сделанному мною расположению в прежнюю позицию, а неприятель в крепкие свои окопы между Кадикиой и Писанец.

Неприятель спас свою артиллерию, прикрывая ее тысячами тридцатью конницы своей так, что в преследовании невозможно было малочисленную кавалерию нашу вдавать в видимую опасность, атакуя сии многочисленные толпы. Что неприятель был тысячах в 60, то кроме единогласного показания пленных и выходцев верить должно и самим себе, ибо и мало привыкший глаз мог видеть, что они до такого числа доходили.

Наших войск в сражении было, кроме тех, которые в Рущуке оставались, 25 батальонов, 39 эскадронов и 3 казачьих полка.

С душевным удовольствием донести должен Вашему Императорскому Величеству, что поведение всех мне подведомственных начальников было таково, что я ни в котором пункте всей моей позиции не был в беспокойстве ни на одну минуту.

По сущей справедливости, неприятеля убитыми на месте не осталось более, как несколько за полторы тысячи человек, и потери его определительно сказать не можно по привычке их увозить с собою тела. Наш урон убитыми и ранеными не простирается до 500 человек, из коих Белорусского полка подполковник Небольсин и майор Булгаков; о чем, как и об отличившихся достойно, вслед за сим буду иметь счастье Вашему Императорскому Величеству представить.

Знамен в трофеи получено 13, кроме таких, которые во время самого сражения нашими истреблены и кои не приказал я собирать.

Заметно то, что во время самого сражения неприятель позади линии своей, имея с собою рабочих, начал делать ретраншамент, который уже в иных местах на три фута был углублен.

Сегодняшнего числа воздал я посередине лагеря источнику всех побед – Всевышнему благодарение с пушечною пальбою в лагере, крепости и на флотилии.

Сегодняшнего дня прибывающие пленные и выходцы удостоверяют, что все то, что было в многочисленном визирском лагере, было в сражении, так что едва оставалось некоторое число слуг. Агалар-агасси, прибывший из Константинополя с 10-ю ортами, находился в сражении со всеми его людьми; но сказать должно, что по всему пространству батальной линии нигде янычары не показались с таким отличием, в каком они замечаемы прежде сего бывали.

Генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о победе при Рущуке

23 июня [1811 г.] Лагерь перед Рущуком за Дунаем

22-го, то есть вчера, Бог Всемогущий даровал мне победу. Я выиграл баталию над визирем, который был, конечно, в шестидесяти тысячах; это не моими, а, конечно, вашими молитвами. Слава Богу, здоров, но усталость такая, что едва могу держать перо. Я весьма доволен генералами и любовью солдат. Дрались на всех пунктах пять часов и везде хорошо.

Приметен анекдот, что визирь получил от меня накануне баталии шесть фунтов чаю, он до него охотник, и приказывал мне, прислав лимонов и апельсинов. Мы с ним весьма учтивы и часто наведываемся о здоровии.

Обнимаю тебя, мой друг, и детей с внучатами. Боже их благослови.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Приказ Молдавской армии с объявлением благодарности войскам за победу при Рущуке

24 июня 1811 г.

По воздании Всевышнему благодарения за победу, мною одержанную, считаю, во-первых, справедливым долгом изъявить истинную мою благодарность вначале господам генералам, товарищам моим, содействовавшим искусством и мужеством своим разбитию сильного неприятеля; не менее сердечную признательность мою объявляю штаб– и обер-офицерам, столь достохвально должность их выполнивших; нижним чинам, в сражении бывшим принадлежит участие в победе сей, они твердостью своею не уступили нигде мечу неприятеля, и те части войск, которые я во время самого жаркого сражения близко видеть мог, во всех тех видел дух русских и победу, уже написанную на их лицах.

22– е число июня пребудет навсегда памятником того, что возможно малому числу, оживленному послушанием и геройством против бесчисленных толп, прогнать неприятеля.

Генерал Г[оленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова неизвестному о сражении при Рущуке

[Июнь 1811 г.] Мой старый товарищ и дорогой друг!

Я обещал отчитаться перед вами в том, что могло произойти на Дунае, и я это выполняю.

В начале этого месяца визирь находился в Шумле, а я между Бухарестом и Журжей.

По сообщении о его приближении к Разграду я стал на закрытой позиции позади Журжи и, узнав из донесения, что неприятель продвигается вперед, я перешел по мосту Дунай и расположился лагерем, опираясь на Рущук. Это было^[60] сего месяца в то время, как неприятель находился в Кадикиой, на расстоянии около 20 верст от Рущука.

На следующий день, с рассветом, мои аванпосты были атакованы приблизительно пятью тысячами человек. Никто из наших не был взят. 15 эскадронов двинулись вперед для поддержки казаков, и неприятель не мог завладеть ни пядью земли. Тут командовал храбрый генерал Воинов. Кавалерия была успешно поддержана пехотой.

После окончания сражения я с 29 батальонами и 40 эскадронами продвинулся на 5 верст от Рущука по дороге на Кадикиой, правда, на скверную, но единственно возможную позицию. С фронта позиция была очень открыта, но оба мои фланга упирались в овраги, сады, виноградники: как раз то, что нужно для турок. Из 9 каре я построил две линии ан-эшикье, а кавалерия составляла третью.

Я оставил 6 батальонов на правой и левой сторонах Рущука, на ведущих туда дорогах.

Мы были уверены, что неприятель получил подкрепление и что армия его состояла из 60 000 человек, окопавшихся вплоть до^[61] в Кадикиой.

Этот день прошел в наблюдениях.

22-го с рассветом мы были атакованы по всей линии всеми силами противника. Я должен отдать ему справедливость, он делал все возможное, чтобы вырвать у нас победу: жестокий артиллерийский огонь по всей линии, атака на наше правое крыло, – по правде, не очень сильная, – и ожесточенная на левое крыло, для которой он использовал свои лучшие войска.

Эта атака была повторена с еще большей яростью. Неприятель на этот раз полностью окружил наше левое крыло, опрокинул Белорусских гусар и Кинбурнских драгун. Но затем, взятый с флангов Ольвиопольскими гусарами и Чугуевскими уланами и видя приближение одного из наших каре, он отступил, освободив, таким образом, наши фланги.

Вся наша линия пришла в движение, и противник начал в большом порядке отступать, прикрываясь своей многочисленной кавалерией, столь многочисленной, что моя, малочисленная, не могла рискнуть на новую атаку. Мы их преследовали 10 верст и оставались перед их укрепленным лагерем до 7 часов вечера. Все мои войска были при мне, и все гарнизоны были сняты за исключением корпуса в Сербии и со стороны Видина. И мог ли я атаковать лагерь, подобный крепости?

С момента моего прибытия в армию я рассматривал Рущук как нечто, стесняющее меня, чрезвычайно ослабляющее мои силы, так как по самому точному расчету, проверенному мною самим, там требовалось держать 19 батальонов да еще не удаляться слишком далеко с остальными, как будто бы я был здесь только для Рущука.

Местоположение этого проклятого укрепления таково, что, несмотря на сильный гарнизон, его нельзя предоставить его собственным силам. И если визирь найдет способ удалить меня с помощью диверсии, эта крепость может быть окружена так, что вынуждена будет капитулировать, потому что по отношению к ретраншементу прилегающая местность на три четверти командует таким образом, что туда можно бросать камни.

Победа над визирем, дающая перелом в событиях, мне показалась благоприятным моментом для оставления Рущука. С моими 29 батальонами я не мог идти атаковать визиря во всех его укреплениях, – у него несколько укрепленных лагерей вплоть до Шумлы, – ибо я жертвовал бы тогда остатками моей армии, рисковал погубить их и быть отрезанным от Рущука.

Поэтому после баталии я приказал отступить, унося с собой все, взорвать несколько ворот и укреплений и сжечь город, и, когда все это было сделано, я перешел Дунай. Визирь получал подкрепления, а я изнурял свою маленькую армию на позиции, которую совершенно невозможно было удержать. Сверх того я узнал, что визирь отделил 15 или 20 тысяч человек против генерала Засса. Таким образом, после моего четырехдневного пребывания после сражения перед лагерем визиря, откуда не раздалось ни одного выстрела, я спокойно его покинул.

[Перевод с французского]

Из письма М. И. Кутузова дочери, Е. М. Тизенгаузен

1 июля [1811 г.]

Лизинька, мой друг, и с детьми, здравствуй!

Ты теперь уже в Петербурге, и мне хотелось бы, чтобы ты чувствовала себя не хуже, чем в Бухаресте. Что касается меня, то я могу сказать, что почти доволен судьбой, потому что ни судьба, ни кто-либо другой мне не изменяют со времени твоего отъезда и до сих пор. Претендовать на то, чтобы это так продолжалось всегда, было бы слишком большим требованием. Здоровье мое довольно сносно, и, несмотря на большую усталость, я держусь…

Я никого не видел здесь из Бухареста. Меня просили туда приехать, но я отказался. Не хочу разонравиться фортуне: женщины ревнивы.

Боже тебя благослови и детей.

Верный друг Михайло Го[ленищев]-Ку[тузов]

Катеньке и всему дому кланяюсь.

[Перевод с французского]

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

1 июля 1811 г. Журжа

[…]

Извини меня перед любезными детками моими, что редко пишу. Подумай, какая в мои лета забота и какая работа. С полтора часа ввечеру только стараюсь не допускать до себя дел, но и тут иногда заставит визирь писать. […]

Верный друг Михайло Го[ленищев]-Ку[тузов]

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о награждении его своим портретом за победу при Рущуке

18 июля 1811 г. С.-Петербург

Михайло Ларионович!

Одержанная Вами над верховным визирем победа в 22-й день июня покрыла Вас новою славою. Большое превосходительство сил неприятельских Вас не остановило. Вы желали только их встретить, и опыт оправдал верность воинских Ваших предусмотрений: пятнадцать тысяч храбрых разбили шестидесятитысячные турецкие толпы. Неприятель спасся от совершенного истребления только в укреплениях, ком предосторожная робость его прежде битвы еще приготовила.

В память сего знаменитого подвига и в знак благодарности Отечества Я возлагаю на Вас портрет Мой.

Пребываю навсегда к Вам доброжелательный

Александр

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о мирных переговорах с великим визирем Ахмед-пашой и турецким уполномоченным Абдул-Хамид-эфенди

22 июля 1811 г. Крепость Журжа

Секретно

Сего месяца 17-го числа приезжал ко мне от верховного визиря чиновник Мустафа-ага с письмом, с коего перевод честь имею при сем к Вашему сиятельству препроводить^[62]. В оном визирь, между прочим, уведомляет меня, какими он снабжен от своего государя инструкциями.

Сии, совершенно будучи противны требованиям нашим и не подавая никакой основательной надежды к скорому сближению, должны показывать, как мало Порта расположена уступить нам посредством негоциации завоеванный нами край; а как верховный визирь требовал от меня доверенного признания о силе данных мне от Его Императорского Величества предначертаний, то и воспользовался я сим случаем, дабы повторить и ему самому, что я не в праве принять основанием мирного трактата предлагаемую Портою целость и независимость ее владений и что если не имеет он к предложению мне другого основания, то от него зависит повелеть Х[амид]-эфенди к себе возвратиться, и для скорейшего доставления такового повеления к нему может он переслать оное через Журжу.

С ответом моим^[63] посылал я переводчика Антона Фонтона, предписав ему, не вступая ни в какие ни с кем политические объяснения, не устраняться, однако же, принимать все, что ему будет сказано для точного донесения мне. Чиновник сей во всей точности и со свойственною ему осторожностью исполнил приказание мое.

Возвратясь из турецкого лагеря, представил он мне письменное донесение, в подлиннике при сем на усмотрение Вашего сиятельства прилагаемое^[64]. Разговор его с визирем, которого он знал лично, находясь с ним долгое время после сдачи Браиловской крепости, заслуживает по содержанию своему особенного внимания.

Я заметил, между прочим, что, говоря о невозможности надеяться скорого мира по совершенной противоположности обоюдных требований, прибавляет он: «Султан не может согласиться на заключение оного, доколе двор ваш настоять будет в сохранении за собою Молдавии и Валахии». Тут должно заметить, что визирь назвал сии две провинции, а не границу Дуная, из чего некоторым образом заключить бы можно было, что если бы мы не требовали именно оба сии княжества, а часть оных, то осталась бы еще надежда вступить по предмету мира в объяснения.

Другая статья рапорта переводчика Фонтона, не менее замечательная, есть рассуждение верховного визиря насчет неблагоприязненных против обеих воюющих держав расположений Франции, в подкрепление коего потребовал он от кегая-бея для показания Фонтону ноту, поданную Латур-Мобургом министерству оттоманскому, в которой старается он склонить Порту не заключать с нами мира. Крайне сожалительно, что кегая-бей по двукратному требованию визиря или не хотел показать той ноты, отговариваясь отсылкою ее в Шумлу к новому реис-эфенди, или что действительно ее с ним не было.

Не менее того я не полагаю, чтобы сие признание визиря было выдуманною уловкою. Впрочем, истина не скроется от проницательного разума Вашего сиятельства, а потому и ограничиваю я себя обратить внимание Ваше на сии две статьи.

Я заметил из донесения Фонтона, что Хамид-эфенди предписано от верховного визиря остаться в Бухаресте еще пять или шесть дней после приезда отправленного к нему курьера для ожидания от нас обещанного отзыва и что по прошествии сего срока имеет он требовать для отъезда своего нужных паспортов; а как курьер сей проехал через Зимницу 19-го числа сего месяца, то и счел я нужным снабдить предварительно г-на тайного советника Италинского для руководства его надлежащим наставлением на случай, если до отъезда турецкого чиновника не получит он от меня другого отношения.

Я просил Андрея Яковлевича, избрав из вещей, в комиссариатском комиссионерстве состоящих, приличные подарки, вручить их надлежащим образом как Хамид-эфенди, так и секретарю и драгоману его, находя сие соответствующим достоинству Его Императорского Величества и нужным для доказательства, что мы не имеем личного на Хамид-эфенди неудовольствия. Также предоставил я г-ну тайному советнику Италинскому вручить ему для доставления присланному ко мне чиновнику подарок, соответственный такому же, сделанному от визиря переводчику Фонтону.

При прощании предоставил я Андрею Яковлевичу, изъявив Хамид-эфенди сожаление свое, что предложенная было негоциация не только не имела желаемого успеха, но и самого почти начала, прибавить как собственное его рассуждение, что мы теперь более нежели когда-нибудь отдалены от благодетельной цели мира; Порта, доказав отдаленность свою от оного, ибо если б Хамид-эфенди сделал какие-нибудь со своей стороны предложения, то бы мы по крайней мере из такого подвига усмотрели желание Порты сблизиться с нами и тогда бы можно было от последствия времени питать себя некоторою по сему предмету надеждою.

Для сопровождения Х[амид]-эфенди до Зимницы или далее, если он на то согласится, назначил я переводчика Деодатия, чиновника усердного и осторожного, коего просил я Андрея Яковлевича снабдить инструкциею, в силе предначертанной Вашим сиятельством в депеше Вашей ко мне от 21-го июня.

Желая во всех отношениях исполнить Высочайшую волю Его Императорского Величества, от Вас, милостивый государь, мне сообщенную, поручил я г-ну тайному советнику Италинскому, взяв наперед все меры, дабы дать совершенную наружность справедливости сообщению его, объявить Хамид-эфенди при самом уже отъезде его, что он в ту же минуту получил от меня курьера с ответом, которого ожидали мы от министерства нашего и который поручено ему передать, т. е. что в сообщениях его двор наш не нашел никаких предложений к миру.

Что провинции, которых требуем мы признания за Россиею, в самом существе состоят уже в ее владении и занимаются российскими войсками, что самые меры, ныне с нашей стороны принятые, дабы вести войну оборонительную, показывают твердое намерение, не озабочивая себя новыми приобретениями, защищать сии провинции как нашу собственность, а что ежели Порта упорствует в том, чтоб возвратить себе оные, то пусть пытается искать того самого силою оружия.

Впрочем, полагаясь совершенно на известное благоразумие и опытность в делах Андрея Яковлевича, я удостоверен, [что] во всех поручениях моих наблюдет он ту меру, какую они требовать будут, сообразуясь с обстоятельствами, кои при ответе Хамида могут представиться и коих теперь предвидеть невозможно.

Я не могу кончить настоящего моего отношения, не отдав полную справедливость как благоразумному поведению переводчика Фонтона в посылке его в турецкий лагерь, так и усердию к службе и особенным качествам, во всех случаях мною в нем замеченным, и кои налагают на меня приятную обязанность, представя их на начальничье уважение Вашего сиятельства, возобновить Вам, милостивый государь, просьбу мою об исходатайствовании для ревностного чиновника сего награждения, коего имел я честь для него испрашивать.

Письмо М. И. Кутузова великому визирю о невозможности вести мирные переговоры на условиях, предложенных турецким правительством

18 июля 1811 г. Блистательный и благороднейший друг!

Я получил дружеское послание, которое Ваше высокопревосходительство только что направили мне, и спешу ответить на него с искренностью солдата и с доверием, которое вызывает Ваша откровенность. Продолжительность пребывания высокочтимого Хамид-эфенди в Бухаресте ни в коем случае не вызывается стремлением выиграть время, а должна служить для Вашего высокопревосходительства новым доказательством моего постоянного желания видеть восстановление дружбы и доброго согласия между обеими империями.

Хотя я твердо убежден, что основа для переговоров, предложенная Хамид-эфенди, никогда не будет принята российским двором, однако, чтобы ни в чем не упрекнуть себя, я счел себя обязанным отдать ему [двору] отчет о первых конференциях, которые имели место между Хамид-эфенди и тайным советником Италинским.

Я не получил еще никакого ответа. Я ожидаю его каждый день, чтобы сообщить его Хамид-эфенди. Но если Ваше высокопревосходительство не может предложить мне никакой другой базы, кроме целостности Оттоманской Порты, то только от Вашего высокопревосходительства зависит отправка Хамид-эфенди приказа об его отъезде, направив его через Журжу, чтобы Хамид-эфенди мог возможно быстрее получить его.

Я проявил бы себя неоткровенным, если бы не заявил Вам, что имеющиеся у меня инструкции не дают мне права принять предлагаемую Вами основу, – то есть целостность Оттоманской империи.

Прошу Ваше высокопревосходительство еще раз принять заверение в моем высоком уважении, которое я испытываю к Вашей особе.

[Перевод с французского]

Из журнала военных действий Молдавской армии о бое у Видина 3 августа 1811 г.

13 августа 1811 г.

Для прикрытия позиции корпуса генерал-лейтенанта Засса и удержания неприятеля в укреплениях, устроенных им на нижнем острову и на левом берегу Дуная против Видина, заложен был, сверх двух оконченных редутов в центре и на левом фланге, еще один на правом фланге сего отряда.

Неприятель, приметив сие, усиливал войска свои на левом берегу на полуострове, имеющие лагерь правого берега в свое подкрепление, и 3-го числа августа в 3 часа пополудни, собравшись в нескольких тысячах, стремительно бросился на прикрытие, защищавшее начатый редут.

Прикрытие было усилено, а по мере того и атака неприятельская с новою силою возобновлялась, но твердостью и мужеством наших стрелков и действием орудий с центрального редута два раза были турки прогнаны почти до самых их укреплений.

Раздраженный неприятель возобновил третью атаку сильнее прежних, но стрелки и кавалерия наша, будучи подкреплены от 43-го егерского полка и от казаков Мелентьева, остановили нападение его с непоколебимою твердостью и не уступили ни шагу, нанося ему всюду поражения сильными ружейными и пушечными выстрелами.

В то же самое время 13-го егерского полка майор Красовский со ста человеками храбрых Мингрельских охотников, пройдя самым скрытным и тихим образом через камыши и болота немного выше центрального нашего редута в таком месте, которое почиталось вовсе непроходимым, и остановись в оных, рассыпал стрелков фрунтом против тыла сделавших последнюю атаку турок и с криком «ура», барабанным боем, произведя ружейной огонь, бросился в штыки на неприятеля. Изумленный неприятель сею неожидаемою с тыла своего атакою с замешательством обратился в бегство и, преследуем будучи нашими стрелками, оставил в камышах множество своих мертвых трупов.

Сим окончилось кровопролитное сражение, продолжавшееся до самой ночи, в котором неприятель потерял более 1000 человек убитыми и ранеными. С нашей стороны потеря состоит в 19-ти убитых, в том числе 43-го егерского полка поручик Прожек, да ранено обер-офицеров 4 и нижних чинов 122.

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов

Журнал военных действий Молдавской армии с 26 августа по 3 сентября 1811 г. с описанием захвата острова на Дунае против Лом-Паланки

[Сентябрь 1811 г.]

Неприятель, заняв своими войсками остров, стоящий на Дунае ниже Видина против Лом-Паланки – города, лежащего на правом берегу сей реки, и имея на оном в середине сильный тет-де-пон, а на верхней и нижней его части редуты, старался, сверх того, усилить в Лом-Паланке гарнизон, который простирался уже до 2-х тысяч человек, а судя по заготовленным магазейнам по дороге к сему городу от Плевны, ожидать надлежало прибытия туда и целого корпуса войск.

Намерение неприятеля было овладеть левым нашим берегом против Лом-Паланки, дабы тем разделить силы правого моего фланга и сим самым затруднить плавание по Дунаю нашей флотилии и прервать ей коммуникацию. Все внимание наше было, воспрепятствовав сим неприятельским покушениям, занять нашими войсками упомянутый остров и истребить находившуюся у Лом-Паланки турецкую флотилию, усиливавшуюся прорваться вниз по Дунаю к Рущуку.

Исполнение сего поручено было состоящему по армии подполковнику Энгельгардту, коему для того подчинены были как флотилия наша, находившаяся у сего места, так и 4 батальона пехоты, в коих во всех было под ружьем не более 800 человек.

26 августа к вечеру подполковник Энгельгардт приказал флотилии подняться на бичевой вверх с транспортными судами, дабы сделать десант на верхнюю часть острова, как место для сего удобнейшее. Неприятель открыл из нижнего редута сильный ружейный, а из двух орудий картечный огонь; но, несмотря на то, суда наши тянулись в ордер-де-баталь под прикрытием батарей наших, устроенных на левом берегу.

В полночь все баркасы и перевозные суда были на своих местах, из коих один потянулся вверх, чтобы обойти верхний мыс для действия по неприятельским судам, ежели бы они стали перевозить войска из города на остров.

В 3 часа пополуночи Мингрельского полка батальон, переправясь на верхнюю часть острова, занял позицию колонною перед редутом неприятельским, имея впереди стрелков; движение сие, произведенное в тишине и порядке, не было примечено неприятелем.

Вслед за сим переправился на тех же судах батальон 27-го егерского полка, который пошел по правому берегу острова и стал в одной линии с колонною Мингрельского батальона.

На рассвете первая колонна, разделясь на три части, с резервом, бросилась штурмовать оный редут. Неприятель, услышав приближение наше, открыл сильный ружейный огонь. Наши войска, несмотря на то, бросились с холодным ружьем на редут, устроенный на высоком кургане, в одно мгновение перешли ров, окружили редут со всех сторон и, невзирая на отчаянное сопротивление турок, бросились в оный с такой решительностью, что менее нежели в 10 минут весь гарнизон его был истреблен.

Между тем до 15-ти лодок, наполненных людьми из Лому, пристали к острову немного ниже сего редута и заняли берег, а из тет-де-пона около 700 человек стремительно бросились подать помощь оному. Но прибывшим сикурсом обще с штурмующими войсками решительно быстрою атакою неприятель обращен в бегство таким образом, что десантные его войска, искав спасения на лодках, большею частью потоплены и вместе с семью из оных, а остальные переколоты так, что весь берег остался покрытым неприятельскими трупами.

Сие происходило под командою майора 13-го егерского полка Красовского, который, оставя весь тот отряд в боевом порядке перед тет-де-поном, с прежде бывшим батальоном 43-го егерского полка пошел к редуту, устроенному на нижнем мысу острова. Не доходя до оного за полверсту, приблизился по тропинке к правому берегу острова, где нашел четыре лодки, наполненные турками, отваливавшими уже от берега, произвел по ним из всего батальона сильный ружейный огонь и тем разбил их так, что едва и четвертая часть могла спастись.

Следуя же потом оттуда к нижнему редуту, приметил в другом месте турков, садившихся на семь лодок, которых атаковал стремительно штыками, привел в такое замешательство и ужас, что они бросились в воду, топили один другого и опрокидывали лодки, коих из семи едва успели спастись только две; прочие же с большею частью людей от собственного своего беспорядка и от сильного ружейного огня, открытого батальоном с берега, пошли на дно, остальные же затем турки, более ста человек, скрывшись в редуте, защищались ружейным и из орудия картечным огнем.

Между сим турки, находившиеся как в сем нижнем редуте, так и в тет-де-поне, который окружал майор Иович с батальонами Мингрельским, 27-м егерским и 3-мя ротами Олонецкими, вступили с нами в переговоры.

И как они не соглашались сдаться военнопленными, решаясь лучше умереть, то подполковник Энгельгардт, видя силы их еще достаточными к продолжительному защищению в укреплениях и не желая жертвовать напрасною потерею людей, выпустил из нижнего редута и тет-де-пона более 400 человек на капитуляцию, взяв при сем в нижнем редуте одну пушку, другая же, по показанию турок, утонула вместе с людьми, бывшими на тех лодках, которые намерены были уйти в Лом.

Таким образом, сражение кончилось. И остров сей, столь для нас значительный, остался в руках победителей. По самовернейшему замечанию и по собственному показанию турок, силы их на сем острову с прибывшими из Лому подкреплениями простирались до 1500 человек, из коих большая часть убиты и потоплены; сверх того неприятель потерял 12 больших лодок, потопленных вместе с людьми.

С нашей стороны убиты: адъютант мой кавалергардского полка корнет Обресков и 27-го егерского полка подпоручик Гренгаммер да нижних чинов 17; ранены: 1 штаб-, 5 обер-офицеров и 77 нижних чинов.

Храбрые наши солдаты имели в сем деле значительную добычу в деньгах и оружии.

Между тем для большего повреждения неприятельской флотилии, у Лому находящейся, подполковник Энгельгардт устроил на правом берегу острова против неприятельской флотилии батарею о 10-ти орудиях.

29 августа с обеих сторон острова флотилия наша подошла к неприятельским судам на картечный выстрел и вместе с батареею производили ужасный вред оной, разбив до 30 судов, из коих многие потопли. 31 августа, 1 и 3 сентября таковым же бомбардированием истреблено много неприятельской флотилии, из коей самую малую часть принужден он был оттаскивать в город, дабы скрыть от поражения наших выстрелов. Сверх того сам город и жители претерпели сильной вред от сего действия артиллерии и флотилии нашей. С нашей стороны ранены унтер-офицер 1 и 2 рядовых.

Генерал от инфантерии Го[ленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о прибытии в русский лагерь представителя великого визиря с предложением возобновить мирные переговоры

20 сентября 1811 г. На бивуаках при деревне Слободзее

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Вчерашнего числа в восемь часов вечера получил я от генерала от инфантерии графа Ланжерона, командующего корпусом войск, ближайше к неприятелю расположенным, неожиданное известие, что к передовым постам нашим прибыл Мустафа-ага, чиновник, пользующийся доверенностью верховного визиря и тот самый, который неоднократно был от него ко мне с поручениями присылаем.

Он объявил, что имеет ко мне письмо. Когда же ему по повелению графа Ланжерона ответствовано было, что по причине пробития зори не может уже он быть пропущен, то Мустафа-ага объяснил, что сверх письма сего имеет он ко мне словесное от визиря поручение, по коему должен непременно меня в ту же ночь видеть.

Получа сие уведомление, приказал я допустить его ко мне и принял его в присутствии одного только переводчика Фонтона. Он вручил мне письмо от верховного визиря, заключавшее в себе просьбу переслать два других письма и деньги к находящемуся у нас в плену Ахмед-паше, потом объявил, что сие поручение, ему от визиря данное, было только наружным предлогом, но что главная цель его присылки ко мне состоит в словесном и доверенном объяснении относительно до мира.

Из прилагаемого при сем протокола сего свидания моего с турецким чиновником^[65] изволите вы, милостивый государь, усмотреть во всей подробности предмет присылки его ко мне, доверенное объяснение, мне от него учиненное, и отзыв, какой почел я приличным ему сделать. Ваше сиятельство, может быть, найти изволите, что в ответе моем я более показал откровенности Мустафе-аге, нежели бы надлежало, но сие почел я нужным, дабы тем более побудить визиря к большей доверенности и к открытию формальных предложений.

Впрочем, разговор мой с турецким чиновником был не официальный, а доверенный, и отзыв словесный, причем я также взял предосторожность заметить ему, что все сказанное ему от меня относительно до некоторой отмены в первоначальных требованиях наших есть собственное мое мнение и последствием желания моего видеть конец войны и что мнение сие сообщаю я ему не официально, а только побужден будучи к откровенности доверенным подвигом самого визиря.

Прося Вас, милостивый государь, повергнуть к стопам Всеавгустейшего монарха нашего как настоящее мое отношение, так и прилагаемый у сего протокол, предоставляю себе, коль скоро визирь дает сему первому шагу, от него учиненному, какое-нибудь последствие, довести оное немедленно до сведения Вашего сиятельства.

С отличнейшим высокопочитанием и такою же преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Протокол переговоров, происходивших вечером 19 сентября между Его высокопревосходительством главнокомандующим и Мустафой-агой, офицером великого визиря

19 сентября 1811 г.

После обмена обычными приветствиями Мустафа-ага передал Его высокопревосходительству главнокомандующему письмо от великого визиря, являющееся сопроводительным к двум другим, адресованным Ахмед-паше, находящемуся в плену в России. К письму были приложены 5000 пиастров, посылаемых паше на его расходы.

Мустафа-ага заявил затем, что это являлось лишь видимым предлогом его миссии, придуманным для того, чтобы служить покровом для словесного поручения, сделанного ему великим визирем.

Он употребил следующие выражения:

Переговоры, происходившие в Бухаресте, не привели ни к каким удовлетворительным результатам, было невозможно достигнуть договоренности. Будет ли какой-нибудь предел пролитию крови? Великий визирь, воодушевленный искренним желанием положить конец несчастьям, которые причиняет народам война, предлагает Его высокопревосходительству главнокомандующему объясниться с полной откровенностью и договориться с ним относительно проведения спасительного дела.

Вследствие трудностей, возникших во время переговоров в Бухаресте, главнокомандующий, без сомнения, писал своему двору, чтобы поставить его в известность о положении дел, и он должен поэтому знать о намерениях своего государя.

Великий визирь, рассчитывая на присущие ему [Кутузову] чувства откровенности и лояльности, просит поставить его в известность, искренне ли желают мира. Великий визирь отмечает, что при данных обстоятельствах продолжение войны между Россией и Портой доставляет удовлетворение другим державам, с радостью наблюдающим, как уничтожают друг друга два народа, общие интересы которых должны бы быть едиными.

Великий визирь считает, что было бы весьма почетным как для него самого, так и для главнокомандующего, обмануть ожидания недоброжелательных держав, объединив свои усилия для приведения обоих империй к примирению.

Его высокопревосходительство главнокомандующий ответил Мустафе-аге, что он полностью отдает должное благородству чувств великого визиря и его лояльности; он не может не высказать все, что лежит у него на сердце, и будет говорить с ним без обиняков. Поэтому он уполномочивает Мустафа-агу от его, Кутузова, имени конфиденциально сообщить великому визирю, что он полностью разделяет его мнение о настоящей войне и испытывает то же мучительное чувство, видя, что она продолжается, но что никогда не будет найдено средство для договоренности об ее прекращении до тех пор, пока Порта будет настаивать на своих контрпредложениях, сделанных Хамид-эфенди, то есть status quo ante bellum^[66]; что эта база абсолютно не приемлема, она исключает любые примирительные мероприятия.

И потому, что Его Императорское Величество считает эту базу именно таковой, Государь не почел возможным дать ему, Кутузову, окончательные инструкции, необходимые для достижения желательной цели, и что поэтому великий визирь должен предложить своему султану сделать предложения, которые, по меньшей мере, могли быть приемлемыми для обсуждения. Благодаря им возможно будет начать переговоры, которые смогут привести к какому-нибудь результату. Посему вполне очевидно, что эта инициатива полностью зависит от великого визиря.

Главнокомандующий добавил, что, поскольку имеются другие державы, интересы которых состоят в подстрекательстве к продолжению этой войны, не следует прислушиваться к их инсинуациям. В то время как некоторые державы стремятся внушить Порте, что она получит большие выгоды от продолжения войны, те же самые державы, возможно, трудятся над тем, чтобы взлелеять в России надежду на крупное территориальное прибавление также благодаря продолжению войны. Непрестанные поездки курьеров в обоих направлениях не имеют никакой иной цели.

Если Порта добивается от главнокомандующего согласия на продолжение переговоров, оставляя совершенно в стороне пункт о целостности своего государства или status quo ante – пункт совершенно неприемлемый и годный лишь для того, чтобы закрыть двери для всяких переговоров, он, главнокомандующий, возьмет на себя смелость испросить у своего Государя согласие на те изменения, которые соответствовали бы справедливости российского императора, доброе сердце которого помышляет лишь о благе человечества. Эти изменения, возможно, соответствуют и разумным пожеланиям Порты.

Не следует забывать, – добавил главнокомандующий, – что всегда государства, ведущие войну и преуспевающие в завоеваниях, любят сохранить их у себя и что возвращение некоторой части завоеванной у Порты территории возможно лишь как следствие гуманности и величия души императора Александра и его образа мысли о нации, которую настоящие обстоятельства должны бы сделать нашим другом.

Главнокомандующий заявил, что, по его мнению, Российская империя, поступившись, до известной степени, сделанными ею завоеваниями, может заключить мир, соответствующий ее чести и достоинству, и получить возмещение за понесенные ею жертвы людьми и средствами, которые стоили ей оба княжества. Этот мир будет, возможно, столь же хорош, как если бы границей станет Дунай.

Он заявил далее, что таково его личное мнение и что он хотел бы, чтобы оно нашло отклик у Государя.

Но, – повторил он, – вопрос о целостности прежних границ, вопрос о status quo ante bellum, есть настоящий камень преткновения, препятствующий открытию каких бы то ни было переговоров.

Записано переводчиком Антоном Фонтоном [Перевод с французского]

Письмо М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о переговорах с Мустафой-агой

20 сентября 1811 г.

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Я посылаю через канцлера донесение о бывшем в прошедшую ночь разговоре с доверенною особою, от визиря ко мне присланною. Человек сей много раз ко мне бывал присылан, а потому и сделал некоторое со мной знакомство. По отношению Вашего высокопревосходительства сентября 4-го № 360 мыслил я, что должно отнюдь не отвратить визиря от продолжения пересылок со мною, а потому показать много откровенности, но говорить только мое собственное мнение и показывать мое собственное желание, и отнюдь не так, как бы я был ауторизирован от двора. Те, которые не ведают о письме Вашем, будут, конечно, меня осуждать.

Остаюсь с совершенным почтением и преданностью Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

P. [S.] Без сомнения, визирь не остановится при сей первой присылке, и ежели не получу скоро дальнейших наставлении, то буду в затруднении.

Из письма Н. П. Румянцева М. И. Кутузову с инструкцией об основных условиях мирного договора с Турцией

30 сентября 1811 г. С.-Петербург

Из последних донесений Вашего [высокопревосходительства] Государь император изволил усмотреть, что по распоряжениям, Вами учиненным, надеетесь Вы принудить визиря оставить свои укрепления и дать вам сражение. […] В таком предположении обстоятельств Государь император указал мне сообщить вам Его волю, что, ежели бы после одержанного нами успеха над турками учинили они шаг к сближению, то, не отвергая оного, немедленно войти в переговоры на следующем основании.

1-е. Приобретения наши ограничить одною Молдавиею и Бессарабиею. Ежели турецкие министры будут крайне затрудняться уступкою всего княжества, то довольствоваться определением границы по реке Серету, продолжив оную по Дунаю до впадения его в Черное море.

2-е. За уступку нами Валахии назначить денежную от Порты сумму; политическое же существование сего княжества определить в какой-либо новой форме управления, как-то: учреждением там внутреннего независимого правительства или восстановлением господаря с некоторыми против прежнего отменами в пользу княжества и такое постановление обеспечить взаимною гарантиею России и Порты.

3-е. Обеспечить жребий Сербии, сколь можно согласно с желанием сербской нации.

4-е. Относительно Грузии утвердить за каждою стороною как на суше, так и по берегам Черного моря то, что при подписании мирного трактата будет ими заниматься.

Когда турецкие министры согласятся на сии четыре главные статьи, то все прочие пункты мирного трактата Его Величество предоставляет Вам постановить по Вашему усмотрению и немедленно подписать окончательный мир, лишь бы все то было непосредственным последствием вновь одержанных успехов.

Без оных такое смягчение требований наших имело бы вид слабости и опровергло бы твердость политической нашей системы; но умеренные требования после одержанной победы в глазах самого неприятеля представятся великодушием и в то ж самое время опровергнут во мнении его все неприязненные внушения, какие о наших замыслах до него доходили […]

Письмо М. И. Кутузова П. И. Багратиону о переправе отряда Е. И. Маркова на правый берег Дуная и взятии визирского лагеря

2 октября 1811 г. На бивуаках при деревне Слободзее

Милостивый государь мой князь Петр Иванович!

Сего числа в ночи, в 15-ти верстах от моего лагеря, переправил я отряд войск под командою генерал-лейтенанта Маркова на правый берег Дуная, в предположении не только разбить неприятеля, на той стороне находящегося, но действием сим нанести удар и главным силам его на левом берегу.

Переправа сделана благополучно; неприятель с приближением войск наших выслал большие толпы кавалерии, на которые храбрые казаки, ударив с необыкновенною быстротою и мужеством, въехали в турецкой лагерь, поражали все то, что там ни находилось; кареи последовали за ними, и сражение в лагерях сделалось общим.

Наконец неприятель, пораженный во всех пунктах, оставя на месте до 3500 человек убитыми, обратился в бегство большею частью по Тырновской дороге. Весь его лагерь, орудия, на берегу находившиеся, множество пленных, знамен и богатая добыча служит памятником отличной храбрости наших войск, в сей день оказанной.

Генерал-лейтенант Марков занял своими войсками берег неприятельский и, овладев большею частью перевозных его судов, прервал тем почти совершенно с Рущуком коммуникацию туркам, находящимся в большом лагере на сей стороне, между тем как войска Главного корпуса сернировали их в известной Вашему сиятельству моей позиции.

По сему блистательному успеху, дарованному оружию нашему с Божьей помощью, полагаясь на оную же, можете надеяться, Ваше сиятельство, получить от меня радостнейшие известии.

Поставляя приятнейшим долгом уведомить о том Вас, милостивый государь мой, имею честь пребыть с отличным почтением и совершенною преданностью Вашего сиятельства всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Ахмед-паше о необходимости установить условия будущего мира

3 октября 1811 г. На бивуаке перед Слободзеей

Прославленный и благороднейший друг!

Я получил то дружественное письмо, которое Ваша светлость соблаговолили мне вчера написать. Мне чрезвычайно досадно, что я не в состоянии согласиться на предложенное Вами перемирие. Указания, данные по этому вопросу моему предшественнику Его Императорским Величеством, моим августейшим повелителем, настолько определенны, что я сам не могу от них отступить.

Кроме того, как я могу начать переговоры о приостановке военных действий, когда я положительно не знаю, на каких условиях Оттоманская Порта предлагает мир. Следовательно, крайне необходимо, чтобы Ваша светлость предварительно откровенно высказались по этому вопросу. Это единственный способ для благоприятного исхода благотворной работы по заключению мира, который является постоянным предметом искренних желаний моего Всемилостивейшего Государя и моих в частности.

[Перевод с французского]

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о взятии визирского лагеря

3 октября [1811 г.] Близ Журжи

Я, слава Богу, здоров, мой друг. Визирь больше нежели когда-нибудь раскаивается, что перешел Дунай. Вчера было происшествие, которое не часто бывает: от меня корпус на той стороне Дуная атаковал визирской лагерь, который со всем богатством взят. Визирь убежал своей персоной по эту сторону к своему главному корпусу и окружен отовсюду. Дай Бог, добрый конец всему. Люди наши свежи и храбры. Теперь надобно только Богу молиться.

Детей всех целую. Боже их благослови.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Отношение М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о настойчивом желании Ахмед-паши заключить перемирие до подписания условий мирного договора

10 октября 1811 г. Лагерь при Слободзее

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Чрез несколько дней продолжаются настоятельные от визиря требования о мире, все однако же с таким предложением сопровождаемые, чтобы при открытии трактования заключить перемирие и сие, очевидно, для того, чтобы освободить войска, на левом берегу мною запертые.

Восемь дней уже войска сии едят лошадей, не имея хлеба, но не решатся еще отдаться военнопленными, удерживаемые обнадеживаниями визиря – то перемирием, то обещанием, что прибудет скоро сикурс, которым он их освободит. Несколько раз в темную ночь прокрадывались маленькие лодки, несмотря на всю бдительность нашей флотилии.

Вчера предлагали мне турецкие чиновники уже по Прут. Сия граница кажется и хороша, но я на сие не разрешен, а может быть уступка Молдавии, или по Серет и прервет вовсе негоциации. Предмет сей зависит от большей или меньшей надобности в скором мире. При требовании нами Ясс восстали все греки, при визире находящиеся.

Затруднение зависит в том, что не соглашается визирь трактовать формально без перемирия, а по заключении его не так будет уже нужда им спешить с миром. Остаюсь с совершенным почтением и преданностью Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о начале предварительных переговоров

16 октября 1811 г. Крепость Журжа

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

В пополнение депеши моей от вчерашнего числа под № 89-м честь имею препроводить при сем к Вашему сиятельству копию с письма моего к верховному визирю относительно до приступления к предварительным переговорам, не открывая еще конгресса, до получения им султанской полной мочи, в коем также объясняю я ему, на каком основании между тем будет продолжаться настоящее приостановление военных действий.

С отличнейшим высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о взятии Туртукая и Силистрии

16 октября [1811 г.] Журжа

У меня все идет хорошо, слава Господу! Армия турецкая заперта. Силистрия и Туртукай взяты. У Видина Засс прогнал турков за Дунай и сам переходит. Об мире говорим. Только хлопот много и заботы. Детям благословение. Вперед буду писать к ним много.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-К[утузов]

Отношение М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о необходимости приостановления военных действий

18 октября 1811 г. Крепость Журжа

Секретно

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Сколь ни велико я имел отвращение к приостановлению военных действий, но наконец должен был к сему приступить, увидя, что без того визирь не приступит не только к уступкам, но и к трактованию, ибо вся его цель спасти через скорый мир войска, на сей стороне находящиеся, в том числе и корпус янычарской. И так если б я не согласился на приостановление действий, тогда бы могла быть взята и в плен, может быть, вся армия, но визирь уже не имел бы причины спешить так миром. И какое султану осталось бы побуждение к скорой ратификации?

С совершенным почтением и истинною преданностью имею честь пребыть Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Предписание М. И. Кутузова А. Ф. Ланжерону о продаже мяса окруженным турецким войскам

19 октября 1811 г.

На рапорт Вашего сиятельства за № 637 благоволите приказать ежедневно, впредь до повеления, по установленной цене мясо продавать туркам по 1000 ок. в день, но не иначе, как через российских маркитантеров так, чтобы ни один валах или грек при сей продаже не находился.

Доходят до меня слухи, что казаки, на аванпостах находящиеся, будто бы продают туркам хлеб; ежели это в малом количестве и не часто, то оно бы и ничего не значило, в большом же количестве послужит туркам в запас. За сим смотреть строго и пристально.

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о необходимости прислать новые подарки для турецких уполномоченных

22 октября 1811 г. Крепость Журжа

Милостивый государь граф Николай Петрович!

При сем имею честь препроводить список остальных подарочных вещей, по сие число в наличности состоящих. Из оного Ваше сиятельство усмотреть изволите, что многие из сих вещей суть или невысоких цен, или вовсе неугодны для обращения в подарки турецким чиновникам^[67].

И как ныне продолжаются мирные переговоры и, может быть, благословением Божьим последует и мир, при совершении которого обыкновенно случаются взаимные подарки, в таком случае прошу Вас, милостивый государь, покорнейше поспешить присылкою ко мне богатейших подарочных вещей, приличных званию и достоинству турецких чиновников, означенных в особом списке, препровожденном при другом моем к Вашему сиятельству отношении от 15 сего октября под № 89-м.

В ожидании по сему благосклонного отзыва Вашего, с отличным высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

Михайло Го[ленищев]-Кутузов

Указ Александра I Правительствующему Сенату о возведении М. И. Кутузова в графское достоинство

29 октября 1811 г. С.-Петербург

В ознаменование благоволения Нашего к знаменитым заслугам и в особенности к отличным подвигам и благоразумным воинским усмотрениям, оказанным в течение настоящей против турок кампании главнокомандующим Молдавскою армиею генералом от инфантерии Голенищевым-Кутузовым, признали Мы справедливым пожаловать Ему и потомству Его графское Российской империи достоинство.

Правительствующий Сенат не оставит, изготовив установленным порядком грамоту, поднести оную к Нашему утверждению.

Александр

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

29 октября [1811 г.] Журжа

[…] Знаю по твоему письму, что получили известие от меня об сражении 2 октября, но от двора еще ни строчки не имею. Не знаю, писал ли я тебе, что я Бибикова отпустил для излечения раны домой. Впрочем, я забочусь очень о мире, и визирю, кажется, очень хочется. Видно, он удержался на месте, чему я, признаюсь, рад, он из турков редкий. Он мог лишиться и головы, и это бы меня очень опечалило. […]

Верный друг Михайло Го[ленищев]-Ку[тузов]

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о сдаче турецкой армии

26 ноября 1811 г. На бивуаках при Малой Слободзее

Пред сим за несколько дней требовал я от визиря, чтобы армия, на сей стороне находящаяся, была до совершения мира отдана нам в сохранение^[68], сегодня уже большею частью разные корпуса вышли в деревню Малку, расстоянием от моего лагеря в пяти верстах, а от ретраншамента турецкого в десяти. Пушки, которых числом 56, должны быть сохраняемы в Журжинской крепости. Сии войска состояли под командою сераскира трехбунчужного паши Чапан-оглу, имеющего титло визиря, и многих других пашей.

Корпусы генерал-лейтенантов Маркова и Засса переходят на левую сторону Дуная.

Тяжелобольных, оставшихся в турецком лагере, по просьбе визиря, прикажу я перевесть в Рущук, их более 2000; тем более я на сие согласился, что такое множество больных, одержимых гнилыми горячками, могло бы произвесть и заразу.

Турки расположены будут верстах в 50-ти от Дуная, и поблизости их войска наши так, чтобы от них беспокойства никакого не было.

Янычарской корпус, сколько его из Константинополя отправлено было, за исключением важной потери, им сделанной в сей армии, под командою агалар-агасси находится на сей стороне.

Сия армия при переходе с правого на левой берег Дуная была в 35-ти тысячах. Более 2000 бежало в разные времена к нам; в разных сражениях от 28 августа до 13 октября, когда остановлены военные действия, потеряли они, конечно, до 10 т[ысяч]; потом от бедственного состояния их, недостатка продовольствия, одежды померло их невероятно много, так что их осталось, кажется, тысяч до двенадцати.

Поспешая о сем всеподданнейше изложить к стопам Вашего Императорского Величества, предоставляю себе вслед за сим донести о всех подробностях.

Генерал от инфантерии гр[аф] Голенищев-Кутузов

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о разрыве перемирия с Турцией в случае отказа визиря принять требования русского правительства

12 декабря 1811 г. С.-Петербург

Граф Михаил Ларионович!

Не могу я скрыть от Вас неприятное впечатление, которое произвели на меня последние депеши Ваши. Мирная негоциация не вперед подвигается, но назад. Вам следовало при столь явном нарушении доброй веры со стороны турецких чиновников решительно им объявить, что прекращение военных действий последовало единственно по соглашению визиря на известные кондиции, но что, если оные отвергаются, то Вы немедленно разорвете перемирие и начнете тем, чтобы принудить к сдаче корпус, окруженный на левой стороне Дуная. Твердые сии изъяснения имели бы несомнительно полной успех.

Впрочем, если бы и разрыв последовал, я оный предпочитаю миру на иных условиях, как те, кои мною Вам были назначены. Все опасении, Вам вселяемые, насчет содействия Пруссии и Швеции с Франциею, суть совершенно пустые и явные действия французской миссии в Константинополе. Извещения же, полученные Вами от гр[афа] Штакельберга, заслуживают не большого уважения. Сему последнему и не следовало совсем Вам давать свои наставления, о чем я ему и заметил.

Сами Вы в своем письме к военному министру уведомляете о собственном Вашем примечании, что султан стал податливее. Прибавя твердости с нашей стороны, сия податливость должна еще увеличиться. Но сей твердости никак я не нахожу в ответах наших полномочных.

Вместо того, чтобы распространяться насчет моего великодушия, когда турецкие чиновники помянули, что султан ожидает снисхождения с моей стороны, приличнее бы было им заметить, что со всем желанием моим сделать приятное султану, достоинство России после сделанных армиею нашею завоеваний сего мне не дозволит. Сей ответ отклонил бы дальнейшие домогательства турецких полномочных.

Не могу также не заметить Вам, что после столь большой перемены в расположениях к миру с турецкой стороны следовало и Вам тот же час убавить податливости, во-первых, не соглашаясь иначе, как на сдачу военнопленными запертого корпуса турецкого и, во-вторых, отказав в переезде конгресса в Бухарест, где отверзается лишь пространное поле всем интригам иностранных дворов посредством их агентов, там находящихся.

Сообразив внимательно все произошедшее и взвесив обстоятельства, относящиеся к политическому положению Европы, нахожу я:

1) что мир, неприличный достоинству России, будет для нее более вреден, нежели полезен;

2) умалив оным уважение к могуществу России, докажет явный недостаток твердости кабинета нашего и

3) навлечет печальное понятие о наших уполномоченных и о побуждениях, коими они действовали.

Вследствие сих причин нахожу нужным Вам предписать следующее:

1) Если до получения сего повеления Вы не предуспели склонить турецких полномочных к принятию предлагаемых нами кондиций, то объявите им, что султан, не одобрив предварительные условия, на которые визирь согласился, я имею равное право не одобрить капитуляцию, сделанную Вами о принятии турецкого войска в Ваш присмотр, и повелел Вам, если турецкие полномочные не примут после сего извещения предлагаемые нами кондиции, считать сей корпус совершенно военнопленными, сменя турецкой караул, находящийся при их оружии, отрядить достаточное число нашего войска для препровождения как пашей, так и всего прочего войска, без изъятия, военнопленными во внутрь России.

2) Не приступать к подписке мира иначе, как на тех условиях, кои мною вам были предписаны.

3) В противном случае объявить турецким полномочным, что военные действия тот же час начнутся, к чему и приготовить все нужное во вверенной Вам армии, усиленной обученными рекрутами, в оную поступившими.

Уповая твердо на помощь Всевышнего, надеюсь равномерно на Ваше искусство, коему вверяю славу российского оружия. Пребываю в прочем навсегда Вам благосклонный

Александр

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о нежелательности разрыва перемирия

13 декабря 1811 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

По прибытии моем в Бухарест имел я честь получить почтеннейшее секретное отношение Вашего сиятельства от 21 ноября^[69].

Поставляя первейшею для себя обязанностью исполнять свято все Высочайшие Его Императорского Величества предписания, я бы не замедлил объявить турецким полномочным Высокомонаршее решение, на которое Государь император вынужден был неожиданным поступком султана, предполагающего сменить постановленные уже статьи мирного трактата, если бы нижеследующее уважение не принудило меня воздержаться на несколько еще дней от такого подвига.

Депешею моею 10 ноября под № 99 известил я Вас, милостивый государь, о доверенном сообщении, сделанном по сему предмету надворному советнику Фонтону от известной Вашему сиятельству особы мимо полномочных и даже мимо самого визиря. Вы изволите заметить, что в то время не имели мы еще официального от Галиб-эфенди уведомления о новых предложениях султана, о коих положительно довел я до сведения Вашего сиятельства только 28 ноября.

Сие последнее обстоятельство известно также и турецким полномочным, ибо я им неоднократно давал чувствовать, что я не прежде решусь представить Высочайшему двору предложения их, как когда войска турецкие, находящиеся на сем берегу Дуная, совершенно будут обезоружены и расположены в деревнях, от меня для них назначенных.

Следовательно, объявя теперь Галиб-эфенди о полученном мною от Государя императора Высочайшем повелении, не только навлекли бы мы подозрение на известную Вашему сиятельству особу, но, может быть, подвергнул бы и саму жизнь его опасности, потому что, без всякого сомнения, визирь и кегайя-беи разочтут, что я не мог еще иметь ответа на депеши мои, с последним курьером к Вам, милостивый государь, отправленные, догадаются, что я с конференции 17-го числа получил уже таковое сведение от помянутой особы.

Турецкие полномочные равномерно могут подумать, что я, делая им подобное объявление, действовал по собственному моему побуждению, не дождавшись отзывов Вашего сиятельства.

Сии уважении понудили меня воздержаться на несколько еще дней от официального с Галиб-эфенди объяснения, но, между тем, поручал я Петру Фонтону сообщить сию только статью из депеши Вашей известной особе. Из рапорта Фонтона при сем к вам, милостивый государь, препровождаемого, изволите усмотреть, сколь непременно для безопасности помянутой особы нужно было, чтобы я взял предосторожность, переждал еще некоторое время, а потому и льщу себя надеждою, что поступок мой в сем случае удостоится Высокомонаршего одобрения.

Его Императорскому Величеству угодно, чтобы я прервал перемирие, приступил к начатию военных действий и открыл оные покорением турецкого корпуса на этом берегу Дуная. Войска сии теперь уже в моих руках. Я предуспел побудить визиря подписать условие, в силу коего турецкая армия обезоружена, вся артиллерия ее взята под сохранение в Журжу; войска же с их начальниками расположены под присмотром воинских команд наших по разным деревням в Валахии, тогда когда бы, употребя силу оружия на покорение людей, приведенных в отчаяние, несомненно, потеряли бы и мы немалое число людей.

Перемирие, заключенное между мною и верховным визирем, ни под каким видом не связывает мне рук и не препятствует возобновить военные действия, о чем должен я только объявить ему двадцать дней наперед; но я признаюсь Вашему сиятельству, я не вижу, чтобы мера сия была большой для дел наших пользы и, сверх того, я теперь мало имею способов действовать с успехами наступательным образом.

Время года и дороги, почти непроходимые, суть главнейшим сему препятствием, и на подвозы жизненных припасов по сей дороге никак полагаться не можно. Таким образом расстроилась бы армия к тому времени, когда неприятель, может быть, опять в больших силах покажется весною в поле.

Покорнейше прося Вас, милостивый государь, поднести все сии обстоятельства на Высочайшее Государя императора рассмотрение и не оставить меня по сему предмету благосклонным отзывом Вашим, с чувствованиями отличнейшего высокопочитания и совершенной преданности имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о своем приезде в Бухарест

13 декабря [1811 г.] Бухарест

Наконец приехал отдыхать в Бухарест после такой трудной кампании. Немудрено, что я при довольном здоровье состарился, это сам вижу по лицу. Только, кажется, Бухарест очень был рад меня увидеть.

Встреча была превеликолепная, и два дня город был иллюминован, и везде были транспаранты с греческими надписями, и иные очень, сказывают, хороши; везде что-то много Темистокла^[70]. Вчера, в день рождения Государя, у меня был большой обед, и в клубе бал, где людей множество было; дом большой, и повернуться было негде.

Ты, мой друг, пишешь: скоро ли надеюсь быть к вам? Это Бог знает, и вряд эту зиму буду, не так-то скоро, как вы думаете; и, право, иногда очень скучно. […]

К Аннушке, Параше и Лизиньке писал с этим курьером, а к меньшим напишу с будущим, не успеешь вдруг ко всем.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Ку[тузое]

Предписание М. И. Кутузова А. П. Зассу о подготовке войск к военным действиям в связи с прекращением перемирия

31 декабря 1811 г. Бухарест

Секретно

Постановленное между нами и Портою Оттоманскою перемирие сего числа прервано. Уведомляя Ваше превосходительство о сем, содержать следует войска, Вам вверенные, во всей военной осторожности и готовности к выступлению по первому повелению.

Генерал гр[аф] Г[оленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о разрыве перемирия с Турцией

3 января 1812 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Удостоясь получить Высочайший Его Императорского Величества рескрипт от 12-го числа прошедшего месяца, тогда же приступил я к исполнению изображенной в оном священной воли Государя императора, разослав воинским начальникам нужные предписания приблизить несколько войска к месту пребывания турецкой армии, состоявшей до сих пор в нашем присмотре, дабы, при объявлении оной военнопленною и отправлении в Россию, отнять у нее все способы малейшее сделать нам сопротивление.

На производство сих мер предосторожности более потребно было времени, нежели я первоначально полагал, по причине обходов, которые от дурных дорог в настоящем позднем времени года отряды наши принуждены были сделать, а потому и конференция между нашими и турецкими полномочными не прежде могла быть назначена, как в последнее число декабря.

Из прилагаемого при сем протокола той конференции изволите Ваше сиятельство усмотреть, что Высочайшая Его Императорского Величества воля во всей точности и во всех отношениях исполнена была.

Полномочные наши, руководствуясь письменною инструкцией, от меня им данною, повторили турецким полномочным непременные статьи, нами требуемые, и когда получили от них отзыв, что они не могут отступить от правил, им предначертанных, не дозволяющих согласиться на помянутые требовании наши, то г-н тайный советник Италинский объявил им, что в случае такого отказа Государь император указать мне соизволил считать корпус турецких войск, состоящий у нас в присмотре, военнопленным и прервать перемирие.

Немедленно после конференции уведомил я наших военных начальников о прекращении перемирия и разослал нужные повелении относительно до турецких войск, объявленных теперь военнопленными.

На другой день полномочные Порты Оттоманской прислали просить меня, чтобы я приостановил на несколько дней исполнение сей решительной меры и оставил армию турецкую на старом положении, по крайней мере до возвращения курьера, которого они отправляют к верховному визирю, но я на их требование согласиться не мог, имея касательно до сих войск точные от Государя императора предписания. Я не воспретил, однако же, самим полномочным оставаться в Бухаресте до получения отзывов от визиря^[71].

Полномочные турецкие равномерно просили меня, чтобы и я, с моей стороны, уведомил верховного визиря о последнем решении Высочайшего нашего двора и о повелении, которое я от Его Императорского Величества получил относительно до войск турецких и до прекращения перемирия, в чем не только не видел причины им отказывать, но, находя сие, напротив, приличным, написал я к Ахмед-паше письмо, с коего честь имею приложить у сего копию^[72].

Теперь остается нам только ожидать, какое действие произведет над верховным визирем и над самим султаном решительное объявление, сделанное от нас турецким полномочным, и какое получат они от министерства своего повеление. Если оно будет сообразно с требованиями нашими, то, хотя настоящий конгресс уничтожен и переговоры совершенно прерваны, не трудно, однако же, будет оные возобновить, к чему присутствие здесь турецких полномочных более еще преподает возможности.

С отличнейшим высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Рапорт М. И. Кутузова Александру I об экспедициях за Дунай

13 февраля 1812 г. Бухарест

Сколь скоро Дунай покрылся льдом и утвердился до такой степени, что была возможность переходить оной с артиллериею, то и перешли отряды наши в разных пунктах:

Генерал-майор Булатов ночью с 1-го на 2-е февраля от Зимницы к Систову; нечаянный его переход произвел то, что неприятель, хотя и защищался, но был почти весь окружен, побит и взят в плен в числе 1050 человек. Командовавший сим постом Гинж-ага, племянник визирский, за три дня до сего происшествия с частью войск отбыл для покорения Тирновского аяна, а в начальствование оставшихся войск в Систове был Ахмед-ага.

В то же самое время отряжены были казаки к деревне, называемой Турецкая Слива, где находился Кучук Али-паша, расстоянием в 20-ти верстах от берега. Часть бывших с ним войск была побита, он же с 70-ю человеками предпринял бегство к Тирнову и имел удачу уйти только сам-третей, прочие же все побиты и несколько взято в плен.

Генерал-майор Булатов перешел обратно за Дунай двумя колоннами под командою полковников гвардии Кайсарова и шефа Вятского полка Кушникова при наступлении ночи 3-го числа и, не останавливаясь, пошел к Турне левым берегом и, сделав марш 50 верст, перешел вторично Дунай под Турною ночью с 4-го на 5-е число с 5-ю батальонами, 7-ю пушками и 500-ми казаками.

В Никополе не нашел никого, но по деревням расположенные турецкие войска были во всех местах единовременно атакованы, разбиты или захвачены; те же из числа неприятеля, которые не могли спастись, соединились к селению Гулянцам, что на реке Витте, где имели ретраншамент под командою никопольского паши Али. Ретраншамент был тотчас взят и неприятель затворился с 500-ми человеками в окопы, бывшие внутри сего ретраншамента, где хранился запасной магазейн.

Сей ретраншамент находился от Дуная в 25-ти верстах; крепкие сии окопы могли бы быть взяты, ежели бы в то же самое время не должно было наиболее заботиться о Дунае, который от оттепели, несколько уже дней продолжавшейся, начал отставать от берегов, и должно было непременно перейти оный в тот же самый день прежде вечера, а по сему важному обстоятельству и должен был генерал-майор Булатов согласиться на просимую от Али-паши капитуляцию, то есть отпустить его с войсками к Видину, а все бывшие в цитадели хлебные и фуражные запасы истребить, и тот же день сей отряд возвратился к Турне и переправился на левой берег Дуная, хотя уже и с некоторым трудом.

Потеря с нашей стороны в обоих сих действиях при Систове и при Гулянцах состоит в 32-х убитыми и 96-ти ранеными, в том числе ранено 6 офицеров. Пленными взяты только те, которые найдены с ружьем в руках; жен и малолетних обоего пола приказал я оставить за Дунаем и при них весьма престарелых людей, также и несколько тяжелораненых. Добыча в скоте весьма немалая. В Систове же весьма много и товара разного, с которым по перевозе на сию сторону приняты всевозможные карантинные осторожности.

С 4-го на 5-е число генерал-майор Гартинг с 4-мя батальонами пехоты и частями казаков от полков Луковкина казачьего и Уральского Назарова [перешел] при Калараше к Силистре, где не нашел никого; послал партию по дороге к Шумле, другую к Туртукаю по верхней дороге, а сам с частью отряда следовал по Разградской дороге и доходил до дефилей, в 25 верстах от Силистрии находящейся. Элик-оглу-паша находился с небольшою частью войск в стороне между Шумловской и Разградской дорогами в деревне Афлотарь, но глубокие снега в сем горном месте, которые уже от оттепели и таять начали, воспрепятствовали дойти до Элик-оглу, и сам Дунай, который начал также отставать от краев, принудил генерала Гартинга в те же сутки возвратиться обратно к Каларашу.

Все деревни, по сим дорогам бывшие, истреблены; болгарские селения приказано было щадить, исключая хлебных и фуражных запасов, которые и в болгарских деревнях сожжены с оставлением только пропитания на короткое время; скота турецкого взято достаточно; с пленными на сию сторону перешли и несколько женщин добровольно, которые никак от мужей своих отставать не хотели.

Генерал-майор граф Ливен перешел 5-го числа с 4-мя батальонами и казаками, сколько можно было снять с кордона. Он доходил до Бабады, где сошелся с отрядом генерал-майора Тучкова 2-го, а оттуда поворотил он прямою дорогою к Мачину, партию же казачью отправил в Гирсово, которая, прошед Гирсово, доходила до Кара-Мурата и, возвратясь, соединилась с графом Ливеном у Мачина, а оттуда весь отряд переправился 9-го числа сего месяца через Дунай обратно к Галацу. Отряд сей, найдя запасы сенные в некоторых местах, истребил оные.

Генерал-майор Тучков 2-й переправился с 4-го на 5-е число у Тульчи и того же дня достиг до Бабады, которая неприятелем и жителями совершенно оставлена. Там получив известие от пленных, что от Бабады к морю многие деревни турецкие наполнены жителями, вознамерился он партиями сделать на те деревни поиск, но, что после 5-го числа в отряде Тучкова происходило и об обратной переправе его, я еще рапорта не имею, но не сомневаюсь никак, чтобы он не переправился на сию сторону благополучно, и рапорта от него получить не могу прежде как сего числа ввечеру или завтрашнего дня.

Дороги за глубокими снегами везде весьма трудны и далее ни один отряд действовать не мог. Дунай в верхней его части испортился прежде, как против Браилова и Измаила, и для того генерал-лейтенант Марков, который в Малой Валахии составил отряд из 5-ти батальонов и 10-ти ескадронов кавалерии и собрался уже близ Лом-Паланки, но нашел Дунай в таком состоянии, что и думать о переходе было уже невозможно. Сею експедициею, ежели бы возможно было произвесть оную в действо, мог бы быть нанесен неприятелю важный вред.

О тех, которые заслужили особенную милость Вашего Императорского Величества, не оставлю я вслед, получив рапорт генерал-майора Булатова^[73], всеподаннейше представить.

Генерал от инфантерии гр[аф] Г[оленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о причине задержки ответа Турции на русские предложения

13 февраля 1812 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Курьер, отправленный турецкими полномочными с последними предложениями нашими, еще не возвратился, но по собственному их расчислению, полагая нужное время в Константинополе на собрание, по обыкновениям Порты, нескольких советов, из коих последний держаться должен в присутствии самого султана, потом на изготовление новых инструкций, ожидаемые ответы могут уже быть в дороге и, если не представятся курьеру в пути затруднения, то на сих днях он прибыть должен.

С отличнейшим высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о решении направить десант к Константинополю

16 февраля 1812 г. С.-Петербург

Если посылка шведского курьера не произведет желаемого последствия^[74], то, желая кончить решительную войну с Портою, не нахожу лучшего средства для достижения сей цели, как произвести сильный удар под стенами Царьграда совокупно морскими и сухопутными силами, для чего и определяю три дивизии под начальством генерал-лейтенанта Дюка де Ришелье, именно 12-ю, 13-ю и из армии Вашей 9-ю, а 15-ю назначаю заменить в армии князя Багратиона выбывшую 12-ю.

Сим двум дивизиям Вашей армии дайте повеление следовать немедленно по посылаемым маршрутам от военного министра: 9-й в Одессу, где уже все приготовлено к посажению ее на суда, а 15-й к определенному ей назначению^[75]. О сем можете по откровенности сообщить шведскому чиновнику.

Пребываю в прочем Вам благосклонным

Александр

Из письма М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о продолжении мирных переговоров и об экспедиции С. А. Тучкова 2-го

20 февраля [1812 г.] Бухарест

[…] Не знаю, мой друг, как бы с тобою видеться. Надежда к миру еще не исчезла, полномочные живут здесь. Ежели же продолжится война, то мне никак нельзя будет быть в Бухаресте в мае месяце.

Сегодня едет курьер с известием об экспедиции, которая была сделана по берегу Черного моря удачно: пленных до 1000 человек и много городов разорили. Ты получила, мой друг, письмо мое к Лизиньке, пожалуйста, не потеряй, покуда она возвратится. Мне тошно, как я о вас и о внучатах задумаюсь, многих и в лицо не знаю. Старость более всего требует домашнего утешения, а что я стар, то, право, чувствую. Детям благословение.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Ку[тузов]

Письмо М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о противодействии английского поверенного в делах в Константинополе Каннинга переговорам с турецким правительством

4 марта 1812 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович! Доставляя при сем к Вашему сиятельству донесение г-на тайного советника Италинского, сопровождающее копии с двух писем, полученных им через посредство турецких полномочных от пребывающих в Константинополе английского поверенного в делах и сицилианского министра графа Людольфа, долгом моим поставляю обратить особенно внимание Ваше, милостивый государь, на статью, касающуюся до Персии; статья, которая положительнее еще объяснена в отношении его к дюку Серра-Каприола, равномерно к Вашему сиятельству от Андрея Яковлевича доставляемом.

Полномочные турецкие до сего времени не обнаруживали еще желания Порты, чтобы в настоящую негоциацию нашу с нею включены были интересы Персии; известно мне, однако же, стороною, что таковое требование будет от них представлено, если возобновятся конференции. Сие новое затруднение почитаю я единственно последствием внушений г-на Каннинга, рожденных от торгового корыстолюбия его правительства.

Я даже полагаю, что неожиданное предложение, сделанное нам Портою, отстранить совершенно статью об Азии, нельзя иному чему приписать, как только внушениям английского поверенного в делах.

Быть впрочем может, что полномочные не станут в требовании относительно до Персии настаивать, если усмотрят с нашей стороны совершенную на принятие оного непреклонность и, напротив, представят нам тогда отступление свое от сего предложения новым доводом готовности и старания султана удалять все, что только скорейшему успеху негоциации противиться может.

Ответ тайного советника Италинского к г-ну Каннингу будет написан сходственно с наставлениями, коими угодно было его императорскому величеству снабдить меня в депеше Вашего сиятельства от 13 октября прошедшего года, в то время, когда предполагалось, что английский посланник г-н Листон прибудет в Константинополь и отнесется ко мне с какими-либо предложениями.

С отличнейшим высокопочитанием и таковою же преданностию имею честь пребыть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Протокол переговоров М. И. Кутузова с Галиб-эфенди о предложениях русского правительства

13 марта 1812 г. Бухарест

Секретно

После взаимных приветствий и выполнения принятых формальностей главнокомандующий стал благодарить кегая-бея за любезное принятие им его приглашения и сказал, что он настаивал на этой неофициальной встрече для того, чтобы сообщить кегая-бею под величайшим секретом содержание депеши, которая была написана государственным канцлером по особому указанию Его Императорского Величества. Главнокомандующий показал оригинал этой депеши и вручил драгоману Порты князю Мурузи французский перевод депеши.

Главнокомандующий заверил князя Мурузи, что перевод настолько точен и буквален, что он сможет немедленно устно перевести Галиб-эфенди содержание депеши на турецкий язык. Одновременно с этим граф Кутузов указал кегая-бею, что ввиду характера содержания депеши и ее исключительной важности он не может оставить ему французский перевод депеши и что поэтому он просит вернуть ему французский текст депеши после того как она будет прочитана вслух и переведена устно, причем, если кегая-бей сочтет нужным, это чтение вслух и устный перевод могут быть повторены несколько раз.

Драгоман Порты князь Мурузи прочел депешу вслух с начала и до конца, затем устно фраза за фразой перевел ее на турецкий язык. Переводчик Антон Фонтон следил за переводом и наблюдал за тем, чтобы перевод был точным и, по возможности, более близким к тексту оригинала.

Кегая-бей слушал с величайшим вниманием и по окончании перевода сказал главнокомандующему, что он очень хотел бы иметь копию этого документа для вручения ее султану, так как, докладывая вопрос такой большой важности, крайне необходимо передать точные выражения Его Императорского Величества; однако после того, что только что сказал ему по этому поводу главнокомандующий, он не будет настаивать на своей просьбе.

После этого турецкий полномочный представитель попросил у главнокомандующего разрешения задать несколько вопросов. В первую очередь, он хотел бы знать, вел ли император переговоры с французским правительством по вопросу о разделе.

Граф Кутузов ответил, что прибывший курьер привез только одну эту депешу, которая in extenso^[76] была ему сообщена. Главнокомандующий добавил, что он не в состоянии ответить на вопрос Галиб-эфенди, но, судя по содержанию данной депеши, нет никаких признаков, что такие переговоры имели место.

Затем кегая-бей спросил, имеет ли Его Императорское Величество в виду оборонительный союз, когда он говорит о «самой тесной дружбе, о близком единении (union intime) двух наших держав». «Я прошу разъяснения по этому поводу, – добавил кегая-бей, – только для того, чтобы сослаться на него при докладе султану».

Главнокомандующий ответил так же, как и на первый вопрос, то есть повторил, что он никакой иной депеши не получал, которая дала бы ему возможность истолковать это выражение, и добавил, что, по его мнению, выражение «самая тесная дружба, близкое единение (union intime)» указывает на тот безусловный интерес, который отныне проявляет Его Императорское Величество к положению султана и благосостоянию его империй. Впрочем, заметил граф Кутузов, секретарь шведского короля господин Гиммель, будучи проездом у него, сказал, что он имеет указания предложить оборонительный союз между Россией, Швецией и Турцией.

Галиб-эфенди ответил, что и ему господин Гиммель сказал то же самое. Затем Галиб-эфенди попросил главнокомандующего написать императорскому двору просьбу разъяснить выражение «самая тесная дружба, близкое единение» (union intime), то есть означает ли это союз (alliance).

После этого Галиб-эфенди спросил, каковы, на самом деле, взаимоотношения между Россией и Францией и действительно ли война так неизбежна, как об этом носятся слухи в обществе.

Главнокомандующий ответил, что обе стороны, на самом деле, производят большие передвижения своих армий, но что до военных действий еще далеко; что Наполеон сильно стеснен плохим состоянием его дел в Испании, в силу этого у него нет возможности высвободить из Испании столько войск, сколько ему нужно для войны с Россией.

Поэтому он все время ищет путей сговора с Россией. Безусловно, только из-за того, что он хочет избежать разрыва с Россией, он предлагает раздел Турецкой империи. «Его Императорское Величество, – продолжал граф Кутузов, – без сомнения, убежден в неискренности чувств Наполеона, какие тот ему высказывает. Поэтому совершенно ясно, что Наполеон предлагает России раздел турецкого наследства только потому, что в данный момент он один не в состоянии присвоить себе всю Турцию.

Уничтожение мощи Турции в Европе никогда не было в интересах России, так как при дележе самые лучшие провинции попали бы в руки Франции. Его Императорское Величество может пойти навстречу предложениям Наполеона только в самом крайнем случае, когда он убедится, что Порта отвергает все средства сближения. Россия имеет 240 тысяч солдат у своей границы; французы не в состоянии вести войну с такими силами.

Повторяю, только это заставляет Наполеона идти на сговор. Его Императорское Величество могло бы своей многочисленной армией раздавить те 50 или 60 тысяч поляков, которые стоят в Варшавском герцогстве, где нет других французских войск, но он никогда не примет на себя обвинения в агрессии».

Кегая-бей, признав правильность замечаний главнокомандующего, высказал, с своей стороны, некоторые соображения о необузданном честолюбии Наполеона и сокрушался по поводу всемирной монархии, которую, как видно, Наполеон собирается создать. «В то время как он намеревается разделить нашу страну, – сказал кегая-бей, – в глаза нам он говорит совершенно другое».

Галиб-эфенди захотел уточнить, что означает следующая фраза: «Если Его Величество [русский император] встретит со стороны Его Величества [султана] то же искреннее желание сближения с Россией, то он всячески облегчит осуществление этого важного дела». И спросил, в чем будет заключаться это облегчение.

Главнокомандующий ответил, что, по его мнению, нет нужды объяснять эту фразу, так как она достаточно ясна сама по себе. Он, в частности, понимает под словом «облегчение» намерение устранить обычные формальности, которые могли бы замедлить ход переговоров. Кроме того, дальнейшие действия его императорского величества в значительной степени будут зависеть от того, насколько искренно султан, в ответ на это новое доказательство прямодушия его императорского величества, проявит склонность к сближению с Россией.

Затем граф Кутузов указал Галиб-эфенди, чтобы тот хранил этот вопрос втайне, и попросил, чтобы он также строго хранился втайне в турецком лагере и особенно в Константинополе.

Кегая-бей ответил, что он пошлет это сообщение в виде зашифрованной депеши, которую адресуют на имя^[77] эфенди в Шумле, и будет просить последнего лично расшифровать депешу и сообщить ее содержание только великому визирю. Одновременно с этим он попросит от имени главнокомандующего, чтобы в Константинополе узнали об этой депеше только султан-каймакан и реис-эфенди, ведающий иностранными делами.

Главнокомандующий попросил кегая-бея немедленно отправить курьера и приказать ему ехать с той скоростью, какая была обещана.

Затем граф Кутузов сказал Галиб-эфенди, что при настоящих условиях обеим сторонам следует изъясняться с максимальной откровенностью, в противном случае ответственность перед Богом и перед людьми за все беды, могущие последовать за этим, понесут уполномоченные представители сторон.

«К несчастью, у меня связаны руки, – добавил главнокомандующий, – но, как только я получу какие-либо указания, я постараюсь немедленно ознакомить Вас с ними».

Кегая-бей ответил, что он, безусловно, будет действовать в духе взаимности и, как только прибудет курьер, которого он ждет в ближайшие дни, он ознакомит главнокомандующего с указаниями, которые он получит, не ожидая пока граф Кутузов будет иметь дополнительные указания от своего императорского двора.

«Пока мы будем едины, – ответил главнокомандующий, – все злые замыслы Наполеона, безусловно, рухнут, и даже Австрия останется нейтральной».

На этом кончилась эта встреча, которая длилась два часа.

Записано мной – переводчиком Антоном Фонтоном

[Перевод с французского]

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о необходимости немедленного заключения мира и о согласии установить границу по реке Прут

22 марта 1812 г. С.-Петербург

Секретно

Граф Михаил Ларионович!

Вы получили с сим курьером от канцлера разрешение на вопросы, возникшие по мирным переговорам.

Обстоятельства час от часу становятся важнее для обоих империй. Величайшую услугу Вы окажете России поспешным заключением мира с Портою. Убедительнейше Вас вызываю любовью к своему Отечеству обратить все внимание и усилия Ваши к достижению сей цели. Слава Вам будет вечная. Всякая потеря времени в настоящих обстоятельствах есть совершенное зло. Отстраните все побочные занятия, и с тем проницанием, коим Вы одарены, примитесь сами за сию столь важную работу.

Для единственного Вашего сведения сообщаю Вам, что если бы невозможно было склонить турецких полномочных подписать трактат по нашим требованиям, то, убедясь наперед верным образом, что податливость с Вашей стороны доставить заключение мира, можете Вы сделать необходимую уступку в статье о границе в Азии. В самой же крайности дозволяю Вам заключить мир, положа Прут, по впадение оного в Дунай, границею.

Но сие дозволение вверяю личной Вашей ответственности и требую необходимо, чтобы ни одно лицо, без изъятия, не было известно о сем до самого часа подписания. На сию столь важную уступку, однако же, не иначе позволяю Вам согласиться, как постановя союзный трактат с Портою.

Я надеюсь, что Вы вникните во всю важность сего предмета и не упустите из виду ничего нужного к достижению желаемой цели.

Пребываю Вам навсегда благосклонным

Александр

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о сдаче командования Молдавской армией адмиралу П. В. Чичагову и приезде в Петербург

9 апреля 1812 г. С.-Петербург

Михаил Ларионович!

Заключение мира с Оттоманскою Портою прерывает действия Молдавской армии; нахожу приличным, чтобы Вы прибыли в Петербург, где ожидают Вас награждения за все знаменитые заслуги, кои Вы оказали Мне и Отечеству. Армию, Вам вверенную, сдайте адмиралу Чичагову. Пребываю Вам навсегда благосклонным

Александр

Из письма М. И. Кутузова Н. П. Румянцеву о подписании мирного договора с Турцией

16 мая 1812 г. Бухарест

Секретно

Милостивый государь граф Николай Петрович!

Приведя к окончанию настоящую с Портою негоциацию заключением и подписанием сего числа мирного между обоими державами договора, честь имею препроводить при сем с сего трактата копию, покорнейше прося Вас, милостивый государь, поднести оную на Высочайшее Его Императорского Величества усмотрение.

В сем счастливом для Отечества нашего и общеполезном событии старался я, сколько то обстоятельства дозволяли, сблизиться с разумом Всемилостивейшего Его Императорского Величества рескрипта, через посредство Вашего сиятельства ко мне доставленного, и руководствоваться как в образе трактования, произведенного сходственно с Высочайшею волею во всевозможной тайне, так и в самом ограничении первоначальных требований наших. […]

Что же касается до союза, то об оном не упоминается в трактате, по неимению у полномочных турецких достаточной власти на помещение такой статьи. Настаивая в сем требовании, не только повредили бы мы скорейшему успеху начатого дела, но и вовсе бы ход оного и самое событие могли приостановить.

Между тем как теперь, когда положено твердое основание доброму согласию, можем мы посредством возобновляемых ныне дружеских сношений между нами и Портою Оттоманскою извлечь из мира сего всю ту пользу, какую Государь император предполагать для себя изволит, и склонить султана на вступление с нами в союз.

Примите, милостивый государь, искреннейшее мое поздравление по случаю сего важного предприятия, после стольких пожертвований, трудов и домогательств, с преодолением всех препятствий к желаемому концу приведенного, в то время когда обстоятельства Европы делают мир с Портою настолько для нас полезным.

С отличнейшим высокопочитанием и такою же преданностью имею честь быть Вашего сиятельства, милостивого государя, всепокорнейший слуга

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов

P. S. Нет сомнения, что мир, ныне заключенный с Портою, обратит на нее неудовольствие и ненависть Франции, а потому, также неоспоримо, решится султан на все наши предложения, почитая тогда союз с нами для собственной своей безопасности необходимым.

Имею честь быть

ut in litteris

гр[аф] Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Отечественная война и Заграничный поход (1812–1813)

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову об обороне Петербурга

15 июля 1812 г. Москва

Михайло Ларионович! Настоящие обстоятельства делают нужным составление корпуса для защиты Петербурга. Я вверяю оный Вам. Воинские Ваши достоинства и долговременная опытность Ваша дают Мне полную надежду, что Вы совершенно оправдаете сей новый опыт Моей доверенности к Вам.

В состав сего корпуса войдут все войска, находящиеся в Петербурге и окрестностях, равномерно и новое вооружение, которое Я ожидаю от дворянства перербургского, одушевленного, конечно, тем же усердием, как и московское. Предписываю Вам сообразить все нужные меры по сим предметам с фельдмаршалом графом Салтыковым, ген[ералом] от инф[антерии] Вязмитиновым и ген[ерал]-лейт[енантом] кн[язем] Горчаковым.

Пребываю навсегда Вам доброжелательным

Александр

Донесение М. И. Кутузова Александру I об избрании его начальником Петербургского ополчения

18 июля 1812 г. С.-Петербург

17-го числа сего месяца Санкт-Петербургское дворянское общество призвало меня в свое собрание, где объявило всеобщее желание, дабы я принял начальство всеобщего ополчения Санкт-Петербургской губернии, от дворянства составляемого.

Дабы отказом не замедлить ревностных действий дворянства, принял я сие предложение и вступил в действие по сей части, но с таким условием, что, будучи в действительной Вашего Императорского величества военной службе, ежели я вызван буду к другой комиссии или каким-либо образом сие мое упражнение Вашему Императорскому Величеству будет неугодно, тогда я должность сию оставить должен буду другому по избранию дворянства.

Всемилостивейший государь, Вашего Императорского Величества всеподданнейший

граф Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о раздаче знамен частям Петербургского ополчения

19 июля 1812 г. С.-Петербург

При устроении вооружаемого в Санкт-Петербургской губернии ополчения предположено в каждой батальон или дружину дать по два знамени, под коими бы новопоступающие воины приводились к присяге. Знамя, как сим положено быть, белого цвета с красным крестом и с надписью: Сим знамением победиши.

По той поспешности, с какою ополчение сие формируется, оные знамена уже делаются, и дворянское сословие будет только иметь счастье ожидать Высочайшего соизволения Вашего Императорского Величества на освящение и раздачу оных в ополчение.

Генерал от инфантерии граф Г[оленищев]-Кутузов

Доклад М. И. Кутузова Александру I об организации Петербургского ополчения

23 июля 1812 г.

По получении состоявшегося в 6-й день сего месяца Высочайшего манифеста с. – петербургское дворянство и все прочие сословия изъявили готовность и верноподданническое усердие свое к составлению внутренних сил для защиты Отечества, и на сей конец положено со всяких 25 душ собрать по одному человеку в составление оных, что все вместе будет до 8000 человек.

Состав предполагаемой С.-Петербургской военной силы

Оная составляется из 8 пеших дружин. Каждая дружина состоять будет сколько можно из людей одного уезда и будет иметь свой номер или уезда своего название.

Каждая дружина [состоит] из 4 сотен. В каждой сотне будет 200 человек воинов.

Об одежде

Простые воины сохраняют свое крестьянское платье, но не длиннее, как на вершок за колено. Прочие принадлежности к одежде по их состоянию. Фуражка должна быть так сделана, чтобы оную мог каждый во время холода подвязывать сверх ушей под бородою.

О вооружении

Для вооружения предполагается ружье. Те, которые оное иметь будут со штыком, пик иметь не будут, а без штыка – будут иметь пику длиннее полуаршином ружья со штыком, которая будет носиться на ремне за плечами.

Каждый воин будет иметь ранец через плечо на ремне, в которой бы можно было ему уложить свое белье, запасные сапоги и на три дни сухарей.

Будет иметь суму на патроны, хотя бы и другого образца, нежели комиссариатские.

Для наполнения чинов офицерских, вышних и нижних, сделаны выборы от дворянства и сверх того из отставных и штатских разного чина спешат стать в сие образуемое войско.

Для скорейшего обучения и прочного основания в дружинах намерен я употребить здешний батальон внутренней стражи, разделя его по всем сотням, равномерно и офицеров оного разделить по дружинам. Сельская С.-Петербургского уезда и городская полиция от сего не потерпит, ибо как скоро одна дружина составится, то и употреблять ее на сей предмет можно будет изобильно.

Предполагается сформировать одну конную и одну пешую артиллерийские роты.

К сему возьмутся из имеющихся в арсенале 3-фунтовые 24 пушки и малые единороги.

Лошадей под оные стараться приобрести как можно пожертвованием, остальные же искупятся на счет суммы сего войска.

Для основания этих рот не требуется из артиллерии ничего более, как только 30 старых нижних чинов.

Прежде получения в недавнем времени от Вашего Императорского Величества повеления касательно конницы ничего по сему предмету сделано не было; ныне же всех представляемых воинов из городских, числом до 500 человек, намерен я, как людей более расторопных, употребить всех в казачью службу. Для образования их будут люди из запасных эскадронов, в С.-Петербурге оставшихся.

Об обучении

Обучение воинов должно быть самое простое и состоять только в следующем.

Первый приступ к обучению есть тот, чтобы вперить в воина знание своего места в шеренге и в ряду, т. е. чтобы каждый знал человека, который стоит в ряду впереди и позади, и тех, которые в шеренге стоят у него по правую и левую сторону.

Надлежит вразумить его, что ни в каком случае он не должен отрываться от сих людей; ежели бы даже действовал и в россыпи, то и тогда не должен терять их из виду. Сие есть главное начало, связывающее всякое регулярное войско и дающее ему преимущество над необразованными толпами.

Ружьем учить только заряду и способности действовать штыком.

Маршировать фронтом, взводами и по отделениям; не искать в сем марше никакой красоты и тем только ограничиться, чтобы со временем достигнуть того, чтобы ступали в одну ногу, дабы не иметь во фронте волнения, которое приготовляет расстройку.

Батальонам в больших линиях равняться между собою посредством средних рядов, по принятому в российской службе способу.

О комитетах

Для скорейшего составления образования военной силы избрано два комитета: Устроительный и Экономический.

Устроительный заниматься будет всем тем, что для составления ополчения нужным предстоит.

Он занимается приемом, распределением, формированием, вооружением воинов и попечением об обозах, в предметах же, расходов требующих, сносится с Экономическим комитетом.

Экономический комитет имеет в ведении двух казначеев, главного и частных провиантмейстеров, всякого рода вступающие суммы и расходы оным.

На нем лежит обязанность снабжения войск провиантом, жалованьем и прочим.

Генерал от инфантерии граф Г[оленищев]-Кутузов

Указ Александра I Правительствующему Сенату о возведении М. И. Кутузова в княжеское достоинство

29 июля 1812 г. С.-Петербург

Указ Нашему Сенату

Во изъявление особливого Нашего благоволения к усердной службе и ревностным трудам Нашего генерала от инфантерии графа Голенищева-Кутузова, способствовавшего к окончанию с Оттоманскою Портою войны и к заключению полезного мира, пределы Нашей империи распространившего, возводим Мы Его с потомством Его в княжеское Всероссийской империи достоинство, присвоив оному титул Светлости. Повелеваем Сенату заготовить на княжеское достоинство диплом и поднести к Нашему подписанию.

Александр

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о поручении ему командования всеми сухопутными и морскими силами в Петербурге, Кронштадте и Финляндии

31 июля 1812 г. С.-Петербург

По назначении Вас командующим формируемого в С.-Петербурге корпуса нахожу нужным поручить главному начальству Вашему все войска, находящиеся в С.-Петербурге, Кронштадте и Финляндии, не исключая и морских, дабы Вы, имея оные в единственной своей команде, могли в случае надобности употреблять и соединять оные, имея в то же время наблюдение, дабы распоряжения Ваши, о морских войсках делаемые, были не иначе, как по сношению с морским министром, дабы предписания Ваши не были вопреки делаемых им распоряжений по флоту, вследствие данных Мною морскому министру предписаний.

На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою написано

Александр

Указ Александра I о назначении М. И. Кутузова членом Государственного Совета

2 августа 1812 г. С.-Петербург

Государственному Совету

Генералу от инфантерии князю Голенищеву-Кутузову всемилостивейше повелеваем присутствовать в Государственном Совете.

На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою подписано тако:

Александр

Из письма Ф. В. Ростопчина Александру I о необходимости поставить М. И. Кутузова во главе армии

6 августа 1812 г.

Государь! Ваше доверие, занимаемое мною место и моя верность дают мне право говорить Вам правду, которая, может быть, встречает препятствие, чтобы доходить до Вас. Армия и Москва доведены до отчаяния слабостью и бездействием военного министра, которым управляет Вольцоген. В главной квартире спят до 10 часов утра: Багратион почтительно держит себя в стороне, с виду повинуется и, по-видимому, ждет какого-нибудь плохого дела, чтобы предъявить себя командующим обеими армиями.

Москва желает, чтобы командовал Кутузов и двинул Ваши войска: иначе, Государь, не будет единства в действиях, тогда как Наполеон сосредоточивает все в своей голове. Он сам должен быть в большом затруднении; но Барклай и Багратион могут ли проникнуть его намерения? […]

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о назначении его главнокомандующим армиями

8 августа 1812 г. С.-Петербург

Михайло Ларионович!

Настоящее положение военных обстоятельств Наших действующих армий хотя и предшествуемо было начальными успехами, но последствия оных не открывают Мне той быстрой деятельности, с какою бы надлежало действовать на поражение неприятеля.

Соображая сии последствия и извлекая истинные тому причины, нахожу нужным назначение над всеми действующими армиями одного общего главнокомандующего, которого избрание, сверх воинских дарований, основывалось бы и на самом старшинстве.

Известные военные достоинства Ваши, любовь к Отечеству и неоднократные опыты отличных подвигов приобретают Вам истинное право на сию мою доверенность.

Избирая Вас для сего важного дела, Я прошу всемогущего Бога, да благословит деяния Ваши к славе российского оружия и да оправдаются тем счастливые надежды, которые Отечество на Вас возлагает.

Пребываю Вам всегда благосклонным

Александр

Из письма Александра I сестре, Екатерине Павловне

8 августа 1812 г.

[…] Я нашел, что настроение здесь хуже, чем в Москве и провинции; сильное озлобление против военного министра, который, нужно сознаться, сам тому способствует своим нерешительным образом действий и беспорядочностью, с которой ведет свое дело.

Ссора его с Багратионом до того усилилась и разрослась, что я был вынужден, изложив все обстоятельства небольшому нарочно собранному мной для этой цели комитету, – назначить главнокомандующего всеми армиями; взвесив все основательно, остановились на Кутузове, как на старейшем, и дали таким образом Беннигсену возможность служить под его начальством. Кутузов вообще в большом фаворе у здешнего общества и в Москве. […]

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о разрешении прочитывать все донесения, отправленные из армии на имя императора

8 августа 1812 г. С.-Петербург

Князь Михайло Ларионович!

Встречаемых Вами едущих из армии курьеров позволяю Вам останавливать и все следуемые на имя Мое донесения, распечатав, прочитывать и потом уже за своею печатью отправлять оные ко Мне.

Пребываю Вам всегда благосклонный

Александр

Письмо М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о назначении на пост главнокомандующего

13 августа 1812 г. Бронницы

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Влагаемые у сего Высочайшие рескрипты: один на имя Вашего высокопревосходительства, другой же, которой прошу тотчас доставить на имя Его сиятельства князя Багратиона, – укажут Вам, милостивый государь мой, Высочайшее назначение меня главнокомандующим всех армий. Поспешая туда прибыть, сие будет покорнейшею моею просьбою, выслать ко мне фельдъегеря в Торжок, через которого мог бы я получить сведение о том, где ныне армии находятся, и который указал бы мне тракт из Торжка к оным.

Я оставляю личному моему с Вашим высокопревосходительством свиданию случай удостоверить Вас, милостивый государь мой, в совершенном почтении и преданности, с коими имею честь быть, Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

князь Михаил Г[оленищев]-Кутузов

[P. S.] Высочайшее письмо к графу Нессельроду и письмо к г-ну Строганову покорно прошу доставить им.

Г[оленищев]-Кутузов

Рапорт М. Б. Барклая-де-Толли М. И. Кутузову о намерении дать сражение у Царево-Займища

[16] августа 1812 г.

Третьего дня имел я честь донести Вашей светлости о положения вверенной мне армии. Ныне же почтеннейше доношу, что, находя позицию у Вязьмы очень невыгодною, решился я взять сего дня позицию у Царево-Займище на открытом месте, в коем хотя фланги ничем не прикрыты, но могут быть обеспечены легкими нашими войсками.

Получив известие, что генерал Милорадович с вверенными ему войсками приближается к Гжатску, вознамерился я здесь остановиться и принять сражение, которого я до сих пор избегал, опасаясь подвергнуть государство большой опасности в случае неудачи, ибо, кроме сих двух армий, никаких более войск не было, коими можно было располагать и сделать преграду неприятелю; посему я старался только частными сражениями приостановить быстрое его наступление, отчего силы его ежедневно более и более ослабевали и ныне соделались, может быть, немного больше наших.

Аванпосты 1-й армии были в прошлую ночь еще в двух верстах за Вязьмою. Неприятель идет за нами с 1, 3, 4 и 5-м своими корпусами, с корпусом короля неаполитанского, составленным по большей части конницею.

Войска, которые ведет генерал Милорадович, хотя и свежи, но состоят из одних рекрутов, следовательно, неопытны и малонадежны, почему полагаю лучшим их поместить в старые полки, а генералу Милорадовичу дать в команду 2-й корпус 1-й Западной армии.

Впрочем, я с прибытием Вашей светлости в армию буду ожидать подробнейших ваших наставлений.

Письмо М. И. Кутузова М. Б. Барклаю-де-Толли о времени прибытия его к армиям

16 августа 1812 г. Зубцов, 8 часов вечера

Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Наставшее дождливое время препятствует прибыть мне завтра к обеду в армию; но едва только с малым рассветом сделается возможность продолжать мне дорогу, то я надеюсь с 17-го по 18-е число быть непременно в главной квартире. Сие, однако же, мое замедление ни в чем не препятствует Вашему высокопревосходительству производить в действие предпринятый Вами план до прибытия моего^[78].

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть Вашего высокопревосходительства всепокорный слуга

князь Михаил Г[оленищев]-Кутузов

Из письма М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину об усилении армии ополчением и о вооружении ополченцев оружием московского арсенала

17 августа 1812 г. Гжатск

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

[…]

Письмо Ваше прибыло со мною во Гжатск сейчас в одно время, и не видавшись еще с командовавшим доселе армиями господином военным министром и не будучи еще достаточно известен о всех средствах, в них имеющихся, не могу еще ничего сказать положительного о будущих предположениях насчет действий армий. Не решен еще вопрос, что важнее – потерять ли армию или потерять Москву. По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России.

Теперь я обращаю все мое внимание на приращение армии, и первым усилением для оной будут прибывать войска генерала Милорадовича, около пятнадцати тысяч состоящие. За тем Ираклий Иванович Марков извещает меня, что уже одиннадцать полков военного Московского ополчения выступили к разным пунктам.

Для сего надежного еще оплота желательно бы было иметь ружья с принадлежностями, и я, усмотрев из ведомостей, Вашим сиятельством при отношении ко мне приложенных, что в Московском арсенале есть годных 11845 ружей и слишком 2000 мушкетов и карабинов, да требующих некоторой починки ружей, мушкетов и штуцеров слишком 18000, покорно просил бы Ваше сиятельство теми средствами, какие Вы заблагорассудите, приказать починкою исправить, а я как о сих, так и о первых узнаю от военного министра; буде не назначено им другое какое-либо употребление, может быть употреблю на ополчение и Ваше сиятельство не умедлю о том уведомить.

Вызов восьмидесяти тысяч сверх ополчения вооружающихся добровольно сынов отечества есть черта, доказывающая дух россиянина и доверенность жителей московских к их начальнику, их оживляющего. Ваше сиятельство без сомнения оный поддержите так, чтобы армия в достоверность успехов своих могла при случае ими воспользоваться, и тогда попрошу я Ваше сиятельство направить их к Можайску. Я оканчиваю сие сердечною признательностию за лестные отзывы, которыми наполнено письмо Ваше, пребывая навсегда с совершенным почтением Вашего сиятельства всепокорный слуга

Князь Михаил Г[оленищев]-Кутузов

Приказ М. И. Кутузова по армиям о вступлении в командование 1, 2, 3-й Западными и Молдавской армиями^[79]

18 августа 1812 г. Главная квартира село Царево-Займище

Высочайшим его императорского величества повелением вручено мне предводительство 1-й, 2-й, 3-й Западных и бывшей Молдавской армий. Прибыв ныне лично к первым двум, отныне впредь все донесения от них его императорскому величеству государю императору не иначе восходить будут, как через меня повергаемые.

Власть каждого из гг. главнокомандующих армиею остается при них на основании «Учреждения больших действующих армий».

Господин генерал от кавалерии барон Беннигсен состоять будет относительно ко мне на таком же основании, как и стоят начальники главных штабов относительно к каждому из гг. главнокомандующих армиями.

По случаю предназначенного мне укомплектования 1-й и 2-й армий войсками, приведенными г. генералом от инфантерии Милорадовичем, поручаются в начальство его 2-й и 4-й корпусы 1-й Западной армии.

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о настроениях в армии

19 августа [1812 г.] При Гжатской пристани

Я, слава Богу, здоров, мой друг, и питаю много надежды. Дух в армии чрезвычайный, хороших генералов весьма много. Право, недосуг, мой друг. Боже, благослови детей.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов

Донесение М. И. Кутузова Александру I о прибытии к армиям и решении дать сражение

19 августа 1812 г. Деревня Старая

Всемилостивейший Государь!

Прибыв 18-го числа сего месяца к армиям, Высочайше Вашим Императорским Величеством мне вверенным, и приняв главное над оными начальство, счастье имею донести всеподданнейше о следующем.

По прибытии моем в город Гжатск нашел я войска отступающими от Вязьмы и многие полки от частых сражений весьма в числе людей истощившимися, ибо только вчерашний день один прошел без военных действий. Я принял намерение пополнить недостающее число сие приведенными вчера генералом от инфантерии Милорадовичем и впредь прибыть имеющими войсками, пехоты 14587, конницы 1002, таким образом, чтобы они были распределены по полкам.

Не могу я также скрыть от Вас, Всемилостивейший Государь, что число мародеров весьма умножилось, так что вчера полковник и адъютант Его Императорского Высочества Шульгин собрал их до 2000 человек; но против сего зла приняты уже строжайшие меры.

Для еще удобнейшего укомплектования велел я из Гжатска отступить на один марш и, смотря по обстоятельствам, и еще на другой, дабы присоединить к армии на вышеупомянутом основании отправляемых из Москвы в довольном количестве ратников; к тому же местоположение при Гжатске нашел я по обозрению моему для сражения весьма невыгодным.

Усилясь таким образом как через укомплектование потерпевших войск, так и через приобщение к армии некоторых полков, формированных князем Лобановым-Ростовским, и части Московской милиции, в состоянии буду для спасения Москвы отдаться на произвол сражения, которое, однако же, предпринято будет со всеми осторожностями, которых важность обстоятельств требовать может.

Имеющуюся ныне с армиею Смоленскую милицию и часть Московской, в готовность пришедшую, употребить я намерен таким образом, что приобщу их к регулярным войскам, не с тем, чтобы ими оные комплектовать, но чтобы их употреблять можно там было иногда к составлению с пиками третьей шеренги или употреблять их за батальонами малыми резервами для отвода раненых или для сохранения ружей после убитых, для делания редутов и других полевых работ, наипаче замещать нужные места при обозах, дабы уже там ни одного солдата держать нужды не было.

При сем должно взять ту осторожность, чтобы внушить им, что их состояние от того нимало не переменяется, что они остаются временными воинами и что все от Вашего Императорского Величества им обещанное сохранится свято; сие готов я утвердить им и присягою.

От милиции имел я уже вчерашнего дня ту пользу, что с помощью их поймано мародеров более 2000 человек. Сие продолжается и сегодня.

В Московский межевой департамент отправил я инженерного чиновника для получения оттуда тех топографических карт, которые признаны нужными.

О неприятеле никаких сведений у нас нет, кроме того, что легкими войсками открывать можно или ведать от пленных, которых давно уже не было.

Прилагаю при сем оригинальные рапорты о наличной армии прежде, нежели началось укомплектование оной и подношу также Вашему Императорскому Величеству письмо принца Невшательского к военному министру Барклаю-де-Толли.

Всемилостивейший Государь, Вашего Императорского Величества всеподданнейший

князь Михаил Г[оленищев]-Кутузов

Из журнала военных действий 1-й и 2-й западных армий за 1812 г.^[80]

17 [августа]. Лагерь обеих армий при Царево-Займище. В сей день прибыл генерал от инфантерии князь Голенищев-Кутузов и принял главное начальство над армиями. Хотя предположено было генералом Барклаем-де-Толли дать сражение неприятелю при Царевом-Займище, но князь Голенищев-Кутузов почел нужным наперед сблизиться к подкреплениям, которые вел генерал от инфантерии Милорадович к армии.

18-го. Был растах всем войскам.

19-го. Армия, пройдя город Гжатск, расположилась лагерем при деревне Ивашкове. При сем месте присоединился генерал Милорадович с новыми войсками, прибывшими из Калуги. […]

20-го. Лагерь при деревне Дурыкине. […]

Письмо М. И. Кутузова П. И. Багратиону с предписанием о дальнейшем марше армий^[81]

20 августа 1812 г.

Милостивый государь мой Петр Иванович!

Завтрешнего числа с рассветом поход армиям. Порядок марша и место, до которого войска должны дойти и расположиться, сообщится полковником Толем. С вечера выступает артиллерия и дивизии кирасир. Обозам никаким отнюдь при армиях не быть.

С совершенным почтением имею честь быть Вашего сиятельства, милостивый государь мой, всепокорный слуга

князь Г[оленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова А. П. Тормасову о предполагаемом генеральном сражении

20 августа 1812 г. Деревня Михайловка

Милостивый государь мой Александр Петрович!

Прибыв к армиям, нашел я их отступление у Гжатска. Настоящий предмет движения оных состоит в том, чтобы силами, еще в ресурсе сзади находящимися, усилить их в такой степени, что желательно бы было, чтобы неприятельские немногим чем нас превосходили. Вчерашнего числа [силы] наших умножились до 15000 человек приведенными батальонами из рекрутских депо и последовательно усилятся войсками Московского ополчения.

Таким образом, ожидать буду я неприятеля на генеральное сражение у Можайска, возлагая с моей стороны все упование на помощь всевышнего и храбрость русских войск, нетерпеливо ожидающих сражение.

Ваше превосходительство согласиться со мной изволите, что в настоящие для России критические минуты, тогда как неприятель находится уже в сердце России, в предмет действий ваших не может более входить защищение и сохранение отдаленных наших польских провинций, но совокупные силы 3-й армии и Дунайской должны обратиться на отвлечение сил неприятельских, устремленных против 1-й и 2-й армий.

А посему Вам, милостивый государь мой, собрав к себе все силы генерал-лейтенанта Эртеля при Мозыре и генерал-лейтенанта Сакена при Житомире, идти с ними вместе с Вашею армиею действовать на правый фланг неприятеля. За сим господин адмирал Чичагов, перешедший уже со всею армиею сего месяца 17-го числа Днестр у Каменца, примет на себя все те обязанности, которые доселе в предмет ваших операций входили, и, занимая действиями своими пункты, ныне вами оставляемые, содержать беспрерывную коммуникацию с Вашим высокопревосходительством, операциями своими содействовать должен всеми силами общей цели, о чем я ему с сим и пишу.

С сим нарочным буду я ожидать уведомления Вашего, милостивый государь мой, о тех мерах, которые Вы посему предпринять изволите, равно о пунктах ваших операций и сведения о состоянии ваших сил.

С совершенным почтением честь имею быть Вашего высокопревосходительства милостивого государя моего всепокорный слуга

князь Г[оленищев]-Кутузов

[P. S.] Прилагаемое у сего отношение мое к адмиралу Чичагову прошу тотчас наставить фельдъегеря, вручитель сего доставит к Его высокопревосходительству.

Письмо М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину об ускорении доставки продовольствия к армии

20 августа 1812 г.

Милостивый государь граф Федор Васильевич!

Я приближаюсь к Можайску, чтобы усилиться и там дать сражение. Ваши мысли о сохранении Москвы здравы и необходимо представляются. Помогите, Бога ради, в продовольствии, я его нашел в тесном состоянии.

Всепокорный слуга

князь Михаил Г[оленищев]-Кутузов

[P. S.] В Москве моя дочь Толстая и восемь внучат, смею поручить их Вашему призрению.

Михаил Г[оленищев]-Кутузов

Письмо М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину об обеспечении армии продовольствием и выборе позиции для сражения

21 августа 1812 г. Колоцкий монастырь

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Я уже имел честь уведомить Ваше сиятельство о недостатках в продовольствии, которые армии наши претерпевают. Теперь, намереваясь по избрании места близко Можайска дать генеральное сражение и решительное для спасения Москвы, побуждаюсь повторить Вам убедительнейшие мои о сем важнейшем предмете настояния.

Если Всевышний благословит успехи оружия нашего, то нужно будет преследовать неприятеля: а в таком случае должно будет обеспечить себя также и со стороны продовольствия, дабы преследования наши не могли остановлены быть недостатками. На сей конец отношусь я сего же дня к господам губернаторам калужскому и тульскому с тем, чтобы они все, учиненные Вашим сиятельством по сему распоряжения, выполняли в точности и без малейшего замедления. Все сие представляю я беспримерной деятельности Вашей.

Уведомясь, что жители Москвы весьма встревожены разными слухами о военных наших происшествиях, прилагаю здесь для успокоения их письмо на имя Вашего сиятельства, которое можете вы приказать напечатать, если почтете за нужное.

Коль скоро я приступлю к делу, то немедленно извещу Вас, милостивый государь мой, о всех моих предположениях, дабы Вы в движениях своих могли содействовать миру и спасению Отечества.

Имею честь быть с совершенным почтением и преданностью, милостивый государь мой, Вашего сиятельства всепокорный слуга

князь Михаил [Голенищев]-Кутузов

[P. S.] Я доныне отступаю назад, чтобы избрать выгодную позицию. Сегодняшнего числа хотя и довольно хороша, но слишком велика для нашей армии и могла бы ослабить один фланг. Как скоро я изберу самую лучшую, то при пособии войск, от Вашего сиятельства доставляемых, и при личном Вашем присутствии употреблю их, хотя еще и недовольно выученных, ко славе Отечества нашего.

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой, о настроении в армии

22 августа [1812 г.] При селе Бородине

Я, слава Богу, здоров, мой друг, и с надеждою на Бога. Армия в полном духе. Солдаты из Смоленска вынесли чудотворный образ Смоленской Богоматери и сей образ везде сопутствует нам.

Всем нашим кланяйся. Детям благословение.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-К[утузов]

Донесение М. И. Кутузова Александру I о состоянии армии и о выбранной позиции для сражения

23 августа 1812 г. При селе Бородине

Всемилостивейший государь!

Прибыв к армии, нашел я оную в полном отступлении, и после кровопролитных дел, в Смоленске бывших, полки весьма некомплектными. Дабы приблизиться к пособиям, принужден я был отступать далее, дабы встречающими меня войсками, которым я дал предварительно направление к Можайску, усилиться.

По сей день вступили уже в полки кавалерийские и пехотные до 17000 из войск, формированных генералом от инфантерии Милорадовичем. Правда, что приведены они уже ко мне были полками одетыми и вооруженными, но, состоя вообще все из рекрутов в большом недостатке штаб-, обер– и унтер-офицеров, было бы сие войско весьма ненадежно.

И для того предпочел я, отправя обратно штаб-, обер– и унтер-офицеров, барабанщиков и проч. назад в Калугу к новому формированию, всех рядовых обратить к укомплектованию старых полков, потерпевших в сражениях. Завтрашнего числа поутру получу тысяч до 15-ти из Можайска Московского ополчения.

Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12-ти верстах вперед Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе.

Но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюся, что может быть должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся, и как бы то ни было, Москву защищать должно.

Касательно неприятеля, приметно уже несколько дней, что он стал чрезвычайно осторожен, и когда трогается вперед, то сие, так сказать, ощупью. Вчерашнего дня посланный от меня полковник князь Кудашев заставил с 200 казаков всю конницу Давустова корпуса и короля неаполитанского несколько часов сидеть на лошадях неподвижно. Вчера неприятель ни шагу вперед движения не сделал. Сегодня казачьи наши форпосты от меня в 30-ти верстах, и боковые дороги наблюдаются весьма рачительно.

Продовольствие, хотя мы ни одного дни без хлеба не были, но не в такой деятельности, как бы я желал, что меня беспокоит весьма.

Неизбежно, что от имеющих впредь быть сражений и самой осенней погоды последует убыль. Нужно содержать армию всегда в довольном комплекте, и для того должно Военное министерство, не теряя времени, обращать рекрутов из депотов второй линии как можно поспешнее к Москве. Между тем приказал я некоторым полкам, формированным князем Лобановым, подойти ко мне, и ежели их найду ненадежными действовать самим собою, то выну из них рядовых для укомплектования старых полков и обращу основание их к новому формированию.

Всемилостивейший Государь, Вашего Императорского Величества всеподданнейший

князь Михаил Г[оленищев]-Кутузов

P. S. Арьергардом командует ныне генерал-лейтенант Коновницын. Важных дел в сем корпусе еще не происходило, но неприятель удерживается в большом к нам почтении. Вчера пленных взято несколько офицеров и шестьдесят рядовых. По именам 5 корпусов, которым сии пленные принадлежат, несомненно, что неприятель концентрирован.

К нему прибывают последовательно пятые батальоны французских полков. Эти войска последние, которых ожидали, и сие называют французы Arri`ere Ban^[82]. С того, что предписано мною генералу Тормасову, прилагаю при сем описок.

Князь Г[оленищев]-Кутузов

Предписание М. И. Кутузова генерал-кригс-комиссару А. И. Татищеву о заготовке зимнего обмундирования

23 августа 1812 г.

Получив уведомление г-на военного министра, что Вашему превосходительству поручено заготовить зимние панталоны для полков, потерявших оные при нынешних движениях армий, я прошу немедленно Вас, милостивый государь мой, со всякою скоростью изготовить хотя до семидесяти тысяч, скроить их на большой рост и сшить, а которые не поспеют, прислать в армию скроенные с подкладкою вместе с иголками и нитками. Всякое замедление отнесется к ответственности Вашей.

С истинным почтением и преданностью честь имею быть Вашего превосходительства всепокорный слуга

князь Г[оленищев]-Кутузов

Предписание М. И. Кутузова В. С. Ланскому об организации питания и медицинского обслуживания раненых

24 августа 1812 г.

Главный медицинский инспектор Виллие представил мне учреждение, сделанное на случай тот, когда больные и раненые случатся быть отправляемы в Москву. Оно состоит в том, что назначены на каждой почтовой станции два лекаря и два фельдшера с лекарствами и перевязками. Должность их в том состоит, дабы они оставались на тех местах до тех пор, пока обстоятельства сего требовать будут, и прибывающим транспортам с больными и ранеными подавать нужную помощь.

В городе Можайске есть первая станция, где больные и раненые должны собираться и откуда они будут отправляться по транспортам не менее 100 и не более 300 человек на следующую станцию, которая называется Шелковмою, расстоянием от города 22 версты; от сей станции пойдут 22 версты до села Кубинского, от коего 27 верст до деревни Перхушкина, наконец 28 верст до Москвы. К назначенным медицинским чиновникам придадутся и те, которые по сдаче транспортов возвращены быть должны от Московского военного губернатора.

Во ожидании в сих местах генерального сражения Вашему превосходительству предстоит учреждение продовольствия для тех транспортов раненых, которые отсюда будут отправляемы в Москву.

Вследствие чего на всякой предназначенной станции отрядить комиссариатских чиновников, снабдив их для продовольствия больных хлебом, мясом, вином, уксусом и всем прочим, следующим по положению, приказав с ними поступать таким образом, чтобы по приходе каждого транспорта от первой до последующей станции удовольствованы были они на оной от комиссариатских чиновников всем тем, что больному в его положении нужным от медицинских чиновников признается.

Сии последние также с своей стороны перевяжут и раздадут лекарства больным, после чего дело уже транспортного офицера будет довезти до последующей станции больных, где они уже примутся на том же самом основании вышеозначенными медицинскими и комиссариатскими чиновниками. Я прошу Ваше превосходительство немедленно сим заняться и о тех мерах, какие Вами по сему предмету приняты будут, меня уведомить.

С совершенным почтением честь имею быть.

Приказ М. И. Кутузова по армиям о бое при Шевардине

25 августа 1812 г. Главная квартира при селе Бородине

Горячее дело, происходившее вчерашнего числа на левом фланге, кончилось к славе российского войска. Между прочим кирасиры преимущественно отличились, причем взяты пленные и пять пушек. Предписываю объявить сие немедленно войскам.

Письмо М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину о Бородинском сражении

26 августа 1812 г. Место сражения при сельце Бородине

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Сего дня было весьма жаркое и кровопролитное сражение. С помощью Божьей русское войско не уступило в нем ни шагу, хотя неприятель в весьма превосходных силах действовал против него. Завтра, надеюсь я, возлагая мое упование на Бога и на московскую святыню, с новыми силами с ним сразиться.

От Вашего сиятельства зависит доставить мне из войск, под начальством Вашим состоящих, столько, сколько можно будет.

С истинным и совершенным почтением пребываю Вашего сиятельства, милостивого государя моего, всепокорный слуга

князь Кутузов

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о сражении при Бородине^[83]

27 августа 1812 г.

Позиция при Бородине

После донесения моего о том, что неприятель 24-го числа производил атаку важными силами на левый фланг нашей армии, 25-е число прошло в том, что он не занимался важными предприятиями, но вчерашнего числа, пользуясь туманом, в 4 часа с рассветом направил все свои силы на левый фланг нашей армии.

Сражение было общее и продолжалось до самой ночи. Потеря с обеих сторон велика: урон неприятельской, судя по упорным его атакам на нашу укрепленную позицию, должен весьма нашу превоосходить. Войска Вашего императорского величества сражались с неимоверною храбростию. Батареи переходили из рук в руки и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами.

Ваше императорское величество изволите согласиться, что после кровопролитнейшего и 15 часов продолжавшегося сражения наша и неприятельская армии не могли не расстроиться, и за потерею, сей день сделанною, позиция, прежде занимаемая, естественно, стала обширнее и войскам невместною, а потому, когда дело идет не только о славах выигранных баталий, но вся цель устремлена на истребление французской армии, ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить на 6 верст, что будет за Можайском, и, собрав расстроенные баталиею войска, освежа мою артиллерию и укрепив себя ополчением Московским, в теплом уповании на помощь всевышнего и на оказанную неимоверную храбрость наших войск, увижу я, что могу предпринять противу неприятеля.

К сожалению, князь Петр Иванович Багратион ранен пулею в ногу лейтенанты Тучков, князь Горчаков, генерал-майоры Бахметевы, граф Воронцов, Кретов ранены. У неприятеля взяты пленные и пушки и один бригадный генерал.

Теперь ночь, и не могу еще разобраться, есть ли с нашей стороны таковая потеря.

Генерал от инфантерии князь Г[оленищев]-Кутузов

Приказ М. И. Кутузова по армиям о представлении сведений о численном составе корпусов и артиллерийских частей

27 августа 1812 г. Лагерь при Можайске

Предлагается господам корпусным начальникам озаботиться тем, чтобы как можно скорее привели они в известность войски, им вверенные, и на первый случай, хотя бы примерно, доставить в дежурство мое перечневые ведомости.

Господам артиллерии генерал-майорам Левенштерну и Костенецкому привести в пополнение артиллерию, им каждому вверенную, укомплектовать ее людьми, лошадьми и зарядами и сего числа представить мне данные о числе оной ведомостью.

Письмо М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину о Бородинском сражении и решении отступить за Можайск

27 августа 1812 г. Позиция при Бородине

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Сражение, вчерашнего числа с утра начавшееся и продолжавшееся до самой ночи, было кровопролитнейшее. Урон с обеих сторон велик; потеря неприятеля, судя по упорным его атакам на укрепленную нашу позицию, должна нашу весьма превосходить. Войска сражались с неимоверною храбростью. Батареи переходили из рук в руки и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли со всеми превосходными силами.

Ваше сиятельство согласитесь, что после кровопролитнейшего и 15 часов продолжавшегося сражения наша и неприятельская армии не могли не расстроиться, и за потерею, сей день сделанною, позиция, прежде занимаемая, естественно, стала обширнее и войскам невместная.

Потому, когда дело идет не о славах выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, и ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить шесть верст, что будет за Можайском. Собрав войска, освежив мою артиллерию и укрепив себя ополчением Московским, в теплом уповании на помощь Всесильного и на оказанную неимоверную храбрость нашего войска, увижу, что я могу предпринять против неприятеля.

Мы взяли в плен бригадного генерала, штаб– и обер-офицеров и нижних чинов, также и пушки; чего еще, в ночи разобрать не могу. К сожалению, у нас несколько раненых генералов, между прочих князь Петр Иванович Багратион пулею в ляжку.

Чистосерд[еч]ие, с которым я Вам сие сообщаю, и намерения мои должны успокоить Москву, а за вызовом, Вашим сиятельством сделанным, ожидаю от известной любви Вашей к отечеству тех усилий, которые может столица Москва армии дать.

С совершенным почтением пребываю Вашего сиятельства, милостивого Государя моего, всепокорный слуга

князь Михаил Г[оленищев]-Кутузов

Приказ М. И. Кутузова по армиям с объявлением благодарности войскам

28 августа 1812 г. Главная квартира, деревня Шелковка

Особенным удовольствием поставляю объявить мою совершенную благодарность всем вообще войскам, находившимся в последнем сражении, где новый опыт показали они неограниченной любви своей к Отечеству и Государю и храбрость, русским свойственную. Полки же лейб-гвардии доказали, что они по справедливости заслуживают счастье охранять священную особу Всемилостивейшего нашего Государя. После самого кровопролитнейшего сражения не находилось ни одного из сих воинов, оставившего свои ряды.

Ныне, нанеся ужаснейшее поражение врагу нашему, мы дадим ему с помощью божьей конечный удар. Для сего войска наши идут навстречу свежим воинам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем. Щедрые награды Всемилостивейшего Государя всем храбрым готовы.

Донесение М. И. Кутузова Александру I о сражении при Бородине

[1812 г., август]

Августа 24-го числа пополудни в 4 часа арьергард наш был атакован при Колоцком монастыре французами. Превосходные силы неприятеля принудили отступить оный к позиции, близ Бородина находящейся, где войска были уже устроены в боевой порядок. В сей день арьергард наш имел дело с неприятельской кавалерией и одержал поверхность. Изюмский гусарский полк с некоторым числом казаков сильно атаковал французскую кавалерию, где три эскадрона оной были истреблены.

Неприятель, перейдя реку Колочу выше Бородина, направил главные свои силы на устроенный нами пред сим редут, чрезвычайно беспокоивший наступательное его на наш левый фланг движение. Битва против сего редута час от часу делалась упорнее, однако ж все покушения неприятеля, отражаемого несколько раз с большим уроном, делались тщетными, и наконец был он совершенно отбит.

В сие время кирасирские полки 2-й дивизии – Екатеринославский, Орденский, Глуховский и Малороссийский быстрой атакой довершили его поражение. При сем взято нами 8 пушек, из коих 3, будучи подбиты, оставлены на месте сражения.

25-го армия французская находилась в виду нашей, построила пред своим фрунтом несколько укреплений; на правом же ее крыле замечены были разные движения, скрытые от нас лесами, почему и можно было предположить, что намерение Наполеона состояло в том, чтоб напасть на левое наше крыло и потом, продолжая движение по Старой Смоленской дороге, совершенно отрезать нас от Можайска.

Дабы предупредить сие намерение, я приказал того же дня генерал-лейтенанту Тучкову с 3-м корпусом идти на левое наше крыло и прикрыть положением своим Смоленскую дорогу. В подкрепление сему корпусу отряжено было 7000 человек Московского ополчения под предводительством генерал-лейтенанта графа Маркова.

От 3-го корпуса до левого крыла 2-й армии, которой командовал генерал от инфантерии князь Багратион, был промежуток, на версту продолжающийся и покрытый кустарниками, в котором для лучшей связи расположены были егерские полки 20-й, 21-й, 11-й и 41-й. Сводные гренадерские батальоны 2-й армии под командой г[енерал]-м[айора] гр[афа] Воронцова заняли все укрепления, устроенные перед деревней Семеновской; к сей деревне примыкало левое крыло нашей армии и от оной простиралась линия из полков 7-го корпуса под командой генерал-лейтенанта Раевского в направлении к кургану, в середине армии находящемуся и накануне укрепленному. К правой стороне кургана примыкал 6-й корпус под командой генерала от инфантерии Дохтурова левым своим крылом.

В сем месте линия склонялась вправо к деревне Горкам, и в оном направлении стояли 4-й и 2-й пехотные корпуса, составлявшие правое крыло армии под командой генерала от инфантерии Милорадовича.

Все вышеупомянутые войска входили в состав главной нашей силы (кор-де-баталь) и расположены были в две линии. За ними находились кавалерийские корпуса следующим образом: 1-й кавалерийской немного правее за 2-м корпусом, 2-й за 4-м, 3-й за 6-м, 4-й за 7-м. Позади кавалерии 5-й пехотный корпус, из гвардейских полков составленный, и 2-я гренадерская дивизия, а за оными обе кирасирские.

В таком положении армия ожидала наступления дня и неприятельского нападения.

26-го числа в 4 часа пополуночи первое стремление неприятеля было к селу Бородину, которым овладеть искал он для того, дабы, утвердясь в оном, обеспечить центр своей армии и действия на левое наше крыло, в то же самое время атакованное. Главные его батареи расположены были при деревне Шевардино: 1-я о 60 орудиях вблизи оставленного нами 24-го числа редута имела в действии своем косвенное направление на пехотную нашу линию и батарею, на кургане устроенную, а 2-я о 40 орудиях немного левее первой обращала огонь свой на укрепление левого нашего крыла.

Атака неприятеля на село Бородино произведена была с невероятной быстротой, но мужество лейб-гвардии егерского полка, оживляемое примером начальников оного, остановило стремление 8000 французов. Наикровопролитнейший бой возгорелся, и сии храбрые егери в виду целой армии более часу удерживали [неприятеля]. Наконец, подошедшие к нему резервы умножили силы, принудили сей полк, оставя село Бородино, перейти за реку Колочь.

Французы, ободренные занятием Бородина, бросились вслед за егерями и почти вместе с ними перешли реку, но гвардейские егери, подкрепленные пришедшими с полковником Манахтиным полками и егерской бригадой 24-й дивизии под командой полковника Вуича, вдруг обратились на неприятеля и соединенно с пришедшими к ним на помощь ударили в штыки, и все находившиеся на нашем берегу французы были жертвою дерзкого их предприятия.

Мост на реке Колоче совершенно был истреблен, несмотря на сильный неприятельский огонь, и французы в течение целого дня не осмеливались уже делать покушения к переправе и довольствовались перестрелкою с нашими егерями.

Между тем огонь на левом нашем крыле час от часу усиливался. К сему пункту собрал неприятель главные свои силы, состоящие из корпусов князя Понятовского, маршалов Нея и Давуста, и был несравненно нас многочисленнее. Князь Багратион, видя умножение неприятеля, присоединил к себе 3-ю пехотную дивизию под командой генерал-лейтенанта Коновницына и сверх того вынужден был употребить из резерва 2-ю гренадерскую дивизию под командой генерал-лейтенанта Бороздина, которую он и поставил уступами против левого крыла за деревнею, а левее от оной три полка 1-й кирасирской дивизии и всю 2-ю кирасирскую дивизию.

Я нашел нужным сблизить к сему пункту полки: лейб-гвардии Измайловский и Литовский под командою полковника Храповицкого. Неприятель под прикрытием своих батарей показался из лесу и взял направление прямо на наши укрепления, где был встречен цельными выстрелами нашей артиллерии, которой командовал полковник Богуславский, и понес величайший урон.

Невзирая на сие, неприятель, построясь в несколько густых колонн, в сопровождении многочисленной кавалерии с бешенством бросился на наши укрепления. Артиллеристы, с мужественным хладнокровием выждав неприятеля на ближайший картечный выстрел, открыли по нему сильный огонь, равномерно и пехота [встретила] его самым пылким огнем ружейным, [но поражение] их колонн не удержало французов, которые стремились к своей цели и не прежде обратились в бегство, как уже граф Воронцов со сводными гренадерскими батальонами ударил на них в штыки; сильный натиск сих батальонов смешал неприятеля, и он, отступая в величайшем беспорядке, был повсюду истребляем храбрыми нашими воинами.

При сем нападении граф Воронцов, получив жестокую рану, принужден был оставить свою дивизию. В то же самое время другая часть неприятельской пехоты следовала по Старой Смоленской дороге, дабы совершенно обойти наше левое крыло; но 1-я гренадерская дивизия, на сей дороге находившаяся, с твердостью выждав на себя неприятеля, остановила его движения и заставила податься назад.

Новые силы подкрепили французов, что и побудило генерал-лейтенанта Тучкова отступить по Смоленской дороге, где занял он на высоте выгодную позицию. Устроенная на сем месте 1-й артиллерийской бригады батарея причиняла значащий вред наступающему неприятелю. Французы, заметив важность сего места, ибо высота сия командовала всею окружностью, и, овладев оной, могли они взять во фланг левое наше крыло и отнять способ держаться на Смоленской дороге, почему, усилясь против сего пункта, и в сомкнутых колоннах с разных сторон повели атаку на 1-ю гренадерскую дивизию.

Храбрые гренадеры, выждав неприятеля, открыли по нему наижесточайший огонь и, не медля нимало, бросились на него в штыки. Неприятель не мог выдержать столь стремительного нападения, оставил с уроном место битвы и скрылся в близлежащие леса. Генерал-лейтенант Тучков при сем ранен пулею в грудь и генерал-лейтенант Олсуфьев принял по нем команду.

В 11 часов пополуночи неприятель, усилясь артиллерией и пехотой против укреплений нашего левого крыла, решился вновь атаковать оные. Многократные его атаки были отбиты, где много содействовал с отличною храбростью генерал-майор Дорохов. Наконец, удалось овладеть ему нашими тремя флешами, с коих мы не успели свести орудий.

Но не долго он воспользовался сею выгодою; полки Астраханский, Сибирский и Московский, построясь в сомкнутые колонны под командой генерал-майора Бороздина, с стремлением бросились на неприятеля, который был тотчас сбит и прогнан до самого леса с большим уроном. Такой удар был с нашей стороны не без потери. Генерал-майор принц Мекленбургский Карл ранен, Ревельского пехотного полка шеф генерал-майор Тучков 4-й был убит, Московского гренадерского полка полковник Шатилов получил жестокую рану, Астраханского гренадерского полка полковник Буксгевден, несмотря на полученные им три тяжкие раны, пошел еще вперед и пал мертв на батарее со многими другими храбрыми офицерами.

Потеря французов против нас несравнительна. После чего неприятель, умножа силы свои, отчаянно бросился опять на батареи наши и вторично уже овладел оными, но генерал-лейтенант Коновницын, подоспев с 3-й пехотной дивизией и видя батареи наши занятыми, стремительно атаковал неприятеля и в мгновение ока сорвал оные.

Все орудия, на оных находившиеся, были опять отбиты нами; поле между батареями и лесом было покрыто их трупами, и в сем случае лишились они лучшего своего кавалерийского генерала Монбрена и начальника главного штаба генерала Ромёфа, находившегося при корпусе маршала Давуста.

После сей неудачи французы, приняв несколькими колоннами как пехотными, [так] и кавалерийскими вправо, решились обойти наши батареи. [Едва] появились они из лесу, как генерал-лейтенант князь Голицын, командовавший кирасирскими дивизиями, влево от 3-й пехотной дивизии находившимися, приказал генерал-майору Бороздину и генерал-майору Дуке ударить на неприятеля. Вмиг был он обращен в бегство и принужден скрыться в лес, откуда хотя несколько раз потом и показывался, но всегда [был] с уроном прогоняем.

Невзирая на сильную потерю, понесенную французами, не переставали они стремиться к овладению вышеупомянутыми тремя флешами; артиллерия их, до 100 орудий умноженная, сосредоточенным огнем своим наносила немалый вред нашим войскам.

Я, заметя, что неприятель с левого крыла переводит войска, дабы усилить центр и правое свое крыло, немедленно приказал двинуться всему нашему правому крылу, вследствие чего генерал от инфантерии Милорадович отрядил генерал-лейтенанта Багговута со 2-м корпусом к левому крылу, а сам с 4-м корпусом пошел на подкрепление центра, над коим и принял начальство. Генерал же от инфантерии Дохтуров взял перед этим в командование левый фланг после князя Багратиона, получившего, к крайнему сожалению всей армии, тяжкую рану и вынужденного через то оставить место сражения.

Сей несчастный случай весьма расстроил удачное действие левого нашего крыла, доселе имевшего поверхность над неприятелем, и, конечно бы, имел самые пагубные последствия, если бы до прибытия генерала от инфантерии Дохтурова не вступил в командование генерал-лейтенант Коновницын.

Не менее того в самое сие время неприятель напал на наши укрепления, и войска, несколько часов кряду с мужеством оные защищавшие, должны были, уступив многочисленности неприятеля, отойти к деревне Семеновской и занять высоты, при оной находящиеся, которые, без сомнения, скоро были бы потеряны, если бы генерал-майор граф Ивелич не подоспел с командой 17-й дивизии и не устроил сильные на оных батареи, чрез что восстановил тесную связь между левым крылом армии и 1-й гренадерской дивизией.

Генерал-лейтенант Багговут с 4-й дивизией присоединился в то же время к 1-й гренадерской дивизии и принял оную в свою команду. После сего неприятель хотя и делал несколько покушений на наше левое крыло, но всякий раз был отражен с величайшей потерей.

Полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский, пришедшие на левый фланг 3-й пехотной дивизии, с непоколебимою храбростью выдерживали наисильнейший огонь неприятельских орудий и, невзирая на понесенную потерю, пребывали в наилучшем устройстве. Полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский в сем сражении покрыли себя славой в виду всей армии, будучи атакованы три раза неприятельскими кирасирами и конными гренадерами, стояли твердо и, отразив их стремление, множество из оных истребили. Генерал-майор Кретов с кирасирскими полками Екатеринославским и Орденским подоспел к ним на помощь, опрокинул неприятельскую кавалерию, большую часть истребил оной и сам при сем случае был ранен.

Наполеон, видя неудачные покушения войск правого крыла своей армии и что они были отбиты на всех пунктах, скрыл оные в леса и, заняв опушку стрелками, потянулся влево к нашему центру. Генерал он инфантерии Барклай-де-Толли, командовавший 1-й армией, заметив движение неприятеля, обратил внимание свое на сей пункт и, чтоб подкрепить оный, приказал 4-му корпусу примкнуть к правому крылу Преображенского полка, который с Семеновским и Финляндским оставались в резерве.

За сими войсками поставил он 2-й и 3-й кавалерийские корпуса, а за оными полки кавалергардской и конной гвардии. В сем положении наш центр и все вышеупомянутые резервы были подвержены сильному неприятельскому огню; все его батареи обратили действие свое на курган, построенный накануне и защищаемый 18-ю батарейными орудиями, подкрепленными всей 26-й дивизией под начальством генерал-лейтенанта Раевского.

Избежать сего было невозможно, ибо неприятель усиливался ежеминутно против сего пункта, важнейшего во всей позиции, и вскоре после того большими силами пошел на центр наш под прикрытием своей артиллерии густыми колоннами, атаковал курганную батарею, успел овладеть оной и опрокинуть 26-ю дивизию, которая не могла противостоять превосходнейшим силам неприятеля.

Начальник Главного штаба генерал-майор Ермолов, видя неприятеля, овладевшего батареей, важнейшею во всей позиции, со свойственной ему храбростью и решительностью, вместе с отличным генерал-майором Кутайсовым взял один только Уфимского пехотного полка батальон и, устроя сколько можно скорее бежавших, подавая собой пример, ударил в штыки.

Неприятель защищался жестоко, но ничто не устояло против русского штыка. 3-й батальон Уфимского пехотного полка и 16-й егерский полк бросились прямо на батарею, 19-й и 40-й по левую сторону оной, и в четверть часа батарея была во власти нашей с 18-ю орудиями, на ней бывшими. Генерал-майор Паскевич с полками ударил в штыки на неприятеля, за батареей находящегося; генерал-адъютант Васильчиков учинил то же с правой стороны, и неприятель был совершенно истреблен; вся высота и поле оной покрыто неприятельскими телами, и бригадный командир французский генерал Бонами, взятый на батарее, был один из неприятелей, снискавший пощаду.

Подоспевшая на сей случай кавалерия под командой генерал-адъютанта Корфа много способствовала к отбитию батареи нашей; при сем случае, к большому всех сожалению, лишились мы достойного генерала от артиллерии Кутайсова, который при взятии батареи был убит. Генерал-майор Ермолов переменил большую часть артиллерии, офицеры и услуга при орудиях были перебиты и, наконец, употребляя Уфимского пехотного полка людей, удержал неприятеля сильные покушения во время полутора часов, после чего был ранен в шею и сдал батарею г[енерал]-майору Лихачеву, присланному генералом от инфантерии Барклаем-де-Толли с 24-й дивизией на смену 26-й, которая, имея против себя во все время превосходные силы неприятеля, была весьма расстроена.

Во время сего происшествия неприятельская кавалерия, из кирасир и улан состоящая, атаковала во многих пунктах 4-й корпус, но сия храбрая пехота, выждав неприятеля на ближайший ружейный выстрел, произвела столь жестокий батальной огонь, что неприятель был совершенно опрокинут и с большой потерей бежал в расстройстве; при сем случае особенно отличились Перновский пехотный и 34-й егерский полки.

Несколько полков 2-го кавалерийского корпуса, преследовав бегущего неприятеля, гнали до самой пехоты. Псковский драгунский полк под командой полковника Засса врубился в неприятельскую пехоту; адъютант Его Высочества полковник князь Кудашев довершил истребление другой неприятельской колонны, подскакав с 4-мя орудиями гвардейской конной артиллерии, из коих, действовав ближайшим картечным выстрелом, нанес ужасный вред неприятелю.

После сего неприятель большими силами потянулся на левый наш фланг. Чтобы оттянуть его стремление, я приказал генерал-адъютанту Уварову с 1-м кавалерийским корпусом, перейдя речку Колочу, атаковать неприятеля в левый его фланг. Хотя положение места было не весьма выгодное, но атака была сделана довольно удачно, неприятель был опрокинут; при сем случае Елисаветградский гусарский полк отбил два орудия, но не мог вывезти за дурной дорогой; в это самое время неприятельская пехота покусилась было перейти через реку Колочу, дабы напасть на пехоту нашу, на правом фланге находящуюся, по генерал-адъютант Уваров, атаками на оную произведенными, предупредил ее намерение и воспрепятствовал исполнению оного.

Наполеон, видя неудачу всех своих предприятий и все покушения его на левый наш фланг уничтоженными, обратил все свое внимание на центр наш, против коего, собрав большие силы во множестве колонн пехоты и кавалерии, атаковал Курганную батарею; битва была наикровопролитнейшая, несколько колонн неприятельских были жертвой столь дерзкого предприятия, но, невзирая на сие, умножив силы свои, овладел он батареей, с коей, однако ж, генерал-лейтенант Раевский успел свести несколько орудий.

В сем случае генерал-майор Лихачев был ранен тяжело и взят в плен. Кавалерия неприятельская, овладев курганом, в больших силах бросилась отчаянно на пехоту 4-го корпуса и 7-й дивизии, но была встречена кавалергардским и конногвардейским полками под командою генерал-майора Шевича; полки сии, имея против себя несоразмерность сил неприятельской кавалерии, с необыкновенным мужеством остановили предприятие ее и, быв подкреплены некоторыми полками 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, атаковали тотчас неприятельскую кавалерию и, опрокинув ее совершенно, гнали до самой пехоты.

Правый и левый фланги нашей армии сохраняли прежнюю позицию; войска, в центре находящиеся под командой генерала от инфантерии Милорадовича, заняли высоту, близ кургана лежащую, где, поставив сильные батареи, открыли ужасный огонь на неприятеля. Жестокая канонада с обеих сторон продолжалась до глубокой ночи. Артиллерия наша, нанося ужасный вред неприятелю цельными выстрелами своими, принудила неприятельские батареи замолчать, после чего вся неприятельская пехота и кавалерия отступила. Генерал-адъютант Васильчиков с 12-й пехотной дивизией до темноты ночи был сам со стрелками и действовал с особенным благоразумием и храбростью.

Таким образом, войска наши, удержав почти все свои места, оставались на оных.

Я, заметив большую убыль и расстройство в батальонах после столь кровопролитного сражения и превосходства сил неприятеля, для соединения армии оттянул войска на высоту, близ Можайска лежащую.

По вернейшим известиям, к нам дошедшим, и по показанию пленных, неприятель потерял убитыми и ранеными 42 генерала, множество штаб– и обер-офицеров и за 40 тыс. рядовых; с нашей стороны потеря состоит до 25 тыс. человек, в числе коих 13 генералов убитых и раненых.

Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храбрости российских воинов, где вся пехота, кавалерия и артиллерия дрались отчаянно. Желание всякого было умереть на месте и не уступить неприятелю. Французская армия под предводительством самого Наполеона, будучи в превосходнейших силах, не превозмогла твердость духа российского солдата, жертвовавшего… живостью за свое Отечество.

Рапорт начальника арьергарда армий генерала от кавалерии М. И. Платова М. И. Кутузову о сражении с противником, наступающим на Можайск

28 августа 1812 г.

С шестого часа утра с находящимся при мне арьергардом, во-первых, удерживал я город Можайск шестью батальонами егерей, с защищением с обоих флангов города регулярною и иррегулярною кавалериею и с пальбою по колоннам неприятельским, стремившимся в Можайск, из орудий Донской конной артиллерии, бывшей внутри города на разных возвышенностях.

Но когда уже сильными батареями, построенными против города, стремившимися колоннами неприятельскими как на город, так и на обои фланги мои, и приближением оттуда неприятельской армии вытеснен был я, тогда уже занял те высоты, где армия прошедшую ночь имела ночлег, на котором месте держался с арьергардом еще два часа.

От сильной канонады и наступления неприятельского на трехверстной с крыла на крыло дистанции, выдерживая их атаки и сильную с разных батарей канонаду и отходя до самого ручья, примерно от Можайска от 4 до 5 верст, где также удерживали неприятеля более двух часов с потерянием убитыми и ранеными нескольких штаб– и обер-офицеров и нижних чинов. Но и тут не могли удержать стремления неприятельского, в рассуждении больших сил его, сильного наступления и предприятия в обои фланги наши большими со стороны силами.

После того на всяком шагу ежеминутно продолжалось сражение до самой ночи, чем и окончилось.

Неприятель перед нами и в силе. По объявлениям же от взятых нами пленных, здесь сам Наполеон, Мюрат, Даву и Ней и вся та кавалерия, которая была в сражении 26-го числа сего месяца у деревни Бородино. Я с арьергардом по прекращении целодневного сражения расположился, выйдя из леса, на высоте примерно от Можайска верст 15. Завтра, что последует, имею о том Вашей светлости донести.

Долгом моим поставляю донести Вашей светлости и по всей справедливости свидетельствовать о неусыпных трудах и рвении, с неустрашимой храбростью оказанного в сих местах и на всяком шагу г-на генерал-майора барона Розена.

Верно:

адъютант есаул Попов

Письмо М. И. Кутузова жене, Е. И. Кутузовой

29 августа [1812 г.]

Я, слава Богу, здоров, мой друг, и не побит, а выиграл баталию над Бонапартием. Детям благословение.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-К[утузов]

Рапорт М. И. Кутузова Александру I об отступлении к Москве

29 августа 1812 г. В деревне Нара

Баталия, 26-го числа бывшая, была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту позицию, в которую пришел нас атаковать. Но чрезвычайная потеря, и с нашей стороны сделанная, особливо тем, что переранены самые нужные генералы, принудила меня отступить по Московской дороге.

Сегодня нахожусь я в деревне Нара и должен отступить еще потому, что ни одно из тех войск, которые ко мне для подкрепления следуют, ко мне еще не приблизились, а именно: три полка, в Москве сформированные под ордером генерал-лейтенанта Клейнмихеля, и полки формирования князя Лобанова, которые приближаются к Москве.

Пленные сказывают, однако же, что неприятельская потеря чрезвычайно велика. Кроме дивизионного генерала Бонами, который взят в плен, есть другие убитые, между прочими Давуст ранен. Арьергардные дела происходят ежедневно. Теперь узнал я, что корпус вице-короля италийского находится около Рузы, и для того отряд генерал-адъютанта Винценгероде пошел к Звенигороду, дабы закрыть по той дороге Москву.

Вашего Императорского Величества всеподданнейший

князь Г[оленищев]-Кутузов

[P. S.] Некоторые пленные уверяют, что общее мнение во французской армии, что они потеряли ранеными и убитыми сорок тысяч.

Письмо М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину с просьбой о срочной организации мер для перевозки раненых

30 августа 1812 г. М. Вязёма

Почтеннейший граф Федор Васильевич!

Мы приближаемся к генеральному сражению у Москвы. Но мысль, что не буду иметь способов к отправлению раненых на подводах, устрашает меня. Бога ради, прошу помощи скорейшей от Вашего сиятельства.

С совершенным почтением имею честь быть Вашего сиятельства всепокорнейший слуга

князь Г[оленищев]-Кутузов

Рескрипт Александра I М. И. Кутузову о возложении на него сана генерал-фельдмаршала

31 августа 1812 г. С.-Петербург

Князь Михайло Ларионович!

Знаменитый Ваш подвиг в отражении главных сил неприятельских, дерзнувших приблизиться к древней нашей столице, обратил на сии новые заслуги Ваши Мое и всего Отечества внимание.

Совершите начатое столь благоуспешно Вами дело, пользуясь приобретенным преимуществом и не давая неприятелю оправляться. Рука Господня да будет над Вами и над храбрым нашим воинством, от которого Россия ожидает славы своей, а вся Европа своего спокойствия.

В вознаграждение достоинств и трудов Ваших возлагаем Мы на Вас сан генерал-фельдмаршала, жалуем Вам единовременно сто тысяч рублей и повелеваем супруге Вашей, княгине, быть двора Нашего статс-дамою.

Всем бывшим в сем сражении нижним чинам жалуем по пяти рублей на человека.

Мы ожидаем от Вас особенного донесения о сподвизавшихся с Вами главных начальниках. А вслед за оным и обо всех прочих чинах, дабы по представлению Вашему сделать им достойную награду. Пребываем Вам благосклонны

Александр

Из письма Е. И. Кутузовой А.-Л.-Ж. де Сталь-Гольштейн

[30–31 августа] 1812 г. С.-Петербург

[…] Звезда Наполеона, может быть, затмится; а что она 26 августа поблекла, это верно. Вот что, интересная особа, поспешила я сообщить Вам. Зачем Вы не остались до 30? Вы в состоянии разделить вполне общую радость всего города. Вы настолько меня узнали, чтобы понять, каково теперь у меня на душе, и как бы я была счастлива встретиться с Вами в лучшую пору моей жизни.

Государь справедливо оценил заслуги Кутузова: он пожаловал его фельдмаршалом; у меня портрет его. Лучшая же нам награда заключается в возрождающемся спокойствии России и, смею сказать, Европы. Не осуждайте меня за чрезмерную гордость; если уже позволено гордиться, то именно тогда, когда имеешь мужа, подобного моему. Прощайте, милая интересная особа. […]

[Перевод с французского]

Из журнала военных действий о Военном совете в Филях

Сентября 1. Армия отступила к г. Москве; расположилась лагерем: правый фланг перед деревнею Фили, центр между селами Троицким и Волынским, а левый фланг перед селом Воробьевым; арьергард армии при деревне Сегуне.

Сей день пребудет вечно незабвенным для России, ибо собранный Совет у фельдмаршала князя Кутузова в деревне Фили решил пожертвованием Москвы спасти армию. Члены, составлявшие оный, были следующие: фельдмаршал князь Кутузов, генералы: Барклай-де-Толли, Беннигсен и Дохтуров; генерал-лейтенанты: граф Остерман и Коновницын, генерал-майор и начальник Главного штаба Ермолов и генерал-квартирмейстер полковник Толь^[84].

Фельдмаршал, представя Военному совету положение армии, просил мнения каждого из членов на следующие вопросы: ожидать ли неприятеля в позиции и дать ему сражение или сдать оному столицу без сражения? На сие генерал Барклай-де-Толли отвечал, что в позиции, в которой армия расположена, сражения принять невозможно и что лучше отступить с армиею через Москву по дороге к Нижнему Новгороду, как к пункту главных наших сообщений между северными и южными губерниями.

Генерал Беннигсен, выбравший позицию перед Москвою, считал ее непреоборимою и потому предлагал ожидать в оной неприятеля и дать сражение.

Генерал Дохтуров был сего же мнения.

Генерал Коновницын, находя позицию перед Москвою невыгодною, предлагал идти на неприятеля и атаковать его там, где встретят, в чем также согласны были генералы Остерман и Ермолов; но сей последний присовокупил вопрос: известны ли нам дороги, по которым колонны должны двинуться на неприятеля?

Полковник Толь представил совершенную невозможность держаться армии в выбранной генералом Беннигсеном позиции, ибо с неминуемою потерею сражения, а вместе с сим и Москвы, армия подвергалась совершенному истреблению и потерянию всей артиллерии, и потому предлагал немедленно оставить позицию при Филях, сделать фланговый марш линиями влево и расположить армию правым флангом к деревне Воробьевой, а левым между Новой и Старой Калужскими дорогами в направлении между деревнями Шатилово и Воронково; из сей же позиции, если обстоятельства потребуют, отступить по Старой Калужской дороге, поскольку главные запасы съестные и военные ожидаются по сему направлению.

После сего фельдмаршал, обратясь к членам, сказал, что с потерянием Москвы не потеряна еще Россия и что первою обязанностью поставляет он сберечь армию, приблизиться к тем войскам, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю и потому намерен, пройдя Москву, отступить по Рязанской дороге.

Вследствие сего, приказано было армии быть в готовности к выступлению. […]

Письмо М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину об оставлении Москвы

1 сентября 1812 г. Фили

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Неприятель, отделив колонны свои на Звенигород и Боровск, и невыгодное здешнее местоположение принуждают меня с горестью Москву оставить. Армия идет на Рязанскую дорогу. К сему покорно прошу Ваше сиятельство прислать мне с сим же адъютантом моим Монтрезором сколько можно более полицейских офицеров, которые могли бы армию провести через разные дороги на Рязанскую дорогу.

Пребываю с совершенным почтением, милостивый государь мой, Вашего сиятельства всепокорный слуга

князь Г[оленищев]-Кутузов

Из журнала военных действий

2 [сентября]. В 3 часа пополуночи армия, имея только один Драгомиловский мост к отступлению, выступила одною колонною и в самом большом порядке и тишине проходила Москву. Глубокая печаль написана была на лицах воинов, и казалось, что каждый из них питал в сердце мщение за обиду, как бы лично ему причиненную.

Между тем, пройдя Москву, армия взяла направление по Рязанской дороге и расположилась лагерем при деревне Панки. Когда неприятель приблизился к Москве, тогда генерал Милорадович, командовавший арьергардом, заключив перемирие на несколько часов с начальником неприятельского авангарда королем неаполитанским, отступил не только без малейшей потери со своей стороны, но еще дал время многим из жителей выбраться из города.

В арсенале оставшееся еще оружие тем временем было частью выбрано, частью истреблено. Наконец, оставя город, генерал Милорадович с арьергардом расположился в виду оного перед селением Карачаровым. Генерал-адъютант барон Винценгероде с отрядом своим отступил по Тверской дороге. Между тем главнокомандующий князь Кутузов отделил отряд из кавалерии и некоторой части пехоты по Нижегородской дороге, дабы прикрыть государственные сокровища и имущество многих московских жителей, по сей дороге отступивших. Главная квартира в сей день была в селе Жилине. В ночь начался пожар в городе […]

Из письма Д. С. Дохтурова жене, М. П. Дохтуровой

3 сентября 1812 г.

[…] Я, слава Богу, совершенно здоров, но я в отчаянии, что оставляют Москву. Какой ужас! Мы уже по эту сторону столицы. Я прилагаю все старание, чтобы убедить идти врагу навстречу; Беннигсен был того же мнения, он делал что мог, чтобы уверить, что единственным средством не уступать столицы было бы встретить неприятеля и сразиться с ним. Но это отважное мнение не могло подействовать на этих малодушных людей: мы отступили через город. Какой стыд для русских покинуть Отчизну без малейшего ружейного выстрела и без боя.

Я взбешен, но что же делать? Следует покориться, потому что над нами, по-видимому, тяготеет кара Божья. Не могу думать иначе: не проиграв сражения, мы отступили до этого места без малейшего сопротивления. Какой позор! Теперь я уверен, что все кончено, и в таком случае ничто не может удержать меня на службе: после всех неприятностей, трудов, дурного обращения и беспорядков, допущенных по слабости начальников, после всего этого ничто не заставит меня служить – я возмущен всем, что творится! […]

Я полагаю, что мы пойдем по Калужской дороге, но я боюсь, чтобы соседство Москвы не было для вас опасно; любезный друг, если возможно, то переберитесь несколько далее.

Письмо М. И. Кутузова генерал-майору Ф. Ф. Винценгероде о прикрытии дороги на Клин и Тверь

3 сентября 1812 г. Жилино

Ваше превосходительство!

Мною только что получено письмо, посланное Вами из села Малая Матерщина. Я вполне одобряю все Ваши распоряжения и считаю необходимым известить Вас в свою очередь о тех операциях, которые намереваюсь предпринять, дабы Вы могли сообразно с оными действовать.

Я намерен сделать завтра переход по Рязанской дороге, далее вторым переходом выйти на Тульскую, а оттуда на Калужскую дорогу на Подольск. Сим движением я намерен привлечь все внимание неприятеля на свою армию, угрожая его тылу. Подольск – такой пункт, где я надеюсь найти позицию и получить подкрепления, и откуда я смогу высылать партии на Можайскую дорогу.

Постараюсь задержаться в Подольске 3–4 дня. Изложив Вашему превосходительству план моих будущих операций, предоставляю вам действовать сообразно Вашим знаниям и искусству, коим Вы неоднократно представляли доказательства.

Первое движение, на которое должно быть обращено внимание Вашего превосходительства, это занятие Вашими войсками дороги на Клин или на Тверь, оставив на Ярославской дороге один из Ваших казачьих полков под командою толкового офицера, объявив ему, что он будет отвечать за все ложные тревоги, которые могут дойти до великой княгини.

Сей пост должен давать ежедневные донесения в Ярославль^[85] и поддерживать сообщение с казачьим постом, который я поставлю в Покрове по Владимирской дороге. Этот последний должен будет сноситься с тем постом, который будет в Егорьевске, откуда мною будут учреждены другие посты вплоть до места расположения армии. Я возлагаю на Ваше превосходительство делать необходимые донесения Государю императору, чтобы разуверить его в тех ложных сообщениях, которые могли дойти до Петербурга.

Князь Кутузов

P. S. Изюмский гусарский полк останется у вас.

[Перевод с французского]

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о причинах оставления Москвы

4 сентября 1812 г. Жилино

После столь кровопролитного, хотя и победоносного с нашей стороны, от 26-го числа августа, сражения должен я был оставить позицию при Бородине по причинам, о которых имел счастье донести Вашему Императорскому Величеству. После сражения того армия была приведена в крайнее расстройство, вторая армия весьма уже ослабела. В таком истощении сил приближались мы к Москве, имея ежедневно большие дела с авангардом неприятельским, и на этом недальнем расстоянии не представилось позиции, на которой мог бы я с надежностью принять неприятеля.

Войска, с которыми надеялись мы соединиться, не могли еще прийти; неприятель же пустил две новые колонны – одну по Боровской, а другую по Звенигородской дороге, стараясь действовать на тыл мой от Москвы, а потому не мог я никак отважиться на баталию, которой невыгоды имели бы последствием не только разрушение остатков армии, но и кровопролитнейшее разрушение и превращение в пепел самой Москвы.

В таком крайне сомнительном положении, по совещании с первенствующими нашими генералами, из которых некоторые были противного мнения, должен я был решиться попустить неприятеля войти в Москву, из коей все сокровища, арсенал и все почти имущество, как казенное, так и частное, вывезено, и ни один дворянин в ней не остался.

Осмеливаюсь всеподданейше донести Вам, Всемилостивейший Государь, что вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России. Напротив того, с войсками, которые успел я спасти, делаю я движение на Тульской дороге. Сие приведет меня в состояние защищать город Тулу, где хранится важнейший оружейный завод, и Брянск, в котором столь же важный литейный двор, и прикрывает мне все ресурсы, в обильнейших наших губерниях заготовленные. Всякое другое направление пресекло бы мне оные, равно и связь с армиями Тормасова и Чичагова, если бы они показали большую деятельность на угрожение правого фланга неприятельского.

Хотя не отвергаю того, чтобы занятие столицы не было раною чувствительнейшею, но, не колеблясь между сим происшествием и теми событиями, могущими последовать в пользу нашу с сохранением армии, я принимаю теперь в операцию со всеми силами линию, посредством которой, начиная с дорог Тульской и Калужской, партиями моими буду пересекать всю линию неприятельскую, растянутую от Смоленска до Москвы, и тем самым, отвращая всякое пособие, которое бы неприятельская армия с тыла своего иметь могла, и обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву и переменить всю свою операционную линию.

Генералу Винценгероде предписано от меня держаться самому на Клинской или Тверской дороге, имея между тем по Ярославской казачий полк для охранения жителей от набегов неприятельских партий.

Теперь, в недальнем расстоянии от Москвы, собрав мои войска, твердою ногою могу ожидать неприятеля, и пока армия Вашего Императорского Величества цела и движима известною храбростью и нашим усердием, дотоле еще возвратная потеря Москвы не есть потеря Отечества. Впрочем, Ваше Императорское Величество Всемилостивейше согласиться изволите, что последствия сии нераздельно связаны с потерею Смоленска и с тем расстроенным совершенно состоянием войск, в котором я оные застал. Полковник Мишо объяснит Вашему Императорскому Величеству обстоятельнее положение наших дел.

Генерал от инфантерии князь Г[оленищев]-Кутузов

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о фланговом марше армии к Подольску

6 сентября 1812 г. Подольск

После всеподданнейшего донесения моего от 4-го сего месяца я продолжаю движение мое около Москвы. Сделав два марша по Коломенской дороге для произведения в действие намерения моего склониться ближе на дорогу коммуникаций неприятельской армии, оставив арьергард мой на реке Пахре на позиции у Кулакова, форсированным маршем сделал я фланговый к Подольску.

Прошлой ночью арьергард мой скрытым маршем последовал сею же фланговою дорогою за армиею, оставя часть казаков для фальшивого их движения на Коломну, с тем что будто бы и армия сделала свое туда отступление.

До сих пор получаю я сведения об успехе сего фальшивого движения, ибо неприятель последовал частями за казаками. Сие дает мне ту удобность, что завтра армия, сделав фланговый же марш 18 верст на Калужскую дорогу и послав сильные партии на Можайскую, весьма озаботить должна тыл неприятельский.

Сим способом надеюсь я, что неприятель будет искать мне дать сражение, которого на выгодном местоположении равных успехов, как при Бородине, я ожидаю.

Заботу немалую делает мне мародерство, которое застал я усиленным до такой степени, что при движениях армии скорых преград сему злу положить трудно, но принимаются все меры.

Зло сие частью причиною и тому, что я, одержав жестокое сражение при Бородине, должен был после баталии отступить назад; правда, известно было мне и то, что вся Наполеонова гвардия была сбережена и в дело не употреблялась, а с нашей стороны использовались все, до последнего резерва, даже к вечеру и гвардию, сей корпус драгоценный по его храбрости и порядку.

Генерал от инфантерии князь Г[оленищев]-Кутузов

Из журнала военных действий

4 [сентября]. Российская армия продолжала марш свой по Рязанской дороге и заняла лагерь при Боровском перевозе на правом берегу реки Москвы. Главная квартира была в деревне Кулакове. Фельдмаршал князь Кутузов, чувствуя всю важность сохранения полуденных губерний России, после оставления Москвы умышленно отступил по Рязанской дороге, дабы удостоверить неприятеля, что в правилах наших принято одно перпендикулярное отступление, и тем скрыть от него настоящий план наших действий, для чего, как выше сказано, довольно сильный отряд из пехоты и кавалерии отступил также и по Нижегородской дороге.

В то же время отряд генерал-адъютанта барона Винценгероде занимал Ярославскую и Тверскую дороги. Такое расположение войск наших привело неприятеля в недоумение и заставило его на всех вышеупомянутых дорогах расположиться сильными корпусами. За главною же нашею армиею последовали неприятельские силы в числе 60 000 под предводительством короля неаполитанского, имея авангард под командою генерала Себастиани, который наблюдал движение нашего арьергарда, отступившего в сей день к селу Жилину.

Между тем фельдмаршал князь Кутузов предпринял фланговое движение армии с Рязанской на Старую Калужскую дорогу, дабы сим положением не только прикрыть полуденные губернии России и приблизиться ко всем запасам и подкреплениям, к армии следовавшим, но и в то же время угрожать неприятельской операционной линии, от Москвы через Можайск, Вязьму и Смоленск на Вильну идущей. А чтобы скрыть сие фланговое движение от неприятеля, приказано было командиру арьергарда генералу Милорадовичу днем позже произвести параллельно армии тоже фланговое движение, оставляя на прежде им занимаемых местах довольно сильные отряды кавалерии с конною артиллериею, вследствие чего:

5[сентября] армия, выступив левым флангом двумя параллельными колоннами, направилась к г. Подольску. Генерал Милорадович с арьергардом отступил к Боровскому перевозу, оставя сильные посты на левом берегу реки Москвы.

6[сентября]. Подойдя к г. Подольску, армия расположилась лагерем на Серпуховской дороге. Главная квартира в деревне Кутузовой.

7[сентября]. Армия продолжала свое движение на Старую Калужскую дорогу и заняла лагерь при деревне Красной Пахре на левом берегу реки Пахры. Генерал Милорадович, оставив полковника Ефремова со значущим отрядом кавалерии и части пехоты на правом берегу реки Москвы при Боровском перевозе, дал ему повеление на случай приближения неприятеля отступать к Бронницам и тем заставить его думать, что главная наша армия отступила в том же направлении. Сам же генерал Милорадович со вверенным ему арьергардом двинулся скрытно влево, распространяясь партиями своими по разным дорогам, ведущим к Москве, по которым никакого не открыл неприятеля, исключая некоторых мародеров.

8 [сентября]. Генерал Милорадович с 8-м корпусом, 1-м кавалерийским и казачьими полками, составляющими часть нашего арьергарда, прибыл на Калужскую дорогу и расположился при реке Десне. Другая же часть из 7-го корпуса и 4-го кавалерийского, с казачьими полками под командою генерал-лейтенанта Раевского осталась на Серпуховской дороге как боковой корпус. Армия в сей день имела растах. […]

Из письма Александра I П. А. Толстому

8 сентября 1812 г. С.-Петербург

[…] По-видимому, враг впущен в Москву. Я рапортов с 29-го августа по сие число от князя Кутузова не имею, но по письму от графа Ростопчина от 1-го сентября через Ярославль извещен Я, что князь Кутузов намерен оставить с армиею Москву. Причина сей непонятной решимости остается Мне совершенно сокровенна, и Я не знаю, стыд ли России она принесет или имеет предметом уловить врага в сети. […]

Александр

Доклад Ф. В. Ростопчина Александру I о реакции армии на оставление Москвы

8 сентября [1812 г.] Деревня Кутузова по Тульской дороге в 34 верстах от Москвы

[…] Отдача Москвы французам поразила умы. Солдаты предались унынию. В самом деле, странно, каким образом, после столь постыдного, три месяца длившегося отступления, столицею Вашею овладел доведенный до крайности неприятель. […] Генералы в бешенстве, а офицеры громко говорят, что стыдно носить мундир. Солдаты уже не составляют армии.

Это орда разбойников, и они грабят на глазах своего начальства. […] Расстреливать невозможно: нельзя же казнить смертью по нескольку тысяч человек на день? Всюду каверзы. Беннигсен добивается главного начальства. Он только и делает, что отыскивает позиции в то время, когда армия в походе. Он хвастает тем, что один говорил против оставления Москвы и хочет выпустить о том печатную реляцию. […] Барклай подал голос за оставление Москвы неприятелю, и тем, может быть, хотел заставить забыть, что, благодаря его поспешности, погиб Смоленск.

Князя Кутузова больше нет – никто его не видит; он все лежит и много спит. Солдат презирает его и ненавидит его. Он ни на что не решается; молоденькая девочка, одетая казаком, много занимает его. Покинув Москву, он направился на Коломенскую дорогу, чтобы прервать сообщение неприятеля с Смоленском и воспользоваться запасами, накопленными в Калуге и Орле.

Он даже думает дать сражение, но никак не решится на него. Довод у него тот, что надо сберегать армию; но если она должна все отступать, то он скоро ее лишится. Я держусь мнения, что Бонапарт уйдет от него в то время, как он всего менее будет ожидать того. […]

Все делают Кайсаров и Кудашев, они распорядители судьбы Вашей и судьбы Империи. Так как распространено мнение, что Кутузов действует по Вашим приказаниям, и так как объявленная им самим сдача Москвы без сражения поразила всех ужасом, то было бы необходимо, для предотвращения мятежа, отозвать и наказать этого старого болвана и царедворца. Иначе произойдут неисчислимые бедствия. […]

Я в армии, смерть у меня в душе. Вижу войско в беспорядке, крестьян разоренных, сообщения прерванные; нет начальника и никого, кто бы его заменил. Вот другой раз общественное мнение обманулось в своем выборе. Каменский рехнулся, а Кутузов, старая баба-сплетница, потерял голову и думает что-нибудь сделать ничего не делая.

Вашего Величества

всепреданнейший граф Ростопчин

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о фланговом маневре

11 сентября 1812 г. Село Красная Пахра

Армия, находясь ныне на Старой Калужской дороге и положением своим прикрывая Тулу, Калугу, Орел, удачно совершила то движение, которое всеподданнейше излагал в донесении моем от 6-го числа. Армия, делая фланговое движение на сию [дорогу], по переправе через Москву-реку, для скрытности сего направления, вводила неприятеля на всяком своем марше в недоумение, направляясь сама к известному пункту, маскировалась между тем фальшивыми движениями легких войск, делая демонстрации то к Коломне, то к Серпухову, за коими и неприятель большими партиями следовал.

Арьергард перешел реку Пахру, следовал и находится параллельно от армии к Москве в десяти верстах и с самого поворота от Коломенской дороги не был тревожим неприятелем. Неприятель, потеряв из виду нашу армию, оставаясь в недоумении, посылает сильные отряды на разные пункты для открытия нас. 7-го числа генерал-майор Иловайский 11-й с частью казаков и Мариупольскими гусарами, узнав его у селения Знаменска, атаковал четыре его конные полка, взяв в плен за 200 человек с полковником, 16-ю офицерами и 40 унтер-офицерами, много положил их на месте и разбил совершенно.

Разъезды наши также приводят много пленных, так что вчерашний и сегодняшний день по 500. Ныне, став на сей дороге и приблизившись к тылу неприятельскому к Можайской дороге послал я с генерал-майором Дороховым сильный отряд действовать на оной, от которого имею сегодня рапорт, что он уже успел взять 6 офицеров и 200 рядовых. Между тем Ахтырского гусарского полка подполковник Давыдов со 150 человеками легкой кавалерии уже давно живет между Гжатском и Можайском и удачно действует на неприятельские коммуникации.

Главная забота, которою теперь занимаемся, есть укомплектование войск. Сегодня ожидается из Калуги генерал-майор Ушаков и с ним пехоты формирования Милорадовича до 6000 человек, два Рязанские полка формирования князя Лобанова, которые, говорят, довольно хороши. С Ушаковым и за 1000 лошадей для кавалерии. Сверх того Рязанское ополчение дает мне 800 лошадей, Тульское – 500 и 12 эскадронов порядочной казачьей конницы формирования князя Щербатова.

Я при сем случае всеподданнейшим долгом считаю свидетельствовать перед Вашим Императорским Величеством об успехе, с коим большая часть Тульского ополчения сформирована; оное видел посылаемый от меня Вашего Величества генерал-адъютант Уваров.

Сии прибывающие лошади и конница весьма мне вовремя, ибо многие части кавалерии от беспрестанных действий весьма ослабели, так что из четырех эскадронов едва составиться могут два, как-то: 2-й и 3-й кавалерийские корпуса. Теперь же, достигнув предполагаемой точки операций армии, для действия в тылу неприятеля кавалерия весьма нужна. Войска Донского атаман Платов уверяет меня, что много у него казаков в скором времени прибыть должны к армии, из коих оных голову полагает уже в Воронеже.

Получив повеление Вашего Величества об укомплектовании армии одной дивизии другою, я рассудил, не уничтожая дивизий, но один полк пехотный и один егерский в каждой употребить на укомплектование прочих четырех, за тем остающихся. По 60 человек от расформированных полков при приличном числе офицеров, унтер-офицеров, музыкантов и от обеих расформированных полков по одному штаб-офицеру, составив от каждой армии команды, вместе отправить под начальством старшего штаб-офицера и со знаменами в Нижний Новгород на предмет, желаемый Вашим Величеством. Сим способом дивизии те же самые останутся, четыре полка в каждой укомплектуются, а расформированные полки будут переобразовываться и постепенно прибывать к армии.

Генерал-адъютант граф Винценгероде стоит на Тверской дороге, имея отряд и по Ярославской, и вместе с действиями армии на Можайскую дорогу будет и он на оную действовать.

Генерал Дорохов рапортует сейчас, что он открыл по дороге от Можайска к Москве корпус, состоящий из пехоты, конницы и артиллерии генерала Ламюза. Прочее Ваше Величество усмотреть изволите из подносимых в подлиннике рапортов Дорохова касательно дороги Можайской, сейчас полученных.

Фельдмаршал князь Г[оленищев]-Кутузов

Из письма Н. Д. Кудашева и М. И. Кутузова Е. И. Кутузовой о действиях партизанского отряда И. С. Дорохова

11 сентября 1812 г. В 30 верстах от Москвы по Калужской дороге

Высокочтимая маменька! С величайшей радостью узнали мы о наградах, полученных Вами и папенькой. Я не в силах описать восторга, с которым в армии был принят титул фельдмаршала. […]

Французы находятся в окрестностях Москвы, вернее сказать, бродят вокруг нее и даже не подозревают того, что делается у них в тылу, а между тем генерал Дорохов, находясь со вчерашнего дня на Можайской дороге, снял их передовые посты, взял несколько сот пленных и много разного добра. […]

Кн[язь] Н. Кудашев

Я, слава Богу, здоров, мой друг. Детям благословение. Дашу благодарю за письма.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Кутузов [Перевод с французского]

Из письма М. И. Кутузова и Н. Д. Кудашева дочери и зятю М. И. Кутузова П. М. и М. Ф. Толстым

В 35 верстах от Москвы

Я представляю себе, мои дорогие друзья, в какой тревоге вы сейчас находитесь. Ваши письма, мой очаровательный и добрый друг, полны таких ужасных вопросов, что я не хочу отвечать ни на один из них. Фельдъегерь, посланный к вам дня четыре тому назад, должен был вам сообщить те хорошие новости, о которых я вас уведомлял. Теперь, мои друзья, мы прикрываем дороги к Туле и Калуге, так что вы находитесь в полнейшей безопасности.

Неприятель действительно взял направление на Коломну, но это было только до того момента, пока он не знал нашего направления. В настоящий момент мы знаем, что он находится напротив нас, и судите по этому, что он не может удерживать за собою дорог на Рязань, на Владимир или на Ярославль, так [как] вы не можете не знать, мои дорогие друзья, что война требует того, чтобы армии видели друг друга и соприкасались. […]

Николай

Мой друг Парашенька, я Вас никогда не забывал и недавно к Вам отправил курьера. Теперь и впредь, надеюсь, в Данкове безопасно. А ежели бы приблизились, на что еще никаких видимостей нет, тогда можно ведь далее уехать.

Я баталию выиграл прежде Москвы, но надобно сберегать армию, и она целехонька. Скоро все наши армии, то есть Тормасов, Чичагов, Витхенштейн и еще другие станут действовать к одной цели, и Наполеон долго в Москве не пробудет.

Боже вас всех благослови.

Верный друг Михайло Г[оленищев]-Ку[тузов]

Предписание М. И. Кутузова М. И. Платову объяснить недостойное поведение полковых командиров Войска Донского

17 сентября 1812 г.

Известился я, будто командиры полков Войска Донского при армии заболели почти все. Такое известие не могло меня не оскорбить, и я обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с просьбою уведомить меня в откровенности без отлагательства о причине странного сего случая. Хотя, правда, и не даю я оному полной веры, ибо теперешнее положение нашего Отечества одно весьма сильно возбудит каждого из нас преодолевать всякие трудности и самой жизни не щадить, о чем я излишним да[же] считаю напомнить Вам.

Впрочем, если известие, ко мне дошедшее, справедливо, что все полковые командиры заболели, в таком разе я обязан буду довести о сем до сведения Государя императора, между тем не упущу и мер принять, какие Высочайшая власть предоставляет мне по долгу службы.

Из письма Александра I сестре, Екатерине Павловне

18 сентября [1812 г.] С.-Петербург

[…] Нечего удивляться, когда на человека, постигнутого несчастьем, нападают и терзают его. Я никогда не обманывал себя на этот счет и знал, что со мной поступят также, чуть судьба перестанет мне благоприятствовать. Мне суждено, быть может, лишиться даже друзей, на которых больше всего я рассчитывал. Все это, по несчастью, в порядке вещей в здешнем мире! […]

Что лучше, как руководствоваться своими убеждениями? Им только и следовал я, назначая Барклая главнокомандующим 1-й армии за его заслуги в прошлые войны против французов и шведов. Именно они говорят мне, что он превосходит Багратиона в знаниях. Грубые ошибки, сделанные сим последним в этой кампании и бывшие отчасти причиною наших неудач, только подкрепили меня в этом убеждении, при котором меньше, чем когда-либо, я мог считать его способным быть во главе обеих армий, соединенных под Смоленском. […]

В Петербурге я нашел всех за назначение главнокомандующим старика Кутузова; это было единодушное желание. Так как я знаю Кутузова, то я противился сначала его назначению, но когда Ростопчин, в своем письме от 5 августа известил меня, что и в Москве все за Кутузова, не считая Барклая и Багратиона годными для главного начальства, и когда, как нарочно, Барклай делал глупость за глупостью под Смоленском, мне не оставалось ничего иного, как уступить общему желанию – и я назначил Кутузова.

Я и теперь думаю, что при тех обстоятельствах, в которых мы находились, мне нельзя было не выбрать их трех генералов, одинаково мало подходящих в главнокомандующие, того, за которого были все. […]

После того, что я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию, где полагали, что я приношу вред, снимая с генералов всякую ответственность, что не внушаю войскам никакого доверия, и поставленными мне в вину поражениями, делаю их более прискорбными, чем те, которые зачли бы за генералами, – судите, дорогой друг, как мне должно быть мучительно услышать, что моя честь подвергается нападкам.

Ведь я поступил, как того желали, покидая армию, тогда как сам только и хотел, что быть с армией. До назначения Кутузова я твердо решил вернуться к ней, а отказался же от этого намерения лишь после этого назначения, отчасти по воспоминанию, что произошло при Аустерлице из-за лживого характера Кутузова, отчасти по Вашим собственным советам и советам многих других, одного с Вами мнения. […]

Напротив, мое намерение было воспользоваться первой минутой действительного преимущества нашей армии над неприятелем, которое бы вынудило его отступить, чтоб действительно приехать в Москву. Даже после известия о битве 26 числа я выехал бы тотчас, не напиши мне Кутузов в том же рапорте, что он решил отступить на 6 верст, чтобы дать отдых войскам. Эти роковые 6 верст, отравившие мне радость победы, вынудили меня подождать следующего рапорта; из него я увидел ясно только одни бедствия. […]

Что касается меня, дорогой друг, то я могу единственно ручаться за то, что мое сердце, все мои намерения и мое рвение будут клониться к тому, что, по моему убеждению, может служить на благо и на пользу Отечеству. Относительно таланта, может, у меня его недостаточно, но ведь таланты не приобретаются, они – дар природы.

Справедливости ради должен признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда у меня нет хороших помощников, когда терплю недостаток в деятелях по всем частям, призван вести такую громадную машину в такое ужасное время и против врага адски вероломного, но и высоко талантливого, которого поддерживают соединенные силы всей Европы и множество даровитых людей, появившихся за 20 лет войны и революции.

Вспомните, как часто в наших с Вами беседах мы предвидели эти неудачи, допускали даже возможность потерять обе столицы, и что единственным средством против бедствий этого ужасного времени мы признали твердость. Я далек от того, чтобы упасть духом под гнетом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо, я решил упорствовать в борьбе и к этой цели направлены все мои заботы. […]

Письмо М. И. Кутузова Ф. Ф. Винценгероде об отправке партизанских отрядов

20 сентября 1812 г. Главная квартира, село Богородицкое, 50 верст от Москвы по Калужской дороге

Генерал!

Поскольку осеннее время и совершенно размытые дороги крайне затрудняют передвижение нашей армии, я решил занять с большой частью своей армии укрепленную позицию около села Тарутино на реке Нара, а оставшуюся часть разделить на летучие отряды, которые будут иметь целью угрожать вражеским коммуникациям в направлениях к Можайску, Вязьме и Смоленску.

Вследствие чего полковник князь Вадбольский уже отряжен с Мариупольским гусарским полком и 500 казаками к стороне Кубинского, чтобы нападать на неприятельские обозы и отогнать подальше его партии, овладев дорогой на Рузу.

При этом своим движением он может на короткое время войти в связь с Вашим превосходительством, и я прошу Вас не отказать сообщать мне все Ваши новости так часто, как только Вы сможете, указывая те пункты, которые Вы занимаете на различных дорогах, и о тех передвижениях, которые Вы намерены предпринять.

Прилагаемые здесь 2000 рублей предназначаются для посылки курьеров, которых Ваше превосходительство будет посылать в главную квартиру через Владимир, Касимов, Рязань и Тулу, если наиболее прямая дорога через Рузу будет по-прежнему опасна или вовсе недоступна.

Подписано: фельдмаршал князь Кутузов [Перевод с французского]

Письмо Наполеона М. И. Кутузову

3 октября (21 сентября)^[86] 1812 г. Москва

Князь Кутузов!

Посылаю к Вам одного из Моих генерал-адъютантов^[87] для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтоб Ваша светлость поверили тому, что он Вам скажет, особенно когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые Я с давних пор питаю к Вам. Не имея сказать ничего другого этим письмом, молю Всевышнего, чтобы он хранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом.

Наполеон [Перевод с французского]

Донесение М. И. Кутузова Александру I о мирных предложениях Наполеона

23 сентября 1812 г. Село Тарутино

Всемилостивейший Государь!

Я еще сутки должен был задержать генерал-адъютанта князя Волконского, сегодняшнего утра получив через парламентера письмо, которым означено, что император Наполеон желает с важными поручениями отправить ко мне своего генерал-адъютанта. Князь Волконский донесет Вашему Императорскому Величеству обо всех пересылках, которые по сему случаю были, и, наконец, [в]вечеру прибыл ко мне Лористон, бывший в С.-Петербурге посол, который, распространяясь о пожарах, бывших в Москве, не вину французов, но малого числа русских, оставшихся в Москве, предлагал размену пленных, в которой ему от меня отказано.

А более всего распространился об образе варварской войны, которую мы с ними ведем; сие относительно не к армии, а к жителям нашим, которые нападают на французов, поодиночке или в малом числе ходящих, поджигают сами дома свои и хлеб, с полей собранный, с предложением неслыханные такие поступки унять. Я уверял его, что, ежели бы я и желал переменить образ мыслей сей в народе, то не мог бы успеть для того, что они войну сию почитают равно как бы нашествие татар, и я не в состоянии переменить их воспитание.

Наконец, дойдя до истинного предмета его послания, то есть говорить стал о мире, что дружба, существовавшая между Вашим Императорским Величеством и императором Наполеоном, разорвалась несчастливым образом по обстоятельствам совсем посторонним и что теперь мог бы еще быть удобный случай оную восстановить: Cette guerre singuli`ere, cette guerre inouie, doit elle donc durer е

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно