|
|
Загребельный Михаил Павлович
Лев Троцкий
Он потряс мирЗавтра наступит 25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года, дата публично заявленного большевистскими вождями из ЦК РСДРП(б) восстания в Петрограде. А сегодня, в 11 утра, в Мариинском дворце глава Временного правительства Керенский пообещал им, старым большевикам, немедленную, решительную и окончательную ликвидацию. На третьем этаже Смольного, здания Института благородных девиц, в маленькой угловой комнате сушит голову штаб переворота – Военно-революционный комитет (ВРК). Где Ленин (Старик)? Ясное дело, в подполье, а вдруг он опять свою излюбленную «утку» запустил? Охоч Старик желаемое за действительное выдавать. А Сталин (Коба), член ВРК, где? Неужто сдрейфил? Пропал Коба, как в воду канул, бесследно, и никто не ведает куда. Ох, не получился бы вместо революции кочевой разбой, этакая баранта. Молодец Каменев. На пожарный случай для побега из Смольного крейсер «Аврора» приготовил. И обставил все красиво. Мол, не волнуйтесь, товарищи рабочие с Выборгской стороны и кронштадтцы! Мы, если что, с вами навек, только на крейсер перебазируемся и будем через репродукторы команды подавать. Ох, не пришлось бы чудакам драпать от юнкеров!
ВРК пребывает в растерянности и тревожных предчувствиях. Штаб Петроградского военного округа замер в ожидании более 60 эшелонов вооруженных до зубов солдат и казаков. Их сняли с фронта по решению Ставки Верховного Главнокомандующего в Могилеве и направили подавить бунт.
А Лев Давидович Троцкий и виду не подает, что волнуется. Тем более товарищи из ЦК не посчитали нужным отправить его в состав ВРК. Куда ему, он всего лишь один из цековцев, да вот еще недавно партия поручила Петросоветом порулить. Он литератор и оратор в штатском. Товарищи из ВРК к баталиям готовятся, а он просто мимо проходил.
Поздно вечером 24 октября на входе в Смольный охрана долго не пропускала незнакомца в потертом пальто и кепке, половину лица которого закрывала повязка из носового платка, и его телохранителя с двумя револьверами в карманах. У них оказались пропуска старого образца. В конце концов их внесла в здание толпа возмущенных заминкой военных и штатских. Некогда, товарищи, разбираться, какие у кого пропуска, белые или красные. С зарей идем на штурм!
Спустя десятилетие Маяковский расскажет в поэме «Хорошо!»:
Товарищи, не останавливаться, чего встали?В броневики и на ПочтамтПо приказу товарища Троцкого!«Есть!» – повернулся и скрылся скоро.И только на ленте у флотскогоПод лампой блеснуло «Аврора».На самом деле броневики понадобятся уже при новой власти, чтобы усмирять красногвардейские пьяные караулы винных складов Зимнего. Маяковский в стихах, Эйзенштейн в кино живописали свержение Временного правительства так, как последнее само себе представляло. И к которому тщательно готовилось, окружая свои административные здания войсками, возводя баррикады, обустраивая пулеметные гнезда. Напрасно, их никто не собирался штурмовать. И сам ВРК был создан по большому счету для отвода глаз и имитации намерений о переговорах с командованием Петроградского гарнизона. Когда в ночь на 25 октября инкогнито с лицом, перевязанным платком, снимет в Смольном кепку, его, гладко выбритого, в парике, никто не узнает. Он особо и не спешил раскрывать себя. Не торопился в комнату № 100, в ВРК. Он попросил своего охранника немедленно разыскать тов. Троцкого. Тов. Троцкий ответил запиской, что с нетерпением ждет дорогого тов. Ленина, все в порядке. Ленин несколько раз перечитал заветную весть. Он до последнего момента не был уверен в том, в чем убеждал его последние месяцы Лев Давидович: «…общая ситуация в стране, благоприятные или неблагоприятные обстоятельства – ничто. Восстание как машина – все. Восстание не искусство. Это удар по паралитику. Временное полуправительство отправится на свалку истории при помощи тысячи подготовленных боевиков, инженеров, путейцев, телеграфистов, спецов. Машину заводят специалисты-техники. Остановить машину смогут только техники».
К 24 октября закончились «невидимые тренировки» вооруженных групп в штатском, количеством от 3–4 до 10–25 человек, с неизменно приданными им специалистами по конкретному объекту, отлажено их взаимодействие с внедренной либо работавшей там же агентурой. Боевики под видом бестолково слоняющихся обывателей, просачиваясь через грозную и, как оказалось, бесполезную охрану, обследовали все входы и выходы главных, узловых точек, в которых пересекались линии обеспечения руководства, жизнедеятельности страны, от вокзалов до колодца с телефонными кабелями под зданием Генштаба. В назначенный час боевики Троцкого взяли под свой контроль инфраструктуру страны, что обеспечило большевикам контроль над столицей и государством.
Например, Московский вокзал Питера захватили две команды из 25 латышских стрелков, двух матросов, десяти железнодорожников и телеграфиста для контроля движения составов. Юнкера заняли в Москве Кремль и несолоно хлебавши ретировались. Большевики их выкурили цивилизованно: обесточили Кремль на электростанции на Раушской набережной, которая снабжала центр города. А движение с фронта десятков эшелонов карателей и усмирителей, последнюю надежду «временных», в гомельском узле парализовала горстка машинистов, стрелочников, сцепщиков вагонов. Это чуть не стоило жизни местному вождю переворота. Самосуду фронтовиков над саботажником помешал один из полесских большевиков, выхвативший из кармана опубликованный список кандидатов в депутаты Учредительного собрания с криком: «Товарищи, руки прочь от кандидата Кагановича!» Разъяренные офицеры и казаки вмиг присмирели. Тут вам не царские порядки, а власть слуг народа.
Ночь на 25 октября отложилась в памяти Троцкого еще и голодным обмороком. Когда убедился, что все хорошо, лучше и быть не может, он отошел от раскаленного телефона, затянулся на диване папиросой и впал в беспамятство. Очнулся и попросил еды. Не помнил, когда последний раз ел, точно не вчера.
Осенью 1924 года на страницах «Правды» Сталин признает: «Да, это верно, Троцкий действительно хорошо дрался в Октябре». А в 1984-м оценку дал единственный оставшийся в живых участник событий непосредственно в Смольном, извечный оппонент Троцкого Молотов: «Это было единственное время, когда Троцкий держался неплохо». В библиотеке Молотова в 4-м томе собрания сочинений Сталина на полях от руки вписана часть оригинального варианта статьи «Октябрьский переворот» о ключевой роли Троцкого в переходе Петроградского гарнизона на сторону большевиков. Наступал «День седьмого ноября – Троцкий день календаря!» На смену династии Романовых после восьмимесячного антракта всерьез и надолго воцарилась партийная династия вождей-диктаторов. Льву Давидовичу Бронштейну, Троцкому, исполнялось 38 лет. Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов, другие вожди пообещают, что они в Смольном временно, до января 1918 года, до Учредительного собрания, а пока даруют народам долгожданный мир, рабочим – заводы, крестьянам – землю. Впереди же были годы нечеловеческих испытаний.
Но партия сохранит империю. Как любил повторять Троцкий, партия всегда права: «Разрешены все средства, которые по-настоящему ведут к освобождению человечества». А что касается даты 7 ноября, то заключит: «Мистики и пифагорейцы могут из этого делать какие угодно выводы. Сам я заметил это курьезное совпадение только через три года после октябрьского переворота». Человек рассеянный…
Детство. Южноукраинское село Яновка. 1879-1887Лев Давидович Бронштейн родился по старому стилю 25 октября 1879 года в деревеньке Яновка (сейчас Береславка) на несколько недель раньше Иосифа Джугашвили. Районный и областной центры для яновчан-береславчан по сей день все те же. На расстоянии 23 километров находится городок Бобринец, основанный в 1767 году. А от Бобринца еще 54 километра до провинциальной столицы, которую маленький Лев увидел только в шестилетнем возрасте. Это Елизаветград, в 1924–1934 годах – Зиновьевск, а сейчас Кировоград. На месте крепости Святой Елизаветы, заложенной в 1754 году, к концу восьмидесятых годов позапрошлого столетия на берегу реки Ингул вырос промышленный центр, почти 140 фабрик и заводов, важный транспортный узел железной дороги Харьков– Елизаветград – Одесса. Елизаветград сыну неграмотных земледельцев, выросшему в мазанке с глиняным полом, показался прекрасным олицетворением ее величества цивилизации с тротуарами, зелеными крашеными заборами, красными шарами на ниточках, воскресшими «фараонами», как тогда называли городовых.
Когда мальчик станет взрослым, судьба забросит его во множество стольных градов, от Вены и Берлина до Нью-Йорка и Мехико, но их блеск и грандиозность никогда не затмят первого яркого детского восторга и восхищения. И не забудется тоска при возвращении к родным яновским пенатам: «Это было сероватое детство в мелкобуржуазной семье, в деревне, в глухом углу, где природа широка, а нравы, взгляды, интересы скудны и узки». У Льва не было покупных игрушек, только раз мама привезла из Харькова бумажную лошадку и мяч. Его привилегированные ровесники из высших сословий катались на английских пони под присмотром гувернанток-француженок на набережных Лазурного берега. Саша Керенский, например, наслаждался счастливой жизнью с отцом, заведующим сразу двумя школами в Симбирске, и мамой, наследницей богатого состояния московского купца.
У Давида Леонтьевича (Львовича) Бронштейна (1843–1922) и Анны, или Аннеты, Львовны, урожденной Животовской (скончалась ок. 1910) не было наследства либо классовых привилегий. Потомки яновчан и сегодня уважительно делятся семейными воспоминаниями о Давиде Леонтьевиче. Рачительный, настоящий хозяин, правда, крутого нрава. Лев был мягче. Однажды, тогда еще ученик реального училища, он приехал из Одессы на каникулы. Увидев, как сезонным рабочим вынесли нехитрый обед в корыте, он не мешкая помчался в Бобринец и накупил гору столовых приборов и фарфоровых, не фаянсовых, тарелок; позже, в голодную пору военного коммунизма, по личному указанию Троцкого в Яновку не единожды доставляли продовольственную помощь.
Фамилия Бронштейн происходит из двух слов на идиш: «брон» – коричневый и «штайн» – камень. В первой половине XIX века род Бронштейнов мигрировал с Полтавщины осваивать новорусские степи, целину южноукраинских ковыльных степей. Здесь, около Бобринца, по соседству с немецкими колонистами, они основали поселение Громоклея – одноименное название с речкой, правым притоком Ингула длиною чуть больше 100 километров. Существует давний спор, будто Давид Бронштейн был в колонии приемным ребенком, переданным в Громоклею на воспитание по просьбе живущей поблизости овдовевшей княжны, родственница которой родила мальчика от служившего в имении аристократов незаконного сына Пушкина. Воздержусь от собственных оценок. Только плесну масла в огонь полемики. Сторонники родства Троцкого с Пушкиным в качестве одного из решающих аргументов приводят их общее заболевание – падучую. Но сам Троцкий полагал свой недуг унаследованным от матери. Впрочем, на фоне легендарной жизни вождя меркнут любые предания.
Бронштейн-старший обладал некоей пассионарностью, предпринимательским гением. Он без колебаний покинул колонию Громоклея и дистанцировался от ее замшелых порядков. Маленький Лев, которого возили в колонию осваивать азы грамоты, с ужасом наблюдал, как по решению колонистов неугодного, на их взгляд, собрата отправляли в ссылку в Сибирь «как вредного члена общества». Давид Леонтьевич сначала покупал и арендовал земли, и Лев на примере взрослых, соседей отца постигал азы рыночной экономики. Многие помещичьи семьи с их французским языком, бильярдом и прочим беспутством без надлежащего внимания к своему хозяйству разорялись. «Они валились, как сухие листья с дерева». Бронштейн-старший тем временем арендовал все больше земли. Он настолько развернул зерновое хозяйство, что отказался от услуг заезжих негоциантов и экспортировал зерно через посредника прямо в Николаевском порту. Бывали и кризисы. Так, однажды он посетовал, что эта, как ее… Аргентина выбросила слишком много зерна и сбила цены.
Анна Львовна была верующей и любящей матерью. Она выросла в городе и чувствовала себя в селе неуютно. Только четверо из восьми ее детей не умерли в детстве от болезней. Лев был пятым ребенком. Впоследствии его младшая сестра Ольга вышла замуж за большевистского вождя Каменева, а затем ее расстреляли в первые месяцы войны в Орловском централе.
В свои семнадцать лет, уже покинув отеческий дом, Лев порадовался за семью, которая наконец возводила каменный дом, крытый железом: «Родители покупали вообще мало, особенно в старые годы, – и отец и мать умели беречь копейку…» В советское время в этом доме была начальная школа. Ее закрыли к началу 1970-х, во дворе вырыли скотомогильник. Жители соседней Кетрисановки, на берегу Громоклеи, разобрали добротные кирпичи с клеймом «Б» и возвели себе две хаты и летнюю кухню. С той поры над ними подтрунивают: «Вот придут Бронштейны…»
Нет, не придут, не вернутся. В гражданскую вчерашний капиталист из Яновки Бронштейн, владелец земель, стад, кирпичного завода, мельницы, броварни, недвижимости, постоялого двора и аптеки в Бобринце, чудом уцелел, несколько сотен километров прошел по пылающей Украине. Перед смертью начальствовал на государственной мельнице под Москвой, любил на родном украинском посудачить о видах на урожай с наркомом продовольствия Цюрупой. Когда он умирал, Лев стоял на трибуне перед делегатами конгресса Коммунистического Интернационала.
Всех, связанных родственными узами, просто знакомых Троцкого на Кировоградщине репрессировали в 1930-х. Колонию Громоклея уничтожили фашистские захватчики. Сегодня на ее месте голая, без единого камешка степь. До начала 1960-х годов на разоренном яновском еврейском кладбище уцелела одна-единственная надгробная мраморная плита на могиле матери вождя. А затем вандалы прицепили трос к трактору и сорвали надгробие в поисках клада. Не прошло и нескольких недель, как один из них попал под трактор и умер по дороге в больницу, второго убила балка горящего дома.
С 1902 года Троцкий, с небольшим перерывом в 1905–1907 годах (первый, неудачный переворот, суд и побег с этапа на оленях), обитал преимущественно в западноевропейских столицах. Рафинированный литератор, знаток сецессиона и фрейдизма, меломан, он не мыслил утро в Вене без кофейных и папиросных ароматов, утренней свежей газеты и стакана холодной из-под крана воды в «Cafe Central», Herrengasse, 14. Каким образом ему удалось подчинить себе в 1917 году пугачевщину, фронтовиков, крестьян и рабочих? Венцы – писатель Цвейг, художник Климт – удивлялись самому вопросу о возможности революции в России: «А кто ее там совершит? Троцкий из «Cafe Central» за шахматной доской?» Оказалось, именно он и совершит, прогремит. В 1917 году Урицкий заметил в беседе с Луначарским и Мануильским: «Вот пришла великая революция, и чувствуется, как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого».
Троцкий подчинил, повел за собой массы, потому что говорил с ними на одном языке. До восьми лет он рос среди крестьян, сезонных рабочих, на земле, в селе, которое составляло экономическую и социальную основу тогдашней России. Восемь жгучих степных лет с их кульминацией, уборкой урожая, «жнивами», страдой. За ней приходит молотьба на току, за клунями. Мешки с пшеницей заполняют клуни, Бронштейн-старший трудится наравне со всеми, Лев рядом, с селянами. Крестьяне и их сыновья пошли в 1914 году на фронт и за три года кровопролитий утомились и потеряли веру в лозунги «За царя и Отечество!». Им после отречения от престола царя Николая в феврале 1917-го были глубоко безразличны временные полуправительства с их Чрезвычайными следственными комиссиями (ЧК изобрели при Керенском) и парламентами. Троцкий в 1917 году не сомневался, что эти люди мечтают о безоговорочном избавлении от ужасов войны, гнета помещиков, о своем хлебе. Ленин тогда же признался, что он сам голодающие массы воспринимает отстраненно: «О хлебе я, человек, не видавший нужды, не думал. Хлеб являлся для меня как-то сам собой, нечто вроде побочного продукта писательской работы».
Троцкому уходить в люди было ни к чему. Вождя воспитала сельская украинская глубинка: «В мастерской, в людской кухне, на задворках жизнь раскрывалась передо мною шире и по-иному, чем в семье… Многое из тех бесед вошло в сознание навсегда. Многое, может быть, легло в основу моего отношения к современному обществу».
Маленький Лев навсегда запомнил, как пороли провинившихся, арестовывали пришлых батраков за неисправные документы; на его глазах проходили первые в его жизни забастовки. На Херсонщину в жатву на заработки приходило до 300 тысяч «заробитчан» с Киевщины, Черниговщины, Полтавщины. Шли целыми семьями, неделями, пешком, питались буквально краюхой хлеба. До Покрова, около четырех месяцев жили под открытым небом в поле, в дождь укрывались в стогах.
В обед ели постный борщ и кашу, на ужин – пшенную кашу, мяса в хозяйские харчи не добавляли. Лев наблюдал, как иногда жатву прекращали и забастовщики собирались в тени амбаров, ложились животами на холодную землю, загибая вверх черные, все в трещинах ступни, и ждали. Им выносили кислого молока, арбузы, тарань, и они с песней возвращались в поле. Часто из-за обезжиренности снеди (жиры давали скудно и исключительно растительные) тяжко работавшие от рассвета до заката люди повально заболевали куриной слепотой.
Будущий вождь пролетариата представление о фабриках и заводах получил в мастерской, главном месте Яновки. Там ремонтировали сеялки, сноповязалки, нарезали гайки и винты, растирали краски на каменном кругу, отливали медные подшипники, починяли часы, ремонтировали мебель, точили крокетные шары из слоистой акации. Лев до изнеможения вертел колесо токарного станка: «В мастерской я никогда не был без дела». А крокет станет его любимой игрой. Когда подпольщиком в Николаеве, в 18 лет, он без устали печатал листовки на гектографе, уроки яновского ручного труда пошли ему впрок.
Однажды кроху-подмастерье заворожил рассказ крестьянина, пытавшегося найти свое счастье на заводе. В мастерскую заявился туго подпоясанный ременным поясом Игнат в городских сапогах и кожушке с цветной мережкой. День напролет мастеровые внимали сказу о неведомом бытии и задумчиво изрекали: «Известно, завод… Это тебе не мастерская… А много там станков?»– «Как в лесу деревьев». Льву привиделся Игнат в стальном лесу: «Ни вверх, ни вправо, ни налево, ни назад, ни вперед ничего не видать, одни машины». А как в том городе прожить? Харчи, квартира? За все плати? Игнат снисходительно просвещал темных земляков: мол, за все надо платить, но ведь и заработок не тот: «За полгода и оделся трошки, и часы себе купил». Вся Яновка во главе с Давидом Леонтьевичем придирчиво разглядывала часы, передавая из рук в руки. Перед этим бесспорным доводом удачи смолкали.
Оплотом большевиков станут пролетарии в первом поколении, в рядах молодого рабочего класса отсталой страны они найдут себе преданных последователей и слушателей. Ленин, Троцкий, Горький, вожди и идеологи большевиков завлекут их революционным идеализмом, непревзойденным горизонтом грядущих времен, убедят, что путь из сельского захолустья до заводской проходной есть лишь первый шаг покорения мира, самоутверждения, светлого будущего.
Учиться Лев начал в семь лет. Его отвозили в колонию Громоклея, оставляли у тети Рахили. В начальной школе колонии преподавали русский язык, арифметику и Библию на иврите. Азы грамоты мальчик постигал несколько месяцев. Иногда на неделю и больше Лев сам себе назначал каникулы, возвращался в Яновку: «Я начинал продираться через печатные строки. Я списывал стихи… Я писал стихи». Маленького стихотворца родители против его воли принуждали демонстрировать свои таланты перед гостями. Так он получил первый опыт декламации. Он вкусил от дерева познания, чтение открыло новую эпоху в жизни.
Но Одесса лучше. 1887-1896Осенью 1887 года Лев уезжает в Одессу получать образование. Его приютили двоюродная сестра с мужем, будущим знаменитым одесским издателем. Моисей Шпенцер в свои 28 лет уже пострадал за народнические, толстовские убеждения, поэтому после гимназии дорога в университет была ему заказана. Правда, к марксизму он был безразличен. Когда молодой журналист гостил у родителей Льва, чтобы подлечить на природе слабые легкие, его взору однажды предстала брей-гелевская картина бредущих с вытянутыми вперед руками пораженных куриной слепотой косарей. Он немедленно опубликовал об этом гневную газетную заметку и вынудил отца Льва держать ответ перед земской инспекцией. Естественно, радости от этого Бронштейн-старший не испытывал. Независимость суждений и энергичность помогли Шпенцеру буквально с нуля основать одесское издательство «Mathesis», занимавшееся публикациями научно-популярных сочинений из области физико-математических наук. В трехэтажном здании в Стурдзиловском (ныне Веры Инбер) переулке он также разместил бланкоиздательство, типографию, литографию.
Провожали в Одессу Льва дружно, всем семейством. Со слезами, разодетого с иголочки от портного из самой Громоклеи, с объемным ящиком горшков с маслом, банок с вареньем и других гостинцев. Сначала на лошадях километров сто на юг, к железнодорожной станции Новый Буг. Дальше Николаев, порт, и пароход доставил Льва на берег Южной Пальмиры, украинского Марселя. Спустя сорок лет, в ночь на 10 февраля 1929 года, изгоняемого вождя с женой и старшим сыном отконвоируют на пароход «Ильич» и отправят на остров Принкипо.
На островке в Мраморном море он позже писал: «Жизненная фильма не имеет конца, а я был только у самого ее начала». Школьнику в квартире Шпенцеров определили занавешенный угол столовой. Квартиру эту выделили начальнице казенного училища для девочек, выдающейся супруге Шпенцера, именно так и не иначе заочно отзывались о ней в Яновке, за то, что достигла такой высокой должности и нашла такого умного мужа. В семье Шпенцеров Лев познакомился с городской культурой, приобрел правильные манеры, превратился в воспитанного и образованного отрока. В 11–12 лет маленький горожанин познает востребованность своего литературного дара. Кормилица его двоюродной племянницы Веры (1890–1972) не знала, как задобрить Льва, чтобы он сочинил очередное письмо и мужу в Америку и будто бы брату. Будто бы брат получал излияния любви и признания в готовности примчаться к нему. Мужу кормилицы Веры, который уехал в Америку на заработки, Лев повествовал о мрачном небосклоне ее жизни и требовал присылать доллары. Мальчик соприкоснулся с переживаниями взрослых, запутанными семейными треугольниками.
В двадцатых годах Вера, уже знаменитая поэтесса, напишет около десяти стихотворений, посвященных Троцкому.
Евтушенко предполагает, что они содержат признания в любви: «При свете лампы – зеленом свете – Обычно на исходе дня В шестиколонном кабинете Вы принимаете меня. / Затянут пол сукном червонным, И, точно пушки на скале, Четыре грозных телефона Блестят на письменном столе. / Налево окна, а направо, В междуколонной пустоте, Висят соседние державы, Распластанные на холсте. / И величавей, чем другие, В кольце своих морей и гор, Висит Советская Россия Величиной с большой ковер. / А мы беседуем. И эти Беседы медленно текут, Покуда маятник отметит Пятнадцать бронзовых минут. / И часовому донесенью Я повинуюсь как солдат. Вы говорите: «В воскресенье Я вас увидеть буду рад». / И, наклонившись над декретом И лоб рукою затеня, Вы забываете об этом, Как будто не было меня».
В Одессе, благодаря Моисею Шпенцеру, Лев приобщился к волшебному миру книгопечатания: «Я близко познакомился с набором, правкой, версткой, печатанием, фальцовкой и брошюровкой. Правка корректуры стала любимым моим развлечением. Любовь моя к свежеотпечатанной бумаге ведет свое происхождение от тех далеких школьных лет». Блеск Троцкого как хрестоматийного публициста XX века во многом базировался на его знании из первых уст основ издательской практики, понимании, где и для кого он пишет. Скорее всего, из него вполне мог получиться газетный магнат. В 1905 году, например, помимо руководства Петербургским Советом рабочих депутатов Троцкий издавал две ежедневные газеты: «Русскую газету» и «Начало». Их общий тираж достигал 100 тысяч экземпляров. Совокупный тираж всей периодики его противников был на 20 тысяч экземпляров меньше. Или вот случился казус в 1912 году, о котором вспоминал Молотов: «Троцкий возмущался, что мы у него украли название газеты «Правда». Письмо писал… Он издавал за границей «Правду» и сказал, что большевики у него украли название, – дескать, так как моя «Правда» популярная среди рабочих газетка, так вот, большевики… хотят вроде как вывеской моей прикрыться».
Однако помимо радостей, царская Одесса заставила юного Льва испить и чашу унижений. Тогда среднюю школу разделяли на элитарную, гимназию, и обычную, училище. Его заветная мечта о гимназии, классическом гуманитарном образовании разбилась о глухую стену: надзиратели за чистотой самодержавия, православия, народности поштучно, как на амбарных счетах, выделяли, сколько подростков неправославного вероисповедания достойны накоротке общаться с античными героями за одной партой с такими «благонадежными отроками», как, скажем, Керенский. Льву показали от ворот поворот, и он отправился в реальное училище. Да и то «зарубили» на вступительных экзаменах в первый раз, заставили проучиться год в подготовительном классе. Так промывали мозги тем, у кого кроме жажды знаний не было ни протекции, ни взятки. Возможно, отец Льва к тому же поскупился, как говорится, «смазать». Мечтал, что его сын, наследник неграмотного предпринимателя из Богом забытой глубинки, возглавит семейное предприятие, и будет оно процветать. Реальное училище – идеальное место для воспитания будущего капиталиста, тем более что его выпускники получали дополнительно профессию бухгалтера. В грядущем же Давид Бронштейн видел незыблемость, полагал, что тогдашние порядки просуществуют лет триста.
Реальное училище Св. Павла было казенным и одновременно немецким, при лютеранской общине. Что властям предержащим казалось подозрительным. Поэтому последний, выпускной класс предписывалось окончить в ином училище, где русский, не немецкий дух. Кто знает, как бы сложилась судьба Льва, если бы ради аттестата ему не пришлось покидать Одессу и отправляться в седьмой класс училища в Николаеве… Кстати, в Николаев шестнадцатилетний Лев приехал возмужалым, но пока еще индифферентным к марксизму. Когда в 1895 году пресса сообщила о кончине Энгельса, Лев понятия не имел, о ком речь.
Благодаря немецкой обстоятельности, замешанной на лютеранской дисциплине, Лев получил в училище Св. Павла блестящее образование и овладел языком философии, немецким. В младших классах немецкий преподавал сам директор Шваннебах. Основной курс читал Струве, честнейший человек, который страдал от неудач учеников, волновался, уговаривал. Преподавали в училище и французский. Фундаментально, с немецкой обстоятельностью обучали естественным наукам. Именно здесь Лев овладел тем знаменитым на весь мир подходом к труду, который иной цели, чем перфекционизм – совершенство любого процесса, – не признает. Вот почему, кстати, машиностроение – основа экономики Германии при всех ее режимах.
Троцкий был первым образцом для подражания в классе. С тех пор он, как и все отличники, терпеть не мог троечников и недоучившихся выскочек. Иногда доходило до эпатажа. В период ожесточения борьбы вождей за власть, после смерти Ленина в 1924 году, Троцкий позволял себе на партийных ареопагах заниматься чтением немецкой и французской прессы. Возможно, в пику сопернику у Сталина в приемной раз и навсегда было заведено раскладывать ведущую мировую прессу. Будто в любой момент ждали возвращения с чужбины изгнанного и странствующего вождя.
Еще учась в подготовительном классе, Лев открыл для себя театр – спектаклем «Назар Стодоля». Когда Лев приехал на первые каникулы, в Новом Буге его встретил на фургоне отец. Ночью, в степи, закутанный в бурку, сын пересказывал Бронштейну-старшему «Малороссийскую дию Тараса Шевченка» от первой до последней сцены в лицах. Драматизм отношений между людьми школьник испытал на себе в полной мере уже во втором классе. Одноклассники решили проучить жестокого, по их мнению, преподавателя французского. Прибегли к испытанному способу дружного подвывания, не разжимая губ. Хулиганская проделка завершилась расследованием у директора училища. Смелые гуртом, поодиночке на ковре его кабинета многие становились ябедами. Льва несправедливо выставили зачинщиком и исключили с правом возвращения в училище. Первый ученик в классе отлично сдал экзамены и перешел в третий класс. Он получил урок первого политического конфликта: завистники и доносчики на одном полюсе, отважные и гордые, с внутренним стержнем – на другом, а между ними зыбкая бесцельная и равнодушная масса, трясина, ни вашим, ни нашим, приспособленцы, слабые духом.
Одесса открыла школьнику радость чтения, сделала из любознательного и мечтательного сельского мальчика профессионального книгонавта. В первых классах Лев зачитывался Пушкиным, Некрасовым, Салтыковым-Щедриным. В училище приобрел первый самостоятельный опыт издателя, основал рукописный журнал «Капля» и с энтузиазмом первопроходца помещал там свои стихи и рассказы на украинском. «Все, что в дальнейшем жизнь давала интересного, захватывающего, радостного или скорбного, было уже заключено в переживаниях чтения, как намек, как обещание, как осторожный и легкий набросок карандашом или акварелью».
Любовь к художественной литературе была первой, но не единственной. Пытливый ум, который методично тренировали добросовестные преподаватели, носители германской обстоятельности, четкости, выверенности фразы, воспылал страстью к классической философии, обществознанию, высокой теории. Одним из первых таких произведений для юноши стала «Эристика, или Искусство побеждать в спорах» Шопенгауэра. Так, шаг за шагом постигал Троцкий вершины мировой литературы, учился у великих искусству обобщать явления жизни и формулировать собственные подходы. Александр Солженицын обратил как-то внимание на то, что годы пребывания в Одессе оставили Троцкого равнодушным к морю. Да, его влекли другие дали, пыль библиотечных полок была милее всего на свете. Вообще само восприятие Троцким природы, окружающей натуры, образов открывает в нем личность, как говорят, не от мира сего. Он предстает дервишем, шаманом, проповедником, в немалой мере носителем догм, он оторван как от природы, так и от самого человечества. Да, на трибуне он без труда завораживал на несколько часов кряду массы слушателей. Но при этом был не в состоянии объяснить то, что им было просто недоступно. Или же сам сомневался в провозглашаемых лозунгах?..
Маленький горожанин Лев не отрывался от книг из-за неуемной тяги к знаниям. Ему не хватало времени побольше узнать, запомнить. Только на каникулах в Яновке он позволял себе транжирить время, мог проскакать верхом на гнедом жеребце до Бобринца, покрасоваться на улицах в назначенных одесским окулистом очках, грамотным, отличником, да еще и лихим наездником, и гордо вернуться домой.
Когда со времен гражданской войны Троцкий превратился в страстного охотника и рыболова, яновская закалка помогала ему в многодневных походах. Школьником Лев уже ходил с отцом в поле на уборку озимой пшеницы, в кожаном поясе с медной бляхой и картузе с желтым сверкающим на солнце гербом. Отец брал у старшего косаря Архипа косу попробовать, «яка озима солома». Косит справно, режет низко-низко, ровно-ровно бреет. Лев замечал, как по-разному наблюдали работники за хозяином. Архип явно одобрительно, некоторые холодно, мол, хорошо ему свое для показу косить. Школьник помогал отцу со счетоводством, вел учет выданных работникам продуктов и денег. Обманов никто не допускал, но отец неизменно жестче сына толковал условия найма. Сын его сторону не принимал, бывало, ссорился и уходил из дому с книгой. Ему был чужд инстинкт приобретательства. От мелкобуржуазного жизненного уклада Яновки он отчалил резким толчком на всю жизнь. А суета торговой, разноплеменной, пестрой, крикливой Одессы навсегда останется в памяти у Льва как годы возмужания, освоения науки мыслить: «Мальчик не был лишен самокритики. Он был даже скорее придирчив к себе… Мысль о том, что нужно стать лучше, выше, начитаннее, все чаще щемила у него в груди. Он думал о назначении человека вообще и о своем в особенности».
Вторая жена Троцкого Н. И. Седова (1882–1962) познакомилась с ним в Париже, где она, местный старожил, помогала обустроиться эмигранту. Первое ее желание состояло в том, чтобы поделиться своими впечатлениями от парижских достопримечательностей, показать красоту музеев. И после первых прогулок услышала в ответ о Париже: «Похож на Одессу, но Одесса лучше». Троцкий пояснял: «В сущности, это была борьба варвара за самосохранение. Я чувствовал, что для того, чтобы приблизиться к Парижу и охватить его по-настоящему, нужно слишком много расходовать себя. А у меня была своя область, очень требовательная и не допускавшая соперничества: революция».
Льву запомнилось 20 октября 1894 года. На другой день отменили занятия, чему тихо радовались школьники. На входе швейцар препровождал всех в большой зал, где батюшка в золотых очках отслужил панихиду по Александру III. «Событие казалось громадным, – вспоминал Троцкий, – даже невероятным, но далеким, вроде землетрясения в чужой стране».
Когда шестнадцатилетний Лев покидал Одессу, он и подумать не мог, что через два года его ожидает узилище, ссылка, что вот-вот придет конец размеренному ходу жизни отличника, который благодаря успешному отцу, крепкому и зажиточному роду не знал, что такое материальная нужда. Но высокообразованный благодаря семье Шпенцеров и добросовестным преподавателям немецкой школы юноша с пытливым умом наверняка осознавал и почувствовал атмосферу конца эпохи, конца столетия. Царская Одесса являла собой блестящую иллюстрацию неразрешимых противоречий, сопровождавших развитие экономики, общества и вековых монархических устоев, замешанных на отсталости и постыдных суевериях (вроде «тяжелого» понедельника или попа, который перешел дорогу). Там, в школе, Троцкий столкнулся однажды с извечной формулой раболепия, с которым он будет всю жизнь бороться. Он критически отозвался о директоре. Одноклассник возмущенно одернул его, потому что о директоре нельзя так говорить. Лев изумился: «Почему?» И удостоился назидания: «Да ведь он же начальник. Если начальник прикажет тебе на голове ходить, то ты обязан ходить, а не критиковать».
Одесса, морской порт первостатейной важности, локомотив капитализма на юге империи, задыхалась от режима бездушия и чиновничьего формализма. В самом полицейском городе властвовал бывший контр-адмирал Павел Зеленый. Лев один раз слышал и видел его со спины: «Градоначальник стоял во весь рост в своем экипаже, хриплым голосом испускал на всю улицу ругательства и потрясал вперед кулаком». Однажды Павел Зеленый встретил в буфете знаменитого дрессировщика. Рявкнул: «Встать!» Артист невозмутимо остался сидеть. Градоначальник не унимался: «Ты, олух! Я – Зеленый!» Основатель «уголка Дурова» пообещал вступить в беседу, когда его визави созреет. Вечером на арену цирка Одессы выбежала зеленая свинья. Гастроли запретили. Школьные одесские годы воспитали во Льве оппозиционера: «Откуда? Из условий эпохи Александра III, из полицейского самоуправства, помещичьей эксплуатации, чиновничьего взяточничества, национальных ограничений, из несправедливостей в училище и на улице, из близких связей с крестьянскими мальчиками, прислугой, рабочими, из разговоров в мастерской, из гуманного духа в семье Шпенцера, из чтения стихов Некрасова и всяких других книг, изо всей вообще общественной атмосферы».
Николаев. 1896–1898. «Товарищи по саду». Первая любовь. Первый арестВ 1896 году мыслящие люди в России очередной раз убедились в никчемности царизма. Празднование в мае в Москве коронации Николая II окончилось давкой среди собравшихся числом до полумиллиона на Ходынском поле. Тысячи людей погибли из-за бездарной и преступной организации торжеств, в том числе на основе банального казнокрадства, а императорская чета вечером отплясывала кадриль на балу у французского посла. Впрочем, править Романовым оставалось недолго. В том же 1896 году, после полицейской Одессы и немецкой интеллектуальной муштры, непрестанных споров о высоком в семье двоюродной сестры Лев Троцкий очутился в провинциальном Николаеве, в слабеньком бурсацкого уровня училище, куда мог и не ходить.
Что делать, когда тебе семнадцать, ты самоуверен, уже научился расслабляться с папироской и парой пива? Влюбиться – это раз, а два – увлечься нелегальными и конспиративными, дающими выход максимализму и страсти к самоутверждению «новыми течениями». Лев завел дружбу с чехом Швиговским, ведь тот читает газеты на немецком, осведомлен о «народниках», марксистах и прочих, достает запрещенные книги. А главное, как садовник, живет в отдельном однокомнатном домике. Там собирается молодежь, иногда приходят вчерашние ссыльные, которых отпустили под полицейский надзор. Они, предтеча старых большевиков, которые в будущем немало поспособствуют низложению Троцкого, сыпали именами и кличками борцов за светлое будущее, воодушевленно и снисходительно делились былями и небылями о собственных подвигах. Наверное, атмосфера этих посиделок во главе с «бывалыми» была сродни тем бесконечным выяснениям отношений, которые сопутствуют копанию в делах забытых советских диссидентов и «шестидесятников». Как выразился бы сам Троцкий, от них идет «запах затхлости».
Сама фигура Швиговского вызывает большие сомнения. Не успел его однокомнатный домик обрести славу подпольного центра, как его хозяин перебазировался в другой, пообширнее, сад с просторной избой. Места уже хватило для организации и проживания под его покровительством «коммуны» из шести-восьми «смутьянов». И все им сходило с рук, даже когда «коммунары» принялись агитировать единственного наемного рабочего в саду (других николаевских рабочих они попросту не знали). А каналья оказался «ряженым», жандармом, скрылся от непрошеных учителей с кипой их запрещенных книг. Правда, в разгроме созданной вскоре на месте кружка-коммуны подпольной структуры Троцкий обвинил некоего плотника, который сочинил на украинском думу о Карле Марксе, а потом выдал полиции всех, кто вместе с ним ее распевал.
А пока в «секту» садовника и Льва влились его старший брат Александр, братья Соколовские, Григорий и Илья, будущий автор ехидных записок о вожде Г. Зив. Жили по-спартански, сами готовили еду, бродили по Николаеву в синих блузах, в соломенных брылях на голове и с черными посохами в руках. Илья впоследствии стал редактором «Одесских новостей», печатал в 1908–1912 годах Троцкого. Семья Соколовских – выходцы из Верхнеднепровска (где, кстати, в 1918 году родился первый секретарь ЦК КПУ в 1972–1989 годах В. В. Щербицкий) – уже давно обитала в Николаеве.
В семье Соколовских, начиная с главы семейства, все как один отвергали существующий строй. Самой грамотной и просвещенной марксисткой была старшая дочь Александра Львовна. Она единственная из «товарищей по саду» читала Маркса, первый том «Капитала» (кстати, Маркса в России никто не запрещал, и его там издавали начиная с 1882 года). Александра стала первой любовью и женой Троцкого. Их первое свидание произошло во времена «коммуны». К неофиту с огромной копной непокорных вьющихся волос (при отсутствии хотя бы следа щетины на лице) подошла и протянула руку уверенная в себе, старше его на семь лет стройная девушка, с крепкой грудью, пышноволосая, полногубая, румянощекая, с серыми большими глазами. Лев предложил Саше прогуляться по магазинам и купить ей красивое платье. Соколовские жили бедно, а Лев хоть и отказался от помощи из Яновки, но подрабатывал репетитором николаевских недорослей, так что какие-то деньги у него имелись. Девушка поход за нарядом отвергла с ходу, и тогда Лев и Саша отправились в долгую прогулку, закончившуюся в большом сарае на отшибе, на душистом сене.
С тех пор Лев скрепя сердце был вынужден смягчать направленность своих речей в садовом домике и перестал обзывать марксизм «надуманным учением лавочников и торгашей». Ведь поначалу он охотно обрушивался на Маркса, не прочитав у него ни строчки, исключая, как он рассказывал после 1917-го, рецензии легального марксиста Михайловского. Правда, современники предполагают, что Лев и Михайловского толком не читал. Тем временем Троцкий продолжал искать себя, иногда заявляя, что он социал-демократ, а иногда – что немарксист либо скромный слуга народа.
В ноябре 1898 года Лев обратится к Саше из одесской тюрьмы: «Ты на меня с самого начала произвела хорошее впечатление, хотя я и был предубежден против тебя, так как знал, что ты строптивейшая марксистка». Девушка с нежными глазами и железным умом отвечала: «Любовь! Я чувствую ее неистовство! И это неистовство вызываешь во мне ты. С тех пор, как я поняла, что люблю тебя, ты в воображении предстаешь перед моими глазами, я смотрю на тебя, я слушаю тебя, я говорю тебе, что я люблю тебя».
До января 1898 года, до первого своего ареста, Троцкий воплощал на практике свои теории бунта меньше года. В феврале 1897 года Россия забурлила, ее захлестнули студенческие манифестации. На волне всеобщих требований либеральных изменений Лев поделился с Григорием Соколовским: «Надо найти рабочих, никого не дожидаться, никого не спрашивать, а найти рабочих и начать». Увы, брат Саши знал одного пролетария, сторожа на бульваре. И хотя он давно покинул сторожку, там, на беду, оказалась какая-то незнакомая женщина, которая свела «коммунара» с кем-то еще… Соколовский со словами: «Вот это люди так люди!» прибежал к товарищу. Его глаза горели. На следующий день «коммунары», как водится на Руси, обмывали в трактире свою смычку с пролетариями под аккомпанемент музыкального автомата. А Лев Бронштейн наконец почувствовал себя настоящим конспиратором и вальяжно представился: «Львов». В материалах следствия насчитали около 30 нелегальных сходок в Лесках и Спасском урочище, указан адрес: ул. Мещанская, дом 33 (ныне Гражданская), где собирались у подпольщика и электротехника Мухина, который оборудовал квартиру сигнализацией на случай облавы. Мухин агитировал образно. «Мухин, худощавый, бородка клинышком, – писал Троцкий, – щурит лукаво умный левый глаз, глядит дружелюбно, но опасливо на мое безусое и безбородое лицо и обстоятельно, с лукавыми остановочками, разъясняет мне: «Евангелие для меня в этом деле, как крючок. Я с религии начинаю, а перевожу на жизнь. Я штундистам на днях на фасолях всю правду раскрыл». – «Как на фасолях?» – «Очень просто: кладу зерно на стол – вот это царь, кругом еще обкладываю зерна: это министры, архиереи, генералы, дальше – дворянство, купечество, а вот эти фасоли кучей – простой народ. Теперь спрашиваю: где царь? Он показывает в середку. Где министры? Показывает кругом. Как я ему сказал, так и он мне говорит. Ну, теперь постой, – говорит Иван Андреевич, – теперь погоди». Он вовсе закрывает левый глаз и делает паузу. Тут я, значит, рукой все эти фасоли и перемешал. А ну-ка покажи, где царь? Где министры? Да кто ж его, говорит, теперь узнает? Теперь его не найдешь… Вот то-то, говорю, и есть, что не найдешь, вот так, говорю, и надо все фасоли перемешать».
Тогда в Николаеве на 92 тысячи населения приходилось около 8 тысяч заводских рабочих. На Николаевском судостроительном они хорошо зарабатывали, имели восьмичасовой рабочий день. К ним пришли революционеры и поманили в светлое грядущее. На ином рубеже приговоренной империи, близ Тифлиса, в 1898 году Коба тайно пробирался из семинарии в Мтацминда в маленький прислонившийся к скале домик, где его пламенным речам внимали рабочие железнодорожных мастерских. В феврале 1897 года Ленин получил первый приговор, ссылку в село Шушенское Енисейской губернии. А выпускник ташкентской гимназии Саша Керенский в 1899 году поступил в Санкт-Петербургский университет.
О накале страстей и о том, о чем говорили на тайных сходках подпольщики, можно судить по первоисточнику. Осенью 1897 года ротмистр Херсонского губернского жандармского управления оформил рапорт со слов доносчика: «…явился ко мне в квартиру мою, находящуюся в городе Николаеве по Артиллерийской улице, крестьянин Ананий Нестеренко и заявил: “Львов (Лев Давидович) обратился к собравшимся со словами: «Господа, много лет прошло, как ярмо деспотизма трет наши шеи, пора нам остановиться и сказать: довольно!» Затем эта речь была наполнена порицанием против священной особы государя императора, против правительства, религии, священнослужителей, порядка государственного управления и т. д.”». Вот именно так, с обращением «Господа!» сеяли «разумное, доброе, вечное».
Свою первую речь Троцкий держал в том же 1897 году, на конспиративной маевке в лесу. И провалился. Неудачей закончилась и попытка в одесском народническом издании опубликовать статью с кучей эпиграфов, цитат и яда. К слову, всю свою желчь автор направил не на порядок государственного управления, а на марксизм. Редактор признал статью халтурой. Возможно, первые революционные метания, пробы, провалы навсегда отвратили Льва от сомнений и колебаний в том, верно ли он избрал путь мятежа. Будущий вождь не мог смириться с тем, что он не лидер, с поражением, попранием его права отстаивать свои убеждения и доказывать их жизнеспособность. «Тупой эмпиризм, – писал Троцкий, – голое пресмыкательство перед фактом, иногда только воображаемым, часто ложно понятым, были мне ненавистны. Я искал над фактами законов… Социально-революционный радикализм, ставший моим духовным стержнем на всю жизнь, вырос именно из этой интеллектуальной вражды к крохоборчеству, эмпиризму. Ко всему всеобще идейно не оформленному, теоретически не оформленному».
Коммунар Зив заключал в своих мемуарах, что индивидуальность Троцкого выражалась в его воле. И как дипломированный врач поставил свой диагноз его личности: «Активно проявлять свою волю, возвышаться над всеми, быть всюду и всегда первым…»
Несколько месяцев перед арестом неугомонный Львов собственноручно печатал на гектографе им же самим сочиненные прокламации и статьи, мотался на пароходе за рубль в третьем классе в Одессу и возвращался с баулами изданных за границей брошюрок в веселых цветных обложках, расширял сеть и численность подпольной организации, укреплял ее конспирацию путем дробления на независимые кружки, составлял ее устав. Название «Южно-русский рабочий союз» предполагало расширение революционной деятельности за пределы Николаева: «Если б сверху «трезвым» взглядом поглядеть на эту группку молодежи, – вспоминал Лев Давидович, – копошащейся в полутьме вокруг жалкого гектографа, – какой убогой фантазией представился бы ее замысел повалить могущественное вековое государство? И однако же замысел удался на протяжении одного человеческого поколения: до 1905 года прошло с тех ночей всего восемь лет, до 1917-го – неполных двадцать лет». О дамокловом жандармском мече «мальчишки из сада» были осведомлены. Но они надеялись, что горстку «коммунаров» власти оставят в покое и будут выискивать за их спиной более опытных борцов. Оказалось, напрасно.
В январе 1898 года одним махом бросили в кутузку более 200 человек. Действовали намеренно жестко, устрашали, запугивали. Один задержанный выбросился в окно, другой получил психическое расстройство. Возникает ощущение, что какие-то полицейские чины просто-напросто раздули масштабы подполья. Что это было? Самодурство жандармов? Желание выслужиться? Конспиратор Львов стал жертвой облавы в некоем помещичьем имении. Он по обыкновению вез нелегальную печатную продукцию, в том числе переписанную им от руки. Остановился переночевать у уже знакомого нам садовника, который перешел сюда заниматься розами и виноградом. Швиговский «заботливо» перепрятал опасный портфель. По его словам, документы зарыли… в снегу. Утром за Львовым прискакали.
Летом 1898 года жандармский полковник предъявил Троцкому целехонькие бумаги, улики, которые будто случайно в сенокос отыскали дети. Похоже, в утро ареста садовник сдувал с вожделенных документов пылинки и докладывал господину полковнику, что задание выполнено.
Вся эта история с николаевскими заговорщиками иллюстрирует косность Российской империи. В феврале 1897 года заключенная в Петропавловскую крепость студентка Ветрова облила одежду керосином из лампы и сожгла себя. Университеты стали митинговать. Молодежное движение сопротивления формировалось как политическая сила. А министр просвещения сподобился после этого подать на подпись императору указ о призыве в солдаты всех студентов, задержанных за беспорядки. Не испугали. В маленьком Николаеве и десятках больших и малых населенных пунктах державы коммунар Лев и подобные ему решили, что пробил их час. Жандармское мышление властей предержащих не нашло иного выхода, как раскидывать пошире сети провокаторов и готовить показательные облавы.
Не успел Львов установить благодаря брату Александры тайное сотрудничество со «специалистом по перемешиванию фасоли» Мухиным, как в трактире «Россия» они чудом избежали разоблачения: их встреча с человеком, который оказался провокатором, в последний момент была отменена. Только Троцкий сумел наладить канал по доставке из Одессы подрывной литературы из-за кордона, как одесский товарищ предостерег курьера, что в Николаеве его дожидается старый доносчик, техник, который выдает себя за инженера. Наивные Львов и Мухин переговорили в укромном углу со лжереволюционером. Он сымитировал испуг, а в показаниях после их ареста вволю отыгрался на обидчиках. Итог николаевского боя с царизмом Троцкий подведет грозно: «Нас скоро заменили другие».
В Николаеве Лев воочию столкнулся с кризисными явлениями в православии, которые, возможно, церковь не преодолела по сей день. Подпольные кружки, на момент похода «теоретика из сада» в народ, уже существовали вчерне. Образованные, зажиточные в первом поколении рабочие тянулись к сектам, стремились к поиску в отношениях между людьми истины: «Некоторые из них называли себя баптистами, штундистами, евангельскими христианами, – говорил Троцкий. – Но это не было догматическое сектантство. Рабочие просто отходили от православия, баптизм становился для них коротким этапом на революционном пути».
Следует признать, что в Николаеве Троцкий проявил себя талантливым организатором, управленцем. Подпольная структура состояла из кружков, каждый – не более 25 участников. Кружок возглавлялся комитетом. Делегаты от кружков формировали руководящий центр. Конспираторы успели отпечатать десять листовок и три номера газеты «Наше дело».
Узник совести. 1898-1902Для Троцкого первый опыт несвободы как заключения, обитания в «мертвом доме» начался с двух лет сидения в тюрьмах Украины, пока шло следствие и выносил свой вердикт суд. После этого четыре главных обвиняемых, среди них Лев и Александра, получили по 4 года ссылки в Восточной Сибири. Дальше ждали более полугода в московской пересыльной тюрьме, в Бутырках, где влюбленные революционеры оформили брак. Оттуда их этапировали летом 1900 года. Минуя еще несколько пересылок, осенью вниз по Лене молодожены приплыли в Усть-Кут.
Как сидели при Николае II? По утверждению многоопытного сидельца Молотова, с уголовниками не ссорились, те относились неплохо, политических признавали как людей, которые борются за что-то. Большевики со своей стороны пытались вести агитацию, делали доклады, а потом вместе запевали хорошую песню.
Первая тюрьма Льва – старая николаевская – встретила его неприветливо. На дворе стоял январский мороз. В огромной камере мест на тридцать к едва теплой печке прижимались революционер и единственный сокамерник – переплетчик.
Начинающий издатель и его собрат по цеху не снимали пальто, шапки, калоши, иногда забывались на час-другой во сне, потом вскакивали и бегали туда-сюда. Лев как опытный репетитор преподавал товарищу по несчастью различные науки.
Три недели в «морозилке» завершились этапом в Херсон. Тюрьма в Херсоне оказалась еще древнее николаевской. Одиночка. Ни книг, ни бумаги. Духота. Паразиты. Голод: похлебка, ржаной хлеб с солью. Льву, в отличие, например, от Ленина, сидевшего за год до этого в Петербурге, передач, помощи с воли никто не предоставлял целых три месяца. «Паек ржаного хлеба с солью служил мне завтраком и ужином, – вспоминал Троцкий. – Я вел с собой длинные диалоги о том, имею ли я право увеличить утреннюю порцию за счет вечерней. Утренние доводы казались вечером бессмысленными и преступными. За ужином я ненавидел того, который завтракал». Каждый день Лев мерял свой карцер по диагонали, выполнял поставленную самим себе норму в тысяча сто одиннадцать шагов. В камере Троцкий сочинял революционные стихи, «Дубинушку» переиначил на пролетарскую «машинушку». Возвращаясь к своим херсонским мытарствам, Троцкий писал: «Изоляция была абсолютной, какой я позже не знал нигде и никогда, хотя побывал в двух десятках тюрем».
Без малого сто дней испытания на прочность для «подрывателя устоев и врага Великого Государя» окончились щедрыми дарами из рук надзирателей. Под прочувствованный комментарий: «Это вам мать доставила» – Льва облагодетельствовали свежим бельем, одеялом, подушкой, всякой всячиной, даже апельсинами. Вскоре Троцкого перевезли по Черному морю в родную Одессу, где и посадили в комфортабельную одиночку в недавно возведенном Одесском тюремном замке.
Отец и мать Бронштейны решили наставить блудного сына на путь истины, надеялись, что сын образумится. Мама непутевого сына, сраженного то ли запрещенными прокламациями, то ли сероглазой Александрой, направила прошение прокурору Одесской судебной палаты, умоляя воспрепятствовать браку сына с Соколовской «ввиду громадной разницы в летах… Близкое знакомство сына с этим семейством имело своим последствием нынешнее его положение, вследствие, очевидно, дурного направления и наклонностей этой семьи, а потому брак с такой особой может окончательно погубить его. Не могу при этом не прибавить и того, что родители Соколовской люди бедные и что брак этот рассчитан скорее на то, чтобы этим путем заставить меня и мужа тратиться на них». Родители, как это часто бывает, о решениях детей узнают последними. Счастливые молодожены отправились в ссылку, а вдогонку им полетело прошение супружеской четы Бронштейнов иркутскому губернатору: «Мы, родители, опасаемся, что этот брак угрожает нашему сыну полной нравственной гибелью, мы уверены, что без влияния Соколовской он исправится и по отбытии наказания возвратится в семью и сделается полезным гражданином».
Не исправился. В Одесском замке ждали героя, среди встречавших был и «товарищ по саду» Зив, который впоследствии попытался раскрыть секрет главной из кличек вождя: «Когда я услышал его псевдоним в первый раз, то сразу вспомнил внушительную фигуру Троцкого, старшего надзирателя Одесской тюрьмы, который величественно опирается на свою длинную саблю. Из своего центра он держал в руках всю тысячную толпу уголовников, не привыкших к подчинению и послушанию. Надзиратель Троцкий держал в руках и своих коллег, младших надзирателей и даже самого начальника тюрьмы». В 1937 году мексиканские друзья спросили Троцкого, не страшно ли ему воевать с самим Сталиным. В ответ изгнанник рассказал о своем одесском тюремщике. «Великий и грозный» надзиратель Троцкий снизошел до личной беседы с 19-летним Львом и рассказал арабскую притчу. «Обгоняет Чума караван в пустыне по дороге в Багдад. Старый караван-баши поинтересовался, почто такая спешка? Чума ответила, что спешит забрать пять тысяч жизней. На обратной дороге снова повстречались. Завидев Чуму, старец гневно выплеснул из пиалы зеленый чай в знак высшего недовольства. Чума солгала ему, унесла не пять, а целых пятьдесят тысяч жизней! Та возразила, что слово держит. За ней – ровно пять тысяч душ. Остальных погубил страх». Так многоопытный одесский тюремщик Троцкий отучил юного бунтаря бояться.
Мемуары Г. А. Зива увидели свет в 1921 году. На сегодня версий псевдонима прибавилось. Среди них и помещица Троцкая, соседка Бронштейнов, и немецкое der Trotz – «вызов, неповиновение», и литовский город Троки, Трокай, – партия рекомендавала для кличек использовать топонимы, не связанные с местом рождения. Так или иначе, точного ответа не существует.
В 1887 году Лев приплыл в Одессу открывать «Новый Свет» знаний. Десять лет спустя он под конвоем зашел в Одесский замок бесстрашным завоевателем. Шутка ли, позади месяцы подполья и конспирации, тайных сходок. Борец с самодержавием Львов заставил армию церберов устроить облаву на двести своих товарищей. Его, вчерашнего школьника, охранители престола испугались, но они еще не ведали, кто восстал против них.
В Одессе Лев овладел премудростями тюремных коммуникаций: «Я выстукивал соседям свои херсонские стихи, а они в ответ снабжали меня новостями». Здесь он тщательно расширял свои лингвистические горизонты: зная немецкий и французский, штудировал Евангелие на английском и итальянском. Перечитывал массы исторической и религиозной периодики из тюремной библиотеки. Превратился в знатока православия, католицизма, протестантства, толстовства, дарвинизма. Узнал, что естествознание есть умственная родственница веры, исходя из примера говорящей ослицы Валаама. «Ведь существуют же говорящие попугаи и даже канарейки». Этот довод архиепископа Никанора занимал меня целыми днями и иногда снился даже по ночам. Исследования о бесах или демонах, об их князьях, дьяволе и об их темном бесовском царстве каждый раз заново поражали и в своем роде восхищали молодую рационалистическую мысль кодифицированной глупостью тысячелетий. Пространное изыскание о рае, об его внутреннем устройстве и о месте нахождения заканчивалось меланхолической нотой: «Точных указаний о месте нахождения рая нет». Я повторял эту фразу за обедом, за чаем и на прогулке. Насчет географической долготы райских блаженств указаний нет. С жандармским унтером Миклиным я затевал при каждом подходящем случае богословские препирательства. Миклин был жаден, лжив, злобен, начитан в священных книгах и благочестив до крайности. Перебегая с ключами по звонким железным лестницам, он мурлыкал церковные напевы. «За одно, за одно-единственное слово «христородица», вместо «богородица», – внушал мне Миклин, – у еретика Ария живот лопнул». – «А почему теперь у еретиков животы в сохранности?» – “Теперь, теперь… – отвечал обиженно Миклин, – теперь другие времена”».
Троцкий всерьез занимался обществоведением. Его покорил итальянский мыслитель Лабриола, которого он читал на французском. Льву навсегда врезался в память излюбленный рефрен основателя итальянского марксизма: «Идеи не падают с неба». В 1930-х, в изгнании, в «Бюллетене оппозиции» он поднял на смех примитивное мнение, будто базис, экономика прямо определяют, что сочиняет композитор или пишет в приговоре судья, и посоветовал учащейся молодежи изучать «Анти-Дюринг», Плеханова и Лабриолу.
Одесские «Кресты» (архитектор Тимошко после завершения в 1890 году своего творения в Петербурге, тамошних «Крестов», в 1894-м порадовал открытием юдоли бесправных в Одессе, также придав узилищу крестообразную форму) приучили молодого интеллектуала кропотливо трудиться над первоисточниками. Чтобы разобраться в масонстве, Лев завел тетрадь в тысячу нумерованных страниц и около года записывал в нее выдержки из многочисленных книг, чередуя их со своими собственными соображениями. Троцкий подчеркивал, что начиная с 1897 года он вел борьбу преимущественно с пером в руках. В одесском заключении он превратился в литератора и интеллектуала, который с каждой новой работой чувствовал себя все увереннее. В 1923 году вождь поделился с молодняком опытом периода первоначального накопления в идейной области: «Даже в тюрьме, где ничем другим, кроме чтения, я не занимался, казалось, что ничего не успеваешь за день сделать… Лучше прочесть одну книгу, но как следует; лучше усвоить немного, но твердо. Только таким путем будет естественно расширяться способность умственного охвата. Мысль постепенно получит уверенность в себе и станет более продуктивной. При этих предпосылках нетрудно уже достигнуть рационального распределения времени, при котором распределяемый переход от одного занятия к другому ощущается, до известной степени, как отдых».
После приговора одесского суда Льва и Александру, как уже упоминалось, этапировали в Москву, в «Бутырки». Режим содержания заключенных приятно удивил: не ограничивали свидания, передачи, камеры не запирали, времени пребывания во внутреннем дворе было предостаточно. Лев с присущей ему обстоятельностью впервые познакомился с творчеством Ленина, а именно с работой «Развитие капитализма в России». Здесь же Троцкий написал свою первую книгу «Из рабочего движения в Одессе и Николаеве», изданную в Женеве в 1900 году. Его имя зазвучало. Троцкому был тогда 21 год. В это время Ленин летом перебирался в Швейцарию. В конце года в Германии вышел первый номер газеты «Искра» с эпиграфом «Из искры возгорится пламя». Коба оставался руководителем подпольного кружка в Тифлисе.
Ссылка в селе Усть-Кут запомнилась Троцкому чудесной природой, пьянством селян и изучением Маркса. А как в ссылке обеспечивало самодержавие своих противников? Весьма щедро: восемь рублей золотом в месяц для малообразованных, за аттестат добавляли три рубля, за «тяжелые условия Севера» – еще рубль. Когда в 1906 году тринадцатилетний Лазарь Каганович, сын прасола с Чернобыльщины, пошел в Киев на заработки, он 12 часов в день носил на мельнице пятипудовые мешки с мукой. При выполнении нормы получал 75 копеек. Те мудрецы, которые отправляли революционеров на восток и север, сделали немало для приближения конца владычества Романовых, казенным коштом способствуя знакомству местных россиян с подрывными взглядами. А их носители, к великому своему удовольствию, завязывали новые, для кого-то полезные, а для кого-то в будущем просто необходимые, союзы. Троцкий, например, по дороге в Усть-Кут свел знакомство с Дзержинским и Урицким. Иркутское начальство сквозь пальцы смотрело на просьбы о переводе с одного места на другое. Сами бунтовщики в переездах вили новые ссыльные гнезда. После Усть-Кута Лев и Александра попросились дальше на восток, на реку Илим. Лев подрабатывал конторщиком, писарем у владельца складов пушнины, лавок и кабаков, расположенных на территории, равной Бельгии и Голландии, вместе взятым. «Подписать фамилию он не умел и ставил крест, – вспоминал Троцкий об этом человеке. – Жил скупо и скудно целый год и прокучивал десятки тысяч на нижегородской ярмарке».
Затем было возвращение в Усть-Кут, а далее – Верхоленск. Троцкий вспоминал, что всюду тесно общался с друзьями. Их клички или фамилии не называл, потому что оберегал их от репрессий. Ясно одно – сибирская ссылка служила ниспровергателям режима идеальным плацдармом для цементирования организации, притирки между собой, выработки чувства локтя. Они съедали пуд соли. Одновременно революционеры очищались от слабых духом, нестойких. Кто погрязал в любовных историях и драмах, доходя и до самоубийства, некоторых искусил зеленый змий. Стойкие же не ограничивались революционными теориями и разговорами. Как возможно руководить пролетариатом, если сидишь сложа руки? В вологодской ссылке Молотов на мандолине ублажал в ресторане в отдельных кабинетах загулявшую публику. Рубль в день выходило. Троцкий же написал в иркутскую газету «Восточное обозрение» очерк о быте деревни. К его вящей радости, публикация увидела свет. От зарисовок с натуры он перешел на высший уровень, к литературной критике и публицистике. Псевдоним выбрал мгновенно: наугад раскрыл итальянский словарь, и взгляд остановился на слове «antidote». Так родился Антид Ото, который долгие последующие годы станет вводить марксистское противоядие в легальную печать. Признанием и лестью для автора стало повышение гонорара с двух до четырех копеек за строку. За двадцать пять строк Антид Ото зарабатывал столько, сколько Молотов с мандолиной в руках долгими вечерами, радуя забулдыг.
Антид Ото делился с читателями своими впечатлениями от книг Жуковского, Гоголя, Добролюбова, Боборыкина, Ницше, Д’Аннунцио, предавался размышлениям о только что наступившем столетии: «Кажется, будто новый век, этот гигантский пришелец, в самый момент своего появления торопится приговорить оптимиста будущего к абсолютному пессимизму, к гражданской нирване.
– Смерть утопиям! Смерть вере! Смерть любви! Смерть надежде! – гремит ружейными залпами и пушечными раскатами двадцатое столетие.
– Смирись, жалкий мечтатель! Вот я, твое долгожданное двадцатое столетие, твое «будущее»!..
– Нет! – отвечает непокорный оптимист. – Ты – только настоящее!»
В июне 1901 года «Восточное обозрение» опубликовало эссе, посвященное драматургии Ибсена. «История европейского общественного сознания никогда не забудет тех пощечин, – писал Антид Ото, – тех поистине славных пощечин, которые Ибсен нанес чисто вымытой, хорошо причесанной и блещущей самодовольством мещанской физиономии. Пусть Ибсен не указывает идеалов впереди, пусть даже его критика настоящего далеко не всегда исходит из надлежащей точки зрения, – он все же рукою гениального мастера оголил перед нами мещанскую душу и показал, сколько внутренней дрянности лежит в основе мещанской благопристойности и добропорядочности».
В августе 1902 года Троцкий бежал из ссылки. Семья распалась, но Лев и Александра всегда общались между собой. «Жизнь развела нас, – вспоминал Троцкий, – сохранив ненарушимо идейную связь и дружбу». Александра в ноябре 1903 года вернулась в Николаев под особый надзор полиции. В сентябре 1906 года была снова сослана, в Олонецкую губернию, оттуда бежала и перешла на нелегальное положение. Троцкий писал ей по адресу: Николаев, ул. Таврическая, дом 42.
В Сибири Троцкий оставил двух дочерей, Зинаиду (1900–1933) и Нину (1902–1928). На семейном совете обсуждали «за» и «против» нарушения Львом законов Российской империи. В случае поимки ему угрожала каторга, Сахалин. Да и с двумя малышками, без мужа непросто будет Александре. Но в случае успешного пересечения западного кордона брезжило место в элите революционеров, ведь Троцкого вызывали к Плеханову и Ленину как проверенного товарища и будущее пропагандистское Перо в «Искре». Очевидно, лидеры думали и о том, как привлечь на свою сторону новый голос в борьбе за место первой скрипки у революционеров. Газета «Искра» была придумана как орудие построения партии нового типа, целью которого был захват абсолютной власти, установление диктатуры. В 1902 году еще было неясно, кому удастся стать у ее руля.
Сибирский семейный совет длился недолго. Первая любовь Троцкого благословила уходящего супруга: «Надо».
Путь к власти. «Вихри враждебные веют над нами…» 1902-1917Беглеца основательно экипировали: паспорт на имя Троцкого, чемодан с дорогой одеждой и крахмальным бельем, железнодорожные билеты, деньги. Он под перестук колес зачитывался Гомером в переводе Гнедича, гонял чаи с сибирскими пышками и грезил о незнакомой загранице. Первая конспиративная остановка, в Самаре, ознаменовалась посвящением Троцкого в ряды «искровцев» под прозвищем Перо. Доверенное лицо Ленина Кржижановский, кличка Клэр, автор русских слов «Варшавянки», ввел Троцкого в номенклатуру революционеров. Потом последовала инспекция революционных ячеек в Харькове, Полтаве и Киеве. Вернулся с докладом в Самару засвидетельствовать, что в указанных городах в плане свержения царизма и конь не валялся.
Ничего страшного, для того Старик и придумал «Искру», чтобы покончить с буржуазной тиранией, так он определял понятие «свобода». А первой жертвой на этом пути ленинцы избрали тех подпольщиков, которые отказывались им подчиняться. Для этого Ленин и откомандировал Кржижановского из Мюнхена в Самару. Тут, на перепутье между Европой и Азией, отдавались команды закаленным Сибирью бойцам, назначались агенты, обеспечивалось внутрироссийское руководство. О масштабах и размахе ленинцев можно судить по одному письму Кржижановского относительно снабжения только Батума подрывными изданиями: «Высылайте 3–5 пудов литературы, заверните по 1 пуду в брезент, чтобы в случае надобности можно было бросить в море».
Позволим себе забежать наперед. Приход к власти большевиков в 1917 году явился итогом целенаправленной борьбы, которую возглавлял с начала столетия Ленин. Деление его партии на большевиков и меньшевиков носило характер формальных разногласий, иногда надуманных. Но подпольная, подрывная работа с начала XX века день ото дня набирала обороты. Ленин контролировал финансы, он позволял прибегать к любым средствам, вплоть до вооруженных разбоев, так называемых «эксов». Морализировать о целях и средствах можно сколько угодно. Только следует учесть, что режим Романовых не мог не вызвать подобных настроений. Самодержца-диктатора способна свергнуть целенаправленная и фанатичная сила. Всякие буржуазные демократические мечтатели пусть не путаются под ногами.
В Самаре отчет проверяющего о плачевных видах на украинскую революцию выслушали бесстрастно. Революция будет мировой, ленинской. Троцкому передали указание Ленина отбыть не мешкая к нему в Лондон, снабдили инструкциями о переходе границы с Австро-Венгрией. «Искра» в Лондоне требовала авторского коллектива. Кроме того, Ленин слабо разбирался в технике печатания и распространения периодического издания.
Второй после Львова город Галиции, Броды, встретил Троцкого проверкой поддельных документов на вокзале. Все обошлось. Потом по цепочке нелегального коридора, от строптивого гимназиста-революционера, который «Искру» терпеть не мог, до контрабандиста-проводника из Бродов и наконец его подельника Лев перебрался на австрийскую сторону. Там пришлось поволноваться посреди холодной октябрьской ночи: в мокром черноземе опрокинулась двухколесная тележка. Троцкий потерял пенсне, а возница долго искал пронзительно кричавшего петуха, которого вез к резнику. Спустя 18 лет под командованием вождя Красной армии Троцкого произойдет побоище под Бродами, которое увековечит Бабель: «О Броды! Мумии твоих раздавленных страстей дышали на меня непреоборимым ядом».
Первая в жизни европейская столица, Вена, преподала урок многообразия немецкого языка. Прохожие говорили совсем иначе, как учителя Троцкого из Северно-Рейнской Германии. Транзитом через Цюрих и Париж ранним октябрьским утром в лондонскую квартиру Ленина на Холфорд-сквер влетел беглец из Сибири. Крупская сообщила супругу об ожидавшемся госте: «приехал Перо». Лев взахлеб делился последними новостями, которые Ленину настроения не подняли. «Искра» сплошь и рядом попадает в руки жандармов либо просто теряется, в Киеве, Харькове и Полтаве дела совсем плохи, точнее никак, а гимназист в Бродах оказался убежденным эсером, социалистом-революционером, и пригрозил «искровцев» за критику террора через границу больше не переправлять. Ленин прокомментировал услышанное своим любимым ругательством: «Три тещи им за это».
Надежда Константиновна отвела Льва на квартиру по соседству на Сидмаут-стрит. Там коммуной жили «искровцы».
Собирались в одной большой общей гостиной, где постоянно кипел самовар, в клубах папиросного дыма Вера Засулич делилась замыслом очередной статьи. Как правило, она их не заканчивала. Однажды на Сидмаут-стрит знакомиться с Троцким пришел сам Плеханов. Визит его огорчил, вместо союзника он повстречал соперника, конкурента. И Засулич туда же: «Этот юноша, несомненно, гений!» Выходя на свежий воздух, откашливаясь после непроницаемых клубов табачного дыма, Плеханов бормотал: «Я никогда не прощу этого Троцкого, устроили тут себе вертеп». Он проиграл Ленину схватку за первенство в партии, хотя по взглядам своим они, в общем-то, были одного поля ягоды. За несколько недель до приезда Пера в Лондон Плеханов сообщал Ленину из Женевы, что врагов у них много. И христианство среди них, этих врагов: «Щадить христианское ханжество невозможно: «религия – опиум для народа», – говорил Маркс».
Ленин и Троцкий немало вместе прошагали по Лондону. Первый экзаменовал, прощупывал, приглядывался. Второй сразу определил, что перед ним выдающийся и жесткий лидер. Лев унаследовал от отца такое незаменимое при работе с людьми качество, как умение метко оценивать их по манерам, по лицу, по всей повадке. Троцкий не постеснялся откровенно льстить Ленину: в «Бутырках» он с товарищами, оказывается, не просто им зачитывался, а с восхищением обсуждал. А Плеханов что? Мудрый, но далекий от революционной гущи, кабинетный философ, отработанный материал. Ленин будто смутился и смиренно ответил: «Ну да, юноша, вы правы, конечно. А вот я не философ». Троцкий порадовался, что угадал невысказанное вслух Лениным: пусть философствует сколько душе угодно, а я буду во главе.
С ноября 1902-го по март 1905 года Перо опубликовал в «Искре», которая выходила дважды в месяц, больше тридцати статей. «Сперва это были мелкие заметки, – вспоминал Троцкий, – а затем пошли политические статьи и даже передовицы». С осени 1902 года Лев часто выступал перед российскими эмигрантами, разоблачая не столько самодержавие, сколько несогласных с генеральной линией отступников, анархистов и иже с ними. Несколько раз он выезжал с контрпропагандистскими лекциями на материк. Париж подарил ему знакомство со второй женой, Натальей Седовой. Позже она писала: «Со Львом я впервые в жизни испытала счастье; и в дальнейшем моей обязанностью было искать и находить это счастье в наших отношениях, и Лева мне в этом помогал. После первой встречи с ним я почувствовала себя, как путник, долго бродивший по пустыне с пересохшим от жажды горлом и вдруг напившийся свежей родниковой воды».
Всего за несколько месяцев Троцкий стал закаленным и набравшимся опыта в эмигрантских спорах деятелем. Уже в 1903 году на Втором съезде партии он вслух заявил о несогласии с рядом взглядов Ленина и сделал осознанный выбор: нужно дистанцироваться от склок и группировок, насколько возможно отстаивать собственную и независимую позицию. Между большевиками-ленинцами и меньшевиками, приверженцами различного рода воззрений на партийную жизнь, Лев выбрал иной, свой путь непримкнувшего. Но только на словах. В конспиративной работе по свержению Романовых, власти капиталистов и землевладельцев Троцкий находился в едином строю. Как потом говорил Сталин, он блуждал между большевиками и меньшевиками до 1917 года. Однако при этом идейные разногласия никоим образом не отражались на их единстве в достижении единой цели – захвата власти в Российской империи. Просто меньшевики, соглашаясь с ленинским постулатом в Уставе РСДРП о члене партии как непременном участнике нелегальной борьбы, допускали туда и просто единомышленников. Сохранились записи, которые Ленин машинально вел на Втором съезде: «Троцкий Строго конспираторское понимание партии NB. Если он пойдет (на опасность), то он будет профессиональный революционер». Кстати, ленинские требования сохранялись неизменными до 1922 года, когда их рискнул откорректировать молодой коммунист Бажанов и в течение одного дня получил одобрение по цепочке Каганович – Молотов – Сталин-Ленин.
В 1904 году Троцкий поставил под сомнение ленинские диктаторские амбиции, обратившись к нему «Максимилиан Ленин». Чего между подпольщиками не случается. Лев перебирается в самый артистичный город Германии – Мюнхен, где в перерывах между революционной текучкой наслаждается музеями и карикатуристами журнала «Симплициссимус».
Все, за что брался, Троцкий досконально изучал. Если знаний не хватало, любой ценой стремился их восполнить. Когда после расстрела семеновцами мирного шествия к царю 9 января 1905 года не колеблясь рванул на родину, он не хотел терять ни дня революционной практики, ему требовалось пощупать материю бунта, ощутить воздух мятежа. Так можно было бы судить из его мемуаров. Проза жизни скучнее. За два года целенаправленной подрывной работы большевики-ленинцы наладили механизмы, создали опытный образец машины переворота. Но требовались испытания не на стенде, а в полевых условиях, на улицах и железных дорогах. Ленин остался координировать российское подполье из Женевы, вдохновенно фантазируя: «Льются ручьи крови, разгорается гражданская война»; предоставил аудиенцию убежавшему в Швейцарию вдохновителю демонстрации 9 января Гапону. А Троцкий уже в феврале 1905 года под именем отставного прапорщика Арбузова проник в Киев. Его ждали подпольщики, старый знакомый Кржижановский, руководитель террористического крыла большевиков Красин. В течение нескольких недель Лев сменил несколько убежищ: от испуганного молодого адвоката перебрался к профессору Киевского политехнического института, затем под кров некой либеральной вдовы и, наконец, спрятался в глазной лечебнице, где революционера оберегал профессор клиники. Перечень социального положения сочувствующих революции поражает. Ведь все они по материальному статусу принадлежали к слоям, в общем-то, благополучным. Наверняка члены их семей также рассчитывали занять в обществе видное место. И при этом все они подвергали себя и близких немалому риску. Очевидно, что киевские впечатления дали Троцкому немало пищи для размышлений о том, насколько стабилен российский режим.
Что же представляла собой Российская империя на 1 января 1904 года? Из 144 миллионов ее подданных 125 с половиной жили в деревнях. Из 18 с половиной миллионов городских обитателей чуть более трех миллионов составляли рабочие, пролетариат. Ими единолично правили Романовы. Только у одного Николая II в собственности находилось 7 миллионов десятин, больше, чем у полумиллиона крестьянских дворов. Над ними довлел полицейский режим: ежедневное, ежечасное попрание прав человека и его унижение. «Тюрьма народов» – царская Россия. Тюрьма, по мнению Троцкого и его товарищей, должна быть разрушена.
Киев продемонстрировал успех стратегии большевиков по подготовке насильственного свержения власти. Под руководством Кржижановского за два года было выстроено региональное звено восстания, отлажено производство взрывчатки, которой начиняли «македонские бомбы» – своего рода ручные гранаты и складировали их в подвалах Киевской городской думы. В урочный день подпольщики смогли заблокировать Юго-Западную железную дорогу, в аппарате руководства которой усердно трудился Кржижановский.
Красин провожал Троцкого из Киева на север. Он же дал Льву и Наталье Седовой явки в Петербурге, вручил паспорта на имя четы Викентьевых. В Киеве и Петербурге Седова делила с мужем все тяготы. В северной столице на первомайском собрании в лесу ее арестовали, Троцкий сумел скрыться в Финляндии. Он не выпускал из рук газет, перо, делал выписки, систематизировал факты, отслеживал партийные и политические перипетии, тенденции. Именно в 1905 году большевики опробовали на практике изобретенную ими альтернативу всяким разным буржуазным парламентаризмам. В городах создали Советы рабочих и солдатских депутатов, в селах – крестьянские комитеты. Что такое Советы? Большевики никогда не дадут однозначного ответа на этот вопрос. Это Советы рабочих или форма диктатуры? Если последнее, то чья это диктатура? На Съезде Советов в 1921 году Ленин заявил, что, согласно теории Маркса, пролетариат в России еще не сформировался как класс. Его откомментировал большевик с 1903 года Шляпников: «Тогда разрешите вас поздравить с тем, что вы являетесь авангардом несуществующего класса». В этих словесно-политических лабиринтах нет ничего удивительного, ведь в борьбе за власть все средства хороши.
В октябре 1905 года Троцкий вернулся в столицу. В Петербурге и Москве набрали силу Советы рабочих депутатов, абсолютизм растерялся и пошел на попятную. В Манифесте Николая II от 17 октября 1905 года, подготовленном Витте, провозгласили о часе гражданских свобод.
После тюрьмы и высылки в Тверь отпустили Наталью Седову. Чета Викентьевых сняла комнату у биржевого брокера, оказавшегося их непримиримым классовым противником. Биржевые котировки рухнули, отчего ему и пришлось подселить арендаторов. «Русская газета» опубликовала статью за подписью Л. Троцкого «Доброго утра, петербургский дворник!» Наталья в испуге примчалась в редакцию к супругу, рассказала, как по их квартире с револьвером в руках носится обезумевший от ярости разорившийся хозяин и потрясает статьей: «Смотрите, они уже до дворников добираются. Если б попался мне этот каторжник…» Добавлю, что будущий вождь прошелся по соседу персонально, наверное, под влиянием личных наблюдений написал в октябре 1905-го: «В темном царстве биржевой спекуляции воцарилась паника и скрежет зубовный».
Викентьевы оставались нераскрытыми до ареста, о месте их жительства полицейские ищейки так и не пронюхали. А в совете Троцкий вел работу под псевдонимом Яновский. Манифест 17 октября означал передышку, попытку властей смягчить накал политических конфликтов. Но о стабильности в государстве говорить не приходилось. Тем более, что тот же октябрь 1905 года приснопамятен как дата оформления структуры погромного «Союза русского народа», черносотенцев. По утверждению Сергея Юльевича Витте – архилживых, архи-бессовестных, архикровожадных представителей дикого нигилистического патриотизма, питаемого ложью, клеветой и обманом. В Одессе с 18 по 22 октября 1905 года черносотенцы убили 500 человек, ранили тысячи, разрушили более полторы тысячи домов. В Киеве погромы в районе Демиевки пытался остановить будущий знаменитый политик, который вместе с Гучковым принял отречение Николая II, а тогда прапорщик Александр Шульгин. Троцкий в Петербургском совете уверял, что это революционеры загнали правительственную шайку в глухой переулок, а после оставили отпечаток «пролетарской подошвы на золоте Мономаховой шапки». Генеральную репетицию 1917 года оборвало поражение московского восстания в декабре и начавшиеся затем поголовные аресты. Императора вынудили объявить 11 декабря выборы в Государственную думу. Страх перемен затмил Романовым разум. Они проиграли войну 1904–1905 гг. Не признали, что отмена крепостного права в 1861 году не привела к решающим переменам, что начатое в тех же 1860-х обновление Японии привело к появлению нового мощного конкурента на Востоке.
События 1905 года стали переломными, превратили большевиков, Троцкого в умудренных опытом борцов за собственную власть, в ходе которой все остальные превращаются в классы, массы, материал, объект лозунгов и промывания мозгов. «Перелом был в сторону зрелости, – писал Троцкий. – Первая моя революционная работа в Николаеве была провинциальным опытом, проделанным ощупью. Этот опыт не прошел, однако, бесследно. Никогда, может быть, во все дальнейшие годы мне не приходилось вступать в такое близкое соприкосновение с рядовыми рабочими, как в Николаеве. У меня не было тогда еще никакого «имени», и ничто не отделяло меня от них. Основные типы русского пролетария вошли в мое сознание навсегда. В дальнейшем я встречал уже почти только разновидности. В тюрьме пришлось начинать революционную учебу почти с азбуки. Два с половиной года тюрьмы, два года ссылки дали возможность заложить теоретические основы революционного миросозерцания. Первая эмиграция была большой школой политики. Под руководством выдающихся марксистов-революционеров я учился здесь подходить к событиям в большой исторической перспективе и в международной связи. К концу эмиграции я отделился от обеих руководящих групп: большевистской и меньшевистской. В Россию я приехал в феврале 1905 г., тогда как остальные руководящие эмигранты прибыли только в октябре и ноябре. Среди русских товарищей не было ни одного, у кого я мог бы учиться. Наоборот, я сам оказался в положении учителя. События бурного года надвигались одно на другое. Надо было занимать позицию тут же на месте. Прокламация из-под пера шла в подпольную типографию. Теоретические основы, заложенные в тюрьме и ссылке, политический метод, усвоенный в эмиграции, теперь впервые находили непосредственное боевое применение. Я себя чувствовал уверенно перед лицом событий. Я понимал их механику – так мне, по крайней мере, казалось, я представлял себе, как они должны действовать на сознание рабочих, и я предвидел в основных чертах завтрашний день… Ученические годы остались позади. Они закончились для меня не в том смысле, что я перестал учиться. Нет, потребность и готовность учиться я пронес во всей остроте и свежести через всю жизнь. Но в дальнейшем я уже учился, как учится учитель, а не ученик. В момент моего второго ареста мне было 26 лет».
В декабре 1905 года «вождь и учитель» снова оказался в царской тюрьме, на этот раз в петербургских «Крестах», затем в Петропавловской крепости и Доме предварительного заключения. В тюрьме Троцкий занимался литературной работой, размышлял над теорией перманентной революции, в качестве отдыха читал классиков европейского романа. Дважды в неделю на свидание приходила Седова. В сентябре 1906 года начался суд, на котором давали показания около 200 свидетелей. Отец и мать сидели в зале заседаний. Их сын прославился на всю Россию, но что уготовят ему судьи? «Отец был бледен, – вспоминал Троцкий, – молчалив, счастлив и убит в одно и то же время». Родители сумели передать сыну, приговоренному к бессрочной ссылке на поселение, золотые червонцы, которые очень и очень пригодились.
Троцкому разрешили сохранить обувь, в подметках и каблуках которой он спрятал паспорт и монеты. Его отправили за Полярный круг. В феврале 1907 года на этапе из Березова, где когда-то закончилась блистательная карьера фаворита Петра I Александра Меншикова, Лев решился на побег на оленьих нартах. Возница, местный житель, зырянин, почти 700 километров около недели вез его навстречу светлому будущему. Укутанный в меха, вооруженный батареей бутылей спирта путешественник сознавал призрачность удачного исхода. Да и возница доставлял хлопот, постоянно вымогал очередной подпитки «горючим». Наконец доехали до уральского подъездного пути, где под видом чиновника, разоблачившись из двух шуб, мехом внутрь и мехом наружу, Троцкий двинулся в западном направлении. Прибыл в Петербург, телеграфировал жене и назначил встречу. С Финляндского вокзала благообразная семейная пара, пережив минуту потрясений, когда по вагону прошли жандармы, покинула родину.
В Финляндии, в большом деревенском доме в Куоккале, Троцкого ждал Ленин. Льву Давидовичу запомнился образцовый порядок его кабинета, аккуратно разложенные нужные газеты с пометками. «А главное, – писал он, – была несокрушимая, хотя и выжидательная уверенность в этом прозаическом, но необыкновенном лице». В Куоккалу ежедневно партийные курьеры доставляли газеты и корреспонденцию. В том же 1907 году Ленина посетит с трофеями кавказский гость – Симон Тер-Петросян, легендарный боевик Камо. Он во главе группы соратников ограбил в Тифлисе два фаэтона с казенными деньгами. В курдюке и бочонке с вином Камо доставил вождю с приветом от Кобы 500 купюр по 500 рублей.
С октября 1907 года до начала Первой мировой Троцкий жил в Вене, куда вскоре приехала Наталья Седова вместе с сыном – Львом-младшим. Главной причиной избрания Вены был преимущественный интерес Троцкого к немецкой политической жизни. Берлин его не устраивал, там кайзеровская полиция исправно выполняла просьбы российских коллег по борьбе с революционерами, арестовала Камо, а с 1908 года укрывала от расправы большевиков провокатора в их рядах Азефа.
В этот период Троцкий, кроме привычной политической работы, сотрудничает с периодикой Одессы, Киева. Это помогает материально, ведь не порывая с Лениным, но принципиально отстаивая собственную позицию, он обрек себя на самообеспечение. Свое лидерство в партии Ленин умело подкреплял ролью неподотчетного ее кассира. Гонораров семье Троцких-Седовых хватало не всегда. Тогда глава семьи отрывал от сердца прочитанные книги и нес их к букинисту, а Наталья посещала ломбард. Особенно тесно Антид Ото сотрудничал с ежедневной газетой «Киевская мысль». Дебютировал статьей о «Симплициссимусе». Потом писал на разные темы, иногда рискованные с точки зрения цензуры. Отмечал смелость редакции, большие традиции интеллигентского радикализма города Киева.
В 1908 году в Вене Троцкий приступил к изданию газеты «Правда», которая продержалась 3,5 года, ее 25 номеров контрабандой доставляли через хорошо знакомые Троцкому Броды и Одессу.
В 1912 году «Правду» как разрешенное издание ленинцы стали выпускать в Петербурге. В первом ее номере напечатали статью Сталина. Полку революционных литераторов прибыло.
В сентябре 1912 года Троцкий в качестве военного корреспондента «Киевской мысли» отправляется на Балканы. Приезд в Белград запомнился длинными рядами резервистов на мостовой с полной выкладкой в защитного цвета зеленой форме, с зелеными веточками на головных уборах и в лаптях. Лев пишет очерки об охваченных войной с турками Сербии и Болгарии, передает рассказы участников кровопролития. Он поражен, что в трехмиллионной Сербии при 20-процентной грамотности страны только в Белграде выходит 14 ежедневных газет. На страницах «Киевской мысли» Троцкий, по его словам, развернул «борьбу против лжи славянофильства, против шовинизма вообще, против иллюзий войны, против научно организованной системы одурачивания общественного мнения. Редакция «Киевской мысли» нашла в себе достаточно решимости, чтобы напечатать мою статью, рассказывавшую о болгарских зверствах над ранеными и пленными турками и изобличавшую заговор молчания русской печати. Это вызвало бурю возмущения со стороны либеральных газет. 30 января 1913 года я предъявил Милюкову в печати «внепарламентский запрос» по поводу «славянских» зверств над турками. Припертый к стене, Милюков, присяжный защитник официальной Болгарии, отвечал беспомощным косноязычием. Полемика длилась несколько недель, с неизбежными намеками правительственных газет на то, что под псевдонимом Антид Ото скрывается не только эмигрант, но и австро-венгерский агент».
В Вене семья жила скромно. Сначала поселились в зажиточном загородном поселке Хюттельдорф. После рождения второго сына Сергея пришлось перебраться в более дешевую квартиру в Сиверинг. Когда Лев пошел в школу, стал вопрос о выборе урока закона Божьего. Троцкие предпочли лютеранство. Наверное, училище Святого Павла в Одессе сыграло в этом решении не последнюю роль. Начало Первой мировой войны разрушило устроенный семейный быт, пришлось переезжать в Швейцарию. А с ноября 1914 года Троцкий, ветеран военной журналистики, отправился во Францию спецкором все той же «Киевской мысли». Мировая война, глобальная катастрофа грянула. «Капиталистическая цивилизация доводила себя до абсурда, пытаясь пробить толстый череп человечества», – писал Троцкий. В Париже он стал редактором и постоянным автором ежедневной газеты на русском. С мая 1915 года Троцкие поселились в Севре, затем в Париже на улице Одри.
В 1916 году вольнодумный публицист заработал у французов экстрадицию. Ему даже заметки о графе Витте запретили публиковать. Высылали в Мадрид. Там он очутился в мадридской тюрьме, где были платные, первого и второго класса, камеры. Следующая остановка – Барселона. Затем дверь Европы захлопнулась. Троцкий с семьей новый 1917 год встретил в океане на испанском пароходе.
После двух недель плавания Троцкие открыли для себя Нью-Йорк, «сказочно-прозаический город капиталистического автоматизма, где на улицах торжествует эстетическая теория кубизма, а в сердцах – нравственная философия доллара». На следующий день по прибытии Троцкий опубликовал в местной русской газете статью, затем отправился в тур с лекциями на русском и немецком. В Штатах тогда собралась пестрая компания: Бухарин, Коллонтай, будущая любовь Дубенко, Володарский. Как всегда интриговали, наушничали. Коллонтай в письмах Ленину ябедничала на Троцкого, Ленин в ответ интересовался подробностями.
После свержения Николая II и монархии Троцкий заявил о неизбежном приходе партии пролетариата насильственным путем и отправился в нью-йоркское российское консульство за документами. Он уже подпадал под амнистию. Консул портрет самодержца убрал, но выписывал подорожную без энтузиазма. Снова пароход, высадка в Канаде, где англичане решили заключить будущего вождя в лагере немецких военнопленных. За него замолвило слово Временное правительство. Месяц в лагере Троцкий превратил в беспрерывный митинг. В перерывах между лекциями проводил групповые беседы о Ленине, Либкнехте и марксизме с немецкими товарищами. Британцы от греха подальше выпроводили вождя ближайшим рейсом. Швеция, знакомая Финляндия, торжественная встреча на Финляндском вокзале. С мая 1917 года начинается последняя стадия подготовки переворота. Ленин уже находился в столице.
Николай II с семьей с марта месяца находился под арестом. Уинстон Черчилль в произведении «Мировой кризис» писал: «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России». С начала Первой мировой войны в российскую армию призвали 14,5 миллиона человек, на тысячу мужчин приходилось 474 мобилизованных. На 1 февраля 1917 года потери рядового состава достигли 6 миллионов, офицеров – свыше 63 тысяч. Теперь уже депутат Государственной думы Александр Шульгин в 1915 году после посещения действующей армии признал: «Воевали, чем Бог послал». Через 60 лет во Владимире он повторит свои слова. Низвергатели императора, князья и присяжные поверенные, генералы и миллионеры стали делить посты и портфели, они отказывались понимать, что мир, люд ожидает окончания войны, земельной реформы, разрушения унижающего человеческое достоинство кастового, архаичного общественного устройства.
Он сохранил империю: Украина в огне. 1917-1920Ленин прибыл на Финляндский вокзал 16 апреля 1917 года, Троцкий – 4 мая. Они сразу захватили лидерство и приняли на себя практическое руководство подпольной работой по захвату власти. Впрочем, многое решали Свердлов и Сталин. До 1917-го Троцкий был с ними не знаком. Он первым делом бросился в родную стихию Совета депутатов, брать реванш за фиаско в декабре 1905 года. Троцкого за заслуги включили в Исполком и вместе с членским билетом предложили чай с черным хлебом. Повстречал министра Скобелева. Тот льстиво обратился: «Дорогой и любимый учитель!» Вождя на мякине не проведешь: «Думаю, – ответил Троцкий, – скоро с вами справимся».
Вскоре Лев Троцкий возглавил Петроградский совет. Соседи по дому, хозяйка снятой квартиры и дворник пытались создать революционной семье невыносимые условия. Появившийся словно ниоткуда балтийский матрос Маркин с группой моряцкой поддержки провел с дворником и хамовитыми буржуа воспитательные беседы. Диктатура пролетариата воцарилась пока в одном отдельно взятом доме. На митингах Троцкому приходилось выступать до поздней ночи. Часто спозаранку, в семь утра или даже раньше входную дверь сотрясали крепкие удары. Кронштадтцы присылали катер, братва жаждала внимать слову вождя.
Всего лишь за несколько недель после приезда на родину он для масс превратился в кумира. На выступления Троцкого в цирке «Модерн» собиралось столько почитателей, что до трибуны оратора приходилось передавать над головами на руках. Часто рядом находился Луначарский, который считал Троцкого едва ли не самым крупным оратором своего времени…
И воцарялась тишина. Потом Троцкий брал слово. Худощавый красавец, элегантный, настоящий франт, среднего роста, с широкой грудью и сильной спиной, густая копна черных вьющихся волос, высокий лоб, небольшие голубые глаза, орлиный нос, тонкая кожа цвета бильярдных шаров из слоновой кости. Музыкальные пальцы переворачивали на пюпитре страницы тезисов, исчерканные, испещренные синими карандашными стрелками. Знаток оперного искусства, он был лишен слуха, что было большим минусом для оратора. Троцкий восполнял его шлифовкой, огранкой речи. У красноречия, согласно Цицерону, три составляющих: произнесение, произнесение и произнесение. Когда Лев Давидович говорил, губы складывались так, что он ясно и раздельно выговаривал слова. Обогащал произносимое слово сравнениями и образами из прошлого, охотно обращался к опыту Великой французской революции.
В октябрьский вечер 24-го числа 1917 года история обретет иной путь смены государственного устройства. Она узнает иного Троцкого – вождя. Вот и сбылась мечта его отца, он станет инженером. Инженером государственного переворота.
Ленин, Троцкий, Зиновьев и Каменев на совещании 10 мая 1917 года решили однозначно держать курс на диктатуру, ведь помещиков не свергнуть, не лишив собственности класс капиталистов. Горький опыт 1905 года научил относиться ко всяким там избирательным кампаниям и выборным органам как к средству. Словесные пикировки станут маскировкой переворота. Отладить адскую машину, которая подорвет любые демократические начинания, поручают товарищу Троцкому. У него есть ясный и короткий план действий, он не сомневается, что «полувласть ждет взмах исторической метлы, чтобы очистить место подлинной власти революционного народа».
После падения Романовых начался парад суверенитетов, где тон задавала киевская Центральная Рада. Она ничтоже сумняшеся потребовала от Временного правительства кроме двенадцати исконных украинских губерний признать украинскими юг Белоруссии, Кубань, Северный Кавказ, включая побережье Каспийского моря, и даже… земли на реке Амур. Именно глава Рады Грушевский летом 1917-го нанес окончательный и сокрушающий удар по и без того деморализованной царской армии, когда обратился к Керенскому с требованием формирования украинских частей. Бесхарактерный глава «полуправительства» спихнул решение вопроса на главнокомандующего Корнилова, а тот махнул рукой: «Делайте, что хотите». Боевые части стали снимать с фронта. Ясное дело, под командование Киева они не рвались. Так было положено начало массовому дезертирству, грабежам под лозунгом «Грабь награбленное».
До октября Троцкий успел под псевдонимом П. Танас напечатать немало статей, посидеть в родных «Крестах», где проводил «планерки» с революционными моряками и планировал тактику Октябрьского переворота с сидевшим там же Павлом Дыбенко, помог отбить атаку на Питер Корнилова с его казаками, оставшейся не у дел гвардией царя.
Корнилов в августе отдал приказ Кавказской туземной, Донской казачьей и Уссурийской казачьей дивизиям выдвинуться в сторону Петрограда, чтобы занять Царское Село, Гатчину и Красное Село. Цель операции – занять столицу, арестовать предателей из Петроградского совета и провозгласить военную диктатуру генерала Корнилова. 28 августа авангард корниловских войск застрял в 44 километрах от Питера на станции Семрино, поскольку рабочие разрушили железнодорожные пути. В результате переброску войск по всем веткам сорвали, и к вечеру того же дня Туземная дивизия была остановлена в Луге, а Донская дивизия – в Вырице. Мятеж был подавлен.
В 1917 году произошло знакомство двух антиподов – Троцкого и Сталина. Когда Ленин и Зиновьев убежали от Временного правительства в Финляндию, на хозяйстве, для общего руководства был оставлен Свердлов. Троцкий обратил внимание, что по поводу политических вопросов Свердлов замечал: «Надо писать Ильичу». Для решения же текущих практических задач указывал: «Надо посоветоваться со Сталиным».
Близился двенадцатый час переворота, вокруг Троцкого и его боевиков сосредоточилась судьба страны, жизнь державы, «которая осенней ночью протискивает свою голову из одной эпохи в другую». В подчинении у Троцкого будущие руководители советских спецслужб, закаленные подпольем большевики: Вячеслав Менжинский, Генрих Ягода, Артур Фрауче. В час дня 25 октября 1917 года именинник Троцкий доложил Петроградскому совету, что обыватель мирно спал и не знал, что революционеры бесшумно исполнили свое дело. На следующий день подконтрольный большевикам Всероссийский съезд Советов учредил Временное рабочее и крестьянское правительство «впредь до созыва Учредительного собрания». Съезд принял Декреты о мире и о земле (последний переписали у эсеров). Крестьянам якобы передавалось свыше 150 млн гектаров царской и помещичьей земли.
Правительство, Совет народных комиссаров формировали народные комиссариаты во главе с народными комиссарами. Все эти названия придумал Троцкий. Военную область ненадолго поручили триумвирату наркомов, проверенных в команде Троцкого в октябре: Антонов-Овсеенко, Крыленко, Дыбенко. Еще один помощник Троцкого по перевороту – Подвойский – единолично сменил их в ноябре. Одновременно большевики выстраивали репрессивный аппарат, затачивали свой карающий меч – распустили ВРК и создали 7 (20) декабря Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией, ВЧК. Первые в российской истории парламентские выборы на манер западных демократий, в Учредительное собрание, большевики как бы разрешили провести в ноябре. Из общего числа 41,7 миллиона голосов они набрали 9,8 миллиона. В начале 1918 года Совнарком окончательно раскрыл свои планы: Учредительное собрание 18–19 января разогнали, а перед немцами капитулировали подписанием мира в Брест-Литовске. Тогда Троцкий трудился наркомом иностранных дел. Его знаменитая позиция в Бресте – «ни мира, ни войны» – сослужила хорошую службу молодому государству, затянула переговоры, максимально возможно сократила срок оккупации Украины и промежуток времени до отмены унизительных соглашений в ноябре 1918 года. Пока Рада выторговывала, как бы подороже себя любимых продать, переименованная в начале 1918-го в РКП(б) партия защищала Украину от агрессора. В феврале 1918 года в Харькове была создана Донецко-Криворожская Советская республика, к апрелю из рабочих Харькова сформировали несколько красноармейских полков. На пути к Киеву кайзеровцев встретили бойцы под командованием Василия Киквидзе.
Делегация Центральной Рады крепко запала Троцкому в душу. Она бегом подписала капитуляцию перед Германией, на месяц раньше России. Не случись этого, Германия и Австро-Венгрия, где в начале 1918 года воцарился голод, без украинского продовольствия пошли бы на прекращение Первой мировой. Именно Киевской раде мир обязан продолжением вселенской бойни до осени 1918-го: «Ее вожди представляли собою украинскую разновидность керенщины, – писал Троцкий. – Они мало чем отличались от своего великорусского образца. Разве лишь были еще более провинциальны. Брестские делегаты Рады были самой природой созданы для того, чтобы любой капиталистический дипломат водил их за нос… Демократические простачки не чувствовали земли под собою при виде того, что солидные фирмы Гогенцоллерна и Габсбурга берут их всерьез. Когда глава украинской делегации Голубович, подав очередную реплику, садился на стул, тщательно раздвигая длинные полы черного сюртука, возникало опасение, что он растает на месте от кипевшего в нем восхищения».
История дипломатии XX века записями из дневника одного из участников брестских переговоров повествует о том, как украинскую делегацию подговорили напасть на российскую. Троцкий уточняет картину произошедшего: «Украинцы переусердствовали. В течение четверти часа их оратор нагромождал грубость на наглость, ставя в затруднительное положение добросовестного немецкого переводчика, которому нелегко было настроиться по этому камертону. Изображая эту сцену, габсбургский граф повествует о моей растерянности, бледности, судороге, о каплях холодного пота и пр. Если отбросить преувеличения, то нужно признать, что сцена действительно была из самых тяжких. Тяжесть ее состояла, однако, совсем не в том, как думает Чернин [в годы описываемых событий – министр иностранных дел Австро-Венгрии. – Авт.], что соотечественники оскорбляли нас в присутствии иностранцев. Нет, невыносимым было исступленное самоунижение как-никак представителей революции пред презиравшими их чванными аристократами. Высокопарная низость, захлебывающееся от восторга лакейство били фонтаном из этих несчастных национальных демократов, приобщившихся на миг к власти. Кюльман [министр иностранных дел Германии с августа 1917-го по июль 1918 года. – Авт.], Чернин, Гофман [генерал, фактический руководитель германской делегации на переговорах в Брест-Литовске. – Авт.] и прочие жадно дышали, как игроки на скачках, которые поставили свою ставку на надлежащую лошадь. Оглядываясь на своих покровителей после каждой фразы за поощрением, украинский делегат считывал со своей бумажки все те ругательства, которые его делегация заготовила в течение 48 часов коллективного труда. Да, это была одна из самых гнусных сцен, которые мне пришлось пережить. Но под перекрестным огнем оскорблений и злорадных взглядов я не сомневался ни на минуту, что слишком усердные лакеи скоро будут выброшены за дверь торжествующими господами, которым, в свою очередь, придется вскоре очистить насиженные в течение столетий места…
В это время революционные советские отряды успешно продвигались по Украине, пробивая себе дорогу к Днепру. И как раз в тот день, когда нарыв созрел окончательно и стало ясно, что украинские делегаты договорились с Кюльманом и Черниным относительно продажи Украины, советскими войсками занят был Киев. На заданный Радеком по прямому проводу вопрос о положении украинской столицы немец-телеграфист с промежуточной станции, не разобрав, с кем говорит, ответил: «Киев умер». 7 февраля я довел до сведения делегации центральных империй радиотелеграмму Ленина о том, что советские войска вступили в Киев 29 января; что всеми покинутое правительство Рады скрылось; что Центральный исполнительный комитет Советов Украины провозглашен высшей властью страны и переехал в Киев; что украинским правительством приняты: федеративная связь с Россией и полное единство в деле внутренней и внешней политики. На ближайшем заседании я сказал Кюльману и Чернину, что они договариваются с делегацией правительства, вся территория которого ограничивается пределами Брест-Литовска (по договору этот город отходил к Украине). Но немецкое правительство или, вернее, немецкое командование уже решило к этому моменту занять Украину своими войсками». Единственная поправка – не 29-го, а 26 января, как писал Михаил Булгаков, «людей в шароварах в два счета выгнали из Города серые разрозненные полки».
Дипломатическое поприще Троцкий покинул 13 марта 1918 года, после чего стал наркомом по военным и морским делам, наркомвоенмором. И снова Лев Давидович вооружается пером, пишет проекты постановлений и декретов для ЦК и Совнаркома. Основой военного строительства он видел бескомпромиссную мобилизацию, привлечение кадровых царских офицеров и институт комиссаров. Уже в первой половине 1918 года новосозданное государство подвергалось смертельной опасности. Вчерашние воины Франца Иосифа, пленые чехи и словаки в составе Отдельного Чехословацкого корпуса, с января 1918 года стали автономной составляющей французской армии. Вместо оговоренной с Совнаркомом переброски во Францию по Транссибирской магистрали через Владивосток они совершили налет на Казань, где прикарманили золотой запас Российской империи и захватили весь Транссиб.
Казань Троцкий отбил в сентябре 1918 года. В том же месяце был создан орган высшей военной власти с неограниченными полномочиями – Революционный военный совет для нужд обороны границ Советской Республики, Реввоенсовет, РВС. Его первый председатель Троцкий отныне формально стал вторым после Ленина вождем по своим полномочиям. В 1923 году в названии его должности РСФСР было изменено на СССР, в начале 1925 года в результате борьбы вождей за первенство после ухода Ленина Троцкого сменил Фрунзе. В Советской России было два канонизированных вождя: вождь революции товарищ Ленин и вождь Красной армии товарищ Троцкий.
Крупномасштабные войсковые операции Красная армия завершила осенью 1920-го взятием Крыма и изгнанием оттуда врангелевцев. Роль предреввоенсовета в этих победах состояла главным образом в политическом руководстве, стратегическом планировании, личном присутствии во всех горячих точках. При нем появились эмблема в виде серпа и молота, орден Боевого Красного Знамени, плакат «Ты записался добровольцем?», в апреле он собственноручно написал текст присяги, которая по сути не менялась и в Советской армии, сформировалась система военных округов, военкоматов, допризывной подготовки. Обмундирование по эскизам Васнецова олицетворяло одеяния, доспехи былинных богатырей. Суконный шлем поначалу прозвали «богатырка», потом «фрунзевка», мы его знаем как «буденовку».
Костяк комсостава составили царские офицеры. Один из них в декабре 1928 года оставил на проходной Художественного театра Булгакову письмо: «Дождавшись в Киеве прихода красных, я был мобилизован и стал служить новой власти не за страх, а за совесть… Мне казалось тогда, что большевики есть та настоящая власть, сильная верой в нее народа, что несет России счастье и благоденствие, что сделает из обывателей и плутоватых богоносцев сильных, честных, прямых граждан…» Около 8 тысяч офицеров старой армии перешли в ряды красноармейцев добровольно, примерно 50 тысяч офицеров и 25 тысяч военных чиновников и врачей «из старого времени» мобилизовали.
Рядовой состав формировали из мобилизованных крестьян, составлявших более 90 процентов населения страны. Служили и выходцы из иностранных государств. Жесточайшая дисциплина была велением времени. Семьи призванных офицеров объявляли заложниками, в бежавших с поля боя частях устраивали децимации, расстрелы каждого десятого, за дезертирство казнили комиссаров данной части. В приказе № 18 от 11 августа 1918 года Троцкий предупредил, что после самовольного отступления первым расстреляют командира, вторым – комиссара, не уйдут от пули и трусы, шкурники, предатели. А мужественных ждут награды и командные посты.
Когда бронепоезд предреввоенсовета прибывал в войска, его встречали оркестр, «Марсельеза» и крики «ура!». Однажды в одной из дивизий под Самарой вождь вывел солдата из строя: «Брат! Я такой же, как и ты. Нам с тобой нужна свобода – тебе и мне. Ее дали нам большевики. А вот оттуда сегодня могут прийти белые офицеры и помещики, чтобы нас с тобой вновь превратить в рабов». В другой раз всю отличившуюся часть наградил денежной премией, равной примерно пачке махорки. Особо храбрым вручал серебряные портсигары. На двадцать молодцев у вождя оказалось их 18. Девятнадцатому вручил свои часы, двадцатому – свой браунинг.
Восемнадцатый год закончился поражением кайзеровской Германии и Австро-Венгрии в мировой войне. Он же продемонстрировал твердую решимость большевиков сцементировать основную часть Российской империи под своим руководством. Сразу после отмены брестских соглашений и вывода оккупационных войск представители наркома по делам национальностей Сталина отправились помогать на местах создавать Эстляндскую трудовую коммуну, Латвийскую, Белорусскую, Украинскую советскую республики. Уже 1 июня 1919 года эти государственные образования подписали с РСФСР договор о военно-политическом сотрудничестве.
Украину оставили оккупанты, и 28 ноября 1918 года тут образовали Временное рабоче-крестьянское правительство во главе с 28-летним сыном директора сахарного завода Пятаковым. До этого 17 ноября 1918 года под вывеской Совета группы войск Курского направления был создан Совет Украинского фронта в составе Антонова-Овсеенко, Сталина и Затонского. После денонсации 13 ноября правительством РСФСР мирного договора с Германией долго скрывать истинные намерения не имело смысла. Уже 30 ноября была сформирована Украинская советская армия во главе с Антоновым-Овсеенко, в конце декабря она вступила в бой и 3 января 1919 года заняла Харьков. В Киеве в это время реанимировали Украинскую Народную Республику (УНР), прогнали ставленника Германии Скоропадского. К власти пришла Директория во главе с Винниченко, Швецом, а с февраля 1919-го – с «главным атаманом» Петлюрой. Петлюру и казненного им в июне 1919 года непокорного полковника Болботуна, который в Харькове поднял восстание во время немецкой оккупации, увековечит расстроенный персонаж «Белой гвардии»: «Да жена напетлюрила. С самого утра сегодня болботунит…» В 1920-м Троцкий отзывался о Петлюре не без эмоций: «Петлюра не что иное, как предатель, который, точно на ярмарке, торгует Украиной, предлагая ее по очереди немцам, французам и полякам».
4 января 1919 года вождь написал пространную записку «Положение на Украине и наши задачи». Положение аховое, хуже не придумаешь. На черноморском побережье англо-французы, страны Антанты, бывшие союзники императора, предполагают высадить 100–150 тысяч солдат. Троцкий сам задается важным вопросом и сам на него отвечает. Имеет ли смысл заключить соглашение с петлюровцами, приостановив поддержку партизанских отрядов? Нет. Во-первых, союз с Директорией задержит развитие украинской революции. Во-вторых, петлюровская «армия» бессильна и ничтожна. А в случае серьезной атаки англо-французов «Петлюра может предавать всех и вся и броситься в их объятия». И далее четко и детально Троцкий рисует план обороны Украины от предполагаемой агрессии Антанты и белогвардейских элементов. А для противодействия петлюровцам он считал достаточным партизанских отрядов. В феврале 1919 года повстанцы армии Нестора Махно заключили с красными соглашение о совместной борьбе с белогвардейцами и петлюровцами.
В том же феврале в Кремле, рядом с квартирой Ленина, в бывшем здании судебных установлений, в зале под красными стягами происходило действо, о котором в газете «Правда» отозвался Ленин: «Лед тронулся. Советы победили во всем мире». Пришли вожди, среди них как всегда элегантный предреввоенсовета в кожаном пальто и меховой шапке с красной звездой. К ним присоединилось несколько десятков якобы представителей иностранных компартий. Действо было объявлено Первым конгрессом Коммунистического Интернационала, Коминтерном. Японских коммунистов там представлял американец голландского происхождения. Венгерских товарищей – вчерашний военнопленный, которого незамедлительно откомандировали нести в массы слово о Коминтерне в Триест, где он отпущенные на пиар-акции деньги успешно прокутил в домах терпимости. В годы Второй мировой войны Сталин, чтобы пустить дым в глаза союзникам, распустил Коминтерн. На самом же деле политика международной экспансии, практическое воплощение идей Маркса, Энгельса из «Манифеста коммунистической партии», постулатов Троцкого о перманентной революции раз и навсегда останется краеугольным камнем советской власти до ее заявленной кончины в 1991 году.
В марте 1919 года был сформирован первый состав ареопага, Политбюро ЦК РКП(б): Каменев (тогдашний Лужков для Москвы), наркомфин Крестинский, предсовнаркома Ленин, нарком по делам национальностей и нарком госконтроля Сталин, предреввоенсовета Троцкий.
Тем временем петлюровцы по своему обыкновению бежали от войск Украинского фронта. Чернигов большевики заняли 12 января 1919 года, Екатеринослав (Днепропетровск) – 27 января, и Киев – 5 февраля.
21 марта 1919 года была образована Венгерская Советская Республика. Вождь венгерских коммунистов Бела Кун издал в Будапеште свой первый декрет: «От имени пролетариата партия немедленно берет всю полноту власти в свои руки… Для обеспечения господства пролетариата и против империализма Антанты необходимо заключить с правительством Советской России самый тесный военный и идейный союз».
А в это время в центре Берлина, с применением артиллерии, бронетехники и авиации шли тяжелые уличные бои между коммунистами, «спартаковцами» и белыми добровольческими корпусами, «фрайкорами».
Воодушевленные победами на Украине и событиями в Венгрии большевики на полном серьезе рассматривали идею создания общего фронта с Венгрией через Буковину, чтобы двинуть из Буковины венгерские советские войска в тыл петлюровцам, наступающим из Галиции на Киев. А пока войска Деникина перебрасывали силы с Кавказа в Донбасс, красные планировали направить удар по линии фронта Дебальцево – Луганск. В свою очередь, бывший царский штабс-капитан, петлюровец, а теперь «красный батька» Никифор Григорьев выполнял предначертания партии и лично вождя Красной армии. Вот каким заковыристым слогом атаман обращался к заморским конкистадорам: «Николаев. Командующему войсками Антанты на Юге России генералу Д’Ансельму. Даю всем иностранным разбойникам четыре дня на сборы. В городе оставить оружие, провиант и знамена. Завтра в Чернобаевку прислать обоз – 15 000 пар заграничных сапог и 10 000 комплектов обмундирования. Если к обеду не будет исполнено, войду в город вечером. Все сыграют в ящик, пленных брать не буду. Атаман всея Юга России, губернатор Таврии, Херсона, Николаева, Одессы, Александрии, Елизаветграда, Таганрога и всея нашей земли Никифор Григорьев. Февраль, 26 дня 1919 года». Французы не стали ломать голову над переводом выражения «сыграть в ящик» и на следующий день дали деру. Григорьевцы учинили мирным обывателям Николаева жуткий многодневный погром. Следующая их цель – Одесса. Там в январе 1918 года от эпидемии гриппа-испанки, которая унесла по всей Европе 20 миллионов жизней, скончалась агент Кремля, «красная королева», звезда российского немого кино Вера Холодная.
Григорьевцы вошли в Одессу 6 апреля 1919 года. Французские, греческие, румынские интервенты и отряды белых добровольцев под общим командованием все того же генерала Д’Ансельма бежали. Под селом Берёзовка бойцы Григорьева отбили у французов несколько легких танков «Рено». Трофеи были отправлены в Москву, и спустя год по их образцу были сделаны два первых советских танка, положивших начало отечественному танкостроению, – «Борец за свободу тов. Ленин» и «Борец за свободу тов. Троцкий».
Над маршевыми колоннами григорьевцев реяли красные и черные знамена. Об этом соседу по Одессе Ивану Бунину телефоном поведал Валентин Катаев. Бунин большевиков боялся, и ехидный Катаев не смог отказать себе в удовольствии поделиться новостью. Вечером будущего нобелевского лауреата по литературе навестил окрыленный поэт Максимилиан Волошин. Он уже предложил советской власти свои услуги по сочинению виршей для приветствия горожан в связи с первомайским празднеством.
В вышедших из подполья одесских «Известиях» наутро чехвостили, по выражению Троцкого, «попутчика»: «К нам лез Волошин, всякая сволочь теперь спешит примазаться к нам…» Поэт со слезами побежал жаловаться председателю городской ЧК. Именно в этот день, 7 апреля 1919 года в Мюнхене местные большевики, социалисты и анархисты провозгласили Баварскую Советскую Республику. Неделю в столице Баварии шли баррикадные бои, закончившиеся победой красных (к слову, в рядах красных сражался ефрейтор Гитлер).
Один из украинских командармов, большевик Скачко, был представлен к ордену Красного Знамени. Он ответил родному ЦК, что пусть лучше наградят Григорьева, военспецов, кого надо подкупить для революции, а мы, коммунисты, будем работать и без всяких побрякушек.
Орден Красного Знамени № 3 за Одессу получил Григорьев, орден № 4 вскоре получил Махно за взятие Мариуполя. Тогда батька сошел с тачанки, на катере вышел на рейд и поставил на место французскую эскадру, претендовавшую на 3,5 миллиона пудов первосортного угля в городском порту. Французы ушли ни с чем, а уголь махновцы отправили в осажденный Юденичем Петроград. В те же дни Дыбенко занял почти весь Крым. Французские и английские суда с моря обстреливали красных.
Для освободительной войны на Западе большевики начали формировать Первую Интернациональную советскую стрелковую дивизию из венгров, немцев, румын, болгар, чехов и словаков. Отряды атамана Григорьева – 20 тысяч штыков, 60 орудий, 700 пулеметов и 10 бронепоездов – переименовали в Шестую Советскую дивизию. К началу 1 мая 1919 года ее авангард вошел в Тирасполь, на берег Днестра. Доблестные румынские войска готовились разбегаться.
1 мая 1919 года Троцкий направил доклад в ЦК о состоянии вооруженных сил Украины. Обвиняя партизанские отряды в моральном распаде, он сформулировал задачу чистки комиссарского состава: «Убедившись на опыте в своей несостоятельности, партизанские отряды от высокомерия быстро перешли к полной прострации и моральному распаду, неизбежно связанным с насильничеством и мародерством». Троцкий высказал опасение, что «т. Антонов пытается закрыть глаза на подлинное состояние украинских войск». 4 мая белые под началом генерала Май-Маевского захватили Луганск. Взбешенный Ленин 5 мая грозит Антонову-Овсеенко и Подвойскому партийным судом. Но главные неприятности еще впереди. Как в воду глядел вождь Красной армии: «Психологическая трудность поворота состоит в том, что приходится ломать и брать в ежовые рукавицы отряды, которые в собственном сознании окружены ореолом блестящих побед, завоеванием городов и губерний. Вся военная политика т. Антонова кажется мне проникнутой оппортунизмом по отношению к этому настроению. Это опасно до последней степени».
7 мая дивизия Григорьева получила приказ форсировать Днестр и атаковать румынский фронт. Цель – открыть путь в красную Венгрию.
Получив от двух вождей нагоняи и предчувствуя неладное, главком Антонов-Овсеенко отправился к Григорьеву на поклон, о чем позже вспоминал в мемуарах: «Низкорослый, коренастый, круглоголовый с почти бритым упрямым черепом, серым лицом. Одет в тужурку военного покроя и штатские брюки навыпуск. Хотя Григорьев на вид невзрачен, но чувствуется, что он себе на уме и властен. Он болтлив и хвастлив…» Еще атаман отличался составлением необычайно длинных страстных воззваний, которые рассылал «всем-всем-всем» по телеграфу. В одном из приказов ему даже строго вменили «прекратить изнасилование телеграфа».
Красный главком принялся увещевать самолюбивого атамана: «Смотрите, в союзе с Советской властью вы одержали победы мирового смысла, прославили свое имя. Дорожите этим именем. Не поддавайтесь шептунам-предателям. Вы можете новыми великими делами войти в Историю». Григорьев, перепоясанный портупеей и ремнем, на которых болтались три кобуры, бил себя в грудь и, осушая очередную стопку, заверял: «Решено! Верьте! Я с вами до конца. Иду на румын. Через неделю буду готов…»
Через два дня, 9 мая 1919 года, батька передумал. Тем более, что после грабежей Николаева и в особенности Одессы он почувствовал себя Крезом. Воображая себя гетьманам эпохи Хмельницкого и Мазепы, сочинил «Универсал»: «Народ украинский, народ измученный… вместо земли и воли тебе насильно навязывают коммуну, чрезвычайку и комиссаров с московской обжорки». Григорьев объявил всеобщую мобилизацию против коммунистов и национально-пропорциональное представительство в советах: 80 процентов украинцам, 15 – русским и 5 – евреям. Автор этой светлой политреформы – Юрий Тютюнник, украинский эсер, начальник штаба у Григорьева, а затем заместитель Петлюры. До 1923 года «генерал-хорунжий Юрко» вел партизанскую войну с большевиками, а потом сдался.
За считаные часы красный тыл от Одессы и Николаева до Черкасс и Киева, от Тирасполя до Екатеринослава был охвачен мятежом. А еще через пару дней атаман Григорьев с некоторым удивлением заметил, что почти все его многотысячные войска разбежались пить и грабить. В Елизаветграде григорьевцы «по привычке» устроили погром, уничтожив несколько тысяч человек. Грабежи, изнасилования и убийства продолжались три дня. На окраине города из земли торчали ноги обнаженных трупов, брошенных в ямы вниз головой. В одной из таких ям среди убитых нашли тело младшего брата Григорьева Зиновьева – местного анархиста Миши Злого.
В своем очередном «Универсале» Григорьев обрушился на «горбоносых комиссаров» и призвал грабить Одессу, город с большим еврейским населением, до тех пор, «пока оно не станет маленьким».
В этот момент Троцкий безотлагательно направил свой бронепоезд в Киев, где 20 мая 1919 года вождю внимал его будущий протеже художник Ефимов. «Вспоминаю Киев времен гражданской войны, – писал мэтр советской карикатуры. – С юго-востока надвигается «прижатый к морю» Деникин, с запада угрожает старый знакомец Петлюра, отдохнувший под крылышком польских панов. Вокруг столицы кишат свирепые банды, предводительствуемые «батьками», носящими лихие клички: Тютюнник, Струк, Шакира Ангел, Закусило… Они прячутся в приднепровских камышах, врываются на станции и местечки, останавливают поезда, предают мучительной смерти коммунистов, офицеров и мирных жителей, заподозренных в сочувствии Советской власти. Весь Киев потрясен трипольской трагедией – зверской расправой банды Зеленого над группой комсомольской молодежи в селе Триполье. Одна из самых крупных банд, батьки Григорьева, представляет собой реальную угрозу для самого Киева. И в эти дни в Киеве появляется собственной персоной Лев Троцкий. Весь город взбудоражен приездом этого легендарного человека… Многотысячная толпа собирается на площади у Киевского оперного театра, где идет встреча местных властей с высоким гостем. Я тоже в этой толпе. Мы дружно скандируем: «Просим товарища Троцкого! Товарища Троцкого!» Время от времени нестройным хором запеваем «Интернационал». Так проходит часа два. Наконец на выходящей на площадь большой лоджии театра появляются какие-то военные люди, потом наркомвоен Украины Подвойский. Он поднимает руку, призывая к порядку, и кричит: «Товарищи! Прошу соблюдать тишину! У товарища Троцкого болит горло, ему трудно говорить». Площадь притихла. У барьера лоджии появился Троцкий. Приложив руку к козырьку фуражки с красной звездой, переждав приветственные крики и аплодисменты, он заговорил металлическим голосом опытного митингового оратора, отчетливо слышного по всей огромной площади. И, между прочим, стало непонятно, о какой болезни горла шла речь: «Товарищи! Я приехал к вам, чтобы помочь ликвидировать мятеж жалкого, ничтожного атамана Григорьева, агента агентов, лакея лакеев, наемника наемников западной буржуазии…» С огромным любопытством я смотрел на этого необыкновенного человека и, конечно, не мог себе вообразить, что мне предстоит личное знакомство с ним и даже дружеское его ко мне расположение. Но именно так и произошло».
Все резервы, собранные для борьбы с Деникиным и похода в Венгрию, большевики бросили против Григорьева. Подавлением мятежа командовал Клим Ворошилов, тогда занимавший пост наркома внутренних дел Украины.
В мае 1919-го наступил и кризис в союзе с Махно. Он, впрочем, как и Григорьев, выступал против вывоза за пределы по решению ЦК РКП(б) миллионов пудов хлеба, что мало отличалось от грабежа Украины кайзеровцами. Махно отвергал диктатуру одной партии, выступал против ЧК, за полную свободу слова. Троцкий в телеграмме 23 мая 1919 года предостерегает командование Южного фронта, что махновцы нужны для борьбы с белыми, корпусом Шкуро. В другой телеграмме в тот же день он ясно иллюстрирует видение «так называемой» гражданской войны, которое еще в начале 1918 года формулировал и нарком по делам национальностей Сталин. Троцкий, мягко говоря, не высоко ставил Ворошилова, но в тот момент всячески его отстаивал как командующего армией на юге Украины: «Он целиком за общегосударственную военную политику. Враждебен украинской самостийности, будет безусловно выполнять приказы Южфронта». В мае 1919 года основные силы григорьевцев были разбиты. И 28 мая по прямому проводу вождь приказал Киеву, что пленных григорьевцев можно использовать на других фронтах, только проведя их массами через трибуналы, покарав зачинщиков, остальных, «рядовую массу», условно приговорив к расстрелу с двухмесячным сроком исправления и нашитием особых отличительных знаков штрафников. А уничтожение Махно он приказал начать с кампании против него во всей украинской печати.
Григорьев обратился за подмогой к Махно. В штаб махновцев пришло короткое послание: «Батько, чего ты смотришь на коммунистов? Бей их! Атаман Григорьев». Отряды Махно в это время в Донбассе отражали наступление Шкуро и Деникина, кубанской кавалерии и офицерских полков. «Григорьевщина пахнет петлюровщиной», – недружелюбно отозвался Махно на вечеринке, танцуя с женой Галиной любимый вальс «Амурские волны».
К началу лета 1919 года большевики выбили Григорьева из всех захваченных городов (Екатеринослав трижды переходил из рук в руки), большинство григорьевцев с оружием разбежались по селам, сам атаман скрылся на степных хуторах, но не будет ни красного похода в Румынию и Венгрию, не попадут резервы и на Южный деникинский фронт. Белые перешли в общее наступление.
В бронепоезде на станции Балаклея 6 июня 1919 года вождь подписал приказ № 107, в котором объявил партизана Махно «изменником и предателем». Через два дня на станции Лозовая в приказе № 108 Троцкий огласил конец бесшабашной, разнузданной, небоеспособной махновщине. В Гуляйпольском гнезде «нет дисциплины, там нет обязанностей честно сражаться с врагами рабочего народа, стало быть, для труса и бездельника – рай земной». А с 5 июня началось неудачное наступление красных на Дону. Форсировав Дон, они попытались штурмовать родину Михаила Шолохова, станицу Вешенскую. С марта там разгорелось антибольшевистское восстание, которое позже увековечил автор «Тихого Дона». Но донские казаки объединились с белыми, генералом Секретевым и нанесли красным поражение.
16 июня 1919 года большевики оставили Крым, а казаки генерал-лейтенанта Шкуро захватили Екатеринослав и мосты на Днепре. В этот же день части Венгерской Красной армии перешли в последнее наступление и в результате «северного похода», блестяще спланированного начальником штаба Штромфельдом, отбросили чехов и вышли к Карпатам. В этот день была провозглашена Словацкая Советская Республика, Словацкую Красную армию, 12 тысяч штыков, возглавил коммунист Мюнних, в 1937-м он станет генералом республиканской Испании. Накануне в Вене австрийские революционеры в ходе демонстрации в поддержку советской Венгрии завязали уличные бои с полицией. А в центральной Германии дрались с рейхсвером тысячи коммунистов из Рурской Красной армии. Напрасно красные венгры, словаки и немцы взирали по направлению красного Востока. Там пылала Украина. Большевики принимали последний и решительный бой с врагом. Ленин был вне себя. Антонов и Подвойский, вопреки его требованиям, продолжали оставаться при должностях. Ворошилов и Дыбенко после разгрома григорьевцев почивали на лаврах и растаскивали награбленное батькой добро. «Хаос полный. Донбассу серьезно не помогают».
Лето 1919 года для вождя Красной армии выдалось провальным: «Деникин разлился по Украине». Белые под командованием Деникина 26 июня отбили Харьков, за ним пали Царицын (Волгоград), Полтава, Одесса, Киев. На Питер с северо-запада наступал генерал Юденич, которого адмирал Колчак, командующий белым Восточным фронтом, признал свои представителем. Деникин 3 июля в Царицыне подписал так называемую «Московскую директиву», в которой поставил задачу Добровольческой и частям Донской армий нанести главный удар по кратчайшим к столице направлениям, курском и воронежском, прикрываясь с запада продвижением по Днепру и Десне. Москва запаниковала, на Троцкого посыпались упреки и обвинения. Тот в ответ положил в Кремле на стол 5 июля ультиматум с просьбой освободить от должности члена Политбюро ЦК и предреввоенсовета. Ему пообещали прекратить нападки и предоставить полную свободу действий. Лев Давидович вернулся на юг, где усилил репрессии, требуя ежедневно печатать в газетах приговоры трибунала с комментариями и разъяснениями. В телеграмме в 14-ю армию Ворошилова Троцкий настаивает на наведении порядка в рядах красноармейцев, приказывает обработать и очистить «сырой материал, или еще хуже – материал в значительной мере деморализованный». Одна из мер – организация штрафных рот. В позорной сдаче Харькова вождь обвинил 14-ю армию и лично Ворошилова и отстранил его от командования.
В августе 1919 года румынские войска вошли в Будапешт, советская Венгрия исчезла с карты Европы. Несколько десятков тысяч красных венгров расстреляли, 70 тысяч загнали в концентрационные лагеря. Расстреляли всех русских, сражавшихся на стороне красных. Власть в Венгрии на штыках интервентов получил адмирал Хорти.
Глава красной Венгрии Бела Кун бежал в Австрию, где был арестован. Его хотели выдать на расправу, но Ленин пригрозил, что расстреляет всех австрийских офицеров, попавших в царский плен в Первую мировую и еще находившихся на территории Советской России. В итоге Бела Кун прибыл в Москву, в сентябре 1920-го от имени красных подписал соглашение с махновцами о военном союзе против Врангеля. В освобожденном от белых Крыму он отыгрался расстрелами пленных врангелевцев за свое венгерское фиаско.
Белые выступали в поход к сердцу России – Москве под звуки полковых оркестров с развернутыми знаменами. Им противостояли красные под командованием их вчерашних офицеров-однополчан. Главнокомандующим Троцкий назначил царского полковника С. Каменева. В директиве от 23 июля вождь изложил план разгрома деникинцев, отведя ключевую роль задаче взятия 14-й армией Екатеринослава и Харькова, чтобы отвлечь белых от направления главных ударов красных. В конце июля Троцкий в телефонном разговоре сказал предсовнаркому Украинской ССР Раковскому: «Ключ к Южному фронту на правом фланге, то есть на украинском участке». По приказу Троцкого в 14-ю армию было отправлено 30 тысяч пар сапог, столько же комплектов обмундирования и белья. Лев Давидович подписал 9 августа инструкцию ответственным работникам 14-й армии из 14 пунктов. Цель все та же – закрутить гайки. Один из самых пространных пунктов, четвертый, посвящен формированию заградительных отрядов, армейских и дивизионных. Вот откуда черпал вдохновение Сталин, на тот момент член реввоенсовета Западного фронта, когда летом 1942 года отдавал приказ «Ни шагу назад». Добровольческая армия на последнем издыхании продолжала теснить красных и 9 октября вышла на рубеж Хутор Михайловский – Севск – Дмитровск – Еропкино – Ливны. Еще 20 сентября Троцкий написал в ЦК записку, в которой отмечал, что нужно было больше сил бросить в направлении Купянск – Харьков, и констатировал, что Украина стала основным плацдармом Деникина.
Орел пал перед корпусом генерала Кутепова 13 октября. Донецкие капиталисты посулили один миллион царскими рублями тому из полков белых, который первым войдет в Москву. Но это было пиррово наступление. Казачьи союзные части Мамонтова и Шкуро махнули рукой на господ офицеров и развернули обозы с награбленным добром протяженностью в несколько километров обратно в станицы. О комфорте их отхода заблаговременно позаботился Троцкий, еще в сентябре приказав заготовить на пути их следования побольше спирта. Сами белые силы отличались на фоне красных отсутствием единой вертикали командования. Деникин в воспоминаниях признал, что в его войсках без его ведома бесконтрольно действовало шесть контрразведок. Российский современный историк Юрий Жуков пишет, что большевики, пообещав крестьянам землю, лишили своих противников малейшего шанса на победу. Белое движение, по сути, оказалось поверхностным. Состояло оно в основном из недоучившихся гимназистов и тех офицеров, которые «постреляли» в Первую мировую войну и не могли остановиться. «Фронтовой» синдром.
С конца октября 1919-го наступает крах деникинцев. 12 декабря красные освободили Харьков. У Троцкого, который только что отбил Юденича от Питера, обострилась старая головная украинская боль. 11 декабря он издал приказ № 180 из семи детально расписанных пунктов по борьбе с партизанством и махновщиной. После того как партизанский отряд оказывается «по сю сторону линии неприятельского фронта», его, согласно Льву Давидовичу, нужно считать «материалом для переработки». Надо заметить, что, хотя с июня 1919-го Махно формально не подчинялся Кремлю, он с сентября того же года, реорганизовав партизан в Революционную повстанческую армию Украины, помог большевикам в разгроме белых. Командование 14-й армии, в чьей полосе дислоцировались части Махно, 8 января 1920 года предписало ему выдвинуться к Гомелю для возможного отражения наступления поляков. Махно в тот же день телеграфировал Ленину, Троцкому, во все большевистские инстанции: «Повстанцы Революционной армии Украины – махновцы, – сумевшие разбить деникинскую контрреволюцию, в то время как ваша организованная и хорошо снабженная армия отступала чуть ли не до Москвы, сумеют и впредь побороть те партии и власти, которые попытаются диктовать свою волю трудовому народу». Но в итоге в январе 1920-го 14-я армия разбила махновцев.
Красную армию ждет Польша. Признав ее независимость в августе 1918-го, большевики к началу 1920 года не договорились даже о принципах и условиях переговоров. Обе стороны по-своему видели общую границу. Польша требовала себе земли, которые входили в ее состав до первого раздела Речи Посполитой в 1772 году. В шифровке Троцкому от 27 февраля 1920 года Ленин писал: «Надо дать лозунг подготовиться к войне с Польшей». Политбюро освящает этот лозунг 28 февраля. В марте Ленин в шифровке торопит Льва Давидовича: «В Польшу прибыло 5000 французских офицеров». В начале апреля командующие красными Западным и Юго-Западным фронтами получают шифровку о приведении войск в полную боевую готовность. Кроме С. Каменева, ее подписал за начштаба Красной армии Шапошников – еще один царский полковник, будущий Маршал Советского Союза, начальник Генштаба РККА в 1937–1940 годах и в июле 1941 – мае 1942 годов.
25 апреля 1920 года объединенные польско-украинские войска начали боевые действия против Красной армии. За 4 дня до этого Петлюра, у которого после бегства от красных осталось 10 пушек и 7 тысяч личного состава вместе с обозами и госпиталями, совершил свой первый и последний государственный визит и подписал в Варшаве с главой Польши Юзефом Пилсудским союзный договор, подарив полякам Восточную Галицию, Западную Волынь и части Полесья, признавая, таким образом, восстановление Речи Посполитой в границах 1772 года.
Троцкого неприятное известие огорошило в Москве. Снова полыхает Украина. 26 апреля 1920-го Лев Давидович пишет Ленину: «Мы не можем допустить нового «недоразумения» на Украине – на этот раз оно стоило бы слишком дорого. Предлагаю принять героические меры». Уже знакомая нам по неудахе командарму Ворошилову 14-я да еще 12-я армии в составе пятнадцати тысяч бойцов подверглись атаке сорокатысячного соединения. В оперативной сводке польского командования от 1 мая говорилось, что красные бегут, оставляя на месте убитых и раненых, бросая по дороге все снаряжение. Юго-Западный фронт рухнул, и 6 мая 1920-го поляки вместе с тысячей сечевиков вошли в Киев. Через две недели прибыл Пилсудский и принял их парад. Кремль тем временем в союзники привлек сам Коминтерн, наобещав ни больше ни меньше международную пролетарскую революцию.
Троцкий командовал из штаба Западного фронта в Смоленске. С 29 апреля к командованию этим фронтом приступил 27-летний Михаил Тухачевский. Троцкий мечет гром и молнии, выступает на митингах и совещаниях, грозит буржуазно-шляхетской банде «отсечь голову хищному польскому орлу». Красным бойцам лишний раз напоминает об особых отделах (ЧК в армии), местных органах ЧК, заградотрядах: «Удирающий шкурник должен наткнуться на револьвер или напороться на штык».
Бои шли тяжело. Первая конная армия Буденного после марша с Северного Кавказа вступила в бой 5 июня 1920 года. Поляки оставили Киев 12 июня. Но Юго-Западный фронт не развил успех. В начале июня недобитая Добровольческая армия, белые Врангеля выдвинулись из Крыма, отогнали красную 13-ю армию за Днепр и заняли Северную Таврию. Троцкий приказывает мобилизовать 12 тысяч коммунистов, ужесточить пропаганду, вывешивать антишляхетские лозунги на всех улицах, вокзалах и станциях, слагать победные гимны, дабы продемонстрировать «музыкальную победу «Интернационала» над мелодией польского шовинизма». 16 июня 1920 года выходит статья Троцкого «Горе не доводящим до конца», с призывом «не разбрасываться, не рассеивать внимания». В 1919 году Лев Давидович начинает книгу «Терроризм и коммунизм», и уже 17 июня 1920 года рукопись готова. В ней Троцкий заявляет о разгроме панской Польши, делится опытом создания трудовых армий. Изобретатель термина «з/к», «зэка», «заключенный красноармеец», возвещает о новой эпохе, где суббота существует для человека, а не наоборот. Хотя в практической деятельности после зимы 1919/20 года, когда он пытался восстановить хозяйство, транспорт на Урале с помощью принудиловки, пришел к выводу о том, что пора прощаться с отменой товарно-денежных отношений. Предложение Троцкого о восстановлении рынка в марте 1920 года ЦК отверг: 11 голосов, включая Ленина, «против», четыре – «за». Кстати, этот протокол не сохранили архивы. Кому-то не хотелось оставить потомкам доказательство прозорливости Троцкого.
11 июля 1920 года министр иностранных дел Великобритании Керзон предложил РСФСР и Польше заключить перемирие. Поляки ответили согласием. Совнарком в ноте правительству Великобритании от 11 июля витиевато соглашался даже на более выгодную для Польши границу перемирия, чем англичане. И в то же время Ленин потребовал от Троцкого «бешеного ускорения наступления на Польшу». Коминтерн не нашел ничего лучше, как 19 июля призвать во всеуслышание: «Долой белогвардейскую Польшу! Да здравствует Советская Польша!» Два дня спустя Лев Давидович, выслушав по телефону доклад главкома Каменева о поставленных задачах Западному фронту овладеть Варшавой и Юго-Западному – районом Ковель – Владимир-Волынский, подытожил: «Хорошо, Сергей Сергеевич. Ваш план утверждаю и желаю удачи».
Западный и Юго-Западный фронты 23 июля начали Варшавскую и Львовскую операции. Тогда же Ленин отправил в штаб Юго-Западного фронта в Харьков Сталину шифровку, интересуясь его мнением относительно советизации Венгрии, Чехии, Румынии и заодно Италии. Такая вот «перманентность». В начале августа Западный фронт вышел к Западному Бугу, кое-где его форсировав, а Юго-Западный перешел реку Стырь. В их обозе уже таился на погибель панской шляхте Польревком, Временный ревком Польши, о задачах которого говорит фамилия одного из его членов: Дзержинский. Паралельно в Барановичах начинались мирные переговоры сторон. Советская сторона вежливо поинтересовалась наличием у польской письменного мандата на подпись не только условий перемирия, но и предварительных условий мира. Пришлось полякам отправляться восвояси в Варшаву. Ее Троцкий собрался занять 14 августа, о чем издал в этот день в Москве приказ № 233: «Красные войска, вперед, герои, на Варшаву!» Этот же день стал началом успешного польского контрнаступления. На беду, в состав реввоенсовета Юго-Западного фронта входил Сталин. Ни он, ни Троцкий не любили проигрывать. Поэтому с тех пор развернулась бесконечная дискуссия, кто где кому из красных командиров помешал или не помог. Налицо факт: советизацию Восточной Европы отложили до времен Второй мировой. Украина и Белоруссия остались расколотыми. Общие потери Красной армии составили около трети миллиона.
Троцкий не унывает. Мчится на бронепоезде в Харьков, в штаб Юго-Западного фронта. 23 августа 1920-го приказывает покончить с белыми в Крыму. Вчерашний враг Троцкого Махно в статье в центральной советской прессе от 5 октября 1920 года объявлен «союзником в борьбе с контрреволюционным бароном». Удостаивается похвалы за то, что верхи крестьянства хватаются за ум.
Операция по захвату Крыма длилась с 28 октября по 16 ноября 1920 года. На штурм укреплений Перекопа первыми бросили махновцев. В день победы над врангелевцами большевики объявили охоту на Махно и махновцев. 150 с лишним тысяч беженцев сумели эвакуироваться морем. Те же белые офицеры и генералы, кто остался, стали жертвами трибуналов без суда и следствия, «троек». (О «тройках» вспомнит Сталин в 1934-м после убийства Кирова.) Еще 28 июля 1920 года член РВС Юго-Западного фронта Иосиф Сталин докладывал Троцкому: «Приказ о поголовном истреблении Врангелевского комсостава намереваемся издать и распространить в момент начала нашего общего наступления». Троцкий 22 ноября 1920-го наставлял подчиненных в Крыму: «Необходимо все внимание сосредоточить на той задаче, для которой создана «тройка». Попробуйте ввести в заблуждение противника через агентов, сообщив ту переписку, из которой вытекало бы, что ликвидация отменена или перенесена на другой срок».
Опала вождя. 1921-1932Большевики окончательно победили в военном плане в марте 1921 года, когда подавили мятеж в Кронштадте. Во второй половине марта, 18 числа С. Каменев докладывал вождю Красной армии, что захвативший Кронштадт Тухачевский считает свою гастроль оконченной. Троцкий оценил черный юмор: «Он же играет на скрипке, а в Кронштадте, несомненно, первая скрипка принадлежала ему. Передайте мои поздравления». Создание 30 декабря 1922 года на Первом съезде Советов Союза ССР знаменовало правовое воссоздание империи в ее советском, большевистском облике.
С 1921 года большевики принялись наводить порядок в экономике. Трудовыми армиями и принудительным трудом, «военным коммунизмом» дело не поправить. Иначе голодные массы сметут кремлевских вождей и Кронштадт покажется детским лепетом. Решили дать немного свободы частному капиталу, ввести новую экономическую политику, НЭП. Параллельно вожди продолжают интриговать друг против друга. Главная мишень – предреввоенсовета, популярности которого завидуют и остерегаются. Начиная с 1921 года, сначала под руководством Ленина, а после ухудшения его здоровья – Сталина, Троцкого медленно, но верно лишают полномочий. Дело это было непростое, требовало терпения и присущей большевикам двуличности и конспирации.
Однажды Сталин возмутился, что на страницах «Правды» Ленин заявил об отсутствии у него разногласий с Троцким по крестьянскому вопросу. Молотов свидетель, что Коба пришел к Ленину выяснять отношения. Ленин ответил: «А что я могу сделать? У Троцкого в руках армия, которая сплошь из крестьян. У нас в стране разруха, а мы покажем народу, что еще и наверху грыземся». В 1921 году два члена Политбюро, Ленин и Каменев, и кандидат в члены Молотов отправились под Москву на бывшую дачу капиталиста и спонсора большевиков Морозова. Там отдыхал от неустанных забот о судьбе вверенных ему Петрограда и Коминтерна Зиновьев. Судили-рядили, как насолить Троцкому, и придумали ловушку, которая прочно вошла в арсенал подковерных интриг при советской власти: бросили его на село, назначили по совместительству председателем Московского треста совхозов. Ленин потирал руки: «Попробуй в сельском хозяйстве что-нибудь за один год-то сделать! Ничего нельзя!» Предреввоенсовета не растерялся, нашел толкового специалиста, который в 1918 году отвечал в Совнаркоме за сельское хозяйство, и назначил своим заместителем. Повода ускорить опалу не дал. А с сельским хозяйством у нас непорядок и по сей день, что с Троцким, что без него.
Диктатура партии, отвоеванная у собственного народа в гражданскую, процветала. Никто этого особенно и не скрывал. Томский, член Политбюро и руководитель профсоюзов, говаривал под бурные аплодисменты: «Нас упрекают за границей, что у нас режим одной партии. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партия у власти, а остальные в тюрьме».
В 1921 году Пленум ЦК собрался для обсуждения НЭПа. За большим столом заседали два канонизированных вождя и около 20 вождей рангом поменьше. Молотов, как ответственный за редактирование текстов всех постановлений, по обыкновению занял место рядом с Лениным. Напротив, через несколько человек – Троцкий. Ленин пишет Молотову записку: «Будете выступать – выступайте как можно резче против Троцкого! Записку порвите». Молотов берет слово и, забыв о хозяйственной повестке пленума, принимается костить персонально Троцкого. Тот не лезет за словом в карман: «На каждое дело есть свой Молотов!» Вскакивая и теряя самообладание, сам переходит на личности, набрасывается на Молотова. Ленин только этого и ждал: в своем заключительном выступлении корит за несдержанность и ошибки товарищей и объясняет, в чем они не правы. Следует признать, НЭП оказался достаточно эффективен. К середине 1920-х советская экономика достигла уровня 1913 года в промышленности и сельском хозяйстве. Госбанк ввел в обращение червонец, банкноту в 10 рублей, обеспеченную золотом. Но главный порок – огромное отсталое сельское хозяйство и технологически устаревшую промышленность – эволюционно победить было невозможно. СССР оставался сырьевым придатком мирового хозяйства.
Быстро в 1920-х возродилась и бюрократия в худшем понимании этого слова, племя ответственных работников продолжило дело царских хамелеонов. В архивах сохранились жалобы шахтеров на вновь назначенного руководителя объединения «Арктик-уголь» – трех шахт на острове Западный Шпицберген. За плечами «фундаментальное» дореволюционное образование – ученичество в переплетной мастерской. В 1920–1921 годах товарищ уже вырос: он старший следователь в киевской ЧК. Потом попросился на другой участок, ссылаясь на больные нервы. Его отправили руководить животноводческим совхозом, где он ровным счетом ничего не понимает. Потом – на Шпицберген. И о добыче угля он ничего не знает. По прибытии с материка первого парохода с провизией рабочим объявляет сухой закон. Ящики с водкой, вином, шампанским, коньяком опустошает на троих с секретарями парткома и месткома. Кстати, в 1920-х примерно таким образом пробивался на аппаратные высоты Хрущев, униженно испрашивая у Кагановича синекуры. В 1957 году доброта «воздастся» железному наркому «сторицей».
С 1921 года Троцкий, оставаясь во главе вооруженных сил, много внимания уделяет «культурному строительству», содействует изданию переводов Фрейда. К нему за защитой обращается Виктор Шкловский. Уходит из кабинета с запиской: «Податель сего арестован лично мною и никаким арестам более не подлежит». Правда, в 1922 году классик российского литературоведения благоразумно решил переждать лихую годину в Финляндии, как это делали в дореволюционные времена большевики. В 1922 году на двух так называемых «философских пароходах» в Германию высылали интеллектуалов, несогласных с советскими порядками. Вождь проводит их напутствием: «Расстрелять их не за что, а терпеть дальше невозможно». В 1920 году состоялась встреча Троцкого и Клэр Шеридан – английской журналистки, писательницы, скульптора, родственницы Уинстона Черчилля.
Троцкий принял ее в кабинете, который занимал целый фасад здания. В углу, около камина, стоял громадных размеров письменный стол наркома. За этим столом состоялась первая беседа с Троцким на английском.
Лев Давидович запомнился Шеридан человеком среднего роста, с тонкой кожей, большим выразительным лицом, маленьким ртом. Мягкая женская рука, длинные, слегка вьющиеся волосы, небольшая, удлиняющая лицо бородка. Бесстрашный и холодный взгляд голубых небольших глаз. Две глубокие складки окружают рот неправильным овалом. Когда смеется, взгляд смягчается, становится участливым, появляются ямочки на щеках, которые скрывают злые складки рта. Как профессиональный ваятель, Шеридан подумала: «Прекрасный тип!»
Говорили о пустяках. Первый сеанс позирования начался в соседней с кабинетом большой комнате, «комнате отдыха», хорошо меблированной, в которой гостья с Туманного Альбиона к вящему своему удивлению обнаружила роскошную широкую тахту с красивым покрывалом и двумя подушками. На тахте встреча и завершилась.
Шеридан вскоре покинула Москву. «Со Львом мы расстались как-то очень резко и быстро, – вспоминала она, – просто перестали встречаться. Его жена Седова узнала о наших встречах и, как мне передавали, закатила ему не одну сцену ревности. Со своей стороны, меня не устраивал такой мужчина, который быстро воспламеняется, бурно горит, до синего пламени, но так же быстро и остывает, совсем не учитывая желания женщины и ее пыл. Хотя должна признаться, что встречи с Троцким оставили у меня вспоминания на всю жизнь, как встречи с интересным человеком, он подолгу говорил во время свиданий и много мне рассказывал».
На взгляд Троцкого, социализм в идеале требовал такого уровня экономического развития, который превосходил бы даже самый передовой капитализм и позволил бы уйти от материальной нужды и борьбы за материальные блага, неизбежно сопровождающей эту нужду. Когда нет настоящего достатка для всех, тогда, по замечанию Маркса, «должна снова начаться борьба за необходимые предметы и, значит, должна воскреснуть вся та старая дребедень». Здесь, отмечал Троцкий, лежит ключ к пониманию, как он их назвал, «эпигонов». «Эпигоны» явились политическим выражением «всей той старой дребедени», которая возродилась в Советском Союзе из-за того, что революция не смогла перешагнуть через его границы. «Эпигонами» вождь назвал Сталина, Зиновьева, Каменева, которые с начала марта 1923 года, после окончательного ухудшения состояния здоровья Ленина, с удвоенной энергией принялись готовить почву к отстранению Троцкого от руководящих постов. На рубеже 1922–1923 годов больной Ленин продиктовал документ, так называемое «Завещание Ленина», в котором он признает несовместимость Троцкого и Сталина.
Вспоминает художник Ефимов: «Я очень охотно ходил на открытые партийные собрания и с интересом слушал острые словесные баталии. С неизменным ораторским блеском выступал Троцкий, и мне хорошо запомнились отдельные его эффектные фразы: «Лениным никто не может стать, но ленинцем должен быть каждый!» Эта красивая сентенция вызвала дружные аплодисменты аудитории, и я видел, как и Сталин небрежно и снисходительно похлопал в ладоши. Выступления самого Сталина являли собой разительный контраст с яркими речами Троцкого. Довольно монотонно, невыразительным глуховатым голосом он перечислял: «Первая ошибка товарища Троцкого состоит в том… Вторая ошибка товарища Троцкого состоит в том… Четвертая ошибка… Шестая ошибка…» Конечно, он не мог сравниться с Троцким в красноречии, но в то время как Лев Давидович блистал и гремел на собраниях, Иосиф Виссарионович в тиши своего кабинета на Старой площади занимался более практическим делом: он заботливо подбирал кадры, на которые он мог надежно положиться при любом голосовании».
В 1922–1924 годах под вождя Красной армии копало тайное «политбюро», «семерка», в которое вошли все члены Политбюро, кроме Троцкого. Оно строило вертикаль власти без Льва Давидовича и его соратников. «Уже нельзя стало занять пост директора завода, секретаря цеховой ячейки, председателя волостного исполкома, бухгалтера, переписчицы, – писал Троцкий, – не зарекомендовав себя антитроцкистом». Чекисты (с 1922 года их ведомство было переименовано в ГПУ) докладывали Сталину, что в партийных организациях сохраняется много приверженцев Троцкого, в некоторых они составляют большинство. В 1923 году, а не, как принято считать, в тридцатых, Сталин изрек: «…главное, как считать голоса, а не как голосуют».
Сотрудник канцелярии Политбюро, а впоследствии беглец-невозвращенец из СССР Борис Бажанов, в лицах передал, как в сентябре 1923 года «тройка» решила нанести первый разгромный удар Троцкому.
23 сентября на Пленуме ЦК «тройка» предложила расширить состав Реввоенсовета. Все новые члены, во главе со Сталиным, оказались противниками Троцкого. Предреввоенсовета обрушился на «эпигонов»-интриганов, попросил родной ЦК освободить его от всех чинов и званий и направить простым солдатом в назревающую, очередную, на взгляд Коминтерна, германскую революцию. «Все это звучало громко и для «тройки» было довольно неудобно. Слово берет Зиновьев с явным намерением придать всему оттенок фарса и предлагает его также освободить от всех должностей и почестей и отправить вместе с Троцким солдатами германской революции. Сталин, окончательно превращая все это в комедию, торжественно заявляет, что ни в коем случае Центральный Комитет не может согласиться рисковать двумя такими драгоценными жизнями, и просит Центральный Комитет не отпускать в Германию своих «любимых вождей». Сейчас же это предложение было самым серьезным образом проголосовано. Все принимало характер хорошо разыгрываемой пьесы, но тут взял слово «голос из народа», ленинградский цекист Комаров с нарочито пролетарскими манерами. «Не понимаю только одного, почему товарищ Троцкий так кочевряжится». Вот это «кочевряжится» окончательно взорвало Троцкого. Он вскочил и заявил: «Прошу вычеркнуть меня из числа актеров этой унизительной комедии». И бросился к выходу. Это был разрыв. В зале царила тишина исторического момента. Но полный негодования Троцкий решил для вящего эффекта, уходя, хлопнуть дверью. Заседание происходило в Тронном зале царского дворца. Дверь зала огромная, железная и массивная. Чтобы ее открыть, Троцкий потянул ее изо всех сил. Дверь поплыла медленно и торжественно. В этот момент следовало сообразить, что есть двери, которыми хлопнуть нельзя. Но Троцкий в своем возбуждении этого не заметил и старался изо всех сил ею хлопнуть. Чтобы закрыться, дверь поплыла так же медленно и торжественно. Замысел был такой: великий вождь революции разорвал со своими коварными клевретами и, чтобы подчеркнуть разрыв, покидая их, в сердцах хлопает дверью. А получилось так: крайне раздраженный человек с козлиной бородкой барахтается на дверной ручке в непосильной борьбе с тяжелой и тупой дверью. Получилось нехорошо».
Троцкий свой окончательный проигрыш в дискуссии против «троцкизма» в 1923 году объясняет болезнью после переохлаждения на своей любимой охоте: «Ленин лежал в Горках, я – в Кремле». Но скорее всего, вождь попросту выдохся, ему было неинтересно заниматься каждодневной рутиной, текучкой. На словах он хотел немедленно, все дальше, в Европе, в Китае свергать правительства, но в действительности разуверился в реальности этих планов до тех пор, пока Советский Союз не пройдет собственную модернизацию. Письмо бывшего царского, а потом красного офицера Булгакову в 1928 году автор завершил так: «И ложь, ложь без конца… Вожди? Эти или человечки, держащиеся за власть и комфорт, которого они никогда не видали, или бешеные фанатики, думающие пробить лбом стену. А сама идея?! Да, идея ничего себе, довольно складная, но абсолютно непретворимая в жизнь, как и учение Христа, но христианство и понятнее и красивее. Так вот-с. Остался я теперь у разбитого корыта. Не материально, нет. Я служу, и по нынешним временам – ничего себе… Но паршиво жить, ни во что не веря. Ведь ни во что не верить и ничего не любить – это привилегия следующего за нами поколения, нашей смены беспризорной».
Газета «Правда» в начале января 1924 года порадовала очередным шедевром Демьяна Бедного: «Игра обогащена новою фигурою / Этакого, скажем, львиного наименования / Впадать в панику нет основания / Стальной слон нашего фронта единого / Не задрожит от рычания львиного». В Москве 16 января 1924 года открылась XIII партийная конференция. В это время Троцкий в персональном вагоне ехал в Сухуми подлечиться. Партия была проиграна. На самом деле он отправился в свою первую уже большевистскую ссылку. Конференцию партии в январе посвятили низвержению Троцкого. О Ленине говорилось как о вожде, который уже где-то там, в мире ином. Через два дня конференция завершилась. 21 января 1924-го при не до конца выясненных обстоятельствах Ленин ушел из жизни. Так же таинственно покинул этот мир в феврале 1953 года его наследник Сталин. За десять дней до своей гибели Троцкий 21 августа 1940 года опубликовал в журнале «Либерти» статью с намеком на то, что Ленина отравили.
27 января в Сухуми, лежа на балконе с видом на сверкающее море и пальмы на берегу, Троцкий слушал траурный салют: хоронили вождя революции. Вскоре курортника потревожила делегация товарищей из ЦК. Они для соблюдения декорума согласовали список очередных кадровых перемен в Реввоенсовете и Наркомвоенморе. «По существу это была уже чистейшая комедия, – вспоминал Троцкий. – Обновление личного состава в военном ведомстве давно совершалось полным ходом за моей спиной…» Фрунзе сменил Троцкого на посту предреввоенсовета только 6 января 1925 года. Но Лев Давидович продолжал оставаться членом Политбюро ЦК. Более того, члены Политбюро опубликовали заявление за всеми своими подписями, начиная со Сталина, о том, что не мыслят состав Политбюро без Троцкого. Молотов, правая рука Сталина, вспоминал по этому поводу: «Открытый разрыв еще не был подготовлен». В мае 1925 года Троцкого бросают в хозяйство: концессии, электротехника, наука и техника в промышленности. Он с присущими ему энергией и любознательностью идет в лаборатории и к научным светилам, штудирует учебники химии и гидродинамики.
С 1925 года Троцкий возглавил строительство Днепрогэса – одной из наиболее современных электростанций для той поры. Он организовал две экспедиции специалистов – сначала из США, а потом из Германии – для экспертизы плана строительства Днепрогэса. Тем временем заговорщики Зиновьев и Каменев получили по заслугам от своего вчерашнего союзника по «тройке» «эпигонов» – Сталина. Коба выбрал их очередными своими жертвами. Сын Каменева и Ольги Давидовны, племянник Троцкого Лютик оказался первопроходцем в череде «желтых» историй о «золотой молодежи» – детях советских ответственных работников. В Москве на основе его бурных похождений поставили пьесу с незамысловатым названием «Сын наркома». Каменев решил театральный репертуар подчистить. Но «эпигоны»-товарищи по «тройке» возразили. Почувствовав настроение Сталина, Зиновьев напомнил, что даже Романовы не запретили фельетон Амфитеатрова «Господа Обмановы», направленный против их семьи. Каменев обиженно процедил: «И известно, чем это кончилось». Мрачные предчувствия его не обманули.
Оба собрата по «тройке» превратились для Сталина в отработанный материал, как осенью 1920 года Махно для Троцкого после взятия Крыма. Дорога им лежала в оппозицию. Уже битый Троцкий со злорадством встретил «эпигона»-родственника, который прибежал к нему поплакаться в жилетку после того, как три года не общался вне официальных заседаний.
Весной 1926 года чета Троцких под фамилией Кузьменко с секретарем и двумя чекистами выехала в Берлин. «Зиновьев и Каменев прощались со мной очень трогательно: им очень не хотелось оставаться со Сталиным с глазу на глаз», – писал Лев Давидович. Троцкий лег в клинику, где ему удалили миндалины. 1 мая «супруги Кузьменко» приняли участие в праздничных шествиях. Опекавший их чекист заметно нервничал, ведь открытки с изображениями родного немецким пролетариям вождя продавались на каждом углу. А тут еще кругом белоэмигранты. Однако все обошлось.
В 1926 году Троцкий лишился-таки места в Политбюро. Его длинный язык ускорил необратимый процесс. 12 августа на Политбюро он громогласно изрек: «Товарищ Сталин выставил себя на роль могильщика партии и революции». Коба летом 1927 года, следуя идее, что месть – это блюдо, которое стоит подавать холодным, призвал товарищей по ЦК не спешить изгонять из ЦК партии Троцкого: «Подождите, товарищи, не торопитесь».
Уже в конце сентября Сталин ужесточил риторику в адрес захудалого партийного аристократа, который обзывает партию голосующей барантой. В конце октября на Пленуме ЦК Коба заметил, что «Троцкий сапога Ленина не стоит» и что он кается перед членами ЦК в своей умеренности летом. Тогда, мол, он не прислушался к товарищам, не дал Троцкого в обиду и признал, что правильно его товарищи за мягкотелость ругают. Из зала раздался подобострастный возглас Петровского: «Правильно, всегда будем ругать за гнилую «веревочку!». Уже 3 декабря 1927 года от вчерашнего союзника воздалось и заговорщикам-«эпигонам». Сталин порадовал делегатов XV съезда ВКП(б) тем, что «лорд-мэрами» Москвы и Ленинграда вместо оппозиционеров Каменева и Зиновьева стали рабочие металлисты, и рассказал, за что Троцкого и Зиновьева исключили из партии: «Потому, что мы не хотим иметь в партии дворян. Потому, что закон у нас в партии один, и все члены партии равны в своих правах». Партия всегда права.
Москву Троцкий покинул 17 января 1928 года. Вождь заперся дома, и руководитель группы сотрудников ГПУ отдал приказ ломать дверь. При виде Троцкого он воскликнул: «Застрелите меня, товарищ Троцкий!» Чекист оказался ветераном гражданской, которую провоевал бойцом в охране бронепоезда Льва Давидовича. Но долг – превыше всего. Непокорного вождя силком одевают, спускают, как китайского мандарина, на руках по лестнице, ведь тот идти отказался, усаживают в автомобиль. С Казанского вокзала собирают в дальний путь в Алма-Ату. Сказать, что на то время его отправили на край света – ничего не сказать. Троцкий прочитал в местной газете, что в городе функционируют слухи, что не будет хлеба, в то время как к Алма-Ате идет множество подвод с хлебом. И поделился собственными наблюдениями: «Подводы действительно подъезжают, как и сказано, между тем слухи функционируют, малярия функционирует, но хлеб не функционирует». Еще там функционировали проказа, стаи бешеных собак, голод, нищета и тиф. В Алма-Ату вождю доставили его библиотеку и архивы с государственной важности оригинальными бумагами. Поселили в центре города в четырехкомнатной квартире на улице Красина, главного дореволюционного боевика большевиков, с которым Троцкий сошелся в Киеве в начале 1905 года. Лев Давидович подолгу охотился, летом с женой жил на даче в большом яблоневом саду.
Два-три раза в неделю Троцкий получал мешок с корреспонденцией, книгами, газетами, в том числе и зарубежными. Сын Лев помогал разгребать бумажные завалы, заменял отцу секретаря и порученца. Только с апреля по октябрь 1928 года вождь написал и отправил 800 писем и 550 телеграмм.
В январе 1929 года, погрузив на семь автомобилей его архив, Троцкого с женой и сыном отправили в направлении города Фрунзе. Впереди ждали родная украинская степь, город юности Одесса, пароход «Ильич». Когда судно входило в Босфор, сопровождавший его чекист вручил Льву Давидовичу от советского правительства 1500 долларов на обустройство за границей. Приютило Троцкого советское консульство в Константинополе. Он времени зря не терял и уже во второй половине февраля 1929 года опубликовал в западной прессе серию статей, в которых отвел душу, отыгрался на обидчиках, в первую очередь на Сталине. Советские газеты не замедлили напечатать карикатуру на «мистера Троцкого» в обнимку с мешком долларов. Консульство отказало ему в крове. К 8 марта Троцкие перебрались на остров Принкипо, где провели больше четырех лет. Лев Давидович без успеха пытается добиться права на въезд в европейские государства, он много трудится, исписывает горы бумаги, под началом сына на первом этаже двухэтажной виллы работает несколько секретарей. С 1929 года Троцкий занялся редактированием «Бюллетеня оппозиции». Он без устали обращается с записками и посланиями, даже секретными директивами к товарищам в Кремль. Не знает, что в его адрес на письме в ЦК с предложениями о защите чести Ленина в связи с увидевшими свет воспоминаниями Керенского Сталин наложил следующую резолюцию: «Этого пахана и меньшевистского шарлатана давно следовало бы огреть обухом по голове». Прав оказался Ленин в своем «Завещании», действительно грубоват был товарищ Сталин. Не пожалел изгнанника и Уинстон Черчилль, который статью о том, как Троцкого грудой старого тряпья выбросили на берег Европы, озаглавил без обиняков: «Людоед Европы».
В 1930 году в Берлине на нескольких языках, включая русский, вышли мемуары Льва Троцкого «Моя жизнь», тотчас ставшие бестселлером. Николай Бердяев в рецензии на эту книгу отметил: «Бесспорно, Л. Троцкий стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ». Гитлер однажды поделился в кругу собеседников, размахивая мемуарами Троцкого: «Блестяще! Меня эта книжка научила многому, и вас она может научить». Союзники фюрера, японские милитаристы, заключая японских и китайских коммунистов под стражу, в приказном порядке устраивали товарищам читку «Моей жизни», дабы сломить их боевой дух. Восток – дело тонкое.
20 февраля 1932 года «Правда» опубликовала указ о лишении Льва Троцкого советского гражданства «за контрреволюционную деятельность». «Могильщик революции» Сталин объявил Троцкого вне закона окончательно и бесповоротно. Ату его, спустить всех собак. А то вон придворный пиит Бедный недоумевает, жалуется: «Иосиф Виссарионович! Мне эта х… с чувствительными запевами – «зачем ты Троцкого?!.» надоела. Равноправие так равноправие! Демократия так демократия!» Сам же лишенец направил отклик в Кремль по поводу указа: «Совершенная амальгама в стиле термидора».
Охота на врага народа. Операция «Утка». 1932-1940Начиная с осени 1932 года Троцкий получил право посетить ряд государств Европы. Сначала Данию, потом, надолго, Францию. 1 декабря 1934 года в домике во Французских Альпах он услышал по радио известие об убийстве Кирова, в последующих известиях узнал, что его с Зиновьевым и Каменевым назвали вдохновителями убийства. Признаться, к убийце Кирова сам Троцкий относился диалектически: «Наше отношение к убийце остается нейтральным только потому, что мы не знаем руководивших им мотивов… Решающее значение имеет для нас не вопрос о субъективных мотивах, а вопрос об объективной целесообразности. Способно ли данное средство вести к цели?»
Близких Троцкого в СССР, начиная с 1934 года, планомерно уничтожили. Начали с первой жены и мужей покойных дочерей Троцкого. Сестру Соколовской Иту арестовали в ссылке, где в 1935 году на собрании в совхозе в честь 7 ноября она возразила докладу начальника политотдела: «Троцкий не предатель». Обрекшая себя на смерть защитница истины сказала на первом допросе о Троцком: «Хоть он «заслуженный негодяй» и бросил мою сестру с детьми, но он имеет заслуги перед революцией и много сделал для ее победы».
В 1935 году Франция отказала в крове беженцу, он опасается высылки во французскую колонию Мадагаскар. С июня 1935 года Троцкий нашел приют в Норвегии. Там с 19 по 24 августа 1936 года он слушал радиорепортаж о суде над Зиновьевым, Каменевым, им самим, его сыном Львом по обвинению в измене, заговоре и покушении на жизнь Сталина. Прокурор Вышинский требует расстрелять «взбесившихся собак – всех до одного!». Архивы и факты, протоколы пленумов ЦК свидетельствуют, что Сталин выборы на основе Конституции 1936 года готовил как альтернативные, он рассчитывал, что избиратели после ужасов коллективизации и тягот индустриализации «прокатят» местных партийных секретарей, не возражал даже против выдвижения священнослужителей: «Если выберут, значит – недостатки нашей идеологической работы. Значит, так хочет население, и мы ничего поделать с этим не можем». В 1937 году Сталин попытался провести решением Пленума ЦК одобрение проекта избирательного закона об альтернативных выборах. Уже были разработаны соответствующие бланки бюллетеней. Но старые большевики, вожди регионального масштаба раскусили подвох. Сталин очутился на волосок от гибели. Партийные руководители в один голос ответили, что они вообще-то за демократию, но их местное управление НКВД только-только раскрыло очередную организацию вредителей и диверсантов. Партократия себя в обиду не дала. Как в 1953 году после попыток Берии либерализовать советский режим. Как в 1964–1968 годах, отвергнув реформы Косыгина и выгнав из власти их сторонников, так называемых «комсомольцев Шелепина». Как и после распада СССР, раздарив социалистическую собственность детям, зятьям и кумовьям, назначив их как бы капиталистами.
Охота на «врага народа» Троцкого продолжалась на родине Ибсена, автора одноименной драмы, героя которого за его убеждения дружно отвергли земляки. В 1936-м Троцкий закончил свой труд «Преданная революция», который увидел свет в мае 1937-го. Автор классической биографии Троцкого Исаак Дойчер считает «Преданную революцию» самой трудной работой опального вождя: «Только читатель, знакомящийся с книгой избирательно, не принимая или не отвергая ее целиком, может извлечь из нее пользу». В конце августа 1936 года советский посол в Норвегии вручил в Осло официальную ноту со ссылкой на приговор Верховного Суда СССР. А на словах пригрозил ограничить импорт норвежской сельди. 19 декабря изгнанник покинул Норвегию. 9 января 1937 года он вместе с женой прибыл в Мексику.
Их ждал художник Диего Ривера, член ЦК Компартии Мексики с 1922 года, под руку со своей супругой – Фридой Кало. Между Троцким и Кало вспыхнул недолгий и страстный роман. Они запечатлели его в письмах. На день рождения любовница сделала вождю подарок: «Автопортрет между гардинами». В руках бесспорно талантливой и прекрасной дамы изображен свиток бумаги с испанскими словами: «Леону Троцкому со всей любовью посвящаю эту картину. Седьмого ноября 1937 года, Фрида Кало, Сан-Анхель, Мехико».
В том же, 1937 году в Испании наступила кульминация гражданской войны. Весной в Барселоне развернулись междоусобные бои в стане антифранкистов. В них едва уцелеет Оруэлл, о чем напишет в воспоминаниях «Памяти Каталонии». В них же консул СССР в Барселоне Антонов-Овсеенко и будущий ключевой организатор убийства вождя Григулевич расправились с каталонскими «врагами народа», троцкистской партией ПОУМ. Хладнокровие и твердая рука Григулевича запали в душу наркомвнудел Ежову, и с конца 1937 года его под псевдонимом Фелипе начали готовить к убийству Троцкого. В начале апреля 1938 года Фелипе из Новороссийска отплыл в США, с мая он поселился в Мехико. Но приказа на ликвидацию не последовало. Осенью 1938 года Сталин разоблачил очередной заговор. Конспираторы не оригинальны. Устроители неудавшегося переворота с участием Тухачевского (операция «Клубок») планировали выступить в 1937-м на майские праздники. Заговорщики с Ежовым в первых своих рядах задумали захватить Кремль на ноябрьские в 1938-м. Не получилось. Фелипе ждет в Мексике указаний от нового руководства НКВД и продолжает слежку за Троцким.
В марте 1939 года нарком внутренних дел СССР Лаврентий Берия вызвал Павла Судоплатова, легендарного чекиста, который 23 августа 1938 года ликвидировал в Роттердаме Е. Коновальца. Берия и Судоплатов спустились во двор Лубянки и сели в наркомовский бронированный «паккард». Сначала Судоплатов решил, что они собрались на встречу с агентом на конспиративной квартире. Но автомобиль поехал в Кремль, миновал Спасские ворота и остановился в тупике возле Ивановской площади. Они поднялись на второй этаж длинным безлюдным коридором, устланным красным ковром, вошли в приемную огромных размеров, поэтому три письменных стола в ней показались игрушечными. Начальник секретариата Сталина тихо и бесстрастно поздоровался и завел прибывших в кабинет вождя, бесшумно прикрыв за ними двери. Чекистам Сталин поставил задачу: «Троцкий должен быть устранен в течение года, прежде чем разразится неминуемая война». Судоплатов предложил назначить главой спецгруппы еще одного «аса плаща и кинжала» – Эйтингона. После предварительной работы, летом 1939 года Судоплатов и Эйтингон с фальшивыми документами через Одессу, Афины, Марсель отправились в столицу Франции. Операция под кодовым названием «Утка» вступила в решающую фазу. В Париже они по отдельности занялись инструктажем двух ничего не знавших друг о друге групп убийц. Первая – «Конь» – под началом мексиканского художника Сикейроса. Вторая – «Мать», во главе с Каридад Меркадер, кубинско-испанской анархисткой, которая с 1938 года вместе с сыном Рамоном, ветераном испанских событий, дала согласие сотрудничать с советской разведкой.
С октября 1939 года Эйтингон обосновался в нью-йоркском районе Бруклин как владелец торговой фирмы. Она послужила Рамону Меркадеру крышей, откомандировав его в Мексику с поддельным канадским паспортом на имя Джексона. В конце 1939 года Фелипе вызвали в Москву. Григулевич предложил Берии и Судоплатову план штурма дома Троцкого. Идея была одобрена. Первое покушение на Троцкого совершили боевики группы «Конь» 23 мая 1940 года. Они ворвались в дом, произвели в течение 20 минут около 200 выстрелов и скрылись, уверенные в успехе. Троцкие спаслись, успев лечь на пол в углу между кроватью и стеной.
Берия и Судоплатов держали ответ на ближней даче Сталина, в получасе езды к западу от Москвы. Сталин был краток: «Приступите к выполнению альтернативного плана, несмотря на провал Сикейроса, и пошлите телеграмму Эйтингону с выражением нашего полного доверия». Коба умел сдерживать эмоции и последовательно идти по пути достижения поставленной цели. Он пригласил чекистов отужинать, угостил грузинским вином, разбавленным шипучей водой «Лагидзе», которую ему ежедневно доставляли из Грузии самолетом. Судоплатов вспоминал, что если Сталин и был сердит на них, то хорошо это маскировал.
20 августа 1940 года Рамон Меркадер острым ледорубом привел смертный приговор Кремля в исполнение. Через сутки Лев Троцкий ушел из жизни. Недавно был рассекречен архивный документ – черновик информации в «Правде» о кончине Троцкого с собственноручными правками Сталина. Заголовок «Бесславная смерть Троцкого» вождь изменил: «Смерть международного шпиона». Корректуре подверглась и концовка. Сталин зачеркнул слова «с политической арены капиталистического мира сошла еще одна фигура матерого шпиона и агента, заклятого врага трудящихся» и вписал, что Троцкий «стал жертвой своих же собственных интриг, предательств, измен, злодеяний».
БалансЧе Гевара шел в свой последний бой в Боливии с томиком Троцкого в рюкзаке. Исключенный из резерва нелегальной разведки ветеран, автор первой биографии Че Гевары на русском добился создания в Академии наук СССР Института Латинской Америки. Но директором ему быть запретили. Всполошился секретарь ЦК по идеологии Суслов: «О роли товарища Григулевича в организации покушения на Троцкого знает ограниченный круг лиц. Но предположим, что об этом станет широко известно…»
Наверняка нераскрытые архивы и нерассекреченные документы сулят нам немало открытий в судьбе Льва Троцкого, да и других выдающихся деятелей современности. Удручает явное сходство и противоречие между 1917-м и 1991 годом. В переломный судьбоносный момент гражданин ответственный, мыслящий стремится покончить с говорильней, безвластием. Гражданин Санчо Панса, буржуа, обыватель слышит одну команду «фас». Беги, оторви кусок пожирнее, на всех синекур не станет. Троцкий, большевики могли бы преспокойно дожидаться Учредительного собрания и присоединить-с я к разграблению державы. Кто отхватит портфель министра, кому ректорскую мантию, иному заморское посольство.
Ленин, Троцкий, ЦК прекрасно осознавали, что смертельно рискуют. Но вооруженный силовой поворот считали единственным выходом. Крестьянская, сырьевая Россия, без дорог и современного образования, без собственных мощных монополий, опутанная круговой порукой городничих, чичиковых и Хлестаковых, безнадежно отставала от всемирных темпов модернизации. Выход видели в диктатуре. Большевики-ленинцы жаждали власти. Но они использовали ее для модернизации, а не дерибана страны. Они победили в 1917-м. Их заслуга – 9 мая 1945 года. В 1991-м мещанин взял реванш.
Троцкий победоносно завершил «так называемую» (по Сталину) гражданскую войну, создал предпосылки для образования СССР, сохранил единое могучее государство как предтечу превращения его в сверхдержаву. Не дал родине расколоться, воспрепятствовал ее распаду. На просторах евразийской империи не возникли те уродливые режимы, которые в первой половине XX века принесли неисчислимые бедствия народам: фашисты, нацисты, усташи, хортисты, вишисты… К началу Второй мировой войны СССР превратился в промышленного гиганта, сопоставимого только с США и Германией. Япония не решилась в 1941-м напасть на СССР потому, что опасалась держать ответ за 1905 год. Что и случилось в Маньчжурии в 1945-м. Касаемо идеи перманентной революции, рассуждать можно до бесконечности. Но СССР прирос землями уже в 1939 году, возглавил мир социализма, начиная с 1945 года, изрядно споспешествовал национально-освободительным движениям на планете.
Уже в первую пятилетку большевики-ленинцы поставили задачу построить 518 заводов-гигантов, а для индустриализации аграрного сектора оснастить 1040 машинно-тракторных станций! И как строили! 8 января 1930 года в голой степи под Харьковом начали возводить Харьковский тракторный. С 1 октября 1931 года конвейер пустили в штатном режиме – каждые шесть минут по трактору. Да какому, марки «Форд»! А что после 1991 года создали под предводительством «партий власти» в российской и украинской экономике? Один факт – чуть ли не самая горячая экономическая новость лета 2010 года: кто приватизирует Мариупольский меткомбинат им. Ильича. Ударный объект 1930-х по сей день остается лакомым куском, столпом тяжелой промышленности Украины. Троцкий видел в большевизме цель, достижение которой займет ряд десятилетий: «перестроить жизнь так, чтобы исключить возможность периодических буйных помешательств и заложить основы более высокой культуры». Он обращался к истории: «К исходу тридцатилетней войны немецкая Реформация должна была представляться делом людей, вырвавшихся из сумасшедших домов… До известной степени так это и было: европейское человечество вырвалось из средневекового монастыря. Современная Германия, Англия, Соединенные Штаты, да и все вообще человечество, не были бы, однако, возможны без Реформации с неисчислимыми жертвами, которые она породила. Если вообще жертвы допустимы – хотя у кого спрашивать разрешения? – то это именно те, которые движут человечество вперед.
То же надо сказать и о французской революции. Узкий реакционер и педант Тэн воображал, что делает бог весть какое глубокое открытие, устанавливая, что через несколько лет после обезглавления Людовика XVI французский народ был беднее и несчастнее, чем при старом режиме. В том-то и дело, что такие события, как Великая французская революция, нельзя рассматривать в масштабе «нескольких лет». Без великой революции была бы невозможна вся новая Франция и сам Тэн оставался бы клерком у одного из откупщиков старого режима, вместо того чтобы чернить революцию, открывшую перед ним новую карьеру.
Еще большей исторической дистанции требует Октябрьская революция…»
Оглавление
Он потряс мир Детство. Южноукраинское село Яновка. 1879-1887 Но Одесса лучше. 1887-1896 Николаев. 1896–1898. «Товарищи по саду». Первая любовь. Первый арест Узник совести. 1898-1902 Путь к власти. «Вихри враждебные веют над нами…» 1902-1917 Он сохранил империю: Украина в огне. 1917-1920 Опала вождя. 1921-1932 Охота на врага народа. Операция «Утка». 1932-1940 Баланс
