Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Прогулки по Москве

Город и история: Московский Кремль
Ольга Наумова

Что сравнишь с этим Кремлем, который, о кружась зубчатыми стенами, красуясь золотыми главами соборов, возлежит на высокой горе, как державный венец на челе грозного владыки?

Он – алтарь России, на нем должны совершаться и уже совершались многие жертвы, достойные отечества… Давно ли, как баснословный феникс, он возродился из пылающего своего праха…

М. Ю. Лермонтов

В каждом городе, имеющем долгую историю, есть место, которое не спутаешь ни с каким другим: оно пробуждает в душе ощущение праздника и одновременно рождает какое-то странное чувство, похожее на воспоминание о давно ушедшем. Когда речь идет о Москве, на память прежде всего приходит Кремль. Но если даже сейчас, в наше скептическое время, это место ощущается как особое, каким же важным должно оно было быть для наших предков, которые создавали его и жили им!

Так сложилось, что Московский Кремль и по сей день является и градообразующим, и историческим, и культовым, и политическим центром города. Отнюдь не везде это так. Например, в Звенигороде место древнего кремля опустело уже очень давно, а город сдвинулся в сторону посадов. В Праге культовым центром на протяжении многих веков был Вышеград, политическим и историческим – Пражский Град, а административным и градообразующим – Старое Место.

В Москве же все эти аспекты сливаются и образуют совершенно особую реалию – Московский Кремль.

В исторической литературе кремлем обычно называется центральная укрепленная часть города. Само название «кремль» или «кремник» впервые упоминается в летописи под 1331 годом. Употреблялись и другие названия – «детинец», «город», «град». Кремль являлся градообразующим ядром древнерусского города, определял его силуэт. В нем обычно располагались дворец князя, соборы, дворы бояр и высшего духовенства. Интересные кремли сохранились в Новгороде, Пскове, из более поздних – в Нижнем Новгороде, Туле, Коломне, Зарайске, Казани, Ростове Великом, Смоленске, Серпухове, Астрахани и других городах.

Говоря о Кремле, исследователи обычно подчеркивают его военно-стратегическое значение, но в стороне остается еще один важный момент. По традиционным представлениям, уходящим вглубь веков, Город (вспомним, что так первоначально назывался и Кремль) есть священное место, связывающее человека с его небесными истоками, точка соединения Неба и Земли, уменьшенная модель Вселенной. У всех народов существовали особые правила и ритуалы закладки города, и эти элементы очень схожи даже у народов, разделенных океаном: здесь и Священная Гора, где основывается Город, и ограда, играющая роль границы между Городом – воплощением Космоса – и Хаосом окружающего мира. В этом же ряду стоит и троичная структура Города, повторяющая структуру Вселенной. Центром Города, его духовной частью является (в греческом варианте) Акрополь, где возвышаются храмы. Это обиталище богов и тех, кто осуществляет посредничество между богами и людьми.

Если подняться выше предрассудков и извращений, к сожалению, неизбежно сопутствующих современной эпохе, мы увидим, что Кремль всегда выполнял ту же высокую миссию, что и древний Акрополь. Конечно, на каждом этапе исторического развития менялась форма, менялся масштаб, но сущность оставалась неизменной.

Вид на Кремль со стороны Москвы-реки

Спасская башня Кремля

Во все века своего существования Московский Кремль воплощал все самое важное, самое значительное в жизни народа, отражал состояние его сознания, был средоточием веры и учености, служил оплотом и защитой от врагов. В истории Кремля, как в зеркале, отразилась история целого государства – Московской Руси, России.

…1156 год. Москва – захолустное пограничное поселение, затерянное в бескрайних лесах Владимиро-Суздальского княжества – получает свои первые крепостные стены, становится городом…

…1340 год. Русь раздроблена и подавлена. Князь Иван Калита ведет свою политику, присоединяя к Москве все новые земли и постепенно выдвигая ее на первый план в междоусобной борьбе. Из столицы – Владимира – приезжает митрополит и обосновывается в Кремле, что превращает Москву в центр русского православия. В Кремле же воздвигаются первые на Москве каменные храмы вместо прежних деревянных. Сам Кремль получает новые дубовые укрепления – стены и башни, – значительно увеличившие его территорию.

…1368 год. Наступило время, когда зерна, посеянные Калитой, начали давать всходы, когда нужно было помочь придавленной духовным и политическим игом Руси распрямиться, почувствовать свою силу, когда нужно было вдохновить ее на борьбу за свое освобождение – внешнее и внутреннее. Наступила эпоха Сергия Радонежского и Дмитрия Донского. Наступило новое время – появился новый Кремль. И так велико было впечатление, произведенное им на современников, что даже мы, далекие потомки, до сих пор называем Москву Белокаменной. За два года (1367–1368) было проведено такое грандиозное строительство, какого еще не видела русская земля. В нем участвовал весь народ, и, может быть, именно это общее усилие и его невероятный результат были как бы провозвестием того, что совершилось через 12 лет – Куликовской битвы, когда весь народ вышел в поле и сделал невозможное, разгромил непобедимого прежде врага.

Кремль Дмитрия Донского не слишком увеличился территориально, но изменился принципиально. Он стал полностью белокаменным (стены и башни), что возвышало Москву над Владимиром. Дубовые стены Ивана Калиты оказались внутри Кремля. Каменное строительство продолжалось, и к концу XIV века ведущие сооружения Кремля выстроились в цепочку вдоль бровки Боровицкого холма: с запада – церковь Иоанна Предтечи, затем – монастырь Спаса на Бору и разросшийся великокняжеский дворец; центральную часть кремлевской панорамы занял соборный комплекс; к востоку от него и дальше от реки стояли Чудов и Вознесенский монастыри.

История развивается циклами, и, когда мы говорим о волнах философии истории, обращает на себя внимание тот факт, что духовный и материальный пласты имеют свои, отстоящие друг от друга циклы, причем духовный несколько опережает материальный. И если мы будем рассматривать в этом контексте эпоху Сергия Радонежского, Дмитрия Донского, Андрея Рублева, то нельзя не заметить, что этот всплеск духовности как бы предшествует материальному расцвету Руси в конце XV – начале XVI века – Московскому государству Ивана III.

…1495 год. Окончательно свергнуто ордынское иго, и изумленному взору Европы предстало огромное, могучее государство с красивейшей столицей и сильнейшей крепостью, равной которой в те времена в Европе не было. Кремль Ивана III был возведен в 1485-95 гг. и именно в таком виде и таких границах дошел до нас.

Внушительный красно-кирпичный Кремль, его мощные стены, башни, терема, церкви звучали для москвичей, для всех русских людей, для приезжих иноземцев архитектурной симфонией – величавой, торжественной.

…Многовековая история Московского Кремля на этом не закончилась. Были в ней и взлеты, и падения, и годы расцвета, и периоды упадка, забвения. Кремль покидался своими владыками, горел, разорялся врагами, но вновь, подобно фениксу, восставал «из пылающего своего праха».

Замок на Боровицком холме
Наталья Машкова

Наполеон приказал взорвать Кремль. Под Спасскую башню сделали подкоп, заложили динамит. Спасло чудо: огонь не успел дойти до середины фитиля – пошел проливной дождь.

Московская легенда

Именно так – замком – в конце XV века называли иностранцы московскую цитадель. Иногда мы забываем, что Кремль строился как настоящая, весьма суровая крепость. Если мы мысленно уберем верхнюю, декоративную часть башен, то увидим их глазами человека конца XV – начала XVI века.

Строили крепость итальянцы по всем правилам фортификации в те времена, когда Москва объявила себя Третьим Римом, а Московское государство вступило в пору расцвета. Следуя архитектурным и градостроительным законам эпохи Возрождения, мастера создавали не просто крепость, но святой город – по образу и подобию Града Небесного. Легендарный Царьград, по преданию, разбивали при закладке по трем углам «на все стороны по семи верст». Итальянские мастера, эти приверженцы циркуля и линейки, с каждой стороны Кремля возвели по семь башен, считая угловые. Даже размерили равное расстояние от Беклемишевской и Никольской башен до центра крепости – Успенского собора. Точно такое же расстояние строители заложили от святых ворот Фроловской (Спасской) башни до Беклемишевской и Никольской.

В северном направлении территория Кремля была расширена. Реку Неглинную запрудили и превратили в широкое водное зеркало. С сухопутной стороны был прорыт огромный ров, через который к проездным башням были перекинуты подъемные мосты. Кремль оказался на острове, неприступном и священном.

Стены, башни, соборы, дворцы… В XV веке в Кремле, в святая святых Руси, их сооружали итальянцы, в XVII веке над ними работали мастера-англичане. «Как же так, – возмутимся мы, – неужели не было своих мастеров?» Тем более что в литературе читаем, что Спасскую башню надстраивал русский мастер Важен Огурцов.

Наш пыл охладил Александр Викторович Гращенков, хранитель фонда архитектурного декора музея Московского Кремля:

– Каменотесы, конечно, были русские, но рисунок им задавал, в случае Спасской башни, англичанин Христофор Галловей. В советской литературе иностранцы нередко оказывались учениками русских мастеров. Но ведь теперь понятно, что если бы писали иначе, то такие работы не опубликовали бы. К тому же, присмотритесь к верхним ярусам Спасской башни: это поздняя готика, которая русскому уму совершенно непонятна. Когда наши мастера пытались то же самое повторить на Троицкой башне, получались очень смешные вещи, начиная с архитектурных элементов и кончая белокаменным декором. Они воспроизводили образ Спасской башни, как он видится с земли. Сделали аркаду, но она у них ни на что не опиралась. В результате начала шататься ограда, и сейчас она скреплена множеством металлических связей. Но уже чуть позже, с Теремного дворца, русские стали строить самостоятельно.

Москва Белокаменная хранит в своем прозвании память о кремлевских стенах и башнях Дмитрия Донского, построенных из белого камня. Нынешние башни и стены были сооружены из красного кирпича в 1485–1495 гг.

Архитекторы: Антон Фрязин (Антонио Джиларди), Марко Фрязин (Марко Руффо), Петр Фрязин (Пьетро Антонио Солари), Алевиз Фрязин Старый (Алоизио да Каркано).

Кремлевские стены имеют протяженность 2235 м. Всего сейчас 20 башен. Толщина стен – 3,5–6,5 м. Высота – от 5 до 19 м. Боевой ход по верху стены шириной 2–4 м. Стены завершают 2045 двурогих зубцов (т. н. «ласточкиных хвостов»).

Белокаменный зверинец

Если символ Петербурга – Петропавловка или Медный Всадник, Парижа – Нотр-Дам или Эйфелева башня, Америки – статуя Свободы, то для Москвы это Спасская башня. Бывавшие в Москве иностранцы называли ворота Спасской башни Иерусалимскими, потому что через них совершалось шествие в Московский Иерусалим, как называли храм Василия Блаженного. Рассказывают, что в старину того, кто, проходя чрез Спасские ворота, не ломал шапки, народ заставлял класть перед образом Спасителя 50 поклонов.

• Александр Викторович, до сих пор остается загадкой, каким образцом воспользовался англичанин Галловей, надстраивая Спасскую (в XVII в. еще Фролов скую) башню. Есть ли у нее реальный прототип?

– В Москву Христофор Галловей прибыл в 1621 г. Неизвестно, как он добирался до России. Если традиционным путем, по морю, вокруг Скандинавии, то в этих краях ничего особенного он увидеть не мог. А вот если он путешествовал по суше, то проезжал через Германию, Голландию. В этих странах он мог увидеть много разных готических построек. Может быть, образцом для Спасской башни послужило не одно конкретное сооружение, а сразу несколько.

Существует мнение, будто Спасскую башню надстроили для того, чтобы предохранить от дождя находившиеся на ней часы. Но часы были и на других башнях. Скорее, ей хотели придать совершенно новый облик.

Всмотримся в башню. На фасаде нижнего яруса можно разглядеть отверстия. Через них пропускались цепи для подъема и спуска моста. Мост был перекинут через ров, ему предшествовала отводная стрельница, готовая первая встретить неприятеля.

В проходе ворот мы различим пазы, по которым ходила металлическая решетка (герса). Поднимем глаза выше, и наш взгляд устремится вслед за ярусами башни. Он остановится на курантах, на белокаменном кружевном поясе, на пирамидках и цветах из белого камня, на загадочных скульптурах зверей, похожих на львов и медведей. А если бы мы вооружились биноклем, то разглядели бы даже павлинов.

• Парижский Нотр-Дам, это чудо готического искусства, изобилует загадочными существами, скульптурами фантастических животных. Неужели строитель Спасской башни именно медведя посадил на продуваемую ветрами вершину?

– Сейчас не сохранилось оригиналов XVII века. Все это копии XIX–XX вв. Сделаны они по одному шаблону, довольно грубо. Правда, трактовка львов более индивидуальна. Практически каждая скульптура имеет свой облик. Кем был нынешний мишка на самом деле, никто не знает. Скорее, это голова какого-то вепря. Могло быть какое-то копытное животное. Возможно, единорог. Предположение мое основано на фотографиях 1918 года. В 1912 году еще были живы несколько подлинных скульптур. После обстрела Спасской башни, в 1917 году, скульптуры пришлось восстанавливать. У одной была отбита голова, которую реставраторы заменили так, как представляли. Постепенно в советское время все подлинники были заменены копиями.

Лев и единорог – непременные атрибуты царской власти. Они входили в герб Лондона. Заметьте, их характерные черты – сидячая поза, смиренно поджатые хвосты, бессильная злоба. Они держат в своих лапах нелегкую ношу, ни много ни мало – земной шар. Аллегорически, будто звездному пространству, некой высшей власти покоряется власть земная. Пред ней, как на ладони, все наши мечты и свершения.

Пирамидки, греческие цветы – акротерии – все эти элементы готического убранства подчеркивают общее устремление ввысь. Белокаменную композицию венчают павлины. Они хоть и похожи на плывущих уток, но роскошный хвост, резко контрастирующий по обработке со скромным убранством птиц, говорит, что это – павлин. Раньше они располагались над изображением знаков зодиака и символизировали звездное небо.

«Болваны» в однорядках

• А еще мы слышали про неких «болванов» – статуи, стоявшие в специальных нишах на Спасской башне. Сейчас они пустуют, но все же интересно, что это были за статуи и где они сейчас.

– Что за статуи – история хранит молчание. Мы знаем о них только потому, что царь Алексей Михайлович указом 1624 г. приказал одеть «болванов» в однорядки «англицкого сукна разного цвета». Кто-то пишет, что статуи одели будто бы для прикрытия наготы. Но я с этой гипотезой не согласен. Времена были достаточно суровые, и при необходимости их могли просто разбить, молотом. Мне ближе версия, по которой скульптурам пытались придать вид живых людей.

Все статуи погибли в страшный пожар 1654 г. Их было довольно много, судя по числу ниш. Потом их использовали, как камни, для фундамента. Мостили ими дороги. Может быть, где-нибудь они лежат до сих пор.

Скульптуры льва и павлина на Спасской башне. Фото 1918-20 гг. К сожалению, они не сохранились

Фрагмент белокаменного декора Спасской башни. Выполнен в стиле «тюдор», характерном для Англии второй половины XVI – начала XVII века

Судя по измерениям, которые проводит А. В. Гращенков, «рост» статуй в нишах на Спасской башне был небольшой

Кремлевское часомерье

Трудно представить сейчас Кремль без курантов. С начала XV в. математики, астрономы и механики всей Европы соперничали в изобретении часов. В 1401 г. большие часы с колоколами появились на соборе в Севилье, в 1405 г. – в Любеке. В Москве башенные часы появились в 1404 г. К XVI веку Кремль с трех сторон окружил себя часами, одни поместив на Фроловскую башню, другие – на Троицкую, третьи – на Тайницкую. Однако самые прославленные – часы того самого Христофора Галловея. Звук его большого колокола был слышен, по выражению Павла Алеппского, «не только во всем городе, но и в окрестных деревнях более чем на 10 верст».

Циферблаты часов выходили на две стороны – на Красную площадь и в Кремль. Они состояли из дубовых разборных частей. Середина круга, словно небесный свод, была покрыта голубой краской, лазурью. Внутри этого «небесного свода» находились изображения солнца и луны в окружении многочисленных звезд. Вокруг по кайме располагались 17 славянских цифр, медных, позолоченных, по числу часов самого продолжительного дня. Сверху к стене было прикреплено неподвижное изображение солнца, которое протягивало свой луч-стрелку к циферблату. Вращалась не стрелка, а свод, отсчитывая для москвичей часы «дневные и нощные».

– У каждых часов был свой часовщик. Каждый день он их водил, охранял, а при необходимости и чинил. Дело было нелегкое, государственное. Нередко часовщики обзаводились хозяйством – тут же, при башне. Так, на Спасской башне часовщик, а на Троицкой дьякон построили себе избушку, разбили огородик, сажали капусту и подсолнухи, разводили кур, пока не вызвали своей неутомимой деятельностью справедливое негодование.

Современные куранты изготовлены братьями Бутеноп во второй половине XIX в. Механизм часов весит 25 т и занимает три этажа башни

Часы Христофора Галловея, установленные на Спасской башне в 1624-25 гг.

Спасительница водовозов

Огромное хозяйство Кремля требовало огромного количества воды. Водовозы не успевали подвозить бочку за бочкой. Христофор Галловей соорудил в башне у Москвы-реки водовзводную машину, после чего и башня стала прозываться Водовзводной. Подъем воды осуществлялся лошадьми. Она поступала в напорный резервуар, выложенный свинцом, в самой башне. Отсюда по свинцовым трубам, проложенным в земле, вода поступала по разным направлениям: в Сытный, Кормовой, Хлебный, Конюшенный и Потешный дворцы, на поварни, в верховые сады.

• Александр Викторович, нас сейчас удивляют японцы, создающие на крышах своих домов сады. А оказывается, москвичам верховые сады были знакомы не понаслышке еще в XVII веке.

– Действительно, практически каждый дворец имел свой сад. На крыше Запасного дворца росло несколько яблонь, вишен, груш. Крыша покрывалась свинцовыми пластинами, чтобы вода не просачивалась; сверху либо насыпался грунт, либо использовались кадки. В летнюю пору эти цветники наполнял щебет экзотических птиц. Эти сказочные места служили для государей истинным отдыхом для души, недаром они были ими так любимы.

* * *

У каждой кремлевской башни – своя история, своя судьба. Одна из тюрьмы становилась храмом, как, например, Благовещенская. Другая объявлялась «мятежником»: Набатной башне приказано было «вырвать язык» за то, что ее колокол возвестил о страшной чуме 1771 года. На передовых позициях Тайницкая башня давала защитникам крепости доступ к воде. А в Арсенальной на дне был скрыт тайник – родник с кристально чистой водой с прекрасным вкусом.

Много еще тайн скрывает замок на Боровицком холме.

Признание в любви двум столицам
Галина Зеленская, кандидат архитектуры

Такого не бывает: одни любят Москву, своим богатством упивающуюся; другие – Петербург, из последних сил старающийся снять с себя печать города с провинциальной судьбой! А я не о нынешнем отношении к двум городам хочу речь вести. Моя цель – рассказать, что думал о них поэт Константин Николаевич Батюшков в пору «дней Александровых прекрасного начала». Так Пушкин окрестил этот момент в истории России, пусть так оно и будет. Батюшков написал два эссе. В 1811 году – «Прогулка по Москве», допожарной. В 1814 году, по возвращении из Европы с русской армией-победительницей, второе эссе – «Прогулка в Академию художеств», петербургскую.

Читаем первое эссе о Москве, представлявшей собой в ту пору «большой провинциальный город, единственный, несравненный: ибо что значит имя столицы без двора»… «Странное смешение древнего и новейшего зодчества, нищеты и богатства, нравов европейских с нравами и обычаями восточными! Дивное, непостижимое слияние суетности, тщеславия, истинной славы и великолепия, невежества и просвещения, людскости и варварства. Я думаю, что ни один город не имеет ни малейшего сходства с Москвою. Она являет резкие противуположности в строениях и нравах жителей. Здесь роскошь и нищета, изобилие и крайняя бедность, набожность и неверие, постоянство дедовских времен и ветреность неимоверная, как враждебные стихии, в вечном несогласии, и составляют сие чудное, безобразное, исполинское целое, которое мы знаем под общим именем: Москва». Наблюдения Батюшкова не только блистательны! Они содержат тот мифологический образ, в котором запечатлена высшая суть российского бытия…

Москва – «котел»… Откройте крышку «котла», в средоточии Руси-России находящегося, и увидите: в «котле» этом, известном под общим именем: Москва, прячется страшное чудище человеческой жизни – Бездна, что собой представляет вечное несогласие противуположных начал, многоразличных, неисчислимых. Несогласие, доведенное до крайности, или вражда, не знающая исхода, – древний Хаос, сочетающий в себе и созидание, и разрушение. Начало – конец, конец – начало и… никак иначе: новый повтор, как верчение кругов на одном месте.

Москва, охаянная царем Петром, возведшим новый град на Неве, прекрасный Петербург, – древняя носительница страшного духа Бездны. Да… Дух Бездны, мучающий Неву и город, возникший на ее берегах, не сам по себе бытийствует. И он – проявление древних сутей бытия, Русь от Европы отличающих, на вечную самобытность ее обрекающих.

Дух этот, являя себя в водах Невы, идущей против своего течения, Петербург пугает, вернуть все начинания Петровы к первоначалу обещает. В Москве дух Бездны преград не признает и не знает: может вспыхнуть огнем, в Небеса устремляясь, чтобы, все дурное, все злое спалив, древняя Москва могла превратиться в носительницу-хранительницу самого лучшего, что было и есть в российской истории, – «отчизны край златой». Так оно и случилось…

Санкт-Петербург

Москва

Д. Кваренги. Вид на Воскресенские ворота со стороны Красной площади

В. Сажовников. Вид Конногвардейского манежа и Исаакиевского собора со стороны Конногвардейского бульвара. 1840-е годы

2 сентября 1812 года армия Наполеона вступила в Москву златоглавую, оставленную жителями. Ночью начался пожар, и… победители оказались на пепелище. Наполеон так объяснил причину случившегося: «Чтобы причинить мне временное зло, они разрушают созидание веков». Он думал, время вертится вокруг него. Он думал, вечность его обнимает. Он ошибался: время и вечность – вселенские категории, им нет дела до отдельных личностей, даже до тех, что движимы стремлением стать «вселенскими узурпаторами». Не увидел Наполеон, что двух сил противоборство идет: стихия русской действительности, воспламененная верой праотцов, борется со страстью одного над всем и вся властвовать. Каким будет результат, можно предположить, к сведениям истории войны 1812 года даже и не прибегая: Наполеон не победит – Наполеон проиграет. Причина?

Сосредоточение страсти властвовать в точке одной пространственно-временной, пусть гениальной, и стихия, присущая целому народу, несопоставимы… Несопоставимы они по масштабам своим, как что-то законченное, самоопределившееся в границах бытия и «горящий вечно океан». Несопоставимы они и по деяниям своим: страсть жаждет власти для себя, стихия жаждет всеобщей свободы…

В 1813 году Батюшков видит сожженную Москву…

Мой друг! Я видел море зла

И неба мстительного кары;

Врагов неистовых дела,

Войну и гибельны пожары…

Нет, нет! Талант погибни мой

И лира, дружбе драгоценна,

Когда ты будешь мной забвенна,

Москва, отчизны край златой!..

Все – должное случилось… Москва, древняя носительница духа Бездны, как птица Феникс, восстала из пепла к новой жизни, превратившись в носительницу самого лучшего, что было в российской истории, – превратилась в «отчизны край златой».

1814 год. 31 марта с 10 часов до 3 часов пополудни союзные войска церемониальным маршем входят в Париж, покоренную столицу еще недавно казавшейся непобедимой империи. Простонародье угрюмо молчит, не помышляя ни жечь столицу, ни оставлять ее. Русские офицеры определены на постой в Париже. Они фланируют по Елисейским полям, обедают в модных ресторанах. Перед ними открываются двери самых знаменитых парижских салонов. Настороженность уходит – перед ними раскрываются сердца парижан. И… они слышат то, что в России даже пригрезиться не может: «В отличие от русских французы не смотрят на своего монарха как на олицетворение Провидения на земле». Свобода…

И вас интересует, каким показался Петербург вернувшимся из заграничного похода воинам российским? Читаем второе эссе Батюшкова – «Прогулка в Академию художеств». Почему не по Петербургу? Отвечаю. Академия художеств – детище Просвещения, на уровень которого поднялась Россия, потому что… это образовательное учреждение сделало возможным осуществление главной установки просветительской программы – воспитания красотой. Батюшков следует в тот художественный центр, которому новая столица России обязана всем лучшим. Архитекторы, ее выпускники, создают прекрасный град на Неве; горожане-россияне под воздействием воплощенных в северной столице установок становятся теми людьми, что составляют гордость России. Что за время, это дивное начало XIX века! Что за время… И что за люди, скажу я вам!

«Вчерашний день поутру, сидя у окна моего с Винкельманом в руке, я предался сладостному мечтанию». Обратите внимание, эссе написано человеком, разделяющим эстетические установки Иоганна Иоахима Винкельмана. Труд его, «Историю искусства древних», он читает, как христианин Библию. В какие речения великого мыслителя вдумывается Батюшков, судя по стихам поэта, тоже нетрудно понять…

На человеческую жизнь влияют три обстоятельства: то – небо «отеческой земли»; то – воспитание, в котором предпочтение отдается красоте; то – образ правления, главный импульс которого – свобода. Результат таких воздействий – образ мыслей, позволяющих человеку стать «благородным отпрыском Свободы».

Да-да-да – вторит сердце Батюшкова… Красота – главное средство преображения мира в соответствии с Благом, даруемым знанием Истины. Красота – главное средство совершенствования человека, идеал которого – Гражданин Вселенной, просвещенный.

Классика, дополняю я, – вечный идеал для классицистов, которые в России становятся, как автор «Прогулки», подлинными романтиками, сердца которых так по-русски о мире болят, страдают, к счастью взыскуют, счастье предрекают…

Чтение продолжаем: «И в самом деле, время было прекрасное. Ни малейший ветерок не струил поверхности величественной, первой реки в мире… Великолепные здания, позлащенные утренним солнцем, ярко отражались в чистом зеркале Невы, и мы оба единогласно воскликнули: «Какой город! Какая река!“

Санкт-Петербург

Москва

Надобно расстаться с Петербургом, надобно расстаться на некоторое время, надобно видеть древние столицы: ветхий Париж, закопченный Лондон, чтобы почувствовать цену Петербурга. Смотрите – какое единство! Как все части отвечают целому! какая красота зданий, какой вкус и в целом какое разнообразие, происходящее от смешения воды со зданиями».

Получите потрясающий дар от поэта-эссеиста Батюшкова – формулу архитектурной гармонии, присущей Петербургу. То – «единство в многообразии», возникающее благодаря сочетанию трех сил: вод – архитектурных ансамблей – неба. То – чисто классический идеал красоты…

Идеальное – не реальное: недостижимо оно в действительности? Только не для Петербурга, в котором, с деяний Петра начиная, лишь «небываемое и бывает». Согласны?

«Партеноном» – Парфеноном Батюшков считает не Биржу Тома де Томона, по объемному решению подобную периптеральному храму в афинском Акрополе, а Конногвардейский манеж– «прелестное», на его взгляд, «творение господина Гваренги». Почему? Отвечаю, как понимаю…

Для романтика Батюшкова высшая ценность архитектуры – ее сомасштабность с человеком, духовный мир которого она преображает, а потому его сердце более других восхищают произведения палладианца Кваренги. Труды представителей высокого классицизма – Захарова и Томона «прекрасны, величественны»… Этого не может не осознать ум. А сердце… Сердцу не прикажешь.

«Кто не был двадцать лет в Петербурге, тот его, конечно, не узнает. Тот увидит новый город, новых людей, новые обычаи, новые нравы».

Попался Петербург, как с поличным: «каков город, таковы и горожане». Петербургская история покажет во всех подробностях, что это за «космические узы». Многое будет потом… В начале XIX века город гармоничен, – горожане таковы же, точнее, стремятся к духовному совершенству.

Увидели? Петербург – не древняя Москва, воплощение стихии, Бездны, готовой вспыхнуть пламенем страстей и сгореть, чтобы снова возродиться…

В Петербурге, изначально замысленном как Парадиз на Неве, бог богов – Красота, направленная на преображение человеческой души здесь-сейчас, еще при жизни… Парадиз на Неве не хочет обещанного там-потом ждать! Он на красоту самого себя уповает, веря, что «небываемое бывает»!

Петербург пришел в мир не потому что, а зачем-то… Одна из истин, им в мир привнесенных, такова: в реальности достижима лишь Красота, но… пока люди сохраняют способность ощущать Красоту, они будут стремиться к Добру и Правде. Или иначе: пока душу людей питает Красота, не быть городу, не быть России, не быть миру «пусту». Это утверждает «блистательный и трагичный» Санкт-Петербург, за свои три века вобравший в себя мудрость мировой культуры.

Вы любите Москву златоглавую? А вы любите Петербург, тонущий в туманах? Их нельзя разделять уже потому, что они, как две исходные противуположности, едины: одна в дерзаниях ищет Новое, другой в созерцании Новое воплощает…

Кто достигнутое разрушает? Оба, но это, поверьте мне, следующий вопрос.

Москва в начале веков
Ольга Никишина

Москвичи – люди нараспашку, истинные афиняне, только на русско-московский лад. Они любят пожить и… действительно хорошо живут.

В. Г. Белинский

Москва всегда любила пожить и почудить. Еще Пушкин писал: «Невинные странности москвичей были признаком их независимости. Они жили по-своему, забавлялись как хотели, мало заботясь о мнении ближнего. Бывало, богатый чудак выстроит себе на одной из главных улиц китайский дом с зелеными драконами, с деревянными мандаринами под золочеными зонтиками. Другой выедет в Марьину рощу в карете из кованого серебра 84-й пробы. Третий на запятки четвероместных саней поставит человек пять арапов, егерей и скороходов – и цугом тащится по летней мостовой».

Купеческая Москва не отставала от барской, особенно в XIX в., когда купец в Москве почувствовал себя «первым человеком». Московские купцы всегда выделялись из всех российских и уж совсем были непохожи на европейских. Они не так ценили деньги. В Москве больше значила яркость характера, способность удивить. Здесь все мерилось особой мерой: любить – так без памяти, жертвовать – так сотни тысяч, врать – так без удержу. А еще Москва всегда была очень богомольна, верила всему чудесному, таинственному, ездила на богомолье к Троице, не начинала никакого дела, не помолившись у Иверской.

Не так давно отпраздновала Москва свой юбилей – восемь с половиной веков. И сейчас, в начале нового столетия, словно замерла, вспоминая, что было век назад, и два века, и три, и раздумывая: куда идти, куда вести Россию? И что будет с ней самой? Вспомним и мы вместе с ней, «как все начиналось».

Когда Москва впервые была упомянута в летописи в 1147 г., она была еще только княжеским селом на Боровицком холме, а все ее население состояло из дворовых слуг князя с ключником во главе, однако в начале XIII в. это уже город, обнесенный крепкими деревянными стенами, занимавший треть теперешнего Кремля, а к началу XIV в. уже «настало быти» княжество Московское: Москва окрепла, и у нее появился свой князь – Даниил Александрович, сын Александра Невского.

Прошло еще 100 лет – XIV век, особенный век русской истории: трудный и славный, переломный для Москвы, да и для всей Руси. В начале XV в. Москва уже столица. Вместо обгоревших стен дубового города стоит город каменный. Белые стены надежно защищали от врагов и укрепляли веру в непобедимую силу московского великого князя. Вокруг именно этого Кремля началось объединение Москвы-народа, Москвы-государства. Из этих стен началось выступление всеобщего русского войска на священную битву за свободу, за независимость. Сергий Радонежский, Дмитрий Донской, Куликово поле, кольцо монастырей вокруг Москвы… Возрождение русской земли, впервые объединившейся, поднявшей голову среди страха и отчаяния, ордынских набегов и княжеских усобиц. К началу XV в. митрополичий двор уже давно переехал сюда из Владимира, уже принесена чудотворная Владимирская икона Богоматери, освятившая политическую твердыню города, стоит уже главная православная святыня – Успенский собор – и другие, хоть и небольшие, но каменные храмы, богато украшенные иконами и фресками. Московские храмы расписывают Андрей Рублев, Даниил Черный. В Москве уже льют колокола, монастыри начинают играть роль и школы, и академии. Москва становится центром возрождения русской культуры, под крылом митрополита собираются все выдающиеся мастера – церковные люди (ремесленники, писцы, каменные здатели, древоделы и иные мастера, «каковы ни буди»), освобожденные от даней и пошлин, а митрополичий двор становится доброй школой для всякого художества и ремесла.

Начало XVI в. Сильно изменился облик Москвы. Перестроены Успенский собор и все обветшавшие первые каменные храмы на главной площади страны – Соборной, для чего привезены итальянские мастера (за время тяжких испытаний, нападений, смут и усобиц свои зодчие утеряли искусство строить большие храмы). Москва переустраивалась: итальянцы, лучшие строители крепостей в Европе, возводили новые стены Кремля вместо старых, разрушавшихся от времени и многих пожаров, местами залатанных деревом. Кремлевская крепость стала островом, окруженным водой: с одной стороны – Москвой-рекой, с другой – Неглинкой, со стороны Красной площади и торга – глубоким рвом, выложенным белым камнем и кирпичом. Ров наполнялся с помощью подземных ключей. Через ров и Неглинку к проездным башням Кремля построены подъемные мосты. Красивая и совершенно неприступная крепость. Московский Кремль ни разу никто не смог взять приступом. Итальянец Павел Иовий писал тогда о Москве: «Домы в Москве вообще деревянные, довольно просторные, с тремя комнатами: гостиной, спальней и кухней. При каждом доме есть свой сад и огород, в каждом квартале – своя церковь. На самом же возвышенном месте стоит храм Богоматери, славный по своей архитектуре и величине. Москва построена… в середине государства, ограждена реками, укреплена замком и по мнению многих никогда не потеряет первенства своего».

Санные гонки в Петровском парке. XIX в.

Панно «Принцесса Греза» (худ. М. Врубель) на фасаде гостиницы «Метрополь». Начало XX в.

Бал у князя Шаховского. Начало XX в.

Москва начала XXI в.

И вот подошел XVII век. Первый на Руси выбранный царь Борис Годунов видит задачи своего государства в глобальном масштабе. В 1600 г. как символ наступающей новой эпохи с надеждой на будущее небывалое возвышение Руси он достраивает до 81 м колокольню Ивана Великого, на столетия определившую силуэт Кремля и высоту всех строений в городе. Уже стоит каменная стена Китай-города вокруг посада, уже поставлен перед Кремлем собор Покрова что на Рву (Василия Блаженного) в память о покорении татарских царств Казанского и Астраханского, только что выстроена каменная стена вокруг Большого Посада, или Царева града, – Белый город, в виде подковы (символа счастья) с 27 башнями. Стены его были беленые, а внутри были слободы, свободные от налогов. Вскоре вокруг всех посадов был построен деревянный город – Скородом (скоро строили) – в виде почти абсолютного круга (символа идеала) диаметром 5 км. Деревянная стена вскоре сгорела, и вместо нее насыпали земляной вал со рвом. После смерти Годунова началась Смута, народ назвал это время Московской разрухой. В Кремле на царском дворе, в церквах и палатах стояли немцы и литовцы. Все палаты и хоромы были без кровель, без полов и лавок, без дверей. Однако XVII век готовил Москве нечто хуже Смуты – раскол русской церкви, а по существу, и всей России на два непримиримых лагеря…

Начало XVIII века. Правление Петра I. За прошедшие 100 лет Москва стала другой. Вид Кремля изменился: уничтожены подъемные мосты к проездным башням, а сами башни достроены шатрами. Кремль приобрел сегодняшний облик. В Москву из Европы проникли знания о барокко, и у нас оно трансформировалось в «узорочье», потом в «дивное узорочье», но этого Москве показалось мало, и родилось «дивное-предивное узорочье». Появились арки с подвесной гирькой, двойные кокошники, наборные колонки, кубышки, здания стали украшаться изразцами. Город уже вышел за пределы Земляного вала слободами: возникли Сокольники (где занимались соколиной охотой), Хамовники (где жили ткачи), Басманники (где выпекали хлеба особой конфигурации), Мещанская (польская, от слова «място» – город), Ямские слободы. Через Москву-реку уже выстроен каменный мост – очень красивый, но такой дорогой, что «дороже каменного» означало баснословную цену. Москва была еще, по существу, громадной деревней (на 16 358 дворов, по петровской переписи 1701 г.) с немощеными переулками, и только большие улицы назывались мостовыми, потому что были покрыты деревянными мостами из бревен. Среди такой деревенской обстановки златоглавый каменный Кремль казался сказочно красивым.

Со времени Петра начинается новая история Москвы. Разрушающиеся здания Кремля не обновляются, место расчищается в видах чистоты и красоты для устройства площадей и строительства зданий во вкусе нового времени. Один за другим исчезают памятники кремлевской древности.

В начале XIX в. Москва уже устойчиво воспринимается как вторая столица после европейского Петербурга. Об этом времени осталось гораздо больше свидетельств. Прошедший век Просвещения, «бабий век» правления императриц, блестящий век Екатерины с громкими воинскими победами и Пугачевским восстанием изменил Москву вместе со всей Россией до неузнаваемости. Место боярских палат заняли дворянские усадьбы в стиле классицизма, почти все деревянные оштукатуренные. Разобраны стены Белого города, на этом месте разбит первый в Москве бульвар – Тверской, любовь и гордость москвичей. В Москву переезжают удалившиеся от двора богатые вельможи, живут широко и вольно. Дают обеды, вошедшие в пословицу, танцуют на балах. При этом передвигаться по Москве пешком, особенно в дождливую погоду, было довольно затруднительно, поскольку тротуаров так и не было.

Москва была поразительно разнообразна. Наряду с великолепными дворцами – бедные домишки. Сады и огороды чуть ли не в центре города. Обилие церквей, больших и малых, архитектуры самой разнообразной. Нищие с котомкой под головой спокойно спали на ступеньках роскошных домов в Кремле и в Белом городе, не зная даже, кому эти дома принадлежат. Жили свободно, свободно говорили вдали от двора, хотя две трети населения Москвы составляли крепостные. В Английском клубе в разговорах о возможной войне хвалились, что Бонапарта на веревке приведут. При этом Москва очень любила французов и вообще иностранцев. Французов любили издавна за почти русскую беспечность. Молодежь читала главным образом французские романы, подражала французским обычаям и французской моде. Московские щеголихи согласны были втрое платить за все парижское. У дам вошли в употребление косметика и духи (одеколон появился после похода наших войск во Францию). Вошли в большую моду обмороки, «нервы».

Гостеприимство, хлебосольство москвичей того времени были прямо баснословны. У Василия Сергеевича Шереметева были постоянные завтраки, после которых подавалось до 30 саней, и гостей везли кататься по Москве. Чтобы соответствовать такому образу жизни, многие жили не по средствам. На обедах проматывали имения, а под старость зачастую жили в крайней бедности. В течение зимы, начиная со второй половины ноября, в Москве каждый день бывало 40 или 50 балов, на которых играло до 1300 крепостных музыкантов. Танцевали каждый день, не только на балах, но и на «завтраках с танцами». Многолюдство чрезвычайное, веселье бешеное.

На льду Москвы-реки проходили народные масленичные гуляния. Веселились без памяти, разоряясь на наряды, простой народ пил и буянил. Крещенское водосвятие 6 января справлялось с колокольным звоном, пушечной пальбой. Лед трещал от обилия народа. По окончании церемонии проходил смотр невест. Перед вереницей невест разгуливали молодые купчики, одетые в богатую новую одежду. На льду Москвы-реки устраивались бега – катанье в обгонку, одно из любимейших удовольствий москвичей.

Начало XX века. Не увидишь уже Неглинки: она забрана в трубу, нет и барских усадеб – вместо них строятся новые особняки, доходные дома, банки, кинотеатры, пассажи, гостиницы в новом, сказочной красоты стиле модерн. Серебряный век русской культуры, небывалый творческий взрыв во всех областях – поэзии, архитектуре, театре, музыке, науке, философии, живописи. В Москве уже создан Исторический музей, и она становится центром национальной культуры. Здесь рождается Художественный театр и знаменитая на весь мир система Станиславского. Купцы-меценаты строят церкви, больницы, богадельни, народные столовые, театры, собирают картины, книги, иконы; теперь они главные в городской думе и первые на театральных премьерах. А впереди – долгий XX век…

И вот уже пришел век XXI, когда-то казавшийся фантастически далеким. Время – вещь относительная. Кажется, что все было не так уж давно – Дмитрий Донской, Иван Грозный, Петр I, Пушкин… Интересно, как будут через несколько столетий описывать Москву начала XXI века? «Метрополитен имел уже… станций, только что было введено в строй Третье автомобильное кольцо, еще строилось Московское Сити…» А москвичи сегодня – какие они? Да, в сущности, такие же – и пожить широко не прочь, и в чудеса верят, и если уж любят – так без памяти…

Москва новогодняя
Ольга Никишина

Москва новогодняя – совсем особенная. Торжественная и нарядная, разгульная и задумчивая – она, как всегда, разная. Потому что она – Москва.

Дед Мороз Васнецов

Зимний вечер. Гостиная в доме Саввы Ивановича Мамонтова. Горят свечи, звучит музыка, оживленные голоса: идет генеральная репетиция «Снегурочки» Островского. Режиссер-постановщик – сам хозяин дома. В спектакле участвуют члены семьи и талантливая творческая молодежь: Поленов, Репин, Коровин, Врубель… На роль Деда Мороза Савва Иванович назначил Виктора Васнецова.

«Это было перед Рождеством, и решено было поставить „Снегурочку“. Нужны, конечно, декорации, рисунки костюмов и проч. Савва Иванович обратился ко мне, да, кроме того, под его вдохновляющим деспотизмом я должен был играть Деда Мороза. Что тут делать? Никогда ни на какой сцене я не игрывал – декорации и костюмы еще куда бы ни шло. Отнекиваться не полагалось, да как-то стыдно было. Ну, и играл Деда Мороза, и играл не один раз! После Мороза-то с тех пор, конечно, на сцену ни ногой.

…Рисунки одобрены, Савва Иванович весело подбадривает, энергия растет. Собственными руками написал я четыре декорации: Пролог, Берендеев посад, Берендееву палату и Ярилину долину. Писал я их опять и понятия не имевший, как пишутся декорации. До часу или до двух ночи бывало пишешь и водишь широкой малярной кистью по холсту, разостланному на полу, и сам не знаешь, что выйдет. Поднимешь холст, а Савва Иванович уже тут, взглянет явным соколиным оком, скажет бодро, одушевленно: „А хорошо!“ Посмотришь, и впрямь как будто хорошо. И как это удавалось – не поймешь. Должно быть, его же колдовством.

„Снегурочка“ удалась нам вполне. Царя Берендея играл даже сам Савва Иванович, и ставилась она у нас раза четыре… Кто видели, а особенно играли, те нашу „Снегурочку“, я думаю, никогда не забудут!» (из воспоминаний В. М. Васнецова).

Московские фейерверки

Фейерверки устраивались в Москве с начала XVII века, но особенно распространились при Петре I, который с 17 лет питал к ним большое пристрастие, лично изготавливал фейерверочные фигуры и с участием окружающих сжигал их ради развлечения. Позднее в Канцелярии главной артиллерии и фортификации существовала даже специальная лаборатория, занятая изготовлением фейерверочных огней. Огни были самые разные: «верховые» – летящие, «водяные» – плавающие, «низовые» – наземные ракеты, фонтаны, колеса, шутихи, свечи и многое другое. Предметом особого внимания была не только форма, но и цвет огней. В сочетании цветных огненных столбов, красных, зеленых и синих звезд возникала поистине живописная картина.

Существенную часть световой композиции составляла иллюминация: щиты-транспаранты с аллегорическими изображениями и фигурами, фигуры-фонари, обтянутые промасленным холстом, с картинами на стенах и источниками света внутри, беседки, арки, обелиски, статуи, украшенные плошками с горящим салом…

Новый год на Красной площади

В. Васнецов. Снегурочка. 1899 г.

А вот каким фейерверком встречала Москва 1749 год. Фейерверк изображал ворота. «У ворот, – написано в старинной брошюре, – сидит Москва в виде женщины в городской короне, на щит древнего герба опершись; смотрит на солнце и указывает рукою на город. Другою рукою ударяет себя в грудь „в веселии трепещущую../' С правой руки восходит год под образом младенца».

Новый новый год

Москва испокон веков славилась праздниками: их здесь любили и умели устраивать. Неудивительно, что и местом рождения новогоднего праздника, самого любимого в России, стала Москва.

«Год 7208-й не окончился, начался 1700 год», – рассказывает в записке «О торжестве, бывшем в Москве в 1700 году» сподвижник Петра I по книжному делу Федор Поликарпов. 7208 год от сотворения мира на Руси оказался на удивление коротким: всего три месяца. Дело в том, что именно с этого года византийское летоисчисление было заменено на летоисчисление от Рождества Христова (как это было принято в Западной Европе) – «лучшего ради согласия с народами европейскими в контрактах и трактатах».

Впервые Новый год русские люди должны были отмечать не 1 сентября, а 1 января. Указ Петра предписывал: «по большим дорогам и проезжим знатным улицам, знатным людям и у домов нарочитым духовного и мирского чину перед вороты учинить некоторые украшения из дерев и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых против образцов, каковые сделаны на Гостином дворе…»

Федор Поликарпов рассказывает, что по случаю этого торжества была литургия в Успенском соборе, троекратная пушечная стрельба и фейерверк на Красной площади, а «в знатных местах заделаны были ворота наподобие Триумфальных, украшенные иллюминациями с разными эмблемами и символами, среди которых чаще всего встречался «Янус двуглавый».

«Она плывет легендой из тумана…» Москва-река
Ольга Никишина

Напьются Яузой луга.

Потянет ягодой с Полянки,

Проснутся кузни на Таганке,

А на Остоженке – стога. Зарядье,

Кремль, Москва-река…

Д. Сухарев

Давно ли вы плавали по Москве-реке? А может быть, только думаете отправиться в это путешествие? Давайте помечтаем – разложим карту Москвы, посмотрим, откуда начать. Можно сесть на катер у Киевского вокзала, у Воробьевых гор, у Новоспасского монастыря; пристаней много – на любой карте Москвы все они обозначены.

А сегодня выберем Коломенское.

Отсюда Москва-река течет к селу Коломенскому и дальше – к Оке, Волге, Каспийскому морю. Долгий путь. Но мы поплывем в другую сторону – навстречу реке, к центру.

Садясь на катер, можно вообразить себя путешественником прежних времен. В старину дорог не прокладывали, ездили по рекам: летом на кораблях, зимой по льду. И путешествия эти были трудным и небезопасным делом; чтобы на них решиться, нужны были сила и отвага.

Сначала кажется, что плывем медленно. Берега являют картину непримечательную, но убегающая вода, чайки, ветерок настраивают на тишину, и душа начинает различать тончайшие отзвуки непривычных мыслей и чувств. Река поворачивает направо, еще направо, и неожиданно слева, как чудо, из-за поворота вырастают купола Данилова монастыря, а на другом берегу – кирпичная башня Старо-Симонова монастыря. Это ворота на древнейшем – водном – пути в Москву, где столбы – монастыри, а свод арки – небесная сфера. Пройдя через эти ворота, попадаешь будто в другой город: храмы, красивые дома, ухоженные улицы. В старину по реке далеко разносился звон сотен колоколов, и путники заранее готовились ко встрече – с Москвой, с Кремлем.

А справа уже плывут купола Новоспасского монастыря. За мостом слева река соединяется с Водоотводным каналом, проложенным при Екатерине по древнему руслу Москвы-реки, чтобы уберечь столицу от наводнений. Однако паводки укротить не удавалось.

Самым разрушительным было наводнение 1908 года. Тогда вода поднялась на 9 метров! Москва-река, Яуза и Водоотводный канал слились в единое русло шириной в полтора километра. «Вся площадь между рекой Москвой и Водоотводным каналом представляла собой картину потрясающую, но удивительной красоты, – вспоминал позже московский вице-губернатор Владимир Джунковский. – „Болото“ превратилось в настоящее бушующее море. В воде отражались огни фонарей и квартир, расположенных во втором этаже. В первых была абсолютная темнота. Особенно красивая картина была вечером между мостами Каменным и Москворецким, возвышавшимися над сплошной водной поверхностью. В воде ярко отражались освещенные электрические фонари обоих мостов, а по линии набережных почти над поверхностью воды горели газовые фонари, от которых виднелись только верхушки. Кое-где виднелись лодки, наполненные пассажирами с горящими свечами в руках: это возвращались богомольцы из церквей… На Павелецком вокзале вся площадь была залита… Последний поезд отошел с большим трудом: колеса не брали рельсов, наконец, подав поезд назад, с разбега удалось поезду двинуться, и он, рассекая воду, подобно пароходу, вышел на сухое место». Зато богатые москвичи получили новое развлечение: они плавали на лодках вдоль стен Кремля и воображали себя «венецианцами».

Полукольцо монастырей-сторожей – Спасо-Андроников, Новоспасский, Симонов, Свято-Данилов, Донской, Новодевичий – образовывало южный оборонительный пояс древней Москвы. Мирные обители в годы опасности становились военными крепостями, которых враг боялся и обходил стороной. И вот они все – здесь, на Москве-реке. Кроме Спасо-Андроникова: он на Яузе, и Донского – на сухопутных подступах к Крымскому броду, где всегда переправлялись через реку крымские татары, ехавшие к Кремлю. Константинопольский патриарх Иеремия II писал о Москве XVI столетия: «Кремль господствует над Москвою наподобие акрополя греческих городов… На краю горизонта и на крутых берегах реки этот благочестивый и воинственный град опоясывался рядом больших, защищенных валами монастырей, представлявших собою крепости, служившие для молитвы и для войны».

Третьяковскую галерею удалось спасти только благодаря предусмотрительности совета галереи: на хозяйственных дворах Третьяковки были заготовлены кирпичи, цемент и доски – на всякий случай. Когда начало заливать Лаврушинский переулок, здание обнесли кирпичной стеной, заложив ворота и калитки. Две роты саперов без устали надстраивали стену, удерживая воду. Тем временем служащие галереи переносили картины на верхние этажи. Так Третьяковке удалось продержаться до тех пор, пока вода не начала спадать.

В XX веке вокруг Москвы построили систему водохранилищ, а в самом городе – сеть подземных коллекторов, реку укрепили гранитными стенками. Паводок «приручили», и наводнения стали преданием…

Рукав обводного канала уходит влево, а справа появляется высотный дом на Котельнической набережной, и сразу за ним в Москву-реку впадает Яуза, потому место это называется Заяузье – от Кремля за Яузой.

Чуть выше устья Яузы некогда располагалась оживленная пристань; отсюда вдоль реки до Кремля, до Боровицкого торга шла знаменитая улица Великая сквозь Кремлевскую и Китайгородскую стену.

Это место самого любимого в народе святого – Николы. По соседству, в Мокринском переулке Китай-города, где была гостиница «Россия», стояла церковь Николы Мокрого, в ней корабельщики молились своему покровителю Николаю Чудотворцу. Когда на месте пристани в XVIII веке построили величественный дворец – Воспитательный дом для сирот и подкидышей, задуманный как остров для «воспитания и обучения новой породы людей – благородного российского юношества», – Никола стал гением этого места. Ведь на некоторых иконах (как, например, в Софии Киевской) он изображается с ребенком, принесенным водами потопа к храму. Дом встал здесь на своем месте: судьба, как волна, несла младенцев к порогу дома-острова.

Против Воспитательного дома и точно против устья Яузы стоит еще один Никольский храм – высокий храм Николы Заяицкого. Воспитательный дом и храм Николы Заяицкого – вторые ворота на пути к Кремлю, здесь путешественников встречает сам Никола.

Неторопливое движение по реке внезапно обернулось неудержимой стремительностью: едва успеваешь заметить восстановленный фрагмент китайгородской стены. С реки все видится нереально прекрасным, особенно Красная площадь и храм Василия Блаженного, как драгоценность на открытой ладони. И сразу – Кремль, «ограда, полная святынь».

Случилось же когда-то это чудо: маленькое княжеское поселение на высоком холме над рекой стало расти, набирать силу и сделалось сердцем целого народа! Здесь, на Боровицком холме, начиналась Москва. «На сем месте созиждется град превелик, и распространится царствие треугольное, и в нем умножатся различных орд люди».

Река связывает нашу лоскутную, сотканную из разных наречий, красок, эпох Москву воедино. Стежок за стежком, петляя, сшивает ее княжеские одежды, возвращая ей неразрывность бытия. Неснесенный храм Василия Блаженного, уцелевшие соборы Кремля, не затопленная наводнением Третьяковская галерея… Вся Москва нанизана на эту нитку, как родовое драгоценное ожерелье.

Поившая своей волною

Давно минувшие века,

Там вьется светлой полосою

Смиренная Москва-река…

П. Вяземский

Напротив Кремля – Замоскворечье. На опасной из-за разлива рек, из-за орд кочевников земле поселился сначала военный люд – стрельцы, казаки. Когда времена стали поспокойнее, сюда через реку перебрались торговые люди, и возник здесь особый мир, город в городе, – купеческая Москва, знакомая нам по пьесам Островского. Даже в конце XIX века, когда выросли внуки первых замоскворецких купцов, когда здесь появились первый в мире музей театра, Третьяковская галерея, Коммерческий институт, где читали лекции лучшие профессора, упрямые жители Замоскворечья, несмотря на увещевания столичного губернатора, почти напротив Кремля держали коров и лошадей и гоняли их по утрам на выпас.

Сразу за Боровицким холмом в Москву-реку впадает текущая сегодня под землей Неглинка. Это место можно увидеть, проплывая у Большого Каменного моста, построенного по-над бродом в конце XVII века, – первого постоянного моста через Москву-реку. Спустя сто лет мост заменили на новый, потом разобрали и его; наш Большой Каменный мост – третий по счету.

Слева проплывает серая громада Дома на набережной, загородившего от Кремля знаменитые палаты думного дьяка Аверкия Кириллова с тайным подземным ходом на другой берег в Кремль.

И вот уже справа храм Христа Спасителя, за ним начинается еще один город в городе – дворянская Москва, знакомая нам по русской литературе XIX века. Одноэтажные усадьбы с колоннами, отсутствие лавок и толчеи. Жизнь здесь текла тихо, спокойно. Гуляли дети под присмотром гувернеров-французов, выезжали барыни в парных санях с лакеем на запятках. Все очень знакомо по литературе. Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Тургенев – все русские писатели-классики из этих мест или очень хорошо их знали. А воду до середины XIX века жители дворянской Москвы брали из бассейна, в который ее накачивали прямо из Москвы-реки.

Котельническая набережная. Когда-то здесь, с подветренной стороны от Кремля, чтобы не чадить, на Москве-реке и Яузе стояли слободы мастеров: Котельническая, Гончарная, Таганская и Кузнецкая. Мастера, чья работа была связана с огнем – гончары, кузнецы-таганники, – селились вблизи воды. Отсюда нынешние Таганская площадь, Гончарная и Котельническая набережные.

В древности считали, что места слияния рек священны, а это особенно, ведь устье Яузы – главный перекресток речных дорог Москвы.

Когда-то Кремль стоял на острове, сейчас же с воды видно только одну сторону кремлевского треугольника. Прежде грозная крепость, проплывает справа Кремль – его некогда деревянные, потом белокаменные стены и башни, его соборы, терема, обросшие легендами, былями и преданиями.

К концу XIX столетия здесь появляются новые жильцы – профессора и учителя, судебные деятели, журналисты, врачи… Два таких человека построили себе дома на Пречистенской набережной, сразу за храмом Христа Спасителя. С набережной их толком и не разглядишь – слишком близко; лучше всего эти удивительные терема видны с реки. Они стоят здесь как персонажи былинной Киевской Руси, на месте древнего набережного села Киевец, основанного на дороге в Киев в XIV веке.

Один дом – картинная галерея Цветкова, познакомившего русскую публику с портретами Левицкого, Боровиковского, с картинами Тропинина, Веницианова, с русским рисунком, с рисунками Лермонтова.

Рядом инженер-путеец Перцов, страстно увлекавшийся искусством, построил «доходный» дом для художников – великолепный образец русского модерна, где они жили за символическую квартирную плату, а то и вовсе бесплатно. А в подвале дома устраивались шуточные вечера для артистов Художественного театра, там в 1908–1912 годах находилось знаменитое артистическое кабаре «Летучая мышь».

Слева – стрелка, здесь начинается Водоотводный канал. И вот мы уже проплываем под легким и изящным Крымским мостом, названным по древнему Крымскому броду. Его не спутаешь с другими. Мост висит над водой на цепях, перекинутых через металлические столбы – пилоны. За мостом слева – Парк Горького и Нескучный сад.

Впереди – Андреевский монастырь, Воробьевы горы, Лужники, Новодевичий монастырь… Но сегодня мы сойдем здесь и, может быть, повернем направо, не к аттракционам, а к старинным аллеям, глубоким оврагам, прудикам и спрятавшимся в деревьях домикам с колоннами одного из древнейших парков Москвы.

Фасад «теремка на набережной» проектировал Виктор Васнецов. Свою галерею Цветков передал в дар Москве

Построенный по эскизам художника С. Малютина дом Перцова похож на терем из русских былин: необычной формы крыша с мансардами, многочисленные балконы и балкончики (один, под золотым куполом, называется «Беседка царицы»), живописная цветная майолика фасадов со сказочными сюжетами, которые художник использовал и в оформлении интерьеров и мебели: встреча быка с медведем, Ярило и звезды, драконы, заяц и сова, птица Сирин

…Только от нас зависит, какой будет наша прогулка. Можно сесть на кораблик и, глядя на воду, отдаться магии ее переливов, мелькания чаек, провожать взглядом мосты и сойти на берег совершенно очарованным. Можно сверять свой путь с картой, читать названия набережных, мостов и переулков и сделать для себя множество открытий. А можно совершить по этому пути задушевную прогулку с лучшим другом, с которым можно ничего не говорить, но всем сердцем понимать, чувствовать то, что рядом, быть одним целым. Тогда Москва, ее история, ее красота станет частью судьбы.

«Удивление природы» – Воробьевы горы
Ольга Никишина

Облака – вокруг.

Купола – вокруг.

Надо всей Москвой —

Сколько хватит рук!

Воробьевы горы – самое высокое место в Москве. Пожалуй, только отсюда можно охватить взглядом весь город. Место это всегда притягивало людей. В древности здесь было языческое святилище финно-угорских и балтских народов. Позже, когда уже появилась Москва, это была одна из «поклонных гор» при подъезде к городу.

Воробьевыми горами это место названо по селу некоего попа Воробья. Купленное в XV в. у попа, оно переходило от одного великого князя к другому как особая ценность. Например, в завещании или дарственной указывалось: «Даю сыну своему город Москву с дорогами и селами, торгами и гостиными дворами. Да ему ж даю село Воробьево».

У великих князей московских, а позже царей здесь был загородный дворец, здесь они отдыхали, тешились соколиной охотой, чаще всего в соседних Лужниках, справляли семейные праздники, молились. Тогда и приближенные их могли отдохнуть: не нужно уже было целый день с раннего утра присутствовать в государевых приемных, где «стоя наешься, сидя выспишься». Алексей Михайлович, к примеру, назначал боярам и прочим чинам приезжать к себе «в поход» только по понедельникам, средам и пятницам.

Молчаливые горы видели многое. Здесь во время внезапного нападения крымских ордынцев в 1521 г. отец Ивана Грозного Василий III прятался в стогу сена. Все разорили и разграбили ордынцы: и дворец, и погреба, а великого князя не нашли, не пленили. Отсюда Иван Грозный смотрел на бушующее море огня во время страшного московского пожара 1547 г. и в ужасе каялся в грехах. В Москве тогда вспыхнул бунт. Оставшиеся без крова люди ворвались в Кремль, в Успенский собор, и растерзали там дядю государя по матери Юрия Глинского. После этого кинулись на Воробьевы горы, стали осаждать царский дом. В 1571 г. деревянная Москва опять горела, подожженная ханом Девлет-Гиреем, и в три часа выгорела вся. Иван Грозный бежал из столицы, а хан взирал на горящий город с Воробьевых гор.

Здесь росла березовая роща, посаженная Петром I. И сейчас еще видны березы у маленькой изящной церкви Троицы в Воробьеве. Эта церковь никогда не закрывалась. Когда в советские годы в Москве был запрещен церковный звон, колокола Троицы, находившейся до 40-х годов за городской чертой, слышны были рядом с Кремлем.

В XIX в. Воробьевы горы стали любимым местом гулянья москвичей. Здесь стояли два ресторана: один у кромки воды, другой на самом обрыве – знаменитый ресторан Крынкина, с террасой, с которой можно было любоваться городом. Желающим предлагалась подзорная труба – обозревать окрестности. Гостей в ресторанах всегда было много. К Крынкину любил приезжать Шаляпин. И всякий раз не мог удержаться и пел, стоя над обрывом и глядя на Москву, которая лежала перед ним как огромный многосвечник, с золотыми маковицами и луковицами своих сорока сороков, наполняя сердце восторгом. Еще летописцы называли здешние места настоящим сокровищем, «удивлением природы». «Таких мест едва ли какой из главных городов Европы имеет», – утверждал иностранный путешественник, гость старой Москвы.

А какой здесь песок – белый-белый! До того, как появилась в XIX в. промокательная бумага, его использовали в канцеляриях для присыпки письма, чтобы скорей высыхали чернила. Когда снимался фильм «Александр Невский», песок этот изображал снежные сугробы. Считают, что в древности это было дно океана, на которое тысячелетиями откладывались ракушечник и другие минеральные осадки. А потом дно стало сушей и вздыбились горы, обнажая накопленные временем дары.

С давних пор Воробьевы горы были форпостом в обороне Москвы – от ордынских ханов, потом от поляков в Смутное время. В августе 1812 года перед советом в Филях Кутузов целую ночь молился здесь в церкви Троицы, прежде чем принять решение оставить Москву. Здесь же был заложен первый храм Христа Спасителя в память о павших – между двумя дорогами: Смоленской, по которой французы победно входили в Москву, и Калужской, по которой они бесславно отступали. Через пять лет после победы, в 1817 г., состоялось торжество закладки храма, на которое собралась вся Москва. Был устроен временный мост через реку от лужниковских полей, и вся процессия во главе с царской фамилией шествовала сюда по этому мосту, как бы через реку времени в новую жизнь после победы.

Для автора проекта Карла-Магнуса Витберга храм стал делом жизни. Он задумал его состоящим из трех частей, которые символизировали бы тело, душу и дух человека. Нижний храм пропадал в горе, в дикой, необработанной природе, и дневной свет попадал в него из второго храма, проходя через прозрачный образ Рождества. На каменных стенах нижнего храма должны были быть навечно выбиты имена всех павших в этой войне, от полководцев до рядовых. Второй храм, над первым, в виде креста, был символом души, к нему вела колоннада со статуями ветхозаветных персонажей.

Вид на Воробьевы горы с университета

Самая грандиозная из московских высоток – МГУ им. М. В. Ломоносова

Проект храма Христа Спасителя на Воробьевых горах, предложенный Карлом-Магнусом Витбергом. Из-за особенностей грунта так и не был сооружен

Третий, самый верхний, ярко освещенный храм в виде ротонды был храмом духа. В нем не было ни образов, ни изваяний, только снаружи под колоссальным куполом он был окружен изображениями архангелов. Стометровой ширины лестница пятью террасами поднималась от реки к подножию храма, а сам пятикупольный храм должен был стать самым высоким и величественным сооружением в мире, благословлять и защищать отсюда, с горы, Москву. Москва должна была лежать как бы у ног храма Спасителя.

Из-за недобросовестности подрядчиков и сыпучего грунта строительство не было завершено. Гора на глазах сползала, осыпалась. Заложенный храм был разобран, Витберг несправедливо обвинен и сослан в Вятку, а новый храм возведен на новом месте.

Воробьевы горы всегда вдохновляли архитекторов на нечто грандиозное. Проектировался здесь монументальный спортивный Акрополь, напоминающий виды Рима, но из-за условий грунта работы были остановлены – кстати, ровно через 100 лет после прекращения строительства первого храма Христа Спасителя. Известно, что построенный в итоге на набережной храм Христа разрушили, чтобы построить на его месте символ нового времени – Дворец Советов. Удивительно, но сначала Дворец Советов проектировался молодыми архитекторами также именно на Воробьевых горах – в виде гигантской полусферы, напоминающей встающее над горизонтом солнце. Здесь начинающий архитектор Леонидов, который позже будет признан одним из самых талантливых архитекторов XX века, мечтал построить город прекрасного будущего и назвал его вслед за Кампанеллой Городом Солнца, в котором свободно парит над землей, послушный лишь воле стихий, Золотой шар-счастье, вестник Великого мира. Конечно же, эта идея не прошла, как и почти все проекты Леонидова, но какая красивая мечта!

Слово «храм» в XX веке стало немодным, к нему стали добавлять слово «бывший» – например, «бывший храм Василия Блаженного». Однако по смыслу здесь, на самом высоком месте, всегда стремились построить именно храм – храм спорта, храм государственности, храм Солнца. Но идея не проходила, как будто Воробьевы горы ждали своего часа… Здесь построили храм науки. Московский университет – особый мир, братство, живущее по каким-то своим, особым законам. Те, кому посчастливилось учиться в Московском университете, что называется, узнают друг друга в толпе.

Вообще-то об этих землях университет мечтал давно. Еще в 1776 г. его руководство обратилось с прошением к Екатерине II, объясняя, что студентам нужно иметь «место для прогулок и забав на чистом воздухе», а также ботанический сад, астрономическую обсерваторию, открытое место для практических геодезических и инженерных занятий. В то время нашелся и человек, готовый оплатить строительство: известный промышленник Демидов. Однако императрица не захотела отдать «царское урочище». И второй раз, уже при Александре I, просьбу повторили. И он тоже отказал, да еще и выговорил за «отменно странное обыкновение прожектировать на места, собственности высочайшего двора принадлежащие». Почти 200 лет мечтал о Воробьеве университет.

Все решилось в 1947 г., когда Москва отмечала 800-летие города. Сталин распорядился построить восемь высотных зданий – по количеству веков. По замыслу, они должны были напоминать кремлевские башни, а вся Москва, окруженная высотками, как бы становилась огромным Кремлем. Все высотные здания разные, как и башни Кремля, но составляют единый ансамбль. Архитектура всегда, со времен египетских пирамид, имела огромное воздействие на сознание людей. Московские высотки были задуманы как символ устремления вверх, символ значимости и грандиозности, символ переустройства мира. С 1947 по 1953 г. построили семь зданий и после смерти Сталина восьмое достраивать не стали (гостиница «Россия» – это его нижняя часть). Здание университета – самое грандиозное из восьми. Маленькая деталь: на здании МГУ установлены самые большие в мире часы, барометр и термометр.

…Здесь Москва-река делает излучину, как бы обнимая город. Отсюда, со смотровой площадки, в хорошую погоду видна вся Москва: Кремль и колокольня Ивана Великого, Новодевичий монастырь, Шуховская и Останкинская телебашни, все высотки. Нет уже сорока сороков, но есть она, наша Москва, со своей непредсказуемой русской душой. Она хранит древний огонь, дух единения и гостеприимства. Когда-то Н. В. Гоголь сказал, стоя на Воробьевых горах: «Кто хочет понять Россию, должен посмотреть на Москву с этого места».

Московский модерн: греза об идеале
Ольга Никишина

Поварская, Спиридоновка, Никитская, Столешники… Таинственные особняки смотрят на нас из-за металлических оград с изящными коваными решетками, напоминающими крылья бабочки, волны моря или колеблющиеся стебли болотных растений. Каждый особняк излучает свою магию, каждый ярко индивидуален и волшебно красив.

На рубеже XIX и XX веков родился архитектурный стиль, который вскоре стал и стилем жизни. Это модерн, что значит «новый», «новейший». И хотя в стиле модерн строили и банки, и вокзалы, и доходные дома, именно в особняках он проявился со всей глубиной. Слово «особняк» – особенный дом, в котором живут особенные люди какой-то необычной жизнью, – словно отражает саму суть модерна.

Каждое здание рождается как архитектурный миф. Дом – мир человека, он подобен природе и живет по ее космическим законам. Модерн пронизан символизмом. В особняке обязательно есть внутренний центр. Обычно это лестница – символ непрерывного кругового восхождения. Она словно ствол мирового дерева, от которого на-разных уровнях отходят «ветви» – комнаты. Все центральное пространство пронизано светом, льющимся из необычной формы витражных окон. Окна не повторяются, меняя свою форму и размеры от этажа к этажу.

Дух огня и любви живет в роскошных каминах – мраморных, майоликовых, с изображением благородных рыцарей, волшебных фей, прекрасных задумчивых людей из зачарованного царства. Здесь нет места прозе жизни, мелочам быта. Быт одухотворяется, создается атмосфера покоя и возвышенности.

На глазах у москвичей город превращался в музей. Чтобы встретиться с искусством, не нужно было ходить в картинные галереи. Стены домов украшались прекрасными майоликовыми панно с изображением мифологических сюжетов, античных развалин. Архитектура давала образы цветов, которых мы больше не можем сорвать, живых существ, оставшихся в далеких былинных временах.

Среди рациональной и механистичной жизни модерн совершил невероятное: на краткий миг люди увидели мифологичность мира, в жизнь вошла ее величество Красота как вестник Идеала, и мир подчинился ее законам.

Музы модерна
Особняк Морозовой на Спиридоновке

«В комнату вошла Сказка тихими неслышными шагами. У нее было светло-серое платье, и на нем были нашиты серебряно-бледные листья. В рыжих волосах горела бриллиантовая звезда. Она ступала тихо и мягко, как бы пряча свое изящество в простоте. Это был верх аристократической естественности. И молодой дипломат запнулся на полуслове, и почва ушла у него из-под ног». Так писал Андрей Белый о Зинаиде Морозовой, жене известного мецената.

Во имя любви к этой необычной женщине Савва Морозов построил в 1893 году замок, какого не бывало в Москве. Готические башенки, стрельчатые окна, зубцы на стенах – от дома веяло тайной, духом средневековья. Никто не мог предположить тогда, что этот особняк – первый вестник зарождающегося в России архитектурного стиля.

Интерьеры в стиле модерн

Особняк И. А. Миндовского. 1903–1904. Архитектор Л. Н. Кекушев. Поварская ул., д. 44

Особняк 3. Г. Морозовой. 1893. Архитектор Ф. О. Шехтель. Ул. Спиридоновка, д. 17

С. Т. Морозов

3. Г. Морозова

М. П. Рябушинский

Т. Ф. Рябушинская

Особняк С. П. Рябушинского. 1900–1902. Архитектор Ф. О. Шехтель.

Ул. Малая Никитская, д. 6

Дом П. Н. Перцова. 1905–1907. Архитектор С. В. Малютин. Пречистенская наб., д. 35

Зинаида Григорьевна Морозова была незаурядным человеком. В юности она работала на морозовской фабрике. Савва Тимофеевич увез будущую жену в этот дом от мужа, своего двоюродного племянника. Вскоре авторитет Зинаиды стал столь высок, что с ее мнением считались сильные мира сего, творческая элита прислушивалась к ее умным и тонким замечаниям. В этом особняке-замке царили Любовь и Весна.

Второй хозяйкой этого особняка стала в 1909 году Татьяна Рябушинская. Ее, балерину кордебалета, дочь капельдинера Большого театра, увез в этот дом Михаил Рябушинский, и тоже от мужа – полковника. Вопреки всем обычаям, он женился не на представительнице предпринимательского круга, а – по страстной любви – на признанной московской красавице и одной из самых остроумных дам Москвы Татьяне Фоминишне Примаковой. Волшебный особняк на Спиридоновке продолжал жизнь Острова Любви среди бурных событий начала нового века.

Нравится ли вам хайтек? Поговорим о новой эстетике
Ольга Никишина

Вы заметили, что Москва как-то незаметно и вдруг на наших глазах превратилась в строительную площадку? Столько в Москве не строили, наверное, лет сто – с тех пор, как на рубеже XIX и XX веков неожиданно пришел и так же стремительно покинул нас блистательный модерн, превративший город в миф, а москвичей – в со-творцов новой художественной реальности.

То время не было, да и не могло быть долгим. XX век поставил новые, демократические задачи. Появился конструктивизм, потом сталинский классицизм, потом утилитаризм. Сейчас жизнь стремительно меняется, и новый процесс требует новых архитектурных форм. Обособившись в XX веке от мира, в конце столетия мы вновь вошли в общее архитектурное пространство, и, как в любом крупном городе Европы или Америки, в Москве царит «постмодернизм», то есть «то, что после модернизма».

Каковы же черты новой архитектуры? Прежде всего, она не самодовлеет, как это могло бы показаться. Она внимательна к миру, она обращается ко всем жителям Земли и к отдельному человеку. Огромные сверкающие плоскости сине-зеленого стекла будто разговаривают с космосом или океаном. Однако этим зданиям, несмотря на яркость и фееричность, свойственен контекстуализм – стремление встроиться в контекст города. Здания банка в Даевом переулке и банка «Лукойл» в Звонарском переулке даже получили специальную премию за встроенность в среду (необычен проект в Звонарском переулке – среди трущоб, выселенных жильцов и бомжей, в атмосфере Садового кольца 90-х годов).

Новая архитектура обращается к опыту человечества, перекликается с предыдущими стилями. Вслед за барокко, она играет со зрителями, ломает стереотипы, удивляет и пробуждает мысль. Например, вызывающий столько разногласий комплекс «Охотный ряд» напоминает нам о давно забранной под землю Неглинке, хотя вода там, конечно, течет водопроводная (кстати, вначале были трудности с настоящей Неглинкой, которая пыталась выйти из подземных берегов и затопить строительство). Огромный глобус, кажущийся неподвижным, вращается, делая один оборот за сутки. Это первый московский магазин, ушедший под землю. Обычно никто не обращает на это внимания, но в обзорных лифтах диктор на разных этажах сообщает: «девятнадцатый век», «восемнадцатый век», «семнадцатый век». Действительно, каждый этаж стилизован под свое время, и публика мгновенно перемещается из столетия в столетие.

Церковь Казанской Божией Матери на Октябрьской площади и Ассирийская церковь на Шарикоподшипниковской улице, галерея «Актер» на Тверской с мостиком над «прудом», Сбербанк на ул. Вавилова, вызывающий образ элеватора, куда можно засыпать много денег, – строится много.

Новый стиль предлагает интересные проекты жилых домов. Дом-яйцо (мастерская С. Б. Ткаченко) символизирует начало тысячелетия – все начинается с яйца. Дом-окно (мастерская академика архитектуры Ю. П. Платонова), проект для площади Гагарина, – символ прорыва в новые времена и пространства. Все это грандиозные проекты, сравнимые по резонансу с Эйфелевой башней.

Что-то в новой архитектуре кажется парадоксальным, с чем-то трудно согласиться. Например, классицизм научил нас, что колонн может быть только четное количество, чтобы оставался проход посередине. Новый же стиль допускает нечетное количество колонн.

Среди множества направлений постмодернизма самым ярким, возможно, является хайтек, то есть стиль высоких, космических технологий. Здания, построенные в этом стиле, лаконичны и очень эффектны. Качество работы высочайшее. Много стекла, конструкции делаются обнаженными. Детали прорисовываются четко, нет ничего лишнего. Для создания композиции используется минимальный набор средств. Хайтек показывает красоту, идеальный образ инженерных сооружений и промышленных зданий, сообщая им сияющую таинственность.

Москва всегда была рада всякой новинке, и хайтек быстро освоился на ее почве. Следы его видны повсюду. Всем торговым сооружениям, вплоть до маленьких палаток, придается приличный вид.

Однако, возможно, самое значительное сооружение выросло на Кутузовском проспекте за памятником Багратиону: торгово-пешеходный мост «Багратион», а перед ним высокое офисное здание, «Башня 2000», – вход в Москву будущего. Это первый закрытый мост в Москве, он перекинут через Москву-реку и соединяет Кутузовский проспект и Краснопресненскую набережную. Мост, в духе новой архитектуры, играет с посетителями, предлагая новый аттракцион: движущийся тротуар – трава-латор, дающий ощущение полета. Отсюда открываются прекрасные виды. Летом можно подняться на верхнюю часть моста, стилизованную под теплоходную палубу.

Пока еще мост ведет к пустой строительной площадке, на которой запроектирован новый деловой центр столицы «Москва-Сити» на Краснопресненской набережной, задуманный как связующее звено между Лондонской и Токийской биржами. Как он будет выглядеть, можно увидеть на макете, расположенном на другом конце моста. На это, право же, стоит посмотреть: напоминает фантастический замок в окружении парков. На архитектурной выставке на ВВЦ прозвучало, что образ Сити навеян древним Московским Кремлем, и расположены они на прямой линии: Кремль – Храм Христа Спасителя – Сити.

Мост к комплексу «Москва-Сити»

Дом-окно на площади Гагарина (проект). Как сказал его автор Ю. П. Платонов, здание «следует в ассоциациях строю православной иконы, трактованной в пространственной композиции»

Торговый центр «Наутилус» перенял свое название от бывших здесь торговых книжных рядов. Здание действительно вызывает ассоциации с подводной лодкой и капитаном Немо

Комплекс «Охотный ряд» – первый московский магазин, ушедший под землю. Огромный глобус вращается, делая один оборот за сутки

Здесь будет построена станция метро «Международная», новый скоростной транспорт на магнитной подушке свяжет центр с аэропортами «Домодедово» и «Шереметьево», вырастет здание Евровокзала.

В стиле хайтек строятся в основном банки, торговые комплексы, офисы. Реалии нашего времени таковы, что пока только они могут позволить себе такие здания. Что ж, искусство архитектуры разговаривает с нами на доступном языке. Но что оно нам говорит? Может быть, вырывает из круга привычных повседневных забот и, отражая небо, приглашает в зазеркалье космоса?

Да, пожалуй, бывала в истории человечества и более духовная архитектура. Но ведь архитектура отражает весь комплекс представлений общества о мире. Каковы мы, таковы и наши дома. Плоха или хороша современная архитектура, что она даст миру, какая ей суждена судьба – рассудит время. Это то, что останется после нас на улицах Москвы. Мы же видим в ней то, что хотим и что можем увидеть. Она словно говорит нам в это время смятения, когда рушатся старые принципы: «Посмотрите, как много вы знаете, какие сложные и красивые вещи вы умеете делать. Теперь вам надо решить, куда идти дальше».

Театральная Москва
Татьяна Чамова

Рождение – всегда чудо. Рождение театра, который сам по себе есть тайна и волшебство, – это чудо в квадрате. Российский театр родился в Москве. Он стал ее гордостью, любимым детищем, отрадой сердца и вдохновением души. Как и когда это произошло?

В Кремле есть один дворец, которому недавно исполнилось 650 лет. Дворец этот не поражает величественными формами, но судьба у него было особенной – он стоял для радости. Его так и называли Потешным. И дворец и название сохранились до нашего времени, а дорог он нам тем, что был в нем первый на Руси театр.

Еще при царе Михаиле Федоровиче скоморохи представляли здесь «смехотворную хитрость» – небольшие театральные пьесы и кукольные комедии собственного сочинения. Скоморохи закрывались кругом холстом, а над их головами куклы выделывали разные фарсы. Комедиантов, с которыми Москва смеялась и плакала на площадях и базарах, царь пригласил в Потешный дворец.

В Потешной палате хранилась разная потешная рухлядь, костюмы, музыкальные «стременты», цымбалы и органы. Здесь же находились шуты, гусельники, скрипотчики, бахари – сказочники, домрачеи – песенники.

При Алексее Михайловиче потешные представления превратились уже в настоящие пьесы, а после женитьбы его на молодой веселой царице разные забавы во дворце умножились. Театральные потехи во дворце продолжались до времени Петра I, который приказал построить для них отдельную «комедийную храмину» на Красной площади.

По примеру царей знатные бояре и дворяне устраивали театры в своих усадьбах: одни – чтобы не отстать от моды, другие – по велению сердца.

…Середина XVIII века. Именно Москва и Московская губерния стали местом сосредоточения частных театров. Есть любопытные статистические данные: оказывается, в это время в России действовали 173 частных театра, а из 103 городских театров 53 приходились на Москву. К числу лучших относились домашние театры просвещенных и богатых вельмож – графа А. Воронцова, князя Н. Юсупова, графов Шереметьевых.

Для князя Николая Петровича Шереметьева театр стал мечтой, осуществлению которой он посвятил всю жизнь, отдал свое сердце. В его подмосковном селе Останкино родился великолепный театр, созданный по образцам новейших для того времени парижских театров с использованием хитроумных механизмов, изображающих, например, «грозу» с изменением цвета неба, корабль, движущийся тремя способами, «Славу», которая величественно опускается и поднимается при помощи тамбура при появлении Божества. Эти механизмы позволяли создавать яркие сказочно-фантастические представления на мифологические сюжеты. После спектакля партер мог превращаться в бальную залу. Примыкавшие к театральному залу парадные апартаменты должны были выполнять роль театральных фойе. Одновременно в них размещались коллекции живописи, скульптуры, был устроен зал для физических экспериментов, кабинет натуральной истории, библиотека, арсенал. Граф Шереметьев не жалел сил и средств на обучение актеров своей труппы, привлекал выдающихся актеров-учителей из Европы, Петербурга и Петровского (Большого) театра Москвы. Актеры из театра в Останкине впоследствии пополнили труппы Императорских театров.

Большой театр, восстановленный в 1856 году

Один из домашних театров

Петровский театр

«Золотой век» театра в Москве наступает с рождением Большого и Малого театров и созданием Театральной площади.

Царствование Екатерины II отличалось устроением грандиозных торжеств с театральными действами. Привилегию на постановку театральных зрелищ в Москве получает известный театрал, губернский прокурор князь Петр Урусов. Вместе с механиком англичанином Медоксом Урусов начинает проектировать первое в Москве общественное здание театра. Москва ждет. И вот наступил этот памятный зимний вечер – 30 декабря 1780 года. Петровский театр – свое название он получает по улице Петровка – был открыт прологом «Странники», специально сочиненным для этого случая.

22 октября 1805 года из-за оплошности гардеробщика Петровский театр сгорел дотла. Москва пережила настоящую трагедию.

Едва отзвучали раскаты Отечественной войны 1812 года, еще не успела скрыть следов страшных пожарищ Москва, как объявили конкурс на здание Петровского театра. Проект выигравшего его архитектора А. Михайлова был осуществлен (с немалыми изменениями) известным московским зодчим Осипом Ивановичем Бове.

Технически это была очень сложная задача. Петровский театр стоял на топком берегу реки Неглинной, которая пересекала современную Театральную площадь. Еще в 1789–1791 годах Неглинная была переведена из естественного русла в специально сооруженный канал. В 1817 году площадь определили в ее нынешних очертаниях и одновременно заключили Неглинную в трубу. А накануне открытия нового Петровского театра, который москвичи стали называть просто Большим, были уничтожены остатки земляных бастионов Петра I на месте нынешней гостиницы «Метрополь». Землю от них использовали, чтобы подровнять и значительно подсыпать площадь. Театр должен был иметь достойное обрамление, теперь именно он определял планировку всей местности.

Сбывалась и мечта архитектора Осипа Ивановича Бове – в Москве рождалась Театральная площадь. Через год после открытия нового Большого на площади появился водоразборный фонтан; через девять лет фонтан был украшен скульптурой «Играющие дети».

Очередное испытание ждало Театральную площадь в 1853 году: Большой театр сгорел, причина пожара осталась неизвестной. От великолепного здания Бове уцелели лишь колонны портика и фрагменты стен. Почти сразу после пожара объявляется конкурс на проект восстановления театра, в котором победил Альберт Кавос, главный архитектор императорских театров. 20 августа 1856 года Большой театр открыл свои двери для публики. Вся Москва пришла на Театральную площадь, ревниво сравнивая погибшее здание с новым. Хотя сходство было налицо, но и различий было достаточно. Здание театра стало значительно больше, превзойдя знаменитые итальянские театры. Появился еще один большой фронтон, на фасаде были сделаны окна. Была установлена знаменитая ныне скульптура: Аполлон, управляющий квадригой и держащий в руке лиру. Автор скульптурной группы – Петр Клодт, создатель знаменитых скульптур на Аничковом мосту в Петербурге.

В то же самое время, когда был объявлен конкурс на лучший проект для Петровского театра, рядом рождался еще один театр – Малый. Своим появлением он обязан «человеку из публики» – Василию Васильевичу Варгину. Побывав с русской армией в Париже, купец Варгин был очарован театром и захотел построить в Москве нечто такое, что было бы похоже на Пале-Рояль. На углу Петровки он выстроил дом с концертным залом. Позднее этот дом был перестроен архитектором Бове в театр.

До 1824 года балетно-оперная и драматическая труппа Императорского Московского театра была единым целым: один и тот же артист мог участвовать в спектаклях разного рода. И в дальнейшем, после разделения труппы, связь между Большим и Малым театрами не прерывалась. Долгое время театры даже были соединены подземным ходом. Продолжалось и взаимопроникновение жанров.

На пороге нового века рождается новый театр.

МХАТ. Он родился в 1898 году, в преддверии нового века. Русское общество уже устало от еще недавно модного «нигилизма», вместе с чеховскими сестрами стремилось к какой-то другой жизни. Нужен был новый театр. О нем мечтали два человека: известный промышленник, меценат, режиссер и актер К. С. Станиславский и известный драматург В. И. Немирович-Данченко. Они давно искали друг друга. Встретились в ресторане «Славянский базар» для переговоров о будущем театре, проговорили весь день, всю ночь и следующее утро. Они создали особенный театр, который стал явлением мирового уровня.

Всем известна эмблема Художественного театра – чайка. Театру пришлось за свой символ бороться. Впервые «Чайку» ставил Александринский театр, и спектакль не имел успеха. Для Чехова это была катастрофа, болезнь его обострилась, он мог не пережить второго провала. Участники спектакля понимали, что должны добиться триумфа, должны завоевать публику, гореть и зажигать сердца, иначе они убьют Чехова, которого очень любили в театре. После окончания спектакля наступила тишина, а потом зал взорвался аплодисментами и криками восторга. Успех был ошеломляющий. Чехову послали подробную телеграмму.

Прошло время. На пороге нового тысячелетия в Москве существует множество театров – больших и совсем маленьких, вполне академических и совершенно оригинальных. Чем Театр является для нас сегодня? Чем станет в будущем? Что он нам откроет? Время покажет.

Приглашение в парк
Ольга Никишина

Как в ворота чугунные въедешь.

Тронет тело блаженная дрожь.

Не живешь, а ликуешь и бредишь

Иль совсем по-иному живешь.

Человек всегда создавал свой мир на земле, свой «космос» – лучше или хуже, как мог. Но есть особый мир, дитя двух творцов – человека и природы. Это сады и парки. Они рождались как подобие Вселенной, как живая книга, по которой можно читать тайны мироздания. Высшее значение сада – Рай, Эдем. Здесь все символично: растения, их цвет и запах, птицы, садовая скульптура, тематика фонтанов, посвящения храмов и памятников, деревья, аллеи и пруды, – и значимо для тех, кто умеет видеть неочевидное.

На Руси сады, «вертограды», издавна были одной из самых больших ценностей. Образ сада в древнерусской литературе всегда встречается в высоком значении. Древнерусским строительным законодательством предусматривались обязательные разрывы между зданиями для устройства садов и запрещалось загораживать вид на окружающую природу. В старой Москве дома утопали в садах, и на улицу усадьбы выходили не фасадами, а садами, которые разводились не только для красоты, но и для пользы. Плод считался таким же красивым, как и цветок, – красив видом и вкусом.

Декоративные или увеселительные «красные» сады появились в Москве в XVII в. при царских дворцах в Кремле, Коломенском, Измайлове. В Кремле на крышах каменных зданий устраивались «висячие» сады с прудами, в которых били фонтаны («водометы») и плавала целая потешная флотилия. Сады эти находились рядом с Москвой-рекой, но гораздо выше, на крышах домов, и эта игра садов и воды создавала острое ощущение нереальности бытия, как бы побеждала в человеке чувство тяжести.

Сады были и школой. В великолепном голландском саду Крутицкого монастыря был построен особый павильон для ученых. В Коломенском под древними дубами маленького Петра учил Зотов. В Измайлове будущий император заводил потешный флот, учась строить настоящий.

Измайлово было особенно знаменито, даже в других странах. Здесь был устроен зверинец с медведями, леопардами и рысями. Здесь выращивались хлопок, шелковица, вызревали огромные арбузы и дыни. Здесь была царская пасека и круглый аптекарский огород, висели большие шелковые клетки для певчих соловьев и перепелов. В царских прогулочных садах понастроены были разные расписные «чердаки» (беседки), гроты, «вавилоны» (лабиринты) и «ключ, из чего вода бежит», то есть фонтаны, в которых вода текла из пасти зверей.

К сожалению, сохранились далеко не все знаменитые московские сады. Один из шедевров русского садового искусства, дошедших до нас, – это Кусково с его прелестными павильонами, мраморными статуями, обелисками, вазами, фонтанами, беседками, мостиками, прудами, ручьями и каскадами, горками, ажурными оградами. Каждый уголок удивляет, а в целом парк завораживает и не отпускает. С весны до осени во дворце дают музыкальные концерты. Одна стена зала состоит из окон, а другая – из зеркал, раздвигающих пространство, и парк как бы «входит» в помещение. Может быть, самое большое удовольствие от этих концертов – выйти в антракте в парк и пропасть, потеряться во времени, бродя по его аллеям и дорожкам. На второе отделение публика возвращается медленно и совсем другая.

Еще один нарядный и загадочный уголок Москвы, городок, как будто выросший за дремучими лесами, среди холмов и озер, – Царицыно. Это волшебный «готический» мир Прекрасных Дам и Благородных Рыцарей, где каждая аллея – Липовая, Глухая, Утренняя, Березовый проспект – вызывает особый настрой и дарит свои сюрпризы. И здесь также даются музыкальные концерты. Парки должны звучать. Так было со времен барокко и классицизма.

Каждый московский парк имеет свою историю и свой характер: Останкино, Архангельское, Кузьминки, Лефортовский парк, Нескучный сад, Александровский сад, Сокольники, сад Эрмитаж…

Постоять над гладью пруда, наблюдая с холма или мостика отражение плывущих облаков, посидеть на скамейке с книгой в прохладной тени, побродить по аллеям, шурша опавшими листьями и ведя с собой тихую беседу, – это те моменты счастья, которые дарят нам парки. Они приглашают нас в путешествие вне времени и пространства, в мир гармонии и вечных символов. Как старые любимые друзья, они не меняются, но… каждый раз новые.

Лефортово

Лефортовский парк – когда-то Головинский, принадлежавший сподвижнику Петра боярину Ф. Головину, затем Анненгоф в честь императрицы Анны Иоанновны – по размаху и красоте не уступал Царскому Селу. Именно здесь впервые предстала перед императрицей Елизаветой Петровной пятнадцатилетняя девочка, будущая Екатерина II.

Усадьба Кусково

Усадьба Архангельское

Парк в Лефортово

Кусково

Кусково создавалось графами Шереметевыми как увеселительная усадьба, с изысканными выдумками и затеями. В праздничные дни на дороге из Москвы стоял столб, приглашавший всех на веселье в Кусково. В одной роще парка гремела музыка, в других ставился балет, пел хор, а по вечерам вспыхивали фейерверки. Все становились участниками этой театрализованной феерии, попадая в особый, фантастический мир.

Архангельское

Архангельское, один из самых прекрасных русских парковых ансамблей, с любовью создавался Голицыными, а затем Юсуповыми. Красота Архангельского в любую погоду, в любое время дня и года приводила в восхищение всех, кто его видел. Карамзин писал: «Село Архангельское вкусом и великолепием садов своих может удивить самого английского лорда».

Назначайте встречи у фонтанов!
Ольга Никишина

Римский миф рассказывает, что нимфа Ювента была превращена Юпитером в фонтан, обладавший свойством омолаживать всех, кто в него погружается. Ювента почиталась на Капитолии вместе с Юпитером, что символизировало вечную молодость Рима. Вечная молодость – вот что несут в себе фонтаны. В европейском искусстве встречаются сюжеты, где старики изображаются входящими в фонтан, а выходят из него юношами и девушками, обнимаются и танцуют на глазах у Купидона, любителя фонтанов, ведь и сила любви возвращает молодость.

Всегда считалось, что родниковая вода, дар матери-земли, а также дождь и роса – дар небесных богов – имеют целебные свойства и являются формой божественной милости. Струи фонтана, вырываясь из земли и одновременно падая с неба, воплощают в себе сразу два эти дара – земли и неба – и дают дважды благословенную воду.

В Москве говоришь «фонтан» – подразумеваешь «ВДНХ»: знаменитые «Дружбу народов», «Золотой колос», «Каменный цветок». В крайнем случае – фонтан у Большого театра. А знаете ли вы, что их два? Видели ли вы второй, а точнее, первый, знаменитый, поставленный в 1835 году по проекту Витали, известного русского скульптора, академика, автора прекрасных скульптурных портретов Пушкина, Брюллова, но больше известного именно как создателя московских фонтанов? Красивейший из них был установлен на молодой Театральной площади. Чашу фонтана поддерживают путти – крылатые малыши, ангельские духи, с атрибутами четырех муз: Поэзии, Музыки, Трагедии и Комедии. У их ног – театральные маски. Фонтан этот часто изображали на старинных картинах и гравюрах в окружении водоносов и водовозов – ведь он долгое время был основным источником воды в Москве. Можно всю жизнь прожить в Москве и не увидеть его: фонтану не повезло, его заслонил Карл Маркс, ставший к нему спиной и лицом к Большому театру.

Фонтаны неизбежно становятся магическим центром пространства. Они мистифицируют; кажущаяся статика водной глади соседствует со стремительным полетом бьющей вверх струи воды, как бы нарушающей законы тяготения. Благодаря фонтанам скульптуры не только изображают движение, но как бы живут, участвуют в некоем действии.

Как у всего в мире, у фонтана есть свои циклы. Наступает вечер, и он меняется. Миллионы дневных солнечных брызг и игривых струй окутываются таинственным флером вечерней подсветки, маня и ускользая от взгляда.

Приходите вечером полюбоваться фонтаном на новой площади Европы перед Киевским вокзалом, рядом с пешеходным мостом через Москву-реку, похожим на ледяной замок или хрустальный дворец. В центре фонтана – подаренная Москве скульптура «Похищение Европы» бельгийского скульптора Оливье Стребля. Это настоящая водная мистерия! Вода стекает с одного яруса на другой сложными каскадами, между которых на разных уровнях в разных направлениях бьют струи – мощные и тоненькие; они будто танцуют сложный танец – приседают и встают на цыпочки, подпрыгивают и замирают, словно лебеди, исполняющие свой ритуал на воде – поднимая и опуская поочередно свои изящные шеи.

Плавающие фонтаны на Водоотводном канале

Фонтан у Большого театра

Фонтан «Похищение Европы» у Киевского вокзала.

Скульптор Оливье Стребель

«Космические» синий и зеленый цвета меняют друг друга, и вдруг вверх вырывается струя молочно-белая, с желтоватым отблеском, и шорох падающей воды аккомпанирует этому балету струй. Оторваться от этого зрелища невозможно. Обходя фонтан кругом, открываешь все новые картины, и взгляд по ступенькам ярусов поднимается к центру, где не всякий увидит Быка и Европу, но после секундного недоумения отдаешься ощущению порыва, движения вверх – то ли взметнувшейся волны, то ли коснувшейся воды птицы, то ли играющего на ветру паруса. И вдруг замечаешь, что ноги ступают по-другому, с носка, и приседают, как в старинном танце, и почему-то улыбаешься, не чувствуя холода и ветра. А обернувшись к знакомому до боли Киевскому вокзалу, замечаешь, что он, оказывается, красивый, прекрасно отреставрирован, и разглядываешь изразцовые изображения Архангела Михаила и Георгия Победоносца, и с благодарностью читаешь на входной двери вокзала надписи «Добро пожаловать» и «Счастливого пути». Вот что делают с нами фонтаны!

А видели ли вы фонтаны на Болотной площади – возле Третьяковки, у горбатого мостика рядом с памятником Репину? Без особенных затей – бьющие из воды струи. Почему же с моста так трудно уйти? Так бывает иногда в старинном тихом городке солнечным полуднем. Время исчезает, и чувствуешь себя здесь и везде, сейчас и в вечности. Доверьтесь магии фонтанов, позвольте им возвратить юность вашей душе.

Фонтан на Пушкинской площади, «Натали и Александр» у Никитских ворот, «Поющий журавль» на Чистопрудном, фонтаны сада «Аквариум», фонтан на Цветном бульваре, цветомузыкальный фонтан в парке Горького, Калужский фонтан… – их много. Назначайте встречи у фонтанов!

Дополнительные материалы

Слово «фонтан» – от латинского forts, «источник». Фоне в римской мифологии – бог водных источников. На праздниках Фонса в источники бросали цветочные гирлянды и украшали колодцы.

У разных народов источник – символ космического центра, Духа Божьего, очищения, вдохновения и знания. По христианской и исламской традиции, место источника – в центре рая, у корней Древа Жизни, от которого течет поток в четырех основных направлениях. В скандинавском мифе бог Один отдал свой глаз, чтобы испить из источника знаний, вытекающего из земной оси, древа Иггдрасиль. В соответствии с греческой орфической традицией, обойдя источник забвения и испив из источника памяти у входа в Гадес, можно получить бессмертие.

* * *

Когда-то в монастырских садах на перекрестье аллей ставился фонтан, символизировавший собой жертвенную жизнь Христа. Светские фонтаны могли иметь или не иметь явное посвящение, но они непременно имели символическое значение, выраженное в стиле. Фонтаны барокко «играли с водой, как султан со своими драгоценностями». Они должны были изумлять, поражать, оглушать шумом. Они грохотали, звенели, пели благодаря специальным музыкальным органам. В фонтанах же Ренессанса журчание воды, бег воды должны были призывать к размышлению.

Музеи Москвы
Татьяна Чамова

Музеи Москвы – это особый мир, ведь он так не похож на мир нашей повседневной жизни. В этом мире свой ритм, свои законы, своя жизнь. Эта жизнь вдохновлена музами.

Понятие «музей» в Древней Греции означало место, посвященное музам, храм муз. Первые музеи возникли там, где произведения искусства постепенно сосредотачивались в храмах, священных рощах, дворцах, домах собраний.

Систематическое коллекционирование памятников искусства началось в XV в. и широко распространилось в XVI–XVII вв. в Италии, потом во Франции, Англии и Германии. Коллекции принадлежали частным лицам: королям, феодалам, купцам. Первая Кунсткамера возникла в XV в. в Западной Европе.

В Москве первыми музеями, хранившими реликвии и раритеты, были ризницы монастырей и церквей, а в Кремле – Оружейная палата, которая уже в XVII в. имела своего рода экспозиционный зал.

С XVIII в. получили распространение частные коллекции («Музеум трех царств природы» П. Г. Демидова, Русский музей П. Ф. Карабанова, собрания А. И. Мусина-Пушкина, М. П. Погодина и др.) и «натуральные кабинеты» учебных заведений в Московском университете: Минеральный кабинет (1759), Кабинет натуральной истории (1791), ставший потом Зоологическим музеем, Минцкабинет (1806).

В 30-50-х гг. XIX в. появились первые проекты общедоступных музеев 3. А. Волконской, А. А. Добровольского, Е. Д. Тюрина, многие музеи приобрели статус публичных (Оружейная палата – в 1858 г.).

Значительным культурным событием Москвы стали перевод сюда Румянцевского музея (1862 г.; был размещен в доме Пашкова) и проведение всероссийских выставок, экспонаты которых послужили основой для создания ряда музеев, например Политехнического и Исторического, Музея антропологии Московского университета, Музея народного искусства.

В XIX – начале XX в. частное коллекционирование приобрело общественно значимый характер. Многие владельцы преобразовывали свои коллекции в музеи, доступные публике (кн. С. М. Голицын, В. А. Кокорев, И. С. Остроухов и Боткины), передавали их публичным музеям и городу (П. М. Третьяков – Третьяковская галерея, 1892 г., А. А. Бахрушин – Театральный музей). Значительную роль в создании музеев играли Московское общество испытателей природы при Московском университете (1805), Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете (1863), Московское археологическое общество (1864).

Со второй половины XIX в. доминировали специализированные музеи, появились первые мемориальные квартиры – Л. Н. Толстого, «Чеховская комната» в Румянцевском музее, Н. Г. Рубинштейна при Московской консерватории. К 1914 г. в Москве было более 40 музеев.

Музеи вели большую просветительскую и научную деятельность, организовывали передвижные выставки, народные чтения, публичные лекции, литературные и музыкальные вечера, снабжали наглядными пособиями школы. Некоторые музеи были бесплатными, например Третьяковская галерея.

В 20-30-х гг. в старинных усадьбах Москвы и Подмосковья создаются музеи – Кусково, Останкино, Архангельское. В 50-60-х гг. основываются военно-исторические музеи – Центральный музей Вооруженных сил, Бородинская панорама.

Сейчас в Москве около 110 музеев, и чтобы просто познакомиться с их экспозициями, потребуется целый год. Многие музеи Москвы сейчас переживают второе рождение – реконструируются залы, по-новому представляются экспозиции. Очень частым явлением стали вечера и концерты. Музеи словно оживают, стряхивают «пыль веков» и обращаются к тем, кто открывает их двери.

Исторический музей

Создателем первого и пока единственного Российского Исторического музея был Иван Егорович Забелин. Личность удивительная, таких на Руси называли самородками. Бедняк, получивший 5 классов образования, рано потерявший родителей воспитанник Сиротского дома, Забелин стал автором 250 книг, множества статей, доктором русской истории, почетным членом Петербургской Академии наук, главой первого национального исторического музея в России.

«Нельзя делить Русь на столетья механически, Русь есть живое, образное пространство», – говорил Забелин. Чтобы понять историю, важны не только раритеты и сокровища, важна каждая мелочь, которую можно назвать «хламом». В нем Забелин мог отыскать золотое зерно, через которое можно возродить связь поколений, извлечь уроки в настоящем.

Для создания облика музея была созвана специальная комиссия, в которую вошли архитекторы В. О. Шервуд и

А. А. Семенов. Было выбрано лучшее место – Красная площадь, а само здание архитектурно отражало черты русского зодчества XVII в.

Сейчас в музее множество разных отделов, где собраны памятники славяно-русской и греческой письменности, новгородские берестяные грамоты, первые русские печатные книги, шедевры русского, западноевропейского и восточного ювелирного искусства. Уникальна коллекция тканей и костюма, мебели XVI – начала XX вв., деталей древнерусского интерьера и обстановки усадеб XIX в. Среди собрания отдела оружия есть вещи, имеющие мемориальную ценность: сабли Д. Пожарского и Наполеона, палаш Скопина-Шуйского и другие вещи – свидетели событий, оставивших след в нашей истории.

Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина

Мысль об устройстве «Эстетического музея» впервые зародилась в 20-х гг. XIX в. в кружке хозяйки литературно-музыкального салона княгини Зинаиды Волконской, мечтавшей о просветительской деятельности. Задуманный ею музей предполагалось посвятить античному ваянию.

Творцом Музея изящных искусств в Москве был профессор Московского университета Иван Владимирович Цветаев. Он посвятил ему 25 лет жизни и свое сердце. Марина Цветаева, его дочь, в своих воспоминаниях говорит о том, что они с сестрой называли музей «колоссальным младшим братом».

В Москве был создан центр общеевропейского и мирового искусства буквально на пустом месте (пустыре бывшего Колымажного двора), с пустым карманом (Цветаев – сын бедного сельского священника, учившийся исключительно на казенный счет). 25 лет он разрабатывал его программу, собирал коллекции, добивался территории в центре Москвы и лучшего проекта здания, искал единомышленников, обращался к правительству, частным лицам, терпел унизительные отказы, потому что «жаждал посеять в душе отчужденных от искусства сородичей семена художественной формы… раскрыть основные моменты воплощения художественного идеала человеческого гения».

Из 22 залов музея половина была отведена античным памятникам как основе, фундаменту всей западноевропейской культуры. Вторая половина залов демонстрировала главные моменты исторического развития восточного и западноевропейского искусства с древнейших времен до эпохи позднего Возрождения. Для Цветаева было важно, чтобы музей стал местом, где человек может составить себе цельное представление об этапах развития культуры. Были сделаны точные гипсовые копии античной скульптуры, работ Микеланджело, написаны копии живописных шедевров западноевропейского искусства.

Но Цветаев мечтал о подлинниках и сделал, казалось, невозможное – получил из Петербурга всемирно известную богатейшую коллекцию русского египтолога В. С. Голенищева. С этого момента Музей изящных искусств вошел в число первых музеев мира.

Третьяковская галерея

Этот музей русской живописи давно стал одним из символов Москвы. В Замоскворечье, в Лаврушинском переулке, стоит сказочный терем, построенный по проекту Виктора Васнецова, художника, который первым обратился к теме русской сказки.

Богатейший музей русской живописи – дар Москве от ее гражданина Петра Михайловича Третьякова (1832–1898), купца и промышленника, собирателя картин. Всю свою жизнь Третьяков посвятил созданию первой национальной картинной галереи.

Утвержденный проект Исторического музея. 1875 г.

И. Е. Забелин

И. В. Цветаев

Музей изящных искусств в Москве. Общий вид. 1912 г.

П. М. Третьяков

Третьяковская галерея

«Желая способствовать устройству в дорогом для меня городе полезных учреждений, содействовать процветанию искусств в России и вместе с тем сохранить на вечное время собранную мною коллекцию… приношу в дар всю мою картинную галерею», – писал Третьяков в письме, отправленном в Московскую Городскую Думу.

Сейчас Третьяковка – целый музейный комплекс. В него входят не только залы с экспозицией, но и Инженерный корпус с компьютерным центром, и здание старой церкви Николы в Толмачах.

Среди шедевров музея, в котором собрана самая крупная коллекция древнерусской живописи XIV–XVI вв., – иконы Дионисия, Симона Ушакова, Андрея Рублева. Искусство русских художников XVII–XX вв. – Репина, Врубеля, Айвазовского, Левитана, Шагала, Серова, Нестерова и многих других – представлено здесь во всем своем великолепии.

Музей археологии

В сентябре 1997 г. на Манежной площади открылся первый в столице Музей археологии. Он входит в состав Музея истории города Москвы. Работы по реконструкции площади, строительству комплекса «Охотный ряд» сопровождались археологическими открытиями. Горизонты культурного слоя, которые показывают исторический центр города, таят великое множество предметов истории. Впервые удалось реконструировать застройку целой слободы – стоявшего тут в XVI–XVII вв. стремянного стрелецкого полка.

Прошлое Манежной площади предстало в памятниках своей овеществленной истории. На виду у всей Москвы раскрывались террасы старых улиц, под пластами времени как бы возникали некогда стоявшие здесь торговые лавки, ремесленные мастерские, жилые здания.

Один из московских кладов

Раскопки на Манежной площади

Тысячи предметов земля возвратила истории. Самая крупная находка – архитектурный комплекс белокаменного Воскресенского моста конца XVI в., изображенного на многих древних планах (например, на Сигизмундовом чертеже 1610 г. мост опирается на семь каменных арок). Здесь, в Археологическом музее, можно увидеть и крупнейший в истории Москвы клад, в котором, например, оказалось 16 серебряных сосудов, изготовленных лучшими ювелирами России, Англии, Германии.

Подземная готика
Александр Чернышев

Столичный метрополитен – явление замечательное. В нем, как в зеркале, отразились последние 70 лет нашей истории. Понемногу, станция за станцией, линия за линией, создавалась та карта метро, которую мы видим сегодня в любом вагоне. Энтузиазм и новаторство 30-х и 40-х, размах и великолепие 50-х, типовые проекты 60-х и 70-х, хайтек 90-х – все это многообразие мелькает за окнами вагонов.

Не стоит, пожалуй, недооценивать значение подземной архитектуры в нашей московской жизни. (Сразу оговорюсь: метро в других городах наверняка столь же интересно, но сегодня речь о юбиляре.) Я, к примеру, в среднем минимум час в день провожу в метро. Как, наверное, многие. И когда после нескольких минут грохота и темноты за окнами появляется станция – это сродни маленькому приключению. Или чуду – во всяком случае, в детстве это воспринималось именно так.

В Индии перевоплощение души из жизни в жизнь через порог смерти сравнивают с путешествием на поезде, когда просыпаешься только на остановках, а на перегонах спишь. Метро в этом смысле еще более яркая метафора. И мне хочется рассказать о нескольких особенно удавшихся воплощениях души Московского метрополитена.

Какие станции метро самые красивые? Некоторое время назад среди своих знакомых я провел опрос на эту тему. Статистика набралась не ахти какая, но выводы сделать можно. Первые пять мест заняли «Маяковская», «Новослободская», «Площадь Революции», «Кропоткинская» и «Автозаводская». Самое удивительное, что все эти пять станций создал один архитектор – Алексей Николаевич Душкин.

По свидетельству многих знавших его людей, он постоянно искал и предлагал новые решения, был очень трудоспособен и требователен к себе. А еще он по-настоящему любил музыку и считал архитектуру ее близкой родственницей. Много консультировал, помогал строительству метро в других городах, преподавал в МАРХИ, а на земле возвел два таких знаковых для Москвы здания, как высотка на Лермонтовской площади и универмаг «Детский мир».

Каждая из спроектированных им станций стала не только лицом своего времени, но многое говорит и о личности самого архитектора.

«Кропоткинская»

Станция на первой, ныне красной, ветке до 1957 года называлась «Дворец Советов», и предполагалось, что она будет преддверием к Дворцу. Дворец, к счастью, не состоялся, а станция, к счастью, была построена. И стала преддверием к Пушкинскому музею, в вестибюле которого стоят сестры колонн станционных. А вообще «Кропоткинская» удивительная: часто бывая здесь, я не перестаю удивляться тому, как минимальными средствами можно добиться максимального впечатления. Ничего лишнего, и все на месте. А особый полумрак только усиливает общее впечатление.

У каждой станции есть своя изюминка. На «Кропоткинской», например, среди десятигранных колонн есть четырехгранные, и даже рисунок на потолке над ними другой! Возможно, на то были технические причины, возможно, какие-то иные – узнать пока не удалось. А звезды на потолке над каждой десятигранной колонной переходят в ее ствол, символически проецируясь вниз, – сразу вспоминается древнеегипетское «что наверху, то и внизу». Кстати, параллель с египетским храмом отмечают многие. Это очень красиво.

«Мое архитектурное кредо – станция «Кропоткинская». При создании ее проекта пришлось обратиться к анналам египетской подземной архитектуры. Верх колонн, освещенный масляными плошками в подземных лабиринтах пирамид, взят за основу конструктивного решения. Оно отражает ту функциональную реальность, которой должно отвечать».

А. Н. Душкин

«Площадь Революции»

Эту станцию многие знают и любят за бронзовые скульптуры. Но мне, честно говоря, больше всего нравятся скамейки в торцах станции, сильно изогнутые. Садишься на одну из таких скамеек и сразу чувствуешь себя по-особому – как будто есть в ней вызов чему-то. Но скульптуры тоже играют важную роль и даже стали истинно народными, судя по отполированному до блеска бронзовому носу собаки (говорят, если потереть его, это поможет сдать экзамен) и постоянно отсутствующему дулу у нагана, который держит матрос.

Оказывается, изначально вместо скульптур предполагались барельефы. Возможно, так было бы лучше. Во всяком случае, станция, образованная, как всегда у Душкина, чистыми и энергичными линиями, была бы более цельной.

Из серии загадок: моих любимых скамеек с одной стороны четыре, а с другой три. Почему?

«Средства художественной выразительности должны отвечать требованиям архитектурной логики. В этом плане установленные на станции „Площадь Революции“ скульптуры трудно оправдать композиционно».

А. Н. Душкин

«Маяковская»

На «Маяковской» можно чаще, чем где-нибудь еще, встретить иностранцев, вечно что-то фотографирующих. И неспроста. Несмотря на ее теперешнее, довольно плачевное, состояние, это, наверное, самая известная и самая красивая станция подземки. При ее создании было использовано очень много интересных находок, и при этом они друг другу не мешают, а складываются в одну замечательную мозаику. Колонны на «Маяковской» совсем другие, но так же устремлены вверх. Новое слово – использование сложнопрофилированной нержавеющей стали для арок. Сложный потолок и в центре плафонов мозаики Дейнеки под общим названием «Сутки Страны Советов». На полу черные и красные квадраты Малевича, а посередине перрона красная линия, как ось… В общем, говорить можно много, но лучше еще раз взглянуть.

«„Маяковская“, на мой взгляд, могла бы быть более впечатляющей. Дело в том, что не все конструктивные замыслы удалось в свое время воплотить в жизнь».

А. Н. Душкин

«В 1936–1937 годах шло проектирование станции „Площадь Маяковского“. Алексей Николаевич читал и перечитывал произведения поэта, просил меня играть ему то Баха, то Прокофьева. Родившийся у него образ станции можно назвать словом „сталь“. При утверждении проекта было много тревог, всех пугал новый материал, никогда еще не применявшийся в архитектуре. Некоторые говорили, что Душкин со всеми своими проектами и идеями – безумен… „Площадь Маяковского“ прославилась на весь мир. Для меня она „звучит“; и в музыке ее ритмов я слышу „стальные“ звуки концертов Прокофьева».

Т. Д. Душкина, жена архитектора

«Автозаводская»

Признаюсь, это моя любимая станция. Здесь уж готика без всяких скидок. Даже нервюры на колоннах присутствуют. Но дело не в этом. Просто, я думаю, на «Автозаводской» проект архитектора воплотился полнее, чем в других местах. Высокие колонны, стройный и четкий рисунок пола, сложно моделированный потолок над эскалатором, стены перехода от эскалатора, напоминающие по форме колоннаду собора Святого Петра, удивительные решетки с изображением переплетенных ветвей дерева, флорентийская мозаика где-то под потолком – все это вместе создает удивительно целостное впечатление. Впрочем, кто-то со мной, наверное, не согласится.

«Станцию „Автозаводская“ люблю за то, что она сделана как бы на одном дыхании. Здесь четко выражена конструктивная сущность и, как у русских храмов, чистота работающей формы. Кстати сказать, „Автозаводская“ – первая станция с гранитными полами».

А. Н. Душкин

Станция «Площадь Революции»

Станция «Кропоткинская»

Станция «Маяковская»

«Я хорошо помню, как шла работа над проектом станции „ЗИС“ (теперь это „Автозаводская“). Алексей Николаевич, сделав несколько эскизов, не удовлетворивших его, отложил работу и углубился в книгу Тимирязева „Жизнь растения''. На мои вопросы, зачем ему это, ничего толком не отвечал, только просил сыграть ему фугу Баха. Закончив читать книгу, сел за доску. Сделал одиннадцать вариантов проекта станции. Из них выбрал тот единственный, который воплотился в жизнь».

Т. Д. Душкина, жена архитектора

«Новослободская»

Проезжая мимо «Новослободской» несколько месяцев назад, я был приятно удивлен, увидев отмытые витражи и замененные лампы. Станция словно умылась, и хотя новый свет, возможно, холодноват, но все равно – так лучше, чем было.

«Новослободская» стала воплощением еще одной «готической» увлеченности Душкина – увлеченности цветным стеклом. Здесь ему удалось соединить цветной свет с мощными колоннами и сложными позолоченными арками, не перегрузив архитектурный облик станции множеством элементов. А изображение матери с ребенком в торце станции, созданное по эскизу Павла Корина, многим напоминает Мадонну с младенцем. И это еще один штрих в общей картине. Хорошо, что «Новослободская» состоялась.

«На станции „Новослободская“ освещение было задумано через витражи, тогда бы создавалось ощущение грота».

А. Н. Душкин

«И последнее: облик метро – это явление, неотъемлемое от истории и культуры народа. Идеологическое воздействие произведений архитектуры непрерывно, и годы не ослабляют его. Напротив, исторические события аккумулируются в памятнике архитектуры, дополняя и обогащая его содержание».

А. Н. Душкин

Станция «Автозаводская»

Станция «Новослободская»

Заканчивая статью, хочу еще раз подчеркнуть, что все вышеизложенное очень субъективно и что в Московском метрополитене есть много других прекрасных станций. Но мне приглянулись в первую очередь именно эти, и я хочу еще раз поблагодарить Алексея Николаевича за воплощенную красоту.

Такое московское слово «бульвар»
Ольга Никишина

Чай кончен. – Удлинились тени

И домурлыкал самовар.

Скорей на свежий, на весенний

Тверской бульвар!

М. Цветаева

Мы все не раз бывали на бульварах. Невольно замедляли шаг, если позволяло время, и чувствовали умиротворение, какие-то токи радости и беззаботности, как в детстве. Но, думаю, не каждый из нас хотя бы раз в жизни выбрался специально прогуляться по бульвару. Ну подумаешь, бульвар! А ведь когда-то на Тверском бульваре в полдень собиралось все высшее общество Москвы. Здесь можно было узнать последнюю новость, последнюю моду, повидать всех и показать себя. В эпоху Анны Карениной считалось необходимым вывозить барышень на Тверской бульвар для прогулки, и княжны Щербацкие в определенный час гуляли по его аллеям под охраной ливрейного лакея.

Прогулки – это то, для чего предназначены бульвары. Поэтому по примеру «лучшей московской публики» XVIII и XIX столетий можно однажды приехать сюда – одному, с любимым человеком, с друзьями или детьми – и пройти Тверской бульвар не торопясь, от Пушкинской площади до Никитских ворот и обратно. Именно туда и обратно.

Памятник Пушкину, когда-то стоявший в начале Тверского бульвара, смотрит вслед нам с другой стороны Тверской улицы. Бульвар уводит от Пушкина – куда? Посмотрим. Пусть все будет таинственно и впервые.

У входа встречают старые фонари, гранитные вазы-клумбы. Слева позади остается новый, стилизованный под старину ресторан «Пушкин» с библиотекой, построенный к двухсотлетию поэта. За ним – реконструируемые сейчас изящные ампирные дома (№ 24 и № 26). В старинном путеводителе отмечено, что они отличаются «великолепною фасадою». Эти дома в пушкинские времена принадлежали генерал-майору Римскому-Корсако-ву – отставному екатерининскому вельможе, красавцу, богачу, удивлявшему Москву роскошными обедами и балами. Сюда, к Римскому-Корсакову, приезжал Пушкин поговорить о днях Екатерины.

В те времена бульвар сделался всеобщим зеленым клубом, в котором можно было встретить всех известных в Москве людей. Батюшков писал: «Вот гулянье, которое я посещал всякий день, и почти всегда с новым удовольствием. Совершенная свобода ходить взад и вперед с кем случится… На гулянье одни приезжают, чтобы отдохнуть от забот, другие – ходить и дышать свежим воздухом; женщины приезжают собирать похвалы, мужчины – удивляться, и лица всех почти спокойны. Здесь страсти засыпают, люди становятся людьми. На гулянье все кажутся счастливыми, и это меня радует, как ребенка, ибо я никогда не любил скучных лиц».

Справа на бульвар выходит старинная усадьба (дом № 25). Здесь в доме своего дяди – сенатора Яковлева – родился Герцен, перед домом установлен ему небольшой памятник. В 1920 г. здание это стало Домом московских писательских организаций. Это было время, о котором Анна Ахматова писала:

Все в Москве пронизано стихами,

Рифмами проколото насквозь.

На каждом подоконнике, на каждой скамейке сада здесь с утра до вечера звучали стихи. Дом стали называть «Дом Герцена». Михаил Булгаков именно его описывал как «Дом Грибоедова» в романе «Мастер и Маргарита». Было в доме и писательское общежитие, через которое прошли многие писатели и поэты, а Андрей Платонов прожил здесь 20 лет, до конца жизни. Сейчас в доме Литературный институт.

Рядом – театр им. А. С. Пушкина. Пушкин очень любил Тверской бульвар. В «Евгении Онегине» он его упоминает наравне с Кремлем:

Он слышит на больших обедах

Рассказы отставных бояр,

Он видит Кремль, Тверской бульвар…

На Тверском Пушкин впервые встретил юную Наталью Николаевну, заглянув на детский бал к известному московскому танцмейстеру Йогелю. На месте усадьбы Кологривовых, где Йогель снимал дом, сейчас новое здание МХАТ.

Чуть впереди (к столетию со дня рождения) поставлен замечательный, по-моему, памятник Сергею Есенину. Когда-то он обращался к бронзовому Пушкину:

Мечтая о могучем даре

Того, кто русской стал судьбой,

Стою я на Тверском бульваре,

Стою и говорю с собой…

А я стою, как пред причастьем,

И говорю в ответ тебе:

Я умер бы сейчас от счастья,

Сподобленный такой судьбе.

Но, обреченный на гоненье,

Еще я долго буду петь…

Чтоб и мое степное пенье

Сумело бронзой прозвенеть.

И вот это произошло. Сегодня он стоит на Тверском бульваре, поодаль прилег Пегас, а рядом – сказочные птицы, но вспоминается почему-то: «а журавлей уносит ветер вдаль…»

В доме № 17 справа, украшенном богатырскими головами в шлемах, собирался московский Артистический кружок, единственный в то время в Москве клуб, в члены которого допускались и дамы. Островский, основывая кружок, мечтал, что артист будет «постоянно находиться в хорошем обществе и вследствие того приучаться к порядочности в одежде и манерах, приобретет хорошие знакомства и получит доступ в семейные дома людей образованных». Сюда приходили, кроме артистов, писатели, художники, ученые. Здесь устраивались литературные вечера, выступали музыканты, ставились спектакли.

А еще это место было знаменито своим садом, устроенным майором Осташевским во вкусе просветительских увлечений XVIII в. «Он невелик, это правда, но сколько в нем необычайных и особенного рода красот! – описывает сад Осташевского Загоскин. – Какое дивное смешение истины с обманом! Вы идете по крытой аллее, в конце ее стоит огромный солдат во всей форме. Не бойтесь – он алебастровый. Вот на небольшой лужайке посреди оранжерейных цветов лежит корова… Какая неосторожность!.. Успокойтесь, – она глиняная. Вот китайский домик, греческий храм, готическая башня, крестьянская изба, вот гуси и павлины, вот живая горная коза, вот деревянный русский баран, вот пруд, мостики, плоты, шлюпки и даже военный корабль. Одним словом, вы на каждом шагу встречаете что-нибудь неожиданное и новое, и все это, если не ошибаюсь, на одной десятине земли». В дальнем углу сада за деревьями и кустами была пещера, в которой обитал «разбойник», приветствовавший всякого добредавшего до его жилища. От неожиданности дамы, бывало, падали в обморок. Сад был открыт радушным хозяином для всех.

Любовь к Просвещению не осталась безнаказанной. По Москве пошли слухи, что у Осташевского собирается языческая секта и что в его саду поклоняются идолам и приносят им жертвы. Возможно, старые деревья во дворе – это остатки сада Осташевского.

В нарядном особняке справа (дом № 11) жила великая актриса Ермолова. Писательница Щепкина-Куперник вспоминала: «Москва преклонялась перед нею от мала до велика. Толпы молодежи ждали ее у театрального подъезда, чтобы уловить ее взгляд. Если она входила в какой-нибудь магазин, приказчики покидали всех остальных покупателей и служили ей, как королеве. Громадной популярностью она пользовалась и среди театральных служащих, прислуги – и это уж не только благодаря своему таланту, а благодаря полному отсутствию надменности, манере обращаться с людьми и своей доброте. Ее обращение со всеми было одинаково – от московского генерал-губернатора до последней театральной сторожихи».

Существует предание, что в этом доме когда-то собиралась масонская ложа.

Слева – в доме № 6 – располагалось издательство «М. и С. Сабашниковы». Братья Сабашниковы, идеалисты и просветители, строго отбирали рукописи, поэтому все ими изданное с течением времени не теряло ни своей ценности, ни актуальности. Книги Сабашниковых переиздавались много раз и могут переиздаваться и сегодня. Когда в 1917 г. загорелся дом, в котором находились контора и квартира Сабашниковых, они спасали из огня только рукописи, бросив все остальное. В этом издательстве автору платили больше, чем тот ожидал. Это были отношения сотрудников, делающих общее дело.

Вообще книги и Тверской бульвар – две вещи нераздельные. В 1920-х гг. здесь стали проводиться книжные базары. По всему бульвару устанавливались прилавки, киоски, павильоны. Некоторые киоски строились с выдумкой: для продажи детских книг был построен киоск в виде слона, и продавец подавал книги покупателям через хобот. Издательство «Транспорт» оформило свой киоск в виде паровоза, киоск музыкальной литературы напоминал рояль. На базаре проходили встречи с писателями, организовывались парады-шествия – это был шумный, веселый праздник. И все баснословно дешево.

На этом месте как-то естественно уже повернуть обратно, однако стоит пройти бульвар до самого конца, то есть спуститься по ступенькам и опять подняться по ним, обратив внимание на два гранитных сооружения по сторонам лестницы. Это микроскопы. Потому что памятник на этом конце бульвара – Тимирязеву, и он считается одним из лучших памятников 20-х годов. Надпись на пьедестале «К. А. Тимирязеву – борцу и мыслителю» пересекается линиями, изображающими график выведенной им «кривой физиологии растений». Тимирязев изображен в мантии почетного доктора Кембриджского университета. Фигура стилизована под каменный столб, представляя ученого «столпом науки».

Ну, а теперь – к Пушкину. На обратном пути бульвар показывает новые припрятанные драгоценности. Как человек не станет говорить о том, что дорого, с первым встречным, так и бульвар не открывается равнодушному или рассеянному взгляду. Но если смотреть во все глаза, удивляться, сворачивать с основной дорожки то направо, то налево, подходить поближе и разглядывать все, в общем, проявлять заинтересованность, – то бульвар начинает откровенничать.

Памятник А. И. Герцену

Дом Римского-Корсакова

Дом № 6 – когда-то одно из самых интересных сооружений раннего московского модерна (архитектор Зеленко), но после многочисленных реконструкций сохранились лишь ограждения балконов и лоджий в виде орлов, распростерших крылья. Здесь было издательство «М. и С. Сабашниковы»

Очень красив дом № 18, реконструированный Шехтелем. Металлический балкон демонстрирует эстетику упругих, «пружинных» линий модерна.

Напротив дома № 14 растет, бережно огороженный цепями, дуб-старожил, который старше самого бульвара: ему больше 200 лет, он рос еще на откосе крепостного вала. Кстати, если попасть сюда в пору цветения, даже нелюбопытный горожанин по липовому аромату сразу определит, какие здесь высажены деревья. А ведь сначала вдоль бульвара посадили березки, но они не прижились, засохли.

Тому, кто подойдет поближе к памятнику Есенину, а затем продолжит путь по левой боковой дорожке, откроется прекрасная церковь Иоанна Богослова в Бронной слободе XVII в. Это самое старое здание на бульваре.

В XIX в. район Тверского бульвара становится местом обитания студентов. На Бронных, в Козихинских переулках сдавались дешевые комнаты. Студенты жили по двое, по трое, по четыре человека в тесной комнатушке и считали Козиху родной. В старой студенческой песне про Козиху, по которой «студенты шатаются», дальше поется:

А Иван Богослов,

На них глядя без слов,

С колокольни своей улыбается.

На площади нас встречает памятник Пушкину. 15 лет лучшие скульпторы России боролись за право быть его автором. Победил в конкурсе Александр Михайлович Опекушин. В 1880 г. Тверской бульвар обрел новый смысл. Памятник Пушкину внес в его атмосферу поэтическое и облагораживающее начало. Пушкин родился в Москве, здесь он полюбил. И памятник его стоит здесь.

Пушкину признавались в любви и будут признаваться всегда. Лучшие наши поэты вели с ним постоянный внутренний диалог. Маяковский в «Юбилейном» писал нежно и юношески-страстно:

Может,

я

один

действительно

жалею,

Что сегодня

нету вас в живых.

В 1942 г. выпускник Литинститута лейтенант Василий Захарченко обращается тоже к Пушкину:

Перед ним,

на дальний гром орудий

Вдоль по Ленинградскому шоссе

День и ночь идут на битву люди

К фронтовой гудящей полосе.

Пушкин провожает их на бой

Молча,

с обнаженной головой.

Когда-то Гоголь сказал, что Пушкин, «может быть, единственное явление русского духа». А Твардовский уже совсем недавно писал, что ни один из мировых классиков не занимает такого места в современной духовной жизни своего народа, как Пушкин. Так уж получилось, что в России все меряется по Пушкину. Сегодня мы к нему пришли. И будем идти всю жизнь. Ну, вот и все. Проходим между старинными фонарями и идем дальше, с ощущением, что сегодня произошло что-то очень хорошее – может быть, весна? И душа, перепутав времена года, расцветает липовым цветом.

Дополнительные материалы

В конце XVI в. по указанию Бориса Годунова вокруг Москвы была возведена высокая каменная крепость —

Белый город. К концу XVIII в. стены обветшали. По всей Европе тогда шла реконструкция средневековых городских валов. На них устраивались аллеи, и старое германское слово «болверк», во французском языке ставшее «булевардом», прежде обозначавшее «крепостное укрепление, бастион», стало названием этих аллей. Так родилось слово «бульвар». На месте стены Белого города появилось Бульварное кольцо – по указанию Екатерины II. Итак, летом 1796 г. в Москве появился первый бульвар – Тверской.

Карамзин считал бульвары замечательным достижением века Просвещения, поскольку там впервые могли рядом прогуливаться люди разных сословий: «Одно просвещение рождает в городах охоту к народным гульбищам, которыми славились умные греки. Где граждане любят собираться ежедневно; где знатные не стыдятся гулять вместе с незнатными, там уже есть между людьми счастливое сближение в духе».

Гоголевский бульвар
Ольга Никишина

Гоголевский бульвар – первый в подкове Бульварного кольца – начинается от площади Пречистенских ворот, а кончается у Арбатской площади. Когда-то на его месте проходила «бело на бело выщекатуренная» кирпичная стена Белого города.

На аллею бульвара приглашает легкая, гармоничная арка станции метро «Кропоткинская». Вообще Гоголевский бульвар, возможно, самый живописный участок на всем кольце. Раньше здесь протекал ручей Черторый, один берег его был высоким, другой низким. Ручей в XIX в. заключили в трубу, но в память о нем бульвар спускается тремя террасами – от внутреннего, высокого проезда к внешнему, более низкому. О ручье напоминает и название переулка, который уходит налево, – Сивцева Вражка («вражек» – овраг). Здесь по оврагу текла речка Сивка.

Гоголевский бульвар хранит дорогие нам всем имена, названия, судьбы. Когда-то люди строили эти дома, жили в них, любили, страдали, сражались. И вряд ли думали, что делают историю, творят культуру.

В угловом доме № 2 бывал Пушкин. Особняк в русском стиле (д. № 6) построен для городского головы С. М. Третьякова, брата знаменитого П. М. Третьякова. Здесь собиралась вся московская интеллигенция. После смерти владельца дом приобрел Павел Рябушинский, глава могущественной купеческой семьи.

Каждая сторона бульвара имеет свою эстетику, свой характер. Попробуйте почувствовать их, и для вас неожиданно ясно проступит рисунок, в котором сплетаются нити истории и архитектуры, природы и творчества.

Изящный особнячок с причудливым декором (д. № 5) построен для статского советника Секретарева. Во время строительства храма Христа Спасителя здесь жил архитектор Тон, руководивший строительством. В 1940-е гг. особняк занимала семья Василия Сталина.

Двухэтажный дом № 10 – хороший образец московского классицизма; в нем жил декабрист М. Нарышкин. В январе 1826 г. здесь были арестованы сам М. Нарышкин и И. Пущин, первый и любимый друг Пушкина. На стене дома установлена мраморная доска с изображением кандалов, переплетенных веткой лавра, – память о собраниях тайного общества декабристов. На другой мемориальной доске на сером граните – барельеф Тургенева.

Двухэтажный дом № 14 (ныне Центральный шахматный клуб) в XIX в. был одним из центров музыкальной жизни Москвы. Здесь у певца Райского, женатого на дочери владельца Частной оперы Зимина, бывали Шаляпин, Рахманинов, Глазунов. Летом на всех окрестных скамейках идут шахматные баталии.

Бульвар таит много сюрпризов. Например, дом № 23 с витражными лопатками между окнами пятого этажа. Однотонные керамические вставки небесно-голубого цвета сообщают ему неожиданный эффект, когда их цвет бывает близок цвету неба, особенно летом.

За доходным домом Иерусалимского патриаршего подворья с полукруглым витражом во фронтоне (д. № 29) видна во дворе миниатюрная церковь Апостола Филиппа, построенная в XVII в.

Начало Гоголевского бульвара, вход на станцию метро «Кропоткинская»

Дом № 5

Дом № 6

Дом № 10

Бульвар можно пробежать за 15 минут, не торопясь пройти за полчаса, но если вы захотите сделать себе подарок – маленький праздник, который уже не забудется, – не смотрите на часы, проведите здесь столько времени, сколько попросит душа. Поднимайтесь по ступенькам к правой, внутренней стороне, разглядывайте мемориальные доски. Спускайтесь по лесенке к левой, внешней стороне, обратите внимание на подпорную стену из грубо околотого гранита, на решетку. Прочитывайте все: названия переулков, номера домов, декор фасадов. Присядьте на скамейку, дайте волю воображению. Прошло совсем не так много времени с тех пор, как здесь гулял Гоголь. Иногда вдруг почудятся звуки – то ли скрипка, то ли шарманка, то ли «уйди-уйди». Справа и слева идет поток машин, город живет напряженно, на большой скорости, а здесь, на этом зеленом (а зимой – белом) пространстве, – другая жизнь, другое время.

В конце бульвара стоит памятник Гоголю. Здесь, у Арбатской площади, памятников Гоголю два: старый и новый.

26 апреля 1909 г. к 100-летию со дня рождения Гоголя был установлен памятник работы скульптора Н. А. Андреева и архитектора Ф. О. Шехтеля. На нем отлитая из темной бронзы фигура изображает Гоголя, в задумчивости сидящего на скамье: широкая альмавива небрежно наброшена на сгорбленные плечи, голова низко опущена. В позе, в выражении лица – бесконечная скорбь. Этот памятник – выражение трагической жизни Гоголя, его мучительного вдохновения, его одиночества. Сердцем художника очень чутко и точно воспринял образ памятника Репин: «Трогательно, глубоко и необыкновенно изящно и просто. Какой поворот головы! Сколько страдания в этом мученике за грехи России». В нижней части постамента – многофигурный рельефный фриз с изображениями героев гоголевских произведений.

Как многогранна была натура самого Гоголя, как глубока трагедия гения, так сложна и судьба этой скульптуры. Памятник Андреева стоял на бульваре до 1952 г. К 100-летию со дня смерти писателя его заменили новым. По легенде, в том году мимо памятника проезжал Сталин. Ему очень не понравился печальный и задумчивый вид Гоголя, «не отражающий советскую действительность». Он приказал немедленно поставить другой монумент, и скульптор Томский выполнил задание: новый Гоголь стоит в полный рост с легкой улыбкой, а на постаменте появилась «дарственная» надпись: «Великому художнику слова Николаю Васильевичу Гоголю от правительства Советского Союза». Выполненные во вкусе египетского классицизма фонари с великолепными львиными фигурами в основании, оставшиеся от старого монумента, находятся в некотором диссонансе с официальной строгостью нового памятника.

Только в 1959 г., к 150-летию со дня рождения Гоголя, старый памятник вновь был установлен – перед домом № 7 по Никитскому б-ру, по другую сторону Арбатской площади. Там Гоголь провел последние годы жизни. И очень к месту пришелся поставленный посреди дворика памятник. Его глубоко психологическая камерность как будто задумывалась для этого места, как и сам образ, отнесенный именно к последнему периоду жизни писателя.

Здесь Гоголь испытал трагический духовный кризис. В ночь с 11 на 12 февраля 1852 г. он сжег подготовленный к печати второй том «Мертвых душ», а спустя десять дней скончался, отказавшись от помощи врачей. Перед смертью он произнес знаменитую фразу: «Лестницу, скорее подавайте лестницу!» Отсюда тело его было перенесено для отпевания в университетскую церковь на Моховой.

Теперь здесь размещается Городская библиотека им. Гоголя. Мемориальная доска на доме сообщает, что здесь с 1848 г. жил и здесь умер в 1852 г. Н. В. Гоголь. Две комнаты первого этажа, приемная и кабинет, бережно восстановлены в том виде, какой они имели при его жизни.

Так памятник, вызвавший в свое время столько споров и дискуссий, обрел вторую жизнь, а в Москве оказалось два Гоголя.

Попробуйте теперь пройти по бульвару назад, до Пречистенских ворот, и обратите внимание на еще один неожиданный эффект: подходя к арке у входа на бульвар, вы с удивлением обнаружите, что прямо за ней начинается небо.

Самое большое счастье в таких прогулках – делать свои маленькие открытия. Сегодня мы наугад открыли несколько страниц этой увлекательной книги. А вдруг однажды вам захочется прочесть ее не отрываясь, как волшебную сказку в детстве? Тогда вспомните, что он всегда рад нам – Гоголевский бульвар.

Никитский бульвар
Ольга Никишина

Нет ворот у Никитских ворот.

Но ведь были когда-то же, были —

И опричники зори трубили,

И Никита стерег сей оплот.

Наша прогулка по Никитскому бульвару начинается от Арбатской площади. Когда-то здесь были Арбатские ворота городских укреплений, а в глубокой древности на месте площади был лес, который пересекала Смоленская дорога. Именно по ней шли к Москве все нападавшие с запада, и не только с запада, враги. И название этого места, как и всякое имя, имеет свою историю.

Слово «Арбат» – восточного происхождения. Так называли на Востоке часть города, лежавшую за пределами стены. Этим путем всегда двигались на Москву крымские татары и называли Арбатом предместье Кремля, а потом – Белого города.

Бывали времена и радостные, и печальные, бывали времена героические. В XV в. схимник соседнего Крестовоздвиженского монастыря Владимир, в миру боярин Ховрин, вооружил всю братию монастыря, разбил войско казанского царя Мехмета и отбил пленных и обоз. В XVII в. именно здесь ополчение во главе с Пожарским разбило польское войско, и победа Пожарского решила судьбу Москвы.

У площадки, где теперь памятник Гоголю, когда-то стоял Арбатский театр. Спектакли здесь шли на русском и французском языках. Это было высокое деревянное здание с колоннами вокруг – Московский Акрополь. Театру было суждено всего пять лет жизни: он сгорел в самом начале пожара Москвы в 1812 г., но был так красив, что о нем писали все авторы московских воспоминаний.

Стояла на площади церковь Бориса и Глеба; был здесь бассейн, из которого брали воду окрестные жители. Вода в него вначале накачивалась прямо из Москвы-реки, без очистки, но с 1858 г. стала подаваться чистая ключевая вода.

Сейчас, стоит нам выйти на площадь, людской поток подхватывает нас и уносит в подземный переход и дальше, дальше, и думаешь только о том, чтобы вовремя вписаться в нужный поворот. Если же остановиться и присмотреться внимательнее, можно среди привычных вещей обнаружить нечто неожиданное. Обращали ли вы внимание, что небольшой павильон метро «Арбатская» имеет в плане пятиконечную звезду и поставлен обособленно, чтобы воспринимался каждый его плавно изгибающийся фасад? Видели вы часовню на месте церкви Бориса и Глеба?

Однако Арбатская площадь – это лишь начало нашей прогулки, и, внимательно оглядевшись, мы выходим на Никитский бульвар. До пожара 1812 г. здесь стояли богадельня, две церкви с дворами причта, дворы купцов и чиновников с лавками, цирюльнями и харчевнями. Когда же был устроен бульвар, усаженный липами, вдоль него стало селиться московское дворянство. В 1826 г. дома по Никитскому бульвару принадлежали: директору императорских театров Ф. Ф. Кокошкину (№ 6), графине Н. О. Головкиной (№ 8а), княгине В. В. Голицыной (№ 8 и 10), конторе Ассигнационного банка (№ 12) и действительному статскому советнику П. Б. Огареву (№ 14).

Каждый дом здесь связан с историей русской культуры. В доме № 7 жил и умер Гоголь. В дом № 8а (ныне Дом журналиста) 20 февраля 1831 г., на следующий день после свадьбы, приехал на бал Пушкин с юной женой. В 1920 г. здесь был открыт Дом печати.

Дом № 8а – Дом журналиста

Дом № 12а (флигель) – дом декабриста Лунина

Церковь Большого Вознесения

Дом № 12а – Музей искусств народов Востока

Церковь Федора Студита

Фонтан у Никитских ворот

Членом его правления был Маяковский. Здесь проходил творческий вечер Блока в последний его приезд в Москву в 1921 г., на котором присутствовала Цветаева. Здесь в последний раз вышел на сцену в Москве Есенин, он читал стихотворение «Цветы». И в том же году москвичи прощались с Есениным. От этого дома с траурной надписью «Умер великий поэт» гроб на руках несли по бульварам и, трижды обойдя с ним вокруг памятника Пушкину, направились к Ваганьковскому кладбищу.

Дом № 12а – самый красивый дом на бульваре, один из наиболее самобытных и ярких произведений московского классицизма. Архитектор Жилярди построил его для генерала Лунина, дяди декабриста М. С. Лунина.

Друг Марса, Вакха и Венеры,

Тут Лунин дерзко предлагал

Свои решительные меры… —

писал о нем Пушкин.

Изящный ансамбль из трехэтажного корпуса с боковыми флигелями отличается необычной для классицизма, тонко уравновешенной асимметрией. В доме Луниных, настоящем украшении Москвы, нет и следа провинциальной наивности, но нет и холодной чопорности. На фасаде здания до сих пор сохранились изящные лепные лиры, они напоминают о музыкальных вечерах в этом доме. Дочь владельца дома вышла замуж за итальянского графа Риччи, оперного певца. Сама графиня Лунина-Риччи тоже обладала прекрасным голосом и не раз пела во дворце Тюильри в присутствии Наполеона. Теперь здесь Музей искусств народов Востока.

Во дворе дома № 25, у площади Никитские ворота, нас ожидает самая дорогая находка – церковь Федора Студита, основанная патриархом Филаретом в 1626 г. Маленькая старинная церковка, будто вросшая в землю, вызывает волну нежности и благодарности, и не встречала я еще человека, которого бы она не тронула. В этой церкви не раз пел Суворов, при церкви похоронены его родители. На Б. Никитской отмечен мраморной доской дом № 42, где он родился и жил. Сам храм перестраивался, а шатер колокольни XVII в. уцелел, поэтому стоит отдельно.

Кстати, таких отдельно стоящих (не «надвратных») колоколен в Москве сохранилось только две: вторая здесь же, на площади – у церкви Большого Вознесения, где венчался Пушкин. В XVII в. неподалеку от нее стоял дворец царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, и дорога на Новгород, проходившая здесь, называлась Царицыной. Позже вся эта местность получила название по Никитскому монастырю.

Очень трудно остановиться, когда рассказываешь о любимых улицах, домах. Но, заканчивая прогулку, мы знаем, что скоро вновь отправимся в путь.

Любовь моя – Тверская
Ольга Никишина

Не «Тверская улица» – просто Тверская. Много значит она для москвичей! Праздничные иллюминации в детстве, торжественные ухоженные здания, нарядные люди. Энергичная собранность и элегантность, несмотря на суматоху дня. Очарование вечерних прогулок после театра или консерватории, когда вечер – твой, и улица открывается совершенно по-другому – таинственно и нежно, и точно знаешь: самое главное еще впереди, и все будет хорошо. Неожиданный мир переулков, попав в которые, забываешь дорогу назад…

Тверская – особая улица, сильная и щедрая. Так случилось, что она приняла на себя почетную и трудную роль – представлять Москву, быть ее главной магистралью, нервом.

При Петре I именно Тверская соединила обе столицы, стала Царской дорогой. По ней, волшебно декорированной триумфальными арками, цветами и зеленью, аллегорическими картинами, императоры и императрицы торжественно въезжали в Москву во время коронаций или военных триумфов.

Тверская улица. 1888

Во всем Тверская была первой. В XIV веке ее замостили бревнами с деревянным настилом и тротуарами. В конце XIX века ее первую осветили электричеством. Московские остряки мгновенно откликнулись куплетами:

Всю Тверскую осветили,

Электричество пустили,

А в других местах прохожий

Поплатиться может рожей.

Именно по Тверской впервые пустили конку, а затем троллейбус. И сталинская реконструкция Москвы началась тоже с нее – у нее отняли имя, и она первая приняла на себя удар. По плану реконструкции улица должна была расшириться вдвое. Все произошло в 1940 году. Подготовка велась постепенно. В глубине дворов вырастали облицованные гранитом гиганты, однако облик улицы сохранялся. Но момент настал, старые дома были разом взорваны, и потрясенная взрывом улица предстала перед москвичами широким проспектом.

Тверская меняла имя, внешний вид, но сохранила свой задор, свое значение главной, ведущей к Красной площади, к Кремлю. И ей удалось сохранить множество бесценных жемчужин, пронесенных через века. Когда ломают, что-то остается. И это «что-то» дает импульс новой жизни. Полюбите Тверскую, и она подарит вам неожиданную радость – вдруг впервые вы увидите где-то на уровне третьего этажа Саввинского подворья красивый керамический фриз с цветами и плодами, львы у Английского клуба дружески кивнут вам, Пушкин посмотрит прямо в глаза… и жизнь вдруг обретет новый вкус.

Маршрут вдохновения
Ольга Никишина

Если однажды вечером вы окажетесь на Тверской и не будете никуда торопиться, сверните в Столешников переулок – мимо Юрия Долгорукого, мимо церкви Косьмы и Дамиана – в тихий мир старинного, издавна любимого москвичами уголка. Не спешите. Присмотритесь и прислушайтесь к самому известному переулку в Москве.

Вот на пересечении с Большой Дмитровкой стоит скромный двухэтажный дом № 10/18, в котором собиралась артистическая семья профессоров Консерватории.

В прелестном двухэтажном доме № 12, построенном в XVIII веке, бывал Пушкин.

Дом № 16а – элегантное украшение переулка. Плавная кривая линия ограничивает огромное, во весь дом, окно под крышей (за ним когда-то было одно из первых московских фотоателье).

На углу Столешникова и Петровки недавно построили в «неорусском» стиле здание гостиницы «Аврора», вовсе не испортившей, а только украсившей старинный московский уголок. И радуется сердце – красота возвращается к нам, в наше сегодня. Пройдитесь направо по Петровке, «по самой бровке», и сверните направо на Кузнецкий мост. Здесь нас ждут встречи с модерном – архитектурной сказкой. Остановитесь перед домом № 3 – обратите внимание на неповторимые металлические козырьки и решетки, на майоликовое панно с изображением северного пейзажа, над которым реет орел.

Балкон в Столешниковом переулке

Здание гостиницы «Аврора» в неорусском стиле

Шехтелевский фонарь

Дом в стиле модерн. Майоликовое панно с северным пейзажем

Горельеф над входом в здание МХАТ

Когда же вы попадете в Камергерский переулок, то что-то в нем покажется неуловимо знакомым. Но что? Только дойдя до здания МХАТ (дом № 3), вы понимаете, в чем дело: шехтелевские фонари. МХАТ – сердце Камергерского, и недавняя реконструкция переулка посвятила его самому дорогому и любимому зданию. Рисунок кованых кронштейнов светильников на театре, придуманных Шехтелем, повторяется теперь вдоль всего переулка в спинках скамеек и кронштейнах фонарей. Как будто Шехтель 100 лет назад спроектировал Камергерский. Здесь уже красота к нам не возвращается, здесь она возрождается. Постойте перед входом в театр с горельефом Голубкиной «Пловец», или «Море житейское», или «В волнах», в котором выразилась художественная идея МХАТа, и не спеша возвращайтесь на Тверскую.

Улица стала почему-то тише, лица вокруг – роднее, как будто… пролетела чайка. Магия старой Москвы в очередной раз показала свою добрую силу.

Спасо-Андроников монастырь
Ольга Наумова, Татьяна Чернышева

Шумит широкая московская улица, принимая в свой поток улицы поменьше. Гудят машины, мигают светофоры, спешат пешеходы, звенят на повороте трамваи… А чуть в стороне – совсем иной мир. Здесь, в зелени листвы, встречает нас тишиной сказочный град, древний монастырь. Не просто древний – один из самых первых в Москве.

…Легенда рассказывает: в 1354 году от Рождества Христова возвращался из Царьграда-Константинополя Алексий, только что рукоположенный Вселенским патриархом в сан митрополита Киевского и всея Руси. На Черном море корабль его попал в сильнейший шторм, и, чтобы избегнуть гибели в морской пучине, митрополит дал клятву перед образом Нерукотворного Спаса: при благополучном исходе плавания поставить в Москве храм во славу чудотворной иконы. Через некоторое время буря стихла, и вскоре корабль причалил к берегу.

По прибытии в Москву Алексий исполнил данный обет, повелев заложить на окраине столицы, у начала Владимирской дороги, церковь Спаса Нерукотворного. И встал на высоком берегу Яузы храм, положив начало новой обители…

Митрополит Алексий (ок. 1293–1378) происходил из богатого боярского рода Бяконтов. Он был не только высшим церковным иерархом Руси, но и выдающимся политиком, ведал важнейшими внутренними и внешними делами Московского княжества при трех князьях. Последний из них, Дмитрий Иванович, еще в детстве остался сиротой, и наставником его в делах духовных и государственных был Алексий. Может быть, именно его попечением и стал юный княжич Дмитрием Донским, возглавив в труднейшие времена раздробленности – «каждый держит вотчину свою» – общерусское войско в битве против сильнейшего, векового, непобедимого врага. Именно Спасо-Андроников монастырь встречал войско, с победой возвращавшееся с Куликова поля. Здесь над телами павших отслужили панихиду, здесь похоронили многих. Но это – позже. А пока обитель строится…

Строительство Алексий поручил Андронику, иноку Троицкого монастыря, упросив Сергия Радонежского отпустить ближайшего ученика в Москву. По имени первого игумена монастырь и получил свое название. Вторая Софийская летопись повествует: «Также ученик святого (Сергия) Андроник, также благословением святого и испрошением его Алексия митрополита, на реце Яузе созда монастырь… И всем удовли той монастырь, и все яце к потреби устрой, и села, и воды, и места…»

Место для обители было выбрано не случайно. Здесь, на дальней окраине тогдашней Москвы, скрещивались пути в те края, которые доставляли московскому князю и самому Алексию немало забот. Одна дорога вела от Таганки на юг – в Коломну, Рязань и дальше в Орду. Другая – знаменитая Владимирка, ныне шоссе Энтузиастов – уходила на восток, в сторону Владимира и Нижнего Новгорода.

Неспокойно было тогда на Руси. Внутренние противоречия в княжествах, междоусобицы князей и борьба их за великокняжеский престол, изощренная и жестокая политика ордынских ханов, натравливавших русских друг на друга, набеги, разорения… Но вот забрезжил рассвет: появляется маленький островок в этом море хаоса, точка опоры – Москва. Далеко еще до того времени, когда она станет столицей единой Руси, когда стряхнет с себя двухсотлетнее бремя, вздохнет свободно русская земля. Но уже появились люди, само существование которых давало надежду. Так случилось, что их имена оказались тесно связаны с историей Спасо-Андроникова монастыря, и мы недаром начали с них наш рассказ. Это московский князь Дмитрий Иванович Донской, митрополит Владимирский и всея Руси Алексий и игумен Троицкого монастыря Сергий.

Сергий Радонежский… Даже сейчас, в наше скептическое время, трепетом наполняется сердце, когда произносишь это имя. Мы можем не знать его биографии, не помнить подробностей его деяний, но он остается для нас символом духовного подвига, символом человека, жившего ради других, ради своего народа. В те времена его знали все – в городе и в деревне, в княжеском дворце и в крестьянской избе, – а ведь тогда вести передавались из уст в уста, от человека к человеку. Это его ученики, разойдясь по Руси, несли свет духовного братства, единения, чистоты души, создав целую плеяду монастырей – не только религиозных центров, но и центров культуры. Там можно было отрешиться от суетности и греховности мира, обратиться к Богу. Там могли наставить на путь, а могли дать совет, как лучше вести хозяйство. Там переписывали книги, вели летописи, там обучали грамоте, писали иконы, возводили и украшали храмы… Даже в самое тяжелое время должны быть такие места, где спокойно и надежно, где все существование подчинено одной идее, более высокой, чем временные, преходящие треволнения мира, которые нам обычно кажутся такими важными…

Вход в монастырь со Святыми воротами

…По традиции первым строением на месте будущего монастыря была церковь. Храм Нерукотворного образа Спаса, построенный Андроником около 1360 г., сразу стал центром – и символическим, и композиционным, – вокруг которого разворачивалась вся монастырская жизнь. Каким был этот первоначальный храм, мы не знаем. Но уже в 1425-27 гг. (по другой версии, между 1410 и 1427) его сменил белокаменный собор. О нем давно было известно из летописей, но считалось, что он утрачен навсегда, что остались только стены, а то и просто фундамент. Действительно, к началу нашего века облик собора был искажен до полной неузнаваемости: надстроен верх, пристроена паперть, стены облицованы кирпичом, окна растесаны, фрески сбиты… В конце концов малоценное сооружение было приговорено к сносу. Но судьба хранила храм: благодаря тонкости «профессионального чутья» и исключительной энергии ученых и архитекторов-реставраторов собор не только спасли, но и восстановили в первоначальном виде, доказав, что это древнейшее из сохранившихся зданий Москвы, прекрасный памятник раннемосковского зодчества.

Много копий сломали исследователи, обсуждая, где истоки этого удивительного архитектурного стиля. Обособленность русских княжеств, десятилетия разорения привели к тому, что оборвалась нить блестящего владимиро-суздальского зодчества, угасла черниговская школа, замерла художественная жизнь Киева и Смоленска: но достижения безвестных строителей не пропали даром. Они преломлялись в творчестве псковских каменных дел мастеров Новгорода и Пскова и во многом были возрождены зодчими Москвы. Как на пожарище пробивается молодая трава, так на разоренной ордынским нашествием русской земле по крохам собиралось все лучшее, все ценное. От этого времени – конца XIV – начала XV века – до нас дошло немного: подклет кремлевской церкви Рождества Богородицы, звенигородские храмы – Успения на Городке и Рождественский Саввино-Сторожевского монастыря, Троицкий в Троицко-Сергиевой лавре и – Спасский собор в Андроникове.

Спасский собор

Спасский собор и похож на своих собратьев, и не похож. Архитектурная модель у них одна: это небольшой одноглавый белокаменный храм, в основании которого поставлен куб, соединяющийся с барабаном главы рядами кокошников. Своды поддерживаются четырьмя столпами, внутреннее пространство делится на три нефа (продольное членение), завершающихся с восточной стороны тремя апсидами – полукруглыми алтарными выступами.

Но почему этот храм называют вершиной архитектурного мастерства своего времени? Почему он стоит особняком в ряду своих – безусловно, прекрасных – современников? Этому можно дать вполне научное объяснение. «Секрет» этого здания – в отсутствии традиционного кубического объема, основного и непременного элемента византийской храмовой архитектуры. “Углы четверика здания сильно понижены, а центральные закомары сильно выдвинуты вверх, образовав мощный крестообразный подъем. Все части и детали здания находятся в полном подчинении центральной оси постройки. Именно эта уступчато-пирамидальная устремленность и является главным элементом художественного образа собора.

Однако, когда соприкасаешься с этим произведением зодчества, не оставляет ощущение, что «научные» обоснования не исчерпывают всего, не объясняют того впечатления, которое производит собор на человека.

В «Житии Сергия Радонежского» указывается: «По времени же в оной обители бывшю игумену Александру, ученику предупомянутого игумена Савы, мужю добродетельну, мудру, изрядно зело, также и другому старцю его именем Андрею, иконописцю преизрядну, всех превосходящу в мудрости зелне и седины честны имея, и прочие мнозе…создаста в обители своей церковь камену зело красну и подписанием чюдным стоима рукама украсиша в память отець своих». Об этом же пишет и писатель Пахомий Логофет (XV в.), упоминая мастера: «старец именем Андрей-иконописец».

…Как мало мы знаем о художнике, осветившем собой не только свою эпоху, но и грядущие столетия: вырос в атмосфере Куликовской победы, ученик знаменитого Феофана Грека, превзошедший своего учителя, инок Троице-Сергиева монастыря, последние годы проведший в Андроникове… Спасский собор – одно из немногих зданий Москвы, сохранивших следы прикосновения гения Андрея Рублева. К сожалению, от самой рублевской росписи сохранились очень немного – фрагменты полугеометрического орнамента на косяках алтарных окон. Но даже они способны дать представление и о смелой фантазии художника, и о его твердой кисти, свидетельствующей о многолетнем опыте: Спасский собор – одно из последних творений мастера. Именно собор, а не только роспись. Хотя имя зодчего, непосредственно возводившего собор, как и в большинстве случаев, осталось неизвестным, летописные записи и архитектурные данные позволяют думать, что Андрей Рублев не только расписывал собор, но и был причастен к его возведению: «…создаста в обители своей церковь камену…»

Андрей Рублев расписывает Спасский собор. Миниатюра из летописи

Все в облике здания подчинено идее гармонической завершенности, уравновешенности, «соразмерности человеку», что роднит его с изображениями человеческих фигур на иконах Рублева. Храм не подавляет своим величием, не принижает человека, а возносит ввысь, «окрыляет»…

По канонам монастырского строительства, главный, соборный храм должен составлять центр монастырского ансамбля. Его главенство подчеркивалось не только центральным положением, но и размерами (собор, как правило, был выше всех остальных построек), формой завершения (пятиглавие или шатровое многовершие). При этом главные ворота обители были сориентированы на вход в собор, и, входя, богомольцы взглядом сразу обращались к нему.

Спасский собор – отнюдь не самое высокое и не самое мощное сооружение монастыря: трапезная и церковь Михаила Архангела в комплексе гораздо более монументальны. Но гений Андрея Рублева оказал такое влияние на всех зодчих, в то или иное время работавших в монастыре, что все разновременные постройки объединяет бережное, трепетное отношение к древнему наследию: мастера часто жертвовали «веяниями времени», требованием современных им стилей и направлений во имя целостности ансамбля. Они не могли позволить себе нарушить замысел создателей монастыря, и благодаря этому все здания составляют неповторимый ансамбль, проникнутый единой архитектурной идеей.

Судьба монастыря никогда не была легкой, и наш век принес для него новые испытания. В 1922 году монастырь был упразднен. Он не попал в число музеев, организованных Наркомпросом, и через его территорию прошла «красная линия» новой застройки. Это значило, что часть зданий, архитектурной и исторической ценностью которых пренебрегли, должна была пойти под снос. Тогда и были разрушены колокольня Казакова, часть крепостных стен, башня, надвратная церковь и все памятники кладбища (эту эпоху пережила только очень небольшая часть надгробий древнейшего в Москве некрополя, сохранившаяся в Донском монастыре). Оставшуюся часть памятников архитектуры заселили жильцами, на территории обители построили свои гаражи Осовиахим и Главнеф-тегазстрой, на месте монастырского кладбища мальчишки гоняли мяч, а в Спасском соборе обосновался архив Главного управления военных трибуналов.

Трудно сегодня представить, сколько сил нужно было отдать, чтобы отстоять право монастыря на существование – даже в виде музея. Среди тех, кто боролся за него, хочется с благодарностью вспомнить имя Петра Дмитриевича Барановского, знаменитого архитектора-реставратора, который в 30-е годы был репрессирован за повышенное внимание к «памятникам культа». В 1947 году он выступил с проектом организации музея на территории монастыря, спасения уцелевших зданий и реставрации утраченных. В том же году этот проект был принят, а в 1960 году Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублева начал свой путь.

…Мы выходим за белые стены монастыря. Сейчас мы вернемся в наше время, погрузимся в обычные дела и заботы. Но давайте обернемся еще раз… Прошли века. Давно ушли те, кто благословил создание этой обители, кто строил ее. Но каким-то странным образом они оставили нам свое послание, передали свою боль и тревогу, счастье и вдохновение. Прошли века, но, запечатленные в камне, звучат их голоса…

Дополнительные материалы

* * *

Монастырская трапезная (1504–1506) была построена по велению самого Ивана III, часто бывавшего в монастыре: настоятелем обители в то время был духовник государя – архимандрит Митрофан. К тому же царь подолгу живал в своем загородном дворце на Воронцовом поле, откуда было рукой подать до хорошо видного на холме Спасо-Андроникова монастыря.

Особенность трапезной состоит в том, что это полностью светское сооружение в составе монастырского ансамбля. По средневековой традиции, в первом ярусе здания размещались различные хозяйственные службы. Второй ярус занимал «зал» трапезной. Так как в XVI веке большие помещения еще не научились покрывать единым сводом, то в центре стоял мощный столб, на который и опирались своды. Венчал здание так называемый «колпак» – высокая четырехскатная крыша с живописным карнизом.

Ансамбль монастыря. Слева – церковь Михаила Архангела с трапезной

В отличие от белокаменного собора, трапезная полностью построена из кирпича. С XV века кирпич становится основным строительным материалом в постройках общественного назначения. Кирпичное строительство было выгодно для монастыря, поскольку рядом находилось село Калитниково с залежами прекрасной глины, которую Аристотель Фиораванти использовал при постройке Успенского собора Кремля.

* * *

В 1691 году по велению царицы Евдокии Федоровны Лопухиной началось строительство нового храма: к трапезной пристроили церковь Михаила Архангела с приделами в честь святых покровителей мужа и сына жертвовательницы – апостола Петра и Алексия-митрополита. Нижний ярус трапезной царица Евдокия отвела под фамильную усыпальницу: там покоилась ее мать и многие представители этого рода. В период, когда Лопухины попали в опалу, строительство приостановилось, и церковь была окончательно достроена только в 1739 году. Черты характерного в ту пору стиля – знаменитого «московского барокко» – были значительно смягчены зодчими, чтобы объединить разновременные постройки монастыря. С трапезной Архангельскую церковь объединяет живописный, но строгий карниз из поребрика – поставленного под углом кирпича.

* * *

Андрей Рублев провел последние годы своей жизни в Спасо-Андрониковом монастыре и здесь же был погребен. Предположительное место его захоронения отмечено керамической «стелой» у северо-западного угла собора. В XVIII веке знаменитый российский ученый Г. Миллер видел надгробную доску с надписью о смерти художника. Уже в его время доска разрушалась, и в конце того же столетия была утрачена. Миллер зарисовал полустершуюся надпись на надгробии; до нас она дошла в списках других исследователей. П. Д. Барановский по немногим оставшимся фрагментам сумел восстановить полный текст записи, благодаря чему удалось установить единственную точную дату в биографии Андрея Рублева – дату его смерти, 29 января 1430 года.

Крутицкое подворье
Татьяна Чамова

Знаете ли вы, где во времена царя Алексея Михайловича находилось первое в Московском государстве научное общество, или Дом Мудрости, как его называли в народе, где переводились книги, составлялись словари, велись астрономические наблюдения за движением светил, писались философские трактаты?

Попасть туда очень просто. Нужно выйти на станции метро «Пролетарская», а затем по широкой многолюдной улице идти по направлению к Новоспасскому мосту, что перекинулся через Москву-реку. Это место находится слева от въезда на мост, на крутом берегу реки, и называется Крутицким урочищем. Первый князь московский Даниил решил поставить здесь свой двор, но отшельник, живший там, отговорил князя от этого, предсказав, что на Крутицах будет храм и монастырь. Предсказания сбылись. В конце XIII века здесь был заложен храм святых Апостолов Петра и Павла, который в дальнейшем послужил основанием для собора Успения Божьей матери, по преданию освященного греческим летописцем Варлаамом, и при храме – монастырь. Так с благословения первых учеников Христа и ученого монаха начиналась история и судьба будущего храма Мудрости.

Поднимаясь на Крутицкий холм к подворью монастыря, мы проходим через небольшую слободку Арбатец, где раньше жили служилые люди и ремесленники. Слободка эта до сих пор сохранила атмосферу и планировку провинциального городка XVIII века с невысокими домиками и улицами, пересекающимися под прямыми углами. Эти тихие улочки хранят в памяти богатую событиями историю Крутиц.

Сегодня далеко не каждый живущий в Москве знает о существовании Крутицкого подворья, но в XVI–XVII веках его называли не иначе как вторым Кремлем. У Крутицкого монастыря была своя, особая роль. Она заключалась в осуществлении связи русского государства с внешним миром. Это было своего рода дипломатическое ведомство («министерство иностранных дел») – окно, через которое в нашу землю проникали культуры других стран мира. Дело в том, что в монастыре находилось подворье Сарских епископов. Епархия Сарская была основана при Александре Невском в 1261 году, в столице Ордынского ханства городе Сарай Бату, для того чтобы русские пленные, а также многочисленные князья, ожидавшие там ханской милости, могли совершать православные обряды. К середине XVII века епископия была целым государством, занимавшим огромную территорию между Доном и Каспием с южнорусскими городами-крепостями: Орлом, Тулой, Мценском. В период становления московского государства эта епархия служила образцом мудрого политического и экономического управления, почвой, на которой взращивались семена новых государственных идей и форм.

В смутное время, когда Кремль был захвачен поляками, Успенский кафедральный собор Крутицкого Подворья стал главным собором всея Руси. Здесь ополченцы Минина и Пожарского «клялись крестным целованием освободить Москву от иноземных захватчиков или положить свои головы».

Конец XVII века. Россия на пороге петровских реформ. Московское государство укрепилось и расширилось, присоединились древние славянские земли Украины и Белоруссии. Новое время требует новых людей, просвещенных, образованных, способных вывести Русь из затянувшегося средневековья. Именно в это время в Москве о Крутицком подворье заговорили как о Доме Мудрости.

Один ученый монах, живший в Крутицах в конце XVII века, в своих записках рассказывает, что «Павел митрополит устроил в дому своем архиерейском сущем вне града Москвы, именуемом Крутицы на горах высоких и крутых над рекою Москвою, тихом сущем месте и безмолвном, приличном делу сему, храмины прилична содела, и вертоград разных видов дерев и цветов и зелий всяких насадил, и источники ископа тещи сладководные за утешение… и оградою огради ради прохождения, яко ин некий рай…». Дело же, по случаю которого был разбит чудесный сад с фонтанами и источниками и построены эти «храмины приличны», было не больше не меньше как просвещение всей Руси Великой.

Крутицкий митрополит Павел – ученый, собравший на подворье богатую библиотеку, покровитель наук и художеств – основал Крутицкое просветительское общество, в котором вели бурные диспуты и прения о церковных реформах, о путях развития наук, о реальном воспитании и просвещении передовые ученые и видные государственные деятели. Философский дух поиска истины витал над российской землей. Известно, что среди ученых, работавших в Крутицах, был иеромонах Епифаний Славенецкий, который в составе первых киевских ученых был приглашен в Москву. Здесь в подворье митрополита Павла, в созданной им обстановке, благоприятствовавшей познаниям и учению, велась напряженная исследовательская работа не только по переводам богословской литературы, но и по изучению «мирской мудрости» – анатомии, астрономии, филологии, педагогики и других достижений западноевропейской науки.

Архитектурный ансамбль Крутицкого подворья

Епифаний Славенецкий со своими сотрудниками в стенах Крутицкого общества занимался составлением лексиконов (словарей) – филологического, славяно-греко-латинского, азбуковников (энциклопедий), его перу принадлежат переводы курса анатомии Андреса Везалия, «Нового атласа» Блау и «Зерцала всей вселенной» с гелиоцентрической системой Коперника (это в то время, когда сочинения Коперника были запрещены церковью на Западе!). В витиеватом и пестром стиле того времени Епифаний произносит страстные речи против невежества: «…как совы по своей природе любят мрак и скрываются, когда засияет солнечная заря, так эти мысленные совы, ненавистники науки, скроются в любимый ими мрак, когда ясная благодать пресветлого царского величества захочет разрушить тьму и благоизволит воссиять свету науки и просвещать природный человеческий разум».

О человеке, его достоинстве и праве на свободу, реальном просвещении и воспитании шли бурные прения и диспуты. Главным оппонентом Епифания Славенецкого в диспутах и «разлагольствах» был Семеон Полоцкий, тоже ученый монах, выходец из Белоруссии, воспитатель царских детей. Среди множества написанных им трактатов и проповедей необычной стихотворной формой и эмоциональным изложением выделяется сочинение под названием «Ветроград многоцветный».

Ученых и просветителей Полоцкий называл «трудниками слова», садовниками, пересаживающими в свой сад из «преблагоцветных вертоградов духовных» прошлого «пресладостные и душеполезные цветы услаждения душевительнаго». Любой человек найдет в этом аллегорическом верте исцеление своим недугам: «гордости – смирение, сребролюбию – благорасточение, скупости – подаяние; нищий научится трудолюбию вместо воровства, терпению вместо ропота; творящий неправду научится справедливости, гневающийся найдет кротость; ленивец – бодрость; глупец – мудрость; невежда – разум; отчаянник – надежду; ненавистник – любовь…. И всякими иными недуги обрящут по своей нужде полезная былия (травы) и цветы».

В «Привилегиях Московской академии» – проекте первого высшего учебного заведения на Руси, который принадлежит перу Полоцкого, – повелевается учредить «храмы мудрости чином Академии», в которых «хощем семена мудрости, то есть науки гражданские и духовные, начнеше от грамматики, пиитики, риторики, диалектики, философии разумительной, естественной и нравной, даже до богословия, учащей вещей божественных и совести очищения, постановити». Не о таких ли плодах своего вертограда мечтал Павел Крутицкий, создавая Просветительное общество накануне эпохи петровских реформ?

Красное крыльцо

Успенский собор и арочная галерея

Теремок

…Но прервем наши размышления и вернемся к широкой площади, с которой открывается великолепный архитектурный ансамбль Крутицкого подворья – воплощенная в жизнь мечта митрополита Павла.

Не только внутренне, но и внешне Дом Мудрости должен был настраивать человека на постижение внутренних законов гармонии и красоты. Цельность и единство архитектурных форм всех построек монастыря завораживают. Восхищенный взгляд плавно скользит по широкой ходовой паперти, ведущей на второй этаж величественного пятиглавого Успенского собора со строгой шатровой колокольней, и дальше – по кружеву открытой арочной галереи, украшенной полукруглыми колоннами из тесаного красного кирпича и белокаменной резьбой, к двухарочным главным Святым воротам монастыря со знаменитым изящным теремком над ними. Будто из древних русских сказок и легенд о граде Китеже неведомой силой поставлен он над сводами ворот; кажется, что ворота эти ведут в красивый, светлый, яркий мир мечты.

Пройдя под расписанными арками ворот, мы попадаем в удивительное место, наполненное особенной тишиной, широким простором неба и каким-то ровным всепроникающим светом, который даже в пасмурные дни заполняет все пространство вокруг.

Изнутри все постройки выглядят совершенно иначе: как-то по-домашнему уютно и в то же время величественно. Со второго этажа митрополичьих хором во двор широкими парадными маршами спускается Красное крыльцо. Большие окна жилых покоев украшены затейливыми кокошниками. Обратная сторона теремка сложена из красного кирпича с двумя прямоугольными окошками, со скромными и просто отделанными наличниками из тесаного кирпича и белого камня. Красный кирпич и белый камень – что может быть наряднее и вместе с тем благороднее? Во всем великолепии открывается изящная шатровая колокольня. Вдоль противоположной от Святых ворот стены расположены не менее величественные, чем дворец митрополита, так называемые хозяйственные постройки – двухэтажные сушильная и приказные палаты – уникальный сохранившийся памятник Древней Руси (Кремлевские приказы Московского государства не сохранились). В Приказных палатах трудились монахи, составлявшие немногочисленный (10–12 человек) управленческий штат этой громадной епархии. Все внутренние постройки монастыря как бы отступают к стенам, освобождая широкое и свободное пространство в центре. Здесь был разбит великолепный голландский сад, восхищавший современников и вдохновлявший авторов средневековых трактатов. Известно, что в саду был построен специальный павильон для ученых. Сегодня мы не увидим сада с павильоном, но гармония окружающей архитектуры дает возможность вообразить его.

Во времена, последовавшие за XVII веком, судьба была жестока к Крутицам. Первые просветительские общества выполнили свою задачу – посеяли семена знаний и подготовили почву для Нового времени. Центры просвещения были перенесены в Петербург, где создавалась первая в России Академия Наук. В 1788 году Крутицкую епархию упразднили и разместили здесь жандармские казармы и тюрьму. В 20-х годах XX столетия собор и митрополичьи палаты были перестроены под общежития, мастерские и склады. Поступали предложения снести многие монастырские строения. Великолепному памятнику XVII века угрожало полное уничтожение. Но случилось чудо: появился человек, который встал на защиту древнерусской архитектуры, поднял из руин забвения Дом Мудрости. Судьба этого человека – Петра Дмитриевича Барановского, выдающегося архитектора-реставратора нашего времени – доказательство того, что живы еще семена того духовного вертограда, который веками взращивали на Руси.

Семь чудес в Коломенском
Татьяна Чамова

Как известно, в мире официально признано только семь чудес. Однако существует и восьмое чудо света, и это уже не объект, а звание, которым удостаивают все то, что поражает воображение человечества. Так вот, в Коломенском их как минимум два, но внимательный взгляд путешественника может обнаружить и больше…

Дорога. Начало

Сказки учат: чтобы увидеть чудеса, нужно ходить необычными дорогами. Вот и я предлагаю начать путешествие не от центрального входа в музей-усадьбу, а с задней калитки у метро «Каширская» и пройти к Коломенскому, что называется, «огородами». «Огороды» эти непростые, они остались от древнего села Дьяково, в котором жители еще за тысячу лет до нашей эры занимались охотой и рыболовством, изготовляли гончарные изделия, обрабатывали металл. Эти находки дали название целой исторической культуре – Дьяковской. Село это решено было ликвидировать только 30 лет назад, когда началось благоустройство и расширение территории коломенского музея, но остались улицы и, главное, остались великолепные сады.

Чудо первое. Яблоневые сады

По дорожкам, бывшим улицам древнего села, идем под кронами старых яблонь. Вокруг особый мир. Жужжат пчелы, о чем-то взахлеб щебечут птицы… Здесь оживают сказки и мифы о жар-птице, о молодильных яблоках…

Вблизи усадьбы располагалось восемь крупных садов. В них росли не только обычные плодовые деревья и кустарники, но и кедры, пихты, грецкий орех. От тех времен сохранились остатки двух больших старых фруктовых садов: Вознесенского и Казанского.

По краю сада проходит главная широкая улица-дорога. Как и положено в дорожных правилах древней Руси, у ее обочины стоит крест-голобец. Такие кресты благословляли странников и напоминали им о том, что они не одиноки, что рядом – души предков, о них просто не нужно забывать. Об этом напоминает вырезанная на кресте надпись.

С обрывистого берега реки путешественнику открывается потрясающий своим великолепием вид. «Признать, что место зело весело и хорошо видеть поля далече и всю Москву, монастыри… В том же месте, около той же реки Москвы сенокосы едва оком прозреть мочно, по которым егда разольется река, множество птиц, которыми царское величество тешится и соколов на птиц пускает», – так писал наш предшественник из XVII в. Здесь, над рекой, дух захватывает от открывающегося простора неба и земли. Хочется идти дальше, вспоминать, узнавать.

Вдалеке, словно маяки, возникают макушки храмов.

Чудо второе. Дьяковский храм Усекновения главы Иоанна Предтечи

На краю села Дьяково возвышается мощный пятиглавый богатырь – символ нового государства, царства Московского. Оказывается, что это не один, а пять столопо-образных храмов, тесно прижавшихся друг к другу и опоясанных одним пояском – ходовой галереей. Четкая иерархичность и монументальность – характер эпохи. Имена зодчих, как всегда, неизвестны, неизвестна даже точная дата его постройки, но историки предполагают, что был он заложен Иваном Грозным в 1547 г. в память о своем венчании на царство – обряде, который с этого момента стал официальным государственным. Дьяковский храм послужил экспериментальной моделью для храма-алтаря – собора Василия Блаженного на Красной площади.

Храм гордо и одиноко стоит на высоком мысу между рекой и глубоким Голосовым оврагом, отделяющим село Дьяково от царской резиденции – Коломенского.

Чудо третье. Голосовой овраг. Девий камень

Чтобы попасть в Коломенское, нам предстоит переход через глубокий и таинственный овраг.

Опять сказка!

На крутых откосах – следы ледникового периода. Один из них – это Девий камень. Огромная глыба поражает своими загадочными очертаниями в виде множества выступающих полусфер. Существует поверье, что камень помогает от бесплодия, отсюда и название. У древних славян камень считался магическим и использовался в обрядах.

По дну оврага течет, причудливо изгибаясь, ручей. Он образован родниками, которых здесь великое множество.

Храм Усекновения головы Иоанна Предтечи

Храм Вознесения

Дворцовые ворота

Предание рассказывает, что родники эти – следы коня самого Георгия-Победоносца, когда-то проскакавшего здесь с вестью о победах.

…Причудливые обнаженные корни вековых деревьев. Прохлада, журчащий ручей, запахи цветущих трав и пение птиц. Здесь все наполнено звуками-голосами природы, поэтому, наверное, и назвали этот овраг Голосовым.

Чудо четвертое. Храм Вознесения

Как только мы поднялись на другую сторону оврага, нашим вниманием полностью завладевает устремленный ввысь, словно ракета, шатер храма Вознесения.

В 1532 г. на высоком берегу Москвы-реки в царском селе Коломенское возводится необычный храм. Летописец записал: «…Бе же церковь та вельми чюдна высотою и красотою и светлостью, такова не бывала прежде того на Руси».

Строительство храма связывается с рождением долгожданного наследника престола – будущего царя Ивана IV, что в условиях укрепления Московского государства было важным историческим событием.

Храм-памятник вынесен за пределы царской усадьбы как бы на всенародное обозрение. Он виден издалека и господствует над окружающей местностью. Традиции раннемосковского зодчества, деревянных шатровых построек и новаторство органично слились в этом уникальном сооружении. Здесь мы встретим в абсолютной гармонии знакомые москвичам килевидные арочки и треугольные готические тяги-«стрелы», ширинки и классические капители. Нижний объем храма – четверик плавно переходит восьмерик, а затем в устремленный ввысь шатер. Храм Вознесения входит в золотой фонд русской архитектуры и взят под охрану ЮНЕСКО.

Этот храм также удостаивался титула «восьмого чуда света». Вместе с его шатром устремляются к небу глаза и дух человеческий. Он надежен и крепок. Он благословляет все вокруг, осеняет своим шатром всех, кто входит под его своды, осеняет светом.

Чудо пятое. «Рыкающие» львы

Залюбовавшись видом дивной церкви, мы не заметили, как оказались перед воротами. Эти ворота называются Передними, или Дворцовыми, и когда-то служили парадным въездом во дворец. В старину по воротам судили о хозяине. Те ворота, которые мы видим, относятся к концу XVII в., ко времени Алексея Михайловича Романова, государя, который славился любовью ко всему затейливому и новому. Красный кирпич, белый камень, расписные наличники окон делают ворота яркими, нарядными. Их ценили, берегли. В отсутствие царя и в ненастье закрывали белыми холстами и войлоками для сохранности. Перед воротами гостей встречали большие механические игрушки-львы, о которых Симеон Полоцкий писал:

Яко живые львы, глас испускают,

Очеса движут, зияют устами,

Кажется хощут ходить и ногами…

В верхней части ворот, в башне, – еще одна диковинка XVII в.: часы. До сих пор можно увидеть помещение со старинным часовым механизмом.

К воротам примыкают хозяйственные постройки: Приказные и Полковничьи палаты, Сытный дворец, кухни, караульни, Фряжский погреб для заморских вин. Все постройки относятся к XVII в. В них сейчас располагаются музеи. Посещение музеев – это уже отдельное путешествие, которое стоит совершить: коломенские музеи хранят уникальные предметы и произведения искусства, относящиеся к периоду расцвета Московской Руси и связанные с началом новой династии государей – Романовыми.

Рядом с воротами на Государев двор есть еще две достойные внимания постройки: необычный храм-звонница, построенный, как и храм Вознесения, в начале XVI в., – один из уникальных столопообразных храмов, и Водовзводная башня XVII в.

Здесь, на поросшем изумрудной травой-муравой высоком берегу реки, среди таких разных по времени и стилю построек возникает удивительное ощущение гармоничного соединения величия и простоты. Все здесь словно рассказывает сказку, начинающуюся с детства знакомой фразой: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь…»

Чудо шестое. Царский дворец

Цари, как известно, живут во дворцах.

Если бы мы вошли на Государев двор через Передние ворота в XVII в., то увидели бы поистине сказочное зрелище: огромный деревянный город-дворец с множеством расписных хором, златоверхими теремами. «Весь он кажется только что вынутым из ларца благодаря удивительным образом, искусно выполненным украшениям, блистающим позолотою». Дворец был расписан не только внутри, но и снаружи. «Щиты над хоромами… круглые, на которых Европа, Африка, Асия написаны. Над всходами (лестницей) суд Соломонов написан; перед сенми выстава из окон дутая писана гербами государей и государств», – так описывали дворец восхищенные послы. Строительство и отделка этого дворца продолжались в течение почти 40 лет и были настоящей школой мастерства, где применялись искуснейшие приемы резьбы по дереву, выделки кожи, изготовления мебели, живописи по холсту.

Город-дворец Алексея Михайловича

800-летний дуб

Яблоневый сад

Опыт немецких, итальянских, голландских мастеров, преломляясь в традиции Древней Руси, давал результаты поразительные.

Этот дворец строили первые Романовы. Дворец был ими очень любим. Здесь они проводили лето, здесь воспитывались царевичи и царевны. Между прочим, в середине XVIII в. возникла легенда о рождении в Коломенском Петра Великого.

Сейчас дворца на старом месте нет, он недавно восстановлен на краю парка и виден издалека. История дворцов Коломенского имеет свое начало и продолжение. О ней рассказывает специальная экспозиция музея, в которой представлена уникальная деревянная модель дворца, ставшего чудом.

Чудо седьмое. Музей под открытым небом

Войдя через Парадные ворота на Государев двор, мы не увидим дворца, но зато попадем на территорию музея русского деревянного зодчества под открытым небом, который создал знаменитый архитектор-реставратор П. Д. Барановский. Он обнаружил и привез из Сибири, Карелии уникальные памятники – деревянные дома и башни и даже домик Петра I из-под Архангельска.

Есть здесь еще два интересных исторических памятника. Это каменная баба из половецких степей, когда-то служившая служившая в бесконечных южных степях ориентиром для караванов и кочевых орд. И пограничный камень с земель бывшего Полоцкого княжества – огромный валун розового скандинавского гранита. На нем ясно виден выбитый крест и полустертая надпись: «Сильный храбрый Борис свят».

В музее под открытым небом есть и особые, живые экспонаты – 800-летние дубы. Эти сказочные великаны многое видели и многое знают. Может быть, именно они да загадочные яблоневые сады обладают той живой силой, которая хранит для потомков это чудесное место.

Здесь другой ритм, здесь пространство природы и человека сливаются в гармонии со временем. Здесь чувствуешь себя частью бесконечно возрождающейся жизни. Уходить не хочется, а если уходишь, то с чувством обновления и подъема в любое время года, в любую погоду.

Дополнительные материалы

С Коломенским связаны многие страницы русской истории XV–XVII вв. Удобное расположение поселения на скрещении важнейших сухопутных и водных путей, ведущих к столице, а также наличие естественно-природных преград (с севера болотистые топи Нагатина, с востока – Москва-река, а с юга – глубокий овраг), способствующих обороне, сделало Коломенское удобным местом для всех, кто стремился попасть в Москву с юго-востока. Но крепостью Коломенское никогда не было. Окрестные луга не раз служили полевым станом для войска, собирающегося в поход, или для его последнего привала перед входом в столицу.

* * *

Первым документально установленным владельцем Коломенского был московский князь Иван Калита. Село упоминалось в его духовных грамотах 1336 и 1339 гг.: «А се дал сыну своему Андрею… село Коломенское…» Дальше село так и переходило по наследству по великокняжеской и царской линии. Уже в начале XVI в. здесь существовал загородный государев дворец. Именно в нем Иван Грозный праздновал ежегодно 29 августа свои именины.

Царицыно и Баженов: двухсотлетняя тайна
Ольга Наумова

Красиво жить не запретишь

Черная Грязь. Именно так, не очень благозвучно, называлось это место до того, как присмотрела его Екатерина II для своего летнего дворца. Собственно, чистота, вернее, ее отсутствие, здесь ни при чем, поскольку издавна славились здешние окрестности святыми ключами и лечебными грязями.

Были владельцами здесь и бояре Стрешневы, и их родственники Голицыны, и молдавский господарь Кантемир, которому сельцо было пожаловано самим Петром. Вот у сына Кантемира – Сергея – и купила его в 1775 году Екатерина.

Из личного письма императрицы барону Гримму в Париж: «Надо было начать строить после того, как купчая была сделана. И через 15 дней, благодаря нашим деревянным зданиям, я смогла приехать и поселиться здесь. Но – „здесь“ – не есть имя моего нового приобретения. Я назвала его Царицыным селом. Эта дивная местность, которая, по всеобщим отзывам, представляет собой настоящий рай, раньше называлась „Черною Грязью“!»

На древнюю загородную резиденцию московских князей и царей – Коломенское – Екатерина уже и смотреть не хочет. Все ее помыслы летом 1775 года заняло новое приобретение, усадьба, где она провела шесть счастливых недель, заполненных блаженной негой, прогулками по живописным окрестностям и театрализованными праздниками поселян и поселянок.

Но новая царская усадьба требовала достойного оформления, и заказ на составление эскизного проекта в виде комплекса отдельных павильонов получил один из лучших российских архитекторов – Василий Баженов.

Царицыно

Интересный факт: во всех описаниях и исследованиях авторы уверенно используют для баженовских построек общепринятые названия – «Кавалерские корпуса», «Оперный дом», «Хлебный дом» и т. д., хотя их «утилитарного» назначения архитектор в своих проектах не указал. Дворец «против боку садового, где малая калитка в першпективную аллею на новый мост», вот и все. А нынешние названия остались от практичного XIX века, предпочитавшего определенность.

У каждого, кто приходит сюда больше одного раза, появляется «свой» путь в Царицыно. Мне больше всего нравится дорога со стороны старого Каширского шоссе – может быть, потому, что так и был задуман въезд в усадьбу ее создателем и отсюда разворачивается прекрасная перспектива на ансамбль.

…Мы стоим перед большим оврагом – и медлим. Кажется, что это – граница. Переходим через мост – и мы на месте. Дорожка, по которой мы идем, – своеобразная ось всего ансамбля, на нее как бы нанизаны два моста – Большой и Фигурный, Третий кавалерский корпус, церковь Живоносного источника, Малый дворец Екатерины,

Оперный дом. Завершается эта «березовая (а ныне – липовая) першпектива» удивительной красоты Фигурными воротами: две башенки и ажурное белокаменное кружево с виноградной гроздью. Ворота выводят нас в парк.

Оказывается, изначально царицынский ансамбль состоял не только из каменных зданий. В парке были проложены живописные аллеи, построены декоративные руины, хижины и пещеры, украшенные естественным камнем, мхом, раковинами, сооружены беседки, пристани, оранжереи, поставлены статуи, вазы…

Но вернемся к центру ансамбля. Попав в Царицыно первый раз, я долго недоумевала: «Для императорской резиденции бедновато. И странно как-то». Ну, предположим, вот этот огромный полуразрушенный дворец полуразрушился просто от времени. А вот эта громадина рядом – это что? А почему небольшие павильоны так раскиданы по местности? Системы никакой. Мостики, конечно, просто чудо, только декор какой-то необычный – ромбы, квадраты, стилизованное солнце с волнистыми лучами… Кирпич с отделкой белым камнем – как в древнерусской архитектуре. А стрельчатые арки и обелиски – как в готике. Автор всего этого явно хотел что-то сказать. Только вот что?

А автор хотел сказать многое. Получив заказ на постройку «увеселительной» усадьбы, предназначенной для придворных празднеств и затей, он вложил в свой проект гораздо более глубокий смысл.

Снова «художник и власть»?

Этот летний день 1785 года описан в десятках книг, фильмов, исследований. Позади десять лет работы, бессонные ночи и наполненные работой дни, позади сотни чертежей и рисунков. Строительство в целом завершено, осталось лишь оформить интерьеры, которые все еще никак не утвердит императрица.

Фигурные ворота с виноградной гроздью

Василий Баженов

Оперный дом

Дворец до реставрации

И вот долгожданный миг: высочайшая заказчица спешит в Царицыно, чтобы – как предполагал архитектор – произвести осмотр и одобрить план окончания работ. Последний штрих – и начнет существовать тот мир, о котором так мечтал художник, начнет распространять свое магическое, волшебное воздействие, начнет шептать людям о прекрасном, будить в их душе сказку, вызывать самые благородные устремления…

Из воспоминаний очевидца, сенатора И. И. Козлова: «Екатерина в продолжение своего достославного царствования много занималась строением, но, не обладая знанием и вкусом, поправками много портила. Славный Баженов приводил к окончанию отличный готический дворец в селе Царицыне, когда императрица в 1785 году внезапно посетила древнюю столицу. Назначен день для обозрения здания, и с отличным благоволением приказано Баженову представить там жену и детей. Дворец не понравился; государыня, в гневе возвращаясь к экипажам, приказывает начальнику Кремлевской экспедиции Михаилу Михайловичу Измайлову сломать оный до основания.

Баженов останавливает ее: „Государыня! Я достоин вашего гнева, не имел счастья угодить вам, но жена моя ничего не строила“. Императрица, оборотясь, допустила семейство к руке и, не сказав на слова, уехала. В своем роде редкое здание вскоре сломано».

Сломаны были оба дворца – Екатерины и Павла, разобран стоявший в центре ансамбля Большой кавалерский корпус. Баженов от работ отстранен. Достраивать усадьбу было поручено его товарищу и ученику Матвею Казакову.

Просвещенное невежество

Сотни исследователей ломают голову над причиной гнева великой императрицы. Дворец оказался недостоин ее – маленький, тесный, да еще равный зданию, предназначенному нелюбимому сыну Павлу? Но ведь она сама утверждала проект. Разочарование взбалмошной правительницы в старой затее и появление новой – мызы Пеллы под Санкт-Петербургом? Интриги завистников? Близость Баженова к наследнику и связь обоих со столь противным сердцу государыни масонством? Последнее предположение считают наиболее вероятным.

Возможно и другое.

Тот мир, который создал Баженов, не для зевак и наблюдателей. Он будоражит воображение, заставляет искать ответы на свои вопросы и – если повезет – открывает какие-то тайны. Но открывает он эти тайны только тому, кто способен их понять. Или хотя бы пытается. Пытается увидеть за затейливыми декорациями – мечту о Красоте, за прихотливым расположением зданий – мечту о справедливом устройстве общества, за интерьерами необычной формы – овальными, восьмигранными, круглыми – мечту о том, чтобы человек, попадая в них, удивлялся, искал, менялся…

Но императрица заказывала вовсе не это. Да простит меня сия просвещенная правительница, но ей нужно было совсем другое – дворец для развлечений. А философствовать – ваше ли это дело? Вспомните Новикова – тоже умничал, вздумал даже саму государыню поучать. Кончил, правда, плохо.

Конечно, все это домыслы. Но противостояние гения и просвещенного невежества – изобретение не нашего времени.

Царицыно так достроено и не было. Казаковский дворец разрушился, ансамбль был заброшен и ветшал в запустении. Несколько раз его пытались приспособить под какие-то практические нужды, но Царицыно отвергало все. Оно строилось не для казарм и ресторанов.

Надежды юношей питают…

А ведь все так хорошо начиналось! Один из первых российских пенсионеров, посланных за границу для обучения, ставший членом трех академий, получивший во Франции и Италии весьма лестные отзывы и даже предложение остаться в должности королевского архитектора при французском дворе, вернулся молодой, талантливый, полный сил Василий Баженов в Россию. Вся жизнь впереди, голова полна замыслов, душа готова объять весь мир, сердце рвется послужить Отчизне… Первые работы – проект дворца в Екатерингофе, проект Смольного института благородных девиц. Проекты… Проекты… Осуществлять их, однако, не спешат.

Зато первое настоящее предложение было действительно настоящим: реконструкция Московского Кремля.

Когда я впервые прочитала об этом, самым мягким из нахлынувших чувств было недоумение. Кремль всегда был и остается чем-то незыблемым, всегда существовавшим, и любая попытка нарушить его целостность воспринимается почти как святотатство. К баженовскому проекту можно относится по-разному, но от него захватывает дух: это не просто дворец или комплекс построек. Баженов так не умеет. Его кипучий, щедрый гений стремится соединить и французский классицизм, и барокко, и столь дорогое его сердцу древнерусское зодчество. Впрочем, разговор о стилях применительно к Баженову неуместен. Как любого большого мастера, его нельзя втиснуть в рамки. Его Кремль – это дворец-город, дворец-мир, связывающий все постройки в единый архитектурный массив, одновременно и объединяя его с городом, и выделяя, возвышая.

Восемь лет напряженной работы. «Архитекторская команда», созданная и воспитанная им. Перевод книг по архитектуре – Витрувий, Перро… Уникальный макет постройки, во дворе которого могло разгуливать несколько человек.

3-й кавалерский корпус

Фигурный мост

Терновая арка

Каждая деталь выверена и отточена, утверждены все проекты, торжественно, при огромном стечении народу, заложен первый камень, написаны оды, строительство началось…

Осенью 1775 года пришел императорский приказ: все работы прекратить, рвы засыпать, фундамент разобрать, разрушенные стены и башню восстановить.

Почти сразу же Баженов получает новое задание – построить в Москве на Ходынском поле увеселительные сооружения для празднования в честь победы над Турцией. Задание было с блеском выполнено. Представленные деревянные постройки, рассчитанные на двухнедельное существование, но отделанные со всем тщанием, поразили всех.

А потом было Царицыно.

«Гениальный неудачник»?

Бывало ли так у тебя, читатель, что, знакомясь с биографией какого-то великого человека, ты настолько живо представляешь все его жизненные перипетии, взлеты и падения, радости и неудачи, что он перестает быть абстрактно и общепризнанно великим, сходит с пьедестала, на который возвели его благодарные потомки, и становится твоим другом и советчиком, к которому не стыдно обратиться в трудную минуту?

Когда читаешь о Баженове, довольно скоро перестаешь верить: его биография больше похожа на роман, только автор слегка перегнул палку. На долю одного человека не выпадает так много катастроф, крушений, разочарований и боли. Слишком велик контраст между грандиозностью замыслов – и изнуряющей борьбой за их воплощение, между широтой творческого размаха – и неудачами личной судьбы. Впрочем, встречали мы это в русской культуре не раз. Даже слово такое придумали – «нереализованность». И очень любим его употреблять, к месту и не к месту. Вот про Баженова – не к месту.

Каждая часть отражает целое. «Что вверху, то и внизу», – гласит герметическая мудрость. Вполне возможно, что Баженов, член масонской ложи, знал ее. А впрочем, он был Художником – высшая форма откровения. Во всяком случае, той задаче, которую он перед собой ставил и о которой мы можем только догадываться, подчинено в Царицыно все – и ансамбль в целом, и каждое из зданий, и все элементы декора. Конечно, их стремятся трактовать. Но, говорят, у каждой тайны семь вуалей, мы же можем открыть одну-две, не больше.

Оставим царицынскую тайну Тайной, но не забудем о ней. Может быть, в следующий наш приход сюда мы как-то по-другому взглянем на мир, удивимся – и изменимся…

Ну разве Баженов – неудачник?

Троице-Лыково
Валентина Ганина

Бор сосновый в стране одинокой стоит,

В нем ручей меж деревьев бежит и журчит.

Я люблю тот ручей, я люблю ту страну,

Я люблю в том лесу вспоминать старину.

А. К. Толстой

Верите ли вы, что коренной москвич, не выезжая из города, может по утрам просыпаться от петушиного крика, на завтрак пить теплое козье молоко, а зелень выращивать под окошком на своем огороде? Нет? А зря! Есть такое удивительное место в пределах кольцевой автодороги, и до центра города от него 40 минут общественным транспортом. Зовется оно селом Троице-Лыковым. И никто не думает его сносить – наоборот, охраняют и оберегают.

Я впервые попала туда 20 лет назад, с удивлением обнаружив, что перенестись из городской суматохи в сельскую тишь можно за пять минут обыкновенным рейсовым автобусом от метро «Щукинская». Среди множества построек помню домик с чудной затейливой резьбой, а на небольшой поляне – задумчивый бюст Ленина; главным же украшением усадьбы была старинная церковь, золотая главка которой возвышалась над деревьями и еще издали притягивала взгляд.

Много позже познакомилась я с историей этого места. Когда-то Василий Шуйский за верную службу отдал село в дар боярину Борису Лыкову. Он и поставил здесь первую деревянную церковь Живоначальной Троицы. И по сю пору в названии села живут и имя боярина Лыкова, и построенный им храм.

Каменный храм св. Троицы «под колоколы», стоящий сейчас на высоком берегу, поставили в XVII в. князья Нарышкины. А строил его известный зодчий того времени – Яков Бухвостов. От этой церкви и церкви Покрова в Филях пошел новый стиль – московское, или нарышкинское, барокко, поскольку такие нарядные многоярусные церкви впервые строились по заказу семьи князей Нарышкиных в их родовых имениях. Но одну из этих двух жемчужин – церковь Покрова в Филях – знают все, а вторую – церковь Троицы в Троице-Лыкове – мало кто знает. По преданию, камень в основание храма заложил сам Петр I в знак уважения к своему дяде, стольнику Мартемьяну Кирилловичу Нарышкину. Об архитектурном совершенстве храма много писали, им восхищались. Белоснежная церковь с золочеными ажурными крестами была так прекрасна, что сравнивали ее с невестой, одетой в кружевной наряд и золотой кокошник, любующейся на свое отражение в водах Москвы-реки, поэтому храм еще называли «Белым лебедем». Двадцать лет назад я еще этого не знала, но к храму неодолимо тянуло, хотелось постоять рядом, пройтись по гульбищу, приложить ладони к старой кладке. Потемнели за века белоснежные одежды храма, и давно уже ждет он реставрации, но притягивает по-прежнему, напоминая о былых величавых временах.

Здесь бывал Серафим Саровский. А какие удивительные люди владели этим местом: блистательный граф Кирилл Разумовский – президент Академии наук в течение 20 лет, всегда оказывавший поддержку Ломоносову, позже назначенный гетманом малороссийским; за свою долгую жизнь он был любимцем четырех царственных особ, оставшись при этом заботливым и внимательным, лишенным высокомерия человеком. Сын Кирилла Разумовского Андрей – красивый, статный и обаятельный, блестяще образованный и необыкновенно одаренный от природы: генерал-майор в 23 года, после отставки – посол в Вене; обустраивал картинную галерею, был знаком с Гайдном, Моцартом, а Бетховен даже посвятил ему три музыкальных квартета. Графиня Екатерина Бутурлина и ее сын Николай, награжденный всеми российскими орденами, включая Белого Орла.

По завещанию Екатерины Бутурлиной поставлена была в селе церковь Успения Божией Матери, один из редких сохранившихся московских храмов середины XIX в.

Последние владельцы Троицкого – богатейшие купцы Карзинкины. Каждый раз, обходя усадьбу, я пытаюсь представить, как на этом пространстве можно было разместить теплицы и оранжерею, кузню и конюшню, пасеку. Огромный господский дом с 47 комнатами всегда был полон гостей и странников. За домом находился сад с цветниками, в парке беседки, вдоль дорожек прекрасные статуи. За гостеприимным хозяйским столом собирались вместе Третьяковы и Гнесины, Шаляпин гостевал в этом доме со всем своим многочисленным семейством целыми сезонами. Любили бывать здесь и братья Васнецовы, по эскизам Виктора Васнецова были расписаны домики, где играли 11 детей Карзинкиных. Специально для них был построен отдельный дом в «русском стиле», тот самый, что издавна запомнился мне дивной резьбой. Автором его был архитектор Ропет, построивший знаменитую «Баню» в Абрамцеве. К сожалению, до сегодняшнего дня он не сохранился – сгорел в 1990 году. Убрали с территории и бюст Ленина.

Храм святой Троицы

Сейчас это старинный заброшенный парк на очень высоком берегу реки с несколькими уцелевшими постройками. Я обхожу его и думаю о том, как в истории села отразилась вся история России: Смутное время, война 1812 года, революция, первые колхозы. О жизни 200 туркменских детей, получавших здесь свое первое образование, можно было бы написать свою «Педагогическую поэму». А в послевоенные годы вся округа просыпалась по звуку горна обитавших здесь суворовцев. Удивительное это место! Не зря именно его выбрал себе для жительства Солженицын из всех предложенных ему мест в Москве.

В связи с реставрационными работами парк иногда бывает закрыт, но, обратившись к настоятелю действующей церкви Успения Божией Матери, обязательно получаешь разрешение погулять по усадьбе и посмотреть в глубине парка уникальную церковь Троицы. Замечательно спуститься к берегу и побродить вдоль реки. Летом между селом и Серебряным Бором работает переправа. А там – чистые пляжи, катание на лодке, прогулки пешком и на теплоходике. Зимой сюда лучше приезжать с лыжами – покататься в Серебряном Бору, поиграть в волейбол, можно даже искупаться в проруби. И, конечно, полюбоваться храмом на высоком берегу реки, который современники сравнивали с драгоценностью, усыпанной бисером и обтянутой золотыми нитями.

Удивительно светло и вольно чувствуешь себя в этом старинном заброшенном парке с церковью, похожей на королеву в изгнании, – особенно над рекой… В общем-то совсем небольшое это село, и усадьба на обрывистом берегу небольшая, но ноги отсюда не идут; как-то здесь… высоко. А вокруг – только небо.

По следам Мастера
Дмитрий Зубов

– А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

– Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете.

Вложенная в уста героя романа «Мастер и Маргарита», эта мысль не нова, и многие, я думаю, с готовностью подписались бы под ней. Но бессмертные строки Булгакова были написаны в России 30-х годов XX века и поэтому приобрели особый смысл. Среди арестов и доносов, когда его книги не печатали, а готовые к постановке спектакли снимали в последний момент, замысел и воплощение «Мастера и Маргариты» стали для Булгакова не просто актом писательского мужества, а чем-то гораздо большим… Впервые увидев свет лишь спустя двадцать шесть лет после написания, роман сразу же стал настольной книгой всех думающих, неравнодушных людей и остается нравственным ориентиром для многих поколений читателей.

Однажды прочитав роман, трудно выйти из под его обаяния. Особенно если живешь в Москве. Бывая на Патриарших прудах или на Садовой, прогуливаясь по кривым арбатским переулкам, невольно вспоминаешь сцены из книги. Хочется отыскать именно ту скамейку, на которой в последний раз беседовал Берлиоз с поэтом Иваном Бездомным, в каждом встречной черной кошке непременно видится Бегемот, а грозовые тучи над городом вдруг обретают очертания черного всадника в длинном плаще и со сверкающими шпорами…

Москва – не просто место действия романа, но его неотъемлемая часть. Каждый уголок старого города, каждый дом, квартира, подвал оживают под пером автора, вмешиваются в сюжет и становятся равноправными действующими лицами. Но они не действуют сами по себе, они лишь частица, грань своих обитателей – отражение их внутреннего мира, зеркало их душ. Все люди такие разные, и поэтому так непохожи их дома: скромный «подвальчик» Мастера – убежище любящих сердец; шикарный «особняк» Маргариты, в котором нельзя жить, а можно только умереть от тоски; «странная квартира» № 50, где происходят чудеса и каждый посетитель предстает перед всеми в подлинном свете; «Грибоедов» – дом литераторов, сытый и благополучный, где никогда не родятся «Мертвые души» или «Евгений Онегин»; «дом скорби», «дом вечности»… Дома испытывают и трансформируют людей, помогают или препятствуют их замыслам. Дома у Булгакова – ступени человеческого пути, этапы поиска и обретения героем самого себя. Весь сюжет романа – загадочное хитросплетение судеб его персонажей, странствующих от дома к дому в поисках смысла своего существования. Где же он – Подлинный Дом человека?..

И когда кажется, что герой наконец-то нашел свой счастливый уголок, обрел островок благополучия и может пребывать здесь вечно, как тут же эта иллюзия исчезает, а на смену приходит понимание, что истинный дом, Дом с большой буквы, не имеет физического адреса. Каким бы хорошим и уютным ни казалось человеку его пристанище, рано или поздно нужно его покинуть. Выйти из дома, чтобы, подобно Мастеру, однажды отыскать свою Маргариту. Оставить свой привычный мирок, чтобы вместе с ней, рука об руку, пройти через страдание, скорбь, жертву, умереть и возродиться.

Большая Садовая, 10. Или дом № 302 бис на Садовой, где в шестой парадной в «Странной квартире» № 50 разворачивалось основное действие романа «Мастер и Маргарита»

Патриаршие пруды

Чтобы вновь, простившись со всем, что имеешь, отправиться в путь, туда, где ждет скромная фигура бродячего философа в голубом хитоне, который осмелился в свой жестокий век учить нас, что нет злых людей и что непременно настанет на земле царство истины. И уже не понятно кто: то ли Иешуа, то ли Понтий Пилат, а может, сам Булгаков, пытается достучаться до мира и объяснить всем, что самый страшный человеческий порок – трусость. Не трусость малодушного солдата перед смертельной схваткой, а вечная человеческая боязнь признаться себе в том, что в душе каждого из нас обязательно живет «добрый человек». И лишь трусость мешает людям поверить в себя, сделать шаг, вылезти из своей скорлупы, отправиться в путь, для того чтобы непременно успеть написать свою главную книгу…

* * *

«В трижды проклятой квартире № 50, несомненно, надо повторить, кто-то был. По временам эта квартира отвечала то трескучим, то гнусавым голосом на телефонные звонки, иногда в квартире открывали окно, более того, из нее слышались звуки патефона. А между тем всякий раз, как в нее направлялись, решительно никого в ней не оказывалось. А были там уже не раз, и в разное время суток. И мало этого, по квартире проходили с сетью, проверяя все углы. Квартира была давно уже под подозрением. Охраняли не только тот путь, что вел во двор через подворотню, но и черный ход; мало этого, на крыше у дымовых труб была поставлена охрана. Да, квартира № 50 пошаливала, а поделать с этим ничего нельзя было».

В романе Булгаков описал дом и квартиру, в которой жил сам с 1921 по 1924 год. Сейчас на доме мемориальная доска.

Этот памятник на Никитском б-ре, 7а – «грустный Гоголь», как его называют москвичи, – когда-то стоял на бульваре его имени. Его сменил «парадный» памятник писателю, а старый теперь стоит во дворе дома, где Гоголь написал и сжег второй том «Мертвых душ»

Тверской б-р, 25. Сейчас это здание Литературного института им. Горького

Пер. Сивцев Вражек, 45. По одной из московских легенд – это «дом Мастера» из романа Булгакова

* * *

«В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появились двое граждан…» Так начинает Булгаков свой роман. Начинает с хорошо известного и любимого москвичами места. Здесь же и окончит он произведение, вновь вернув на Патриаршие одного из двух «граждан» – бывшего поэта, а теперь «ученика Мастера» Ивана Бездомного:

«Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничное полнолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших прудах человек лет тридцати или тридцати с лишним. Рыжеватый, зеленоглазый, скромно одетый человек. Это – сотрудник Института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев».

* * *

В одной из редакций романа Булгаков дает такой портрет Мастера: «Тут решетка отодвинулась, и в комнату Ивана, ступая на цыпочках, вошел человек лет тридцати пяти примерно, худой и бритый, блондин с висящим клоком волос и острым птичьим носом». Именно таким, с точностью до деталей, описывают современники другого, но реального человека – Николая Васильевича Гоголя. В окончательном варианте некоторые внешние черты были изменены, но внутреннее родство героя романа с русским писателем все равно чувствуется.

С Гоголем часто сравнивают и самого Булгакова – как никто другой в русский литературе, могли они сочетать тонкий юмор с подлинным трагизмом, а горечь и сарказм – с самой глубокой любовью к людям.

* * *

«Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунною решеткой…

Всякий посетитель, если он, конечно, был не вовсе тупицей, попав в Грибоедова, сразу же соображал, насколько хорошо живется счастливцам – членам МАС-СОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его».

Особняк на Тверском бульваре, 25, послужил одним из прототипов «Грибоедова» – собирательного образа дома литературных работников, созданного под впечатлением от нескольких мест, где приходилось бывать Булгакову.

* * *

«Ах, это был золотой век, – блестя глазами, шептал рассказчик, – совершенно отдельная квартирка, и еще передняя, и в ней раковина с водой, – почему-то особенно горделиво подчеркнул он, – маленькие оконца над самым тротуарчиком, ведущим от калитки. Напротив, в четырех шагах, под забором, сирень, липа и клен. Ах, ах, ах! Зимою я очень редко видел в оконце чьи-нибудь черные ноги и слышал хруст снега под ними. И в печке у меня вечно пылал огонь! Но внезапно наступила весна…»

Именно из этого дома Мастер вышел, чтобы в московском переулке по ужасным желтым цветам и печальным глазам встреченной женщины узнать наконец-то свою Судьбу, свою Маргариту.

Отсюда он в отчаянии бежал, чтобы обрести временный приют в «доме скорби».

От этого дома нужно было ему отказаться, чтобы вместе с Маргаритой отправиться, по воле Воланда, в «дом вечности».

Армянский переулок
Наталья Машкова

Как порой много может сказать имя! Никольский, Артамонов, Армянский – в разных именах только одного переулка заключена целая история…

Рыцарь XVII века

Небывалый случай: во второй половине XVII века один из московских переулков стал называться по имени своего жителя Артамоновым. Изменить старому названию москвичей могла заставить только особая любовь к этому человеку. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев, человек огромной эрудиции, был одновременно дипломатом, книжником, писателем, историком, основателем русского придворного театра, главой Аптекарского приказа.

Из широкой золоченой рамы он смотрит на нас – русский боярин с широкой окладистой бородой, одетый в европейские рыцарские доспехи. Сын своего времени, он, тем не менее, умел смотреть в будущее и видеть новые горизонты. Когда никто не занимался историей, он понимал ее значение и писал первые исторические труды. Когда театр считался делом шутовским и греховным, он заботился об устройстве первых театральных постановок при царском дворе. И как для настоящего рыцаря, понятия чести и служения государству стояли для Артамона Матвеева на первом месте.

Армянский переулок. Справа – двухэтажные флигели, в XVIII в. входившие в городскую усадьбу Лазаревых

А. С. Матвеев.

Худ. И. Фоллевенс. Конец XVII в.

В XV в. переулок назывался то Никольским, то Столповским, по церкви Николая Чудотворца в Столпах. По-видимому, когда-то здесь стоял сторожевой столб, сооруженный для наблюдения за неприятелем. По обычаю, на таких столбах ставили икону св. Николая, покровителя путешествующих. В 1669 г. Никольскую церковь отстраивал А. Матвеев. Храм имел красивую обходную галерею, с одной стороны к нему примыкала единственная в Москве колокольня с 48 отверстиями – слухами. Близ этой церкви граф Н. П. Румянцев позже поставил памятник Артамону Матвееву в виде небольшого греческого храма с колоннами.

Палаты Матвеевых находились напротив нынешнего здания представительства Республики Армения, рядом с палатами Протопоповых, в которых сейчас размещается интересный музей истории освещения «Огни Москвы».

Потолок приемной залы, где Матвеев зачастую принимал послов, был разрисован, на стенах висели картины немецкой живописи. Часы с различным исчислением времени были одной из самых популярных диковин. Иностранцы, жившие в Москве, любили и ценили боярина и даже называли его своим отцом. По выражению Адольфа Лизека, секретаря австрийского посольства, Артамон Матвеев превышал «всех своих соотчичей умом и опередил их просвещением». Здесь, в палатах Матвеева, царь Алексей Михайлович познакомился с Натальей Нарышкиной, которой суждено было стать матерью Петра Великого.

Кровавый май 1682 г. Борьба за престол между Милославскими и Нарышкиными вызвала восстание стрельцов. Мятежники жестоко растерзали благородного боярина. За останками своего господина явился крещеный арап, служивший с детства в доме Матвеева. В ответ на вопрос, какую награду он хочет за свое доброе дело, арап попросил лишь об одном: когда наступит его срок, похоронить подле своего боярина.

Храм знаний

От древня пламени Армении рожденный,

Россией-матерью благой усыновленный,

Гайканы, ваших он сирот не позабыл!

В XIX в. напротив палат Матвеевых армянин Иван Лазарев (Газарян) строит на свои средства прекрасный классический особняк с двумя флигелями, окруженный оградой с воротами – учебное заведение для армянских детей.

Лазаревский институт восточных языков.

Архитекторы И. Подъячев, Т. Простаков. 1815-1816

Сотни судеб связаны с Лазаревским домом. Его воспитанники нашли свое призвание в разных областях. В Лазаревском институте получили образование видные востоковеды: Н. Ашмарин, X. Баранов, Б. Гранде, Н. Дмитриев, Л. Жирков, Ю. Мелик-Огаджанян, Б. Миллер, А. Семенов, С. Трутовский, Е. Шахазиз и др.; филологи: Р. Аванесов, Д. Благой, Р. Якобсон, автор известного словаря русского языка Д. Ушаков, поэт Ваан Терян и Смбат Шахазиз, писатель Владимир Лидин, русский реформатор театра режиссер К. С. Станиславский.

Сенсационная находка

Во второй половине 1970-х годов началась капитальная реставрация архитектурного ансамбля Лазаревского дома, принесшая немало сюрпризов. Более всего взволновала строителей находка на участке бывшего «типографского корпуса». Поначалу здесь не нашли ничего интересного и собирались строить гостиницу для постпредства Республики Армения. Каково же было всеобщее изумление, когда, сбив с фасада штукатурку, обнажили палаты XVII века, предположительно принадлежавшие Милославским. Безымянный мастер украсил окна кокошниками с нарядным килевидным окончанием.

Воодушевленный идеей духовного возрождения армянского народа, Лазарев мечтает о новых ученых, писателях, поэтах, государственных деятелях, которые выйдут из стен фамильного заведения. Брат Еким и другие наследники продолжили дело основателя. И вот с 1815 по 1848 г. лазаревское заведение проделало путь от гимназии до института восточных языков. Открывая гимназию, братья особое внимание уделяли подбору педагогов. Вопрос о политических убеждениях и вероисповедании учителей основатели ставили едва ли не на последнее место. «В науке не принимается в соображение вероисповедание, а требуется лишь образованный человек, сведущий и честных правил и нравственности». Ф. Е. Корш, В. Ф. Миллер, Н. О. Эмин, В. А. Гордлевский, Ю. А. Веселовский – эти и другие ученые, преподававшие в институте, внесли значительный вклад в отечественное востоковедение.

Книжная сокровищница – огромная библиотека, Минералогический, Нумизматический кабинеты и типография были в распоряжении лазаревцев. Выходившие из-под пера учителей и их учеников монографии, учебники, буклеты и брошюры по разным отраслям знания печатались на 13 языках. В конце 70-х гг. XIX в. на Всемирной выставке в Париже Лазаревскому институту выделили целый раздел экспозиции в залах, отведенных России.

В советские годы Дом культуры Советской Армении, позже – Институт востоковедения АН СССР, а сейчас – представительство Республики Армения, Лазаревский дом по-прежнему хранит свой дух просвещения и благотворительности. В начале 90-х здесь нашли приют тысячи армян и русских, ставших беженцами. По-прежнему в

Доме Лазаревых проходят занятия для детей, вечера, выставки.

Люди разных эпох – русский боярин и армянин-дворянин Лазарев – будто встретились на маленьком клочке земли в центре Москвы. Их мечты стали реальностью и давно уже вышли за тесные границы переулка. Лишь камни и история хранят следы начала: трудностей, сомнений, радостей и побед.

От Таганки до Рогожи
Ольга Никишина

Место это не поражает красотой и роскошью своих кварталов. Слава этого скромного московского уголка в другом: рядом с шумной, энергичной Москвой жители Алексеевской и Рогожской слобод – в большинстве своем старообрядцы – из поколения в поколение хранили старинный, заповеданный еще средневековой Русью уклад жизни.

Еще царь Борис Годунов поселил здесь ямщиков для «ямской гоньбы» в село Рогожу (г. Ногинск), и образовалась Рогожская ямская слобода, а позже – Рогожская застава при въезде в город.

В страшный для Москвы 1771 г. от чумы умирали целыми улицами, а дома и вещи больных и умерших сжигались, за исключением икон, книг и рукописей. В черте города хоронить запрещалось, открывались кладбища за валами. На отведенном старообрядцам месте за Рогожской заставой образовалось Рогожское кладбище. Позже там были выстроены храмы, богаделенный дом, лечебница, приюты, училища, вырос целый поселок.

Со временем Рогожская община стала богатой и влиятельной. Старообрядцы не пили, не курили, не проматывали состояния, были честны, расчетливы и осторожны в своих сделках и поэтому постепенно накопили немалые капиталы. Рогожское кладбище стало центром российского старообрядчества, где в библиотеке и архиве хранилось уникальное собрание древних рукописей и старопечатных книг, а в храмах – иконы XIV–XVII вв.

Уроженец этих мест П. И. Богатырев писал в XIX веке: «Знаменитая Таганка – это какой-то синоним отсталости, заскорузлости, непроходимой умственной глуши. Таганская купчиха – это что-то дикое, несуразное. Но едва ли были правы те, кто так смотрел на Таганку. Народ кругом жил богатый, видавший виды, водивший торговлю с иноземцами и перенимавший у них внешнюю „образованность“. НадТаганкой смеялись и в комедиях, и в юмористических журналах, и даже в песенках. А в Таганке жили-поживали да денежки наживали и втихомолку посмеивались над своими, надсмешниками“».

От Таганки мы и начнем свой путь, направляясь к площади Рогожской заставы через Алексеевскую слободу, по ее главной улице – Большой Алексеевской (Б. Коммунистической). На этой исстари спокойной, типично купеческой улице жила аристократия московской старообрядческой общины. Первые дома (№ 1, 2, 3 и 5) возле шумной торговой Таганской площади довольно скромные, со сдержанным декором. В каждом доме – широкий проезд для лошади в просторный двор с конюшнями, складами и амбарами.

Дальше, в более тихой и респектабельной части улицы, идут дома именитых владельцев.

Дом № 9, с решеткой, с веселыми подбоченившимися путти – ангелочками – и вензелем «АП» на фронтоне, принадлежал почетному гражданину Алексею Полежаеву. Потом он перешел к Павлу Васильевичу Зубову, из старого купеческого рода, собравшему лучшую в мире коллекцию мусульманских и сасанидских монет (которую он передал в Исторический музей) и лучшую в России библиотеку по востоковедению, а его прекрасную домашнюю коллекцию музыкальных инструментов украшали скрипки Амати и Страдивари. В этом гостеприимном доме собиралась вечерами научная и артистическая элита Москвы.

Домом № 13 владел «мануфактур-советник, почетный гражданин и кавалер» И. А. Колесов, избранный городским головой.

В этом месте от Большой Алексеевской отходит Малая, и на углу двух улиц возвышается величественный храм св. Мартина Исповедника, которому здесь кажется тесновато. Храм построен на средства еще одного городского головы, московского купца 1-й гильдии В. Я. Жигарева по проекту Родиона Казакова.

Великолепный классический особняк А. А. Морозова (д. № 27) пережил века, хоть и не в самом лучшем состоянии, и стиснут сейчас более поздними и высокими домами. Чуть дальше – родовое гнездо золотоканительных фабрикантов Алексеевых, богатство которых вошло в поговорку, а сам Алексеев, большой оригинал, в юмористических журналах того времени фигурировал под именем Петра Рогожского. В этом доме родился его внук – будущий реформатор театра К. С. Станиславский (д. № 29). Напротив – прелестное «воздушное» розовое здание в стиле модерн (д. № 36).

Большая Алексеевская выводит нас на Андроньевскую площадь с храмом Сергия Радонежского. Дальше, за храмом, стоит Андроников монастырь (здесь был иноком Андрей Рублев, здесь он похоронен).

Путь наш лежит дальше, по главной улице Рогожской слободы – Тележной (ныне Школьной). П. И. Богатырев писал, что вся улица сплошь состояла из постоялых дворов и была уставлена продающимися телегами, тарантасами, кибитками и всем, что было нужно ездившим по дорогам. Здесь, как на большой ярмарке, с раннего утра толпился народ. Для проезда оставалась только середина этой широкой улицы. Движение, гул, звенящие бубенцы троек – все это ее очень оживляло и резко отличало от всех других московских улиц.

Дом Алексеевых

Крупная ротонда с куполом и бельведером, высокая стройная колокольня… Главное украшение храма св. Мартина Исповедника – колонны – то распределяются равномерно, то стягиваются в пучки.

Храм св. Мартина Исповедника

Само Рогожское кладбище со знаменитыми храмами находится подальше, за заставой. Это и сейчас особый мир, куда не приглашают первого встречного. И сегодня здесь живут иной жизнью, чем остальная Москва. Поэтому, если соберетесь навестить эти места, приходите как гость, уважающий хозяев.

Храм св. Сергия

Большие чисто выметенные дворы под деревянными навесами и вымощены были тоже деревом, отчего здесь случались большие пожары, которые тушили всем миром, и немало там совершалось подвигов. После страшного пожара 1862 г., продолжавшегося трое суток, Рогожская опустела и полностью оправиться уже не сумела. Да и время ямщиков проходило: у построенной здесь станции уже свистели паровозы Нижегородской железной дороги.

Улица Школьная

Жизнь в слободе шла по раз и навсегда заведенному порядку, и за нарушение его грозила беда – будь ты хоть сам хозяин дома. В «театры бесовские» здесь не ходили, книг мирских не читали. За окошками, сплошь уставленными геранью, настурцией и резедой, сидели за пяльцами девушки. По субботам и перед большими праздниками тянулось торжественное шествие в баню – с узлами, со своими медными тазами, «а то грех из никонианских мыться».

Удивительно успокаивается душа на этой улице, славной и милой, хоть и покрашены дома сейчас немного театрально (здесь будет музей быта московских ямщиков). Но вот и она кончается, выводя нас на площадь Рогожской заставы. До сих пор на верстовом столбе, установленном в 1783 г., можно прочесть надпись: «От Москвы 2 версты». Отсюда шла знаменитая Владимирка – и важнейшая торговая трасса, и «дорога плача»: около заставы был этап, где останавливались для отдыха и переклички идущие в Сибирь арестанты. Рогожские обитатели с детства видели эту картину и жертвовали каторжным кто чем мог.

Вот и закончилось наше путешествие. Жаль расставаться с этими домами, с этими людьми, которые по-своему чувствовали историю. «Обновление в Древней Руси – это движение не только вперед, но и вспять, постоянная оглядка на идеал, который находится в вечности» (А. Панченко).

Брюсов переулок
Людмила Киричек

Я живу здесь всю жизнь, очень люблю свой старый Брюсов переулок и скучаю по нему, как по родному человеку, когда надолго уезжаю из Москвы. Может быть, сегодня и вы его полюбите.

Брюсов переулок соединяет Тверскую и Б. Никитскую улицы. Со стороны Тверской переулок начинается торжественной аркой с массивными гранитными колоннами, поэтому входишь в него всегда с некоторым сердечным волнением. С первых же домов Брюсов вовлекает нас в жизнь своих героев, полную великой любви и страданий, насыщенную счастьем творчества.

Слева нас встречает дом № 12 с небольшим палисадником за металлической оградой – первый в череде «артистических» домов переулка. Здесь жил знаменитый режиссер, реформатор театра Всеволод Мейерхольд с женой, актрисой Зинаидой Райх, и ее детьми от первого брака с Есениным. На ужин к Мейерхольдам любили приходить Андрей Белый, Юрий Олеша, Дмитрий Шостакович, Сергей Эйзенштейн, Петр Кончаловский, Михаил Тухачевский, Борис Пастернак, Сергей Прокофьев. Пастернак посвятил хозяевам этого гостеприимного дома стихотворение «Мейерхольдам», где есть чудные строчки о Всеволоде Эмильевиче:

Той же пьесою неповторимой,

Точно запахом краски дыша,

Вы всего себя стерли для грима.

Имя этому гриму – душа.

Следующий за домом Мейерхольда большой девятиэтажный дом № 8/10 сталинской архитектуры и соседний, соединенный с ним, – «музыкальные» дома, построенные для профессоров Консерватории и композиторов. Здание отступает от красной линии переулка и поэтому, несмотря на внушительные размеры, не подавляет соседние сравнительно небольшие дома. Здесь жили Кабалевский, Хачатурян, Шостакович, Коган, Рихтер, Вишневская и Растропович. Сюда в гости к Рихтеру приходил Высоцкий.

На противоположной стороне на фасаде дома № 19 – цифры «1881». Это дата его перестройки из одноэтажного строения 1863 года, где находился «склад колониальных товаров» магазина А. В. Андреева, лучшего в Москве гастрономического магазина до появления елисеевского. Этот участок еще с XVII в. занимали люди торговые. Екатерина Алексеевна, дочь купца Андреева, писала в своих воспоминаниях, что движение на дворе «не прекращалось с раннего утра до сумерек во все времена года». Несмотря на купеческие корни дом этот тоже оказался причастен к русскому искусству: в нем часто бывал поэт Константин Бальмонт, женившийся на Екатерине Алексеевне.

Дом № 17 построен по проекту архитектора Щусева для артистов Художественого театра. Здесь жили Качалов, Москвин, Лиепа, балерина Гельцер. У Е. В. Гельцер останавливалась А. Дункан в один из своих приездов в Москву.

В книге А. Мариенгофа «Мой век, мои друзья и подруги» меня особенно поразил один эпизод. Однажды, зайдя к В.И. Качалову около полудня, Мариенгоф застал его перед зеркалом в волнении примеряющим галстуки. На шутливое предположение гостя Качалов строго ответил, что собирается вовсе не на свидание: Константин Сергеевич назначил ему на два с четвертью. От Брюсова до Леонтьевского переулка, где жил Станиславский, идти 10 минут неспешным шагом. Знаменитый актер, любимец публики за два часа начал готовиться к встрече и волновался, как школьник.

Здание № 15 – церковь Воскресения «что на Успенском вражке» – уютно расположилось на небольшой площади, как на ладошке. Это тоже примета Брюсова: много ли вы видели площадей в переулках? Эта церковь так хорошо стоит, что ее видно со всех сторон, откуда бы вы ни шли, – окрестные дома как будто нарочно раздвинулись, чтобы не мешать любоваться ею.

В храме находится чудотворная икона «Взыскание погибших»; перед этой иконой в церкви Рождества Христова в Палашевском переулке венчалась Марина Цветаева с Сергеем Эфроном. В 30-е годы церковь Рождества была снесена, и икону перенесли в Брюсов. У бокового входа в храм висит большая икона Николы Чудотворца. Помню, как на Пасху маленькие чистенькие старушки приносили Николе Угоднику под икону кусочки кулича и крашеные яйца, а в простые дни – записочки с просьбами и даже деньги. И никто никогда ничего оттуда не брал, даже самая отчаянная шпана.

В церковном хоре Воскресенской церкви часто пел Иван Семенович Козловский, живший неподалеку, в доме № 7. Дом этот, самое большое здание в переулке, был построен по проекту архитектора Щусева для артистов Большого театра. В нем жили Обухова, Нежданова, Голованов, Лепешинская.

За домом Большого театра – Англиканская церковь. Она выходит на Брюсов пер. южным фасадом, а северным (главным) – на Воскресенский пер.

Герб на доме № 12, принадлежавшем последнему владельцу дома А. Миклашевскому. Девиз на гербе «IN DEO SPES МЕА» («В Боге надежда моя»), В начале XIX в. дом принадлежал И. В. Гудовичу, губернатору Москвы

Дом № 12 – первый в череде «артистических» домов переулка

Бывшая усадьба Брюсов

Церковь Воскресения на Вражке XVII в.

Консерватория. Здесь рождалась московская музыкальная школа

Когда-то на этом месте находился двор прапорщика Наумова с большим домом. Англичане в 1828 г. купили дом и устроили в нем церковь. Постепенно «британская часовня», как она официально называлась, перестала вмещать всех прихожан, членов разросшейся колонии. Было решено строить на пожертвования новое здание. Церковь освящена в 1885 г. во имя св. апостола Андрея, первосвятителя Шотландии (подавляющее большинство британской колонии в Москве составляли шотландцы). Это здание – единственное в Москве в стиле поздней английской псевдоготики.

Дом № 2/14 – усадьба Брюсов. Брюсы, потомки шотландских королей, с 1647 г. жили в России. Был среди них и знаменитый сподвижник Петра – загадочный граф и генерал-аншеф Яков Вилимович Брюс, переводчик, астролог, физик, математик, дипломат – «русский Фауст», слывший колдуном и чернокнижником. А Яков Александрович Брюс служил московским генерал-губернатором с 1784 по 1786 г.

Однако Брюсов переулок был бы лишь одним из многих уголков московского центра, если бы не вел… прямо к Консерватории, к памятнику Чайковскому. Здесь рождалась московская музыкальная школа. Каждому из нас Консерватория всегда была рада, торжественно провожая по широким мраморным лестницам бывшего особняка Дашковой в Большой зал, где уже нет места повседневности, где душа расправляет крылья и летит.

Я назвала лишь некоторые имена, рассказала только о самом для себя дорогом. Вы же, проходя по переулку, не пропустите ни одной мемориальной доски, отдайте дань уважения славным людям русской культуры, поднимавшимся по ступеням этих домов, спешивших отсюда на репетиции, сочинявших здесь музыку.

«На Полянке, на Ордынке тихо музыка играла…»
Елена Балицкая

Как мне нравится по Пятницкой в машине

проезжать!

Восхищения увиденным не в силах

я сдержать.

Кораблями из минувшего плывут ее дома.

Будто это и не улица – история сама…

Б. Окуджава

От набережной расходятся основные улицы Замоскворечья – Б. Якиманка, Б. Полянка, Пятницкая, Новокузнецкая и Б. Ордынка, а между ними – живописная сеть переулков. Вот здесь и лежит Замоскворечье – между излучиной Москвы-реки и дугой Садового кольца, поэтому почти все улицы и переулки здесь выходят к реке.

«Милостивые государи и государыни, спешу поделиться с вами моим открытием. Я открыл страну, никому до сего времени в подробности не известную и никем еще из путешественников не описанную. Страна эта, по официальным известиям, лежит прямо против Кремля, по ту сторону Москвы-реки, отчего, вероятно, и называется Замоскворечье», – писал Островский о старинном купеческом районе с особой патриархальной атмосферой, которой дышат камни старого Замоскворечья. Мир героев Островского, которые рано утром спешили в свои лавки, а вечерами, после дневных хлопот, сидели перед самоварами у раскрытых окон, – это и есть Замоскворечье. В старину говорили, что жители Замоскворечья уже встают, когда на Арбате и Пречистенке только что ложатся спать, и ложатся спать тогда, когда по другую сторону реки начинается вечер.

Самая древняя улица Замоскворечья – Пятницкая. Когда-то она связывала главный московский торг возле Кремля с замоскворецким Торжком Ленивым – по способу торговли прямо с возов. По Торжку и улица получила свое название: Ленивка. И все же за улицей закрепилось имя Пятницкая. Церковь Параскевы Пятницы, стоявшая на месте станции метро «Новокузнецкая», была ядром и «оберегом» торга. Святая Параскева издревле считалась покровительницей торговли. Купцы складывали в подклет церкви свои товары, здесь же хранились эталонные аршин и гирьки, заключенные договоры и контракты. Церковь была гарантом честной торговли, ведь в присутствии Бога не сплутуешь и не обманешь.

Вообще церквей в Замоскворечье купцы строили много. Каждая имеет свою историю, овеяна своими легендами и тайнами. В старину, когда за Москвой-рекой был праздник, по всей округе стоял непрерывный густой колокольный звон и пахло пирогами. Исчезли многие храмы, только по старым фотографиям да рисункам можно теперь судить об их красоте и величии. Но некоторые церкви живут и поныне.

Церковь Климента Папы Римского (Пятницкая, 27/7) впервые упомянута в летописи в 1612 году в связи со сражением русских ополченцев с польскими войсками. Здесь, на окраине Москвы, был острожек, где казаки поклялись: «Все умрите, а не победившие врагов своих никако же не возвратитися». И победили! Совсем недавно около храма соорудили небольшой фонтанчик, в память когда-то бывшего здесь прудика с бьющим ключом, который играл роль святого источника и почитался как святыня.

Рядом находится уникальный храмовый ансамбль крупнейших московских зодчих Василия Ивановича Баженова и Осипа Ивановича Бове – церковь Иконы Божией Матери «Всех Скорбящих радость» (Б. Ордынка, 20). В прекрасной архитектуре храма, трапезной и колокольни можно увидеть все этапы эволюции московского классицизма, от раннего периода до ампира.

Дом напротив станции метро «Новокузнецкая» (Пятницкая, 18) построен по проекту архитектора Осипа Ивановича Бове

На Малой Ордынке, в неприметном домике (№ 9) с каменным первым и деревянным вторым этажами родился А. Н. Островский. Теперь здесь посвященный ему музей

Нынешнее огромное здание церкви св. Климента Папы Римского XVIII в. не имеет аналогов в московском зодчестве и скорее напоминает архитектуру храмов Санкт-Петербурга

Самый же знаменитый храм Замоскворечья – св. Григория Неокесарийского (Б. Полянка, 29а). Первая деревянная церковь на этом месте была построена великим князем Василием II Темным. Предание говорит, что, находясь в татарском плену, князь дал обет: если ему будет суждено вернуться домой, он обязательно построит в том месте, откуда увидит Москву, храм во имя святого, память которого совершается в этот день. Деревянный храм со временем обветшал, и в XVII в. на его месте царь Алексей Михайлович заложил дивной красоты каменный храм, в котором вскоре венчался с Натальей Кирилловной Нарышкиной, а чуть позже крестил сына, будущего Петра Первого.

Но не только храмами богато Замоскворечье. Почти каждый век оставил здесь память о себе: небольшие уютные особнячки с мезонинами, купеческие усадьбы, богатые особняки, доходные дома.

Не сразу обратишь внимание на дом 17 по Б. Ордынке. Когда-то это была двухэтажная, отделанная в классическом стиле усадьба получивших дворянство купцов Куманиных. Здесь у своей тетки – хозяйки усадьбы – бывал юный Достоевский. В этом же доме в квартире своих друзей Ардовых подолгу жила Анна Ахматова. Сюда к ней в гости приезжали Марина Цветаева, Лев Гумилев, Фаина Раневская, Марк Шагал. В тяжелых жизненных испытаниях квартира Ардовых на Б. Ордынке была для Анны Андреевны надежным пристанищем. С 1934 по 1966 г. она прожила здесь не меньше, чем у себя в Ленинграде. Не так давно во дворе появился выполненный по рисунку Модильяни памятник Ахматовой.

На Ордынке есть памятник еще одной замечательной даме (Б. Ордынка, 34а). О великой княгине Елизавете Федоровне, дочери герцога Гессен-Дармштадтского Людовика IV и принцессы Алисы, дочери английской королевы Виктории, в Европе говорили как об ослепительной красавице.

Трапезная и колокольня, построенные В. И. Баженовым, и храм, созданный после его смерти по проекту О. И. Бове, образуют единое художественное целое, главный мотив которого – круг. Внутренняя колоннада, отделка искусственным мрамором, спроектированный Бове белый с золотом иконостас с иконами В. Л. Боровиковского и пол по рисунку Бове – это прекрасный, чудом уцелевший памятник храмового убранства эпохи классицизма.

Главная красота церкви св. Григория Неокесарийского – в поясе цветных изразцов, которые получили название «павлинье око» за схожесть с красочным оперением павлина. Церковь настолько хороша, что в народе получила название «Красной».

Во время пожара 1812 года церковь не пострадала. Зачарованный ее красотой, Наполеон приказал своим солдатом охранять ее от огня.

Церковь св. Николая Чудотворца в Пыжах (Б. Ордынка, 27а/8) поражает редким даже для XVII в. богатством декоративного убранства: все сохранившиеся окна северного фасада, например, имеют разные обрамления с тонкой, совершенной по качеству резьбой.

Главный храм во имя Покрова и уличная каменная ограда Марфо-Мариинской обители построены по проекту Щусева в неорусском стиле по мотивам псковско-новгородской архитектуры XII–XIV вв. Массивный объем церкви с узкими щелевидными окнами и преувеличенной круглой шлемовидной главой, гладкие стены с кирпичным декором: чувствуется эпоха модерна, стремление усилить характерные черты. Мозаики сделаны по эскизам Нестерова. Рельефы на фасадах, скамья с резьбой – работы Коненкова.

Во дворе – памятник великой княгине Елизавете Федоровне. Занимаясь днем делами обители, нередко ночь до самого рассвета Елизавета Федоровна проводила у постели тяжелобольного.

Выйдя замуж за великого князя Сергея Александровича Романова, пятого сына императора Александра II, Елизавета Федоровна навсегда связала свою судьбу с Россией. После смерти мужа княгиня оставляет светский образ жизни, покупает усадьбу с четырьмя домами и садом и переезжает из дворца в здание на Ордынке. По ее словам, она вошла в «более великий мир, в мир бедных и страждущих». Отныне ее главной заботой стало устройство Марфо-Мариинской обители.

В строениях усадьбы разместились больница, амбулатория для приходящих больных, приют для девочек, библиотека, классы школы, столовая, общежитие, хозяйственные службы. Особое внимание княгиня уделяла детям Хитрова рынка, сиротам и беспризорным. Одних она устроила в общежитие, за другими было установлено постоянное наблюдение, и вскоре эти юноши составили всем известную в Москве артель посыльных.

Перед революцией 1917 г. по просьбе германского императора в Москву приехал шведский министр. Его задачей было помочь княгине выехать из России. Елизавета Федоровна осталась. В 1918 г. вместе с царской семьей она была сброшена в шахту в городе Алапаевске на Урале.

«Страна Замоскворечье»… Нет в Москве уголка более тихого и патриархального – несмотря на то что современность давно уже вторглась в ее пределы. Замоскворечье продолжает жить.

Музыкальная Мекка Москвы
Ольга Никишина

Высокий, высокий, высокий

Затих снизу доверху зал.

Он палочку только приподнял

И музыке быть приказал,

И тотчас за струнной решеткой.

На зов чародейный спеша.

Взметнулась, рванулась, забилась

Плененная в скрипке душа.

София Парнок

Есть в Москве место, куда всегда можно прийти, как в храм. Здесь заботы отпускают, время течет по-другому. Здесь царит Гармония. И как радостно бьется сердце, когда кто-то приглашает тебя в консерваторию или, отложив все дела, сам летишь за билетами! И знакомое, счастливое чувство подтверждает: да, сегодня тебе нужно именно сюда! Входишь в любимый дом после разлуки, короткой или долгой, и все тебе рады – и служители, и публика. Да здесь ведь не публика – здесь тайное братство, и узнаешь каждого, кому заглянешь в глаза.

Кажется, консерватория была в Москве всегда. Однако, как и все на свете, рождалась она в муках.

В середине XIX века царский двор твердо придерживался той точки зрения, что хорошая музыка может родиться только в Италии. Русским же музыкантам платили раз в 20 меньше, чем иностранным, и вообще считали их персонами нон грата. Против этого взбунтовалась «Могучая кучка» молодых гениальных дилетантов, вдохновлявшихся идеей обращения к национальным корням: уже известный композитор и музыкант-самоучка Милий Балакирев, военный врач и химик Александр Бородин, офицер в отставке, писарь Модест Мусоргский, офицер Цезарь Кюи, ученик кадетского корпуса Николай Римский-Корсаков.

Меж двух огней оказался пианист и композитор Антон Рубинштейн, получивший образование в Европе: он видел недостатки русской музыкальной образовательной системы и настаивал на открытии в России консерватории. Решающим для Рубинштейна было то, что ее выпускники получали звание свободного художника, а значит, музыканты – исполнители, певцы, композиторы – становились уважаемыми членами общества. В 1862 году при поддержке царского двора Рубинштейн открыл консерваторию в Петербурге. Но там преподавали иностранные доценты, поэтому композиторы «Могучей кучки» не могли с ней смириться: с их точки зрения, консерватория, ориентированная на Запад, препятствовала рождению национальной культуры.

Примирение далось очень нелегко. К счастью, музыканты сумели услышать друг друга, ив 1872 году Римский-Корсаков согласился стать профессором консерватории – вскоре его назвали лучшим преподавателем композиции, – в которой начали исполнять наиболее талантливые произведения русских авторов.

Московская консерватория открылась в 1866 году, ее возглавил брат Антона Григорьевича Николай Григорьевич Рубинштейн, талантливейший дирижер, один из первых пианистов мира, а профессором теоретического отделения стал окончивший Петербургскую консерваторию с золотой медалью Петр Ильич Чайковский, чье имя сейчас носит Московская консерватория. Так рождалась русская музыкальная школа.

Большая Никитская – улица музыкальная, и уже давно. Когда-то лился над ней колокольный звон из Никитского монастыря (теперь там подстанция метрополитена, дом 7). Знаменитый звонарь-виртуоз К. К. Сараджев утверждал, что эта с виду обычная колокольня отличалась удивительным подбором колоколов.

«От многих мне приходилось слышать, что даже посторонний человек, переступая порог наших концертных залов, не может не почувствовать некой их особой атмосферы. Должно быть, это правда… Ведь и в наших классах, и на подмостках наших залов – Большого, Малого и Рахманиновского – происходили невероятные события духовной жизни. Эти события каким-то удивительным образом оставались здесь, в этих стенах. Даже ночью, после концерта, Большой зал продолжает дышать смолкнувшей уже музыкой».

Проректор Московской консерватории, профессор Е. Г. Сорокина

Удивительно удачно вписался в консерваторский дворик памятник П. И. Чайковскому – последняя работа Веры Мухиной (1954).

«Могучая кучка наша романтическое движение. У таких гениев, как Бородин, Мусоргский и Корсаков, многое идет от романтизации. Романтизация своего прошлого, романтизация предания – без этого нация не может существовать».

Г. Свиридов

Одно из красивейших зданий московского классицизма конца XVIII века (дом 11) занимало до революции Синодальное училище певчих – центр музыкального образования до консерватории, – объединенное с ней в 1919 году.

Московская консерватория разместилась на Большой Никитской, 13, во дворце знаменитой княгини Екатерины Дашковой, сподвижницы Екатерины Великой, президента Академии наук России. Позже дворец перешел к графу Воронцову (это он был генерал-губернатором Одессы в то время, когда там отбывал свою ссылку Пушкин).

Здание перестроили специально для занятий, оборудовали Большой концертный зал для музыкальных вечеров – его великолепная акустика создана с помощью системы пустотелых керамических емкостей, вмонтированных в свод. Крылья здания, обнимающие глубокий парадный двор, полукруглый вход и два нижних этажа, сохранились в том виде, какими они были при княгине Дашковой.

Перед входом в Большой зал установлен памятник П. И. Чайковскому. Вдохновенное лицо, поразительное портретное сходство. Правая рука с карандашом готова записать музыкальную фразу, левая по-дирижерски отбивает ритм. На бронзовой решетке отлиты начальные строки самых известных мелодий Чайковского, симметрично расположены вензеля с инициалами «П.Ч.» и даты жизни композитора: 1840–1893. Каменное основание решетки – полукруглая скамья, на которой раньше так любили отдыхать москвичи.

Из окон этого храма Гармонии зимой и летом слышна музыка. А композитор и профессор – и вслед за ним все, кто проходят мимо Большой Никитской, 13, – внимательно прислушивается к ним…

Дом на Разгуляе
Дмитрий Зубов

Любят москвичи рассказывать про свой город всякую небывальщину. Нет-нет, да и прочтешь в газете очередную версию происхождения Москвы или услышишь где-нибудь необыкновенное предание о событиях далекой старины. Маститые ученые-краеведы, уставшие от досужих сплетен, в сотый раз опровергают очередной московский миф, а он живет и только еще пышнее расцветает новыми подробностями, создавая то неуловимое, что называется духом города…

В мире московских легенд я впервые очутился будучи студентом Московского инженерно-строительного института. Одно из многочисленных помещений alma mater располагалось на стыке двух Басманных (Старой и Новой) в старинном дворянском особняке с большим, в два этажа, портиком и изящной ротондой. Внутри дом поражал своеобразной архитектурой – смесью барской усадьбы и учебного заведения. За два с половиной столетия архитекторы (талантливые и не очень) так перестроили здание, приспосабливая его к нуждам многочисленных владельцев, что невольно превратили его в лабиринт, который с успехом мог конкурировать со знаменитым Критским. Жизнь била ключом. То здесь то там сновали измученные Тезеи-студенты, силясь в бесконечных коридорах, коридорчиках и тупиках отыскать Минотавра-профессора, чтобы сдать наконец-то зачет. Даже на лекциях здесь царила особая атмосфера. Преподаватели, видимо, проникнувшись духом дома, иногда отвлекались от темы занятий и выплескивали на наши усталые головы поток историй одна фантастичнее другой.

Рассказывали о первом владельце дома Якове Брюсе – ученом, маге, алхимике, шокировавшем своих современников полетами над ночной Москвой и всякими волшебными превращениями. Говорили о другом обитателе дома – сумасшедшем графе, якобы повесившем вместо входной двери крышку от гроба, дабы отвадить непрошеных гостей. Особенно популярна была история про одного дотошного студента, который, сосчитав число окон по фасаду здания, а затем внутри аудиторий, нашел несоответствие: на улице было на одно больше, что по логике означало наличие еще одной – потайной – комнаты. Да еще по коридорам частенько ходили люди с непонятными приборами и исследовали стены. По словам всезнающих студентов, они искали замурованную где-то в толще конструкций рукопись «Слова о полку Игореве». Было от чего прийти в замешательство.

На деле все оказалось гораздо прозаичнее. Не жил здесь волшебник Брюс, так как умер в 1735 году, еще до постройки дома. «Гробовая доска» оказалась остатками солнечных часов, украшавших некогда барскую усадьбу. История про «потайную комнату» еще в XIX веке ходила среди учащихся 2-й гимназии, располагавшейся в этом доме до революции. Люди с приборами оказались просто рабочими, проверявшими на прочность стены старого здания.

Но все это не столь уж важно, ведь тогда эти легенды сделали для меня каждый приход в «дом на Разгуляе» событием, помогли открыть для себя настоящую, живую историю московского дома…

А. И. Мусин-Пушкин

Тот самый дом

А «Слово о полку Игореве», как оказалось, все-таки было в этих стенах.

Хранил это сокровище русской литературы в своей коллекции древних рукописей реальный владелец дома – археограф, историк, филолог граф А. И. Мусин-Пушкин. И не только хранил, а с любовью перевел с древнерусского и издал в 1800 году немалым в то время тиражом 1200 экземпляров.

Книгу быстро раскупили. Пророческим стал призыв неизвестного автора «Слова» к объединению русских людей перед лицом опасности: через 12 лет грянула война. События осени 1812 года оказались роковыми в судьбе ценнейшей рукописи. Она погибла в графском доме вместе с остальной библиотекой в знаменитом пожаре Москвы. Не мог поверить старый граф, что Москву сдадут Наполеону – не стал вывозить любимую коллекцию из осажденного города. Вместо этого уехал в ярославское имение, чтобы на собственные средства собрать ополчение из крепостных крестьян.

Тяжело примириться с такой потерей. Но так устроен человек, что даже спустя многие десятилетия то и дело находятся энтузиасты, мечтающие отыскать заветную рукопись в еще не открытых тайниках «дома на Разгуляе». И, я верю, найдут – ведь «рукописи не горят».

Маринин дом
Людмила Киричек

В центре Москвы, между Поварской и Новым Арбатом, находится Борисоглебский переулок, а в нем – небольшой двухэтажный дом № 6. Приоконные ямы полуподвала, ступеньки крыльца и металлический навес над ним… Таких много в старой Москве, но здесь – мемориальная доска с надписью: «В этом доме с 1914 по 1922 г. жила поэт Марина Цветаева».

Марина Цветаева переехала в этот дом летом 1914 года с маленькой дочерью Ариадной и мужем Сергеем Эфроном. Она сама нашла эту квартиру и полюбила ее сразу. «Дверь открывается – вы в комнате с потолочным окном – сразу волшебство! Справа – камин. Я так вдруг обрадовалась, я уже в этой комнате почувствовала, что это – Мой Дом! Кто здесь мог жить? Только я!» – рассказывала она сестре Анастасии.

Квартира была действительно необычной. Комнаты располагались замысловато – на трех уровнях-этажах. В них вели коридоры, лесенки, ступеньки. В комнатах были альковы, изразцовые печи-голландки. Потолки – и высокие лепные, и низкие скошенные, и стеклянные, и с «дырочками», через которые проникал свет. Были и обычные окна, и окна, выходившие на крышу деревянной пристройки – по ней можно было ходить.

Есть в доме и мансарда – «чердачная»: «Входишь по ступенькам в разлатое, невысокое, невысокое антресольное – что? Мне показалось, тут должен быть иллюминатор, за ним волны. И может быть, все это корабль… Да, что-то кораблиное есть в этой квартире, и это такая прелесть… Все комнаты сами по себе, понимаешь? Это сборище комнат, это не квартира совсем! Как будто часть замка…»

В этом доме было создано много стихов и поэм, написаны романтические пьесы, здесь вела дневники не только сама Марина, но и ее маленькая дочка Аля. Здесь бывали К. Бальмонт, О. Мандельштам, И. Эренбург, князь С. Волконский, студийцы 4-й студии МХАТ Вахтангова. Среди них Соня Голлидей («Повесть о Сонечке»), Павел Антокольский, впоследствии известный поэт, и красавец Юра Завадский, в которого были влюблены почти все студийки и немножко сама Марина. В советское время Ю. Завадский был бессменным главным режиссером театра им. Моссовета. Они часто сидели на крыше пристройки – любовались ночным небом, читали друг другу стихи.

В этом доме Марина Ивановна была очень счастлива и глубоко несчастна. Отсюда ушел на фронт ее муж и, вместе с остатками Добровольческой армии, оказался в эмиграции. До 1921 года его считали пропавшим без вести. Здесь она родила младшую дочь Ирину, здесь же потеряла ее; здесь чудом спасла тяжело болевшую Ариадну.

Из этого дома 11 мая 1922 года Марина Цветаева уехала в Берлин к мужу. В свою квартиру-корабль она уже не вернется. Приехав в Россию в 1939 году вслед за дочерью и мужем, она в начале войны попала в эвакуацию в Елабугу, где ушла из жизни 1 августа 1941 года.

Дом Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке

Комната Марины Цветаевой

Лестница в мансарду

Сергей Яковлевич Эфрон (1912)

Марина Ивановна Цветаева (1912)

…Из квартиры Цветаевой сделали коммуналку. Дом ветшал, разрушался. По генеральному плану строительства Нового Арбата он подлежал сносу, жильцов расселили. Но каким-то чудом дом уцелел (трасса прошла чуть в стороне), хотя в нем и отключили воду, газ, электричество – над домом все еще висела угроза сноса.

В этом холодном, темном доме остался один человек, который упорно отказывался выезжать, – Надежда Ивановна Катаева-Лыткина. Она мечтала о музее М. И. Цветаевой. Надежда Ивановна относится к тем подвижникам русской культуры, благодаря которым сохраняются старые и создаются новые музеи. Она посвятила свою жизнь созданию «Марининого Дома» и нашла союзников – академика Д. С. Лихачева, Е. Евтушенко, Р. Рождественского и многих других. Их борьба за дом шла долго и трудно, но в конце концов они победили. Дом отреставрировали, восстановили интерьеры, по крупицам была создана экспозиция.

31 августа 1991 г. музей Марины Цветаевой был открыт, а в 1992 г. возник Центр, где впервые в России были собраны материалы российского зарубежья. Усилиями и заботами Н. И. Катаевой-Лыткиной и ее помощников дом-музей стал очагом культуры для москвичей. Здесь проходят конференции памяти М. И. Цветаевой, музыкальные и литературные вечера, развивается издательская деятельность.

Дух творчества вновь поселился в «Маринином Доме».

В доме Мельникова
Лев Дьяков

Москвичи называют этот странный дом в Кривоарбатском переулке «домом Мельникова». Константин Степанович Мельников (1890–1974), гениальный русский архитектор, оказавший влияние на всю мировую архитектуру, считал дом одним из лучших своих созданий. По-видимому, мастер воспринимал его как своеобразного двойника. Недаром наверху, над окном второго этажа, он поместил рельефную надпись: КОНСТАНТИН МЕЛЬНИКОВ. АРХИТЕКТОР.

Дом Мельникова известен во всем мире. Сюда совершают паломничество архитекторы, художники, поэты… Кто-то видит здесь далекое будущее. Например, авторы интересного путеводителя «Прогулки по Москве» М. Милова и В. Резвин так и назвали одну из глав своей книги: «Инопланетяне в Кривоарбатском». «Первое впечатление было таким, будто на арбатский дворик приземлился инопланетный корабль. На белый вертикально стоящий цилиндр падали густые тени деревьев, а в стеклах растянутых шестигранных иллюминаторов пламенел закат… Зрелище оказалось столь ошеломляющим, что несколько минут мы молча осваивались с „космической фантазией“ наяву» – авторы путеводителя словно лишний раз подтвердили одну из главных идей архитектора: «Самые точные представления о Вселенной остаются в искусстве».

Кто-то находит в доме живое прошлое. Крупнейший наш искусствовед М. В. Алпатов, выступая на юбилее К. С. Мельникова в декабре 1965 года, говорил: «Мне было очень приятно входить в эти каменные цилиндры. Почему-то вспоминались башни Антониева монастыря в Новгороде и чудилось, будто я плыву на каком-то корабле… Здесь бросается в глаза, что из этих, казалось бы, самых практических и прозаических предпосылок возникает какой-то новый ритм, новые пропорции, новые комбинации и новые формы».

И опять это утверждение искусствоведа перекликается с одним из давних высказываний Мельникова: «Ближе нужно к земле, она родная мать, но дети ее бешеные, трезвых мало, и еще меньше благородных. Чем научнее (нахальнее), тем меньше становится на земле любви, слабеет сила красоты, замирают искусства, чахнет природа лесов, полей, аромат нежных ее цветов и свежего блеска бодрых лучей восхода. Творчество – тайна, и как бы красноречиво мы ее ни объясняли, она не объяснится и навсегда останется тайной, к нашему счастью».

Дом Мельникова весь пронизан творческой энергией, насыщен атмосферой прошлого, благотворных воспоминаний. Он будто живое существо, творящее постоянные положительно заряженные поля. Каждая часть его пространства создает свое настроение, свою мелодию. В гостиной на втором этаже будто звучат торжественные аккорды. В спальне вы попадаете во власть сонных грез. В мастерской на третьем этаже криволинейные очертания стен, шестиугольные окна сразу выводят за пределы обыденного.

«Воздействие дома удивительно, – говорит Виктор Константинович Мельников, талантливый художник, сын архитектора, – он прекрасно влияет на самочувствие, создает ощущение постоянной новизны, желание творить».

Изучая интерьеры дома, его планировку, понимаешь, насколько он удобен и рационален. Мастерски использовано свойство цилиндрической формы – зрительное перетекание смежных пространств. Великолепно решено естественное освещение. Шестиугольные проемы в стенах образованы сотовой архитектурой кладки. Особенно сильное впечатление производит мастерская, где по периметру стен от пола до потолка 36 окон создают неповторимое ощущение открытости внутреннего пространства, наполненного мягким, рассеянным светом. Здесь нет падающих теней, что крайне необходимо для работы архитектора и художника.

В спальне окна расположены с таким расчетом, чтобы их ритмическое чередование создавало атмосферу сна. «Одну треть жизни человек спит, – писал архитектор. – Если взять 60 лет – 20 лет сна, 20 лет путешествий в область загадочных миров без сознания, без руководства, касаясь неизведанных глубин, источников целительных таинств, а может быть, и чудес… В проекте 1930 года „Зеленый город“ на огромной, богатой природой, территории площадью 89 км² близ Москвы мною запроектировано пять видов спален: физических (влажность, давление), химических (ароматы лугов, полей), психических (шум листьев, морского прибоя, музыка, соловьи, гроза). Идея проекта забавила врачей, но в настоящее время медицина приближает свои методы к сну как к целебному источнику. И я верю, что я не так уж далек от правды со своим проектом, что скоро к науке с техникой придут на помощь поэт и музыкант и завершат мою мечту построить СОНную СОНату».

Всю жизнь Константин Степанович Мельников писал книгу «Архитектура моей жизни». Только небольшая часть ее опубликована. Приведем некоторые отрывки из этой книги.

К. С. Мельников. Автопортрет

К. С. Мельников в мастерской

«Наш дом, что соло личности, гордо звучит в гуле и грохоте нестройных громад столицы и, будто суверенная единица, настраивает с волевой напряженностью ощущать пульс современности. Я один, но не одинок: укрытому от шума миллионного города открываются внутренние просторы человека», – писал в своих воспоминаниях К. С. Мельников.

«Архитектурное искусство, как и все прочие искусства, служит только духовным сторонам жизни…

Для архитектора нет неархитектурных тем. Чисто архитектурные темы: „Любовь и ненависть“, „Перерождение врагов в друзей“, „Форум нации“…

Архитектура – это не целесообразность. Архитектура – это Красота, другой архитектуры нет и не может быть…

Претворять нежные грезы в мощную действительность – это и есть профессия архитектора…

Произведения архитектуры – сокровищница сокровенной силы, в которой минувшее так же ново, как настоящее…

Архитектура в игре пространств, а не в объемах пространств – внутреннем и наружном…

Я почувствовал в диагонали чудо…

Музыка конструкций есть архитектура…

В строительной конструкции таится душа. Уметь ее вызвать – значит создать Архитектуру…

Решить идею – нарисовать красоту…

Красота есть высшая практическая польза…

Чтобы быть архитектором, и чтобы им быть по-настоящему, нужно не только красиво рисовать, но и красиво чувствовать, красиво думать и красиво жить и работать…

Много тайн внутри нас, людей, они обнаруживаются искусством и любовью, и глубина их, протяженность их равна Вселенной…

Бесценно то, что создано духом человека, не руками и даже не мозгом…»

Эти глубокие образы-мысли еще раз подтверждают старую аксиому: Архитектура создается только большим Человеком.

«Я сделал все, что мог». Иван Цветаев и его музей
Людмила Киричек

«Звонили колокола по скончавшемуся императору Александру III, и в это же время отходила одна московская старушка. И, слушая колокола, сказала: „Хочу, чтоб оставшееся после меня состояние пошло на богоугодное заведение памяти почившего государя“… С этих-то старушкиных тысяч и начался музей», – так, по воспоминаниям Марины Цветаевой, начинал ее отец, Иван Владимирович Цветаев, рассказ о Музее изящных искусств.

Мечта о нем родилась намного раньше, возможно, в ту минуту, когда в 1875 году Иван Владимирович Цветаев, недавний выпускник Петербургского университета, 27-летний магистр римской словесности и доцент Варшавского университета, впервые ступил на землю Италии, «той благословенной страны, видеть которую для человека, занимающегося изучением античного мира, всегда составляет венец желаний».

Но еще раньше, в 20-е годы XIX столетия, мысль о таком музее увлекла княгиню Зинаиду Волконскую. Проведшая большую часть жизни в Италии, воспитанная в духе энциклопедистов XVIII века, широко и разносторонне образованная, она мечтала создать в Москве эстетический музей – в те времена он мог бы стать одним из первых в мире музеев такого рода. Вместе с Шевыревым и Погодиным княгиня Волконская даже представила докладную записку в Совет Московского университета, но ей отказали, и «прекрасная греза» княгини тихо угасла…

«Думала ли красавица, меценатка, европейски известная умница, воспетая поэтами и прославленная художниками, княгиня Зинаида Волконская, что ее мечту о русском музее скульптуры суждено будет унаследовать сыну бедного сельского священника, который до 12 лет и сапогов-то не видал…» – скажет Иван Владимирович 31 мая 1912 года на открытии Музея изящных искусств имени Александра III.

Но до этого счастливого дня еще долгие, долгие годы. А пока молодой филолог занимается научной работой, защищает докторскую диссертацию, преподает. В 1890 году занимает кафедру теории и истории изящных искусств Московского университета. Авторитет профессора Цветаева в научном мире высок – он действительный член Московского археологического общества и почетный член Петербургского университета, Российская Академия наук наградила его медалью «За усердный труд на пользу и славу Отечеству».

К этому времени все помыслы Ивана Владимировича уже сосредоточены только на одном – на создании при университете Музея античного искусства, который представил бы «в историческом порядке судьбы скульптуры, зодчества и живописи у древних и новых народов» и через это дал бы «учащемуся юношеству и публике необходимые средства к изучению искусств, к облагораживанию их вкусов и развитию в них эстетических понятий».

И. В. Цветаев говорит о музее и его задачах с кафедры, в дружеских беседах, на страницах различных изданий, выпускает брошюры. Ища благотворителей, он скажет на открытии Первого съезда российских художников: «Может ли Москва – духовный центр России, центр ее колоссальной торговли и промышленности, Москва – родина и местожительство старых и славных аристократических фамилий…

И. В. Цветаев и Ю. С. Нечаев-Мальцев у входа в музей

Зал греческого искусства поздней классики и эллинизма

Музеи изобразительных искусств им. Пушкина

Москва, покрывшая себя славой широких христианских и просветительных благотворений, – может ли такой город, в котором бьется пульс благородного русского сердца, допустить, чтобы в его всегда гостеприимных стенах остались без подобающего крова вековечные создания гениального искусства, собранные сюда со всего цивилизованного света, и притом такие создания, которые в очень большом числе впервые вступают в Россию и двойников которым нет в нашем отечестве нигде? Может ли Москва это потерпеть?»

Москва этого потерпеть не могла, и молодой профессор принимается за дело.

Для строительства музея Городская дума предоставляет участок на Воробьевых горах. Но это далеко от университета, и Цветаев обращается к самому великому князю Сергею Николаевичу. При его содействии музей получает землю бывшего Колымажного двора на Волхонке. (Великий князь был избран председателем Комитета по устройству музея и до своей трагической гибели всемерно поддерживал начинания Цветаева.)

По предложению Ивана Владимировича Императорская академия художеств проводит конкурс на лучший проект фасадов здания музея. Были отмечены семь проектов, среди них – проект Романа Ивановича Клейна, который и стал главным архитектором.

Но самое трудное и необходимое – найти средства. Казна выделила всего 200 тысяч рублей. Остальное надо было искать у частных лиц, и эту труднейшую задачу взял на себя Иван Владимирович. Он просит, доказывает, убеждает и своей несокрушимой верой приобретает все новых и новых сторонников. «В таком деле, как наше, без веры в лучшие стороны людей обойтись нельзя. Со скептицизмом ничего нового, ничего большого не сделаешь. Это чувство разрушает, а не созидает. Скептицизм удобное свойство для осторожного чиновника, а в нашем созидательном деле главный рычаг – вера, которая, по Писанию, горами ворочает… И я буду держаться этой веры, при всяких обстоятельствах дела. Обманут ее ныне, она восторжествует завтра. Побьет ее сегодня какой-нибудь Иван, зато приголубит и укрепит ее своей симпатией и щедростию завтра какой-нибудь Петр».

Главным жертвователем музея становится владелец заводов в Гусь-Хруста льном Юрий Степанович Нечаев-Мальцев. Благородное дело, за которое взялся Цветаев, стало близким и ему. Постепенно деловые отношения переросли в искреннюю дружбу, их даже так и называли «Цветаев-Мальцев».

31 декабря 1898 года Иван Владимирович записывает в дневнике: «Доходят последние часы 1898 года, этой великой эпохи в истории создания нашего музея. Этот год принес мне такие радости и музею такие благодеяния, о которых не было и грез. Завершение грандиозного плана здания, открытие действий Комитета, лучезарный день 17 августа, превративший никому не известный факт закладки во всероссийское событие, получение земли от города – все это пришлось на этот незабвенный год… Такое возвышение действительности над возможностью самых необузданных грез, конечно, уже не повторится в истории создания моего милого музея».

Строительство началось и, несмотря на огромность сделанного, главное было впереди. Надо было думать не только о постройке здания, но и о наполнении его экспонатами. Иван Владимирович ведет обширнейшую переписку со многими музеями мира, заказывает копии, покупает подлинники античных скульптур. Привлекает к работе известных российских художников – Поленова, Васнецова, Верещагина, Айвазовского, Серова… Сам выезжает в экспедицию на Урал для отбора отделочного камня. Едет в Италию, Германию, Египет…

Из письма к Нечаеву-Мальцеву, 1907 год: «Вы сетуете на меня за сделанные приобретения памятников искусств для музея. В свое оправдание могу сказать, что разыскивание их по всей Европе стоило мне больших самопожертвований и больших трудов, принесенных мною благу музея. Бог знает кто и когда проделал бы этот многолетний путь безвозмездно для нашего учреждения. Я вынес много лишений и всяческих неудобств ради этой высокой цели и нашел для музея много такого, что долго-долго туда не поступило бы. Без любви, без увлечения, без стремления к этому специальному знанию в нынешнем мире коллекции не собрать бы. Как-нибудь выкарабкаемся из долгов. А приобретенное навсегда будет украшать музей».

Нечаев-Мальцев дает на музей сотни тысяч, но иногда упирается из-за какой-нибудь мелочи: «Что Вы, голубчик, вконец разорить хотите? Да это же какая-то прорва, наконец! Пусть государь дает, его же родителя – имени…» Да и нельзя же все расходы переложить на Нечаева-Мальцева, и Цветаев ищет новых благотворителей. Снова просьбы, уговоры, увещевания… И при этом ни одной жалобы, раздражения или обиды на непонимание и холодность к его детищу. «Надо быть готовым ко всему, считаться со всем. Не заставишь думать всех, как ты хочешь, думаешь, веришь сам. Необходимы терпение и уважение права чужой собственности, равно как и права других на свои убеждения… Нельзя каждый отказ твоей мечте, твоему излюбленному делу объяснять исключительно грубостью вкусов, недостатком умственного и сердечного развития и одним скряжничеством. Недавний скряга на Музей искусств завтра или перед своим смертным часом, в духовном завещании, явится устроителем целого филантропического учреждения… Надо быть терпеливым», – записывает он.

Своей тактичностью, уважительным отношением к людям, пониманием их слабостей Иван Владимирович располагал к себе многих. «Это прирожденный министр финансов, потому что так искусно добывать деньги из совершенно неожиданных источников, как это Иван Владимирович умел, да еще настраивать дающих деньги к благодарности, – они его благодарили за то, что он деньги от них получал, это никакому графу Витте никогда не удастся», – говорил профессор Московского университета историк Любавский.

Все свои свободные деньги Владимир Иванович также отдает на музей – и приводит в ужас сына Андрея просьбой дать адрес портного, который мог бы перелицевать костюм. «Да проще новый купить!» – «Это вам проще…»

Судьба не была так уж благосклонна к Цветаеву…

В 1904 году в музее вспыхнул пожар. Пострадало здание и часть коллекции. Иван Владимирович тяжело переживал это несчастье, но не отчаялся сам и старался подбодрить Клейна: «Оправляйтесь духом и нервами и Вы, дорогой Роман Иванович. Работы еще много и без ниспосланного нам горя… Будем стараться быть молодцами и философами… Нуждаясь в укреплении сам, говорю Вам: мужайтесь!»

Волнения 1905 года поставили под угрозу продолжение строительства: обсуждался вопрос о консервации здания. В это трудное для всех время Цветаев пишет Клейну: «Что ждет в ближайшие два года наше с Вами дело? Я не считаю его погибшим ни в коем случае. Слишком много сделано…» И в другом письме: «Неокончание так широко веденного предприятия равносильно нашему бесславию в глазах современников, равносильно их праву упрекать нас в легкомыслии расчетов, в неуменье соразмерить средства с целью и в неисполнении обязательств, принятых относительно университета… Но независимо от этих соображений наше общее дело должно двигаться потому, что оно привлекло всю нашу с вами любовь, все увлечение, перед которым все иные дела померкли в их значении. Успехи музея стали равносильны нашей жизни последних лет.

И мы не можем не напрячь всех сил, чтобы он додвигался до благополучного конца…»

В июле 1906 года умерла от чахотки Мария Александровна Цветаева (в девичестве Мейн), жена Ивана Владимировича, его незаменимый помощник во всех делах. «Она вела всю его обширную… переписку, – вспоминала Марина Цветаева, – и, часто, заочным красноречием своим, какой-то особой грацией шутки или лести (с французом), строкой из поэта (с англичанином), каким-нибудь вопросом о детях и саде (с немцем) – той человеческой нотой в деловом письме, личной – в официальном, иногда же просто удачным словесным оборотом, сразу добивалась того, чего бы только с трудом и совсем иначе добился мой отец. Главной же тайной ее успеха были, конечно, не словесные обороты, которые есть только слуги, а тот сердечный жар, без которого словесный дар – ничто. И, говоря о ее помощи отцу, я прежде всего говорю о неослабности ее духовного участия, чуде женской причастности вхождения во все и выхождения из всего – победителем. Помогать музею было прежде всего духовно помогать отцу: верить в него, а когда нужно, и за него».

Смерть жены подорвала здоровье Ивана Владимировича – он тяжело заболел. Врачи запретили ему читать и писать, но быть оторванным от музея он не мог и, ведя переписку через помощника, оставался в курсе происходящего.

Чуть только Цветаев почувствовал себя лучше, он с головой ушел в работу, в музейные дела. Он снова обсуждает с Клейном отделку залов и парадной лестницы, хлопочет об отоплении здания, ищет специалистов-мозаич-ников, благотворителей, заказывает новые экспонаты, договаривается о покупке голицынской коллекции, снова уговаривает Нечаева-Мальцева оплатить очередные расходы, следит за доставкой экспонатов и даже сам распаковывает коробки. А проблемы все появляются и появляются, и решить их может только Цветаев. При этом он занимается делами Румянцевского музея, директором которого был, продолжает научную работу, преподает в университете.

Занятость и усталость не сделали его раздражительным. Он был добродушен и ласков с детьми – Валерией и Андреем от первого брака, Мариной и Асей от второго. «Помню его седеющим, слегка сутулым, в узеньких золотых очках, – напишет потом Ася, Анастасия Цветаева. – Простое русское лицо с крупными чертами; небольшая редкая бородка, кустившаяся вокруг подбородка. Глаза – большие, добрые, карие, близорукие, казавшиеся меньше через стекла очков. Его трогательная в быту рассеянность создавала о нем легенды. Нас это не удивляло, папа всегда думает о своем музее. Как-то сами, без объяснений взрослых, мы это понимали». Дети выросли вместе с музеем и называли его «наш младший брат». Через много лет, в эмиграции, Марина Цветаева напишет: «Музей Александра III есть четырнадцатилетний бессеребреный труд моего отца и три мальцевских, таких же бессеребреных миллиона».

Наконец, наступил долгожданный день открытия музея – 31 мая 1912 года. «Белое видение музея на щедрой синеве неба». На открытии – сам государь и все высшие сановники Москвы и Петербурга. Профессор Цветаев сопровождает царскую семью по залам музея. «И было тихое торжество радости: не папе дарят что-то сейчас сильные мира сего, а он дарит всем, кто сейчас здесь, всей России – созданный им музей!» (А. Цветаева).

«Чуть склонив набок свою небольшую седую круглую голову – как всегда, когда читал или слушал (в эту минуту читал он прошлое, а слушал будущее), явно не видя всех на него глядящих, стоял он у главного входа, один среди белых колонн, под самым фронтоном музея, в зените своей жизни, на вершине своего дела», – писала Марина.

Год спустя, незадолго до смерти, он скажет одному из своих учеников: «Я сделал все, что мог…»

Владимир Гиляровский
Ольга Носкова

Его называли королем репортажа – самого скоропортящегося жанра журналистики, но эти репортажи с удовольствием читают и спустя сто лет.

«Ты – курьерский поезд», – сказал однажды Антон Павлович Чехов Владимиру Гиляровскому, тонко подметив оперативность, необыкновенно высокий ритм жизни и главное – вездесущность в то время уже известного всей Москве репортера. Да и сам Гиляровский в воспоминаниях подтвердил мысль Чехова: «И так проходила в этих непрерывных метаниях вся жизнь – без остановки на одном месте. Все свои, все друзья, хотя я не принадлежал ни к одной компании, ни к одной партии».

Впрочем, нельзя сказать, что в его жизни не было остановок. Они были. В ситуациях значимых, требовавших наблюдения и исследования. Так, в августе 1883 года, возвращаясь ночью от художника Павла Яковлева, он увидел двух разбойников, которые несли пьяного ограбленного человека. Гиляровский достал из кармана полицейский свисток, который всегда носил с собой, и дал три свистка. Разбойники бросили человека и убежали. На свист мгновенно отреагировали дворник и городовой. О происшествии стало известно в полицейском участке. А репортер решил исследовать трущобы Грачевки, где и произошло все это.

Нюансы, детали жизни всегда его волновали. Он изображал действительность так же многогранно, как ее видел. Когда они с Глебом Успенским шли по Хитровке, их остановил оборванец и протянул руку за подаянием. «Мелочи нет, ступай в лавочку, купи за пятак папирос, принеси сдачу, и я тебе дам на ночлег», – сказал Гиляровский нищему. Как же потешался Успенский над другом: мол, так он и принесет тебе сдачу. А дальше «…не успел он еще как следует нахохотаться, как зашлепали по лужам шаги, и мой посланный, задыхаясь, вырос перед нами и открыл громадную черную руку, на которой лежали папиросы, медь и сверкало серебро», – рассказал об этом эпизоде Гиляровский в книге «Москва и москвичи». «Чудаки господа! Нешто я украду, коли поверили?» – бродяги, нищие, воры, казалось бы, самые пропащие люди тоже умеют быть честными.

Чтобы исследовать изнанку жизни, погрузиться в мир трущобных людей, надо было войти им в доверие. И Гиляровский блестяще сумел это сделать. Никто не удивлялся появлению «чужака» в среде обитателей трущоб. Там его попросту называли «газетчик». А «газетчик» в то время писал очерк за очерком, жертвуя своим здоровьем, а порой и здоровьем семьи: «…приходилось слоняться по Аржановке и Хитровке. Там я заразился: у меня началась рожа на голове и лице, температура поднялась выше сорока градусов. Мой полуторагодовалый сын лежал в скарлатине, должно быть, и ее я тоже принес из трущоб… вошь я занес, конечно, тоже с Хитрова рынка».

Получать нужные для прессы сведения Гиляровскому помогала грамотная работа с источниками информации. Когда надо было получить новости от других людей, он знал, к кому обратиться, как начать разговор. «Капитан, я сейчас получил сведения, что сегодня ночью нашли убитого на Цветном бульваре», – обращался он к приставу Ларепланду («Ночь на Цветном бульваре»). Пристав тут же, после одной только фразы, рассказывал ему о ночных событиях. Секрет столь быстрого ответа Гиляровский объяснял вот чем: «Я с ним был хорошо знаком и не раз получал от него сведения для газет. У него была одна слабость. Бывший кантонист, десятки лет прослужил в московской полиции, получил чин коллежского асессора и был счастлив, когда его называли капитаном, хотя носил погоны гражданского ведомства».

Конка на Серпуховской площади

Московские пожарные

Чистильщик сапог

Картузники у Сухаревой башни

Немаловажную роль в журналистской деятельности Гиляровского играло изучение документов. Они не раз помогали ему дополнить собственные наблюдения и создать полные объективных сведений тексты. Так, используя протокол санитарного осмотра, он знакомит читателей с жуткой картиной, которую представлял собой Охотный ряд 80-х годов XIX столетия: «…помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям, масляною краскою; по углам на полу всюду разбросан сор, перья, рогожа, мочала… колоды для рубки мяса избиты и содержатся неопрятно».

Когда Гиляровский работал над воспоминаниями о Льве Николаевиче Толстом, ему удалось найти человека, который помнил писателя молодым, когда тот жил в Старогладовской станице. «И вот его-то рассказы я вполне точно и передаю здесь», – писал Гиляровский в очерке «Старогладовцы». Благодаря воспоминаниям очевидца Толстой открывается перед читателями совсем с другой стороны: «Помню я, у Толстого в конюшне были хорошие лошади – гнедая и чалая. Выведут, разгорячат лошадь, а он вскочит на нее и скачет по станице… Лихой джигит был. Только ведь потому все и обращали внимание на Толстого, что он джигит был да с дядей Епишкой дружил, а то разве знал кто, что он такой будет после!»

А что, казалось бы, интересного о жизни простого булочника Филиппова можно рассказать читателям? Но под пером репортера Филиппов становится ярким персонажем, сумевшим вывернуться из непростой ситуации. И все благодаря своей необычайной находчивости. Генерал-губернатор Закревский завтракал горячими сайками. Вдруг он обнаружил в одной из них таракана. «Подать сюда булочника Филиппова!» – закричал генерал-губернатор слугам. На вопрос, почему в сайке, которая была испечена в его булочной, оказался таракан, Филиппов ответил: «Это изюминка-с!» – и съел кусок с тараканом. Потом «бегом вбежал в пекарню Филиппов, схватил решето изюма да в саечное тесто, к великому ужасу пекарей, и ввалил. Через час Филиппов угощал Закревского сайками с изюмом, а через день от покупателей отбою не было». Такова история появления саек с изюмом, изложенная на страницах все той же книги «Москва и москвичи».

Художники, булочники, парикмахеры, студенты, купцы, игроки – Гиляровский изображает весь социальный срез Москвы рубежа XIX–XX веков. Показывает саму жизнь. Разную. У кого-то изломанную и искалеченную. Например, у трущобных людей, о которых до Гиляровского никто не писал так подробно, так всесторонне. Творческим итогом, вместившим пятнадцать рассказов о жизни в трущобах, стала книга «Трущобные люди». Это была первая книга Гиляровского. И она была арестована. За что? «Там описание трущоб в самых мрачных тонах, там, наконец, выведены вами военные в неприглядном и оскорбительном виде… Бродяги какие-то… Мрак непроглядный…» – ответили в цензурном комитете. «Там правда!» – возразил Гиляровский. «Вот за правду и запретили», – сказал помощник начальника главного управления Адикаевский.

Гиляровский был подавлен. «Сожгли мою книгу, и как будто руки отшибло писать беллетристику. Я весь отдался репортерству, изредка, впрочем, писал стихи и рассказы, но далеко уже не с тем жаром, как прежде». И разве мог сохраниться прежний пыл в работе, если он сам лично ездил смотреть, как сжигали его книгу? Он успел вытащить из огня лишь титульный лист и семь страниц текста… И несмотря на это Гиляровский не опустил руки и, пусть «не с тем жаром», как раньше, продолжал кропотливо работать: «Славы у меня было много, а денег ни копья. Долги душили. Я усиленно работал, кроме „Русских ведомостей“, под всевозможными псевдонимами всюду: и стихи, и проза, и подписи для карикатур». В итоге, уже позже, напечатанные книги: «Забытая тетрадь», «Москва и москвичи», «Мои скитания», «Друзья и встречи», «Люди театра». И кроме этого, работа в качестве корреспондента в изданиях «Московский листок», «Известия», «Вечерняя Москва», «Журнал спорта».

Все это требовало здоровья и выносливости, но их у Гиляровского было с избытком. «Милый дядя Гиляй, твои „Люди четвертого измерения“ великолепны, я читал и все время смеялся. Молодец дядя! После 20 апреля буду в Москве. Крепко жму твою ручищу», – писал Чехов в письме от 23 марта 1900 года, намекая на все ту же физическую мощь своего друга. Гиляровский был настолько силен, что выходил без ружья охотиться на волков.

Но для работы в столичной прессе нужнее были силы моральные, и этим Гиляровский мог поистине гордиться. «Но вот мелькнул красный диск, вдали слышится свисток паровоза и сразу переносит от мира и покоя беззаботной степи в безалаберную суету столицы, где приходится быть осторожнее, чем здесь, в этой дикой пустыне, между степными волками и вооруженными жителями… Лишнее слово, иногда лишний стакан вина, неосторожное движение – и погиб скорее, чем в глухой ногайской степи…» – писал он однажды, вернувшись с охоты.

В. А. Гиляровский за работой

Первое издание книги «Москва и москвичи». 1926

И. Е. Репин. Запорожцы пишут письмо турецкому султану. Фрагмент Для казака в белой папахе позировал Гиляровский.

Глеб Успенский называл Гиляровского Стенькой Разиным, Валерий Брюсов – степным орлом. Но, пожалуй, точнее всего был Антон Павлович Чехов: «Знаешь, Гиляй, пробовал я тебя описывать, да ничего не выходит. Не укладываешься ты, все рамки ломаешь. Тебе бы родиться триста лет назад или, может быть, лет сто вперед. Не нашего ты века». И продолжал: «Моя степь – не твоя степь. Ведь ты же опоздал родиться на триста лет… В те времена ты бы ватаги буйные по степи водил, и весело б тебе было. Опоздал родиться». Но даже тот век, в котором он родился, точнее, не век, а «грань двух столетий, перелом двух миров», Гиляровский сумел изобразить мастерски.

Историческая справка

Гиляровский Владимир Алексеевич (1855–1935), писатель, журналист 1871: сбежал из дома 1873: напечатал первое стихотворение 1875–1877: работал актером в театре 1877: воевал на Кавказе 1885: очерк «Обреченные»

1887: подготовлена к печати книга «Трущобные люди» 1894: издан сборник стихов «Забытая тетрадь»

1896: опубликован репортаж «Катастрофа на Ходынском поле»

1922–1934: изданы книги «Стенька Разин», «Москва и москвичи», «Мои скитания», «Записки москвича», «Друзья и встречи»

1941: уже после смерти Гиляровского вышла в свет его книга «Люди театра»

Друг поэта
Дмитрий Зубов

После гибели Пушкина многие поспешили объявить себя его друзьями. Минутная встреча на балу или в аристократическом салоне казалась для этого достаточным поводом. Подлинные же спутники и соучастники жизни Александра Сергеевича часто оставались в тени. Одного из них спустя 15 лет после трагических событий обнаружил в Москве молодой пушкинист Бартенев. Звали забытого всеми свидетеля пушкинских дней Павел Воинович Нащокин.

«Нащокин занят делами, а дом его такая бестолочь и ералаш, что голова кругом идет. С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы. Всем вольный вход; всем до него нужда; всякий кричит, курит трубку, обедает, поет, пляшет; угла нет свободного – что делать?» – так живописует Пушкин своей жене Наталье Николаевне бытие друга.

Странная это была дружба… Пушкин на два года старше приятеля и в созвездии самого блистательного лицейского выпуска – звезда первой величины. Нащокин, обучаясь в пансионе рангом ниже, все при том же Царскосельском лицее, даже курса окончить не смог. Впереди

Пушкина ждали литературные победы, преданные поклонники, высочайшие покровители, а Нащокина – скромная военная служба (и та не бог весть что: в отставку ушел в чине поручика). Их переписка также не может не удивлять: легкий и, как всегда, изящный слог Пушкина – и искренние, но неуклюжие послания Нащокина, пунктуация и орфография которых может довести до сердечного приступа любого словесника. «Сделай милость, ошибок не поправляй – их много – и меня это будет конфузить», – просит он Александра Сергеевича.

Список различий их судеб и характеров можно продолжать бесконечно, раз за разом убеждая себя и других в принципиальной невозможности подобных отношений. Но, слава Богу, настоящая дружба строится по другим законам. Она не заглядывает в аттестат, не интересуется чинами, не зависит от расстановки запятых; она живет иным – чутким сердцем, щедрой душой, готовностью откликнуться словом и поступком на любой зов. В противном случае у Пушкина никогда бы не было друга Нащокина, их пути бы попросту не пересеклись.

Нащокин был человеком веселым, расточительным, азартным, легко давал взаймы, забывая требовать уплаты долга, привечал бездомных и неустроенных, примирял ссорившихся, делился последним, что имел. Он то сказочно богател, выиграв в карты или получив нежданное наследство, и тогда закатывал друзьям лукулловы пиры, вспоминая которые другой его верный товарищ Гоголь в очередной раз просил: «Ради бога, не обкармливайте… дабы после обеда мы были хоть сколько-нибудь похожи на двуногих»; то, вконец разорившись, уповал лишь на провидение да на помощь друзей, коих оказывалось у него в трудную минуту немало. «Только на одной Руси можно было существовать таким образом, – писал Гоголь в «Мертвых душах», явно копируя своего литературного героя с Павла Воиновича. – Не имея ничего, он угощал и хлебосольничал, и даже оказывал покровительство».

П. Соколов. Александр Сергеевич Пушкин. 1836

К. Мазер. Павел Воинович Нащокин. 1839

Гостиная

Бильярдная

Сейчас набор миниатюрных предметов из Нащокинского домика экспонируется во Всероссийском музее А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге

Бывая в Москве, Пушкин всегда останавливался у «Войныча». Он радовался, как ребенок, когда ямщики безошибочно находили дорогу к дому его друга, хотя тот частенько менял квартиры. А здесь уже ждала его тихая домашняя жизнь, которую так ценил поэт: диван, трубка и бесконечные разговоры. А когда наставал час разлуки, то оставалась надежда, что ненадолго, стоит чуть-чуть переждать, и снова «мимоездом увидимся и наговоримся досыта». Но пролетали недели, месяцы, а долгожданной встречи все не было, и приходилось лишь мечтать: «Когда бы нам с тобой увидеться! много бы я тебе наговорил; много скопилось для меня в этот год такого, о чем не худо бы потолковать у тебя на диване, с трубкой в зубах…»

Зато в их распоряжении всегда оставались письма – добрые, теплые, искренние, написанные как есть, от души (Пушкин запрещал Нащокину писать черновики), и, конечно же, полные юмора. В этом искусстве друзья стоили друг друга. «Скажи Нащокину, чтоб он непременно был жив, – передавал Пушкин привет своему другу через их общего знакомого, – во-первых, потому что мне должен; 2) потому, что я надеюсь быть ему должен, 3) что если он умрет, не с кем мне будет в Москве молвить слова живого, т. е. умного и дружеского». Нащокин тоже в долгу не оставался и за острым словом в карман не лез: «Как жаль, что я тебе пишу – наговорил бы я тебе много забавного, – между прочих был приезжий из провинции, который сказывал, что твои стихи не в моде, – а читают нового поэта, и кого бы ты думал, опять задача, – его зовут – Евгений Онегин».

Особенно сблизились друзья в год перед свадьбой поэта: Пушкин просил совета у более опытного Нащокина, устраивал через него свои денежные дела, а в конце концов и под венец пошел во фраке Павла Воиновича, из экономии, чтобы не тратиться, благо были с ним одного роста… Говорят, что и хоронили поэта в том же одеянии.

«Память Пушкина мне дорога не по знаменитости его в литературном мире, а по тесной дружбе, которая нас связывала», – в конце жизни признавался Нащокин Погодину, и не кривил душой. После фальши и парадности великосветского Петербурга с его интриганами и завистниками, после финансовых неурядиц и жесткого пресса цензуры Пушкин, приезжая в Москву, отдыхал душой в обществе милого его сердцу Нащокина. Здесь он бывал по-настоящему счастлив, ценя каждую встречу, каждую минуту разговора: «Говорят, что несчастье хорошая школа: может быть. Но счастье есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному, какова твоя, мой друг…»

Разговаривали много, в том числе и о литературе. Именно Нащокин подсказал Пушкину сюжет «Дубровского», а одно из приключений бурной молодости Войныча легло в основу «Домика в Коломне». Кроме того, с Нащокина, как полагают, Пушкин писал своего «Русского Пелама», герой которого за внешним обликом франта, повесы и гуляки скрывает тонкую натуру и богатый внутренний мир. Не оставлял Пушкин и обычно тщетных попыток пристрастить друга к литературному творчеству, заставлял его писать «мемории» из своей жизни, которые сам брался обрабатывать. Получилось мало, несовершенно, но очень трогательно.

Под обаяние щедрой натуры Павла Воиновича попал не только Пушкин, но и молодая жена поэта. Среди всех приятелей и знакомых мужа Наталья Николаевна безошибочно выделила Нащокина и не упускала случая передать в письме свои искренние приветы и поцелуи другу семьи. Женское сердце не обманешь… А Войныч собирался оставить Пушкиной в наследство свое самое дорогое сокровище – кукольный домик, макет двухэтажного дворянского особняка, известный сегодня под именем своего владельца как «Домик Нащокина». Это поистине удивительный памятник эпохи! Со свойственной ему широтой Нащокин заказывал предметы интерьера для домика у лучших российских и европейских мастеров. Точность деталей дворянского жилища поражала: раздвижной стол на шестьдесят персон, фарфоровая посуда, скатерти, салфетки, бильярд и даже маленький рояль, на котором можно было играть, нажимая на клавиши тоненькой палочкой. Всего более шестисот предметов дворянского быта. Пушкин, видевший это чудо, писал жене из Москвы: «Домик Нащокина доведен до совершенства – недостает только живых человечков».

Что это, очередное чудачество русского барина? Вряд ли, скорее всего идея домика пришла Нащокину в тяжелые часы разлуки, в один из тех моментов, о котором он говорит в письме: «Ты не можешь себе представить, какое худое влияние произвел твой отъезд… некого ждать, не к кому идти…» У биографов даже родилась красивая легенда, что Нащокин строил домик, чтобы тем самым навсегда запечатлеть образ друга, сохранить память о тех комнатах, где жил Пушкин, и тех вещах, которых касалась его рука. В этом кукольном мире нет тревог и забот, ему неведомы болезни, старость и смерть, этот мир не знает разлук, а царит здесь вечная любовь, радость и счастье. Как хотелось Нащокину укрыть, спрятать дорогого сердцу друга от всех бед и треволнений этого мира в своем маленьком игрушечном царстве! Словно чувствовал Павел Воинович недоброе – при последней встрече вручил Пушкину кольцо с бирюзой, которое якобы от насильственной смерти оберегает…

Не стала Наталья Николаевна наследницей домика – заложил его Нащокин в очередные «черные» времена. Не спасло подаренное кольцо русского поэта – не оказалось его у Пушкина при себе, по свидетельству секундантов, на дуэли.

Вечером трагического дня было у Павла Воиновича видение: почудилось ему, что слышит шаги друга и знакомый голос. Вскочил, выбежал навстречу – никого. Опросил прислугу и вдруг понял: приключилось с Пушкиным что-то дурное! «Павел Воинович, так много тревожившийся последние дни, получивший роковое известие, слег в постель и несколько дней провел в горячке, в бреду. Я тоже едва стояла на ногах. День и ночь у нас не гасили огни», – вспоминала жена Нащокина.

Долго не мог простить Нащокин тех, кто был рядом с поэтом и не вмешался, не остановил, не отвел беду. Н. И. Куликов, навестивший в дни траура безутешного Нащокина, вспоминал, как метался тот из стороны в сторону, не находя себе места. «Если бы я в то время жил там, – говорил Нащокин, – он не наделал бы таких глупостей. Я бы не допустил их дуэли, я бы и Дантеса, и мерзавца отца его заставил бы уважать такого поэта, поклоняться ему и извиниться перед ним».

Не стало друга, некого встречать с распростертыми объятиями в передней, некому, как прежде, написать в письме с тоской и надеждой: «авось опять приедешь в Москву и отогреешь». Остались лишь воспоминания, пачка зачитанных до дыр писем и быстро редеющий круг людей, тонкой нитью связывающий с бесценным прошлым… Но в этой печали, как ни странно, особенно ясно начинаешь сознавать, насколько счастливы те, кто, подобно Пушкину и Нащокину, бывают отмечены великим даром судьбы – настоящей дружбой.

Оглавление

Город и история: Московский Кремль Ольга Наумова

Замок на Боровицком холме Наталья Машкова

  Белокаменный зверинец

  «Болваны» в однорядках

  Кремлевское часомерье

  Спасительница водовозов

Признание в любви двум столицам Галина Зеленская, кандидат архитектуры

Москва в начале веков Ольга Никишина

Москва новогодняя Ольга Никишина

  Дед Мороз Васнецов

  Московские фейерверки

  Новый новый год

«Она плывет легендой из тумана…» Москва-река Ольга Никишина

«Удивление природы» – Воробьевы горы Ольга Никишина

Московский модерн: греза об идеале Ольга Никишина

  Музы модерна Особняк Морозовой на Спиридоновке

Нравится ли вам хайтек? Поговорим о новой эстетике Ольга Никишина

Театральная Москва Татьяна Чамова

Приглашение в парк Ольга Никишина

  Лефортово

  Кусково

  Архангельское

Назначайте встречи у фонтанов! Ольга Никишина

  Дополнительные материалы

Музеи Москвы Татьяна Чамова

  Исторический музей

  Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина

  Третьяковская галерея

  Музей археологии

Подземная готика Александр Чернышев

  «Кропоткинская»

  «Площадь Революции»

  «Маяковская»

  «Автозаводская»

  «Новослободская»

Такое московское слово «бульвар» Ольга Никишина

  Дополнительные материалы

Гоголевский бульвар Ольга Никишина

Никитский бульвар Ольга Никишина

Любовь моя – Тверская Ольга Никишина

Маршрут вдохновения Ольга Никишина

Спасо-Андроников монастырь Ольга Наумова, Татьяна Чернышева

  Дополнительные материалы

Крутицкое подворье Татьяна Чамова

Семь чудес в Коломенском Татьяна Чамова

  Дорога. Начало

  Чудо первое. Яблоневые сады

  Чудо второе. Дьяковский храм Усекновения главы Иоанна Предтечи

  Чудо третье. Голосовой овраг. Девий камень

  Чудо четвертое. Храм Вознесения

  Чудо пятое. «Рыкающие» львы

  Чудо шестое. Царский дворец

  Чудо седьмое. Музей под открытым небом

  Дополнительные материалы

Царицыно и Баженов: двухсотлетняя тайна Ольга Наумова

  Красиво жить не запретишь

  Царицыно

  Снова «художник и власть»?

  Просвещенное невежество

  Надежды юношей питают…

  «Гениальный неудачник»?

Троице-Лыково Валентина Ганина

По следам Мастера Дмитрий Зубов

Армянский переулок Наталья Машкова

  Рыцарь XVII века

  Храм знаний

От Таганки до Рогожи Ольга Никишина

Брюсов переулок Людмила Киричек

«На Полянке, на Ордынке тихо музыка играла…» Елена Балицкая

Музыкальная Мекка Москвы Ольга Никишина

Дом на Разгуляе Дмитрий Зубов

Маринин дом Людмила Киричек

В доме Мельникова Лев Дьяков

«Я сделал все, что мог». Иван Цветаев и его музей Людмила Киричек

Владимир Гиляровский Ольга Носкова

  Историческая справка

Друг поэта Дмитрий Зубов

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно