Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика


Сергей Ченнык
АЛЬМА
КРЫМСКАЯ КАМПАНИЯ (1854-1856 гг.)
ВОСТОЧНОЙ ВОЙНЫ (1853-1856 гг.)
Военно-исторический очерк


ПОКА ЕЩЕ НЕ ЗАГОВОРИЛИ ПУШКИ…

«Война — не место для поцелуев».

Князь П.И. Багратион
(Л.Н. Толстой «Война и мир»)

Итак, уважаемый читатель, в предыдущей части мы оставили русские войска и дивизии союзников разделенными несколькими километрами пространства и крымской ночью. Оставалось пару часов до начала страшного действа, предназначенного неумолимой судьбой стать последним для сотен русских, английских, французских и турецких солдат. Из уносимого свежим морским бризом утреннего тумана постепенно выступало слово, которое вскоре войдет в анналы мировой военной истории для кого-то как символ неожиданной победы, а для кого-то — не менее неожиданного поражения — «АЛЬМА».

Эта до селе безвестная скромная речушка за один день своего существования притянула к себе внимание стольких исследователей, что ей могут позавидовать бурные водоразделы.

Итак: утро и вечер. А вот что между ними? Победа? Тогда почему русские войска уходят с поля боя в основном в беспорядке и в основном без всякой организации?

Значит, поражение? Но ведь ни на следующий, ни даже еще через несколько дней не взят Севастополь. А еще через несколько дней русская армия вновь угрожает союзникам и тем приходится с этим считаться.

Кажется, мы пришли к самому интересному — сражению. Поверьте, пока мы дойдем до конца Крымской кампании, у нас таких возможностей будет еще много. Чего-чего, а стрельбы мы еще наслушаемся вдоволь и дефицит эмоций нам не грозит.

Окунемся в реальность. У нас есть стройные боевые порядки до умопомрачения начищенных в надраенной амуниции бодрых императорских солдат ранним утром 20 сентября 1854 г. и уходящие, разбегающиеся, бредущие в расстройстве к Севастополю, Симферополю, Бахчисараю, куда глаза глядят солдаты российской армии вечером того же дня, того же месяца, того же года. И в этом суть голой правды, в которой иногда бывает так трудно и так стыдно признаться. Ну что ж, тогда — долой стыд!

Потому мы никаких советов Меншикову (а также Раглану и Сент-Арно) давать не будем. Принципиально. Что сделал, то сделал, об этом мы и попытаемся его спросить, пусть даже через полтора столетия. Тем более, что наше дело понять, как всё случилось и к чему привело.

Ну и самое главное. О сражениях и без меня много пишут, писали и писать будут. И правильно: войны требуют детального изучения хотя бы для того, чтобы их никогда не было. Убийство себе подобных — есть дело очень мерзкое и Богу не угодное. Ни под каким соусом. Только с такой позиции возможен подход к изучению военной истории, иначе всё превращается в красивую сказку. Это я теперь к тому, что большинство обывателей сформировало мнение о сражениях Крымской войны по итогам посещения Севастопольской панорамы. Франц Рубо[1] — великий художник, но если бы он попытался изобразить войну как она есть, получилось бы как у Генри Клиффорда[2] — грязно, кроваво и никакой высокой патетики. Разница в том, что от работы Рубо пахнет порохом и славой, а от рисунков Клиффорда — разлагающимся мясом. Поэтому в Панораму на экскурсии выстраиваются очереди, а английский художник у нас не публиковался ни разу.

Хочется верить, что грязная и вонючая правда войны, то есть такой ее вид, который соответствует правде, будет правильно понят читателем. Позиция автора состоит в непримиримой борьбе с устоявшимися «патриотическими легендами», которые, по образному выражению выдающегося российского военного ученого Н. Головина[3], «отклоняют военную историю от истины». Прошедший сражения Первой мировой и Гражданской войн, он предупреждал исследователей, что «от сокрытия части правды всего несколько шагов до созидания неправды. В военной истории это выражается в склонности к легендам. Если современная общеисторическая наука без колебания откидывает таковые, хотя бы и в высшей степени благородные и патриотические, то военная история еще не доросла до этого».{1}

Часто исследователи Крымской войны, как ее современники, так нынешние, рисуют всевозможные умопомрачительные лубочные сцены, создавая мнение, что война — это не так уж и плохо, даже местами красиво, придавая массовому кровопусканию какие-то умилительно-возвышенные черты или просто «причесывая» факты. Они ошибаются. Войны разрушают страны, города, судьбы и человеческие души.

Наверное, и сейчас нам нужно посмотреть на Альминское сражение не как на эпическое событие, раскрашенное стараниями государственных мужей в самые яркие краски, а как на одно из трагических событий отечественной истории. Буду рад, если получится хоть немного выйти за рамки статистики, передать чувства, эмоции и мысли его участников, прикоснуться к их жизни.

Надеюсь, это будет интересно читателю…


МЕСТО АЛЬМИНСКОГО СРАЖЕНИЯ В ИСТОРИИ ВОЙН И ВОЕННОГО ИСКУССТВА

«Война прежде всего искусство простое, и все дело заключается в выполнении».

Генералиссимус А. В. Суворов

Если Восточная война — явление в мировой военной истории глобальное, а ее Крымская кампания — основной театр военных действий, то Альминское сражение — лишь частный эпизод. В военном искусстве оно не есть нечто революционное, рубежное, пограничное. Нам придется немало потрудиться, чтобы отыскать на берегах Альмы новации, тем или иным образом оказавшие существенное влияние на ход развития военной науки. Но как бы ни хотелось, не станем придумывать что-либо невероятное, лишь бы убедить читателя в этом.

Итак, с чего начнем? Исходный тезис, применительный к событиям сентября 1854 г., чрезвычайно прост: Альминское сражение — первое масштабное в длительной череде вооруженных столкновений Крымской кампании Восточной войны, предопределившее начало многомесячного противостояния под стенами Севастополя. При всей его относительной кратковременности это настоящее сплетение проблем для изучающего вопросы истории военного искусства.

Если уж быть окончательно объективным, то убивать и калечить друг друга противоборствующие стороны с успехом начали еще до 20 сентября. Мы помним, что первые выстрелы раздались и первая кровь пролилась сразу после высадки союзников в Крыму. Тогда они носили в большей степени случайный характер, ибо не было ни организованного сопротивления, ни, с другой стороны, сколько-нибудь серьезных наступательных действий.

Пороховой дым стал гуще, а потеки крови слились в ручейки при Булганаке 19 сентября. Уже душераздирающе противно заскрипели пилы хирургов и первые ампутированные конечности «украсили» крымские степи. Но и это было лишь начало. Ровно через сутки орудийные залпы «…слились в один протяжный вой», а кровопускание пошло потоком массовым, хотя и неприятным.

Правда, после Альмы война стала для всех делом привычным, почти рутинным и обилию ее жертв уже никто не удивлялся. В принципе, это свойственно каждой новой войне. Ничего хорошего они человечеству не принесли и не принесут, но вот в развитие технологии убийства себе подобных вклад их велик. Восточная война — не исключение. После Альминского и последовавших за ним полевых сражений Крымской кампании (прежде всего Инкермана и Черной речки) начался процесс радикального изменения поля боя, завершившийся к концу XIX столетия.

Альма, будучи событием для военной науки, собственно, малозначительным, ознаменовала появление на горизонте новой эпохи, начало которой положила Крымская война. В сражении вступили в единоборство не просто армии противников, в нем сошлись разные военные школы, разные мнения и взгляды на военное искусство.

Это противостояние четырех армий, одинаково находившихся на военно-техническом переломе, но на его различных уровнях, отличных по комплектации, организации, уровню грамотности, обучению, воспитанию, психологии и оснащенности. Как минимум одна (французская) выходила на этап полного изменения своей тактической доктрины и как минимум две (русская и английская) продолжали использовать устаревшие принципы. Разница, ставшая решающей, между ними была в том, что британцы уже начали подгонять их под использование нового, более совершенного стрелкового оружия.

То, что я не упоминаю турок, отнюдь не признак неуважения к ним, усиленно навязываемого современной, особенно британской и российской официальной военной историей. Турецкая военная школа к началу 1854 г. стояла на ступени выбора собственной модели, многими компонентами переплетаясь и с английской, и с французской.

Что касается России, то здесь мы наблюдаем характерное для середины XIX в. торможение инерции «славных александровских побед», успокоение, упоение собственным величием, сведение военного искусства лишь к заботе о внешней, парадной, стороне дела. Столь неразумная практика не могла не привести к результатам плачевным: оказавшись разгромленными на Альме, царские генералы больше не смогли взять управление ситуацией в свои руки и терпели по ходу кампании одно поражение за другим. Ни в одном из сражений в Крыму русская армия не смогла выполнить поставленные задачи. Ни одно сражение мы даже близко не можем отнести к победам.

Анализируя войну, интересно наблюдать, как многие ее историки, связанные устоявшимися догмами «нерушимости силы духа русской армии всех времен», пытаются придумать оправдание поражению в Крымской кампании. Что только ни сочинялось!!! Даже придумывались варианты обращения грандиозного военного поражения в «почти чуть-чуть победу». Я понимаю, что любое поражение для национальной военной памяти обидно. Чтобы сгладить его горечь, придумываются подвиги. А с ними уже как будто легче становится.

Давайте я попробую всех уважаемых «победоискателей» успокоить. Военная история, как и любая наука, имеет своих пользователей. И если мы говорим о происходившем именно на полях сражений, то таковыми являются военные, как тогдашние, так и нынешние и лица, с войной прямо или косвенно связанные. О тогдашних мы еще поговорим, а вот нынешние, кажется, после череды трудных локальных конфликтов, в которых сотни раз повторялись ошибки, характерные в том числе и для Крымской кампании,[4] совершенно правильно подобрали ее характеристику. А так как военные — это для нас «истина в последней инстанции», ибо им приходится своими жизнями проверять правильность выводов историков военного искусства, то давайте попробуем остыть, унять эмоции, умерить амбиции и принять их точку зрения. А она такова:

«После победы над Наполеоном для русской армии начался мрачный сорокалетний период «балетных экзерциций» и карательных походов, доведший ее до позора Крымской войны. Ведь целью беспощадной муштры было не столько придание красивости воинским церемониям и обрядам, сколько «оболванивание» солдат и офицеров, превращение их в лишенные мыслей и чувств марширующие механизмы, бездумно выполняющие любые команды.

Жизненная энергия войск тратилась на глубокомысленное изучение петлиц, лацканов, хлястиков, ремешков, штиблетных пуговичек, а главное — на освоение знаменитого шага «в три темпа». Пехотный устав 1816 года весь занят «танцмейстерской наукой» и ружейными приемами. Об атаке в нем не говорится ни слова! Кавалерийский устав 1818 года отводит атаке одну главу — самую короткую. Артиллерийские уставы также были замусорены показной мишурой — кадрильными «па» номеров, от- считыванием тактов, жонглированием банниками и т. п.

Высшим достижением военного искусства николаевской эпохи был так называемый волнистый шаг, который, очевидно, должен был приводить врагов в трепет. Это был путь деградации великолепной, закаленной в сражениях армии, что и не замедлило проявиться во время Крымской войны.

Застывший и равняющий носки под градом пуль и снарядов сомкнутый строй, не причиняющий противнику вреда батальный (частый, непрерывный) огонь, безрезультатно атакующие в ногу с соблюдением равнения на середину и потерей половины состава колонны — вот результат возведения в абсолют шагистики».{2}

Всё это привело к тому, что армия России из слаженного боевого организма превратилась в деградирующую государственную обузу И только там, куда не доставал указующий перст столицы, где балом правили пули и штыки, она сохраняла наследие своего духа:

«В это же время на фоне геройского неумения воевать в Крыму и на Дунае ярким блеском сверкали победы постоянно воевавшей Кавказской армии, не имевшей времени для занятий строевыми глупостями».{3}

Вот это и есть то ключевое словосочетание, которое блестяще характеризует кампанию в Крыму — геройское неумение воевать. Давайте запомним эти слова, по-моему, еще никто не сказал о событиях 1854-1856 гг. в Крыму более точно.

Если вы думаете, что всласть попинав николаевскую армию, я начну петь хвалу союзникам, то очень заблуждаетесь. Они были столь «гениальны», что не сумели в пол- ной мере воспользоваться плодами неожиданно свалившейся на них победы. Хотя в дальнейшем французы и англичане умудрялись побеждать, победы им давались такой ценой, что последующее «зализывание ран» становилось процессом длинным и весьма депрессивно-болезненным.

Кроме того, упорство русских, помноженное на их непредсказуемость, вынуждало быть не слишком самоуверенными в легкости получения результата. Часто весы судьбы в сражении на Альме (и вообще кампании) колебались в ту или иную сторону, и лишь роковые ошибки меншиковских командиров не давали развернуть ситуацию в свою пользу.

Хотя вот что интересно. Сменялись эпохи, а все обидчики России сталкивались с одной и той же проблемой, решить которую не удавалось никому: одержав победу в первых сражениях, в последующих вместо торжества над окончательно разгромленным противником они сталкивались с легендарным разъяренным «русским медведем», крушившим всё и вся на своем пути, не считавшим собственных ран и не слишком озабоченным сентиментальной грустью как по своей пролитой крови, так и по пролитой крови противников. Кампания в Крыму — не исключение.

Вернемся к Альминскому сражению. Для союзников это первое, несмотря на победу, не совсем удавшееся, во многом экспромтное апробирование совершенно новых способов ведения боевых действий в условиях начавшегося глобального перевооружения и материально-технического переоснащения войск.

Консервативные англичане с трудом открывали дорогу новому, особенно если это касалось тех областей, в которых они привыкли считать себя «законодателями моды». Разгромив Наполеона при помощи сравнительно надежных кремнёвых «Браун Бесс»,[5] они долго противились переоснащению армии на ударные Р.51 под французскую пулю Минье,[6] потом, с еще большим упорством, на нарезные Р.53 (эту тему мы затрагивали в первой части и еще не один раз коснемся подробно). Только много позже пришло понимание, что значительно превосходившее аналогичные образцы противника по качеству стрелковое оружие не может быть эффективным при отсутствии столь же новой тактики.

Для англичан не подлежит сомнению их выдающийся вклад в победу союзников.{4} При этом за основной критерий оценки они берут свои большие потери, превосходящие потери французов и турок (последних, кстати, вообще никто не считает). В итоге любые британские воспоминания — или гимн их главнокомандующему и его военному гению, или описание массового героизма британской пехоты. Утверждаю: и то, и другое — неправда. Хотя, напоминаю, английская военная история до сих пор не смогла провести хотя бы одно, но качественное исследование не только Альминского сражения, но и Крымской войны. Все их военные исследователи ограничиваются констатацией происходившего, невероятно увлекаясь частными деталями. Ну что ж, сделаем это за них.

У французов всё проще. Для них Альма — подтверждение правильности принятой ими в Африканской кампании тактики малых подразделений, прокладывающих путь «большим батальонам», которые добывали окончательную победу.

Интерес к военному искусству Альминского сражения и Крымской войны проявляли не только обобщавшие свой положительный или не очень опыт участники. Для военных историков США Крымская кампания интересна прежде всего как составляющая военной (стратегической, тактической, технической) основы наиболее интересной для них собственной войны — Гражданской (1861-1865 гг.).

Альминское сражение, как и любое оборонительное, было вынужденной мерой русского командования, понимавшего уязвимость Севастопольской крепости с суши и компенсировавшего слабость крепостной обороны естественной силой выбранной позиции.


АНАТОМИЯ ПОЛЯ БОЯ

«Выбор позиции представляет собою дело огромной важности как с точки зрения действия огня батареи по противнику, так и действия по ней огня противника. Расставить свои пушки так, чтобы их действие было возможно более ощутительно для противника, — такова первая важная задача; второй задачей является безопасность от огня противника»

Ф. Энгельс

По своим свойствам местность, выбранная князем Меншиковым для сражения, будучи естественным природным рубежом, представляла почти идеальные условия для организации обороны. Тем более, что за ней имелось еще несколько аналогичных мест, удобных для оборудования оборонительных позиций. Недаром одно из первых упоминаний об Альминской позиции сделано Императором Николай I в преддверии высадки союзников в Крыму в приватном разговоре со своим флигель-адъютантом

В. И. Денном, ставшим впоследствии его глазами и ушами в Крымской армии: «По газетам судя, они должны высадиться в Крыму. Там князь Меншиков предполагает встретить неприятеля, как он доносит, на Альме, если неприятель высадится севернее, в случае же неудачи у него останутся две позиции — на Каче и Бельбеке».{5}



ЧТО ТАКОЕ РЕКА АЛЬМА?

Итак, из уст Государя впервые прозвучало название реки Альма и, судя по интонации, ей суждено было стать естественным природным препятствием, на котором должны были рухнуть планы союзного командования. История определила заштатной реке роль водного потока, берега которого стали водоразделом, определившим дальнейшую судьбу кампании.

Остановимся подробнее на ее описании, чтобы читатель мог явно представить себе поток, которому суждено было осенью 1854 г. стать рубежом между жизнью и смертью.

Альма является рекой лишь по крымским меркам. В настоящее время вообще больше похожа на ручей. Она относится к группе рек, берущих начало на северо-западных склонах главной гряды Крымских гор. Первые упоминания об Альме встречаются в «Книге Большому Чертежу», составленной в 1627 г. в Разрядном приказе. В ней описываются реки и дороги Московского государства, в том числе и дорога, ведущая в Крымскую Орду. Об Альме упоминает один из первых исследователей Крыма П. С. Паллас[7] в научном труде «Краткое физическое и топографическое описание Таврической области» (1795 г.). В 1837 г. академик П. И. Кеппен[8] составил «Указатель к карте южного Крыма», указав в нем реки, горные перевалы…

Для Крыма Альма — довольно протяжённая река. Низовья топкие, берега поросли тростником, камышом и другими болотными растениями. Уклон к морю приближается к нулевому. Морская вода заходит в реку, застаивается и делает ее воду горько-соленой. Впадает Альма в Каламитский залив почти под самым мысом Керменчик. При впадении в море морской прибой образует песчаную банку, которая в засушливое время года является фильтрующей преградой. Морской берег сложен рыхлыми желто- и красно-бурыми континентальными глинами с прослоями песчаников и конгломератов, активно подмывается волноприбойной деятельностью моря.{6} Касаемо гидрографии Черного моря, Альма — «…небольшая речка, впадающая в SO-й угол[9] Каламитского залива. Устье ее узнаётся по тупому красному мысу (левому), выдающемуся на запад от материка, и по зелени садов, разведённых по берегам реки».{7}

У места впадения Альмы в Черное море ее южный берег резко поднимался вверх, образуя труднопроходимые склоны высотой до 120 метров. Имелись труднодоступные подъемы, тянувшиеся по дну узких и длинных оврагов.{8} В дальнейшем к востоку местность понижалась и становилась холмистой. Скаты высот южного берега спускались к реке, образуя местами обширные площадки в виде покатых террас.{9} В этом месте дно реки было мелким и, по воспоминаниям французов, они переходили ее, едва замочив ноги до колен, но заиленность создавала проблемы для перевозки артиллерии.

Князь Меншиков, выбирая позицию для возможного отпора союзным войскам, не случайно обратил внимание на естественные водные преграды — реки Булганак, Альму, Качу и Бельбек, последовательно перекрывавшие дорогу не Севастополь, о чём сообщал князю Долгорукову 22 июня 1854 г.{10}

На рубеже Альмы начинался резкий переход от преимущественно равнинной местности Крымского полуострова к холмистой, «утёсистой»,{11} тянувшейся до самого Севастополя, давая возможность в случае отхода с позиций последовательно организовывать оборону на новых рубежах, изматывая противника, отрывая его от базы снабжения в Евпатории за счет удлинения коммуникаций и в конечном итоге выигрывая время, необходимое для укрепления города.

Сама Альма не могла быть серьезным препятствием («не глубока и не широка»){12}, несмотря на быстрое течение и несколько глубоких участков с неровным илистым дном. Имелось большое число бродов, некоторые из них регулярно использовались местным населением.

Место впадения реки Альмы в Черное море. Хорошо видны высоты и тропы, по которым поднималась на плато 2-я дивизия генерала Боске. Фото из альбома полковника В. Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г.). 

Южный берег Альмы почти во всех местах крут и высок (в некоторых случаях до 10-12 метров), покрыт зарослями, «…местность очень выгодная для стрелков»,{13} чем они не преминули воспользоваться. Герен оценил подступы к реке как затруднительные для прохода атакующих.{14}

Северный берег, по которому предстояло наступать союзникам, наоборот, был покат и представлял открытую, далеко просматриваемую равнину.{15}

Считается, что единственный мост находился возле деревни Бурлюк. Это было прочное деревянное сооружение на дороге из Евпатории в Севастополь. Но внимательное изучение всех воспоминаний участников сражения позволяет утверждать, что их было больше. Один упоминает В. Бейтнер, и он, вероятно, находился у деревни Тарханлар. Еще один, возможно, имелся у Альматамака. Но влияние на сражение мог оказать только мост у Бурлюка, остальные если и были, то по своей конструкции маловероятно, что способны были выдержать вес орудийных упряжек с зарядными ящиками, и только по этой причине никем из военных историков в расчет не принимались.



МЕСТНОСТЬ

На прилегающей к Альме местности отчетливо доминировала значительно удаленная от моря Курганная высота. Она находилась за пересекавшей центр русской позиции Евпаторийской дорогой и восточнее представляя возвышенность «продолговатой и неправильной формы» с примыкавшим к ней северо-восточнее холмом, за которым проходили две дороги, идущие от трактира Тарханлар к реке Каче.{16}

Ближе к побережью шел ряд разновысоких возвышенностей, на одной из которых располагалось каменное здание недостроенного маяка. Позиция на Альме — почти идеальное место для расположения артиллерийских батарей, так как по тактическим требованиям к орудийным позициям, хорошей считалась та, «…впереди которой местность открыта и слегка наклоняется в сторону неприятеля…».{17} Обратные склоны Альминских высот позволяли разместить вне зоны видимости и огня достаточное количество резервов.

На обширном плато находилось несколько сооружений, из которых наиболее значительным было недостроенное здание (башня) для устройства станции оптического телеграфа разработки Ж. Шато. Эта конструкция была достаточно распространена в России. К началу кампании строительство не было завершено. Судя по обрывочным его описаниям, оно имело стены, крышу, наблюдательную площадку, но само оборудование не было установлено. Чаще всего говорят, что внешний вид здания не был известен. Если же внимательно читать воспоминания участников Альминского сражения, то мы можем найти и некоторое описание. И в данном случае речь идет не только о громадном телескопе, установленном на наблюдательной площадке. Например, командир французского 2-го полка зуавов говорит, что это была восьмиугольная башня.{18} По всей видимости, конструкция была типовой, и изображений подобных множество.

Что касается точного расположения здания телеграфной станции, то обычно говорят, что оно точно не известно. Вероятно, что послевоенная разруха разрушила то, что оставила война и все материалы вернувшиеся местные жители растащили для восстановления близлежащих сел. По схеме, выполненной известным историком радиотехники П.А. Луневым, можно понять, что здание должно было находиться в зрительной связи с двумя соседними. На севере — в Евпатории, на юге — у Константиновской батареи на Северной стороне Севастополя.{19}

Таким образом, здание должно было быть на открытой возвышенной местности, хорошо видимой с различных пунктов.

Восточнее телеграфа начиналось обширное дефиле, по которому шла Севастопольская дорога, плавным подъемом переходившее в западные скаты Курганной высоты.

От возвышенностей перейдем к населенным пунктам. Их было несколько, почти все располагались вдоль северного берега Альмы. С запада на восток по реке находились три деревни: Альматамак (1700-2000 метров от морского берега), Бурлюк (около 4000 метров от берега) и Тарханлар (7500-8000 метров от берега), окруженные густыми садами, в том числе труднопроходимыми для пехоты виноградниками, занимавшими 300-400-метровую полосу по северному берегу реки с некоторым количеством каменных и плетеных изгородей. От западной окраины Бурлюка до восточной окраины Альматамака было примерно 1/2 мили.{20} Дороги проходили через Альматамак, Бурлюк и Тарханлар.

Проходившие через Альматамак вели на высоты южного берега, где опять уходили по разным направлениям. Одна шла на Качу и далее на Севастополь, другие — к татарским деревням Улук-кульской долины.

Через Бурлюк проходила наиболее значительная из них, которая вела из Евпатории на Севастополь. Дорога в Тарханларе вела от села к Курганной высоте, выходя затем по ее скатам к Евпаторийской дороге.

И здесь сама местность была едва ли не идеальной для расположения стрелков, что тоже было отмечено неприятелем. Капитан английской королевской артиллерии Артур Ванделир:

«Деревья и виноградники имелись в большом количестве, позволяя как укрывать стрелков неприятеля, так и препятствовать нашему продвижению».

Между Альматамаком и Бурлюком находился комплекс построек, который в своих описаниях союзники обычно именуют «Белая ферма», несколько далее в стороне Тарханлара также располагались постройки и здание гостиницы (или трактира). Самым большим строением было имение Марии Павловны Анастасьевой — крепкое сооружение из камня.{21} Еще три деревни — Хаджи-Булат, Улуккул-Аклес и Улуккул-Улук оказались в тылу русской позиции. Все они были покинуты населением и многократно подвергались разграблению войсками. Солдаты, не сильно страдая муками совести, выносили всё, что могло пригодиться на биваке: деревянные конструкции, остатки утвари для костров, ковры и постельные принадлежности для подстилок. Богатые сады в достатке пополняли скудный солдатский рацион свежими фруктами и виноградом.{22}

Сами по себе татарские деревни служили прекрасными инженерными заграждениями и без того сильной позиции. Их типичные узкие улочки затрудняли продвижение артиллерии и кавалерии, а многочисленные вырытые в земле хранилища, используемые местным населением для сбережения зерна, превращались в коварные ловушки для пехотинцев.{23} Строительный материал, из которого выполнялось большинство построек, типичен для Крыма того времени — саман.

 Типичная башня оптического телеграфа первой половины XIX в. Здание телеграфа на Альме было восьмиугольной формы. 

Это мятая глина с соломой. Как показали исследования, материал обладает хорошими теплоизоляционными и гигиеническими свойствами. Саман является наиболее древним строительным материалом, насчитывающим тысячелетия своего применения. Эти здания более долговечны, чем деревянные, и не уступают каменным. Ценные качества глинобитных домов — это их долговечность и огнестойкость (глинобитные стены плохо горят).

В южной части России преобладало жилье, которое в современной технической типологии именуется «саманно-камшитовым», представлявшим собою глинобитные дома с камышовыми или плоскими саманными крышами. Чтобы представить Бурлюк того времени, можно привести описание Алупки 1833 г. художником Н.Г. Чернецовым: «Небольшая деревушка, состоящая из маленьких татарских домиков с плоскими глинобитными крышами».{24} Можно посмотреть на фотографии из альбома полковника Клембовского. На одной из них изображение деревни Альматамак. Думаю, она «однотипна» с Бурлюком. На ней действительно типичные для Южной России сооружения из самана с соломенными крышами.

Причем подобные сооружения использовались различными социальными прослойками населения. Отличались они лишь размерами, внутренним и внешним убранством. К примеру, более состоятельные владельцы мазанок имели деревянные полы, а не земляные.

Чтобы поджечь такой поселок, просто поднести факел к стене было мало. Пожар нужно было тщательно готовить. А вся прелесть преимущественно глинобитного Бурлюка была, как ни парадоксально, в его огнеустойчивости.

Меншикову не нужен был костер, ему нужен был дым в сочетании с ветром, дующим в правильном направлении, то есть не препятствие, а заграждение.

И сделать это не представляло большого труда. Нужно было лишь создать внутри постройки начальную высокую температуру. После этого даже когда горючий наполнитель (солома, дерево, остатки утвари и др.) прогорит, прессованная солома будет очень хорошо и, самое главное, дымно тлеть. Причем если она будет обмазана глиной, то это не остановить.

В подтверждение сказанного позволю привести воспоминания участника сражения французского полковника Герена. Когда он со своими саперами только двигался к Альме, то обратил внимание на густые и беспрестанно увеличивавшиеся клубы дыма от пожара татарских селений. Что касается глинобитных домов, то действительно, они стояли черными от дыма, но не разрушенными.{25}

Кроме открытого левого фланга, проблемой была находившаяся в тылу позиции так называемая Лукульская (Улккульская) балка, «…устье которой допускает производство небольшого десанта».{26} Для ее прикрытия требовалось держать там пехотное подразделение, хотя бы имитируя защищённость тыла.

Надеюсь, у читателя уже сложилось впечатление о местности, прилегающей к южному и северному берегам реки Альма. Теперь попытаемся оценить ее как позицию…


РУССКАЯ АРМИЯ ПЕРЕД СРАЖЕНИЕМ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

«План операционный: в главную квартиру, в корпус, в колонну. Ясное распределение полков. Везде расчет времени. В переписке между начальниками войск следует излагать настоящее дело ясно и кратко, в виде записок, без больших титулов; будущие же предприятия определять вперед на сутки или двое».

Генералиссимус А.В. Суворов.

С момента высадки экспедиционных сил союзников русская армия под командованием Александра Сергеевича Меншикова находилась у Альмы и Качи, куда войска начали прибывать еще с середины августа. Едва союзный флот оказался в видимости из Севастополя, главнокомандующий приказал всем назначенным частям выходить на позиции.

Что ж, настало время поговорить и об этом. Подробнее. Но начнем, традиционно, с мифов…



МИФ ПЕРВЫЙ: О НЕУКРЕПЛЕНИИ ПОЗИЦИИ

Если позиция была столь хороша, тогда откуда взялись все эти разговоры о ее слабости, появившиеся, правда, уже после поражения. А.С. Меншикова всегда критиковали за то, что он, якобы, не подготовил местность для обороны. Правда, делали это в основной массе те, кто позицию сию не защищал. Приведем хотя бы два, наиболее типичных из их числа.

«Альминское сражение особенно замечательно тем, что в течение семи дней, с 1-го по 8-е сентября, к нему не сделано никаких приготовлений, даже настолько, чтобы с занятием позиции какими-нибудь земляными насыпями прикрыть артиллерию и войска».{27}

«Подготовка театра войны в инженерном отношении в 1854 г. была не только плохая, но, можно сказать, ее совсем не было. Достаточно припомнить, что Севастополь находился в беззащитном положении, и твердыня создалась из него только впоследствии благодаря энергии русских войск и населению города. Позиция на Альме, где инженерному элементу должно было отвести почетное место, вовсе не была усилена искусством, если не считать нескольких ничтожных эполементов».{28}

Конечно, критика жесткая, но так уж справедливо это мнение? Давайте и тут попробуем разобраться, тем более, что именно невыполнение инженерных работ оппоненты Меншикова относят едва ли не к основной причине поражения.

Прежде всего хотелось бы обратить внимание читателя на скучное, то есть на учебную литературу по инженерному делу, в которой, как об аксиоме, говорится, что «… выполнение задач фортификации всегда было связано с большими затратами времени, сил и средств».{29} Так было и всегда будет. Мы против этого возражать не станем.

Перед лицом вероятного вторжения противника в Россию перед князем Меншиковым возникли две очевидные проблемы. Безошибочное решение было делом достаточно сложным. Во-первых, до 15 сентября не были ясны истинные намерения союзников, которые могли иметь своей целью как Перекоп и блокирование Крыма, так и Симферополь, что полностью нарушало коммуникации внутри полуострова, парализуя их. То есть не имело смысла оборудовать оборонительный рубеж, не зная точного места высадки неприятеля и главное — его намерений. Тут уж согласимся с авторитетом генералом Э. Тотлебеном в том смысле, что «…если трудно бывает определить пункт неприятельской переправы через реку, то еще труднее определить место, которое выберет неприятель для высадки на морской берег, в большей или меньшей степени доступный для этого почти на всём своем протяжении».{30}

Таким образом, возведя оборонительный рубеж, загоняв до полусмерти личный состав на фортификационных работах, Меншиков мог обнаружить на следующий день неприятеля не перед фронтом своих свеженасыпанных батарей и свежевырытых окопов, а в тылу.

Кроме того, даже в первые дни после высадки неясной оставалась операционная линия[10] союзников. Определили ее, лишь когда батальоны неприятеля с музыкой и развернутыми знаменами двинулись на юг, к Севастополю. Когда же она прояснилась, в ситуацию стал вмешиваться другой не менее существенный фактор — время, которого уже не было, учитывая, что «…быстрота постройки — главное условие, которому должны удовлетворять полевые укрепления».{31}

Во-вторых, главная и, по сути, смешная до банального проблема: чем и какими силами? Чтобы возвести надежные полевые фортификационные сооружения, необходимы как минимум три вещи: шанцевый инструмент, рабочие, которые будут этот инструмент использовать, и время, которое будут иметь эти рабочие для выполнения задачи. Этого всего либо не было вообще, либо хронически недоставало.

Конечно, рабочих вполне могли заменить пехотные солдаты, их было много. Но использовать пехоту в этом деле хотя и можно, но далеко не всегда нужно, ибо нет ничего хуже, чем измотать личный состав на инженерных работах, и в конце концов, «…укрепления не будут кончены, солдаты утомлены… Притом тотчас после тяжелой работы, не отдохнувши, надобно идти в бой».{32}

В русской армии николаевского времени привлечение пехоты к масштабным фортификационным работам считалось недопустимым. Даже после Крымской войны это мнение было преобладающим, продолжая обильно оплачиваться кровью этой самой пехоты. Генералы упорно считали, что лопата есть дело негодное и слишком умное, а поэтому уделом людей пусть и умных, но к военному ремеслу совершенно непригодных.

Считающийся передовым военным теоретиком, генерал М.И. Драгомиров хотя и говорил, что «…искусственное усиление местности должно приобретать тем более большее значение, чем будет более совершенствоваться артиллерийский и ружейный огонь», не рекомендовал армейским командирам увлекаться им.

По его мнению, полевые фортификационные работы являются не иначе как «…хитростями, придуманными жрецами фортификации» и «художественно-фортификационными».{33}

Мобилизовать местное население не представлялось возможным по причине его малочисленности или почти полного отсутствия. Жители, с открытием военных действий почувствовавшие беду, поспешили удалиться в более безопасные места.

Собственные инженерные части, исчисляемые одним 6-м саперным батальоном корпуса (тем более бывшим на Альминской позиции не в полном составе), являли собой не самую большую силу. Но даже если бы князь Меншиков пошел на такой шаг и задействовал на инженерных работах пехоту, то тогда в дело вмешивался бы фактор иного порядка. Не сказать о нем — значит, продолжить бесконечную хулу русского главнокомандующего, обвиняя его в ошибках надуманных и не замечая ошибок очевидных.

Выше мы говорили о том, что нужны люди. Поняли — их нет. Потом шел пункт о шанцевом инструменте. Его в отличие от людей не было совсем. В сентябре 1854 г. едва ли не катастрофически обстояло положение с лопатами, ломами, кирками и прочим, без чего невозможно даже речь вести об укреплении местности и что на войне иногда важнее, чем артиллерия или стрелковое оружие. Это актуально не только для войск, занимавших позиции у Качи и Альмы, но и для гарнизона крепости.

Там его тоже было мало. В августе 1854 г. князю Меншикову, по его требованию, было доложено о наличии инструмента в Севастопольской инженерной команде: имелось 175 кирок (из них годных — 69), лопат железных — 75 (годных — 45), лопат деревянных — 535 (годных — 123), мешков — 1800 (годных — 1082), ломов — 30 (годных — 18). Кроме того, имелся штатный шанцевый инструмент, в том числе 108 топоров, 30 кирок, 203 лопаты, 6 ломов и 15 мотыг. 23 августа Меншиков потребовал увеличить количество инструмента, крайне необходимого для возведения укреплений и усиления обороны города. Из-за нехватки инструмента солдаты для переноски земли использовали собственные шинели.{34}

Портрет князя А.С. Меншикова в мундире Гвардейского экипажа. Франц Крогер (1797–1857). Холст, масло. 1851 г. 

Ситуацию подтверждает генерал Тотлебен, акцентируя неудовлетворительное состояние дел с обеспечением инженерных работ шанцевым инструментом.

«Инженерный запас в Севастополе был самый незначительный. Шанцевый инструмент состоял только при войсках и при 6-м саперном батальоне; в запасах Севастопольской инженерной команды как шанцевого, так и вообще рабочего инструмента находилось только на 200 человек. Когда для усиления работ встретилась надобность в инструменте, то его собирали в городе и окрестных селениях».{35}

Причиной столь критической ситуации было то, что в России всегда было и остается причиной всех проблем: деньги кончились. Мы не знаем, украли их, пропили или потратили, но они кончились. Совсем.

По донесению главного строителя севастопольских укреплений генерал-лейтенанта Павловского на весь 1854 г. инженерный департамент отпустил на покупку и починку инструментов только 150 рублей. Столь незначительная сумма позволяла иметь запас инструмента не более чем на 200 человек рабочих.{36}

Уж на что Тотлебен эмоционально по-немецки сдержан, но в данном случае он подчеркивает бедственность положения: «…при высадке неприятеля… материальные средства инженерного ведомства были совершенно ничтожны».{37}

Даже после Альмы, когда начались массовые фортификационные работы в Севастополе, «…выявилась острая нехватка шанцевого инструмента, в частности, было очень мало железных лопат. Твердый каменистый грунт разбивали кирками, а потом сгребали деревянными лопатами…».{38}

Но внимательный читатель задаст естественный вопрос: ведь мы же говорили о наличии шанцевого инструмента в армейских частях. Да, говорили, и он там был. Но вот сколько и в каком состоянии — это уже другой вопрос. Действительно, в ротах пехотных и егерских полков было некоторое количество шанцевого инструмента, переносившегося солдатами задних шеренг по очереди: 20 топоров, 10 лопат, 5 кирок и 5 мотыг. Но судя по документам, большая его часть так и не достигла Альминского поля, а была оставлена для доставки с обозами с целью облегчения и ускорения марша. Кроме того, состояние шанцевого инструмента в ротах, по воспоминаниям современников, было отвратительным и к использованию с нагрузками военного времени совершенно негодным. Хорошо подогнанные и выкрашенные для смотров кирки и лопаты после нескольких ударов по грунту или ломались, или гнулись, делая их дальнейшее использование невозможным. Бывший русский офицер Ходасевич, конечно, предатель, но давайте и ему слово дадим: «Весь полковой инструмент… содержится на складах, дабы предъявить, когда потребуется, но никак не для использования по назначению; ежегодно его подкрашивают, а в карманах полковника оседает определенная сумма на починку и обновление. Когда же дело доходит до использования, он уже бесполезен. В моей роте солдаты разбили весь инструмент после трех дней работ, вследствие чего мы были обязаны достать другой инструмент, получше».{39}

На всякий случай предателю не поверим. Вдруг врет, мерзавец. Лучше послушаем капитана Углицкого егерского полка Енишерлова.

«Шанцевый инструмент, столь красивый на инспекторских смотрах, оказался тоже мало годным к употреблению: железо было так мягко, что в весьма короткое время острия в инструментах (не выключая кирки и мотыги) тупились и загибались; кроме того, топоры соскакивали с топорищ, дерево ломалось и так далее».{40}

Ситуация с качеством шанцевого имущества так и не была решена до самого конца Крымской кампании. Генерал М. Богданович, говоря о минных работах в Севастополе, считает, что их эффективность «…затруднялась недостатком математического расчета и плохим качеством землекопного инструмента».

В армейских частях отношение к шанцевому инструменту было, мягко говоря, наплевательским. Эту болезнь не удалось вылечить даже войной. Как это ни парадоксально, все усугубилось тогда, когда он особенно оказался нужен — после начала боевых действий. В Крыму «…нижние чины, после первых же дел с неприятелем, уничтожали или выбрасывали бывшие при них лопаты и топоры; на вопрос же ближайшего начальства об исчезновении шанцевого инструмента получаем был один и тот же ответ: «оторвался во время сражения».{41}

Необходимый инструмент армия в Крыму получила, когда из Одессы в Севастополь вышел обоз из 12 подвод с 4264 лопатами (и без единственной кирки!). К тому времени сражение при Альме было безнадежно и бездарно проиграно и вопрос уже стоял о судьбе Севастополя.

Тупиковая ситуация с инструментом привела к тому, что должным образом оборудовать местность в инженерном отношении на Альминском рубеже не удалось. Хотя не все были настолько близорукими. Настырный Тотлебен наседал на Меншикова, объясняя главнокомандующему, что от лопат, кирок и ломов зависит безопасность и Севастополя, и Крыма. Но всё было бесполезно. Князь полагался на свое знание и понимание ситуации. В самом же Севастополе хоть и работали без устали над фортификационными сооружениями, надеялись, что Меншиков управится и без их помощи.{42}

По каким-то одним им известным причинам многие исследователи упорно не хотят комментировать ситуацию с шанцевым инструментом, хотя участники обороны говорят о ней едва ли не хором. Выгнать людей на работы несложно, но вот обеспечить должным числом инструментов — увы…

Единственное, что действительно можно было сделать, но не было сделано князем, это приспособление местных предметов к обороне. То есть:

1. Не были расчищены сады на северном берегу Альмы.

2. Не были уничтожены все деревни, особенно каменные строения (насколько можно сделать выводы — деревянные всё-таки сожгли казаки).{43}

3. Не были заранее разрушены ограды, в первую очередь каменные.{44}

Но так уж важно было это? Как показал ход развития событий, ни один из перечисленных пунктов не оказал рокового влияния на исход сражения, а часто, наоборот, оказывался на руку русским. Те же самые «нерасчищенные» сады и ограды были заняты русскими стрелками, столь упорно засевшими в них, что англичанам и французам самим приходилось с немалым трудом их оттуда «выкорчевывать». Герен, например, говорит, что эти самые сады и строения создали очень большие проблемы для наступающей французской пехоты.{45}

Прочные глинобитные дома, как мы уже знаем, успешно выполнили роль очагов густого дыма.

Устройство окопов, может быть, и было желательным, но необязательным. Помимо множества положительных свойств, у них есть одно не самое лучшее — они приковывают к себе войска, затрудняя использование ими маневра.

Часть проблемы в имевшей место недооценке Меншиковым неприятеля, считавшим союзников не таким уж и опасным противником. Князь даже назвал однажды британцев пренебрежительно «моряками, одетыми в военную форму». Естественно, это передавалось подчиненным и шло от них к нижним чинам. Потому в отношении инженерного укрепления позиции русское командование действовало в полном соответствии с бытовавшей точкой зрения, согласно которой «…в некоторых случаях фортификация играет даже отрицательную роль, так как якобы «привязывает войска к земле» и снижает их наступательный порыв…».{46}

Применительно к минимуму выполненных инженерных работ русские поступили наиболее, по их мнению, рационально, укрепив позиции артиллерии в районе Курганной высоты, одной из определяющей устойчивость всей оборонительной линии, и выставив две батареи на пути наиболее удобного места для атаки союзников в центре. В принципе, это вполне соответствует теории удержания района обороны, выдвинутой Э. Тотлебеном, считавшим, что «упорное сопротивление укрепленной позиции зависит от удержания главных ее пунктов…».{47}



МИФ ВТОРОЙ: О БЕЗДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВОЙСК

Но если мы признаем, что по объективным причинам не был выполнен необходимый объем инженерных работ, это не значит, что русская армия перед сражением вообще ничего не делала, наслаждаясь морским бризом и с фатальной обреченностью ожидая грядущего боя.

Боюсь оказаться одиноким, но смею утверждать, что не имеет ничего общего с истиной утверждение о бездеятельности войск и самого князя Меншикова в преддверии сражения. На деле главнокомандующий периодически проводил с войсками маневры «…то на южной, то на северной сторонах Севастополя».{48}

В полках и батальонах шло активное обучение действиям в рассыпном строю, о котором, как выяснилось, мало кто из командиров имел полное представление: «…многие полки его совсем не знали и впервые стали обучаться ему во время стояния на Альминской позиции».{49} Вот, кстати, еще один повод утверждать, что проблем у главнокомандующего и кроме выполнения инженерных работ хватало. В немногое оставшееся время нужно было успеть научить войска и генералов, ими управлявших, элементарному. Прежде всего тому, чему меньше всего уделялось в мирное время — умению воевать. Задача оказалась трудной, слишком уж затянулась «эпоха плац-парадов». Если солдат оказался сравнительно легко обучаем, то с начальниками были проблемы серьезнее.

В своем дневнике князь Меншиков записал 24 августа 1854 г.: «…Производили маневры. Увы, какие генералы и штаб-офицеры! Ни малейшего не замечаю понятия о военных действиях, о расположении войск на местности, об употреблении стрелков и артиллерии. Не дай Бог настоящего дела в поле!».{50}

Прав князь! С командным материалом, имевшимся в его распоряжении, трудно было ожидать победы. Для примера: в 1829 г. на Дунае А.Н. Михайловский-Данилевский у Рущука, увидев, как офицеры расставляли стрелковую цепь, с горечью констатировал: «…Я бы не поверил, если бы сам не видел, до какой степени наши офицеры несведущи в сем деле; офицер, который в этот день располагал цепь, поступал не только вопреки военным правилам, но даже вопреки здравому рассудку».{51}

Еще более безосновательно утверждение, что штаб русского главнокомандующего не провел ни одной рекогносцировки с командирами по изучению местности, используя для этого имевшийся резерв времени. На деле местность была тщательно изучена князем, хотя многие современные исследователи безосновательно ставят ему в укор полное ее незнание. Комментировать нет смысла. Рекогносцировки Меншикова и чинов его, пусть даже импровизированного штаба проходили едва ли не каждый день, охватывая большую территорию.

«…Князь не ограничивался исключительно окрестностями Севастополя; он объезжал берега и долины рек: Бельбека, Качи, Черной и, наконец, Альмы».{52}

Рекогносцировки не прекращались до последнего дня. Одну из последних провели буквально накануне сражения. Командир Волынского пехотного полка генерал-майор А.П. Хрущёв вспоминает, что 6 сентября 1854 г. осматривал местность с главнокомандующим. На этот раз не только в районе собственной позиции, но и перед ней.

«Сегодня я как дежурный по войскам был утром у князя, и он пригласил меня на рекогносцировку. Мы ездили верст за 8 вперед и видели ясно неприятельский лагерь. Перед вечером я также ездил с князем по занимаемой нами позиции».{53}

Другое дело, что будучи в прекрасном настроении,{54} Меншиков не довел результаты этих поездок и свой замысел до нижестоящих командиров. Возможно сказалась не самая лучшая деталь характера князя, о которой упоминают В.И. Васильчиков и не только он: полнейшее безотчетное недоверие ко всем окружающим его личностям. «В каждом из своих подчиненных он видел недоброжелателя, подкапывающегося под его авторитет…».{55}

В результате полковые начальники не знали толком своих задач, соответственно, не зная сами, не могли объяснить это своим офицерам. С другой стороны, видя, каковы «начальники», князь, в душе их презирая, посчитал ненужным говорить о своих замыслах — всё равно не поймут, а если поймут, то всё равно перепутают. Так уж лучше пусть действуют вслепую.

Да и сами частные начальники в отличие от князя не всегда утруждали себя утомительными поездками, предпочитая перепоручить их своим адъютантам. Хотя для разведки высылались подразделения от полков, но действия их носили эпизодический характер. Направление рекогносцировок свидетельствует, что А.С. Меншиков старался держать под контролем ситуацию на наиболее волнующем его левом фланге.{56}

Как показал ход боя, даже некоторые полковые командиры совершенно не ориентировались на местности, а Московскому пехотному полку пришлось изучать ее непосредственно в сражении. Неудивительно, но ни в одном источнике вы не найдете хоть чьих-то воспоминаний о том, как главнокомандующий ставил задачу. Чаще всего это выглядело так: полк (батальон) привели на место, сказали «стоять здесь, смотреть туда» и оставляли командира в раздумьях и полном неведении. В результате «…в армии перед боем царствовал полный беспорядок, и ни войска, ни ближайшие их начальники, даже до такой крупной инстанции, как командующий корпусом не знали даже цели предстоящего боя. Ими не было выяснено, принимался ли бой для окончательного задержания противника, или желали дать только более или менее чувствительный отпор, с тем чтобы, не упорствуя в удержании за собой этой позиции, отступить своевременно на ближайшую, из позади лежащую, для дальнейшего замедления наступления союзников. Подобная обстановка исключала возможность сознательных действий, а следовательно, не могла усилить в войсках хладнокровие и уверенность в себе».{57}

Подведем итог. Вам не кажется, что все происходившее не очень похоже на пассивное ожидание и полное бездействие, столь обожаемое критиками главнокомандующего. А он, оказывается, на месте не сидит, да и если выезжает, то чаще всего на левый фланг, к морю.

Деревня Альматамак. За ней — р. Альма. Дальше — высоты южного берега. Фото из альбома полковника В.Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г.).


МИФ ТРЕТИЙ, ОДИН ИЗ САМЫХ РАСХОЖИХ: О ГЛОБАЛЬНОМ ПРЕВОСХОДСТВЕ ВООРУЖЕНИЯ ПРОТИВНИКА

Действительно, почти вся британская пехота имела на вооружении нарезные ружья Р.1851 или Р.1853. Но, во-первых, далеко не вся британская армия стреляла. Активно участвовали в сражении только три дивизии, косвенно — одна, а остальные даже умудрились не выпустить ни единого заряда. Британцам удалось сломить оборону русских только дивизиями первой линии, в единственном случае используя поддержку второй. А так как «статистика знает всё», то для тех, кто будет возражать против этого, могу привести данные по расходу боеприпасов к стрелковому оружию в английской пехоте. Солдаты 3-й дивизии сделали в общей сложности целых (!!!) 47 выстрелов, 4-й — ни единого (посмотрите таблицу расхода боеприпасов в конце книги)!{58}

Во-вторых, русская артиллерия до последнего выстрела доминировала на поле боя и неоднократно раскачивала «маятник судьбы сражения». Но при этом всего лишь один случайный или не случайный маневр всего лишь одной английской батареи, состоявшей из несравнимо худших, нежели русские, пушек, свел все их преимущество на нет.

Что касается мифологии, то у русских начальников, мыслящих не стереотипами, а разумом, на этот счет было свое мнение. В.И. Васильчиков приводит по этому поводу следующий пример:

«Тотлебен на запрос Наполеона, чему он приписывает успех Крымской экспедиции, отвечал: «превосходству вашего вооружения». Тотлебен иначе не мог отвечать; но в сущности он очень хорошо сознавал, что причина нашей неудачи состояла не в том, что наши ружья были хуже французских. Во-первых, вся французская линейная пехота была вооружена такими же гладкоствольными ружьями, как и наша пехота; если у французов было несколько стрелковых батальонов и полк зуавов с нарезными ружьями, то у нас были тоже штуцерные в каждой роте; а артиллерия союзников нисколько не превосходила качеством орудия нашей полевой артиллерии. Всё превосходство вооружения неприятеля состояло в том, что английская пехота была снабжена нарезными ружьями, что, однако же, нисколько не помешало Владимирскому полку с успехом атаковать ее в штыки на совершенно открытой и ровной местности. Следовательно, дурное качество нашего ручного оружия не есть настоящая причина нашего поражения».{59}

В завершение приведу слова князя Н.К. Имеретинского, чьи «Воспоминания старого преображенца…» — одно из лучших описаний действительного состояния русской армии перед и во время Крымской войны.

«Про знаменитые винтовки в Альминском сражении пора бы перестать говорить как о событии, решающем судьбы царств. В настоящее время столько написано и начитано о Крымской войне, что факты освещены со всех сторон и ясно видно теперь, что главная масса французов была вооружена такими же гладкостволками, как и наши, да и винтовки не могли бы помочь, если бы вовремя сосредоточена была в Крыму большая масса войск, чем у неприятелей».{60}



МИФ ЧЕТВЕРТЫЙ: О ПОДАВЛЯЮЩЕМ ЧИСЛЕННОМ ПРЕВОСХОДСТВЕ НЕПРИЯТЕЛЯ

Самая трудно объяснимая для обывателя категория. Лучше в этом случае быть кратким. Суть проблемы не в арифметике, а в тактике. Но если быть объективным, даже при меньшем числе войск позиция на Альме вполне могла быть с успехом защищаема. Союзники превосходили русскую армию численно, но это превосходство не имело столь существенного значения, как об этом часто говорят, по нескольким причинам. В том числе:

— превосходство не было многократным и не обеспечивало союзникам, таким образом, гарантированного успеха в наступлении на позицию, имевшую естественные, усиливавшие ее свойства;

— превосходство союзников в артиллерии было незначительным, а учитывая слабую мощность британских 9-фунтовых пушек, можно считать, в этом вопросе равенство сторон;

— армия союзников, особенно ее британский контингент, находилась в очень тяжелом физическом и психологическом состоянии, болезни с каждым днем всё больше и больше ослабляли ее;

— союзники действовали в удалении от базы снабжения. Хотя ее функции взял на себя флот, этого было недостаточно для ведения успешных действий продолжительное время на значительном театре военных действий;

— имея большое количество кавалерии, русские имели возможность растягивать фронт, одновременно вынуждая союзников растягивать линию фронта атаки.

Война — это тяжелая работа. Побеждает тот, кто делает ее лучше. Численное превосходство противника — не повод для разговора о возможном поражении, а основа принятия единственно верного, грамотного и взвешенного решения.


РАЗМЫШЛЕНИЯ ПЕРЕД БОЕМ, или О ТОМ, КТО И КАК ПЛАНИРОВАЛ ПОБЕДИТЬ

«Не существует ни одной позиции, как бы она ни была хорошо приспособлена к местности, как бы удачен ни был ее выбор для прикрытия территории, из которой нельзя было бы изгнать неприятеля быстрым маневром, направленным на фланг, даже если он располагает превосходными силами».

Бюлов, Адам Генрих (1757–1807 гг.), прусский военный теоретик.

Теперь, зная, где всё должно было произойти, поговорим о том, как оно должно было произойти. Займемся трудом сложным и неблагодарным — попытаемся проникнуть в мысли тех, кто командовал армиями. Наша цель — понять коварные замыслы главнокомандующих, уготовленные ими на погибель неприятеля.



ФРАНЦУЗЫ

План сражения был в деталях доведен командирам дивизий, бригад и начальникам артиллерии и саперов дивизий в деталях начальником штаба генералом Мартенпре. На совещании от флота присутствовал адмирал Буа-Вильомез.

В основе лежал замысел, предложенный главнокомандующим маршалом Сент-Арно. С тем, что доводил Мартенпре, сомнений нет. По крайней мере инженерный полковник Герен получил приказ и диспозицию от него лично.{61}

Все планирование проходило во второй половине дня 19 сентября, когда пороховой дым над Булганаком рассеялся — и стало ясно, что русские не требуют «продолжения банкета», а значит, можно смело прибрать инициативу в свои руки. То есть никакого встречного боя не предвидится, Меншиков добровольно принял решение принять сторону обороняющегося, оставалось лишь грамотно атаковать русские позиции. Окончательный план союзники разрабатывали и согласовывали поздно вечером, для чего Раглан пригласил Сент-Арно к себе.{62} Главнокомандующие решили от «предложения» Меншикова не уклоняться и на следующий день немедленно атаковать русские войска на Альминской позиции.

Незащищенность прибрежного фланга укрепила Сент-Арно и Раглана в решении начать действия с занятия высокого южного берега Альмы, плато на нем с последующим движением вдоль моря. Образовавшийся глубокий охват, создавая угрозу центру и тылу русской позиции, вынуждал князя Меншикова перебрасывать туда резервы, ослабляя свой правый фланг и облегчая работу англичанам.

Совещание союзных командующих подробно описано Хиббертом. По его словам, во время встречи «…Сент-Арно предложил, что французские войска атакуют русских на правом фланге, переправятся через реку в районе поселка Альма-Тамак и обойдут русских слева. В то же время англичане будут наступать в центре и на другом фланге. Таким образом, возьмут в клещи русские войска и вынудят отойти… Согласно сделанным на карте многочисленным неровным пометкам, русские будут настолько втянуты в бой с французами, что не смогут разгадать и предотвратить маневр англичан».{63}

Начало действий — 5.30 утра.{64}

Вскоре после окончания совещания Сент-Арно собрал свой военный совет, на котором Мартенпре зачитал собравшимся командирам дивизий и бригад разработанный им план сражения. Диспозиция была несложной. Герен так говорит о ее основном содержании: «Утром 8(20) числа для наступления к Альме 1-я и 3-я французские дивизии выстроятся в две линии: первая в развернутом фронте, имея по одной роте позади фланга каждого батальона, вторая — в густых батальонных колоннах. Артиллерийский резерв в 300-х метрах за второй линией. 4-я дивизия, в резерве же, выстроится по полкам во взводных колоннах; 2-я дивизия (Боске) двинется через Альму, в брод, близ морского берега. Эта дивизия будет наступать по береговой дороге и выйдет на плато, в тыл левого фланга русских, под покровительством флота, и в особенности выстрелов с французских пароходов «Мегеры» и «Касика». Английская армия, тоже 8(20) числа двинется в обход правого фланга русских».{65}

В соответствии с задачами начальник штаба генерал Мартенпре определил боевой порядок.

Дивизия наступает в две линии.{66} Каждая линия — бригада. Первая линия в ротных колоннах, вторая — в батальонных. В каждом батальоне две роты (гренадерская и вольтижерская) выделялись для формирования стрелковой линии, прикрывая фронт и фланги. Все 68 (10 батарей по 6 орудий и 2 батареи по 4 орудия){67} полевых орудий готовы поддерживать пехоту. Артиллерия резерва следует за пехотой 4-й дивизии на дистанции 300 м в готовности поддержать огнем наступающие подразделения. Направление движения 1-й и 3-й дивизий — здание телеграфа, которое определили как приблизительно центр русской позиции. Линия движения определялась 1-м батальоном 1-го полка зуавов.{68} Турки следуют за 2-й дивизией и выделяют из своего числа два батальона в общий резерв.

Все генералы получили от Мартенпре письменное подтверждение приказа с приложенной к нему схемой действий дивизии или бригады.

Задачи командирам полков ставили командиры дивизий.{69} Каждый полк получал четкое направление действий и место в порядке бригады.

Французы, планируя атаку неприятельских позиций, применили принцип давления на незащищенный ее фланг в сочетании охвата и давления на центр, возлагавшиеся на британскую пехоту. Алгоритм был прост: создать преимущество (обход), отстоять его (давление на русский левый фланг) и реализовать успех (вынудить Меншикова отступить).

Сент-Арно понимал, что перед ним сильный противник на сильной позиции. Слабых мест в обороне не наблюдалось, потому было решено, что каждый командир атакует позицию, находящуюся перед его фронтом.{70} Такое решение было принято им, своим чутьем опытного солдата понимавшего, что хитрый и самоуверенный Раглан, на словах согласившийся с его планом, на деле начнет действовать по-своему, и к этому нужно быть готовым. Иллюзий по поводу того, что англичане станут жертвовать собой ради французов, не могло быть.

Участники кампании говорят, что когда французский главнокомандующий ставил задачи командирам дивизий, последние привычно ждали от него привычной схемы постановки приказа на сражение. Сент-Арно задумчиво посмотрел на них и сказал, что каждый должен атаковать и маневрировать по своему усмотрению, стараясь подняться на лежащие перед ним высоты: «У меня нет других указаний для людей, которым я доверяю». Герен почувствовал, что в это время в Сент-Арно говорил не маршал Франции, а офицер, прославленный своими дерзкими рейдами в Алжире.{71}

Турецкая линейная пехота. Французский рисунок. Сер. XIX в.

Адъютант Боске капитан Фей вспоминал, что когда маршал произнес эти слова, добавив: «Я рассчитываю на вас, Боске», командир 2-й дивизии сказал: «Да, господин маршал, я все очень хорошо понял, я должен отвлечь на себя часть центра противника, но помните, что я не могу продержаться более двух часов».{72}.

Опытный Боске не просто так произнес эту фразу. Тем более, он не бравировал. На него возлагалось самое главное и самое трудное. Предполагалось, что в 5.30 дивизия должна подняться, приготовиться и в 6.30 начать движение, пытаясь подняться на высоты у морского берега, которые, как доложила разведка флота,{73} Меншиков оставил свободными, чем обеспечит «…возможность 1-й и 3-й дивизиям пройти сквозь дефиле».{74}

Как и где будут подниматься его батальоны, для Боске не указывалось, но французы были странно уверены, что этот путь есть. Значит, все-таки информация о местности была? Или опять авантюра? Тем более сами французы утверждают, что были знакомы с топографией местности. Вспомним хотя бы то, что хотя союзники и жалуются на недостаток топографических карт, у французов хоть какие, но были. По воспоминаниям того же Фея, план сражения вечером 19 сентября в дивизию прибыл нанесенным на карту.{75} Видно, не зря англичане не доверяли «заклятым друзьям».

Прикрытие 2-й дивизии предполагалось обеспечивать специально назначенными кораблями союзного флота. Интересно, что и тут французы не доверяли англичанам. Видимо всерьез опасаясь «дружественного огня», адмирал Буа-Вильомез рекомендовал Боске рассчитывать только на французские фрегаты, особенно «Касик» и «Мегаре».{76}

Сделаю некоторые пояснения. Множество исследователей считают подъем дивизии Боске по прибрежным склонам началом атаки русской позиции. Это неправильно. Боске только маневрировал, выходя на намеченный рубеж атаки, прикрываясь корабельной артиллерией.{77} Для его дивизии северное окончание плато мыса Луккул являлось тем рубежом, с которого должны были начаться активные действия. Именно от того, встретит Боске русских или появится на их фланге без боя, зависел весь остальной план сражения. И, наконец, самое главное: время требовалось французской артиллерии для подъема по единственной проходимой дороге на плато. Без артиллерийской подготовки французский полевой устав считал все предпринимаемые действия чем угодно, но только не атакой.

Наверное, многие, кому удалось пройти курс общей тактики в военном учебном заведёнии, помнят, как преподаватели разъясняли курсантам, что время «Ч» наступает тогда, когда определенная часть тела пехотинца свисает над передовой неприятельской траншеей. Время прошло, но суть понятия, применимого, конечно, ко дню сегодняшнему, не изменилась. Даже в Альминском сражении. Для спланированного боя момент начала военной операции отсчитывался от времени, когда французская пехота сконцентрируется на плато, подтянет артиллерию. То есть, только когда бригады Буа и Отмара начнут давить на русских, в дело последовательно вступают французский центр (дивизии Канробера и принца Наполеона) и британцы. При этом дивизия Эванса должна была действовать в точном согласовании с французскими 1-й и 3-й дивизиями. Таким образом, если что-то пойдет не по плану — до этого времени есть возможность остановить сражение.

Только наметившийся успех Боске, вцепившегося в гребень высот, завязавшего бой с русскими, давал Сент-Арно право на решение включить в дело последовательно дивизии Канробера и Наполеона и 4-ю дивизию — резерв. Важно было точно синхронизировать действия трех дивизий (1-й, 3-й и 4-й) с поднявшимися на плато бригадами 2-й дивизии. Давление на фронт Меншикова должно было не позволить ему перебросить на левый фланг резервы.{78} Время это было определено на 9 часов утра.{79}

Двумя обязательными условиями плана Боске были выполнение их вне соприкосновения с русской армией и с опорой на корабельные орудия.{80}

Мост через р. Альма у д. Бурлюк, восстановленный в 1855 г. Фото из альбома полковника В.Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г.). 

Столь комфортное обеспечение маневра стало предметом зависти английских офицеров. Генерал Эдью считал, что мало того, что Боске наступал в пустоту, по сути не имея противника перед фронтом, но и в случае неудачи мог уйти под прикрытием корабельной артиллерии. Англичане же, по его мнению, кроме того, что имели перед фронтом почти всю русскую армию, но и в случае неудачи французов могли оказаться отрезанными и от моря, и, соответственно, от флота.{81} Подобная точка зрения превалирует почти во всех воспоминаниях английских офицеров.{82}

Коротко резюмируем французский замысел: он удачен, хотя бы потому, что прост: французы атакуют вдоль берега моря, оттесняя русских, а англичане давят на противоположный фланг. В случае если удастся сбить Меншикова с позиций, центр отступит сам по себе.{83}

После совета у главнокомандующего провели совещания в дивизиях, не сильно отличавшиеся одно от другого, их командиры. Каждый из генералов сначала проговорил официальную часть — постановку задачи, затем неофициальную — моральное стимулирование командиров. В 3-й пехотной дивизии принц Наполеон, вернувшись от Сент-Арно, собрал в своей палатке командиров полков и бригад. По воспоминаниям командира 2-го полка зуавов полковника Клера,[11] «…Вечером принц Наполеон, вернувшись из ставки главнокомандующего, где получил от него инструкции, собрал в палатке генералов и командиров …своей дивизии. Он изложил им план, по которому английская армия должна была совершить обходной маневр на правом фланге русской армии, в то время как 2-я французская дивизия и турки под командой генерала Боске атаковали неприятеля слева, держась обрывистых возвышенностей, господствующих над устьем Альмы. Центр, образованный 1-й и 3-й дивизиями в двух линиях и 4-й резервной под непосредственным командованием маршала Сент-Арно, должен был атаковать центр русской армии лишь после того, как в бой втянутся оба крыла союзных армий. Соответственно, войска флангов должны были выступать раньше центра. Они имели приказ выйти утром между пятью и шестью часами, а центр — между семью и восемью.

Высокопарных слов тоже было с избытком. Наверное, и они были нужны. Ведь чтобы солдат воевал лучше, он должен чувствовать, что только от него одного зависит судьба всего сражения. Тем более первого и тем более такого от которого зависела судьба всей кампании. Поэтому уже после «официальной» части принц Наполеон, выйдя из палатки, обратился к полковнику Клеру: «Зная храбрость Вашего полка, я расположил его в самом опасном месте, которое также станет местом, где будет добыта наивысшая слава».{84}

Последняя фраза — явная бравада, поскольку место в боевом порядке дивизии предопределялось не столько прихотью командующего, сколько тактической выгодой и действующими нормативами. И все же это лишнее подтверждение, что французские войска имели четко поставленные и эмоционально подкрепленные боевые задачи. Ну а в остальном все точно. Слово в слово то, что говорят как военные историки, так и участники событий.{85} Полковник Клер, у которого, по словам дивизионного генерала Канробера, «…было всё: ум, отвага, энергия, железное тело, неутомимая душа, беспримерная храбрость», знал, что такими словами начальники говорят только перед большой кровью.{86}



АНГЛИЧАНЕ

Касаемо плана англичан, то более простой задачи было трудно придумать. Французы явно учитывали традиционную неспособность британских командиров импровизировать и мыслить категориями маневра, более сложного, чем повороты фронта вправо или влево. А тут еще умный Меншиков, своим нестандартным построением оборонительной линии озадачивший их.{87}

Британцы, после охвата французской пехотой левого фланга противника на плато у деревни Аклес, должны начать давление на правый фланг русских, охватывая его и вынуждая к отходу, в противном случае русские попадали под удар со стороны моря.

Кавалерия лорда Лукана находится в тылу на левом фланге в готовности отразить удар русской кавалерии.

По записям Кинглейка, Раглан за сутки перед сражением был крайне раздражен. Если в ходе встречи с французскими генералами ему еще удавалось кое-как сдерживать эмоции, то после ухода союзных командиров он дал им волю, называя план союзников «проклятым». Как он называл самих французов, история умалчивает. Но, думаю, он припомнил им свою оторванную французским ядром при Ватерлоо руку.

Внезапно настроение его резко изменилось. Усевшись на кровать, Раглан начал смеяться и говорить чинам своего штаба, а также присутствовавшему при этом Кинглейку, как ему удачно удалось провести французов. Создавалось впечатление, что они ему как-то и не союзники совсем. Не правда ли, странно, завтра вместе идти в бой, а сегодня сплошные противоречия, вперемешку с интригами? На мой взгляд, причин тут несколько.

Первая, и, очевидно, главная — это отсутствие ясно видимых военных талантов английского главнокомандующего. Раглан, понимая, что сам он не может предложить что-либо лучшее, чем французский штаб, решил не принимать план Сент-Арно. Или, по крайней мере, сделать вид перед подчиненными, что это так. Но об этом прямо сказано не было.

Вторая — это природная ненависть Раглана к французам, которые для него всю его жизнь до Крымской кампании были заклятыми врагами, а в Крыму так и не смогли стать полноценными союзниками. Привыкнув видеть их на противоположной стороне фронта, он был удивлен, что воюет вместе с ними, и не мог до конца поверить, что они его соседи с правого фланга. Фантом оставшейся валяться в пыли поля Ватерлоо руки преследовал его до самой смерти.

Третья — Раглану очень не хотелось, чтобы лавры победителя достались Сент-Арно как автору плана сражения. Он совершенно необоснованно считал, что, изменив план и не уведомив союзников, ему удастся склонить английскую общественность к признанию и его как одного из «виновников» сокрушительной победы. Таким образом, отказавшись от выполнения предложенного плана, не предупредив об этом союзников, лорд Раглан не имел и плана собственного. Он просто полагался на случай.

А о четвертой причине следует сказать особо. Тем более, что завесу над ней приоткрыл британец. В 1858 г. в журнале «Морской сборник» появилась статья, автор которой Джор Конкрен вдребезги и небезосновательно разнес всю систему управления и администрирования английской армии в Крымской войне. Комментируя организацию планирования операций, он говорит:

«Главная беда заключалась в том, что вместо того, чтобы самим дома обсудить общий план предстоящей кампании, мы ожидали его от наших генералов, не рассудив, что каждый из этих военачальников знает только ограниченную сферу своих собственных действий…».{88}

Английская армия, как и русская, болела неумением работать в сложной системе управления. То есть, много команд, пусть и правильных, для нее были противопоказаны. У нее было одно свойство — стойкость, и все планы исходили из веры в нее.

Ну и, возможно, есть пятая причина: английская армия «как принадлежащая морской нации, действуя по большей части в отдалении от своего отечества, вполне зависит от содействия флота».{89}

Тут же вместо привычного «Юнион Джека» на кораблях поддержки англичане на своем правом фланге созерцали французские синие мундиры, которые у многих британских офицеров привычно ассоциировались с неприятельскими. И завесу на море образовали в основном французские корветы и фрегаты. Поистине, было о чем задуматься.

Британцы хотя и получали наиболее простую из задач, не предполагавшую какого-либо сверхсложного маневрирования и требовавшую лишь упорного давления на фронт русской обороны, и тут умудрились найти кучу проблем. Они искренне считали, что им досталась самая сложная часть боя, а французы выбрали себе для атаки фланг русской позиции, на котором и войск-то не было совсем.{90}

Таким образом, еще не прозвучали первые выстрелы, а Раглан вовсю демонстрировал свою несостоятельность военачальника. Убедиться в этом несложно, и у нас такая возможность будет впереди не один раз. В начале повествования могу сказать лишь одно: английский главнокомандующий предпочел не решать сложные для него задачи и решил все маневры заменить одним — давлением на русский фронт, обрекая на смерть сотни своих солдат и офицеров, в то время когда союзники могли рассчитывать уничтожить русскую армию, только охватывая ее своим левым флангом и прижимая к морю; этому благоприятствовало исходное положение англичан, протягивавшееся на запад далее русского правого фланга.

Происходившее в штабе Раглана Базанкур назовет позднее «героической ошибкой». Естественно, англичане эту точку зрения не разделяют, «гениальность» главнокомандующего для них аксиома. Генерал Джон Эдью посчитал, что французский историк клеветал на один из самых героических подвигов английской армии.{91} Сопровождавший Раглана в сражении командир «Карадока» капитан 2-го ранга Драммонд считал, что все договоренности с французами Раглан считал не более чем формальностью.{92}

Спокойной работы по организации сражения, как это было у французов, у англичан не наблюдалось. Столь «любимый» в армии Ее Величества и неоднократно нами упоминаемый «административный кошмар» царил все последние сутки. Действия несколько раз согласовывались на высшем уровне. Ничего в настроении английского главнокомандующего за время, прошедшее после первого совместного совещания, не изменилось. Но и ничего нового в его голове не родилось. В результате, когда полковник Трошю лично доставил Раглану утвержденную схему действий французов, английский командующий с ней, вроде бы, согласился. Правда, проведя вечер на свежем крымском воздухе, лорд, решив, что не стоит особенно доверять союзникам, заявил о принятии французского предложения к сведению, чем и ограничился.

Да и что-либо менять было уже поздно.

Подведем итоги. Не видя элементарного, не умея действовать на перспективу, Раглан в первые же дни операции полностью дискредитировал себя как военный руководитель. В силу отсутствия у него каких-либо признаков стратегического мышления он склонялся к максимально простым прямолинейным действиям. Адмирал Слейд, например, лишь этим объясняет не только роковую, стоившую жизней многих британских солдат и офицеров лобовую атаку, но и то, что, отказавшись от охвата правого фланга русской армии, он дал возможность Меншикову совершить классический фланговый маневр.{93} Благодаря этому, русский главнокомандующий хотя и потерял инициативу фронта, но вышел из-под возможного второго удара, сохранив инициативу фланговых действий.


СТРАТЕГИЯ СРАЖЕНИЯ: ЗАМЫСЕЛ РУССКОГО КОМАНДОВАНИЯ

«Ошибка, допущенная в первоначальном сосредоточении армии, едва ли может быть исправлена в течение всей кампании».

Мольтке

Так уж повелось, что чем ближе к активным событиям, тем чаще приходится забирать у читателя некоторое время на скучные размышления. Но если мы не сделаем это сейчас, то ход событий быстро станет непонятным, рассказ скучным, а книга — неинтересной. Мне бы этого не хотелось, и потому рискну отвлечь совсем немного внимания на короткие теоретические выкладки.

Ситуация, в которой оказались русские войска в Крыму, имеет массу примеров в военной истории как до, так и после Восточной войны. Примеры есть разные: удачные и не очень, победы и поражения. При желании особенно дотошные читатели могут найти все варианты в одной войне — Гражданской в США, тем более там слишком много аналогов описываемых нами событий. К удачным можно отнести, например, действия генерала Ли в 1864 г., неудачным — генерала Пембертона в 1863 г.

Военная практика показывала, что «…армия, которую неприятель, превосходящий числом или качеством, теснит к крепости, должна стремиться сколько возможно затруднить его наступление и в выгодных для себя боях истощить его наступательную силу. Для этого необходимо: 1) встретить противника сообразно своим силам, возможно дальше от прикрываемого пункта; 2) быть внимательным к действиям неприятеля и тщательно разведывать, чтобы намерения его не могли укрыться; 3) быстрыми маршами предупреждать противника на важных пунктах; задерживать его на переправах; 4) занимать сильные оборонительные позиции и стараться заставить атаковать себя в этих позициях; 5) действовать на сообщения; 6) не пропустить ошибок противника и, пользуясь ими, переходить в наступление, но только тогда, когда оно сулит несомненный успех и выгодные последствия; наконец, можно постараться отвлечь его в другую сторону; 7) удачная подготовка театра войны в инженерном отношении. Действуя таким образом, при благоприятных обстоятельствах можно заставить неприятеля отказаться от наступления. Но если он обладает значительными, подчас неистощимыми средствами и достаточной энергией, то в конце концов все-таки оттеснит обороняющегося к крепости».{94}

Это теория в чистом виде. Но что нужно было делать Меншикову в сентябре 1854 г., имея перед собой более 60 тысяч неприятельских солдат, беспрепятственно высадившихся на русскую землю и, похоже, уходить с нее в ближайшее время не собиравшихся?

Главнокомандующий, вроде бы, и выдвинулся от Севастополя, но не слишком удалился от передовых укреплений Северной стороны. Однако не будем ставить данное решение в вину Меншикову, он не видел перед собой другой позиции, на которой мог остановить неприятеля, и потому выбор предсказуем.

Решение князя может служить своеобразным эталоном доминирующих взглядов на ведение стратегической обороны того времени — не фронтальная, а почти классическая фланговая позиция, занимаемая с целью решения единственной задачи — защиты крепости Севастополь. В некотором смысле Меншиков своим замыслом опередил идеи будущего классика военной науки XIX в., прусского фельдмаршала Мольтке. Потому, рассматривая замысел князя, предлагаю отойти от ставшей привычной точки зрения и все-таки не смотреть на русского главнокомандующего как на совершенно глупого и недальновидного. Нужно только отделить ошибки планирования от ошибок исполнения.



ПОЧЕМУ АЛЬМИНСКАЯ ПОЗИЦИЯ НЕ ФРОНТАЛЬНАЯ, или КАК ЗАСТАВИТЬ НЕПРИЯТЕЛЯ ИГРАТЬ НЕ ПО ПРАВИЛАМ

Итак, исходная ситуация. Союзники на побережье. Противодействия высадки не предпринято ни силами флота, ни силами армии. Если князь все-таки хотел это сделать, то опоздал. В любом случае эта первая ошибка — уже стратегическая. Британский адмирал Слейд (и не только он) удивлен — ничего не предприняв против десанта, ограничившись лишь созерцанием высадки и пересчетом кораблей и судов, Меншиков, кажется, сам отдает стратегическую инициативу Раглану и Сент Арно.{95}

Но не всё потеряно. Остается тактическая инициатива, и она пока на стороне русского командования. Это значит, что еще не союзники, а русский главнокомандующий решает, на какой позиции произойдет сражение. Меншиков знает, где находится противник, его силы и самое главное — направление дальнейших действий. Более того, теперь он четко понимает, что действий в глубь территории Крыма, тем более континентальной России не будет. Сохраняется угроза для Перекопа, но с каждым километром, отдаляющим союзные войска от Евпатории, эта угроза уменьшается. Тут и его заслуга. Даже незначительные силы иррегулярных войск, патрулями и разъездами перекрывшие степь во всех направлениях, создали видимость больших сил. К ним присоединились чины нескольких постов Таврической полубригады пограничной стражи, без малейшего преувеличения предотвратившие «малую» партизанскую войну против российской армии в ее тылу. Ими были пресечены попытки вооруженных банд местных татар (до 500 чел.) проникнуть 6 (18) и 7 (19) сентября в глубину полуострова и снабдить союзное командование разведывательной информацией.{96}

Мало того, что союзники не знают местность, они начинают догадываться, что там, в крымской степи, таится опасность. Поднимающиеся в небо столбы дыма от горящих домов, стогов сена, пропадающие бесследно фуражиры и мародеры убеждают их, что рядом притаился враг, невидимый, а потому еще более страшный.

Это безошибочно правильный ход. Меншиков, чтобы подстраховаться, начинает силами иррегулярной кавалерии акцию, получившую в более поздней военной истории название «выжженная земля». Ее значение в первые дни Крымской кампании еще не изучено исследователями, но поверьте, она тоже сгладила итоги неудач первых дней. Уничтожаются запасы фуража, разрушаются колодцы, угоняется скот. Вместо плодородных степей перед союзниками разверзлась пустыня, совершенно непригодная для жизни.

Конечно, разрушать дома и жечь собранный урожай на своей земле — мера крайняя и нужно иметь определенное мужество, чтобы на нее решиться. Но иногда это единственный способ заставить противника действовать по навязанному ему сценарию. Тем более, что после первой ошибки нужно любым способом заставить Раглана и Сент-Арно двигаться только на юг и только вдоль морского побережья. В результате союзники сами выйдут туда, где их уже ждут. Действия русского главнокомандующего на этом временном и ситуационном отрезке положительно оценивают многие из непререкаемых авторитетов военной теории.

Генерал Д.А. Милютин: «Меншиков, не признав возможным атаковать высаженный на плоском берегу, обстреливаемом с флота, десант, сосредоточил большую часть своих сил на выгодной позиции, в которой готовился встретить противника».{97}

Маятник удачи вновь качнулся в сторону русских. Спустя сутки после высадки правильность действий Меншикова была подтверждена — информация, полученная от казаков и первых пленных, свидетельствовала, что английский и французский главнокомандующие рассматривают единственный вариант действий — движение вдоль берега на Севастополь. Отлично! Все идет по русскому плану (пусть он даже не отличается от неприятельского), и, кажется, инициатива медленно, но неотвратимо возвращается к князю. А союзники действительно опасались противодействия им со стороны Симферополя или Бахчисарая, небезосновательно считая, что в этом случае русские смогут гораздо эффективнее реализовать превосходство в маневренности, прежде всего за счет кавалерии.{98}

Теперь князю предстояло определиться с замыслом сражения. Имея перед собой массы неприятеля, нужно решить, что с ними делать дальше? И определяться нужно было быстрее: совсем недавно транспортные корабли союзников ушли в Болгарию, и со дня на день ожидалось их прибытие с новыми войсками.

Что имели союзники? Прежде всего господство на море. Флот. Это кратно усиливало их. Нет, не людьми — калибром морских орудий. Да и, кроме артиллерийского огня, флот мог оказать еще массу полезных услуг, которые заранее даже трудно предвидеть.

Вновь возвращаемся к работе генерала Н. Обручева «Смешанные морские экспедиции». Там тема роли флота в сражении на Альме занимает достаточно большое место. Обручев не открывает что-то новое, но детально, глубоко и качественно анализирует имеющиеся в его распоряжении русские и иностранные материалы. Любая оборона на позиции, примыкающей непосредственно к морю, не могла противостоять лобовому удару с суши. У нее много слабых сторон. Река проходима,[12] склоны гор, хоть и круты, но не настолько, чтобы исключить подъем на них пехоты, а при наличии хорошей пехоты и артиллерии, которую первая сможет втащить на своих мускулах. Намекаю на лихих парижских Гаврошей, толпами шедших «в зуавы», которых в первой линии французов было аж целых три полка.

Меншиков мог примкнуть фланг к побережью — чистой воды фронтальная позиция. Даже русские пушки могли пострелять по союзным кораблям в море. Вот только потом летело бы всё это, сметённое металлом, выпущенным из стволов корабельных орудий, а оставшийся без артиллерии центр и правый фланг пали от первого же натиска англичан. Так что же, нет никакой возможности устоять от массы войск, поддерживаемых флотом, тем более, что собственный флот бездействует? Что делать? Откатываться к фортам Севастополя и употреблять весь имеющийся личный состав еще не истрепанных боем полков на оборону города?

Но! Вспомним, Меншиков прекрасно знал, что в глубь полуострова союзники не сунутся. Это для них гибельно. И это сотни раз можно найти почти во всех воспоминаниях генералов, офицеров и солдат английской и французской армий. Значит, если встретить лобовой удар противника невозможно, оставалось не подставиться под него и попытаться поставить неприятеля в невыгодное положение.

Лучшее, что можно было предпринять, так это нависнуть над левым флангом союзных войск, создавая для них угрозу оказаться прижатыми к берегу. Значит, позиция должна быть фланговой. Это и Мольтке, и Обручев, и многие другие…

Но мы-то рассуждаем в тиши кабинетов. В теории. Спустя годы. А что же было на деле?

А на деле Альминская позиция в меншиковском исполнении почти полностью соответствовала фланговой идее. По сути дела, это пример классической позиции, обеспечивавшей при благоприятном исходе длительную оборону, а при неблагоприятном — отход с сохранением войск и угрозы для неприятеля. Всё как у Мольтке: «… Главное условие, которому должна удовлетворять фланговая позиция, заключается в том, чтобы фронт ее был параллельным, а путь отступления перпендикулярным к неприятельской операционной линии по крайней мере хотя бы приблизительно. Фронт должен быть сильным, так как должен выдержать атаку превосходящих сил противника; с другой стороны, он не должен нас стеснять в случае нашего перехода в наступление. Редко местность удовлетворяет обоим условиям; поэтому необходимы фортификационные сооружения, применяемые к местности… Неприступная фланговая позиция, находящаяся на вражеской операционной линии, воспрепятствовала бы всякому дальнейшему наступлению противника…».{99}

Именно так военные специалисты XIX в. рассматривают оборону Меншикова — как классическую позицию с укрепленными флангами и, соответственно, действия союзных войск — как атаку позиции с естественно укрепленными флангами.{100} И, как говорит сухая теория, всякой фланговой позицией надо пользоваться как самой удобной.{101}

Последовавший после неудачного сражения отход русской армии к Бахчисараю с сохранением возможности воздействия на фланг англо-франко-турецкого контингента полностью соответствует теории Мольтке..

Неизвестно, насколько идеи прусского военного классика были знакомы Меншикову, но то, что Мольтке, посетив в 1857 г. Россию, использовал опыт Крымской войны и, что интересно, Альминского сражения в разработке своей теории искусства войны — это факт. Таким образом, для А.С. Меншикова сражение на подготовленной позиции у Альмы было реальным шансом выиграть не только сражение, но и кампанию в целом в отличие от призрачного шанса победы в морском сражении.



ЗАМЫСЕЛ

Правильность решения Меншикова не вызывает особых сомнений: ввиду явного численного превосходства противника сделать ставку на оборону, выигрывая время, необходимое для подхода подкреплений, и изматывая противника, постепенно наращивать собственные силы.{102}

Конечно, Меншиков рисковал. Но предвидение не обмануло его, и мы знаем, что за три дня до сражения он уже не сомневался, что оно состоится именно на Альминской позиции, так как союзники в этой ситуации оказывались связанными важным для них географическим объектом, которым являлся Севастополь. Они вынуждались ввязаться в бой на любых условиях. Победить мог тот, кому удастся эти условия навязать в своей редакции.

Грамотный военный Меншиков понимал — занимать оборону с опорой фланга на побережье без поддержки собственного флота невозможно. Огонь корабельной артиллерии не даст возможности удержаться там пехоте. Но и союзники смертельно рисковали, обходя его правый фланг, удаляясь от морского побережья, при этом лишаясь поддержки флота, растягивая фронт, удлиняя коммуникации и не имея возможности противодействовать многочисленной кавалерии русских, располагая одной лишь Легкой бригадой неполного состава. И вот тут мы, наконец, обнаруживаем краеугольный камень замысла русского главнокомандующего, его зловещий смысл. В такой ситуации целесообразно было оставить союзникам простреливаемый коридор вдоль моря, который они если и рискнут преодолевать, то только ценой больших потерь, а эффективность поддержки с моря будет сведена к минимуму. Ширина этого коридора определялась не столько метрами, сколько техническими характеристиками полевых орудий русской армии и, соответственно, не должна была превышать максимальной дальности стрельбы артиллерии.

Давайте послушаем генерала М.И. Богдановича. Даваемая им характеристика позиции говорит о многом. Без особых усилий мы можем при некотором напряжении ума прочитать, что позиция русских не примыкала к морю, не была доступна по крайней мере прицельному огню корабельной артиллерии союзников. То есть у военного теоретика и историка есть все то, что упорно не замечают современные исследователи. По сути дела, он профессионально сокрушает все те мифы и легенды, сочиненные уже после сражения с единственной целью — оправдаться.

Позиция Великого Князя Михаила Николаевича егерского полка. Остатки позиции батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады. За ними — склоны Курганной высоты. За склонами во время сражения находились Владимирский пехотный и Углицкий егерский полк. Фото из альбома полковника В.Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб. 1904 г.). 

«Левый фланг нашей позиции находился на высоте против селения Алматамак, а правый — на высокой горе, у дороги, ведущей от Тарханларского трактира к реке Каче; на оконечности правого фланга стояли казаки. Эта позиция представляла важные выгоды: во-первых, господство над правым берегом реки; во-вторых, удобство обозревать впереди лежащую местность, что не позволяло неприятелю делать какие-либо скрытые движения, тогда как он мог видеть только нашу первую линию, прочие же войска были от него скрыты и могли быть обозреваемы только с марсов его кораблей, и, наконец, в-третьих, мы были заслонены от неприятельского флота высоким морским берегом, что препятствовало неприятелю вредить нам с моря прицельными выстрелами, а навесная стрельба могла быть производима им только наудачу.[13] Невыгоды же нашей позиции состояли, во-первых, в ее растянутости почти на семь верст, что отчасти вознаграждалось недоступностью левого крыла ее, где для обороны достаточно было небольшого числа войск, и во-вторых, в прикрытии, которое неприятель мог приобрести, заняв на правом берегу Алмы селения с их садами и оградами. Эту невыгоду легко было устранить, разрушив ограды и вырубив сады и виноградники, но наши частные начальники не имели на то разрешения и, боясь навлечь на себя ответственность в разорении мирных жителей, запрещали рубить даже ракитник у садовых оград, чтобы не подать повода к истреблению фруктовых деревьев. Впоследствии войска наций, кичащихся своим просвещением, не выказали такого снисхождения к туземцам и не щадили нисколько их имуществ».{103}

Нужно быть слепым или полным дилетантом, читая военную историю, не понимать, как расположение русских войск подтверждает замысел Меншикова дать бой без опоры на побережье. И в этом не слабость замысла, как кажется первоначально, а его сила. Удаленность позиции от побережья «…не позволяла союзникам вести сражение по наиболее выгодному им сценарию: прижимая русскую армию к побережью, охватывая ее своим левым флангом».{104} Что касается растянутости позиции, то, к примеру, А. Свечин не считает в отличие от М.И. Богдановича это ошибкой Меншикова.

Очевидно, главнокомандующий уверен в правильности своего замысла и не сомневался в его безупречности. Может быть, именно поэтому и не прислушивался он к мнению собственного начальника штаба Вунша, других штабных офицеров, даже авторитетного капитана Генерального штаба Жолобова — «прекрасного, многообещающего» молодого человека, одного из лучших выпускников Академии, погибшего в сражении.{105}

Стержень замысла Меншикова в том, что осмысленно уступая противнику почти два километра побережья, русский главнокомандующий добивался того, что нанося фланговый удар, противник втянется на плато и будет или вынужден двигаться под огнем артиллерии, неся значительные потери, или ему придется превратить эффективные фланговые атаки в сомнительные и жертвенные лобовые, которые «…благодаря действию картечи мало опасны для артиллерии»,{106} что тоже не совсем приятно.

Тому есть пример из русской военной истории. В сражении при Кульме[14] принц Виртембергский приказал полковнику Вахтену выдвинуть две батареи, поставив их влево от Пристена так, чтобы они, будучи прикрытыми отлогой высотой от неприятельской артиллерии, стоявшей впереди Кульма, обстреливали французские колонны, наступавшие в обход левого фланга русской позиции. Действия этих батарей не только не позволили обойти, но и отвлекли на себя часть сил маршала Вандама.{107} Это я к тому, что обходящая позицию неприятельская пехота — не повод для отступления, а задача для артиллерии.

Не укрепляя высоты и не производя вообще никаких фортификационных работ у морского берега, Меншиков явно провоцировал командование союзников на действия вдоль побережья, понимая, что атаки правого фланга им не только невыгодны, но и небезопасны. В подкрепление уверенности Раглана и Сент-Арно в силе правого фланга там были возведены две хорошо заметные за несколько километров батареи.

Возражая критикам, привыкшим к стереотипу осуждения Меншикова за якобы оставленный открытым и незащищенным левый фланг, могу лишь порекомендовать им внимательнее читать работу генерал-адъютанта Э.И. Тотлебена. Он, например, тоже считает, что русские войска не могли занимать позиции, примыкающие к побережью. По его мнению, «…левый фланг не мог быть примкнут к берегу, потому что иначе войска подверглись бы огню с неприятельского флота».{108}

И, напоследок, еще раз Обручев. У него своя точка зрения: левый фланг боевого расположения войск «…не был примкнут к морю; он не доходил до моря две версты, что происходило отчасти из желания не подвергать войска огню неприятельского флота, а отчасти вследствие уверенности, что высоты, находящиеся у устья Альмы, недоступны и что, следовательно, сухим путем обход нашего левого фланга невозможен».{109}

Ну хорошо, Богданович, Свечин, Тотлебен, Обручев и др. — это всё своя, заинтересованная сторона. Обратимся к суждениям нейтральным. Например, американец Эмиль Шалк, военный историк второй половины XIX в., на работу которого «Summary of the Art of War», вышедшую в 1862 г. в Филадельфии, {110}стоит обратить внимание, также считал, что если бы Меншиков примкнул фланг к морскому побережью, он был бы обязательно прижат к нему и гарантированно уничтожен. Отход для русских был возможным только по дирекционной линии на юго-восток.{111} В этом случае армия, сохраняя боеспособность, сохраняла свое доминирующее положение. А вот союзники, если бы и продолжали движение на юг, мало того, что несли бы потери, так еще и в скором времени оказались бы отрезанными от базы снабжения в Евпатории и сами были прижаты к побережью.

Лобового удара Меншиков не опасался. Фронт русской позиции с достаточно сложной местностью с несколькими населенными пунктами, многочисленными садами, виноградниками сам по себе затруднял сохранение боевого порядка, а значит, и управляемость войск. Насыщение местности стрелками, вооруженными нарезным оружием, делало ее неприступной. Оттого, видимо, и не стали вырубаться виноградники и фруктовые деревья на северном берегу с «…сильным занятием стрелками садов и различных строений».{112}

Вызывавшую опасения князя пролегавшую с востока на запад Луккульскую балку, находившуюся в тылу русской позиции, допускавшую возможность высадки небольшого десанта, {113}прикрыли одним батальоном пехоты. На всякий случай.



ОШИБКИ, или ВОСЕМЬ СЛАГАЕМЫХ ГРЯДУЩЕГО ПОРАЖЕНИЯ

Но если всё так правильно и почти безупречно, то в чём состояли ошибки, ставшие причиной поражения? Что не сумел учесть А.С. Меншиков в своем замысле и в чём оказались дальновиднее союзники?

Во-первых, в недооценке технического и тактического преимущества союзников. С точки зрения тактической недооценили французов, с точки зрения технической — англичан. Английская пехота к середине XIX в. имела на вооружении мощное ружье, которое было тем «анальгином, с помощью которого лечились все головные боли на дистанции до 1000 м». Французская пехота была вооружена преимущественно гладкоствольным оружием, но была более совершенной в тактическом отношении.

Но и это не смертельно. История знает массу примеров, когда совершенное оружие не приводило к победе над технически более слабым противником. Для противодействия лучшему стрелковому оружию можно было противопоставить артиллерийский огонь, открываемый с максимальной дистанции, сосредоточенный на пехоте в момент ее выхода на открытое пространство. На участках, где русская артиллерия действовала сосредоточенно и при этом одновременно мобильно, в частности, в центре положение союзников становилось временами критическим. А ружейный огонь по орудийным расчетам оказался не столь губительным, как это пытаются представить отдельные исследователи. Кто сомневается, пролистайте книгу до конца и посмотрите статистику русских потерь по батареям. Смею заверить, она вас определенно удивит.

Второе: привязанность русской пехоты к одной, единожды занятой позиции, или, говоря проще, слабое использование преимуществ маневрирования. К сожалению, и это, и еще одно возможное преимущество русских: интенсивный огонь пехоты из-за складок местности, гребней высот в Альминском сражении почти не использовались.

Третье: ставка на стойкость русской пехоты и ближний бой. Наша традиционная глупость, ставшая стереотипом. Русские генералы забыли эпоху, в которую происходили события Крымской войны. Да и противники, англичане и французы, тоже умели «штыками потыкать». И упорства в сочетании со стойкостью им не занимать было.

Всё, к чему это привело — бессмысленное успешное истребление собственных солдат. Складки местности, укрыв за которыми пехоту, можно было наносить удары в момент максимального сближения с противником, порядок которого уже был расстроен огнем артиллерии и стрелков, большинством полковых командиров не использовались. Можно было, конечно, сосредоточить стрелков, вооруженных нарезным оружием, в первой линии, но и это не удалось сделать даже в ходе боя. В отдельных русских полках штуцерные[15] даже не покинули строй своих батальонов.

Хотя когда это удавалось, то результат был положительным. Например, временный успех атаки Владимирского пехотного полка против бригады Кодрингтона. Это была контратака на неприятеля, хотя и добившегося успеха, но понесшего потери и совершенно расстроенного огнем артиллерии.

Есть и обратный пример: попытки атаки Казанского егерского полка, находившегося на открытой местности, не принесли никакого результата, кроме напрасных потерь, только потому, что пришлась на еще не утратившего организованность противника. Даже англичане говорят, что именно солдатам этого русского полка пришлось больше, чем, другим испытать на себе сокрушающее действие пуль Минье.

Увы, но эта ошибка была неизбежной. Российский военный историк А.К. Баиов с горечью констатировал, что во время Крымской войны абсолютно отставший от реалий времени русский генералитет демонстрировал полнейшую тактическую безграмотность. При этом тысячи бестолково угробленных в не менее бестолково организованных атаках солдат списывались на доблесть и храбрость императорской пехоты.{114} Глупость это или преступление, пусть читатель решит сам. По крайней мере, граница между ними очень призрачная. Наше дело — намекнуть…

Четвертое: Меншиков, сделав ставку на труднодоступность своего левого фланга, не предпринял мер к его защите. Говорят, местность не была изучена «за неимением офицеров генерального штаба».{115} Так что речь не идет о какой-либо пресловутой «ружейной» обороне по гребню — это чушь. Требовалось совсем немного — запереть плотно те подъемы, по которым французы могли поднять артиллерию. А остальные оставить. И пехота пусть лезет сколько хочет. В любом количестве. Хоть все четыре дивизии. Только свою артиллерию тоже подтягивать нужно было. Но не для стрельбы по наступающим от Альмы, а по тем, кто уже поднялся на плато. Кстати, союзники тоже этому удивились.{116} Притом совершенно правильно. Один из тех, кто был на плато вместе с Боске, — его адъютант капитан Фей (и не только он) не мог понять, почему русские не сделали то, что сделать было очень легко: находясь вне действий пушек флота, перекрыть пути подъема на плато для французской артиллерии. В этом случае пехота Боске, лишенная поддержки, оказывалась отрезанной и в весьма затруднительном положении.{117}

Пятое: в план изначально была заложена неустойчивость центра позиции. Разместив рядом с ним слабые резервные батальоны, сам князь Меншиков сделал это. Бессмысленно поставленные под удар батальоны Белостокского и Брестского полков почти сразу вынуждены были оставить свои позиции. Вид отходящих с позиции батальонов оказал влияние на психологическое состояние остальных русских частей, тем более, что в подавляющем своем большинстве они (резервисты) состояли «из молодых солдат, ни разу не бывших в огне», вооруженных большей частью кремневыми ружьями.{118}

Шестое: отсутствие конкретных задач для кавалерии, которая все сражение являлась пассивным наблюдателем. Хотя только лишь одно выдвижение казаков из-за правого фланга русских привело к остановке атаки бригады генерала Булл ера и даже принятия ее полками (77-м и 88-м) оборонительного порядка против нападения конницы. Британцы до сих пор считают, что Меншиков едва ли не готовил кавалерийскую атаку из-за своего правого фланга и только то, что Легкая бригада была начеку, удержало русского главнокомандующего от этого.{119} Об этой английской глупости мы тоже еще поговорим.

Сюда же — недостаточное внимание разведке.

Седьмое: полное игнорирование главнокомандующим административно-тыловой составляющей. Похоже, что в штабе Меншикова этой работой вообще не занимался никто. В результате в решающий момент боя штаб не работал, главнокомандующий был пассивен, войска (главным образом стрелки и моряки) остались без боеприпасов. Были части, за время сражения не получившие ни одного приказа! Обозы и тыловые службы каждый командир размещал по своему усмотрению, без плана и системы. Это привело во время отступления к неразберихе и потере множества из них. А действовать на свой страх и риск многие из имевшихся в наличии на Альме полковников и генералов просто не были приучены. Инициатива из николаевской армии была изжита как вредное, абсолютно не нужное, более того — наказуемое явление.

И, наконец, восьмая, одна из главных ошибок Меншикова — это попытка «думать за противника». В его действиях прослеживается то, за что в военных училищах курсанту сразу ставят «неуд» по тактике. Для обывателя постараюсь популярным языком объяснить это так: никогда нельзя думать, готовя бой по схеме: «если мы пойдем сюда, то противник пойдет туда, а если мы встретим его справа, то он повернет влево…».

Меншиков же заранее пытался планировать действия союзников. Они по его замыслу ударяют в центр, попадают в ловушку, останавливаются. Пытаются пройти вдоль моря, мы их пропускаем, но наносим такие потери, что они тоже останавливаются. После этого разворачиваем фланг к морю и прижимаем противника к побережью. Расстрел из подошедшей артиллерии, враг бежит. Ура! Победа!

Не получилось….

Меншиков запутал всех, прежде всего самого себя. Так бывает, что приняв цепь совершенно правильных решений, военачальник (как и любой руководитель) допускает одну, на первый взгляд незначительную ошибку. Ее все видят, все о ней знаю, но сказать не могут, не хотят, боятся. А сам начальник, погрузившись в собственную гениальность, сосредоточившись на ней, эту ошибку просто не замечает. Потому и думали русские генералы что угодно, потеряв веру в благополучный исход сражения еще до его начала. Командовавший артиллерией 6-го пехотного корпуса генерал-майор Лаврентий Семенович Кишинский[16] писал позже, что, осмотрев позиции, Меншиков «никому ничего не сообщил из своих замечаний, как будто сознаваясь, что принятое им на себя дело не по силам, и невольно заставлял думать других, что не хочет принять сражения».{120}

Что тут скажешь? Недаром еще в 1839 г., едва став морским министром, князь получил репутацию человека очень хитрого.{121} Да и скрытность многие современники считали неотъемлемой частью его характера.{122}

Но ошибались и союзники. Просто их ошибки были не смертельными. Среди порожденных Альмой множества легенд и мифов есть один о невероятных военных способностях английских и французских военачальников. К счастью, не все всерьез воспринимают этот вымысел. Исследователь истории военного искусства из США капитан Тревис Д. Уолтерс в своей статье «Военный гений в Крымской войне» прямо заявляет если не о полном, то в значительной мере отсутствии какого-либо «стратегического гения» как у маршала Сент-Арно, так и в особенности у лорда Раглана.{123} Потому до лавров Фридриха Великого[17] английский главнокомандующий, мягко говоря, не дотягивает и в ближайшей когорте равных ему места тоже нет.

Перед сражением и в его ходе союзное командование допустило такие просчеты, которые при их умелом использовании и, самое главное, более активных действиях русского главнокомандующего могли обернуться для них катастрофой. Но Меншиков всю кампанию если и отличался какой-либо гениальной способностью, так это упускать шансы, даже дарованные случаем.

Например, несмотря на активную предварительную разведку побережья экспедиционные силы не имели никакого понятия о характере местности. Потому весьма были удивлены, убедившись, что это совсем не живописные места с изобилием бурных рек с пресной водой. Во время изнурительного марша 19 сентября некоторое число солдат союзных армий (главным образом английских) умерло от полного обезвоживания организма. В результате, выйдя к реке Булганак, солдаты, потеряв последние остатки строя, бросились к воде. Кроме того, что само по себе употребление грязной воды не способствовало их здоровью, в один момент дезорганизованная английская армия вновь стала совершенно беззащитной перед нападением русских. Толпы солдат в красных мундирах сидели по обе стороны реки Булганак, усиленно загаживая поносом ее берега. Кто знает, чем бы закончилось Булганакское столкновение, решись Меншиков на продолжение атаки. А ведь и численность союзников была совсем не такой, как привыкли считать современные исследователи, просто называя цифру солдат неприятеля, высадившихся на российский берег. С каждым днем и с каждым километром удаления их от Каламитского залива силы союзников таяли: болезни, выделение команд для различных работ, гарнизон Евпатории — вот далеко не весь перечень. Совсем мрачную картину рисует офицер Королевской конной артиллерии Уолпул Ричардс, когда союзники вышли 19 сентября к Булганаку. По его статистике, у англичан было от 8 до 10 тысяч больных и отставших от своих солдат, а всего в составе союзного контингента — около 45000 «годных в строй бойцов».{124} Думаю, Ричардс преувеличивает, бравируя перед родственниками, которым это письмо предназначалось. Но даже если 10% от этого числа не смогли 20 сентября взять оружие и стать в строй — англичане недосчитались как минимум одного батальона. А в дополнение к этой беде пара батальонов, «забытые» Рагланом на месте высадки, еще и шлялись неизвестно где по бескрайней крымской степи.

И это не всё. Бивак, разбитый союзниками в непосредственной близости от позиций, занимаемых войсками князя А.С. Меншикова при отсутствии элементарных мер охранения и полном игнорировании разведывательных мероприятий свидетельствовал об отсутствии элементарной военной логики в действиях британского командующего.{125} Но Меншиков должного внимания разведке не уделял, силы противника оценивал приблизительно и всеми представившимися ему выгодами не воспользовался. Союзники не были атакованы ни после высадки, когда будучи «…продрогшими, голодными и измотанными» не в состоянии были оказать достойного сопротивления, ни на Булганаке, когда от усталости англичане даже не выставили охранения и превосходство в кавалерии могло оказать роковое воздействие на их тылы.{126}

Каким бы правильным и хитроумным ни был замысел боя в сражении при Альме, разработанный князем А.С. Меншиковым, какой бы верной ни была избранная им тактика, русская армия не могла избежать поражения по причине того, что «тактика, оперативное искусство и стратегия в целом исходят из тех материальных средств и того людского материала, которые выделяются государством для ведения войны. Военное искусство, оторванное от этой базы, неизбежно превращается в авантюризм и фантазерство и ни к чему хорошему привести не может».{127} Планировавший удерживать оборону на рубеже Альмы в течение трех недель князь Меншиков на смог удержать ее фронт и четырех часов.

Так в чём больше всего ошибся русский главнокомандующий? Может, роковое решение было принято им при расстановке войск?

Что ж, тогда давайте и его рассмотрим подробно…


РАСПОЛОЖЕНИЕ РУССКИХ ВОЙСК НА АЛЬМИНСКОЙ ПОЗИЦИИ. УТРО 8(20) СЕНТЯБРЯ 1854 г.

«Войска наши стояли на склоне, обращенном к неприятелю, так что с самого начала перестрелки пули английской пехоты, зуавов и стрелков стали бить в самые резервы».

Князь В.И. Васильчиков, начальник штаба Севастопольского гарнизона.

Чтобы понять ход Альминского сражения, необходимо пристально посмотреть на расположение войск примерно так, как шахматист смотрит на расстановку фигур перед началом партии с трудным и непредсказуемым соперником, планируя последовательность своих последующих ходов.



РАЗМЫШЛЕНИЯ КНЯЗЯ МЕНШИКОВА ПЕРЕД АЛЬМИНСКИМ СРАЖЕНИЕМ (ВЕРСИЯ)

Попытаемся подумать за русского главнокомандующего. Это, конечно, не рекомендуется, но давайте рискнем. О замысле мы уже говорили. Вероятнее всего, князь, располагая войска на Альминских высотах, рассчитывал не только отбить атаку противника и удержать его, но и при возможности контратаковать. Например, генерал- лейтенант Квицинский и князь П.Д. Горчаков об этом говорят совершенно точно. Квицинский: «По поручению главнокомандующего, князя Меншикова, войска при Альме были расставлены по высотам с левой ее стороны, частью внизу по отлогому скату с сильным занятием стрелками садов и различных строений по противоположному берегу. Намерением его светлости было удерживать заречную часть только по надобности, а в сопротивление вступить предпочтительно у самой переправы».{128}

Горчаков: «Это расположение было сделано с тем, чтобы надежно расстроить неприятеля при переходе через реку, стремительным ударом отбросить его назад, о чём всем …было приказано князем и… частным начальником напоминаемо неоднократно».{129}

Свидетели событий и современные авторы справедливо отмечают сосредоточение сил на правом фланге и в центре и открытый левый, ближний к морю фланг. Но так ли это? Давайте вернемся к замыслу. Почему многие считают левым флангом русской позиции одинокий 2-й батальон Минского полка? А не вернее ли будет считать левым флангом Тарутинский егерский полк? Если мы посмотрим на его расположение на карте генерала Богдановича, то только укрепим мнение, что левый фланг русской армии не упирался в море, а после последовательного подхода Минского и Московского полков был загнут под углом к побережью. И сам генерал Богданович не без основания считает, что именно в этом была суть замысла.{130} А дотошность этого великого мастера военной истории общеизвестна. Так, в 1855 г. он даже имел смелость прекратить «за недостатком сведений» публичные чтения о Крымской экспедиции союзников, порученные ему приказом №187 от 29 апреля начальника штаба гвардейских и гренадерских корпусов.{131} Так что к нему нужно прислушиваться.

Батальон же Минского полка не мог служить средством защиты левого фланга: «выставление одного батальона к деревне Аклес мы считаем за меру наблюдения за доступами с моря в тыл нашей позиции, а не за участком левого фланга нашей позиции».{132} Добавим к этому уже приведенное выше утверждение генерала Н. Обручева о значении Луккульской балки.{133}

Что касается построения, то русские традиционно использовали две линии с выделением резерва. Притом не потому, что оно было единственно оптимальным, а потому, что оно облегчало работу не обремененным разрушительной силой мысли генеральским головам. Это «гениальное» изобретение русской военной мысли, конечно, упрощало работу начисто лишенных инициативы полковых и дивизионных командиров, но в то же время при ведении боевых действий против современных армий было более вредным, чем полезным.

«Менее всего поддается точной формулировке бой, и всякие попытки в этом смысле могли бы привести к самым печальным последствиям; в этом отношении как западно-европейские армии (особенно в VIII столетии), так и наша (например, в эпоху Крымской кампании) пережили тяжелые испытания и дорого поплатились за стремление установить неподвижные нормальные формы для боевого порядка и системы ведения боя».{134}

Что касается общей схемы, то по расположению на местности Меншиков разделил войска на левый и правый фланги, каждый под своим командованием (генералы Горчаков и Кирьяков).

Отчетливо просматривается самостоятельность центра позиции, но его подчиненность запутана. Затянувшиеся на несколько лет споры по этой теме между двумя вышеуказанными военачальниками еще раз подтверждают слабое понимание ими замысла главнокомандующего, равно как и собственной роли в его исполнении. Меншиков же об этом не проронил ни слова.



РАСПОЛОЖЕНИЕ

Диспозиция сражения была объявлена войскам 6 сентября.{135}

Основная задача в таких условиях ложилась на плечи артиллерии, которая в соответствии с требованиями ее боевого применения должна была открыть огонь с предельной дистанции. По мере приближения противника, меняя прицел и виды используемых боеприпасов, огонь нескольких батарей готовил возможность пехоте контратаковать и штыками отбросить неприятеля. Всё стандартно.


16-я пехотная дивизия. Правый фланг

Основу войск, расположенных на правом фланге русской позиции, составили войска 16-й пехотной дивизии 6-го пехотного корпуса, которой командовал генерал- лейтенант О.А. Квицинский.

Обязанности начальника штаба корпуса исполнял полковник Николай Васильевич Исаков.

Генерал-лейтенант Квицинский Онуфрий Александрович, начальник 16-й пехотной дивизии. Родился в 1794 г. Из дворян Виленской губернии. В 1810 г. выпущен из 2-го кадетского корпуса подпоручиком в Лейб-гвардии Егерский полк. В 1816 г. перешел в 11-й егерский полк, а в 1818 г. — в Самогитский гренадерский, в котором прослужил до назначения в 1827 г. командиром 47-го егерского полка. Во главе этого полка он принимал участие в войне против польских мятежников в 1831 г. Был контужен. В 1836 г. произведен в генерал-майоры и получил должность командира 2- й бригады 17-й пехотной дивизии, а в 1845 г. назначен командующим 16-й пехотной дивизией. На Альме дважды ранен в руку и ногу и контужен в бок с переломом ребра. За храбрость, проявленную 8 (20) сентября 1854 г., получил орден Св. Александра Невского[18] и денежную награду, но вследствие тяжелых ран должен был оставить строевую службу и зачислен в запасные войска. Умер в 1862 г.

Существует мнение, что Квицинский был поставлен на правый фланг прежде всего как наиболее способный и деятельный генерал для подстраховки Горчакова.{136}


Суздальский пехотный полк

Крайнее положение на правом фланге занимал Суздальский пехотный полк. Всё, что нам нужно знать о его положении, мы можем найти у дотошного генерала Богдановича. Притом не только место, но и построение, совершенно отличное от других полков: «…частью в ротных колоннах, образовывавших одну линию по склону Курганной высоты, частью в колоннах к атаке, с легкими батареями №№ 3-го (в эполементе) и 4-го 14-й артиллерийской бригады».{137} Полком командовал полковник Федор Иванович Дараган[19] — опытный офицер, храбрый начальник, уже награжденный золотым оружием за переправу через Дунай. Судя по позиции, суздальцы прикрывали правый фланг против обхода или охвата его противником. Линия батальонов отстояла от берега реки на 700 сажень.{138}

Стрелки полка расположились вдоль берега Альмы напротив деревни Тарханлар. Ими командовал поручик Неелов, выделявшийся своей черной повязкой на лице, прикрывавшей незажившую рану. 8 сентября 1854 г. Неелов, будучи офицером Могилевского пехотного полка, был прикомандирован к Суздальскому пехотному полку, причем сам вызвался командовать цепью застрельщиков полка в сражении. За несколько дней до боя офицер «поехал к князю Меншикову и исходатайствовал у него распоряжение о принятии его в Крымскую армию».{139}

Трудно говорить о численности полка с точностью до человека, но если не считать какого-то количества личного состава, находившегося вне строя по различным причинам (болезнь, тыловое обеспечение и проч.), в соответствии со штатом 1840 г. она должна была составлять примерно 2800–3000 человек. Не более. Эта цифра вполне применима и к остальным полкам 16-й дивизии.

С вашего разрешения задержу внимание на цифрах. Если говорить о численности русской армии при Альме в целом, то, очевидно, приводимая чаще всего историками, исследователями, авторами и указываемая в документах цифра до 34 тысяч человек на самом деле окажется несколько завышенной: «…огромные командировки от строя были положительным бедствием армии».{140}

Князь Урусов в своих очерках писал по этому поводу: «Дрались вообще превосходно, но все ли дрались, все ли выходили в строй? Теперь сделается, может быть, понятным, почему на Альме не было войска, под Инкерманом опять не было и т.д.».{141}

Со временем уменьшение численности частей, особенно пехотных и егерских, стало настоящим бичом русской армии. Уже к осени 1854 г., особенно после Инкерманского сражения, количество дезертиров и просто праздно шатающихся по тылам солдат и даже офицеров измерялось тысячами. Будущий генерал В.И. Ден вспоминал в своих «Записках», что «…значительно начало развиваться у нас мародерство; во всех селениях, отдельных домах, дачах, садах и виноградниках стали показываться праздно шатающиеся солдаты, которых недосчитывались в полках и показывали кого убитыми, кого без вести пропавшими. В одном Бахчисарае, по сведениям, дошедшим до главнокомандующего, таких мародеров скопилось больше тысячи. Это доказывает, какой порядок соблюдался в армии кн. Меншикова и как исправно исполняли свои обязанности корпусные и дивизионные гевальдигеры.[20] Донесение о разных беспорядках, насильствах и даже грабежах побудили, наконец, князя Меншикова командировать меня в Бахчисарай и окрестности и, составляя из них правильные команды, направлять в части, которым они принадлежали. В трое суток удалось мне составить 17 таких команд, благодаря усердному содействию полковника Шостака, бахчисарайского полицмейстера, и возвратить в полки более двух тысяч человек; к сожалению, должно сознаться, что в этом числе были и офицеры…»{142}

Генерал-лейтенант О.А. Квицинский. Начальник 16-й пехотной дивизии. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853–1856 годов. СПб., 1858–1861 гг.
Подполковник Исаков Н.В. Начальник штаба 6-го пехотного корпуса. Фото конца XIX в. 

Подсчитать численность некоторых русских полков во время Альминского сражения все-таки можно из независимых источников, но только приблизительно. Например, предполагаемая цифра личного состава Бородинского и Тарутинского полков составляла не более 2500–3000 человек личного состава. Конечно, эти полки, как и все другие части на Альме, были «…далеко не в полной численности».{143} Ее можно лишь предположить по отрывочной информации.

Как, например, достоверно известно, что во время движения одного из егерских полков бригады (принимая во внимание их равноценность по количеству[21]) через Евпаторию 2 мая 1854 г. угощали обедом 2300 человек.{144}


Углицкий егерский полк

Участие его в Альминском сражении туманно, на то есть причины, о которых нам, как ни прискорбно, говорить придется. В оценке действий Углицкого егерского полка преобладает открытый или скрытый негатив. Амплитуда колебаний от обвинений в откровенной трусости до восхваления героизма. Поэтому будем последовательны и постараемся не упустить ни одной детали.

Начнем традиционно с Богдановича, который располагает его на южных скатах «…большой горы, во второй линии». Большая гора в данном случае — Курганная высота. То есть полк, что важно, находился вне видимости со стороны неприятеля. Расстояние до оборудованной батареи, по Н. Дубровину, — верста.{145}

Полковая летопись: «Уличане расположились в резерве 16-й пехотной дивизии на правом фланге расположения всей армии в резервном порядке, имея за собой донские батареи №3 и №4, а за ними казаков».{146}

Адъютант главнокомандующего А. Панаев: «…едва успели дотянуться хвосты Московского и Углицкого полков и по мере прихода вступали на приготовленные им места уже в боевой позиции», при том угличане стали левее владимирцев.{147} Еще одно подтверждение, что полк был «вне выстрелов». Уточняет солдат-владимирец, вспомнивший, что полк стоял за их батальоном.{148}

Что касается построения угличан, то единственный, кто говорит об этом — капитан Ходасевич: «в колоннах побатальонно в две линии».{149}

Командовал полком генерал-майор Василий Тимофеевич Славин, [22]один из «ветеранов» службы в этой должности с 1844 г.

А теперь поговорим о неясном. Итак, Богданович ставит полк во вторую линию, полковая история — в резерв. В тексте Богдановича перед полком — батальоны суздальцев. В его же схеме — полк ну никак не мог их видеть, а располагался почти в затылок Владимирскому, составляя …третью линию, то есть тот самый резерв. Дальнейший ход событий покажет, что именно так оно и было.

Генерал-лейтенант П.Д. Горчаков, Командующий 6-м пехотным корпусом. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853–1856 годов. СПб., 1858–1861 гг.

Владимирский пехотный полк

О владимирцах в Альминском сражении сказано столько, что, казалось бы, остальные участники должны им только завидовать. Но вот участь их 20 сентября была не столь завидной. Не думаю, чтобы кто-либо другой пожелал оказаться на их месте. Об этом успеем, пока о том, где всё начиналось. И вновь традиционно начнем с Богдановича, который ставит его во вторую линию: «На южном скате большой горы, во второй линии, стояли в колоннах к атаке Владимирский и Углицкий полки, а позади Владимирского полка, в лощине, — донские батареи: батарейная № 3-го и легкая резервная № 4-го».{150} Что такое большая гора, мы знаем.

Все остальные не возражают. Мы лишь очень слегка, одним мазком подкорректируем картину: Владимирский полк стоял за юго-западными скатами Курганной высоты.

Но попробуем добраться хотя бы до некоторых из его батальонов. 1-й батальон, по словам поручика Н.А. Горбунова, находился непосредственно за батарейной[23] №1 батареей.{151} Об этом же говорит и солдат-владимирец в записанных А.Ф. Погосским с его слов воспоминаниях об Альминском сражении.

«Батальон наш стоял так. Почти перед нами, немножко правее, был порядочный взгорок, на нем расположилась артиллерийская батарея (легкая №3 батарея — С. Ченнык). Еще правее, за взгорком, виден был казачий полк (57-й — С. Ченнык). Впереди, левее от нас, егеря стояли — батальоны в колоннах к атаке, все в одну линию (Казанский егерский полк — С. Ченнык), через интервалы виднелась впереди их артиллерия (батарейная №1 — С. Ченнык). Влево же от нас шел к самой реке овраг, или балка; на краю его, позади нас, стоял полк, говорили — Углицкий.{152} С нашей стороны из фронта почти только и можно было видеть что касается размещения войска.

Внизу, под нами, текла река Альма. Почти везде оба берега засажены виноградниками, а перед нами берег был открытый: ни садов, ни виноградников с нашей стороны не было. Правее, за Альмой — деревня татарская Тарханлар, вся в садах; левее — деревня Бурлюк, тоже в садах. А под Бурлюком — мост деревянный».{153}

Прямо чудеса какие-то! Простой солдат рассказал схему построения дивизии лучше, чем любой титулованный исследователь! Удивительно, но до сегодняшнего дня ни один из историков не обратил внимания на столь близкий источник. Может быть, потому, что относятся к Погосскому как к простому журналисту? Но ведь он все свои заметки основывал только на том, что записывал лично, то, что слышал из уст непосредственных участников, не подкорректированное и не прикрашенное. И совпадает с тем, что увидел А. Панаев — фронт Владимирского полка был сориентирован примерно на мост, несколько правее его.{154}

У Богдановича батальоны Владимирского полка расположены в линию. Позволю себе с этим не согласиться, тем более, что у автора и Тарутинский егерский полк так же расположен в линию батальонов, хотя все участники сражения свидетельствуют о том, что все-таки линий было две, и батальон московцев потерян, и еще много чего другого. В то же время, будем справедливы и не углубимся в бессмысленную гонку за ошибками — генерал Богданович совсем немного ошибся, ему следовало на схеме буквально метров на 100 отодвинуть «старшие» — 1-й (находился прямо за батареей{155}) и 2-й батальоны.


Егерский Его Императорского Высочества великого князя Михаила Николаевича полк

Тут всё просто. Полк занимал левый фланг первой линии 16-й пехотной дивизии. Батальоны по два в две линии{156} находились справа и слева от батарейной №1 батареи. А. Панаев говорит, что полк стоял против моста на Альме.{157} Если смотреть по направлению фронта — это почти так.

В дальнейшем тексте для простоты будем иногда разрешать себе именовать его более поздним названием — Казанский.


Кавалерия правого фланга

У Курганной высоты находились два донских казачьих полка: 57-й (подполковник Степан Степанович Тацын[24]) и 60-й (подполковник Григорий Алексеевич Попов 5-й).

Общее командование войсками правого фланга и центра, включавшие упомянутые выше части, осуществлял генерал князь Петр Дмитриевич Горчаков, командующий войсками 6-го пехотного корпуса. Перед началом сражения он вместе с командиром 16-й пехотной дивизии генерал-лейтенантом О.А. Квицинским и адъютантами находился на Курганной высоте.{158}

Командующий 6-м пехотным корпусом генерал-лейтенант Петр Дмитриевич Горчаков. О генерале Горчакове обычно ничего хорошего не говорят. В общем-то, в какой-то степени справедливо. Родной и старший брат Михаила Дмитриевича Горчакова;. Хотя военную карьеру сделал, но вершин младшего на этом поприще не достиг. Как сказал о нем капитан-лейтенант Д. Ильинский: «…старец, давно вышедший из линии действительной военной службы».{159}

Родился в 1789 г. Из дворян Московской губерний. В феврале 1807 г. поступил на службу юнкером в Лейб-гвардии артиллерийский батальон. Был в боевых походах против Швеции (1808 г.) и Турции (1810 г.). Участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов русской армии, которые провел «с отличием».{160} Отличился в сражениях при Полоцке, под Люценом и Бауценом, при Дрездене, Лейпциге и Париже, за что был награжден орденами Св. Владимира 4-й ст., Св. Анны 2-й ст., Золотой шпагой с надписью «За храбрость», а также прусским орденом «За достоинство», австрийским орденом Св. Леопольда малого креста и Баденским военным орденом малого креста. 20 июля 1814 г. произведен в полковники. В 1815–1818 гг. служил в 15-й и 20-й артиллерийских бригадах. 29 июня 1818 г. назначен командиром 41-го егерского полка. В 1820 г. П.Д. Горчаков участвовал в подавлении восстания князя И. Абашидзева в Ханском ущелье. В том же году произведен в генерал-майоры. В 1820-х годах служил на Кавказе, участвовал в войне с Турцией. 28 января 1836 г. назначен командиром Отдельного Сибирского корпуса и генерал-губернатором Западной Сибири. В 1839 г. Горчаков перевел свою резиденцию из Тобольска в Омск. В 1854 г. генерал-лейтенант П.Д. Горчаков назначен в распоряжение главнокомандующего Крымской армией князя А.С. Меньшикова. Оставался в рядах этой армии до 1855 г. В кампании себя не проявил. Наивысшим достижением была личная храбрость в сражении на р. Альме. В остальных событиях кампании каких-либо военных дарований не выявил. Судя по всему, длительные «колониальные» войны прекратили его военное совершенствование. Основные недостатки: отсутствие военного предвидения, способности трезво оценивать ситуацию, неумение планировать действия своих подчиненных и нерешительность. Как это часто было в русской армии, личная храбрость Горчакова никогда не способствовала успеху сражения, а вела исключительно к совершенно напрасной гибели сотен людей.

В 1855 г. уволен в отставку и назначен членом Государственного Совета.{161}


АРТИЛЛЕРИЯ

«Батарея (фр. batterie, от battre «бить») — соединение нескольких однотипных приборов, устройств в единую систему или установку для эффективного совместного действия. Название происходит от артиллерийской батареи как исторически первого типа батарей».

Из свободной энциклопедии Wikipedia

Роль русской артиллерии в Альминском сражении дает нам право особо остановиться на расположении батарей. На Альме действовали батареи 14-й, 16-й, 17-й артиллерийских бригад, Донской казачьей и конной артиллерии, а также несколько орудий морского батальона. Вся имеющаяся в распоряжении главнокомандующего батарея была распределена следующим образом:

1. Батареи, занимавшие стационарно оборудованные позиции. То есть, что до не давнего времени и именовалось батареей. Их было две и обе на правом фланге: батарейная №1 батарея 16-й артиллерийской бригады и легкая №3 батарея 14-й артиллерийской бригады..

Батарейная №1 батарея 16-й артиллерийской бригады должна была действовать по наступающему с фронта неприятелю «…прямо на брод картечью и на мост — косвенно ядрами».{162} Неприятель оценивает ее как мощную и, по словам Герена, на «…превосходно выбранном пункте».{163}

2. Батареи, занимавшие открытые позиции при полках и дивизиях: легкая №1 батарея 16-й артиллерийской бригады, легкая №2 батарея 16-й артиллерийской бригады, легкая №4 батарея 14-й артиллерийской бригады. Первые две находились в центре у евпаторийской дороги. Они стояли столь удачно, имея в соответствии с принятыми требованиями к открытию огня в зоне «верного выстрела» (400–500 саженей){164} и южные окраины Бурлюка, и мост через Альму (Ходасевич),{165} представляя серьезную проблему для неприятельской пехоты, если та предпримет атаку центра русской позиции.

При внимательном взгляде на расположение русской артиллерии видно, что наиболее удобное для атаки противника направление — 500-метровый участок от западных окраин Бурлюка до виноградников восточнее моста простреливался перекрестным огнем трех батарей (легких №№ 1-го, 2-го и батарейной №1 батарей 16-й артиллерийской бригады). В эту западню и «влезла» в ходе боя сунувшаяся туда бригада Пеннефатера.

3. Артиллерийский резерв дивизий.

В артиллерийский резерв правого фланга (16-й дивизии) вошли две донские казачьи батареи: батарейная №3 и легкая резервная №4. Резерв находился на южных склонах кургана на удалении 500–700 метров от полков второй линии («…за центром армии»{166}). В нем находились Донская №3 батарейная батарея подполковника Модеста Алексеевича Ягодина 2-го и Донская конно-артиллерийская №4 резервная батарея есаула Осипа Осиповича (Иосифа Иосифовича) Клуникова. Последняя уже успела «покреститься» огнем на Булганаке день назад, и потому ее личный состав чувствовал свою уверенность и силу.

7 сентября подполковник Генерального штаба Циммерман[25] указал казакам-артиллеристам место «…на высотах, левее моста, возле Черноморского экипажа».{167}

В артиллерийский резерв левого фланга были включены №№ 4-го и 5-го батареи 17-й артиллерийской бригады.

4. Главный артиллерийский резерв: конная №12 батарея.

Назначение морских орудий более чем туманно, потому оставим их в покое.

Состав русской артиллерии в сражении на Альме 8 (20) сентября 1854 г.
(батарея ... количество орудий в батарее ... командир батареи)

14-я артиллерийская бригада

Легкая №3 батарея … 8 … Капитан В.Т. Климантович

Легкая №4 батарея … 8 … Капитан Маевский

16-я артиллерийская бригада

Батарейная №1 батарея … 12 … Подполковник Ильинский 2-й

Легкая № 1 батарея … 12

Легкая №2 батарея … 6

17-я артиллерийская бригада. Командир бригады полковник Сорокин (?)

Легкая №4 батарея … 10 … Подполковник Кондратьев

Легкая №5 батарея … 8 … Подполковник Д.А. Хлапонин

Донская казачья артиллерия

Батарейная №3 батарея … 8 … Подполковник М.А. Ягодин

Резервная легкая №4 батарея … 12 … Есаул И.И. Клунников

Конная артиллерия

Легкая №12 батарея … 8

Морская артиллерия … 4(2) … В подчинении командира моряков капитан-лейтенанта Д. Ильинского

Итого: 10 (без морской) … 96 (94)

Генерал-майор Л.С. Кишинский. Командующий артиллерией 6-го пехотного корпуса. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 18531856 годов. СПб., 1858–1861 гг. 

Бросается в глаза разнобой в количестве орудий в батареях. Причины тут прежде всего организационные. В 1833–1838 гг. русская артиллерия подверглась сильной реорганизации. В технической части преобразования второй четверти XIX в. имеют характер переходных от артиллерии гладкоствольной к артиллерии нарезной.

На первый план выдвигается идея единого полевого орудия, приведшая лишь к усложнению материальной части. Теперь пушки получают возможность стрелять всеми родами имевшихся на вооружении снарядов. Все орудия, существовавшие до 1838 г., были названы орудиями прежней конструкции в отличие от орудий конструкции 1838 года (называвшейся «новой»).{168}

Не менее глубокими были организационные изменения. Если до 1853 г. все артиллерийские бригады входили в состав артиллерийских дивизий, то с 1853 г. они существовали уже как самостоятельные единицы, входили в подчинение пехотных дивизий, носили их номера.

В состав бригады входило 5 батарей: 2 батарейные, 2 легкие и 1 резервная. Последняя служила местом обучения рекрутов, выполняя роль бригадного депо.

В конной артиллерии насчитывалось 14 батарей (по 8 орудий), сведенных в 7 конно-артиллерийских бригад. Остальные считались отдельными и по две придавались тем кавалерийским дивизиям, которые не имели конно-артиллерийских бригад.

Нас в первую очередь интересует общее количество батарей в составе русской армии на Альме. Тут как раз проблем с подсчетом нет: 10 (без морской артиллерии). Но вот с подсчетом орудий не всё так просто. В основном исследователи называют три цифры: 84 орудия (Богданович), 92 (Дубровин{169}) и 96 (Тотлебен,{170} Свечин,{171} Герен{172}). Разница, как видите, в целую батарею. Правы в большей степени последние. Тотлебен — потому, что как никто другой знал наличие артиллерии всех систем и типов, ибо ему эту артиллерию вскоре предстояло «зарывать» в укрытия фортификационной системы. Свечин — потому, что ставил в своей работе на первый план аналитику, что требовало не менее точных расчетов. Поэтому предлагаю в дальнейшем оперировать именно этой, близкой к истине цифрой.

К 1854 г. количество орудий для всех действующих батарей было установлено 8. Для резервных оставлено 12. Уменьшение вызывалось прежде всего трудностью в военное время управлять 12-орудийной батареей, имевшей, помимо орудий и зарядных ящиков, множество других повозок, а также людей и лошадей. Орудийный состав продолжал оставаться смешанным. В батарейных батареях были 4 12-фунтовые пушки и 4 полупудовых единорога. В легких — 6 пушек 6-фунтовых и 2 четвертьпудовых единорога. Зарядных ящиков было по 3 на орудие в батарейных и по 2 — в легких. Например, легкая №4 батарея 17-й артиллерийской бригады имела не 8, а 10 орудий. Два орудия были дополнительно получены из Севастопольского арсенала.{173}

С нумерацией до Крымской войны так и не достигли единообразия. Например, в 16-й артиллерийской бригаде мы видим батарейные №1 и №2 батареи, легкие №1 и №2 батареи. Но уже в 17-й бригаде обнаруживаем легкие №4 и №5. Точно так же и с составом. В списке частей, защищавших Севастополь в 11-й артиллерийской бригаде, числятся батарейная №3, легкие №4, №5 и №6 батареи. Подобный разброд можно объяснить лишь тем, что до 1853 г. в артиллерийской дивизии была одна «старшая» бригада с равным соотношением батарейных батарей к легким. В двух других — 1: 3.

В связи с вышесказанным разночтения в нумерации и разнобой в количестве смело можем отнести к незавершенности организационных мероприятий 1853–1854 гг.

Одним из итогов боевого применения артиллерии в полевых сражениях Крымской войны стало предложение Артиллерийского комитета в целях повышения подвижности «…привести как пешие, так и конные батареи в 6-орудийный состав».{174}

И давайте попробуем разобраться: что за фортификационное сооружение было возведено для батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады. Массы просвещенных краеведов с придыханием на протяжении десятилетий произносят магическое слово «эполемент». Звучит красиво, в раже любви к военной истории этим священным именем нарекли предприятия, общественные организации и все что угодно в окрестностях бывшего Бурлюка и сегодняшнего Вилино. Так что это за зверь такой этот эполемент и что действительно возвели на Альминской позиции?

Судя по «Фортификационному словарю» Шперка, эполемент — это ровики с высокой насыпью впереди, не приспособленные к действию и служившие только как закрытие от взоров и выстрелов противника. Применялись для пехоты, артиллерии и конницы.{175}

Наше фортификационное сооружение представляло собой позицию для артиллерии. То есть, по действующей терминологии сер. XIX в. — это батарея.

Таким образом, мы имеем, скорее всего, полевое укрепление обычного типа для орудий с присыпанным эполементом. Почему обычного типа? Прежде всего потому, что в данных условиях его возведение было наименее сложным и требовало не так много времени.

Капитан-лейтенант Д.В. Ильинский. Командир сводного морского батальона. 

В принципе, употребляя термин «эполемент» мы не совершаем большой ошибки, но должны помнить, что в этом случае говорим лишь об одной части сооружения, называемого «батарея».

Ну и еще одна деталь.

Что касается упоминаемого второго эполемента, то его значение было столь мизерным, что и говорить о нем нет смысла. Его занимала легкая №3 батарея 14-й артиллерийской бригады. Легкая №4 находилась на правом фланге полка, как бы замыкая собой окончание русской позиции.

Вторая сильная орудийная группа находилась в центре позиции. Ее составляли 18 легких орудий «…близ дороги, саженях в 300-х от моста, обстреливаемого ими продольно».{176}



ЛЕВЫЙ ФЛАНГ

Основу войск левого фланга составляли пехота 13-й, 14-й и 17-й дивизий под общим командованием командира 17-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Василия Яковлевича Кирьякова.

Генерал-лейтенант Василий Яковлевич Кирьяков, начальник 17-й пехотной дивизии. Родился в 1800 г. Из дворян Полтавской губернии. По окончании 2-го кадетского корпуса в 1814 г. выпущен прапорщиком в Невский пехотный полк. В 1817 г. — произведён в подпоручики. В 1818 г. — поручик. В 1819 г. — штабс-капитан. В 1822 г. — капитан. В 1826 г. — майор. В 1831 г. — подполковник. В этом же году — полковник. В 1840 г. — генерал-майор. В 1849 г. — генерал-лейтенант. В течение службы был командиром Карабинерного Гросс-герцога Павла Мекленбургского полка, командующим резервной дивизией 1-го армейского корпуса, затем гренадерского корпуса и, наконец, начальником резервной дивизии 6-го армейского корпуса.

Участвовал в боевых действиях против польских мятежников в 1831 г. За отличие в кампании награждён 25 декабря 1831 г. орденом Св. Георгия 4-й ст. В 1861 г. вышел в отставку. Умер в 1862 г.

Его военные способности и личные качества до сих пор являются одной из излюбленных тем обсуждения в среде современных исследователей. Чаще всего о нем говорят как об одном из многих генералов, которыми была переполнена российская армия и которые не блистали военными дарованиями. «…Пехотные генералы: князь Горчаков 1-й, Кирьяков, Моллер,{177} Кизмер{178} были самые почтенные люди, но кто же из знавших сих генералов до кампании скажет по совести, что от них можно было ожидать больших военных способностей?».{179}

Другие считали его человеком пустым и к делу неспособным. Например, командовавший моряками капитан-лейтенант Д. Ильинский: «…князь Меншиков поручил оборону левого фланга ген.-лейт. Кирьякову, пустому балагуру, потешавшему нас рассказами, как он своими маневрами не допустит высадившегося неприятеля подойти штурмовать Севастополь».{180}

Ну, у моряков вообще традиционно свое мнение по отношению к сухопутному генералитету. Капитан-лейтенант князь Л.А. Ухтомский в своих записках вообще прямо заявил: «Мы, моряки, только одного Степ. Алекс. Хрулёва признавали генералом».{181}

Я ни в коей мере не собираюсь оправдывать генерала Кирьякова. Он был не лучше и не хуже других представителей русского генералитета, командовавших войсками при Альме. Но чтобы стараться оставаться до конца объективным, нужно признать, что ему «повезло» оказаться тем «козлом отпущения», на которого свалили всю вину за альминское поражение или, по крайней мере, большую ее часть. Ему даже не дали возможность толком оправдаться. Вяло и бестолково обвинив высшее командование в том, что «…цель и связь в действиях наших войск исчезли и общий бой раздробился на частные дела

полков», «…никто из начальствующих, увлеченных в бой с ближайшими против них частями, не мог знать и не видеть того, что делалось на других пунктах сражения…», он облек себя незавидной участью пожизненно носить титул «главного виновника» поражения.{182}

Увы, конкурировать с более влиятельными и титулованными сановниками, которым Меншиков своими руками и руками своего окружения «слепил» славу героев Альмы, Кирьякову было не под силу. Василий Яковлевич впоследствии еще несколько раз пытался оправдаться перед современниками, понимая, что ему трудно после всех предъявленных ему обвинений в поражении русских войск на Альме, а «…беспристрастие и строгая истина…»{183} обязали рассказать правду. Свою позицию он изложил в «Характеристике сражения при Альме». Источник спорный, путаный и с явными противоречиями, местами с откровенной ложью. Но в ней генерал открыто выражает протест и приводит свою версию произошедшего на Альме. Мы по ходу повествования будем говорить о ней. В данном случае для нас важно, что командир 17-й пехотной дивизии был крайне недоволен позицией.

«…я, в присутствии нескольких лиц, из коих помню адъютанта князя Горчакова, подполковника Дурново, обратился к подполковнику Залесскому со словами: «Если мы должны драться так, как стоим, то Вы как офицер генерального штаба обязаны принести Ваше самолюбие в жертву общей пользе и испытать все средства, чтоб упросить не сводить войск вниз, но расположить их на нагорной части берега». На другой день я уже имел право заключать, что подполковник Залесский не разделял моего мнения».{184}

Полковник А.П. Хрущев. Командир Волынского пехотного полка. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853–1856 годов. СПб., 1858–1861 гг. 

Добавлю только, что, по мнению участвовавших в сражении офицеров, генерал В.Я. Кирьяков в жизни не был таким уж ничтожеством, которым его рисует Меншиков и подхвативший княжеский голос хор других истинных виновников поражения.

Будем и мы справедливы к Василию Яковлевичу Кирьякову. Как сказал о нем генерал М. Богданович: «…старый служивый, получивший Георгиевский крест в польскую войну, …испытанной храбрости».{185} На фоне большинства командиров полков он еще не так плохо выглядит. Генерал Духонин говорит о Кирьякове как о человеке, достойном «…полной веры и уважения».{186} Тем более, если сравнивать его с такими личностями, как генерал-майор Куртьянов (командир Московского пехотного полка), генерал-майор Волков (командир Тарутинского егерского полка) и полковник Славин (командир Углицкого егерского полка) — настоящий апофеоз непрофессионализма высшего эшелона командиров николаевской армии.


Московский пехотный полк

Сыграл одну из самых тяжелых и драматических ролей в сражении и практически не имел времени для отдыха, прибыв к месту предстоящего боя лишь около 8 часов утра, совершив непрерывный 150-верстный марш от Арчинской станции, продолжавшийся более 65 часов.{187} Последние два батальона московцев появились на позиции только за два часа до боя.{188}

С 1847 г. полком командовал генерал-майор[26] Михаил Иванович Куртьянов. Полк входил в 1-ю бригаду 14-й пехотной дивизии, состоящей из Волынского и Минского пехотных полков, под командованием генерал-майора фон Моллера.

Генерал Кирьяков сообщил русскому главнокомандующему, что солдаты устали и необходимо дать им хоть небольшой отдых, а не ставить в первую линию обороны. «После трехдневного форсированного марша батальоны эти и полтора часа не могли отдохнуть, пусть бы полежали; можно их заменить другим полком».{189}

На это князь Меншиков раздраженно ответил, что «…для них это ничего не значит»,{190} намекая на высокий моральный дух солдат. Ну что ж, мы уже поняли, что отношение князя к моральному фактору было весьма специфическим, недооценка значения солдатской психологии стала одной из причин, приведших в итоге к неудаче.

Генерал-лейтенант В.Я. Кирьяков. Начальник 17-й пехотной дивизии. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853–1856 годов. СПб., 1858–1861 гг
Лейтенант А.П. Обезьянинов. В Альминском сражении — офицер морского батальона. 1860 г. 

Кирьяков с явной досадой объявил московцам о решении командующего, добавив, что он лично к нему не имеет никакого отношения, но не имеет выбора, кроме как выполнить, действуя «… по приказанию самого главнокомандующего».{191}

Современные историки уделяют внимание личности генерала Кирьякова в основном за пущенный им в оборот слоган «…шапками закидаем…» и пристрастие к неумеренному употреблению алкоголя. Но практически ничего не написано о не менее «ярком» персонаже Альминской драмы — командире Московского полка генерал-майоре Куртьянове. Он, конечно, не столь обогатил великий и могучий русский язык, как генерал Кирьяков, но в «Истории 65-го Московского пехотного полка», о которой речь пойдет несколько позже, ему дается такая уничижительная характеристика, что становится не по себе от осознания того, какие безграмотные начальники должны были вести в бой «прекрасный человеческий материал» — русского солдата — 20 сентября 1854 года!

«В полку не было ни одного старшего офицера, знакомого с тактикой, стратегией или военной историей, они не читали ничего, кроме приказов и распоряжений Военного министра или информационных бюллетеней «Русского инвалида». В этом отношении полковой командир Куртьянов …выделялся среди остальных. Он всякий раз, когда его спрашивали о возможности Западной Европы начать войну с Россией, с достоинством произносил: «Да разве враги наши забыли 12-й год?» и, не дождавшись ответа, доканчивал свой вопрос словами: «забыть они никак не могли».{192} Я думаю, что прекрасную характеристику командиру полка дал русский военный писатель М.М. Филиппов: «…необычайно толстый и цветом лица напоминавший разваренного рака, Куртьянов был одним из самых типичных полковых командиров, созданных в России эпохою Аракчеева. По искусству браниться и кричать громовым голосом не многие могли сравниться с ним. На смотрах он отличался молодецким командованием, и только излишняя тучность мешала ему держаться молодцом на коне, который едва выносил тяжесть всадника. Вообще по мере возможности Куртьянов предпочитал ездить в коляске».{193}

В результате «…вследствие такого убеждения генерал Куртьянов нисколько не подготовил к боевому делу вверенный ему полк» и прибыл к месту сражения уже после выхода батальонов на позицию.{194}

Вообще все действия командира Московского пехотного полка — пример элементарной безалаберности и глупости. В предвкушении полной грядущей победы он ничего не сделал для предотвращения будущего поражения.

«Соединившись с прочими войсками часа за два до начала сражения, он не воспользовался остановками неприятельских колонн, двигавшимися перед нашими глазами, не хотел осмотреть положения левого крыла, на котором был поставлен полк его в числе всех 4-х батальонов, так как на местности той ему и предназначалось быть действующим лицом. Не выполнивши своего важного назначения, командир полка начал кричать на прибывшие с ним батальоны, делать распоряжения, не уместные в столь важную минуту, а в недоумеваемых местах своей речи громко призывать Вельзевула во всех его видимостях. К чёрту отправил и носилки для раненых, им замеченные за 4-м батальоном».{195}

Что тут скажешь? Типичный «сын эпохи» генерал Куртьянов совершенно перепутал строевой плац с полем сражения, объединив собственную глупость с уникальным помещичьим самодурством. Забегая вперед, отметим, что после проигранного русскими сражения Куртьянов, получивший легкое ранение, стремясь оправдать себя, заново переписывал историю действий полка при Альме, составляя вместе с полковым адъютантом подпоручиком Яковлевым донесение, «…которое не согласовывалось с действительным расположением нашего полка в упоминаемом сражении».{196}

Конечно, можно сказать, что командир полка не был трусом и как-никак даже получил рану. Но в этом конкретном случае пролитая кровь не является мерилом доблести. Скорее, наоборот — глупости. Командир взвода Владимир Бейтнер так завершил уничижительную характеристику собственного командира: «Тот офицер не заслуживает названия воина, который тотчас после сражения позабыл, что он присутствовал не с целым полком, а только при двух его ротах, как это случилось с генералом Куртьяновым»,{197}

Московский пехотный полк часто считают резервным. Я, пожалуй, попробую оспорить эту точку зрения. Это нетрудно. Резерв предназначен для использования в бою, для решения той или иной возникшей задачи, но никак не до того, как просвистят первые пули. Московский полк просто поздно подошел к позиции и потому занимал свое место в последнюю очередь. Если мы оборвем левый фланг русской позиции батальоном Тарутинского егерского полка, она не будет иметь законченный вид — и это уже ясно. А вот появление там 4-го батальона Московского пехотного полка придает ей тот самый тупой угол (о нем, кстати, говорит Бейтнер), который соответствует замыслу, заложенному в Альминскую позицию князем Меншиковым. Действительно, три батальона полка заняли места раньше, чем дан был сигнал открыть огонь. Более того, как будет сказано вскоре, именно Московский пехотный полк произвел первые выстрелы с русской стороны в сражении на Альме.

В. Бейтнер сообщает, что каждый батальон московцев Меншиков лично ставил на место, давая указания батальонным командирам, объясняя «…где и как стать».{198} В результате к началу сражения 1-й, 2-й и 4-й батальоны с легкой №4 батареей 17-й артиллерийской бригады находились за Тарутинским егерским полком.{199} Так как батальоны в этом положении пребывали недолго и еще до первых выстрелов перешли в боевую линию, мы, слегка забегая вперед, будем рассматривать их находящимися уже там.

Последними прибыли на Альму 1-й и 2-й батальоны московцев вместе с командиром полка генерал-майором Куртьяновым и командиром бригады генерал-майором Гриббе. Они едва успели проскочить между пришедшей в движение союзной армией и русской позицией у Тарханлара. У деревни их встретил адъютант 3-го батальона подпоручик Демерт.{200} Московцы быстро привели себя в порядок и прошли мимо бородинских егерей с такими песнями, что покорили всех своей жизнерадостностью и энергией. В 9.30 оба батальона остановились между своим 4-м батальном и 1-м батальоном Бородинского егерского полка.{201}


1-й батальон Московского пехотного полка

1-й батальон Московского пехотного полка, которым командовал подполковник Грааль, вошел в промежуточную лощину между Белостокскими резервными батальонами и 2-м батальоном графа фон Зео. Князь Меншиков «подполковнику Гралю назначил спуститься к речке по лощине, которой вершина была нам ясно видна, и в ее наиболее расширенном месте стать «колонною к атаке», предупредив, что правей его будут находиться два резервных батальона Белостокского полка.{202}


2-й батальон Московского пехотного полка

Командиру 2-го батальона графу фон Зео Меншиков указал позицию недалеко от одного из подъемов на плато. Граф со своим батальоном должен был сойти на широкую террасу и разместиться по ней ротными колоннами так, чтоб непременно видеть в глазах каменную стенку и не дать неприятелю за нею укрыться, а в случае надобности выбить его оттуда штыками. Эта стенка ограждала небольшой сад с высокорослыми деревьями. Батальон настолько выдвинулся вперед своим правым флангом, что Лейб-Бородинский полк, стоявший в центре общей позиции, казался ему сзади.


3-й батальон Московского пехотного полка

3-й батальон под командованием подполковника Соловьева князь отправил на усиление стрелков с задачей оборонять деревню Альматамак. Соловьев, то ли выполняя приказ свыше, то ли по личной инициативе решив надежно перекрыть достаточно большое пространство, не стал строить батальон не то что в колонны «к атаке», но и даже в ротные колонны.

«Миновав аул и часть открытого пространства до поворота речки в юго-восточном направлении, в молодом рассаднике Соловьев расположил свой батальон цепью, заняв часть и альматамакских садов».{203}

Не знаю, каков был Соловьев как командир батальона мирного времени, об этом ничего найти не удалось, но только за то, что он начал делать на Альме, ему можно аплодировать!

Склоны высот, которые занимали резервные батальоны Брестского и Белостокского полков. Фото из альбома полковника В. Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г).

4-й батальон Московского пехотного полка

Этот батальон первым из полка появился на поле вечером 8 (19) сентября,{204} и его положение мы рассмотрим чуть позже. Пока же он находится за линией Тарутинского егерского полка. При нем и командир полка генерал-майор Куртьянов.

Еще ранее заняли свои места стрелки. В половине десятого собрали штуцерных двух батальонов (1-го и 2-го) и в соединении со штуцерными 3-го под командованием поручика Култашева направлены на мост, а оттуда, через Бурлюк, в альматамакские виноградники.

«Как только эти боевые части заняли назначенные места, в рассыпном впереди тех мест батальоне №3-го подали сигнал стрелять; но, как оказалось, слишком рановременно. Произошло это около 3/4 11-го часа».{205}


Резервные батальоны Брестского и Белостокского пехотных полков

Четырем 5-м и 6-м резервным батальонам 13-й пехотной дивизии (сама 13-я дивизия была переправлена морем в Редут-Кале в марте 1854 г.) против их воли пришлось сыграть роковую роль в сражении. Место их расположения иначе как странным назвать нельзя. В первой линии «…на левом крыле, примыкая флангом к дороге, ведущей из села Альматамак в село Аджибулат (Улюколь, или Луккул), стояли 5-е и 6-е батальоны Брестского и Белостокского полков, в ротных колоннах».{206} Справа батальоны имели бородинских егерей, за ними стояли тарутинцы.{207} Тотлебен конкретизирует, привязывая к местным ориентирам: между альматамакской дорогой и той, «…которая шла от бурлюкского брода». Удаление от морского берега — около двух верст.{208} Последнюю цифру фиксируем — такова удаленность русской позиции от морского берега. Для нас это будет важно, когда будем говорить о значении огня корабельной артиллерии союзников. Ближними к побережью стояли роты брестцев, восточнее — белостокцы. Ф.И. Приходкин координирует их положение по отношению к другим частям: «…левее Бородинского полка, но отделяясь от него большим интервалом».{209}

Это была резервная бригада 13-й пехотной дивизии под командованием генерал- майора Александра Осиповича Аслановича[27] — человека, по воспоминаниям современников, пожилого и нерешительного.

По определению военных специалистов второй половины XIX в. резервные части как в организационном, так и в боевом смысле представляли из себя «…анормальные тактические организмы».{210} Что из себя представляли солдаты этих батальонов, можно представить хотя бы из мнения князя М.Д. Горчакова, считавшего, что после 15 лет службы русский солдат приобретает отвращение к ней и «неспособность быть годным».{211}

Если бы только состав резервистов был слабым! Помимо этого, они и вооружались тем, что регулярной армии уже было не нужно. Весь хлам, собранный по самым отдаленным сусекам арсеналов, «сплавляли» в эти батальоны, стараясь не столько их вооружить, сколько скрыть следы царящей в тылах коррупции. Для любителей и профессионалов военной истории не тайна за семью печатями, что оружие этих батальонов дослуживало свой срок, как и сами солдаты-резервисты. При всей слабости огнестрельного оружия русской армии в этих частях оно было наихудшим. По некоторым сведениям, в резервных батальонах при Альме можно было встретить еще кремневые ружья.

Мы постепенно подходим к тому моменту, когда нужно задать вопрос: а что делали резервисты едва ли не в центре русской позиции? Если мы не сможем ответить на него, то придется, безусловно, признать, что командующий подставлял под удар эти самые четыре батальона. Увы, главнокомандующий действительно сделал наихудший выбор из всех возможных.

Зная, что резервные батальоны представляли малую боевую ценность, прежде всего в силу своей комплектации и отсутствия сплоченности личного состава, да и офицеры там, как правило, были не самые лучшие, он почти демонстративно выставил их в центре позиции. Даже французские офицеры, на чьем пути стояли брестцы и белостокцы, удивлялись подобной глупости. Такое можно было совершить лишь в одном случае — если нужно было как можно скорее перебить своих солдат, а за компанию и командиров.

Направление, по которому наступала 1-я дивизия генерала Канробера. Прямо перед фронтом за Альмой позиции, которые занимал Тарутинский егерский полк. Фото из альбома полковника В. Н, Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г.). 

По сути, они стояли там, где совершенно не были нужны. Но умудрившись поставить их спиной к крутым скатам Альминских высот, почти как к стенке перед расстрельным взводом, Меншиков показал нет, не свою военную безграмотность, хуже — полное равнодушие и безразличие к солдатским жизням: сколько «серой скотинки» английские и французские пушки перемелют в кровавый мясной «фарш».

Правильнее было бы вообще не учитывать резервные батальоны в Альминском сражении как боевые подразделения, способные хоть минимально оказывать влияние на ситуацию.

Но вот за их спинами стояли вполне боеспособные и сильные подразделения.


Тарутинский егерский полк

Вторую линию занимал Тарутинский егерский полк в колоннах к атаке.{212} Полк был еще 18 сентября выведен на это место капитаном Жолобовым и, занимая крайнюю позицию на левом фланге русской армии, имел перед собой резервные батальоны генерал-майора Аслановича.{213}

Командовал полком генерал-майор Волков, как и командир московцев — типичное порождение аракчеевской эпохи. Храбрейший из храбрых на плацу и отчаянный трус под пулями.

Изначально ничто не говорило, что Тарутинскому полку придется сыграть едва ли не самую трагическую роль в Альминском сражении.



ЦЕНТР

Бородинский егерский полк

Теперь настала очередь самого спорного элемента русского боевого порядка — центра. Сразу за дорогой (примерно в 250–300 метрах от нее, «…влево от большой дороги»{214}) в двух линиях стоял Бородинский Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк полковника Евстафия Игнатьевича Верёвкина-Шелюты 2-го, одного из самых родовитых офицеров российской армии, потомка старинного белорусского шляхетского рода.[28] Что касается личности полковника Верёвкина, то мнения о нем у многих, знавших его, разнятся. Например, адъютанту Меншикова

А. Панаеву он не понравился, хотя и показался лучше генерала Волкова. «Командир Бородинского полка казался человеком положительным, но, как в последствии оказалось, лишенным военных сведений; что касается командира Тарутинского полка, то он более походил на полкового попа, да таковым оказался и на самом деле».{215}

Не будем столь придирчивы. Если поверить всему, что писал в своих воспоминаниях А.А. Панаев, то в день сражения на Альме было только два гениальных военных дарования: он и его патрон — главнокомандующий. Остальные сплошь бездари, неумехи и посредственности.

20 сентября 1854 г. полк с приданной артиллерией (18 орудий)[29] занимал позицию в самом центре расположения войск Меншикова «на склонах покатых террас»,{216} обеспечивая стык левого и правого флангов.

«В центре, левее Евпаторийской дороги, для обстреливания ее находились легкие №№ 1-го и 2-го батареи 16-й артиллерийской бригады, а за ними, в колоннах к атаке, Бородинский Наследника Цесаревича (ныне Лейб-Бородинский Его Величества) полк».{217}

Бородинцы имели в наличии все четыре штатных егерских батальона и, как и в других полках, не более 3000 человек личного состава. Вероятно, что полк, как и все части на Альме, был «…далеко не в полной численности».{218} Как и Тарутинский, Бородинский егерский был цветом русской армейской пехоты.

Позиция Бородинского егерского полка и двух батарей — легких №1 и №2 16-й артиллерийской бригады. Фото из альбома полковника В.Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г.).

Полк был построен в две линии, в строю батальонов «к атаке» — четвертый (усиленный) боевой порядок,{219} по некоторым данным, перекрывая дорогу. Два батальона находились в первой линии с интервалом 350–400 шагов, два — во второй в 100 шагах за ними «на продолжении внутренних флангов».{220} Перед его фронтом располагались две легкие артиллерийские батареи — №1 и №2 16-й артиллерийской бригады.{221} Такое построение согласно «Воинскому Уставу о пехотной службе» 1831 г.{222} применялось «для действий на всякой местности» и потому считалось наиболее употребительным и универсальным.{223} Лейб-егеря хорошо вписывалось в местность, доминируя над подступами к мосту и юго-восточной окраиной Бурлюка.


Андреевский флаг над Альминскими высотами

Данные о количестве морских батальонов на Альминском поле у авторов разнятся. Но в основном называют присутствие одного или двух. Для начала попробуем понять, что же представляли из себя в действительности эти формирования?

О необходимости формирования частей из личного состава флота для действий по сухопутной обороне крепости говорили давно. Весной 1854 г. вопрос о необходимости иметь на флоте сильные подразделения, способные действовать на берегу, стал актуальным. По приказу командующего флотом из стрелковых партий кораблей сформировали два нештатных десантных батальона, по 6 взводов в каждом. Численность взвода устанавливалась 48 человек. Линейные корабли «Селафаил», «Ягудиил», «Храбрый», «Три Святителя», «Чесма» и «Париж» выделили по взводу для 1-го десантного батальона.

2-й десантный батальон комплектовался личным составом кораблей «Ростислав», «Двенадцать Апостолов», «Императрица Мария», «Великий князь Константин» и «Варна». В июле 1854 г. последовало создание 3-го и 4-го десантных батальонов из десантных партий кораблей (вначале они именовались 1-м и 2-м резервными батальонами).

Батальонам были приданы десять горных единорогов, снятых с кораблей. В июле 1854 г. последовало создание 3-го и 4-го десантных батальонов из десантных партий кораблей (вначале они именовались 1-м и 2-м резервными батальонами). 3-й батальон формировался на кораблях 4-й флотской дивизии и состоял из 8 взводов, 4-й батальон (6 взводов) — на кораблях 5-й дивизии. Артиллерию, приданную этим батальонам, усилили до 16 орудий за счет горных единорогов, хранившихся в арсенале. Из них были сформированы две батареи, каждая из которых состояла из двух дивизионов, которые, в свою очередь, насчитывали по два взвода. 2(14) сентября, т. е. сразу после получения известия о начале высадки союзников в Крыму, моряками укомплектовали еще четыре батальона. Из них три назывались флотскими: 34-й — из команд линейного корабля «Уриил» и фрегата «Флора», 36-й — линейного корабля «Ростислав» и фрегата «Сизополь», 37-й — линейного корабля «Гавриил» и фрегата «Кагул». Номера батальоны получили в соответствии с экипажами, к которым были приписаны корабли.{224}

После того, как союзники высадились в Крыму, «…решено было морские команды обратить на защиту Севастополя».{225} Во исполнение задуманного на Альму был отправлен отряд (именно так он именуется в мемуарной литературе) под общим командованием капитан-лейтенанта Д.В. Ильинского. В своих воспоминаниях он достаточно подробно описал процесс формирования этого подразделения и его выхода к армии Меншикова.

«4 сентября…, по сигналу с адмиральского корабля “Константин”, я был потребован к начальнику штаба Черноморского флота адмиралу Корнилову. Мне было объявлено, что я назначаюсь начальником морского отряда одного сводного из абордажных партий батальона под командой графа Колленш-Рачинскаго[30] и полубатальона из стрелковых партий под командой командира брига “Язон” князя Ширинского-Шихматова.[31] Выход с отрядом назначен в 4 часа пополудни, с тем чтобы следовать на Альму, в 40 верстах от Севастополя, на присоединение к армии князя Меншикова.

Деревня Аджи-Булат. Позиция Волынского полка, прикрывавшего отступление русской армии. Фото из альбома полковника В.Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г.). 

Приказание было с точностью исполнено — и мы с песнями, как на приятную прогулку, отправились в путь»{226}

Если верить капитан-лейтенанту А. Жандру, именно от Качи утром 4 сентября «…отряд этот под командой кап.-лейт. Ильинского отправился к р. Альме в состав действующей армии».{227}

Так что за морской батальон пришел на Альму? Вероятнее всего, что в сражении участвовали взводы 1-го и (или) 2-го батальонов, по своей общей численности соответствовавшие половине одного пехотного (Колленш-Рачинский) и, вероятно, 3-го и 4-го батальонов еще меньшей численности (Ширинский-Шихматов). Капитан-лейтенант князь Ширинский-Шихматов был командиром 34-го батальона из моряков корабля «Уриил» и фрегата «Флора».{228}

По логике событий Корнилову они пока не были особенно нужны, а вот армию Меншикова все-таки усиливали. Дело в том, что несмотря на сравнительно небольшую численность морской отряд имел очень солидную огневую мощь.

1-й и 2-й морские стрелковые (десантные) батальоны были образованы весной 1854 г. из стрелковых партий кораблей Черноморского флота, в большинстве своем получивших боевой опыт во время десантных операций на кавказском побережье и прошедших дополнительную подготовку, включавшую в себя линейное и егерское учения и стрельбу в цель. Почти все матросы были вооружены нарезным оружием (штуцера Гартунга и литтихские). Другое дело, что ведению боя на суше в линейных построениях они не были обучены совершенно. Но это им и не было нужно.

Зато моряки народ обстоятельный, а потому на Альму взяли не только штуцера и абордажные сабли, с собой они несли и весь комплект абордажного оружия, включая устрашающего вида абордажные пики. Своим подчеркнуто агрессивным внешним видом этот увешанный всевозможным вооружением народ запомнился многим участникам Альминского сражения.

Вначале моряки стояли за Владимирским полком, «…в скрытом месте». Задача моряков Панаевым определена своеобразно: определенного назначения не имевший, его участие в деле зависело от случая крайней необходимости».{229}

Ничего страшного в подобном нет. Решение главнокомандующего, если оно и было таким, осмысленно. Смотрите, незадолго до начала боя прибывает батальон разношерстно, хоть и хорошо вооруженный. Но не имеющий определенных функций, по сути «сборная команда Черноморского флота», он требовал осмысления, прежде чем мог быть послан под выстрелы. Вот если бы Меншиков использовал моряков как линейную пехоту, тогда можно было бы критиковать главнокомандующего не то что за элементарную безграмотность, а за простую глупость. И, нужно сказать, князь поступил с моряками правильно, сделав упор на их несомненно более высокую, чем у солдат пехоты, сообразительность, сплоченность и умение обращаться со сложными системами вооружения.

Кроме легкого стрелкового оружия и совершенно бесполезного холодного, моряки прихватили с собой еще и более серьезное, нежели штуцера и абордажные сабли: «от флота на Альму посланы были два десантных орудия».{230}

Но вот проблема. Никто не может сказать толком, сколько их было в действительности, что это были за орудия и где они находились во время сражения? Например, капитан Тарутинского егерского полка Ходасевич вспоминает, что «…Было крайне занятно наблюдать передвижения матросов: четыре пушки их, очевидно, были взяты со складов бракованных орудий Севастополя; притянутое веревками к лафетам, каждое из них волочилось, влекомое двумя жалкими лошаденками, с помощью восьми человек и зачастую, когда дорога была затруднена либо шла вверх по склону, весь батальон был вынужден помогать тащить эти орудия».{231}

Особенно забавляли армейских офицеров орудийные ящики, бывшие в ужасном состоянии, крепления расшатаны, перевязаны веревками. О четырех орудиях говорит и Жандр.{232} Выше мы говорили, что получались орудия из двух мест: с кораблей, на которых на случай десанта хранились по 1–2 легких орудия на армейских станках (чаще всего горные единороги).{233}

7 сентября поздно вечером моряки вместе с 6-м стрелковым батальоном двинулись вперед и рассыпали цепь перед Бурлюком и вдоль Альмы. Перед сражением Ильинский хотя и должен был непосредственно командовать своими людьми, в батальон не пошел, предпочтя расположиться «…на возвышенную гору, на которой стояла до начала сражения палатка главнокомандующего».{234}

Позиция 2-го батальона Минского пехотного полка у д. Аклес. Фото из альбома полковника В.Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г.). 

По какой-то только ему известной причине он и в сражении не выходит к подчиненным, считая, что достаточно передать его в распоряжение князя Ширинского- Шихматова, «…оставив ему в помощь лучших офицеров-охотников из стрелков, Николая Яковлевича Скарятина и Обезьянинова».

Логика Дмитрия Васильевича насколько проста, настолько непонятна: «…делал я это в намерении, получив приказание двинуть в дело моряков, не отыскивать под ружейным и артиллерийским огнем место, где именно помощь эта нужна, а прямо вести людей на этот угрожаемый пункт самой краткой дорогой».{235}

Трудно выиграть сражение, где капитан-лейтенанты ставят себя в положение начальников дивизий. В результате описания этого, как бы так помягче сказать, участника сражения, ни единим словом не соответствуют истине, являя собой лишь панегирик князю Меншикову.


6-й стрелковый батальон

Батальон (командир майор Григорий Андреевич Аминов 2-й) занимал позиции от Альматамака до Тарханлара, где стыковал свой фланг с моряками. Левым флангом командовал майор Алексей Пантелеевич Клименов (3-я и 4-я роты поручиков Куликовского и Самсонова). Правым — лично командир батальона и штабс-капитан Густав Иванович Карлстед (1-я и 2-я роты поручиков Лихарьева и Яковлева).{236}


6-й саперный батальон

Еще меньше говорят исследователи об участии в Альминском сражении 6-го саперного батальона, прибывшего в Крым из-под Белой Церкви, где был перед отправлением осмотрен Н.И. Деном. Две саперные роты находились у моста через Альму.{237} Оставшиеся две роты оставались в Севастополе. Саперы имели задачи разрушить мост через Альму и, вероятно, поджечь деревню Бурлюк, что следует из ее довольно быстрого возгорания и распространения пожара во время боя. По свидетельству британцев, дома в деревне были заранее наполнены сеном и другими горючими материалами.{238} При благоприятном направлении ветра, а он вопреки утверждению поручика Горбунова в тот день дул в наиболее благоприятном для русских направлении «…вдоль фронта Легкой и 2-й дивизий…»{239} и был весьма умеренным, горящие постройки значительно затрудняли использование подъема у деревни для пехоты и артиллерии союзников. А вот с мостом оказалось сложнее: или он не планировался к уничтожению, или его сжечь не смогли.



ГЛАВНЫЙ РЕЗЕРВ

А.С. Меншиковым в главный резерв были выведены два пехотных полка и вся регулярная кавалерия.


Волынский пехотный полк

В удалении от оборонительной линии, «…по левую сторону Евпаторийской дороги»,{240} стоял «Славный в летописях геройской обороны Севастополя»{241} Волынский пехотный полк{242} полковника Александра Петровича Хрущёва — «…лучший генерал из тех, каких я только знал при обороне Севастополя», говорил о нем впоследствии А.С. Меншиков.{243} Современники, вспоминая о командире Волынского полка, отмечали, что «Чрезвычайно хладнокровный, распорядительный, скромный и добросовестный, Хрущёв никогда не напрашивался ни на какой подвиг, но зато никогда и не отказывался от исполнения поручения, как бы трудно и опасно оно ни было».

Деревня Орта-Киссек в тылу русских войск. За ней видны высоты, обороняемые Минским и Московским пехотными полками. Фото из альбома полковника В.Н. Клембовского «Виды полей сражений Крымской кампании» (СПб., 1904 г).

Минский пехотный полк

Минский пехотный полк полковника Ивана Семеновича Приходкина (без 2-го батальона подполковника Раковича, находившегося у деревни Аклес) 1-й бригады 14-й пехотной дивизии (генерала Моллера) стоял рядом с Волынским также в главном резерве.{244} А. Панаев определяет его задачу как поддержку своего 2-го батальона, «…командированного для наблюдения за левым флангом позиции».{245} Там же была поставлена №5 легкая батарея 17-й артиллерийской бригады.


Кавалерийский резерв

Кавалерия русской армии (2-я бригада 6-й кавалерийской дивизии генерал-майора И.А. Халецкого: герцога Саксен-Веймарского гусарский и Лейхтенбергский гусарский полки с №12 конно-легкой батареей) находилась в резерве, удаленном примерно на 1,5–2 км от основных сил по правую сторону Евпаторийской дороги.{246} Гусарская бригада предназначалась для действий против неприятеля, действовавшего против левого фланга русской позиции.{247} О ее роли в бою говорить нужно отдельно. Хотя можно и не говорить, так как никаких действий не было. «Хорошо подобранные кони с рослыми, краснощекими всадниками имели очень нарядный вид»,{248} этим их участие и ограничилось.


Охранение позиции

На случай попытки противника обойти правый фланг южнее находились кавалерийские резервы, составленные на правом фланге из 57-го и 60-го казачьих полков, расположившихся в большой лощине метрах в 300–400 южнее Курганной высоты, одно только выдвижение которых на восточные скаты могло вынудить противника прекратить обход, опасаясь возможной контратаки полка второй линии, учитывая, что боевой порядок наступающих будет в этом случае растянут или разорван.


Таврическая полубригада пограничной стражи

Об участии пограничников в Альминском сражении до сих пор не говорил никто из исследователей. Теперь благодаря публикациям киевского военного историка и офицера-пограничника О. Ананьина мы можем с уверенностью утверждать, что они там были. Пограничная стража Ханского, Зюмрюкского и Альминского постов, объединившись в отряд численностью около 60 чел., приняла участие в событиях 8(20) сентября 1854 г.{249} Вероятно, они находились при одном из двух казачьих полков.



ТЫЛ

Он как составная часть армии к началу Альминского сражения не был сформирован, что вело к дальнейшему затруднению со снабжением войск. 8 (20) сентября у Меншикова не было даже офицера или генерала, в руках которого должно было быть сосредоточено управление обозом. В результате каждый командир действовал по своему разумению, не очень считаясь с мнением других командиров.

К началу сражения обозы расположились в двух местах: одна вблизи дороги Севастополь — Евпатория, другая возле деревни Эфенди-кой. Во всем господствовала замешанная на уверенности в неминуемой победе беспечность: «…как в той, так и в другой отпрягли лошадей».{250}

Начальникам обозов не было дано указаний по действиям в случае неудачного исхода сражения.


8 (20) СЕНТЯБРЯ 1854 г. СРАЖЕНИЕ НА РЕКЕ АЛЬМЕ

«День 8 сентября останется участвовавшим в нем навсегда памятным своим беспорядком и поучительным относительно неуменья выбирать главных начальников».

Генерал-майор Л.С. Кишинский. В сражении на Альме — командир 6-й артиллерийской дивизии.

Ну вот, читатель, мы подошли к самому главному. Тому, ради чего эта книга пишется. Если вы давно и всерьез интересуетесь темой, то наверняка уже перелопатили немало литературы, но и в этом случае, уверяю вас, сможете встретить здесь новые вещи. Но не пропускайте ничего, пролистывая текст в порыве поиска нового. Здесь «давно забытое старое» может зазвучать по-новому или даже совсем по-другому. Пускай меня иногда упрекают увлечением деталями, но именно нюансы и мелочи составляют то целое, ради которого писалась эта книга, не говоря уже о тех моментах, которые ранее вообще не освещались или им не придавалось должного значения. Все это имеет отношение к любым разделам текста — от описания оружия до практики его применения в кампании.

Сразу скажу, книга не перегружена философскими рассуждениями и лишними эмоциями. Уверен, что вдумчивый читатель, серьезно интересующийся темой, а равно и серьезный профессионал — сам в состоянии оценить, какие акценты и где нужно расставить, какие выводы нужно сделать. Мое дело — лишь помочь ему пойти по правильному пути.

Наберусь смелости и признаюсь читателям, что не буду придерживаться строгой хронологии. Ограничусь описанием отдельных событийных элементов. А чтобы было понятнее, ход сражения мы распределим на несколько наиболее выдающихся эпизодов и пристально рассмотрим каждый из них. Надеюсь, что таким образом нам удастся составить целостную картину. Тем более, что трудно найти хотя бы пару источников, в которых время начала и окончания Альминского сражения и, собственно, его продолжительность назывались бы одинаково. Да и, наверное, сам поиск истины во времени не имеет смысла. Тем более, что само сражение являлось частью масштабной военной операции, в которой более важным является результат, чем затраченное на его достижение время.{251}

Подразделение зуавов на марше. Рис. Орландо Нори. 1854 г.


ПЕРЕД БОЕМ

Лично для меня как автора особенно чувствуется возрастание напряжения, характерного для времени ожидания боя. Любой, испытавший его, скажет, что самое трудное — подташнивающее ощущение неизвестности. Адреналин еще вязкий, давит артерии, но вот-вот готов выплеснуться в кровь.

Что ж, попытаемся и мы понять, что чувствовали, чем занимались люди нескольких армий и разных народов в преддверии дня, принесшего одним славу и почести, а другим — смерть и страдания.

Последняя ночь перед сражением не многим отличалась от многих других, ставших обыденными для привычных к бивачной жизни солдат. Продолжалась лагерная суета, каждый занимался своим, одному ему ведомым делом, и казалось, никто не думал, что, может быть, это последний их день, вечер или ночь. Капитан-лейтенант

А. Жандр, накануне посетивший войска, не заметил никаких признаков тревоги.

«6 сентября. Со светом спустился в наш лагерь, расположенный на р. Альме. Нашел там всё как нельзя в лучшем духе. Князь спокоен, даже весел; шатер его раскинут на такой высоте, что кругом видно на 30 верст. Телескоп огромной величины наведен на неприятельский лагерь и флот. Войска много и подходит свежее».{252}

На назначенные войскам позиции русские батальоны и батареи выходили в основном вечером 18 и 19 сентября. Перед Альмой их встречал кто-либо из назначенных офицеров штаба и лично выводил на место.

Дело это было хлопотное, и потому перемещениями была наполнена и следующая ночь с 19 на 20 сентября 1854 г.

Кроме того, продолжали приходить новые войска. Накануне прибыл Углицкий егерский полк. Некоторые пехотные части, как, например, частично Московский пехотный полк, вышли к Альме только с рассветом после многокилометрового утомительного марша.

Ротмистр С.А. Грейг Адъютант князя А.С. Меншикова. Фото конца XIX в.

Вот как рассказывал неизвестный солдат Владимирского пехотного полка о первых часах и сутках после прибытия на Альминскую позицию. В простой речи мы видим многое: и выход князя батальонов полка, и выезд батарейной батареи на позицию. Пусть речь его обработана известным русским писателем и журналистом А. Погосским, всё равно мы имеем уникальную возможность почувствовать весь колорит живого лексикона русского солдата противоречивой николаевской эпохи и его эмоции.

«Вечерело. С высоты, по которой мы шли, показалась наша позиция. Колонны батальонов темнелись, и можно было различить две линии. Глубокий овраг перерезывал их, за ним опять тянулись они к морю, значит, к левому флангу армии. В колоннах кое-где чуть мелькали огоньки. Мы спустились с высоты. Позиции не стало видно. Но когда поднялись из лога, то увидели далеко, перед правым флангом нашим, зарево. Оно освещало деревья и клубы дыму. Нам сказали, что казаки зажгли деревню, чтобы не мешала нашим и не прикрывала неприятеля.

Остановили нас во второй линии, и адъютант поскакал в главный штаб за приказанием. Большая часть войска спала, но со всех сторон слышны были то стук колес артиллерии, то конный топот; ординарцы и адъютанты беспрестанно скакали или проезжали мимо нас.

Через час прискакал наш адъютант. Приказано было оставаться на месте, ночевать где стоим, а завтра будет распоряжение. Составили ружья, сняли ранцы. Ночлег. Все время похода дни стояли жаркие, а ночи, особенно в Крыму, порядочно свежи. А в этот день мы отмолотили переход немаленький, все истомились порядочно, но хоть впервинку пришлось ночевать на настоящей боевой позиции, однако люди уснули скоро. Главное, капитан приказал: выспаться хорошенько, бодрость и свежесть — первое дело! Все уснули, как побитая рать.

В полночь побеспокоила нас опять тяжелая батарея какая-то, под самым ухом прогремела по камням; прошла в первую линию.

На рассвете я проснулся, встал, поглядел кругом. Такое положение красивое, что на редкость. А еще мы стояли на лощинке; с горы, должно быть, еще лучше вид».{253}

В некоторых случаях солдаты старались прогнать страх и убить время старинным способом, например, как в Тарутинском егерском полку.

«Нас привлек круг солдат, где один из ветеранов заметил, что ничего хорошего нас завтра не ожидает. «Почему?» — «Верьте мне! У нас нет водки, а как воевать без нее?». Остальные соглашались. Действительно, в нашем полку не было водки — наш паршивый полковник опять положил деньги в карман, рассудив, что половину солдат все равно убьют и незачем тратить деньги для них. Маркитант нашего батальона оставался на поле до начала боя, после чего свернул свой лагерь, оставив бочонок водки за неимением лошадей для перевозки. Наши люди быстро прикончили водку, из-за чего были в приподнятом настроении, чего я не могу сказать о других батальонах…».{254}

Штаб-офицер пехотного полка.

Многим просто не спалось. Офицеры старались коротать время разговорами на самые разные темы. Капитан Тарутинского полка Ходасевич вспоминал:

«Когда стемнело, мы могли разглядеть вражеские костры у реки Булганак. Я прилег в шалаше и пытался уснуть, но тщетно несмотря на усталость предшествующего дня. Около трех часов, еще затемно, я поднялся. Солдаты собрались вокруг огромных костров, разведенных с помощью награбленного в Бурлюке; также поступил приказ сжечь все шалаши, что увеличило количество костров. Спустя некоторое время я пошел к холму (так как наш батальон стоял в ложбине) взглянуть на бивак союзников. Однако, кроме огней и теней рядом, ничего не было видно. Было тихо, чувствовалась надвигающаяся битва. Обе армии расположились рядом, как-будто по-дружески, бок о бок. Невозможно было сказать, кому и скольким будет подведена черта. Поневоле я думал, окажусь ли среди них…».{255}

К рассвету все были на своих местах. Ожидали последнее действующее лицо драмы — неприятеля. Сценарный план массового убийства был готов у обеих сторон, хотя знали его только те, кому это было положено знать.



РАННЕЕ УТРО: РУССКИЕ

Еще не начало светать, как грядущий день стал превращаться в цифры: пока это часы и километры. Время и расстояние, которое нужно затратить и которое нужно пройти для того, чтобы пока еще мирно спящие армии сошлись в смертельной схватке.

Расстояние от лагеря союзников до берега Альмы составляло 5–6 км (6 верст — Гершельман, Обручев,{256} 7 км — французский источник{257}). Скорость движения союзников, учитывая ее естественное снижение в строю и усталость войск, не превышала 3 км/час. Таким образом, при четком следовании плану до Альмы они могли дойти за 1,5–2 часа.{258}

Постепенно светлело. День обещал быть хорошим, утро начиналось как «…солнечное, прекрасное, тихое».{259} Хотя, казалось, ничто не предвещало беды, наступавший рассвет был не в радость встречавшим его. Тревожное ожидание заполняло их души. Интересно, что ни в одном из воспоминаний нет даже упоминания о приподнятом духе. Скорее настроение русских солдат и офицеров можно назвать возвышенно-печальным. Единственный источник, где очень точно переданы именно человеческие эмоции солдат и офицеров, а не визгливо-лубочная их сублимация, — конечно, уже неоднократно упоминаемый нами великолепный материал А.Ф. Погосского. Это даже не исследование, а, скорее, рабочие наброски, заметки на полях, заготовки будущих рассказов или сами уже написанные рассказы. Но каков язык, каково понимание солдатской души! Вы только почитайте — такое ощущение, что сам стоишь на Альминском поле и чувствуешь утренние лучи солнца на щеках.

«Капитан наш снял каску и загляделся на Севастополь, задумался что-то. Знали мы наверно, что он хоть слово, а скажет нам. Все туда же глядим; молодежь и рты разинула…

Обернулся Степан Алексеевич и видит, что мы смотрим, улыбнулся и говорит: «А что, постоим, старики?» — «Постоим, Ваше благородие!», — ответили близ стоящие, а сзади кто-то шепнул: «А придется, так и ляжем». — «А уж известно», — промолвил капитан и сел на камешке; поручик около него; а подпоручик и юнкер стоят…».{260}

Ведь действительно, прекрасно!

Ну а потом сразу следует проза, без которой военная жизнь, тем более перед большим боем, невозможна. С раннего утра «…чуть из-за гор блеснуло солнце — все были на ногах. С мест сходить не приказано».{261}

С оборонительной линии убиралось всё, что было не нужно для сражения, что могло стать помехой перемещениям войск или, не дай Бог, достаться неприятелю. В 6 часов все обозы были погружены и отправлены с позиций в тыл.{262}

Начали свою привычную, но такую важную миссию полковые священники, благословляя одетую в серые шинели паству.

Барабанщик пехотного полка. 1851–1855 гг. 

Православный обычай требовал перед боем готовить себя к смерти, а встречать ее предполагалось чистым душой и телом. Солдаты еще с ночи были в чистом исподнем белье, да и к свиданию с всевышним многие из них тоже готовили себя заранее.

«Когда смеркалось совсем, приказано лечь спать; и опять капитан велел отдыхать спокойно. Ложась, многие надели чистые рубахи, помолились усердно. Спали действительно спокойно…

Разумеется, следует Богу помолиться — дело благочестивое, но на все есть свое время. На Бога надейся, сам не оплошай!

Нечего тут вздыхать, коли людям спать надо, где без силы — пропал человек. Замечено искони: храбрый молится всегда и вовремя, а трус — иногда, и как раз, когда времени нет, перед сражением. Тут-то на него и нападает тоска; так бы, кажется, и ушел, побежал, прости Господи, в обители дальние…».{263}

Дорогие для себя вещи, а они у солдата скромны, как и его жизнь, прятали в укромные места. Чаще всего это были дареные нательные иконки-складени. Их так и находили потом на убитых и даже в наше время находят на обнаруженных останках русских солдат, погибших в сражении на Альме.{264} Подальше от грязных лап мародеров, на случай ранения или гибели, закладывали малые солдатские деньги. То, что часто при обнаружении останков монеты находят у голени, свидетельствует, что заматывали их обычно в портянки и держали за голенищами сапог.

По традиции «… в русской армии всякое военное предприятие начинается с благословения церкви».{265} Молитвенный ритуал войска Меншикова начали с рассветом. Завершив церемонию, полковые священники обошли расступавшиеся между ними ряды, окропляя святой водой всех — от генералов до нижних чинов. Всё закончилось барабанным боем, сопровождавшим тихие солдатские молитвы во спасение души. Мысли тысяч солдат и офицеров обратились к своим близким. Это был волнующий и без преувеличения возвышенный момент. Теперь каждый, кто стоял в строю, был готов к встрече с Богом. После нескольких минут тишины, нарушаемой лишь пением птиц и шорохом ветра в кончиках штыков, войска приступили к привычной для них работе — подготовке к сражению.

Обер-офицер Генерального штаба. 1844–1855 гг. 

После молитвы оркестр (очевидно, Углицкого егерского полка) исполнил «Коль славен…».{266} Звуки торжественно-возвышенной мелодии были слышны даже в лагере союзников.

Старшие командиры при молебне находились в одном из полков. Тарутинский егерский был собран вокруг палатки командира генерал-майора Волкова, тут же был и генерал-лейтенант

В.Я. Кирьяков.{267} Обряд не затягивали, вот-вот мог появиться враг. И действительно, долго ждать союзников не пришлось. В начале 8-го «…казаки дали знать, что неприятель собирается наступать… У нас стали приготовляться, надели амуницию. В 10-м часу встали в ружье. В 10-м нам приказано надеть ранцы».{268}

Князь П.Д. 1Ърчаков при молебне находился возле батальонов Владимирского пехотного и Углицкого егерского полков.

Казалось, все было торжественно, возвышенно и душевно. Но нет, не все. Одной детали не хватало этой картине, но она уже тогда многим бросилась в глаза, чтобы в дальнейшем войти в число причин, приведших к поражению русской армии в Крыму. Над батальонами не было слышно привычного хлопанья на ветру ткани знаменных полотен. Они были в чехлах, и приказал это лично главнокомандующий.

Обер-офицер пехотного полка. 1846–1849 гг.

Как ни странно, но князю Меншикову такие религиозные сантименты были безразличны. Все эти молебны, традиции, обычаи казались ему совершенно мелочными и часто ненужными. И нет ничего удивительного, что знамя полка для него было не более чем высочайше утвержденный знак, принадлежащий части и внесенный в опись ее имущества. Смерть за столь нелепую вещь казалась ему глупостью, а смерть вообще на поле боя — обязанностью, не требующей дополнительных душеспасительных экзерциций.

За это никто, кроме «ближнего круга» главнокомандующего, не любил и едва ли не четыре из пяти известных ему характеристик наполнены неприязнью. Вот, например, как пишет о нем «Русская старина»:

«Но в Меншикове было много такого, что отталкивало от него. Всегда наморщенный и недовольный, он никого не дарил ни приветом, ни одобрением. Солдаты почти не видели его; генералы и офицеры не получали никаких наград. Перед сражениями не было никаких молебствий; после сражения главнокомандующий не объезжал поля битвы, не выражал соболезнования об убитых и раненых. Устранение его от мелочей казалось мелочным людям недеятельностью. Донесения его, в которых он не хвалил ни себя, ни своих и никогда не унижал врагов, эти донесения, которым отдавали справедливость и умные современники, и самые враги наши, были так коротки и сухи, что казались бессердечными. Словом, он не был и не умел сделаться ни любимцем войска, ни народным полководцем».{269}

Какие уж тут знамена, реющие на ветру. Так… мелочи. А потому — в чехлы и нечего держать ценную вещь, царем данную, на пыльном ветру.

После 9 часов с востока появились 1-й и 2-й батальоны Московского пехотного полка. Поняв, что находится почти перед фронтом неприятеля, генерал-майор Куртьянов прикрыл полк развернутой цепью 2-й гренадерской роты штабскапитана Зоркина.

Перейдя под ее прикрытием через Альму, московцы с песнями проскочили реку по мосту, миновали линию егерей-бородинцев и еще через полкилометра остановились. Открыв ранцы, солдаты достали пакеты и стали надевать чистое белье. Закончив переодеваться, полк приготовил оружие и патроны, раскрыв деревянные колодки в патронных сумках.{270}

Так как московцы последними прибыли на позицию, князь не сильно утруждал себя размышлениями, куда их поставить.

«С последними двумя князь Меншиков так же поступил, как поступает на море адмирал со своими кораблями. Видя их летящими, можно сказать, на всех парусах, он не удержался — приказал их поставить в первую боевую линию, бывшую свободной перед позицией Тарутинского полка, несколько дней уже прибывшего на позицию».{271}



ШТАБ КОМАНДУЮЩЕГО

Когда речь заходит о штабе князя Меншикова, то чаще всего говорят, что его у него не было, да и сам, собственно, не имел никакого назначения. Ему как старшему лицу из всех находившихся тогда в Крыму подчинялись прибывавшие туда войска — и только.

Пожалуй, с первой частью трудно не согласиться. Действительно, не самый плохой организатор, увлекшись деталями замысла, главнокомандующий не успел создать нормального рабочего органа, во все времена и во всех армиях именуемого штабом. Ему пришлось «довольствоваться» отдельными личностями из своего окружения, которым чаще всего отдавались разовые поручения, выполнение не всегда контролировалось. В итоге хрупкая нить управления была нарушена в самом начале и восстановить ее удалось лишь когда армия покинула поле сражения, потерпев тяжелое поражение.

Н. Краббе. Адъютант князя А.С. Меншикова. 1865 г 

Хотя в штабе имелись несколько несомненно талантливых офицеров Генерального штаба, роль их оказалась незаметной.

Вторую же часть утверждения о «половинчатости» положения Меншикова в Крыму можно оспорить. Да, его полномочия были более чем расплывчатыми, но ведь даже если это и так, то неужели нужно ждать официального приказа о назначении, уже имея перед собой неприятеля?

К чести Меншикова, он этим не прикрывался и не использовал это как оправдание. Его неудачи все-таки больше связаны с личными просчетами, нежели имеют под собой документально-приказную составляющую. Если вспомнить всю предшествующую переписку князя со штабом Южной армии, военным министром и самим

Императором, то ни в одном из писем Меншиков не просит дополнительных полномочий. Само собой подразумевалось, что будучи самым высоким государственным чиновником он обязан был сосредоточить в своих руках всю полноту гражданской и военной власти в регионе, подчинив себе все имевшиеся и прибывающие войска. Что, в принципе, им и было сделано.

Петр Михайлович Мацеевич. Священник Владимирского пехотного полка.

С другой стороны, как известно из записок М.М. Попова, «…русский вельможа, стяжавший славу воина, администратора и дипломата, князь Александр Сергеевич, известный всему мыслящему русскому миру своим широким умом, на все учреждения штабов и помощников смотрел с усмешкой».{272}

Его импровизированный штаб был не таким уж и маленьким, насчитываю несколько десятков человек, в том числе офицеров Генерального штаба. Почти все чины его показались войскам утром 8 (20) сентября 1854 г., когда князь Меншиков на своем «Кабардинце»[32] не спеша объезжал войска. Очевидцы с редким единодушием свидетельствуют, что князь даже не снисходил до того, чтобы здороваться с солдатами.{273}

В этот день рядом с ним был его любимец, правая рука и ближайший помощник подполковник Аркадий Александрович Панаев (характеристика Дена: «кажется, более по части лошадей»).{274} Это один из немногих, а может быть, и единственный, кому главнокомандующий доверял безоговорочно.

Официально обязанности начальника штаба исполнял Генерального штаба полковник Василий Федорович Вунш, описанный Сергеевым-Ценским как «…плотный белокурый человек лет тридцати двух-трех». По воспоминаниям фон Дена, он был одновременно начальник штаба и генерал-интендант, «…всегда служивший на Кавказе в линейных батальонах; наружность его не представляла ничего привлекательного, и все удивлялись, что кн. Меншиков соединил в его руках две совершенно различные и важные в то время и при тех обстоятельствах обязанности».{275} Возможно, князь надеялся на опытность Вунша, уже участвовавшего в нескольких кампаниях, кавалера ордена Св. Георгия 4-й ст. (1853 г.). На него возлагались руководство штабными офицерами, разработка и планирование действий, операций, разработка диспозиций и квартирмейстерские функции. Говорить о способностях полковника Вунша как начальника штаба трудно. Одни «доброжелатели» князя говорят о нем как о человеке «сомнительной репутации», сосредоточившем в руках должности «…начальника штаба, генерал-квартирмейстера, дежурного генерала, интенданта и почт-директора».{276}

Ближайшими помощниками Вунша были талантливые офицеры, в большинстве своем недавние выпускники Академии Генерального штаба. В том числе:

Прибывший «для исправления должности офицера генерального штаба» штаб-ротмистр Кирасирского Е.И.В. Великой Княгини Елены Павловны полка, только что кончивший курс Академии Генерального штаба, Алексей Иванович Жолобов.

Обязанности дежурного штаб-офицера полковника Вунша исполнял капитан Лебедев.

Подполковник Николай Васильевич Исаков, флигель-адъютант, в сражении был с генерал-лейтенантом П.Д. Горчаковым и числился у него начальником штаба. Талантливый офицер, один из будущих реформаторов Российской армии.

Офицерами штаба, лично занимавшимися расстановкой войск на позиции, были полковники Циммерман и Залесский. Первый находился при войсках Кирьякова, второй — соответственно у Горчакова.

В многочисленной свите находились состоявшие за адъютантов капитан-лейтенант Василий Александрович Стеценко, с первого дня высадки следивший за союзными войсками, капитан-лейтенант Виктор Михайлович Веригин, барон Виллибрант (фон Ден — «славная и благородная личность»), Николай Карлович Краббе, мичманы князь Ухтомский, Томилович (ординарец князя) и несколько других, в том числе ротмистр Самуил Алексеевич Грейг — «…любимый адъютант кн. Меншикова».{277}

Среди всех выделялся считавшийся одним из самых способных офицеров окружения главнокомандующего полковник Иван Григорьевич Сколков (флигель-адъютант Николая I). Насколько это соответствовало истине — судить трудно. Ранение на поле Альминского сражения унесло все его перспективы в кампании.

Подполковник Аркадий Александрович Панаев. Адъютант князя Меншикова. 
Николай Федорович Таубе. Во время сражения на Альме — личный врач князя А.С. Меншикова.

Рядом виднелись нелепо смотревшиеся на фоне многочисленных армейских мундиров, одетые в партикулярное платье чиновники. В их числе статский советник Александр Дмитриевич Комовский, секретарь главнокомандующего, приближенный к нему не менее А.А. Панаева, но не носивший военного мундира. Прибывшему в крымскую армию позднее полковнику Дену он тоже не понравился: «…всегда служил по Морскому министерству и если не пользовался доверием кн. Меншикова (князь А. С., кажется, никому не оказывал доверия), то был приближенным к нему подчиненным; я же всегда считал тем, что Гоголь называет «мышиный жеребчик».{278} Второй — Грот, чиновник от Министерства иностранных дел. Неподалеку находился врач Меншикова — Николай Федорович Таубе.

Не обошлось и без «военных туристов». В свиту вошел казачий юнкер Хомутов, сын наказного атамана Войска Донского Михаила Григорьевича Хомутова, «…наряженный к Светлейшему на посылки». Можно, конечно, возразить, что отправили его для исполнения адъютантских обязанностей, но думаю, что в этом качестве при всем желании толку от него было мало: «…отправляя его, командир наказывал двум его дядькам, старым казакам, беречь юнкера, как зеницу ока.

Они, действительно, чуть не на руках его несли».{279}

Что касается севастопольских дам, прибывших на сражение, как на пикник, то русская история о них умалчивает, а вот у английских офицеров это любимая тема воспоминаний. Думаю, что это не более чем попытка создать красивую легенду кровавому делу.

Подполковник Э.А. Циммерман. Офицер штаба князя А.С. Меншикова. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853–1856 годов. СПб., 1858–1861 гг.
Капитан-лейтенант В.А. Стеценко. Адъютант князя А.С. Меншикова. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853–1856 годов. СПб., 1858–1861 гг.


СНОВА РАННЕЕ УТРО: НО ТЕПЕРЬ — СОЮЗНИКИ

С рассветом оживился и засуетился, собираясь, не только русский бивак. Примерно в 4 часа дежурные французского лагеря начали будить офицеров. Сержанты поднимали своих солдат. В пять утра, как вспоминал временно командовавший 9-м батальоном пеших егерей майор Монтодон, началась подготовка к выступлению 2-й пехотной дивизии.{280} Боске спешил. Африканские стрелки и пешие егеря{281} были подняты и поставлены под ружье в 5.30.{282}

Вскоре царила охватившая всех обычная предбоевая суета. Паковались вещи, подгонялось снаряжение, проверялись оружие и боеприпасы. В расположении французского и турецкого контингентов густо запахло кофейным ароматом. Без этого традиционного напитка не имело право начаться ни одно событие, претендующее на перспективу стать историческим. Постепенно солдаты уходили к месту построения подразделений и занимали свои места.

Всё, что могло стать помехой или обузой, убиралось. Даже больные, чтобы не отвлекать на помощь им полковой медицинский персонал, были заблаговременно отправлены на корабли.{283}

Армия чувствовала себя отдохнувшей и набравшейся сил. Вчера была впервые отправлена корреспонденция во Францию. Сент-Арно не зря сделал всё, чтобы быстрее увести войска «…с проклятого места высадки у Старого форта», где не было ни растительности, ни воды.{284} Теперь маршал торопился по другой причине: понимая, что дни его сочтены, он желал использовать временное облегчение, когда боль отпустила его страдающий от роковой болезни организм.{285}

Усилий для формирования пришлось затратить больше, чем планировалось — сказывались усталость и продолжавшееся со дня высадки состояние перманентной неорганизованности. Но вскоре «…все на ногах, …берут оружие и ждут приказов продвинуться вперед и ринуться на указанные им точки».{286}

Пока солдаты и сержанты собирались, начали работу офицеры. Командиры полков не теряли времени даром, уточняя боевые задачи для подчиненных. Не обошлось без излюбленной французами патетики. Тут реально просматривается разница, равная пропасти, между французской и русской армиями. Казалось, возвышенными словами объяснялось элементарное: французским солдатам не обязательно было знать всего, что касалось сражения, но знание каждым из них действий своего батальона не считалось лишним.

Смотрите, командир 2-го полка зуавов полковник Клер, отнюдь не страдая панибратством, «…собрал вокруг себя офицеров и унтер-офицеров (в то время как солдаты держались поодаль и, как подобает в подобных случаях, превратились все в уши) и дал им инструкции перед боем».{287}

В то время, когда князь Меншиков молча объезжал свои позиции, лишь констатируя присутствие не только солдат — «серой массы», но и офицеров, с большинством которых он даже не удосужился поздороваться, на противоположном берегу Альмы картина была диаметрально противоположной. В отличие от русского лагеря там царил подъем. Казалось, усталость и уныние оставили французов.

Еще бы — сам Сент-Арно обещает им победу и славу. Ведь он еще вчера «…накануне Альминского сражения, отдавая приказ по французской армии, между прочим говорил, что офицеры не должны упускать случая к поднятию нравственного духа своих подчиненных, вступая в прямые и частые с ними сношения, напоминая им всё величие их звания, всю справедливость того дела, которое приходится им защищать, возбуждая в них самолюбие, указывая на присутствие союзных войск, взоры которых устремлены на них, наконец, вызывая у них воспоминание о чести и славе, принадлежащих французским знаменам».{288}

В день сражения, обращаясь к солдатам, маршал обратил внимание, что противник, встречи с которым они искали уже пять месяцев, теперь перед ними и должен увидеть императорских орлов армии, на которую смотрит империя, стоящая на пике воинской славы своей истории: «…сейчас вы надежда Франции, а через несколько дней станете ее гордостью».{289} 

Ну и, конечно, не обошлось без нескольких слов о противнике. Французы понимали, что сражаться им придется не с дилетантами. Им противостояла одна из сильнейших армий мира, солдаты которой исторически отличались упорством, храбростью, дисциплиной, а офицеры вполне соответствовали им.{290} Для большинства солдат Российской императорской армии дистанция между понятиями жить и умереть была столь пугающе незначительном, что все бывшие ее противники, помня это, не рисковали ее сокращать искусственно.

Но, как и русские солдаты, французские, надеясь на славу, все-таки помнили о смерти. Многие подходили к дивизионным священникам, молились, прося защиты у Отца небесного, как-будто он мог один сжалиться над детьми своими неразумными, вопреки его воле собиравшимися истреблять друг друга.

К 6–6.30 часам 2-я дивизия колоннами батальонов покинула лагерь и двинулась к Альме. Бригада бригадного генерала Буа двинулась вдоль берега. Бригадный генерал Отамар вел свои батальоны ближе к Альматамаку, но не отрываясь от Буа, с которым шли Боске и офицеры штаба. С бригадами выдвигалась приданная дивизии артиллерия: 2-я батарея 12-го артиллерийского полка (капитан Рбино-Марки) и 4-я батарея 13-го артиллерийского полка (капитан Фьев).{291} Начальник дивизионной артиллерии опытный полковник Барраль ни на шаг не отходил от Боске. Оба понимали, что день будет тяжелым.

Легкие на подъем турки следовали в отдалении в батальонных колоннах. Два их батальона оставались в тылу, составляя резерв 2-й дивизии. Солдаты сквозь туман отчетливо слышали лязг цепей, доносившийся с моря. Это поднимал якоря флот.


6 часов утра

Только что мы нарисовали, как кому-то может показаться, красивую картину армии, готовящейся исполнить то, к чему она сутью своей предназначена — к бою.

Хотя всё высокое имеет свое земное основание. С одной стороны, волнующее и возвышенное зрелище, с другой — банальная суета, наполненная прозой повседневной работы. Но это касалось только половины союзного контингента. Совсем рядом, в английском лагере, не было слышно никаких команд и не было заметно никакого движения. Там раздавался дружный храп усталых мужчин — союзники спали.

К назначенному времени, когда дивизия Боске уже двигалась, в лагере британцев не было никаких признаков готовности к действиям. Часовые стрелки подошли к 7 часам, но ничего не менялось — союзники, утомленные прошедшим днем, продолжали спать.

Солдаты 19-го батальона пеших егерей. 1854 г.

Французские солдаты «…не могли понять постоянных отсрочек, оттянувших выступление центра армии до одиннадцати часов. Их дурное настроение, когда они с оружием в руках были свидетелями битвы, выражалось в замечаниях, подобных тем, что приписывают старым служакам первой империи». Досада усугублялась тем, что уже было около семи часов утра, почти вся французская армия или двигалась, или находилась в полной готовности к движению, а «…англичане кажутся еще погруженными в сон; их колонны прибыли с опозданием, многие смогли подтянуться лишь под покровом ночи. Кроме того, их солдаты еще не завтракали».{292}

Всех просто возмущало, что в очередной раз приходится ждать «господ англичан»,{293} которые никогда и никуда не успевали. В воздухе запахло бедой. Раздражавшая французов с момента высадки британская медлительность начала достигать своего пика.{294} Одновременно восходила в зенит злость союзников. Все откровенно сомневались, что имеют дело с «наилучшей армией, когда-либо покидавшей британские берега».{295}

Прошел час. Боске по-прежнему шел вдоль моря, а британцы, которые должны были начинать действия, когда французы завяжут сражение на высотах южного берега, не шевелились. Видевший в этот момент Боске лейтенант 2-го полка алжирских стрелков Пьер Мартин вспоминал, что дивизионный генерал был на грани истерики: вот-вот мог рассеяться утренний туман, который надежно укрывал от русских глаз действия бригад его дивизии.{296}

Сами англичане не очень любили вспоминать о своем опоздании к назначенному времени. Историограф 79-го горского полка капитан Роберт Джемсон, например, утверждает, что в 6 утра 20 сентября с первыми лучами солнца полк был уже готов к бою.{297}

Похоже, британцам было на все это наплевать, ведь Англия всё равно надеется, что каждый из них исполнит свой долг…


8 часов утра

Адъютант маршала принес Боске приказ остановить дивизию, что и было исполнено. Чтобы не терять время даром, Боске, остановив марш, проехал вдоль Альмы к морю. Его сопровождали адъютанты (капитаны Шарль Фей[33] и Тома), командир саперов полковник Дюма, инженерный подполковник Герен и начальник артиллерии дивизии полковник Барраль. Неподалеку от устья они встретили шлюпку с корвета «Роланд», которой командовал военно-морской офицер, производивший промеры глубин, необходимые кораблям для определения позиций артиллерийского обстрела Альминских высот. Офицер сказал Боске, что он не только изучил устье Альмы, но и пешком дошел почти до ближайшей деревни (он говорил об Альматамаке, но в это верится с трудом) и нигде не встретил русских за исключением нескольких казаков, прятавшихся за домами.{298}

Моряки указали генералу на брод, используя который можно было ускорить переход пехоты и, самое главное, артиллерии через Альму.{299} Заодно удалось несколько скрасить томительное ожидание — адмирал Брюа и командир корвета капитан 2-го ранга Камил ле Нои[34] прислали Боске шлюпку, передав своему старому другу буханку вкусного хлеба, разделенного командиром дивизии с адъютантами.

Глядя на генерала, шустрые французские солдаты тоже решили не терять время даром. Найдя перед Альмой несколько источников пресной воды, они принялись готовить кофе.{300} Эта история с крепким ароматным напитком стала вскоре одной из расхожих легенд Крымской войны и даже вошла в поэзию французской армии.

По одной из версий, «кофейную церемонию» перед лицом неприятеля рекомендовал сам Сент-Арно, которому доложили, что непредвиденная остановка не лучшим образом действует на солдат, снижая их боевой порыв.

Пока Боске с офицерами пытался решить задачу, как ему оказаться на плато, а русские уже строили линии полков и батальонов, среди действующих лиц продолжали оставаться такие, кто, кажется, воевать не собирался. Может быть, шотландцы уже и проснулись, но англичане продолжали игнорировать войну. Спали все: солдаты, офицеры, генералы.

Метавшийся среди сонных офицеров английского штаба адъютант маршала Сент-Арно полковник Трошю выразил свое удивление лорду Раглану по поводу происходящего. Этот офицер, преодолев за 30 минут почти две мили, постоянно лавируя между строящимися или движущимися подразделениями, биваками, буквально влетел в палатку английского главнокомандующего и, едва переведя дыхание, поинтересовался, где английские батальоны? Почему они не строятся для начала наступления? Вместо пояснения ситуации он получил от еще сонного Раглана исключительно вежливый ответ, повергший его в изумление. Суть его состояла в том, что английская армия в ближайшее время не может никуда двигаться по причине крайней измотанности личного состава, неподготовленной охраны обоза от возможной атаки казаков.

Ездовой французской артиллерии. 1854 г.
Зуавы Середина XIX в.

Кроме того, непонятно где пропала половина 4-й дивизии с частью кавалерии. От них до сих пор не было никаких известий. Трошю, всегда славившийся своей настойчивостью и упорством, не желал уезжать ни с чем. Недаром его фраза, произнесенная в критический момент кампании 1870–1871 гг. перед угрозой немецкого наступления: «Губернатор Парижа не капитулирует», вошла в число самых выдающихся фраз, когда-либо произнесенных французами.{301} Он требовал, настаивал, предупреждал. Бесполезно.

Трошю смог лишь сказать Раглану, что каждая минута задержки стоит нескольких шансов успеха. Лорд успокоил суетливого полковника, попытавшись убедить последнего, что несколько минут суматохи не играют роли, а несколько лишних минут отдыха не помешают уставшим после вчерашнего трудного и напряженного дня британским пехотинцам: «Передайте маршалу: пусть не беспокоится. В назначенное время английские войска выйдут на назначенные позиции».{302}

Чем дольше отдыхали британцы, тем скорее французы начали терять терпение. Главнокомандующий, чтобы успеть разобраться в ситуации и успеть предупредить фатальные последствия опоздания союзников, лично выехал в войска.{303}

К этому времени англичан вслух ругали не только французские офицеры, но и все солдаты, вплоть до последнего ездового артиллерийского резерва. Возможно, в это время французы меньше ненавидели русских, чем британцев. В конце концов, они приехали в Крым воевать с русскими, а не охранять счастливый здоровый сон союзников!

Чтобы занять подчиненных, командир 2-го полка зуавов полковник Клер приказал еще раз готовить кофе. Приготовили. Выпили. Когда к ним подъехал маршал Сент-Арно и, в свою очередь, предложил еще раз попить кофе, «…зуавы ответили: «Полковник велел нам его подать уже дважды». Командующий, в свою очередь, рассмеялся и ответил солдатам: «Ну что же, раз ваш полковник дважды заставил вас пить кофе, я хочу вам дать на рюмочку после кофе, но это будет там, в лагере противника», — сказал маршал, указав на Альминские высоты.{304}

Кстати, эти слова Сент-Арно стали припевом песни, которую бойкие на язык солдаты 9-го батальона пеших егерей сделали вскоре своим неофициальным гимном. По крайней мере, согласно истории полка, вскоре ее пела вся армия.

Но маршалу было не до песен. Может быть, и поэтому тоже командующий, отвечая на солдатское приветствие, перешел на знакомый солдатам язык — «Да здравствует тот, кто не сдохнет к сегодняшнему вечеру!».

«Скрепя сердце, он чувствует себя вынужденным отправлять адъютанта за адъютантом, чтобы дать контрприказы генералу Боске, дабы побудить лорда Раглана прочувствовать опасность этой затянувшейся бездеятельности, напомнить ему недавние договоры и данные обещания; кроме того, поскольку наши союзники не движутся вперед, мы умираем от скуки с ружьями к ноге, нам остается составить оружие в козлы и готовить кофе в своих ротах».{305}

Зуавы. Середина XIX в.
Зуавы  1854- 1855 гг.

Ровно в назначенное время снялись 1-я и 3-я пехотные дивизии. Генерал Канробер, увидев, что движется в одиночестве и даже в оптику подзорной трубы никак не может разглядеть «тонкие красные линии» британской пехоты, впал в ярость. Он помчался к принцу Наполеону и застал своего левофлангового соседа в не меньшем недоумении.

Вдвоем они быстро добрались до Леси Эванса и были несказанно удивлены, обнаружив и его еще не отошедшим от безмятежного сна и с трудом понимавшим, что хотят от него два разъяренных французских генерала, с которыми только недавно они так чудно общались. Тем более, что из-за этого общения пришлось поздно ложиться спать. Тем более, что русские никуда не ушли и скоро мы их вместе разобьем. На глазах договоренности обращались в ничто.

Когда Канроберу и Наполеону удалось втолковать англичанину, чтобы они хотели сейчас видеть на своем левом фланге все его шесть батальонов, то Эванс был удивлен не менее и оправдался тем, что пока еще не получил никаких приказов от своего командующего. Поняв, что правды у сонного английского генерала добиться трудно, Канробер сам помчался к Сент-Арно с требованием срочно остановить движение Боске.

Но давайте все-таки не сильно сгущать краски. Хотя картина кажется ужасной, задержка британцев не носила характера роковой. Ну такой уж у них был стиль войны. Пусть их медлительность почти всю войну раздражала французов, постоянно и при случае о ней вспоминавших, они были верны себе.

Как бы то ни было, к 9 часам англичане были готовы к бою…


9 часов утра

Через три часа оба союзных главнокомандующих совершили традиционный объезд выдвигающихся войск. Маршал по приобретенному в Алжире обычаю был одет в любимое им «феси» — обычное кепи, но без козырька. Лорд Раглан, наоборот, демонстрировал полное соблюдение установленного порядка униформы. Школа Веллингтона с ее ритуальной мелочностью, иногда доходящей до фетишизма, была для него превыше всего. Свита английского главнокомандующего поражала обилием разноптичьих перьев и совершенно лишних людей. При бессмысленно огромном количестве офицеров и генералов найти среди них хоть нескольких достаточно компетентных было очень трудно. Кроме армейских чинов, присутствовали и двое моряков: лейтенант Самуил Хоскинс Дерриман (командир «Карадока») и лейтенант Гарри Карр Глен (с линейного корабля «Британия»).{306}

И все-таки в ее составе были два отличавшихся влиянием человека, с мнением которых Раглан, как и Меншиков, более склонный не доверять, чем искренне верить, считался всегда.

Первый — бригадный генерал Джеймс Этскурт, главный адъютант и ближайший помощник главнокомандующего. Он все сражение ни на шаг не отходил от лорда, даже когда «пули свистели у их ушей, как град»,{307} фиксируя происходящее, но не вмешиваясь в ход управления сражением. С оригинальной биографией и огромным жизненным опытом, непонятно кем он был больше — военным или чиновником. За его плечами ни одной военной кампании, но зато тяжелые дороги Евфратской экспедиции по поиску маршрута из Индии к Персидскому заливу, больше похожему на войну, чем на географическое исследование. Его функции сводились к организации военной администрации, с которой у Этскурта сложились не самые простые взаимоотношения, зато среди солдат он получил заслуженное признание. Трудолюбивый и эффективный, он принес больше пользы, нежели многие из высокопоставленных штабных офицеров, купивших свои должности.

Его преданность Раглану была настолько сакральной, что он умудрился умереть едва не одновременно с ним от одной и той же болезни — холеры.

Второй — главный квартирмейстер армии бригадный генерал Ричард Эйри. До недавнего времени Эйри командовал бригадой в дивизии Брауна и относительно недавно передал ее бригадному генералу Кодрингтону, при этом сохранив прекрасные отношения с офицерами, особенно 7-го Королевского фузилерного полка.

В конвое Сент-Арно наиболее значительной фигурой был, конечно, генерал Мартенпре, координировавший действия дивизий и считавшийся автором плана сражения на Альме.

Рядом с маршалом неотлучно находился командовавший саперами инженерный полковник Леон Герен. Было заметно большое количество офицеров артиллерии во главе с ее начальником генералом Тири. Он заметно волновался. Вопервых, сегодня в конкуренцию с русскими артиллеристами, умение которых сражаться было известно французам не понаслышке, а отличное качество материальной части не подлежало сомнению, должны были вступить новые 12-фунтовые пушки. И, во-вторых, что более всего волновало лично Тири — принадлежавшая ему идея реорганизации артиллерии по новой схеме.

В первой половине XIX ст. в Европе в артиллерийской среде не было единого мнения относительно количества орудий в полевой батарее.

Привычные со времен наполеоновских войн 12-орудийные уже «выходили из употребления» прежде всего по причине тяжелого «…маневрирования, расположения и управления».{308} Наиболее распространенными стали 8-орудийные.

Но Тири пошел дальше — переформировал артиллерию экспедиционных сил в 6-орудийные батареи.[35] И теперь эта схема, доселе в бою не применявшаяся, должна была сдать боевой экзамен на Альме. А экзаменаторы слыли людьми серьезными…

Британцы сердечно приветствовали французского военачальника. Остановившись напротив 55-го полка, Сент-Арно сказал: «Англичане, сегодня вы, наконец, увидите русских. Надеюсь, вы будете хорошо сражаться». Кто-то из строя, по воспоминаниям Рассела, ответил: «Сэр, вы же знаете, что так оно и будет».

88-й полк весьма бурно отреагировал на обращенное к нему: «…Надеюсь, вы дадите им хорошего огня?..». Солдаты приняли шутку и, громко засмеявшись, ответили: «…Конечно, разве мы когда-нибудь делали это плохо?».{309}

Английский и французский военные лидеры были в приподнятом настроении, шутили, но свидетели отмечали, что на лице Сент-Арно уже были заметны усталость, измождение и болезненность, свидетельствовавшие, что маршал измотан и находится в тяжелом состоянии.{310} Хотя печать смерти наложила свой отпечаток, боевое возбуждение, казалось, придало ему силы.

Увы, но это действительно только казалось. История отвела совсем немного времени, оставшегося для его жизни. Рядом с ним постоянно находились два солдата- кавалериста, готовые поддержать его. Буквально через несколько дней Сент-Арно умер.

Пока же он, казалось, был рад приветственным крикам британских солдат и с удовольствием отвечал на них.{311}

Зуав. Рис. Рудольфа Аккермана. 1855 г.
Французский пеший егерь, линейный пехотинец и африканский егерь. Сер. XIX в.

10 часов утра

Пока английский и французский командующие демонстрировали единство, а проклинавший всех Боске метался вдоль Альмы, 2-ю дивизию уже тошнило от кофе, который она продолжала пить на подступах к реке.

Но вот примчавшийся адъютант принес приказ продолжить движение. Солдатам по традиции войны в Северной Африке приказали сложить ранцы на землю. Судя по всему, это было сделано на самом берегу, так как после взятия высот пришлось за ними возвращаться назад целых полторы мили.

Не терявший времени даром Боске давно определил два пути выхода дивизии на фланг русской позиции.

Первый находился непосредственно возле места впадения Альмы в море, где река была несколько шире, но значительно мельче. Это был тот самый путь, на который указали моряки «Роланда».{312} Отмель вела к тропе, отчетливо видневшейся на противоположном берегу. Несмотря на значительную крутизну и 50-метровую высоту, почти вертикальный подъем казался возможным для пехоты, хотя и с большим трудом.{313} По-видимости, тропа использовалась до войны местными пастухами.

Алжирские стрелки. Рис. Орландо Нори. 1854 г. 

Подняться было трудно, но зато наверху точно не было русских пушек. Благодаря разведке, проведенной моряками, стало известно, что кроме одинокого батальона, продолжавшего маячить на одном месте, никто на плато не появлялся. Эта уверенность была не случайной. Уже находясь в Крыму, союзники ни на один день не прекращали разведку, ведя ее силами флота.

16 сентября французский корвет «Роланд», имея на борту генералов Канробера, Тири и Бизо, подробно исследовал побережье от устья Альмы до устья Качи. Данные этой разведки легли в основу плана сражения.{314}

20 сентября добытая моряками информация подтверждалась. Скопление русской пехоты было видно возле здания телеграфа. Это, по мнению Фея, означало, что Меншиков, не рискнув подставить главные силы под огонь с моря, решил там дать главное сражение.{315}

На тропу направлялась бригада Буа. Причем по первоначальному плану Боске артиллерия (1 батарея) должна была также подняться по этому склону.

Второй подъем виднелся в районе брода у разрушенной деревни и, по всей видимости, использовался местными жителями как проселочная дорога. Имея длину около 1000 метров по дну оврага, он, казалось, был проходим для артиллерии.

Это направление предоставлялось бригаде Отамара, с которой должны были двигаться сам Боске и его штаб. Считалось, что именно Отамар первым встретит русских перед своим фронтом и прикроет шедшего более сложным и трудным путем Буа.

За несколько часов до начала сражения на Альме. Английский рисунок. Хорошо видно, что французские войска уже в движении, а среди англичан царит безмятежность.
Рядовой турецкой линейной пехоты. 1854–1855 гг.


ВРЕМЯ ТО ЖЕ, НО ТЕПЕРЬ РУССКИЕ: ПРОТИВНИК ЗАМЕЧЕН

Примерно в 9 часов, когда окончательно исчезли остатки утреннего тумана,{316} движение союзных войск замечают у Меншикова. Первое впечатление — удивление. Но совсем не потому, что враг движется вдоль моря в пустоту, в неприкрытое место, где совсем нет войск. Русским еще никогда не приходилось сталкиваться с таким странным построением. Привычные к виду больших батальонных «коробок», чины штаба ожидали появление плотных колонн. Вместо этого «…все войска их были развернуты; колонн мы не видели, что нам казалось загадочным».{317}

Кстати, ход мыслей правильный. Понять-то поняли, но выводов не сделали. Видно, стояли, смотрели, обсуждали и представляли, как навалится французский или английский батальон на русский, лязгнут штыки, замашут сабельками офицеры, грянет громовое «Ура!» — и пойдет русская сила крушить басурман. Потому, видно, и не хватило запаса мысли срочно принимать меры, перестраивать боевые порядки, хотя бы в ротные колонны, отводя за ближайшие складки местности и отправляя к стрелками всех оставшихся в строю штуцерных. Делать хоть что-нибудь, но не ждать врага как цели на мишенном поле. Не сделали ничего. Надеялись на слабый дух противника, на геройский дух своих войск, на славный русский штык, в конце концов.

Увы, через несколько часов случилось то, что и должно было случиться.

«Но вышло не то, что мы ожидали: англо-французы и не думали о нашем штыке, да и свои штыки отомкнули, возлагая, и весьма справедливо, всю надежду на огонь».{318}

Не хочу ни на йоту оправдывать русских генералов. Что толку — других на Альме всё равно не было. И поддерживать вой голосов, что русская военная мысль была отсталой, тоже не собираюсь. Просто забыли в императорской армии на Альме те уроки, которые когда-то делали ее грозной силой. Ничего нового на самом деле французы не демонстрировали: ёще Суворов успешно применял трехшереножный строй батальонов, упирая на огонь в сочетании с движением.

Через час у Кирьякова появляется адъютант, посланный от Меншикова: «Враг приближается!»

Это замечает стоящий в строю полка ротный командир Тарутинского егерского полка Ходасевич: «Около 11 часов утра мы смогли разглядеть

колонны союзных армий, продвигавшиеся в великолепном порядке, с развевающимися знаменами, дробью барабанов и музыкой полковых оркестров, как на военном смотре. Вскоре после этого адъютант князя прогалопировал за нашим батальоном к генералу с информацией, что враг выдвинулся против нашего левого фланга».{319}

В 11.30 все войска находятся в движении.{320} Волнуются все. Среди французских пехотинцев и артиллеристов нарастает характерное для неопределенности ожидания боя напряжение.

Занавес поднят. Спектакль начинается…


КАК БОСКЕ ВЫХОДИЛ НА ПЛАТО

«Кажется, эти господа не хотят с нами драться».

Дивизионный генерал Боске, командир 2-й пехотной дивизии


ЮЖНЫЙ БЕРЕГ р. АЛЬМЫ. 8 (20) СЕНТЯБРЯ 1854 г.
ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО 11 ЧАСОВ ДНЯ.

Подъем

Удивив союзников началом кампании, русские не переставали делать это и в ее продолжении. Утром 20 сентября над Альмой стояла тишина, насторожившая многоопытного африканского ветерана Боске. Не меньше молчания французов настораживало безмятежное бездействие союзников. Наконец пришло донесение, что шевеление в английском лагере превращается в движение.

Измотавший себя ожиданием Боске моментально отдал бригадам приказ развернуть цепь из легкой пехоты и под ее завесой двинул свои батальоны вперед, переместившись с адъютантами к бригадному генералу Отамару. Его бригада шла к тропинке, пролегавшей в хорошо заметном овраге. Одновременно Буа, имея в тылу турок, повел бригаду к песчаной отмели в устье Алмы.

По приказу Боске 3-й батальон пеших егерей и 1-й батальон 3-го полка зуавов выдвинулись к виноградникам на северном берегу Альмы. Полагая, что русские заняли разрушенную деревню Улюкул (Луккул), вблизи тропы, ведущей на высоты, генерал приказал батальону зуавов осмотреть участок от моря до деревни и прилегающие сады.

Русских там не оказалось, ближайшие их стрелки находились в Альматамке и восточнее его: «стрелки наши рассыпаны были по садам и виноградникам, а перестрелка не начиналась».{321} Западнее Альматамака русских солдат не было.{322} Кажется, офицер корвета «Роланд» не ошибся.

Удивленный столь странным развитием событий, Боске не верил в происходящее. Он с трудом сдерживал эмоции, надеясь, что это не удача, а очередной подвох коварных врагов, которые, не встретив его солдат огнем на пляже Каламитского залива, не делали этого и сейчас, явно заманивая французов в какую-то хитроумную западню.

Дивизионный генерал Пьер Франсуа Жозеф Боске. Командир 2-й пехотной дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Генерал Джон Бургойн. Главный военный инженер экспедиционных сил. Фото Р. Фентона. 1855 г.

Но для того, чтобы окончательно убедиться в увиденном, командир 2-й дивизии приказал зуавам осмотреть разрушенную деревню вблизи дорожки, по которой французы могли взобраться на высоты.

Можно представить их удивление, когда и там не обнаружили русских. На французских пехотинцев, шедших настороже по узким улочкам татарской деревни, глядели только пустые глазницы окон, обчищенных мародерами, покинутых жителями домов. Стрелки заходили во дворы, осматривали дома и постройки. Никого.

Боске, перешедший Альму по броду у устья, и его офицеры ожидали, что вот-вот раздадутся выстрелы, и были удивлены, увидев цепи солдат, которые полковник Табурьеш выводил на южную окраину села.{323}

Идиллия продолжалась. Выйдя из аула, стрелки, успевшие обчистить и без того разреженные русскими хозяйские сады, оказались на берегу Альмы, где с удовольствием убедились, что могут не только наполнить свои фляги свежей чистой водой, но и перейти через поток вполне комфортно: прямо перед ними был брод и даже небольшой деревянный мостик, в котором, впрочем, большой нужды не было. Война не предвиделась, а увлекательное приключение продолжалось.

К реке сразу выдвинулась вся бригада. Генерал Отамар немедленно начал перебрасывать батальоны на южный берег. Вот тут и прозвучала знаменитая фраза, сказанная Боске окружавшим офицерам штаба: «Эти господа решительно не хотят драться».

Зуавы 1-го батальона 3-го полка вышли из деревни и, не ожидая распоряжений свыше, двинулись вперед. Герен говорит, что это стало неожиданностью даже для видавшего виды Боске. Зуавы без всякой команды перешли реку и быстро поднялись на вершину плато.

Порыв порывом, но реалии дали о себе знать скоро. Возникли трудности у Буа. Дно, казалось, неглубокой реки, оказалось заиленным. Колеса пушек и орудийных ящиков по оси вязли в иле, и никакими усилиями расчетов их не удавалось сдвинуть с места. К тому же уменьшенное число лошадей в упряжках было не в силах тащить все глубже уходившие в слякоть пушки. Примчавшийся к не на шутку встревоженному Буа Боске, посовещавшись с командиром бригады и начальником артиллерии 2-й дивизии полковником Барралем, принял единственно верное решение. Чтобы не оставить бригаду без орудий, он направил пушки к бригаде Отамара, рассчитывая, что они, если понадобятся, подойдут к Буа, через район Альматмакского маяка. Ему оставалось лишь молить Бога, чтоб русские не перекрыли этот подъем.

Для ускорения движения батарей, Боске приказал саперной роте капитана Роле подойти и подготовить скаты реки, оборудовав на них пологие спуски.{324} Барраль, едва дождавшись окончания работы саперов, тут же направил капитана Фавье с его 6-ю пушками вслед за пехотой.

Полковник Вико. Представитель французской армии в главном штабе союзного командования. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Бригадный генерал Джеймс Этскурт, главный адъютант английского главнокомандующего. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Французская артиллерия на марше. Сер. XIX в.

Вскоре бригады Отамара и Буа в полном составе были на другом берегу. Притом, вопреки бытующему мнению, успех был достигнут не там, где труднее, а там, где легче. Не Буа, чьи батальоны козьими тропами карабкались по склону, первым оказался на плато. Отамар, выводивший свою бригаду по крутому, но вполне удобно проходимому дну оврага, был там первым. Зуавы прикрыли выход алжирских стрелков, а те, рассыпавшись по местности, дали возможность подняться остальным.{325}

Первыми на плато оказались цепи 3-го полка зуавов,{326} потом полк «тюркосов» (полковник Вимпфен),[36] за ним 50-й линейный (полковник Жерар){327} и 3-й батальон пеших егерей (полковник Дюплесси).{328} Последними — два полка пехоты: 7-й легкий (полковник Жанен) и 6-й линейный (полковник Фиоль де Камас).{329} Хотя не буду утверждать, кто из них был первым точно. Почти каждый из источников, на который ссылка обозначена внизу, дает свою последовательность. Но это не так уж и важно. За последними батальонами французов к Альме подходили турки.

Поднявшись на плато, французские пехотинцы обстреляли нескольких неизвестных всадников, поспешивших удалиться и к своей радости обнаружили, что другого противника перед ними нет. Лишь в отдалении, несколько левее, был замечен одинокий русский батальон.{330} Герен добавляет: два русских батальона находились настолько далеко, что не могли ничего предпринять.{331}

Зуавы, развернувшись в линию батальонов перпендикулярно хребту, начали медленно продвигаться вперед. Вскоре к их правому флангу Жерар примкнул подоспевший 50-й линейный, а на левом расположились тиральеры Вимпфена.{332} Построение французов вначале напоминало квадрат. Предполагалось, что Отамар, зацепившись за местность, продержится до подхода 2-й бригады.

Эскадра поддержки подошла к берегу, стала на шпринг.[37] Еще когда зуавы на четвереньках карабкались по склонам, корабельная артиллерия, как и предполагалось, открыла огонь, прикрывая их действия. О его эффективности мы еще поговорим, но вот с последующими событиями придется разбираться более детально. Герен говорит, что хоть иногда, но ядра попадали в войска русского левого фланга. Но цифра 2 км, озвученная им касательно расстояния от ближайших русских батальонов до берега, заставляет усомниться даже в этом.{333}

Французские войска переходят через Альму.

Восхождение полковника Барраля, или Как на плато появилась французская артиллерия

Вскоре (между 12.00 и 12.30, по утверждению Герена) на плато появились не только все батальоны Отамара и бригада Буа. Что особенно неприятно, появились пушки одной из батарей (6 орудий): «французская пехота не только взобралась на эти крутизны, но и смогла втащить на них артиллерию».{334}

Но как удалось французам так быстро поднять артиллерию? Нет сомнения, что это отдельный значительный эпизод Альминского сражения, главным действующим лицом которого стала батарея капитана Фьева, того самого, что раньше всех перетащил свои пушки через Альму.

Вопрос о ее подъеме был для Боске настолько первоочередным, что в помощь артиллеристам были брошены все силы. Легко это было или нет, я не буду комментировать. Скажу лишь, что вес французской 12-фунтовой пушки-гаубицы (canon-obusier de 12) составлял «всего лишь» 620 кг.{335} А, кроме пушек, нужно было поднять туда и немногим меньше весившие зарядные ящики, хотя бы для первых залпов по русским.

До последнего момента, по воспоминаниям Базанкура, было неизвестно, смогут или не смогут французы поднять на плато артиллерию.{336} Однако начальник артиллерии 2-й дивизии убедил своего командира, что сможет выполнить поставленную задачу. Хотя ничего другого ему не оставалось — если на плато не будет пушек, время «Ч» никогда не наступит.

И вот полковник Барраль и капитан Фьев, командир 4-й батареи 13-го полка, двигаются во главе колонны. Начальник артиллерии неспроста выбрал именно эту батарею. Ему, как никогда, нужно было быть уверенным, что ее командир и солдаты сделают невозможное. В этом как раз случае полковник мог рассчитывать на подразделение. Совсем недавно им командовал его младший брат — майор Барраль.{337}

Фьев, а за ним и Робино-Марки ведут свои батареи вдоль Альмы, затем переходят через нее по броду, уже оборудованному к тому времени саперами Роле, поворачивают вправо и подходят к длинному, крутому, но, кажется, вполне доступному оврагу, по дну которого тянется тропа. Теперь все зависело от людей и их готовности сделать больше, чем они могут.

Уверенность в людях себя оправдала — скоро Фьев на самом верху. Где не могли вытянуть лошадиные силы, включались солдаты пехоты. «Чтобы преодолеть обрывистые берега Альмы, всем этим батареям пришлось справиться с трудностями; солдаты вынуждены подталкивать колеса и даже поднимать и нести орудия», — вспоминал майор Монтодон.{338}

Едва поднявшись, батарея по приказу неутомимого Барраля, оправдавшего характеристику «одного из самых грамотных и самых толковых артиллеристов французской армии»,{339} развернулась, имея за спиной буквально в 100 метрах береговой откос Альмы, прикрывая подъем пехоты и, самое главное, второй батареи. Первые выстрелы по русским были произведены с расстояния 800 м.{340}

Спустя некоторое время к батарее Фьева присоединилась и другая — 2-я батарея 12-го полка капитана Робино-Марки. Базанкур считает, что с открытием огня этими батареями началось сражение.{341}

Капитан Тома. Адъютант дивизионного генерала Боске. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Капитан Шарль Фей. Адъютант дивизионного генерала Боске. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Дивизионный генерал Эли Фредерик Форе. Командир 4-й пехотной дивизии.

Ну что ж, пушки — на позиции. Время «Ч» наступило в 12.30.

Нужно отметить, что Боске импровизировал, нарушая все известные каноны. Он, по сути, опережал время. Военная теория отдавала должное генералу, когда еще не успел рассеяться пороховой дым Крымской войны, но в США уже начало пахнуть кровью войны Гражданской. На этом фоне специалисты (в нашем случае я ссылаюсь на генерала армии США Вагера Халлека, труд котрого «Elements of Military Art and Science» современники ставили в один ряд с работами Клаузевица) ометили, что, отказавшись от общепринятых построений, развернув в боевую линию всю имевшуюся у него под руками французскую и турецкую пехоту, именно Боске стал тем, кто выиграл Альминское сражение.{342} Трудно, пожалуй, не согласиться.

И дело тут совсем не в том, что его солдаты сумели подняться туда, куда подняться было почти невозможно. Это только половина дела. Вторая половина в том, что Боске не стал придерживаться утвержденных правил ведения боя. Понимая, что он оказался наедине с сильным противником, тоже подтянувшим артиллерию и выстроившим линию из пяти батальонов,[38] генерал не стал тратить время на просьбы к Сент-Арно о присылке подкреплений (все равно бы их не прислали), а начал единой линией, не сильно задумываясь об интервалах и дистанциях, огнем давить на Минский и Московский полки. Единственное, о чем он просил главнокомандующего — усилить его дивизию еще хотя бы одной батареей.{343}

До подхода артиллерии Боске пришлось тяжело. С фронта его обстреливали три русские батареи, с фланга угрожала кавалерия.{344}

Начальнику артиллерии 2-й дивизии полковнику Барралю, которого наравне с Боске и не без оснований считают одним из «творцов» Альминской победы, пришлось приложить недюжинные организаторские способности, чтобы поспеть на помощь пехоте в самый нужный момент.

И это не громкие слова. Базанкур точно передает волнение маршала Сент-Арно, понимавшего, что перевес русских в артиллерии, как и затянувшийся подъем пехоты, могут дорого стоить. Лишь поняв, что Барралю удалось поднять пушки в количестве, дающем возможность противостоять русской артиллерии, а Буа тоже на плато, Сент-Арно успокоился. По воспоминаниям Базанкура, он снял свое кепи, посмотрел на небо и произнес: «Действительно, с нами Бог».{345}

С французами был не только Бог. На их стороне была военная удача — им удалось использовать ошибку Меншикова, позволившего беспрепятственно поднять артиллерию.

Убедившись, что сражение началось, СентАрно двинул свой штаб вперед — и через несколько минут штаб французского главнокомандующего пересек Альму. Конвой спаги лейтенант де Молен перевел через реку ниже: он не хотел, чтобы яркие красные бурнусы его подчиненных привлекали внимание русских артиллеристов и подвергали, таким образом, опасности жизнь Сент-Арно.{346} Для Меншикова и Раглана подобные «мелочи» не были существенными. В результате свиты обоих главнокомандующих имели к концу дня чаще всего напрасно убитых и раненых офицеров.

До потерь среди чинов английского штаба время еще не пришло, но одни из первых выстрелов батарей Фьева и Робино-Марки были направлены в свиту русского князя, которую французы явно приняли за маневрировавшую кавалерию.

Из-за трудностей с подъемом артиллерии затянулся выход турецких батальонов. Все тропки, тропы и дороги были заполнены поднимающимися французскими пехотинцами, и туркам пришлось ждать своей очереди.

Пока же Боске предпочел не подвергать солдат лишней опасности, давая возможность артиллеристам самим «разбираться» с русскими. Для этого он приказал отвести пехоту за линию артиллерии. Только два батальона 3-го полка зуавов развернулись в 100 метрах впереди и на флангах батарей, прикрывая их. Остальных полковник Табурьеш укрыл за складками местности, чтобы не мешать дуэли артиллеристов.

Самому командиру зуавов не повезло. Избежав пули русского стрелка 20 сентября, он умер на следующий день от внезапно обострившейся холеры.

Ну что ж, с французами все ясно. Теперь снова вернемся к русским.

Французские артиллеристы. Сер. XIX в.

Меншиков видит, но выжидает…

Не подлежит сомнению, что первыми неприятельские колонны действительно заметили генерал Кирьяков, находившийся утром 8 сентября недалеко от Тарутинского полка — в самом центре русской позиции, вместе с начальником артиллерии 6-го пехотного корпуса генерал-майором Кишинским.

Начальник артиллерии в оптическую трубу («огромную подзорную трубу, укрепленную на треножнике и направленную на Евпаторию»){347} со смотровой площадки башни телеграфа рассматривал подступы к позиции.

Все происходившее наблюдал находившийся неподалеку светлейший. Рядом с ним постоянно два молодых офицера, которым все происходящее пока кажется не более чем приключением — Владимир Александрович Меншиков, сын главнокомандующего, и юнкер Константин Хомутов, сын наказного атамана Хомутова.{348}

События начинают разворачиваться по нарастающей. Часом раньше Меншиков предупредил Кирьякова о готовности к началу сражения. Сообщавший это Василию Яковлевичу капитан-лейтенант Стеценко вспоминал: «…князь рассматривает позиции неприятеля и часов около 7 или 8 приказывает мне отправиться на левый фланг и передать генералу***[39], что против него опустились возле самого устья Альмы семь или восемь батальонов французов и чтобы он был очень осторожен. Генерал отвечает, что он это видит, но не боится их».{349}

Дивизионный генерал Франсуа Сертен Канробер. Командир 1-й пехотной дивизии.

Стеценко сказал мало и одновременно многое. Вопервых, подтвердил лишний раз то, что движение французов вдоль берега не было неожиданностью для Меншикова. Во-вторых, что с этого времени он требовал от Кирьякова внимания и готовности к действиям в любую минуту.

Кирьяков тоже не собирался впадать в истерику и доложил командующему, что готов к встрече неприятеля. Ничего сверхожидаемого. Василий Яковлевич на месте, ободряет войска. Батальоны кричат «ура!», которое слышат в свите Меншикова.{350} Еще один раздражитель князя, который не то чтобы не любит «патриотические массовки», просто ему уже донесли, что командир 17-й дивизии начал банкет, повода для которого пока нет, а шампанского привезли много.

Вскоре все изменилось. Находившийся рядом с командующим А. Панаев увидел, что, едва начав движение, французские войска остановились и «…вся неприятельская боевая линия более трех часов недвижно стояла перед нашими глазами».{351} Мы уже знаем, что это последствия «здорового детского сна» уставших британцев, решивших, что на войну, как и на тот свет, опоздать невозможно.

Меншиков о таких деталях не осведомлен, но почти поверил, что и сегодня сражения не будет. Князь отправляет Панаева к Кирьякову и требует, чтобы с наступлением ночи тот зажег на самой близкой к морю горе костры, дабы «…придать этому месту вид нового бивака».{352}

Прибыв к Кирьякову, Панаев застает идиллию. Стол накрыт, пикник (о котором уже вовсю шепчутся доброжелатели в свите светлейшего) в разгаре, адъютанты широким жестом приглашают присоединиться, при этом следует монолог командира дивизии о положении дел. К сожалению, он сохранился только в интерпретации Панаева и, честное слово, достоин, чтобы привести его в полном объеме.

«Вы уже не первый посланный от Светлейшего, и все об этом левом фланге! Что он беспокоится? Слезайте-ка с коня, да закусите, а мы их угостим — как кур перестреляем; кто на подъем вышел — тот тут и лег… Да не пойдут, бестии, они только делают отвод. У меня там Ракович, он всё подкрепления просит. Куда ему? Там и батальону-то делать нечего! А вот вечером велю развести огни, а нет — так пошлю отсюда команды. Доложите Светлейшему: не пропустим! Я сейчас послал князю сказать о том, что мне Ракович доносит. Неприятель, видите ли, притащил к берегу моря какой-то огромный ящик и положил его на самой Альме, со своей стороны, против подъема на гору, а сам ушел. Я думаю, в этом ящике — чумные; они нас поддеть хотят: думают, вот так мы и побежим рассматривать… ан нет! Я послал сказать Раковичу, чтобы он к этому ящику никого отнюдь не посылал… Вот, возьмите трубу: этот каторжный ящик виден отсюда. Однако надо убрать завтрак и отправить телегу…».{353}

Полковник Бурбаки. На Альме — командир бригады.

Эта история про ящик никакого значения и, более того, смысла не имеет и может свидетельствовать только об уровне подготовки высших командиров российской армии. Ее еще несколько раз передадут из уст в уста, постепенно она обрастет новыми деталями, более достойными восточных сказок, нежели трезвой оценки. Будут версии и про чумных, и про чуть ли не новую редакцию Троянского коня, и сверхтвердый материал, из которого он сделан.{354} Не будем повторять соревнование в глупости…

Ну что ж, ящик ящиком, а с 8 утра все перемещения неприятеля перед глазами русского командования. Ни истерики, ни суеты, ни резких изменений планов нет и не предвидится. Так может вести себя главнокомандующий, у которого все идет по разработанному им плану. Даже читая французских авторов, убеждаешься, что план Меншикова, в принципе, сработал: выйдя на плато, Боске, считавший, что ему удалось совершить маневр в одиночестве, оказался один на один с массами русской пехоты, вскоре усиленной артиллерией.{355}

В уверенности, что все идет по его замыслу, русский главнокомандующий, явно не доверявший Кирьякову, отправляется на левый фланг лично.{356}

Для себя отметим одну деталь из «ящичного» монолога Кирьякова — он не представляет, где находится Ракович, и по какому-то странному убеждению считает, что 2-й батальон Минского пехотного полка где-то рядом с Альмой. В действительности, подполковник Ракович от реки достаточно далеко, в нескольких километрах. В события постепенно вмешивается нечто, вскоре сломавшее алгоритм действий князя, нарушившее одному ему известную схему и приведшее к поражению.

Ну вот, и у русских часовая стрелка прошла цифру 11. В воздухе висит напряжение, вот-вот запахнет порохом, но кровь еще не пролилась…

Пока…


СОЮЗНЫЙ ФЛОТ В СРАЖЕНИИ НА АЛЬМЕ

«…участие флота в Альминском сражении принесло существенную пользу союзникам и немало способствовало победе их».

Генерал-майор Генерального штаба Н. А. Обручев, выдающийся русский военный теоретик.

Обычно в российской литературе эту тему старались не затрагивать, ограничиваясь лишь упоминанием, что сражение сопровождалось поддержкой корабельной артиллерии, и поддержка эта была настолько эффективной, что решила исход сражения на левом фланге. Английские военно-морские историки склонны считать, что флот в сражении на Альме принял самое незначительное участие. Хотя, по их мнению, командирами кораблей и были сделаны попытки поддержать армию, но дистанция была слишком большой, чтобы ее результат был сколько-нибудь существенным. Гораздо большую пользу флот принес после сражения, когда на берег в помощь армейским врачам был выделен почти весь медицинский персонал кораблей, 600 моряков и солдат морской пехоты.

Глава о действиях кораблей намеренно включена в эту книгу. Удивительно, что этого не делали раньше. А ведь Альминское сражение в этом в какой-то степени уникально — боевые действия одновременно шли и на суше, и на море. Даже не думая о такой уникальности, нам, с одной стороны, постоянно твердили, что если бы не флот, то не было бы поражения русских в сражении, с другой — про этот флот и то, чем он занимался, молчали.

Так что теперь мы об этом поговорим. Иначе просто не может быть: не зная, что происходило на море, мы никогда не поймем, что в действительности случилось на суше. Тему эффективности мы еще затронем ниже, но что касается состава и расположения кораблей поддержки, на этом остановимся подробнее.

В ночь с 19 на 20 сентября 1854 г. адмирал Гамелин получил записку, адресованную ему с бивака армии на реке Булганак маршалом Сент-Арно. В ней главнокомандующий не только информировал адмирала о намерении атаковать русских на следующий день, но и ставил задачу флоту. Маршал определил основную задачу кораблям: поддержать действия 2-й дивизии Боске. «Наступление Боске начнется в 5.30 утра от Булганака, и около семи он будет у подножия склонов на левом берегу Альмы».{357}

Для непосредственного действия по русской армии выделялось 13 кораблей. 11 занимали позиции для обстрела, два составляли резерв и связь с основными силами.

Французский фрегат «Caton»
Французский фрегат «Cacique»
Французский фрегат «Roland»
Французский фрегат «Vauban»

Основные силы союзного флота еще ранним утром 7(19) сентября бросили якоря у устья Альмы.{358} Они образовали завесу, прикрывающую выделенные корабли. Фактор угрозы со стороны русского флота союзники не сбрасывали со счета, несмотря на его бездействие. Угроза была ненадуманной. Коломб, например, считал, что «… если бы русские имели хоть где-либо морские силы, превосходящие силы союзников, то крымская экспедиция вряд ли бы имела возможность окончиться успешно».{359}

Общий план действий по поддержке сухопутных войск разработал начальник штаба французского флота адмирал Буа-Вильомез.{360}

Назначенная группа делилась на несколько отрядов. Первый, подошедший к берегу у деревни Улуккул-Аклес, состоял из трех кораблей. Лидером шел корвет[40] (или авизо 1-го класса) «Megaera»[41] под командованием капитана 2-го ранга Гузне, за ним — фрегат «Cacique» под командованием капитана 2-го ранга Дево, уже побывавшего в этом районе во время активных разведывательных действий весной и летом 1854 г. Замыкал отряд французский фрегат «Canada» под командованием капитана Массина. Задачей этих кораблей была поддержка действий 2-й дивизии.{361} Силы отряда проходили вдоль берега и становились на шпринг почти у того места, где тыл русской армии прикрывал 2-й батальон Минского пехотного полка. Судя по всему, его задачей было отразить своим огнем атаку русской кавалерии или резерва пехоты против батальонов Боске, когда последние уже будут действовать на плато.

Союзный флоту Альмы. Английская литография 1854 г. 

Второй, основной, отряд, занявший позицию у устья Альмы, вел французский корвет «Roland» под командованием капитана 2-го ранга Камила Альбера Мари де ла Ронкьера де Нои. На его борту находился командовавший силами морской поддержки адмирал Брюа. «Roland» вел разведку и промеры глубин, определяя позиции каждому из следующих за ним кораблей. Сам он занял позиции напротив южного края плато.

За ним шли корвет «Lavoisier» капитана Дьендоне, корвет «Bertholet»[42] капитана Дюбуа, корвет «Primauguet» капитана Рейно, корвет «Vauban»[43] капитана де Хербингена. Замыкали колонну английский пароход «Spitfire» под командованием Томаса Спратта и французские «Descartes» и «Cafarelli» капитанов Дарикау и Симона.{362}

Последним шел арьергардный отряд в составе двух кораблей — французского фрегата «Orinoque» и французского парусно-винтового корвета «Caton» под командованием капитана 2-го ранга Луи Пьера Алексиса Потуа.

Таким образом, роль флота сводилась не к уничтожению живой силы русских, увеличивая в том числе количество орудийных стволов. Основной задачей кораблей было обеспечение союзной (в данном случае французской) армии «…от возможности быть атакованной …как нашими сухопутными войсками, которые тогда подверглись бы огню артиллерии, так и нашим флотом».{363}

Капитан 2-го ранга (Capitaine de Frigate) Анри Рейно. Во время сражения на Альме командир корвета «Primauguet». На фото в звании адмирала. Конец XIX в. 

Что касается непосредственного участия в сражении, то тут союзному флоту принадлежат следующие заслуги: проведенная рекогносцировка, открывшая существование отмели у устья Альмы, оказав огромную услугу войскам дивизии Боске; облегчение огнем артиллерии действий Боске; компенсирование своим огнем отсутствия кавалерии и увеличение силы полевой артиллерии на левом фланге русских войск; нравственное давление на русские войска, не имевшие ничего для противопоставления ему.{364}

Как видите, совсем не то, что мы привыкли читать и слышать от бесчисленных «краеведов». Но не согласиться трудно.

Что касается Штенцеля, то он в данном случае сдержан и не возражает: «…во время боя небольшие паровые суда поддерживали своим огнем правый фланг союзников… Армия пока представляла из себя нечто вроде мобильного авангарда».{365}

Первыми открыли огонь «M'ega`ere» и «Cacique»,{366} после того как 1-й батальон 3-го полка зуавов, осмотрев прибрежные деревни и сады, быстро начал подъем на плато.{367}

К ним присоединились орудия фрегата «Canada». Наиболее эффективным был «Cacique». Его снаряды доставили проблемы минцам, остановили движение кавалерийской бригады.{368} Вероятно, что адъютанты Меншикова Жолобов и Сколков тоже стали жертвами его огня.

Русские кавалерийские офицеры (Арбузов) утверждали, что огонь велся на рикошетах, благодаря чему несколько ядер попало в строй, убив и ранив четыре-пять человек.

Капитан 2-го ранга (Capitaine de Frigate) Камил Альбер Мари де ла Ронкьер де Нои. В Альминском сражении командир фрегата «Roland». На фото в звании адмирала. Конец XIX в.
Сражение на Альме. Литография с рисунка лейтенанта английского флота О. Рейли, сделанного им с борта фрегата «R'etribution» 20 сентября 1854 г. 

Если французские корабли еще с определенной долей эффективности поддерживали армию, то замыкавшие ордер второго отряда ничем армии помочь не смогли по причине, как вспоминал военно-морской врач Вильям Лоней, слишком большой дистанции.{369}

В своем рапорте об итогах сражения адмирал Гамелин высоко оценил действия первого отряда кораблей, отметив, что благодаря их точному огню Боске смог беспрепятственно вывести дивизию на плато.{370}

После того, как синие мундиры французской пехоты заняли плато, флот из участника сражения превратился в наблюдателя.

Но как бы то ни было — огонь кораблей в сочетании с полным бездействием русских позволил дивизии Боске без помех подняться на плато, закрепиться там, создав угрозу левому флангу русской армии. Корабельные орудия заставили батальон Рако- вича сменить позицию, убрав его с пути бригады Буа. Они же во время выхода алжирских стрелков обстреляли гусар Халецкого, заставив и их отойти. Маячившие вдали гусары сильно действовали на нервы «тюркосов», и пока корабельная артиллерия обстреливала русскую кавалерию, их батальон стоял в каре.{371}


ПЕРВАЯ АТАКА ФРАНЦУЗОВ

«…Около полудня на левом фланге нашем раздались первые выстрелы…».

Ф.И. Приходкин, во время Альминского сражения поручик Минского пехотного полка.

Когда мы говорим «атака», то первое, что приходит в голову — это несущаяся (часто без всякого подобия строя) толпа пехотинцев с перекошенными ртами, орущая дикими голосами «Ура!» (или что-нибудь в этом роде) и тыкающая штыками во всё и во всех подряд. Обязательный антураж мизансцены: рвущиеся снаряды (ядра, гранаты, ракеты) и очаровательные герои-командиры (желательно с обнаженными саблями и в белоснежно-белых перчатках) впереди. Разочарую. Применительно к войне, атака — это совсем другое.

Когда мы говорим: первая атака французов, не будем подразумевать под этим подъем батальонов 2-й пехотной дивизии на плато по тропе у крутого морского берега. Это пока еще даже не сражение. Это только выдвижение, и всё еще можно остановить. Напоминаю: время «Ч» еще не наступило. Ускорение развития событий началось после 11 часов. К этому времени у союзников в действии была не только 2-я пехотная дивизия, батальоны которой уже три часа топтались у Альмы. Начали движение подразделения 1-й пехотной дивизии Канробера и 3-й дивизии принца Наполеона. Корабельные пушки громили бескрайнюю крымскую степь.

Никуда не спешили лишь англичане.



МЕНШИКОВ НА ПОЗИЦИИ ТАРУТИНСКОГО ЕГЕРСКОГО ПОЛКА

После 11 часов князь Меншиков, в сопровождении штаба прибывший на левую оконечность позиции, по-прежнему находится неподалеку Тарутинского полка, сосредоточенно наблюдая за движением Боске, солдаты которого «врассыпную» карабкаются по склонам.{372} И даже скоро начавшийся артиллерийский обстрел не раздражает князя больше, чем находящийся неподалеку Кирьяков.

Союзный флот поддерживает продвижение 2-й дивизии. Английский рисунок второй пол. XIX в. 
Капитан  2-го  ранга  (Capitaiпe  de  Frigate)  Луи Пьер Алексис Потуа. Во время сражения на Альме командир фрегата «Caton». На фото в звании адмирала. Конец XIX в.

Сам Василий Яковлевич вообще не разделяет волнений и не видит достойных причин для излишней суеты. Вспомним, когда Панаев отправляется к Кирьякову и застает генерала за «сытным завтраком». Здесь же командир 2-й бригады 17-й пехотной дивизии генерал-майор Гогинов.

Кирьяков удивленно смотрит на запыхавшегося адъютанта и не может понять причины его волнения. В самом деле: тарутинские егеря на позициях по гребню плато, стрелки и московцы вдоль берега Альмы в виноградниках. Даже резервисты держат строй на своей, пусть и совершенно неудачно выбранной позиции.

Как результат, в словах Кирьякова (возможно, излишне усугубленных Панаевым) звучит плохо скрываемое раздражение. А тут еще появился тот самый злосчастный призрачный ящик, якобы заполненный чумными, готовыми броситься в разные стороны, оставляя после себя зараженные болезнью роты, батальоны и полки. Правда, бред, вопиющий идиотизм войны? Но почитайте первоисточники: там об этом говорят всерьез.

Меншиков, до которого уже дошли слухи об этом ящике, всё понявший и откровенно раздраженный информацией Панаева о Кирьякове, которого он и так с трудом переносит, собирает всю свою свиту и держит путь к начальнику 17-й дивизии. Благо, почти рядом.

Спокойствие главнокомандующего сменяется нескрываемым раздражением, источник которого — не наступающие неприятели, а собственный командующий левым флангом. И он не выдерживает.

Панаев: «Вдруг вижу, бросил трубу, спросил лошадь и поскакал по направлению к левому флангу, проворчав как бы про себя: «посмотреть, что там наделал Кирьяков!».{373}

За князем сорвалась вся свитская кавалькада. Компания «на войну» собралась большая, набиралось едва ли не на кавалерийский эскадрон. Лица почти те же: «…Кишинский, Сколков, Веригин, Грейг, Жолобов, Вунш, Комовский, Грот, Томилович, князь Владимир Александрович Меншиков, несколько казачьих юнкеров (Хомутов в их числе), человек 17 казаков, балаклавский грек и 4 крымских татарина, а сзади всех казаки с заводными[44] нашими лошадьми».{374}

Кирьяков констатирует просто и обыденно: «Около 11 часов на левый фланг прибыл его светлость князь Александр Сергеевич Меншиков; сказавши мне, что нас обходят слева,

Его светлость поехал в направлении к морю и вскоре туда же потребовал Московский, а потом и Минский полки с легкими батареями № 4 и №5 17-й артиллерийской бригады».{375}

Послали за минцами и московцами: «…видя обходные колонны, тянувшиеся вдоль морского берега, и желая усилить левый фланг…»,{376} князь отправил Виктора Михайловича Веригина привести к батальону Раковича остальные три батальона Минского пехотного полка, приказав для этого вызвать полк из главного резерва вместе с легкой №5 батареей 17-й артиллерийской бригады.{377}

Бой разгорался. От реки уже доносились нарастающие звуки начавшейся перестрелки, когда на позиции 1-го батальона Тарутинского егерского полка главнокомандующий встретился с командиром 17-й пехотной дивизии генералом Кирьяковым.

Незадолго до этого Кирьяков встретил подходившие 1-й и 2-й батальоны московцев. Увидев солдат, хотя и бодрящихся, но смертельно уставших и голодных, он дал пехотинцам время отдохнуть. Батальоны остановились. Встретив Меншикова, Василий Яковлевич попросил командующего дать им хотя бы час на отдых после трудного марша. Князь категорически отказал в такой, по его мнению, роскоши: «Для них это ничто!», намекая на тот запал, с которым Московский полк прошел перед русскими войсками, выходя на позицию. Кирьяков, улучив момент, вновь подъехал к московцам и извинился перед солдатами.{378} Думаю, что и это стало известно Меншикову, а тот, как известно, не прощал никому выставления себя в дурном свете. Особенно тем, кого считал глупее себя.

Разобравшись с московцами, Кирьяков поехал с адъютантами к трем батальонам Минского пехотного полка, находившимся в 1500 м от его импровизированного наблюдательного пункта.

Теперь даже Василию Яковлевичу становится понятно, что сражение началось. Оставив Тарутинский полк, он направился к командиру Минского полка. Поприветствовав Приходкина, Кирьяков приказал двигаться на левый фланг, «…отделив один батальон в помощь 2-му батальону…, а остальные два батальона присоединить к Московскому полку. Минский полк тронулся из резерва всеми тремя батальонами, а потом разделился и пошел по двум направлениям: 1-й и 3-й батальоны направились к левому флангу Московского полка, а 4-й батальон — к своему 2-му батальону в Улук-кульскую долину…».{379}

Легкая №5 батарея 17-й артиллерийской бригады, вызванная из главного резерва, обогнав Минский полк, подошла к флангу 4-го батальона Московского полка, оставив интервал, в который вошел 1-й батальон Минского полка. 3-й батальон стал левее батареи. Орудия этой батареи произвели первые артиллерийские выстрелы в Альминском сражении.

Сам же командир дивизии, не дожидаясь, пока полк дойдет до позиции, вернулся к Меншикову.



ПОЧТИ ПО ТОЛСТОМУ: «…ДА ЗАБЫЛИ ПРО ОВРАГИ»

Меншикова беспокоили удобные для подъема лощины, на которые он указал командующему флангом. В ответ Кирьяков показал князю на 2-й батальон Московского пехотного полка, находившийся к тому времени по приказу командующего у ближнего к ним, как казалось, вероятного подъема неприятеля и заверил, что сможет удержать позицию. Трудно сказать, о чем думал Меншиков в эту минуту, внезапно повернувшись к Кирьякову с вопросом: «А кто у вас у подъема?».{380}

Начальник 17-й дивизии, не чувствуя беды, совершенно спокойно ответил: «Ракович». И тут происходит невообразимое: услышав эти слова, Меншиков неожиданно для всех срывается с места и мчится к дальнему подъему — тому самому, по дну которого проходит вполне проходимая дорога.

К своему ужасу, князь видит меньше чем в полукилометре приближающиеся группы французских пехотинцев бригады Отамара — и никакого Раковича. Там нет вообще никого! Он с верным Панаевым единственные, кто защищает от поднимающихся неприятелей прибрежные высоты. А для этого их двух сабель явно не хватит.

Вот тут, кажется, зарыта одна из многочисленных собак Альминского сражения. Что же тогда так взорвало князя, когда он услышал столь, кажется, четкий ответ Кирьякова? Все просто: Меншиков понял, что Кирьяков даже не понимает, о каком подъеме идет речь и, естественно, никакие его указания о перекрытии пехотой подъемов не выполнены. Князь спрашивает генерала о подъеме, идущем от Альмы, по которому французы могут поднять артиллерию и который, он надеется, прикрыт. Кирьяков уверенно отвечает о подъеме в тылу русской позиции, где действительно стоит 2-й батальон Минского пехотного полка подполковника Раковича, правда, уже отходящий из-под огня корабельной артиллерии.

Все это значит, что вскоре на плато появится не только французская пехота, которую бояться не нужно, но и вся французская артиллерия, которую бояться как раз нужно, и тогда выполнение задуманного плана окажется под вопросом. Да еще под каким!

С этой минуты всё, что было так красиво запланировано, обращено в прах. Князь понял, что у него почти не осталось времени подтянуть войска и не дать французам установить батареи на плато. Еще раз осмотрев в трубу движущихся к Альме французов, главнокомандующий начал быстро отдавать приказы подходившим пехотным частям и артиллерии.{381}

Хотя Меншиков предвидел такие действия союзников, но теперь осознал, что Сент-Арно сделал свой второй ход, в то время когда им не был сделан даже первый. Необходимы были срочные ответные действия — и князь начинает действовать: «…немедленно посылает адъютанта своего штабс-ротмистра Грейга (ныне генерал-адъютанта) за кавалерией и конной артиллерией». Вновь уносятся с поручениями и другие адъютанты.{382}

Обратим внимание на несоответствие. Приходкин говорит, что приказ полку передал лично Кирьяков. Тогда к чему там оказался Веригин? Думаю, что только для уточнения места, куда Минский пехотный должен подойти — и не более. Панаев же без возможности оправдания предъявляет Кирьякову обвинение если не в трусости, то в полной несостоятельности. На деле же, кажется, Панаев сам не понимает, где действительно находится Ракович.

«Любопытно, каким образом Ракович очутился так далеко от подъема, по которому теперь, не видя препятствий, неприятель поднимался, доходя быстро и плотно. Случилось это вот почему: Ракович, находясь на наблюдательном пункте и заметив намерения неприятеля, рано утром послал сказать Кирьякову, что ежели он, в случае натиска, рассчитывает на один его батальон, то ошибется, потому что он, Ракович, сознает себя слабым и просит прислать еще батальон и хоть два орудия…».{383}

Дальше — больше. Панаев в своем желании облить максимальным количеством грязи Кирьякова начинает откровенно лгать. Вот он пишет о выдвижении минцев, громко именуя это наступлением. Это понятно: одно дело просто привести полк из резерва, другое — вести его в наступление.

«Наши наступали. Они шли, выбирая места, прикрываясь, где было возможно, небольшими отлогостями. В это время прискакала казачья батарея и поместилась между ротами. Несообразительные ротные командиры, толкаясь из стороны в сторону, никак не могли с должной скоростью открыть место артиллерии; особенно памятен мне один офицер, старый поляк: сидит во фронте и не дает роте двигаться… я был вынужден прогнать его за фронт. Он после прикинулся контуженным в ногу, скрылся — и, как говорил мне Ракович, во фронте больше не показывался…».{384}

Тут, как говорится, …и не краснеет. Донская № 3 батарея занимала позицию между 3- м и 4-м батальонами Минского пехотного полка. Естественно, ни о каких интервалах между ротами речи быть не может. Подполковник Ракович командовал 2-м батальоном и был от этого места далеко. Конечно, о происходящем в чужом и удаленном от него батальоне он ничего знать не мог. Ну а «польский след» — это любимая тема оправдания в поражениях Крымской войны.

Французские пешие егеря. Рис. из «Иллюстратед Лондон ньюс». 

Сам же главнокомандующий занялся Московским полком, приказав ему с батареей № 4 выдвинуться из-за Тарутинского полка налево: «…Батарея вынеслась первою и заняла позиции фронтом к морю…».{385}

Решительное выдвижение артиллерии было едва ли не самым правильным и своевременным решением Меншикова во всем сражении: «приказание о прибытии артиллерии было исполнено очень скоро, и, как я выше сказал, она была очень полезна».{386}

Вскоре Меншиков, видимо, посчитав, что сделанного достаточно, вместе со свитой покинул Кирьякова.



ВВОД В БОЙ МОСКОВСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА

Если Минский пехотный полк действовал почти всё сражение в полном составе всех своих четырех батальонов, то Московский мало того, что прибыл на позицию последним, но и в ходе боя почти все его батальоны часто даже не представляли, где находятся их соседи. О действиях 3-го батальона, занимавшего северный берег Альмы, мы еще будем говорить. Эпопея остальных трех началась тогда, когда главнокомандующий увидел, что французы и турки выходят на плато, и принял решение формировать линию для действия на их фланг. А. Панаев в своих воспоминаниях говорит, что Меншиков направил его за резервами и он нашел самого генерала Куртья- нова с батальоном, «бывшим в резерве» (речь идет о 4-м батальоне майора Гусева), и привел к линии Минского полка, к правому флангу. Конечно, Панаев пытается придать себе значимость — и в результате впадает в азарт: наводит порядок, командует резервами и даже нещадно устраивает разнос генералу Куртьянову.

По его словам, дело происходило следующим образом: «…Светлейший послал еще и меня за самым ближайшим батальоном, который мне попадется. Я скоро нашел батальон Московского полка, бывший в резерве; при нем оказался и полковой командир, генерал Куртьянов. Сообщив ему приказание князя, я просил спешить. Батальон тронулся, а командир полка пешком едва пошевеливался. Я поскакал обратно к Светлейшему, но, оглянувшись, заметил, что колонна топчется, неся на брюхе своего генерала. Я не утерпел, воротился и попросил Куртьянова не задерживать людей своей мешкотной походкой, заметив при этом, что впереди его есть уже батальон Минского полка в ротных колоннах, и чтобы он, подходя, также перестроился, заняв места за минцами. После того я поскакал, крикнув людям, чтобы они не мешкали, иначе минцы успеют отбить нападение и без них… Вдруг сзади себя слышу сигнал: «Застрельщики, вперед!». Это меня взбесило. Вторично повертываю лошадь — и вижу, что генерал опять торчит во фронте, прикрываясь густой цепью стрелков. Чтобы не терять времени, кричу ему издали: «Что вы делаете?! Во второй линии вызываете застрельщиков?.. Уберите их!».

Куртьянов приказал трубить: «Резерв, рассыпаться!». Тут уж я налетел и, без церемонии разогнав застрельщиков, повел батальон сам: при себе велел батальонному командиру разбить батальон на ротные колонны и, указав ему соответствующие роты минцев, присоединился к светлейшему, который, отделяясь от свиты, стоял один на кургане, впереди отряда. Пользуясь этим и моим отсутствием, казаки начали один за другим помаленьку исчезать, да так, что когда я подъехал доложить князю о прибытии батальона во вторую линию, то в свите его остался только один казак Кузьма Кудрявцев — именно тот, которому я навесил на шею суму с картами»…{387}

Вскоре 4-й батальон прибыл на место и стал пополубатальонно на флангах легкой №4 батареи.{388} Это было в 12 часов или немного позже. Князь Меншиков, встретив подходивших московцев, лично вывел роты на позиции. Две из них он приказал разместить правее недостроенного маяка,{389} у белой каменной кладки, видимой издалека.{390}

С этого времени, по воспоминаниям В. Бейтнера: «Московский пехотный полк не весь был поставлен против французской дивизии Боске, а именно фронтом одного только 4-го батальона, при котором я находился… 10-я и 4-я гренадерские роты с 12-го до 3-го часа пополудни изображали исходящий угол левого фланга, что приходилось, может быть, шагах в двухстах от крутого яра, поднимавшегося от реки…».

Теперь, занимая отличную позицию, Московский полк перекрыл французам хотя бы один из путей выхода на плато, но все время был вынужден отбиваться от противника, стремившегося любым путем оттеснить его.

Множество откровенных вымыслов в отношении действий полка В. Бейтнер относит к неточной информации, переданной в штаб дивизии полковым адъютантом. По этой же причине вопрос точного построения полка и расположения его батальонов оставался неизвестным многим исследователям Крымской войны.{391}

Построение русской армии постепенно приобретало вполне законченный и логически осмысленный характер, образуя тупой угол, левую сторону которого составляли Минский и Московский полки. Правофланговым был 4-й батальон Московского полка (в интервалах между полубатальонами легкая №5 батарея 17-й артиллерийской бригады), потом 1-й батальон минцев, за ним в 150–200-метровом интервале стояли пушки полковника Кондратьева,[45] «действовавшие как на учении» (легкая №4 батарея 17-й артиллерийской бригады), стрелявшие по французам не менее точно, чем по собственным гусарам при Булганаке. Его батарея (легкая №4) недаром была названа Панаевым «настоящей»{392} — выучка расчетов была образцовой.

В 1858 г. генерал Крыжановский высоко оценил умелые действия последнего в Альминском сражении. По его словам, сказанным во время публичных чтений при гвардейской артиллерии, «…легкая № 4 батарея 17-й артиллерийской бригады (подполковника Кондратьева) открыла огонь на 400 саж., а затем на 300 саж. против неприятельской артиллерии и густых цепей пехоты со штуцерами. Батарея держалась, потеряв 48 человек убитыми и[46] ранеными. До начала сражения батарея имела некомплект прислуги по три человека на орудие. Общая потеря была свыше 50%».{393}

Далее по фронту действовали 3-й батальон Минского пехотного полка и вскоре подошедшая Донская батарейная № 3 батарея, расположившаяся левее 3-го батальона.{394}

Ее Меншиков вызвал из резерва, понимая, что, подняв сейчас несколько орудий, французы вскоре поднимут несколько батарей.

«Наша конная казачья артиллерия весьма скоро прибыла на левый фланг — и долго хладнокровною распорядительностью своего командира батарея эта удерживала неприятеля».{395}

С прибытием артиллерии оборонительная линия левого фланга была закончена. Против дивизии Боске действовали не 8 батальонов, как считают многие исследователи, а только 5 общим числом личного состава не более 4700 чел.{396}

Все четыре минских батальона были выстроены в одну линию и именно в таком построении действовали все сражение: «…одною линией батальонов, не имея ни помощи, ни смены, и отступили после всех…».{397}

В стометровом интервале, отделявшем 1-й батальон минцев от 11-й и 12-й рот 4-го батальона Московского пехотного полка (который был построен по полубатальонно), находились командир минцев полковник Приходкин, ординарцы капитан Колоян, штабс-капитан Вяземский, а также поручик Приходкин, полковой жалонерный офицер, Рядом с полковником Приходкиным стоял командир 1-го батальона майор Иван Тимофеевич Евспавлев[47] и его адъютант поручик Радкевич.[48]

Подполковник П.И. Постольский. В сражении на Альме — штабс-капитан, полковой адъютант Минского пехотного полка. 

За фронтом 1-го батальона находились полковые патронные ящики и при них запасные лошади.

Интервал до позиций 2-го и 4-го батальонов, не имевших артиллерии, составлял почти 500 метров и был прикрыт цепью застрельщиков. Штуцерные под командованием прапорщика Полонского действовали перед фронтом и в интервалах между батальонами.

2-й батальон к этому времени поменял позицию, выйдя из-под артиллерийского обстрела и развернувшись фронтом к линии французской пехоты, наступавшей со стороны моря. После того, как командир 4-го батальона (командир — подполковник Матвеев) подвел свои роты ко 2-му, в дальнейшем оба батальона минцев под общим командованием подполковника Раковича (2000 чел.) действовали против поднявшихся вслед за французами турками (6000 чел.).{398}

Подошедшие недавно 1-й и 2-й батальоны Московского полка (командиры — подполковники Граль и Зео), едва стряхнув пыль после марша, заняли позиции несколько в стороне, перекрыв пути подъема со стороны реки по оврагу, изолировав дивизию Боске от возможной помощи ей со стороны 1-й дивизии генерала Канробера. По указанию Меншикова граф фон Зео, командир 2-го батальона Московского пехотного полка занял наиболее выдающуюся террасу над речкой.



ПЕРВЫЕ ВЫСТРЕЛЫ НА АЛЬМЕ: КТО ОТКРЫЛ ОГОНЬ

Итак, идиллия тишины прекратилась, когда раздались выстрелы: «…перестрелка открывается по всей линии».{399}

Кто первым открыл огонь — не существенно, но интересно. И никакой роли в сражении, конечно, не играет. Попытаемся лишь удовлетворить самых любопытных читателей.

Была ли это корабельная артиллерия союзников или полевая артиллерия русских, или штуцерные Московского пехотного полка, 3-й батальон этого же полка, стрелки 6-го стрелкового батальона или легкие пехотинцы бригады Буа, нужно разбираться.

Сержант 2-го полка зуавов Жозеф Винцендон. На Альме был ранен. Военную службу закончил в 1898 г. в звании дивизионного генерала. 

С корабельной артиллерией все понятно. Но вот что касается остальных участников действа, тут имеют место вопросы. Как минимум двое, Приходкин и Бейтнер, утверждают, что первыми в русской армии огонь по неприятелю открыли штуцерные Московского пехотного полка генерала Куртьянова под командованием поручика Култашева и стрелки 6-го стрелкового батальона, расположенные в садах Альматамака: «…Около полудня на левом фланге нашем раздались первые выстрелы…».{400}

Приходкин определяет время начала сражения 11.30. Не возражает и Бейтнер, определивший время начавшейся перестрелки 3-го батальона Московского пехотного полка с неприятелем-в «…3/4 11 часа».{401}

С большой долей вероятности можно утверждать, что огонь ими велся по уже подходившей дивизии Канробера. Никакой стрельбы со стороны дивизии Боске, якобы ввязавшейся в сражение с «первым начавшим дело батальоном подполковника Раковича», участники сражения до этого времени не слышали. Таким образом, со временем открытия огня больших расхождений нет, мы согласимся с очевидцами и будем считать, что первые выстрелы над Альминской долиной прогремели между 11 и 12 часами. И первым начал бой, скорее всего, Московский пехотный полк, хотя всегда «…честь первого выстрела ошибочно приписывали 2-му батальону Минского полка».{402}

Лейтенант 3-го полка зуавов Луи Жозеф Фаустин Брюне.

Почти одновременно артиллерия пароходов союзников начала обстрел левого фланга русской позиции, давая возможность Боске закрепиться на плато. Английский лейтенант Пирд тоже говорит о 11.30, когда, по его мнению, корабельная артиллерия открыла огонь, оттесняя русских от побережья.{403} Это же время указано в «Истории 2-го полка тиральеров»{404} и многих других источниках. Чтобы читатель мог убедиться в том, что эти цифры — не просто переписывание их из одного источника в другой, я могу сказать об их обязательном фиксировании для занесения в официальный рапорт командирами всех уровней, откуда их иногда удается извлекать.

В истории 7-го полка линейной пехоты говорится, что первые выстрелы (орудийные) на правом фланге у Боске в полку услышали,{405} когда спускались по направлению к Альме в 11.30. В это же время никто по ним еще не стрелял. Или рота Култаше- ва все-таки стреляла после бомбардировки берега флотом? За ответом далеко ходить не нужно. В той же истории того же 7-го полка говорится, что буквально после того, как его солдаты услышали корабельные орудия, они попали под обстрел русских стрелков.{406} Судя по описанию, залпы артиллерии и ружейные выстрелы разделяли считанные минуты.

Итак, по русской версии (Приходкин), первые выстрелы по дивизии Канробера сделали именно солдаты Московского пехотного полка. Это произошло в 11:30–11:45.

Кстати, именно московцев называет «авторами» завязки сражения неприятель — история 7-го линейного.{407}

С этого времени несколько часов огонь был непрерывным.

Лейтенант 3-го полка зуавов Алексис Луи Жозеф Хуберт де ла Хайри. Службу закончил в 1890 г. в звании дивизионного генерала. 


СТАБИЛЬНОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Меншиков, покинув Тарутинский полк, продолжал следить за французами, успевшими к тому времени установить пушки, о чем штаб главнокомандующего известило неприятельское ядро, пролетевшее над головой Светлейшего.

Отъехав от свиты, он в одиночестве следил за тем, как взвод за взводом, рота за ротой, батальон за батальоном синие мундиры французских пехотинцев поднимаются от Альмы и разворачиваются на равнине, направляя фронт на подходившие и разворачивавшиеся Минский и Московский полки.

Радовали низкая эффективность поддержки кораблей флота, лишь «прикрывающих» пехоту, а также явный срыв замысла обхода русских. Меншиков выжидает. У неприятеля пока лишь несколько пушек. У него их уже три батареи. Может быть, удастся с ними справиться.

Когда ему докладывают, что неприятель усилил давление на центр, он говорит, что ничего страшного не происходит, пройдет еще час или полтора, «…потом дойдет до штыков, а там что Бог даст».{408} Тем более уже подходит своя пехота.

Но едва Минский полк приблизился к неприятелю на ружейный выстрел, как попал под ураганный огонь. Плотность его была такова, что почти сразу была убита лошадь полковника Приходкина, ранены лошади его адъютанта — поручика Радке- вича и нескольких офицеров. 4-я гренадерская рота Московского полка рассыпалась за укрытиями. Поручик Бейтнер и подпоручик Перов, лежа за небольшим взгорком, наблюдали, как разворачивается французская батарея. В этот момент, по воспоминаниям Бейтнера, и был произведен тот самый легендарный выстрел с 1400 шагов «на заказ» штуцерного 10-й роты Баранова, свалившего с лошади конного французского офицера,{409} цитируемый всеми, в том числе и мной ранее как пример снайперской стрельбы по специально обозначенным целям. Но есть сомнения. Дело в том, что на плато не был убит или ранен пулей ни один из старших офицеров французской пехоты. Да и о каких породистых лошадях речь, когда солдаты еле на своих плечах пушки втащили. Потому, если кто и получил пулю, так это, скорее всего, один из ездовых батареи капитанов Фьева или Робино-Марки. Ну согласитесь, на дистанции более чем в один километр вряд ли возможно отличить обозника от полковника. Тем более в незнакомой униформе. Хотя в любом случае уровень огневой подготовки стрелков в русской пехоте был высоким.

Но это всё о ружейных пулях. Не забудем, что к этому времени на плато полным ходом шла орудийная перестрелка. Хотя русскую пехоту уже обстреливала французская полевая артиллерия, превосходство в орудиях было на стороне русских. Даже неприятелю казалось, что замысел Меншикова удался.

«…Дивизия Боске начала свое движение раньше нас с целью завладеть возвышенностями морского берега, чтобы обойти левое крыло врага и угрожать центру, где сконцентрированы значительные силы. Эта дивизия под прикрытием огня флота испытывает, между тем, большие трудности, преодолевая реку около ее устья, сосредоточивая свою пехоту и артиллерию на противоположном берегу и, наконец, отражая неистовые атаки».{410}

Там, где действовала русская артиллерия, она успешно доказывала, что хотя нарезное оружие и имеет значение, но ее роль еще рано списывать со счетов. Две батареи (№4 и №5) остановили Боске. О том, какой была легкая №4, мы уже знаем. Но и легкая №5 была не хуже — ею командовал один из лучших батарейных командиров войск, прибывших в Севастополь летом 1854 г. подполковник Дмитрий Дмитриевич Хлапонин.{411}

Вовремя появились две донские батареи. Донская батарейная №3 подполковника М.А. Ягодина и непонятно как ставшая на позицию Донская №4 резервная подполковника И.И. Клунникова, создававшая такие проблемы подходившей дивизии Канробера, что той не сразу удалось подняться на плато, заодно обстреляв и подходившую 3-ю пехотную дивизию принца Наполеона.

Ее появление было неожиданным. До сих пор нет ясности, кто приказал ей выходить на позицию. Неизвестно также, кто передал этот приказ и кто указал саму позицию. Генерал-майор Кишинский был крайне недоволен чьим-то упрямством, но ничего поделать уже не мог.{412} Возможно, что казаков привел один из адъютантов Кирьякова, выполнявший приказ своего начальника.

Командир батальона 3-го полка зуавов майор (Chef de bataillon) Жан Батист Александр Монтадон. В Альминском сражении временно командовал 9-м батальоном пеших егерей. В 1869 г. — дивизионный генерал.


«ДЕЛО ГЕНЕРАЛА КУРТЬЯНОВА»: АТАКА 4-го БАТАЛЬОНА МОСКОВСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА

Терпеливо выжидая, пока артиллеристы сделают свое дело, французские пехотинцы старались нанести максимальные потери противнику. Завязалась активная перестрелка. Казалось, бой вступил в ту фазу, когда противники, не особо спеша начинать активные действия, стараясь сберечь людей, нащупывают слабое место в неприятельской обороне.

И так бы продолжалось неизвестно сколько, если бы не начал терять терпение Меншиков, ошибочно посчитавший такую пассивность французов за успех своей пехоты и артиллерии, который обязательно было нужно развить. Видимо, ему показалось, что сейчас самое время удара в штыки. Это была его первая ошибка, дорого стоившая русской армии.

Опять полетели адъютанты и началась сумятица, вызванная настойчивым требованием главнокомандующего генералу Кирьякову немедленно атаковать и отбросить французскую пехоту. У исследователей нет единого мнения, что произошло потом. Достоверно одно: требование командующего было проигнорировано командиром Минского полка.

Вместо бесполезной атаки Приходкин выслал в стрелковую цепь всё, что только можно было. В сочетании с артиллерийским огнем это не дало французам возможность приблизиться ни к одному из батальонов Минского пехотного полка ближе, чем на ружейный выстрел.

Но с правого фланга полка стоял (точнее, лежал и пытался перестреливаться) 4-й батальон московцев, командир которых, генерал Куртьянов, мало того что обладал природной глупостью, был далеко не трусливым человеком, являя этим конгломерат самых опасных для военачальника качеств. Как правило, тупые и смелые губят своих солдат тысячами. После войны себя и себе подобных они называют героями, тех же, кто с ними не согласен, — или трусами, или виновниками поражения. Оно так и случилось..

Первую атаку московцы провели силами двух рот — 11-й и 12-й. Поднявшись и построившись, полубатальон двинулся вперед, но солдаты не прошли и сотни шагов, как на них «набросились» французские стрелки, а стреляли они неплохо.

Крен пишет об этой атаке кратко: «…русская пехота, стоявшая вблизи телеграфной башни, приблизилась к берегу, имея в тылу кавалерию… Французские застрельщики, поддержанные огнем своих батарей, которые удачно отвечали действиям русской артиллерии, под градом ядер и гранат продолжали идти на гору».{413}

Так оно и было. Вскоре обе роты были растерзаны, а решивший напомнить французам про 1812 г. и славный русский штык Куртьянов легко ранен. Получив пулю в руку, бравый генерал успокоился, считая свою миссию в сражении выполненной как минимум на орден Св. Анны 1-й ст. Бездумный поступок малограмотного, но исполнительного генерала дорого стоил московцам. Несколько десятков тел осталось лежать в траве, сохранившие возможность двигаться первые раненые потянулись в тыл, оставляя за собой красный кровавый след.

Главнокомандующий не успокаивался. Ему казалось, что причина неуспешной атаки только в отсутствии напора, порыва, духа. Он вновь потребовал от командира Московского полка атаковать неприятеля, и Куртьянов повторно отправил к Приходки- ну предложение, на что вновь получил категорический отказ. Последний понимал, что рано или поздно будет вынужден отойти, но в данный момент все его четыре батальона, имея артиллерийские батареи, в интервалах вполне успешно вели сражение. А трупы московцев и две «зализывавшие» раны роты не сильно вдохновляли на подобные «подвиги».

Командира минцев уже начала раздражать настойчивость Меншикова, которому уже донесли, что Приходкин демонстративно игнорирует его приказы. Все это будет припомнено после, когда Приходкина тихо отстранят от командования полком, мотивируя тяжестью раны и, присвоив на всякий случай генеральский чин, отправят подальше — в отставку.

Видя потуги Московского полка и желая поддержать пехоту, батареи Ягодина, Хлапонина и Кондратьева усилили огонь, не давая французам двигаться вперед. Но плотный огонь стрелков противника сказывался, приводя к неоправданно высоким потерям среди пехоты. Чтобы хоть как-то уменьшить их, поручик Московского полка князь Трубецкой с разрешения Куртьянова выдвинул вперед застрельщиков. К сожалению, местность не способствовала скрытому перемещению даже ползком и, понеся потери, они вынуждены были вернуться назад.



АРТИЛЛЕРИЙСКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Но баланс не мог оставаться постоянным. Рано или поздно маятник успеха должен был качнуться в ту или иную сторону. И он качнулся неожиданно. Снова немного забежим вперед. Не надолго — максимум минут на 30–40. О том, как действовали артиллеристы Канробера, пока 1-я дивизия добиралась до Альмы, мы еще будем говорить. Но оказавшись перед склонами высот или непроходимыми или перекрытыми русскими, Канробер решил отправить имевшиеся у него четыре батареи к Боске, как раз просившему о помощи. И дело не в «широте французской души». Командир 1-й дивизии рассчитывал получить их назад в целости и сохранности после того, как его пехота, преодолев сопротивление русских, поднимется на Альминские высоты напротив телеграфа. Отмечу, что то, как Канробер и Боске «менялись» батареями, показывает их высокое умение командовать войсками.

«…Четыре батареи дивизии Канробера, не будучи в состоянии перейти Альму и взобраться на плато против телеграфа, должны были сделать дальний обход к тому оврагу, по которому поднялась артиллерия Барраля».{414}

По просьбе Боске, Канробер отправил к нему на помощь всю свою артиллерию. Когда четыре батареи 1-й дивизии (16 орудий)[49] присоединились к двум (12 орудий), уже имевшимся у Боске, умело расположенным начальником артиллерии 2-й дивизии Барралем, они открыли огонь по Минскому полку. Кстати, меньшее, чем было принято в мировой практике организации артиллерии количество орудий во французских батареях (6 против, как правило, 8–12), оказалось более чем выгодным. Благодаря этому нововведению генерала Тири батареи быстро поднимались на плато, занимали указанные позиции и открывали огонь. Точность оказалась не хуже, чем у русских. Недаром французские и иностранные авторы считают, что благодаря этому был обеспечен успех пехоты.{415}

Но не всё было хорошо. Французы стали заложниками ситуации, которую создали. Артиллерии двух дивизий было явно недостаточно для решения задач на обеих флангах одновременно. «Мы сами оказываемся в трудном положении», — пишет в своих воспоминаниях генерал Монтодон.{416}

Русским тоже становилось всё тяжелее. Попав под постоянно усиливавшийся огонь артиллерии, расстреливавшей русскую пехоту сначала во фронт, а затем и с флангов, и предприняв несколько безуспешных попыток сблизиться с противником, Минский и Московский полки начали медленно, шаг за шагом, отходить к Севастопольской дороге.

О силе и эффективности огня может свидетельствовать тот факт, что все офицеры 3-го батальона Минского полка, хотя и менее других пострадавшего в сражении, выбывшие из строя, штабс-капитаны Рудковский, Маскевич, прапорщики Москули и Воробьев,[50] были поражены ядрами и осколками гранат (последний — в голову). Разорвавшаяся граната убила лошадь командира полка полковника Приходкина, затем ядро, очевидно, отрикошетировавшее от земли, на излете тяжело контузило его самого.

Но, по воспоминаниям французов, огонь русской артиллерии, открытый с расстояния 700–850 метров всё еще сдерживал их. Почти все из тех французов, кто сражался на Альме, вспоминают как минимум две проблемы, с которыми им пришлось столкнуться: огонь русской артиллерии и точные выстрелы скрытых стрелков.{417}

Говорят, что война — это искусство. Наверное, так и есть. Иногда противники стараются показать себя не просто как бойцы, а как прекрасно подготовленные боевые машины. 20 сентября 1854 г. это относилось прежде всего к русским и французским артиллеристам, щеголявшим друг перед другом своей выучкой. Быть лучше противника стало для них в этот день делом чести. Не будем брать на себя неблагодарную роль судьи в их корпоративном споре. Приведем лишь два свидетельства. Первое — о русских артиллеристах. Так, мы уже слышали, что батарея подполковника Кондратьева действовала, «как на ученьи». Это лестный комплимент, учитывая, что фри- дриховскую аксиому о войсках, которые делают в военное время то же самое, чему учатся в мирное, только в двадцать раз хуже, еще никто не отменил, вплоть до настоящего времени.

Второе — о французах, оказавшихся достойными противниками; Еще перед отправкой в Крым полковник Тири, начальник артиллерии маршала Сент-Арно приказал своим подчиненным в условиях боя не соблюдать установленные в мирное время интервалы между орудиями и действовать по усмотрению в зависимости от ситуации. Однако выучка французских артиллеристов была столь высока, что ни единого раза ни в одной батарее, действовавшей при Альме, эти интервалы не были нарушены, соблюдаясь неукоснительно. Прусский капитан Вейгельт писал: «При занятии батареями боевых позиций оказалось, как трудно бывает исполнить что-либо такое, что от частой практики обратилось в привычку. Несмотря на то, что приказом 16 июня было предписано при отступлении на позиции всегда занимать большие интервалы, нежели как постановлено в уставе, они почти всегда сохраняли в точности те же самые, как на учебном поле».{418}

С этого времени начался очередной акт Альминского спектакля. Но его жанром теперь становилась трагедия. Минский и Московский полки действительно избивались и уничтожались, но делала это не корабельная, а пешая французская артиллерия и помогавшие ей стрелки Легкой пехоты.



ПОТЕРЯ УПРАВЛЕНИЯ ПРИ НАЧАЛЕ ДАВЛЕНИЯ

Как бы трудно русским ни было, не все так безоблачно развивалось после выхода французов и турок на плато, как это любят представлять некоторые современные авторы. И кто знает, как могли пойти события, если бы не началась бесконечная цепь удивительных ошибок и фатальных просчетов, зачастую просто не поддающихся объяснению. Трудно понять, что послужило поводом для этого.

Одни считают, что Меншиков был подавлен, узнав, что «…в начале сражения ехавшему возле князя генерального штаба капитану Жолобову отрывает ногу, и он вскоре умер в госпитале;[51] флигель-адъютанту Сколкову оторвало руку на левом же фланге, когда он поехал с каким-то приказанием. Главнокомандующий всё время находится в сильнейшем огне и, следя за ходом действия, он несколько раз напоминает нам не собираться в кучу, чтобы избежать выстрелов, что отымает возможность хорошо наблюдать за движениями войск».{419}

Терять нити управления войсками Меншиков начал в самое неподходящее для этого время — Боске начал усиливать давление на русских.

Маршал Сент-Арно, наблюдая с противоположной стороны Альмы за происходящим, был встревожен. Его настроение изменилось, когда он заметил на гребне красные штаны французских пехотинцев. «Боске поднялся! Я узнаю моего старого африканца Боске!», — не скрывал он своих эмоций.{420}

Этот момент стал наибольшим всплеском эмоций у Сент-Арно. Казалось, маршал забыл о своей смертельной болезни, размахивая в воздухе кепи и называя Барраля и его артиллеристов достойными памяти героев Фридланда и Аустерлица.

А радоваться было чему. Долгое преимущество русских в артиллерии при почти полном отсутствии оной у противника позволило в течение почти часа удерживать продвижение неприятеля. И вот теперь это преимущество минимизировано.

Снова о надоевшем: без пушек французы воевать не любили. Недаром американский военный историк Декин считает, что в Альминском сражении они использовали тактику, разработанную еще во время наполеоновских войн и основанную на тесном взаимодействии пехоты и артиллерии.{421}

Дебют нового главнокомандующего был неудачен. К полудню в его распоряжении не осталось ни единой не задействованной батареи. Маневрировать же артиллерией Меншиков не умел. Заорганизованность в сочетании с нераспорядительностью в очередной раз привели к тому, что правила игры стали диктовать союзники. Князю оставалось или их принять, или сразу же признать себя побежденным.

Он не мог согласиться ни с первым, ни со вторым. Поэтому принял странное решение: из командующего превратиться в констатирующего. С этого момента и вплоть до начала общего отступления им не было отдано ни единого приказа.



МАЯТНИК КАЧНУЛСЯ: НАЧАЛО ОТХОДА РУССКИХ ВОЙСК

В течение примерно часа оба полка (Минский и Московский) сдерживали продвижение дивизии Боске, неоднократно пытаясь навязать французам бой на ближней дистанции. К 13.30 ситуация оставалась для французов настолько критической, что Сент-Арно направил к Раглану своего офицера штаба с просьбой начать давление на правый фланг русских.

Пока ни о какой победе над русскими говорить не приходилось. Налицо были недостатки планирования и разный уровень подготовки войск, которым нужно было как слаженному оркестру играть одну партию.

«Но условия союзного командования заставляли отказываться от всяких сложных планов; англичане не только не пытались охватить правый фланг русских, но сжались к центру; с трудом можно было достигнуть объединения во времени наступления англичан, систематически опаздывавших, и французов. Лучшие боевые качества французов, двойной перевес сил (40 французских и турецких батальонов против 21 русского батальона) и поддержка судовой артиллерии, естественно, предопределили перенос центра тяжести активных действий против левого фланга русских. Союзники отжимали русских от моря, вместо того чтобы опрокидывать их в море».{422}

К этому времени к месту боя подошли две бригады 1-й дивизии. Не доходя до Альмы, ее батальоны остановились. Солдаты сняли ранцы и всё ненужное в бою снаряжение.{423} Еще через четверть часа они вступили в перестрелку с русскими пехотинцами.

В огонь последовательно входили три дивизии французов. Сент-Арно стремился ввести в бой как можно скорее максимальное количество батальонов и батарей. 3-я дивизия еще даже не вступила в действие, а ординарцы уже мчались в 4-ю с единственным приказом для Форе: «Всю артиллерию — в бой!».

Но это не значило, что сломя голову следовало бросаться вперед и добиваться успеха, не обращая внимание на потери. Все соответствует традиционной французской тактике — всегда следует брать инициативу. Это «…лучшее средство, для того чтобы удержать за собой перевес нравственных сил».{424}

Сначала следовало маневрировать, выбирая наиболее удобное направление, затем готовить атаку огнем и только потом атаковать.{425} Ну что ж, вполне разумно. По крайней мере явный диссонанс с «делом генерала Куртьянова»: не маневрировавшего, не готовившего, но сразу атаковавшего.

Результат подобного эксперимента мы уже знаем. Французам после сражения пришлось рыть несколько больших могил, чтобы предать оставшиеся на поле тела русских пехотинцев их земле.

Что делать, баб в России много…


ВТОРАЯ АТАКА ФРАНЦУЗОВ

«Первое действие французов, изменившее расположение частей нашего левого фланга, была атака деревни Альматамак дивизией Канробера».

Ф.И. Приходкин, во время Альминского сражения — поручик Минского пехотного пока

Вторая атака — громко сказано. Хотя именно она, продолжив начатое Боске, определила судьбу сражения. Ее участники — 1-я и 3-я дивизии генералов Канробера и принца Наполеона, ее место — почти центр русской позиции. Ее начало — когда зуавы 1-го полка полковника Бурбаки 1-й дивизии, очистив виноградники от русских стрелков и оттеснив от Альматамака 3-й батальон Московского полка, стали переходить Альму, тяжело страдая при этом от огня конной №12 и Донской резервной №4 батарей.

Что нам, собственно, и говорит Приходкин: «Первое действие французов, изменившее расположение частей нашего левого фланга, была атака д. Альматамак дивизией Канробера. Шедшая впереди этой дивизии артиллерия открыла огонь по ротам 3-го батальона Московского полка и принудила их отступить на левый берег Альмы».{426}

Зуавы 1-го полка и стрелки 1-го и 9-го батальонов расчистили дорогу следовавшим за ними трем полкам линейной пехоты: 7-му, 20-му и 27-му.{427}

Ну и, конечно, действия постоянно маневрировавшей и менявшей позиции артиллерии. Если бы не ее поддержка, батальонам 1-й дивизии, оказавшимся под убийственным огнем, было бы трудно, если вообще возможно перейти Альму.{428}

Когда орудия Канробера выбыли из действия, вынужденные тратить время, поднимаясь на плато, 1-ю дивизию поддерживали 12 орудий подходившей дивизии принца Наполеона.{429}



ВЗЯТИЕ АЛЬМАТАМАКА

Боске уже штурмовал Альминские высоты, а события в его тылу только начинали разворачиваться. К 11 часам зуавы и 7-й линейный, двигаясь с частыми остановками, вышли на широкую равнину перед Альмой. 1-я дивизия остановилась. В 11:30 на правом фланге раздались орудийные выстрелы — корабельная артиллерия прикрывала своим огнем бригаду Буа (2-я дивизия), пытавшуюся выйти на левый фланг русских войск.

Штаб маршала Сент-Арно в сражении на Альме. Рис. Орландо Нори. 

«Как только раздались первые выстрелы дивизии Боске, маршал Сент-Арно двинул вперед прочие французские войска с фронта против нашей левой позиции».{430} Боске писал в письме родным 20 сентября 1854 г., что центр недостаточно быстро вступил в дело{431}, но это уже не имело значения. С этого момента сражение на левом фланге русских позиций вступило в решающую стадию. Едва французские солдаты замелькали на вершине Альминских высот, дивизионный генерал Канробер получил приказ на начало наступления, который быстро был доведен до командиров бригад и полков.{432}

К 11.45 бригада Бурбаки[52] появилась перед фронтом 3-го батальона Московского пехотного полка. Бурбаки спешил, этот «храбрый, рыцарский, но нерешительный и мягкий» офицер{433} с началом боя радикально изменился и горел порывом.

Но взять деревню не получилось. Огонь русских стрелков заставил бригаду остановиться, развернуть парную цепь и втянуться в перестрелку.

Соседом 7-го линейного был 1-й полк зуавов. Первыми солдатами в мире называл их полковник Бурбаки. В его отсутствие полком командовал заместитель — подполковник Пико.{434} Построение было аналогичным.{435}

Что французы умели, так это в нужное время и в нужном месте концентрировать легкую пехоту, образуя точный огонь на большой дистанции. Вот и теперь перед фронтом бригады двигался 1-й батальон пеших егерей майора Монтодона[53], понесший большие потери в сражении,{436} и 9-й батальон пеших егерей (майор Никола-Никола).{437}

Пешие егеря. Французский рисунок. Сер. XIX в.

Батальоны 1-го полка зуавов наступали через восточную окраину Альматамака, 7-й линейный — за ним и левее. Я понимаю, что многих смущает моя уверенность в определении направления атаки даже отдельных батальонов, но смею уверить, что если внимательно читать источники, то в этом нет ничего сложного. Например, в истории 1-го полка зуавов написано, что 1-й батальон полка наступал, ориентируясь на здание телеграфной станции.{438} Теперь, опираясь на русские источники, корректируем направление. Базанкур пишет, что лично Бурбаки было поручено взятие этой деревни, расположенной напротив телеграфа.{439} В то же время Приходкин уточняет, что здание, называемое французами (Базанкуром и Креном) телеграф, на самом деле маяк.

Но даже примерно сориентировав линию наступления на эти сооружения, мы увидим, что она проходит или через, или рядом с Альматамаком.

Полковник Бурбаки дал команду на начало движения, и вскоре линии гренадеров и вольтижеров 7-го линейного вошли в прилегавшие к деревне Альматамак виноградники и фруктовые сады, где попали под сильный огонь русских стрелков.

«В 121/2 часа первые бригады 1-й и 3-й дивизий развернулись в рассыпной строй, а вторые построились в батальонные колонны. В этом порядке первая линия подошла на расстояние выстрела к неприятельским стрелкам, засевшим в виноградниках и садах по правому берегу Альмы, идущих полосой около 200 метров».{440}

История полка говорит, что французы попытались продвигаться вперед, не отвечая на огонь русских, но вскоре им пришлось ввязаться в перестрелку.

Кто встал на пути французской пехоты, сразу и точно ответить на вопрос трудно. У Богдановича расплывчато: «…впереди первой линии в садах деревень Бурлюк и Альматамак были рассыпаны 6-й стрелковый, 6-й саперный и сводный морской батальоны; у моста стояла саперная команда».{441} Модест Иванович — без сомнения величайший исследователь Крымской войны, но в этом случае допускает серьезную ошибку. Он ни единым словом не упоминает о 3-м батальоне Московского пехотного полка (командир — подполковник Соловьев).

Первыми противниками французов стали солдаты этого батальона и 72 солдата команды штуцерных стрелков поручика Култашова. Их рассыпали по садам и отдельным постройкам еще утром, когда 3-й батальон, пройдя через мост у Бурлюка, повернул на запад и, «миновав аул и часть открытого пространства до поворота реки в юго-восточном направлении, в молодом рассаднике, Соловьев расположил свой батальон цепью, заняв часть и альматамакских садов».{442}

Правда, Култашов утверждал, что в самом Альматамаке стрелков не было.{443} Очевидно, не было его стрелков. Тем более Приходкин подтверждает, что 1-й зуавский все-таки выбивал русских из Альматамака. И Герен настаивает, что русские там были. Кто прав? Думаю, все. Стрелки Култашова действительно были восточнее, но отдельные штуцерные Соловьева в суматохе сражения вполне могли отходить по его улицам, тем более, что гораздо удобнее встречать врага огнем из-за строений. И, кстати, до Альматамака тянулась цепь 6-го стрелкового батальона. Исследовавший его участие в Крымской войне Геннадий Мешковский указывает, что именно от Альматамака начиналась позиция 6-го стрелкового батальона (полубатальон майора Клименова).{444}

Сделав первые выстрелы, московцы, убедившись в неэффективности стрельбы с больших дистанций, прекратили огонь.{445} Поручик Бейтнер совершенно точно описал то самое увеличение людей в первой линии французов: «…после такой комической стрельбы противники рассыпали парную цепь со своей стороны перед 3-м батальоном, потом сгустили ее второй цепью, подаваясь понемногу вперед».{446}

В этом впечатлении Бейтнера от действий неприятеля мы видим, как французы в своей тактике действительно сочетали архаичность наполеоновской тактики и начала нового способа ведения боя с максимальным расчленением боевого порядка. То, что русский офицер именует первой цепью — это 1-й и 9-й батальоны пеших егерей, а второй — элитные роты линейных пехотных и зуавских полков.

Хотя подполковник Соловьев вывел свой батальон из Альматамака, опасаясь быть уничтоженным огнем с обеих флангов, на позиции продолжали «еще долгое время»{447} оставаться стрелки Култашова. И, нужно сказать, храбрый Култашов умно распорядился ситуацией. Увидев, как на место отошедшего батальона Соловьева вошли французы, он приказал своим стрелкам открыть огонь им во фланг. Хорошая подготовка в сочетании с мощным вооружением сотни его солдат (Литтихские штуцера) отрезвили наступающих французов, которые, прекратив движение, отошли назад.{448}

Перестрелка была ожесточенной, бой шел в садах, винограднике и на узких улочках Альматамака, который, как казалось французам, был заполнен русскими стрелками.[54]

«Стрелки 1-й и 3-й дивизий бросились вперед, выбивая неприятельских застрельщиков, засевших в виноградниках, и заставляя их отступать за реку, переходя ее вслед за ними; бросив ранцы на землю, они начали взбираться на склоны возвышенностей, вершины которых занимались русскими».{449} В некоторых случаях ожесточенно отбивавшихся русских приходилось буквально «выковыривать» из укрытий, в том числе и штыками.

Майор Монтодон не очень рад такому развитию событий: «Едва моя линия стрелков начинает марш, как подвергается ружейной пальбе русских; устроив засаду в густых кустарниках, виноградниках и фруктовых садах, они тешатся вволю и причиняют нам некоторые потери».{450}

Как сказано: «тешатся вволю»! А ведь именно это больше всего похоже на правду. Все источники указывают, что французы остановились. Канроберу было чего нервничать. Вскоре не только стрелки и зуавы, но и остальные полки дивизии страдают от точных выстрелов и сумасшедшего темпа огня 6-го стрелкового батальона.{451} Французы постепенно увеличивают линию перестрелки по линии реки. Стрелков становится все больше и больше.{452}

Пока 1-я бригада пробирается к Альме, 2-я пытается выбить русских из Альматамака и виноградников. Полковник де Лаваранд развернул свой 7-й полк линейной пехоты, оказавшийся под сильным огнем 3-го батальона Московского полка, в линию и приготовился атаковать.{453} Русские хорошо видели, как это происходило.

«Сейчас же после этого головы колонн этих развернулись веером, стали попарно и огнем своим произвели действие, должно быть более удачное, потому что 3-й батальон весь зашевелился и потом стал менее видим».{454}

Попутно еще об одном, трудно поддающемся объяснению. Во многих русских воспоминаниях мы можем прочитать, что французы после того, как были обстреляны, начали смеяться над ними. Их якобы забавляло, что русские пули не долетали до них. Это имеет место даже у без преувеличения уважаемого В.Ф. Бейтнера. Странно, но ни один из французских авторов об этом не упоминает, хотя уж если б это и было, то они наверняка не упустили бы такую возможность. Я могу посчитать это лишь свидетельством того, что для поддержки мифа о превосходстве союзников в огнестрельном оружии как основной причине поражения в Альминском сражении нужно было всячески муссировать мощь вражеского оружия. Тут нет ничего лучшего, как показать, что неприятель поднял на смех устаревшее русское ружье с его малой дальностью стрельбы. Давайте не будем унижать себя, думая, что так оно и было. Тем более, что Монтодон говорит, что уже после первых выстрелов его батальону было не до смеха.

Как-то, знаете, под пулями не смеются, под пулями все больше молятся.

Маршал Сент-Арно в сражении на Альме. Сер. XIX в. 

Конечно, сказалось преимущество французов в нарезном оружии. Но это только часть слагаемого превосходства. Ведь в первой линии большая часть русских солдат была вооружена или Литтихскими, или Гартунга штуцерами. И стрелять они умели настолько хорошо, что французские участники сражение (Герен) это отметили.{455} Но при всех их достоинствах тактическое преимущество французов было значительным.

Вскоре, усилив линию перестрелки, французы подавили огонь русских штуцеров и стали готовить атаку пехоты, которую должны были провести 7-й линейный (очевидно переместившийся в первую линию) и 1-й зуавский. Для этого после примерно 20–30-минутной перестрелки французы усилили цепь резервными взводами, «…подаваясь понемногу вперед».{456}

Спустя 10 минут (Герен) 1-й полк заувов уже был на улицах и между домов Альматамака.{457}

Обратим внимание, что французские линейные пехотинцы не увлекались одной стрельбой в ущерб потере управления, что характерно для англичан. Для них главным были сохранение организации и движение. Попав под сильный огонь русской пехоты, они смело ломали строй, инициатива переходила от полковников к капитанам, от капитанов к лейтенантам, а от них — к сержантам. Для русской и британской армии, где не только сержанты, но и офицеры ротного звена в бою были не более чем статистами, от которых не зависело практически ничего, а функции сводились к контролю за тем, чтобы солдаты не теряли строй и тем более не покидали поле боя, такое было делом невиданным и неслыханным.

Мы не раз уже говорили, что французы в сражении на Альме не двигались вперед, если это движение не было подготовлено артиллерией. Тот же Боске не прошел и сотни метров, пока усилиями энергичного Барраля, обе его батареи не оказались под рукой. Может быть, это и есть одна из слагаемых их успеха и то, что дало им возможность минимизировать собственные потери. Действительно, гораздо приятнее идти вперед по очищенной картечью земле, чем ползти от укрытия к укрытию под мелодичное посвистывание пуль.

И спасительная артиллерия вскоре появилась на сцене. Начальник артиллерии 1-й дивизии полковник Хугенет оказался не менее распорядительным, чем его коллега у Боске. Ситуация изменилась, когда подошла батарея капитана Круза (1-я батарея 9-го полка), которая картечными выстрелами начала расчищать дорогу пехоте. К ней присоединилась и батарея капитана Хужо (3-я батарея 8-го полка).{458}

Не имея возможности устоять перед артиллерией, московцы начали окончательно отходить к Альме. Чтобы не потерять боевой порядок, полковник де Лаваранд не стал входить в село, а, оставив для его зачистки вольтижерскую роту[55], прикрывшую фланг полка, повел свои батальоны между Альматамаком и Бурлюком к реке, к которой вышел в районе так называемой «белой фермы».{459} К часу дня Альматамак был совершенно очищен от русской пехоты.{460} Когда французы покидали его, поселок уже горел (Крен).{461}

Майор Монтодон не скрывал радости. «На плечи» русских стрелков тут же стали садиться вражеские: «…наши солдаты, далекие от того, чтобы остановиться из-за этого огня небольшой дальности и из-за огня артиллерии, помещенной на высотах, не колеблясь бросаются на врага, преследуют его, подгоняют штыками, принуждая бежать на другой берег и оставлять на земле немало своих».{462}

Даже если отбросить горячую французскую восторженность Монтодона, граничащую с преувеличением, нужно признать, что по мере приближения французских колонн положение 3-го батальона становилось критическим. 7-й полк линейной пехоты, войдя в пространство между Бурлюком и Альматамаком, теснил яростно отстреливавшихся московцев и стрелков. Но уходить они не торопились — и французам приходилось чуть ли не штыками «выковыривать» их с альминского берега.

Наиболее тяжело пришлось находившейся на правом фланге батальона роте штабс-капитана Олова,[56] погибшего не более чем через час после начала сражения. Обстреливаемый одновременно с фронта французами и с правого фланга — британскими стрелками, под градом пуль он отвел роту к Альме и перевел ее на противоположный берег.

«Спустя час после того, — говорил майор Зоркин, бывший командир 2-й гренадерской роты, — из-за северного плеча Альмы войско в красных мундирах значительной массой и бегом бросилось на крайнюю роту поручика Орлова. Орлов, заметив вовремя их намерение, отодвинул своих людей влево и назад и пустил беглый огонь по отважным англичанам. Зато и сам попал под такой же огонь со стороны французов, шедших к той же реке. Поэтому он приказал своей роте броситься в воду в надежде перебраться на противоположный берег Альмы, прежде чем враги успеют сблизиться с ним. Но крутые берега задержали как его, так и весь 3-й батальон, последовавший его примеру, отчего враги местами смешались с нашими солдатами».{463}

Что касается британцев, утверждать трудно. Хотя возможно, что это был один из батальонов Эванса, обходивших горящий Бурлюк с запада. Во всяком случае, ни в воспоминаниях 47-го, ни 41-го полков об этом никто не говорит.

Этот эпизод часто встречается в воспоминаниях французских офицеров и полковых летописях. Честь боя с ротой Орлова приписывают себе и 7-й полк линейной пехоты, утверждая, что его стрелкам удалось выбить роту Московского полка из прилегающих к поселку Бурлюк зарослей,{464} и 1-й полк зуавов, и даже 3-й полк зуавов (Клер).

Не имея больше сил держаться, Соловьев начал отходить и, судя по всему, каждая из его рот выходила к Альме самостоятельно.



ОТХОД ЧЕРЕЗ АЛЬМУ 3-ГО БАТАЛЬОНА МОСКОВСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА, или ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ МАЛЕНЬКИЙ, НО ХРАБРЫЙ БАТАЛЬОН

Вслед за ротой Орлова последовали остальные роты 3-го батальона. Относительно благополучный отход удался только благодаря тем самым 72 стрелкам поручика Култашова, сумевшего точным огнем во фланг французов прикрыть отступление своей пехоты. Но частный успех Култашова, скорее, исключение, нежели правило.

Култашов держался сколько мог и делал дело успешно: у него не было потеряно ни одного человека, а французы вынуждены были остановиться. Только когда неприятель приблизился настолько, что «…с поднятыми прикладами и в большом числе бросились на его маленький отряд», он отошел из виноградников.

Но, выходя из за укрывавших его стенок и зарослей, Култашов потерял осторожность, за что немедленно поплатился. На открытом месте поручик собрал людей своих вместе и «…за это настигнут был картечью, как он говорил, так что потерял сразу тринадцать человек, отчего снова должен был рассыпаться впереди брестских двух батальонов» (Приходкин).

Маленький отряд сделал свое дело на рубеже Альмы, противник остановился и вновь начал перестрелку. Преследовать московцев французы не рискнули. Батальон Соловьева смог благополучно отойти через Альму ближе к батальону графа фон Зео, на ходу осматривая оружие и патроны. Зайдя за 2-й батальон и приведя людей в порядок, Соловьев поставил свои роты правее Зео, прикрывшись кустарником.

Сражение на Альме. Французские пешие егеря дивизии принца Наполеона атакуют Бурлюк. Рис. Орландо Нори. 

О том, как сражался батальон Соловьева и том, сколько проблем он создал французам, говорит хотя бы тот факт, что «честь» побыть под его пулями приписывают себе как минимум три (!!!) французские бригады: Бурбаки, Моне (обе — 1-я дивизия) и Вино (3-я дивизия). Один Отамар скромно молчит об этом, хотя, как говорит Бейтнер, тоже некоторое время находился под его метким огнем.{465}

Пехота Канробера незамедлительно вошла в поселок, укрываясь от огня артиллерии, которая продолжала ее сдерживать. Это произошло примерно в 13.30, может, немного ранее.

Примечательно, что французская легкая пехота в сражении на Альме, ведя бой с русскими стрелками, использовала русскую же тактику, апробированную на Кавказе и совершенно игнорируемую в остальной армии. Это было замечено графом К.К. Бенкендорфом после его командировки во Францию, где он ознакомился с подготовкой стрелков Венсенской школы в Орлеане. Суть ее состояла в том, что в отличие от николаевской пехоты, использовавшей в рассыпном строю парную цепь, французы, как и войска Кавказского корпуса, использовали группы из 4 человек. Таким образом, к техническому превосходству неприятель добавил еще и количественное, успешно отвечая на один выстрел как минимум двумя. Этим и вызвано то, что русских во время Крымской войны всегда удивляли густые стрелковые цепи французов.{466}

Пользуясь тем, что британская пехота не спешила входить в зону артиллерийского огня, две русские батареи сосредоточили свой огонь на бригаде Вино. Под выстрелами оказался батальон Иностранного легиона подполковника Нейраля, остановившийся в 800 м перед фронтом русской пехоты.{467}

Кинглейк говорит об этом так: «…артиллерия, расположенная на пологих склонах Телеграфной высоты, доминировала над единственным участком местности, по которому мог наступать Канробер и, стреляя поверх голов своей пехоты, сдерживала его. Кроме того, это сильно мешало французам, которые, двигаясь к Телеграфной высоте, еще не достигли берега Альмы, крутой склон которого мог укрыть их».

Канробер опять попал в затруднительное положение. Всю его артиллерию ее начальник полковник Хугенет уже увел к Боске, предполагая поднять пушки по тому же оврагу, который преодолели уже батареи Боске.{468}

Первая из батарей Канробера стала почти на том месте, откуда незадолго до этого ушел 4-й батальон московцев. Бейтнер говорит, что четыре пушки французы поставили «…на возвышение около которого мы ранее находились». Как известно, 4-орудийные батареи только в 1-й дивизии.{469}

Его офицер помчался к Раглану. Сейчас Канроберу было наплевать на условности и он решил действовать «через голову» своего главнокомандующего. Командир 1-й дивизии корректно, но весьма настойчиво потребовал от союзников немедленного вступления в бой на своем участке, предупредив на всякий случай о самых негативных последствиях, возможных в случае дальнейшей задержки их действий в центре.

Во имя справедливости нужно отметить, что британцы ни в чём не подвели французов. Хотя определенные намерения показать союзникам свой характер у Раглана были. К тому времени они сами находились в затруднительном положении, мало того, что страдая от огня русской артиллерии, но еще и встретив на своем пути сюрприз в виде горящего Бурлюка.

3-й батальон до конца сражения, по воспоминаниям Приходкина, не смог соединиться с остальным полком. Об этом же пишет история Московского полка, которая говорит о совместных действиях лишь трех из четырех батальонов. В то же время Кинглейк в своем сочинении не хочет признать это и упорно концентрирует на обратных скатах Телеграфной высоты восемь(!) батальонов Московского и Минского полков.

Английский автор упорно настаивает, что отдельный батальон Московского полка соединился с остальными, после чего общая сила русских составила восемь батальонов, с которыми, сконцентрировав их в одной массе в тылу телеграфа, князь Меншиков собирался атаковать дивизию Канробера.

Комментировать тут нечего. Минский полк никак не мог действовать всеми четырьмя батальонами против Канробера, так как два его батальона всё сражение стояли против Боске.

После того, как стрелки и московцы перешли через Альму, сражение перешло в новую стадию. Теперь уже французы начали переправляться на южный берег.

В дело вступила дивизия принца Наполеона.



НАПОЛЕОН В БУРЛЮКЕ

В половине первого к полю сражения подошла 3-я пехотная дивизия принца Наполеона, стрелки которой «…входят в правую часть деревни Бурлюк и в сады, окаймляющие правый берег Альмы».{470} Как любили подчеркивать склонные к поэтическим аллегориям французы, принц в этот день оказался достойным имени своего славного предка. Вообще для тех, кто сражался в Альминском сражении под знаменами Наполеона III, на которых были начертаны названия побед Наполеона Бонапарта, казалось, что они возвращают славу империи, вновь сражаясь с теми, кто ее сокрушил — русскими. На этом акцентировал внимание Государя маршал Сент-Арно, докладывая ему о победе: «Ваше величество может быть горд своими солдатами, они не стали хуже, это снова солдаты Аустерлица и Иены».{471}

Едва оказавшись на улицах и в садах дымившегося Бурлюка, французы попали под фронтальный огонь русской артиллерии. Это встречали их конная №12 и Донская №4 батареи, уже успевшие основательно «насолить» Канроберу. Вызвавший их на свой страх и риск Кирьяков[57] настолько удачно определил позицию, что эти две батареи стали «костью в горле» и для французов, и для англичан.

Сложный рельеф, задымленность и разрывы гранат сделали свое дело. Теперь и у принца Наполеона движение начало замедляться. Его батальоны попали в затруднительное положение, оказавшись в дефиле между еще горящим Бурлюком и Альмата- маком.{472}

Бригада Моне шла первой. Сам Адольф де Моне не выходил из рядов передовых рот. Его солдаты прошли через западную, не сгоревшую окраину Бурлюка (очевидно, русские не успели ее поджечь, а западный ветер не дал пламени на нее распространиться) и начали по виноградникам приближаться к Альме.

Спешившая в огонь бригада и приняла на себя основной вес чугунных гранатных осколков и картечных пуль. Особенно тяжело приходилось морским пехотинцам. Не прошло и четверти часа, как были ранены капитаны Коппель-Даладье, Саж, сулейтенанты Симонин де Вермонд, Эсме, Файо. Шедшие рядом зуавы потеряли капитанов Домен-Дижо, Жилло, лейтенанта Пиро де Шелье, сулейтенанта Мартина де Пайли.

Теперь уже нервничал принц Наполеон. Его дивизия откровенно отставала. Бригада храброго Моне, кажется, застряла в Бурлюке и не слишком торопилась оттуда выходить.

Досталось 2-й бригаде генерала Тома, наступавшей во второй линии. Еще не подойдя к Бурлюку, она попала под обстрел русской артиллерии, но, к счастью для французов, снаряды перелетали над их головами и потому потерь удалось избежать (похоже, Тома оказался под рикошетами). Укрываясь от артиллерийского огня, 20-й и 22-й легкие полки (полковники Лабади и Сол) ушли в дым от горящего Бурлюка и, потеряв друг друга из виду, форсировали Альму в разных местах.{473}

Но первыми в поселок вошли зуавы Клера: «…Несколько ядер падает в первую линию; полковник разворачивает два батальона и укрепляет стрелков 2-й ротой 2-го батальона (капитан Фернье). Близко подойдя к садам, солдаты двух батальонов согласно приказу скидывают на землю ранцы, чтобы быть более легкими и свободными в движениях. 1-й батальон (майор Малафосс) занимает позицию в самом русле Альмы, илистом и сильно зажатом между крутыми берегами возле брода с дорогой, ведущей на возвышенности; 2-й (майор Адам) остается слева и немного сзади возле садов».{474}

Вскоре батальон Малафосса останавливается и ждет, пока капитан Ферри-Пизани, один из адъютантов принца Наполеона, произведет разведку реки, определив броды, позволяющие перейти Альму. Это напряженный момент. Весь берег под огнем русской артиллерии. О его мощи свидетельствуют сбитые ядрами ветви огромных деревьев, окаймляющих русло, на берегу периодически рвутся гранаты, всё вокруг засыпано картечью.{475}

Полковник Клер: «На холме, оторванном от плато, господствующего над Альминской долиной, и наискось вдающемся отрогом в русло, размещались три русских батальона впереди всей неприятельской линии. Нисходящий очень крутой хребет не мог быть достаточно защищен их огнем; правый и левый склоны, открывающиеся со стороны французской армии, напротив, должны были быть легко доступны вражеской артиллерии. 1-я дивизия намеревалась атаковать левую сторону этой позиции и обрывистые склоны, расположенные со стороны моря. Полковник 2-го полка зуавов, сознавая необходимость внезапной атаки, попросил разрешение бригадного генерала взять боем со своим первым батальоном самую верхушку отрога».{476}

Взяв Бурлюк, стрелки зуавов очищают от оставшихся русских стрелков прибрежные сады и кустарники, занимая их сами. Вдали виднеется несколько русских батальонов, а с ближайших высот французов достает артиллерия. Солдаты и офицеры с волнением ждут приказа, понимая, что долгое сидение под огнем может стоить только новых жертв, но не является путем к победе. Чувствуются порыв и стремление идти вперед.

Наконец, решение принято: бригадный генерал Моне, получив приказ принца, доставленный Ферри-Пизани, решает перейти реку под выстрелами русской артиллерии, накрывавшей гранатами низменную часть долины и южный берег. Атаковать решено по самой крутой части берега, так как пологие ее левая и правая стороны полностью простреливаются.

Зуавам Клера «везет»: они единственные в союзной армии дважды форсируют Альму. Это объясняется просто: выбранное место представляло собой S-образный изгиб реки и войдя в воду один раз, зуавам пришлось это проделать еще.{477}

Полковник Клер приказывает играть «атаку» и первым входит в Альму. За ним следует 1-й батальон. Вначале зуавы наступают прямо по дороге, но артиллерия русских так сильно продольно накрывает их, что они бросаются вправо, инстинктивно уходя под прикрытие высокого берега. Где-то над ними — батальоны Тарутинского полка, но крутизна склонов надежно скрывает французов, а русские резервные батальоны уже начали отход, поняв бесполезность своего стояния.

С русской артиллерией, казалось, справиться нельзя. Она продолжает «бесчинствовать» и вот-вот станет тем фактором, который определит судьбу сражения.

И вот тут случилось непоправимое…


НАЧАЛО КАТАСТРОФЫ: ОСТАВЛЕНИЕ ПОЗИЦИЙ В ЦЕНТРЕ РУССКИМИ ВОЙСКАМИ

«А поворачивая, ребята, налево кругом — один балагур брякнет, а все и пошли! Вот тебе и сражение!.. Ну да Господь с ними: винить никого не след — первый блин, пожалуй, что и комом!».

Раненый солдат Тарутинского егерского полка об оставлении позиций в беседе с А.Ф. Погосским.


КАК ЦЕНТР ОКАЗАЛСЯ ОТКРЫТЫМ

Перед тем, как сказать о тех, кто подвел русскую армию к катастрофе, еще раз напомним, кто делал всё, чтобы ее избежать. Командир 3-го батальона Московского пехотного полка подполковник Соловьев был в числе немногих командиров, сумевших действовать не только самостоятельно, но и обдуманно. Оказавшись перед фронтом наступающей французской дивизии, он ни разу не подставил батальон под губительный огонь неприятельской артиллерии и стрелков, перемещаясь от одной складки местности к другой. Удивительно, но многие его роты вполне успешно действовали самостоятельно.

Получается, французам у Альматамака русские противопоставили вполне французскую манеру воевать. Очевидно, отсюда и сравнительно небольшие потери в батальоне. В конце концов, это не его задача — стоять насмерть.


Начало конца

Хотя в сложившемся на поле боя положении нужно было действовать и действовать, именно с этого времени князь, кажется, делает всё, чтобы сражение было проиграно. Когда уверенность французов в успехе сильно колебалась, он абстрагируется от происходящего и в виде стороннего наблюдателя разъезжает по полю, предоставив командование частным командирам. Встречаемых начальников Меншиков лишь расспрашивает о происходящем, не вмешиваясь в события. Лишь верный Панаев (если ему верить) пытается выиграть сражение.

К этому времени русская артиллерия перестала быть хозяйкой поля боя. Французы подняли на плато всю артиллерию двух дивизий и одну из конных батарей, доведя их общее число до семи. Первым почувствовал перемены Минский пехотный полк: «…сильный анфиладный огонь артиллерии и пехоты дал другой поворот сражению…» — это перед минцами развернулась первая из батарей Канробера, приведенная Хугенетом.

В наиболее досаждавшей французам легкой №4 батарее было выбито не менее половины орудийных расчетов (48 из 100 человек), больше половины лошадей, но на просьбу, направленную командиром батареи полковником Кондратьевым генералу Куртьянову выделить хотя бы взвод для помощи артиллеристам, был получен категорический отказ. Понимая, что, оставаясь на этой позиции, он может вслед за людьми потерять и пушки, командир батареи начал отводить их назад. Чувствительные потери понесли артиллеристы легкой №5 батареи, страдавшие от огня неприятельских стрелков.

Понеся значительные потери, два русских полка (Минский и Московский) вместе с артиллерией вынуждены были отойти на 400–500 метров, прикрывшись местностью. Их позиции были немедленно заняты французами.

Перед этим Брестские и Белостокские резервные батальоны при появлении перед их фронтом противника незамедлительно начали отступление к Телеграфной высоте. На это их спровоцировало не только бессмысленное, как казалось многим, стояние под пулями (на самом деле их никто и не видел за дымом от горящей деревни), а в большей степени то, что в момент атаки дивизии Канробера и подошедшей дивизии принца Наполеона генерал Кирьяков (тот самый, который, по укоренившейся легенде, все сражение просидел в овраге, горюя об убитой под ним лошади) развернул непонятно откуда появившуюся у него Донскую батарею Ягодина, открывшую огонь в том числе поверх голов резервистов, и без того до предела напуганных происходящим и, судя по их действиям, находившихся в полной растерянности.

Досадно, что именно в это время отходившие стрелки поручика Култашова, уже штыками и прикладами отбивавшиеся от наседавших на них французов, пытались отойти к Брестскому полку, надеясь вместе с ним отбить атаку противника. Когда же Култашов дошел, наконец, до брестцев и, пытаясь зацепиться за них, развернул своих стрелков против французов, Брестский полк, как говорит «История Московского полка…», «…счел необходимым отступить, оставив московцев одних защищать эту позицию…».

Еще раз скажем слова благодарности поручику Култашову, одному из безвестных героев Альмы, у него хватило самообладания не броситься вслед за уходившими резервными батальонами. Может быть, только благодаря ему и его стрелкам молот французской атаки не обрушился на остальные батальоны московцев, давая возможность произвести перестроения.

Ну и несколько слов вслед покидавшему своих солдат генерал-майору Куртьянову: оказавшись тяжело раненым, он ушел на перевязочный пункт и больше его никто на Альминском поле не видел. Общее командование Московским пехотным полком принял на себя командир 3-го батальона.

Но пока еще Соловьев этого не знает. 3-й батальон Московского полка, не успев выйти к своему полку, был вынужден занять обособленную позицию восточнее Телеграфной высоты{478} — и «…правый фланг Московского полка оказался обнаженным, вследствие чего полк должен был еще податься правым флангом назад».{479}

Московский полк управлялся только формально. Каждый батальон действовал сам по себе и только по разумению батальонных командиров. Иногда и этот уровень управления разрушался, приводя к необъяснимым последствиям. Когда во время отхода в район телеграфа унесли на ружьях раненого командир 4-го батальона Московского пехотного полка майора Гусева, и командование перешло капитану Жохову, то, по воспоминаниям Бейтнера, последний начал «…уговаривать всех спешить уходить».{480}

Вот тут нам и будут особенно интересны воспоминания одного из тех, кто был в этот день в строю Тарутинского егерского полка и являлся не только очевидцем, но и участником происходившего. Речь идет о капитане Ходасевиче, много и часто цитируемом до сих пор. Но теперь настал, как говорится, «момент истины».

Со своего места в строю батальона, которым командовал майор Ильяшевич, капитан видел в основном движение британской пехоты. Сначала ничто не предвещало беды. Разгорелся Бурлюк — и внезапно перед батальоном показались группы пехотинцев, отступающих в беспорядке, это были солдаты бригады генерал-майора Аслановича. За ними отходили и два московских батальона — 1-й и 2-й.{481}

Вид резервных батальонов привел к первым вспышкам паники в рядах тарутинцев. Все считали, что сражение уже проиграно и о них забыли.


Почему?

Отчего резервные батальоны оставили свои позиции? Ответ на этот вопрос не может быть однозначным. Война — очень жестокая вещь, со многими непредсказуемыми психологическими факторами. В какой-то момент психика солдат резервных батальонов оказалась надломленной, и они не помышляли более ни о чем, как поскорее убраться с этого страшного поля…

Не смог справится с ситуацией и генерал-майор Асланович. «…Хотя резервные батальоны перед нами подвергались жестокому обстрелу, они оказались в таком беспорядке, что начали отступать без каких бы то ни было приказаний, а всего лишь по усмотрению их генерала Аслановича, которому нет извинений, в отличие от подчиненных ему новобранцев. Он дважды подъезжал к нашему генералу Кирьякову с просьбой о поддержке».{482}

Кстати, та самая артиллерия, стрелявшая рядом с ними, не самая ли лучшая поддержка?

Оправдывая брестцев и белостокцев, часто приводят аргумент, что будучи вооружены устаревшими ружьями, они просто не могли сдерживать французов, находясь под выстрелами на открытом склоне. Бесспорно, это так. Как и совершенной правдой является то, что на Альме пришла расплата за попытку превращения резервных и запасных бригад в полноценные боевые части. Великий Леер не мог сделать ничего, кроме как констатировать с горечью: «…наши запасные и резервные бригады в Крымскую кампанию — бригады лишь по названию, а в сущности полки… отличались крайней неудобоуправляемостью и представляли собой вполне анормальные тактические организмы».{483}

Дальше — больше: «…для успокоения совести назвали их бригадами; а в сущности принесли громадные жертвы людьми и деньгами, не достигнув никакой пользы на деле».{484}

В общем, ничего не меняется: хотели как лучше, а получилось…

Ждать подвига от таких формирований было бессмысленно, у Меншикова это знали, потому и поставили их не туда, куда нужно, а где придется.


Как воевали тарутинские егеря

Можем еще сто раз стыдить резервистов, но это ничего не меняет. Даже их уход не ставил Меншикова на грань поражения.

Но после этого случилось непоправимое. Это событие, на мой взгляд, и стало основной причиной поражения русской армии в Альминском сражении, и о нем стыдливо молчали и продолжают молчать многие. Многие, но не все. Участники сражения (Приходкин, Бейтнер), исследователи (Богданович) не только говорят об этом, но и считают тарутинцев одними из основных виновников трагедии.

Итак, через несколько минут, вроде бы стабилизировавшаяся благодаря стрелкам Култашова ситуация, усугубилась тем, что без всяких видимых причин Тарутинский полк вслед за батальонами брестцев и белостокцев начал отход по севастопольской дороге. Оставшись без пехоты, вынужденно снялись с позиций две батареи центра русской армии, своим огнем до этого успешно поражавшие дивизию принца Наполеона.

«Тарутинский полк …не оказывал никакой помощи в течение всего времени…, сначала отступили его 2-й и 3-й батальоны, а затем, глядя на них, отошли и все остальные…», — это о действиях тарутинцев говорит «История Московского полка…».

Уход не только возмутителен, он сразу стал напоминать предательство, и даже более чем. Командир 3-го батальона Московского пехотного полка подполковник Соловьев, отходя от Альматамака, «…рассчитывал укрыться за Тарутинским полком. Но этот полк, не допустив нас до себя, повернулся и ушел…», — вспоминал В. Бейтнер.{485} Он же с горечью употребляет в отношении тарутинцев такое понятие, как «трусость».

Тарутинский полк не сильно утруждал себя войной.

Первые ядра пролетели над ним, когда одна из четырехорудийных батарей Канробера (возможно, Круза), поддерживая зуавов и стрелков, открыла огонь по батальону тарутинцев: «Мы заметили опасность, угрожавшую нашему батальону со стороны четырех полевых орудий, открывших огонь с левой стороны и видневшихся за все еще горящими остовами стогов. Над нашими головами начали пролетать ядра».{486}

Дальше пошло «веселее» — и Ходасевич рисует картину полностью дезорганизованного подразделения.

«В это время позади нас проскакал дивизионный генерал-квартирмейстер; мы кричали ему, что нам необходима батарея. Он отвечал, что приказал подойти резервам, но ему было сказано, что они не двинутся с места без указания князя Меншикова. Здесь наши отважные товарищи, собиравшиеся ранее показать чудеса храбрости, закричали, что погибнут без поддержки артиллерии».{487}

И, что интересно, батарея пришла! Рядом с тарутинцами развернулись конно-артиллеристы.

«…B 20 минут подоспела батарея, которая вступила в бой с вражескими орудиями и отвлекла от нас вражеский огонь».{488}

Но страх уже проник глубоко под мундиры и парализовал волю. Судя по всему, командиры не слишком рисковали подвергать себя опасности.

«…Командир нашего батальона майор Ильяшевич боялся пострадать от огня неприятельских стрелков, а потому не садился на лошадь, но стоял рядом с нею, закрываясь корпусом коня от противника; командир полка поступил также, но для него это было более простительно, ибо он был в летах и немощен, получив звание генерал-майора за долгую службу».{489}

Естественно, что психологически не готовый к бою, командир не особенно утяжеляет свой мозг размышлениями о том, что нужно делать. У него только один алгоритм действий — найти повод и уйти от опасности, притом по возможности как можно дальше. Что и было сделано, едва только первые пули пролетели над головой.

«…Когда пули Минье начали достигать нашего батальона, майор решил, что пришло время отступить. Мы покинули позиции в низине, где располагались, и поднялись на холмы».{490}

Ну и, конечно, где малодушие, там и сарказм: вместо солдат в сражении участвовали их ранцы.

«…Только один батальон нашего полка был вовлечен в сражение; перед началом движения они сложили ранцы на землю на своей первоначальной позиции. Французы приняли ранцы за лежащих солдат и открыли по ним оживленный ружейный огонь. Командир 4-й легкой батареи полковник Кондратьев, человек весьма активный, подкатил 4 орудия к ранцам в ожидании подхода французов. Его ожидания оправдались — французы кинулись в штыковую атаку, но 4 пушки открыли по ним жесточайший огонь».{491}

Пока Кондратьев прикрывал ранцы тарутинцев, полк уже был далеко, шаг за шагом увеличивая скорость покидания поля сражения.{492}

Теперь левый фланг русской армии был почти на 3 километра отжат от морского берега, и только, без преувеличения, героическое сопротивление Минского и Московского полков не давало возможности французам и туркам сокрушить левый фланг 6-го корпуса.

Но любой подвиг — это не более чем последствия чьей-нибудь ошибки. А их русский главнокомандующий совершил более чем достаточно. Это относится в равной мере и в том числе к действиями Тарутинского полка, которыми не руководил никто.

И.Г. Воробьев. В Альминском сражении поручик Минского пехотного полка. 

Как писал офицер этого полка: «В наш батальон (Тарутинского полка) ни разу не привозили приказания отступать и вовсе не было никаких приказаний с начала боя».{493}

Но командир-то в полку был? И какие могут быть приказы полку, поставленному на позицию, кроме как удержание этой самой позиции? Неужели это не было известно генерал-майору Волкову? Тем более, что и действовавший неподалеку «…Минский пехотный полк никаких приказаний не получал с тех самых пор, как мановением «Светлейшего» был выдвинут в одну линию с двумя ротами нашего генерала», — вспоминал В. Бейтнер.

Итак, мы касаемся одной из наиболее острых тем сражения на Альме — ухода нескольких русских полков (Тарутинского и, вскоре, Углицкого) и резервных батальонов с поля боя. До сих пор об этом старались не упоминать. Официальная историография не желала усугублять и без того страшной картины поражения в день, предопределивший «севастопольский погром». Однако без этого картина событий не будет полной и завершенной. Увы, нам придется это признать. И не только из-за того, что я «непатриотичный» автор, а потому, что этот факт засвидетельствован и участниками, и многими исследователями. И оттого, что о нём молчат, он не может исчезнуть. Это, без малейшего преувеличения пятно позора очень трудно стереть, попытки же замолчать его — не лучший вариант, провоцирующий желание домыслить. Я думаю, что лучше признать это и в дальнейшем называть одной из причин поражения. Тогда и поведение главнокомандующего сразу становится более понятным. Может быть, говоря о недостаточном упорстве русских солдат в Альминском бою, Меншиков и имел в виду не всю армию, а лишь эти части.

Остановимся пока на Тарутинском егерском полку. Командовал им человек примечательный, ничем не уступавший командиру Московского пехотного полка в своей военной ограниченности, но превосходящий последнего в чванстве и самодурстве — генерал-майор Волков. Судя по его поведению во время и после сражения — это был не более чем банальный трус с замашками провинциального помещика. Уже после сражения, «…воспользовавшись смертью[58] генерала Гогинова, бригадного своего командира, и потерею власти над подчиненными начальником 17-й пехотной дивизии, он удалился, как мы сказали выше, в город Симферополь, где несмотря на явную трусость оставался в почетном достоинстве командира полка».{494}

Генерал Богданович категоричен: «Тарутинский же полк, стоявший за резервными батальонами Брестского и Белостокского полков в колоннах к атаке, не принял почти никакого участия в бою…».{495}

Видя тяжелое положение стрелков Московского полка и бесполезность резервных батальонов с их допотопными кремневыми ружьями, генерал Волков даже не подумал усилить их своими штуцерными. Думаю, что генерал Волков видел в каждом солдате, удалившемся от своего батальона более чем на пару сотен шагов, потенциального дезертира.

А Бейтнер считал, что действия Тарутинского полка могли изменить ситуацию. «Должно быть, некому было надоумить, чтоб Тарутинский полк хотя бы в эту минуту выставил своих штуцерных на то место, где следовало быть какой-нибудь батарее. Одного развернутого батальона из второй линии было бы достаточно расположить левее штуцерных над крутостью. Тогда кровь потекла бы струями из враждебной для нас силы и уму нашего главнокомандующего дала бы возможность сообразить, как поступить с правофланговой французской дивизией, обессиленной более чем двухчасовой пальбой…

А так как Тарутинский полк не намерен был делать выстрелов ни туда, ни сюда, то можно предположить, что мы так одни и отправимся в левый угол, где пришлось мне быть наблюдателем от начала до конца и стоять там перед тремя различными частями неприятельских войск».{496}

Вывод может быть единственный: в действиях генерала Волкова присутствует не только трусость, но и подлость по отношению к другим полкам.

«Пока разрозненные части Московского полка сопротивлялись врагам слабым числом своих стрелков, генерал Волков и не подумал его подкрепить своими штуцерными.

Если от подобной попытки его удерживало присутствие невдалеке самого главнокомандующего и безмолвного на этот раз начальника 17-й пехотной дивизии, которого авторитет был на этот раз, к сожалению, оставлен без внимания, то повернув свой полк назад перед приблизившимися к нему ядрами, что он сделал в наших глазах по собственному внушению, он прежде должен бы был выставить на этой линии, которую покидала цепь штуцерных, и пропустить сквозь нее отступавший Московский полк, чего, однако, он и не подумал сделать. Тарутинский полк, выйдя из жестокого сражения, так и не закоптил своих ружей, как-будто в них надобности не было».{497}

А что Кирьяков? Оказывается, Асланович несколько раз подъезжал к нему и спрашивал, что делать. Командир дивизии, который в это время был занят установкой батареи, просто не обратил внимания на командира резервной бригады, а когда понял, что брестцы и белостокцы уходят, было уже поздно. В этот момент Кирьяков откровенно растерялся и сам уже не знал — что действительно нужно делать.

У тарутинцев тоже не всё было хорошо. Через их головы полетели первые французские ядра. Слева сдерживали дивизии Боске и Канробера Минский и Московский пехотный полки. Справа не было ничего видно, но доносившаяся из густого дыма интенсивная перестрелка, которую вел Бородинский полк, не сулила ничего хорошего. Все настроились на отступление. Нужен был только повод.

И он вскоре появился — отсутствие приказов и неясная ситуация. К примеру, Ходасевич говорит, что именно эта неопределенность сказалась на общем настроении как офицеров, так и солдат.

Когда генерал-лейтенанту Кирьякову доложили, что французы уже на плато, он внезапно развернулся и поехал в тыл, не сказав никому ни единого слова. Оговорюсь, это версия Ходасевича, считающего, что командир дивизии понял, что сражение проиграно и покинул поле сражения.{498}

Ходасевич говорит, что в это время мимо батальона проехал князь Меншиков со свитой. Увидев отступавших тарутинцев, главнокомандующий процедил сквозь зубы, похоже, ни к кому не обращаясь, что такое отступление — настоящий позор для русского солдата. На это один из офицеров ответил ему, что если бы полком командовали, то он бы и сражался соответственно. Ничего не ответив, князь продолжил свой путь вдоль линии.{499}

С этого времени Тарутинский егерский без остановки покидал поле сражения. Слева отбивались от французов минцы и московцы. В двух километрах справа шел в атаку и погибал Владимирский пехотный полк. Плохо, с кровью и разорванным мясом, но фланги русской армии держались. Немалой кровью «умывались» там французские и английские пехотинцы. Но в центре русской позиции всё было кончено. Километровая брешь решила исход сражения.

Когда полк вышел из сражения и, как сказал капитан Ходасевич, шум снарядов перестал пугать нас, он спросил своего командира батальона, куда мы идем. Слово «бежим» употреблять не решались, хотя все видели, что оно более всего подходило к случившемуся.

Как оказалось, Ильяшевич сам не знал, что делать раньше. Более того, когда все оказались в безопасности, вдруг стало стыдно. Пересчитали людей. Почти все были на месте. Недосчитались в строю 20 солдат. Один офицер был ранен. Все смеялись над ним, говоря, что он выполнил обещание, данное невесте в Петербурге приехать к ней сразу после первого сражения в Крыму.{500}

Но самое интересное началось уже после войны, когда пришел черед делить «процент героизма». Тут Волков оказался впереди если не всех, то многих.

«Спустя года два или три после войны, как только в нашем отечестве сделалось известным, что французские генералы, именно принц Наполеон и Канробер, по ошибке сочли встретившие их за р. Альмой ротные и полубатальонные колонны Московского пехотного полка за «храбрый Тарутинский полк», то, как я слышал, этот самый командир не замедлил подтвердить и присвоить себе и своему полку это лестное название «храбрый»; причем он нашел даже нелишним представить и к награде ничем не отличившихся, но близких ему людей».{501}

Трудно говорить сейчас за тех людей, которые покинули поле сражения, подставив под удар всю русскую армию, обрекая ее на поражения. Причины столь, казалось, странного поведения никто толком объяснить не мог. Капитан Ходасевич всё списывал на молодость и неопытность солдат.

«Однако стоит упомянуть, что солдаты 6-го корпуса были новобранцами, так как этот корпус всегда являлся резервным для первых четырех, а зачастую и для 5-го и

7-го корпусов. Так, после Венгерской кампании мы выделили по 60 человек от каждой роты для пополнения потерь 2-го корпуса; после этого недостающие в корпусе 11 520 солдат были заменены рекрутами. В нашем полку были люди, которые не знали, как зарядить ружье; когда человек не знает, что делать с собственным оружием, ему, разумеется, недостает уверенности в себе, когда он слышит выстрелы, разрывы снарядов и свист пуль».{502}

Но ведь и противниками были не суперсолдаты, большая часть которых тоже впервые оказалась под выстрелами.

Французское 12-фунтовое орудие (Canon obusier de campagne de 12 modele 1853) образца 1853 г. Музей Дома инвалидов. Париж. 

Странный все-таки этот полк Тарутинский. Кажется, в нем и не наказали никого толком. Правда, позднее многих офицеров просто возмутило поведение старших офицеров полка, в частности, его командира генерал-майора Волкова. Сбежав с поля сражения после первых выстрелов, эти личности появились уже тогда, когда им ничего не угрожало, и принялись командовать как ни в чем ни бывало.{503}


Последствия

Отступление Тарутинского полка (без приказа!) не только создало угрозу для Бородинского полка, вынудив его отбивать атаки с двух сторон. Оно имело без преувеличения катастрофические для русской армии последствия.

Когда тылы Тарутинского полка еще маячили на близлежащих высотах, центр русской позиции оказался совершенно открыт. Вот теперь, читатель, представьте — брешь, образовавшаяся в результате отхода русских батальонов в центре, составила более 1000 метров!

Угроза окружения, отрезания и уничтожения нависла над продолжавшими держать свои позиции минцами и московцами. Оставалось одно — отходить.

«…перевес в силах на стороне неприятеля был уже слишком большой, и оторванный от армии Минский полк оказался в затруднительном положении. Не получая никакой помощи, которой, впрочем, уже не из чего было дать, так как для этого пришлось бы вернуть отступившие батальоны, и находясь в наибольшем удалении от резерва в 31/2 верстах в стороне от пути наступления, полк не получал никаких приказаний. Кроме того, опасаясь, что на позиции отступивших резервных батальонов и Тарутинского полка мог появиться неприятель и угрожать тылу Минского полка, полковник Приходкин послал к генералу Кирьякову ординарца доложить, что полк одной линией батальонов держаться на первой позиции не может и должен передвинуться ближе к армии. Вместе с этим было разослано в батальоны приказание отступить. За Минским полком последовали три дивизии неприятеля…».{504}

Отход тарутинцев привел к тому, что вместо сплошного фронта противнику противостояла очаговая оборона, и только благодаря тому, что артиллерия перекрывала своим огнем пространство между ними, она могла держаться. Частая смена направления стрельбы русскими батареями не позволяла сосредоточить его на одной из целей, надежно накрыв ее своим огнем. А на русской артиллерии продолжала сказываться большая дальность стрельбы гранатами французских 12-фунтовых орудий. Несколько гранат разорвалось между орудиями легкой №5 батареи. Осколками были перебиты ноги штабс-капитана В.Н. Демидова.[59]

Канробер, находившийся в это время в районе Белой фермы, не преминул воспользоваться изменившейся обстановкой, надеясь нанести удар во фланг Минскому и Московским полкам.{505} Это могло поставить оба полка в сложнейшее положение, грозящее закончиться или разгромом, или пленением, выход из которого был только в начале отхода.

Итак, резюмируем. Одной из главных причин поражения русской армии не Альме должен рассматриваться не обход левого фланга дивизией Боске, а именно полное открытие центра русской позиции, создавшееся в результате ухода Тарутинского полка, причиной которого стали прежде всего личная трусость его командира генерал-майора Волкова и нераспорядительность главнокомандующего князя Меншикова.

Мнимое же, столь обожаемое многими историками утверждение о значении обхода русской позиции со стороны моря — не более чем частичное оправдание Меншикова, поспешившего отнести к виновным прежде всего командира 17-й пехотной дивизии генерала В.Я. Кирьякова. После сражения и он, и вся дивизия огульно подверглись стараниями главнокомандующего невиданной ранее «сильнейшей опале».{506}

Кстати, Тарутинскому полку не прощали Альму и Крымскую кампанию всю его долгую историю. Сменявшие друг друга командиры всячески изворачивались, пытаясь получить отличие на знамя за Крымскую войну, но ни один из российских самодержцев не допустил этого. Александр II в 1878 г. во время кампании на Балканах благодарил командира Тарутинского пехотного полка полковника Ю. Ельца за действие полка и «…так любезно расхваливал Тарутинский полк и меня, говорил любезности, в течение разговора три раза целовал меня и сказал, что награда полку будет! Выразив удивление, что Тарутинский полк не имеет георгиевских знамен, сказал: «Как, тарутинцы (ударение на этом слове) не имеют георгиевских знамен?! Этого не может быть! Аза Севастополь?»… В результате после изучения вопроса Тарутинскому полку было пожаловано Георгиевское знамя с надписью «За Базарджикъ 14 Января 1878 г.», но все-таки без надписи отличия «за Севастополь».

Примерно в это же время на правом фланге русской позиции Владимирский пехотный полк выбил из захваченного укрепления английскую бригаду Кодрингтона Легкой дивизии генерала Брауна, нанеся ей жестокие потери и отбросив ко второй линии..

И мы снова вернемся немного назад…


ПЕРВАЯ АТАКА БРИТАНЦЕВ

«Ядра и гранаты проводили кровавые борозды в рядах врагов, но они снова смыкались и с новой силой… стремились форсировать переправу».

Генерал-лейтенант князь П.Д. Горчаков, командир 6-го пехотного корпуса об атаке английской пехоты в сражении на Альме 8(20) сентября 1854 г.

Англичане к 11 часам только приближались к русским позициям. Почти полчаса ушло на формирование боевого порядка и оценку обстановки, после чего Раглан дал столь долгожданную команду начать наступление.{507} Примерно в 13.30 британская пехота подошла к русским позициям на милю. По воспоминаниям Пэджета, атака началась в 13.40, а сражение закончилось в 16 часов или около этого.

Французы поняли, что британцы «в деле», когда в дивизии Наполеона услышали далекий странный звук, к которому они успели привыкнуть за время общения с союзниками, — волынки. Стало ясно, что, окончательно проснувшись, английские войска, преодолевая одну за другой цепи невысоких поросших травой холмов, шаг за шагом сокращали расстояние, отделявшее их от Альмы.{508}

В отличие от французов, совершавших глубокий обходной маневр, англичане должны были осуществлять давление на центр и усиленное — на правый фланг русских войск. Но, как можно догадаться, английский командующий избрал худший в данной ситуации вариант прямого давления на центр русской позиции. Всякие тактические «выкрутасы» Раглан посчитал излишними.

Учитывая почти идеально ровный рельеф местности, раскинувшейся перед английскими войсками, он использовал привычную линейную тактику, выбрав построение в две линии с выделением резерва. Наступление началось с рубежа, отдаленного от русских позиций почти на 2–3 километра. В это время французы уже почти два часа вели бой на плато, что подтверждает в своих воспоминаниях один из сержантов 19-го полка, слышавший во время подхода к Альме перестрелку на правом (французском) фланге.

Но даже сейчас Раглан торопился не спеша. Сомерсет Калторп считал действия своего именитого патрона разумными, а в данной ситуации оправданными. По его мнению главнокомандующий не спешил вводить британскую пехоту в зону эффективного огня русской артиллерии до того времени, пока не прояснится ситуация у Сент-Арно.{509}



ПОСТРОЕНИЕ БОЕВОГО ПОРЯДКА

Общая схема

Легкая дивизия

1-я (Гвардейская) дивизия

Кавалерия: Легкая бригада

4-я дивизия (резерв)

___

2-я дивизия

3-я дивизия


По дивизиям и бригадам

2-я дивизия (генерал-лейтенант сэр Джордж Де Ласи Эванс)

2-я бригада (генерал Пеннефатер): 95-й полк, 55-й полк, 30-й полк — 1-я бригада (генерал Адамс): 49-й полк, 47-й полк, 41-й полк

Легкая дивизия (генерал-лейтенант сэр Джордж Браун)

2-я бригада (генерал Буллер): 77-й полк, 88-й полк, 19-й полк — 1-я бригада (генерал Кодрингтон: 23-й полк 33-й полк 7-й полк

3-я дивизия (генерал-майор сэр Ричард Ингленд)

2-я бригада (генерал Эйри): 1-й, 28-й, 44-й — 1-я бригада (генерал Джон Кемпбел): 4-й, 38-й, 50-й

1-я дивизия (генерал-лейтенант герцог Кембриджский)

2-я (Шотландская) бригада (генерал Колин Кемпбел): 79-й, 93-й, 42-й — 1-я (Гвардейская) бригада (генерал Бентинк: Колдстрим. гвардия, Гв. фузилеры, Гв. гренадеры

Кавалерия (Легкая бригада лорда Кардигана)

17-й ул., 11-й гус., 8-й гус., 13-й лег.др.

4-я дивизия (генерал-лейтенант сэр Джордж Каткарт)

1-я бригада (генерал Торренс): 20-й 21-й 68-й 46-й полк — 2-я бригада (не участвовала в сражении): 57-й полк 4-й легкий драгунский полк[60]


Перед фронтом и правым флангом Легкой дивизии бригады развернулись две роты Стрелковой бригады (майор Артур Лоуренс), на левом фланге — еще две роты стрелков (майор Норкотт).

Стык Легкой и 2-й дивизий вскоре потерял интервал. В результате, как вспоминал подполковник Лайсонс, сразу за 7-м полком, «внахлест», шел 95-й.{510} Им так и придется в сражении быть рядом, иногда помогая друг другу, иногда сменяя один одного.

3-я и 4-я дивизии составляли резерв. При этом 4-я дивизия генерала Катакарта в сражении не принимала участия. Равная по силе бригаде, она не приближаясь к первой и второй линиям ближе, чем на милю.{511} По сути своей это была не дивизия, а сплошное недоразумение.

С 4-й дивизией шел 1-й батальон (4 роты) Стрелковой бригады (подполковник Хорсфорд), приданный бригаде генерала Торренса. Его как укомплектованного молодыми солдатами и добровольцами из других частей решили активно в бою не использовать, поручив охрану тыла. 1енерал Каткарт, служивший ранее со стрелками, был рад видеть их у себя в дивизии и всячески отмечал.{512} Каждая из бригад получила по две роты 1-го батальона.

В интервалах бригад двигалась артиллерия, которая должна была сопровождать колесами и поддерживать огнем свою пехоту.{513} Батареи занимали место за правым флангом своих бригад.{514}

Первая линия шла в развернутом фронте, вторая — в колоннах.{515}

Кавалерия под общим командованием лорда Лукана находилась в резерве, следуя за левым флангом британского боевого порядка в готовности отразить угрозу со стороны русской кавалерии, официально прикрывая фланг и тыл,{516} а на деле в конечном итоге «…не играя никакой роли в сражении. Раздосадованными и обиженными на судьбу, просидели всё время в седлах как зрители».{517}



НАЧАЛО АТАКИ: ТОРЖЕСТВО РУССКОЙ АРТИЛЛЕРИИ

Теперь настало время сказать свое веское слово сыновьям «Туманного Альбиона», и они не заставили себя долго ждать. Красные мундиры линейной британской пехоты и зелёные куртки легкой замелькали перед Альмой около часа дня.{518} Вначале англичане двигались колоннами, но на дистанции дальнего пушечного выстрела развернулись в «две линии с резервами», прикрывшись густой цепью стрелков.{519}

По воспоминаниям участников и впечатлению очевидцев, настроение у солдат было приподнятым, они рвались в бой, горя желанием как можно скорее скрестить штыки с русскими и расчистить себе дорогу к желанной и, казалось, близкой цели — Севастополю.

Подполковник Артур Лоуренс. Командир 1-го батальона Стрелковой бригады. 

Однако многим из них так и не удалось увидеть этот город. Никогда.

Перед началом атаки англичан лорд Раглан еще раз встретился с маршалом Сент-Арно для уточнения действий союзников. Французский главнокомандующий торопился. Его батальоны уже завязали тяжелый бой на плато, обходя русский левый фланг, отжимая его от моря. Все, что интересовало СентАрно, так это намерение британцев совершить обход правого фланга русских. Ведь вчера только об этом договорились. Было очевидно, что если Раглан решится на подобные действия, то русским ничего не останется, как отходить.

Но Раглан хранил интригу, доводя ситуацию до глупости. По воспоминаниям генерала Брауна, присутствовавшего при разговоре, он уклончиво ответил на вопросы Сент-Арно о своих окончательных планах, ставя под сомнение возможность каких-либо обходных действий, оправдываясь превосходством русских в кавалерии. Кажется, для него не существовало никакого иного варианта действий, кроме как лобовой атаки русской позиции. Этим решением он бездумно подписал смертный приговор нескольким сотням британских солдат…

После короткой встречи главнокомандующие расстались. Скромная свита Сент-Арно двинулась к 1-й дивизии. Многолюдное окружение Раглана осталось на месте.

Свитская кавалькада английского главнокомандующего была зрелищем, со стороны поражавшим своей парадностью. Штаб генерала лорда был эффектен. Больше 60 человек в парадной форме сопровождало его. В свиту собрались все, в том числе и те, кому пребывание там было совершенно необязательно. Тут были «сливки общества», которым присутствие в штабе командующего казалось гарантией самого короткого и безопасного пути к славе и почету. Многие были связаны родственными отношениями.{520} Например, подполковник Сомерсет Калторп, адъютант и племянник одновременно. В многоцветие мундиров вплетались и несколько цивильных костюмов.

Кто-то сказал лорду, что подобная толпа будет лишь помехой в управлении войсками, тем более, что многие из офицеров и чиновников не только являлись лишними, но и постоянно пытались лезть со своими советами и замечаниями. Раглан к этому отнесся вполне спокойно. Он только сказал с обычной для него невозмутимостью: «Позвольте им остаться. Скоро мы войдем в зону артиллерийского огня — и лишние сами исчезнут. Будьте в этом уверены».{521}

Как в воду глядел. После того, как в боевые порядки британцев врезалось первое пушечное ядро, выпущенное из русского орудия, подполковник Сомерсет Калторп посмотрел на часы. Был ровно 1 час 30 минут.

Подняв голову от циферблата, Калторп с удивлением констатировал, что свита главнокомандующего уменьшилась ровно наполовину. Вокруг Раглана остались только те, кому должность предписывала находиться рядом. Остальных «вольных туристов» не было видно до самого конца сражения.{522} Они с удивлением узнали, что на войне иногда убивают, а потому желание остаться живым победило желание выглядеть героем. Даже совершенно гражданский человек Уильям Рассел не обделил сей факт вниманием: «Я проехал верхом к правому флангу через фронт бригады Кодрингтона, чтобы примкнуть по возможности к сэру Ди Лэси Ивенсу, и приближаясь к дороге, увидел сильно поредевший штаб лорда Раглана, но не по вине неприятеля».

Первые сотни метров, пройденные британской пехотой, не внушали страха. Хотя они слышали отдаленную перестрелку, всё это казалось не более чем приключением. Безоблачный день, яркое солнце, свежий ветер с моря. Во 2-й дивизии в 55-м полку подполковника Уоррена солдаты даже попытались подстрелить бегавших то тут-то там зайцев. Англичане даже не думали, что скоро пожалеют о бесполезно потраченных патронах, когда останутся с почти пустыми патронными сумками.

Постепенно спускаясь по пологой местности к северному берегу Альмы, английские полки первой линии вошли в зону действия огня батарей центра и правого фланга русских, артиллерия которых немедленно открыла огонь ядрами с предельной дистанции: «…а через какой-нибудь час началась и у нас перестрелка — англичанин двинулся».{523} Едва первые линии англичан, преодолев гребень пологой возвышенности, прошли сто ярдов, как лейтенант батареи 1-й конной артиллерии Ванде- лир увидел взвившийся над русскими позициями дым, а затем в строй британской пехоты врезалось русское ядро. К счастью, от первого выстрела никто не пострадал. Но офицера поразила пугающая точность, с которой на большой дистанции почти с первого выстрела русские артиллеристы накрыли цель. Он отметил выучку русских артиллеристов и дальнобойность их орудий. Подтверждение правильности его выводов просвистело через минуту. Следующий снаряд попал в их батарею, разрушив зарядный ящик, с расстояния не менее трех тысяч ярдов.{524}

Ванделир сделал вывод, что ими были промерены все дистанции и намечены рубежи огня.{525}

Об этом же подумал и офицер Гвардейских гренадер Джордж Хиггинсон. Вскоре и к нему прилетело подтверждение, оправдавшее их самые худшие ожидания. Одно из следующих ядер ударило в расчет орудия, развернувшегося на фланге гвардейцев, снеся голову наводчику, безжизненное тело которого рухнуло на зарядный ящик.{526}

Джеймс Томас Брунделл, 7-й граф Кардиган. В сражении на Альме — командир Легкой бригады кавалерийской дивизии. Рис. Френсиса Гранта. 
Бригадный генерал Дж. Кемпбел. В сражении на Альме — командир бригады в 3-й дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.

В этот момент 2-я дивизия Эванса находилась примерно в километре северо-восточнее деревни Бурлюк, а Легкая дивизия Брауна — в двух километрах от реки. Этим дивизиям первым пришлось в полной мере оценить силу русской артиллерии, которая, постепенно пристреливаясь, все точнее и точнее накрывала огнем английскую пехоту.

Увиденное потрясло Уильяма Рассела: «Весь наш правый фланг затмили тучи черного дыма от горящей деревни, а фронт русской линии над нами только что взорвался вулканом пламени и белого дыма — грохот нашей артиллерии стал непрерывным. Мы могли слышать густой поток летящих снарядов, эти ужасные глухие звуки от их падения на землю, визг злобных снарядов и треск деревьев, сквозь которые они продирались с неудержимой яростью и силой; щепки и град камней отлетали от стен впереди нас. Неприятель, определив дальность нашей цели, тут же открыл огонь всерьез, а наша артиллерия начала им отвечать. Посреди этого урагана огня мы получили приказ наступать. Зазвучали горны, земля словно разверзлась и закишела солдатами…».

Особенно тяжело пришлось дивизиям, когда в дело истребления британцев включились все, кто мог это делать: артиллерия всех калибров и стрелки.

Рядовой Ашервуд увидел, как одно из первых ядер ударило в строй гренадерской роты 19-го полка. На землю рухнули изувеченные тела рядового Кеча и лейтенанта Ардлама.{527}

Видя, что англичане не собираются обходить правый фланг русских, а наоборот, сжимаются к центру, к центральной батарее, по приказу Горчакова (или Квицинско- го) перебросили еще две артиллерийские батареи: легкие № 3 и №4 14-й артиллерийской бригады, которым возле Суздальского полка применения не было и, по всей видимости, не намечалось.

Старший офицер 88-го полка английской пехоты. 1854 г.

Тимоти Гоуинг красочно и точно рассказывал о том, как по мере продвижения усиливалась сила огня русской артиллерии.

«До полудня мы продвигались ровным шагом, в колоннах побригадно, с Легкой и Второй дивизией во главе. Я не в силах описать своих ощущений непосредственно перед битвой. Как только в нас полетели вражеские снаряды, мы галантно разомкнули ряды, давая им пролететь; вежливость и на поле боя не помешает. Наступление продолжалось, но нам пришлось порядочно поработать ногами, уворачиваясь от ядер. Наконец, русские принялись палить прямой наводкой и появились первые жертвы. Помню, меня замутило, я трясся, как осиновый лист и, вынужден признать, чувствовал себя весьма неуютно; но счастлив заверить, что это чувство прошло, как только я разгорячился. Захватывающая битва оказалась в действительности весьма тошнотворным зрелищем».

А тошнить было от чего. Дополнительные 16 орудий (а всего по британцам теперь вели огонь 46) быстро превратили прибрежную равнину в подобие ада.

Шедший в строю 88-го полка Натаниель Стивенс, обратил внимание, что русский огонь был точным и постепенно усиливавшимся.{528}

В 55-м полку, едва только развернулась линия, русская граната разорвалась в строю 6-й роты. Были убиты ее командир капитан Шей и трое солдат рядом с ним.

На крымскую землю полилась английская кровь, в воздухе начали летать оторванные конечности, с учащающейся регулярностью проносясь над головами молодых людей, многие из которых впервые услышали свист ядер и пуль, увидели разрывы гранат. Одним из таких, кто боролся со своим страхом, заполнившим душу и сжимавшим сердце, но шел вперед, был рядовой 7-го Королевского фузилерного полка Томас Тол. Завербовавшись в армию в 1853 г., он в 1854-м едва имел 19 лет от роду.{529}

Не менее впечатлительным был 26-летний лейтенант этого же полка Роберт Хибберт. Это была его первая кампания, и всё, о чем он думал — как вернуться домой живым. Ему казалось, что шансы на это таяли с каждым шагом, приближавшим его к Альме.

Были солдаты постарше и поопытнее — как рядовой Томас Уолкер из 95-го полка. В свои 26 лет он уже числился ветераном, за плечами была служба в Китае.{530} Но там была экспедиция, а здесь война.

Даже некоторые закаленные в боях солдаты 2-го батальона Стрелковой бригады, единственные, кто имел за спиной опыт кампаний Кафрской войны[61] в Южной Африке, впервые столкнулись со столь яростным боем. Идущий в цепи стрелков сержант Лайч, на чьей груди уже висела медаль «Южная Африка. 1853 г.», почувствовал, что намечается что-то гораздо серьезнее, чем то, с чем ему приходилось иметь дело раньше. Хотя опыт сержанта был большой, разверзнувшееся через несколько минут «свинцовое цунами» немало удивит его.

Пока же один из этих самых лучших 2-го батальона Лайч шел, привычно разгребая ботинками траву, внимательно рассматривая противоположный берег реки, стараясь не пропустить выстрел пока еще невидимого русского стрелка. Справа и слева пылили его солдаты, иногда перебрасываясь ничего не значащими фразами.

Рядовой 28-го полка английской пехоты 1854 г.

Огонь русской артиллерии не сильно их волновал. Всё, что прилетало к британцам, пролетало над головами «зеленых курток», периодически разрываясь в боевых порядках линейной пехоты или рядом с ними. Лайч еще не привык к новому нарезному ружью, которое батальон получил совсем недавно в июне-июле{531} во время переброски в Крым, заменив ими старые Брауншвейгские карабины.[62] Парадоксально, но именно те, кому новые системы оружия были нужнее всего, получали их одними из последних. 1-й батальон Стрелковой бригады поменял Р. 1851 на Р. 1853 лишь весной 1855 г.

И совершенно неведомо было этому молодому парню, что спустя более чем 155 лет после Крымской войны комплект наград сержанта 1-го (потом 4-го) батальона Стрелковой бригады Лайча (J. Leach) уйдет «с молотка» на аукционе в Дублине. Среди них будет и медаль за Крым с планкой «ALMA».

Первые потери были небольшими, но были. Вскоре число оставшихся неподвижно лежать за строем тел в красных мундирах стало возрастать. Русские ядра иногда вырывали из строя по нескольку человек. Это не доставляло британцам особой радости. Вопли раненых постепенно начали вписываться в шум боя, став через несколько часов едва ли не основными аккордами музыки сражения.

Но пока еще только начало боя, и красные пятна — лишь отдельные вкрапления в пейзаж. Поэтому сейчас английским солдатам не столько страшно, сколько интересно. Страх заглушался азартом. Его усиливало и то, что некоторые английские офицеры привезли с собой даже породистых охотничьих собак. Собаки, как безумные, носились по полю, гоняясь за русскими ядрами. Особенно впечатляла всех борзая капитана Формана из Стрелковой бригады. Натасканная на зайцев, она с лаем загоняла их. Стрелкам, как и их коллегам из 55-го полка, удалось подстрелить нескольких, и счастливцы с гордостью цепляли их на ремень, надеясь на сытный и вкусный ужин после боя. Увы, но многим было суждено умереть голодными.{532}

Генерал-лейтенант Пеннефатер с офицерами штаба (капитаны Винг, Лайард, Элисон, полковники Вилбрахэм, Херберт, майор Таквел и доктор Вуд). На Альме — командир бригады 2-й дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г. 

С одной из таких псин связана история, которая не могла произойти ни в одной другой армии мира, кроме английской. В строю полка Гвардейских фузилеров шел и полковой пес по кличке Боб — всеобщий любимец. Испугавшись разрывов снарядов, он метнулся в сторону и после нескольких перемещений оказался в строю 44-го полка. Там его приняли, обласкали, накормили, и Бобу это настолько понравилось, что он предпочел веселую компанию солдат армейской пехоты суровым порядкам гвардии. Гвардейские фузилеры записали его в списки пропавших без вести (не шутка, в списке потерь полка, которые вы можете увидеть в конце этой книги значится единственный рядовой — это и есть Боб). Через несколько недель, разобравшись и выяснив, собаку вернули в гвардию о чём доложили рапортом в Лондон.{533}

Над полем боя царило возбуждение. Солдаты эмоционально встречали каждый разрыв, оглашая окрестности бранью, быстро окрестив русские батареи именами наиболее скандальных сержантских жен, попутно давая шутливые советы офицерам, каким способом нужно ехать верхом, чтобы избежать попадания.

Но еще через пару сотен шагов британцам стало совсем не до шуток. В батальонах стали разрываться русские гранаты, некоторые долетали даже до второй линии. Медвежьи шапки фузилеров гвардии зашатались — и на землю рухнул первый раненый рядовой Элайя Райченс. 1-й дивизии было приказано остановиться и лечь.{534}

А русская артиллерия продолжала «веселиться». В подтверждение высокой оценки работы русских артиллеристов можно привести впечатления тех, кто ощутил ее результаты на себе. Думаю, что о победе никто из них уже не думал. Сержант Ричард Ибсли, 47-й полк: «…когда ядра начали свистеть над нашими головами…, это вынудило нас броситься в дым горящей деревни и искать укрытия за каменной стенкой…».

Сержант 19-го пехотного полка Чарльз Ашервуд, говоря о том, что первыми же попаданиями были тяжело ранены (у обоих раздроблены ноги) рядовой и офицер из гренадерской роты, был в ужасе от бушевавшего через несколько минут «…железного шторма».{535}

Командир конной батареи капитан Уолпул Ричардс как артиллерист профессионально оценивал ситуацию, отмечая качественную работу русских коллег:

«Русские успели установить множество белых вешек, по которым и наводили теперь орудия.

Как следствие, 24-фунтовые ядра рвались в самой гуще наших рядов; повсюду взрывались снаряды, один из которых, просвистев аккурат над моей головой, рассыпал целый дождь осколков.

Однако меня не задело, хотя кое-какие из них попали в мою ташку,[63] оцарапали голову лошади и порвали мне мундир».{536}

Повезло не только Ричардсу. Русская граната разорвалась в середине свиты Брауна. По счастливой случайности осколки не зацепили ни одного из офицеров, но адъютант (Лайсонс) приказал всем лишним покинуть свиту генерала:

«Вы привлекаете ядра!».{537} Второго напоминания не потребовалось.

Таких свидетельств масса. Гоуинг обращает внимание на то, что чем ближе подходили англичане к Альме, тем более тяжелым становилось их положение.

«…Мы находились прямо под вражеским огнем, и бедные наши ребята падали замертво совсем близко от меня. На подступах к деревне Бурлюк, что находилась на нашей стороне реки (на правом берегу), мы заметили, что мерзавцы подожгли ее; но мы по-прежнему наступали…».{538}

Очевидцы вспоминали, что путь, который пришлось проделать британцам от Альмы до русских позиций, после сражения напоминал широкую дорогу, отмеченную красными пятнами убитых и раненых солдат. Русская артиллерия буквально опустошала строй британской пехоты.{539}

Генералы Горчаков и Квицинский с вершины Курганной высоты видели, как ядра и гранаты проводили кровавые борозды в рядах врагов, но они снова смыкались и с новой силой, под прикрытием густой цепи штуцерных и батареи, поставленной за дымившимися развалинами Бурлюка, выстраивались и стремились форсировать переправу».{540}

Бригадный генерал Буллер. На Альме — командир бригады Легкой дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Генерал-лейтенант Дж. Браун. Командир Легкой дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г. 

Потери исчислялись не только убитыми. Многие английские пехотинцы считали строй не самым надежным укрытием и предпочитали покинуть строй, найдя более спокойное место. Больше всего страдали 19-й, 23-й, 33-й, 7-й и 95-й полки.

«Моему полку… пришлось идти сначала в наступление через горящую деревню под настоящим ливнем пуль и артиллерийских снарядов, разрывающихся вокруг нас», — писал родным капитан Б. Фэншоу.

По мере приближения к русским позициям открыли огонь английские артиллеристы батарей, находившихся в интервалах бригад первой линии. Результат был плачевным: две английские батареи, открывшие огонь по русским из боевых порядков пехоты 2-й дивизии, оказались неэффективными.{541} Малая дальность стрельбы не позволяла им подавить батареи Меншикова.

Со времени битвы при Ватерлоо англичане не концентрировали столь значительное число орудий. Вначале боя батарея Е вместе с батареями В и G своими пушками поддерживала продвижение бригады Кодрингтона в направлении русского укрепления. Считается, что именно ее орудия произвели первые выстрелы англичан на Альме. Вскоре стало понятно, что малая мощность британских 9-фунтовых пушек не позволяет им тягаться с артиллерией русской батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады, тем более прикрытой эполементом. В артиллерийской дуэли погиб лейтенант Коккерилл, убитый ядром (умер уже после сражения из-за ампутации ноги). Его упоминает в своих воспоминаниях лейтенант Уолпул Ричардс, констатируя, что все погибшие офицеры в артиллерии были убиты ядрами. Ричардс не прав — убит[64] был только Коккерилл, остальные были в различной степени тяжести ранены или контужены.

Фредерик Стефенс в письме брату говорил, что английские пушки не могли соперничать по мощности с русскими и, сделав буквально несколько выстрелов, прекратили огонь.{542}

Рядовой Королевской конной артиллерии Хорн не ожидал, что на Альме будет столько страшного. Еще вчера его орудие сделало первые выстрелы по русской кавалерии на Булганаке — и вся грядущая война виделась молодому парню такими перестрелками. 20 сентября он увидел разницу: «Так много для первого знакомства с войной… Как только мы оказались на расстоянии пушечного выстрела, они загремели один за другим. Гранаты и ядра свистели мимо нас, как молнии. Враг поджег деревню, чтобы ослепить нас. Наши пушки оказались слишком слабыми, и поэтому не было никакой возможности выбить противника, кроме как штыками».{543}

Зато над головами англичан в сторону русских с оглушительным ревом просвистели ракеты, оставляя дымные следы. Это по приказу Раглана начала действовать ракетная батарея, обстрелявшая район Курганной высоты через головы собственной пехоты. Калторп утверждал, что ракеты вызвали если не панику, то замешательство среди русских.{544} В воспоминаниях же русских участников сражения об этом эпизоде вообще не говорится. Пожалуй, Калторп выдает желаемое за действительное. Но нужно сказать, что ракеты поддерживали свою пехоту едва ли не до самого конца боя. К сожалению, данные по их расходу найти пока не удалось.

Офицеры Стрелковой бригады. Рис. Орландо Нори. 1854 г
Английское 9-фунтовое полевое орудие. Королевский музей артиллерии

Рассел утверждал, что выглядело это впечатляюще: «То тут, то там ракеты, с пламенными, хвостами и густым вьющимся белым дымом, с Вулвич. пронзительным визгом летели на крупные батареи неприятеля».

После того как вместо ядер стали разрываться гранаты, произошло то, чего не ожидали британцы, но что было естественным следствием плохого управления войсками со стороны дивизионных командиров. Плотность и интенсивность огня русских батарей, демонстрирующая, что артиллерийские реформы в императорской армии все-таки не были ошибочными, оказывала серьезное моральное воздействие на противника. Альма наглядно показывала, что несмотря на качественное изменение стрелкового оружия артиллерия продолжает главенствовать на поле боя, пожиная свою кровавую жатву, и неурожайных лет у нее в ближайшее время не предвидится. Огонь артиллерии русских был такой силы, что сводил с ума английских солдат, пытавшихся найти укрытие от него где угодно.{545}

Оказавшись под разрывами гранат, некоторые британские солдаты, которые, как образно выразился Кинглейк: «предпочли чести собственную безопасность», стали искать укрытие где только это было возможным. А всего лишь через несколько сот метров их уже терпеливо поджидала русская картечь…

Начавшись с воодушевлением, атака англичан вскоре потеряла свою стройность. Уже никто не шутил в строю, предпочтя молитву богохульству.

Правофланговый в Легкой дивизии 7-й Королевский фузилерный смешался с оказавшимся совсем не там, где он должен был быть, отбившимся от своей бригады 95-м полком. Попытки офицеров навести порядок привели к окончательному конфузу — два полка безнадежно перемешались. Первая линия затормозилась. Лорд Раглан был вынужден остановить 1-ю и 3-ю дивизии.{546} В это время англичане уже были под пулями морского стрелкового батальона, штуцера которого им весьма досаждали,{547} и застрельщиков, которые, засев за стенами и стволами деревьев, вели интенсивный огонь по стрелкам британцев, не давая последним ни единого шанса на возможность движения вперед.{548} Английским пехотинцам казалось, что местность перед ними просто напичкана стрелками, огонь которых вместе с осколками гранат и картечью «косил их у Альмы сотнями».{549}

Они еще не видели противника, а пули сотнями пели свою смертельную песню над их головами, вырывая из строя то одного, то другого.{550} Вероятно, в это время (может, четвертью часа раньше) саперы 6-го саперного батальона[65] начали поджог построек Бурлюка: «…глядим — горит Бурлюк; а к мосту идут их колонны. Дело, значит, начинается».{551}

Начало пожара удачно совпало с подходом британской пехоты. Этого сюрприза Раглан не ожидал. Генерал-майор Эванс приказал бригаде Адамса двумя полками (41-м и 49-м) с батареей обойти горящий поселок справа, с западной стороны, а сам с бригадой Пеннефатера (30-й, 55-й и 95-й), 47-м полком Адамса и батареей начал обходить пожар с востока. При этом продолжилась невероятная путаница, в результате которой сам Адамс вышел к центру английских линий, где окончательно запутал свои батальоны. Когда первая линия британцев достигла Альмы, боевой порядок был настолько перемешан, что в некоторых местах достигал шестнадцати человек в глубину.{552}

Английские батальоны сосредоточились на участке не более 500–800 м по фронту. Офицерам было уже не до наступления, им оставалось только не растерять своих солдат в дыму. Некоторые из молодых командиров совершенно растерялись.

Генерал-майор Бентинк. Командир Гвардейской бригады 1-й (Гвардейской) дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.


СТОЛПОТВОРЕНИЕ У МОСТА, или ЧТО ЗНАЧИТ ВОВРЕМЯ УСТРОИТЬ ПОЖАР

Едва англичане дивизиями первой линии приблизились к Бурлюку, как он загорелся: так говорит об увиденном подполковник Лайсонс из 23-го полка.{553} Сюрприз для британцев был, может быть, и ожидаемым, но неприятным. 

Не имея информации о положении дел у французов, но понимая, что что-то явно пошло не по плану, Раглан остановил движение бригад. Поскольку полки находились под сильным огнем русской артиллерии, им было приказано лечь.{554} В этом, может быть, неудобном, но вполне безопасном положении англичане находились продолжительное время. Хибберт, например, утверждает, что не менее полутора часов, хотя явно драматизирует ситуацию. Калторп называет гораздо меньшее время — 20 минут.{555} По крайней мере, более часа это не могло продолжаться. Ровно за такое же время были опустошены патронные сумки русских стрелков.

А теперь вспомним о посланных Канробером к Раглану офицерах. Действительно, судя по книге Хибберта, все это время Раглан «…получал доклады о том, в каком затруднительном положении оказались союзники».{556} Реакцию нетрудно предсказать. Удивительно, но он, кажется, испытывал от этого некоторое удовольствие, выслушивая французских и, кстати, собственных офицеров с «невозмутимой вежливостью».{557}

В конце концов, терпение Сент-Арно стало не выдерживать. Он лично направил к Раглану своего адъютанта, который «…заявил, что если не принять меры к ослаблению давления на войска дивизии Боске, французы будут вынуждены принять «компромиссное решение». Враг любого пустословия, Раглан попросил офицера выразиться яснее. Тогда тот пояснил, что Сент-Арно опасается, как бы не пришлось отойти».{558}

Есть другой вариант ответа и, зная эмоциональность полковника Трошю, очень хочется в него верить. Красиво звучит. Почти как ответ французского гвардейского полковника Веллингтону при Ватерлоо. Так вот, в этой редакции ответ французского офицера был более чем конкретен'и звучал дословно так: «Лорд! Мы в дерьме!».{559}

С этого времени английского главнокомандующего новости не радовали совсем. Мало того, что и его пехота уже одной ногой стояла в том же веществе, что и французы, но и всё же судьба сражения была под реальной угрозой. А это значило, что вся кампания могла рухнуть, толком и не начавшись. В этом случае союзная армия обрекала себя на гибель. Еще полчаса-час бесчинств российских артиллеристов — и все, отступление к Булганаку, берега которого уже обильно удобрены тем самым…, в котором французы себя ощущали.

Кажется, до Раглана стало доходить происходящее. Амбиции ушли на второй план. Уже было не до того, чтобы пощекотать нервы зазнавшимся французам. А тут еще проклятый Бурлюк, подожженный русскими саперами, разгорался, дым от горящих построек закрыл интервал между дивизией Леси Эванса и 3-й дивизией союзников.

Генерал-майор Колин Кемпбел. На Альме — командир Шотландской бригады 1-й (Гвардейской) дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Британская пехота в сражении на Альме. Сер. XIX в. 

Сент-Арно, поняв, что из прострации Раглана вывести будет трудно, решил напрямую попросить поддержку (усилить давление){560} у генерала Эванса, действовавшего на стыке союзных войск. Эванс, уже пообщавшийся с Канробером и Наполеоном, оказался более понятливым, чем его патрон, но перед фронтом его дивизии дымил поселок, в дыму которого исчезли минимум два батальона, за ним виднелись большие массы русских войск, и пока он пытался если не навести порядок в своих полках, то хотя бы разобраться, где они находятся, время было упущено.

Пожар, столь удачно подготовленный русскими саперами, сыграл свою коварную роль. Мало того, что пламя и дым исключили из зоны действия внушительный участок, но и удачно подставили наступающих под артиллерийский огонь. В результате почти две дивизии оказались стиснутыми на рубеже, которого было достаточно для развертывания фронта только одной бригады. Сказалась неопытность Кодрингтона и других британских командиров, терявших в результате бестолковых перестроений на изобиловавшей препятствиями местности возможность трезво осмысливать происходящее. Иногда англичане намекают на повальную близорукость своих генералов. Думаю, они им льстят.

Дальше — больше. Выходя из зоны обстрела, первая линия британской пехоты инстинктивно начала принимать вправо, входя в границы наступления французов (дивизии принца Наполеона), которые, очевидно, ошибочно, приняв Бурлюк за цель атаки дивизии Леси Эванса, также начали смещение.

Русские стрелки столь успешно действовали против своих коллег — «зеленых курток» английской Стрелковой бригады, что вынудили батальон подполковника Лоуренса сместиться левее.{561} Это случилось по инициативе самого командира, убедившегося, что стрелки, которые пытались достать русских пулями, вскоре поняли, что дым не дает точно целиться. Лоуренс приказал своим солдатам примкнуть штыки и атаковать несколько зданий, находившихся неподалеку от Альмы, чтобы очистить их от русских. Когда «зеленые куртки» ворвались во дворы и прочесали прилегающие виноградники, они с удивлением убедились, что там никого нет. Русские находились ближе к Альме.{562}

1-й полк в сражении на Альме. Рис. Ричарда Симкина. 

Кстати, британская армия была, пожалуй, единственной, где в английской языковой лексике команда «Примкнуть штыки!» по-разному звучала для стрелков (’’Fix swords!”) и пехотинцев (“Fix bayonets!”).{563}

Русские источники часто утверждают, что мост был разрушен или частично разрушен. Это неправда хотя бы потому, что британская артиллерия благодаря мосту оказалась на противоположном берегу в самый нужный момент сражения. То, что пехота англичан сразу же не перешла по нему на южный берег, произошло не потому, что мост уничтожен или хотя бы горел, а потому, что любой, ступивший на него, становился первым потенциальным кандидатом на заседание Суда Божьего. Действительно, согласно истории 95-го Дербиширского полка солдаты нескольких рот форсировали Альму вброд, так как на настиле моста свирепствовала русская картечь, оставляя мало шансов любителям сухой обуви невредимыми перебраться на противоположный берег.

Это не преувеличение. С позиции Владимирского пехотного полка солдатам был хорошо виден праздник смерти на Альминском мосту.

«Мы взяли под приклады. Двинулись они на мост, и вся наша артиллерия открыла по ним огонь, так и рвет у них ряды; на мосту смерть такая, что и — боже мой! — нам виднехонько».{564}

Дивизия Эванса в дыму потеряла направление наступления. Бригада генерала Пеннефаттера неожиданно превратилась в дивизию, получив в свои боевые порядки два «бродячих» пехотных полка из 3-й дивизии.

Зато потерялся 95-й Дербиширский полк. Попав в дым горящего Бурлюка «Лесники Шервуда» (неофициальное прозвище полка) приняли влево, отделившись от остальных полков своей бригады. Вскоре бродящий одиноко 95-й полк оказался в районе моста, затем присоединился к дивизии Брауна, но вскоре и от нее отбился.{565} Проделав столь сложный путь, дербиширцы и солдаты Стрелковой бригады вышли на дальность выстрела застрельщиков — бородинцев и стали первыми противниками лейб-егерей. Не остались без дела две роты 6-го стрелкового батальона, открывшие огонь во фланг «лесникам».

Но и это было не всё. Потеряв возможность двигаться вперед, оставшись на совершенно открытом месте, 95-й полк понес серьезные потери от огня русской артиллерии. Из 11 раненых офицеров полка больше половины имели тяжелые ранения, у двоих были оторваны конечности. В истории с Дербиширским полком много непонятного, но совершенно ясно одно: потеряв ориентировку в дыму горящего Бурлюка, войдя в границы другой бригады и длительное время просто топчась на месте, полк оказался буквально разорванным огнем русских орудий.

Шедший в двухстах метрах впереди 55-й полк страдал не менее. Офицеры попросили командира полка полковника Уоррена слезть с лошади и не подвергать себя опасности, но он словно оцепенел и не двигался, хотя ядра, пули и осколки гранат пролетали рядом с ним. Он не пошевелился даже когда картечная пуля сорвала с его плеча эполет.

В результате нескольких попыток выйти из обстрела «лесники» оказались левее и сзади 7-го Королевского фузилерного полка — перед самым мостом через Альму. Дым, разъедающий глаза, и невыносимое пламя перекрыли фронт движения дербиширцев — и до конца сражения они действовали изолированно от своей бригады. Естественно, что ни о каком строе говорить уже было нельзя. Все красивые красные шеренги, изображенные на многочисленных рисунках английских художников, — вымысел. Одно из немногих, в чём нельзя не согласиться с Кинглейком, это его определение построения большинства британских батальонов в этот момент «толпа». То, что биограф Раглана прав, можно убедиться, взглянув на один из небольшого числа рисунков, сделанных участниками сражения. Один из них — капитан Генри Клиффорд. Сомнений нет, Кинглейк прав.

55-й полк хоть и отбился от своей бригады, но сумел появиться впоследствии «в нужное время и в нужном месте», поддержав попавший в тяжелое положение 7-й полк. Но и его потери были тяжелыми. Майор Роуз, который в ходе наступления не расставался с молитвенником, был смертельно ранен и найден уже умершим в винограднике.

Вторым к батальонам, обложившим мост, «прибился» 30-й полк, тоже одним из первых попавший под огонь русской артиллерии. Кстати, и ему неприятностей добавили стрелки Бородинского полка.

Адамс оказался прав, отправив 41-й и 49-й полки обходить горящую деревню справа, почти смыкаясь с французами. Для них дым пожара сыграл даже некоторую положительную роль, прикрыв от огня русской артиллерии, сделав потери незначительными.{566} По воспоминаниям капитана 41-го Уэльского полка (в будущем генерала) Вильяма Аллена, потери полка были совершенно незначительными.{567} В противоположность им 47-й полк продолжал топтаться перед Бурлюком, потеряв из-за дыма направление движения.

Сражение на Альме. Бой у моста. Рис. Генри Клиффорда. 

Пожар Бурлюка сделал свое коварное дело. Название этой никому до сражения неизвестной деревни вошло даже в теорию военного искусства как пример действий у селений, прикрывающих переправу через реку.{568}

На руку русским оказалось и направление ветра. Признаюсь, у меня нет метеосводки на 8 (20) сентября 1854 г., но определить его в этот день и сегодня не так сложно, как это кажется некоторым из моих «дежурных» критиков. Просто нужно внимательно читать то, что пишут участники сражения. Такие детали помогают восстанавливать истину. А «метеорологов» как минимум двое. Например, Бейтнер, говоря, о выдвижении Московского пехотного полка к назначенной позиции вдоль расположения русских войск, упомянул ветер, дующий в лицо. Фронт полка, развернувшись к морю, ощутил, как ветер с него «…помчался на нас сильными порывами».{569} Английский лейтенант Пид говорит о легком бризе, дувшем вдоль долины.{570} Как видите, направление и даже силу ветра определить несложно: нужно лишь внимание и желание.

Даже тем, кто, казалось, был вдалеке, было не легче. Лейтенант Роберт Хибберт в километре от огня ощущал себя оказавшимся на открытом месте во время шторма, сопровождавшегося сильнейшим градом. Все бы ничего, но свинцовые градины укладывали на землю то одного, то другого солдата.

Дым закрыл всю долину так плотно, что солдаты шедшей последней 4-й дивизии не видели ничего происходившего впереди. До них доносились только оглушительные выстрелы русских тяжелых орудий, на фоне которых выстрелы британских 9-фунтовых орудий выглядели слабым треском.{571}

Выходившие из дыма английские солдаты внезапно для себя оказывались под пулями стрелков и бородинцев или попадали под беспощадную картечь русских батарей. Все, кто выскакивал из дыма и появлялся перед фронтом Бородинского полка, ружейным огнем и картечью загонялись обратно. Тела некоторых английских пехотинцев были обнаружены после сражения сильно обгоревшими среди остатков построек. Очевидно, это были раненые, которые либо не смогли из-за потери сил покинуть места пожара, либо потеряли сознание в дыму.

Преимущество нарезных «Энфилдов» было сведено к нулю. Превосходство же менее дальнобойных, но более скорострельных ружей образца 1845 г., которыми в основном была вооружена русская пехота, не могло реализоваться в полной мере по причине устаревшей тактики: залпы батальонных колонн были громкими, но малоэффективными.

Некоторые британские историки называют дым горящего Бурлюка одной из главных причин, затруднивших выполнение задачи, приведшей к тому, что первая атака британцев захлебнулась еще на подходе к Альме.



СТОЛПОТВОРЕНИЕ У АЛЬМЫ, или ПРАЗДНИК РУССКОЙ АРТИЛЛЕРИИ

По мере приближения англичан к стрельбе стрелков и штуцерных присоединилась 1-я рота штабс-капитана Шилова из 4-го батальона Бородинского полка, до этого момента «…все время бездействовавшего».{572} Один из дивизионов по команде штабс-капитана залпами открыл огонь по британцам. Слева англичанам досаждали выстрелы казанских егерей.

Стрелки двух рот Лоуренса сосредоточили огонь на расчетах русских орудий. То ли сами солдаты поняли, что, не заставив замолчать орудия, они никогда не перейдут Альму и их просто перебьют перед рекой, то ли кто-то из умных командиров это им приказал, неизвестно.

Про «перебьют» — это не просто эмоции и не просто красивое слово. Как, кстати, и действия «зеленых курток» против батарей. Генерал Тотлебен считал, что с этого времени, когда в дело вступили английские и французские стрелки, вооруженные дальнобойным нарезным оружием, потери в орудийных расчетах возросли.

«Неприятельская артиллерия, действовавшая по нашим войскам ядрами и преимущественно гранатами, наносила им, однако же, далеко меньший вред, нежели цепь стрелков, и потери от огня артиллерии были ничтожны в сравнении со страшными потерями от штуцерного огня».{573}

Штаб лорда Раглана в сражении на Альме. Рис. Орландо Нори. 

По всей видимости, потери, которые понесли легкие № 1 и № 2 батареи 16-й артиллерийской бригады, во многом их работа.

Шедшая на мост бригада Пеннефатера, встреченная ружейным и пушечным огнем, понеся значительную потерю, смешалась и в полном беспорядке отступила за Бурлюк. Но неприятельские стрелки, скрываясь за каменными оградами садов, открыли огонь и в скором времени уже стали проникать в виноградники, лежавшие на левом берегу. Меткий штуцерный огонь английских стрелков наносил нашим войскам страшные потери и особенно вредил двум легким батареям, расположенным впереди Бородинского полка, левее большой дороги.{574}

Русские впоследствии отмечали, что если сомкнутый строй британской линейной пехоты ядра и гранаты успешно рассеяли по окрестным садам и заборам, то возникла проблема борьбы артиллерии с рассыпным строем пехоты: «Артиллерия, поражаемая огнем густой цепи с расстояния, превышающего дальность картечного выстрела, по необходимости должна была действовать картечными гранатами, которых у нас имелось при легких батареях всего 15; притом стрельба этим снарядом весьма медленна; обыкновенные же гранаты наносили рассыпному неприятельскому строю самый незначительный вред, и только когда неприятель подводил свои войска под картечный выстрел, артиллерия оказывала полное свое действие. Несмотря на пересеченную местность, артиллерия наша картечью наносила весьма чувствительный вред как рассыпному неприятельскому строю, так и поддерживающим его сомкнутым войскам. Но зато опять, в то время когда расстроенный неприятель был отбит и когда совокупным усилием пехоты с артиллерией нужно было довершить его расстройство и поражение, артиллерия, уже понеся потери в людях и лошадях, часто не могла действовать с прежней эффективностью».{575}

По этой причине часто батареи из опасения быть захваченными неприятелем должны была заранее сниматься с позиции. Сейчас трудно говорить, насколько оправданно было уводить пушки. Во всяком случае, аналогия с Бородинским сражением и легендарным приказом Кутайсова «орудия не свозить, последний выстрел — картечью в упор» в данном случае некорректна. Условия разные. Если бы к батарее подошел батальон, построенный в колонну, тогда, может быть, и да. Но охотиться за каждым стрелком, перебегающим к тому же с места на место, бессмысленно. То есть совсем как в поговорке: из пушки по воробьям.

О действиях русских артиллеристов, чьими усилиями и была, в основном, отбита или остановлена атака англичан, следует сказать отдельно. Во время публичных чтений генерала Крыжановского для офицеров гвардейской артиллерии в 1858 г. им были отмечены две наиболее успешные батареи в Альминском сражении. Первая — легкая № 4 батарея 17-й артиллерийской бригады подполковника Кондратьева, которая успешно «реабилитировалась» после «успешной» стрельбы по собственной кавалерии на р. Булганак за сутки до Альминского сражения. О ее действиях мы говорили уже много, и, наверное, нет смысла повторять очевидное.

Вторая — № 2 легкая батарея 16-й артиллерийской бригады. Эта батарея, поставленная «…на важной позиции в 170 саженях против моста через р. Альму у села Бурлюк, действием дальней картечи два раза отбила стремительные атаки англичан на мост, причинив им значительный урон. Батареей было выпущено 130 картечей».{576}

Много это или мало? В России возимый боезапас на орудие в артиллерии середины XIX в. был почти неизменным со времени наполеоновских войн и составлял 120 зарядов. Из них большая часть — гранаты и ядра. Картечные выстрелы имелись в количестве 15 на орудие. Таким образом, почти все они были выпущены по неприятелю. А если учесть, что в батарее было только 6 орудий? А если подумать, что из стволов не только картечь вылетала, но и ядра и гранаты?

Рядовой 41-го Уэльсского полка в сражении на Альме. 

Конечно, утверждать, что сражения на Альме было проиграно подобно битве при Лоди[66] потому, что, по словам Шарнхорста, «…артиллерия израсходовала все свои заряды и лишилась возможности действовать в самую тяжелую минуту», нельзя.{577} Все войны посленаполеоновского периода отличались относительно небольшим расходом боеприпасов в артиллерии вплоть до 1870 г.{578}

Все участники сражения единодушно констатируют успешную работу русских артиллеристов: русская артиллерия в пусть даже проигранной Альме уверенно доказала свой статус лучшей в мире. «Пылающий Бурлюк и сильная артиллерия Бородинского полка, расположенная на возвышенности, долгое время затрудняли наступление дивизии Леси-Эванса, а потому центр английской армии опередил свой правый фланг».{579}

Даже не обремененный русофильством Хибберт считает причинами неудачи первой атаки британцев, кроме пожара Бурлюка, тактических ошибок и местности, еще огонь русской артиллерии (и, кстати, в подтверждение высказанной мной выше версии — точные выстрелы стрелков).

«Путь дивизии Лэси Эванса преградил горящий поселок. Генералу пришлось отправить два полка под командованием генерала Адамса в обход его справа. Другая часть дивизии должна была выполнить такой же маневр слева под градом пуль и шрапнели. Полуразрушенные стены и отдельные уцелевшие дома мало спасли от огня. У русских артиллеристов на другом берегу был хороший обзор, они прекрасно видели, как солдаты группами передвигаются от укрытия к укрытию. Наступление было медленным и кровопролитным. Полки только 2-й бригады потеряли четверть личного состава, прежде чем достичь берега Альмы. Многие были погребены под руинами разрушенных пушечным огнем стен и заборов».{580}

Русская артиллерия по качеству применения в Альминском бою стояла на голову выше остальных войск, в том числе и пехоты. Приученные не приковываться к одной позиции, самим искать для себя наилучших задач,{581} артиллерийские офицеры обеспечивали хорошую поддержку тем пехотным частям, которым были приданы их батареи.

В течение часа атака британцев, постепенно превратившись в дезорганизованный натиск, была успешно отбита: «…Английские войска, встреченные сильным огнем наших батарей и штуцеров, поспешно повернули назад».{582}

Русские не только остановили Эванса, но и задержали Легкую дивизию.

«Полки Брауна… двинулись к реке, но встреченные рассыпанными в цепь нашими стрелками и, отчасти, правой батареей Бородинского полка, в беспорядке отступили».{583} Генерал Свечин отмечает, что в первой фазе сражения «Русские успешно отбили все фронтальные атаки англичан несмотря на перевес их сил…»{584}

Это, кстати, лучший ответ тем, кто упрямо считает перевес союзников в нарезном оружии основной причиной поражения русской армии при Альме. Пример Бородинского полка демонстрирует, что при сочетании заграждений, огня артиллерии и пехоты, особенно действовавшей в рассыпном строю, оборона русских была не только стойкой, но и успешной. Атака двух английских дивизий была отбита одним огнем.{585}

Возможно, дело пошло бы лучше, расчлени полковник Верёвкин строй хотя бы на ротные колонны. Скученность, малоподвижность и трудноуправляемость были бедой русской армии, сопровождавшей ее всю кампанию в Крыму.

В этом отношении она отставала даже от турецкой, в которой было обычным делом рассыпать в цепи не только стрелков, но и целые пехотные батальоны, как, например, в декабре 1853 г. в сражении при Четати.{586} Пехота многих русских полков рассыпному строю начала обучаться только на Альминской позиции. Но «…так как устав был построен на устарелых и трудно применимых основаниях, то войска по- прежнему теряли время попусту и ничему не выучились».{587} В результате Бородинский егерский все сражение на Альме провел в батальонных колоннах, тщетно выжидая возможности для штыковой атаки.

При этом «…град штуцерных пуль наносил громадное поражение Бородинскому полку и стоявшим около него батареям».{588} Этот пресловутый «поиск» штыкового боя, выжидание возможности сближения для действий холодным оружием дорого стоили русской армии во время Крымской войны. Потери неприятеля от штыковых ран были совершенно мизерными, думаю, не более 1% от всех убитых и раненых во время кампании (исхожу от постепенного снижения этого процента до 0,4% во время франко-прусской войны 1870–1871 гг.).{589}

В то же время потери от постоянного нахождения в сомкнутом строю угробили (трудно подобрать другое слово по отношению к людям, чья смерть была настолько же бессмысленной, насколько и славной) тысячи.

Итак, на правом фланге первая фаза сражения однозначно оставалась за русскими.


ВЗЯТИЕ МОСТА ЧЕРЕЗ АЛЬМУ

«Мост взят!!!»

Солдаты Стрелковой бригады — солдатам 95-го Дербиширского полка («Шервудским лесникам») во время сражения на р. Альме. 

Вскоре стрелки Лоуренса, прикрывшие фронт Легкой дивизии, начали смертельный «диалог» с русскими оппонентами. Именно они, отбив у русских саперов мост и рассеяв моряков, первыми перебежали на противоположный берег по деревянному настилу, захватив его невредимым.

Переход Альмы у моста стал эпическим эпизодом британской военной истории. Момент боя, когда Стрелковая бригада форсирует реку, запечатлен на картине английского художника Луи Джонса «Переход Альмы», которая сейчас висит в помещении офицерской столовой 2-го батальона стрелкового полка «Грин Джакетс» британской армии. Если не считать слишком уж близко расположенных к пехоте стрелков — вполне реалистично.

Вот только действительно ли выиграли английские «зеленые куртки» дуэль с русскими стрелками? Скорее всего, нет. Тут сошлись равные противники.

Стрелковая бригада сумела, перейдя реку вброд, закрепиться на противоположном берегу только тогда, когда, расстреляв патроны, вышли из боя солдаты 6-го стрелкового батальона и моряки. К сожалению, на передовой успех сражения только закладывается, решается он чаще всего в тылу. Что и произошло на Альме. По официальной версии, патронные ящики рот 6-го батальона по какому-то недоразумению были поставлены в никому не известном месте. То же самое произошло с патронными ящиками морских полубатальонов.

Увы, традиционное разгильдяйство и здесь имело печальные последствия. Кто-то даже не подумал, что предстоит напряженное сражение, а не вялая многочасовая перестрелка. Согласно послевоенным исследованиям, темп стрельбы солдат 6-го стрелкового батальона в Альминском сражении составил в среднем 0,66 выстрела в минуту.{590} Естественно, что, опустошив патронные сумки, батальон принял вправо и отошел двумя ротами к позиции Суздальского полка и двумя ротами к правому флангу Московского полка. Предъявлять претензии к стрелкам бесполезно. Они сделали, что могли и, как показал ход боя, свою работу выполнили хорошо. Даже, скорее, отлично.

Кстати, из всех известных случаев большего темпа стрельбы в XIX ст. смогли достигнуть лишь русские Сибирский и Малороссийский полки под Плевной 28 ноября 1877 г. (0,77) и солдаты двух батальонов 8-го австрийского полка в Боснии (0,77).{591}

Халатность собственных начальников привела к тому, что в разгар сражения стрелки «…были поставлены царствовавшим в армии беспорядком в довольно критическое положение».{592} Они просто не имели возможности пополнить боезапас. В результате «…две роты 6-го стрелкового батальона, …не имея патронов и не будучи в состоянии отыскать своих патронных ящиков, находившихся где-то за правым флангом, …отступили».{593}

В русской армии XIX в. командиры «…на наблюдение за скоростью огня вовсе не обращали внимания».{594} Хотя уже со времен фридриховских войн XVIII в. пехоте очень часто не хватало носимых патронов. И в указанные времена Фридриха II (Мольвиц),[67] и в ходе наполеоновских войн крик «патроны!» не был явлением сверх- ординарным.

Неорганизованность — вот еще одна из причин поражения. Снабжение боеприпасами в эпоху дульнозарядного оружия — тема отдельная. Нужно сказать, что пополнение боезапаса было делом не таким простым, как в позднее время, когда ставшие унитарными патроны паковались в переносимые за каждым подразделением ящики. Пока приходилось возить за войсками для приготовления зарядов бочки с порохом, слитки свинца, бумагу, крахмал, смазочное сало, пульные формы, специальные котлы, собирать команды для их приготовления, специально делать запасы дров.{595} В результате чаще всего солдат мог во время боя рассчитывать только на то, что имел в патронной сумке. Подразделению, расстрелявшему боезапас, ничего не оставалось, как покидать поле сражения.

Взятие моста — прекрасный пример того, как противоречивая, а часто ложная информация делала свое дело, ломая организацию сражения, намеченную Менши- ковым. В то время когда князь двигался к центру позиции, «…его настиг саперный офицер Дьяченко с донесением, что подпиленный им мост через Альму рухнул под переправлявшимися англичанами; многих перебило и передавило; озадаченные неприятели по обломкам моста упрямо лезут, не замечая брода, и так много теряют от нашего артиллерийского огня, что река в том месте загружена трупами».{596}

Думаю, что, докладывая главнокомандующему откровенную ложь, саперный офицер Дьяченко рассчитывал если не на Георгия, то как минимум на орден Св. Владимира…

За «зелеными куртками» на мост бросились «лесники Шервуда» — 95-й полк, который, в очередной раз «потерявшись», на этот раз оказался прямо перед мостом. Услышав крики «Мост взят!!!», большая часть дербиширцев оставила свои укрытия и бросилась к переправе. Роты одна за другой перебежали по мосту и рассыпались на противоположном берегу. Все произошло быстро. Минута — и тяжелые кованые ботинки английских солдат стучат по деревянному настилу, покрытому щепками от попаданий картечных пуль. Еще несколько минут — и батальон дербиширцев и несколько рот королевских фузилеров разворачиваются на южном берегу. Мост исправен, на нем нет никаких следов пожара.

Что важно — не тронуты деревянные опоры. Не более чем через час они с успехом выдерживают вес двух орудий вместе с полными зарядными ящиками, которые капитан королевской артиллерии Тернер на свой страх и риск перевез на южный берег Альмы, затем еще одной батареи, но уже полного состава.

Запомним этого капитана и его пушки. Совсем скоро им предстоит сказать решающее слово и почти определить судьбу сражения на правом фланге. Похоже, что Тернер не действовал по чьему-то приказу, а выполнял роль «свободного форварда», с которой, как показало развитие событий, справился успешно.

Перейдя мост, 95-й полк потерял последние остатки целостности подразделения и разделился на две части, из которых большая примкнула к Легкой дивизии, а меньшая все еще пыталась в дыму прижиматься к своей бригаде.{597}

Так получилось, что 95-й Дербиширский и 7-й Королевский фузилерный укрылись за каменными стенами и оставались там, пока гренадерская рота дербиширцев не форсировала Альму, потеряв при этом всех офицеров и много солдат убитыми и ранеными, некоторые из которых утонули. Сержанту Сакстону из 95-го в момент выхода из реки картечь с такой силой сорвала со спины снаряжение, завернутое в одеяло, что его самого отбросило почти к противоположному берегу.

В полку были убиты или ранены все офицеры и сержанты, составлявшие знаменные группы, и, в конце концов, королевское знамя пришлось нести рядовому Кенна- ну, до этого времени известному в полку своей любовью к времяпрепровождению в гарнизонных тюрьмах и отрицанию всякой дисциплины.{598} Больше желающих нести королевский символ, притягивающий к себе, казалось, все пули и осколки, и без того в избытке свистевшие над головами, не нашлось.

Пока знамя не попало в руки этого злостного нарушителя и не сделало его героем (что, однако, не помешало уволить его из армии в 1857 г. за превратившиеся в рецидив проступки), оно побывало в руках двадцати одного (!) человека, одного за другим или пополнявших полковой мартиролог, или становившихся пациентами полкового хирурга (кстати, тоже раненого в бою).

Английские пехотинцы в перестрелке. 

Как известно, британские полки имели два знамени: полковое и королевское. Если второе оказалось в руках рядового солдата, то первое продолжал нести штатный младший офицер — лейтенант Морган. Однако и тут не обошлось без нюансов. Офицер, как это от него и требовалось, двигался вперед, немного оторвавшись от строя. Заметив русского стрелка, перезаряжавшего ружье буквально в нескольких десятках метров от него, Морган застрелил его из ружья одного из солдат, шедших рядом с ним, для чего буквально на минуту передал ему знамя. Этот, казалось бы, совершенно незначительный эпизод послужил поводом для последующего разбирательства с майором Хьюмом, долго распекавшим после сражения молодого офицера, объясняя последнему, что долг офицера под знаменем ни на минуту не выпускать его из рук, а стрелять в противника — обязанность солдат.{599}

Успех 95-го полка закрепили фузилеры нескольких рот 7-го, выдвинувшиеся к уже захваченному стрелками и дербиширцами мосту. Солдаты Королевского фузилерно-го полка, верные корпоративному духу, весьма развитому у британцев, не упустили возможность подшутить над коллегами: «…Убирайтесь, молодняк 95-го, старые тузы 7-го идут вперед!».



ПОВОРОТ «ЗЕЛЕНЫХ ГОВАРДА»

Случай с 95-м полком — не исключение, а, скорее, типичная деталь Альминского сражения. Ни один из полков первой линии не прошел свой путь так, как это предписывала диспозиция.

На противоположном фланге бригады Кодрингтона происходила почти такая же история, героем которой оказался 19-й Нортйоркширский полк, более известный под именем «Зеленые Говарда» из бригады Буллера.

Вообще то, что произошло с 19-м Нортйоркширским пехотным полком, которым в сражении на Альме командовал подполковник Р. Сандерс, до такой степени непонятно, что даже современный исследователь истории «Зеленых Говарда» Кевин Моррис не дает однозначного ответа.

Участники боя свидетельствуют абсолютно разное — от случайности до невыполнения командиром полка приказа командира бригады, но итог у всех один — как это ни парадоксально, именно 19-й полк выполнял задачу остальной бригады.

Фронт сжался: почти пять полков занимали место одной бригады. Солдаты инстинктивно старались прижаться друг к другу, давая возможность русской картечи находить новые и новые жертвы. Британская военная литература иногда пафосно говорит о том, что 19-й полк оторвался от своей бригады и примкнул к гораздо более трудному направлению, по которому, оставляя за собой кровавый след из изуродованных тел, ползли 33-й и 23-й полки. Чаще, правда, та же британская военная история скромно признает, что совершенно непонятно, что все-таки случилось с этим полком, умудрившимся с относительно безопасного направления попасть в самую гущу мясорубки.

На самом деле все гораздо проще — перед боем, ставя задачи командирам бригад генералам Кодрингтону и Буллеру, генерал-лейтенант Браун сделал это в лучших традициях английской армии, согласно которым подчиненный должен тупо выполнять приказ и никогда не думать о его смысле. Он указал на реку и обозначил, что после ее перехода батальоны обеих бригад должны двигаться прямо, не предпринимая никаких отклонений.{600}

Вначале Сандерс вел полк по одному ему известному направлению. Вскоре, обнаружив, что слева у него нет никого из соседей, полк принял вправо и присоединился к батальонам Кодрингтона, не получая при этом никаких приказов и распоряжений от собственного бригадного командира генерала Буллера. Последний потерял контроль и над действиями «Зеленых» (он, кажется, и не помнил все время сражения, что этот полк принадлежит его бригаде) в частности и, кажется, над всей бригадой вообще.

В истории Стрелковой бригады утверждается, что, когда майор Норкотт направил свои роты во фланг русской батареи, 19-й полк просто увязался за ними,{601} посчитав, что стрелки знают, что делают, и от них отрываться нельзя.

Даже русские не оставили это незамеченным. Ф.И. Приходкин считает, что 19-й полк просто «…подался слишком вправо».{602}

Солдаты «Зеленых» попытались затеять перестрелку с русскими стрелками, которые досаждали им, тем более, что часто выстрелы, направленные в цепь Стрелковой бригады, как писал сержант Ашервуд, находили свои цели среди залегшей пехоты, хотя «…мы оставались только зрителями».

В ответ нортйоркширцы только и могли, что выкрикивать проклятия, притом неизвестно, к кому они в большей степени относятся: к русским или английским стрелкам.

На эту незначительную деталь следует обратить внимание. В первой фазе сражения, когда на поле боя среди британцев царила полная неразбериха, ни о каком преимуществе нарезных «Энфилдов» говорить не имеет смысла. Любой огонь имеет силу тогда, когда он организован. Но в 19-м полку никто его организовывать не пытался. Нортйоркширцы думали лишь о том, как и где укрыться от ответного русского огня.

Лорд Раглан поздно заметил смещение бригады, но исправить положение уже не мог. Легкая дивизия генерала Брауна начала движение к славе, но путь этот был густо усеян не лаврами, а трупами. В воздухе повис призрак еще не учрежденного Креста Виктории.



ЛЕГКАЯ ДИВИЗИЯ ФОРСИРУЕТ АЛЬМУ

Примерно в 300 метрах от речного берега солдат Кодрингтона поприветствовала картечь, вынудившая многих, оставив сформированное к тому времени криками офицеров, кулаками и пинками сержантов, подобие строя, вновь броситься искать спасательные укрытия.

Понимая, что дальнейшее движение приведет к напрасным жертвам, число которых и так увеличивалось, Браун приказал Кодрингтону остановить бригаду и прижаться к земле. Тимоти Гоуинг: «Забирая иногда то вправо, то влево, мы вошли в долину, что лежала внизу, развернулись в линию и получили приказ залечь, пережидая ураган бомб и ядер, что посылал в нас противник».

Продвижение остановилось. Солдаты потихоньку рассредоточивались за укрытиями, надеясь переждать ураганный огонь русской артиллерии. В тыл продолжали группами и поодиночке тянуться раненые. Одного из них встретил Уильям Рассел, затаив дыхание и с восторгом наблюдавший за происходившим из вполне безопасного места.

«Наши солдаты, добравшись на противоположный берег реки, чьи воды быстро мутнели, на некоторое время приостановились, чтобы построиться. Град свинца и чугуна рассекал воздух, когда пехота и орудия обстреливали склон, на котором наши солдаты должны пойти в наступление. Затем эта славная пехота одним могучим рывком бросилась на врага. Я смотрел с волнением, которое невозможно передать, как Легкая дивизия ударяла, вскакивала и пенилась, словно волна на гребне, и в шторме огня, блестящей стали и вьющегося дыма бросилась на смертоносный эполемент, из которого непрестанно исходили грохот и вспышки. И вот, шатаясь, возвращались с битвы раненые — их глаза горят яростью, их лица почернели от дыма, свирепые от боли. Солдат из 30-го был первым. Он шел хромая, опираясь на свою винтовку. Его ступня свисала у самой лодыжки. «Покорнейше благодарю, сэр», — сказал он, когда я дал ему немного коньяка, последнюю оставшуюся каплю. «Слава Богу! Во всяком случае, я покалечил и ранил нескольких русских до того, как они наказали меня».

К этому времени англичане и в других полках сумели навести подобие порядка, и дивизия Эванса начала вторую атаку. Вновь попытались включить в сражение артиллерию, количество которой никак не хотело переходить в качество.

А тут еще «подпиравший» Эванса Ингленд начал откровенно «чудить». Если Раглан пока предпочитал вообще не командовать, то Ингленд начал командовать всеми подряд.

«В распоряжении Эванса и Ингленда было 30 орудий. Однако некоторые расчеты не смогли переправить пушки через реку, По меньшей мере два орудия увязли в реке при переправе. Остальные, получив множество самых противоречивых указаний, предпочитали выжидать, ничего не предпринимая. Адъютант 3-й дивизии по артиллерии капитан Биддульф, умнейший офицер, был вне себя от злости на эту «истеричную старуху» генерала Ричарда Ингленда, отдававшего такие нелепые неконкретные приказы».{603}

Скажем сразу, Ингленд так и не ввел свою дивизию в сражение, предоставив Эвансу участь самому выпутываться из трудностей.

И так бы слонялись батальоны Ингленда вдоль Альмы и вокруг горящего Бурлюка, если бы не сыграл свою роль воинственный характер командира бригады генерала Пеннефатера. Прирожденный лидер, философией которого было «увидишь голову — стреляй»{604}, он вновь и вновь толкал и свои и чужие батальоны вперед. Все, что попадалось ему под руку, он строил, организовывал и гнал к Альме.

Вскоре его солдаты уже кто по шею, кто пояс в воде переходили реку.


БОЙ ЗА ТЕЛЕГРАФНУЮ ВЫСОТУ

«Ничего не сделано до тех пор, хотя что-нибудь еще осталось сделать»

Фридрих II Великий, король Пруссии.


ТЕЛЕГРАФ: НОВАЯ ПОЗИЦИЯ МИНЦЕВ И МОСКОВЦЕВ

Покинув старые позиции, минцы и московцы не собирались покидать поле сражения, «оспаривая у французов каждый шаг»,{605} образовав вскоре новую оборонительную линию в районе здания телеграфа.

И это самое стойкое сопротивление русского левого фланга и центра не давало возможности двум французским дивизиям выполнить свою задачу. А тут еще необходимость поддержать застрявших британцев. Сент-Арно, приказал 3-й дивизии помочь им, для чего вызвал из резерва конно-артиллерийскую батарею.

Одновременно последовал приказ Канроберу и Боске продолжать давление на Минский и Московский полки. В бой была введена вся 4-я дивизия Форе, подходившие бригады которой получили задачу поддержать Канробера и усилить Боске. Им же придавалось все из еще остававшейся в резерве артиллерии. Даже две роты саперов и те ушли к 1-й дивизии. По замыслу маршала Сент-Арно, бригада Лурмеля (с одной батареей) направлялась к Боске, а Ореля (тоже с батареей) — к Канроберу для того, чтобы создать единый фронт наступления французской армии.{606}

Ситуация была более чем тяжелой: еще не прорвали центр, а французы уже без резервов.

Постепенно подходили новые батальоны, которым тут же ставилась несложная задача: все вперед!

Вскоре к Боске подошло подкрепление — Лурмель. Кроме того, Канробер вернул ему одолженную ранее батарею. Усилив давление на русских, Боске вновь потеснил их и, наконец, пристыковал свой левый фланг к правому Канробера. Турецкий контингент хотя и подошел ко 2-й дивизии, но ограничивался перестрелкой с русскими, находясь в резерве.{607}

Когда 39-й линейный полк подошел к бригаде Моне,[68] Канробер лично указал ему место в боевом порядке. Командир 1-й дивизии не слезал с лошади и не выходил из первой линии. Его адъютанты несколько раз настоятельно просили его быть осторожнее, но на все их попытки намекнуть на личную безопасность Канробер отвечал, что «пуля, предназначенная для него, еще не родилась».{608}

Он был прав — пуля действительно не родилась. Но едва генерал подъехал ближе к линии атаки, чтобы своими глазами оценить происходившее, как был контужен осколком гранаты в плечо.{609} Благо, на излете и рана не оказалась тяжелой. Перевязав рану, генерал, хотя и страдал от боли, остался в строю.

Только вступившие в дело все батареи 3-й и 4-й дивизий повлияли на соотношение сил. При их поддержке дивизия Наполеона перешла Альму у Бурлюка под сильным огнем русской артиллерии.

Описывая этот момент сражения после перехода Альмы 3-й дивизией, капитан прусской артиллерии Вейгельт писал: «…Когда последняя перешла через Альму, в одно время с пехотою следовали обе конные батареи резерва, которые, поднявшись на противоположный

берег, развернулись на его плоскости и открыли сильный огонь против русской пехоты, последствием чего было ее отступление. Конные батареи последовали рысью за отступавшей неприятельской пехотой и стали на ближайшие к ней позиции, но одна русская батарея начала обстреливать их анфиладою, и они были принуждены к перемене фронта…».

Но и этого оказалось мало, чтобы заставить минцев и московцев уйти с позиций. «…Несмотря на перекрестный ружейный и артиллерийский огонь двух французских дивизий, Московский полк не отступил, а подался только правым флангом назад, поставив этим передвижением линию своего фронта наискось к двум атаковавшим его дивизиям, и направил выстрелы против нового противника. Правофланговые орудия 4-й легкой батареи были тоже развернуты против Канробера».{610}

Улучив возможность, 4-й полк морской пехоты тут же двинулся вперед. Принц Наполеон после сражения не скупился на похвалы, говоря о действиях моряков, которые «заслужили самую высокую оценку своему мужеству».{611}

Он был не одинок. Генерал Моне отметил, что хотя эти войска и были составлены, в основном, из молодых солдат, своим мужеством они не уступали закаленным в боях зуавам, рядом с которыми сражались.{612}

Сержант 21-го полка линейной пехоты Филипп Франсис Женнарди. К концу Крымской кампании получил чин су- лейтенанта (sous lieutenant). 

Когда к ним присоединился батальон пеших егерей, командир батальона зуавов майор Адам смог подтянуться к левофланговым батальонам Канробера. Клер говорит, что Адам, прикрывая соседей под сильным картечным огнем, построил свои роты буквой Т, действуя одновременно на две стороны.

Это могло быть только в том случае, если русская линия не имела четко выраженного характера. Если же мы вспомним, что московские батальоны так и не смогли до конца сражения собраться, то можно предположить, что, отбиваясь фронтом от минцев, Адам одним фасом отстреливался еще и от какого-либо батальона московцев. Но их перемещения настолько запутаны, что сказать с уверенностью, какой это был батальон, трудно. Кажется, это их видел Бейтнер, когда его 4-й батальон отходил, минуя телеграф, к недостроенному маяку: «…один из наших батальонов намеревался отстаивать маячную высоту, а другой, какой-то без офицеров, как мне показалось, выпуская пули назад, приближался к нам».{613}

Как видите, совсем не похоже на бегство.

Вскоре французы сформировали правильную линию и, благодаря постоянно подходившим батальонам 4-й дивизии, непрерывно давили на русских, которые, в свою очередь, только наращивали сопротивление. На этой позиции зуавы, моряки и стрелки несут самые большие свои потери за этот трудный день.{614}

А один из линейных полков просто оказался на грани катастрофы.

Лейтенант 39-го полка линейной пехоты Жан Франсис Леонард.


ОДИН ИЗ ПЕРВЫХ С ОТЛИЧИЕМ, или ПОЧЕМУ 7-Й ЛИНЕЙНЫЙ НЕ ШТУРМОВАЛ ТЕЛЕГРАФ

Выйдя к берегу, 7-й линейный оказался в удобном для форсирования месте: хотя противоположный берег и был крутым, река вполне преодолевалась вброд. Рельеф местности образовывал как бы коридор, в который Лаварнад вошел обоими батальонами. Это и был тот самый Альматамакский овраг, который стал ловушкой, на выходе из которой французов ждали 4-й батальон Московского пехотного полка и батарея подполковника Кондратьева. Командир 7-го линейного торопил солдат. Герен намекает, что одним из стимулов его спешки было самолюбие. Рядом шла 2-я бригада[69], где в боевом порядке двигались конкуренты — 20-й и 27-й полки линейной пехоты.{615}

7-й линейный обратил на себя внимание современников своим энтузиазмом, с которым форсировал Альму — солдаты входили в воду и выходили на южный берег с криками «Да здравствует Император!».{616}

Когда 7-й линейный перешел через Альму 1-м батальоном и 2-мя ротами 2-го батальона, к нему подъехал генерал Канробер. Командир 1-й дивизии указал Лаваранду на видневшееся вдали (примерно в 700 м) здание и приказал, используя свою закрытость от огня русской артиллерии, выйти к нему и поддержать дивизию Боске, присоединившись к ее левому флангу.

1-й батальон майора Марме начал движение, и вскоре его роты оказались почти на вершине южного берега Альмы, став, таким образом, вторыми подразделениями французской пехоты, которые после бригад Буа и Отмара[70] вышли на плато. Таким образом, Боске, как и обещал, продержался два часа, а Канробер, как обещал командиру 2-й дивизии маршал Сент-Арно, присоединился к нему.

Что произошло на вершине Альминских высот, когда 7-й линейный попал под огонь русской пехоты и артиллерии, понеся тяжелые потери?

Не будем цитировать Богдановича, утверждавшего, что 7-й полк потерял убитым своего командира Тройю (Troyou).{617} Богданович достаточно вольно обращается с фамилиями, не только повысив Тройю в должности, но и назначив, например, полковника Бурбаки командиром 1-го полка зуавов, попутно перенеся в Крым больного Эспинаса.{618} Так же легко он обходится с подразделениями менее полка, расставляя и перемещая их по полю сражения в соответствии с одному ему понятной логикой — сказывается масштабность профессора Николаевской академии Генерального штаба.

Но если в деталях он иногда ошибается, в главном прав: «По занятии садов в селениях на правой стороне Альмы, союзники двинулись против нашей позиции к берегу. Дивизия Канробера в составе 10-ти батальонов, имея впереди первый полк зуавов полковника Бурбаки и два стрелковых батальона, и дивизия принца Наполеона, также в составе 10-ти батальонов, овладев садами Альматамака, перешли вброд через Альму и взошли на высоты. Здесь они были встречены жесточайшей пальбою наших стрелков, поддержанных московцами».{619}

На самом деле все было просто. Войдя на южном берегу в широкое дефиле Альматамакского оврага, 7-й линейный двинулся сначала по его дну. Но затем вышел на западный склон. Полковая история свидетельствует, что, как только первые роты 1-го батальона оказались на плато, по ним открыли огонь несколько русских батальонов и две артиллерийские батареи.[71]

Майор (Chef de bataillon) 47-го полка линейной пехоты Теодор Толле.
Су-лейтенант (sous lieutenant) 50-го полка линейной пехоты Александр Густав Жанин.

«Но вот произошла небольшая остановка на уступах холмов! Русские, храбрые, как и их противники, не уступали своих позиций и, не отступая, предоставляли их взять, схватившись штыки в штыки».{620}

Об этом же говорит и майор Монтодон: «Как только мы достигли вершины, мы были встречены градом пуль, бомбами, выпущенными с малого расстояния; многие из наших поражены…».{621}

Вскоре ситуация стала и вовсе критической: на 1-ю дивизию надвигались все 8 батальонов Минского и Московского полков. К тому же у Канробера не было артиллерии. Спасли положение две вещи: артиллеристы принца Наполеона и Форе, а также появившиеся на плато почти в тылу русских пехотинцы батальоны бригады Моне. Больше всех помогла 6-я батарея капитана Ланей, сменившая артиллеристов Робино-Марки, расстрелявших к этому времени весь имевшийся в передке запас картечи, гранат и ядер. Некоторое время ей пришлось едва ли не единственной отстреливаться от трех русских батарей.{622}

Перешедшая Альму в 200 м. от Бурлюка 6-я батарея 13-го полка[72] капитана Клода успела израсходовать лишь 37 зарядов. С фронта в нее «влепили» 4 гранаты артиллеристы Донской № 4 батареи, а с фланга анфиладным огнем еще 3 добавила конная №12 батарея. В результате 2 орудия французов вывдены из строя, командир батареи ранен, 5 нижних чиенов убиты, 3 смертельно ранены, количество контуженных и раненых легко — неизвестно.{623} На этом для батареи участие в Альминском сражении закончилось.

Отбивать Моне было некому. Тарутинские егеря покинули поле сражения, по образному выражению Бейтнера, «даже не закоптившие ружей», то есть не сделав ни единого выстрела по неприятелю. Не будем давать им моральную оценку, признаем, что последствия этого стали для русской армии роковыми. Адъютант командира французского 95-го полка лейтенант Эрбе считал, что уход тарутинцев — не более чем маневр русского главнокомандующего, ошибка, в результате чего «вследствие ослабления центра неприятеля последовало наше стремительное нападение на него с фронта».{624}

Атака, предпринятая Канробером, очень высоко оценивалась современниками. Некоторые считают, что именно бросок всех сил, имевшихся в его распоряжении в тот момент, когда русские на своем левом фланге пребывали в суматохе (после отступления тарутинцев), решил исход сражения.{625}

Но хотя Тарутинский полк ушел, на его месте оказалась русская батарея, на которую и «нарвался» 7-й линейный. Таким образом, удобный брод через Альму и широкий подъем на высоты оказались для солдат де Лаваранда ловушкой. Русские хладнокровно ожидали врага и, как только зуавы и линейные пехотинцы оказались перед ними, открыли огонь из всего, что могло стрелять.{626} Выстрелы орудий № 4 батареи картечью буквально выкосили первые ряды 7-го линейного. Злую шутку сыграла и манера основным силам держать минимальную дистанцию со стрелковой цепью. В 300-х метрах от здания маяка дивизия Канробера начала жестоко страдать от огня русской артиллерии. Судя по всему, 7-й линейный оказался самой удобной целью, принявшей на себя всю мощь артиллерийского огня. Герен, ставший участником происходившего, отмечает, что наиболее пострадали офицеры батальонного звена и рот, находившихся в первых линиях боевого порядка.{627} Командир 2-го батальона получил пулю в сердце, командир 1-го батальона был ранен. Под командиром полка убита лошадь, сам он легко контужен после падения на землю. У полкового знамени тяжело ранен су-лейтенант Феврие, сменивший его су-лейтенант Виго ранен смертельно, та же участь постигла следующего знаменосца — старшего сержанта Мюэ. Две роты 2-го батальона и 1-й батальон вели интенсивный огонь, но и сами жестоко страдали от ответного огня русских. Французы были в восхищении от русских офицеров, прекрасно удерживавших строй и порядок в своих подразделениях под ураганом пуль. Обе линии противников, очевидно, не менее четверти часа осыпали друг друга пулями, демонстрируя стойкость и нежелание отступать.

Благодаря тому, что на 7-м линейном сосредоточили огонь как минимум две артиллерийские батареи (Кондратьева и Ягодина), 2-й зуавский сумел почти вплотную подойти к русским батальонам и ружейным огнем сбил русские батареи с позиций. Понеся потери, артиллеристы вынуждены были отступать. Но свое дело они сделали. 7-й линейный как полк выбыл из сражения. Это произошло в 250 метрах от здания маяка{628}, что и объясняет отсутствие данных о полке как участнике схватки за телеграфную станцию, до которой полк не дошел.

О том, насколько жестким и упорным было сопротивление русских на участке 7-го линейного, говорит и то, что случилось потом с другими. К зданию телеграфной станции, вокруг которого разгорелся самый упорный бой Альминского сражения, вышли одновременно 1-й и 2-й полки зуавов, 39-й полк линейной пехоты, 1-й и 9-й батальоны пеших егерей{629} и отдельные группы 7-го полка линейной пехоты. 39-й линейный вообще попал в эту ситуацию случайно. Его командир, полковник Боре, получил приказ выдвигаться из резерва и двигаться на помощь встретившим упорное сопротивление у телеграфа батальонам Бурбаки. По сути дела, Боре ввел свой полк на место 7-го. В результате один офицер был убит, двое ранены, 84 солдата и сержанта убиты, 37 ранены.{630}

7-й линейный потерял в бою за высоту убитыми 63 и ранеными 183 солдата и сержанта, 2 и 10 офицеров соответственно, став наиболее пострадавшим полком французской армии. Чтобы читателю было легче понять эти цифры, можно представить, что каждый пятый из его личного состава после боя лежал в луже крови от Альмы до телеграфной башни. Только в знаменной группе полка были убиты или ранены су-лейтенанты Виго, Феврие и сержант Мюлле. К уже убитому на подступах к высоте командиру 2-го батальона добавился раненый командир 1-го — подполковник Мерме. Под полковником де Лаварандом была убита лошадь. Маршал Сент-Арно лично поблагодарил полк.

Когда парижская газета «Le Moniteur» первой опубликовала (15 и 23 октября 1854 г.) поименные списки погибших на Альме (а они состояли в основном из чинов 7-го линейного полка), они вызвали негативную реакцию в обществе, успевшем позабыть со времен наполеоновских войн, что армия Франции может в один день потерять столько людей. В результате в дальнейшем на все время кампании прессе было рекомендовано воздержаться от подобных инициатив.{631}

Император, получив рапорт маршала Сент-Арно о победе на реке Альме, не смог не обратить внимания на странное распределение потерь среди подразделений. Когда ему была в деталях доложена суть произошедшего, то, естественно, будучи человеком военным, Наполеон III не мог не оценить действительного проявления мужества одним отдельно взятым полком (с другой стороны, началась шумиха в обществе после первых публикаций в газетах). Ведь действительно, если бы, оказавшись под сильнейшим обстрелом русской пехоты и артиллерии, солдаты 7-го линейного бросились в бегство или хотя бы начали подаваться назад, то неизвестно, как мог завершиться весь бой на реке Альме. На что Канробер был оптимистом, но и он считал, что стрелка весов военного счастья во время боя у телеграфной станции могла качнуться в любую сторону. То, что полк не дошел до телеграфа, было неважно. Решение французского самодержца было обоснованным: указом от 8 ноября 1854 г. 7-й полк линейной пехоты одним из первых в армии получал отличие «ALMA» на свое знамя.[73] При этом Наполеон пожелал, чтобы текст был нашит именно на то знамя, с которым 7-й линейный шел в атаку на р. Альме.{632} Очевидно, что первым стал 39-й полк, получивший отличие «ALMA» уже 17 октября 1854 г.{633}



БОЙ ЗА ТЕЛЕГРАФНУЮ СТАНЦИЮ

Оставался последний аргумент — картечь или штыки — для окончательного выяснения вопроса о том, кому все-таки принадлежит Телеграфная высота, возле которой уже собрались силы бригады Ореля, зуавы 1-й дивизии, зуавы 3-й дивизии и даже 39-й линейный из 4-й дивизии. С ним подошел и 5-й батальон пеших егерей подполковника Сент-Обера. Подтянулась батарея Ла Бусиньера из дивизии Форе (последний резерв французской артиллерии), застрявшая при переходе Альмы и долгое время не сумевшая выбраться из реки.

Неподалеку находились 9-й батальон пеших егерей и Маршевый батальон Иностранного легиона. Судя по всему, в бою за телеграф они непосредственного участия не принимали, но своим постоянным и упорным движением по флангам оказывали давление на русских.

Русские не имели никакого настроения отдавать французам высоту. Более того, они решили, что французы не имеют права даже подойти к ней, и сметали смельчаков, которые пытались приблизиться к башне. Озверение достигло предела. Казалось, еще немного — и никто не будет давать пощады никому. Естественно, что никакой сдачи в плен не предполагалось. Все понимали, что, попросив пощады в такой «мясорубке», можно было с легкостью нарваться на штык в грудь. Минцы спасали честь русской пехоты.

В самой недостроенной башне и возле нее некоторое время держалась группа пехотинцев, отбившая желание у нескольких ищущих славы смельчаков водрузить французское знамя, обеспечив нескольким наиболее настойчивым из них героическую и красивую смерть. Не желавшие оставлять свою позицию русские после упорной схватки были убиты зуавами.

Я имею уверенность утверждать, что разгорелся бой, по накалу ничуть не меньший, а, может быть, и гораздо более ожесточенный, чем тот, который произошел во время атаки Владимирского пехотного полка.

Свидетельствует очевидец: «Зуавы полны были боевого жара. Маршал, видя первое устремление войск, воскликнул: «Не мешайте им, это битва солдат!». Полковник дает направление к восьмиугольной башне, предназначенной для телеграфа и расположенной в кульминационной точке неприятельской линии.

«За мной, мои зуавы!» — кричит он своим старым шакалам, пуская коня в галоп. — «К башне!» — и все бегут за ним.

Тот же маневр совершает 1-й полк. Два полка подходят к подножию башни, которую захватывают, несмотря на сопротивление двух стрелковых рот, вооруженных большими карабинами. Командующий артиллерией 1-й дивизии полковник Бьено, страдающий от холеры, от которой после сражения и умер, на галопе подвел еще две батареи, с ходу огнем в упор начавшие расстреливать русскую пехоту, принуждая ее шаг за шагом уступать поле сражения.

Позади на позиции расположились резервы неприятеля, выстроенные эшелонами справа и слева так, чтобы держать под перекрестным огнем территорию перед башней.

2-й полк зуавов и батальоны первой линии под командой Канробера и полковника Бурбаки вступают в бой тем более ожесточенный, что все, и офицеры, и солдаты, понимают: здесь ключ позиции, центр битвы.

Полковник Клер, который первым подошел к подножию башни, схватив знамя своего полка, увенчанное орлом, водружает его на башне с криком: «Да здравствует Император!»….

Сражение возле башни губительно, но продолжается недолго».{634}

Французские исследователи пишут, что к башне прорывались с трех сторон. При этом все стремились быть первыми, хотя подобный порыв стоил жизни некоторым особенно храбрым. 1-й батальон пеших егерей потерял в этой атаке 23 солдата и сержанта убитыми, 7 офицеров и 65 солдат и сержантов ранеными. 9-й батальон — 7 (в том числе 1 офицер — лейтенант Годой) и 38 человек убитыми и ранеными соответственно.{635} В один голос все утверждают, что русские вели ураганный огонь. Пули оставляли отчаянным мало шансов. Первыми прорвались шассеры 1-го и 9-го батальонов. 1-й батальон умудрился установить на здании свой фаньон.{636} Почти одновременно лейтенант Пуадевен из 39-го линейного полка установил там же фаньон своего подразделения, и буквально через минуту зуавы 1-го полка с другой стороны башни установили свое знамя, о чем мы говорили выше.

Этот эпизод сражения интересен тем, что не только демонстрирует стойкость, с которой сражались русские солдаты, но и опровергает оду лорду Раглану, сочиненную Кинглейком. История 7-го полка линейной пехоты говорит, что когда французские солдаты выбили противника после ожесточенного боя с высоты и вышли на ее гребень, то многочисленные тела московцев и минцев, разбросанные вокруг, и длинные кровавые следы, оставленные отходившими, наглядно демонстрировали, что русские пехотинцы умеют сражаться и умеют умирать.{637}

Английский автор, отрицая по вполне понятным мотивам факт достойного сопротивления русской пехоты на левом фланге у телеграфа, писал: «…если бы французский рассказ был верен, то сопротивление, какое могло быть оказано у телеграфа пехотой Кирьякова, было бы таким героическим подвигом, что невозможно было отрицать его или скрывать, забывать. А каждый истинно русский должен был гордиться и похваляться им…». Опровергая французских авторов, Кинглейк опирается на весьма сомнительные источники, например, свидетельство некоего капитана Аничкова: «Аничков был офицер генерального штаба; его рассказ основан на описаниях, заимствованных из разных русских источников, и он ни слова не говорит о каком-нибудь бое у телеграфа», а также офицера Тарутинского полка майора (на Альме — капитана) Ходасевича, который «…ни слова не говорит о каком-нибудь бое у телеграфа французской пехоты с русскою». Но что мог сказать офицер, который в то время, когда Минский и Московский полки отстаивали брошенную его полком позицию, успешно ретировался к Севастополю? Приходкин камня на камне не оставляет от слов Ходасевича.

«В это время тарутинцы с резервными батальонами были уже в полном отступлении к Севастопольской дороге, и упоминаемый английским писателем штаб-офицер Тарутинского полка не мог знать, что происходило у Телеграфной высоты по отступлении его полка».{638}

Французы сконцентрировали всю свою артиллерию, сделав положение русских безнадежным. В результате, по мнению Тотлебена, когда борьба с англичанами на правом фланге еще только достигла апогея, на левом фланге все уже было кончено… На французских кораблях военные моряки, увидев трехцветный флаг над башней, поняли, что сражение завершено.{639} Сами французы говорят, что их артиллерия раздавила русских.{640}

Вскоре в здании станции и вокруг нее остались только трупы защищавших подступы русских солдат. Французы торжествовали и попытались, как им казалось, увековечить победу, выцарапав штыками надпись: «Bataille de l’Alma, 20me, 7bre, 1854».[74]


БОРОДИНСКИЙ ПОЛК: СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!

«И англичанин, а француз
На нас атакою ходили.
И не большой был нам конфуз,
Что мы под Альмой отступали»
А. Скрин. «68-й Лейб-пехотный Императора Александра III полк»{641}

Мы много говорили о том, как Минский и Московский пехотные полки стойко удерживали свои позиции, о том, как русская артиллерия и стрелки остановили вал британской пехоты перед Альмой. Но до сих пор мы лишь едва упоминали бородинских егерей, отразивших первую атаку британцев на мост. Настало время и о них поговорить. И, скажу вам, читатели, это очень интересно…

К моменту захвата англичанами моста французы так и не смогли занять Телеграфную высоту. Даже когда дивизия принца Наполеона, перейдя Альму, сильно страдала от огня русской артиллерии, находившейся на позиции справа и слева от севастопольской дороги, они «…не в состоянии были двигаться из-за продольного огня вражеской артиллерии».{642}

Бородинский полк страдал от ответного огня значительно меньше, чем Московский и Минский. Исследователи сражения почему-то дружно игнорируют действия этого полка. Тотлебен упоминает о нем лишь тогда, когда тот начал подаваться назад. Причем он считает это отступлением, хотя полк еще какое-то время держался на позиции. К сожалению, это вопиющая историческая несправедливость. У Богдановича на это своя точка зрения рения — на мой взгляд, более соответствующая действительности.

«В центре Бородинский Его Высочества Наследника (ныне Его Величества) полк, стоявший в колоннах к атаке, на горных склонах, обращенных к стороне неприятеля, с самого начала боя терпел большой урон от огня неприятельских штуцерных, не имея возможности наносить им вред из своих гладкоствольных ружей; а стоявшие впереди легкие № 1-го и 2-го батареи 16-й артиллерийской бригады, поражаемые на таком расстоянии, на каком они еще не могли действовать картечью, потеряв большую часть прислуги и лошадей, принуждены были удалиться».{643}

Конечно, если по «доброй» русской традиции оценивать доблесть литрами пролитой крови, тут бородинцы явно уступят другим. Именно по этому так любимому в русской армии мерилу ратных заслуг им не удалось попасть в число истинных героев проигранной Альмы. Относительно малые потери, понесенные Бородинским полком, не являются свидетельством отсутствия у него стойкости.

Бой бородинских егерей — одна из трех не связанных друг с другом схваток, которые вела русская армия на Альме. Если бы эти схватки координировались, возможно, исход дня не стал бы столь неблагоприятным.

Егеря, находясь почти перед горящим Бурлюком, скрытые от противника дымом, сведшего к минимуму преимущество неприятеля в стрелковом оружии, расстреливали всех, кто появлялся перед их фронтом, неся при этом значительно меньшие потери.

Но и сами бородинцы оказались под перекрестным огнем. Хотя им и удалось не пропустить англичан через мост, последние, засев на северном берегу, стали им сильно досаждать.{644}

Бородинский полк оказался в гуще событий в переломный момент сражения. Ни в одном из пунктов атаки французы не имели решающего успеха. Их артиллерия или только втаскивалась на спинах солдат на Альминские высоты или вела малоэффективный огонь по высотам с северного берега Альмы. Давно покинутый

русскими горящий Бурлюк преградил дорогу дивизии Наполеона, перемешав боевые порядки. Батальоны смешались, а сам Наполеон уже был не в силах навести порядок, полагаясь лишь на опыт и умение своих командиров.{645}

И французские, и британские участники сражения, равно как и его исследователи, в один голос утверждают, что если бы в этот момент в бой был введен в центре русский резерв (Волынский полк) и артиллерия в сочетании с комбинированным фланговым действием гусарской бригады, то итог сражения был бы (или мог стать) иным. Конечно, атака кавалерии на наступающую пехоту, вооруженную нарезным оружием, в тот момент была бессмысленной. Золотой век лихих кавалерийских таранов канул в Лету, но в соответствии с тактикой того времени обороняющийся мог «…пользоваться своей кавалерией и для демонстративных действий…».{646}

На войне все делается по команде. Даже умирают по ней. Мы часто говорим, что нужно было действовать так или иначе. Все правильно. Самый дремучий краевед прав на все сто, нещадно критикуя Меншикова за отстранения от управления боем. Посмотрите, сколько мы уже говорим о сражении, а Меншикова как оставили где-то на левом фланге, так и не вспоминаем о нем. Кстати, так оно и было. Князь упорно оставался в роли зрителя, а не режиссера этого чудовищного спектакля, в котором остальные генералы были просто статистами.

Сержант 1-го полка зуавов Феликс Александр Руссе. В 1855 г. получил первый офицерский чин су-лейтенанта (sous lieutenant). В 1880 г. — бригадный генерал.


НАЧАЛО АТАКИ ЦЕНТРА РУССКОЙ ПОЗИЦИИ

Не дожидаясь подхода резервов, решительную атаку центра русской позиции со столь свойственным французской легкой пехоте задором без всякой поддержки артиллерии начал 1-й полк зуавов. Перемешавшиеся между собой батальоны, которые генерал Канробер хотя и не мог привести в порядок, но и был не в силах сдержать, карабкаясь по склонам под картечными пулями, огнем и штыками, выбивали остатки упорно сопротивлявшейся русской пехоты.

Инициаторами атаки были сами зуавы, которым, по образному выражению одного из офицеров, «…просто надоело шляться без дела». Генералам оставалось лишь принять это решение, тем более, что оно оказалось своевременным. Теперь требовалось лишь быстро усиливать атаку подходившими частями. Одним из первых попал под руку Канробера сохранявший порядок, мерным шагом двигавшийся в огонь Маршевый батальон, образованный из элитных рот 1-го и 2-го полков Иностранного легиона, первыми прибывшими в Крым.

«Генерал Канробер, бессильный поддерживать порядок, замечает батальон, продвигающийся вперед, словно на параде: он узнает его и, устремившись к нему галопом на своем коне, бросает им: «В добрый час, послужите примером для других отважных легионеров!».{647}

Придав ему две батареи из резерва, Канробер пробьет брешь в центре русской позиции, вынудив отступить Бородинский полк и сняться с позиций артиллерию центра.{648} В этой атаке солдаты Легиона потеряли 55 солдат и 5 офицеров убитыми и ранеными. Это были первые из 444 легионеров, сложивших головы в Крыму.

Действия легионеров позволили командиру бригады генералу Вино после Альминского сражения, когда Легион переходил под другое командование, сказать: «Я потерял самое красивое украшение моей короны».{649}

Порыв французской пехоты высоко оценили их противники — нижние чины русской армии. А.Ф. Погосский писал, как лежавший в Симферопольском военном госпитале раненый при Альме карабинер говорил о неприятелях:

«Знаем и мы тебя, француз, и — не приведи Бог соврать — крупно отдам честь тебе и за удаль непорушенную, и за переправу Бурлюкскую; сам видел, братец ты мой, в огонь, лезет! И попортил ты мне амуницию, а все же скажу: ты молодец».{650}

К этой атаке присоединились зуавы дивизии Наполеона, тоже не вынесшие медлительности и на свой страх и риск решившие не отставать от товарищей по оружию, в первую очередь конкурентов из 1-й и 2-й дивизий.

Опасаясь угрозы оказаться отрезанными от своих, полковник Верёвкин начал отводить полк. Бородинские егеря свою задачу выполнили. Может быть, и не отлично, но по крайней мере добросовестно. Если верить статистике, то из более 300 погибших британских пехотинцев не менее 80 были убиты в центре русской позиции огнем двух батарей и в схватке с Бородинским полком.

95-й пехотный Дербиширский полк потерял за самое короткое время около 50 человек убитыми. Командир полка подполковник Веббер-Смит был тяжело ранен.{651}

Не менее половины их легло под пулями бородинцев, стрелков и картечью двух-трех батарей центра. «Лесники Шервуда» так стойко держались под огнем русских пушек, что были отмечены в письме лорда Раглана военному министру Великобритании 23 сентября 1854 г.

Этот полк всю кампанию в Крыму поражал своим упорством, заслужив прозвище «гвозди».

Значительные потери понесли 55-й пехотный Уэстморлендский и 30-й пехотный Кембридширский полки.

Бородинский егерский полк не мог в одиночку выиграть сражение на Альме, как не могли это сделать Минский, Владимирский, Суздальский, Московский и Казанский. Жертвенность их была не более чем свойственной вообще русской пехоте самоотверженностью. Не стоит даже говорить об этом.

Капитан 1-го полка зуавов Леопольд Зее. В 1880 г. — дивизионный генерал 

По целому ряду причин первый бой был проигран русскими, допустившими при подготовке к сражению такие ошибки, которые не могли быть исправлены, в его ходе. К тому же полковнику Верёвкину можно предъявить массу претензий. Он не развернул полк в ротные колонны, не усилил стрелковую цепь и т.п. Но признаем: то, что он мог делать, как его учили до войны, он делал добросовестно. Имея в сто раз больше причин подобно генералу Волкову «рвануть» с поля сражения, он этого не сделал. Наоборот, основательно «попортил обедню» англичанам своей упорной защитой моста.

Давайте не будем от него требовать невозможного. Тем более, что жить ему осталось совсем чуть-чуть: через два месяца он будет убит под Севастополем.

Исследователи русского военного искусства конца XIX — нач. XX вв. справедливо считают, что весь ужас Альмы, Инкермана и Чёрной речки, подготовленный ослепленной плацпарадными тонкостями николаевской военной системы, искуплялся «…удивительным мужеством и стойкостью удивительных войск».{652} Во всех полевых сражениях Крымской войны русский солдат «…открыто и неумело подставлял грудь неприятельским пулям, а ближайшие начальники его оказывались не вполне искусными и опытными руководителями и распорядителями боя».{653}

Что же касается рассыпного строя, то командир Бородинского полка если и имел о нем понятие, то, как выше говорилось, весьма косвенное. В то же время очень странно, что по сегодняшний день многие исследователи так и не смогли понять сути происходившего на берегах этой маленькой крымской реки 20 сентября 1854 г. Одно дело, что при жизни «героев» сражения авторы не «решались изобличать действия живых современников», сберегая «…для потомков» эту трудную миссию.{654}

Ну и напоследок, перед тем, как начать отходить, минцы и московцы решили оставить о себе французам «добрую память». Попытка французов, воодушевленных поддержкой артиллерии атаковать Минский и Московский полки с Телеграфной высоты, была встречена интенсивным ружейным огнем. «…Французские солдаты любят ударять в штыки. Преклоняясь перед этой хваленой привычкой, заметим, однако, что …атаки, не подготовленные огнем, легко могут быть отбиты».{655}

Так и получилось. Воспользовавшись замешательством противника, остановившегося и расстроившего свой порядок, командир полка нанес удар своими двумя батальонами (1-м и 3-м) в самый благоприятный для этого момент. С ними атаковали французов и три батальона Московского полка. Не принявший рукопашной, противник был опрокинут, смешался и бросился назад, преследуемый минцами и московцами, вошедшими в азарт настолько, что остановить их офицерам полка удалось с большим трудом. В «Истории Московского полка» говорится, что эту атаку организовал и руководил ею лично генерал Кирьяков (опять не вяжется с образом «вконец растерявшегося» горе-генерала). «Две роты 2-го батальона Московского полка, 5-я мушкетерская штабс-капитана Елагина и 2-я гренадерская штабс-капитана Зоркина, атаковали вражеские орудия, другие роты атаковали пехоту. Две пушки были захвачены сразу. Между ними упал штабс-капитан Елагин, сраженный двумя пулями. Зоркин тоже был ранен двумя пулями, но менее тяжело. Град пуль, обрушившийся на нападавших, не остановил их. Французы не выдержали и подались вниз по склону.

Полковник Приходкин решил не преследовать противника, опасаясь неизбежной в таком случае потери строя при быстром движении, что в условиях численного превосходства неприятеля было чрезвычайно опасным для русских. Но и французы, не рискуя более добыть славу в штыковом бою, вновь предоставили право очистить поле сражения от упорных русских пехотинцев своей артиллерии. Сказалась выучка французских артиллеристов, благодаря которой «…задача пехоты стала сравнительно легкой».{656}

Вовремя подоспевшая бригада Ореля осыпала русские батальоны градом пуль, принудив их отходить. Батальон графа Зео был с трех сторон атакован зуавами. Командир остановил его, перестроил в каре и, отбив неприятеля, продолжил движение. Противника определить нетрудно — Бейтнер пишет о «башибузуках». Понятно, что никого, кроме зуавов, он так назвать не мог.{657}

В момент, когда командир Минского полка полковник Приходкин подошел к выводимому из стрелковой цепи солдатами раненому подпоручику (в другом источнике — прапорщику) Полонскому. В тот же миг последний разрывом гранаты был убит, а Приходкин тяжело ранен, но остался при 1-м батальоне. Не в силах стоять на ногах от потери крови, он приказал подать ему барабан и, сев на него, продолжал отдавать приказания.

Капрал 2-го полка алжирских стрелков Алел Боу Корсо. 

Минский полк, не получая никаких сведений о положении дел в других частях, сам того не ведая, остался одним из двух полков (вторым был Московский), не покинувших поля сражения. Герен свидетельствует, что «…левое крыло до самого момента общего отступления держалось вокруг телеграфа, куда… оно было Оттеснено генералом Боске; наконец, и это крыло отступило вслед за прочими войсками…».

Вернувшийся ординарец доложил, что не смог найти генерала Кирьякова, что вся армия отступает, а Минский полк остался один перед неприятелем. Только тогда Приходкин принял решение выводить полк. С приказом об отходе к командиру 2-го батальона был послан поручик Приходкин, отозваны застрельщики и штуцерные. После этого батальоны начали движение, «…сохраняя такой порядок, какой только был возможен…».{658}

Командир полка отходил последним, поддерживаемый солдатом. Вскоре он был тяжело контужен ядром в ногу и потерял способность самостоятельно двигаться. Находившийся при нем солдат, не имея возможности вынести его в одиночку, побежал за помощью к командиру своей роты (1-й мушкетерской) штабс-капитану Супруненко. С помощью нескольких солдат Приходкин был вынесен из-под огня и отправлен на перевязочный пункт.

Легионер 1-го полка Иностранного легиона Адольф Пэнс. Чин офицера получил за отличие в Крыму в 1855 г.


АТАКА ЛЕГКОЙ ДИВИЗИИ

«Пушки, расположенные в укреплениях, следует считать потерянными, как только сами укрепления не могут быть дольше удержаны. Единственное, что можно сделать, — это заставить заплатить за них самую дорогую цену».

Генрих Дюфур, швейцарский инженерный генерал.


ПЕРЕД АЛЬМОЙ

Вторая фаза сражения связана прежде всего с действиями Легкой дивизии. Им было тяжелее, ибо рассчитывать на свою артиллерию, в отличие от французской, было трудно. Со своих позиций 9-фунтовые английские пушки не могли обстреливать тяжелые русские орудия, безнаказанно истреблявшие английскую пехоту, по совершенно непонятным причинам остановившуюся в виноградниках. Англичане теряли строй, постоянно перестраивались — то ложились, то поднимались. «Наши пушки были слишком слабы, — писал своим родителям рядовой Хорн из Королевской конной артиллерии, — …поэтому укрепления пришлось брать ружьями и штыками».

Три английские батареи ничего не могли сделать, и пехота продолжала движение, будучи совершенно не прикрытой артиллерийским огнем. Вначале боя батарея Е вместе с батареями В и G своими пушками поддерживала продвижение бригады Ко- дрингтона в направлении русского укрепления. Именно ее орудия произвели первые выстрелы англичан на Альме. Вскоре стало понятно, что малая мощность британских пушек не позволяет им тягаться с артиллерией русской батарейной № 1 батареи 16-й артиллерийской бригады, тем более прикрытой эполементом. В артиллерийской дуэли погиб лейтенант Коккерилл, убитый ядром.

Но если бы только эти двенадцать орудий. В разгар атаки по приказу князя Горчакова справа и слева от позиции батарейной №1 батареи развернулись легкие № 3 и № 4 батареи 14-й артиллерийской бригады.{659}

Уже после войны один из рядовых 33-го полка бригады Кодрингтона вспоминал: «…я ползаю между виноградными лозами и собираю виноградины, потому что мои запасы воды кончились час назад и мой рот пересох от соленой свинины, которая единственное, что я могу есть в течение всего дня. Русские отчаянно препятствуют нашему движению вперед, пули щелкают о листья винограда и поднимают грязь вокруг наших тел, …к счастью, есть дым и мы должны продолжать идти вперед, идти дальше… внезапно я теряю равновесие на берегу и скатываюсь вниз по семифутовому откосу, удерживая гроздь винограда в зубах… всплески от пуль окружают меня… трагическое зрелище скользит рядом со мной. Это мертвый солдат на спине с остекленевшими широко открытыми глазами и черным облаком, вытекающим из его живота…».

Солдаты 23-го Уэльского фузилерного полка — участники Крымской войны. Фото после 1865 г. 

Очевидно, автор имел возможность испытать на себе всю «прелесть» картечного огня русской артиллерии.

Британцам, особенно малоопытным солдатам, впервые оказавшимся под выстрелами, пришлось тяжело. Часто их поведение провоцировало новые неоправданные потери. Что делает человек, когда вокруг него или рядом с ним оказываются разорванные тела, вырванные внутренности, конечности и прочие «прелести» торжества артиллерии? Он останавливается, это естественная реакция человека на подобное. Если хотите, психология. Остановившись, солдат или превращается в мишень, увеличивая потери, или, если успевает, прячется за ближайшее укрытие (часто просто ложится на землю), тем самым нарушая строй, ослабляя боевую способность подразделения.

Продвижение Легкой дивизии усложнялось еще и тем, что из виноградников приходилось постоянно выбивать засевших там русских стрелков, своим огнем достававших солдат из линейных рот.{660}

Зато когда английским стрелкам удалось вытеснить их оттуда, немедленно подошла артиллерия, открывшая огонь по русским батальонам.{661} Огонь велся на максимальной дальности, артиллеристы опасались накрыть собственную пехоту. Удачнее всех действовала батарея С Королевской конной артиллерии.

Видимо, только с подходом артиллерии на дистанцию верного выстрела англичанам удалось подготовить успешную атаку, завершившуюся взятием русской батареи.

Миф о том, что артиллерия полностью потеряла свое значение, оказывался несостоятельным. Генерал Бургойн вообще считал это величайшим заблуждением. И тому, по его мнению, было несколько причин. Прежде всего невозможность сделать из каждого солдата снайпера, способного вести точный и спокойный огонь на дистанции от 800 до 1000 м. Солдат середины XIX века, в основном, не обладал такими способностями производить баллистические вычисления, как современный (да и то не каждый). Потому уделом основной массы пехоты был огонь на дистанциях от 200 до 300 м (как, кстати, и сегодня, в эпоху автоматического оружия). В то же время артиллерия при всех ее недостатках могла гарантированно накрывать цель на предельных для стрелкового оружия дистанциях, используя разного типа боеприпасы.

Добавим сюда и психологическое воздействие. Потому Бургойн и считал, что тот генерал, который верил, что пехота, вооруженная винтовкой, сможет заменить артиллерию, глубоко заблуждался.{662}

Неизвестно, сколько пролежали под пулями фузилеры, но постепенно огонь начал слабеть — как и стрелки, опустошив патронные сумки, начали отходить моряки. По одной версии, они не могли найти свои патронные ящики, что вполне возможно: по какому-то разгильдяйству моряки вышли на позицию, имея только носимый боезапас.

Солдаты Стрелковой бригады продвинулись вперед, а фузилеры, подгоняемые командирами, броском перешли Альму и, прикрывшись 10-футовым берегом, начали переводить дух. Склон обеспечивал некоторую защиту от огня русской пехоты и артиллерии.{663} До изрыгающего смерть Большого редута оставалось еще не более 400 ярдов. Но физические и моральные силы были на исходе. Усталые солдаты, продвигаясь в густых зарослях виноградников, хотя потеряли всякий строй, все же чувствовали там хоть и призрачную, но защиту. Выйдя на открытый берег, они оказывались прямо перед орудийными стволами. Те, кто не находил в себе силы воли перейти через Альму, заползали обратно в кусты, где под свист пуль пытались утолить жажду свисавшими в изобилии виноградными гроздями.{664}

Тем, кто был беспечен, доставалось. Едва подполковник Лоуренс с адъютантом лейтенантом Россом подъехали к высокому берегу реки, за которым лежали их стрелки, как под обоими были убиты лошади.{665} Не рискнув и дальше демонстрировать безупречную храбрость, офицеры укрылись под берегом рядом с солдатами.

Бригадный генерал Кодрингтон. В сражении на Альме — командир бригады в Легкой дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г. 

Бригадный генерал Кодрингтон, находившийся в интервале между 23-м и 33-м полками, изо всех сил старался взять в свои руки управление бригадой, находившейся к тому времени в 500–600 метрах от русской позиции. «Примкнуть штыки и вперед в атаку!!!» — громко кричал он. То же орали своим подчиненным командиры 7-го и 33-го полков подполковники Леси Ио и Блэйк, дублировавшие команды.

Для британской пехоты мелководная Альма стала непреодолимой преградой, переход через которую требовал большого мужества. О чем и сказал фузилер Гоуинг: «Скорострельность восточных и западных вражеских батарей была очень высокой, так что на подступах к гласису мы оказались окутанными клубами дыма и почти ничего не видели. Всего шестьсот ярдов отделяло нас от пушечных жерл; гром войны грохотал уж совсем близко, а смерть, как известно, любит толпу. Потери среди фузилеров как 7-го, так и 23-го полка были ужасны. И все же только смерть могла остановить эту прославленную пехоту. 14 орудий тяжелого калибра палили нам во фронт, другие обстреливали с флангов — в общей сложности около 42-х орудий сеяли смерть в наших рядах. Не счесть, сколько наших погибло, карабкаясь по скользким склонам холма, или срывалось под градом выстрелов вниз, или тонуло в водах Альмы».{666}

Гоуинг несколько (и значительно) преувеличил число орудий, обстреливавших бригаду. Если бы Кодрингтона накрыл огонь семи батарей, то можно было бы смело вычеркивать все три полка из списков британской армии. Хотя и преуменьшать силу огня тоже не стоит. Гоуинг не говорит о 33-м пехотном герцога Веллингтона полке, которому атака батареи стоила большего числа офицеров, чем он потерял при Ватерлоо, за доблесть в котором и получил имя прославленного герцога, более известного своим сравнением пехоты с соломой и потому нещадно бросавшего ее в топку войны.

Веллингтон был настолько влюблен в 33-й полк, что его имя было дано части на годовщину сражения при Ватерлоо в 1853 г. 28 февраля 1854 г. полку вручили новое знамя с именем Веллингтона, его гербом и девизом, а на следующий день отправили на погрузку в Крым. Служить в полку считалось делом почетным, что привлекало туда определенную часть выходцев из знатных фамилий. Одного из них русская картечь отправила «в гости к Богу» недалеко от берега Альмы — это был и один из представителей наиболее породистой британской аристократии потомок герцогов Манчестерских (Монтегю) — 20-летний (родился 7 февраля 1834 г.) лейтенант Френсис Дю Пре.{667}

Знамя 23-го Уэльского фузилерного полка с которым полк сражался на Альме. Из коллекции полкового музея Уэльского фузилерного полка. 

Нужно сказать, что мужество не изменило младшим офицерам британской пехоты, под сумасшедшим огнем изо всех сил требовавших от солдат, искавшим любые укрытия, сохранять боевой порядок и продолжать движение. Вскоре ожесточение боя и стремление к победе овладели рядовыми солдатами, подавляющее большинство которых впервые в своей жизни оказалось под огнем, но никто из них не помышлял об оставлении поля боя.

В этой непростой ситуации 23-й Королевский Уэльский фузилерный полк потерял строй; даже полковое и королевское знамена, которые должны были постоянно находиться рядом, оказались порознь.

Генерал-майор Коннор вспоминал об этом позднее: «…При приближении к первому винограднику был получен приказ зарядить оружие. После этого мы двинулись по склону через виноградник, при этом я срывал грозди, чтобы облегчить свою жажду, поскольку день был необыкновенно жарким. Мы перешли реку, глубина которой в некоторых местах доходила до моих коленей… После пересечения реки лейтенант Анстротер, который нес Королевское знамя, сказал мне: «Полковое знамя и лейтенант Янг отсутствуют». Я ответил: чем быстрее мы доберемся до врага, тем меньшей опасности будем подвергаться, поскольку мы теперь находились под плотным ружейным огнем, и семь из наших офицеров, находившихся, к сожалению, рядом друг с другом, были именно тогда застрелены, среди них несчастный лейтенант Уильям Янг».{668}

Добавим, что, кроме Янга, был убит и энсайн Джозеф Батлер, который нашел силы взять на себя рискованную роль знаменосца.

Давайте еще раз уточним, чтобы не было никаких вопросов, одну из проблем: кто брал русскую батарею? Этот эпизод Альминского сражения столь важен для британцев, что почти каждый из полков, бывший «в деле» 20 сентября 1854 г., в той или иной степени считает себя причастным к этому событию. Итак, батарею атаковали: 19-й полк «Зеленые Говарда» («отбившийся» от бригады Буллера), 23-й Королевский Уэльский фузилерный полк, 33-й герцога Веллингтона полк, отдельные группы 95го Дербиширского полка «Лесники Шервуда» («блуждающие форварды» вообще из другой дивизии, но умудрившиеся на Альме постоянно оказываться там, где нужно, и тогда, когда это было нужно) и, возможно, отдельные группы солдат 7-го Королевского фузилерного полка. При этом участие 33-го полка тоже подвержено сомнению самими англичанами. Например, на схеме, отображающей атаку русской батареи, «веллингтонцев» нет совсем. Там только 19-й (левый фланг), 23-й (центр) и 95-й (правый фланг) полки.{669} Я могу предположить единственное, о чем речь подробнее пойдет ниже и что напрашивается после информации о том, что 33-й полк во время атаки потерял, как мы уже знаем, офицеров больше, чем при Ватерлоо: там просто некому было поднимать солдат и гнать их вперед. И когда три вышеуказанных полка совершали свой «последний и решительный» бросок к батарее, наследники герцога так и остались за скатами южного берега, откуда их вскоре «вычистили» штыки солдат Владимирского пехотного полка.

Сержант Люк О. Коннор в сражении на Альме. Рисунок из коллекции музея 23-го Уэльского фузилерного полка.


РАССТРЕЛ ИМЕННОГО ПОЛКА.

Для англичан настал момент истины. Чаши весов удачи вновь замерли, не решаясь качнуться ни в одну, ни в другую строну. А вот то, что произошло потом, заслуживает более подробного описания, ибо, несмотря на кажущуюся незначительность, в ней скрыт один из факторов, склонивших, в конце концов, успех на сторону неприятеля.

Итак, мы имеем кошмарную без преувеличения ситуацию, в которую угодили как минимум три полка английской пехоты. Впереди батарея, ведущая непрерывный огонь, не дающий не то что встать — поднять голову над берегом. Продолжают обстрел и русские пехотинцы. Сзади река и открытое пространство, на котором краснеют тела тех, кому не повезло.

Неожиданно русская батарея дала британцам передышку. Артиллеристы почти прекратили огонь, давая возможность застрельщикам и штуцерным Казанского егерского полка, засевшим на южном берегу Альмы, отойти вслед за моряками к своим батальонам.

Но едва прекратился свист картечи — раздался барабанный бой. Казанский егерский полк начал атаку, выдвинувшись пополубатальонно справа и слева от батареи. Два батальона двинулись на прижатых к берегу фузилеров, два — в сторону моста на 7-й, 95-й и 55-й полки. Еще раз о 95-м: когда мы говорим о дербиширцах применительно к Альме, мы никогда не можем говорить об этом полке как о целостном подразделении, они были всегда и всюду, но никогда в полном составе.

Начни казанцы атаку немного раньше, она могла стать успешной, так как была подготовлена интенсивным артиллерийским огнем, тем более, что британские пехотинцы, поднимавшиеся на берег, только что оставленный русскими стрелками, в неразберихе не могли вести организованный огонь из стрелкового оружия.

Хотя английские солдаты, увидев движение казанцев, вновь хлынули вниз, под укрытие берегового ската, полковые офицеры и сержанты к этому времени начали полностью управлять ситуацией. Сам бригадный генерал Кодрингтон переместился в первую линию бригады, умудрившись уцелеть, хотя и был, мало что верхом, но еще выделялся на общем фоне петушиными перьями на шляпе. Очевидно, дело тут не столько в счастливой судьбе не слишком способного генерала, более известного как путешественника, а в том, что отходящим русским стрелкам было не до стрельбы, даже по столь заманчивой цели.

Постепенно усилиями английских командиров порядок был восстановлен. Оставшиеся до этого времени в виноградниках, самые робкие по одному переходили Альму, пополняя ряды своих рот, и без того разреженные картечью.

Увидев движение казанцев, британские пехотинцы вновь показались берегом, и в течение нескольких минут нарезные «Энфилды» доказали свое неоспоримое преимущество перед штыком.

Это был едва ли не революционный момент военной истории. В мгновение ока в прошлое канул залповый огонь: британские солдаты начали стрелять во всё и во всех, кто находился перед их фронтом. Конические пули с прекрасной баллистикой на короткой дистанции прошивали русских егерей, валя часто по нескольку человек сразу. Я думаю, не много ошибусь, если предположу, что каждые два егерских батальона расстреливали одновременно не менее 1500 ружей (1-й и 3-й батальоны — 7-й, 95-й и 33-й полки; 2-й и 4-й — 33-й, 23-й и отдельные роты 19-го плюс, конечно, стрелки). Темп стрельбы был максимальным. В общей сложности в сторону казанцев производилось как минимум 4000–4500 выстрелов в минуту! В реальности, думаю, больше…

Если читатель хочет себе представить эту картину, но не может, то я попытаюсь ему хотя бы примерно объяснить происходящее. Так вот, на минуту вспомните легендарный фильм «Чапаев». Еще раз напрягите память — атаку «якобы-каппелевцев» помните? Вот всё почти, как у казанцев, даже построение похоже. А теперь еще минуту вашего внимания: как вы думаете, сколько полк, самый лучший, самый стойкий, может выдержать под таким огнем? Ответ не ищите, его нет. Но недолго. Как правило, пока в строю есть кому цементировать боевой порядок, концентрируя вокруг себя силы, не давая распространяться страху. Это офицеры, притом старшие. А все они в первых шеренгах. Так тогда считалось: если очень красиво на параде, значит, совсем уж страшно будет для неприятеля в бою. Это николаевская концепция войны. Концепция красиво обставленной смерти.

Но вот нарвались на тех, кто смог этот страх преодолеть.. Хотя бы на время, потому что потом, уже совсем скоро, английским пехотинцам снова станет страшно, когда на них обрушится всесокрушающая «кувлада» владимирцев. Но сейчас британцы вспомнили, что в их руках великолепное технологическое чудо, произведенное на оружейных заводах в Энфилде. Я не знаю, как они поняли, что их спасение в ураганном огне. Наверное, они просто очень хотели жить. Хотя история знает, что это чисто английская манера ведения огня, доводя его темп до сумасшествия. Ее англичане использовали во всех войнах, в том числе уже и после введения автоматического оружия. Британские солдаты очень хотели выйти с этого поля, на котором многие из них впервые услышали свист пуль, живыми. Пусть в загаженных штанах (представляете, что творили желудки больных дизентерией в состоянии нервного напряжения и диких выбросов адреналина?). Смеетесь? Не нужно — это не смешно, это тоже правда войны.

Дадим слово сухой теории. По ней, атака егерей, даже если бы была проведена азбучно правильно, не имела ни единого шанса на успех. Английская пехота, занимая позицию по берегу Альмы, находилась в естественном земляном укрытии. А окоп, пусть самого незначительного профиля, «…без переднего рва представляет столь хорошее закрытие для стрелков, что если к такому окопу, обороняемому ружейным огнем достаточной силы, должно подходить открыто, хотя бы на расстояние 400–500 шагов, то атака открытой силой лишь редко может иметь успех и всегда будет сопряжена с громадными потерями».{670}

Вот и получилось, всё по писанному: атака казанцев была сорвана, не начавшись. Буквально попытка действовать вопреки канонам военной науки дорого стоила полку. Вмиг егеря остались без управления. Полковой командир полковник Селезнев был убит после первых залпов, два командира батальона (вероятно, 1-го и 2-го) получили смертельные ранения. Потеряв всех старших офицеров, обе колонны казанцев, буквально изрешеченные и истерзанные пулями, отошли, оставив артиллерию без прикрытия. В этой ситуации оставалось только одно: спасать пушки, расчеты которых уже понесли ощутимые потери. Была выбита и часть конского состава.

Русская пушка батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады, взятая капитаном Эдвардом Беллом у казарм 23-го Уэльского фузилерного полка. Конец XIX в.

Потеряв управление, солдаты стали делать то, что в этой ситуации делает любой солдат любой армии: метаться, не зная, как поступать дальше.

Будущий Виленский губернатор, а при Альме молодой поручик ротный командир Казанского егерского полка, Виталий Николаевич Троцкий вспоминал (словами биографа), что «…в неудачном для нас Альминском сражении 8 сентября 1854 г. командир полка, батальонные командиры и большинство офицеров были убиты или ранены.

— Ваше благородие! — обратился к нему барабанщик. — Все офицеры убиты, ранены; вы старшой.

— Ну так стань за мной и барабань — соберем батальон.

И таким образом восемнадцатилетний Троцкий вывел из огня батальон, что доставило ему первую боевую награду».{671}

Очевидно, что и история с князем Горчаковым, плеткой избивавшим казанских егерей, рассказанная Панаевым, имела место в то же самое время. По крайней мере история эта имела свое продолжение.

Сержант 23-го Уэльского фузилерного полка — участник Крымской войны. Фото после 1865 г.

Спустя почти полвека в России вспомнили все-таки несурового старика корпусного командира Горчакова. Лупить нагайкой по солдатским спинам — дело не самое героическое, но для генерала, наверное, более привычное. Вспомнили этого самого мальчишку офицера, который, не потеряв рассудок, собирал батальон. Оказывается, полк помнил его. В 1900 г. во время празднования 200-летнего юбилея Казанского пехотного полка «…вспомнили об этом боевом эпизоде Виталия Николаевича. Гocyдарю Императору было угодно зачислить Троцкого в Казанский полк, о чем Его Величество лично сообщил офицерам, присутствовавшим в Белостоке на вокзале при его проезде. Внимание Государя страшно обрадовало старого казанца, и он говорил об этой минуте с величайшим умилением».{672}

29 августа 1900 г.[75] в честь празднования 200-летнего юбилея 97-го пехотного Лиф- ляндского полка в г. Двинске, где дислоцировался полк, для прибивания к древку полотнища юбилейного Георгиевского знамени с надписью «За Севастополь въ 1854 и 1855 годахъ» «1700–1900» были собраны все офицеры полка, а также все фельдфебели и по 4 унтер-офицера и рядовых от каждой роты полка. На юбилей прибыл и командующий войсками Виленского военного округа генерал от инфантерии В.Н. Троцкий.

«Парад принимал Великий Князь, который был в форме своего полка. На левом фланге 1-й роты Казанского полка парадировали прежде служившие в полку офицеры; в их числе был командующий войсками Виленского военного округа генерал- адъютант Троцкий, начавший свою службу в Казанском полку и в рядах последнего отличившийся в Севастопольскую кампанию».

В.Н. Троцкий, по русской военной традиции, вбил свой гвоздь, крепя полотнище к древку. Великий Князь повязал на знамя и юбилейную Александровскую ленту.{673}



ВЗЯТИЕ БАТАРЕИ

На мой взгляд, в ситуации с казанцами на руку британцам свою роль сыграл как раз фактор неразберихи. Когда, потеряв строй, англичане открыли огонь, то стреляли все — и стрелки, и линейная пехота. Психологически это объяснимо. Для солдата в такой ситуации нужно было что-то делать. Он должен или выполнять свою солдатскую работу, пусть даже плохо, в двадцать раз хуже, чем как его учили до войны. В противном случае он может впасть в панику и просто удрать. Лучшим применением для английских пехотинцев стала стрельба. Она была далеко не прицельной. Но она была плотной. Сначала нервной. В результате несколько английских солдат, особенно из числа молодежи, получили травмы лица и кистей рук. Волнуясь, они загоняли заряд в ствол, но забывали установить капсюль. Даже не обратив внимания, что выстрел не произведен, они забивали новый заряд и, слегка успокоившись, уже надевали капсюль. Выстрел при двойном (а иногда и более) заряде, разрыв ствола, ранение.

Первые пули, вероятнее всего, прошли выше голов русской пехоты. Но, успокоившись, английские офицеры и сержанты постепенно стали брать ситуацию под контроль. Пули «Энфилдов» начали выкашивать целые шеренги русских батальонов, терявших строй.

«…Понеся огромные потери, наша первая линия частями начала отступать под натиском многочисленного врага, ворвавшегося за ней на находящийся вправо от нас эполемент, с которого едва успела отъехать батарейная батарея».{674}

Это оказало буквально магическое воздействие на англичан, в основном на 23-й и 19-й полки, которые, совершенно не заботясь сохранением строя, одним броском преодолели расстояние, отделявшее их от батареи. Вот тут и нужно сказать про тот фактор, о котором мы начали говорить ранее. Все (обратите внимание — все!) английские командиры, не сговариваясь, начали приказывать своим солдатам идти вперед. Но они не стали поднимать их под пулями и строить в ротные или батальонные шеренги. Подполковник Честер первым крикнул: «Не нужно строиться! Атакуйте как есть!». Командир роты 23-го полка капитан Конноли первым выскочил на открытое пространство, но, сделав несколько шагов, был убит.{675}

С 1-м и 3-м батальонами казанцев (точнее, с тем, что от них еще оставалось) сцепился 7-й полк, атаковавший правый фланг русских. Офицеры королевских фузилеров сделали все, чтобы не отпускать русских.

Схватка за батарею была отчаянной, а потому беспощадной и скоротечной. Командир роты 7-го фузилерного полка капитан Монк первым ворвался на позицию русской артиллерии. Но и там никто не просил пощады и не собирался сдаваться. Наоборот, отчаянно сопротивлявшихся русских приходилось вытеснять холодным оружием и выстрелами в упор. Монк застрелил одного из находившихся там артиллеристов, ударом кулака сбил с ног другого, но был тут же смертельно ранен и умер на следующий день после сражения.{676} В этой резне было трудно понять, какая сторона побеждает. И никаких намеков на «джентльменскую войну»…

Тимоти Гоуинг видел перед собой командиров и искренне восхищался ими. «Генерал сэр Джордж Браун, бригадир Кодрингтон, наш доблестный полковник Ие и все офицеры подбадривали нас как могли. Под сэром Дж. Брауном на наших глазах была убита лошадь; но этот старый вояка живо взял себя в руки, вскочил, выхватил шпагу, выкрикнул: «Я цел, фузилеры! За мной, и я никогда вас не забуду!» и пешком возглавил атаку на роковой холм. Два полка фузилеров, казалось, состязались в доблести друг с другом. Генерал Кодрингтон взмахнул шляпой, затем направил своего серого арабского скакуна прямо на амбразуру и перемахнул через бруствер. У остальных перехватило дыхание, и они бросились следом».{677}

Трудности на батарее, в конце концов, вынудившие ее прекратить огонь, не сводились к одному лишь напору английской пехоты. Несколько сот казанцев, спасаясь от всесокрушающего действия нарезных «Энфилдов», укрылось за земляным бруствером, мешая работе расчетов. Два тяжелых орудия были захвачены на позиции, а расчеты были переколоты штыками или успели уйти. Одно из них капитан Белл из 23-го полка успел догнать в тот момент, когда оно уже было на склоне, под угрозой револьвера принудив ездового остановиться. При этом в барабане его револьвера не было ни единого заряда. После войны трофейное орудие нашло свое пристанище в музее Королевского Уэльского фузилерного полка, Захваченными артиллерийскими лошадями укомплектовали конский состав так называемой «Черной батареи».

Капитан, впоследствии генерал Эдвард Белл, стал первым офицером британской армии, награжденным учрежденным в 1856 г. Крестом Виктории.

Полковник Эвард Белл (в сражении на Альме — капитан 23-го Уэльского фузилерного полка). Им была захвачена одна из пушек батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады. Награжден Крестом Виктории. 

Меньше всего хочется думать, что «авторство» Белла подлежит сомнению. Даже если, к примеру, 33-й полк считает, что взятие орудия — это заслуга капитана Донована.{678} Но все против веллингтонцев. Очевидцы говорят, что Донован не только присвоил себе совсем не то орудие, но и просто использовал момент, когда генерал Браун, увидев Белла, сопровождавшего русское орудие в тыл, выразил свое недовольство. Он отчитал капитана за то, что офицер оставил свое подразделение, и намекнул, что неплохо было бы ему вернуться к своим солдатам, которые явно скучают по своему командиру.{679} Естественно, что Белл не мог ослушаться своего сурового командира и даже не успел зафиксировать свое приоритетное право считать орудие трофеем валлийцев.

Со вторым орудием ситуация не менее интересная. Досталось оно британцам, очевидно, не потому, что были потеряны лошади. В ходе боя к Альме выдвинулись, чтобы поддержать атаку Легкой дивизии, две конные батареи, сопровождавшие 1-ю дивизию (капитанов Пейнтера и Ричардса), открывшие ураганный огонь по русской пехоте и особенно батарейной №1 батарее. Если верить Ричардсу, то едва ли не первым выстрелом его орудия накрыли орудие на левом фланге батареи. В результате попадания был полностью (или почти полностью) уничтожен его расчет, и отвести его в тыл было просто некому.{680} В результате орудие было захвачено несколько в стороне от батареи командиром 6-й роты 95-го полка капитаном Хейландом, который к тому времени успел получить пулю в руку, что в конечном итоге закончилось ее потерей под пилой полкового хирурга…

Однако до того как потерять сознание, офицер сумел выцарапать своей саблей на лафете цифру «95».{681} От лафета, рядом с которым он прилег, сберегая силы, его и отнесли в тыл солдаты-дербиширцы. Как известно, свято место не пустует. Вскоре у орудия засуетились очередные претенденты на подвиг. Их было столько, что теперь точно утверждать, кто же все-таки захватил второе орудие, нельзя. На это претендуют и стрелки Стрелковой бригады, и 33-й полк, и 7-й полк, и даже… гвардейские гренадеры. То есть не только те полки, чьи солдаты штурмовали склон Курганной высоты, но и просто оказавшиеся рядом утверждают, что именно их люди первыми нацарапали свои имена на трофейном орудии.{682} По сегодняшний день на праве называть это орудие своим трофеем настаивают не менее трех (!) полков британской армии. В частности, в истории 7-го полка утверждается, что его солдаты обнаружили это брошенное расчетом орудие. Вероятнее всего, по пути в тыл количество «автографов» на нем росло, а вместе с этим и число претендентов на честь именовать его своим трофеем…

Гибель энсайна 23-го Уэльского фузилерного полка Генри Анстроттера. 

Захваченную пушку отправили как военный трофей в Англию. И в 1885 г. она была передана на хранение в казармы Рексам, где и стоит поныне перед офицерской столовой.

Взятое с боем у русских орудие валлийцам пришлось отбивать уже после сражения еще раз, но теперь от французских союзников. Подполковник Дэниел Лайсонс писал своей матери 27 сентября 1854 года: «Когда я прибыл в главную квартиру со списком убитых и раненых на следующий день после сражения, я увидел, что штаб чем-то сильно взволнован. Мне сказали, что подъехал один французский офицер, с артиллеристом и двумя лошадьми и попытался украсть орудие Белла, оставленное около реки, и что один из наших офицеров как раз вовремя его «спас». Я видел, как этот человек уходил с лошадьми. Мне сказали, что лорд Раглан порядком выругался по этому поводу — единственный случай, когда он себе это позволил». '

Поначалу орудие было выставлено на обозрение в музее Королевской артиллерии в Вулвиче, позже оно было перевезено в музей в замке Карнарвон, Уэльс.

После взятия на русской батарее, кроме отбившейся от своих роты или части роты 7-го Королевского фузилерного полка, одновременно оказались солдаты еще как минимум трех полков — 23-го, 33-го 19-го и отдельные персонажи из 95-го. Это не значит, что все оказались там одновременно, скорее всего, их порядки были так перемешаны, а число храбрецов (и уцелевших) уже явно не совпадало со штатной численностью.

Особенно много раненых и убитых было из числа офицеров.

Во время атаки батареи выбыл из строя командир 19-го полка полковник Сандерс, и командование взял на себя подполковник Анетт, собравший вокруг себя тех, кто еще мог держать оружие в руках и у кого хватало воли двигаться вперед.

Знаменный офицер 23-го полка лейтенант Генри Анстроттер, несший королевское знамя, почти достиг батареи, но был застрелен, очевидно, одним из пехотинцев Казанского полка, часть которых, укрывшись за земляным валом, в упор вела стрельбу по англичанам, пополнив и без того внушительный печальный список павших офицеров уэльских фузилеров. Хотя лейтенант и служил в валлийском полку, он был шотландцем, выходцем из одного из самых старинных горских кланов, вторым сыном сэра Ральфа Анстроттера Балкаска.{683} Его тело обнаружил после боя Джордж Хиггин- сон, его друг, сразу вспомнивший дурные предчувствия юного лейтенанта за два дня до сражения. Пуля попала Анстроттеру в сердце.{684}

Останки энсайна 23-го Уэльского фузилерного полка Генри Анстроттера. К сожалению, могилу сохранить не удалось. 

А теперь о еще одной интересной детали. В работе В.Н. Гурковича «Памятники и памятные места Крымской войны. Альма» очень подробно описаны результаты экспедиции 1990 г. по исследованию русской батареи. Там пишется об обнаруженных в 16-ти м от батареи в индивидуальной могиле останках британца «…со сложенными на груди руками и прямыми ногами». Дальше: «…ни в одной другой из вскрытых могил останки не находились в таком анатомическом порядке. В чем здесь секрет? Думается, в личности погребенного, скорее всего, англичанина, сраженного пулей из гладкоствольного российского ружья, — круглая пуля обнаружена в области груди убиенного. В пользу такого предположения говорит и то, что рядом с останками найдены шесть пуговиц из кожи; на двух из них читается слово «LONDON…» (другие слова сильно повреждены), а на единственной металлической с четырьмя дырочками сохранилось следующее: «GOSPORT.R.B…F». В яме-могиле обнаружены также железные подковы и фрагменты обуви с дырочками для шнурков…».{685}

Сержант гренадерской роты 23-го Уэльского фузилерного полка. Альма. 8(20) сентября 1854 г. 

Смею предположить, что это и есть останки убитого офицера 23-го Королевского Уэльского фузилерного.выстрелом в упор лейтенанта Генри Анстроттера, полка. В пользу этой версии говорит и то, что если внимательно прочитать перевод текста на памятнике, то мы обнаруживаем, что из погибших на Альме офицеров-валлийцев только семеро лежат под саркофагом. И список этих семерых обрывается как раз перед Анстроттером.

Хотелось верить, что толерантность восторжествует и наконец-то свершится сенсация — впервые мы узнаем точное имя хотя бы одного из сражавшихся в этот день. Пусть это не русский солдат или офицер, пусть англичанин, но он мог быть ПЕРВЫМ! Не будем упоминать о разграбленной могиле несчастного Горация Каста. Анстроттер имел шанс быть реально перезахороненным с указанием всех необходимых данных: имени, возраста, звания… и даже почетного караула его родного полка, существующего и сейчас.

Но, видно, историческая близорукость становится частью нашей идеологии. Останки лейтенанта несколько лет назад были зарыты вместе с безвестными останками обнаруженных на батарее русских солдат. Сенсации не произошло. Слово «идентификация» нам, увы, незнакомо…

Сержант Коннор, контуженный ранее пулей в грудь, сломавшей ему несколько ребер, принял из рук одного из капитанов королевское знамя и оставался с ним до конца сражения, передав его затем лейтенанту Бевилу Гранвилу. Через два года он стал первым кавалером Креста Виктории в британской армии. После войны сержанту (ставшему уже офицером) было предоставлено право пожизненной службы в рядах уэльских фузилеров.{686} Но на Альме молодому ирландскому парню Коннору было не до этого:

«…Мы приостановились, в этот момент знаменный офицер был убит, а я свален с ног пулей, ударившей меня в грудь и сломавшей два ребра. Капитан Эванс помог мне встать, я вновь развернул знамя и побежал к земляному укреплению и укрепил знамя на нем…».{687}

Полковое знамя уэльских фузилеров было пробито в 16-ти местах. Но оно хотя бы было на месте. В другом полку его умудрились потерять. Королевское знамя 7-го полка в суматохе и неразберихе пропало, но потом было обнаружено со сломанным древком капитаном Пирсоном, адъютантом командира Легкой дивизии.

После этого по приказу генерала Кодрингтона его поместили между полковым и королевским знаменами 23-го Короевского Уэльского фузилерного полка: «Он подобрал его, а так как рядом не оказалось ни одного офицера 7-го полка, генерал Кодрингтон пожелал отдать это знамя капитану Беллу, заметив, что «именно в Королевском уэльском полку оно будет в полной безопасности». Явление уникальное — 23-й полк сражался в Альминском сражении под тремя знаменами!{688}

Лейтенант гренадерской роты 23-го Уэльского фузилерного полка. Альма. 8(20) сентября 1854 г.

Хотя валлийцы сохранили знамена, они потеряли командира. Командир 23-го полка подполковник Гарри Честер, потерявший свою лошадь, раненный в руку, весь в крови, продолжал командовать полком, пока не получил смертельную рану в грудь, сделав при этом еще несколько шагов. Из воспоминаний сержанта Коннора:

«… Я услышал крики «Кавалерия! Внимание, кавалерия! Уходите! …Подполковник Честер …закричал «Нет! Нет! Нет!» и со страдальческим выражением лица, которое я никогда не смогу забыть, упал мертвым неподалеку от своей лошади…».{689}

Командир полка умер не сразу. Некоторое время лежал на земле, пытаясь что-то сказать тем, кто был рядом. К нему подбежал сержант Вильям Стайт и, взвалив тело командира полка на спину, вынес из-под выстрелов. Стайт донес умиравшего командира до полкового медицинского пункта, где распоряжался хирург доктор Ватт (кстати, в одном из источников о нем говорят как о реальном прототипе друга легендарного сыщика Шерлока Холмса — докторе Ватсоне). Вместе с ним находился его помощник, совершенно не военный, совершенно молодой человек, провизор Харрингтон, добровольно пошедший с полком на войну. С одной стороны, это был порыв патриотизма, охвативший его, как и многих ровесников. С другой стороны, юноша хотел получить хорошую медицинскую практику и сделать достойную карьеру врача. Мне неизвестно, как у него было с первой патриотической составляющей, но с практикой проблем не было точно. Пациентов уже с первых минут, было в избытке, поток их с каждым часом увеличивался кратно.

Эти двое с такой энергией занимались оказанием помощи раненым и умирающим солдатам и офицерам полка, что были удостоены чести быть упомянутыми в полковой истории.{690}

19-й полк «Зеленых Говарда» захватил (скорее, подобрал после боя) в качестве трофеев семь русских барабанов, два из которых экспонируются как боевые реликвии в полковом музее, а пять сохраняются непосредственно в полку. В истории полка утверждается, что они принадлежали Казанскому егерскому полку.

Но торжество и ликование англичан не были долгими, хотя генералы Кодрингтон и Браун спешно пытались организовать своих солдат, видя, что вторая линия, состоявшая из дивизий герцога Кембриджского и Ингленда, только подходит к реке и неминуема атака второй линии русской пехоты. Старый солдат Браун отлично понимал, что русские просто так батарею не отдадут.

Тем более, что рядом с ней фузилеры 7-го Королевского фузилерного полка полковника Йе, чрезвычайно строгого командира в мирное время и столь же храброго на войне, продолжали упорный бой с батальонами казанцев, тесня их в сторону моря. В этом им оказал помощь 55-й полк, развернувший фронт и своим огнем поддержавший фузилеров, ворвавшихся на позиции казанских егерей.



ИРЛАНДСКАЯ ПАНИКА, или ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ПРИЗРАК КАВАЛЕРИИ?

77-й Истмидлэссексский и 88-й «Рейнджеров Коннахта» полки продолжали двигаться к Альме, когда произошло то, о чем некоторые, упоминая командира бригады Буллера, говорят, что он просто «…потерял голову».{691}

Этому предшествовали события, которые наглядно показывают, насколько тонкой гранью была у англичан линия между победой и поражением. До подхода к Альме ничего не предвещало беды. Основные события разворачивались правее, откуда сквозь едва доходивший до двух этих полков дым доносились громовые разряды орудийных залпов и треск ружейной перестрелки. Снаряды хотя и долетали, падая с пугающей точностью, большого вредя, судя по спискам потерь, не причиняли.

Шедшие впереди стрелки вели вялую перестрелку с русскими стрелками, но вскоре майор Норкотт увел их правее. Вскоре за «Зелеными куртками» в дыму исчез левофланговый полк бригады — 19-й.

Единственным полезным действием правого фланга англичан можно считать выделение в цепь командиром 77-го Истмидлэссексского полка подполковником Сиднеем двух рот в стрелковую цепь вместо ушедших стрелков, которая вступила в перестрелку с Суздальским полком, до линии застрельщиков которого было чуть более 500 метров.

В полковых отчетах 77-го полка так говорится об этом: «Гранаты начали плотно разрываться среди нас в 2 часа, когда сэр Джордж Браун остановил дивизию и развернул ее в линию. Деревня Бурлюк, которая была перед нашим правым флангом, в это время была подожжена врагом и стремительно разгоралась. Противник, кажется, имел очень точный прицел, так как каждый снаряд падал или рядом, или среди нас. Нам приказали придвинуться к старой стенке и ложиться, укрываясь от огня. Там мы оставались приблизительно 20 минут, когда был получен приказ продвигаться через виноградник и пересечь реку. Это было произведено в хорошем порядке под сильным огнем артиллерии…. Будучи левым батальоном Легкой дивизии, наш левый фланг был полностью открыт — и мы оказались перед фронтом сильной пехотной колонны противника, которая была приблизительно в 500 ярдах от нашего левого фланга. Подполковник Егертон немедленно развернул стрелков и гренадерскую роту влево, открыв с целью прикрытия нашего левого фланга интенсивный огонь по русской колонне…».{692}

Когда последовал приказ остановиться и залечь, оба полка выполнили его с облегчением, но долго им залеживаться на месте не дали.

Генерал Буллер приказал бригаде подняться и двигаться вперед, но Егертон категорически отказался выполнять этот приказ, оправдываясь впоследствии, что им было замечено перемещение русской кавалерии вдоль восточного ската Курганной высоты. Натаниель Стивенс говорит, что в солнечных лучах был замечен блеск медных касок, принятый за головные уборы в русской кавалерии.{693} Действительно, 57-й и 60-й казачьи полки несколько выдвинулись из-за скрывавших их от противника склонов. Это дополнительно свидетельствует в пользу утверждения, что, будь русская кавалерия более активной, ее действия могли существенно повлиять на ситуацию.

Призрак русской кавалерии выглядел так убедительно, что стал официальной версией происходившего на правом фланге британцев, удачно навязанной российским исследователям британской историографией.

За недалекий период Кинглейк считал, что 77-й полк просто растерялся, а его командир «потерял голову», чем вызвал бурю возмущения в официальной и неофициальной хронике Мидлэссексского полка, утверждавшей правильность действий Егертона.{694} Если учесть, что голос Кинглейка — это голос Раглана, то понятна ярость главнокомандующего. Неизвестно, что сказал по этому поводу командир Легкой дивизии генерал Браун. С его тяжелым характером это не так уж трудно представить.

Но шел бой, были огромные проблемы у Пеннефатера, Кодрингтон никак не мог перейти Альму, а у командира 2-й бригады была своя точка зрения, менять которую он не собирался. Осмелюсь предположить, что он, «потеряв» 19-й полк, который, как «свободный форвард», примкнул к линии 1-й бригады, решил не рисковать остальными и использовал русскую кавалерию всего лишь как повод отказаться от дальнейшего движения. Но, уточню, это всего лишь мое предположение.

Генерал Буллер, посчитавший мнение подполковника Егертона, стойкого, рассудительного и умного командира, за истину, тут же отменил свой приказ — и два полка перестроились в каре, приготовившись отражать кавалерийскую атаку. Фантом русской кавалерии продолжал преследовать британских командиров. Они, простояв все сражение на левом берегу Альмы, были уверены, что доблестно противостоят массам конницы и десяткам артиллерийских стволов.{695}

Сражение на Альме. 19-й полк атакует русскую позицию. Современный рисунок. 

А теперь попробуем найти причину, которая вынудила действительно храброго Егертона остановить полк, а Буллера приказать остановиться и «Рейнджерам Коннахта». Вся причина на поверхности, как это часто бывает, когда проблема первоначально поражает своей важностью, а потом оказывается, что всё гроша ломаного не стоит. Случившееся проистекает из проблем формирования английской армии. В 77-й полк большинство солдат завербовалось из глухих деревень. Хотя система отбора предполагала приоритет выходцам из сельских районов как более физически развитым, но все же в армию предпочтительно набирались жители городов и пригородных районов, они оказывались более сообразительными, что и требовала от солдата британская армия середины XIX в.

Но, кроме того, что солдаты полка были из беспросветной провинции, это были ирландцы. Количество их в британской армии хотя и уменьшалось к 1853–1854 гг., но все еще превышало пропорцию к общему числу населения страны. К началу Крымской войны жители этой территории толпами шли записываться в армию, чтобы спасти себя и свои семьи от без малейшего преувеличения голодной смерти. Дело в том, что после того как в 1845–1849 гг. Ирландию сотряс голод, вызванный болезнью картофеля и неурожаями, стоивший жизни почти 1 млн. человек, провинция так и не восстановила свой продовольственный потенциал до середины 50-х гг.{696} Естественно, многие из мужчин предпочитали смерть от пули бесславному и безвестному концу от голода и болезней.

Так вот, мало того, что ирландские юноши укомплектовали подавляющее число должностей солдат 77-го полка несмотря на его формальную связь с Мидлэссексом, так еще в придачу нищета и недоедание загнали в его ряды представителей самых далеких, Богом забытых сел. В результате почти на 90% полк был ирландским. Но и это не всё: ирландцы всё-таки не самые плохие солдаты. Трагедия полка была в том, что это были самые нижние социальные слои. И без того никудышная система образования в Англии вообще обошла их стороной. Только один из пяти мог написать свою фамилию. Остальные не могли сделать и этого. Почти все они говорили на гэльском языке (на нем говорят коренные жители Шотландии и Ирландии). В результате их не могли понять не то что вербовщики при подписании контрактов, но и собственные сержанты и офицеры во время службы в полку.

Попав, как им показалось, в передрягу, ирландцы забыли тот скудный словарный запас английского, который им успели кулаками вбить в головы сержанты во время начального военного обучения.

Сражение на Альме. Атака Гвардейской бригады. 
«Великая битва на Альминских высотах». Типичный английский лубок середины XIX в.

Естественно, оказавшись впервые в своей жизни под огнем, увидев, что нескольким их товарищам уже оторвало конечности, они сделали то, что обычно делает малообученный солдат в такой ситуации, — начали сбиваться в кучи. Ни о каком движении вперед уже речи не было. Егертон сделал только то, что и мог сделать в этой ситуации: он остановил полк и с помощью невероятных усилий сержантов и офицеров «сбил» эту вопящую на непонятном гэльском языке толпу в подобие каре. Только воля командиров удерживала мидлэссексцев от разбегания в разные стороны, в основном в направлении тыла.

Думаю, что бригадный генерал Буллер это прекрасно понял. Была или не была кавалерия — дело третье и совсем неважное. Таким образом, Кинглейк отчасти прав: полк действительно растерялся. Но вот то, что Егертон «потерял голову», позволю не согласиться. Если бы это было так, то первым полком, «уносившем ноги» от Альмы, стал бы 77-й Мидлэссексский. Но этого не произошло.

Что касается 88-го полка, то «Рейнджерам Коннахта» просто ничего не оставалось, как тоже остановиться, принять тот же боевой порядок и ждать развития ситуации.

Натаниель Стивенс, из этого полка, вспоминал, что командир «рейнджеров» подполковник Сидней вначале остановил свой полк, затем понял, что опасность сильно преувеличена, и продолжил движение. При этом Стивенс ядовито замечает, что хотя традиционными ирландскими национальными чертами характера считаются напор и отчаянность, в этот день их проявления никто не увидел.{697}

Оставшиеся у реки полки бригады генерала Буллера (77-й и 88-й) были бы весьма кстати на левом фланге у Кодрингтона, который, будучи близоруким, совершенно не видел происходящего. Но до конца сражения они так и не сдвинулись с места, понеся весьма незначительные потери (77-й полк потерял около 20 человек убитыми и ранеными).

Действиям своих коллег по бригаде крайне негативную оценку дает упоминаемый мной сержант 19-го полка «Зеленых Говарда», считающий, что потери эти связаны всего лишь со случайными выстрелами, а не с огнем русских артиллеристов или стрелков.



ГВАРДИЯ ПРИБЛИЖАЕТСЯ

Оказывать помощь первой линии пришлось Гвардейской и Шотландским бригадам, хоть и менее жестоко, но страдавшим от артиллерийского огня в виноградниках на северном берегу Альмы. Этому предшествовала небольшая словесная дуэль генералов Бентинка и герцога Кембриджского, которые не могли скоординировать действия своих частей, и только вмешательство самого генерала Ричарда Эйри прекратило этот бесполезный спор под разрывами гранат и свистящей картечью.

Кузен королевы Виктории, герцог Кембриджский, первый раз оказавшись в сражении, растерялся не столько от недостатка опыта, сколько от ответственности за лучшие бригады британской армии.{698}

Рассудил спор генерал-квартирмейстер Раглана Эйри. Как истинный аристократ, сэр Эйри не чурался высокопарных фраз. Подозвав к себе герцога Кебриджского, он сказал ему, указывая рукой поперек русла реки направление на Курганную высоту: «Вот ваша Королевская высота, идите и делайте свое дело! Поддержите Легкую дивизию!».

Дистанция примерно в 300 метров, отделявшая Гвардейскую и Шотландскую бригады от первой линии, оказалась не такой уж короткой, учитывая время, которое бригада потеряла по причине совершенно бессмысленных трений между командирами и восстановлением строя после перехода через Альму. Как отметил один из современных британских офицеров, эта задержка могла стоить Раглану сражения.

И вновь проблемы создали заросли виноградников, обнесенные каменными стенками, «…ломавшие строй и сделавшие продвижение, особенно 42-го полка и Колд- стримских гвардейцев, чрезвычайно трудным».{699}

Демонстрируя великолепную выучку, гвардейцы и Шотландская бригада под звуки волынок проделали потрясающее по исполнению перестроение, несмотря на то, что они находились не на площади в Лондоне, а в альминских виноградниках и смерть ежеминутно уносила новые жизни из их рядов. Медвежьи шапки гвардейцев продолжали держать одну линию. Альма была первым и последним местом кампании, где гвардия надевала их в бой. В отличие от пехоты, без зазрения совести раскидавшей свои кивера на всем пространстве от Евпатории до Булганака, гвардейцы не потеряли ни единой шапки, уже скоро у колдстримцев, например, их заменит легкий и оригинальный головной убор, напоминающий внешне пилотку.

Даже боевой порядок бригады строился согласно гвардейским традициям, позволяя ориентироваться по султанам на шапках. У колдстримцев красный султан был на правой стороне (левый фланг бригады), у гвардейских гренадеров — с левой (правый фланг бригады), фузилеры не имели султанов вообще (центр).{700}

Взяв направление на высоту, гвардейцы поневоле вышли на левый фланг Легкой дивизии, обойдя справа продолжавшие бездействовать 77-й и 88-й полки. Шотландская бригада Колина Кемпбела пошла по правильному направлению, готовясь атаковать восточные скаты высоты и стоявший там Суздальский полк.{701}

Сражение на Альме. Гвардия огнем отбивает атаку русской пехоты. Рис. Орландо Нори. 

Примерно в это время к позиции Бородинского полка подъехал Меншиков в сопровождении своего адъютанта подполковника Панаева и нескольких чинов штаба. Впоследствии этот молодой офицер, явно преувеличивший значение своего участия в сражении, писал, что к этому времени бородинцы уже поднимались на высоты. По его словам, князю показалось, что его обстреляли собственные штуцерные, и он сделал замечание полковнику Верёвкину. На это командир полка возразил, что они ведут огонь по неприятельской кавалерии,[76] группировавшейся у моста.{702}

Как бы ни подвергали князя Меншикова критике за то, что он не мог оставаться во время сражения на одном месте, с которого удобно было управлять действиями войск,{703} главнокомандующий счел нужным находиться там, где сложилась наибольшая угроза — центр позиции был открыт. Левый фланг, где вели бой Московский и Минский пехотные полки, был в потенциальной опасности удара с нового направления, а в худшем случае — окружения. Единственный, кто мог в какой то степени сдержать прорыв центра, был Бородинский полк. Неподалеку от его позиции Меншиков провел почти все оставшееся время вплоть до общего отступления русских войск к Каче.{704}

Но время принятия решения было безнадежно упущено. Присутствие или отсутствие князя уже ничего не решало.

Даже одно из самых драматических действ Альминского сражения произошло без его участия и не по его воле…


КОНТРАТАКА ВЛАДИМИРСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА

«Хорошие солдаты нужны только плохим генералам, чтобы их кровью исправлять свои ошибки».

Бертольд Брехт

Это одно из самых известных событий сражения на Альме. Почти все мифы и легенды крутятся вокруг него. Даже если вы не знаете о сражении на Альме ничего, то первое, о чем узнаете, это об атаке владимирцев. И первый памятник на поле установили именно в честь солдата-владимирца. Красивый памятник, ничего не скажешь. Был. Сейчас вместо динамичного, стремительно атакующего пехотинца стоит застывшая в непонятной позе копия, попирающая ногой бомбу, судя по калибру, корабельного орудия, которая ну никак не могла долететь до этого места. Ну разве кто-то не сбегал километра за три-четыре и не принес сей «сувенир».

Судьба памятника неприглядная. Что делать, в Стране Советов не всегда чтили солдат императорской армии. Потому на всякий случай и поломали памятник. Зато сейчас, чтобы туристов привадить, и к нему мифов понасочиняли. Вбивают в голову приезжему люду, готовому верить во что угодно, лишь бы врали красиво, что это первый в России памятник нижнему чину. Не знаю, по каким категориям определялась пальма первенства, но памятник сей не первый и даже не второй. В лучшем случае — третий. Первым, кажется, был установленный в 1876 г. по инициативе главнокомандующего великого князя Михаила Николаевича памятник рядовому 77-го пехотного Тенгинского полка, герою обороны Черноморской береговой линии Архипу Осиповичу Осипову на месте разрушенного Михайловского укрепления. Вторым — тому же Осипову и его командиру начальнику Михайловского укрепления штабс-капитану Лико воздвигнут во Владикавказе по инициативе генерала Гейдена в 1881 г.

20 сентября 1854 г. солдаты Владимирского пехотного полка о памятниках не думали. В их головах были совсем другие мысли. День клонился за полдень, а они по- прежнему стояли в батальонных колоннах, прислушиваясь к звукам боя, шедшего совсем рядом, ожидая команды на движение вперед.



АЛЬМИНСКИЙ АНАБАСИС КНЯЗЯ ГОРЧАКОВА, или ИСТОРИЯ О ЕГО ЛОШАДИ

До того времени, пока английские пехотинцы не начали переправляться через Альму, князь П.Д. Горчаков продолжал находиться на Курганной высоте. Трудно сказать, что он мог видеть оттуда, так как вся долина реки была закрыта клубами дыма выстрелов трех батарей, ведущих непрерывный огонь. Когда же пули британцев начали крушить егерей «именного» полка, он понял, что нужно что-то делать. Настроен князь был решительно: «…известясь, что командир Е.И.В. Великого князя Михаила Николаевича полка убит, что от града щтуцерных пуль войска… несут немалую потерю, и убедившись, что настало время действовать решительно, я пригласил генерала Квицинского отправиться к ним и всеми ближними к реке частями ударить на неприятеля, когда он приступит к переправе».{705}

Давайте не слишком будем упиваться генералом Горчаковым. В данном случае лучшие судьи — неприятели. А если верить их вердикту, то генерал-лейтенант Квицинский — лучший русский генерал на поле битвы. Причастность Горчакова к событию — тема спорная.

Первое, что сделал князь, это приказал генералу Квицинскому отправиться к ближайшим батальонам и ударить в штыки по неприятелю. Сам он, узнав, что командир егерей убит, полк несет потери и о движении вперед не помышляет, спустился к казанцам. На Курганной высоте остался флигель-адъютант полковник Исаков, которому Горчаков поручил исполнять обязанности начальника штаба и наблюдать за правым флангом.{706}

С этого момента в комментариях Горчакова о сражении начинается странная путаница. Из корпусного командира, в подчинении которого несколько дивизионных и бригадных начальников, он внезапно превращается в «вольного начальника», одиноко бродящего по полю сражения. Тем более, что вскоре «…были переранены почти все находившиеся при мне и подстрелена подо мною лошадь, а уцелевшего адъютанта моего, майора Дурново, должен я был вскоре послать за первыми встретившимися ему войсками для необходимого подкрепления».{707}

Сам же князь, «…не усматривая ожидаемого мною успеха, потому что неприятель, невзирая на сильный огонь и удачные действия артиллерии, приблизился и к мосту, и к бродам и полки наши оставались на месте, тогда …лично отправился к наиболее угрожаемым местам, дабы не упустить единственного случая уравновесить бой».{708}

О сути своего приказания начальнику 16-й дивизии Горчаков тоже особенно не распространяется, лишь снова упоминает непонятно к чему об «…убитой подо мной лошади, на которую не имел тогда еще случая и садиться».{709}

Майор Дурново, видимо, не дошел до Углицкого полка, так как был убит.

Как бы то ни было, вскоре Горчаков добирается к батальонам Великого князя Михаила Николаевича егерского полка, застав их хоть и не в расстройстве, но и далеко не в порядке. Полк с места пытается отстреливаться от англичан, в то же время его солдаты, как снопы, валятся на землю. При этом полком не командует никто!

У большинства солдат почти опустошены патронные сумки. Штуцерные в большинстве своем не имеют ни одного патрона, расстреляв все по неприятелю во время переправы его через мост.{710}

По какой-то одной ему ясной причине Горчаков принимает решение окончательно добить то, что от полка еще оставалось, и пытается погнать солдат в совершенно неподготовленную атаку. В его комментариях об этом нет ни слова. Князь лишь скромно упоминает, что попытался вести полк «…вперед на штыки: но, убедившись в их расстройстве от недостатка начальства, оставил продолжать производимый ими батальный огонь».{711}

Странно, что Горчаков не говорит ничего о том, что происходило на трех батареях. Почему именно в тот момент, когда они были так нужны, когда только их картечь сдерживала неприятеля, он странным образом не замечает их. Вроде бы они еще стреляли, а вроде бы уже их не было. Но вот о том, что под ним была убита лошадь, он повторяет трижды, при этом о сотнях убиваемых солдат, которыми никто не командует, не говорится ни слова.

Итак, следующим пунктом его анабасиса были батареи, им не замеченные. Затем князь едет к цепи. Еще одно не менее удивительное утверждение. Цепь — на берегу Альмы. Реку перешли или уже переходят англичане. То, что одинокий корпусный командир не попал к ним в руки или просто не был убит, можно объяснить, на мой взгляд, тремя вещами:

1. Князь был не там, где он думает, попросту заблудившись в дыму.

2. Князь просто лжет и далее батареи не удалялся.

3. Князь все-таки дошел до цепи, но, попав под пули (вот где ему могли изрешетить шинель и убить лошадь), быстро ретировался к батарее.

Единственный, кто мог знать правду, это его ставшая притчей лошадь. Но она сказать об этом не могла, ее все-таки убили…



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ: ОТБИТИЕ БАТАРЕИ

Владимирская Альминская эпопея началась вскоре после того, как красные мундиры британских пехотинцев перемахнули через вал батареи, выбив оттуда остатки казанских егерей.

«…На батарею мы ворвались, переколов штыками или застрелив, засевших там стрелков, но, увы, мы не были достаточно сильны и оказались, в свою очередь, вышвырнутыми из батареи на склон холма…». Именно так представилось происшедшее сержанту королевских фузилеров Тимоти Гоуингу.{712}

64-летний генерал Горчаков, ветеран Бородинского сражения, был в ужасе от взятия неприятелем батареи. Тем более, что в руках у англичан оказались несколько артиллерийских орудий. Князь прекрасно понимал, чем грозит ему потеря артиллерии, и не испытывал ни малейшего желания навлечь на свою седую голову гнев Императора. Нужно было искать срочно хоть один полк, хоть один пехотный или егерский батальон, который мог выбить англичан из захваченной ими батареи, вернуть потерянные орудия. Казанцы, первыми попавшие под выстрелы и попытавшиеся атаковать неприятеля, к тому времени частью вели бой с фузилерами 7-го полка, частью, укрывшись за батареей, были перебиты, частью выходили из боя. Оставался только Владимирский пехотный, до того времени стоявший вне выстрелов, и находившийся в резерве Углицкий.

Пока над полем сражения носилась смерть, владимирцы находились в относительной безопасности. Маясь бездействием, офицеры с удивлением рассматривали долетавшие английские пули и не могли понять, что это такое. Еще одно подтверждение совершенной военной необразованности массы офицеров русской пехоты — никто не знал, что это за пули, которые прозвали «наперстками». За консультацией пошли к артиллеристам, но и те не могли сказать ничего конкретного. Общий консилиум пришел к глубокомысленому заключению, что эти углубления заряжались зажигательным составом и служили для воспламенения артиллерийских зарядных ящиков. Идиллия была недолгой: «…через мгновение мы узнали на опыте назначение, цель и действие этих наперстков».{713}

Первые английские пули врезались в ряды владимирцев не с фронта. Со стороны моста англичане стали обстреливать открывшийся им 3-й батальон полка. Пули предназначались, конечно, казанским егерям, но доставались почему-то владимирцам.

«…вдруг, глядим, щелкнуло — первый фланговый, Микулин, шатнулся и обрушился. А тут другой, третий… «Господи, воля твоя!».{714}

А вскоре прозвучал сигнал «В атаку!». Большинство офицеров 16-й дивизии утверждает, что ее организовал Квицинский, а Горчакова там не было. Версия же о второй атаке владимирцев, которой не могло быть, была специально придумана для оправдания Горчакова в глазах Императора. Во всяком случае Розин, офицер Владимирского полка, говорит, что: «…князь Горчаков, спустя немного, подъехав к 3-му батальону, повел нас в атаку…».{715} Это самое «спустя немного» случилось после того, как «…батальоны Владимирского полка ударили в штыки» и «…неприятель, не приняв атаки, быстро отступил к реке, где, устроившись, поражал наши батальоны из развернутого фронта штуцерным и артиллерийским огнем».{716} То есть бесцельно бродивший по полю боя Горчаков «…обратился к владимирским батальонам, бывшим левее впереди эполемента»,{717} уже совершившим движение вперед и отбившим батарею.

И только после этого Квицинский встретил подошедшего нему с левой стороны батареи Горчакова, сообщившего командиру дивизии две очень важные вещи:

1. Что под ним убита лошадь (!!!).

2. Что в Е.И.В. Великого князя Михаила Николаевича егерском полку, «при котором он был», перебиты все начальники.{718}

После этого князь ушел, оставив Квицинского самому решать, что и как делать дальше. Командир дивизии принял решение держаться на занятой позиции.

Мнение британцев более категорично и нелицеприятно: большинство русских генералов во время боя бесполезно слонялось по тыловым полкам, не пытаясь повлиять на ход боя. Мы не будем сейчас полемизировать насчет того, кто из них и как себя вел. Например, ни один из тех же бригадных начальников в сражении не только себя не проявил, но и обозначил, лишь попав в плен.

В любом случае несомненная личная храбрость Горчакова не могла компенсировать его неумение руководить собственными войсками. На этот счет можно лишь привести слова прусского военачальника Гнейзенау, произнесенные им, когда в 1815 г. в сражении при Линьи прусский главнокомандующий Блюхер лично возглавил кавалерийскую атаку шести эскадронов, едва не стоившую ему жизни: «Храбрость главнокомандующего отлична от храбрости начальника дивизии и от храбрости капитана гренадерской роты…».{719}

Генерал Обручев в своих «Смешанных морских экспедициях» одним из первых сказал, что храбрость Горчакова привела к бессмысленному убийству солдат и офицеров. По его мнению, действие было достаточным до момента возвращения владимирцами батареи (как раз то, что совершил Квицинский).

С этого момента, как гласит азбука теории военного искусства, контратака как вид боя завершается, то есть может считаться успешно выполненной. Для последующих действий (а в данном случае это уже совсем другая атака) требовалась новая подготовка огнем артиллерии (которой уже не было) или стрелкового оружия (чего не сделали, положившись на мифологический штык). То есть Горчаков нарушил аксиомы своей профессии (знал ли он их вообще, вот в чем вопрос?), а это никогда не может не привести к расплате.

Вместо того чтобы, заняв батарею, подтянуть к себе Углицкий полк, собрать стрелков и моряков, выждать на месте новую атаку противника, «…сам во главе владимирцев бросился на англичан, которые, выйдя из сферы нашего огня, начали, было, устраиваться, чтобы вновь атаковать эполемент вместе с подошедшими к ним на подкрепление батальонами дивизии герцога Кембриджского. Атака эта была неудачна».{720}

Все это ни в коей мере не умаляет доблести Владимирского полка. Находившийся вне зоны выстрелов, на южном склоне курганной высоты, всего в 200–300 метрах от бригады Кодрингтона, хозяйничавшей в укреплении, полк продемонстрировал образец выучки, но, увы, примененной при безнадежно устаревшей в этот день тактике…

Кстати, о времени ранения Ковалева. Розин утверждает, что командир полка был ранен во время первой атаки, то есть еще до появления Горчакова.{721} Квицинский говорит то же самое.{722}

Не ожидавший такого поворота противник ослабил огонь, что не оставил без внимания начальник 16-й пехотной дивизии:

«…неприятель понес не менее чувствительные потери; весь склон возвышенности от эполемента к реке был усеян трупами. Наступил перелом боя, который я почувствовал. Англичане переправили выше три колонны и угрожали обходом правого моего фланга. Слева французы, сломавшие левое крыло наше, спешили на помощь союзникам, успех которых разбился перед геройской стойкостью владимирцев.

Французская батарея снялась против левого фланга моего расположения и продольными выстрелами начала громить редкие ряды колонн владимирцев; шедшие сзади ее колонны спешили отрезать нам пути наступления».{723}

Успеху способствовала оплошность британцев, слишком рано торжествовавших победу: «После того как полки Кодрингтона вошли в земляное укрепление, они выстроились на парапете в шеренгу и растянули свои фланги».{724} То есть, даже не думая о возможной контратаке, а попросту не подозревая о смертельной опасности, скрывавшейся буквально в нескольких сотнях метров, английские солдаты, выстроившись в шеренгу на парапете, ждали подхода гвардии, стоя, словно у расстрельной стенки. Наказание долго не задержалось. Послышался мерный бой барабанов — и через минуты англичане увидели, как 4-й или 3-й батальоны выстраивают линию перед тылом батареи.

Многие историки утверждают, что Владимирский полк атаковал без стрельбы, однако сержант 19-го полка Чарльз Ашервуд в своих воспоминаниях говорит, что именно первый залп, который произвели русские пехотинцы, окончательно расстроил остатки боевого порядка британцев, подавил волю к сопротивлению — и никакие попытки офицеров восстановить его или хотя бы остановить отступавших солдат не имели успеха, тем более, что командир полка полковник Сандерс был ранен. Адъютант 1-го батальона поручик Наум Горбунов тоже говорит, что его батальон атаковал без выстрелов, но это можно объяснить тем, что его батальон находился во второй линии и залпы первой линии он мог просто не слышать на фоне общего грохота сражения.

О стрельбе пишет и генерал М. Богданович: «…храбрые Владимирцы, не дав неприятелю времени осмотреться в занятом им укреплении, пошли в штыки сначала без выстрела, но, подойдя близко к эполементу, приостановились, из передних взводов наших колонн было сделано несколько выстрелов, на которые неприятель, отойдя на обращенную в поле сторону вала, отвечал столь же беспорядочною пальбою. Но вслед затем владимирцы снова пошли в штыки так решительно, что англичане, не выждав удара, стали быстро отступать к реке и, устроившись наскоро, открыли штуцерный огонь и канонаду».{725}

Первый залп 1-го, 3-го и 4-го батальонов пришелся, в основном, по уэльским фузилерам. После этого прозвучали еще несколько. Владимирцы вели огонь, пока пороховой дым позволял видеть батарею. Затем после команды «На руку!», ощетинившись штыками, батальоны двинулись к батарее.

Скажу сразу — именно этот момент и есть торжество русского оружия на Альме. Всё, что было позже, уже торжество безумства, приведшее к напрасной гибели сотен пехотинцев, чьи жизни могли быть сохранены и рационально использованы при защите Севастополя в ситуации дефицита человеческого материала.

Каждый, кто хоть раз был на современном поле Альминского сражения, видел красивый мраморный саркофаг на могиле офицеров 23-го Королевского Уэльского фузилерного полка. Дальше мы еще расскажем о нем. Так вот, большинство из лежащих под ним погибли от первых залпов Владимирского пехотного полка.{726}

В считанные минуты батарея вновь была в руках русских. Вероятнее всего, она была уже пуста, так как казанские егеря частью ее оставили, частью были перебиты английскими солдатами и лежали вперемешку с артиллеристами батарейной №1 батареи. Англичане недолго колебались перед выбором алгоритма своих действий. Они предпочли лучший вариант из двух возможных: умереть или уйти — и кинулись бежать. Если верить Фредерику Стефенсону, то дистанция этого кросса равнялась 450 м — столько отделяло остатки полков Легкой дивизии от подходившей гвардии.{727}

Розин свидетельствует, что увидел на батарее два оставленных орудия. Явно англичане еще не успели их увезти и они находились там, где и были оставлены, «за эполементом».{728}

По его воспоминаниям, «…неоднократно требовались полком лошади или, по крайней мере, ерши для забивки; но посланные возвращались ни с чем».{729}

Довольно образно описал действия раненый солдат Владимирского пехотного полка, с которым после сражения удалось побеседовать Погосскому в Симферополе спустя несколько дней после сражения:

«На вопрос мой: что же это, господа, вы так профершпилились? последовало несколько минут молчания. И вот, пустив изрядно дыму, бакенбардист взглянул на меня, как бы проверяя тон вопроса моего, и отвечал спокойно: «Ничего мы не прошпилились, а дрались как Бог и Государь велел». «Я это и без вас знаю! А спрашиваю, отчего его взяло, а не наше?» «Отчего! Оттого, что надо же кому-нибудь одолеть, ну, стало быть, не наша линия».

После недолгих преамбул и приличного смалчивания солдат подался на просьбу мою, сплюнул и заговорил так: «Встали мы, сударь ты мой, на позиции спозаранку. Помолились Богу — и стоим. Как поставили, так, выходит, и стоим. А кто поставил, значит, мало смыслит, и вышло так: спереди дуют — это ничего, и сбоку дуют, это флота ихняя, ну нам, старикам, и это не Бог весть что, а молодежь-то шепчет: измена! Ну и неладно. А тут никто тебе и доброго слова не сказал, не то что: «Здорово, ребята! Поработайте, мол!» или прочее, а все меж собой больше по-немецкому. Видим — валит за застрельщиками сила. Ну таким манером начинается само дело: валит он, союзник-то: за тысячу шагов одному в ремень — щелк, другому — щелк, там ротного скосили, а ты — стой! То есть стой да глаза продавай: ружьишко-то с зазором, разверчено, а до штыка пока еще дойдет! Ну скомандовали «стреляй!». А ты стоишь и видишь — лешего дразнишь, а больше ничего, а что ни на есть хуже, другой дурак сзади стоит да вздыхает, третью пулю загнал, мошенник, в дуло и все пшикает! Год, значит, в швальне просидел и ружья не видал, не тем концом патрон всадил, ну теперь и молится — чего больше-то! Ну, одначе, ничего — стоим! И начал жарить он картечью — ничего, стоим! А сам, видим, через мост переправляется. Наши батареи жарят, стрелки помогают, ничего — идет! Тут, братец ты мой, подскакал князь Горчаков, махнул шпагой: «В штыки, говорит, ребята!». Мы — Ура! Да на него бегом, а он не будь дурак — за мост, развернется там и опять сыплет! Ну, говорят, назад! Стой! Опять стоим. Да так до двух раз: а англичанин-то, бестия, в штыки не принимает, а все назад да отпаливается. И все бы ничего, да вдруг там, говорят, левый фланок наш назад идет, сбит, говорят. Шабаш!.. Обошли, слышь ты, фланок! Пустое, сударь ты мой, после этого дело, коли глаз нет! Прости Господи — затоковались сердечные, а тебя, как тетерева, обходят! Тут и штыком ничего не поделаешь!…

А поворачивая, ребята, налево кругом — один балагур брякнет, а все и пошли! Вот тебе и сражение!., ну да Господь с ними: винить никого не след — первый блин, пожалуй, что и комом!».{730}

В словах ветерана есть все: и горечь от необученности солдат, и укор Меншикову, проигнорировавшему моральные аспекты, и не техническая отсталость оружия, а его приведение в неисправность для «пущей красивости строевых приемов»). Неподготовленность солдат весьма характерно озвучена этим неизвестным солдатом. Действительно, в суматохе и горячке боя, находясь в стрессовом состоянии, некоторые умудрялись загонять в ствол ружья по нескольку пуль, забывая произвести выстрел. Стреляли и неизвлеченными шомполами. После этих действий ружье превращалось в дубину со штыком. В некоторых случаях плохо обученные солдаты не успевали заряжать ружья и стреляли, только надев на шпенек капсюль.

Автор воспоминаний, очевидно, ошибаясь, назвал собеседника солдатом Минского полка, но целый ряд деталей позволяет отнести рассказ его именно к Владимирскому полку (в частности, мост, который минцы просто не могли видеть).

Отойдем в сторону от эмоций и попытаемся разобраться, насколько это возможно, с тем, что происходило на правом фланге русской позиции и что впоследствии одни называли едва ли не шедевром военного искусства и образцом храбрости и героизма русской пехоты, а другие — невероятной глупостью.

Сначала попробуем представить себе порядок, в котором Владмирский пехотный полк атаковал британцев. Для этого у нас есть минимум три свидетеля: командир 16-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Квицинский, офицеры полка поручики Горбунов (1-й батальон) и Розин (3-й батальон). Итак, Горбунов говорит, что его батальон стоял за батареей. Розин пишет, что с позиции его батальона он видел мост, то, как британцы атаковали Бородинский полк, пожар Бурлюка.{731} Это можно сделать только с позиции батальона, находящегося на левом фланге полка. В этом случае получается, что там находился батальон Розина, т.е. 3-й. Тем более, что и сам Розин говорит, что батарея была справа от них.{732} Ну и командир дивизии дополняет подчиненных, говоря, что встретил Горчакова, подошедшего к нему (а он был у владимирцев) с левой стороны батареи.{733}

В записанном Погосским рассказе солдата-владимирца, тоже из батальона, который направил Горчаков в атаку, говорится, что он стоял сзади и левее батареи и в его видимости был мост.

Таким образом, в первой линии полк имел младшие (3-й и 4-й) батальоны с развернутыми фронтами. Этим и объясняется сила удара, особенно первого залпа. Преимущество стрельбы из сомкнутого строя — массированность огня на узком участке, а не его точность. Обратим внимание, что говорят по этому поводу британцы.

А там все довольно конкретно: «Предполагаемая французская колонна, которая на самом деле состояла из четырех батальонов Владимирского полка, числом 3000 штыков, приблизившись на расстояние ружейного выстрела, развернулась в цепь и, прежде чем была обнаружена ошибка, выстрелила смертельным залпом по британским рядам».{734}

Можно с большой долей уверенности говорить, что, двинувшись в колоннах к атаке (так утверждает Розин{735}) и поднявшись на гребень, младшие батальоны остановились и дождались старших. В подходившей второй линии были 1-й (в строю этого батальона находился командир полка полковник Ковалев) и 2-й батальоны.{736} Подход старших и был принят англичанами за развертывание в цепь. Когда полк образовал линию — был открыт огонь.



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ: КАК АНГЛИЧАН «НА ШТЫКАХ НОСИЛИ»

По воспоминаниям Розина, взяв батарею, владимирцы остановились на месте, явно не зная, что предпринять дальше. К этому времени с поля вынесли командира полка. Куда исчезли бригадные командиры, история умалчивает.

Но буквально через несколько минут полк снова двинулся вперед. В первой линии вновь шли 3-й и 4-й батальоны. 3-й батальон атаковал левее батареи, очевидно, касаясь ее своим правым флангом. Его командир был первым, кто получил приказ генерала Горчакова, ибо именно к нему он подошел. Откуда вышел Горчаков к владимирцам? За несколько минут до этого он, по свидетельству Панаева, рассказывал князю Меншикову о том, с каким трудом ему пришлось гонять в атаку казанских егерей.

Наведя (по его мнению) более или менее порядок в левофланговых батальонах этого полка, Горчаков поспешил на правый фланг, но к тому времени 2 казанских батальона уже отступили, а на батарее хозяйничали англичане. Интересно, что Горбунов говорит, что генерал Горчаков «подошел» к батальону, Розин — что «подъехал», а нижние чины — «подскакал»: «глядим — скачет генерал, князь Горчаков 2-й».{737}

Князь устремился в ближайший к месту события Владимирский пехотный полк, который к тому времени выбил британцев из батареи. Естественно, что первым на его пути был 3-й батальон, который командующий 6-м пехотным корпусом, еще явно не остывший от командования казанцами, начал подгонять. Оттуда он переместился к 1-му и 2-му батальонам (тогда все правильно у Богдановича): «В эту решительную минуту, князь Горчаков двинул к эполементу 1-й и 2-й батальоны Владимирского полка под личным предводительством начальника 16-й пехотной дивизии генерал- лейтенанта Квицинского».{738} Правда, Квицинский это не то что не подтверждает, но еще и говорит, что было совсем по-другому и довольно резко, хотя и в рамках дворянского приличия.

«Не умаляя заслуг князя Горчакова, бывшего моего многоуважаемого начальника, ни личной его храбрости, показанной им в событиях этого дня, долгом считаю повторить, что честь вести Владимирский полк в штыки принадлежит мне».{739}

Как это происходило, очевидно, точнее всех описал часто упоминаемый нами солдат-владимирец (спасибо Погосскому): «…капитан крикнул: «Приготовься, старики!». Кровь закипела, я думаю, у каждого. Горчаков кричит: «Бей наступление! На руку! Вперед!». И двинулись мы вперед…».{740}

4-й батальон, вероятно, обходил батарею справа. Этому батальону повезло. Он атаковал левый фланг британцев и менее страдал от выстрелов. Благодаря этому уцелел командир 4-го батальона, в то время как трое других (3-го, 1-го и 2-го), вместе с командиром полка находившиеся в первых шеренгах своих подразделений, были или убиты, или ранены.

Под удар владимирцев попали 33-й герцога Веллинготона (их крушил 3-й батальон Владимирского пехотного полка), 23-й Уэльский фузилерный (валлийцев подгоняли штыки и пули 1-го батальона) и 19-й «Зеленые Говарда» полки. В основном, досталось первым двум из них. «Зеленые» пострадали меньше всех, так как, увидев, что творят владимирцы с их коллегами из бригады Кодрингтона, и увидев двигавшийся в их сторону 4-й батальон, поспешили отойти к Альме, отстреливаясь плотным ружейным огнем.

«В дыму перед нами неприятель, как тут, шагов тридцать. «Вперед!» — гаркнул голос капитана. Гляжу, Селищев рванулся из фронта — богатырь-мальчишка. «Ура!» — кричит и все грянули: «Ура! В штыки!..».{741}

Интересно, что мясорубки счастливо избежали солдаты Стрелковой бригады. Думаю, что они просто первыми успели разбежаться в разные стороны, предпочтя возможность удрать перспективе быть заколотыми. По крайней мере ни один из источников, в том числе и британских, оказавшихся в моем распоряжении, участия стрелков в сражении после этого эпизода не констатирует. В другом случае их потери могли бы в конце сражения оказаться такими же, как и у фузилеров.

Короткая дистанция снова свела на нет преимущество британцев в стрелковом оружии, а полнейшая дезорганизованность английских полков позволила владимирцам в несколько минут страшным штыковым ударом опрокинуть их и отбросить к самой Альме. Владимирский полк нес противника на штыках почти 500 метров!

«Сшиблись, да так сразу и осадили мы его, только лязгнуло железо, — отшатнулся их фронт. И опять слышим: «Вперед!». Все напираем дружно…».{742}

Практически на плечах противника владимирцы вышли к линии Гвардейской бригады, еще не полностью перешедшей через Альму. Гоуинг ничего не пишет об этой атаке, но это и неудивительно, ибо, получив «…осколком камня по черепу, и я потерял сознание. Очнувшись, я увидал, что враг отступил — альминские высоты были наши!».{743}

Просто обаятельно пишет будущий отставной сержант. Любят британцы, чтобы их всегда и во всем считали героями. На деле всё (смею утверждать с большой вероятностью) проще. Можно сказать, Гоуингу крупно повезло. Судя по его быстрому выздоровлению, вероятнее всего, что он просто лег на землю и предпочел не подавать признаков жизни, дабы не оказаться приконченным штыком одного из разъяренных русских пехотинцев. Но не надо быть слишком язвительными и смеяться над Гоуин- гом — солдат спасал свою жизнь и делал это совершенно правильно.

Кошмарное видение неминуемой гибели, с роковой невозмутимостью надвигавшееся под мерный бой русских барабанов в виде блестящей линии штыков, спокойных лиц солдат, шедших без выстрелов с ружьями «на руку» на противника, вселяло ужас. Вид безропотно идущих на смерть, но и одновременно жаждавших убивать русских пехотинцев не предвещал ничего хорошего для любого, кто мог бы оказаться на их пути.

Отступление британцев не было паническим бегством, тут и там завязывались перестрелки, рукопашные схватки. Но и не стало организованным отходом. Каждый стремился спастись, инстинкт выживания довлел над толпой британцев, еще недавно торжествовавших победу, а теперь безумно катившихся вниз к реке, где в нескольких сотнях метров виднелась красная линия сохранявшей порядок Гвардейской дивизии.

Остановить этот сумасшедший бег не могло ничто и никто. Потери среди офицеров, старавшихся личным примером остановить солдат, были огромны. В бригаде Кодрингтона было убито и ранено более 50% командного состава.

В числе наиболее пострадавших был 23-й полк, где из всех офицеров уцелел невредимым только капитан Эдвард Белл, по приказу генерала Брауна временно принявший командование полком. После сражения, оставшись с последним из офицеров, 23-й был вынужден принять троих лейтенантов из 88-го, почти не пострадавшего в бою полка. Командование полком принял майор Лайсонс, офицер полка, бывший до этого адъютантом генерала Брауна.{744}

Аналогичная ситуация сложилась и в 7-м Королевском фузилерном полку, куда после сражения из-за потери большей части офицеров пришлось перевести офицеров из 77-го полка.

В неудачном исходе первой атаки британской пехоты часто винят, ссылаясь на очевидцев сражения, неизвестного офицера, приказавшего подать сигнал к отступлению.

Вторым оправданием служит то, что якобы атакующая русская пехота была принята за французов. Тоже сомнительно, так как за девять месяцев совместного нахождения в Турции, Болгарии и Крыму любой английский солдат мог без особого труда отличить серые шинели русских от сине-красных французских мундиров. Однако эта точка зрения оказалась такой популярной (или спасительной, оправдательной?), что в некоторых случаях призрачный штаб-офицер представлялся уже зловещим русским шпионом, своей коварностью поставившим в очередной раз англичан на грань поражения. Как это по-английски: найти виновных среди кого угодно, только не себя!

Даже генерал Колин Кемпбел, который находился более чем в километре от происходящего, утешил после боя самолюбие лорда Раглана, доверительно сообщив после сражения, что через грохот боя сумел услышать (!) и даже увидеть (!) этого «русского злодея», но не поверил ему.

Однако современные британские исследователи Крымской войны, достаточно хорошо изучившие материалы и документы, связанные с этим эпизодом Альминского сражения, единодушно утверждают (не соглашаясь, кстати, с Кинглейком), что все это не может быть правдой, именуя неизвестного офицера не иначе как «призрак».

Спустя много лет после окончания Крымской войны в далеком селе Соловецком Орловского уезда Тверской губернии отставной ветеран Владимирского пехотного полка с интересом узнавал все, что было связано с шедшей в это время войной в Южной Африке, где буры отчаянно сражались с британцами. Нужно сказать, что эта война очень интересовала крестьян, особенно отставных солдат и молодежь. Газета «Свет» с известиями о сражениях в Южной Африке была нарасхват. Так этот старик-севастополец каждое воскресенье приходил в библиотеку, чтобы справиться, «как воюет англичанка», и радовался малейшему успеху буров. Выслушав новости, он непременно рассказывал, как славный Владимирский полк, в котором он служил во время Крымской войны, «носил на штыках» тех самых англичан. Пожалуй, старик был прав. Ему было чем гордиться, ибо он был одним из тех, о ком Николай I говорил: «С тех пор, как в России существуют регулярные войска, и, полагаю, с тех пор, как вообще существуют в мире солдаты, никогда не было видано что-нибудь более прекрасное, совершенное, могучее…».{745}

Слава им….


ВТОРАЯ АТАКА БРИТАНЦЕВ: ГВАРДИЮ — В ОГОНЬ!

«Победа должна доставаться «малой кровью». Для этого мы и получаем военное образование».

Генерал-майор Я. Слащёв-Крымский. 1920 г.

Легкая дивизия, огрызаясь выстрелами и отбиваясь штыками, уходила под прикрытие Гвардейской бригады. Фузилерам гвардии неприятности доставили не столько упорно атакующие владимирцы, сколько фузилеры 23-го полка. Унося ноги от русских штыков, они сначала проскочили через гвардейцев, едва не смяв их (британцы считают этот момент самым критическим для них), однако затем часть остановилась. Остальные устремились значительно дальше, и некоторых мы обнаруживаем пристроившимися на фланги и даже в тылу гвардейских гренадеров, находившихся не менее чем в 300 метрах от шотландцев.{746}

Охваченные паникой пехотинцы с такой скоростью и с такой силой врезались в плотный строй гвардейцев, что от удара при столкновении поломали нескольким из них ребра. И лишь проскочив сквозь строй, почувствовав себя в относительной безопасности, они стали более или менее управляемыми. Офицерам и сержантам удалось придать остаткам полков вид некоторого боевого порядка. Отдельные взводы вместе с одиночными пехотинцами заняли места в строю Гвардейской бригады. Фредерик Стефенс упоминает об оказавшихся в строю гвардейцев одиночных солдатах из 7-го и 33-го полков.{747}

Хладнокровные фузилеры гвардии, ставшие единственным полком, готовым в тот момент отбить атаку, пропустив через свои ряды уцелевших солдат Легкой дивизии, на некоторое время разрушивших их строй, встретили владимирцев огнем с места, нанеся им огромные потери. Вновь технический прогресс доказал свое неоспоримое превосходство над доблестью.

С короткой дистанции, местами не превышавшей 100 метров, пули британских «Энфилдов» вырывали целые ряды русских пехотинцев. Может быть, если бы противниками англичан были солдаты какой-либо другой европейской страны, на этом всё было бы кончено, но только не с русскими, которые, по свидетельству противника, проявили в этот день настоящий героизм.{748} Три пули (в бок, руку и ногу) досталось Квицинскому.

«В эту самую минуту, в дыму, сквозь неприятельский фронт, сверкнуло, как зарница, да трах в наши ряды, так и хряснуло. Господи!.. Несколько человек и Селищева скосило, а капитана кровью и мозгом всего обрызгало… Опять нагнали неприятеля, наперли, опять лязгнули штыки… Глядим, Блесин упал. Сердце засверипело у всех; а тут опять: «Вперед!» — кричит Орешников… Они отступают и врукопашку не идут;уж мы приперли их к самой почти реке…».{749}

Досадно, но в момент, который мог если не дать победу русским, то по крайней мере задержать неприятеля, действия двух русских полков не были поддержаны. «Продолжать наступление с Владимирским полком я не решился, не имея близко резерва, на который в случае неудачи мог бы опереться», — вспоминал позднее генерал Квицинский.{750} А ведь безучастно наблюдавший за происходящим Углицкий полк находился совсем рядом! Формальное оправдание этому, конечно, есть: он, как и Владимирский, составлял вторую линию дивизии.

Квицинский понимал, что сделанное будет иметь смысл только в случае подкрепления. А ведь действительно: еще один полк, и этот поток мог вполне снести и «тонкие красные линии» гвардейской бригады, рассеять еще не рассеянные остатки «зеленых курток» и попутно разметать всё, что находилось за ней, у Раглана. И тогда исход сражения вполне мог измениться. Но случай или совпадение обстоятельств не дали этому состояться.

Попробуем разобраться и с этим эпизодом, главный вопрос которого — почему никто не поддержал атаку Владимирского полка? Итак, генерал Квицинский, поняв, что полк теряет инерцию удара, а бой распадается на отдельные схватки, одновременно становясь всё менее и менее управляемым, принял решение о подкреплении атаки еще одним из полков, остававшимся у него, — Углицким.

Владимирцы были на пределе своих сил. Командир полка, полковник Селезнев, и оба батальонных командира были убиты; большая часть офицеров и нижних чинов выбыла из фронта; остатки батальонов, оставшись без своих начальников, отступали в беспорядке…

Едва начавшись, атака владимирцев теряла ту самую инерцию, по воле которой она должна была, по замыслу и разумению лиц ее затеявших, паровым катком раскатать англичан. Первым это понял командир дивизии, который тоже был ранен и выносился солдатами с поля боя:

«В это время мимо меня несли раненого нашего начальника 16-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Квицинского. Подозвав меня к себе, генерал приказал мне передать, чтобы войска, стоявшие во второй линии, немедленно наступали и поддержали молодцов владимирцев; но не успел еще генерал окончить этих слов, как новая пуля поразила его в ту же раненую ногу».{751}.

Итак, командир дивизии хотя и ранен, понимает, что нужно делать, и принимает совершено правильное решение — усилить владимирцев. Он отправляет батальонного адъютанта (хотя в это время, по логике, рядом с ним должен был находиться как минимум один из его адъютантов) в полк второй линии. Таких полков два: Владимирский (само собой разумеется, уже в бою) и Углицкий (совсем рядом, совсем свежий!).

Поручик Горбунов выполняет приказ, о чем говорит сам: «…исполнив поручение, я возвратился к остаткам полка».{752}

По принятым правилам действий адъютанта, Горбунов должен был не только передать приказ в Углицкий полк, но и проконтролировать его исполнение, то есть по сути дела вместе с полком появиться перед батареей, на том месте, где он этот приказ получил. Приказ несложен — атаковать в направлении батареи. Увы. С этого момента мы больше не видим на поле сражения ни Углицкого полка (по воспоминаниям Панаева, там к тому времени и командира полка сам главнокомандующий найти не мог), ни самого Горбунова. Именно это Обручев ставит Горчакову в вину, критикуя его за то, что он не только не попытался организовать адекватные ситуации действия Владимирского пехотного полка, но и не догадался «…примкнуть к нему Углицкий полк и выждать на месте новую атаку противника».{753}

Темное пятно позора Альмы висело над Углицким полком всю кампанию в Крыму. По какой-то никому не ведомой причине ему откровенно «не везло». В полку было мало награжденных среди офицеров. Георгиевских кавалеров не было совсем. А вот неприятности случались все время. Так, в апреле 1855 г. во время боя в траншеях полк не только отступил, но и оставил неприятелю одного из батальонных командиров, не пожелавших уходить с позиции.{754}

А вот еще странное. Его много. Опустим то, что батальонный адъютант не знает в лицо начальника корпуса. В это трудно поверить, но попытаемся поверить: мало ли что может быть в горячке боя. Итак, Горчаков приходит (у Розина — появляется «…подъехав к 3-му батальону»,{755} т.е. верхом).

«В это время появился между нами какой-то неизвестный старый генерал пешком, на коем длинная шинель была во многих местах прострелена. Начал он приводить кучи солдат в порядок и водить их лично в атаку. Это был, как оказалось потом, генерал от инфантерии князь Петр Дмитриевич Горчаков, впоследствии за этот подвиг сделанный шефом Владимирского пехотного полка».{756}

Опять вспоминаем Казанский полк. Там то же самое: Горчаков бегает по полю между кучами солдат (обратите внимание на терминологию — именно кучами, а не взводами, ротами, значит, строй и управление были уже разрушены) и криком, ударами нагайки, хватанием за воротники пытается погнать солдат вперед. Весь этот спектакль проходит под свист британских пуль, которые продолжают валить на землю все новых и новых солдат и офицеров. Их бы отвести, хотя бы на 200–300 метров, перестроить, развернуть. Дать возможность перезарядить ружья, скинуть ранцы и ждать, когда первые линии английской гвардии появятся шагах в 200 на гребне и потом начать сметать их оттуда. К сожалению, Горчаков предпочел личный пример и ту самую свою недюжинную храбрость.

Никто, кстати, не спорит, что генерал — герой! Но лучше бы он был меньше героем, а больше начальником.



КАК РОЖДАЮТСЯ МИФЫ

Вскоре дело Горчакова экстренно возвели в ранг подвига в ущерб действительной храбрости и умелой распорядительности других участников сражения. Правда тут совсем неглубоко лежит. Спасая высокотитулованную особу, Меншиков спасал и свою репутацию.

Уже 9 сентября 1854 г. князь «…в отзыве своем к военному министру сообщил о действиях генерала от инфантерии князя Горчакова в Альминском сражении следующее:

«Генерал князь Горчаков, видя решительный натиск на наш центр, между тем как противу правого фланга не было усиленных действий, сделал распоряжение о подкреплении центра правого фланга, где, таким образом, огонь наш усилился. Англичане, невзирая на убийственный картечный огонь 28-ми орудий, вырывавший целые ряды, стали переходить через реку Альму, везде удобопроходимую. Генерал князь Горчаков бросился вперед и повел сам в штыки батальоны егерского Е.И.В. Вел. кн. Михаила Николаевича полка, но жестокий огонь в самое короткое время лишил войска почти всех начальников… и потому атака в штыки не могла иметь той стройности, которая обыкновенно предшествует успеху… в бою 8-го сентября из числа войск заслужили особенную похвалу вся действующая на поле артиллерия и Владимирский пехотный полк… Этот же полк водил в штыки генерал князь Горчаков, под которым убиты две лошади (кажется, эти несчастные лошади становятся настоящими героями сражения. При этом о сотнях бессмысленно убитых солдат — ни единого слова. — С. Ченнык)… Справедливым долгом считаю сказать, что генерал от инфантерии князь Горчаков был все время сражения неутомимым деятелем и явил истинное самоотвержение, подавая пример храбрости».{757}

А теперь перечитайте еще раз письмо князя. На первый взгляд, никакой конкретной информации. А ведь пишется она человеку, которого, казалось бы, в первую очередь должны интересовать детали: время, привязка к диспозиции и прочее. Но деталей-то нет, а тот их минимум — банальный обман. Например, 28 орудий. А мы прекрасно знаем, что их было как минимум в два раза больше (5 батарей, в том числе одна батарейная). То есть вместо взвешенного доклада военному министру подсунут панегирик Горчакову (на деле человеку совершенно не одаренному какими-либо военными и иными дарованиями) и… снова об убитых несчастных лошадях!!!

То есть именно количество погибшей скотины (да простят меня иппологи) является мерилом доблести полководца.

Главная мысль Меншикова: проиграли сражение только потому, что, кроме Горчакова, больше ни один из генералов, особенно на левом фланге, где стороннему наблюдателю может показаться, что и сражения-то не было, доблестью не отличился. Да и на правом всё было в одной только точке. И полк воевал только один — Владимирский пехотный. Но зато теперь, назначив Горчакова главным героем, Меншиков был спокоен — у него появился высокопоставленный защитник.

Долгое время его истину не смел нарушить никто. Или почти никто. А так как генерал Квицинский, сдержанно и слишком вежливо роптавший, но, несомненно, много чего знавший об истинном содержании события и роли в нем князя Петра Дмитриевича, своими заявлениями нарушал исторический покой, то высочайше было решено поделить подвиг на двоих, естественно, с соблюдением субординации. О чем было косвенно сообщено в работе Богдановича, авторитет которого не мог быть подвергнут сомнению: «В эту решительную минуту князь Горчаков двинул к эполементу 1-й и 2-й батальоны Владимирского полка под личным предводительством начальника 16-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Квицинского».

Кстати, всё то, о чем я набираюсь смелости сказать, ломая сложившиеся стереотипы, лежит на поверхности и непонятно, почему до сих пор на это не обратили внимание исследователи. Буквально через несколько месяцев (и через несколько страниц того же тома «Русской Старины») князь Меншиков пишет князю М. Д, Горчакову письмо, в котором как бы извиняется за то, что не отметил его брата в предыдущем рапорте, и докладывает, что «справедливость» восстановлена и Петр Дмитриевич в радость Михаилу Дмитриевичу возведен в ранг героя. Вот этот текст: «Обнародованная в Петербурге реляция Альминского сражения была составлена в министерстве на основании одних лишь слухов до получения моей, и в ней о братце вашем ничего не сказано, что, конечно, его оскорбило. Между тем, вот что я сказал о нем в своем первом рапорте. Прощайте, любезный князь, еще раз благодарю за письмо ваше. Меншиков».{758}

Выдающийся документ! Вот так рождаются герои. Даже если бы русская пехота и не потеснила британцев, этот эпизод был бы придуман, лишь бы ублажить высоких начальников и добавить еще одну славную страницу в летопись их аристократических пород.

Никто даже не подумал, что всё, происходившее уже после отбития батареи — убийственная ошибка! Да, бесспорно, что с этого момента началось то, что военная литература называет штыковой атакой в классическом ее исполнении: «Штыковой атакой называется стремительное движение, предпринимаемое не далее как с 200300 шагов от неприятеля с целью ударом в штыки выбить его из занимаемого расположения. Значение атаки прежде всего обнаруживается в том, что в бою она очень часто не доводится до последнего предела — штыка, обыкновенно одна из сторон, непосредственно перед столкновением, поворачивает».{759}

Но та же теория говорит и об условиях, обеспечивающих успех такому сложному мероприятию: «…необходимы: скрытное предварительное расположение части с целью уменьшения потерь, сбережения сил и возможно внезапное появление их перед неприятелем».{760}

Лейтенат Линдсей в сражении на Альме. Рис. В. Десанжа из серии «Кавалеры Креста Виктории». Сер. XIX в. 

Все это было, но.,.. Раньше. Буквально минут двадцать назад. Перейдя линию переднего. фаса батареи, владимирцы превращались в героев, идущих на смерть.

Но зато родился один из самых устойчивых мифов Альминского сражения, главными героями которого стали князь Горчаков, им же уничтоженный Владимирский пехотный полк и лошади князя в количестве 2 шт. (или трех).

Мы еще вернемся не раз к этой теме.



ВЛАДИМИРСКИЙ ПЕХОТНЫЙ: СОЛОМА, СГОРЕВШАЯ В КОСТРЕ СРАЖЕНИЯ

Действия Владимирского полка, несмотря на героизм, а правильнее сказать — на героическую жертвенность, не развитые другими полками, в лучшем случае скованными перестрелкой (Суздальский), а в худшем — уже покидавшими поле боя (Углицкий), привели к тому, что полк оказался в самом центре британского порядка. Владимирцы попали под удар сохранявших порядок батальонов второй линии англичан. Справа его начала обходить Шотландская бригада, центр был под давлением гвардии. Фронт и левофланговые батальоны засыпались гранатами английской артиллерии, которая, судя по темпу стрельбы, стремилась реабилитироваться перед своей пехотой за те потери, которые та понесла от русских пушек] Интересно, что это была всего одна неполная батарея, появившаяся в нужном месте в нужное время. Но о ней скажем позже. Сейчас она развернулась и с метров 500 начала обстреливать два левофланговых батальона Владимирского пехотного полка шрапнелью.

Генерал Богданович, утверждая, что «…значительное протяжение вправо нашего боевого порядка имело целью противодействовать обходу с правого фланга; но как только обнаружилось, что неприятель отказался от намерения обойти нашу позицию с этой стороны, то следовало поставить Суздальский и Углицкий полки левее, что дало бы им возможность поддерживать Владимирский и Казанский полки»,{761} совершенно прав.

История Углицкого полка скупо говорит о событиях на Альме: «Скрытый за горой в резервном порядке, полк в этом расположении не понес никаких потерь, но с продвижением в боевую линию, выстраивая головы батальонов в одну линию, полк потерял убитыми и ранеными 2-х офицеров и 142 нижних чина».{762}

Попробуем перевести это на понятный язык: полк, возможно, попытался двинуться вперед, вышел первой линией на открытую возвышенность, попал под пули и начал движение назад, и не прекращал его, пока не покинул поле сражения. При этом куда-то «пропали» командир полка и командиры батальонов.

Суздальский полк находился именно там, где ему и нужно было находиться, — на крайнем левом фланге русской позиции, и мог усилить войска первой линии, направив туда хотя бы 1–2 батальона. Но этого не произошло. Суздальцы оставались на месте, определенном главнокомандующим, не сходя с него ни на шаг. Полковник Дараган предпочел лишним проявлять инициативу. Но вскоре дошла очередь и до них.

В результате всеобщей пассивности владимирцы остались одни на открытой местности против подходившей в порядке гвардии, чьи меховые шапки уже показались из дыма на южном берегу Альмы.

Расстреляв первые шеренги Владимирского полка, мертвой хваткой вцепившегося в альминский берег, теперь уже гвардия пошла в штыковую атаку. У русской пехоты не было шансов устоять. Понимаю, что сейчас меня просто сметет шквал «народного гнева», но не могу не называть дальнейшее иначе как воплощенным идиотизмом войны. При этом стратегический это идиотизм или тактический, большого значения не имеет.

Как глупо восторгаться происходившим! Всё, что случилось за линией батареи, было глупостью. Реальный успех, когда первые шеренги владимирских батальонов показались на гребне, дошли до батареи, вышибли оттуда британцев и погнали их со склонов южного берега вплоть до Альмы, сменился полным разгромом.

«Грозовая атака наших батальонов — это стальная движущаяся масса храбрецов, через несколько шагов воображавшая исполнить свое предназначение — всадить штык по дуло ружья — каждый раз была неожиданно встречаема убийственным батальным огнем. Эти pas gumnastiques выполнялись французами[77] отчетливо быстро и с успехом. Схватиться с неприятелем нашим солдатам не удавалось. Неудача повторявшихся несколько раз наступлений привела нас в состояние остервенения: солдаты массами, без команды, бросались вперед и без толку лишь гибли, бедные».{763}

Уступать просто так русские уже не хотели. Без сомнения большинство солдат уже были в боевом азарте и уже не хотели ничего, кроме как действительно сойтись с противником и… убивать, убивать, убивать.

Началась беспорядочная рукопашная схватка. Дело, может, и не всегда доходило до штыков, но выстрелы производились в упор. Противники в дыму часто замечали друг друга в нескольких шагах, когда ружья оказывались бессильными, а перезаряжать их было некогда.

В основном, завязывались отдельные стычки между небольшими группами рус- ских'и английских пехотинцев, как правило, отбившимися от своих подразделений. Это были достойные противники!

Об ожесточенности может свидетельствовать то, что знаменная группа полка, состоявшая из несших полковое и королевское знамена лейтенантов Тислтуайта, Линдснея и их ассистентов, некоторое время находилась в гуще русских пехотинцев. Только подоспевшая помощь 4-й роты полка не дала возможности противнику захватить знамена. Штыковой бой за них был кратковременным, но невероятно жестоким и кровавым. Ни одна из сторон не хотела уступать.

Генерал Браун пытался собрать свои батальоны. По словам очевидцев из гвардейских батальонов, верхом на сером коне он стоял на одном месте, безразличный к свистящим вокруг пулям, и кричал каждому узнаваемому им офицеру, каждой увиденной группе солдат из его рассеянной дивизии: «Вперед! Давите их! Сегодня ваш день!».

Когда Джордж Хиггинс подъехал к нему и попросил удалиться, указав на находившихся неподалеку русских пехотинцев, генерал спокойно ответил ему: «Зря вы так волнуетесь, молодой человек. Я же сказал — день наш!».{764}

Но людям уже были безразличны крики Брауна. И без того ожесточение было крайним. Большую помощь британцам оказало новое оружие рукопашного боя — револьверы офицеров и сержантов. Сброшенный с лошади офицер гвардейского полка Хьюго Драммонд, вскочив на ноги, оказался окруженным русскими солдатами, но пробился к своим, расчистив себе дорогу револьверными выстрелами, застрелив при этом троих нападавших. Хотя 20 сентября револьвер лишь продлил ему жизнь, вскоре он будет убит при Инкермане.{765}

Бой кипел вдоль Альмы. Командир 3-й роты капитан Четтон, потомок одного из самых воинственных шотландских кланов, предки которого сражались и умирали еще под знаменами Стюартов во время восстания якобитов, метался впереди своих молодых солдат, пытаясь пробиться через не менее разъяренных владимирцев к окруженной знаменной группе и помочь горцам из 4-й роты. Размахивая своей меховой шапкой, он кричал им: «Подвиньтесь, парни, мы поможем вам драться!».

Знаменная группа гвардейских фузилеров отбивается от пехотинцев Владимирского пехотного полка. Обратите внимание: фигура справа, вероятно, и есть сержант Макензи, отстреливающийся из револьвера. А сидящий перед ним на земле русский пехотинец, держащийся руками за голову, вероятно, и есть тот самый рядовой Зверковский, в которого уже попала контузившая его револьверная пуля. 

Получив пулю в колено, Четтон упал на землю и был окружен русскими пехотинцами. Снисхождения к поверженному не было. Никого не щадили. Его тело, исколотое штыками, было найдено только после сражения. Смертельно раненный, он умер в госпитале в Скутари 8 октября 1854 года.

Командир 4-й роты капитан Хайгард, пытавшийся в одиночку помочь Четтону, был атакован сразу двумя русскими солдатами и тяжело ранен в голову.

Из числа знаменного эскорта двое сержантов были убиты, один смертельно ранен, а сержант Маккензи получил легкое ранение. Лейтенант Тистлуайт был убит выстрелом в голову. Королевское знамя было найдено только после этой рукопашной под телами сражавшихся за него, залитое кровью и с 24 (по другим источникам — 26) пулевыми пробоинами в полотне и сломанным древком. Лейтенант Линдсей продолжал нести его без древка, держа над головой как можно выше. Рядом с ним шел единственный уцелевший из его группы рядовой Рейнольдс.

Схватку у знамени, судя по всему, устроили солдаты 1-й гренадерской роты 3-го батальона Владимирского пехотного полка, которых увлек за собой рядовой Зверковский, «…в числе нескольких выбежавший во время атаки вперед, чтобы схватить английское знамя».{766} О том, что знаменной группе сильно перепало от русских пехотинцев, говорит и Фредерик Стефенс, офицер гвардии. Чем они «прочесали» ряды горцев, точно сказать трудно, но как результат — почти все убиты или ранены, а еле спасенное знамя — все в пробоинах.{767}

Появление нескольких разъяренных русских пехотинцев, тем более рослых и физически крепких солдат гренадерской роты, не добавили английским гвардейцам положительных эмоций. Сначала они выдержали удар собственных пехотинцев, со скоростью спринтеров удиравших от русских позиций, а затем увидели их преследователей, настроенных совсем недружелюбно.

«Как теперь, вижу его рослую, мощную фигуру, когда он, бросив с переломленным штыком ружье, заменил его вырванным у убитого врага и прикладом наносил удары нападавшим на него англичанам, пока, наконец, и его львиная сила сломилась; он упал, в свою очередь, сраженный ударом по голове. Свидетель этой страшной до величия картины, я от души жалел, что храбрецу уже не придется носить вполне заслуженный им Георгиевский крест».{768}

Положение было спасено сержантом Маккензи, выстрелами из револьвера отбившим нападение русских пехотинцев. 28-летний сержант Маккензи был не единственным, кто обязан своему спасению и спасению знамени новому типу оружия. Первые револьверные выстрелы Крымской войны показали сокрушающую силу этого короткоствольного оружия в рукопашной схватке. В тех случаях, когда русским удалось навязывать англичанам потасовку с проламыванием черепов и выколачиванием мозгов, не давая времени на перезарядку ружей, английские офицеры и сержанты только благодаря револьверам изменяли ситуацию в свою пользу.

Я даже склонюсь к тому, что именно Маккензи выстрелил Зверковскому в голову из своего кольта «Нэви». Этот момент англичане вспоминают часто, и даже их французские союзники упоминают его в своих воспоминаниях.{769} Если всё происходило так, как это видел поручик Горбунов, то именно впавший в неистовую ярость рослый русский гренадер представлял наиболее вероятную опасность. В этом случае сержант-шотландец совершенно логично должен был начать с него. Слабая пробивная способность револьверов известна. Касательный удар пули по черепной кости и полученная в результате его рана вполне были идентичны удару углом ружейного приклада.

Сражение на Альме. Два орудия капитана Тернера обстреливают фланг 16-й пехотной дивизии. Видна подходящая батарея капитана Морриса. Сер. XIX в. 

С Владимирским полком сражались только гвардейские фузилеры, остальные полки бригады в этой схватке участия не принимали, находясь в отдалении. Появление этого интервала можно объяснить слабой тактической подготовкой офицеров полкового и бригадного звена британской армии. Заботясь лишь о маневрировании собственных подразделений (и то относительно), они напрочь забывали о взаимодействии с соседями. Например, Колдстримский гвардейский полк почти не сталкивался с русскими, ограничившись ведением ружейного огня с дистанции 200 и более метров.{770} Гвардейские гренадеры потратили много времени на восстановление строя после перехода Альмы.{771}

Недаром некоторые английские историки высказывают мнение, что Альминское сражение стало «частным делом» не только для русских, но и для английских полков. Каждый командир действовал по своему усмотрению, чаще сообразуясь с возникшей ситуацией, чем с общим положением на поле боя. На уровне бригад присутствовала лишь «импровизация», а на дивизионном уровне не было и ее. Исключением могут быть лишь действия Шотландской бригады генерала Колина Кемпбела.

Когда шотландцы увидели, наконец, движение гвардейских гренадеров и колдстримцев, они встретили их бранью, самой мягкой из которой было: «…Позор! И это фавориты королевы!».{772}

Владимирцы были не единственными и не последними защитниками правого фланга. Не собирался уходить с поля боя Казанский полк (не в полном составе, а его 1-й и, вероятно, 3-й батальоны), давно потерявший строй, но не потерявший способности и желания сражаться. Отбросив, в конце концов, на некоторое время вцепившихся на него солдат 7-го Королевского фузилерного полка, почти полностью опустошивших свои патронные сумки, остатки казанцев вступили в схватку с 95-м и 55-м полками, удачно и, самое главное, вовремя сменившими королевских фузилеров. Британские историки считают, что подкрепление 7-го Королевского фузилерного полка этими полками стало одним из решающих факторов победы в сражении на Альме. Солдаты 55-го очистили поле боя от остатков Казанского егерского полка.

Всякие человеческие возможности имеют свой предел. Владимирский пехотный полк в конце концов захлебнулся собственной кровью. У него оставалась последняя возможность спасти свои остатки от полного истребления.

«Вдруг сигнал: «Отступление!… Налево кругом!…». Что такое сталось?…

Сталося плохое дело, братцы; мы-то припустили и осадили его как следует, по совести, тут хоть он всю свою силу шел на нас, разве сломали бы, а мы не попятились бы, это верно, а на левом фланге не устояли».{773}

Храбрость офицеров-владимирцев достойно оценили противники. Хиггинсон видел, как они под пулями самоотверженно пытались организовывать своих солдат.{774} Но буквально через несколько минут остатки организации рухнули: «…а отступление, да еще в гору, беда! О тела спотыкаемся, в крови скользим; отстреливайся — а он прет!».{775}

«…Кровавая картина смерти, в первый раз виденная мною, резко запечатлелась в моей памяти. Изуродованные члены, зияющие раны, стоны, просящие скорейшего конца мучений, — все это слилось в какой-то смертный, болезненно отдающийся в голове хаос».{776}

Это может свидетельствовать как минимум о двух вещах. Первое: будучи под сильнейшим огнем, полк сохранял управляемость и организацию. Оба офицера, получивших ранение, должны были по установленному порядку находиться там, куда был направлен преимущественно огонь англичан, — на флангах.{777} При этом правый фланг обстреливала Гвардейская бригада, а левый — орудия Тернера и Морриса. Второе: будучи солдатами не самыми опытными, британские гвардейцы инстинктивно выносили точку прицеливания в корпус. Их так учили. И не только их. Почти на всем протяжении XIX столетия во всех уставах существовало одно правило — точка прицеливания всегда в низ цели.{778}

Как следствие, огонь, который велся с достаточно большой дистанции, без уточнения прицела значительно терял свою эффективность и пули по баллистической траектории или ударяли в землю перед русскими пехотинцами, или наносили ранения в нижнюю часть корпуса или ноги. Когда же дистанция сократилась, «Энфилды» стали выкашивать шеренгу за шеренгой.

Некоторые раны были ужасными. Рядовому Ивану Андрееву «…во время этого отступления пуля ударила … в подбородок, сломала салазки, перекрошила во рту зубы и вылетела вон… я упал, заливаясь кровью, в беспамятстве».{779}

Потеряв строй, множество командиров, не получив ожидаемой поддержки, Владимирский пехотный стал отступать. После того как английская артиллерия получила возможность безнаказанно громить владимирцев, стало понятно — все кончено.

«Мы же подоспели как раз вовремя, чтобы перехватить два батальона поляков из русской гвардии, изготовившихся к атаке на нашу пехоту. Мы открыли убийственный картечный огонь из восемнадцати орудий, который они некоторое время выдерживали, но в конце концов дрогнули и задали стрекача; вскоре их уже громили со всех сторон, и они отступили в совершенном беспорядке. Если бы у нас была кавалерия для преследования, мы бы навязали им бой и захватили гвардейцев в плен».{780}

Огонь артиллерии и был тем фактором, который превратил организованный отход в дезорганизованное отступление.

«Отступаем, отстреливаемся, а англичанин и поправился, да как дернет-дернет с орудий, да потом и посыплет мелкотой, штуцерным огнем — до черта наломал людей у нас».{781}

Отступление отличалось от той красоты, которую любят современные краеведы, с напыщенной трагичностью рассказывающие об этом событии. К сожалению, было всё; брошенные раненые, брошенное оружие, брошенное снаряжение…

Это правда войны, о которой нужно помнить и говорить, не стесняясь. Иначе это будет уже не история, а сладкая ложь, которой наша история и так переполнена без меры. Слово очевидцу, адъютанту 1-го батальона поручику Науму Горбунову:

«…я возвратился к остаткам полка, которые большею частью не раненные, а изуродованные отступали уже в беспорядке и с поспешностью. Едва поднялись остатки храброго, но несчастного полка на высоты, как обдало в тыл градом пуль. Оставляя на пути умирающих тяжелораненных, едва тащившихся солдат, услышали мы позади барабанный бой. Это был сигнал у неприятеля, занявшего нашу позицию и ударившего отбой; мы же сочли это за преследование и с большей поспешностью, бросая по пути ранцы, амуницию и даже оружие, спешили удалиться от мнимого преследования».{782}

Да и солдаты полка не стеснялись говорить об этом в своих воспоминаниях: «…ранцев на каждом шагу накидали — что снопов в поле: молодежь утомилась».{783}

Уважаемый читатель, смею Вам сказать, что когда солдат, уходя от неприятеля, бросает оружие, не говоря уже о другом, в том числе раненых, это уже не отход, не отступление — бегство. Я могу оправдать случившееся только, во-первых, глупостью и ненужностью содеянного, во-вторых, тем, что не оказанная владимирцам ожидаемая поддержка Углицким полком просто деморализовала солдат и офицеров. Притом последних — больше.

Чтобы примерно понять, насколько велики были потери Владимирского полка, можно привести отрывок из «Севастопольских записок…» Н. Степанова, оказавшегося в крепости в конце 1854 г.

«28 декабря. Мы воротились на старую позицию, нас сменил батальон Владимирского полка; я в Москве знал всех офицеров, а тут нашел только одного знакомого».{784}

Атака Владимирского пехотного полка стала еще одним подтверждением, что хоть и «…страшно было смотреть на холодный блеск штыков, выравнивавшихся по фронту атакующего строя, но они редко обагрялись кровью. Дни штыковых атак миновали…».{785}

Отбив атаку владимирцев, шотландцы продвинулись вперед, ведя непрерывный огонь залпами, и заняли оставленное русскими укрепление, о чем возвестил их крик, который «…был слышен за милю».{786}

Спустя всего три года после событий командовавший войсками 6-го пехотного корпуса руководивший на Альме обороной правого фланга генерал-лейтенант князь Петр Дмитриевич Горчаков так и не понял, что произошло. Если честно, принимая в расчет его положение, должность и возможности, попытки прокомментировать случившееся звучат лепетом оправдывающегося школьника-двоечника: не знал, не видел, не заметил. Давайте приведем его полностью, тем более, что многие наши ура-патриоты стесняются это сделать и ни в одном из исследований, посвященных Крымской войне до сих пор встречать его мне не приходилось:

«О том, когда центральные батареи, оставленные мною еще в полном действии за эполементами, снялись, какими событиями это сопровождалось, — не знаю, находясь все это время недалеко от моста, в разгаре сражения и среди облаков дыма. Я душевно согласен, что, вероятно, рана помешала генералу Квицинскому пойти за подкреплением, которое по моему распоряжению стояло за противоположным скатом, в 200 саженях расстояния от места, где происходил бой. Затрудняюсь также объяснить себе и читателям, какие колонны оказались на правом фланге нашем, ибо англичане единожды выстроившись в обычный свой развернутый строй, сохраняли его до занятия нашей позиции. Засим, чего лично не видал и положительно не знаю, не позволю себе ни отвергать, ни подтвердить».{787}



ПОЧЕМУ?

Русская история военного искусства трезво сумела оценить действия владимирцев, сочетавших в себе высшую степень доблести и самопожертвования, граничащую с истреблением сотен солдатских душ при минимальном эффекте. «…Мы отнюдь не думаем отвергать вовсе штыковой удар. Часть, сильная духом, никогда не остановится перед тем, чтобы пустить в ход силу мышц, и только такая часть, нравственный элемент которой настолько крепок, чтобы решиться на удар штыком, не обращая внимания на массу встречных пуль, может считаться вполне надежною. Но злоупотреблять, тем более рисковать этою драгоценною силою (риск, сопряженный с громадною тратою человеческих жизней) и грешно, и непрактично».{788}

Для того, чтобы пустить в дело штык, что само по себе явление чрезвычайно редкое, нужно было это действие приготовить: «Без огня до штыка можно добраться разве случайно».{789} О том, что атака Владимирцев была спонтанным и необдуманным решением нескольких начальников (или одного из них), мы уже говорили: ее никто не готовил и даже не думал об этом.

Так могли ли владимирцы победить? Может быть, зря клевещем на организаторов атаки и неудача ее — лишь следствие случая? Военной удачи? За ответом обратимся к одному из самых выдающихся военных теоретиков России генералу Н.П. Михневичу. По его мнению, всякое действие, предпринимаемое русской пехотой середины XIX столетия, имело мало шансов быть успешным по причине не столько отставания военной теории, сколько неумелого ее применения.

Больше вреда, нежели пользы, принесли пресловутые единожды установленные и «нерушимые» боевые порядки, начисто отбившие желание думать у большинства командиров полков, бригад и дивизий.

«Составители их, вероятно, и не имели в виду безусловного их применения во всех случаях и, конечно, допускали изменения в зависимости от обстановки. Но современники совершенно иначе отнеслись к делу; начальники не имели никакой инициативы, применение боевых порядков к местности не практиковалось, почему войска обречены были нести огромные потери. Слабые стрелковые цепи делали невозможной подготовку атаки ружейным огнем, а массивные колонны к атаке в первой линии от меткого нарезного оружия должны были нести большие потери. Этим объясняются многие наши неудачи в боях в войну 1853–56 года».{790}

А теперь коротко резюмируем то, что мы называли атакой Владимирского пехотного полка. Этот эпизод интересен и потому, что он включает единственное наступательное действие русской армии в сражении. До момента взятия батареи — классическая контратака. После — роковая ошибка.

С моральной точки зрения это бессмысленная трата того самого «великолепного человеческого материала», которым была императорская пехота Николая I. Увы, эта более чем тысяча глупейшим образом волею и бездарностью собственного командования истребленного народа явно пригодилась бы под Севастополем. Но кто-то рассудил иначе.

Виновник очевиден: командующий 6-м пехотным корпусом генерал Горчаков. Притом вина этого человека более чем только убитые, раненые и искалеченные владимирцы. До этого он плеткой гнал под пули казанцев. Ничего необычного тут нет: мы вряд ли сможем представить себе французского генерала, лупящего кнутом по спинам своих солдат и пинками толкающего их в атаку.

Там был такой, правда, не доходивший до ударов солдат по зубам и затылкам, но грубый и иногда хам генерал Форе. Так вот именно по этим причинам несмотря на то, что его считали одним из лучших генералов Франции, было принято решение убрать «…достойного, но строгого генерала» из Крыма, дабы не доводить недовольство до массового.{791}

Кстати, военное право Франции офицера за то, что он ударил солдата, могло и перед расстрельным взводом поставить.

Мы уже говорили, что у владимирцев было несколько возможных вариантов действий, которые, может быть, и не обеспечили бы им победу, но результат был бы гораздо более кровавым для англичан и менее жертвенным для русских. Однако николаевская армия признавала единственный алгоритм действий: удар-ответ, атака-контратака. Все остальное было возможным, даже допускалось, но требовало от командиров умения мыслить, а его как раз и не было. Если англичане и французы решали все проблемы огнем, русская пехота старалась как можно быстрее добраться до штыка. В действительности вместо лязга стали о сталь чаще всего слышались свист пуль и глухие удары валящихся на землю тел.

Давайте еще раз дадим слово современникам. Пусть или подтвердят, или опровергнут. Н. Воронов, офицер 1-й резервной дивизии, участник кампании, правда, не на юге, а на Балтийском театре.

«Огню придавалось мало значения, и армия наша жила еще по воспоминаниям о блистательных победах Суворова и увлекалась, к сожалению, только одним выражением: «Пуля дура, штык молодец». Совершенно упускалось из виду гениальное наставление нашего великого полководца и учителя: «Атаковать следует всегда ка- реями; но есть сумасбродные французишки, которые атакуют колоннами. Когда мы пойдем против них, то будем их атаковать колоннами». И это поучение, великое по своему глубокому смыслу — не замерзай на своем личном мнении, а учись, совершенствуйся, было в забвении».{792}

Так вот, при Альме, если верить логике А.В. Суворова, «сумасбродными французишками» оказались мы, так как колоннами атаковали развернутый строй, в результате кратно превосходя численно, многократно уступали количеству ружейных стволов. И не штык положил конец этому безумию, а пуля и развернутый строй. Давайте немного задумаемся, любой из русских батальонов (4 роты в глубину),{793} дойдя на несколько десятков шагов до любого из британских полков (4 солдата в глубину!), мог просто растоптать этих несчастных, как слоны Ганнибала римлян, и даже не заметить. Так оно было, когда под удар попали 33-й и 23-й полки. Их действительно владимирцы растоптали, перекололи, перебили, порвали. Кроме тех, кто оказался хорошим спринтером.

Но вот на их пути оказывается несколько батальонов Гвардейской дивизии. Они не намерены лязгать штыками о штыки, хотя физически подготовлены отлично. И потому они открывают ураганный огонь, которым сметают всё и всех, кто оказался перед фронтом. Да, в запале отдельные группы владимирцев прорываются до гвардейцев и даже пытаются вступить с ними в схватку. Да, британцы, окутанные после нескольких залпов клубами дыма, не замечают, что русские пехотинцы пользуются тем, что их не видно, и в секунды оказываются перед ними. Где-то захлопали револьверные выстрелы, где-то удалось отбить от строя нескольких человек. Несколько гвардейцев, захлебнувшись кровью, свалились с распоротыми животами.

Но строй это строй, и в противоборстве организация всегда превосходит энтузиазм и самоотверженность. Не могли русские командиры по ходу дела принимать решения, тем более, если оно не было высочайше утверждено. И потому расплатой за то, что воевать могли, но не умели, стали кучи трупов, усеявших крымскую землю.

«Пехота преимущественно упражнялась в маршировках в сомкнутых строях и была способна к маневрированию, но ее стесняли уставные боевые порядки, отступать от формы которых не разрешалось. Рассыпному строю опасались давать слишком большую самостоятельность и управляли им целой массой сигналов, которые легко могли быть известны и противнику. То ли дело колонна в атаке, да еще с музыкой, и стройно, и красиво, и весело. «Ура!» со знаменем вперед, четвертый, пятый взводы. Мы восстанем — враг падет, тем кончатся походы. «Ура!». «Ура!». «Ура!»…

…Только львиная храбрость давала иногда возможность одерживать победы и против несравненно лучше вооруженного противника, но каких тяжких потерь стоили эти победы, вырывая из строя лучших борцов раньше, чем они успеют добраться до штыкового боя».{794}



ЧТО МОГУТ СДЕЛАТЬ ДВЕ ПУШКИ

Отступление русского правого фланга часто приписывают действию артиллерии. Когда Легкая дивизия перешла через Альму и приготовилась к атаке русских позиций, капитан Моррис снял орудия и увел их для пополнения зарядных ящиков, а затем по приказу Раглана последовал к Бурлюку. Со своих старых позиций батарея Е уже не могла вести огонь без риска накрыть свои же войска.

К этому времени штаб лорда Раглана по совершенно целому мосту переехал на южный берег Альмы. Это было весьма рискованным и даже безрассудным предприятием, учитывая, что неподалеку (немногим более чем в 500 метрах) еще кипел бой. Несомненно, французские стрелки были весьма удивлены, увидев яркое зрелище перемещения английского главнокомандующего со своим пестрым штабом вдоль линии перестрелки.

Не меньшее удивление вид пестрой кавалькады штабных офицеров во главе с главнокомандующим впереди линии пехоты вызвал и у солдат из бригады Адамса, застрявших перед горящим Бурлюком.

Когда Раглан спокойно проехал между 41-м и 49-м полками, один из штабных офицеров попросил у офицеров этих частей прикрытие для лорда и его сопровождающих. Обилие перьев на шляпах последних было прекрасным ориентиром для прилежных русских стрелков, и они уже заставили еще двоих из штабных офицеров продолжать путь пешком, поразив их лошадей.

Нужно сказать, что, спокойно перейдя Альму, закрепившись в нескольких сотнях метров от ее берега, эти два полка и обеспечили не только безопасность Раглану и его свите, но и возможность своим артиллеристам безнаказанно расстреливать во фланг Казанский и Владимирский полки. По крайней мере об этом говорит капитан Аллен из 41-го полка.{795} И, пожалуй, он прав.

Оказавшись на южном берегу, Раглан стал свидетелем атаки Владимирского полка и почувствовал опасность, грозившую его войскам. Он тут же отправил нескольких адъютантов за артиллерией — и, к его удивлению, они совсем рядом обнаружили переехавшие по мосту орудия капитана Тернера (батарея G), стоявшие без дела.

По другой версии, подполковник Лайсонс говорит, что Тернер, действуя на свой страх и риск, попытался перевезти пушки через Альму западнее моста, прикрывшись дымом горящего Бурлюка.{796}

В результате он застрял у противоположного берега и во время очередной попытки преодолеть препятствие там его застал отправленный Рагланом на поиск какой- нибудь батареи Лайсонс. С помощью нескольких солдат (говорят, что это даже были французы из 3-й дивизии) пушки вытащили.

По приказу главнокомандующего Тернер переместил два орудия на восточные скаты Телеграфной высоты и оттуда в 15.30 открыл ураганный огонь по правому флангу русских, окончательно сломив сопротивление Владимирского и Казанского полков и заставив оставить позиции несколько русских батарей центра.

Казалось, что могут сделать лишь два 9-фунтовых орудия? Однако сработавший на британцев фактор неожиданности самым негативным образом подействовал на уже находившиеся в состоянии психического надлома полки, и без того потерявшие массу людей. Эта батарея, вероятно, стала той самой «французской», о которой упоминает в своих воспоминаниях генерал Квицинский и которая «…тяжело поражала владимирские батальоны».



А ВСКОРЕ ПОЯВИЛАСЬ И БАТАРЕЯ МОРРИСА

Переправившись через Альму и став восточнее и южнее Бурлюка, Моррис открыл интенсивный огонь во фланг русским войскам, пытаясь заставить замолчать русскую батарею. Как раз в этот момент Владимирский пехотный полк опрокинул бригаду Кодрингтона, отбросив ее к Альме. Удачное расположение батареи Е оказалось весьма кстати. Снаряды нанесли потери русской пехоте. Ею было выпущено 285 зарядов — больше, чем любой другой (английской, русской или французской) артиллерийской батареей в этом сражении. Если в стрельбе ядрами и гранатами британские 9-фунтовые пушки оказались совершенно неэффективными, то обстрел атакующей русской пехоты шрапнельными выстрелами, принятыми на вооружение английской и французской артиллерией в 1852 г., оказался чрезвычайно удачен. Относительно малый калибр давал возможность достигать вполне удовлетворительных результатов при обстреле целей в диапазоне от 300 до более 1000 м. Имея скорость 470 футов в секунду и разрываясь примерно в 20-30 м над поверхностью земли, заряд укладывал картечными пулями круг радиусом до 40–50 м (все цифры в зависимости от высоты разрыва). Таким образом, англичане решили проблему малой дальности стрельбы Картечью, Возможно, шрапнель была не меньшим средством, позволившим одержать союзникам победу, чем нарезные ружья «Энфилд». Особенно удачно получилось, когда владимирцы оказались на открытом склоне. Здесь они стали едва ли не мишенью в полигонных условиях. Нельзя исключить, что и значительные потери они понесли все-таки в большей степени от Шрапнели. По крайней мере, то самое действие пуль, когда «укладывалось» сразу несколько солдат одного ряда, более свойственно действию разрыву шрапнельных снарядов. Для ружейных пуль такая сверхпробиваемость кажется в большей степени мифической.

Многие русские участники сражения склонны были считать несущуюся с неба смерть за прилетавшие с моря снаряды корабельных орудий. Тем более, что прилетали они с запада, т.е. со стороны моря. Может быть, поэтому на современном памятнике Владимирскому пехотному полку, установленном на поле сражения, у ног пехотинца лежит явно не граната английской полевой артиллерий, а как минимум 32-фунтовое ядро корабельной артиллерий.

После обстрела русских и их отступления обе батареи ушли в сторону телеграфной станции, поддерживая французскую пехоту. Когда к 16.30 сражение было закончено, батарея потеряла убитыми 1 офицера и 2 рядовых, 4 солдата были ранены. Все они были поражены еще в первой фазе сражения,

Будущий фельдмаршал, а тогда лейтенант сэр Эвелин Вуд видел действия батареи в бою и писал позднее в своих воспоминаниях: «Я был впечатлен увиденным. Батарея находилась рядом со штабом лорда Раглана, и, как только мы начали сражение, получив приказ, стремительно помчалась вниз.

Я был настолько впечатлен решительным взглядом каждого ездового, что никогда в жизни не забывал этого. Мы молча наблюдали за прохождением батареи, пока она не вступила в действие, кажется, в самом центре русских. Через несколько минут враг отступил…».

Кстати, в ее состав после сражения поступили лошади, взятые как трофеи из упряжек пушек и зарядных ящиков двух захваченных орудий русской батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады.

Англичане считают, что своим успехом в этот день британская армия обязана двум подразделениям: батареям G (капитан Тернер) и Е (капитан Моррис).[78]

После боя артиллеристы батареи Е своим видом поразили всех. Смесь пота, пыли и пороха сделала их лица черными. И без того темные мундиры стали еще темнее. Естественно, они получили свое прозвище: «Черная батарея». Была другая версия, многие последующие годы равноправно существовавшая наряду с первой: «Черноглазая батарея». Это было второе «цветное» наименование в английской артиллерии. 8-я батарея 3-го батальона называлась «серой», но это относилось к масти их лошадей.

Батарея Е получила одно оригинальное награждение за свое участие в сражении на Альме. Всю свою долгую историю она продолжала носить неофициальное прозвище, полученное ею после 20 сентября 1854 г., — «Черноглазая». С ним она сражалась во всех колониальных войнах XIX в., на полях обеих мировых войн.

В 1950 г. батарея отправилась на Кипр, оттуда — в Египет. В 1951 г. ей дали почетное наименование Астенская (в память о боях в Голландии). Правда, буквально через три года историческая справедливость была восстановлена: в честь 100-летия Крымской войны батарея стала называться 8 (Альминская) полевая батарея Королевской артиллерии (8 (Alma) Field Battery RA). Это произошло 26 апреля 1954 г.

Уже с этим именем батарея воевала на Фолклендских островах, несла службу на Кипре и Мальте, а сегодня сражается в Афганистане. Ее постоянное место дислокации в Англии — крепость Плимут.

Капитан (на фото — бреве-майор) Моррис. Командир батареи, которая вместе с пушками Тернера нанесла поражение левому флангу русской 16-й пехотной дивизии.


ПРОРЫВ ЦЕНТРА И ОТХОД РУССКИХ ВОЙСК

«…Нас будут судить за это, сэр Колин…»

Герцог Кембриджский — командиру Шотландской бригады генерал-майору Колину Кемпбелу перед атакой во время сражения на Альме 8 (20) сентября 1854 г.


АТАКА ШОТЛАНДСКОЙ БРИГАДЫ

Это действие Кемпбела было разумным хотя бы только потому, что помогло превратить потенциальную катастрофу в победу. Генерал верил в свих солдат, солдаты верили в своих офицеров. Недаром даже на страницах современных военно-исторических исследований, посвященных шотландской военной истории, горцы, служившие британской короне по всему миру, считались едва ли не образцом профессиональной армии.{797}

Предложение Кемпбела о поддержке проваленной атаки Легкой дивизии гвардией повергло герцога Кембриджского в ужас. Он хоть и дал свое согласие, но печально прокомментировал его при этом: «…Нас будут судить за это, сэр Колин…».{798}

Шотландская бригада Колина Кемпбела, за плечами которого был опыт 44-х лет службы под командованием Веллингтона и Джона Мура, талантливого и умелого, абсолютно лишенного какой-либо протекции в аристократических верхах, обожаемого своими солдатами и не менее любившего их, атаковала, выдвинувшись из-за левого фланга двух полков бригады Буллера, вторую русскую батарею на Курганной высоте, Суздальский и Углицкий полки.

«Теперь вы, солдаты, вступаете в бой. Помните, кто бы ни был ранен, независимо от его звания, он должен ложиться на землю там, где был поражен, пока носильщики не вынесут его. Никто из солдат не должен выносить раненых. Если хоть кто из солдат отнесет раненого, его имя должно быть проклятым в церкви его округа. Не спешите открывать огонь, ваши офицеры подадут вам команду для этого. Будьте стойкими…», — такими словами бригадный генерал Кемпбел напутствовал своих солдат.

Когда полки Шотландской бригады проходили мимо 77-го и 88-го полков бригады Буллера, бесполезно и бессмысленно в ожидании кавалерийских атак продолжавших стоять в подобии каре, полковые командиры попытались вновь развернуть свои батальоны в линию и продолжить атаку вместе с шотландцами, примкнув к их правому флангу. Генерал Колин Кемпбел не разрешил им этого сделать, на что один из острых на язык солдат линейной пехоты сказал: «Не трогайте их, они будут делать за нас нашу работу!».

Атака гвардии в сражении на Альме. Сер. XIX в. 

Атака шотландцев была эффектной. Рослые, прекрасно обученные и дисциплинированные горцы действовали, как на учениях. Каждый батальон атаковал своего противника. «Великолепная линия длиной в милю, уверенность солдат, …плавное колыхание клетчатых килтов, клановых цветов… невозможно забыть», — вспоминал капитан 79-го полка Джемиссон об атаке Шотландской бригады.

Прибывший адъютант командира Гвардейской бригады генерала Бентинка капитан Гораций Вильям Каст сообщил Кемпбелу, что атака гвардии замедляется из-за сильного огня русской артиллерии и необходимо срочно ускорить продвижение его батальонов, на что дороживший своими горцами командир бригады смог только искренне посочувствовать генералу Бентинку: «…Лучше пусть каждый солдат гвардии Ее Величества ляжет мертвым на этом поле, чем повернется спиной к врагу…».

Шотландец по рождению и убеждению, Кемпбел был очень раздосадован тем, что Гвардейская бригада не лучшим образом проявляет себя в сражении, тем более, что в ее состав входил полк шотландской гвардии.

Бентинк больше не увидел своего адъютанта. Спустя несколько минут капитан Каст, вместе с Колдстримским полком переправлявшийся на своей лошади через Альму, был поражен пулей в область паха. Хирург полка доктор Джон Виатт констатировал при осмотре раненого уже после сражения, что у Каста была разорвана бедренная артерия в районе паха, раздроблены бедренная кость и коленный сустав. Капитан потерял много крови, буквально хлеставшей из него. У него не было шансов выжить, и он вскоре умер во время ампутации.{799}

Английская гвардия атакует центр русской позиции. Сер. XIX в.

Вильяма Каста, только недавно отметившего свой 25-летний юбилей (родился 25 августа 1829 г.){800} похоронили неподалеку от того места, где он был убит, его могила до сих пор находится близ северного берега реки. Она сохранилась и входит в мемориальный комплекс Альминского сражения, хотя под плитой давно нет останков — они были растащены мародерами в советское время. Само захоронение и прилегающая местность находятся в ужасном состоянии, и никому, кажется, нет до них никакого дела.

«Здесь похоронен умерший от ран
Гораций Каст, британский капитан,
Храбрец и жертва дерзкого ума
У речки под названием Альма»{801}

Шотландцы перестроились к атаке. Кемпбел использовал выгодный для него профиль местности. Суздальский полк имел перед собой подковообразный участок, образующий закрытую от огня «мертвую зону». Горцы не стали выдерживать общую линию бригады. Видя пассивность генерала Буллера и не особенно надеясь на помощь безнадежно отставшего Бентинка, Кемпбел развернул правофланговый полк (42-й) «Черная стража» подполковника сэра Дункана Алиндера Камерона в помощь Легкой дивизии и гвардии, а двумя полками (93-м и 79-м) начал атаку Суздальского полка.

Сражение на Альме. Герцог Кембриджский приказывает командиру Гвардейской бригады генералу Бентинку приказ начать наступление. Сер. XIX в.

Кемпбел вел бригаду, выстроив ее не в привычную линию, а уступом. В голове шел, принимая на себя основной огонь русских, 93-й полк подполковника Эйнсли, «лучший из лучших полков британской армии»,{802} который вел сам будущий герой Балаклавы — бригадный генерал Колин Кемпбел. Левее — 79-й полк подполковника Дугласа. Вскоре подходит батарея I конной артиллерии, которую командир капитан Мод привел на поддержку горцам из резерва. Шотландцы криками приветствовали артиллеристов.{803}

Суздальцы, ощутив на себе достижения технологического прогресса, в виде огня нарезных «Энфилдов», начали отход на обратные скаты Курганной высоты, с которых за некоторое время до этого ушел Углицкий полк.

Полковник Дараган отвел свои батальоны только после того, как пули британцев буквально выкосили его первые шеренги. Склоны Курганной высоты свели к минимуму эффективность нарезных британских ружей. Полк отошел только когда поле сражения оставили все части, находившиеся слева от него. Суздальцы не вели ни рукопашных схваток, ни ходили в атаку под барабанный бой. У них все было прозаичнее. Но и для горцев атака не оказалась просто прогулкой. Бригада потеряла убитыми и ранеными около 100 человек.

Вот вам, читатели, пример еще одного безвестного героизма, а точнее, разумного исполнения долга русскими солдатами и офицерами на Альме.

С расстояния 200 метров шотландцы открыли сокрушительный огонь по русской пехоте. Первый удар приняли застрельщики Суздальского пехотного полка, очевидно, дольше других занимавшие позиции вдоль Альминского берега. В первые же минуты были перебиты офицеры, командовавшие ими. Убиты капитан Евгений Петрович Корнилов, поручик Александр Неелов, тяжело ранены поручики Рутковский, Сидоренко, юнкер Степурин.

Вытесняемые британской пехотой штуцерные суздальцев, отстреливаясь, переправились через Альму и отошли к своим батальонам. Именно в этот момент и упал, сраженный пулей, поручик Неелов, тело которого так и не было найдено: «…Высокий рост, каска на голове, черная повязка на лице были хорошей целью для неприятелей, и штуцерная пуля в лоб сразила брата.,.. Наши отступили, оставив на месте сражения и убитых и раненых своих, и труп брата не найден. Может быть, его труп унесён в море, так как находился на сухом русле Альмы, затопляемом во время сильных дождей, а 10-го сентября был сильный проливной дождь в истоках Альмы».

Несмотря на то, что были свидетели гибели поручика Александра Неелова, его еще почти 3 года не признавали погибшим, поскольку труп найден не был, И только 22 июля 1857 г. Высочайшим приказом его исключили из списков «пропавших без вести в войну 1853–56 гг.» в чине штабс-капитана, присвоенном за Альму.{804}

Неелов был не единственным, кого суздальцы оставили лежать на поле сражения. Цепь отходила, сопровождаемая огнем «Энфилдов», который в движении вела шотландская пехота. Этот град пуль не дает русским возможность забрать с собой убитых, которые остаются на тех местах, где их настигла смерть.

Через несколько минут, сбив мешавших им стрелков, горцы перенесли огонь на батальоны суздальцев, отчетливо видимые на восточных склонах Курганной высоты.

Джемисон увидел, что русские пехотинцы, стоявшие в глубоких колоннах, сначала стойко выдерживали огонь, затем заколебались, подались назад и, наконец, начали отходить.

Су-лейтенант (sous lieutenant) 95-го полка линейной пехоты Филипп Ледемю. В 1880 г. — подполковник (Lieutenant Colonel).

Этот эпизод сражения изображен на картине шотландского художника-баталиста Роберта Гибба «42-й полк в сражении на Альме», написанной им в 1889 г. по рассказу полковника Питера Артура Холкотта, в звании лейтенанта несшего в сражении королевское знамя и находившегося рядом с подполковником Камероном — командиром полка. Сам Гибб признавал впоследствии, что, греша против истины, нескольких мертвых русских солдат изобразил для большего эффекта.{805}

Кемпбел провел бригаду через фланг и тыл русской позиции, выйдя всеми тремя полками за несколько сотен метров за батарею, то есть почти туда, где до сражения стоял Владимирский пехотный полк. Если бы владимирцы к этому времени не ушли с поля сражения, то в потери можно было бы записывать весь полк в полном составе.

Атака Шотландской бригады стала решающим событием боя на левом фланге, принесшим окончательный успех британцам. Еще впереди была «тонкая красная линия» Балаклавы. Но уже в первом своем бою горцы продемонстрировали умение воевать и готовность к активным действиям. Слава обгоняла их, и после первых сообщений в «Таймс» Гордона Рассела солдаты и офицеры генерала Кемпбела стали любимцами Англии и гордостью королевы Виктории. Подполковник Стерлинг вспоминал, что командир бригады сказал о своих подчиненных во время сражения: «Я никогда не видел офицеров и солдат, которые одновременно все продемонстрировали стойкость, храбрость и дисциплину…».{806}



НАЧАЛО ОТХОДА

Ко времени, когда центр русской позиции был окончательно прорван, Углицкий и Тарутинский полки, резервные батальоны отступали к Севастопольской дороге. Минский и Московский полки находились на своей последней позиции юго-восточнее Телеграфной высоты, куда отошли, не удержав позицию в районе телеграфной станции. Вместе с ними были артиллеристы, не оставившие пехоту и продолжавшие поддерживать ее.

Минский полк стоял на месте, несмотря на огонь превосходившей численно французской артиллерии. Как вспоминал впоследствии генерал Вунш: «…Не могу не упомянуть здесь о Минском пехотном полке, который с отличным мужеством действовал во всё время на левом фланге против сильного неприятеля; командир полка, полковник Приходкин, получив две тяжелые раны, не оставлял своего места до последнего изнеможения».{807}

Видя стойкое сопротивление русского левого фланга и центра, не дающее возможности двум французским дивизиям окончательно выполнить свою задачу, маршал Сент-Арно вызвал из резерва последнюю конно-артиллерийскую батарею. В решающий момент французы сконцентрировали всю свою артиллерию против двух неполных русских полков, сделав их положение безнадежным. По мнению Э. Тотлебена, благодаря этому, когда борьба с англичанами на правом фланге еще только достигла апогея, на левом все уже было кончено. Сами французы говорят, что их артиллерия раздавила русских.{808}

Лейтенант 57-го полка линейной пехоты Жан Жозеф Монтегю.

С этого момента три русские батареи уже не могли ничего противопоставить неприятельской артиллерии, засыпавшей их позиции снарядами. Командир № 5 батареи подполковник Хлапонин распоряжался орудиями, когда прилетевшее с французской батареи ядро оторвало голову его лошади. Труп лошади несколько секунд продолжал стоять на ногах, позволив Хлапонину[79] соскочить с нее, избежав возможности быть придавленным или получить серьезные ушибы при падении.{809}

Среди французских солдат, атаковавших высоты, был один, посвятивший впоследствии всю свою жизнь детям. Но 20 сентября 1854 г. ему пришлось заниматься совсем не детскими делами. Известный французский писатель Гектор Мало, тогда еще совсем молодой человек, добровольцем служивший в пехоте Иностранного легиона, входившей в состав дивизии Канробера, писал впоследствии, как во время сражения при Альме он, увидев красивый цветок незабудки, росший в небольшом овражке, спустился за ним, и в это время над его головой пронеслась с визгом картечь. Поднявшись, он увидел, что все его товарищи убиты или умирают от ран…

Только после полного вытеснения русских с плато окончательно рухнула оборона русской армии. Французы считают, что столь стойкой защите этого пункта русские обязаны храбрости солдат и офицеров Минского и Московского пехотных полков.{810}

Вскоре в небо взвился символ победы. На французских кораблях военные моряки, увидев трехцветный флаг над башней, поняли, что сражение завершено.{811}

Поднявшийся к башне Сент-Арно выслушал доклад своего начальника штаба генерала Мартенпре: «… англичане, остановленные в своем движении грозной артиллерией, поражаемые убийственным огнем и угрожаемые огромными массами войск, испытывают серьезные затруднения при овладении назначенными им позициями».{812}

Мартенпре, мягко говоря, преувеличивал, лаская слух своего начальника и явно желая сгладить конфуз Канробера, совершенно недавно просившего помощи у Раглана. К счастью для Канробера, его отношения с Боске оказались более теплыми, чем с английским главнокомандующим, и тот на время, сам страдая от нехватки артиллерии, отправил для усиления его пехоты батарею капитана Фьева, пока не подошла батарея Ла Бусиньера из 4-й дивизии (тот самый последний резерв французской артиллерии), застрявшая при переходе Альмы и долгое время не сумевшая выбраться из реки. Хотя к этому времени у британцев положение стабилизировалось и им удалось сломить сопротивление русских, Сент-Арно все же распорядился отправить союзникам эту конную батарею, которая по непонятным (или, наоборот, вполне понятным) причинам опоздала. Да помочь она сильно уже и не смогла бы. В батарее Фьева, метавшейся как пожарная команда, расход боеприпасов был огромным — 397 выстрелов.{813}

Князь Меншиков, получивший к тому времени от своего адъютанта капитан-лейтенанта Стеценко и начальника штаба полковника Вунша информацию об оставлении своих позиций полками центра и правого фланга, передал приказ генералу Горчакову начать отход оставшимся в деле полкам 16-й дивизии (Владимирскому и Казанскому), а также Минскому, Московскому и Бородинскому. Хотя офицеры штаба главнокомандующего (Вунш, Стеценко, Панаев) в один голос утверждают, что действительно был дан единый сигнал армии к отступлению, с этим согласны далеко не все. И это неудивительно.

По мнению американских военных историков, русский главнокомандующий создал такую сложную систему управления боем, что стоило ее только немного нарушить, как она рухнула. Так, не получая никаких приказаний от вышестоящего командования, в том числе и от генерала Кирьякова, потеряв к тому времени локтевую связь с Московским полком, Приходкин несколько раз отправлял своего ординарца найти генерала. При явном неравенстве сил он продолжал удерживать позицию, надеясь по крайней мере дождаться посланного ординарца с конкретными приказаниями. До этого времени его «…стойкие солдаты продолжали удерживать свои позиции, несмотря на тяжелые потери».{814}

Капрал 85-го полка линейной пехоты Жан Мари Эжен Эспинас. В 1855 г. получил чин су-лейтенанта (sous lieutenant). В 1874 г. — майор (Chef de bataillon). 

Никаких распоряжений, по воспоминаниям генерала Вунша, командир 17-й дивизии, к тому времени уже не владевший стремительно изменяющейся обстановкой, дать не мог, как и не мог внятно доложить князю о ситуации с собственной дивизией и левым флангом.

В отсутствие приказов сверху раненый полковник Приходкин взял на себя принятие решения о выходе из боя, отдав приказ батальонам. Вместе с полком снялась с позиций и героическая русская артиллерия, отход которой теперь прикрывала пехота.

Московский полк, разбросанный побатальонно, находился под сильным огнем французской пехоты и не мог сдвинуться с места, вынужденный отбиваться от стрелков неприятеля, укрываясь за складками местности. Положение русских вновь ухудшилось. Тот же Павел Татарский вспоминал: «…антилерия их, выходит, стала действовать нам в тыл, так и сыпет, как горох мелкий: тут я и был ранен вместе с капитаном двумя картечами в руку, где и упал без всякого движения».{815}

Вот в это самое время и случилась встреча Кирьякова и Меншикова, которая через некоторое время была обставлена такими душераздирающими подробностями с ружейными экзерцициями, что отступление некоторых полков русской пехоты начало напоминать отход Старой Гвардии Наполеона при Ватерлоо.

Обвиненный Меншиковым в том, что его дивизия бежит, генерал Кирьяков остановил отходивший последним 2-й батальон Московского пехотного полка подполковника графа Зео и подал несколько строевых команд, безукоризненно выполненных солдатами. Пораженные французы на время прекратили стрельбу.

Эта история, безусловно, подвержена военно-романтическому флеру, явно скопированному с периода наполеоновских войн, и, очевидно, не стоит воспринимать ее всерьез. Слишком много беспорядка творилось при отступлении. «…Наши отступают без распоряжения главнокомандующего; войска эти, бывшие только в сильной перестрелке, но нисколько не разбитые, отступают в беспорядке; для справедливости следует сказать — в полном беспорядке».{816}

Су-лейтенант (sous lieutenant) 5-го батальона пеших егерей Жан Баптист Густав Оутье. 

Таких историй было несколько. К примеру, в воспоминаниях князя Барятинского упоминается вопрос капитан-лейтенанта Ильинского, адресованный к созерцавшему отступление Владимирского полка Меншикову: «Прикажете идти в штыки?», проигнорированный князем.{817} Чего в этом больше: стремления к самопожертвованию или просто порыв — сейчас судить трудно.

Не чудеса ружейной эквилибристики, а сопротивление Минского полка позволило остальной русской армии покинуть поле боя без угрозы флангового удара со стороны Боске и турецких батальонов, которые, так и не сумев опрокинуть русскую пехоту, вынуждены были буквально выдавливать ее, отвоевывая позицию метр за метром. По словам Стеценко: «…между тем, как войска центра и правого фланга находятся в полном отступлении от Альмы к Каче, видно, что войска левого фланга, отступившие со своих высот ранее, стоят, выстроившись между Альмой и Качей».{818}

Герен тоже считает, что именно Минский и Московский полки последними оставили поле сражения: «…левое крыло (русских) до самого момента общего отступления упорно держалось вокруг телеграфа, куда, как выше видели, оно было оттеснено генералом Боске; наконец, и это крыло отступило вслед за прочими войсками».{819}

Собственно говоря, столь популярное мнение об оставлении поля сражения всеми войсками генерала Кирьякова получило распространение уже далеко после Альминских событий. Косвенно виноват в этом авторитет генерала Тотлебена, который с подачи военных чиновников, заинтересованных прежде всего в перекладывании вины и ответственности на плечи любившего русскую национальную забаву, то есть выпить, Василия Яковлевича, написал, что «…оставление позиции войсками, бывшими под начальством генерала

Кирьякова, в значительной степени облегчило подъем на высоты левого берега Альмы войскам Наполеона и Канробера. Это отступление имело большое влияние на действия войск нашего правого крыла и было причиною тех значительных потерь, какие понесли войска князя Горчакова».{820}

Капитан 20-го полка линейной пехоты Гаспар Франсис Фредерик ле Бретон.


КАК ДОНЦЫ МОСКОВЦЕВ ВЫРУЧАЛИ

Неизвестно, как сложилась бы судьба разбросанных по местности батальонов Московского пехотного полка, если бы не своевременная помощь артиллеристов казачьей Донской батарейной № 3 батареи, картечными выстрелами отогнавшей наседавших французов.

Наверное, это тоже один из совершенно забытых маленьких подвигов Альмы, которых мы уже привели как пример в этом повествовании. У казаков-артиллеристов было чем заниматься, кроме как выручать пехоту: они не выходили из боя почти с его начала. Сама батарея была в тяжелом состоянии. К этому времени тяжело раненный пулей навылет в грудь подполковник Ягодин был вынесен в тыл. Два орудия имели повреждения, несколько номеров из расчетов пушек были убиты и ранены. Потеряли артиллеристы часть конского состава, у некоторых упряжек осталось только по паре коренных лошадей, и донцам приходилось чуть ли не на себе тащить орудия. Дальнейшее стояние на позиции было, конечно, делом геройским, но в любой момент казаки могли оказаться отрезанными французами и взятыми в плен вместе с орудиями.

Генерал Кишинский, увидев состояние попавшей в столь трудное положение батареи, приказал принявшему командование есаулу Поздееву отступать, хотя остро нуждался в сохранявших порядок батареях для формирования прикрытия отступающей армии.

Артиллеристы видели происходивший вокруг беспорядок в войсках и не знали, что делать: путь отступления не был указан заблаговременно. Есаул Калинин, бывший с Кишинским, получив приказ от начальника артиллерии уводить батарею к Каче, передал его Поздееву. Последний повел с собой первый, наиболее пострадавший, взвод. В арьергарде, прикрывая отступление картечными выстрелами, отходили орудия есаула Калинина, вернувшегося к своему взводу, и сотника Пономарева: «Постоянные остановки взвода дали возможность остальным орудиям постепенно выйти из-под выстрелов и скрыться…».{821} Казакам приходилось постоянно останавливаться, снимать орудия с передков и выстрелами отгонять неприятеля. С большой уверенностью можно утверждать, что потеря орудий Донской № 3 батарейной батареи могла стать реальностью, если бы не организованность расчетов и умные действия командиров.

За телеграфом,[80] едва отбившись в очередной раз от французских стрелков, казаки встретили Московский пехотный полк, который, сохраняя порядок, отстреливался от французов и не мог отступить, имея за спиной склон бугра. Батарея оказалась очень кстати — картечь остудила боевой пыл французов. А московцы быстро ушли в ближайшую лощину («балкой, без дороги»){822} и по ней вышли из огня. Казаки же, снова понеся потери (есаул Калинин был контужен в ногу и потерял лошадь) остались один на один с неприятелем.

«Благодарные» московцы не оставили не то что роты в прикрытие, но даже взвода в помощь, хотя «История 65-го пехотного Московского полка» утверждает, что его солдаты руками тащили артиллерийские орудия, наполовину потерявшие свои расчеты и конский состав.

Казалось, судьба благоволила храбрым донцам — на пути попались гусары. Сотник Пономарев попросил у их командира (в воспоминаниях Калинина — генерал-майора Рыжова) хотя бы взвод в прикрытие, но получил категорический отказ.

Казаки продолжали в одиночестве уходить с поля сражения. При этом Пономарев со своими славными артиллеристами, следуя по пути отступления армии, подбирал раненых, располагая их на орудийных лафетах и, таким образом, ориентируясь по лежащим на дороге трупам, вышел из «…несчастного для нас сражения на р. Альме».{823}

Врач (Medecin aide-Major de 1е Classe) 9-го батальона пеших егерей Луи Виктор Аллаир.
Сражение на Альме. Атака Шотландской бригады. Сер. XIX в.

В сумерках взводы потерялись и встретились только поздно ночью на Каче.

Никаких распоряжений, по воспоминаниям генерала Вунша, командир 17-й дивизии, к тому времени уже не владевший стремительно изменяющейся обстановкой, дать не мог, как не мог внятно доложить князю о ситуации с собственной дивизией. Похоже, что отход Тарутинского полка подействовал на него шокирующее и он не мог адекватно оценивать происходившее.

В этой обстановке командиры полков брали принятие решения на себя. Раненый полковник Приходкин приказал полку выходить из боя, отправив адъютантов к батальонам. Вместе с полком снялась с позиций и героическая русская артиллерия, отход которой теперь прикрывала пехота.

Сопротивление Минского полка и нескольких разрозненных батальонов московцев позволило остальной русской армии покинуть поле боя без угрозы флангового удара со стороны Боске, Канробера и Наполеона, усиленных турецкими батальонами, которые, так и не сумев опрокинуть русскую пехоту, вынуждены были буквально выдавливать ее, отвоевывая позицию метр за метром.

Косвенно подтверждает то, что Минский и Московский полки последними оставили поле сражения, и полковник французской армии Герен: «…левое крыло до самого момента общего отступления упорно держалось вокруг телеграфа, куда, как выше видели, оно было оттеснено генералом Боске; наконец, и это крыло отступило вслед за прочими войсками».{824}


ОТСТУПЛЕНИЕ РУССКИХ ВОЙСК

«Больно и стыдно мне, что причиной поставляется малодушие войск»

Император Николай I — князю М.Д. Горчакову 17 сентября 1854 г.

К 16 часам всё было кончено.{825} «Раздавленные» огнем французской артиллерии (как говорит одно из исследований об истории пеших егерей), отходили войска русского левого фланга и центра: Минский, Московский пехотные, Бородинский егерский полки. Это дало возможность закончить свою партию и англичанам.{826}

Нельзя сказать, что успех легко дался союзникам. Многие солдаты валились с ног от усталости, усугублявшейся жаждой. Выжившие офицеры поздравляли друг друга с победой. Лорд Раглан подъехал к бригадному генералу Колину Кемпбелу и тепло поприветствовал его. Командир шотландской бригады просил у главнокомандующего в знак оценки вклада шотландской пехоты в успех сражения права отныне в бою надевать вместо уставной генеральской шляпы с перьями традиционный головной убор шотландской пехоты, что ему было милостиво разрешено.

Приказ на преследование отходящих русских получили четыре роты 2-го батальона Стрелковой бригады. Они оставили на месте все лишнее и приготовились к длительному маршу по пути отходящей русской армии. Роты не прошли и мили, как были отозваны назад.{827}

Причиной стала случившаяся у Раглана истерика, вызванная тем, что у английских военачальников во все времена вызывало истерику, — инициативой. Бездействовавшие кавалеристы Легкой бригады без команды двинулись в обход правого фланга русской позиции, при этом 8-й гусарский полк захватил 60–70 русских солдат (вероятно, из числа отставших из Суздальского полка, возможно, штуцерных или застрельщиков) в плен, но в порыве радостных эмоций английские офицеры разрешили им уйти.

По воспоминаниям капитана Шекспира, движение кавалеристов в очередной раз вызвало невероятный гнев лорда Раглана, в самой категоричной форме приказавшего через одного из своих адъютантов немедленно вернуть Легкую бригаду на свое место. Кстати, факт пленения и освобождения — не выдумка. Об этом упоминает генерал Богданович.

«Союзные войска, подойдя к позиции, занятой нашим арьергардом, остановились и прекратили преследование. Кавалерия лорда Кардигана сначала была выдвинута вперед и захватила несколько человек в плен; но Раглан, желая сохранить свою малочисленную кавалерию, приказал ей обратиться назад и прикрывать пешие батареи. Получив это приказание, лорд Лукан отошел к артиллерии, отпустив всех захваченных им пленных».{828}

Попутно главнокомандующий остановил от греха подальше и Лоуренса с его стрелками — вдруг им в одиночку захочется взять Севастополь?

Отход честно выполнивших свой долг наиболее пострадавших русских полков проходил организованно, хотя они всё это время продолжали находиться под артиллерийским огнем. Беспорядок начался уже во время отступления русской армии от рубежа реки Качи.

«…Князь Меншиков, видя, что ключ от его позиций в руках французской армии, распоряжается о начале отступления, и огромная масса пехоты и кавалерии, находящихся в этой точке поля битвы, в порядке совершает маневр, а артиллерия накрывает огнем территорию справа и слева от башни».{829} Отступление основной массы русских войск, и к этому склоняется большинство военных исследователей, было организовано плохо, а произведено «беспорядочно».{830}

Мне трудно говорить об этом, но любой имеющий достаточное военное образование, скажет, что нет такого термина, как «плохо организованное отступление». Плохо организованное наступление — это кучи трупов перед неприятельскими окопами. А плохо организованное отступление подразумевает единственное понятие — бегство. И это не обязательно бегущие в разные стороны люди. Чаще всего это слабо организованные подразделения, иногда без командиров, иногда с ними, брошенное имущество, отсутствие плана и т.д.

Давайте и в этот раз не будем кривить душой — так оно и было. Ничего чрезвычайного в этом нет. За четыре десятка лет до Альмы, при Аустерлице, бежала русская линейная пехота, но гвардейская пехота и гвардейская кавалерия спасли честь и гвардии, и русской армии.

Так и в Альминском сражении — если одни бежали, то другие спасали честь. Был полк Углицкий, с музыкой и песнями бежавший и имевший при ничтожных общих потерях в некоторых батальонах по 200 человек без офицеров, но был полк Владимирский — растерзанный, но огрызавшийся, показавший спину, но сохранивший честь русской пехоты. Был полк Тарутинский, бежавший в одну строну, а командир его — в другую. Но был полк Минский, ни на минуту порядка не потерявший.

Гусарская бригада генерала Халецкого, продолжая оставаться зрителем, вместо того чтобы прикрыть отход пехоты, не сдвинулась с места. Для этого рода войск Крымская война как началась, так и закончилась, несмотря на многочисленность кавалерии, ролью «незначительной и малославной».{831} Хотя до боя у Кангила[81] было еще больше года, его призрак уже маячил над Альминскими высотами.

Три{832} наименее пострадавшие батареи, по приказу генерала Кишинского, заняли позиции на высотах, обеспечивая отступление: 24 орудия конно-легкой №12 батареи, легкие №3 и №4 батареи 14-й артиллерийской бригады.

Мера эта оказалась своевременной. Хотя союзники изначально отказались от преследования русской армии, они явно решили «распотрошить» ее хвост орудийным огнем — и французская артиллерия двинулась вперед всеми батареями.{833} На высотах за бывшим левым русским флангом развернулись батареи резерва и одна из них, капитана Буссиньера, тут же открыла огонь, с первых выстрелов накрыв Волынский пехотный полк. Продолжала стрелять и конная батарея англичан, но не сумев выдержать конкуренции с русскими 12-фунтовыми пушками, вскоре прекратила огонь.{834}

Находившийся в резерве Волынский полк, пропустив мимо себя отступавшие полки, последним из которых был Минский, снялся с позиции и начал отступление к реке Каче в деревню Эфенди-Кой. Полковник Хрущёв, получив команду о начале общего отхода армии на Качу, переданную ему флигель-адъютантом Исаковым, прежде всего принял, как то и предписывалось главному резерву при отступлении, меры по прикрытию выходивших из боя других полков и артиллерийских батарей.

«При общем отступлении и Волынский полк стал постепенно отодвигаться к Улуккульской дороге, где полковник Хрущёв, пропустив мимо себя части 16-й дивизии, взял с собой две батареи 14-й бригады и занял позицию, установленную начальником артиллерии генерал-майором Кишинским, на высотах за Улуккульской дорогой».{835}

О Хрущёве и его волынцах историки говорят мало, это несправедливо. Не подлежит сомнению, что исключительно действия Волынского полка и артиллерии заставили союзников, в данном случае французов, остановить свои батальоны и ограничиться артиллерийским обстрелом. Именно от этого огня и понес свои, хоть и небольшие по сравнению с другими, потери Волынский пехотный полк.

«Мой полк, находясь в резерве, не вступал в бой, хотя был некоторое время под жестоким огнем; у меня убитых и раненых до 25 человек», — писал в своем письме брату командир Волынского пехотного полка 10 (22) сентября 1854 г. Волынцы к этому времени стали лагерем у Камышёвой бухты, на том же месте, откуда выдвигались на Альму.{836}

Первое же ядро влетело в ряды первого батальоны и, просвистев мимо командира полка, убило и ранило нескольких человек из знаменных рядов.

«Не кланяться и стоять смирно», — произнес громко и спокойно полковник Хрущёв. И с этой минуты волынцы никогда не приветствовали поклонами неприятельские снаряды».{837}

Можно по-разному относиться к этим словам из «Сборника воспоминаний севастопольцев…». Для одних они могут показаться военным эпосом, здравицей командиру, для других — ничем не подтвержденным эпизодом сражения, цитируемым, что бы хоть как-то подсластить горькую пилюлю поражения. Разницы нет. Факт остается фактом: французские офицеры, видевшие отходившие последними развернутые батальонные колонны Волынского полка, не просто так назвали отступление русской армии «прекрасным» (belle retraite). Таким образом, был прикрыт неизбежный беспорядок отступления.{838} Батареи 14-й бригады, более дальнобойные, чем французские, быстро заглушили неприятельский огонь — и больше никто не мешал русской армии отходить на Качинскую позицию.

К исходу дня, «…когда все отступавшие части выдвинулись по направлению к реке Каче, тогда и полковник Хрущёв со своим отрядом начал медленно отступать, будучи готовым каждую минуту встретить неприятеля, если бы он стал преследовать нас. Были уже сумерки, когда наш отряд спустился в долину реки Качи у деревни Эфенди-Кой».{839}

Как вспоминал капитан Углицкого полка Енишерлов: «…Обозам не было дано знать об отступлении отряда, а потому, увидев отступающих (прежде всего, разумеется, перевязочные повозки и раненых), они подняли страшную суматоху. Неподчиненные одному лицу, обозы всех полков, а особенно офицерские повозки, запрягли поспешно лошадей и бросились к переправе через реку, не соблюдая порядка и очереди».{840}

Царивший при отступлении «страшный беспорядок» описывает и командир Волынского полка полковник Хрущёв, которому можно верить хотя бы потому, что его полк, прикрывая отступление русской армии, последним оставил Альминскую позицию. Таким же «беспорядочным» называет организацию отступления армии от Альмы и генерал А.Н. Куропаткин, в своем исследовании русско-японской войны проводивший параллели между событиями этих двух кампаний.{841}

Капитан-лейтенант Д.В. Ильинский упоминает в своих записках о том хаосе, который царил при отходе с Альминской позиции.

«Трудно представить себе что-нибудь подобное нашему отступлению после проигранного нами незначительного авангардного дела при Альме. По мере отдаления от неприятеля и наступления сумерек уцелевшие в разброде остатки полков центра и правого фланга всё более и более смешивались и, не получая никаких приказаний, оставаясь в совершенном неведении, куда идти и что предпринять, образовывали кучки разнообразной формы мундиров и подходили к нам осведомиться, куда мы идем и в каком направлении находятся штабы таких-то и таких полков, чтобы возможно было присоединиться к ним. Мы отвечали, что получили приказание от главнокомандующего, перейдя речку Качу, ночевать на возвышенностях Качи, а о полках мы ничего не знаем. С наступлением темноты и продолжавшейся общей неизвестности распространилась по войскам паника: подходящие кучки солдат сообщали, что неприятель предупредил нас, сбросил десант и занял высоты гор по течению речки Качи, что мы отрезаны от Севастополя и завтра с рассветом придется штурмовать укрепленные позиции на Каче. Словом, если бы появился небольшой отряд неприятеля, вооруженный не ружьями, а просто палками, то погнал бы всех, как стадо баранов. У моста через р. Качу скученность всякого рода оружия, давка, поспешность и толкотня доходили до полного безобразия. При наступившей темноте слышались ругательства, а по временам и стоны теснимых раненых. Все покрывалось общим гулом погонщиков лошадей и стуком от лафетных колес.

Назначив на противоположном берегу речки место для общего сборного пункта, мы без всякого строя, поодиночке, кто как мог перешли мост, проверив свои ряды, двинулись на вершину ближайшей к дороге возвышенности, разложили костры и разложились на ночлег, а кругом, под наблюдением одного офицера, для безопасности поставили пикеты. С собой мы захватили достаточно хлеба для ужина; но бедные солдаты, не зная мест расположения их полков, оставались впроголодь; одним только легко раненым мы не отказывали в нашей помощи».{842}

Не только Ильинского огорчил беспорядок при отступлении большей части тыловых подразделений русских войск. Это увидели солдаты проходивших мимо пехотных полков.

«…отступали в порядке до самой реки Качи. А над рекой татарская деревня, Эфенди-Кой прозывается; против нее мост через реку и мелкое место, брод. Подходим мы к деревне, а тут суматоха такая, что не приведи Бог; обоз всех полков столпился: фургоны, лазаретные фуры, офицерские подводы, несколько батарей артиллерии прочищают себе дорогу; и все стараются пробраться к мосту, а улочка к нему узкая. Крик, шум…».{843}

Вскоре державшиеся до этого вместе остатки Владимирского пехотного полка рассыпались без всякого порядка по окрестностям и, проскочив Качу, смогли собраться лишь на следующий день только дойдя до Севастополя.

«Вечерело уже, а мы двигались все вперед и вперед, без дороги, не зная ни пути, ни цели нашего движения: шли на удачу по следам попадавшихся по дороге трупов, обломков оружия и амуниции и наутро достигли Севастополя. Ночью на пути мы набрели в темноте на кучу людей; заговорив с ними, мы узнали, что это были молодцы нашего же полка. Считая меня убитым, так верховая лошадь моя, как они видели, мчалась без седока, добрые солдатики очень мне обрадовались, увидев невредимым».{844}

То, что добралось до Севастополя, было лишь жалким призраком, тенью пехотного полка еще недавно полного состава. Отдельные его подразделения несколько суток еще бродили по окрестностям, не зная куда идти и что делать. Поручик Винтер только на третий день прибыл с остатками своей роты в числе 15 человек.{845}

Почти сутки на единственном броде через Качу не было порядка. Перемешавшиеся между собой обозы и подошедшая артиллерия практически перекрыли его. Можно лишь представить весь ужас этой картины, основываясь лишь на знании последствий, которые предстали перед глазами союзников, вышедших к Каче через несколько дней.

Суматоха (а точнее, паника) была такой, что их передовые части обнаружили большое количество брошенного на переправе провианта, амуниции и, что наиболее постыдно, боеприпасов.

Раненые солдаты в большинстве своем были оставлены на произвол судьбы, хотя три полка (Углицкий, Волынский и Тарутинский), почти не бывшие под огнем, могли взять на себя эту задачу. Но эту самую задачу им никто не ставил.

«За отступавшими тянулась вторая искалеченная армия — огромная толпа раненых. Положение их было в полном смысле безотрадное. Рассыпавшись на огромной площади между Симферополем, Бахчисараем и Севастополем и не зная, куда отступила армия, контуженые и раненые брели на удачу, не зная, где найдут приют и облегчение своим страданиям. Одни успели добраться до Симферополя, другие пришли в Бахчисарай, наконец, третьи, двигаясь по направлению к Севастополю, добрели до Качи и были встречены попечением уцелевших товарищей. Весь путь от реки Альмы вплоть до самой Качи был устелен ранеными. Санитарная часть находилась в самом плохом состоянии, запасов почти не было. В корпии и бинтах чувствовался значительный недостаток; небольшой их запас в лазаретных фурах расходовался на вес золота, и солдаты должны были для перевязки рвать собственные рубахи… Вплоть до 14 сентября вся дорога от Бельбека до северного укрепления Севастополя была усеяна ранеными».{846}

Для ухода за ранеными не хватало элементарного. «…Была ужасная нехватка бинта для перевязок, несмотря на то, что в это время все складские помещения Симферопольского почтового отделения ломились от них, посланных из всех концов России. Бинты были только в лазаретных повозках и считались драгоценными. Среди солдат их не имел никто…».{847} Это приводило к самым несчастным последствиям. Раненый солдат-владимирец испытал это на себе: «…пока нашли брод, пока тащился я, а кровь из руки всё текла да текла, и стало у меня темнеть в глазах. Опять, спасибо, солдатик помог мне перевязать кой-как руку — платчишко бумажный с собой был, да, на беду, затасканный; потом оказалось, совсем нехорошо для раны».{848} В результате заражения солдат потерял, в конце концов, руку, от которой остался только кусок выше локтя, именуемый на солдатском жаргоне «темляк».

«Грешная рука моя, что под Альмой насолила мне, вижу — опять висит, как плеть. И висела и болталась она до тех самых пор, пока, по недолгом размышлении доктора, совсем ее не отрезали. Прощай, служба!..».{849}

Жаль бойца, и руку его тоже жаль, но ему еще повезло. Другим, менее везучим, выпала более трагичная участь.

«…Весь путь от Альмы до Качи был усеян трупами. Никто не думал о помощи им (раненым)», — описывала отступление армии автор «Истории Московского полка».

Боль физическая усиливалась болью душевной. Солдаты и офицеры армии князя Меншикова пребывали в крайне тяжелом морально-психологическом состоянии. Они не были деморализованы, но картина расположения войск на биваке была мрачной. «Нигде не было слышно ни говора, ни шума, бивачные огни не раскладывались вовсе. Угрюмые лица и затаенная злоба свидетельствовали о недавно проигранном сражении…».{850} Даже солдаты видели, каким тяжелым был отзвук поражения в душах их товарищей.

«У нас в роте тоже уже проснулись; кто копошится у своего ранца, кто разговаривает, а большая часть молча уставила глаза в одну точку…».{851}

То, что происходило в батальонах и описано Погосским со слов солдат, есть не что иное, как классические зарисовки с натуры того, что современные военные медики именуют БПТ — боевая психотравма.

«…Вижу, стоит капитан и говорит что-то сам с собой, очень громко; перед ним лежит на земле под шинелью солдатик, платком лицо прикрыто, а на шинели — обнаженный тесак положен.

«Что за притча?» — спрашиваю товарища. — Кто это?». А он мне отвечает: «Это Се- лищев убитый лежит, а капитан всё говорит над ним неизвестные слова — контужен в голову и не помнит, что говорит». — «Господи, воля твоя!».

…Озираюсь, а Ермолаич — лицо темнее матушки-земли — чайник греет и ворчит, да только на кого-то всё волком поглядывает…, а капитан всё говорит, говорит, и нет конца речам его»…{852}

Отступление продолжалось весь следующий день. Волынский полк, «сохранив при отступлении полный порядок»,{853} с двумя батареями продолжал двигаться в арьергарде армии, но неприятель не пытался тревожить его. Войдя в Севастополь, генерал Хрущёв получил приказ занять свое прежнее место у Камышёвой бухты. Всех волновал вопрос: не перерезал ли неприятель дорогу на Симферополь.{854}

Уже через сутки на улицах Севастополя появились бредущие раненые и отставшие от своих частей солдаты русской армии: «…Севастополь был в большом беспокойстве».{855}

Союзники двигались по пути отступавшей русской армии до реки Качи, после чего прекратили какие-либо попытки преследовать ее.

Последним успехом французской артиллерии стал захват кареты русского главнокомандующего, в которой ими был обнаружен портфель с документами князя А.С. Меншикова.

Вот как описывает происходившее Базанкур: «Русская армия отступала. Две наши батареи резерва, стоящие на гребне холма в той стороне, откуда англичане атаковали правый фланг русских, выдвинулись вперед с целью противостоять вероятным атакам кавалерии, прикрывавшей отступление русских войск. Командир батареи Бусиньер увидел, как на расстоянии 600 метров от него появился экипаж, ведомый тремя лошадьми, несущимися во весь опор на батарею. Как только русские заметили французских артиллеристов, экипаж поменял направление, но Бусиньер вместе с прислугой из 20 человек начал преследование. Ему удалось настичь экипаж в 100 метрах от позиций русских эскадронов. Артиллеристы доставили пятерых человек и содержимое экипажа в главный штаб. Экипаж принадлежал князю Меншикову и содержал важные документы».{856}

После успеха победители спешили поздравить друг друга и доложить своим правительствам о грандиозном успехе. Теперь им казалось, что успех совсем рядом и тон реляций, естественно, возвышенный. Особенно тепло отнеслись к пролившим кровь. Вице-адмирал Брюа с борта своего флагмана «Монтебелло» 9 сентября прислал письмо раненому Канроберу: «…Выражаю соболезнование и прошу принять мои искренние поздравления».{857}


ПРОПАВШИЙ ПОЛК, или КАК ПОЛУЧИТЬ НАГРАДЫ, НЕ УЧАСТВУЯ В СРАЖЕНИИ

«…Мы подошли во второй половине дня, и нашей дивизии не пришлось принять участия в нём».

Капитан Джордж Фредерик Даллас, командир роты 46-го пехотного полка в письме своим родителям из Крыма 10 (22) сентября 1854 г.

Когда последние выстрелы уже давно затихли, на поле сражения появились смертельно уставшие английские пехотинцы. Их измотанный вид и сантиметровый слой пыли, покрывавшей униформу, снаряжение и лица говорили о невероятных трудностях, выпавших на их долю. Дойдя до Альмы и вдоволь удовлетворив жажду, которая валила их с ног, они, наконец, огляделись и с изумлением обнаружили, что стоят буквально в окружении валяющихся то тут, то там тел своих коллег. Еще большее удивление было, когда они узнали, что их помощь сегодня уже никому не нужна. Разве что для рытья могильных ям. Это была большая часть 2-й бригады 4-й дивизии генерала Торренса: 46-й пехотный полк в составе двух пехотных рот, которыми временно, в связи с отсутствием других начальников, командовал капитан Даллас, 63-й полк и 4-й легкий драгунский полк лорда Педжета.

С этими войсками произошла удивительная история, по причине которой их нельзя считать полноправными участниками сражения при Альме. Когда сэр Артур Торренс двинулся в тот же день вечером вслед за армией, то в сумерках, сбившись с пути, направил бригаду на Симферополь. Утром, после бивака у деревни Тузлы британцы, несколько раз меняя направление движения, вышли к основным силам союзных войск… спустя три часа после последнего выстрела Альминского сражения.

Капитану Джорджу Фредерику Далласу, командиру роты 46-го полка, ничего не оставалось, как констатировать в одном из своих многочисленных писем[82] из Крыма: «…Мы подошли во второй половине дня, и нашей дивизии не пришлось принять участия в нём».{858}

Награды капитана 46-го полка Далласа. Среди них — Крымская медаль с планкой «ALMA». В этом сражении полк не участвовал. 

Это подтверждает племянник лорда Раглана, подполковник Сомерсет Калторп, встретивший бригаду Торренса приблизительно в семь часов вечера «…спустя три часа двадцать минут после последнего выстрела…».{859} Ее солдаты были предельно измотаны блужданием по безводной степи в течение всего дня, стараясь успеть к сражению. Но несмотря на это солдаты бригады были впоследствии награждены медалями с планкой за Альму.{860} В 46-м ее получили 6 офицеров, 225 сержантов и рядовых.{861} Этот полк был действительно везучим. Хотя позднее его участие его в сражении при Инкермане было не самым активным, но и тут 6 офицеров и 201 солдат и сержант 46-го полка получили планку «INKERMANN».[83]

Такие же планки получили солдаты и офицеры 4-го легкого драгунского полка полковника Педжета и бродившие вместе с ними пехотинцы 63-го. Последних привлекли к ответственной миссии сбора, конвоирования и охраны военнопленных.{862}

4-я дивизия стала, по сути дела, временным формированием. Одна бригада (2-я) осталась на месте высадки. Вторая (1-я) оказалась без своего командира. По странному стечению обстоятельств ее командир бригадный генерал Гольди не прибыл в Крым. Раглан назначил на его должность командира 20-го пехотного полка полковника Хорна. Командиром полка временно стал капитан Редклиф.{863}

Но у этой истории есть подражание. Если 46-й полк хоть как-то, хотя и в роли похоронной команды, но оказался на поле сражения, то 57-й Вестмидлэссекский полк вообще не прибыл вовремя. Будучи одним из первых погруженный на транспорт (пароход «Маурициус»), он отстал от конвоя по техническим причинам. Когда же 22 сентября они подошли к берегу Крыма, то застали армию уже в подготовке к движению на Севастополь. По приказу Раглана, полк высаживался уже со вторым эшелоном в районе Качи.{864} Правда, этот полк Крымскую медаль получил без планки за Альминское сражение.{865}


ПОСЛЕ СРАЖЕНИЯ

«Всё поле стонало».

Вильям Рассел, английский военный корреспондент.

Как только сражение завершилось, штаб Раглана быстро составил распоряжение штабу на день. В нем оговаривались ближайшие административные мероприятия. Все солдаты и офицеры должны были до 12 часов 21 сентября собраны в своих полках и иметь с этого времени оружие разряженным.

Для организации погребения павших и сбора раненых выделялся один офицер от каждой дивизии и 4 офицера от каждой бригады. Мертвых (русские и англичане) собирали в нескольких обозначенных местах, после чего указывалось, как и где их хоронить. Непосредственно для сбора тел выделялось 300 солдат от каждой дивизии, из них 100 с шанцевым инструментом во главе со старшим офицером. Похороны приказывалось производить в дневное время и с почестями.

Пленные собирались в группы и отправлялись с назначенным от каждой дивизии конвоем в пункты сбора, тоже определенные штабом главнокомандующего.

Раненые группировались, отправлялись на сортировку и дальнейшее действие (эвакуацию или оказание помощи на месте).

От командиров полков требовалось ежедневно представлять штабу главнокомандующего отчеты по потерям личного состава.{866} Нужно сказать, что еще 25 сентября командующий повторил свой приказ о предоставлении отчетности по потерям в Альминском сражении. Отмечалось, что некоторые командиры полков не доложили о вернувшихся в строй раненых и о раненых, попавших в списки убитых. Отдельно требовалось доложить о похороненных русских солдатах и офицерах.{867}



СИТУАЦИЯ НА ПОЛЕ СРАЖЕНИЯ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ БОЯ

Поле сражения осталось за союзниками. Свежий морской ветер быстро рассеял пороховой дым, вслед за ним улетучилась эйфория от одержанной победы. Взору победителей представилось поле, на котором в течение почти четырех часов торжествовала смерть. Прежде чем приводить описания высказываний оказавшихся на нем солдат и офицеров союзных войск, постараемся понять их. Почти все впервые оказались под огнем. Почти все молодые, эмоциональные люди. Почти все впервые увидели буйство смертоносного металла. И самое страшное — почти все впервые стали перед выбором: убивать или быть убитым. К их несчастью, приходилось останавливаться на втором.

Потому воспоминания полны трагизма, часто с преувеличением действительно увиденного. Почувствуйте эмоции этих парней! Мы в наше время отворачиваем взгляд от жертв ДТП, а тут растерзанные тела, беспорядочно разбросанные всюду. Пусть не на каждом шагу, и даже пусть не груды. Но, увидев нескольких, этот юноша шел дальше и, не выйдя из состояния потрясения, натыкался на очередных. Но и это не всё. Если бы это только были убитые! Ничто на поле боя не может сравниться с мучениями и страданиями искалеченных, плачущих, кричащих, воющих от боли людей, умоляющих только об одном — помогите или добейте.

Я приведу некоторые из этих воспоминаний, может быть, пространные только для того, чтобы читатель понял всю ненужность и подлость ситуаций, когда цвет одной нации получает приказ убивать цвет нации другой. И этот кошмар происходит только по воле и прихоти власти предержащих, без колебаний пославших своих солдат за тысячи миль от родных домов для решения каких-то только им ведомым проблем.

Посмотрите, насколько одинаковы переживания солдат и офицеров всех армий.



АНГЛИЧАНЕ

Лейтенант (потом капитан) 46-го полка Фред Даллас написал родителям, что «…не в состоянии описать картину, ибо не видел ничего более ужасного…».

Усеянное ранеными и убитыми поле сражения представляло жуткую картину. «О, война, война! Ее детали ужасны!», — воскликнул лорд Пэджет, увидев последствия боя за русскую батарею.

«…Мой полк потерял только пять или шесть человек убитыми и приблизительно сорок пять ранеными, но резня была ужасной…», — написал родителям после сражения капитан Блэкетт из шотландской пехоты.

«…Дело было на редкость кровавое, мы потеряли около двух тысяч солдат убитыми и ранеными и 110 офицеров, большую часть убитыми. Некоторые полки пострадали ужасно: в 23-м триста убитых и раненых солдат, восемь убитых и четверо раненых офицеров; впрочем, всё это вы и так узнаете из газет. Мы захватили два орудия и пять лафетов, несколько сотен пленных и знамена», — это писал родным капитан Ричардс, правда, добавив для пущей убедительности то, что было желаемым, но, увы, не реальным — захваченные знамена.{868}

«…после вида сотен людей с ужасными следами смерти, тяжелыми ранами и непрерывного крика о помощи было особенно радостно ощущать себя оставшимся в живых, пройдя через эту резню…», — так описал свои эмоции сержант «Зеленых Говарда» Чарльз Ашервуд.

Солдат 42-го полка написал другу в Шотландию: «На другой день после битвы я отправился, из любопытства, на поле сражения и никогда впредь не сделаю подобной глупости. На протяжении нескольких миль нельзя было сделать шагу, чтобы не наткнуться на людей с оторванными головами, руками и ногами; у некоторых убитых не было ни рук, ни ног. Целый день после того я не мог прийти в себя. Лошади, ранцы, оружие, шпаги, пушки, всё это было перемешано!».{869}

Джордж Хиггинс, пользуясь прекращением боя, пошел к месту, которое, как магнит, притягивало к себе всех англичан — к батарее у Курганной высоты. То, что он там увидел, по его воспоминаниям, «вот уже шестьдесят лет не может уйти из моей памяти… казалось, весь воздух был пропитан запахом крови…».{870}

Чарльз Виндхам из Стрелковой бригады, подойдя к батарее, был не менее Хиггинса поражен увиденным: «бойня» — слой тел внутри и вне укрепления.{871} Это слово «бойня» мы еще не раз услышим.

Артиллерист Хорн был поражен ужасным зрелищем поля боя, на котором лежали тысячи мертвых, многие из тел были страшно изуродованы.{872}

Большие потери британцев заметил лежавший с раздробленной рукой рядовой Московского полка Таторский: «…внизу деревни Альмы луг был покрыт красным цветом, как бархатом: все англичане и французы лежали побитые…».{873}



ФРАНЦУЗЫ

Полковник Герен, по роду своей деятельности почти всё сражение пробывший на самой Альме, когда закончился бой, поднялся на прилегающие высоты.

«Поле битвы было покрыто умирающими, ранеными, которые посреди стонов просили кто лекаря, кто хоть немного воды, чтобы утолить мучительную жажду или обмыть раны; тут обломки оружия, там изорванные части тела и группы людей и лошадей, плавающих в крови».{874}

Другой француз был поражен тем, что «…не было ни одного места на этой обезображенной ядрами земле, где ни смущался бы взор и нога ни останавливалась бы перед искаженным трупом. И еще счастлив был тот, кто не узнавал в убитом брата, родственника или друга. Там и сям попадались русские письма, одни запечатанные, другие еще не сложенные; писавшие их надеялись, может быть, еще незадолго перед битвой послать о себе весточку родным и друзьям. Часто писавшая их рука покоилась далеко от сердца. А между тем Альма, равнодушная к событию, впервые ознаменовавшему берега ее кровавою славой, катит в море свои прозрачные воды, под кущами зелени, измятой, поломанной проходившими войсками, под деревьями, сохранившими знаки ядер и пуль…

Стаи хищных птиц, привлеченные запахом трупов, которым уже начинал заряжаться воздух, слетались отовсюду, и пронзительные крики их мешались со стоном раненых, с последним хрипением умирающих».{875}

Чиновник Меншикова копиист Яковлев хотя и слышал шум сражения, упорно продолжал путь к Альме, сопровождая бумаги князя. Спустя несколько часов после того, как выстрелы прекратились, он со своими спутниками внезапно выехал на место уже завершенного боя: «Спустившись в лощину, так называемую Луковую, и проехав ее, мы стали подниматься на гору, где были внезапно поражены первым зрелищем лежащих тел».

Спустя несколько минут сам Яковлев стал одним из многих… военнопленных. Он и был в том самом захваченном артиллеристами Бусиньера экипаже, о котором писал Базанкур.



ЧЕМ УБИВАЛИ, или ОСНОВНЫЕ ФАКТОРЫ ПОРАЖЕНИЯ ЛИЧНОГО СОСТАВА В АЛЬМИНСКОМ СРАЖЕНИИ: СОЮЗНИКИ

Для союзников это был огонь русской артиллерии. Англичане отмечали качество, с которым русская артиллерия накрывала цели и уровень подготовки русских артиллеристов, кои «…в отличие от англичан …при стрельбе выдерживали очень низкий прицел. Там, где «правила балом» русская артиллерия, повсюду лежали оторванные руки и ноги. Насколько можно понять, в данном случае речь идет о заранее рассчитанной стрельбе «на рикошетах». Установленные заранее ориентиры — лучшее тому подтверждение. Как результат, вид разбитых осколками гранат и картечными пулями голов представлял ужасающее зрелище. Большинство ранений, полученных при такой стрельбе в живот, в нижнюю часть легких оказывались тяжелыми и болезненными».{876}

По утверждению французских военных медиков, опубликованному ими в 1918 г. в журнале «Popular Science», Крымская война, а точнее, применяемые в ней боеприпасы поставили рекорд среди войн столетия еще и тем, что сделали летальными 13% поверхности тела человека.

Большая часть раненых (55-й, 95-й и др.) имела повреждения от осколков гранат и картечных пуль.{877} Некоторые ранения были действительно ужасными. Помощник хирурга доктор Стюарт вспоминал солдата, доставленного в Скутари после сражения на Альме, из тела которого извлекли осколок гранаты весом около 3 фунтов. Доктор Ларрей упоминает другого англичанина-c «забытым» врачами в его бедре куском металла более 5 фунтов весом. При этом присутствие столь большой инородной массы было обнаружено только после того, как раненый стал жаловаться на тяжесть в ноге.{878}

Священник Морской бригады Том Келли, отправленный на берег с командой сбора раненых, обратил внимание, что большинство англичан были ранены в нижние части тела, а русские — в верхние.{879}

Врачи отмечали даже случай поражения одним снарядом трех человек. Один французский артиллерист был ранен осколком гранаты в промежность с проникновением между прямой кишкой и мочевым пузырем. Осколок не стали извлекать. Вскоре плохие симптомы исчезли, но, вернувшись во Францию, раненый вскоре умер от чахотки.{880}

Многие из солдат полков, длительное время находившихся под орудийным огнем, пребывали в состоянии депрессии, которую пытались снять неумеренным употреблением алкоголя. Для молодых людей это стало простым и достаточно надежным, по их мнению, средством выхода из постбоевого состояния. Однако неумеренное потребление алкоголя в ближайшее время, по мнению военных медиков и психологов, со временем поставило их в зависимость от него.{881} В ходе войны пьянство, превратившееся у многих в патологическое, стало бичом, особенно английской армии. Хотя, впрочем, английские начальники из этого большой проблемы не делали, искренне считая, что в этом ничего страшного нет. Тем более, что «…привычка солдат к пьянству воспринималась британской общественностью как профессиональная болезнь».{882}

Эта «болезнь» настолько донимала английское военной командование, особенно усилившись после кампании в Крыму, что спустя несколько лет, перепробовав все меры воздействия, как-то аресты (после которых пьянство утроилось), штрафы (не повлияло — как пили, так и продолжали пить), абсолютно серьезно предлагалось на рукав мундира каждого «алкогольного хулигана» нашивать слово «пьяница».{883}

Хотим мы это признавать или нет, но основное предназначение боевого стрелкового оружия заключается в эффективном поражении человеческого тела. Русские пули были не менее опасными, чем английские или французские, и получить русскую круглую пулю было не большим «удовольствием», нежели остроконечную пулю Минье. Опасность круглых пуль заключалась в инфекции, заносившейся в рану вместе с остатками грязной мундирной материи. Это обрекало пострадавшего на мучительные страдания, в лучшем случае заканчивавшиеся ампутацией конечности, а в худшем — смертью в результате сепсиса. Но и это не все «подлости» круглой пули. Английские хирурги зафиксировали случаи (один в 38-м полку и несколько — в 19-м), когда русская круглая пуля мало того, что крушила кость, но и разлеталась сама не несколько (в описываемых случаях — на три) частей, каждая из которых еще и по отдельности наносила травмы. Другой случай (более курьезный) связан с раной одного из солдат 2-й дивизии. Круглая русская пуля попала ему в лицо, ниже глазной щели. Рану залечили, но вскоре солдат подхватил банальный насморк — и вновь вернулась боль. Вскоре началось обширное загноение с обильными зловонными выделениями. Каково было удивление, когда в один из приступов боли из носоглотки была извлечена почти что выпавшая из раны русская пуля.{884}

Несколько английских солдат были ранены или убиты холодным оружием. К счастью, ран от холодного оружия было немного. В основном они приходились на солдат двух фузилерных полков Легкой дивизии.

Когда говорится, что всего лишь несколько, это значит, что еще один миф Крымской войны о повальном бое холодным оружием не имеет под собой никакого основания. Уже предвижу вой голосов публики, слишком долго созерцавшей Панораму великого Франца Рубо, где народ в основном себя штыками как раз и протыкает. Давайте обратимся к статистике. Она ведь всё знает, не так ли?

По средней статистике войн середины XIX века, в которой Альминское сражение не было исключением, они не превышали 0,3–0,4% от общего числа. Это, кстати, полезно понять авторам, которые рисуют облик Альминского, да и иных сражений Крымской войны как бесконечные штыковые схватки. Забудьте, это не соответствует реальному положению дел. По данным медицинской статистики Крымской войны, проведенной среди раненых французской армии, 43% их числа получили травмы от артиллерийских снарядов, 54% имели пулевые ранения и 3% составляли всё остальное, включая несчастные случаи и бытовые ситуации.{885}

По однозначно лучшей книге о медицине Крымской войны английского доктора Маклеода «Записки о хирургии в Крыму», есть суровая статистика ранений. Приступаю к разочарованию. На странице 414 есть таблица по характеру ран, полученных английскими солдатами и офицерами в кампании с 1854 по 1855 гг. Так вот, за это время ранения от холодного оружия были от общего числа: саблями солдаты — 0,1%, офицеры — 0,5%; штыками солдаты — 0,5%, офицеры — 1,7%.{886} Сабли можем убрать сразу, это главным образом Балаклава 25 октября 1854 г. Штыки в своем большинстве тоже дает нам траншейная война, Инкерман и штурмы города. Так что, думаю, у самых неутомимых скептиков появится повод для размышления по теме: война на холсте и в реальной жизни.

Единственный процент, который подходит и для Альмы, и для Инкермана, и для Севастополя — это высокий уровень смертности от ран холодным оружием, составивший 11,1%.{887}

Ну как? Надеюсь, теперь хоть некоторые из читателей будут осторожнее относиться к лубочному творчеству поствоенных художников, пусть и с мировыми именами.

Получившие штыковые уколы, эти самые 11% медленно умирали, будучи в основном смертельно ранеными. В николаевской армии как таковой официальной школы штыкового боя не было. Это, конечно, удивительно, так как общеизвестна страсть русской пехоты еще с суворовских времен и наполеоновских войн доводить дело до лязга металла.

Хотя попытки систематизировать навыки владения пехотой холодным оружием с переменным успехом предпринимались всегда — и до и после Крымской войны. В 1838 г. капитаном К. Ренгау были изданы «Правила для обучения пехоты драться штыком».{888} Донельзя мелочное, типично николаевское, оно не могло стать тем учебником, который действительно мог стать нужным армии.

Но солдатская память хранила боевой опыт. В рукопашной схватке русский пехотинец стремился нанести первый удар штыком в низ живота противника, не рискуя позволить лезвию застрять между ребер. Удар получался коротким, но глубоким, как крестьянскими вилами. После этого, не выдергивая штыка, который в этом случае распарывал внутренности, обрушивал второй удар прикладом на голову противника, одновременно и сбивая с ног, и добивая его, и освобождая штык. Этот прием не входил в систему обучения, но был опробован многими поколениями русских пехотинцев в рукопашных схватках, передаваясь старыми бойцами молодежи. Для противников это оставляло неизгладимые впечатления о встречах с «добрыми русскими парнями», которые, таким образом, не убивали противника сразу, а предоставляли ему прекрасную возможность вдоволь помучаться с вывернутыми внутренностями перед отправкой на встречу с Всевышним.

В сражениях той эпохи противники старались расстрелять друг друга, не доводя дело до штыка. Рукопашные схватки возникали лишь в случае внезапного столкновения на минимальной дистанции из-за условий ограниченной видимости (вспомним, что место схватки владимирцев было задымлено) или сложного рельефа местности, как это было, например, во время траншейных схваток под Севастополем, при Инкермане, или при преследований бегущего противника. Это характерно для схватки Владимирского полка с отступающими батальонами Легкой дивизии на Альме, в которой возможность получения штыкового удара была предоставлена в первую очередь тем британским солдатам, которые по разным причинам не успели уйти с дороги владимирцев или просто плохо бегали. Возможно, по этой недоброй памяти и добивали штыками фузилеры русских раненых после сражения, заподозрив последних в попытке продолжения сопротивления?



ЧЕМ УБИВАЛИ, или ОСНОВНЫЕ ФАКТОРЫ ПОРАЖЕНИЯ ЛИЧНОГО СОСТАВА В АЛЬМИНСКОМ СРАЖЕНИИ: РУССКИЕ

У русских наибольшее число раненых составляли пострадавшие от огня стрелкового оружия. Пули, выпущенные из британских «Энфилдов» и французских ружей Тувенена, наносили очень тяжелые раны, отличаясь повышенным останавливающим действием за счет деформации при соударении и практически не давая рикошетов. Действительно, многие солдаты и офицеры были убиты выстрелами с дальнего расстояния. Например, получивший английскую пулю в область сердца командир легкой №3 батареи 14-й артиллерийской бригады капитан Климантович.

Если круглая русская пуля, столкнувшись, пройдя через мышечную ткань, с костью, теряла значительную часть своей энергии и могла попросту упереться в нее, то пули из нарезного оружия, выпущенные с дистанции более 200–300 метров, деформировались и наносили страшные повреждения коллатеральным тканям.[84] Иногда, потеряв устойчивость, начинали кувыркаться, дробя кости.

Мягкие безоболочечные пули обладают высокой пластичностью и при контакте с мягкими биологическими тканями тратят часть энергии на собственную деформацию, тем самым увеличивают время воздействия и мощность удара. Это обстоятельство послужило одной из причин того, что Гаагская декларация (1899 г.) запретила использование для поражения человека пуль, сплющивающихся в теле.

Как и у союзников, часто причиной смерти становилась не сама пуля, а занесенная с остатками грязной одежды зараза. У одного русского солдата, подобранного французами, было проникающее ранение в грудь. Вскоре он умер. Вскрытие показало, что все его внутренности были поражены бактериями, вызвавшими мучительную смерть.{889}

Сепсис был явлением массовым, так как во время боя солдат имеет на себе различное дополнительное снаряжение. Его детали также проникали внутрь тела через раневые каналы. Никаких эффективных средств противодействия ему медицина того времени еще не знала.

И, конечно, не будем забывать, что при преодолении огнестрельным снарядом предметов одежды, содержимого карманов, при взаимодействии пули с плотной преградой предметы могут частично или полностью разрушаться. Образующиеся при этом осколки и фрагменты способны причинять дополнительные повреждения.

Такой же способностью обладают и обломки костей, поврежденных пулей. Все эти поражающие элементы носят название вторичных снарядов.{890}

Ранений от артиллерийских снарядов было у русских меньше, в основном это была работа французской артиллерии.



ПЕРВАЯ МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ РАНЕНЫМ: АНГЛИЧАНЕ

Врачам хватало работы и под свист снарядов, но когда он прекратился, ее стало кратно больше. Как только замолкли пушки, медицинский персонал союзников начал оказывать помощь пострадавшим, не разделяя их на своих и врагов. Как вспоминал помощник хирурга 23-го Королевского Уэльского фузилерного полка Сигер Холмс: «…я не знаю, как я дошел на своих подкашивающихся ногах к первой попавшейся палатке. Весь вечер и большую часть ночи мы работали при слабом свете фонаря, выполняя нашу печальную задачу, то отнимая члены, то зашивая раны, качая головами над теми, кто уже был мертв, и разводя руками перед теми, кому уже ничего нельзя было сделать, чтобы облегчить их последние часы, кроме как глотком воды или алкоголя. Я потратил час или два, разъезжая по полю сражения и развозя медикаменты, и таким образом увидел поле лучше, чем многие другие …Всюду по южному берегу Альмы сносят мертвых, умирающих и раненых, некоторые из них тихо стонут, некоторые кричат. Как я смог оценить, имелось 8 000 человеческих тел, из которых не менее четверти были мертвые. На каждого англичанина приходилось трое русских. Отделить раненых от мертвых было достаточно тяжело. Наша работа была далека от завершения, когда я был вынужден искать возможность отдохнуть…».

От усталости и перегрузки эффективность работы врачей страдала сильно. Тот же Холмс вспоминал: «Глаза жгло, руки тряслись, мы испытывали смертельную усталость, и больше убили людей операциями, чем спасли».

Медики, особенно английские, были в основном недавними выпускниками медицинских учебных заведений, прошедшими короткое обучение в течение 12–18 месяцев. Адъютант лорда Раглана ужаснулся картине, увиденной им на одном из медицинских пунктов английской армии, развернутом в сгоревшем Бурлюке. В своем письме домой он говорил «…о хирургах с руками в крови, о сложенных на соломе только что ампутированных руках и ногах, о полах, скользких от крови».{891}

Е. Тарле приводит слова хирурга: «Эти два дня я решительно купался в крови. Никакое описание не может передать всех ужасов этого поля сражения; мертвые, умирающие, лошади, ружья, лафеты, тела без голов, туловища без ног, раны такие, что у меня кровь стынет в жилах при одном воспоминании о них… Право, я ни с чем не могу лучше сравнить поле битвы в эти два дня, как с бойнею…».

Хирург военного корабля “Niger”, направленный в помощь медикам на “Colombo”, вспоминал, что на 650 раненых и больных на его борту, включая даже нескольких русских, было всего три врача, включая его: «у меня было столько работы, что не хватало времени даже для обеда… Я за один день сделал столько операций, сколько врач в Лондоне не делает за год».{892} Воспоминания помощника хирурга корабля «Везувий» Ричарда Армстронга категорически невозможно читать, будучи брезгливым и слабонервным.

Медики столь самоотверженно делали свою работу, что по праву отмечались в полковых летописях наравне с другими героями сражения. Разница была лишь в том, что те, кого они сейчас спасали, проявляли доблесть, убивая, врачи же проявляли доблесть, возвращая к жизни. История 23-го полка упоминает как героя сражения своего хирурга: «…усердие и способности мистера Ватта заслуживают похвалы, а доброта и внимание, проявленные к раненым солдатам полка Харрингтоном, помощником королевского поставщика продовольствия, добровольно оказавшим свою бесценную помощь в полевом госпитале Королевский уэльский фузилерный полк должен помнить всегда».

Медицинский парк англичан был разделен на две части. Одна из них занималась сбором раненых и доставкой на полевые медицинские пункты, которые были развернуты при каждой дивизии. Вторая перевозила получивших первую медицинскую помощь и нуждавшихся в эвакуации на выделенные суда. В первую же ночь были проведены операции более 400 человекам, в том числе более 100 — русским раненым.{893} Королевский флот предложил оказать помощь армейским хирургам, отправив на берег врачей с 31 корабля, но по непонятным причинам это предложение было не принято. В то же время французские медики были отправлены на берег для ускорения эвакуации и оказания помощи непосредственно на местах.{894}

Как бы ни старались медики, эвакуация и погрузка раненых были организованы плохо. Всё время чего-то не хватало: то воды, то одеял, то транспорта, то врачей.{895} Часто раненые, оказавшись на борту корабля, ощущали себя более брошенными, чем на поле сражения. Там их окружали свои боевые товарищи, здесь иногда рядом не было никого.

В некоторых случаях старшие офицеры британского флота сами проявляли инициативу, направляя на берег отряды во главе с одним-двумя офицерами. О своем участии в действиях такого отряда пишет священник Морской бригады Том Келли.{896}

Все проблемы военной администрации Англии, ее совершенная неготовность к войне обернулись после Альминского сражения настоящим кошмаром, особенно для тех, кто нуждался в немедленной помощи. Вдруг все с ужасом узнали, что многим полковым врачам нечем работать с поступавшими потоком ранеными. Создается такое ощущение, что девиз «Севастополь — за неделю!», которым так бравировали английские военные в Варне, армейские чиновники приняли за истину и решили сэкономить в том числе на медицинском имуществе. Оборудование для госпиталей оставалось еще в Варне, большая часть полковых медицинских пунктов — в Евпатории. Даже минимально необходимый запас для оказания первой медицинской помощи оставался до сих пор на транспортах. Не хватало, а зачастую не было вообще хлороформа, морфия, щипцов для удаления пуль. В случае перелома костей руки и ноги ампутировались.

Отдадим должное французским военным медикам, которые по мере возможности делились с британскими коллегами всем, чем могли.{897}

Английским раненым пришлось особенно тяжело. Британская военная медицина не поддавалась никакой логике в своем консерватизме. Еще перед высадкой Доктор Джон Халл, руководитель медицинского штаба британской армии, активно выступил против использования анестезии хлороформом,{898} который уже более семи лет достаточно эффективно использовался как обезболивающее средство. «…Использование ножа — основной метод. Лучше слышать, как человек душераздирающе кричит, чем видеть, как он беззвучно уходит в могилу…», — было его основным медицинским постулатом.{899}

Все это в комплексе привело к тому, что ампутация стала основным методом военно-полевой хирургии Крымской войны. По ее статистике, после операций, проведенных в течение первых 24-х часов, смертность достигала 30%. Среди тех, кому не «посчастливилось» попасть под пилу хирурга за это время, она превышала 60%.

Подобная позиция привела к тому, что уже 23 сентября начался «хлороформный скандал». Поводом стали случаи смерти нескольких английских солдат, доставленных в госпиталь в Скутари. Масла в огонь подлила публикация анонимного автора в «Таймс», подписавшегося «Военный хирург», разметавшая положения Хала и чуть ли не обвинившая последнего в смерти доблестных сынов Англии.{900}

В то же время хлороформ был. Его в середине августа в количестве 180 фунтов отправили из Англии в Болгарию. Из них 110 фунтов попали на склады в Варну, где 32 фунта 8 унций выдали медицинским службам армии и флота, 77 фунтов 8 унций распределили по медицинским складам. 17 августа 1854 г. 70 фунтов распределили по госпиталям Скутари. 7 сентября медицинские службы Легкой, 2-й и 3-й дивизий получили по 10 фунтов хлороформа. К этому дню армия получила еще партии медицинских средств, в том числе и анестетики. В результате, к Альминскому сражению был подготовлен их запас, но он не был доступен большинству армейских хирургов.{901}

Возле медицинских палаток росли груды ампутированных конечностей, ставших вскоре неизменным антуражем этих учреждений всех армий Крымской войны. Как говорил впоследствии один из британских медиков: «…не сделавшие в своей жизни до этого ни одной операции, молодые врачи за одну ночь становились опытными хирургами…». Флотский священник Келли вспоминал, что никогда не видел столь страшных страданий человеческой плоти, а запах, стоявший в воздухе, напоминал ему запах бойни.{902}

Но не будем считать эмоции точно соответствующими реальному положению дел. Процент подвергшихся ампутации хотя и был неоправданно большим, но не измерялся сотнями. Статистика говорит о том, что в первые сутки пила английских хирургов потрудилась над 15 человеками,{903} лишив несчастных не только рук или ног, но и надежды на дальнейшие перспективы нормальной жизни на родине. Если отбросить эмоции и довериться этой самой суровой статистике, то можно вполне точно вычислить количество этих бедолаг. Медицинская служба говорит, что медицинское вмешательство потребовалось для 1772 солдат и офицеров Британской армии, из которых 2/3 классифицированы как тяжелые. Из них только к 5% была применена ампутация. То есть без руки или без ноги остались 80–90 человек.

Много это или мало? Не знаю. Наверное, даже один человек — это много. Ибо для кого-то, часто находящегося в тиши правительственных кабинетов, Альма — это победа, слава, почет, деньги, богатство, удовлетворение желаний, амбиций. А для одного единственного калеки — крушение надежд, планов, нищета и забытье. Так стоит ли война этого?

При этом обезболивающее было распределено совершенно бестолковым образом. Его имели полки, которые часто обходились без потерь, а те, на которые пришлось более 90% потерь, почти не имели его. В 7-м Королевском фузилерном, имевшем одни из самых тяжелых потерь, хлороформа не было вообще, а в 88-м, почти без потерь вышедшем из сражения, его было 2 фунта 8 унций. В результате полковым хирургам приходилось прибегать к самым разным способам, лишь бы облегчить участь раненых. Например, в 79-м полку доктор Маккензи, гражданский доброволец, присоединившийся к армии перед самым началом войны, имел свой запас медикаментов, что очень помогло ему в работе. Маккензи умер от холеры вскоре после сражения, но спас жизнь 27 солдатам. Считается, что его собственного запаса для этого было слишком мало, и он воспользовался «заимствованным» из неизвестных источников — попросту украденным.

Хирург 23-го Королевского Уэльского фузилерного полка Холмс, обработавший более 150 раненых, говорил, что не мог достать нужного количества хлороформа. Можно только догадываться, как валлийцы «благодарили» военную администрацию. Из 11 выделенных для эвакуации раненых и больных транспортов хлороформ имели только пять. Госпитальное судно «Анды» хотя имело хлороформ на борту, по причине горького пьянства капитана не смогло предоставить его медикам. Анестетик нашли только случайно …в декабре 1854 г. при очередной ревизии имущества на борту. А из 430 несчастных, погруженных на его борт, все до единого были ранены, нескольким из которых пришлось делать ампутации.

Альма стала первым уроком масштабной военно-полевой хирургии в Крымской кампании. Британские медики тщательно подошли к документированию опыта — и к концу войны каждый полк имел письменную информацию по каждому убитому, раненому или умершему солдату и офицеру. Спустя несколько лет после Восточной войны вся медицинская информация была обобщена начальником медицинской службы армии доктором Эндрю Смитом и опубликована в двухтомном бюллетене при поддержке парламента. Благодаря этому английская военная медицина, в начале войны контрастно уступавшая качественно медицине французов, к концу уже превзошла ее. Многие десятилетия после войны британская санитарная школа была едва ли не лучшей в мире.{904}

После операции раненым предстоял тяжелый путь длиной в несколько миль по неровной ухабистой местности на берег моря, где назначенный старшим командир корабля Королевского флота «Везувий» Пауэлл организовывал их эвакуацию на борт транспортов и военных кораблей. Грязь и зловоние на них были неописуемы.

Вывоз раненых в санитарных фургонах после сражения на Альме. Сер. XIX в 

«Воздух был пропитан запахом гниения, палубы и одежду мертвых и умирающих покрывали грязь, испражнения и вши. Здесь же роились бесчисленные мухи и жуки, откладывающие личинки в гноящиеся раны людей. Главный хирург, прибыв на борт одного из таких судов, обнаружил там около 400 раненых и больных холерой и дизентерией при полном отсутствии каких-либо средств для их лечения. Команда была занята тем, что принимала на борт новые партии раненых и отправляла в море тела умерших».{905}

Бортовой хирург корабля «Кадакес» не смог найти на его борту никакого медицинского оборудования. Весьма кстати оказалась помощь нескольких сержантских жен, правдами и неправдами за своими мужьями пробравшимися на суда и теперь трогательно ухаживавшими за пострадавшими. В сложившейся ситуации они выступали единственными представителями медицинского персонала на борту некоторых судов.{906} Именно они по праву могут считаться первыми сестрами милосердия Крымской войны.

Сержант Коннор из 23-го Уэльского фузилерного полка, погруженный на следующий день на борт транспорта «Коломбо», оказался на судне, где не было ни одного врача и никаких продуктов. Раненые были предоставлены на волю Бога. Он был милостив далеко не ко всем. Умерших тут же сбрасывали за борт.{907}

Транспорт «Кадакес» загрузил на борт 430 человек, страдающих от ран и болезней, более четверти из них умерло за двое суток рейса в Скутари. В дальнейшем ситуация несколько улучшилась. «Вулкан», вышедший утром 22 сентября, имел на борту 320 раненых и больных, из них в пути умерли 1 офицер и 2 солдата. «Анды» вывезли 315 раненых, 4 офицера и 13 рядовых умерли в пути.

Количество раненых и больных, вывезенных кораблями английского флота из Крыма с 22 по 30 сентября 1854 г.{908}
Корабль Дата выхода из Крыма Количество больных и раненых на борту (по различным источникам) Количество умерших на борту (по различным источникам) Наличие анестезии
Vulcan 22 сентября 455 (в том числе раненых — 435). По другим данным — 434 19 нет
Andes 22 (или 23) сентября 420–430 19 нет
Arthur the Great 22 (или 23) сентября 322 (384) раненых и больных холерой. 45 есть
Orient 22 (или 23) сентября 274, в том числе 203 раненых. 33 есть
Colombo 22 сентября 553–442 (только раненые). 30 есть
Caduceus 24 сентября 430 (318) 111 нет
Courier 25 сентября 291 (265) (не считая пленных раненых русских) 33 нет
Timandra 29 (или 30) сентября 305 53 нет
Medway, Himalaya, Golden Reece Неизвестно Неизвестно Неизвестно есть

Кстати, о хлороформе. В тех случаях, когда он применялся, особенно при ампутациях, по воспоминаниям Тома Келли, операция проходила значительно легче.{909}

В других случаях, медицинские палатки были наполненные душераздирающими криками.

Складывалось ощущение, что поток раненых неиссякаем. Начинало темнеть, а крики о помощи не утихали. Уже трудно было разобрать, кто просит о милосердии. Боль и страдания объединили всех. В некоторых местах противники, мертвые и еще живые, лежали рядом. Недавно жестоко истреблявшие друг друга, теперь они старались помочь собратьям по несчастью, сползаясь в небольшие группы по 2–3 человека и даже пытаясь развести огонь. Большая часть раненых умерла от потери крови в первые полчаса, до утра не дожило еще около половины получивших ружейную или картечную пулю. Это грустная статистика войны. Потеряв два литра крови, раненый был обречен. Методика переливания была незнакома военной медицине середины XIX века.



ФРАНЦУЗЫ

У французов положение было несколько лучшим, да и раненых у них было меньше. Поэтому их хирурги стремились оказывать посильную помощь английским врачам, в первую очередь санитарным транспортом, палатками и одеялами.{910} Французы, большинство раненых которых находилось ближе к побережью, использовали для их перевозки все имевшиеся у них фургоны, в том числе и провиантские. Благодаря этому транспортировка у них шла быстрее и легче. Во всяком случае, у раненого француза было больше шансов быстрее получить качественную медицинскую помощь, чем у его британского коллеги.

В отличие от англичан французы выделили 500 моряков для помощи армейским медикам в поиске, доставке на полевые медицинские пункты, транспортировке и последующей погрузке на транспорты раненых.{911}



НЕМНОГО О НЕ САМОМ ПОЗИТИВНОМ

Еще раз попытаюсь развеять миф о рыцарском характере Крымской войны. В первые часы и минуты после сражения некоторые русские раненые были добиты штыками или выстрелами английских солдат. Это суровая правда войны, и в этом Альминское сражение не отличалось от всех других: в первые минуты после боя, еще не остывшие солдаты, часто еще не вышедшие из состояния прострации, не могут остановить в себе стремление к убийству, владевшее ими в ходе всего боя. Это может быть даже просто актом мести за погибшего друга, за командира, за испытанный личный страх. Чаще всего это делают не самые храбрые…

Тимоти Гоуинг оправдывает действия своих коллег: «Русские офицеры вели себя, как джентльмены, но их солдаты оказались сущими мерзавцами. В ночь после битвы и на следующее утро они то и дело стреляли в тех, кто оказывал им помощь. Наши товарищи сразу же стреляли в ответ или закалывали их на месте. Это было сурово, но справедливо; никому из убитых не привелось похвалиться своим поступком перед другими».

После нескольких подобных случаев командование союзников приказало привести в негодность находившееся на поле оружие, что позволило использовать ружейные приклады в качестве дров для костров.

О добитых русских солдатах пишет и Том Келли, правда, сей «грех» он списывает на французов, якобы добивших тяжелораненых, чтобы не утруждать себя их лечением.{912} Есть и другие свидетельства об этой «изнанке» войны, и нам, увы, придется признать — было.

Так что, уважаемые, не нужно лить по этому поводу слезы, Крымская война — это война, а там, как говорится — A’ la guerre comme a’ la guerre!

Добитые в первые минуты после сражения раненые были плодом неустойчивого психического состояния у опьяненных солдат союзников.

Беспредельная любовь ко всему человечеству беспричинно сменялась лютой ненавистью и садистской жестокостью. Увы, но это грустная правда любой войны, и Крымская здесь не исключение. Может быть, все-таки нужно перестать делать из нее образ рыцарской кампании, в которой противники ну просто были влюблены друг в друга?

«Победа на Альме». Рис. из английского журнала. 1854 г.

Массовой жестокости к поверженному противнику не было, каждый старался проявить посильную заботу и о своих соотечественниках, и о противниках, с которыми только что яростно сражался. Хотя некоторая надменность, выражавшаяся в основном словесно, все-таки присутствовала в Гвардейской дивизии английской армии.

Солдаты скорбили о потере друзей, старались найти их тела в надежде хоть чем-то облегчить последние минуты. Капрал Гоуинг отправился на поиски своего друга. «Я нашел его у реки мертвым. Одна пуля попала ему в рот, другая — в грудь слева, так что смерть была мгновенной. Жаль, что его не видел наш славный капитан; друг мой был храбр, как лев, но глубоко религиозен. Он не прошел и сотни ярдов от того места, где говорил мне о необходимости «отбросить русских штыками».

Я присел рядом, и сердце мое разрывалось, когда я вспоминал наши беседы, особенно тот разговор в ночь с 19 на 20, часов в 6 утра. Двое или трое наших помогли мне с похоронами: мы опустили в могилу тело, завернутое только в плащ, и с тяжелым сердцем ушли прочь».



НОЧЬ НА ПОЛЕ СРАЖЕНИЯ

И все же милосердие, пусть не царило над полем, покрытым грехом убийства, но проявлялось едва ли не на каждом шагу. Того же Таторского напоила кофе и вином «женщина в красных штанах, в черной юбке и матросской шляпе» — маркитантка одного из французских полков.{913}

По мере возможности сострадание вытесняло злобу, появлялось стремление облегчить боль и страдания, дать глоток воды, перенести в более удобное место, где раненый скорее мог быть найден медиками или солдатами, назначенными для их сбора. Ситуация усложнилась наступившими сумерками, затруднившими поиск. И теперь только стон был тем ориентиром, по которому можно было найти несчастных.

По словам сержанта Ричарда Ибсли из 47-го полка, некоторые солдаты всю ночь ходили по полю, отыскивая раненых, давая им воды или водки с небольшим кусочком хлеба, чтобы хоть как-то облегчить мучения. Непонятно почему, но раненые 33-го полка не получили помощи до самого утра, и многие из них не пережили ночи.{914}

Солдаты 20-го полка расположились на месте бывшего русского лагеря. Это не принесло им радости, так как вся округа была сильно загаженной. Туже ситуацию обнаружил 55-й полк, расположившийся южнее телеграфа. От зловония невозможно было уснуть.

Ричард Маккензи. Хирург 79-го полка

Увы, кровь и дерьмо — реалии войны, к которым британским солдатам (да и всем остальным) еще предстояло привыкнуть настолько, что бы хоть их не замечать. Если кровь и смерть на войне бывают хотя и часто, но иногда, то все остальные дурно пахнущие ее «прелести» — постоянно.

С наступлением темноты англичане и французы развели огонь, пытаясь приготовить хоть немного горячей пищи. К теплу и еде сползались русские раненые. Их никто не прогонял, по возможности уступали место у костра, делились сухарями, предлагали воду, виски и табак. Многие бедняги с благодарностью принимали пищу, некоторые, особенно тяжелораненые или умирающие, отказывались с негодованием. Лейтенант Пид вспоминал, что самое удручающее впечатление произвел на него труп русского солдата с двумя медалями на груди и расколотой осколком гранаты головой, который лежал возле него, навевая не самые радостные мысли для двадцатилетнего смертельно уставшего молодого человека.{915}

Капитан Ванделир с состраданием смотрел на русских раненых, понимавших, что помощь им будет оказана после того, как ее получат английские солдаты и офицеры, но мужественно переносивших мучения.

Офицеры 55-го полка пошли к месту, где были собраны их недавние смертельные враги — русские раненые пехотинцы. Их было около 200 человек, все сильно изувечены. Англичане оставили им немного воды, которую те с благодарностью приняли…

Можно понять эти поступки французских и английских солдат. Это были в своей массе молодые люди, оторванные от дома, души которых еще не были исковерканы войной, в сердцах которых после боя не было злобы и ненависти к поверженному противнику. Ожесточение пришло позже….

Тем из интернационала калек, кому не посчастливилось быть найденными вечером, пришлось страдать всю ночь, которая была наполнена стонами раненых и их мольбами о помощи. Некоторых раненых приходилось оставлять без помощи по единственной причине — они были нетранспортабельны, и любое движение причиняло им адские муки. К таким в первую очередь подходил священник Морской бригады Том Келли, поил их водой, давал несколько сухарей, говорил несколько слов ободрения.{916}

Сидя у костров и моля о скорейшем наступлении утра, многие англичане, французы и турки не могли никуда деться от страшного хора смерти. Рядовой Альберт Митчел из 13-го легкого драгунского признавался, что она была тяжелым испытанием для него. «…K тому времени, когда большая часть армии спала, мы слышали раздающиеся вокруг нас стоны раненых и умирающих, некоторые молили Бога о капле воды… Мы увидели достаточно, чтобы укрепить наши чувства и сделаться черствыми к человеческим страданиям, но я на некоторое время очень серьезно задумался, прося у Бога защиты от опасности…».{917}

Мучения многих затянулись надолго. Некоторых раненых англичане или не нашли, или попросту забыли на поле сражения. В ноябре русские кавалеристы из частей, направленных главнокомандующим для размещения «на поправку» по деревням в сторону Евпатории, находили в заброшенных сельских домах «…много сгнивших трупов англичан кучами, вповалку. Это были раненые в Альминской битве, не подобранные своими. По рассказам пленных, захваченных тогда казаками, можно было заключить, что большая часть раненых притащилась к берегу, когда флот уже снимался с якоря. На призыв их никто не отозвался, и они так и погибли: кто тут же на берегу, а кто был посильнее — забредал в деревни и погибал здесь от ран и голода в невыразимых мучениях. Когда трупы несчастных были убраны, то смрад, внедрившийся в жилищах, был так силён, что его невозможно было выносить: дома так и остались незанятыми войсками».{918}

К утру стонов стало меньше — коварный ночной холод добил многих.



ОКАЗАНИЕ ПОМОЩИ РАНЕНЫМ: СОЮЗНИКИ

Не хватало транспорта для транспортировки раненых. Уже после Крымской войны в Англии был собран так называемый Севастопольский комитет, имевший задачу разобраться с причинами огромных потерь (особенно небоевых) в Крыму. Страна жаждала крови виновных, и их срочно нужно было найти, а если не получится — назначить. Один из вопросов никак не могли понять заседавшие: как войска умудрились остаться без минимально необходимого для транспортировки раненых гужевого транспорта? То, что удалось выяснить из показаний некоего полковника Кинлока, стало потрясающим по своей циничности открытием. Оказывается, еще в марте 1854 г. он предложил доставить из Испании столько мулов, сколько нужно. Лорд Раглан и герцог Кембриджский одобрили предложение, но лорды казначейства опасались чрезмерных финансовых расходов и отклонили его. Военные настояли — и через три месяца полковнику Кинлоку поручили отправиться в Испанию для покупки 500 мулов: 300 с седлами под вьюки и 200 с хомутами для повозки. Исполнение поручения не встретило никаких трудностей и по средней цене 21 ф. с. 10 шил. животных купили. Но 200 из этих полезнейших существ вместе с погонщиками так и остались в Аликанте, откуда были отправлены в Крым только в декабре 1854 г. Джон Конкрен возмущался, что нерешительность и беззаботность чиновников привела вместо выгоды к убыткам. По его мнению, для 500 мулов и 90 погонщиков было нужно всего лишь два транспорта, на которые дополнительно можно было погрузить еще и 400–500 пассажиров и 1000 тонн продовольствия и в несколько дней доставить всё это на театр военных действий.{919}

По причине традиционной глупости военной администрации 20 сентября 1954 г. для эвакуации раненых вместо пока еще мирно пасшихся на лугах Испании мулов в помощь войскам были высажены на берег моряки из корабельных экипажей, которые в качестве примитивных носилок использовали гамаки, в которых они обычно спали на борту. Какое-то количество раненых сразу же грузилось на корабли, остальных сносили в долину Альмы, где в нескольких уцелевших зданиях поселков Бурлюк и Альматамак и даже одной из палаток, предоставленных лордом Рагланом, были развернуты медицинские пункты.

Когда металлу надоело собирать дань жизнями, им же искалеченными, появился другой старый знакомый убийца — болезни. Вновь напомнила о себе холера, которая, казалось, передала на время инициативу более современным, но не менее жестоким средствам убийства. Хотя пострадавшие от нее истекали чаще всего не кровью, а поносом, «урожай» она собрала обильный. Англичане, не имея опыта локализации распространения эпидемии, совершили грубую ошибку, расположившись на месте бывших русских лагерей. Антисанитария, царившая там, усугубила ситуацию, создавая плодотворную почву для распространения болезнетворных бактерий. В результате к раненым пулями и осколками гранат добавились получившие заразу.{920} Последствия не сильно отличались, а по степени мучений еще можно было поспорить, что было легче перенести.

Некоторый процент смертей врачи относят на счет неразлучного спутника войны — столбняка.{921}

По воспоминаниям сэра Эвелина Вуда, в то время гардемарина Королевского флота, прежде чем армия оставила Альминское поле, на корабли было погружено около 1500 раненых и заболевших солдат союзников.

Не менее 200 человек из них, в основном из числа тех, чьи ранения были усугублены болезнью, умерли (в том числе 51 на борту транспортов{922}). Среди них — генерал Тайден, командовавший Королевскими саперами.



ОКАЗАНИЕ МЕДИЦИНСКОЙ ПОМОЩИ РУССКИМ РАНЕНЫМ ПОСЛЕ СРАЖЕНИЯ НА АЛЬМЕ

Особенно тяжело приходилось русским раненым. Первый экзамен, данный войной медицинской службе, был провален. После Альмы, равно как и впоследствии после Инкермана, он показал свою неподготовленность и неорганизованность.{923}

Офицер гусарского эрцгерцога Саксен-Веймарского пока Евгений Арбузов при отступлении видел «…очень много убитых, большое число раненых и отставших, сильно мешавших нашему движению».

Сказался дефицит перевязочных материалов, которые скоро закончились, а из складов в Симферополе никто не позаботился об их доставке.

Основная масса пострадавших осталась на поле сражения. Число эвакуированных на санитарных повозках, в том числе силами таких патриотов, как будущая героиня Севастопольской обороны Даша Севастопольская, пострадавших было незначительно. Остальные, при всем гуманном отношении к ним противника, на помощь могли рассчитывать лишь во вторую, а то и в третью очередь. Нужно отметить, что забота о них стала поистине всенародной.

«На вторые сутки после Альминского сражения Пестель получил уведомление от помещика ротмистра Алибея Хункалова, что на поле битвы в Бурлюке и за рекою осталось от 200 до 400 раненых русских воинов; Хункалов просил прислать за ними доктора и служителей. Англичане взяли на пароход только тяжелораненых. Их врачи, оставшиеся на поле битвы, также просили взять русских раненых на подводах под конвоем в Симферополь. Сам Хункалов боялся выехать из имения, так как греки пустили слух, что вся Альминская долина будет разграблена. Осмотрев поле битвы, по просьбе губернатора, 16 числа Хункалов подтвердил свое заявление и просил о скорейшей помощи. Губернатор просил князя Меншикова о разрешении доставить раненых в Симферополь, и 17 числа за ними были отправлены доктор Данилевич и асессор Палаты государственных имуществ Выражевич. 18 числа они привезли 250 человек в Симферополь, но симферопольский госпиталь отказался их принять, так как был переполнен больными, и в доме Старцова было уже 150 больных».{924}

Потребовались чрезвычайные усилия и экстренные меры для подготовки города к той роли, которую ему пришлось выполнять всю войну — эвакуации, лечению и, увы, захоронению умерших раненых и больных воинов. Уже 17 сентября 1854 г. первые раненые, 1 офицер и 78 нижних чинов, были доставлены в военный госпиталь Симферополя.

В Севастополе, где в скором времени оказалось около 2 000 раненых и контуженых солдат и офицеров, возникли проблемы с их обеспечением. Часть из них привезли полковые санитарные службы, часть добралась до города сами или с помощью товарищей. И если с перевязочными материалами было более менее терпимое положение (6000 комплектов), то с госпитальными учреждениями оно стало в скором времени плачевным.

Находившиеся здесь четыре временных военных госпиталя оставались в свернутом состоянии. Лишь на второй день Альминского сражения, начавшегося 20 сентября 1854 г., начали спешно разворачивать военно-временный госпиталь, в который доставили около 2000 раненых, однако ввиду неподготовленности госпиталя помощь им удалось оказать лишь самую минимальную.

После сражения при Альме много раненых было направлено в Севастополь, еще больше оставалось на поле сражения, так как весь отряд русских войск численностью 35 тыс. человек обеспечивался всего двумя перевязочными пунктами, на каждом из которых было по три медика с небольшим числом лазаретной прислуги и десятью подводами для перевозки раненых. Когда о том, что более 2000 раненых в Альминском сражении оказалось в отчаянном положении, лежали на земле, без медицинской помощи и даже без тюфяков, рассказали адмиралу П.С. Нахимову, то он вдруг, как бы вспомнив о чем-то… сказал: «поезжайте сейчас в казармы 41-го экипажа (ранее П.С. Нахимов им командовал), скажите, что я приказал выдать сейчас же все тюфяки, имеющиеся там налицо, и которые я велел когда-то сшить для своих матросов; их должно быть 800 или более, тащите их в казармы армейским раненым».{925}



СБОР ТРОФЕЕВ. МАРОДЕРСТВО НА ПОЛЕ СРАЖЕНИЯ — ТЕМНАЯ СТОРОНА ВОЙНЫ

Масштаб поражения русской армии был очевиден. Поле было буквально усеяно брошенным оружием, снаряжением, частями одежды. Собранные в кучи, размером каждый 60 на 30 футов, трофеи постоянно растаскивались солдатами союзников, использовавших, в частности, ружейные приклады и ложи на дрова для костров. Кое- что из трофеев нашло себе иное применение. Помните, как по приказу командира 19-го Нортйоркширского полка были собраны валявшиеся русские барабаны (их вольно идентифицировали как принадлежавшие Владимирскому, Минскому и Бородинскому полкам)? Так вот, по сегодняшний день 20 сентября это полковой праздник «Зеленых Говарда», на который эти барабаны, до того стоявшие горкой в полковом музее, выносятся перед строем полка и его гостями, прибывшими на День Альмы. Судя по предполагаемой полковой принадлежности музыкальных инструментов, солдаты собирали их по всей протяженности Альмы.

Некоторые солдаты, почувствовавшие после нервного напряжения боя сильный голод, начали поиск продуктов в ранцах убитых, в изобилии валявшихся вокруг или еще остававшихся на спинах мертвых.

На следующий день поиск пищи превратился в необходимость. Источником ее пополнения служили в первую очередь брошенные и снятые с убитых русских солдат ранцы.

«На вершинах близлежащих холмов солдаты находили сотни ранцев, чтобы, открыв их, разочарованно обнаружить внутри несколько кусков черного хлеба и раскрошенное печенье[85]».{926}

Чарльз Ашервуд из 19-го полка первым делом принялся за ранцы убитых и раненых русских пехотинцев в надежде найти что-нибудь съестное.

«…Я перевернул труп одного из них, и открыв ранец, не нашел там ничего, кроме четырех кусков черного хлеба. Не имея никакой надежды получить другие продукты от собственных снабженцев, я счел это за благо и принялся за работу, чтобы лишить покойника его груза, перерезав лямки и забрав ранец…».

Обрадованный такой находкой Ашервуд, отстегнув погонные пуговицы русских пехотинцев, набрал сколько смог ранцев и потащил их к биваку своего полка.

Из ранцев он соорудил себе укрытие от осеннего пронизывающего ночного ветра, а найденные продукты использовал для ужина. С последним его, как и многих других английских солдат, постигло разочарование. Хлеб на вкус оказался похожим на солому, но даже это было для Ашервуда лучше, чем ничего.

«Нужно признать, что трапеза не удовлетворила меня из-за запаха хлеба, подобного запаху гнилого сена, однако так как более не было ничего, удовлетворив голод, я смог заснуть, сделав себе подобие постели из сухой травы и положив под голову свою находку…», — вспоминал сержант Ашервуд.

Кроме Ашервуда, плохое качество хлеба, похожего на торф и который, по его мнению, отвергли бы даже свиньи, отмечал капеллан Келли.{927}

Как ни прискорбно, но обирание мертвых стало массовым. Британцы склонны обвинять в этом прежде всего своих союзников, говоря о привыкших к подобной практике в Алжире французах. Действительно, французы с удовольствием обшаривали ранцы русских убитых и просто брошенные, в изобилии устилавшие как поле боя, так и путь отступления русской армии.

Не брезговали они и обиранием раненых. Попавший в плен рядовой Московского пехотного полка Павел Таторский вспоминал: «Проходил мимо француз. Видит — человек ранен: сейчас вынул шелковый платочек, покрыл ему голову и за труд вытаскал у него из кармана деньги… Не прошло самую малость времени, проходит мимо солдат: поглядел на платочек, видит — шелковый, снял его и положил тряпочку».{928}

Конечно, военные сувениры не отрицались, но главными трофеями были вещи более нужные и практичные. Оказавшийся на поле Альминского сражения 28 сентября 1854 г. русский офицер обнаружил «свежие следы неприятеля: …растрепанные русские ранцы, при которых не оказалось ни одних запасных сапог, вместо же их валялись сабо, брошенные, вероятно, вследствие неприменимости этой обуви к крымской осенней грязи, для которой сапоги русского солдата были гораздо пригоднее».

О том, что мертвых русских разули, вспоминает видевший все своими глазами копиист Яковлев: «В это время я обернулся назад и увидел, что невдалеке от нас французы копали ямы и возле них лежали кучею ограбленные тела русских воинов. Бедная одежда прикрывала их смертные останки; ни на одном уже не было обуви».

Чиновник показал на откровенное мародерство сопровождавшему его французу (с чисто французской фамилией — Танский), но тот оправдал все военной необходимостью.

«…Я не мог избегнуть нескольких замечаний о жестоком обращении их с пленными и неуважении к телам убитых. Кстати, в то же время обернувшись, я заметил, как двое французов на берегу моря примеривали русские сапоги и силились отнять их один у другого. Кроме того, один из них держал в руке кожаный кошелек, очевидно, снятый с ноги какого-нибудь убитого русского солдата. Я невольно указал на этих грабителей:

— Вот, господин полковник, извольте посмотреть, как дороги им русские сапоги. Один из них даже и кошельком запасся. Разве они наследники убитых?

Танский, выслушав это, улыбнулся. «Теперь им сапоги не нужны, — сказал он. — Они могут обойтись и без них; пусть лучше поносит их живой».{929}

Деревянные сабо постигла судьба, схожая с участью британских киверов. Разница была в том, что если изобретение принца Альберта старались «забыть», то деревянные французские башмаки, сгорая в кострах, согревали солдат в прохладную сентябрьскую ночь.

Обувь русских солдат отметили как качественную и потому разували павших без угрызений совести. Солдат союзников удивляло, что несмотря на то, что подошвы николаевских сапог не имели привычной им ковки, а подшивались дратвой, она была достаточно прочной.

Подошвы русских сапок в 1850–1860 гг. действительно подшивались исключительно дратвой, и только с 1865–1866 гг. в некоторых полках стали применять для этого наряду с дратвой деревянные или металлические шпильки.{930}

Келли увидел мародерство своими глазами, когда описывал работу своего маленького отряда, состоявшего из 50 солдат и одного лейтенанта. По его словам, работали все быстро и энергично, останавливаясь только для того, чтобы «вытряхнуть из сапог» очередного мертвеца. На все возражения священника и напоминания о греховности обирания мертвых солдат ответил святому отцу, что обувь из русской кожи очень высоко ценится среди матросов.{931}

О турках все скромно молчат, но зная нравы, распространенные в их среде и до, и во время, и после Крымской войны, не стоит особенно сомневаться, что найденные ими русские раненые в короткое время пополняли списки мертвых, а содержимое их карманов перекочевывало в ранцы турецких пехотинцев. Павел Таторский отмечает мародерство французов, но больше развитое — турок.{932}

Касаемо раздевания убитых и раненых достаточно лишь прочитать воспоминания одного из французских моряков, что турецкие солдаты «…были обуты так же плохо, как и солдаты первой республики, до Итальянской кампании. Большинство носило туфли без задника и каблука, плохо державшиеся на ступне; часто на них отсутствовала подошва. У других был просто кусок недубленой кожи, прикрепленный к ступне с помощью ремней, завязывавшихся кругом ноги».{933}

Естественно, что желание приобрести себе более качественную русскую обувь было, вне конкуренции, перед порывами совести. А что касается добивания раненых, то это не мое стремление описать ситуацию с максимально трагичной интонацией и тем напугать читателя. П.О. Бобровский в своих «Воспоминаниях офицера о военных действиях на Дунае в 1853 и 1854 годах» пишет, что при Четати «…наших раненых турки добивали, снимали с них сапоги, амуницию и хорошие шинели».{934} Полковник Баумгартен в своем дневнике об этом же сражении приводит пример с капитаном Бантышем, которого «…по очищении Четати… нашли поджаренным на огне». Других раненых и доставшихся им русских офицеров и солдат турки изувечили.{935} Таковы традиции войны и именно так начиналась война, которую некоторые неисправимые романтики пытаются представить «последней войной джентльменов». Вот только у раненых русских спросить забыли…

В Крыму, кстати, турецким солдатам было безразлично, кого грабить. С одинаковым успехом они «…снимали сапоги и платье …с британских и русских убитых».{936}

Прошу не понимать меня превратно. Я ни в коей мере не хочу сказать, что турецкие солдаты самые никудышные из принимавших участие в Крымской войне. Скорее, наоборот. И это сейчас признают многие из тех, кто старается детально исследовать войну, не исключая ее «изнанки». Те же британцы, пусть сквозь зубы, но признают, что презираемые ими тогда турецкие солдаты и офицеры «делали» кампанию не хуже, а часто лучше их собственных. Даже в русской военной печати после Крымской войны можно было встретить утверждение, что, впитав в себя европейскую организацию от иностранных командиров, турецкий солдат выработался в лучшего в мире.{937}

Кстати, некоторые английские офицеры не делали тайны из того, что их собственные солдаты занимались банальным мародерством, не хуже французов и турок обирая убитых и раненых, притом и русских, и своих. По словам лейтенанта Пида, сначала солдаты 20-го пехотного полка выворачивали карманы у русских, затем они обнаружили, что денег в них нет, но зато есть почти у всех в обуви. Англичане сделали вывод, что русские получили жалование перед сражением. Одни мародеры обогатились на солидную сумму.{938}

Действительно, в русской армии нижние чины часто использовали обувь как своеобразный тайник для наиболее ценных вещей. Очевидно, считалось, что ранец могут украсть, его можно бросить во время отступления, а обувь останется наиболее надежным местом. Тому подтверждение результаты экспедиции на поле Альминского сражения в 2007 г. Тогда, например, в сапоге одного из найденных погибших русских солдат обнаружили завернутую в ткань икону-складень.{939} Кстати, не самые плохие приоритеты среди моральных ценностей были у николаевских солдат.

Если противозаконное дело нельзя остановить, то нужно разрешить его официально. На том и порешили. По утверждению капрала гвардейских гренадер Мак Милана после Альминского сражения было официально разрешено брать в личное пользование одежду и имущество из ранцев русских убитых солдат. Сам капрал обогатился на Альме штанами, по его словам, с очень сложной системой застегивания и в то же время короткими. Вторым трофеем стала льняная рубаха, очень чистая и очень удобная, которая, как он утверждает, долго служила ему. Кроме брюк, Мак Мил- лан сменил свои ботинки на более качественные русские сапоги (он тоже называет их ботинками), которые доходили ему почти до колена.



ПОХОРОНЫ ПАВШИХ

Едва закончили греметь орудийные выстрелы и союзное командование убедилось, что русские, покинув поле сражения, возвращаться в ближайшее время на него не собираются, победители приступили к скорбной церемонии предания земле павших и оказания помощи тем, кто в ней нуждался.

Для мертвых отрывались братские могилы глубиной примерно в 1,5 метра, в которые укладывалось по 50–60 человек, при этом тела сносились к ближайшей могиле, в некоторых случаях национальная принадлежность не соблюдалась.

Леон Герен вспоминал: «Длинные ряды мулов перевозили на корабли раненых французов, англичан и русских. Тут же хоронили павших, собирали окровавленные и разбросанные части трупов, которые зарывали в общую яму. Оружие и одежда собраны были в кучу и преданы огню».

К сбору убитых и раненых привлекались в основном специально выделенные солдаты полков или понесших минимальные потери, или не принимавших активного участия в сражении, как, например, 28-й полк британской армии. На эту печальную миссию ушло как минимум два дня, 19-й полк занимался ею до 22 сентября. Аналогичной работой занимались эти два дня и Королевские фузилеры, в том числе и счастливый, что остался живым после кровавой бойни, Тимоти Гоуинг.

«21 и 22 мы подбирали раненых, своих и чужих. Наших тотчас отправляли кораблями в Скутари; сотни раненых русских переносили в виноградники на склоне. Мертвых хоронили в огромных ямах — и до чего печальной и ужасной была эта картина, ведь многие тела были буквально разорваны на куски. Трудно было установить порой причину гибели того или иного солдата. Одни словно продолжали стрелять, другие будто уснули — и поле битвы было сплошь усеяно мертвыми телами во всех возможных позах. Лица тех, кто нашел свою смерть на острие штыка, были искажены страданием; некоторые улыбались».

Служили службу священники, читая молитвы над могилами. Нужно сказать, что как и русские, французские священники не оставляли свою паству и под огнем. Один из них, аббат Статлер из 2-й дивизии, заслужил похвалу Боске за свое поведение в сражении.{940}

Проведший несколько экспедиций на Альминском поле В. Гуркович утверждает, основываясь на собственном опыте и результатах исследовательских работ, что часть русских солдат была похоронена в одних могилах с англичанами и французами.{941} Возможно, действительно трудно было определить национальную принадлежность разорванного и залитого кровью тела, не говоря уже об оторванных конечностях. Да и нужно ли это было?

В некоторых случаях для похорон использовались уже готовые сооружения, например, батарея у Курганной высоты. Современные исследования помогли обнаружить на ней места захоронения солдат Казанского егерского и Владимирского пехотного полков. В материалах экспедиций 1990 г. В. Гурковича{942} и А. Пузровского в 2007 г.{943} об этом говорится достаточно подробно.

Как проходил скорбный процесс? Разочарую многих — никакой возвышенности, особенно в случае с телами солдат противника. Не было тогда специальных формирований вроде «кригсграбкоманд»[86] Первой мировой войны. И занимались этим обычные солдаты армейских полков. Естественно, не в радость им была эта работа. Сам процесс этот был, скорее, не торжественное предание земле, а очистка местности в целях предотвращения возникновения эпидемий и их распространения. Тут позволю не согласиться с исследователями 2007 г., утверждавшими, что «…захоронения совершались в спешном порядке соответствующими службами Британской армии. При подтягивании тел к траншее, вероятно, применялись такелажные ремни с латунными и железными пряжками (они были найдены преимущественно у костей ног), недостачи в которых не было, поскольку союзные войска прибыли на полуостров морем».{944}

Давайте опустимся на землю. Всегда считал, что многое сначала непонятное на самом деле просто. Не спорю — русских убитых, не слишком церемонясь и не озабочиваясь проблемой, что война-то началась рыцарская, таскали на ремнях к ближайшим местам захоронений. Возможно, так поступали и со своими. Правда, с русскими было проще — не требовалась идентификация погибших. Такелажные ремни — это здорово! Это просто чудесное изобретение, прямо своей конструкцией предназначенное для похоронного дела в полевых условиях. Вот только кто его даст? Королевский флот славился невероятно строгой системой учета. А тут еще и оставляли на ногах тел, даже не удосуживаясь снять (читайте выше).

И нужно ли гнать уставших солдат на берег моря (а то и в Евпаторию), чтобы те тащили такелажные ремни, которые еще им никто из флотских коллег не даст? Тем более, что моряки выделялись для помощи в эвакуации раненых на корабли, а не для уборки тел убитых, хотя и привлекались к этой работе по обстоятельствам.

А если оглянуться? А если мозги напрячь? Да вокруг навалом брошенных ранцев и другого снаряжения. А на каждом ранце великолепные ремни не хуже такелажных, которые никто считать не будет и потому их можно отправлять в могилу вместе с убиенными. То есть почти на каждом теле имеется средство его транспортировки. Так что все проще, чем кажется…

Если же кто-то считает, что каждого убитого хоронили с воинскими почестями, то он заблуждается. Не до этого было. В первую очередь думали, как помочь тем, кто еще жив.

Конечно, далеко не все убитые были преданы земле. Многие тела, в основном русские, были забыты, не найдены и остались лежать под лучами солнца. В конце 1855 г. фуражиры российской армии прибыли на Альму для заготовки сена. По воспоминаниям одного из них, кости людей продолжали лежать среди полусгнивших ранцев и других деталей амуниции. Сами места захоронений не были точно обозначены: «…я не нашел могил, где были похоронены союзниками трупы наших убитых, но полагаю, что в настоящее время эти могилы удостоились хотя бы простого деревянного креста».{945}



ПЛЕННЫЕ

Пленные — это такие же неизбежные спутники войны, как раненые, убитые и контуженые. Как правило, максимальное число этого трагического «урожая» собирают победители. В 1854 г. ни о каких международных законодательных актах об отношении к военнопленным еще говорить не приходилось, потому к ним относились в основном хорошо.

Если в первые минуты после победы попавшихся в руки британских солдат русских пехотинцев даже, как мы уже видели, отпускали, уже спустя час подобная практика была категорически прекращена. Пленные, в соответствии с пунктом 2 приказа по армии, собирались в отведенные штабом места.{946} Под конвоем их отводили в район на морском берегу северо-западнее поля сражения, где передавали для охраны солдатам 63-го полка, который почти не участвовал в сражении, и единственные потери, понесенные им в эти дни, — умершие от рецидивных вспышек холеры.{947} Сохранившие возможность двигаться самостоятельно (в том числе имевшие легкие ранения или контузии) конвоировались к Евпатории, где их ждали посадка на транспорты и отправка в Турцию. Нужно сказать, что особо охраной пленных не занимался никто, что позволило многим из них, в первую очередь сохранившим присутствие духа, просто уйти. Раненым оказывал помощь полковой врач Роберт Левине, которому помогали несколько добровольцев из числа солдат, за что были отмечены в рапорте командира полка полковника Суини.{948}.

Старшие офицеры и генералы доставлялись к английскому главнокомандующему, который с каждым или почти каждым из них коротко беседовал. Как правило, они попадали в плен, просто растерявшись. Характерно, что это были командиры бригад, которым в бою просто нечем было заняться. Лорд Раглан коротко побеседовал со взятым в плен генералом Александром Семеновичем Щелкановым,[87] командиром бригады 16-й пехотной дивизии, сидевшим на лафете одной из пушек батареи капитана Вудхауса, артиллеристы которой захватили его в момент, когда он, контуженный при падении с убитой лошади, не имел сил подняться с земли. Уолпул Ричардс приукрасил обстоятельства пленения русского генерала: «…Мне чертовски повезло: после вышеописанной атаки, преследуя отступающих, я захватил русского генерала с ценными документами и после битвы сдал его лорду Раглану».{949}

Генерал, по английским данным, просил у лорда Раглана разрешения следовать за русской армией к Севастополю, на что Раглан ответил ему категорическим отказом, но обещал всяческую заботу.

Пленный генерал был отправлен к адмиралу сэру Эдмонду Лайонсу на «Агамемнон» и был принят там весьма гостеприимно.

Другой высокопоставленный пленный — командир 2-й бригады 17-й пехотной дивизии генерал-майор Павел Александрович Гогинов был ранен и после оказания медицинской помощи доставлен на английский военный корабль.[88]

Французские (то есть взятые французами) пленные собирались отдельно. Их сформировали в одну группу, по возможности покормили. Среди них оказался и совершенно не военный копиист Яковлев.

«…Нам позволили отправиться к другим русским пленным, которые находились тут же невдалеке. В самом деле, когда нас привели к ним, восемь человек русских сидели кружком, очевидно, в неприятном расположении духа. Между ними находился и подпрапорщик Московского пехотного полка Савельев. Нечего, я думаю, и говорить о том, какое впечатление произвела на меня эта родная встреча. После первых приветствий пошли расспросы о том, откуда кто и как попал в неволю. Я рассказал свое горе, другие говорили о своих несчастиях. Потом мы подсели к огню; один из нас и сказал: «Давайте, братцы, с горя хотя покурим трубки. Верно, обедов и ужинов здесь для нас нет».

Но едва только проговорил он это, как показался француз с железным ведром в руках. Очевидно, оно было полно какой-то жидкости.

Мы стали ему говорить: «Эх, брат-француз, ты, кажется, супу принес нам; да только чем же мы будем его есть?».

Француз заговорил: «Суп бона, бона. Монже». (Суп хорош, хорош. Кушайте.) и отошел от нас прочь. Тогда, вынув ложку из мешка, один из нас подошел к ведру и стал пробовать жидкость, приговаривая: «Должно быть, холодный, совсем пар не идет». После чего, перекрестясь, он отведал ее и сказал нам: «Ну, братцы, так что холодный: ведь это чистая вода!». Мы засмеялись и стали придвигаться к огню: «Что ж, когда не приходится хлебать, так будем пить: может, голод-таки забьем.». В это время француз принес сухарей, вроде наших галет, по-французски называемых бисквит, дал каждому из нас по сухарю и ушел. После чего мы принялись за ужин. Разумеется, кто как умел или что при себе нашел, тем и поужинал — и все-таки оставалось засыпать с тощим желудком. Мы улеглись кругом дымящегося бревна; в стороне лежала небольшая куча хворосту, которая позволяла нам некоторое время поддерживать огонь. Тут же стояли и конвойные зуавы. Обыкновенно, днем их бывало не более восьми, и только на ночь становили до двадцати человек. В таком-то положении мы находились до 11-го сентября, когда всех перевезли сначала на корабль «Vill de Paris», а потом на пароходофрегат «Labrador».{950}

22 сентября возникла проблема с русскими ранеными, которых не успевали по разным причинам погрузить на транспорты. Более 200 из них уже умерли, остальные лежали среди нечистот и гноя, страдая от отсутствия должной заботы.{951}

Флот готовился к выходу, армия тоже, и заниматься этими беднягами было некогда и некому. Было принято решение не оставлять их на произвол судьбы. Раненых передавали на попечение младшего врача 44-го пехотного полка Джеймса Томсона с одним помощником. Часто говорят, что это был слуга, но это не соответствует истине. С медиком остался рядовой Джон Марж, солдат этого же полка. Им оставили некоторое количество медикаментов, а также продукты, в том числе 10 мешков сухарей, 4 бочонка рома, чай, сахар.{952}

Если мы пишем о сражении на Альме, то мы просто обязаны сказать о маленьком подвиге духа этого человека. Именно так назвал действия врача Рассел в одном из своих первых репортажей в «Таймс» из Крыма.

30-летний врач в течение 4–5 дней боролся за жизнь каждого из русских солдат. Когда потребовалось пополнение запаса продуктов, он приобрел у местных татар корову и отдал ее на мясо для пленных. 60 человек, спасти которых не удалось, Томсон с помощником похоронили. После ухода армии возникла опасность, что появившиеся на поле русские казаки просто убьют англичан, но раненые русские офицеры заверили медиков, что ни в коем случае не допустят этого.

Некоторое число раненых русских солдат и офицеров, чтобы не обременять свою медицину заботой и лишними расходами и без того дефицитных медицинских средств, было решено вернуть под попечительство России.

Через несколько дней транспорт «Эйвон» подошел к берегу. Все оставшиеся к тому времени в живых раненые были погружены на его борт. Доктор Томсон и Джон Марж сопровождали их до Одессы, где 342 человека из числа взятых в плен раненых{953} передали в руки российских властей.

Томсон и Марж направились в свой полк, но славный человек, оставивший в Англии жену и троих детей, никогда больше не вернулся в строй. Сказалось чрезвычайное напряжение сил, обострившее затаившуюся болезнь.

Он умер от холеры 5 октября 1854 г. в Балаклаве, на следующий день после того, как сошел с борта корабля. В его родном городке Кромарти на кладбище Гранд Форрес установлен памятник — монумент, деньги на который выделил муниципалитет. На плите выбиты слова: «…в дань человеку, чья жизнь была полезной, а смерть стала славной». В местном колледже студенты за успехи в учебе стали получать именную «Стипендию Томсона».

Джон Марж сделал достойную солдата карьеру в 44-м полку, с отличием закончив службу.{954}

Вскоре после окончания сражения начали рождаться и первые мифы. Некоторые даже красивые и романтичные. Один из них — о якобы приехавших полюбоваться на «игру в войну» севастопольских и симферопольских знатных дам. Что послужило основанием для этого, сказать трудно. Но то, что его подогревали прежде всего сами союзники — несомненно. Например, офицер Шотландской гвардии Фредерик Стефенсон писал матери, что как сувенир с места несостоявшегося пикника на Альминских высотах подобрал роскошное перо со шляпки одной из таких барышень.{955}

Думаю, это не более чем высокий художественный штрих на куче человеческого мяса. Зачем нервировать маму…

Но не все предпочитали плен и возможный покой вдали от России возвращению в строй. С изуродованным пулей лицом рядовой Владимирского пехотного полка Иван Андреев сумел незамеченным уползти с поля сражения и после нескольких дней невероятных мытарств и страданий он вернулся в полк.{956}


ПОТЕРИ

«Буди воля Божия: ты и твои подчиненные исполнили долг свой, как смогли; больно неудачи, но еще больнее потери!»

Император Николай I — князю А.С. Меншикову после проигранного сражения па Альме.

Пришло время поговорить о скорбном. Пока речь пойдет об оборванных жизнях и изуродованных телах, души будут искалечены совсем скоро.

Сразу хотелось бы оговориться, что информация по потерям у различных авторов, историков, исследователей, участников и в различных источниках весьма разнится, и я не могу утверждать точно, какая именно является истинной. В то же время нет смысла «гоняться» за точностью до единицы с таким упорством, будто от этого зависит судьба войны. Существует масса документов, в том числе полковых отчетов, в которых данные отличаются от официальных и, тем более, неофициальных. В целом учет потерь во всех армиях, участвовавших в Крымской войне, был поставлен из рук вон плохо. В лучшую сторону можно поставить, пожалуй, только французский контингент. Это обусловлено социально-политической ситуацией в стране, где призванные в армию люди были прежде всего гражданами Франции, а не недавними крепостными (как в России) или отбросами общества (как в Англии), одетыми волею судьбы в солдатский мундир. Расхождения в цифрах, даваемых различными источниками, следует отнести прежде всего к тому, что точный подсчет потерь не был свойствен ни одной из сторон, принимавших участие в сражении. У русских же он был всю войну приблизительным, отчего цифры убитых и умерших от ран мы никогда не узнаем.{957} Потому какие бы точные цифры ни были на первый взгляд, они не будут соответствовать действительным на деле. Так, один русский артиллерийский офицер, попавший в плен к англичанам, утверждал лорду Страфорду, что один только залп его батареи скосил целую роту английской Колдстримской гвардии.{958} Для начала вспомним, что гвардия под картечью практически не была, а общие потери ее совершенно мизерны. Кроме того, ни один офицер русской артиллерии на Альме в плен к союзникам не попал. Но факт преувеличения потерь очевиден. И это не касается только русского артиллериста. И более высокие чины были склонны к подобным преувеличениям: ниже мы коснемся популярного истерического монолога герцога Кембриджского.

В. Гуркович приводит эмоциональное высказывание французского офицера, который забрел (видно, другим ему нечем было заняться, а значит, он из батареи, активно в сражении не участвовавшей) на позиции русской батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады: «…русские артиллеристы грудами лежали на платформах, возбуждая мое удивление: здесь, в этой усыпальнице, все легли, исполняя свой долг… Честь им!».{959}

В то же время потери батареи убитыми составили по «Перечневой ведомости чинов, убитых с начала боевых действий…» 7 человек. Это, конечно, немало, не будем кощунствовать, ибо и один человек, сложивший голову — уже трагедия. Но и преувеличивать смысла нет. Значит, француз просто посчитал артиллеристами и казанских егерей, которые, как мы помним, использовали артиллерийскую позицию для укрытия от огня, обороняясь в ней от английской пехоты?

Кроме того, совершенно ошибочно, говоря об итогах сражения на Альме, определять его исход и результат количеством истерзанного человеческого мяса. В этом случае нужно помнить утверждение Фридриха Великого, что: «приобретение местности, а отнюдь не число убитых доставляет победу». Если мы уже начали говорить о таком щепетильном и моральном вопросе, как потери, и в то же время утверждаем, что хотим сделать наши эмоции минимальными, тогда давайте будем немного циничными. Увы, в другом случае мы не сможем правильно оценить потери воюющих сторон и их влияние на дальнейший ход военных действий. Посему на время, пока Вы читаете эту главу, забываем, что эти несчастные убитые и искалеченные люди, некоторые из которых еще только умирают, страдая от невыносимой боли, умоляя о хоть какой-нибудь помощи — чьи-то дети, мужья, братья. Они сейчас цифры. Так проще и так легче.

Итак, потери. Как правило, люди, далекие от ремесла военного, сводят их огульно в две категории — убитые и раненые. Однако это неправильно. Дело исчисления потерь гораздо более сложное. На практике они разделяются на две категории: демографические и военно-оперативные. Первая для нас значения не имеет. А вот второй категорией мы и будем оперировать. Она включает не только убитых, а и «…всякое выбытие из строя, хотя бы на время».{960} А это убитые, умершие от ран, попавшие в плен, пропавшие без вести, раненые, контуженые и больные, поступившие в лечебные заведения. Составной частью этого вида потерь является категория безвозвратных потерь. Знание количества потерь для обывателя представляется как нечто вроде счета футбольного матча: кто больше перебил и перекалечил врагов, тот и победитель. Это не так. Информация о потерях и их видах важна прежде всего для оценки военных ресурсов: как собственных, так и неприятельских. Результат же сражения определяется не одним количеством убитых, а общим количеством солдат, хотя бы на время оказавшихся вне строя.{961}

Первые, кого называют среди потерь, — убитые, то есть те, смерть которых наступила в результате ранений или иных причин, приведших к ней непосредственно во время боя или спустя непродолжительное время после него. Это самое время точно назвать нельзя, так как в различных армиях его исчисляют по-своему. К категории убитых тесно примыкают умершие от ран — это еще более сложная категория.

Раненые, контуженые — это те, кто во время боя получил ранения или контузии, степень тяжести которых привела к необходимости направления пострадавшего в лечебные заведения. Тоже сложная категория.

Пропавшие без вести — это солдаты и офицеры из числа убитых, смерть которых не установлена, либо попавшие в плен при обстоятельствах, также оставшихся неизвестными. Удельный вес этой неопределенной группы в общем размере потерь зависит в значительной степени от характера и результата военных операций. Наступающая армия располагает гораздо более точными сведениями о своих военных потерях, и у нее удельный вес «пропавших без вести» будет меньше. И, наоборот, при отступлении эта группа значительно возрастает, так как отступающей армии не всегда удается сохранить в целости свою систему учета. Фактически у отступающей армии большинство «пропавших без вести» составляют попавшие в плен.{962} В то же время в армиях середины XIX в. пропавшие без вести включали в себя и без разрешения покинувших поле сражения. Нередко часть их возвращалась в свои полки. Но некоторое число использовало естественное ослабление контроля за личным составом во время сражения или сразу после него и бежало. Такие беглые сбивались в шайки, промышлявшие банальным разбоем. В русской армии Крымской войны приходилось даже проводить экспедиции против таких групп дезертиров, терроризировавших тылы собственной армии. Что касается сражения на Альме, то нужно отметить наличие весьма значительного количества именно этой категории солдат. Притом пропадали без вести по совершенно разным причинам. Иногда совсем глупым. И не только русские. Лорд Страфорд в своих мемуарах вспоминал о том, что после Альминского сражения ему сообщили, что его друг, офицер «зеленых курток» Сидней Бекуит был последний раз замечен очевидцами во время сражения, когда вел в бой батальон Стрелковой бригады. После боя его тело не было обнаружено среди убитых, и сам он не проходил ни через один их медицинских пунктов британской армии. Только через два дня совершенно случайно солдаты из артиллерийского обоза, направленные к реке за водой, нашли тело офицера в кустах. И сразила его не русская пуля. Очевидно, Бекуит уже был болен холерой, и чрезмерная физическая и психологическая нагрузка спровоцировала резкий всплеск заболевания, который организм не выдержал.{963}

Потому, касаясь проблемы потерь сторон в Альминском сражении, мы будем говорить об одной главной категории — боевых потерях, подразделив ее на две подкатегории: безвозвратные и временные (санитарные). К первой отнесем всех убитых, умерших от ран и пропавших без вести, ко второй — раненых и контуженых.



РУССКАЯ АРМИЯ. ОБЩИЕ ПОТЕРИ

После сражения потери русских войск убитыми, ранеными и пленными были оценены противником от 5 000 до 8 000 человек. Конечно, последнюю цифру нельзя считать убедительной ввиду явной завышенности, вызванной стремлением показать грандиозность победы и тяжесть поражения противника. Вообще разночтения в цифрах столь многочисленны, что давайте не будем устраивать гонку за каждой душой. Ограничимся тем, что известно, только попытаемся разбить их по полкам и батареям.

В русской армии наибольшие потери понесли вынесшие на себе основную тяжесть сражения Московский, Минский, Владимирский, Бородинский, Казанский, в какой- то степени Суздальский полки, а также артиллерия.

Первые сведения о потерях личного состава русской армии содержатся в донесении Меншикова в штаб Южной армии. Согласно ему в Альминском сражении было потеряно:

Категория Убито Ранено Контужено Пропали без вести
Генералов 1 3 1
Штаб-офицеров 5 8 9
Обер-офицеров 40 76 47 7
Нижних чинов 1755 2611 417 725
Всего 1801 2697 474 732

Считается, что наиболее обобщены данные по потерям в Альминском сражении у Тотлебена: убито — 46 офицеров, 1 775 нижних чинов, ранено — 84 офицера (включая 4-х генералов) и 3085 нижних чинов, попало в плен — 7 офицеров и генералов и 728 нижних чинов. Из этого числа 3121 приходится на четыре полка, сражавшихся в районе Курганной высоты (главным образом Владимирский и Казанский).

Профессор Гюббенет говорит, что из 3173 раненых при Альме русских солдат 423 были подобраны неприятелем и перевезены в Одессу. В Севастополе оказалось около 2 000 человек.{964}

Попробуем разобраться по потерям в каждом из полков русской армии.



ВЛАДИМИРСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК

По Тотлебену (повторено у Богдановича), полк имел потери убитыми, ранеными и пропавшими без вести: штаб-офицеров — 5, обер-офицеров — 42, нижних чинов — 1260.

Поручик Н. Горбунов пишет, что точно подсчитать потери было практически невозможно.

«Владимирский полк потерпел такую значительную убыль в Альминском сражении, что пришлось считать только тех, кто был налицо и время от времени присоединялся к нам… Владимирцев оказалось очень мало, а именно: 1 штаб-офицер, 6–7 обер-офицеров, в числе коих и я, и не более 500–600 нижних чинов, в числе коих всего два фельдфебеля. Убыло же: начальник дивизии, тяжело раненный, 2 бригадных генерала Щелканов и Логинов,[89] взятые в плен, полковой командир, тяжело раненный, а также убиты, ранены или взяты в плен: 3 штаб-офицера, 53 обер-офицера и с лишком 2 500 нижних чинов.{965}

По воспоминаниям А. Розина, полк потерял в сражении убитыми: штаб- офицеров — 2, обер-офицеров — 18, нижних чинов — 561. Раненых и контуженых: штаб-офицеров — 2, обер-офицеров — 27, нижних чинов — 583. Без вести пропали 108 нижних чинов. В строю остались 2 штаб-офицера и 9 обер-офицеров. Весь личный состав свели в четыре батальона, «для скорости» сформировав каждую роту из своего батальона.{966} Числившиеся убитыми прапорщик Щацкий и подпоручик Скульский оказались в плену, откуда были возвращены после окончания военных действий.



ЕГЕРСКИЙ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА НИКОЛАЕВИЧА ПОЛК

История 64-го пехотного Казанского полка говорит, что его потери убитыми, ранеными, контужеными и пропавшими без вести составили 3 штаб-, 25 обер-офицеров и

1 254 нижних чинах.{967} Как и в других полках, цифра не претендует на полноту. Длительное время была неизвестна судьба солдат, попавших в руки англичан. В разное время в полк вернулись оказавшиеся в самых разных лечебных учреждениях. Часть раненых со временем пополнила число мертвых. Например, подпоручик Яхонтов Николай Сергеевич, который, вероятно, был доставлен еще живым в Севастополь и умер уже в городе, после чего был предан земле на Братском кладбище.



СУЗДАЛЬСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК

По Богдановичу, полк потерял убитыми, ранеными и пропавшими без вести: штаб-офицеров — 1, обер-офицеров — 12, нижних чинов — 407. Нужно сказать, что по крайней мере по Суздальскому полку (а возможно, и по остальным) принимались попытки узнать судьбы пропавших без вести. В частности, судьбу пропавшего без вести Александра Неелова уточняли по показаниям, данным симферопольскому коменданту ранеными поручиком Рутковским, поручиком Сидоренко и юнкером Сте- пуриным, находившимся на излечении в Симферопольском военном госпитале.{968}



УГЛИЦКИЙ ЕГЕРСКИЙ ПОЛК

По Богдановичу, полк потерял убитыми, ранеными и пропавшими без вести: обер-офицеров — 5, нижних чинов — 137.

Полковая история скромно свидетельствует, что «…скрытый за горой полк не понес никаких потерь, но с передвижением в боевую линию, выстраивая головы батальонов в одну линию, полк потерял убитыми и ранеными 2 офицеров и 142 нижних чина».{969} По данным Павла Ляшука, среди убитых один офицер — штабс-капитан Колпаков.



МИНСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК

В Минском полку, по данным Приходкина, который, в свою очередь, ссылается на сведения, полученные им от своего отца, командира полка полковника Приходкина, основные потери понесли 1-й, 2-й и 4-й батальоны. 3-й, находившийся, в основном, во второй линии, прикрытый 2-мя артиллерийскими батареями, имел незначительные потери.{970} По словам Приходкина, это объясняется тем, что на первой позиции против него неприятеля не было, а на второй действия были не так продолжительны. Всего: штаб-офицеров — 2, обер-офицеров — 29, нижних чинов — 825. Итого 856 человек.



МОСКОВСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК

В Московском полку потери (по Приходкину) составили 644 человека. Данные, приводимые в «Истории Московского полка», несколько другие. По ним в полку было убито офицеров — 9, унтер-офицеров и барабанщиков — 28, рядовых — 384; ранено офицеров — 15, унтер-офицеров и рядовых — 484. Попал в плен капитан Саварский. Пропали без вести три сержанта, один барабанщик, 121 рядовой и четверо нестроевых.

Кроме людей, полк потерпел убыль в вооружении и имуществе. Оставлены на поле боя 803 гладкоствольных пехотных ружья и 24 нарезных. Солдатами были брошены почти все ранцы и снаряжение.



ТАРУТИНСКИЙ ЕГЕРСКИЙ ПОЛК

Согласно своей истории, Тарутинский егерский полк потерял 3 обер-офицера и 77 нижних чинов убитыми, ранеными и пропавшими без вести.{971} Правда, сразу после сражения в списке потерь значились 6 офицеров и 110 нижних чинов,{972} но в разницу между цифрами попали те, кто, разбежавшись после сражения, вскоре вернулся в полк.



БОРОДИНСКИЙ ЕГЕРСКИЙ ПОЛК

Утверждение Тарле о том, что «…Бородинский полк …отбросил англичан за Бурлюк и, только потеряв половину состава, отступил» вряд ли можно расценивать серьезно. Считается, что Бородинский. Тарутинский, резервные батальоны Белостокского и Брестского полков, 6-й стрелковый батальон, две роты 6-го саперного батальона, морской батальон, артиллерия, вся кавалерия и Волынский имели убитыми, ранеными и пропавшими без вести 1 086 чел. Очевидно, на бородинских егерей приходится не менее трети этой цифры.



ВОЛЫНСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК

Единственное место, где указана примерно достоверная цифра потерь этого полка, — письма его командира А.П. Хрущёва. В одном из них, от 10 сентября 1854 г., он писал: «…мой полк, находясь в резерве, не вступал в бой, хотя был некоторое время под жестоким огнем; у меня убитых и раненых до 25 человек».{973}



РЕЗЕРВНЫЕ БАТАЛЬОНЫ БРЕСТСКОГО И БЕЛОСТОКСКОГО ПЕХОТНЫХ ПОЛКОВ

Точные данные по потерям нижних чинов отсутствуют. Среди офицеров, по данным Павла Ляшука, — умерший от ран 10 (22) сентября поручик Брестского пехотного полка Ризаки Спиридон Иванович и убитый поручик 5-го резервного батальона Белостокского пехотного полка Федоренко 1-й Иван Иларионович.

Как видите, во многих случаях цифры относительны. Мы уже говорили, что в русской армии учет потерь был очень далек от совершенства. Известны случаи, когда объявленные пропавшими в строевых рапортах офицеры появлялись в своих частях спустя некоторое время из госпиталей и перевязочных пунктов. Точно так же числящиеся погибшими солдаты вскоре оказывались живыми и здоровыми и вновь объявлялись в полку. Этим и объясняется разница между приведенными выше данными. Эти цифры могут быть занижены, но незначительно, учитывая, что часть солдат пропала без вести (попавшие в плен, умершие от ран и ненайденные).

Бросается в глаза, что более 4 000 тысяч человек потеряли полки, на своих плечах вынесшие основную тяжесть Альминской битвы и не уронившие чести русского оружия. Части, по тем или иным причинам покинувшие сражение (как бы ни утверждали исследователи об их тяжелых потерях и невыгодных условиях, в которые они были поставлены в начале битвы), потери имели незначительные.



АРТИЛЛЕРИЯ

Среди артиллерийских батарей наиболее пострадали те, кто с самого начала сражения находился в огне. Вот официальная статистика:

Легкая № 4 батарея14-й артиллерийской бригады: убит 1, ранено 4.

Батарейная №1 батарея 16-й артиллерийской бригады: убито 7, ранено 19.

Легкая № 2 батарея 16-й артиллерийской бригады: убито 4, ранено 14.

Батарейная № 3 батарея 17-й артиллерийской бригады: убито 0, ранено 0.

Легкая № 4 батарея 17-й артиллерийской бригады: убито 8, ранено 37.

Легкая № 5 батарея 17-й артиллерийской бригады: убито 4, ранено 6. Конно-легкая № 12 батарея: убито 3, ранено 2.

Войска Донского батарейная № 3 батарея: убито 2, ранено 10.

Войска Донского резервная № 4 батарея: убито 7, ранено 0.

Что касается точности подсчета и доклада о состоянии дел, то несколько странно выглядит доклад командира 17-й артиллерийской бригады полковника Сорокина в штаб главнокомандующего, что среди раненых офицеров не было. Капитан В.Н. Демидов из легкой № 5 батареи почему-то оказался не в счет со своими обеими перебитыми ногами и тяжелой контузией. Потери легкой № 3 батареи 14-й артиллерийской бригады не указаны вовсе, хотя был убит (смертельно ранен пулей в грудь) ее командир капитан Вячеслав Трофимович Климантович.

Явно неточны цифры по Донским батареям. В № 3 — явно занижены. В № 4 — откровенно режет взгляд при 7 убитых отсутствие раненых. Это или банальная описка (скажем, было 10), или что-то непонятное.



КАВАЛЕРИЯ

На фоне общей трагедии совершенно смешными выглядят потери в кавалерии. Так, гусарский Герцога Саксон-Веймарского полк потерял одного гусара раненым, двух — пропавшими без вести (интересно, куда они могли пропасть?)[90] и семь лошадей.

Информация о британских потерях интересна тем, что прослеживается определенная ступенчатость по изменению статистики. Первый документ, в котором содержатся данные об убитых, раненых и пропавших без вести, составлен сразу после сражения. Это первая ступень учетной статистики, включающая быстрый подсчет находящихся в строю и отправленных на медицинские пункты. Его отличительная черта — «непричесанная» объективность, ибо в перспективе дальнейших боевых действий нужно было, в первую очередь, не отчитываться перед правительством, а определять собственную способность или неспособность к дальнейшей операции. С другой стороны, именно на этой ступени появляется много погрешностей, часто значительных. Речь идет о ведомости потерь, составленной английским штабом на основании рапортов полковых командиров и представленной главнокомандующему лорду Раглану.

Ценность этого документа в том, что, судя по цифрам, он составлялся буквально в первые часы после сражения, как только командиры смогли собрать свои подразделения и произвести проверку личного состава. Если в одних, менее пострадавших, дивизиях подсчитать потери было не слишком сложно, то в полках Легкой дивизии, где и офицеров в строю оставалось совсем не штатное количество (пример 23-й Королевский Уэльский фузилерный полк, где остался единственный невредимый капитан Эдвард Белл), сделать это было гораздо труднее. В результате некоторые офицеры, умершие ночью или на следующий день (капитан Вильям 1Ъраций Каст, адъютант генерала Бентинка, Колдстримский Гвардейский полк, капитан Четтон, Шотландская гвардия и некоторые другие.), сначала находятся еще в числе раненых.

Самыми тяжелыми были потери в полках бригады Кодрингтона, у стрелков, в 19-м полку бригады Буллера, и относительно большими — в 95-м, 55-м, 30-м полках.

Много раненых было в гвардии. Один из ее батальонов — Колдстримский, по данным полкового врача доктора Вайта (а кто, как не медик мог назвать точную цифру прошедших через его руки), потерял 2-х офицеров и 26 солдат и сержантов ранеными. Наиболее тяжело пострадали офицеры: одному из них пришлось ампутировать руку, другому (тому самому капитану Касту, который хотя и принадлежал к гвардейским гренадерам, но помощь ему оказывал именно хирург Колдстримской гвардии Джон Виатт){974} с разорванной пулей бедренной артерией — ногу. В числе солдат и сержантов преобладали легкие ранения.{975}

Список потерь английской армии в сражении на реке Альма по расчету 20 сентября 1854 г.
Дивизия Офицеры Сержанты Музыканты Рядовые Лошади
Уб. Ран. Без. в. Уб. Ран. Без. в. Уб. Ран. Без. в. Уб. Ран. Без. в. Уб. Ран. Без. в.
1-й Легкий драгунский                              
8-й Гусарский                              
11-й Гусарский                              
13-й Легкий драгунский                           1
17-й Уланский                              
Общие                           1
Артиллерия 3 1 9 20 26
Королевские инженеры 1                          
Гвардейские гренадеры 3 3 10 113
Колдстрим. гвардия 1 2 24
Гвардейские фузилеры 11 3 13 1 17 135 1
42-й 2 5 30
79-й                   2 7
93-й 1 3 7 47
Общие 2 16 3 21 1 41 354 1
30-й 1 4 2 1 11 60
55-й 2 6 1 4 10 92
95-й 6 11 3 12 1 42 115 3
41-й         1         4 22
47-й 4 1 4 1 3 56
49-й 1 2 1 1 10
Общие 9 25 6 25 4 71 353 3
1-й                              
38-й                              
50-й                              
4-й 2                 8 3
28-й                              
44-й                   1 7
Общие 2               1 15 3
20-й                              
21-й                   1          
68-й                          
46-й                              
63-й                              
1-й батальон Стрелковой бригады                     1        
Общие                   1 1
7-й 1 11 2 16 1 38 151 2
23-й 8 15 3 9 1 4 2 39 151
33-й 1 6 3 16 2 52 159
19-й 2 5 4 1 2 38 168 6
77-й                   3 17
88-й 1 2 4 14 1
2-й батальон Стрелковой бригады 1 2 1 3 9 34
Общие 12 29 10 48 2 12 2 183 682 9
Кавалерия                           1
Артиллерия 3 1 9 20 26
Инженеры 1                          
1-я див. 2 16 3 21 1 41 354 1
2-я див. 9 25 6 25 4 71 353 3
3-я див. 2               1 15 3
4-я див.                   1 1
Легкая див. 12 29 10 48 2 12 2 183 682 9
Общие 26 73 19 98 2 17 306 1527 16 26 1  
Подпись (неразборчиво)

Вторая ступень — это цифры, вошедшие в полковые хроники. Они уже ближе к точности, ибо соответствуют полковым журналам боевых действий, но тоже не обладают 100%-ной точностью. Согласно полковому отчету, после сражения в 19-м полку на поле сражения было подобрано 38 убитых солдат и сержантов, 5 офицеров, 16 сержантов, 12 капралов, 2 барабанщика и 175 рядовых ранеными.{976}

23-й Королевский Уэльский фузилерный полк потерял убитыми и умершими от ран 52 человека, в том числе офицеров — 8, сержантов и солдат — 44. Ранеными: офицеров — 4, солдат и сержантов — 154.

Нельзя упрекнуть полковых офицеров в том, что они умышленно искажали потери среди своих солдат. Другое дело, что цифра эта менялась в течение нескольких дней, а возможно, и недель после сражения, пополняясь данными об умерших и заболевших. Например, некоторые современные исследователи из Великобритании называют уже другую, незначительно болыпую цифру.{977} Но разница эта столь незначительна, что говорить о ней не имеет смысла.

Третья последняя ступень — данные медицинского управления армии и флота. Биографическое исследование начальника медицинского штаба английской армии говорит о 25 офицерах и 327 солдатах убитых и, соответственно, 73 и 1539 раненых.{978}

Потери английской армии в Альминском сражении, по данным медицинского управления
Дивизия … Убито … Ранено … Пропало без вести

Кавалерия … 0 … 0 … 0

1-я … 46 … 551 … 1

2-я … 86 … 409 … 3

3-я … 1 … 38 … 3

4-я … 1 … 3 … 0

Легкая … 207 … 771 … 11

Таким образом, мы имеем общее, вполне точное представление о потерях английской армии в Альминском сражении. Нужно ли нам и тут искать точность до одного человека? Думаю, что нет.



ФРАНЦУЗЫ

У французских исследователей нет того надрыва, с которым говорят о потерях англичане или русские, С некоторым даже налетом гордости они констатируют, что потери их были гораздо ниже британских.{979}

Из полков известны потери 7-го полка линейной пехоты: 183 раненых солдата и 10 раненых офицеров, 63 солдата и 2 офицера убитыми. 7-й линейный пострадал жестоко, ни одному полку французской армии не досталось больше. Его потери — почти четверть от общего числа убитых французской армии.{980} Хотя дивизионный генерал Боске назвал потери французской армии «пустяковыми»{981}, к 7-му линейному это не относилось. Действительно, в сумме с зуавами 1-го полка, пехотинцами 39-го линейного и другими частями, подходившими в ходе боя, суровая и беспристрастная арифметика говорит, что самые большие потери (почти 70%) французы понесли во время боя с Минским и Московским пехотными полками в районе телеграфной станции. При этом убивали друг друга не штыками, а в ожесточенной перестрелке. Время холодного оружия прошло, «развитие стрелкового оружия коренным образом изменило роль штыка в бою».{982} Схватка у телеграфной станции была короткой, но предельно жестокой перестрелкой. Говорить о каком-либо преимуществе французов в стрелковом оружии в данном случае глупо. Огонь велся обеими сторонами с дистанции, не превышавшей 250–300 м. Камил Россе пишет, что несмотря на то, что русские находились под сильнейшим ружейным и артиллерийским огнем, они сопротивлялись отчаянно.

1-й полк зуавов потерял ранеными 6 офицеров: капитан де Лаваль, капитан де Лас (смертельно), лейтенант Орли, лейтенант Монро (смертельно), лейтенант Морено (смертельно), су-лейтенант Колет (смертельно). Убиты 2 сержанта (Флери, Дюфелле), ранены 13. Капралов и рядовых зуавов было убито 9, ранено 111.{983}

Общие потери французов русские и иностранные современники сражения и некоторые из нынешних исследователей оценивают от 1 200 до 2 500 человек, при этом последняя цифра явно завышена и не может приниматься всерьез. 21 сентября на утреннем совещании командующих союзными армиями маршал Сент-Арно сообщил лорду Раглану, что он потерял более чем 1 200 человек, из них не менее 1 000 ранеными.

Командир 4-й дивизии французов генерал Форе, объехавший поле сражения, оценил потери своих войск в 700–800 человек. Англичане были весьма удивлены малому числу убитых французских офицеров, зная их привычку всегда идти впереди своих солдат. Нужно отметить, что британцы весьма скептически отнеслись к названной маршалом Сент-Арно цифре погибших французов. Кинглейк категорически утверждал, что союзники потеряли не более 400–500 человек. Все остальные потери французов, по его мнению, приходятся на болезни.

Число 1 500 появилось, очевидно, тогда, когда к павшим на поле сражения было добавлено более 300 французских солдат, умерших от болезни с момента высадки в Каламитском заливе. Во всяком случае, до сих пор британские историки не верят этой статистике, считая ее завышенной.{984}

Более других пострадали легкая пехота и находившиеся на острие атаки зуавы. Потери только убитыми в зуавских полках составили в 1, 2 и 3-м полках соответственно 222, 74 и 63 человека. Во 2-м полку зуавов было ранено 165 человек, из которых позднее скончалось не более 20.{985}

Потери французской артиллерии были следующими:

Убитые: 10 чел. (из них в батареях 2-й дивизии — 7).

Раненые: 46 чел. (из них в батареях 2-й дивизии — 19).

Итого: 56 чел. (из них в батареях 2-й дивизии — 26).{986}

Больше всего пострадала 6-я батарея капитана Клода. Сам он был ранен. Но убитых у него было почти 50% от общего числа французской артиллерии: 5 и еще 3 умерли вскоре от ран.{987}

Современные английские историки считают окончательными такие данные: французы потеряли 1 092 ранеными (в том числе 59 офицеров) и 259 убитыми (в том числе 6 офицеров). Французы чаще всего называют близкую цифру потерь: 1351 убитый и раненый.{988}



ТУРЕЦКИЙ КОНТИНГЕНТ

О потерях у урок мнения существуют самые различные. По ним нет практически никакой информации, что вообще характерно по отношению к турецкому контингенту со стороны союзников на протяжении всей войны. Я думаю, что это одно из «белых пятен» Альминского сражения, которое требует дальнейшего изучения.

Часто говорят, что их просто не считали. Да, не считали. Союзники. Которым на жизнь турецкого солдата было наплевать. Смею заверить читателя, что турки свои потери считали и провожали в мир иной павших в соответствии с мусульманскими правилами и национальными обычаями. То, что мы не знаем, сколько их погибло в Альминском сражении, не значит, что их скрывают. Уж кто-кто, а англичане не преминули бы этим воспользоваться, показав, что если эти злые русские столько их соотечественников убили и ранили, то посмотрите, что они сделали с правоверными турками — вообще порвали. Но… этого не было. Поэтому спасибо известному современному военному историку Жандану Бадему. В своей книге «The Ottoman Crimean War (1853–1856)» он ссылается на рапорт, отправленный Сулейманом Пашой в Стамбул, после Альминского сражения. В нем нет информации, что его батальоны имели потери.{989}


ИТОГ: ПОБЕДА ЛИБО ПОРАЖЕНИЕ, или ПОЧЕМУ НЕ БЫЛ ВЗЯТ СЕВАСТОПОЛЬ?

«Мы поплатились за густоту построений и за недостаточное развитие боя в стрелковых цепях».

Генерал А.А. Свечин «Эволюция военного искусства».

Первое сухопутное сражение Крымской войны состоялось. Оперативная задача союзников была выполнена. Грандиозная десантная операция завершена, франко- англо-турецкий контингент закрепился в Крыму, создал базу снабжения и был готов к движению к своей основной стратегической цели — Севастополю.

Инициатива с этого времени окончательно перешла к неприятелю, позволив ему в дальнейшем навязывать свой ход войны русскому командованию. Русское высшее военное командование еще раз доказало свое абсолютное неумение мыслить стратегически, что вскоре подтвердили лучшие представители академической военной мысли России. Генерал Леер,[91] делая обзор Крымской кампании в третьем томе своей «Стратегии», говорит: «Главная основная коренная причина нашей неудачи в деле противодействия высадке, а равно и последовавших неудач заключалась в крайне ошибочном развертывании наших сил на всём театре войны в виде кордона от Торнео до Баязета, что привело к тому, что наша стратегия на решительном пункте (в Крыму) в решительную минуту оказалась «не сильнейшею», как-то должно быть, а «слабейшею».{990}

И если мы говорим, что качество генералитета союзников оставляло желать лучшего, то военное командование русской армии было намного хуже.

В этом смысле всё шло согласно теории развития кампании, по которой ее дальнейший ход определяет характер вступления в войну, из которого вытекают обычно основные линии, по которым война развивается, по крайней мере, в ее первый период. А так как «…всякое последующее развитие вытекает из предыдущего, то тем самым характер вступления в войну часто определяет ее линии развития в целом. Чтобы получить правильное представление о войне, нужно уяснить себе, как произошло ее открытие».{991}

А открытие боевых действий в Крыму было явно не в пользу русских. После явно неудачного Альминского сражения русская армия отступала. Раглану и Сент-Арно казалось, что до победы рукой подать. Однако длины рук у обеих союзных военачальников было явно недостаточно, чтобы решить вопрос войны в кратчайшее время. Так что помешало союзникам реализовать успех? Этот вопрос до сих пор является одной из загадок Крымской войны. Причин, по которым союзники не стали преследовать русских, называется много. Некоторые спорны, как, например, та, что французской пехоте пришлось вернуться за своими ранцами, некоторые из которых приходилось долго искать.{992} Но всё же, как правило, называются следующие, более убедительные:

Огромные потери союзников и стойкое сопротивление русской армии.

Отсутствие кавалерии, необходимой для преследования.

Усталость войск, изнуренных болезнями, сражением и предыдущими маршами.

Необходимость оказать помощь раненым, похоронить павших, отдав им последние почести.

Все они имеют под собой веские основания. В каждой из версий есть смысл, но, на мой взгляд, имелись не менее существенные, хотя и совершенно банальные причины. И поэтому мы приоритеты причин расставим несколько по-другому.



ПРИЧИНА ПЕРВАЯ: БОЕЗАПАС

Первая — сугубо техническая. Прежде всего это было первое сражение, где число использованного нарезного стрелкового оружия превышало количество гладкоствольных ружей и которое, как отметил в своем письме на следующий день после сражения командир батальона гвардейских гренадер подполковник Генри Перси, «действовало очень хорошо».{993}

В суматохе боя при частичной, а у британцев иногда полной потере управления солдаты часто по собственной инициативе прокладывали себе путь ружейным огнем, открывая его с максимальной дистанции и, часто, без команды. Отчасти это можно объяснить и психологией боя, когда необстрелянный солдат, стреляя в сторону неприятеля, считает себя более защищенным. Французы вообще привыкли все проблемы решать огнем.

В итоге за несколько часов был израсходован значительный запас патронов, находившихся в патронных сумках, и следующее сражение, пусть, как им казалось, и с разгромленной армией (а как показали дальнейшие события, это было далеко не так, русские вновь сумели доказать свою способность концентрировать силы даже после поражения), было просто невозможно.

Сражение на Альме. Гвардия и шотландцы атакуют русскую батарею. Английский рисунок. Сер. XIX в.

У бригад первой линии патронные сумки солдат были опустошены почти полностью, второй — более чем наполовину. Вспомним, что 7-й фузилерный полк уже в середине сражения остался совсем без патронов после ожесточенной схватки с казанцами. Одной из причин, по которой бригада Кодрингтона во время удара Владимирского полка откатывалась безостановочно к берегу Альмы, было то, что за время атаки патроны у 19-го, а особенно 23-го и 33-го полков были расстреляны почти полностью. Упомянутый 7-й полк в конце сражения мог действовать только штыками, и лишь поддержка орудий Тернера совместно с огнем 55-го полка и подошедший вовремя 95-й полк помогли ему удержаться. Снабжение боеприпасами как элемент обеспечения боя в середине XIX века отсутствовал. Армии нового времени еще не привыкли к тому, что повышенный расход боеприпасов в скором времени станет явлением повсеместным.

Но это эмоции. Обратимся к цифрам. Педантичные британцы подсчитали всё. В ходе боя было израсходовано следующее количество боеприпасов к стрелковому оружию:

1-я дивизия — 36 360;.

2-я дивизия — 14 829;

3-я дивизия — 47;

4-я дивизия — 0;

Легкая дивизия — 38 939.

С учетом Стрелковой бригады и других подразделений британцами было произведено более 90 000 (90 175, по данным точного подсчета исследователями) выстрелов.{994} По тем временам, принимая во внимание относительную кратковременность сражения, расход просто гигантский! Значит, как минимум треть английских солдат опорожнила свой боезапас по меньшей мере наполовину. Значит, ни о каких активных действиях, пока этот расход не будет восполнен, говорить не имеет смысла. Тем более, что русские имеют под боком полные арсеналы, а патронные запасы союзников или идут по морю, или уже выгружены в Евпатории. Потому давайте попробуем абстрагироваться от возвышенных фраз, еще раз посмотрим на арифметику боя и будем реалистами. Только сумасшедший может позволить себе идти на возможно укрепленную крепость (позицию) и не иметь полного запаса ружейных и орудийных зарядов.

Причем именно пустота патронных сумок стрелков, на которых ложилась основная нагрузка огневого боя, стала главной проблемой. Стрелки легкой пехоты британцев не имели после выхода из боя ни единого патрона. Реальный расход был, очевидно, много большим. Статистика XIX в. говорит, что на одно попадание в сражениях до 1859 г. приходилось в среднем 150 выстрелов.{995} Достаточно сделать простейшие арифметические расчеты, чтобы понять — штурмовать укрепления Северной стороны Севастополя, какими слабыми они бы ни были, союзникам (в данном случае англичанам) было нечем.

Если бы только патроны. Артиллерия и британцев, и французов расстреляла от 30 до 40% возимого боезапаса. В общей сложности английскими орудиями было произведено как минимум 900 выстрелов, в том числе батареями:{996} Конной артиллерии:

С — 138

I — 128

Полевой артиллерии:

А — 24

В — 49

Е — 285

F — 27

G — 130

Н — 56

Р — 0

W — 50

Французы тоже хорошо постреляли, хотя и меньше. Ими было израсходовано 12 453 сферических пуль и 30 180 расширяющихся.{997} Это много, но в то же время считать расход боеприпасов гигантским не имеет смысла. По этому показателю Альминское сражение не многим отличалось от других сражений XIX в. Наибольшим в этом столетии считалось по расходу боеприпасов артиллерией сражение при Сольферино (1859 г.) во время войны между Францией и Австрией, в котором некоторые французские батареи выпустили до трехсот зарядов на орудие: «…Это наибольшее количество выстрелов, выпущенное когда-либо артиллерией в одном сражении».{998}

Зато французские артиллеристы постреляли на славу! Чтобы поддержать пехоту, они не слишком задумывались над экономией боеприпасов. В результате после сражения маршал Сент Арно отметил в своем рапорте, что боезапас артиллерии практически израсходован.{999} Всего было выпущено 1 183 заряда, что при действии всех 68 орудий составляет 17–18 зарядов на орудие. Однако расход зарядов в батареях 2-й дивизии был гораздо более значительным и простирался в одной (4-й батарее 13-го полка) до 66, а в другой (2-й батарее 12-го полка) — до 45 на орудие.{1000}

Но зато это оправдало себя. Не случайно Сент-Арно в своем рапорте отметил артиллерию как главную «виновницу» победы: «Во все продолжение сражения артиллерия играла главную роль, и я не могу не изъявить довольно признательности за усердие и преданность, с которыми сражалось это отборное войско…».{1001}

Одновременно французские артиллеристы высоко оценили новые 12-фунтовые пушки, особенно за стрельбу гранатами на большую дальность и эффективную настильно-рикошетную стрельбу против кавалерии.{1002} Что касается последнего утверждения, то трудно понять, о чём идет речь: то ли о нескольких ядрах, выпущенных по кавалерии Халецкого, то ли по свите князя Меншикова, которую за дальностью и французские артиллеристы вполне могли принять за кавалерийский эскадрон. Результат нам известен: два штабных офицера тяжело ранены (один из них, Жолобов, смертельно), свита рассеяна.

В пехоте было не лучше. Тюркосы и стрелки, приученные к интенсивному огню, почти полностью опустошили свои патронные сумки. Хотя линейные пехотинцы вели огонь менее интенсивный, но все же нет сомнения, что как минимум у половины солдат дивизий Боске и Канробера они были опустошены более чем на 30%.



ПРИЧИНА ВТОРАЯ: СНАБЖЕНИЕ, КОММУНИКАЦИИ И ТРАНСПОРТ

Что, казалось бы, проще: пополнить запас, дать солдатам небольшой отдых, накормить их, отправить раненых в тыл и снова двигаться к цели. Тем более, что она была совсем рядом. Вот тут и вмешивается тот самый технический, а если точнее, административно-технический фактор. Тыловое обеспечение армии осуществлялось из Евпатории и, соответственно, для пополнения запасов требовалось некоторое время. Корабли уже были разгружены. Тоже не самое страшное, если есть транспорт. А вот его как раз-то в достаточном количестве не было. То, что было, тоже начало уменьшаться. В артиллерии 87 лошадей были убиты, количество павших неизвестно. Начался падёж конского состава. Лошади, относительно мало пострадавшие во время погрузки и морского перехода, очень тяжело перенесли выгрузку на необорудованное побережье. Положение усугублялось их болезнями, утомлением, непрерывной эксплуатацией{1003}. В результате часто одной лошади приходилось выполнять работу трех.

Движение на юг удлиняло коммуникации, а отрыв от баз снабжения мог привести к самым непредсказуемым последствиям, учитывая то, что русская кавалерия вы шла из боя практически без потерь к могла оказать противодействие па путях снабжения. Это мнение в том числе и большинства русских исследователей.

«Высадившись и двинувшись из-под Альмы на южную сторону только с теми запасами, которые имелись на себе, без всякого обоза, союзные армии должны были прежде всего подумать о продовольствии и доставлении войскам хоть какого-нибудь устройства для отдыха и приостановлении дальнейшего роста болезненности. Холерные заболевания не прекращались среди войск, и современники утверждали, что армия потеряла от холеры со времени высадки столько же, сколько в бою на р. Альме.

Заметно хуже в этом отношении было положение английской армии, где интендантская и медицинская части были менее благоустроены: «Продовольствие англо-французов было необильно; материальные средства тоже весьма скудны. До 22-го сентября английские войска не имели палаток, солдаты и офицеры проводили сырые и весьма холодные ночи на чистом воздухе. Бивачная жизнь под открытым небом вредно действовала на союзников. «Едва ли найдется хоть один офицер, писали в английских газетах, который был бы совершенно здоров. Кто не страдал от припадков холеры и простуды, у того, наверное, ревматизм. Надо сказать правду — британская армия много претерпела».{1004}

В принципе, совершенно непонятно, по какой причине и с какой больной головы современные краеведы упорно носятся с идеей, что союзники хотели атаковать северную сторону Севастополя, но по глупости свои* начальников Раглана и Сент-Арно не смогли это сделать. Все русские военные историки говорят противоположное, и мое мнение не основано на каком-либо сверхнаучном открытии ранее неизвестного. Давайте почитаем, например, апологет русской военной мысли XIX в. — журнал «Военный сборник».

«Но, с другой стороны, являются вопросы: должны были союзники атаковать северную часть города или не должны? Могли они овладеть ею или не могли? Вступив на русскую землю, англо-французы имели при себе одну только полевую артиллерию и самый необходимый запас продовольствия и боевых припасов. Осадная артиллерия их оставалась на судах, и выгрузка ее в Евпатории или даже в устье р. Альмы была делом бесцельным и рискованным, потому, во-первых, доставка ее к Севастополю, при совершенном отсутствии перевозочных средств, была невозможна, а. во-вторых, она могла сделаться добычей наших войск, если бы они появились в виду Евпатории или на сообщениях союзников. Затем не только вблизи Севастополя, по и на всем протяжении морского берега между р. Альмой и городом не было места, сколько-нибудь удобного для выгрузки. Для этого необходимо было остановить эскадру в открытом море и выгружать припасы на открытом берегу при помощи мелких судов. Работа эта требовала значительного времени…{1005}

Естественно, что в таком состоянии движение вперед было крайне затруднительным, Но холод и болезни были не всеми «радостями» первых дней в Крыму. Банально хотелось кушать… Таким образом, в том числе и «…общее утомление не позволило использовать победу».{1006}

Об отдыхе и восстановлении в полном объеме сил, столь необходимых для победоносного завершения операции, приходилось только мечтать. Совершенно истощился запас продовольствия, а голод быстро свел на нет эйфорию от победы. Солдаты не брезговали обыскивать брошенные русскими ранцы в поисках продуктов, воды и волки. Банальное мародерство с первых дней кампании становилось явлением обыденным и привычным. В дальнейшем оно стало массовым явлением Крымской воины (вот вам и «последняя война джентльменов»!), которым не брезговали ни обозники, ни офицеры, ни военные чиновники. Позднее сцены всеобщего грабежа убитых в деталях описывал прибывший в октябре 1854 г, в Крым британский чиновник Джордж Тейлор, констатировавший с сожалением, что опоздание к полю сражения лишило его добычи.{1007}

Значит, одной из основных причин того, что союзная армия не преследовала русских, является ее материальное истощение, усугубленное почти полным отсутствием транспортных средств. Генерал Бургойн считает, что армии была необходима 4–5-дневная передышка.{1008}

Следующий фактор — отсутствие информации о русской армии. Начальник разведки англичан генерал Тайден на следующий после сражения день почил в Бозе. Хотя неизвестно какой был бы с него толк, учитывая предрасположенность последнего к неторопливым осадным действиям. Легкая бригада «на привязи». У Раглана просто не хватило ума пустить ее немедленно по следам Меншикова, поставив задачу вцепиться в него и не отпускать. Это должно было быть временем Легкой бригады Кардигана, не принимавшей участия в сражении, а значит, не уставшей и достаточно свежей, Пусть армия в это время отдыхает, зализывает раны, хоронит своих и чужих убитых, пополняет патронные сумки и орудийные зарядные ящики. Она свое дело сделала и пользуется заслуженным благом победы. Но война-то продолжается! И русская армия далеко не разгромлена. Но Сент-Арно уже, по сути, покойник и озабочен лишь подготовкой к встрече с Богом. Раглан откровенно слаб как командующий и, кажется, даже победив, не знает, как этой победой распорядиться.

Опрос пленных, естественно, не дает никакой информации. Никто ничего не знает. Русский главнокомандующий своими действиями запутал не только своих подчиненных, но и поставил в недоумение английского и французского коллег.

Более разговорчивые дезертиры тоже путаются. Генерал Бургойн намекает своим коллегам по союзному штабу, чтобы они не слишком принимали на веру их показания, так как понимает, что любой взятый в плен или добровольно перешедший к неприятелю, как правило, преувеличивает размер собственного поражения. S этом случае Бургойн предполагал, что размер ущерба для русских не столь уж значителен, особенно при их умении очень быстро приводить себя в порядок.{1009}



ПРИЧИНА ТРЕТЬЯ: ИНФОРМАЦИЯ О ПРОТИВНИКЕ

Более того, Сент-Арно и особенно Раглан продолжали опасаться флангового удара и это вынуждало их быть крайне осторожными, даже до глупости, в результате которой Легкая бригада превратилась в «карманную» и не использовалась для разведки. Отсутствие таковой привело к тому, что только на определение своего местоположения некоторые полки затратили большую половину первой ночи после сражения.{1010}

Английские участники войны, например, адмирал Слейд, предполагали, что Альминское сражение будет лишь прелюдией к началу преследования русской армии. По крайней мере, вся кавалерия (в лице Легкой бригады), одна дивизия английская (4-я), одна дивизия французская (4-я) могли это сделать.{1011}

Но для Раглана Легкая бригада продолжала оставаться дорогой и красивой игрушкой, а два эскадрона (спаги и африканских егерей) французов были слишком малыми силами. Сент-Арно лишь смог с сожалением констатировать, что «…будь у меня кавалерия, Меншиков остался бы без армии».{1012}

Ну что еще нужно, чтобы задуматься? Конечно, моральное и физическое состояние армии.



ПРИЧИНА ЧЕТВЕРТАЯ: ПСИХОЛОГИЯ ПОБЕДИТЕЛЕЙ

Не совсем верно учитывать потрясение от стойкого сопротивления русских, которое так любят приводить в виде мотивации отказа от преследования русских некоторые историки, так как, по воспоминаниям участников сражения, подавляющее большинство солдат английской и особенно французской армий испытывало воодушевление и подъем от достигнутой победы.

«…Скорый успех этой первой баталии поднял энтузиазм армии до высшей точки; раненые, сохранившие достаточно сил, чтобы держаться на ногах, остались в своих ротах до конца дня; те, кто лежал на поле боя, не просили помощи и, не имея средств подняться, подбадривали товарищей, желая им добиться успеха, и одобрительными возгласами приветствовали командиров».{1013} По воспоминаниям полковника Герена, легкость высадки и победы на Альме очень воодушевила французов.{1014} В то же время стойкость русской пехоты, которая «…сражалась отлично»,{1015} не осталась незамеченной союзниками. А победная эйфория — «Севастополь за неделю!» — вскоре быстро растворилась в осадных траншеях…

Потом она стала рассеиваться. Если вечером союзникам казалось, что, потеряв пять-шесть тысяч человек «рабов{1016} в солдатских шинелях», русская армия потеряет всю свою легендарную стойкость и утром прибудет депутация с ключами от Севастополя, то утро принесло новости не самые лучшие. Никто сдаваться не собирался. Казалось, на берегах Качи должна быть брошена вся русская артиллерия, но оказалось, что Меншиков не оставил не единой пушки в руках союзников, а за две захваченные в бою пришлось заплатить немалой ценой. Пленных было тоже не столь много, как хотелось.

Первыми пришли в себя французы, предложив британским союзникам начать движение на следующий день, оставив на месте боя медицинский персонал и для помощи ему музыкантов военных оркестров, но англичане категорически отказались. Забыв постулат своего учителя герцога Веллингтона о том, что «для военной операции время — это всё», Раглан начал выпускать из своих рук стратегическую инициативу.



ПОДВЕДЕМ ИТОГ: ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ НЕ БЫЛ ВЗЯТ СЕВАСТОПОЛЬ?

Союзным командующим не хватило качеств, необходимых для эффективного управления войсками в Крымской войне — не реализовав до конца успех от победы в Альминском сражении, они получили затянувшуюся Крымскую войну. Сказался недостаток Сент-Арно и Раглана в умственных, физических и моральных качествах, необходимых согласно теории Клаузевица для успеха в войне. В то время как их солдаты обладали всеми необходимыми для победы качествами, лидеры союзников крайне нуждались в них.{1017} Сказался и просчет разведывательной службы умершего, как уже говорилось, 21 сентября генерала Тайдена. Хотя сам автор ушел в мир иной, его идея — высаживаемся севернее, атакуем с юга — продолжала жить. Союзники приняли решение отказаться от атаки сильных (по их мнению) укреплений Северной стороны.{1018} Хотя офицеры французского штаба и были противоположного мнения, считая, что опасения англичан по поводу силы укреплений на Северной стороне сильно преувеличены,{1019} больной маршал Сент-Арно уже не мог противостоять убеждениям лорда Раглана. Недаром британский историк Стивен Харрис назвал период работы разведки от Каламитского залива до Инкерманского сражения лотереей.{1020}

Таким образом, мы можем смело добавить к трем общеизвестным факторам пассивного поведения союзников еще три: технико-административный, информационный (разведывательный) и психологический. И если у адмирала П.С. Нахимова было желание назвать прилюдно Раглана и Сент-Арно ослами, то в большей степени именно по причине именно этих факторов, особенно двух последних из них.

И все-таки достигли ли союзники успеха в Альминском сражении? Ответ однозначен: да. Это была, бесспорно, безоговорочная победа. Шарль Боше вообще считал, что она вдохнула уверенность во французскую армию.{1021}

Но был ли этот успех полным? Ответ также является однозначным: нет. Обратимся к адмиралу Слейду. В конце концов, кто как не англичанин, пусть даже и известный в истории Крымской войны более под именем Мушавер Паша, может судить о результатах. Итак: «Они заняли спорную территорию, и не больше. Их мертвые лежат вперемешку с русскими мертвыми в пропорции один к четырем; но нет никаких захваченных батарей, нет разрушенных укреплений, не видно колонн пленных, которые говорили бы о полном поражении».{1022}

Можно долго рассуждать о том, могли ли они взять Севастополь, или, по крайней мере, его северную часть, начни они действовать сразу же после Альминского сражения вдоль главной операционной линии согласно плану. Может быть, и могли, но для них это был такой риск, на который после Альмы идти не хотелось. Трезво мысля, Раглан и Сент-Арно понимали, что главной цели — полного разгрома русской армии им достигнуть не удалось. Отступление — не поражение. Тем более для русских, которые всегда умели поражения обращать в победы. Более походило, что Меншиков вывел войска из-под удара и как опытный шахматист расположил так, что в случае попытки все-таки идти прямо на Севастополь союзники сами попадали в ситуацию с туманными перспективами, оказываясь между молотом (Меншиков) и наковальней (Севастополь).

Партия только начиналась…




Примечания


1

Рубо Франц Алексеевич (1856–1928 гг.), русский живописец-баталист. Автор панорамы «Оборона Севастополя» (1905 г.).

(обратно)


2

Генри Клиффорд (позже генерал-майор, сэр Генри Клиффорд VC). Родился в 1826 г. в одной из самых аристократических семей Англии. Получил образование в колледже Стонихерст Начал военную службу в 1-м батальоне Стрелковой бригады. Участвовал в 1846–1847 гг. и 1852–1853 гг. в Каффроской войне в Южной Африке. После возвращения в Англию командующий 1-го батальона Стрелковой бригады полковник Буллер был назначен командиром бригады Легкой дивизии и во время Крымской войны лейтенант Клиффорд был назначен его адъютантом. Участвовал в сражениях на Алме и у Балаклавы. За отличие при Инкермане награжден высшей военной наградой Великобритании — Крестом Виктории. После Крымской войны участвовал в войнах в Китае и Южной Африке. Умер 12 апреля 1883 г. Но в мировую историю вошел не только как военный, но и как оригинальный художник, чьи наполненные реальным драматизмом акварели лучше любых других отражают ужасы войны. В настоящее время они экспонируются в музее Стрелковой бригады (The Royal Green Jackets (Rifles) Museum) в Винчестере.

(обратно)


3

Головин Н.Н. (1875–1944 гг.) — русский генерал, видный военный теоретик. Сын генерала от инфантерии Н. М. Головина — участника обороны Севастополя в Крымскую войну.

(обратно)


4

Возьмите хотя бы события августа 2008 г. Даже поверхностный взгляд на ход кампании в Южной Осетии и Грузии позволит просто провести параллели с войной в Крыму: та же безграмотность генералитета, организационные просчеты, вытаскивание ситуации за счет традиционной стойкости российского солдата и, конечно, его невероятной жертвенности.

(обратно)


5

Brown Bess («Браун Бесс») — жаргонное название старейшего образца пехотного оружия, принятого на вооружение английской армии в 1730-х гг. и окончательно снятого с вооружения лишь после наполеоновских войн. В данном случае речь идет уже, конечно, не о кремневых, а переделочных ударных гладкоствольных Р. 1842, которые в английской армии привычно именовали «Браун Бесс».

(обратно)


6

Пуля Минье — пуля, изобретенная в 50-х годах XIX ст. капитаном французской армии Минье. Пуля расширительного типа имеет сзади коническую выемку, в которую вставляется коническая железная чашечка, не доходящая до дна выемки; при выстреле чашечка, будучи значительно легче пули, получает большее ускорение и доходит до дна выемки, расширяя пулю и вгоняя ее в нарезы ранее, чем пуля продвинется по каналу на весьма малое расстояние.

(обратно)


7

Паллас (Палас) Петр Симон — знаменитый немецкий и русский учёный-энциклопедист, естествоиспытатель, географ и путешественник XVIII — XIX вв.

(обратно)


8

Кеппен Петр Иванович (1793-1864 гг.) — русский ученый, составивший труды в области статистики, географии, филологии, истории и археологии. Один из учредителей Русского географического общества.

(обратно)


9

SO-й угол — юго-восточный угол.

(обратно)


10

Операционная линия — направление, по которому ведутся стратегические операции обширных размеров. По словам генерала Леера, «вопрос об операционной линии является главным центральным вопросом стратегии: он все обнимает, всюду проникает, всё и вся определяет Отправными точками для решения вопроса о выборе операционной линии служат следующие основные условия: 1) она должна вести к достижению важной цели (предмет действий, объект), какой в большинстве случаев является уничтожение или крайнее ослабление неприятельской армии; 2) она должна быть удобнейшей по отношению ко всей обстановке операции в смысле направления, решающего судьбу операции, и 3) она должна быть безопасной как путь наступления, отступления и подвозов».

(обратно)


11

Жан-Жозеф-Густав-Кпер родился в Салинсе (Юра) в 1814 г. В 1832 г. поступил в военное училище Сен-Сир. В 1838 г. — лейтенант В 1841 г. — капитан. Участник кампании в Алжире с 1842 по 1846 гг. Майор 6-го полка легкой пехоты. В 1852 г. — подполковник в 21 -м полку линейной пехоты. В Алжире отличился при штурме крепости Лагуа, за что произведен в офицеры ордена Почетного легиона. С 1853 г. полковник 2-го полка зуавов. Участник Крымской кампании с ее начала. Отличился на Альме и при Инкермане. В 1855 г — бригадный генерал. В сражении на Чёрной речке командовал бригадой. После возвращения из Крыма — командир бригады в гвардии. 4 июня 1859 г. убит в Италии в сражении при Мадженте. По ходатайству принца Наполеона тело бригадного генерала Клера было перенесено в его родной город. Его именем названа одна из улиц в Париже (Орехова Л. А., Орехов В. В., Первых Д. К., Орехов Д.В. Крымская Иллиада. Крымская (Восточная) война 1853–1856 годов глазами современников. Симферополь, 2010 г. С. 33).

(обратно)


12

Хотя в военно-теоретических исследованиях начала XX в. Меншикова иногда критикуют за то, что он слишком верил в труднопроходимость Альмы (Калнин Э.Х. Мысли о нашем мышлении//Военный сборник. №11. СПб., 1914 г. С.16–18).

(обратно)


13

Богданович буквально цитирует Енишерлова (Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 275).

(обратно)


14

Сражение под Кульмом — разгром 29–30 августа 1813 г. года русско-прусско-австрийскими войсками французского корпуса генерала Вандама под Кульмом в Богемии (Чехия).

(обратно)


15

Штуцерные — по военной терминологии XIX в. личный состав пехотных, егерских полков, стрелковых батальонов, вооруженный нарезным оружием (штуцерами).

(обратно)


16

Лаврентий Семенович Кишинский, генерал-майор, командир 6-й артиллерийской дивизии.

(обратно)


17

Иногда историки сравнивают сражение при Альме со сражением при Лейтене, где Фридрих II разгромил австрийские войска, занявшие позиции по высотам на равнинной местности. Кинглейк, ненавязчиво проводя параллель между прусским императором, прозванным современниками Великим и обожаемым им английским главнокомандующим, которого он явно считал если не равным прусскому императору по военным дарования, то вторым после него, мягко говоря, заблуждался. Австрийцы свои фланги обеспечили прикрытием местностью, более того — они численно превосходили наступавшую прусскую армию. При Альме, по сути, оба фланга русских были открыты, а численное превосходство было на стороне противника.

(обратно)


18

Орден Св. Александра Невского — редкая награда Крымской кампании. Как правило, его получали не всегда удачливые начальники.

(обратно)


19

Фёдор Иванович Дараган, полковник, командир Суздальского пехотного полка. Родился в 1815 г., из дворян Полтавской губернии. Образование получил в Московском кадетском корпусе, из которого в 1833 г. выпущен прапорщиком в конно-артиллерийскую № 21 батарею. Значительную часть своей службы провёл на Кавказе. За отличия был в 1845 г. награждён орденом Св. Анны 3-й ст., в 1847 г. получил чин подполковника и в 1851 г. произведён в полковники. В 1854 г. назначен командиром Суздальского пехотного полка. Участник кампании на Дунае, в том числе в осаде Силистрии. За отличие награждён орденом Св. Владимира 4-й ст. с бантом. 20 августа 1855 г. пожалован Золотой полусаблей с надписью «За храбрость». 26 ноября 1855 г. награждён орденом Св. Георгия 4-й ст. За Севастопольскую оборону получил орден Св. Владимира 3-й ст. с мечами. С 1863 г. числился по запасным войскам и по армейской пехоте, в 1864 г. назначен Орловским губернским воинским начальником и 4 апреля 1865 г. произведён в генерал-майоры. Скончался 3 апреля 1874 г.

(обратно)


20

Гевальдигеры — в России в XVIII–XIX вв. — военная должность, введенная при Петре I (упразднена в 1860-х гг.); офицер в этой должности заведовал военной полицией.

(обратно)


21

Штатная численность полка 6-го пехотного корпуса на 1840 г. составляла 3240 нижних чинов, 304 фельдфебелей и унтер-офицеров, 78 штаб- и обер-офицеров, а также около 100 человек музыкантов, нестроевых и медицинского персонала. (Ульянов И. Регулярная пехота 1801–1855. М., 1997 г. С.219).

(обратно)


22

Василий Тимофеевич Славин. В сражении на Альме — генерал-майор, командир Углицкого егерского полка. Из Тверских помещиков. В 1845 г. награжден знаком отличия за 25 лет беспорочной службы в офицерских чинах. В 1849 г. награжден подарком. 30 марта 1852 г, произведен в генерал-майоры. К 21 декабря 1852 г. — кандидат на должность бригадного командира. 28 октября 1854 г уволен от службы по болезни с мундиром и пенсионом полного жалования.

(обратно)


23

Термин «батарейная батарея» — не опечатка и не тавтология. С 1805 г. был термин «батарейная рота», и в 1833 г. когда артиллерийские роты были переименованы в батареи, Николай I утвердил переименование «батарейной роты» в «батарейную батарею».

(обратно)


24

Другой вариант фамилии — Тацин.

(обратно)


25

Подполковник Аполлон Эрнестович Циммерман (1825–1884 гг.) — в 1854 г. подполковник Генерального штаба, состоящий при главнокомандующем сухопутными и морскими силами в Крыму. Со 2 марта по 27 августа 1855 г. — обер-квартирмейстер Севастопольского гарнизона. Контужен при бомбардировке Севастополя в ночь с 5 на 6 июня 1855 г. За боевые отличия произведен в полковники и награжден Золотой полусаблей с надписью «За храбрость». С мая 1883 г. — генерал от инфантерии.

(обратно)


26

Генерал-майор с 5 апреля. 1852 г.

(обратно)


27

Асланович Александр Осипович — на военной службе офицером с 1819 г. Служил по армейской пехоте. Майор с 1833 г., подполковник с 1839 г., полковник с 1843 г., генерал-майор с 1852 г Участник Польской кампании 1830–1831 гг. В 1854 г. — командир резервной бригады 13-й пехотной дивизии. В 1843 г, награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. за выслугу лет. Вскоре после окончания Крымской войны оказался под судом.

(обратно)


28

Полковник Евстафий Игнатьевич Веревкин-Шелюта — Умер 16 ноября 1855 г. от ран во время обороны Севастополя. Похоронен на братском кладбище.

(обратно)


29

Эта цифра фигурирует почти во всех первоисточниках, но явно нуждается в последующем уточнении.

(обратно)


30

Граф Колленш-Рачинский во время первой бомбардировки крепости на 3-м бастионе был разорван ядром пополам (Ильинский Д.В. Из воспоминания и заметок севастопольца//Русский архив. Кн. 3. М. 1892 г. С.78).

(обратно)


31

Князь Ширинский-Шихматов Иван Владимирович (1819–1855 гг.). В сражении на Альме — командир морского полубатальона из стрелковых партий. Из дворян Новгородской губернии. В 1837 г. выпущен из Морского кадетского корпуса мичманом на Черноморский флот. С 1838 по 1852 гг. крейсировал на различных судах у восточного берега Черного моря, перевозя войска и грузы. Лейтенант (1843 г.). В 1849 г награжден орденом Св. Анны 3-й ст. Капитан-лейтенант (1852 г.). В 1852–1854 гг. — командир брига «Эней», на котором крейсировал у абхазского берега. С 13 сентября 1854 г. — капитан-лейтенант 43го флотского экипажа. За отличие в отражении первой бомбардировки города произведен в капитаны 2-го ранга. Награжден орденом Св. Владимира 4-й ст. 22 ноября 1854 г награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. 28 апреля 1855 г. смертельно ранен в бою за траншеи перед 5-м бастионом. Похоронен на Михайловском кладбище на Северной стороне Севастополя. Могила не сохранилась (Ляшук П.М. Герои «Севастопольской страды». Кавалеры орденов Св. Георгия за оборону Севастополя в 1854–1855 гг. Симферополь, 2001 г. С. 44)

(обратно)


32

В данном случае не порода, а кличка лошади.

(обратно)


33

Шарль Фей (Fay, Charles Alexandre, 1827–1903), будущий генерал, автор воспоминаний о Крымской войне: Souvenirs de la guerre de Crim'ee, 1854–1856 (1867).

(обратно)


34

Капитан 2-го ранга Камил Альберт Мари де ла Ронкьер ле Нои — командир корвета «Le Roland».

(обратно)


35

В 1-й дивизии — 4-орудийные. Кстати, такая же организация была еще до 1853 г. принята в Швейцарии.

(обратно)


36

Командир полка алжирских стрелков полковник Эммануэль Феликс Вимпфен (1811–1884 гг.) — окончил военное училище Сен-Сир. Получил назначение в 49-й полк линейной пехоты. Су-лейтенант (1832 г.). Лейтенант (1837 г.). Капитан (1840 г.). Майор (1847 г.). Подполковник 68-го полка линейной пехоты (1851 г.). Полковник 28-го полка линейной пехоты (1853 г.). В 1854 г. — полковник полка алжирских стрелков (март 1854 г.). Бригадный генерал командир 1-й бригады 2-й пехотной дивизии (1855 г). В 1859 г. — дивизионный генерал. Гранд-офицер Ордена Почетного Легиона.

(обратно)


37

Стать на шпринг — применяется для фиксации судна при операциях, когда важно его фиксирование, как, например, в нашем случае для стрельбы по береговым целям. Судно, стоящее на шпринге, меньше подвержено рысканию.

(обратно)


38

Будем считать 4 батальона Минского пехотного полка и 1 (4-й) Московского пехотного полка.

(обратно)


39

Очевидно, что за этим значком скрывается имя В.Я. Кирьякова.

(обратно)


40

С точным определением типа кораблей — путаница. Очевидно, переходный период военно-морской истории допускал определенные условности.

(обратно)


41

Корабли, кстати, не самые многопушечные, тем более, что все свои пушки каждый корабль и не мог задействовать.

(обратно)


42

Тот самый корвет «Bertholet», которому придется вывозить из Крыма умирающего от рака желудка маршала Сент-Арно и на борту которого главнокомандующий умрет.

(обратно)


43

Бывший «Asmodee».

(обратно)


44

Заводные лошади — запасные лошади.

(обратно)


45

Кондратьев Василий Петрович (1810–1873 гг.) — генерал-лейтенант начальник артиллерии Киевского округа. В 1827 г. — фейерверкер 4-го класса, в 1828–1829 гг. участвовал в русско-турецкой войне и получил знак отличия военного ордена Св. Георгия, в 1831 г. за отличие в войне против польских мятежников произведен в прапорщики, в 1849 г. участвовал в Венгерской кампании. В 1854 г. — майор, затем подполковник, командир легкой №4 батареи 17-й артиллерийской бригады. За отличие в кампании произведен в подполковники. В 1857 г. произведен в полковники, в 1860 г. — в генерал-майоры (со старшинством от 17 апреля 1863 года), в 1872 г. — в генерал-лейтенанты.

(обратно)


46

По рапорту артиллерии — 45 чел.

(обратно)


47

Евспавлев Ивн Тимофеевич (1811–1856 гг.). в Альминском сражении — майор, командир батальона Минского пехотного полка. Из обер-офицерских детей Орловской губернии. В 1829 г. начал службу рядовым во 2-м учебном карабинерном полку. В 1834 г. произведен в прапорщики. Весной 1854 г. прикомандирован к Минскому пехотному полку для командования батальоном. За вылазку 24 октября 1854 г., во время которой Минский полк захватил французскую батарею, награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. 31 марта 1855 г. тяжело контужен. 22 ноября 1855 г. уволен в полугодовой отпуск. 1 мая 1856 г. скончался в д. Хахловка Щигровского уезда Курской губернии (Ляшук П.М. Герои «Севастопольской страды». Кавалеры орденов Св. Георгия за оборону Севастополя в 1854–1855 гг. Симферополь, 2001 г. С. 60).

(обратно)


48

Погиб при обороне Севастополя. Дата гибели поручика Радкевича неизвестна. Похоронен на Братском кладбище.

(обратно)


49

У Канробера батареи имели по 4 орудия каждая.

(обратно)


50

Воробьев Иван Григорьевич (1829–1887 гг.). В Альминском сражении — прапорщик Минского пехотного полка. Из дворян Херсонской губернии. В 1847 г по окончании 2-го кадетского корпуса произведен в прапорщики и направлен в Капорский егерский полк. В 1851 г. переведен в Минский пехотный полк. В Альминском сражении ранен осколком в голову. До 27 августа 1855 г. находился в составе Севастопольского гарнизона. За вылазку 24 октября 1854 г. награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. С декабря 1854 г. — старший адъютант штаба Севастопольского гарнизона. В 1856 г. уволился из армии в звании майора (Ляшук П.М. Герои «Севастопольской страды». Кавалеры орденов Св. Георгия за оборону Севастополя в 1854–1855 гг. Симферополь, 2001 г. С.62).

(обратно)


51

Умер от раны 23 декабря 1854 г.

(обратно)


52

Командовал бригадой в связи с болезнью бригадного генерала Эспинаса.

(обратно)


53

Сменил в Варне заболевшего командира шассеров майора Тристана Легро. До этого командовал батальоном в 1-м полку зуавов.

(обратно)


54

По крайней мере так говорит инженерный полковник Герен, участвовавший в сражении в составе 1-й дивизии (L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56. Tome 1, Paris, 1858. P 237–238).

(обратно)


55

Возможно там же осталась и гренадерская рота 2-го батальона.

(обратно)


56

У Бейтнера — Олова.

(обратно)


57

Я не настаиваю что это сделано было по приказу Кирьякова. Но в отношении Донской батареи приказ могли отдать три человека: Меншиков, Кишинский и Кирьяков. Первые двое приказ не отдавали. Остается последний…

(обратно)


58

Смертельным ранением.

(обратно)


59

Для излечения от ран находился в Севастопольском госпитале с момента ранения до 15 октября 1854 г. За отличие в Альминском сражении награжден чином капитана.

(обратно)


60

Указан в составе 2-й бригады, так как тоже не участвовал в сражении.

(обратно)


61

Кафрские войны — в исторической литературе название войн XVIII–XIX вв. южно-африканского народа коса с англо-бурскими колонизаторами. Применительно к солдатам Крымской войны речь идет о 3-й Кафрской войне.

(обратно)


62

Брауншвейгский штуцер, он же штуцер Бернера обр. 1832 г. калибра 17,7 мм, вес 4,8 кг. До 1854 г. стоял на вооружении Стрелковой бригады.

(обратно)


63

Ташка — кожаная сумка у гусар и некоторых других представителей легкой кавалерии. В Англии ее имели и солдаты, и офицеры конной артиллерии. Наружная сторона ташки покрывалась сукном и украшалась гербом или вензелем. Первоначально ташка назначалась для помещения карабинных патронов и некоторых мелких предметов снаряжения гусар, а потом носилась больше как украшение.

(обратно)


64

В артиллерии вообще.

(обратно)


65

По некоторым данным, в этом деле участвовали и моряки морских батальонов.

(обратно)


66

Сражение при Лоди между французской армией Наполеона Бонапарта и австрийской армией произошло 10 мая 1796 г. Победу одержал Наполеон, лично руководивший боем и рисковавший жизнью, приближаясь к позициям противника на расстояние ружейного выстрела,

(обратно)


67

Битва при Мольвице (нем. Schlacht bei Mollwitz) — сражение, состоявшееся 10 апреля 1741 г между прусскими войсками под командованием короля Фридриха II и австрийскими войсками под руководством фельдмаршала Рейнхарда фон Нейперга.

(обратно)


68

Граф Адольф де Моне (Adolphe comte de Monet). Родился в семье полковника в 1792 г. С 1842 г. служил в Северной Африке. В Крыму — командир бригады в 3-й дивизии. С 1869 г. в резерве. Скончался в Тулузе в 1874 г.

(обратно)


69

2-я бригада: бригадный генерал Вино. 9-й батальон шассеров (подполковник Никола-Никола), маршевый батальон 1-го полка Иностранного легиона (сформирован из элитных рот 1-го и 2-го полков Иностранного легиона, подполковник Нейраль, командир 3-го батальона 1-го полка), 20-й полк линейной пехоты, 27-й полк линейной пехоты.

(обратно)


70

1-я и 2-я бригады 2-й пехотной дивизии.

(обратно)


71

Во время экспедиции 2009 г. именно на западном склоне Альматамакского оврага обнаруживали много пуговиц 7-го полка линейной пехоты.

(обратно)


72

Иногда пишут — 7-го полка. Это не ошибка. Батарею формировали в Безансоне из солдат 7-го, 10-го и 13-го полков (H.Roswag, Histirique de 13 Regiments D Artillerie, Paris. 1891).

(обратно)


73

Впоследствии было оставлено только «SEBASTOPOL». Это было проведено по отношению не только к 7-му линейному, но и по отношению ко всем знаменам французских полков.

(обратно)


74

Именно «7» — так y Рассела.

(обратно)


75

Другая дата — 28 августа 1900 г. (Корреспонденция Разведчика//Разведчик. № 518. М., 1900 г. С. 850).

(обратно)


76

Ужас призрачных кавалерийских атак витал над умами и русских, и союзных командиров, пока не был рассеян под Балаклавой в октябре 1854 г,

(обратно)


77

Горбунов говорит о французах, но это не более чем его случайная ошибка. Ни о каких противниках из числа французов другие владимирцы не говорят.

(обратно)


78

Не все. Джеймс Браун в своей книге поет гимн батарее капитана Мода, действовавшей с Шотландской бригадой.

(обратно)


79

Уцелев при Альме, Д.Д. Хлапонин был тяжело ранен в Севастополе в голову. Елизавета Михайловна Хлапонина вывезла его из города. С трудом выздоровев, Дмитрий Дмитриевич получил должность в комиссариате, но последствия контузий и раны вынудили его оставить службу. Впоследствии они с женой сильно бедствовали в Петербурге без средств к существованию и без места работы (Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853-1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 134).

(обратно)


80

Калинин говорит, за маяком, но, думаю, он ошибается. К тому времени маяк давно уже был в тылу французов.

(обратно)


81

У селения Кангил три французских кавалерийских полка 17 сентября 1855 г. внезапно атаковали кавалерийский отряд генерал-лейтенанта Корфа (уланский полк, 6 сотен казаков и батарея), опрокинули его, захватив 6 орудий.

(обратно)


82

С 1854 по 1856 гг. капитан Даллас отправил домой 137 писем.

(обратно)


83

А попутно и отличия на знамя за эти сражения.

(обратно)


84

Коллатерали — обходные ветви кровеносных сосудов, обеспечивающие приток или отток крови в обход основного сосуда при его тромбозе, облитерации. Коллатеральная ткань — ткань, насыщенная кровеносными сосудами, повреждение ее приводит к трудноостанавливаемому кровотечению и большой потере крови.

(обратно)


85

Возможно, что в переводе неточность. По всей видимости речь идет о традиционных для солдат всех армий сухарях,

(обратно)


86

Похоронных.

(обратно)


87

Умер в плену осенью 1854 г

(обратно)


88

Умер в плену 29 сентября 1854 г.

(обратно)


89

Правильно — Гогинов. Горбунов опять всё перепутал, они вообще из разных дивизий.

(обратно)


90

Вероятно, это есть часть «польского элемента» кавалерии, начавшего уже в первые дни кампании переходить на сторону неприятеля.

(обратно)


91

Леер, Генрих Антонович — генерал-лейтенант, известный военный писатель (1829–1904 гг.). Окончил курс в инженерном училище и военной академии. Был профессором стратегии в академиях генерального штаба, артиллерийской и инженерной. Начальником первой из них он состоял с 1889 по 1898 г. Состоял членом-корреспондентом Императорской Академии Наук. Первые статьи Леера появились в «Военном сборнике» конца 50-х и начала 60-х гг. Одна из них, в которой автор определял вероятные изменения в тактике, вследствие введения нарезного оружия, обратила на себя внимание высшего военного начальства; труды Леера в этом направлении повлияли на перевооружение нашей армии. Из военно-литературных трудов Леера особенно выдается «Опыт краткоисторического исследования законов искусства ведения войны»; несколько изданий, переведен на разные иностранные языки). В 1871–1873 гг. вышли его «Публичные лекции о франко-германской войне». Под его главной редакцией издана «Энциклопедия военных и морских наук». Крупный исторический труд: «Обзор войн России от Петра Великого до наших дней» издан под общей редакцией Леера; причем 1-я часть разработана почти вся непосредственно им самим.

(обратно)


Ссылки


1

Головин Н.Н. Наука о войне. О социологическом изучении войны. Париж, 1938 г С. 59.

(обратно)


2

Калистратов А. И. Развитие российского военного искусства в XVII — XIX веках//Военная мысль. №2. М., 2009 г. С.10.

(обратно)


3

Там же. с.11.

(обратно)


4

Холмс Р., Эванс М. Поля сражений. Решающие битвы истории. М., 2009 г. С.139-142.

(обратно)


5

Записки Владимира Ивановича Дена//Русская старина. Том 65. СПб., 1890 г. С. 655.

(обратно)


6

Олиферов А.Н., Тимченко З.В. Альма — река, вошедшая в мировую историю. Симферополь., 2008 г. С. 7-17,26,38.

(обратно)


7

Лоция Черного моря. Издание седьмое. Ленинград, 1931 г. С. 164.

(обратно)


8

Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С.273.

(обратно)


9

Там же.

(обратно)


10

Там же. Т. 1. СПб., 1900 г. С. 131. '

(обратно)


11

Лоция Черного моря. Издание седьмое. Ленинград, 1931 г. С. 164.

(обратно)


12

Осада Севастополя 1854-1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 21.

(обратно)


13

Осада Севастополя 1854-1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 21.

(обратно)


14

Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 324.

(обратно)


15

Там же. С. 274.

(обратно)


16

Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 274.

(обратно)


17

Руководства для обучения войск французской армии//Военный сборник. №3. СПб., 1870 г. С. 53.

(обратно)


18

Орехова Л.А., Орехов В.В., Первых Д.К., Орехов Д.В. Крымская Иллиада. Крымская (Восточная) война 1853-1856 годов глазами современников. Симферополь, 2010 г. С. 70.

(обратно)


19

Лунев П.А. Оптический телеграф в первой обороне Севастополя//Флаг Родины. №213. Севастополь, 1979 г.

(обратно)


20

Осада Севастополя 1854-1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. с. 21.

(обратно)


21

Олиферов A.H., Тимченко З.В. Альма — река, вошедшая в мировую историю. Симферополь, 2008 г. С.107–108.

(обратно)


22

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856, P. 47–48.

(обратно)


23

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856, P. 47–48.

(обратно)


24

http: //www. krim.biz.ua/alupka_histoiy_voronehov. html

(обратно)


25

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 326.

(обратно)


26

Обручев Н. Смешанные морские экспедиции (статья четвертая)//Военный сборник №10. СПб., 1898 г. С. 274.

(обратно)


27

Воспоминания о Севастопольской обороне Георгия Чаплинского// Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М.,1998 г. С. 159.

(обратно)


28

Орлов. Об операциях с целью воспрепятствования и замедления блокады и осады крепости//Военный сборник. №11. СПб., 1881 г. С. 32.

(обратно)


29

Левыкин В.И. Фортификация: прошлое и современность. М., 1987 г. С. 16.

(обратно)


30

Описание обороны города Севастополя подрук. Генерал-адъютанта Тотлебена, 4.1. СПб., 1871 г.С. 108.

(обратно)


31

Мощалкин М. По поводу статьи обучения войск фортификационному делу// Военный сборник. №4. СПб., 1870 г С. 316.

(обратно)


32

Мощалкин М. По поводу статьи обучения войск фортификационному делу//Военный сборник. №4. СПб., 1870 г С. 317.

(обратно)


33

Б.Л.З. Землекопные работы полевых войск//Военный сборник. №5. СПб., 1870 г. С. 41

(обратно)


34

Скориков Ю.А. Севастопольская крепость. СПб., 1997 г. С.149–152.

(обратно)


35

Описание обороны города Севастополя. Под рук. Генерал-адъютанта Тотлебена. 4.1. СПб., 1871 г. С.105.

(обратно)


36

Дубровин Н. Восточная война 1853–1856 годов. Сочинение М.И. Богдановича//Военный сборник. №2. СПб., 1877 г. С.141.

(обратно)


37

Описание обороны города Севастополя. Под рук. генерал-адъютанта Тотлебена. 4.1. СПб., 1871 г. С.139.

(обратно)


38

Комаров А., Черноморский флот в период Крымской войны. Малоизвестные вопросы организации флота// ФлотоМастер. №1. М., 2000 г. С. 2–8.

(обратно)


39

R. A. Hodasevioh, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856. P. 133–134.

(обратно)


40

Дубровин H. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 315.

(обратно)


41

Горячев Н. О воспитании и обучении кавалерии//Военный сборник. № 3. СПб., 1875 г. С. 92.

(обратно)


42

Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова, собранные и объясненные капитан-лейтенантом А. Жандром, бывшим его флаг-офицером. СПб., 1859 г. С. 192.

(обратно)


43

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма. //Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 320.

(обратно)


44

Обручев Н. Смешанные морские экспедиции (статья четвертая)//Военный сборник. №10. СПб., 1898 г. С. 354.

(обратно)


45

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С.335.

(обратно)


46

Левыкин В.И. Фортификация: прошлое и современность. М., 1987 г. С. 16.

(обратно)


47

Яковлев В.В. Эволюция долговременной фортификации. М., 1931 г.

(обратно)


48

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина, Том XVIII, СПб., 1877 г. С. 114.

(обратно)


49

Зайончковский А.М. Восточная война 1853–1856. Т. 1. СПб., 2002 г. С.493.

(обратно)


50

Там же. С. 524–525.

(обратно)


51

Записки А.Н. Михайловского-Данилевского. 1829 г.//Русская старина. Том 79. СПб., 1893 г. С. 197.

(обратно)


52

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 114.

(обратно)


53

Александр Петрович Хрущёв. Выдержки из его писем 1853–1859 гг.//Русская старина. №75. СПб., 1892 г. С. 436.

(обратно)


54

Александр Петрович Хрущёв. Выдержки из его писем 1853–1859 гг.//Русская старина. №75. СПб., 1892 г. С. 436.

(обратно)


55

Васильчиков В.И. Севастополь. Записки начальника штаба Севастопольского гарнизона князя Виктора Илларионовича Васильчикова//Русский архив. Т 6. М., 1891 г. С.178.

(обратно)


56

Розин А. Очерки из Крымской войны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г, С.192.

(обратно)


57

Гершельман С. Нравственный элемент под Севастополем //Военный сборник. №2. СПб., 1894 г С. 270.

(обратно)


58

Col. G. Gocelyu, The History of The Royal Artilery. London, 1951. Part II. P. 149.

(обратно)


59

Васильчиков В.И. Севастополь. Записки начальника штаба Севастопольского гарнизона князя Виктора Иларионовича Васильчикова//Русский Архив. Т.6. М., 1891 г. С. 181.

(обратно)


60

Князь Н.К. Имеретинский. Из записок старого преображенца//Русская старина. Том 78. СПб., 1893 г С. 46.

(обратно)


61

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1, Paris, 1858. P.230.

(обратно)


62

Regimental Records of the Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot), Vol. Il, 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers, 1995. P.69.

(обратно)


63

Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854–1855. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С. 71.

(обратно)


64

Schalk Emil, Summary of The Art of War. Philadelphia, 1862. P. 96–100.

(обратно)


65

Дубровин H. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т II. СПб., 1900 г. С. 329.

(обратно)


66

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures `a pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 132.

(обратно)


67

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863г. С. 21.

(обратно)


68

Descoubes Ernest. Historique du 1er r'egiment de zouaves. Berger-Levrault et cie, 1882. P. 106–107.

(обратно)


69

Орехов В. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг. Симферополь, 2003 г. С. 43.

(обратно)


70

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1. Paris, 1858. P.228–230.

(обратно)


71

Там же. P.230–235.

(обратно)


72

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854–1856. J. Dumaine, Paris, 1867. P. 51–67.

(обратно)


73

Albert Du Casse. Pr'ecis historique des op'erations militaires en Orient de mars 1854 `a septembre 1855. E. Dentu, 1856. Paris. P. 114–115; C'esar Lecat Bazancourt. L'exp'edition de Crim'ee: la marine francaise dans la mer Noire et la Baltique, chroniques maritimes de la guerre d’Orient. Amyot, Paris, 1856. P. 241

(обратно)


74

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 22.

(обратно)


75

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854–1856. J. Dumaine, Paris, 1867. P. 51–67.

(обратно)


76

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1., Paris, 1858. P. 237.

(обратно)


77

Pierre-Paul Martin (lieutenant). Historique Du 2e Regiment De Tirailleurs Algerriens, Paris, Limoges. P. 145–146.

(обратно)


78

Adrien Pascal, Jules Francois Le Comte, Germain Nicolas Brahaut, Francois Sicard, Histoire de l’arm'ee et de tous les r'egiments depuis les premiers temps de la monarchie francaise jusqu’`a nos jours, A. Barbier, Paris, 1864. P. 210.

(обратно)


79

Descoubes Ernest. Historique du 1er r'egiment de zouaves. Berger-Levrault et cie, 1882. P. 106–107.

(обратно)


80

Journal of the operations conduced by the corps of Royal Engineers. Published by order of the secretary of state for War. Part I. From the Invasion of the Crimea, to the close of the Winter Campaign 1854–55, By Capitan H. S. Elphistone. R.E. London, 1859. P. 11.

(обратно)


81

John Adye C.B., Lieut.-col., A Review of the Crimean War to the Winter of 1854–5, London, 1860. P.45–46.

(обратно)


82

March, Catherinr, The life of Arthur Vandeleur, Major, Royal Artillery, London, 1862, P. 126–127.

(обратно)


83

Joseph Fr'ed'eric Canonge, Histoire militaire contemporaine, 1854–1871, Tome. I, Charpentier, Paris, 1882, P. 22.

(обратно)


84

Орехов В. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг. Симферополь, 2003 г. С. 43.

(обратно)


85

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб. 1863 г. С. 22.

(обратно)


86

Орехова Л. А., Орехов В. В., Первых Д. К., Орехов Д.В. Крымская Иллиада. Крымская (Восточная) война 1853–1856 годов глазами современников. Симферополь, 2010 г. С. 33.

(обратно)


87

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1. Paris, 1858. P. 238.

(обратно)


88

Замечания Джона Конкрена Госизона о Восточной войне//Морской сборник, Т.36. СПб., 1858 г. С. 335.

(обратно)


89

Там же. С. 336.

(обратно)


90

John Adye C.B., Lieut.-col., A Review of the Crimean Warto the Winter of 1854–5, London, 1860. P. 45–46.

(обратно)


91

John Adye C.B., Lieut.-col., A Review of the Crimean Warto the Winter of 1854–5, London, 1860. P 45–46.

(обратно)


92

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger, 1858. Paris, P 230.

(обратно)


93

Slade, Adolphus, Rear-admiral, К.С.В. (Mushaver Pasha) Turkey and the Crimean war: a narrative of historical events, London, 1867. P. 296–297.

(обратно)


94

Орлов. Об операциях с целью воспрепятствования и замедления блокады и осады крепости//Военный сборник. №11. СПб., 1881 г. С. 24–25.

(обратно)


95

Slade, Adolphus, Rear-admiral, К.С.В. (Mushaver Pasha) Turkey and the Crimean war: a narrative of historical events, London, 1867. P. 297–298.

(обратно)


96

Ананьин О. Крымская война: Таврическая полубригада пограничной стражи в боевых действиях 1853–1856 rr.//Military Крым. №17. Симферополь, 2010 г. С. 15.

(обратно)


97

Воспоминания генерал-фельдмаршала Дмитрия Алексеевича Милютина. Под ред. Т.А. Медведевой. М., 2000 г., С. 282.

(обратно)


98

General Sir Edward Hamley, The war in the Crimea. London, 1891. P. 43.

(обратно)


99

Стратегия в трудах военных классиков. T. II. М., 1926 г. С. 167–170.

(обратно)


100

Schalk, Emil Summary of the Art of War: Written Expressly for and Dedicated to the U.S. Volunteer Army, Philadelphia, 1862. P. 98.

(обратно)


101

Бибиков А. Влияние настильности траектории скорострельной пушки на действия атакующих и обороняющихся войск//Военный сборник. №6. СПб., 1904 г. С. 99.

(обратно)


102

Col. G. Gocelyu, The History of The Royal Artillery, London, 1951. Part II. P. 121–122.

(обратно)


103

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах. Том III. СПб., 1877 г.

(обратно)


104

Свечин А.А. Энциклопедия военного искусства. В 2-х т. Т 2. М.-Л., 1928 г. С. 52.

(обратно)


105

Погосский А.Ф. Из заметок проезжего. Воспоминания.//Крымский архив. № 9. Симферополь, 2003 г. С. 33.

(обратно)


106

Руководства для обучения войск французской армии//Военный сборник. №3. СПб., 1870 г. С. 52.

(обратно)


107

Бибиков А. Влияние настильности траектории скорострельной пушки на действия атакующих и обороняющихся войск//Военный сборник. №6. СПб., 1904 г С. 99.

(обратно)


108

Описание обороны города Севастополя. Под рук. генерал-адъютанта Тотлебена. 4.1. СПб., 1871 г. С. 121.

(обратно)


109

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции//Военный сборник. №10. СПб., 1898 г. С.351.

(обратно)


110

Schalk, Emil Summary of the Art of War: Written Expressly for and Dedicated to the U.S. Volunteer Army, Philadelphia, 1862.

(обратно)


111

Schalk, Emil Summary of the Art of War: Written Expressly for and Dedicated to the U.S. Volunteer Army, Philadelphia, 1862. P. 98.

(обратно)


112

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 426.

(обратно)


113

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции//Военный сборник. №10. СПб., 1898 г. С. 349.

(обратно)


114

Баиов А.К. История русского военного искусства. Том 2. М., 2008 г. С.506.

(обратно)


115

Васильчиков В.И. Севастополь. Записки начальника штаба Севастопольского гарнизона князя Виктора Иларионовича Васильчикова//Русский Архив. Т 6. М., 1891 г. С. 178–179..

(обратно)


116

General Sir Edward Hamley, The war in the Crimea, London, 1891. P.50.

(обратно)


117

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee,1854–1856. J. Dumaine, Paris, 1867. P. 58–60; Bazancourt, de Cesar, L*Expedition de Crimee. La Prise de Sebastopol, Paris, P. 210–211.

(обратно)


118

Гершельман С. Нравственный элемент под Севастополем//Военный сборник. №2. СПб., 1894 г. С. 263.

(обратно)


119

Kingston W.H.G. Our Soldiers Gallant Deeds of the British Army during Victoria's Reign, London, 2007. P. 142.

(обратно)


120

Крестьянников В.В. Героические 349 дней (http://www.gosarhiv.sev.net.ua/fulldoc/herous_349/p1_2. shtml).

(обратно)


121

Записки Гагерна. Русский двор в 1839 г. //Русская старина. Т. 69. СПб., 1891 г. С.11.

(обратно)


122

Зайончковский А. Синопское сражение и Черноморский флот осенью 1853 года//Военный сборник. №11. СПб., 1903 г. С. 8.

(обратно)


123

Capitan Travis D. Walters, USAF Military Genius in the Crimean War, Part 1 // The War Correspondent, Vol.22, №2, July 2004. P. 19.

(обратно)


124

http://www.sevastopol.ws/Pages/7aicH21&раде=2

(обратно)


125

Capitan Travis D. Walters, USAF Military Genius in the Crimean War, Part 1 // The War Correspondent, Vol.22, №2, July, 2004. P. 19.

(обратно)


126

Орлов. Об операциях с целью воспрепятствования и замедления блокады и осады крепости. Статья первая//Военный сборник. №11. СПб., 1881 г. С. 32.

(обратно)


127

Триандафиллов В.К. Характер операций современных армий//Вопросы стратегии и оперативного искусства в советских военных трудах (1917–1940 гг.). М., 1965 г. С. 171.

(обратно)


128

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 425.

(обратно)


129

Квицинский О.А. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 426.

(обратно)


130

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах.Т. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


131

Дневник гг. Петра Александровича Валуева. 1855 г.//Русская старина. Т. 70. СПб., 1891 г. С. 348.

(обратно)


132

Гершельман С. Нравственный элемент под Севастополем//Военный сборник. №2. СПб., 1894 г С. 267.

(обратно)


133

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции//Военный сборник. №10. СПб., 1898 г. С. 349.

(обратно)


134

Полевая служба по новому уставу//Военный сборник. № 3. СПб., 1882 г. С. 67–68.

(обратно)


135

Под Севастополем в 1853–1856 гг. Записки и дневник бывшего начальника артиллерийских парков южной и крымской армии ген.-майора Духонина//Русская старина. T. XLVII. СПб., 1885 г. С. 98.

(обратно)


136

Ильинский Д.В. Из воспоминания и заметок севастопольца//Русский архив, Кн. 3. М., 1892 г. С.78.

(обратно)


137

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С.425–426.

(обратно)


138

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 317.

(обратно)


139

Русская старина. Т.70. СПб., 1891 г. С. 261–265.

(обратно)


140

Зайончковский А. М.. Восточная война 1853–1856. В 2-хтомах. T. I. СПб., 2002 г. С. 515–516.

(обратно)


141

Зайончковский А.М. Восточная война 1853–1856. В 2-хтомах. T. I. СПб., 2002 г. С. 516.

(обратно)


142

Записки Владимира Ивановича Дена// Русская старина. Т 66. СПб., 1890 г. С.51–52.

(обратно)


143

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. Т XVIII. СПб., 1877 г. С. 125.

(обратно)


144

Маркевич А. Таврическая губерния во время Крымской войны. Симферополь, 1994 г. С. 12.

(обратно)


145

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. I II. СПб., 1900 г. С.272.

(обратно)


146

Историческая хроника 63-го пехотного Углицкого полка за 200 лет его существования 1708–1908. Сост. штабс-капитан М.Е. Еленев. Варшава, 1908 г. С. 128.

(обратно)


147

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 138.

(обратно)


148

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 320–321.

(обратно)


149

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856. P. 60.

(обратно)


150

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах. Том III. СПб., 1877 г.

(обратно)


151

Воспоминания об участии при защите г. Севастополя бывшего в то время полковым адъютантом Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича Горбунова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 56.

(обратно)


152

Историческая хроника 63-го пехотного Углицкого полка за 200 лет его существования 1708–1908. Сост. штабс-капитан М.Е. Еленев. Варшава, 1908 г С. 128.

(обратно)


153

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С.320–321.

(обратно)


154

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. Т. Will. СПб., 1877 г С. 138.

(обратно)


155

Воспоминания об участии при защите г. Севастополя бывшего в то время полковым адъютантом Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича Горбунова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Том 1. СПб., 1873 г. С. 54.

(обратно)


156

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856. P. 60.

(обратно)


157

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. Том XVIII. СПб., 1877 г. С. 138.

(обратно)


158

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 425.

(обратно)


159

Ильинский Д.В. Из воспоминания и заметок севастопольца//Русский Архив. Кн. 3. М., 1892 г. С. 78.

(обратно)


160

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах. T. III. СПб., 1877 г

(обратно)


161

Вибе П.П., Горчаков Петр Дмитриевич//Вибе П.П., Михеев А.П., Пугачева Н.М. Омский историко-краеведческий словарь. М., 1994 г С. 64–65.

(обратно)


162

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 425–426.

(обратно)


163

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С.334.

(обратно)


164

Зайончковский А.М. Восточная война 1853–1856 T. I. СПб., 2002 г. С. 471.

(обратно)


165

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856. P. 60.

(обратно)


166

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 11.

(обратно)


167

Воспоминания артиллериста (из сборника «Материал для истории Донской артиллерии»). С комментариями А.А. Васильева//Армии и битвы. №12. М., 2009 г. С. 44.

(обратно)


168

Нилус А.А. История материальной части артиллерии. СПб., 1904 г. (http://www.museum.ru/1812/Army/ Nilus/Nilus3.html)

(обратно)


169

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С.321.

(обратно)


170

Описание обороны города Севастополя. Составлено под руководством генерал-лейтенанта Тотлебена. Ч. I. СПб., 1871 г. С.121.

(обратно)


171

Свечин А.А. Эволюция военного искусства. Том II. М.-Л., 1928 г. С.51–52.

(обратно)


172

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С.333.

(обратно)


173

Описание обороны города Севастополя. Составлено под руководством генерал-лейтенанта Тотлебена.4.1.СПб., 1871 г С. 121; Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т. 1. СПб., 1900 г. С.98.

(обратно)


174

Об организации полевой артиллерии//Военный сборник. №1. СПб., 1872 г. С.90.

(обратно)


175

Шперк В.Ф. Фортификационный словарь. М., 1964 г. (http://www.udisig.org/library/shperk_s/index.html)

(обратно)


176

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С.425–426.

(обратно)


177

Генерал-лейтенант Ф.Ф. Моллер — в 1854 г. начальник Севастопольского гарнизона и командир 14-й пехотной дивизии.

(обратно)


178

Генерал-лейтенант И.И. Кизмер — в 1854 г. комендант Севастопольской крепости.

(обратно)


179

Воспоминания о Севастопольской обороне Георгия Чаплинского// Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С. 66–67.

(обратно)


180

Ильинский Д.В. Из воспоминания и заметок севастопольца//Русский архив. Кн. 3. М., 1892 г, С.78.

(обратно)


181

Жиркевич А.В. Из архива кн. Л.А. Утомского//Русская старина. Т. 148. СПб., 1911 г. С. 163.

(обратно)


182

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С.432–439.

(обратно)


183

Там же. С.432–439.

(обратно)


184

Там же. С.432–439.

(обратно)


185

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах. T. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


186

Духонин Л.П. Под Севастополем в 1853–1856 гг.//Русская старина. T. XLVII. СПб., 1885 г. С. 97.

(обратно)


187

Гершельман С. Нравственный элемент под Севастополем//Военный сборник. №2. СПб., 1894 г. С.11.

(обратно)


188

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 432–439.

(обратно)


189

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С.58.

(обратно)


190

Там же

(обратно)


191

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 58..

(обратно)


192

Там же. С.45.

(обратно)


193

Филиппов М.М. Осажденный Севастополь. М., 1996 г С. 168.

(обратно)


194

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г С.45.

(обратно)


195

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 45.

(обратно)


196

Там же. С. 45–46.

(обратно)


197

Там же. С. 46.

(обратно)


198

Там же. С. 58.

(обратно)


199

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 6.

(обратно)


200

Демерт П.А. Одна глава из воспоминаний о походе и войне. 1853–1856 гг. в Крыму//Колосья. № 6. СПб., 1888 г. С. 212–234.

(обратно)


201

Смирнов Я.С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642–1700–1890. Варшава, 1890 г. С.413–414.

(обратно)


202

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С.284.

(обратно)


203

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С.298.

(обратно)


204

Смирнов Я.С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642–1700–1890. Варшава, 1890 г. С. 410–412.

(обратно)


205

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 58–59.

(обратно)


206

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-х томах. T. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


207

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 432–439.

(обратно)


208

Описание обороны города Севастополя. Под рук. Э.И. Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С. 121.

(обратно)


209

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 6.

(обратно)


210

Леер Г Основные начала организации в применении к высшей тактической единице//Военный сборник. №2. СПб., 1874 г. С. 249.

(обратно)


211

Записки 1агерна. Русский двор в 1839 г.//Русская старина. Т.69. СПб., 1891 г. С. 34.

(обратно)


212

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-х томах. T. III. СПб., 1877 г.; Приходкин Ф. И, Апьминское сражение // Военный сборник. 1870 г. С.23, С.6; Описание обороны города Севастополя. Под рук. Э.И. Тотлебена. Часть I. СПб., 1871 г. С.121.

(обратно)


213

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник, СПб., 1870 г., С.6; R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls o1 Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856. P. 47–48.

(обратно)


214

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 432–439.

(обратно)


215

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 129.

(обратно)


216

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 277.

(обратно)


217

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-х томах. T. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


218

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. T.XVIII. СПб., 1877 г. С. 125.

(обратно)


219

Ульянов И. Регулярная пехота 1801–1855. М., 1997 г. С.141.

(обратно)


220

Там же С. 150.

(обратно)


221

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 6, 23.

(обратно)


222

Переиздан в 1845–1848 гг.

(обратно)


223

Ульянов И. Регулярная пехота 1801–1855. М., 1997 г. С.150.

(обратно)


224

Комаров А. Черноморский флот в период Крымской войны. Малоизвестные вопросы организации флота// ФлотоМастер. №1. М., 2000 г. С. 2–8.

(обратно)


225

Жиркевич А.В. Из архива князя Л.А. Ухтомского//Русская старина. Т. 148. СПб., 1911 г. С.162.

(обратно)


226

Ильинский Д.В. Из воспоминания и заметок севастопольца//Русский архив. Кн. 3. М., 1892 г. С. 78.

(обратно)


227

Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова, собранные и объясненные капитан-лейтенантом А. Жандром, бывшим его флаг-офицером. СПб., 1859 г С. 191.

(обратно)


228

Там же С. 188.

(обратно)


229

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г С. 138.

(обратно)


230

Жиркевич А.В. Из архива князя Л.А. Ухтомского//Русская старина. Т. 148. СПб., 1911 г. С. 162.

(обратно)


231

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856. R 60–61.

(обратно)


232

Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова, собранные и объясненные капитан-лейтенантом А. Жандром, бывшим его флаг-офицером. СПб., 1859 г. С.191.

(обратно)


233

Комаров А. Черноморский флот в период Крымской войны. Малоизвестные вопросы организации флота//ФлотоМастер. №1. М., 2000 г. С. 6.

(обратно)


234

Ильинский Д.В. Из воспоминания и заметок севастопольца//Русский Архив. Кн. 3. М., 1892 г. С.81.

(обратно)


235

Там же С.81.

(обратно)


236

Мешковский Г. 6-й стрелковый батальон: от Альмы до Чёрной (1854–1855 rr.)//Military Крым. №13. Симферополь, 2009 г. С. 15.

(обратно)


237

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С.425–426; Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 7.

(обратно)


238

Paul Cerr, The Crimean War, London, 2000. P 40–41.

(обратно)


239

Bryan Perrett, «VOR VALOUR», London, 2003. P.22.

(обратно)


240

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 6.

(обратно)


241

Александр Петрович Хрущёв. Выдержки из его писем 1853–1859 гг.//Русская старина. Т. 74. СПб., 1892 г. С. 593.

(обратно)


242

Служебная деятельность Александра Петровича Хрущёва (ныне генерала от инфантерии, генерал-адъютанта) во время Севастопольской обороны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т.1. СПб., 1873 г. С. 1–2

(обратно)


243

Александр Петрович Хрущёв. Выдержки из его писем 1853–1859 гг.//Русская старина. Т 74. СПб.. 1892 г. С. 593.

(обратно)


244

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г С.6.

(обратно)


245

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. Том XVIII. СПб., 1877 г. С. 138.

(обратно)


246

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С.6.

(обратно)


247

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская Старина. Том XVIII. СПб., 1877 г С. 138.

(обратно)


248

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская Старина. Том XVIII. СПб., 1877 г. С. 129.

(обратно)


249

Ананьин О. Крымская война: Таврическая полубригада пограничной стражи в боевых действиях 1853–1856 гг. //Military Крым. №17. Симферополь, 2010 г. С. 15.

(обратно)


250

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 315.

(обратно)


251

К. фон Клаузевиц. О войне. В 2-хтомах. Т 2. М., 2001 г. С.340.

(обратно)


252

Жандр А. Материалы для истории обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова, собранные и объясненные капитан-лейтенантом А. Жандром, бывшим его флаг-офицером. СПб., 1859 г. С. 193.

(обратно)


253

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С.320.

(обратно)


254

Ходасевич Р. Голос из-за стен Севастополя (пер. с английского Е. Савельевой)//Military Крым. №13. Симферополь, 2009 г С. 57.

(обратно)


255

Там же.

(обратно)


256

Гершельман С. Нравственный элемент под Севастополем//Военный сборник. №2. СПб., 1894 г. С. 11.

(обратно)


257

Pierre-Paul Martin (lieutenant). Historique Du 2e Regiment De Tirailleurs Algerriens, Paris, Limoges. P. 144.

(обратно)


258

C'esar Lecat Bazancourt. L’exp'edition de Crim'ee: la marine francaise dans la mer Noire et la Baltique, chroniques maritimes de la guerre d'Orient. Amyot, Paris, 1856. P. 241.

(обратно)


259

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Пэсударю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 209.

(обратно)


260

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С.319.

(обратно)


261

Там же.

(обратно)


262

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative ofthe Campaign in the Crimea, and of the Events ofthe Siege, Oxford University, 1856. P. 64.

(обратно)


263

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С.321–322.

(обратно)


264

Ляшук П.М., Пуздровский А.Е. Охранные исследования 2007 г. за эполементом на поле Альминского сражения//Альминские чтения. Материалы научно-практической конференции. Симферополь, 2008 г. С. 47–51,

(обратно)


265

Воспоминания графа Константина Константиновича Бенкендорфа о кавказской летней экспедиции 1845 г.//Русская старина. Т. 141. СПб., 1910 г. С. 295.

(обратно)


266

Смирнов Я.С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642–1700–1890. Варшава, 1890 г. С. 411–412.

(обратно)


267

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative ofthe Campaign in the Crimea, and ofthe Events ofthe Siege, Oxford University, 1856. P. 64.

(обратно)


268

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 322.

(обратно)


269

Кн. А.С. Меншиков. Анекдоты//Русская старина. T. XII. СПб., 1875 г. С. 651.

(обратно)


270

Смирнов Я.С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642–1700–1890. Варшава, 1890 г. С. 413–414.

(обратно)


271

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С.298; Смирнов Я.С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642–1700–1890. Варшава. 1890 г С. 411–412.

(обратно)


272

Южная армия и Крымская армия при князе Меншикове//Русская старина. Т. 79. СПб., 1893 г. С. 521.

(обратно)


273

Под Севастополем в 1853–1856 гг. Записки и дневник бывшего начальника артиллерийских парков южной и крымской армии ген.-майора Духонина//Русская старина. T. XLVII. СПб., 1885 г. С. 288.

(обратно)


274

Записки Владимира Ивановича Дена//Русская старина. Т. 65. СПб., 1890 г. С. 660.

(обратно)


275

Записки Владимира Ивановича Дена//Русская старина. Т. 65. СПб., 1890 г. С. 660.

(обратно)


276

Южная армия и Крымская армия при князе Меншикове//Русская старина. Т. 79. СПб., 1893 г. С. 521–522.

(обратно)


277

Записки Владимира Ивановича Дена//Русская старина. Т. 65. СПб., 1890 г. С. 660.

(обратно)


278

Записки Владимира Ивановича Дена//Русская старина. Т. 65. СПб., 1890 г. С. 660.

(обратно)


279

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. Т. 18. СПб., 1877 г. С. 128–129.

(обратно)


280

Орехов Д.В. Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона//Историческое наследие Крыма. № 9. Симферополь, 2005 г. С. 46..

(обратно)


281

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 132.

(обратно)


282

Pierre-Paul Martin (lieutenant). Historique Du 2e Regiment De Tirailleurs Algerriens, Paris, Limoges. P. 146.

(обратно)


283

Robert Jameson, captain, Historical record of the Seventy-ninth Regiment of Foot: or Cameron Highlanders, London, 1863. P. 89–90.

(обратно)


284

L'eon Gu'erin. Histoire de la dernure guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger. 1858, Paris. P. 224.

(обратно)


285

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб. 1900 г. С. 324–325.

(обратно)


286

Орехов Д.В. Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона//Историческое наследие Крыма. № 9. Симферополь, 2005 г. С.46.

(обратно)


287

Орехова Л.А., Орехов В.В., Первых Д.К., Орехов Д.В. Крымская Иллиада. Крымская (Восточная) война 1853–1856 годов глазами современников. Симферополь, 2010 г. С.67.

(обратно)


288

Взгляд на современное состояние вопроса о занятиях с молодыми солдатами//Военный сборник. № 9. СПб., 1880 г. С.120.

(обратно)


289

Francois Bournand, Le mar'echal Canrobert, Sanard et Derangeon, Paris, 1895. P. 66–67.

(обратно)


290

Там же.

(обратно)


291

Guerre d'Orient. Siege de Sebastopol. T.1. Veuve Berger Levrault & fils., 1859. P. 50–51.

(обратно)


292

Орехов Д.В. Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтадона//Историческое наследие Крыма. № 9. Симферополь, 2005 г. С. 47.

(обратно)


293

Paul Adolphe Grisot, Ernest Auguste Ferdinand Coulombon, La L'egion 'etrang`ere de 1831–1887, Librairie militaire Berger-Levrault et cie, 1888, Paris. P. 175.

(обратно)


294

The Dublin University magazine No CCLXXVII Vol. XLVII January, Dublin, 1856, P.626–633.

(обратно)


295

Флетчер И. Герцог Веллингтон и его влияние на армию на Востоке/Восточная (Крымская война) 18531856 годов: новые материалы и новое осмысление. Т. 1. Симферополь, 2005 г. С. 71–72.

(обратно)


296

Pierre-Raul Martin (lieutenant). Historique Du 2e Regiment De Tirailleurs Algerriens, Paris, Limoges P. 146–147

(обратно)


297

Robert Jameson, captain, Historical record of the Seventy-ninth Regiment of Foot: or Cameron Highlanders, London, 1863. P. 89–90.

(обратно)


298

C'esar Lecat Bazancourt. L'exp'edition de Crim'ee: la marine francaise dans la mer Noire et la Baltique, chroniques maritimes de la guerre d’Orient. Amyot, Paris, 1856. P. 241–243.

(обратно)


299

Pierre-Paul Martin (lieutenant). Historique Du 2e Regiment De Tirailleurs Algerriens, Paris, Limoges. P. 146–147.

(обратно)


300

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crim'ee, 1854–1856. J. Dumaine, Paris, 1867. P. 51–67.

(обратно)


301

Анри Ж. Созданные историей. Слова, изречения, предания. М. 1999 г. С. 605.

(обратно)


302

Adrien Pascal, Jules Francois Le Comte, Germain Nicolas Brahaut, Francois Sicard, Histoire de l'arm'ee et de tous les r'egiments depuis les premiers temps de la monarchie francaise jusqu’ nos jours, A. Barbier, Pans, 1864. P. 211; The Dublin University magazine No CCLXXVII Vol. XLVII January, Dublin, 1856. P. 626–633.

(обратно)


303

Adrien Pascal, Jules Francois Le Comte, Germain Nicolas Brahaut, Francois Sicard, Histoire de l'arm'ee et de tous les r'egiments depuis les premiers temps de la monarchie francaise jusqu'`a nos jours. A. Barbier. Pans. 1864. P. 211.

(обратно)


304

Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона. Перевод с французского языка, подготовка текста и вступительная статья Д.В. Орехова//Историческое наследие Крыма. №9. Симферополь, 2005 г. С. 44.

(обратно)


305

Там же. С. 47.

(обратно)


306

W.L. Clowes on the 1854–56 Russian (“Crimean”) War (http://home.wxs.nl/~pdavis/Loney.htm)

(обратно)


307

George Ryan,Robert Charles Winthrop,George Perkins Marsh. The life of Major-General Estcourt: adjutant-general of the army in the East. J. Field and Co., 1856, London. P. 12.

(обратно)


308

Заметка по поводу статьи «Шести или восьмиорудийная батарея»//Военная старина. №11. СПб., 1883 г. С. 240–241.

(обратно)


309

Timothy Gowig, A Soldier's Experience, London, Chapter II. R 46.

(обратно)


310

John Adye C.B., Lieut.-col., A Review of the Crimean Warto the Winter of 1854–5, London, 1860. R 45–46.

(обратно)


311

General Sir Edward Hamley, The war in the Crimea, London, 1891. P. 46.

(обратно)


312

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции//Военный сборник. №10. СПб., 1898 г С. 351.

(обратно)


313

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1, Paris, 1858. P. 236.

(обратно)


314

Albert Du Casse. Pr'ecis historique des op'erations militaires en Orient de mars 1854 `a septembre 1855. E. Dentu, 1856, Paris. P. 113.

(обратно)


315

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854–1856. J. Dumaine, Paris, 1867. P. 51–67.

(обратно)


316

Albert Du Casse. Pr'ecis historique des op'erations militaires en Orient de mars 1854 `a septembre 1855. E. Dentu, 1856, Paris. P. 114–115

(обратно)


317

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 337

(обратно)


318

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 337.

(обратно)


319

Ходасевич Р. Голос из-за стен Севастополя (пер. с английского Е. Савельевой)//МИ№агу Крым, №15. Симферополь, 2009 г. С. 57.

(обратно)


320

Albert Du Casse. Pr'ecis historique des op'erations militaires en Orient de mars 1854 `a septembre 1855. E. Dentu, 1856, Paris. P. 120–121.

(обратно)


321

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С.322.

(обратно)


322

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С. 300.

(обратно)


323

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1, Paris, 1858. P. 236–237.

(обратно)


324

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger, 1858, Paris. P. 237.

(обратно)


325

Дубровин H. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г С. 338.

(обратно)


326

М. Martin, Historique du 2е r'egiment de tirailleurs alg'eriens, H. Charles-Lavauzelle, Paris, 1894. P. 145–146.

(обратно)


327

М. Martin, Historique du 2е r'egiment de tirailleurs alg'eriens, H. Charles-Lavauzelle, Paris, 1894. P 145.

(обратно)


328

Auguste Jean, Charles Richard, Leschasseures`apied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 132.

(обратно)


329

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1, Paris, 1858, P. 236.

(обратно)


330

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854–1856. J. Dumaine, Paris, 1867. P. 51–67.

(обратно)


331

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger. 1858, Paris. P. 237.

(обратно)


332

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854–1856. J. Dumaine, Paris, 1867. P. 51–67.

(обратно)


333

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 338.

(обратно)


334

Воспоминания артиллериста. Комментарии и примечания А.А. Васильева//Армии и битвы. №12. М., 2009 г. С. 48.

(обратно)


335

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 5.

(обратно)


336

Bazancourt, de Cesar, L'exp'edition de Crim'ee LArm'ee francaise a Gallipoli, Varna et S'ebastopol; chroniques militaires de la guerre d'Orient. Paris, 1858. P. 209

(обратно)


337

Henri Roswag, Historique du 13e r'egiment d’artillerie, H. Charles-Lavauzelle, Paris, 1891. P. 135.

(обратно)


338

Орехов Д.В. Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона//Историческое наследие Крыма. № 9. Симферополь, 2005 г. С. 48.

(обратно)


339

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854–1856. J. Dumaine. Paris, 1867. P. 51–67.

(обратно)


340

H.Roswag, Histirique de 13 Regiments D Artillerie, Pans. 1891, P. 137

(обратно)


341

Bazancourt, de C'esar, L’Expedition de Crimee. La Prise de Sebastopol, Paris, P. 210.

(обратно)


342

Wager Halleck, Elements of Military Art and Science, New-York, 1862. P. 313.

(обратно)


343

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 339.

(обратно)


344

Там же.

(обратно)


345

Bazancourt, de Cesar, L’Expedition de Crimee. La Prise de Sebastopol, Paris. P. 214.

(обратно)


346

A. Durand Historique du 3е r'egiment de spahis H. Charles-Lavauzelle, Paris, 1892. P. 116–117.

(обратно)


347

Воспоминания артиллериста. Комментарии и примечания А.А. Васильева//Армии и битвы. №12. М., 2009 г. С. 46.

(обратно)


348

Там же.

(обратно)


349

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1.СП6., 1873 г. С. 209.

(обратно)


350

Там же.

(обратно)


351

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего Его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 330.

(обратно)


352

Там же. С. 338.

(обратно)


353

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 338.

(обратно)


354

Ходасевич Р. Голос из-за стен Севастополя (пер. с английского Е. Савельевой)//Military Крым, №13, Симферополь, 2009 г. С. 57.

(обратно)


355

Pierre-Paul Martin (lieutenant). Historique Du 2e Regiment De Tirailleurs Algerriens, Paris, Limoges P. 146.

(обратно)


356

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Том 1. СПб., 1873 г. С. 209.

(обратно)


357

C'esar Lecat Bazancourt. L'exp'edition de Crim'ee, la marine francaise dans la mer Noire et la Baltique, chroniques maritimes de la guerre d'Orient. Amyot, Paris, 1856. P. 241.

(обратно)


358

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб. 1900 г. С. 325.

(обратно)


359

Коломб Ф.Х. Морская война. М. 2003 г. с. 134.

(обратно)


360

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger, Paris, 1858. P. 229.

(обратно)


361

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger, Paris, 1858. P. 230.

(обратно)


362

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger, Paris, 1858. P. 238.

(обратно)


363

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции (статья четвертая)//Военный сборник. №10. СПб., 1898 г. С. 354.

(обратно)


364

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции (статья четвертая)//Военный сборник. №10. СПб., 1898 г. С. 355.

(обратно)


365

Штенцель А, История войн на море. М., 2002 г. С. 490–495.

(обратно)


366

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger, 1858. Paris. P. 237.

(обратно)


367

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г С. 337.

(обратно)


368

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854–1856. J. Dumaine, Paris, 1867. P 51–67.

(обратно)


369

W.L. Clowes on the 1854–56 Russian («Crimean») War (http://home.wxs.nl/~pdavis/Loney.htm)

(обратно)


370

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger, 1858. Paris. P. 238–239.

(обратно)


371

Pierre^Paul Martin (lieutenant). Historique Du 2e Regiment De Tirailleurs Algerriens. Paris, Limoges P. 146–147.

(обратно)


372

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 210.

(обратно)


373

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854 // Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 340.

(обратно)


374

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 340.

(обратно)


375

Характеристика сражения при Альме генералом Кирьяковым//Бескровный Л.Г. Хрестоматия по русской военной истории. М., 1947 г. С. 414.

(обратно)


376

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 23, 8.

(обратно)


377

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 340–341.

(обратно)


378

Смирнов Я.С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества 1осударя Наследника Цесаревича полка. 1642–1700–1890. Варшава, 1890 г. С. 413–414.

(обратно)


379

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С.9.

(обратно)


380

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. Том XVIII. СПб., 1877 г. С. 340–341.

(обратно)


381

Воспоминания артиллериста. Комментарии и примечания А.А. Васильева//Армии и битвы. №12. М., 2009 г. С.46.

(обратно)


382

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Том 1. СПб., 1873 г. С. 210.

(обратно)


383

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. Том XVIII. СПб., 1877 г. С. 343.

(обратно)


384

Там же.

(обратно)


385

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 23, С. 8.

(обратно)


386

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. T 1. СПб., 1873 г. С. 211.

(обратно)


387

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 340–341.

(обратно)


388

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 11.

(обратно)


389

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах. T. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


390

Смирнов Я.С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642–1700–1890. Варшава, 1890 г. С. 414–415.

(обратно)


391

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г., С. 284.

(обратно)


392

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г. С. 129.

(обратно)


393

Атаки на артиллерию пехоты и кавалерии//Военный сборник. № 8. 1895 г. СПб., С. 386–387.

(обратно)


394

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 11.

(обратно)


395

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 210–211.

(обратно)


396

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 10.

(обратно)


397

Там же.

(обратно)


398

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 10.

(обратно)


399

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами, Т. 1. СПб., 1873 г. С. 210.

(обратно)


400

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С. 194.

(обратно)


401

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С. 300.

(обратно)


402

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г С. 10, 23.

(обратно)


403

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma. Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 114.

(обратно)


404

Pierre-Paul Martin (lieutenant). Historique Du 2e Regiment De Tirailleurs Algerriens, Paris, Limoges. P. 144–145.

(обратно)


405

'Emile Hippolyte Bourdeau Historique du 7e r'egiment d’infanterie, 1569–1890 J. Girma, 1890. P. 250.

(обратно)


406

Там же. P. 251.

(обратно)


407

'Emile Hippolyte Bourdeau Historique du 7e r'egiment d’infanterie, 1569–1890 J. Girma, 1890..P.253.

(обратно)


408

Стеценко В, Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 211.

(обратно)


409

Смирнов Я, С. История 65-го пехотного Московского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1642–1700–1890. Варшава. 1890 г. С. 416–417.

(обратно)


410

Орехов Д.В. Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона//Историческое наследие Крыма. № 9. Симферополь, 2005 г С. 48.

(обратно)


411

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева 1853–1854//Русская старина. Том XVIII. СПб., 1877 г. С. 133.

(обратно)


412

Воспоминания артиллериста (из сборника «Материал для истории Донской артиллерии»), С комментариями А.А. Васильева//Армии и битвы. №12. М., 2009 г. С. 48.

(обратно)


413

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т II. СПб., 1900 г. С. 340.

(обратно)


414

Приходкин Ф.И. Альминское сражение // Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 12.

(обратно)


415

Joseph Fr'ed'eric Canonge, Histoire militaire contemporaine, 1854–1871, Tome. I, Charpentier, Pans, 1882. P. 23; Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 21–22.

(обратно)


416

Орехов Д.В. Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона//Историческое наследие Крыма. № 9. Симферополь, 2005 г. С.48.

(обратно)


417

Francois Bournand, Le mar'echal Canrobert, Sanard et Derangeon, Paris, 1895. P.68–69.

(обратно)


418

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 7

(обратно)


419

Стеценко В. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 210.

(обратно)


420

Bazancourt, de Cesar, L'Exp'edition de Crimee. La Prise de Sebastopol, Paris. P. 211.

(обратно)


421

T.J. Deakin, Tactical Triumph at The Alma// Military History, March 1996. P. 41–49.

(обратно)


422

Свечин А.А. Эволюция военного искусства. T. II. М.-Л., 1928 г. С. 52.

(обратно)


423

Paul Adolphe Grisot, Ernest Auguste Ferdinand Coulombon, La L'egion 'etrang`ere de 1831 `a 1887, Librairie militaire Berger-Levrault etcie. 1888, Paris. P. 175.

(обратно)


424

Руководства для обучения войск французской армии//Военный сборник. №5. СПб., 1870 г. С. 37.

(обратно)


425

Там же.

(обратно)


426

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. 1870 г. С. 12, 23.

(обратно)


427

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger. 1858, Paris. P. 240–241.

(обратно)


428

Albert Du Casse. Pr'ecis historique des op'erations militaires en Orient de mars 1854 `a septembre 1855. E. Dentu, 1856. Paris. P. 123.

(обратно)


429

Дубровин H. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 340.

(обратно)


430

Богданович М.И. Восточная война 1853–1856 годов. T. III. СПб., 1876 г. С. 19; Charles Auger Guerre d’Orient: Siege de Sebastopol. Historique du service du L’Artillerie (1854–1856), Tome premier Paris, 1859. P. 63.

(обратно)


431

Pierre Francois, Joseph Bosquet, Letters du mar'echal Bosquet a sa mere, 1829–1958, T. 4, Soci'et'e des bibliophiles tu Bearn, 1879, P. 193.

(обратно)


432

Francois Bournand, Le mar'echal Canrobert, Sanard et Derangeon, Paris, 1895. P 63.

(обратно)


433

Война в провинции во время осады Парижа в 1870–1871 году. Библиография//Военный сборник. №2. СПб., 1872 г. С. 141.

(обратно)


434

Война в провинции во время осады Парижа в 1870–1871 году. Библиография//Военный сборник №2. СПб., 1872 г.

(обратно)


435

Ernest Descoub`es, Historique du 1er r'egiment de Zouaves. Berger-Levrault, 1882. Paris, R 107.

(обратно)


436

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures `a pied, H. Charies-Lavauzelle, Paris, Limpges. 1891, P. 133.

(обратно)


437

Bazancourt, C'esar Lecat L'exp'edition de Crim'ee. LArm'ee francaise a Gallipoli. Varna et S'ebastopol: chroniques militaires de la guerre d’Orient Vol. 1, Pans, 1858. P. 217.

(обратно)


438

Ernest Descoub`es, Historique du 1er r'egiment de Zouaves, Berger-Levrault. 1882. P. 106–107.

(обратно)


439

Bazancourt, C'esar Lecat L'exp'edition de Crim'ee. LArm'ee francaise a Gallipoli. Varna et S'ebastopol; chroniques militaires de la guerre d’Orient Vol. 1, Pans, 1858. P. 217.

(обратно)


440

Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг. Генерала Эрбе, бывшего полкового адъютанта 95-го пехотного полка. Минск. 1894 г С. 65.

(обратно)


441

Богданович М.И. Восточная война 1853–1856 годов. T. III. СПб., 1876 г. С.9.

(обратно)


442

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М.. 2002 г. С. 54 Там же.

(обратно)


443

Мешковский Г. 6-й стрелковый батальон: от Альмы до Черной (1854–1855 гг.) //Military Крым. №13. Симферополь. 2009 г. С. 15

(обратно)


444

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М.. 2002 г. С. 55.

(обратно)


445

Там же. С.59.

(обратно)


446

Там же.

(обратно)


447

Там же.

(обратно)


448

Там же.

(обратно)


449

Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг. Генерала Эрбе, бывшего полкового адъютанта 95-го пехотного полка. Минск, 1894 г. С. 67.

(обратно)


450

Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона. Перевод с французского языка, подготовка текста и вступительная статья Д.В. Орехова//Историческое наследие Крыма. №9. Симферополь, 2005 г. С. 47.

(обратно)


451

Francois Bournand, Le mar'echal Canrobert. Sanard et Derangeon, Paris, 1895. P. 68–69.

(обратно)


452

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger. 1858. Paris. P. 239–243

(обратно)


453

'Emile Hippolyte Bourdeau Historique du 7e r'egiment d’infanterie, 1569–1890 J. Girma. 1890. P.250.

(обратно)


454

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С. 300.

(обратно)


455

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger. Paris, 1858. P. 239–243.

(обратно)


456

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М. 2002 г. С. 59.

(обратно)


457

Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т II. СПб., 1900 г. С. 339.

(обратно)


458

Charles Auger Guerre d'Orient: Siege de Sebastopol. Historique du service du UArtillerie (1854–1856). Tome premier Paris, 1859. P. 63.

(обратно)


459

'Emile Hippolyte Bourd eau Historique du 7e r'egiment d’infanterie, 1569–1890 J. Girma, 1890. P. 253.

(обратно)


460

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1, Paris, 1858.

(обратно)


461

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 339.

(обратно)


462

Орехов Д.В. Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона//Историческое наследие Крыма. № 9. Симферополь, 2005 г. С. 47.

(обратно)


463

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 59.

(обратно)


464

'Emile Hippolyte Bourdeau Historique du 7e r'egiment d'infanterie, 1569–1890 J. Girma, 1890. P. 250.

(обратно)


465

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Том 3. СПб., 1873 г. С. 340.

(обратно)


466

Воспоминания графа Константина Константиновича Бенкендорфа о кавказской летней экспедиции 1845 г.//Русская старина. Т. 141. СПб., май 1910 г, С. 306.

(обратно)


467

Paul Adolphe Grisot, Ernest Auguste Ferdinand Coulombon, La L'egion 'etrang`ere de 1831 `a 1887. Librairie militaire Berger-Levrault et cie, 1888, Paris, P. 175–176.

(обратно)


468

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger, 1858. Paris. P. 239–243.

(обратно)


469

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С. 340.

(обратно)


470

Орехов В. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг. Симферополь, 2003 г С. 44.

(обратно)


471

Francois Bournand, Le mar'echal Canrobert, Sanard et Derangeon, Paris, 1895. P 68–69.

(обратно)


472

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dutour, Mulat et Boulanger, 1858. Paris. P. 239–243.

(обратно)


473

'Emile Bloch Historique de 95e r'egiment d'infanterie de ligne (20e l'eger) 1734–1888, Typ. Tardy-Pigelet. Bourges, 1888. P. 156.

(обратно)


474

Орехова Л.А., Орехов В.В., Первых Д.К., Орехов Д.В. Крымская Иллиада. Крымская (Восточная) война 1853–1856 годов глазами современников. Симферополь, 2010 г. С. 68.

(обратно)


475

Там же. С.69.

(обратно)


476

Орехов В. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг. Симферополь, 2003 г. С.45.

(обратно)


477

Орехова Л.А., Орехов В.В., Первых Д.К., Орехов Д.В. Крымская Иллиада. Крымская (Восточная) война 1853–1856 годов глазами современников. Симферополь, 2010 г. С. 69.

(обратно)


478

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С. 341–342.

(обратно)


479

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 13.

(обратно)


480

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами, Т. 3. СПб., 1873 г. С. 341–342.

(обратно)


481

Там же. С. 341–342.

(обратно)


482

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative ofthe Campaign in the Crimea, and ofthe Events ofthe Siege, Oxford University, 1856, P. 64–74.

(обратно)


483

Леер Г. Основные начала организации и применения к высшим тактическим единицам (статья первая)// Военный сборник. № 2. СПб., 1874 г. С. 249.

(обратно)


484

Там же.

(обратно)


485

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г С. 341–342.

(обратно)


486

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege. Oxford University, 1856. P. 64–74.

(обратно)


487

Там же.

(обратно)


488

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Wails of Sebastopol: A Narrative ofthe Campaign in the Crimea, and ofthe Events ofthe Siege. Oxford University, 1856. P. 64–74.

(обратно)


489

Там же.

(обратно)


490

Там же.

(обратно)


491

Там же.

(обратно)


492

Там же.

(обратно)


493

Дубровин Н.Ф. Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. 1872 г. Вып II. СПб., 1872 г. С. 92.

(обратно)


494

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 47.

(обратно)


495

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах. T. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


496

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 69.

(обратно)


497

Там же. С. 46–47.

(обратно)


498

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative ofthe Campaign in the Crimea, and ofthe Events ofthe Siege, Oxford University, 1856. P. 64–74.

(обратно)


499

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856. P. 75.

(обратно)


500

R. A. Hodasevich. A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege, Oxford University, 1856. P. 75–76.

(обратно)


501

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 47.

(обратно)


502

R. A. Hodasevich. A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege. Oxford University, 1856. P. 73–74.

(обратно)


503

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative ofthe Campaign in the Crimea, and ofthe Events ofthe Siege. Oxford University, 1856. P. 76–77.

(обратно)


504

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. 1870 г., С. 23, 14–15.

(обратно)


505

Col. G. Gocelyu, The History of The Royal Artilery. London, 1951. Part II. P. 149.

(обратно)


506

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 48

(обратно)


507

March, Catherinr, The life of Arthur Vandeleur, Major, Royal Artillery, London, 1862, P. 127

(обратно)


508

General Sir Edward Hamley, The war in the Crimea. London, 1891. P. 47.

(обратно)


509

Lieutenant-Colonel S. J. G. Calthorpe, Letters from Headquarters, London, 1856. (http://www.victorianweb. org/history/crimea/calthorpe.html)

(обратно)


510

Daniel Lysons, The Crimean war from first to last. London, 1895. P. 95–96.

(обратно)


511

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma. Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 115.

(обратно)


512

William H. Cope, Bart. The History of the Rifle Brigade (The Prince Consorts own) Formerly the 95th. London. 1877. P. 300.

(обратно)


513

John Adye C.B., Lieut.-col., A Review of the Crimean War to the Winter of 1854–5. London. 1860. P. 47–48.

(обратно)


514

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. №12. СПб., 1904 г. С. 21.

(обратно)


515

Там же.

(обратно)


516

Kingston W.H.G. Our Soldiers Gallant Deeds ofthe British Army during Victoria's Reign. London, 2007. P. 143.

(обратно)


517

Cecil Woodham-Smith, The Reason Why, The Story of the Fatal Charge of the Light Brigade, 198/. P. 185.

(обратно)


518

Розин А. Очерки из Крымской войны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Репринтное издание. М., 1998 г С. 194.

(обратно)


519

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г С. 425–426.

(обратно)


520

Hinton Mike. Kinsmen in the Crimean War: Lord Raglan’s Personal Staff//The War Correspondent. Vol.20. № 4. January 2003. P. 38–39.

(обратно)


521

Lieutenant-Colonel S. J. G. Calthorpe, Letters from Headquarters. London, 1856. (http://www.victorianweb. org/history/crimea/calthorpe.html)

(обратно)


522

Lieutenant-Colonel S. J. G. Calthorpe, Letters from Headquarters. London, 1856. (http://www.victorianweb.org/history/crimea/calthorpe.html).

(обратно)


523

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л.. 1989 т С. 322.

(обратно)


524

March. Cathermr, The life of Arthur Vandeleur, Major, Royal Artillery. London. 1862. P. 128.

(обратно)


525

Там же. P. 128–129.

(обратно)


526

Higginsjn. George Wetworth Alexander, Sir, Seventy-one years of a guardsman's life. London. 1916. P. 149.

(обратно)


527

Charles W Usherwood's Service Journal, 1852–56. Battle of the Alma (http://www.victorianweb.org/history/ crimea/usher/alma, htmi)

(обратно)


528

Nathaniel Steevens, The Crimean campaign with «The Connaught Rangers» 1854–55–56. Griffith and Farran. London, 1878. P. 84–85.

(обратно)


529

Glenn Fisher, Thomas Tole — Deserter to the Russians//The War Correspondent. Vol.26. #4, January 2009. P. 23.

(обратно)


530

Glenn Fisher Thomas Walker, 95th Regiment// The War Correspondent, Vol.26, #3, October 2008. P. 23.

(обратно)


531

William Н. Соре, Bart. The History of the Rifle Brigade (The Prince Consorts own) Formerly the 95th. London, 1877. P. 289.

(обратно)


532

Daniel Lysons, The Crimean war from first to last, London. 1895. P. 95–96.

(обратно)


533

Thomas Carter. Historical Record ofthe Forty-Fourth: Or the East Essex Regiment. Gale & Polden. Chatham. 1887, P. 148–149,

(обратно)


534

At Home an the Battlefield. Letters from the Crimea, China and Egipt, 1854–1888., By Sir Frederick Charles Arthur Stephenson, G.C.B. London, 1915. P. 103–104.

(обратно)


535

Charles W. Usherwood’s Service Journal, 1852–56. Battle of the Alma (http://www.victorianweb.org/history/ crimea/usher/alma.html)

(обратно)


536

Письма из Крыма капитана конной артиллерии Уолпула П. Ричардса (пер. Е. Тупахиной) http://www. Sevastopol. ws/Pages/?aid=21

(обратно)


537

Daniel Lysons.The Crimean war from first to last. London, 1895. P. 100–102.

(обратно)


538

Timothy Gowig, A Soldier”s Experience. London. Chapter II. P. 46–47.

(обратно)


539

Kingston W.H.G. Our Soldiers Gallant Deeds ofthe British Army during Victoria's Reign. London, 2007. P. 149.

(обратно)


540

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г С. 425–426.

(обратно)


541

John Adye C.B., Lieut.-col., A Review of the Crimean War to the Winter of 1854–5. London, 1860. P. 51.

(обратно)


542

At Home an the Battlefield. Letters from the Crimea, China and Egipt, 1854–1888. By Sir Frederick Charles Arthur Stephenson, G.C.B. London, 1915. P. 103–104.

(обратно)


543

http://www.marksrussianmilitaryhistory.info/RHAHornAlrna.htm

(обратно)


544

Lieutenant-Colonel S. J. G. Calthorpe, Letters from Headquarters. London, 1856. (http://www.victorianweb. org/history/crimea/calthorpe.html)

(обратно)


545

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma, Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 117.

(обратно)


546

Richards D.S. Conflict in the Cnmea. British Redcoats on the soil of Russia. South Yorkshire, 2006. P. 27–28.

(обратно)


547

Richards D.S. Conflict in the Crimea. British Redcoats on the soil of Russia. South Yorkshire, 2006. P. 27.

(обратно)


548

Lieutenant-Colonel S. J. G. Calthorpe, Letters from Headquarters. London, 1856. (http://www.victorianweb. org/history/crimea/calthorpe.html).

(обратно)


549

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma, Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 117.

(обратно)


550

March, Catherinr, The life of Arthur Vandeleur, Major, Royal Artillery London, 1862. P. 121,

(обратно)


551

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 322.

(обратно)


552

Bryan Perrett, «VOR VALOUR». London, 2003. P. 14.

(обратно)


553

Daniel Lysons, The Crimean war from first to last. London, 1895. P. 89.

(обратно)


554

Bryan Perrett, «VOR VALOUR». London, 2003. P. 14.

(обратно)


555

Lieutenant-Colonel S. J. G. Calthorpe, Letters from Headquarters, London. 1856. (http://www.victorianweb. org/history/crimea/calthorpe.html).

(обратно)


556

Хибберт, Кристофер. Крымская война 1854–1855 г., М., 2004 г. С. 79.

(обратно)


557

Там же.

(обратно)


558

Там же.

(обратно)


559

Lieutenant-Colonel S. J. G. Calthorpe, Letters from Headquarters, London, 1856. (http://www.victorianweb. org/history/crimea/calthorpe.html).

(обратно)


560

John Adye C.B., Lieut.-col., A Review of the Crimean War to the Winter of 1854–5. London, 1860. P. 45–46.

(обратно)


561

Хибберт, Кристофер. Крымская кампания 1854–1855 гг. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С. 82.

(обратно)


562

William Н. Соре, Bart. The History ofthe Rifle Brigade (The Prince Consorts own) Formerly the 95th London, 1877. P 307.

(обратно)


563

Кулинский А.И. Штыки мира. В 2-хтомах. T. I. СПб., 2002 г, С. 20–22.

(обратно)


564

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 322.

(обратно)


565

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. № 12. СПб., 1904 г. С. 20.

(обратно)


566

The Welch Regiment 1719–1914, London, 1914. P. 179.

(обратно)


567

http://www.archerfamily.org.uk/bio/allan_w_mesd.html

(обратно)


568

Роль населенных пунктов на войне (статья третья)//Военный сборник. №4. СПб., 1883 г. С.106–107.

(обратно)


569

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 71,

(обратно)


570

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma, Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 114.

(обратно)


571

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma, Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 116.

(обратно)


572

Шульман Ю. От Севастополя до Неноксы. Владимир Бейтнер — воин, исследователь, писатель. М., 2002 г. С. 80.

(обратно)


573

Описание обороны города Севастополя. Под рук. Генерал-адъютанта Тотлебена. 4.1. СПб., 1871 г. С. 136–137.

(обратно)


574

Там же. С. 129–130.

(обратно)


575

Описание обороны города Севастополя. Под рук. Генерал-адъютанта Тотлебена. 4.1. СПб., 1871 г С.136–137.

(обратно)


576

Атаки на артиллерию пехоты и кавалерии//Военный сборник. № 8. 1895 г СПб., С. 410.

(обратно)


577

Волоцкой Н. Теория вероятностей и боевое снабжение артиллерии//Военный сборник. № 3. СПб., 1904 г. С. 140.

(обратно)


578

Там же. С. 141.

(обратно)


579

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. №12. СПб., 1904 г. С. 21.

(обратно)


580

Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854–1855 гг. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С. 80.

(обратно)


581

Зайончковский `A.М. Восточная война 1853–1856. T. I. СПб., 2002 г С. 505.

(обратно)


582

Розин А. Очерки из Крымской войны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Репринтное издание. М., 1998 г. С. 196

(обратно)


583

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. №12. СПб., 1904 г. С. 22.

(обратно)


584

Свечин А.А. Эволюция военного искусства. T. II. М., 1928 г С. 52–53.

(обратно)


585

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции// Военный сборник № 10. СПб., 1898 г. С. 352–353.

(обратно)


586

Симанский П. Бой при Четати//Военный сборник. № 1. СПб., 1904 г. С. 50.

(обратно)


587

Зайончковский А.М. Восточная война 1853–1856. Т. I, СПб., 2002 г. С. 493.

(обратно)


588

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции//Военный сборник. № 10. СПб., 1898 г С. 354.

(обратно)


589

Май-Маевский В.З. Работа штыком в современном бою//Военный сборник. № 7. СПб., 1898 г. С. 68.

(обратно)


590

Волоцкой Н. Теория вероятностей и боевое снабжение патронами//Военный сборник. №11. СПб., 1904 г. С. 96.

(обратно)


591

Волоцкой Н. Теория вероятностей и боевое снабжение патронами//Военный сборник. № 11. СПб., 1904 г. С. 97.

(обратно)


592

Гершельман С. Нравственный элемент под Севастополем//Военный сборник. № 2. СПб., 1894 г. С. 274.

(обратно)


593

Описание обороны города Севастополя. Под рук. Генерал-адъютанта Тотлебена. Ч. 1. СПб., 1871 г С. 180.

(обратно)


594

Волоцкой Н. Теория вероятностей и боевое снабжение патронами//Военный сборник № 11. СПб., 1904 г. С. 91.

(обратно)


595

Исторический очерк введения принятой у нас конструкции полковых обозов//Военный сборник. №7, СПб., 1870 г. С. 113.

(обратно)


596

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. T. XVIII. СПб., 1877 г С. 349.

(обратно)


597

Patrick Mercer, The Nails at Alma and lnkerman//Military Illustrated, № 73. 1994. R 16.

(обратно)


598

Firm & Forester/The Journal of The Worcestershire & Sherwood Foresters Regiment (29th/45th Foot). Vol. 17. №3, May 2003. P. 226

(обратно)


599

Patrick Mercer. The Nails at Alma and lnkerman//Military Illustrated. №73. 1994. P. 16

(обратно)


600

Beeton, Samuel Orchart. Our soldiers and the Victoria Cross: a general account ofthe regiments and men of the British army and stories of the brave deeds which won the prize «Vor valour». London, 1867. P. 140.

(обратно)


601

William Н. Соре, Bart. The History of the Rifle Brigade (The Prince Consorts own) Formerly the 95th London, 1877. P. 308.

(обратно)


602

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник № 12, 1904 г. СПб., С. 21.

(обратно)


603

Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854–1855 гг. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г., С. 94.

(обратно)


604

Последний «Военный корреспондент»//Родина. № 3–4. М., 1995 г. С. 65.

(обратно)


605

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 342.

(обратно)


606

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 23.

(обратно)


607

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. III. СПб., 1900 г С. 342.

(обратно)


608

L'eon Gu'erin. Histoire de la derni`ere guerre de Russie (1853–1856). Dufour, Mulat et Boulanger. Paris, 1858. P. 239–243.

(обратно)


609

Camille Rousset, Histoire de la guerre de Crim'ee, Paris, 1878. P. 214–216.

(обратно)


610

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С.13.

(обратно)


611

Bazancourt, Cesar Lecat, La marine francaise dans la Mer noire et la baltique: chroniques maritimes de la guerre d’Orient. T. I. Paris, 1856. P. 246.

(обратно)


612

Там же.

(обратно)


613

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С. 342.

(обратно)


614

Орехова Л.А., Орехов В.В., Первых Д.К., Орехов Д.В. Крымская Иллиада. Крымская (Восточная) война 1853–1856 годов глазами современников. Симферополь, 2010 г. С. 69.

(обратно)


615

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1, Paris, 1858. P. 240.

(обратно)


616

Bazancourt, C'esar Lecat L’exp'edition de Crim'ee. LArm'ee francaise a Gallipoli, Varna et S'ebastopol; chroniques militaires de la guerre d'Orient Vol. 1, Paris, 1858. P. 218.

(обратно)


617

Богданович М.И. Восточная война 1853–1856 годов. T. III. СПб., 1876 г. С. 21.

(обратно)


618

Там же.

(обратно)


619

Богданович М.И. Восточная война 1853–1856 годов. T. III. СПб., 1876 г. С. 21–22.

(обратно)


620

Французы и русские в Крыму Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг. Генерала Эрбе, бывшего полкового адъютанта 95-го пехотного полка. Минск, 1894 г. С. 67.

(обратно)


621

Крымская кампания в «Военных воспоминаниях» генерала Монтодона. Перевод с французского языка, подготовка текста и вступительная статья Д.В. Орехова//Историческое наследие Крыма. № 6–7. Симферополь, 2004 г. С. 62–97.

(обратно)


622

Histirique de la 10 Brigade D’Artillerie. 7 & 10 Regiments, Paris. 1894, P. 207.

(обратно)


623

H. Roswag, Histirique de 13 Regiments D Artillerie, Paris. 1891, P. 160–161.

(обратно)


624

Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг. генерала Эрбе, бывшего полкового адъютанта 95-го пехотного полка. Минск, 1894 г. С. 65.

(обратно)


625

Tavernier, De la conduite de la guerre d'orient, exp'edition de Crim'ee: m'emoire adress'e au gouvernement de S. M. l'empereur Napol'eon III, 1855, Bruxelles, P 26–27.

(обратно)


626

Ernest Descoub`es, Historique du 1er r'egiment de Zouaves. Berger-Levrault. Paris, 1882. R 108–109.

(обратно)


627

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56. Tome 1. Paris, 1858. P. 242.

(обратно)


628

'Emile Hippolyte Bourdeau Historique du 7e r'egiment d'infanterie, 1569–1890 J, Girma, 1890. P. 253.

(обратно)


629

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures `a pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 132.

(обратно)


630

Historique sommaire du 39e r'egiment d’infanterie, Imprimerie du 39e de ligne, Rouen, 1901. R 61.

(обратно)


631

L'eon Gu'erin, Histoire de la derni`ere guerre de Russie: 1853–56, Tome 1. Paris, 1858. P. 232.

(обратно)


632

'Emile Hippolyte Bourdeau Historique du 7e r'egiment d’ihfanterie, 1569–1890 J. Girma, 1890. P. 253.

(обратно)


633

Historique sommaire du 39e r'egiment d’infanterie, Imprimerie du 39e de ligne. Rouen, 1901. P. 55.

(обратно)


634

В. Орехов. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг. Симферополь, 2003 г. С.47.

(обратно)


635

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures `a pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 132–133.

(обратно)


636

Auguste Jean, Charles Richard, Leschasseures`apied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 133.

(обратно)


637

'Emile Hippolyte Bourdeau Historique du 7e r'egiment d’infanterie, 1569–1890 J. Girma, 1890.P251.

(обратно)


638

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. Спб., 1870 г. С. 19.

(обратно)


639

Bazancourt, Cesar Lecat, La marine francaise dans la Mer noire et la baltique: chroniques maritimes de la guerre d*0rient. T. I., Paris, 1856. P. 246–247.

(обратно)


640

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures`a pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 133.

(обратно)


641

Скрин А. 68-й Лейб-пехотный Императора Александра III полк. М., 1912 г. С. 21.

(обратно)


642

Орехов В. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг, Симферополь, 2003 г, С. 46.

(обратно)


643

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-х томах. T. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


644

Описание обороны города Севастополя. Под рук. Генерал-адъютанта Тотлебена. Ч. 1. СПб., 1871 г. С. 129–130.

(обратно)


645

Paul Adolphe Grisot. Ernest Auguste Ferdinand Coulombon. La L'egion 'etrang`ere de 1831 `a 1887. Librairie militaire Berger-Levraultetcie. Paris, 1888. P. 175–176.

(обратно)


646

Бой. На основании теоретического исследования и опытов войны//Военный сборник 1872 г. № 12. СПб., С. 284.

(обратно)


647

Paul Adolphe Grisot. Ernest Auguste Ferdinand Coulombon. La L'egion 'etrang`ere de 1831 `a 1887. Librairie militaire Berger-Levrault et cie. 1888. Paris. P. 175–176; Брюно Ж. Маню Ж. Иностранный легион 1831-1955. М., 2003 г. С. 58.

(обратно)


648

Брюно Ж. Маню Ж. Иностранный легион 1831–1955. М., 2003 г. С. 58.

(обратно)


649

Там же. С.57.

(обратно)


650

Погосский А.Ф. Камень Кремневич. Очерк из мелких дел солдатских//Русская военная проза XIX века. Л. 1989 г. С. 290.

(обратно)


651

Mercer P. The Nails at Alma and lnkermann//Military lllustradet. №73. 1994. P. 14–17.

(обратно)


652

Симанский П. Бой при Четати//Военный сборник №1/ СПб., 1904 г. С. 56.

(обратно)


653

Дуроп К. Тактическое образование армии в мирное время//Военный сборник. №2.1872 г. СПб., С. 240.

(обратно)


654

Духонин Л.Г. Под Севастополем в 1853–1856 гг.//Русская старина. T. XLVII. СПб., 1885 г. С. 97.

(обратно)


655

Руководства для обучения войск французской армии// Военный сборник. №3. 1870 г. СПб., С. 34.

(обратно)


656

Col. G. Gocelyu. The History of The Royal Artillery. London, 1951. Part II. P. 146–147.

(обратно)


657

Бейтнер В.Ф. Действие в Альминском сражении Московского пехотного полка 8-го сентября 1854 года под непосредственным распоряжением князя Меншикова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 3. СПб., 1873 г. С. 342.

(обратно)


658

Энгельс. Ф. Альма. Сочинения. Т. 14. М., 1958 г. С. 55–56.

(обратно)


659

Квицинский О.А. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г, С. 425.

(обратно)


660

Regimental Records of the Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot). Vol. II. 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers. 1995. P. 73.

(обратно)


661

March, Catherinr. The life of Arthur Vandeleur. Major, Royal Artillery London, 1862. P. 128.

(обратно)


662

The military opinions of General Sir John Fox Burgoyne. London, 1859. P. 74.

(обратно)


663

Beeton, Samuel Orchart Our soldiers and the Victoria Cross: a general account of the regiments and men ofthe British army and stories ofthe brave deeds which won the prize «Vor valour». London, 1867. P. 140.

(обратно)


664

Там же. P. 140–141.

(обратно)


665

William H. Cope, Bart. The History ofthe Rifle Brigade (The Prince Consorts own) Formerly the 95th London. 1877. P. 307.

(обратно)


666

Тимоти Гоуинг. Голос из строя (перевод с англ. Е. Тупахиной)//Military Крым. № 2. Симферополь, 2005 г. С. 21–22.

(обратно)


667

The Peerage of the British Empire as at present existing arranged and printed from the personel communications of the nobility under the gracious patronage of the Queens most excellent majesty and of his Royal Highness the Prince consort and dedicated permission to her Royal Highness the Ducuess of Kent by Edmund Lodge Esq.norroy king of arms. London, 1858. P. 381.

(обратно)


668

Major EL (Peter) Kirby MC TD DL. My Story, by Major General (formerly Sergant) Luke O’Connor VC//The War Correspondent. Vol.18. January 2001. P.24.

(обратно)


669

Regimental Records ofthe Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot). Vol. II. 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers. 1995. P.76.

(обратно)


670

Мазюкевич. Крепостная ограда, удовлетворяющая условиям упорной обороны//Военный сборник. №№ 7, 8. СПб., 1886 г. С. 262.

(обратно)


671

Студейкин В.Т. Виталий Николаевич Троцкий (биографический очерк)//Русская старина. Т. 113. СПб., 1903 г. С. 345.

(обратно)


672

Там же.

(обратно)


673

Корреспонденция разведчика//Разведчик. № 518. М., 1900 г. С. 850.

(обратно)


674

Розин А. Очерк из Крымской войны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г С. 194.

(обратно)


675

Regimental Records ofthe Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot). Vol. II. 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers. 1995. P. 74.

(обратно)


676

Lieut. George Shuldham Peard. Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma, Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 116.

(обратно)


677

Тимоти Гоуинг. Голос из строя (переводе англ. Е. Тупахиной)//МШ1агу Крым. № 2. Симферополь, 2005 г

(обратно)


678

Kingston W.H.G. Our Soldiers Gallant Deeds ofthe British Army during Victoria’s Reign. London, 2007. P. 161.

(обратно)


679

Beeton, Samuel Orchart. Our soldiers and the Victoria Cross: a general account of the regiments and men of the British army and stories of the brave deeds which won the prize «Vor valour». London, 1867. P. 144–145.

(обратно)


680

Письма из Крыма капитана конной артиллерии Уолпула П. Ричардса (пер. Е. Тупахиной) http://www. Sevastopol. ws/Pages/?aid=21

(обратно)


681

Patrick Mercer. The Nails at Alma and Inkerman// Military Illustrated. №73. 1994. P. 92.

(обратно)


682

The letters of Lt-Col. The Hon.Henry Percy, grenadier Guards, relating to the Battle of the Alma in which he was wounded. Part 1//The War Correspondent. Vol.22. N2. July 2004. P. 18–19.

(обратно)


683

Beeton, Samuel Orchart. Our soldiers and the Victoria Cross: a general account of the regiments and men of the British army and stories of the brave deeds which won the prize «Vor valour». London, 1867. P. 141–142; Higginsin, George Wetworth Alexander, Sir. Seventy-one years of aquardsman’slife. London, 1916. P. 155–156.

(обратно)


684

Там же. P. 155–156.

(обратно)


685

Гуркович В. Памятники и памятные места Крымской войны. Альма. Симферополь, 2004 г, С. 168–169.

(обратно)


686

Kingston W.H.G. Our Soldiers Gallant Deeds ofthe British Army during Victoria's Reign. London, 2007. R162.

(обратно)


687

Major EL (Peter) Kirby MCTD DL. My Story, by Major General (formerly Sergant) Luke O’Connor VC//The War Correspondent. Vol. 18. January 2001. P. 24.

(обратно)


688

Regimental Records ofthe Royal Welch fusilers (Form rely 23rd Foot). Vol. II. 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers. 1995. R 77.

(обратно)


689

Major EL (Peter) Kirby MC TD DL. My Story, by Major General (formerly Sergant) Luke O'Connor VC//The War Correspondent. Vol. 18. January 2001. P. 24.

(обратно)


690

Regimental Records of the Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot). Vol. II. 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers. 1995. P. 77.

(обратно)


691

Bryan Perrett. «V0R VALOUR». London, 2003. P. 15.

(обратно)


692

Kingsford, Charles Lethbridge. The story of the Duke of Cambridge's own (Middlesex regiment). London, 1916, P. 109–110.

(обратно)


693

Nathaniel Steevens, The Crimean campaign with «The Connaught Rangers» 1854–55–56. Griffith and Farran, London, 1878, P. 83–84. -

(обратно)


694

Kingsford, Charles Lethbridge. The story of the Duke of Cambridge's own (Middlesex regiment). London, 1916, P. 110–112.

(обратно)


695

Kingsford, Charles Lethbridge. The story of the Duke of Cambridge’s own (Middlesex regiment). London, 1916.

(обратно)


696

Голикова Л.В. Забытое имя участника Крымской кампании. А Сойе — шеф-повар английской армии в период Крымской войны//Историческое наследие Крыма. №17. Симферополь, 2007 г. С. 107.

(обратно)


697

Nathaniel Steevens, The Crimean campaign with «The Connaught Rangers» 1854–55–56. Griffith and Farran, London, 1878, P. 83–84

(обратно)


698

Bryan Perrett. «VOR VALOUR». London, 2003. P. 15.

(обратно)


699

Там же. P. 18.

(обратно)


700

Williams David. Coldstream Crimea Сар/The War Correspondent. Vol.20. №4. January. 2003. P. 14–15.

(обратно)


701

Anthony Sterling. The Highland Brigade in the Crimea. Letter XXV. P.40.

(обратно)


702

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. T.XVIII. СПб., 1877 г. С.450.

(обратно)


703

Духонин Л.Г. Под Севастополем в 1853–1856 гг.//Русская старина. T. XLVII. СПб., 1885 г. С. 100.

(обратно)


704

Там же.

(обратно)


705

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 426.

(обратно)


706

Там же. С. 426.

(обратно)


707

Там же. С. 427.

(обратно)


708

Там же.

(обратно)


709

Там же.

(обратно)


710

Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. T. II. СПб., 1900 г. С. 292.

(обратно)


711

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 427.

(обратно)


712

Тимоти Гоуинг. Голос из строя (переводе англ. Е. Тупахиной)//МШ1:агу Крым. № 2. Симферополь, 2005 г. С. 21–22..

(обратно)


713

Воспоминания об участии при защите г. Севастополя бывшего в то время полковым адъютантом Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича [Ьрбунова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 57.

(обратно)


714

Погосский А.Ф. Старики Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 323.

(обратно)


715

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)// Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г С. 195.

(обратно)


716

Там же. С. 194–195.

(обратно)


717

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г, С. 427.

(обратно)


718

Квицинский О.А. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 423.

(обратно)


719

Домбровский В. По поводу истории 13-го лейб-гренадерского Эриванского Его Величества полка// Военный сборник. №11. СПб., 1872 г С. 26–27.

(обратно)


720

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции (статья четвертая)//Военный сборник. № 10. СПб., 1898 г. С. 353.

(обратно)


721

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)// Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами М., 1998 г. с.195.

(обратно)


722

Квицинский О.А. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г,//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 423.

(обратно)


723

Квицинский О.А. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 423.

(обратно)


724

Regimental Records ofthe Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot), Vol. Il, 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers, 1995. P. 79.

(обратно)


725

Богданович М.И. Восточная война 1853–1856 годов. T. III. СПб., 1876 г. С. 21.

(обратно)


726

Regimental Records ofthe Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot), Vol. Il, 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers, 1995. P. 79.

(обратно)


727

At Ноте and the Battlefield. Letters from the Crimea, China and Egipt, 1854–1888, By Sir Frederick Charles Arthur Stephenson, G.C.B, London. 1915. P. 104.

(обратно)


728

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С. 195.

(обратно)


729

Там же.

(обратно)


730

Погосский А.Ф. Из заметок проезжего. Воспоминания.//Крымский архив. № 9. Симферополь, 2003 г. С. 32–33.

(обратно)


731

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г С. 194.

(обратно)


732

Там же.

(обратно)


733

Квицинский О.А. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 423.

(обратно)


734

Regimental Records of the Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot), Vol. II, 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers, 1995. P. 79.,

(обратно)


735

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)// Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С. 194.

(обратно)


736

Зайончковский А.М. Восточная война 1853–1856. Т. 1. СПб., 2002 г. С. 462–488; Ульянов И. Регулярная пехота 1801–1855. М., 1996 г. С. 150.

(обратно)


737

Погосский А.Ф. Старики, Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. П., 1989 г. С 323

(обратно)


738

Богданович М.И. Восточная война 1853–1856 годов. T. III. СПб., 1876 г. С. 21.

(обратно)


739

Квицинский О.А. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856 г. Изд. Н. Прилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 423.

(обратно)


740

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма.//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 323.

(обратно)


741

Там же. С. 322–323.

(обратно)


742

Там же. С. 323.

(обратно)


743

Тимоти Гоуинг. Голос из строя (перевод с англ. Е. Тупахиной)//МНИагу Крым. №2. Симферополь, 2005 г. С. 21–22.

(обратно)


744

Regimental Records of the Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot), Vol. II, 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers, 1995. P 79.

(обратно)


745

Свечин А.А. Эволюция военного искусства. 7. II. М.-Л., 1928 г С. 26–27.

(обратно)


746

Fraser, David, The Grenadier Guards, London//Osprey Publishing, 1978. (Men-at-arms series), P. 23.

(обратно)


747

At Home an the Battlefield. Letters from the Crimea, China and Egipt, 1854–1888, By Sir Frederick Charles Arthur Stephenson, G.C.B. London, 1915. P. 103–104.

(обратно)


748

Joseph Fr'ed'eric Canonge, Histoire militaire contemporaine, 1854–1871, Tome. I, Charpentier, Paris. 1882. P. 28.

(обратно)


749

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма.//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 323.

(обратно)


750

Гершельман С. Нравственный элемент под Севастополем//Военный сборник. № 2. СПб., 1894 г. С. 278.

(обратно)


751

Воспоминания об участии при защите г. Севастополя бывшего в то время полковым адъютантом Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича Рорбунова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 59.

(обратно)


752

Там же. С. 59.

(обратно)


753

Обручев Н.А. Смешанные морские экспедиции//Военный сборник. №10. СПб., 1898 г. С. 354.

(обратно)


754

Степанов П. Севастопольские записки 1854, 1855 и 1856 годов (продолжение)//Военный сборник. №7. СПб., 1905 г. С. 44.

(обратно)


755

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)// Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами М., 1998 г. С. 195.

(обратно)


756

Воспоминания об участии при защите г. Севастополя бывшего в то время полковым адъютантом Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича Горбунова//Сборник рукописей, представленных Е.И. В. Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г С. 58.

(обратно)


757

Оборона Севастополя. Письма князя А.С. Меншикова к кн. М.Д. Горчакову 1853–1855//Русская старина, T. XII. СПб., 1875 г. С. 305.

(обратно)


758

Оборона Севастополя. Письма князя А.С. Меншикова к кн. М.Д. Горчакову 1853–1855//Русская старина. T. XII. СПб., 1875г. С. 313.

(обратно)


759

А.П. Полевая служба по новому уставу (статья первая)//Военный сборник. №3. СПб., 1882 г. С. 25–26.

(обратно)


760

Там же.

(обратно)


761

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах. T. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


762

Историческая хроника 63-го пехотного Углицкого полка за 200 лет его существования 1708–1908. Сост. штабс-капитан М.Е. Еленев. Варшава. 1908 г. С. 128.

(обратно)


763

Воспоминания об участии при защите г Севастополя бывшего в то время полковым адъютантом Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича Горбунова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 58.

(обратно)


764

Higginsjn, George Wetworth Alexander, Sir, Seventy-one years of a guardsman's life. London, 1916. P. 152.

(обратно)


765

Skene, James Henry. With lord Stratford in the Crimean war. London, 1883. P. 32–33

(обратно)


766

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С. 196–197.

(обратно)


767

At Home ап the Battlefield. Letters from the Crimea, China and Egipt, 1854–1888 By Sir Frederick Charles Arthur Stephenson, G.C.B, London, 1915. P. 102–103.

(обратно)


768

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца (//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С. 196,

(обратно)


769

Francois Bournand, Le mar'echal Canrobert, Sanard et Derangeon, Paris, 1895. P. 69–70.

(обратно)


770

John Wyatt History of the first battalion Coldstream guards during the Eastern campaign, from February, 1854 to June 1856, London, 1856. P. 21.

(обратно)


771

Higginsjn, George Wetworth Alexander, Sir, Seventy-one years of a guardsman's life, London, 1916. P.151–152.

(обратно)


772

Bryan Perrett, «VOR VALOUR», London, 2003. P 20.

(обратно)


773

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С.323.

(обратно)


774

Higginson, George Wetworth Alexander, Sir, Seventy-one years of a guardsman's life, London, 1916, P. 152–153.

(обратно)


775

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 323.

(обратно)


776

А. Розин. Очерки из Крымской войны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С. 196.

(обратно)


777

Ульянов И. Регулярная пехота 1801–1855. М., 1996 г. С. 151, 155.

(обратно)


778

Глазов В. Очерк порядков обучения стрельбе в пехоте (статья вторая)//Военный сборник. № 3. СПб., 1896 г. С. 88.

(обратно)


779

http://d13632.t24.tavrida.net.ua/article.php?id=1136

(обратно)


780

Письма из Крыма капитана конной артиллерии Уолпула П. Ричардса (пер. Е. Тупахиной) http://www.sevastopol.ws/Pages/?aid=21

(обратно)


781

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 323.

(обратно)


782

Воспоминания об участии при защите г. Севастополя бывшего в то время полковым адъютантом Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича ГЬрбунова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 59–60.

(обратно)


783

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 324.

(обратно)


784

Степанов Н. Севастопольские записки 1854, 1855 и 1856 годов//Военный сборник. №4. СПб., 1905 г. С. 53–54.

(обратно)


785

Генерал Джон Б. Гордон. Воспоминания о Гражданской войне(1903)//Энциклопедия военной мысли. Под. Ред. Питера Тоураса. М., 2002 г. С. 707.

(обратно)


786

Bryan Perrett, «VOR VALOUR», London, 2003, P. 21.

(обратно)


787

Горчаков П.Д. Дополнительные известия о сражении при Альме 8-го сентября 1854 г.//Сборник известий, относящихся до войны 1853–1856г. Изд. Н. Путилова. Кн. 31. СПб., 1857 г. С. 428.

(обратно)


788

Байков Л. Влияние сражения под Кнениггрецем на тактику//Военный сборник. № 6. СПб., 1872 г. С. 309.

(обратно)


789

Глазов В. Очерк порядков обучения стрельбе в пехоте (статья вторая)//Военный сборник. № 3. СПб., 1896 г. С. 87.

(обратно)


790

Михневич Н.П. Основы русского военного искусства. Сравнительный очерк состояния военного искусства в России и Западной Европе в важнейшие исторические эпохи. СПб., 1898 г. С. 155.

(обратно)


791

Свечин А.А. Энциклопедия военного искусства. В 2-х т Т.2. М.-Л., 1928 г. С. 74–75.

(обратно)


792

Воронов Н. Из воспоминаний о Кронштадте в последние годы царствования Императора Николая I// Русская старина. Т. 139. СПб., 1909 г. С. 246.

(обратно)


793

Ульянов И. Регулярная пехота 1801–1855. М., 1997 г. С. 154–155.

(обратно)


794

Воронов Н. Из воспоминаний о Кронштадте в последние годы царствования Императора Николая I// Русская старина. Т. 139. СПб., 1909 г. С. 245–246.

(обратно)


795

http://www.archerfamily.org.uk/bio/allan_w_mesd.html

(обратно)


796

Daniel Lysons, The Crimean war from first to last, London, 1895. P. 102–103.

(обратно)


797

David Н. Caldwell. Scotland s Wars and Warriors. Winning against the odds. Historic Scotland. Edinburg. 1968. P. 97–98.

(обратно)


798

Bryan Perrett, «VOR VALOUR». London, 2003. R 21,

(обратно)


799

Wyatt, John History of the first battalion Coldstream guards during the Eastern campaign, from February, 1854 to June 1856: From February 1854 to June 1856. London, 1858. P. 21.

(обратно)


800

The Peerage ofthe British Empire as at present existing arranged and printed from the personel communications of the nobility under the gracious patronage of the Queens most excellent majesty and of his Royal Highness the Prince consort and dedicated permission to her Royal Highness the Ducuess of Kent by Edmund Lodge Esq.norroy king of arms, London, 1858. P. 81.

(обратно)


801

Фролов К.Ю. Гораций Каст. Стихотворение/Арбитайло И.Б. Бахчисарай периода Крымской войны в литературе и искусстве//Альминские чтения. Материалы научно-практической конференции. Симферополь. 2008 г. С. 177–178.

(обратно)


802

Письма из Крыма капитана конной артиллерии Уолпула П. Ричардса (пер. Е. Тупахиной) http://www.Sevastopol. ws/Pages/?aid=21

(обратно)


803

March, Catherinr, The life of Arthur Vandeleur, Major, Royal Artillery, London, 1862. P. 131.

(обратно)


804

Ляшук П.М. Штабс-капитан Александр Неелов: убитый и забытый//Military Крым. №14. Симферополь, 2010 г.

(обратно)


805

Edward М. Spiers TTie Scottish Soldier and Empire, 1854–1902, Edmburqh University Press, Edinburgh, 2006. P. 10

(обратно)


806

Edward M. Spiers The Scottish Soldier and Empire, 1854–1902, Edinburgh University Press, Edinburgh. 2006. P. 5–6.

(обратно)


807

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 20.

(обратно)


808

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures `a pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 133.

(обратно)


809

Там же. С. 134.

(обратно)


810

Joseph Fr'ed'eric Canonge. Histoire militaire contemporaine. 1854–1871. Tome. I. Charpentier. Paris, 1882. P. 23.

(обратно)


811

Bazancourt, Cesar Lecat, La marine francaise dans la Mer noire et la baltique: chroniques maritimes de la guerre d'Orient. T.1, Paris, 1856. P. 246–247.

(обратно)


812

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 17.

(обратно)


813

H. Roswag, Histirique de 13 Regiments D Artillerie, Paris. 1891, P. 197

(обратно)


814

Col. G. Gocelyu. The History of The Royal Artilery. London, 1951. Part II. P. 146.

(обратно)


815

Васильева Д.К. Военный корреспондент Н.П. Сокальский и его севастопольские герои//Историческое наследие Крыма. № 6–7. Симферополь, 2004 г.

(обратно)


816

Воспоминания о Севастопольской обороне Георгия Чаплинского// Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С.159–160.

(обратно)


817

Макареев М. В., Никольский Б.В. Ильинский Дмтрий Васильевич. Капитан 1 ранга, офицер корниловской школы. Севастополь, 2008 г. С. 15.

(обратно)


818

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 22.

(обратно)


819

Там же.

(обратно)


820

Описание обороны города Севастополя, под рук. генерал-адъютанта Тотлебена. 4.1. СПб., 1871 г. С. 137.

(обратно)


821

Воспоминания артиллериста (из сборника «Материал для истории Донской артиллерии»), С комментариями А.А. Васильева//Армии и битвы. №12. М., 2009 г. С. 48.

(обратно)


822

Воспоминания артиллериста (из сборника «Материал для истории Донской артиллерии»), С комментариями А.А. Васильева//Армии и битвы. №12. М., 2009 г. С. 48.

(обратно)


823

Там же.

(обратно)


824

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 22.

(обратно)


825

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures `a pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 132-133.

(обратно)


826

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures `a pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 133.

(обратно)


827

William H. Cope, Bart. The History of the Rifle Brigade (The Prince Consorts own) Formerly the 95th London, 1877. P. 308–309.

(обратно)


828

Богданович М.И. Восточная война 1853–1865 годов. В 4-хтомах. T. III. СПб., 1877 г.

(обратно)


829

В. Орехов. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг. Симферополь, 2003 г. С. 47–48.

(обратно)


830

Куропаткин А.Н. Русско-японская война 1904–1905. Итоги войны. СПб., 2002 г. С. 29.

(обратно)


831

Там же. С. 45.

(обратно)


832

Служебная деятельность Александра Петровича Хрущёва (ныне генерала от инфантерии, генерал-адъютанта) во время Севастопольской обороны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 2.

(обратно)


833

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 23

(обратно)


834

March, Catherine, The life of Arthur Vandeleur, Major, Royal Artillery. London, 1862. P. 131–132.

(обратно)


835

Служебная деятельность Александра Петровича Хрущёва (ныне генерала от инфантерии, генерал-адъютанта) во время Севастопольской обороны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 1–2.

(обратно)


836

Александр Петрович Хрущёв. Выдержки из его писем 1853–1859 гг. // Русская старина, №75. СПб., 1892 г. С. 437.

(обратно)


837

Служебная деятельность Александра Петровича Хрущёва (ныне генерала от инфантерии, генерал-адъютанта) во время Севастопольской обороны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 1–2.

(обратно)


838

Служебная деятельность Александра Петровича Хрущёва (ныне генерала от инфантерии, генерал-адъютанта) во время Севастопольской обороны//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. I 1. СПб., 1873 г. С. 2.

(обратно)


839

Там же.

(обратно)


840

Там же.

(обратно)


841

Куропаткин А.Н. Русско-японская война 1904–1905: Итоги войны. СПб., 2002 г. С. 30.

(обратно)


842

Ильинский Д.В. Из воспоминаний и заметок севастопольца//Русский архив. №1. М., 1893 г. С. 68.

(обратно)


843

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 324.

(обратно)


844

Воспоминания об участии в защите г. Севастополя бывшего в то время адъютанта Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича ГЬрбунова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 60.

(обратно)


845

Там же. С. 61.

(обратно)


846

Дубровин Н. Материалы для истории Крымской войны СПб., Вып II. 1871 г. С. 102.

(обратно)


847

В. Арбузов. Воспоминания о кампании на Крымском полуострове в 1854 и 1855 годах//Военный сборник. №4. СПб., 1874 г. С. 389–410.

(обратно)


848

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 324.

(обратно)


849

Там же. С. 338

(обратно)


850

Описание обороны города Севастополя, под рук. генерал-адъютанта Тотлебена. 4.1. СПб., 1871 г. С. 137.

(обратно)


851

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма.//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 325.

(обратно)


852

Погосский А.Ф. Старики. Рассказ из Крымской войны. Альма.//Русская военная проза XIX века. Л., 1989 г. С. 325.

(обратно)


853

Александр Петрович Хрущёв. Выдержки из его писем 1853–1859 гг.//Русская старина. №75. СПб., 1892 г. С. 440.

(обратно)


854

Там же. С. 437.

(обратно)


855

Жиркевич А.В. Из архива князя Л.А. Ухтомского//Русская старина. Т. 148. СПб., 1911 г. С. 163.

(обратно)


856

Bazancourt, Cesar Lecat, La marine francaise dans la Mer noire et la baltique: chroniques maritimes de la guerre d'Orient. T. I. Paris, 1856. P. 261.

(обратно)


857

Charles Bocher. Lettres et R'ecits Militarires. Afrique et Armee D Orient. Paris, 1897. P. 231.

(обратно)


858

Богаченко О. Письма офицера 46-го пехотного полка капитана Джорджа Фредерика Далласа своей семье и друзьям из Крыма//Miltary Крым. №9. Симферополь, 2009 г.

(обратно)


859

Lieutenant-Colonel S. J. G. Calthorpe, Letters from Headquarters, London, 1856. (http://www.victorianweb. org/history/crimea/calthorpe. html).

(обратно)


860

Robins, Colin, MajorC. D. The Fourth Division at Alma //War Correspondent, Vol. 12, No. 2.

(обратно)


861

Robins, Colin, MajorC. D., The Fourth Division at Alma //War Correspondent, Vol. 12, No. 2.

(обратно)


862

Robert Bonner, capitan, John Brophey of the 63rd Regiment//The War Correspondent, Vol.26, #4, January 2009, P. 28.

(обратно)


863

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma, Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 110.

(обратно)


864

Warre, H. J. Historical Records ofthe Fifty-Seventh, or, West Middlesex Regiment of Foot, Compiled from Official and Private Sources, From the Date of Its Formation in 1755, to the Present Time, London, 1878. P. 115–116.

(обратно)


865

Henry James Warre, Historical Records ofthe Fifty-seventh, Or, West Middlesex Regiment of Foot. W. Mitchell and Co., London. 1878. P. 136.

(обратно)


866

General orders issued to the Army of the East from April 30, 1854 to December 31, 1855. J. W. Parker. London. 1856. P. 55–57.

(обратно)


867

Там же.

(обратно)


868

Письма из Крыма капитана конной артиллерии Уолпула П. Ричардса (пер. Е. Тупахиной) http://www. sevastopol.ws/Rages/?aid=21

(обратно)


869

В. Гуркович. Памятники и памятные места Крымской войны. Альма. Симферополь, 2004 г. С. 16.

(обратно)


870

Higginsjn, George Wetworth Alexander, Sir, Seventy-one years of a guardsman's life, London, 1916. P. 155–156.

(обратно)


871

The Crimean diary and letters of Lieut.-General Sir Charles Ash Windham. London, 1897. P. 27.

(обратно)


872

http://www.marksrussianmilitaryhistory.info/RHAHornAlma.htm

(обратно)


873

Васильева Д.К. Военный корреспондент Н.П. Сокальский.//Историческое наследие Крыма. № 6–7. Симферополь, 2004 г. С. 101.

(обратно)


874

В. Гуркович. Памятники и памятные места Крымской войны. Альма. Симферополь, 2004 г. С. 16.

(обратно)


875

Там же.

(обратно)


876

Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854–1855. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С. 105.

(обратно)


877

Mitra S.M. The life and letters of Sir John Hall M.D., K.C.B., F.R.C.S. London, Nev York, 1911. P. 321.

(обратно)


878

George H.B.Macleod, M.D., F.R.C.S. Notes on the Surgery of the War in the Crimea. With remarks on. The treatment of gunshot Wounds. London, 1858. P. 109.

(обратно)


879

Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London, 1902. P. 141.

(обратно)


880

George H.B.Macleod, M.D., f-.R.C.S. Notes on the Surgery of the War in the Crimea. Witti remarks on. The treatment of gunshot Wounds. London, 1858. P. 111–112.

(обратно)


881

Емелин. В. Перед атакой водка — вот мура!// Солдат удачи. № 8. М., 1998 г. С. 30–34.

(обратно)


882

Barker A. J. The Vainglorios War. London, 1970. P. 25

(обратно)


883

Обозрение иностранных военных журналов//Военный сборник. №6. СПб., 1870 г. С, 184.

(обратно)


884

George Н.В. Macleod, M.D., F.R.C.S. Notes on the Surgery of the War in the Crimea. With remarks on. The treatment of gunshot Wounds. London, 1858. R 111–112.

(обратно)


885

Головин Н.Н. Наука о войне. О социологическом изучении войны. Париж, 1938 г. С. 208.

(обратно)


886

George H.B.Macleod, M.D., F.R.C.S. Notes on the Surgery of the War in the Crimea. With remarks on. The treatment of gunshot Wounds. London, 1858. P. 414.

(обратно)


887

Там же.

(обратно)


888

Ренгау К. Правила для обучения пехоты драться штыком. Спб., 1838г.

(обратно)


889

George Н.В. Macleod, M.D., F.R.C.S. Notes on the Surgery of the War in the Crimea. With remarks on. The treatment of gunshot Wounds. London, 1858. P. 234–235.

(обратно)


890

http://worldweapon.by.ru/arms/mech.htm

(обратно)


891

Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854–1855. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С. 104.

(обратно)


892

Henrv Connor. The Use of Chloroform by British Army Surqeons durinq the Crimean War//Medical History, №42. 1998. P. 172–173.

(обратно)


893

L. Baudens On military and camp Hospitals and the Health of troops in the field. 1862 Nev-York. P. 68–69.

(обратно)


894

Bazancourt, Cesar Lecat, La marine francaise dans la Mer noire et la baltique: chroniques maritimes de la guerre d'Orient. T. I. Paris, 1856. P. 246–247.

(обратно)


895

George H. B. Macleod, M.D., F.R.C.S. Notes on the Surgery of the War in the Crimea. With remarks on. The treatment of gunshot Wounds. London, 1858. P. 56–57.

(обратно)


896

Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London, 1902. P. 140–141.

(обратно)


897

Henry Connor. The Use of Chloroform by British Army Surgeons during the Crimean War//Medical History, №42. 1998. P. 161.

(обратно)


898

Mitra S.M. The life and letters of Sir John Hall M.D., K.C.B., RR.C.S. London, Nev-York, 1911, P. 315.

(обратно)


899

Lieutenant Colonel Robert L Pearce, War and medicine in the nineteenth century// ADF Health, Canberra, Vol. 3, September 2002. P. 90.

(обратно)


900

Henry Connor. The Use of Chloroform by British Army Surgeons during the Crimean War//Medical History, №42. 1998. P. 161–193.

(обратно)


901

Henry Connor. The Use of Chloroform by British Army Surgeons during the Crimean War//Medical History, №42. 1998. P. 166–167.

(обратно)


902

Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London, 1902. P. 143.

(обратно)


903

L.Baudens On military and camp Hospitals and the Health of troops in the field. 1862 Nev-York. P. 68–69.

(обратно)


904

Thomas Longmore, The sanitary contrasts of the British and French armies during the Crimean war, Giffin. London, 1883. P. 3–4.

(обратно)


905

Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854–1855. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С. 106.

(обратно)


906

Там же.

(обратно)


907

Major EL (Peter) Kirby MCTD DL, My Story, by Major General (formerly Sergant) Luke O'Connor VC// The War Correspondent, №4, Vol. 18, January 2001. P. 25.

(обратно)


908

Henry Connor. The Use of Chloroform by British Army Surgeons during the Crimean War//Medical History, №42. 1998. P. 171.

(обратно)


909

Kelly.Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London, 1902. P. 143.

(обратно)


910

Longmore Thomas, surgeon-general, The sanitary contrasts of the British and French armies during the Crimean war Giffin, London, 1883, P. 23–24

(обратно)


911

L.Baudens On military and camp Hospitals and the Health of troops in the field. 1862 Nev-York. P. 68–69.

(обратно)


912

Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London, 1902. P. 142.

(обратно)


913

Васильева Д.К. Военный корреспондент Н.П. Сокальский//Историческое наследие Крыма. № 6–7. Симферополь, 2004 г. С. 102.

(обратно)


914

March, Catherine, The life of Arthur Vandeieur, Major, Royal Artillery. London, 1862. P. 133.

(обратно)


915

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma, Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 121.

(обратно)


916

Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history ofthe Crimean war, London, 1902. R 142–143.

(обратно)


917

Paul Kerr, The Crimean War, London, 2000. P 47.

(обратно)


918

Князь Александр Сергеевич Меншиков в рассказах бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева//Русская старина. Т XIX. СПб., 1877 г. С. 78–79.

(обратно)


919

Замечания Джона Конкрена Госизона о Восточной войне//Морской сборник. Т. 36. СПб., 1858 г. С. 341.

(обратно)


920

George Н.В. Macleod, M.D., F.R.C.S. Notes on the Surgery of the War in the Crimea. With remarks on. The treatment of gunshot Wounds. London, 1858. P. 63–64.

(обратно)


921

Там же. P. 164.

(обратно)


922

Там же. P. 57.

(обратно)


923

Будко А. А., Селиванов E. Ф., Журавлев Д.А. Медицинское обеспечение войск русской армии во время Крымской войны//Военно-исторический журнал. №10. М., 2006 г. С. 46.

(обратно)


924

Маркевич А. Таврическая губерния во время Крымской войны. По архивным материалам. Симферополь, 1994 г. С. 39–40.

(обратно)


925

Будко А. А., Селиванов Е. Ф., Журавлев Д.А. Медицинское обеспечение войск русской армии во время Крымской войны//Военно-исторический журнал. №10. М., 2006 г. С. 45–46.

(обратно)


926

Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854–1855. Трагедия лорда Раглана. М., 2004 г. С. 107.

(обратно)


927

Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London, 1902. P. 143–144.

(обратно)


928

Васильева Д.К. Военный корреспондент Н.П. Сокальский//Историческое наследие Крыма. № 6–7. Симферополь, 2004 г. С. 100–101.

(обратно)


929

Там же.

(обратно)


930

Верховцев Л. Обзор способов прикрепления подошвы к солдатской обуви и новая подошвенно-шпилечная машина//Военный сборник. №7. СПб., 1871 г. С. 138.

(обратно)


931

Kelly. Tom. From the fleet in the fifties. A history of the Crimean war. London. 1902. P. 142–143.

(обратно)


932

Васильева Д.К. Военный корреспондент Н.П. Сокальский//Историческое наследие Крыма. № 6–7. Симферополь, 2004 г. С. 100.

(обратно)


933

Нечитайлов М. В., Стецов В.В. Турецкая армия в Восточной войне: пехота и кавалерия//Воин. №18. Самара. 2005 г. С. 88.

(обратно)


934

Там же.

(обратно)


935

Симанский П. Бой при Четати 1853–25 декабря — 1903//Военный сборник. №1. СПб., 1904 г. С. 18–19.

(обратно)


936

Нечитайлов М. В., Стецов В.В. Турецкая армия в Восточной войне: пехота и кавалерия//Воин. № 18. Самара, 2005 г. С. 88.

(обратно)


937

Заметки о турецкой армии//Военный сборник. № 6. СПб., 1874 г. С. 341–342.

(обратно)


938

Lieut. George Shuldham Peard, Narrative Campaign in the Crimea; Including an Account. Battles of Alma, Balaklava and Inkermann. London, 1855. P. 120.

(обратно)


939

Ляшук П. М., Пуздровский A. E. Охранные исследования 2007 г. за эполементом на поле Альминского сражения//Альминские чтения. Материалы научно-практической конференции. Симферополь, 2008 г, С. 50.

(обратно)


940

Charles Alexandre Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854–1856. J. Dumaine. Paris, 1867. P. 51–67.

(обратно)


941

Гуркович В. Памятники и памятные места Крымской войны. Альма. Симферополь, 2004 г. С. 18.

(обратно)


942

Там же.

(обратно)


943

Ляшук. П. М., Пуздровский А.Е. Охранные исследования 2007 г. за эполементом на поле Альминского сражения//Альминские чтения. Материалы научно-практической конференции. Симферополь, 2008 г. С. 47–51.

(обратно)


944

Ляшук П. М., Пуздровский А.Е. Охранные исследования 2007 г. за эполементом на поле Альминского сражения//Альминские чтения. Материалы научно-практической конференции. Симферополь, 2008 г. С. 50.

(обратно)


945

За много лет. Воспоминания неизвестного (1854–1857 гг.)//Русская старина. Т. 82. СПб., 1894 г. С. 68.

(обратно)


946

General Orders issued to the Army of the East from April 1854 from December 1855. London, 1856. P. 53.

(обратно)


947

Robert Bonner, John Brophey of the 63rd Regiment//The War Correspondent, Vol.26, #4, January 2009. P. 28.

(обратно)


948

Там же.

(обратно)


949

Письма из Крыма капитана конной артиллерии Уолпула П. Ричардса (пер. Е. Тупахиной) http://www. sevastopol.ws/Pages/?aid=21

(обратно)


950

Васильева Д.К. Военный корреспондент Н.П. Сокальский//Историческое наследие Крыма. № 6–7. Симферополь, 2004 г. С. 1.00–101. ч)

(обратно)


951

Thomas Carter, Historical Record of the Forty-Fourth: Or the East Essex Regiment, Gale & Polden, Chatham, 1887, P. 150

(обратно)


952

Thomas Carter, Historical Record of the Forty-Fourth: Or the East Essex Regiment, Gale & Polden, Chatham, 1887, P. 150

(обратно)


953

Платин. Из записок очевидца//Русский вестник. Т. 127. №1. М., 1877 г. С. 369.

(обратно)


954

Thomas Carter, Historical Record ofthe Forty-Fourth: Or the East Essex Regiment, Gale & Polden, Chatham, 1887, P. 150–151.

(обратно)


955

At Home an the Battlefield. Letters from the Crimea, China and Egipt, 1854–1888, By Sir Frederick Charles Arthur Stephenson, G.C.B. London, 1915. P. 102.

(обратно)


956

http://d13632.t24.tavrida.net.ua/article.php?id=1136

(обратно)


957

Санитарные меры, принятые в нашей армии в последней войне с Турцией, 1877–1878 гг.//Русская старина. Т. 53. СПб., 1883 г. С. 76.

(обратно)


958

James Henky Skene, With Lord Straford In The Crimean War, London, 1883. P 33.

(обратно)


959

Гуркович В. Памятники и памятные места Крымской войны. Альма. Симферополь, 2004 г. С. 15.

(обратно)


960

Урланис Б.Ц. История военных потерь. М., 1998 г. С. 15.

(обратно)


961

Там же.

(обратно)


962

Урланис Б.Ц. История военных потерь. М., 1998 г. С.15–16.

(обратно)


963

James Henky Skene, With Lord Straford In The Crimean War. London, 1883. P. 39.

(обратно)


964

Очерк медицинской и госпитальной части русских войск в Крыму в 1854–1856 годах. Библиография// Военный сборник. №8. СПб., 1870 г. С, 105.

(обратно)


965

Воспоминания об участии в защите г. Севастополя бывшего в то время адъютанта Владимирского пехотного полка поручика, ныне отставного майора Наума Александровича Горбунова//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 1. СПб., 1873 г. С. 61.

(обратно)


966

Розин А. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца)//Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. М., 1998 г. С. 195–196.

(обратно)


967

Сыцянко А.И. К 200-летнему юбилею 64-го пехотного Казанского Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича полка. СПб., 1900 г С. 28.

(обратно)


968

Поручик Александр Неелов//Русская старина. Т. 69. СПб., 1891 г. С. 264.

(обратно)


969

Историческая хроника 63-го пехотного Углицкого полка за 200 лет его существования 1708–1908. Сост. штабс-капитан М.Е. Еленев. Варшава, 1908 г. С. 108.

(обратно)


970

Приходкин Ф.И. Альминское сражение//Военный сборник. СПб., 1870 г. С. 25.

(обратно)


971

Рышков, штабс-калитан. Очерки из истории 67-го пехотного Тарутинского Великого Герцога Ольденбургского полка. СПб., 1896 г. С. 44.

(обратно)


972

R. A. Hodasevich, A Voice from Within the Walls of Sebastopol: A Narrative ofthe Campaign in the Crimea, and ofthe Events ofthe Siege, Oxford University, 1856. P. 85–86.

(обратно)


973

Александр Петрович Хрущёв. Выдержки из его писем 1853–1859 гг.//Русская старина. Т. 75. СПб., 1892 г. С. 437.

(обратно)


974

Wyatt, John History ofthe first battalion Coldstream guards during the Eastern campaign, from February, 1854 to June 1856: From February 1854 to June 1856. London, 1858. P. 21.

(обратно)


975

Там же. P. 20.

(обратно)


976

Regimental Records of the Royal Welch fusilers (Formrely 23rd Foot). Vol. Il, 1816–1914 (july) published by the Royal Welch Fusilers, 1995. P. 77.

(обратно)


977

Kingston WH.G. Our Soldiers Gallant Deeds ofthe British Army during Victoria's Reign, London, 2007. R161.

(обратно)


978

Mitra S.M. The life and letters of Sir John Hall M.D., K.C.B., F.R.C.S. London, Nev-York, 1911. P. 321.

(обратно)


979

Albert Du Casse. Pr'ecis historique des op'erations militaires en Orient de mars 1854 `a septembre 1855. E. Dentu, 1856. Paris. P. 130–131.

(обратно)


980

'Emile Hippolyte Bourdeau Historique du 7e r'egiment d'infanterie, 1569–1890 J. Girma, 1890 P. 252.

(обратно)


981

Pierre Francois, Joseph Bosquet, Letters du mar'echal Bosquet a sa mere, 1829–1958. T. 4. Soci'et'e des bibliophiles fu Bearn, 1879. P. 193.

(обратно)


982

Рипли, Тим. Штыки к бою! Штык на полях сражений XX века. М., 2006 г. С. 18.

(обратно)


983

Descoubes Ernest. Historique du 1 er r'egiment de zouaves. Berger-Levrault et cie, 1882. P. 108–109.

(обратно)


984

David Williams, lt’s Fun Finding Out — Fkrt 4//The War Correspondent, Vol.20, №1, April 2002, P. 19.

(обратно)


985

Орехов В. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг., Симферополь, 2003 г., С. 49.

(обратно)


986

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 24.

(обратно)


987

H. Roswag, Histirique de 13 Regiments D’Artillerie, Paris. 1891, P 94.

(обратно)


988

Ж. Брюнон.Ж. Маню. Иностранный легион 1831–1955. М., 2003 г. С. 398.

(обратно)


989

Gandan Badem. The Ottoman Crimean War (1853–1856). Brill. Laiden. Boston. 2010. P. 269.

(обратно)


990

Лихачёв Д. Очерк действий Черноморского флота в 1853–1854 годах//Военный сборник. №4. СПб., 1902 г. С.112.

(обратно)


991

Иссерсон Г.С. Новые формы борьбы. М., 1940 г. С. 29–30.

(обратно)


992

Auguste Jean, Charles Richard, Les chasseures `a pied, H. Charles-Lavauzelle, Paris, Limpges, 1891. P. 133.

(обратно)


993

The letters of Lt-Col. The Hon.Henry Percy, grenadier Guards, relating to the Battle of the Alma in which he was wounded. Part 1/TThe War Correspondent. Vol.22. № 2. July 2004. P. 18.

(обратно)


994

Col. G. Gocelyu, The History ofThe Royal Artillery. 1951, London. Rartll. P. 149; William S. Curtis, French Infantry arms atthe battle of the Alma a brief synopsis//The War Correspondent, Vol.26, #4, January 2009. P. 48.

(обратно)


995

Гершельман Ф. Кавалерия в современных войнах//Военный сборник. №7. СПб., 1898 г. С. 83.

(обратно)


996

Col. G. Gocelyu, The History ofThe Royal Artillery. 1951, London. Part II P. 149.

(обратно)


997

William S. Curtis, French Infantry arms at the battle of the Alma a brief synopsis//The War Correspondent, Vol.26, #4, January 2009. P. 48.

(обратно)


998

Орлов Н. Очерк тактики полевой артиллерии по иностранным уставам//Военный сборник, №7. СПб., 1899. С. 181.

(обратно)


999

John Adye C.B., Lieut.-col., A Review ofthe Crimean War to the Winter of 1854–5, London, 1860. P. 47; Francois Bournand, Le mar'echal Canrobert, Sanard et Derangeon. Paris, 1895. P. 69–70.

(обратно)


1000

Осада Севастополя 1854–1856. Составлено капитаном прусской артиллерии Вейгельтом. СПб., 1863 г. С. 24

(обратно)


1001

Там же.

(обратно)


1002

Там же.

(обратно)


1003

Тамже. С.25

(обратно)


1004

Гершельман С. Нравственный элемент под Севастополем//Военный сборник N«4. СПб. 1894г. С. 265

(обратно)


1005

Лихачев Д. Очерк действий Черноморского флата в 1853–1854 годах //Военный сборник.. IMM СПб.. 1902 г С-101

(обратно)


1006

Штенцель А. История войн на море Т. 2 М.. 2002 г С. 466–437.

(обратно)


1007

Taylor George Cavendish. Journal of adentures with the British Army, from the commencement of the war to the taking of Sebastopol. V,1. London, 1856. P80-89.

(обратно)


1008

Tne military opinions of General Sir John Fox Burgoyne Bart G. C.B. London. 1059. P. 199

(обратно)


1009

Tne military opinions of General Sir John Fox Burgoyne. Bart, G. С. B. London. 1059. P 200–203

(обратно)


1010

Fraser, David, The Grenadier Guards, London //Osprey Publishing, 1978. (Men-at-arms series, P. 34.

(обратно)


1011

Slade, Adolphus, Rear-admiral, K.C.B. (Mushaver Pasha) Turkey and the Crimean war: a narrative of historical events. London, 1867. P. 300.

(обратно)


1012

Francois Bournand, Le mar'echal Canrobert, Sanard et Derangeon, Paris,! 895 P. 69–70.

(обратно)


1013

Орехов В. Французская армия у стен Севастополя 1854–1856 гг. Симферополь, 2003 г. С. 48..

(обратно)


1014

Генерал от инфантерии Павел Петрович Липранди//Военный сборник. №8. СПб., 1871 г. С. 322.

(обратно)


1015

The letters of Lt-Col. The Hon.Henry Percy, grenadier Guards, relating to the Battle of the Alma in which he was wounded, Part 1 //The War Correspondent. Vol.22. №2, July 2004. P. 18.

(обратно)


1016

Slade, Adolphus, Rear-admiral, K.C.B. (Mushaver Pasha) Turkey and the Crimean war: a narrative of historical events. London, 1867. P. 301.

(обратно)


1017

Capitan Travis D. Watters, USAF, Military Genius in the Crimean War Part 1 //The War Correspondent Vol.22 №2 July 2004. P. 19.

(обратно)


1018

Harris, Stephen M. British military intelligence in the Crimean War 1854–1856 Kent, 1998. P. 48–49.

(обратно)


1019

Там же. P. 49.

(обратно)


1020

Там же. P. 45.

(обратно)


1021

Bocher Charles. Letters et r'ecits militaries. Afrique et Armee D’Orient. Fans. 1897. P. 64.

(обратно)


1022

Slade, Adolphus, Rear-admiral, K.C.B. (Mushaver Pasha) Turkey and the Crimean war: a narrative of historical events. London, 1867, P. 300.

(обратно)

Оглавление

  • ПОКА ЕЩЕ НЕ ЗАГОВОРИЛИ ПУШКИ…
  • МЕСТО АЛЬМИНСКОГО СРАЖЕНИЯ В ИСТОРИИ ВОЙН И ВОЕННОГО ИСКУССТВА
  • АНАТОМИЯ ПОЛЯ БОЯ
  •   ЧТО ТАКОЕ РЕКА АЛЬМА?
  •   МЕСТНОСТЬ
  • РУССКАЯ АРМИЯ ПЕРЕД СРАЖЕНИЕМ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
  •   МИФ ПЕРВЫЙ: О НЕУКРЕПЛЕНИИ ПОЗИЦИИ
  •   МИФ ВТОРОЙ: О БЕЗДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВОЙСК
  •   МИФ ТРЕТИЙ, ОДИН ИЗ САМЫХ РАСХОЖИХ: О ГЛОБАЛЬНОМ ПРЕВОСХОДСТВЕ ВООРУЖЕНИЯ ПРОТИВНИКА
  •   МИФ ЧЕТВЕРТЫЙ: О ПОДАВЛЯЮЩЕМ ЧИСЛЕННОМ ПРЕВОСХОДСТВЕ НЕПРИЯТЕЛЯ
  • РАЗМЫШЛЕНИЯ ПЕРЕД БОЕМ, или О ТОМ, КТО И КАК ПЛАНИРОВАЛ ПОБЕДИТЬ
  •   ФРАНЦУЗЫ
  •   АНГЛИЧАНЕ
  • СТРАТЕГИЯ СРАЖЕНИЯ: ЗАМЫСЕЛ РУССКОГО КОМАНДОВАНИЯ
  •   ПОЧЕМУ АЛЬМИНСКАЯ ПОЗИЦИЯ НЕ ФРОНТАЛЬНАЯ, или КАК ЗАСТАВИТЬ НЕПРИЯТЕЛЯ ИГРАТЬ НЕ ПО ПРАВИЛАМ
  •   ЗАМЫСЕЛ
  •   ОШИБКИ, или ВОСЕМЬ СЛАГАЕМЫХ ГРЯДУЩЕГО ПОРАЖЕНИЯ
  • РАСПОЛОЖЕНИЕ РУССКИХ ВОЙСК НА АЛЬМИНСКОЙ ПОЗИЦИИ. УТРО 8(20) СЕНТЯБРЯ 1854 г.
  •   РАЗМЫШЛЕНИЯ КНЯЗЯ МЕНШИКОВА ПЕРЕД АЛЬМИНСКИМ СРАЖЕНИЕМ (ВЕРСИЯ)
  •   РАСПОЛОЖЕНИЕ
  • АРТИЛЛЕРИЯ
  •   ЛЕВЫЙ ФЛАНГ
  •   ЦЕНТР
  •   ГЛАВНЫЙ РЕЗЕРВ
  •   ТЫЛ
  • 8 (20) СЕНТЯБРЯ 1854 г. СРАЖЕНИЕ НА РЕКЕ АЛЬМЕ
  •   ПЕРЕД БОЕМ
  •   РАННЕЕ УТРО: РУССКИЕ
  •   ШТАБ КОМАНДУЮЩЕГО
  •   СНОВА РАННЕЕ УТРО: НО ТЕПЕРЬ — СОЮЗНИКИ
  •   ВРЕМЯ ТО ЖЕ, НО ТЕПЕРЬ РУССКИЕ: ПРОТИВНИК ЗАМЕЧЕН
  • КАК БОСКЕ ВЫХОДИЛ НА ПЛАТО
  •   ЮЖНЫЙ БЕРЕГ р. АЛЬМЫ. 8 (20) СЕНТЯБРЯ 1854 г. ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО 11 ЧАСОВ ДНЯ.
  • СОЮЗНЫЙ ФЛОТ В СРАЖЕНИИ НА АЛЬМЕ
  • ПЕРВАЯ АТАКА ФРАНЦУЗОВ
  •   МЕНШИКОВ НА ПОЗИЦИИ ТАРУТИНСКОГО ЕГЕРСКОГО ПОЛКА
  •   ПОЧТИ ПО ТОЛСТОМУ: «…ДА ЗАБЫЛИ ПРО ОВРАГИ»
  •   ВВОД В БОЙ МОСКОВСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА
  •   ПЕРВЫЕ ВЫСТРЕЛЫ НА АЛЬМЕ: КТО ОТКРЫЛ ОГОНЬ
  •   СТАБИЛЬНОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ
  •   «ДЕЛО ГЕНЕРАЛА КУРТЬЯНОВА»: АТАКА 4-го БАТАЛЬОНА МОСКОВСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА
  •   АРТИЛЛЕРИЙСКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ
  •   ПОТЕРЯ УПРАВЛЕНИЯ ПРИ НАЧАЛЕ ДАВЛЕНИЯ
  •   МАЯТНИК КАЧНУЛСЯ: НАЧАЛО ОТХОДА РУССКИХ ВОЙСК
  • ВТОРАЯ АТАКА ФРАНЦУЗОВ
  •   ВЗЯТИЕ АЛЬМАТАМАКА
  •   ОТХОД ЧЕРЕЗ АЛЬМУ 3-ГО БАТАЛЬОНА МОСКОВСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА, или ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ МАЛЕНЬКИЙ, НО ХРАБРЫЙ БАТАЛЬОН
  •   НАПОЛЕОН В БУРЛЮКЕ
  • НАЧАЛО КАТАСТРОФЫ: ОСТАВЛЕНИЕ ПОЗИЦИЙ В ЦЕНТРЕ РУССКИМИ ВОЙСКАМИ
  •   КАК ЦЕНТР ОКАЗАЛСЯ ОТКРЫТЫМ
  • ПЕРВАЯ АТАКА БРИТАНЦЕВ
  •   ПОСТРОЕНИЕ БОЕВОГО ПОРЯДКА
  •   НАЧАЛО АТАКИ: ТОРЖЕСТВО РУССКОЙ АРТИЛЛЕРИИ
  •   СТОЛПОТВОРЕНИЕ У МОСТА, или ЧТО ЗНАЧИТ ВОВРЕМЯ УСТРОИТЬ ПОЖАР
  •   СТОЛПОТВОРЕНИЕ У АЛЬМЫ, или ПРАЗДНИК РУССКОЙ АРТИЛЛЕРИИ
  • ВЗЯТИЕ МОСТА ЧЕРЕЗ АЛЬМУ
  •   ПОВОРОТ «ЗЕЛЕНЫХ ГОВАРДА»
  •   ЛЕГКАЯ ДИВИЗИЯ ФОРСИРУЕТ АЛЬМУ
  • БОЙ ЗА ТЕЛЕГРАФНУЮ ВЫСОТУ
  •   ТЕЛЕГРАФ: НОВАЯ ПОЗИЦИЯ МИНЦЕВ И МОСКОВЦЕВ
  •   ОДИН ИЗ ПЕРВЫХ С ОТЛИЧИЕМ, или ПОЧЕМУ 7-Й ЛИНЕЙНЫЙ НЕ ШТУРМОВАЛ ТЕЛЕГРАФ
  •   БОЙ ЗА ТЕЛЕГРАФНУЮ СТАНЦИЮ
  • БОРОДИНСКИЙ ПОЛК: СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!
  •   НАЧАЛО АТАКИ ЦЕНТРА РУССКОЙ ПОЗИЦИИ
  • АТАКА ЛЕГКОЙ ДИВИЗИИ
  •   ПЕРЕД АЛЬМОЙ
  •   РАССТРЕЛ ИМЕННОГО ПОЛКА.
  •   ВЗЯТИЕ БАТАРЕИ
  •   ИРЛАНДСКАЯ ПАНИКА, или ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ПРИЗРАК КАВАЛЕРИИ?
  •   ГВАРДИЯ ПРИБЛИЖАЕТСЯ
  • КОНТРАТАКА ВЛАДИМИРСКОГО ПЕХОТНОГО ПОЛКА
  •   АЛЬМИНСКИЙ АНАБАСИС КНЯЗЯ ГОРЧАКОВА, или ИСТОРИЯ О ЕГО ЛОШАДИ
  •   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ: ОТБИТИЕ БАТАРЕИ
  •   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ: КАК АНГЛИЧАН «НА ШТЫКАХ НОСИЛИ»
  • ВТОРАЯ АТАКА БРИТАНЦЕВ: ГВАРДИЮ — В ОГОНЬ!
  •   КАК РОЖДАЮТСЯ МИФЫ
  •   ВЛАДИМИРСКИЙ ПЕХОТНЫЙ: СОЛОМА, СГОРЕВШАЯ В КОСТРЕ СРАЖЕНИЯ
  •   ПОЧЕМУ?
  •   ЧТО МОГУТ СДЕЛАТЬ ДВЕ ПУШКИ
  •   А ВСКОРЕ ПОЯВИЛАСЬ И БАТАРЕЯ МОРРИСА
  • ПРОРЫВ ЦЕНТРА И ОТХОД РУССКИХ ВОЙСК
  •   АТАКА ШОТЛАНДСКОЙ БРИГАДЫ
  •   НАЧАЛО ОТХОДА
  •   КАК ДОНЦЫ МОСКОВЦЕВ ВЫРУЧАЛИ
  • ОТСТУПЛЕНИЕ РУССКИХ ВОЙСК
  • ПРОПАВШИЙ ПОЛК, или КАК ПОЛУЧИТЬ НАГРАДЫ, НЕ УЧАСТВУЯ В СРАЖЕНИИ
  • ПОСЛЕ СРАЖЕНИЯ
  •   СИТУАЦИЯ НА ПОЛЕ СРАЖЕНИЯ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ БОЯ
  •   АНГЛИЧАНЕ
  •   ФРАНЦУЗЫ
  •   ЧЕМ УБИВАЛИ, или ОСНОВНЫЕ ФАКТОРЫ ПОРАЖЕНИЯ ЛИЧНОГО СОСТАВА В АЛЬМИНСКОМ СРАЖЕНИИ: СОЮЗНИКИ
  •   ЧЕМ УБИВАЛИ, или ОСНОВНЫЕ ФАКТОРЫ ПОРАЖЕНИЯ ЛИЧНОГО СОСТАВА В АЛЬМИНСКОМ СРАЖЕНИИ: РУССКИЕ
  •   ПЕРВАЯ МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ РАНЕНЫМ: АНГЛИЧАНЕ
  •   ФРАНЦУЗЫ
  •   НЕМНОГО О НЕ САМОМ ПОЗИТИВНОМ
  •   НОЧЬ НА ПОЛЕ СРАЖЕНИЯ
  •   ОКАЗАНИЕ ПОМОЩИ РАНЕНЫМ: СОЮЗНИКИ
  •   ОКАЗАНИЕ МЕДИЦИНСКОЙ ПОМОЩИ РУССКИМ РАНЕНЫМ ПОСЛЕ СРАЖЕНИЯ НА АЛЬМЕ
  •   СБОР ТРОФЕЕВ. МАРОДЕРСТВО НА ПОЛЕ СРАЖЕНИЯ — ТЕМНАЯ СТОРОНА ВОЙНЫ
  •   ПОХОРОНЫ ПАВШИХ
  •   ПЛЕННЫЕ
  • ПОТЕРИ
  •   РУССКАЯ АРМИЯ. ОБЩИЕ ПОТЕРИ
  •   ВЛАДИМИРСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК
  •   ЕГЕРСКИЙ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА НИКОЛАЕВИЧА ПОЛК
  •   СУЗДАЛЬСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК
  •   УГЛИЦКИЙ ЕГЕРСКИЙ ПОЛК
  •   МИНСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК
  •   МОСКОВСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК
  •   ТАРУТИНСКИЙ ЕГЕРСКИЙ ПОЛК
  •   БОРОДИНСКИЙ ЕГЕРСКИЙ ПОЛК
  •   ВОЛЫНСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК
  •   РЕЗЕРВНЫЕ БАТАЛЬОНЫ БРЕСТСКОГО И БЕЛОСТОКСКОГО ПЕХОТНЫХ ПОЛКОВ
  •   АРТИЛЛЕРИЯ
  •   КАВАЛЕРИЯ
  •   ФРАНЦУЗЫ
  •   ТУРЕЦКИЙ КОНТИНГЕНТ
  • ИТОГ: ПОБЕДА ЛИБО ПОРАЖЕНИЕ, или ПОЧЕМУ НЕ БЫЛ ВЗЯТ СЕВАСТОПОЛЬ?
  •   ПРИЧИНА ПЕРВАЯ: БОЕЗАПАС
  •   ПРИЧИНА ВТОРАЯ: СНАБЖЕНИЕ, КОММУНИКАЦИИ И ТРАНСПОРТ
  •   ПРИЧИНА ТРЕТЬЯ: ИНФОРМАЦИЯ О ПРОТИВНИКЕ
  •   ПРИЧИНА ЧЕТВЕРТАЯ: ПСИХОЛОГИЯ ПОБЕДИТЕЛЕЙ
  •   ПОДВЕДЕМ ИТОГ: ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ НЕ БЫЛ ВЗЯТ СЕВАСТОПОЛЬ?
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33
  • 34
  • 35
  • 36
  • 37
  • 38
  • 39
  • 40
  • 41
  • 42
  • 43
  • 44
  • 45
  • 46
  • 47
  • 48
  • 49
  • 50
  • 51
  • 52
  • 53
  • 54
  • 55
  • 56
  • 57
  • 58
  • 59
  • 60
  • 61
  • 62
  • 63
  • 64
  • 65
  • 66
  • 67
  • 68
  • 69
  • 70
  • 71
  • 72
  • 73
  • 74
  • 75
  • 76
  • 77
  • 78
  • 79
  • 80
  • 81
  • 82
  • 83
  • 84
  • 85
  • 86
  • 87
  • 88
  • 89
  • 90
  • 91
  • 92
  • 93
  • 94
  • 95
  • 96
  • 97
  • 98
  • 99
  • 100
  • 101
  • 102
  • 103
  • 104
  • 105
  • 106
  • 107
  • 108
  • 109
  • 110
  • 111
  • 112
  • 113
  • 114
  • 115
  • 116
  • 117
  • 118
  • 119
  • 120
  • 121
  • 122
  • 123
  • 124
  • 125
  • 126
  • 127
  • 128
  • 129
  • 130
  • 131
  • 132
  • 133
  • 134
  • 135
  • 136
  • 137
  • 138
  • 139
  • 140
  • 141
  • 142
  • 143
  • 144
  • 145
  • 146
  • 147
  • 148
  • 149
  • 150
  • 151
  • 152
  • 153
  • 154
  • 155
  • 156
  • 157
  • 158
  • 159
  • 160
  • 161
  • 162
  • 163
  • 164
  • 165
  • 166
  • 167
  • 168
  • 169
  • 170
  • 171
  • 172
  • 173
  • 174
  • 175
  • 176
  • 177
  • 178
  • 179
  • 180
  • 181
  • 182
  • 183
  • 184
  • 185
  • 186
  • 187
  • 188
  • 189
  • 190
  • 191
  • 192
  • 193
  • 194
  • 195
  • 196
  • 197
  • 198
  • 199
  • 200
  • 201
  • 202
  • 203
  • 204
  • 205
  • 206
  • 207
  • 208
  • 209
  • 210
  • 211
  • 212
  • 213
  • 214
  • 215
  • 216
  • 217
  • 218
  • 219
  • 220
  • 221
  • 222
  • 223
  • 224
  • 225
  • 226
  • 227
  • 228
  • 229
  • 230
  • 231
  • 232
  • 233
  • 234
  • 235
  • 236
  • 237
  • 238
  • 239
  • 240
  • 241
  • 242
  • 243
  • 244
  • 245
  • 246
  • 247
  • 248
  • 249
  • 250
  • 251
  • 252
  • 253
  • 254
  • 255
  • 256
  • 257
  • 258
  • 259
  • 260
  • 261
  • 262
  • 263
  • 264
  • 265
  • 266
  • 267
  • 268
  • 269
  • 270
  • 271
  • 272
  • 273
  • 274
  • 275
  • 276
  • 277
  • 278
  • 279
  • 280
  • 281
  • 282
  • 283
  • 284
  • 285
  • 286
  • 287
  • 288
  • 289
  • 290
  • 291
  • 292
  • 293
  • 294
  • 295
  • 296
  • 297
  • 298
  • 299
  • 300
  • 301
  • 302
  • 303
  • 304
  • 305
  • 306
  • 307
  • 308
  • 309
  • 310
  • 311
  • 312
  • 313
  • 314
  • 315
  • 316
  • 317
  • 318
  • 319
  • 320
  • 321
  • 322
  • 323
  • 324
  • 325
  • 326
  • 327
  • 328
  • 329
  • 330
  • 331
  • 332
  • 333
  • 334
  • 335
  • 336
  • 337
  • 338
  • 339
  • 340
  • 341
  • 342
  • 343
  • 344
  • 345
  • 346
  • 347
  • 348
  • 349
  • 350
  • 351
  • 352
  • 353
  • 354
  • 355
  • 356
  • 357
  • 358
  • 359
  • 360
  • 361
  • 362
  • 363
  • 364
  • 365
  • 366
  • 367
  • 368
  • 369
  • 370
  • 371
  • 372
  • 373
  • 374
  • 375
  • 376
  • 377
  • 378
  • 379
  • 380
  • 381
  • 382
  • 383
  • 384
  • 385
  • 386
  • 387
  • 388
  • 389
  • 390
  • 391
  • 392
  • 393
  • 394
  • 395
  • 396
  • 397
  • 398
  • 399
  • 400
  • 401
  • 402
  • 403
  • 404
  • 405
  • 406
  • 407
  • 408
  • 409
  • 410
  • 411
  • 412
  • 413
  • 414
  • 415
  • 416
  • 417
  • 418
  • 419
  • 420
  • 421
  • 422
  • 423
  • 424
  • 425
  • 426
  • 427
  • 428
  • 429
  • 430
  • 431
  • 432
  • 433
  • 434
  • 435
  • 436
  • 437
  • 438
  • 439
  • 440
  • 441
  • 442
  • 443
  • 444
  • 445
  • 446
  • 447
  • 448
  • 449
  • 450
  • 451
  • 452
  • 453
  • 454
  • 455
  • 456
  • 457
  • 458
  • 459
  • 460
  • 461
  • 462
  • 463
  • 464
  • 465
  • 466
  • 467
  • 468
  • 469
  • 470
  • 471
  • 472
  • 473
  • 474
  • 475
  • 476
  • 477
  • 478
  • 479
  • 480
  • 481
  • 482
  • 483
  • 484
  • 485
  • 486
  • 487
  • 488
  • 489
  • 490
  • 491
  • 492
  • 493
  • 494
  • 495
  • 496
  • 497
  • 498
  • 499
  • 500
  • 501
  • 502
  • 503
  • 504
  • 505
  • 506
  • 507
  • 508
  • 509
  • 510
  • 511
  • 512
  • 513
  • 514
  • 515
  • 516
  • 517
  • 518
  • 519
  • 520
  • 521
  • 522
  • 523
  • 524
  • 525
  • 526
  • 527
  • 528
  • 529
  • 530
  • 531
  • 532
  • 533
  • 534
  • 535
  • 536
  • 537
  • 538
  • 539
  • 540
  • 541
  • 542
  • 543
  • 544
  • 545
  • 546
  • 547
  • 548
  • 549
  • 550
  • 551
  • 552
  • 553
  • 554
  • 555
  • 556
  • 557
  • 558
  • 559
  • 560
  • 561
  • 562
  • 563
  • 564
  • 565
  • 566
  • 567
  • 568
  • 569
  • 570
  • 571
  • 572
  • 573
  • 574
  • 575
  • 576
  • 577
  • 578
  • 579
  • 580
  • 581
  • 582
  • 583
  • 584
  • 585
  • 586
  • 587
  • 588
  • 589
  • 590
  • 591
  • 592
  • 593
  • 594
  • 595
  • 596
  • 597
  • 598
  • 599
  • 600
  • 601
  • 602
  • 603
  • 604
  • 605
  • 606
  • 607
  • 608
  • 609
  • 610
  • 611
  • 612
  • 613
  • 614
  • 615
  • 616
  • 617
  • 618
  • 619
  • 620
  • 621
  • 622
  • 623
  • 624
  • 625
  • 626
  • 627
  • 628
  • 629
  • 630
  • 631
  • 632
  • 633
  • 634
  • 635
  • 636
  • 637
  • 638
  • 639
  • 640
  • 641
  • 642
  • 643
  • 644
  • 645
  • 646
  • 647
  • 648
  • 649
  • 650
  • 651
  • 652
  • 653
  • 654
  • 655
  • 656
  • 657
  • 658
  • 659
  • 660
  • 661
  • 662
  • 663
  • 664
  • 665
  • 666
  • 667
  • 668
  • 669
  • 670
  • 671
  • 672
  • 673
  • 674
  • 675
  • 676
  • 677
  • 678
  • 679
  • 680
  • 681
  • 682
  • 683
  • 684
  • 685
  • 686
  • 687
  • 688
  • 689
  • 690
  • 691
  • 692
  • 693
  • 694
  • 695
  • 696
  • 697
  • 698
  • 699
  • 700
  • 701
  • 702
  • 703
  • 704
  • 705
  • 706
  • 707
  • 708
  • 709
  • 710
  • 711
  • 712
  • 713
  • 714
  • 715
  • 716
  • 717
  • 718
  • 719
  • 720
  • 721
  • 722
  • 723
  • 724
  • 725
  • 726
  • 727
  • 728
  • 729
  • 730
  • 731
  • 732
  • 733
  • 734
  • 735
  • 736
  • 737
  • 738
  • 739
  • 740
  • 741
  • 742
  • 743
  • 744
  • 745
  • 746
  • 747
  • 748
  • 749
  • 750
  • 751
  • 752
  • 753
  • 754
  • 755
  • 756
  • 757
  • 758
  • 759
  • 760
  • 761
  • 762
  • 763
  • 764
  • 765
  • 766
  • 767
  • 768
  • 769
  • 770
  • 771
  • 772
  • 773
  • 774
  • 775
  • 776
  • 777
  • 778
  • 779
  • 780
  • 781
  • 782
  • 783
  • 784
  • 785
  • 786
  • 787
  • 788
  • 789
  • 790
  • 791
  • 792
  • 793
  • 794
  • 795
  • 796
  • 797
  • 798
  • 799
  • 800
  • 801
  • 802
  • 803
  • 804
  • 805
  • 806
  • 807
  • 808
  • 809
  • 810
  • 811
  • 812
  • 813
  • 814
  • 815
  • 816
  • 817
  • 818
  • 819
  • 820
  • 821
  • 822
  • 823
  • 824
  • 825
  • 826
  • 827
  • 828
  • 829
  • 830
  • 831
  • 832
  • 833
  • 834
  • 835
  • 836
  • 837
  • 838
  • 839
  • 840
  • 841
  • 842
  • 843
  • 844
  • 845
  • 846
  • 847
  • 848
  • 849
  • 850
  • 851
  • 852
  • 853
  • 854
  • 855
  • 856
  • 857
  • 858
  • 859
  • 860
  • 861
  • 862
  • 863
  • 864
  • 865
  • 866
  • 867
  • 868
  • 869
  • 870
  • 871
  • 872
  • 873
  • 874
  • 875
  • 876
  • 877
  • 878
  • 879
  • 880
  • 881
  • 882
  • 883
  • 884
  • 885
  • 886
  • 887
  • 888
  • 889
  • 890
  • 891
  • 892
  • 893
  • 894
  • 895
  • 896
  • 897
  • 898
  • 899
  • 900
  • 901
  • 902
  • 903
  • 904
  • 905
  • 906
  • 907
  • 908
  • 909
  • 910
  • 911
  • 912
  • 913
  • 914
  • 915
  • 916
  • 917
  • 918
  • 919
  • 920
  • 921
  • 922
  • 923
  • 924
  • 925
  • 926
  • 927
  • 928
  • 929
  • 930
  • 931
  • 932
  • 933
  • 934
  • 935
  • 936
  • 937
  • 938
  • 939
  • 940
  • 941
  • 942
  • 943
  • 944
  • 945
  • 946
  • 947
  • 948
  • 949
  • 950
  • 951
  • 952
  • 953
  • 954
  • 955
  • 956
  • 957
  • 958
  • 959
  • 960
  • 961
  • 962
  • 963
  • 964
  • 965
  • 966
  • 967
  • 968
  • 969
  • 970
  • 971
  • 972
  • 973
  • 974
  • 975
  • 976
  • 977
  • 978
  • 979
  • 980
  • 981
  • 982
  • 983
  • 984
  • 985
  • 986
  • 987
  • 988
  • 989
  • 990
  • 991
  • 992
  • 993
  • 994
  • 995
  • 996
  • 997
  • 998
  • 999
  • 1000
  • 1001
  • 1002
  • 1003
  • 1004
  • 1005
  • 1006
  • 1007
  • 1008
  • 1009
  • 1010
  • 1011
  • 1012
  • 1013
  • 1014
  • 1015
  • 1016
  • 1017
  • 1018
  • 1019
  • 1020
  • 1021
  • 1022
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно