Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика


Колин Дуглас Гордон
Эпоха Аттилы. Римская империя и варвары в V веке


Предисловие

В V веке описание исторических событий, происходящих в западной части римского мира, в сущности, ограничивалось компиляцией скудных хроник. В восточной же части ряд историков, писавших по-гречески, поддерживали литературную традицию классического и эллинистического периодов и сознательно стремились связать современность с прошлым, добавляя к трудам своих предшественников важные повествования о своем времени. Так, они описали смертельную агонию Западной империи и отчаянную, хотя в итоге увенчавшуюся успехом, борьбу за выживание ее восточной части.

К сожалению, эти исторические сочинения V века сохранились в отрывках разного объема в трудах более поздних авторов. Однако даже в таком виде они представляют собой важные источники для интерпретации истории того критического периода, в который были созданы. Профессор Гордон впервые перевел основную часть этих фрагментов на английский язык. Он написал введение, облегчающее их интерпретацию, и соединил их с краткими дополнительными рассказами таким образом, чтобы представить ясное связное повествование о важных военных и политических событиях, произошедших со времени смерти императора Феодосия I в 395 году до завоевания Италии Теодорихом в 493 году.

Поскольку эти отрывки сохранились в трудах более поздних авторов, которые цитировали их по разным причинам, то они, естественно, представляют собой фрагменты, в основном касающиеся людей или событий, повлиявших на Восток, а не на Запад. Однако такое выделение Востока, возможно, отражает изначальный характер греческих исторических трудов V века, ибо их авторы писали с позиций жителей Восточной империи и стремились рассмотреть события, о которых имели более подробные и правдивые сведения, на протяжении долгого времени. Происходившее на Западе, вероятно, описывалось в соответствии со значимостью для Востока и особенно для отношений, существующих между двумя империями.

В светской истории того периода основной темой является борьба римлян против варваров – если можно использовать последнее наименование для обозначения всех иноземных врагов обеих империй, несмотря на то что многие из них достигли высокого уровня развития цивилизации, особенно в результате контактов с самими римлянами. Мы видим обе империи окруженными как изнутри, так и снаружи. Племена вдоль их северных границ от Британии до Кавказа были готовы к нападению на имперские укрепления, как только появлялась малейшая надежда, что им удастся прорваться. С обратной стороны приграничной линии укреплений находились люди, поселившиеся здесь с согласия римлян в качестве независимых военных союзников, поддерживаемых римскими деньгами, чьи правители стремились захватить лучшие земли и получить для своих подданных большую свободу за счет своих номинальных владык. Кроме того, существовали отдельные люди и крупные отряды, имевшие собственных командиров и поступившие на имперскую военную службу. В большинстве своем эти группы состояли из варваров-наемников, многие из которых занимали высшие военные посты при императорах и слишком часто стремились подчинить правительство своей власти. Историки не скрывают, что существование империй зависело от варварских военных подразделений и основная их проблема заключалась в том, как использовать и одновременно контролировать своих наемников и союзников.

Хотя большинство этих варваров имели германское происхождение, в начале и середине V века величайшая угроза и для Востока, и для Запада, возможно, исходила от гуннов, особенно когда они объединились под властью Аттилы (445–453). Эти ужасные воины не только вынуждали прочих варваров искать убежища на территории империй, но и заставляли некоторых присоединяться к ним в нападениях на римлян. Кроме того, сами гунны совершали крупные набеги на римские земли и облагали огромной данью как Запад, так и Восток. И все-таки мы обнаруживаем отряды гуннов, служащих в качестве наемников под римскими штандартами. В одном длинном отрывке, вышедшем из-под пера историка и чиновника Приска, находившегося в составе посольства, которое отправил восточный император Феодосий II, мы встречаем живое описание Аттилы на пике его могущества, а также варварской роскоши, в которой тот жил. Из свидетельств Приска и других авторов складывается впечатление, что Аттила в разных ситуациях мог захватить обе империи, если бы направил свои войска против них. То, что он удержался от такого шага, похоже, было отчасти связано с желанием сохранить столь богатый источник дани, выплачиваемой золотом, а отчасти с недоверием к влиянию цивилизованной городской жизни, которую вели люди, которых он считал плохими воинами. Его неожиданная смерть в 453 году оказала важнейшее влияние на продолжение существования империи на Востоке.

На фоне варварского давления эти историки описывают состояние почти невероятной слабости и неразберихи, царивших в управлении империей. Мы видим безвольных и неумелых императоров, находящихся под влиянием амбициозных фаворитов, стремящихся к наживе и не способных отличить полезную политику от губительной, отвечающих на верность вероломством, а на успех – убийством. Дворцы являются рассадниками интриг – министров против военачальников, членов различных служб против своих коллег – дворцовыми евнухами, игравшими зловещую роль. Честные и способные государственные деятели столь редки, что их восхваляют с невиданной силой. Несомненно, с христианизацией империи нормы общественного поведения не улучшились. Об экономическом положении мало говорится напрямую, однако огромные суммы, которые Восточная империя выплачивала золотом гуннам в качестве дани, добросовестно записывались, и нам известно о разорении многих людей из-за тяжелых поборов алчных министров финансов. Защита судебной власти на Востоке, предлагаемая Приском, совсем не убеждает современных людей, поскольку он объявляет, что она предназначалась для римского беженца, живущего среди гуннов.

Отрывки весьма драматичны, так как описывают великих личностей, чьи цели и поступки влияли на ход событий. Самыми выдающимися среди них были три варварских правителя: вождь вестготов Аларих, вождь гуннов Аттила и вождь остготов Теодорих – к которым нам, вероятно, следует присоединить и вождя вандалов Гейзериха. Другие также играли важные, хотя и менее выдающиеся роли. Таковы были варвары Стилихон и Рицимер, римляне Констанций и Аэций и даже великие казначеи Евтропий и Хрисафий. Мы также видим, какое влияние оказывали на общественные дела женщины императорского дома, например неоднократно выходившая замуж Галла Плацидия на Западе и императрица Пульхерия или интригующая Верина на Востоке.

Напрасно искать в отрывках рассуждения о причинах падения Западной империи и выживания ее восточной сестры. Однако повествование, основанное на фактах, и так не требует объяснений. Неумелая военная политика, слабые правители, отсутствие национальной военной силы – все это при непрекращающихся нападениях варваров сделало крушение неизбежным. Что касается Востока, то мы видим, как угасание династии Феодосия Великого дало возможность появиться нескольким сильным и энергичным императорам, как источник военной силы, с которым сражались германцы-наемники, был найден внутри самой империи, как два непримиримых врага – Аларих и Теодорих – отвлеклись от Востока и сосредоточились на Западе, как столица Восточной империи Константинополь стала неприступным убежищем и базой для проведения военных операций. Все эти факторы имели первостепенное значение для выживания Восточной империи. И конечно же свою роль в смерти самого грозного врага империи – вождя гуннов Аттилы – сыграла удача.

...

Артур Э.Р. Боук


Вводное слово

V век нашей эры стал свидетелем политических изменений в Средиземноморье, имевших далекоидущие последствия. В начале столетия Римская империя контролировала практически всю территорию, которой правила и прежде. И хотя у нее было два правителя, от Йоркшира до верхнего течения Нила и от Португалии до Кавказа она все еще представляла единый организм. Когда же век подходил к концу, вся Западная Европа и Западная Африка находились под властью более или менее независимых германских королей. Тысячи этих германцев постоянно и почти независимо селились на территории империи до 400 года. После 500 года многие их королевства все еще номинально оставались под контролем правителя Константинополя. Позднее, в VI веке, Юстиниан на некоторое время снова подчинил прямой римской власти Африку, Италию и отдельные части Испании. И все-таки западные области империи в этом столетии постоянно отдалялись от территорий, о которых римский император мог говорить как о своих реальных владениях.

К сожалению, ни один труд осведомленных историков того времени не дошел до нас полностью. В результате исследователи вынуждены полагаться на церковных авторов, которые не всегда правдивы и упоминают о светских событиях лишь от случая к случаю, на весьма краткие свидетельства составителей хроник, многие из которых были написаны гораздо позднее, на изначально неисторическую литературу, а также на привлекающие внимание фрагменты исторических сочинений, большая часть которых утрачена.

Недостаток полноценных источников и практически полное отсутствие каких бы то ни было материалов, обладающих литературной ценностью, долгое время отвращали историков от этого столетия. Разумеется, труды Юлиана Отступника и Аммиана, относящиеся к IV веку, а также Прокопия и Юстиниана, созданные в VI, привлекали исследователей, которые практически не обращали внимания на V столетие, к этим периодам. Более того, картина распада и ослабления, которую являл этот век, не притягивала вплоть до настоящего времени, которое во многом лучше других способно понять дух V столетия.

В наши дни быстрый упадок в знании латинского и греческого языков даже образованного читателя отделил от этого завораживающего периода, так похожего на современность. Он должен полагаться на краткое изложение, предлагаемое в трудах по всеобщей истории, – и даже они не столь распространены, как могли бы быть, – или же на научные книги, опирающиеся на свидетельства авторов, которых он не может прочесть. Чтобы хоть как-то исправить такое положение вещей, переводы, на которых основывается данная книга, дают читателю возможность, практически не используя греческий язык, самому увидеть, как авторы той эпохи описывают свое время и его трагические события. За исключением очень небольшого количества фрагментов (указанных в приложении «Историки»), все отрывки, переведенные в этой книге, насколько мне известно, никогда прежде не переводились на английский или какой-либо другой современный язык, хотя их пересказы и краткие изложения, разумеется, включались в исторические работы, повествующие о событиях того периода.

Я старался, насколько возможно, рассказать об этом трагическом периоде словами его современников или авторов, живших немного позднее, соединяя оставленные нам ничтожные фрагменты истории теми связующими и вводными материалами из множества разрозненных источников, которые не представляют особого интереса и кажутся необходимыми, только чтобы составить полное и складное повествование. Выбор авторов, которых я перевел, разумеется, учитывает обыкновение историков той эпохи продолжать работу своих предшественников. Таким образом, Олимпиадор, Приск и Малх очень мало пересекаются друг с другом, но вместе создают продолжающуюся историю большей части столетия. К их данным я добавил краткое изложение Кандида, сведения которого проливают дополнительный свет на придворную историю правлений Льва и Зенона. Все эти люди в большей или меньшей степени являлись современниками описываемых событий, но последний автор, Иоанн Антиохийский, жил гораздо позднее, и извинением за включение отрывков его труда, касающихся 408–491 годов, мне служит то, что он, как соглашается большинство историков, широко использовал работы других авторов, часто копируя их дословно. Следовательно, его труд может содержать больше отрывков из Приска, Малха и Кандида, чем те, что безусловно принадлежат им.

Лучше всего известен и наиболее хорошо изучен аспект цивилизации V века, связанный с религией и делами церкви. Я практически полностью обхожу вниманием этот предмет не потому, что он не важен, а потому, что, будучи хорошо изученным, он не нуждается в дальнейшем разъяснении в книге, в основном посвященной взаимодействию римлян и варваров. Кроме того, труды церковных авторов, историков и писателей в большинстве случаев легко прочитать в английских переводах. По этой же причине настоящая книга обходит вниманием и большинство других аспектов жизни того периода – экономику, частную жизнь, искусство, проблемы управления, законодательство и так далее, – если только они не вторгаются в придворную историю и отношения с варварами. Слово «варварский» я использую в довольно широком смысле, понимая под ним все, что цивилизованный житель Константинополя мог бы назвать или подразумевать под ним. Большинство варваров, разумеется, являлись захватчиками, вторгавшимися из-за границ, однако, надеюсь, диких жителей гор Исаврии также можно включить в это понятие без лишнего критицизма.

Особые источники для переведенных отрывков перечисляются в приложении «Даты и источники приведенных отрывков». Самые известные из них – это компиляция исторических отрывков Константина Багрянородного, касающихся посольств к варварам и от них, «библиотека» библиофила Фотия, который в IX веке прочел и объединил сотни книг, Суда – нечто вроде энциклопедии, составленной в X или XI веке. Фрагменты были собраны разными людьми, и проще всего найти их в изданиях Нибура « Corpus Scriptorum Historicorum Byzantinorum », Мюллера « Fragmenta Historicorum Graecorum » (F. H. G.), тома IV и V, и Диндорфа « Historici Graeci Minores », том I. Приводя отрывки из Олимпиадора, Приска, Малха и Кандида, я следовал последнему изданию, а для Иоанна Антиохийского, тексты которого не включены в труд Диндорфа, использовал F. H. G. Большинство исправлений, предлагаемых разными исследователями к текстам данных работ, были учтены, и любые отклонения от них отмечены.

Все отрывки, представляющие собой переводы с греческого, напечатаны курсивом. Я указал номер фрагмента, использованный Диндорфом или Мюллером (в случае Иоанна Антиохийского): «П» означает Приск, «М» – Малх, «О» – Олимпиадор, «К» – Кандид, а «И. А.» – Иоанн Антиохийский. В приложении «Даты и источники переведенных отрывков» я также указал, где именно в тексте встречаются эти фрагменты.

Большинство имен собственных, за исключением хорошо известных, переданы путем простого транскрибирования. По этой причине я использую слова «скиф», «гунн», «эллин» и «грек» так же, как они используются в источнике, чтобы сохранить разницу. Например, Приск использует слово «скифы» в качестве общего обозначения всех северных кочевников, включая гуннов, которые представляли собой особый народ. Единственным исключением из этого правила является то, что я перевел Истр как Дунай. Иногда у меня возникали трудности с переводом греческих официальных должностей в более привычные латинские или английские формы.

Сноски, за исключением небольшого количества будучи интересны только для специалистов, в основном представляют собой перекрестные ссылки, ссылки на другие древние труды или имеют непосредственное отношение к тексту. Приложение А не ставит целью подтвердить даты, приписанные к каждому фрагменту, хотя они определялись с учетом новейших исследований в этой области и точны, насколько это возможно. Приложение В дает очень краткий обзор современных мнений о полезности разных авторов и не пытается выступать в их защиту. Индекс с географическими названиями, как я надеюсь, будет полезен каждому, у кого есть достаточно хороший исторический атлас.

Целью хронологической таблицы является не полнота и не картина исторических сил в движении, а создание фона, на котором происходили описанные события. Поэтому там мало упоминаются религиозные или общественные события.

Генеалогическая схема основана на таблицах из издания Бэри «Поздняя Римская империя» (1923) – с некоторыми изменениями, дополнениями и пропусками, чтобы понятнее отразить взаимоотношения между мужьями и женами и не указывать кое-где соответствующие поколения детей в семье.

Я очень благодарен покойному доктору У. Д. Вудхеду, бывшему главе кафедры античности Университета Макгилла, за многочисленные советы и содействие в подготовке переводов, а также за то, что он прочел их все в рукописи. Также я очень признателен доктору А.Э.Р. Боуку за множество полезных предложений, исключение фактических неточностей и лингвистических неясностей и за помощь в определении вида, который приняла эта книга. Его доброту я очень ценю. Не стоит говорить, что за все ошибки или погрешности ответственность несу только я. Без помощи людей, упомянутых выше, их могло быть гораздо больше.


Глава 1 Управление империей

Феодосий Великий – последний правитель той единой Римской империи, какой она была при Августе, – скончался в начале 395 года. Его сыновья разделили страну, Аркадий стал править на Востоке, а Гонорий на Западе, и больше никогда все Средиземноморье не контролировало единое правительство. Веками этот мир разделяли два языка, а позднее разрыв еще больше усилили застой в торговле, озабоченность разными угрозами на противоположных границах и религиозные разногласия. Хотя в умах людей того времени и продолжала существовать единая ойкумена с двумя столицами, в действительности историк сталкивается с двумя отдельными государствами, тесно связанными историческими, а в течение нескольких поколений и семейными узами в высших сферах власти. Каждое из них в основном было сосредоточено на собственных тяжелых внутренних и внешних проблемах и двигалось своим политическим курсом. Поэтому неудивительно, что в V веке Восточная империя отводила от себя варварскую угрозу, направляя ее на Запад, против родственного государства, и весьма редко помогала Западу защищаться в его смертельной агонии.

Чтобы понять, как императорские дворы в Константинополе и в Италии встретили кризис V века – нападение варваров с севера, – необходимо представить общую картину управления и военной машины.

При Феодосии христианство одержало окончательную победу, так что император с этого момента помимо обладателя верховной светской власти стал также духовным представителем Христа на земле. В этом качестве он был особым образом отделен от остальных людей. Его дворец и все, связанное с ним, являлось «сакральным». Те, кто приближался к императору, должны были в знак почтения опускаться на колени. Его личность была священна, и при обращении его именовали Dominus , то есть Бог. Император являлся верховным главнокомандующим всех войск и, хотя теоретически подчинялся традиционным законам и Церкви, на практике контролировал епископов и мог менять законы благодаря эдиктам.

И все-таки это не была наследственная монархия, ибо император до сих пор, как и во времена принципата, оставался выборным чиновником. В действительности же, разумеется, правитель сам избирал преемника, связывая того с верховной властью титулами августа или цезаря, а сенат и армия, а позднее и Церковь просто утверждали этот выбор во время церемонии вступления в должность. Выбор обычно падал на сына императора, если таковой имелся, или на родственника по крови или по браку. Последнее слово в вопросе о том, кто будет править и как долго, принадлежало армии, о чем свидетельствуют частые в тот период случаи поддержки узурпаторов. Однако примечательно, что большинство претендентов на трон имели родственные связи с человеком, которого стремились свергнуть.

Чтобы усилить благоговение населения и избежать неудач и осуждений, императоры делали себя довольно таинственными фигурами, скрывающимися за стенами дворцов, недостижимыми, далекими и защищенными от публики бесчисленными бюрократами и дворцовыми чиновниками.

Сенат во многом стал наследственным и чисто почетным органом знати – чем-то вроде палаты лордов, – не обладающим реальной властью. Однако его члены пользовались большим уважением и в силу индивидуальных обязанностей зачастую обладали огромным могуществом. Для сыновей сенаторов важна была должность претора, благодаря которой они получали доступ в сенат. Единственной обязанностью преторов являлась организация игр или строительство общественных сооружений – часто очень тяжкое финансовое бремя. Каждый год сенат избирал восемь преторов. Высшие чиновники, которые нередко были людьми незнатного происхождения, пробившимися наверх, также могли быть назначены в сенат по требованию императора без преторианских расходов.

Почетным было не только звание сенатора, но и целый ряд других титулов. Высокое положение по-прежнему занимал консул, чьи обязанности были похожи на обязанности преторов, однако ему часто оказывало финансовую помощь государство. Помимо двух официальных консулов каждый год нередко назначался consul suffectus. Такой человек получал титул и должность, не связанную с реальной службой. Следующими за консулами в иерархии шли патрикии, которые не несли службу и не выполняли никаких обязанностей. Император давал этим людям высокое звание за выдающиеся заслуги перед государством. Титулы иллюстрия, спектабиля и клариссима, расположенные в убывающем по значимости порядке, также являлись всего лишь почетными. Однако, по крайней мере к концу V века, все люди, носившие эти титулы, считались равными сенаторам, хотя в действительности в заседаниях сената могли принимать участие только иллюстрии. Титул нобелиссима могли носить лишь члены императорской семьи. По достоинству он следовал за титулом цезаря и в V веке временно исчез из употребления.

Гораздо большей, чем сенат, властью обладал консисторий, или императорский совет, который правитель созывал постоянно. Во главе этого совета, куда входили министры финансов, начальник дворцовой службы (магистр оффиций), префект претория, военачальники и, возможно, другие высшие чиновники, стоял квестор. Им помогал многочисленный аппарат секретарей и клерков.

Квестор священного дворца (quaestor sacri palatii) составлял проекты законов и ответы императора на петиции, а также обычно ведал делами императора. Важной и могущественной фигурой являлся магистр оффиций (magister officiorum), возглавлявший несколько гражданских и дворцовых служб. Начальники разных канцелярий (скриний) отчитывались перед императором напрямую, но самими канцеляриями управлял магистр оффиций. Он отвечал за придворный церемониал, осуществлял общее управление внешней политикой и прием иноземных послов, ведал императорской почтой (cursus publicus) и тайной службой (агентами). Последние, именовавшиеся по названию начальника своей службы магистрианами, служили посланниками для выполнения конфиденциальных поручений, а также шпионили за другими чиновниками в столице и провинциях. Магистр оффиций также ведал государственными арсеналами и обладал какой-то властью над военными командирами на границах, однако напрямую ему подчинялись лишь телохранители императора – scholae palatii. Последние были разделены на семь когорт, или схол (scholae) – на Западе их было пять, – расквартированных внутри и вокруг столицы. Ими командовали военачальники в должности комитов [1] .

Существовало два главных министра финансов, у каждого из которых был свой штат, однако четко разграничить их обязанности, памятуя о всеобъемлющей власти императора, сложно. Один из них – министр финансов, или комит священных щедрот (comes sacrarum largitionum), – ведал повышением налогов и прочими государственными доходами, государственными монополиями и мастерскими, а также чеканкой монет. А министр частных средств, или комит частных дел (comes rerum privatarum), заведовал всеми императорскими доходами, землями, а также личным имуществом императора.

До сих пор мы говорили о гражданских сановниках, помогавших управлять делами империи в целом, однако существовало огромное количество чиновников, которые, по крайней мере в теории, были заняты управлением дворцовыми делами. Во главе этих людей стоял главный управляющий, обычно евнух, известный как «препозит священной опочивальни» (praepositus sacri cubiculi). Со своими помощниками он управлял дворцовыми слугами и даже императорскими поместьями и, входя в более тесный, чем другие сановники, личный контакт с императором и императрицей, часто обладал огромной властью. Поскольку он являлся евнухом, то к нему почти всегда относились с презрением, однако при этом боялись и искали его расположения как человека, имеющего прямой доступ к императору. Отношения между этим человеком и его подчиненными – примикерием священной опочивальни (primicerius sacri cubiculi) и кастренсием священной опочивальни (castrensis sacri cubiculi) в управлении дворцовыми служителями, а также с комитом священных одежд (comes sacrae vestis) в заботах о царском гардеробе – совсем не ясны. Действительно, временами точное положение, которое занимали исторические деятели, неизвестно из-за греческой привычки переводить их титулы словами наподобие «оруженосец» или «служители опочивальни». Так, например, предположили, что весьма могущественный человек (кто-то вроде Распутина) Хрисафий, евнух при дворе Феодосия II, являлся не препозитом, а примикерием с функциями телохранителя (или спафария, от греческого слова «спафа» – «широкий меч»). Возможно, примикерий был независим от препозита и его подчиненных. С уверенностью можно сказать, что последнему повиновались тридцать служителей (силенциариев), которые составляли почетную гвардию дворца. У императрицы часто был собственный управляющий (препозит).

Все высшие чиновники гражданской или дворцовой службы, а также все военачальники в столице и в провинциях при назначении получали документ, составленный главным сановником, ведавшим должностями, – примикерием нотариев (primicerius notariorum), который отмечал точное положение, занимаемое каждым в сложной иерархии придворных должностей.

О центральном управлении сказано достаточно. Империя была разделена на четыре большие префектуры: Галлия, Италия, Иллирик и Восток. Первые две подчинялись императору Запада, а вторые две – императору Востока. Каждая префектура находилась в ведении префекта претория. Префекты Италии и Востока являлись высшими чиновниками империи, их иногда называли презенсами, сопровождающими самого императора. Префект издавал эдикты, касающиеся своей префектуры, следил за ее финансами, чеканкой монет, обеспеченностью зерном, а также осуществлял в ней судебную власть. В последней обязанности ему помогал судебный советник, которого называли асессором. Префектуры делились на диоцезы (под управлением викариев), а те, в свою очередь, состояли из провинций, управителей которых именовали по-разному: президами, проконсулами или прокураторами. Этими чиновниками нередко становились люди незнатного происхождения, и нам известно о людях из тайной службы, поднявшихся до управления провинциями.

Ни Рим, ни Константинополь не находились во власти префектов претория. Во главе каждого из них стоял префект города (praefectus urbanus). Он являлся главой сената, и его функции были чисто гражданскими. Этот человек был главным судьей, разбиравшим уголовные преступления, главой охранной службы, а также ведал снабжением города водой и продовольствием.

Одним из главных отличий в системе управления при автократии и принципате являлось разделение гражданской и военной власти. Из этого правила существовали исключения, как в Исаврии, временами в Египте и в столице в отношении определенных отрядов телохранителей, но обычно обе ветви власти были четко разделены. Вооруженные силы того времени состояли из двух видов войск: мобильной полевой армии, которую использовали на любом участке границы, подвергавшемся угрозе, или в случае внутренних проблем, и гарнизонов, расквартированных вдоль границ. На Востоке войсками командовали пять магистров армий (magistri militum). Двое из них (magistri militum praesentales) находились при императоре в Константинополе и занимали более высокое положение, чем остальные, стоявшие во главе крупных военных округов во Фракии, Иллирике и Востоке (Orientis). Им подчинялись комиты (comites), возглавлявшие местные полевые военные подразделения, и дуксы (duces), отвечавшие за приграничные гарнизоны. На Западе военная система несколько отличалась. Там войска были разделены между двумя магистрами, один из которых командовал конницей (equitum), а другой пехотой (peditum). Однако очень часто магистра пехоты делали начальником над его собратом путем подчинения ему обеих частей армии. В таком случае он носил титул magister utriusque militiae, или просто магистр армии. Комиты и дуксы занимали на Западе примерно то же положение, что и на Востоке.

Кроме этих войск существовали разные отряды телохранителей, расквартированные в столицах. Мы уже встречались со схолами, подчинявшимися магистру оффиций, однако кроме них существовали кандидаты (candidati), находившиеся в распоряжении императора, и доместики (domestici). Последние включали как пеших, так и конных воинов, и хотя обычно были расквартированы при дворе, могли быть посланы куда угодно. Ими командовал комит доместиков, который не подчинялся магистру армий, а, вероятно, получал приказы от комита частных дел. В любом случае мы знаем, что иногда их использовали для сбора налогов, что демонстрирует связь с министром финансов. Палатины (palatini), несмотря на свое название, не имели никакого отношения к охране столицы, а представляли элитное военное подразделение – часть полевой армии, расквартированную ближе к столицам, чем прочие войска.

Трудность с идентификацией таких чиновников, как гражданских, так и военных, связана с частой неясностью и отсутствием правильных латинских обозначений, которыми грешат все византийские историки. Кроме того, многие военные титулы комитов и даже магистров даровались иноземным вождям, чтобы завоевать их уважение или преданность, в качестве почетных, без выполнения предполагаемых обязанностей.

Магистры армий, разумеется, обладали очень большим могуществом и соответствующим положением при дворе, удивительно, что весьма многие из них имели иностранное, обычно германское, происхождение. «Иностранизация» войск продолжалась долгое время, однако особенное преобладание германского влияния началось с Константина Великого в первой четверти IV века. Многие представители германских племен зачислялись на военную службу в постоянные войска империй, и целые племена служили под командой собственных вождей (филархов). Это были так называемые федераты – термин, всегда являвшийся довольно неопределенным и неоднозначным. Вождь союзного племени ежегодно получал некую сумму денег, которая предполагалась как плата воинам, которыми он командовал, однако выплаты племенам, находившимся за границами империи, для гарантии защиты от их нападений назывались точно так же ( annonae ), как и выплаты племенам, живущим на территории империи, и этих, по сути, союзников именовали федератами, лишь чтобы «сохранить лицо». В течение V века федератами стали называть и разных иноземных наемников, которыми командовали римские военачальники и которые образовывали в армиях императора отдельные подразделения.

О. Фр. 7, 11. Во времена Гонория словом «букелларий» именовали не только римских солдат, но и некоторых готов. Также и название «федераты» использовали для разнородных военных отрядов. Историк говорит, что сухой хлеб назывался «букеллатон», он и дал комическое прозвище солдатам, поскольку именно поэтому их называли «букеллариями».

Единственным важным исключением при почти полном преобладании в войсках германских отрядов и военачальников стало во второй половине V века использование в противовес им исавров. Этот народ из внутреннего и все еще преимущественно варварского южного района Малой Азии был практически единственным племенем в пределах прежней империи, откуда до сих пор по призыву приходило множество воинственных и умелых солдат. Благодаря исаврам Восточной империи не пришлось так сильно зависеть от германцев, и отчасти поэтому она избежала судьбы Запада.

В следующих главах мы увидим, как империя отвечала на основные угрозы из-за Рейна и из-за Дуная. Что касается скудных упоминаний о значительно меньших опасностях на других границах, то их можно собрать и здесь. Страной, на которую прежде всего было обращено внимание византийцев, в течение долгого времени, несомненно, являлась Персидская империя, или, как они часто неверно называли ее, Парфия. По сравнению с другими периодами отношения между двумя империями в этом столетии были практически лишены конфликтов, вероятно, из-за того, что оба государства были слишком заняты другими угрозами, чтобы беспокоить друг друга. Разумеется, общую опасность в течение многих лет представляли гунны. Краткий военный конфликт произошел в 422 году, а следующий в 441 году, и оба почти сразу были улажены. Римляне многие годы соблюдали соглашение IV века, согласно которому ежегодно выплачивали персам определенную сумму денег, якобы за помощь в защите Каспийских врат от гуннов. Хотя некоторые события и могли привести к военным столкновениям, все они быстро сглаживались.

П. Фр. 31. Около 464 года, когда в Персии правил Пероз (453–482), от царя персов прибыло посольство с обвинением, касающимся людей его страны, сбежавших к римлянам, и магов. Так называли персидских жрецов, которые издревле жили на землях римлян, особенно в провинции Каппадокия. Они заявляли, что римляне хотят воспрепятствовать магам исполнять их родные обычаи, законы и святые обряды в честь их божества, чем постоянно притесняют их, и что они не позволяют зажигать огонь, который те именуют негасимым, чтобы жечь согласно своему закону. Персидская религия представляла собой поклонение солнцу, или огню, богом солнца был Мазда. Кроме того, они сказали, что римляне должны уделить внимание крепости Юроипаах, расположенной у Каспийских врат, заплатив деньги или же послав солдат для ее защиты. Неправильно, что только персы должны нести бремя расходов и охраны этого места. Если римляне не окажут помощь, ярость народов, живущих вокруг, легко обрушится не только на персов, но и на римлян. Они говорили, что римлянам следует помочь деньгами в войне против гуннов, которых называют кидаритами, или эфталитами [2] , поскольку они получат выгоду, если персы одержат победу, ведь этому народу не будет позволено даже войти в римские владения.

Римляне ответили, что пошлют кого-нибудь, чтобы вести переговоры об этом с парфянским царем. Они сказали, что у них нет беглецов и они не мешали магам в их вере. Что же касается охраны крепости Юроипаах и войны с гуннами, то, поскольку персы начали ее в своих интересах, то требовать у них деньги несправедливо… К персам был послан Констанций. Он добился поста третьего префекта [3] , а в дополнение к титулу консула получил благословение патриарха.

П. Фр. 32. Констанций оставался в Эдессе, римском городе на границе со страной персов, поскольку парфянский царь долгое время не принимал его.

П. Фр. 33. После того, как посланник Констанций ждал времени своего посольства в Эдессе, как было поведано, царь персов принял его в своей стране и приказал ему явиться, хотя и был занят, и не в городах, а на границах между его страной и страной гуннов-кидаритов. Он начал войну с ними под тем предлогом, что гунны не выплатили дань, которой их обложил прежний правитель персов и парфян. Когда отцу Пероза Исдигерду отказались выплачивать дань, тот прибег к войне. Эту войну он передал вместе с царской властью своему сыну, так что персы, измученные сражениями, пожелали разрешить спор с гуннами вероломством. Поэтому Пероз, как звали царя персов, послал правителю гуннов Кунче известие, что он был бы рад заключить с ним мир и желал бы скрепить договор и союз, отдав ему в жены свою сестру, ибо так случилось, что тот был очень молод и еще не имел детей.

Когда Кунча получил эти предложения, то с удовольствием женился, но не на сестре Пероза, а на другой женщине, одетой по-царски. Царь персов прислал ему эту женщину и пообещал, что она получит царские почести и богатство, если ничего не откроет об этом обмане. Если же она расскажет об этой хитрости, то будет казнена. Он сказал, что правитель кидаритов не потерпит, чтобы его женой была служанка, а не дама благородного происхождения. Пероз, заключив договор на этих условиях, недолго наслаждался тем, как обманул владыку гуннов. Женщина боялась, что правитель народа когда-нибудь узнает от других людей, какова была ее судьба, и предаст ее ужасной смерти, и поэтому открыла ему, как с ним обошлись. Кунча похвалил женщину за ее честность и оставил своей супругой. Желая наказать Пероза за обман, он притворился, что будет воевать против своих соседей и ему нужны люди – не солдаты, пригодные к битве, поскольку у него их множество, а те, кто будет вести войну для него в качестве военачальников. Пероз послал ему триста мужчин из своего отборного войска. Некоторых из них правитель кидаритов убил, а других искалечил и отослал назад к Перозу, чтобы сообщить, что он платит за ложь. Так между ними снова разгорелась война, и они упорно сражались. Поэтому Пероз принял Констанция в Горге, ибо так называлось место, где персы разбили лагерь. В течение нескольких дней он милостиво обращался с ним, а затем отпустил, не дав благоприятного ответа относительно цели посольства.

П. Фр. 25. В течение долгого времени яблоком раздора являлась страна христиан-лазов к востоку от Черного моря. В 465–466 годах римляне пришли в Колхиду, чтобы воевать с лазами, а затем римская армия собралась вернуться в свою страну. Двор императора готовился к другой битве и держал совет, должны ли они продолжать войну, следуя тем же путем или же путем через Армению, которая граничила со страной персов, склонив сначала на свою сторону царя парфян переговорами. Они посчитали невозможным плыть вдоль трудных стран по морю, поскольку в Колхиде не было гавани. Царь лазов Гобаз отправил посольство к парфянам и к императору римлян. Царь парфян, ведя войну с гуннами, называемыми кадаритами, изгнал лазов, которые бежали к нему. Этим правителем был Пероз.

П. Фр. 26. Римляне ответили послам, отправленным Гобазом, что прекратят войну, если Гобаз откажется от своего господства или лишит своего сына царской власти, ибо согласно древнему обычаю неправильно было, чтобы они оба являлись правителями страны. И тогда Евфемий предложил, чтобы любой из них, Гобаз или его сын, царствовал в Колхиде, и война там прекратилась. Он занимал должность магистра оффиций, имея репутацию человека умного и искусного в переговорах, ведал делами императора Маркиана, порученными ему, и дал этому правителю много хороших советов. Евфемий взял в помощники историка Приска.

Когда Гобазу предложили такой выбор, он решил отказаться от власти в пользу своего сына, передав тому свои царские знаки. Он послал людей к правителю римлян, чтобы попросить его больше не гневаться и не браться за оружие, поскольку теперь колхами правит один человек. Император велел ему приехать в страну римлян и объяснить, что ему кажется наилучшим. Гобаз не отказался приехать, но потребовал, чтобы император отдал Дионисия в качестве заложника, чтобы ему не причинили вреда. Дионисий был отправлен в Колхиду, и они заключили договор относительно своих разногласий.

П. Фр. 34. После того, как при Льве город был сожжен, Гобаз, облаченный в персидское платье и в сопровождении телохранителя, на мидийский манер прибыл с Дионисием в Константинополь. Те, кто принимал его во дворце, сначала порицали его за мятежное решение, а затем, явив ему милость, отослали его, ибо он завоевал их льстивыми речами и символами христиан, привезенными с собой.

П. Фр. 37. Персы не вмешивались в эти дела лазов, поскольку их почти постоянно атаковали восточные гуннские племена. Например, около 467 года сарагуры, напав на акатиров и другие народы, отправились в поход против персов. Сначала они пришли к Каспийским вратам и, обнаружив, что у них была основана персидская крепость, свернули на другую дорогу. По ней они вышли на иберов и разорили их страну, а затем вошли в земли армян. И вот персы, которые были встревожены этим нашествием в дополнение к прежней войне с кидаритами, которая требовала внимания, отправили к римлянам посольство и попросили денег или людей для защиты крепости Юроипаах. Они сказали – как часто говорили их послы,  – что, поскольку они участвуют в сражениях и не позволяют приближающимся варварским племенам пройти, страна римлян остается неразграбленной. Когда они получили ответ, что каждый должен сражаться за собственную территорию и заботиться о собственной крепости, они снова ушли, ничего не добившись.

Время от времени из-за других кавказских народов, которые обращались то к римлянам, то к персам и потому попадали под власть то одной, то другой империи, возникали и другие проблемы. Среди этих мелких стран были Свания и Иберия.

П. Фр. 41. В 468 году между народом сванов, римлянами и лазами существовал очень серьезный разлад; в частности, сванны сражались против Семы, вождя лазов при … [4] Персы тоже хотели вступить в войну с царем сванов из-за захваченной ими крепости, поэтому тот отправил посольство, прося, чтобы император прислал ему войско из солдат, охраняющих границы армян, которые являлись данниками римлян. Поскольку те находились поблизости, у него была наготове помощь, и он не подвергался опасности, ожидая тех, кто далеко, не было бы и бремени расходов, если они придут вовремя. Война, как случалось и прежде, могла постоянно откладываться, если это должно было быть сделано, ибо, когда помощь была послана при Гераклее, персы и иберы, воевавшие с ним, были в то время вовлечены в борьбу с другими народами. Поэтому сванский царь, беспокоясь о снабжении иноземных отрядов пропитанием, распустил их, однако, когда парфяне вновь обернулись против него, он обратился к римлянам.

Римляне сообщили, что пришлют помощь и человека, чтобы вести войска. От персов тоже прибыло посольство, заявившее, что гунны-кидариты завоеваны ими, и в результате осады они взяли город Валаам. Они объявили об этой победе и в свойственной варварам манере похвалялись, что охотно покажут имеющуюся у них мощь. Однако император сразу, как только они объявили свою новость, отпустил их, поскольку считал события на Сицилии заслуживающими большего внимания [5] .

И. А. Фр. 214 (9). Несмотря на хвастовство персидского царя, его проблемы с гуннами не закончились. Пероз, царь персов, который правил после своего отца Исдигерда, прожил шестьдесят лет и умер во время войны против соседей-гуннов в январе 468 года . По прошествии четырех лет [6] Кабад принял царство, однако из-за заговора некоторых важных сановников его также отстранили от власти и заточили в крепости. Тайком бежав, он прибыл к гуннам, называемым кадисинами, с их помощью снова захватил власть и убил тех, кто устроил против него заговор. Этими гуннами-кадисинами, вероятно, являются те же самые гунны-кидариты и эфталиты [7] или родственные им племена. Кабад, или Кавад, правил в 488–497 и 499–531 годах, и при нем в VI веке снова вспыхнули серьезные войны с Восточной Римской империей.

На сирийской границе с персидской проблемой тесно были связаны сарацины, которых иногда называют арабами. Большей частью они представляли собой шайки кочевников, которые многие годы стравливали в своих интересах персов и римлян, предлагая свои услуги враждующим империям по очереди, однако их единичные набеги не представляли в том веке серьезной угрозы.

П. Фр. 20. Около 451 года Ардавурий, сын Аспара, вел в Дамаске войну с сарацинами. Когда военачальник Максимин и его секретарь Приск прибыли туда, то обнаружили, что он ведет с послами сарацинов переговоры о мире.

Ардавурий, человек благородного ума, мужественно отразил атаку варваров, которые часто опустошали Фракию. В награду за его храбрость император Маркиан поручил ему командование восточной армией в качестве магистра армии на Востоке. Полководец, усмирив эту область, вернулся к отдыху и изнеженной праздности. Он находил удовольствие в выступлениях мимов и жонглеров и всяких театральных развлечениях и проводил целые дни в этих постыдных занятиях, не заботясь о репутации, которую снискали ему его поступки.

Маркиан был хорошим императором, однако он вскоре умер (в 457 году) , и Аспар по собственному желанию назначил его преемником Льва.

М. фр. 1. В 473 году снова, на семнадцатом году правления Льва Мясника, прозванного так за то, что он в 471 году безжалостно уничтожил Аспара и его семью, все, казалось, пребывало в полном беспорядке. Некий христианский священник среди живущих в шатрах арабов, которых именуют сарацинами, прибыл со следующей миссией. Персы и римляне заключили договор в 422 году , когда во времена Феодосия между ними началась серьезная война, чтобы никто из них не брал сарацинов в союзники, если кто-нибудь из них предложит поднять знамя восстания.

Среди персов был некий Аморкес [Амиру’ Каис, Аморкес] из народа нокалийцев. Из-за того ли, что он не добился почета в стране персов, или по какой-то иной причине он решил, что Римская империя лучше, и, покинув Персию, отправился в ту часть Аравии, что граничит с Персией. Наступая оттуда, он совершал нападения и вел войны, но не с римлянами, а с сарацинами, которых встречал. Пока он понемногу продвигался вперед, его власть благодаря этим набегам возрастала. Он захватил принадлежащий римлянам остров, именуемый Иотабой, и, изгнав римских собирателей пошлины, сам стал собирать ее, захватив дань и получив немало богатств.

Аморкес захватил и другие селения по соседству и обратился к римлянам, чтобы стать их союзником и командующим сарацинами под римской властью против Персии. Он послал Петра, епископа из своей свиты, ко Льву, императору римлян, чтобы узнать, сможет ли он достичь этих целей, склоняя императора к этому. Когда Петр прибыл и представил это дело императору, последний согласился с его доводами и сразу же повелел, чтобы Аморкес прибыл к нему.

В этом отношении он поступил очень необдуманно, ибо, если император намеревался назначить Аморкеса военачальником, ему следовало сделать это назначение, когда тот находился далеко, чтобы тот мог ценить мощь римлян, повиновался римским полководцам и дорожил милостью императора. На расстоянии император казался превосходящим других людей. Вместо этого, он прежде провел его по городам, которые, как тот увидел, были полны роскоши и непривычны к оружию. Затем, когда тот достиг Византии, его быстро принял император, позволивший ему разделить с ним царскую трапезу, и когда собрался сенат, пригласил его присоединиться к этому совету. Самым постыдным для римлян было то, что император, пытаясь склонить Аморкеса стать христианином, приказал, чтобы тот сидел в присутствии патрикиев. И наконец, когда он получил очень ценную мозаику, украшенную золотом, то отпустил его, выплатив ему деньги из государственных средств [8] и приказав, чтобы те, кто был в сенате, сделали тому подарки. Император не только оставил остров, который я упомянул, в его власти, но и передал ему множество селений. Даровав Аморкесу эти владения и сделав его филархом племен, как тот и просил, он отпустил его гордецом, не собиравшимся платить дань тем, кто наделил его правами.

Римляне вернули себе остров в 498 году [9] .

О. Фр. 37. Когда-то Диоклетиан подчинил римской власти племена к югу от Египта, и они в основном оставались мирными. Это были народы, вызывавшие у римлян любопытство. Историк Олимпиадор, происходящий из этой области, написал о них в начале столетия. Он рассказывает, что, когда жил в Фивах и Сиене, чтобы собирать сведения о них, вожди варваров (именуемых блеммиями) и жрецы Исиды и Мандулиса в Талмисе пожелали встретиться с ним, будучи о нем наслышаны. Он рассказывает: «Они довели меня до самого Талмиса, чтобы я мог собрать сведения о тех областях, что находятся в пяти днях пути от Филэ до того города, который называется Прима и который в древности был первым городом в Фиваиде, куда прибывали, ступив на варварскую территорию. Поэтому римляне и назвали его «Прима», что на латыни означает «Первый». И даже сейчас он называется так же, хотя его уже давно заселили варвары, как и четыре других города – Феникон, Хирис, Тапис и Талмис» – в соответствии с планами Диоклетиана, который передвинул границу севернее. Он рассказывает, что узнал о тамошних смарагдовых копях [10] , откуда к царям Египта в изобилии поступали камни. Он замечает: «Однако жрецы варваров не позволили мне их увидеть. На самом деле это было невозможно сделать без царского разрешения».

О. Фр. 33. Пустыня также оставалась предметом удивления. Тот же автор рассказывает много странных историй об Оазисе и его прекрасном воздухе и утверждает, что там ни у кого нет падучей – называемой «священной болезнью», поскольку считалось, что во время приступов больные общаются с богами – и те, кто приезжает туда, избавляются от недуга из-за прекрасного воздуха. Об огромном количестве песка и вырытых там колодцах он повествует, что из выкопанного на глубину двести, триста, а иногда даже пятьсот локтей колодца – от 300 до 730 футов (примерно от 91,5 до 222,5 м) – вырывается поток. Земледельцы, вместе выкапывавшие колодцы, по очереди берут из них воду, чтобы орошать свои поля. Ветви деревьев всегда склоняются под тяжестью плодов, пшеницу, которая белее снега и превосходит всякую иную, а иногда и ячмень, сеют дважды в год, а просо всегда трижды. Они поливают свои поля каждый третий день летом и каждый шестой день зимой, чтобы поддерживать их плодородие. На небе там никогда нет облаков. Он также рассказывает о водяных часах, изготавливаемых местными жителями. Он говорит, что [Оазис] прежде был островом, отделенным от остальной суши, и что Геродот называет его Островами Блаженных [11] .

Геродор же, написавший историю Орфея и Мусея, именует его Феакией. Он доказывает, что это место было островом, во-первых, тем, что в горах, тянущихся от Фиваиды к Оазису, находят морские ракушки и окаменевших устриц, а во-вторых, тем, что песок всегда наполняет три Оазиса. (Он говорит, что существуют три Оазиса: два больших – один дальше в пустыне, а другой ближе, расположенных напротив друг друга в ста милях, и третий маленький, отделенный от первых двух большим расстоянием). Он утверждает в доказательство того, что это был остров, что здесь часто видят, как птицы несут рыб, а иногда части рыб, так что это согласуется с тем, что море находится близко от этого места. Он рассказывает, что недалеко от этого места в Фиваиде родился Гомер. Речь идет об оазисе Эль-Харга, который согласно предположительно верным подсчетам Геродота располагался «в семи днях пути от египетских Фив». Оазис Амона, ныне называемый Сива, находится гораздо дальше [12] . Другой большой оазис – это либо Фарафра, располагающийся к северу от Эль-Харги, или же Дахла, находящийся к западу от последнего.

П. Фр. 21. В 451 году на южной границе произошло восстание, которое было легко подавлено местным римским чиновником Флором [13] . Блеммии и нубады , то есть нобаты, когда римляне завоевали их, отправили к Максимину послов от обоих племен, чтобы заключить мирный договор. Они сказали, что будут честно сохранять мир, пока Максимин остается в районе Фив. Когда же тот не позволил им заключить мир на этот период времени, они обещали не браться за оружие, пока он жив. Когда он не согласился и на второе предложение послов, те предложили договор на сто лет. Согласно этому договору, римские пленники должны были быть освобождены без выкупа, независимо от того, захватили их во время этого или же иного нападения, угнанный скот должны были вернуть, за тех, кого убили, должны были заплатить возмещение, заложников знатного происхождения должны были передать им в качестве гарантии перемирия, и в соответствии с древним законом они должны были иметь беспрепятственный вход в храм Исиды, хотя забота о речном судне, на котором перевозили статую, оставалась в руках египтян. В установленное время варвары перевезли статую в свою страну и, получив от нее оракулы, вернули ее в целости на остров.

Поэтому Максимину показалось подходящим заключить эти соглашения в храме на Филэ. Для этой цели были отправлены другие люди, и те блеммии и нубады, что предлагали договор, прибыли на остров. Когда соглашения были записаны, а заложники переданы – это были представители правящих семейств и сыновья вождей, чего никогда прежде не случалось во время этой войны, ибо никогда раньше сыновья нубадов и блеммиев не были заложниками у римлян,  – Максимин заболел и умер. Как только варвары узнали о смерти Максимина, они забрали заложников и покинули страну.

П. Фр. 22. К этим проблемам на границе добавились и серьезные религиозные беспорядки в столице. Халкедонский собор в октябре 451 года лишил местного патриарха Диоскора престола за евтихианскую ересь, несмотря на то что тремя годами ранее тот играл ведущую роль на соборе в Эфесе. Кроме того, Диоскор был приговорен жить в городе Гангре в Пафлагонии, и общим голосованием синода епископом Александрии провозгласили Протерия. Когда он занял предназначенный ему престол, среди несогласных начались большие волнения. Некоторые требовали вернуть Диоскора, что естественно в таких случаях, а другие горячо ратовали за Протерия, так что случилось множество непоправимых событий. Приск Ритор пишет в своей истории, что в то время он прибыл из области Фив в Александрию и увидел толпу, выступавшую против правителей. Когда солдаты попытались прекратить восстание, люди стали бросать камни. Они заставили отряд отступить и окружили его, а когда тот укрылся в храме, прежде посвященном Серапису, толпа сожгла их заживо.

Император, узнав об этом, отправил две тысячи новобранцев, и с попутным ветром они высадились в великом городе Александрии на шестой день. Так быстро достигнуть Египта можно было только в июле благодаря пассатам. Затем, поскольку пьяные солдаты надругались над женами и дочерьми александрийцев, произошли события еще более ужасные, чем прежде. Наконец, толпа, собравшаяся на ипподроме, попросила военачальника Флора, ведавшего и гражданской администрацией, вновь начать раздачу зерна, которое он с них собрал, и разрешить бани, зрелища и все остальное, чего он лишил их из-за прошедших беспорядков. Тогда Флор по предложению императора [14] появился перед народом и пообещал им сделать это, и волнения вскоре прекратились.

Эта вспышка в Александрии напоминает нам, что в этом веке, в то самое время, когда империя подвергалась опасной угрозе с севера, ей также пришлось столкнуться со внутренними разногласиями, вызываемыми тремя разными причинами: религиозной раздробленностью, экономическими трудностями и амбициями беспринципных людей, имевших влияние при дворе. В IV веке возник крупный религиозный диспут об арианстве, отрицавшем, что Христос единосущен Богу Отцу. Хотя эта доктрина была осуждена в 325 году на Никейском соборе и вскоре отмерла в границах империи, она распространилась среди германских племен и в течение двухсот или более лет усиливала разногласия между ними и православным императорским двором. В следующие века важные религиозные споры концентрировались на проблеме соотношения человеческого и божественного в природе Христа; одни отрицали, что Христос вообще имел человеческую природу, другие поддерживали идею о неразрывном единстве в Нем человеческого и божественного. Даже в последнем случае точное определение сочетания двух природ в Христе вызывало множество ожесточенных споров, усиливаемых соперничеством за главенство между патриархами Александрии, Антиохии, Константинополя и папой в Риме.

В 451 году Четвертый вселенский собор в Халкедоне попытался примирить различные точки зрения, и хотя добился согласия относительно догмата, однако так и не смог примирить ни могущественных епископов друг с другом, ни восточных патриархов с представлениями, в основном навязываемыми папой. Вскоре возник новый конфликт, во главе которого встали монофизиты Египта, разделявшие в противовес доктрине о двойственной природе, принятой в Халкедоне, идею о единой природе Христа. Несмотря на преследования, спор, часто сопровождаемый насилием, распространился по всему Востоку. При узурпаторе Василиске он даже достиг трона императора. В 481 году в дальнейшей попытке восстановить мир Зенон издал свой «Энотикон» – послание к египетской Церкви, в котором, несмотря на принятую в Халкедоне доктрину, стремился внушить, что монофизиты и их противники могут согласиться с прежним никейским Символом веры и забыть обо всех остальных разногласиях. Естественно, папа римский не мог согласиться с этим посланием восточного императора к Церкви. «Энотикон» примирил умеренных монофизитов и поддерживал церковный мир на Востоке в течение тридцати лет, но это было достигнуто путем схизмы с Западом.

Экономические трудности, с которыми сталкивались правители, возникали вследствие целой группы причин, нехватки рабочей силы, слишком высоких налогов, разорения больших территорий из-за вторжений или восстаний, выплат больших средств противникам за границей и огромного неравенства. Монетная система того периода сложна, однако здесь достаточно было иметь дело только с золотом. После реформ Константина стандартная римская монета, которую называют по-разному: «солид», «ауреус», «номизма» или просто «кусочек золота», – весила как одна семьдесят вторая римского фунта, или, поскольку римский фунт равен 0,72 современного фунта, как одна сотая современного фунта (4,5 г). В 1958 году цена золота составляла 35 долларов за унцию, и, поскольку в фунте 12 унций (согласно тройской системе мер веса), фунт золота стоил 420 долларов. Используемое иногда устаревшее понятие «талант» означало примерно 5,8 фунта золота (ок. 2,6 кг). Таким образом, солид стоил бы 4,20 доллара, а римский фунт – 302,40 доллара. Мы часто встречаем упоминание о кентенарии, который представлял собой не монету, а просто обозначал сто римских фунтов золота, или 30 240 долларов. Курс золота к серебру колебался между 1:14 и 1:18.

Сложнее ответить на вопрос о покупательской способности или реальной стоимости этих сумм в пересчете на еду, жилье и так далее. Бэри подсчитал, что единица золота в V веке стоила бы в три раза больше, чем в 1900 году. Если это так, то на нее можно было купить по меньшей мере в десять раз больше, чем сегодня. У нас мало точных сведений о ценах того времени, все, чем мы располагаем, – противоречивые данные или, по крайней мере, сведения, показывающие большой разброс цен в разные периоды, в разных местах и в разных ситуациях. Томпсон указывает, что на восемь солидов, или 33,60 доллара, можно было купить почти 100 модиев, то есть 25 бушелей, пшеницы, что составляло 1,34 доллара за бушель. Кажется, это довольно дорого. Несколько лет спустя на один солид можно было купить 60 модиев, что означало уже 0,28 доллара за бушель. Это приводится в качестве показателя процветания королевства Теодориха в Италии, однако нам не рассказывают, что думали об этой цене земледельцы (в дни до программ поддержания цен). С другой стороны, в исключительных условиях, когда в 416 году в Испании жили и готы, и вандалы, и римляне заперли готов в Тарагонне, чтобы заставить их подписать мирное соглашение, возможно, существовала стремительная инфляция.

О. Фр. 29. Вандалы называют готов «трулами», потому что, страдая от голода, последние купили у вандалов трулу пшеницы за один ауреус. Трула же не включала и трети секстария. Поскольку секстарий составлял меньше пинты, а в бушеле было что-то около 200 трул, то получается, что бушель пшеницы стоил поразительно много – 840 долларов.

Налоги, которые мы оставляем здесь без внимания, тяжким грузом ложились на плечи обычных людей, особенно мелких земледельцев. Самым тяжелым являлся натуральный налог (annona), изначально собираемый для содержания армии, однако к этому столетию – также для поддержания огромного бюрократического аппарата. Этот налог (annona militaris или stratiotikon siteresion) можно было бы назвать квотой армейского снабжения. Этот налог не являлся тяжким бременем для аристократов, которые вовсе не платили его или же перекладывали его на жителей своих поместий. Это подтверждается и упоминаниями об огромных состояниях.

О. Фр. 44. Каждый из многочисленных римских сановников получал со своих владений около сорока кентенариев золотом, не считая зерна, вина и прочих продуктов, стоимость которых в случае продажи составляла треть от вносимого золота. Второстепенные же семьи в Риме получали доход в десять или пятнадцать кентенариев. Проб, сын Олимпия [15] , потратил во время своей претуры при узурпаторе Иоанне двенадцать кентенариев золотом. Оратор Симмах, сенатор среднего достатка, прежде чем Рим был захвачен в 410 году, потратил двадцать кентенариев, когда его сын Симмах был консулом. Максим, один из богачей, потратил сорок кентенариев на претуру своего сына. Преторы обычно отмечали праздники в течение семи дней.

О. Фр. 43. На самом деле древняя столица империи в начале интересующего нас периода все еще производила впечатление богатой. Каждый из больших домов в Риме включал в себя все, что мог иметь город средних размеров: ипподром, форумы, храмы, фонтаны и разнообразные бани; поэтому историк восклицает: «Один дом – это город; город же скрывает десять тысяч городов!»

Также там были огромные общественные бани. Те, что звались Банями Антонина , ныне известные как Термы Каракаллы, имели 1600 сидений из полированного мрамора для нужд моющихся, а Бани Диоклетиана – почти вдвое больше. Стена Рима, измеренная геометром Аммоном во времена, когда готы впервые напали на Рим, имела в длину двадцать одну милю. Однако Аммон ошибся, ибо стены Аврелиана, восстановленные Гонорием во время нападения Алариха в 408–410 годах, составляли в длину всего двенадцать миль.

Третья причина внутренних проблем – восстания и мятежи амбициозных чиновников и почти непрекращающиеся интриги при дворе – будет более подробно освещена в следующих главах. Здесь достаточно упомянуть о том, что большинство этих проблем были вызваны или приведены в исполнение могущественными военачальниками варваров внутри империи.


Глава 2 Династия Феодосия I и варвары на западе

Почти всю первую половину V века заняло правление Аркадия и Феодосия II на Востоке, а также Гонория и Валентиниана III на Западе, однако предположение, что какой-либо из этих слабых императоров во время своего царствования действительно контролировал правительство, привело бы к неправильному толкованию истории. Настоящая власть при обоих дворах находилась в руках сменявших друг друга могущественных сановников – часто германцев по происхождению, – которые использовали ее или злоупотребляли ею в собственных целях и управляли своими номинальными владыками, прибегая к лести, а придворными – с помощью постоянных интриг. В отличие от следующих лет того же столетия эти могущественные военачальники в основном стремились устранить собственных соперников, а не посадить на трон императоров-марионеток.

Первая борьба такого рода развернулась со смертью Феодосия Великого между галлом Руфином, в то время префектом претория Востока, и вандалом по происхождению Стилихоном, являвшимся комитом доместиков (comes domesticorum), магистром армии с резиденцией в Константинополе и магистром обеих армий в Италии. Стилихон был женат на Серене, племяннице Феодосия, который оставил своих юных сыновей под его неофициальной защитой.

О. Фр. 2. Олимпиадор рассказывает, какой огромной власти достиг Стилихон, назначенный опекуном детей, Аркадия и Гонория, их отцом Феодосием Великим, и как он женился на Серене, когда Феодосий обручил ее с ним. После этого Стилихон сделал императора Гонория своим зятем, сначала в качестве мужа своей дочери Марии, а после ее смерти в 408 году – своей второй дочери Ферманции, и так вознесся на самую вершину власти. Он успешно вел для римлян многие войны против разных племен, но в конце концов встретил свою смерть от меча жестокого и бесчеловечного Олимпия, которого сам же и приблизил к императору.

Этот человек, номинально являвшийся всего лишь командующим западными войсками, на самом деле был главным военным деятелем обеих империй. Прежде чем кончился тот год, когда умер Феодосий, Стилихон организовал убийство своего восточного соперника Руфина. Однако он ввязался в возобновившийся конфликт с восточным двором из-за того, какая империя должна управлять Иллириком – самым ценным в тот период источником военной силы для обеих империй. Естественно, Стилихон старался взять его под контроль Запада и таким образом нажил себе врагов на Востоке.

Аркадий, которому на момент получения верховной власти в Константинополе, было семнадцать или восемнадцать лет, не был умным и активным властителем, и им легко управляли сильные придворные. Поэтому его доверием сначала пользовался Руфин, потом недолгое время Стилихон, а затем командующий отрядами остготов Гайна, а в гражданских делах – евнух Евтропий. Для стабильности государства особую опасность представлял Гайна. Чтобы справиться с ним после того, как он сокрушил Евтропия, пришлось в конце концов обратиться к гуннам под командованием Ульдина и отрядам германцев под командованием гота Фравитты. Тем временем Восточную империю на балканских землях грабили вестготы Алариха, а на востоке – дикие орды гуннов. В 400 году опасность со стороны германцев была временно устранена, но за ней последовал ряд еще более жестоких конфликтов между императрицей Евдоксией и патриархом Константинополя Иоанном Златоустом, а также серьезных проблем с разбойниками-исаврами в южной части Малой Азии. Основная власть сосредоточилась в руках Анфимия, префекта претория Востока.

Когда в 408 году Аркадий умер, у него остался семилетний сын, унаследовавший трон под именем Феодосия II, но в течение шести лет власть оставалась в умелых руках регента Анфимия. В 414 году старшая сестра Феодосия Пульхерия, женщина решительного характера, почти на полвека получила власть при дворе; она была провозглашена августой и от имени брата взяла бразды правления в свои руки.

И. А. Фр. 191. Из-за своего слишком юного возраста Феодосий не мог принимать решения или вести войну. Он ставил свою подпись для тех, кто желал этого, особенно для дворцовых евнухов, которые, можно сказать, каждого лишали его имущества. Некоторые, несмотря на то что продолжали жить, отдавали свое имущество, иные отсылали своих жен другим людям, а детей отбирали у них силой, и они не могли противиться приказам императора. Римское государство находилось в руках этих людей. Главным среди этих евнухов был Антиох. Будучи наставником юного императора, он приобрел большую власть, прежде чем Пульхерия лишила его этой должности.

И. А. Фр. 192. У нас есть два кратких описания Феодосия в юности. Император Феодосий, говоря, что наслаждается их удовольствиями, обратил свой разум к свободным книгам, к Павлину и Плациту, которые читали их вместе с ним. Он свободно раздавал важные должности и богатства.

И. А. Фр. 193. Поскольку он был заключен во дворце, то вырос не слишком большим. Он стал задумчивым и, бывало, обсуждал со встречными многие вопросы, он был таким терпеливым, что мог прекрасно выносить холод и жару. Его снисходительность и дружелюбие завоевывали, можно сказать, всех. Император Юлиан, хоть и объявил себя философом, не держал зла на антиохийцев, одобрявших его, но при этом пытал Феодора. Феодосий же, утверждавший, что наслаждается силлогизмами Аристотеля, применял свою философию на деле и полностью отринул гнев, насилие, скорбь, удовольствие и кровопролития. Однажды, когда очевидец спросил его, почему не следует наказывать несправедливость смертью, тот ответил: «Разве это смогло бы вернуть мертвеца к жизни?!» Если к нему приводили человека, совершившего преступление, заслуживающее смертной казни, то любовь к людям заставляла его отменять наказание [16] .

И. А. Фр. 194. В двух рассказах о последующих годах жизни император изображен уже в не столь выгодном свете. Феодосий, унаследовавший титул от своего отца Аркадия, не был воинственным. Он жил в трусости и добивался мира деньгами, а не оружием. Евнухи оказывали на него влияние во всем. Они сумели довести дела до такой нелепицы, что, хотя Феодосий и обладал возвышенной натурой, они развлекали его, как развлекают игрушками детей, и объединялись, чтобы сделать то, что не заслуживает упоминания. Хотя Феодосий уже достиг пятидесятилетнего возраста, его уговаривали продолжать предаваться некоторым грубым забавам и охоте на диких животных, чтобы они, и в особенности Хрисафий, сохранили власть над империей. После смерти брата Пульхерия отомстила этому человеку.

Феодосий получил свой титул от отца, и поскольку он не был воинствен, жил в трусости и добивался мира деньгами, а не оружием, то принес много несчастий римскому государству. Будучи воспитан под влиянием евнухов, он был склонен выполнять любое их распоряжение, так что даже самые знатные мужи нуждались в их помощи. Они ввели много новшеств в политических и военных делах, тогда как люди, способные управлять такими делами, были устранены со своих постов и вместо этого из-за жадности евнухов приносили им золото. И вот отряды Себастиана начали пиратствовать и нарушили спокойствие на Геллеспонте и Пропонтиде. Себастиан, зять Бонифация, которого в 434 году изгнал с Запада Аэций [17] , в 433 году являлся магистром обеих армий на Западе.

Главная иноземная угроза, с которой Восточная империя встретилась при Феодосии, была связана с гуннами. Ее мы рассмотрим позднее. Сейчас же мы должны вернуться к проблемам Запада и непосредственным опасностям, с которыми столкнулся этот регион.

Гонорий был младше Аркадия и после смерти отца еще больше зависел от могущественной помощи Стилихона и других людей. Поскольку Стилихон благодаря своей супруге и дочерям был связан с императорской семьей, его положение было трудно оспаривать, и в течение тринадцати лет он верно служил своему господину и добился больших почестей. Сначала его главной проблемой являлись вестготы. Этот народ, бежавший от расширяющейся власти гуннов, пересек границы империи в 375 году и по договору поселился на ее территории. В 378 году вестготы подняли восстание, уничтожили римскую армию и убили в Адрианополе императора Валента. Через много лет Феодосию Великому удалось расселить их в Нижней Мезии и в последний год своей жизни использовать их в Италии против узурпатора Евгения. В той войне они понесли тяжелые потери. Примерно в то же время вестготы, у которых никогда прежде не было короля, объединились под властью Алариха. В 395 году они восстали, разорили Фракию и Македонию и даже угрожали Константинополю, пока Стилихон не встретился с ними в Фессалии. Под влиянием Руфина Аркадий откладывал нападение на них, восточную армию, которой командовал Стилихон, передали Гайне, и вандал отступил, чтобы укрепить свою власть в Италии и на Западе.

Таким образом, Алариху была предоставлена свобода действий в Греции, по древним городам которой он прошел как завоеватель и грабитель. В 397 году Стилихон отплыл в Грецию, чтобы напасть на него, однако этому намерению вновь помешал Аркадий, боявшийся допустить, чтобы префектура Иллирика находилась под властью Запада. В следующем году Стилихон был занят усмирением восстания в Африке, а в 400 году он добился высокой должности консула. Тем временем Аларих, получив от Аркадия признание своего положения, обосновался в Эпире и, вероятно, в течение четырех лет сохранял мир. Однако в 401 году он неожиданно воспользовался возможностью вторгнуться в Италию, пока римские войска были заняты отражением нападения вандалов и других варваров под командованием Радагайса в верхнем течении Дуная. Стилихон, разобравшись с Радагайсом, вернулся, чтобы встретить готов в северной Италии. Битва не стала решающей, и с помощью дипломатии Алариха склонили покинуть полуостров и охранять иллирийские земли для Западной империи. Именно в то опасное время двор переехал в хорошо защищенную Равенну.

Хотя угроза со стороны Алариха и вестготов была временно устранена, на Западную империю надвигались еще большие несчастья. Провинции в верхнем течении Дуная в те годы страдали как от варваров, которые поселились внутри их, так и от тех, что жили за их пределами, и защита этих земель при том количестве трудностей, с которыми сталкивалось правительство, практически прекратилась. В конце 405 года огромное войско остготов под предводительством Радагайса пересекло границу и вторглось в северную Италию. В конце концов лишь с помощью гуннов его удалось победить и уничтожить при Фьезоле.

О. Фр. 9. У готов, последовавших за Радагайсом, главных, коих было 12 000, называли оптиматами; Стилихон сделал их союзниками, когда разбил Радагайса.

Однако, чтобы добиться этой победы, пришлось отозвать почти все войска из Британии и с рейнской границы, и поэтому в обоих местах начали накапливаться проблемы. В следующем году огромная армия германских племен – бургундов, вандалов, свевов и франков – пересекла Рейн, почти не встретив сопротивления. Вместо того чтобы препятствовать им или постараться защитить галлов, Стилихон опять погрузился в многолетний спор с Восточной империей за Иллирик.

О. Фр. 5. Аларих еще при жизни Стилихона получил сорок кентенариев в качестве платы за своих солдат. Это была компенсация за удержание Иллирика для Гонория, однако, когда эту выплату одобрил сенат, один возмущенный сенатор, говорят, воскликнул: «Это не мир, это соглашение о рабстве!» [18]

О. Фр. 12. В 408 году это соглашение наконец было одобрено, но тем временем Британия перешла в руки узурпатора, который воспользоваться широким вторжением на Рейне и тем, что Стилихон был занят делами Иллирика. Нет сомнений, что правление вандала Стилихона и отсутствие внимания, которое его правительство должно было уделять защите Британии от пиктов, вызывали недовольство. В 407 году Константин, возвысившись до верховной власти, отправил послов к Гонорию, говоря в свою защиту, что правит неохотно и по принуждению солдат, и попросил признания и союза ради императорского звания. Император из-за возникших трудностей в 409 году и из-за того, что Константин удерживал в плену нескольких членов семьи Феодосия, на время согласился на этот императорский союз, и в тот год оба были консулами одновременно. Константин был провозглашен императором в провинциях Британии и был там вознесен к власти в результате солдатского мятежа. В тех же самых провинциях Британии еще до того, как Гонорий в седьмой раз стал консулом в 407 году , возмущенная армия устроила мятеж и объявила верховным правителем некоего Марка. Когда он был убит ими же, на его место был поставлен Грациан. По прошествии примерно четырех месяцев он также стал им неприятен и был убит. Тогда до положения верховного военачальника поднялся Константин. Он назначил командирами Юстина и Необигаста [19] и, покинув Британии (то есть провинцию Британия), отправился со своей армией в Бононию, город с таким названием на побережье, первый на землях галлов. Там он выжидал, привлек на свою сторону всех галльских и аквитанских солдат и стал хозяином Галлии, а также Альп между Италией и Галлией. У этого человека было два сына – Констант и Юлиан; он назначил Константа цезарем, а позднее в те же дни даровал Юлиану титул нобилиссима. Поскольку Константин, по-видимому, почти не мешал грабежам вандалов и других германских племен, его власть над Галлией в тот период и над Испанией позднее в большинстве районов не могла быть очень сильной.

Эти копившиеся несчастья повлияли на судьбу Стилихона, уже и так непопулярного в среде языческой римской знати. Дворцовый чиновник Олимпий, позднее ставший (или в то время уже являвшийся) магистром оффиций, оклеветал его перед императором, а его войско подговорили поднять мятеж. Стилихон был схвачен и убит. Несмотря на то что в течение многих лет он был всемогущ на Западе, Стилихон больше других повинен во вражде между двумя империями, которая постоянно предоставляла возможность пробивать ужасные бреши в обороне и привела к разорению. В течение сорока лет после смерти Стилихона ни один человек германского происхождения не добился подобного положения ни на Западе, ни на Востоке [20] .

Со смертью Стилихона иноземные солдаты в Италии покинули армию императора, чтобы присоединиться к Алариху, осталось лишь небольшое количество под командованием гота Сара. Олимпий, который отныне стал главной фигурой при дворе, столкнулся с двойной угрозой – Аларихом и Константином – и ни с одной из них не мог справиться. Аларих попросил денег, чтобы остаться в Норике, и получил отказ.

О. Фр. 6. В 408 году Аларих вторгся в Италию, угрожая самому Риму, где сенат поддался панике. После смерти Стилихона его супруга Серена также была казнена; ее задушили, поскольку считали причиной нападения Алариха на Рим. Еще до ее смерти, но после казни Стилихона их сын Евхерий был умерщвлен. Серена была в тот период в Риме, и считалось, что ее смерть заставила Алариха отступить, поскольку он знал, что не найдет сторонников за его стенами.

О. Фр. 4. Во время осады Рима среди его жителей началось людоедство. Осада продолжалась, пока от Алариха не откупились 5000 фунтами золота, 30 000 фунтами серебра, 4000 шелковых туник, 3000 красных высушенных кож и 3000 фунтами перца. Чтобы собрать такую огромную сумму, были переплавлены частные и общественные украшения. Кроме того, Алариху пообещали вечный мир и в качестве гарантии передали заложников. Он ждал выполнения этих соглашений в Этрурии. В 409 году шурин Алариха Атаульф (или Адаульф) вторгся в Италию с подкреплением, чтобы присоединиться к нему, и правительству Олимпия не удалось его остановить. Тогда это стоило Олимпию его должности.

Когда в течение года переговоров все попытки умиротворить гота потерпели неудачу, Аларих двинулся к Риму и без борьбы занял его. Он посадил на трон императора свою марионетку – префекта Рима Аттала. После смещения Олимпия человек, которого звали Иовий, или Иовиан, будучи префектом претория Италии, стал главным советником Гонория. Ему не удалось сохранить мир с Аларихом, однако он остался тем, кто сумел вести разумные переговоры с Атталом, прибывшим в Равенну.

О. Фр. 13. Аттал, будучи императором, противостоящим Гонорию, разбил свой лагерь близ Равенны. К нему как к императору будто бы от императора Гонория были посланы префект и патрикий Иовиан, магистр солдат Валент, квестор Потамий и примикирий нотариев (главный секретарь) Юлиан. Эти люди известили Аттала, что присланы Гонорием, дабы договориться о совместном правлении. Тот отказался, но заявил, что Гонорий мог бы, не подвергаясь опасности, жить на острове или в каком-то другом месте, которое сам выберет. Иовиан , потеряв надежду на спасение Гонория и перейдя в лагерь Аттала, был доволен таким ответом и в свою очередь даже посоветовал тому лишить императора Гонория какой-нибудь части тела. Аттал выбранил Иовиана за это, говоря, что раньше не бывало такого, чтобы калечить императора, который по собственной воле отказывается от власти. Иовиан часто служил послом, но, ничего не добившись, остался при дворе Аттала и получил от Аттала титул патрикия. С другой стороны, в Равенне власть перешла в руки препозита Евсевия, который спустя какое-то время из-за своих безудержных оскорблений Алловиха (или Геллевиха), магистра армии Гонория, был забит палками до смерти в присутствии императора. Это было сделано по решению народа. Через некоторое время Аттал лишился своей должности за неповиновение Алариху. Спор возник из-за того, нужно ли посылать готов для захвата Африки, которая под властью Гераклиана оставалась верной Гонорию. Аларих принял такое решение, однако Аттал воспротивился ему и послал небольшой отряд римлян под командованием некоего Константа, чтобы завоевать эту провинцию с помощью дипломатии. Этот отряд был разбит, а Гонорий в Равенне в то же время получил подкрепление с Востока.

Эти неудачи Аттала заставили Иовиана еще раз изменить мнение, так что свержение узурпатора было осуществлено в основном благодаря усилиям Иовиана, который прежде предал посольство Гонория. Аттал остался жить у Алариха на положении простого человека. Позднее, чтобы закончить рассказ о нем, он снова стал императором и снова был смещен. Это случилось в 415 году, когда во время последнего спора с Плацидией преемник Алариха Атаульф посадил на престол в Арле Аттала. Вскоре после этого готы его покинули. В 416 году Аттал был схвачен, участвовал в триумфе в Риме в 417 году, и еще позже, когда он прибыл в окрестности Равенны, ему отрубили пальцы на правой руке и изгнали из страны на остров Липара.

Во время переговоров, последовавших за низложением Аттала, лагерь Алариха атаковал отряд готов под командованием Сара. Этот человек был сторонником Стилихона и одним из немногих, кто сохранил ему верность после его смерти. Он оставался в стороне от битв до 410 года, когда по неизвестным причинам неожиданно совершил глупое нападение во время перемирия. Аларих логично заподозрил, что это было сделано по приказу Гонория. На этот раз готский король принял решение не проявлять милосердия к древней столице.

О. Фр. 3. Аларих, филарх готов, которого Стилихон позвал в Иллирик в качестве защитника Гонория (ибо отец его Феодосий назначил, чтобы он правил этой областью ) [21] , из-за убийства Стилихона и потому, что не получил обещанного, осадил и разграбил Рим. Он вывез оттуда несчетное количество денег и захватил в плен Плацидию, единокровную сестру Гонория, которая тогда жила в Риме. (Перед захватом города он провозгласил императором одного из знатных людей Рима по имени Аттал, который тогда занимал пост префекта города.) Он сделал это по упомянутым причинам и из-за Сара, гота и командира небольшого отряда (его войско не превышало двухсот или трехсот человек), к тому же героя, непобедимого в битве. Поскольку римляне сделали этого человека своим союзником, а тот был противником Алариха, то они сделали Алариха своим непримиримым врагом.

Рим был полностью разорен и предан огню, грабежи продолжались три дня. Новости о захвате древней столицы вызвали глубокое потрясение и ужас во всем римском мире. Впервые люди увидели, как рушатся основы их жизни, а язычники и христиане начали обвинять в этом друг друга. Язычники утверждали, что пренебрежение обычаями предков вызвало божественное возмездие, а христиане, в свою очередь, винили в несчастии греховное продолжение язычества в Риме. Умы людей были настолько смущены, что в ответ на их страхи святой Августин в Африке создал свое произведение «О Граде Божьем», чтобы напомнить верующим, что падение земного города мало значит по сравнению с вечностью царства небесного.

О. Фр. 15. Аларих повел свое войско из Рима на юг, чтобы переправиться на Сицилию, а оттуда в Африку. Из Регия, города в Бруттии, Аларих желал отправиться на Сицилию. Историк говорит, что его остановили, ибо воздвигнутая там священная статуя помешала отправлению. Согласно преданию, она была поставлена древними людьми, чтобы отвратить огонь горы Этны и помешать нападению варваров с моря. В одной ноге у нее был негасимый огонь, а в другой – неиссякающая вода. Когда статую разрушили, Сицилия пострадала и от огня Этны, и от варваров. Асклепий, человек, назначенный управляющим владениями Констанция и Плацидии на Сицилии, опрокинул статую в качестве христианского поступка, направленного против язычества.

На самом же деле флот Алариха пострадал от шторма [22] . Прежде чем закончился этот год, Аларих умер в Козенце. Его тело было похоронено на дне реки, чьи воды для этой цели были отведены, чтобы его могила никогда не подверглась осквернению.

О. Фр. 10. Когда Аларих умер от болезни, Атаульф, брат его жены, был провозглашен его преемником. Новый король задержался в Италии на четырнадцать или пятнадцать месяцев, а затем отправился вдоль западного побережья на север, в 412 году пересек Альпы и на время поселился в южной Галлии.

К тому времени в течение уже шести лет вся эта провинция была во власти орд германцев, которые прорвались через границу в 406 году. Вандалы, пересекшие Рейн в верхнем течении, разорили южную и восточную Галлию и постоянно продвигались в юго-западном направлении, к Пиренеям. В среднем течении Рейна произошло нападение бургундов, которые разорили, а после и обосновались в области, которой дали свое имя. Далее к северу в Бельгику и северную Галлию двинулись франки. В эту непростую ситуацию, чтобы еще больше усложнить ее, как мы видели, вмешался британский узурпатор Константин. И хотя рассказывают, что он победил варваров, по-настоящему он не защитил эту область и не изгнал никого из захватчиков. Во всяком случае, он захватил Арль, в те времена самый процветающий город в Галлии, сделал его своей столицей и отразил первое нападение, направленное на его свержение, – атаку под командованием Сара.

В 408 году Константин совершил следующий поход – против Испании. Его сын Констант и военачальник Геронтий в 409 году захватили эту провинцию, после чего первый был отозван и провозглашен августом. В том же году Гонорий, теснимый Аларихом, был вынужден признать Константина своим соправителем. Испанские войска, охраняющие проходы в Пиренеях, восстали и открыли дорогу асдингам, силингам, свевам и аланам, которые в течение двух лет хозяйничали в Аквитании, чтобы те могли пройти в новые, нетронутые, земли.

О. Фр. 30. Когда вандалы вторглись в Испанию, римляне бежали в укрепленные города, и там настал такой голод, что они опустились до людоедства. Одна женщина, у которой было четверо детей, съела их всех. Убийство каждого она оправдывала тем, что кормит и спасает остальных. Когда же она съела их всех, люди забили ее камнями до смерти. Когда Констант обвинил Геронтия в поражении и вернулся, чтобы сменить его, Геронтий тоже восстал и заключил мир с варварами, уступив им многие земли.

О. Фр. 16. Когда узурпатор Константин и его сын Констант (который сначала был цезарем, а затем был провозглашен императором) были побеждены и бежали, полководец Геронтий, довольный миром с варварами, провозгласил императором своего сына Максима, человека, занимавшего должность в отряде телохранителей, доместиков. Таким образом, в начале 410 года было сразу шесть императоров: Гонорий и Феодосий II, Аттал в Риме, Константин, Констант и Максим. Затем Геронтий преследовал Константа, убил его в Виенне в 411 году и преследовал его отца Константина , пока не настиг и не осадил последнего в Арелате.

Пока это происходило, Констанций и Ульфила, магистр конницы, сменивший Алловиха, были посланы Гонорием против Константина. Они осадили Арелат, где Константин оставался со своим сыном Юлианом. Геронтий, начавший осаду, бежал прежде, чем прибыли полководцы Гонория, и осада перешла в их руки. Спустя три месяца варвары – союзники Константина – были разбиты близ города, и осада закончилась. Константин укрылся в часовне и был рукоположен в священники, ему клятвенно обещали спасение. Ворота города открылись для осаждавших, и Константина с сыном послали к Гонорию. Испытывая к ним ненависть, поскольку Константин убил его родственников, Гонорий вопреки произнесенным клятвам приказал убить их, когда они были в тридцати милях от Равенны.

Когда Ульфила и Констанций приблизились, Геронтий бежал. Поскольку он управлял своими войсками твердой рукой, те устроили против него заговор. Они подожгли его дом, однако он храбро сражался со своими недругами, и ему помогал лишь один человек, алан, один из его слуг. Наконец, Геронтий убил свою жену и алана по их просьбе, а затем убил и себя. Его сын Максим, узнав об этом, бежал к своим союзникам-варварам.

О. Фр. 8. Тем временем управление делами при дворе Гонория переходило от одного человека к другому. Как мы видели, после смерти Стилихона Олимпий, который интриговал против Стилихона, стал магистром оффиций, затем был смещен с этой должности в 409 году, снова назначен на нее и опять смещен. В конце концов, после того, как он покинул этот пост, его забили палками по приказу Констанция, который в 417 году женился на Плацидии, и, отрезав ему уши, умертвили. Так, наконец, над этим злонамеренным человеком восторжествовала справедливость, и он не остался безнаказанным. Первое место при дворе тут же занял Иовиан, но лишь затем, чтобы уступить его Евсевию. Тот, в свою очередь, уступил его Алловиху.

О. Фр. 14. Вскоре Аллових в наказание за убийство препозита Евсевия был предан смерти с согласия императора и в его присутствии. Узурпатор Константин, узнав о смерти Алловиха по пути в Равенну с целью заключить договор с Гонорием, испугался и повернул обратно. Вероятно, Аллових стремился к союзу между императорами Галлии и Италии и, таким образом, вызвал подозрения, что симпатизирует Константину. Его смерть удержала последнего от притязаний на Италию.

О. Фр. 23. Следующим, кто взял власть в свои руки, стал талантливый полководец Констанций, обладавший весьма приятным характером. В 412 году он стал магистром армии вместо Валента и в течение следующих десяти лет был главной военной опорой Гонория, как Стилихон до него. Будучи когда-то лишь назван консулом, он стал консулом в Равенне в 414 году, а одновременно с ним в Константинополе эту должность занял Констант. Достаточное количество золота для оплаты его консульства было найдено в средствах Гераклиана, который, готовя восстание, был убит. Однако найдено было не так много, как ожидали,  – не более двадцати кентенариев золота, хотя стоимость недвижимого имущества доходила до 2000 фунтов. Этот человек являлся преследователем Стилихона в 408 году и был награжден должностью комита Африки – провинции, которую он преданно удерживал для Гонория против Алариха и Аттала. Однако «тирания», как называли узурпацию престола византийские историки, в тот период была так распространена, что Гераклиан тоже поднял восстание в 413 году, в том же году, когда стал консулом. Он высадился в Италии, но быстро потерпел поражение. По возвращении в Африку он остался в одиночестве и в том же году был схвачен и казнен. Констанций стал тем военачальником, который победил его и получил от Гонория все его имущество, просто попросив. Во время своих процессий Констанций двигался с опущенными глазами и мрачным выражением лица. Это был человек с большими глазами, длинной шеей и большой головой, который сильно наклонялся вперед, к шее лошади, на которой ехал, и искоса бросал взгляды по сторонам, так что всем казалось, что у него, как говорится, «вид, достойный тирана». Однако во время пиров и приемов он был таким приятным и остроумным, что даже состязался с мимами, которые часто играли перед его столом. Именно этот человек позднее захватил в Арелате узурпатора Константина.

О. Фр. 17. Однако падение Константина стало лишь знаком для появления в Галлии нового узурпатора. В Могунтиаке, городе, разграбленном германцами в 407 году, в другой (то есть Верхней) Германии стараниями Гоара Алана и Гунтиария, который носил титул филарха бургундов, узурпатором был провозглашен Иовин. Гоар был одним из тех, кто возглавлял вторжение в 406 году, однако какое-то время он верно служил Гонорию и оставался королем аланов в течение многих лет. Аттал посоветовал Атаульфу присоединиться к восстанию, и тот вместе со своей армией сделал это. Иовина стесняло присутствие Атаульфа, и он, как ни странно, винил Аттала за то, что тот уговорил его прийти. Сар собирался явиться к Иовину, но, когда Атаульф узнал об этом, он выступил в поход, чтобы встретить его первым, взяв с собой 10 000 солдат, хотя с его противником было только восемнадцать или двадцать человек. Сар совершил героические подвиги, достойные описания, и его с трудом пленили с помощью веревок [23] ; позднее его предали смерти. Он держался в стороне от Гонория, потому что, когда один из его служителей – Беллерид – был убит, от императора не последовало никакого объяснения этого убийства, и убийцу не наказали.

О. Фр. 19. Этот случай вызвал дальнейшее отчуждение между Атаульфом и Иовином и еще больше усилил его следующий шаг. Иовин вопреки совету Атаульфа назначил своего брата Себастиана императором и тем навлек на себя враждебность Атаульфа, который тогда отправил послов к Гонорию, обещая ему головы узурпаторов, а также что заключит мир. Когда эти люди вернулись и прозвучали клятвы, голова Себастиана была послана императору. Иовин, осажденный Атаульфом в Валенсии, в конце концов сдался и был отправлен к императору. Дардан, префект претория Галлии, убил его, когда тот оказался в его власти в 413 году в Нарбонне. Обе головы были выставлены за стенами Карфагена [24] , где также были выставлены отрубленные ранее головы Константина и Юлиана, а также Максима и Евгения, которые участвовали в восстании против Феодосия Великого и так закончили свою жизнь.

Благодаря помощи Атаульфа в свержении Иовина Гонорий и его двор стали относиться к первому более благосклонно, однако присутствие единокровной сестры императора Галлы Плацидии в готском лагере в течение нескольких лет оставалось постоянным источником разногласий. Существуют доказательства, что сама Плацидия была весьма довольна своей судьбой и не стремилась вернуться. Тем не менее Атаульф согласился отдать женщину царской крови в обмен на зерно и передачу ему галльской родины. Эти обещания не удалось исполнить из-за прекращения поставок африканского зерна в связи с восстанием Гераклиана, и готскую армию стал мучить голод.

О. Фр. 20, 21. Атаульфа просили вернуть Плацидию из уважения к Констанцию, который позднее женился на ней. Однако, поскольку обещания, данные Атаульфу, не были исполнены, особенно обещание снабдить его зерном, он не уступил женщину и готовился нарушить мир и воевать. Когда у Атаульфа попросили Плацидию, он в ответ потребовал предназначенное ему зерно. И хотя у них его не хватало, они пообещали снабдить его, если получат Плацидию. Варвар ответил им примерно так же и отправился в город Массилию, надеясь обманом захватить его. Там знатнейший человек Бонифаций сразился с ним и ранил его. Едва избежав смерти, Атаульф вернулся в свой лагерь, оставив в радости город, прославляющий и приветствующий Бонифация.

О. Фр. 22. Однако готскому королю удалось захватить Нарбонну, которую он сделал своей резиденцией, и другие города в западной Галлии и Аквитании. В начале 414 года он решил усилить свое положение, женившись на Плацидии, которая, вероятно, не возражала. Атаульф, готовясь к браку с Плацидией, высказал еще более сложные притязания, когда Констанций потребовал вернуть ее, чтобы он смог удержать ее под благовидным предлогом, когда те не будут выполнены.

О. Фр. 24. Свадьба Атаульфа и Плацидии отмечалась в начале января в Нарбонне в доме некоего Ингения, первого человека в том городе, по совету Кандидиана [25] . Плацидия в царском уборе расположилась в комнате невесты, украшенной в римской манере, а Атаульф сидел рядом с ней, надев тогу и прочие римские одежды. Тогда же вместе с другими свадебными подарками Атаульф подарил ей пятьдесят красивых юношей, одетых в шелковые наряды, каждый из которых держал два больших блюда, одно с золотом, а другое с бесценными камнями. Они прибыли из Рима, будучи захвачены готами во время грабежа города в качестве военной добычи. Когда зазвучали свадебные гимны, первым запел Аттал, а за ним Рустиций и Фивадий. Свадьбу праздновали среди ликования и приветствий как варваров, так и римлян, находившихся там.

Под влиянием своей знаменитой невесты Атаульф стал постепенно склоняться в сторону римлян и старался заключить с ними надежный договор. Только когда все остальные потерпели неудачу, он снова обратился к уловке (и прецеденту, созданному Аларихом) в назначении Аттала императором. Когда Констанций атаковал его и сурово наказал его людей голодом, гот отправился в Испанию и сделал своей столицей Барселону. Как мы уже видели, Аттал был предоставлен собственной судьбе.

О. Фр. 26. Когда в Барселоне у Атаульфа родился от Плацидии сын, которому он дал имя Феодосий, он стал проявлять еще больше дружелюбия к римлянам. Этот мальчик был внуком Феодосия Великого, и само его имя показывает настрой Атаульфа в то время. Рассказывают даже, что он сказал: «Я надеюсь, что потомкам буду объявлен инициатором римского возрождения» [26] . Однако Констанций и его окружение были так настроены против него, что желания Атаульфа и Плацидии остались несбыточными. Когда их сын умер, они очень скорбели о нем и похоронили его, положив в серебряный саркофаг в некоей церкви близ Барцелонны. Затем в 415 году Атаульф был убит в конюшне, когда по обыкновению занимался осмотром своих лошадей. Убил его один из его слуг-готов по имени Дувий, который искал возможность отомстить за давнюю обиду. Прежний хозяин этого человека, вождь части готской страны, был побежден Атаульфом, который забрал у него Дувия и сделал своим слугой. Поэтому он, мстя за своего первого господина, убил второго. На смертном одре Атаульф приказал своему брату вернуть Плацидию и, если им удастся, обеспечить дружбу с римлянами. Однако его преемником – скорее путем интриг и насилия, чем по естественному праву или закону – стал Сингерих, брат Сара. Он убил детей, которых родила Атаульфу прежняя жена, силой забрав их из-под защиты епископа Сигесара, и, испытывая ненависть к Атаульфу, приказал королеве Плацидии идти перед его лошадью вместе с другими пленниками. Он правил в течение семи дней и был убит. Вождем готов стал Валия , который правил до 418 года.

В то время по всей Галлии, за исключением Бургундии, было восстановлено римское владычество, и были веские основания верить, что Британия, покинутая во времена узурпатора Константина и серьезно пострадавшая от нападений саксов в 408 году, может снова попасть под власть римлян на период до конца правления Гонория. С другой стороны, Испания по-прежнему находилась в руках разных германских племен, и новый король вестготов не был расположен следовать проримской политике Атаульфа. Сначала он пытался вести своих людей в Африку, однако его флот потерпел крушение, и он был вынужден начать переговоры с Гонорием.

О. Фр. 31. Магистриан Евплутий был отправлен к Валии, который носил титул филарха готов, чтобы заключить мирный договор и вернуть Плацидию. Он получил ее без труда. Когда Валии было послано 600 000 мер [27] зерна, Плацидию передали Евплутию и отправили к ее брату Гонорию в 416 году.

В следующие несколько лет Валия сражался с вандалами, аланами и свевами, которые вторглись на полуостров в 409 году, повсеместно разоряя страну, а затем расселяясь в разных областях. Вандалы-асдинги и свевы стали союзниками (федератами), подобно вестготам, вандалы-силинги были практически уничтожены, а аланы после смерти своего короля присоединились к асдингам, которыми теперь правил Гундерих. В награду за эти достижения вестготам отдали Аквитанию вместе с крупными городами Бордо и Тулузой. Там они поселились, будучи формально союзниками империи, владея двумя третями земли, а на деле фактически правя независимым королевством.

О. Фр. 35. В 418 году, прежде чем удалось достигнуть договоренности, Валия, вождь готов, умер, и власть получил Теодорих. Этот человек, внук Алариха, привел новое соглашение в исполнение и стал верным союзником римлян и их главным спасителем в великой битве с Аттилой в 452 году.

О. Фр. 34. Тем временем в Равенне постепенно набирал силу талантливый полководец Констанций. Он одержал победу над узурпаторами Константином и Гераклианом и зарекомендовал себя как единственный умелый лидер в правительстве. Поэтому в 417 году, когда император Гонорий стал консулом в одиннадцатый раз, а Констанций во второй, они устроили брак Плацидии и Констанция. Между тем она упорно отказывала ему, заставляя Констанция сердиться на ее слуг. В конце концов в день своего вступления в консульство император Гонорий, ее брат, взял ее за руку, против ее желания передал ее Констанцию, и свадьба была отпразднована самым роскошным образом. Позже у них родилась дочь, которую они назвали Гонорией, а потом в 419 году сын, которому они дали имя Валентиниан. Этот мальчик еще при жизни Гонория стал нобилиссимом, ибо Плацидия заставила брата сделать это. После смерти Гонория и свержения узурпатора Иоанна, его объявили римским императором.

Констанций в 421 году правил империей вместе с Гонорием, который назначил его, но скорее против воли. Плацидия была названа августой, этот титул дали ей ее брат и ее муж. Послание, объявлявшее провозглашение Констанция императором, было тогда послано Феодосию, который, будучи племянником Гонория, правил восточными частями империи. Однако это провозглашение осталось непризнанным. На Констанция обрушилась болезнь, и он сожалел о своей императорской власти, ибо для него уже невозможным было спокойно уходить, куда и как ему хотелось, и возвращаться и, будучи императором, он не мог больше наслаждаться развлечениями, которыми привык тешиться. В конце концов после семимесячного правления, как и было ему предсказано во сне – «Шесть уже закончились, седьмой начинается» – он умер от болезни легких. С этим закончился и поход на Восток, который он готовил, поскольку там не признали его императорскую власть.

О. Фр. 39. Констанций был иллирийцем из города Наисса в Дакии, совершившим множество походов во времена Феодосия Великого и позднее, как было сказано, ставшим императором. До женитьбы на Плацидии он был достоин похвал и безразличен к подкупам. Когда же он соединился с ней, то стал алчным. После его смерти в Равенну отовсюду хлынули жалобы на него со стороны тех, кого он несправедливо лишил имущества. Однако беззаботный характер Гонория и его родство с Плацидией, как и власть справедливости, сделали эти требования, как и значение справедливости, напрасными.

О. Фр. 40. Привязанность Гонория к собственной сестре – из-за которой ее муж Констанций скончался – так сильно возросла, что их безмерная любовь и постоянные поцелуи в уста внушили многим людям постыдное подозрение. Однако благодаря усилиям Спадусы и Елпидии, кормилицы Плацидии, к которым она была очень внимательна, и с помощью ее управляющего Леонтия между ними разгорелась такая вражда, что беспорядки часто выходили за пределы Равенны. Плацидию благодаря ее браку с Атаульфом и союзу с Констанцием окружала толпа варваров. Удары происходили с обеих сторон. В конце концов из-за разгорания этой вражды и ненависти, которая уничтожила их прежнюю любовь, когда ее брат оказался сильнее, Плацидия была выслана со своими детьми в Византию в 423 году. И только Бонифаций сохранил ей верность и из Африки, которой управлял, слал ей все деньги, какие мог, и спешил предложить другие услуги. Позднее он сделал все для восстановления власти императрицы.

О. Фр. 41. Спустя несколько месяцев Гонорий заболел водянкой и умер за шесть дней до сентябрьских календ (27 августа) 423 года. Он был слабым властителем, в чье правление произошел первый долговременный прорыв римских укреплений на Западе и основание больших германских королевств на территории империи, впервые за восемьсот лет захват и разграбление Рима и страшное разорение почти всех западных земель. Ему повезло, что он пережил эти угрозы и многочисленных узурпаторов и умер естественной смертью. На Восток послали письмо, сообщавшее о смерти императора, но пока его отправляли, некий Иоанн захватил власть и стал править как узурпатор. Когда его провозглашали императором, о нем было сказано, как будто исходящее от какого-то оракула: «Он падает, он не стоит». Толпа, словно разъясняя это выражение, закричала наоборот: «Он стоит, он не падает».

Этот человек, неожиданно занявший императорский трон, был малоизвестным чиновником, который всего лишь достиг положения примикирия нотариев (главного секретаря), однако его поддержали магистр армии Кастин и молодой Аэций. Аэций жил среди гуннов и добился у них поддержки для Иоанна, чтобы противодействовать силам законности на Востоке, ибо Феодосий с опозданием признал права маленького Валентиниана на трон Западной империи и готовился отправить обратно его и его мать Плацидию, чтобы они взяли власть в свои руки.

О. Фр. 42. Плацидию также поддерживал еще один выдающийся человек, который уже отличился на Западе. Как мы видели, Бонифаций отважно защищал Массилию от Атаульфа в 413 году, в 422 году его послали защищать Африку от мавров. Бонифаций был героем, который храбро сражался со многими варварами, иногда нападая с небольшими отрядами, а иногда с крупными, а временами даже вступая в единоборство. Говоря открыто, он полностью освободил Африку от множества варваров и прочих племен. Любитель справедливости, презирающий подкуп, он совершил такой поступок. Некий селянин, жена которого была во цвете лет, обнаружил, что ее соблазнил один из солдат-варваров. Он попросил помощи у Бонифация, скорбя о своем бесчестии. Бонифаций, узнав название места, где произошло соблазнение, и расстояние до него, отпустил просителя и велел ему вернуться на следующий день. Затем, скрывшись от всех, он поспешил в ту область, находившуюся примерно в восьми милях, где, обнаружив варвара лежащим вместе с прелюбодейкой, отрубил ему голову и той же ночью вернулся домой. Когда муж пришел на следующий день согласно его приказанию, Бонифаций отдал ему голову варвара и спросил, узнает ли он того. Человек сначала был потрясен этим зрелищем и пришел в замешательство, но когда он узнал голову, то выразил горячую благодарность за оказанную справедливость и ушел счастливым. Таков был человек, в руках которого находилась важная провинция Африка и который был верен династии Феодосия. Ему было суждено сыграть важную роль в последующих событиях.

О. Фр. 46. История Олимпиадора заканчивается описанием удачного похода против Иоанна. Феодосий послал Плацидию и ее детей из Константинополя против узурпатора. Она опять приняла титул и почести августы, а Валентиниан – титул нобилиссима. Таким образом, прежний отказ признать ее и ее сына на Востоке был отменен. С ними была послана армия, командующий обеими частями войска Ардавурий, его сын Аспар, третьим был Кандидиан. Магистр оффиций Гелион, отправленный Феодосием в Фессалонику, именно в этом городе облачил Валентиниана в одежды цезаря, хотя тому было всего пять лет. Когда они пришли в Италию, Ардавурия захватили солдаты узурпатора и отправили к нему. Ардавурий стал его мнимым другом , но на самом деле воспользовался своим положением пленника, чтобы пошатнуть верность людей, поддерживающих Иоанна. Его сын (Аспар) и Плацидия пребывали в отчаянии и страдали. Однако Кандидиан захватил множество городов и благодаря своим выдающимся способностям рассеял их горе и вернул им мужество. Затем узурпатор Иоанн был убит, и Плацидия со своим сыном-це зарем вступила в Равенну. Гелион же, магистр и патрикий, взял Рим и, когда все собрались там, облек Валентиниана, которому было уже семь лет, в императорские одежды 23 октября 425 года.

И. А. Фр. 195. Немного отличающийся и более подробный рассказ дошел до нас из другого источника. Когда Иоанн, начальник императорских секретарей, не довольствуясь успехами на своем месте, захватил императорскую власть, то отправил посольство к Феодосию, чтобы попросить признать его императором. Император заточил этих людей в крепость и послал полководца Ардавурия, который участвовал в персидской войне 422 года. Тот достиг Солоны и отплыл в Аквилею, однако потерпел неудачу – скорее по Божьему промыслу, как выяснилось впоследствии. К несчастью, разразился шторм, приведший его в руки узурпатора, который, захватив его, надеялся заставить императора избрать его соправителем. Феодосий пребывал в тоске, как и Аспар, сын Ардавурия, и римское войско охватило отчаяние. Бог послал вестника под видом пастуха, чтобы указать дорогу римской армии и ее командиру Аспару. Он провел их прямо через болота, окружающие Равенну,  – ибо узурпатор оставался в этом городе,  – где, как говорили, прежде никто не мог пройти. Миновав непроходимую преграду таким образом и найдя подходящий путь посуху, они обнаружили ворота открытыми и стали хозяевами города. Когда они казнили Иоанна, то сообщили о своих деяниях императору, который возблагодарил Бога и задумался, кого из жителей Востока он должен объявить императором [28] .

И. А. Фр. 196. Когда сражения уже закончились, в Италию с 60 000 гуннов прибыл Аэций. Плацидия склонила его на свою сторону, и гуннов убедили уйти, выплатив им большую сумму денег. Аспар и его отец снова заняли свои должности на Востоке, но у Плацидии оставались еще два полководца, одному из которых, Бонифацию, она передала Ливию, а другого, Аэция, держала при себе. Аэций позавидовал и написал Бонифацию: «Императрица настроена против тебя, и доказательством этого послужит то, что она вызовет тебя без причины. Итак, если она велит тебе приехать, не повинуйся, ибо она убьет тебя». Затем он пришел к императрице и сказал, что Бонифаций готовит восстание. «Ты можешь убедиться в этом,  – сказал он,  – ибо, если ты призовешь его, он не приедет». Когда императрица написала ему (Бонифацию) , чтобы тот приехал, он передал Ливию вандалам [29] и не собирался приезжать, считая, что открытое ему Аэцием – правда. Позднее, когда к нему были посланы люди и достигнуто соглашение, обман открылся. Императрица стала еще больше благосклонна к нему и возненавидела Аэция за то, что тот поступил так опрометчиво, хотя и не смог причинить какого-либо вреда. Ей так и не удалось отобрать Ливию у Бонифация [30] .

Взаимная неприязнь двух полководцев не могла исчезнуть, пока один из них не одержит полную победу над другим, и их вражда привела к новым проблемам истерзанных западных земель. Настоящая власть при дворе в Равенне, если не во всем правительстве, находилась в руках августы Плацидии, так же как на Востоке при дворе за спиной Феодосия реальной властью пользовалась обладающая сильным характером Пульхерия. Первым человеком, которого Плацидия выбрала своим верховным военачальником, стал не Бонифаций и не Аэций, а Феликс, возможно, потому, что она боялась, назначив одного, навлечь на себя беду от другого. Феликс являлся магистром армии в течение четырех лет (425–429) и консулом в 428 году, но не похоже, чтобы он начал боевые действия. Аэций же был очень активен.

Флавий Аэций был уроженцем Мезии в нижнем течении Дуная и в юности стал заложником у Алариха, а потом у гуннов, поскольку его отец сам являлся выдающимся военачальником. Именно на его плечи легла забота о Западе в последующие двадцать восемь лет, и он оказался очень способным человеком, который вполне заслужил похвалы современников. Его женой – что было обычно для того времени – стала готка, а его сын Карпелион в 425 году был отправлен в качестве заложника к гуннам, как его отец прежде. Первой задачей Аэция являлась защита галльских провинций от вторжений вестготов и от давления франков на севере. С помощью гуннских отрядов в 427–428 годах он одержал победу над обоими племенами и поэтому сумел в 429 году занять место Феликса и в следующем году предать последнего смерти.

Между тем в 429 году в Испании, где Аларих и Валия потерпели поражения, вандалам сопутствовал успех в приближении к последней западной провинции, еще не разоренной германскими племенами. Новым королем вандалов, возглавившим вторжение, стал Гейзерих, которого греческие историки часто называют Гензерихом, человек с огромными амбициями и соответствующими способностями. Поведение Бонифация в этой ситуации неясно, но в любом случае отсутствие его активного сопротивления облегчало вторжение. Однако такое быстрое и полное завоевание произошло благодаря дальновидному, безжалостному и блестящему уму Гейзериха, который явно был самым умным из всех германских правителей того периода. Объединенные армии Бонифация и Востока под командованием Аспара потерпели в 430 году сокрушительное поражение, и к 435 году Гейзерих согласился заключить мирный договор, признающий его правителем всех провинций Западной империи в Африке. В 432 году Бонифаций вернулся из Африки, и Плацидия назначила его на должность, занимаемую Аэцием. Когда Аэций отказался ее уступить и потерпел поражение в битве с Бонифацием, то сбежал к своим друзьям-гуннам. Однако когда Бонифаций вскоре после этих событий умер, Аэций вернулся, победил зятя Бонифация Себастиана и утвердился на посту главного полководца Запада, который занимал до конца своих дней. Ему также была оказана высокая честь: он стал патрикием. Под его общим командованием в 435 году гунны победили бургундов, а их король Гунтиарий (Гундахар, позднее ставший героем «Песни о нибелунгах») был убит, до 437 года готы беспрерывно сражались, восстания жителей Арморики в северо-запад ной Галлии в 438–439 годах и 442 году были подавлены. Его последней великой победой на Западе стала победа над Аттилой в 451 году.

И. А. Фр. 201 (3). Итог этим событиям был подведен после его смерти. Он являлся защитником Плацидии, которая была матерью Валентиниана, и ее сына, когда был еще юношей, благодаря своим связям с варварами. Он вел войну с Бонифацием, когда тот прибыл из Ливии с большим войском, и когда последний умер от болезни, вызванной тяжким грузом его забот, Аэций стал обладателем его жены и собственности. Он с помощью хитрости убил Феликса, который вместе с ним занимал пост полководца, когда обнаружил, что по наущению Плацидии этот человек готовился его сместить. Он сражался с готами западной Галатии, которые нападали на территории римлян. Аэций также подчинил арморикан (жителей Арморики) , враждовавших с римлянами. Короче говоря, он обладал величайшей властью, так что не только короли, но и целые народы, жившие по соседству, подчинялись его приказам.

И лишь в Африке у Аэция не было власти. Гейзерих вскоре нарушил договор 435 года. В 439 году Карфаген находился в его руках, и вандальские пираты начали нападать на берега по всему Средиземноморью. В 442 году был заключен новый договор, согласно которому вандалам передавались все богатейшие земли Африки, а римляне снова обретали власть над менее ценными территориями к востоку от современного Туниса и на западе. Также была сделана попытка достичь постоянного мира с Гейзерихом путем заключения брака между старшей дочерью Валентиниана и сыном короля вандалов Гунерихом. Однако поскольку Гунерих уже был женат на дочери короля вестготов Теодориха, Гейзериха убедили отослать эту девушку обратно в Галлию изуродованной и отвергнутой. Таким образом, дипломатия Аэция разделила жестокой враждой два германских племени, и Гейзерих довольствовался своим королевством в Африке до смерти Валентиниана III. История о войне Аэция с Аттилой будет рассказана в следующей главе.

И. А. Фр. 200 (1). Ничто не может лучше показать тот хаос, слепоту и вырождение западного двора, чем запутанная история со смертью Аэция. Валентиниан, влюбившись в жену сенатора Максима, обычно играл с ним в шашки (латрункули) . Когда Максим проиграл и не смог расплатиться, император взял у него кольцо. Встав, он отдал его одному из друзей Максима, чтобы тот показал его жене Максима, якобы как знак от ее мужа, повелевающий, чтобы она пришла во дворец обедать вместе с ним. Думая, что это правда, она пришла, и, когда об этом доложили императору, он поднялся и, не сказав Максиму, соблазнил ее. После соблазнения жена вышла на встречу своего мужа, когда тот пришел, и стала плакать и укорять его в том, что он ее предал. Когда тот узнал всю историю, то затаил злобу на императора. Зная, что, пока Аэций жив, он не сможет осуществить свою месть, Максим составил план с помощью императорских евнухов уничтожить Аэция, как будто тот был предателем.

И. А. Фр. 201 (1). Дела западных римлян находились в беспорядке, и Максим, знатный муж, обладающий могуществом и дважды бывший консулом в 433 и 443 годах, был враждебно настроен по отношению к Аэцию, командующему армией в Италии. Поскольку он знал, что Гераклий, евнух, обладавший большим влиянием на правителя, также был настроен против Аэция, то договорился с ним с этой целью (ибо они оба старались заменить его власть своею). Они убедили императора, что если он вскоре не убьет Аэция, то будет сам убит им.

П. Неясный фр. 1. Они преуспели в своей интриге, воздействуя на подозрительного императора следующим образом. Евнух предложил, чтобы приближенные Валентиниана [31] (я имею в виду армию в женских покоях), которые всегда являлись подстрекателями низких поступков, обвинили Аэция в действиях против императора, чтобы тот мог захватить его богатства… Они стремились убедить императора, ибо вес золота, данного за их услуги, был тяжел, сжигая их сердца медленным огнем. (Евнухи ужасны в причинении вреда, когда перед ними стоит обещание золота. Это племя ненасытно и всегда готово к наживе, и никакое зло во дворце не совершается без их дурного влияния.) С помощью ложных обвинений императора убедили, и тот, взволнованный необходимостью смерти Аэция, сразу убил его.

И. А. Фр. 201 (2). Поскольку Валентиниану было суждено попасть в беду, лишившись защиты своего положения, он согласился со словами Максима и Гераклия и задумал убийство Аэция, когда тот собирался посоветоваться с императором во дворце о его решениях и представить предложения по сбору денег. Когда Аэций представил ему государственные доходы и производил подсчеты общей суммы, собранной в качестве налогов, Валентиниан вскочил с места, крича, что он больше не станет терпеть подобного вероломства. Он возложил на Аэция ответственность за свои проблемы и упомянул, что тот желает получить власть и над Западной, и над Восточной империей [32] . Пока Аэций стоял в изумлении от неожиданного гнева императора и пытался успокоить его беспричинный гнев, император вытащил меч из ножен. Он набросился на Аэция вместе с Гераклием, ибо этот человек носил под плащом большой нож (он являлся примикирием священной опочивальни). Оба направили свои удары в голову Аэция и убили его – человека, совершившего много отважных подвигов против внутренних и иноземных врагов.

И. А. Фр. 200 (1) (продолжение). Когда Аэций был убит, император спросил человека, способного говорить правду: «Не была ли смерть Аэция исполнена хорошо?» Тот ответил: «Хорошо или нет, я не знаю, но знаю, что вы отрубили себе правую руку левой».

И. А. Фр. 201 (4). После убийства Аэция Валентиниан также казнил префекта Боэция, которого Аэций очень ценил. Он оставил их тела на Форуме непогребенными, немедленно созвал сенат и воздвиг против многих людей ужасные обвинения, чтобы из-за случая с Аэцием не возник мятеж. После устранения Аэция Максим постоянно обращался к императору, чтобы получить должность консула. Потерпев неудачу, он пожелал получить титул патрикия, но Гераклий не уступал ему его. Действуя из тех же честолюбивых побуждений, он препятствовал целям Максима и убеждал Валентиниана, что, освободившись от гнета Аэция, он не должен передавать власть этого человека другим. Максим, обманувшись в обеих своих надеждах, очень рассердился. Он позвал Оптилу и Траустилу, храбрых скифов, воевавших вместе с Аэцием и назначенных сопровождать Валентиниана, и поговорил с ними. Он дал и получил обещания, возложил вину за убийство Аэция на императора и настаивал, что лучше всего было бы отомстить ему. Он сказал, что те, кто отплатит за погибшего человека, справедливо заслужат величайшие благословения.

(5). Через несколько дней Валентиниан проезжал по Полю Ареса (Campus Martius) с несколькими телохранителями и спутниками Оптилы и Траустилы. Когда он спешился и занялся стрельбой из лука, Оптила и его друзья напали на него. Оптила ударил Валентиниана в висок и, когда тот повернулся, чтобы увидеть нападавшего, нанес ему второй удар в лицо и повалил его. Траустила же убил Гераклия. Забрав императорский венец и лошадь, они поспешили к Максиму. То ли по причине неожиданности [33] , то ли из-за того, что присутствующие боялись славы этих воинов, нападение не подвергло их опасности. Во время смерти Валентиниана был явлен божественный знак. Пчелиный рой прилетел на кровь, которая стекала из него на землю, стал всасывать ее и выпил всю. Так умер Валентиниан, прожив тридцать семь лет.

И. А. Фр. 200 (2). Что случилось с женой Максима, из-за которой, по крайней мере отчасти, он осмелился убить императора, нам неизвестно. Однако, обнаружив, что император лишился Аэция, Максим убил его и женился на императрице Евдоксии, которая была дочерью Феодосия Младшего. Желая заслужить ее расположение, он сказал: «Я стал убийцей Валентиниана из-за любви к тебе». Однако она, имея независимый характер, ответила: «Мне жаль, что я была причастна к смерти своего мужа и императора». Она написала Гейзериху, который тогда владел Ливией, чтобы тот прибыл со всей возможной быстротой и завладел Римом. Тот пришел, взял город в 455 году и забрал Евдоксию и ее дочь в плен. Максима, ненавидимого за убийство императора, преследовали и легко предали смерти.

За все годы, что прошли с момента, когда Аларих покинул Восточную империю в 408 году, единственная варварская угроза, хотя и самая серьезная, исходила от гуннов. Ни одно германское племя не могло поселиться в этих областях против желания правительства, хотя, разумеется, многие служили ему в качестве наемников и союзников. Более того, после падения Гайны командование армиями несколько лет находилось в руках римлян. Однако вскоре появились несколько иноземных полководцев, которым было суждено на полвека получить основную военную власть в Константинополе. Гот Ареобинд выдвинулся во время короткой войны с персами в 422 году. В 441 году он возглавил поход восточной армии против вандальских пиратов, напавших на Сицилию. Более высокого положения добился алан Ардавурий, который также принимал активное участие в войне с персами и которого мы уже встречали в качестве командира армии Феодосия, отправленной против Иоан на в 424–425 годах. За это достижение в 427 году он был награжден должностью консула, но из всех иноземных полководцев только его сыну Аспару, который, как мы видели, также противостоял Иоанну, было суждено сыграть величайшую роль в делах Восточной империи.

В 424 году Аспар, должно быть, был еще молод, поскольку он все еще был довольно активен в год своей смерти (471). И действительно, в 465 году во время большого пожара в Константинополе, как рассказывают, он бежал по улицам с бадьей воды на плечах, побуждая всех помочь справиться с пламенем. Несмотря на его молодость, ему доверили командование западной армией в походе против вандалов в Африке, и Гейзерих в 431 году нанес ему сокрушительное поражение. Однако это, похоже, повредило его карьере и благосклонности к нему Плацидии не больше, чем повредило карьере Бонифация, и в 434 году он был назначен консулом Западной империи. В то же время на Востоке консулом был Ареобинд, так что два иноземца вместе занимали эти должности. Однако его будущая судьба была связана с Востоком, и, хотя временами он уходил в тень, в основном он был той силой, что стояла за Феодосием, Маркианом и Львом до 471 года. Мы еще узнаем о нем в дальнейшем. Хотя он, похоже, находился в довольно хороших отношениях с Аттилой и его окружением, возможно благодаря своим германским связям, и у нас нет источников, что он когда-нибудь выступал против них, он, так же как Ареобинд, оставался магистром армии в 449 году, когда Приск услышал, как его имя прославляет командир Аттилы Берих.

К моменту смерти Феодосия Великого империя была еще нетронута, ко времени смерти его внуков Феодосия II и Валентиниана III полвека спустя половина империи находилась на грани полного уничтожения. Действительно, Восток прошел через это критическое время поврежденным и разграбленным во многих областях, но продолжал удерживать власть почти на той же территории, внутри ее не было варварских королевств. С другой стороны, на Западе вандалы контролировали большую часть Африки, свевы поселились в северо-западной Испании, вестготы создали практически независимое государство в юго-западной Галлии, Британия полностью и насовсем перешла в руки саксов и родственных им племен, а восточной Галлией правили бургунды. Франки пересекли Рейн в нижнем течении, и их не смогли изгнать, а верхнедунайские провинции – Реция, Норик и Паннония, – хотя и оставались номинально частями империи, на практике не подчинялись ее власти. Иноземные племена несколько раз вторгались в Италию и жестоко опустошали ее, как и гражданские войны. Только она еще оставалась свободной от заселения иноземцев, но лишь на четверть века.


Глава 3 Гунны

В первой половине столетия главная угроза империи исходила от гуннов. Вопрос о том, можно ли отождествить этот восточный народ с хионг-ну, нападавшими на Китайскую империю во II и I веках до н. э., широко обсуждается и до сих пор не решен. В любом случае они, похоже, впервые привлекли внимание римлян в последней четверти IV века, когда историк Аммиан написал, что им нельзя доверять при заключении перемирий и что «они пылают безграничной жаждой золота» [34] .

П. Фр. 10. Следующая легенда показывает, какое первое впечатление гунны произвели на римлян. Как рассказывает историк Приск, их дикое племя поселилось на дальнем болотистом берегу Меотиды. Они были искусны лишь в охоте и ни в каком другом деле. Когда они увеличились до размеров племени, то нарушили мир с соседями, грабя и разоряя их [35] .

Когда охотники этого племени, как обычно, искали добычу на дальнем берегу озера Меотиды, перед ними неожиданно появился олень, который отправился по топи, словно проводник, указывая им путь: то двигаясь вперед, то останавливаясь. Охотники последовали за ним и пересекли топь Меотиды, которую считали непреодолимой, словно море. Когда показалась неизвестная скифская земля, олень исчез. Я думаю, что духи, от которых они ведут свое происхождение, сделали это из зависти к скифам. Гунны, ничего не знавшие о существовании другого мира за пределами топи Меотиды, преисполнились восхищения перед скифской землей, и поскольку они были весьма догадливыми, то решили, что неизвестный в прежние времена проход показали им боги. Они вернулись к своему народу, рассказали, что случилось, превознесли Скифию и склонили их последовать по пути, указанному им оленем-проводником. Они поспешили в Скифию, принеся в жертву победе скифов, с которыми встретились в начале пути, остальных они завоевали и подчинили. Вскоре они пересекли огромную топь и, словно буря народов, сокрушили алипзуров, алькидзуров, итимаров, тункасов и боисков, которые населяли берега Скифии [36] .

Также они покорили аланов, истощив постоянной борьбой народ, который был равен им в битве, но не похож на них культурой, образом жизни и обликом. Этих людей, которых они, вероятно, совсем не превосходили в бою, гунны заставили бежать в ужасе от своего вида, вселяя в них большой страх страшными гримасами и кошмарными темными лицами. Вместо лица у них что-то вроде бесформенного кома, если можно так сказать, и скорее щелочки, чем глаза. Их дикий облик свидетельствует о твердости духа, ибо они жестоки даже к собственным детям в первый же день их рождения. Они режут мечом щеки мальчикам, чтобы, прежде чем те попробуют молоко, заставить их научиться терпеть боль. Они вырастают безбородыми, юноши лишены приятной наружности, так как лицо, изуродованное мечом, портит шрамами естественную красоту бороды. Будучи небольшого роста, они упражняются, чтобы быстро достичь телесного развития; они очень хорошие наездники, знакомые с луком и стрелами. У них широкие плечи и массивные шеи. Они всегда ходят прямо и гордо. В общем, эти люди живут в человеческом облике, но обладают звериной свирепостью.

Нам известно, что к 375 году гунны создали непрочный союз с аланами и большей частью остготов и вместе с вестготами неудачно атаковали Константинополь после битвы при Адрианополе в 378 году. Нет сомнений, что именно развитие гуннской экспансии на запад привело Валента к мысли впустить в 375 году на территорию империи вестготов и вызвало пересечение Рейна другими германскими племенами в 405–406 годах. Похоже, Феодосий Великий заключил с этим народом какое-то соглашение, расселив его в Паннонии [37] . Однако по-настоящему они так никогда и не покорились, что видно по поведению Ульдина (или Ульдеса), одного из их вождей, в 395 году [38] . Когда ему предложили мир, «он ответил, указывая на солнце, что, если пожелает, легко сможет покорить любую часть земли… Когда он произносил эту угрозу и требовал дань, какую захотел, говоря, что только при этом условии может заключить мир, а иначе война продолжится», часть его армии была завлечена в пустыню, а другая побеждена [39] . В течение нескольких лет гунны попеременно становились то врагами, то союзниками Римских империй. Тот же самый Ульдин в 400–401 годах являлся союзником Восточной империи против Гайны, а позднее в 406 году сражался вместе со Стилихоном против Радагайса [40] .

О. Фр. 18. Историк Олимпиадор в первой части своей истории рассказывает о Донате и гуннах, о замечательном мастерстве их вождей в стрельбе из лука и говорит, что он сам, историк, поехал послом к ним и к Донату. Он рассказывает о своем трагическом путешествии по морю, его опасностях и о том, как Донат, обманутый клятвой, был коварно задушен, а Харатон, первый из вождей, воспылал гневом за это убийство и как его успокоили и усмирили царские дары. Донат и Харатон являлись всего лишь главными вождями, никоим образом не равными великому Аттиле. Описанный здесь эпизод произошел, вероятно, в 412–413 годах, пока императором в Галлии был Иовин.

В 423–424 годах Аэций привлек гуннов на свою сторону для поддержки узурпатора Иоанна, и тогда им пожаловали или, по крайней мере, подтвердили права на земли в Паннонии [41] . В то же время с Восточной империей были заключены договоры, возможно включа ющие выплаты гуннам денег.

П. Фр. 1. В 432 или 433 году гуннский правитель, называемый римскими и греческими историками Роа, Ругила или Руа – вождь гуннов – намереваясь воевать с амильзурами, итимарами, тоносурами, боисками и прочими народами, живущими на Дунае и прибегавшими к союзу с римлянами, послал Эслу, человека, привыкшего заботиться о разногласиях между ним и римлянами, чтобы пригрозить нарушить существующий мир, если те не выдадут всех, кто бежал к ним. Когда римляне собрались отправить к гуннам посольство, Плинта и Дионисий пожелали пойти с ним. Плинта был скифом, а Дионисий – из фракийцев, оба были военачальниками и добились у римлян титула консула. Плинта был консулом в 419 году и являлся в то время самым влиятельным человеком при дворе. Дионисий стал консулом в 429 году. Поскольку он считал, что Эсла доберется к Руе раньше, чем посольство, которое готовилось отправиться к нему, Плинта послал Сенгилаха, судя по имени, возможно, алана или гунна, человека из своей свиты, чтобы склонить Руу вступить в переговоры с ним, а не с другими римлянами.

Когда Руа умер и царство гуннов перешло к Аттиле (и Бледе ) [42] , римский сенат решил, что Плинта должен отправиться к ним послом. Когда это решение было утверждено императором, Плинта пожелал, чтобы в посольстве его сопровождал Эпиген, поскольку это был человек, славившийся большой мудростью и занимавший должность квестора. Когда и на это было получено одобрение, оба отправились в посольство и достигли Марга в 435 году [43] . Это город мезийцев в Иллирии, который расположен на Дунае напротив крепости Констанции, находящейся на другом берегу, где также разместились царские палатки скифов. Они встретились за пределами города, сидя на лошадях, поскольку варварам казалось неподходящим вести переговоры, спешившись, а потому римские посланники, помнящие о собственном достоинстве, поступили так же, как скифы, дабы при переговорах не оказаться пешими перед людьми, сидящими верхом [44] . <…> [Было решено, что в будущем римляне не примут] тех, кто бежал из Скифии, и что те, кто уже [ее] покинул, а также римские пленники, бежавшие в свои земли без выкупа, должны быть выданы, если только римляне не заплатят за каждого беглеца восемь золотых монет (солидов) тому, кто захватил его в бою. Далее договорились, что римляне не будут вступать в союз ни с одним варварским племенем, ведущим войну против гуннов, что торговля будет вестись на равных правах и будет безопасной как для римлян, так и для гуннов, что договор должен сохраняться и поддерживаться и что каждый год вождям гуннов римляне должны выплачивать 700 фунтов золота. (Ранее плата составляла 350 фунтов.)

На этих условиях римляне и гунны заключили договор, поклялись друг другу принятыми у них клятвами и вернулись в свои земли. Те, кто бежал к римлянам, были выданы варварам. Среди них были дети Мама и Атакам, потомки царского рода. Получившие распяли их в Карсе, фракийской крепости, наказав таким образом за бегство. Аттила, Бледа и их двор, установив мир с римлянами, прошлись по народам Скифии, покоряя их и начав войну против соросгов. Что это было за племя, неизвестно.

Аттила, который неожиданно появился на исторической арене, был сыном человека, чье имя пишется по-разному: Мундиух, Мондзук, Мавзух, Мунзух, Мундиций, Бенедук или Мундиух. Руа, Октар и Оиварсий приходились этому человеку братьями, а Бледа был братом Аттилы, возможно старшим. Аттила и Бледа правили совместно до 444 или 445 года, когда первый убил второго. «Он был человеком, рожденным, чтобы потрясти народы мира, ужасом всех земель, который так или иначе внушал трепет каждому благодаря страшным рассказам, распространившимся о нем повсюду, ибо он держался высокомерно, метал вокруг взгляды, и в самих движениях его была видна горделивая сила. Любитель войны, он был сдержан в поступках, мудр советами, милостив к просителям и щедр к тем, кому однажды доверился. Он был невысоким, с широкой грудью, крупной головой и маленькими глазами. Его борода была редкой, тронутой сединой, нос приплюснутым, цвет лица темным, все являло признаки его происхож дения [45] .

П. Фр. 1а. Как-то через несколько лет Валипс, который прежде поднял рубов против римлян на Востоке, завладев городом Новидуном, расположенным на берегу реки, схватил часть жителей и, собрав все деньги в городе, приготовился вместе с теми, кто захотел восстать вместе с ним, разорить земли фракийцев и иллирийцев. Когда армия, посланная императором, почти победила и осадила его, он задержал осаждавших у окружающих стен так долго, как он и те, кто были с ним, смогли. Когда они устали от трудов из-за постоянной борьбы со множеством римлян, то поставили на стены детей пленников и так остановили атаку вражеских дротиков. Солдаты, любя римских детей, не шли против них на стены и не метали дротики. Спустя некоторое время на каких-то условиях осада прекратилась.

Этими рубами, возможно, были руги, которым позднее, при Одоакре, суждено было сыграть решающую роль в Италии. Возможно, они представляли собой смесь племен, в которую могли входить сарагуры, оногуры, ульмергуры и даже народы, упоминаемые в 1-м и 10-м фрагментах у Приска – алипзуры, алькидзуры, амильзуры и прочие с похожими названиями [46] . Нет причин считать, что руги в то время входили в состав империи Аттилы, но было сделано правдоподобное предположение, что они поселились в границах империи в качестве союзников под управлением своего вождя Валипса. Тацит [47] сообщает, что руги пришли из северной Германии, и если можно их там идентифицировать, то они должны были, как и две группы готов, атаковать восточные границы, прежде чем продвинуться на запад, в глубь империи. После смерти Аттилы они жили в Визие и Аркадиополе – современных Визе и Люлебургазе в европейской части Турции.

В течение восьми лет после пришествия к власти Аттила занимался созданием своей империи в северных землях, низведением остготов и гепидов до положения своих подданных или союзников и нападениями на Персидскую империю. Однако в 441 году он обрушился на Восточную империю.

П. Фр. 2. Когда скифы во время сбора на ярмарке, устроенного по Маргскому договору, напали на римлян и убили многих людей , вероятно являвшихся торговцами, римляне отправили посольство к скифам, обвиняя их в захвате крепости и нарушении мирного договора. Возможно, речь идет о Констанции, располагавшейся напротив Марга. Те отвечали, что не они начали бесчинство, а сделали это для собственной защиты, ибо епископ Марга, придя в их землю и рыская по кладовым их вождей, разграбил могилы с погребенными в них сокровищами. Они сказали, что, если римляне не выдадут этого человека и не вернут беглецов, согласно своим обещаниям (а таковых было много среди римлян), то они объявят войну. Римляне утверждали, что это объяснение необоснованно, однако варвары, уверившись в собственных словах, презирали любые разбирательства на словах и обратились к войне. Они пересекли Дунай и опустошили многие города и крепости на реке. Среди прочих они взяли Виминаций, город мезийцев в Иллирии. Пока это продолжалось, некоторые убеждали, что епископа Марга нужно выдать, чтобы опасность войны не обрушилась из-за одного человека на всех римлян. Однако этот человек, подозревая, что его могут выдать, втайне от жителей города перешел к врагам и пообещал им сдать город, если скифские цари сделают ему достойное предложение. Те сказали, что будут обращаться с ним очень хорошо, если он сдержит свое обещание. Когда они пожали друг другу правые руки и поклялись в обещанном, епископ вернулся в римскую землю с огромной толпой варваров и, расположив эту армию на другом берегу в засаде, поднял ее ночью, согласно уговору, и передал город в руки врагов. Так Марг был разорен, а владения варваров еще больше расширились.

П. Фр. 1b. До нас дошло описание одного эпизода этого нападения. Скифы осаждали Наисс. Это город иллирийцев, расположенный на Дунае [48] . Говорят, его основателем был Константин [49] , тот же человек, который построил город у Византия, названный его именем. Варвары, желая захватить город, столь густонаселенный и к тому же укрепленный, предпринимали разные попытки. Поскольку те, кто был в городе, не были настолько самоуверенными, чтобы выходить на бой, варвары построили в южной части мост через реку, где она течет за городом, так чтобы легко переправить множество человек [50] , и подвели к окружающей стене боевые машины – прежде всего бревна, лежащие на колесах, поскольку их было просто доставить. Люди, стоящие на бревнах, стреляли из луков в защитников города, находящихся на стене, а другие, ухватившись за выступающее бревно, толкали колеса ногами. Так, они двигали машины вперед, куда нужно, чтобы можно было стрелять сквозь проемы в стенах. Чтобы стоящим на бревнах людям было не опасно сражаться, их прикрывали щитами из ивовых прутьев, переплетенных с кожами и шкурами,  – это была защита как от метательного оружия, так и от огненосного, которое могли использовать против них.

Множество машин было доставлено таким способом прямо к стенам города, так что те, кто там стоял, отступили из-за огромного множества метательных снарядов. Тут подоспели так называемые бараны. Баран – очень большая машина. Бревно с металлическим наконечником свободно подвешивалось на цепях между наклоненными друг к другу брусьями. Для безопасности тех, кто его двигал, были установлены щиты, подобные описанным. С помощью коротких веревок, привязанных к выступающему концу бревна сзади, люди с силой оттягивали его назад от того места, куда должен был прийтись удар, а затем отпускали, так что оно с размаху разрушало любую часть стены, в которую ударяло. Защитники бросали со стен камни весом с повозку, которые были собраны, пока машины доставляли к стене, и те разбили некоторые машины, уничтожив и людей рядом с ними. Однако защитники не могли выстоять против множества машин. Затем враги принесли лестницы. Стена в нескольких местах была проломлена баранами, а в других местах людей со стен оттеснило множество осадных машин. Город был захвачен, когда варвары проникли туда, где окружающая стена была сломана ударами барана, и когда они взобрались по лестницам на еще не рухнувшие участки стены.

П. Фр. 3. После этого нападения было заключено перемирие на год, однако в 443 году последовало новое нападение. В правление Феодосия Младшего Аттила, царь гуннов, собрав войско, послал письма императору о беглецах и дани, говоря, что все, не выданное ему под предлогом этой войны, должно быть отправлено ему как можно скорее и что должны прибыть послы, дабы обсудить выплату принадлежащей ему дани. Он добавил, что если они задержатся или продолжат воевать, то даже при желании он не сможет удержать скифские полчища. Когда император прочел эти послания, он и его придворные ответили, что ни в коем случае не выдадут тех, кто сбежал к ним, что будут воевать и отправят послов, дабы прекратить выплачивать дань. Когда мнение римлян было объявлено Аттиле, он в ярости стал грабить земли римлян, захватив несколько крепостей и совершив нападение на Ратиарию – крупный густонаселенный город.

П. Фр. 4. В том же году Феодосий отправил послом к Аттиле Сенатора, человека, занимавшего пост консула. Хотя он и звался послом, но не решился добираться до гуннов посуху и потому поплыл к Черному морю и городу Одессе, где пребывал Феодол, посланный ранее военачальник.

П. Фр. 5. Похоже, Сенатор убедил Аттилу, но война, видимо, продолжилась, что вызвало необходимость в том же году отправить второе посольство. После битвы при Херсонесе между римлянами и гуннами были заключены дополнительные договоры через посредничество посла Анатолия. Этот человек был консулом в 440 году и тогда занимал должность магистра армии Востока. Позднее, когда Зенон прибыл на Восток, его отозвали, чтобы сделать магистром армии с резиденцией в Константинополе, и именно в этом качестве, как мы увидим, он и совершил второе посольство к Аттиле [51] . Гунны заключили мир на условиях, что гуннам выдадут беглецов и 6000 фунтов золота будут заплачены им вместо прежних сумм; была установлена ежегодная дань в 2100 фунтов золота; за каждого бежавшего римского пленника, достигшего своей земли без выкупа, должно было уплатить двенадцать золотых монет, а если принявшие его не заплатят, то следовало вернуть пленника; римляне не должны были принимать бежавших к ним варваров. Римляне притворялись, что добровольно заключают эти соглашения, но на деле это было сделано по необходимости, из-за безмерного страха, сковавшего их правителей. Несмотря на то что условия были суровыми, они с готовностью удовольствовались поспешным заключением мира. Они отослали дань, которая была очень большой, хотя их доходы и императорские сокровищницы были опустошены – потрачены не на нужные вещи, а на отвратительные зрелища, необузданное тщеславие и удовольствия, распутные празднества, которым ни один благоразумный человек даже во времена процветания не стал бы потакать, не говоря уж о тех, кто мало смыслит в войне. В результате они покорились и выплачивали дань не только скифам, но и другим варварам, живущим у границ римских земель.

Что касается дани и денег, которые необходимо было отослать гуннам, то император заставил участвовать в выплате военного налога всех: и тех, кто платил налоги, и тех, кто временно был свободен от тяжелых земельных налогов по решению судей или благодаря щедрости императоров. Записанные в сенат платили в качестве военного налога суммы золотом, установленные в соответствии с их рангом, и многим удача изменила жизни. Ибо они под пытками платили тем, кому было предписано делать назначенное императором. Мужи, прежде богатые, выставляли украшения своих жен и мебель на рыночной площади. Эта беда пришла к римлянам после войны, и многие уморили себя голодом или повесились. Позднее, когда Скотта, видный гуннский вельможа и брат Онегесия, вошел в это дело, казна была сразу опустошена, золото и пленники были отосланы.

Хотя было подсчитано, что между 443 и 450 годами гуннам был выплачен 1 миллион фунтов стерлингов (1923), или 22 000 фунтов золотом, ясно, что это описание невыносимых тягот во многом преувеличено и демонстрирует лишь пристрастность землевладельцев. Римляне убили большинство тех, кто отказался подчиниться их требованиям. Среди них были и члены скифской царской семьи, отказавшиеся служить Аттиле и перешедшие к римлянам. В дополнение к своим повелениям Аттила приказал асимунтийцам выдать всех пленников, какие у них есть, не важно, римлян или варваров. Асим – это мощная крепость недалеко от Иллирика, примыкающая к фракийской границе, чьи исконные жители совершили множество ужасных поступков против врагов, не только отражая их нападение со стен, но и ведя бой даже за пределами рва. Они сражались против бесчисленного множества солдат и военачальников, считавшихся славнейшими у скифов. Гунны, пребывая в затруднении, медленно отступили от крепости. Тогда асимунтийцы устремились за ними и, будучи дальше от своих жилищ, чем обычно, поскольку лазутчики сообщили им, что враги уходят с римской добычей, неожиданно обрушились на них. Хотя они уступали противостоящим гуннам в численности, но превосходили их в храбрости и силе и сделали гуннскую добычу своей. Асимунтийцы в этой войне убили множество скифов, освободили многих римлян и приняли тех, кто бежал к ним от врагов.

Аттила заявил, что не уведет свое войско и не заключит мирный договор, пока римляне, бежавшие к этим людям, не будут выданы или за них не будут заплачены выкупы, а пленники-варвары, уведенные асимунтийцами, не будут возвращены. Посланник Анатолий и Феодол, командующий войсками во Фракии, не могли перечить Аттиле. Даже приводя разумные доводы, они не сумели убедить варвара, поскольку, с одной стороны, он был весьма самолюбив и с готовностью брался за оружие, а с другой – они сами пали духом из-за недавних событий. Они послали асимунтийцам письма, приказывая им выдать римских пленников, бежавших к ним, или заплатить за каждого двенадцать золотых монет, а также отпустить плененных гуннов. Асимунтийцы, получив письма, заявили, что освободили бежавших к ним римлян, убили всех скифских пленников, которые у них были, и у них осталось лишь двое, поскольку после того, как осада продолжилась еще какое-то время, враги напали из засады и захватили нескольких детей, пасших скот у крепости. Они сказали, что если гунны не отдадут этих мальчиков, то и они сами не освободят пленников, взятых по праву войны. Когда те, кто ездил к асимунтийцам, объявили об этом, скифский царь и римские военачальники сочли наилучшим разыскать детей, которых, по словам асимунтийцев, захватили. Когда их не удалось найти, пленники-варвары асимунтийцев были выданы, а скифы поклялись, что у них нет этих детей. Асимунтийцы также поклялись, что бежавшие к ним римляне освобождены. Они поклялись в этом, хотя римляне были среди них; они не считали, что приносят лживую клятву, поскольку это было сделано для спасения людей своего племени.

П. Фр. 6. Между 443 и 447 годами между римлянами и гуннами сохранялся непрочный мир. Когда был заключен мир, Аттила снова отправил посланников к восточным римлянам, требуя выдачи беглецов. Те, приняв послов и осыпав их великим множеством подарков, отправили их обратно, сказав, что у них нет беглецов. Аттила же отправил других мужей. Когда они уладили свое дело, прибыло третье посольство, а потом и четвертое, ибо варвар, ясно видя щедрость римлян, которую те проявляли перед угрозой нарушения мирных договоров, желал облагодетельствовать своих приближенных. Потому он отправлял их к римлянам, изобретая все новые причины и находя новые предлоги. Римляне слушались любого приказа и повиновались повелениям их владыки, что бы он ни приказал. Они не только боялись начать с ним войну, но и опасались парфян, которые, так случилось, готовились к войне, вандалов, беспокоивших их на побережьях, исавров, принявшихся разбойничать, сарацинов, перешедших границы в восточной части их империи, и объединившихся эфиопских народов. Унижаясь, они угодничали перед Аттилой и стремились встретить других народов военной силой, собирая войска и назначая полководцев.

Ничто так явно не показывает печального положения Римской империи при Феодосии, как этот перечень серьезных угроз. В 444 году произошел короткий всплеск враждебности по отношению к Персии (неверно названной Парфией), за которым последовал год мира, и, хотя персы в те годы сами воевали с гуннами, от Персии, великой восточной империи, всегда исходила опасность, даже если войны не было. Вандалы на море были временно замирены благодаря договору, заключенному Восточной империей с Гейзерихом в 442 году, а исавры в Киликии – с незапамятных времен занимавшиеся пиратством, пока на Средиземном море отсутствовал сильный военный флот, способный их остановить, – теперь, похоже, действовали и на суше и оставались занозой в теле империи, даже когда позднее, при Зеноне, их использовали в качестве военной защиты империи. Нам мало известно о сарацинах или нападениях эфиопов, кроме того, что мир с этими народами был заключен в 451 году.

П. Фр. 3а. Примерно в это же время двор в Константинополе оказался под дурным влиянием Хрисафия Этоммы. Прежде наибольшим влиянием при дворе пользовался весьма привлекательный человек. Речь идет о Кире, язычнике, поэте, друге императрицы Евдокии и единственном консуле в 441 году. Кир выдвинулся в Константинополе как префект претория и префект города. Бывало, он выезжал как префект претория в повозке префекта, а возвращался сидящим в повозке префекта города, ибо занимал обе должности четыре раза, поскольку был абсолютно неподкупным. Он также придумал зажигать в мастерских вечерние огни, так же как ночью [52] . Толпы на ипподроме целыми днями кричали ему: «Константин основал, Кир восстановил». Император разгневался на него, потому что они кричали такое, и, забрав его имущество, освободил его от этой должности, сделал священником и отправил епископом в Смирну в Азии или, согласно другим источникам, в Котию во Фригии, современную Кютахью. Падение Кира произошло в 442 или 443 году, и его сменил Хрисафий, который вскоре «властвовал надо всем, забирал у всех имущество и был ненавидим всеми» [53] .

П. Фр. 7. Он подверг империю значительной опасности, когда после нового нападения 447 года римский посланник Анатолий в начале 448 года вел переговоры с Аттилой, согласно которым беглецы, а также часть территорий должны были быть переданы гуннам. Немного позднее в том же году послом снова приехал Эдекон – скиф, совершивший выдающиеся подвиги на войне,  – вместе с Орестом, который хотя и был римского происхождения, но жил в Паннонии на реке Сае, в стране, принадлежащей варварам согласно договору с Аэцием, полководцем западных римлян. Орест стал отцом последнего императора Запада Ромула Августула, а отца Одоакра – первого варварского короля Италии – звали Эдикон. Хотя у нас нет доказательств, что упоминаемый здесь Эдекон и отец Одоакра – одно и то же лицо, «в разрешении спора о превосходстве Эдекона и Ореста над личностями их сыновей есть оттенок драматической завершенности… который всегда будет взывать к артистическому инстинкту историка, пока не будет доказана ошибочность данной теории» [54] .

Этот Эдекон прибыл ко двору и передал письма от Аттилы, в которых тот винил римлян за положение с беглецами. Аттила грозил в наказание обратиться к оружию, если римляне не выдадут ему их и если не перестанут распахивать землю, захваченную во время войны. Он утверждал, что этот участок в длину простирается по течению Дуная от земель паннонцев до Нове во Фракии на расстояние 300 миль (свыше 482 км) , ширина его составляет пять дней пешего пути и что торговый город должен располагаться не в Иллирии на берегу Дуная, как прежде, а в Наиссе, который он сделал границей земель скифов и римлян после того, как опустошил его. Город находился от Дуная в пяти днях пути для человека без ноши. Он (Аттила) приказал, чтобы к нему приехали послы, дабы обсудить разногласия,  – не обычные люди, а наиболее выдающиеся, имеющие титул консула. Он сказал, что если они не решаются послать таких мужей, то он сам спустится в Сардику, чтобы принять их. Пока императору читали эти письма, Эдекон оставался вместе с Бигилой [55] , который слово в слово переводил все решения, которые высказал Аттила-варвар.

Затем он (Эдекон) отправился в другие дома, чтобы посоветоваться с евнухом императора Хрисафием, очень могущественным человеком, и удивился роскоши царских покоев. Когда начался разговор варвара с Хрисафием, Бигила-переводчик сказал, что Эдекон хвалит дворец и восхищается их богатством. Хрисафий заметил, что Эдекон тоже может стать хозяином дома с золотой крышей и такого же богатства, если пренебрежет делами скифов и примкнет к римлянам. Тот отвечал, что слуге другого господина не подобает делать такого без разрешения своего хозяина. Тогда евнух спросил, легко ли ему попасть к Аттиле и какой властью он обладает среди скифов. В ответ Эдекон сказал, что является близким другом Аттилы и что ему вместе с другими мужами, избранными для этой службы, доверена охрана царя. Он поведал, что в установленные дни каждый из них по очереди охраняет Аттилу с оружием в руках. Тогда евнух сказал, что если получит клятву, то сделает ему очень важное и выгодное предложение, но для этого необходимо свободное время. Тот мог бы сделать это, придя отобедать с ним без Ореста и других посланников.

Эдекон сделал это и пришел на пир в дом евнуха. Они подали друг другу правые руки и поклялись через переводчика Бигилу: евнух обещал, что будет говорить не ко вреду Эдекона, а к его большой выгоде, а Эдекон поклялся, что не расскажет о сделанных ему предложениях, даже если не приведет к их цели. Тогда евнух поведал Эдекону, что если тот, приехав в Скифию, убьет Аттилу и вернется к римлянам, то будет вести счастливую жизнь и получит огромное богатство. Эдекон пообещал и заметил, что для этого ему нужны деньги, не слишком много, всего пятьдесят фунтов золотом, чтобы передать их людям, состоящим под его началом, дабы они могли помочь ему в нападении. Когда евнух пообещал немедленно дать золото, варвар ответил, что его самого нужно отправить к Аттиле рассказать о посольстве и с ним должен поехать Бигила, чтобы получить ответ Аттилы касательно беглецов. Он объяснил, что откроет через Бигилу, каким способом можно переправить золото, ибо Аттила станет подробно расспрашивать его и других послов о том, кто сделал ему подарки и сколько денег он получил от римлян, и утаить деньги от тех, кто путешествует вместе с ним, будет невозможно.

Евнуху показалось, что тот говорит разумно, и, приняв совет варвара, он после обеда отослал его и представил свой план императору. Последний призвал Марциала, магистра оффиций, и рассказал ему о договоре с варваром. По необходимости он доверял мнению этого чиновника, ибо магистр был посвящен во все планы императора, ведь ему подчинялись посланники, переводчики и солдаты императорской стражи. Тем, кто составил эти планы и предложения, показалось, что лучше отправить к Аттиле не только Бигилу, но и Максимина в качестве посланника.

Этот человек являлся помощником Ардавурия при заключении мирного договора с Персией в 422 году и при Маркиане должен был сделаться главным управляющим и, следовательно, одним из четырех основных министров государства. Гиббон называет его «мудрым и красноречивым Максимином», он, безусловно, являлся одним из самых способных воинов и дипломатов своего времени.

П. Фр. 8. Когда евнух Хрисафий предложил Эдекону убить Аттилу, император Феодосий и магистр оффиций Марциал, которые строили планы об этих предложениях, посчитали, что лучше отправить послом к Аттиле не только Бигилу, но и Максимина. Они велели Бигиле под видом исполнения обязанностей переводчика делать все, что Эдекон посчитает нужным, а Максимину, который ничего не знал о задуманном ими, передать письма императора. О людях, отправленных в посольство, было записано, что Бигила – переводчик, а Максимин выше Бигилы по положению, человек прославленного рода и советник императора по важнейшим вопросам. Затем было сказано, что человеку, нарушающему мир, не стоит вторгаться на землю римлян. Император добавил: «Я послал тебе семнадцать беглецов в дополнение к уже выданным, поскольку больше нет». Так было сказано в послании. Император велел Максимину на словах передать Аттиле, что последний не должен просить послов высокого достоинства приходить к нему [56] , ибо так не делалось ни при его предках, ни для других правителей Скифии, а вестником в посольство отправлялся любой случайный воин. Для улаживания спорных дел лучше было бы послать к римлянам Онегесия, ибо с тех пор, как Сардика была разрушена, невозможно было ему (то есть Аттиле) прибыть в этот город с человеком консульского звания.

Своими просьбами Максимин убедил меня отправиться с ним в это посольство. И вот мы пустились в путь вместе с варварами и достигли Сардики, находящейся от Константинополя в тринадцати днях пути для путника, путешествующего налегке. Остановившись там, мы подумали, что правильно будет пригласить Эдекона и сопровождающих его варваров на обед. Вслед за тем жители дали нам овец и быков, которых мы зарезали и приготовили трапезу. Во время пира, когда варвары прославляли Аттилу, а мы императора, Бигила сказал, что не следует сравнивать бога и человека, подразумевая под человеком Аттилу, а под богом Феодосия. Тогда гунны рассердились и, разгорячась, пришли в ярость. Однако мы повернули разговор к другим темам, и благодаря дружеским попыткам они успокоились. После обеда, когда мы разделились, Максимин осыпал Эдекона и Ореста подарками: шелковыми одеждами и индийскими камнями [57] .

Дождавшись ухода Эдекона, Орест сказал Максимину, что он умен и весьма благороден, поскольку не обидел их, как люди при императорском дворе. Он говорил, что те, приглашая Эдекона без него на пир, оказывали ему почтение подарками. Эта речь показалась нам бессмысленной, поскольку он ничего не знал о том, что было открыто выше. Он ушел, так и не ответив нам, хотя мы не раз спросили, как и когда он был обойден, а Эдекон почтен. На следующий день, тронувшись в путь, мы рассказали Бигиле, что поведал нам Орест. Тот ответил, что Оресту не следует сердиться из-за того, что к нему относятся иначе, чем к Эдекону, ибо он является слугой и писцом Аттилы, а Эдекон – первым человеком в воинских делах, поскольку он гуннского происхождения [58] и во многом превосходит Ореста. Произнеся это и переговорив с Эдеконом наедине, позднее он сообщил нам, говоря то ли правду, то ли ложь, что передал тому рассказанное и с трудом его успокоил, поскольку тот сильно разгневался.

Приехав в Наисс, мы нашли город брошенным жителями, поскольку его разрушили враги. В христианских приютах обнаружились люди, пораженные болезнью. Остановившись на открытом месте недалеко от реки – ибо каждое место на берегу было усеяно костями убитых на войне,  – на следующий день мы прибыли к Агинтею, командиру войск в Иллирии, находившемуся рядом с Наиссом, чтобы передать приказания императора и получить беглецов. Он должен был отдать пятерых из семнадцати, о которых было написано Аттиле [59] . Мы поговорили с ним и условились, что он отдаст гуннам пятерых беглецов, которых пошлет с нами, обойдясь с ними милостиво.

Переночевав, мы отправились от пределов Наисса к Дунаю и вступили в какое-то темное место, где дорога имела множество поворотов, изгибов и извивов. Когда наступил рассвет, восходящее солнце показалось перед нами, хотя мы думали, что путешествуем на запад, так что, незнакомые с местностью той страны, мы закричали, полагая, что солнце движется в обратном направлении и это предвещает удивительные и необычные события. Из-за переменчивости местности эта часть дороги была обращена к востоку.

После такого трудного пути мы вышли к лесистой равнине. Нас встретили варвары-перевозчики и переправили через Дунай на лодках, которые они делают сами из одного дерева, срубая и выдалбливая его изнутри. Они приготовили их не ради нас и уже перевезли на другую сторону толпу варваров, которая встретилась нам по пути, поскольку Аттила хотел прийти на римскую землю будто бы для охоты. Однако на самом деле царственный скиф собирался сделать это для приготовлений к войне под тем предлогом, что не все пленники были выданы.

Переправившись через Дунай и проехав с варварами около семидесяти стадиев, то есть примерно восемь миль (почти 13 км), мы были вынуждены ждать в определенном месте, чтобы Эдекон и его спутники могли отправиться к Аттиле и известить о нашем прибытии. Варвары, служившие нашими провожатыми, остались с нами. В конце дня, когда мы трапезничали, услышали топот приближающихся коней. Вскоре показались два скифа, которые велели нам отправляться к Аттиле. Мы предложили им сначала поужинать с нами, и они, спешившись, получили хорошее угощение, а на следующий день показали нам дорогу. В девятом часу дня, то есть в три пополудни, мы прибыли к шатрам Аттилы – оказалось, что у него их множество,  – но когда мы захотели разбить свои шатры на некотором возвышении, то этому воспротивились встретившие нас варвары, потому что шатер Аттилы стоял ниже. Мы разместились там, где скифам показалось лучше, а Эдекон, Орест, Скотта и другие избранные мужи гуннов пришли и спросили нас, чего мы хотели бы добиться этим посольством.

Удивившись неожиданному вопросу, мы переглянулись, но они продолжали настаивать на ответе. Мы сказали, что император велел нам говорить с самим Аттилой и ни с кем другим, но Скотта, рассердившись, заметил, что таков был приказ их повелителя, ибо по своей воле они не пришли бы из праздного любопытства.

Мы ответили, что нет такого закона касательно послов – вести переговоры о предмете своего посольства через других людей, не встретившись и не представившись тому, к кому они были отправлены. Мы отметили, что скифам к тому же это небезызвестно, так как они часто приезжают послами к императору; правильно было бы, если бы и к нам относились так же, а иначе мы не сообщим о цели нашего посольства.

Тогда они оборвали разговор, отправились к Аттиле и вернулись уже без Эдекона. Они сообщили нам все, для чего мы отправились послами, и приказали уехать как можно скорее, если нам больше нечего добавить. От таких слов мы пришли в еще большее недоумение, ибо трудно было понять, как стали известны тайные решения императора.

Мы подумали, что нашему посольству не будет пользы, пока мы не увидим самого Аттилу. Поэтому мы сказали: «Вопрос вашего повелителя в том, прибыли ли мы в качестве послов, чтобы решить дела, упомянутые скифами, или какие-то другие, но в любом случае мы не будем обсуждать их с другими людьми». Тогда они велели нам уехать.

Пока мы готовились к путешествию, Бигила стал бранить нас за ответ, говоря, что лучше быть пойманным на лжи, чем вернуться ни с чем. Он заметил: «Если бы я поговорил с Аттилой, то легко убедил бы его прекратить разногласия с римлянами, ибо я стал его другом во время посольства Анатолия » [60] . Он сказал это, а также отметил , что Эдекон весьма расположен к нему. С такой целью посольства и делами, которые в любом случае следовало обсудить, он старался, искренне или притворно, воспользоваться случаем и осуществить планы, задуманные против Аттилы, и принести золото, которое, как сказал Эдекон, было необходимо разделить между нужными людьми. Однако он не знал, что его предали, ибо Эдекон дал лживое обещание или же испугался, что Орест передаст Аттиле, что тот сказал нам после пира в Сардике. В таком случае он страшился, что его обвинят потому, что он разговаривал с императором и евнухом без Ореста и открыл Аттиле заговор против него, рассказав о количестве золота, которое должны прислать. Он также поведал о цели нашего посольства.

Наша поклажа уже была навьючена на животных, и мы, не имея выбора, готовились отправиться в путь ночью, когда пришли другие варвары и сказали, что Аттила ввиду позднего часа приказывает нам подождать. В то самое место, откуда мы пустились в путь, какие-то люди доставили нам от Аттилы быка и речную рыбу, так что мы поужинали и отправились спать.

Когда наступил день, мы подумали, что варвар мог отдать какие-то более мягкие указания, но он опять прислал тех же самых людей и приказал нам уехать, если нам нечего сказать, кроме того, что им и так известно. Мы не ответили и готовились к путешествию, хотя Бигила настойчиво убеждал, что мы должны сказать, будто у нас есть для них и другие сведения. Когда я увидел Максимина в большом унынии, то позвал Рустиция [61] , хорошо знавшего язык варваров и приехавшего с нами в Скифию не в составе посольства, а по делу к Констанцию [62] . Он был родом из Италии, и Аэций, полководец западных римлян, послал его к Аттиле в качестве секретаря. Я пришел с Рустицием к Скотте, ибо Онегесий в то время отсутствовал. Обратившись к нему через переводчика Рустиция, я сказал, что он получит от Максимина множество даров, если устроит ему встречу с Аттилой. Я утверждал, что посольство Максимина будет полезно не только римлянам и гуннам, но также и Онегесию, который, как желает того император, прибудет к нему для улаживания разногласий меж двух народов и получит богатые подарки. Поскольку Онегесий отсутствовал, я сказал, что Скотта должен помочь нам – а точнее, своему брату – в этом благородном деле. Я говорил, что знаю, как Аттила доверяет ему, но рассказы о нем не заслуживают доверия, пока на собственном опыте мы не убедимся в его влиянии. Он ответил, что мы не должны сомневаться, когда он у Аттилы, то говорит и поступает так же, как брат. Затем он сразу сел на коня и поскакал к шатру Аттилы.

Я вернулся к Максимину, который в сложившихся обстоятельствах вместе с Бигилой пребывал в унынии и растерянности. Я передал, что сказал Скотте и что услышал от него, и заявил, что нужно приготовить для варвара подарки и обсудить, что мы ему скажем. Оба они вскочили, так как лежали на траве, похвалили мой поступок и позвали обратно людей, уже выступивших с навьюченными животными. Затем они стали обсуждать, как будут обращаться к Аттиле, как передадут ему дары императора и те, что Максимин привез лично от себя.

Пока мы занимались этим, Аттила через Скотту позвал нас, и мы отправились в его шатер, который охраняла целая толпа варваров, стоящая вокруг. Войдя, мы увидели Аттилу сидящим на деревянном кресле. Когда мы остановились поодаль от трона, Максимин вышел вперед, приветствовал варвара и передал ему письмо императора, сказав, что император молится, чтобы он и его близкие были живы и здоровы.

Аттила ответил, что со своей стороны желает, чтобы у римлян было все, чего они желают. Он сразу же обратился к Бигиле, называя того бесстыдным зверем и спрашивая, зачем он хотел приехать к нему, если знал условия мира, заключенного между ним и Анатолием, к тому же сказано было, что к нему не должны являться послы, пока варварам не будут выданы все беглецы.

Бигила ответил, что у римлян нет ни одного беглеца из скифского народа, ибо всех их передали. Аттила разгневался еще больше и, осыпая его бранью, кричал, что посадил бы его на кол и отдал бы на съедение птицам, если бы не считал, что нарушит закон о посольстве, подвергнув его такому наказанию за бесстыдство и безрассудные речи. Он утверждал, что у римлян много беглецов из его народа, чьи записанные на листе бумаги имена он велел прочесть секретарям. Когда те упомянули обо всех, Аттила приказал Бигиле уехать без дальнейших промедлений. Он послал с ним Эслу, дабы передать римлянам, что те должны отправить с ним всех варваров, бежавших к ним со времен Карпилеона, который, будучи сыном полководца римлян Аэция, стал заложником при его дворе [63] . Он не позволит собственным слугам идти против него войной, даже если они и не смогут помочь тем, кто передал им защиту родной земли, ибо, говорил он, какой город или какую крепость из тех, что он собирался захватить, спасли бы эти беглецы? Когда Бигила и Эсла объявят его решения касательно беглецов, он приказал им вернуться и сообщить, намерены ли римляне выдать их или же собираются начать из-за них войну.

Он также велел Максимину остаться, чтобы он мог передать с ним ответ императору относительно написанного, и принял дары. Передав их и вернувшись в свой шатер, мы обсудили все сказанное с глазу на глаз. Бигила выразил удивление, что Аттила теперь грубо бранит его, хотя, когда он участвовал в прежнем посольстве, тот казался спокойным и добрым по отношению к нему. Я высказал опасение, что кто-то из варваров, пировавших с нами в Сардике, настроил Аттилу против него, сообщив, как он назвал императора римлян богом, а Аттилу человеком. Максимин посчитал это объяснение вероятным, поскольку на самом деле не являлся участником заговора, устроенного евнухом против варвара. Однако Бигила сомневался и, как мне показалось, недоумевал, почему Аттила набросился на него. Как он сказал нам позже, он не думал, что Аттиле сообщили о произошедшем в Сардике или о подробностях заговора, поскольку никто из толпы не осмеливался заговорить с ним из-за обуявшего всех страха, а Эдекон должен был сохранить мир из-за своих клятв и сомнительности дела, чтобы его как участника этих планов не посчитали сочувствующим им и не предали смертной казни.

Пока мы пребывали в великих сомнениях, пришел Эдекон и отвел Бигилу в сторону от нас, притворяясь, будто и вправду участвует в заговоре. Он велел, чтобы принесли золото для тех, кто вместе с ним будет участвовать в этом деле, и ушел. Когда я стал подробно допытываться, что Эдекон сказал ему, он постарался обмануть меня – будучи сам обманут – и, скрывая истинную причину, ответил, будто Эдекон сообщил ему, что Аттила гневается на него из-за беглецов, ибо ему было нужно или получить их всех, или чтобы к нему прибыли послы из самой высшей знати.

Пока мы обсуждали это, несколько людей из свиты Аттилы пришли и сказали Бигиле и нам, чтобы мы не покупали римских пленников, варваров-рабов, лошадей или чего-нибудь еще, кроме необходимых для пропитания продуктов, пока разногласия между римлянами и варварами не будут разрешены.

Варвар проделал это так ловко, что Бигилу легко можно было поймать на деле, направленном против него,  – ведь ему было бы трудно назвать причину, по которой он привез золото,  – также он (Аттила) воспользовался ответом, который должен был дать послам, как предлогом, чтобы мы могли дождаться Онегесия и он получил дары от императора, которые мы желали передать.

Так случилось, что Онегесий со старшим сыном Аттилы был послан к акатирам [64] . Это гуннское племя подчинилось Аттиле по следующей причине. Этот народ имел множество вождей согласно племенам и родам, и император Феодосий отправил им дары, чтобы с его поддержкой они отказались от союза с Аттилой и заключили союз с римлянами. Однако человек, привезший дары, раздал их разным царям, не сообразуясь с их положением. В результате Куридах, старший по власти, получил дары вторым и, будучи обойденным и лишившись своих почестей, призвал Аттилу против своих соправителей. Аттила без промедления выслал войско, истребив одних и подчинив других, и пригласил Куридаха разделить с ним плоды победы. Однако тот, подозревая заговор, ответил: «Человеку трудно явиться пред ликом бога; ведь если невозможно смотреть прямо на солнечный диск, то как же можно без страданий смотреть на величайшего из богов?» Так что Куридах остался на собственных землях и сохранил власть, тогда как остальная часть акатиров покорилась Аттиле. Желая поставить царем этого народа своего старшего сына [65] , Аттила послал к ним с этой целью Онегесия. Поэтому, как было сказано, он вынудил нас ждать, пока Бигила и Эсла отправились в римские земли под предлогом возврата беглецов, но на самом деле, чтобы Бигила мог привезти для Эдекона золото.

Когда Бигила пустился в путь, мы ждали после его отъезда один день, а на следующий отправились с Аттилой в северные области страны. Какое-то время мы ехали с варваром, а затем свернули на другую дорогу, нам велели сделать это скифы, бывшие нашими провожатыми, поскольку Аттила собирался приехать в какую-то деревню, где хотел жениться на дочери Эскама [66] . У него было много жен, но он согласно скифскому обычаю взял еще и эту женщину. Отсюда мы отправились по ровной дороге, идущей по равнине, и пересекли судоходные реки, из которых самыми большими после Дуная были Дрекон, так называемый Тигас и Тифезас. Нас переправили через них на таких же лодках, сделанных из единого ствола дерева, какие используют жители на берегах этих рек. Другие реки мы пересекли на плотах, которые варвары везли на повозках, чтобы использовать в затопленных местах.

В деревнях нам щедро приносили продовольствие, просо вместо пшеницы и «мед» – как он называется на местном языке – вместо вина. Сопровождающим нас слугам тоже приносили просо и давали изготовленный из ячменя напиток, который варвары называют «камон». Окончив свое долгое путешествие вечером, мы устроили привал у озера с чистой водой, откуда ее берут жители ближайшей деревни. Вдруг поднялся ветер, и началась буря с громом, частыми вспышками молний и проливным дождем; она не только повалила наш шатер, но и покатила наши пожитки в воды озера. Напуганные царившей в воздухе стихией и всем, что случилось, мы покинули это место и в темноте под дождем отделились друг от друга, ибо каждый избрал ту дорогу, которую считал для себя легкой. Добравшись до хижин деревни – ибо мы вернулись к ней, все разными путями,  – мы встретились в одном месте и с криками стали разыскивать необходимые вещи. На шум выскочили скифы и зажгли тростник, который они используют для разведения огня; принеся свет, они спросили, отчего мы так кричим. Бывшие с нами варвары ответили, что мы испугались бури, и потому скифы пригласили нас в свои хижины и, запалив множество тростников, предоставили нам приют.

В этой деревне правила женщина – одна из жен Бледы,  – она прислала нам еду и красивых женщин для отдыха. Таков скифский обычай оказания почтения [67] , но мы, когда кушанья были выложены, проявили к женщинам доброту и отказались от общения с ними. Мы остались в хижинах до утра, а затем обратились к поиску своих пожитков. Мы нашли все: некоторые на том же месте, где нам случилось остановиться, другие на берегу озера, а третьи в воде. Тот день мы провели в деревне, суша свои вещи, ибо гроза прекратилась и светило солнце. Позаботившись о лошадях и других вьючных животных, мы отправились к принцессе, поприветствовали ее и передали ей подарки, три серебряные чаши для питья, красные кожи, перец из Индии, плоды пальмы и другие лакомства – дары, которые варвары ценят, поскольку те попадают к ним нечасто. Мы поблагодарили ее за доброту и гостеприимство.

Через семь дней пути мы остановились в какой-то деревне, наши скифские провожатые велели нам сделать это, поскольку Аттила собирался ехать той же дорогой, и нам надлежало следовать позади него. Там мы встретили несколько западных римлян, которые также прибыли к Аттиле в качестве послов. Среди них были Ромул, человек, удостоенный звания комита, Промот, управлявший провинцией Норик, и Роман, командующий войсками в звании дукса . Вместе с ними были Констанций, которого Аэций послал к Аттиле в качестве секретаря, и Татул, отец спутника Эдекона Ореста; эти люди совершали путешествие не с посольскими обязанностями, а из дружбы с остальными: Констанций благодаря своему прежнему знакомству с этими людьми в Италиях, а Татул из-за родства. Его сын Орест женился на дочери Ромула, который был родом из Патавиона – города в Норике.

Они предприняли посольство, дабы укротить гнев Аттилы, желавшего, чтобы ему выдали Сильвана, управляющего банком Армия [68] в Риме, так как тот получил от Констанция несколько золотых чаш. Этот Констанций родом из западных галатов или галлов, был послан к Аттиле и Бледе в качестве секретаря, так же как и Констанций после него. Когда скифы осаждали Сирмий в Паннонии [69] , он получил эти чаши от епископа города с уговором, что выкупит его, если случится так, что город захватят, а он уцелеет, или же спасет тех горожан, что будут уведены в плен, если его убьют. Однако после покорения города Констанций не позаботился о выполнении этого договора и, приехав по какому-то делу в Рим, получил золото от Сильвана, отдав ему чаши с тем условием, что в течение установленного времени либо выплатит деньги, данные под проценты, и получит свой залог обратно, либо Сильван распорядится им по своему усмотрению. Однако позднее Аттила и Бледа, заподозрив Констанция в предательстве, распяли его.

Спустя какое-то время, когда Аттиле стало известно о чашах, он захотел, чтобы Сильвана выдали ему как человека, укравшего его собственность. Поэтому от Аэция и императора западных римлян были отправлены послы, дабы передать, что Сильван, будучи заимодавцем Констанция, получил чаши в качестве залога, а не как украденные вещи, и обменял их на деньги, отдав священникам, а не обычным людям [70] , ибо людям негоже использовать для обычного питья чаши, посвященные богу. Если же эта праведная причина или благоговение перед божеством не удержат Аттилу от требования чаш, то они обещали прислать вместо них золото, но отказались выдать Сильвана, ибо они не выдадут человека, не совершившего ничего дурного. Такова была причина их посольства, и они следовали за Аттилой на небольшом расстоянии, чтобы варвар мог дать им ответ и отправить их обратно.

Совершая такое же путешествие, мы ждали его, чтобы пропустить вперед, а затем вместе со всеми двинуться следом. Мы пересекли какие-то реки и пришли в очень большую деревню, где жилище Аттилы, говорят, лучше, чем в других местах [71] . Оно было построено из плотно пригнанных, тщательно отесанных бревен и досок и окружено деревянным забором, задуманным не для безопасности, а для красоты. Рядом с жилищем царя выделялся дом Онегесия, также окруженный деревянным забором, но не украшенный башнями, как дом Аттилы. Недалеко от ограды располагались большие бани, которые Онегесий, уступающий в своей власти у скифов лишь Аттиле, построил, получив камень из земель Паннонии. У варваров, живущих в тех местах, нет ни камня, ни дерева, и они используют привезенное дерево. Строитель бань, захваченный в плен в Сирмии, думал, что в качестве награды за свою искусную работу получит свободу. Однако он был разочарован и попал в рабстве у скифов в еще большую беду, ибо Онегесий сделал его банщиком, и тот был вынужден прислуживать ему и его домочадцам, когда они мылись.

Когда Аттила въезжал в деревню, его вышли встречать девушки, шедшие перед ним рядами под тонкими белыми льняными покрывалами, такими длинными, что под каждым из них, по обе стороны поддерживаемым руками женщин, следовали семь или больше девушек. Таких рядов женщин под льняными покрывалами было много, и они пели скифские песни. Когда Аттила приблизился к дому Онегесия (ибо дорога ко дворцу вела мимо него), вышла жена Онегесия с толпой слуг, часть которых несла лакомства, а часть вино (это у скифов знак величайшего почтения), они приветствовали его и просили вкусить пищу, принесенную ему с дружеским радушием. Чтобы порадовать жену своего близкого друга, Аттила, сидя на лошади, ел, а прислуживавшие ему варвары высоко подняли серебряное блюдо. Попробовав поднесенного ему вина, он проследовал во дворец, который был выше остальных домов и располагался на возвышении.

Мы остановились в доме Онегесия, поскольку он сам пригласил нас, ибо уже вернулся вместе с сыном Аттилы [72] . Там мы пообедали, нас принимали его жена и главные члены его семьи; сам он по возвращении сразу отправился на встречу с Аттилой, чтобы рассказать ему об итогах дела, ради которого был послан, и о несчастном случае, произошедшем с сыном Аттилы (последний поскользнулся и сломал правую руку), так что у него не было времени обедать с нами. После обеда мы покинули дом Онегесия и разбили свои шатры близ дома Аттилы, чтобы Максимин, когда ему придется пойти к Аттиле или встретиться с другими мужами его двора для беседы, не был отделен от них большим расстоянием.

Мы переночевали в месте, избранном для жилья. Когда начался день, Максимин послал меня к Онегесию, чтобы вручить тому дары, которые он давал лично и которые прислал император, и узнать, где и когда тот желает с ним поговорить. Придя со слугами, несшими эти дары, я терпеливо ждал, так как двери были заперты, пока кто-нибудь не выйдет и не объявит о нашем прибытии.

Пока я ждал и прогуливался у ограды дома, ко мне подошел человек в скифской одежде, которого я принял за местного жителя. Однако он приветствовал меня на эллинском языке, сказав «здравствуй» (хере), и я удивился, что скиф говорит по-эллински. Будучи смесью разных народов, в дополнение к собственному варварскому языку те, кто ведет дела с римлянами, изучают язык гуннов или готов и даже латинов, но на эллинском языке им нелегко говорить, кроме тех, кто был уведен пленниками из Фракии и с морского побережья Иллирика. Однако их легко узнать при встрече как людей, которых постигло несчастье, по изорванной одежде и нечесаным волосам. Этот же человек походил на хорошо одетого скифа, живущего в роскоши и остриженного в кружок [73] .

Поприветствовав его в свою очередь, я спросил, кто он, откуда пришел в эту варварскую землю и (почему) принял скифский образ жизни. Он же в ответ задал вопрос, почему я так хочу узнать это. Я сказал, что причиной моего любопытства является его греческий язык. Тогда, рассмеявшись, он сообщил, что происходит из греков; приехав по торговым делам в Виминаций, город в Мезии на реке Дунае, и прожив там долгое время, он женился на очень богатой женщине. Однако когда город перешел к варварам [74] , у него отняли все имущество; из-за принадлежавшего ему богатства его при дележе добычи выбрал Онегесий – ибо скифская знать выбирала после Аттилы пленников из числа зажиточных людей, поскольку продавала их за большие деньги. Он храбро сражался в последующих битвах с римлянами и народом акатиров и, отдав, согласно обычаю скифов, своему хозяину-варвару то, что сам добыл на войне, получил свободу. Он женился на варварской женщине и имеет детей, делит трапезу с Онегесием и ведет ныне лучшую жизнь, чем прежде.

Он сказал, что мужчины у скифов после войны привыкли жить спокойно, каждый доволен тем, что у него есть, вовсе не вызывая или вызывая очень мало неприятностей и сам не тревожимый. Однако у римлян война легко ломает людей, прежде всего потому, что они возлагают надежды о безопасности на других, поскольку из-за своих тиранов людям не позволено использовать оружие. Для тех же, кто использует его, опаснее трусость военачальников, которые не могут выдержать ведения войны. К тому же в мирное время события еще печальнее, чем бедствия войны, из-за очень больших налогов и притеснений, испытываемых от рук дурных людей, ведь законы не распространяются на всех. Если нарушитель закона – богач, он едва ли поплатится за свое преступление; если же он беден и не знает, как вести дела, то понесет наказание согласно закону – если только не уйдет из жизни раньше, чем закончится его суд, ибо такие судебные дела тянутся долго и на них тратится много денег. Возможно, самое тяжкое во всем – получать за плату то, что полагается по закону. Никто не начнет суда против дурного человека, пока не даст денег судье и его помощникам.

Когда он изложил эти и многие другие доводы, я в ответ спокойно сказал, что он должен выслушать и мои речи. Потом я заметил, что основатели римских порядков были мудрыми и благородными мужами, желавшими, чтобы дела не велись случайно. Они назначили одних быть охранителями законов, а других уделять внимание оружию и исполнять воинскую службу; им не поставили иной задачи, кроме как быть готовыми к битве и отправляться на войну уверенно, как на привычное занятие, поскольку страх заранее исчезает благодаря тренировкам. Третьим, занятым земледелием и заботой о земле, было назначено содержать и себя, и тех, кто воюет за них, путем собирания налога продуктами для войска [75] . Об обиженных они поручили заботиться иным: людям, которые поддержат утверждения не способных по слабости своей природы защитить свои права, и судьям, помогающим предписаниям закона. Нет недостатка и в заботе о тех, кто приходит к судьям,  – среди этих людей некоторые пекутся о том, чтобы тот, кто добился решения судей, получил требуемое, а того, кто виновен в нарушении, не заставляли платить сверх определенного судьями. Если бы тех, кто заботится о таких вещах, не было, то повод для нового суда возникал бы из прежнего; выигравший тяжбу вел бы себя со своим противником жестоко, а получивший неблагоприятное решение упорствовал бы в своем незаконном мнении. К тому же для таких людей назначена определенная сумма денег, которую платят спорящие стороны, подобная той, что земледельцы платят солдатам. Разве не справедливо, вопросил я, содержать того, кто приходит тебе на помощь, и вознаграждать его за доброту? Точно так же пропитание лошади представляет выгоду для всадника, забота о скоте – для пастуха, о собаках – для охотника и о прочих созданиях – для людей, держащих их для собственной защиты и помощи. Когда люди платят за отправление правосудия и проигрывают тяжбу, то пусть приписывают эту неприятность собственной несправедливости и ничему иному.

Что касается слишком большой продолжительности тяжб, то пускай так и будет, ведь это происходит благодаря заботе о справедливости, чтобы судьи не нарушили аккуратности, действуя поспешно. Лучше, когда они, рассуждая, оканчивают тяжбу поздно, чем когда в спешке не только вредят людям, но и оскорбляют Бога, основателя справедливости. Законы устроены для всех – даже император повинуется им,  – и неправда (как было сказано в его обвинении), что богачи безнаказанно нападают на бедняков, разве только кто-то на самом деле избежит наказания, укрывшись от разбирательства. Это избавление существует не только для богатых, любой бедняк может также обрести его, ибо хотя они и виновны, но не получают возмездия из-за отсутствия доказательств, однако это случается у всех народов, а не только у римлян. Что касается полученной им свободы, то я сказал этому человеку, что он должен благодарить судьбу, а не хозяина, который повел его на войну. И действительно, он мог по неопытности погибнуть от рук врага или, сбежав, подвергнуться наказанию своего господина. Римляне даже со слугами обращаются лучше. Они являют им отношение отцов или наставников, так что слуги, удерживаемые от дурных наклонностей, добиваются того, что считается для них лучшим, а хозяева наказывают их за грехи так же, как наказывают собственных детей. Их запрещено предавать смерти, как у скифов. Также есть много способов даровать свободу, которую они даруют легко, и не только при жизни, но и находясь при смерти и распоряжаясь своим имуществом как хотят. И как бы человек при смерти ни решил поступить со своей собственностью – это становится законом.

Мой собеседник заплакал и сказал, что законы прекрасны, а римское устроительство справедливо, но правители разрушают его, не заботясь о нем, подобно своим предшественникам [76] . Пока мы обсуждали подобные предметы, появился кто-то из слуг и открыл ворота ограды. Я подбежал и спросил, что делает Онегесий, ибо я хотел бы передать ему кое-что от посла, прибывшего от римлян. Тот ответил, что я встречусь с ним, если подожду немного, так как он собирается выходить.

И действительно, прошло немного времени, и я увидел, как он выходит. Приблизившись, я сказал, что римский посол приветствует его и я пришел с дарами от него, а также что у меня есть золото, присланное императором. Я спросил, когда и где он желает поговорить с Максимином, так как последний стремится встретиться. Он приказал своим слугам принять золото и дары и велел мне доложить Максимину, что придет к нему тотчас же. Вернувшись, я объявил, что Онегесий близко. И тут он зашел в наш шатер.

Обращаясь к Максимину, он поблагодарил его и императора и спросил, что Максимин желал сказать, раз позвал его. Римлянин ответил, что пришло время, когда Онегесий обретет большой почет среди людей, если поедет к императору и, используя свой ум, разрешит противоречия и установит согласие между римлянами и гуннами. Он сказал, что [от этого] будет польза не только обоим народам, но что он сам также получит множество выгод для своего семейства, поскольку и он, и его дети всегда будут друзьями императора и его народа.

Онегесий спросил: «Какие же поступки доставят удовольствие императору и как можно уладить для него разногласия?» Максимин ответил, что, приехав на римскую территорию, он заслужит благодарность императора и уладит разногласия путем тщательного изучения их причин и устранения их согласно условиям мира. Тот сообщил, что передаст императору и его министрам, чего желает Аттила. «Или,  – спросил он,  – римляне считают, что тронут меня просьбами настолько, что я предам своего господина, пренебрегу своим воспитанием у скифов, своими женами и детьми и не посчитаю рабство у Аттилы лучшим, чем богатство у римлян?» Он добавил, что ему выгоднее, оставшись в своей стране, усмирять дух своего господина относительно причин, по которым тот гневается на римлян, чем, перейдя к ним, подвергнуться проклятию за то, что сделал противное тому, что кажется Аттиле лучшим.

Сказав так, он вышел, велев прежде, чтобы я поговорил с ним о предметах, которые мы желали бы обсудить с ним, поскольку продолжающиеся посещения не подобали Максимину – человеку, выступающему в официальной должности.

На следующий день я пришел к ограде Аттилы с дарами для его жены. Ее звали Крека [77] , и от нее у Аттилы было трое сыновей, причем старший был правителем акатиров и других народов, живущих в Скифии вдоль Черного моря. Внутри ограды стояло множество домов, часть которых была из красиво прилаженных друг к другу досок, а другая из гладко отесанных до прямизны бревен; они были положены на брусья, создававшие круги. Начинаясь на уровне земли, круги поднимались до средней высоты. Здесь жила жена Аттилы. Я добился прохода у варваров, стоявших у двери, и увидел ее возлежавшей на мягком покрывале. Пол покрывали ковры из свалянной шерсти. Вокруг нее в ожидании стояло множество слуг, а служанки, сидевшие перед ней на полу, цветными нитями вышивали тонкие ткани, которые для украшения накидывают поверх варварских одежд. Приблизившись, я поприветствовал ее, передал наши подарки и вышел. Я отправился к другому дому, где случилось остановиться Аттиле, и ждал, пока выйдет Онегесий, поскольку тот покинул свой дом и был внутри. Стоя среди людей, ибо меня никто не задерживал – я был знаком и стражам Аттилы, и тем, кто сопровождал его,  – я видел, как толпа подалась вперед, вокруг начались шум и суета, поскольку Аттила собирался выйти. Он появился из своего дома, шагая гордо и бросая по сторонам взгляды. Выйдя, он остановился вместе с Онегесием перед своим домом, и многие, имевшие разногласия друг с другом, подходили и узнавали его решение. Затем он вернулся в дом и принял прибывших к нему варварских послов.

Пока я ждал Онегесия, приблизились Ромул, Промот и Роман, приехавшие к Аттиле из Италии в качестве послов по делу о золотых чашах. Вместе с ними пришли Рустиций, бывший в свите Констанция, и Константиол, человек из паннонской земли, управляемой Аттилой. Они приблизились, чтобы поговорить и справиться, отпустили нас или заставили остаться. Я ответил, что жду у ограды, дабы узнать это у Онегесия. Затем я, в свою очередь, спросил, дал ли Аттила спокойный и благосклонный ответ относительно их посольства, а они сообщили, что он не изменил своего решения и собирается объявить войну, если ему не пришлют Сильвана или чаши.

Мы дивились варвару и его неразумности, а посол Ромул, опытный во многих делах, прекратил разговор, сказав, что большой успех и могущество, происходящие от удачи, возвеличили его, так что он не терпит простых предложений, если только не считает их исходящими от себя. Никто из тех, кто правил Скифией или какой-либо другой землей, не добивался таких больших успехов за столь короткое время, поскольку он правит даже островами Океана и вдобавок ко всей Скифии заставляет римлян платить дань. Он сказал, что Аттила стремится к еще большим достижениям, помимо прежних, и желает пойти против персов, чтобы еще больше расширить свои владения.

Когда один из нас спросил, какой путь он может избрать против персов, Ромул ответил, что землю мидийцев от Скифии отделяет небольшое расстояние и гуннам этот путь небезызвестен. Давно [78] , когда их страну охватил голод, они напали на нее, а римляне не противостояли им из-за войны, которую сами вели в то время.

Басих и Курсих, люди, позднее прибывшие в Рим для заключения союза, принадлежа к скифскому царскому роду и правя огромным количеством людей, вторглись на территорию мидян. Перебежчики рассказывали, что они пересекли пустынную страну, переправились через какую-то топь, которую Ромул считал Меотидой, провели пятнадцать дней, пересекая некие горы, и спустились в Мидию. Когда они грабили и разоряли страну, подошли полчища персов и, заняв более высокое место, наполнили воздух стрелами, так что гунны, пребывая в опасности, поспешно отступили, уйдя через горы. Они захватили мало добычи, ибо большую часть забрали мидяне. Опасаясь преследований врага, они пошли по другой дороге и, двигаясь… дней [79] от огня, что изливался из скалы, находящейся под водами моря, прибыли домой. Поэтому они знают, что страна мидийцев находится недалеко от Скифии. У Аттилы, если он пожелает отправиться туда, не будет больших трудностей и долгого путешествия, так что он подчинит мидян, парфян и персов и заставит их покориться выплате дани, ибо у него есть армия, которой не может сопротивляться ни один народ.

Когда мы стали молиться, чтобы он пошел против персов и начал войну с ними вместо нас, Константиол сказал, что опасается того, что Аттила, с легкостью покорив персов, вернется тираном, а не нашим другом. Ныне мы привозим ему золото из-за его звания, но если он победит парфян, мидийцев и персов, то больше не потерпит, чтобы римляне правили самостоятельно, а, считая их своими слугами, открыто станет отдавать им жестокие и невыносимые приказы. Звание, о котором упомянул Константиол,  – римский полководец, магистр армии, и благодаря этому Аттила получал от императора дань, скрываемую под этим предлогом. Поэтому выплаты посылались ему под видом военных снабжений, выдаваемых полководцам. Так что, сказал Константиол, после того, как мидяне, парфяне и персы будут завоеваны, он избавится от имени, которым желают называть его римляне, и от титула, которым, как они считают, они его почтили, и заставит их обращаться к себе как к императору, а не как к военачальнику. Даже сейчас, гневаясь, он, бывает, говорит, что его слуги – это полководцы того правителя (императора) и что у него самого есть командиры, равные по достоинству императорам римлян. Вскоре случится увеличение его настоящего могущества, и Бог открыл это, явив меч Ареса. Это священный предмет, чтимый скифскими царями, поскольку посвящен господину войн. В древние времена он был спрятан, а затем найден при помощи быка.

П. Фр. 10. Пастух, заметив, что одно животное в его стаде хромает, и не найдя причины для такой раны, встревожился и пошел по следам крови. В итоге он набрел на меч, на который корова неосторожно наступила, пока щипала траву. Он выкопал его и принес прямо к Аттиле. Тот обрадовался такому подарку и решил – поскольку был человеком высокомерным,  – что ему предназначено быть царем над всем миром и что благодаря мечу Марса ему будет даровано превосходство в битве.

П. Фр. 8 (продолжение). Каждый из нас желал сказать что-то о нынешнем положении дел, когда вышел Онегесий, и мы пошли к нему, чтобы узнать о занимавшем нас вопросе. Поговорив сперва с несколькими варварами, он велел мне спросить у Максимина, кого из людей консульского достоинства римляне отправили послом к Аттиле. Придя в шатер, я передал, что было мне сказано, и посоветовался с Максимином, как следует отвечать относительно предметов, о которых варвар собирает от нас сведения. Я вернулся к Онегесию и сказал, что римляне желают, чтобы он приехал к ним, дабы обсудить разногласия, а если им не удастся достичь этого, то император отправит послом того, кого пожелает. Он тотчас приказал мне позвать Максимина, и когда тот пришел, отвел его к Аттиле. Немного погодя Максимин вышел и сказал, что варвар желает, чтобы послом отправили Нома, консула 445 года , или Анатолия, или же Сенатора [80] , и не примет никого, кроме названных людей. Когда Максимин заметил, что, называя людей для посольства, он обязательно выставит их подозрительными перед императором, Аттила ответил, что если они не сделают, как он желает, то разногласия будут разрешены с помощью оружия.

Когда мы вернулись в свой шатер, пришел отец Ореста Татул и сказал: «Аттила приглашает вас обоих на пир, который начнется в девятом часу дня». Мы подождали назначенного времени, и когда те из нас, кто был приглашен на пир, и послы западных римлян пришли, то остановились на пороге перед Аттилой. Виночерпии, согласно местному обычаю, поднесли нам кубок, чтобы мы могли помолиться перед тем, как сесть. Когда это было сделано, мы, отпив из кубка, подошли к местам, где нам назначено было сидеть за обедом.

Все стулья были поставлены вдоль стен дома по обе стороны. Посередине на ложе сидел Аттила, позади него стояло еще одно ложе, а за ним находились ступени, ведущие к его кровати, накрытой белыми тканями и разноцветными вышивками для украшения, совсем как эллины и римляне готовят для новобрачных. Положение обедавших справа от Аттилы считалось более почетным, вторыми были размещенные слева, где случилось быть нам и где выше нас сидел Берих, гот, считавшийся у скифов знатным. Онегесий сидел на стуле справа от царского ложа, а напротив Онегесия сидели два сына Аттилы. Старший сын сидел на его ложе, не рядом с ним, а на краю, смотря из уважения к отцу в землю.

Когда все было приведено в порядок, пришел виночерпий и поднес Аттиле деревянный кубок с вином. Тот взял его и приветствовал первого по положению, удостоенный такой чести приветствия человек встал. Ему не надлежало садиться, пока царь, пригубив или выпив вина, не отдаст кубок обратно виночерпию. Все присутствующие выражали ему почтение таким же образом, пока он сидел, беря кубки и отпивая из них после приветствия. У каждого гостя был свой виночерпий, который должен был выходить по порядку после ухода виночерпия Аттилы. После того как почести были оказаны второму человеку и остальным по очереди, Аттила приветствовал нас тем же ритуалом, согласно порядку мест. Когда каждому была оказана честь таким приветствием, виночерпии вышли, и рядом со столом Аттилы были поставлены столы для трех, четырех или большего числа людей. Каждый мог отведать с них кушанья, положенные на блюдо, не покидая своего места. Первым вошел слуга Аттилы, неся блюдо, наполненное мясом, а затем прислуживавшие остальным поставили на столы хлеб и яства. Хотя для прочих варваров и для нас были приготовлены великолепные кушанья, поданные на серебряных блюдах, у Аттилы не было ничего, кроме мяса на деревянном подносе. Он оказался воздержанным и во всем остальном, ибо гостям на пиру подавали золотые и серебряные кубки, а его кубок был деревянным. Его одежда тоже была простой и не выделялась ничем, кроме чистоты; висевший у него сбоку меч, застежки на его варварской обуви, уздечка его коня не были украшены, как у других скифов, золотом, камнями или чем-то ценным.

Когда яства, положенные на первых блюдах, были съедены, мы все встали, и никто не возвращался на свое место, пока каждый в прежнем порядке не выпил кубок вина, поднесенный ему, с молитвой, чтобы Аттила здравствовал. Когда ему таким образом воздали почести, мы сели, и на каждый стол было поставлено второе блюдо с кушаньем. Попробовав это яство, все опять так же встали и снова выпили вина, потом мы сели.

Когда наступил вечер, зажгли сосновые факелы, и два варвара, выйдя вперед и встав перед Аттилой, запели песни, которые сложили, восхваляя его победы и храбрость в бою. Присутствовавшие на пиру смотрели на этих людей, некоторые восхищались стихами, другие, вспоминая войны, воодушевились, а третьи, чьи тела ослабели от времени, а дух принуждал к спокойствию, заплакали. После песен вышел какой-то помешанный скиф, который заставил каждого разражаться смехом, произнося нелепые, непонятные и неразумные слова. После него вошел Зеркон Мавр.

П. Фр. 11. Этот человек, так называемый скиф, принадлежал к народу мавров. Из-за уродства своего тела, шепелявости и облика он был объектом насмешек. Он был очень мал ростом, сутул, с кривыми ногами и носом, обозначенным лишь ноздрями из-за его невероятной приплюснутости. Он был представлен Аспару, сыну Ардавурия [81] , в то время, когда тот был в Ливии, когда варвары вторглись во Фракию, его захватили и отдали скифским царям. Аттила не мог выносить его вида, но Бледа был им чрезвычайно доволен не только когда тот произносил смешные слова, но и когда бродил в молчании и неуклюже двигался. Он оставался с ним во время пиров и во время походов, нося во время таких экспедиций оружие, которое должно было вызывать смех. Бледа высоко ценил его и, когда тот вместе с другими римскими пленниками бежал, полностью пренебрег остальными, приказав разыскивать его со всем усердием. Когда Бледа увидел, что его поймали и привели обратно закованным в цепи, он рассмеялся и, утратив свой гнев, спросил о причине его бегства и о том, почему тот считает жизнь у римлян лучше, чем жизнь у них. Зеркон ответил, что его побег был преступлением, но у него для этого преступления была причина, ведь ему не дали жену. Перестав смеяться, Бледа отдал ему в жены высокородную женщину, которая была из свиты царицы, но из-за проступка более не служила у нее. Так что Зеркон проводил все свое время в компании Бледы. После смерти последнего Аттила отдал Зеркона в качестве подарка Аэцию, военачальнику западных римлян, который отослал назад Аспара.

П. Фр. 8 (продолжение). Эдекон уговорил его приехать к Аттиле, чтобы вернуть супругу, которую он получил в жены в стране варваров, благодаря его влиянию, поскольку он был в милости у Бледы. Зеркон оставил ее в Скифии, когда его отправили к Аэцию в качестве подарка от Аттилы. Однако он разочаровался в своей надежде, ибо Аттила рассердился, что тот вернулся в его страну. Во время пира он вышел вперед и своим видом, платьем, голосом и словами, которые произносил невнятно (ибо мешал язык гуннов и готов и язык латинян), смягчил всех, кроме Аттилы, и вызвал неудержимый смех.

Однако Аттила остался неподвижным, не меняя выражения лица, ни речами, ни поступками он не показал, что ему сколько-нибудь смешно, пока его младший сын (мальчика звали Эрнах) не подошел и не встал перед ним. Он ущипнул мальчика за щеки и посмотрел на него нежным взглядом. Я был удивлен, что он обращает мало внимания на других сыновей, но дарит вниманием этого, а варвар, сидящий рядом со мной и знавший латинский язык, предупредил меня, чтобы я не повторял ничего из того, что он собирается сказать, и поведал, как провидцы предрекли Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен этим сыном. Поскольку гунны затянули пиршество до ночи, мы ушли, не желая продолжать пить.

Когда наступил день, мы пошли к Онегесию и попросили отпустить нас, дабы мы не теряли времени понапрасну. Он ответил, что Аттила также хочет отослать нас. Спустя какое-то время он стал советоваться с избранными людьми относительно решений Аттилы и составлять письма, которые нужно было передать императору,  – присутствовали его секретари и Рустиций. Этот человек, родившийся в Верхней Мезии, был захвачен на войне и благодаря своему искусству красноречия служил варвару, составляя для него письма.

Когда он вышел из собрания, мы попросили его об освобождении жены Сила и ее детей, проданных в рабство при захвате Ратиарии. Он не противился их освобождению, но желал продать их за большую сумму денег. Мы умоляли его пожалеть их несчастную судьбу и подумать об их прежнем благополучии, и он отправился к Аттиле и освободил женщину за 500 золотых монет, а детей – в качестве дара императору.

Тем временем Крека, жена Аттилы, пригласила нас отобедать в доме Адамия, который заведовал ее делами. Мы пошли с несколькими избранными мужами из местных и были встречены по-дружески радушно. Они приветствовали нас любезными словами и кушаньями. Каждый из присутствующих вставал и со скифской щедростью подносил нам полную чашу, а после, обняв и поцеловав выпившего, принимал кубок обратно. После обеда мы пошли в свой шатер и отправились спать.

На следующий день Аттила снова пригласил нас на пир, и, как и раньше, мы пришли к нему и пировали. Оказалось, что рядом с ним на ложе сидел не его старший сын, а Оэбарсий, его дядя по отцовской линии. Во время пира он обращался к нам с учтивыми речами и велел передать императору, чтобы тот дал Констанцию, посланному к нему Аэцием в качестве секретаря, жену, которую обещал. Констанций приехал к императору Феодосию вместе с послами от Аттилы и сказал, что устроит длительный мир между римлянами и гуннами, если император даст ему богатую жену. Император согласился и пообещал отдать ему дочь Сатурнина [82] , человека, славящегося богатством и родовитостью. Однако Сатурнина убила Афинаида, или Евдокия (ибо ее называли обоими именами), и Зенон не соглашался исполнить это обещание. Этот человек был консулом и командовал большим отрядом исавров, с которыми во время войны его назначили охранять Константинополь. Затем когда он командовал войсками на Востоке, то увез деву из ее жилища и обручил ее с неким Руфом, одним из своих приближенных [83] . Когда у него отняли деву, Констанций стал умолять варвара не оставить без внимания нанесенное ему оскорбление и просил, чтобы эту или иную деву, которая принесет приданое, отдали бы ему в жены. Поэтому на пиру варвар приказал Максимину передать императору, что Констанций не должен обмануться в своих чаяниях, зароненных императором, ибо императору не пристало лгать. Аттила отдал этот приказ, поскольку Констанций обещал ему деньги, если за него будет сосватана богатая женщина из римлян.

Мы ушли с пира с наступлением ночи, и прошло три дня прежде, чем нас отпустили, почтив приличествующими дарами. Аттила послал Бериха, знатного человека и правителя многих деревень в Скифии, который сидел выше нас на пиру, послом к императору по различным причинам, но главным образом потому, что в качестве посла тот мог получить подарки от римлян [84] .

Когда, путешествуя, мы остановились в какой-то деревне, был пойман скиф, который пришел с римской стороны в землю варваров, чтобы шпионить. Аттила велел посадить того на кол. На следующий день, когда мы ехали через другие деревни, схватили двух человек, являвшихся рабами скифов; их руки были связаны за спиной, поскольку они убили своих хозяев во время войны. Скифы распяли их, поместив головы обоих на двух перекладинах с рогами.

Пока мы ехали по Скифии, Берих сопровождал нас в путешествии и казался спокойным и дружелюбным, но как только мы пересекли Дунай, он усвоил враждебное отношение к нам из-за некоторых предшествующих случаев или из-за того, что узнавал от своих слуг. Он забрал коня, которого прежде подарил Максимину,  – Аттила приказал всем знатным людям при своем дворе выказать расположение к Максимину подарками, и каждый, включая Бериха, прислал ему коня. Приняв нескольких, Максимин отправил остальных назад, стремясь своей скромностью показать благоразумие. Берих забрал коня обратно и более уже не ехал и не ел вместе с нами. Дошло до такого, хотя в земле варваров с нами был заключен договор о дружбе.

Оттуда мы продолжали свой путь через Филиппополь к Адрианополю. Остановившись там, мы поговорили с Берихом и упрекнули его, что он молчит, сердясь на людей, не сделавших ему ничего дурного. Оказав ему внимание и пригласив пообедать с нами, мы двинулись дальше. По пути мы встретились с Бигилой, собиравшимся возвращаться в Скифию; мы сообщили ответ Аттилы на наше посольство и продолжили путешествие обратно.

Прибыв в Константинополь, мы думали, что Берих оставил свой гнев, но тот не утратил своей дикой натуры. Он снова находился в ссоре, обвиняя Максимина, что тот, когда ехал в Скифию, будто бы сказал, что полководцы Ареобинд и Аспар [85] не имеют влияния на императора и он презирает их силу, ибо видит их варварское непостоянство [86] .

Когда Бигила прибыл туда, где случилось остановиться Аттиле, его окружили и схватили варвары, приготовившиеся к этому, и забрали деньги, привезенные Эдекону. Когда они привели его к Аттиле, тот спросил, зачем он привез так много золота. Бигила ответил, что оно для обеспечения себя и сопровождающих его, чтобы из-за недостатка припасов или нехватки лошадей или вьючных животных, которая могла случиться в долгом путешествии, он не отклонился бы от цели своего посольства. Оно также предназначалось для покупки пленников, ибо многие люди на римской земле просили его освободить их родственников.

Тогда Аттила воскликнул: «Презренная тварь (так он назвал Бигилу), ты больше не избежишь правосудия благодаря своим измышлениям. У тебя не будет никакого оправдания, чтобы избежать наказания. У тебя с собой больше денег, чем нужно для пропитания, чтобы купить лошадей или вьючных животных или освободить пленников, что я к тому же запретил делать Максимину, когда он пришел ко мне». Сказав это, он приказал, чтобы сына римлянина (который впервые сопровождал Бигилу в землю варваров) убили мечом, если только Бигила не ответит раньше, зачем и для какой цели привез деньги.

Когда тот увидел, что его сыну грозит смерть, то разразился слезами и причитаниями и громко кричал, что по справедливости меч должен быть обращен против него, а не против юноши, не сделавшего ничего дурного. Он без колебаний поведал о плане, задуманном им, Эдеконом, евнухом и императором, и беспрестанно умолял, чтобы его предали смерти, а его сына освободили. Когда Аттила понял из того, что рассказал Эдекон, что Бигила не лжет, то приказал заключить его в оковы и поклялся, что не освободит его, пока его сын не отправится назад и не привезет ему еще пятьдесят фунтов золота в качестве выкупа. Один был связан, а другой отправился на римскую землю; Аттила послал в Константинополь Ореста и Эслу.

П. Фр. 9. Здесь стоит привести более поздний рассказ об этом знаменитом путешествии, ибо он содержит кое-какие дополнительные подробности. Переправившись через действительно широкие реки – а именно через Тизию, Тибизию и Дрикку,  – мы прибыли в то место, где когда-то из-за вероломства сарматов погиб Видигойя, храбрейший из готов. (Этот человек, также известный как Видикула, или Индигойя, являлся одним из героев ранних готских сказаний и, судя по упоминанию сарматоготской войны, умер, возможно, в 331–332 или 334 году, когда во времена Константина два племени враждовали друг с другом. Под «сарматами» здесь подразумевается германский народ, в который позднее влились вандалы, проживавший к северу от готов и обычно заключавший союз с Римом [87] .) Оттуда мы вскоре достигли деревни, где остановился царь Аттила; деревни, говорю я, похожей на очень большой город, где мы обнаружили деревянные стены, построенные из оструганных досок, скрепление которых казалось до того крепким, что стык между досками едва можно было заметить при близком рассмотрении. Там можно было увидеть залы для пиршеств, поставленные по кругу, и портики, устроенные со всей пышностью. Площадь двора окружала огромная стена, так что даже его величина указывала на царский дворец. Таков был дом Аттилы, царя, владевшего всем миром варваров, и он предпочитал это жилище городам, захваченным им.

П. Фр. 12. Когда Бигила был уличен в заговоре против Аттилы, Аттила схватил его и сотню фунтов золота [88] , посланных евнухом Хрисафием, и сразу же послал Ореста и Эслу в Константинополь. Он приказал Оресту повесить на шею суму, в которой Бигила держал золото, и явиться так перед императором. Показав суму ему и евнуху, он должен был спросить, узнают ли они ее. Тогда Эсла должен был передать на словах: «Феодосий – сын благородного отца; Аттила также благородного происхождения, и он, наследовав своему отцу Мундиуху, сохранил свое высокое происхождение. Феодосий же, поскольку платил ему дань, утратил свое благородство и является его рабом. Вот он и не поступает справедливо по отношению к тому, кто выше его – кого судьба назначила быть его господином,  – поскольку напал на него тайно, как презренный раб. Аттила не оставит без наказания тех, кто согрешил против него, если только Феодосий не отдаст ему евнуха для наказания».

С такими повелениями эти мужи и приехали в Константинополь. Так случилось, что Хрисафия также требовал Зенон, возможно гневаясь из-за конфискации собственности жены Руфа и видя в этом поступке руку могущественного царедворца. Максимин действительно передал слова Аттилы, что императору нужно выполнить обещание и дать Констанцию жену, которая не должна быть сговорена с другим мужчиной против желания императора. Аттила говорил, что человека, посмевшего отдать ее, следует наказать, а иначе дела императора находятся в таком состоянии, что он не властен даже над своими рабами. Аттила сообщил, что готов заключить против них союз, если император пожелает. Феодосий был раздосадован и забрал у девушки имущество.

П. Фр. 13. Хрисафий пребывал в мучительном положении, ибо его требовали и Аттила, и Зенон. Поскольку все объединились в том, чтобы помочь ему, и были о нем высокого мнения [89] , то нашли, что лучше отправить послами к Аттиле Анатолия и Нома. Анатолий был магистром армии с резиденцией в Константинополе [90] и одним из тех, кто скрепил условия мира с ним в начале 448 года ; Ном занимал пост магистра оффиций [91] , и его вместе с Анатолием причисляли к патрикиям, превосходившим всех остальных по положению. Ном был отправлен вместе с Анатолием не только из-за своего высокого жребия, но и потому, что был расположен к Хрисафию и мог бы завоевать расположение варвара своей щедростью, ибо, когда он хотел устроить дело, с его стороны не бывало недостатка денег.

Этих людей отправили, чтобы усмирить его [Аттилы] гнев, склонить его сохранять мир согласно договору и передать, что Констанцию будет дана жена, не хуже дочери Сатурнина ни по рождению, ни по богатству. Та не желала этого брака и вышла замуж за другого мужчину, поскольку у римлян не разрешается обручать женщину с мужчиной против ее желания. Евнух также послал варвару золото, чтобы тот смягчился и унял свой гнев.

П. Фр. 14. Анатолий, Ном и их свита, переправившись через Дунай, доехали в Скифии до реки Дрекон. Аттила из уважения к этим мужам встретился с ними там, чтобы им не пришлось утомиться поездкой. Сначала он говорил высокомерно, но, смягчившись из-за множества даров и успокоившись от почтительных речей, поклялся сохранять мир согласно договору, уйти с римских земель, ограниченных Дунаем и даже удержаться от давления на императора по поводу беглецов, если римляне не станут впредь принимать тех, кто сбежал от него. Он освободил Бигилу, получив пятьдесят фунтов золота, которые сын того привез ему, прибыв в Скифию вместе с послами. Он также отпустил очень многих пленников без выкупа, поскольку был расположен к Анатолию и Ному. Он подарил им коней и шкуры диких зверей, которыми украшают себя скифские цари, и отправил их обратно вместе с Констанцием, чтобы император смог выполнить данное ему обещание. Когда послы вернулись и передали все сказанное и сделанное, с Констанцием была обручена женщина. Она была женой Арматия, сына Плинты [92] , который являлся римским военачальником и консулом. Арматий отправился в Ливию во время войны против авсориан [93] и добился успеха, однако заболел и умер. Император уговорил жену этого человека, выбранную из-за ее происхождения и богатства, выйти замуж за Констанция. Когда разногласия с Аттилой таким образом уладились, Феодосий начал опасаться, как бы Зенон, чьи требования выдать Хрисафия не были смягчены, не захватил власть [94] .

И. А. Фр. 199 (1). Феодосий Младший гневался на Зенона, ибо опасался, что когда-нибудь он тоже может устроить восстание, и считал, что ему грозит трусливое нападение. Этот человек глубоко беспокоил его. Хотя он легко прощал все остальные грехи, но был ожесточен и непреклонен против тех, кто замышлял переворот, и даже против тех, кто считал себя достойным императорской власти, и продолжал убирать их с дороги. Кроме уже упомянутых лиц, он также сверг Баудона и Даниилаза за то, что они участвовали в восстании. Поэтому в своем стремлении наказать Зенона, он с той же целью обратился к своему прежнему замыслу противодействия ему; потому Максимин и отправился к Исаврополю и заранее захватил там области; он послал армию морем на восток, чтобы покорить Зенона. Он не колебался, чтобы делать то, что казалось ему лучшим, но если его терзал сильный страх, он откладывал приготовления.

(2). В июне 450 года в Константинополь прибыл посланник с Запада, сообщивший, что Аттила вошел в царскую семью Рима, поскольку Гонория, дочь Плацидии и сестра Валентиниана III , правителя Запада, призвала его на помощь. Гонория, хотя и принадлежала к царскому роду и сама обладала знаками власти, была застигнута в том, что тайно делила ложе с неким Евгением, управлявшим ее делами. Его предали смерти за это преступление, а ее лишили царского статуса и обручили с Геркуланом, человеком консульского достоинства [95] , с таким добрым нравом, что его не подозревали в стремлении к царской власти или восстанию. Она привела свои дела в бедственное и ужасное положение, послав евнуха Гиацинта к Аттиле, чтобы тот за деньги смог отомстить за ее замужество. В дополнение к этому она также послала кольцо, вверив себя варвару, который был готов пойти против Западной империи. Он хотел сперва захватить Аэция, ибо думал, что не сможет достичь своих целей, если не уберет того с дороги. Когда Феодосий узнал об этом, он сообщил Валентиниану, чтобы отдать Гонорию Аттиле. Валентиниан схватил Гиацинта и тщательно расследовал все дело; подвергнув того множеству телесных истязаний, он приказал его обезглавить. Валентиниан отослал свою сестру Гонорию к матери в качестве дара, поскольку та постоянно спрашивала о ней. Так Гонория избегла опасности в тот раз.

Спустя всего несколько недель после этой последней трусливой уступки гунну 28 июля 450 года Феодосий умер [96] , и на трон взошел более сильный Маркиан. Одним из его первых действий стала казнь Хрисафия, и почти тогда же Аттилу предупредили, что Константинополь станет вести по отношению к нему сильную политику, которая стала осуществимой благодаря тому, что Аттила обратил внимание на Запад.

П. Фр. 15. Когда Аттиле сообщили, что после смерти Феодосия на римский трон на Востоке взошел Маркиан, гунн рассказал ему, что произошло с Гонорией. Он отправил послов к правителю западных римлян, чтобы заявить, что с Гонорией, которая была обещана ему в жены, никоим образом не должны обращаться дурно, ибо он отомстит за нее, если она не получит верховной власти. Он также отправил людей к восточным римлянам за назначенной данью, но его посланники вернулись из обеих поездок, ничего не добившись. Римляне Запада ответили, что Гонория не может выйти за него замуж, поскольку отдана за другого мужчину, и что царская власть не принадлежит ей, поскольку власть над Римской империей принадлежит мужчинам, а не женщинам. А римляне Востока ответили, что не подчинятся выплатам дани, назначенной Феодосием: тому, кто будет соблюдать мир, они пошлют дары, а против того, кто грозит войной, они обнажат оружие и выставят не меньше людей, чем есть в его власти.

Аттила пребывал в нерешительности и в затруднении, на кого он должен напасть сначала, но в конце концов ему показалось наилучшим начать большую войну и выступить против Запада, поскольку там он будет сражаться не только против италийцев, но и против готов и франков – против италийцев, чтобы захватить Гонорию вместе с ее деньгами, а против готов, чтобы заслужить благодарность Гейзериха, правителя вандалов.

П. Фр. 16. Поводом к войне Аттилы с франками послужила смерть их владыки [97] и спор за власть между его сыновьями: старшим, который решил взять в союзники Аттилу, и младшим, (который привлек на свою сторону) Аэция. Я видел этого юношу, когда он был с посольством в Риме (65) [98] , – юношу, на щеках которого еще не пробивался пушок, а светлые волосы были такими длинными, что струились по плечам. Аэций усыновил его, вместе с императором дал ему множество даров и отправил обратно, пообещав дружбу и союз. По этой причине Аттила и выступил в поход и снова отправил избранных мужей из своего окружения в Италию, чтобы римляне могли отдать Гонорию. Он утверждал, что она должна соединиться с ним в браке, и в доказательство отправил посланное ею кольцо, чтобы его можно было показать. Он также говорил, что Валентиниан должен отказаться в его пользу от половины империи, поскольку Гонория получила власть над нею от отца и была отторгнута от нее из-за жадности своего брата. Поскольку западные римляне остались при своем прежнем решении и не обратили внимания на его предложение, он целиком отдался подготовке к войне и собрал всех воинов своей армии.

Последовавшую войну не случайно называют одним из важнейших событий в европейской истории, хотя ее подробности и точное место решающей битвы нельзя установить точно, как в случае с поражением Вара в Тевтобургском лесу. Нужно помнить, что Аттила представлял угрозу не только римской власти, но и римской цивилизации и христианской религии. Несмотря на то что разные германские племена, поселившиеся в Галлии, могли в то время считать себя политически независимыми, большинство их были не только христианами, но и полностью принимали материальные, духовные и культурные основы римской цивилизации. Поэтому неудивительно, что, помимо неких личных причин вражды с гунном, германские вожди Запада с готовностью стали союзниками Рима и пришли под начало великого римского полководца Аэция. Хотя в течение нескольких предшествующих лет этот выдающийся человек являлся военачальником армии, выступавшей против франков, бургундов и вестготов, теперь он обнаружил, что большая часть этих племен, подобно другим, стала его верными, хотя и временными союзниками.

Аттила с огромным войском монголов и подвластных ему германцев вторгся в центральную Галлию, где его конница могла действовать лучше и где существовали огромные возможности для грабежа. Некоторые города покорились ему, но его войско не было обучено и не стремилось вести осады, поэтому многие города устояли перед этой бурей, хотя и вынуждены были смотреть, как опустошают земли вокруг них. В течение нескольких недель, пока взаимные подозрения задерживали образование большого христианского союза, никто не мог устоять перед этими нападениями, но в конце концов Теодорих со своими вестготами присоединился к Аэцию и другим союзникам, и стало возможно противостоять Аттиле. Обе армии встретились, вероятно, около Труа в Мавриакской, или Каталаунской, долине, куда Аттила ушел от осажденного Орлеана. Как писал Гиббон, «собрались народы от Волги до Атлантического океана».

В последовавшей битве, как утверждают наши источники, погибли 162 000 или 300 000 человек [99] , и это количество, хотя и преувеличенное, показывает, как много с обеих сторон было убитых. Сначала гунны прорвали римский центр и всей мощью обрушились на вестготов, находившихся на правом фланге. Их король, благородный Теодорих, был смертельно ранен, а его войско дезорганизовано, когда в битву с фланга вступила конница вестготов под командованием Торисмунда. Гунны, вынужденные в беспорядке отступить в круг своих повозок, ожидали истребления с наступлением ночи, но их враги также понесли серьезные потери. Кроме того, новый король вестготов Торисмунд, опасаясь за свою власть, покинул поле боя, и большой союз распался. Тем не менее Аттиле в этой битве был причинен столь серьезный урон, что, проведя несколько дней в своем лагере, он отошел за Рейн, за ним предусмотрительно последовали оставшиеся союзники, и так, по словам Гиббона, «признали последнюю победу, которая была одержана во имя Западной империи».

Это поражение в Галлии, несомненно, серьезно ослабило огромную власть Аттилы или его жестокий нрав. В следующем, 452 году он напал на Италию и осадил Аквилею, богатый и укрепленный город на северном побережье Адриатического моря. Через три месяца трудной осады, в течение которых его армия испытывала серьезную нехватку продовольствия, город наконец был взят и так сильно разорен и разрушен [100] , что спустя сотни лет с трудом удалось обнаружить даже его развалины. С другими городами он поступил так же, или они сдались (самым значительным из последних был Милан). Двор императора переехал из Равенны в Рим, а Аэций не решился вступить в битву без союзников.

П. Фр. 17. Хотя разум Аттилы и стремился к тому, чтобы пойти на Рим, как рассказывает историк Приск, его приближенные удерживали его, но не потому, что были расположены к этому городу – они были его врагами,  – но имея пример Алариха, который когда-то был королем вестготов. Они опасались удачи собственного царя, ибо Аларих после захвата Рима прожил недолго, а почти сразу покинул людей. Пока ум Аттилы метался в сомнениях между тем, идти или не идти, из Рима прибыло посольство, ищущее мира. Сам папа Лев прибыл к нему в Амбулейскую область в Венетии, где реку Минций пересекают вброд. Аттила вскоре усмирил свой жестокий нрав и ушел туда, откуда пришел с обещанием мира,  – за Дунай. Однако прежде он объявил, угрожая, что принесет Италии еще большие бедствия, если Гонорию, сестру императора Валентиниана и дочь Плацидии Августы, не пришлют к нему с причитающейся ей долей царского богатства. Однако на решение Аттилы отступить гораздо большее влияние оказал голод в Италии, чем просьбы или подкуп со стороны посольства [101] .

П. Фр. 19. Вернувшись на север, он начал еще одно неудавшееся вторжение в Галлию, которое опять отразил король вестготов Торисмунд. Одновременно Аттила снова начал угрожать Восточной империи. После того как Аттила обратил Италию в рабство и вернулся в свои земли, он объявил тем, кто правил восточными римлянами, что будет вести войну и подчинит их страну, поскольку установленная Феодосием дань не была прислана.

П. Фр. 18. Когда Аттила стал требовать дань, установленную Феодосием, и угрожать войной, римляне ответили, что отправляют к нему послов, и отправили Аполлония. Его брат был женат на сестре Сатурнина [102] , женщине, которую Феодосий хотел выдать за Констанция и которую Зенон выдал замуж за Руфа. Однако императора уже не было среди живых, так что Аполлоний, являвшийся другом Зенона и получивший должность полководца, был отправлен послом к Аттиле.

Он переправился через Дунай, но не добился, чтобы варвар его принял, ибо тот гневался, что не была привезена дань, которую, как он говорил, установили для него люди более важные и более заслуживающие царства. Он не принял мужа, отправленного послом, и пренебрег тем, кто отправил его. В таком положении Аполлоний явил поступок отважного человека. Поскольку Аттила не позволял посольству прибыть и не желал говорить с ним, то, когда он приказал прислать ему все дары, которые тот привез от императора, и угрожал смертью, если он не отдаст их, Аполлоний сказал: «Скифам не подобает требовать того, что они не могут получить, ни дары, ни добычу». Так он дал понять, что дары будут отданы, если его примут как посла, и станут добычей, если его убьют и заберут их. Он вернулся, ничего не добившись.

П. Фр. 23. Однако великому гунну оставалось жить недолго. В 453 году, спустя несколько недель или месяцев ко времени своей кончины, как рассказывает историк Приск, Аттила после множества других жен, согласно обычаям своего народа, взял в жены очень красивую девушку по имени Ильдико. Ослабленный чрезмерным весельем на свадьбе и отягощенный сном и вином, он лежал на спине. В таком положении кровь, которая обычно шла у него носом, не могла излиться из обычных отверстий и хлынула по смертельному пути ему в горло и убила его. Так пьянство привело к постыдному концу царя, прославленного в войнах.

Согласно же романтическим слухам, ходившим среди римлян, его заколола ножом женщина [103] . Поздно на следующий день царские слуги, подозревая какое-то несчастье, после громких криков сломали двери. Они нашли Аттилу мертвым от излияния крови, но без ран, и печальную девушку, плачущую под покрывалом. Тогда, как требует обычай этого народа, они отрезали часть волос и ужасно изуродовали свои лица глубокими ранами, чтобы выдающийся воитель был оплакан не причитаниями и слезами женщин, а кровью мужчин. В связи с этим событием Маркиану, императору Востока, который был обеспокоен свирепым врагом, явилось чудо: во сне перед ним явилось божество, показавшее сломанный лук Аттилы в ту самую ночь, потому что гунны часто используют это оружие. Историк Приск говорит, что он принял это за истинное доказательство. Аттилу считали настолько страшным для империй, что сверхъестественные знаки в виде дара явили его смерть правителям. Мы не преминем рассказать немного о том, сколь многими способами его народ воздал почести его телу [104] .

Его тело было положено и торжественно выставлено в центре долины в шелковом шатре, чтобы внушать благоговение. Избранные всадники из всего гуннского племени объезжали кругом то место, куда его положили, наподобие цирковых состязаний, распевая погребальную песню: «Вождь гуннов, царь Аттила, рожденный от отца своего Мундиуха, повелитель сильнейших народов, который в одиночку с невиданным до его времени могуществом завладел скифской и германской землями и даже внушил ужас обеим империям римского мира, захватывал их города и, умилостивленный их мольбами, принимал ежегодную дань от них, чтобы спасти остальное от разграбления. Содеяв все это благодаря милости судьбы, он скончался не от вражеской раны, не от предательства друга, но когда его народ был защищен, среди удовольствий и счастья и не испытав боли. Кто же посчитает это смертью, за которую никто не считает нужным мстить?»

Когда его оплакали такими стенаниями, то справили над его могилой «страву», как они это называют, с большим пиром, соединяя противоположные чувства. Они выражали похоронную печаль, смешанную с ликованием, а затем ночью тайно погребли тело в земле. Они обшили его гробы первый золотом, второй серебром, а третий крепким железом, показывая таким способом, что это подобает могущественнейшему царю: железо потому, что он покорял народы, а золото и серебро потому, что он получал почести от обеих империй. Они положили и вражеское оружие, добытое в боях, дорогие украшения, сверкающие разными драгоценными каменьями, и всякого рода украшения, которыми утверждается царское положение. Чтобы уберечь такие сокровища от людского любопытства, они убили тех, кому поручено было дело,  – страшная плата за их труд,  – и смерть, накрывшая погребавших и погребенного, была мгновенной.

Итак, Аттила стал легендой, внушавшей ужас воображению и вошедшей в фольклор последовавших столетий. В «Песни о нибелунгах» Ильдико превратилась в Кримхильду, а Аттила стал Этцелем. Непрочное здание его империи скреплял лишь его гений, и с его смертью ее почти сразу разрушили раздоры. Подвластные Аттиле союзники, особенно гепиды и остготы, освободились; в битве при Недао в 454 году поссорившиеся сыновья Аттилы потерпели сокрушительное поражение, и старший из них, Эллак, был убит. Это сражение навсегда уничтожило единую гуннскую империю, и хотя время от времени известия о различных гуннских племенах появлялись, они больше не представляли серьезной угрозы для римлян.


Глава 4 Вандалы и падение западной римской империи

Валентиниан III, взойдя на трон еще ребенком, правил тридцать лет и был убит в 455 году; в течение следующих двадцати одного года, прежде чем власть в Италии перешла к королю варваров, здесь были провозглашены не менее девяти императоров, хотя лишь четверых официально признали в Константинополе. Это был период почти непрекращающихся трудностей, создаваемых варварами как внутри государства, так и за его пределами; наибольшую угрозу представляло королевство вандалов в Африке во главе с его великим правителем Гейзерихом. Захват Африки пришлым племенем стал для Рима и Италии более серьезной потерей, чем утрата Галлии, Испании или Британии, поскольку именно отсюда город веками ввозил весомую часть продовольствия. Более того, в то время на Западе вандалы наряду с германцами участвовали в масштабных и чрезвычайно разрушительных пиратских нападениях. Спустя шесть веков Рим снова ощутил угрозу со стороны Карфагена, и на сей раз суждено было победить Карфагену.

И. А. Фр. 201 (6). После того как Максим убил Валентиниана, Рим находился в смятении и хаосе, армия разделилась, некоторые желали, чтобы царскую власть принял Максим, а другие жаждали, чтобы трон захватил Максимиан. Сын Домнина, египетского торговца, нажившего состояние в Италии, он занял положение в свите Аэция. Кроме того, супруга Валентиниана Евдоксия весьма благоволила к Майориану. Однако власть во дворце получил Максим, раздавая деньги и заставив Евдоксию выйти за него замуж под угрозой смерти, считая, что его положение будет более прочным. Так Максим пришел к власти над Римской империей.

Когда Гейзерих, правитель вандалов, узнал о смерти Аэция и Валентиниана, то решил, что настало время напасть на земли Италии, поскольку мир был отменен со смертью тех, кто заключил его, а человек, занявший трон, не имел значительной власти. Говорили также, что супруга Валентиниана Евдоксия, горюя из-за убийства мужа и принуждения к браку, тайно вызвала его. Это весьма вероятно, поскольку Максим также женил своего сына на Евдокии, дочери Евдоксии, а эта девушка уже была помолвлена с сыном Гейзериха Гунерихом. Естественно, что императрица обратилась к Гейзериху, и тот пришел. С большим флотом и целым народом под своим началом он прибыл из Африки в Рим. Когда Максим узнал, что Гейзерих занял позиции в Азесте (месте недалеко от Рима), то пришел в ужас и бежал верхом. Когда царская гвардия и пользующиеся особым доверием граждане из его окружения покинули его, те, кто видел, как он спешит прочь, осыпали его бранью и всячески поносили. Когда он покидал город, кто-то бросил в него камень и, попав в висок, убил его. Толпа разорвала его тело и, насадив его члены на колья, разразилась хвалебным криком. Так он встретил конец жизни после трех месяцев верховной власти. Гейзерих вошел в Рим три дня спустя, 2 июня 455 года.

Разграбление города было гораздо более полным, чем при Аларихе сорока пятью годами ранее, и когда вандалы наконец вернулись на свои корабли, то забрали с собой все общественные и частные сокровища, а также Евдоксию, Евдокию (которая вскоре стала женой Гунериха), ее вторую дочь Плацидию, бывшую замужем за Олибрием, и сына Аэция Гауденция.

Новым императором стал Авит, провозглашенный сначала своими прежними друзьями вестготами и вскоре официально признанный на Востоке. Он никогда не был популярен в Риме, поскольку ему не удалось справиться с вандалами, которые еще больше распространили свою власть в Африке на территории, оставленные Риму по договору 442 года, и снова вторглись на Сицилию.

П. Фр. 24. Когда Гейзерих разграбил Рим и Авит был императором, Маркиан, император римлян Востока, отправил послов к Гейзериху, правителю вандалов, чтобы тот ушел из земель италийцев и вернул женщин царского рода, которых увел в плен: жену Валентиниана и ее дочерей. Послы вернулись на Восток, ничего не добившись, ибо Гейзерих не обратил внимания на послов от Маркиана и не освободил женщин. Маркиан снова отправил ему письма и отправил послом Бледу. Этот человек был епископом арианской ереси, как и Гейзерих, ибо вандалы тоже были христианской веры. Когда Бледа увидел, что тот не обращает внимания на его посольство, он произнес дерзкие слова и сказал, что ему, возвышенному настоящим почетом и славой, не будет выгодно начать войну с императором римлян Востока из-за того, что он не отпустил женщин царского рода. Однако ни разумность прежних доводов посольства, ни страх перед угрозами не заставили Гейзериха принять спокойный совет. Он отослал Бледу, не добившегося успеха, обратно и снова отправил свое войско на Сицилию и ближайшую к ней часть Италии и разграбил все земли. Авит, император западных римлян, также отправил посольство к Гейзериху и напомнил ему о предыдущих соглашениях, говоря, что если тот не выполнит их, то он станет готовиться [к войне] , полагаясь как на собственную армию, так и на помощь союзников. Он также послал Рицимера с войском на Сицилию. В жилах этого человека смешалась вестготская и свевская кровь, Авит назначил его магистром армии, и в следующие шестнадцать лет он являлся самым могущественным человеком на Западе, возводя на трон императоров и свергая их по своему желанию. В 456 году он одержал победу над вандалами в корсиканских водах и изгнал их с Сицилии. Тогда же король вестготов Теодорих II от имени императора напал на свевов и победил их в Испании; с этого времени они не оказывали значительного влияния на события в Западной Европе.

И. А. Фр. 202. Даже победы оказалось недостаточно, чтобы сделать Авита популярным. Когда Авит был императором в Риме, там царил голод из-за господства вандалов на море. Толпа винила Авита и вынуждала его отослать из города римлян союзников, пришедших с ним из Галлии. Он также отослал готов, которых сделал своими телохранителями, раздав им деньги, полученные от общественных работ, бронзовые знаки которых он продал купцам, ибо в царской казне не было золота. Это изъятие украшений из города побудило римлян поднять восстание [105] .

Майориан и Рицимер открыто восстали, ибо больше не опасались готов, и Авит, напуганный внутренними беспорядками и враждебностью вандалов, покинул Рим и отправился в Галлию. Майориан и Рицимер, напав на него по дороге, вынудили его бежать в святую обитель в Плацентии , отказаться от титула и снять царские одежды. Майориан и его спутники не отказались от осады, пока Авит не умер от голода. Он был императором в течение восьми месяцев. Одни говорят, будто его задушили, а другие, что он умер вскоре после того, как его сделали епископом [106] . Так закончились жизнь и правление Авита.

В течение пяти месяцев единственным властителем государства оставался восточный император, пока в апреле 457 года западным правителем не был признан Майориан, а тот, в свою очередь, не признал могущественного Рицимера, сделав его патрикием. Его первой задачей стало восстановление его господства в Галлии, поскольку вестготы разорвали отношения, а бургунды восстали, когда Авит – их кандидат на престол – был свергнут.

П. Фр. 27. Это удалось сделать в 458–459 годах. Когда готы в Галлии снова стали его союзниками, Майориан, император западных римлян, покорил племена, живущие в его владениях, одни с помощью оружия, другие путем дипломатии. Его второй задачей стало спасение Италии от продолжающейся угрозы со стороны вандалов. Часть захватчиков была побеждена в Кампании, однако, чтобы действительно решить эту проблему, Гейзериха нужно было победить в Африке. Майориан даже попытался отправиться в Ливию с большим войском после того, как собрал в Испании свыше трехсот кораблей. Сначала правитель вандалов отправил к нему послов, чтобы решить разногласия путем дипломатии. Когда императора не удалось убедить, он опустошил всю страну мавров, куда Майориан и его армия должны были прибыть из Испании, и испортил все окрестные воды. Возможно, Майориан избрал путь через Испанию, поскольку слышал о переходе мавров на сторону Гейзериха, но в любом случае этот флот, как и в других походах против вандалов, ничего не добился. Гейзерих победил его, когда тот еще находился в порту, и в 460 году от похода отказались.

И. А. Фр. 203. Майориан закончил войну на позорных условиях и отступил. Согласно заключенному договору Мавритания и Триполитания – земли, которые Гейзерих уже захватил, – были формально переданы королевству вандалов [107] . Это повлекло за собой смерть Майориана. Еще когда он был на пути в Италию, Рицимер замыслил убить его. Когда Майориан отпустил союзников после возвращения и следовал обратно в Рим со своею свитой, Рицимер и его сподвижники захватили его, отобрали пурпурное одеяние и корону, избили и обезглавили его. Так закончилась жизнь Майориана в августе 461 года.

Следующим императором Рицимер выбрал Севера, который оставался его марионеткой и не был признан в Константинополе. Главными трудностями для Рицимера оставались набеги вандалов и растущая независимость германцев в Галлии, хотя временами появлялись и другие проблемы. Например, в 461 году возникли трудности с военачальником Марцеллином. Он был воспитанником Аэция и советником Майориана, но, возможно, какое-то время продолжал служить Рицимеру в качестве начальника скифских (гуннских) отрядов, расквартированных на Сицилии и противостоявших нападениям вандалов. Он был «благоразумным, благородным, образованным и отважным и обладал качествами, подобающими государственному мужу», а также приверженцем язычества. Марцеллин покинул Сицилию и при поддержке восточного императора Льва основал фактически независимое герцогство в Далмации, но в 464 году его снова призвали на помощь Риму, а в 468 году – к участию в большом походе. Во время этой последней попытки он завоевал для Рима Сардинию, но вскоре был убит. Его отстранение от командования на Сицилии в 461 году привело в последующие годы к возобновлению нападений вандалов на этот остров и на Италию [108] .

П. Фр. 29. Поскольку Гейзерих больше не соблюдал договор с Майорианом, то послал множество вандалов и мавров разорить Италию и Сицилию. Марцеллин еще раньше покинул остров, потому что Рицимер, чтобы привлечь на свою сторону его войско, подкупил скифов – которых было большинство – за деньги покинуть Марцеллина и перейти к нему. Это заставило Марцеллина уйти с Сицилии, ибо он опасался заговора, поскольку не мог соперничать в богатстве с Рицимером.

Тогда к Гейзериху были отправлены посольства, первое от Рицимера, чтобы передать, что он не должен пренебрегать договором, а второе от правителя римлян Востока, чтобы убедить его уйти из Сицилии и Италии и отправить обратно женщин царского рода. Гейзерих, хотя к нему в разное время было отправлено множество посольств, не отдал женщин, пока не обручил старшую дочь Валентиниана (ее звали Евдокия) со своим сыном Гунерихом. Тогда он отправил обратно Евдоксию, дочь Феодосия II, и ее вторую дочь Плацидию, на которой женился Олибрий. Гейзерих не только не прекратил опустошать Италии и Сицилию, но и стал грабить их больше прежнего, желая, чтобы после Майориана императором римлян Запада стал Олибрий, так как благодаря браку последний находился с ним в родстве.

Таким образом, в этом году был заключен договор с Восточной империей, но не с Западной [109] , поскольку нападения на западные земли продолжались еще несколько лет.

П. Фр. 30. Западные римляне испугались, что Марцеллин, «правитель Далмации и иллирийцев-эпиротов» [110] , начнет против них войну, когда его силы возрастут, поскольку их дела были расстроены из-за вандалов и Эгидия. Этот человек родом из галлов Запада участвовал в войнах при Майориане, имел под своим началом очень большое войско и был разгневан убийством этого императора. Он отказался признать Севера и как магистр армии в Галлии номинально возглавил франков в их борьбе, чтобы остановить расширяющееся государство вестготов, однако фактически стал независимым правителем, сделав своей столицей Суассон. Он умер в 464 году. Пока же, в 462–463 годах, раздоры с готами в Галлии удерживали его от войны против италийцев. Враждуя из-за земли, граничащей с ними, он доблестно сражался и показал в этой войне славные подвиги храбреца.

По этим причинам западные римляне отправили послов к восточным, чтобы примирить с ними Марцеллина и вандалов. К Марцеллину был послан филарх, убедивший его не обращать оружия против римлян. Однако, отправившись к вандалам, он вернулся, ничего не добившись, поскольку Гейзерих собирался вести войну, если богатство Валентиниана и Аэция не будет отдано ему. Он и вправду получил от восточных римлян часть богатств Валентиниана благодаря Евдокии, которая вышла замуж за его сына Гунериха. Поэтому каждый год он использовал это в качестве предлога для войны и, как только начиналась весна, отправлялся со своим войском на Сицилию и в Италии. Он нечасто нападал на города, где могли располагаться войска италийцев, а захватывал места, где не было армии противника, опустошал и порабощал их. Италийцы не могли оказать помощь всем районам, доступным вандалам, ибо враги превосходили их числом, а у них не было флота. Они просили его у восточных правителей, но не получили из-за мирного договора тех с Гейзерихом. Поистине из-за разделения империи это принесло огромный вред римлянам на Западе. В итоге Гейзерих захватил Сардинию, Корсику и Балеарские острова, встретив лишь слабое сопротивление.

И. А. Фр. 204. К тому же мы снова узнаем о том, что Гейзерих разорил земли Италии, желая, чтобы Олибрий стал императором Запада из-за их родства по браку. В качестве явного повода к войне он выдвинул не тот факт, что Олибрий не стал императором Запада, а то, что ему не была отдана собственность Валентиниана и Аэция. Он требовал ее частично от имени Евдокии, на которой женился его сын, а частично потому, что Гауденций, сын Аэция, жил с ним после того, как его захватили в плен в Риме в 455 году.

П. Фр. 31. Примерно в это же время аланы напали на Запад, а также доставляли неприятности на дунайской границе на Востоке [111] . В то время, когда странствующие народы враждовали с римлянами Востока, от италийцев прибыло посольство и объявило, что они не смогут выстоять, если не помирятся с вандалами… Ради италийцев Татиан, ставший патрикием, был отправлен послом к вандалам.

П. Фр. 32. Татиан, ничего не добившись, сразу вернулся от вандалов, ибо его доводы не были приняты Гейзерихом [112] .

В 465 году Север умер, и миновало полтора года прежде, чем был избран его преемник. Тем временем Гейзерих напал на Пелопоннес и вынудил Льва объединить военные силы обеих империй, чтобы встретить общую угрозу. Анфимий был избран на Востоке западным августом, а согласие Рицимера на это было получено благодаря его браку с дочерью Анфимия. Естественно, это соглашение шло вразрез с планами Гейзериха касательно Олибрия.

П. Фр. 40. Император Лев отправил Филарха к Гейзериху, чтобы сообщить тому о верховной власти Анфимия и пригрозить войной, если он не покинет Италию и Сицилию. Филарх вернулся и объявил, что Гейзерих не желает подчиниться приказам императора и сам готовится к войне потому, что договор 462 года нарушен восточными римлянами.

П. Фр. 42. Следующим шагом стала организация самого грандиозного похода, который когда-либо снаряжали против вандалов в Африке. Итак, в 468 году император Лев вооружил и послал большое войско против Гейзериха, правителя африканцев, который после смерти Маркиана причинил множество ужасных разорений землям, пребывавшим под властью римлян, ограбив и поработив многих людей и разрушив их города. Поэтому император разгневался, собрал со всего восточного моря одиннадцать сотен кораблей [113] , наполнил их воинами и оружием и отправил против Гейзериха. Говорят, что он потратил на этот поход 1300 кентенариев золота. Военачальником, командующим походом, он назначил Василиска, брата августы Верины, уже обладавшего консульскими почестями и часто побеждавшего скифов во Фракии. Хотя с Востока не было собрано и малого войска, он нередко участвовал в морских сражениях с Гейзерихом и отправил 340 его кораблей на дно. Тогда он смог захватить и Карфаген. Позднее, когда Гейзерих прельстил его дарами и большими деньгами, он уступил и охотно дал себя победить, как пишет в своей истории Приск Фракиец.

К. Фр. 2. Что касается расходов на эту экспедицию, то мы располагаем и другими противоречивыми рассказами. Иоанн Лид, который во времена Юстиниана служил при казне, пишет, что было собрано 65 000 фунтов золота и 700 000 фунтов серебра. А историк Кандид рассказывает, что Лев Мясник, правивший после Маркиана, потратил неисчислимые деньги на поход против вандалов. Ибо, как обнаружили те, кто вел эти дела, 47 000 фунтов золота были собраны через префектов, 17 000 фунтов золота через комита сокровищницы и 700 000 фунтов серебра помимо достаточных сумм, полученных из общественных средств и от императора Анфимия [114] .

Не имевший необходимого опыта Василиск, которого Аспар выбрал умышленно, ожидая, что тот потерпит поражение, впал в немилость и, представляя угрозу положению Аспара при дворе, таким образом был устранен. Однако его заменил очень талантливый западный полководец Марцеллин. Настоящее поражение после успехов в Триполитании, на Сардинии и на море возле Сицилии случилось, когда Гейзерих послал против римского флота брандеры. Корабли отступили к Сицилии, и здесь Марцеллин был убит. Экспедиция, лишившаяся командования и не достигшая цели, расстроилась, Василиск впал в немилость, а поражение такого грандиозного масштаба вызвало на Востоке ужасное потрясение, упадок боевого духа и почти привело к банкротству.

В то же время в Галлии Эйрих – самый талантливый правитель со времен Алариха – захватил вестготскую корону и прилагал усилия, чтобы подчинить своей власти всю Галлию. Анфимий, несмотря на поддержку бургундов, не смог помочь галло-римлянам, и этот факт, поскольку он был выходцем с Востока, способствовал его непопулярности в Италии. Однако даже в этом случае ему отдавали предпочтение перед Рицимером, и вскоре между греческим августом и германским полководцем разгорелась вражда.

И. А. Фр. 207. Около 470 года Анфимий, император Запада, опасно заболел из-за колдовства и наказал многих людей, участвовавших в этом преступлении, особенно Романа [115] , который занимал должность магистра и был сделан патрикием, поскольку являлся очень близким другом Рицимера. Сразу после этого Рицимер в гневе покинул Рим и собрал 6000 человек, отданных под его начало для войны против вандалов. Об этой войне забыли, и пока Анфимий правил в Риме, Рицимер с войском обосновался в Милане.

И. А. Фр. 209 (1). В Рицимере пробудилась враждебность к Анфимию, императору Запада, и хотя он женился на его дочери Алипии, но в течение пяти [116] месяцев вел гражданскую войну в городе. И те, кто имел власть, и толпа встали на сторону Анфимия, а множество его спут ников-варваров были с Рицимером. Одовакар (Одоакр) , человек из народа, называемого скирами, сын Эдекона и брат Онульфа, который являлся и телохранителем, и убийцей Арматия, также был с ним. Анфимий жил во дворце. Рицимер отрезал районы вдоль Тибра и заставил страдать от голода тех, кто оказался внутри. На помощь Анфимию пришел галльский военачальник Билимер, но был разбит. С этого времени большая часть сторонников Анфимия, если с ними и случались битвы, терпела поражения. Рицимер победил остальных вероломством и сделал императором Олибрия. Тогда Рим на целых пять месяцев захлестнула гражданская война, пока те, кто окружал Анфимия, не уступили варварам и не оставили своего правителя беззащитным. Он смешался с теми, кто просил милостыню, и ушел с молящимися мученику Хрисогону. Церковь, ныне известная как Санта-Мария-ин-Траставере, сохранилась до наших дней. Там ему после пяти лет трех месяцев и восемнадцати дней правления в 472 году отрубил голову брат Рицимера Гун добад.

(2). Рицимер не считал, что тот заслуживает царского погребения, и передал императорскую власть Олибрию. Так претендент Гейзериха наконец взошел на трон. Олибрий таким способом стал правителем римлян, а Рицимер через тридцать дней скончался, извергнув огромное количество крови. Олибрий после этого прожил лишь тринадцать дней, а затем, заболев водянкой, умер, считаясь императором шесть месяцев. Гундобад, его племянник, занял положение Рицимера [117] и возвел на трон Глицерия, занимавшего должность комита доместиков. Когда Лев, император Востока, узнал об избрании Глицерия, то назначил командующим походом против него Непота. Тот взял Рим, пленил Глицерия без битвы и, лишив его царской власти, назначил его епископом в Салоне. Он наслаждался правлением восемь месяцев. Непота сразу же был провозглашен императором и правил Римом.

Хотя большая часть сведений в этом рассказе больше нигде не встречается, хронология во многом ошибочна. Факты таковы: Анфимий был убит 11 июля, а не 29 июля согласно Иоанну, если считать от известной даты его коронации 12 апреля 467 года; Рицимер умер спустя сорок дней, 18 августа; Олибрий скончался через два с лишним месяца, 2 ноября, на седьмом месяце правления. Он был назначен Рицимером в Милане еще до того, как началось нападение на Рим, Глицерий был провозглашен императором 5 марта 473 года, а Непот – 24 июня 474 года, так что первый правил значительно дольше, чем восемь месяцев [118] .

Однако со смертью Рицимера, готового принести в жертву собственным амбициям заинтересованность империи в хорошем управлении, со сцены сошла последняя сильная личность Западной Римской империи. Вестготы под властью Эйриха отныне были совершенно независимыми от империи и захватили большую часть Галлии, бургунды тоже, так что вернейшие в течение долгого времени союзники Рима увеличили свои силы и независимость. На севере франки номинально сохраняли лояльность по отношению к империи, однако римская цивилизация клонилась к упадку, и когда их королем в 481 году стал Хлодвиг, он присоединил оставшиеся части Галлии, еще сохранявшие верность Константинополю, и в течение двадцати лет его народ победил огромное вестготское королевство в Галлии и Испании. Франки обратились в ка толическую веру, и этот факт, ознаменовавший конец доминирования ариан на Западе, устранил самое важное в тот период различие между римлянином и варваром.

М. Фр. 3. В Константинополе в начале 474 года императором стал Зенон, и в начале его правления из-за того, что он был слишком миролюбивым, и из-за огромного беспокойства, царившего повсюду, он решил отправить посольство к вандалу в Карфаген. Он выбрал послом сенатора Севера, человека, отличавшегося сдержанностью и тягой к справедливости. Он отправил его после того, как сделал патрикием, чтобы тот смог произвести более величественное впечатление в соответствии с важностью своего посольства. Итак, он отплыл, однако вандал, узнав, что прибудет посольство, упредил его, совершив набег морем и захватив Никополь. Посол Север, приехав с Сицилии, достиг Карфагена. Он сурово упрекал вандала за то, что тот отплыл, но последний сказал, что поступил как враг. Однако теперь, заверил он, Север прибыл в качестве посла, и поэтому он благосклонно примет его предложения мира. Вандал поразился сдержанности Севера и его образу жизни и, восхищаясь его речами, был готов сделать все, что тот предлагал, постоянно проверяя его честность. Север показался ему особенно благородным, потому что, когда варвар дал ему деньги и пожаловал дары, приличествующие посланнику, тот отказался ото всего, говоря, что вместо этого самая достойная награда для человека, являющегося послом,  – это освобождение пленников. Похвалив этого мужа за такое мнение, король сказал: «Тех пленников, которых я и мои сыновья получили при дележе, я отпускаю к тебе свободно. Что же до остальных, которые были поделены, ты волен выкупить их у каждого владельца, если желаешь этого, но даже я не смогу заставить получивших их поступить так против их желания». Вслед за этим Север освободил без оплаты тех, кем вандал владел лично, и на все деньги, которые привез, продав свои одежды и все, что у него было, через публичное оглашение, выкупил столько пленников, сколько смог. Это перемирие, заключенное Севером, также вызвало временное прекращение гонений со стороны вандалов-ариан на православных христиан в Африке [119] . Оно продлилось два поколения до последнего успешного нападения на Африку, предпринятого Юстинианом, однако его продолжительность связана во многом не с характером Севера, а со смертью Гейзериха в 477 году и с восхождением на его трон гораздо более слабых правителей.

М. Фр. 13. Например, в 478 году в Византию из Карфагена прибыли послы под предводительством Александра, телохранителя жены Олибрия. Некогда его послал туда Зенон с согласия самой Плацидии. Послы передали, что Гонорих (или Гунерих) стал искренним другом императора и так любит все римское, что отказывается от всего, что ранее требовал из общественных доходов и прочих денег, которые Лев захватил у его жены прежде, а также возвращает все, что забрал у торговцев в Карфагене во время только что закончившейся войны [120] , и все, что его отец требовал от римлян ранее. Он просит прочного мира и желает, чтобы римляне никоим образом не подозревали его в нечестном соблюдении соглашения и во всем, о чем они договорятся. Он благодарен, что император оказал жене Олибрия уважение, и передал, что готов сделать для императора все, что тот пожелает. Таков был благовидный предлог для его слов, на самом же деле вандалы боялись даже намека на войну, так как после смерти Гейзериха они впали в совершеннейшую слабость, не имея уже ни прежней силы в поступках, ни боевых отрядов, которые тот держал наготове для любого случая, чтобы всегда действовать быстрее, чем мог ожидать враг. Зенон принял послов милостиво и оказал им подобающее уважение. Почтив их подходящими дарами и сделав Александра комитом частных дел, он отпустил их. Этот титул был либо почетным, либо Александр остался в Константинополе, чтобы исполнять свои новые обязанности [121] .

Как мы уже видели, после смерти Рицимера императором на Западе был провозглашен Глицерий. Единственным его значительным поступком стало переключение внимания остготов под предводительством Видемира с Италии на Галлию. Поскольку на Востоке Глицерия не признали, в 473 году Лев избрал императором Юлия Непота – племянника Марцеллина, вошедшего в семью Льва. Глицерия легко свергли, и должность магистра армии, которую в течение нескольких лет занимал Гундобад, даровали Оресту, с которым мы уже знакомы как с секретарем Аттилы. Орест решил посадить на западный трон своего сына и в августе 475 года вытеснил Непота с полуострова в Далмацию, где тот продолжал жить как единственный законный западный император до смерти в 480 году. Поскольку Орест женился на дочери комита Ромула, его сына звали Ромулом Августулом, и, несмотря на юный возраст, последний правил под властью и контролем своего отца в течение двенадцати месяцев. Он стал последним римским императором Запада. «Эти имена – Юлий, Августул, Ромул – на страницах хроник встречают нас словно призраки, восставшие из минувших дней римской истории» [122] .

Войска Запада под командованием Рицимера и его преемников почти целиком состояли из восточногерманских племен: герулов, ругов и скиров. Теперь эти народы стали требовать земель в Италии, как вестготы, которым были дарованы земли в Галлии. Орест воспротивился тому, чтобы землю Италии попрали подобным образом, и тогда они избрали своим вождем Одоакра и подняли мятеж. Этот человек, чье имя греки произносили по-разному: Одоах и Одовакар, – как мы уже знаем, был скиром, хотя Иордан и другие авторы называют его готом, ругом, королем турсилингов и королем герулов. Его отцом был Эдекон, возможно тот самый, которого мы встретили при дворе Аттилы, хотя там его описывали как «гунна по рождению». Однако это может означать лишь то, что в качестве германца на службе Аттилы его признавали за гунна [123] .

Одоакр родился в 433 году. В 476 году германские солдаты в Италии выбрали его своим предводителем в борьбе против Ореста, которого легко удалось захватить и предать смерти. Юного Августула свергли, но пощадили. Хотя Одоакр и стал королем своего разноплеменного воинства, он хотел узаконить свое положение в Италии, получив официальное признание от Восточной империи в качестве преемника Рицимера, однако без императоров-марионеток последнего. Когда Зенон, которого на время сменил узурпатор Василиск, снова вернул себе трон, Одоакр уговорил Августула написать ему, чтобы установить новый порядок. Таков был оттенок, если не реальность, легитимности, сохранявшийся какое-то время, несмотря на то что самого Августула на Востоке, разумеется, считали узурпатором. Единственным законным правителем на Западе в 477 году являлся Непот.

М. Фр. 10. Когда Август (Августул) , сын Ореста, услышал, что Зенон снова получил царскую власть на Востоке, изгнав Василиска, то заставил сенат отправить посольство, дабы передать Зенону, что им не нужно делить империю и для обеих территорий достаточно одного императора, а кроме того, что Одовакар был избран ими как человек, подходящий для защиты их дел, ибо наряду с воинским умением он обладает политическим умом; они просили Зенона почтить Одовакара титулом патрикия и даровать ему управление Италиями. Везя эти послания, мужи из сената Рима достигли Византии. Они также привезли украшения и знаки императорской власти в качестве доказательства искренности их предложения о единой власти над всей империей в Константинополе. В тот же день прибыли послы и от Непота, чтобы поздравить Зенона с последними событиями, то есть с его восстановлением на троне, и одновременно горячо попросить его помочь Непоту, человеку, претерпевшему такое же несчастье, в возвращении его империи. Они просили, чтобы Зенон дал для этой цели деньги и войско и помог его восстановлению всеми другими способами, которые могли быть необходимыми. Непот послал людей передать это. Зенон дал такой ответ этим прибывшим и мужам из сената: западные римляне получили из Восточной империи двух людей и одного, Непота , изгнали, а другого, Анфимия , убили. Теперь, как он сказал, им известно, что должно сделать. Пока жив их император, они не должны думать ни о чем другом, кроме как принять его обратно по возвращении. Варварам же он ответил, что было бы хорошо, если бы Одовакар получил достоинство патрикия от императора Непота, и что он даровал бы его сам, если бы Непот не даровал его первым. Он одобрил, что Одовакар выказывает то первое требование сохранения порядка, какое подходит римлянам, и по этой причине верит, что тот вскоре примет обратно императора, который дарует ему почетное положение, если он действительно хочет поступать по справедливости. Он отправил Одовакару царское послание о том, что желает, и в этом письме именовал того патрикием, продемонстрировав, таким образом, типичное непостоянство или же двуличие. Зенон так помогал Непоту, сожалея о его страданиях из-за своих собственных, и держался того правила, что общая судьба – печалиться вместе с несчастным. В то время к такому побуждению присоединилась и Верина, протянув руку помощи жене Непота, своей родственнице. Естественно, Одоакр отверг притязания Непота, то есть поступил именно так, как предполагал Зенон.

К. Фр. 1. Зенон выразил расположение к Одоакру и в другом случае. После свержения Непота, императора Рима, и изгнания Августула, Одовакар стал магистром Италии и самого Рима. Когда западные галаты восстали против него, они, как и Одовакар, отправили к Зенону посольства, однако Зенон больше склонялся к Одовакару.

Изменение в 476 году формы управления на Западе стало лишь первым применением к Италии тех принципов, которые были приняты в других местах на протяжении большей части этого столетия. Земля Италии была формально дарована варварам точно так же, как вестготам была дарована земля в Галлии, а вандалам – в Африке. Италия не перестала быть римской только потому, что там не было римского императора, но германские правители со временем сделали в Италии то же, что вестготы и вандалы: постепенно установили свою полную независимость. Центральная власть ослабла еще раньше, хотя прежние должности, такие как консулы и префекты, продолжали существовать для ведения местных дел, и с Запада в Константинополь могли, например, прислать очень мало доходов. Продолжение существования единой Римской империи являлось скорее плодом благих надежд, приверженности закону и традиции, чем соответствовало действительности.

Со смертью Юлия Непота в 480 году двойственные отношения между независимым правителем в Италии и императором в Константинополе разрешились, и в течение шести лет сохранялся шаткий мир. Когда же Одоакр вступил в переписку с мятежником Иллом в Азии, то Зенон, несмотря на то что первый так и не послал второму помощь, стал подозрительным и откровенно враждебным по отношению к нему. От вторжения в Иллирию Одоакра удержали руги, которых Зенон побудил напасть на Италию. Затем спустя два года, в 488 году, он одновременно избавился и от своего итальянского «вице-короля», и от причиняющего беспокойство короля остготов Теодориха, отправив второго занять место первого. Однако это уже часть истории остготов.


Глава 5 Восточная империя, 450–491 годы

Феодосий II не оставил наследника мужского пола, однако преемственность сохранилась благодаря браку его сестры Пульхерии с выдающимся военачальником Маркианом, который вследствие этого стал императором. Поскольку в то время Аттила был занят западными делами, Маркиан не подвергся опасности, перестав выплачивать гуннам ежегодные субсидии, за что его, вероятно, восхваляли. Однако экономия средств позволила ему сократить налоги и проще решать проблемы с небольшими беспорядками на сирийской и египетской границах. С его смертью в 457 году явных наследников не осталось и, как и во время других подобных кризисов, настоящий выбор был за армией. Бесспорным лидером в армии к тому времени являлся Аспар, и, подобно Рицимеру на Западе в тот же период, он решил посадить на трон своего кандидата и таким образом сохранить собственную власть. Аспар выбрал Льва, одного из подчиненных ему военачальников [124] .

М. Фр. 2а. Мы располагаем несколькими практически современными ему характеристиками этого человека. Лев Мясник, император римлян, кажется, являлся счастливейшим из всех бывших до него императоров – внушающим страх всем, кто жил под его властью, а также варварам, до которых дошла молва о нем. Он оставил по себе эту славу у многих людей. «Я,  – говорит Малх,  – не считаю счастьем, если кто-то захватывает имущество своих подданных и постоянно платит с этой целью доносчикам, поступает как обвинитель, когда не может найти кого-то другого, и собирает золото со всех частей страны лишь для себя одного. Лев лишал города богатств, которые они имели раньше, так что он уже не мог легко собрать подати, которые они платили прежде». Одним словом, Малх настойчиво утверждает, что Лев являлся вместилищем всех пороков. Он также как-то изгнал грамматика Гиперехия. И все же другой наблюдатель, возможно, подметил иную сторону его натуры. Когда он сказал, что философу Евлогию должно выплачивать деньги, а один из евнухов заметил, что эти деньги нужно выплатить солдатам, Лев ответил: «Да будет в мое время так, чтобы плата солдатам передавалась учителям».

К. Фр. 1. Историк Кандид начинает свою историю с провозглашения Льва, который был родом из Дакии, что в Иллирии. Он командовал войском и был начальником отрядов в Селимбрии. Эти селимбрийские когорты охраняли городские ворота, носившие то же название, а также район к западу от Константинополя, а их штаб находился в Селимбрии на Пропонтиде к востоку от Гераклеи. Он был сделан императором стараниями Аспара, алана по происхождению, который смолоду служил в армии и у которого от трех браков родились Ардавурий, Патрикий, Эрменарих и две дочери…

В своей первой книге Кандид рассказывает о превосходстве Аспара и его сыновей, провозглашении Аспаром Льва, пожаре, охватившем город в 465 году, и о том, что было сделано Аспаром в то время для общего блага, а также о Татиане и Вививане , первый был доверенным советником Льва, префектом Константинополя во время его правления и консулом 466 года, ранее председательствовавшем на Халкедонском соборе, а второй являлся врагом Татиана и консулом 463 года, и как Аспар и император расходились во мнениях о них, и что они говорили друг другу откровенно. Рассказывают, что как-то Аспар схватил императора за одежду и заявил: «Император, неправильно, чтобы человек, носящий эту мантию, лгал». Лев ответил: «Неправильно также, чтобы его удерживали и вели, словно раба» [125] .

Кандид также рассказывает, как император по этой причине поддерживал исавров в лице Тарасикодиссы, сына Русумбладеота [126] , которого он сделал своим зятем (изменив его имя на Зенон), когда тот потерял первую жену из-за естественной смерти; как Ардавурий приготовился противостоять императору и сделать исавров своими сторонниками, но Мартин, служитель Ардавурия, рассказал Тарасикодиссе, что Ардавурий замыслил против императора; и как по этой причине, когда возросли их взаимные подозрения, император Лев в 471 году убил Аспара и его детей, Ардавурия и цезаря Патрикия. За этот поступок его прозвали Мясником, однако цезарь, несмотря на то что был ранен, неожиданно спасся и выжил [127] , а Эрменарих, другой сын, не придя с отцом [128] , на этот раз избегнул убийства. Император Лев сделал Тарасикодиссу мужем своей дочери Ариадны около 466 года , изменил его имя на Зенон и назначил его военачальником Востока в 469 году. Кандид рассказывает об удачах и неудачах Василиска в Африке в 468 году , о том, как Лев желал и интриговал, чтобы назвать своего зятя Зенона императором, однако не мог этого сделать, поскольку его подданные не приняли бы его, и как перед смертью он короновал императором своего внука – сына Зенона и Ариадны.

Это хорошее изложение царствования, которое указывает на одну внутреннюю проблему, продолжавшую существовать на протяжении всего срока правления Льва и Зенона: должно ли германское господство при западном дворе повторяться при восточном или нет. Выбор был нелегким, поскольку альтернативой германскому доминированию, олицетворяемому людьми, подобными Аспару, являлось господство почти столь же нецивилизованных выходцев из Исаврии в дикой центральной части юга Малой Азии; однако в любом случае у Востока, в отличие от Запада, была реальная альтернатива, и Лев в конце концов воспользоваться ею.

В течение многих лет Аспар и его семья, а вместе с ними и германцы оставались при дворе главной силой. Его сын женился на дочери императора и был сделан цезарем, другие сыновья имели почти столь же высокие почести и титулы, но Зенон продвигался медленно, сначала чтобы уравновесить их силу силой исавров и, наконец, в 471 году чтобы свергнуть ее совсем. Подробности этой истории будут рассказаны далее. В то же время империи после передышки при Маркиане и смерти Аттилы снова грозила беда с севера.

П. Фр. 30. В 462–463 годах группа гуннских племен – несомненно, остатки могущественной империи Аттилы – сарагуры, ороги и оногуры [129] отправили послов к восточным римлянам. Это были народы, изгнанные из своих родных жилищ, когда сабиры вышли против них в сражении. Последних, в свою очередь, вытеснили авары, люди, которых сделали скитальцами народы, населявшие берег Океана. (Они покинули эту страну из-за тумана, пришедшего из-за вторжений моря, и из-за большого количества появившихся грифов. Было сказано, что те не уйдут, пока не сделают род людской своею пищей. Потому авары, изгнанные этими ужасными тварями, и обрушились на своих соседей, а, поскольку нападавшие были сильнее, те, кто не мог противостоять им, переселились [130] .) Сарагуры, гонимые в поисках земли, пошли против гуннов-акатиров, после множества битв одержали над ними победу и обратились к римлянам, чтобы снискать их дружбу. Император и его советники благоволили к ним, дали им подарки и отпустили их.

П. Фр. 36. Кроме того, в 467 году к императору Льву прибыло посольство от сыновей Аттилы, чтобы устранить причины прошлых разногласий, заключить мирный договор и, приезжая в то же место на Дунае, что и римляне, согласно древнему обычаю, устроить место торга [131] и там обменивать все, в чем им случится нуждаться. Их посольство возвратилось, не добившись успеха ни в одном из этих дел, ибо казалось неправильным делить римскую торговлю с правителем гуннов, поскольку он причинил империи много вреда. Сыновья Аттилы, получив ответ через свое посольство, поссорились друг с другом. Когда послы вернулись без успеха, Денгизих [или Динтцих] захотел воевать с римлянами, а Эрнах был против этого плана, ибо его внимание отвлекали войны в его стране.

П. Фр. 38. Денгизих добился своего, грозил войной римлянам и стоял близко к берегу Дуная. Когда Анагаст , сын Орнигискла [также называемого Арнегисклом и Анегисклом] узнал об этом – он охранял часть реки во Фракии,  – то послал людей из своей свиты, чтобы спросить, почему они готовятся к битве. Денгизих, презирая Анагаста, отослал его посланцев, которые ничего не добились, и отправил людей к императору, дабы объявить, что если он не даст земли и денег ему и следующему за ним войску, то он начнет войну. Когда эти послы достигли дворца и передали порученное им, император ответил, что с готовностью сделает все это, если они покорятся ему, ибо он рад людям из своих врагов, которые вступают с ним в союз. Готовность Константинополя пойти на уступки, противоречащая прежнему отношению, можно приписать необходимости защищать его северную границу в условиях готовящегося африканского похода.

П. Фр. 39. В связи с этими проблемами с племенами гуннов остготы, вероятно, также устроили одно из своих повторяющихся восстаний и присоединились к гуннам. Анагаст, шурин императора Василиск , магистр армии с резиденцией в Константинополе Острий [132] и другие римские военачальники заперли и удерживали готов в низине. Скифы, тяжко терзаемые голодом и отсутствием необходимого, отправили к римлянам посольство. Они сказали, что сдаются и, пока будут жить на этой земле, станут повиноваться римлянам во всем. Когда римляне ответили, что отправят свое посольство к императору, варвары передали, что желают заключить соглашение из-за голода и не смогут выдержать долгого промедления. Командиры римских отрядов устроили совет и пообещали предоставить еду, пока не прибудет решение императора, если те, в свою очередь, смогут разделиться на столько же отрядов, на сколько разделено римское войско. Тогда о них будет легче заботиться, поскольку военачальники станут следить за отдельными отрядами, а не за всеми сразу и как в деле чести будут ответственными за их снабжение.

Скифы согласились на условия, сообщенные послами, и разделились на столько же частей, на сколько и римляне. Хелхал, родом из гуннов, командир тех, кто отвечал за отряды Аспара, пришел к доставшейся им части варваров. Он созвал избранных готов, которых было гораздо больше, чем остальных, и начал следующую речь. Император даст землю, сказал он, но не для их пользования, а гуннам, что среди них. Ибо эти люди не обращают внимания на возделывание и, словно волки, нападают и крадут пищу готов, так что они, продолжая занимать положение слуг, терпят лишения, чтобы снабдить продовольствием гуннов, хотя народ готов всегда оставался без договора с ними, и предки клялись избегать союза с гуннами. Значит, готы пренебрежительно относятся к клятвам своих предков, а также к потере своего имущества. Однако он, Хелхал, хотя и горд своим гуннским происхождением, говоря им это из желания справедливости, дает им совет, что должно сделать.

Готы были весьма взволнованы этим и, думая, что Хелхал сказал это из расположения к ним, напали на находящихся среди них гуннов и убили их. Затем, словно по сигналу, между народами началась жестокая битва. Когда Аспар узнал об этом, он и его военачальники из других лагерей выстроили свои отряды и убивали варваров, которые им попадались.

Когда скифы постигли замысел обмана и предательства, то собрались вместе и бросились против римлян. Люди Аспара ожидали их и убили назначенную им часть; однако битва не была безопасной для других военачальников, ибо варвары сражались смело. Те, кто уцелел, прорвались через римские отряды и избежали осады.

И. А. Фр. 205. Примерно тогда же, во времена императоров Анфимия и Льва, Улиб был убит Анагастом во Фракии, оба были скифами по происхождению и готовились к восстанию. Имя Улиб почти наверняка является искажением, вполне возможно, что имеется в виду Денгизих. «Оба» относится к Улибу и кому-то еще (не к Анагасту и Улибу), возможно, к Эрнаху, брату Денгизиха.

В 467 году сколько-нибудь серьезная угроза со стороны гуннов надолго миновала, однако следующий год и катастрофически дорогой и безуспешный поход против Гейзериха воздвигли перед императором новые проблемы. Его шурин был в немилости, а Аспар, соответственно, на вершине своего могущества. Для Льва наступило время выдвинуть на передний план исавров и их вождя – своего зятя Зенона.

И. А. Фр. 206 (1). В 469 году Лев назначил Зенона консулом, и примерно в это же время исавры дали ощутить свое присутствие в другом месте. Исавры занялись грабежом и совершали убийство на острове Родос, но воины там разгромили их. Они бежали на свои корабли и отправились в Константинополь к Зенону, зятю императора. Нападая на тех, кто держал торг, они заставили толпу бросать камни. Возникла опасность гражданской войны, но опустилась ночь, и битва остановилась.

(2). В это время Анагаст, командующий фракийскими войсками, восстал и захватил крепости римлян. Рассказывают, что причиной его измены стало то, что Иордан, сын Иоанна Вандала , которого Анегискл, отец Анагаста, убил, был возвышен до консульского достоинства в 470 году, а Анагаст не получил причитающегося ему избрания, а также поскольку он страдал падучей болезнью, то опасался, что как-нибудь впадет в немилость в сенате из-за своего недуга, если тот настигнет его там. Другие говорят, что он поднял восстание из-за денег. Против него существовало сильное подозрение, и в конце концов из царского дворца были посланы люди, чтобы склонить его отказаться от его попытки. Он открыл, что Ардавурий, сын Аспара, был причиной его восстания, и отправил письма этого человека императору.

Еще раньше Зенон, зять императора, занимая должность консула в 469 году, а также будучи магистром армии Востока – он занимал эту должность до 471 года, когда его сменил Иордан, – послал людей, чтобы удалить Индака с так называемого холма Папирия , или Херриса. Сначала Лев сделал этот холм его прибежищем, а затем Папирий и его сын Индак изводили всех, кто жил по соседству, и убивали прохожих. Индак появляется позднее, во время восстания Илла в 484 году. «Он преуспевал во времена Льва, императора, царствовавшего после Маркиана. Он был знаменит своим мужеством, весьма искусен в обращении и отличался стремительной поступью. Он был быстрее Эвхида, Ассапа, Хрисомуза, Эхиона и любого, кто состязался с ним в беге. Он появлялся и исчезал, словно вспышка молнии, спускаясь со своей горы с быстротой не бегущего, а летящего. Путь, который человек не мог закончить за день, меняя лошадей, он был способен пробежать без труда на собственных ногах. Однажды он вышел из крепости Херрис в Антиохию, а на следующий день достиг вышеназванной крепости снова. Отсюда, не нуждаясь в отдыхе, он дошел до Неаполя в Исаврии за один день» [133] .

Кроме нападения на этого человека помощь была послана против занов (или цанов) северо-восточной Малой Азии, которые разоряли области вокруг Трапеза. Затем начали войну готы, живущие в западной Галатии и именуемые по-старому после Алариха (при Эйрихе они расширили свою империю), а также варварские полчища в Паннонии, остготы, прежде подвластные Валамиру, а после его смерти Теодомиру, его брату.

И. А. Фр. 208. Интересный рассказ примерно того же времени ярко показывает то таинственное уединение, в котором жили византийские императоры, современные параллели этому можно найти лишь в советской России и до недавнего времени в Японии. При императоре Льве Иордан, полководец Востока и консул, как и Мискаил (или Михаил) и Косьма, которые были управляющими дворца, подверглись величайшей опасности, поскольку пренебрегли охраной дворца, хотя император тогда даже не жил там, и показали внутренние покои Иордану, который хотел их увидеть. Эти управляющие, как обычно, названные по-гречески просто «слугами опочивальни», могли занимать некие высокие должности или же являться лишь телохранителями силенциариев, целиком подвластными препозиту. Ничего более о них неизвестно.

Когда император узнал, что Ардавурий устроил против него заговор – чтобы вернуться к борьбе германцев с исаврами, – он призвал Зенона, бывшего полководцем на Востоке, и без предупреждения, вероломно напал на Аспара и его семью и убил их. Таким образом, германская угроза была неожиданно устранена от двора, однако торжество исаврийского господства должно было принести собственные затяжные неприятности. Разумеется, в армии по-прежнему использовали отряды германцев, и в 473 году Острий даже стал магистром армии с резиденцией в Константинополе, хотя и был близок к Аспару и после его смерти устроил короткое восстание. К тому же, как мы увидим позднее, два остготских правителя, носившие имя Теодорих, не только часто оказывали услуги римской власти, но и были назначены на высокие военные посты. Однако германское влияние при дворе клонилось к закату. В 474 году Лев умер, оставив своим наследником внука – Льва II, шестилетнего мальчика. Отец ребенка Зенон не замедлил подняться от регента до августа. Когда в том же году мальчик умер, его отец стал единственным императором Востока.

М. Фр. 9. Зенон, римский император, по природе не был таким жестоким, как Лев, и в нем не было врожденных неутомимых страстей, как у Льва. Однако во многих делах он выказывал честолюбие, и все, что делал, он делал ради славы, чтобы им восхищались, больше напоказ, чем по-настоящему. И вправду, он не был искусен в управлении и не имел способностей, которые позволили бы твердо управлять империями. Ему не была дана такая любовь к деньгам и выгоде, как Льву, и он не выдумывал лживых обвинений против богачей, но, с другой стороны, все же не оставался выше этого занятия. У римлян было бы счастливое правление, если бы Себастиан, обладавший тогда почти такой же властью, не управлял им как вздумается, продавая и покупая все дела государства, словно на рынке, и не позволяя свершаться чему-либо в императорском дворце без оплаты. Более того, он продавал все государственные должности, беря часть денег лично себе, а часть отдавая императору. Если кто-то приходил и давал дополнительную сумму, то предпочитали его. Во дворце не было ни одного дела, которое он не купил и не продал бы. Если Зенон щедро даровал должность кому-то из своих приближенных, то Себастиан, словно торговец, часто выкупал у него эту должность за низкую цену и отдавал другому за более высокую, утаивая украденное от Зенона.

Себастиан являлся префектом претория в 477, 480 и 484 годах, а возможно, и большую часть времени между этими датами, но только не в 478 году, когда эту должность занимал некий Эпиник. «Не ставя пределов стяжательству и заключая сделки со всеми городами и народами, он наполнил провинции своими возмутительными приказами. Многие правители и городские советники не выдержали этого и бежали, прекратив собирать налоги. Находясь в тяжком положении из-за жадности этого человека, они сидели в общественных церквях как просители, свидетели воровства этого человека. Он был врагом каждому, никому не оказывая заслуженной чести. Его позорно лишили должности и выбрали вместо него Лаврентия (имеется в виду Себастиан), человека из риторов на большом форуме, превосходящего других в этом качестве. Эпиник не позволял никому, с кем был связан, разорять или грабить, чтобы он сам мог получить большую выгоду» [134] .

М. Фр. 12. До нас дошло описание одного примера коррупции, процветавшей во власти. Правитель Египта обычно выплачивал за свою должность пятьдесят фунтов золота, однако Зенон потребовал почти пятьсот фунтов, как будто страна стала богаче, чем прежде.

М. Фр. 9. Сыну Зенона от первой жены, которого также звали Зенон, приписывают почти столь же дурную репутацию. Зенон, римский император, желая оставить преемником своего сына Зенона, добивался его продвижения в государственных должностях, хотя тот был еще слишком молод, и велел ему упражняться, дабы увеличить рост. Однако царские слуги, отвечавшие за трату государственных доходов, склонили юношу к невоздержанности в роскоши. Они как сводники находили ему молодых друзей и научили его неестественными способами неистово желать мужчин. Начав вести такой образ жизни, находя удовольствие в сладострастии и гордости и являя на своем лице таящуюся заносчивость, соответствующую его страстному ожиданию царской власти, он стал ходить с важным видом, высоко поднимать голову и обращаться со всеми как со своими слугами. Однако Владыка всех людей, видя, что его порочность происходит как от его природы, так и от воспитания, уготовил, чтобы он страдал от выделений из желудка и, пролежав без чувств в нечистотах на своем ложе множество дней, расстался с жизнью, будучи еще молодым. Поскольку Зенон в изгнании обещал сделать своим преемником сына Арматия, юный Зенон должен был умереть до 475 года.

М. Фр. 6. Во время этого правления в качестве уникального примера выделяется гораздо более привлекательный чиновник, покинувший свой пост довольно рано. Эрифрий был полководцем при Зеноне, являясь префектом претория в 473–474 годах. Когда он понял, что казна не наполняется, и не смог решиться возложить большее, чем было узаконено, бремя на платящих налоги и – поскольку был человечен – довести кого-то до бедности из-за его долгов, то с разрешения Зенона оставил свою должность. Когда он отказался от должности, это вызвало печаль в городе, ибо он единственный из тех, кто был у власти в государстве в то время, действовал ради всеобщего блага, оказывая быструю помощь тем, кто просил ее, и не держался постоянно цели наказать человека, обидевшего его прежде. Казна в ту пору была доведена до крайней нужды, так что в ней ничего не осталось. То, что Лев оставил в общественной казне по своей смерти, было быстро растрачено Зеноном. Он легко и беспечно раздавал деньги своим друзьям и не стремился узнать, не крадет ли их кто-нибудь.

К. Фр. 1. Историк Кандид подводит итог правлению Зенона и рассказывает, как после смерти Льва его сын Лев короновал его отца, Зенона, с одобрения сената. Он подробно излагает родословную исавров, прилагая много усилий и доводов, чтобы доказать, будто они потомки Исава. Он повествует, как обманутый Вериной Зенон бежал со своими женой и матерью из города и от царской власти в 475 году, как Верина в надежде выйти замуж за магистра оффиций Патрикия и сделать его императором хитростью заставила своего зятя бежать и как она была обманута в своих надеждах, ибо сановники провозгласили императором ее брата Василиска. Он также рассказывает об ужасном истреблении исавров в Константинополе и как после Непота, императора Рима, Августула сделал императором Рима его отец Орест. Такова первая книга.

Вторая книга повествует, как магистр оффиций Патрикий, любовник Верины, погиб, когда Василиск разгневался на него, и как Верина, ненавидя брата по этой причине, деньгами помогала Зенону восстановить его императорский статус. Она тяжко пострадала от рук своего брата и, если бы Арматий [135] не похитил ее из церкви Святой Софии , ее бы вскоре предали смерти. Она рассказывает, как Арматий, став соблазнителем жены Василиска, поднялся до самых вершин власти, как позднее, когда ему поручили вести войну против Зенона, он перешел к нему по наущению Илла на определенных условиях, и как Зенон стал ценить его так высоко, что он увидел своего сына Василиска назначенным цезарем, и как позднее он был убит, и как из цезаря его сын был причислен к низшим церковным чинам (чтецам) во Влахернах. Еще до этого Василиск провозгласил своего сына Марка цезарем, а затем императором. Илл стал другом Зенона и стремился вернуть ему царскую власть. Василиск, потерпевший поражение в гражданской войне, бежал со своей женой Зенонидой и детьми в церковь Святой Софии , однако из-за обмана Арматия его вывели оттуда и выслали в Каппадокию, где он погиб со всей своей семьей в 476 году.

Когда еретик Петр смущал церкви на Востоке, император Зенон послал Калландиона епископом Антиохии. Этот Петр, прозванный Сукновалом, был монофизитом и противостоял православному Зенону. Он дважды занимал патриарший престол, впервые в 476–477 годах, а затем в 485–489 годах, и оба раза был низложен [136] . Поскольку Калландион был патриархом в 481–485 годах, он не сразу стал преемником Петра. Когда он нуждался в деньгах, то получал их путем угроз, и многие, кто восстал против него и был схвачен, заплатили за это. Илл много дал Римской империи, как благодаря своей храбрости на войне, так и благодаря своей щедрости и справедливым деяниям в городе… Некий алан пытался убить Илла и, поразив этого человека, сказал, что Эпиник [137] , слуга Верины, склонил его к убийству. Эпиник был выдан Иллу в 478 году и, получив обещание о прощении и наградах, рассказал обо всем – как Верина устроила заговор против Илла. По этой причине Зенон выдал Верину Иллу, который отправил ее в крепость в Киликии и остался в безопасности. Илл подружился с нечестивцем Пампрепием через Марса, и постепенно все его дела пришли в расстройство. Затем перед Зеноном встала гражданская война – предводителями восставших были Маркиан и Прокопий, сыновья Анфимия, правившего Римом. Благодаря Иллу Зенон одержал победу, и Маркиан, старший, был схвачен, однако Прокопий бежал к Теодориху [Страбону] во Фракию в 484 году . Маркиан был сослан в Каппадокию, но бежал и причинил беспокойство в Галатии близ Анкиры. Когда его схватили вновь, то отослали в Исаврию. В императоре все больше росла ненависть к Иллу. Такова вторая книга.

Третья книга рассказывает среди прочего, как Илл открыто противостоял Зенону в 484–488 годах и с помощью Верины провозгласил императором Леонтия; когда их постигла неудача, их осадили, захватили и обезглавили. Книга также повествует о других делах вплоть до смерти Зенона в 491 году.

Лишь некоторые из эпизодов этой непрерывной череды гражданских войн и дворцовых переворотов можно наполнить плотью и кровью живой истории. Будучи представителем исаврийских разбойников, Зенон был крайне непопулярен в Константинополе и, если сведения о нем, которыми мы располагаем, пристрастны, они, вероятно, в точности отражают настроения того времени. По восшествии на престол он столкнулся с проблемами со стороны вандалов, захвативших Никополь, остготов под властью их нового молодого короля Теодориха, гуннов и арабов, а также готского военачальника Страбона. Среди этих опасностей большой власти добились исаврийские полководцы Илл и его брат Трокунд, вызвав, таким образом, усиление антиисаврийских настроений в столице.

Это недовольство обрело сторонницу в Верине, жене Льва и теще Зенона, которая, чтобы возвести на престол своего любовника Патрикия, прибегла к помощи своего брата Василиска. Этот человек находился в отставке со времен провала похода против вандалов в 468 году, где он проявил свою неумелость и чуть ли не предательство. Он принадлежал к партии Аспара и германцев и, соответственно, противостоял новому исаврийскому влиянию. Василиск также питал большие надежды наследовать трон после Льва и поэтому считал Зенона человеком, вмешивающимся в чужие дела.

И. А. Фр. 210. В этой обстановке враждебности неудивительно, что в январе 475 года против Зенона был организован заговор. При императоре Зеноне Теодорих, сын Триария и военачальник Фракии, убил Гераклея, сына Флора, у стены Херсонеса. Пренебрегши покорностью римлянам, он перешел к открытой войне. Илл был послан Зеноном, чтобы помочь бывшим там, и оказал большую помощь. Поскольку он был связан с Василиском и проводил время в его обществе, то был сделан участником заговора против императора. Когда Василиск обязался сделать их сторонником Арматия, Илл взял письма к Арматию и вернулся в Константинополь. Он сразу же предложил Верине, чтобы ее любовник Патрикий, человек в должности магистра, захватил верховную власть и не отдавал ее никому другому. Поскольку она желала этого и в собственных интересах, то с готовностью прислушалась к этому совету. Когда Зенон присутствовал на первом зрелище на ипподроме, она послала за ним, прося прийти быстро. Он, бросив все, прибыл, и она сказала ему, что они должны немедленно бежать, дабы не попасть в руки убийц, и что все мнения сходятся на этом. Услышав это, Зенон не медлил, а с Ариадной, своей супругой, и Лаллидой, своей матерью, взял все ценности во дворце и в царских одеждах и других знаках власти на девятый день своего консульства ночью отплыл в Халкедон и бежал с мулами и лошадями и множеством исавров.

После бегства Зенона исавры в городе были убиты. Однако императором провозгласили не Патрикия, а Василиска, что конечно же привело к разрыву между Вериной и ее братом.

М. Фр. 7. Василиск, брат императрицы Верины, в правление императора Льва был избран префектом лагеря вместо Рустиция, будучи удачливым в битве, но медлительным в понимании и слишком нерешительным с обманщиками. Во исполнение тщательно продуманного плана Льва противопоставить его Аспару он также был сделан консулом 465 года. Рустиций был консулом в 464 году и магистром армии на Востоке до Василиска; вероятно, он был германцем.

Возможно, самым главным фактором, работавшим против Василиска, было то, что он являлся монофизитом и активно боролся за эту ересь с православными [138] . Как император восточных римлян, он взыскивал налоги с епископов церквей и едва не изгнал Акакия, епископа Константинополя, однако был остановлен множеством так называемых монакиан. Он был настолько жаден до денег, что не удерживался даже от тех, что происходили от низких ремесел. Воистину весь мир был полон слез из-за взыскания его налогов.

М. Фр. 8. Василиск также возбудил сильную враждебность в Страбоне, который помог ему захватить трон, пожаловав пост магистра армии Фракии и консульство своему племяннику Арматию – человеку, совершенно неподходящему для этой должности. Поскольку император Василиск самоуверенно позволил Арматию как родственнику встречаться с императрицей Зенонидой и так как их разговоры длились долгое время, а красота их была велика, они полюбили друг друга с огромной страстью. Они постоянно поворачивались и бросали друг на друга взгляды, обмениваясь улыбками, а позже бремя любви было скрыто от взглядов. Они посвятили Даниила, евнуха, и Марию, повивальную бабку, в свои страдания, которые в конце концов были излечены удовлетворением страсти. Потом Зенонида лестью склонила Василиска отдать ее любовнику первейшее место в государстве.

Теодорих Страбон, видя, как все чествуют Арматия, досадовал, что его обошел в славе юноша, единственной заботой которого была его прическа и прочие украшения тела. Гордясь своим огромным богатством и невиданными почестями, Арматий считал, что никто не превзойдет его в мужественности. Это безумие настолько владело его мыслями, что он надевал наряд Ахилла и ездил на коне, хвастаясь своим происхождением перед толпой в цирке. Когда чернь в громких приветствиях назвала его Пирром (сыном Ахилла) , это еще больше пробудило его безумное желание славы. Если толпа звала его так за его румяное лицо (ибо Пирр означает «красный») , то говорила правду, а если для того, чтобы восхвалять его мужественность, то льстила ему, как мальчишке. Он не убивал врагов, как Пирр, а подобно Парису, был без ума от женщин.

М. Фр. 8b. Покинув Константинополь, Зенон укрылся в родных ему горах Исаврии, где, как говорят, в отчаянии стенал: «Я беглец и скитаюсь без пристанища, я не могу отдохнуть от злой судьбы даже с людьми, среди которых я надеялся обрести утешение в своем несчастии».

М. Фр. 9. Император Зенон, узнав о смерти своих друзей, бежал в крепость, расположенную на холме, которую его соседи называли Константинополем. Узнав об этом, он заплакал и сказал бывшим с ним: «Воистину люди – игрушки Господа, раз Бог наслаждается такой игрой даже со мной. Ибо провидцы предсказали, твердо настаивая на этом, что я обязательно проведу июль в Константинополе. Я, разумеется, подумал, что вернусь в Константинополь, но теперь беглец, лишенный своих владений, я пришел, несчастный, на этот холм, носящий то же имя».

Однако он не был настолько одинок, как считал. Василиск склонил Илла на свою сторону и послал его и его брата захватить бывшего императора. Однако даже в столице ненависть к Василиску превосходила непопулярность Зенона, и Илл перешел на сторону последнего. Возможно, на его решение отчасти повлиял тот факт, что брат Зенона Лонгин был заперт им в крепости в качестве заложника. Позже Василиск отправил Арматия противостоять исаврам, однако его также подкупили обещания высокой должности и титул цезаря для его сына. В августе 476 года Зенон снова вошел в Константинополь, а Василиск и его семья были изгнаны и убиты.

М. Фр. 8а. Хотя Зенон сдержал обещания, данные Арматию, очень скоро он увидел, как этот человек получил по заслугам. Он обладал большой властью при дворе императрицы Зенониды и Василиска. Император Зенон убил его, и жители бурно радовались его смерти, ибо он отправлял обратно, отрубив им руки, фракийцев, восставших при Льве, которых схватил. Он был убит Онульфом, человеком, которого Арматий принял благосклонно, когда тот пребывал в нужде и только что приехал от варваров. Он сделал его комитом первого звания, а затем полководцем в Иллирике и снабдил его большим богатством для роскошной жизни. Этот человек отплатил Арматию с варварским вероломством и запятнал свои руки кровью.

М. Фр. 8с. Онульф был сыном Эдекона и братом Одоакра, позднее упрочившего свое положение в Италии, он происходил из племени тюрингов со стороны отца и племени скиров со стороны матери. Скиры – племя аланов, а тюринги, или торинги, – германцы, жившие в Баварии. Оба племени входили в империю гуннов [139] .

С восстановлением несчастного Зенона на троне его неприятности лишь временно закончились. Всей полнотой власти при дворе обладал Илл, в 478 году ставший консулом, однако у него были опасные враги, особенно императрица Верина, которая постоянно плела против него заговоры и угрожала стабильности правления.

И. А. Фр. 211 (1). Илл подвергся трем нападениям: одно совершил Павел, второе в 478 году некий алан по наущению Эпиника, а третье, в котором Иллу отрубили ухо, было подготовлено императрицей Ариадной. Большинство наших источников их путают. После возвращения Зенона несколько человек были обнаружены и схвачены по обвинению в мятеже. Еще и года не прошло с возвращения Зенона, как он и Илл почти поссорились, потому что Павел, друг императора, участвуя в заговоре против Илла, был схвачен с мечом. Зенон предотвратил опасность, отдав позже юношу Иллу для отмщения. В следующие годы против Илла, получившего консульство и выказавшего рвение в восстановлении императорского дворца, возник заговор по следующей причине. Некий варвар, алан по происхождению, напал на Илла с мечом в руке в схоле магистра и был схвачен. Будучи подвергнут пыткам, он признался, что дело было совершено по наущению Эпиника, фригийца, служившего среди тех, кто заведовал контрактами. Сменой судьбы он привлек внимание Урбикия , препозита священной опочивальни, и управлял всем его богатством. Затем, став другом Верины, он возвысился до заведования частными средствами, а оттуда до управления императорской казной и, наконец, поднялся до трона префекта претория. Когда случай был тщательно изучен, Илл прекратил дело, поскольку не был расположен продолжать гневаться; он даже отпустил человека, который был пойман.

(2). Зенон лишил Эпиника его трона и отнял у него богатства и должность, поскольку желал умиротворить Илла. Затем он победил Теодориха, прозванного Страбоном, и сделал его своим союзником и другом, дав множество подарков. Илл отправил Эпиника в землю исавров, чтобы тот был под охраной, и, воспользовавшись в качестве предлога смертью своего брата Аспалия, попросил у императора разрешения уехать. Когда он прибыл в город, где держали Эпиника, и встретился с ним, то узнал, что заговор против него был задуман Вериной. Он притворился, будто не знает этого, пока Зенон не призвал его после бедствий, вызванных землетрясением в сентябре 479 года , и он не приехал в Халкедон [140] . Илл привез Пампрепия, человека, родившегося в Панополе [141] в Египте, который изучал литературу и долгое время жил среди эллинов (то есть язычников). Сначала Зенон поприветствовал его со всеми важными людьми примерно в пятидесяти стадиях (шести милях, или примерно в 9,5 км) от Халкедона. Затем, рассказав об утверждениях Эпиника и объясняя, почему ему небезопасно ехать в Константинополь, Илл потребовал Верину. Зенон, выдав ее, поручил ее брату своей жены Матрониану, который сопроводил ее в Исаврию с большим войском, рукоположил ее в церкви в Тарсе, а затем заключил ее сначала в Далисанде, а позднее в Херрисе.

(3). Илл, прибыв с Зеноном и царицей в Константинополь, сразу же устроил возвращение Эпиника в благодарность за его разоблачения. Пампрепий с этого времени достиг процветания в делах, будучи назначен на должность квестора. Гражданская война началась в конце консульства Зенона в 479 году со стороны братьев Маркиана и Прокопия по наущению Верины [142] . Они собрали множество варваров, а кроме того многих жителей, и разбили свой лагерь в так называемом доме Цезария. Отсюда один отправился против Зенона во дворец, а другой против Илла в так называемый район Варан. Ровно в полдень, когда дворец затих, было совершено нападение на стою Дельфакса во дворце, где стоят дельфийские колонны разнообразных цветов. Обрушившись вместе на стражу, они пора зили многих, кто был внутри, и едва не схватили самого императора; он еле спасся и ушел в целости. На их стороне сражались Бусальб, командующий армией, Никета и Теодорих, сын Триария. Городская толпа бросала из домов всевозможные предметы на тех, кто сражался за императора. Пока было светло, Маркиан и его сторонники побеждали, но когда наступила ночь, Илл предусмотрительно переправил исавров из Халкедона на маленьких лодках, поскольку тамошние перевозчики были ранее захвачены Маркианом, завладевшим бухтой. На следующий день император собрал тех, кто обладал властью и ждал в царском дворце. Затем он послал войско и уничтожил отряд Маркиана. Тот бежал, но многие с обеих сторон были убиты. Несколько беглецов сожгли дом Илла дотла.

(4). Когда гражданские беспорядки закончились, Зенон включил Маркиана в так называемые пресвитеры и выслал его в Кесарию в Каппадокии; он оставил его жену Леонтию в качестве беженки у так называемых акоймитов («бодрствующих монахов») , поскольку она была сестрой его жены, и забрал имущество остальных, которые бежали к Страбону. В то же время другой Теодорих, сын Валамира, напал на Новый Эпир и сделался магистром города Диррахия (это произошло еще до восстания Маркиана) , а исавры захватили Корик и Себастию в Киликии. Маркиан, бежав от своих стражей, напал с огромным войском на Анкиру в Галатии, но был побежден, когда Трокунд первым занял это место. Он отослал Маркиана, который был побежден с помощью собственных стражников, в одну из крепостей Исаврии вместе с его женой … [143] В это время Эпиник, Дионисий, который был командующим дворца, и Траустила [144] , стяжавший славу полководца, устроили заговор; они были схвачены императором и наказаны.

Третье нападение на Илла произошло по инициативе Ариадны, поскольку тот не позволял ее матери Верине вернуться из изгнания. Зенон приказал управляющему Урбицию убить Илла, а Урбиций нанял для этого дела некоего Спаниция, или Спорация. Попытка убийства была предпринята на ипподроме во время праздника, однако успехом не увенчалась. Нападавший отрубил Иллу ухо, однако сам был убит на месте. Илл, как и несколькими годами ранее, снова уехал на Восток, отказавшись от своей должности магистра оффиций и став вместо этого магистром армии на Востоке. В следующие два года (481–482) в Антиохии он собрал друзей и сторонников, включая своего давнего друга Марса, одного из полководцев, сражавшихся против вандалов в 468 году, и квестора Пампрепия.

М. Фр. 20. Этот человек, обладавший в правление Зенона большой властью и родившийся в египетских Фивах, выказывал проницательность в любом стремлении. Приехав в Афины, он был назначен государством грамматиком и учил многие годы. В то же время он учился высшим наукам у великого Прокла , последнего и, возможно, величайшего неоплатоника. Однако против него была воздвигнута клевета неким Феагеном, который обвинил его с большим коварством, чем приличествовало школьному учителю, и он отправился в Византию. С этого времени он казался благородным и честным, хотя в городе, наполненном только христианами, он не скрывал свою веру (он был эллином, как тогда называли язычников) , а открыто признавал ее и свободно высказывался, что создавало впечатление, будто он обладает некими тайными знаниями. Илл принял его благосклонно, когда они встретились, много хвалил его, когда он публично прочел стихотворение, и назначил ему постоянное содержание, частично из собст венного кармана, а частично из государственных средств как учителю. Когда Илл отправился в Исаврию, клеветники придумали ложное обвинение против Пампрепия и из-за его веры, и потому, что он занимался чародейством и гадал Иллу против императора. Они уговорили Зенона и Верину, которые тогда были на вершине власти, изгнать его из города в 478 году. Он отправился в Пергам в Мизии.

Когда Илл узнал, что этот человек был изгнан за свои пророчества, то привез его в Исаврию и сделал своим советником и спутником. Поскольку тот был политиком большого ума, он позволил ему управлять делами своей должности, для которых сам не имел свободного времени. Когда он вернулся в Византию, то взял его с собой, он (Пампрепий) был сделан квестором. Когда произошло восстание Маркиана, он ободрил Илла в его колебаниях, сказав ему: «Провидение с нами»,  – и Илл поддержал во время этого восстания Зенона. Он вызвал подозрение в тех, кто тогда слышал его, что он предсказывает эти события благодаря некоему неизвестному предчувствию. Событие кончилось так, как кончилось, и когда сравнивали исход с его словами, то его считали единственной причиной всего, что, казалось, произошло вопреки их ожиданиям, как склонна поступать толпа. Так мудрые люди составили о нем мнение. Существовало ли какое-то другое объяснение, я не могу ни отрицать, ни утверждать этого. Тем не менее Илл советовался с ним первым обо всех делах, больших и малых. Зимой в 479 или 480 году он взял его в Никею, чтобы отвратить угрозу со стороны черни или чтобы избежать судьбы, наполнившей город убийствами [145] .

И. А. Фр. 214 (1). Хотя и избавленный от непосредственного присутствия Илла, Зенон из-за проблем с остготами не мог в тот момент ничего сделать открыто. В 484 году он был готов действовать и стал проявлять враждебность по отношению к Иллу, сначала потребовав отпустить его брата Лонгина, а затем объявив, что Иоанн Скиф является преемником Илла в должности магистра армии на Востоке. Он также говорил с людьми, рассказывая им, насколько он враждебен к Иллу, приказал, чтобы ближайшие друзья последнего были изгнаны из города, и пожаловал их богатства исаврийским городам.

(2). Илл, восстав открыто, нарядил Маркиана в императорские одежды во второй раз. Он обратился к Одо акру, узурпатору Запада, и к правителям Персии и Армении и приготовил корабли. Одоакр ответил, что не может заключить договор, однако другие обещали союз, если к ним обратятся. Посольство к персам отбыло прежде, чем Маркиан был провозглашен императором, поскольку в январе 484 года гунны-эфталиты жестоко расправились с персами, убили их царя Пероза и перестали оказывать помощь Иллу. Зенон приказал Конону, сыну Фусциана, человеку, числящемуся среди священников, и епископу Апамеи, снова поднять оружие против Илла и назначил Линга [146] , своего незаконнорожденного брата, военачальником. Зная об этом, Илл привез Верину в Тарс и сделал приготовления, чтобы она надела царские одежды и, будучи владычицей империи и стоя на возвышении, провозгласила императором Леонтия. (Маркиана в расчет не приняли.) Этот человек неизвестного происхождения был из города Далисанда в Ликаонии [147] . Когда он получил верховную власть, то сразу начал исполнять свои обязанности так, как считал правильным. Он разделил деньги и отправился в Антиохию.

(5). Поход Конона и Линга не смог положить конец распространяющемуся восстанию, и за помощью обратились к Теодориху и германцам. Тогда же присутствовали, будучи отосланными из армии Илла, Артемидор, помощник [148] Трокунда, и Папим, который был у Илла командующим конницей. Когда армии обоих императоров сошлись, оказалось, что армия Илла слишком мала, и в великом страхе она вернулась в крепость Херрис. Илл еще раньше отправил припасы, достаточные для защиты крепости и его жены Астерии. Среди прочего он послал за императрицей Вериной и за Леонтием, который покинул Антиохию, чтобы они скорее прибыли к нему. Однако когда его военачальники узнали об этом, то каждый бежал в ближайшую крепость. Сам Илл провел всю ночь с Леонтием, а затем отправился в крепость Херрис. Его исавры покидали их один за другим, захватывая земли императора Зенона для себя. Леонтий лишь шестьдесят дней имел подобие императорской власти – с июля по сентябрь 484 года. Не более 2000 человек последовали за Иллом, и, избрав самых верных, начальники рассредоточили остальных по пещерам, которые в той местности есть повсюду.

(6). Когда было объявлено о бегстве Илла и Леонтия, Зенон сделал Коттомена магистром армии с резиденцией в Константинополе и Лонгина из Кардалы магистром оффиций. Он призвал армию Теодориха и приказал ругам оставаться в стране. Во время осады крепости часто происходили схватки. Верина была истощена и умерла через девять дней после своего побега в крепость, ее забальзамировали в свинцовом гробу – позднее Ариадна привезла ее тело в Константинополь. Марс умер спустя тридцать дней и был положен в ту же гробницу. Илл передал защиту крепости Индаку Коттуну и проводил отныне время читая книги. Леонтий же проводил время в посте и причитаниях. Ввиду этого Илл и его положение становились все слабее, и часть крепости была сдана римлянам теми, кто находился внутри. Имеется в виду некое внешнее укрепление или же крепость на противоположном холме, защищавшая основную крепость; ее падение хотя и не повлекло сдачу Херриса, тем не менее привело к тому, что Илл и его люди были ввергнуты в отчаяние.

(7). Борьба продолжалась четыре года. Те, кто занимался осадой Илла и Леонтия, использовали множество осадных машин после успеха с частью крепости. Когда армии расположились напротив друг друга, Илл и Иоанн Скиф вступили в дружеский разговор и послали письмо Зенону, напомнив о прежней доброй воле Илла, но это ни к чему не привело, и они снова взялись за оружие.

(9). В 487–488 годах внимание Зенона поглощали серьезные восстания Теодориха и его остготов – даже существовала угроза столице. После осады Теодорихом Константинополя в 488 году Антуса, дочь Илла, погибла в крепости, и по этой причине Илл совершенно не заботился о защите тех, кто был внутри, тогда как Зенон мог продолжать исаврийскую войну более решительно.

(10). Согласно одному рассказу [149] , Трокунд был убит в бою близ Херриса, и новый муж его вдовы пришел в крепость и сдал ее осаждающим. Пампрепий из-за своих несбывшихся предсказаний успеха был казнен еще до падения крепости. Однако согласно другому рассказу, захват крепости Херрис совершился следующим способом. Индак Коттун долго думал о ее сдаче, и в это время ему была поручена защита крепости. Он уговорил Илла разместить своих людей за пределами крепости, чтобы, если враг нападет ночью, он и его союзник Леонтий могли спать, как обычно. Когда наступила ночь, он спустил веревку в тихой части крепости и поднял врага. Сначала была убита стража у ворот, затем поднялся крик, повторявший на римский манер: «Зенон Август, да завоюешь ты!» Индак и его приближенные-предатели были тут же убиты, однако Илл и Леонтий бежали в часовню мученика Конона. Когда Леонтий хотел убить себя, Илл удержал его. Враг приблизился, их вывели силой и, связав, повлекли прочь. Илл, стеная, просил Павла и Илла, бывших его рабами, и их товарищей похоронить тело его сестры в Тарсе, охранять его жену от оскорблений и быть милосердными к Конону, ибо он был добрым человеком. Этот Конон не был ни воинствующим епископом Зенона, ни предателем Илла, упоминаемым ниже, ни, разумеется, святым, в часовне которого Илл укрылся. Возможно, это был зять Илла. Кроме того, существовал и пятый Конон – брат Зенона.

(11). Они быстро исполнили эти просьбы и в безопасности доставили тело и жену Илла с его дочерью Теклой в часовню трех его детей в Тарсе. Победитель немного отвел людей от крепости, и, пока они со слезами вздымали руки к Небесам, обращая множество молитв к Богу, он отрубил им головы. На тех, кто был при этом, обрушились сверкающие молнии и гром, град и ветер, палач лишился разума, и его, потерявшего дар речи, отвезли в Тарс. Когда Зенон получил головы этих людей, то насадил их на колья близ города, однако, восхищаясь Кононом, приказал, чтобы его доставили к нему. Однако Конон уже узнал о смерти Илла и Леонтия и погиб, нанеся себе ранения.

(12). Император жестоко преследовал тех, кто был схвачен, предав одних смерти, а других лишив имущества. Он по-царски похоронил тело Верины в Константинополе, поместив его в погребальный памятник ее мужа и приказав, чтобы ее именовали августой. Он разрушил большинство крепостей в Исаврии. Те, кто участвовал в предательстве Илла, были преданы позорным смертям – ужасный Коттун, Конон, Лонгин, сын Лонгина и Артемидор, служитель Трокунда [150] .

Итак, в 488 году Зенон наконец подавил исаврийское восстание и в том же году избавился от остготов, послав Теодориха в Италию сражаться против Одоакра. Он сохранил ведущее положение исавров при дворе – например, Коттомена и Лонгина из Кардалы – и после того, как его брат Лонгин был освобожден в 485 году, пробыв в плену у Илла десять лет, он также занял незаслуженно высокое положение. Он был консулом в 486 году и еще раз в 490 году.

М. Фр. 21. Лонгин и Конон, братья императора Зенона, вместе правили столь беззаконно, что в каждом городе установили пределы богатству других и за плату оказывали помощь тем, кто больше всего был виноват. Кроме того, Лонгин был крайне невоздержан, всегда присоединялся к пьяницам и постоянно принимал в своем доме сговорчивых держателей публичных домов, которым велел приводить к нему жен первейших сановников. Они доставляли блудниц в богатых одеждах и роскошных носилках и притворялись, что привели требуемых женщин. Лонгин же закрыл женский монастырь таким путем. Когда он жил в пригороде, так называемом Пегаи, сводники за обедом рассказали ему, что женщины в этом месте необычайно красивы. Он послал им овощи и сухие плоды, затем наряды и прочие вещи, будто они лишь притворялись скромными, чтобы предупредить их опасения, ибо ужасные охотники за женщинами используют кажущиеся чистыми средства, преследуя женщин. Затем, поднявшись в монастырь, он насильно овладел многими из этих женщин. Он был так похотлив, что нападал на свободнорожденных женщин, жен сановников и девушек в любой неподходящий момент и поступал так, не сдерживая себя. Во время своих похождений он использовал серебряные шарики и скорлупу орехов, чтобы бросать жребий. Лонгин также был причиной многих других несчастий.

Этому человеку после смерти недостойного сына Зенона, носившего то же имя, было предназначено унаследовать трон. (Они оба весьма способствовали непопулярности императора!) Однако после смерти Зенона в 491 году по желанию его вдовы Ариадны, виднейших сановников и армии выбор пал на Анастасия, относительно незначительного, но популярного в столице человека. Затем коронацию узаконили его браком с Ариадной. При нем прекратилось господство исавров, Лонгина вынудили стать священником, и в 499 году он умер, а исавров изгнали из столицы. Последние восстания в Исаврии были окончательно подавлены не ранее 498 года.

В этой главе мы рассмотрели лишь часть проблем, с которыми в те годы столкнулась империя; с точки зрения современного исследователя, господство исавров было равносильно владычеству остготов на Востоке. Оно и станет предметом рассмотрения в следующей главе.


Глава 6 Остготы

Готы, появившиеся у римских границ в III веке, вероятно, были вестготами, тогда как остготы пришли с севера позднее. Однако к середине IV века последние обосновались к северу от Дуная и Черного моря, где великий король Эрманарих основал крупное государство. Они одними из первых ощутили давление со стороны гуннов, продвигавшихся на запад, и, хотя были побеждены ими, долгое время служили преградой между этими варварами и империей на Востоке. В 380 году они безуспешно атаковали империю, однако некоторые из них поселились в качестве союзников (федератов) в Малой Азии в 383–395 годах. Вскоре они подняли восстание во главе со своим королем Трибигильдом, к ним присоединился и Гайна – гот, занимавший в то время высокое положение в Римской империи. Под его командованием они добились некоторого успеха, однако, снова придя в Европу, практически уничтожены верными войсками и гуннами во главе с Ульдином в 401 году. К тому времени, как вождем гуннов стал Аттила, мы видим остготов его подданными, а их короля Валамира (или Валамера) – уважаемым советником великого гунна. Однако они уже были обращены в арианство великим епископом Ульфилой.

При Недао остготы под командованием трех братьев из царской династии Амалов – Валамира, Теодомира и Видемира, из которых Валамир, вероятно, был самым старшим и самым главным, – присоединились к своим родственникам гепидам, подвластным Ардариху, чтобы уничтожить своих гуннских владык. После этой победы они поселились в Паннонии, заключив с римлянами подобие договора [151] , и в том же 454 году у Теодомира родился Теодорих, которому суждено было стать величайшим королем в истории остготов. Поскольку Теодорих (Тиуда-рейкс по-готски), вероятно, был единственным наследником династии Амалов и потому провел некоторое время в Константинополе в качестве заложника, дабы обеспечить хорошее поведение Валамира, его ошибочно считали сыном последнего, и византийские историки довольно часто называют его таковым. В течение семи лет между Восточной империей и остготами сохранялся мир, но в 461 году он был нарушен.

П. Фр. 28. Когда скиф Валамир нарушил договор и опустошил многие римские города и земли, римляне отправили к нему послов, которые упрекнули его за мятеж. Чтобы он больше не грабил страну, они договорились давать ему 300 фунтов золота каждый год, ибо он сказал, что поднял свой народ на войну из-за нехватки пропитания. Одним из условий этого договора стала отправка юного Теодориха в столицу, где он провел при дворе следующие десять лет своей жизни.

В течение нескольких лет после этого готы в Паннонии практически не прекращали войны со своими соседями, особенно со скирами. Это было одно из племен аланов, поселившееся после битвы при Недао в Нижней Мезии на берегах Дуная, которое побудил к войне свевский король Хунимунд, взятый в плен остготами. Оставшиеся представители этого племени спустя несколько лет составили важную часть армии Одоакра во время его окончательного завоевания Италии [152] .

П. Фр. 35. Около 471 года скиры и готы воевали и, разойдясь, готовились призвать союзников. Среди прочих они пришли и к восточным римлянам. Аспар считал, что ни с кем из них не нужно заключать союз, но император Лев хотел помочь скирам. Он отправил письма военачальнику в Иллирию, приказав тому послать им необходимую помощь против готов. Валамир погиб в битве, и после того, как Видемир отправился со своими солдатами в Италию и был убит там, Теодомир остался единственным правителем готов в Паннонии [153] .

В том же году погиб Аспар, лидер германской группировки в Константинополе, что вызвало серьезное недовольство готов, служивших римлянам. Возможно, для того, чтобы умиротворить сторонников короля из династии Амалов, его сына, которому тогда было семнадцать лет, отправили обратно. Чтобы доказать свою храбрость своему народу, тот почти сразу предпринял успешное нападение на сарматов, живших дальше по течению Дуная в Сингидуне, современном Белграде. Спустя два года в 473 году голод заставил готов двинуться южнее, и они напали на крупный город Наисс, умиротворить их удалось только путем передачи им земель в Македонии. Вскоре после этого Теодомир умер, и королем стал Теодорих. Похоже, он почти сразу двинул свои войска с разрешения римского императора или же без него в Нижнюю Мезию.

Тем временем в Константинополе другая группа остготов, поступивших после битвы при Недао на службу к римлянам и составлявших теперь весьма значительную часть в регулярной римской армии, перешла под командование лидера, которого тоже звали Теодорихом. Он не принадлежал к королевской династии Амалов, однако состоял с ними в дальнем родстве. Предполагалось, что у этого человека (сына Триария), прозванного Страбоном (то есть Косым), был брат, женатый на сестре Теодомира [154] . Он также приходился племянником жене Аспара, поэтому при поддержке своего дяди он занимал выдающееся положение в Константинополе и, соответственно, испытал временную немилость, когда Аспар и его семья были убиты. Однако вокруг него в противовес исаврам сплотились готские и другие германские отряды и в 474 году провозгласили его королем.

М. Фр. 2. В этой опасной ситуации император Лев послал силенциария Телогия к варварам во Фракию [155] . Варвары приняли его достаточно хорошо и, в свою очередь, отправили послов к императору, желая быть друзьями римлянам. Они просили о трех вещах: во-первых, чтобы Теодорих Страбон , их правитель, получил наследство, оставленное ему Аспаром, во-вторых, чтобы ему позволили жить во Фракии и, в-третьих, чтобы он стал военачальником отрядов, которые прежде были под командованием Аспара как магистра армии с резиденцией в Константинополе. Император решительно отказал в первых двух просьбах и согласился относительно командования Теодориха, но при условии, что тот будет ему искренним другом, и с этим отпустил послов.

Когда Теодорих Страбон , вождь варваров, принял своих послов, вернувшихся от императора, и узнал, что они ничего не добились, то послал часть своего войска в Филиппы, а с оставшейся встал лагерем близ Аркадиополя, используя для его осады все средства. Он захватил город не силой оружия, а благодаря голоду, постигшему тех, кто был внутри. Они даже ели лошадей и вьючных животных, а также трупы, мужественно терпя, пока откуда-нибудь не прибудет помощь. Когда она не появилась, они оставили надежду и сдались. Те, кто был послан против Филипп, лишь предали огню предместья города и не причинили других серьезных разрушений. Хотя эти отряды и разоряли Фракию, варвары сами страдали от голода и отправили к императору посольство с предложением мира. Договор, скрепленный клятвой, был заключен на следующих условиях: каждый год готам должны были отдавать 2000 фунтов золота, Теодориха должны были назначить полководцем двух частей в страже императора [156] , что было весьма важной должностью, и единственным военачальником самих готов; а Теодорих Страбон будет воевать вместе с императором против любого, против кого последний прикажет, за исключением вандалов.

Этот договор явно задумывался, чтобы помочь Страбону в противовес Теодориху, истинному готскому королю из династии Амалов, вручив первому право на царскую власть от имени империи. О том, что у самих готов существовали какие-то опасения, ясно из упоминания дезертиров. Исключение, сделанное для вандалов, не настолько важно из-за их общего германского происхождения, из-за расстояний и опасностей, связанных с любым нападением на них, как показывают поражения экспедиции 468 года, а также из-за общего вероисповедания (арианства), что также заставляло Аспара благоволить к ним.

Естественно, Страбон вступил в конфликт с Зеноном Исавром почти сразу, как только тот занял престол, и поднял мятеж, продвинувшись до длинной стены, защищавшей Херсонес Фракийский. Гераклей, магистр армии во Фракии, был послан против него, но был разбит и попал в плен [157] .

М. Фр. 5. Мы знаем, что этот человек был полководцем при Зеноне, отважным и готовым вступать в битву, но, с другой стороны, не видящим опасностей и не принимающим советов прежде, чем опрометчиво двигаться вперед в том, что начинал делать. Он считал стремительность подобающей храбрецу, и позднее это стало причиной его гибели.

М. Фр. 4. Император Зенон отправил посольство к военачальнику готов относительно полководца Гераклея, захваченного готами. Он обещал выкупить его за 100 талантов, что было принято. Зенон велел родственникам Гераклея собрать эту сумму, чтобы самому не оказаться в положении зависимого человека, ибо этого мужа освободят другие. Он отправил деньги готам во Фракию, которые приняли их и отпустили Гераклея из-под стражи. Когда тот следовал в Аркадиополь, на него напали несколько готов. Когда он шел, один из них сильно ударил его по плечу. Один из сопровождающих Гераклея упрекнул гота, сказав: «Эй, человек, ты что, не знаешь свое место? Разве ты не знаешь, кого ударил?» Другой ответил, что прекрасно знает его и собирается его убить. Достав мечи, один из них отрубил Гераклею голову, а другой – руки. Они объяснили, что Гераклей поплатился за свои неправедные поступки, ибо, как говорят, приказал, чтобы солдаты, служившие под его началом и осужденные за совершение преступления, но не заслуживающие смертного приговора, были сброшены в яму, а вся армия закидала их камнями. С этого врмени на него обратился гнев Божий.

Страбон поддержал восстание Василиска, и потому естественно, что Зенон должен был благоволить к Теодориху, несмотря на договор 474 года со Страбоном. После восстановления Зенона на троне, Страбон лишился звания военачальника, которое вместе с титулом патрикия получил представитель династии Амалов. Здесь мы снова наблюдаем вековую римскую традицию «разделяй и властвуй», поскольку император натравливал одну часть готов на другую. В следующие несколько лет мы видим, как сначала Зенон и Теодорих объединились против Страбона, затем оба гота против Зенона и, наконец, Страбон и Зенон против Теодориха.

М. Фр. 11. В 477 или 478 году к Зенону прибыло посольство от союзников-готов Фракии, которых римляне называют федератами. Этими союзниками были солдаты, возглавляемые Страбоном, с которым формально не был расторгнут договор 474 года. Они попросили Зенона заключить мир с Теодорихом, сыном Триария, желавшим вести спокойную жизнь, а не воевать против государства. Они попросили Зенона обдумать, какой вред сын Триария причинил римлянам, будучи врагом, и как Теодорих, сын Валамира, полководец и друг, разрушал их города; Зенону не следует ныне обращать внимания на прежнюю вражду, а лишь на то, как он может поспособствовать общему благу.

Император тотчас созвал сенат и задал вопрос, что он должен делать с этим. Сенаторы ответили, что государственных доходов недостаточно, чтобы выплачивать деньги обоим, поскольку «мы не можем выполнить даже наши обязательства по отношению к солдатам». Они пришли к заключению, что император имеет право сам принять решение, кого из варваров выбрать другом.

Вслед за тем он собрал ко дворцу солдат, размещенных в городе, и все схолы и, поднявшись на помост, обвинил Страбона во многих вещах. Среди прочих было то, что тот с самого начала был врагом римлянам, что он ограбил жителей Фракии, что вместе с Арматием отрубал им руки, что изгнал оттуда всех земледельцев, что поддержал тиранию Василиска против государства, а затем убедил его убрать с дороги собственных солдат, как будто одних готов было достаточно. Наконец, теперь он прислал посольство, чтобы просить не мира, а командования армией. «Итак,  – сказал Зенон,  – я хочу услышать от вас, каково ваше мнение об этих вещах. Я собрал вас здесь с этой целью, ибо хорошо знаю, что те императоры поступают безопасно, которые советуются с солдатами». Когда они услышали произнесенные им обвинения и увидели желаемый ответ, то закричали, что Страбон – враг римлян, как и все, кто на его стороне.

Зенон не сразу передал этот ответ посланникам, а подождал, пока не узнает больше о событиях вне города. Тем временем некие люди, писавшие Страбону о происходящем в городе, стали пленниками, среди них врач Анфим, Маркеллин и Стефан. Они не только посылали письма от себя, но и подделывали письма от людей, облеченных властью, и отправляли их к нему, поскольку желали ободрить его и заставить думать, что у него достаточно сторонников в городе. Три сенатора в присутствии магистра расследовали эти дела, наказали этих людей множеством ударов плетью и осудили их на вечное изгнание. Зенон, полагаю, желал показаться воздерживающимся от смертной казни и кровопролития.

М. Фр. 14. Однако спустя лишь несколько месяцев после этого решения, когда Зенон увидел, что положение Теодориха, сына Валамира, ослабло и стало ненадежным, а Теодорих, сын Триария, собирает свои племена и сплачивает силы, он посчитал за лучшее прекратить вражду на подходящих условиях, если тот пожелает заключить договор. Отправив послов, Зенон потребовал, чтобы сын Триария отдал в качестве заложника своего сына, согласно своей прежней просьбе, чтобы он оставался частным лицом среди собственных людей, как сейчас, и не причинял беспокойств, чтобы, как он когда-то требовал, он получил всю собственность, которую захватил, но в остальном оставался в покое и чтобы, не терпя вреда, сам не причинял вреда никому.

Гот ответил, что не отдаст своего сына в заложники и не сможет жить только за счет своей личной собственности. Пока он был один, не имея так много племен под своим началом, его частного владения было достаточно для человека, живущего очень скромной жизнью, но теперь, поскольку они возложили на него обязанность собрать народы, он вынужден либо кормить тех, кто приходит к нему, либо сражаться с ними, пока не потерпит поражения или не одержит победу, и он должен дойти до самого конца в этом деле.

Когда эти известия были доставлены, лучшим казалось готовиться к войне со всем тщанием. Император быстро собрал все легионы и отряды у Черного моря и в Азии, а также те, что размещались в восточных областях. Со всех концов пришло много [солдат] . Были подготовлены обозы, закуплен скот, зерно и другие необходимые вещи для армии, поскольку сам Илл вскоре собирался выступать.

М. Фр. 15. Очевидно, Зенон изменил свое решение относительно военачальника, и когда он назначил Мартинина , зятя Илла, полководцем и в его армии произошло сильное падение порядка, он тут же отправил людей к сыну Валамира, поскольку это казалось хорошей мыслью. Они сказали, что он не должен более откладывать битву, а должен посвятить себя немедленному действию и исполнить чаяния, в согласии с которыми его посчитали достойным звания римского полководца. Выслушав это, гот в свою очередь отправил послов в Византию, ответив, что не предпримет никаких действий, пока император и сенат не поклянутся ему, что никогда больше не заключат договор с сыном Триария. Сенаторы и военачальники вслед за тем поклялись не заключать такого мира, если только этого не пожелает император, а император пообещал не нарушать уже заключенных соглашений, если только не поймет, что сын Валамира нарушил их первым.

Когда они поклялись в этом, показалось лучшим, чтобы Теодорих выдвинул свое войско, стоящее лагерем у Маркианополя, и шел в глубь страны. Когда он будет у врат Гемского хребта, к нему присоединится магистр армии Фракии с 2000 всадников и 10 000 человек тяжелой пехоты, а когда он пересечет Гемский хребет, еще одна армия из 20 000 пеших солдат и 6000 лошадей встретит его близ реки Гебр у Адрианополя. Кроме того, они сказали, что еще одно войско прибудет из Гераклеи и других городов и крепостей близ Византии, если это будет ему нужно, так что недостатка в том, что должно способствовать исполнению их заветных надежд, не будет. Когда Зенон пообещал эти приготовления послам, то сразу отослал их обратно. Теодорих выступил со своим войском и пошел к ущелью, как и договорились, однако, когда он прибыл, его не встретили ни полководец Фракии, ни те, кто, как говорили, стоит на реке Гебр. Он все же прошел по срединным пустошам и достиг областей вокруг Сонда. Это очень высокая гора, на которую тяжело подняться, если тот, кто на вершине, пытается помешать этому. Сын Триария случайно разбил там лагерь, и, нападая друг на друга на подступах к ней, обе стороны захватывали скот, лошадей и прочую добычу.

Однако сын Триария постоянно подъезжал верхом к лагерю врага, ругая и всячески понося его, называя его клятвопреступником, ребенком, безумцем, врагом собственного народа и предателем, который не знает о репутации римлян и не понимает их намерений. «Они хотят,  – говорил он,  – отдыхать в мире, пока готы истребляют друг друга. Они победят без битвы, кто бы из нас ни пал и кто бы из нас ни уничтожил другого, это принесет им, как они говорят, кадмейскую победу, оставив меньшее число наших людей, чтобы противостоять их вероломству. И вот они, призвав тебя и пообещав прийти сами и вести войну вместе, не пришли и не появились в городах, где, как говорили, будут; они оставили тебя одного, чтобы тебя подло убили и ты получил справедливое воздаяние за свою дерзость от рук народа, который ты предал». Услышав это, многие в войске сына Валамира согласились с такими доводами и, придя к своему полководцу, по собственному согласию сказали, что упреки врага справедливы и их вождь не должен более ни губить их, ни оставаться верным тем, кто предал его, не обращая внимания на узы общего родства.

На следующий день Страбон снова приехал на холм, который возвышался над лагерем, и кричал: «Почему ты убил моих родственников, негодяй? Почему оставил вдовами столь многих женщин? Где их мужья? Как богатство, которое было у каждого, когда они отправились с тобой из дома в этот поход, было растрачено? У каждого из них было по две или три лошади, но теперь они идут пешком, не имея ни одной, следуя за тобой по Фракии, словно рабы, хотя они свободные люди из благородного племени. С того времени, как они пришли, поделили ли они хоть один медимн золота?» [158]

Когда они услышали это, весь лагерь – мужчины и женщины вместе – пришли к своему вождю Теодориху и с криками и шумом стали требовать мира. Они все говорили, что если он не подчинится, то они покинут его и выберут выгодное поведение. После этого он отправил послов к Теодориху, сыну Триария, и оба мужа встретились у реки, каждый на своем берегу. Имея между собой реку, они вели переговоры и согласились не воевать друг с другом и устроить так, как считали выгодным. Скрепив договор клятвой, оба отправили послов в Византию.

М. Фр. 16. Когда оба гота – сын Валамира и сын Триария – договорились не воевать друг с другом и отправили послов в Византию, сын Валамира обвинил императора в том, что тот предал его. Он говорил, что, не найдя ни одну из обещанных армий, он заключил настоящий договор с Теодорихом, сыном Триария. Он требовал, чтобы ему была дана земля, на которой он сможет остаться, и достаточно зерна, чтобы содержать свое войско до урожая, и чтобы император как можно скорее послал сборщиков имперских податей (которых римляне именовали доместиками), дабы составить отчет о том, что получили готы. Это было необходимо, чтобы узаконить требования готов. Он говорил, что если римляне не сделают для него этого, то он не сможет удержать свое огромное войско от того, чтобы они удовлетворили свои нужды за счет грабежа, где только смогут.

Второй Теодорих, сын Триария, говорил так: «Сын Триария требует, чтобы соглашения, заключенные Львом, были полностью выполнены, деньги за прежние годы были выплачены и его родственники были переданы ему живыми. Если же они умерли, Илл и другие исавры, которым были доверены эти люди, должны поклясться об этом». Если это была клятва, которая требовалась, чтобы предоставить формальное подтверждение смерти Аспара и его семьи, дабы Страбон мог защитить свое наследство, то она кажется запоздалой, принимая во внимание прежние требования Страбоном этого наследства.

Какой ответ император дал Страбону и дал ли его вообще, не сказано, но когда Зенон услышал эти требования, то ответил сыну Валамира, что тот предатель и сделал противное тому, что обещал. Он обязался вести войну без посторонней поддержки, а затем попросил о дополнительной помощи и, попросив войско у римлян, тайно вел переговоры о дружбе со Страбоном. Когда полководец Фракии и другие, расположенные к римлянам, поняли это, то не решились встретиться с ним или объединить свои войска с его (армией) из страха перед засадой. «Однако теперь,  – сказал император, – если он желает вести войну с сыном Триария, я дам ему, когда он победит, вот что: 1000 фунтов золота, 40 000 фунтов серебра и, кроме того, доход в 10 000 номизм и отдам ему в жены Юлиану, дочь Олибрия, западного императора , или другую знатную женщину государства».

Сказав это, он оказал почести многим из тех, кого прислали готы, и отправил послов – сперва Филоксена, потом Юлиана,  – чтобы узнать, не смогут ли они склонить его порвать с сыном Триария. Когда они не сумели сделать это, император собрал солдат и начал войну, призывая их быть сильными духом, поскольку он сам отправится с ними в поход и будет вместе с ними терпеть все, что придется. Когда те услышали, что император сам желает вести их – крайне необычная ситуация для того периода, – каждый до того воодушевился, что, дабы показать императору, что он достойный человек, даже тот, кто прежде давал деньги военачальникам, чтобы избежать участия в войне, заплатил их снова, чтобы отправиться в поход. Каждый участвовал в войне с большим воодушевлением.

Лазутчиков, посланных Теодорихом, схватили, и часть войска сына Валамира, продвинувшаяся к длинной стене, проходившей примерно в 40 милях (ок. 64 км) от Константинополя [159] , была храбро отбита стражей. Когда Зенон снова обрел свою природу и его обуяла присущая ему трусость, они сердились, возмущались и собирались вместе. Они винили друг друга в величайшей трусости, так как, имея руки и владея оружием, они терпели, слыша о такой слабости, из-за которой все города и мощь римлян погибнут и любой может забирать римские владения когда захочет. Когда Мартиниан узнал об этих волнениях, то посоветовал Зенону как можно скорее распустить армию, чтобы они не объединились и не подняли восстание. Император приказал каждому отряду идти на зимний постой, поскольку с Теодорихом, сыном Триария, будет заключен мир. Поэтому они снялись с лагеря – большинство было недовольно роспуском – особенно потому, что так получилось, что они разделились прежде, чем смогли, учитывая общее благо, выдвинуть человека, способного тем или иным способом избавить империю от настоящего бесчестья.

М. Фр. 17. Зенон, распустив армию, отправил послов, чтобы заключить мир с Теодорихом, сыном Триария, на тех условиях, на каких сможет. Тем временем сын Валамира, собрав свои войска, появился близ Родоп. Он нападал на все прекраснейшие земли фракийской страны и уводил скот. Он уничтожил все земледелие, убил и забрал даже то, что не смог унести. Когда Страбон услышал о случившемся, то сказал, как рад, что именуемый их другом и сыном причинил римлянам столько вреда, но все-таки сожалеет, потому что наказание за римскую недальновидность обрушивается на земледельцев, о которых Зенон и Верина не заботятся, даже когда те гибнут.

Когда прибыли послы, то мирный договор заключили на условиях, что император заплатит и даст продовольствие для 13 000 человек, избранных Страбоном, что его назначат командиром схол императорской стражи, что он снова обретет все имущество, которым владел прежде, что он получит одно из двух войск императора, в качестве магистра армии с резиденцией в Константинополе, и что он вернет все должности, на которые был назначен Василиском. Что касалось его родственников по браку, то, если они умерли, как утверждал Зенон, он не будет более о них говорить, но если они живы, то они будут жить в любом городе, который Зенон посчитает лучшим, получив имущество, которым владели. Когда они договорились об этих условиях, император лишил сына Валамира его должности, сделал вместо него полководцем Страбона и послал столько денег, сколько было нужно, чтобы сразу распределить между готами.

М. Фр. 18. Когда Теодорих столкнулся с объединенными силами Страбона и императора, то был вынужден отступить в Македонию. Сын Валамира, потеряв множество солдат в руках римских военачальников, ушел в большой ярости из-за своих страданий, он сжигал все и убивал всех, кто ему встречался. Он разрушил Стобы – первый город Македонии – и убил охранявших его солдат, которые противостояли ему.

Когда прошел слух, что варвар устроил засаду близ Фессалоники, горожане сразу же сговорились и разбили все статуи Зенона, подозревая, что письма предыдущего дня были прочитаны с умыслом и что Зенон и сам Иоанн, префект претория , намереваются сдать город врагу. Они напали на префекта и готовы были разорвать его на части. Они принесли огонь и подожгли бы дворец префекта (преторий), если бы духовенство и люди, облеченные властью, не успели раньше вырвать его из гнева толпы и обуздать бесчинное поведение успокаивающими словами. Они сказали, что не он являлся причиной этого несчастья и император не имеет намерения причинить несчастия или страдания городу. Нужно было защищать его и доверить эту обязанность тому, кого они считают заслуживающим доверия. Они забрали у префекта ключи от ворот и передали их архиепископу, устроили такой сильный дозор, как смогли, и были довольны своим военачальником. Поскольку Фессалоника, помимо того что являлась резиденцией префекта претория Иллирика, также была местом, где жил епископ этого диоцеза, естественно было выбрать его человеком, обязанным противостоять готам-арианам.

Тем временем Зенон, услышав о существующей опасности и видя, что так будет лучше, поскольку никто не желает сражаться, отвратил варвара от разрушения городов ясными условиями мира, учитывая отчаянное положение, в котором находился последний. Он отправил своего родственника [160] Артемидора и Фоку, который был секретарем его канцелярии, когда он был полководцем. Они сказали: «Император сделал тебя своим другом и торжественно почтил тебя величайшими у римлян званиями, дал тебе командовать огромной армией и, хотя ты варвар, не испытывал к тебе недоверия. Однако ты, прельщенный неизвестно как хитростями наших общих врагов, во многом разрушил хорошее отношение к себе и сделал другого человека хозяином твоей судьбы, как не следовало поступать. Неправильно было бы винить императора в преступлениях, которые ты совершил против самого себя и против него. Теперь же, поскольку ты довел себя до такого состояния, тебе остается отвернуться от нынешней неудачи и уничтожения городов и людей, насколько это возможно, и отправить посольство, чтобы попробовать смягчить императора, который милостив».

Теодорих был убежден и отправил с ними людей в Византию, а сам удерживал свое войско от поджогов и убийства людей, хотя, поскольку они нуждались во многом, не мог препятствовать им добывать для себя необходимое. Продвигаясь вперед, он пришел в Гераклею в Македонии и, поскольку архиепископ того города прислал ему и его армии множество даров, оставил всю область нетронутой, не причинив дополнительных несчастий тамошним жителям и пытаясь содержать войско на доходы той области.

Когда его посланники прибыли в Византию, то сказали, что император должен отправить к нему посла со всеми полномочиями, чтобы быстро уладить все вопросы, поскольку он не сможет долго удержать столь большое войско от разрушений, которые могут принести им выгоду. Император отправил Адамантия, сына Вивиана, патрикия и прежнего префекта города, которому он также дал консульское достоинство (но не титул консула) , и приказал, чтобы варвару отдали область в Павталии. Эта провинция является частью Иллирика недалеко от входа во Фракию. Он сделал это, чтобы, если Теодорих, сын Триария, восстанет, то у него был бы сын Валамира, стоящий в запасе поблизости, дабы противостоять ему, и если он соберется нарушить условия мира, то окажется между войсками Иллирика и Фракии и его легче будет окружить. А если Теодорих скажет, что его армия нуждается в пропитании на этот год, поскольку они не сеяли и у них нет надежды на урожай в Павталии, то двести фунтов золота, данные посланнику при отправлении, будут переданы местному префекту, чтобы потратить на приобретение достаточного количества припасов для готов в Павталии.

Пока посол еще находился в Византии, солдаты, разместившиеся в Фессалонике, напали на префекта Иоанна, набросившись на него из засады с мечами в руках, когда тот выходил. Адамантию по приказанию Зенона было поручено уладить и это дело. Пока эти события происходили в Фессалонике, сын Валамира ждал у Гераклеи. Он узнал о планах насчет расселения в Павталии прежде, чем прибыл посланник императора, задержанный событиями в Фессалонике, и, предугадав мысли императора, решил искать удачи дальше на западе. Он отправил посла к Сидимунду, жившему в области вокруг Эпидамна в Эпире,  – человеку родом из того же племени, в то время казавшемуся союзником римлян. Эту область практически не затронула бедность, вызванная грабежами сражающихся армий в течение ста или даже более лет [161] . У Сидимунда было богатое наследство и постоянные выплаты от императора, он приходился племянником Эдоингу, или Эдвину, который был в близких отношениях с Вериной и командовал так называемыми доместиками – очень важная должность в царском дворце. Теодорих отправил посла к этому человеку, напомнив ему о родстве и прося проявить внимание к поиску способа, благодаря которому он смог бы править Эпидамном и остальной частью Эпира и прекратить долгие скитания, чтобы, поселившись в городе, окруженном стеной, он смог принять все, что дарует ему судьба.

Когда Сидимунд получил эту просьбу, то, будучи варваром, подумал, что лучше жить с варваром, чем с римлянами, и отправился в Эпидамн. Он заходил к каждому из горожан частным образом, как будто из благоволения к ним, и советовал скорее уезжать в безопасное место на островах или в каком-то другом городе со всем, чем они владеют. Он говорил, что на область движется варвар и император, пославший Адамантия по этой причине, одобряет это. Для них будет лучше, утверждал он, вывезти свое имущество, пока еще есть время и нет варвара. То же самое он рассказывал солдатам местного гарнизона числом 2000, которые легко могли сдержать любого, кто предпримет неожиданное нападение, и, смутив их умы и всегда стремясь пустить какой-нибудь новый слух, уговорил почти всех их покинуть Эпидамн. Он убеждал, что, оказывая сопротивление, они навлекают на себя гнев императора.

После он сразу отправил посла к сыну Валамира, чтобы тот шел туда как можно скорее. Последний ожидал известий от Сидимунда, а также потому, что его сестру поразила болезнь, от которой она и умерла, однако притворялся, будто ждет прибытия посольства от Зенона, дабы узнать, благоприятно ли для него послание императора. Когда он похоронил свою сестру, прибыли вести от Сидимунда. Жителям Гераклеи, покинувшим город и укрывшимся в мощной крепости, он отправил требование большого количества зерна и вина, чтобы сделать запас на дорогу для войска к его отходу. Они отвечали, что ничего не могут поделать, поскольку то, что у них есть в очень маленькой крепости, было израсходовано, пока они там оставались. В ярости он сжег ту часть города, какую смог, поскольку тот был покинут жителями, и сразу же отправился в путь.

Он шел трудной и узкой дорогой, ведущей в так называемый Новый Эпир. Он послал вперед конницу, чтобы занять вершины гор Скарда для войска и пройти по этим местам, пока их еще не ждали, и внезапным нападением заставить любой тамошний гарнизон отступить. Когда они подошли, солдаты, стоявшие на стене в карауле, увидев множество врагов, удивленные их внезапным появлением, не вступили в битву. Они даже не предусмотрели того, чтобы запереть крепость, а поспешно бежали в беспамятстве, не раздумывая о том, что могло бы помочь им в таком положении.

Готы прошли своим путем по огромной пустой стране с самим Теодорихом во главе, с Соасом, величайшим из военачальников под его командованием, возглавлявшим центр, и Теодимундом, другим сыном Валамира, в арьергарде. Теодорих во главе, исполненный уверенности, что никто не следует за ними, приказал тем, кто был на телегах и с вьючными животными, идти вперед. Он торопился, чтобы ошеломить и захватить всякий город, какой сможет. Когда он подошел к Лихниду, его нападение было отбито, ибо город занимал хорошее положение, имел множество источников внутри городских стен, а зерно было припасено внутри заранее. Спускаясь оттуда, он взял Скампию, чьи жители покинули ее какое-то время назад. Из этого города он пришел в Эпидамн и захватил его.

Когда Адамантий узнал эти вести, то послал вперед одного из царских всадников (которых называли магистрианами), чтобы указать Теодориху, что тот поступает противно обещанию своего же посольства, и потребовать, чтобы тот сохранял мир, не захватывал корабли и не ухудшал далее настоящего положения каким-либо способом, пока он сам не прибудет. Наконец, он попросил гота прислать человека, который стал бы порукой, что позже он вернется из посольства и будет в полной безопасности. Он отправил это письмо Теодориху и, выступив из Фессалоники, прибыл в Эдессу, где пребывали Сабиниан и Филоксен. Сабиниан был назначен магистром армии во Фракии в 479 году и зарекомендовал себя способным военачальником и сторонником строгой дисциплины [162] .

Они передали письма Сабиниану и, сделав его полководцем, внимательно обсудили положение. Нападение на варваров, находящихся в движении, представлялось небезопасным, ибо у самого Сабиниана в свите было лишь несколько наемников, часть государственного войска была рассеяна по разным городам, а часть служила под командованием военачальника Онульфа. Лучшим казалось разослать приказы, чтобы собрать солдат, и отправить посла, дабы объявить о назначении полководца. Всадник, посланный Адамантием к Теодориху, встретился с римлянами, когда те выступили. С ним прибыл варварский священник, которого римляне называют пресвитером, чтобы придать ему уверенности в безопасности. Взяв с собой этого человека, они поспешили в Лихнид. Жители этого города – и знатные горожане (ибо прежде этот город был богат и счастлив), и все остальные – встретили их, и они вошли в город.

Адамантий снова послал в Эпидамн и велел Теодориху прибыть к нему с несколькими провожатыми в одно из мест в окрестностях Лихнида, чтобы обсудить с ним предмет, о котором послал письмо, или, если тот желает, чтобы Адамантий приехал в Эпидамн, прислать в Лихнид своего военачальника Соаса и Дагистея в качестве заложников, чтобы их держали там, пока он не вернется. Гот прислал этих людей, но приказал им оставаться в Скампии и послать вперед человека, чтобы связать Сабиниана клятвой вернуть заложников невредимыми, когда Адамантий вернется в безопасности.

Однако Сабиниан отказался принести клятву. Он ответил, что в прежние времена ни в чем не клялся и не откажется от одного из своих старых мнений. Адамантий утверждал, что необходимо сообразовываться с обстоятельствами или посольство не добьется успеха – ибо он говорил, что не поедет, если не получит залога своей безопасности,  – но так не убедил Сабиниана. Тот заявил, что Адамантий знает, что ему следует делать, однако сам он не поступит против своего обыкновения. Поэтому Адамантий, будучи в затруднении, взял двести солдат и отправился вечером по непроходимым холмам, по известной немногим узкой неиспользуемой дороге. Говорят, тогда по ней впервые проехали всадники. Он двигался кружным путем и прибыл в крепость близ Эпидамна, расположенную на крутом холме и почти неприступную. У ее подножия располагалось глубокое ущелье, по которому текла быстрая река.

Он позвал Теодориха в это место, и тот послушно пришел, оставив далеко позади свое войско и прибыв к реке лишь с несколькими всадниками. Адамантий, разместив своих солдат вокруг холма, чтобы его не окружили враги, спустился к камню, откуда его можно было услышать, и приказал варвару отпустить остальных. Они говорили наедине. Когда Теодорих рассказывал, то обвинял римлян – похоже, справедливо,  – говоря: «Я сам выбрал жизнь за пределами Фракии, далеко от Скифии, и, оставаясь там, не думал, что обеспокою кого-либо. Я был готов повиноваться императору во всем, что он прикажет. Однако вы позвали меня, будто бы на войну с Теодорихом, сыном Триария, и сначала обещали, что полководец Фракии сразу встретит меня со своим войском. Он так и не появился. Затем вы обещали, что Клавдий, казначей готских денег, прибудет с оплатой для наших наемников [163] . Я не видел их. В-третьих, вы дали мне в дорогу провожатых, которые, оставив более легкие пути вашим врагам, вели нас по крутым тропам под нависающими скалами. Когда я двигался по ним со своими всадниками, телегами и всем снаряжением для лагеря, то мог почти мгновенно погибнуть вместе со всем войском, когда враги неожиданно напали на нас. Я был вынужден заключить с ними соглашение, за что стоит вознести многие хвалы, поскольку они пожалели меня, хотя и могли убить меня, покинутого вами».

Адамантий напомнил ему о почестях, оказанных ему императором: о том, что он был сделан патрикием и полководцем – у римлян награды для тех, кто особо усердно трудится,  – и что ему были даны другие подарки и богатства. За это он должен относиться к императору не иначе как к отцу. На самом деле Теодорих был принят Зеноном как сын-по-оружию в 474 году, в период восстановления последнего на троне после мятежа Васи лиска [164] . Адамантий также старался отклонить жалобы против императора (которые, по моему мнению, были справедливыми). Он сказал, что гот действовал непростительно, захватив части Римской империи под предлогом посольства, и что хотя они заперли его во Фракии горами и реками и окружили разбившими лагерь солдатами, но все же свободно позволили ему уйти. Он не смог бы сдвинуться с того места, если бы римляне этого не желали, даже если бы у него было войско в десять раз больше, чем сейчас. Поэтому он посоветовал ему вести себя по отношению к императору осмотрительнее, поскольку, в конце концов, он не сможет превзойти силу римлян, окружающую его со всех сторон. Если он верит ему, то должен покинуть Эпир и местные города, ибо они не потерпят, чтобы такие великие города были им заняты, а их коренные жители изгнаны. Он должен отправиться в Дарданию, где есть земля – много, по сравнению с той, где он живет сейчас,  – прекрасная и плодородная и нет жителей. Возделывая ее, он сможет содержать войско в полном достатке.

Теодорих поклялся, что желает этого, но его армия не потерпит такого из-за того, что испытала прежде столь много лишений и едва добилась их прекращения. Пока они не отдохнули, он не может вести их в такой дальний путь. Он сказал, что римляне должны позволить им перезимовать здесь, раз они не пойдут дальше городов, которые уже заняли, и не учинят дальнейших опустошений. Достигнув согласия по всем вопросам, помимо этого, когда придет весна, римляне пришлют человека, чтобы отвести их в Дарданию, а те охотно за ним последуют. Он сказал, что желает оставить обоз и людей, не связанных с военной службой, в любом городе по выбору императора, отдать мать и сестру в качестве залога своей верности и как можно скорее идти во Фракию с 6000 своих лучших солдат. Он обещал, что с ними, иллирийцами и другими войсками, которые пришлет император, он уничтожит всех готов во Фракии при условии, что, если он преуспеет, его сделают полководцем вместо Теодориха, сына Триария, и он будет принят в городе, чтобы жить по-римски. Если император прикажет, то он даже готов отправиться в Далмацию, чтобы восстановить на западном троне Непота.

Адамантий ответил, что у него нет власти заключить с ним какое-либо соглашение, пока он остается в этой стране, потому что император сначала должен дать согласие по этому вопросу. Поэтому он сказал, что вернется, а Теодорих должен подождать, пока не узнает решения императора. На этих условиях они разошлись.

Пока Адамантий был занят этими переговорами, римские войска собрались в Лихниде в соответствии с приказами полководца. Кто-то рассказал Сабиниану, что варвары медленно спускаются с Кандавии – смешная опасность – и те, кто с поклажей, и большинство телег, и те, кто в арьергарде, включая Теодимунда, брата Теодориха, и их мать, и что предоставляется хорошая возможность захватить большую их часть. Сам Сабиниан должен был отправиться с конницей, он послал значительный отряд пеших воинов в обход через горы, сообщив им, когда и где они должны появиться. Затем он отобедал и вечером выступил со своим войском в поход. На рассвете он напал на готов, которые уже были в дороге. При атаке Теодимунд и его мать быстро обратились в бегство, спустившись в долину и сразу разрушив мост, который они перешли. Он пересекал глубокий овраг посреди дороги, и его разрушение сделало преследование невозможным. Однако при этом они сделали невозможным спасение части собственных людей, так что, хотя тех и было мало, они в полном отчаянии вступили в бой с конницей. Когда, согласно плану, над их головами появилась пехота, они потерпели поражение. Часть погибла, напав на конницу, часть – атаковав пехоту. Сабиниан захватил 2000 их телег, свыше 5000 солдат и немалую добычу. Он сжег несколько телег в горах, поскольку было слишком трудно везти их по крутым склонам, и вернулся в Лихнид.

Он нашел Адамантия, вернувшегося после встречи с Теодорихом, ибо Теодорих еще ничего не знал о том, что сделал в горах Сабиниан. Сабиниан поместил благородных воинов под стражу, а остальных разделил между солдатами вместе с добычей. Он приказал городам подготовить множество повозок для своей армии, однако, захватив телеги готов , велел городам не беспокоиться об этом более, поскольку тех было достаточно. После этого Адамантий, как и обещал, написал императору о разговоре между ним и Теодорихом. Сабиниан и префект Иоанн также написали о том, что случилось, без меры хвастаясь и уверяя, что нет необходимости заключать договор с варваром, поскольку существует надежда выгнать его из страны силой или измотать, если он останется.

Император, получив эти известия и посчитав, что война лучше постыдного мира, отозвал посольство, приказав, чтобы с врагом не заключали никакого договора. Он сказал Сабиниану и Гентону – готу, женатому на римлянке из Эпира и имевшему там влияние,  – направить усилия на войну, поскольку у него нет намерения заключать договор с врагом. Адамантий собрал своих солдат, превознес их твердый дух, приказал им, подобно отцам, продолжать сражаться храбро и прочел им приказ императора. Воодушевив их надеждами, что император никогда не оставит без награды их усердие, он добился множества восхвалений и с почетом отправился обратно. Он уехал, ничего больше не сделав.

М. Фр. 19. Сабиниан сдерживал Теодориха в Эпире до 481 года, однако Константинополь в те годы погрузился в новую гражданскую войну, когда в конце 479 года Маркиан поднял мятеж. После жестоких сражений внутри и вокруг Константинополя Маркиана взяли под стражу. Теодорих, сын Триария, узнав об этих событиях, посчитал, что это время подходит для нападения на город и самого императора. Он сразу поднял все свое варварское войско и пришел, притворившись, будто желает охранять императора и город, хотя было совершенно ясно, зачем он пришел на самом деле. Когда император услышал эти известия, то отправил к нему всадника с царским посланием, хваля его за его усердие, но приказывая ему удалиться – более не нуждаясь в нем,  – пока он снова не вовлек город, только что успокоившийся после великого волнения, в дальнейшие подозрения и не превратил обычное беспокойство в восстание.

Гот отвечал, что сам повинуется императору, однако не может уже повернуть свое войско вспять – так много людей собралось, и немалая их часть была неуправляема. Он думал, что никто не станет противиться ему у стен – там не было возведено ни валов, ни башен – и что весь народ при его появлении станет на его сторону из-за ненависти к исаврам. Этого же боялся и Зенон, он послал Пелагия с большой суммой денег и множеством обещаний даров для самого Страбона и всего готского войска. Пелагий убедил их уйти, частично угрозами, частично посулами, а частично и немалыми суммами денег, прельстив их природный жадный нрав.

Он считал, что это отведет угрозу от города, ведь если бы готы вошли в него, то случилась бы междоусобная война и разрушительный пожар. Исавры, решившие не удаляться покорно, заранее приготовили длинные палки с привязанными на концах льном и серой. Если бы на них напали, они были готовы с их помощью предать огню весь город.

Страбон отошел от города. Однако император часто слал ему письма, требуя Прокопия, брата Маркиана , его слуг, и Бусальба и прося его доказать таким способом свое усердие и покорность. Гот отвечал, что он бы повиновался императору во всем, но для готов неправильнее, чем для других людей, просто передавать просителей и людей, ищущих безопасности, тем, кто желает захватить их. Поэтому он просит императора оставить их в покое, поскольку это люди, которые никоим образом не причинят тревог, кроме той, что останутся в живых. И потому они жили со Страбоном , обрабатывая небольшой участок земли.

И. А. Фр. 211 (4). Встревоженный и рассерженный этим новым проявлением независимости готов, император лишил Теодориха, сына Триария, его должности, назначил на его место Трокунда и поставил Аэция во главе войск в Исаврии… Тогда Страбон возобновил союз с Теодорихом, и этот союз двух Теодорихов снова причинял беспокойство римлянам, ибо они грабили города по всей Фракии; поэтому Зенон обратился к булгарам, которых тогда призвали к союзу первыми.

(5). Когда Теодорих, сын Триария, встретился с гуннами [или, скорее, с булгарами, ибо эти названия постоянно путаются] и победил их в битве, он продвинулся к Константинополю и легко захватил бы его, если бы Илл первым не занял ворота и не охранял их. Отсюда он отправился в место, именуемое Сики, и снова потерпел неудачу в своей попытке. Наконец, он пришел в Ближние Гестии и так называемый Лостений и попытался переправиться в Вифинию. Однако он был разбит в морском сражении и вернулся во Фракию. Отсюда он пошел против Греции со своим сыном Реситахом, двумя братьями, женой и более 30 000 скифов, однако был убит в так называемой конюшне Диомеда. Когда он как-то ранним утром садился на лошадь, та сбросила его на стоящее рядом с его палаткой копье. Некоторые утверждали, что удар был направлен его сыном Реситахом, которого он ударил. Его жена Сигильда, присутствовавшая при этом, похоронила его ночью. Его сын Реситах стал вождем племени вместе со своими дядями со стороны отца. Через некоторое время он убил их и правил землями Фракии в одиночку, совершая более жестокие поступки, чем его отец.

И. А. Фр. 213. Страбон умер в 481 году, а на следующий год Зенон, прежде хитростью [165] убивший Сабиниана, полководца Иллирика, послал военачальников Иоанна Скифа и Мосхиана против другого Теодориха, который снова поднял восстание и грабил Римскую империю, и особенно соседние районы Греции.

Эти полководцы не могли сравниться с Сабинианом, и Зенон был вынужден в 483 году пойти на соглашение с Теодорихом. Ему и его народу были отданы земли в Мезии и вдоль черноморского побережья. Он был сделан магистром армии [166] и консулом 484 года, Зенон планировал использовать его против восставшего Илла. Прежде чем отправиться на Восток, Теодорих потребовал смерти Реситаха, поскольку не мог предоставить потенциальному врагу возможность свободно действовать в Европе в свое отсутствие.

И. А. Фр. 214 (3). Когда Зенон увидел, что Реситах из зависти проявляет враждебность к Теодориху, то стал придумывать, как устроить, чтобы его убил сын Валамира, который был его двоюродным братом, но давно испытывал к нему неприязнь, поскольку тот убил его … [167] Он убил Реситаха в пригороде, называемом Бонофатианы, когда тот шел из бани на пир, ударив его в бок.

(4). Зенон послал Теодориха воевать против Илла, однако, когда тот достиг Никомедии, предательски отозвал его, хотя готские войска продолжали сражаться [168] . Затем он послал против Илла так называемых ругов под командованием Эрменариха, сына Аспара. Он также отправил отряд морем и назначил Иоанна, Василиска и Павла командирами; последний возвысился от раба, чтобы стать его казначеем. Кто были эти люди, точно неизвестно. Иоанн Скиф сменил Илла в должности магистра армии на Востоке, но трудно сказать, о нем ли идет здесь речь. Павел может быть бывшим противником, которого Илл пощадил, или, возможно, его рабом [169] .

(7). Последовал новый разрыв отношений между Зеноном и Теодорихом, и в 486 году в консульство Лонгина, который был назначен в последовавшее время, когда Теодорих снова поднял восстание и разграбил фракийские земли, Зенон обратил народ ругов против Одовакара (Одоакра) , поскольку знал, что этот человек готовится к союзу с Иллом [170] . Одовакар и его войско увенчали себя славной победой в 487 году и также отправили дары из добычи Зенону. Он предупредил атаку ругов, напав на них на их собственных землях за Дунаем и серьезно подорвав их силы. Тогда Зенон отказался от этих союзников и удовольствовался тем, что было сделано.

(8). В следующем году Теодорих, вернувшись из Нове, стал лагерем в так называемом Регии и нападал на соседние земли – особенно на Мелантию примерно в восемнадцати милях (ок. 29 км) от Регия [171] . Желая уступить ему, Зенон отправил к нему собственную сестру, которая жила с императрицей, вместе с большой суммой денег, когда тот еще продолжал вести войну. Он дал ему все, что тот хотел, держа в голове, что он может оставаться другом.

Итак, в течение шести лет после смерти Страбона Теодорих колебался между миром и войной с империей. Затем благодаря блестящему дипломатическому ходу Зенон и его советники увидели, как могут сразу избавиться от остготской угрозы и одновременно наказать варвара-узурпатора на западном престоле. Теодориху было поручено идти в Италию против Одоакра. В 488 году он со своим войском покинул Мезию и в следующем году с боями прокладывал путь в Италию. За два года почти вся Италия была захвачена, и Одоакр, потерпев сокрушительное поражение в битве, отошел в Равенну. Осада города продлилась еще два года, пока, наконец, в феврале 493 года благодаря советам и посредничеству местного епископа врагов не удалось убедить заключить мир.

И. А. Фр. 214а. Теодорих и Одовакар согласились в договоре друг с другом, что будут вдвоем править Римской империей, и впоследствии они часто беседовали и навещали друг друга. Однако не прошло и десяти дней, когда Одовакар находился в резиденции Теодориха, и двое сторонников последнего вышли вперед, словно просители, и схватили Одовакара за руки. Вслед за этим выскочили с мечами те, кто скрывался в засаде в комнатах по обе стороны. При виде их жертвы их поразил страх, и когда они не напали на Одовакара, Теодорих сам вышел вперед и ударил того мечом по ключице. Когда он спросил: «Где Бог?» – Теодорих ответил: «Это то, что ты сделал с моими друзьями». Смертельный удар пронзил тело Одовакара до бедра, и, говорят, Теодорих воскликнул: «В этом негодяе определенно нет костей». Отослав труп подальше от места встречи евреев, он похоронил его в каменном саркофаге. Одовакар прожил шестьдесят лет и правил четырнадцать. Его брата убили стрелы в его землях, когда он бежал, а жену Одовакара Сунигильду взяли под стражу вместе с его сыном Оклой [172] , которого он сделал цезарем. Теодорих отправил этого юношу в Галлию, а когда тот вернулся в Италию, предал его смерти, а жену Одовакара забили камнями в темнице.

Начиная с этого образчика варварского вероломства, Теодорих стал единственным правителем остготского королевства в Италии. Он прожил до 526 года и оставил по себе добрую память благодаря искусству управлять государством, благородству и честности [173] . Со временем это королевство уничтожил Юстиниан.

История следующего столетия во многом отличается от истории V века. Основные угрозы Восточной империи теперь исходили не с севера, а с востока – от традиционного врага, Персии. Империя должна была сохранять свои границы относительно легко, а при великом Юстиниане даже вела наступление и отвоевала Северную Африку, Сицилию, Италию и часть Испании у германцев. Однако, с нашей точки зрения, самое большое отличие проявляется в чтении об этих событиях. Вместо тусклых и разрозненных вспышек света, проливаемого на события трагического V века фрагментарными и прискорбно неполными хрониками, для VI столетия мы располагаем огромным количеством светочей в великолепных полных работах Прокопия и почти столь же полных и блестящих сочинениях Иоанна Лида, Агафия, Менандера Протектора, не говоря уже об огромном своде законов и трудов по праву, созданных при Юстиниане. И если ни один другой век истории Римской империи после I не представлен в документах столь полно, как VI, то ни один другой (за исключением, быть может, III) не описан так мало, как V. Однако мы все же можем разглядеть во мраке очертания греческой трагедии. Столетие началось с господства варваров при дворах и в армии и закончилось тем, что половина империи полностью вышла из-под римской власти, однако оставшаяся часть действительно была независимой от иноземцев и варваров и потому усиливалась в течение следующих девяти с половиной веков цивилизованной жизни.


Приложения


Хронологическая таблица событий V века (Имена императоров указаны прописными буквами)

395 г. ФЕОДОСИЙ I умирает. ГОНОРИЙ становится императором Западной Римской империи (395–423), АРКАДИЙ – императором Восточной Римской империи (395–408).

408 г. Императором в Константинополе становится ФЕОДОСИЙ II (Младший), который правит до 450 г.

410 г. Вестгот Аларих захватывает Рим.

412 г. Вестготы поселяются в Галлии.

422 г. Недолгая война с Персией

423—425 гг. Иоанн узурпирует трон на Западе; свергнут Аспаром и Ардавурием.

425 г. Императором Западной Римской империи становится ВАЛЕНТИНИАН III. Регентство Галлы Плацидии (425–437).

429 г. Вандалы, в 406 г. пришедшие в империю и поселившиеся в Испании, под предводительством Гейзериха двинулись в Африку (427–477).

433 г. Аттила становится царем гуннов. Аэций возвращается к власти в Западной империи.

441 г. Перед лицом первого серьезного вторжения Аттилы в Восточную империю война с Персией быстро закончилась.

447 г. Второе вторжение Аттилы.

448 г. Посольство Максимина и Приска к Аттиле.

450 г. Умирает ФЕОДОСИЙ II. Императором становится МАРКИАН.

451 г. Битва на Каталаунских полях; Аттила изгнан из Галлии. Халкедонский собор.

452 г. Аттила вторгается в Северную Италию, разоряет ее и уводит свои войска.

453 г. Смерть Аттилы.

454 г. Аэций убит. Империя Аттилы после битвы с готами и другими племенами при Недао распадается.

455 г. ВАЛЕНТИНИАН III убит. Императором становится МАКСИМ; Рим разграблен вандалами. МАКСИМА свергают, и императором Западной империи становится АВИТ (455–456). Рицимер получает большую власть на Западе.

457 г. МАРКИАНА на Востоке сменяет ЛЕВ I. Аспар получает большую власть в Константинополе. На престол Западной империи восходит МАЙОРИАН, правит в 457–561 гг. Провал похода против Гейзериха.

461—465 гг. СЕВЕР – император Западной империи.

467—472 гг. АНФИМИЙ – император Западной империи.

468 г. Большой совместный поход против Гейзериха кончается неудачей.

471 г. На Востоке свергнут Аспар. Остготский король Теодорих становится угрозой для Востока.

472 г. Умирает Рицимер.

472—473 гг. ОЛИБРИЙ – император Западной империи.

473—474 гг. ГЛИЦЕРИЙ – император Западной империи.

473—478 гг. НЕПОТ – император Западной империи, заканчивает свое правление в Далмации.

474 г. ЛЕВ умирает, ему наследует ЗЕНОН Исавр (474–491).

474—476 гг. РОМУЛ АВГУСТУЛ – последний император Западной империи.

475—476 гг. Восстание Василиска на Востоке, правит двадцать месяцев как узурпатор.

476 г. Одоакр становится королем Италии.

484—488 гг. Восстание Илла на Востоке.

493 г. Теодорих, покинув Восток в 488 г., становится королем в Италии.


Генеалогическая схема (Имена императоров указаны прописными буквами)


Даты и источники переведенных отрывков

Для этой книги были переведены не все сохранившиеся отрывки из сочинений Олимпиадора, Приска, Малха и Иоанна Антиохийского. Пропущенные фрагменты имеют отношение к мифологии, частным приключениям их авторов, людям, не представляющим интереса для политической истории, или же повторяют уже переведенные отрывки. Некоторые небольшие фрагменты из Суды показывают лишь использование определенных слов. Можно сказать, что были переведены все отрывки из произведений наших авторов, имеющие хотя бы малейшее отношение к политическим событиям.

Следует отметить, что в таблицах ниже некоторые отрывки не датированы, а те, у которых поставлены даты, не всегда стопроцентно соответствуют им. Числа, проставленные в колонке под названием De legationibus , упоминаются в том же порядке, в каком они представлены в двух половинах этого труда. Фрагменты из сочинения Приска в колонке De legat. Rom. следует искать в издании Нибура на с. 166–228 и в парижском издании на с. 47–76; те же, что в колонке De legat. gent. , находятся на с. 140–165 и 33–46. Нибур также упоминает множество фрагментов из других источников. Отрывки из Малха находятся на с. 244–268 ( De legat. Rom. ) и с. 231–243 ( De legat. gent. ); в парижском издании соответственно на с. 78–91 и 91–97. Здесь Нибур также упоминает фрагменты из других источников. Во многих случаях отрывки из Суды специально не приписываются Приску или Малху, но традиция авторства выглядит весьма вероятной, хотя в некоторых случаях и оспаривается. В колонке «Перевод» приведен номер главы в тексте этой книги. Если отрывок цитируется в нескольких местах, то главы указываются в порядке его упоминания.


Олимпиадор

Все переведенные фрагменты взяты из труда Фотия.


Кандид

Фрагмент 1 взят из труда Фотия, а фрагмент 2 из Суды. Последний имеет отношение к событиям 468 года, а оставшийся охватывает целиком правления Зенона и Льва (457–491). Большая часть фрагмента 1 переведена в главах 5 и 4, а фрагмент 2 – в главе 4.


Приск


Малх


Иоанн Антиохийский


Историки

Кандид

О Кандиде Исавре нам известно лишь то, что рассказал нам Фотий, и его труд сохранился (за исключением одного отрывка в Суде) только в изложении этого человека. Однако весьма похоже, что многие отрывки у Иоанна Антиохийского, касающиеся исаврийских тем, происходят из сочинения Кандида, так же как и некоторые фрагменты из Суды, чаще приписываемые Малху и другим авторам. Вероятно, он писал вскоре после 491 года, когда покинул Константинополь, являясь, таким образом, современником и возможным очевидцем большей части событий, о которых рассказывает. Разумеется, нужно учитывать его естественную происаврийскую направленность, однако его следует считать основным источником исключительной важности о всей истории исаврийского влияния при Льве и Зеноне.

Иоанн Антиохийский

Возможно, существовало два автора, чьи сочинения теперь объединены в труд, приписываемый Иоанну Антиохийскому, один из которых жил в VII, а другой в Х веке. Первый, вероятно, являлся автором отрывков, описывающих события V века. Похоже, он использовал сочинения лучших авторов, и среди них Зосимы, Сократа, Приска и Кандида, и именно эти сокровища из сочинений современников делают труд Иоанна особенно полезным для изучения этого века.

Малх

Историю Малха пересказывали по-разному: чтобы покрыть весь период от Константина до Анастасия или же чтобы ограничиться 473–480 годами. Ранние книги должны являться сжатыми изложениями, а все, что сохранилось, несомненно, имеет отношение к краткому промежутку в семь лет. Вероятно, Малх продолжал хронику Приска, сохраняя его высокие критерии точности и яркости в рассказе. Его интересы почти целиком сосредоточены на политике и войне, и хотя он сообщает, что следовал «вере не вне христианской Церкви», его интерес к церковным делам незначителен. Почти нет сомнений, что Малх являлся современником описываемых событий.

Олимпиадор

Изначальные двадцать две книги истории этого человека сохранились только в изложении Фотия. Олимпиадор был родом из египетских Фив, но, вероятно, много путешествовал по Западу и по Востоку, некоторые из фрагментов его сочинения сохранили его личные наблюдения. Его труд охватывает период с 407 по 425 год. Он просит прощения у современников за стиль, именуя свой труд «исходным источником», однако то, за что его критиковали древние, мы как раз превозносим. Олимпиадор весьма тщательно выбирает понятия, даже если они не удовлетворяют литературному вкусу или даже не являются греческими, и его простое изложение фактов, лишенное всех утонченных неясностей модного стиля, а также приверженность статистической, географической и хронологической точности были признаны наиболее ценными для историков как в его время, так и в наши дни. Его труд, несомненно, использовали в своих сочинениях Зосима и весьма вероятно Сократ, Созомен и Филосторгий, так что наше знание о событиях первой четверти века зависит от Олимпиадора больше, чем можно было бы ожидать, если судить по размеру сохранившихся отрывков.

Риск

История Приска Панийского, несомненно, является самой интересной и достоверной из написанных в том веке, и ее утрата вызывает наибольшие сожаления. Изначально она охватывала период с 433 по 474 год. Приск допускает множество ошибок, обычных для византийских историков: желание писать изящным стилем, превалирующее над точностью и четкостью, и нелюбовь ко всевозможным статистическим данным, тщательной хронологии и географическим деталям. Его обвиняли в том, что из-за склонности к привилегированным слоям землевладельцев и даже из-за подражания великим античным историкам он приносит истину в жертву литературным достоинствам. С другой стороны, Приск был знаком со многими высшими сановниками и принимал участие в описываемых им событиях. Каждый читатель может составить собственное представление о его ярких способностях рассказчика; восьмой фрагмент знаменит по праву, и только его, в отличие от всех остальных, переводят так часто. Древние постоянно восхваляли Приска, а другие историки – Иоанн Антиохийский, Иордан, автор «Пасхальной хроники», Евагрий и Феофан – активно использовали его труд при создании своих сочинений.


Географические названия

Я сохранял в переводах древние географические название (исключая «Дунай», «Испанию» и несколько прочих), но в других случаях, особенно если названия появлялось лишь один-два раза, я иногда использовал современные наименования. Приведенный ниже список включает лишь те древние названия, которые требуют пояснения для современного читателя (там, где это невозможно, я отметил) и одно или два названия, которые редко используются в наши дни.

Адрианополь – Эдирне в европейской части Турции.

Азест – неизвестно.

Аквилея – город, располагавшийся к западу от Триеста на побережье Адриатического моря.

Анкира – Анкара.

Арелат – Арль.

Аркадиополь – вероятно, древний город Бергулы, в наши дни называющийся Бергас, между Константинополем и Адрианополем (Эдирне).

Асим – упоминается также у Феофилакта Симокатты в «Истории» (VII, 3) в правление Маврикия. Гиббон пытался отождествить его с крепостью Эзимонту, упоминаемой Прокопием Кесарийским в сочинении «О постройках» (IV, 11) и локализованной близ Анхиала (современный Анхиало в Болгарии) на черноморском побережье. Это не согласуется с описанием во фрагменте 5 у Приска. Томпсон утверждает, что здесь река Осма (древний Асим) впадает в Дунай в девяти милях к востоку от Вита (древнего Ута).

Бонония – Булонь.

Бонофатианы – неизвестно.

Бруттий – область на юго-западе Италии.

Валаам – неизвестно.

Валенция – Валенсия.

Варан – или Ванар, часть Константинополя.

Виминаций – Костолац близ Марга ниже по течению Дуная. Прокопий (О постройках. IV. V, 17) пишет, что этот город был разрушен до основания.

Вифиния – провинция на севере центральной части побережья Малой Азии.

Влахерны – западный пригород Константинополя. Там располагается церковь Богоматери.

Галатия – в центральной Малой Азии, или Галлия (обычно западная Галатия).

Гангра – или Германикополь, Кьянкари, или Канкири, к северу от Анкары в Турции.

Геллеспонт – Дарданеллы.

Гемские горы – современное название.

Гераклея – на берегу Мраморного моря, прежнее название Перинт, современное – Эрегли.

Гераклея – Монастир (у Малха во фр. 18). Это был важный административный и военный центр на пути между Эгейским и Адриатическим морями, контролирующий проходы через Балканы и большую Центральную долину Македонии.

Гестии – см. Сики.

Горга – неизвестно, возможно, на северной персидской границе.

Дакия – здесь относится к провинции, расположенной к югу от Дуная.

Далисанд – один из многочисленных городов или укреплений, расположенных на холмах, в Исаврии, подобно Херрису, местонахождение которых ныне неизвестно. Еще один Далисанд находился дальше к западу в Ликаонии.

Далмация – занимала примерно территорию бывшей Югославии.

Дардания – область близ Софии, возможно, то же самое, что и Павталия.

Дрекон – река, см. Тигас.

Дрикка – река, см. Тигас.

Диррахий – см. Эпидамн.

Иберия – не Испания, а страна к востоку от Черного моря между Римской и Персидской империями.

Иллирик – примерно территория бывшей Югославии, Албании, части Венгрии и Северной Греции.

Иотаба – Ябоа в северной части Красного моря, важный торговый центр на морском пути в Индию, пункт римской таможни.

Исаврия – в южной части центральной Малой Азии.

Италии – Италия и острова Сицилия, Сардиния и Корсика.

Кандавия – горная цепь между Лихнидом и Дураццо (Эпидамном, или Диррахием).

Каппадокия – провинция в центральной части Малой Азии.

Карсум – возможно, Карсон Прокопия (О постройках. IV, XI, 20), располагавшийся во внутренней области Мезии. Современный город Харсова в Румынии.

Каспийские врата – см. Юроипаах.

Кесария (в Каппадокии) – современный Кайсери в Турции.

Киликия – провинция вдоль юго-восточного побережья Малой Азии.

Колхида – страна, расположенная к востоку от Черного моря, также именуемая Лацикой по названию жителей.

Корик – Коргос в Южной Турции.

Кос – см. Книд.

Книд – город на современном мысе Крио на турецком побережье Эгейского моря и Кос, примыкающий остров.

Конюшня Диомеда – на Эгнатиевой дороге, возможно, ее нужно отождествить с Целлами (название, обозначающее «кладовые»), современным Каилари.

Лихнид – Охрид на северном берегу одноименного озера, где над окружающей местностью возвышается одинокая скала. На этом месте до сих пор стоит замок.

Лостений – см. Сики.

Марг – Дубровица в устье реки Моравы.

Маркианополь – Шумба.

Массилия – Марсель.

Мезия – две провинции на Дунае.

Меотида – Азовское море.

Мизия – провинция в западной части центральной Малой Азии.

Могунтиак – Майнц. Был разграблен германцами в 407 году.

Наисс – Ниш, важный город, место изготовления оружия.

Неаполь – см. Кесария.

Недао – неидентифицированная река в Паннонии.

Никомедия – Измит, располагается в одноименном заливе, открывающемся в Мраморное море. Неподалеку от него находятся два крупных озера, однако они носили названия Сумоненсида и Аскания. Какое из них имеется в виду под «Боаной», если речь вообще идет о них, установить невозможно.

Никополь – в Эпире на северном полуострове, окружающем Артский залив.

Нове – Вардим близ Свиштова на Дунае в Болгарии.

Новидун – Исакея в Румынии близ устья Дуная, а не Новиград на реке Колапис, рукаве Верхней Савы в древней Паннонии, как утверждал Мюллер.

Норик – примерно территория современной Австрии.

Оазис – Эль-Харга (Египет).

Одесса – Варна на черноморском побережье Болгарии.

Павталия – или Панталия, немного южнее Софии (Сардики).

Паннония – западная Венгрия.

Папирий (холм) – см. Херрис.

Патавион – современный Птуй на реке Драве.

Пафлагония – Центральная Турция.

Пегаи – пригород Константинополя, также называемый Селимбрией. Слово означает «источники».

Пергам – Бергама на северо-западе Турции.

Плацентия – Пьяченца.

Прима – Тошка в Египте.

Пропонтида – Мраморное море.

Ратиария – близ Арчара ниже Видина на Дунае в Болгарии. Он был столицей Прибрежной Дакии и местом изготовления оружия.

Регий – Реджо в Италии (гл. 2).

Регий – западный пригород Константинополя (гл. 6).

Реция – Тироль и южная Бавария.

Родопы (горы) – современное название.

Салона – современный Сплит.

Сардика – София. Город был разрушен при его завоевании в 441, 443 или 447 году.

Себаста – Севасти в Турции.

Селимбрия – см. Пегаи.

Сиена – Асуан близ древнего острова Филэ в Верхнем Египте.

Сики – напротив Константинополя на другом берегу Золотого Рога. Другие пригороды – Гестии и Лостений – располагались дальше к северу.

Сингидун – Белград.

Сирмий – либо Митровица, либо Шабац на Саве.

Скампия – Эльбасан.

Скард (горы) – современное название.

Стобы – близ Градско (в Македонии. – Пер .).

Свания – страна на Кавказе.

Талмис – Калабша (Верхний Египет).

Тапис – возможно, Тафис, современная Тафа.

Тибисия – река, см. Тигас.

Тигас – река, Тизия у Иордана (XXXIV, 178, см. фр. 9 у Приска (гл. 3, с. 131–132), современная Тиса. Река Тифезас – это Тибизия у Иордана (там же), иногда ее называли Тибиск, современный Тимиш. Дрекон, который Иордан (там же) называет Дриккой, едва ли может быть современной Дравой, как предполагают некоторые. Во-первых, древним названием Дравы было Драв или Драй, а во-вторых, во фр. 8 у Приска (гл. 3) эта река упоминается как расположенная к северу от Дуная, который Приск уже пересек. Разный порядок, в котором упоминаются эти реки во фр. 8 и 9 у Приска, и тот факт, что в обоих случаях Тиса упоминается прежде Тимиша, тогда как Приск должен был сначала пересечь последнюю, доказывает, что он не стремился перечислить реки в том порядке, в котором видел их. Это делает сложным идентификацию Дрекона, однако ею могут быть современные реки Бега, Марош или Кёрёш, каждая из которых течет с востока и впадает в Тису. Наиболее вероятной кажется последняя река, поскольку ее древнее название неизвестно, тогда как остальные упоминаются в других источниках как Мариз (Маризия) и Кризия (или Гераз). Любая из этих трех рек вполне согласуется с путешествием на северо-запад, предпринятым от места пересечения Дуная близ Марга (Дубровицы).

Тизия – река, см. Тигас.

Тифезас – река, см. Тигас.

Трапез – Трапезунд.

Феникон – город с таким названием находился к востоку и немного к северу от Фив, однако речь во фр. 37 у Олимпиадора не может идти о нем. Налицо или ошибка в тексте, или же имеется в виду другой город.

Фессалоника – Салоники.

Фивы – очень крупный древний город на Ниле близ современного Карнака в Верхнем Египте.

Филиппополь – Пловдив в Болгарии.

Филиппы – Филиба в Болгарии.

Филэ – остров на Ниле в 100 милях (около 161 км) к югу от Фив. Это была южная граница римской территории в районе Первого порога.

Халкедон, или Халкидон – город, располагавшийся на другом берегу Боспорского пролива напротив Константинополя, современный Кадикёй. Место проведения Четвертого вселенского собора в 451 году.

Херрис – см. Далисанд, также названный холмом Папирия во фр. 206 (2) у Иоанна Антиохийского. Мюллер полагает, что он находился недалеко от Кесарии в Каппадокии (см. примеч. к фр. 214 (10), F. N. G., V, 28).

Херсонес – Галлиполи.

Хирис – современный Дебод.

Юроипаах – также называемая Бирипарах или Бирапарах у Иоанна Лида (О магистратах. III, 52–53). Крепость располагалась на пути между Баку и Дербентом, часто небрежно именуется Каспийскими вратами.

Эдесса – Водена в Македонии, Приск во фр. 32 говорит о другом городе с таким же названием.

Эдесса – Урфа в Восточной Турции.

Эпидамн – или Диррахий, современный Дураццо.

Эпир – также Новый Эпир, примерно территория современной Албании.

Сноски

1

У греческих писателей звание «магистр», если нет особых указаний, всегда означает магистра оффиций.

2

Такое название обычно использует Прокопий Кесарийский («Война с персами». I, III). По его описанию этот народ едва ли можно считать родственным Аттиле.

3

В этом месте текста и во фр. 32 (в первом упоминании) написано «Константин», однако в других местах говорится «Констанций». Во фр. 32 сказано о третьем сроке консульства, однако он был консулом лишь один раз – в 457 г. Этот человек занимал должность префекта претория.

4

Текст поврежден, и я принял здесь гипотезу Тиймона. Предположение Классена, что «махен» здесь и ниже означает имя вождя сванов, возможно, но само по себе не объясняет смысл отрывка. Предположительно, слово «сематос», начинающееся в тексте со строчной буквы, здесь является именем вождя лазов.

5

Речь идет о военном походе против вандалов в 468 г.

6

Мюллер исправил ошибочное «7» на «шестьдесят». Дата смерти Пероза определяется по затмению ( Прокопий Кесарийский. Война с персами. I, IV). Кабад, или Кавад, не наследовал ему до 487–488 гг., и я изменил в тексте «одного года» на «четырех лет». В этот период времени правил Балаш, брат Пероза.

7

Эд. Друэн считает кидаритов и эфталитов, или белых гуннов, разными народами.

8

Здесь свидетельство грека о том, кто получил картину, допускает двоякое толкование. Мюллер опустил последнее предложение, которое, если Нибур прав, должно быть.

9

Феофан Исповедник указывает, что это произошло в 5990 г. от сотворения мира.

10

В греческом языке «смарагдос» означал зеленый драгоценный камень, однако не ясно, идет ли здесь речь об изумрудах.

11

Геродот. История. III, 26 и IV, 181.

12

Э.А. Томпсон ошибочно считал, что здесь речь идет именно о Сиве.

13

Прокопий Кесарийский . Война с персами. I, XIX, 32–33. Иордан упоминает Флора в этой же связи и называет его прокуратором Александрии.

14

Приска?

15

Райнезиус и Нибур исправляют это имя на «Олибрий», а Мюллер предполагает, что речь идет об императоре, правившем на пятьдесят лет позднее (в 472 г.). Это невозможно, и, хотя Томпсон соглашается с этим именем, я не могу найти оснований для такого изменения, за исключением того, что семья Олибрия была богата. Олимпием может быть министр Гонория. Сэмюэл Дилл склонен отождествлять этого Проба с другом Симмаха, консулом в 371 г. Это явная ошибка, однако возможно, он принадлежал к семье Анициев, знаменитой своими богатствами.

16

Это благожелательное описание, несомненно, было заимствовано из какого-то другого источника, чем тот, который использовался для фр. 194. Возможно, это было произведение Олимпиадора? Почти те же слова мы находим у Сократа (VII, 22), который, как известно, использовал труд Олимпиадора.

17

Конец этого отрывка взят из Суды, где под заглавием «Феодосий Младший» почти слово в слово повторяется конец предыдущего параграфа. Нибур приписывает его авторство Приску.

18

Зосим . Новая история. V, 26; 29, 14.

19

Зосим (VI, 2) называет этих людей Юстинианом и Небиогастом.

20

Лучшим источником сведений о карьере Стилихона служат стихи Клавдиана, хотя они и полны лести по отношению к этому герою.

21

Во всяком случае, таков был довод Стилихона, хотя Грациан еще раньше передал эту область Востоку ( Зосим. V, 26, 2).

22

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. XXX, 157.

23

У Мюллера мы видим sakkois, что он переводит как «с помощью мешков». Эта идея представляется мне непонятной. У Диндорфа мы встречаем sokkois, что он переводит как «лассо».

24

Это может означать Новый Карфаген (Картахену) в Испании. Шотт предлагал исправление на «Равенну», что не было принято. Бэри бездоказательно считает, что головы Константина и Юлиана были выставлены в Картахене, а головы Иовина и Себастиана были отосланы в Карфаген ввиду восстания Гераклиана, произошедшего здесь в этом году.

25

Если, как предполагают Мюллер и Диндорф, это действительно был восточный комит доместиков, упомянутый во фр. 46 (с. 69–70), то он наверняка дал такой совет, чтобы уязвить Гонория. Это было частью продолжающихся разногласий между дворами Константинополя и Равенны.

26

Павел Орозий. История против язычников. VII, 42.

27

Вероятно, имеются в виду модии. Модий составлял примерно четверть бушеля (ок. 9 литров).

28

Сократ Схоластик. Церковная история. VII, 23–24.

29

У грека сказано «готам».

30

Э.О. Фриман в статье «Аэций и Бонифаций» (1887) и Бэри в труде «История поздней Римской империи» (1923) подвергают сомнению весь эпизод на том (неподтвержденном) основании, что Аэций тогда был в Галлии.

31

По-гречески написано «Валента». Томпсон в своей статье «Заметки о Приске Панийском» (1947) доказывает, что этот отрывок из Суды, озаглавленный «Евнух», не принадлежит перу Приска. Мюллер приписывает его Иоанну Антиохийскому. Аэций умер в 454 г. Конец этого отрывка (не приведенный здесь) почти дословно повторяет конец отрывка 200 (1) из сочинения Иоанна Антиохийского.

32

Написано в обратном порядке. Следующее предложение также искажено.

33

В тексте имеется пропуск.

34

Аммиан. XXXI, 2, 11.

35

Диндорф и Мюллер весьма осторожно предполагают, что отрывок, заимствованный Иорданом у Приска, заканчивается здесь, однако не приводят доказательств в пользу этого. Поскольку я уверен, что весь этот отрывок основан на произведении Приска, я привожу его перевод целиком. Разумеется, у Иордана нет указаний, когда он перестал пользоваться своим источником, и существуют некоторые причины предполагать обратное (см. следующую сноску, с. 82).

36

Эти же племена упоминаются у Приска во фр. 1 с небольшими расхождениями в прочтении, но первые и вторые объединены в один народ, названный амильзурами. Возможно, в текст Иордана вкралась здесь небольшая ошибка. Сама последовательность названий, а также использование ниже греческого слова «эфебы» для обозначения юношей указывают, что Иордан здесь продолжает следовать Приску.

37

Марцеллин Комит . Хроника. s. a. 427.

38

Речь идет именно о 395, а не о 408 г., как сказано у Бэри. Ульдин тогда был на западе и служил вместе со Стилихоном.

39

Созомен. Церковная история. IX, 5; ср. Сократ Схоластик. Церковная история. VI, 1.

40

Зосим. Новая история. V, 22 и далее; Филосторгий. Церковная история. XI, 8; Марцеллин Комит. s. a. 406; Павел Орозий. История против язычников. VII, 37 (12).

41

Сократ Схоластик. Церковная история. VII, 43; Проспер Тирон (Проспер Аквитанский). s. a. 423, 425; Ренат в «Истории франков» Григория Турского. II, 8; Филосторгий. Церковная история. XII, 14. Э.А. Томпсон в своей «Истории Аттилы и гуннов» считает, что Паннонию передали по договору в 433 г., см. Марцеллин Комит. s. a. 427.

42

Это добавление к тексту сделал Нибур.

43

На самом деле Эпиген стал квестором не раньше 438 г.

44

Пропуск в тексте частично заполнил Нибур.

45

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. XXXV, 182. Возможно, это описание было заимствовано у Приска.

46

Например, альтизиагиры и акациры Иордана (V, 37). Об ульмергурах ср. у Иордана, V, 26. О сарагурах и оногурах см. далее (гл. 5, с. 169–170).

47

Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. 43.

48

Здесь явное искажение. Ниш, как утверждает сам Приск (см. фр. 7, с. 97), находится в пяти днях пути от Дуная. Кроме того, Приск всегда называет эту реку Истром. Как пишет Томпсон, эта трудность неразрешима, и ни одно из предложенных исправлений не удовлетворяет исследователей. Наисс, то есть Ниш, расположен на реке Нишаве, древнее название которой неизвестно.

49

Константин родился и вырос в Нише. Позднее он украсил этот город, но не являлся его основателем.

50

Весь рассказ о мосте – очевидно, только догадка. Гунны во время похода не стали бы тратить время на строительство моста. Разумеется, мост у Ниша существовал и раньше.

51

О втором посольстве см. далее (фр. 13, с. 133–134).

52

Я не могу объяснить смысл данного выражения.

53

Иоанн Антиохийский, фр. 198. О Кире см. также у Иоанна Малалы, Феофана, Иоанна Лида «О магистрах» (II, 12), в Суде под названием «Кир и Феодосий Младший», которая, возможно, включает отрывок из произведения Приска.

54

Ходгкинс Т. Италия и ее завоеватели (Оксфорд, 1892), II, 517. См. также фр. 13 у Малха (гл. 4, с. 160–163).

55

Или Вигилой, как многие транскрибируют это имя.

56

Ср. с предыдущим фр. 7, с. 96–99.

57

Возможно, имеется в виду жемчуг.

58

См. гл. 4, фр. 13, с. 162.

59

Бэри был не прав, когда утверждал, что Мюллер неверно перевел этот отрывок. Речь идет не о письме Аттилы, упомянутом во фр. 7 (с. 97), как утверждает Бэри, а явно о письме императора к Аттиле. Томпсон в «Истории Аттилы и гуннов» повторяет ошибку Бэри.

60

В 443 г. (см. выше фр. 5, с. 91) или в том же году, о котором идет речь.

61

См. далее, фр. 8 (продолжение), с. 127.

62

См. далее, с. 111.

63

Томпсон считает, что Карпилеон стал заложником в 433 году (см. сн. к фр. 18 на с. 106), а Бэри, ссылаясь на Кассиодора, утверждает, что это произошло в 425 году.

64

Здесь «акацирам», но в других отрывках (см. далее) «акатиры» и «кациры». Этот народ упоминается у Иордана (V, 36 и, возможно, также XXIV, 126). Их, несомненно, следует объединить, или даже отождествить, с амильзурами из фр. 1 (см. сн. к фр. 10 на с. 82). Они жили на берегах Черного моря.

65

Вероятно, этот план позднее осуществился (см. далее, с. 119). Этого сына звали Эллак ( Иордан. I, 262).

66

Это можно было бы прочесть и как «его дочери Эскам», однако отсутствие у Приска пояснения препятствует такой возможности, удивительной и для римлян, и для нас.

67

Подобный обычай описан Марко Поло у племени, жившего в Монголии или Западном Китае.

68

Валуа предлагал вместо «Armiou trapezes» читать «arguriou trapezes», то есть обмен денег. Бэри переводит это как «серебряных дел мастер (или банкир)». Об Армии ничего не известно.

69

Вероятно, это произошло в 441-м или 443-м, но не в 447 г. (три даты известных гуннских вторжений), поскольку далее рассказывается о захваченном во время этой осады человеке, который ко времени приезда Приска построил для Онегесия роскошные бани из с трудом привезенных камней. Эта работа, вероятно, должна была занять больше года, и в 448 г. ее не называют только что законченной. Кроме того, после этой осады упоминается Бледа, который был убит в 444 или 445 г. Томпсон в своей «Истории Аттилы и гуннов» утверждает, что Сирмий пал в 441 г., хотя далее он пишет, что это случилось в 443 г.

70

В тексте сказано «и обычным людям», что противоречит написанному далее. Бэри переводит это «и прочим для священных нужд». Другие пропускают «и» и читают «обычным священникам». Я предпочитаю вслед за Мюллером читать «а не».

71

Ср. далее с фр. 9, с. 132.

72

См. выше, с. 108–109.

73

Томпсон проводит параллели в описании подобных причесок с Геродотом («История». III, 8, 3) и Прокопием («Тайная история». VII, 10).

74

См. выше, фр. 2, с. 88–89.

75

Томпсон полагает, что перевод таков: «и они назначили четвертых собирать…», производя, как мне кажется, значительное и совершенно ненужное изменение.

76

Первая новелла Маркиана (450) была направлена на искоренение плохого ведения судебных дел в провинциях и вины местных судей. Так что эта жалоба была вполне обоснованной.

77

Согласно Томпсону, первоначальное имя было Герека. Далее он транслитерирует имя как Рекан. Гиббон ошибочно именует ее «Керка». Разумеется, она была всего лишь главной женой в гареме Аттилы.

78

Точная дата неизвестна, но, возможно, это произошло в 423–425 гг., когда Рим и Константинополь враждовали из-за узурпатора Иоанна.

79

Количество дней в тексте не указано. Возможно, под огнем из моря имеются в виду нефтяные месторождения в Баку?

80

См. выше фр. 5, с. 91 и далее фр. 13, с. 133–134.

81

Известны два человека, носившие имя Ардавурий, один был отцом Аспара и военачальником в походе против Иоанна в 425 г. (Олимпиадор, фр. 46, гл. 2, с. 69), а второй – сыном Аспара (фр. 20, гл. 1, с. 32). Аспар возглавил экспедицию против вандалов в Ливии при Гейзерихе в 430 г. ( Прокопий Кесарийский. Война с вандалами. III, III, 35).

82

В тексте написано «Сатурнила», однако Мюллер переводит «Сатурнина», ибо, несомненно, имеется в виду это имя. Сатурнин являлся комитом доместиков.

83

Афинаида, как ее звали до того, как она стала женой Феодосия II, или Евдокия, как ее стали звать после этого, будучи в немилости, удалилась в Иерусалим в 444 г. ( Марцеллин Комит. s. a.), и убийство комита телохранителей произошло там. Зенон – это не будущий император, а консул в 448 г. Вероятно, получение этой должности стало наградой за его заботу о Константинополе во время вторжения 447 г., т. е. упоминаемой здесь «войны». Возможно, именно в этом году его сделали магистром армии на Востоке после Анатолия (см. выше фр. 5, с. 91). Таким образом, спор о невесте Констанция продолжался по меньшей мере четыре года – еще при жизни Сатурнина. Руф был братом Аполлония (см. далее фр. 18, с. 141–142) и консулом в 457 г.

84

Ср. с фр. 6, с. 94–95.

85

См. конец гл. 2, с. 78–79.

86

Далее начинается IV книга «Готской истории» Приска.

87

Иордан (О происхождении и деяниях гетов. V, 33) оспаривает включение вандалов в союз сарматских племен (IX, 58), см. также XII, 74. Обычно под «сарматами» подразумевается иранское племя.

88

Томпсон, несомненно, прав в своем переводе относительно упоминаемых здесь 100 фунтах золота. 50 фунтов золота были изначальной суммой подкупа, предложенной Эдекону (см. выше фр. 7, с. 97–98; сумма, упоминаемая далее во фр. 13 – это не сумма подкупа, как утверждает Томпсон), а другие 50 фунтов являлись выкупом за Бигилу, которых у него на самом деле еще не было.

89

Ср. с фр. 3а сноской 2 на с. 96. Иоанн подводит итог этому эпизоду в целом.

90

Ср. фр. 5, с. 91 и сноску 2 во фр. 8 (продолжение) на с. 128.

91

Он должен был сменить в этой должности Марциала, возможно, из-за участия последнего в заговоре против Аттилы.

92

См. выше фр. 1, с. 85.

93

Возможно, речь идет о вандалах и о походе 441 или же 430 г., хотя в последнем случае вдова Арматия должна была быть уже немолодой.

94

Ср. сноску 2 во фр. 8 (продолжение) на с. 128.

95

Флавий Басс Геркулан не был консулом до 452 г.

96

Иоанн Малала. Хронография. XIV.

97

Возможно, речь идет о полулегендарном короле Меровее, объединившем салических франков и основавшем сильное королевство (ок. 440–450), хотя Гиббон в III томе «Истории упадка и разрушения Римской империи» считает, что имеется в виду отец Меровея Хлодион.

98

Или, если принять исправление Нибура, «когда я был с посольством в Риме».

99

Иордан (О происхождении и деяниях гетов) и Идаций (Хроника) соответственно. Другие источники об этой войне можно найти в треть ем томе труда Гиббона.

100

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. XL, 221.

101

Томпсон. История Аттилы и гуннов. Последнюю часть этого фрагмента обычно не включают в сохранившиеся части труда Приска, однако в произведении Иордана, откуда взята эта цитата, нет указаний, в каком именно месте он перестал пользоваться своим источником. Другими источниками, упоминающими этот эпизод, являются «Пасхальная хроника» и произведение Иоанна Малалы.

102

Выше во фр. 8 (продолжение), с. 124 и 13, с. 134 она названа дочерью Сатурнина.

103

Марцеллин Комит . s. a. 454.

104

Мюллер включает в отрывки Приска только отрывок до слов « истинное доказательство ». Текст Диндорфа заканчивается здесь, но автор добавляет, что конец истории, взятой у Иордана и приведенной здесь, возможно, также принадлежит Приску. Я с этим согласен.

105

Возможно, именно вандализм Авита стал поводом для издания Майорианом закона о сохранении зданий Рима.

106

Григорий Турский. История франков. II, 11.

107

Первые два предложения этого фрагмента, опущенные здесь, дословно повторяют первые два предложения фрагмента 27 у Приска.

108

Аполлинарий Сидоний . Стихи. II, 348 и далее, см. также следующий фр. 30. Феофан в «Хронографии» ошибочно датирует договор, по которому вернули женщин царского рода, 457 г. (ср. Идаций. Хроника. s. a. 462). Ср. Прокопий Кесарийский. Война с вандалами. I, V, 6.

109

Ср. фр. 40, с. 154.

110

См. Суду под заглавием Markellinos.

111

Иордан (О происхождении и деяниях гетов. XLV, 236) датирует это нападение 467 г.; Аноним Куспиана дает 464 г. (ср. также Кассиодор, Марцеллин Комит и Павел Диакон. s. a.). Здесь приведены только предпоследнее и последнее предложения фр. 31.

112

Первые два предложения дословно повторяют два последних предложения фр. 31. Последнее предложение цитируется в гл. 1, с. 27.

113

В тексте написано 100 000, однако я согласен с исправлением Мюллера, которому следовал и Диндорф. Кедрин говорит о 1113.

114

Мюллер переводит последнее предложение так: «поскольку расходы были в избытке, частично из общественных средств» и т. д. Бэри также принимает это прочтение. Прокопий Кесарийский (Война с вандалами. I, VI).

115

Возможно, речь идет о том же самом Романе, что и у Приска во фр. 8 (с. 110), поскольку ранее он был военным и magister здесь может означать magister militum , хотя, где и когда он занимал эту должность, неизвестно.

116

У грека написано «девяти», но ср. с тем, что написано ниже.

117

Грек в первый раз называет его Гундубандом, а здесь уже Гундубалом и именует его сначала братом Рицимера, а затем его племянником. Однако оба имени являются германскими формами имени Гундобад. Сестра Рицимера вышла замуж за бургундского короля Гундиоха, и Гундобад был ее сыном, который вначале состоял на римской службе, а позднее наследовал своему отцу как король бургундов.

118

Анонимная хроника, которую цитирует Клинтон, дает даты 11 июля и 18 августа. Кассиодор указывает, что интервал составил сорок дней. Согласно анонимной хронике, Олибрий умер 23 октября. Все остальные источники указывают, что Олибрий царствовал семь месяцев.

119

Виктор Витенский. История гонений в африканской провинции. I. 17; Прокопий Кесарийский. Война с вандалами. I, 7.

120

Мир с Византией был заключен в 475 г. (см. предыдущий фр. 3), а с Римом – при Ромуле Августуле ( Павел Диакон. Римская история. XV, 7). Война, о которой идет речь, могла быть войной с Эйрихом, завершившейся в 475 г., в которой вандалы сражались на стороне вестготов ( Иордан. XLVII), но она едва ли касалась Византии. «Только что закончившейся» ( arti kathistamenon ) войны с Востоком не было, если только мы не обратимся к 468 г. Однако это означает весьма широкое толкование arti («недавно») и требует объяснения, почему эти насущные дела не были улажены Севером в 475 г.

121

Виктор Витенский. II, 3 и далее.

122

Bury J.B.A. History of the Later Roman Empire. London, 1923. P. 405.

123

У Одоакра был брат по имени Онульф, или Гунульф (см. фр. 8с из произведения Малха (гл. 5, с. 185) и фр. 209 из труда Иоанна Антиохийского). Иордан (LIV, 277) упоминает неких Эдекона, или Эдику, и Гуннуульфа, вождей ( primates ) скиров, однако Ходгкин считает сходство этих имен с именами отца и брата Одоакра абсолютно случайным и оспаривает их отождествление у Гиббона. Если же Онульф из фр. 8а и 8с – это брат Одоакра, что специально подчеркивается во фр. 209 (1) у Иоанна Антиохийского, то Одоакр был наполовину тюрингом, а наполовину скиром. Иоанн Антиохийский пишет, что «он принадлежал к народу скиров».

124

Ср. с фр. 1 (гл. 1, с. 33).

125

Зонара. XIV, 1 (начало).

126

Брук называет его Тарасикодиссой из Русумблады.

127

Однако Марцеллин Комит (s. a. 471) и Евагрий (II, 16), цитировавшие Приска, утверждают, что Патрикий был тогда убит.

128

Грек пишет «не придя с сыном» ( phynti , явная ошибка вместо physanti – «отцом»).

129

Сарагуры, возможно, садагарии у Иордана, I, 265, которые, по крайней мере, жили в том же районе, появляются в качестве угрозы Персии во фр. 37 (гл. 1, с. 30) и фр. 1а (гл. 3, с. 87). О них также упоминает Захария Митиленский. Оногуры – это, несомненно, гуннские хунугуры у Иор дана, V, 37, где упоминаются также и савиры (ср. фр. 1а в гл. 3, с. 87).

130

Отрывок в скобках взят из Суды под названием «Авары» и вставлен по предположению Классена, ибо Суда во многом повторяет в процитированном месте, а также под названиями «Акатиры» и «Сарагуры» то, что изложено здесь. Томпсон обращает внимание на подражание Геродоту в этом отрывке. Поэтому интересно отметить, что Геродот также рассказывает о грифах (История. III, 116). Таким образом, это еще одна параллель, усиливающая предположение Классена.

131

Ср. с фр. 1 в гл. 3 (с. 86). Вероятно, это прекратил Маркиан.

132

В 469 г. во всяком случае, согласно Бэри. Этот друг Аспара позднее служил со Страбоном, сыном Триария ( Иоанн Малала. XIV; Феофан. s. a. 5964).

133

Суда, под названием «Индак» и «Херреос». Последняя часть может иметь отношение к событиям, описанным в фр. 214 (5) (далее, с. 191–192).

134

Суда «Эпиник». Он назван «префектом города при Василиске», однако он поскольку занимал должность в 478 г. и явно обладал властью в провинциях, эти утверждения являются ошибочными. Этот отрывок, возможно, взят из сочинения Малха (так считает Мюллер) или у Кандида (ср. далее, фр. 211, с. 185–187). Иоанн Лид (О магистратах. III, 45) также рассказывает о плохом финансовом и административном управлении во времена этого царствования.

135

Суда называет его Армат.

136

Феодор Анагост. Церковная история. I, 20.

137

Эпиникий в этом отрывке.

138

Об этом теологическом диспуте см. у Феодора Анагоста (Церковная история. I, 32–33).

139

Аполлинарий Сидоний. Панегирик Авиту. 1, 323.

140

Текст здесь испорчен. Дата взята по Марцеллину, хотя Феофан называет 478 г. – год после возвращения Зенона!

141

Ср. далее, где местом рождения последнего названы Фивы.

142

Ср. с фр. 19 у Малха (гл. 6, с. 222). Маркиан был зятем Верины.

143

В этом месте в тексте лакуна.

144

Являлся ли этот человек убийцей Валентиниана, теперь служившим на Востоке? Дионисий, вероятно, командовал палатинами, а не схолами. Он был префектом претория в 479–480 гг. и, возможно, послом в Лазику в 465 г. (см. фр. 26, гл. 1, с. 29–30).

145

Дополнительные сведения о Пампрепии см. у Иоанна Антиохийского, фр. 211 (2), Кандида, Дамаския с дополнением Фотия, Евстафия (фр. 4), в Суде под названием «Салустий» (вероятно, взято из труда Дамаския). Согласно последнему источнику, он был «сочинителем стихов, процветавшим в правление императора Зенона. Он написал перевод «Этимологий» и «Исаврийский каталог», возможно, это были произведения в прозе. Суда под названием «Пампрепий» (отрывок, который, возможно, также взят был из труда Дамаския) сообщает, что он был родом из города Панополя в Фиваиде и имел темную кожу, возможно, он был негром.

146

Его также называют Нинилинг (Феофан), Инд (Евагрий), Лилинг (Иордан).

147

Он не был исавром, так что не мог быть родом из исаврийского Далисанда.

148

Греческое наименование «носитель щита» часто означало «управляющий», однако здесь, вероятно, имеется в виду «помощник, подручный».

149

Феофан. Хронография. А.М. 5976.

150

Неизвестно, кто были этот Конон и Лонгины. Ни один из них не был Лонгином из Кардалы, упомянутым выше. У Моммзена в тексте, опубликованном в журнале Hermes, VI (1872), на с. 330 имя сына не указано, а Мюллер считает его глоссой. В этом случае безымянным сыном мог быть только что упомянутый Конон.

151

См. фр. 206 у Иоанна Антиохийского (гл. 5, с. 174), а также у Иордана «О происхождении и деяниях гетов». LII, 268–271.

152

Иордан. L, 265; LII, 275; XLVI, 242.

153

Иордан. LIII, 276.

154

В таком случае слово «кузен» ( анепсиос ), которое использует Иоанн Антиохийский во фр. 214 (3), описывает родство неточно. Чтобы избежать путаницы, я всегда использовал для обозначения этого человека прозвище Страбон, если только наши источники не уточняли, что речь идет именно о нем, именуя его «сыном Триария». Часто они называют его просто Теодорихом.

155

Неизвестно, кто именно назван этим именем. Нибур предполагал, что речь идет либо о Пелагии (ср. с фр. 19), либо о Евлогии (фр. 2а).

156

Командующим конницей и командующим пехотой (magister equitum et peditum praesentalis). Брукс считает, что это было именно так, несмотря на то что во фр. 210 у Иоанна Антиохийского сказано, что он был главнокомандующим войсками Фракии (magister militum per Thraciam). Эту должность занимал Гераклей (фр. 4).

157

Ср. с фр. 210 у Иоанна Антиохийского (гл. 5, с. 181–182).

158

Текст в этом месте испорчен. Ходгкин дает достаточно вольный перевод: «Прошло время, пока эти нищие странники использовали бушель, чтобы измерить свои ауреусы ». Я предпочитаю здесь исправление Хёшлера и перевожу, согласно ему. Медимн составлял немногим больше полутора бушелей (ок. 54,5 литра).

159

Большая городская стена была построена Анфимием при несовершеннолетнем Феодосии II и перестроена после землетрясения 447 г., однако стену, которую обычно именуют Длинной, возвели не ранее 497 г. при Анастасии. Малх, упоминая о ней, вероятно, использует это анахронистическое название, чтобы описать предел продвижения Теодориха, однако там не было стены, чтобы задержать гота. Или, возможно, готы на самом деле проникли за городскую стену, хотя из слов историка его современники этого бы не поняли.

160

Кассиодор. Варии. I, 43.

161

На этот берег нападал только Гейзерих.

162

Марцеллин Комит. Ср. с фр. 213 у Иоанна Антиохийского (с. 224).

163

Gothicum так же, как и древнеанглийские Danegeld («датские деньги». – Пер .), являлись особыми средствами, предназначенными для ведения дел с готами; xenicon – средства для выплаты наемникам, в отличие от легионеров.

164

Иордан. LVII, 289.

165

Марцеллин Комит. s. a. 481.

166

Марцеллин Комит. s. a. 483.

167

В тексте не сказано кого. Бэри считает, что убийство Реситахом своих дядей (конец предыдущего фр. 211) стало причиной кровной вражды, однако это в лучшем случае могло быть лишь предлогом, поскольку убитые приходились более близкими родственниками Реситаху, нежели Теодориху.

168

Ср. с фр. 214 (6) в гл. 5, с. 192–193. Феофан заставил Теодориха участвовать в этой войне, а Брук не признает, что того действительно отозвали.

169

Ср. с фр. 211 (1) (с. 185–186) и 214 (10) (с. 193–194) в гл. 5.

170

Ср., однако, с фр. 214 (2) (с. 191) в гл. 5.

171

Марцеллин Комит. s. a. 487.

172

В других источниках сына зовут Тела, здесь, несомненно, ошибка. Марцеллин неверно датирует смерть Одоакра 489 г.

173

Основными источниками о его жизни, помимо уже переведенных, служат «Панегирик Теодориху» Эннодия, сочинения Евагрия, Иордана, Марцеллина, Прокопия, Анонима Валезия, Анонима Куспиана и «Жизнь Северина» Евгиппия.


Оглавление

  • Предисловие
  • Вводное слово
  • Глава 1 Управление империей
  • Глава 2 Династия Феодосия I и варвары на западе
  • Глава 3 Гунны
  • Глава 4 Вандалы и падение западной римской империи
  • Глава 5 Восточная империя, 450–491 годы
  • Глава 6 Остготы
  • Приложения
  • Хронологическая таблица событий V века (Имена императоров указаны прописными буквами)
  • Генеалогическая схема (Имена императоров указаны прописными буквами)
  • Даты и источники переведенных отрывков
  • Олимпиадор
  • Кандид
  • Приск
  • Малх
  • Иоанн Антиохийский
  • Историки
  • Географические названия
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно