Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

В.Д. Кузнечевский
СТАЛИН: КАК ЭТО БЫЛО?
ФЕНОМЕН XX ВЕКА

Моей жене, Кузнечевской Ларисе Николаевне (урожденной Крыловой), потомственной крестьянке из Тверской губернии, своей жизнью доказавшей, что подлинным источником, откуда черпали вдохновение все наши великие — Тургенев, Глинка, Толстой, Чайковский, другие, — всегда был мощный духовный потенциал русского крестьянства, который и был русским народом, посвящается

ОТ АВТОРА

Более чем тридцатилетнее знакомство с большей частью литературы о Сталине привело меня к парадоксальному выводу: все, что написано об этом человеке в России и за рубежом, — все правильно, и негативное, и позитивное. Это был действительно выдающийся государственный и политический деятель национального и мирового масштаба, и многие его деяния, совершенные им в первой половине XX столетия, оказывают существенное влияние на мир и в XXI веке. Но правильно и то, что многие его действия следует оценивать как преступные по отношению к обществу и к людям. А главное — практически единолично управляя в течение тридцати лет крупнейшим на планете государством, он своими действиями последовательно завел Россию и ее народ в исторический тупик, выход из которого оплачен (и еще долго будет оплачиваться) не поддающимися исчислению человеческими жертвами. Но не менее верно и то, что во многих случаях противоречивое его поведение было вызвано не только параноидальными чертами его характера, а и тем, что исторические обстоятельства постоянно ставили его в такие условия, в каких нормальный человек не смог бы выжить ни в политическом, ни в физическом плане.

Вот все это я и попытался показать в предлагаемой книге, в процессе работы над которой я стремился постоянно выверять то, что написано о Сталине у нас в стране и за границей, документами, хранящимися в государственных архивах России (ГАРФ, РГАСПИ, других) и беседами с людьми, мнение которых по исследуемой теме представлялось мне важным. Я благодарен судьбе за то, что на протяжении десятков лет такие люди на моем пути постоянно встречались и ни один из них не отказывался свое мнение высказать. Но в особенности хочу выразить признательность кандидату исторических наук, генерал-лейтенанту внешней разведки Леониду Петровичу Решетникову, который на протяжении последних пяти лет терпеливо выслушивал даже самые мои неожиданные мысли об исторической роли Сталина и при этом всякий раз завершал наши беседы, а порой и горячие споры своими собственными размышлениями. Эти беседы сыграли свою роль в формировании моего видения сталинского феномена.

ГЛАВА 1.
ПРОШЛОЕ В РОССИИ НЕПРЕДСКАЗУЕМО

Так получилось, что над этой темой я работал всю свою сознательную жизнь. Не всегда с ручкой в руках, с помощью пишущей машинки или компьютера, часто мысленно, в армии и на охоте, в России и за рубежом, но именно писал.

А началось все это еще в марте 1953 года. Я учился тогда в 7-м классе Транспортной школы г. Бодайбо (Иркутская область).

Простое деревянное одноэтажное, вытянутое в длину здание, с десятком выходивших на улицу больших окон с характерными для Сибири двойными рамами. Просторная светлая классная комната с тремя рядами парт. По углам сложенные из кирпича и затянутые поверху черным листовым железом две полукруглые так называемые печи-голландки. В классную комнату они выходили полусферами, а топились из коридора дровами. Тепла они давали много, а в классе было всегда чисто.

6 марта, в пятницу, у нас шел урок математики. Было где-то около полудня. Зима еще и не думала отступать. Днем, правда, уже стали появляться сосульки под навесами крыш, но по ночам еще давили морозы, а снежные сугробы таять вроде как и не собирались.

В классе было тепло. И тихо. Все ученики молча склонились над тетрадками и чуть слышно скрипели перьевыми ручками, решая задачу. Молодая, строго одетая в юбку и жакет учительница стояла у чисто побеленной стены и, не обращая на нас внимания, во что-то задумчиво вглядывалась за окном. А, может быть, и не вглядывалась, а просто думала о чем-то своем. Во всяком случае, дав задание, практически не обращала на нас внимания. Тишина прерывалась только тихим стукотком. Это время от времени, когда чернила на пере пересыхали, кто-нибудь из нас с размаху (девчонки аккуратно, а мальчишки именно с размаху, не глядя) обмакивали ручки в стоявшие перед каждым округлые приземистые стеклянные чернильницы-непроливайки.

Внезапно дверь в класс шумно и широко распахнулась. Все враз подняли головы. На пороге стояла, не заходя в комнату, наша классная руководительница, учительница русского языка и литературы Полина Ивановна. По щекам ее текли слезы. Было заметно, что она с трудом справлялась с волнением и некоторое время смотрела на класс в молчании. Мы замерли, не понимая, в чем дело, но ощущая, что случилось что-то сильно неприятное. Не шелохнулась и учительница математики у окна.

— Ребята… — сдавленным голосом, в котором прорывалось едва сдерживаемое волнение, промолвила Полина Ивановна. — Горе-то какое… товарищ Сталин умер…

Мы, не зная, как вести себя в такой ситуации, тихо встали. Не хлопнула ни одна крышка на парте. И так же молча долго стояли…

Занятий в этот день больше не было. Я пришел домой и стал ждать маму с работы. Жили мы с ней в небольшой комнатушке, 5 метров в длину и 2 метра в ширину. Ровно напополам жилье наше перегораживала печка. В комнате всегда было холодно. По ночам, если на полу оставалась стеклянная банка с водой, то к утру мы находили в ней лед. Мама работала уборщицей в конторе Бодайбинской железной дороги (была у нас такая узкоколейная дорога, протяженностью километров 100, которая соединяла г. Бодайбо с Ленскими золотыми приисками) и домой с работы приходила поздно, после семи вечера. Но в этот день и она пришла рано. Я сразу кинулся к ней:

— Мама, ты знаешь, Сталин умер! Горе-то какое!

И заплакал. Мама села на кровать, на которой мы обычно сидели вдвоем, так как другой мебели у нас не было, положила мне на голову руку, погладила и сказала:

— Не плачь, сынок. Сталин был плохим человеком…

Я растерялся. Никогда ранее мама ничего подобного не говорила. В школе же нам внушали, что Сталин — гений, что он никогда не ошибается, все и всегда делает правильно, живет для народа и что все советские люди, включая и нас самих, его беззаветно любят. Мамины слова шли вразрез с тем, что мне говорили о Сталине в школе.

Сталина я раньше видел. В кино. В Бодайбо в единственном в городе кинотеатре, куда мы, ребятишки, ходили по воскресеньям, перед каждым киносеансом прокатывали документальный киножурнал «Новости дня», где вождя иногда показывали. Помню даже перед кинолентой «Тарзан», в титрах которой стояло: «Этот фильм взят в качестве трофея после победы над Германией в Великой Отечественной войне», обязательно шел киножурнал с официальной хроникой.

Однажды слышал и голос. Причем не на пластинке, а вживую, по радио. Запечатлелся в памяти его глуховатый тембр, неторопливо выговариваемые с заметным грузинским акцентом слова. Речь, о которой я говорю, транслировалась по радио, по-моему, 2 сентября 1945 года. Смысла сказанного я, естественно, не понял, а вот голос запомнился. Наверное, слышал я его и раньше, все слушали его редкие выступления по радио, но в памяти не отложилось, мал был. А в сентябре 1945-го мне было уже 6 лет и 7 месяцев.

Фраза мамы о том, что Сталин был «плохим человеком», тогда, в марте 1953 года, меня потрясла. Но смысл ее я понял много позже. Уже после 1956 года от мамы узнал, что политический курс Сталина железным катком прокатился через судьбу всей нашей семьи. Во время коллективизации в крупном сибирском селе Успенка Тюменской области семья наша была раскулачена. И это обстоятельство аукалось мне потом всю жизнь. Вот только один пример.

В 1960 году, когда я служил в армии в г. Чите, почти весь личный состав нашей части перевели в создававшееся рядом ракетное подразделение. Но меня, секретаря комсомольской организации мотопехотного полка, оставили на прежнем месте. Мне не хотелось расставаться с моими товарищами-сослуживцами, особенно с моим другом, талантливым солдатским поэтом Игорем Красиковым, и я пошел к полковому особисту (а именно он отбирал солдат для перевода в ракетную часть), выразив просьбу продолжить службу в ракетном подразделении. Майор внимательно посмотрел на меня, помолчал, а потом сказал:

— Ракетный полк — часть особой секретности. А ты что, Кузнечевский, забыл, что у тебя отец и дед раскулачены? Ты-то, может быть, и забыл, да мы помним.

Я вспыхнул:

— Мой отец, младший сержант Кузнечевский, в декабре 1941 года в составе сибирской дивизии воевал под Москвой, был ранен при взятии города Калинина, а после госпиталя был переброшен в Ленинград и в апреле 1942 года погиб… Майор с сожалением посмотрел на меня:

— Это, рядовой Кузнечевский, не имеет ровно никакого значения. Твой отец раскулачен. Его счастье, что погиб.

— Как же вы тогда меня комсомольским секретарем-то поставили?

— Так ведь пехотный полк — не секретная часть. А потом, кому-то и работать надо. Не всех же по анкетам рассаживать.

После этого случая у меня в жизни еще много чего было. Но стоило мне начать выдвигаться куда-то вверх по служебной лестнице, как тут же находился курирующий меня «майор-особист», который занудно рассказывал мне о моем «законном» месте в моем Отечестве и объяснял, почему я не имею права занять эту должность.

Правда, меня это никогда особо не расстраивало, потому что первостепенными авторитетами для меня всегда были мой отец, отдавший жизнь за Родину во время войны, мама, вырастившая нас со старшим братом после войны, Россия и государство Российское, народ наш русский, а потом, позже, к этим ценностям добавилась моя семья, которую, правда, по-настоящему мне удалось создать только с третьей попытки.

Эти настоящие, с моей точки зрения, ценности я никогда не отождествлял ни с существующей властью, ни с КПСС. Но описанные выше обстоятельства с годами все больше и больше вызывали мой интерес к тому, в каком обществе я живу. Что именно было построено в России после октября 1917-го? Какая социально-политическая система? Была ли альтернатива этой системе? Какое место в ней отводилось моему народу и что сам народ думал о ней? Достоин ли был мой народ той социально-политической системы, в которой он жил столько лет? Почему так долго терпел этот режим? И кто такой, в конце концов, Сталин, с которым все это связано крепкими узами?

Эти вопросы начали занимать меня еще со времени учебы в Бодайбинском горном техникуме, куда я поступил в 1955 году. В библиотеке техникума были представлены все отдельные работы Сталина. До сих пор помню твердые красные тисненные золотом обложки этих книг. Я практически все их вытаскал из библиотеки и не вернул ни одной: никому они не были нужны, а раз так, то я и не возвращал их обратно. Но прочитал. Не все, конечно, понимал, но читал с живым интересом. Более глубоко над перечисленными выше вопросами задумался после того памятного разговора с майором-особистом. Но по-настоящему передо мной встала во весь рост тема Сталина как предмет научного исследования в начале 1960-х, когда я поступил на философский факультет МГУ им. М.В. Ломоносова.

Однако приступить к ее изучению так, как мне хотелось, то есть объективно, я не мог. В 1961—1962 годах литературы о Сталине было сравнительно много, но практически вся она носила обличительный характер и в основном это была публицистика, глубоких исторических работ не было. Меня эта односторонность не устраивала. Хотелось самому разобраться не только в личности Сталина, но и в той политической системе, которую он, как нам всем внушали, в России для нас построил за 30 лет своего управления. А для этого советский социализм нужно было сравнить с каким-то другим, какого мы не знали и видеть не могли.

Между тем в так называемом социалистическом лагере была страна, которая была абсолютно закрыта для публичного изучения, потому что ее руководство строило социализм, радикальным образом отличающийся от советского. А ее руководитель, Иосип Броз Тито, снискал себе славу личного противника Сталина еще при жизни последнего, в 1940-е годы. Этой страной была Югославия.

В 1965 году, будучи студентом 3-го курса философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, я заявил тему критического осмысления югославской общественной системы (никакой другой темы по Югославии, кроме критики, тогда заявить было невозможно). Но в советской научной литературе исследований югославского пути к социализму в форме комплексного подхода тогда просто не существовало. В пропаганде же опыт Югославии противопоставлялся советскому строю. В силу этого правящей тогда КПСС было необходимо иметь в своем распоряжении научную критику югославской теории и практики. Наверное, именно поэтому мне было разрешено начать разрабатывать эту тему и был открыт доступ к литературе так называемого специального хранения в библиотеках Москвы.

Для меня же это была еще и единственная возможность получить доступ к критической литературе о Сталине на английском и сербско-хорватском языках. Пришлось для этого выучить сербско-хорватский язык. В широком доступе учебников не было, изучал языки по английским учебникам, которые удалось найти в букинистических магазинах Москвы.

Моя курсовая работа плавно перетекла в дипломную, на защите которой мои оппоненты, два доцента философского факультета, неожиданно предложили засчитать мой диплом в качестве кандидатской диссертации, на что руководство философского факультета, конечно, пойти не решилось. Единственное, что руководитель кафедры научного коммунизма профессор Ковалев рискнул сделать, так это дать мне рекомендацию в аспирантуру. Но его тут же «поправили»: мне дали так называемый «свободный диплом». В СССР каждого выпускника ВУЗа, за исключением иностранцев, в обязательном порядке обеспечивали направлением на работу. «Свободный диплом» на практике означал получение так называемого «волчьего билета»: меня, обладателя «красного диплома», т.е. диплома с отличием, лишили рабочего места.

Но «на улице» я находился недолго. Вице-президент АН СССР, директор Института философии АН СССР, академик Константинов, научный руководитель моего дипломного проекта, узнав, что я оказался без распределения, написал ректору МГУ академику Петровскому письмо с просьбой направить меня на работу в распоряжение Академии наук СССР. Так я стал стажером-исследователем Института философии АН СССР, а затем младшим научным сотрудником Института экономики мировой социалистической системы АН СССР и уже официально смог продолжать изучение югославского пути к социализму.

В 1972 году я впервые приехал в научную командировку в Югославию и обнаружил в библиотеках Белграда и Загреба не только мощный пласт югославской, но и англоязычной литературы о Сталине и переведенные на югославские языки работы всех репрессированных советских коммунистических деятелей, начиная с Л. Троцкого и Н. Бухарина. А позже, работая в советском посольстве в Белграде, я получил возможность заказывать литературу о Сталине из Парижа, Лондона, Амстердама через своих друзей, профессоров Белградского и Загребского университетов.

Работа над задуманной книгой о Сталине продвигалась успешно, и к 1989 году я подготовил первый ее вариант. Но в это время генерал Д. Волкогонов, бывший начальник политуправления Советской Армии, написавший до этого несколько книг об идеологическом воспитании советского офицера с позиций советского марксизма и никогда Сталина не критиковавший, вдруг заявил с экрана ТВ, что он развенчал генсека, подготовив к изданию книгу «Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина», где впервые широко использовал доселе не доступный никому архив Сталина. Это было действительно первое в СССР публичное исследование, где Сталин остро критиковался на основе обильного цитирования архивных документов. Не эпоха Сталина, не сталинизм как система, а именно лично генсек, которому противопоставлялся Ленин как носитель «правильного» социализма.

Бесспорной заслугой Волкогонова нужно считать тот факт, что он своей монографией взломал плотину научного молчания и ввел в оборот архивные документы по теме.

Правда, и цену за это генерал заплатил большую: пришлось изменить все свои прежние взгляды и перейти в лагерь безудержных критиков не только Сталина, но и КПСС, советской власти, а потом и Ленина. В 1989 году в награду за это он был избран народным депутатом СССР, а потом — в Верховный Совет РСФСР. Такой ценой ему удалось в 1989 году выпустить в свет четырехтомник с критикой Сталина и выйти на западного читателя. К генерал-полковнику Главного политического управления Советской Армии пришли слава и деньги.

Однако на деле исследование Д. Волкогонова отличалось эклектичностью публикуемого материала, отсутствием новых выводов и заключений. Концептуально это был перепев западной сталинианы. И хотя автор был допущен в архивы Политбюро ЦК КПСС, в его книге принципиальных открытий не случилось. За исключением цитат из архивных источников, все остальное ранее было опубликовано как в нашей периодической печати, так и в зарубежных монографиях.

Но после его публикаций книги о Сталине стали у нас плодиться как грибы после дождя. Правда, всему этому потоку недоставало объективности в анализе изучаемого феномена.

На 99% это была даже не критика Сталина, а, попросту говоря, брань в его адрес и сталинизма как системы, по сути, критика советского, а по большому счету Российского государства как политического института.

При этом со временем обнаружилось, что на волне антисталинизма проявили себя не столько критики Сталина, сколько люди, по каким-то причинам ненавидящие Россию как страну, Российское государство в его историческом развитии и более того — презирающие русских как народ, как нацию. Все они неизменно объявляли себя врагами Сталина и сталинизма. Это меня сильно удивило. Получалось, что Сталин, борясь с такими людьми, выходит, боролся не только с противниками созданного им политического режима, но и с врагами России. Это обстоятельство еще более обострило мой интерес к исследуемой проблеме.

Постепенно я стал приходить к выводу, что Сталин был фигурой совсем не однозначной, и мазать его только одной краской было неверно. Стало ясно, что Н. Хрущев, обрушив в 1956 году на XX съезде КПСС уничтожающую критику в адрес Сталина, преследовал всего лишь одну цель — в глазах российской и мировой общественности освободить самого себя от обвинений в преступлениях.

После отстранения Хрущева от власти в 1964 году на прилавках книжных магазинов стали появляться и книги, позитивно оценивающие Сталина и его деятельность. Но это была, опять же, одна краска: оправдывались абсолютно все деяния Сталина. Авторы не замечали миллионов жертв, которые «виноваты» были только в том, что не хотели принимать диктата над ними большевистского политического режима.

Но сам я после книги Волкогонова продолжать тему Сталина больше не хотел. Рукопись почти законченной работы была заброшена на антресоли, и я к ней не прикасался почти 16 лет. Хотя книги о Сталине на русском и иностранных языках читать не переставал, конспектировал все, привлекавшее мое внимание, и пополнял свой личный архив.

Однако на протяжении этих лет меня все чаще посещала мысль о том, что нужно вернуться к заброшенной на антресоли рукописи. И все же, чтобы прийти к окончательному решению в этом плане, мне чего-то недоставало.

Потом я понял, чего именно. Во всем огромном массиве сталинианы, где публиковалась масса детальных сведений о взаимоотношениях генсека с его окружением, начиная с Ленина, недоставало информации о личности генерального секретаря ЦК РКП(б), его, так сказать, психологического портрета. А без понимания этого аспекта я не видел смысла продолжать свою работу.

Правда, в США и Англии уже была в 1973 году издана книга «Сталин. Путь к власти. 1879—1929. История и личность», автор которой претендовал на то, что он создал психологический портрет генсека. Написанная серьезным американским исследователем Робертом Такером, она стала хрестоматийной в мировой сталиниане, но только для западного читателя. Меня она удовлетворить не смогла прежде всего тем, что ее автор, на мой взгляд, не смог глубоко проникнуть в психологическую обстановку российского (именно российского, а не советского) общества того времени. Проживая в Москве с 1946 по 1953 год, женившись на советской гражданке, Такер описывал советскую, а не русскую действительность.

Он слишком уж сконцентрировался на внешних психологических особенностях личности Сталина, практически оставив за пределами своего внимания историческую обстановку того времени, традиции русской культурной жизни, исторический характер русского народа. А отсюда — не смог понять глубинных причин сталинских действий. А ведь еще Гегель в своей «Философии истории» обращал внимание на то, что исторические герои всегда действовали не столько в силу своих личных качеств, сколько в силу того, что требовали от них исторические обстоятельства.

Такер жил в советском мегаполисе. Москва, конечно, столица России, но все же не Россия во всей ее глубине и широчайшем многообразии. Работник американского посольства мог наблюдать только жизнь столичного города, да и то как иностранец: ему был запрещен доступ во многие места и квартиры. Откуда же ему было узнать (понять) традиции русской культурной жизни в самом широком понимании этого слова, исторический характер русского народа? Только из газет, радио, литературы. Характер российского общества понять невозможно, не зная, чем, какими мыслями и чаяниями живут люди в Сибири, в Татарстане, на Алтае, на Дальнем Востоке, в Магадане. Такер к этой жизни прикоснуться не мог. Хотя некоторые американцы, не в пример Такеру, это понимали.

Так, в середине мая 2008 года Россию покидал посол США в РФ Уильям Берне, которому довелось дважды быть на дипработе в Москве — в 1990-е годы в качестве первого секретаря американского посольства и в 2005—2008 годах уже послом США. По его собственным словам, он совершил более 40 поездок по России, от Калининграда до Чукотки и от Мурманска до Северного Кавказа, пересек 11 часовых поясов. И тем не менее в конце своей карьеры он заметил:

«Я покидаю Россию с определенной долей смирения, смирения в том смысле, что, наверное, стороннему лицу невозможно понять до конца Россию… Впечатлений у меня — огромное количество. И первое — что сидя в Москве, понять Россию невозможно»^{1}.

Что же касается психологического портрета Сталина, то вакуум в этом плане заполнил роман Владимира Успенского «Тайный советник вождя». Эти два тома, в полном объеме увидевшие свет только в 2004 году, произвели на меня сильное впечатление. Я благодарен генерал-лейтенанту Леониду Шебаршину, который в конце 1990-х годов в одной из наших бесед обратил мое внимание на этого автора.

Жанр произведения Успенского определен как роман-исповедь, то есть мы имеем перед собой художественное произведение, к моей работе, казалось бы, никакого отношения не имеющее, так как я пишу в жанре исследования. Однако поскольку о Сталине к моменту появления этой книги мне было известно немало, то с первых же страниц романа В. Успенского мне стало ясно, что в романизированном Сталине Успенского по большому счету все — правда. Почти каждый рассказанный в романе конкретный сюжет подтверждался имеющимися в моем личном архиве документами, свидетельствами очевидцев из многочисленных мемуаров и работами самого Сталина.

Сказанное не означает, что я разделяю все взгляды и оценки В.Д. Успенского об исторической роли Сталина. Но я высоко оцениваю талант и честность писателя. В известном смысле книга Успенского подтолкнула меня к решению через 16 лет вернуться к рукописи о Сталине.

Предлагаемая мною книга построена на документах, свидетельствах, мемуарах, исследованиях российских и зарубежных авторов. Но есть в ней и элемент субъективности.

Мой отец Кузнечевский Дмитрий Федорович и мой дед, Кузнечевский Федор Ксенофонтович, стали жертвами сталинских репрессий. До революции 1917 года дед держал в своих руках экономику крупного сибирского села Успенка Тюменской области, имел крупную библиотеку, конюшню со скаковыми лошадьми, для выполнения сезонных работ нанимал до 250 наемных рабочих, среди которых была и моя мама, Анна Колесова, из многодетной (7 детей) бедной семьи. Дед выделял ее из всех за старание и честность. И когда его сын Дмитрий признался в том, что влюбился в работающую в их хозяйстве батрачку, дед раздумывал недолго: «Анна — работящая девушка, если любишь — женись, веди ее в дом». Это был 1927 год. В 1929-м родился мой старший брат, Колька. А в 1933-м деда и отца раскулачили.

Раскулачивал родной брат моей мамы, Алексей Колесов, который до революции был деревенским пастухом, а в 1932-м, как сын трудового народа, потомственный батрак, был поставлен первым секретарем районного комитета ВКП(б). Моего деда Алешка, как всегда называла своего непутевого брата моя мама, ненавидел люто за авторитет на селе, за богатство.

Как рассказывала мама, в одну из летних ночей 1933 года к нам в дом прибежала встрепанная родная сестра мамы Шура и сказала, что Алешка дома пьет самогон с двумя гэпэушниками. Утром они придут раскулачивать всю семью деда, описывать имущество и отправят всех в ссылку.

Дед был мужик решительный. Он тут же, ночью, собрал семейный совет, на котором вынес свое решение:

— Митька, бери лошадей, Анну и Кольку и сейчас же отправляйся в Тюмень. Садись там на поезд и поезжай на Сахалин, там тебя не найдут. Лошадей оставишь Верке (старшая сестра моего отца, жила к тому времени в Тюмени), там разберемся.

— А как же ты, отец? — спросил отец.

— А что они мне сделают? Мне уже седьмой десяток идет. Ну, отберут все, так что теперь? У них власть. Буду ждать вас, когда все, может быть, переменится…

Дед, похоже, понимал, что он жертвует собой ради сохранения жизни своего сына, и шел на это сознательно, в крепких сибирских семьях такие отношения были обычным делом, никто не держал это за подвиг.

Отец был мужиком не менее решительным, чем дед. Он тут же подхватил на руки моего четырехгодовалого старшего брата и, практически без вещей, вместе с мамой гнал всю ночь на лошадях почти 50 километров до Тюмени, а потом почти месяц они добирались до г. Оха на Сахалине, где прожили 6 лет.

В конце 1938 года отец услышал, что Сталин приказал не преследовать больше раскулаченных крестьян, и родители вернулись в Успенку. Деда давно уже не было в живых. Алешка утром того же дня, когда родители бежали из села, взбешенный тем, что Митька Кузнечевский с родной сестрой Алешки скрылись, арестовал Федора Ксенофонтовича и поместил в камеру с уголовниками. Дед потрясения не выдержал и через несколько дней умер прямо в камере.

Однако отца и на этот раз не оставили в покое. Кто-то, по-видимому, все тот же брат мамы Алексей, «стукнул» в НКВД, что в деревню вернулся раскулаченный Кузнечевский. Но отца опять предупредили, что утром его «придут брать» (мир никогда не оставался без добрых людей). Под угрозой ареста, и снова ночью, он опять был вынужден бежать. В этот раз у него на руках, кроме моего 10-летнего брата, был и я, двух недель от роду.

Через месяц мои родители, проделав огромный путь на поезде до Усть-Кута, а потом на пароходе по реке Лене и ее притоку реке Витим, добрались до города Бодайбо, Иркутской области, столицы Ленских золотых приисков. Отсюда отец в июне 1941 года ушел на войну. В декабре 1941 года в составе сибирской дивизии он уже участвовал в подмосковном наступлении, в частности, в штурме железнодорожного вокзала в городе Калинине. Потом, после ранения и госпиталя, был переброшен под Ленинград, где в апреле 1942-го погиб.

В справке Архива Министерства обороны РФ, которую я получил много позже по своему запросу, сказано: «Командир отделения 320 стрелкового полка 11 стрелковой дивизии, младший сержант Кузнечевский Дмитрий Федорович 1906 г.р., место рождения не указано, призван Бодайбинским горвоенкоматом в июне 1941 года, погиб 21 апреля 1942 года и похоронен в 2,5 км восточнее деревни Дубовик Тосненского района Ленинградской области в братской могиле. Место рождения не указано, родственники — кто не указано — проживают в г. Бодайбо». Вот и все сведения. Впрочем, не все. Господь распорядился так, что ровно через 51 год, 21 апреля 1993 года, в нашей семье, немного раньше положенного срока, у нас с Ларисой родился сын, ровно в день гибели в бою с немцами моего отца. Сына мы в честь моего отца назвали Дмитрием, решив, что он совсем не случайно появился на этот свет именно в этот день: пришел на смену.

Довелось мне увидеть еще живыми и участников описанных выше событий. Летом 1961 года я возвращался из Москвы в Читу, к месту службы, с первенства Вооруженных Сил СССР. Начальство разрешило мне на неделю задержаться в Тюмени, чтобы навестить родственников моих родителей. Там я разыскал еще живого брата мамы, того самого Алешку, который раскулачивал моих родителей. Было ему уже за 70 лет. Жил и работал он все в том же селе Успенка. Только не первым секретарем райкома партии, а конюхом. На мой вопрос, почему он так поступил с моими родителями, дед Алексей, не глядя на меня, потупив глаза, только и сказал:

— Такое было время…

Да, вот такое было время. Право умереть за Родину было у всех, а права на человеческую жизнь, или хотя бы на память об этой жизни, Родина своим сынам не предоставляла. Такова была сущность политического режима, который существовал в стране с октября 1917-го до декабря 1991-го.

В справке Архива МО РФ не случайно не указано ни где родился отец, ни кто родственники. Не существует и подлинной записи о моем рождении. Дело в том, что родители, как я уже говорил, вынуждены были в феврале 1939 года спешно, ночью, под угрозой ареста, бежать из Успенки, не успев зарегистрировать в селе факт моего рождения. Добравшись до г. Бодайбо, отец и мать пошли в городской орган регистрации, неся меня, двухмесячного, на руках. Женщина, выдававшая метрики о рождении, видя, что перед ней переселенцы, спросила, где родился мальчик. Село Успенка назвать было нельзя, так как там отца дожидался ордер на арест как раскулаченного. Если бы информация из Бодайбо туда ушла, отца нашли бы и арестовали. Поэтому мама назвала местом моего рождения г. Тюмень. Как она позже рассказывала мне, они с отцом исходили из того, что областной центр проверять не станут, даже если информация из Бодайбо туда и придет. Во-первых, Тюмень — город большой, а во-вторых, стоит он на Транссибирской магистрали, человеческий поток через него проходит огромный, там можно легко затеряться. Паспортистка вдаваться в подробности не стала и, записав место моего рождения со слов родителей, выдала метрики на меня.

Теперь я понимаю, почему на фронте отец не назвал место своего рождения. Он и на войне думал о том, как защитить жену и сыновей от преследования НКВД: укажи он село Успенку, шлейф раскулачивания всю жизнь тянулся бы за его семьей (а выжить на войне он, судя по всему, не рассчитывал). Но бесчеловечная большевистская система оказалась бдительней, чем думалось отцу: позже мою связь с погибшим на войне отцом НКВД все же вскрыло, и меня, как сына раскулаченного сибирского крестьянина, всю мою сознательную жизнь тыкали в мою родословную вплоть до русской либеральной революции 1991 года.

* * *

Необходимая оговорка. Предлагаемая монография — не хронология жизни Сталина. В российской сталиниане жизнь Сталина исчерпывающе, на мой взгляд, отражена в работах Ю. Емельянова, Н. Капченко, других книгах. Но в особенности считаю необходимым отметить дилогию Рыбас С.Ю., Рыбас Е.С.^{2} К ней и отсылаю интересующихся.

Я же писал не политическую биографию советского вождя. В мою задачу входил анализ тех действий и поступков Сталина, которые сыграли важную роль в становлении его как политического и государственного деятеля российского и мирового масштаба.

Главное же, к чему я стремился при этом, — понять мотивацию этих действий. Для меня важно — почему Сталин вел себя в той или иной ситуации именно так, как он себя вел, а не иначе. Какие цели он при этом перед собой ставил? И ставил ли вообще? Что из задуманного ему осуществить удалось, а что — нет?

Для абсолютного большинства авторов сталинианы, особенно зарубежных, остается фактом, что Сталин вел свою собственную войну против своего народа. Но была ли такая война? А если временами это и походило на войну с народом, то почему Сталин это делал?

При этом я полностью отдаю себе отчет в том, что нам, живущим всего-то лишь несколько десятков лет после смерти Сталина, ответить на эти вопросы адекватно вряд ли удастся. Да и сам Сталин, как подлинная историческая личность, всей своей жизнью оставил нам больше вопросов, чем ответов на них.

Строго говоря, и я предпринял попытку всего лишь поставить вопросы:

Почему литература о Сталине через десятки лет после его смерти стала набирать силу и пользоваться все более широким спросом? Почему в XXI столетии в книжных магазинах не только Москвы, но и глубокой провинции России стали появляться стеллажи, на которых написано: «Книги о Сталине»? Почему возле этих книжных полок в Москве и Твери, Ярославле и Рязани, Пестово и Устюжне толчется молодежь?

И, наконец, главный вопрос, из разряда «проклятых», который не перестает мучить многих из нас: коли Сталин был, как иногда пишут отечественные публицисты, «проклятием России», тогда, выходит, наши отцы, матери и деды, да и многие из нас, прожили свою жизнь напрасно? Так ли это?

ГЛАВА 2.
НАРОД ТАЛАНТЛИВ, А «НОБЕЛЕВЦЕВ» МАЛО. ПОЧЕМУ?

«ОБРАЗОВАННЫЙ МУСОР» — ВРАГ СОЦИАЛИЗМА

По неофициальным подсчетам ЮНЕСКО, в XX веке каждое третье открытие в мире связано с Россией. Однако формального отражения в сфере международных научных наград и признаний эта ситуация не получила. Как представляется, причина такого положения кроется в родовой травме большевистской идеологии, базирующейся на идеологии марксизма, апологетически воспринятой Лениным и положенной в основу государственности Советской России.

И это при том, что за годы советской власти было создано совершенное и мощное наступательное и оборонительное вооружение в мире и промышленная база для его воспроизводства. Как теперь ясно, это стало возможным за счет колоссального напряжения сил оставшейся в Советской России после октябрьского переворота технической интеллигенции и массового трудового героизма народа. Но при этом представителей культурной и духовной интеллигенции руководители большевиков из России насильственно выбрасывали за границу, русских православных священнослужителей как основу и фундамент духовного развития русского народа просто физически уничтожали.

Откуда произошла эта человеконенавистническая линия на уничтожение мыслящего потенциала нации? Гадать не приходится — от «учения Маркса, которое всесильно, потому что оно верно» (Ленин). Критерием ценности человека в этом учении выступала не духовная и интеллектуальная составляющая, а низкопробная человеческая зависть определенной части общества, находящейся на нижних ступенях социальной лестницы, к чужому богатству и образованию.

Всякая революция низвергает старую власть, писал Маркс^{3}. А второй основоположник «всесильного учения», Ф. Энгельс, уточнял: старая власть — это богатые, новая власть должна состоять из бедных. Поэтому социальная революция — это открытая «война бедных против богатых»^{4}.

В 1960-х годах немецко-американский философ и социолог Герберт Маркузе довел эту идею до абсурда, когда провозгласил идею о революционной роли аутсайдеров (люмпены, преследуемые нацменьшинства и т.п.). В те годы радикальные слои студенчества и интеллигенции стран Западной Европы, но прежде всего — в ФРГ и Франции, приняли идеи Маркузе на вооружение, за чем последовали левоэкстремистские выступления на Западе. Сегодня этой идеей пользуются организованные отряды международного терроризма. Так что и здесь ноги растут из марксизма.

В «Принципах коммунизма» (1847 г.), произведении, которое легло в основу «Манифеста Коммунистической партии» (1848 г.), Энгельс строго отчитывал «демократических социалистов» за то, что те выступают за «уничтожение нищеты и устранение бедствий нынешнего общества», в то время как бороться надо, учил он, «против богатых». Если вы этого еще не поняли, пенял им друг и идейный соратник Маркса, значит, вы являетесь «либо пролетариями, которые еще недостаточно уяснили себе условия освобождения своего класса, либо представителями мелкой буржуазии»^{5}.

Трезвые головы в рабочем движении находились и тогда. И они вслух недоумевали: каким же образом бедные, прогнав богатых, которые в подавляющей своей части одновременно с этим являются еще и образованными и имеют опыт управления делами общества, смогут с ними справиться? Ведь ни соответствующего образования, ни опыта у них нет!

Энгельс сердился на непонятливых (О. Бёнигка, А. Бебеля, других) и отвечал: смогут, управляют же рабочие своими потребительскими товариществами «так же хорошо и гораздо более честно, чем буржуазные акционерные общества»^{6}. Разнокачественность уровней управления (небольшим добровольным товариществом и государством) в расчет, конечно, не принималась.

До конца своей жизни основоположники марксизма убеждали своих последователей, что для того чтобы «строить» общество по сконструированным ими для рабочего класса чертежам, ни ума, ни специальных знаний и не надо. В их видении как-то вообще не сопрягались понятия «социализм» и «интеллигенция». Более того, к этой последней они всю жизнь испытывали стойкое недоверие, подозрение и даже презрение.

В переписке с упомянутыми выше руководителями немецкой социал-демократии в последние годы своей жизни Энгельс объяснял, что для строительства нового общества вполне достаточно просто классового инстинкта пролетариата.

Самое большое препятствие, считал он, заключается не в обобществлении крупного производства («здесь не будет совершенно никаких трудностей»), а в наличии «мелких крестьян и тех назойливых, сверхумных образованных, которые тем больше делают вид, что все знают, чем меньше они смыслят в данном деле». Именно «образованные», считал Энгельс, должны еще многому «учиться у рабочих», а не наоборот. Предлагал он и рецепты относительно того, как устранить указанное им препятствие.

Что касается техников, агрономов, инженеров, архитекторов, школьных учителей и т.п., без которых Коммунистической партии, когда она придет к власти, на первых порах не обойтись, то «на худой конец, — писал он, — мы можем купить их для себя». А если среди них все же окажутся предатели, что, конечно, будет наверняка, то они «будут наказаны как следует в назидание другим… и поймут, что в их же интересах не обкрадывать нас больше». Гуманитарная же интеллигенция, учил вождь, Коммунистической партии не просто не нужна, более того, вредна. «Мы прекрасно можем обойтись без остальных “образованных”, — писал он, — и, к примеру, нынешний сильный наплыв в партию литераторов и студентов сопряжен со всяческим вредом, если только не держать этих господ в должных рамках»^{7}.

Энгельсу возражали. Так, Август Бебель, один из основателей и вождей германской социал-демократии, токарь по профессии, который много занимался самообразованием, роль и значение интеллигенции оценивал высоко. В 1891 году он с нескрываемым удовлетворением сообщал Энгельсу, что идеологическая работа с интеллигенцией приносит свои плоды: представители этой социальной группы стали все чаще вступать в партию.

Учитель стремится поправить своего последователя, разъясняя тому, что интеллигенция была и остается не более чем «образованным мусором».

«До последнего времени, — отвечает он Бебелю, — мы были даже рады тому, что по большей части избавлены от так называемой “образованной” публики. Теперь — другое дело. В настоящее время мы достаточно сильны, чтобы быть в состоянии принять и переварить любое количество образованного мусора, и я предвижу, что в ближайшие 8—10 лет к нам придет достаточное количество молодых специалистов в области техники и медицины, юристов и учителей, чтобы с помощью партийных товарищей организовать управление фабриками и крупными имениями в интересах нации. Тогда, следовательно, взятие нами власти будет совершенно естественным и произойдет относительно гладко. Но если в результате войны мы придем к власти раньше, чем будем подготовлены к этому, то технические специалисты окажутся нашими принципиальными противниками и будут обманывать и предавать нас везде, где только могут; нам придется прибегать к устрашению их, и все-таки они будут нас надувать».

Бебель, однако, не понял учителя и спустя месяц после этого обмена мнениями вновь уведомляет его, что интеллигенция проявляет все больше симпатий к коммунизму.

Раздосадованный непонятливостью ученика, Энгельс теперь уже открытым текстом предупреждает его, что если Бебель и дальше будет привлекать интеллигенцию к партийной работе, то коммунисты в этом случае неизбежно потерпят «решительное поражение»^{8}.

«Еще в 1848 и в 1870—1871 гг., — вспоминает Энгельс, — я слишком хорошо убедился, как недалеко уйдешь с такими союзниками и сочувствующими в минуту опасности и как основательно можно с ними оскандалиться». Надо, пишет он, внимательно присмотреться «к способностям и характеру этих господ. Это избавит нас не только от трений, но и может в критический момент предотвратить неизбежное в противном случае решительное поражение»^{9}.

Пройдет совсем немного (по историческим меркам) времени, всего-то каких-то 30 лет, и вся эта подробная инструкция по поводу того, как коммунистам после прихода к власти следует поступать с интеллигенцией, будет в буквальном смысле скрупулезно осуществлена на ¹/₆ части земной суши. А еще через 10 лет будет осуществлено и другое прямое указание Энгельса, в отношении второго «врага коммунистов» — «мелких крестьян» (коллективизация).

Таким образом, марксизм с самого начала своего возникновения выдвинул тезис: цель — не борьба за искоренение бедности в обществе, а война бедных против богатых, чтобы это богатство силой отобрать и перераспределить между бедными: «Бьет час капиталистической собственности. Экспроприаторов экспроприируют», — провозгласил К. Маркс в первом томе «Капитала».

Через 34 года (в 1925 году) после этого «открытия» русский писатель Михаил Булгаков в повести «Собачье сердце» выразит этот высокоученый тезис словами своего героя Шарикова гениально просто: «Да что тут предлагать… А то пишут, пишут… конгресс, немцы какие-то… Голова пухнет. Взять все, да поделить… А то что ж: один в семи комнатах расселся, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет»^{10}. Правда, опубликована эта повесть была только в 1987 году.

Закономерен и естественен вопрос: чем было вызвано такое неприятие интеллигенции у основоположников марксизма?

Ответ есть. «Виной» всему — развитый Марксом тезис Рикардо о трудовой теории стоимости.

«…НО ПАРАЗИТЫ — НИКОГДА».

Эта строчка из гимна коммунистов — «Интернационала», гласящая, что паразиты никогда не будут больше иметь права владеть землей и участвовать во власти, знакома каждому, кто жил в XX столетии. Но гражданам Российской Федерации, родившимся после русской либеральной революции 1990-х годов, вряд ли известно, что с 1918 до 1943 года гимном Советской России, а потом СССР были слова и мелодия Интернационала. Лишь во время Великой Отечественной войны Сталин приказал упразднить эту ленинско-свердловскую новацию и создать собственно гимн Советского Союза. В 1944 году у нашего государства появился гимн на мелодию А.В. Александрова и слова С.В. Михалкова и Г.А. Эль-Регистана. А до этого в торжественных случаях 27 лет страна пела следующие слова:

…Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим:

Кто был никем, тот станет всем…

Лишь мы работники всемирной

Великой армии труда

Владеть землей имеем право

Но паразиты — никогда!

Воспевание «работников всемирной армии труда» у коммунистов, как известно, восходит к теории трудовой стоимости, созданной английскими экономистами Адамом Смитом и Давидом Рикардо. Но К. Маркс кардинально переработал эту теорию и положил в основу своего учения тезис о неизбежном приходе к власти людей, занятых физическим трудом.

Элементы трудовой теории стоимости — потребительная стоимость и меновая, конкретный и абстрактный труд, учение о прибавочной стоимости, создаваемой в процессе физического труда, превращение денег в капитал, разработанные Марксом, легли в основу его вывода о том, что все производство общества зиждется на физической деятельности человека, а духовная деятельность человека, проявление его интеллектуальной сущности есть «не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней»^{11}.

А поскольку духовный труд есть производный от материального, тогда кто же является истинным созидателем национального богатства? Конечно же — только работник физического труда. И точка! А все остальные слои общества — паразиты на его теле.

Верный последователь трудовой теории стоимости польский революционер Вацлав Махайский (1866—1926), выступавший под псевдонимом А. Вольский, в 1898 году так и написал: «…Рабочий эксплуатируется…для паразитного существования всего образованного общества, производителей нематериальных благ»^{12}.

В своей ненависти к интеллигенции Махайский полностью опирался на точку зрения Энгельса. Забегая вперед, следует отметить, что, в отличие от Ленина, позицию Махайского никогда не разделял Сталин. Более того, генсек даже выступал с резкой критикой махаевщины и тех большевиков, кто страдал этой болезнью. Так, в 30-е годы он выступил с резким обличением Н. Хрущева в приверженности к махаевщине.

10 октября 1938 года Сталин, выступая на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) в связи с выходом в свет «Краткого курса истории ВКП(б)», довольно резко заметил Н. Хрущеву, что тот неправильно учит партийные кадры пренебрежительному отношению к интеллигенции. «…А между тем, без этих служащих, без этой интеллигенции, — напомнил генсек, — без людей, которые живут интеллектом, — государство существовать не может. Ни один класс не может удержать власть и руководить государством, если он не сумеет создать своей собственной интеллигенции, то есть людей, которые отошли от физического труда и живут умственным трудом. Товарищ Хрущев думает, что он до сих пор остается рабочим, а между тем, он интеллигент. (Веселое оживление в зале.) Он перестал быть рабочим, потому что живет интеллектом, работает головой, отошел от физического труда, вышел из среды рабочих.

Кое у кого из наших людей было такое махаевское отношение к кадрам. Махайский — это был один социал-демократ, я с ним в ссылке встречался, который набил руку на том, что ругательски ругал партийную интеллигенцию. Он считал, что надо истребить партийную интеллигенцию и только после этого восстановится порядок в партийных рядах. Махайский был членом партии, но на деле он был, конечно, анархистом. Вот это и называется в истории партии махаевщиной, эта ненависть к партийной интеллигенции. Конечно, Махайский был дурак, круглый идиот, потому что он не понимал, что надо не только ценить свою интеллигенцию, но весь рабочий класс, все крестьянство сделать интеллигенцией….

У нас часто бывает так: работал рабочий у станка, потом пошел учиться, стал образованным человеком, и к нему сразу пропало всякое уважение. Я считаю, что это дикость. При таких взглядах мы можем действительно загубить государство, загубить социализм… А те, которые думают, что человек, уйдя от станка или трактора и став интеллигентом, погиб для общества, есть люди прошлого. Я бы сказал, они хуже врагов, вот эти люди, которые так смотрят на нашу интеллигенцию, на людей, которые вчера были рабочими, а сегодня стали интеллигентами. Те, которые презрительно относятся к нашей интеллигенции, есть жалкие, несчастные люди, махаевцы, ничего общего с марксизмом не имеющие»^{13}.

Надо сказать, что наиболее последовательная и глубокая критика марксовой трудовой теории стоимости была осуществлена в России. Об этом много писали М. Туган-Барановский^{14}, Д. Менделеев^{15}, другие русские теоретики. Но созданная Лениным партия большевиков прислушиваться к лучшим представителям российской интеллигенции не захотела.

Критика марксизма за пренебрежительное, уничижительное отношение к людям интеллектуального труда не прекращалась никогда даже в среде тех мыслителей, кто к социализму как к идее относился вполне лояльно. Так, один из крупнейших историков XX века англичанин Арнольд Тойнби (1889—1975) предрек поражение марксизму на том прежде всего основании, что Маркс явно недооценил роль духовной энергии в процессе производственной деятельности человека. В 1970-х годах, незадолго до своей смерти, Тойнби произнес: «Марксизм должен потерпеть поражение потому, что он лишил себя духовной силы, которая одна может привести социализм к успеху»^{16}. Так оно в конечном итоге и вышло.

Захватить власть в России Ленин мог, только опираясь на идеологию основоположников марксизма. А в этой последней, как уже выяснилось, люди богатые и образованные рассматривались как основное препятствие на пути к захвату власти коммунистами. С первых же месяцев после прихода к власти Ленин неукоснительно следовал указаниям классиков в отношении интеллигенции.

Уже в декабре 1917 года он демонстрирует ту же подозрительность в отношении интеллигенции, что и его учитель Ф. Энгельс. В публицистических статьях «Волокита и разгильдяйство интеллигенции», «В чем родство между босяками и интеллигенцией»^{17} он намечает программу пропагандистской кампании против интеллигенции, не стесняясь в выражениях презрительно обзывая ее: «служащими при буржуазии», «интеллигентскими прихлебателями буржуазии», «невеждами и полузнайками», называя критику большевиков с их стороны «интеллигентскими воплями», «интеллигентским воем», «комедиантскими криками» и т.д.

Во всех учебниках истории СССР и истории КПСС, во всех энциклопедиях и справочниках советского периода утверждается, что Гражданскую войну в Советской России развязали эксплуататорские классы и мировой империализм, выразителем интересов которых и выступает-де интеллигенция. Вот, например, официальное издание «Гражданская война и военная интервенция в СССР»^{18}. В постановочной статье пей таким же названием с первых же строк читаем: «Победа революции вызвала ожесточенное сопротивление свергнутых эксплуататорских классов внутри страны и мирового империализма». Ленин, определяя роль империалистов в развязывании Гражданской войны в России, указывал, что именно они являются «…руководителями, двигателями, толкателями в этой войне…»^{19}, обвиняя в развязывании Гражданской войны «всемирный империализм»^{20}.

Все это, конечно, чистейшая ложь.

С первых же шагов советской власти вождь большевиков призывает население к насилию против «буржуазии и ее пособников». При этом он выражает сильное беспокойство по поводу того, что буржуазия, а вместе с нею и интеллигенция почему-то не выражают стремления к войне с большевиками. Буржуазия и ее пособники, беспокоится вождь, избегают крайних мер сопротивления диктатуре пролетариата. Если и далее будет так продолжаться, пишет он, то пролетариату будет негде и не на чем учиться навыкам насилия. А ведь насилие, повторяет он вслед за Марксом, носит позитивный в истории характер, ибо «всегда бывает повивальной бабкой истории».

Совершенно очевидно, учил Ленин своих последователей, что «чем более крайним является сопротивление эксплуататоров, тем энергичнее, тверже, беспощаднее, успешнее будет подавление их эксплуатируемыми»^{21}.

Ленин называет и социальные слои, против которых следует ужесточить насилие: «оглушенные, запуганные буржуа, мелкие буржуа», «служащие при буржуазии», «привыкшие служить буржуазии чиновники, служащие, врачи, инженеры и пр.». При этом подчеркивает, что только пропагандистскими усилиями все эти слои и социальные группы населения России поставить в подчиненное рабочему классу положение невозможно. На их стороне образование и опыт управления. Поэтому необходимо, указывал вождь, развязать в российском обществе гражданскую войну, ибо социализм «вырастает в ходе самой напряженной, самой острой, до бешенства, до отчаяния острой классовой борьбы и гражданской войны»^{22}. Напомню, эти указания вождя последовали через четыре недели после захвата большевиками власти, в декабре 1917 года. Попутно, в эти же дни, Ленин решает и судьбу Учредительного собрания: упразднить за ненадобностью^{23}.

В рассматриваемый период большевики еще не стеснялись признавать, что Гражданскую войну стране навязали они сами, и даже бахвалились этим.

20 мая 1918 года Я. Свердлов, выступая на заседании ВЦИК, говорил: «Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах… только в этом случае мы можем сказать, что мы и по отношению к деревне сделали то, что смогли сделать для городов». А на III съезде Советов это признал и Ленин: «На все обвинения в гражданской войне мы говорим: да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло… Да, мы начали и ведем войну против эксплуататоров». Ему вторит Л. Троцкий 4 июня 1918 года: «Наша партия за гражданскую войну… Да здравствует гражданская война!»

Искусственное развязывание большевиками Гражданской войны в российском обществе проходило в потрясающе точном соответствии с указаниями основоположников марксизма: богатых и образованных как фактор гражданского общества свести к нулю, к власти военным путем привести люмпенизированные слои. Заметим: не бедных, а именно люмпенизированных.

В ноябре 1918 года Ленин говорит открытым текстом: «Опираться на интеллигенцию мы не будем никогда, а будем опираться только на авангард пролетариата, ведущего за собой всех пролетариев и деревенскую бедноту. Другой опоры у партии коммунистов быть не может»^{24}. Конечно, пояснял он при этом, «строить социализм можно только из элементов крупнокапиталистической культуры, а интеллигенция и есть такой элемент». Поэтому мы будем «брать эту интеллигенцию, ставить ей определенные задачи, следить и проверять их исполнение»^{25}. Ну, прямо текстуальное совпадение с пассажами из писем Энгельса к своим ученикам!

Чего сильно опасался Ленин вслед за Энгельсом? Инакомыслия, конечно. Демократии в ее сущностном виде и форме.

Правильно опасался. Велик и богат оказался культурный потенциал России. И это при том, что даже после Гражданской войны, приведшей к исходу значительной части российской интеллигенции из России, как к тому и стремились большевики, еще очень много талантливых ее представителей все же не хотели покидать свою Родину и свой народ, плотью от плоти которого они себя ощущали. При этом оставшаяся в Советской России русская интеллигенция не молчала.

На Западе до небес превозносят роман-утопию Джорджа Орвела «1984-й». А ведь роман английского писателя в идейном отношении не более чем калька с замятинского «Мы». Но Запад никогда не любил признаваться в том, что очень многое в идейном отношении он черпал из резервуаров талантливой русской интеллигенции. Кстати сказать, во многом и до сих пор не чурается этого, только ссылок не делает. А между тем это Евгений Замятин еще в 1920 году высказал в своем романе гениальное предостережение, к чему может привести стремление большевиков «осчастливить» народ при господстве только одного вида идеологии.

В том же году А.В. Чаянов, выдающийся русский ученый-аграрник, публикует фантастический роман «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», где с не меньшей, чем у Замятина, силой таланта было высказано пророчество о том, что в 1984 году, после многолетнего правления большевиков, при свободных выборах в Советы большевистская партия терпит поражение, а к власти приходит крестьянская партия и ведет страну по пути процветания.

Всего на 4 года не совпало пророчество выдающего экономиста-аграрника с действительным ходом Истории. Не в 1984-м, а в 1989-м году партия большевиков фактически утратила власть в стране при свободных выборах в Советы… Правда, к власти пришли не российские крестьяне…

Впоследствии Чаянов предложил альтернативу сталинской коллективизации. Разумеется, не простили ему этого большевики. 21 июля 1930 года он был арестован по обвинению в принадлежности к «Трудовой крестьянской партии». За четыре года следствие не смогло доказать, что выведенная Чаяновым в его романе «Крестьянская партия» существует в действительности. Тем не менее в 1935 году его ссылают в Алма-Ату, а в 1937 году вновь арестовывают и приговаривают к расстрелу. Чаянову было 49 лет.

БУХАРИН: «СТАЛИН БЫЛ «ПРОТИВ», НО МЫ ГОЛОСНУЛИ «ЗА РАССТРЕЛ»

В конце 1921 года по ряду высших учебных заведений Москвы, Петрограда, Казани, других городов прокатилась волна забастовок профессорско-преподавательского состава. Причиной их стало решение возглавляемого Е.А. Преображенским Главпрофобра о подчинении всего учебного процесса в вузах студентам-партийцам, то есть представителям люмпенизированных слоев населения. Преподаватели заявили, что вопросы выбора дисциплин, изучаемых в вузах, методик преподавания их и вообще организации учебного процесса должны находиться в ведении специалистов, то есть профессорско-преподавательского состава, а не повсеместно в руках молодых безграмотных представителей бедноты.

Комячейки вузов, состоявшие из горластых, энергичных, но безграмотных представителей рабочих и крестьян, зачастую прошедших горнило Гражданской войны, поддержанные Преображенским, потребовали ареста бастовавших преподавателей.

Профессора обратились за защитой напрямую к Ленину. Председатель Совнаркома интеллигенцию «защитил». В записке Каменеву и Сталину высказал предположение, что бастующие профессора «дурачат» правительство, действуют по указке буржуазии и предложил: «…Если подтвердится, уволить 20—40 профессоров обязательно… Обдумать, подготовить и ударить сильно»^{26}. Но на этом не остановился. 12 марта 1922 года пишет статью «О значении воинствующего материализма», где упрекает рабочий класс в том, что власть-то он завоевал, а пользоваться ею не научился, «ибо в противном случае он бы подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной “демократии”. Там подобным крепостникам самое настоящее место»^{27}.

Однако вождь пролетариата отлично понимал, что весовые категории его партии и российской интеллигенции несопоставимы: в очных дискуссиях о путях развития российского общества большевики не устоят перед аргументами «членов ученых обществ». И потому предложил: за публичное выражение взглядов, несовместимых с официальной идеологией, следует наказывать расстрелом: «За публичное оказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает что такое». Предвидя возражения, что в условиях мирного времени такая мера может показаться слишком жестокой, Ленин поясняет: «…мы сейчас в гораздо более трудных условиях, чем при прямом нашествии белых»^{28}. И тут же от слов переходит к делу, пишет записку наркому юстиции Д.И. Курскому, требуя найти такие формулировки для Уголовного кодекса РСФСР, которые позволяли бы карать расстрелом за пропаганду или агитацию против официальной идеологии. При этом уточняет, что речь должна идти не только о фактах пропаганды или агитации, но также и о таких деяниях, которые всего лишь «способны содействовать» этому^{29}.

Но в 1922-м на массовые аресты и, тем паче, расстрелы интеллигенции Ленин еще решиться не смог. Много позже это сделали его ближайшие последователи. Так, когда в мае—июне 1928 года в Москве шел процесс по так называемому Шахтинскому делу, по которому группа инженеров и техников обвинялась в саботаже и диверсиях, вопрос рассматривался на Политбюро ЦК РКП(б). Сталин выступил за смягчение наказания, но вынесен был смертный приговор.

Бухарин позже рассказывал: «Сталин предлагал никого не расстреливать по Шахтинскому делу, но мы с Томским и Рыковым сговорились и голоснули за расстрел», и большинство членов Политбюро поддержало эту группу, а не Сталина^{30}.

Но это было уже после смерти Ленина. А в 1922-м Ленин на расстрел еще не решился, приказал Дзержинскому арестовать сотни ученых и отправить их за границу (знаменитые «философские пароходы»)^{31}. И это было проделано в то время, когда экономика страны остро нуждалась в образованных, опытных управленческих кадрах, а оставшаяся после Гражданской войны в Советской России интеллигенция готова была служить Родине. Не большевикам, но стране и своему народу. Как говорил и писал Питирим Сорокин, тоже высланный из России властью, русская интеллигенция хоть и не разделяла марксистских воззрений и считала, что ее «активное участие в государственной и политической жизни становится невозможным», jeM не менее все же отвергала идею эмиграции, полагая, что если заняться неполитической деятельностью (научной, культурной и т.д.), то власти скоро поймут, что эта деятельность интеллигенции представляет собой огромную важность для укрепления государственного устройства новой России^{32}. Но тщетно. «Образованный мусор» ни Ленину, ни его последователям ни в каком качестве не был нужен. Большевики смертельно боялись интеллигенции.

С точки зрения здравого смысла это понять трудно, даже невозможно, но так было. Расплачиваться за такую политику пришлось следующим поколениям. И не только нынешним, но и грядущим.

Вот только Сталина под эту общую гребенку сверстывать не стоит. А такая тенденция у публицистов сохраняется по сей день. Так, 28 сентября 2007 года газета «Ведомости» опубликовала очерк редактора отдела и обозревателя газеты Максима Трудолюбова и Павла Аптекаря «Пароход наоборот». Речь шла о высылке на пароходе в Германию 29 сентября 1922 года из России группы российских интеллигентов. Авторы перечисляют фамилии тех, кто стоял за этой высылкой, и называют, через запятую, «Ленина, Бухарина, Троцкого и Сталина». При этом ссылаются на письмо Ленина Сталину от 16 июля 1922 года, где вождь делает выговор генсеку за то, что не выполняется распоряжение Ленина о высылке: «Надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу, безжалостно. Всех их — вон. Очистим Россию надолго». Авторы почем-то не обращают внимания на тот факт, что это ведь не Сталин писал Ленину о необходимости высылки интеллигенции, а наоборот. Сталин же этот процесс как раз сдерживал. Правда, чаще не в виде прямого противостояния, а в форме затягивания в выполнении прямых распоряжений вождя.

При такой государственной политике отношения к образованной части общества русская интеллигенция после Октября 1917-го была вынуждена или развивать своими талантами и энергией Америку, Югославию, Болгарию, Чехию, Аргентину и Парагвай, Австралию и Англию, или же погибать в отечественных тюрьмах и лагерях.

ГЛАВА 3.
СУДЬБЫ РАЗНЫЕ, ВЗГЛЯДЫ — ТОЖЕ

В XX столетии в мировой сталиниане много внимания уделялось проблеме взаимоотношений Ленина и Сталина. Сравнительная оценка этих взаимоотношений в глазах историков пережила три крупных этапа.

С 1924 года по 1956-й господствующей была точка зрения, согласно которой Сталин был верным продолжателем дела Ленина, что «Сталин — это Ленин сегодня».

После XX съезда КПСС, то есть с 1956 года, лейтмотивом стало противопоставление генсека основателю большевистского движения с точки зрения, так сказать, развития демократии в Советской России, а потом — в СССР. Дескать, гуманист Ленин задумывал строить социалистическое общество в России как демократическое по своим устоям, а Сталин учение Ленина извратил и создал режим тоталитарного правления.

С начала XXI века начался третий этап — историки практически полностью утратили интерес к исследованию взаимоотношений двух этих деятелей и концентрируются исключительно на исследовании деятельности (и личности) Сталина. Этот третий этап, похоже, продлится довольно долго, поскольку многие действия Сталина в первой половине XX века и сегодня играют роль краеугольных камней внутренней и внешней политики России в XXI столетии. И не только России, но и международных отношений (создание вместе с Рузвельтом Организации Объединенных Наций, китайская революция, разделение Европы на Восточную и Западную и т.д.).

Что касается первого этапа, то он сегодня, так сказать, безвозвратно канул в Лету, и ни писать, ни читать о нем уже не интересно никому.

Второй этап более интересен, потому что у него были свои «прорабы» типа начальника Политуправления Армии и Флота генерала Д. Волкогонова или полудиссидента троцкистского толка Роя Медведева, которые поначалу пытались перекинуть мостик между первым и вторым этапами.

Так, Р. Медведев в своем сочинении, написанном в СССР в 1962—1970 годах и опубликованном впервые в Канаде, пишет: «Является фактом, что Сталин в качестве руководителя нашей партии и всего мирового коммунистического движения наследовал Ленину. Но это был такой наследник, который не столько приумножал, сколько проматывал ленинское наследство». «Десятки раз наш корабль натыкался по вине Сталина на рифы и мели, сбивался с пути и шел неправильным курсом и даже едва не пошел ко дну. И только действиями команды, подготовленной ранее другими кормчими и другими капитанами, только заряд Октября, идей коммунизма, воспитавших новые кадры, спасли наш корабль от гибели»^{33}.

Ю.В. Андропов, шеф КГБ СССР с 1967 по 1982 год, который, как известно, не одобрял поступка Хрущева на XX партсъезде вследствие грубости его нападок на Сталина, к личности Сталина относился сложно. Но, как рассказывают, прочитав книгу Р. Медведева еще в рукописи, приказал не препятствовать ее передаче для публикации за рубежом.

В выводах Р. Медведева Андропову, по-видимому, нравилось утверждение, что КПСС представляла собой команду, которая была подготовлена и воспитана не Сталиным, а «другими кормчими». Какими? У Медведева ответа на это нет. Хотя нетрудно догадаться, что имеется в виду так называемая ленинская гвардия, которую Сталин, пишет Медведев, «физически уничтожил» как «своих идейных противников». Почему «уничтожил» — этим вопросом он по-настоящему никогда не задавался: Сталин-де стремился к упрочению личной власти, и все тут. И так до сих пор считает не один Медведев.

Есть и более радикальные сторонники этого направления, мнение которых выражал, например, драматург М. Шатров. Написанная им после XX съезда КПСС пьеса о Ленине «Так победим!» с аншлагом шла на подмостках московских театров вплоть до конца 1980-х годов. В 2007 году он писал: «Категорически не могу согласиться с оценкой Сталина как продолжателя дела Ленина, навязанной официальной пропагандой и в положительном смысле (1924—1953), и в отрицательном (после 90-х годов). Считаю, что как идеологически, так и политически Ленин коренным образом отличался от Сталина, который извратил идеи и методы Ленина».

Между тем в это время было опубликовано немало работ, в которых личность Сталина рассматривалась с позиций советского периода. Так, в объемной энциклопедии под названием «Сталин» (составитель В.В. Суходеев) можно прочесть такое утверждение: «И.В. Джугашвили (Сталин) смело и бесповоротно пошел за Лениным». «Именно И.В. Сталин продолжил дело великого Ленина, сплотив вокруг себя когорту стойких и верных большевиков…»^{34} Такой же точки зрения придерживается, например, современный составитель сталинских работ, не вошедших в прижизненное собрание его сочинений, Р.И. Косолапов.

Время от времени выходят в свет работы и с совсем уж фантастическими выводами и утверждениями. Так, в одной из них утверждается, что никаких расхождений между Лениным и Сталиным никогда не было, как не было в природе даже и самого скандально известного ленинского «Завещания». Завершая книгу, автор ее абсолютно безапелляционно заявляет: «Подводя итог всему сказанному, можно сделать вывод, что Ленин в Сталине не ошибся. Задача, решению которой В.И. Ленин посвятил свои последние письма, записки и статьи, — задача превращения России нэповской в Россию социалистическую — была выполнена»^{35}.

Есть и такие, кто годами утверждал, что Сталин извратил демократические устремления Ленина, но потом эти авторы вдруг резко меняли свои взгляды и предавали анафеме и основателя большевизма, и его наследника. Таким был, например, Д. Волкогонов.

Что касается моей позиции по этому вопросу, то я пришел к выводу о том, что Ленин и Сталин с самого начала имели диаметрально противоположные взгляды по главному вопросу — о характере и развитии социалистической революции, о предназначении и международной роли СССР и его политическом устройстве. Более того, Сталин был не согласен с ленинскими взглядами относительно методов построения социализма, по-иному смотрел на роль большевистской партии в этом строительстве. У этих двух вождей РКП(б) на все на это взгляды часто были даже противоположными, но Сталин вынужден был скрывать это всю жизнь (за исключением периода Туруханской ссылки).

ПАССИОНАРИИ С ПОЛЯРНОЙ ЗАТОЧЕННОСТЬЮ

Теорию пассионарности, как известно, создал талантливый русский историк и этнограф Лев Николаевич Гумилев, сын двух великих русских поэтов — Николая Степановича Гумилева (г.р. 1886, в 1921 г. расстрелян большевиками) и Анны Андреевны Ахматовой (урожденной Горенко, 1889—1966). «Пассионарность, — писал Гумилев, — это признак, возникающий вследствие мутации (пассионарного толчка) и образующий внутри популяции некоторое количество людей, обладающих повышенной тягой к действию. Мы назовем таких людей пассионариями. Пассионарии стремятся изменить окружающее и способны на это… При этом они выступают не только как непосредственные исполнители, но и как организаторы… Они, хотя и с трудом, вырабатывают новые стереотипы поведения, навязывают их всем остальным и создают таким образом новую этническую систему, новый этнос, видимый для истории»^{36}.

«Пассионарии, когда их количество достигает какой-то определенной отметки, и они начинают организовываться, овладевают главными тенденциями в развитии общества, как сейчас бы сказали, оседлывают мэйн стрим (mainstream) и либо ведут общество к новой, более высокой ступени в развитии, либо разрушают общественную систему, в которой существуют сами и при этом в конечном итоге погибают и сами (как сказал еще Жорж Жак Дантон (1759—1794) — один из лидеров Великой французской революции, — «революция пожирает своих детей»). Отсюда и качественная их определенность может быть как со знаком «плюс», так и со знаком «минус».

К теории этногенеза, созданной Л.H. Гумилевым, историки и этнографы относятся по-разному. Меня она привлекает тем, что позволяет разобраться в крупных исторических событиях и внятно объяснить сложные и запутанные деяния, которые совершали исторические личности. Так, например, Ленин и Троцкий вписываются в схему Гумилева как классические носители пассионарности со знаком «минус», которые своими действиями высвободили энергетику других пассионариев, которые в дремлющем состоянии в обществе, как уже сказано выше, существуют всегда. Им нужен только импульс, чтобы высвободить свою психическую энергию. Ленин нашел их в беднейших слоях города и деревни, в людях, оторванных от пуповины главного вида собственности — на землю. Нужен был лозунг, который сплотил бы эту бедноту на разрушительные действия. Лозунг Ленин дал: «Грабь награбленное!» (Троцкий в своих мемуарах описывает ситуацию, когда он и Ленин со смехом вспоминали, как Ильич двинул этот лозунг на одном из митингов в Петрограде.) А потом Ленин захватил политическую власть в государстве и уже «законно» вооружил агрессивные элементы из состава люмпенизированных слоев города и деревни и направил их энергию на разрушение русских устоев жизни. Когда в 1920-е годы в русских деревнях сыновья голи перекатной в составе отрядов ЧК массово расстреливали зажиточных крестьян, православных священнослужителей, сбрасывали наземь кресты с церквей, это вот и были те самые действия пассионариев с отрицательным знаком.

Действия этих людей очень трудно объяснить человеческими качествами. Это своего рода «пришельцы» из космоса. В художественной литературе такое явление выписал В.Д. Дудинцев в своем последнем романе «Белые одежды». Он, правда, назвал этих персонажей не «пришельцами», а «парашютистами», но сути дела это не меняет: такие люди, считал Дудинцев, сброшены на нашу землю с парашютами откуда-то.

Пассионарием был рожден и Сталин. Но он был призван нейтрализовать бешеную разрушительную энергию революции. А точнее — ввести ее в определенные рамки. В принципе Сталин это и сделал. Но с огромными издержками. По-видимому, иначе в тех условиях это было сделать и невозможно: уж слишком велика была мощь разбуженной и высвобожденной Лениным, Троцким и самим Сталиным разрушительной энергии. Сказались в этом историческом (без преувеличения) процессе и личные качества Сталина, которые сильно увеличили эти издержки.

Жизненные условия, при которых совершалось становление личностей Владимира Ульянова-Ленина и Иосифа Джугашвили-Сталина, были очень разными.

Владимир Ульянов, в отличие от Иосифа Джугашвили, слово «нужда» не знал никогда. Пока был жив отец, который вначале работал инспектором, а потом директором народных училищ, семья не нуждалась ни в чем. За выдающиеся успехи на этом поприще царь пожаловал Илье Николаевичу потомственное дворянское звание, что в те времена происходило нечасто. После безвременной смерти отца на 55-м году жизни (Ленин, кстати, тоже умер в этом возрасте) матушка будущего «вождя всего мирового пролетариата» выхлопотала очень даже приличную пенсию. Этой пенсии царь не лишил Марию Александровну, даже когда в 1887 году, через год после смерти Ильи Николаевича, был казнен за участие в покушении на царя Александра III старший брат Владимира Александр Ульянов.

Старшая сестра Ленина Анна Ильинична Ульянова-Елизарова в сочиненных ею в советское время «Воспоминаниях об Ильиче» беззастенчиво лгала, когда рассказывала, что после смерти отца «вся семья жила лишь на пенсию матери, да на то, что проживалось понемногу из оставшегося после отца». Мягко выражаясь, эта сусальная сказочка была ой как далека от истины. Пенсия за Илью Николаевича составляла 100 рублей в месяц. Лучшие сорта мяса, рыбы, масла в России стоили в то время копейки за один фунт. Но на пенсию они и не жили.

На самом же деле после смерти Ильи Николаевича у него остались не только личные сбережения в банке, но и наследство, завещанное покойным одиноким братом. Кроме того, Марии Александровне принадлежала часть имения в Кокушкино. После смерти мужа вдова сразу же купила хутор Алакаевку за 7500 рублей. Но жить в нем не стала из-за конфликта с крестьянами. В деревне на 34 крестьянских двора приходилось 65 десятин, а Ульяновым принадлежало 83,5 десятины земли. Крестьяне постоянно жестко конфликтовали с Марией Александровной, пытаясь купить ее землю. Ссоры с общиной закончились тем, что вдова предпочла сдать хутор в аренду предпринимателю, который улаживал все отношения с крестьянами и каждый год переводил деньги семье Ульяновых от получаемого дохода. Денег этих матери Ленина хватало на поездки за границу, на переезды из города в город, учебу детей в гимназии и университете, на то, чтобы купить мельницу и иметь собственный выезд^{37}.

Но, несмотря на отсутствие материальных проблем, духовная обстановка в семье была нездоровой.

Судя по скупым воспоминаниям современников, Мария Александровна мужа своего — наполовину калмыка, наполовину чуваша — не просто не любила, но презирала как инородца и в этом же духе воспитывала по отношению к отцу и своих детей. Илья Николаевич это видел, по мягкости характера терпел, но из дому старался сбежать при первой же возможности и в основном проводил время в инспекционных поездках по Симбирской губернии. Поэтому четверых детей Мария Александровна практически воспитывала одна.

Воспоминаний современников о том, как она это делала, не сохранилось, но судить об этом можно на основе писем, которые Мария Александровна посылала старшему сыну в Петербург, а потом младшему, в село Шушенское Красноярского края, в Казань, за границу.

Письма эти просто пышут презрением к России и русским, поэтому в советское время они были навечно упрятаны в секретные архивы.

«Русофобия Ленина сегодня мало изучена, — пишет историк-лениновед А.Г. Латышев. — Все это идет из детства. У него в роду не было ни капли русской крови. Мать его была немкой с примесью шведской и еврейской крови. Отец наполовину калмык, наполовину чуваш. Ленин воспитывался в духе немецкой аккуратности и дисциплины. Мать в разговорах с детьми и в письмах использовала выражения: “русская обломовщина”, “учись у немцев”, “русский дурак”, “русские идиоты”. После октябрьского переворота Ленин ненавидел и громил только Русскую православную церковь… В то же время он очень лояльно относился к католичеству, буддизму, иудаизму, мусульманству и даже к сектантам. В начале 1918 года он намеревался запретить православие, заменить его католичеством»^{38}.

Не было дружбы и внутри семьи. Судя по воспоминаниям современников, старший брат Владимира Ульянова семейными делами не интересовался, никакого интереса ни к матери, ни к братьям и сестрам не проявлял. С младшим братом никаких духовных контактов не имел. Тем не менее казнь его оказала сильное влияние на Владимира. В глазах будущего основателя большевистской партии Александр стал кумиром, примером для подражания в выборе жизненного пути. Казнь старшего брата у Владимира Ульянова окончательно сформировала бесповоротную ненависть к царскому режиму, переросшую позже в ненависть к России и русским как нации.

На характере юноши сказались, по-видимому, и особенности намешанных в его генах национальных компонентов. Русского в его биологическом наследии просто не было: полукалмык-получуваш отец, на треть немка, на треть еврейка, на треть шведка мать. Судя по поведению, в Ленине преобладало материнское немецкое начало. Чисто психологически это проявлялось в том, что, по воспоминаниям современников, Владимир Ульянов был напрочь лишен чувства юмора, совершенно не воспринимал художественную литературу, музыку, вообще искусство в их первобытном предназначении. В произведениях любого вида искусства Ленин с юных лет искал (и находил) только утилитарный их смысл, то есть искал, что он может взять из них для укрепления своих революционных воззрений.

Точно так же подошел он и к учению Карла Маркса, взяв из его книг только то, что могло, по его мнению, работать на создание революционной теории для свержения царизма в России.

Словом, очень уж беден оказался духовный мир будущего «вождя мирового пролетариата».

Совсем в других условиях рос Иосиф Джугашвили.

Материальная бедность семьи оказала на него совсем другое воздействие, нежели материальный достаток — на Владимира Ульянова. Видя вокруг себя бедность простых людей, среди которых он рос, юный Coco хотел возвышения своей родины — Грузии, мечтал улучшить жизнь людей, сделать их всех равно материально достаточными.

Coco Джугашвили для осуществления своих помыслов искал идеологическую опору и нашел ее в революционном учении, но при этом озлобления на существующую действительность в его душе не было. Наоборот, романтическая, пылкая душа Иосифа в юношеские годы рвалась ввысь, к прекрасному. Это стремление нашло яркое выражение в сложенных им стихах на грузинском языке, которые охотно помещали на своих страницах грузинские газеты и журналы. В этих стихах — сострадание к своему народу, вера в ожидавшее его светлое будущее. Грузинский поэт-классик князь Илья Чавчавадзе, создатель антологии грузинской поэзии, настолько высоко оценил стихотворения Иосифа Джугашвили, что поместил их в национальную грузинскую антологию, а позже, когда Джугашвили уже скитался по тюрьмам и ссылкам, его стихи были включены в грузинские школьные учебники и хрестоматии.

Текст этих юношеских стихов Иосифа Джугашвили позволяет понять, что происходило в его душе в период формирования в нем предреволюционных воззрений.

У юного Владимира Ульянова в такие годы душа не была «отягощена» столь высокими романтическими настроениями. Даже в школьных сочинениях юного Ульянова невозможно обнаружить сострадание к своему народу, веру в светлое будущее своей отчизны.

Души этих двух людей переполняли довольно разные чувства. Разные это были люди.

Любопытно, что зарубежные исследователи у молодого Владимира Ульянова особых дарований не замечают, а про Иосифа Джугашвили пишут, что уже в детстве он был очень одаренным мальчиком: «Coco Джугашвили оказался не по годам развитым, способным в учении, энергичным, физически подвижным ясноглазым ребенком, большим любителем всяких забав» — читаем, например, у Р. Такера^{39}.

Когда в мае 1899 года двадцатилетний Джугашвили ушел в профессиональную революционную работу, он был уже хорошо подготовлен к ней. 6 лет учебы в горийском духовном училище, которое он закончил в 14 лет, получив диплом с отличием, затем 5 лет учебы в Тифлисской духовной семинарии, находясь в которой он подпольно «перепахал» всю городскую библиотеку, — это была хорошая подготовка. Все сталинское биографы отмечают колоссальную работоспособность Сталина в плане самообразования, которое носило широкий гуманитарный характер. Его интересовало буквально всё — от неевклидовой геометрии Лобачевского и стихов Петрарки, сочинений Ф. Достоевского, А. Франса и других до К. Маркса, Энгельса, Гегеля, Ницше, российских и зарубежных историков и теоретиков военного дела, экономистов и т.д. Один из самых известных советологов Америки, профессор Гарвардского университета Адам Улам (1922—2000), писал по этому поводу, что «более прожорливого читателя», чем Сталин, он, пожалуй, и назвать не сможет.

Замечу попутно, что странно в этом свете выглядят утверждения Б. Елизарова в его книге «Тайная жизнь Сталина» (М., 2003) о том, что «интеллектуальная деятельность Сталина, частью которой была его историософия, имела откровенно прагматический и прикладной характер». Тем более странно, что далее автор этого полного самолюбования сочинения сам же и опровергает себя, когда вынужден признать, что Сталин с карандашом в руках «читал С. Соловьева и Карамзина, почитывал (?!? — Вл. К.) научную и художественную литературу о Карле Великом, Кромвеле, Наполеоне, Цезаре, Иване Грозном, Чингисхане и других исторических героях, любил историческую драму, оперу и кино» (с. 35). (Ничего себе — «почитывал»! — Вл. К.)

Причем Сталин практически все читал в подлинниках или цельных переводах и никогда не строил своих выводов о взглядах ученых, мыслителей, писателей, политических деятелей, инженеров только на основе чьего-то мнения или рецензий на их произведения.

У Ленина подход был иной. Если внимательно изучить 29-й том Полного собрания сочинений Ленина (так называемые «Философские тетради»), то поражает, сколь многим авторам он выносил окончательные оценки, знакомясь с их произведениями не в подлинниках, а через рецензии на их произведения.

Собственно говоря, и в целом-то образование Владимира Ульянова восхищения не вызывает. Исключенный из Казанского университета с первого курса в 1887 году, он потом в течение одного года подготовился и сдал экстерном экзамены по программе юридического факультета Петербургского университета. То есть полного курса обучения он нигде и никогда не получал, а самообразование, которым он занимался довольно много, было утилитарно узконаправленным — читал только то, что помогало в организации революционной деятельности.

Почему-то никто и никогда не обращал внимания на то, что В. Ульянов никогда систематически ничему не учился. Между тем подготовка к сдаче экзаменов в экстернатуре никогда не может заменить многолетнего общения с преподавателями в непосредственном контакте обучения, когда от профессора к студенту передаются не только знания, но и мировоззренческие, нравственные вещи.

Между тем хорошо известно, что ничто не может заменить и многолетнего жития в студенческой среде, общения в непосредственном контакте среди равных, когда непрерывным потоком идет взаимообогащение знаниями, когда многие завихрения в мозгах исправляются твоими же товарищами-студентами. Всего этого благотворного процесса молодой В. Ульянов был лишен. Сдающий экзамены за университетский курс экстерном — это своего рода гомункулюс из пробирки, лишенный жизненного опыта своих родителей. Экстернат оправдан, если это второе высшее образование.

Хорошо знаю это из своего личного опыта. Получив базовое образование в течение почти 6 лет на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, я факультативно учился (и сдавал экзамены) на экономическом факультете того же университета. Но там я получал лишь знания в, так сказать, чистом виде. Слушал лекции профессоров и участвовал в работе на их семинарах (Драгилев, Руденко, Немчинов, Тронев и др.), но в студенческой жизни экономфака не участвовал. Много позже, спустя много лет, я осознал, что это был минус в моем экономическом образовании.

По широте и глубине освоенных знаний, по своему кругозору Сталин был на голову выше человека, которого он публично иначе как учителем не называл. Впрочем, систематического образования недоставало и Сталину. Этот недостаток всю жизнь давал о себе знать, относилось ли это к политическим выступлениям или теоретическим работам. Особенно заметно это проявилось в его последней работе «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952 г.). И хотя в 1949—1950 годах академик АН СССР Н.А. Вознесенский, написавший к этому времени 800-страничный труд «Политическая экономия коммунизма», в длительных, многочасовых личных беседах со Сталиным на Ближней даче последнего сделал максимум возможного для повышения экономического образования генсека, Сталину это не помогло.

БУДУЩЕЕ РОССИИ КАЖДОМУ ВИДИТСЯ ПО-СВОЕМУ

История личных взаимоотношений Ленина и Сталина по-настоящему до сего дня еще не написана. Частично эта лакуна заполнена в моей предыдущей книге о Сталине^{40}.

В советское время историки практически не затрагивали тему идейных разногласий между Лениным и Сталиным. А они были, и достаточно глубокие и принципиальные. Это обстоятельство ярко проявилось еще в 1913 году, во время работы Сталина над очерком «Марксизм и национальный вопрос», которая была им написана по прямому поручению Ленина.

Ильич высоко оценивал эту работу. И не только он. Уже в период своей высылки из СССР Л. Троцкий писал: «На основании одной этой статьи размером в 40 печатных страниц можно было бы признать автора выдающимся теоретиком»^{41}.

Между тем в этом небольшом очерке прослеживаются корни глубокого и острого конфликта между двумя вождями, который в 1922—1923 годах едва не закончился полным разрывом отношений между ними.

Ленина в этот период интересовал вопрос захвата власти в России, для чего ему была необходима теоретическая разработка тезиса о неприемлемости раздробления революционной партии по национальным отрядам. Сталин согласился этот тезис теоретически обосновать в своей работе, но, в отличие от Ленина, кавказский революционер смотрел гораздо дальше. Будущего генсека правящей политической партии интересовало, каким должно быть государственное устройство страны после победы революции.

Исходя из многонационального этнического состава Российской империи, ленинский протеже в своем очерке обосновал тезис о неприемлемости для России федеративного устройства. «Организационный федерализм, — писал он, — таит в себе элементы разложения и сепаратизма… Полное обособление, полный разрыв — вот что показывает “русская практика” федерализма».

Выступив за соблюдение прав национальных меньшинств (национальные школы, родной язык, свобода вероисповедания), Сталин четко сформулировал мысль о том, что после победы революции для любой нации в рамках России речь не может идти ни о какой форме национального самоопределения — только «культурно-национальная автономия». Мы должны исходить из «целости государства национальностей, — пишет Сталин, — самоопределение же выходит из рамок такой целости. Национальная автономия противоречит всему ходу развития наций… Непригодная для настоящего, национальная автономия еще более непригодна для будущего, социалистического общества»^{42}.

Не менее жестко ставит Сталин вопрос и о неприемлемости для России любой формы федерального государства^{43}.

Ильич, конечно, заметил, что сталинская линия отличается от его собственных взглядов, причем довольно сильно, но спорить со Сталиным не стал, решил эту проблему по-иному. В 1914 году вождь публикует статью «О праве наций на самоопределение», где расставляет все точки над «i». В частности, сформулировал тезис о том, что каждая национальная общность имеет полное право отделиться и образовать собственное независимое государство. Р. Такер, один из немногих западных советологов, кто сумел это разглядеть, подметил, что подход Ленина к решению кардинального для России вопроса — национального — «существенно отличался от сталинской расстановки акцентов»^{44}.

Забегая вперед, следует сказать, что именно разногласия по национальному вопросу между двумя вождями (настоящим и будущим) привели позже, на закате ленинского земного срока, к радикальному расхождению между ними и по вопросам международной роли СССР, и по вопросам государственного ее устройства. В конечном итоге в этой борьбе взглядов Ленин уже после своей смерти политически и идеологически все равно одержал победу: Сталин построил именно такое так называемое социалистическое общество, которое Ленин с созданной им большевистской партией для России и готовил — казарменный социализм.

Сталин не смог отойти от этого ленинского предначертания в силу нереформированности системы и идеологии, заложенной большевиками после октябрьского переворота. Мы и сегодня все еще живем в этом ленинско-сталинском социализме. Окончательное избавление от этой ленинской модели у нас, по-видимому, еще впереди, но свет в конце этого ленинско-сталинского туннеля уже проглядывается.

А пока, в 1913 году, Сталин еще свободно высказывает свои взгляды на будущее России. Через несколько лет, в апреле 1917-го, эти расхождения примут еще более острый характер:

АПРЕЛЬСКИЙ ШОК: ЭВОЛЮЦИЯ ИЛИ РЕВОЛЮЦИЯ?

Составитель 17-го тома сочинений И. Сталина Ричард Косолапов, характеризуя личность Сталина, сделал такую запись: «Сталин был человеком неробкого десятка. Трудно судить о его тернистом жизненном пути в целом, но после Октября на этом пути выделяются по меньшей мере три ситуации, которые даже для Сталина выглядят шоковыми. Первая — это заявление Ленина о возможности разрыва с ним отношений 5 марта 1922 года; вторая — самоубийство жены, Н.С. Аллилуевой, 8 ноября 1932 года; третья — нападение гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года»^{45}.

Оспаривать это суждение не стану. Однако хотел бы заметить, что, на мой взгляд, первое по-настоящему шоковое состояние Сталин пережил 4 апреля 1917 года, когда увидел, что прибывший из Швейцарии в Петроград Ленин дезавуировал все из того, что говорил за весь март месяц Сталин по прибытии из Ачинска в столицу России.

Впрочем, слово «увидел» я, наверное, употребил неправильно. Правильно сказать — «услышал». Встречать своего вождя на Финляндский вокзал Сталин не поехал. Вряд ли потому, что недосуг было. Скорее всего, не посчитал нужным. За проведенный в Петрограде март месяц, когда он и Каменев захватили власть в газете «Правда», Сталин уверился в том, что только они адекватно оценивают сложившуюся в столице и в стране революционную ситуацию. Ленин, считал он, живя за границей, что называется, утерял нюх и его в эту ситуацию следует ввести. Но вождь посчитал, что дело обстоит совсем не так, как представляли себе Сталин и Каменев.

Уже через несколько часов после приезда в Петроград, утром 4 апреля (по новому стилю), Ленин объяснил всем, «кто есть кто» в русской революции с точки зрения большевизма, и поставил Сталина на подобающее ему место.

Апрельские тезисы вождя большевиков, выкрикнутые им в лицо немногочисленной аудитории в Таврическом дворце, куда он приехал прямо с Финляндского вокзала, не только круто ломали все представления Сталина об учении марксизма. Будущего генсека в буквальном смысле потрясло то, что Ленин обозвал его и Каменева «изменниками международного социализма» и заявил, что ему, Ленину, «не по пути с ними».

Правда, по именам Ленин никого не назвал. Может быть, потому, что щадил их самолюбие. Но скорее всего, в силу отличавшего его всегда прагматичного расчета: основатель большевизма никогда не разбрасывался кадрами, если впереди маячила возможность их использования. Однако, чтобы ни у кого не возникало сомнений, против кого направлены его филиппики, вождь прямо называет редакцию «Правды», которая вела отличную от ленинских взглядов политическую линию. Поскольку же «Правдой» в течение марта, после возвращения из сибирской ссылки, руководили Сталин и Каменев, все всё поняли^{46}.

Сталин был ошеломлен и потрясен, но возражать Ленину не мог и потому был вынужден ломать себя психологически, идейно, идеологически. И сломал, но не сразу. Это шоковое состояние длилось несколько месяцев. По-настоящему Сталин пришел в себя и вновь обрел уверенность в своих силах только на фронтах Гражданской войны. Именно этим шоковым состоянием можно объяснить очень скромную роль будущего генсека в подготовке октябрьского переворота. У Троцкого позже были основания упрекать Сталина в этой скромности.

О причинах такого развития событий и в советскую эпоху, и в наше время пишут мало. А развивалось все так.

Сталин вернулся вместе с Каменевым в Петроград в марте 1917 года и они сразу взяли на себя руководство печатным большевистским органом газетой «Правда». И именно эта газета в номере от 8 апреля объявила «схему т. Ленина» «неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитана на немедленное перерождение революции в социалистическую» (а номер газеты вышел в свет за подписью Сталина)^{47}.

Тремя днями ранее, на заседании Русского Бюро ЦК, Сталин охарактеризовал Апрельские тезисы как «“схему”, лишенную фактов, в силу чего она не является удовлетворительной»^{48}. Естественно, что ни в какое собрание сочинений Сталина эта фраза не вошла, ни в прижизненное генсека, ни в то, которое уже в наши дни продолжил Р. Косолапов.

Эти факты говорят о том, что перед Сталиным в этот момент вопрос о подготовке социалистической революции вообще не стоял.

Сталин к моменту возвращения в Петроград твердо, как и Каменев, стоял на позиции, согласно которой, как образно выразился Г.В. Плеханов, Россия еще не смолола муки, из которой можно было бы испечь пирог социалистической революции. России, вслед за Плехановым и Каменевым считал будущий генсек, нужно пройти долгий исторический путь развития парламентской демократии, прежде чем можно будет ставить вопрос о социалистической революции. Главное на данный момент — свержение царского самодержавия — уже проделано в ходе Февральской революции, а дальше надо просто углублять и расширять эти завоевания.

Весь март Сталин помещал в «Правде» статьи, подписанные собственным именем, и неподписанные, где выступал за скорейший созыв Учредительного собрания как легитимного органа революции^{49}.

В эти же дни Сталин опубликует свою точку зрения на государственное устройство России, по поводу которой в конце 1922 года радикально разойдется с Лениным и, только отступив перед бешеным напором вождя большевиков, удержится в узком руководстве партии.

28 марта Сталин помещает в «Правде» статью под названием «Против федерализма», где резко критикует тезис о «превращении России в “союз областей”», «федеральное государство», о придании суверенитета «Малороссии, Грузии, Сибири, Туркестану и т.д.», о строительстве в России «союзного государства» по типу Соединенных Штатов Америки.

«…Неразумно добиваться для России федерации, — пишет он, — самой жизнью обреченной на исчезновение». «Для всех ясно, что области в России (окраины) связаны с центральной Россией экономическими и политическими узами, и чем демократичнее Россия (курсив мой. — Вл. К.), тем прочнее будут эти узы». «Не ясно ли, что федерализм в России не решает и не может решить национального вопроса, что он только запутывает и усложняет его донкихотскими потугами повернуть назад колесо истории?.. Половинчато-переходная форма — федерация — не удовлетворяет и не может удовлетворить интересов демократии».

Те нации, которые невозможно удержать в рамках России, пишет Сталин, имеют право на отделение. А для всех остальных — «политическая автономия в рамках единого (слитного) государства с едиными нормами конституции для областей, отличающихся известным национальным составом и остающихся в рамках целого. Так и только так должен быть решен вопрос об областях в России». Союз — это конфедерация, а нам необходимо «унитарное государство»», «унитарная форма государственной жизни»^{50}.

Сталин поместил эту статью в третьем томе своих сочинений (том подписан к печати в августе 1951 года). Но снабдил ее «Примечанием автора», где объяснил, что в марте 1917 года «в нашей партии господствовало отрицательное отношение к федеративному устройству государства», что, как выяснилось позже, было неправильно. И датирует это примечание «декабрем 1924 года».

Хотя видно, что примечание он написал именно к выходу третьего тома.

Скорее уж ближе к действительной оценке поведения Сталина в этот период был Троцкий, который в 1929 году, после высылки из СССР, написал так: после приезда в Петербург Ленин повел «систематическую борьбу против тех “старых большевиков”, которые — как он писал в те дни — не раз уже играли печальную роль в истории нашей партии, повторяя бессмысленно заученную формулу вместо изучения своеобразия новой живой действительности». Каменев и Рыков пытались сопротивляться. Сталин молча отошел в сторону. Нет ни одной статьи того времени, где Сталин сделал бы попытку оценить свою вчерашнюю политику и проложить себе путь к ленинской позиции. Он просто замолчал^{51}.

После 1924 года генсек, как уже говорилось выше, вычистил все письменные источники, где содержался даже слабый намек на расхождения с Лениным. И потому в прижизненно изданной «Краткой биографии» собственноручно, как рассказывал мне академик Митин, написал: «В этот ответственный период Сталин сплачивает партию на борьбу за перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую»^{52}.

В действительности же в голове Сталина прочно сидела мысль об эволюционном пути развития демократической революции. И когда 19 марта в редакцию «Правды» поступила присланная из-за границы статья Ленина «Письма издалека», в которой он призывал перейти ко второму этапу революции, «к социализму, который один даст измученным войной народам мир, хлеб и свободу»^{53}, Сталин просто не поверил своим глазам. Посоветовавшись с Каменевым, они опубликовали письмо, но со значительными сокращениями, выбросив оттуда все радикальные призывы.

29 марта 1917 года, через 17 дней после приезда в Петроград и захвата власти в «Правде», Сталин участвует во Всероссийском совещании партийных работников, где обсуждается один вопрос: отношение к Временному правительству. В протоколах этого совещания, опубликованных Троцким в 1932 году, зафиксировано: «Тов. Сталин оглашает резолюцию о Временном правительстве, принятую Бюро ЦК, но говорит, что не совсем согласен с нею и скорее присоединяется к резолюции Красноярского Совета Рабочих и Солдатских депутатов». Ау сибиряков записано: «Поддерживать Временное правительство в его деятельности лишь постольку, поскольку оно идет по пути удовлетворения требований рабочего класса и революционного крестьянства в происходящей революции»^{54}. В протокольной записи доклада Сталина «Об отношении к Временному правительству» говорится: «Многие товарищи, приехавшие из провинции, спрашивают, не следует ли поставить вопрос о захвате власти сейчас же. Но поставить этот вопрос сейчас несвоевременно.

Но 4 (17) апреля в России появился Ленин и сразу же принялся бичевать «оборонцев» и «соглашателей». А чтобы ни у кого не возникало сомнений, кого он бичует, Ленин прямо указывает перстом на руководителей редакции «Правды», которые подвергли редактированию его «Письма издалека»^{55}.

Вождь был неукротим в своем стремлении переломить ситуацию, и Сталин стал одним из первых, кто капитулировал под этим напором. Ленин это оценил и на VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б) 29 апреля при выборе центральных органов партии про Сталина уже сказал так: «Тов. Кобу мы знаем много лет. Видали его в Кракове, где было наше бюро. Важна его деятельность на Кавказе. Хороший работник во всяких ответственных работах. Против нет». Не сказать, чтобы очень уж тепло отозвался, скорее, как о рядовом руководителе. Но главное, что не поставил в строку сталинскую фронду по вопросу о революции. Почему? Так ведь не один же Сталин возражал поначалу против Апрельских тезисов. А потом, с кем было идти к завоеванию власти-то?

При выборе руководящих органов партии участники конференции поставили Сталина третьим, впереди были только Ленин и Зиновьев. Правда, на VI съезде партии, который проходил в конце июля — начале августа в условиях подполья, Сталин, хотя и выступал с основным докладом, пропустил вперед себя уже 6 человек — Ленина, Зиновьева, Каменева, Троцкого, Ногина и Коллонтай.

Первый шок от столкновения с вождем Сталин сумел пережить без больших потерь в своем статусном положении. Отделался всего лишь нервным срывом: отошел на периферию революционной деятельности, чтобы, так сказать, зализать раны, прийти в себя.

После большевистского переворота 25 октября 1917-го Ленин, как председатель Совета Народных Комиссаров, практически отодвигает Сталина от активной политической работы, поручает ему вести Комиссариат по национальным делам, каковому сам вождь почти никакого значения не придает. А когда начинается Гражданская война, то, не снимая со Сталина обязанности наркомнаца, постоянно нагружает его решением конкретных задач на периферии страны: добывание хлеба для Центра, командировки по различным фронтам Гражданской войны. Вплоть до окончания Гражданской войны Сталин практически в работе центрального правительства и не участвует.

В среде отечественных историков бытует мнение, что к устранению Сталина из центра власти руку приложил Я.М. Свердлов (1885—16.03.1919), который сразу после Октября становится правой рукой Ленина — председателем ВЦИК. Свердлова Ленин сразу же назначает председателем Комиссии по выработке Конституции РСФСР, в текст которой Яков Михайлович закладывает идею свободного политического самоопределения наций, а самой РСФСР сообщает характер «свободного союза всех наций как Федерации Советских национальных республик». Идея Сталина о политически единой России Свердловым отбрасывается с ходу, а сам Сталин от работы в Комиссии отстраняется.

В личном плане эти два человека общего языка найти тоже не могут. Сталин позднее вспоминал, что когда они вместе находились в Туруханской ссылке, то Сталин назвал свою охотничью собаку Яшкой и точно так же обращался и к Свердлову. Тому это почему-то не нравилось. Со своей стороны и Свердлов в своих личных письмах за границу писал, что «политически он крупнее Иосифа» и что тот «и сам это сознает», а в теоретическом плане у Свердлова «значительный перевес» перед своим коллегой.

К тому же Яков Михайлович был человеком очень жестким и властным. Когда 30 августа 1918 года на Ленина было совершено покушение и встал вопрос об избрании, на время его излечения, временно исполняющего обязанности председателя СНК, Свердлов категорически это предложение отклонил, занял кабинет Ленина, подписывал от его имени все документы и сам проводил заседания СНК. Это относилось и к формированию партийных и государственных кадров, что Ленин полностью отдал Свердлову сразу после октябрьского переворота.

И только после внезапной смерти Свердлова 16 марта 1919 года положение Сталина стало понемногу изменяться к лучшему. Позиции его в политическом плане укрепились настолько, что к 1922 году уже ни у кого не вызвало возражений его выдвижение на должность генерального секретаря ЦК РКП(б).

ИНСУЛЬТ ЛЕНИНА СПАСАЕТ СТРАНУ ОТ ВОЖДИЗМА ТРОЦКОГО. ЛИЧНАЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ДРАМА ИЛЬИЧА

С момента возникновения в 1903 году организации большевиков в их среде не один раз поднимался вопрос о том, что партия нуждается во введении должности председателя. Но идея эта всякий раз натыкалась на сопротивление узкого руководства партии. Побеждал дух коллегиального управления. Ленин всегда предпочитал добиваться принятия важнейших партийных решений методом партийной дискуссии, а не приказа. Последний раз эта проблема возникла в 1922 году, во время XI партсъезда, но тогда победу одержала прежняя точка зрения. Причем в решении ЦК была даже сделана специальная запись о том, что должность председателя в партии вводить нецелесообразно.

В общем-то, это объяснимо. Пока партия находилась в подполье, была малочисленна, перед ней не стояло государственных задач, большой нужды в единоначалии и не было. Однако организационные вопросы в сфере управления страной после захвата власти в октябре 1917-го росли, как снежный ком, и настоятельно требовали создания не только соответствующей организационной структуры, но и единой организационной политики. Поэтому, начиная с 1919 года, с VIII съезда РКП(б), по указанию Ленина на съездах стал регулярно избираться Секретариат ЦК. В обязанности этому органу было вменено руководство текущей работой.

Главным образом это относилось к организации проверки исполнения принятых решений и подбору кадров.

В Секретариат были избраны Н.Н. Крестинский, Е.Д. Стасова и В.М. Молотов. Вскоре, однако, выяснилось, что работают секретари ЦК по принципу «кто в лес, кто по дрова». Оказалось, что в этом организаторском органе недостает организующего начала. В этих условиях Каменев, который в отсутствие Ленина руководил, по поручению вождя, заседаниями Политбюро, предложил ввести должность генерального секретаря ЦК. Ленин согласился. 3 апреля 1922 года, на первом после XI съезда Пленуме ЦК, генеральным секретарем был избран Сталин, а в августе того же года, на XII Всероссийской конференции РКП(б), пост генерального секретаря ЦК был закреплен в Уставе партии.

После XX съезда КПСС и доклада на нем Н.С. Хрущева под названием «О культе личности и его последствиях» вокруг этого назначения в исторической науке, но в особенности в нашей публицистике было сломано немало копий. Однако точка в споре о том, как Сталин занял эту должность, так и не поставлена.

Свою лепту, и немалую, внес в эти споры Л.Д. Троцкий, который в своих эмигрантских писаниях настойчиво, и не без успеха, пытался убедить всех по меньшей мере в трех вещах. Во-первых, в том, что Сталин был назначен генеральным секретарем ЦК вопреки воле Ленина. Во-вторых, что должность эта ничего серьезного в себе не заключала. И, в-третьих, что Сталин был вообще посредственной личностью и якобы именно поэтому ему и досталась эта должность^{56}.

Открытые ныне архивные источники позволяют прийти к выводу, что уже к 1922 году Ленин отдавал себе отчет в том, что если у него и имеется конкурент на роль единоличного властителя России, то им может быть только Троцкий. Как пишут Рыбас, «Ленин не мог не понимать, что Троцкий гораздо больший конкурент лично ему, а Сталин на роль стратега не претендовал»^{57}. Не опасался вождь и Зиновьева с Каменевым. И потому, пока вождь был в силе, он играл против увеличения веса Троцкого в руководстве партии и страны. А опирался он в этой борьбе с Троцким на Сталина.

Как пишет Н.И. Капченко, «Сталин в это время, очевидно, выступал в роли того человека, который стоял за кулисами событий и направлял их развитие в нужном для Ленина направлении. Каких-либо прямых указаний на этот счет в имеющихся материалах, к сожалению, нет. Однако есть косвенные свидетельства, дающие основания сделать такой вывод»^{58}.

В пользу такого вывода говорят едва не все действия Ленина в 1921 году. И, в частности, малоизвестная запись выступления Ленина в кулуарах X съезда партии. На это фракционное совещание своих сторонников Ленин не пригласил Троцкого. Когда совещание началось, Сталин выразил опасение, не повредит ли эта фракционность работе съезда. Ленин в ответ только усмехнулся: «Меня, — сказал он — обвинили: а ты, сукин сын, что распустил дискуссию. А попробуйте удержать Троцкого. Сколько дивизий против него послать… Троцкий требует отставки. У меня за три года в карманах было много (таких) отставок. Часть из них лежала в кармане и отлеживалась. А Троцкий — человек с темпераментом и военной подготовкой. Он в аппарат влюблен, а в политике ни бе ни ме»^{59}.

Сам Троцкий оценивал себя высоко и постоянно стремился конвертировать свой военный авторитет в политический, в частности в кадровых вопросах. Так, на Пленуме ЦК РКП(б) 5 апреля 1920 года Троцкому практически удалось подмять под себя Секретариат и заполнить все ставки в нем своими сторонниками. Секретарями ЦК стали Крестинский, Преображенский и Серебряков. Лишь в последний момент Ленину удалось «просунуть» в оргбюро ЦК Рыкова и Сталина и «разбавить» в партийном организационном штабе троцкистскую фракцию.

Когда же на XI съезде партии и состоявшемся после его завершения первом Пленуме ЦК было решено поднять авторитет Секретариата и создать должность генерального секретаря, Ленин через Каменева сделал все, чтобы ни один сторонник Троцкого в Секретариат не попал. Всю черновую работу в этом плане выполнил заместитель Ленина по СНК Л.Б. Каменев. Если Ленин Троцкого опасался, то Каменев Льва Давыдовича просто боялся. И потому в бюллетени для голосования при выборах членов ЦК Каменев, по согласованию с Лениным и Сталиным, против фамилий Молотова и Куйбышева (это были специально отобранные ярые противники Троцкого и такие же сторонники Сталина), аккуратно пометил — «секретарь ЦК», а против фамилии Сталина написал — «Генеральный секретарь».

Молотов, правда, в 1980-е годы в беседе с Ф. Чуевым сказал, что на XI съезде партии в бюллетенях для голосования при выборах ЦК именно Ленин вписал своей рукой против фамилии Сталина: «Генеральный секретарь»^{60}. Думаю, однако, что Молотов в данном случае что-то путает. Если бы это сделал Ленин, то Каменев, когда оправдывался перед нападками троцкистов на эти надписи в бюллетенях, не преминул бы сослаться на авторитет вождя, а он этого не сделал, замечания принял на свой счет и оправдывался от своего имени.

На состоявшемся 3 апреля 1922 года Пленуме ЦК (Ленин и Троцкий лично присутствовали на заседании) троцкисты, от которых ускользала власть в партийном штабе, еще до голосования выразили возмущение этими приписками-подсказками в бюллетенях для голосования. Ленин промолчал. Отдуваться пришлось Каменеву. Он взял слово и объяснил, что «указание на некоторых билетах на должности секретарей не должно стеснять Пленум ЦК в выборах, а является лишь пожеланием известной части делегатов» (так в протоколе). (Замечу, что у человека, хорошо знакомого с аппаратной и оргработой, такое объяснение может вызвать в лучшем случае улыбку. На массу голосующих по бюллетеням такая подсказка чаще всего действует решающим образом. — Вл. К.)

В результате такой тщательно выверенной организационной работы Крестинский, Серебряков и другие сторонники Троцкого были не только выброшены из Секретариата, но не прошли на XI съезде партии даже в состав Центрального Комитета.

Д. Волкогонов, который ввел в оборот эти архивные документы, замечает: «Прежде всего это “пожелание” исходило от Каменева, Зиновьева и, негласно, от Сталина»^{61}. Похоже, однако, что Дмитрий Антонович слукавил, когда не назвал рядом с Каменевым и Зиновьевым Ленина. Дело в том, что в протоколе Пленума ЦК о назначении Сталина генеральным секретарем, а Куйбышева и Молотова — секретарями ЦК, ниже рукой Ленина записано следующее:

«Принять следующее предложение Ленина:

ЦК поручает Секретариату строго определить и соблюдать распределение часов официальных приемов и опубликовать его, при этом принять за правило, что никакой работы, кроме действительно принципиально руководящей, секретари не должны возлагать на себя лично, перепоручая таковую работу своим помощникам и техническим секретарям.

Тов. Сталину поручается немедленно приискать себе заместителей и помощников, избавляющих его от работы (за исключением принципиального руководства) в советских учреждениях.

ЦК поручает Оргбюро и Политбюро в 2-х недельный срок представить список кандидатов в члены коллегии и замы Рабкрина с тем, чтобы т. Сталин в течение месяца мог быть совершенно освобожден от работы в РКИ…»^{62}

Из текста этой личной записи Ленина явствует, что вождь придавал очень большое значение должности генерального секретаря ЦК, и что это именно он «протащил» на нее Сталина.

Однако в конце 1922 года здоровье Ленина резко ухудшилось. Отдавая себе отчет в том, что он уходит, Ленин отбрасывает в сторону все свои игры со Сталиным и, как уже говорилось выше, начинает расчищать дорогу к руководству партией Троцкому.

Историки, занимающиеся изучением этого периода, десятилетиями не могут объяснить себе феноменальное спокойствие Троцкого после отхода Ленина от власти. Почему Троцкий считал, что власть после смерти Ленина должна автоматически упасть ему в руки? Почему он не боролся с Зиновьевым и Сталиным за власть? Между тем объяснение этой ситуации кроется в том, что Троцкий видел — зачем бороться, если он имеет за спиной мнение Ленина в свою пользу? Все и так само собой образуется. Ведь Ленин же действует именно в этом направлении! А Ленин и в самом деле действовал.

В осуществление своего замысла он пишет целую серию писем в ЦК.

23 декабря 1922 года в 9 часов утра Ленин вызвал дежурного секретаря М.А. Володичеву и сказал: «Я хочу Вам продиктовать письмо к съезду. Запишите!» Запись длилась ectero 4 минуты. Ленин быстро устал и прекратил диктовку. На следующий день (24 декабря) вождь утром вновь вызвал Володичеву, предупредил о том, что продиктованное вчера (23 декабря) и сегодня (24 декабря) является абсолютно секретным. Подчеркнул это не один раз. Потребовал все, что он диктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным [запись Володичевой] (В.И. Ленин. ПСС, т. 45, с. 474).

Письма Ленина, проходящие в исторических источниках как его «Завещание», известны достаточно широко. И все же стоит их воспроизвести, чтобы не отсылать читателя лишний раз к поискам, потому что такие документы чем больше читаешь, тем больше проникаешь в смысл написанного.

Диктовка 23 декабря 1922 года.

«Письмо к съезду (очередной, XII съезд РКП(б) состоялся 17—25 апреля 1923 года, то есть уже после последнего инсульта у Ленина, в результате которого вождь утратил всякую способность говорить, диктовать, писать и перешел к растительному образу жизни. — Вл. К.).

Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе.

Мне хочется поделиться с вами теми соображениями, которые я считаю наиболее важными.

В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни. Мне думается, что нашему Центральному Комитету грозили бы большие опасности на случай, если бы течение событий не было бы вполне благоприятно для нас (а на это мы рассчитывать не можем), — если бы мы не предприняли такой реформы…

Мне думается, что 50—100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса и может получить от него без чрезмерного напряжения его сил.

Такая реформа значительно увеличила бы прочность нашей партии и облегчила бы для нее борьбу среди враждебных государств, которая, по моему мнению, может и должна сильно обостриться в ближайшие годы. Мне думается, что устойчивость нашей партии благодаря такой мере выиграла бы в тысячу раз. 23. XII. 22 г. Ленин.

Записано М.В.».

Д. Волкогонов, цитируя эту диктовку, умиленно пишет: «…Ленин ведет разговор о самом насущном: о демократии в партии, народовластии в обществе, путях их достижения. Великий мыслитель прозорливо увидел в демократизме важнейший рычаг, средство, наконец — способ существования нового строя». «Замысел Ленина — исторического значения… Суть этих перемен — обеспечение подлинной демократизации всех сторон жизни партии и государства… Нужно увеличить состав ЦК в 2—3 раза. Шире представительство — полнее обновление, ближе к массам, меньше возможность непомерного влияния конфликтов малых групп на судьбы всей партии. И еще: Ленин предупреждает, международная обстановка в ближайшем обозримом будущем будет обостряться. Нужно спешить! …Как далеко видел Ленин, а ведь смотрел, казалось, лишь поверх верхушек русских берез!»^{63}

Мне в этой диктовке вождя интересными представляются совсем другие моменты. Во-первых, неуверенность Ленина в том, что партия в состоянии будет без проблем удерживать за собой власть в стране. И связывает он это не с внешними (международными), а с внутренними причинами. Международное обострение ситуации вождь ставит здесь на второе место.

А во-вторых, совсем не о демократии заботился в этот момент вождь, а о передаче власти.

Еще несколько месяцев назад Ленин и не помышлял о расширении руководящих органов партии. Когда после завершения XI съезда партии на Пленуме ЦК 3 апреля Каменев сказал, что есть мнение расширить число членов Политбюро с 5 человек до 7 и к Ленину, Троцкому, Зиновьеву, Сталину и Каменеву добавить еще Рыкова и Томского, вождь резко возразил: «А чем вас не устраивает 5 членов Политбюро? Зачем нужно увеличивать количество людей в этом органе? Мы что, не справляемся с работой?» Впрочем, когда понял, что речь идет об ослаблении личных позиций Троцкого в Политбюро, тут же согласился. Но это было в апреле 1922 года. В декабре Ленина занимали уже совсем другие заботы. На повестке дня стоял вопрос о передаче власти в России, и Ленин начал операцию по отстранению от власти Сталина.

Сталину от полномочий передавать было нечего, он и так, по определению Ленина, обладал властью почти в абсолютном виде. Передавать власть Ленин рассчитывал Троцкому. Но росчерком пера он этого сделать не мог: ситуация в партии была уже совсем не та, что прежде, когда он был здоров и активен. Значит, это нужно было делать путем нескольких постепенных шагов. Вождь пришел к выводу, что задачу эту возможно решить путем введения принципа коллегиальности. Сначала нужно увеличить состав ЦК до 100 человек. В условиях коллегиального руководства (при отстранении от власти Сталина) Троцкий, считал Ленин, автоматически выдвинется на первые роли в силу своего морального и политического авторитета и только он и сможет обеспечить продвижение к мировой революции, раздробить страну на отдельные национальные государства, а на оставшейся части России построить общество без классической интеллектуальной элиты с инонациональными руководителями во главе.

Размышление № 1

Как потом выяснилось, Ленин ошибался в главном — в эффективности коллегиального принципа руководства. Партия смогла сохранить за собой в стране власть исключительно благодаря тому, что ею (партией) управляло не коллегиальное руководство, а сильная личность — Сталин,

Отвлекусь на момент от 1920-х годов и отмечу, что ленинский опыт в вопросе о преемственности власти никому не пошел впрок. Правильно писал Гегель в «Философии истории»: «Опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории: каждое время для этого слишком индивидуально». Много позже точно эту же ошибку повторил уже и сам Сталин, когда в 1952 году, собираясь, как и Ленин в 1923-м, уходить в другой мир, задумался о том, кому передать власть, не нашел достойного преемника и потому решил передать власть коллегиальному органу.

На XIX съезде КПСС (а точнее, на первом после съезда Пленуме ЦК) Сталин сделал попытку отказаться от должности генерального секретаря и вообще упразднить эту должность. Вместо Политбюро из 9 членов Сталин создал новый орган — Президиума ЦК в составе 36 членов. Чем это закончилось — известно. Уже через несколько месяцев после смерти Сталина члены этого коллегиального органа передрались между собой, а через 37лет после этого (на больший период Сталин не сумел создать запас прочности для руководящей роли большевиков) партия вообще лишилась власти в России.

Эта закономерность (Коммунистическая партия может достичь власти и оставаться при ней только при наличии сильного лидера диктаторского характера. Как только уходит диктатор — уходит и власть из рук коммунистов) еще раз была подтверждена в 1989 году в Югославии.

Работая в 1970-е годы в посольстве СССР в Югославии, я имел возможность лично наблюдать за тем, как 83-летний Председатель Союза коммунистов Югославии Иосип Броз Тито, который единолично правил Югославией с 1945 года, в 1974 году тоже задумался о передаче власти после себя и не нашел ничего лучшего, как повторить негативный опыт передачи власти Ленина и Сталина.

В 1974 году в Югославии была принята новая Конституция страны, согласно которой вводилась должность коллективного президента. Самому Тито должность главы государства Конституция гарантировала пожизненно, а после его смерти страной должен был начать управлять коллективный Президиум из 8 человек. Каждый из них должен был председательствовать в этом органе только один год. Однако ничего из задуманного не получилось. В мае 1980 года Тито ушел из жизни, а летом 1991 года Югославия распалась, и на территории этого единого государства заполыхала гражданская война.

Таким образом, на протяжении XX века История трижды, на примере России и Югославии, продемонстрировала, что захватить власть на какой-то исторический отрезок времени коммунисты могут, но удержать ее в состоянии только при осуществлении диктаторского режима. Как только коммунисты начинают вводить элементы демократического политического строя — власть от них уходит, и навсегда. Думаю, что в обозримом историческом времени такая перспектива ожидает и Китайскую Народную Республику. Коммунизм и демократия — несовместимы.

Но вернемся в декабрь 1922 года.

Утром 24 декабря вождь продолжал диктовать свое «Письмо к съезду»:

«Я имею в виду устойчивость, как гарантию от раскола на ближайшее время, и намерен разобрать здесь ряд соображений чисто личного свойства.

Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек.

Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью.

С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.^{64}

Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу…

Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но что он так же мало может быть старим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому.

Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».

25 декабря диктовка была продолжена.

«25.XII. Затем Пятаков — человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе… 25.XII.22 г. Ленин. Записано М.В». (ПСС, т. 45, с. 344-346).

Потом Ленин еще продолжает диктовать свои мысли, но уже о характере работы высших партийных органов. Если внимательно посмотреть на эти диктовки, они логически выстроены по достаточно строгой схеме: все то, что выстроил в политической схеме власти за год пребывания на посту генерального секретаря ЦК Сталин, вождь подвергает не просто критике, но переделу. Это действительно был «ряд перемен в нашем политическом строе».

4 января 1923 года Ленин внезапно диктует «Добавление к письму от 24 декабря 1922 года».

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.

4 января 1923 г. Ленин. Записано Л.Ф.». (ПСС, т. 45, с. 346).

Впрочем, и это еще не было финалом. Ленин продолжает атаку на Сталина и 5 марта 1923 года диктует новое письмо.

«Товарищу Сталину

Строго секретно. Лично. Копия тт. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин.

5 марта 23 года».

Секретарь Ленина М.А. Володичева 5 марта делает запись в Дневнике секретарей. «Владимир Ильич вызывал около 12-ти. Просил записать два письма: одно Троцкому, другое — Сталину; передать первое лично по телефону Троцкому и сообщить ему ответ как можно скорее. Второе пока просил отложить, сказав, что сегодня у него что-то плохо выходит. Чувствовал себя нехорошо».

6 марта. Снова запись Володичевой.

«Спросил об ответе на первое письмо (ответ по телефону застенографирован). Прочитал второе (Сталину) и просил передать лично из рук в руки и получить ответ. Продиктовал письмо группе Мдивани. Чувствовал себя плохо. Надежда Константиновна просила этого письма Сталину не посылать, что и было сделано в течение 6-го. Но 7-го я сказала, что я должна исполнить распоряжение Владимира Ильича. Она переговорила с Каменевым, и письмо было передано Сталину и Каменеву, а затем и Зиновьеву, когда он вернулся из Питера. Ответ от Сталина был получен тотчас же после получения им письма Владимира Ильича (письмо было передано мной лично Сталину и мне был продиктован его ответ Владимиру Ильичу). Письмо Владимиру Ильичу еще не передано, т.к. он заболел».

В 1967 году писатель А. Бек спрашивал Володичеву об обстоятельствах вручения письма Сталину. Но она и спустя 45 лет после тех событий не нашла в себе сил открыть тайну той интриги. В записи Бека этот рассказ отражен так:

«Передавала письмо из рук в руки. Я просила Сталина написать письмо Владимиру Ильичу, так как тот ожидает ответа, беспокоится. Сталин прочел письмо стоя, тут же при мне, лицо его оставалось спокойным. Помолчал, подумал и произнес медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, делая паузы между ними: “Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь”. И продолжал: “Я не медик, я — политик. Я — Сталин. Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская — член партии. Но раз Владимир Ильич настаивает, я готов извиниться перед Крупской за грубость”. Бек попытался выведать более детальные подробности этой ситуации, но Володичева разволновалась и просто прогнала его словами: Уходите!.. Уходите!»^{65}

Ответ Сталина: «7 марта 1923 года.

Т. Ленину от Сталина.

Только лично.

Т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: “Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем, Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича” и пр.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое “против” Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения “отношений” я должен “взять назад” сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя “вина” и чего, собственно, от меня хотят.

И. Сталин».

Письмо Ленина и ответ Сталина хранятся в официальном конверте Управления делами Совнаркома, на котором имеется пометка: «Письмо В.И. от 5/III-23 г. (2 экз.) и ответ т. Сталина, не прочитанный В.И. Лениным. Единственные экземпляры»^{66}.

Это полное высокомерия письмо, весь тон которого свидетельствует, что генсек не склоняет выю перед вождем, как вроде бы должно было быть, а почти с презрением ставит вождя на место, свидетельствует: это — отповедь. Сталин выступает в этом письме с позиции силы. Кавказский мужчина разъясняет вождю, что женщины, конечно, это товарищи большевиков по членству в партии, но место их не у кормила власти, а в лучшем случае рядом с мужчинами. Генеральный секретарь ЦК читает вождю мораль. Издевка к утратившему реальную власть бывшему уже вождю сквозит в каждой фразе письма (а ведь Сталин не пишет эти унижающие вождя строки, а диктует их личному секретарю Ленина!). По-видимому, от врачей Ленина Сталин знает: тот уже не жилец, и с его волей можно не считаться. Сталин сознательно вдет на разрыв с Лениным, не опасаясь последствий этого разрыва.

Сходная ситуация была и с другой стороны. Отчаянию Ленина уже не было предела. Будучи человеком политически чрезвычайно проницательным, вождь в последние дни своей разумной жизни отчетливо понял, что в главном деле всей своей жизни он все, и бесповоротно, проиграл:

— европейская революция, на которую он так надеялся, и в пользу которой в форме Соединенных Штатов Европы он был готов принести в жертву всю Россию и весь ее народ, не просматривается даже в отдаленной перспективе;

— и даже такую, в общем-то, пустяковую вещь, как сместить Сталина с поста генерального секретаря ЦК, даже этого он уже сделать не в состоянии.

И напрасно он так секретил свои последние письма: от кого? От Сталина? Но Сталин знал о них с первых же минут: Фотиева знакомила Сталина с ленинскими диктовками уже через 15 минут после их расшифровки.

* * *

Фотиева Лидия Александровна (1881—1975). В период Октябрьской революции работала бок о бок вместе с Н.К. Крупской в Выборгском Комитете РСДРП(б), в 1918—1924 гг. — личный секретарь Ленина, потом до 1930 года — секретарь СНК и СТО СССР, затем — научный работник в Центральном музее В.И. Ленина.

* * *

Правда, когда на другое утро Ленин строго предупредил Володичеву, что о диктовке могут знать только он сам и Надежда Константиновна, Фотиева, судя по всему, просто перепугалась. Будучи в доверии у вождя, Фотиева ведь одновременно была на секретной связи между Лениным и Троцким. Узел завязывался уж слишком тугой, и Фотиева не знала, как ей лучше поступить. В конце концов через неделю, по-видимому, после мучительных размышлений, она все же решила «покаяться» по этому поводу, написала письмо о случившемся и пошла с ним к Каменеву.

Это ее письмо опубликовано в «Известиях ЦК КПСС» в 1990 году в первом номере.

«Л.А.Фотиева — Л.Б. Каменеву.

29/XII — 22 г. Товарищу Сталину в субботу 23/XII было передано письмо Владимира Ильича к съезду, записанное Володичевой. Между тем, уже после передачи письма выяснилось, что воля Владимира Ильича была в том, чтобы письмо это хранилось строго секретно в архиве, могло быть распечатано только им или Надеждой Константиновной и должно было быть предъявлено кому бы то ни было лишь после его смерти. Владимир Ильич находится в полной уверенности, что он сказал это Володичевой при диктовке письма. Сегодня, 29/XII, Владимир Ильич вызвал меня к себе и переспросил, сделана ли на письме соответствующая пометка, и повторил, что письмо должно быть оглашено лишь в случае его смерти. Я, считаясь со здоровьем Владимира Ильича, не нашла возможным ему сказать, что допущена ошибка, и оставила его в уверенности, что письмо никому неизвестно и воля его исполнена.

Я прошу товарищей, которым стало известно это письмо, ни в коем случае при будущих встречах с Владимиром Ильичем не обнаруживать сделанной ошибки, не давая ему никакого повода предположить, что письмо известно и прошу смотреть на это письмо, как на запись мнения Владимира Ильича, которую никто не должен был бы знать».

Невооруженным глазом видно, что письмо это Лидия Александровна писала в большом душевном волнении и отдала его Каменеву, даже не перечитав: на это указывают стилистические ошибки, отсутствие в ряде случаев знаков препинания, повторы и т.д.

Не менее был перепуган происшедшим и Каменев. Он-то знал, что с личными характеристиками фигурантов диктовки были знакомы все те, кого они касались, за исключением Пятакова, который вообще непонятно каким образом попал в ленинскую диктовку. Все всё знали, но никто не собирался на это реагировать, так как все давно уже списали вождя из политики и только ждали, когда закончится его агония. Более того, складывается впечатление, что все фигуранты ленинской диктовки были абсолютно уверены в том, что партийная масса никогда не узнает о ленинских характеристиках, включая и предложение вождя о перемещении Сталина с поста генерального секретаря. Фотиева же своим письмом неожидаемо взбаламутила всю картину, и стало непонятно, что в этой ситуации предпринять, и надо ли вообще что-то предпринимать. Никто еще не мог даже предположить, что через полтора года роль Фотиевой перейдет к Н.К. Крупской и все окажется намного более серьезным. Но это случится только в мае 1924 года, когда Ленина уже не будет в живых и с его посмертной волей можно будет делать вообще все, что угодно. Но сейчас-то вождь был еще жив.

И потому Каменев, не зная, что с этой «бомбой» делать, тут же (а времени было уже за полночь) пишет Сталину паническую записку:

«Л.Б. Каменев — И.В. Сталину. 29 декабря 1922 года.

Т. Сталину

Тов. Л.А. Фотиева явилась ко мне сего 29/XII в 23 часа и сначала устно, а затем письменно сделала вышеизложенное заявление. Я считаю нужным познакомить с ним тех членов ЦК, которые узнали содержание письма Владимира Ильича (мне известно, что с содержанием его знакомы т.т. Троцкий, Бухарин, Орджоникидзе и ты). (Каменев тут явно лукавит, не называя Зиновьева, хотя хорошо известно, что Каменев был фактически эрго-я Зиновьева и всегда и во всем не делал ни одного шага в политике, не обговорив его предварительно с Зиновьевым. — Вл. К.) Я не говорил никому ни словом, ни намеком об этом письме. Полагаю, что так же поступили и все вышеназванные товарищи. Если же кто-либо из них поделился с другими членами ЦК содержанием письма, то до сведения соответствующих товарищей должно быть доведено и это заявление т. Фотиевой».

Картина всей этой туго закрученной интриги будет неполной, если не воспроизвести рассказ Троцкого об этих событиях, который он обнародовал в 1929 году, будучи уже в эмиграции.

Вот что писал об этом сам автор мемуаров.

В промежутках между первым и вторым ударом Ленин мог работать только в половину своей прежней силы. Мелкие, но грозные толчки со стороны кровеносной системы происходили все время. На одном из заседаний Политбюро, встав, чтобы передать кому-то записочку — Ленин всегда обменивался такими записочками для ускорения работы — он чуть-чуть качнулся. Я заметил это только потому, что Ленин сейчас же изменился в лице. Это было одно из многих предупреждений со стороны жизненных центров. Ленин не делал себе на этот счет иллюзий. Он со всех сторон обдумывал, как пойдет работа без него и после него. В это время у него в голове складывался тот документ, который получил впоследствии известность под именем “Завещание “. В этот же период — последние недели перед вторым ударом — Ленин имел со мной большой разговор о моей дальнейшей работе. Разговор этот ввиду его большого политического значения я тогда же повторил ряду лиц (Раковскому, И.Н. Смирнову, Сосновскому, Преображенскому и др.) (то есть только своим сторонникам, фактически предупредив их, что именно он, Троцкий, наследует от Ленина его место в партии и в стране. — Вл. К.). Уже благодаря одному этому беседа отчетливо сохранилась в моей памяти.

Дело было так. Центральный комитет союза работников просвещения нарядил делегацию ко мне и к Ленину с ходатайством о том, чтоб я взял на себя дополнительно комиссариат народного просвещения, подобно тому, как я в течение года руководил комиссариатом путей сообщения.

Ленин спросил моего мнения. Я ответил, что трудность в деле просвещения, как и во всяком другом деле, будет со стороны аппарата.

“Да, бюрократизм у нас чудовищный, —подхватил Ленин, — я ужаснулся после возвращения к работе… Но именно поэтому вам не следует, по-моему, погружаться в отдельные ведомства сверх военного“.

Горячо, настойчиво, явно волнуясь, Ленин излагал свой план.

Силы, которые он может отдавать руководящей работе, ограничены. У него три заместителя. “Вы их знаете. Каменев, конечно, умный политик, но какой же он администратор? Цурюпа болен. Рыков, пожалуй, администратор, но его придется вернуть на ВСНХ. Вам необходимо стать заместителем. Положение такое, что нам нужна радикальная личная перегруппировка“.

Я опять сослался на “аппарат“, который все более затрудняет мне работу даже и по военному ведомству.

“Вот вы и сможете перетряхнуть аппарат“, — живо подхватил Ленин, намекая на употребленное мною некогда выражение.

Я ответил, что имею в виду не только государственный бюрократизм, но и партийный; что суть всех трудностей состоит в сочетании двух аппаратов и во взаимном укрывательстве влиятельных групп, собирающихся вокруг иерархии партийных секретарей.

Ленин слушал напряженно и подтверждал мои мысли тем глубоким грудным тоном, который у него появлялся, когда он, уверившись в том, что собеседник понимает его до конца, и, отбросив неизбежные условности беседы, открыто касался самого важного и тревожного.

Чуть подумав, Ленин поставил вопрос ребром. “Вы, значит, предлагаете открыть борьбу не только против государственного бюрократизма, но и против Оргбюро ЦК?” Я рассмеялся от неожиданности. Оргбюро ЦК означало самое средоточие сталинского аппарата. “Пожалуй, выходит так“. “Ну, что ж, — продолжал Ленин, явно довольный тем, что мы назвали по имени существо вопроса, — я предлагаю вам блок: против бюрократизма вообще, против Оргбюро в частности“.

С хорошим человеком лестно заключить хороший блок, — ответил я.

Мы условились встретиться снова, через некоторое время. Ленин предлагал обдумать организационную сторону дела. Он намечал создание при ЦК Комиссии по борьбе с бюрократизмом. Мы оба должны были войти в нее. По существу эта комиссия должна была стать рычагом для разрушения сталинской фракции, как позвоночника бюрократии, и для создания таких условий в партии, которые дали бы мне возможность стать заместителем Ленина, по его мысли: преемником на посту председателя Совнаркома»^{67}.

Троцкий все описывает так, как оно и было на самом деле. Не доверять ему оснований я не вижу. В описании фактов Троцкий всегда был объективен и честен. Ленин действительно пришел к этому моменту к выводу о том, что Сталина следует подвергнуть аннигиляции и на его политической карьере следует поставить крест. Нисколько не сомневаюсь в том, что, проживи Ленин еще хотя бы год, мир никогда бы не узнал политического деятеля по имени Сталин.

В попытке свержения Сталина Ленину и Троцкому в этот момент активно подыгрывала Н.К. Крупская, которая хорошо знала о решении мужа сломать напрочь политическую карьеру Сталина и намекала Троцкому, что ее муж намерен сблизиться с Львом Давыдовичем (именно так она называла Троцкого, в то время как Зиновьева именовала просто Григорий) и создать с ним антисталинский блок.

Продолжим цитировать Троцкого.

«Два секретаря Ленина, Фотиева и Гляссер, служат связью (между Лениным и Троцким, — Вл. К.), Вот что они мне передают. Владимир Ильич до крайности взволнован сталинской подготовкой предстоящего партийного съезда, особенно же в связи с его фракционными махинациями в Грузии»,

«Владимир Ильич готовит против Сталина на съезде бомбу». Это дословная фраза Фотиевой. Слово «бомба» принадлежит Ленину, а не ей, “Владимир Ильич просит вас взять грузинское дело в свои руки, тогда он будет спокоен“, 5 марта (1923 г.) Ленин диктует мне записку:

“Уважаемый товарищ Троцкий. Я просил бы вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под “преследованием“ Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным. Если вы почему-нибудь не согласитесь, то верните мне все дело. Я буду считать это признаком вашего несогласия. С наилучшим товарищеским приветом. Ленин“.

“Почему вопрос так обострился?”— спрашиваю я. Оказывается, Сталин снова обманул доверие Ленина: чтоб обеспечить себе опору в Грузии, он за спиною Ленина и всего ЦК совершил там при помощи Орджоникидзе и не, без поддержки Дзержинского организованный переворот против лучшей части партии, ложно прикрывшись авторитетом Центрального Комитета.

Пользуясь тем, что больному Ленину недоступны были свидания с товарищами, Сталин пытался окружить его фальшивой информацией. Ленин поручил своему секретариату собрать полный материал по грузинскому вопросу и решил выступить открыто.

Что его при этом потрясло больше:личная нелояльность Сталина или его грубо-бюрократическая политика в национальном вопросе, трудно сказать. Вернее, сочетание того и другого. Ленин готовился к борьбе, но опасался, что не сможет на съезде выступить сам, и это волновало его.

“Не переговорить ли с Зиновьевым и Каменевым?” — подсказывают ему секретари. Но Ленин досадливо отмахивается рукой. Он отчетливо предвидит, что, в случае его отхода от работы, Зиновьев и Каменев составят со Сталиным “тройку “ против меня и, следовательно, изменят ему.

“А вы не знаете, как относится к грузинскому вопросу Троцкий?”— спрашивает Ленин. “Троцкий на пленуме выступал совершенно в вашем духе“, — отвечает Гляссер, которая секретарствовала на пленуме. “Вы не ошибаетесь?”— “Нет, Троцкий обвинял Орджоникидзе, Ворошилова и Калинина в непонимании национального вопроса“. — “Проверьте еще раз!” — требует Ленин.

На второй день Гляссер подает мне на заседании ЦК, у меня на квартире, записку с кратким изложением моей вчерашней речи и заключает ее вопросом: “Правильно ли я вас поняла?” — “Зачем вам это?”— спрашиваю я. “Для Владимира Ильича“, — отвечает Гляссер. “Правильно”, — отвечаю я.

Сталин тем временем тревожно следит за нашей перепиской. Но в этот момент я еще не догадываюсь, в чем дел… Прочитав нашу с вами переписку, —рассказывает мне Гляссер, — Владимир Ильич просиял: ну, теперь другое дело! — и поручил передать вам все те рукописные материалы, которые должны были войти в состав его бомбы к XII съезду“.

Намерения Ленина стали мне теперь совершенно ясны: на примере политики Сталина он хотел вскрыть перед партией, и притом беспощадно, опасность бюрократического перерождения диктатуры,

“Каменев завтра едет в Грузию на партийную конференцию, — говорю я Фотиевой. — Я могу познакомить его с ленинскими рукописями, чтобы побудить его действовать в Грузии в надлежащем духе. Спросите об этом Ильича”. Через четверть часа Фотиева возвращается, запыхавшись: “Ни в коем случае!”— “Почему?”— “Владимир Ильич говорит: “Каменев сейчас же все покажет Сталину, а Сталин заключит гнилой компромисс и обманет “. — “Значит, дело зашло так далеко, что Ильич уже не считает возможным заключить компромисс со Сталиным даже на правильной линии?” — “Да, Ильич не верит Сталину, он хочет открыто выступить против него перед всей партией. Он готовит бомбу“.

Примерно через час после этой беседы Фотиева снова пришла ко мне с запиской Ленина, адресованной старому революционеру Мдивани и другим противникам сталинской политики в Грузии. Ленин пишет им: “Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь“. В копии эти строки адресованы не только мне, но и Каменеву. Это удивило меня. “Значит, Владимир Ильич передумал?”— спросил я. — “Да, его состояние ухудшается с часу на час. Не надо верить успокоительным отзывам врачей, Ильич уже с трудом говорит… Грузинский вопрос волнует его до крайности, он боится, что свалится совсем, не успев ничего предпринять. Передавая записку, он сказал: “Чтоб не опоздать, приходится прежде времени выступить открыто“. — “Но это значит, что я могу теперь поговорить с Каменевым?” — “Очевидно“. — “Вызовите его ко мне“.

Каменев явился через час. Он был совершенно дезориентирован.

Идея “тройки“ — Сталин, Зиновьев, Каменев — была уже давно готова. Острием своим “тройка” была направлена против меня. Вся задача заговорщиков состояла в том, чтоб, подготовив достаточную организационную опору, короновать “тройку“ в качестве законной преемницы Ленина. Маленькая записочка врезывалась в этот план острым клином. Каменев не знал, как быть, и довольно откровенно мне в этом признался. Я дал ему прочитать рукописи Ленина. Каменев был достаточно опытным политиком, чтобы сразу понять, что для Ленина дело шло не о Грузии только, но обо всей вообще роли Сталина в партии.

Каменев сообщил мне дополнительные сведения. Только что он был у Надежды Константиновны Крупской, по ее вызову. В крайней тревоге она ему сообщила: “Владимир только что продиктовал стенографистке письмо Сталину о разрыве с ним всяких отношений“. Непосредственный повод имел полуличный характер. Сталин стремился всячески изолировать Ленина от источников информации и проявлял в этом смысле исключительную грубость по отношению к Надежде Константиновне.

“Но ведь вы знаете Ильича, — прибавила Крупская, — он бы никогда не пошел на разрыв личных отношений, если бы не считал необходимым разгромить Сталина политически“.

Каменев был взволнован и бледен. Почва уплывала у него из-под ног. Он не знал, с какой ноги ступить и в какую сторону повернуться. Возможно, что он просто боялся недоброжелательных действий с моей стороны против него лично. Я изложил ему свой взгляд на обстановку.“… Имейте в виду и передайте другим, что я меньше всего намерен поднимать на съезде борьбу ради каких-либо организационных перестроек. Я стою за сохранение status quo. Если Ленин до съезда встанет на ноги, что, к несчастью, маловероятно, то мы с ним вместе обсудим вопрос заново. Я против ликвидации Сталина, против исключения Орджоникидзе, против снятия Дзержинского с путей сообщения. Но я согласен с Лениным по существу.

Я хочу радикального изменения национальной политики, прекращения репрессий против грузинских противников Сталина, прекращения административного зажима партии, более твердого курса на индустриализацию и честного сотрудничества наверху. Сталинская резолюция по национальному вопросу никуда не годится. Грубый и наглый великодержавный зажим ставится в ней на один уровень с протестом и отпором малых, слабых и отсталых народностей. Я придал своей резолюции форму поправок к резолюции Сталина, чтоб облегчить ему необходимую перемену курса. Но нужен крутой поворот. Кроме того, необходимо, чтоб Сталин сейчас же написал Крупской письмо с извинениями за грубости и чтоб он на деле переменил свое поведение. Пусть не зарывается. Не нужно интриг. Нужно честное сотрудничество. Вы же, — обратился я к Каменеву, — должны на конференции в Тифлисе добиться полной перемены курса по отношению к грузинским сторонникам ленинской национальной политики“.

Каменев вздохнул с облегчением. Он принял все мои предложения. Он опасался только, что Сталин заупрямится: “груб и капризен“. “Не думаю, — отвечал я, — вряд ли у Сталина есть сейчас другой выход“.

Глубокой ночью Каменев сообщил мне, что был у Сталина в деревне и что тот принял все условия. Крупская уже получила от него письмо с извинениями. Но она не могла показать письмо Ленину, так как ему хуже.

Мне показалось, однако, что тон Каменева звучит иначе, чем при расставании со мною несколько часов тому назад. Только позже мне стало ясно, что эту перемену внесло ухудшение в состоянии Ленина. По дороге, или сейчас же по прибытии в Тифлис Каменев получил шифрованную телеграмму Сталина о том, что Ленин снова в параличе: не говорит и не пишет. На грузинской конференции Каменев проводил политику Сталина против Ленина. Скрепленная личным вероломством “тройка” стала фактом».

Гляссер Мария Игнатьевна (1890-1951). В 1918-1924 гг. — личный секретарь Ленина по Политбюро. Ярая сторонница Троцкого. По этой причине в 1923 году Сталин, по согласованию с Зиновьевым и Каменевым, добивается ее отставки от участия в заседаниях Политбюро. До смерти Ленина она остается его личным секретарем. После смерти Ленина — научный сотрудник Института Маркса—Энгельса—Ленина. В политической жизни больше не участвовала.

С Троцким можно не соглашаться в его личных оценках политической ситуации. Но в том, что касается его описаний реальных событий, он ни разу не был замечен в их фальсификации. Позднейшие исторические исследования профессионалов ни разу ни в чем Троцкого не поправили. Похоже, что все в этот момент именно так и происходило. Ленин действительно шел к политическому разрыву с политикой Сталина (замечание Крупской здесь игнорировать невозможно). Но вот в оценке этих событий Троцкий либо ошибается, либо не захотел говорить правду.

А правда, как представляется, заключалась в том, что не бюрократизм волновал Ленина, как пишет Троцкий. Совсем иное волновало вождя: какая политическая система останется после его смерти в Советской России-СССР — сильная Россия, вокруг которой на унитарной основе будут объединены национальные республики (позиция Сталина) или же вождь оставит после себя прообраз Соединенных Штатов Европы (ленинское выражение) как платформу для грядущей европейской революции. Сильная Россия Ленину была не нужна, против ее возрождения он боролся всю свою сознательную жизнь. Троцкий здесь был ему действительно союзником. Грузия же была всего лишь поводом для столкновения двух этих противоположных позиций.

Троцкий не раз отмечал наличие у Ленина «безошибочного политического инстинкта» («Моя жизнь», с. 453). Этим инстинктом Ленин действительно обладал, и он видел, КУДА Сталин, если он станет преемником вождя, поведет страну.

Совершенно не понимала этого расклада тяготеющая к Троцкому Надежда Константиновна. Через месяц после похорон вождя она написала Троцкому в Сухум письмо, которое тот обнародовал в 1929 году в эмиграции в своих мемуарах, нимало не заботясь о том, как эта публикация может повлиять на ее судьбу.

«Дорогой Лев Давыдович, — писала Крупская. — Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно, потом еще раз просматривал сам.

И вот еще что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у В. И. к вам тогда, когда вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти.

Я желаю вам, Лев Давыдович, сил, здоровья и крепко обнимаю. Н. Крупская».

Вот на фоне такого развития ситуации начался XIII съезд РКП(б). За неделю до его открытия, 18 мая 1924 года, вдова вождя предприняла неожиданный шаг. По-видимому, решив для себя, что со Сталиным как с генеральным секретарем ЦК еще не поздно покончить и поставить на это место кого-то другого, Крупская внезапно решается и несет последние письма Ленина в ЦК, называет их «Завещанием Ленина» (позднее они получат название «Письма к съезду») и настойчиво требует немедленной их огласки, ссылаясь на последнюю волю Ленина.

В ЦК в этот же день создается Комиссия по приему документов Ленина в составе Зиновьева, А. Смирнова, Калинина, Бухарина, Каменева, которая постановляет огласить их на ближайшем Пленуме ЦК и довести до сведения съезда.

Зиновьев в этой Комиссии играет первую скрипку. Он понимает, что получил в руки непобиваемые козыри для отстранения от партийной власти Троцкого и в то же время — средство для приструнивания Сталина.

И действительно, на этом съезде Г. Зиновьев и Л. Каменев сумели выключить из борьбы за наследие Ленина Л. Троцкого, заставив его «посыпать голову пеплом» и произнести фразу: «Никто из нас не хочет и не может быть правым против своей партии». Партия к этому времени уже перестала быть «своей» для Троцкого, хотя он этого еще не понял. Но предложение об исключении его, на котором настаивали Зиновьев и Каменев, не прошло. Против его исключения выступил Сталин, сумевший под флером борьбы Зиновьева и Каменева с Троцким за наследие вождя решить две своих задачи — сохранить за собой пост генерального секретаря ЦК и фактически дезавуировать Троцкого как мощную политическую фигуру.

Как пишет Рыбас, «Зиновьев и Каменев не увидели в его (Сталина) фигуре угрозы, полностью поглощенные застарелыми страхами. Легко представить, Зиновьев и Каменев, люди образованные и бывшие долгое время в эмиграции рядом с Лениным, сравнивали свой авторитет, свой интеллектуальный уровень с авторитетом и уровнем Сталина и считали, что этот упорный грузин создан только для того, чтобы готовить их победу и оставаться трюмным машинистом, не имеющим никаких шансов подняться на капитанский мостик»^{68}.

Эта в целом верная, на мой взгляд, оценка нуждается только в одной коррекции. Речь должна идти не о Каменеве и Зиновьеве, а о Григории Зиновьеве. Это он долгие годы провел с Лениным в эмиграции, кормил с ним комаров в июле 1917-го в Разливе, это он с подачи вождя стоял во главе партийной организации Петрограда — колыбели революции. Кому же, как не ему наследовать Ленина? Поэтому и рванулся Григорий Евсеевич на первые роли в партии — выбил себе право сделать главный доклад на съезде.

Сталин был, конечно, потрясен шагом Крупской. Похоже, что в первый момент он вообще решил, что с высшей политической карьерой ему, быть может, придется распрощаться, и потому уже в ходе чтения ленинского «Завещания» по делегациям партийных организаций, прибывших на съезд, он заявил, что подает в отставку с должности генерального секретаря.

Отставка зависела, конечно, не от мнения делегаций, а от того, как поведут себя в этой ситуации Зиновьев и Каменев, пребывавшие на этот момент в ореоле единственных высших руководителей партии, авторитет которых никто не оспаривал. А они решили, что главную (и единственную) для них опасность представляет Троцкий. «Трюмного же машиниста» можно не опасаться и потому Сталина следует сохранить на должности генсека. Тем более что заниматься рутинной работой по восстановлению страны они оба даже в мыслях не держали, оставив такую тягомотную обязанность Сталину. Это была тяжелая работа, но Сталин за нее взялся.

А работы было невпроворот. Председатель ВСНХ СССР и заместитель председателя Совнаркома и Совета Труда и Обороны Алексей Рыков в 1923 году в докладе «Хозяйственное положение страны и выводы о дальнейшей работе» сообщил, что урожай в 1922 году «дал примерно 2,8—3,5 млрд. пудов валового сбора хлеба, то есть около 60—70% хлебной продукции довоенного времени, а промышленность сократила свое производство по сравнению с довоенным уровнем до 20—25%»^{69}.

В течение 1922-го, 1923-го и половины 1924 года Сталин фактически один стягивал политические обручи вокруг рассыпающейся на части бочки советской государственности. По свидетельству технического секретаря Оргбюро и Политбюро Б. Бажанова о том, как проходили заседания высших органов партии (а других свидетельств на тот период мы не имеем), видно, что и председательствующий на заседаниях Политбюро Каменев, и Зиновьев, и Троцкий и другие до настоящей работы по управлению страной не «опускались». Их интересы вращались в высших сферах политики. Генсек же в это время, что называется, «пахал» внизу, в трюмном отделении.

Насколько можно судить, именно в это время Сталин начинает расставаться со своими романтическими настроениями. Во-первых, ему становится ясно, что без централизации, без создания жесткой вертикали власти, без укрепления государственного механизма страну из кризиса не вытащить. А во-вторых, он, судя по всему его поведению, начинает понимать, что ставка Ленина на всевластие партии, на ее диктатуру, которую вождь прикрывал термином «диктатура пролетариата», хотя никакого пролетариата в стране в целом и близко не было (85% населения составляли крестьяне), не срабатывает. В партийные комитеты сплошь и рядом идут люди, которые ничего в управлении экономикой не понимают и именно потому, что проваливаются в экономической и административной сфере, валом идут в партийные комитеты. Там — голая власть (командование в сфере назначения кадров) и никакой ответственности за результаты хозяйствования.

У генсека, который взвалил на себя практически все бремя управления страной, начинает накапливаться раздражение на своих ближайших соратников — Зиновьева и Каменева.

Еще в июне 1924 года, практически через четыре месяца после похорон Ленина, он самочинно, не посоветовавшись с Зиновьевым и Каменевым, публикует две статьи в «Правде» под общим заголовком «Об итогах XIII съезда РКП(б)». Правда, перед этим он 17 июня, под тем же названием, прочитал доклад на курсах секретарей укомов при ЦК РКП(б). В этом докладе он впервые сильно, порою даже в издевательском тоне, покритиковал двух своих союзников по фронту борьбы с Троцким — Зиновьева и Каменева.

Выстрел по своим соратникам в борьбе с Троцким был хорошо продуман. Двух самых видных руководителей партии и государства генсек обвинил в теоретической безграмотности, незнании идейного наследия вождя и нанес личное оскорбление, обозвав их теоретические позиции просто «чепухой». Какой же публичный политик может такое стерпеть? Они и не стерпели.

Для начала Каменев и Зиновьев подали в ЦК письменную жалобу, где отметили, что генсек ЦК партии не имеет права выносить на публику вопросы теоретического характера, не поставив их предварительно на обсуждение в Политбюро и в ЦК. Но этого им показалось недостаточно, и они потребовали созвать пленум ЦК.

Ряд авторов сталинианы пишут, что такой пленум состоялся в августе. На самом деле из 53 членов ЦК и 34 кандидатов в члены Зиновьеву и Каменеву удалось собрать только 25 человек, т.е. около 28 процентов списочного состава, и потому лишь в конечном итоге мероприятие назвали Пленум ЦК РКП(б). Разбирательство было очень острым и продолжалось два дня — 19 и 20 августа 1924 года.

Большинством голосов участники Пленума «признали неправильность позиции т. Сталина и принципиальную его ошибку по вопросу о диктатуре партии». Зиновьеву же предложили написать специальную статью и опубликовать ее в «Правде». Лидер ленинградской партийной организации статью написать согласился, но потребовал, чтобы она была опубликована в «Правде» не как точка зрения Зиновьева, а в качестве позиции редакционной коллегии газеты. 23 августа 1924 года статья была опубликована в главной партийной газете как редакционная.

Зиновьев торжествовал победу. Сталин сорвался и прямо на совещании написал заявление об отставке.

«Полуторагодовая совместная работа в Политбюро с тт. Зиновьевым и Каменевым, — написал он на чистом листке бумаги, пущенном по столу президиума Совещания (зачитывать свое заявление вслух он не стал) — после ухода, а потом и смерти Ленина, сделала для меня совершенно ясной невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии. Ввиду этого прошу считать меня выбывшим из состава Пол. Бюро, прошу считать меня выбывшим из состава Секретариата (и оргбюро) ЦК. Прошу дать отпуск для лечения месяца на два. По истечении срока прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-либо за границу на какую-либо невидную работу. Все эти вопросы просил бы Пленум разрешить в моем отсутствии и без объяснения с моей стороны, ибо считаю вредным для дела дать объяснения, кроме тех замечаний, которые уже даны в первом абзаце этого письма. Т-ща Куйбышева просил бы раздать ЦК копию этого письма. С ком. прив. И. Сталин. 19.VIII.24».^{70}.

Однако так ли уж рисковал Сталин, подавая такое письмо? Думается, не слишком. Если бы риск действительно был большим, генсек такое письмо не написал бы ни в коем разе.

В Политбюро ЦК к этому времени состояли Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий — 7 человек. Сталина в нем поддерживали всего двое — Рыков и Томский. От Бухарина можно было ждать при голосовании чего угодно, но надежды на то, что он безоговорочно поддержит Сталина, не было никакой. В целом соотношение сил в Политбюро было 3: 5 не в пользу Сталина.

А вот в Секретариате ЦК положение было обратным. На тот момент в нем состояли — Сталин, Андреев, Зеленский, Каганович, Молотов. Сомневаться Сталину можно было только в позиции Исаака Абрамовича Зеленского, который был открытым сторонником Каменева. Таким образом, соотношение сил в Секретариате было 4: 1 в пользу Сталина.

Зеленский на августовском пленуме голосовал против Сталина, за что 20 августа был из состава Секретариата и Оргбюро выведен и сослан секретарем Среднеазиатского бюро ЦК (Леонард Шапиро. Коммунистическая партия Советского Союза. London, 1990, с. 408). (Позднее, в августе 1937 года, был арестован по делу «Антисоветского правотроцкистского центра». В последнем слове сказал: «Мои преступления перед партией, перед страной и перед революционным народом велики. Именно поэтому я не вижу никаких мотивов, никаких оснований искать обстоятельств, смягчающих мое преступление и вину». 13 марта 1938 года приговорен к смертной казни и расстрелян.)

Далее. Оргбюро. 11 человек: Андреев, Бубнов, Ворошилов, Догадов, Зеленский, Каганович, Калинин, Молотов, Николаева, Смирнов А.П., Сталин. Против генсека выступили в тот момент Бубнов (большевик с 1903 года, в 1923-м примкнул к Троцкому но потом переметнулся в лагерь Сталина, расстрелян 1 августа 1938 года), Догадов, Зеленский, Смирнов, Николаева. Соотношение сил 6: 5 в пользу Сталина.

И действительно, хоть удар, нанесенный Сталину, был очень для него болезненным, но в итоге его не только не отпустили с должности генсека, но и обязали всю руководящую верхушку партии, к которой присоединили и председателя ЦКК В. Куйбышева (сторонника Сталина), строго придерживаться партийной дисциплины.

Но главное было сделано, правящая «тройка» перестала существовать, она трансформировалась в «семерку». С сентября 1924 года «семерка» высших руководителей партии стала по вторникам собираться в кабинете Сталина и сговаривалась о вопросах, обсуждаемых в четверг на заседаниях Политбюро, по сути предопределяя их решение в нужном ключе. Таким образом, в конечном итоге Сталин только укрепил свои позиции в партии, хотя внешне и был вроде бы осужден за своеволие.

Весь остаток этого десятилетия прошел под знаком борьбы Сталина за власть в партии с представителями так называемой ленинской гвардии — Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, Рыковым, Томским, другими, а также шло добивание уже практически поверженного Троцкого. В российской сталиниане второй половины XX века и в 2000-х годах вся эта эпопея выписана достаточно подробно и внешне — близко к истине. Поэтому я не вижу смысла повторяться. Сталин одержал над всеми ними полную победу. Замечу лишь, что политическая борьба за лидерство между Сталиным и его группой, с одной стороны, и Троцким, Зиновьевым, Каменевым — с другой, достигала очень острых форм. Но тогда Сталин крови соперников не жаждал. Все, чего он пока хотел от них, это чтобы они сохраняли лояльность. Ему даже не нужно было, чтобы они публично каялись, признавались в ошибках и т.д. Он даже готов был оставить их в руководящих органах партии, но с одним условием — сохранением лояльности по отношению к победившей группировке. 25 июня 1926 года в письме к Молотову, Рыкову, Бухарину Сталин писал: «Зиновьева нужно вывести из Политбюро с предупреждением вывода из ЦК, если не будет прекращена его работа по подготовке раскола; либо мы этот удар сделаем сейчас, в расчете, что Троцкий и другие станут опять лояльными, либо мы рискуем превратить ЦК и его органы в неработоспособные учреждения, а в ближайшем будущем схлопочем себе большую бузу в партии во вред делу и единству…»

Но соперники лояльными быть не хотели, вели борьбу со Сталиным до конца, и в этой борьбе в живых мог остаться только кто-то один.

В ходе этой борьбы и победы над своими политическими противниками генеральный секретарь вплотную подошел к 1929 году, к коллективизации, которую он позже сам оценил как «вторую революцию». Это уже была его собственная революция, к которой никто, кроме него, прямого отношения не имел.

Правда, в этот же период, до начала коллективизации, Сталин постепенно подобрал ключи к главному карательному органу партии — к органам государственной безопасности. Без овладения этой организацией генсек ни за что не сумел бы осуществить задуманное. Эта специальная тема только еще ждет своего исследователя. Но первые шаги в этом направлении уже сделаны в фундаментальной монографии генерал-лейтенанта А.А. Здановича, к которой я и отсылаю читателя^{71}.

ГЛАВА 4.
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ: ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЦЕНОЙ В МИЛЛИОНЫ ЖИЗНЕЙ

Это был глубочайший революционный переворот, скачок из старого качественного состояния общества в новое качественное состояние, равнозначный по своим последствиям революционному перевороту в октябре 1917 года.

История ВКП(б). Краткий курс

Раньше каждый кулак набирал на полку десятки людей и хотя издевался над ними в работе, но все же варил крутую кашу со старым свиным салом и платил по 80 копеек в день. На эти деньги можно было пуд хлеба купить. Теперь же за 400—500 грамм хлеба в день отдашь свой труд, даже корову, и ничего не получаешь.

Из письма в Москву колхозницы из Северо-Кавказского края. 1931 год

Несколько лет назад моя жена, потомственная русская крестьянка из Лесного района Тверской области, а ныне учитель русского языка и литературы в московской школе, взглянув из-за моей спины на экран компьютера, когда я только начинал писать главу о сталинской коллективизации, неожиданно спросила меня:

— Можно ли было провести коллективизацию без раскулачивания, без голода?

Вопрос этот и для меня был, пожалуй, одним из главных при написании этой главы. А может быть, и всей книги. Чтобы ответить на него не только Ларисе, но прежде всего себе самому, мне понадобились годы работы.

На тот момент я еще не знал, что через несколько лет я приду к простому выводу: коллективизации в сталинском ее варианте не должно было быть вообще. Ни с кровью, ни без крови. Это было личное политическое преступление Сталина перед народом.

А чтобы можно было представить себе, что такое сталинская коллективизация с экономической точки зрения, приведу лишь несколько цифр. До колхозов около 7% крепких хозяев на селе организовывали сельскохозяйственное производство таким образом, что им удавалось кормить хлебом и снабжать другими продуктами сельского хозяйства (включая животноводство и технические культуры) все сельское и городское население. После коллективизации «хозяевами» на селе стали те, о ком строчка из партийного гимна большевиков — «Интернационала» — сообщает исчерпывающе: «кто был ничем, тот станет всем». И только через 80 лет после коллективизации, в первом десятилетии XXI века, Россия в границах РСФСР стала производить хлеба больше, чем производила вся царская Россия в 1913 году и был возобновлен, без ущерба для внутреннего потребления, экспорт зерна.

Существует и ответ на вопрос, куда делись те 7%, которые до коллективизации кормили страну? Они были уничтожены, то есть раскулачены. Известный современный эксперт в этом вопросе, кандидат исторических наук А.А. Наумов, в 2010 году сообщил: «Удалось установить, что всего в ходе кулацкой операции было репрессировано 767 397 человек, из которых 386 798 человек было расстреляно»^{72}.

Какие же цели ставил перед собой генеральный секретарь ЦК ВКП(б), начиная насильственное обобществление деревни?

Если верить тому, что говорил он сам, то главными целями были:

— найти деньги на индустриализацию страны;

— окончательно решить для России зерновую проблему. Как стало для меня ясно в ходе работы над этой темой, денег

на индустриализацию обобществление деревни дать не смогло, а зерновая проблема была загнана в такой тупик, выбраться из которого удалось только через 65 лет после смерти Сталина.

В целом же коллективизация оказалась политической ошибкой, приведшей в конце XX столетия к гибели самой политической системы, названной впоследствии почему-то «сталинской», хотя на самом-то деле это была ленинско-сталинская большевистская система.

А теперь обо всем по порядку.

1. ИСТОРИКИ В ПЛЕНУ СТАЛИНСКОЙ МИФОЛОГИИ

В среде российских историков и публицистов, пишущих о коллективизации, невозможно найти и двух человек, мнения которых полностью совпадали бы по поводу этого события. Но одновременно с этим почти все они проявляют редкое единодушие, утверждая, что сталинская коллективизация была исторически оправдана, так как без нее якобы было бы невозможно осуществить индустриализацию Советского Союза. А без этой последней нам не удалось бы отстоять независимость России.

Что касается последнего, никто и не спорит. Наша Победа была в немалой степени обусловлена тем, что Сталин в считанные годы сумел провести значительный объем работ по индустриализации страны. Только при чем здесь коллективизация деревни? Не надо в этом вопросе верить Сталину на слово. Факты говорят о том, что деньги на индустриализацию ему пришлось брать совсем из других источников.

Однако абсолютное большинство историков и публицистов убеждены в том, что без сталинского обобществления деревни была бы невозможна и индустриализация. При этом никаких аргументов в пользу этого вывода, как правило, никто не приводит, предлагается просто поверить в этот тезис и идти дальше. Вот характерные примеры в этом плане.

Средства на создание промышленности пришлось взять на селе, «деревня была донором индустриализации», пишут Святослав и Екатерина Рыбас^{73}.

Н.И. Капченко не допускает даже тени сомнения в том, что «увязка коллективизации с индустриализацией абсолютно необходима». Более того, он считает, что в тех исторических условиях «было едва ли мыслимо (обойтись) без жестких административных мер»^{74}.

Характерным является само употребление этого эвфемизма — кровь и жизни миллионов людей назвать всего лишь «жесткими административными мерами». Но дело, конечно, не в эвфемизмах, а в сущностном подходе к оценке коллективизации.

«Ход событий подтвердил не только разумность и обоснованность такого курса, — пишет Капченко. — Он подтвердил и отсутствие сколько-нибудь реально обоснованных альтернатив этому курсу»^{75}. Характерна (и типична) аргументация этого автора в пользу своего вывода.

Глухо намекая на то, что упразднение ельцинским правительством в 1990-е годы колхозов привело к резкому снижению продукции сельского хозяйства в России, автор дилогии приходит к далеко идущим выводам.

События 1990-х годов, пишет он, показали, что колхозная «форма ведения хозяйства исторически оправдала себя и выдержала испытание временем. Значит, — пишет он, — не правы те, кто одним махом сметает со страниц истории такой глубокий и исторически обоснованный процесс, каким была коллективизация. И в этом, на мой взгляд, заключается зерно истины, глубокий смысл преобразований давно минувших лет. Сами эти преобразования с точки зрения закономерностей общественного прогресса не подлежат сомнению».

Все дело в том, продолжает он, что «нельзя рассуждать чисто абстрактно, игнорируя суровые реальности той эпохи и всю грандиозность и сложность задачи, которую предстояло решить…

С точки зрения оценки мировой роли Сталина индустриализация и коллективизация предопределили все остальное не только в политической судьбе вождя, но и в решающей мере — значение и место нашей страны в мире на протяжении целой исторической эпохи. Без этих двух компонентов сталинской политической стратегии Советский Союз не стал бы той державой, без участия которой уже нельзя было решать кардинальные вопросы мировой политики и международных отношений. Короче говоря, индустриализация и коллективизация заложили фундамент нашего будущего как великой державы». И резюмирует: «А можно ли было в условиях России осуществить такой поворот мягкими методами? Не стали бы эти мягкие методы и формы первопричиной краха всего грандиозно задуманного плана?»

В чем следует согласиться с Капченко, так это в том, что в оценке таких глобальных с точки зрения национальной истории явлений, какой была сталинская коллективизация, «нельзя рассуждать чисто абстрактно». Однако этот посыл следовало бы применять не только к 1930-м годам, но и — к сегодняшнему дню. Между тем, взятая в конкретном аспекте современность, увы, не подтверждает вывода Капченко о том, что сталинская коллективизация деревни была «исторически обоснованным процессом».

На первый взгляд автор дилогии вроде бы прав. После знаменитого декабрьского (1991 г.) указа Б. Ельцина о немедленном упразднении колхозов (а я своими глазами видел в те дни пришедшую из Москвы в администрацию Тверской области поименную разнарядку о немедленном уничтожении колхозов в этом субъекте РФ) производство зерна в стране действительно резко упало. Тут Н. Капченко не погрешил против истины. Но почему-то при этом он закрывает глаза на то, что потом производство зерна быстро восстановилось и значительно превысило доельцинскую эпоху. Вот цифры.

В 1981—1985 гг., в условиях коллективизированного сельского хозяйства, в среднем за год валовой сбор зерна в России (в границах 1992 г.) составил 92 млн. тонн. А после разгона колхозов наступил спад. В 1994 году — 63,4 млн. тонн, в 1998 — 47,8. Видимо, на эти цифры и опирался Н. Капченко в своих выводах (хотя в тексте своей монографии он этих цифр не приводит). Но, уже начиная с 2000 года, шок от расколхозизации стал проходить. В 2001 году в России было собрано 85,2 млн. тонн, в 2002 — 86,6.^{76} А в 2008 году валовой сбор зерна составил и вовсе 105 млн. тонн. Никогда прежде ни в Российской империи, ни в Советском Союзе на территории нынешней РФ столько зерна не производилось.

Так что, если рассуждать «не абстрактно», к чему призывает Н. Капченко, получается, что его тезис об исторической оправданности колхозизации села опровергает сама жизнь.

И тем не менее коллективизацию «по Сталину» оправдывают как историческую необходимость даже критики сталинизма.

«Во всяком случае, одним из самых веских аргументов в пользу интенсивной коллективизации, — пишет, например, известный в ельцинскую эпоху критик сталинского режима публицист А. Ланщиков, — была необходимость форсировать индустриализацию…»^{77}

Безоговорочно осуждающий сталинский режим в деревне, заведующий кафедрой истории Пензенского государственного педагогического университета Виктор Кондрашин даже в 2008 году не допускал и тени сомнения в том, что сталинская коллективизация деревни была актом необходимым.

«Возвращаясь к вопросу о марксистской модернизации деревни, — пишет он, — хотелось бы отметить главное. Именно модернизация крестьянской России, ее переход посредством народных революций и реформ сверху из аграрной в аграрно-индустриальную и индустриальную стадию развития составляет суть исторического пути страны в XX в. Таким образом, в течение столетия Россия превратилась из страны крестьянской в страну индустриальную. В этой трансформации решающая роль принадлежит сталинской коллективизации. В результате форсированной индустриализации и укрепления сталинского режима российская государственность была сохранена в тяжелейшие годы Второй мировой войны…»

В. Кондрашин находит даже историческое оправдание действиям Сталина в деле коллективизации деревни. «К сожалению, — замечает он, — как показывает мировой опыт, ни в одной стране индустриальная модернизация не проходила безболезненно для крестьянства. В Англии, например, крестьян съели овцы»^{78}.

Здесь, как представляется, надо бы все же видеть отличие английской и российской истории: если в Англии, по образному выражению основоположников марксизма, крестьян «съели овцы», то в России функцию овец в этом плане Сталин «доверил» НКВД. Отличие существенное: овцы, как известно, сажать крестьян в тюрьмы, силой загонять за колючую проволоку и расстреливать не могут, а советское НКВД это делало.

Естественно, возникает вопрос, откуда ведет свое происхождение этот пресловутый тезис? Кто автор его? За кем безоглядно следуют до сегодняшнего дня все сторонники этой «истины»?

Ответ есть: перефразируя Маяковского, следует признать — все эти исследователи просто «чистят себя под Сталина».

2. ПОЧЕМУ СЛУЧИЛАСЬ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ?

Именно генсек еще на июльском (1928 год) пленуме ЦК подробно рассмотрел этот вопрос и обратил внимание партийного актива на то, что «в капиталистических странах индустриализация обычно происходила, главным образом, за счет ограбления чужих стран, за счет ограбления колоний или побежденных стран, или же за счет серьезных более или менее кабальных займов извне». И привел в пример Англию, Германию и Францию.

У нашей страны, сказал он, таких возможностей нет. «Остается одно: развивать промышленность, индустриализовать страну за счет внутреннего накопления». И пояснил: за счет крестьянства. «Это есть нечто вроде “дани” (на крестьянство), нечто вроде сверхналога, который мы вынуждены брать временно (курсив мой. — Вл. К.) для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии…»^{79}

Спустя полтора года, 27 декабря 1929 года, генеральный секретарь выдвинул дополнительный аргумент о необходимости коллективизации деревни в интересах индустриализации. «Можно ли двигать дальше ускоренным темпом нашу социализированную индустрию, имея такую сельскохозяйственную базу, как мелкокрестьянское хозяйство… Нет, нельзя»^{80}.

Строго говоря, сама эта идея — индустриализовать страну за счет ограбления деревни — не сталинская, хотя он, судя по всему, всегда считал ее верной. Идею эту выдвинул впервые даже и не Троцкий, а последовательный его сторонник, бывший (в 1920— 1921 гг.) секретарь ЦК РКП(б) и член Оргбюро ЦК, ведущий советский экономист в 1920—1930 годах Евгений Преображенский.

Еще в 1922 году он разработал план индустриализации страны и предложил деньги на это дело взять в деревне, сформулировав тезис о «первичном накоплении капитала за счет крестьянства».

Преображенский Е.А. (1886—1937), большевик с 1903 года, был близок к Ленину, «левый коммунист», противник Брестского мира и противник НЭПа. Соавтор Н. Бухарина по книге «Азбука коммунизма», которая послужила идейной основой введения политики «военного коммунизма». Проводником этой политики, как известно, был Юлий Ларин (Михаил Залманович Лурье, 1882—1932), сторонник полной отмены денег, сверхцентрализации и повального госпланирования. Дочь Лурье, Анна Ларина, стала позже, будучи еще несовершеннолетней, женой Н. Бухарина и едва не всю жизнь, после ареста Бухарина, провела в ссылках. Е. Преображенский в декабре 1936 года арестован, в июле 1937 года расстрелян по приговору суда.

Многих критиков Сталина занимает вопрос: когда генсек принял решение о проведении коллективизации? И почему решение об этом, с их точки зрения, принято было так резко и почти спонтанно?

Внешне этот якобы поворот, может быть, и выглядит резким и необъяснимым. Но только внешне. На самом деле к решению о проведении коллективизации генсек шел постепенно, до поры до времени скрывая ход своих мыслей. Так, еще на XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 г.), когда Молотов, что называется на голубом глазу, заявил, что переход к коллективизации займет много лет, а те, кто предлагает принудительно изымать у крестьянства «150—200 миллионов пудов хлеба», «тот враг рабочих и крестьян, враг советской власти». Сталин с места бросил реплику на эту эскападу Молотова: «Правильно!»

На самом же деле страна в это время уже стояла на пороге «третьей революции».

Профессор школы славистики Лондонского университета Джефри Хоскинг в 1989 году во втором (для России) издании своей книги, выдержавшей 11 изданий в Англии и США, объяснял это в таких словах:

«Общинное землевладение в России, с которым столкнулся Сталин в 1920-е годы, имело очень крупный недостаток. В то время как крестьянское население России в дореволюционные годы очень быстро росло — примерно с 55 миллионов в 1863 г. до 82 миллионов в 1897 г., — общинное землевладение сильно затрудняло внедрение улучшенного семенного фонда, удобрений или механизмов и препятствовало улучшению почвы». И потому, заключает английский историк, русская деревня была необычайно бедна и не производила товарного зерна вследствие низкой продуктивности крестьянских хозяйств.

Американский исследователь справедливо акцентирует внимание на недостатке товарного зерна, потому что в целом-то зерно было, но производили его крепкие хозяйства. Один из крупнейших знатоков в этой области, И.Е. Зеленин, свидетельствует, что перед коллективизацией Россия впервые стала производить зерна больше, чем в довоенное, царское, время. Так, в 1909—1913 годах в России в среднем за год собиралось 65,2 млн. тонн зерна, а в 1928—1932 годах в среднем за год — 73,6 млн. тонн^{81}. То есть уже к 1928 году частнособственническое сельское хозяйство по результатам своей хозяйственной деятельности на 13% превзошло уровень развития царской России. А вот на сторону крестьяне свое зерно продавали чрезвычайно мало и только в том случае, если их к этому вынуждала экономическая необходимость.

Причина заключалась в том, что сразу после Гражданской войны большевики раздали всю землю поровну крестьянам.

А через семь лет после революции выяснилось, что на селе все вернулось «на круги своя», в деревне началось точно такое же расслоение, какое было на селе и до революции. На крестьянских сходах во время посещения волжских губерний летом 1924 года предсовнаркома Рыков с изумлением отмечал: «…Крестьянство успело расслоиться. Кто так и не встал толком на ноги, мается без лошади и выбивается из последних сил, а кто ухитрился за счет соседей скупить для себя скот, нажиться и даже батрака завести»^{82}.

Такую же картину Рыков отмечал и в 1925 году: 40 процентов крестьян по-прежнему безлошадные^{83}. «Но крестьянин, не имеющий лошади, — восклицал председатель Совнаркома, — и не могущий поэтому вести хозяйство, с трудом может быть назван вообще крестьянином»^{84}.

Оценивая этот процесс социального расслоения, Рыков претензии предъявляет к самим бедным слоям крестьян, которые проявили полное нежелание «выбиваться в люди». Председатель советского правительства пришел к выводу: почти половина крестьянского населения России были бедны потому, что богатыми быть и не хотели.

Большевистское правительство с изумлением обнаружило, что большинству бедноты удобнее было влачить полусонное травоядное существование, не заставляя себя напрягаться ни в умственном, ни в энергетическом плане. Большевики наткнулись на естественное противодействие человеческого материала: тот, «кто был ничем», упорно не желал «становится всем», к чему его призывала строчка из «Интернационала». Он активно хотел остаться «никем» и вести почти травоядный образ жизни. Власть, а не он сам, по его понятиям, должна была дать ему средства к существованию, сам он эти средства добывать не желал. И напрасно Предсовнаркома убеждал массу крестьян перейти к иному образу жизни.

В одном из своих выступлений на сельской сходке Рыков почти умолял крестьян изменить привычный им образ жизни:

«— Надо учиться друг у друга. И в Саратовской, и в Царицынской губерниях, и у немцев Поволжья имеются хозяйства, которые дали в этом году если не удовлетворительный, то все-таки сносный урожай, в то время как соседние хозяйства ничего, или почти ничего, не собрали. Это зависит от того, как обращаться с землей, как засевать, какой иметь севооборот, какова вспашка земли, каково качество семян.

Мне один крестьянин на такие мои слова ответил: “Вы нам только скотину дайте, тогда все будет хорошо”. Я ему сказал, что, конечно, мы скотину будем стараться давать и помощь на сохранение и покупку скота оказывать, но нянчиться с теми, кто свое хозяйство по-умному наладить не хочет, мы не станем.

Раз доказано, что десятина может дать больше, чем дает она при обработке теперешней, то крестьянство должно взяться за землю по-настоящему. Как было при помещиках? Благодаря лучшей обработке помещичья земля давала всегда на 10—20 пудов больше, чем крестьянская земля.

Во многих селах Поволжья я не видел ни одного огорода, который крестьяне выпалывали бы. Все огороды травой заросли, картофель в поле не пропахивается. Крестьянин привык думать, что картошка родится от Господа Бога и не больше, как 200 пудов с десятины. А под Москвой крестьянин из-за 200 пудов и руки марать не станет. Крестьянин рассчитывает на авось: сунул картошку в землю и ждет, что Бог ее будет растить.

Советская власть никогда не оставляет крестьянина в беде, но надо же и ему самому по-настоящему за ум взяться, над своим полем мозгами пораскинуть! Я уже в нескольких местах предложил крестьянам выбрать ходоков и съездить в те хозяйства, где одинаковая земля при одинаковых условиях, но при лучшей обработке уродила в десять раз больше. К таким хозяйствам нужно присматриваться, допытываться, отчего это происходит, и перенимать. Если крестьяне бросят свои прадедовские обычаи, путем мелиорации и другими способами согласно агрономии улучшат обработку земли, то они навсегда избавятся от того, чтобы каждые три года постигал их неурожай и голод»^{85}.

К 1927 году положение в сельском хозяйстве складывалось тревожное. 40 процентов крестьянских хозяйств оказалось и без земли, и без рабочего скота, а 52,3 процента хозяйств имело только одну лошадь^{86}. Иными словами, 92,3% крестьянских хозяйств не могли производить товарное зерно. Как уже говорилось выше, зерна в стране было много, но принадлежало оно всего лишь 7% крестьянских хозяйств.

Ситуация в деревне складывалась интересная. Абсолютное большинство крестьян, которым большевики после Гражданской войны предоставило землю, эту собственность, что называется, «расфурыкали» и пошли в батраки к тем, кого Ленин окрестил кулаками.

Фактически весь объем зерна, произведенного на продажу, сконцентрировался в руках 7—8% крепких крестьян. А это были очень самостоятельные люди, которые высоко ценили себя и свой труд и добровольно подчиняться большевикам не собирались. Знаю это хорошо по поведению своего деда и своего отца из сибирского села Успенка.

Большевистское правительство могло взять это зерно у них только при добровольном согласии последних. А они соглашались на эту операцию только в обмен на промышленные товары, которых у правительства не было, или же при повышении цен на зерно, на что оно также не соглашалось. Сталину как воздух необходимо было товарное зерно, чтобы осуществить свои планы по реорганизации страны. Но у него не было ни малейшей возможности для маневра. Не было даже государственных запасов зерна (решение о создании государственных хлебных запасов Сталин провел только в 1932 году).

Сложившаяся в сельском хозяйстве ситуация требовала от высшего руководства страны неординарных решений, но в 1927 году эти решения даже не просматривались. У генсека, судя по всему, решение этой проблемы уже вызревало, но он предпочитал отмалчиваться. В верхах партии все еще шла жестокая борьба за ленинское наследство, и ему было не до «таких мелочей».

В дискуссию по сельскому хозяйству генсек включился только после того, как в январе 1928 года Л. Троцкий был выслан в Алма-Ату. Зиновьев и Каменев к этому времени растеряли все свои козыри в борьбе за власть, а Бухарин запутался в метаниях между этими двумя и Сталиным. Политическое поле более или менее расчистилось, что позволило генсеку сконцентрировать свое внимание на строительстве фабрик и заводов. Однако для форсирования индустриализации, считал Сталин, нужно было прежде решить проблему запасов товарного зерна, то есть действительность толкала его к тем или иным, но во всех случаях — к решительным действиям во взаимоотношениях с деревней.

В январе 1928 года выяснилось, что, несмотря на высокий урожай, государство сумело засыпать в свои закрома только 300 миллионов пудов хлеба. Это был не холодный, это был ледяной душ для Сталина, потому что в 1927 году, при более низком урожае, в закрома было засыпано 430 миллионов пудов зерна.

И генсек приступает к действиям. В конце декабря 1927 года генсек предупреждает на партийном съезде о том, что грядет коллективизация, а уже 15 января 1928 года Сталин выезжает в Западную Сибирь и на заседании Бюро Сибирского крайкома ВКП(б) в Новосибирске произносит речь «О хлебозаготовках и перспективах развития сельского хозяйства», где предупреждает, что «частичной коллективизации сельского хозяйства …совершенно недостаточно для того:

а) чтобы поставить на прочную базу вполне достаточное снабжение всей страны продовольствием с обеспечением необходимых резервов продовольствия в руках государства,

б) чтобы добиться победы социалистического строительства в деревне, в земледелии».

И далее. Кулак, говорит генсек, саботирует хлебозаготовки. Чтобы заставить его не делать этого, против кулака следует применять статью Уголовного кодекса о спекуляции. Если прокурорские и судебные власти не готовы к этому действию, следует менять прокурорских и судебных работников немедля. Но чтобы «поставить хлебозаготовки на более или менее удовлетворительную основу, нужны другие меры. Какие именно меры? Я имею в виду развертывание строительства колхозов и совхозов».

И какое бы выступление Сталина в этот год ни взять, всюду он ведет одну линию: максимальное расширение колхозного строительства. Если еще весной 1928 года в 5-летнем плане Наркомзема и Колхозцентра РСФСР значилось, что к 1933 году, т.е. к концу 5-летки, намечалось объединить 1,1 миллиона хозяйств (4 процента), то летом 1928 года Союз сельхозкооперации поднял цифру до 3 миллионов хозяйств (12 процентов), а на апрель 1929 года в пятилетнем плане уже значилась цифра 4—4,5 миллиона хозяйств (16—18 процентов). Буквально за один год планы коллективизации выросли в четыре раза.

Сразу после сталинской командировки в Сибирь на селе началась вакханалия насилия. Известные ученые-аграрники В.П. Данилов и Н.А. Ивницкий писали в 1989 году: «На места последовали подписанные И.В. Сталиным директивы с угрозами в адрес партийных руководителей». На места выехали комиссии ЦК во главе с членами Политбюро.

«Во время этих инспекций были сняты с работы и подвергнуты наказаниям, вплоть до исключения из партии, многие десятки местных работников — за “мягкотелость”, “примиренчество”, “срастание с кулаком” и т.п. Волна замены партийных, советских, судебных и хозяйственных работников прокатилась тогда по всем районам. На Урале, куда для обеспечения плана хлебозаготовок был командирован В.М. Молотов, за январь—март 1928 года были отстранены 1157 работников окружного, районного и сельского аппаратов….

Началось закрытие рынков, проведение обысков по крестьянским дворам, привлечение к суду владельцев не только спекулятивных хлебных запасов, но и весьма умеренных излишков в середняцких хозяйствах. Суды автоматически выносили решения о конфискации как товарных излишков хлеба, так и запасов, необходимых для производства и потребления. Изымали часто и инвентарь. Аресты в административном порядке и тюремные заключения по приговорам судов довершают картину произвола и насилия, чинимого в деревне зимой и весной 1928 года… В ход пошла и статья 58—10 УК РСФСР (контрреволюционная агитация), она применялась против тех, кто осмеливался вслух осуждать насилие»^{87}. Россия столкнулась с личной озлобленностью генерального секретаря ЦК против крестьянства, которая ранее никак не проявлялась. Откуда она вдруг появилась, эта озлобленность?

Мой род и по материнской, и по отцовской линии с XVIII века живет в Сибири. В 1950-е годы еще были живы старики, которые рассказывали, что, когда Сталин в ходе его поездки по Сибири встречался в деревнях на сельских сходках с хлеборобами и пытался убедить пришедших на встречу с ним сибиряков продать хлеб по государственным ценам, в одной из деревень над ним в глаза начали издеваться крепкие крестьяне. Лузгая семечки и сплевывая шелуху от них ему под ноги, мужики якобы сказали генсеку: «Уговариваешь отдать хлеб за бесценок? А ты погорбаться за этот хлеб, а потом уж и проси отдать его тебе задарма. А впрочем, если ты сейчас нам здесь спляшешь, может быть, мы и дадим тебе хлеба». Рассказывали, что Сталин бледнел от бешенства от такого публичного унижения.

Не знаю, может быть, он и действительно не смог забыть этого унижения и, вернувшись в Москву, принял решение сломать крестьянство через колено. Не кулака как социальный слой, а именно крестьянство как класс, широко использовав для этого маргинальные слои деревни, то есть не просто представителей бедноты, но той именно бедноты, которая и бедна была потому, что сама не хотела трудиться, но при этом испытывала жгучую зависть к тем, кто трудился, не покладая рук и, естественно, создавал для себя и своей семьи материальный достаток.

Такие люди на селе были, и было их немало. Они только и ждали того момента, когда власть спустит их с цепи и натравит на богатых крестьян, то есть когда можно будет поживиться за чужой счет. Предчувствие не обманывало эту категорию сельских люмпенов. Вот только не могли они предположить, что вслед за этим их тоже загонят в колхозы и лишат и награбленного имущества, и самой свободы.

Сталин же в буквальном смысле был захвачен мыслью о том, что если ему удастся осуществить модернизацию деревни по его плану, «если развитие колхозов и совхозов пойдет усиленным темпом, то нет оснований сомневаться в том, что наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире»^{88}.

Первый этап «сплошной коллективизации» специалисты относят к зиме — началу весны 1930 года.

В ноябре того же года состоялся Пленум ЦК, в резолюции которого была поставлена «задача сплошной коллективизации перед отдельными областями». Партийное руководство Украины, Нижней и Средней Волги, Северного Кавказа взяли обязательство провести на своих территориях сплошную коллективизацию к лету 1931 года. Но уже в декабре 1929 года ЦК ВКП(б) потребовал от всех регионов закончить коллективизацию к весне 1930 года!

И действительно, к началу января 1930 года, выполняя указание Политбюро ЦК обеспечить «бешеные темпы коллективизации», в колхозах уже числилось 20 процентов крестьянских хозяйств, а к началу марта 1930 года — свыше 50%. Крестьян загоняли в колхозы силой. На местах был выброшен лозунг «Догнать и перегнать передовые районы по темпам коллективизации!». А «передовые районы» (Нечерноземная полоса, Северный Кавказ, Средняя Азия, Нижняя Волга) взяли на себя обязательства к осени 1930 года обеспечить коллективизацию 100% крестьянских хозяйств.

3 февраля 1930 года передовая статья «Правды», написанная по личному указанию генерального секретаря, предупреждала, что «последняя наметка коллективизации — 75% бедняцко-середняцких хозяйств в течение 1930—1931 года не является максимальной».

3. ДЕРЕВНЯ ВСТАЛА НА ДЫБЫ. СТАЛИН ИСПУГАЛСЯ, НО НЕ ОТСТУПИЛ

«Если бы немедленно не были приняты меры против искривления партлинии, мы имели бы теперь широкую волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших низовых работников была бы перебита крестьянами, был бы сорван сев, было бы подорвано колхозное строительство и было бы поставлено под угрозу наше внутреннее и внешнее положение».

Эти слова принадлежат Сталину. Они сказаны им в закрытом письме Политбюро ЦК ВКП(б) 2 апреля 1930 года в оправдание того, почему он был вынужден выступить со статьей «Головокружение от успехов». Эта знаменитая статья появилась в «Правде» вследствие того, что деревня не хотела принимать насильственный загон в колхозы. Несмотря на то, что во всех средствах массовой информации, включая кино, шло оголтелое пропагандистское наступление на кулака и агитация за колхозы, деревня встала на дыбы. Но главный печатный орган правящей партии газета «Правда» накала не сбавляет, требует «объявить войну не на жизнь, а на смерть кулаку и в конце концов смести его с лица земли», «не либеральничать» с кулачеством, «мешающим развертыванию коллективизации», призывает «беспощадно бить по кулацкой агентуре, обрушить на ее голову тяжелый кулак пролетарской диктатуры».

Как явствует из секретных донесений ОГПУ тех лет, чекисты на местах эти призывы не могли истолковать никак иначе, как указание на планомерное физическое уничтожение кулаков и членов их семей.

А власти на местах, испытывая сильное давление из Москвы с требованием поднять темпы коллективизации, продолжали насильственно загонять в колхозы всех подряд. В ответ рос вал недовольства, прорывавшегося в открытые протесты крестьян и даже в вооруженные выступления.

В январе 1930 года зарегистрировано 346 массовых выступлений, в которых участвовало 125 тысяч человек, в феврале — 736 выступлений и более 220 тысяч участников. За первую половину марта — 595 выступлений и 230 тысяч участников, не считая Украины, да еще 500 выступлений на Украине. В марте 1930 года в Белоруссии, Центрально-Черноземной области, на Нижней и Средней Волге, Северное Кавказе, в Сибири, на Урале, в Московской, Ленинградской, Западной, Иваново-Вознесенской областях, в Крыму и Средней Азии было зарегистрировано 1642 массовых выступления, в которых приняли участие 750—800 тысяч человек. А всего, по данным ОГПУ, за январь—апрель 1930 года произошло 6117 выступлений, насчитывавших 1 755 300 участников^{89}.

Только в марте 1930 года и только на Украине был зарегистрирован 521 теракт… в ЦЧО — 192, в том числе 25 убийств. В Западной Сибири за 9 месяцев 1930 года — более 1000 терактов, из них 624 — убийства и покушения. На Урале в январе—марте было 260 случаев, …в Новгородском округе Ленинградской области — 50 случаев. И это только зарегистрированная вершина айсберга. За осень и зиму 1929—1930 годов на имя Сталина и Калинина поступило из деревни более 90 тысяч писем с жалобами, протестами, описаниями творившегося насилия.

Крестьяне сопротивлялись стихийно, вымещая естественную злобу на проводниках партийной политики. Росло количество физических расправ над представителями партийных властей на местах и над так называемыми колхозными активистами, большинство которых составляли деревенские маргиналы. Эти последние, которые, как правило, не имели собственного хозяйства, с огромной энергией кинулись исполнять январское (1930 года) постановление Политбюро ЦК «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Тем более что Постановление ЦК не только предписывало конфисковывать у зажиточных крестьян средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, семенные запасы зерна и так далее, но и прямо указывало, что 25% от конфискованных материальных ценностей «колхозные активисты» могут растаскивать по своим домам.

Сельские маргиналы вели себя сверхактивно, но росла и озлобленность тех, кого они грабили. Деревня вставала на дыбы. И генсек испугался. В феврале 1930 года ЦК партии дал директиву о неприемлемости спешки при организации колхозов и даже о прекращении раскулачивания в тех регионах, где еще не началась сплошная коллективизация.

А 2 марта 1930 года в «Правде» появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», где он осудил стремление местных властей немедленно обобществить все, вплоть до куриц, назвал эти устремления «головотяпством» и заявил, что «надо положить конец этим настроениям». Правда, одновременно с этим сообщил, что по состоянию на 20 февраля 1930 года 50% крестьянских хозяйств уже коллективизировано и что «коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным».

Это не было изменение политики. Это было всего лишь временное отступление. Генсек испугался разворачивания крестьянской войны против возглавляемого им политического режима. К такому масштабному стихийному сопротивлению он не был готов. К подавлению крестьянских восстаний еще не была готова армия, НКВД, не была настроена на нужный камертон и пропагандистская машина.

Много хуже было то, что к сталинскому отступлению не был готов партийный актив на местах. Статья Сталина прозвучала для партийных властей как гром среди ясного неба. Многие из них оказались обескуражены таким неожиданным поворотом в политике ЦК. В Москву потоком пошли письма с резкими протестами. Сталин был вынужден объясняться с партийным активом на местах. 2 апреля 1930 года в низы пошло закрытое письмо ЦК ВКП(б), где было прямо сказано: «Если бы не были немедленно приняты меры против искривления партлинии, мы имели бы теперь широкую волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших низовых работников была бы перебита крестьянами, был бы сорван сев, было бы подорвано колхозное строительство и было бы поставлено под угрозу наше внутреннее и внешнее положение».

Между тем крестьяне поняли это выступление генсека по-своему, так, как им было выгодно понять. После опубликования этой статьи коллективизация приостановилась. Начался даже процесс фактического распада колхозов, массовых выходов из них.

Но к январю 1931 года генсек подготовил соответствующим образом репрессивный и пропагандистский аппарат и вернулся к своей политике войны с крестьянством, пошел на самые жестокие меры насильственного воздействия на крестьян, чтобы загнать их обратно в колхозы. Как написал Шолохов в «Поднятой целине», «старое начиналось сызнова».

А вот крестьяне возвращаться к «старому» не хотели никак. Массовые выступления как колхозников, так и единоличников вновь прокатились по Украине, Северному Кавказу, Западной Сибири. Доходило и до вооруженных столкновений. Только за три последних месяца 1931 года было зарегистрировано 53 тысячи выступлений, а за первые три месяца 1932 года — 55,4 тысячи. Власть вела себя жестко, если не сказать жестоко. Восстания были подавлены с использованием войск ОГПУ и армии. Начались массовые выселения крестьян в Сибирь и в северные области. Гребли всех, не только так называемых кулаков, но и середняков, и бедняков, и даже членов партии, лишь бы выполнить разнарядку по репрессиям (плановые цифры таких выселений спускались сверху).

И к 1932 году с помощью армии и НКВД коллективизация фактически завершилась. 22 июня 1932 года находившийся на четырехмесячном отдыхе в Сочи, а фактически — на реабилитации (война с крестьянством ощутимо подорвала физические и нервные силы генсека) Сталин пишет Кагановичу: «…необходимо дать в “Правде” передовую об итогах весенней посевной кампании. В статье надо подчеркнуть, что сводки Наркомзема документально устанавливают полную победу колхозов и совхозов в сельском хозяйстве, так как удельный вес единоличного сектора не составляет в этом году и 20 процентов, тогда как удельный вес колхозов и совхозов превышает 80 процентов всей посевной площади. В статье надо обругать грубо и резко всех лакеев капитализма, меньшевиков, эсеров и троцкистов, а также правоуклонистов, сказав, что попытки врагов трудящихся вернуть СССР на капиталистический путь окончательно разбиты и развеяны в прах, что СССР окончательно утвердился на новом, социалистическом пути, что решительную победу социализма в СССР можно считать уже завершенной»^{90}.

26 июня такая передовица в «Правде» была опубликована. В тексте ее были полностью воспроизведены слова из сталинской телеграммы.

А 7 января 1933 года, на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК, генсек доложил:

«Партия добилась того, что колхозы объединяют теперь свыше 60% крестьянских хозяйств с охватом свыше 70% всех крестьянских площадей, что означает перевыполнение пятилетки в три раза.

Партия добилась того, что вместо 500—600 миллионов пудов товарного хлеба, заготовлявшегося в период преобладания индивидуального крестьянского хозяйства, она имеет теперь возможность заготовлять 1 млрд. 200 млн. — 1 млрд. 400 млн. пудов товарного зерна ежегодно».

Конечно, бросается в глаза несоответствие цифр из сочинской телеграммы и из доклада на Объединенном Пленуме ЦК, но это говорит, по-видимому, только о том, что Сталин в этот период сознательно шел на искажение действительности в пропагандистских целях.

Однако многие из тех крестьян, кто избежал выселения, не перестали протестовать против сталинских методов коллективизации. Несмотря на запугивание местных властей, люди в массовом порядке «голосовали ногами»: бегство из колхозов продолжалось.

Советская пресса била в литавры по поводу «нового подъема колхозного движения», а в это же время Наркозем СССР направляет в ЦК ВКП(б) секретную записку под весьма откровенным названием: «О массовом выходе из колхозов в октябре 1931 — феврале 1932 года», где докладывает руководству партии, что на селе начался «массовый отток из колхозов». Сообщалось, в частности, что за указанный период из колхозов самотеком выбыло 167,5 тысячи хозяйств: в Казахстане — 37,2 тысячи, на Северном Кавказе — 32,4 тысячи, в Нижне-Волжском крае — 27,2 тысячи и т.д.^{91} В апреле 1932 года Секретно-политический отдел ОГПУ сообщал в ЦК ВКП(б), что крестьяне сотнями тысяч без ведома правлений колхозов и сельсоветов, покидают колхозы и уходят на заработки в города^{92}.

А те, кто не мог удариться в бега, слали в Центр жалобы и письма-протесты. Работавший в архивах И.Е. Зеленин пишет, что Комиссия ВЦИК установила, что только в 1931 году и только от крестьян ЦЧО во власть поступило 400 тысяч жалоб.

Это были не письма, это был стон крестьян, пронизанный чувством безысходности.

Вот типичные письма во власть. Февраль—апрель 1931 года.

— Дубов. Землянский район ЦЧО. «Сейчас везде и всюду один звон — долой кулака, стереть его с лица земли. Но я наблюдаю, какая работа идет. Стали кулачить тех, которые вечно жили по батракам. Советские служащие стали как попы. Говорят на каждом собрании о равенстве и братстве, где же это равенство — сами ходят одевши и обувши, а крестьянин гол и бос, да еще не стали давать хлеба вволю, который он сам выращивает».

— Л. Зайцева. Почепский район Западной области. «В советской стране существует принудительный труд. Пришлют повестку кубометров на 100. Крестьянин не успел опомниться, а несут уже штраф от 50 до 100 рублей. Крестьяне истощали от налогов, которых не перечесть. Берут последних овечек, коров, а сам можешь в Соловки угодить, если к сроку не выполнить. Вот наша и свободная страна, а милиция не уезжает из деревень — все пишет протоколы, скот за штрафы берет… Сейчас из домов выбрасываются полуголодные и полураздетые дети, плач и крики раздаются ужасные… Ни в одной стране нет такого насилия, как в России. Кто бы ни приехал, грозит нам тюрьмой и ссылкой. У нас не строится социализм хозяйственный, у нас уже построен социализм тюремный, штрафов и насильственного труда. Вот ваш социализм. Просим пропустить этот письмо в газету, но, конечно, вы эту правду не пропустите».

— Деревня Луховицы Московской области (без подписи). «Говорят, что советская власть не хочет погибели крестьян? Но это только на словах, а на деле мы, крестьяне, видим гибель. Землю насильно отбирают, самообложения и разных налогов без отказа. Надо сделать в Москве виселицу и по нескольку человек в день вешать. Тогда вся земля станет вашим владением. Разве крестьянин не дает власти хлеба, денег? Все дает по возможности. Но сейчас крестьянин раздет и разут и еды нет. Как тут жить? Власть с нами не считается. Нехорошо, товарищи».

— Колхозники Копылова, Глухова, Чуркина и другие. С. Алтай, Новоузенского района Нижней Волги. «Вы хорошо пишете обо всем. У нас, дескать, в СССР все хорошо, строятся заводы, растет сельское хозяйство, крепнут колхозы и совхозы, но мы просим взглянуть вовнутрь всего этого. Мы в колхозе второй год. Был недород, и сейчас толпы оборванных, полуголодных людей весь день толпятся и просят одежды и хлеба. Мы добили скотину, много погибло от бескормицы, остальная взята на мясозаготовки. Никто этого почему-то не замечает. По газетам все хорошо, а на деле — жить нельзя… У крестьян-бедняков и середняков отнимают последнюю, а потом ее губят. Твердые задания даются беднякам, тащат последнюю телку, люди дышут огнем, проклинают Сталина, который создал эту скорбь…

У вас в газете все хорошо, все в порядке, а мы думаем, в порядке только Москва, Кремль и Сталин. Ему со всех концов СССР пишут, что все благополучно, а он верит и раздувает свое лицо шире. Сталину надо самому посмотреть все, что творится… Сидя в Москве, легко говорить: “у нас строительство, рост, а у капиталистов кризис”. Какое нам дело до капиталистов, когда у нас разруха и голод? Мы настойчиво просим поместить наше письмо».

— Н.К. Загонов, с. Бугрово, Руднянского района Западной области. «В области коллективизации имеются опять “левые” перегибы…Районные работники применяют меры принуди тельного характера по организации прилива. Твердые задания предъявляют к крестьянам-середнякам и даже к беднякам, если последние добровольно не вступают в колхозы. В результате воодушевленности масс нет никакой, и прилив этот бумажный, не жизненный… в колхозы загоняют всех силой…

Крестьянство, находясь в таких условиях, ждет с нетерпением прихода интервентов, которые их освободят от коммунистического гнета…»

— Ф.С. Гоинский, с. Крамлино Парфеновского района Тверской области. «По всему громадному Союзу ССР расплодились многочисленные комиссары, ударники, бригады… мнимых кулаков-крестьян то и дело сажают в тюрьмы… Большевики-ленинцы сморили многих граждан голодом, раздели и разули, обложи ли крестьян непосильными налогами… Многие русские храмы превратили в склады… отобрали церковную утварь, сбросили колокола… Христианство есть религия взаимной любви между людьми, искренней дружбы. Социализм же есть религия ненависти, зависти, вражды между людьми».

Люди писали не только во власть. Потоком шли письма в газеты. Из сводки ненапечатанных крестьянских писем в газету «Известия» в феврале—марте 1932 года.

— Иван Литвинов, д. Лобовки Новооскольского района ЦЧО. «По всему нашему району каждый день целыми обозами ездят украинские голодающие крестьяне, колхозники и единоличники, за какой-нибудь кусок хлеба они отдают все свое барахло, все, что есть. Когда их спрашивают — почему вы голодаете? Они отвечают: “Урожай у нас был хороший, но советская власть до тех пор заготовляла наш хлеб… пока не остались без фунта хлеба… забрала хлеб до зерна, обрекая на голод и нищету — хуже, чем при крепостном праве… голодные обозы всюду, куда приедут, наводят панику и распространяют враждебные речи против советской власти”».

— г. Актюбинск, Казахстан, аноним. «Тов. Редактору. Прошу ответить, имеет ли право местная власть насильно отбирать единственную корову? При этом требуют расписку, что корова сдана добровольно, и стращает, что в случае невыполнения посадят в тюрьму за срыв мясозаготовок. Чем жить?».

— Я.М. Бондаренко, с. Тарасово, Красноярский край, Камышинский округ. «Люди с. Тарасова голодают, с голоду пухнут. Некоторые уезжают в г. Козлов на заработки и на покупку хлеба.

Остались только, как во время войны, женщины, дети и старики. Все проклинают советскую власть. Не знаем, как будет с третьей большевистской весной, потому что нет не только семян, но даже людей и тягловой силы».

— И.П.Степанов, Новочеркасск и Шахты. «На бумажках пи шут про колхозные достижения. Забрали весь до зернышка хлеб, даже на посев не оставили… разорили единоличников, разоряют колхозников, берут последнюю корову, запрещают держать свинью… Чем жить? Кооперация ничего кроме водки не продает. Неужели голод и безмерное насилие укрепит советскую власть? Неужели для социализма нужно безмерное страдание миллионов трудящихся крестьян, их слезы, их проклятия и смерть? …Сегодня среди 160 миллионов населения так мало симпатизирующих советской власти».

А вот письмо представителя местной сельской интеллигенции.

— Федорийцева, Солдатский сельсовет, ЦЧО, Шатиловский район. «Хотя вы, т. Сталин, и есть ученик Ленина, но ваше поведение не ленинское. Ленин учил: фабрики — рабочим, землю — крестьянам, а что вы делаете? Не только землю, но и скотину, хату, скарб отбираете от середняков и бедняков. Если вы выгнали Троцкого и называете его контрреволюционером, то вы, т. Сталин, самый настоящий и первый Троцкий и ученик не Ленина, а Троцкого. Нас в политкружке учили, что Троцкий предлагал усиленно строить тяжелую индустрию за счет мужика. Первоначальное накопление в капиталистических странах происходило за счет обездоленных крестьян, разоренных ремесленников, за счет детей бедняков. А первоначальное накопление у нас происходит за счет миллионов честных трудящихся крестьян, их жен и детей, точь-в-точь по рецепту капиталистических акул, Троцкого и Сталина… Вы, т. Сталин, должны знать, что союз со 130-миллионной массой крестьян вы разбили и что последствия этого будут самые мрачные для советской власти. Утерянное доверие масс к советской власти вам не восстановить».

Можно только догадываться, до какой степени отчаяния была доведена эта работница сельсовета, наблюдая за происходящим, и какая судьба ее ждала в дальнейшем, поскольку она, в последней степени отчаяния, подписала письмо собственным именем.

— Письмо без подписи бывших красных партизан из колхоза им. К. Маркса АССР немцев Поволжья. Сентябрь 1931 года. «Мы, колхозники, шлем Сталину проклятие вместо рапорта… Замучил ты нас, совсем разорил своими бюрократическими шагами и планами, сделал ты нас рабами и отнял у нас свободу, кровью завоеванную нами, стали мы хуже, чем были наши деды, барскими. Нет нам ни одежды, ни хлеба, работаем как скот, голодные, разутые, раздетые… Будет ли конец этому? Когда же мы будем хозяевами? …Мы, красные партизаны, которые завоевали вам престол не для того, чтобы выжимали вы из нас последнюю кровь…

Вам за нашу кровь не простим — отомстим местным брехалам, коммунистам, которые насильственным путем отнимают у нас, бедняков, последних телят и овчишек, горько они им достанутся… Во все газеты посланы копии нашего рапорта, если уж везде не напечатают, то не есть наше свободное пролетарское слово, а кругом один обман»^{93}.

Письма подобного рода, и гораздо более крутые, можно приводить и приводить. Их не тысячи, сотни тысяч. Но общая картина и так ясна.

4. РАСКУЛАЧИВАНИЕ: ТРАГЕДИЯ МИЛЛИОНОВ

Главным элементом войны Сталина с крестьянством была не сама коллективизация, а так называемый процесс раскулачивания.

Проблема «Сталин и раскулачивание» вообще-то достойна отдельного рассмотрения. Меня удивляет, что до сегодняшнего дня исследованию этой проблемы всё еще не посвящены специальные монографии, не защищены диссертации. Ведь тема достойна такого внимания.

Хотя бы потому, что у Сталина далеко не сразу возникла идиосинкразия по отношению к этому социальному слою. Это Ленин и его последователи испытывали ненависть к крепкому крестьянину, еще со столыпинских времен назвав его кулаком. Г. Зиновьев, автор теории и практики «военного коммунизма» Юлий Ларин и другие ненавидевшие русское крестьянство интернационалисты считали его главным противником советского строя. Это они сразу после отхода Ленина от дел подхватили от него флаг борьбы с русским крестьянством и требовали от руководства РКП(б) формирования самой жесткой политики в отношении 80% населения России.

Сталин вплоть до 1929 года отрывать топор войны с русским крестьянством воздерживался. 9 июня 1925 года, выступая перед слушателями Коммунистического университета имени Свердлова, он даже заявил, что партия «не заинтересована в разжигании классовой борьбы» на селе. Нужно, сказал он, «идти к союзу с середняком. Я думаю, что из 100 коммунистов 99 скажут, что партия всего больше подготовлена к лозунгу — бей кулака. Дай только, — и мигом разденут кулака. А вот что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается. Вот почему я думаю, что в своей борьбе против обоих уклонов партия все же должна сосредоточить огонь на борьбе со вторым уклоном».

Этого Сталину показалось мало, и в другой части доклада он уже впрямую ударил по Ларину, прочно связав того с Зиновьевым. Критике генсек подверг тезис Ларина о необходимости приступить немедленно ко «второй революции» в деревне: «…Тов. Ларин, этот сторонник “второй революции в деревне”, не замедлил присоединиться к Зиновьеву, но у нас с ним есть разногласия, и мы должны здесь отмежеваться от него». «…Но тут, к сожалению, припутывается тов. Лариным его схема “второй революции” против засилья кулака, что не разделяется нами, что сближает его с Зиновьевым и что заставляет меня несколько отмежеваться от него»^{94}.

В российской сталиниане иногда встречаются авторы с ясно выраженным желанием развести по разным сторонам процесс коллективизации и раскулачивания. Так, Е. Прудникова пишет: решение о раскулачивании у Сталина возникло внезапно и спонтанно, а коллективизация была глубоко продуманным решением.

Это, пишет Прудникова, «два совершенно разных процесса. “Наступление на кулака” началось в связи с саботажем хлебозаготовок, а коллективизация — это аграрная реформа»^{95}.

Да, раскулачивание — процесс действительно отдельный, даже автономный, который начался в ходе коллективизации деревни, но не закончился вместе с ней. Он выделялся из процесса коллективизации даже и по временным рамкам. Колхозизация деревни в принципе закончилась в 1934 году, а с кулаками Сталин продолжал бороться еще долго, вплоть до начала Второй мировой войны, и осуществлял это систематично и в массовом порядке. Сегодня уже обнародовано в достаточном количестве фактов и цифр, которые подтверждают этот вывод. Но отделять его от коллективизации только на том основании, что Сталину пришла в голову эта мысль, так сказать, спонтанно, под влиянием момента, мне представляется неверным. На мой взгляд, это две стороны одной медали. Это разные стороны, но ни без одной из них медали нет.

Размышление № 2

Примечательно, что если неизбежность коллективизации генсек до самой смерти много и охотно объяснял необходимостью кардинального решения зерновой проблемы, то про раскулачивание он всегда говорил крайне скупо. Почему? Как мне представляется, потому, что цель раскулачивания была не в колхозизации деревни, а в уничтожении крестьянства как класса, в котором он чувствовал (именно чувствовал) главного противника всем своим начинаниям.

Ленин главным своим личным врагом считал интеллигенцию и православное духовенство, а Сталин — еще и русское крестьянство.

Ненависть к крепкому крестьянину и всем членам семей так называемых кулаков имела у Сталина характер устойчивой идиосинкразии. Интересную зарисовку в этом плане оставил нам современник Сталина, известный литературный критик и историк Вячеслав Полонский (настоящая фамилия — Гусин, (1886—1932). Вот что записал он в своем дневнике.

Существует версия, восходящая к рассказу одного из руководителей РАПП В.А. Сутырина, записанному Л.А. Разгоном в 1980-х годах, спустя 40 лет, — что именно И.М. Беспалов, редактор журнала «Красная новь», «пропустил» в журнал рассказ Андрея Платонова «Впрок».

По словам Сутырина, привезенный курьером в Кремль (это был июнь 1931 года), он увидел в приемной Сталина Фадеева. Когда им предложили пройти в кабинет, где за длинным столом сидели члены Политбюро ЦК — Калинин, Ворошилов, Молотов и другие, — Сталин, державший в руках номер «Красной нови», спросил Фадеева:

«— Вы редактор этого журнала? И это вы напечатали кулацкий и антисоветский рассказ Платонова?

Побледневший Фадеев сказал:

— Товарищ Сталин! Я действительно подписал этот номер, но он был составлен и сдан в печать предыдущим редактором. Но это не снимает с меня вины, все же я являюсь главным редактором, и моя подпись стоит на журнале.

— Кто же составил номер? Фадеев ответил <…> Сталин вызвал Поскребышева.

— Привези сюда такого-то. — И, обернувшись к нам, сказал: «Можете сесть».

Мы сели. И стали ждать <…> открылась дверь и, подталкиваемый Поскребышевым, в комнату вошел бывший редактор И.М. Беспалов. Не вошел, вполз, он от страха на ногах не держался, с лица его лил пот. Сталин с удовольствием взглянул на него и спросил:

— Значит, это вы решили напечатать этот сволочной кулацкий рассказ?

Редактор ничего не мог ответить. Он начал не говорить, а лепетать, ничего нельзя было понять из этих бессвязных звуков.

Сталин, обращаясь к Поскребышеву, который не вышел, а стоял у двери, сказал с презрением:

— Уведите этого… И вот такой руководит советской литературой… — И, обращаясь к нам:

— Товарищ Сутырин и товарищ Фадеев! Возьмите этот журнал, на нем есть мои замечания, и завтра же напишите статью для газеты, в которой разоблачите антисоветский смысл рассказа и лицо его автора. Можете идти»^{96}.^[1]

О Платонове Сталин отзывался: «Мерзавец!», «Подлец», «Контрреволюционный пошляк!», «Болван!», а общая резолюция гласила: «Рассказ агента наших классовых врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту. P.S. Надо наказать автора и головотяпов так, чтобы наказание пошло им “впрок”. Номер “Красной нови“ с замечаниями Сталина хранится в рассекреченной на сегодняшний день части его архива».

А.А. Фадеев 3 июля 1931 года в газете «Известия» опубликовал статью под названием «Об одной кулацкой хронике», которую закончил пересказом сталинских слов: «Коммунисты, не умеющие разобраться в классовой сущности таких “художников “, как Платонов, обнаруживают классовую слепоту, непростительную для пролетарского революционера.

И потому нас, коммунистов, работающих в “Красной нови”, прозевавших конкретную вылазку агента классового врага, следовало бы примерно наказать, чтобы наука пошла впрок».

Номер «Красной нови» с «бедняцкой хроникой», несмотря на крайнее раздражение Сталина, не был изъяты из продажи и библиотек, чему подвергся номер «Нового мира» с «Повестью непогашенной луны» Б. Пильняка, и оставался доступным всем интересующимся.

Остается добавить только, что И.М. Беспалов был в 1937 году расстрелян 37 лет отроду, а Б.А. Пильняк (настоящая фамилия Вогау) расстрелян в 1938 году, 44 лет отроду.

Сталин иногда говорил, что он ценит русский народ. Но это был не более чем камуфляж. Когда он в ходе коллективизации приступил к уничтожению русского крестьянства, то фактически замахнулся на то, чтобы уничтожить не крестьян как основополагающий класс России, но саму базу тысячелетней культуры всего русского народа, которая формировалась именно в толще крестьянской (читай — народной) массы.

В самом деле, откуда пошли русские пословицы и поговорки? Где черпали Чайковский и Глинка материал для создаваемой ими музыки? Откуда Пушкин брал сюжеты для своих сказок? На чем, на какой фактической базе вырос русский народный язык Тургенева? На чем вообще зиждется вся русская культура, которую знает мир? Все это основой своей стоит на крестьянской (читай — народной) почве. Вот ее-то, эту почву, фундамент русского образа жизни, Сталин и надломил своей коллективизацией.

К концу 1930-х годов Генсек как бы «прозрел» и начал делать шаги в защиту тысячелетней русской культуры. Именно Сталин идеологически неожиданно уничтожил авторитет Демьяна Бедного, который в 1930-х годах вдруг принялся оплевывать русское устное народное творчество, русские сказки и былины, публично высмеивать древнюю историю Руси и России.

И все же из песни слова не выкинуть. Вместе с этими отдельными шагами Сталин тут же усиливает войну против православного духовенства. В 1930-е годы в условиях жесточайшего давления на крестьянство в ходе коллективизации сталинская длань опустилась на вторую основу и базу русской культуры — на православие. Резко возросло число закрывающихся монастырей и храмов, продолжились аресты и расстрелы священнослужителей.

Эти действия генерального секретаря разрушали (и разрушили!) саму основу русской православной цивилизации.

Надо сказать, Сталин был всегда (и очень) озабочен тем, чтобы внешний мир (а внешним для него было все, что не находилось в его голове и в его чувствах) воспринимал его поступки и действия так, как ему (и только ему) было надобно. Однажды сконструировав нужную интерпретацию события, генсек воспринимал придуманную им картину как действительную и своим собеседникам или аудитории уже преподносил ее как истинную. И звучало это всегда как искреннее мнение. Ему верили. Вот как оценил он, например, коллективизацию и свои действия по колхозизации деревни в 1942 году в беседе с У. Черчиллем (1874—1965). Британский лидер постарался максимально близко к действительности воспроизвести в своих мемуарах канву их беседы в Москве.

Черчилль посочувствовал советскому лидеру, упомянув, что бороться в период коллективизации пришлось «с миллионами маленьких людей». В ответ «Сталин очень живо и эмоционально возразил.

— С десятью миллионами, — сказал он, подняв руки. — Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны были механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами пытались объяснить это крестьянам. Но с ними бесполезно спорить. После того, как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском… Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов.

— Это были люди, которых вы называли кулаками? — спросил Черчилль.

— Да, — ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: — Все это было очень скверно и трудно, но необходимо.

— Что же произошло? — спросил Черчилль.

— Многие из них согласились пойти с нами, — ответил Сталин. — Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была непопулярна, и они были уничтожены своими батраками.

Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал: “Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием”»^{97}.

Авторитет Черчилля в мире как мемуариста, точно воспроизводящего слова тех, с кем он вел беседы, очень высок. Никто и никогда из участников таких бесед, прочитав мемуары британского премьера, ни разу не упрекнул его в том, что он что-то неточно передал. Нет никаких оснований сомневаться и нам в том, что выдающийся британский политик точно передал слова своего московского собеседника.

А вот что касается слов Сталина о кулаках… Я, может быть, забегаю вперед, но все же скажу… Здесь у генсека всё — неправда, всё — искажение истины.

Сталин, по-видимому, сознательно умолчал о том, кому власть передавала в пользование трактора. Всё дело в том, что она передавала их бедноте, которая потому и была беднотой, что чаще всего трудолюбием не отличалась. В данном случае я говорю о массе крестьян такого рода, а не о тех 7—8%, о которых А.И. Рыков говорил, что они к концу 1920-х годов стали собирать хлеба с российских нив больше, чем это делала царская Россия, и к тому же еще давали работу тем, кто сам себя на тяжелый сельскохозяйственный труд организовать ленился. В сталинское время таких людей большевики записывали в кулаки и тракторов им не давали.

Деревенская же беднота получаемые трактора ломала именно потому, что ей было наплевать на дармовое подарки властей: задарма досталось, задарма и уйдет.

А вот сословие зажиточных крестьян к сельскохозяйственной технике относилось очень даже бережно. У них без причины никогда не ломались ни трактора, ни сеялки, ни лобогрейки и т.п. Но как раз им-то власть сельскохозяйственную технику и не давала, они эту технику покупали сами, на свои трудовые заработанные деньги. Вероятно, потому и берегли.

Потомственному британскому аристократу можно было рассказывать сказки о том, что русский крестьянин по всем важнейшим случаям жизни обязательно советовался со своим подпаском. Подпасками в деревне были, как правило, несовершеннолетние ребятишки, или же деревенские люмпены, а часто и просто придурки, с которыми никакой хозяин, даже бедняге, советоваться никогда бы не стал, потому что его засмеяла бы та же жена крестьянина, о которой помянул генсек. Знаю это по семье моей мамы, братья которой еще после 1917 года пасли деревенских коров в селе Успенка Тюменской области.

Далее. Генсек сказал, что многие из так называемых кулаков «согласились пойти» с большевиками в коллективизацию. Если бы согласились, тогда почему полтора миллиона их Сталин загнал в Нарымские и другие болота в Сибири (ниже я остановлюсь на этом подробно)?

Неправда и то, что основная часть так называемых кулаков, как сказал Черчиллю советский премьер, «была уничтожена своими батраками». Это Черчиллю можно было такое сказать, в расчете на то, что британский аристократ этой лжи поверит. А коренные жители Сибири всегда знали, что кулаков, их детей, жен, родителей планомерно и сознательно (как будет показано ниже) уничтожали в Сибири и на Севере совсем не батраки в своих деревнях, а войска и сотрудники НКВД.

И, наконец, просто фарисейством звучат слова Сталина о том, что выселенным в Сибирь кулакам власть предоставила землю для индивидуальной обработки.

Сталин в разговоре с британским премьером упомянул Иркутскую область, где выселенным кулакам власть якобы дала землю «для индивидуальной обработки». Говоря современным новоязом, Черчиллю такую туфту впарить было можно. Британский премьер в Иркутской области не жил и не знал, что выселенным крестьянам давали не землю, а разрешали получать 3—4 сотки таежной неудоби, которую нужно было еще раскорчевать, чтобы на ней потом можно было сажать картофель и капусту, чтобы зимой (а это 9 месяцев в году) не умереть с голоду. Я это знаю не понаслышке, а потому, что сам жил с мамой от такого огорода.

На самом-то деле Сталин просто уничтожал цвет русской деревни, потому что крестьян выбрасывали под конвоем в абсолютно неприспобленные к жизни места, где они в массовых масштабах сводили счеты с жизнью.

У Вячеслава Полонского (1886— 1932) (известный русский литературный критик, с 1926 по 1931 г. — главный редактор «Нового мира») в дневниковых записях за 21 июня 1931 года (дневник опубликован в 2008 году С.В. Шумихиным) читаем: «Ездил на три недели в Челябинск и Магнитогорск — на стройку. Со мной: Гладков, Малышкин, Пастернак и Сварог… Малышкин — в вагоне, когда провезли мимо эшелон кулацких семей, зашел ко мне в купе, плакал и говорил: “Ничего не понимаю. Зачем их везут?

Куда? Кому это нужно? Неужели надо, чтобы так растаскивали и губили цвет нации, здоровый, красивый народ?” Из верхнего окна теплушки, вверху — голов десять: и грудные ребята, и девушки лет по шестнадцати, и голова деда, и паренек лет под двадцать…» («Новый мир», 2008, № 5, с. 138-139).

Малышкин Александр Георгиевич (1892—1938) — талантливый русский писатель. В 1910 году с серебряной медалью закончил Первую Пензенскую гимназию, а затем Петербургский университет. Участник Гражданской войны. Романтическая повесть «Падение Дайра» (1923 г.) о Гражданской войне. Роман «Люди из захолустья» (1937—1938) о формировании человека на индустриальной стройке — вера в преобразующую силу социалистических идеалов. (Большой российский энциклопедический словарь. Научное издательство «Большая Российская энциклопедия». М., 2006)

Этот цвет русской земли по сию пору лежит в тайге в наспех вырытых рвах, рядами, друг на друге, без какого-либо обозначения на местности этих братских могил. Об этом свидетельствуют не только время от времени вымываемые вешними водами сибирских рек бренные останки несчастных (как это было, например, в Колпашево, Томской области, где уже в наше время, в 2008 году, река Обь подмыла весной берега и выбросила на главное течение сотни хорошо сохранившихся в мерзлоте бедно одетых трупов расстрелянных и умерших от голода и болезней людей), но и опубликованные ныне документы.

Я уже не говорю о том, что слова Сталина об улучшении снабжения продовольствием населения страны после коллективизации — чистая ложь. После коллективизации люди стали питаться хуже, чем до нее. И это «хуже» продолжалось вплоть до конца 1990-х годов, то есть в продовольственном плане Россия более 70 лет выбиралась из ямы, куда ее столкнула коллективизация деревни.

В войне Сталина с крестьянством генсек не хотел знать компромиссов. Особенно ярко это проявилось в создании института спецпереселенцев.

Вообще-то эта тема для отдельного исследования. В контингент специальных ссыльных в необжитые места Севера, Урала и Сибири входили ведь не только раскулаченные крестьяне.

В число спецпереселенцев входили и другие категории населения. Но проблема эта до сегодняшнего дня изучена слабо. Написано много, начиная с «Архипелага ГУЛАГ» А. Солженицына, но в основном это все публицистические работы так называемых правозащитников, диссидентов, то есть людей, которые больше опираются на эмоции, нежели на кропотливое изучение источниковедческой базы. Да и с самой этой базой дела обстоят неважно, поскольку и сами архивные документы не дают полной картины происшедшего, так как далеко не все документировалось в те годы, начиная с момента выселения раскулаченных из своих домов и заканчивая прибытием ссыльных на места проживания^[2].

До сих пор практически не исследован даже вопрос о том, когда все это началось. Официальные данные на этот счет страдают крайней скупостью, но все же проглядывается, что начало массовых операций по спецпереселениям относится к 1928 году. После резкого и грубого нажима генсека на местные партийные органы в Сибири, когда он пригрозил и партаппарату, и судейскому и прокурорскому сообществу, что если они не станут применять статью 107 Уголовного кодекса (борьба со спекуляцией) в отношении тех крестьян, кто скрывает «излишки» хлеба, то эта статья будет применяться к ним самим, партаппарат на местах провел массовую зачистку прокурорских работников по обвинению последних в «мягкотелости».

Сразу после этого, с июня 1928 года, появились первые решения судов «о выселении кулаков» с членами семей. Поначалу единичные: на каждый район по одному случаю выселения. А потом дело было поставлено на поток.

Решающую роль в этом деле сыграл Молотов. В начале 1930 года возглавляемая им Комиссия Политбюро ЦК приняла постановление о выселении сотен тысяч семей кулаков в необжитые районы Крайнего Севера и Урала.

А уже в конце февраля 1930 года в Северный край (Архангельский, Вологодский, Няндомский, Северо-Двинский округа и Коми автономная область) начали прибывать первые эшелоны со «спецпереселенцами». К началу мая там уже насчитывалось 230 065 человек^{98}. Выселение и ссылка прошли, как посчитало руководство партии, удовлетворительно, и потому 20 февраля 1931 года Политбюро ЦК ВКП(б) дало указание ОГПУ «определить и подготовить в течение 6 месяцев районы для устройства кулацких поселков тысяч на 200—300 семейств под управлением специально назначенных комендантов» (то есть примерно на 1,4 миллиона человек).

11 марта Политбюро создало Комиссию по спецпереселенцам (впервые в официальных документах появляется термин — «спецпереселенцы»). Во главе Комиссии был поставлен А.А. Андреев, заместитель председателя Совнаркома СССР, председатель ЦКК ВКП(б), нарком Рабоче-крестьянской инспекции СССР.

Как уже говорилось выше, выселение крестьян сопровождалось мощной пропагандистской кампанией в печати и на радио, красной нитью которой (кампании) был тезис: «уничтожим кулака как класс». И.Е. Зеленин пишет, что политика «ликвидации кулачества как класса своим острием была направлена на физическое уничтожение крестьян (как прямое, так и на основе экономического удушения)»^{99}.

Собственно, исполнительные органы власти на местах именно так и толковали распоряжения из Центра и в буквальном смысле понимали стержень пропагандистской кампании центральных властей на этот счет: кулаков и членов их семей следует истреблять физически.

Я нисколько не преувеличиваю. О том, что все это было именно так, а не иначе, свидетельствуют документы.

В конце концов картина создавшегося положения в отношении спецпереселенцев ужаснула даже центральные власти. Назначенный в мае 1931 года заместителем наркома юстиции и прокурором РСФСР А.Я. Вышинский добился у Сталина постановления Политбюро о введении прокурорского надзора над деятельностью органов ОГПУ по управлению над ссылкой и спецпереселенцами и сразу же организовал работу в этом направлении. При сильнейшем сопротивлении со стороны председателя ОГПУ В.Р. Менжинского (1874—1934) и первого заместителя председателя ОГПУ Г.Г. Ягоды (1891—1938) в декабре 1931 года было проведено первое обследование деятельности комендатур по организации жизни и работы спецпереселенцев в местах ссылок.

Результаты этого обследования были отражены в отчете Прокуратуры СССР «О надзоре за органами ОГПУ». Одним из главных выводов было указание лагерному начальству: «ликвидация кулачества как класса» не означает «его физическое уничтожение». Отчет прокуратуры был направлен Президиуму ЦИК СССР и в нем говорилось, что «власть не имеет намерения уничтожения их (спецпереселенцев) физически, что речь шла и идет об уничтожении кулачества как класса, а не о физическом уничтожении кулачества, каковые предубеждения в ряде мест существовали до этого»^{100}.

Между тем коменданты спецлагерей вели политику именно на физическое уничтожение спецпереселенцев. При этом, как это видно из приведенных ниже цифр, гибли в среде переселенцев в основном дети, и в огромных количествах.

В докладной записке от 13 мая 1931 года оперуполномоченного ОГПУ по Уралу А.С. Кирюхина своему непосредственному начальнику Г.Я. Раппопорту говорится:

«Переселенцы всех (!) возрастов содержались там в неотапливаемых помещениях, раздетыми по нескольку суток». Их систематически избивали и подвергали всевозможным истязаниям, вплоть до смерти. «Старший бригадир Ратушняк, член ВКП(б), избивал переселенцев, кричал: “Вас всех надо убивать и уничтожать, а вместо вас скоро новых 80 тысяч пришлют!”» «Комендант Деев дал установку десятникам — бросать в воду плохо работающих на сплаве переселенцев». «Для спецпереселенцев изготавливались гробы, стоящие на виду, были случаи, когда в них клали живых людей».

Это про положение в Западной Сибири (Нарымский край). Но точно так было везде. Вот письмо спецпереселенцев в адрес Калинина из Архангельской области. «Одну женщину закололи штыком и двух мужчин расстреляли, а тысячу шестьсот в землю зарыли за какие-нибудь полтора месяца. Массы просят выслать комиссию… у нас снизу вода, сверху песок сыплется в глаза, мы все никогда не раздеваемся и не разуваемся, хлеба не хватает, дают 300 граммов… народ мрет, оттаскиваем по 30 гробов в день. Наш адрес: город Котлас, Макариха, барак 47».

В телеграмме начальника Кузнецкстроя (Западно-Сибирский металлургический комбинат) С.М. Франкфурта и секретаря Кузнецкого райкома партии P.M. Хитрова на имя члена Политбюро ЦК ВКП(б), председателя специальной Комиссии по наблюдению и руководству работой по выселению и расселению кулаков А.А. Андреева, от 21 марта 1931 года сообщалось: «Подготовить в течение десяти дней жилплощадь для двадцати тысяч человек абсолютно невозможно, также отсутствует возможность организации питания и медобслуживания». Тем не менее эшелоны со спецпереселенцами в адрес Кузнецкстроя прибывали один за другим.

Начальник комендантского управления в Нарымском крае И.И. Долгих докладывал в июне 1931 года представителю ОГПУ по Западно-Сибирскому краю Л.М. Заковскому, что места, которые были определены для расселения спецпереселенцев, абсолютно непригодны не только для жилья, но просто для выживания. «Большинство площадей были заболоченными и совершенно непригодными для земледелия и животноводства; другие нуждались в крайне трудоемких операциях по раскорчевке и расчистке бурелома… Весь бассейн реки Васюгана — сплошное заболоченное пространство, прерываемое узкими гривами (около километра-двух ширины и от 5 до 15 км длины), покрытые 30—35-летними ельниками или хаотически нагроможденным буреломом. Мест, пригодных к освоению без раскорчевок, нет. Раскорчевки потребуют колоссального труда… В большинстве поселков нет строевого леса, его приходится рубить и сплавлять за 5—10 километров». Кроме того, спецпереселенцы (более 200 тысяч человек) не были обеспечены теплой одеждой, инвентарем, медикаментами. Запасы продовольствия были рассчитаны на 1,5—2 недели, исходя из нормы 300 г муки или сухарей на человека».

«За время пути, — продолжал И.И. Долгих, — умерло 500 человек детей и стариков, преимущественно на почве желудочных заболеваний…Смертность на отдельных участках, преимущественно детей, достигает 10—35 человек в сутки. В данное время ориентировочная цифра смертности — около 1000 человек».

В отчете прокуратуры СССР за 1931 год, посвященном «надзору за ссылкой и спецпереселением в Нарымском крае», отмечалось:

«По Парабельской комендатуре в течение лета умерло 1375 человек, из них 1106 детей». «По Средне-Васюганской комендатуре — 2158 человек, или 10,1% к общему составу, из них мужчин — 275, женщин — 324, детей — 1559». «В числе умерших взрослого населения 75% составляют старики». «На Нижне-Васюганской комендатуре с июля по 1 сентября умерло 1166 человек».

Таких докладов было — не перечесть. Политбюро ЦК и лично Сталин имели полную информацию о том, какую политику по отношению к крестьянству они осуществляют: в Москву нескончаемым потоком шли письма от спецпереселенцев с жалобами на гибельные условия существования. Но реакция на этот народный стон была только одна. Выступая на XVI съезде ВКП(б) 2 июля 1930 года, генсек говорил:

«— Или, например, вопрос о чрезвычайных мерах против кулаков. Помните, какую истерику закатывали нам по этому случаю лидеры правой оппозиции? “Чрезвычайные меры против кулаков? Зачем это? Не лучше ли проводить либеральную политику в отношении кулаков? Смотрите, как бы чего не вышло из этой затеи”. А теперь мы проводим политику ликвидации кулачества, как класса, политику, в сравнении с которой чрезвычайные меры против кулачества представляют пустышку. И ничего — живем».

До сих пор в литературе идут дискуссии о числе высланных кулаков. Начало этим спорам положил А.И. Солженицын, который назвал цифру сосланных «в тундру и тайгу миллионов пятнадцать мужиков».

По данным доклада Ягоды Сталину от 16 октября 1931 года, в 1930 году было выселено 77 975 семей кулаков, а в 1931-м — 162 962 семьи (всего 1 158 986 человек, среди них 454 916 детей)^{101}.

8 1991 году В.Н. Земсков в статье «Кулацкая ссылка в 30-е годы» на основе изучения архивной документации подсчитал, что на спецпоселение было отправлено 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека^{102}.

Д. Волкогонов пишет, что «под раскулачивание попали 8,5—9 миллионов российских мужиков, их жен, детей, стариков. Около четверти погибли в первые месяцы после раскулачивания, еще четверть — в течение года»^{103}.

Приведенные Волкогоновым цифры многие авторы российской сталинианы до сих пор отказываются считать достоверными. Дело в том, что на самом-то деле он подсчеты не производил, так как с государственными архивами в этом плане практически не работал, ограничившись так сказать, «снятием сливок» — знакомством с бумагами «Особой папки» Политбюро и Сталина. В качестве аргумента достоверности приведенной им цифры генерал сослался на мемуары Черчилля, где сам Сталин оперирует цифрой раскулаченных в 10 млн. человек.

Зеленин на основе изучения архивных документов сообщает, что «к концу 1931 года в лагерях находилось 365,5 тысяч (раскулаченных), а вместе с членами их семей — 1,7 млн. человек». В 1932 году, согласно записке зам. председателя ОГПУ Ягоды в адрес Сталина, на спецпоселении вместе с членами семей находилось 1,4 млн. человек. Численность уменьшалась «прежде всего, за счет побегов и высокой смертности».

Так что «разъяснение» ЦИК СССР о том, что власть не имела целью «физическое уничтожение раскулаченных», может ввести в заблуждение только тех, кто «сам обманываться рад» в стремлении оправдать намерения и действия Сталина в ходе коллективизации.

Впрочем, и приведенные выше цифры не дают реальной картины уничтожения самой деятельной части русского крестьянства. В лагерные списки не могли попасть те, кто погиб в ходе раскулачивания. Н. Капченко приводит рассказ очевидца, который так описывает этот процесс: «Много погибло человеческих душ во время выселения кулаков. При 40 градусов мороза везли семьи на лошадях в Тюмень, в Тобольск. В одном городе Тобольске похоронено около 3 тысяч людей. Это совершенно неповинные жертвы. Это похоже на то, что когда-то Ирод издавал приказ избить младенцев до 6-месячного возраста. Пусть считают меня кулаком за то, что я не желаю пойти в колхоз, но при чем же тут дети виновны…»

И. Зеленин, комментируя огромный процент смертности среди спецпоселенцев в Сибири, пишет: «Иными словами, детей и стариков вольно или невольно отправили в Нарымский край на верную смерть» (туда, где в июле—августе 1912 года отбывал ссылку и сам Иосиф Джугашвили, который в то время еще не был Сталиным. — Вл. К.) Оговорка «вольно или невольно» носит, конечно, смягчающий характер. Это действительно эвфемизм: именно на смерть Сталин их и отправлял.

Таким образом, по Зеленину, число раскулаченных вместе с членами их семей никогда не превышало 1,7 млн. человек. Ушедший из жизни в 2004 году Илья Евгеньевич является одним из крупнейших (и честнейших) российских исследователей истории коллективизации и колхозного крестьянства, его данным доверять можно. Но и Зеленин точных данных знать не может, поскольку он оперирует обнаруженными в архивах документами, а даже из приведенных выше писем спецпереселенцев видно, что и ОГПУ многие людские потери не учитывало, так как не знало о них и в своих бумагах не отражало.

Нескончаемый поток жалоб от спецпереселенцев, спецсводки ОГПУ о высоких процентах смертности среди ссыльных, письма Вышинского в ЦИК о том, что прокурорские проверки свидетельствуют о бесчеловечных методах работы низовых звеньев чекистов, о зверствах низовых начальников в местах поселений ужасали даже тех, кто сверху санкционировал эти спецвыселения. 7 августа 1931 года Комиссия по вопросам спецпереселенцев (раскулаченных крестьян) приняла Постановление, согласно которому предложила обеспечить спецпереселенцам в местах их поселения (Сибирь, Север) выделение земли под личные огороды и посевы, разрешение на приобретение скота, налоговые льготы, помощь властей в организации жилищного строительства и т.д., а также Комиссия предложила «признать возможным восстановление в правах молодежи, достигшей 18-летнего возраста, до истечения 5-летнего срока в тех случаях, когда эта молодежь проявила себя с положительной стороны, …с предоставлением им права свободного проживания». 10 августа 1931 года Политбюро утвердило Постановление Комиссии о спецпереселенцах, а ЦИК подготовил соответствующий закон.

Однако 26 августа 1931 года осторожный Каганович, который Сталина знал лучше, чем другие, решил запросить мнение генерального секретаря на этот счет. Но генсек был непреклонен. Его ненависть к крестьянству границ не знала. После четырехдневных раздумий генсек отвечает Кагановичу:

«Никакого закона ЦИКа о досрочном восстановлении в правах отдельных бывших кулаков не нужно. Я так и знал, что в эту мышиную щель обязательно захотят пролезть ослы из мещан и обывателей…»

Будучи коренным уроженцем Восточной Сибири, я в разных ситуациях имел сотни бесед с теми, кто выжил в этих спецпоселениях в Иркутской, Тюменской и Томской областях в 1930-е годы, и могу засвидетельствовать их рассказы о том, что они и слыхом не слыхивали ни о каких послаблениях со стороны властей, которое изменило бы общую картину их условий жизни. Раскулаченных в концлагерях как уничтожали с 1929 года, так и продолжали это делать до самой Великой Отечественной войны.

А между тем именно эти люди, когда наступила лихая година, грудью встали на защиту родины от фашистских захватчиков. Забегая вперед, отмечу, что во время войны дивизии, сформированные из раскулаченных мужиков, имели в своих рядах меньше всех «самострелов» и дезертиров и больше всех награжденных медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги» в 1941 году (на большее раскулаченные мужики рассчитывать не имели права. Да они и не рассчитывали, не до того было, надо было Родину защищать). А вот составленные из коммунистов и советских деревенских активистов так называемые коммунистические батальоны отличились в сравнении с раскулаченными мужиками как раз в другую сторону — «самострелов» и дезертиров в их рядах было в разы больше.

И лишь когда генсек посчитал, что он сломал хребет русскому крестьянству, на места 8 мая 1933 года пошла секретная инструкция «О прекращении массовых выселений крестьян, упорядочении производства арестов и разгрузке мест заключения», подписанная Сталиным и Молотовым. «Наступил момент, — говорилось в этом знаменательном документе, — когда мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников»; дальнейшее применение «острых форм репрессий» может «свести к нулю влияние нашей партии в деревне».

Фактически в этих словах Сталин признал, что не о «головокружении от успехов» и не «перегибах» говорил он ранее. Это была сознательно сконструированная и жестко проводимая политика на селе, суть которой заключалась в уничтожении психологической воли всего крестьянства к сопротивлению режиму большевиков. И здесь Сталин не останавливался ни перед чем. Впрочем, и сам этот документ был не более чем фарисейством.

Д. Волкогонов обнаружил в архивах, что одновременно с рассылкой вышеупомянутой инструкции Политбюро ЦК принимает и другие документы «о дополнительном расселении в северных районах Сибири одного миллиона спецпереселенцев. С мест, — пишет Волкогонов, — только просят увеличить войска ГПУ и дать право местным органам без разрешения Центра применять “ВМН” — высшую меру наказания», то есть расстрел^{104}.

5. А ПОТОМ ПРИШЕЛ ГОЛОД

О голоде начала 1930-х годов написано много. Но и обойти эту тему невозможно.

Виктор Кондрашин уверенно заявляет, что «в период с 1931 по 1934 год сталинский голод унес приблизительно 5—7 млн. жизней»^{105}. Вообще-то, для серьезного исследования люфт в 2 миллиона жизней слишком велик. Он показывает, что точного числа погибших мы, наверное, так никогда и не узнаем.

Между тем ученый приводит и сравнительную статистику. «В период 1931—1934 гг. сталинский голод унес приблизительно 5—7 млн. жизней. В годы Великой Отечественной войны на почве недоедания и голода в СССР умерло не менее 1 млн. человек. В 1946—1947 гг. голодная смертность колебалась в пределах 1—2 млн. человек… В 1891—1892 гг. “царский голод” унес жизни более 500 тысяч человек».

Вопреки уже устоявшемуся мнению, что причины высокой смертности населения в 1933 году были обусловлены не только хлебозаготовками 1932 года, но и погодными условиями, Кондрашин ищет более глубокие причины голода, и находит их. Он считает, что эти причины «прямо вытекали из результатов государственной политики в деревне в предшествующие годы, которая подорвала основы жизнеобеспечения крестьянской семьи. Эта политика разрушила традиционную систему выживания крестьян в условиях голода».

Что имеется в виду под понятием «традиционная система выживания крестьян»? Кондрашин поясняет.

Аграрная политика большевиков «рассматривала деревню прежде всего как основной источник для получения средств для индустриализации и социалистического строительства. Только для этих целей и предназначалось выращенное в колхозах зерно. Для сталинцев зерно считалось государственным достоянием». «Но так было с точки зрения сталинского руководства. Крестьяне же… всегда должны иметь излишки хлеба, чтобы пережить неизбежные в их жизни бедствия, связанные с рискованным характером сельского труда, для которого постоянной угрозой являются бури, засухи, наводнения, сельскохозяйственные вредители, случайные катастрофы, болезни растений и домашнего скота, низкие урожаи и другие подобные явления. Кроме того, необходимость наличия минимальных продовольственных запасов определялась постоянными социальными и политическими потрясениями, которые всегда затрагивали деревню».

Считаю, что Кондрашин глубже и понятнее, чем все, писавшие до него на эту тему специалисты, объяснил в этих словах, что сталинское руководство, подчистую выгребая в крестьянских хозяйствах семенное зерно, насильственно разрушило многовековой уклад крестьянского образа жизни в России. После этого государственного ограбления с крестьянством уже можно было делать все: проводить коллективизацию, морить голодом население деревень, физически уничтожать самую трудоспособную часть населения деревни, все, что угодно. Потому что у крестьян была разрушена веками вырабатываемая способность выживать в самых неблагоприятных внешних условиях.

В. Кондрашин приводит потрясающие воображение факты абсолютного лишения крестьянских хозяйств всяких средств к существованию, выживанию. Приводятся и документы за подписью Сталина, приказывающие проводить именно такую политику на селе.

Так, например, за период с февраля по апрель 1933 года, когда голод в зерносеющих местностях достиг своего апогея, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло четыре постановления о применении репрессий в отношении колхозников и единоличников в Нижней и Средней Волге, «саботирующих» семенную кампанию: 20 февраля — постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о высылке из Нижне-Волжского края единоличников и исключенных из колхозов; 14 апреля — «о выселении из Средне-Волжского края кулаков и единоличников»; 15 марта — «о высылке из Нижне-Волжского края раскулаченных хозяйств»; 23 апреля — об изъятии и выселении в течение мая—июня за пределы Средне-Волжского края с.г. «не менее 6 тысяч кулацких хозяйств и 1 тысячи хозяйств наиболее разложившихся единоличников» (с. 196—197).

По-новому подходит пензенский историк и к трактовке роли так называемых кулаков. «Коллективизация, — пишет В. Кондрашин, — разрушила одну из традиционных систем выживания земледельцев во время голода, связанную с существованием в деревне кулака. Кулак, или, точнее, — зажиточный хозяйственный хлебороб, был постоянным гарантом для бедняка на случай голода. К нему он всегда мог обратиться за помощью, чтобы дотянуть до нового урожая».

«Для деревни раскулачивание стало фактором, не только подорвавшим сельскохозяйственное воспроизводство, но и усугубившим положение земледельцев в условиях голода. Главный результат раскулачивания — то, что в 1932—1933 годах колхозы не смогли равноценно заменить кулака с точки зрения оказания помощи голодающим казакам и крестьянам. И в Поволжье, и на Северном Кавказе, так же как и в других регионах СССР, нормы хлеба, выделяемой колхозникам в счет продовольственной ссуды за выполнение колхозных работ, ни в какое сравнение не шли с теми “нормами”, которые получали они в доколхозной деревне, работая на “эксплуататора…” Пензенский ученый подкрепляет свой вывод обнаруженным в архиве письмом простой колхозницы из Северо-Кавказского края: «Раньше, — с нескрываемой ностальгией писала она в Москву, — каждый кулак набирал на полку десятки людей, и хотя издевался над ними в работе, но все же варил крутую кашу со старым свиным салом и платил по 80 копеек в день. На эти деньги можно было пуд хлеба купить. «Теперь же за 400—500 грамм хлеба в день отдаешь свой труд, даже корову, и ничего не получаешь».

Мнение этой насильственно загнанной в колхоз крестьянской женщины, бесхитростно оценившей политику коллективизации по Сталину и решившейся написать об этом в правительство СССР, было преобладающим в среде деревенской бедноты. Это признает и сам В. Кондрашин, отыскавший этот листок бумаги в Российском государственном архиве социально-политической истории. Не удержавшись от идеологической оговорки («вполне возможно, что эта колхозница несколько приукрасила щедрость “благодетеля”, чтобы таким образом пристыдить колхозную администрацию и, в противопоставление ситуации с “классовым врагом” заставить ее активнее действовать для улучшения условий труда в колхозе»), Кондрашин, тем не менее, вынужден отметить, что «данная ею характеристика “кулацкой помощи” подтверждается и другими многочисленными источниками».

Но в период коллективизации не все на селе «ничего не получали».

Председатель сельсовета «ежемесячно получал заработную плату в размере 250 рублей и 16 килограммов муки на себя и по 8 килограммов на каждого члена семьи». Секретарю сельсовета плюс к зарплате райком партии ежемесячно доплачивал 50 рублей. «Конечно, эти выплаты и пайки были минимальными с точки зрения обычных потребностей человека в нормальное время. Но все же этого было достаточно, чтобы выжить и не умереть от голода. В частности, весной 1933 года в Нижне-Волжском и Средне-Волжском краях на 250 рублей (зарплату председателя колхоза) по базарным ценам можно было купить 2 пуда ржаной муки (1 кг стоил 8 рублей 14 копеек), либо 7 ведер картошки (1 кг стоил 4 рубля 70 копеек), либо 76 литров молока (1 литр стоил 3 рубля 30 копеек), либо 214 яиц (1 десяток стоил 11 рублей 67 копеек). Даже на 50 рублей секретарь сельской партячейки мог купить на рынке 2 ведра картофеля»^{106}.

Иными словами, авторы коллективизации в буквальном смысле морили голодом массу крестьян, «дрессируя» их на повиновение властям, но управленческий слой на селе все же подкармливали, чтобы с его помощью можно было держать в повиновении «все стадо».

6. С ЧЕГО НАЧИНАЛСЯ ГОЛОД 30-х?

Первые его грозные всполохи в зернопроизводящих районах страны проявились в августе 1931 года. 12 августа Каганович пишет Сталину на юг письмо, где сообщает, что «ухудшение урожая захватило ряд хлебных районов страны и ряд руководителей (Украины, Башкирии, Татарии, вся Нижняя Волга, другие) ставят вопрос о пересмотре плана хлебозаготовок в сторону уменьшения».

Но Генсек еще не отдает себе отчета в надвигающейся погодной катастрофе. 17 августа 1931 года он отвечает Кагановичу: «…Зерновая проблема уже разрешена у нас».

21 августа Каганович и Постышев вновь пишут Сталину: «Приехал Эйхе специально просить ЦК пересмотреть план, ввиду большого урона от засухи в ряде районов. Он просит вместо 100 миллионов — 63 миллиона пудов. В беседе мы отклонили его просьбу, но, судя по всем данным, без некоторого снижения не обойтись, примерно, до 80—85 миллионов пудов. Просим дать директивы!»

А Эйхе — это вся Западная Сибирь (Р.И. Эйхе был в этот период 1-м секретарем Западно-Сибирского крайкома ВКП(б)).

В ответной телеграмме 22 августа Сталин соглашается: «Придется немного снизить план сибирякам и средневолжцам. Боюсь, что Нижней Волге тоже придется несколько снизить».

Но снижение планов хлебозаготовок носило несущественный характер. Генсек упорно считал, что деньги на индустриализацию лежат только в деревне. 24 августа 1930 года Сталин писал Молотову из Сочи: «Микоян сообщает, что заготовки растут, и каждый день вывозим хлеба 1—1,5 млн. пудов. Я думаю, что этого мало. Надо поднять (теперь же) норму ежедневного вывоза до 3—4 млн. пудов минимум. Иначе рискуем остаться без наших новых металлургических и машиностроительных (Автозавод, Челябзавод и пр.) заводов… Словом, нужно бешено форсировать вывоз хлеба».

Сталина, похоже, в собственной правоте этого тезиса убеждал анализ существующего положения с товарным зерном. Наиболее полную картину в этом отношении дает В.П. Данилов. В целом, писал он в 1989 году, урожаи 1931—1932 годов были лишь немного ниже средних многолетних и сами по себе они не грозили голодом. Валовой сбор зерна в 1925 году составил 724,6 млн. ц; в 1926 — 768,3 млн. ц; в 1927 — 723 млн. ц; в 1928 — 733,2 млн. ц; в 1929-м —717,4 млн. ц.

Проблема была в товарном зерне, из объемов которого можно было формировать хлебный экспорт.

В 1913 году, пишет Данилов, при валовом сборе в 765 млн. ц зерновых было вывезено 96,5 млн. ц. А в 1926 году валовой сбор составил 768,3 млн. ц, но вывоз упал почти в 5 раз и составил всего —21,8 млн. ц.

В 1930 году положение немного улучшилось. Было собрано 835 млн. центнеров хлеба (на 70 млн. ц больше, чем в предвоенном 1913 году), что позволило экспортировать 48,4 млн. центнеров. В 1931 году сбор составил намного меньше — 695 млн. центнеров, но на внешний рынок было вывезено больше зерна — 51,8 млн. ц.

В 1932 году валовой урожай зерновых составил 699 млн. центнеров, а экспорт хлеба упал до рекордно низкой отметки — 18 млн. ц.^{107}

23 июня 1932 года Каганович пишет Сталину в Сочи о планах Внешторга (Розенгольц), несмотря на плохие виды на урожай, резко увеличить экспорт зерна до 4 млн. тонн и предлагает немного поправить Розенгольца в сторону сокращения экспорта. Сталин отвечает через два дня: «По экспорту хлеба предлагаю серьезно сократить план Розенгольца». В итоге реальный экспорт составил около 16 млн. ц.

Похоже, действительность немного отрезвила Сталина. Но на его отношение к крестьянству это никак не повлияло. Генсек продолжал гнуть прежнюю линию. Голод уже поразил огромные пространства и распространился на Центрально-Черноземный район, Кубань, Северный Кавказ, Украину, Поволжье, Казахстан. Чтобы спасти детей и себя от голодной смерти, люди бросились в бега из родных мест. Но не тут-то было.

В письме Кагановичу 18 июня 1932 года Генсек раздраженно пишет об «оторванности секретарей от деревни. Результаты этих ошибок сказываются теперь на посевном деле, особенно на Украине, причем несколько десятков тысяч украинских колхозников все еще разъезжают по всей европейской части СССР и разлагают нам колхозы своими жалобами и нытьем».

Чтобы остановить это повальное бегство, в декабре 1932 года Сталин приказал лишить крестьян паспортов и ввел систему заградотрядов, которые не позволяли крестьянам покидать свои деревни и села в поисках пропитания.

А голод уже просто косил людей. ОГПУ сообщало в Центр, что во всех подверженных голоду регионах стали фиксироваться случае каннибализма. Люди сходили с ума, родители поедали своих грудных детей. А генсек в своих публичных выступлениях заверял граждан СССР и западное общественное мнение, что в стране не наблюдается даже и намека на наличие какого-либо недовольства политикой правительства со стороны крестьян и уж, конечно, нет в стране никакого, и нигде, голода.

Направляемые в ОГПУ сводки с мест пестрели описанием крестьянской трагедии. Вот только одна из таких спецсводок ОГПУ, направленная в Центр: «10 мая 1933 года. Красноярский район. Отмечается обострение продзатруднений. За апрель на почве недоедания умерло 303 человека, в том числе трудоспособных 23 человека, подростков и детей 85 человек (не все умершие зарегистрированы в сельсоветах, часть трупов зарывается прямо во дворах колхозников)».

Не стану воспроизводить леденящие сердце направленные руководству СССР письма крестьян о том, как умирали на их глазах люди, как употребляли в пищу малых детей своих, сводки ОГПУ о нередких случаях людоедства. Откровенно скажу — это выше моих человеческих сил. Надо иметь слишком крепкие нервы, чтобы читать всё это.

Люди умирали, а генсек «воспитывал» руководящих партийных работников, утверждая, что они «за деревьями не видят леса». И.Е. Зеленин приводит хранящуюся в РГАСПИ запись беседы Сталина с первым секретарем Харьковского обкома партии, секретарем ЦК КП(б) Украины, членом Политбюро и Оргбюро ЦК КП(б)У Р.Я. Тереховым в конце 1932 года, когда тот попытался убедить генерального секретаря ЦК в наличии голода на селе и просил в связи с этим резкого сокращения плана хлебозаготовок.

«Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, — язвительно заметил Сталин, — хороший оратор. Оказывается, вы хороший рассказчик — сочинили нам такую сказку о голоде, думали нас запугать, но — не выйдет! Не лучше ли вам оставить посты секретаря обкома и ЦК КП(б) У и пойти работать в Союз писателей? Будете сказки писать, а дураки будут читать»^{108}. 24 января 1933 года Терехов был освобожден от всех занимаемых должностей и направлен «в распоряжение ЦК». По счастью, он не попал в жернова чистки, дожил до наших дней и 26 мая 1964 года в «Правде» смог подтвердить факт этой беседы.

В.П. Данилов, одним из первых исследовавший причины голода 1930-х годов, твердо убежден в том, что «в событиях 1932— 1933 годов сказались как личные качества Сталина и его окружения, так и образ их мыслей».

Психологические нюансы действительно имели место. Есть в поведении Сталина по ужесточению политики хлебозаготовок один нюанс, пройти мимо которого невозможно, поскольку он подчеркивает наличие субъективных моментов в этой политике.

Насильственное ужесточение хлебозаготовок, увеличение плана хлебосдачи касалось только крестьян Центра и Юга России, Казахстана, Украины и Сибири. Но в то же самое время Сталин в целом ряде своих телеграмм в Москву настойчиво требовал от Политбюро, во-первых, не увеличивать планы хлебозаготовок для Грузии, а во-вторых, в чрезвычайно резких выражениях требовал от Политбюро немедленно увеличить поставки зерна в Грузию из российских и украинских хлебопроизводящих регионов^{109}. Поэтому Грузии голод практически не коснулся. А что касается остальных…

Сравнительный анализ материалов переписей 1926 и 1937 годов, проведенный И.Е. Зелениным, показывает, что сокращение сельского населения в районах, пораженных голодом в эти годы, составило: в Казахстане — на 30,9%; в Поволжье — на 23; на Украине — на 20,5; на Северном Кавказе — на 20,4%. Правда, в эти цифры должны, конечно, войти и «спецпереселенцы», то есть раскулаченные, вывезенные в Сибирь и на Север.

Не вызывают доверия современные попытки объяснить голод 1930-х годов «объективными обстоятельствами», под давлением которых Сталин якобы был бессилен спасти население голодающих регионов. К сожалению, этим грешат даже весьма уважаемые авторы. Так, авторы дилогии «Сталин: судьба и стратегия» пишут: «Причина голода заключалась не в чрезмерном экспорте зерна, а в создании стратегических резервов: впервые был введен порядок: хранить колхозное зерно на государственных элеваторах. Когда власть осознала размеры бедствия, она не сумела оперативно помочь населению… Когда говорят, что в 1932—1933 годах проводилась политика геноцида, это либо заблуждение, либо делается для дискредитации Сталина. Но его деятельность настолько трагична, что подобные фальсификации только опошляют историю и затемняют смысл».

Авторы правы только в одном — это не был геноцид. Но во всем остальном применительно к этому событию авторы заблуждаются. Власть не «не сумела оперативно помочь населению», а не хотела это сделать. В разгар голода, в 1932 году, Сталин впервые приказал создать централизованный резервный зерновой фонд страны. В 1933 году этот фонд составил почти 2 млн. тонн. Но, как утверждает В. Кондрашин, «из этого зерна голодающим не было выделено ни грамма».

Процитируем авторов названной дилогии дальше. «Часто в публикациях западных и украинских историков голод 1932—1933 годов подается как “искусственный”, созданный для подавления национального сопротивления на Кубани, Украине и в немецких районах Поволжья. Это далеко от истины». (Не совсем понятно, почему авторы, говоря о «национальном сопротивлении», включают, наряду с Украиной и немецким Поволжьем, территорию Кубани. Разве на Кубани живут не русские? А как быть с сотнями восстаний в этот период в Сибири, в других чисто русских регионах? Там тоже было «национальное сопротивление»? — Вл. К)

И далее авторы пытаются аргументировать свою точку зрения. «6 мая 1932 года Постановлением ЦК и ЦКК был снижен план хлебозаготовок на 30 процентов, снижались планы заготовок и других видов продукции. Советское руководство оптимистично оценивало перспективы частного рынка в снабжении городов продовольствием. Возможно, так бы и произошло, но, как показывают открывшиеся данные, руководство оперировало значительно завышенными цифрами урожая, имея отправной базой т.н. биологический (несобранный) урожай, который отличается от реального на 20—40 процентов в зависимости от погодных условий». И снова какая-то невнятица в пользу Сталина. Как может руководство страны оперировать данными, которые на 20—40 процентов отличаются от действительности? Оно, руководство, что, не знало истинной картины? Святослав Рыбас знает, а Сталин не знал? Да нет, Сталин прекрасно все знал. 18 июня 1932 года в письме с юга Кагановичу генсек прямо указывает на это обстоятельство: «Так как при данном состоянии наших организаций у нас не может быть точного учета этих особенностей, то надо допустить надбавку к плану в 4—5%, чтобы создать тем самым возможность перекрытия неизбежных, ошибок в учете и выполнить самый план во что бы то ни стало».

Продолжим цитату.

«Голод охватил не только территории с украинским и немецким населением. Голодало население Казахстана, Сибири, поволжских областей и даже северные Архангельск и Вологда. Статистические данные об урожае и географически широкое распространение трагедии опровергают предложение об искусственных причинах голода. Засуха, неурожай, порочные методы учета и лживая статистика — все это сыграло свою роль.

Советское правительство должно было сделать страшный выбор: либо отказаться от внешнеэкономических договоров о поставках зерна, либо помочь голодающим людям.

Кремль зондировал первую возможность, но натолкнулся на непонимание. Так, в конце 1931 года торговый советник посольства Великобритании в СССР достаточно полно высказал точку зрения своего правительства: “Невыполнение своих обязательств непременно вызовет катастрофические последствия. Не только будет отказано в дальнейших кредитах, но и весь будущий экспорт, все заходы советских кораблей в иностранные порты, вся советская собственность, уже находящаяся за границей, — все это может быть подвергнуто конфискации для покрытия задолженностей. Признание финансовой несостоятельности поставит под угрозу исполнение всех надежд, связанных с пятилетним планом, и даже может создать опасность для существования самого правительства”. Подобную же позицию заняла и Германия. Канцлер Брюнинг говорил в начале 1932 года английскому дипломату в Берлине: “Если Советы не расплатятся по счетам в той или иной форме, их кредит будет уничтожен навсегда”»^{110}.

Звучит почти зловеще. И вроде бы действительно оправдывает действия Сталина: хотел спасти крестьян от голода, но не мог: угрозы со стороны Запада были уж очень страшные. Только вот оправдания не получается. Словно забыв о вышесказанном, Рыбас тут же пишет: «В октябре 1932 года Великобритания разорвет торговое соглашение с СССР, а в апреле 1933 года объявит эмбарго на ввоз советских товаров на свою территорию».

И уж совсем нелогичен и непонятен вывод: «Отказаться от индустриализации Сталин не мог. Было запрещено даже упоминать о голоде».

Во-первых, причем здесь индустриализация, если денег за зерно Россия так и так от Англии не получила уже в 1932 году?

А во-вторых, составители переписки Сталина и Кагановича (О.Г. Хлевнюк, Р.У. Дэвис, А.П. Кошелева, Э.А. Рис и Л.А. Роговая) в своих комментариях отмечают, что 13 сентября 1933 года Сталин без всяких вопросов пошел на сокращение хлебозаготовок для Поволжья, Урала и Казахстана и в разы сократил экспорт российского зерна.

Правда, отмечают, что произошло это только после того, как «в период голода и чрезвычайных хлебозаготовок террор против крестьян достиг огромных размеров».

То есть Сталина совершенно не волновала реакция Запада на объемы поставленного на экспорт российского зерна. Он вел себя в точном соответствии с изменением своих представлений об изменяющихся внутренних обстоятельствах.

Что же касается авторов названной выше дилогии, то создается впечатление, что читатель имеет дело с грубой подтасовкой, выполненной в оправдание поведения Сталина в период голода 1930-х годов.

Дело в том, что в приведенных Рыбас цитатах нет ни слова о зерне. И это не случайно. Как я понимаю, речь идет вообще о поставках Советским Союзом сырья в самом широком ассортименте. Как уже говорилось выше, в общей структуре выручки от экспорта из СССР зерно занимало практически ничтожные позиции. Деньги на индустриализацию Сталин брал совсем из других источников: внутренние облигационные займы, госмонополия на водку, налоги и т.д., и только на последнем месте — экспорт, и то не зерновой, а совсем по другим статьям.

Такие «убийственные» цитаты в оправдание Сталина могут сильно воздействовать на сознание обывателя, то есть человека, не обладающего знанием фактов того периода. Хотя не только на обывателя действует такой прием.

Вот реакция на книгу Рыбас совсем не обывателя. Преподаватель вуза О.И. Солдатова пишет в «Литературную газету»: «Книга очень яркая, пронизывающая и поэтому вредная. Она переворачивает представление о диктаторе, так как выставляет на первое место не его преступления, а непрекращающиеся, тайные и явные войны всех государств друг с другом за политическое доминирование и экономические выгоды… В том-то и дело, что, дочитав книгу до конца, испытываешь сострадание к нему, которого никак не должно быть… Книга вызвала во мне массу сомнений и переживаний! Может, лучше было бы ее не читать? Но нет, прочитать надо было. Авторы “закрыли” тему Сталина и открыли что-то повседневно-страшное»^{111}.

Авторы дилогии тему, конечно, не закрыли. Но в своем стремлении оправдать Сталина явно перешли какую-то грань. Бальзак как-то сказал очень точные слова про Флобера: «Флобер рисует-рисует, да и зарисовывается». Вот, мне кажется, и авторы названной дилогии в своем стремлении к объективности в восприятии Сталина временами «зарисовываются».

Складывается впечатление, что они изучали выступления Сталина на этот счет только периода 1929—1930 годов, когда генсек действительно еще находился в плену своей идеи, что индустриализацию можно провести только за счет экспорта зерна.

И хотя Рыбас не скрывают информации об обрушившейся на советское крестьянство трагедии 1930-х годов — совпавших во времени голода, коллективизации, раскулачивания, — как-то у них все получается так, что ответственность за все за это несут соратники и сподвижники Сталина, местная власть, советская, партийная и хозяйственная, даже Запад, но никак не генеральный секретарь.

«Именно 1932 год с его “чрезвычайными комиссарами”, — пишут Рыбас, — непреклонной позицией Запада, гибелью от голода миллионов (по разным версиям, от 3 до 7 миллионов), бюджетным и кадровым кризисами в центральном партийном и правительственном аппарате стал формировать новую оппозицию Сталину, состоявшую из “своих”» (там же, с. 666).

Трудно удержаться от ремарки по этому поводу: крайне интересный оборот русской речи употребляют авторы — не кто-то конкретный, а именно ГОД, безликое время, другими словами, создало трагедию крестьянства и заодно уж и оппозицию сталинскому режиму власти. На деле все, конечно, происходило далеко от нарисованной авторами дилогии картинки.

Решающим у авторов было, по-видимому, стремление во что бы то ни стало снять со Сталина вину за проведенную им коллективизацию, за голод, унесший миллионы жизни.

К сожалению, заблуждаются, как мне представляется, в этом отношении не только Рыбас. Можно назвать немало и других имен.

И еще одно. Исходя из опыта борьбы с голодом в Советской России в 1921—1922 годах, можно высказать предположение, что если бы советское правительство в тридцатые годы откровенно признало перед своими гражданами наличие голода, развернуло бы в средствах массовой информации кампанию по оказанию помощи голодающим, 90 процентов из 100 можно дать за то, что. миллионных жертв России удалось бы избежать. Я уж не говорю о том, что использование в этих же целях создаваемого в это время централизованного государственного резервного хлебного фонда свело бы на нет практически все последствия голода.

Да и правительства западных стран неизбежно оказались бы под давлением общественного мнения в своих странах и, скорее всего вынуждены были бы оказать помощь голодающей Стране Советов, стране рабочих и крестьян, как это было с голодом в 1921-м.

Но Сталин на эти меры не пошел. У него, судя по всему, была совсем другая цель — сломать хребет крестьянству. Любой ценой. Даже ценой уничтожения миллионов. И он это сделал. Почему? Наверное, ради сохранения в своих руках власти. По-видимому, генсек исходил из того, что только сохраняемый им в стране политический режим гарантирует Советскому Союзу выживание в практически враждебной международной среде. (Тот факт, что причиной возникновения этой враждебности выступала с октября 1917 года сама большевистская верхушка, оставался при этом, конечно, за скобками.)

Других причин именно такого поведения генсека обнаружить не получается. И не только мне.

Один из самых известных специалистов по истории советской деревни, В.П. Данилов, еще в 1989 году одним из первых исследовал причины голода 1932—1933 годов и пришел к выводу, что «в целом урожаи 1931—1932 годов были лишь немногим ниже средних многолетних и сами по себе не грозили голодом. Беда пришла потому, что хлеб принудительно и, по сути, “под метелку” изымался и в колхозах и в единоличных хозяйствах…».

7. ДЕНЬГИ НА ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЮ ЛЕЖАЛИ СОВСЕМ В ДРУГОМ МЕСТЕ

Осуществив коллективизацию в деревне, Сталин разрешил стоявшую в повестке дня тактическую проблему (увеличил объемы товарного зерна в руках государства), но при этом вверг страну в провал в стратегическом плане.

Подчистую отобрав у крестьян зерно, даже семенное, большевистское правительство накормило город и армию, рабочую силу промышленных строек, но одновременно с этим надолго подорвала жизненные силы в сельскохозяйственной отрасли.

Рой Медведев еще в 1974 году привел такие цифры. «Среднегодовое производство зерна составило в 1933—1940 гг. 4563 млн. пудов, тогда как в 1913 году (в границах до 17 сентября 1939 года) было произведено 4670 млн. пудов. Производство мяса уменьшилось еще более значительно…»^{112}

Поданным И.Е. Зеленина, в 1913 году в России на душу населения было произведено 549 килограммов зерна, а в 1940 году — только 492 килограмма.

Валовой сбор зерна в стране только перед самой войной вышел на уровень 1913 года. В 1913 году Россия собрала 76,5 млн. т, а в 1940-м — 77,9. Но это было достигнуто за счет расширения площадей посева. А по урожайности страна все еще отставала от царской России. В 1913 году Россия получала 8,1 центнера с одного гектара, а в 1940-м — только 7,7.^{113}

Но дело не только в зерне. Коллективизация подорвала сельское хозяйство страны в целом.

Как уже говорилось выше, в 2008 году в Российской Федерации было собрано. 105 млн. тонн зерновых. Это много больше, чем когда-либо собиралось зерна за всю историю России. Между тем в проекте Доктрины продовольственной безопасности РФ, принятой на заседании Комиссии правительства России 28 ноября 2008 года, было отмечено, что «удельный вес отечественной сельскохозяйственной продукции» все еще «не обеспечивает продовольственной безопасности» России. Так, доля импорта мяса в 2008 году составляла более 34%, молока — почти 20% и т.д.

Между тем по нормам ФАО (продовольственной организации ООН) считается, что граничная доля импорта в этой сфере не должна превышать 17%, превышение этой цифры представляет собой уже угрозу для национальной безопасности^{114}. Такой оказалась окончательная цена сталинской коллективизации через 76 лет после ее осуществления.

Интересную картину в этой связи рисует Д. Волкогонов.

В августе 1975 года, пишет он, на рабочий стол генсека ЦК КПСС Л. Брежнева легла служебная записка от министра внешней торговли СССР. Н. Патоличев сообщал, что его ведомство провело «успешную операцию» и закупило в США 17 миллионов 900 тысяч тонн зерна. Но необходимый объем закупок в 30 миллионов тонн не достигнут, и потому надо дозакупить еще 12 млн. тонн. Переговоры об этом ведутся с Канадой, Аргентиной, Румынией, Австралией, Францией, ФРГ, Венгрией, Югославией, Бразилией.

А следом все от того же Патоличева, А. Косыгина и других поступила другая записка, в которой подписанты просили разрешения для осуществления этих закупок выделить 397 тонн золота, а также продать за рубеж 15 млн. тонн нефти и 1,6 млн. тонн дизельного топлива, мазута и автобензйна.

В следующем документе, с теми же подписантами, указывалось, что в 1977—1980 годах на свободно конвертируемую валюту необходимо будет закупить 47,4 млн. тонн зерна. При этом отмечалось, что Госплан рассчитывает, что в 1977 году в стране будет произведено 88,2 млн. т зерна, в 1978 — 90 млн. т, э 1979 — 91,2 млн. т и в 1980-м — 92,6 млн. т. Исходя из чего Госплан формировал такие прогнозы — непонятно, так как в 1975 году государство закупило у села всего 50,2 млн. т зерна при фактическом расходовании 89,4 млн. т^{115}.

Заметим, что такая ситуация сложилась после подъема целинных и залежных земель в 1953—1960 годах, когда к пахотному клину страны было добавлено около 45 млн. гектаров, и целина, по данным ВАСХНИЛ (РАСХН), давала до 40% валового сбора зерна в стране. Правда, точная цифра того, сколько действительно зерна дала целина, до сих пор неизвестна. Называют от 18 до 27 млн. тонн, но сколько реально, не знает пока никто. Да теперь, после распада СССР, наверное, уже и не узнает. Меня, надо сказать, всегда удивлял такой разброс цифр в оценках: почти в два раза. Получается, что результат разработки целины верхи и не волновал: главное заключалось в том, что сбросить туда социальную энергию молодежи, которой образовалось слишком много после смерти Сталина, а дальше — хоть трава не расти.

Кроме зерновой проблемы коллективизация нанесла большой урон сфере животноводства. Предколхозный период (1928 г.) продемонстрировал существенный рост поголовья скота по сравнению с 1916 годом. По всем видам, за исключением лошадей. Спад начался с года «великого перелома» (1929 г.) по всем позициям и продолжался, по нарастающей, вплоть до конца 1933 года. Поголовье лошадей сократилось более чем в два раза, крупного рогатого скота — почти в два раза, коз — почти в три раза и т.д. А далее, начиная с конца 1935 года, наблюдался постепенный рост, не достигший, однако, не только уровня 1916 года, но и 1928-го (за исключением коз). Даже в рекордном по урожайности 1937 году животноводческой продукции было произведено меньше (за исключением молока), чем в 1913 году, а среднегодовые показатели за 1933—1937 гг. были гораздо ниже аналогичных за 1909—1913 гг.

Словом, с точки зрения реальной экономики коллективизация привела к провалу в развитии сельского хозяйства страны.

Правомерен вопрос — за счет чего страна выживала? Ответ находим все у того же у Д. Волкогонова. «В послевоенные годы СССР за зерно перекачал в западные банки около 12 тысяч тонн золота… Например, только в 1977 году и только за “дополнительные” поставки мяса Политбюро было вынуждено пойти на дополнительную продажу за границей 42 тонн золота. Фактически, все золото, что добывалось в стране, плюс постоянно таявшие старые запасы, уходили за границу за хлеб, мясо, продукты… Если бы экономическая система не была уродливой, эти фантастические суммы могли бы сделать отечественное сельскохозяйственное производство образцовым, сбалансированным, рентабельным. Если учесть, что наивысший объем запасов чистого золота в СССР был достигнут в 1953 году — 2049,8 тонны, то нетрудно представить, что все, что добывалось позже, а это всегда в размере 250—300 тонн в год, продавалось за хлеб».

Объяснение этому провалу лежит на поверхности. Без так называемых кулаков, этого самого трудоспособного и самого трудолюбивого слоя русского крестьянства, готового ради достижения эффективных результатов дневать и ночевать в поле, крестьянство перестало быть созидающим коренным классом России.

Итак, что касается производства зерна, то в принципиальном плане в заявленном аспекте Сталин эту проблему решить так и не сумел, хотя до конца своих дней и убеждал население СССР, что задача, поставленная еще в первые пятилетки, выполнена и что сделано это было исключительно благодаря коллективизации. На деле ее решение он оставил своим наследникам.

Намного легче было генсеку отстаивать свою позицию по поводу индустриализации.

Индустриализацию Сталин в значительной степени осуществил, что помогло спасти страну от разгрома в 1941—1945 годах.

Необходимость подъема промышленности, а точнее просто восстановления промышленного производства сразу после окончания Гражданской войны, никакого секрета собой не представляла. В 1920 году все промышленное производство едва достигало 10% от уровня 1913 года. В деревне не было самого простого — кастрюль, чайников, гвоздей и молотка.

Однако как эту задачу решить в максимально быстрые сроки, никто не представлял. Экспорт зерна задачи не решил. Изыскания В. Кондрашина показали, что в эти годы «суммарно экспорт хлеба дал в бюджет всего 369 млн. рублей, в то время как от продажи лесоматериалов и нефтепродуктов государство получило 2 млрд. 570 млн. рублей. И даже продажа пушнины позволила выручить средств больше, чем от продажи хлеба — 400 млн. золотых рублей. Таким образом, материальная выгода от экспорта зерна уже не могла ничего изменить». (В качестве справки: стоимость оборудования для одного тракторного (считай — танкового) завода по американским лицензиям составляла в 1930-е годы примерно 50 млн. долларов.)

Деньги пришлось изыскивать из самых разнообразных внутренних источников. Огромные средства государство получало от подписки на заем для индустриализации. В 1927—1928 годах — 1 млрд. рублей, а в середине 1930-х годов средства от займов составили уже 17 млрд. рублей. В этот же период в поисках денег на развитие промышленности Сталин ввел водочную монополию и резко поднял цены на всю спиртоводочную продукцию. Львиную долю национального бюджета составляли налоговые суммы. В 1932—1934 годах выросли в четыре раза денежная эмиссия и денежные налоги.

Профессор русской истории университета Южной Каролины (Колумбия, США) Е.А. Осокина обнаружила в Российском государственном архиве экономики, что созданное в 1930 году Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами на территории СССР (Торгсин) только в 1933 году собрало у населения ценностей, которых «хватило, чтобы оплатить треть расходов СССР на промышленный импорт. Это открытие, — пишет она, — потрясло меня. — В тот год по объемам валютной выручки Торгсин перегнал главных добытчиков валюты для страны — экспорт хлеба, леса и нефти». Кроме того, только в 1927/28 хозяйственном году советское руководство продало за границу драгоценных металлов на сумму более 100 млн. рублей, а все советские закупки промышленного оборудования за рубежом в 1931 году составили 600 млн. рублей^{116}.

Но был не только Торгсин и продажа за рубеж предметов искусства из Эрмитажа, Русского музея, Третьяковки и т.д., за что советское правительство выручало сотни миллионов золотых рублей.

Были и займы. В моем личном архиве хранится запись выступления профессора Дипломатической академии МИД СССР В.Г. Сироткина (1933—2007) в Институте славяноведения и балканистики АН СССР 15 февраля 1989 года, где Владлен Георгиевич сообщил, что еще в 1926 году полпред СССР во Франции X. Рйковский парафировал в Париже огромный кредит России на сумму в 300 млн. франков.

Если все это суммировать, то получается, что постулируемая Сталиным связка коллективизация-индустриализация никогда не работала, деньги на развитие промышленности страна получала совсем не из деревни.

С риском повториться подведу итог.

Проведенная Сталиным коллективизация была не просто преступлением, это была ошибка стратегического характера. В России почти на 100 лет затормозилось развитие сельского хозяйства, был практически уничтожен класс крестьян, а именно он столетиями выступал государствообразующей социальной базой развития российской государственности. Был нанесен непоправимый ущерб демографическому развитию страны, на долгие десятилетия подорвано духовное состояние нации.

Но было бы неправильно вообще-то называть коллективизацию сталинской. Правильнее говорить о ленинско-сталинской. Потому что идея о полной национализации земли после победы революции была высказана Лениным еще в 1913 году. Сталин тогда, в процессе работы над национальным вопросом в Вене, не был согласен с вождем и выступал за раздачу земли крестьянам. В 1929 году генсек вернулся к ленинской идее и полностью ее осуществил, включая и материализацию ленинской мысли о необходимости бескомпромиссной борьбы с кулаком.

А существуют ли и сейчас в российском обществе люди, которые сохраняют за собой способность повторить нечто подобное сталинской коллективизации? Чтобы уничтожить, например при гипотетической смене власти, под корень малый и средний бизнес, доля которого в ВВП России в настоящее время, по официальным данным, составляет 17—18%, по оценочным данным — около 30%, а в перспективе должна составлять 65—70%?

Понимаю, что вопрос выглядит чуть ли не абсурдным. И тем не менее отвечаю на него позитивно: да, такая возможность сохраняется и сегодня. Нельзя исключать, что к управлению страной могут прийти люди, которые для сохранения за собой властных полномочий призовут «под ружье» бескультурные маргинальные слои населения, выбросив старый ленинский лозунг «Грабь награбленное!». Эти маргинальные слои в российском обществе всегда были и существуют и сейчас. Они находятся в полудреме и ждут, когда их призовут «раскулачивать» не только так называемых олигархов, но и тех, кто своим трудом сумел создать себе хоть какой-то капитал в условиях рыночной экономики.

Не хочу интриговать читателя. Просто воспроизведу две цитаты, которые удалось найти автору дилогии «Политическая биография Сталина» Николаю Капченко. Вот они.

Вначале из статьи Ю. Мухина «Самый позорный голод».

«У Сталина не хватило духу выслушивать крестьянский мат-перемат со всего Союза, а надо было потерпеть. Ведь это хорошо, что подоспели трактора с введенных в строй тракторных заводов. А если бы они задержались на год-два? Вместо того, чтобы решительно вырезать аппендицит, большевики стали его лечить примочками и дождались перитонита. Хорошо хоть не с летальным исходом. Большевики, на мой взгляд, в 1929 году коллективизацию начали правильно: в колхозы загоняли быстро и всех. Но уже в марте 1930 г. запаниковали и уступили толпе. А это уже административное преступление. Недаром горький опыт армии учит: сначала заставить подчиненного выполнить приказ, который тот считает неправильным, а уж потом пусть жалуется. В противном случае подчиненные начнут сами командовать, и управление войсками будет утеряно. Так и случилось с коллективизацией. Уступив обывателю, большевики дали ему несбыточную надежду, что тот и дальше бунтами и сопротивлением сможет достичь желаемого. И обыватель стал желать прав иноземного оккупанта — права ничего не давать своей стране. В результате и пострадал, как немцы в Сталинграде.

Если сформулировать конкретно, в чем именно вина Сталина и большевиков, то ответ видится таким: в нерешительности при проведении коллективизации, и в плохом обдумывании того, на что может пойти алчный обыватель».

И вторая цитата. Из статьи П. Краснова «Ложь о голодоморе».

«Почему это произошло, и кто в этом виноват в те годы? На мой взгляд, ответ однозначен — Сталин. Да, были смягчающие обстоятельства. Но многих жертв можно было бы избежать, если бы не ошибки Сталина и его недостаточный профессионализм как руководителя такого уровня в те годы. Жесткие меры не всегда применялись там, где нужно, и не применялись там и тогда, когда было нужно. Имел место массовый саботаж крестьян в районах, именно на них обрушился голод. Как надо поступать с саботажниками в условиях угрозы существования государства?

Верно, подавить. Правильно сделала Советская власть, только поздно…

Сказалась неуместная мягкость Сталина, который, подобно неопытному водителю, заметался на дороге. Под его давлением колхозы то вводились, то отменялись, поскольку начались народные протесты и начались неизбежные в такой ситуации злоупотребления. Естественно, протестующие сделали вывод, что можно протестовать и дальше, власть пойдет на попятную. Раз уже сделала так однажды, и крестьяне ряда районов демонстративно стали сеять хлеб только для себя. Сталин должен был “прессануть” осатаневшее быдло с необходимой жестокостью, но на два года ранее. Однако он этого не сделал. Нужны были приклад в зубы, и пули, и штык под ребро. Если потребуется, то и пулеметные роты для особо упертых, чтобы промыть мозги свинцом, при необходимости даже вешать мерзавцев вдоль дорог. Потому что быдло понимает только язык силы. Так были бы погублены тысячи, пусть даже десятки, но спасены сотни тысяч. Всего этого Сталин не сделал, а должен, обязан был сделать. По большому счету его за это надо было бы судить за преступное бездействие…»

Комментировать эти пассажи нужды нет. Здесь и так все ясно. Это даже не экстремизм, как пишет Капченко, это — паранойя.

ГЛАВА 5.
АРМИЯ ТРОЦКОГО И АРМИЯ СТАЛИНА

Если в столице стригут ногти,

то в провинции рубят пальцы.

Китайская пословица

Исторические источники рассказывают, что в Древней Азии мудрецы советовали правителям: если хочешь сделать много дел, делай их по очереди. Из оставшегося письменного сталинского наследия (включая маргиналии на полях прочитанных им почти 20 тысяч книг) невозможно заключить, знал ли он это изречение. Но действовал генсек в точном соответствии с этой максимой.

Двигаясь по пути сосредоточения в своих руках абсолютной власти, Сталин вначале, в 20-годы, выиграл все политические битвы у своих партийных и политических оппонентов. Затем, на рубеже 20—30-х годов, развязав кампанию по раскулачиванию, сломил классовую волю своего, как он считал, основного врага на тот момент — крестьянства.

Но был на российском политическом поле еще один фактор, с которым на пути к единоличной власти Сталин не мог не столкнуться — армия. С военными Сталин расправился еще более беспощадно, нежели с крестьянством.

Дискуссии о причинах сталинских репрессий по отношению к военным, по-видимому, не прекратятся никогда. Абсолютное большинство пишущих на эту тему, но в особенности зарубежные историки и публицисты, считают, что за «чисткой» армейских кадров в 30-е годы стояло неуемное стремление Сталина к укреплению личной власти. Думаю, что этот элемент действительно имел место. Однако только ли об утолении личных амбиций шла речь? Вопрос непростой. Тем не менее, на мой взгляд, действия Сталина в этом аспекте поддаются рациональному анализу.

1. О ПРИЧИНАХ КАРДИНАЛЬНОЙ РЕОРГАНИЗАЦИИ РККА И «БОЛЬШОГО ТЕРРОРА»

Обозначенный в заголовке параграфа термин («Большой террор») широко используется в сталиниане. Но автор этой броской фразы живет не в России. В применении к сталинским репрессиям второй половины 30-х годов ее впервые ввел в употребление в 1968 году сотрудник британских спецслужб, бывший коммунист, а потом ярый антисоветчик, Роберт Конквест, опубликовавший книгу «Большой террор: сталинские чистки тридцатых годов». По его собственному признанию, никаких архивных документов по этой проблеме он никогда не видел, а в своей книге целиком базировался на докладе Н. Хрущева 1956 года «О культе личности Сталина и его последствиях» и российских публицистических материалах.

Признаюсь, довольно долгое время на позициях хрущевского доклада стоял и я. В опубликованной мною в 2010 году книге «Сталин. “Посредственность”, изменившая мир»^{117} я, в частности, даже высказал суждение, что сталинские репрессии командных кадров РККА в 1930-е годы были основной причиной поражения Красной Армии в боях с вермахтом летом 1941 года. «Америки» я здесь не открывал. И в отечественной, и в мировой сталиниане, начиная с 1960-х годов, такой вывод является общим местом.

По свидетельству, например, К. Симонова, такой точки зрения придерживался и один из ближайших военных сподвижников Сталина, маршал А. Василевский, другие российские военные. Так считал и сам Симонов.

Однако уже после публикации книжки мою уверенность в правильности этого вывода поколебали многочисленные отзывы со стороны читателей. Но в особенности реакция людей, прошедших войну.

Так, весной 2011 года я получил письмо фронтовика С.М. Шишкина, который не соглашался с моим вышеприведенным выводом.

Сергей Михайлович (г. р. 1923) был призван в армию в июне 1941 года, после начала Великой Отечественной войны, но на фронт попал не сразу. Имевший за плечами высшее образование, он был направлен на курсы артиллерийских командиров и начал войну в январе 1942 года под Сталинградом командиром взвода артиллерийской разведки, а закончил в Берлине командиром гаубичной батареи.

Прочтя страницы моей книжки, посвященные репрессиям командных кадров РККА в 1930-е годы, ветеран войны высказал несогласие с моим тезисом о том, что чистка РККА была полностью неоправданной. То есть, он так же, как и я, категорически осуждал методы, с помощью которых Сталин эту чистку осуществил (расстрелы и заключение в тюрьмы и концлагеря сотен и тысяч командиров РККА, бесчеловечное преследование их родителей, жен, детей). Но что касается существа дела, Сергей Михайлович высказался так:

«Сталин правильно начал в 1930-е годы заменять кадровый состав РККА. Он готовил Армию к совсем новой войне, которая надвигалась на Россию. Неудачные действия командования армии в Финской войне только утвердили его в этом решении. Но обстоятельства не позволили ему осуществить задуманное полностью. Сталину не хватило для этого всего года полтора-два. И он был вынужден завершить задуманное уже в ходе Великой Отечественной войны. Я, — писал мой корреспондент, — сравнивая 1941 и 1945 годы, являюсь живым свидетелем того, как кардинально изменилось профессиональное умение офицеров».

Суждение старого фронтовика подвигло меня вернуться к этой теме, и в том числе — продолжить работу в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) и Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), в доступе не только к фондам Сталина и Молотова. В результате выяснилось, что, во-первых, в ходе «чисток» репрессиям были подвергнуты не «десятки тысяч» краскомов, как долгие годы утверждали российские и зарубежные публицисты и историки, а на порядок меньше. А во-вторых, я, как мне кажется, понял подлинную причину того, почему Сталин во второй половине 30-х гг., практически перед Великой Отечественной войной, принял решение почти полностью заменить командный состав РККА сверху донизу.

Судя по имеющимся на сегодняшний день документам и материалам, толчком к идее о необходимости реорганизации РККА и репрессиям в отношении красных командиров в 1930-х годах послужили не особенности личного характера Сталина (хотя на форму материализации этих двух процессов эти последние оказали огромное влияние), а диктат сложившихся уникальных исторических обстоятельств.

После Версальского мирного договора 1919 года, завершившего Первую мировую войну, международная обстановка в Европе выстраивалась таким образом, что к концу 1920-х годов Германия стала неумолимо двигаться к восстановлению своего, разоренного Антантой в 1914—1918 годах, экономического и военного потенциала и нашла себе союзника в лице фашистского режима Б. Муссолини в Италии. Наблюдая за этим неумолимым движением, европейские демократии (Англия и Франция), в желании отвести от себя угрозу военного столкновения с набиравшим силу европейским фашизмом, стремились канализировать эту угрозу на Восток, в сторону, как им казалось, слабой и разоренной Гражданской войной Советской России (СССР).

Однако эту угрозу углядело для себя и политическое руководство СССР, и прежде всего генеральный секретарь ЦК РКП(б) И. Сталин, который к этому времени все активнее концентрировал в своих руках реальные бразды управления страной и обратил свое внимание на состояние своих вооруженных сил. Как сразу же выяснилось, ничего обнадеживающего он в этом плане обнаружить не смог. Картина, которая предстала перед его глазами, оказалась просто катастрофичной: Вооруженные Силы страны к иноземному нашествию не были готовы.

Чтобы убедиться в этом, генсек инициировал создание специальной Комиссии по изучению боеспособности РККА. В январе 1924 года Комиссия ЦК РКП(б) доложила партийному ареопагу: «Красной Армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной мобилизационными запасами силы у нас в настоящее время нет. В настоящем виде Красная Армия небоеспособна»^{118}. Это был сокрушающий удар по авторитету создателя РККА — Льва Троцкого. Генсек начал готовить ему замену. Выбирать было не из кого, и взор Сталина упал на Фрунзе. Уже в марте 1924 года тот был назначен заместителем председателя Реввоенсовета СССР и наркомвоенмора, в апреле — начальником Штаба РККА, а в январе 1925-го полностью заменил Троцкого на всех военных постах.

Но Фрунзе (1885—1925) за год работы во главе Красной Армии исправить положение не успел. А скорее всего не сумел. Да и как он мог бы на новой, профессиональной, основе реорганизовать Красную Армию, если большая часть его военной деятельности с 1919 по 1922 год была связана с «жестокими мерами по подавлению главных очагов сопротивления местного населения» на Урале и на юге страны, «с массовыми убийствами военнопленных» в Крыму в 1920 году, с «широкомасштабными карательными операциями на Украине» в 1922 году?^{119}

В конце декабря 1926 года Сталин вновь ставит вопрос о состоянии подготовки СССР к возможной войне. Исследование поручили начальнику Штаба РККА М. Тухачевскому, который представил на заседание Политбюро ЦК ВКП(б) доклад «Оборона Союза Советских Социалистических Республик», где категорически заявил: «Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы. Наших скудных материальных боевых мобилизационных ресурсов едва хватит на первый период войны»^{120}.

Вот этот момент и можно считать началом строительства новых Вооруженных Сил СССР, которое предпринял генсек.

К концу 1930-х стало окончательно ясно, что западные демократии двигают войну в направлении СССР. В 1938 году произошло Мюнхенское соглашение Англии, Франции, Германии и Италии о наглом, открытом разделе Чехословакии. Этот раздел активно поддержало польское правительство, введя, как и гитлеровская Германия, свои войска на территорию Чехословакии, отхватив под сурдинку целую Тешинскую область. По завершении этого сговора, покидая Мюнхен, британский премьер-министр Чемберлен сказал Гитлеру: «Для нападения на Советский Союз у вас достаточно самолетов, тем более, что уже нет опасности базирования советских самолетов на чехословацких аэродромах»^{121}. Сталин понял, что западные демократии закончили психологическую обработку Гитлера для агрессии в направлении Советского Союза, и задумался о том, как на случай войны отодвинуть государственные границы СССР от Москвы и Ленинграда. Решение первой задачи (от Москвы) было найдено путем дипломатических переговоров с Гитлером о разделе Польши в 1939 году. Решение второй пришлось искать на военных путях — «зимняя» война 1940 года с Финляндией. Но Финская кампания убедительно показала, что имеющиеся в распоряжении советского руководства Вооруженные Силы с большой войной не справятся, и Сталин только утвердился в правильности принятого им несколько лет назад решения о полной реорганизации армии. Открытым оставался только вопрос о времени: успеет СССР подготовиться к большой войне или нет.

Техническое перевооружение армии благодаря индустриализации шло полным ходом. А вот с переводом Вооруженных сил на профессиональную основу быстро не получалось. Большинство заслуженных военно-командных кадров, выдвинувшихся в годы Гражданской войны, ни о какой реорганизации армии и слышать не хотели и перестраиваться на новый лад не торопились. Более того, в военной среде зрело подспудное сопротивление устремлениям Сталина к перестройке военного мышления. Это выражалось в протестных кулуарных разговорах, нередко с политическими выводами. Из органов НКВД чередой пошли наверх доносы об этих настроениях. К 1936 году политическая обстановка в стране стала накаляться, а в начале 1937 года взорвалась «делом Тухачевского» и последовавшими за ним массовыми репрессиями в РККА, что, конечно же, не могло не ослабить армию. В итоге же в июне 1941 года гитлеровское нашествие встретила на наших западных рубежах, образно говоря, армия Троцкого, не только не приспособленная к современной войне, но к тому же еще и ослабленная безумными репрессиями и недоверием рядового состава к командирам. И войну эту на первых этапах полностью проиграла.

И еще одна ремарка к этой главе. В процессе работы над этой главой я неоднократно рассказывал о получаемой мною почте от фронтовиков человеку, с которым нас связывали более 20 лет доверительных дружеских отношений, бывшему начальнику внешней разведки Советского Союза, генерал-лейтенанту Леониду Владимировичу Шебаршину^[3].

За всю мою профессиональную жизнь мне неоднократно приходилось встречаться и даже обмениваться мыслями со многими выдающимися людьми в России и за рубежом, включая и первых лиц России и других государств, но равного Леониду Владимировичу по эрудиции и интеллекту встречать не доводилось. Я всегда с полным доверием относился к его мнению по политическим вопросам и на исторические темы. Он, судя по всему, платил мне тем же. Не единожды подолгу, под диктофон, беседовали мы в моем кабинете в «Российской газете», или в его кабинетах на стадионе «Динамо», или на Чистых прудах, когда он возглавлял общественную организацию по вопросам экономической безопасности российского предпринимательства.

Подробно, в несколько заходов, в течение нескольких месяцев, обсуждали мы с ним и письмо С.М. Шишкина. В конечном итоге после довольно продолжительных раздумий Леонид Владимирович произнес: «Похоже на то, что старый фронтовик прав».

Вследствие этого пятая глава настоящей книги была мною названа «Армия Троцкого и армия Сталина».

А теперь о взаимоотношениях Сталина и армии. В целом тема взаимоотношений политических лидеров и армии всегда очень сложна. В любом государстве и во все времена военные всегда были (и будут) особой кастой. Армия всегда была (и будет) мощным инструментом политических игр по той причине, что остается самой организованной и дисциплинированной силой в государстве и обществе, причем силой, способной подчиняться приказам. Справедливости ради надо сказать, что они в этом совсем «не виноваты»: такова сама природа их труда и образа жизни. В кризисные периоды от позиции армии нередко зависит и судьба политической власти в обществе. Сталин не только был хорошо знаком с ролью генералов в свержении Николая II^{122}, но отлично знал и о том, с чего началось целенаправленное разрушение российского государства сразу после этого — с развала армии^[4]. Плюс к этому при жизни Ленина Сталин воочию наблюдал, как Троцкий, воспользовавшись болезнью вождя, пытался конвертировать власть председателя Реввоенсовета в политические компетенции. С новой силой это было продолжено Троцким после смерти Ленина. У «демона революции» из этого ничего не вышло, но только по одной-единственной причине: на его пути оказался Иосиф Сталин, про которого в 1968 году лапидарно, но предельно точно сказал британский биограф Сталина Роберт Пэйн: «На протяжении всей его жизни все недооценивали его до того момента, когда было уже слишком поздно»^{123}.

* * *

В принципе, как всякий диктатор, генсек в борьбе со своими политическими оппонентами оригинален не был и пользовался веками проверенной методикой: «если враг не сдается, его уничтожают» (эту максиму ему услужливо подсказал великий пролетарский писатель Максим Горький). Но были у него и индивидуальные особенности в поведении: в сравнении с другими политиками он был более скрытным, более дальновидным, более решительным и более жестоким. Особенно безжалостным Сталин показал себя по отношению к военным. По-видимому, исходил из провидческого убеждения, что тот, кто в политическом плане недооценивает роль военных в мирное время, во время войны будет платить за эту недооценку собственной жизнью. Один из самых крупных современных британских историков Алан Буллок, сравнивая Сталина и Гитлера, написал об этом так:

«После неудавшегося покушения германских военных на Гитлера 20 июля 1944 года, когда бомба, заложенная полковником фон Штауфенбергом в портфель, не убила фюрера, Гитлер с запоздалой горечью сказал министру вооружений и боеприпасов Альберту Шпееру, что теперь он понял, что, убрав Тухачевского, Сталин поступил очень дальновидно. Гитлер, пишет А. Буллок, после этого покушения готов был перестрелять и пересажать всех немецких генералов, но в той ситуации, которая к этому времени сложилась на фронте с СССР и в Нормандии с англо-американским военным десантом, начавшимся в июне того же года, Гитлер не мог себе этого позволить. Без опытных военных кадров продолжать войну было просто невозможно. Поэтому фюрер предпринял все меры, чтобы скрыть от народа раскол между ним и армией, арестовав и казнив всего 200 генералов и офицеров».

* * *

Единственное, на что он пошел, было решение направить во все воинские штабы политработников Национал-социалистической партии, использовав еще одно изобретение русской практики, которой Гитлер теперь восхищался.

Сталин же на массовые репрессии командных кадров РККА пошел в мирные 30-е годы. Что двигало его действиями? Как видится эта проблема из сегодняшнего исторического далека — жестокая необходимость сохранения личной власти, от чего, как он считал, зависит и сохранение самого политического режима.

Видя засоренность армии троцкистскими кадрами, зная их категорическое неприятие того политического курса, которым он повел страну после смерти Ленина (отказ от генеральной линии на мировую революцию), учитывая их абсолютную бескомпромиссность в этом вопросе, генсек сразу после отхода Ленина от дел, а потом и смерти вождя предпринял колоссальные усилия, чтобы устранить из военной верхушки Троцкого и его верных сторонников — Антонова-Овсеенко (1883—1938), Склянского (1892—1925) и других, и поставил во главе Реввоенсовета Фрунзе (1885—1925), а после его внезапной смерти — выходцев из Первой Конной армии: Ворошилова (1881—1969), Буденного (1883—1973), Щаденко (1885—1953), «подперев» их с партийной стороны Мехлисом (1889—1953), поручив ему курирование военных кадров вначале в должности помощника генсека (1924—1930), а потом — в 1937—1940 годах — начальника Политического управления РККА.

Но в целом это проблемы не решало. Точечные изъятия на самом верху к искомому результату не приводили. Кадры Троцкого и его сторонников на всех этажах военной иерархии в массе своей не разделяли идеологических позиций генсека. А кроме того, зараженные вольницей Гражданской войны командные кадры Красной Армии едва не поголовно презирали выдвиженца генсека — наркома Ворошилова. В результате к началу 30-х годов армия не представляла собой единого организма. Она не была, конечно, тем «стадом», о котором про 1917 год написал Л. Решетников, но и армией в полном смысле этого слова тоже не была. Проблема ее реорганизации в буквальном смысле стучалась в политическую повестку дня. Странно, но большинство авторов сталинианы, в особенности отечественные историки и публицисты, предпочитают писать не об этом, а исключительно только о репрессиях в отношении военных командиров.

В отношении зарубежных исследователей здесь все более или менее поддается объяснению. Корни одностороннего отношения к оценке сталинских репрессий нужно искать не в 30-х годах, а во Второй мировой войне. Если бы Красная Армия практически в одиночку (хотя и с существенной материальной помощью США и Англии) в 1941—1944 годах не одержала победу над вооруженными силами гитлеровской Германии, то, скорее всего, сегодня, если верить Черчиллю издания 1942 года, на политической карте мира существовали бы только три державы-империи — Германия, Япония и Соединенные Штаты Америки. Все остальные государства мира составляли бы объект приложения сил названных трех держав. Нынешние западные политики и идеологи прекрасно это понимают, и потому никогда не смогут простить нам (России) свое унижение перед Гитлером.

Сказать своим народам правду, как она есть, они не могут (хотя в ходе самой войны иногда и говорили), и потому стараются переключить внимание своих соотечественников на темные стороны истории России тех времен. Сталинские кровавые дела 30-х годов для этой цели подходят как нельзя лучше. Вот и топчутся на костях не своих жертв, воспитывают в общественном мнении своих стран негативные эмоции по отношению к России и русским.

Сталинские репрессии в отношении красных командиров — удобный для этого повод. Хотя надо бы, впрочем, заметить, что не из сочувствия к расстрелянным командирам Красной Армии вот уже много десятков лет ведется эта критическая кампания. И репрессированные, и не затронутые «чистками» командиры РККА — они ведь все идеологически выступали в роли потенциальных могильщиков капиталистического Запада. По-видимому, главное тут в другом — через огульную критику существовавшего тогда политического режима в России показать западному обывателю, что гитлеровский режим опрокинули недостойные никакого уважения люди. Показать наглядно, грубо, зримо.

2. О ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ МАСШТАБАХ ВОЕННЫХ РЕПРЕССИЙ

В отношении цифр потерь кадрового состава РККА, в процессе так называемых «сталинских чисток» 1930-х годов, полной ясности нет до сих пор. Более того, существует большая путаница в этом вопросе, в особенности со стороны не столько историков, сколько публицистов. Казалось бы, нужно опираться на документы, но как раз здесь наблюдается большая лакуна. Их не так уж много. Среди главных — дела арестованных тех лет и справка Комиссии Шверника 1964 года. Что касается первых, то сразу следует сказать, что в архивах историкам открыты только протоколы допросов обвиняемых. Сами же уголовные дела историкам до сегодняшнего дня продолжают оставаться недоступными. Да и существовали ли вообще эти «дела» как классические Уголовные? Валентин Лесков, автор книги о Тухачевском^{124}, не смог, например, обнаружить в деле Тухачевского и других краскомов постановлений прокуроров на арест.

«Справка Комиссии Президиума ЦК КПСС “О проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям, в измене родине, терроре и военном заговоре”» опубликована полностью^{125}. Документ из 135-машинописных страниц оправдывает всех осужденных и подписан председателем Комиссии Н. Шверником и членами Комиссии — А. Шелепиным, 3. Сердюком, Н. Мироновым, Р. Руденко и В. Семичастным.

В публицистике же «гуляют» самые разные цифры. В стремлении эпатировать читателя публицисты нередко действуют по принципу: кто больше?

Так, Л. Млечин пишет о 44 тысячах арестованных командиров, из которых 39 тысяч, пишет он, были расстреляны^{126}.

Эмигрировавшие в 1980 году в США бывший научный сотрудник Центрального государственного архива Советской Армии СССР (ЦГАСА) Ю. Геллер и публицист В. Рапопорт утверждают, что «за два года чистки (1937 и 1938) было репрессировано приблизительно 100 тысяч человек»^[5].

(Справочно стоит заметить, что на начало 1937 года списочная численность начальствующего состава РККА составляла 142 427 человек.)

Не так уж далеко от публицистов в этом вопросе отстают и профессиональные историки. Так, доктор исторических наук, бывший секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев незадолго до смерти, в 2005 году, заявил: «Более 70 тысяч командиров Красной Армии было уничтожено Сталиным еще до войны»^{127}. Доктор исторических наук, руководитель Центра военной истории Института Российской истории РАН Г.А. Куманев пишет о 50 тысячах репрессированных^{128}, академик РАН A.M. Самсонов — о 43 тысячах^{129}, Д.А. Волкогонов — о 40 тысячах уничтоженных командиров^{130}.

Особняком в этом списке стоит единственное в своем роде, признанное в среде историков фундаментальное исследование О.Ф. Сувенирова, который, опираясь на многолетнюю работу в архивах, сообщил, что в 1937—1938 годах репрессиям (арестам и расстрелам) было подвергнуто 28 685 командиров РККА и 5616 человек из Военно-морского флота и из Военно-воздушных сил, то есть всего 34 301 человек^{131}. Но Сувениров подверг исследованию архивные документы только за один год. А репрессии военных командиров начались раньше 1937 года и продолжались вплоть до октября 1941 года (последний расстрел высших командиров РККА был совершен в октябре 1941 года в гг. Куйбышеве, Саратове и Воронеже^{132}.

Маршал Г. Жуков в своих мемуарах, не вдаваясь в цифровые выкладки, утверждал, что в 1937—1938 годах Сталин обезглавил армию и деморализовал ее управление^{133}. (Истины ради следует заметить, что в последние годы в мемуарах Г.К. Жукова историки все больше отмечают очень много фактических, мягко говоря, неточностей.)

На мой взгляд, при всем недостатке документальной базы по рассматриваемой теме при определении цифр подвергнутых репрессиям краскомов в 1930-е годы следует все же исходить не из оценочных суждений, а из архивных документов. По крайней мере из тех, что имеются. Хотя, следует оговориться, что точных цифр репрессий в среде военных мы, по-видимому, уже не сможем узнать никогда: в Справке Шверника 1964 года, над которой, по заданию Хрущева, несколько лет работали специалисты ЦК КПСС, КГБ СССР и другие эксперты, четко сказано: «В архивных материалах НКВД СССР и Наркомата обороны СССР нет точных статистических данных о числе арестованных военнослужащих за 1937—1938 годы». А репрессии, как уже сказано выше, осуществлялись не только в 1937—1938 годах. Поэтому в Справке подчеркивается, что речь может идти только о «некоторых документах», которые помогают «определить размах репрессий в отношении военнослужащих».

В Российском государственном военном архиве (РГВА) хранится отчет заместителя наркома обороны СССР Е.А. Щаденко маршалу Ворошилову (наркому), датированный апрелем 1940 года, о количестве арестованных и уволенных в 1937— 1939 годах командиров РККА^{134}. В отличие от всех пишущих на эту тему справка Щаденко отличается точностью и даже детальностью сведений. Она сообщает обо всех краскомах, покинувших за этот период РККА, а не только об арестованных, то есть и о тех, кто выбыл из списочного состава по причине естественной смерти, болезни, инвалидности, по причине пьянства, хулиганских действий, морального разложения, расхищения имущества, и даже просто из-за подозрения в том, что тот или иной командир мог быть шапочно знаком с заговорщиками. С учетом всех этих категорий причин выбытия из армии картина политических репрессий краскомов существенным образом меняется. Перейдем к цифрам.

В 1937 году, сообщает справка Щаденко, по доказательной базе арестовано было 4 474 командира, а по оговорам — 11104 челове ка, из числа которых в 1938—1939 годах было восстановлено в армии 4338 человек. Весь списочный состав командиров в 1937 году состоял из 142 427 человек. Эти данные никак не коррегируются с утверждениями, что в ходе репрессий был уничтожен «весь офицерский корпус РККА»^{135}, или не менее 50%.^{136}

Схожая картина наблюдалась в 1938 и 1939 годах, с той лишь разницей, что в соответствии с директивой НКО СССР от 24.06.1938 г. №2 200 из армии были уволены все инонациональные командиры, кроме евреев (поляки, немцы, латыши, литовцы, финны, эстонцы, корейцы и др.), а также уроженцы заграницы или как-либо связанные с заграницей^{137}.

Щаденко сообщает Ворошилову, что в ходе этих процессов в 1936—1939 годах «было большое количество (командиров) арестовано и уволено несправедливо. Поэтому много поступило жалоб в Наркомат обороны, в ЦК ВКП(б) и на имя тов. Сталина. Мною, — пишет Щаденко, — в августе 1938 г. была создана специальная комиссия для разбора жалоб уволенных командиров, которая тщательно проверяла материалы уволенных путем личного вызова их, выезда на места работников Управления, запросов парторганизаций, отдельных коммунистов и командиров, знающих уволенных, через органы НКВД и т.д. Комиссией было рассмотрено около 30 тысяч жалоб, ходатайств и заявлений. (По результатам работы Комиссии) всего было восстановлено 11 178 человек»^{138}, то есть более одной трети от всех подвергшихся увольнению из РККА.

Таким образом, доля репрессированных командиров от общего их списочного состава в 1937—1940 годах составила, согласно справке Щаденко, 3,1%. С 1939 года начался обратный процесс — командиров стали освобождать из заключения и восстанавливать в армии.

А сейчас о том, какими методами НКВД (Нарком внутренних дел Ежов Н.И. [1895—1940]) осуществлял указания Сталина о «чистке» в армии. Приведем типичные ситуации.

3. «ПРОШУ МЕНЯ РАССТРЕЛЯТЬ, НО НЕ БИТЬ!..»

Эти слова принадлежат Душенову К.И., бывшему командующему Северным флотом. Арестован 23 мая 1939 года.

В письме председателю Совнаркома В.М. Молотову от 23 мая 1938 года за номером 267 Душенов пишет: «…22 часа ко мне применяли жестокие физические методы воздействия и я в почти бессознательном состоянии, в результате внутреннего кровоизлияния, написал под диктовку следствия ложное заявление, что я — заговорщик и предатель. Через 5 дней тех же методов я подписал заранее написанный протокол, где указано более 30 человек командиров, якобы моих сообщников, которых после арестовали.

В течение года я три раза отказывался от ложных протоколов, но все три раза ко мне применяли физические методы воздействия, и я вновь подписывал ложь…

В итоге меня 5 раз били 9 человек.

Я не враг народа, не заговорщик, не вредитель и не террорист. Я бывший рабочий, старый матрос крейсера “Аврора”, секретарь судового комитета в Октябрьские дни, брал Зимний дворец…

Я всем сердцем Вас прошу, не можете ли сделать так, чтобы меня не били… прошу меня расстрелять, но не бить…

Если Вы не найдете возможным вмешаться в это дело, то прошу сделать так, чтобы хотя бы за это заявление меня не били. Я опасаюсь, что следствие может рассмотреть его как провокацию».

В Справке Шверника в 1964 году написано: «Однако это 267-е заявление Душенова, направленное Молотову, было оставлено им без внимания, а сам Душенов, член КПСС с 1919 года, после почти двухлетнего содержания в тюремном заключении, после серии пыток и издевательств в феврале 1940 года был осужден к расстрелу» (уже при Берии). Били не только бывшего матроса с «Авроры». Били всех. «Физические методы воздействия» на арестованных военачальников, как аккуратно предпочитают называть пытки авторы Справки — Шверник, Шелепин, Семичастный, Руденко, Сердюк и Миронов, — были главным инструментом выбивания «признаний» о яюобы совершенных военачальниками «преступлениях» в процессах 30-х годов.

Блюхера в Лефортовской тюрьме пытали при личном участии Л. Берии (Справка). Бывший зам. начальника Лефортовской тюрьмы Харьковец в 1957 году сообщил: «Применение физических методов воздействия при допросах заключенных началось при Ежове, который лично подавал пример следователям. Узаконилось это и стало широко применяться при Берия. Я однажды лично был свидетелем, как он с Кобуловым в своем кабинете избивали резиновой дубинкой заключенного Блюхера».

Бывший начальник Лефортовской тюрьмы Зимин в 1957 году дал письменные показания: «Часто на допросы приезжали и наркомы НКВД, как Ежов, так и Берия, причем и тот, и другой также применяли избиение арестованных. Я лично видел — Ежов избивал арестованную Каплан, как Берия избивал Блюхера, причем он не только избивал его руками, но с ним приехали какие-то специальные люди с резиновыми дубинками, и они, подбадриваемые Берия, истязали Блюхера, причем он сильно кричал: “Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают?!” Берия же в свою очередь кричал: “Говори, как ты продал Восток!”»

Зам. командующего войсками Московского военного округа, комкор Фельдман был арестован 15 мая 1937 года. Следователем Ушаковым (настоящая фамилия Ушамирский) сломлен на допросах психологически и физически. 16 мая он показал, что в военно-троцкистскую организацию его вовлек в 1934 году Примаков, а через 3 дня «исправил» показания и заявил, что в 1932 году это сделал Тухачевский. Про этого следователя арестованный в 1938 году член Военного совета Тихоокеанского флота корпусной комиссар Волков Я.В., выживший в чистках, в объяснениях в КПК при ЦК КПСС от 30 декабря 1961 года, за 2 года до смерти, писал:

«Что я могу сказать об З. Ушакове… Преступник, бандит, кретин, это слабые слова — просто изверг, выродок рода человеческого….

Я на 2-м или 3-м допросе заявил Ушакову, что теперь, как никогда, я понял, как фабрикуются враги народа и изменники родины… просил поскорее меня расстрелять, чтобы не мучить меня и не терять время ему, а на провокацию я не пойду, чего бы мне это ни стоило. На это мне Ушаков ответил, что не таких, как я, фашистская б…, раскалывали, …что мне показали только подготовительный класс, в дальнейшем будет показана московская техника, и не родился еще тот, кто бы устоял против этой техники и не раскололся… Первую неделю, а может быть и больше, Ушаков лично с остервенением зверски избивал меня до потери сознания резиновой дубинкой… а затем передавал меня в руки “молотобойцам”, которые по его указанию в соседней комнате меня били всюду и везде».

Пытки ломали психику и волю почти всех арестованных военкомов.

Комкор Фельдман уже через 2 недели допросов писал следователю Ушакову (Ушамирскому): «…Зиновий Маркович! Начало и концовку заявления я написал по собственному усмотрению.

Уверен, что Вы меня вызовете к себе и лично укажете, переписать недолго… Благодарю за Ваше внимание и заботливость — я получил 29-го печенье, яблоки, папиросы и сегодня папиросы, откуда, от кого, не говорят, но я-то знаю, от кого. Фельдман. 31.V.37 г.».

А вот и само заявление:

«Прошу Вас, т. Ушаков, вызвать меня лично к Вам. Я хочу через Вас или Леплевского передать народному комиссару внутренних дел Союза ССР тов. Ежову, что я готов, если это нужно для Красной Армии, выступить перед кем угодно и где угодно и рассказать все, что знаю о военном заговоре. И это чистилище (как Вы назвали чистилищем мою очную ставку с Тухачевским) я готов пройти. Показать всем вам, которые протягивают мне руку помощи, чтобы вытянуть меня из грязного омута, что Вы не ошиблись, определив на первом же допросе, что Фельдман не закоренелый, неисправимый враг, а человек, над коим стоит поработать, потрудиться, чтобы он раскаялся и помог следствию ударить по заговору. Последнее мое обращение прошу передать и тов. Ворошилову. Б. Фельдман. 31.V.1937 г»..

11 июня 1937 года был признан виновным, приговорен к расстрелу и в тот же день расстрелян. В 1957 году реабилитирован.

Следователь Ушаков в 1938 году был арестован. На допросах 11—12 октября 1938 года показал, что «на Фельдмана было лишь одно косвенное показание некоего Медведева, (но) в первый день допроса Фельдман… написал заявление об участии своем в военно-троцкистской организации».

Заместитель наркома обороны СССР И.Ф. Федько был в апреле 1938 года оговорен на допросах арестованными ранее начальником Разведывательного управления Генштаба Урицким и командующим Белорусским военным округом И.П. Беловым. Когда Федько предъявили обвинения в участии в заговоре, он потребовал очной ставки с Урицким и Беловым. Очная ставка состоялась в кабинете Сталина в присутствии хозяина кабинета. На ней Урицкий и Белов «подтвердили ложные показания, полученные от них в отношении Федько работниками НКВД СССР».

Потрясенный этим оговором замнаркома 1 мая 1938 года обратился с письмом к Сталину.

«Величайшая трагедия свершилась в моей жизни честного большевика. — писал он. — В мое сознание не вмещается представление о том, что я оказался под тягчайшим подозрением о том, что я являюсь партии и Родине военным заговорщиком… Вся моя трагедия заключается в том, что я искусно оклеветан…

Я мог, если бы не имел большевистской совести, во имя спасения своего благополучия, пойти на признание чудовищной клеветы на меня, но это привело бы к тому, что этот шпион мог бы с большим основанием и доверием к его показаниям впредь оклеветать еще не одного честного человека…

Вы мне, тов. Сталин, сказали после очной ставки, что “мне стыдно сознаться, и это по-человечески понятно”. Нет, тов. Сталин, я ни на минуту не поколебался бы, если хоть в малейшей степени подозревал бы о существовании военного заговора, и тем более если бы принимал в нем участие.

1 мая 1938 года. Федько.

Я прошу, если у Вас будет время, принять меня по моему делу. Федько».

Два месяца отстраненный от дел, но не арестованный, замнаркома вновь и вновь писал письма Сталину, Ежову и в конце концов обратился с письмом к Ворошилову:

«Будучи поставлен гнуснейшей и нарастающей клеветой врагов и ошибкой следствия в положение человека, коему предъявляются тягчайшее обвинение в участии в контрреволюционном заговоре, я не вижу другого выхода, как требовать своего ареста, так, как мне подсказывает моя совесть и верность партии.

Я хочу быть до конца большевиком и пойти в тюрьму для того, чтобы разоблачить вражескую борьбу за дискредитацию оставшихся верных людей нашей партии. Никакие моральные и физические испытания меня не страшат. Мой долг честного до конца человека — помочь следствию разоблачить маневр врагов, и с моей стороны было бы трусостью не поступить так и этим дать возможность продолжить врагам вести свою подлую борьбу. 30. VI. 1938 г. Федько».

Не добившись ответа на свои письма, Федько обращается к Ворошилову с просьбой организовать ему встречу с Ежовым в тюрьме.

В 1961 году бывший адъютант Ворошилова Хмельницкий рассказал о состоявшемся разговоре:

«Ворошилов: Иван Федорович, не надо ходить к Ежову… Вас там заставят написать на себя всякую небылицу. Я прошу Вас, не делайте этого…

Федько: Климент Ефремович, я даю Вам слово, ничего там не подписывать…

Ворошилов: Вы плохо знаете обстановку, там все признаются, не надо Вам ехать туда, прошу Вас».

Ворошилов знал, что говорил. Но через неделю нарком дал согласие на арест Федько.

На третий день после ареста Федько, физически очень мощный мужчина, награжденный во время Гражданской войны за проявленные им в боях мужество и героизм четырьмя орденами Боевого Красного Знамени, написал заявление на имя Ежова, в котором указал, что в 1932 году он был вовлечен Беловым в заговор правых и, кроме того, знал об антисоветской организации, руководимой Тухачевским.

В июле 1938 года начальник Особого отдела НКВД СССР Федоров писал первому заместителю Ежова М.П. Фриновскому (1898—1940 гг.), что на очных ставках с «изобличившими Федько» Урицким, Беловым и другими «я отправил Федько в Лефортово, набил ему морду и посадил в карцер. В своих сегодняшних показаниях он называет Мерецкова, Жильцова и еще несколько человек… сегодня заявил, что он благодарит следствие за то, что его научили говорить правду».

26 февраля 1939 года Федько был осужден и расстрелян.

Что касается Фриновского, который часто производил аресты военных без санкции прокурора и не ставя в известность Сталина, то через 17 дней после прихода в НКВД Л. Берии и начала чисток НКВД от выдвиженцев Ежова он 8 сентября 1938 года был назначен наркомом Военно-морского флота СССР, через 6 месяцев арестован, обвинен в участии в «заговоре в НКВД» и в начале февраля 1939 года расстрелян.

11 марта 1939 года, находясь в тюрьме, Фриновский в своем заявлении на имя наркомвнудела писал, что Ежов самолично «корректировал» и «редактировал» протоколы допросов, часто в глаза не видя арестованных. «По-моему, скажу правду, — писал он в своем заявлении, — если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные. Знало ли об этом руководство наркомата, то есть я и Ежов? Знали. Как реагировали? Честно — никак, а Ежов даже это поощрял. Никто не разбирался, к кому применяется физическое воздействие».

В Справке Шверника отмечено, что заявление арестованного Фриновокого с изложением фактов беззакония, имевших место в НКВД, было сразу же доложено Сталину. На нем имеются отдельные пометки Сталина, однако никаких мер по прекращению творящихся в НКВД преступлений принято не было.

А вот как был обвинен в заговоре начальник Генерального Штаба РККА, первый заместитель наркома обороны маршал Егоров А.И.

В декабре 1937 года состоялся дружеский ужин, на который Егоров пригласил заместителя наркома обороны по кадрам начальствующего состава РККА Е.А. Щаденко (сподвижника Буденного, члена Реввоенсовета Первой Конной) и начальника Центрального военно-финансового управления РККА А. В. Хрулева (впоследствии знаменитого начальника тыла Красной Армии).

К концу ужина маршал Егоров вдруг заговорил о том, что в военной и исторической литературе явно недооценивается его, Егорова, историческая роль в период Гражданской войны и делается это за счет того, что незаслуженно возвеличивается роль Сталина и Ворошилова.

От автора. Трудно понять такой демарш со стороны Егорова. Уже прошли аресты и расстрелы десятков военачальников, выдвинувшихся в годы Гражданской войны. Он прекрасно знал, что Щаденко является ярым сторонником Буденного и Ворошилова. И вдруг такая откровенная фронда в адрес сразу и Сталина, и Ворошилова! Зачем ему это было надо?! Нет, такое можно было сотворить только спьяну. Доносы на маршала Егорова в адрес Ворошилова, Сталина и в НКВД от участников этой пьянки поступили в тот же вечер…

Уже 25 января 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли Постановление по маршалу Егорову (протокол Политбюро № 257), где говорилось, что «первый заместитель Народного комиссара обороны СССР т. Егоров в период его работы на посту начальника Штаба РККА работал крайне неудовлетворительно, работу Генерального Штаба развалил», «кое-что знал о существующем в армии заговоре, который возглавлялся шпионами Тухачевским, Гамарником и другими мерзавцами из бывших троцкистов, правых, эсеров, белых офицеров и т.п. Судя по этим материалам, т. Егоров пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского, о чем говорит в своих показаниях шпион из эсеров Белов».

И последнее: «т. Егоров безосновательно, не довольствуясь своим положением в Красной Армии, кое-что зная о существующих в армии заговорщических группах, решил организовать и свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлек т. Дыбенко и пытался вовлечь в нее т. Буденного».

В Постановлении Ворошилову рекомендовалось освободить Егорова от занимаемой должности, поставить вопрос о выводе маршала из кандидатов в члены ЦК и направить его командующим «одного из не основных военных округою». Подписали Постановление Председатель СНК СССР Молотов и секретарь ЦК Сталин.

Никуда, конечно, Егорова больше не назначили. Два месяца он просидел в своей квартире практически под домашним арестом. За это время в НКВД на основании показаний арестованных военачальников было создано уголовное дело на Егорова. Вскоре его исключили из ЦК (Постановление Пленума ЦК от 2 марта 1938 года, путем опроса, подписал Сталин), арестовали и уже через неделю «в результате, — как утверждается в Справке Шверника, — применения к нему физических методов воздействия Егоров вынужден был дать вымышленные показания в своей антисоветской деятельности. Кроме того, он оговорил целый ряд военнослужащих». 23 февраля 1939 года по приговору суда был расстрелян.

Было ли известно узкому руководству страны, что арестованных военачальников подвергают в НКВД при допросах пыткам и истязаниям? Было. 28 июня 1938 года сотрудник Особого отдела НКВД по Забайкальскому военному округу Зиновьев направил заместителю наркома внутренних дел СССР письмо, где сообщал:

«Примерно 7 месяцев тому назад у нас в аппарате Особого отдела ЗабВО привита другая практика-теория, бить можно кого угодно и как угодно…

Большое количество арестованных по военно-троцкистскому заговору при допросах подвергалось избиению, посадке на кол, приседанию, стойке в согнутом положении головой под стол.

Я лично считал, и сейчас считаю, что такие методы допроса неправильные, ибо они не только наши органы компрометируют, показывают нашу слабость и неумение разоблачить на следствии иначе врага, но и способствуют врагу нас провоцировать, давать ложные показания, клеветать на честных людей…

Настоящим письмом докладываю Вам, что избивали многих, трудно сказать сколько, скажу только, что из 168 человек, дела на которых уже Вам доложены, больше трети в той или иной степени подвергли избиению, в том числе и больших людей: Гребенник — бывший нач. ПУОКРА, Невраев — бывший зам. нач. ПУОКРА… и ряд других. Били по разным причинам: не дает показаний, отказывается от показаний, не хочет свои показания подтверждать на очной ставке». Письмо до адресата дошло. Автор письма был арестован и в 1939 году расстрелян. Есть и другие документальные подтверждения, свидетельствующие о том, что речь шла не об издержках в духе приведенной в начале главы китайской пословицы, а о хорошо осознанной генсеком политике.

В нулевые годы 3-го тысячелетия в архиве был найден текст шифротелеграммы секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД, где Сталин инструктирует: «…ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов-крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение и при том в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, — следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме. Опыт показал, такая установка дала свои результаты, намного ускорив разоблачение врагов народа… ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим разъяснением. Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин»^{139}.

Утверждал ли генсек самолично «расстрельные списки»? И на этот вопрос есть документальные ответы:

В Справке Шверника приведены многочисленные собственноручные резолюции Сталина на протоколах первоначальных допросов арестованных военных:

От 5 августа 1937 года («Арестовать: 1) Каширина. 2) Дубового. 3) Якимовича. 4) Дорожного (чекист). 5) и других (см. показания) И. Сталин».

От 11 ноября 1937 года. «т. Смирнову (ПУР) и Щаденко.

Обратите внимание на показание Ланды. Видимо, все отмеченные (названные) в показании лица, пожалуй, за исключением Мерецкова и некоторых других — являются мерзавцами. И. Сталин».

От 25 сентября 1937 года. «тов. Ежов. Надо немедля арестовать всех названных Акоповым армян-военных (см. в тексте) И. Сталин».

В ноябре 1937 года НКВД СССР предоставил Сталину список из видных деятелей Красной Армии под заголовком «Москвацентр» на 292 человека с предложением о расстреле. Сталин список утвердил.

В июле 1938 года Ежов направил Сталину список из 139 человек. В сопроводительной записке, исполненной карандашом на клочке бумаги, Ежов написал: «Сов. Секретно, тов. Сталину. Посылаю список арестованных, подлежащих суду Военной коллегии по первой категории. Ежов. 26.VII.1938 г.».

На списке имеется резолюция: «За расстрел всех 138 человек. В. Ст., В. Молотов». Из списка был вычеркнут маршал Советского Союза Егоров, который был расстрелян позже.

Таких списков было несколько. Все они рассматривались Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым.

Этими же руководителями утверждались списки о расстрелах по военным округам. Так, отмечается в Справке Шверника, только по Киевскому, Харьковскому и Забайкальскому военным округам «было уничтожено 1230 человек».

Вместе с тем было бы неправильно ответственность за эти преступления возлагать только на Сталина и его. ближайшее окружение. Ответственность за это несут и многочисленные те, кто принимал решения об арестах честных военных профессионалов, кто расправлялся с прогрессивно мыслящими краскомами (и не только с ними, но и вообще с умными людьми, способными управлять порученным им делом) из низменных человеческих побуждений: из соображений карьеризма, зависти и т.д. Ответственность за массовое уничтожение краскомов несут и те, кто из желания выслужиться перед вышестоящим начальством, ради собственной карьеры, понуждал арестованных возводить напраслину на себя и на других честных людей и для этого применял на допросах физические и моральные пытки, использовал подтасовки, подлоги и просто вранье. Все эти люди, типа работавшего в то время следователем родного брата Якова Свердлова, должны быть не только названы по именам, но и публично осуждены. Никто из них не должен прикрываться именем Сталина. Эту вакханалию уничтожения «людей со своим собственным мнением, людей, которые не боялись его высказывать, наиболее эффективных людей, цвет нации» (эти слова принадлежат В.В. Путину, высказанные им 30 октября 2007 года на месте массового расстрела людей на Бутовском — Москва — полигоне) проводили в жизнь многие, выдвинутые большевистской партией в руководящий слой общества из числа тех, кто по жизни находился в самом низу социальной лестницы.

Об одном из таких типичных случаев, когда человек осознал, что он творил в те годы, слишком поздно, только когда сам встал к стенке, рассказывает один документ, хранящийся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ): речь идет о бывшем полковнике, не имевшем даже среднего образования, бывшем следователе по особо важным делам НКВД СССР в 30-е годы Родосе Б.В.

26 февраля 1956 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Родоса Б.В. «подвергнуть расстрелу с конфискацией лично принадлежащего ему имущества и лишением» всех государственных наград. В приговоре записано:

«Родос, связанный с Берия и Кобуловым долголетней вражеской деятельностью против коммунистической партии, принял в октябре 1941 участие в террористической расправе, организованной Берия над негодными ему людьми.

По преступному распоряжению Берия в октябре 1941 года в гор. Куйбышеве были расстреляны: член ЦК ВКП(б), депутат Верховного Совета СССР, генерал-полковник Штерн; кандидаты в члены ЦК ВКП(б) и депутаты Верховного Совета СССР генерал-полковник Локтионов и генерал-лейтенант авиации дважды Герой Советского Союза Смушкевич; депутат Верховного Совета СССР, начальник ВВС Красной Армии, Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Рычагов; генерал-майор Савченко; профессор, доктор технических наук, зам. начальника вооружения и снабжения ВВС Сакриер; депутат Верховного Совета СССР Проскуров; начальник управления стрелкового вооружения Главного артиллерийского управления Склизков; начальник военной академии генерал-лейтенант Арженухин; генерал-майор Каюков; секретарь Омского обкома ВКП(б) Булатов; Засосов, Володин, Соборнов, Таубин, Розов, Розова-Егорова, Голощекин, Нестеренко, Фибих.

Родос в это время был в гор. Куйбышеве и руководил следствием по некоторым делам на указанных выше лиц и заведомо знал, что распоряжение Берия о расстреле этих лиц преступно, а ссылка в распоряжении на приговор суда является обманом, так как приговоры на этих лиц не выносились. Несмотря на это, Родос присутствовал при передаче указанных лиц из тюрьмы в комендантскую группу и подписал акт о расстреле.

Чтобы скрыть это злодеяние и придать ему внешнюю видимость правомерного действия, Родос в феврале 1942 года по указанию другого сообщника Берия — Влодзимирского сфальсифицировал так называемые заключения о расстреле каждого из указанных лиц, ложно сославшись на виновность их в тяжких контрреволюционных преступлениях и особые указания.

Таким образом, Военная коллегия Верховного Суда СССР устанавливает виновность Родос в соучастии в злонамеренном, террористическом истреблении в угоду Берия крупных военных деятелей, советских и партийных работников, совершенном перед началом и в первый год Великой Отечественной войны».

От автора. В 1956 году Военная коллегия Верхсуда СССР адекватно определила бессудный расстрел опытных видных военных, советских и партийных работников как акт терроризма в то время, когда под натиском гитлеровской военщины армия проигрывала одну за другой битвы в военном столкновении с вермахтом именно из-за отсутствия по всем направлениям опытных кадров. Сталин именно в этот момент, в конце июля 1941 года, постоянно в изнеможении горько сетовал: «Людей нет, кому поручишь… Людей не хватает». И в условиях такой острой нехватки кадров в Куйбышеве, Воронеже, Саратове идут бессудные расстрелы опытнейших кадров. В 1956 году Военная коллегия Верхсуда СССР пришла к выводу, что это происходило «в угоду Берия».

Внешне так оно и выглядело, расстрелы совершались по личному указанию Берии. Опубликованы на этот счет и соответствующие документы за подписью Берии. Вот только не все здесь так однозначно просто, как это представила Военная коллегия Верхсуда в 1956 году.

Да, действительно, в архивах хранятся документы, подтверждающие, что в начале войны бессудные расстрелы военачальников по личной своей инициативе совершал наркомвнудел Л. Берия. Но в 2012 году в РГАСПИ был обнаружен документ, проливающий свет на эти преступления: распоряжения Берии на этот счет отдавал Сталин.

Итак, Родос, как и другие следователи НКВД, совершавшие уничтожение военных кадров, в 1950-е годы понесли расплату, были приговорены судами к расстрелу. Почти все они подавали ходатайства о помиловании. Все (все!) эти ходатайства представляют собой документы, свидетельствующие о крайне низком уровне интеллектуального, и вообще всякого, развития этих людей, о полном отсутствии у них каких-либо моральных и нравственных границ в поведении. Но ходатайство о помиловании Родоса привлекло мое внимание попыткой этого палача выйти на уровень обобщения норм поведения представителей правоохранительных органов того, сталинского, времени. Предлагаю читателю познакомиться с выдержками из этого ходатайства. Но вначале несколько строк о поведении самого Родоса в 1940 году.

Из «Заключения Генерального прокурора Союза ССР Р.А. Руденко по делу Родоса Бориса Вениаминовича». Февраля 1956 года.

«Бывший следователь НКВД СССР свидетель Иванов В.Г., являвшийся в 1940—1941 гг. помощником Родоса, показал относительно избиения Родосом генерал-полковника Локтионова следующее: “Я вызвал по указанию Родоса арестованного Локтионова и привел его на допрос в кабинет начальника следственной части НКВД Влодзимирского. Во время допроса Влодзимирский и Родос требовали от Локтионова показаний об его антисоветской работе. Локтионов не признал себя виновным. Тогда Влодзимирский и Родос приказали Локтионову лечь животом на пол и принялись поочередно на моих глазах избивать Локтионова резиновыми палками, продолжая требовать от него показаний об антисоветской деятельности. Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами. Локтионов от ударов от боли катался по полу и ревел и кричал, что он ни в чем не виноват. Во время избиения Локтионов лишался сознания и его окачивали водой”».

* * *

Локтионов Александр Дмитриевич (1893—28.10.1941, Куйбышев), Родился в селе Верхний Любаж Фатежского уезда Курской губернии. Участник 1-й мировой войны, окончил в 1916 году школу прапорщиков, В РККА с 1918 г. Образование получал на Высших академических курсах (1923 г.) и на курсах усовершенствования высшего начсостава (1928 г.). Во время гражданской войны — пом. Командира, командир полка, бригады. После войны — командир дивизии, корпуса, пом. Команд, войсками Белорусского (с 1933 г.) и Харьковского (1935 г.) военных округов. С 1937 г. — команд, войсками Среднеазиатского военного округа, нач. ВВС РККА. С сент. 1939 — зам. наркома обороны СССР по ВВС, С 1940 г. — ком, войсками Прибалтийского Особого военного округа, 13.01.1941 — зам. наркома обороны СССР. 19.06.1941 арестован по ложному доносу. Содержался во внутренней тюрьме НКВД, после начала войны вывезен в Куйбышев, 28 октября 1941 г. расстрелян, (Залесский К.А. Кто есть кто в истории СССР. 1924-1953, М.: Вече. 2009. С. 360).

* * *

А теперь — выдержки из «Ходатайства о помиловании осужденного к расстрелу Б.В. Родоса от 28 февраля 1956 г. в Президиум Верховного Совета СССР» (на 10 страницах):

«Я действительно виновен перед партией. Фактически допускавшиеся мною в период работы в центральном аппарате НКВД (с 1938—1944 гг.) незаконные действия нельзя иначе рассматривать, как преступления. Я действительно, как и многие другие работники НКВД того периода, по указаниям, исходившим от Берия, Меркулова и Кобулова, применял к арестованным меры физического воздействия с целью получения от них признательных показаний, что приводило (как это теперь до конца полностью установлено) к фальсификации, а, следовательно, и к невинным жертвам». «В результате этих грубейших нарушений социалистической законности получались от арестованных признательные показания, арестованных затем судили и по их делам выносились (в абсолютном большинстве случаев) обвинительные приговоры.

При иных условиях работы того периода, если не лично у меня, недостаточно политически развитого человека, то у других работников НКВД могли возникнуть сомнения в правильности действий Берия, сомнения в правдивости получаемых от арестованных показаний. Однако условия работы в то время сложились трагически… Следственные работники знали и не могли не принимать во внимание того, что все проводимые Берия аресты санкционировали соответствующие прокуроры, заведомо зная о массовых случаях применения в НКВД мер физического воздействия к арестованным, прокуроры и сами не принимали действенных мер борьбы с этим злом и не докладывали об этом руководителям партии и правительства. Еще в те времена в наблюдательных производствах находилось много сигналов, заявлений арестованных о допускавшихся в следствии по их делам грубейших нарушениях. Однако этим серьезнейшим сигналам соответствующие руководящие работники прокуратуры почему-то хода не давали…

Следственные работники НКВД того периода (в том числе и я) не могли не видеть того, что прокуроры, знающие о массовых случаях применения к арестованным мер физического воздействия не только действенно не реагируют на эти нарушения, но неизменно утверждают обвинительные заключения и направляют дела в суд. Не было, пожалуй, ни одного такого случая, что прокуроры прекратили или возвратили на доследование какое-нибудь дело центрального аппарата НКВД, как не было ни одного факта опротестовывания прокурорами (в порядке надзора) необоснованно вынесенных судами обвинительных приговоров… Из этого работники НКВД делали вывод, что и прокуроры, и работники судебных органов не сомневаются в правильности получавшихся тогда от арестованных показаний».

«Но разве я предавал этих людей суду? Нет, не я, а соответствующие работники прокуратуры, которые после ознакомления с материалами этих дел утверждали обвинительные заключения, они же, и только они предавали арестованных суду.

Если я — неуч и не имеющий юридического образования — не мог (по утверждению обвинителя) не знать и не видеть, что показания перечисленных арестованных носят явно ложный характер, то почему работники прокуратуры, имеющие высшее общее, политическое и юридическое образование, а также большой практический опыт в следственной работе, не видели и не знали явно ложного характера показаний этих и др. арестованных и предавали их суду? Если же они этого не видели, то тем более не мог этого видеть я — человек с действительно ограниченными или, во всяком случае, невысокими познаниями»^{140}.

Президиум Верховного Совета СССР в помиловании Родосу Б.В. отказал, и он был расстрелян 18 марта 1956 года.

Молох репрессий работал безостановочно. Остановить этот процесс мог только генеральный секретарь ЦК партии в тех условиях. Не остановил. Наоборот, стимулировал его.

И сколько бы российское общество и власти ни откладывали вопрос о личной ответственности тех, кто эти массовые репрессии осуществлял, уйти от публичного общественного осуждения они не должны. У Сталина своя ответственность, у них, у каждого — своя,

Личную ответственность должен Сталин нести и за то, что после осуждения так называемых врагов народа репрессиям были подвергнуты жены, дети, родители арестованных. После расстрела командующего Западным особым военным округом, генерала армии Павлова в июле 1941 года его жену лишили всех прав, сослали в заштатный сибирский городок и определили на работу ассенизатором. Кому надо было так унижать ни в чем не повинную женщину? Лично Сталину? Или тем холуям, кто хотел этим выказать свою преданность режиму?

Уничтожение командных кадров РККА в самой среде военных объяснения не находило. Эта кампания не поддавалась логическому объяснению. Среди арестованных военачальников и командиров, в том числе и среди тех, кто уже подписал «признания» в собственном участии в так называемом военном заговоре, по «тюремному радио» получил распространение ропот, что никакого заговора на самом деле не было и нет, что на самом деле кто-то на самом политическом верху просто поставил себе целью уничтожить вообще все опытные командные кадры в армии (Справка).

Никто не верил, что за всеми репрессиями стоял сам Сталин.

Терялись в догадках, думали на НКВД, считая, что чекисты просто ревновали военных с точки зрения борьбы за собственное влияние в глазах политической верхушки. Думали на Ворошилова и Буденного, считая, что те, опасаясь за свое властное положение, затеяли кампанию по устранению профессиональных кадров.

Некоторые исследователи считают, что эти догадки имели под собой основание. Так, Юрий Жуков утверждает, что концепцию «заговора военных» создал лично Н. Ежов, постарался обосновать ее, арестовав на свой страх и риск военачальников и выбив из них «признательные показания». Так сказать, на блюдечке поднеся этот «подарок» Сталину.

Думается, однако, что Ежов сделал это только потому (а точнее: Ежову удалось это только потому), что в состоянии колебания находился сам Сталин.

Ю. Жуков, как мне представляется, имеет право на вывод, что в начале 1937 года «Сталин, скорее всего, все еще не сделал окончательный выбор между “чекистами” и армией как главной опоры власти и узкого руководства. Он пытался таким образом контролировать положение, хотя ситуация медленно, но неуклонно выходила из-под его контроля…»^{141}.

Если исходить из этого тезиса, то к решению о массовой чистке среди военных Сталин подходил трудно. Решающим фактором в этом плане стала, по-видимому, боязнь, что военные могут стакнуться с правой оппозицией.

Армейский корпус военачальников, в возможной смычке с правой оппозицией, представлялся ему в этой ситуации первостепенной опасностью для исполнения задуманной им политической реформы. Эта группа лиц, в силу как своей многочисленности, так и военной организации и опоры на войска, если бы она стала в позицию противостояния генсеку, управлению не поддавалась. А НКВД же, в представлении генсека, представлял собой своего рода карманную партию, так как опоры ни в массах, ни в разных социальных и профессиональных группах чекисты не имели. Поэтому с их помощью с высшим армейским офицерским корпусом расправиться было можно. Что генсек и сделал.

А потом, не опасаясь уже разгромленной армии, генсек физически устранил и кадровую верхушку НКВД, приведя на смену Ежову нового наркомвнудела — Л. Берию.

4. СТАЛИН И ТУХАЧЕВСКИЙ: БЫЛ ЛИ ЗАГОВОР?

В Справке Шверника о «деле Тухачевского» утверждается: «… Никаких достоверных доказательств о наличии заговорщиков среди руководящих военных кадров не было». «Суд не истребовал никаких объективных документальных доказательств и свидетельств, необходимых для оценки правильности тех или иных обвинений, не вызвал никаких свидетелей и не привлек к рассмотрению дела авторитетных экспертов». «Никаких объективных доказательств совершения вредительских актов обвиняемыми в материалах дела нет». Иными словами, Сталина совершенно не интересовало ни действительное умонастроение краскомов всех уровней, ни доказательная сторона тех обвинений, которые чекисты им предъявляли. Генсек наедине с собой решил просто-напросто «вырезать» большую часть высшего состава краскомов и заменить их новыми, для чего открыл десятки военных училищ и военных академий.

Со времени той трагедии прошло много десятков лет. Но общей позиции в отношении того, был «заговор военных» или его не было, устоявшегося мнения среди историков и публицистов до сих пор не выработано. Есть исследователи, и их немало, кто считает, что заговор военных был.

Так, авторы дилогии «Сталин. Судьба и стратегия» по этому поводу меланхолично замечают: «До сих пор в историографии главенствует мнение, что в действительности никакого заговора не было, а имел место некий “протозаговор”, то есть встречи высокопоставленных военных руководителей, выражавших недовольство политикой сталинской группы, а также конфликт Тухачевского, Уборевича, Якира с Ворошиловым, одним из членов этой группы.

Другие историки базируются на материалах следствия и косвенных уликах и считают, что заговор все-таки был»^{142}. Некоторые историки подходят к делу еще проще: «Но был ли заговор? Сталин считал: был. И это означает, что в той политической реальности заговор действительно имел место».

Так, Владимир Карпов в двухтомнике «Генералиссимус» в разделе «Военный заговор» утверждает, что, по его мнению, заговор был. Опираясь на протоколы допросов арестованных военачальников, Карпов пишет: «…Документы и сами подсудимые дают однозначный ответ — заговор был. Это не значит, что у них были членские билеты какой-то организации, что велись протоколы ее заседаний.

А что же было? Были конкретные заговорщические дела и планы по “дворцовому перевороту”, устранению Сталина и его соратников. Власть! Власть!»

Автор двухтомника в доказательствах своих выводов много не мудрствует, а по-простому советует читать протоколы допросов: «А что касается военного заговора, — пишет он, — тем, кто еще сомневается в нем, нелишне перечитать приведенный выше отрывок из стенограммы судебного процесса. Никаких пыток — спокойный диалог. Нет намерения оговорить Тухачевского, лишь деловое изложение обстоятельств: существует план “дворцового переворота”, намечены даты и силы, которым предстоит его осуществлять, определено, кого убивать в первую очередь»^{143}.

В. Карпов исходит из того, что отношение Сталина к Тухачевскому было всегда сугубо отрицательное еще с 1920 года, со времени провала наступления на Варшаву. Но на самом деле отношение генсека к Тухачевскому было всегда сложным. И даже после расстрела маршала. Уже во время Великой Отечественной войны Сталин возродил многие военные идеи Тухачевского, хотя никогда не признавался в этом.

В 1930 году Сталина с Тухачевским попытался столкнуть Ворошилов. В этот раз неудачно. Сталин разобрался. Собственно говоря, генсек никогда не ошибался в отношении умственных и профессиональных способностей наркома обороны, но держал его при себе потому, что бороться с оппозиционерами в одиночку, без своей команды, было политической (да и физической) смерти подобно. Верить невозможно было никому. Бухарин вон до самой своей насильственной кончины требовал расстрела оппонентов «как бешеных собак» и даже, как Пятаков, готов был «своей рукой расстрелять подлецов», а сам тем временем тайно встречался с Каменевым и обсуждал технологию устранения Сталина с поста генсека.

В конфликте Сталина и Тухачевского в 1930—1932 годах, спровоцированном Ворошиловым, детально разобралась Елена Прудникова. И хоть сама она относится к Тухачевскому критически и даже голословно утверждает, что тот действительно пытался совершить государственный переворот, в этом случае к конфликту подошла объективно.

Ссылаясь на изыскания в архивах С. Минакова (автора книги «Сталин и его маршал». М., 2004) и Ю. Кантор «Война и мир Михаила Тухачевского». М., 2005), Е. Прудникова детально воспроизводит этот сюжет.

11 января 1930 года М. Тухачевский, командующий войсками Ленинградского военного округа, направляет наркому обороны К. Ворошилову докладную записку с детально проработанными предложениями о необходимости модернизации РККА. Суть этой записки вроде бы сводилась к резкому увеличению численности Вооруженных Сил СССР (до 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, 50 дивизий артиллерии и минометов).

Однако речь в записке командующего округом шла не только об увеличении численности армии. Георгий Самойлович Иссерсон (1898—1976), начальник кафедры оперативного искусства Военной академии Генерального штаба РККА в 1930-е годы, 7 июня 1941 года арестован, осужден на 15 лет, 1 июня 1955-го реабилитирован, автор книг «Эволюция оперативного искусства» (1932) и «Новые виды войны» — осмысление захвата Польши Германией в 1939 году» (1940), так характеризовал этот документ: «В записке Тухачевский говорил, что наша армия в техническом оснащении и развитии авиации отстала от европейских армий. Необходимо, писал он, немедленно приступить к ее полному техническому перевооружению, создать сильную авиацию с большим радиусом действия и бронетанковые силы из быстроходных танков, вооруженных пушкой, и перевооружить пехоту и артиллерию, дать армии новые средства связи (главным образом радиосредства и новые переправочные имущества). Для решения этих задач развивать нашу военную промышленность и построить ряд новых заводов».

Позднее, уже после расстрела Тухачевского, после финского конфликта, Сталин слово в слово повторил эти мысли на военных и правительственных совещаниях и своими распоряжениями полностью эту программу модернизации осуществил. Правда, уже в ходе Великой Отечественной войны.

Как отмечает С. Минаков, Тухачевский предлагал «альтернативный правительственному (Ворошиловскому) оборонный проект. Он предлагал программу, которая смещала военно-экономическую доминанту в оборонную сферу. Это была уже особая концепция развития страны и государства».

Ворошилов всполошился: эта записка показывала полную несостоятельность его как наркома обороны. Два месяца понадобилось наркому, чтобы уговорить начальника Штаба РККА Б.М. Шапошникова (1882—1945) раскритиковать содержание и основную цель записки командующего ЛВО. Хитрый лис Шапошников был профессиональным военным и прекрасно понимал значимость идей, содержащихся в записке, но к Тухачевскому испытывал сильную неприязнь и потому принял сторону Ворошилова. Это позволило наркому оборону 5 марта 1930 года направить генсеку резюме (два месяца ушло на подготовку) от своего имени и имени Шапошникова, в котором Ворошилов писал:

«…Направляю для ознакомления копию письма Тухачевского и справку штаба по этому поводу. Тухачевский хочет быть оригинальным и радикальным. Плохо, что в КА (Красной Армии. — Ред.) есть порода людей, которая этот радикализм принимает за чистую монету».

Сталин ответил своему наркому через 18 дней (23 марта), но и этого времени, судя по ответу, ему недостало, чтобы разобраться в деле по существу. «Я думаю, — отвечает он Ворошилову, — что “план” т. Тухачевского является результатом увлечения “левой” фразой (генсек в мелочах любил подчеркнуть знание словечек, которые так любил употреблять Ленин. — Вл. К.), результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Поэтому-то анализ заменен в нем “игрой в цифири”, а марксистская перспектива роста Красной Армии — фантастикой. Осуществить “такой план” — значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции…»

Разумеется, Ворошилов тут же направил копию письма Сталина Тухачевскому, упрекнув того в «канцелярском максимализме», а от себя добавил: «Я полностью присоединяюсь к мнению т. Сталина, что принятие и выполнение Вашей программы было бы хуже всякой контрреволюции, потому что оно неминуемо повело бы к полной ликвидации социалистического строительства и к замене его какой-то своеобразной и, во всяком случае, враждебной пролетариату системой “красного милитаризма”».

Наркому этого показалось мало. Чтобы окончательно подорвать моральный авторитет Тухачевского в глазах военных, Ворошилов созвал расширенное заседание Реввоенсовета, на котором поиздевался над «фантазером» Тухачевским и огласил свою оценку записки командующего ЛенВО и письмо Сталина.

Тухачевский обиды не стерпел и 19 июня написал личное письмо Сталину: «Я не собираюсь подозревать т. Шапошникова в каких-либо личных интригах, но должен заявить, что Вы были введены в заблуждение, что мои расчеты от Вас были скрыты, а под ширмой моих предложений Вам были представлены ложные, нелепые, сумасшедшие цифры…»

Судя по этому письму, Ворошилов направил Сталину вовсе не копию записки Тухачевского от 11 января 1930 года, а соответствующим образом препарированную выжимку, снабженную комментарием профессионального военного Шапошникова. Поэтому Тухачевский настойчиво пытается донести до Сталина свою идею в неискаженном виде. В июле 1930 года, во время XVI партсъезда, он в кулуарах подходит к Сталину и в коротком разговоре пытается объясниться уже не с Ворошиловым и Шапошниковым, а лично с генсеком, говорит, что Ворошилов исказил его основную идею о модернизации Вооруженных Сил. Сталин не был бы Сталиным, если бы не умел схватить суть конфликта, не понять, что речь идет не о личной склоке, а о судьбе страны. Не имея возможности выслушать Тухачевского в зале заседаний партсъезда, он предлагает тому подробно изложить свою точку зрения в личном письме на свое имя. Тухачевский перерабатывает свои предложения и в декабре 1930 года направляет генсеку личное письмо.

Почему тянул с этим письмом несколько месяцев? Судя по всему, наблюдал за действиями Сталина. А генсек за это время приказал не только увеличить строительство заводов по производству самолетов, но и значительно увеличил число дивизий РККА. И потому 30 декабря 1930 года Тухачевский пишет Сталину:

«Уважаемый товарищ Сталин!

В разговоре со мной во время 16-го партсъезда по поводу доклада Штаба РККА, беспринципно исказившего и подставившего ложные цифры в мою записку о реконструкции РККА, Вы обещали просмотреть материалы, представленные мною Вам при письме, и дать ответ.

Я не стал бы обращаться к Вам с такой просьбой после того, как вопрос о гражданской авиации Вы разрешили в масштабе большем, чем я на то даже рассчитывал, а также после того, как Вы пересмотрели число дивизий военного времени в сторону значительного его увеличения. Но я все же решил обратиться, т.к. формулировка Вашего письма, оглашенного тов. Ворошиловым на расширенном заседании РВС СССР и основанного, как Вы мне сказали, на докладе Штаба РККА, совершенно исключают для меня возможность вынесение на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности…» И далее Тухачевский подробно аргументирует свою точку зрения.

Получив это письмо, Сталин 9 января 1931 года приглашает Тухачевского в Кремль и после длительного разговора принимает все его предложения. А вслед за этим в июне 1931 года генсек назначает Тухачевского заместителем наркома по военным и морским делам, заместителем председателя Реввоенсовета СССР и начальником вооружений РККА. Шапошникова же снимает с поста начальника Штаба РККА и направляет командующим Приволжским военным округом. Таким образом Шапошников заплатил за интригу, созданную Ворошиловым

7 мая 1932 года Сталин пишет Тухачевскому личное письмо, но копию его (хоть оно и носит личный характер) тем не менее направляет и Ворошилову.

«Т. Тухачевскому: Копия Ворошилову.

Приложенное письмо на имя т. Ворошилова написано мной в марте 1930 года. Оно имеет в виду два документа, а) вашу “записку” о развертывании нашей армии с доведением количества дивизий до 246 или 248 (не помню точно).

б) “Соображения” нашего штаба с выводом о том, что Ваша “записка” требует, по сути дела, доведения численности армии до 11 миллионов душ, что “записка” ввиду этого нереальна, фантастична, непосильна для нашей страны.

8 своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я при соединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о вашей “записке” резко отрицательно, признав ее плодом “канцелярского максимализма”, результатом “игры в цифры” и т.д.

Так было дело два года назад. Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не совсем правильны…

Мне кажется, что мое письмо не было бы столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я тогда перенес спор на эту новую базу.

Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня.

Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты моего письма с некоторым опозданием. 7.5.32.

С ком. прив. Сталин»^{144}.

В апреле 2010 года я попросил высказать свое мнение об этой ситуации человека, который давно и профессионально-практически интересуется историей России (СССР) и к мнению которого я давно отношусь с уважением — одному из бывших руководителей Главного разведывательного управления Генерального штаба, генерал-лейтенанту… назовем его Леонидом Михайловичем (привожу нашу беседу по диктофонной записи).

«— Как вы считаете, существовал ли на самом деле заговор Тухачевского?

— (После паузы,) Я думаю, что заговора как такового не было. Да и быть не могло. И не только по политическим причинам, а по причинам личного, психологического, характера. Тухачевский в принципе не был заговорщиком.

И хотя в его биографии была пара темных пятен, и он постоянно находился под наблюдением советских спецслужб, но фактов, свидетельствующих о наличии заговора, никто и никогда предоставить так и не смог.

— А что вы имеете в виду под «темными пятнами»?

— Побег из плена, например. До сих пор ведь так и остается неизвестным, как он бежал из плена. Может быть, там были какие-то причины личного характера, о которых Тухачевский так никогда никому и не рассказал. Может быть, это было специально кем-то устроено таким образом, что Тухачевский не мог об этом рассказать без того, чтобы не навлечь на себя подозрения в потере офицерской, а может быть, и дворянской, чести. Но этот эпизод в жизни маршала так и остался тайной, о которой он никогда и никому не рассказал.

— Кем-то устроен? Вы имеете в виду, что германские спецслужбы устроили будущему маршалу побег с компрометирующими его лично обстоятельствами и «посадили его на крючок»?

— Нет, в это я не верю. Тухачевский, на мой взгляд, не мог быть ничьим информатором. Это была совсем другая натура.

Он был человеком широких взглядов. Красивый, статный, маршал, на скрипке играл, был вхож в столичный бомонд, где был своим и очень уважаемым и авторитетным. Ворошилова как личность рядом с ним и поставить-то было невозможно. Поэтому Ворошилов, Щаденко, Мехлис просто ненавидели его.

А Сталин побаивался. Но и многому у него научился. Если бы Тухачевский не был уничтожен, а Вооруженные Силы страны развивались по его замыслам, мы бы не потерпели в 1941 году катастрофу.

Эту катастрофу я объясняю двумя причинами. Первая — это полное уничтожение командного состава РККА (95% командиров дивизий было уничтожено во второй половине 30-х годов). В 1940 году было развернуто полторы сотни военных училищ с ускоренным обучением. Кого они за полгода могли подготовить? Офицеров на уровне младших лейтенантов. А они в 41-м командовали уже не взводами, а выше. Вот и ввалились Вооруженные Силы в катастрофу.

Вторая причина — отсутствие связи в войсках. Мы ведь вступили в войну практически полностью без связи. Тухачевский только начал внедрять саму мысль о необходимости разворачивания связи в войсках. Но с его расстрелом все прекратилось. И в 1941-м войска вступили в бои практически без связи. А нет связи — нет и управления войсками. Вот оборона и развалилась. Сталин уже потом, в ходе боевых действий, стал в срочном порядке развивать идеи Тухачевского по внедрению средств связи в войсках.

И третья причина — отсутствие тыла в армии. Тухачевский эту идею сформулировал, но материализовать не успел, был расстрел лян. Ведь наши части снабжались с колес. Лишь с 1941 года начала возрождаться идея Тухачевского о создании тыловых частей. Американцы, те вообще только после Второй мировой войны по нашему образу и подобию стали создавать тыловые части.

Я уже не говорю об идеях Тухачевского о механизированных корпусах, танковых армиях и других идеях.

Маршал обладал редким среди военных качеством — он не очень образованный был, конечно, но обладал колоссальной интуицией полководца и мог на основе этой интуиции формулировать организационные идеи и потом воплощать их в жизнь в промышленности и в войсках.

Если бы он не был выключен из жизни армии, а вслед за ним не были бы репрессированы больше 40 тысяч командиров всех звеньев управления в армии, Великая Отечественная война совсем по-другому развивалась. И не мы потеряли бы около 30 миллионов человек, а Германия…»

Разумеется, мнение Леонида Михайловича — это всего лишь одно из существующих на этот счет. К нему есть что добавить. Сравнительно недавно на прилавках книжных магазинов появилось фундаментальное исследование профессионального военного контрразведчика генерал-лейтенанта А.А. Здановича^{145}, написанное на базе изучения уникальных материалов Центрального оперативного архива Федеральной службы безопасности РФ, Государственного архива РФ, РГАСПИ и большого количества документальных публикаций и диссертаций по изучаемой теме. Так вот, в принципе Александр Александрович по казусу Тухачевского приходит к тому же выводу, что и цитированный выше источник.

Отмечая наличие в среде комсостава РККА «образования и функционирования “групп интересов”», выступающих на практике как «группы давления», А. Зданович пишет: «Руководители и члены “групп давления” не ставили перед собой в качестве цели приход к власти в стране, в отличие от политических групп и партий. ГД из числа военных деятелей, прежде всего высшего звена, безусловно, хотели обозначить перед политико-административными центрами выгодную им “повестку дня” в той или иной исторической обстановке, непосредственно участвовать в разработке внешне- и внутриполитических вопросов и добиваться выгодных для себя решений.

Такое поведение высокопоставленных военных деятелей в условиях ведения страной войны было бы во многом объяснимо. Другое дело в межвоенный период, когда роль армии в обществе естественно снижается и ей уделяется меньше внимания. Все это сказывается на общегосударственном статусе военных, бьет по самолюбию командиров, привыкших к почету и вниманию со стороны руководства страны и партии…

Однако лоббирование должно иметь свои пределы. Особенно жестко данный вопрос стоял в условиях “диктатуры пролетариата”, фактически же диктатуры большевистской партии, а затем и диктатуры одной личности — Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина. Здесь очень важна та грань, тот Рубикон, перейдя который “группы давления” расцениваются уже как претенденты на власть, а стало быть, приобретают образ врага в глазах вождей существующего режима»^{146}.

В этом свете крайне интересной выглядит приведенная А. Здановичем позиция Сталина по поводу Тухачевского, высказанная им еще в сентябре 1930 года.

В августе 1930 года ОГПУ арестовало по подозрению в заговоре против власти бывших старших офицеров Генштаба, преподавателей Военной академии Н. Какурина и И. Троицкого, входивших в самый узкий круг доверенных людей Тухачевского. Арестованные дали компрометирующие сведения о Тухачевском. Председатель ОГПУ В. Менжинский доложил о полученных сведениях Молотову, но тот «лег под корягу». Тогда 10 сентября Менжинский направил доклад отдыхавшему на юге Сталину, предложив арестовать всех фигурантов. Сталин молчал две недели, а потом ответил, но не Менжинскому, а члену Политбюро т. Орджоникидзе и попросил его оценить протоколы допросов Какурина и Троицкого.

«Материал этот, как видишь, — писал Сталин, — сугубо секретный, о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из ряда правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено»^{147} (выделено мною. — Вл. К.). Менжинскому Сталин предложил решение об аресте Тухачевского отложить до середины октября, с тем чтобы обсудить его в узком кругу членов Политбюро. Но фактом остается, что сомнения у генсека в отношении виновности Тухачевского появились уже тогда. В 1937 году эти сомнения укрепились и «Красный Бонапарт» был арестован.

Колебания Сталина в 1930 году, считает А. Зданович, «можно объяснить только одним: в конце 1930 года. Сталин не хотел избавляться от столь популярной в армии фигуры, как М. Тухачевский, и порождать у других крупных командиров РККА сомнения в их дальнейшей судьбе, что, несомненно, повлияло бы на политическую лояльность последних. Генсек не дал также указания развернуть уже имевшиеся показания на С. Каменева и Б. Шапошникова». В принципе, не оспаривая мнение Здановича, считаю возможным добавить, что в 1930 году Сталин еще не чувствовал за собой силы для схватки с военными. К 1937 году он эту силу набрал.

Говоря о позиции Сталина в отношении репрессий, следует заметить, что наедине с самим собой Сталин понимал, что НКВД с арестами «гребет» всех подряд, и правых, и виноватых, но при этом исходил ИЗ ТОГО, что иначе обновить весь кадровый корпус невозможно и потому сознательно шел на то, что аресты захватывают и тех, кто не виновен ни в чем. Как он любил повторять, «лес рубят — щепки летят».

Многие свидетели не один раз отмечали (в мемуарной литературе), что после войны Сталин довольно скупо, но все же признавал, что в 30-е годы многих подвергли арестам и уничтожению не задело. Одно из таких свидетельств, которое относится к осени 1941 года, принадлежит авиаконструктору А.С. Яковлеву.

Конец июля 1941 года. Немецкие самолеты бомбят Москву. В кабинете Сталина обсуждается вопрос защиты столицы с воздуха. Сталину не нравится ход обсуждения проблемы. Он несколько раз повторяет:

«— Людей нет, кому поручишь… Людей не хватает….

Когда Сталин заговорил о людях, Дементьев (замнаркома авиационной промышленности) шепнул мне:

— Давай попросим за Баландина.

Я кивнул ему, и мы воспользовались паузой в разговоре.

— Товарищ Сталин, вот уже больше месяца, как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем себе, чтобы он был врагом. Он нужен в наркомате, — руководство двигателестроения очень ослаблено. Просим вас рассмотреть это дело.

— Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не дает. Может быть, за ним и нет ничего… Очень возможно… и так бывает… — ответил Сталин.

На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случилось…

А через несколько дней Сталин спросил:

— Ну, как Баландин?

— Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.

— Да, зря посадили.

По-видимому, Сталин прочел в моем взгляде недоумение — как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! — и без всяких расспросов с моей стороны сказал:

— Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли»^{148}. Весьма информативный пассаж, из которого вытекает, что только в первые дни войны генсек осознал, какой урон государству нанесли предвоенные репрессии: работать в тяжелейших условиях войны оказалось не с кем, квалифицированные кадры оказались уничтоженными.

Далее. Не менее хорошо генсек понимал, что «подозрительные чекисты» хватают невинных людей по клеветническим наветам, но при этом и не думал останавливать репрессивную машину. Хотя внимательно следил за тем, какие показания дают арестованные чекистами руководители. Знал и то, что люди на допросах сопротивляются клеветническим обвинениям, но при этом никогда не вмешивался в работу репрессивного аппарата.

Размышление № 3

Ситуацию очень сильно осложняло то обстоятельство, что большинство высшего состава военных командиров вырастали до своих командных высот в одно время и вместе с политическим ростом Сталина. Многие военные командиры высшего звена, вышедшие из Гражданской войны, не чувствовали пропасти, разделяющей их и Сталина. Многие из них лично знали Ленина, и Сталин для них был политической фигурой, которая качественно была неравной Ленину, но где-то почти равной каждому из них. А воспринимая Сталина почти как равного себе, они его не боялись. И интриги они против него плели (во всяком случае, в кулуарных разговорах), не отдавая себе отчета в том, что их и Сталина разделяет пропасть, и эта пропасть называется «политика».

Военные слишком поздно осознали наличие этой пропасти. Слишком поздно они поняли, что Сталина нужно было бояться, ну или хотя бы воспринимать его всерьез. Рассказывают, что когда Тухачевского вели на расстрел, он произнес фразу, которая, на мой взгляд, раскрывает его личную трагедию. Идя к расстрельной стенке подвала, Тухачевский произнес: «Как во сне…» Поздно. Просыпаться нужно было раньше.

Либерально настроенная публика, некоторые профессиональные историки, испытывающие идиосинкразию вообще ко всему, что имело место в советские годы, старательно и настойчиво отрабатывают тезис, согласно которому Сталин якобы всю свою жизнь боролся исключительно и только за свою личную власть. Вот, дескать, был он таким тираном и диктатором, что, кроме личной власти, ничего ему больше не было нужно. И даже война (любая) Сталину была якобы нужна только для укрепления своей личной власти. Потому, дескать, и военно-командные кадры РККА подверглись так называемой чистке.

Вот типичный образчик такой позиции. «В 1936—1938 годах Сталин развернул кампанию массового террора против бывших деятелей внутри партийной оппозиции, а также всех, казавшихся неблагонадежными, представителей партийной и советской номенклатуры, даже не участвовавших в разного рода оппозициях, — пишет доктор филологических наук Б. В. Соколов. — Тем самым генсек не только устранял любых потенциальных конкурентов и их возможных сторонников в борьбе за власть, но и укреплял тыл в преддверии будущей войны. Сталин хотел быть уверенным, что угроза его диктатуре не возникнет даже в случае, если входе военного конфликта страна вдруг окажется в критическом положении»^{149}. С моей точки зрения, такое суждение является глубоко ошибочным.

Как мне представляется из нынешнего, исторического по отношению к Сталину, далека, Генсек действительно боялся военных и вообще организованных оппозиционеров. Но не только вследствие того, что ему страшно было потерять личную власть. Личная власть — это только внешняя канва действительных событий того времени. Настоящая причина этой боязни много глубже. Генсек считал, что если оппозиция устранит его, то под вопрос будет поставлено дело, которому он посвятил всю свою жизнь, — а таковым он считал (правильно или нет — это вопрос другой) возрождение Российского государства.

Для него даже строительство социализма в СССР было всего лишь средством для возрождения сильной мировой державы, величие которой он отождествлял только с самим собой. Для достижения этой цели генсек шел даже на открытую конфронтацию с Лениным, которого между тем всю жизнь для окружающих подавал как своего единственного настоящего Учителя с большой буквы.

Что же касается конкретного вопроса по поводу заговора военных, то у меня складывается впечатление, что никакого заговора Тухачевского в собственном значении этого слова на самом деле никогда в действительности не было.

В 2012году в издательстве «Алгоритм», известном выпуском книг, где часто полностью оправдываются абсолютно все действия Сталина, вышла книга «М.Н. Тухачевский. Как мы предавали Сталина», авторы которой почему-то предпочли скрыть свои имена. В книге собраны из разных источников и опубликованы некоторые протоколы допросов Тухачевского. В том числе и первое заявление самого Тухачевского от 26 мая 1937 года наркому внутренних дел Н.И. Ежову. Этому краткому заявлению (9 строк и собственная подпись маршала) предшествует краткая запись безвестных авторов книги, где сообщается: «22 мая 1937 года Тухачевский был арестован в Куйбышеве, 26 мая после очных ставок с Примаковым, Путной и Фельдманом дал первые признательные показания». Здесь же публикуется подпись под этим заявлением: «26.5.37. Заявление отбирал: Пом. Нач. 5 отдела ГУГБ, капитан госуд. без. Ушаков, (подпись)».

Авторы книги, по-видимому, убеждены, что Тухачевский сам, мирно, в течение полутора суток пообщавшись с Ушаковым, дал, как они пишут, добровольное признание, «написанное четким, ровным почерком со всеми знаками препинания, абзацами и примечаниями. В этих показаниях М.Н. Тухачевский поэтапно и скрупулезно вскрывает мельчайшие детали заговора»^{150}.

Между тем капитан безопасности Ушаков, это ведь тот самый Зиновий Маркович Ушаков (Ушамирский), которого Справка Шверника характеризует устами очевидцев и свидетелей как палача, незнающего никаких моральных и нравственных границ при пытках подследственных, как «зверя с человеческим лицом». И читателя эти безвестные авторы пытаются убедить в том, что этот «зверь» всего в течение полутора суток мирно побеседовал с Тухачевским и тот сразу же назвал два десятка военных командиров, якобы вовлеченных им с 1932 года в возглавляемый им военный заговор?!

Расстрел верхушки военных производился в большой спешке. Авторы дилогии «Сталин. Судьба и стратегия» утверждают, что Сталин, опасаясь волнений в войсках, предложил свернуть судебный процесс. «Это решение Сталина поддержали Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Микоян, Хрущев. В тот же день был вынесен приговор: расстрел». Приговор подписали Буденный, Шапошников, Блюхер, потом остальные члены Судебного присутствия. Осужденных в крытом грузовике привезли в Лефортовскую тюрьму, а там провели в подвал.

«Ульрих внятно прочитал приговор… Якир впал в истерику и стал кричать: “Я не виновен! Дайте мне бумагу — я напишу Сталину и Ворошилову!” Члены суда стали говорить: “Надо дать!” Ульрих нехотя согласился, Якиру дали бумагу и ручку. Он быстро написал два письма и отдал их Ульриху для передачи. Записки тут же послали по адресам».

Письма И. Якира, Первое письмо, «Родной близкий тов. Сталин, Я смею так к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал, и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей — потом провал в кошмар, в непоправляемый ужас предательства… Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства. Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».

Второе письмо. «К. Ворошилову.

В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной. С такой же просьбой я обратился к Н.И. Ежову».

…На письме Якира появились следующие резолюции:

«Подлец и проститутка. И. Сталин».

«Совершенно точное определение. К. Ворошилов».

«Мерзавцу, сволочи и бляди — одна кара — смертная казнь. Л. Каганович»…

На втором письме, к Ворошилову, адресат начертал: «Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще»^{151}.

«Серов, комендант Судебного присутствия, свояк Хрущева (они были женаты на родных сестрах), видный чин в НКВД, громким голосом давал команды. Рядом, зло сжав губы, стоял Блюхер. Именно ему было предложено Сталиным командовать расстрелом, но он категорически отказался, заявив, что для этого есть другое ведомство. Все было проделано быстро… Прогремел выстрел из нагана Ворошилова… Получив пулю в затылок, Якир мертвым лег на бетонный пол. За ним вызвали Тухачевского… Поставленный к стенке, он крикнул: “Вы стреляете не в нас, а в Красную Армию!” …грянул второй выстрел, из нагана Буденного — и бывший маршал тоже рухнул на пол… Осужденные… подходя к расстрельной стенке… (кричали) яростную брань по адресу Сталина, называя его “предателем революции”, “мерзавцем”, “ублюдком”, “палачом”, “фашистом”, “злобным убийцей”, “шпионом охранки”, суля ему и всему его потомству, и всем его присным страшное народное возмездие… Только Якир успел крикнуть “Да здравствует товарищ Сталин!”.

Расстрелянных… отвезли на Ходынское поле… сняли здесь с машины, опустили в заранее вырытую яму, засыпали негашеной известью, закопали, а землю плотно утрамбовали»^{152}.

Кадровые командиры к Ворошилову относились без уважения. Арестованные военачальники даже на допросах не скрывали своего негативного отношения к наркому. Так, на судебном заседании 11 июня 1937 года И. Уборевич за несколько часов до расстрела хоть и признал себя виновным в «военно-троцкистском заговоре», тем не менее про Ворошилова сказал так: «Мы шли на Политбюро ставить вопрос о Ворошилове, по существу договорившись с Гамарником, что тот резко выступит против наркома». Откровенно высказался и Примаков: «Ворошилов, кроме стрельбы из нагана, ничем не интересуется. Ему нужны либо холуи вроде Хмельницкого (помощник по особым поручениям), либо дураки вроде Кулика. Ворошилов не понимает современной армии, не понимает значения танков и авиации».

Находящиеся во главе РККА группирующиеся вокруг Ворошилова «старые конники» прочно, при однозначной поддержке Сталина, не только держали круговую оборону против тех, кто стремился модернизировать Красную Армию, подготовить ее наилучшим образом к грядущим испытаниям, но активно, при поддержке Сталина, уничтожали своих противников.

До сегодняшнего дня ни один крупный руководитель спецслужб того времени, ни живой, ни ушедший в мир иной, не решился сказать правду о том времени.

А ведь это не только Сталин, но и они, прославленные в советской прессе чекисты, десятилетиями вели войну против собственного народа, ожесточенную, бесчеловечную, часто просто садистскую. Однако никто из них не нашел в себе сил покаяться в содеянном. Им, правда, многим и времени на это не давали, по инициативе Сталина руководителей ГПУ—НКВД слишком быстро сажали и расстреливали после того, как они выполняли распоряжения генсека.

Но ведь были и те из репрессивного аппарата, следователи 1930-х годов, такие, например, как родной брат Я.М. Свердлова, кто дожил до наших времен. Но никто не раскаялся за содеянное.

Исключением стал только генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов. Лишь он, отсидев 15 лет во Владимирском централе, сумел многое переосмыслить и сказал «городу и миру», и прежде всего самому себе, громко и вслух, что служил он правому делу, но при этом слишком часто использовал методы, которые были преступными. В конце своей жизни он сказал слова, которые никто другой из ТОГО времени сказать так и не решился:

«Сознательно или бессознательно, — пишет он в своих мемуарах, — но мы позволили втянуть себя в работу колоссального механизма репрессий, и каждый из нас обязан покаяться за страдания невинных. Масштабы этих репрессий ужасают меня. Давая сегодня историческую оценку тому времени, времени массовых репрессий — а они затронули армию, крестьянство и служащих, — я думаю, их можно уподобить расправам, проводившимся в царствование Ивана Грозного и Петра Первого. Недаром Сталина называют Иваном Грозным XX века. Трагично, что наша страна имеет столь жестокие традиции».

5. ФИНСКОЕ ОТРЕЗВЛЕНИЕ

В 1938 году репрессии в армии пошли на убыль. Но на военных их факт воздействовал разлагающе. Генерал-лейтенант авиации, закончивший школу военных летчиков и хорошо показавший себя в небе Испании (стал Героем Советского Союза) И.И. Проскуров, назначенный в апреле 1939 года заместителем наркома обороны маршала С.К. Тимошенко, в мае 1940 года, на совещании в Москве, с тревогой заявил с трибуны: «Как бы ни тяжело это сделать, я должен прямо сказать, что такой расхлябанности и такой низкой дисциплины нет ни в какой другой армии, кроме нашей (голоса с мест: “Верно!”)»^{153}.

Генерал Проскуров, по-видимому, сравнивал дисциплину в РККА с Республиканской армией Испании, где он с сентября 1936-го по май 1938 года командовал бомбардировочной авиабригадой. А уж там-то, по всем отзывам свидетелей, царила полная анархия в воинских частях. Правда, и сам Проскуров, командовавший перед войной 7-й армией ВВС и 5-м (разведывательным) управлением РККА показал себя далеко не с лучшей стороны: его части в первые же дни войны в июне 1941 года практически перестали существовать. 27 июня 1941 года он был арестован, в конце октября расстрелян.

В исторической литературе принято считать, что вплотную за строительство новой армии генсек принялся после Финской кампании. На самом-то деле эту работу генсек начал почти сразу после изгнания из СССР Троцкого. Он и индустриализацию-то начал ради технического оснащения армии.

М. Тухачевский еще в 1931 году в своей книге «Памятка красноармейцу на маневрах» активно поддерживал Сталина за то, что «в связи с успехами индустриализации СССР неуклонно растет и военная техника в РККА». 4 февраля 1934 года, в выступлении на XVII съезде ВКП(б), маршал сделал это более подробно: «Победоносное осуществление задачи, поставленное товарищем Сталиным, — задачи превращения нашей страны из аграрной в индустриальную, позволило нам не только производить все средства производства, но и позволила нам производить и все необходимые орудия обороны». А дальше разъяснял: «…Я бы хотел на этом вопросе остановиться. Если посмотреть, как протекало снабжение армий во время империалистической войны в наиболее передовых индустриальных странах, то увидите, что военные кадровые заводы играли в этом деле очень небольшую роль.

Основная масса производства падала на гражданские заводы, которые кооперировались с военными и давали основную массу производства. Для примера: в Германии производство орудий до войны имело 4 кадровых завода. Во время войны работало на производство орудий 586 частных заводов. Пулеметы: до войны работало 3 кадровых завода, во время войны — 60 частных заводов. Самолеты: до войны работало 16 кадровых заводов, во время войны — 124 завода и т.д… Сейчас весь капиталистический мир, все капиталистические страны на основе опыта империалистической войны стараются в мирное время проделать всю ту подготовительную работу, на которую они тратили так много времени во время войны, и сейчас мобилизационное развертывание промышленности произойдет в очень короткий срок»^{154}.

Так что в строительстве новых Вооруженных сил СССР Тухачевский в это время поддерживал все начинания генсека. А Сталин еще 5 июня 1931 года инициировал постановление ЦК ВКП(б) «О командном и политическом составе РККА». «ЦК считает основной решающей сейчас задачей в деле дальнейшего повышения боеспособности армии, — подчеркивалось в нем, — решительное повышение военно-технических знаний начсостава, овладение им в совершенстве боевой техникой и сложными формами современного боя»^{155}.

Строительство новой армии шло полным ходом. Уже в начале 1930-х годов не только каждый вид вооруженных сил, но и рода войск получили «свои» военные академии. К 1937 году насчитывалось 13 военных академий и 75 училищ и школ. К этому времени 79,6% командного состава имели законченное среднее и высшее военное образование, а в бронетанковых войсках — 96,8%, в авиации — 98,9%, на флоте — 98,2%.

В сентябре 1935 года на полях Киевщины впервые в Европе были проведены самые крупные со времени создания РККА военные учения по отработке «теории глубокой операции», родоначальником которой был начальник оперативного отдела Генштаба Красной Армии В.К. Триандафилов, погибший в авиационной катастрофе в 1931 году.

Сталин придавал такое большое значение этим учениям, что пригласил на них в качестве наблюдателей многочисленные иностранные делегации, в том числе военных атташе посольств всех стран, аккредитованных в Москве.

На этих учениях впервые в мировой военной практике были задействованы в широких масштабах крупные авиадесанты. Отработка таких операций в Красной Армии велась с 1930 года, а в 1935 году на Киевщине Красная Армия рискнула показать, что называется, товар лицом западным специалистам.

Под руководством командующего Киевским военным округом Н.Э. Якира с транспортных самолетов было десантировано 1200 парашютистов, которые после приземления организовали круговую оборону с целью обеспечения взлетно-посадочной полосы для посадки самолетов. Затем несколько групп самолетов высадили еще 2500 человек с вооружением и боевой техникой.

В 1936 году, на маневрах в Белорусском военном округе, под руководством командующего И.П. Уборевича был высажен еще более крупный десант в районе Минска. Очевидец этих маневров английский генерал (позднее фельдмаршал) Уэйвелл, докладывая своему правительству о выброске воздушного десанта, писал: «Если бы я сам не был свидетелем этого, я бы никогда не поверил, что подобная операция вообще возможна».

Не только англичане отмечали новаторство военачальников Красной Армии. 19 мая 1940 года американская «Нью-Йорк таймс», комментируя успехи гитлеровского вермахта по завоеванию европейских государств, писала: «Сочетание немецких парашютных десантов, захватывающих аэродромы, с посадочными десантами, использующими их, является страницей, вырванной из книги о Красной Армии, которая первой продемонстрировала эти методы в широких масштабах на маневрах 1936 года».

Отзывы присутствовавших на учениях иностранцев о силе и военном мастерстве Красной Армии, показанной на этих учениях, были очень высокими. Французский генерал Луазо: «В отношении танков я полагал бы правильным считать Армию Советского Союза на первом месте». Чешский генерал Крейчи: «Наиболее характерным считаю массовое применение больших моторизованных соединений и новую интересную тактику». Итальянский генерал Монти: «Я просто в восторге от применения воздушного десанта».

Г.К. Жуков только в 1943 году решился на крупномасштабное использование военно-воздушного десанта для решения локальной военной операции. И неудачно. Он не владел умением, достигнутым еще в 1930-е годы Якиром, Уборевичем и другими.

Известный военный историк полковник В.А. Анфилов, подводя итог этим маневрам и последовавшим за ними в 1936 году военным маневрам в Белоруссии, приходит к выводу: «До 1937 года Красная Армия превосходила вермахт (рейхсвер) в количественном и качественном отношениях. Главную роль в реорганизации Красной Армии сыграл Тухачевский и его сторонники, которых было подавляющее большинство… Тем, что Красная Армия к середине 30-х годов стала хорошо организованной и могучей силой, Сталин был обязан больше всего Тухачевскому. Архивные материалы убедительно свидетельствуют о том, что все сколько-нибудь крупные вопросы, связанные с организацией и вооружением Красной Армии, ставились и проводились в жизнь именно им. По его совету Сталин устранил дуализм (командир-комиссар) в Красной Армии, так сильно мешавший командованию».

Ворошилов между тем как мог препятствовал всем передовым идеям в военной области. В 1934 году, на заседании Военного совета, нарком решительно заявил: «Для меня является почти аксиомой, что такое крупное соединение, как танковый корпус, дело надуманное и придется, очевидно, от него отказаться». И действительно, расформировал своими приказами не только танковые корпуса, но и крупные авиационные, воздушно-десантные и даже артиллерийские соединения.

Но военные столкновения с японской армией в Монголии в районе озера Хасан 29 июля — 9 августа 1939 года показали полную несостоятельность не только ворошиловских ретроградных идей, но и военной выучки командиров РККА в сравнении с японцами, методов управления боевыми единицами в ограниченных боевых операциях. Командиры РККА действовали в соответствии с уставами, инструкциями и методиками, написанными по милым сердцу Ворошилова итогам Гражданской войны. К этому времени «чистка» в армии уже подошла к концу, большинство высших военачальников были уничтожены, командиры старшего звена из армии уволены, но на армию это позитивного воздействия не оказало. Как справедливо пишет, со ссылкой на документы Российского государственного военного архива, М.И. Мельтюхов, военно-научные труды так называемых врагов народа после процессов 1937 года «были, конечно, изъяты из библиотек. Однако не следует забывать, что войска обучаются не по трудам отдельных военачальников, пусть даже и выдающихся, а по воинским уставам и наставлениям, которые никто не отменял. Как правило, из инструкций, руководств и наставлений просто изымали титульные листы или замазывали подписи репрессированных лиц, и до нового издания все эти документы продолжали действовать и использовались в войсках»^{156}. На место репрессированных люди пришли новые, но это были, как правило, узкие специалисты с ограниченным кругозором. Как подмечают авторы «Судьбы и стратегии», в войсках «вде заметнее становились новые люди, такие, как Рычагов, бесстрашные, дерзкие, с кругозором узких специалистов»^{157}.

* * *

Рычагов П.В. (02.01.1911—28.10.1941). В 1938 г. летчик-истребитель. В 1938 г. за бои в Испании присвоено звание Героя Советского Союза, по возвращении на Родину получил звание генерал-лейтенанта авиации и в 29 лет назначен начальником Главного управления ВВС РККА, заместителем наркома обороны СССР. Перед самой войной на совещании у Сталина публично нагрубил ему не по делу, был снят с должности, направлен на учебу в Академию Генерального штаба РККА. 24 июля 1941 г. арестован. 28 октября 1941 г. расстрелян в числе других военачальников.

* * *

События в районе оз. Хасан советская пропаганда подала как яркую победу над японской военщиной. Были созданы кинофильмы об этой победе, сочинены песни, роздано большое количество государственных наград. Но японское правительство и международные специалисты оценили эти события не в пользу советских вооруженных сил. Сухие цифры эти выводы подтверждают. По самым последним данным, СССР в ходе военных действий потерял 960 погибшими и 2752 ранеными. Япония потеряла 650 погибшими и 2500 ранеными.

С самого начала конфликта странную позицию занял командующий Краснознаменным Дальневосточным фронтом маршал В. Блюхер. Когда японские войска атаковали наших пограничников на вершинах двух сопок, Безымянной и Заозерной, пограничное командование приказало отбросить японцев и создать укрепления. Профессиональный военный маршал Блюхер, вместо того чтобы тут же подкрепить пограничников военной силой, создал инспекционную комиссию и направил ее в район военных действий. Проинструктированная Блюхером комиссия вынесла скоропалительный вердикт: советские пограничники «нарушили маньчжурскую границу на 3 метра и несут полную ответственность за возникновение конфликта». Блюхер шлет телеграмму наркому Ворошилову с требованием немедленного ареста начальника погранучастка за провоцирование военного конфликта с японцами.

Пока продолжалась завязанная Блюхером бюрократическая волокита, японцы вытеснили наших пограничников и заняли указанные сопки.

Потрясенный этим известием Сталин приказывает соединить его с Блюхером, но того в течение трех дней нигде не могут обнаружить. Когда же командующего, наконец, находят и подводят к телефону, Сталин разражается длинной тирадой:

— Скажите, товарищ Блюхер, честно. Есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту. А если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедленно».

Узнав о недовольстве Москвы действиями (а точнее, бездействием) Блюхера, в дело вмешивается НКВД и окончательно дезорганизует действия советских военных. Находящийся в этот момент в Хабаровске заместитель наркома НКВД М. Фриновский накануне наступления приказывает арестовать командира 2-й механизированной бригады, начальника штаба бригады и командиров всех батальонов. В результате бригаду в бой повел командир роты и, как позже вспоминал маршал И. Конев, «засадил ее в болото».

31 августа и 4 сентября 1938 года в Москве в присутствии Сталина прошло заседание Главного военного совета РККА, посвященного разбору событий в районе оз. Хасан. В решениях ГВС и в последовавших затем приказах наркома обороны СССР маршала Ворошилова с предельной откровенностью отмечалось, что во время этих событий проявилось, что «все рода войск, в особенности пехота, обнаружили неумение действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности, что… является азбукой боевой и тактической выучки войск». ГВС пришел к выводу, что «виновными в этих крупнейших недочетах и понесенных нами в сравнительно небольшом боевом столкновении потерях являются командиры, комиссары и начальники всех степеней ДКФронта, и в первую очередь командующий ДКФ маршал Блюхер»^{158}.

Совещание ГВС проходило под руководством наркома Ворошилова, но все его выводы один в один повторяют аналитическое выступление Сталина на заседании ГВС.

В мае 1939 года грохнули события на р. Халхин-Гол, которые только подтвердили непрофессионализм РККА в командном звене. Реорганизацию армии надо было продолжать. 1 сентября 1939 года Сталин пошел на принятие Закона о всеобщей воинской обязанности, но тут грянула 12-дневная польская кампания.

Войны с Польшей в сентябре 1939 практически не случилось: занятое сопротивлением германской агрессий польское правительство отдало приказ своим войскам не открывать военных действий против Красной Армии. Как позднее признал Сталин, эта кампания сослужила плохую службу Красной Армии: вскружило голову советским генералам мнимыми победами.

А потом была финская война, с ноября 1939 по март 1940 года, в ходе которой с новой силой всплыли те же самые провалы в организации Вооруженных сил СССР и которая выявила профессиональную неспособность советских генералов вести современную войну.

Командующий Ленинградским военным округом командарм 2-го ранга К. Мерецков попросил у Сталина на всю финскую операцию 2 недели и силы одной (7-й) армии, состоящей из двух корпусов, усиленных танками. После польской кампании Сталину очень хотелось поверить Мерецкову, и он, несмотря на возражения опытного маршала Шапошникова, который Мерецкову не поверил, план командующего ЛВО утвердил.

На деле война продлилась 105 дней (с 30 ноября 1939 г. до 13 марта 1940 г.). Началась военная операция силами 21 дивизии, а заканчивали военные действия 62 дивизии.

Финская зимняя военная кампания стала позором для РККА и подорвала военный авторитет СССР в мире. Именно после этой кампании Гитлер принял принципиальное решение о нападении на Россию.

Ответственность за военный провал в зимней финской кампании, за огромные за жертвы этой кампании ложится лично на Сталина. Перед началом военных действий начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников предложил свою идею финской кампании: создать специальный Северо-Западный фронт, нарастить группировку советских войск так, чтобы она в несколько раз превосходила финскую армию. Шапошников сослался на пример воюющего в Европе гитлеровского вермахта, а также — на опробованный в 1935 и 1936 годах на военных учениях опыт РККА. И предложил, с учетом опыта действий вермахта в Европе, ввести в действие все эти силы сразу.

Однако Ворошилов, опираясь на выкладки только что освобожденного из тюрьмы Мерецкова, убедил Сталина, что победить финнов будет сверхдостаточно сил одного только Ленинградского военного округа. Командующий ЛенВО генерал-лейтенант К.А. Мерецков был назначен командующим 7-й армией, которая и начала военные действия. Наступления не получилось. Советские войска очень быстро получили по зубам и перешли к обороне, а потом и вовсе побежали.

Бездарное командование Мерецкова едва не привело вообще к поражению в финской кампании. В конце концов Сталин исправил ситуацию, вернувшись к идее Шапошникова. Был создан кулак из семи общевойсковых армий, который в лобовых атаках большой кровью взломал финскую оборону и вынудил финнов запросить мира.

После подписания перемирия с финнами 12 марта 1940 года Сталин, прикрывая свою собственную стратегическую ошибку, обвинил Генеральный штаб в плохой подготовке к финской войне. Шапошников был смещен с должности начальника Генерального штаба и назначен заместителем наркома обороны СССР по сооружению укрепленных районов на западной границе. Но сам-то генсек отдавал себе отчет в том, что не Шапошников несет ответственность за позор финской войны и, чтобы подсластить пилюлю, присвоил Шапошникову звание Маршала Советского Союза.

Надо сказать, что война эта и в России, и в Финляндии до сих пор во многом остается неизвестной войной. Обе стороны до сегодняшнего дня стремятся приуменьшить свои людские потери и преувеличить чужие. Так, в финских публикациях цифра их безвозвратных потерь называется в 26 тысяч человек, хотя на самом деле есть и публикации, в которых на основе архивных данных называется цифра в 48 300 человек.

Ничуть не лучше ведут себя и российские авторы. Так, Святослав и Екатерина Рыбас, сильно занижая наши потери, пишут: «Потери Красной Армии — 131476 убитых, пропавших без вести и скончавшихся от ран»^{159}. Потери финнов не дают вовсе.

Между тем в целом потери финнов составили от 20 до 25% в живой силе, а потери СССР — около 40%.

* * *

Сталин стремился скрыть от народа горькую правду о финской войне, потому как понимал, что в финской катастрофе виновен прежде всего он сам.

После Финской кампании Сталин понял, что реорганизацию Вооруженных сил необходимо вести в форсированном темпе. Нужно было срочно возвращать в войска тех краскомов, кто еще оставался живым в лагерях и тюрьмах. Частично Сталин на эту меру пошел. Как только Берия сменил Ежова на посту руководители НКВД, в течение года более четверти военных, арестованных при Ежове, из лагерей было выпущено. Но сделано это было потихоньку, что называется под сурдинку. И освобождены были люди, занимавшие невысокие командирские должности. Из числа генералов свободу получили единицы (например, в марте 1940 года Рокоссовский и А.В. Горбатов). Большинство же арестованных генералов были расстреляны: по-видимому, генсек опасался возвращать в войска арестованных, подвергшихся пыткам и унижениям военачальников, боялся, что не простят они ему перенесенных унижений. Никогда не хотел Сталин признаться даже самому себе в совершенной ошибке. Это видно хотя бы из рассказа маршала Конева о том, как в октябре 1941 года Сталин позвонил ему на передовую и в состоянии сильнейшего душевного волнения выкрикнул: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение».

«Трагедия и позор Красной Армии в советско-финляндской войне» заставила Сталина вернуться ко многим наработкам времен, когда большое влияние на развитие Вооруженных сил СССР оказывала деятельность Тухачевского. В военном строительстве был отодвинут на задворки Ворошилов. В спешном порядке начали формироваться крупные воинские соединения в бронетанковых войсках, авиации, приступили к производству прогрессивных видов вооружения: пикирующие бомбардировщики Петлякова, истребители Яковлева, новые бомбардировщики Туполева, самолеты Микояна и Гуревича. Как пишет Виктор Анфилов, «Сталин спохватился. Директора заводов, конструкторы, наркомы стали частыми гостями в его кабинете. Действуя кнутом и пряником, он стремился наверстать упущенное». Были срочно запущены в производство новые модификации танков, в том числе знаменитая «тридцатьчетверка», 82- и 120-миллиметровые минометы, 76- и 45-миллиметровые пушки, реактивная артиллерия, автоматическое оружие и многое другое.

Финская война показала, что благодаря проводимой индустриализации технический потенциал вооруженных сил намного превосходил умение командиров управлять войсками в ходе боевых действий, находить эффективные способы взаимодействия между различными родами войск. Военачальники всех уровней, от Генштаба до командующих армиями и командиров батальонов, свое неумение воевать стремились компенсировать тем, что многократно тупо бросали солдат в бой. На совещании- начальствующего состава РККА в ЦК ВКП(б) 14—17 апреля 1940 года по итогам войны с Финляндией (Сталин высидел от начала до конца все 4 дня, внимательно вслушиваясь в выступления участников боев и постоянно подавая уточняющие реплики, вторгаясь в выступления командиров) вскрылись случаи потрясающего непрофессионализма командиров. Так, начальник Разведупра Генштаба И. Проскуров рассказал о том, как работники Генштаба убеждали его в том, что командованию 7-й армии совсем не обязательно знать, что происходит в полосе 8-й армии. А начальник Управления снабжения РККА А. Хрулев рассказал Сталину, отвечая на уточняющий его вопрос, о том, что Генштаб не знал численности действующей армии в течение всей войны и не знает и сейчас. Так, расхождения в цифрах численности солдат у Хрулева и маршала Тимошенко составили 200 тысяч человек. И я, сказал Хрулев, поворачиваясь на трибуне к Сталину, и сегодня не знаю, кто из нас прав, я или Тимошенко. Сталин на: совещании с изумлением узнал, что в РККА до сего дня нет дисциплинарного устава^{160}, а командиры во взаимоотношениях с солдатами руководствуются собственными соображениями.

Разговор на совещании шел предельно откровенный. Участники войны, от командиров полков до командующих родами войск, вдохновленные присутствием Сталина и его неподдельным желанием узнать правду о войне, переставали бояться Ворошилова, Тимошенко, руководителей Генштаба и, что называется, резали правду-матку в глаза. Никто не думал о том, что за правду его тут же объявят врагом народа. За плечами каждого из них была кровь их подчиненных, пролитая очень часто по дурости и непрофессионализму вышестоящих командиров, от комкора-2 Мерецкова и выше.

В 1960-е годы у меня лично было несколько бесед с участниками той войны. Меня поражало, с какой горечью, а часто и с непреходящим возмущением и даже яростью рассказывали они о тех событиях. Многие из них и в 1960-е годы говорили мне, что в финской войне было сплошное предательство командиров, посылавших солдат на бессмысленную смерть, только бы выслужиться перед вышестоящим начальством. А ведь большинство из моих собеседников потом прошли и Великую Отечественную, и та Великая война у них такого неприятия, как финская, не вызывала.

Неправленая стенограмма этого совещания была опубликована сравнительно недавно. Впечатление она производит неизгладимое. Некоторые журналисты, отличающиеся поверхностным подходом к нашей истории того периода, пытающиеся, как правило, выдать желаемое за действительное, комментируют эту стенограмму таким образом, что Сталин, дескать, не извлек ничего позитивного для страны и для себя из этого обмена опытом и не сделал для себя никаких выводов^{161}. Мягко выражаясь, это, конечно, неправда. Во-первых, именно Сталин приказал это совещание собрать. Ворошилов был против. «Первый маршал» понимал, что провал в этой позорной войне был целиком на его совести. И когда после этого совещания Сталин на заседании Политбюро сказал, что «нам придется согласиться с перемещением товарища Ворошилова с поста наркома обороны, иначе международные круги нас не поймут, подумают, что мы не извлекли уроков из этой войны». Такое решение генсека никого не удивило.

Правда, заметим попутно, менять-то на посту наркома пришлось шило на мыло: назначенный на место Ворошилова С. Тимошенко, которому Сталин тут же присвоил звание маршала Советского Союза, был немногим лучше Ворошилова. Как отмечает К. Залесский, командуя на втором этапе финской войны Северо-Западным фронтом, Тимошенко, «несмотря на огромное преимущество, не смог разбить противника, хотя и оттеснил его в глубь территории Финляндии». Сменив 7 мая 1940 года Ворошилова на посту наркома обороны, Тимошенко, выполняя указания Сталина, ускорил процесс перевооружения армии, подготовки новых кадров, вернулся к идее формирования танковых корпусов, расформированных Ворошиловым, и т.д. Но в целом К. Залесский справедливо замечает, что «во время Великой Отечественной войны Тимошенко, как и другие крупнейшие военачальники старой закалки, продемонстрировал полную некомпетентность в военных вопросах и был вынужден уступить первые роли более талантливым Г. Жукову, К. Рокоссовскому и другим»^{162}.

Сталин взял слово в конце этого совещания. Его речь имела решающее значение в дальнейшем реформировании и реорганизации РККА. Генсек впервые со всей ясностью заявил, что РККА страдает застарелой болезнью, не приступив к лечению которой Советский Союз неизбежно проиграет грядущую войну, которую, судя по всему, Запад для СССР готовит.

Вследствие огромной важности этой речи, а также и по той причине, что до сих пор никто еще не подвергал ее глубокому анализу, приведу важнейшие выдержки.

«Я хотел бы, товарищи, коснуться некоторых вопросов, которые либо не были задеты в речах, либо были задеты, но не были достаточно освещены». — Такими словами начал генсек свое выступление. Кратко обрисовав политические причины, в силу которых СССР был вынужден объявить Финляндии войну, далее Сталин подробно остановился на освещении вопросов, которые, как он подчеркнул, «специально касаются Красной Армии».

«Что же особенно помешало нашим войскам приспособиться к условиям войны в Финляндии? — бросил он в замерший в напряженном внимании зал и продолжил. — Мне кажется, что им особенно помешала созданная предыдущая кампания психологии в войсках и командном составе — шапками закидаем. Нам страшно повредила польская кампания, она избаловала нас. Писались целые статьи и говорились речи, что наша Красная Армия непобедимая, что нет ей равной <…>. С этим хвастовством надо раз навсегда покончить. Надо вдолбить нашим людям, начиная с командного состава и кончая рядовым, что война — это игра с некоторыми неизвестными, что там, в войне, могут быть и поражения. И поэтому надо учиться не только как наступать, но и отступать <…>.

Что мешало нашей армии быстро, на ходу, перестроиться и приспособиться к условиям, не к прогулке подготовиться, а к серьезной войне? <…>.

Помешали, по-моему, культ традиций и опыта Гражданской войны. Как у нас расценивали комсостав: а ты участвовал в Гражданской войне? Нет, не участвовал. Пошел вон. А тот участвовал? Участвовал. Давай его сюда, у него большой опыт и прочее.

Я должен сказать, конечно, опыт Гражданской войны очень ценен, традиции Гражданской войны тоже ценны, но они совершенно недостаточны. Вот именно культ традиций и опыта Гражданской войны, с которым надо покончить, он и помешал нашему командному составу сразу перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны <…>.

Традиции и опыт Гражданской войны совершенно недостаточны, и кто их считает достаточными, наверняка погибнет. Командир, считающий, что он может воевать и побеждать, опираясь только на опыт Гражданской войны, погибнет как командир. Он должен этот опыт и ценность Гражданской войны дополнить опытом современной.

До сих пор настоящей, серьезной войны наша армия еще не вела. Гражданская война — это не настоящая война, потому что это была война без артиллерии, без авиации, без танков, без минометов. Без всего этого какая же это война?! Это была особая война, не современная. А мелкие эпизоды в Маньчжурии, на Хасане и Халхин-Голе — это чепуха, а не война».

Сталин откровенно сказал, что «культурного, квалифицированного и образованного командного состава» у нас практически нет. А если и есть, то единицы. «Не последний человек у нас товарищ командир, первый, если хотите, по части Гражданской войны опыт у него большой, он уважаемый, честный человек, а вот до сих пор не может перестроиться на новый современный лад. Он не понимает, что нельзя сразу вести атаку без артиллерийской обработки. Он иногда ведет полки на-ура. Но если так вести войну, значит, загубить дело, все равно будут ли это кадры или нет первый класс, все равно загубит. Если противник сидит в окопах, имеет артиллерию, танки, то он бесспорно разгромит вас… Мы говорим об общевойсковом командире… Нынешний общевойсковой командир, это не командир старой эпохи Гражданской войны. Все это можно сказать и о подготовке настоящих штабных командирах. Их у нас практически нет…

Такие же недостатки были в 7-й армии — непонимание того, что артиллерия решает дело. Все эти разговоры о том, что жалеть нужно снаряды, нужны ли самозарядные винтовки, что они берут много патронов, зачем нужен автомат, который столько патронов берет, что нужно стрелять только по цели — все это старое, это область и традиции Гражданской войны. Это не содержит ничего современного.

…Гражданские люди — я, Молотов — кое-что находили по части военных вопросов. Не военные люди специально спорили с руководством военных ведомств, переспорили их и заставили признать, что мы ведем современную войну с финнами, которых обучают современной войне три государства: обучала Германия, обучает Франция, обучает Англия…

А ведь что такое современная война? Интересный вопрос, чего она требует? Она требует массовой артиллерии. Кто хочет перестроиться на новый, современный, лад, он должен понять: артиллерия решает судьбу войны, массовая артиллерия…

Второе — авиация, массовая авиация, не сотни, а тысячи самолетов. И вот, кто хочет вести войну по-современному и победить в современной войне, тот не может говорить, что нужно экономить бомбы. Чепуха, товарищи! Побольше бомб нужно давать противнику для того, чтобы оглушить его, перевернуть вверх дном его города, тогда добьемся победы.

Больше снарядов, больше патронов давать, тогда меньше людей будет потеряно. Будете жалеть патроны и снаряды — будет больше потерь. Надо выбирать. Давать больше патронов и снарядов, жалеть свою армию, сохранять силы, давать минимум убитых или жалеть бомбы и снаряды.

Дальше — танки, третье и тоже решающее. Нужны массовые танки, не сотни, а тысячи. Танки, защищенные броней — это все. Если танки будут толстокожими, они будут чудеса творить при нашей артиллерии, при нашей пехоте. Нужно давать больше снарядов и патронов по противнику, жалеть своих людей, сохранять силу армии.

Минометы, четвертое. Нет современной войны без минометов, массовых минометов. Все корпуса, все роты, батальоны, полки должны иметь минометы, 6-дюймовые обязательно, 8-дюймовые. Это страшно нужно для современной войны. Это очень эффективное оружие и очень дешевая артиллерия. Замечательная штука миномет. Не жалеть мин! Вот лозунг. Жалеть своих людей. Если жалеть бомбы и снаряды, а не жалеть людей, меньше людей у нас будет. Если хотите, чтобы у нас война была с малой кровью, не жалейте мин…

Как вы думаете, была ли у нас такая армия, когда мы вступили в войну? Нет, не было у нас такой армии…»^{163}

Нетрудно заметить, что летом 1941 года гитлеровская армия в наступлении на СССР использовала именно ту методу, которая была подробно (подробно!) обрисована Сталиным на совещании после Финской кампании. Если бы РККА в своей профессиональной деятельности приняло к руководству его указания хотя бы в 1940—1941 годах, Великая Отечественная война пошла бы по совсем иной схеме. Но кадровый состав армии сверху донизу по своей обученности, психологии не был способен эти указания воспринять. Сталин требовал массового употребления снарядов, патронов и мин в боевых действиях, а его ближайшие сподвижники тормозили производство артиллерии, минометов, запрещали производство автоматов и пулеметов под предлогом, что они дают слишком большой расход боеприпасов. Это ведь не кто иной, как маршал Шапошников, начальник Генштаба РККА, определил норму обучения артиллеристов на учениях по три выстрела в неделю, а Ворошилов утвердил. Сталин снял обоих с их постов после Финской кампании, но психология более низких военачальников и командиров была точно такой же: беречь в бою патроны и снаряды, а не людей.

Судя по всему, произнося эту речь, генсек рассчитывал на то, что сидевшие в зале командиры и военачальники услышат его, сделают выводы и немедленно начнут руководствоваться его указаниями в реформировании своего профессионализма. Кто-то услышал, но большинство, как показала Великая Отечественная война, — нет, и по-прежнему еще долгое время по причине культурно-цивилизационной недоразвитости продолжали жалеть снаряды, а не солдат. К огромному сожалению для наших отцов и дедов это прежде всего относилось к высшему командованию Красной Армии.

В 1948 году генерал Д. Эйзенхауэр опубликовал книгу мемуаров под названием «Крестовый поход в Европу». В 1980 году книга была переведена на русский язык (Воениздат). В главе «Россия» генерал Эйзенхауэр рассказал о своей встрече и беседе с маршалом Г. Жуковым. Но, как оказалось, цензура исключила из текста пассажи, которые характеризовали маршала Жукова (и не только Жукова) именно с той стороны, на которой сделал акцент Сталин в приведенной выше речи на совещании 1940 года. В 1992 году журнал «Столица» московского издательства «Коммерсант» эти пассажи восстановил. Вот как они были написаны пером автора мемуаров. Меня удивило, писал Эйзенхауэр, сообщение маршала о том, что дивизии Красной Армии, имевшие численность на уровне 8 000 человек, во время длительной кампании теряли много личного состава, и численность солдат доходила до 3 000—4 000. «В наибольшей степени объясняющим этот факт для меня стало его описание русского метода наступления через минные поля.

Немецкие минные поля, прикрытые оборонительным огнем, являлись боевыми препятствиями, ставшими причиной наших многочисленных потерь и задержек. Всегда было тяжким делом прорываться через них, невзирая даже на то, что наши специалисты изобретали все мыслимые разновидности механических приспособлений для безопасного разрушения мин. Маршал Жуков сделал мне сухое изложение своей практики. Оно звучало приблизительно так:

«Существует два типа мин: противопехотная мина и противотанковая. Когда мы наталкивались на минное поле, то наша пехота атаковала точно так же, как будто бы его там не было. Потери, которые мы несем от противопехотных мин, мы считаем равным только тем, которые понесли от пулеметного огня и артиллерии, если бы немцы вместо минных полей решили защищать этот участок сильным войсковым соединением. Но атакующая пехота подрывает мины противотанковые. И после того как она проникает в глубь минного поля и создает плацдарм, подходят саперы и проделывают проходы, через которые может пройти наша боевая техника».

Я живо представил себе яркую картину того, что произошло бы с любым американским или британским командующим, если бы он следовал подобной тактике. И я представил даже более живую картину того, что могли бы сказать в отношении этого солдаты любой нашей дивизии, если бы мы попытались сделать подобную практику частью нашей боевой доктрины. (Но) Жуков проявил незначительный интерес к тем методам, которые мы считали жизненно важными для сохранения боевого духа американских войск… дабы не подвергать людей на поле боя совершенно ненужному риску».

И далее Эйзенхауэр рассказал о «беседе с одним русским генералом», которому он рассказал о своей заботе об американских солдатах, оказавшихся в гитлеровском плену. «И снова русский, — пишет Эйзенхауэр, — казалось, изумился моей позиции и спросил: “Но зачем вы заботились о тех солдатах, которых немцы взяли в плен? Ведь они сдались и больше уже не могли воевать”». («Столица», 1992. № 224, с. 9-10.)

Сталин употреблял немалые усилия, чтобы преобразовать кадровый состав РККА в соответствии с современными требованиями, но избавить настрой военных от наследия Троцкого, переломить психологию этих людей в течение двух-трех лет было и ему не по силам. Закончил он реорганизацию армии только в 1944 году (об этом — ниже).

Хотел бы предостеречь тех, кто, прочитав эту неправленую стенограмму важнейшего выступления Сталина, заострит внимание на словах генсека о том, что главное в войне — беречь жизни солдат. Здесь не следует заблуждаться: конкретных людей Сталин не ценил и не жалел никогда. У меня вообще сложилось впечатление, что конкретные люди для Сталина просто не существовали (за исключением тех, кого он лично, и конкретно, возводил в ранг своих личных врагов). Люди для него существовали только как «живая сила», «строители социализма», «советская молодежь» и т.д. Эту особенность своего восприятия людей генсек ярко продемонстрировал и по поводу финской войны.

В этой связи два слова об отношении Сталина к жизни конкретных людей.

Как уже было сказано выше, Финская кампания стоила нашей стране 131 476 убитых, пропавших без вести и скончавшихся от ран^{164}. Финляндия потеряла 26 600 человек убитыми, 40 тысяч ранеными и 1000 человек оказались в советском плену. Советский официоз не только скрыл цифру потерь РККА, но и вообще ничего не сказал о советских пленных. А пленные были. Их оказалось 5465 человек. В апреле 1940 года на железнодорожной станции Вайниккака произошел взаимный обмен пленными. Финские солдаты поехали по домам, а советские пленные все (все!) были осуждены на различные сроки заключения (от 5 до 8 лет) и этапированы в Воркутинские лагеря^{165}.

В 1960-е годы мои охотничьи скитания не раз приводили меня в северные края Вологодской области и Республики Коми, на железнодорожные станции Вожега, Харовск, Ухта, Печора, Инта, Воркута. На глухих полустанках в районе этих станций еще были живы, находясь на пенсии, железнодорожные обходчики, работавшие в 1940 году. Вечерами за чашкой чая они рассказывали мне о том, как по их участкам проходили на север железнодорожные составы, где в так называемых телятниках (зарешеченные вагоны для перевозки скота) под усиленной охраной стрелков-конвоиров гнали эшелоны с нашими пленными солдатами, возвращавшимися из финского плена. Из этих вагонов раздавались крики. Кричали о том, что они солдаты, бывшие в плену в Финляндии, что их уже пятые сутки не кормят, не дают даже воды, умоляли обходчиков бросить им хоть корку хлеба. Некоторые выкрикивали свои имена, фамилии, адреса и просили сообщить родным по этим адресам, что они живы и надеются вернуться домой. Многие выкрикивали, что они не виноваты, что их предали и т.п. Если крики были очень громкими и настойчивыми, охрана открывала огонь из винтовок по окнам вагонов. Эмоционально рассказы бывших обходчиков разнились, но равнодушных я не видел: сочувствовали, переживали, возмущались…

Солдатская масса, и не только солдатская, такое нечеловеческое отношение к себе со стороны военных командиров, конечно же, видела и мириться с ним не хотела. И устно, и письменно люди свое отношение выражали. Реагировать на это возмущение был иногда вынужден даже такой безжалостный человек, каким все знавшие его характеризуют Г. Жукова. Во всяком случае, один такой документ (один за всю Великую Отечественную) в архивах сохранился. Его приводит автор книги о Жукове Б. Соколов в издании для западного читателя. Это Директива командующего Западным фронтом Г. Жукова от 30 марта 1942 года, адресованная командирам и комиссарам дивизий и бригад.

«В Ставку Верховного Главного Командования и Военный Совет Фронта, — пишет Г. Жуков, — поступают многочисленные письма от красноармейцев, командиров и политработников, свидетельствующие о преступно халатном отношении к сбережению жизней красноармейцев пехоты. В письмах и рассказах приводятся сотни примеров, когда командиры частей и соединений губят сотни и тысячи людей при атаках на неуничтоженную оборону противника и неуничтоженные пулеметы, на неподавленные опорные пункты при плохо подготовленном наступлении. Эти жалобы, безусловно, справедливы и отражают, только часть существующего легкомысленного отношения к сбережению пополнения.

Я требую:

1. Каждую ненормальную потерю людей в 24 часа тщательно расследовать и по результатам расследования немедленно принимать решения, донеся в высший штаб. Командиров, преступно бросивших части на неподавленную систему огня противника, привлекать к строжайшей ответственности и назначать на низшую должность.

2. Перед атакой пехоты система огня противника обязательно должна быть подавлена и нейтрализована, для чего каждый командир, организующий атаку, должен иметь тщательно разработанный план уничтожения противника огнем и атакой…

3. К докладам о потерях прилагать личное объяснение по существу потерь, кто является виновником ненормальных потерь, какие меры приняты к виновным и чтобы не допускать их в дальнейшем»^{166}.

К этому осталось добавить лишь то, что хоть процесс исторического развития России никогда не напоминал собой прямую линию невского проспекта в Санкт-Петербурге, но в целом он все же двигался в одном направлении, хоть и с временными отклонениями и мало поддающимися рассудку завихрениями. В Великую Отечественную Сталин был вынужден вернуться ко многим идеям Тухачевского, Якира, Уборевича, других расстрелянных или загнанных в тюрьмы и лагеря в 30-е годы военачальников.

Есть цифры, которые иллюстрируют успех этого строительства. Сухие расчеты немецких и российских военных историков показывают, что если летом 1941 года боевые потери Красной Армии в боестолкновениях с вермахтом составляли пропорцию 1: 3 в пользу немцев, то к концу 1944 года на каждого погибшего в бою красноармейца уже приходилось 4 убитых немца. Офицерский корпус Красной Армии к концу войны оказался на голову выше немецкого офицерского корпуса. Армия Сталина научилась воевать. Итог этому строительству подвел сам генсек в приказе Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1945 года. «Наша Родина, — написал в этом приказе Сталин, — в ходе войны получила первоклассную кадровую армию, способную отстоять великие социалистические завоевания нашего народа и обеспечить государственные интересы Советского Союза»^{167}.

А вот как это сумел показать известный советский военный писатель В.Д. Успенский художественными средствами. В романе «Тайный советник вождя» он описывает ситуацию в Восточной Пруссии в 1945 году.

На передовую приезжает проверяющий из Москвы и наблюдает, как справляется с поставленной задачей в наступлении на укрепленный немецкий город сравнительно молодой командир батальона. «Командир батальона, капитан лет двадцати пяти, обосновавшийся на чердаке уточнил со старшиной, сколько тот доставит завтра патронов. Артиллеристы определили ориентиры, согласовали их по телефону с батареями. День заканчивался. Я, — рассказывает проверяющий, пожилой полковник, — спросил капитана: успеют ли до полуночи взять завод?

— Куда он денется? — ответил командир батальона. — Вчера ферму, сегодня это вот заведение, завтра железнодорожную станции… Сработаем.

Глянул на часы: “Отдохнули мои. Скоро подойдут”.

Через несколько минут действительно тремя группами, тремя ротами, подошли бойцы. В шинелях, в ватниках, кое-кто успел уже обзавестись белым маскхалатом. Две роты привычно, без команд, растворились на рубеже, среди руин, в подвалах, в домах. Третья задержалась за стеной большого кирпичного, выгоревшего изнутри дома. Бойцы перекурили, проверили обувку, оружие. Рассыпались в реденькую цепь, метров на пятнадцать один от другого, и вышли в поле. Офицеры, одинаково с рядовыми одетые и в общей линии, — не различишь, не выбьешь.

Заработали немецкие минометы. Но такой жидкой цепи урон нанести трудно, да к тому же минометчиков сразу нащупали наши пушкари, ударили на подавление. Ответила вражья батарея. Бухнули танковые орудия. Густел пулеметный треск. Бойцы двигались короткими перебежками. Многие лежали не шевелясь. Было такое впечатление, что немцы выкосили роту и только сгущавшиеся сумерки укроют, спасут уцелевших. Все ярче становились вспышки выстрелов, и от этого казалось, что их — все больше. А капитан будто забыл про свою перебитую роту, уточнял танкистам, куда выдвинуть машины, намечал маршруты артиллеристам, чтобы сопровождали пехоту колесами и били прямой наводкой. Все он делал правильно, однако я не выдержал и посоветовал спасти остатки гибнувшей под огнем роты. “Какие остатки?! — удивился капитан. — Они вызвали огонь на себя, оборону немца раскрыли, а теперь лежат, покуривают в кулак. Ждут, когда огневые точки подавим, и весь батальон в атаку пойдет. Сегодня не холодно, не простудятся”.

Вот так-то, не сорок первый год. О простуде задумывается.

Дальше все было деловито и просто. Немецкие пулеметы были уничтожены нашими артиллеристами в самом начале атаки. Такая же участь постигла вражескую батарею и два оказавшихся у немцев танка. Батальон обошел справа и слева минное поле перед заводом и выбил фашистов с их рубежа. Бой продолжался всего лишь полтора часа. Наши потери: трое убитых, двое отправлены в госпиталь, двое «легких» остались в строю. Торопыга-лейтенант на бегу ногу вывихнул. И один танк все же сумели подбить немцы. А в общем эта атака никак не сравнима была с атаками под Наро-Фоминском 19 декабря 1941 года. И немец был не тот, и, главное, наши были совсем другими. В полном смысле брали не числом, а уменьем. Но в моей памяти и тот, и другой бой связаны неразрывно. По контрасту, наверное…»^{168}

Итог этого строительства РККА в неменьшей степени сумели оценить и наши военные союзники. Сравнительно недавно, на рубеже XX и XXI веков, британские архивы открыли тщательно оберегаемую от международного и российского общественного мнения тайну.

Еще в апреле 1945 года Черчилль дал поручение своим военным проанализировать возможность открытия боевых действий объединенных англо-американских сил против Советского Союза. Английские военные с энтузиазмом принялись за составление планов войны. В представленных Черчиллю разработках подготовки этой войны английские эксперты писали, что «Великобритания и США имеют полную поддержку со стороны польских войск» и «совокупные немецкие силы» численностью в 10 дивизий. Шансы на победу англичане усматривали в развязывании против СССР «тотальной войны», а именно: а) «оккупации столь обширной территории собственно России, чтобы свести военный потенциал страны до уровня, при котором дальнейшее сопротивление русских становится невозможным» и б) «нанесение русским войскам на поле сражения такого поражения, которое сделало бы невозможным продолжение Советским Союзом войны».

Однако когда эти планы были представлены американским союзникам, те пришли к диаметрально противоположным выводам. «Существующий на сегодня баланс сил в Центральной Европе, — значилось в их отзыве на планы Черчилля, — где русские располагают преимуществом приблизительно три к одному, делает в нынешней ситуации маловероятной полную и решающую победу союзников на этой территории. Хотя у союзников лучше обстоят дела с организацией и чуть лучше — со снаряжением войск, русские в войне с немцами показали себя грозными противниками. Они располагают компетентным командованием, соответствующим снаряжением и организацией войск, которая, возможно, и не отвечает нашим стандартам, но выдержала испытания войной»^{169}.

В качестве итога этой главы следует сказать, что Сталину в наследство от Ленина и Троцкого досталась армия, созданная для сохранения захваченной большевиками власти, для победы в Гражданской войне. Да и та была сильно сокращена после 1920 года. К моменту смерти Ленина в СССР государством содержался 41 военнослужащий на 10 тысяч жителей. Во Франции — 200, Польше — 93, Румынии — 95, Эстонии — 123 солдата. Бюджет армии в 1924 году составлял 25% от 1913 года — 395 млн. рублей. Все вооруженные силы были переведены на территориально-милицейскую основу. Мужчины служили в армии на военных сборах вразбивку по 8 месяцев в течение 5 лет.

Сталин начал строить вооруженные силы с конца 1920-х годов с оснащения военной техникой в процессе индустриализации. С середины 30-х годов начал процесс замены военных командных кадров. Процесс этот протекал с неоправданной жестокостью. Сталин оказался неспособен соразмерить цену человеческой жизни и государственную целесообразность ее сбережения. Многие его действия в этом плане характеризуются как государственные преступления. В таких условиях и такой ценой РККА все-таки была реорганизована, и СССР в конце концов получил современные профессиональные вооруженные силы, благодаря которым и выиграл Великую Отечественную войну.

Было бы, однако, неправильно главу о войне и армии заканчивать на столь мажорной для Сталина ноте. Спору нет, этот человек много сделал для Победы нашего народа в самой кровопролитной за всю историю человечества войне. Но и ошибок субъективного характера, исправляя которые миллионы людей отдали свои жизни и за которые еще долго, поколениями, и в XXI веке народ наш будет расплачиваться, Сталин совершил немало. Одной из таких был просчет с определением сроков начала войны. Эта его чисто личная ошибка существенным образом повлияла на весь ход войны. Ведь не на пустом месте возникло в 1960-е годы утверждение, что в этой войне наш народ победил не благодаря, а вопреки Сталину. Неправильное, конечно, утверждение, но не на пустом месте оно родилось: дыма без огня не бывает.

6. ОШИБКА ЦЕНОЮ В 27 МИЛЛИОНОВ ЖИЗНЕЙ

Если посчитать, сколько копий сломано по поводу совершенных Сталиным ошибок в отношении Великой Отечественной войны, то на первое место, вне всяких сомнений, выходит его просчет с определением начала военных действий Германии против СССР 22 июня 1941 года.

Много пишут, особенно публицисты, что Сталин ошибся потому, что верил на слово Гитлеру, Пакту о ненападении, заключенному между Германией и СССР в августе 1939 года, и не верил своим собственным военным и экспертам, донесениям разведки, У. Черчиллю, наконец. Но дело-то ведь не в доверии или недоверии кому-то. Как можно было не задаваться трезвой оценкой по поводу колоссального сосредоточения германских войск на границах СССР к июню 1941 года? Ведь если такая масса войск выдвинута к границам СССР, то ведь для чего-то же это делается! Тем более что уж кто-кто, а Сталин-то хорошо разбирался в законах политической драматургии: если в первом акте на стене висит ружье, то в третьем акте оно непременно должно быть приведено в действие.

Еще древние римляне высоко ценили значение превентивных мер. «Римляне, — напоминал современным ему правителям Никколо Макиавелли, — поступали так, как надлежит поступать всем мудрым правителям, то есть думали не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем и старались всеми силами предотвратить возможные беды, что нетрудно сделать, если вовремя принять необходимые меры, но если дожидаться, пока беда грянет, то никакие меры не помогут, ибо недуг станет неизлечимым. Здесь происходит то же самое, что с чахоткой: врачи говорят, что вначале эту болезнь трудно распознать, но легко излечить; если же она запущена, то ее легко распознать, но излечить трудно. То же и в делах государства: если своевременно обнаружить зарождающийся недуг, что дано лишь мудрым правителям, то избавиться от него нетрудно, но если он запущен так, что всякому виден, то никакое снадобье уже не поможет. Римляне, предвидя беду заранее, тотчас принимали меры, а не бездействовали из опасения вызвать войну, ибо знали, что войны нельзя избежать, можно лишь оттянуть ее — к выгоде противника. Поэтому они решились на войну с Филиппом и Антиохом на территории Греции — чтобы потом не пришлось воевать с ними в Италии. В то время еще была возможность избежать войны, как с тем, так и с другим, но они этого не пожелали. Римлянам не по душе была поговорка, которая не сходит с уст теперешних мудрецов: полагайтесь на благодетельное время, — они считали благодетельным лишь собственную доблесть и дальновидность. Промедление же может обернуться чем угодно, ибо время приносит с собой как зло, так и добро, как добро, так и зло»^{170}.

Сосредоточение такого огромного количества войск на ограниченном участке — это ведь не только колоссальные материальные и денежные национальные затраты, но и выведение из народного хозяйства огромного количества квалифицированной рабочей силы. Такое не может происходить случайно, и это не может продолжаться долго по времени. Эти силы для того и сосредотачиваются, чтобы быть приведены в действие. И в какое действие — гадать не приходится.

Значит, исходя исключительно из реальности, Сталин должен был привести в состояние боевой готовности свои войска. Но он этого не сделал. Почему?

Автор дилогии «Сталин. Путь к власти» и «Сталин. На вершине власти» Ю.В. Емельянов посвятил этому событию специальную главу, которую назвал: «Почему нападение Германии стало для Сталина неожиданным?». Подвергнув анализу самые разные точки зрения на катастрофу 22 июня, от Хрущева и Резуна до Жукова и Василевского, автор в конце беспомощно разводит руками: «Нам не дано знать, можно ли было предотвратить катастрофу»^{171}. Ну что ж, это тоже ответ.

Хотя есть и другой ответ на этот вопрос. Не в том дело, что Сталин так уж доверял Гитлеру. Сталин верил своему собственному анализу международной ситуации. А его собственный анализ, построенный на учении марксизма-ленинизма, сообщал ему убежденность в том, что в международных отношениях, как и в других сферах человеческой деятельности, объективное превалирует над субъективным. Генсек считал, что в развитии международных отношений существует некая объективная логика, которой подчиняется поведение государственных руководителей. Еще 10 марта 1939 года в отчетном докладе на XVIII съезде партии генсек поучал своих коллег по партии: «В наше время не так-то легко сорваться сразу с цепи и ринуться прямо в войну, не считаясь с разного рода договорами, не считаясь с общественным мнением. Буржуазным политикам известно это достаточно хорошо»^{172}.

Немалое число историков, а пуще всего даже не историки, а публицисты в катастрофе 1941 года ставят в вину Сталину сознательное игнорирование данных разведки. Разведчики, дескать, ему докладывали все правильно, однозначно и вовремя, но Генсек в силу личных качеств характера эту информацию игнорировал. Что здесь правда, а что нет? Вопрос непростой и на нем стоит остановиться подробнее.

7. «МОЖЕТЕ ПОСЛАТЬ ВАШ НАДЕЖНЫЙ ИСТОЧНИК К Е… МАТЕРИ!»

Тема эта возникла после 1956 года (XX съезда КПСС и доклада Хрущева о «культе личности») и получила слишком уж одностороннее отображение в печати. На мой взгляд, Сталина неправильно изображать этаким самодуром, который, имея в своем распоряжении первосортные разведывательные материалы, предупреждающие его о начале гитлеровского нашествия, пропустил все эти предупреждения мимо ушей и в результате мы получили то, что получили. То есть разведка в этих многочисленных писаниях предстает, не говорю уж белой и пушистой, а вообще непогрешимой, этакой девственной девицей, непорочной и мудрой, а Сталин — выжившим из ума руководителем.

Особенно много спекуляций предпринято насчет предупреждений, полученных от Рихарда Зорге. Зорге действительно был высококлассным разведчиком. Но изображать дело так, что Сталин должен был строить свою политику на телеграммах Зорге и тогда вся Великая Отечественная война пошла бы по совершенно другому руслу — верх наивности, если не сказать больше — просто невежества.

В отображении этой темы (Сталин и разведка) слишком много наносного, модного, неадекватного и в конце концов просто бульварного. У людей знающих, компетентных это вызывает улыбку, а порою и раздражение.

Дело в том, что разведка, любая ее форма и организационная структура, и здесь я полностью разделяю точку зрения генерала Л.В. Шебаршина, не однажды высказанную им публично, несет в себе всего лишь служебную функцию. А управление государством — это высшая форма интеллектуальной и организационной деятельности человека и группы лиц, которую по своей сложности и значимости для судеб страны и сравнить-то не с чем.

В свое время это обстоятельство заметили два русских гения, современники Сталина. В.И. Вернадский (1863—1945) как-то заметил для себя: «Мне вспомнились высказывания Ивана Петровича Павлова (1849—1936)… Он определенно считал, что самые редкие и самые сложные структуры мозга — у государственных деятелей. Божьей милостью, если так можно выразиться, прирожденных. Особенно ясно для меня становится это, когда в радио слышится Сталина речь… такая власть над людьми и такое впечатление на людей…»^{173} И вот они-то, те, кто действительно конструирует исторические события, так сказать, делает их собственными руками, крайне редко в своей деятельности прямо и непосредственно руководствуются данными разведки. А чаще и просто используют разведку в своих политических интересах.

Сошлюсь на свежее в этом плане мнение признанного эксперта в этой области.

Независимый французский эксперт по американским спецслужбам, профессор Парижского института международных и стратегических исследований Катрин Дюранден, автор книг «ЦРУ на войне» и «ЦРУ — пять лет в гневе», в феврале 2008 года специально рассматривала вопрос о соотношениях власти и разведки. Причем не вообще, а на конкретном примере иракской интервенции Джорджа Буша-младшего.

На вопрос, как получилось, что США проморгали трагедию 11 сентября 2001 года и потерпели поражение с интервенцией в Ираке, она ответила так: «В том-то и дело, что ЦРУ было полностью под контролем администрации президента. И именно по ее заказу сфальсифицировало данные, искусственно нагнетая обстановку вокруг Ирака и предоставляя “убийственные” аргументы для начала военных действий… При Буше-младшем роль ЦРУ была сведена к решению сиюминутных задач, а независимое отслеживание мировой обстановки оно уже не ведет»^{174}. Все это очень похоже на российскую ситуацию конца 1930-х — начала 1940-х годов.

Да и сами профессиональные разведчики (подчеркну — профессиональные, а не те, кто «ошиваются» вокруг этой профессии или спекулируют на этом деле ради собственной корысти) реально оценивают свою деятельность.

Вот мнение руководителя советской разведывательной сети в Европе на рубеже 1930-х — 1940-х годов, полковника ГРУ, польского еврея Леопольда Треппера (1904— 1982), шефа знаменитой «Красной капеллы» (название принадлежит гитлеровским спецслужбам, чуть ли не шефу гестапо Мюллеру).

Судьба этого человека вместила в себя много чего. И его мнение дорогого стоит. Через много лет после окончания Второй мировой войны, отсидев свое в гестаповских застенках, а потом — во внутренней тюрьме московской Лубянки и несколько лет — на лесоповале в сибирском концлагере, уехав вначале в Польшу, а потом в Израиль, в ответ на вопрос журналистов, правда ли, что он и его сотрудники своей работой обеспечили победу над фашистской Германией, Треппер ответил так:

«Давайте расставим все по своим местам. Настоящими победителями в этой войне были русский пехотинец, морозивший ноги в Сталинградском снегу, американский морской пехотинец, зарывшийся носом в красный песок побережья Персидского залива, и югославские и греческие партизаны, которые воевали в Балканских горах. Ни одна разведывательная служба не внесла решающего вклада в судьбу войны. Ни Рихард Зорге, ни Шандор Радо, ни Леопольд Треппер. Как солдаты, находящиеся в первой линии окопов, они, в соответствии со своими возможностями и благодаря жертвенности своих товарищей, способствовали конечному успеху оружия. Но и только»^{175}.

А вот мнение генерал-лейтенанта Судоплатова П.А. (1907— 1996), начальника службы разведки и диверсий советских органов госбезопасности в тылу германо-фашистских войск: «Нам следует сейчас разобраться не только в том, докладывала ли разведка «наверх» о дате начала войны. Это вопрос важный, но не главный… Почему я говорю об этом? Дело в том, что реализация разведывательной информации определяется, как правило, неизвестными для разведчиков мотивами действий высшего руководства страны».^{176}

Тем не менее Леопольд Треппер в своих изданных в 1975 году в Париже мемуарах с обидой вспоминал, что'он вовремя предупреждал Москву о том, что Гитлер готовит нападение, но Сталин не хотел об этом даже слышать:

«В 1975 году маршал Голиков в советском историческом журнале официально написал: “Советская разведывательная служба своевременно узнала сроки и дату нападения на СССР и вовремя подняла тревогу…”

…Маршал Голиков, — пишет Треппер, — с июня 1940 года и до июля 1941 года был начальником разведывательной службы Красной Армии. И если верить тому, что он написал в историческом журнале, то руководство СССР было хорошо информировано об эвентуальном нападении гитлеровской Германии. Однако, как тогда Голиков сумеет объяснить военную катастрофу после немецкого нападения? Ответ на этот вопрос, вне всякого сомнения, заключается в напоминании, которое тот самый Голиков направил всем своим службам 20 марта 1941 года: “Все документы, в соответствии с которыми будто бы в скором времени может начаться война, требую воспринимать как фальсификат, происхождением из британских, или даже немецких источников”.

На важнейших телеграммах, которые поступали от Зорге, Шулыде-Бойзена или Треппера, Голиков на полях писал: “двойной агент” или: “британский источник”.

Маршал Голиков, — пишет Треппер, — далеко не единственный, кто сегодня переписывает историю. В Москве в 1972 году прошла конференция, посвященная книге историка Некрича “1941 — 22 июня”. В ходе ее слово взял Суслопаров и рассказал, как он в качестве военного атташе в Виши оповестил Москву о предстоящем немецком нападении. Жаль, что на этой конференции не было меня, и я не смог выступить. А я бы заставил Суслопарова вести себя поскромнее. Я бы напомнил ему, как всякий раз, как я передавал ему информацию о подготовке войны против Советского Союза, он похлопывал меня по плечу и снисходительно говорил: “Старик, я отправлю твою телеграмму, но только для того, чтобы тебе лично доставить удовольствие”.

21 июня Максимович и Шульце-Бойзен подтвердили мне, что нападение на СССР состоится завтра, что еще есть время, чтобы Красную Армию привести в состояние боевой готовности. Я с Лео Гроссвогелем помчался в Виши. Суслопаров, как обычно, выразил полное недоверие этой информации и попытался нас разуверить: “Вы глубоко ошибаетесь, — сказал он нам. — Сегодня я разговаривал с японским военным атташе, который только что приехал из Берлина. Он подтвердил, что Германия не готовится к войне. Его информации можно доверять”.

Я настаивал на том, что я доверяю своим источникам, и потребовал, чтобы телеграмма с предупреждением ушла в Москву.

Поздно вечером я вернулся в свой отель. А в четыре часа утра меня разбудил директор отеля: “Все, господин Жильбер! Германия начала войну против Советского Союза!”

А 23 июня в Виши прибыл Волосюк, военно-воздушный атташе в штате Суслопарова, который покинул Москву за несколько часов перед началом войны. Он рассказал мне, что перед отъездом его вызвал начальник и поручил передать мне лично следующее: “Передайте Отто, что я лично передал Большому Хозяину его информацию о предстоящем немецком нападении. Большой Хозяин сказал, что его удивляет, что такой человек, как Отто, старый работник Коминтерна и разведчик, может поверить английской пропаганде. Можете повторить ему, что Большой Хозяин убежден в том, что войны с Германией не будет до 1944 года…”» («Большим хозяином» разведчики называли Сталина. — Ред.)^{177}.

* * *

Суслопаров И.Н. (1897—1974). В 1939 году — военный атташе СССР во Франции. Совмещал дипломатическую работу с руководством советской разведывательной сетью в Западной Европе, включая знаменитую «Красную капеллу». С 1940 года — генерал-майор. 7 мая 1945 года по просьбе генерала Д. Эйзенхауэра подписал в Реймсе акт о капитуляции Германии перед союзниками, без разрешения Москвы. 6 мая отправил текст капитуляции в Москву и запросил ответ. Москва не давала ответ более суток, а подписание акта было назначено на 2 часа 30 минут 7 мая. Суслопаров взял ответственность на себя и от имени СССР поставил свою подпись, снабдив ее примечанием, что если кто-либо из союзников потребует подписать новый акт о капитуляции, то это должно быть сделано. Ответ из Москвы пришел уже после подписания акта о капитуляции в Реймсе. Москва запрещала Суслопарову ставить свою подпись. Как известно, Сталин не признал подписание в Реймсе правомерным и потребовал повторить процедуру. Это было сделано поздно вечером 8 мая в Потсдаме (по московскому времени — утром 9 мая). После этого Сталин сказал Вышинскому, что у него нет претензий к Суслопарову. После войны Суслопаров работал в Военно-дипломатической академии в Москве.

* * *

Свидетельство Треппера подтверждает и П. Судоплатов: «Сталин был раздражен, как видно из его хулиганской резолюции на докладе Меркулова, не только утверждениями о военном столкновении с Гитлером в ближайшие дни, но и тем, что “Красная капелла” неоднократно сообщала противоречивые данные о намерениях гитлеровского руководства и сроках начала войны. “Можете послать ваш источник из штаба германской авиации к е…й матери. Это не источник, а дезинформатор”, — написал он 17 июня 1941 года на докладе Меркулова.

Сталина я здесь совсем не оправдываю, — пишет Судоплатов. — Однако нужно смотреть правде в глаза. Не только двойник “Лицеист”, но и ценные и проверенные агенты “Корсиканец” и “Старшина” сообщали весной 1941 года и вплоть до начала войны, в июне, о ложных сроках нападения, о выступлении немцев против СССР в зависимости от мирного соглашения с Англией и, наконец, в мае 1941 года “Старшина” передал сведения о том, что немецкое и румынское командование “озабочено концентрацией советских войск на юго-западном направлении, на Украине и возможностью советского превентивного удара по Германии и Румынии с целью захвата нефтепромыслов в случае германского вторжения на Британские острова”. Поэтому реакцию Сталина, по моему мнению, следует рассматривать не только как неверие в нападение Германии, но и как крайнее недовольство работой разведки. Во всяком случае, так я расценивал после разговора с Фитиным мнение “наверху” о нашей работе и, не скрою, был этим чрезвычайно удручен. Безусловно, нашей большой ошибкой было направлять “наверх” доклады разведки, не составив календарь спецсообщений. Сделано это было лишь после “нагоняя”»^{178}.

* * *

 Меркулов В.Н. (1895-23.12.1953), С 1921 г. — сотрудник ЧК, Сподвижник Л. Берии. С 1938 г. — 1-й зам, наркома внутренних дел СССР и начальник главного управления государственной безопасности. В 1953 году арестован по делу Берии, вместе с Берией приговорен к расстрелу,

Павел Анатольевич Судоплатов (1907 — 24 сентября 1996 года), участник Гражданской войны с 1919 года, с 1921 года и вплоть до смерти Сталина —работник ГПУ-НКВД, В феврале 1941 года, пройдя последовательно все ступени роста, решением Политбюро, а практически по решению Сталина, который знал Судоплатова лично и нередко поручал ему особо ответственные задания разведывательного и диверсионного характера, был назначен заместителем Разведывательного управления Наркомата Госбезопасности СССР, В начале 1953 года был назначен заместителем начальника Первого главного управления (контрразведка) МВД СССР, 21 августа того же года арестован. Обвинен в участии в «заговоре Берии», Приговорен к 15 годам тюремного заключения. Все 15 лет разыгрывал из себя сумасшедшего, благодаря нему избежал расстрела, в отличие, например, от В. Абакумова. День в день отбыл этот срок во Владимирской тюрьме. Его знаний и его характера настолько боялись Хрущев, Брежнев, Суслов, Горбачев, что ни один из перечисленных руководителей даже слышать не хотел о реабилитации Судоплатова, хотя он все 15 лет с аргументами в руках доказывал необоснованность приговора. Вышел на свободу 21 августа 1968 года. После освобождения в течение 20 лет боролся за свою реабилитацию. И все это время его не оставляли поддержкой жена Э.К. Судоплатова и младший сын Анатолий Судоплатов. 18 октября 1991 года был реабилитирован. Реабилитации не дождалась жена, ушедшая из жизни в сентябре 1988 года. Но только 1 октября 1998 года, уже после смерти Павла Анатольевича, Президент РФ Б. Ельцин своим указом вернул семье Павла Анатольевича все изъятые при аресте государственные награды старого разведчика. В последние годы жизни П. А. Судоплатов с помощью сына Анатолия опубликовал потрясающие своей откровенностью мемуары. В главной своей книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930—1950 годы» (М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997. 688 с), подписанной в печать за 49 дней до его кончины, Судоплатов благодарит своих боевых товарищей за помощь, которая была ему оказана в работе над этой книгой. Понятно, какая помощь, кроме моральной, была ему оказана: сверка информации, чтобы не закралась в текст неточность. «Считаю своим долгом особо поблагодарить за моральную помощь начальника советской внешней разведки КГБ Л.В. Шебаршина» и других, — пишет он в Предисловии. Упоминание о Шебаршине для меня лично является гарантом того, что все, написанное Павлом Анатольевичем, — правда.

* * *

Думаю, что мягкая критика Павла Анатольевича в адрес руководства разведки могла бы быть и пожестче. Дело в том, что руководство разведки обязано было объяснить Сталину, что не зарубежные информаторы вводили в заблуждение Москву, а сам Гитлер. Это он переносил сроки нападения на СССР в силу, как он считал, неполной подготовленности. Это относилось не только к нападению на СССР. Так, сроки нападения на Францию Гитлер переносил 38 раз, и все по той же причине. Это обстоятельство генсеку следовало объяснять, но руководство разведки, судя по всему, боялось это делать.

А во-вторых, Павел Анатольевич мог бы указать и на другое, а именно: «наверх» посылались «горячие» разведданные, без соответствующего анализа. Но «виновата» в этом была не разведка, а Сталин. Это он в своей самонадеянности не понимал, что и в разведке, и в Генштабе должны были быть созданы аналитические отделы, которые бы занимались анализом всей (ВСЕЙ!) развединформации, а генсеку должна была поступать аналитическая информация. Но Сталин вплоть до 1943 года, до Сталинграда, считал, что каждое ведомство должно работать автономно, и только у него, у Сталина должна стекаться вся информация, которую он сам, и только он, способен анализировать. Генсек не понимал, что один человек не может справиться с такой работой, даже если его зовут Сталин. После Сталинграда эта простая истина до него наконец дошла.

В этой связи небезынтересно привести мнение маршала Конева. Иван Степанович отмечал, что в первом периоде войны «по воле Сталина планирование некоторых операций проходило в обстановке сверхсекретности. С планами заранее знакомился настолько узкий круг людей, что это мешало нормальному проведению операций. Все это было связано с излишней подозрительностью, отличавшей тогда Сталина»^{179}. В воспоминаниях П. Судоплатова конца 1990-х годов буквально рассыпаны свидетельства того, что Сталину докладывались разведданные без всякой проверки и обработки, без анализа. «Однако следует иметь в виду, — пишет Павел Анатольевич, — что справки и заключения, подписанные Михеевым, начальником военной контрразведки, направлялись в ЦК, как это было заведено, без комментариев НКВД. Докладывалось лишь о наличии таких материалов».

Такое отношение к информации у Сталина подтверждает и Л.В. Шебаршин. В одной из наших бесед он сказал так:

«— Разведывательные органы, то есть военная разведка и разведка НКВД, не занимались анализом. Они докладывали наверх живые сообщения источников или документы, полученные от источников. Так сказать, предоставляли их на мудрость высшего руководства. Отучили от выводов. Страшно было брать на себя ответственность… У нас все эти материалы докладывались просто: товарищу Сталину, товарищу Ягоде, товарищу Ежову. И все! Никаких комментариев. Наверх шла голая информация. Само начальство эти документы читало, делало выводы, принимало решения. При такой подаче можно себе представить, сколько разноречивых оценок поступало Сталину.

Я не видел ни одного материала, видимо, их просто не было в природе, где бы разведка НКВД или разведка ГРУ обобщила бы сама всю информацию и сделала бы вывод, что да, вот по всему кругу источников имеется достоверная информация о том, что в мае—июне Германия нападет на Советский Союз».

К этому следует добавить и то, что параноидальная подозрительность Сталина стала и причиной массового уничтожения профессиональных кадров в разведке в предвоенное время. Конкретных обвинений разведке в этот период предъявлено не было, но между строк можно было угадать, что подспудно речь идет о якобы имевшей место засоренности кадров людьми, испытывающими на себе влияние Троцкого, причем как в Центре, так и за рубежом.

Ведущий эксперт Кабинета истории внешней разведки полковник B.C. Антонов приводит цифры: репрессии были массовыми, погибли более 20 тысяч профессиональных работников в Центре и на закордонной работе. В течение нескольких месяцев резидентуры не работали по простой причине: их не было. Был период в 1938 году, когда 127 дней из-за рубежа в Центр не поступило ни одной телеграммы^{180}.

13 мая 1939 года Политбюро ЦК ВКП(б) (а фактически Сталин) принимает решение о назначении начальником 5-го отдела (внешняя разведка) Главного управления государственной безопасности Наркомата внутренних дел СССР молодого (всего 31 год от роду) П.М. Фитина (1907—1971), человека профессионально абсолютно далекого от госбезопасности вообще и внешней разведки в частности (может быть, поэтому Сталин и назначил его: уж во всяком случае в «зараженности» троцкизмом Фитина заподозрить никак было невозможно).

Павел Михайлович Фитин родился 28 декабря 1907 года в селе Ожогино Ялуторовского уезда Тобольской губернии в семье крестьянина, В 1920 году окончил начальную школу и пошел работать в сельхозкоммуну. Был принят в комсомол и получил направление в среднюю школу. По завершении поступил на инженерный факультет Сельскохозяйственной академии им. К.А. Тимирязева, По окончании «Тимирязевки» работает заведующим редакцией Сельскохозяйственного государственного издательства, В 1932—1935 годах — срочная служба в РККА, а после службы — заместитель главного редактора в том же издательстве, В марте 1938 года по партийной разверстке направлен на специальные ускоренные курсы в Школу особого назначения НКВД, По окончании курсов — стажер 5-го отдела ГУТБ, затем — оперативный уполномоченный там же и в декабре уже назначается заместителем начальника 5-го отдела (а это уже номенклатура Политбюро ЦК, назначение только с личного согласия Сталина). С мая 1939 — руководитель 5-го отдела. Современные исследователи почти единодушно отмечают, что Фитину удалось во многом выправить положение во внешней разведке. Он воссоздает 40 резидентур, направляет в различные страны свыше 200 разведчиков. Трудится на этом поприще до 1946 года, получает звание генерал-лейтенанта. Но после войны попадает в опалу, В июне 1946 года Берия своим распоряжением выводит его за штат, а потом направляет заместителем уполномоченного МТБ СССР в Германию, В 1947 году направлен заместителем начальника Управления госбезопасности в Свердловскую область, потом — в Казахстан, а в 1953 году, после смерти Сталина, 46-летний генерал-лейтенант личным распоряжением Берии «в связи с неполным служебным соответствием» уволен из органов госбезопасности без права получения военной пенсии. Лишь после ареста и расстрела Берии Фитину удается устроиться на работу директором фотокомбината Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, где он и работал до конца своей жизни (В.А. Антонов, «ПВО», № 46),

* * *

Современные исследователи отмечают, что Фитину удалось многое, однако восстановить профессионализм за два с половиной года до Великой Отечественной войны было почти невозможно.

Самый большой провал в этом плане был связан с Финской кампанией. В этой войне Сталин пал жертвой как раз непрофессионализма закордонной разведки.

Сталин был убежден, что стоит только начать войну с Финляндией и там тотчас же вспыхнет восстание рабочего класса. А убеждал в этом Москву резидент советской внешней разведки С.М. Петриченко. В своих донесениях он писал, что в Финляндии созрела революционная ситуация, что финские трудящиеся готовы с оружием в руках выступить против своего буржуазного правительства и радостно встретить Красную Армию. Получая такую информацию, генсек был уверен в быстрой и легкой победе. Он даже поторопился создать на территории Карелии так называемое Народное правительство Финляндской Демократической Республики во главе с О. Куусиненом. Получилось же все наоборот.

Так что перед Великой Отечественной войной Сталин испытал тяжелое разочарование относительно действительных возможностей разведки и надолго потерял доверие к поставляемой ею информации. Это недоверие проявилось и в мае—июне 1941 года.

Резидент Петриченко после Великой Отечественной войны был арестован и умер в лагере (см.: Баландин Р.К., Миронов С.С. Дипломатические поединки Сталина. От Пилсудского до Мао Цзэдуна. М.: Вече, 2004 г., с. 40).

Причины чистки кадрового разведывательного аппарата были, как я теперь понимаю, все те же: Сталин патологически боялся влияния Троцкого на кадры закордонной разведки.

Не знаю, насколько кадры резидентур действительно испытывали влияние Троцкого. Но фактом является и то, что в это время был осуществлен ряд побегов резидентов на Запад (Орлов, Кривицкий, другие). Казалось бы, это подтверждало подозрительность Сталина. Однако дальнейшая судьба этих людей говорила скорее об обратном: бежали, потому что опасались за свою жизнь и жизнь своих близких. В нулевые годы XXI столетия один из бывших руководителей одного из самых засекреченных управлений внешней разведки, уже будучи на пенсии, сказал мне в личной беседе: «По-моему, бежали в те годы резиденты прежде всего не по причине изменения своих политических взглядов, а просто из-за боязни ареста и расстрела». На мой взгляд, похоже на правду.

Между тем, разведка свое дело делала.

С конца 1940 года и до нападения Германии на Советский Союз в Управление поступали данные, которые говорили о том, что Германия, захватив 13 европейских стран, готовится к нападению на СССР.

Например, наш резидент в Праге сообщал о перебросках немецких воинских частей, техники и другого военного снаряжения к границам Советского Союза.

17 июня Сталин вызвал к себе наркома госбезопасности В.Н. Меркулова (1895—23.12.1953, арестован вместе с Берией и другими, приговорен к смертной казни и расстрелян) и Фитина для обсуждения телеграммы из Берлина от «Старшины» и «Корсиканца» от 16 июня, которая начиналась словами: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время. Сталин потребовал проверки сведений, считая их возможной дезинформацией».

«Меня, — пишет Фитин, — ни на один день не покидало чувство тревоги… Несмотря на нашу осведомленность и твердое намерение отстаивать свою точку зрения на материалы, полученные Управлением, мы еще пребывали в состоянии определенной возбужденности. Это ведь был вождь партии и страны с непререкаемым авторитетом. А ведь могло случиться и так, что Сталину что-то не понравится или в чем-то он усмотрит промах с нашей стороны, и тогда любой из нас может оказаться в незавидном положении.

С такими мыслями мы вместе с наркомом в час дня прибыли в приемную Сталина в Кремле. После доклада помощника о нашем приходе нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за все время разговора не садился. Он прохаживался по кабинету, останавливаясь, чтобы задать вопрос или сосредоточиться на интересовавших его моментах доклада или ответа на его вопрос.

Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них сверху был наш документ, И.В. Сталин не поднимая головы сказал:

— Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?

Мы молчим. Ведь всего три дня назад — 14 июня — газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз. И.В. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивал трубкой. Наконец, остановившись перед нами, он спросил:

— Что за человек, сообщивший эти сведения?

Мы были готовы к ответу на этот вопрос, и я дал подробную характеристику нашему источнику. В частности, сказал, что он немец, близок нам идеологически, вместе с другими патриотами готов всячески содействовать борьбе с фашизмом. Работает в министерстве воздушного флота и очень осведомлен. Как только ему стал известен срок нападения Германии на Советский Союз, он вызвал на внеочередную встречу нашего разведчика, у которого состоял на связи, и передал настоящее сообщение. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.

После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес:

— Дезинформация! Можете быть свободны.

Мы ушли встревоженные. Многое пришлось передумать, напряженное состояние не покидало ни на минуту. А вдруг наш агент ошибся? А ведь я от имени Управления внешней разведки заверил И.В. Сталина в том, что информация не вызывает сомнений.

Придя в наркомат и обменявшись впечатлениями от встречи, мы с наркомом тут же составили шифровку в берлинскую резидентуру о немедленной проверке присланного сообщения о нападении Германии на СССР, которое якобы намечено на 22 июня 1941 года, но ответ получить не успели… Фашистские войска напали в этот день на нашу Родину. Последнее явилось горьким подтверждением правдивости донесения нашего агента.

Аналогичными данными располагали ГРУ и контрразведывательные подразделения наших органов»^{181}.

Эти воспоминания написаны П.М. Фитиным за год до его ухода из жизни. Много чего происходило в его жизни с 1947 года, но встреча со Сталиным, видать, врезалась в его память намертво. И детали этой встречи очень характерны. Они выдают глубочайшую внутреннюю психологическую напряженность Сталина. Генсек крайне редко не приглашал визитеров своего кабинета присесть. В этот раз его неприязнь к Фитину была столь сильна, что разведчику не было предложено присесть за стол. Генсек ненавидел в этот момент Фитина, поскольку данные, которые начальник Управления Сталину сообщил, опрокидывали все построенные последним логические расчеты. Но главными здесь были даже не эти расчеты (Гитлер не может решиться воевать на два фронта и т.д.), а ясное осознание того, что СССР к войне не готов. И потому Сталин отталкивал от себя мысль о том, что война может все-таки вот-вот начаться. К сожалению, ему в этом подыгрывало и его окружение из числа военных. Иногда по незнанию, а иногда из карьеристских соображений, а чаще всего из трусости.

20 марта 1941 года начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба РККА генерал-лейтенант Ф.И. Голиков (1900—1980) направил на имя Сталина докладную записку, озаглавленную «Высказывания и варианты возможных боевых действий германской армии против СССР».

В «Биографическом энциклопедическом словаре» К.А. Залесского «Империя Сталина» о нем сказано: «На Ф.И. Голикове во многом лежит вина в том, что нападение Германии на СССР было абсолютно неожиданным. По свидетельству Хрущева, проявил под Сталинградом, будучи заместителем командующего Юго-Западным фронтом, поразительную трусость, писал в Политбюро доносы на командующего фронтом А.И. Еременко» (с. 115).

В этом важнейшем документе Голиков поименно назвал армейские группировки немцев, созданные для наступления на Ленинград, Москву и Киев и привел разведданные о том, что «начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года». Однако заканчивал он свою записку неожиданно: «Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки».

Опубликовавший в 2005 году этот документ из архива Генштаба военный историк В.А. Анфилов в 1965 году задал вопрос самому маршалу Голикову: «Почему вы сделали вывод, который отрицал вероятность осуществления изложенных (в записке) планов Гитлера? Вы сами верили этим фактам или нет?»

Ф.И. Голиков: «…Я ему (Сталину) подчинялся, докладывал и боялся его. У него сложилось мнение, что пока Германия не закончит войну с Англией, на нас не нападет. Мы, зная его характер, подстраивали свои заключения под его точку зрения»^{182}.

Эту ситуацию я попросил прокомментировать бывшего начальника Первого главного управления КГБ СССР (с января 1989 по 22 августа 1991 года) генерал-лейтенанта в отставке Л.В. Шебаршина (цитируется по диктофонной записи).

Вопрос. Насколько политические руководители СССР могли в 1941 году доверять поступавшим сведениям о начале германского вторжения? Как бы вы это объяснили?

Ответ. Есть несколько объяснений. Во-первых, насколько я представляю себе это, Сталин не верил тем, кто эту информацию сообщал. Он считал, что это английская дезинформация.

Второе. Сталин рассчитывал, что, если не предпринимать никаких действий, которые могли бы быть квалифицированы немцами как провокации, начало войны удастся оттянуть, хотя Сталин понимал, что война неизбежна.

Третье. Подготовка к войне Советским Союзом не была завершена. Была дорога каждая неделя, каждый месяц.

В этом свете что могло происходить с информацией? Разведывательные органы, то есть военная разведка и разведка НКВД, не занимались анализом. Они докладывали наверх живые сообщения источников или документы, полученные от источников.

Наша пресса, российские историки, получившие сейчас доступ к такой разноречивой информации, из этого многообразия отсеивают в основном только одной направленности информацию, ту, где шли предупреждения о том, что произойдет нападение. Для чего это делается? По-видимому, для того, чтобы представить Сталина этаким простаком.

Но на деле, я думаю, что другая категория информации, которая ставила под сомнения вот эти предупреждения, и третья категория, которая определенно была и которая напрочь отрицала возможность немецкого нападения, они, наверное, были гораздо многочисленнее и обширнее. По-видимому, эти последние были и более весомыми, чем предупреждения отдельных индивидуальных источников.

Но я не видел нигде ни одного материала, видимо, их просто не было в природе, где бы разведка НКВД или разведка ГРУ обобщила бы сама всю эту информацию и сделала бы вывод, что да, вот по всему кругу источников идет достоверная информация о том, что в мае—июне Германия совершит нападение на СССР.

Как в этом плане оценивать записку Голикова? Из своего опыта знаю, что когда начинает поступать подобного рода информация, она должна ставиться в центр и коллективный разум должен был оценивать реальность этих вот предупреждений. Был ли тогда такой коллективный разум, или Сталин взял на себя полностью решение всех этих вопросов, я просто-напросто не знаю.

По НКВД не знаю. А вот документы, которые писал Голиков Сталину, я читал. И там есть его собственные слова: “Я склоняюсь к тому, что войны не будет”.

Наверное, в архивах сохранились такие документы. Конечно, получив такие предупреждения, Сталин ли, начальник ли Генерального штаба должны были созвать высококомпетентную комиссию, совещание, и даже не одно, а серию совещаний. Но известно, что Сталин подавлял всех своей волей. Идти поперек мнения, линии вождя тогда было смертельно опасно.

Вообще говоря, истина у нас, как правило, открывается неоднократно. Так что вопрос соотношения информации вообще и действий, решений, принимаемых на основе этой информации, — это далеко не однозначный вопрос.

Вот доложили Сталину, что Германия готовится напасть. Какое решение он может принять? Наносить упреждающий удар? Нечем. Быстро перестраивать армию? Наверное, да. Принимать другие меры, которые позволили бы отодвинуть вот это вот событие? Совершенно определенно — да. Но какие это меры? Это процесс непростой и требующий времени. Наверное, надо было принимать меры, которые позволили бы отодвинуть это событие. Но опять же — как?

Привести армию и всю страну в боевую готовность? Может быть. Но надо иметь уверенность в военной верхушке. А у тебя под боком находятся маршалы и генералы, которые, если ты ошибешься, могут посчитать и по-другому, а завтра вообще тебя к стенке поставить, если что-то будет делаться не так, как они считают правильным. Значит, для уверенности в своем положении надо сначала от них избавиться.

Я, конечно, огрубляю, но причины катастрофы 22 июня 1941 года надо искать в том числе и в психологии. Подозрительность и недоверчивость Сталина общеизвестны. Я не знаю, был ли на свете хоть один человек, которому бы он доверял? Наверное, не было такого.

Безусловно, в катастрофе 1941 года виновато высшее звено в руководстве страны. Но это высшее звено, оно ведь не с луны к нам свалилось и не было импортировано к нам из какой-то экзотической страны. Эта верхушка, образно говоря, она ведь была порождением нашей реальности, выросла в совершенно определенных условиях, наших условиях.

И это еще одно из возможных объяснений того, почему в 1941 году все произошло так, как произошло.

Сама система социализма нашего образца — эта политическая и экономическая система рождалась в условиях постоянной жесточайшей конфронтации, внутренней и внешней. Эта конфронтация с внешним миром ведь не была выдумана. И конфронтация правящей верхушки со своим народом, со своими политическими противниками тоже ведь была. Коллективизацию же ведь народ сам никогда бы не придумал.

Посмотрите, что происходило. Как создавалась эта система. Не успели большевики прийти к власти, как тут же пришлось отбиваться, переходить к круговой обороне. Интервенция, Гражданская война, это ведь все не легенды, а самая что ни на есть жестокая реальность. Система с самого начала вынуждена была работать на кризис, на войну. Внешняя угроза никогда не исчезала, никогда не была мифической. И система была вынуждена постоянно приспосабливаться к решению кризисных задач. И индустриализация, и коллективизация могли решаться только с использованием чрезвычайных мер.

Угроза внешней агрессии всегда была реальной, всегда существовала, Вот она и реализовалась в 1941 году. А если бы у нас была другая система, не социалистическая того образца, какая была, а была бы, скажем, парламентская демократия с такой ее организованностью, какая была у нас в 1990-е годы, то я думаю, что вопрос с существованием России был бы в 1941 году решен раз и навсегда. Сработала система. Потому Россия и сумела в войну выстоять.

— Вы хотите сказать, что если бы не тот сталинский режим, какой к 1941 году у нас был, то мы бы войну с Германией проиграли?

— Именно это я и хочу сказать…»

Завершая весь этот пассаж, и отнюдь не оправдывая Сталина, хотел бы все же отметить, что, исключая древних римлян (если, разумеется, верить Н. Макиавелли), на все великие нации война всегда сваливалась неожиданно. В 1941 году американцы, например, были настолько уверены в том, что Гитлер со дня на день начнет войну против СССР, что загодя начали уничтожать документы в своем посольстве в Москве. Но уверенность их распространялась только на русских. А в отношении самих себя для них колокол громкого боя не звучал. В настоящее время историки утверждают, что президенту США Ф.Д. Рузвельту было известно, что японцы со дня на день подвергнут атаке Пёрл-Харбор, но он до последнего момента отказывался в это верить. И потому нападение японцев на американскую военно-морскую базу в Пёрл-Харборе 7 декабря 1941 года прозвучало и для него, и для всей военной верхушки США как гром среди ясного неба.

Совсем по времени близкий пример — нападение грузинского спецназа на российских миротворцев в августе 2008 года в Южной Осетии тоже было ожидаемо, и тем не менее никто этого нападения не ожидал. Но наиболее разительный пример — с войной 1973 года на Синайском полуострове.

Это случилось 6 октября 1973 года, во время проведения в Израиле важнейшего для населения этой страны религиозного праздника Йом Кипур. Сирийские и египетские войска внезапно переправились через Суэцкий канал, прорвали израильские позиции по линии Бар Лева и вынудили израильтян отступить к Голанским высотам. Несмотря на внезапность нападения, израильская армия сумела организоваться и через 3 недели оккупировала Синай, форсировала Суэцкий канал и полностью окружила египетскую армию, вынудив ее к капитуляции, а сирийские войска оттеснила на их территорию.

А вот как все происходило с фактором внезапности нападения. Очень похоже на 22 июня 1941-го.

В сентябре 1973 года премьер-министр Израиля Голда Меир (руководила правительством страны с 1969 года) получила данные израильской разведки о том, что президенты Сирии и Египта (Хафез Асад и Анвар Садат) готовят совместное наступление против Израиля с целью столкнуть израильтян в море и покончить с израильским государством.

Первое, что сделала премьерша, она поинтересовалась мнением американского Госдепа на этот счет. Вашингтон заверил ее, что ЦРУ располагает информацией о том, что правительство Сирии и Египта намеренно провоцируют Израиль, вынуждая его первым нанести превентивный удар. Тогда можно будет поднять в ООН вопрос о том, что Израиль ведет экспансионистскую политику и на этом фоне потребовать вернуть Сирии Голанские высоты, которые отошли к Израилю после Шестидневной войны в 1967 году. А что касается концентрации войск Сирии и Египта вблизи границ Израиля, проинформировал Госдеп Голду Меир, так это не что иное, как политические демарши, призванные спровоцировать Тель-Авив на превентивный удар.

Голда Меир не поверила увещеваниям Госдепа, провела совещание с правительством, где предложила объявить чрезвычайное положение, призвать резервистов и провести мобилизацию армии. Как только это стало известно Вашингтону, оттуда последовало жесткое указание послу США в Израиле Кеннету Киттингу, а тот, запросившись на аудиенцию к премьер-министру, в столь же жесткой форме потребовал от главы израильского Кабинета министров не провоцировать мировое общественное мнение. Голда Меир, что называется, прикусила язык.

Однако в среду 3 октября 1973 года израильская разведка доложила премьер-министру, что сирийские танки выдвинулись на передовые позиции вдоль Голанских высот, а египетские танки вышли на берег Суэцкого канала. Плюс к этому, доложил глава израильской разведки, сирийские и египетские ВВС переведены на военное положение, а летчики дежурят в кабинах самолетов.

В четверг 4 октября шеф израильской разведки доложил премьер-министру, что, по имеющимся у него данным, вторжение со стороны Сирии и Египта начнется 6 октября в 18 часов по местному времени.

На этот раз Голда Меир не стала тревожить Госдеп, а позвонила лично президенту США, проинформировала его об имеющейся у нее информации и сказала, что она намерена привести в состояние боевой готовности израильские вооруженные силы с одновременным призывом резервистов.

Ричард Никсон в ответ заверил ее, что усилия США по установлению мира на Ближнем Востоке близки к успешному завершению и все, что нужно сделать в этой ситуации израильскому премьеру, так это набраться терпения и немного подождать.

И все же что-то насторожило главу администрации США. После разговора с Г. Меир он срочно направил в Каир госсекретаря США Генри Киссинджера. Анвар Садат уклонился от встречи с посланцем Никсона, и 5 октября, в пятницу, Киссинджер встретился с личным советником египетского президента Мохаммедом Эль-Заятом. Американский госсекретарь без дипломатии, прямо сказал советнику Садата, что, по имеющейся у него информации, Египет планирует завтра, 6 октября, в 6 часов пополудни напасть на Израиль. Киссинджер уведомил советника Садата, что США будут очень огорчены, если их египетские друзья нарушат восстановленный мир на Ближнем Востоке.

В дружеской и спокойной манере Эль-Заят заверил Киссинджера, что его шеф, президент Садат, полностью поддерживает мирные инициативы, выдвигаемые Вашингтоном, и если Израиль прекратит свои военные приготовления, на Ближнем Востоке наступит прочный мир на длительные времена.

Расставшись с Эль-Заятом, Киссинджер позвонил Никсону и доложил о результатах переговоров. Ричард Никсон тут же позвонил послу США в Израиле. В субботу утром 6 октября К. Киттинг встретился с премьер-министром Израиля и предупредил ее, чтобы Израиль не предпринимал никакой подготовки к военным действиям под гарантии Вашингтона. В ответ Голда Меир задала вопрос: говорил ли президент Никсон лично с Анваром Садатом? Посол сказал: еще не говорил, но в течение дня обязательно переговорит.

В полдень 6 октября Голда Меир собрала заседание Кабинета министров, сообщила о своем разговоре с послом США и сказала, что она не будет отдавать приказ о приведении в полную боевую готовность вооруженных сил.

В момент заседания Кабинета министров наземные войска и авиация Сирии и Египта перешли израильскую границу. Началась Октябрьская война 1973 года, которая закончилась через три недели полным разгромом египетских и сирийских вооруженных сил.

В начале 1974 года Голда Меир была подвергнута в Израиле уничтожающей критике за неготовность страны к Октябрьской войне и смещена под этим предлогом с должности. Премьер-министром Израиля был назначен генерал Рабин.

Самому себе задаю вопрос. Могла ли Голда Меир привести Вооруженные силы Израиля в состояние боевой готовности вопреки воле президента Никсона?

Ответ. Не могла. И тогда, и сегодня существование Израиля на 100% зависит от воли правящего класса США.

Вопрос. Отдавала ли Голда Меир себе отчет в том, что в 6 часов пополудни 6 октября арабы перейдут границы Израиля?

Ответ. Думаю, что премьер-министр Израиля была уверена в этом, так как с самого начала (в отличие, скажем, от Сталина) данным своей разведки доверяла. Но обстоятельства были сильнее воли премьерши. И когда она запретила подавать команду тревоги, она понимала, что будут напрасные жертвы и что это будет означать конец ее политической карьеры. Но она могла поступить только так, как поступила. И когда через несколько месяцев оппозиция снимала ее с должности главы правительства, эта мужественная женщина ни единого слова в свою защиту не произнесла: у политики свои законы.

Как видим, История время от времени повторяет некоторые полюбившиеся ей сюжеты.

ГЛАВА 6.
«ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО»: СТАЛИН ИСПУГАЛСЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ РУССКОГО НАРОДА

Одним из самых больших преступлений верхушки большевистского режима в послевоенное время остается физическое уничтожение интеллектуальной элиты русской нации в 1949—1953 годах, которое в истории навсегда осталось под кодовым названием «Ленинградское дело». Но, как справедливо отмечают современные эксперты, «Ленинградское дело» остается одним из самых загадочных и малоизученных судебных процессов сталинского времени.

Впрочем, если быть точнее, то на закате жизни Сталина в СССР были проведены две репрессивно-карательные операции. Массовое истребление русских руководителей высшего, высокого и среднего звена в Москве, Ленинграде и других крупных городах совпало с изгнанием евреев из руководящих органов политики и науки, культуры, здравоохранения, средств “массовой информации. Но русским повезло меньше, чем евреям, до казней последних дело не дошло: 5 марта 1953 года Сталина настиг смертельный инсульт.

1. ЭТНИЧЕСКИ ЧИСТОЕ РУССКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО?

История любой страны — это всегда история ее народа, взятая в целом, описание достижений и неудач, взлетов и обрушений. Но в глазах поколений историческое полотно всегда предстает в виде описаний жизни и деятельности конкретных людей — государственных руководителей, политических лидеров, деятелей науки и искусства.

В этом плане в истории России XX века существует лакуна. Вот уже десятки лет, с октября 1950 года, историки, и российские, и зарубежные, тщательно обходят своим вниманием жизнь и государственную и политическую деятельность расстрелянных в соответствии с личной волей Сталина руководителей РСФСР и Ленинграда.

И это при том, что в отношении гонимых в этот же период евреев существует довольно многочисленная литература. Есть даже фундаментальные исследования, например основательная, изобилующая многочисленными подробностями работа Г.В. Костырченко «Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм» (2003 г.). А вот литература о репрессиях в отношении русских руководителей в те же годы едва насчитывает какой-нибудь десяток публикаций в жанре статей или частично затрагивается в книгах, написанных совсем по другим темам.

Самое удивительное заключается в том, что о тех, кто организовывал «Ленинградское дело», подвергал его фигурантов физическим, психологическим и моральным пыткам и издевательствам и в конечном счете отнял у них жизни, а у их детей — отцов и матерей, об этих моральных уродах литература существует: пишут о Берии, Маленкове, Абакумове, даже Булганине, только не о братьях Вознесенских, Кузнецове, Попкове, Родионове, Бубнове, А. Жданове, Вербицком, других.

Между тем «Ленинградское дело» еще раз подтвердило, что вековечные дискуссии о роли личности в Истории не зря занимали внимание выдающихся умов европейской цивилизации (Пушкин, Гегель, Плеханов, Макиавелли, другие). Действительность давно уже показала и доказала, что исторические личности (говоря словами Гегеля), способные сесть на хвост возникшей в недрах общества тенденции развития, возглавить ее и снять назревшую в обществе проблему (задачу) — такие личности в Истории появляются хоть и не часто, но регулярно. И если обстоятельства или недобрая воля оппонентов не устраняют их с политической сцены (или из жизни), то их деятельность способствует тому, что общество совершает качественный скачок в своем развитии.

И наоборот, если они вынуждены бывают сойти с политической сцены, то общество либо замирает в своем движении, либо уклоняется в сторону от позитивного развития, либо годами (а то и десятилетиями) топчется на одном месте, то есть фактически откатывается назад, деградирует.

В качестве примера в этом плане можно привести случай с римским императором Диоклетианом, Гаем Аврелием (245—316). К 280-м годам Римская империя уже дышала на ладан. Быстро сменявшиеся у престола императоры уверенно разрушали империю. И вот в 284 году бывший раб Диоклетиан, ставший к тому времени командиром императорской вооруженной охраны, уступает настояниям своих подчиненных, захватывает власть и перекраивает государственное устройство: разделяет власть между четырьмя соправителями, а сам становится «главным императором» (с титулом Август). Энергично проводит административные, военные и финансовые реформы и восстанавливает стабильность в государстве. В 305 году добровольно отрекается от власти. Лишь в 308 году по просьбе Сената на короткое время возвращается на императорский престол, но потом снова добровольно уходит в отставку. И до 316 года занимается в своем огороде выращиванием капусты. А Римская империя после него существует еще целый век.

В случае с нашей Родиной в 1920-е — 1930-е годы во главе России появился Сталин. С огромными человеческими издержками и колоссальными жертвами возложенную на него Историей задачу он выполнил: сохранил Россию как самостоятельный субъект Истории, государство и государствообразующий народ, хотя и сильно подорвал жизненные силы русских людей.

Но, исходя из исторической целесообразности (если в Истории такое явление, как историческая целесообразность, вообще существует), после окончания войны Сталин не должен был более оставаться на роли лидера Советского Союза. Его позитивные (для народа и общества) качества постепенно трансформировались в негативные, лекарство стало превращаться в яд. После войны, пережив несколько инсультов и инфарктов, Сталин разрушился как личность.

Именно к этому времени под влиянием победной войны за отстаивание своей независимости Россия выдвинула новую плеяду исторических личностей в лице «ленинградцев». Появилась и политическая фигура, которая объективно выступила в роли идеологического катализатора этой плеяды — нижегородский партийный лидер, которого Сталин в 1944 году ввел в состав узкого руководства страны, предложив ему должность секретаря ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам.

Но История же и убрала с исторической и политической сцены вначале Жданова, а потом и выдвинутых им руководителей.

И страна снова, на несколько десятилетий, погрузилась в политический мрак загнивания, поскольку на роль лидеров раз за разом стали приходить люди, которые не в состоянии были обеспечить российскому обществу решение стоящих перед ним исторических задач — уже деградирующий Сталин, Берия, Маленков, Хрущев, Брежнев, Горбачев, Ельцин (Путину История вердикт еще не вынесла).

Возникает вопрос, почему в отношении «ленинградцев» была проявлена такая бескомпромиссность и почему в отечественной и мировой сталиниане об этом событии так мало пишут?

Как видится мне сейчас, после многолетнего изучения сталинской темы во всем ее объеме^{183}, необъяснимая, неимоверная на первый взгляд жестокость, проявленная генсеком по отношению к «ленинградцам», объяснялась, по-видимому, охватившим его ужасом по поводу судьбы главного ленинско-сталинского детища — Советского Союза. Еще в 1937 году Сталин честно предупредил, что будет уничтожен любой политический деятель, кто покусится «на единство социалистического государства». Документы и мемуарная литература свидетельствуют, что ко времени появления этого феномена — «ленинградцев» — основное беспокойство, снедавшее Сталина, было вызвано одной мыслью: что станет с Советским Союзом после его смерти? Объявив в 1948 году, что он хотел бы видеть в качестве своих преемников в руководстве государством и партией Николая Вознесенского и Алексея Кузнецова, потом генсек передумал и позволил Маленкову и Берии убедить себя в том, что «ленинградцы» стремятся обособить РСФСР в составе Союза и разрушить СССР.

Нарисованный им самим прогноз показался ему реальным, и он принял меры как к недопущению такого сценария, так и к тому, чтобы ни малейшей информации о «Ленинградском деле» никуда не просочилось, ни внутри страны, ни за рубеж. Первое ему удалось, второе — нет.

Что касается Запада, то те, кому положено было знать о «Ленинградском деле», в основных чертах знали о нем все. Но популярным это «дело» в западной историографии так и не стало. И это вызывает вопросы. Почему об уничтожении партийных деятелей и командных кадров РККА во второй половине 30-х годов и гонениях на евреев конца 40-х годов за пределами нашей страны существует обширнейшая историческая и публицистическая литература, а «Ленинградское дело» 1950 года практически находится в зоне умолчания?

Ответ на этот вопрос кроется, как мне представляется, в национальности репрессированных. В 30-е годы гонениям подверглось много лиц еврейского происхождении, и потому пишут об этом и у нас, и за рубежом тоже преимущественно евреи. А в «Ленинградском деле» удар почти на Ш0% пришелся по этнически русской элите. Святослав Рыбас, один из самых эрудированных российских исследователей сталинского периода, так и назвал публикацию в газете «Культура», которой он предварил выход в свет своей монографии о «ленинградцах»: «Ленинградское дело»: разгром «русской партии»^{184}.

Иными словами, объяснение замалчивания «Ленинградского дела» надо искать в национальной психологии историков и публицистов: евреям (и отечественным, и зарубежным) о русских жертвах писать неинтересно, а русские в массе своей всегда мало интересовались историей своих соплеменников.

Русский «флер» этого «дела» отпугивает от него и американских историков: они никогда не будут будить интерес к опасным для них (с геополитической точки зрения) событиям русской истории. Причину этого опасения глубоко и точно определил недавно к.и.н. Л.П. Решетников: «Запад не боялся большевистской идеологии, которую он сам и вскормил. Он не боялся диктатуры Сталина, пока речь шла о диктатуре руководителя ВКП(б). Но Запад и советская номенклатура смертельно боялись возрождения исторической России. В этой связи примечательны слова одного из видных западных идеологов С. Хантингтона: “Конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом был конфликтом идеологий, которые, невзирая на все различия, хотя бы внешне ставили одни и те же основные цели: свободу, равенство и процветание. Но Россия традиционалистская, авторитарная, националистическая будет стремиться к совершенно иным целям. Западный демократ вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет немыслимо с русским традиционалистом. И если русские, перестав быть марксистами, не примут либеральную демократию и начнут вести себя как россияне, а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать отдаленными и враждебными”»^{185}.

А теперь главный вопрос, который поставили ценой своих жизней «ленинградцы»: возможно ли в России этнически чистое русское правительство?

Или, может быть, правильнее этот же вопрос сформулировать по-иному: целесообразно ли нам в современной России стремиться к этнически чистому русскому правительству?

Вопрос не простой. По переписи 2010 года, в Российской Федерации проживает 143 млн. человек. Из них русскими назвали себя 81%. Русским языком владеют 99,4% человек. Гражданство РФ имеют 138 млн. человек, или 99,4%. 5,6% зарегистрированного населения не определились с национальностью, но поскольку своим родным языком считают русский, то попросили записать их как русских. Таким образом, почти 87% зарегистрированного населения РФ составили русские.

Каким по национальной принадлежности в такой стране должно быть правительство?

В одной из своих работ я привел слова известного русского историка, сына крепостного крестьянина, академика Русской академии Михаила Петровича Погодина (1800—1875), который, отражая мнение большинства народа Российской империи, заявил в 1836 году: «Русский государь родился, вырос из Русской земли, он приобрел все области с русскими людьми, русским трудом и русской кровью. Курляндия, Имеретия, Алеутия и Курилия суть воскрилия его ризы, полы его одежды, а его душегрейка есть святая Русь… Видеть в Государе не Русского, а соборного человека из живущих в России национальностей, это есть такая нелепость, которой ни один настоящий русский человек слышать не может без всякого негодования»^{186}.

Но так было в XIX веке. А что сейчас?

Святослав Рыбас в своих размышлениях о «Ленинградском деле» применительно к сегодняшней ситуации пишет:

«В человеческом же и историческом плане “Ленинградское дело” продолжается до сей поры в силу ряда обстоятельств.

Созданное русскими государство никогда не было чисто русским и не однажды переживало потрясения, вызванные как раз сопротивлением русского же населения имперской политике руководителей страны.

Как однажды сказал славянофил Константин Аксаков, “русский народ не есть народ; это человечество”^{187}. А быть “человечеством” бывает смертельно трудно.

На протяжении одного только XX века эта проблема по меньшей мере трижды поднималась до точки кипения: в 1917 году, в 1945—1950 годах и в 1985 — начале 1990 года. Ни разу она не была решена, но в первом и третьем случаях — дело закончилось срывом всех болтов с парового котла, разрушением государства и тяжким восстановительным процессом.

Разрушение СССР, обособление национальных республик и “освобождение” России от имперской миссии не привело к победе “русской национальной идеи” — за пределами Российской Федерации остались десятки миллионов соотечественников, она утратила многие исторические земли и геополитические преимущества.

Думается, эта проблема в принципе едва ли имеет линейное решение»^{188}.

В принципе размышление интересное. Вот только 1917 год решал совсем не «русскую» проблему.

Но что имеется в виду под понятием национальное государство? По составу подданных? Но такого никогда и нигде не было, чтобы существовало, например, чисто немецкое, чисто французское или чисто английское государство. Та же Германия даже во времена Гитлера чисто немецкой не была. Да и сам Гитлер «чистым» немцем, как известно, не был.

Тогда в чем дело? На мой взгляд, если речь идет о национальном государстве, то при этом имеется в виду главным образом не столько этнический состав населения и правительства, сколько доминирующая в государстве политическая культура основной нации. При этом речь идет о культуре в широком понимании этого слова: от норм и форм государственного устройства до художественной культуры и сферы искусства и вплоть до обычаев и норм поведения в общественном месте, в быту, на улице.

В этом плане в истории Руси-России доминирующей всегда (всегда!) была русская культура, от времен «Русской правды» Владимира Мономаха, полностью опубликованной еще в 1123 году в качестве «конечного кодифицированного результата Древнего русского права»^{189}, и до настоящего времени.

В принципе «ленинградцы» справедливо ставили вопрос о том, что государствообразующая нация в государстве ее же имени, да еще и составляющая абсолютное большинство населения страны, не может всегда оставаться на третьестепенных позициях и ролях в системе политического управления обществом. Многонациональный состав населения диктует правило, в соответствии с которым все инонациональные элементы имеют право на участие во властных структурах. Однако речь должна идти именно об участии во власти, но никак не о господстве малых наций над интересами государствообразующей нации (народа). Как это сформулировал однажды известный русский писатель из Санкт-Петербурга Александр Мелихов, «для всякого народа длительное унижение смерти не просто подобно, но оно и есть сама смерть. Поскольку народы создает не корысть, но гордость»^{190}. По всей видимости, именно этим обстоятельством можно объяснить ничем иным не оправдываемое раздражение члена Политбюро, председателя Госплана СССР, заместителя председателя Совета Министров СССР (председателем Совмина был Сталин) Н. Вознесенского в отношении представителей других наций в руководстве страны, которое у него прорывалось слишком часто.

К слову сказать, незаслуженно подчиненное положение русских в сравнении с другими нациями уже тогда отмечали многие представители узкого руководства страны. Это проявлялось, в частности, в том, что в преддверии смерти Сталина ни у кого не было сомнения, что наследовать его власть должен представитель русской нации. Так, тот же А. Микоян в своих мемуарах написал: «Все понимали, что преемник Сталина будет русским»^{191}.

Но стремление к созданию этнически чистого русского правительства со стороны «ленинградцев» было, конечно же, ошибкой с их стороны. А. Солженицын в своем двухтомном сочинении «200 лет вместе» пришел, как мне представляется, к очень верному выводу: правительство России должно в основном представлять государствообразущую, то есть русскую, нацию, но только в основном. Я еще в своей предыдущей книге о Сталине писал, что Александр III, которого историки часто одобряют за то, что он много сделал для подъема русской нации, в свое время сделал ошибку стратегического характера, когда ограничил так называемым кухаркиным детям и евреям доступ к образованию и в государственные структуры. Русская нация необычайно, безмерно талантлива от природы, но и ей, как верно написал Александр Исаевич, нужны «дрожжи», в качестве которых в России исторически чаще всего выступали евреи.

Окончательную, устоявшуюся оценку исторической роли «ленинградцев» время еще не вынесло. Но уже пришло время к этой оценке начать продвигаться. В этой связи стоит привести несколько мнений.

Святослав Рыбас: «Если спросить у автора, на чьей он стороне — ленинградцев или на стороне их противников, то он замолчит в долгой задумчивости», а потом честно говорит: «…Автор оставляет свой вопрос без ответа».

Однако что-то беспокоит его самого в этом выводе, и в конце книги он вновь возвращается к этой теме: «А что было бы в случае прихода к власти “ленинградцев”? Тогда судьба СССР была бы иной. Думается, он избежал бы краха»^{192}.

Фактически солидарен с Рыбасом автор фундаментального труда о положении евреев в СССР, доктор исторических наук Г. Костырченко:

«Это тем более печально, что “ленинградская” политическая ветвь, питаемая соками робко возрождавшегося после войны российского самосознания и так безжалостно обрубленная с древа национальной государственности, могла бы в перспективе стать для страны весьма плодоносной.

Правда, реализация ждановской идеи возрождения государственности России чревата была распадом империи, чего, впрочем, так и не удалось избежать.

Спровоцировав, таким образом, в грозные предвоенные и военные годы рост русского самосознания и прагматично использовав его, в том числе и в интересах сохранения собственной власти, Сталин из страха перед возможной перспективой выхода этого самосознания за рамки дозволенного, безжалостно его растоптал»^{193}.

В этих рассуждениях остается недосказанным один важный аспект: Россия для этих авторов существует только в имперском варианте, то есть со всеми союзными республиками: Прибалтикой, Кавказом и Закавказьем, Средней Азией. И это несмотря на то, что все 73 года существования советской власти эти союзные республики как в материальном, так и в культурно-цивилизационном плане развивались исключительно за счет РСФСР. В этой связи мне представляется, что если моей стране и суждено существовать в виде империи, то только в составе трех славянских народов — России, Белоруссии и Украины. Все остальные бывшие союзные республики ни в коем случае нельзя больше включать в единое с Россией государство: хватит русскому народу столетиями на своем трудовом горбу, на своей крови и упорном труде, своей мирового значения культуре втаскивать эти «цивилизационно отсталые нации», как определяет их современный выдающийся исследователь этих проблем, профессор Белградского университета Д. Симеунович, в цивилизацию^{194}.

И, прежде чем перейти к описанию самой этой политической русской национальной трагедии, может быть и забегая вперед, но все же два слова — о причинах трагической гибели фигурантов «Ленинградского дела».

Причины политического поражения «ленинградцев» заключаются, на мой взгляд, в том, во-первых, что хотя их и называли всегда группой, но именно группой-то они никогда и не были.

А вот противостояла им в лице Маленкова, Берии, Хрущева действительно группа, слаженная, скрепленная взаимными политическими интересами, поднаторевшая за много лет в дворцовых интригах. Эта группа объединена была жизненным интересом: после ухода Сталина из жизни не потерять своего положения в руководстве страны. (Потом эти люди сойдутся в смертельной схватке друг с другом, но это уже будет в иных условиях, когда в высшем звене политической власти в СССР после смерти Сталина останутся только духовно и интеллектуально ущербные индивидуальности.)

Политическая слабость «ленинградцев» заключалась и в том, что они слишком рано уверовали в то, что Сталин в 1948 году искренне назвал своими преемниками по государственной и партийной линии после своего ухода из жизни Н. Вознесенского и А. Кузнецова. Их политическая наивность сказывалась буквально во всем. Так, тот же Алексей Кузнецов, едва только пришедший на партийный политический олимп, не нашел ничего лучшего для своего утверждения там, кроме грубых нападок на родного сына Сталина Кузакова. Причем сделал это публично, на заседании Политбюро ЦК, в присутствии самого генсека (об этом подробнее ниже).

«Ленинградцы» действовали слишком прямолинейно, им явно недоставало царедворческого умения в плетении интриг, и уж слишком акцентированно подчеркивали они свою национальную (русскую) сущность. Думаю, что если бы они включили в свой состав 2—3 русских евреев, то они никогда бы не насторожили Сталина в отношении своих намерений и, скорее всего, обыграли бы противостоящую им группу во главе с Маленковым. И тогда их дело увенчалось бы успехом: Сталин мог бы быть отстранен от своих властных функций, а СССР в своем внутреннем развитии ориентировался бы на подъем жизненного уровня населения, а не на гонку вооружений. Правда, сегодня мне кажется, что в конце концов все это все равно бы закончилось распадом искусственного ленинско-сталинского монстра — Советского Союза, и не в 1991-м, а гораздо раньше, потому что и «ленинградцы», при всей их боли за судьбу РСФСР, Россию представляли себе только в форме советской империи.

А теперь — о содержании «Ленинградского дела» подробно.

2. ОБ АВТОРАХ «ЛЕНИНГРАДСКОГО ДЕЛА»

Технически инициаторами по осуществлению репрессий в отношении руководящего состава русской нации, от начала и до конца, выступили три человека: этнический македонец, сын железнодорожного служащего из Оренбурга Маленков Г.М., этнический грузин (мингрел), сын бедного крестьянина Берия Л.П., украинизированный русский, сын бедного крестьянина из села Калиновка Курской области (на границе с Украиной) Хрущев Н.С. Исполнителем функций палача, по чьему непосредственному распоряжению к арестованным применялись изуверские физические пытки, был этнически русский, сын истопника и прачки, министр государственной безопасности СССР Абакумов B.C. Активно поддерживал эту группу человек, непонятно как оказавшийся в узком высшем руководстве страны, поскольку, по отзывам современников, был абсолютно бездарен во всех делах, которыми по воле Сталина он занимался, сын приказчика мукомольной фабрики, этнически русский Булганин Н.А.^[6]

Но подлинным мотором всей этой операции был сам вождь Страны Советов. Именно он приказал арестовать проходящих по «делу» основных фигурантов, по ходу судебного процесса одобрил предложение Маленкова и Берии вернуть в судопроизводство смертную казнь^[7], лично правил текстовую часть обвинительного приговора, требуя от судебной коллегии вынесения «ленинградцам» расстрельного вердикта, регулярно приказывал Абакумову доставлять ему протоколы допросов братьев Вознесенских, внимательно вчитывался в них и вплоть до расстрела обвиняемых интересовался, приведен ли приговор в исполнение.

30 сентября 1950 года в Ленинграде состоялся суд, который правильнее было бы назвать судилищем, над центральной группой фигурантов по «Ленинградскому делу»: Вознесенским Н.А., членом Политбюро ЦК ВКП(б), заместителем председателя Совета Министров СССР, председателем Госплана СССР, депутатом Верховного Совета СССР, действительным членом АН СССР; Кузнецовым А.А., секретарем ЦК ВКП(б), членом Оргбюро ЦК, начальником Управления кадров ЦК партии, депутатом Верховного Совета СССР; Родионовым М.И., председателем Совета Министров РСФСР, кандидатом в члены ЦК ВКП(б), членом Оргбюро ЦК ВКП(б), депутатом Верховных Советов СССР и РСФСР; Попковым П.С, первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), кандидатом в члены ЦК ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР; Капустиным Я.Ф., вторым секретарем Ленинградского горкома ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР; Лазутиным П. Г., председателем исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, депутатом Верховного Совета СССР. Спустя час после оглашения приговора они были расстреляны, тела их зарыты на Левашовской пустоши под Ленинградом и засыпаны негашеной известью. И.М. Турко, Т.В. Закржевскую и Ф.Е. Михеева осудили на длительное тюремное заключение.

Затем на московском процессе по «Ленинградскому делу» к смертной казни были приговорены еще 20 человек. После немедленного расстрела тела их вывезли на кладбище Донского монастыря, кремировали, сбросили в яму и небрежно забросали землей. Таким образом, расстрелу были подвергнуты 26 руководителей РСФСР, 6 человек скончались в ходе допросов. Репрессированы были и члены их семей.

Судебные процессы и моральные и политические расправы над этническими русскими руководителями по «Ленинградскому делу» продолжались по всей стране вплоть до смерти Сталина^{195}. В Ленинграде на длительные сроки тюремного заключения были осуждены больше 50 человек, работавших секретарями райкомов партии и председателями райисполкомов. Свыше 2 тысяч человек были исключены из ВКП(б) и освобождены от работы. Тысячи руководящих работников были репрессированы в Новгородской, Ярославской, Мурманской, Саратовской, Рязанской, Калужской, Горьковской, Псковской, Владимирской, Тульской и Калининской областях, в Крыму и на Украине, в среднеазиатских республиках. Отстранены от должностей и понижены в должностях более двух тысяч военных командиров по всей стране. Всего (по позднейшим оценкам) по всему СССР, но в основном по РСФСР репрессиям по этому «делу» были подвергнуты более 32 тысяч этнически русских руководителей партийного, государственного, хозяйственного звена.

Репрессивная машина Сталинаберии-Абакумова жалости не знала. Гребли всех, невзирая на возраст и степень родства и знакомств с арестованными. Так, 11 -летняя дочь расстрелянного 28 октября 1950 года Бубнова Алексея Александровича, секретаря исполкома Ленинградского городского совета депутатов трудящихся, Людмила была арестована сразу же по возникновении «Ленинградского дела», отконвоирована в детприемник-распределитель, а затем направлена в трудовую воспитательную колонию № 2 г. Львова. (После смерти Сталина Людмила Алексеевна Бубнова (Вербицкая) окончила Ленинградский государственный университет, стала доктором филологических наук, профессором, ректором Санкт-Петербургского государственного университета, а с 2008 г. — президентом СПбГУ.) А 84-летняя мать Александра, Николая, Марии и Валентины Вознесенских Любовь Гавриловна Вознесенская была арестована как «лицо, представляющее общественную опасность», осуждена на 8 лет ссылки и по этапу отправлена в Туруханский край (15 января 1951 г., не выдержав издевательств и мучений, скончалась в ссылке).

При этом репрессиям были подвергнуты только (и исключительно) этнически русские руководители.

В этой связи приведу только один, но типичный для того периода факт, который на многое, до сего дня закрытое, проливает свет.

Известный в России и за рубежом историк Константин Александрович Залесский, автор уникальных изданий «Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь» и исторической энциклопедии «Кто есть кто в истории СССР»^{196}, узнав, что я работаю над исследованием «Ленинградского дела», поведал мне 13 марта 2013 года историю своей семьи, подтверждающую тезис о том, что в 1949—1952 годах Сталин действительно открыл охоту на этнических русских руководителей государственного, хозяйственного, партийного аппаратов в СССР. Вот этот рассказ.

Дед Залесского, А.Ф. Щеголев, потомственный русский, в 1950 году работал министром легкой промышленности РСФСР. Ни о каком «Ленинградском деле» он и слыхом не слыхивал, и вдруг в середине года его вызывают в правительство, вручают трудовую книжку, где уже сделана запись, что он уволен по собственному желанию, и, не сказав даже «до свиданья», отбирают пропуск в здание министерства. Сказать, что министр был потрясен произошедшим с ним, — ничего не сказать. В СССР ведь в то время не было безработных, а тут — номенклатура ЦК ВКП(б) вдруг была выпровожена в буквальном смысле на улицу без выходного пособия и предложения нового места работы.

Оказавшись в таком положении, Алексей Федорович принялся обходить своих друзей и знакомых в поисках работы и узнал, что он такой не один: увольнениям без объяснения причин были подвергнуты все его русские знакомые начальствующего состава.

На работу эксминистру удалось устроиться только через год, в глухом уголке Московской области инженером на мебельную фабрику. И только после смерти Сталина Алексей Федорович смог вернуться в Москву и стать инспектором на ВДНХ. Только тут и узнал, что пострадал он по «Ленинградскому делу», что был тогда, в 1950 году, строжайший негласный приказ с самых властных верхов увольнять всех руководящих работников русской национальности.

До сих пор серьезных, глубоких работ об этом событии нет. А вот о том, что Сталин в случае с «ленинградцами» был якобы «прав» и «расстреляли их» якобы правильно — об этом пишут (А. Мартиросян, Е. Прудникова, С. Миронин, например). В 2013 году появилась первая, с претензией на объективность, монография по этой теме под названием «Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина», но и в ней продемонстрирован фактически тот же подход. Монографию создал автор нескольких политических биографий Сталина Святослав Рыбас, без всяких сомнений считающий Сталина «великим вождем» и именно с этих позиций он и рассказывает о «Ленинградском деле».

В целом же все пружины ленинградской трагедии 1949— 1952 годов до сих пор во многом окутаны ореолом секретности. Не смог раскрыть этой тайны и С. Рыбас. Скорее уж запутал читателей еще сильнее. Это объяснимо. Часть хранящихся в архивах документов по этому «Делу» продолжают оставаться недоступными^{197},[8] для историков. Архивисты говорят, что некоторые документы по этому «делу» ранее 2020 года и не будут открыты для исследователей. Но даже если доступ и будет открыт, полной картины уже все равно не восстановить. Сразу после смерти Сталина часть архивных документов, относящихся к «Ленинградскому делу», была изъята из фондов Г.М. Маленковым, а часть просто уничтожена направленной в архивы командой, сформированной Н.С. Хрущевым^{198}, который целенаправленно заметал свои следы в репрессиях 1930-х годов и в «Ленинградском деле».

Особенную в этом плане активность Хрущев проявил, когда стало ясно, что Президиум ЦК согласился на расстрел сидящего в заключении Берии, и перед Никитой Сергеевичем замаячила перспектива стать первым лицом не только в партии, но и в государстве (в сентябре 1953-го Маленков и Берия согласились назначить его 1-м секретарем ЦК). Последнее означало, что надо скрыть даже намек на его участие в расстрельных делах не только в 1930-х годах, но прежде всего в «Ленинградском деле», потому что это произошло совсем недавно и оставшиеся в живых русские члены ЦК могли ему лично предъявить претензии за репрессии руководящих кадров РСФСР. За две недели до расстрела Берии Хрущев дает задание своему клеврету генералу армии И.А. Серову подготовить справку по «Ленинградскому делу». Тот, будучи обязан Хрущеву своим назначением на должность первого заместителя министра внутренних дел СССР, в ходе подготовки этого отчета вычистил все следы участия Хрущева в «Ленинградском деле». Поэтому в справке, которую он 10 декабря 1953 года вместе с министром МВД Кругловым представил Хрущеву, упор был сделан не на основных фигурантах дела, а на их дальних и близких родственниках.

«Разобравшись с лицами, осужденными по Ленинградскому делу, — писали первому секретарю ЦК КПСС министр МВД и его заместитель, — Министерство внутренних дел СССР считает целесообразным пересмотреть архивно-следственные дела на родственников осужденных для вынесения заключений об отмене решений Военной Коллегии и быв. Особого Совещания МГБ, т.к. на абсолютное большинство из них не имеется серьезных оснований для привлечения к уголовной ответственности или высылке в дальние районы страны.

Так, например:

Осуждены Особым Совещанием МГБ на 5 лет ссылки мать быв. секретаря Ленинградского обкома партии Бадаева в возрасте 67 лет и две его сестры, проживавшие самостоятельно.

Осуждены в ссылку: отец быв. секретаря Ленинградского горисполкома Бубнова в возрасте 72 лет, мать 66 лет, два брата и две сестры.

У быв. зав. Отделом комсомольских и профсоюзных органов Ленинградского обкома Закржевской осуждены Особым Совещанием в ссылку три сестры и дочь одной из сестер — Балашова Таисия в возрасте 20 лет.

У быв. секретаря Ленинградского горкома Левина осуждены на разные сроки лагерей и ссылки: мать, жена и три брата. Причем все три брата значительно старше Левина, а одному из них 60 лет.

У быв. зам. председателя Ленгорисполкома Галкина, кроме его жены, осуждены брат с женой и сестра на 5 лет ссылки каждый и дочь брата на 3 года ссылки.

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что Особое Совещание МГБ без законных оснований, только по родственным признакам, в том числе и дальним, осудило на различные сроки содержания в тюрьмах и лагерях, а также в ссылку большую группу лиц.

В связи с изложенным Министерством внутренних дел СССР будут все следственные дела на эту группу осужденных пересмотрены и с заключениями направлены Генеральному прокурору СССР с просьбой опротестовать в установленном законом порядке перед Верховным Судом СССР и отменить решения военной коллегии и Особого Совещания МГБ по лицам, незаконно осужденным.

Вся эта работа будет выполнена в месячный срок.

О результатах будет Вам доложено дополнительно»^{199}.

Проведенная Серовым операция позволила Хрущеву в 1957 году на Пленуме ЦК, который отстранил Маленкова от всех должностей в верховной власти СССР, обвинить последнего в том, что именно тот организовал «Ленинградское дело». Маленков на этом Пленуме ЦК попытался было и Хрущева пристегнуть к участию в репрессиях в отношении руководства РСФСР, но у него это не получилось: Хрущев уверенно заявил, что его следов в «Ленинградском деле» нет. Как следует из стенограммы заседания, Маленков, зная о проведенной Серовым работе в архивах в 1953 году, с сарказмом бросил фразу: «Ну, конечно, ты у нас, Никита Сергеевич, как всегда чист».

В советское время в последний раз «Ленинградское дело» было рассмотрено 5 марта 1988 года.

В заключении Комитета партийного контроля при ЦК КПСС отмечено: «Вопрос о преступной роли Г.М. Маленкова в организации так называемого “Ленинградского дела” был поставлен после июньского (1957) пленума ЦК КПСС. Однако Г.М. Маленков, заметая следы преступлений, почти полностью уничтожил документы, относящиеся к “Ленинградскому делу”».

Подвергнутый в ходе этого рассмотрения допросу бывший зав. Секретариатом Маленкова A.M. Петроковский рассказал, что в 1957 году он произвел опись документов, изъятых из сейфа помощника Маленкова Суханова. Как оказалось, Маленков хранил в сейфе специальную папку с надписью «Ленинградское дело». В ней находились объяснения первого секретаря (с 1949 г.) Ленинградского обкома В.М. Андрианова, подготовительные материалы выступления Маленкова в Ленинграде на партактиве по «Ленинградскому делу», проекты постановлений Политбюро ЦК об исключении из членов ЦК ВКП(б) Н.А. Вознесенского и других. В 1957 г., перед осуждением «антипартийной группы Маленкова, Молотова и других», Маленков многие материалы из этой папки брал домой (в папке сохранились записи о номерах изъятых листов), но когда в КПК при ЦК КПСС ему было предъявлено требование вернуть взятое, Маленков заявил, что он эти листы уничтожил как личные документы^{200}.

Словом, «Ленинградское дело» все еще стоит на листе ожидания своего летописца и аналитика. А пока, за неимением лучшего, за описание (именно описание) этого непростого феномена берутся в основном журналисты, которые, к сожалению, слишком часто грешат не основанными на фактах собственными догадками, строят версии, которые не выдерживают и простого логического анализа.

Я в этой работе, естественно, не могу не затрагивать эти публикации (благо их не так уж много), но в основном мой текст строится на анализе документов, как хранящихся в архивах, так и уже опубликованных, а также на анализе бесед с людьми, пережившими ленинградскую трагедию как свою личную судьбу.

3. ХОД «ДЕЛА»

Почему возникло, как начиналось и развивалось так называемое «Ленинградское дело»?

Если судить по текстам обвинительных приговоров, проекту секретного письма Политбюро членам ЦК ВКП(б) под названием «Об антипартийной враждебной группе Кузнецова, Попкова, Родионова, Капустина, Соловьева и др.» от 12 октября 1949 года, авторами которого выступили Маленков и Берия, и представленному 18 января 1950 года Сталину министром госбезопасности СССР В. Абакумовым проекту «Обвинительного заключения по делу привлекаемых к уголовной ответственности участников вражеской группы подрывников в партийном и советском аппарате» в составе 10 человек, «ленинградцам» были предъявлены следующие обвинения:

проведение в Ленинграде без разрешения ЦК ВКП(б) так называемой Всесоюзной оптовой торговой ярмарки по реализации неликвидной потребительской продукции;

якобы сфальсифицированные результаты выборов руководящих партийных органов в ленинградской партийной организации на партийной конференции в декабре 1948 года;

пропажа в Госплане СССР с 1944 по 1948 год 236 секретных документов, относящихся к планированию народно-хозяйственного комплекса страны;

занижение планов хозяйственного развития страны в первом квартале 1949 года;

расхищение крупных государственных средств в целях личного обогащения;

проведение «линии на отрыв ленинградской парторганизации и противопоставление ее ЦК ВКП(б)» и «высказывание изменнических замыслов о желаемых ими изменениях в составе советского правительства и ЦК ВКП(б)».

* * *

Большинство пишущих о «Ленинградском деле» утверждают, что началось оно с проведения 10—20 января 1949 года в Ленинграде Всероссийской оптовой ярмарки, которую руководители «второй столицы», устроили якобы несанкционированно, превратили во всесоюзную и (тоже якобы) тем нанесли многомиллиардный (в рублях) ущерб народному хозяйству страны.

Произведенные мною исторические (в том числе архивные) «раскопки» позволяют прийти к выводу, что это утверждение представляет собой либо добросовестное заблуждение, либо преднамеренную ложь и подтасовку фактов с целью снять ответственность за кровавое «Ленинградское дело» лично со Сталина (сторонники этой версии обеими ногами стоят на тезисе: «правильно расстреляли»)^{201}.

К этой пресловутой выставке мы еще вернемся, а сейчас следует отметить, что на самом деле все началось гораздо раньше и совсем не с нее.

Как пишет главный специалист Государственного архива Российской Федерации, д.и.н. Хлевнюк О.В.^{202}, осенью 1948 года в процессе доклада Н. Вознесенским плана экономического развития страны на 1949 год Сталину, генсеку показалось, что рост промышленного производства первого квартала 1949 года выглядит слишком скромно, и он предложил повысить его на 5%.

В архивных документах не сохранилось следов мотивации этой сталинской интервенции. Думаю, что причина была простой: генсек сравнил поквартальные планы роста промышленности и не понял, почему темпы роста первого квартала ниже, чем последнего. Вознесенский по идее должен был бы объяснить вождю, что по нашему стародавнему советскому обычаю в декабре люди из кожи лезут, чтобы закрыть год с хорошими показателями, получить свои премии и встретить Новый год с хорошим настроением, а первый квартал следующего года всегда начинается с раскачки и потом все навёрстывается по ходу дела. Председатель Госплана едва не впервые в плане промышленного развития 1949 года отразил эти реалии, а не дутые цифры, но объяснять это Сталину у него смелости недостало. С поправкой вождя он согласился, а изменение натуральных показателей в документе оставил «на потом», по-видимому, рассчитывая сделать это по ходу. Но до сведения подчиненных информацию о сталинской поправке довел сразу же и приказал пересмотреть цифры первого квартала 1949 года в сторону увеличения.

Сотрудники Вознесенского при доработке плана это учли, и 15 декабря 1948 года три руководящих работника Госплана направили Председателю записку, в которой сообщали, что в связи с перевыполнением плана 4-го квартала 1948 года имеется возможность изменить натуральные показатели первого квартала следующего года в сторону увеличения на 1,7 млрд. рублей. Вознесенский с предложением согласился и прямо на тексте записки поручил внести соответствующие изменения в план первого квартала 1949 года.

Распоряжение было сделано, но что-то в бюрократической машине Госплана не сработало сразу и этим люфтом во времени (кстати сказать, очень недолгим) кто-то эффективно воспользовался.

Дело в том, что к этому моменту в коридорах кремлевской власти уже получила распространение брошенная в декабре 1947 года (на дне рождения генсека) фраза Сталина о том, что он уже стар и пришло время подумать о том, на кого можно оставить его наследство. В непринужденной обстановке застолья генсек как бы в раздумье произнес, что на посту руководителя Совета Министров СССР он хотел бы видеть вместо себя Н.А. Вознесенского. Повернувшись к присутствующим, среди которых находились Микоян, Маленков, Берия, Вознесенский и другие, Сталин спросил: «Есть ли у кого-нибудь возражения на этот счет?» Совершенно ошарашенные таким неожиданным поворотом мысли вождя все молча закивали головами (наиболее полно эта ситуация описана в мемуарах А.И. Микояна, но имеются и другие источники, подтверждающие этот исторический факт).

Понятно, что с этого момента за поведением Вознесенского, за его взаимоотношениями с Хозяином очень внимательно следили те, кто рассчитывал на другой вариант. Судя по имеющимся мемуарным воспоминаниям, тема эта не обсуждалась, но имена настоящих преемников Сталина были все же на слуху: Молотов, Берия, Маленков. Со стороны этих последних началась слежка за неопытным в дворцовых интригах Вознесенским. Очень быстро это сработало. В январе 1949 года на стол члена Политбюро ЦК ВКП(б), секретаря ЦК, председателя оргбюро ЦК, заместителя председателя Совмина СССР, председателя Бюро СМ СССР Маленкова Г.М. лег донос из Госплана о том, что Вознесенский не выполняет распоряжений Вождя по управлению экономикой страны.

Как следует из текста О.В. Хлевнюка, опытный царедворец Маленков, который уже давно искал повод к компрометации Н. Вознесенского в глазах Сталина, использовал этот промах коллеги по Политбюро на 100%, но не в прямую, а по-иезуитски. Он не стал сам информировать Сталина о том, что его распоряжение якобы проигнорировано Вознесенским, а пошел в атаку на Вознесенского обходным путем.

В начале февраля 1949 года связанный с Маленковым первый заместитель председателя Госснаба СССР М.Т. Помазнев вдруг, ни с того ни с сего, направляет на имя Сталина записку о том, что председатель Госплана СССР Н.А. Вознесенский закладывает в годовые планы экономического развития страны заведомо заниженные показатели^[9]. Прямого выхода на генсека у Помазнева, естественно, не могло быть и потому записка ложится на стол Маленкову, который тут же отдает ее Берии, а тот передает Сталину сразу два документа: копию записки трех руководящих работников Госплана от 15 декабря Н. Вознесенскому (без резолюции на ней последнего) и записку Помазнева.

Судя по всему, Сталин сразу же, что называется, «навострил уши»: выходило так, что Вознесенский не только игнорирует личные указания Вождя, но еще и делает это за его спиной! Генсек назначает комиссию Совмина СССР по проверке этого факта, а во главу комиссии, по совету Берии, ставит Маленкова.

Это было именно то, чего и добивался Маленков.

А между этими событиями Маленков сделал еще один судьбоносный для «ленинградцев» шаг. Внешне он был направлен на компрометацию политического руководства Ленинграда и РСФСР, но цель-то была политически подобраться к главной фигуре — Николаю Александровичу Вознесенскому, которым Сталин готовился заменить Маленкова.

Речь шла о Всероссийской оптовой ярмарке в Ленинграде.

С этой ярмаркой с самого начала и до самого конца творились чудеса бюрократической эквилибристики.

Нынешние сторонники «правильности» действий Сталина в «Ленинградском деле», питерская журналистка Е. Прудникова и итальянско-российский журналист (с двойным гражданством), выступающий под псевдонимом Сигизмунд Сигизмундович Миронин (настоящего своего имени не раскрывает, отделываясь репликой, что не пришло еще время) утверждают, что ленинградское руководство, проводя в январе 1949 года в Ленинграде Всероссийскую торговую оптовую ярмарку товаров народного потребления и продовольственных товаров, совершило «антинародное преступление», выразившееся в том, что в условиях, «когда страна только что начала отходить от голода 1947 года», допустило порчу этих товаров, что якобы привело к «астрономическому ущербу в четыре миллиарда рублей». «Уже за одно только это, — пишет из своего итальянского далека С. Миронин, — люди, совершившие подобный шаг, заслуживают самого серьезного наказания»^{203}.

О чем действительно идет речь?

Никто сегодня уже не может ответить на вопрос, каким образом создалась совершенно фантастическая ситуация, когда после войны, в условиях острейшей нужды, на складах Министерства торговли СССР скопилось неликвидных товаров народного потребления на сумму более 5 миллиардов рублей. В том числе и продовольственных. Но терпеть такую ситуацию правительство дальше не могло, и 14 октября 1948 года Бюро Совмина СССР под председательством Н. Вознесенского (председателем Бюро на тот момент был Сталин, а его заместителями, которые попеременно вели заседания, — Вознесенский, Маленков и Берия) приняло решение о разработке мероприятий по реализации этих неликвидов. Позднее в их числе были названы межобластные оптовые ярмарки, куда был разрешен вывоз этих товаров и их продажа. К слову сказать, инициатором организации таких ярмарок выступил Г. Маленков. 11 ноября 1948 года он подписал постановление Бюро Совмина СССР «О мероприятиях по улучшению торговли», где всем руководителям союзных республик и областей указывалось: «Организовать в ноябре-декабре 1948 года межобластные оптовые ярмарки, на которых произвести распродажу излишних товаров, разрешить свободный вывоз из одной области в другую купленных на ярмарке промышленных товаров»^{204}.

Наибольшее количество подобных товарных остатков собралось в РСФСР, и руководство республики (предсовмина РСФСР Н.И. Родионов) в точном соответствии с установившимся по таким поводам правилам вошло в Бюро Совета Министров СССР с предложением провести в целях реализации этих неликвидов 10—20 января 1949 года в Ленинграде Всероссийскую оптовую ярмарку. В предложении выражалась просьба разрешить приглашение на участие в ярмарке торговых организаций союзных республик.

Бюро Совмина СССР предложение руководства РСФСР рассмотрело и приняло решение согласиться с ним. Председательствовал, в силу очередности, на этом заседании Бюро Н. Вознесенский.

В Ленинград были свезены образцы товаров 450 наименований. Ярмарка прошла успешно. Как пишет профессор В.А. Кутузов, «по образцам заключались сделки и договоры на доставку товаров в различные районы. А до этого товары, в том числе и продовольственные, хранились на базах и складах производителей. Всего было предложено заключить договоры на поставку промышленных товаров на 6 млрд. рублей и продовольственных — на 2 млрд. рублей»^{205}. Об этих сделках 8,11 и 21 января сообщала на своих страницах «Ленинградская правда». То есть все происходило открыто и гласно.

Перевирая эти факты, Е. Прудникова, С. Миронин, А. Мартиросян пишут, что на эту оптовую ярмарку были якобы свезены ВСЕ товары, они там якобы испортились и нанесли ущерб народному хозяйству на 4 млрд. рублей^{206} и потому, дескать, Сталин «правильно расстрелял» «ленинградцев»^{207}. Желание этих авторов с помощью подтасовки фактов «реабилитировать» Сталина в «Ленинградском деле» объяснить можно, ложь оправдания не имеет.

С. Рыбас в монографии «Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина» (2013 г.) также высказал обвинение в адрес «ленинградцев»: «Кузнецов, Родионов и Попков не только не получили разрешения на ее (ярмарки) проведение, но и не поставили ЦК и Политбюро в известность о предстоящей ярмарке. Налицо было превышение должностных полномочий целой группой высших партийных и государственных работников, их сговор. Ленинградские руководители и Родионов напрямую вышли на союзные республики, минуя Центр, создав до сих пор небывалую управленческую коллизию и опасный прецедент. Кроме того, устроители ярмарки не смогли толком реализовать продовольственные товары, свезенные в Ленинград со всей страны, что привело к их порче и ущербу в четыре миллиарда рублей. Нелишне напомнить, что именно в этот период колоссальные средства были направлены на восстановление народного хозяйства и создание атомного оружия. Ярмарка проводилась без рекламы»^{208}.

Здесь все те же подтасовка и искажение фактов, все та же логика (в огороде бузина, а в Киеве дядька) и все то же стремление оправдать Сталина с его «расстрельным приговором» высшим руководителям РСФСР.

Во-первых, повторюсь, решение о ярмарке принималось не «втихаря», а на Бюро Совмина СССР. Представители союзных республик, присутствовавшие на заседании, узнали и о ярмарке, и о товарах и немедленно (информация-то горячая!) уведомили об этом свои столицы. Поэтому никакой «небывалой управленческой коллизии», о которой с показушным ужасом пишет С. Рыбас, не было и в помине.

А во-вторых, позиция С. Рыбаса по этому вопросу в качестве профессионального историка вообще оставляет странное впечатление. Дело в том, что двумя годами ранее, в 900-страничной монографии в серии ЖЗЛ, этот исследователь высказал прямо противоположный взгляд по поводу этой пресловутой ярмарки. «Если учесть, — писал он ранее, — что в Ленинграде была проведена не Всесоюзная, а всероссийская оптовая ярмарка для распродажи товарных излишков, то все обвинения формально слабо мотивированы: обвиненные действовали в рамках своей компетенции»^{209}.

Впрочем, «оставим мертвым погребать своих мертвецов»^[10] и вернемся к тому, как события разворачивались дальше.

Не искушенные в кремлевских интригах ленинградцы были абсолютно уверены в рутинности своих действий по поводу проведения этого мероприятия и никакого подвоха не ожидали. Они не подозревали, что в Москве Маленков затеял большую политическую интригу против Н. Вознесенского с целью устранения его как соперника во власти. Столь же потрясающую наивность проявил в этом случае и сам Николай Александрович Вознесенский.

Но через три дня после начала работы ярмарки, 13 января 1949 года, председатель Совета Министров РСФСР М.И. Родионов почувствовал, что что-то здесь идет не так, и решил подстраховаться: направил Маленкову специальное письмо с докладом о ходе работы ярмарки и о проявлении большого интереса к ней со стороны торговых организаций союзных республик.

Но оказалось, что заместитель председателя Совета Министров СССР только и ждал повода для развития атаки на Н. Вознесенского. Сразу по получении этой депеши прямо на письме Родионова Маленков написал: «Товарищам Берии Л.П., Вознесенскому Н.А., Микояну А.И. и Крутикову А.Д. Прошу Вас ознакомиться с запиской тов. Родионова. Считаю, что такого рода мероприятия должны проводиться с разрешения Совета Министров».

* * *

Крутиков А. Д. —заместитель председателя Совмина СССР, председатель Бюро по торговле и легкой промышленности при СМ СССР. Позже по представлению Маленкова должности своей лишился.

* * *

Вот эта январская резолюция и стала по-настоящему спусковым крючком «Ленинградского дела».

Маленков и Берия немедленно расширяют поле наступления на, условно говоря, «ленинградцев», и к двум главным направлениям (якобы непрофессиональное и политически неправильное руководство Н. Вознесенским Госпланом и, опять же, якобы превышение полномочий ленинградским руководством в деле проведения Всероссийской оптовой ярмарки, хотя бы и с разрешения заместителя председателя Бюро Совмина СССР Н. Вознесенского) Маленков добавил третье и тоже вывел его на Сталина.

Этим третьим эпизодом стали нарушения в подсчете голосов во время выборов партийных руководителей в Ленинграде в конце 1948 года.

25 декабря 1948 г. в Ленинграде состоялась X областная и VIII городская объединенная партийная конференция, в ходе которой были проведены выборы руководящих партийных органов. На должность 1-го секретаря горкома партии был избран Попков П.С, 1-го секретаря обкома — партии Бадаев С.Ф., 2-го секретаря горкома — Капустин Я.Ф., председателем Ленисполкома — Лазутин П.Г. Как было зафиксировано в протоколах избирательной комиссии, все руководители были избраны единогласно.

Но в первых числах января 1949 года в ЦК ВКП(б) на имя Сталина поступило письмо анонимных авторов, в котором говорилось о том, что «очень многие коммунисты» голосовали против руководителей Ленинграда.

Письмо было анонимным, но не случайным. Судя по всему, оно было инспирировано из Москвы и знающие люди подозревали тогда, и так считают и сегодня, что этими анонимами были люди, связанные с Маленковым.

Бывший главный военный прокурор СССР, а потом заместитель генерального прокурора СССР А.Ф. Катусев (1939—2000) незадолго до своей смерти (после увольнения из органов подвизался консультантом в частных коммерческих фирмах, покончил жизнь самоубийством при невыясненных обстоятельствах в станице Голубинская Краснодарского края) был членом «Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 1930—1940-х и 1950-х годов», работавшей в марте 1988 года, и в этой связи рассказал под аудиозапись журналисту Столярову: «… Маленков — один из главных вдохновителей “Ленинградского дела”. Он занимал в то время пост председателя Совмина СССР. Кузнецов, Попков, Родионов, Лазутин и Соловьев были арестованы 13 августа 1949 года в кабинете Маленкова, а Вознесенский арестован на основании решения Пленума ЦК ВКП(б), проходившего 12—13 сентября 1949 г».^{210}.

По существующим тогда правилам анонимные письма на имя Сталина (а это были сотни, а иногда даже и тысячи в день) на стол Сталина, как правило, не попадали. Их рассматривал аппарат Генсека, где конечной инстанцией, принимавшей решение класть их в папку для доклада или отправить гулять по аппарату ЦК партии, был генерал-лейтенант Поскребышев А.Н., заведующий канцелярией генсека, личный секретарь Сталина. Кроме него в Кремле было всего лишь два человека, кто мог лично положить на стол Сталина, то есть отдать ему в руки, анонимный документ — Берия и Маленков. Как попало к генсеку это письмо из Ленинграда, теперь уже выяснить невозможно. Известно только, что генсек держал его в руках, прочитал немедленно и вызвал Маленкова для прояснения ситуации.

Маленков, судя по всему, именно в этот момент и доложил Сталину не только о нарушениях партийной демократии при выборах руководящих органов на ленинградской партийной конференции, но и о том, что в Ленинграде идет какая-то «непонятная» Всероссийская оптовая ярмарка, на которую съехались торговые делегации из всех союзных республик, и что ему, Маленкову, об этом мероприятии ничего не известно.

Сталин был обеспокоен и приказал Маленкову через Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) разобраться и с партконференцией, и с ярмаркой. Уже 12 января Комиссия доложила, что действительно против Попкова на партконференции было подано 4 голоса, против Бадаева — 2, против Лазутина — 2, против Капустина — 15.^{211}

Вот после двух дней работы этой Комиссии в Ленинграде, 13 января 1949 года, председатель Совмина РСФСР Родионов и направил письмо Маленкову о работе в Ленинграде Всероссийской оптовой ярмарки, достоверно не зная о том, что колесо дискредитации российского руководства в глазах Сталина уже во всю крутится, а у штурвала этого колеса стоит именно Маленков.

Международный журналист Сигизмунд Миронин о работе Комиссии КПК пишет так: «Попков, Капустин и Кузнецов подтасовали партийные протоколы по избранию на ответственные должности на объединенной партконференции города и области 25 декабря 1948 года, когда 23 бюллетеня с голосами “против” были заменены на положительные для руководства… В то время самым ужасным преступлением высокопоставленного партийного или государственного деятеля была измена. Но не меньшим преступлением была и фальсификация партийных выборов. Дело партии было священным, и в особенности внутрипартийные выборы тайным голосованием, которые считались наиболее эффективным инструментом внутрипартийной демократии»^{212}.

Оставим пока в стороне демагогические рассуждения Миронина (и Мартиросяна) о «священном» характере «внутрипартийной демократии» в ВКП(б). Не будем напоминать читателю и о том, сколько партийных функционеров, избранных в руководящие партийные органы до войны и после нее, расстались с жизнью по нормам этой самой «священной внутрипартийной демократии», а таких были десятки тысяч.

Миронин ведь не случайно не упоминает о том, что делегатов на упомянутой ленинградской конференции было около 1200 и 23 голоса, поданных «против» старого партийного руководства, ничего, конечно же, не решали.

Он просто-напросто, вслед за Маленковым, Берией, Хрущевым и Сталиным, повторяет их ложь по поводу действий ленинградского руководства. Они-то ведь прекрасно знали и о казусе XVII съезда ВКП(б), прошедшего 26 января — 10 февраля 1934 года, так называемого «съезда победителей». 1966 делегатов было избрано на этот съезд, из них 1227 с решающим голосом и 739 — с совещательным. После XX съезда КПСС стало известно, что несколько сот делегатов на том съезде при выборах руководящих парторганов в условиях тайного голосования выступили против Сталина и его соратников и поплатились за это жизнью. Выживший после съезда член счетной комиссии этого съезда, делегат от московской парторганизации В.М. Верховых, в записке в Комитет партийного контроля ЦК КПСС 23 ноября 1963 года вспоминал: «Сталин, кажется, имел 122 или 123 голоса “против”, а Молотов и Каганович — каждый более 100 голосов. Но все бюллетени “против” были уничтожены».

Об этом инциденте в партии уже тогда знали многие. За что и заплатили своими жизнями: почти все делегаты этого партийного форума были потом расстреляны.

Между прочим, современные западные советологи в один голос говорят, что хотя более сотни голосов против Сталина на том съезде было действительно подано, но признают, что этот факт никак не мог повлиять на судьбу выборов руководящих органов..

На партконференции в Ленинграде несколько голосов из 1200 действительно были поданы против отдельных членов партруководства города и области, но, как удалось выяснить Комиссии КПК, ни Попков, ни Лазутин, ни Капустин и другие руководители об этом не знали. Председатель счетной комиссии партконференции А.Я. Тихонов просто не стал ставить в известность руководство Ленинграда и области о нескольких несогласных с общим мнением и объявил, что все кандидатуры прошли единогласно.

Нет слов, это было нарушение партийных норм. Не вызывает удивления и то, что Маленков, а вслед за ним и Сталин объявили это «фальсификацией» выборов. Им этот факт и был нужен только для того, чтобы представить ленинградское руководство перед партийной общественностью города преступниками. Удивление вызывает другое, а именно то, что некоторые нынешние авторы, пишущие о «Ленинградском деле», вслед за Маленковым и Сталиным повторяют слова о фальсификации выборов. Так, С. Рыбас уже от себя, а не от имени Маленкова и Сталина повторяет: «Комиссия партийногр контроля при ЦК ВКП(б)… выявила факт фальсификации»^{213}. Между тем можно бы просто заглянуть в толковый словарь русского языка, где разъяснено, что под фальсификацией понимается сознательное изменение качественного состояния подделываемого предмета^[11]. А в уголовном праве РФ именно в этом плане (решающее изменение качества) установлена ответственность за фальсификацию избирательных документов, документов референдума или неправильный подсчет голосов (ст. 142 УК Ф).

Словом, как раз фальсификации выборов парторганов на ленинградской партконференции не было.

Не стану больше утомлять читателя подробным «разбором полетов» по поводу пропажи документов в Госплане с грифом «секретно» и обвинениях «ленинградцев» по части так называемого личного обогащения. При ближайшем рассмотрении ситуация, взятая в целом, показывает, что и здесь в основном идут подтасовки и домыслы. Материал этот в моем распоряжении имеется, но, скажу откровенно, возиться с ним и скучно, и омерзительно.

Намного интереснее (и полезнее) разобраться с основными причинами «Ленинградского дела».

4. НАРОД-ПОБЕДИТЕЛЬ НЕ ЗАСЛУЖИЛ ДОСТОЙНУЮ ЖИЗНЬ?

Пишущие о «Ленинградском деле» слишком часто сводят всю канву этих событий к «грызне за власть» между различными группировками под сталинским властным покрывалом. Так, С. Рыбас главу 14 своей монографии завершает такой сентенцией: «Что же, противостояние элит по линии “московские — питерские” здесь (в монографии С. Рыбаса. — Вл. К.) показано достаточно полно» (с. 181). Резонным такой вывод назвать сложно. Хотя бы по внешним признакам: Берия, Маленков, Хрущев, да и сам Сталин по происхождению «московскими» не были, а Жданов, Вознесенский H., Кузнецов и многие другие фигуранты «Ленинградского дела» не были «питерскими».

Нет слов, противостояние между властными группировками место имело. Известен и тот, кто эту борьбу постоянно провоцировал и разжигал, если видел, что она начинает затухать. Но сводить всю политику в управлении государством только к борьбе за власть недостаточно. Были и причины глубинного характера.

Еще в последний год войны часть руководства СССР, пришедшая во власть не из союзных республик, lb из центральных областей России, выступила с предложением по завершении военных действий изменить приоритеты в развитии экономики страны и перейти к преимущественному росту не производства средств производства, а продовольствия и предметов широкого потребления. Это были руководители, которых собирал под своим крылом выходец из Нижегородского губкома (Горьковского обкома) ВКП(б), руководивший в войну блокадным Ленинградом, ставший в 1944 году секретарем ЦК, А. А. Жданов. В это «крыло» постепенно вошли его выдвиженцы — первый секретарь МГК и МК ВКП(б) и секретарь ЦК Г.М. Попов, председатель Госплана СССР, член Политбюро ЦК Н.А. Вознесенский, секретарь ЦК А. А. Кузнецов, председатель Совмина РСФСР М.И. Родионов и другие, которых позднее в судебном деле назвали «ленинградцами» (хотя все они были выходцами из разных центральных областей РСФСР).

Всех их объединяла одна мысль: советский народ заплатил немыслимо высокую цену за Победу в Великой Отечественной войне и заслужил достойную жизнь по завершении своего подвига.

В осуществление своих замыслов «ленинградцы» (будем всех их условно называть так) предложили Сталину заложить в послевоенный план экономического развития страны, рассчитанный на три пятилетки, опережающие темпы развития отраслей промышленности группы «Б» по сравнению с отраслями группы «А», производящими средства производства.

Такие структурные подвижки в экономике требовали изменений в политике и идеологии, и «ленинградцы» предложили генсеку провести ряд политических мероприятий. Сын А.А. Жданова Юрий Жданов вспоминал:

«На заседании Политбюро сразу после окончания войны А.А. Жданов обратился к Сталину с предложением: “Мы, вопреки Уставу, давно не собирали съезд партии. Надо это сделать и обсудить проблемы нашего развития, нашей истории”. Отца поддержал Н.А. Вознесенский. Остальные промолчали»^{214}.

Как пишет первый архивист независимой России Рудольф Пихойя, «Жданов и Вознесенский предприняли попытку поднять жизненный уровень народа, вводя существенные изменения в управление экономикой страны»^{215}.

Пожалуй, большее удивление в этой истории заключается в том, что и Сталин «загорелся» этой идеей и разрешил «ленинградцам» готовиться к этому повороту: разработать не только новый Устав партии, но и новую Программу ВКП(б) и поддержал предложение А. Жданова в 1948 году провести XIX съезд ВКП(б). Работу «ленинградцы» начали незамедлительно.

Основную часть подготовки к новому повороту в экономике взял на себя председатель Госплана, заместитель председателя правительства СССР, член Политбюро Н. Вознесенский. Руководимый им журнал «Плановое хозяйство» (орган Госплана) в целом ряде своих публикаций начал пропаганду экономических рычагов организации производства и распределения — денег, цены, кредита, прибыли, премий. Благодаря усилиям Вознесенского была разрешена торговля в городах и рабочих поселках продовольствием и товарами широкого потребления, ставилась задача повсеместного расширения сети магазинов и лавок. 6 января 1947 года передовая статья газеты «Правда» указывала ориентир в этом плане: «Чем шире будет развернут товарооборот, тем быстрее поднимется благосостояние советских людей»^{216}.

Полным ходом шла разработка проекта новой Программы партии. В 1947 году для этой цели решением Политбюро была создана специальная комиссия по ее подготовке.

Основной упор в партийной программе был сделан на решении социальных проблем — жилищное строительство (к концу 1970-х обеспечить большинство городского населения отдельными квартирами и бесплатными коммунальными услугами), перейти к массовому производству легковых автомобилей для населения по доступным для людей ценам, переложив основные затраты при этом на государство, много внимания уделялось инфраструктурным проектам, то есть, говоря современным языком, созданию среды обитания для среднего человека.

Были обозначены и совсем уж революционные новации: в проекте Программы впервые была поставлена задача замены государства диктатуры пролетариата общенародным государством, постепенного сужения политических функций последнего; было предложено создать механизм всенародного голосования по важнейшим вопросам государственного развития, предоставлению законодательной инициативы общественным организациям, предложено ввести принцип конкурентной выборности руководителей^{217}.

Все эти новации А. Жданов и Н. Вознесенский формулировали в тесном контакте с генсеком. В семье Вознесенских сохранилась информация о том, как и после смерти А. Жданова Сталин очень много времени проводил в разговорах с Н. Вознесенским на Ближней даче, работали в кабинете генсека, обсуждали все эти проблемы во время длительных совместных прогулок вдвоем.

К 1948 году Н. Вознесенский подготовил монографию «Политическая экономия коммунизма» (822 машинописных страницы), которую до самой смерти считал главным трудом своей жизни.

Но эти длительные интеллектуальные беседы уже ничего изменить не смогли: в высшем руководстве страны существовала группа людей, которая придерживалась иных взглядов на прогнозное развитие СССР, и эта группа обладала более мощным влиянием на умонастроения генсека, потому что опиралась на сталинский тезис о том, что СССР, существуя во враждебном окружении империалистических государств, должен первостепенное внимание уделять не немедленному улучшению жизни населения, а росту расходов на оборонные нужды, и в том числе ядерной составляющей. Решать одновременно две такие крупные задачи, как оборона и социальные проблемы, СССР не в состоянии, считали они. А потому повышение жизненного уровня людей должно быть принесено в жертву резкому наращиванию оборонных расходов и экономической поддержке стран Восточной Европы, которые следует держать под жестким контролем Москвы. Во главе этих руководителей были Маленков и Берия. Оба были вхожи к Сталину, и оба стремились торпедировать многие инициативы Жданова и Н. Вознесенского по развитию социальной сферы.

Совершенно неожиданно на стороне «ленинградцев» автономно и самостоятельно выступил академик Варга, крупнейший ученый-международник, пользующийся большим авторитетом не только в СССР, но и за рубежом. Большим авторитетом Варга пользовался и у Сталина, и заслуженно: в 1928 году он спрогнозировал начало Великой депрессии в США, а в 1932-м, когда все советские аналитики убеждали генсека в том, что капитализм заканчивает свое историческое существование, Варга предсказал, что президент Рузвельт выведет экономику США из кризиса. Но в 1946 году, когда СССР уже втягивался в процесс холодной войны и Сталин вернулся к предположениям Ленина о том, что противоречия капиталистической системы должны только обостряться, а потому нужно готовиться к неизбежной войне за новый передел мира, Варга вдруг выступил против этого сталинского тезиса. Ученый публикует книгу «Изменения в экономике капитализма в итоге Второй мировой войны», где высказывает мнение о временном смягчении противоречий в развитии капиталистической системы вследствие более энергичного вмешательства государства в управление экономикой (теория Кейнса).

Более того, в специальных записках, Сталину Варга рекомендует вождю отказаться от идеи насаждения родственных СССР политических режимов в странах Восточной Европы и сконцентрировать основные усилия Советского государства на внутреннем экономическом развитии. По сути, Варга, как и Н. Вознесенский, выступил против линии Маленкова, Берии и других, толкавших Сталина на ужесточение экономического давления на жизненный уровень советских людей, только что вышедших из неимоверно тяжких условий войны и справедливо ожидавших от руководства СССР существенного улучшения их жизни.

Сталин жестко отреагировал на выступление Варги. Был ликвидирован возглавляемый им с 1925 года Институт мирового хозяйства и мировой политики, создан новый Институт экономики Академии наук СССР, а куратором этого нового образования Политбюро ЦК ВКП(б) назначило председателя Госплана СССР, члена Политбюро ЦК Н.А. Вознесенского, сделав, по сути, врагами двух самых авторитетных академиков. Варга же, став рядовым сотрудником нового института, от своих взглядов тем не менее не отказался.

К 1947 году политическая линия Сталина начинает претерпевать сильные изменения. Он начинает отходить от поддержки Жданова и Вознесенского в их планах, считая, что в условиях все обостряющейся конфронтации с Америкой необходимо «высвободить финансовые средства для противостояния с западными странами в “холодной войне”», а для этого следует перейти к жесткой налоговой политике государства в социально-экономической сфере^{218}.

Расходы на военные дела, на которых настаивали Берия и Маленков, и в неменьшей степени расходы на экономическую поддержку политических режимов союзников в Восточной Европе и в Азии были огромными. Иных источников, кроме как ужесточения экономического пресса на собственное население, у Сталина и поддерживавших его Берии и Маленкова не было. Принятием целого ряда постановлений правительство значительно ужесточило экономическое давление на население.

Заработная плата рабочих заводов снизилась почти на треть. В Москве, например, с 680 рублей в мае 1945 года до 480 рублей в месяц в 1947 году. А заработки низкоквалифицированных рабочих не менялись с 1937 года и составляли в среднем около 200 руб. в месяц. Но если бы только это. Такая, по сути, нищенская зарплата еще и сильно уменьшалась за счет налогов и государственных займов. Так, на некоторых крупных заводах тяжелой промышленности из зарплаты до 35% удерживалось по государственному займу (данные Пыжикова и Данилова).

Но под особенно тяжелым прессом оказалось село.

В мае 1947 года специальным постановлением правительства была сохранена практика военных лет о повышении минимума трудодней в колхозах и судебная ответственность за его невыполнение. Приусадебные участки колхозников были обложены дополнительными налогами. Крестьянам перестали выдавать хлеб на трудодни, а за так называемое хищение хлеба (сбор колосков с уже убранных полей) допускался расстрел. Как пишут вышеназванные авторы, «отдавая государству не только прибавочную, но и значительную часть необходимого продукта, деревня переживала самые трудные годы в своей истории»^{219}.

Колхозы не могли обеспечить своих тружеников даже необходимым прожиточным минимумом продуктов питания. Это заставляло людей искать выход в развитии приусадебного хозяйства. Но власть, и центральная, и местная, зорко следила за тем, чтобы сельские жители не расширяли личное хозяйство, и постоянно увеличивала натуральный и денежный налог с них. Кроме того, в послевоенные годы продолжилась практика тридцатых годов: колхозники не имели паспортов, им не полагались отпуска, пенсии, бюллетени по нетрудоспособности и т.д.

Видевшие все это «ленинградцы» в разрабатываемых ими документах пытались изменить гибельную для широких слоев народа ситуацию. Но не дремала и противоположная им сторона. В середине 1948 года А. Жданов в глазах Сталина попадает в опалу. Вождь отстраняет его от политической деятельности и отправляет в двухмесячный отпуск с неопределенными перспективами на возвращение в политическую жизнь. В августе Жданов внезапно умирает от инфаркта, а через несколько месяцев Маленков переходит в последнее решающее наступление на «ленинградцев». И делает это поэтапно, вначале наносит удар по секретарю ЦК А. Кузнецову, председателю Совета Министров РСФСР М. Родионову и первому секретарю Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П. Попкову.

15 февраля 1949 года Политбюро ЦК принимает постановление «Об антипартийных действиях» и отрешения от должностей поименованных выше лиц. Проект текста постановления с крайне резкими оценками готовил Маленков (в машинописном тексте документа остались его личные вписывания), а на самом заседании Политбюро замечания в текст вносил Сталин. Все обвинения в адрес обсуждаемых лиц касались только оптовой ярмарки в Ленинграде, но Маленкову впервые удалось в этом документе привязать к действиям ленинградского руководства А. Кузнецова и Н. Вознесенского, а во-вторых, совершить подмену понятий: Всероссийская оптовая ярмарка в Ленинграде по образцам товаров широкого потребления и продовольственных товаров (как она официально проходила по документам) в постановлении Политбюро была названа «Всесоюзной». Из текста документа можно было сделать вывод, что на ярмарку были свезены все имеющиеся в РСФСР неликвиды, и на этом основании и было построено основное обвинение. В этом якобы криминале удалось убедить и Сталина. Не думаю, что генсек не заметил этой подтасовки, но для себя он уже, видимо, принял решение о расправе с «ленинградцами». Обратимся вновь к архивным документам.

В постановлении Политбюро «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А. и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) т.т. Родионова М.И. и Попкова П.С.» все было выстроено по законам жесткой драмы.

«На основании проведенной проверки, — фиксировалось в этом документе, — установлено, что председатель Совета Министров РСФСР вместе с ленинградскими руководящими товарищами при содействии члена ЦК ВКП(б) тов. Кузнецова А.А. самовольно и незаконно организовал Всесоюзную оптовую ярмарку с приглашением к участию в ней торговых организаций краев и областей РСФСР, включая и самых отдаленных, вплоть до Сахалинской области, а также представителей торговых организаций всех союзных республик. На ярмарке были предъявлены к продаже товары на сумму около 9 млрд. рублей, включая товары, которые распределяются союзным правительством по общегосударственному плану, что привело к разбазариванию государственных товарных фондов и к ущемлению интересов ряда краев, областей и республик. Кроме того, проведение ярмарки нанесло ущерб государству в связи с большими и неоправданными затратами государственных средств на организацию ярмарки и на переезд участников ее из отдаленных местностей в Ленинград и обратно.

Политбюро ЦК ВКП(б) считает главными виновниками указанного антигосударственного действия кандидатов в члены ЦК ВКП(б) т.т. Родионова и Попкова и члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А., которые нарушили элементарные основы государственной и партийной дисциплины, поскольку ни Совет Министров РСФСР, ни Ленинградский обком ВКП(б) не испросили разрешения ЦК ВКП(б) и Совмина СССР на проведение Всесоюзной оптовой ярмарки и, в обход ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР, самовольно организовали ее в Ленинграде.

Политбюро ЦК ВКП(б) считает, что отмеченные выше противогосударственные действия явились следствием того, что у т.т. Кузнецова А.А., Родионова, Попкова имеется нездоровый, небольшевистский уклон, выражающийся в демагогическом заигрывании с ленинградской организацией, в охаивании ЦК ВКП(б), который якобы не помогает ленинградской организации…

В этом же свете следует рассматривать ставшее только теперь известным ЦК ВКП(б) от т. Вознесенского предложение “шефствовать” над Ленинградом, с которым обратился в 1948 году т. Попков к т. Вознесенскому Н.А., а также неправильное поведение т. Попкова, когда он связи Ленинградской партийной организации с ЦК ВКП(б) пытается подменить личными связями с так называемым “шефом” т. Кузнецовым А.А.».

В тексте постановления была усмотрена связь такого поведения «ленинградцев» с действиями Зиновьева, который «прибегал к таким же антипартийным методам».

В постановляющей части Родионов, Попков и Кузнецов отрешались от своих должностей^{220}.

А потом наступила очередь Н. Вознесенского.

5 марта 1949 г. состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП(б) принявшее постановление ЦК «О Госплане». Проект постановления был вновь написан лично Маленковым и принят без каких-либо изменений. Вел заседание Политбюро Сталин.

Текст постановления Политбюро по своей тональности и лексике резко отличается от всех подобного рода документов. Маленков вложил в этот текст все свои эмоции по отношению лично к Вознесенскому. Из постановления уже с первых строк явствовало, что Н. Вознесенскому никогда уже не восстановить свое положение в высшем руководстве партии и страны. Вот только некоторые пассажи из этого документа, который сломал не только судьбу Николая Алексеевича, но, по сути, и всех «ленинградцев».

«Являясь общегосударственным органом для планирования народного хозяйства СССР и контроля за выполнением государственных планов, Госплан должен быть абсолютно объективным и на сто процентов честным органом, — говорилось в документе, — в работе его совершенно недопустимо вихляние и подгонка цифр, “ибо попытка подогнать цифры под то или другое предвзятое мнение есть преступление уголовного характера” (Сталин).

Однако в результате проверки, произведенной Бюро Совета Министров СССР в связи с запиской Госснаба СССР (т. Помазнев) о плане промышленного производства на I квартал 1949 года вскрыты факты обмана Госпланом СССР Правительства, установлено, что Госплан СССР допускает необъективный и нечестный подход к вопросам планирования и оценки выполнения планов, что выражается прежде всего в подгонке цифр с целью замазать действительное положение вещей, вскрыто также, что имеет место смыкание Госплана СССР с отдельными министерствами и ведомствами и занижение производственных мощностей и хозяйственных планов министерств. Все это подтверждается следующим:

Постановлением от 29 сентября 1947 г. Совет Министров СССР признал недопустимой повторившуюся в 1947 году практику снижения валовой продукции промышленности в I квартале по сравнению с IV кварталом предыдущего года и указал на необходимость не только не допустить снижения производства в I квартале 1948 г., но и достигнуть дальнейшего серьезного увеличения-выпуска промышленной продукции.

Госплан СССР вместо того, чтобы честно выполнять директиву Правительства, встал на путь обмана Правительства и в этих целях ввел с I квартала 1948 года подозрительное новшество в планировании, начав определять темпы роста промышленности без сезонных отраслей…

Совет Министров СССР рассматривает отмеченные выше антигосударственные действия, как сопротивление со стороны Госплана СССР линии партии и Правительства в вопросе обеспечения систематического роста промышленного производства в I квартале по сравнению с IV кварталом…

Совет Министров Союза СССР постановляет:

Признать совершенно нетерпимыми вскрытые при проверке факты обмана Госпланом СССР Правительства, преступную практику подгонки цифр, осудить неправильную линию Госплана СССР.

Отметить, что проверка показала, что т. Вознесенский неудовлетворительно руководит Госпланом СССР, не проявляет обязательной, особенно для члена Политбюро, партийности в руководстве Госпланом СССР и в защите директив Правительства в области планирования, неправильно воспитывает работников Госплана СССР, вследствие чего в Госплане СССР культивировались непартийные нравы, имели место антигосударственные действия, факты обмана Правительства, преступные факты по подгону цифр, и, наконец, факты, которые свидетельствуют о том, что руководящие работники Госплана СССР хитрят с Правительством.

Обязать Госплан СССР решительно покончить с антигосударственной практикой…

Освободить т. Вознесенского от обязанностей Председателя Госплана СССР…

Председатель Совета Министров Союза ССР И. Сталин

Управляющий Делами Совета Министров СССР Я. Чадаев»^{221}.

Роль Маленкова вообще была самой зловещей в этом «деле». Сын его, А.Г. Маленков, попытался было оспорить роль своего отца в уничтожении «ленинградцев»^{222}, но документы неопровержимо свидетельствуют обратное.

Если документы ЦК КПСС в 1955 году возлагают на Маленкова еще только «моральную» ответственность за «ленинградский процесс»^[12], то в 1957 и в 1988 году он уже был прямо обвинен в организации этого «дела»^{223}.

Материалы КПК при ЦК КПСС 1988 года не оставляют никакого сомнения в участии Г.М. Маленкова в «Ленинградском деле»: «С целью получения вымышленных показаний о существовании в Ленинграде антипартийной группы Г.М. Маленков лично руководил ходом следствия по делу и принимал в допросах непосредственное участие. Ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания. Для создания видимости существования в Ленинграде антипартийной группировки по указанию Г. Маленкова были произведены массовые аресты… Более года арестованных готовили к суду, подвергали грубым издевательствам, зверским истязаниям, угрожали расправиться с семьями, помещали в карцер и т.д. Психологическая обработка обвиняемых усилилась накануне и в ходе самого судебного разбирательства. Подсудимых заставляли учить наизусть протоколы допросов и не отклоняться от заранее составленного сценария судебного фарса. Их обманывали, уверяя, что признания “во враждебной деятельности” важны и нужны для партии, которой необходимо преподать соответствующий урок на примере разоблачения враждебной группы. Однако вопрос о физическом уничтожении НА. Вознесенского, М.И. Родионова, П.С. Попкова, Я.Ф Капустина, П.Г. Лазутина был предрешен до судебного процесса»^{224}.

Сын Л. Берии Серго в своих мемуарах рассказал, что Кузнецова, Попкова, Родионова, Лазутина и Соловьева 13 августа 1949 года Г.М. Маленков пригласил прийти к нему в кабинет и именно здесь все они были арестованы офицерами НКВД даже без предъявления санкции прокурора.

Функции непосредственного исполнителя репрессий в отношении «ленинградцев» с огромной энергией выполнял министр госбезопасности В. Абакумов. По малейшему намеку Сталина Абакумов приказывал производить аресты, приказывал пытать фигурантов по «Ленинградскому делу», если те отказывались подписывать наветы на самих себя, помещал их в карцер-холодильник на несколько суток. Арестованных сотни раз вызывали по ночам к следователям и сутками не давали спать. А когда это не помогало, то подвергали зверским избиениям.

Ради выполнения приказа вождя добиться «признаний» от арестованных Абакумов не только подвергал их истязаниям, но шел на совершенно фантастические обещания и беспардонный обман и ложь. В материалах заседания КПК при ЦК КПСС 1988 года были записаны его показания о том, что каков бы ни был приговор, даже к высшей мере, его никогда не приведут в исполнение^[13].

В архивах не сохранились свидетельства этих пыток, так как «ленинградцы» если и писали бумаги, то только такие, в которых они опровергали возводимую на них ложь. Но на следователей они не жаловались, считая это ниже своего достоинства. В этом они кардинально отличались от своих палачей.

А Абакумов был именно палачом с большой выдумкой и не меньшим энтузиазмом. Л. Млечин рассказал, например, такой эпизод: «Когда Абакумова после смерти Сталина судили, Генеральный прокурор СССР Роман Руденко сказал: “Я не хочу расшифровывать некоторые формы пыток, с тем, чтобы не унижать достоинство тех лиц, к которым они применялись”».

Но сам Абакумов при этом, даже когда его арестовали, стремился сделать вид, что он якобы многого не знал из того, что творили подчиненные непосредственно ему следователи.

В архиве сохранилась жалоба В. Абакумова на бывших его непосредственных подчиненных, которые его самого подвергали пыткам после его собственного ареста (Абакумов был арестован в июле 1951 года по распоряжению Сталина, а в декабре 1954 года по настоянию Хрущева приговорен к расстрелу).

Письмо арестованного Абакумова В. С. из тюремной камеры:

«Товарищам Берии и Маленкову.

Дорогие Л.П. и Г.М.!

…Со мной проделали что-то невероятное. Первые восемь дней держали в почти темной, холодной камере. Далее в течение месяца допросы организовали таким образом, что я спал всего лишь час-полтора в сутки и кормили отвратно. На всех допросах стоит сплошной мат, издевательство, оскорбления, насмешки и прочие зверские выходки. Бросали меня со стула на пол…

Ночью 16 марта меня схватили и привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером 2 метра. В этом страшилище, без воздуха, без питания (давали кусок хлеба и две кружки воды в день) я провел восемь суток. Установка включалась, холод все время усиливался. Я много раз впадал в беспамятство. Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортово таких холодильников не знал, был обманут… Этот каменный мешок может дать смерть, увечье и страшный недуг. 23 марта это чуть не кончилось смертью — меня чудом отходили и положили в санчасть, впрыснув сердечные препараты и положив под ноги резиновые пузыри с горячей водой…

…Уважающий Вас — В. Абакумов.

18 апреля 1952 г».^{225}

К этому письму следует добавить, что камера-холодильник, которую описывает в своем письме Абакумов, была той самой, куда по требованию Сталина ускорить процесс «признания» в якобы совершенных ими преступлениях Абакумов лично приказывал поместить Н.А. и А.А. Вознесенских.

Так что Абакумов испытал «всего лишь» то же самое, на что он обрекал «ленинградцев».

Но это все было потом, когда Сталин уже расправился с «ленинградцами» и Абакумов больше не был ему нужен. А в самом начале августа 1950 года вождь приказал своему министру госбезопасности предоставить ему список обвиняемых по «Ленинградскому делу» и уже 10 августа такой список на 10 человек был готов. Однако Сталин в грубой форме и в матерных выражениях обругал Абакумова за «мягкотелость», потребовал увеличить список до 33 человек и приказал добиться от арестованных признательных показаний. Поскольку министр не знал, кого еще включать в список, то Сталин лично вписал карандашом еще 23 фамилии.. 23 августа 1950 года Абакумов представил Сталину новый проект обвинительного заключения, уже на 33 человека с протоколами допросов и личными «признаниями в преступлениях», полученными за эти месяцы от арестованных.

Но и такой текст Сталина не удовлетворил, тогда за дело взялся Маленков.

По проекту обвинительного заключения, составленному Маленковым, генсек лично «прошелся» с карандашом в руке и оставил в нем плотную личную правку. Изменил, в частности, очередность перечисленных фамилий. На первое место вывел Кузнецова, а Вознесенского переместил на третье, написав: «Во главе обвиняемых поставить Кузнецова, затем Попкова и потом Вознесенского». К Кузнецову вождь вообще проявил почему-то повышенное внимание. Это хорошо видно по его личной правке на тексте проекта обвинительного заключения, который представили ему Маленков и Берия. Они же по собственной инициативе сочинили и проект закрытого обращения Политбюро к членам ЦК партии с разъяснением причин возникновения «Ленинградского дела». Проект обращения к членам ЦК ВКП(б) назывался «Об антипартийной враждебной группе Кузнецова, Попкова, Родионова, Капустина, Соловьева и др.». Сталин несколько дней держал этот документ на своем рабочем столе, неоднократно брал его в руки и сильно поправил текст предполагаемого письма. В частности, трижды ввел в текст имя А.А. Жданова, написав, что Кузнецов был переведен на работу в ЦК «по рекомендации т. Жданова», что Кузнецов злоупотребил «доверием тов. Жданова», что кадровые «назначения происходили при поддержке тов. Жданова, питавшего полное доверие к Кузнецову». При этом дважды зачеркивал слово «полное», менял его на «безграничное», но в конце концов все же оставил первоначальный вариант.

Почему Генсек в проекте обвинительного приговора вывел на первое место Кузнецова и почему в проекте закрытого письма к членам ЦК он проявил столь сильное раздражение в отношении Кузнецова, остается загадкой. Возможно, свет на эту загадку пролил С. Рыбас, который рассказал такой эпизод: «В борьбе двух группировок — ждановской и маленковско-бериевской — однажды под удар попал и побочный сын Сталина, Константин Сергеевич Кузаков, Он родился от связи Сталина во время вологодской ссылки с молодой вдовой Матреной Кузаковой и был записан на имя умершего за два года до рождения младенца мужа. После революции Сталин помогал им. По воле судьбы их пути пересеклись, Константин Кузаков стал заместителем начальника Управления пропаганды и агитации Александрова, «человека Маленкова», В конце сентября 1947года на заседании Политбюро было решено создать в аппарате ЦК «суд чести». 29 сентября на собрании работников аппарата на Старой площади в присутствии Сталина выступил с докладом секретарь ЦК Кузнецов, Говоря о борьбе с антипатриотизмом, он вспомнил закрытые письма ЦК от 1935 года — «Уроки событий, связанных с злодейским убийством товарища Кирова» и «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского революционного блока», а также другие документы, посвященные «революционной бдительности». Кузнецов подчеркнул, что «главной задачей в подрывной деятельности против нашей страны иностранная разведка ставит прежде всего обработку отдельных наших неустойчивых работников». Он привел много соответствующих примеров, и основной удар был нанесен по Александрову и другим руководителям УПиА, Ключевой фигурой в докладе стал бывший заместитель заведующего отделом УПиА, директор государственного издательства иностранной литературы Б,Л, Сучков, которого обвинили в передаче американцам атомных секретов, а также сведений о голоде в Молдавии, Кроме того, попытавшись помочь бывшему однокурснику Льву Копелеву, осужденному на 10лет заключения за «контрреволюционную деятельность», Сучков написал в его защиту письмо в прокуратуру. Из прокуратуры письмо переслали в ЦК Маленкову, где в аппарате дело было замято. Испуганный Сучков советовался с Кузаковым, не следует ли ему написать покаянное объяснение. Тот советовал подождать, не раскрываться, то есть стал соучастником. Сталин молча выслушал доклад Кузнецова и не вмешивался в дальнейшие события.

23—24 октября 1947года «суд чести» рассмотрел дело об антипартийных поступках бывшего заведующего отделом кадров УПиА М.И. Щербакова и бывшего замначальника УПиА Кузакова, обвиненных в потере политической бдительности и чувства ответственности за порученную работу в связи с разоблачением Б.Л. Сучкова, которого они рекомендовали в аппарат ЦК Им объявили общественный выговор. Решением Секретариата ЦК они были исключены из партии. Сучкова приговорили к заключению и освободили только в 1955году… Возможно, Кузакова тоже арестовали бы, но Сталин не позволил. В дальнейшем сын вождя работал на киностудии «Мосфильм» и на Центральном телевидении СССР главным редактором Главной редакции литературно-драматических программ. Но отец и сын так никогда и не поговорили друг с другом.

Если о Константине Кузакове Сталин знал и признал его своим сыном, то второго внебрачного сына (родился в 1914 году от Лидии Перепрыгиной в Курейке Туруханского края) он никогда не вспоминал. Только в 1956 году председатель КГБ СССР Иван Серов сообщил Хрущеву, что внебрачный сын Сталина Александр Давыдов (фамилия отчима) служит в армии в звании майора (Рыбас СЮ. Сталин. М.: Молодая гвардия, 2010, с. 808). Вообще-то политическая наивность А. Кузнецова в этом эпизоде поражает. Судя по его поведению, он даже не подозревал, что наносит смертельно обидный удар сразу по двум сильнейшим политическим фигурам, делая их своими смертельными врагами: Маленкову и Сталину. Это ведь был всего лишь 1947год, Кузнецов только-только начал работать секретарем ЦК и, не зная всей обстановки, сразу позволил себе такой политический залп! В отличие от него Маленков-то знал, что Кузаков — сын Сталина и что Сталин признает его за своего кровного родственника. А что касается Сталина, то он личных обид не прощал никогда. В 1940 году он за одну только фразу 29-летнего генерал-лейтенанта авиации, Героя СССР Рычагова, брошенную Сталину в лицо на заседании Политбюро «Вы заставляете нас летать на ваших гробах!», отстранил летчика от должности, приказал арестовать, а в октябре 1941 года в куйбышевской тюрьме приказал расстрелять вместе с другими политзаключенными. И это уже в то время, когда Сталин знал, что в первые же недели войны немцы практически уничтожили большую часть советской авиации и что в ВВС катастрофически не хватает опытных летчиков.

* * *

Надобно отметить, что в конце концов вся эта кропотливая работа генсека с проектом закрытого письма во многом оказалась напрасной: он так и не решился познакомить с творением Маленкова и Берии не только широкую общественность, но даже членов ЦК ВКП(б). Вплоть до его смерти о расстрелах и репрессиях по этому «делу» знал только самый узкий круг лиц. А с тех, кого согнали в Ленинграде на так называемый «открытый процесс» в Доме офицеров, взяли подписку о неразглашении, и никто из них до самой смерти генсека не решился раскрыть рот. Какова была строгость соблюдения этой тайны, можно судить по тому, что о «Ленинградском деле» вплоть до смерти Сталина ничего не знали даже такие люди, как заместитель начальника Первого главного управления МВД СССР генерал-лейтенант П.А. Судоплатов, о чем он сам написал в своих мемуарах за два месяца до своей кончины в 1996 году.

Возникает естественный вопрос: почему Сталин не решился на обнародование этой информации? Ведь когда в 1930-е годы он уничтожал своих старых соратников по партии и военные кадры, об этом не только знала вся страна, но специально проводились массовые публичные мероприятия с осуждением обвиняемых. Почему же в случае с процессами.1949—1950 годов была соблюдена такая секретность?

Думаю, что Сталин страшился именно огласки того, что массовая расправа им совершалась над представителями русской руководящей элиты. Он ведь только что, после войны, вознес здравицу русскому народу, признав, что именно благодаря его таланту и мужеству СССР победил гитлеровскую Германию. Более того, Сталин практически принес публичные извинения русскому народу за военные поражения 1941 и 1942 годов, вина за которые, он это признал, лежит прежде всего на нем и его правительстве.

Наверное, нечеловеческая интуиция вождя подсказывала ему, что опасаться было чего. Прошло всего четыре года после Победы, а генсек подверг кровавым репрессиям именно тех, кто в основном вынес на своих плечах эту Победу — представителей государственного, партийного, военного и хозяйственного аппарата не только Ленинграда и Ленинградской области, но практически всех областей Центральной России и выдвиженцев РСФСР на руководящую работу в другие союзные республики.

Таким образом, мы подходим к главной причине возникновения «Ленинградского дела».

Сталин так и не произнес этого вслух, но анализ всех его интервенций в «Ленинградское дело» неопровержимо показывает, что обвинял он «ленинградцев» в «русском национализме», которое, по его мнению, могло привести к распаду Советского Союза, а в этом вопросе генсек о компромиссах не хотел даже слышать. Уже после распада СССР в Болгарии были опубликованы дневники Г. Димитрова, в которых тот записал тост Сталина, произнесенный им 7 ноября 1937 года, где генсек высказал свое отношение к проблеме единства СССР. «Каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, — сказал Сталин в этой короткой речи, — не только бы нанесла ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто попытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он — враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, хотя бы был он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью… беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!»^{226}

Сам генсек был человеком скрытным и осторожным. Он всю жизнь предпочитал, чтобы его настоящие мысли угадывали и преподносили ему на бумаге другие. А он бы выступал в роли редактора этих мыслей. Никого этой манерой обманывать, конечно, не удавалось. А те, кто обманывался, долго не жили. Маленков, Берия и Хрущев жили долго (при Сталине. А что было после Сталина, генсека уже интересовать не могло).

Маленков и Берия эти скрытые мысли Сталина в «Ленинградском деле» угадали и в проекте закрытого письма к членам ЦК написали прямо:

«Во вражеской группе Кузнецова неоднократно обсуждался и подготовлялся вопрос о необходимости создания РКП(б) и ЦК РКП(б), о переносе столицы РСФСР из Москвы в Ленинград. Эти мероприятия Кузнецов и др. мотивировали в своей среде клеветническими доводами, будто бы ЦК ВКП(б) и союзное правительство проводят антирусскую политику и осуществляют протекционизм в отношении других национальных республик за счет русского народа. В группе было предусмотрено, что в случае осуществления их планов Кузнецов А. должен был занять пост первого секретаря ЦК РКП(б)…»

Правда, авторы проекта перебрали с усердием. Они так хотели оправдать возникновение «Ленинградского дела», что в проект письма ввели «шпионский след».

«Следует учесть, — писали Берия и Маленков, — что с одним из руководящих членов этой группы Капустиным, как выяснилось теперь, во время пребывания его в 1936 году в Лондоне установила связь английская разведка. Сейчас стало очевидным, что Кузнецов А. и Попков имели сведения об этом, но скрыли их от ЦКВКП(б)».

Но тут они явно перестарались. Сталин не поверил в шпионскую связь Капустина с английской разведкой (Абакумов не смог предоставить генсеку каких-либо доказательств на этот счет, и этот сюжет не вошел ни в обвинительное заключение по «делу», ни в приговор).

Что же касается судьбы самого письма к членам ЦК, то Сталин просто запретил его, не решившись предать гласности вообще какую-либо информацию о «Ленинградском деле». По-видимому, тезис о том, что русские коммунисты захотели иметь свою собственную организационно оформленную компартию генсек посчитал крайне опасным. Генсек не хотел терять политической поддержки со стороны русского народа.

5. ПАТРИОТИЗМ: СОВЕТСКИЙ ИЛИ РУССКИЙ?

«Ленинградцы» были патриотами своей земли, русской земли. Как умели, они это выражали. Конечно, Советский Союз был тоже их родиной. Но СССР Россией никогда не был. Поэтому у них душа болела именно за Россию. За создавший Россию и духовную ее культуру русский народ. Поэтому, как только уроженец Нижегородской губернии М.И. Родионов в марте 1946 года сменил на должности председателя Совета Министров РСФСР А.Н. Косыгина, он сразу же поставил перед Сталиным вопрос об образовании, по примеру других союзных республик, Коммунистической партии России и канонизации символов России: трехцветного знамени, гимна, а столицей РСФСР предложил сделать Ленинград, словом, сделать все то, что уже было сделано в других союзных республиках. Сделал это открыто, сначала вербально, а потом и официально. 27 сентября 1947 года Родионов направил Сталину официальную записку.

«Товарищу Сталину И.В.

О создании Бюро ЦК ВКП(б) по РСФСР 27 сентября 1947 г.

Прошу Вас рассмотреть вопрос о создании Бюро ЦК ВКП(б) по РСФСР.

Создание Бюро, как мне представляется, необходимо для предварительного рассмотрения вопросов РСФСР, вносимых в ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство, а также для обсуждения важнейших вопросов хозяйственного и культурного строительства РСФСР, подлежащих рассмотрению Советом Министров РСФСР.

Наличие такого органа при ЦК ВКП(б) даст возможность привлечь еще большее внимание местных партийных и советских организаций к более полному использованию местных возможностей в выполнении пятилетнего плана восстановления и развития народного хозяйства.

Более лучшее использование местных возможностей особенно необходимо, наряду с Союзным хозяйством, и в таких отраслях, как городское хозяйство, дорожное строительство, сельское и колхозное строительство, местная промышленность, просвещение и культурно-строительная работа»^{227}.

Понимая всю неординарность своей просьбы, Родионов обращается за поддержкой к первому секретарю МГК и МК ВКП(б), секретарю ЦК Г.М. Попову:

«Товарищу Попову Г.М.

Направляю Вам копию письма, посланного мною на имя товарища Сталина И.В. по вопросу создания Бюро ЦК ВКП(б) по РСФСР. Прошу Вас, Георгий Михайлович, поддержать эту просьбу.

М. Родионов.

27 сентября 1947 г».^{228}

Судя по всему, Михаил Иванович опирался при этом на исторический прецедент: 19 июля 1936 года сам Сталин на заседании Политбюро предложил создать Бюро по делам РСФСР при ЦК КПСС во главе с А. А. Андреевым. И такое Бюро было создано. Правда, просуществовало оно недолго, что-то в этом органе генсеку не понравилось, и через несколько месяцев он предложил упразднить его. Рассмотреть успели всего 11 вопросов.

Но первый секретарь МГК был поопытнее Родионова в царедворских делах и на письмо Родионова не ответил. Возможно, что этим спас себе жизнь. Не случайно ведь из всех назначенцев Жданова после «Ленинградского дела» в живых остался он один. В отличие от Н. Вознесенского и других Сталин держал его на всех прежних должностях почти весь 1949 год. Лишь в декабре Сталин срочно вызвал с Украины Н. Хрущева и поставил его на Москву. Попов же после отставки сначала был назначен министром городского хозяйства СССР, потом министром сельского хозяйства, затем последовательно был назначаем директором некоторых авиационных заводов, а после смерти Сталина был отправлен послом в Польшу. На пенсию Попов ушел в 1965 году в возрасте 59 лет, а умер на 61 году жизни, пережив всю «команду» Жданова на целых 17 лет.

Что же касается просьбы Родионова об образовании Бюро ЦК по РСФСР, то Сталин не стал на него отвечать. Однако Михаил Иванович заторопился и провел переговоры с Д.Д. Шостаковичем на предмет создания гимна России. Композитор согласился сразу, но заявил, что для написания музыки ему нужны стихи. Тогда Родионов обратился к замечательному русскому поэту-лирику Степану Щипачеву и тот написал слова. Российский государственный архив социально-политический истории сохранил их. Гимн был создан в ускоренном темпе. А заканчивался он куплетом:

Славься Россия — отчизна свободы!

К новым победам пойдем мы вперед.

В братском единстве свободных народов

Славься, великий наш русский народ!

В 1991 году, когда встал вопрос о восстановлении символики независимой от СССР России, созданный «ленинградцами» гимн народным депутатам Верховного Совета РСФСР не понадобился. Не пришелся он ко двору и руководителям новой России, от Ельцина до Путина, сталинский гимн СССР, и музыка и слова, оказался более актуальным и в новую, послесталинскую, эпоху. Не означает ли это, что дело «ленинградцев» все еще не получило своего завершения?

Современники «ленинградцев» в высшем звене руководства Советского Союза через много лет после смерти Сталина свидетельствовали, что все они, начиная с А.А. Жданова, Н.А. Вознесенского, А.А. Вознесенского, М.И. Родионова и других, действительно чувствовали себя в большей степени патриотами России, нежели Советского Союза. Н. Хрущев в оставленных после себя мемуарах вспоминал, что А. Жданов в 1945—1946 годах в разговорах с ним не один раз сетовал на то, что в социалистической семье союзных республик самой обделенной остается РСФСР, что города и села Центральной России выглядят просто бедными по сравнению с таковыми в других республиках, а жизненный уровень русских значительно ниже по сравнению с другими нациями в составе СССР. А. Микоян вспоминал, что в 1947 году Сталин не раз говорил ему, что для Н. Вознесенского на первом месте всегда стоят русские, а уже потом все остальные. Для него, говорил Сталин, даже украинцы менее уважаемы, чем русские.

Откуда такие настроения возникали и преобладали (если преобладали) у «ленинградцев»? Думаю, что ответ на этот вопрос есть. Уж кто-кто, а председатель-то Госплана СССР Н. Вознесенский хорошо знал, что ленинско-сталинское творение — Советский Союз если и жизнеспособно, то только в одном случае: если все союзные республики будут существовать и развиваться за счет экономики РСФСР.

К «ленинградцам» это понимание стало приходить, когда они один за другим стали после войны выдвигаться в высшие эшелоны власти.

Дело в том, что сразу после образования СССР был сформирован общесоюзный бюджет, а в его рамках постановлением ВЦИК от 21 августа 1923 года был создан Союзно-республиканский дотационный фонд СССР^{229}, средства из которого стали направляться на экономическое и социальное развитие кавказских, среднеазиатских и других союзных республик, включая Украину. Весь этот фонд формировался за счет РСФСР (из союзных республик просто нечего было брать). В отличие от РСФСР в бюджеты союзных республик полностью зачислялись сборы налога с оборота (один из основных источников бюджетных поступлений), также полностью оставался в республиках подоходный налог. И хоть российская экономика играла решающую роль в формировании упомянутого фонда, дотациями из него никогда не пользовалась. Как откровенно признавал в 1930-е годы Г.К. Орджоникидзе, «Советская Россия, пополняя наш (Грузинской ССР) бюджет, дает нам в год 24 млн. рублей золотом, и мы, конечно, не платим ей за это никаких процентов… Армения, например, возрождается не за счет труда собственных крестьян, а на средства Советской России»^{230}.

Доктор экономических наук профессор В.Г. Чеботарева на международной конференции в Москве в 1995 году привела свои расчеты, которые показали, как протекал процесс перекачки прибавочного продукта из РСФСР в союзные республики.

Во-первых, денежные вливания в чистом виде. Опубликованные отчеты Минфина СССР за 1929, 1932, 1934 и 1935 годы позволяют сделать вывод о том, что в указанные годы Туркменистану в качестве дотаций было выделено 159,8 млн. рублей, Таджикистану — 250,7, Узбекистану — 86,3, ЗСФСР — 129,1 млн. рублей. Что касается, например, Казахстана, то до 1923 года эта республика вообще не имела своего бюджета — финансирование ее развития шло из бюджета РСФСР.

Но в расчет следует включать не только чисто денежные вливания. На протяжении десятков лет, доложила международной и российской общественности профессор Чеботарева, кроме чисто денежной дани Россия отдавала союзным республикам «свой самый драгоценный капитал — высококвалифицированных специалистов. В 1959 г. за пределами России находилось 16,2 млн. русских, в 1988 г. — 25,3 млн. За 30 лет их численность увеличилась на 55,5%, а в пределах России — только на 22%… Представители российской диаспоры создавали значительную часть национального дохода в республиках. Например, до 1992 г. 10% русского населения Таджикистана производили до 50% внутреннего национального продукта».

Образовался у этого феномена и еще один, побочный, но существенный эффект. «Русский народ, — сказала В.Г. Чеботарева, — которому был навязан комплекс “исторической вины” за злодеяния царизма, сделал все, чтобы покончить с вековой отсталостью братских народов. Но на этом благородном поприще, — отметила она, — русский народ утратил элементарное чувство самосохранения; под влиянием политической пропаганды он впал в беспамятства и погубил многие национальные традиции, среду своего исторического обитания»^{231}.^[14]

В октябре 2010 года в Академии повышения квалификации работников образования прошла международная научно-практическая конференция под названием «Неконфликтное прочтение совместной истории — основа добрососедства», на которой историки из Москвы, Саратова и Таллина представили доклад под редакцией заведующего кафедрой истории МГПУ профессора А. Данилова, где по рассматриваемой теме были приведены следующие факты.

В 1987 году в Латвии поступления из РСФСР и Украины составили 22,8% от величины всего произведенного национального дохода республики.

Не менее впечатляющи цифры межреспубликанского обмена, которые показывают, за счет чего развивались все прибалтийские союзные республики. Так, в 1972 году Эстония ввезла товаров на 135,2 млн. рублей больше, чем вывезла, Литва — на 240 млн., Латвия — на 57,1 млн. рублей. С годами разрыв между ввозом и вывозом только возрастал. Например, в 1988 году для Эстонии этот разрыв составил уже 700 млн. рублей, для Литвы — 1 млрд. 530 млн. рублей, для Латвии — 695 млн. рублей^{232}.

Иными словами, вся государственная политика СССР по всем направлениям строилась на удовлетворении интересов национальных окраин, а интересы коренного населения РСФСР приносились в жертву этому абсолютному меньшинству. В то время как промышленность и инфраструктура союзных национальных республик жирели и пухли, исконно русские города и веси нищали.

В 1997 году известный писатель и ученый Александр Кузнецов писал:

«Горько становится на душе, когда видишь старые русские города. Старинные дома с обвалившейся штукатуркой, деревянные одноэтажные дома ушли по окна в землю, а двухэтажные покосились и пропахли уборной. Картина знакомая. Так выглядят сейчас все старые русские города, не то, что кавказские или среднеазиатские.

Ереван целиком построен в годы советской власти. Раньше он состоял из глинобитных и каменных одноэтажных домишек, а теперь возведен из благоустроенных многоэтажных и, заметьте, нетиповых домов, облицованных разноцветным туфом. И ни одного старого дома во всем городе. Советский период — золотой век для Армении. В Тбилиси оставили одну старую улицу как памятник истории. Реставрировали ее, выглядит как картинка. Все остальное выстроено заново, как и в других кавказских городах.

О среднеазиатских республиках и говорить нечего — дворцы, театры, парки, фонтаны, все в граните и мраморе, в каменной резьбе. Богатели, тяжелели 70 лет края государства, чтобы, насытившись, потом отвалиться. Россия же как была нищей, так и осталась».

Председатель Совета Министров РСФСР в 1971—1983 годах М.С. Соломенцев вспоминал, как в начале 1970-х годов в поездке по Брянской области видел целую деревню с Великой Отечественной войны живущую в землянках. В своих мемуарах он пишет: «Когда Брежнев рекомендовал меня на должность предсовмина РСФСР, я поставил лишь одно условие: перестать затюкивать Россию. Леонид Ильич, помнится, не понял меня, спросил: “Что значит затюкивать?” Я объяснил: отраслевые отделы ЦК и союзное правительство напрямую командуют российскими регионами и конкретными предприятиями, руководствуясь больше интересами союзных республик, оставляя России лишь крохи с общесоюзного стола»^{233}.

* * *

Любопытную картину в июне 1992 года нарисовал в этом плане в «Независимой газете» (12 июня) Иван Силаев, первый премьер-министр ельцинского правительства.

Став летом 1990 года первым председателем Совета Министров независимой России, Иван Силаев обнаружил, что в течение всех лет советской власти РСФСР ежегодно выплачивала союзным республикам, включая Украину, а с 1940 года и прибалтийским республикам, по 46 млрд. рублей в год. Пересчитав эти деньги по существовавшему в 1990 году валютному курсу (один доллар США был равен 60 копейкам), премьер в июне 1991 года доложил первому президенту России Борису Ельцину, что РСФСР ежегодно направляла на развитие союзных республик 76,5 млрд. долларов.

После его доклада независимое правительство РСФСР потребовало в корне изменить практику истощения экономического ресурса России и в дотационный фонд заложить только (только!) 10 млрд. рублей. Да и то при условии, что та республика, которая будет брать средства из этого фонда, будет делать это не безвозвратно, а только в кредит и обязуется заключить с правительством РСФСР соглашение о поставках своей продукции в счет обязательного погашения кредита в оговоренный срок. Услышав это, республиканские лидеры, включая Украину и прибалтийские союзные республики, тут же потребовали от президента СССР М. Горбачева «поставить этих русских на место»…

Эта большевистская линия сказывалась и на кадровой национальной политике в союзных республиках.

В центральных комитетах партии в союзных республиках СССР первым секретарем ЦК назначался, как правило, представитель так называемой титульной нации, а вторым секретарем ЦК (в обязательном порядке) — партийный работник русской национальности. В задачи последнего входило в основном соблюдение правил функционирования единой (союзной) экономической политики. В политическую сферу, идеологическую в том числе, этот второй секретарь мог вмешиваться только в исключительных случаях, и то не прямо, а исключительно через Москву.

Не мог он никак влиять и на кадровую политику в республике. Какой бы процент населения некоренной нации ни проживал в республике, все ключевые должности во всех сферах жизнедеятельности республики неизменно занимали представители коренной национальности. Причем это относилось абсолютно ко всем некоренным нациям и народностям. В Тбилиси, например, могла проживать какая угодно многочисленная армянская диаспора, но в руководстве города или республики ее интересы представлять мог только грузин.

До 1917 года цари Дома Романовых проводили совсем иную политику в этом плане.

Исследуя эту проблему, известный российский историк Алексей Миллер пишет, что до революции «имперская нация», то есть русские, в кадровом составе чиновничества были представлены адекватно их численности, равно как и другие существовавшие на тот момент нации и народности. «Исследуя состав бюрократии на западных окраинах, — пишет он, — следует отметить, что “представители местного населения были представлены среди чиновников в пропорциях, которые в целом соответствовали удельному весу различных этнических групп в этих губерниях”».

Иными словами, Сталин, как единоличный властитель в СССР с конца 1920-х годов, в этих вопросах кардинально отошел от политики русских царей, которые, во-первых, внимательно следили за тем, чтобы во властных структурах национальных окраин строго соблюдалось пропорциональное представительство всех народов и наций, проживающих на этих территориях. А во-вторых, наместник «Белого царя» на национальных окраинах отнюдь не был такой, по сути, декоративной фигурой, какой был в союзных республиках СССР второй секретарь ЦК любой союзной Компартии.

Большевики после 1917 года вообще создали довольно странную империю. В отношении малочисленных национальностей и народов в ее составе СССР вообще представлял собой уникальное государственное образование. Получалось, что Советский Союз был создан для целенаправленного выкачивания материальных и культурных активов в пользу отставших в своем цивилизационном развитии малых наций. Эту особенность сталинской политики в отношении русских отмечают не только российские историки.

Профессор Гарвардского университета Терри Мартин пришел к выводу, что СССР был вообще абсолютно новым видом империи — «империи наоборот», а советскую национальную политику он характеризует как «радикальный разрыв с политикой империи Романовых»^{234}.

Вслед за Т. Мартином профессор А. Миллер пишет: «В рамках советской политики государствообразующий народ, русские, должен был подавлять свои национальные интересы и идентифицировать себя с империей положительного действия». Большевики пошли даже на то, что отказывали «в праве на национальную автономию в местах компактного проживания русских в союзных республиках», в «праве на национальное представительство во властных структурах автономных республик», более того, осуждали «русскую культуру как буржуазно-помещичью, как имперскую культуру угнетателей». «Большевики, по сути, …создавали национальные элиты там, где их не было или они были слабы. Они распространяли и поддерживали в массах различные формы национальной культуры и идентичности там, где эта задача стояла на повестке дня. Они способствовали территориализации этничности и создавали национальные образования на разных уровнях»^{235}.

Собственно говоря, никакого большого открытия в этих публикациях никогда и не было. Задолго до российских и западных научных работников, еще в 1991 году, генерал-лейтенант Л.В. Шебаршин, находясь на должности начальника Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка), сказал об этом так: «В мире были империи, грабящие, разбогатевшие на колониальном грабеже, построившие свой прогресс на нищете обобранных ими народов. По прихоти Петра, в угоду нравам той эпохи Россия стала именоваться империей. Но странной была эта империя, где развитие, укрепление окраин шло за счет сердцевины России»^{236}.

В результате же вся эта политика привела к тому, что возникшие национальные элиты в конце существования Советского Союза создали свою собственную национальную историю и на базе развития в их территориальных национальных образованиях процессов индустриализации, урбанизации, распространения грамотности, под лозунгами демократии оправдывали их вычленение из состава советской империи^{237}.

Т. Мартин в своем исследовании внимательно проанализировал столкновение Сталина с Лениным в 1922 году по поводу образования Советского Союза и пришел к выводу: «Из высказываний Сталина видно, что причиной его разногласий с Лениным был русский вопрос. (Но) сохраняя РСФСР, вместо того, чтобы создать СССР, Сталин не собирался усиливать позиции русских, наоборот, он хотел их ослабить. Больше всего он боялся отдельной русской республики…»^{238}

Собственно говоря, в этом выводе гарвардского историка и содержится ответ на то, почему Сталин столь безжалостно расправился с «ленинградцами»: генсек панически боялся пробуждения русского национального самосознания, видя в нем сильнейшую угрозу для своей безраздельной власти в СССР

Но Сталину удалось только отодвинуть во времени неизбежный ход Истории. Дело «ленинградцев» было продолжено через 40 лет после смерти Сталина.

По-настоящему понимание истины, открытой ценою своих жизней «ленинградцами», все равно пришло к русской национальной элите — в конце горбачевской перестройки в 1990 году. Вот эти события и стали настоящим развитием дела «ленинградцев», которые фактически были предтечей пробуждения русского национального самосознания. При всем критическом отношении нашего народа к Борису Ельцину следует тем не менее признать, что первый президент России, выступив за выделение РСФСР из Советского Союза, инстинктивно своей политической линией отвечал на давние чаяния русского, а не советского, народа.

Я хорошо помню 12 июня 1990 года. В то время я занимал должность заместителя главного редактора нового печатного средства массовой информации — «Российской газеты», рупора Первого съезда народных депутатов РСФСР, — и присутствовал в зале заседания, когда российские депутаты 907 голосами «за» при 13 «против» и 9 «воздержавшихся» приняли Декларацию о государственном суверенитете России (РСФСР), выделив российский бюджет из финансово-бюджетной системы Советского Союза.

Это было, без всякого преувеличения, историческое решение не только для России, но и для всего мирового сообщества. 12 июня 1990 года круто изменило судьбу России, и, как позже выяснилось, не только России, но и всего остального мира. В этот день было положено начало конца большевистскому периоду в жизни России. Было у этого исторического начала и собственное имя — Борис Ельцин. Тут ни убавить, ни прибавить, так это было. Правда, практические действия Б. Ельцина и его ближайшего окружения в 1990-е годы показали, что ожидания народных депутатов не оправдались: возрождению пассионарности в русском народе не суждено было произойти и в этот раз.

ГЛАВА 7.
КОНСТАНТЫ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ СТАЛИНА

В мировой сталиниане существует огромное количество публикаций, отображающих конкретные внешнеполитические действия Сталина. Счет таким работам идет на сотни, если говорить о книгах, и на многие тысячи, если брать в расчет научные и публицистические статьи на русском, английском и других языках. Но при изучении всей этой литературы сразу же бросается в глаза, что речь, как правило, идет об освещении именно конкретных действий генсека, но нет работ, где была бы подвергнута анализу концепция внешней политики Сталина. Практически даже и не ставится вопрос о том, а была ли у Сталина таковая вообще?

Запущенный в этой связи запрос в Сеть принес название только одной работы, посвященной теоретическому анализу внешней политики Сталина. Это монография бывшего советника советского посольства в Австралии М. Александрова под названием «Внешнеполитическая доктрина Сталина», опубликованная в 1995 году на сайте Австралийского национального университета (г. Канберра)^{239}.^[15]

Автор этого исследования справедливо отмечает: «Внешняя политика Сталина кардинально преобразила всю международную систему XX столетия. Ее последствия продолжают влиять на современные международные отношения, предопределяя действия политических руководителей многих стран мира». Однако к собственно внешней политике Сталина эта публикация отношение имеет отдаленное. Дело в том, что работа Александрова представляет собой описание действий Сталина на довольно узком театре сугубо революционных действий в Китае на очень коротком временном отрезке, с 1924 по 1927 год.

Между тем уже на исходе 1930-х годов генсеку пришлось решать гораздо более судьбоносную задачу совсем в другой части земного шара — на европейском театре, где в 1940-е годы XX столетия на долгие годы решалась судьба не только Советского Союза, но Европы и всего остального мира.

При оценке внешнеполитической деятельности Сталина любой исследователь встает перед проблемой вычленения чего-то общего, чем генеральный секретарь ЦК ВКП(б) на протяжении всех лет его нахождения у руля СССР руководствовался в своих конкретных действиях на внешнеполитической арене.

Как представляется, это общее имеется. Конкретные шаги Сталина на внешней арене показывают, что все они подчинялись легко обнаруживаемой логике и в основе своей базировались на более или менее постоянных постулатах. Причем если во внутренней политике Сталин иногда менял свои взгляды, вносил в них коррективы, иногда временные, а иногда и постоянные, то во внешней политике подобных колебаний у него почти не наблюдалось. А если иногда и казалось, что генсек в чем-то отступает от своих ранее высказанных позиций, то при анализе выяснялось, что речь идет не более чем о тактических шагах или даже уловках. Стратегические же цели практически никогда не менялись.

Сталин не оставил после себя изложенной на бумаге концепции внешней политики СССР, но в голове у него такая концепция, похоже, была, и действовал он исходя из ее наличия. В самых общих чертах ее можно сформулировать приблизительно так: безопасность внешних границ СССР при условии сохранения внутри страны советского политического режима, трактуемого исключительно как господство политического аппарата Коммунистической партии.

Эта позиция ярко проявилась в ссорах Сталина с его наркомом по иностранным делам Максимом Литвиновым и спорах с Рузвельтом, Трумэном и Черчиллем в отношении политического режима Польши после Второй мировой войны. Вот характерный образчик его рассуждений по этому поводу.

Эта точка зрения была высказана Сталиным в беседе с личным представителем президента США Г. Гопкинсом и с послом США в СССР А. Гарриманом 27 мая 1945 года.

В ответ на слова Гопкинса, что «у американцев возникает сильное ощущение, что Советский Союз желает господствовать в Польше» и что сторонники Москвы в США «озадачены, как можно сотрудничать с Советским Союзом, если не удается прийти к согласию по польскому вопросу», Сталин предпринял попытку объяснить, почему Москве на западных границах своего государства необходимо иметь дружественное по отношению к СССР польское правительство (беседа дается в записи помощника госсекретаря США Ч. Болена).

«Это может показаться странным, — начал свой ответ Сталин, — хотя это, кажется, признается в американских кругах, и Черчилль в своих речах также признал это, — что Советскому правительству необходима дружественная Польша. В течение последних двадцати пяти лет Германия дважды вторгалась в Россию через Польшу. Ни британский, ни американский народы не испытали на себе таких немецких вторжений, которые принесли столько ужасов и результаты которых не так легко забыть. Эти вторжения даже нельзя назвать войной. Это были какие-то нашествия гуннов. Германия была способна сделать это, потому что Польша рассматривалась как часть санитарного кордона вокруг Советского Союза. И вся предыдущая европейская политика была направлена на то, что польские правительства должны быть враждебны России. В этих обстоятельствах либо Польша оказывалась слишком слабой для того, чтобы противостоять Германии, либо она позволяла немецким войскам пройти через свою территорию. Таким образом, Польша фактически играла роль коридора для нападения Германии ни Россию. Слабость и враждебность Польши были величайшим источником слабости для Советского Союза и позволяли немцам делать все, что им захочется на востоке — и то же самое на западе, потому что эти две вещи взаимосвязаны. Следователь-* но, жизненно важным интересом для России является наличие сильной и дружественной Польши. У Советского Союза нет намерений вмешиваться во внутренние дела Польши. Польша будет жить при парламентской системе, так же, как Чехословакия, Бельгия или Голландия, и любые разговоры о намерениях советизировать Польшу — являются глупыми. Даже польские лидеры, не исключая коммунистов, выступают против советской системы, потому что поляки не хотят колхозов и других элементов советской системы. В этом польские лидеры правы, потому что советская система не является экспортируемой. Она должна развиваться изнутри на основе целого ряда условий, которых нет в наличии в Польше. Все, чего хочет Советский Союз, — это чтобы Польша не открывала больше ворот для Германии»^{240}. Эти слова были произнесены Сталиным в тот короткий послевоенный период, когда он еще не терял надежды на то, что новое правительство США (президент Г. Трумэн) выполнит обещание Ф.Д. Рузвельта и предоставит Советскому Союзу кредит в 6 млрд. долларов сроком на 30 лет под низкий (не более 6) процент, поддержит желание Москвы получить контроль над Черноморскими проливами и на размещение своих военных баз в Триполитании и на японском острове Окинава. В обмен на это Сталин готов был не оставлять советские войска в странах Восточной Европы и не вмешиваться в формирование политической системы власти в них. После Берлинской конференции (в Потсдаме), когда Трумэн поломал все названные выше договоренности, Сталин от высказанных им намерений отказался, но приверженность принципу географической безопасности границ не изменил. Ниже этот вопрос будет рассмотрен подробно на примере его взаимоотношений с М. Литвиновым.

ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНТЕРЕСЫ ИЛИ КЛАССОВЫЙ ПРИНЦИП?

Многие авторы сталинианы, как западные, так и отечественные, утверждают, что при формировании своей внешней политики Сталин исходил из интересов продвижения социалистической революции на новые территории^[16].

На мой взгляд, такой подход ошибочен. Сталин еще в 1920-е годы отказался от революционной химеры Ленина и Троцкого о мировой революции и стремился направлять свои усилия на внутреннее укрепление советского общества и своей личной власти. Но при этом отдавал себе отчет в том, что успехи на внутреннем фронте невозможны без создания соответствующих внешнеполитических условий. И здесь без всякой натяжки можно утверждать, что его внешнеполитическая линия совпадала с таковой русских царей, и, в частности, со взглядами Николая И. В этом плане можно сказать, что уж скорее Сталин был наследником Николая II, нежели Ленина.

В последние годы российские историки стали все больше обращать внимание на то обстоятельство, что Сталин не останавливался перед тем, чтобы подчеркнуть преемственность Советской России по отношению к царской Российской империи. Так, в построенном на большом массиве архивных документов исследовании А.В. Пыжикова и А.А. Данилова отмечается: «Сталин действовал без оглядки на марксистско-ленинские каноны не только в решении вопросов теоретического характера, но и в практических действиях. Яркое свидетельство тому — формирование… более терпимого отношения к царской России… Такой поворот, немыслимый при старой большевистской гвардии, испытывавшей стойкую ненависть к царизму, обусловлен общим сталинским курсом на усиление державности в политике»^{241}.

Сходных позиций придерживаются другие российские историки, опирающиеся на обнаруженные ими архивные документы.

Особый интерес в этом плане представляет работа Петра Мультатули, посвященная внешней политике Николая II.

В марте 1915 года, пишет он, послам России в Лондоне и Париже была направлена следующая телеграмма министра иностранных дел России Сазонова: «Ход последних событий привел Его Величество Императора Николая II к убеждению, что вопрос о Константинополе и проливах должен быть окончательно разрешен в смысле вековых стремлений России. Всякое его разрешение, которое не включало бы в состав Русской империи города Константинополя, западного берега Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а равно и Южной Фракии по черту Энос-Мидия, было бы неудовлетворительно».

Положение союзников на фронтах с Германией к этому времени оказалось настолько сложным, что Лондон предпочел незамедлительно ответить на меморандум Сазонова.

«14/27 марта 1915 года английский посол в Петрограде Джордж Бьюкенен вручил Сазонову меморандум, составленный им на основании инструкций из Лондона. В меморандуме подтверждалось согласие английского правительства на присоединение к России проливов, Константинополя и указанных территорий при условии, что война будет доведена до победного конца и что Великобритания и Франция осуществят свои пожелания за счет Оттоманской империи и “некоторых областей, лежащих вне ее “».

Весной 1916 года, продолжает П. Мультатули, председатель Совета министров Б.В. Штюрмер составил отчет о своей встрече с императором Николаем II. В докладе царю премьер писал: «Мне казалось возможным ныне же объявить России и Европе о состоявшемся договоре с нашими союзниками, Францией и Англией, об уступке России Константинополя, проливов и береговых полос. Впечатление, которое произведет в России осуществление исторических заветов, будет огромное. Известие это может быть изложено в виде правительственного сообщения. Его Величество осведомился относительно способов возможного выполнения оглашения уступки нам Константинополя и проливов. Я имел случай обменяться мнением с послами великобританским и французским, которые не встречают к сему препятствий».

Таким образом, вопрос о проливах и Константинополе был решен для России положительно.

«Между тем, — пишет П. Мультатули, — согласие о передаче России этих территорий далось союзникам очень нелегко. По существу, речь шла о том, что они добровольно передавали русскому царю контроль над важнейшими геополитическими зонами мирового значения»^{242}.

23 октября 2007 года на конференции по вопросам преподавания истории в Академии повышения квалификации работников образования заведующий кафедрой истории МГПУ Александр Данилов сообщил, что он обнаружил в архивах документ, подтверждающий факт договоренностей между Сталиным и Рузвельтом в Ялте в феврале 1945 года касательно размещения советских военных баз в Турции и Ливии и на участие России в контроле над проливами Босфор и Дарданеллы. «Против такого расклада энергично возражал Черчилль, но Рузвельт к нему не прислушался»^{243}. К этому следует добавить, что Сталин и Рузвельт достигли в Ялте договоренности и о том, что Красная Армия примет участие в войне с Японией и после капитуляции последней СССР получит право содержать на Окинаве, плюс к Турции, Ливии, Китаю, советскую военную базу.

Но Сталину, как и Николаю II, осуществить «вековые устремления» русских государственных деятелей (обезопасить страну от внешних угроз по внешним подступам к национальным русским границам) не удалось.

В обоих случаях, и с Николаем II, и со Сталиным, на пути реализации их замыслов встали исконные геополитические соперники России — англосаксы (неважно, что в 1916 году они обретались на Английских островах, а в 1945-м — на Американском континенте, суть — одна, и мысли, и стремления тоже).

Американский исследователь профессор Уильям Энгдаль уже в наши дни обнародовал информацию о том, что в сентябре 1946 года президенту США Г. Трумэну был представлен секретный доклад «Американские отношения с Советским Союзом», выполненный в основном советником посольства США в Москве Джорджем Ф. Кеннаном на базе его так называемой Длинной телеграммы (о содержании этого документа ниже будет рассказано подробно). Доклад этот в истории остался как «Отчет Клиффорда—Элси» (рассекречен был только в 1968 году). Его содержание представляло собой описание официальной стратегии холодной войны против СССР.

«Этот отчет, — пишет У. Энгдаль, — впервые призвал к политике “сдерживания и ограничения” СССР… Начинался он следующей яркой картиной: «Самая большая проблема США в настоящее время — отношения США с Советским Союзом. Решение этой проблемы покажет быть или не быть Третьей мировой войне… Советские лидеры, по-видимому, намеренно возвеличивают своих граждан, рассчитывая в итоге создать мир, в котором доминирует СССР».

«Для любого жителя СССР, — замечает Энгдаль, — в то время такая оценка действий руководства страны была абсолютно неправдоподобной. Любому внимательному исследователю внешней политики Сталина было очевидно, что с 1920-х годов основным приоритетом была безопасность границ, а вовсе не мировая революция. Еще до войны Сталин неоднократно демонстрировал готовность вступать в союзы с некоммунистическими режимами в обмен на безопасность границ и гарантии ненападения. И еще менее вероятным казалось, что после всех ужасов опустошительной Второй мировой войны эта политика могла вдруг внезапно смениться на какие-то авантюрные идеи по организации мировой революции и глобального господства»^{244}.

Доктор экономических наук У. Энгдаль — один из редких трезвых западных историков, кто без какого-либо сомнения пришел к выводу о том, что Сталин практически никогда в своей политической карьере не направлял политику Российского государства на достижение мирового господства.

И ведь действительно, любой непредвзятый исследователь должен был обратить внимание на то, что еще в 1920 году, под Варшавой, когда Тухачевский гнал разутую и раздетую Красную Армию в бой за господство Советской России над сытой Европой, Сталин еще тогда не верил в эту мировую троцкистскую химеру и не стал поддерживать возомнившего себя Бонапартом выскочку, не дал ему Конную Армию Буденного.

Во второй раз это случилось в 1923 году, когда Троцкий и его активный сторонник К. Радек энергично пытались затолкать в безумную авантюру германской революции уже не Красную Армию, а всю Советскую Россию. Благодаря именно занятой Сталиным сдерживающей позиции эта авантюра не прошла. Почему-то ни один западный историк (кроме У. Энгдаля) не хочет замечать эту особенность геополитических взглядов Сталина.

Но, как верно подметил У. Энгдаль, был момент, когда и Сталин, как до него Николай II, надеялся, что ему удастся добиться осуществления своих целей с помощью Запада. Он даже был готов идти на союзнические отношения с откровенно враждебными России режимами (с Польшей, например). Однако Запад не позволил ему проводить такую политику ни до Второй мировой войны, ни после, затолкав СССР на 40 лет в состояние холодной войны.

Все это указывает на то, что в формировании внешней политики России основополагающими факторами всегда были не умонастроения ее лидеров, идет ли речь о Николае II, Сталине или Путине, а геополитические константы: национальная безопасность, экономическое развитие и жизненный стандарт населения. Временные отступления от этого правила случались (годы перестройки, неолиберальный этап 1990-х годов), но жизнь неизменно возвращает всё обратно «на круги своя». Из всех высших руководителей России исключением из этого общего правила были только Ленин, М. Горбачев и Б. Ельцин, лишь они руководствовались во внешней политике России антироссийскими интересами.

Запад, и прежде всего англосаксы, никогда не хотели брать в расчет, что при наших огромных географических пространствах внутреннее позитивное развитие России самым тесным образом зависит от внешней безопасности. Как не хотели брать в расчет и то, что экономически сильная и политически стабильная Россия может играть важную роль в стабилизации мирных международных отношений на планете в целом.

Но случилось так, что при жизни Сталина был зарубежный государственный деятель, который хорошо это понимал, — президент США Франклин Рузвельт. Этот человек не только хорошо осознавал основные пружины действий Сталина, но еще и спокойно относился к тому, что после победы над фашизмом в ходе Второй мировой войны Сталину можно пойти навстречу в плане обеспечения вечных национально-государственных интересов России, поскольку это не противоречит интересам международной безопасности. Рузвельт считал, что Сталину можно разрешить то, что обещали союзники по Антанте еще Николаю II в ходе Первой мировой войны, — участие в контроле над Черноморскими проливами, военные базы в Ливии (Триполитания) и Турции, возврат острова Сахалин и Курильских островов и участие в оккупации Окинавы. Американский президент при этом говорил своему окружению, что осуществление этих планов поможет вернуть СССР в международное сообщество в качестве нормального международного субъекта, а не революционного бунтаря.

Есть все основания считать, что если бы послевоенные события развивались именно по такому сценарию, мир не получил бы не только пресловутой холодной войны, но и развитие внутриполитической ситуации в самом СССР могло пойти совсем не так, как оно пошло в действительности.

Но История никогда не развивается по логически выверенным схемам. Рано или поздно появляются привходящие обстоятельства (и люди), которые эту схему нарушают, а иногда и опрокидывают. Как в присущем ему лапидарном стиле выразил эту мысль в своей первой книге об опыте своей 30-летней работы в советской разведке Леонид Шебаршин, «историческая неизбежность реализуется не сама собой, а через политических лидеров и ведомые им массы»^{245}.

СТАЛИН И МАКСИМ ЛИТВИНОВ

В перечне геополитических констант, которыми руководствовался Сталин в определении своих внешнеполитических приоритетов, я бы выделил два, как мне представляется, основополагающих момента: территориальный, или географический, принцип и имперский.

Начнем с первого.

В октябре 2011 года Лорен Гудрич, ведущий специалист американской разведывательно-аналитической компании «Стратфор», которую в американской прессе часто называют «теневым ЦРУ», опубликовала аналитический обзор под названием «Россия: восстановление империи по возможности», где отметила: «Определяющая географическая характеристика России — это ее незащищенность, что означает, что ее основной стратегией является стремление обезопасить себя. В отличие от большинства сильных и влиятельных стран российский ключевой регион — Московия — не имеет барьеров для защиты самого себя, и поэтому его несколько раз завоевывали. Из-за этого на протяжении всей истории Россия расширяла свои географические границы с целью создания опорных пунктов и стратегического пространства между ядром России и мириадами врагов, ее окружающих. Это означает расширение России до ее естественных пределов: Карпатских гор (на Украине и в Молдавии), Кавказских гор (до малого Кавказского хребта, мимо Грузии и в Армению) и Тянь-Шаня на дальней стороне Средней Азии. Единственной географической дырой является Североевропейская равнина, где Россия исторически стремилась занять как можно большую территорию (районы Балтики, Белоруссию и даже часть Германии). Словом, чтобы Россия чувствовала себя в безопасности, ей нужно создать что-то вроде империи»^{246}.

Думаю, что сотрудница «Стратфора» сама взяла эту идею у старого революционера, члена большевистской партии с 1903 года, известного советского дипломата, бывшего народного комиссара по иностранным делам СССР, Максима Максимовича Литвинова (настоящее имя Макс Моисеевич Баллах Филькенштейн — по данным Википедии и Баллах Меир-Генох Моисеевич — по данным Электронной Еврейской энциклопедии).

В июне 1946 года заместитель министра иностранных дел СССР М. Литвинов сформулировал тезис о том, что Сталин в формировании своих взаимоотношений с ведущими зарубежными государствами руководствуется «устаревшим» (именно так сказал Литвинов) принципом, а именно «географическим» подходом. А произошло это при очень необычных обстоятельствах.

В июне в Москву приехал новый корреспондент американской информационной компании Си-би-эс Ричард Хоттелетт. И сразу же запросился на интервью с М. Литвиновым. Встреча состоялась в служебном кабинете Литвинова, причем замминистра иностранных дел СССР, вопреки существовавшим тогда (да и сегодня) порядкам, никого не поставил в известность об этом контакте. Состоялась очень продолжительная и содержательная беседа, о результатах которой корреспондент «Коламбиа Броадкастинг Систем» немедленно сообщил послу США в Москве Уильяму Смиту, а тот в тот же день направил соответствующую телеграмму в Госдеп США. Как пишет известный российский историк-американист В. Печатнов, содержание этого интервью оказалось настолько ошеломительным, что, получив его, президент Трумэн спрятал эту телеграмму в своем сейфе, запретив показывать ее кому бы то ни было. Одновременно госдепартамент наложил эмбарго на передачу текста интервью в штаб-квартиру Си-би-эс. Текст этого интервью американцы «держали в глубоком секрете до самой смерти Литвинова как сообщение “чрезвычайной государственной важности”»^{247}.

Вот полный текст этого документа^{248}:

«861. 00/6—2146: Телеграмма. Посол в Советском Союзе (У. Смит) Государственному секретарю. Совершенно секретно. Москва, 21 июня 1946 г. 19.00 В первую очередь.

Корреспондент «Коламбиа Броадкастинг Систем» Хоттелетт 18 июня взял интервью у Литвинова в его кабинете. Поскольку Литвинов был весьма откровенен, Хоттелетт не использовал информацию, полученную во время интервью. Он сообщил ее нам и Государственному департаменту для сведения и просил, чтобы ее суть была изложена Мэрроу из Си-би-эс только для его ориентации. Подробное сообщение направляется и, очевидно, требует особенно осторожного с ним обращения.

Обсуждая международное положение, Литвинов сказал, что в перспективе нет ничего хорошего и, по его мнению, разногласия между Востоком и Западом зашли слишком далеко, и их нельзя будет примирить. На вопрос о причинах он ответил, что, с его точки зрения, в основе лежит идеологическая концепция, преобладающая здесь, согласно которой война между коммунистическим и капиталистическим мирами неизбежна.

По его мнению, ранее возникала возможность сосуществования двух миров, но, видимо, сейчас уже не так. В СССР произошел возврат к устаревшей концепции географической безопасности.

Обсуждая принципы, искомые ныне в качестве основы для сотрудничества, Литвинов сказал, что основой сотрудничества должно быть согласие между великими державами. Дело в том, что Гаити или Дания не могли бы угрожать международному миру, и СССР имеет основания относиться с подозрением к любому форуму, на котором он постоянно находился бы в меньшинстве.

Хоттелетт спросил, как можно было бы навести мосты через возникшую пропасть? Литвинов ответил, что он не будет высказывать своего мнения, пока к нему не обратятся, а они наверняка не обратятся. Хоттелетт спросил, уверен ли он, что к нему не обратятся, и он ответил утвердительно. Он сказал, что является сторонним наблюдателем и доволен своим неучастием.

Всем видом во время этой части разговора он демонстрировал отчужденность от происходящего.

Хоттелетт поинтересовался, существуют ли возможности оттянуть конфликт между Востоком и Западом настолько, чтобы позволить вырасти и прийти к власти новым и молодым руководителям? Его ответ сводился к тому, что это не имеет значения, так как молодые люди воспитываются в духе точного соответствия старому мышлению.

Хоттелетт поинтересовался, слышал ли собеседник о предложении Баруха передать атомные секреты Международному контрольному органу, заметив, что, по его мнению, во всем этом очень четко сфокусировалась дилемма, вставшая ныне перед миром, и задал вопрос, как поступит СССР — согласится ли он с международным контролем или откажется от него? Литвинов немного подумал и сказал, что есть большая разница между поддержкой принципа международного контроля и постановкой на деле себя под строгую инспекцию. Хоттелетт попросил его уточнить, вероятно ли согласие СССР на то, чтобы пойти до конца? Он сказал, что, по его мнению, маловероятно, чтобы СССР согласился подвергнуться инспекции. Хоттелетт спросил, не стало ли бы меньше подозрений; которые, судя по всему, в большой степени мотивируют советскую политику, если бы Запад неожиданно уступил и согласился со всеми требованиями русских, скажем, в вопросе о Триесте, итальянских колониях и т.д., не привело ли бы это к смягчению напряженности? Он сказал, что это привело бы к тому, что Запад потом столкнулся бы со следующей серией требований.

Обсуждая вопрос о взаимных подозрениях, коснулись темы об обеспечении прочной безопасности от империалистической агрессии. Литвинов сказал, что, видимо, Гитлер действительно считал, что его требования оправданны, что ему нужно было “жизненное пространство”. Гитлер, наверное, был искренне убежден в том, что его действия имеют превентивный характер и навязаны ему внешними обстоятельствами.

Обсудили вопрос о преимуществах, которыми пользуется любое тоталитарное правительство благодаря возможности игнорировать общественное мнение в своей стране. Литвинов по своей инициативе высказал мысль о том, что внутри тоталитарного государства ничего нельзя сделать, чтобы изменить его. Он сказал, что итальянский и немецкий народы не подняли восстание, когда перед ними встала перспектива самого ужасного наказания. В 1792 году французский народ смог взять штурмом арсеналы, захватить мушкеты и совершить революцию, но сегодня народу понадобилась бы артиллерия, танки, радиостанции, печатные машины, а все это крепко держится в руках любым тоталитарным государством. Вот почему, например, было бы крайне трудно отстранить от власти Франко. Даже для дворцовой революции понадобилась бы поддержка армии и полиции.

Возвращаясь к теме атомной бомбы, Хоттелетт поинтересовался, что думает собеседник о возможности неиспользования атомной бомбы в случае новой войны в свете того, что отравляющие вещества были поставлены вне закона и не использовались во время Второй мировой войны. Литвинов сказал, что это зависит от позиции тех, кто владеет атомной бомбой. Если одна сторона будет думать, что она добьется быстрой победы путем использования атомных бомб, тогда соблазн будет слишком велик. Если силы сторон будут равны, и если одна из них почувствует, что ее огромная территория, людские и другие ресурсы, разбросанность промышленности дают ей определенные преимущества, то она не будет слишком долго воздерживаться от ее применения. Это было бы особенно реальным в тех случаях, когда общественное мнение не имеет силы, когда государственному руководству удалось бы полностью подчинить себе сознание людей.

Хоттелетт спросил, почему теперешние руководители, которые, в конце концов, являются проницательными и способными людьми, цепляются за явно устаревшее представление о том, что река или горная цепь или тысячи километров территории гарантировали бы безопасность? Литвинов ответил, что это объясняется тем, что по образу мышления они являются консерваторами и по-прежнему руководствуются старыми понятиями.

Обсуждался вопрос о Германии. По мнению Литвинова, она, очевидно, будет разделена на две части. Ссылаясь на то, что все союзники выступают за объединенную Германию, Хоттелетт поинтересовался, нельзя ли найти какое-нибудь одно решение? Литвинов ответил, что каждая из сторон хочет поставить под свой контроль объединенную Германию. По его мнению, из всех мировых проблем сегодня германская является самой сложной.

В конце разговора Литвинов подчеркнул, что он является частным лицом и высказывает свои личные взгляды.

Содержательность этого заявления, сделанного только что прибывшему корреспонденту, просто удивительна для нас.

Смит».

В последовавшем затем более подробном тексте интервью был сделан акцент на том, что Литвинов говорил, что в Кремле преобладает «устаревшее — географическое» понимание безопасности: «чем больше у вас пространства, тем безопаснее ваше положение». Литвинов говорил о невозможности удовлетворить советское руководство какими-либо уступками: «они приведут лишь к выдвижению новых требований» и утверждал, что Сталин не остановится перед применением атомного оружия, если сочтет это целесообразным.

Работавший в США с архивами Рузвельта, Трумэна, военных и разведывательных ведомств Америки Владимир Печатное пишет: «У Хоттелетта, по его словам, “волосы вставали дыбом” при этих откровениях — он “спрашивал себя, не сошел ли этот человек с ума, или здесь кроется какая-то фантастическая ловушка”. Не меньший шок вызвали эти телеграммы и в госдепартаменте, где эксперты терялись в догадках о том, что же заставило Литвинова пойти на “столь огромный личный риск” — захлестнувшие эмоции или сознательное желание предупредить Запад о том, что любые дальнейшие уступки Кремлю лишь разожгут его аппетиты. В докладе госдепа для администрации президента Трумэна обращалось внимание на то, что касается позиции советского замминистра иностранных дел СССР, то «трудно придумать более убедительное подтверждение правильности нынешней политики Соединенных Штатов в отношении СССР». Сам Хоттелетт в опубликованной после смерти Литвинова версии этого интервью сравнил его с Карлом Фуксом: тот своими сведениями ускорил создание советской атомной бомбы, а Литвинов «укрепил решимость Запада остановить советскую агрессию»^{249}.

К анализу этого интервью мы еще вернемся, как и к попытке ответить на вопрос, что подвигнуло Литвинова на такой риск, а сейчас о том, что в 1946 году Литвинов фактически лишь повторил свою более раннюю оценку внешнеполитических принципов Сталина. Судя по имеющейся на сегодняшний день информации, в 1943 году, покидая пост посла СССР в США, Литвинов посетил заместителя госсекретаря США Саммера Уэллеса и в беседе с ним был столь же откровенен в оценке внешнеполитических предпочтений Сталина, как и в беседе с Хоттелетом в 1946 году^{250}.

Л. Млечин, в частности, пишет, что Литвинов говорил Уоллесу «о негибкости советской системы и признался, что сам он не в состоянии общаться со Сталиным. По его словам, у Сталина в результате изолированности от внешнего мира сложилось превратное представление о Западе, и он недооценивает ту роль, которую играет там общественное мнение»^{251}. Разница заключалась лишь в том, что в кабинете Уэллеса не было советской записывающей аппаратуры, а в 1946 году запись беседы с Хоттелеттом легла на стол Сталину и Молотову на следующий день.

Большевик с 1903 года, лично хорошо знавший Ленина, с первых дней Советской власти до 1930 года работавший в НКИД на посту заместителя народного комиссара, ас 1930 года и до 1939 года — главой НКИД СССР, М. Литвинов только Ленина признавал начальником над собой. А больше — никого.

Прожил более 10 лет в Англии и стал первым полпредом Советской России в Англии. В 1916 году женился на дочери еврейских революционных эмигрантов из Венгрии Айви Лоу. В 1920-е годы, будучи заместителем наркоминдела СССР Г.В. Чичерина, постоянно конфликтовал со своим шефом, так как явно придерживался англофильских позиций во внешней политике, в то время как Чичерин считал, что СССР на международной арене не должен занимать позицию ориентации на какую-либо иностранную державу, а должен проводить свою собственную линию, защищая исключительно свои национально-государственные интересы.

В 1939 году Литвинов открыто выступил против заключения советско-германского пакта о ненападении и вообще против личных контактов Сталина с Гитлером^[17]. В кругу своих близких друзей он произнес в тот момент фразу, которая в передаче звучала так: «Восточных правителей, всех этих шахов и прочих деспотов Сталин еще обведет вокруг пальца, но западный мир, западная политика — это ему не по плечу. С этой политикой он не совладает».

Сталину манера поведения своего наркоминдела сильно не понравилась, и осенью 1939 года он поменял его на Молотова.

Находясь в отставке, Литвинов отсиживался на своей даче в Подмосковье, а вечером 22 июня 1941 года написал письмо Мо-лотову с просьбой предоставить работу. Через несколько дней Вячеслав Михайлович вызвал Литвинова к себе в кабинет и сухо спросил, на какую должность он претендует. 65-летний Литвинов, ни на секунду не задумавшись, ответил: «Только на вашу». На этом и расстались бывший и настоящий наркоминдела. Но через несколько дней Литвинову позвонил Сталин и попросил приехать, сказав, что будет встреча с иностранными дипломатами. Литвинов приехал в Кремль не в костюме, а в толстовке. Сталин покосился на наряд экснаркома (а это была, конечно, сознательно рассчитанная фронда) и спросил:

«— Почему не в костюме?

— Моль съела».

Литвинов, похоже, так и не смог понять, что с уходом в 1922 году из политики Ленина, с которым, как считал Литвинов, по вопросам внешней политики Советской России он был на короткой ноге, закончилось и его, Литвинова, влияние на определение внешней политики России. Его демонстративная фронда в отношении Сталина всего лишь тешила его непомерное самолюбие, но ни к каким реальным результатам привести не могла: во внешней политике Сталин вел сугубо свою, не ленинскую, политику.

А плюс к этому Сталин еще и никогда не прощал демонстративных открытых вызовов. Правда, ради деловых интересов Сталин мог на время как бы не обратить внимания на брошенный личный вызов, но только временно. Обычно он запоминал эту фронду, затаивал, а в момент, который он считал подходящим для сведения счетов, «выстреливал». Как правило, это оборачивалось трагедией для другого дуэлянта. Иногда же генсек вспыливал сразу, как это было в феврале 1941 года с Героем СССР генерал-лейтенантом авиации, замнаркома обороны, талантливым военачальником П.В. Рычаговым, который в 1940 году на заседании Политбюро ЦК бросил Сталину в лицо: «Вы заставляете нас летать на гробах»! Сталин в тот же день отстранил его от командования авиацией СССР, а когда 22 июня 1941 года советская авиация понесла несоразмеримые ни с чем потери от немецкого вторжения, Рычагов был арестован и 28 октября 1941 года расстрелян вместе с женой.

В энциклопедии К.А. Залесского «Кто есть кто в истории СССР» от 2011 года помечено, что «Рычагов расстрелян без суда, просто по распоряжению наркома внутренних дел Л.П. Берии». Но в 2012 г. в архиве были обнаружены документы о том, что по этому поводу было решение Верховного Суда СССР от 27.10.1941 г. с личной резолюцией Сталина на этом решении. Расстрелян Рычагов был в группе со 176 другими известными людьми, некоторые из них томились в тюрьме еще с 1920-х годов, Мария Спиридонова например.

После этой встречи со Сталиным экс-наркома зачислили советником НКИДА, но к участию в беседах Сталина с американцами больше не привлекали: Сталину не понравилось, что при переводе его слов для личного посланника президента США Рузвельта Г. Гопкинса М. Литвинов вставлял самостоятельные комментарии, как бы поправляя Сталина (хотя Литвинову представлялось дело так, что он всего лишь уточнял мысль Сталина).

Литвинова зачислили в штат НКИД СССР, но за помощью больше не обращались. Молотов отвел ему кабинет в Радиокомитете, где он стал регулярно выступать на английском языке для зарубежной аудитории и много писал для иностранной прессы. Однако вскоре его отстранили и от эфира. Причиной для такого решения Молотова послужило то, что Литвинова английские журналисты спросили, как он сегодня относится к советско-германскому пакту 1939 года. Литвинов ответил письменно, заявив, что он тоже подписал бы этот пакт, так как он давал оттяжку войне, но сделал бы это иначе, в частности, не стал бы прекращать переговоры с Англией. Молотов запретил не только это интервью, но и вообще всю работу Литвинова в Радиокомитете.

Осенью 1941 года Литвинова эвакуировали в Куйбышев вместе с сотрудниками НКИД. Но в начале ноября дежурному дипломату по НКИД в Куйбышеве позвонил Молотов и сухо попросил передать Литвинову, что тот назначен Сталиным заместителем наркоминдела и послом СССР в США. Литвинов в тот же день вылетел в Москву, а потом кружным путем, через Сингапур, через три недели прибыл в Вашингтон, где и проработал до апреля 1943 года.

17 июля 1946 года, ровно через полтора месяца после интервью с Р. Хоттелетом, Литвинова пригласил к себе замминистра иностранных дел СССР Деканозов и сообщил ему, что он освобожден от должности заместителя министра иностранных дел.

А. Микоян (1895—1978) незадолго до смерти отметил в своих мемуарах, что он, как член Политбюро ЦК ВКП(б), был ознакомлен с текстом упомянутого интервью Литвинова и считал, что это было «государственное преступление, предательство». Также оценил этот поступок и Молотов и потребовал ареста Литвинова. Но Сталин поступил по-своему.

Умер Литвинов в декабре 1951 года. Жена, которая всю жизнь сохраняла гражданство Великобритании, в 1972 году выехала в Англию, где и скончалась. Сын Михаил стал инженером, а дочь работала переводчицей. Внук Павел Литвинов примкнул к диссидентскому движению в СССР, внучки Маша Слоним и Вера Челидзе (жена известного правозащитника Валерия Челидзе) работали в редакции Русской службы Би-би-си.

Столь затяжной экскурс в биографию Литвинова понадобился для того, чтобы показать, что интервью Р. Хоттелетту, как и беседа с Саммером Уэллесом, заместителем госсекретаря США в апреле 1943 года, не были случайным эмоциональным выплеском копившегося годами раздражения против внешней политики Сталина. Нет, это была сознательная, твердая, продуманная позиция по принципам формирования внешней политики Советской России. Судя по его поведению, Литвинов хорошо понимал, что выжил случайно. Все его заместители из 1930-х годов были расстреляны, а многие его сотрудники по НКИДу заканчивали жизнь в лагерях. Чего-то подобного он давно ожидал и для себя, потому и пригласил к себе в служебный кабинет американского корреспондента и сказал ему то, что сказал, понимая, что уже завтра, а может быть и раньше, все сказанное им станет известно Сталину и Молотову и ему может грозить арест.

Надо сказать, что Литвинов не ошибался в этом предчувствии. В 1953 году Л. Берия на допросах, после своего ареста, подробно рассказал о том, что Сталин еще в 1940 году приказал подготовить убийство Литвинова и замаскировать его под автомобильную катастрофу. Расстрелянные позже сотрудники Берии показали, что они даже провели рекогносцировку местности на подъезде к даче Литвинова, выбрали место, где дорога совершает крутой поворот и технически подготовились к тому, чтобы устроить в этом месте дорожно-транспортное происшествие. В 1990-е годы эту информацию подтвердил генерал-лейтенант Павел Судоплатов. Но Сталин потом то ли забыл об этом приказании (так считал Берия), то ли передумал, и убийство не было осуществлено.

Так называемый географический принцип внешней политики России, гарантирующий безопасность внешних государственных границ, присутствовал у Сталина не случайно. Его разделяли не только русские властители, но и выдающиеся русские мыслители, связывая его с геополитическим положением России, подчеркивая, что если бы России не нужно было затрачивать столько сил и средств на обеспечение безопасности своих внешних границ, мы бы и в нашем внутреннем экономическом и политическом развитии давно бы опередили и Европу, и Америку.

Вот что писал по этому поводу основоположник ныне уже распространенного учения о цивилизациях как исторически самостоятельных культурно-исторических общностях Н.Я. Данилевский еще в 1850-е годы (русский мыслитель пришел к этому выводу за 50 лет до Освальда Шпенглера с его «Закатом Европы»).

Россию в ее степени (ступени) развития, писал Данилевский, любят сравнивать с Америкой, что неправильно по сути и прежде всего это неправомерно в силу внешних условий существования американского и русского государств.

«Жизнь народа в государстве Соединенных Штатов Америки при совершенной безопасности извне не требовала сильной сплоченности, сосредоточенности государственного тела», — писал Данилевский. Усилия американского народа поэтому могли быть направлены на внутреннее экономическое и политическое развитие. «В России, напротив того, при опасности от внешних врагов, угрожавших со всех сторон, — вначале преимущественно с Востока, а потом с Запада — недостаток государственной сосредоточенности, при которой только и было возможно напряжение всех сил народных для отпора врагов, неминуемо повлек бы за собою невозвратимую утрату народной независимости».

«В этом отношении Америка, с которой нередко сравнивают Россию, …не имея врагов вокруг себя, могла экономизировать все то, чего стоило другим охранение политической самобытности. Если взять в соображение лишь то, что должна была истратить Россия на свое вооружение… то уже одно это составит миллиарды, которые Россия, подобно Америке, могла бы употребить на свою сеть железных дорог, на торговый флот и всякого рода технические усовершенствования в промышленности и земледелии.

Вследствие того, что внешние границы США охраняли с обеих сторон океаны, Америка не тратилась на потребности государственной обороны и потому скопила огромные богатства, не могшие без этого в таком количестве образоваться»^{252}.

9 апреля 1947 года «Правда» поместила беседу Сталина с американским журналистом Стассеном, где генсек почти дословно повторил мысли Данилевского по части неправомерного сравнения внешних условий существования СССР и США: «Америка защищена двумя океанами. На севере с ней граничит слабая страна Канада, а на юге — слабая страна Мексика. Соединенным Штатам нечего их бояться. После войны за независимость США в течение 60 лет не воевали, пользовались миром. Все это помогло быстрому развитию США».

В 1991 году Л.В. Шебаршин, довольно критически относящийся к внутренней политике Сталина, в споре последнего с Литвиновым принял сторону генсека. В интервью с Александром Прохановым для газеты «День» он так отозвался о позиции Сталина в отношении «географического подхода» в вопросах безопасности наших внешних границ, фактически солидаризировавшись и с Н.Я. Данилевским: стремление к укреплению нашей оборонной мощи было вызвано объективными обстоятельствами, сказал главный разведчик Советского Союза, как его именовала в те дни советская пресса. «Оно было обусловлено всем многовековым ходом нашей истории, включая и последние десятилетия. Стержнем существования российского государства на протяжении веков была борьба за собственную безопасность, за свое национальное бытие и бытие каждого его гражданина. Ему приходилось отражать шведские нашествия с севера, польские — с запада, татарские и турецкие — с востока и юга.

…Не колониальный грабеж, не имперская алчность, не стремление к мировому господству или мировой революции, а исторически обусловленное, ставшее частью души российского жителя, стремление обезопасить себя от чужеземцев лежало в основе политики нашего государства. И психология осажденной крепости, над которой измываются некоторые наши публицисты, была естественным продуктом нашей истории.

Русские государственные люди во все времена чувствовали губительное бремя оборонных издержек. Отчаянным воплем, что у государства нет средств на содержание войска, необходимого для защиты от страшных врагов, пишет С.М. Соловьев, заканчивалось царствование Иоанна IV, и тем же воплем начиналось новое»^{253}.

Складывается, впрочем, впечатление, что жесткая критика в адрес Сталина по поводу так называемого «географического подхода» во внешней политике была для Литвинова лишь поводом. На самом деле Литвинов был предтечей либерал-демократов 1990-х годов, потому что исходил из того, что Россия должна строить свою внутреннюю и внешнюю политику по лекалам Англии и США.

Кстати сказать, нечто подобное мы снова наблюдаем уже в наши дни. После Русской неолиберальной революции 1991 года пришедшей в России к власти новой, радикально прозападно ориентированной элите казалось, что Россия окончательно повернулась лицом к западным ценностям.

Хватило всего 17 лет, чтобы Москва поняла, что Запад (США, страны ЕС) по-прежнему считает Россию страной второго сорта. И только тогда последовала знаменитая «мюнхенская речь» В. Путина 10 февраля 2007 года.

Президент РФ напомнил в ней, что 17 мая 1990 года генеральный секретарь НАТО Вернер заявил: «Сам факт, что мы готовы не размещать войска НАТО за пределами территории ФРГ дает Советскому Союзу твердые гарантии безопасности», между тем наделе получилось, «что НАТО выдвигает свои передовые силы к нашим государственным границам». «В Болгарии и Румынии появляются так называемые легкие американские передовые базы по пять тысяч штыков в каждой». Где же, спросил В. Путин, те гарантии, о которых говорил генеральный секретарь НАТО Вернер?

А всё дело в том, что Манфред Вернер был немец^[18], и он, похоже, действительно верил в то, что говорил: он же не сам, в одиночку, это придумал. Но подлинными хозяевами НАТО являются не генеральный секретарь этой организации и его штаб, а американские правящие круги. Как очень точно сказал еще в 1949 году первый генеральный секретарь НАТО, бывший министр обороны Великобритании и близкий сподвижник У. Черчилля лорд Исмэй: «НАТО американцам необходимо для того, чтобы держать Америку в Европе, Германию в узде, а Россию — вне Европы»^{254}.

Конкретно в отношении новой России у американцев были свои замыслы и планы. Пока шел процесс уничтожения Варшавского договора, Манфред Вернер мог вести какие угодно успокоительные речи. Но как только Вашингтон убедился, что ему удалось обвести вокруг пальца и «кремлевского мечтателя» Михаила Горбачева, и наследовавшего его власть простоватого русского мужика Бориса Ельцина и осуществить наконец-то свою стародавнюю, трехсотлетнюю мечту — ослабить до нулевой величины международную значимость России, да и саму Россию настолько, что, казалось бы, она уже никогда больше не станет прежней, англосаксы, не задумываясь о последствиях и для них самих, тут же выбросили на свалку и обещания секретаря НАТО, и самого Вернера.

Запад воспринял мюнхенскую речь В. Путина как возвращение к холодной войне^{255}. Но это не был возврат российского руководства к тем временам. Это была всего лишь трезвая переоценка взаимоотношений с Западом, после которой начался медленный, но неуклонный разворот внешнеполитической переориентации России лицом на Восток, от прокладывания российских нефтегазопроводов из Сибири к границам Китая, а потом и Японии, наполнения новым содержанием созданной в 1997 году Шанхайской организации сотрудничества и до созыва во Владивостоке в 2012 году саммита АТЭС (Азиатско-тихоокеанская организация по экономическому сотрудничеству).

* * *

Если судить по хранящейся в РГАСПИ переписке 1920-х годов между М. Литвиновым, Г. Чичериным и их письмами Сталину, М. Литвинов довольно своеобразно понимал внешнеполитические интересы Советской России. Г.В. Чичерин, как мне представляется, имел основания жаловаться Сталину, как генеральному секретарю ЦК РКП(б), на чрезмерное англофильство Литвинова.

Из этих документов следует, что Сталин явно не поддерживал ни того, ни другого, но в дальнейшем очень много взял от взглядов Чичерина.

В моем личном архиве хранятся обширные выписки на этот счет, но в данном случае я сознательно не даю ссылки, так как надеюсь еще вернуться к этой теме в специальной работе.

Как представляется вся эта история с позиций сегодняшнего дня, позиция М. Литвинова в споре со Сталиным по поводу так называемого географического принципа, на самом-то деле менее всего имела отношение к геополитике. Эта позиция диктовалась совсем иными соображениями: неприкрытым англофильством Литвинова в 1920—1930-е годы и американофильством — в 1940-е. И он никогда не был одинок в такой демонстрации своих взглядов на внешнюю политику России. Ни тогда, ни сегодня. Так, министр иностранных дел РФ А.В. Козырев в правительстве Б. Ельцина в 1990—1996 годах не только подобострастно просил Р. Никсона помочь «определить национальные интересы России»^{256}, но и когда был снят со своего поста, то откровенно сказал заместителю госсекретаря США С. Тэлботу, что ему (Козыреву) надо было «уехать вместе с Тэлботом и стать перебежчиком»^{257}. Дело в другом, а именно в том, что, критикуя «географический подход», М. Литвинов не так уж был неправ по сути.

В процессе разработки сюжета о сути спора между Литвиновым и Сталиным я рассказал своему коллеге доктору военных наук В.М. Захарову, а он в ответ подарил мне свою неопубликованную статью под названием «Большое пространство и безопасность России» и разрешил использовать ее текст в настоящей главе. Суть позиции Владимира Михайловича по этой проблеме сводится к тому, что М. Литвинов практически ничего нового в своем споре со Сталиным не открывал. «Проблема большого пространства как одного из самых надежных гарантов жизнеспособности государства была введена в научный оборот еще на рубеже XIX—XX веков. Уже тогда решение таких внешнеполитических задач, как поиск доступных путей к сырью и к внешним рынкам, ограничение или поощрение миграции, решение пограничных вопросов, обеспечение безопасности плавания своих флотов и т.п., — пишет профессор Захаров, — если и не на прямую, то косвенно всегда было связано с географическим потенциалом».

Сталин хорошо это понимал и фактически просто продолжал политику русских царей по расширению территории. Однако он, видимо, не учел, что уже Александр II после присоединения к России Кавказа, Казахстана, большей части Средней Азии столкнулся с негативной стороной процесса расширения империи. Оказалось, что дальнейшее расширение Российской империи угрожает самому ее существованию. И когда в 1867 году встал вопрос о том, что делать с Аляской,'то созданный министром иностранных дел империи князем Горчаковым Комитет по этой проблеме (с участием императора) пришел к выводу, что «дальнейшее территориальное расширение России не только увеличивает конфликтный потенциал внутри империи, но и размывает основы государственной идеологии, которая в то время заключалась в девизе — “За Бога, Царя и Отечество”». И Александр II, основываясь на рекомендации Комитета князя Горчакова, принял решение продать Аляску американцам.

Профессор В.М. Захаров сформулировал, таким образом, относительно новый в геополитическом фокусе тезис: с точки зрения национальной безопасности существует предел расширения географического пространства государства, он заключается в идеологической прочности общественной ткани. Если этого последнего нет, то возникает угроза размывания конституционных основ общества.

Разумеется, Максим Литвинов столь глубоко не копал, но вперед, по-видимому, на чисто интуитивном уровне, заглядывал далеко.

В оправдание позиции Сталина следует сказать, что в тех исторических условиях в вопросах безопасности сердца России — двух ее столиц, Москвы и Ленинграда, — Сталин просто продолжал политику русских царей.

Несколько иная ситуация в этом плане складывается в XXI веке. В июне 2013 года российские средства массовой информации сообщили, что к 2016 году Россия заканчивает создание непрерывного радиолокационного поля, исключающего пропуск атакующих баллистических ракет по всем видам траекторий и со всех направлений. На боевом дежурстве будет находиться система радиолокационных станций из 8 объектов высочайшей степени надежности в Калининградской и Ленинградской областях, в Краснодарском крае и Иркутской области, в Красноярском крае, Омской и Оренбургской областях и на Алтае. Таким образом географический подход в обеспечении безопасности российского государства, хоть и по-прежнему не теряет своей актуальности, но, в отличие от эпохи прежних веков, единственным условием для выстраивания внешнеполитической линии России уже не является.

ИМПЕРСКОСТЬ СТАЛИНСКОГО МЫШЛЕНИЯ

Британская энциклопедия «Всемирная история. Люди, события, даты»» понятие империи определяет так: «Империя — тип государственного устройства, когда одна страна военной силой или политической властью контролирует другие страны, более или менее прочно присоединенные к ней в результате завоеваний». И перечисляет эти «империалистические державы» в истории — Великобритания, Германия, Россия, Франция. При этом отмечается, что «крупнейшей сухопутной державой нового времени была Российская империя»^{258}. Именно так воспринимал Россию до революции и Сталин.

Но была в этом восприятии одна существенная особенность: он воспринимал Российскую империю, а потом и Советский Союз исключительно как представитель национального меньшинства, располагавшегося на окраине России. Центр и стержень он видел в собственно русских территориях (Центральная Россия плюс Сибирь и Дальний Восток с Колымой и Чукоткой), а все окраины (Прибалтику, Белоруссию, Украину, Кавказ и Закавказье, Казахстан и Среднюю Азию и Бессарабию) — в виде приложения к этому стержню, чей экономический и культурный потенциал должен развивать все окраины.

В его глазах это была данность, не подвергаемая критическому осмыслению. То, что эти вериги на ногах собственно России сдерживали качественный рост собственно русских территорий и не позволяли расти качеству жизненного стандарта русского населения, Сталина просто не волновало в силу его кавказского национального менталитета.

Между тем, как я понимаю эту ситуацию сегодня, России в своем составе никогда не нужны были в полной мере, то есть как органические части, ни Грузия, ни Азербайджан и Армения, ни среднеазиатские и прибалтийские республики. В соответствии с гипотезой профессора Захарова, бездумное расширение географического пространства России нередко было чревато подрывом ее идеологической прочности. Можно сказать и больше: распад Советского Союза в 1991 году был в немалой степени обусловлен неучетом этого обстоятельства.

Проблема взаимоотношений метрополии и завоеванных ею территорий — давняя. Еще Макиавелли писал, что существуют два способа удержать завоеванные страны — включить их в состав метрополии и держать там войска или же превратить эти земли в колонии. Итальянский мыслитель отдавал предпочтение второму. «Колонии, — писал он, — не требуют больших издержек, устройство и содержание их почти ничего не стоит государю… Колонии дешево обходятся государю, верно ему служат и разоряют лишь немногих жителей, которые, оказавшись в бедности и рассеянии, не смогут повредить государю… Если же вместо колоний поставить в стране войско, то содержание его обойдется гораздо дороже и поглотит все доходы от нового государства, вследствие чего приобретение обернется убытком…» Кроме того, писал Макиавелли, слишком много врагов появится у метрополии, а поскольку эти враги государя «хотя и побеждены, но остаются у себя дома», рано или поздно «такие враги могут повредить государю». «Римляне, завоевывая страну, соблюдали все названные правила: учреждали колонии, покровительствовали слабым, не давая им, однако, войти в силу; обуздывали сильных и принимали меры к тому, чтобы в страну не проникло влияние могущественных чужеземцев»^{259}.

Точно по такой схеме создавала свою империю Великобритания и успешно просуществовала, следуя этому принципу, пять веков. Сталин пошел по иному пути, и его советская империя едва смогла протянуть каких-то семь десятков лет. В конце XX века Россия потеряла все свои национальные окраины и едва при этом не потеряла и самую себя.

Мне могут возразить: тогда зачем в конце XX столетия — начале XXI Ельцин и Путин воевали за Чечню, а это и сейчас признано верным государственным решением? Я бы ответил так: предгорья Кавказа (Чечня, Дагестан и т.д.) России необходимы, чтобы не превращать Кубань, Ставрополь, Астрахань в российское пограничье, не терять там людей в пограничных конфликтах. А вот Южную Осетию и Абхазию, население которых тяготеет к России, лучше иметь на наших границах самостоятельными государствами. Остальные же бывшие союзные республики России не нужны вовсе.

Конечно, Сталин, восстанавливая в ходе Великой Отечественной войны Российскую империю в ее дореволюционных границах, спасал тем самым от исчезновения Российское государство. Но, как мне это сейчас представляется, спасение самого народа, населяющего это государство, было для него побочной целью. Многие его действия подтверждают этот вывод. Вот, например, его распоряжения о том, чтобы в начале 1930-х годов выгребать у крестьян РСФСР и Украины подчистую все зерно. И это во время бушевавшего в стране жуткого голода, когда на Украине дело доходило до каннибализма, до того, что матери, помутившись рассудком, поедали своих детей (такие случаи зафиксированы в донесениях ОГПУ). И в это же самое время он же приказывал не только снизить налоги на Грузию, но и поставлять в эту республику зерно сверх установленного ранее плана^{260}. Психология представителя малой нации, оказавшегося во главе огромной империи, здесь сказывалась в полной мере на уровне подсознания.

СКОЛЬКО АВТОРОВ У ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ?

На внешнюю политику Сталина оказал огромное воздействие феномен, который в истории получил собственное название — холодная война. Собственно, не только на внешнюю, но и на всю внутреннюю политику Советского Союза и вообще на послевоенное развитие всего мира.

На Западе считается, что толчком к холодной войне послужила речь Сталина, произнесенная 9 февраля 1946 года перед избирателями Сталинского избирательного округа г. Москвы при выборах в Верховный Совет СССР, где он заявил, что капитализм в силу своей внутренней природы не может жить без кризисов и войн и потому советским людям следует готовиться к военному будущему.

Советские историки и идеологи начало холодной войны всегда отсчитывали со времени произнесения У. Черчиллем речи в Вестминстерском колледже г. Фултон, США, 5 марта 1946 года. Речь называлась «Мускулы мира», произнесена была в присутствии президента США Г. Трумэна, и в ней бывший английский премьер-министр заявил, что «на Европу опустился железный занавес», по одну сторону которого оказались демократические народы, а по другую — «полицейские правительства» и «никто не может сказать, чего можно ожидать в ближайшем будущем от Советской России и руководимого ею международного коммунистического сообщества и каковы пределы, если они вообще существуют, их экспансионистских устремлений и настойчивых стараний обратить весь мир в свою веру».

Черчилль в этой речи сознательно искажал действительность. Кто-кто, а уж он-то знал, что не было у Сталина намерений распространять влияние СССР до Ламанша. Черчиллю просто не нужен был СССР в Европе в качестве политического конкурента. Потому и натравливал Трумэна на холодную войну.

Сегодня уже мало у кого вызывает сомнения, что ответственность за резкое обострение отношений между СССР и Западом в послевоенное время несут обе стороны, но при этом Запад — больше. И вот почему.

17 марта 2005 года на 102-м году жизни умер бывший посол США в СССР в послевоенные годы Джордж Кеннан. Пресса западных стран и России запестрела заголовками: «Скончался инициатор и архитектор “холодной войны”», «умер один из авторов “холодной войны”», «ушел из жизни человек, который придумал и развил доктрину, согласно которой распространение коммунизма необходимо сдерживать» и т.п.

При этом имеется в виду ставшая в свое время знаменитой так называемая «Длинная телеграмма». Это был февраль 1946 года. Д. Кеннан в это время временно замещал посла США в Москве А. Гарримана. Из Вашингтона в посольство США в Москве пришла официальная бумага из министерства финансов США с просьбой к послу объяснить, почему русские отказываются следовать рекомендациям Всемирного банка и Международного валютного фонда. Ответ Кеннана поступил в Вашингтон через две недели в виде телеграммы объемом в 8 тысяч слов. Позже сам Кеннан составил конспект этой телеграммы из 10 пунктов, которые звучали так:

«1. Не ведите себя с русскими дружелюбно.

2. Не говорите с ними об общности целей, которых в действительности не существует.

3. Не делайте необоснованных жестов доброй воли.

4. Не обращайтесь к русским ни с какими запросами иначе, как дав понять, что вы на практике выразите недовольство, если просьба не будет удовлетворена.

5. Ставьте вопросы на нормальном уровне и требуйте, чтобы русские несли полную ответственность за свои действия на этом уровне.

6. Не поощряйте обмена мнениями с русскими на высшем уровне, если инициатива не исходит с их стороны по крайней мере на 50 процентов.

7. Не бойтесь использовать “тяжелое вооружение” даже по проблемам, казалось бы, меньшей важности.

8. Не бойтесь публичного обсуждения серьезных разногласий.

9. Все наши правительственные, а также частные отношения с Россией, на которые может повлиять правительство, следует координировать с нашей политикой в целом.

10. Следует укреплять, расширять и поддерживать уровень нашего представительства в России»^{261}.

Несколько ранее Кеннан предупредил Вашингтон: «Я, как человек, имеющий примерно 11-летний опыт работы в России, категорически заявляю, что было бы весьма опасно для нас, если бы русские освоили атомную энергию, как и любые другие радикальные средства разрушения дальнего действия, против которых мы могли бы оказаться беззащитными, если бы нас застали врасплох. В истории советского режима не было ничего такого, я это подчеркиваю, что дало бы нам основания полагать, что люди, находящиеся у власти в России сейчас или те, кто будет находиться у власти в обозримом будущем, не применят, без всяких колебаний, эти мощные средства против нас, коль скоро они придут к выводу, что это необходимо для укрепления их власти в мире».

Знакомство с большей частью письменного наследия Кеннана позволяет прийти к выводу, что все эти 10 пунктов выказывают отношение Кеннана не столько к Сталину и его ближнему окружению (Молотову, Вышинскому), сколько к России и к русскому народу как таковому. Совсем не так, а часто и диаметрально не так, воспринимали своих русских союзников Рузвельт и его окружение. Потому и не разделяли резко негативных по отношению к советскому руководству рекомендаций Кеннана на протяжении всех военных лет. Характерна в этом отношении реакция Г. Гопкинса на мнения Кеннана («Я ваше мнение уважаю, но принять его не могу»). Более близко и более длительное время знавший советское руководство Ч. Болен по поводу высокого самомнения Кеннана о том, что он чуть ли не единственный в Америке аналитик, хорошо знавший Россию, заметил: «В Америке нет экспертов по России, есть лишь люди, которые могут выступать не более чем в качестве наблюдателей».

Хотя, надо отдать должное аналитическим способностям Кен-нана, в оригинальном тексте его «Длинной телеграммы» было действительно немало ценных аналитических наблюдений. Например, такой пассаж:

«Советская система, как форма внутригосударственной власти, еще не до конца изучена. Сейчас необходимо убедиться, что она хорошо выжила в результате успешной передачи власти от одного лица (или группы лиц) другому. Смерть Ленина стала первым этапом в этой цепи и привела к разорению государства в течение целых 15 лет. Смерть Сталина — второй этап. Но и это еще не окончательное испытание для страны. Советская внутренняя система будет теперь во многом зависеть от результатов недавней территориальной экспансии и целой серии дополнительных накладок, с которыми в свое время приходилось иметь дело царизму. У нас есть доказательства, что основанная масса российского народа со времен Гражданской войны еще не была эмоционально так далека от доктрины коммунистической партии, как ныне…. Поэтому внутренняя крепость и постоянство движения не могут рассматриваться как гарантированные».

Не надо забывать, что эти строки датированы 22 февраля 1946 года. Но в них прозорливо предсказаны события времен Хрущева и Горбачева.

Кеннан тогда не знал, что его «Длинная телеграмма» по сути изложенных в ней идей в части внешнеполитических рекомендаций по взаимоотношениям американского руководства со сталинским один в один совпадала с рекомендациями М. Литвинова, высказанными тем в июне 1946 года. Но содержание двух этих документов совпало по сути и оказало решающее воздействие на американскую политику в отношении СССР и на долгие годы определило и внешнеполитическую линию Сталина.

ГЛАВА 8.
БЫЛ ЛИ СТАЛИН АНТИСЕМИТОМ?

Еврейская тема в истории СССР не является предметом исследования в настоящей книге. Но и обойти ее в работе о Сталине не представляется возможным, поскольку абсолютное большинство западных, и идущих им в кильватере российских, авторов сталинианы настойчиво пытаются убедить читателей своих произведений, что Иосиф Джугашвили чуть ли не с детства страдал антисемитизмом.

Сам термин «антисемитизм» во всех энциклопедиях определяется одинаково: «враждебное отношение к евреям»^{262}. Появление этого термина датируется 1870—1880 годами, а сам феномен «особенно ярко проявлялся во Франции, Германии, Польше, России, Испании и ряде других стран» (Оксфордская энциклопедия). Согласно историческим сведениям, еврейская проблема в Европе проявилась еще в XII веке, когда в европейских странах появились первые законы, требовавшие от евреев жить отдельно от других народов. Представителям этого этноса было запрещено заниматься многими видами деятельности, имеющими отношение к важным общественным и государственным сферам. В этих условиях евреи выдвинулись в ростовщичестве, банковском деле и торговле и быстро стяжали в своих руках огромные суммы денежных средств в национальных унитарных государствах — Англии, Испании, Франции, Германии, Польше, других странах. Начались гонения, в которые включилась христианская церковь, христианские купцы и ремесленные гильдии.

Причины гонений носили экономический характер. Титульным, как теперь стало модным говорить, нациям стало завидно, что в руках не их этноса стала концентрироваться немалая денежная масса. И хоть это богатство работало в основном на то государство, в котором проживали евреи, зависть на бытовом уровне проявлялась сильно и тут же конвертировалась в правительственные действия. Ни о какой справедливости при этом даже и речи не шло, евреев просто грабили. Так, королева испанская Изабелла Кастильская заняла у еврейских ростовщиков огромные деньги на экспедицию Христофора Колумба в Новый Свет в 1492 году, а потом, чтобы не выплачивать этот долг, приказала изгнать евреев из Испании.

В России еврейская проблема возникла только в 1772 году, а еще более — в 1795 году, после третьего раздела Польши, когда вместе с поляками в состав Российской империи вошла и большая группа проживавших здесь евреев. Российская императрица Екатерина II (Великая) ввела для них «черту оседлости» в западных провинциях империи и наложила на евреев воинскую повинность. С 1881 года зарегистрированы первые еврейские погромы в России.

В Россию евреи пришли со своей уже сложившейся религиозной, бытовой и языковой культурой, как единый народ. Однако, оставаясь таковым, основная их масса не пошла по пути противопоставления себя русскому этносу, а восприняла русскую духовную культуру как свою собственную, обогатила ее своим интеллектуальным потенциалом.

Правда, не все евреи повели себя таким образом. Были и те, кто не хотел растворяться ни в чьей культурной среде, ни в русской, ни в немецкой или французской. Эту ситуацию очень хорошо выписал современный русский писатель, питерец Александр Мелихов.

Иронизируя над нашей наивной верой после событий 1991 года в то, что если мы, после того как сами же разрушили Советский Союз, враз и серьезно полюбили Запад, то, вне всякого сомнения, и Запад тоже должен был полюбить нас такими, какие мы. есть, и в поисках ответа на то, почему со стороны Запада этого не произошло, писатель выдвинул тезис, согласно которому между народами взаимоотношения на чувствах строиться не могут, потому что не получается.

Наверное, это естественно, пишет он, но мы, русские, этого не поняли и не приняли.

«Отвергнутую любовь, — пишет он, — простить неизмеримо труднее, чем ущерб материальный. Ибо отвергнутая или, скажем мягче, недооцененная любовь унизительна, а для всякого народа длительное унижение смерти не просто подобно, но оно и есть сама смерть. Поскольку народы создает не корысть, но гордость. Каждый народ сохраняет жизнеспособность лишь до тех пор, пока ощущает себя избранным. По крайней мере, принадлежащим к кругу избранных. А тот круг народов, в котором царит согласие об их совместной избранности, по-видимому, и можно назвать пышным словом “цивилизация”».

В первом десятилетии XXI века у русских войти в круг избранных на любви не получилось. И мы обиделись. А напрасно, считает Мелихов.

«Европа, а затем и Россия, уже наблюдали нечто подобное более ста лет назад, когда самая продвинутая и энергичная часть молодежи из европейского гетто ринулась в блистающий мир, где ее приняли не настолько ласково, как ей грезилось…

Самым гордым было невыносимо чувствовать себя второсортными пускай в одном, но крайне болезненном пункте — национальном, в котором люди черпают свои важнейшие иллюзии — иллюзии могущества, бессмертия и красоты. Можно было бы, конечно, посоветовать этим гордецам быть поскромнее, но Бог не создал человека скромным, он создал его по своему образу и подобию…

Освободиться от унижения можно было двумя путями: можно было дойти до полной самоотверженности по отношению к тому престижному клубу, куда тебя не принимают, сделаться европейцем из европейцев (русским из русских). Но можно было попытаться и разрушить этот клуб.

Для этого тоже открывались два пути — объединить все народы в один клуб, без России и Латвии (путь коммунизма), или разложить все национальные общности на атомы (путь либерализма), — пассионарные евреи, как известно, отличились на обоих этих путях.

Но был и третий путь — завести свой собственный клуб (сионизм).

И духовный лидер российского сионизма Владимир Жаботинский первоочередной задачей провозгласил пробуждение национальной гордости: нам нужно освободиться от унизительной влюбленности в русскую культуру — влюбленности свинопаса в царскую дочь. Этот третий путь в итоге оказался и самым безопасным для русско-еврейских отношений: отказ от любви оказался отказом от ненависти, и, если бы не стремление двух систем десятилетиями творить друг другу пакости, безвизовый режим в общении между Россией и Израилем мог бы осуществиться и полвека назад».^{263}

На мой взгляд, А. Мелихов в этих немногих словах практически выписал всеобщий философский закон: по-настоящему сближаться и создавать прочное сообщество могут только качественно определенные в самих себе сущности, когда при сближении ни одна из этих сущностей не теряет своих качественных характеристик.

Этот закон действует в веках как на бытовом, так и на межгосударственном уровне.

Мне в жизни посчастливилось наблюдать действие этого закона в обеих этих ипостасях.

В 1973 году мне довелось приехать в Литву с курсом лекций и познакомиться со старым коммунистом, немецким евреем, который в 1934 году формировал отправку из Гамбурга нескольких пароходов с евреями в Биробиджан, где Сталин образовал Еврейскую автономную область. В 1973 году Олькису было уже далеко за семь десятков, и он жил в самом центре Вильнюса в шикарной (по советским меркам) трехкомнатной квартире. Я знал, что у него три взрослых, уже женатых, сына, но в квартире он жил вдвоем с женой. Я спросил его, почему он отселил сыновей на собственную жилплощадь? Олькис, как старый мудрый ворон, посмотрел на меня и ответил: «А я сказал сыновьям: если будем жить порознь — на всю жизнь останемся дружить семьями, а вот если будем жить вместе — обязательно рассоримся». Так старый мудрый еврей в нескольких словах сформулировал упомянутый выше закон на бытовом уровне.

Двумя десятилетиями позже мне довелось стоять у истоков российско-белорусского Союзного государства. Как заместителю главного редактора правительственной «Российской газеты», мне довелось организовывать специальное издание газеты «СОЮЗ: Россия—Белоруссия» с тиражом около 1 млн. экземпляров, распространяемой на территории России и Белоруссии. Будучи первым главным редактором этого издания, я на его страницах сформулировал девиз строительства Союзного государства: «Россия—Белоруссия: 1+1».

Белорусская интеллектуальная элита эту формулу приняла сразу, и в течение нескольких лет в «Российской газете» и в газете «Советская Белоруссия» отрабатывалась версия Союзного государства по этой схеме. Но через несколько лет Москва отошла от этой формулы и выдвинула новую: Белоруссия должна войти в состав Российской Федерации в виде семи областей, полностью утратив свою государственную самобытность.

С моей точки зрения, это была политическая ошибка. Минск в лице всех, без какого-либо исключения, политических сил (и официальной власти, и оппозиции) лишаться своего суверенитета не захотел. В итоге Россия потеряла в лице Белоруссии верного союзника на международной арене. Потребуется немало времени и усилий, чтобы Москве и Минску вновь вернуться к принципиальной идее создания Союзного государства. Думаю, однако, что возврата к формуле 1994 года уже не будет.

Сталин в этом плане вопросы решал в другом ключе. Не допустив после войны образования Еврейской республики в Крыму в составе СССР (что, на мой взгляд, было с его стороны крупной политической ошибкой), генсек одобрил создание самостоятельного еврейского государства в Палестине, рассчитывая (без достаточных на то оснований) на сохранение там влияния Москвы. Этого не получилось. А евреи, образовав Израиль, получили свое собственное государство, к чему они стремились со времен Иосифа Флавия. Это обстоятельство сразу изменило русских евреев, в психологическом смысле. Кто хотел — тут же уехал в новое государство. Сталин отпустил туда даже Героев Советского Союза. Но гордо подняли голову и те, кто остался. Думаю, что нет ни одного здравомыслящего еврея, который бы не гордился существованием государства Израиль и не поддерживал бы его.

Но сказанное совсем не означает, что живущие в России евреи не воспринимают русскую культуру как свою собственную, а Россию — как свою Родину. Воспринимают. И себя от России не отделяют.

К сожалению, в нашей исторической литературе постоянно присутствуют попытки наособь выделить живущих в России евреев, отделить их от русского народа. Так, автор многостраничной монографии «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм» Г. Костырченко, претендующий на пальму первенства в открытии темы «антисемитизм Сталина», утверждает, что евреи в России всегда, но в особенности в советское время, жили РЯДОМ с русскими и русской культурой и всегда были ЧУЖАКАМИ в ней^{264}.

Уважаемый мною историк и литературный критик Вадим Кожинов посвятил этому вопросу целую главу в одной из своих монографий, назвав ее «Какова была роль евреев в послереволюционной России», где тоже определил эту роль как присутствие «чужаков» «в восстановлении национальной государственности» России^{265}. Практически этой же позиции придерживается Жорес Медведев, когда пытается утверждать, что у советских евреев были свои особые «интересы», в необходимости защиты которых была нужда^{266}. (Правда, в другом месте этой же книги Ж. Медведев утверждает обратное, но разрешение этого противоречия — это уже проблема самого Ж. Медведева.)

Мне представляется, что проблему эту (взаимоотношения евреев и русских) глубоко и верно отразил А.И. Солженицын, когда опубликовал свою дилогию «200 лет вместе». Цитируя И. Эльдада из его работы «Еврейская аномалия в трех измерениях» (Нью-Йорк, 1982 год), который о своих соплеменниках говорит: «мы дрожжи… наша задача — сбраживать чужое тесто», Александр Исаевич пишет: «И по многим историческим примерам, и по общему живому ощущению, надо признать: это — очень верно схвачено. Еще современнее скажем: катализатор. Катализатора в химической реакции и не должно присутствовать много, а действует он на всю массу вещества.

К этому, — продолжает автор исследования “Двести лет вместе”, — следует добавить не только несомненную подвижность ума, еврейское “доверие к разуму и ощущение, что конструктивными усилиями можно решить все проблемы”, но и — острую чуткость к струям времени. Чутче евреев, я думаю, нет народа во всем человечестве, во всей истории. Еще только первые молекулы тления испускает государственный или общественный организм — уже евреи от него откидываются, хотя были бы доселе привержены, уже — отреклись от него. И едва только где пробился первый росток от будущего могучего ствола — уже евреи видят его, хвалят, пророчат, выстраивают ему защиту»^{267}.

В заключительной главе своего исследования под названием «Об ассимиляции» Александр Исаевич высказывает мысль, что в быту еврей никогда не отказывается от своей принадлежности к еврейскому племени, но в культуре — может. «Но и как много было в России евреев таких, кто не боялся (по словам В. Жаботинского) «утонуть в громаде ассимилирующего тела», кто предался русской стихии, русской культуре самозабвенно… Да, очевидно, у ассимиляции — свои, непереходимые пределы; в том и кроется отличие полной духовной ассимиляции от ассимиляции культурной, тем более — от широко разлитой гражданско-бытовой. Еврей — судьбоносно для еврейства — сохраняют себя и при всех внешних признаках ассимиляции, сохраняют “внутренний облик еврея”» (там же, с. 518—519).

При этом, пишет Солженицын, «ключ — не в фатальности происхождения, не в крови, не в генах, а: чья боль прилегает ближе к сердцу: еврейская или коренной нации, среди которой вырос?» И в подтверждение этой своей мысли цитирует Л. Цигельман-Дымерскую (1978 г.): «Национальность не исчерпывается, увы, ни знанием языка, ни приобщением к культуре, ни даже привязанностью к природе и жизненному укладу страны. Она имеет другое измерение — общность исторической судьбы, которая для каждого человека определяется мерой его сопричастности к истории и судьбе собственного народа. Но если для других эта сопричастность дана изначально, то для еврея она, во многом, — вопрос выбора, и нелегкого» (там же, с. 519—520).

Так это или нет, наверное, каждый еврей решает для себя сам, но что в этой фразе много правды — для меня очевидно. Чаще всего еврея к этому выбору подталкивает окружающая его среда обитания. Такая ситуация имеет место во всех цивилизованных обществах. Однако, рискуя навлечь на себя критику, все же скажу: в России этот процесс тоже имеет место, но протекает он совершенно наособь, непохоже на другие страны. Русские евреи, оставаясь евреями по этническому происхождению, в мировой культуре выступают как представители русского духовного мира. Откройте любую российскую и мировую энциклопедию. На именах Иосиф Бродский, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Андрей Вознесенский, Борис Слуцкий вы прочтете — «русский поэт», на имени Натан Эйдельман — «русский историк». А как в мировых справочниках позиционируют Майю Плисецкую, Элину Быстрицкую? А разве не Инна Гофф (1928—1991) написала пронзительную песню «Русское поле», про которую Расул Гамзатов сказал так: «Это лучшая песня о Родине. Я бы предложил сделать ее государственным гимном России»? А как позиционировал себя в этом плане трижды Герой Социалистического Труда физик Яков Зельдович (1914—1987), дважды Герой Соцтруда нобелевский лауреат физик Николай Басов (1922—2001)? Да мало ли у нас наших выдающихся соотечественников, которые никогда не скрывали своего еврейского происхождения и которыми все мы несказанно гордились, гордимся и гордиться будем как русскими деятелями?!'

Нас всех, и русских, и евреев, да и других, объединяет такое общее, которое в общемировом цивилизационном процессе определяется как русская культура. И это не узкокорпоративное понятие, а, так сказать, общая канва и тренд. Эта культура создавалась на базе духовных традиций русского народа, но на всем пути ее развития свой вклад в нее внесли (и вносят) представители самых разных национальностей и племен. Лицам еврейской национальности принадлежит в этом деле вклад огромный, неоценимый. Как можно отделить от русской культуры Самуила Маршака, Льва Кассиля, других, которые никогда не отказывались от своего национального характера, но и от принадлежности к великой русской культуре — тоже. Большинство из них совершенно справедливо не видят причин скрывать при этом свою принадлежность к еврейскому племени, но в общем контексте — это представители великой русской культуры. Только слепой или очень уж сильно ангажированный исследователь не желает замечать этого обстоятельства.

Лично для меня все эти люди — представители русской интеллигенции, вполне оправданно не отказывающиеся от своей племенной (национальной) принадлежности, но при этом считающие себя представителями русской культуры как единого целого.

Именно ВМЕСТЕ, а не рядом живут 200 лет русские и евреи. И живут они в лоне одной качественной культурной среды, которая носит название «русская культура». Именно русская, а не российская. Это народ в границах нашего государства живет российский, а культура — русская.

Да, еврей имеет право гордиться тем, что это его соплеменник Осип Мандельштам (1891—1938) сумел в октябре 1922 года в одной только строчке гениально выразить (и предвосхитить) то, что до него никому не удалось — историческую суть XX столетия с его Лениным, Гитлером, Сталиным, Пол Потом и другими:

Век мой, зверь, кто сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки.

А потом, уже в конце 1935 года:

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей…

Но ведь этим же самым Осипом Мандельштамом как своим гениальным соотечественником горжусь и я, сын потомственного сибирского крестьянина, русский до мозга костей. Потому что эта строчка выписана на русском языке, родилась в лоне русской культуры. И потому я, коренной сибиряк, по праву считаю Мандельштама русским поэтом.

Осип Мандельштам погиб в сталинских лагерях на Дальнем Востоке еще в 1930-е годы. Но спустя 30 лет после его смерти русский обитатель тех же лагерей, которого еще при жизни называли «лучшим русским поэтом ГУЛАГа», умерший от инфаркта в психушке уже в брежневское время Валентин Соколов, по стопам своего старшего коллеги написал тоже бессмертные строчки о XX столетии:

Я устал от двадцатого века,

От его окровавленных рек.

И не надо мне прав человека,

Я давно уже не человек^{268}.

Хочу еще раз сказать: евреи имеют право гордиться своей родословной. Не знаю, потому ли, что за ними стоит три тысячи лет эволюции, в ходе которой, несмотря на колоссальные трагедии, постигавшие это племя, они сохранили свою самобытность, проявили потрясающую выживаемость, жизнеспособность. Или потому, что на протяжении всей своей истории евреи были гонимы и потому, чтобы сохраниться, были вынуждены проходить узкие туннели естественного отбора, но интеллектуальный потенциал этого народа демонстрирует высокое качество. Есть интересные признания на этот счет от людей выдающихся.

«Российская газета» 3 февраля 2006 года опубликовала беседу журналиста Владимира Снегирева с выдающимся разведчиком СССР, бывшим заместителем начальника Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка), генерал-майором Борисом Соломатиным. Генерал по собственной инициативе затронул и еврейскую тему.

«Ты ведь знаешь, — сказал он в этой беседе, — что ходят слухи, будто Андропов — еврей. Возможно, эти слухи и имеют под собой основания. Мои детские годы прошли в Ростове, там среди моих приятелей много было евреев. Но в то время никто не тыкал в них пальцем, не обзывал жидами. Мы просто дружили, общались. Это теперь, задним числом, я понимаю, что ребята выделялись — и умом, и смекалкой. Так вот, насчет Андропова — я согласен со слухами. Этот человек действительно обладал очень острым умом и хитростью, которую он, правда, тщательно маскировал. Умел быстро принимать нестандартные решения в трудных ситуациях и явно выделялся среди других руководителей».

4 июня 2009 года, в день 95-летия со дня рождения Ю.В. Андропова, «Известия» опубликовали интервью историка Николая Добрюхи с бывшим председателем КГБ СССР В.А. Крючковым (1924-2007).

В.А. Крючков. «Про национальность Андропова чего только не болтали: и грек он, и татарин, и швед, и немец, и даже еврей. Сам он всегда утверждал, что русский, хотя кто знает: чего только у нас у всех в крови за долгие годы войн и переселений народов не намешано?! Я же знал его как исключительно убежденного интернационалиста».

Н. Добрюха. «Развивать эту тему Крючков не стал. Я же как-то спросил его: “А вы знаете, в архивах обнаружилось, что настоящая фамилия Андропова — Флеккенштейн?” Однако, судя по всему, новостью для Крючкова оказалось не это, а то, что это рассекретили».

Всё сказанное выше имеет самое непосредственное отношение к теме, обозначенной в заголовке этого параграфа. Едва ли не все авторы западной сталинианы исходят как из непреложного, что Сталин с самого начала своей политической биографии выказал себя убежденным антисемитом. А некоторые идут еще дальше. Так, например, Р. Такер «обнаруживает», что корни такого позиционирования Сталина кроются в «презрительном отношении ко всему небольшому и слабому, что и явилось причиной антисемитизма Джугашвили, который к концу жизни перерос в манию»^{269}.

Между тем прямых доказательств в подтверждение этой мысли ни Такер, ни его российские последователи привести не могут. Практически мы имеем дело с формулой «мне так кажется».

Типичным примером такого подхода можно считать монографию Геннадия Костырченко.

В аннотации к книге автор пишет, что читателю представлено «первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного сталинского режима», где «прослеживаются два тесно связанных между собою процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшиеся стремлением списать реальные политические проблемы на происки “еврейских националистов”».

Г. Костырченко не стесняется охарактеризовать себя как политически неангажированного, независимого и объективного исследователя, следующего традициям классиков мировой и русской исторической науки, стремящимся к глубокому проникновению в суть событий и явлений прошлого. Правда, при такой высокой самооценке автор все же вынужден оговориться, что его «фундаментальное научное исследование …слабо документировано». И действительно, с доказательной базой у автора получается плохо. Практически, вся его почти 800-страничная монография построена на вольной интерпретации фактов репрессий в отношении лиц еврейской национальности.

Книга пестрит эвфемизмами типа: «политика негласного антисемитизма», «закамуфлированный, латентный антисемитизм», «негласная политика государственного антисемитизма» и т.п., но доказательств наличия этих явлений автор не приводит (хотя отдельные случаи мог бы привести, и, к слову сказать, немало).

А временами автор «фундаментального научного исследования» просто-напросто выдает с головой свою действительную идеологическую позицию. К моменту написания его книги российская историческая наука уже давно вынесла оценку Ленину как политическому деятелю, который ставил себе в задачу уничтожить и Россию как государство, и русскую нацию как таковую. Костырченко же ставит Сталину в вину «уничтожение в партии интернационалистского духа и ленинских кадров», тех самых кадров, у которых, как теперь широко известно, руки по локоть в крови в деле уничтожения российского населения.

Фактически же вся монография Костырченко написана не о государственном, а о бытовом антисемитизме, который действительно имел и имеет место, и не только в России, а и в других странах.

По-видимому, понимая слабость своей научной позиции, Г. Костырченко весьма сожалеет о том, что даже автор «одного из самых полных исследований такого рода — “Антисемитизм в Советском Союзе” — С.М. Шварц, товарищ министра труда в правительстве Керенского, еще в 1952 году опубликовал в Нью-Йорке свое исследование, но.так и не решился прямо назвать антиеврейскую политику советских властей государственным антисемитизмом». Но Шварц, по-видимому, не из-за нерешительности не пошел на это, а потому, что не увидел этой политики у Сталина.

О качестве работы Костырченко можно судить по одному его откровенному замечанию. Мне, признается он, «ближе точка зрения видного американского ученого Р. Конквеста, который… характеризуя общее отношение диктатора к еврейской проблеме, полагает, что в этом смысле тот “был глубже и сложнее Гитлера”, и поскольку “его взгляд на человечество был более циничным”, то практикуемый им “вслед за Гитлером антисемитизм… был скорее политикой, чем догмой”».

Это признание дорогого стоит. Во-первых, Конквест не американец, а англичанин. Но это — мелочь. Главное — в другом. В качестве примера для подражания Костырченко избрал не ученого, а профессионального английского разведчика, который в своей служебной деятельности специализировался на выполнении, как сообщают западные СМИ, заказов американского правительства. Бывший член Британской коммунистической партии, а потом профессиональный английский разведчик, Конквест опубликовал десятки антисталинских работ, и все они, по его собственному признанию, базировались на измышлениях Н.С. Хрущева в его докладе XX съезду КПСС.

Между тем и российская, и западная историческая наука через 50 лет после произнесения этого доклада сумела доказать, что на самом деле большая часть утверждений, сделанных Хрущевым, носили характер измышлений. Н. Хрущев своим докладом пытался снять вину за массовые избиения хозяйственных и партийных руководящих кадров на Украине, в Москве и Московской области с себя и переложить ее на Сталина.

Первым на Западе обратил внимание на фальсифицирование фактов в хрущевском докладе американский исследователь Дж. Арч. Гетти в своем фундаментальном исследовании «Истоки больших чисток».^{270} Он обнаружил, что в докладе Хрущева массовые репрессии в СССР были приписаны Берии, между тем как на самом деле эти действия происходили в то время, когда шефом НКВД был Ежов.

«Как столь беззастенчиво Хрущеву удалось подменить в своем докладе Ежова на Берию? — задается вопросом американский исследователь. — Что еще он мог затуманить?» В 2007 году другой американский историк, Гровер Ферр, опубликовал книгу «Антисталинская подлость», где убедительно показал, что весь доклад Хрущева в буквальном смысле «соткан из подтасовок такого сорта»^{271}.

По отношению к публикациям Р. Конквеста такую аналитическую работу никто не проводил. Но Г. Костырченко, претендующему на лавры фундаментального исследователя якобы открытой им темы, надо бы все это знать и не торопиться «чистить себя под Роберта Конквеста».

Тем более что и в анналах российской сталинианы эти сюжеты тоже отрабатываются уже давно. Так, взять, например, широко распространяемый слух о том, что Сталин в конце своей жизни якобы готовил массовые репрессии в отношении евреев на чисто этнической почве.

На эту сторону проблемы обратил внимание Игорь Шафаревич. Выражая сомнение в том, что в последние годы своей жизни Сталин якобы решил депортировать всех евреев в Сибирь, Игорь Ростиславович пишет:

«Для оценки этой истории очень важно, что нам известно ее происхождение.

Она появилась на Западе и стала там известна из двух “независимых” источников. Первым был Эренбург, рассказавший об этом под большим секретом Сартру. Иными словами, были приняты все меры для того, чтобы эта история стала широко известна на Западе.

Второй источник еще более очевидный — это советский посол в Голландии Пономаренко (ранее член Президиума ЦК и секретарь ЦК). (Об этих источниках сообщалось несколько раз, например в книге Авторханова «Загадка смерти Сталина».) Таким образом, правдоподобнее всего, что эта история была сознательно «запущена» на Запад наследниками Сталина. Смысл ее очевиден: она должна была доказать, что новое руководство не только не питает дурных намерений по отношению к евреям, но и рисковало своей жизнью для того, чтобы спасти их от преследований. Это предположение подкрепляется и другими аналогичными заявлениями.

Так, Хрущев в своих воспоминаниях рассказывает, что Сталин в застольной беседе подал ему идею устроить еврейский погром на одном из московских заводов, но он, Хрущев, никак на это предложение не прореагировал. Это также, конечно, просто декларация хорошего отношения к евреям, ибо сама история, по нравам того времени, нереальна. Как бы Хрущев ни относился к евреям (их поддержка могла быть для него очень важна), в тот момент они никак не могли защитить его от того, что он будет арестован и в ту же ночь расстрелян»^{272}. Стоит в этой связи привести мнение профессионального советского диссидента, прошедшего ад советской психушки, известного генетика и правозащитника, лишенного советского гражданства в 1970-е годы (в 1990 году возвращено) Жореса Медведева, долгие годы жившего в Лондоне.

Полемизируя с известным русским драматургом Э. Радзинским, который в 1990-е годы переквалифицировался в историка и много напутал в своих произведениях в этой области, в том числе и в своей книге «Сталин», Ж. Медведев пишет:

«Анализ еврейской проблемы в послевоенной период сталинской диктатуры был бы неполным без ответа на вопрос о достоверности часто упоминаемого в литературе плана массовой депортации советских евреев в Сибирь и на Дальний Восток, привязанной к “делу врачей”. Утверждение о существовании плана такой депортации были до недавнего времени настолько частыми и категоричными, что они стали переходить из одной работы в другую без ссылок на какие-либо документы, как нечто давно доказанное… Целью такой депортации была якобы подготовка к тотальной войне с Западом. Сталин, по утверждению Эдварда Радзинского, хотел создать “острую антисоветскую волну на Западе и прежде всего в США <…> чтобы начать новую Большую войну — войну с Западом”» (Э. Радзинский. Сталин. С. 607). Доказательств подобных намерений Сталина, однако, не существует… Вести по всем этим вопросам полемику очень трудно по той простой причине, что утверждения о плане депортации евреев никогда не опирались на какие-либо документы. Таких документов в архивах никто никогда не находил. Массовая депортация евреев даже только из Москвы была невозможна по чисто практическим причинам. В Москве в 1953 году проживало около 400 тысяч евреев, большинство которых было полностью ассимилировано в советском обществе. Для них родным был именно русский язык. Для большей части евреев в 1953 году был характерен советский, а не израильский патриотизм. Психология «советского», а не узкоэтнического сознания была в послевоенный период особенно сильна» (выделено мною. — Вл. К.)^{273}. А ведь Ж. Медведев всегда считал, что именно Сталин был автором существования «государственного антисемитизма» в СССР^{274}.

Существует множество свидетельств того, что выделять наособь отношение Сталина только к евреям, да еще и в негативном только ключе, в лучшем случае может быть охарактеризовано как добросовестное заблуждение.

Стоит в этом плане напомнить, что даже в 1949 году, в разгар борьбы с «космополитами», когда бытовой антисемитизм выплеснулся на страницы газет и редакторы кинулись взапуски расшифровывать русские литературные псевдонимы типа «Иванов», «Маринин», «Викторов», снабжая их через дефис еврейскими фамилиями, Сталин на одном из совещаний счел необходимым публично такую практику осудить.

Хотя из песни слова не выкинуть. Безжалостно честный к концу жизни по отношению к своим поступкам Константин Симонов в своих пронзительных воспоминаниях «Глазами человека моего поколения», которые он надиктовал за несколько месяцев до своей смерти, но не успел даже вычитать, уличил Сталина в актерстве и неискренности в этой тираде^{275}. Правда, ограничился при этом почему-то только голословным утверждением, не привел ни одного факта, хотя бы по памяти. Последнее сильно настораживает с точки зрения достоверности утверждения К. Симонова.

Возвращаясь к «фундаментальному труду» Г. Костырченко, следует сказать, что главная слабость этой работы заключается в предвзятости подхода к теме исследования, в особенности когда автор в попытках доказать антисемитизм Сталина в качестве основного аргумента ссылается на репрессии. Почему в этом случае акцент сделан только в отношении евреев? Ведь хорошо известно, что массовые репрессии прошли во всех республиках СССР, но более всего — в РСФСР, Украине и Белоруссии. После войны в рамках так называемого «ленинградского дела» были репрессированы и физически ликвидированы по надуманному обвинению в русском шовинизме десятки тысяч чисто русских кадров. А чеченцы, башкиры, калмыки и другие? А ведь в отношении евреев массовых (именно массовых) репрессий не было никогда в годы советской власти. Точечные репрессии были, а массовых не было.

Более того, английский биограф Сталина, ярый сторонник Троцкого, автор трилогии о Троцком Исаак Дойчер обратил внимание на такой факт: «Несмотря на все преступления Сталина, необходимо упомянуть о судьбе тех двух с половиной миллионов евреев, которые были по его приказу перемещены с территорий, подвергшихся оккупации, во внутренние районы России и таким образом спасены от нацистских концентрационных лагерей. Об этом еврейская националистическая и сионистская печать часто забывает»^{276}.

Об этом факте говорит и крайне правый сионист Менахем Бегин, бывший премьер-министр Израиля: «Я не могу забыть, и ни один еврей не должен забывать этого… Благодаря Советскому Союзу сотни тысяч евреев были спасены от рук нацистов» (там же, с. 572). Понятно, что, произнося слова «Советский Союз», никого другого, кроме Сталина, Бегин не мог иметь в виду.

Почему Костырченко взял только один этнос и именно на нем стал «первопроходцем» темы о национальных репрессиях сталинского режима?

Думаю, что вопрос этот нужно обратить к самому автору книги и, предполагаю, что ответ на него он прекрасно знает сам: на репрессиях в отношении белорусов авторитета в мире не заработаешь, а на евреях можно.

Сталин подвергал репрессиям людей самых разных национальностей. Евреям в этом деле пальма первенства не принадлежит.

В России всегда жили различные нации. Но государствообразующим народом, и качественно, и количественно, всегда был один-единственный — русский. И если в высшем звене государственной власти (подчеркиваю — государственной власти) какой-то национальный элемент начинал занимать непропорционально высокий процент, это всегда было чревато социальным взрывом. Сталин очень хорошо это понимал, бдительно следил за равновесием в этом деле и, образно выражаясь, «стриг» этот излишне выпирающий наверх протуберанец, касалось ли это евреев, украинцев, русских, татар, грузин и т.д.

Вопрос это чисто политический, а не психобиологический. Именно высшая политическая власть должна следить за соблюдением объективных пропорций в этом деле. Сам национальный элемент объективно осознать эту опасность, которая может привести к распаду государства, как показывает многолетняя российская практика, не может. Любой национальный элемент инстинктивно всегда будет стремиться к абсолютному национальному превосходству во власти, и на высшее политическое руководство страны ложится ответственность не допускать таких перекосов.

Насколько легко может быть разрушено это равновесное представительство во власти, показывает опыт постсоветской России. При отсутствии политического контроля сверху («Берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить» — Б. Ельцин) представители так называемых титульных нацией в автономных образованиях, даже когда они в абсолютном меньшинстве в той или иной национальной республике или области, мгновенно переходят к тому, что замещают представителями своего этноса практически все пространство во властных структурах.

Первым после Сталина на эту опасность обратил внимание Ю.В. Андропов. И потребовал равновесия в этой области: в национальных республиках все органы власти должны быть сформированы пропорционально их доле в количественном составе населения административно-территориального субъекта. Но смерть помешала ему осуществить эту политическую линию на деле.

Сталин же хорошо это осознавал. Известен случай, когда 1 мая 1945 года доброхоты, желая сделать генсеку приятное, доложили, что флаг Победы над рейхстагом водрузили два грузинских солдата. Сталин пришел в ярость и потребовал, чтобы вопрос этот был тщательно проверен. Не может быть, чтобы на купол рейхстага взобрались только грузинские воины, а русских там не было, что ли, спросил он. В результате «обнаружилось», что флаг Победы над куполом рейхстага водрузили Егоров и Кантария.

Если бы Костырченко взял все это во внимание, он легко смог бы показать, что Сталин регулярно «проводил прополку» представителей всех этносов в руководящих структурах государства, стремясь соблюсти баланс в этом деле. Причем ведь это именно Сталин в 1920-е годы обратил внимание на то, что на Украине, например, искусственно проводится ползучая русификация и провел на государственном и партийном уровнях решение о восстановлении прав украинского языка в школах, вузах и государственных учреждениях. Сейчас об этом предпочитают «не помнить». Как и о том, что ползучая русификация на Украину вернулась при Хрущеве и Брежневе.

Вообще, надо сказать, проблема эта, положение лиц еврейского этноса в структурах политической и государственной власти в Советской России, не только деликатная, но и очень сильно запутанная, я бы даже сказал — захватанная.

Сюжет о евреях в становлении советской государственности своими корнями уходит не в сталинскую эпоху, а в ленинскую еще. Подробно исследовал этот вопрос Д. Волкогонов.

Предками Ленина, пишет он, были русский, калмычка, еврей, немка. Но по материнской линии Ленин был чистокровным евреем. Генеалогическая линия его матери восходит к Мойше Ицковичу Бланку, врачу-гинекологу. Его сын, отец матери Ленина, Сруль Мойшевич Бланк, принял православие и назвался после этого Александром Дмитриевичем Бланком. Естественно, и родная бабушка Ленина по материнской линии тоже была чистокровной еврейкой.

Родные сестры Ленина совсем не считали нужным стесняться своего генеалогического древа. В 1932 году А.И. Ульянова-Елизарова обратилась к Сталину с письмом: «Для вас, вероятно, не секрет, что исследование о происхождении деда показало, что он происходил из бедной еврейской семьи». Этот факт, писала она, «может сослужить большую службу в борьбе с антисемитизмом».

Автор письма, пишет Д. Волкогонов, утверждает весьма спорные положения о том, что факт еврейского происхождения Ленина «является лишним подтверждением данных об исключительных способностях семитического племени, что разделялось всегда Ильичом. Ильич высоко ставил всегда евреев».

Сталину это письмо передала Мария Ильинична и услышала категоричное: «Молчать о письме абсолютно!»

Это понятно. Кому-кому, а Сталину-то было хорошо известно широкое распространение бытового антисемитизма в России. Пришла эта социальная болезнь в Россию после раздела Польши в XVIII веке и быстро распространилась по всей европейской части империи, за исключением Сибири, где никто и никогда не делил людей по национальному признаку. Не делит и сегодня.

Сталин хорошо понимал, что если он последует совету автора письма, то авторитету основателя Советской России будет нанесен очень чувствительный удар, а это означало — удар по правящей партии, генеральным секретарем которой был Сталин. Допустить такой политической ошибки Сталин не мог, но и объяснять автору письма ее глупость он тоже не стал.

Но счастье любого недалекого ума в том и заключается, что он своей глупости не видит. Через год с лишним старшая сестра Ленина, проявляя завидную настойчивость, вновь обращается с этим вопросом к Сталину, утверждая, что «как в институте Ленина, так и в институте мозга… давно отмечена большая одаренность этой нации и чрезвычайно благотворное влияние ее крови при смешанных браках на потомство. Сам Ильич высоко ценил ее революционность, ее “цепкость” в борьбе, как он выражался, противополагая ее более вялому и расхлябанному русскому характеру. Он указывал не раз, что большая организованность и крепость революционных организаций Юга и Запада зависит как раз от того, что 50% их составляют представители этой национальности».

Но Сталин, пишет Волкогонов, обрусевший грузин, не мог допустить, чтобы люди узнали о еврейских корнях Ленина. Его жесткий запрет действовал долго и прочно^{277}. При желании можно, конечно, и этот шаг генсека квалифицировать как проявление антисемитизма. Но только при очень большом желании.

Почему Сталин «закрыл» это письмо Ульяновой-Елизаровой? Антисемит? Да нет, политик.

Почти все авторы сталинианы, кто «обнаруживает» у Сталина антисемитизм, в пример, как правило, приводят готовящиеся в последние годы жизни Сталина судебные процессы над евреями (так называемое «дело врачей»). Чем, действительно, можно объяснить этот всплеск гонений на евреев? Да всё тем же: генсек решил, что еврейский этнос в политической жизни СССР начинает брать верх над всеми остальными, и решил устроить «прополку» так, как он это всегда делал до этого, — расстрел, тюрьма, концлагерь. Сталин, похоже, заподозрил, что это свое превосходство над другими этносами евреи могут конвертировать в изменение государственного устройства.

Корнями своими эта позиция Сталина восходит к первой его крупной работе «Марксизм и национальный вопрос», опубликованной в начале 1913 года, которую он впервые подписал псевдонимом Н. Сталин. Написанная под непосредственным патронажем Ленина в Вене, эта работа отразила позицию Сталина по еврейскому вопросу. В ней автор высказал твердое убеждение, что будущее евреев заключается в неизбежной их ассимиляции «ввиду отсутствия у евреев определенной целостной территории», а если и говорить о какой-то автономии, то речь может идти только о «культурно-национальной».

Правда, позднее Сталин свою точку зрения изменил и в 1934 году выступил за создание на Дальнем Востоке СССР автономной еврейской области со столицей в Биробиджане, а в 1947-м — и за создание еврейского государства на территории Палестины. Но это произошло много позже и совершенно при иных обстоятельствах, хотя и свидетельствует о динамичности взглядов Сталина в этом вопросе.

Сталин антисемитом не был. Он был политиком. В период его абсолютного правления негативное отношение к евреям не стало государственной политикой. Это уже после его смерти ближнее и дальнее сталинское окружение привнесло в высокие государственные сферы бациллы бытового антисемитизма, которые во все времена имели место в российском обществе и в царской России регулярно выплескивались в виде еврейских погромов.

Это при Хрущеве, Суслове, Демичеве и других стали полуофициально появляться ограничения на прием на работу людей еврейского происхождения в партноменклатуру, на дипломатическую работу, в атомную физику, оборонные отрасли, науку и т.д. А при Сталине этого не было. При Сталине великие граждане великой страны еврейского происхождения получали самые высокие государственные признания и награды и за рубеж не бежали. В силу ли того, что Юрий Владимирович сам был евреем, или в силу других причин, но Андропов антисемитом не был тоже. Более того, придя к власти, начал исправлять политику ограничения доступа евреев к государственным должностям.

Это в брежневские времена талантливые граждане России еврейского происхождения стали покидать СССР, что не могло не повлиять на интеллектуальное обеднение России. 4 сентября 2007 года «Российская газета» привела интересную выкладку

Взяв за критерий отсчета аналог Нобелевской премии по математике — Филдсовскую международную премию, газета опубликовала следующие данные:

«В мире есть около 40 лауреатов Филдсовской премии. 21 работает в США, 8 — во Франции, 5 — в Англии, 2 — в Японии и по одному — в Германии, Бельгии и РФ («нелюдимый» гений из Петербурга Г. Перельман). При этом 6 филдсовских лауреатов США (30% от их общего числа) и 1 во Франции — выходцы из СССР-России).

Что касается докладов на Всемирных конгрессах, то в 1970— 1980 годах из 15—17 докладчиков 2—3 представляли СССР. На конгрессах 1990—2000 годов из 15— 19 докладчиков был или один (1990, 1994, 2002 годы), или ни одного (1998, 2006) докладчика из России. Но при этом каждый раз было по 1 или 2 докладчика из США, Франции или Израиля — эмигранты из СССР-России».

В нашумевшей статье экономического обозревателя нью-йоркского журнала «Research» Алексея Байера, помещенной в московской газете «Ведомости» (31 августа 2007 года), сформулирован такой вывод: «Так уж получилось, что современная Россия спроектирована в значительной степени Сталиным, а построена в значительной степени евреями. И не только Россия».

И далее: «Спору нет, США достигли богатства, экономической мощи и гегемонии отнюдь не благодаря своему еврейскому населению. Основная масса евреев приехала в Америку в начале XX века и не ассимилировалась до конца 1930-х годов. Даже после Второй мировой войны и вплоть до 1960-х годов евреев без восторга принимали в Гарвард, Йель и прочие престижные университеты.

Тем не менее, бесспорно также, что влияние евреев в общественной, политической и академической жизни США, в бизнесе и финансовой сфере росло на протяжении всего прошлого века и шло в ногу с ростом влияния США в мире. В то же время страны, потерявшие свое еврейское население (в том числе Германия, которой в начале прошлого века многие прочили мировое господство, Австрия) сдали лидирующие позиции не только в политике, но и в науке, культуре и прочих областях.

Ну и Россия. У того, что бывшая сверхдержава сегодня не та, что прежде, есть много причин. Но потеря пары миллионов еврейских граждан, возможно, не последняя из них».

Так что вопрос о том, кто в России из политических и государственных деятелей плелся в своем политическом курсе вслед за бытовым антисемитизмом, Сталин или его позднейшие эпигоны в лице Брежнева, Суслова, Демичева, Зимянина и т.д., в истории нашей страны давно уже ясен. И не надо здесь наводить тень на плетень.

И, наконец, последнее соображение по теме: Сталин и еврейский вопрос.

В конце концов можно ведь всю эту проблему с ролью еврейского этноса в иноэтнической для них среде трактовать и так: русские (в более широком контексте — славяне) в веках своего существования и развития доказали, что они в массе своей успешно для самих себя и эффективно для дела умеют хозяйствовать на принадлежащей им земле (в селах и в городах в равной степени). Но при этом, опять же в массе своей, не проявляют интереса к торговле, управлению культурой и вообще к труду управленческого характера в абстрактном для русского человека восприятии.

Но без управления-то обществу в любой его сфере жизнедеятельности существовать невозможно. Кто-то ведь должен заниматься этим профессионально. И вот тогда естественным образом совершается общественный договор: коренное население страны — русские — добровольно уступают эти сферы жизнедеятельности общества иному этносу (нации) — евреям. Как бы приглашают евреев для обслуживания своей жизни, как бы говорят: мы будем варить сталь и выращивать хлеб, а вы обеспечивайте смазку между различными частями общественного организма гражданского общества и управляйте теми сферами, к отправлению которых у нас никакого интереса не наблюдается. Евреи с удовольствием на этот общественный договор идут.

Но тут вступает в силу другая закономерность, чисто российская: чем управляю, тем и живу. Русский токарь на тульском оружейном заводе тащит домой детали стрелкового оружия и собирает у себя в сарае самовар из ворованных оружейных деталей, а еврей — деньги из торговли, социальный и политический статус из идеологической и пропагандистской деятельности и т.д.

Похоже, что Сталин именно так и воспринимал взаимоотношения наций в российском обществе и государстве. Именно так оценивал по большому счету присутствие евреев в управленческой сфере. Но когда он видел, что количество евреев в сферах управления начинает зашкаливать за разумные, с его точки зрения, пределы, он принимал решение по искусственному снижению их, евреев, доли (именно доли) в том или ином государственном органе или организации.

Но когда после войны физическое здоровье Сталина стало разрушаться (инфаркты и инсульты), логика его селекционного национального поведения стала принимать чудовищные гротескные формы («дело врачей», «борьба с космополитизмом»).

В аннотации книги Костырченко «Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм», написанной самим автором, центральной выступает такая строка: Антисемитизм сопровождал всю политическую жизнь Сталина и был «одним из инструментов осуществления тоталитарного сталинского режима». Вывод по меньшей мере более чем спорный, а по большой мере — просто неверен. Как мне представляется, автор ошибается. На мой взгляд, после почти 40-летнего изучения сталинской эпохи и личности самого Сталина со Сталиным все было и много сложнее, и много проще.

Говорить, что Сталин боролся только с евреями, — неправильно. Генсек боролся с любой политической силой, которую он в тот или иной исторический момент считал угрозой для своей личной власти. В1929— 1932-м он в ходе инициированной им коллективизации уничтожил русское крестьянство. В 1935—1936 годах — старую большевистскую партийную (ленинскую) гвардию. В 1937—1939 годах массово уничтожал командиров РККА. В 1949—1952 годах с таким же размахом генсек уничтожал русские руководящие кадры во всех сферах. Он целенаправленно уничтожал любую силу, которая, как он считал, угрожает его личной власти.

ГЛАВА 9.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ. СТАЛИН: ЧТО ЭТО БЫЛО?…

Даже боги не в состоянии былое сделать небылым.

Пословица античных времен

Через много десятилетий после ухода Сталина из жизни становится окончательно ясно, что его воздействие на российское и мировое развитие не ограничивается только второй половиной XX века, а простирается, со всеми плюсами и минусами, и на век двадцать первый. Пришло, по-видимому, время посмотреть, что представлял собой Сталин не только как личность, но и как феномен. А поскольку главной заслугой Сталина остается его руководство Советским Союзом во время немецко-фашистского нашествия в 1941—1945 годах, то целесообразно с этой темы и начать.

СТАЛИН И ВОЙНА

В моих дневниках за апрель 2006 года хранится запись с фонограммы беседы с Л.B. Шебаршиным. Разговор шел о войне. Леонид Владимирович всегда, и однозначно высоко, оценивал роль Сталина в нашей Победе над гитлеровской Германией. Более того, он считал, что если бы к моменту начала войны Сталин не создал те политическую систему и политический режим, какие СССР имел к 1941 году, мы бы не смогли победить гитлеровскую Германию. «Скажу больше, — произнес мой собеседник. — Вот говорят, что был Сталин злодей, который и холодную войну создал. Сталин, конечно, злодей, спору нет и оправданий ему нет. Но он после войны был вынужден работать на будущий кризис, на будущую войну. А иначе нас просто раздавили бы».

Как мне представляется, генерал Шебаршин дал в этих словах наиболее емкую и верную историческую характеристику Сталину: злодей, конечно, и методы построения советского общества он применял злодейские, но из песни слова не выкинуть, роль Сталина в достижении Победы надо признать. Иное дело, была ли эта роль решающей, — это вопрос дискуссионный. Но бесспорно, что именно война позволила Сталину выйти на мировую арену как выдающемуся государственному деятелю международного масштаба. И этот личный контакт произвел на всех западных государственных лидеров и на общественное мнение народов западных стран впечатление неизгладимое.

Внимательно наблюдавший за манерой поведения Сталина в процессе контактов генералиссимуса с западными союзниками во время войны заместитель государственного секретаря США Чарльз Болен (1904—1974) (переводчик с русского Рузвельту и Трумэну на Тегеранской, Крымской и Берлинской конференциях) через 27 лет после этих событий написал о своих впечатлениях в Потсдаме так:

«Сталинская тактика в Потсдаме была точно такой же, какую он использовал и в Тегеране, и в Ялте. Внешне доброжелателен и приветлив, он никогда ни на минуту не отступал от своих позиций. Был очень искусным дискутантом и не обращал никакого внимания на факты, если они противоречили (опровергали) его аргументы, другие же факты выворачивал так, как ему было нужно»^{278}.

Высокопоставленные англосаксы не раз отмечали, что в случае со Сталиным они имеют дело с личностью, которая по своему интеллекту намного превосходит все то, что они когда-либо видели ранее. В своих позднейших мемуарах они даже своих собственных руководителей по интеллектуальным способностями ставили ниже Сталина. Это обстоятельство настораживало их, нередко ставило в тупик, они не знали, как относиться к Сталину, как вести себя с ним, а в конечном итоге колебались и в том, как оценивать Сталина. Интуитивно они исходили из того, что оценивать его как личность — это одно, а как феномен мирового масштаба — совершенно другое. Отсюда мы часто наблюдаем большой разброс в их оценках Сталина, а часто и противоречивость.

Если сказать кратко, англосаксы не то чтобы не были в состоянии адекватно оценить личность Сталина (оценивали, еще как оценивали), нет, они бессознательно не хотели признавать за ним интеллектуальное превосходство, но делать это приходилось. Знаменитое высказывание Черчилля о том, что когда Сталин входил в комнату, то все непроизвольно вставали и начинали держать руки по швам, отражало именно вот это бессознательное ощущение своей собственной личной психологической и интеллектуальной подчиненности обаянию этой чуждой им личности.

Пожалуй, лучше всего эту бессознательную противоречивость в оценке Сталина продемонстрировал в своих мемуарах такой в буквальном смысле ненавидевший Сталина, да и вообще Россию, человек, каким был Джордж Кеннан (1904—2005).

«Сталин, — пишет он в своих мемуарах, — был человеком невысокого роста, ни полным, ни худощавым (скорее уж второе). Великоватый китель, который носил Сталин, возможно, компенсировал недостаточную представительность его внешнего облика. Волевое лицо этого человека, несмотря на грубоватые черты, казалось даже привлекательным. Желтые глаза, усы, слегка топорщившиеся, оспинки на щеках придавали ему сходство со старым тигром, покрытым шрамами. Сталин был прост в обращении и выглядел спокойным и хладнокровным. Он не стремился к внешним эффектам, был немногословен, но слова его звучали веско и убедительно. Неподготовленный гость мог не догадаться, какая бездна расчетливости, властолюбия, жестокости и хитрости скрывалась за этим непритязательным внешним обликом.

Великое умение притворяться — часть его великого искусства управлять. В творческом смысле Сталин не был оригинален, зато он являлся превосходным учеником. Он был удивительно наблюдателен и (в той мере, в какой это соответствовало его целям) удивительно восприимчив. Дьявольское искусство тактика производило большое впечатление на собеседников. Пожалуй, наш век не знал более великого тактика, чем он. Его хорошо разыгранное хладнокровие и непритязательность были только ходом в его тактической игре, продуманной, как у настоящего шахматного гроссмейстера.

…К тому времени, когда я впервые лично увидел Сталина, я уже достаточно долго жил в России и знал о нем немало. Я не сомневался, что передо мной один из самых удивительных людей в мире, что он жесток, беспощаден, циничен, коварен, чрезвычайно опасен, и вместе с тем — один из подлинно великих людей своего века»^{279}.

Что в этом пассаже главное, так это противоречивость в восприятии описываемого явления: один из великих людей XX века, но «всего лишь» искусный тактик. Тактик по сравнению с кем? Можно предположить, что с Рузвельтом? Но Рузвельта, как выясняется из его мемуаров, Кеннан оценивал очень невысоко. Всю его внешнюю политику в 1941—1945 годах Кеннан считал чередой. сплошных стратегических ошибок.

Сплошное чтение объемных мемуаров этого американского дипломата и одного из наиболее известных советологов второй половины XX века, как и мемуаров других американских советологов, в особенности, например, Ч. Болена, позволяет прийти к выводу, что единственным асом стратегического мышления Д. Кеннан до самой своей смерти считал только себя. Но я пишу не о Кеннане, поэтому оставляю эту тему другим исследователям.

А вот какое впечатление произвел Сталин на, как отмечает Британская энциклопедия, «выдающегося британского полководца, участника двух мировых войн, победителя гитлеровцев при Эль-Аламейне, фельдмаршала Монтгомери (1887—1976)»^{280}. Столкнувшись со Сталиным в процессе переговоров о военном сотрудничестве и имея потом несколько лет для того, чтобы по размышлять о своих восприятиях Сталина, Монтгомери уже после смерти Сталина написал: «…Сталин почти не делал ошибок… Он обладал поразительным стратегическим чутьем, и я не помню, чтобы он сделал хоть один ложный шаг в наших переговорах по стратегическим вопросам»^{281}.

Практически такой же оценки Сталина придерживался бывший министр иностранных дел и премьер-министр Великобритании в послевоенные годы Э. Иден (1897—1977), который в 1962 году писал в своих мемуарах:

«Сталин изначально произвел на меня впечатление своим дарованием и со временем мое мнение не изменилось. Его личность говорила сама за себя, а ее оценка не нуждалась в преувеличениях. Ему были присущи хорошие естественные манеры, которые, по-видимому, объяснялись его грузинским происхождением. Я знаю, что он был безжалостен, но я всегда уважал его ум и относился к нему даже с симпатией, истоки которой так и не смог до конца себе объяснить. Вероятно, это следствие прагматизма Сталина. Быстро забывалось, что ты разговариваешь с партийным деятелем….Я всегда встречал в нем собеседника интересного, мрачноватого и строгого… До встречи с ним я не. знал человека, который бы так владел собой на совещаниях. Сталин был всегда прекрасно осведомлен по всем касающимся его вопросам, всегда предусмотрителен и оперативен….За всем этим стояла большая сила»^{282}.

Посол США в Москве в годы войны Аверелл Гарриман (1891— 1986): «Я нашел, что он лучше информирован, чем Рузвельт, более реалистичен, чем Черчилль, и в определенном смысле наиболее эффективный из военных лидеров».

Как ни удивительно, но отдавал Сталину должное и Гитлер. Казненный после Нюрнбергского процесса министр иностранных дел Германии Иоахим Риббентроп в своих предсмертных мемуарах, написанных в тюрьме в ожидании казни, вспоминал: «В тяжелые дни после окончания боев за Сталинград у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил — в присущей ему манере — о Сталине с большим восхищением. Он сказал: на этом примере снова видно, какое значение может иметь один человек для целой нации. Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941—1942 гг., вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого и привели народ к продолжению сопротивления. Сталин — это именно тот мой крупный противник, которого (русский народ) имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении… Создание Красной Армии — грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, — историческая личность совершенно огромного масштаба»^{283}.

Но главную оценку Сталину выносит, конечно же, не зарубеж, а наш народ. Предлагаю рассмотреть эту оценку в наиболее близком народу ракурсе.

КОМУ СТАВИТЬ ПАМЯТНИК В ЧЕСТЬ ПОБЕДЫ НАД ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИЕЙ?

Сегодня, спустя много десятков лет после того, как в мае 1945 года войска Красной Армии вошли в Берлин и взяли штурмом рейхстаг, война кажется событием очень далеким, а победа в ней для ныне живущих поколений — почти виртуальной. Более того, нынешнему поколению россиян иногда кажется, что иначе и быть не могло, что мы просто не могли не победить гитлеровскую Германию.

Однако весь драматизм тех далеких лет в том и состоял, что СССР не только мог, но должен был ту войну проиграть, а русская нация и другие объединившиеся вокруг нее народы — исчезнуть.

Насколько остро стояли тогда все эти вопросы, видно из того, что летом 1942 года, когда немцы, по оценке Сталина, вот-вот должны были взять Сталинград, перерезать Волгу и рассечь напополам всю европейскую часть России (это его видение нашло отражение в его приказах по армии в то время), Сталин всерьез допустил реальную возможность того, что немцы «продвинутся за Урал». Ссылаясь на разговор с Черчиллем, он в тот полный драматизма момент сказал Молотову, что английский премьер рассматривает возможность перевода английского правительства в Канаду. А нам, сказал Сталин, видимо, придется переводить русское правительство в изгнании в Индию. В связи с этим, добавил он, нужно укрепить созданные нами в прошлом году, когда немцы подошли к Москве, подпольные обкомы и продолжить подготовку к всеобщей партизанской войне. Об этом факте рассказал личный переводчик Сталина Бережков в своих мемуарах^{284}.

Тогда, в 1941—1945 годах, всем в мире было ясно, что основную тяжесть войны вынесла на своих плечах Россия, которая за четыре года сражений перемолола на своих фронтах 80% живой силы и военной техники гитлеровской Германии. Но так было тогда. А потом, начиная с 2003 года, американская, а вслед за ней и западноевропейская публицистика вдруг, как по команде (а может быть, и действительно по команде?), стала отрабатывать тезис о том, что коричневая чума XX века — германский и итальянский фашизм, японский милитаризм — были побеждены совместными действиями США и Англии при участии Красной Армии. Именно при участии, а не в силу решающего вклада СССР в победу. Этот тезис тотчас же был активно подхвачен неофитами НАТО из стран Балтии и Восточной Европы. Поведение политических элит всех этих стран объяснимо: все они, кроме англичан (которые успешно или нет, но героически — совершенно точно, первыми из цивилизованных наций начали войну с гитлеровской Германией и довели ее до конца), все они сегодня стремятся оправдать в собственных глазах добровольную коленопреклоненность перед Гитлером своих национальных правительств, хотят вытравить из народной памяти факты участия своих вооруженных формирований на стороне Гитлера, как и их почти поголовное истребление на советско-германском фронте.

Эти старания с годами становятся тем настойчивее, чем очевиднее вырисовывается тот факт, что роль России в той войне для судеб Западной цивилизации оказалась решающей. Ведь если допустить гипотетическую ситуацию и предположить (не без оснований), что если бы Гитлер в 1941 году разгромил Россию, дошел до Урала и дождался японского нашествия на СССР с востока, то вправе возникнуть и вопросу о том, что стало бы в таком случае с западной цивилизацией?

Скорее всего, Англия, как полагал в то время Черчилль, была бы оккупирована, а США пришлось бы идти на заключение компромиссного союза с Гитлером. В этом случае Америка никогда бы не смогла победить Японию. И где бы сегодня оказалась вся западная цивилизация?

Мне могут возразить, что в 1945 году США к осени получили в свои руки ядерную бомбу, и потому победа и над Германией, и над Японией была предрешена. Но этот аргумент не работает. Дело в том, что если бы гитлеровская Германия не напрягала все (все!) свои силы на войну с Россией, то к весне 1944-го Германия, скорее всего, уже имела бы свою ядерную бомбу, работу над которой немцы начали еще в 1939 году^{285}.

Все, чего немцам недоставало, так только времени и денег. То и другое пожирала война с СССР. Бомба стоила огромных денег. Достаточно сказать, что США, например, потратили на свой атомный проект около 2 млрд. долларов, а создавали ее более четырех лет 120 тысяч человек. Гитлер, намертво войдя в клинч с Красной Армией, выделить такие деньги на атомный проект был не в состоянии, хотя как раз он-то и мог первым в истории такое оружие создать. Когда в 1942 году нобелевский лауреат по физике Гейзенберг сообщил министру военных запасов, что атомная бомба в Германии может быть создана уже в 1943 году, но это потребует огромных затрат, Шпеер тут же доложил об этом Гитлеру. Но тот ответил, что он вынужден закрыть все новые проекты военного назначения, кроме тех, отдача от которых может вывести на экспериментальные испытания в течение 6 недель.

Так что если бы не яростное сопротивление русских, то первыми атомную бомбу создали бы не американцы, а немцы, и тогда неизвестно, ГДЕ, ЧЕМ и КАК закончилась бы Вторая мировая война. А если учесть, что Вернера фон Брауна с его Фау Гитлер финансировал без ограничений, Германия имела бы не только Н-бомбу, но и средства ее доставки. Имели бы в этом случае место ядерные бомбардировки Японии?..

Собственно говоря, сегодня уже можно с большой степенью определенности сказать, ЧТО ожидало цивилизацию, если бы не сопротивление Красной Армии немцам в 1941 — 1942 годах. Благодаря исследованиям последнего времени и, в частности, проведенным профессором Академии военных наук В.А. Миркискиным, широкой общественности ныне стал известен текст директивы ОКВ (Верховного главнокомандования вооруженных сил рейха) № 32 от 11 июня 1941 года «Подготовка к периоду после осуществления плана “Барбаросса”». 19 июня эта директива была направлена главнокомандующим всеми видами вооруженных сил для практической проработки.

Согласно этой директиве и всем последовавшим на ее базе документам, уже с конца августа 1941 года должен был начаться отвод германских войск с территории побежденного Советского Союза с целью захвата Северной Африки, Гибралтара, стран Ближнего и Среднего Востока, островов Мальта и Кипр и Суэцкого канала. За день до нападения на СССР ОКБ разослало в войска специальную инструкцию о деятельности вермахта в арабских странах.

Сразу же после разгрома Советского Союза директива № 32 предписывала начать военную операцию против Британских островов, с тем чтобы «вызвать и завершить наметившийся развал Английской империи». С этой целью предполагалось пройти через территорию разгромленного Советского Союза в Афганистан, а через него — в Индию.

Осенью 1941 года было запланировано начать бомбардировки городов на востоке США, затем выйти в Латинскую Америку, где из 14 государств планировалось создать всего 5 вассальных стран. 25 июля 1941 года на совещании с главнокомандующими ВМС Гитлер заявил, что Советский Союз практически уже разгромлен и потому после окончания этой кампании он «намерен предпринять энергичные действия против США»^{286}.

После войны стало известно, что Черчилль об этих планах Гитлера был хорошо осведомлен и воспринимал их всерьез. Из мемуаров посла США в Лондоне Аверелла Гарримана, опубликованных в США в середине 1970-х годов, стал известен его разговор с Черчиллем 15 октября 1941 года. Гарриман, обеспокоенный катастрофой Красной Армии в первые месяцы войны, ссылаясь на то, что немцы уже стоят под Москвой, спросил английского премьера, каким тому видится ход войны на сегодняшний день. Черчилль, ни минуты не задумываясь, ответил:

«С учетом уже свершившегося по состоянию на 15 октября, Гитлер пересмотрел свои прежние планы и теперь они выглядят так: Польша — 1939 год, Франция — 1940-й, Россия — 1941-й, Англия — 1942-й, и в 1943 году может быть захвачена и Америка».

В разговоре с Гарриманом премьер не стал уточнять, что он имел в виду, когда произнес слово «Америка», обозначил ли он этим словом США или же весь Американский континент. Но скорее всего, он имел в виду весь континент. Дело в том, что после войны стало известно о крупной удаче английских спецслужб, они в самом начале Второй мировой войны сумели взломать шифр Министерства иностранных дел Германии и всю войну читали секретную государственную переписку гитлеровского государства. Отдавая себе отчет в колоссальной важности этой удачи, англичане засекретили ее так, что полученной информацией не делились в полной мере даже с Соединенными Штатами. Так что в беседе с Гарриманом Черчилль просто выказал свое знакомство с гитлеровской директивой № 32.

Есть основания полагать, что именно в свете этих запланированных Германией действий Япония и готовилась напасть 7 декабря 1941 года на Пёрл-Харбор. Нападение состоялось, США были вынуждены вступить во Вторую мировую войну, но исключительно благодаря тому, что Красная Армия именно в эти судьбоносные месяцы своим отчаянным сопротивлением сорвала запланированный немецким генералитетом «блицкриг», директива № 32 не была приведена в действие и Америка не подверглась нападению и со стороны Германии.

После Мюнхенского сговора 1938 года американцы трезво оценивали роль и значение СССР для Запада в борьбе с Гитлером. И потому когда в январе 1941 года президент США отменил так называемое «моральное эмбарго» на торговлю с Москвой, а британский посол в США, следуя инструкциям из Лондона, попытался нажать на Вашингтон с целью дезавуирования этого акта, то государственный секретарь США К. Хэлл по указанию президента Рузвельта одернул британца. «Россия, — объяснял он послу Англии, — как в полусонном, так и в активном состоянии, есть и будет огромным фактором в вопросах войны и мира в Европе и в Азии… С тех пор как она оккупировала Прибалтику и часть Польши, Россия последовательно продолжала жесткий торг (непосредственно) с Германией и Японией, или в районах, представляющих для них непосредственный интерес, в результате чего общим следствием ее действий последних месяцев стало торможение и срыв многих планов Гитлера и японцев. Русские, конечно, не имели в виду оказать нам помощь, но так или иначе они нарушили планы Гитлера в отношении Средиземноморья и Суэцкого канала»^{287}.

Такую трезвую позицию занимала вся команда Рузвельта. В августе 1941 года выдающийся государственный деятель США дипломат Аверелл Гарриман, назначенный специальным посланником президента США в СССР, объяснял дома в публичной лекции: «Если падет Россия, а за ней Великобритания, то Соединенные Штаты останутся один на один с самой гигантской военной машиной в мире, опирающейся на самую большую промышленную мощь, находящуюся под единым контролем»^{288}.

Так что что бы ни говорили сегодня на Западе о роли СССР в победе над гитлеровской Германией, но фактом остается то, что в 1941 году американский правящий класс полностью отдавал себе отчет в том, что без России вся Европа упадет к ногам Гитлера и Америка в лучшем случае будет вынуждена замкнуться в изоляции, а в худшем — получить против себя объединенный фронт Германии и Японии и потерять контроль над Американским континентом.

Все эти сюжеты сопрягаются, конечно, с именем Сталина, но само имя Сталина к настоящему времени во все большей степени отходит на второй план в сравнении со значением самой войны. С годами русский народ во все большей степени занимает проблема увековечения памяти не Сталина, а самой Великой Отечественной войны. Попытки в этом направлении уже предпринимаются.

При выходе из станции метро «Охотный ряд» на поверхность, если идти к Красной площади по подземному переходу, под бывшим зданием гостиницы «Москва», то слева, на подходе к Историческому музею, на подступах к Красной площади, можно увидеть огромную бронзовую статую маршала Г. К. Жукова работы Вячеслава Клыкова. Прославленный полководец сидит на коне, знаменитый массивный подбородок, выражающий непреклонность и крутость характера, вздернут вверх, а взор всадника устремлен куда-то вдаль, через всю Манежную площадь, к Дому Пашкова и дальше.

По-видимому, в процессе создания памятника перед глазами скульптора стояла картина дождливого утра 24 июня 1945 года, когда Георгий Константинович принимал, по распоряжению Сталина, на Красной площади Парад Победы над гитлеровской Германией.

Рассказывают, что художник хотел, и даже настаивал, высечь на постаменте скульптуры надпись: «Победителю в Великой Отечественной войне маршалу Г.К. Жукову». Но политическая общественность столицы после бурных и длительных дебатов с такой текстовкой не согласилась. И, как мне представляется, была права.

Если и ставить на главной площади России памятник победителю в этой самой кровопролитной за всю историю нашей страны войне за независимость, то это должен быть памятник всему народу-победителю.

Русскому (в собирательном значении — российскому) солдату, не щадившему своей жизни в битве с захватчиками.

Женщинам, старикам и детям, которые изнемогали в тяжком беспросветном труде в тылу, но обеспечили Красную Армию и страну всем необходимым для Победы.

Конструкторам оружия и инженерам, его сделавшим.

Учителям, которые в холодных классах учили наших детишек беззаветной любви к Родине.

Медицинским работникам, которые на фронте и в тылу, восполняя понесенные в боях потери, сделали то, что не смогла сделать ни одна система здравоохранения воюющих стран, возвращая в Действующую армию трех из четырех раненых бойцов.

Блокадникам Ленинграда.

Сражавшимся в условиях оккупации белорусам, не принявшим, в отличие от огромного числа украинцев, диктат гитлеровцев.

Вообще всем партизанам и подпольщикам на оккупированных территориях.

Народам среднеазиатских республик, которые приняли к своим очагам эвакуированных и беженцев, самоотверженно и искренне разделив с ними хлеб и кров.

Причем очень важно принять во внимание, что речь должна идти не только о военных сражениях и о трудовом подвиге всего народа, но и о сложнейшей деятельности политического руководства страны на международной арене, дипломатическом мастерстве, которое, как и военное дело, представляет собой сложнейшую материю.

Сошлюсь только на один пример, который показывает вклад дипломатии в достижение Победы.

30 июля 1941 года в Лондоне посол Советского Союза И.М. Майский в присутствии премьер-министра Великобритании У. Черчилля и министра иностранных дел А. Идена подписал с премьер-министром польского правительства в изгнании Владиславом Сикорским советско-польское соглашение, в первом пункте которого говорилось: «Правительство СССР признает советско-германские договоры 1939 года относительно территориальных перемен в Польше утратившими силу»^{289}.

Соглашение было подписано на фоне военной катастрофы первой недели войны, в условиях большого отчаяния, когда Сталин искал хоть каких-нибудь союзников в войне с Германией (а нечего и говорить, что Майский не мог бы подписать такое соглашение без указаний Москвы). Мина же, заложенная в тексте этого соглашения, заключалась в том, что Москва тем самым признавала раздел Польши в 1939 году между гитлеровской Германией и Советским Союзом нелегитимным. Иными словами, земли Западной Украины и Западной Белоруссии, которые с 1920 года находились под юрисдикцией Польши и возвращенные СССР в соответствии с советско-германскими соглашениями августа 1939 года, Москва de jure снова отдавала Польше.

Но Сталин не был бы Сталиным, если бы он сравнительно быстро не понял, что им в момент малодушия совершена ошибка стратегического характера. И уже 16 декабря 1941 года, когда Красная Армия под Москвой нанесла первое за всю Вторую мировую войну поражение германскому вермахту, генсек в беседе с прибывшим в Москву А. Иденом заявил: «Советский Союз считает необходимым восстановление своих границ, как они были в 1941 году, накануне нападения Германии на СССР.. Что касается границы СССР с Польшей, то она, как уже выше было сказано, в общем и целом могла бы идти по линии Керзона…», иными словами, с землями Западных частей Украины и Белоруссии^{290}.

Ошибка, совершенная 30 июля 1941 года, дорого обошлась советскому руководству. Позже главе СССР, и советской дипломатии в целом, пришлось употребить огромные усилия, чтобы убедить своих коллег по «Большой тройке» (Черчилля и Рузвельта) согласиться оставить эти земли в составе СССР. После войны Сталин не стал скрывать свой дипломатический промах от российской общественности, и еще при его жизни, в 1946 году, лондонское советско-польское соглашение было опубликовано в печати.

Таким образом, и дипломаты имели в этой войне свои поражения и свои победы.

Словом, увековечивать в исторической народной памяти надо всех, кто вынес на своих плечах эту войну, не позволил немцам, и в массе поддержавшим их европейским нациям с двунадесятью языками, поработить себя. Всем, кто отстоял право на жизнь в условиях своей национальной самобытности.

Но столь сложную задачу решить очень трудно.

Хотя в нашей истории такие попытки были. В Великом Новгороде стоит памятник, посвященной 1000-летию России. В Москве был сооружен храм Христа Спасителя, посвященный победе в Отечественной войне 1812 года, который был создан на народные пожертвования и строился с 1837 по 1883 год, а в 1931-м был взорван по решению сталинского правительства, но в 1990-е годы, благодаря духовному подвигу мэра Москвы Юрия Лужкова, воссоздан заново.

Понятно, что памятник Великой Отечественной войне, со столь сложным содержанием, скорее всего может быть выражен только каким-то символом.

Между тем нам, славянам, в отличие от западноевропейских народов, ближе мыслить образами, нежели символами. Русский человек, к примеру (знаю это и по себе), равнодушно проходит мимо рогатого натовского символа, воздвигнутого на лужайке перед штаб-квартирой Северо-Атлантического альянса в столице Бельгии. А вот перед поражающей воображение и чувства статуей Венеры Милосской безвестного древнегреческого гения (сотый год до Рождества Христова) или перед изображением сподвижницы неистового протопопа Аввакума боярыни Морозовой кисти В.И. Сурикова, полотнами П.А. Федотова «Сватовство майора» и «Неравный брак» русский человек может в благоговении замереть надолго.

Нам, конечно, как отмечал незабвенный Александр Блок, внятен «и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений», но при всем при том произведения «сумрачного германского гения» по большому счету для массы русского народа остаются чужими. Поэтому и памятник Победе в Великой Войне (так назвал эту войну Вадим Кожинов) нам нужен в виде чувственно воспринимаемого, осязаемого образа. То есть он, этот памятник, должен быть выражен в фигуре человека. Или скульптурной группы, или же композиции типа памятника 1000-летия России, что стоит в Великом Новгороде. Нужен образ, в котором бы, как в фокусе, сходились сложнейшие переплетения всех нитей Великой Войны.

Сколько бы ни прошло времени со дня окончания Великой Войны, стремление народа России иметь памятник Победе, достигнутой столь высокой ценой, по-видимому, неизбывно. Наверное, оно заложено в душе русского человека и носит название исторической памяти, а эта последняя является тем стержнем, на котором зиждется непрерывное развитие нации. Подтверждением этого стремления служит хотя бы и то, что после войны 1812 года прошло более 70 лет, но Россия все-таки воздвигла храм Христа Спасителя. Мы, поколение конца XX — начала XXI века, ничем в этом плане от своих предков не отличаемся.

Современные социологические опросы свидетельствуют, что более 85% населения России убеждены, что работу по увековечению памяти о Великой Отечественной войне следует обязательно продолжить. Тех, кто придерживается другого мнения (а такие, конечно, есть и будут всегда), насчитывается всего лишь 6,6%.

Уверен, что памятник в ознаменование победы в Великой Отечественной войне у нас будет.

Но как добиться того, чтобы в памятнике, посвященном Победе, нашли свое выражение все перечисленные выше факторы? Кто, если речь идет о человеке или скульптурной группе, должен стоять на постаменте в этом случае?

Уж во всяком случае не маршал Жуков, который таким символом служить не может. Не по Сеньке шапка. Были и другие в этой войне полководцы, по таланту Жукову не уступающие, но задвинутые им или, с его подачи, Сталиным на вторые роли.

Георгий Константинович Жуков был храбрым солдатом. Выдающимся военачальником. Но не более того. А Великую Отечественную выиграл народ, ведомый политическим руководителем, который удивительным образом сумел соединить в себе все то, о чем сказано выше, и провел огромную созидательную работу по объединению всех этих факторов в одно органическое целое и направил всю эту мощь на выполнение одной цели — достижение победы над врагом.

Думаю, что если бы не было этого руководителя, война бы растянулась не на четыре года, а больше. Хотя убежден, что и без Сталина войну у Германии и всей работающей на Гитлера Европы мы в конечном счете все равно бы выиграли, даже если бы пришлось начинать ее вновь от Урала. С уверенностью могу сказать за себя и за своих предков: мы, сибиряки, никогда бы с иноземным диктатом не согласились.

Но История распорядилась так, что этот руководитель у России был. Со всеми его ошибками, за которые народ заплатил «сугорами крови», с массовыми преступлениями, совершенными им лично и при его участии, и ничем не оправданными жестокостями, но и с гениальными способностями к управлению уникальной страной и уникальным народом, в уникальной исторической ситуации.

Чтобы оценить его роль, достаточно оглянуться на участие нашей страны в Первой мировой войне. Если бы тогда во главе России стоял умный и авторитетный в народе вождь, Россия бы войну не проиграла, и никакому Ленину со всей его большевистской политической партией не удалось бы ввергнуть Россию в 75 лет отклонения с нормального пути цивилизационного развития.

Поэтому гадать не приходится. Если сооружать памятник войне в образе человека, то, кроме Сталина, других персонажей не видно.

Что ни говори, а это именно он, и никто другой, глубокой осенью 1941 года сказал, как выдохнул: «Русские были в Берлине два раза, будут и в третий». Как много раз говорил мой преподаватель на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, участник войны Александр Зиновьев, это именно Сталин сумел в кратчайшие исторические сроки найти, выдвинуть и взрастить полководцев, которые уже через полтора года сумели повести войну более умело, чем закосневшие в своей чопорности немецкие генералы. «У нас, — возмущался Зиновьев, — до сих пор происходят удивительные вещи. Отмечая День Победы, даже не упоминают имени Верховного Главнокомандующего. Но это ведь все равно, что Наполеоновские войны без Наполеона! Я в университете задаю студентам вопрос о том, кто был Верховным Главнокомандующим? Называют Жукова, Конева, но не Сталина. Но это же возмутительно! Я 21 год прожил в Германии. Могу засвидетельствовать, что там никому не приходит в голову написать историю гитлеровской Германии без Гитлера. А у нас получается, будто война прошла без Сталина….Точно так же, как без Наполеона немыслимы ни Мюрат, ни Даву, ни Ней, ни Мортье, так и без Сталина немыслимы советские полководцы, проявившие себя в годы Великой Отечественной войны. Без сталинского руководства не было бы ни Жукова, ни Рокоссовского, ни других»^{291}.

Уметь так работать с кадрами — это уникальный дар, которым среди политиков такого масштаба обладают единицы. После Сталина в России и в мире никто больше таким даром не обладал.

Но из песни слова не выкинуть. Проходят годы, народная память потихоньку отсеивает зерна от плевел, и с каждым прошедшим после смерти Сталина десятилетием все явственнее выявляется, что не хотят русские люди прощать Сталину ни коллективизацию и уничтожение крестьянства, ни политические ошибки 1941—1942 годов, приведшие к миллионным жертвам, ни другие ошибки и преступления. Социологические опросы последних десятилетий показывают, что безрезервных сторонников Сталина у нас в обществе еще много (до 30%), но доля эта в XXI веке уменьшается, а не увеличивается.

Как видится мне, нет, не будет русский народ ставить памятник за Победу в войне Сталину. Как не стал наш народ ставить памятник за победу в Отечественной войне 1812 года Александру I, предпочтя полвека собирать деньги на возведение храма Христу Спасителю, возблагодарив ЕГО, а не Александра, за избавление от «узурпатора».

ИОСИФ ДЖУГАШВИЛИ И СТАЛИН: ЛИЧНОСТЬ И ФЕНОМЕН

И хоть книга эта не совсем о Сталине, а точнее, не только о Сталине, но от его личной оценки все же не уйдешь. И в этом плане на каком-то этапе исследования этой темы мне показалось, что, образно говоря, речь может идти как минимум о двух Сталиных.

Один — это тот, кто, начиная с 1922 года, боролся с Троцким, а потом и с другими старыми соратниками Ленина, пытавшимися ввергнуть Россию и ее многомиллионное население в мировую революцию, рассматривавшими Россию, говоря словами Троцкого, в качестве «навоза» для этой последней. А потом, одержав победу над своими политическими противниками, точно по их же рецептам, загнал народ в лагеря и нищету.

А другой — это тот государственный и политический деятель, который сделал всё возможное, а по большей части и невозможное, чтобы спасти русский и другие народы, населявшие в тот момент Россию, от уничтожения со стороны гитлеровской Германии. И сделал это не жалея ни себя, ни народ, которым он руководил все эти годы.

То есть один Сталин — это тот гений, который руководил Россией с 1922-го по 1946 год и которого народ наш навсегда внес в свою историческую память с позитивным знаком.

А второй Сталин — это тот человек, который надорвался вследствие своей титанической деятельности по укреплению Российского государства, а после войны и постигших его череды инфарктов и инсультов, уже постепенно разрушаясь как личность, вверг страну в идеологическое противостояние с Западом, перенапряг силы нашего народа в этом противостоянии, зажал Общественную и политическую жизнь России в тиски казарменного социализма, прихватив заодно и общества стран Восточной Европы, а в конечном итоге завел страну в исторический тупик, который завершился распадом не только сталинского политического режима, но и самоуничтожением самого Советского Союза. В своей книге «Сталин: “посредственность”, изменившая мир» я даже предпоследнюю главу так и назвал: «После войны: уже не Сталин».

Короче, если говорить в целом, то я всю политическую деятельность Сталина как бы делил надвое: ДО победы в Великой Отечественной войне и ПОСЛЕ. Я даже где-то понимал Л. Кагановича, когда он, спустя десятилетия после смерти Сталина, произнес: «Я знал нескольких Сталиных».

Вопрос этот — кем же был Сталин для русского народа, до сего дня остается открытым. Дискуссии в плане этой дихатомии продолжаются по сей день. Так, доктор политических наук С. Черняховский и в 2013 году высказал мнение, что Сталина в большей степени нужно рассматривать как феномен, а не как личность с присущими ей личными качествами характера, сильными и слабыми. «Бывает ситуация, — пишет он, — когда для осуществления того, что действительно нужно, лидер использует жесткие и даже жестокие меры, идет к цели по костям тех, кто становится материалом для его исторического творчества. И тогда встает вопрос о соотношении цены и результата, и этот спор может идти веками. Но результат, так или иначе, остается бесспорным, даже если спорной оказывается цена. И такой лидер обычно оказывается в большей степени популярным, чем проклинаемым. Причем, большей частью его проклинают элиты и прославляют массы»^{292}.

Иными словами, Черняховский в этом пассаже попытался возродить средневековый тезис основателя ордена иезуитов Игнатия Лойолы — цель оправдывает средства.

Думаю, что такая оценка Иосифа Джугашвили более чем спорна. Многолетнее изучение сталинской эпохи, политического и концептуального наследия самого генсека привели меня к выводу, что разделить Сталина на, условно говоря, хорошего и плохого — невозможно. При всех его самых противоречивых деяниях Сталин всегда, во все периоды его жизни был один и тот же. Выдающийся советский писатель и поэт Константин Симонов (1915—1979), Сталина знавший лично, имел основания произнести: «Сталин был велик и ужасен одновременно и всегда, он оставил великие свершения и ужасные преступления».

Но и эта художественная максима не отражает действительности. Само время, в которое выпало жить и Сталину, и Симонову, и многим-многим другим, было великим и потому почти любое действие лидера русской нации, совершенное в это время, могло быть оценено как историческое, то есть великое. Но никто не возьмется утверждать, что если бы вместо Сталина во главе нации находились бы другие люди (которых, кстати, Сталин же и уничтожил, те же «ленинградцы»), то русский народ не индустриализовал бы страну, не победил бы Германию.

Да, ум и воля Сталиным были проявлены цезаурядные. Но одновременно с этим генсек всегда с христианской точки зрения оставался аморальной личностью, человеком, для которого законы христианской морали никогда не существовали. Да и государственные законы — тоже. В его поведении и мышлении всегда присутствовали элементы уголовного преступника. Таким Сталин был в 1920-е, в 1930-е годы, таким он и умер в 1953 году. Таким он был, когда подписывал письмо ЦК ВКП(б) с разрешением органам НКВД подвергать физическим пыткам арестованных, отдавал Еерии приказ убить М. Литвинова, С. Михоэлса, П. Капицу, когда в матерных выражениях «мордовал» В. Абакумова, отдавая тому приказания пытать в застенках братьев Вознесенских, когда тому же Абакумову подробно растолковывал, как именно на следствии нужно растоптать женское достоинство Полины Жемчужиной, чтобы она с закрытыми глазами подписала всю ту грязь, которую за нее написали на допросах следователи, и т.д., и т.д.

Но при этом Сталин, похоже, отдавал себе отчет в том, что после его смерти над ним может состояться Суд Истории и этого Суда он боялся. Именно этим можно объяснить его слова, сказанные им Молотову в минуты прозрения: «После моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер Истории всю ее развеет».

Но, судя по всему, надежды на то, что «ветер Истории» сам по себе оправдает все его деяния, было мало, ив 1951 году Сталин выпускает в свет второе издание своей «Краткой биографии», в которой генсек возвеличил себя как минимум до Ленина. В 1984 году один из авторов текста этой биографии, академик М.Б. Митин (1901—1987), рассказывал мне в личной беседе, с какой тщательностью Сталин вычитывал текст этой биографии и какую личную правку в этот том вносил. Но и этого ему показалось мало, и генсек предпринял попытку создать не «краткую биографию», а солидный научный труд, который поставил бы его в ряд с великими историческими личностями. Выбор генсека пал на автора опубликованной в 1936 году монографии «Наполеон», одного из самых выдающихся историков советской эпохи — Евгения Викторовича Тарле (1874—1955). Но сначала несколько слов о самом этом историке. Его биография стоит того.

Тарле родился в 1874 году в Киеве в семье еврейского коммерсанта и получил при рождении имя Григорий. По линии матери в его роду было много профессиональных толкователей Талмуда. Казалось бы, тем и определен его будущий профессиональный путь. Однако, к великому для него личному счастью, судьба распорядилась его жизнью по-другому. Еще в гимназии он познакомился и подружился с некоей Лелей Михайловой (как позже выяснилось, Лелей ее звали в узком кругу, а по-настоящему она была Ольгой), очень религиозной православной девушкой из старинного дворянского рода. Любовь вспыхнула сразу, обоюдная и на всю жизнь. Против этого союза были все и все. Но Гриша никого слушать не стал и в 19 лет предложил Леле руку и сердце. Личное согласие от своей избранницы он получил сразу, но девушка предупредила, что выйти замуж за еврея ее глубоко православная семья ей не разрешит. Чувства будущего знаменитого историка с мировым именем оказались сильнее религиозных запретов. Тарле принял обряд посвящения в православную веру, при крещении взял имя Евгений, молодые люди заключили брак и обвенчались. Православная дворянка Ольга Григорьевна Михайлова стала для Тарле ближайшим человеком на всю жизнь, и в годы славы, и в годы тюрем и ссылок. Они прожили вместе более 60 лет и умерли в одном и том же году.

А жизнь у них оказалась совсем не простой. Начиная с 1900 года, еще в 25-летнем возрасте, семейный мужчина, Тарле за близость с социал-демократами несколько раз арестовывался, приговаривался на короткие сроки к заключению и к ссылке. А потом, начиная с 1929 года, он направлялся в ссылку уже советской властью.

Сталин обратил внимание на оригинальные работы историка еще в 1927 году, когда Тарле был избран в Академию наук СССР, а потом арестован и подвергнут ссылке. Генсек распорядился помиловать его, но без реабилитации. Звания академика Тарле после ареста, естественно, был лишен, но потом, после помилования, восстановлен. После этого был избран в целый ряд академий западных стран, всю жизнь занимал профессорскую должность в МГУ им. М.В. Ломоносова.

Будучи православным, от своего еврейского происхождения никогда не отказывался. Осенью 1951 года, когда в Москве вовсю бушевала инспирированная лично Сталиным антисемитская кампания, Тарле был приглашен преподавать в МГИМО МИД СССР. На первой же лекции, когда декан историко-международного факультета, представляя нового профессора студентам, сделал ударение на последнем слоге его фамилии, Тарле тут же вмешался: «Прошу прощения, я не ТарлЕ, а ТАрле, поскольку я не француз, а еврей».

Так вот, Тарле, будучи одним из самых глубоких исследователей российско-французских отношений, о Наполеоне писал так:

«Наполеон… так, по-видимому, искренне раз навсегда отождествил себя с Францией, что у него наперед было готово оправдание всему тому, что он делал: благо Франции, величие Франции, безопасность Франции — вот что в его глазах оправдывало все, что он делал… Но, переходя от “моральной” (или “морализующей”) стороны к интеллектуальной, можно понять лорда Розбери, который сказал, что “Наполеон до бесконечности раздвинул то, что до его появления считалось крайними пределами человеческого ума и человеческой энергии”. Другой англичанин, профессор Холленд Роз, отнюдь не увлекающийся Наполеоном, относящийся ко многому в нем отрицательно, тоже считает его “стоящим в первом ряду бессмертных людей” по тем неслыханно громадным разнообразнейшим дарованиям, которыми наделила его природа, и по тому месту, которое он занял во всемирной истории…

В нем не было жестокости как страсти, но было полнейшее равнодушие к людям, в которых он видел лишь средства и орудия. И когда жестокость, коварство, вероломный обман представлялись ему необходимыми, он совершал их без малейших колебаний…

Власть и слава — вот были личные основные его страсти, и притом власть даже больше, чем слава. Озабоченность, зоркая требовательность, всегдашняя предрасположенность к подозрительности и раздражению были ему свойственны в высшей степени. Обожание окружающих, доходившее до размеров суеверия, окружало его так долго, что он к нему привык и относился как к чему-то должному и совсем обыкновенному. Но и это обожание он расценивал больше всего с точки зрения той реальной пользы, которую из него можно было извлечь. Нелюбовь, а страх и корысть — главные рычаги, которыми можно воздействовать на людей, — таково было его твердое убеждение»^{293} (выделено мною. — Вл. К.).

Эти строки писались Тарле в 1930—1936 годах, в то самое неповторимое время, когда культ личности, Сталина только еще начинал набирать обороты. Когда он писал эти строки о Наполеоне, он, конечно, исходил из анализа исторических источников, относящихся к наполеоновской эпохе, но, зная жизнь Тарле, его исторические работы, зная то, что мы сегодня знаем о Сталине, у меня нет сомнений в том, что, когда Евгений Викторович писал этот пассаж, он видел перед собой нарождающийся культ личности Сталина, и многие характеристики Наполеона он пророчески увидел в Сталине.

Сталин же, судя по всему, берег Тарле, как берегут запасной патрон для целевого выстрела. В конце жизни он этот запасной патрон решил, наконец, пустить в дело: генсек, похоже, задумался о вечности.

Тарле (через третьи руки) дали понять, что он должен написать трилогию о трех агрессорах, нападавших на Россию и потерпевших в России сокрушительное поражение — о шведском короле Карле XII, о Наполеоне и Гитлере, причем именно в такой очередности. Тарле объяснили, что это должна быть трилогия, объединенная общим замыслом. Третий том, о Гитлере, должен был венчать весь замысел и показать всемирно-историческую величину и роль Сталина в истории России, затмив и Петра Великого, и Кутузова, и Наполеона.

Но Тарле сразу же раскусил, чего от него ждут, и у него, что называется, вся шерсть поднялась дыбом. В письме к В. Волгину в 1949 году он пишет: «Тема этих трех томов о трех нашествиях не мной признана спешной и нужной в наше время, и ни в малейшей степени не моя инициатива была в том, что их предложили писать мне. Но взять их на себя я считаю своим долгом. Есть предложения, от которых не отказываются».

Довольно быстро, уже в 1950 году, им сдается в издательство первая книга трилогии под названием «Северная война и шведское нашествие на Россию». Не было проблем и со второй частью трилогии: еще в 1937 году Тарле опубликовал книгу «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год». Не говоря уже о том, что годом раньше вышла в свет его получившая мировую известность книга «Наполеон».

А вот с заключительной книгой трилогии вышла заминка. Объясняя издательству, что он «собирает и обрабатывает материал», Тарле на самом деле демонстрировал итальянскую забастовку: не писал в нее ни строчки. Сталин быстро понял, в чем дело, и приказал приостановить печатание «Северной войны». Автора предупредили, что пока он не сдаст в издательство третью книгу, трилогия печататься не будет.

Но историк был непреклонен. В одном из частных разговоров он даже неосторожно сказал: «Сталин хочет, чтобы я о нем написал, но я раньше умру»^{294}. Раньше умер Сталин, в марте 1953 года. Евгений Викторович Тарле скончался через два года, так и не приступив к написанию книги о Сталине.

Личность Сталина в собственных его глазах всегда была тождественна Российскому государству. Известен его разговор с сыном Василием еще в 30-е годы. В детские годы последнего тот в разговоре с отцом назвал себя Сталиным по фамилии. Отец внезапно вспыхнул и, схватив сына за ворот рубашки, в бешенстве крикнул: «Ты — Сталин?! Ты не Сталин! И я не Сталин! Вот он Сталин!» — и ткнул пальцем в свой собственный портрет на стене.

Сформулировав для себя тезис, что главной его задачей является сохранение, развитие и укрепление Российского государства (пусть и в форме советской империи), он последовательно, со всеми присущими ему способностями, уничтожал любую политическую силу, которая представлялась ему угрозой для достижения этой цели.

В 1929—1932 годах в ходе инициированной им коллективизации уничтожил русское крестьянство.

В 1935—1936 годах — старую большевистскую (ленинскую) гвардию.

В 1937—1939 годах — командиров РККА.

В 1946 году, когда ему показалось, что победивший в войне под его руководством народ стал слишком много требовать в плане признания заслуг, Сталин тут же отменил празднование Дня Победы 9 мая, сделав его рабочим днем, а когда этого ему показалось мало, то отменил и денежные выплаты за боевые награды, полученные в годы войны.

В 1949— 1952 годах с таким же размахом принялся уничтожать этнически русские руководящие кадры в стране.

В 1951—1952 годах развязал антисемитскую кампанию.

Надо трезво признать, что за душой у Сталина не было ничего святого по отношению к народу, который он волею судьбы и Истории возглавлял почти 30 лет. Сталин не пожалел никого из своих родственников, ни разу не пожалел и ни одного человека вообще. Он всегда был чужим для всех, а все были чужими для него.

Россия, страна, народ, люди для Сталина всегда были только (только!) инструментом, бездушным инструментом для достижения своих личных целей.

У Ленина в его разрушении России было хотя бы чувство мести за брата Александра, ради чего он разрушал царскую Россию. А у Сталина не было даже и этого. Только стремление к власти ради осуществления одному ему известной идеи.

А удовлетворить это стремление он мог, только укрепляя государство и страну. Он это именно и делал.

Но этот тезис требует более подробного разъяснения.

В главе о внешней политике я уже касался темы имперского мышления Сталина. Сейчас еще несколько строк в пояснение.

При всем внешне выражаемом пиетете в отношении русского народа, Сталин представлял себе Россию исключительно как представитель национального меньшинства. Российская империя в его глазах существовала не для развития и укрепления народа, который дал ей имя России, а для того, чтобы ядро империи (РСФСР, собственно Россия) за счет создаваемых на ее территории материальных и интеллектуальных ресурсов развивало, «дотягивало» до цивилизационного уровня национальные окраины империи. Подспудно, похоже на уровне подсознания, Сталин исходил из прочно сидевшего в нем убеждения: вы, русские, нас, малые нации, завоевали и присоединили, ну так и развивайте нас. Эта прочно сидевшая в нем мысль хорошо прослеживается в его юношеских стихах, которые я привел в своей предыдущей книге о Сталине^{295}.

В военные и послевоенные годы Сталин стал часто возвращаться к мысли о том, что ему почти удалось восстановить в своих прежних границах Российскую империю, которую «февралисты» в 1917 году разрушили, и при этом постоянно признавался в любви к русскому народу. Но это был чисто внешний подход. Сколько бы раз ни произносил Сталин в своих политических беседах внутри страны и со своими англосаксонскими союзниками во время войны знаменитую фразу «мы — русские», но свою принадлежность к России и русской нации он всего лишь декларировал, генетически он себя русским никогда не ощущал. В этом плане он мало чем отличался от Ленина, и русскую тысячелетнюю культуру он признавал чисто внешне, я бы сказал, с позиций целесообразности.

И Российскую империю за годы своего 30-летнего властвования он восстанавливал совсем не ту, что была при русских царях. В последние годы об этом стали, наконец, писать и российские, и зарубежные историки. Как уже говорилось выше, профессор Гарвардского университета Терри Мартин опубликовал объемное (и единственное пока исследование) под названием «Империя позитивного воздействия», где описал СССР как новый, невиданный доселе, вид империи с позитивной характеристикой, а «саму советскую национальную политику — как “радикальный разрыв с политикой империи Романовых”». Суть этого разрыва состоит в том, пишет американский исследователь, что «в рамках советской политики государствообразующий народ, русские, должен был подавлять свои национальные интересы и идентифицировать себя с империей положительного воздействия».

Еще дальше пошел российский историк А. Миллер, который в 2010 году отметил, что историки бывших союзных республик в настоящее время пишут в основном о том, что для них и российская, и советская империя представляет собой «лишь тягостный контекст, в котором “просыпалась”, зрела, боролась за независимость та или иная нация». При этом «на веру принимается стремление центральной власти сделать жизнь своих нерусских подданных как можно более несносной».

И это при том, отмечает Миллер, что большевики пошли даже на то, что отказывали «в праве на национальную автономию в местах компактного проживания русских в союзных республиках», в «праве на национальное представительство во властных структурах автономных республик», более того, осуждали «русскую культуру как буржуазно-помещичью, как имперскую культуру угнетателей»^{296}.

В погоне за укреплением внешней мощи Советского Союза, ослепленный достижимостью этой цели, Сталин упускал из виду более глубокое понимание исторических процессов в развитии великих империй. При всей его гениальной одаренности (а это имело место быть) ему всю жизнь недоставало систематического образования и общечеловеческого уровня культуры. Среда, из которой он вышел в руководители великого государства, Российской империи, веками создаваемой великими князьями и русскими царями, так и не позволила ему выйти на качественный уровень управления, адекватный имперским задачам. Хуже того, ему, похоже, никогда и не приходило в голову, что такие задачи вообще существуют.

Так что же это было — Сталин?

По большому счету это была бездушная функция власти, антинародная по своей сути, но титаническая по своей энергетике.

В конце концов надорвался в этом перенапряжении и сам Сталин.

Но самое главное заключается в том, что эта титаническая деятельность Сталина привела к перенапряжению духовных и нравственных сил русского народа. В итоге это привело к утере пассионарности в нем. И сегодня уже невозможно ответить на вопрос, когда русскому народу удастся эту созданную Сталиным духовную пропасть заполнить иным, позитивным, материалом, восстановить веру и силы.

ПРЕСТУПНЫМИ МЕТОДАМИ МОЖНО СОЗДАТЬ ТОЛЬКО ПРЕСТУПНОЕ ОБЩЕСТВО

В самом начале этой книги я на работах основоположников марксизма показал, что так называемые классики марксизма хорошо понимали, что задуманное ими общество построить (именно искусственно построить!) с людьми умными и образованными, и вообще людьми здравомыслящими, с молоком матери впитавшими в себя цивилизованный образ жизни, поведения в обществе в соответствии с десятью заповедями из Нагорной проповеди Спасителя (не укради, не убий и т.д.), — невозможно. Социалистическое общество, которое они, классики марксизма, проповедовали, можно было построить только (только!) с людьми не просто необразованными, но с отребьем человеческого рода, с людьми, для которых вообще не существовало норм общечеловеческой морали. Протоколы допросов следователей НКВД, арестованных после смерти Сталина, и самого JI. Берии показывают, что их и людьми-то назвать сложно, настолько бесчеловечно они растаптывали человеческое достоинство уничтожаемых ими людей. Вот только один, из многих и многих, пример беспричинного зверского убийства, по личному приказу Сталина, полпреда в Китае И.Т. Бовкуна-Луганца (Орельского) (1899—1939) и его жены.

Без какого-либо объяснения причин, в устной форме Сталин в 1939 году приказывает Берии вызвать Орельского из Китая вместе с женой, предложить ему отдых на курортах Грузии и там по-тихому ликвидировать. Берия тут же отзывает Бовкуна из Китая, по телефону звонит министру безопасности Грузии А.Н. Рапаве и объясняет задачу. Грузинские чекисты помещают посла с женой в шикарные апартаменты санатория в Цхалтубо и докладывают по телефону Берии, что операция разработана, посол и его жена будут застрелены во время прогулки по парку. Как рассказывал позже на допросе в 1953 году Рапава, Берия всполошился и сказал министру госбезопасности Грузии, что применять огнестрельное оружие нежелательно, но что он сейчас это уточнит у «самого» (имени Сталина в разговоре произнесено не было). Через полчаса Берия перезвонил в Тбилиси и подтвердил, что ликвидация посла и его жены должна быть произведена без применения огнестрельного оружия и что для исполнения акции он специально направляет в Грузию начальника Следственной части по особо важным делам НКВД СССР Влодзимирского с группой товарищей.

По прибытии в Грузию Влодзимирского Бовкуну-Луганцу предложили более комфортные условия отдыха и поместили в международное купе поезда, идущего в Кутаиси. Далее я просто приведу цитату из протокола допроса Рапавы, арестованного по делу Берии летом 1953 года:

«…Вагон был необычный, в нем был даже салон. Всего в вагоне было пять человек — нас трое и мужчина с женщиной. Не доезжая до Кутаиси, мы ликвидировали этих лиц. Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил мужчину, которого затем придушил наш сотрудник». Убитых похоронили на станции и доложили Берии. Но тот через короткое время позвонил в Тбилиси и сказал, что «сам» приказал ему трупы выкопать, поместить в машину, устроить дорожно-транспортное происшествие с сжиганием машины, а затем устроить официальные торжественные похороны посла и его жены с освещением в печати. «Мы, — сказал далее Рапава, — так и сделали»^{297}.

Творить такие запредельные зверства могли только специально отобранные люди. Публицист и писатель К. Столяров после чтения таких материалов в Прокуратуре СССР замечает по этому поводу: «…В руководстве органов госбезопасности и их следственном аппарате не случайно доминировали необразованные люди — Великий Зодчий казарменного социализма знал, на кого можно положиться»^{298}.

А чтобы построить такое общество, нужно было с самых первых шагов революционного действия уничтожить людей образованных, исповедующих христианскую мораль. Руководство партии большевиков (Ленин, Троцкий и их ближайшее окружение) проводили эту линию в жизнь с железной последовательностью. Опирались они при этом на таких изгоев общества, как Юрий Ларин (1882—1932. Михаил Залманович Лурье, автор и технолог системы военного коммунизма), Емельян Ярославский (1878—1943. Миней Израилевич Губельман, председатель Всесоюзного общества старых большевиков и Общества безбожников, лично вскрывал раки с мощами православных святых и осквернял православные храмы), Розалия Самойловна Землячка (Залкинд. (1876—1947), одна из главных руководителей массовых бессудных расстрелов сдавшихся Красной Армии в Крыму врангелевских офицеров. Я уже не говорю о таких революционерах, которых собственная национальная среда выбросила вон, как поляки Феликс Дзержинский, Лев Влодзимирский, венгр Бела Кун и подобные им.

А это ведь все люди, которые пожизненно пользовались вниманием со стороны Сталина. Та же Землячка, например, до самого конца своей жизни в 1947 году занимала высокие руководящие должности в партии и государстве, а урна с ее прахом в знак особых заслуг перед советской властью замурована в Кремлевскую стену на Красной площади в Москве.

Уничтожали не только тех, кто ранее принадлежал к правящему классу, а вообще уважаемых и авторитетных в обществе людей, в том числе и из простого народа, кто в царское время достиг хороших результатов в своей профессии и хотел работать на благо Родины, полагая, что какая бы власть ни образовалась в России после революции, ей все равно понадобятся опыт и профессиональные знания.

Именно так писал в своих письмах друзьям уже тогда известный своими социологическими работами преподаватель Петроградского университета, один из лидеров партии эсеров, 29-летний Питирим Сорокин (1889—1968). Но новой власти подающий большие надежды ученый был не только не нужен, но даже опасен. Ленин, прочтя его статьи в научных журналах, обозвал Сорокина мракобесом и кандидатом на высылку из Советской России. Ученого насильно выставили из России. Будучи твердым последователем гениального российского социолога, основоположника теории обособленных культурно-исторических типов (теория цивилизаций) Н.Я. Данилевского (1822—1885), в США П. Сорокин стал одним из родоначальников теории социальной стратификации и социальной мобильности, до конца жизни оставаясь верным своей любви к Родине (за год до кончины написал замечательную работу «Основные черты русской нации в 20 столетии»).

Сходная судьба была у знаменитого русского вертолетостроителя Игоря Ивановича Сикорского (1889—1972), который перед своей кончиной в США завещал потомкам беречь и охранять авторитет России в мире, изобретателя телевидения Владимира Кузьмича Зворыкина (1888—1982), никогда не забывавшего свою родину-Россию. Да мало ли их было, талантливых русских самородков, которые в России были обречены на прозябание в тюрьмах и лагерях или на смерть. Об одной такой судьбе рассказал К. Столяров.

Типичная для сталинского политического строя смерть в застенках НКВД во время допросов в сталинскую эпоху постигла выдающегося ученого в области создания минноторпедного оружия вице-адмирала, доктора технических наук, профессора, начальника кафедры кораблестроения и вооружения Военно-Морской академии, лауреата Сталинской премии Леонида Георгиевича Гончарова (1885—1948). Потомственный дворянин, в 1917 году имел звание капитана I ранга Российского флота, но, как пишет Столяров, по совокупности анкетно-биографических данных был заведомо обречен на уничтожение. Вопрос был лишь в том, когда подойдет его черед. После революции он остался в России, но арестовывался постоянно, в 1920-м, 1930-м, пока в 1948-м его, обвиненного в связях с английской разведкой, не забил до смерти на допросе тридцатидвухлетний следователь В.И. Комаров (слесарь с семиклассным образованием, русский).

В связи со сказанным возникает вопрос: может ли человек с менталитетом уголовного преступника встать во главе общества и руководить этим обществом десятки лет, да при этом еще и эффективно решать проблемы этого общества? Сталин всей своей жизнью показал (не доказал, а именно показал), что в кризисный период развития общества это возможно.

Но если посмотреть на нашу советскую историю внимательно, то следует признать, что никакой другой системы управления обществом, кроме криминальной, Иосиф Джугашвили в качестве лидера большевиков создать и не мог: большевистская среда не позволяла ему ни на шаг ступить в сторону. В нулевые годы XXI столетия на огромном массиве архивных материалов это убедительно показал в ряде своих монографий выдающийся российский историк Юрий Жуков. Методы построения нового общества никакими иными, кроме криминальных, не могли и быть. Вопрос об альтернативе не стоял. Эти методы корежили, уродовали не только общество, но и сам руководящий слой.

Сейчас, по прошествии многих десятилетий после смерти Сталина, до нас только-только еще начинает доходить, что преступными методами можно построить только преступную систему управления обществом. Именно это и было сделано. Мы именно такое общество и построили. Четверть века прошло с момента обрушения советской власти, но отношения между людьми, в особенности между теми, кто обладает властью на всех уровнях по вертикали и горизонтали, и до сего дня нередко строятся на основе переступания не только через каноны христианской морали и нравственных ее принципов, но и правовых норм. Коррупция и уголовщина, в буквальном смысле пронизывающие все наши общественные отношения, на всех уровнях власти (власти, а не народа в его целом!), они ведь, эти формы взаимоотношений, волокутся за нами из нашего сталинского прошлого. А точнее сказать — из большевистского. Здесь, как писал Гомер, «мертвый хватает живого».

Если сказать коротко, то до нас только сейчас начинает доходить, что в основе общества справедливости и просто нормального общества не могут лежать преступные методы его достижения.

Хотелось бы, правда, обратить внимание и на то, что никакие мы в этом плане не особенные. Все те тенета и путы, из которых мы сегодня с таким трудом выбираемся, это не только сугубо наши, российские, проблемы. Западные общества постоянно сталкиваются точно с тем же самым. Только Запад в этом плане идет в своем развитии немного впереди нас. Скорее уж удивляться следует не тому, что мы так отстали в своем развитии из-за эпохи сталинизма, а тому, как быстро мы учимся преодолевать это отстояние.

Выползание из этого наследия, из этого сталинского панциря, семь десятков лет сковывавшего российское общество, происходит с мучениями. Те, кто думает, что с коррупцией и насилием в нашем обществе можно покончить одним махом, только с помощью какого-то президентского указа, сильно заблуждаются. Тот факт, что пришедшие к власти после 1991 года люди (целый социальный слой) принялись строить новую Россию именно сталинскими, большевистскими методами, с помощью часто преступных способов — он, этот факт, объясняется просто: эти люди просто не знают других методов, они же сами выросли и сформировали свой менталитет в условиях сталинской системы^[19]. Когда в 1993 году литературный критик Юрий Карякин, увидев результаты выборов в Госдуму, потрясенный, крикнул в телекамеру: «Россия! Ты сдурела!» — это был результат именно того, что социальный слой, пришедший к власти после 1991 года, рассчитывал, что социальные и политические отношения в постсоветском обществе удастся изменить в течение одной ночи. Нет, чудес не бывает. Мы все еще выкарабкиваемся из сталинской шинели. И сколько этот процесс будет длиться — никто из нас наверное сказать не может.

Вывод о том, что Иосиф Сталин своими действиями в конце концов завел Россию в цивилизационный политический тупик, я бы хотел завершить мнением человека, который давно и плодотворно работает по теме возрождения русской национальной идеи в современных условиях, причем никогда не скатывается до крайностей в своих суждениях. Вопрос о том, как следует относиться к тому факту, что значительная часть современного российского общества (до 30% и больше) и сегодня хотела бы возвращения на управление страной лидера, который бы обладал некоторыми сталинскими характеристиками, я задал главному редактору журнала «Русский Дом», который с 1997 года успешно издается в России и за ее границами, Александру Крутову.

Ответ был таков: «Еще древние обращали внимание на то, что все в этом мире познается в сравнении. Вот и к Сталину значительная часть нашего народа стала обращаться только после того, как увидела, что пришедшие к власти в стране в 1990-е годы так называемые либерал-демократы в общем-то обманули народные ожидания и не выполнили тех обещаний, которые они давали. Но Сталина надо сравнивать, конечно, не с либерал-демократами, которых через каких-нибудь десяток лет и по именам-то не вспомнят, а с действительно историческими личностями.

В этом плане в истории человечества я бы особо выделил двух деятелей: римского императора Константина Великого, который в 306 году основал Вторую Римскую империю, впоследствии названную в Европе Византией, и Иосифа Сталина. Одного как положительный идеал, другого как глубоко отрицательный.

Константин был язычником и был обращен Христом. Сталин был христианином и стал богоборцем. Святой Константин был не просто императором, а основателем новой христианской империи. Сталин был основателем новой советской империи — Советского Союза. И тот, и другой исторические деятели оказали громаднейшее влияние на историю человечества. Почему так произошло? Святой Константин не клялся в любви к народу, но просто строил империю на христианских ценностях любви и добра. И вот в течение всего одного столетия из религии незначительного меньшинства христианство превратилось в господствующую в мире религию на базе крупнейшей мировой империи, а сама Византия оказала огромное культурное влияние на все европейское развитие.

Сталин же провозгласил, что он создает новую государственную систему исключительно во благо трудящихся масс, но строил он ее на принципах богоборческого атеизма, на насилии и жестокости по отношению к тем самым трудящимся, именем которых он клялся.

И вот результат. Наследие Константина просуществовало полтора тысячелетия, а империя Сталина рухнула через 38 лет после его смерти. За 73 года существования мировая советская империя, вместе с господствующей в ней идеологией марксизма-ленинизма, скукожилась как шагреневая кожа до мизерного влияния. Святой Константин проторил дорогу для христианской государственности во всем мире. А Иосиф Сталин окончательно закрыл попытки построения коммунистического общества на земле.

Так как же прикажете оценивать в целом деятельность Сталина и его роль с исторической точки зрения?.. Только негативно. И эту оценку не сможет перевесить ни одержанная под его руководством Победа в Великой Отечественной войне, ни индустриализация, ни то, что он оставил после своей смерти в государственных хранилищах тонны золота. Где они сегодня, эти тонны золота? Могут сказать, что они в 90-годы и позже трансформировались в миллиардные состояния новоявленных российских нуворишей? Да нет, эти несметные богатства были бездарно растрачены его наследниками (Хрущевым, Брежневым, другими) на покупку продовольствия из-за границы, на авантюры типа поднятия целины, поддержку национально-освободительного движения в Черной Африке, афганскую войну и т.п.

Так что по большому счету не за что нам Сталина благодарить и уж тем более — желать его возвращения. А те, кто выступает за это, они просто не знают всей правды о нашей истории».

ВАЖНЕЙШИЕ ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

Государственный архив Российской Федерации [ГАРФ]. — Ф. 5674, 8131.

Особая папка Молотова В.М.

Российский государственный архив социально-политической истории [РГАСПИ]. — Ф. 17 (оп. 1-171), 82, 159, 558 (личный фонд Сталина И.В. и личный фонд Молотова В.М.).

Документальные публикации.

Ленин В.И. Полное собрание сочинений.

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения.

Сталин И.В. Сочинения. Т. 1—17.

Сталин И.В. Год великого перелома. // «Правда». 07.11.1929.

Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936. М.: РОССПЭН, 2001.

Зимняя война 1939—1940. Книга 2. И.В. Сталин и Финская кампания. Документы и материалы. М.: Наука, 1999.

Сталин И.В. Экономические проблемы социализма в СССР. М.: Политиздат, 1953.

Ибсиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. 2-е изд., испр. и доп. М.: Политиздат, 1953.

Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927—1932. М.: Политиздат, 1989.

СССР и Германский вопрос. 1941—1949. Т. 1. М., 1996.

Троцкий Л.Д. Сталин. Т. 1. М.: ТЕРРА, 1990.

Троцкий Л.Д. Сталинская школа фальсификаций. Берлин: «Гранит», 1932.

Троцкий Л.Д. Моя жизнь. М.: Вагриус, 2001.

История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. Издательство ЦК ВКП(б). «Правда». 1938.

Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Документы и материалы. Т. 1; Т. 2. М.: Политиздат, 1946.

Военные архивы России. Выпуск 1, 2. М., 1993.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2.

Канун и начало войны. Документы и материалы. Сост. Л.А. Киршнер.Л., 1991.

Лубянка. Сталин и НКВД—КГБ—ГУКР — «Смерш». 1939— 1946. Документы. М.: «Материк», 2006.

Мировые войны XX века. Кн. 4. Вторая мировая война. Документы и материалы. Изд. 2-е. М.: Наука. 2005.

Образование Союза Советских Социалистических Республик. Сб. документов. М.: Политиздат, 1972.

Политбюро и дело Берия. Сборник документов / Под ред. О.Б. Мозохина. М.: Кучково поле, 2012.

Реабилитация. Политические процессы 30—50-х годов. Сборник документов. М.: Политиздат, 1991.

Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Март 1953 — февраль 1956. М., 2000.

Регионы России. Статистический сборник. Т. 2. М.: Госкомстат России, 1999.

Сельское хозяйство СССР. Статистический сборник. М.: ЦСУ, 1960.

Содружество Независимых Государств в 2003 г. Статистический ежегодник. М.: Межгосударственный Статистический Комитет СНГ. М., 2004.

Справка Комиссии Президиума ЦК КПСС 1964 года «О проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям в измене родине, терроре и военном заговоре» (Комиссия Н.М. Шверника). Полностью опубликована в: «Военно-исторический архив». 1998, вып. 2.

Стенограммы заседаний Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б). 1923-1938 гг. В 3 томах. Т. 1-960 с; т. 2-672 с; т. 3-816 с. М.: РОССПЭН, 2007.

Судьбы людей. «Ленинградское дело». Документы и материалы. СПб.: Норма, 2009.

Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: документы и материалы. В 5 т. М.: РОССПЭН, 2006.

МЕМУАРЫ

Вознесенский Л.А. Истины ради. М.: Республика, 2004.

Вербицкая Л.А. Мой Петербург. СПб.: LOGOS, 2006.

Гусляров Е.Н. Сталин в жизни. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.

Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое. Ростов-на-Дону, 2004.

Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 3 т. М.: АПН, 1985.

Ирвинг Д. Атомная бомба Адольфа Гитлера. Пер. с англ. М.: Яуза, Эксмо, 2004.

Кеннан Д. Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР. М.: Центрполиграф, 2002.

Конев И. С. Записки командующего фронтом. М.: Голос, 2000.

Маленков А.Г. О моем отце Георгии Маленкове. М.: НТЦ, «Техноэкос», 1992.

Микоян А.И. Так было. М.: Вагриус, 1999.

Примаков Е.Н. Годы в большой политике. М.: Совершенно секретно, 1999.

Риббентроп Иоахим, фон. Мемуары немецкого дипломата. Пер. с нем. Смоленск: Русич, 1998.

Симонов К.М. Истории тяжелая вода. М.: Вагриус, 2005.

Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930— 1950. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997.

Тревер-Ропер Хью. Застольные беседы Гитлера. 1941—1944. Пер. с англ. М.: Центрполиграф, 2005.

Чуев Ф.И. Молотов. Полудержавный властелин. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999.

Черчилль У. Вторая-мировая война. Т. 2. М., 1991.

Шебаршин Л.В. Рука Москвы. Записки начальника советской разведки. М.: Центр-100, 1992.

Шебаршин Л.В. Разведка от расцвета до развала. М.: Алгоритм, 2013.

Яковлев А.С. Цель жизни (Записки авиаконструктора). 3-е изд., доп. М.: Политиздат, 1973.

Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. Пер. с англ. М.: Воениздат, 1980.

Charles Bohlen, Sviedok poviesti. 1929—1969. Zagreb. Globus, 1976.

Talbott S. The Russia Hand. N.Y. Randon Hause, 2002.

The Eden Memoirs. Facing Dictators. London, 1962.

W. Averell Harriman, Elie Abel Specijalni poslanik kod Churchilla I Staljina. 1941-1946. Zagreb. Globus, 1978.

ИССЛЕДОВАНИЯ И НАУЧНО-ПОПУЛЯРНЫЕ ИЗДАНИЯ

Анфилов В.А., Голиков Ф.И. Загадка 1941 года. М.: Вече, 2005.

Баландин Р.К., Миронов С. С. Дипломатические поединки Сталина. От Пилсудского до Мао Цзэдуна. М.: Вече, 2004.

Берхин К.Б. Военная реформа в СССР (1924—1925). М.: Воениздат, 1958.

Буллок А. Гитлер и Сталин: Жизнь и власть. Сравнительное жизнеописание. В 2-х т. Смоленск: Русич, 1994.

Вождь. Хозяин. Диктатор. Сборник. М.: Патриот, 1990.

Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. В 2-х кн. М.: АПН, 1989.

Волкогонов Д.А. Ленин. Политический портрет. В 2-х кн. М.: Новости, 1997.

Вольский (Махайский) А. Умственный рабочий. Ч. 2. СПб., 1?06_г

Гефтер М. Апология слабого человека. Новосибирск: Российская провинция, 1990.

Гумилев Л.Н. От Руси до России: очерки этнической истории. М.:Сварог и К, 1998.

Данилов В.П. Урок дает история. СПб.: Политиздат, 1989.

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Институт русской цивилизации, 2008.

Елизаров Б.С. Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. К историософии сталинизма. М.: Вече, 2003.

Емельянов Ю.В. Сталин: путь к власти. М.: Вече, 2002.

Емельянов Ю.В. Сталин: на вершине власти. М.: Вече, 2002.

Жуков Ю.Н. Сталин: тайны власти. М.: Вагриус, 2005.,

Жуков Ю.Н. Иной Сталин. Политическая реформа в СССР в 1933-1937 гг. М.: Вагриус, 2005.

Жуков Ю.Н. Сталин: Операция «Эрмитаж». М.: Вагриус, 2005.

Зданович А.А. Органы государственной безопасности и Красная Армия: Деятельность ВЧК—ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921 — 1934). М.: Продюсерский центр «Икс-Хистори», Кучково поле, 2008.

Зеленин И.Е. Сталинская «революция сверху» после «великого перелома». 1930—1939: политика, осуществление, результаты. М.: Наука, 2006.

История Второй мировой войны. 1929—1945. Т. 10. М.: Воениздат, 1979.

Капченко Н.И. Политическая биография Сталина. Т. 1. 1879—1924. Тверь: Северная корона, 2004.

Капченко Н.И. Политическая биография Сталина. Т. 2. 1924—1939. Тверь: Информационно-издательский центр «Союз», 2006.

Карпов В.В. Генералиссимус. Историко-документальное издание в 2-х кн. Калининград: «Янтарный сказ», 2002.

Карр Э.Х. Русская революция от Ленина до Сталина. 1917— 1929. Пер. с англ. М.: Интер-Версо, 1990.

Кен О.Н. Мобилизационное планирование и политические решения. Конец 1920-х — середина 1930-х гг. СПб., 2002.

Коваль B.C. Барбаросса. Киев, 1989.

Коен С. Бухарин. Политическая биография. 1888—1938. Пер. с англ. М.: Прогресс, 1988.

Кожинов В.В. Правда сталинских репрессий. М.: Алгоритм. Эксмо, 2006.

Колодный Л. Ленин без грима. М.: Голос, 2000.

Колпакиди А.И., Прудникова Е.А. Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000.

Кондрашин В.В. Голод 1932—1933 годов: Трагедия российской деревни. М.: РОССПЭН, 2008.

Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. Изд. 2-е. М: Международные отношения, 2003.

Куда идет Россия? Материалы международного симпозиума / Под ред. Т.И. Заславской. М.: Аспект-Пресс, 1995.

Кузнечевский В.Д. «Посредственность», изменившая мир. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2010.

Куличенко М.И. Образование и развитие Союза ССР. Ереван. Айастан, 1982.

Лесков В.А. Сталин и заговор Тухачевского. М.: Вече, 2003.

Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нация и национализм в СССР. 1923-1939. Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2011.

Медведев Ж. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. М.: ACT, 2004.

Медведев Ж., Медведев Р. Неизвестный Сталин. М.: Время, 2007.

Медведев Р. А. К суду истории. Генезис и последствия сталинизма. Alfred A. Knopf. New-York. 1974.

Мелъгунов М.И. Репрессии в Красной Армии: итоги новейших исследований. 1997 год. URL: www.mubin.ru/org/ Istoria/17/diter

Менделеев Д.И. К познанию России. — СПб., 1906; Мыронын С. С. Сталинский порядок. М.: Алгоритм, 2007.

Миллер А.И. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования. Изд. 2те, испр. и доп. М.: Новое литературное обозрение, 2010.

Мленин Л.М. Иосиф Сталин, его маршалы и генералы. М.: Центрполиграф, 2004.

Мленин Л.М. Министры иностранных дел. Внешняя политика России от Ленина и Троцкого до Путина и Медведева. М.: Центр-полиграф, 2011.

Монтефиоре С. С. Сталин: двор Красного монарха. Пер. с англ. М.: ОЛМА-Пресс, 2005.

Мулыпатули П.В. Николай II: Отречение, которого не было. М.: ACT, Астрель, 2010.

Мулыпатули П.В. Внешняя политика Николая II. М.: РИСИ. ФИВ, 2012.

Наумов А.А. Сталин и НКВД. М.: Новый Хронограф, 2010.

Осокина Е.А. Золото для индустриализации. Торгсин. М.: РОССПЭН, 2009.

Петров И.В. Государство и право Древней Руси (750—980). СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 2003.

Петров И.В. Торговое право Древней Руси. (VIII — начало XI века). LAMBERT Academic Publishing, 2011.

Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х годах: Документальные очерки. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2006.

Пихойя Р.Г. Советский Союз: история власти. 1945—1991. М.: Изд-во РАГС, 1998.

Погодин М.П. Польский вопрос. Собрание рассуждений, записок и замечаний. 1831—1867. М., 1867.

Пыжиков А.В., Данилов А.А. Рождение сверхдержавы. 1945—1953. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.

Рапопорт В.Н., Геллер Ю.Л. Измена Родине. М.: «Стрелец», 1995.

Решетников Л.П. Вернуться в Россию. Третий путь, или Тупики безнадежности. М.: РИСИ. ФИВ, 2013.

Рыбас С.Ю. Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина. М.: Алгоритм, 2013.

Рыбас С.Ю. Сталин. ЖЗЛ. 2-е изд. М.: Молодая гвардия, 2010.

Рыбас С.Ю., Рыбас Е.С Сталин. Судьба и стратегия. В 2-х книгах. М.: Молодая гвардия, 2007.

Рыков А.И. Избранные произведения. М.: Экономика, 1990.

Самсонов A.M. Вторая мировая война. 1939—1945. М.: Наука, 1990.

Сахаров В.А. «Политическое завещание» Ленина. Реальность истории и мифы политики. М.: МГУ, 2003.

Симеунович Д. Нация и глобализация. Пер. с сербск. М.: РИСИ, 2013.

Смолин М.Б. Русский путь в будущее. М.: ФИВ, 2007.

Смолин М.Б. Тайны русской империи. М.: ФИВ.

Соколов Б.Ф. Иосиф Сталин: власть и кровь. АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2006.

Солженицын А.И. Двести лет вместе. В 2-х кн. М.: Русский путь, 2002.

Столяров К.А. Палачи и жертвы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997.

Сувениров О.Ф. Трагедия РККА. 1937—1938. М.: ТЕРРА, 1998.

Тарле Е.В. Талейран. Наполеон. Кутузов. Исторические портреты. «Издательский Дом Ридерз Дайджест». London, 2007.

Туган-Барановский М.И. Теоретические основы марксизма. СПб., 1906.

Тухачевский М.П. Как мы предали Сталина. М.: Алгоритм, 2012.

Уткин А.И. Русские во Второй мировой войне. М.: Алгоритм, 2007.

Ферр Г. Антисталинская подлость. Пер. с англ. М.: Алгоритм, 2008.

Хлевнюк О. В. Ленинградское дело и дело Госплана. 2011. — URL http: //rulibs.com/ru_zar/sci_history hlevnyuk/o/lj24html

Хоскинг Д. История Советского Союза. 1917—1991. Пер. с англ. М.: Вагриус, 1995.

Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза. Пер. с англ. London, 1990.

Шафаревич И. Р. Трехтысячелетняя загадка. История еврейства из перспективы современной России. Псков, 2002.

Шейнис 3. Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек. 1968 г. — URL www.modernlibru/books/ sheunis3inoviy/maksim_maksimovich_Litvinov

Энгдаль Ф.У. Боги денег: Уолл-Стрит и смерть американского века. Пер. с англ. СПб.: «Война и мир». «Геликон плюс», 2011.

Getty J. Arch. The Origins of the «Great Purges»: Soviet Communist Party Reconsidered. 1933—1938. — New York. Cambridge University Press. — 1986.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Булгаков M.A. Собачье сердце. Из лучших произведений. М.: Изофакс, 1993.

Макьявелли Никколо. Сочинения исторические и политические. Сочинения художественные. Письма. Сборник. М.: ACT, 2004.

Успенский В.Д. Тайный советник вождя. В 2-х томах. М. — Санкт-Петербург: Крымский мост — 9Д — Правда — Форум, 2004.

СПРАВОЧНЫЕ ИЗДАНИЯ

Деятели СССР и революционного движения России. Энциклопедический словарь «Гранат». Репринтное издание. М.: Советская энциклопедия, 1989.

Великая Отечественная война. 1941—1945. Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1985.

Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М.: Вече, 2000.

Залесский К.А. Кто есть кто в истории СССР. М.: Вече, 2011.

Сталин. Энциклопедия. Сост. В.В. Суходеев. М.: Эксмо. Алгоритм, 2006.

Историография сталинизма/ Под ред. Зевелева А.И. и Багдасаряна В.Э. М.: РОССПЭН, 2007.

 ИЛЛЮСТРАЦИИ

^{Исключение Сталина из духовной семинарии. Художник Багратион}

^{Сталин в туруханской ссылке. Художник П. Соколов-Скаля}

^{Дело И. Джугашвили из Бакинскою жандармского управления. 1910 г.}

^{Сталин и Ворошилов на Царицынском фронте. Художник В. Хвостенко}

^{Троцкий и Егоров на военном смотре в Харькове. 1919 г.} 

^{Ленин и Сталин в Горках. 1922 г.}

^{Троцкий со своей охраной. 1919 г.}

^{М. Литвинов с членами коллегии НКИА. 1923 г.}

^{В.М. Молотов}

^{Отправка рабочего продотряда из Москвы в деревню. 1919 г.}

^{Раскулаченные около своего бывшего дома. 1930 г.}

^{И. Сталину А. Рыков, Г. Зиновьев и Н. Бухарин. 1924 г.}

^{Карикатура на процесс «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра»}

^{Первые тракторы в Челябинском уезде. 1920-е гг.}

^{На строительстве канала Москва—Волга}

^{Первые маршалы СССР: М.Н. Тухачевский, К.Е. Ворошилов, A.M. Егоров, С.М. Буденный, В.К. Блюхер}

^{Советский плакат: «Да здравствует Рабоче-Крестьянская Красная Армия!»}

^{Речь Сталина 7 ноября 1941 г. Художник А.И. Лактионов}

^{Советские военнопленные. 1941 г.}

^{Колонны немецких военнопленных у Белорусского вокзала. 1944 г.}

^{Текст выступления И. Сталина с его правкой на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 г.}

^{Политбюро. Художник Ф. Модоров}

^{Заключительное заседание XIX съезда ВКП(б). Выступление И.В. Сталина}

^{Портрет Сталина в форме генералиссимуса Советского Союза. Художник В. Яковлев}

^{И. Сталин в годы Гражданской войны}

^{Незабываемая встреча. Художник В. Ефанов}

^{Советский плакат: «Великий Сталин — знамя дружбы народов СССР!»}

^{Советский плакат: «Под водительством Великого Сталина — вперед к коммунизму!»}

^{Траурный митинг по случаю кончины И.В. Сталина. 1953 г.}

^{Тело И.В. Сталина в гробу. 1953 г.}

Примечания

1

«Сталинские маргиналии на тексте повести А. Платонова «Впрок», «Бедняцкие хроники» точно воспроизвел И. Курляндский («Вождь во гневе. Сталин за чтением Андрея Платонова». См. также? «Политический журнал», 2007, № 3—4).

(обратно)

2

Если я не ошибаюсь, первая кандидатская диссертация по этой теме была защищена только в 2001 году в Красноярске, да и та построена на локальном материале (Корсакова О.В. Крестьяне-спецпереселенцы в Сибири в 1930-е годы (на материалах Красноярского края)). Серьезные работы, конечно, имеются, но их крайне мало. Среди них нельзя не назвать завершившееся в 2005 году пятитомное издание «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: документы и материалы 1927—1939 гг».; Славко Т.Н. Кулацкая ссылка на Урале. 1930-1936. М., 1995; Осколков Е.Л. Голод 1932-1933. Хлебозаготовки и голод 1932—1933 гг. в Северо-Кавказском крае. Ростов н\Д. 1991; Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1994; публикация документов в изданиях: «Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 — весна 1931 г.». Новосибирск, 1992; «Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД». М., 2003, т. 1—3; Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927—1933 гг. М., 1989. Общее число публикаций по теме спецпереселенцев не так уж мало, но вместе с тем интегральных работ по теме почти нет. Пока еще нельзя сказать, что одна из глубочайших трагедий русского народа, достойная такого же описания, как это сделал Лев Толстой в «Войне и мире», перестала быть неизвестной страницей в истории России.

(обратно)

3

Эти слова о характеристике наших взаимоотношений принадлежат не мне, произнесены они были Леонидом Владимировичем в нашей предпоследней беседе за две недели до 29 марта 2012 года, до его внезапного ухода из жизни. Привожу их по своей дневниковой записи.

(обратно)

4

Механизм этого переворота с помощью армии описал в своем оригинальном исследовании генерал-лейтенант Службы внешней разведки в отставке Л.Л. Решетников. «Еще до опубликования текста так называемого отречения Государя, — пишет он, — 2 марта 1917 г., в печати появился “Приказ № 1”, который стал отправной точкой развала армии», в результате чего «армия пре вращалась в стадо», а «Керенский самочинно и абсолютно незаконно провоз гласил Россию республикой, а себя — министром-председателем и верховным главнокомандующим, совершив тем самым окончательную узурпацию власти». См.: Леонид Решетников. Вернуться в Россию. Третий путь, или Тупики безнадежности. М.: ФИВ, 2013. С. 94, 98, 100.

(обратно)

5

Рапопорт В.Н., Геллер Ю.Л. Измена Родине. М.: РИК «Стрелец», 1995, с. 291. К слову, эти авторы давно известны как большие фантазеры. Так, ранее они запустили в оборот утверждение, что потери СССР в Великой Отечественной войне составили 45 млн. человек.

(обратно)

6

Из доклада Л. Берия И. Сталину: «Маршал Булганин в ночь с 6 на 7 января 1948 года, находясь в обществе двух балерин Большого театра в номере 348 гостиницы “Н”, напившись пьяным, бегал в одних кальсонах по коридорам третьего и четвертого этажей гостиницы, размахивая привязанными к ручке от швабры панталонами фисташкового цвета одной из балерин и от каждого встречного требовал кричать “Ура маршалу Советского Союза Булганину, министру Вооруженных Сил СССР!”. Затем, спустившись в ресторан, Н.А. Булганин, поставив по стойке смирно нескольких генералов, которые ужинали там, потребовал от них “целования знамени”, т. е. вышеуказанных панталон. Когда генералы отказались, Маршал Советского Союза приказал метрдотелю вызвать дежурного офицера комендатуры со взводом охраны и дал команду прибывшему полковнику Сазонову арестовать генералов, отказавшихся выполнить приказ. Генералы были подвергнуты арестованию и увезены в комендатуру г. Москвы. Утром Маршал Булганин отменил свой приказ». Докладная записка осталась без последствий: Булганин Сталину был нужен. — Писатель Александр Головков. Зигзаги судьбы маршала Победы (Г.К. Жукова) URL chaskor.ru/article/ zigzag_sudby_marshala_pobedy

(обратно)

7

С 1946 г. смертная казнь в СССР была отменена. Но в ходе судебного процесса над «ленинградцами» 12 января 1950 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О применении смертной казни к изменникам родины, шпионам, подрывникам-диверсантам».

(обратно)

8

Ссылаюсь также и на свой собственный опыт работы в ГАРФ и РГАСПИ в 2010—2012 гг. Единственным человеком, которому после смерти Сталина удалось не только поработать с архивными документами «Ленинградского дела» в читальном зале КГБ СССР в советское время, но и беседовать с ответственными сотрудниками Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, которым при Хрущеве была поручена работа по пересмотру ряда сталинских политических процессов, в том числе и «Ленинградского дела», до сегодняшнего дня остается Л.А. Вознесенский, сын выдающегося государственного деятеля России, министра образования РСФСР, ректора Ленинградского государственного университета, родного брата Николая Вознесенского, расстрелянного в 1950 г., Александра Алексеевича Вознесенского. В неоднократных личных беседах Лев Александрович рассказывал автору настоящей работы о хранящихся в архивах подробностях «Ленинградского дела». В частности, и о том, что Г. Маленков после смерти Сталина изъял из этого архива 36 листов и не вернул их.

(обратно)

9

На связь Маленкова с Помазневым указывает вся дальнейшая судьба Помазнева. Услугу Помазнева в «Ленинградском деле» Маленков оценил высоко. Сразу после Постановления Политбюро ЦК о снятии Н. Вознесенского с поста председателя Госплана, 13 марта 1949 года, Сталин принимает предложение Маленкова о назначении Помазнева управляющим делами Совмина СССР, награждает его орденом, а позднее Помазнев становится кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Но Маленков отдавал себе отчет в том, что он сам и Помазнев слишком уж явно замазаны в «Ленинградском деле», и потому после смерти Сталина сразу же убирает Помазнева из Москвы, направляя его председателем Областной плановой комиссии в Рязань, а записку Помазнева по поводу Вознесенского со своими письменными следами из архива изымает. Судя по всему, на сегодняшний день текста этой записки-доноса более не существует. В архиве сохранилась лишь запись, что все эти документы изъяты товарищем Маленковым и не возвращены.

(обратно)

10

«Предоставь мертвым погребать своих мертвецов», — сказал Господь одному из своих учеников, имея в виду, что хоть и живы еще в миру те, кто не верит в Спасителя (то есть в Истину), но наделе уже мертвы, то есть грешники, потому что не имеют веры в Спасителя (Мф. 8: 22).

(обратно)

11

Фальсификация результатов голосования — изменение качества в сторону ухудшения при сохранении внешнего вида…— Большой толковый словарь русского языка. РАН, Институт лингвистических исследований. СПб. «НОРИНТ», 2004, с. 1415.

(обратно)

12

Из постановления Пленума ЦК КПСС. 31 января 1955 года. «О товарище Маленкове Г.М.». «Заслушав доклад тов. Хрущева Н.С. о тов. Маленкове Г.М. и полностью одобряя предложения Президиума ЦК по этому вопросу, Пленум ЦК КПСС считает… (с. 614): тов. Маленков несет моральную ответственность (только моральную. — Вл. К.) за позорное “ленинградское дело”, созданное Берией и Абакумовым, оклеветавшее перед И.В. Сталиным ряд руководящих работников… Тов. Маленков, находясь в столь тесных отношениях с Берия, не мог не знать о клеветнических наветах на этих работников со стороны Берия перед И.В. Сталиным».

(обратно)

13

Летом 2012 г. я спросил Л.А. Вознесенского, что означали в этом документе КПК слова о том, что следователи обманывали арестованных? Сославшись на беседы с членом Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС А.И. Кузнецовым, Лев Александрович рассказал, что следователи НКВД убеждали «ленинградцев», что если они подпишут навязываемые им протоколы допросов, то на самом деле их не расстреляют, а направят на подпольную партийную работу.

(обратно)

14

Профессор Чеботарева довольно точно определила духовное состояние русского народа после 27 лет сталинского руководства страной. В 1949 году ленинградскую поэтессу Ольгу Берггольц просто потрясло духовное состояние русских людей, тех самых русских людей, которых она на высокой ноте все 900 дней ленинградской блокады призывала по радио к сохранению стойкости духа. Приехав 20 мая 1949 года под Ленинград на отдых в село Старый Рахин, она сделала запись в своем дневнике о жизни колхозников: «Первый день моих наблюдений принес только лишнее доказательство к тому же, все к тому же: полное нежелание государства считаться с человеком, полное подчинение, раскатывание его собой, создание для этого цепной, огромной, страшной системы… Вот все в этом селе — победители, это и есть народ-победитель. Как говорится, что он с этого имеет? Ну, хорошо, послевоенные трудности, пиррова победа (по крайней мере, для этого села) — но перспективы? Меня поразило какое-то, явно ощущаемое для меня, угнетенно-покорное состояние людей и чуть ли не примирение с состоянием бесперспективности» [Ольга Берггольц. Из дневников (май, октябрь 1949. — «Знамя», 1991, N° 3, с. 160—172)].

(обратно)

15

Есть, правда, публикация известного в 1930-е годы журналиста-международника, бывшего курьера Коминтерна Эрнста Генри (Михаила Ростовского) «К вопросу о внешней политике Сталина. Записка». Прометей. (М.: «Русский раритет». 2007. 464 с). Записка эта была направлена в 1966 году секретарю ЦК КПСС М.А. Суслову и касалась она «стратегической», как считал М. Ростовский, ошибки Сталина лета 1945 г., когда Генсек после капитуляции Германии запретил маршалу Жукову двинуть войска Красной Армии дальше на запад, оккупировать Францию и поставить во главе этой страны коммунистическое правительство. Э. Генри, похоже, знал, что маршал Жуков такую идею Сталину действительно высказал. Но бывший курьер Коминтерна не знал ответа Сталина на эту бредовую инициативу. А ответ Жукову, как рассказывают, был прост: «Ну, оккупируем Францию, а дальше что?…» Ответа на этот вопрос у «маршала Победы» не нашлось. Записка М. Ростовского никаких практических последствий за собой не повлекла, в мировой сталиниане каких-либо следов не оставила и в настоящей книге не рассматривается.

(обратно)

16

Например, о «масштабных сталинских планах по расширению советской экспансии, установлению мировой гегемонии» пишут даже такие известные и глубокие исследователи, как А. Пыжиков и А. Данилов. См.: Пыжиков А. В., Данилов А.А. Рождение сверхдержавы. 1945—1953 годы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С. 165.

(обратно)

17

Здесь и далее использована книга Зиновия Шейниса (1913—1992), бывшего заведующего международным отделом газеты «Труд», «Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек». 1968 год. Предисловие А.И. Микояна. URL http://www.modernlib.iWbooks/sheynis_3inoviy/ maksim_maksimovich_ litvinov

(обратно)

18

Манфред Вернер, г.р. 1934, военный летчик с налетом на самолетах более 1000 часов, в 1982—1988 гг. — министр обороны ФРГ, в 1988—1994 гг. — генеральный секретарь НАТО, призывал к трансформации НАТО после роспуска Организации Варшавского договора, ныне (май 2013 г.) президент Федерации спортивной борьбы Германии.

(обратно)

19

Один из членов гайдаровского правительства, Андрей Нечаев (министр экономики РСФСР в 1991—1993 гг.), в 2013 году дал довольно откровенную в этом плане характеристику гайдаровскому правительству. В беседе со своими тогдашними коллегами, тоже министрами Альфредом Кохом и Петром Авеном, спустя 20 лет он вспоминал: «Егор Гайдар, безусловно, не боялся принимать тяжелые решения. Единственное, конечно, у него был такой чрезмерный большевизм, что его объединяет с Чубайсом». Его прерывает А. Кох: «Может быть, только большевизмом и можно победить большевизм?» А. Нечаев: «На стадии борьбы с большевизмом — да. Но вот на стадии, когда все-таки уже идет нечто созидательное — не уверен. Твердая уверенность (пусть даже зачастую специально наигранная), что ты точно знаешь, как надо, не всегда полезная вещь. Что меня немножко разводило с Толей (Чубайсом) — это его уверенность, что он твердо знает, что нужно сделать, чтобы люди были счастливы. Если они даже этого сами не понимают. Если они этого сейчас не понимают, мы их туда загоним». Петр Авен: «Ну, это ты про Чубайса говоришь. А Гайдар?» А. Нечаев: «По сравнению с Чубайсом — в меньшей степени. Но определенно нотки в этом смысле у Егора были» (Авен П. Революция Гайдара: История реформ 90-х из первых рук. М.: Альпина Паблишер, 2013, с. 173—174).

(обратно)

Ссылки

1

«Российская газета», № 101, 14 мая 2008 года, с. 9.

(обратно)

2

Рыбас С.Ю., Рыбас Е.С. Сталин. Судьба и стратегия. В 2-х кн. М.: Молодая гвардия, 2007.

(обратно)

3

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 1, с. 448.

(обратно)

4

Там же, т. 2, с. 552—553. 1845 год.

(обратно)

5

Там же, т. 4, с. 338—339.

(обратно)

6

Там же, т. 37, с. 380.

(обратно)

7

Там же, т. 37, с. 380—381.

(обратно)

8

Там же, т. 38, с. 163.

(обратно)

9

Там же, с. 184-185.

(обратно)

10

Булгаков М.А. Из лучших произведений. М.: ИЗОФАКС, 1993, с. 123.

(обратно)

11

«Капитал». Соч., т. 23, с. 21.

(обратно)

12

Вольский А. Умственный рабочий. Ч. 2. СПб., 1906, с. 63.

(обратно)

13

Сталин И.В. Собр.соч. Т. 18. М.: Информационно-издательский центр «СОЮЗ», 2006, с. 164-165.

(обратно)

14

См.: Туган-Барановский М.И. Теоретические основы марксизма. СПб., 1906. С. 127-128.

(обратно)

15

См.: Менделеев Д.И. К познанию России. СПб., 1906, с. 55—56.

(обратно)

16

Tounbee on Tounbee: A Conversation between A.I. Tounbee and G.R. Urban. New York: Oxford Univ. Press. 1974, p. 162.

(обратно)

17

Ленин В.И. ПСС, т. 35, с. 187, 188.

(обратно)

18

Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1983, 704 с.

(обратно)

19

ПСС, т. 37, с. 15.

(обратно)

20

ПСС, т. 39, с. 343.

(обратно)

21

Там же, т. 35, с. 192-194.

(обратно)

22

ПСС, т. 35, с. 188.

(обратно)

23

Там же, с. 188.

(обратно)

24

ПСС, т. 37, с. 221.

(обратно)

25

Там же, с.221,223.

(обратно)

26

ПСС, т. 54, с. 177.

(обратно)

27

Т. 45, с. 32-33.

(обратно)

28

Т. 45, с. 89-90.

(обратно)

29

Т. 45, с. 189,191.

(обратно)

30

Гефтер М. Апология слабого человека. Новосибирск: «Российская провинция», 1990, с. 286-287.

(обратно)

31

ПСС, т. 54, с. 265-266.

(обратно)

32

«Независимая газета», 1 августа 1991 года; «Неделя». М., 1989, № 40,2—8 октября, с. 11—12.

(обратно)

33

Медведев Р. К суду истории. Генезис и последствия сталинизма. Alfred A. Knopf. New York, 1962-1974, с. 1134.

(обратно)

34

Сталин. Энциклопедия. Сост. В. В. Суходеев. М.: Эксмо, Алгоритм, 2006, с. 5.

(обратно)

35

Сахаров В.А. «Политическое» завещание Ленина. Реальность истории и мифы политики. М.: МГУ, 2003. С. 645.

(обратно)

36

Гумилев Л.Н. От Руси до России: очерки этнической истории. М.: Сварог и К, 1998. С. 13-17.

(обратно)

37

См.: Колодный Лев. Ленин без грима. М.: Голос, 2000, с. 19—21.

(обратно)

38

«Московский комсомолец». 22.04.2003.

(обратно)

39

Такер Р., цит. пр., с. 60.

(обратно)

40

См.: Кузнечевский В.Д. Сталин. «Посредственность», изменившая мир. М: ОЛМА Медиа Групп, 2010, с. 96-156.

(обратно)

41

Троцкий Лев. Сталин. Том I. M.: ТЕРРА, 1990, с. 218.

(обратно)

42

Сталин И.В. Соч., т. 2, с. 326-327, 330.

(обратно)

43

Там же, с. 363.

(обратно)

44

Такер Р. Сталин. История и личность: Путь к власти. 1879—1929; У власти. 1928—1941. Пер. с англ. М.: Весь мир, 2006, с. 114.

(обратно)

45

Сталин И.В. Соч. Тверь, 2004, с. 619.

(обратно)

46

См.: Троцкий Л. Сталинская школа фальсификаций. Берлин: Изд-во «Гранит», 1932, с. 189—190.

(обратно)

47

Цит. по: Рыбас С.Ю., Рыбас Е. С. Сталин. Судьба и стратегия. Кн. 1, с. 188.

(обратно)

48

Капченко Н. Политическая биография Сталина. Т. 1. С. 378.

(обратно)

49

Сталин И. Соч., т. 3, с. 14—15.

(обратно)

50

Там же, с. 23, 25, 26, 27.

(обратно)

51

Троцкий Лев. Моя жизнь. М.: Вагриус, 2001, с. 324—325.

(обратно)

52

Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. Изд. 2-е, испр. и доп. Сост.: Александров Г.Ф., Галактионов M.R, Кружков B.C., Митин М.Б., Мочалов В.Д., Поспелов П.Н. М., 1953, с. 57.

(обратно)

53

ВИЛ ПСС. Т. 31, с. 21.

(обратно)

54

Троцкий Л. Сталинская школа фальсификаций, с. 188—189.

(обратно)

55

Троцкий Л. Сталинская школа фальсификаций, с. 189—190.

(обратно)

56

Троцкий Лев. Моя жизнь, с. 454,456.

(обратно)

57

Рыбас С.Ю., Рыбас Е.С. Судьба и стратегия. Кн. 1. С. 406.

(обратно)

58

Капченко Н.И. Политическая биография Сталина. Т. 1, с. 581—582.

(обратно)

59

Там же, с. 580.

(обратно)

60

Чуев Ф.И. Молотов. Полудержавный властелин. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999, с. 240.

(обратно)

61

Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина. Кн. 1,ч. 1. М.: Изд-воАПН, 1989, с. 132-133.

(обратно)

62

Там же. С. 134.

(обратно)

63

Триумф и трагедия. Кн. 1. С. 150.

(обратно)

64

Московские новости. 23.04.1989.

(обратно)

65

Известия ЦК КПСС. 1989, № 12. С. 193.

(обратно)

66

Троцкий Л. Моя жизнь, с. 456—457.

(обратно)

67

Судьба и стратегия. Кн. 1. С. 468.

(обратно)

68

Рыков А.И. Избранные произведения. М.: Экономика, 1990, с. 208.

(обратно)

69

Цит. по: Емельянов Ю.В. Сталин. Путь к власти, с. 390.

(обратно)

70

Зданович А.Л. Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921—1934). М.: Продюсерский центр «Икс-Хистори», Кучково поле, 2008. 800 с.

(обратно)

71

Наумов А.А. Сталин и НКВД. М.: Новый Хронограф, 2010. С. 15.

(обратно)

72

Наумов А.А. Сталин и НКВД. М.: Новый Хронограф, 2010. С. 15.

(обратно)

73

Судьба и стратегия. Кн. 1. С. 598.

(обратно)

74

Указ. соч., с. 322, 324.

(обратно)

75

Там же, с. 280.

(обратно)

76

Регионы России. Статистический сборник, т. 2. М.: Госкомстат России, 1999, с. 474; Содружество Независимых Государств в 2003 году. Статистический ежегодник. Москва, Межгосударственный Статистический Комитет СНГ, 2004, с. 70.

(обратно)

77

См.: Вождь. Хозяин. Диктатор: Сб. М., 1990. С. 180.

(обратно)

78

Кондрашин В. Голод 1932—1933 годов: трагедия российской деревни. М.: РОССПЭН, 2008, с. 368-369.

(обратно)

79

Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 157-159.

(обратно)

80

-Там же, т. 12. С. 145-146.

(обратно)

81

Зеленин И.Е. Сталинская «революция сверху» после «великого перелома». 1930—1939: политика, осуществление, результаты. М.: Наука, 2006, с. 261.

(обратно)

82

Рыков А.И. Избранные произведения. М.: Экономика, 1990, с. 376.

(обратно)

83

«Ленинградская правда». 16.04.1925.

(обратно)

84

Там же. 18.02.1925.

(обратно)

85

Рыков А.И. Избр. произв. С. 378.

(обратно)

86

Журн. «Большевик». 1927. № 15-16. С. 34.

(обратно)

87

Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации, 1927—1932 гг. М.: Политиздат, 1989, с. 21—22.

(обратно)

88

Сталин И. Год великого перелома // Статья в «Правде» от 7 ноября 1929 года.

(обратно)

89

Колпакиди А.И., Прудникова Е.Л. Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000, с. 116.

(обратно)

90

Сталин и Каганович. Переписка… С. 187.

(обратно)

91

Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: документы и материалы. М., 2000, т. 3. Документ № 103.

(обратно)

92

Там же, документ № 118.

(обратно)

93

Зеленин И.Е. Цит. пр. 15—17, 22—24; Трагедия советской деревни…

(обратно)

94

Сталин И.В. Соч., т. 7, с. 335-337, 373.

(обратно)

95

Прудникова Е. Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий. М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2007, с. 428.

(обратно)

96

«Новый мир», № 5,2008 год. С. 149—150; Полонский Вячеслав. «Моя борьба на литературном фронте». Дневник. Май 1920 — январь 1932. Публикация, подготовка текста и комментарии С.В. Шумихина.

(обратно)

97

Черчилль Уинстон. Вторая мировая война. Т. 2. М.: 1991, с. 526—527.

(обратно)

98

Игнатова Н.М. Формы массового социального протеста спецпереселенцев на Европейском Севере в 1930—1936 гг. Выступление на IV конференции в Яренске 19.09,2003 г. Электронная версия.

(обратно)

99

Зеленин И.Е. Цит. пр., с. 44.

(обратно)

100

Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание… Т. 3. Документ № 88, с. 237.

(обратно)

101

Рыбас С.М., Рыбас Е.С. Сталин. Судьба и стратегия. М. Молодая гвардия, 2007, кн.1, с.653.

(обратно)

102

Журн. «Социологические исследования». 1991. № 10.

(обратно)

103

Волкогонов Д.А. Ленин. Политический портрет. Кн. 2. С. 168—169.

(обратно)

104

Волкогонов Д.А. Ленин… Кн. 2, с. 165.

(обратно)

105

Кондрашин В. Голод 1932—1933 годов: трагедия российской деревни. М.: РОССПЭН, 2008, с. 337.

(обратно)

106

Кондрашин В. Цит. пр., с. 235.

(обратно)

107

Данилов В.П. Урок дает история. СПб.: Политиздат. 1989, с. 360.

(обратно)

108

Зеленин И.Е. Цит. пр., с. 95.

(обратно)

109

См.: Сталин и Каганович. Переписка. С. 32, 36, 44, 51, 52, 56—57.

(обратно)

110

Сталин. Судьба и стратегия. Кн. 1, с. 653—655.

(обратно)

111

«Литературная газета». 2007, 19—25 декабря.

(обратно)

112

Медведев Р.А. К суду истории, с. 197.

(обратно)

113

Сельское хозяйство СССР. Стат. сб. М., 1960, с. 196.

(обратно)

114

«Время новостей». 01.12.2008; «Ведомости». 01.12.2008.

(обратно)

115

Волкогонов Д.А. Ленин. Кн. 2, с. 148—149, 151.

(обратно)

116

Осокина Е.А. Золото для индустриализации? Торгсин. М.: РОССПЭН, 2009, с. 11, 74, 368.

(обратно)

117

Кузнечевский В.Д. Сталин. «Посредственность», изменившая мир. М.: ОЛМА Медиа групп, 2010. 638 с.

(обратно)

118

Берхин И.Б. Военная реформа в СССР (1924-1925). М.: 1958, с. 60.

(обратно)

119

См.: Залесский К.А. Кто есть кто в истории СССР. 1924 — 1953. М.: Вече, 2009. С. 604-605.

(обратно)

120

Кен О.Н. Мобилизационное планирование и политические решения. Конец 1920 — середина 1930-х гг. СПб., 2002, с. 21.

(обратно)

121

Баландин Р.К., Миронов С.С. Дипломатические поединки Сталина. От Пилсудского до Мао Цзэдуна. М.: Вече, 2004, с. 85.

(обратно)

122

См. подробно историю этого вопроса в исследовании П.В. Мультатули «Николай II: Отречение, которого не было». М.: ACT. Астрель, 2010, гл. «Заговор генералов». С. 201—216.

(обратно)

123

Пэйн Роберт. Взлет и падение Сталина. Цит. по: Капченко И.И. Политическая биография Сталина. Том 1. 1879—1924. Тверь: Научно-издательская компания «Северная Корона», 2004, с. 8.

(обратно)

124

Лесков В.А. Сталин и заговор Тухачевского. М.: Вече, 2003. 480 с.

(обратно)

125

«Военные архивы России», 1993, выпуск 1, с. 4—113; Военно-исторический архив. 1998, вып. 2, с. 3—81.

(обратно)

126

Млечин Л.М. Иосиф Сталин, его маршалы и генералы. М.: Центрполиграф, 2004, с. 199.

(обратно)

127

Цит. по: Капненко Н.И. Политическая биография Сталина. Т. 2. Тверь, 2004, с. 627.

(обратно)

128

«Правда». 1989, 22 июня.

(обратно)

129

Самсонов A.M. Вторая мировая война. 1939—1945. М.: 1990, с. 102.

(обратно)

130

Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина. В 2 кн. М., 1989, кн. 2,ч. 1,с.51.

(обратно)

131

Сувениров О.Ф. Трагедия РККА. 1937-1938. М.: ТЕРРА, 1998, с. 315.

(обратно)

132

Политбюро и дело Берия. Сборник документов. М.: Кучково поле, 2012, с. 862, 872, 874.

(обратно)

133

Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 3 т. М.: АПН, 1985, т. 1,с. 185.

(обратно)

134

Документ опубликован в: Мировые войны XX века. Кн. 4. Вторая мировая война. Документы и материалы. Изд. 2-е. М.: Наука, 2005, с. 50—52.

(обратно)

135

Коваль B.C. Барбаросса. Киев, 1989, с. 593-594.

(обратно)

136

Канун и начало войны. Документы и материалы. Сост. Л. А. Киршнер. Л., 1991, с. 31-32.

(обратно)

137

Мировые войны XX века. С. 51.

(обратно)

138

Там же, с. 52.

(обратно)

139

Лубянка. Сталин и НКВД-КГБ-ГУКР «СМЕРШ», 1938-1946. М., 2006, с. 14-15.

(обратно)

140

Политбюро и дело Берия. Сборник документов. М.: Кучково поле, 2012. С. 859-876.

(обратно)

141

Жуков Юрий. Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933— 1937 гг. М: Вагриус, 2005, с. 411.

(обратно)

142

Судьба и стратегия. Кн. 2, с. 129—130.

(обратно)

143

Карпов В. Генералиссимус. С. 164.

(обратно)

144

Прудникова Е., Колпакиди А. Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий. М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2007. С. 364-369.

(обратно)

145

Зданович А. А. Деятельность органов ВЧК—ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921—1934). Научное издание. М.: Кучково поле. Продюсерский центр «Икс-Хистори», 2008. 798 с.

(обратно)

146

Там же, с. 105.

(обратно)

147

Там же, с. 395.

(обратно)

148

Яковлев А.С. Цель жизни. М.: Изд-во политической литературы, 1973, с. 263-264.

(обратно)

149

Соколов Б.В. Иосиф Сталин: власть и кровь. М: ACT-ПРЕСС КНИГА, 2006, с. 17.

(обратно)

150

Тухачевский М.Н. Как мы предали Сталина / Михаил Тухачевский. М.: Алгоритм, 2012, с. 82.

(обратно)

151

Лесков В.А. Сталин и заговор Тухачевского. М.: Вече, 2003. С. 162.

(обратно)

152

Лесков, с. 436-438.

(обратно)

153

Сувениров О.Ф. Всеармейская трагедия//Военно-исторический журнал, № 3, март, 1989, с. 45.

(обратно)

154

Тухачевский М.Н. Как мы предали Сталина, с. 59, 76—77.

(обратно)

155

Анфилов В.А., Голиков Ф.И. Загадка 1941 года. М: Вече, 2005, с. 40.

(обратно)

156

Мельтюхов М.И. Репрессии в Красной Армии: Итоги новейших исследований. 1997. www.mubin.ru/org/istoria/17/diter

(обратно)

157

Рыбас С.Ю., Рыбас Е.С. Сталин. Судьба и стратегия. В 2 кн. Кн. 2. М.: Молодая гвардия, 2007, с. 183.

(обратно)

158

Мировые войны XX века. Документ № 938, с. 57—58.

(обратно)

159

Сталин. Судьба и стратегия, кн. 2, с. 231.

(обратно)

160

Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. И.В. Сталин и Финская кампания. М.: Наука, 1999. Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии. 14—17 апреля 1940 г. lib.rus.ec/b/224008/read

(обратно)

161

См., например: Млечин Л.М. Иосиф Сталин и его маршалы и генералы. М.: Центрполиграф, 2004, с. 299—319.

(обратно)

162

Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М.: Вече, 2000, с. 439.

(обратно)

163

Зимняя война. 1939—1940. М: Наука. Кн. 2. И.В. Сталин и Финская кампания. Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б), с. 272—280.

(обратно)

164

Судьба и стратегия, кн. 2, с. 231.

(обратно)

165

См. «Парламентская газета». 01.12.2005.

(обратно)

166

The Journal of Slavic Military Studies. Vol. 9, № 1 (March. 1996). Militera. lib. ru/research/sokolov 1/05. html

(обратно)

167

Сталин И.В. Сочинения. Т. 15, ч. 3. М., 2010, с. 406—407.

(обратно)

168

Успенский Владимир. Тайный советник вождя. Т. 1. Крымский мост — 9Д — Правда — Форум. М.-СПб., 2004, с. 1150—1153.

(обратно)

169

См.: Ржешевский О.А. Секретные военные планы У. Черчилля против СССР в мае 1945 г. // Новая и новейшая история. 199. № 3. С. 98—119; Сталин И.В. Сочинения. Т. 15, ч. 3, с. 450—453.

(обратно)

170

Макьявелли Н. Сочинения исторические и политические. Сочинения художественные. Письма. Сб. НФ «Пушкинская библиотека», «Издательство ACT, M, 1994, с. 64.

(обратно)

171

Емельянов Ю.В. Сталин: Путь к власти; Сталин: На вершине власти. М: Вече, 2002, с. 210.

(обратно)

172

Сталин И. Вопросы ленинизма. Изд. 11-е. М.: Госполитиздат, 1953, с. 608.

(обратно)

173

Цит. по: Гусляров Е.Н. Сталин в жизни. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003, с. 354.

(обратно)

174

«Известия», № 17, 01.02.2008, с. 4.

(обратно)

175

Leopold Trepper. Velika Igra. Zagreb. 1976, s. 155.

(обратно)

176

Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001, с. 161.

(обратно)

177

Trepper Leopold. Velika Igra. Zagreb. 1976, s. 151 — 152.

(обратно)

178

Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001, с. 161-162.

(обратно)

179

Конев И. С. Записки командующего фронтом. И.: Голос, 2000, с. 490.

(обратно)

180

«Независимое военное обозрение», № 46, 28 декабря 2007 года — 17 января 2008 года, с. 5.

(обратно)

181

Очерки истории Российской внешней разведки. В 6-ти т. Т. 4. М.: Международные отношения, 1999, с. 20—21.

(обратно)

182

Анфилов В.А., Голиков Ф.И. Загадка 1941 года. О войне под разными ракурсами. М.: Вече, 2005, с. 206—207.

(обратно)

183

См.: Кузнечевский В.Д. Сталин. «Посредственность», изменившая мир. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2010, 640 с, и др. работы автора по этой теме, опубликованные в диапазоне 1985—2013 гг.

(обратно)

184

«Культура». 03.08.2012.

(обратно)

185

Решетников Л. П. Вернуться в Россию. Третий путь, или Тупики безнадежности. М.: Изд-во «ФИВ», 2013. С. 186-187.

(обратно)

186

Погодин М.П. Польский вопрос. Собрание рассуждений, записок и замечаний. 1831-1867. М., 1867, с. 189.

(обратно)

187

Аксаков К.С. Полное собрание сочинений. В 3 т. М, 1861—1880. Т. 1.С.630.

(обратно)

188

Рыбас С.Ю. Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина. М.: Алгоритм, 2013. С. 210-211.

(обратно)

189

См.: Петров И.В. Государство и право Древней Руси (750—980). СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 2003. С. 228; Он же. Торговое право Древней Руси (VIII — начало XI в.). LAMBERT Academic Publishing, 2011, с. 170.

(обратно)

190

«Известия». 24.09.2008.

(обратно)

191

Емельянов Ю.В. Сталин: На вершине власти. М.: Вече, 2002. С. 458.

(обратно)

192

Рыбас С.Ю. Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина. М.: Алгоритм, 2013, с. 209-210, 198.

(обратно)

193

Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. Изд. 2-е, доп. М.: Международные отношения, 2003. С. 289.

(обратно)

194

См.: Драган Симеунович. Нация и глобализация. Пер. с серб. яз. М.: 2013, с. 76-78.

(обратно)

195

См.: Реабилитация. Политические процессы 30—50-х годов. Сборник документов. М: Политиздат, 1991. С. 319—320.

(обратно)

196

Залесский К.Л. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М.: ВЕЧЕ, 2001, 608 с.; Он же. Кто есть кто в истории СССР. М.: Вече, 2011,608 с.

(обратно)

197

См. статью к.и.н., сотрудника Центрального государственного архива историко-политических документов (Санкт-Петербург) Шульгиной Н.И. «Ленин градское дело»: пора ли снимать кавычки. Мнение архивиста//Журнал «Жизнь. Безопасность. Экология». 2009, № 1—2, с. 281—289.

(обратно)

198

См., например, фундаментальное издание документов (1085 страниц): Политбюро и дело Берия. Сборник документов / Под общей ред. О.Б. Мозохина. М.: Кучково поле, 2012, с. 10.

(обратно)

199

ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 32. Д. 3289. Л: 63-64.

(обратно)

200

Известия ЦК КПСС. 1989, № 2, с. 133-134.

(обратно)

201

Судьбы людей. «Ленинградское дело». СПб.: Норма, 2009, с. 46.

(обратно)

202

Хлевнюк Олег. Ленинградское дело и дело Госплана. URL http://rulibs.com/ ru._zar/sci_historyhlevnyuk/0/lj24.html

(обратно)

203

Миронин С. С. Сталинский порядок. М.: Алгоритм, 2007, с. 114—115.

(обратно)

204

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 127.

(обратно)

205

Судьбы людей. «Ленинградское дело». СПб.: Норма, 2009, с. 47—48.

(обратно)

206

См.: Мартиросян А.Б. Двести мифов о Сталине. Миф № 176 «Сталин не законно и жестоко расправился с ни в чем не повинными руководителями ленинградской организации (“Ленинградское дело”)». — URL httrp://gramotey. com/?open_file=12690884#TOC_id290036.

(обратно)

207

Судьбы людей… с. 46.

(обратно)

208

Рыбас С.Ю. Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина. М.: Алгоритм, 2013. С. 134.

(обратно)

209

Рыбас С.Ю. Сталин. 2-е изд. М.: Молодая гвардия, 2010, с. 814.

(обратно)

210

Столяров К.А. Палачи и жертвы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997, с. 135.

(обратно)

211

См.: Шульгина Н.И. Цит. пр.

(обратно)

212

Миронин С. С. Сталинский порядок. М.: Алгоритм, 2007, с. 113.

(обратно)

213

Рыбас С. Московские против питерских: Ленинградское дело Сталина, с. 134.

(обратно)

214

Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое. Ростов-на-Дону. 2004. С. 227.

(обратно)

215

Пихойя Р.Г. Советский Союз: история власти. 1945—1991. М., 1998, с. 62.

(обратно)

216

Пыжиков А.В., Данилов А.Л. Рождение сверхдержавы. 1945—1953 годы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С. 232-233.

(обратно)

217

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 476. Л. 25-28.

(обратно)

218

Пыжиков А.В., Данилов А.А. Цит. пр. С. 154.

(обратно)

219

Там же. С. 132-136, 142-154.

(обратно)

220

РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 163. Д. 1520. Л. 125, 126, 127.

(обратно)

221

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1074. Л. 59. Л. 107-116.

(обратно)

222

Маленков А.Г. О моем отце Георгии Маленкове. М.: НТЦ «Техноэкос», 1992, с. 88.

(обратно)

223

Известия ЦК КПСС. 1989, № 2, с. 130.

(обратно)

224

Там же.

(обратно)

225

Цит. по: Столяров К.А. Палачи и жертвы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997, с. 57.

(обратно)

226

Марьина В.В. Дневник Г. Димитрова // Вопросы истории. 2000. № 7. С. 32-55.

(обратно)

227

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 569. Л. 68.

(обратно)

228

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 979. Л. 3-4.

(обратно)

229

См.: Образование Союза Советских Социалистических республик. Сб. документов. М.: 1972, с. 23—24.

(обратно)

230

См.: Куличенко М.И. Образование и развитие Союза ССР. Ереван: Айастан, 1982, с. 258.

(обратно)

231

Чеботарева В.Г. Россия: донор или метрополия // Материалы международного симпозиума «Куда идет Россия?» / Под ред. Т.И. Заславской. М.: Аспект-Пресс. 1995, с. 343—344.

(обратно)

232

Известия. 20.10.2010. Статья «Спасибо никто не сказал. Историки подсчитали, сколько нам должны Прибалтика и Средняя Азия…»

(обратно)

233

«Известия». 20.10.2010.

(обратно)

234

Мартин Т. Империя позитивного воздействия: Советский Союз как высшая форма империализма. Ab Imperio. 2002. № 2, с. 55—87; Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР. 1923—1939. М.: РОССПЭН, 2011. С. 28-38.

(обратно)

235

Миллер А.И. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Новое литературное обозрение. 2010. С. 55, 282.

(обратно)

236

Шебаршим Л.В. Рука Москвы: Записки начальника советской разведки. М.:Центр-100,1992, с. 331.

(обратно)

237

Миллер А.И. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Новое литературное обозрение, 2010, с. 283.

(обратно)

238

Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР. 1923-1939. М.: РОССПЭН, 2011. С. 545.

(обратно)

239

URL http://stalinism.fatal.ru/alexandr/alex_o.htm

(обратно)

240

Сталин И.В. Сочинения. Т. 15. С. З.М.: Издательство ИТРК, 2010. С. 491—492.

(обратно)

241

Пыжиков А.В., Данилов А.Л. Рождение сверхдержавы. 1945—1953 годы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002, с. 191.

(обратно)

242

Мультатули П.В. Николай II: Отречение, которого не было. М.: ACT: Астрель. 2010, с. 85—86.

(обратно)

243

См.: Кузнечевский В.Д. Сталин. «Посредственность», изменившая мир. М.: «ОЛМА Медиа Групп», 2010, с. 587.

(обратно)

244

Энгдаль Ф.У. Боги денег: Уолл-Стрит и смерть американского века. СПб.: «Война и мир»; «Геликон плюс», 2011. С. 241 (в целом 452 с).

(обратно)

245

Шебаршин Л.В. Разведка от расцвета до развала. М.: Алгоритм, 2013. С. 77.

(обратно)

246

Stratfor. 31.10.2011. Перевод: Геополитика.Ру в: Мы и мир. Обзоры. Аналитика. Новости. URL http//weandworld.ru/Russia/643-rossiya-vosstanovlenie…

(обратно)

247

Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х гг.: Документальные очерки. М: ТЕРРА — Книжный клуб, 2006. С. 436.

(обратно)

248

Документ впервые был опубликован в 1972 году в очередном сборнике документов внешней политике США: Foreign Relations of the United States/ The Soviet Union and Eastern Europe. Vol. VI. Washington: GPO, 1972. 3. 763—765. На русском языке текст интервью полностью опубликовал д.и.н., заведующий кафедрой Института международных отношений при Киевском государственном университете М.М. Белоусов в журналах: «Вопросы истории», 1991, № 1 и «Отечественная история», 1992, № 1.

(обратно)

249

Печатнов В. Цит. пр., с. 436—437.

(обратно)

250

См.: Кудряшев Сергей. Сталин и союзники: Кто кого обманул?: Kudryashov, Sergei. Stalin and the Allies: Who Deceived Whom? History Today (vol. 45, no. 5) May 1995.

(обратно)

251

Млечин Л.М. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого до Путина и Медведева. М.: «Центрполиграф», 2011. С. 156.

(обратно)

252

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Институт русской цивилизации. 2008. С. 598-599.

(обратно)

253

Шебаршин Л.В. Рука Москвы: Записки начальника советской разведки. М.:Центр-100, 1992, с. 331.

(обратно)

254

Кузнечевский Владимир. Расширение НАТО. Миражи и реальность геополитики. — «Российская газета». 1 марта 1997 года.

(обратно)

255

Подробно о реакции Запада на выступление Президента РФ на 43-й ежегодной Конференции по вопросам политики безопасности 10 февраля 2007 года см.: Кузнечевский В. Высокомерная речь московита // Международная жизнь, 2007, № 4, с. 48-56.

(обратно)

256

См.: Примаков Е.М. Годы в большой политике. М.: Совершенно Секретно, 1999, с. 210.

(обратно)

257

Talbott S. The Russia Hand. N.Y.: Randon Hause, 2002. C. 76.

(обратно)

258

Всемирная история. Люди, события, даты. Пер. с англ.: Family Encyclopedia of World History. London, 1996, p. 184, 185.

(обратно)

259

Макиавелли Н. Сочинения исторические и политические. М.: ООО «Издательство ACT», 2004, с. 62—63.

(обратно)

260

Сталин и Каганович. Переписка, с. 56—57.

(обратно)

261

Кеннан Джордж. Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР. М.: Центрполиграф, 2002, с, 190—191.

(обратно)

262

См.: Большой русский энциклопедический словарь. М.: «Большая русская энциклопедия», 2003, с. 71; Оксфордская энциклопедия, том 4, Всемирная история. М.: «Весь мир», 2000, с. 17.

(обратно)

263

Известия. 24.09. 2008.

(обратно)

264

Костырченко Г. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М.: 2003. С. 13.

(обратно)

265

Кожинов В. Правда сталинских репрессий. М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. С. 220-222.

(обратно)

266

Медведев Ж. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. М.: «Изд-во ACT», 2004, с. 52.

(обратно)

267

Солженицын А.И. Двести лет вместе. М.: Русский путь, 2002. С. 22—23.

(обратно)

268

Страшнов С.Л. Русская поэзия XX века в выпускном классе. М.: Просвещение, 1999, с. 143.

(обратно)

269

Такер Р. Сталин. История и личность. М., 2006, с. 1054.

(обратно)

270

Getty, J. Arch. The Origins of the «Great Purges»: Soviet Communist Party Reconsidered, 1933—1938 (New York: Cambridge University Press, 1986. P. 268.

(обратно)

271

Ферр Г. Антисталинская подлость. Пер. с англ. М.: Алгоритм, 2008, с. 6.

(обратно)

272

Шафаревич И. Р. Трехтысячелетняя загадка. История еврейства из перспективы современной России. Псков, 2002, с. 246—247.

(обратно)

273

Медведев Ж.А. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. М.: ООО «Издательство ACT», 2004, с. 238—239.

(обратно)

274

См.: Медведев Ж., Медведев Р. Неизвестный Сталин. М.: Время, 2007. С. 463.

(обратно)

275

Симонов Константин. Истории тяжелая вода. М.: Вагриус, 2005, с. 445, 459, 495.

(обратно)

276

Цит. по: Гусляров Е.Н. Сталин в жизни. М., 2003. С. 572.

(обратно)

277

См. Волкогонов Д. Ленин. Политический портрет. Кн. 1. М.: Изд-во «Новости», 1997, с. 50—51.

(обратно)

278

Charles Bohlen. Svjedok povesti. 1929—1969. Globus. Zagreb. 1976. S. 214.

(обратно)

279

Кеннан Джордж. Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана / Пер. с англ. М.: Центрполиграф, 2002. С. 181-182.

(обратно)

280

Британская энциклопедия. Всемирная история. Пер. с англ. «Издательский Дом Ридерз Дайджест», London, 2007, с. 304.

(обратно)

281

История Второй мировой войны. 1939—1945. Т. 10. М.: Воениздат, 1979, с. 132.

(обратно)

282

The Eden Memoirs. Facing the Dictators. London, 1962. P. 153.

(обратно)

283

Риббентроп Иоахим, фон. Мемуары немецкого дипломата. Смоленск: Русич, 1998, с. 265.

(обратно)

284

Бережков В.М. Рядом со Сталиным. М.: Вагриус,1999, с. 351—352.

(обратно)

285

См.: Ирвинг Д. Атомная бомба Адольфа Гитлера. Пер. с англ. М: Издатель Быстров, 2006, с. 378-384, 389, 390-393.

(обратно)

286

См.: Миркискин Виктор. Продолжение «Барбароссы». Планы германского командования после завоевания Советского Союза// Независимое военное обозрение, № 19; «Независимая газета», 22 июня 2007 года. W. Averell Harriman, Eliie Abel. Specijalni poslanic kod Churchilla I Stalijna. 1941—1946. Globus. Zagreb. 1978. S. 116.

(обратно)

287

Цит. по: Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х гг.: Документальные очерки. М.: ТЕРРА, 2006, с. 16—17.

(обратно)

288

Там же, с. 47.

(обратно)

289

Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. М., 1946. Т. 1,с. 138.

(обратно)

290

СССР и германский вопрос. 1941-1949. Т. 1. М., 1996, с. 126-127.

(обратно)

291

«Литературная газета», N° 42, 20—26 октября 2004 года, с. 11.

(обратно)

292

Черняховский С. Главная цель Медведева — нанести стране как можно больше вреда. Его позиция основана на глубоком презрении к обществу. — KM.RU. 07.05.2013. — http: //www.km.ru/v-rossii/2013/05/07/dmitrii-medvedev

(обратно)

293

Тарле Е.В. Талейран. Наполеон. Кутузов. Исторические портреты. «Издательский Дом Ридерз Дайджест», 2007. С. 321—322.

(обратно)

294

См.: Предисловие А.А. Немировского к цитируемому выше произведению Тарле.

(обратно)

295

См.: Кузнечевский В.Д. Сталин. «Посредственность», изменившая мир. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2010, с. 121-123.

(обратно)

296

Миллер А.И. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Новое литературное обозрение, 2010, с. 10, 282.

(обратно)

297

Столяров К.А. Палачи и жертвы. С. 126—127.

(обратно)

298

Там же, с. 127.

(обратно)

Оглавление

ОТ АВТОРА

ГЛАВА 1. ПРОШЛОЕ В РОССИИ НЕПРЕДСКАЗУЕМО

ГЛАВА 2. НАРОД ТАЛАНТЛИВ, А «НОБЕЛЕВЦЕВ» МАЛО. ПОЧЕМУ?

  «ОБРАЗОВАННЫЙ МУСОР» — ВРАГ СОЦИАЛИЗМА

  «…НО ПАРАЗИТЫ — НИКОГДА».

  БУХАРИН: «СТАЛИН БЫЛ «ПРОТИВ», НО МЫ ГОЛОСНУЛИ «ЗА РАССТРЕЛ»

ГЛАВА 3. СУДЬБЫ РАЗНЫЕ, ВЗГЛЯДЫ — ТОЖЕ

  ПАССИОНАРИИ С ПОЛЯРНОЙ ЗАТОЧЕННОСТЬЮ

  БУДУЩЕЕ РОССИИ КАЖДОМУ ВИДИТСЯ ПО-СВОЕМУ

  АПРЕЛЬСКИЙ ШОК: ЭВОЛЮЦИЯ ИЛИ РЕВОЛЮЦИЯ?

  ИНСУЛЬТ ЛЕНИНА СПАСАЕТ СТРАНУ ОТ ВОЖДИЗМА ТРОЦКОГО. ЛИЧНАЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ДРАМА ИЛЬИЧА

ГЛАВА 4. КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ: ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЦЕНОЙ В МИЛЛИОНЫ ЖИЗНЕЙ

  1. ИСТОРИКИ В ПЛЕНУ СТАЛИНСКОЙ МИФОЛОГИИ

  2. ПОЧЕМУ СЛУЧИЛАСЬ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ?

  3. ДЕРЕВНЯ ВСТАЛА НА ДЫБЫ. СТАЛИН ИСПУГАЛСЯ, НО НЕ ОТСТУПИЛ

  4. РАСКУЛАЧИВАНИЕ: ТРАГЕДИЯ МИЛЛИОНОВ

  5. А ПОТОМ ПРИШЕЛ ГОЛОД

  6. С ЧЕГО НАЧИНАЛСЯ ГОЛОД 30-х?

  7. ДЕНЬГИ НА ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЮ ЛЕЖАЛИ СОВСЕМ В ДРУГОМ МЕСТЕ

ГЛАВА 5. АРМИЯ ТРОЦКОГО И АРМИЯ СТАЛИНА

  1. О ПРИЧИНАХ КАРДИНАЛЬНОЙ РЕОРГАНИЗАЦИИ РККА И «БОЛЬШОГО ТЕРРОРА»

  2. О ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ МАСШТАБАХ ВОЕННЫХ РЕПРЕССИЙ

  3. «ПРОШУ МЕНЯ РАССТРЕЛЯТЬ, НО НЕ БИТЬ!..»

  4. СТАЛИН И ТУХАЧЕВСКИЙ: БЫЛ ЛИ ЗАГОВОР?

  5. ФИНСКОЕ ОТРЕЗВЛЕНИЕ

  6. ОШИБКА ЦЕНОЮ В 27 МИЛЛИОНОВ ЖИЗНЕЙ

  7. «МОЖЕТЕ ПОСЛАТЬ ВАШ НАДЕЖНЫЙ ИСТОЧНИК К Е… МАТЕРИ!»

ГЛАВА 6. «ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО»: СТАЛИН ИСПУГАЛСЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ РУССКОГО НАРОДА

  1. ЭТНИЧЕСКИ ЧИСТОЕ РУССКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО?

  2. ОБ АВТОРАХ «ЛЕНИНГРАДСКОГО ДЕЛА»

  3. ХОД «ДЕЛА»

  4. НАРОД-ПОБЕДИТЕЛЬ НЕ ЗАСЛУЖИЛ ДОСТОЙНУЮ ЖИЗНЬ?

  5. ПАТРИОТИЗМ: СОВЕТСКИЙ ИЛИ РУССКИЙ?

ГЛАВА 7. КОНСТАНТЫ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ СТАЛИНА

  ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНТЕРЕСЫ ИЛИ КЛАССОВЫЙ ПРИНЦИП?

  СТАЛИН И МАКСИМ ЛИТВИНОВ

  ИМПЕРСКОСТЬ СТАЛИНСКОГО МЫШЛЕНИЯ

  СКОЛЬКО АВТОРОВ У ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ?

ГЛАВА 8. БЫЛ ЛИ СТАЛИН АНТИСЕМИТОМ?

ГЛАВА 9. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ. СТАЛИН: ЧТО ЭТО БЫЛО?…

  СТАЛИН И ВОЙНА

  КОМУ СТАВИТЬ ПАМЯТНИК В ЧЕСТЬ ПОБЕДЫ НАД ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИЕЙ?

  ИОСИФ ДЖУГАШВИЛИ И СТАЛИН: ЛИЧНОСТЬ И ФЕНОМЕН

  ПРЕСТУПНЫМИ МЕТОДАМИ МОЖНО СОЗДАТЬ ТОЛЬКО ПРЕСТУПНОЕ ОБЩЕСТВО

ВАЖНЕЙШИЕ ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

 ИЛЛЮСТРАЦИИ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

93

94

95

96

97

98

99

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

120

121

122

123

124

125

126

127

128

129

130

131

132

133

134

135

136

137

138

139

140

141

142

143

144

145

146

147

148

149

150

151

152

153

154

155

156

157

158

159

160

161

162

163

164

165

166

167

168

169

170

171

172

173

174

175

176

177

178

179

180

181

182

183

184

185

186

187

188

189

190

191

192

193

194

195

196

197

198

199

200

201

202

203

204

205

206

207

208

209

210

211

212

213

214

215

216

217

218

219

220

221

222

223

224

225

226

227

228

229

230

231

232

233

234

235

236

237

238

239

240

241

242

243

244

245

246

247

248

249

250

251

252

253

254

255

256

257

258

259

260

261

262

263

264

265

266

267

268

269

270

271

272

273

274

275

276

277

278

279

280

281

282

283

284

285

286

287

288

289

290

291

292

293

294

295

296

297

298

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно