Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика


Игорь Викторович Зимин
Зимний дворец. Люди и стены. История императорской резиденции. 1762-1917


Введение

Дома, как и люди, в них живущие, имеют свою судьбу и биографию. Эти судьбы и биографии могут быть, как и у людей, различной степени яркости. Однако императорские резиденции по определению «обречены» на всеобщую известность. «Каменный Зимний дворец», построенный после череды деревянных Зимних дворцов, 155 лет «проживший» в качестве главной императорской резиденции, является примером такой яркой судьбы.

Сегодня, говоря о Государственном Эрмитаже, мы воспринимаем его как единое целое, не задумываясь над тем, что это понятие включает архитектурный комплекс, складывавшийся на протяжении почти ста лет и состоящий из нескольких зданий: Зимнего дворца (1754–1762 гг.), Малого Эрмитажа (1764–1775 гг.), Старого Эрмитажа (1771–1787 гг.), Эрмитажного театра (1783–1787 гг.) и Нового Эрмитажа (1839–1851 гг.). У каждого из этих зданий была своя «судьба», достойная отдельных исследований. Однако автор сосредоточился на истории «каменного Зимнего дворца», по сей день являющемся сердцем всего архитектурного комплекса.

Еще до 1917 г. Зимний дворец приобрел двоякую известность. Он воспринимался и как главная парадная резиденция российских монархов, и как хранилище бесценных национальных сокровищ. Общеизвестно, что начало «жизни» и парадной резиденции, и Эрмитажу положила его первая хозяйка – Екатерина II, начавшая собирать коллекцию художественных ценностей. Эта коллекция поначалу хранилась на антресолях императорской половины юго-восточного ризалита Зимнего дворца, а потом, разрастаясь, стала поводом для строительства новых зданий. Залы Зимнего дворца по праву можно назвать первой в России выставочной площадкой художественных ценностей.

Функции Зимнего дворца были чрезвычайно многообразны. Резиденция обеспечивала не только представительскую, жилую и культурную функции, но и административно-хозяйственную, чему в книге будет уделено значительное внимание.

Люди, жившие в Зимнем дворце, в силу своего положения и личностных особенностей оставили след в судьбе императорской резиденции. По сей день незримые тени российских императоров и императриц, работавших, любивших, растивших детей, смеявшихся и плакавших, бросают отсвет своих судеб на стены Зимнего дворца. Хозяева дворца, для которых он был домом, переделывали его под собственные нужды, отпуская колоссальные средства на ремонты и бесконечные перестройки. Они, безусловно, любили свой дом, и отблеск этой любви дошел до нас некоей зыбкой аурой. И поэтому, проходя по обезличенным сегодня залам жилых половин, так хочется если не увидеть, то хотя бы представить, как протекала жизнь владельцев дворца не только в парадных залах, «под прицелом» сотен глаз, но и в жилых комнатах, в которых они подчас оказывались наедине с очень непростыми жизненными ситуациями.

Зимний дворец за полтора века до 1917 г. «видел» всякое – и искреннее человеческое счастье, и глубокое горе. В Зимнем дворце умирали монархи, строились и рушились карьеры многих государственных деятелей. В октябре 1917 г. его штурмовали колонны красногвардейцев, матросов и солдат. Дворец «видел», как менялись его интерьеры в угоду новым властям, пережил блокаду Ленинграда. С ним связан целый сонм городских легенд. И в конечном итоге Зимний дворец стал не только неким парадным символом имперского Санкт-Петербурга, который «знают все», но и частью эфемерной, но от этого не менее реальной души города. И поэтому-то нас тянет сюда снова и снова.

Рассказывая о стенах Зимнего дворца, автор старался группировать имеющийся материал «по ризалитам» и «по фасадам» резиденции, охватывая все три этажа. Это не всегда получалось, поскольку многочисленные ремонты и переезды из «квартиры в квартиру» накладывались друг на друга и по времени, и в пространстве. Но по возможности в изложении материала автор придерживался «географического» принципа изложения собранного материала.

Зимний дворец – это настоящая планета, ее изучением можно заниматься бесконечно. И несмотря на то что о Зимнем дворце написаны сотни книг, в истории этого здания остаются страницы, которые будут интересны новым поколениям читателей, хорошо представляющих, что Зимний дворец – это тоже «наше всё».


Стены Зимнего дворца

Архитектор Ф.Б. Растрелли


Начало…

Любой дом, будь то хижина или императорская резиденция, начинается со стен. Потом судьбы стен и людей переплетаются в причудливую вязь, из которой в результате сплетается то, что принято называть ДОМОМ. Поэтому мы и начнем со стен…

Зимний дворец, возведенный Ф.Б. Растрелли по воле императрицы Елизаветы Петровны, представляет собой огромный прямоугольник с причудливыми линиями фасадов длиной – 152 м, шириной – 117 м. Высота Зимнего дворца в 28 м на долгие годы стала некой константой, определяя высоту архитектурного ландшафта столицы.

Традиция разделять резиденции на «зимние» и «летние» восходит к временам Московского царства, когда из стен Теремного дворца Московского Кремля московские цари по весне переезжали в привольное Измайловское или Коломенское. Это деление на зимний и летний дома сохраняется на подсознательном уровне и поныне, когда после долгой зимы мы с радостью перебираемся на свои скромные сотки под громким названием «дача».

Когда Петр I обжился на берегах Невы, то у него, как и в Москве, наряду с летним дворцом появился и свой зимний дворец. В последующие четверть века Зимние дворцы меняли свою «географию», но неизменным оставалось их расположение на Адмиралтейской стороне. Из окон меняющихся зимних дворцов всегда можно было увидеть стальную гладь Невы и строгие очертания Петропавловки. Все оставалось, как при Петре Великом…

Дочь Петра I императрица Елизавета Петровна задумала строительство большого каменного Зимнего дворца в начале 1750-х гг. В январе 1752 г. Ф.Б. Растрелли представил ей первые наметки будущей резиденции. После ряда уточнений 16 июня 1754 г. «дщерь Петрова» утвердила план будущего дворца, на котором архитектор обозначил основную планировочную схему. У Растрелли к этому времени уже имелся внушительный опыт работы над парадными императорскими резиденциями, это были Большой Петергофский дворец и Большой дворец в Царском Селе.

Резиденция планировалась как огромный и роскошный дворец с обширным внутренним двором. Императрица Елизавета Петровна всегда тяготела к роскоши, и ее главная резиденция должна была стать зримым символом могущества и богатства молодой империи.

Работы велись бешеными темпами, поскольку стареющая императрица страстно желала вселиться в свою будущую главную парадную резиденцию – каменный Зимний дворец. О темпах строительства свидетельствуют следующие цифры. В 1754 г. на нулевом цикле трудилась тысяча каменщиков. Летом 1755 и 1756 гг. над возведением стен работали 1900 каменщиков. В сезон 1757 г. – 2323 чел., в 1758 г. – 2250 чел. Это были преимущественно каменщики-профессионалы, собранные из Ярославской и Костромской губерний.

Л. Токе. Портрет императрицы Елизаветы Петровны. 1758 г.


Вместе с тем из указа 2 апреля 1758 г. от Правительствующего Сената видно, что при строении «каменного Зимнего дома» находились на работах и арестанты[1]. Арестантов для строительства Зимнего дворца привлекали не случайно. Темп работ был так высок, а условия жизни и работы так тяжелы, что только за 1762 г. со стройки «самовольно бежало» более 100 человек «вольных» рабочих. При этом многие из них оставили казне даже заработанные деньги[2]. К 1759 г. этап возведения каменной кладки стен в целом завершили, дворец подвели под крышу, и начались фасадные отделочные работы[3].

Естественно, при столь масштабном строительстве бывали и упущения, и злоупотребления. Поэтому в мае 1759 г. генерал В.В. Фермор приказал Конторе строения «наикрепчайше и неусыпно смотреть над офицерами, мастерами, подмастерьями и путиловскими каменщиками»[4].

Императрица торопила Растрелли. Она страстно хотела пожить в своем «новом Каменном доме». Конечно, никто не знает, сколько ему отпущено прожить на свете, но императрица Елизавета Петровна все чаще прихварывала и, видимо, чувствовала, что «блестящий век» «дщери Петровой» подходит к концу. В 1760 г. она категорически потребовала от Растрелли завершить все отделочные работы в течение 1761 г. Для того чтобы ускорить завершение отделочных работ, рабочих поощряли к работе даже в «шабашные дни» (т. е. выходные. – И. З.), за что им давали двойную плату[5]. Но объем работ в огромном дворце был таков, что поставленные императрицей сроки были совершенно нереальными. Наверное, это понимала и Елизавета Петровна.

Портрет В.В. Фермора


Тем не менее Растрелли «бросил» все имеющиеся ресурсы на отделку личных покоев Елизаветы Петровны (две опочивальни и кабинет), покоев цесаревича Павла Петровича, а также некоторых примыкавших к ее покоям помещений: Церкви, Оперного дома и Светлой галереи. Однако Елизавета Петровна так и не пожила в своем новом дворце. Она скончалась в декабре 1761 г.

Первым, но очень недолгим хозяином Зимнего дворца стал племянник Елизаветы Петровны – император Петр III Федорович. Он не менее категорично приказал Растрелли завершить отделочные работы в Зимнем дворце к Пасхе 1762 г. Распоряжение, как водится, выполнили, и хотя дворец стоял сырой, а многие из его помещений не имели отделки, строительство резиденции официально сочли завершенным. В Пасху 1762 г. Зимний дворец торжественно освятили и сдали в эксплуатацию.

Перед переездом в Зимний дворец произошла история, часто упоминаемая всеми бытописателями императорской резиденции. Дело в том, что Петр III категорически распорядился убрать все хозяйственные постройки и строительный мусор со стороны «луга», т. е. будущей Дворцовой площади. А когда императору тактично дали понять, что столь значительный объем работ в столь сжатые сроки выполнить невозможно, то император в отве т предложил весьма нестандартный ход. Он велел хозяйственникам объявить петербуржцам, что все находящееся на «лугу» можно забирать совершенно бесплатно. Народ буквально бросился «на луг», расчистив его от мусора в рекордные сроки. Надо отдать должное Петру III, не только тонко почувствовавшему «потаенные струны народной души», но и грамотно их использовавшего».

Неизвестный художник. Портрет императора Петра III. 1762 год


Петр III, проживавший в елизаветинском деревянном «Зимнем доме» с ноября 1755 г., переехал в Зимний дворец в апреле 1762 г. Он занял помещения на втором этаже юго-восточного ризалита дворца, где «для скорости» вместо паркета положили простые сосновые полы. Его «ординарная опочивальня» располагалась на углу дворца и выходила окнами второго этажа на Миллионную улицу. Для того чтобы императору было легче ориентироваться в громаде Зимнего дворца, архитектор Ф.Б. Растрелли поднес ему большой план резиденции.

Бытописателю старого Петербурга П.Н. Столпянскому приезд Петра III в Зимний дворец виделся следующим образом: «Тихо, медленно, длинным цугом запряженные, подъезжают одна за другой золоченые кареты… Соскакивают с запяток гайдуки, откидывают ступеньки, открывают дверцы, и из высоких, с зеркальными стеклами, с картинами Ватто кузовов карет, покоящихся вместо рессор на широких ремнях, выходили в париках, в раззолоченных кафтанах, башмаках с пряжками кавалеры, с легкой грацией выскакивали дамы, девицы, в широких юбках, в фижмах, в робронах, с кокетливо помещенной на розовой щеке мушкой и с громадною a la кораблик причёской…»[6].

Беспокойный император немедленно затеял переделки. В парадной опочивальне поменяли альков – почему-то Петра III очень волновал этот альков. В череду покоев Петра III наряду с обязательным Кабинетом вошла не менее обязательная Библиотека. Планировалось создание Янтарного зала по образцу и подобию Царскосельского. Все это время неустанно топились на первом этаже огромные печи, просушивая сырые стены дворца.

Г.Х. Гроот. Портрет великого князя Петра Федоровича и великой княгини Екатерины Алексеевны


Петр III прожил во дворце всего несколько месяцев, с апреля по июнь 1762 г., после чего 12 июня 1762 г. навсегда покинул его, переехав в любимый Ораниенбаум. Во время его короткого пребывания в Зимнем дворце произошел многократно описанный биографами Екатерины II эпизод. За три дня до отъезда, на парадной трапезе в честь окончания войны со столь почитаемым Петром III Фридрихом II, недальновидный император публично назвал свою жену дурой, тем самым фактически форсировав подготовку переворота, предрешившего его судьбу. В августе 1762 г. Екатерина II упомянула об этом случае в письме к Станиславу Понятовскому: «В день празднования мира, нанеся мне публично оскорбления за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц Георг, заставил отменить этот приказ».

В Ораниенбауме в конце июня 1762 г. Петр III подписал отречение. А через несколько дней императора убили в Ропшинском дворце. Так смертью Петра III начался «блестящий век» Екатерины II, которая и стала первой настоящей хозяйкой Зимнего дворца.


Юго-восточный ризалит Зимнего дворца

Исторически сложилось так, что жилые покои российских императоров и императриц локализовались по углам Зимнего дворца. Эти выступающие за линию главного фасада выступы принято называть ризалитами (итал. Risalita – «выступ»). Юго-восточный ризалит Зимнего дворца, выходивший на Миллионную улицу и Дворцовую площадь, стал первой из «зон проживания» хозяев Зимнего дворца.


Формирование половины Екатерины II

Еще во второй половине 1750-х гг. Ф.Б. Растрелли заложил в схему Зимнего дворца стандартный планировочный вариант, использованный им во дворцах Царского Села и Петергофа. Подвал дворца использовался как жилье для слуг или складские помещения. На первом этаже дворца размещались служебные и хозяйственные помещения. Второй этаж (бельэтаж) дворца предназначался для размещения торжественных, парадных залов и личных апартаментов первых лиц. На третьем этаже дворца селили фрейлин, врачей и ближних слуг. Эта планировочная схема предполагала преимущественно горизонтальные связи между различными зонами обитания дворца. Материальным воплощением этих горизонтальных связей стали бесконечные коридоры Зимнего дворца.

Сердцем дворца становились покои первого лица. Сначала эти покои Растрелли планировал под Елизавету Петровну. Комнаты стареющей императрицы архитектор расположил в солнечной юговосточной части дворца. Окна личных покоев императрицы выходили на Миллионную улицу. Неспесивая дщерь Петрова любила посидеть у окна, глядя на уличную суету. Видимо, с учетом именно такой формы женского досуга и солнечного света, столь редкого в наших широтах, Растрелли и планировал расположение личных комнат императрицы.

Петр III, а за ним и Екатерина II оставили в силе планировочную схему Растрелли, сохранив за юго-восточным ризалитом Зимнего дворца роль его жилого центра. При этом Петр III сохранил за собой комнаты, в которых планировала жить Елизавета Петровна. Для своей постылой жены взбалмошный император определил покои на западной стороне Зимнего дворца, окна которых выходили на промышленную зону Адмиралтейства, которая со времен Петра I функционировала как корабельная верфь.

Э. Вигилиус. Портрет Екатерины II в мундире л. – гв. Преображенского полка. После 1762 г.


Екатерина II после переворота 28 июня 1762 г. прожила в Зимнем дворце буквально несколько дней. Остальное время она продолжала жить в деревянном Елизаветинском дворце на Мойке.

Поскольку Екатерине II срочно требовалось укрепить свое шаткое положение легитимной коронацией, то она выехала в Москву в августе 1762 г. для того, чтобы короноваться в Успенском соборе Московского Кремля. Коронация состоялась 22 сентября 1762 г.

Нельзя не отметить высокий темп жизни этой женщины, столь нетипичный для того неторопливого времени. Тогда, в первой половине 1762 г., она не только организовала заговор против мужа, но и сумела втайне от него в апреле 1762 г. родить ребенка, отцом которого был ее любовник Г.Г. Орлов. В конце июня 1762 г. последовал переворот, в начале июля – «загадочная» смерть Петра III и коронация в сентябре 1762 г. И на все это у нее хватило ума, сил, нервов и энергии.

После того как Екатерина II уехала в Москву, строительные работы в Зимнем дворце не прекратились, но вели их уже другие люди. Эти перемены связаны с рядом обстоятельств. Во-первых, новое царствование – это всегда новые люди. Екатерина II удалила многих сановников елизаветинского времени, в том числе и архитектора Ф.Б. Растрелли. 20 августа 1762 г. Растрелли отправили в отпуск как человека Елизаветы Петровны. Во-вторых, Екатерина II считала причудливое барокко отжившим стилем. На уровне подсознания она желала, чтобы ее царствование ознаменовалось зримыми стилевыми изменениями, получившими название классицизма. Поэтому отпуск Растрелли плавно перетек в его отставку.

Неизвестный художник. Присяга лейб-гвардии Измайловского полка 28 июня 1762 г. Первая четверть XIX в.


На смену Растрелли пришли архитекторы, до этого игравшие вторые роли. Это были те, кто работал в угодной Екатерине II новой манере – Ж.-Б. Валлен-Деламот[7], А. Ринальди[8] и Ю. Фельтен[9]. То есть те архитекторы, которых принято относить к периоду так называемого раннего классицизма. Отметим, что все они весьма бережно отнеслись к завершенным участкам работы своего предшественника в Зимнем дворце. Они совершенно не затронули уже законченный барочный фасад Зимнего дворца. Впрочем, возможно, тут сыграли свою роль и сугубо меркантильные соображения. На глобальные изменения только что отстроенного Зимнего дворца просто не было денег.

И. Майер. Зимний дворец со стороны Васильевского острова. 1796 г.


М. Михаев. Вид Зимнего дворца с востока. 1750-е гг.


Тем не менее эта традиция сохранилась и позже. Поэтому Зимний дворец по сей день является причудливым смешением стилей: фасад, Большая церковь, Парадная лестница до сих пор сохраняют барочный декор Растрелли, все же остальные помещения неоднократно подвергались переделкам. Во второй половине XVIII в. эти коррекции и переделки были выдержаны в духе классицизма. После пожара 1837 г. многие внутренние помещения отделывались в стиле историзма.

Зимний дворец. Павильон Фонарик. Литография Байо по рисунку О. Монферрана. 1834 г.


К работе в Зимнем дворце новая творческая группа приступила уже осенью 1762 г. Так, Ю. Фельтен, выполняя личное поручение императрицы, отделывал ее покои в классицистическом стиле. Больше всего известна по описаниям его Бриллиантовая комната, или Алмазный покой. Подчеркнем, что каких бы то ни было изображений личных покоев Екатерины II до нас не дошло. Совсем. Но сохранились многочисленные их описания.

Как упоминалось, еще в конце 1761 г. Петр III распорядился «для государыни… отделать помещения с Адмиралтейской стороны и через все три этажа сделать лестницу»[10]. Поэтому на втором этаже западного корпуса Зимнего дворца еще при Петре III Ж.-Б. Валлен-Деламот начал отделывать личные покои Екатерины II. В их числе были Спальня, Уборная, Будуар, Кабинет. Там же работал и Ю. Фельтен, трудами которого появилась Портретная и «Светлый кабинетец» в деревянном эркере, устроенном над подъездом, который позже назовут Салтыковским.

Видимо, идея выносного трехсветного эркера пришлась по вкусу императрице. Она сумела даже в суете подготовки переворота отметить и оценить этот «архитектурный элемент». Поэтому после прекращения работ в западной части дворца идея «кабинетца» материализовалась в юго-западном ризалите, где над подъездом, позже названным Комендантским, появился знаменитый Фонарик – небольшая дворцовая зала, расположенная над подъездом.

Сохранилась акварель неизвестного художника «Екатерина II на балконе Зимнего дворца в день переворота», датированная концом XVIII в. На этой акварели просматриваются строительные леса у юго-западного ризалита дворца. Фонарика еще нет, но есть балкон, закрытый сверху четырехскатным навесом. Место было уютным, и Фонарик, учитывая петербургский климат, закрыли капитальными стенами. Этот уютный Фонарик сохранялся над Комендантским подъездом вплоть до 1920-х гг.

К началу 1763 г. Екатерина II, вернувшись в Петербург, наконец окончательно определилась со своим местом жительства в огромном Зимнем дворце. В марте 1763 г. она приказала перенести свои покои в юго-западный ризалит, туда, где раньше были покои императрицы Елизаветы Петровны и Петра III.

Вне всякого сомнения, в этом решении имелся отчетливый политический контекст. Екатерина II, как прагматичный и умный политик, встраивала себя не только в систему власти, но и в сложившуюся схему дворцовых покоев. Тогда в 1863 г. она учитывала любую мелочь, которая могла укрепить ее положение, в том числе и такую, как преемственность императорских покоев: от Елизаветы Петровны к Петру III и к ней – императрице Екатерине II. Ее решение перенести свои покои в статусный юго-восточный угол Зимнего дворца, вероятно, диктовалось стремлением укрепить свое зыбкое положение, в том числе и таким «географическим методом». Покои, в которых предполагали жить Елизавета Петровна и Петр III, могли стать только ее покоями. Соответственно, все работы, которые с осени 1762 г. вели Ж.-Б. Валлен-Деламот и Ю. Фельтен в западном крыле дворца, немедленно свернули. Так что в комнатах, расположенных вдоль западного фасада Зимнего дворца, Екатерина II не прожила ни одного дня.

Новые работы велись с размахом. Это был уже не мелкий косметический ремонт, затеянный Петром III. В юго-восточном ризалите началась масштабная перепланировка внутренних помещений, когда разбирались только что возведенные стены. При проведении работ архитекторы учли и нюансы личной жизни 33-летней императрицы. Прямо под личными покоями Екатерины II, на антресолях первого этажа, разместили комнаты ее гражданского мужа на тот момент – Григория Орлова. Там же на антресолях, прямо под церковным алтарем, устроили баню (мыльню, или мыленку) с обширными и роскошными помещениями.

Г.Г. Орлов


Г.А. Потемкин


Об этой мыленке императрица неоднократно упоминала в своей интимной переписке со своими меняющимися фаворитами. Фавориты менялись, а мыленка, как уединенное место для встреч, оставалась. Например, в феврале 1774 г. Екатерина II писала Г.А. Потемкину: «Голубчик, буде мясо кушать изволишь, то знай, что теперь все готово в бане. А к себе кушанье оттудова отнюдь не таскай, а то весь свет сведает, что в бане кушанье готовят». В марте 1774 г. императрица сообщает Потемкину о своем разговоре с Алексеем Орловым, хорошо знавшим, для чего предназначена мыленка: «… Мой ответ был: „Я солгать не умею“. Он паки вопрошал: „Да или нет?“ Я сказала: „Да“. Чего выслушав, расхохотался и молвил: „А видитеся в мыленке?“ Я спросила: „Почему он сие думает?“ „Потому, дескать, что дни с четыре в окошке огонь виден был попозже обыкновенного“. Потом прибавил: „Видно было и вчерась, что условленность отнюдь не казать в людях согласия меж вами, и сие весьма хорошо“».

Строительные и отделочные работы шли в лихорадочном темпе с января по сентябрь 1763 г. В результате на месте покоев Петра III усилиями архитекторов и при безусловном личном участии императрицы сформировался комплекс личных покоев Екатерины II, куда вошли следующие помещения: Аудиенц-камера площадью в 227 м2, которая заменяла Тронную залу; Столовая с двумя окнами; Светлый кабинетец; Уборная; две Повседневные спальни; Будуар; Кабинет и Библиотека[11].

И.О. Миодушевский. Вручение письма Екатерине II


Все указанные помещения были выдержаны в стилистике раннего классицизма, но при этом соединяли в себе трудно сопоставимые для этого стиля компоненты – торжественную парадность и несомненный уют. Парадность обеспечили архитекторы раннего классицизма, а уют, вне всяких сомнений, привнесла сама императрица. Впрочем, обо всем этом мы знаем только из описаний покоев, оставленных современниками.

Онепосредственном вмешательстве Екатерины II в принятие архитектурных решений известно достоверно. Самый известный факт – это приказание императрицы о переделке одной из своих повседневных спален под Бриллиантовую комнату, или Алмазный покой, о которой будет рассказано далее.

Современники, бывавшие в Зимнем дворце, оставили многочисленные описания личных комнат императрицы. Один из таких путешественников-французов писал: «…апартаменты государыни весьма простые: перед залой для аудиенций маленький застекленный кабинет, где хранятся под печатями корона и бриллианты ее; зал для аудиенций очень прост: подле двери – трон красного бархата; затем идет гостиная, отделанная деревом и позолотой с двумя каминами, до смешного маленькими. Эта комната, служащая для приемов, сообщается с апартаментами великого князя, где нет ничего примечательного, так же как и в комнатах его детей»[12].

Отметим, что для отделки помещений Зимнего дворца с Урала в Петербург тогда начал поступать мрамор различных сортов. Из этого мрамора вытесывали колоны, камины, доски для столов и проч. Готовые изделия и полуфабрикаты доставлялись в Петербург водою на баржах. Первый такой транспорт отправили в столицу весной 1766 г.[13]

Императрица Екатерина II переселилась в Зимний дворец осенью 1763 г. Если обратиться к Камер-фурьерским журналам за 1763 г., то хронология событий выстраивается следующая:

13 августа 1763 г. «Ея Императорское Величество изволила иметь выход для прогулки по улицам и быть соизволила в каменном Зимнем Дворце…».

12 октября 1763 г. императрица распорядилась «куртагу не быть, а быть оному в будущую среду, т. е. сего октября 15 числа в Зимнем каменном Ея Императорского Величества дворце».

15 октября 1763 г. Екатерина II переехала в Зимний дворец, где и устроила новоселье, «представляя» окружению свой новый дом.

19 октября 1763 г. императрица устроила первый «публичный маскарад в Зимнем Дворце для всего дворянства», представляя дворец всему столичному дворянству[14].

При этом строительные работы не останавливались в других частях дворца, где продолжали отделывать парадные залы. Только в 1764 г. крупные отделочные работы в Зимнем дворце были завершены.

Естественно, с завершением работ 1762–1764 гг. Зимний дворец не застыл в неизменной форме и планировке. Строительные работы продолжались практически непрерывно в большем или меньшем масштабе. Об этом свидетельствует собственноручная записка Екатерины II, относящаяся к 1766 г., в которой она суммирует «расходы на строения»[15]. (См. таблицу 1.)

Таблица 1

Глобальные перепланировки в Зимнем дворце начались в конце 1770-х гг. и были связаны с ростом императорской семьи. Все это время строительными работами во дворце руководил президент Императорской Академии искусств и секретарь императрицы И.И. Бецкой. По его инициативе Екатерина II подписала указ от 9 октября 1769 г., по которому «Канцелярия о строении Ея Императорского Величества домов и садов» упразднялась и на ее основе создавалась «Контора о строении Ея Императорского Величества домов и садов» под дирекцией того же И.И. Бецкого. Тогда же, в 1769 г., императрица определила квоту на содержание и строительство по Зимнему дворцу в 60 000 руб. в год.

А. Рослин. Портрет И.И. Бецкого. 1777 г.


Бриллиантовая комната Екатерины II

Хранение «главных сокровищ» в личных покоях или поблизости от них являлось устойчивой европейской традицией. Следуя этой традиции, бедная немецкая принцесса, а потом российская императрица Екатерина II распорядилась устроить «главное хранилище» для коронных бриллиантов на своей половине.

Реализация проекта началась осенью 1762 г., когда по указу императрицы в Зимний дворец из пригородных и городских резиденций начали свозить драгоценное имущество, преимущественно серебро. Все эти серебряные изделия, находившиеся в Петербурге со времен Петра I и принадлежавшие короне, апробировали, маркировали (на них выбили соответствующие номера), взвешивали и вносили в реестры[16].

Ювелирная инвентаризация завершилась к 1764 г., когда в парадной опочивальне императрицы Ю.М. Фельтен оформил парадное хранилище императорских регалий. Комната получила название Бриллиантовой, или Алмазной. Еще раз отметим, что эта комната входила в комплекс парадных покоев императрицы, находившихся на втором этаже юго-восточного ризалита Зимнего дворца, окна которого выходили на Дворцовую площадь и Миллионную улицу.

После завершения отделочных работ в этой комнате хранились императорские регалии: корона, скипетр, держава и множество других драгоценностей. Регалии находились в центре комнаты на столе под хрустальным колпаком. По мере того как ювелирная коллекция императрицы разрасталась, понадобились новые застекленные витрины. Их изготовил известный мебельщик Д. Рентген.

Эти витрины обновили в конце 1784 – начале 1785 гг. 2 октября 1784 г. Ю.М. Фельтен доложил «Конторе строения», что императрица приказала «сделать новые бриллиантовые ящики с резным пристойным украшением и вызолочением». Под ящиками имелись в виду, конечно, пристенные витрины, которые следовало поставить в Бриллиантовую комнату вместо старых. Работу выполняли разные мастера: некий Шульц делал столярную работу, Дункер – резную, Вейбер – слесарную, Смирнов – золотарную. В июле 1785 г. ящики были готовы и прикреплены к стене в Бриллиантовой комнате. Судя по затраченным на ящики материалам, они были достаточно большие. Так, стекла в крышках имели в длину 1 аршин 6 вершков, а в ширину – около аршина (аршин – 71,12 см; вершок – 4,44 см)[17].

Формирование комплекса коронационных императорских регалий завершилось именно при Екатерине II. Так, Большая императорская корона, изготовленная ювелирами Иеремией Позье (Jeremie Pauzier) и Георгом Фридрихом Экартом, прослужила с 1762 по 1896 г. Ей короновались все российские монархи, правившие после Екатерины II. Большая императорская корона по сей день является главным экспонатом Алмазного фонда Московского Кремля.

Императорские регалии


Самоцветы, которыми украшена Большая императорская корона, поражают своим великолепием и роскошью[18]. В общей сложности на короне укреплены 75 жемчужин и 4936 бриллиантов. Вершину короны украшает великолепная тёмно-красная шпинель в 398,72 карата. Громадная шпинель и 75 жемчужин весили около 800 г, а вместе с металлом корона весила 2 кг[19]. При этом изначально на корону отпустили 1 фунт золота и 20 фунтов серебра. Длина нижней окружности короны ныне составляет 64 см, высота с крестом – 27,5 см. Попутно отметим, что нижний ободок короны подгонялся по голове каждого монарха накануне его коронации. Поэтому эти 64 см сделаны под Николая II (корона ему оказалась великовата).

Видимо, Екатерина II, давая ювелирам карт-бланш на использование любых камней и материалов при изготовлении короны, высказала и некоторые прагматические пожелания. Об этом свидетельствует фраза в записках И. Позье о том, что он старался сделать корону как можно легче: «Несмотря на все предосторожности, принятые мною, чтобы сделать корону легкою и употребить только самые необходимые материалы, чтобы удержать камни, в ней оказалось пять фунтов весу»[20].

Тем не менее мастеру удалось угодить заказчице, которая получила великолепную вещь и в очень сжатые сроки. Придворный ювелир И. Позье лично «примерил корону Ее Величеству», и Екатерина II была «очень ею довольна», сказав, что в «течение четырех или пяти часов во время церемонии как-нибудь продержит эту тяжесть»[21]. Екатерину II в это «горячее» время интересовали только прагматические соображения.

Кроме Большой императорской короны ювелир Георг Фридрих Экарт к коронации 1762 г. сделал и Императорскую державу. На изготовление державы ювелир потратил много сил и нервов. Первоначально предполагалось использовать державу, в которой венчалась на царство Екатерина I в 1724 г. Эта держава была из древнего «большого наряда» московских царей. Но к ужасу организаторов коронации выяснилось, что вскоре после коронации Елизаветы Петровны в 1742 г. из державы по повелению императрицы выломали драгоценные камни, а затем «в дело» употребили и золото[22]. В результате древнюю коронационную державу уничтожили. Это обнаружилось только 7 сентября 1762 г., а коронация была намечена на 22 сентября. На изготовление новой державы у ювелира оставалось только две недели. И тем не менее Экарт не только уложился в срок, но и изготовил безупречную по композиционному воплощению вещь, которая прослужила на восьми коронациях (1762, 1797, 1801, 1826, 1829 – коронация Николая I в Варшаве, 1856, 1883, 1896 гг.).

Следует добавить, что в облик державы образца 1762 г. при последующих коронациях внесли изменения. Самые принципиальные – при коронации Павла I в 1797 г. Тогда появился громадный сапфир под крестом и треугольный алмаз на пояске, приобретенный у Ивана Амбеликова и долгое время бывший в России вторым по величине после знаменитого бриллианта «Орлов».

Кроме Большой императорской короны и державы на коронации 1762 г. использовали «Большой букет», изготовленный для Елизаветы Петровны в 1757–1760 гг. Он служил украшением корсажа парадного коронационного платья Екатерины II. Впервые этот «букет» украсил парадный туалет императрицы Елизаветы Петровны. Букет был составлен из бриллиантов и изумрудов. Подложенная под бриллианты разноцветная фольга (распространенный в прошлые времена приём ювелиров) создавала эффект многокрасочного «живого» букета. Только сиренево-розовый 15-каратный алмаз имел природную окраску.

Несколько позже для Екатерины II изготовили новый Императорский скипетр, украшенный алмазом «Орлов» весом в 189,62 карата. Этот алмаз императрице поднес Г.Г. Орлов 24 ноября 1773 г. Через некоторое время этот драгоценный камень вставили в уже готовый «под алмаз» новый скипетр. С этого времени (1773 г.) три основные коронационные регалии (корона, скипетр и держава с 1797 г.) более уже не менялись[23]. При Павле I новый скипетр впервые использовали во время коронации и тем самым официально включили его в число императорских регалий.

А.П. Антропов. Портрет Екатерины II


Хотя «Бриллиантовая комната» Екатерины II являлась, безусловно, режимным помещением с соответствующей охраной и штатом служителей, но ее никак нельзя назвать неким закрытым сейфом для хранения драгоценностей колоссальной стоимости. «Бриллиантовая комната» представляла собой вполне утилитарное жилое помещение с богатым и уютным интерьером. Она активно использовалась императрицей для досуга в узком кругу приближенных для приятного вечернего времяпровождения. Иногда в холодные дни в «Бриллиантовой комнате» Зимнего дворца совершалась и церковная служба.

В книге И.Г. Георги «Описание императорского столичного города Санкт-Петербурга» Бриллиантовая комната описывается следующим образом: «Государственные регалии стоят. под большим хрустальным колпаком, через который все ясно разсмотреть можно. По стенам сея комнаты разставлено несколько шкапов со стеклами, где лежит множество украшений алмазных и иных драгоценных каменьев, в других же великое множество орденских знаков, портретов Ея Императорского Величества, табакерок, часов и цепочек, готовален, перстней, бантов, золотых шпажных эфесов и других драгоценных вещей, из сего выбирает Монархиня что Ей угодно на раздариваемые Ею подарки».

Действительно, драгоценности хранились в стеклянных шкафах, ключи от которых находились у камер-юнгферы императрицы Анны Константиновны Скороходовой[24]. Эти драгоценности изготавливали не только в придворной «Алмазной мастерской», но и покупали у ювелиров, оплачивая их из комнатной суммы императрицы[25]. Поэтому если в документах указывалось, что какой-либо предмет был приобретен для «Комнаты» или «взят в Комнату», то это означало его присутствие на одной из полок в стеклянных шкафах Бриллиантовой комнаты императрицы.

Драгоценностей в Бриллиантовой комнате было так много, что при всем тщательном их учете вещи подчас исчезали. Исчезали не в смысле их воровства, а в самом обычном и часто встречающемся варианте, когда привычная вещь вдруг просто выпадала из жизненного пространства, чтобы также неожиданно найтись. Такая история произошла с уникальной панагией работы Луи-Давида Дюваля, который украсил эту наградную вещь «казенным изумрудом». О том, что панагия мистическим образом «выпала» из собрания вещей Бриллиантовой комнаты, свидетельствует записка Екатерины II, адресованная Г.А. Потемкину: «Два года искала я панагию, а она лежала в ящике таком, в который два года никто не заглянул. При сем ее посылаю для вручения Преосвященному Платону»[26].

Примечательно, что именно Бриллиантовая (Алмазная) комната в личных покоях императрицы играла роль некоего выставочного зала, в котором ювелиры выставляли свои изделия. К вещам прикреплялись ярлычки с именем поставщика и ценой. Императрица и приближенные приходили и отбирали то, что им нравилось.

Надо сказать, что к этому времени уже существовала прочная традиция задерживать оплату ювелирам за взятые вещи. В архивных документах в XVIII в. нередко встречаются прошения ювелиров, а порой уже и их вдов, о выплате денег за вещи, давно взятые ко Двору.

Ювелирные ресурсы Бриллиантовой комнаты не раз использовались Екатериной II для комплектации наградных наборов для своих сановников и полководцев. Екатерина II была не только умной женщиной, но и творческой натурой, поэтому, лично подбирая наградной комплект, она привязывала его к месту и событию. Например, таким комплектом она удостоила героя Первой русско-турецкой войны графа Петра Александровича Румянцева после подписания Кучук-Кайнарджийского мира. В письме к барону М. Гримму Екатерина II перечислила составляющие набора: «…я должна рассказать вам, как я устроила фельдмаршала Румянцева в день мира: 1. Он получил диплом, в котором все его победы, завоевания и заключение мира изложены во всей подробности; потом 2. Маршальский жезл, осыпанный бриллиантами; 3. Великолепную шпагу; 4. Шляпу с лавровым венком в виде султана на ней; 5. Оливковую ветвь из бриллиантов и эмали; 6. Алмазные знаки и звезду Св. Андрея Первозванного; 7. Пять тысяч душ; 8. Сто тысяч рублей; 9. Серебряный сервиз на сорок человек; 10. Коллекцию картин»[27]. Как мы видим, императрица предусмотрела для своего полководца все – и для души, и для тела.

Так случилось, что самой значимой исторической реликвией из этого перечня стал «маршальский жезл, осыпанный бриллиантами». До 1917 г. он хранился в Успенском соборе Киево-Печерской лавры, где был похоронен Румянцев. После революции в ходе конфискаций жезл переправили в Российский исторический музей в Москве. В 1922 г. жезл из музея изъяли и передали в Гохран. Как это ни странно, но в ходе распродаж царского золота этот «маршальский жезл, осыпанный бриллиантами» уцелел, и сейчас он находится в одной из витрин исторического зала Алмазного фонда Московского Кремля. Остальные предметы из этого наградного набора в результате большевистских распродаж осели преимущественно в США, в частности, «серебряный сервиз на сорок человек» хранится в Нью-Йоркском Метрополитен-музее[28].

Известно, что императрица любила использовать Бриллиантовую комнату для игры в карты. Екатерина II была знатоком человеческих душ и понимала, как может «бодрить» во время азартной карточной игры на «большой интерес» (а иначе у императрицы и не играли, азартна была матушка.) завораживающий блеск бесчисленных бриллиантов, рубинов, изумрудов и сапфиров. А игра в окружении императрицы шла по-крупному и была одной из деликатных форм награды приближенных со стороны императрицы. Те, кто был допущен за карточный стол Екатерины II, постоянно имели в виду, что могут «внезапно» выиграть очень крупную сумму, сорвав банк за карточным столом.

Ф.Н. Головина, будучи 18-летней фрейлиной императрицы, вспоминала: «По вторникам я дежурила вместе с другой фрейлиной; мы почти весь вечер проводили в так называемой Бриллиантовой комнате, именовавшейся так по множеству находившихся в ней драгоценных вещей. Здесь, между прочим, хранились и корона, скипетр и держава. Императрица играла здесь в карты со своими старыми придворными, а две дежурные фрейлины сидели у стола и дежурные кавалеры занимали их разговорами».

Однако при всем этом в Бриллиантовую комнату имел доступ очень ограниченный круг людей, который по мере старения императрицы все сокращался. Поэтому Екатерина II с легкой иронией писала барону М. Гримму о сокровищах Бриллиантовой комнаты: «…всем этим любуются мыши и я»[29].

В самом конце царствования Екатерины II в корпусе «Лоджий Рафаэля», возведенных к 1792 г. вдоль Зимней канавки, устроили вторую Бриллиантовую комнату. Вероятно, новая и старая Бриллиантовые комнаты некоторое время существовали параллельно, так как основной набор царских регалий оставался рядом с Тронным залом Екатерины II. Таким образом, Бриллиантовая, или Алмазная, комната, служила главным хранилищем драгоценностей несколько десятилетий[30].

Следует подчеркнуть, что 34-летнее царствование Екатерины II окончательно превратило бриллиант в главный официальный символ богатства Императорского двора. Это действительно было время бриллиантов. Даже жеребец императрицы, на котором она в июне 1762 г. в преображенском офицерском мундире возглавила «поход» трех гвардейских полков на Ораниенбаум, где укрывался потерявший власть Петр III, звался Бриллиант.

Что касается изменений местонахождения Бриллиантовой комнаты в Зимнем дворце, то следует иметь в виду, что каждый из новых хозяев Зимнего дворца буквально перекраивал его помещения под себя, поэтому на месте спален возникали новые гостиные, а на месте гостиных – танцевальные залы. Поэтому Бриллиантовая комната периодически меняла свой адрес в стенах Зимнего дворца. При Екатерине II комната-хранилище находилась в юго-восточном ризалите дворца, и ее окна выходили на Дворцовую площадь и Миллионную улицу на месте зала № 279 Государственного Эрмитажа.

Отметим и то, что о Бриллиантовой комнате упоминалось и в путеводителях по Зимнему дворцу, изданных до 1917 г. Например, когда в 1903 г. начали собирать материал для юбилейной монографии, посвященной Зимнему дворцу, то о Бриллиантовой писали следующим образом: «…самое замечательное в Зимнем Дворце – Бриллиантовая комната, находящаяся в залах верхнего этажа. Для осмотра требуется особое разрешение министра Императорского двора. В средней витрине представлены царские регалии. Самая ценная – скипетр, стоимостью в 2 400 000 руб., увенчанный знаменитым алмазом Орлов в 185 кар. весом»[31]. В этом фрагменте обращает на себя внимание то, что место хранения регалий обозначено приблизительно – «в залах верхнего этажа». При этом с лета 1894 г. императорские регалии хранились на первом этаже Зимнего дворца.


Покои Екатерины II в последние годы жизни

В 1790-х гг. апартаменты Екатерины II продолжали занимать восточную часть Зимнего дворца от Иорданской лестницы и до половины наследника Павла Петровича (№№ 283 и 290). Парадную половину императрицы Екатерины II открывали «два проходных покоя» (№ 193), за ними следовала Арабесская перед галереей, к которой с востока примыкала Столовая камер-пажей и официантов (№ 194). За Белой галереей (№ 195) располагались: Штатс-дамская (№ 195 – юго-восточная часть), Перед Штатс-дамской (№ 197 – восточная часть), Буфет маскерадной (№ 196 – северная часть), Большая лестница, называвшаяся Красной (№ 196 – часть), Предцерковный зал (№ 270) и Церковь во имя Спаса Нерукотворного образа (№ 271). Из Предцерковного зала можно было пройти в Столовую (№ 269) и Буфетную, где стоит пост лейб-гвардии Конного полка Рейтары (№ 196 – южная часть)[32]. Во всех комнатах еще во второй половине 1760-х гг. положили штучные, т. е. паркетные полы, по чертежам Фельтена и Валлен-Деламота.

План залов юго-восточного ризалита


Если в начале царствования Екатерины II в ее половину входило только девять «покоев» как представительского, так и сугубо личного характера, то к концу ее правления их число, безусловно, изменилось. Это вполне естественно, поскольку императрица прожила в Зимнем дворце 34 года – все годы своего правления. В архивных документах имеется еще один перечень помещений на половине императрицы Екатерины II: 1. Главный приход и большая вхожая лестница; 2. Парадные три антикамеры; 3. Аудиенция (Тронная зала); 4. Столовая; 5. Мундшенкская; 6. Лестница на все этажи; 7 и 8. Две проходные комнаты; 9. Парадная опочивальня; 10. Уборная; 11. Комната для камердинеров; 12. Опочивальня; 13. Будуар; 14. Кабинет; 15. Библиотека; 16. Лестница для хода Ея Величества; 17. Комната с антресолью, а в ней – печь-лежанка; 18. Спальня; 19 и 20. Две комнаты[33].

Сегодня только малая часть из покоев Екатерины II сохранила очертания 1790-х гг. Многочисленные перепланировки в последующие годы исказили облик и «географию» покоев императрицы. Например, нынешний Александровский зал занимали парадные комнаты: Совет, Сержантская, «где Гвардии Ундер афицеров», и Кавалергардская (б. Кавалерская), обращенная окнами на Дворцовую площадь. За ней шла Тронная Екатерины II с залом для аудиенций, Кавалерская с эркером-фонариком, выходящая на площадь (№ 280) и подробно описанная нами Бриллиантовая комната (№ 279).

В личные покои Екатерины II можно было попасть с Дворцовой площади, поднявшись по Малой лестница. Эта лестница выходила к Столовой (№ 269). Сегодня на ее месте находится Комендантская лестница[34].

Известный историк М.И. Пыляев описывал эту часть Зимнего дворца следующим образом: «…взойдя на Малую лестницу, входили в комнату, где на случай скорейшего исполнения приказаний государыни стоял за ширмами для статс-секретарей письменный стол с чернильницей. Комната эта была окнами к Малому дворику[35]; из нея вход был в уборную[36]; окна последней комнаты были на Дворцовую площадь. Здесь стоял уборный стол, отсюда были две двери: одна направо, в бриллиантовую комнату, а другая налево, в спальню[37], где государыня обыкновенно в последние годы слушала дела. Из спальни прямо выходили во внутреннюю уборную[38], а налево – в кабинет[39] и зеркальную комнату[40], из которой один ход в нижние покои, а другой прямо через галерею в так называемый „Ближний дом“[41]; здесь государыня жила иногда весною…»[42].

За упомянутым Пыляевым Зеркальным кабинетом окнами на Малый дворик помещались две комнаты камер-юнгферы Екатерины II Марии Саввишны Перекусихиной (№ 263–264).

На антресолях первого этажа с 1763 г. находилась уже упоминавшаяся мыльня, построенная под руководством архитектора Ж.-Б. Валлен-Деламота и включавшая три помещения. По описаниям 1790-х гг., в банный комплекс входили: Купальня (№ 272); под ризницей Большой церкви (№ 701) находилась Уборная и непосредственно под алтарем – обширная Баня с бассейном. Баня, или мыльня, была обита «столярством» (липовыми деревянными панелями) от пола до потолка. В обитую сукном палевого цвета Купальню можно было спуститься по небольшой деревянной лесенке из личных покоев императрицы. Эти помещения тоже выходили окнами на Дворцовую площадь и Миллионную улицу[43]. Отдельно были расположены «вмазанные котлы для нагревания воды» и резервуар для холодной воды[44]. Там же, на антресолях, находился кабинет со спальней для графа Орлова, а позже жили и последующие фавориты.

Личные покои Екатерины II были буквально пронизаны небольшими лесенками. В том числе и потайными. Такой потайной деревянной лесенкой антресоли сообщались с Библиотекой (с 1764 по 1776 г.)[45]. Потайную лесенку оформили под библиотечный шкаф красного дерева так, что одна из створок шкафа служила дверью, через которую можно было пройти на лесенку и подняться на антресоли. Заметим, что в начале правления Екатерины II это не было игрой. Потайная лесенка, и, вероятнее всего, не единственная, могла очень пригодиться в эпоху дворцовых переворотов.

С антресолями Екатерины II связана очень важная страница жизни Зимнего дворца. Сегодня общепризнанным считается, что современный Государственный Эрмитаж, буквально «набитый» сокровищами всех времен и народов, «вырос» из скромных антресолей Екатерины II. Это были четыре небольшие, выходящие окнами на восток комнаты, тогда они назывались Зелеными антресолями. Именно в эти комнаты поступали различные предметы, собирательством которых императрица увлекалась в те или иные времена своей жизни. Сначала эта коллекция редкостей не носила систематизированного характера. Однако по мере разрастания коллекций императрицы на антресолях остались только вещи восточного происхождения, и антресоли стали называть Китайскими. Часто императрица использовала антресоли для обедов в кругу близких людей. В этих помещениях изысканно сочетались уют, экзотика и роскошь. Императрице нравился такой антураж.

Эти исторические антресоли просуществовали вплоть до пожара Зимнего дворца в декабре 1837 г. Признавая их историческое значение, антресоли тогда не только не трогали, но и периодически ремонтировали. Причем ремонтировали с сохранением исторических интерьеров. Об этом свидетельствует записка вице-президента Гоф-интендантской конторы графа П.И. Кутайсова, датированная началом 1833 г. Тогда Кутайсов писал Николаю I: «Все прочее подверглось влияниям моды, кроме Китайских антресолей времен новейших, но напоминающих эпоху царствования Екатерины II, столь славную для России. Совершенно будучи уверен, что сохранение сих памятников полезно как для истории, так и для археологии, я имею честь представить о возобновлении нынешним временем сих комнат. Сие тем более кажется мне удобным, что Камерцал-мейстерская весьма богата отличными Китайскими произведениями, лежащими там без всякого употребления несколько десятков лет и бесполезно подвергающихся порче…»

Николай I одобрил предложение П.И. Кутайсова. Реставрация Китайских антресолей Екатерины II продолжалась с 1833 по 1835 г. под руководством архитектора Л.И. Шарлеманя 2-го. Однако после пожара 1837 г., в котором антресоли погибли, эти помещения восстанавливать не стали[46].


Покои императора Павла I

Павел I прожил в Зимнем дворце все свое детство и юность. Став императором, он вернулся в Зимний дворец в ноябре 1796 г., тотчас после удара, постигшего императрицу Екатерину II. Во дворце Павел I, уже как император, прожил четыре года – с конца 1796 по начало 1801 г. Вместе с ним в Зимний дворец переехала и его большая семья, поселившаяся в «своих» комнатах в западной части дворца.

Как известно, Павел I не терпел все то, что любила его мать. Это в полной мере распространялось и на Зимний дворец. Тем не менее, переселившись, император сразу же стал обустраивать Зимний дворец под себя. По словам Гавриила Державина, Зимний дворец моментально преобразился: «От появления гатчинских любимцев в Зимнем дворце тотчас все приняло другой вид, загремели шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоевании города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом»[47].

Торелли Стефано. Портрет великого князя Павла Петровича


Еще раз подчеркнем, что внешний облик дворца начал меняться буквально в самый момент восхождения Павла I на трон. Будущий министр Императорского двора князь П.М. Волконский, бывший в Зимнем дворце в ночь присяги новому императору, упоминает, что, «увидев ходящих близ средних ворот Зимнего дворца нескольких офицеров в мундирах нового покроя, пошел к ним из любопытства; каково же было мое удивление, видев самого наследника, в 2 часа ночи, в мундире л. – гв. Семеновского полка нового покроя, в Андреевской ленте и шарфе по кафтану, и с ним вновь назначенного С.-Петербургским комендантом генерал-майора Аракчеева, плац-майора Капцевича и плац-адъютанта Апрелева, расставлявших новые пестрые будки и часовых (курсив мой. – И. З.). Наследник, увидев меня, подошел тотчас ко мне, спросил мое имя и которого я полка; на мой ответ сказал, оборотясь к Аракчееву: „Это нашего полка“».[48] Очень характерен уровень персон, лично принимавших участие в столь ответственном расставлении «прусских» полосатых будок вокруг Зимнего дворца.

Павел I немедленно придал Зимнему дворцу столь привычные ему по Гатчине и Павловску внешние формы. Фасады дворца немедленно окружили полосатыми сторожевыми будками для часовых, изготовленными по присланному из Павловска образцу, сам же дворец было велено именовать Зимним замком. Император тяготел к рыцарской символике даже там, где ее изначально не было.

Через несколько дней в Петербург из Гатчины прибыли и сами «гатчинцы» – две-три тысячи выпестованных Павлом I офицеров и солдат: «По прибытии на площадь Зимнего дворца все сии войска прошли церемониальным маршем, тихим шагом, мимо императора, потом зашли во фронт в одну линию, где император Павел I сам изволил объявить им изустно, что они поступают в гвардию, назначив каждый батальон в который полк. Обер-офицеры поступали теми же чинами, а штаб-офицеры – полковниками в гвардию»[49].

Заняв трон, с февраля 1797 г. Павел I начал строительство своей новой резиденции – Михайловского замка. Слишком много тяжелого для Павла I было связано с Зимним дворцом. И хотя строительство Михайловского замка велось «стахановскими методами», но выехал из Зимнего дворца Павел I только 1 февраля 1801 г. В день святого архангела Михаила Павел I вместе с членами своей семьи и свитой начал церемониальное шествие от Зимнего дворца по направлению к замку.

Поскольку все финансовые ресурсы были направлены на строительство и отделку новой императорской резиденции, то крупных строительных работ в период с 1796 по 1800 г. в Зимнем дворце не велось. Затраты, конечно, имели место, но они представляли сущую мелочь по сравнению с теми деньгами, которые шли на строительство Михайловского замка.

При этом Павел I не скрывал своих планов буквально «ободрать» интерьеры Зимнего дворца, переместив его ценности на украшение столь желанного для него Михайловского замка. Сам же Зимний дворец Павел I хотел превратить в казарму. В этих намерениях можно не сомневаться, поскольку Павел I успел превратить в казарму Таврический дворец.

А. Бенуа. Парад при Павле I. 1907 г.


Строительные работы в Зимнем дворце параллельно с работами по строительству Михайловского замка возглавлял столь почитаемый Павлом I архитектор В.Ф. Бренна. Работы велись преимущественно в юго-восточной части дворца, т. е. там, где с 1762 г. находились личные покои Екатерины II. Эти покои Павел I по уже сложившейся традиции приказал переделать «под себя». Если считать Елизавету Петровну, планировавшую жить в этом углу дворца, то Павел I стал четвертым «первым лицом», поселившимся в юго-восточном ризалите.

Трепетно относившийся к памяти отца, а, скорее всего, в пику матери, Павел I приказал сохранить в неприкосновенности кабинет Петра III (№ 279), мемориальный характер которого подчеркивал парадный портрет императора Петра III в дорогой золоченой раме. От этого Кабинета начинались личные покои Павла I: Уборная (№ 278), Опочивальня (№ 277), Угловой кабинет (№ 276), Большой кабинет (№ 275), Библиотека (№ 273–274). Все эти покои выходили окнами на Миллионную улицу и Дворцовую площадь[50].

Наряду с личными покоями В.Ф. Бренна заново отделал парадную анфиладу, выходившую окнами на Большой двор Зимнего дворца. Парадная анфилада покоев Павла I включала: Тронный зал Павла I (№ 290–292), Овальный зал (№ 293–295), Тронный зал Марии Федоровны (№ 296) и Аванзал (№ 297, № 298 – южная часть, № 288 – северная часть).

В октябре 1798 г. в этих покоях Павел I принял титул великого магистра Мальтийского ордена. В результате Зимний дворец украсился соответствующей символикой – над большими воротами дворца укрепили герб св. Иоанна Иерусалимского.

План 2-го этажа Зимнего дворца с указанием залов, в которых находились покои Павла


Изменились и привычные названия некоторых помещений на императорской половине. Так, Генерал-адъютантская с эркером-фонариком (№ 280) стала называться Кавалерской, поскольку при Павле I предназначалась для официальных приемов кавалеров рыцарского Мальтийского ордена, а соседнюю с ней Столовую (№ 281) преобразовали в Тронную, стены которой обтянули желтым бархатом. Тогда же Бренна построил лестницу, соединившую все три этажа юговосточной части Зимнего дворца[51].

Павел I, получив в подарок от матери Гатчину в 1783 г., выехал из Зимнего дворца в середине 1780-х гг. По воцарении в 1796 г. он начал строительство Михайловского замка, внутренне давно «списав» для себя Зимний дворец. Многие вещи из личных покоев императорской четы в Зимнем дворце переехали в Михайловский замок, и целостность образа, созданного Бренной, была безвозвратно утрачена. В Зимний дворец Павел I больше не вернулся.

Николай I, вспоминая свое раннее детство, писал, что в Михайловском замке «всем было очень скверно, и каждый сожалел о своем прежнем помещении, всюду слышались сожаления о старом Зимнем дворце. Само собою разумеется, что все это говорилось шепотом и между собою, но детские уши часто умеют слышать то, чего им знать не следует, и слышат лучше, чем это предполагают. Я помню, что тогда говорили об отводе Зимнего дворца под казарму; это возмущало нас, детей, более всего на свете».


Юго-восточный ризалит при императоре Александре I

После гибели императора Павла I в Михайловском замке от рук заговорщиков в марте 1801 г. молодой император Александр I немедленно вернулся в Зимний дворец. При нем все должно было стать, «как при бабушке». В том числе Зимнему дворцу возвращался статус главной императорской резиденции. Особо отметим, что молодой император сломал уже устоявшуюся традицию, отказавшись поселиться в покоях юго-восточного ризалита. Он вновь вернулся в свои комнаты, расположенные вдоль западного фасада Зимнего дворца, окнами на Адмиралтейство. Для Александра I первый год правления не был простым, и селиться в покоях отца, на убийство которого он дал карт-бланш заговорщикам, император, видимо, просто не мог. Психологический фактор возобладал над традицией и политической целесообразностью.

В результате помещения второго этажа юго-восточного ризалита, изначально предназначенные для царствующих лиц, с 1801 г. навсегда утратили значение внутренних покоев главной половины.

Довольно долго комнаты Павла I стояли пустыми. Их время от времени занимали гости, останавливавшиеся в Зимнем дворце. За эти годы покои убитого императора обветшали, что было несовместимо с их статусом покоев «первых лиц».

Ремонтировать покои Павла I в юго-восточной части Зимнего дворца начали в 1818 г., накануне приезда в Россию короля Пруссии Фридриха-Вильгельма III. Тогда предполагалось «возобновить без потери времени» комнаты, «начиная с половины Государыни Императрицы Марии Федоровны и до самого Эрмитажа по фасаду на плац». Курировал строительные работы министр финансов А. Гурьин, а ответственным за их выполнение назначили «коллежского советника Росси». Именно его «рисунки и назначения» определили все дизайнерские решения, реализованные в ходе ремонта[52].

К.И. Росси провел капитальный ремонт в Шпалерной, Большой столовой, Фонарной, Кавалерской, Большой гостиной, Туалетной, Опочивальне, Угольном кабинете, Большом кабинете и Библиотеке. Например, в Шпалерной комнате предполагалось: «Плафон расписать вновь; Печи, лепную работу исправить починкою; Двери в резной золоченой раме починить; Паркет дубовый тож; Занавеси, шторы вновь; Шпалеры, обои вычистить, а ежели оные не будут чисты, то поставить новые; Около оных обоев обнести вокруг малиновым бархатом; Между окон три новые зеркала; Мебель и трюмо исправить починкою; Люстр бронзовых новых две».

М.-Г. Лори. Вид на Зимний дворец со стороны Невского проспекта. 1804 г.


В уютном Фонарике над Комендантским подъездом (в документах – «Фонарная») предполагалось: «Штукатурную лепную работу сделать вновь; Плафон и стены расписать вновь; Рамы зимние и летние сделать вновь с прибором и цветными стеклами; Печи и камины переделать вновь; В четырех углах подобрать новые зеркала с рамами; Сделать новый паркет; Серебряную люстру вычистить»[53].

Э.П. Гау. Фонарик в Зимнем дворце. 1870 г.


В.Л. Боровиковский. Портрет императора Александра I


После ремонта Кавалерскую и Эркер-Фонарик, наполненный светом и воздухом, соединили, сделав едиными. Два венецианских окна и такую же дверь на балкон прикрывали прозрачные шторы. Угловые простенки декорировали составными зеркалами от пола до потолка, расписанного «под лепную работу с фигурами». Общий колорит Фонарика решили в небесно-голубых тонах. Именно в Фонарике прусский король устраивал небольшие семейные ужины, на которых «одне только дамы сидели, а мужчины ужинали стоя». Из переделок этого времени упомянем и то, что мемориальный кабинет Петра III превратился в Гостиную (№ 279). С этого времени комнаты в этой части Зимнего дворца стали официально называть «прусско-королевскими комнатами» и на их отделку в 1818 г. потратили порядка 500 тыс. руб. Одновременно с этим ремонтом перестроили Мыльню Екатерины II и «поправили» ее Китайские антресоли[54].


Вторая запасная половина Зимнего дворца

К 1870-м гг. «прусско-королевские комнаты» стали официально именоваться Второй запасной половиной Зимнего дворца. Эта половина находилась на втором этаже Зимнего дворца, начинаясь от Александровского зала и продолжаясь до перехода в Малый Эрмитаж.

Помещения Второй запасной половины сформировались на месте бывших покоев императрицы Екатерины II в юго-восточном ризалите, отделяясь от Первой запасной половины Александровским залом (остальную часть ризалита занимала Большая церковь). В плане эта половина состояла из двух перпендикулярных анфилад, выходящих окнами на Дворцовую площадь и на Миллионную улицу, помещения которых по-разному соединялись с комнатами, выходящими во двор.

Э.П. Гау. Вторая запасная половина. Первый зал. 1869 г.


Вторая Запасная половина включала в себя следующие помещения: Зал, или Приемную (Зала перед Фонариком – № 280); Гостиную, Малый кабинет, Спальню, Будуар, Большой кабинет и Камердинерскую (7 помещений). Надворную часть половины занимали служебные помещения: коридоры, камердинерские, буфет и ванная[55].

В разные годы состав помещений, входивших во Вторую запасную половину, незначительно менялся. Так, в середине 1870-х гг. Вторая запасная половина включала: Столовую, Гостиную, Кабинет, Опочивальню, Приемную комнату и Угловой кабинет (6 помещений).

Впрочем, был период, когда в этих комнатах некоторое время жили сыновья Александра II. В начале 1850-х гг., когда подросли дети цесаревича Александра Николаевича, их разместили в комнатах Второй запасной половины Зимнего дворца. От комнат родителей их отделяли комнаты всего южного фасада Зимнего дворца. Такое впечатление, что детей, вступавших в переходный возраст, буквально «отселили» на противоположную сторону Зимнего дворца, как можно дальше от родителей.

Э.П. Гау. Вторая запасная половина. Второй зал. 1870 г.


Эти помещения тогда предназначались, прежде всего, для старшего сына цесаревича – великого князя Николая Александровича, который должен был стать Николаем II, а пока родители звали его просто Никсой. Тогда никто и не предполагал, что подросший мальчик умрет от тяжелой болезни в апреле 1865 г.

С 1853 г. в комнаты Второй запасной половины перевели и младших братьев Никсы – Александра (будущего Александра III) и Владимира. По этому случаю в комнатах провели ремонт, реализуя новые интерьерные решения. В эту работу по переделке интерьеров активно вмешивалась цесаревна Мария Александровна.

Во второй половине 1860-х гг., когда старшие мальчики Александра II подросли, они съехали из этих комнат, начав свою жизнь. Так, цесаревич Александр Александрович, женившись, с 1866 г. поселился в Аничковом дворце.

В период Первой русской революции (1905–1907 гг.) в комнатах Второй запасной половины прятали сановников «первого уровня», спасая их от бомб эсеровских террористов.

Э.П. Гау. Вторая запасная половина. Гостиная. 1869 г.


Сначала весной 1905 г. в комнатах Второй запасной половины некоторое время жил генерал-губернатор Санкт-Петербурга Д.Ф. Трепов. Это решение принял лично Николай II, рассчитывая, что хорошо охранявшийся Зимний дворец убережет генерал-губернатора от возможного террористического акта. Однако вскоре Николай II выразил желание, «чтобы ныне занятое <…> Треповым помещение в Зимнем дворце было очищено»[56]. Для Д.Ф. Трепова и его канцелярии сняли особняк, и он съехал из комнат Второй запасной половины.

Затем осенью 1905 г. в комнатах Второй запасной половины поселили премьер-министра П.А. Столыпина с семьей. Это произошло после того, как террористы взорвали его дачу на Аптекарском острове.

Дочь П.А. Столыпина вспоминала: «Государь предложил папа переселиться в Зимний дворец, где гораздо легче было организовать охрану. Аде и Наташе были отведены громадные светлые комнаты, и между ними была устроена операционная. Наташина комната была спальной Екатерины Великой.

Э.П. Гау. Вторая запасная половина. Малый кабинет. 1869 г.


Скоро обоих наших раненых перевезли во дворец, и Наташина комната наполнилась цветами, подарками, конфетами, а немного спустя, и гостями. Как ни казалась мне жизнь на Аптекарском мало свободной, но что это было по сравнению с Зимним дворцом. Всюду были часовые, и мы положительно чувствовали себя как в тюрьме.

Когда мы еще жили на Аптекарском, вздумали мы с Марусей поехать посмотреть Зимний дворец. У нас спросили письменное разрешение, какового у нас не было, и хотя мы сказали, кто мы и приехали на казенных лошадях с министерским кучером и выездным лакеем, нас не впустили. Часто потом, живя в этой почти что крепости, вспоминали мы этот случай…»

Э.П. Гау. Вторая запасная половина. Спальня. 1874 г.


Сестер пускали бегать в сады: один внизу большой, а другой во втором этаже, где росла целая аллея довольно больших лип. Но дети с первого же дня возненавидели эти сады и прозвали их: «Gross Sibirien» и «Klein Sibirien».

«Пап'a, для которого жизнь без моциона была бы равносильна при его работе лишению здоровья, гулял по крыше дворца, где были устроены удобные ходы, или по залам. Кабинет, уборная пап'a, спальная моих родителей, всё это было устроено не по их выбору, а по соображениям и распоряжениям охраны. Мой отец беспрекословно всему подчинялся – кажется, в это время он мало и замечал, что творится вне его работы и семьи. Слишком велико было усилие воли, требуемое на то, чтобы, переживая то, что он переживал, исполнять всю гигантскую работу, лежащую на его плечах.

Часто, когда мои родители гуляли после обеда по залам дворца, ходили и мы туда же. Грустный и жуткий вид являли эти залы, освещенные каждая одной лишь дежурной лампочкой. В этом полумраке казались они еще громаднее, чем днем, еще таинственнее говорили их стены о днях блеска, пышности и величия. Днях, когда никакое посягательство на самодержавие не колебало трона русских царей.

П.А. Столыпин со своей семьей. 1907 г.


Строгой и стройной анфиладой тянулись зала за залой, гостиная за гостиной. Гордо и уверенно глядели со стен портреты императоров, и таинственно блестела в полумраке позолота рам, мебели и люстр. А в тронном зале покрытый чехлом трон навевал тяжелые думы.

Странно – сильна и крепка была еще монархия, на недосягаемой высоте, окруженный ореолом вековой славы возглавлял Россию ее император; революция притихла, припала к земле, примолкла… а вместе с тем какое-то инстинктивное чувство сжимало грудь в этом огромном дворце, никогда больше не оживавшем, не видящем теперь ни нарядных балов, ни приемов, будто забытом всей царской семьей. Одни дежурные лакеи лениво шаркали по пустым залам и оживлялись лишь, когда начнешь их расспрашивать про былые дни величия и славы.

Из моей спальни был прямо вход в Эрмитаж, и после дежурства у Наташи, особенно тяжелого, когда она бредила, было огромным наслаждением выйти из нашего окруженного часовыми помещения и отдохнуть душой среди творений великих мастеров»[57].


Южный фасад Зимнего дворца


Половина императрицы Марии Федоровны

Идя вдоль фасадов Зимнего дворца, проследуем от Миллионной улицы мимо фасада, обращенного к Дворцовой площади. Если посмотреть на второй этаж дворца, то залы, окна которых расположены справа и слева от главных ворот, и составляли половину императрицы Марии Федоровны. Покои вдоль фасада, окнами на Дворцовую площадь, Марии Федоровне отвел еще Павел I в 1797 г. Эту «территорию» Мария Федоровна занимала вплоть до своей кончины в 1828 г. Анфиладу покоев замыкала Бриллиантовая комната (№ 283), традиционно находившаяся рядом со спальней императрицы.

Умная, честолюбивая и волевая супруга Павла I в марте 1801 г. пыталась даже перехватить рычаги власти после трагической гибели супруга. Затем в период своего вдовства она сумела сформировать структуру, получившую впоследствии именование «Ведомства императрицы Марии Федоровны», занимавшуюся призрением, образованием, оказанием медицинской помощи представителям различных сословий. За тридцать лет через покои императрицы прошло множество людей, составивших славу России.

Ее сын, император Николай I, вспоминая свои детские годы, писал: «Одно из последних событий этой эпохи, воспоминание о котором будет для меня всегда драгоценным, это удивительное обстоятельство, при котором я познакомился со знаменитым Суворовым. Я находился в Зимнем дворце, в библиотеке моей матери, где увидел оригинальную фигуру, покрытую орденами, которых я не знал; эта личность меня поразила. Я его осыпал множеством вопросов по этому поводу; он стал передо мной на колени и имел терпение мне все показать и объяснить. Я видел его потом несколько раз во дворе дворца на парадах, следующим за моим отцом, который шел во главе Конной гвардии».

Покои императрицы Марии Федоровны сохраняли свой облик вплоть до 1827 г. Буквально за год до смерти вдовствующей императрицы на ее половине прошел масштабный ремонт. В этих работах, развернувшихся в 1827–1828 гг., принимали участие К.И. Росси и О.Р. Монферран. Причем начал их К.И. Росси, а затем руководство ими передали О.Р. Монферрану «по случаю, болезни» первого. Именно тогда на половине императрицы появилась ныне знаменитая Парадная, или Октябрьская, лестница[58].

Николай I, который только обживал Зимний дворец, регулярно посещал «строительную площадку» на половине своей матушки. Как водится, рабочих император «жаловал», а архитекторов и подрядчиков «строил». Например, 8 августа 1827 г. по устному повелению царя министр Императорского двора князь П.М. Волконский «препроводил 500 руб., высочайше пожалованных каменщикам на кашу»[59].

К. Кроноветтер. Императрица Мария Федоровна. 1828 г.


С другой стороны, «Государь Император, проходя переделываемые комнаты», изволить обратить внимание на «кривизну <…> в поставленных печах, а посему <…> арх. Монферрану» объявил «высочайшее примечание и рекомендовал почасту осматривать производимые работы личным вниманием и отвращать подобные неустройства». Более того, император прямо пригрозил архитекторам «строгой ответственностью, могущей повлечь вред их службе»[60].

Когда ремонтные работы на половине Марии Федоровны подошли к концу, пришло время оформлять дворцовые интерьеры. Для этого требовались предметы определенного уровня и ценового диапазона. Видимо, тогда их в запасе не имелось, а выписывать из-за границы было очень долго. Поэтому для решения «интерьерной проблемы», с санкции Николая Павловича прибегли, к закупкам «на вторичном рынке», у «физических лиц». Например, в феврале 1828 г. у графини М.Д. Нессельроде за 2500 руб. купили мозаичный столик. В марте 1828 г. у вдовы шталмейстера княгини Гагариной за 1000 руб. купили бронзовую люстру. И таких примеров в архивном деле достаточно много[61].

Архитектор К.И. Росси


Архитектор О. Монферран


Все работы на половине императрицы закончили в марте 1828 г. По итогам работ состоялись награждения: Мария Федоровна пожаловала 8 бриллиантовых перстней чиновникам, «находившимся у работ». О.Р. Монферран получил драгоценный подарок лично от министра Императорского двора, а архитектор Ф. Руска – орден Святого Владимира IV степени.

В марте 1828 г. покои императрицы Марии Федоровны закончили, а в ноябре этого же года она умерла, фактически не пожив в своих новых комнатах. Тогда Николай I принял решение об их консервации.

Поскольку в это время во дворце прошла серия больших ремонтов, затронувших разные помещения, архитектор В.П. Стасов в специальной записке (апрель 1828 г.) на имя министра Императорского двора кн. П.М. Волконского оговорил «стандартные» условия ухода за интерьерами в отремонтированных комнатах Зимнего дворца: «Для сохранения убранства в отдельных комнатах Его Императорского Величества в Зимнем дворце имею честь представить Вашему Сиятельству следующее…» Далее архитектор рекомендовал при отъезде 52 императорского семейства из Зимнего дворца снимать «все ковры с паркетов и лестниц… выколачивать их ежемесячно два раза в сухую погоду»; «паркеты же натирать не менее одного раза в неделю, ибо без сего подвергаются скорой порче, чернеют и теряют цвет». Стасов рекомендовал снимать «с окон подушки, обтянутые ковриками и материями», и также выбивать два раза в месяц, а всю мебель хранить «под чехлами в комнатах, выколачивая раз в неделю…». Все шелковые «обои и занавесы» рекомендовалось «покрывать чехлами, как и все бронзы и время от времени обметывая пыль и выколачивая чехлы»[62].

Е. Крендовский. Тронный зал императрицы Марии Федоровны в Зимнем дворце. 1835 г.


Как это ни странно, но после смерти императрицы Марии Федоровны в 1828 г. ее комнаты запустели так быстро, что это вызвало понятные претензии к хозяйственникам со стороны министра Императорского двора князя П.М. Волконского. В собственноручно написанной министром записке (25 сентября 1829 г.) указывалось, что на половине Марии Федоровны «многие двери не отпираются и не запираются, чехлов нет ни на стенах, ни на мебелях…». Впрочем, все претензии к этому и свелись. При этом Волконский счел необходимым пригрозить дворцовым хозяйственникам: «…в противном случае я вынужден буду принимать строгие меры…». Вместе с тем у министра имелись и конструктивные предложения: «…ежегодно в течение Великого поста главный смотритель дворца со своими чиновниками осматривал каждую комнату дворца <…> и вел бы по комнатам реестр, какое где потребно исправление…»[63].

Архитектор В.П. Стасов


Дж. Доу. Портрет князя П.М. Волконского


Распоряжение министра Двора приняли к исполнению. При этом текущие ремонты делались не только на половинах императорской семьи, но и в квартирах фрейлин. Как следует из рапорта Президента Гоф-интендантской Конторы, за лето 1832 г. сделали ремонт в комнатах фрейлины Дубенской («печная, живописная, столярная и малярная работы»); коменданта дворца Башуцкого («живописная и половая работы»); камер-фрау Клюгель («живописная и малярная работы») и лейб-медика Крейтона («живописная и малярная работы»)[64].


Первая Запасная половина Зимнего дворца

После смерти Марии Федоровны на месте ее покоев сформировалась Первая запасная половина, состоявшая из двух параллельных анфилад, проходивших в средней части южного фасада Зимнего дворца. Это была самая большая из дворцовых половин, простиравшаяся по второму этажу от Белого до Александровского зала. Первая анфилада выходила окнами на Дворцовую площадь – в ней располагались парадные залы. Вторая анфилада, окнами на Большой двор, простиралась от надворной части югозападного ризалита до Малого Фельдмаршальского зала, через который можно было выйти к покоям императорской семьи.

Великая княгиня Мария Николаевна и Максимилиан Лейхтенбергский


Хотя анфилада сразу же проектировалась и отделывалась как «запасная», но после «введения в строй» Зимнего дворца в 1839 г. там сразу же поселились временные жильцы. Это были молодые супруги – старшая дочь Николая I, великая княгиня Мария Николаевна, и ее муж, герцог Лейхтенбергский. Они прожили на этой половине почти пять лет: с июля 1839 г. и до завершения строительства Мариинского дворца в 1844 г.[65] В последующие годы там также проживали «запасные» жильцы.

Судя по «Плану Второй запасной половины», там были устроены следующие помещения (от юго-западного ризалита, названия помещений приведены по плану): Уборная принца; Большой кабинет; Малая гостиная; Большая гостиная; Гостиная принца, перед Кабинетом принца; Кабинет принца; Уборная; Камердинерская; Гардероб и далее шел Александровский зал[66].

Э.П. Гау. Первая запасная половина. Большой салон великой княгини Марии Николаевны и герцога М. Лейхтенбергского. 1866 г.


Э.П. Гау. Первая запасная половина. Желтый салон великой княгини Марии Николаевны. 1866 г.


Э.П. Гау. Первая запасная половина. Гостиная герцога М. Лейхтенбергского. 1868 г.


Э.П. Гау. Первая запасная половина. Малый кабинет великой княгини Марии Николаевны. 1867 г.


Э.П. Гау. Первая запасная половина. Спальня великой княгини Марии Николаевны. 1867 г.


Э.П. Гау. Первая запасная половина. Туалетная великой княгини Марии Николаевны. 1867 г.


Э.П. Гау. Первая запасная половина. Большой кабинет великой княгини Марии Николаевны. 1867 г.


Э.П. Гау. Первая запасная половина. Кабинет герцога М. Лейхтенбергского. 1868 г.


После смерти императрицы Марии Александровны (1880 г.) и императора Александра II (1881 г.) их комнаты вошли в состав Первой запасной половины. С одной стороны, эти комнаты носили мемориальный характер, а с другой – официально значились в составе Первой запасной половины. По документам перечень комнат этой половины выглядел следующим образом: 1-я комната (от Александровского зала), 2-я комната, 3-я, 4-я и 5-я комнаты, Кавалергардский пикет, Приемная (общая). Далее шла «Мужская половина», т. е. комнаты императора Александра II: Гостиная, Кабинет, Опочивальня, Камердинерская. «Женская половина» включала: Желтую гостиную, Розовый кабинет, Библиотеку, Опочивальню, Уборную, Угловой кабинет (Зеленый), Ванную, Белый зал, В фонарике Столовую «Ея Величества» и Золотую гостиную[67].

Э.П. Гау. Первая запасная половина. Туалетная герцога М. Лейхтенбергского. 1867 г.


Э.П. Гау. Первая запасная половина. Салон герцога М. Лейхтенбергского. 1866 г.


На первом этаже южного фасада Зимнего дворца при Александре II между подъездом императрицы и до главных ворот, ведущих в Большой двор, окнами на Дворцовую площадь, шли помещения Дежурных дворцовых гренадер (2 окна), Свечной должности (2 окна) и отделение Военно-походной Канцелярии императора (3 окна). Далее шли помещения «Гоф-фурьерской и Камер-фурьерской должности». Эти помещения заканчивались у Комендантского подъезда, справа от которого начинались окна квартиры коменданта Зимнего дворца.

Примечательно, что ранее 6 комнат первого этажа занимала квартира гоф-фурьера Даниила Григорьевича Бабкина (1771–1858)[68]. Далеко не всякий гоф-фурьер имел подобную квартиру в Зимнем дворце. Впрочем, у красавца гоф-фурьера имелась большая семья, а один из сыновей рослого Бабкина при Николае I вышел в генералы.

Вид на южный фасад Зимнего дворца. Февраль 1913 г.


На антресолях первого этажа южного фасада Зимнего дворца при Александре II располагались две квартиры. Справа от Главных ворот, окнами на Дворцовую площадь выходили окна квартиры фрейлины Бартеневой 2-й. Справа от Комендантского подъезда располагалась квартира камер-фрейлины Е.Ф. Тизенгаузен[69].

Весь третий этаж южного фасада, вдоль длинного Фрейлинского коридора, занимали квартиры фрейлин. Поскольку квартиры фрейлин являлись своего рода служебной жилой площадью, то по воле хозяйственников или самого императора фрейлин могли перемещать из одной квартиры в другую. Так, 22 января 1827 г. «Государь Император Высочайше повелеть соизволил фрейлину Пущину переместить в комнаты, которые занимала в Зимнем Дворце фрейлина Глазенап, а в ее комнаты поместить фрейлину Чихачеву»[70].

Если одни штатные фрейлины, быстро выходя замуж, навсегда покидали Зимний дворец, то другие жили там десятилетиями, встречая в стенах императорской резиденции не только старость, но и смерть. Некоторые из жительниц Фрейлинского коридора, так или иначе, оставляли свой след в российской истории, другие уходили бесследно.

Портрет Е.Ф. Тизенгаузен


Для того чтобы представить, кто жил на третьем этаже южного фасада Зимнего дворца в квартирах, выходящих на Дворцовую площадь, приведем их поименный список на февраль 1827 г. по «Расписанию квартир в верхнем этаже Зимнего Дворца по номерам, значащимся на плане сего этажа».

П.Ф. Соколов. Портрет И.Г. Полетики


Итак, глядя на фасад Зимнего дворца, проведем взглядом по окнам третьего этажа от юго-западного ризалита к юговосточному: кв. № 1 – гофмейстрины Ховен[71]; кв. № 2 – фрейлины И.Г. Полетики; кв. № 3 – камер-юнгферы Мальм; кв. № 4 – белошвей Вороновой, Васильевой и Коноваловой; кв. № 5 – камер-юнгферы Чернышовой; кв. № 6 – камер-медхен Вороновой; кв. № 7 – камер-медхен Христоповой; кв. № 8 – гардероб Государыни Императрицы Марии Федоровны; кв. № 9 и 10 – флигель-адъютанта Мердера[72]; кв. № 11 – девицы англичанки Кристи; кв. № 12 – девицы Форман; кв. № 13 – лейб-медика Крейтона; кв. № 14 – дежурная камердинерская; кв. № 15 – фрейлины Луниной; кв. № 16 – камер-юнгферы Брызгаловой 1-й; кв. № 17 – камер-юнгферы Пильниковой; № 18 – общая кухня; кв. № 19 – камер-юнгферы Яковлевой; кв. № 20 – камер-юнгферы Ивановой; кв. № 21 – камер-юнгферы Ярославцовой и камер-медхен Тиц; кв. № 22 – камер-фрау Кеннеди; № 23 – проходы и коридоры; кв. № 24 – канцелярия Государыни Императрицы Марии Федоровны; кв. № 25 – пуста; кв. № 26 – фрейлины Шишкиной; кв. № 27 – фрейлины Арсеньевой; кв. № 28 – фрейлины Кнорринг; кв. № 29 – фрейлины Кочетовой; кв. № 30 – камер-юнгферы Брызгаловой 2-й; кв. № 31 – фрейлины Загряжской[73].

Фрейлина Е.И. Загряжская


Флигель-адъютант К.К. Мердер


Этот список интересен не фамилиями, хотя имена К.К. Мердера, Е.И. Загряжской и И.Г. Полетики, к которым захаживал в Зимний дворец А.С. Пушкин, хорошо известны, а, во-первых, плотностью списка, с общей кухней и туалетом «в конце коридора». Во-вторых, тем, что этот список просматривал Николай I, лично решая, кому и какие занимать помещения. Например, он перевел на жительство лейб-медика Крейтона в бывшую флигель-адъютантскую, поближе к комнатам императорской четы на втором этаже. Можно не сомневаться в том, что, как и в любой «коммуналке», при распределении квартир имели место и интриги, и кляузы. При этом в распоряжении императора имелась «запасная площадка» – квартиры в Таврическом дворце, куда старались удалять тех фрейлин, которые в силу тех или иных причин теряли связь с императорской семьей, но продолжали числиться в штате. Как вариант, престарелым фрейлинам могли выплачиваться до конца их жизни квартирные деньги (600 руб. в год), на которые они могли снимать квартиры.


Юго-западный ризалит Зимнего дворца


Половина императрицы Марии Александровны

Изначально, при Екатерине II, юго-западный ризалит Зимнего дворца целиком занимал дворцовый театр. В середине 1760-х гг. театр в Зимнем дворце имел четыре яруса. В партере установили обитый бархатом трон, вокруг которого шли перила, ограждая личное пространство императрицы. За троном шли 33 ряда скамеек, обитых красным сукном. Дворцовый театр занимал второй и третий этажи Зимнего дворца и имел на двух этажах 59 окон. Никакого внутреннего дворика тогда в ризалите не было.

Театр «обновили» ровно через два месяца после переезда в Зимний дворец Екатерины II, 14 декабря 1763 г., причем «обновили» русским спектаклем[74]. Это было еще одно зерно в той мозаике, которую скрупулезно складывала «матушка-императрица», вдалбливая в головы своего блестящего окружения и гвардии, что именно она – немка на русском троне – является истинным выразителем национальных интересов огромной страны. В отличие от убитого в 1762 г. родного внука Петра I, который, прекратив выигранную Семилетнюю войну, таковым не являлся. В этом театре императрица смотрела балеты, в них иногда принимал участие и будущий Павел I.

Дворцовый театр снесли в середине 1780-х гг., когда на этой территории начали формировать комнаты для многочисленных внуков императрицы. Работы по демонтажу театра начались в августе 1784 г., и «при работах находился Иван Фок»[75]. После того как театр разобрали, юго-западный ризалит преобразился, в том числе и потому, что в 1786 г. по указу Екатерины II там устроили маленький замкнутый дворик внутри ризалита.

В конечном счете в комнатах юго-западного ризалита поселили дочерей будущего Павла I.

План второго этажа Зимнего дворца времен Екатерины II. В юго-западном ризалите показан придворный театр


В. Садовников. Вид Зимнего дворца со стороны Адмиралтейства. Деталь. Юго-западный ризалит. 1840-е гг.


Когда сын Павла I, будущий Николай I, вырос и отчетливо обозначились перспективы его женитьбы, то в Зимнем дворце начали готовить комнаты для новой молодой семьи. К моменту женитьбы Николая в 1817 г. новые апартаменты были готовы. Их расположили на втором этаже юго-западного ризалита Зимнего дворца, там, где раньше находились покои великой княгини Анны Павловны. В 1816 г. она вышла замуж за великого принца Вильгельма Оранского и уехала из России[76].

Окна комнат молодой четы выходили на Дворцовую площадь и Адмиралтейство. Оформление новых покоев для великого князя Николая Павловича стало одной из первых серьезных интерьерных работ архитектора К.И. Росси, талант которого в полной мере реализовался именно в период тридцатилетнего царствования Николая I. Молодой великой княгине Александре Федоровне комнаты понравились. Она вспоминала впоследствии: «…я полюбовалась новым моим помещением, меблированным и драпированным, совершенно заново, великолепными тканями…»

Одновременно К.И. Росси отделывал для молодоженов Аничков дворец.

Молодые супруги прожили в комнатах Зимнего дворца около 10 лет. После того как в 1825 г. великий князь Николай Павлович превратился в императора Николая I, царственные супруги в декабре 1826 г. переехали в северо-западный ризалит, заняв там все три этажа.

Беннер Жан Анри. Великая княгиня Александра Федоровна. 1821 г.


Императорский статус комнаты второго этажа юго-западного ризалита вновь обрели после пожара 1837 г. Архитектор А.П. Брюллов начал отделку комнат в юго-западном ризалите вскоре после переселения царской семьи в Зимний дворец в конце 1839 г. – начале 1840 г. Тогда уже совершенно четко определились перспективы женитьбы наследника-цесаревича на принцессе Максимилиане-Вильгельмине-Августе-Софии-Марии Гессенской. После бракосочетания в апреле 1841 г. молодые заняли новые помещения на втором этаже югозападного ризалита, окнами на Адмиралтейство и Дворцовую площадь, условно разделенные на половину цесаревича и половину цесаревны. Со временем комнаты второго этажа юго-западного ризалита стали именоваться «Половиной императрицы Марии Александровны».

К. Робертсон. Великая княгиня Мария Александровна. 1850 г.


Помещения цесаревны Марии Александровны в юго-западном ризалите включали: Уборную цесаревны (№ 168), которая связывала половину цесаревны с половиной цесаревича; Ванную (№ 307); Спальню (№ 308), окна которой выходили в небольшой внутренний дворик ризалита; Будуар (№ 306); Парадный кабинет цесаревны (№ 305), расположенный на углу юго-западного ризалита, окна которого выходили на Адмиралтейство на Салтыковский подъезд.

Поскольку на половине цесаревны не имелось столовой (у императрицы Александры Федоровны их было три), то именно в Кабинете периодически накрывался обеденный стол. Парадная Угловая (Золотая) гостиная (№ 304) и парадный двусветный Белый зал (№ 289) также периодически использовались как столовые[77].

Для цесаревны А.П. Брюллов пробил в сводах Зимнего дворца «Собственную Ея Императорского Высочества» лестницу. Она нестандартно выходила к альковной стене Спальни императрицы и вела через первый этаж к подъезду на Дворцовой площади. Этот подъезд со временем стал именоваться «Собственным Ея Величества подъездом».

План юго-западного ризалита Зимнего дворца


Л. Премацци. Спальня императрицы Марии Александровны. 1859 г.


Во время царствования Александра II деньги тратились исключительно на поддержание Зимнего дворца в достойном виде. Остальные дворцы потихоньку ветшали. Если и проходили ремонты, то они, как правило, затрагивали только императорские половины или комнаты детей. Режим всемерной экономии, проводившийся руководителем Контроля бароном К.К. Кистером, приводил к тому, что крупных архитектурных проектов в стенах Зимнего дворца за время царствования Александра II было немного, изменялись только некоторые интерьеры.

К.А. Ухтомский. Собственный подъезд на половине императрицы Марии Александровны. 1861 г.


Э.П. Гау. Малиновый кабинет императрицы Марии Александровны. 1860-е гг.


Л. Премацци. Кабинет императрицы Марии Александровны. 1869 г.


Э.П. Гау. Будуар императрицы Марии Александровны. 1861 г.


Э.П. Гау. Будуар императрицы Марии Александровны. 1860-е гг.


А.Х. Кольб. Золотая гостиная. Середина XIX в.


Новые интерьерные решения связаны с архитектором В.А. Шрайбером. Например, в конце 1860-х гг. стены Золотой гостиной покрыли сплошной позолотой.

Архитектор А.И. Штакеншнейдер


Изначально в Золотой гостиной Марии Александровны стены и свод покрывал белый искусственный мрамор, а позолотой был выделен лишь украшавший их тонкий лепной орнамент. Панели, окрашенные под «ляпис-лазурь», имитировали полудрагоценный камень яркосинего цвета. Убранство зала дополнял роскошный мраморный камин, украшенный барельефом и мозаичной картиной, обрамленной яшмовыми колоннами. Украшением служили и вызолоченные двери с резными украшениями. Полностью вызолоченные стены изменили облик гостиной. Нельзя сказать, что императрица Мария Александровна и Александр II тяготели к излишней роскоши, однако таких широких жестов требовал сам статус Зимнего дворца. В нем непременно следовало иметь залы, где «не стыдно было бы принять гостей». Кресла с пунцовой обивкой и пунцовые шторы заменили сделанными по рисункам А.И. Штакеншнейдера новыми креслами с голубой обивкой и голубыми шторами, деликатно уравновесив таким образом торжественный, перенасыщенный позолотой интерьер и придав ему определенную уютность.

И.Н. Крамской. Портреты великих князей Сергея и Павла Александровичей. 1870 г.


Золочение стен гостиной стало самым серьезным интерьерным проектом за все время царствования Александра II, осуществленным в Зимнем дворце, поскольку главные деньги тогда вкладывались в совершенствование инженерной инфраструктуры Зимнего дворца.

С царственными родителями в Зимнем дворце жили их дети. Но, взрослея, они постепенно разъезжались, начиная жить своими домами. В 1866 г. наследник-цесаревич великий князь Александр Александрович (будущий Александр III), женившись на датской принцессе Дагмар, переехал в Аничков дворец. Несколько позже, женившись, из Зимнего дворца уехал младший брат цесаревича великий князь Владимир Александрович. До 1874 г. в Зимнем дворце жила единственная дочь Александра II Мария Александровна. К 1881 г. в Зимнем дворце продолжали жить три сына Александра II: «хронический холостяк» Алексей и младшие – Павел и Сергей.

Комнаты великих князей Сергея и Павла Александровичей находились на первом этаже юго-западного ризалита, окнами на Адмиралтейство и Дворцовую площадь.

Их покои со стороны Дворцовой площади заканчивались у подъезда «Ея Величества».

Фрейлина А.Ф. Тютчева


Фрейлина А.В. Жуковская


На третьем этаже юго-западного ризалита располагались квартиры ближайшего персонала, обслуживавшего императрицу Марию Александровну. Например, там жила камер-фрау фон Винклер, занимавшая должность хранительницы коронных бриллиантов; камер-фрау баронесса Е.Ф. Тизенгаузен, помощница воспитательницы детей Александра II – А.Ф. Тютчевой.

Далее, окнами на Дворцовую площадь, прямо над подъездом «Ее Величества», располагался Белый зал. Добавим, что объем Белого зала занимал два этажа – второй и третий. За Белым залом на третьем этаже до главных ворот, окнами на площадь, шла квартира, занимаемая фрейлиной А.В. Жуковской, дочерью воспитателя Александра II, поэта В.А. Жуковского.

В свое время фрейлина и великий князь Алексей Александрович пережили в стенах Зимнего дворца искренний юношеский роман, закончившийся рождением ребенка и высылкой великого князя в кругосветное путешествие.

Далее, за квартирой А.В. Жуковской, шла квартира портнихи императрицы Вороновой. Потом начинались комнаты фрейлин, вытянувшиеся в ряд вдоль знаменитого Фрейлинского коридора. Фрейлины там жили очень разные, как обломки времен царствования Александра I, доживавшие свой век в этом коридоре, так и совсем молоденькие, только-только получившие заветное место штатной фрейлины. Над Комендантским подъездом была устроена общая ванная комната фрейлин, рядом с которой располагалась туалетная комната на 4 унитаза. Как мы видим, и в Зимнем дворце имелись места с удобствами «в конце коридора».

Л. Премацци. Белый зал. 1865 г.


Белый зал. Современное фото


Западный фасад Зимнего дворца


Половины детей и внуков императрицы Екатерины II в Зимнем дворце

Комнаты на втором этаже западного фасада Зимнего дворца, обращенные окнами на Адмиралтейство, располагавшиеся между двумя ризалитами, изначально предназначались для Екатерины II в бытность ее супругой императора Петра III.

Когда весной 1763 г. Екатерина II приняла решение переехать на жительство в юго-восточный ризалит, то свои комнаты она приказала законсервировать. Ее единственный сын – будущий император Павел I взрослел в комнатах, расположенных по южному фасаду Зимнего дворца. Со временем подросшего цесаревича переселили в комнаты, помещавшиеся вдоль западного фасада. Там ему нашептывали на ухо о «забавах матушки императрицы», о трагической судьбе его отца. Там, став совершеннолетним, он ожидал возможной передачи власти от матери. Эти комнаты стали немыми свидетелями человеческой драмы, когда родственные отношения между матерью и сыном превратились в отношения политических противников. При этом все скрывалось под лакированной маской придворного этикета. В этих комнатах сформировался образ «русского Гамлета».

Впервые после 1763 г. западные покои будущего Павла I начали ремонтировать в апреле 1770 г., когда Екатерина II начала присматривать для своего сына невесту. Именно тогда императрица распорядилась: «покои Его Императорского Высочества, переделать и исправить в самой скорости», на что выделили поначалу 20 000 руб. Ремонт, включавший перестилку полов, переделку печей, окон, дверей и установку новых каминов, продолжался с апреля по декабрь 1770 г. и обошелся в 57 500 руб.[78]

В числе лиц, принимавших «интерьерные решения», заслуживает упоминания профессор Императорской академии художеств Х. Жилета, который за 2 200 руб. «обязался в комнаты наследника поставить в малой зале на печи „трофеи“». Имеется в виду, что печи на половине наследника были обильно декорированы трофейным оружием, захваченным в ходе Первой русско-турецкой войны, времен Екатерины II.

В.С. Садовников. Зимний дворец со стороны Адмиралтейства. Развод караула. 1839 г.


Говоря об «интерьерных решениях», отметим и курьезную новацию, реализованную в библиотеке цесаревича. Стены ее, как и положено, уставили солидными книжными шкафами. Однако при этом в шкафы вместо настоящих книг поставили имитацию книжных переплетов, смотревшихся не менее «солидно, чем настоящие книги»[79].

В 1773 г., после первой женитьбы наследника Павла Петровича на принцессе Гессен-Дармштадтской Вильгельмине, нареченной при миропомазании Наталией Алексеевной, молодые остались жить в западной части Зимнего дворца. После смерти Наталии Алексеевны 26 сентября 1776 г. Павел Петрович вступил во второй брак с принцессой Вюртембергской Софией-Доротеей, нареченной в миропомазании Марией Федоровной. 12 декабря 1777 г. в семье цесаревича родился первенец – столь любимый Екатериной II великий князь Александр Павлович, будущий император Александр I.

Эти изменения в императорской семье инициировали масштабные строительные работы в Зимнем дворце, связанные с перестройкой покоев цесаревича Павла Петровича. Особо отметим, что императрица Мария Федоровна родила Павлу I десятерых детей: Александр Павлович (род. 12 декабря 1777 г.); Константин Павлович (род. 27 апреля 1779 г.); Александра Павловна (род. 29 июля 1783 г.); Елена Павловна (род. 13 декабря 1784 г.); Мария Павловна (род. 4 февраля 1786 г.); Екатерина Павловна (род. 10 мая 1788 г.); Ольга Павловна (род. 11 июля 1792 г.); Анна Павловна (род. 7 января 1795 г.); Николай Павлович (род. 25 июня 1796 г.) и Михаил Павлович (род. 28 января 1798 г.). Каждому из них требовались достойные покои, рядом с которыми, как правило, на дворцовых антресолях, поселялась ближняя прислуга каждого из великих князей и княжон.

А. Рослин. Портрет великой княгини Наталии Алексеевны. 1776 г.


Появление в стенах резиденции первой семьи с таким количеством детей повлекло перепланировки в 1780-х гг., приведшие к принципиальным изменениям в пространственной структуре Зимнего дворца.

Говоря об этих изменениях, упомянем о дворцовых антресолях. Дело в том, что роскошные пространственные объемы первого этажа постепенно начали заполнять антресоли с бесчисленными лестницами, со временем превратившие первый этаж дворца в настоящий лабиринт, в котором непросто было разобраться случайному посетителю. Кроме этого, антресоли, делившие на две части огромные окна первого этажа, нарушали ритмический строй архитектурных членений фасада Зимнего дворца.

В 1920-1930-е гг. в ходе ремонтов Государственного Эрмитажа первый этаж постепенно расчистили от бесконечных антресолей, но кое-где они сохранились по сей день. В частности, конечно, в служебных помещениях Государственного Эрмитажа. Например, если уважаемый читатель, стоя в очереди в Эрмитаж на его Большом дворе, посмотрит на огромные окна справа от пандуса, ведущего во дворец, у него будет возможность увидеть антресоль образца второй четверти XIX века. Однако сама идея устройства антресолей восходила еще к временам Екатерины II.

Дворцовые антресоли – это удивительное и противоречивое явление. При изначальной архитектурной проработке внутренних интерьеров Зимнего дворца ни о каких антресолях и речи не было. Однако как только дворец «сдали заказчику», в нем с железной предопределенностью начинали возводить антресоли, уродовавшие изначально задуманные интерьеры уже только потому, что антресоли «опускали потолок». Сначала их устраивали только в помещениях, выходивших окнами во дворы Зимнего дворца. Со временем практику строительства антресолей под потолком первого этажа распространили и на фасадные помещения Зимнего дворца.

Герард фон Кюгельхен. Портрет Павла I с семьей. 1800 г.


К антресолям быстро привыкли, без них дворцовые помещения уже не мыслились. Антресоли устраивались как на хозяйственных половинах, так и на половинах императорской фамилии. В результате в 1790-х гг. антресоли не только заполнили весь первый этаж Зимнего дворца, но распространились и на парадный второй этаж дворца. В результате к началу XX в. антресоли стали атрибутом даже парадных помещений в резиденциях императорской фамилии. Из того, что можно увидеть сегодня, в качестве примера упомянем роскошный переход-антресоль, соединявший Кленовую гостиную императрицы Александры Федоровны и Новый кабинет императора Николая II в Александровском дворце Царского Села.

Расселение большой семьи Павла I в Зимнем дворце потребовало принципиальных изменений в устоявшейся дворцовой планировке. Уточним, что пока в 1783 г. Екатерина II не выкупила у наследников графа Г. Орлова Гатчину, пожаловав ее своему сыну-наследнику, его большая семья с четырьмя детьми жила в комнатах, расположенных вдоль западного фасада Зимнего дворца.

Расчистка Растреллиевской галереи в Зимнем дворце от антресолей. Фото 1926 г.


Упомянутые принципиальные изменения в планировке Зимнего дворца свелись тогда к следующим решениям: во-первых, в 1783–1788 гг. шли работы по демонтажу Дворцового театра, размещавшегося в юго-западном ризалите. Во-вторых, началось строительство Эрмитажного театра (1783–1789 гг.) и Тронного (Георгиевского) зала (1785–1795 гг.). Все эти работы связаны с именами Дж. Кваренги, Ю. Фельтена и И. Старова.

Неизвестный художник. Архитектор Дж. Кваренги. Нач. XIX в.


Любопытно, что именно в эти годы имена некоторых «жильцов» Зимнего дворца буквально врастали в стены западного фасада. Пожалуй, самый яркий пример срастания людей и стен в судьбе Зимнего дворца связан с именной Салтыковской лестницей.

Генерал-адъютант князь Николай Иванович Салтыков (1736–1816) приходился Романовым дальней родней. О таких говорят – «седьмая вода на киселе». Его отец – сын внучатого племянника императрицы Анны Иоанновны. Но это, конечно, не было решающим в том, что императрица Екатерина II назначила генерала Салтыкова главным воспитателем сначала к своему подросшему сыну, а затем и к своим внукам Александру и Константину.

Службу Н.И. Салтыков начал рядовым в лейб-гвардии Семеновском полку, а закончил генерал-фельдмаршалом. Он принимал участие в Семилетней войне. Ко времени Первой русско-турецкой войны Салтыков уже генерал.

С 1773 по 1883 г. князь Салтыков занимал должность воспитателя при наследнике Павле Петровиче, будущем Павле I. В письме к сыну императрица подчеркивала: «При тебе будет лицо значительное, и не для того только, чтобы придать важности твоим выходам, но и для того, чтобы оно держало в порядке людей, назначенных к твоему двору… Чрез него к тебе будут представляться иностранцы и другие лица, он будет заведовать твоим столом и прислугой, смотреть за порядком и за необходимою внешностью твоего двора. Это человек, исполненный честности и кротости, и везде, где он ни служил, им были довольны. Я определяю тебе Салтыкова, который, не называясь гофмаршалом твоего двора, будет исполнять эту должность, как увидишь из приложенной записки, излагающей его обязанности». И хотя Салтыков был явным «человеком императрицы» при великом князе, он сумел приобрести уважение Павла.

И.Ф.А. Тишбейн. Портрет Н.И. Салтыкова


Когда в сентябре 1783 г. умерла София Ивановна Бенкендорф, воспитательница великих князей Александра и Константина Павловичей, первому из которых шел шестой, а второму – пятый год, императрица Екатерина II нашла, что «время приспело, чтобы от них отнять женский присмотр». Поэтому она решила поручить Салтыкову «главное надзирание при воспитании» внуков.

Еще в начале 1770-х гг. Н.И. Салтыкову выделили квартиру из 20 комнат, окнами на Адмиралтейство, на третьем этаже по западному фасаду Зимнего дворца, куда вела каменная лестница. Фактически эта квартира занимала весь западный фасад третьего этажа Зимнего дворца. В результате лестница, начинавшаяся на первом этаже западного фасада и ведшая на третий этаж Зимнего дворца, получила название Салтыковской. Несколько позже название лестницы перешло на подъезд, который по сей день именуется Салтыковским подъездом.

Упомянем и о том, что за воспитание великого князя Александра Павловича Салтыков получил 100 000 руб. единовременно и 25 000 руб. в год пожизненной пенсии (в 1793 г.). По окончании воспитания Константина Павловича – дом в Петербурге, серебряный сервиз и 60 000 руб. на «обзаведение домашнее», как было сказано в указе на его имя. Тогда Н.И. Салтыков съехал из своей квартиры в Зимнем дворце, но его имя навсегда оказалось связанным с императорской резиденцией.

Жан-Луи Вуаль. Портрет великого князя Александра Павловича в юности. 1790-е гг.


На втором этаже западного фасада, над Салтыковским подъездом, правее, в сторону юго-западного ризалита, располагались детские комнаты будущего Александра I и его брата Константина. Там же на свободном пространстве находились квартиры женского персонала, занимавшегося подраставшим великим князем.

Когда великий князь Александр Павлович подрос, бабушка его женила. В результате ремонтных работ в 1780-х гг. покои великого князя Александра Павловича и великой княгини Елизаветы Алексеевны локализовались в северо-западном ризалите, а обе анфилады западного фасада (внутренняя и внешняя), идущие вдоль Темного коридора, с 1796 г. отошли младшим сыновьям Павла I Николаю и Михаилу.

Тогда, в 1795 г., архитектор Ф.И. Волков[80] по просьбе великого князя Александра Павловича переделал его покои. В числе прочего архитектор приделал три антресоли и отделал для великой княгини Елизаветы Алексеевны «кабинет, да диванную с турецкой перегородкой по образцу Екатерининской диванной».

Все эти перепланировки локальных зон проживания членов императорской семьи, шедшие по западному фасаду Зимнего дворца, привели к постепенному формированию принципиально новых схем их существования в общей планировочной схеме дворца. Еще при жизни Екатерины II отчетливо обозначилась тенденция к вертикальной локализации личных покоев членов императорской семьи. Эти «узлы» личных покоев членов императорской семьи постепенно включали в «ближний круг» антресоли, комнаты первого и третьего этажей, в которых селилась обслуга великих князей и княжон. Первый, второй и третий этажи связывались между собой локальными лестницами, постепенно превращаясь в изолированные половины, расположенные в ризалитах дворца.

Гравюра Тассе. Александр I. 1801 г.


Таким образом, во внутренней планировке Зимнего дворца в последней четверти XVIII в. произошла замена горизонтальных связей между покоями, существовавших изначально, на вертикальные. Все это привело к образованию дворцовых половин, т. е. «внутренних объемов здания, составляющих отдельные, расположенные по вертикали зоны с развитой системой поэтажных связей»[81]. Императорские половины стали своеобразным компромиссом между необходимой профессиональной публичностью жизни царской семьи, зримо проявлявшейся в анфиладной планировке личных помещений, с естественным стремлением каждого человека к некой приватности повседневной жизни.


Императорская половина при Александре I

После воцарения Александра I половина императорской семьи несколько изменила свою дислокацию. Это было связано не только с изменением статуса, но и с особенностями семейной жизни императорской четы. Юные супруги, почти дети, связавшие свои судьбы по воле Екатерины II, повзрослев, поняли, как они бесконечно далеки друг от друга.

Поэтому по факту за императрицей Елизаветой Алексеевной остались личные и парадные комнаты на втором этаже северо-западного ризалита, а император Александр I, съехав от жены, вернулся в комнаты своего детства на втором этаже западного фасада Зимнего дворца, выходящие окнами на Адмиралтейство (современные залы № 168–174). Там император Александр I прожил вплоть до сентября 1825 г. При этом комнаты Александра I в северозападном ризалите остались за ним.


План части западного фасада и северо-западного ризалита 1-го и 2-го этажей Зимнего дворца


«Детские» комнаты императора Александра I начинались от Салтыковской лестницы, связывавшей все три этажа Зимнего дворца. Личные покои императора включали: Прихожую в два окна (зал № 174); Приемную, или Столовую, выходившую окнами на балкон над Салтыковским подъездом (№ 173); Гостиную, или Учебную комнату (№ 172); Спальню (№ 171) и Библиотеку, перекрытую антресолью (северная часть зала № 170).

В годы правления Александра Благословенного архитектор Л.И. Руска дважды перестраивал половины императора и императрицы, расположенные вдоль западного фасада Зимнего дворца и в северозападном ризалите. Так, в 1801–1802 гг. он заново оформил апартаменты императора. Тогда же Л.И. Руска расширил половину Александра I, прибавив к ней несколько помещений, где ранее находилась квартира графини Е.П. Шуваловой. В этих помещениях Руска оформил Большой кабинет Александра I (№ 178) и две Секретарские (№ 176 и № 177). Любопытно, что в 1802 г. Руска решительно упразднил невостребованную супругами Хрустальную опочивальню, создав вместо нее Кабинет (№ 186) императрицы Елизаветы Алексеевны. При этом опочивальню с альковом Руска расположил в бывшей уборной императрицы (№ 184)[82].

(обратно)

В 1808 г. Л.И. Руска потратил огромную сумму в 310 654 руб., кардинально обновив убранство комнат Александра I. Новые интерьеры дополнила художественная бронза, отобранная архитектором из коллекции Императорского Эрмитажа.

В результате этих работ изменившаяся «конфигурация» императорской половины на втором этаже северо-западного ризалита Зимнего дворца и всего западного фасада выглядела следующим образом: императорская половина начиналась от Иорданской лестницы залами Невской парадной анфилады. Последний из них – Концертный – сообщался с Большой столовой (№ 155), из которой можно было пройти в обширный Предцерковный зал (№ 156), во внутренние комнаты, освещаемые Малым двориком, а также в северную анфиладу личных апартаментов императрицы Елизаветы Алексеевны: Приемную (№ 189 – восточная часть), Первую гостиную (№ 189 – западная часть), Вторую гостиную (№ 187), Кабинет-библиотеку (№ 186), Голубую диванную (№ 185). Окнами на Адмиралтейство выходили Опочивальня (№ 184) и Уборная Елизаветы Алексеевны (№ 183).

Жан-Лоран Монье. Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. 1807 г.


Далее следовали «официальные» покои Александра I: Уборная (№ 182), Малый угловой кабинет (№ 181 – западная часть); в сторону Салтыковского подъезда выходила Камердинерская (№ 181 – восточная часть) и Прихожая (№ 180). На Адмиралтейство выходили окна Большого кабинета Александра I (№ 178) и Секретарские (№№ 176 и 177). В одной из Секретарских 8 февраля 1824 г. из-за болезни Александра I совершили обряд бракосочетания младшего брата царя великого князя Михаила Павловича с немецкой принцессой Шарлоттой, в православии великой княгиней Еленой Павловной.

На первом этаже северо-западного ризалита император Александр I занимал помещения от Салтыковского подъезда до тамбура, выходящего к Адмиралтейству. До пожара 1837 г. дверь с тамбуром находилась на месте цокольного окна – второго от северо-западного угла ризалита. В подвальной угловой комнате размещалась Уборная Александра I (под залом № 17 – ее часть), откуда деревянная лестница вела в четыре помещения первого этажа (№ 17 и № 18), обращенные на Салтыковский подъезд, и в царскую баню с окнами во двор (№ 411). Известно также, что под Большим кабинетом Александра I располагалась его Приемная на три окна в сторону Адмиралтейства (№ 19 и № 20).

Любопытно, что у каждого из супругов имелись свои бани. Так, баня императрицы Елизаветы Алексеевны также находилась на первом этаже в северо-западном углу Зимнего дворца (№ 14). На третьем этаже северо-западного ризалита проживала сестра Елизаветы Алексеевны – принцесса Амалия. Здесь же помещались императорские гардеробы и квартира с отдельной кухней гардеробмейстера Александра I.

Все помещения на четырех уровнях северо-западного ризалита (подвал, первый, второй и третий этажи) связывали лестницы. В 1816 г. во время капитальной перестройки царской бани и комнат нижнего этажа устроили винтовую лестницу за Большим кабинетом Александра I. Впоследствии с 1825 по 1830 г в соответствии со сложившимися традициями Большой кабинет Александра I сохранялся как мемориальный.

(обратно)


Анфилады Темного коридора. 1801–1825 гг.

В начале 1790-х гг. проходящий через западное крыло Зимнего дворца Темный коридор отделял покои Александра I от покоев его младшего брата великого князя Константина Павловича (№ 162–165). Окна покоев Константина выходили на Большой двор Зимнего дворца. Комнаты Константина Павловича включали: Прихожую (северная часть зала № 161); Гостиную (южная часть зала № 161); Спальню (№ 162); Библиотеку, перекрытую антресолью (северная часть зала № 163) (см. выше). Столовой в его комнатах не было, поскольку братья пользовались общей столовой на половине Александра Павловича.

Отметим, что с 1790-х гг. анфилада комнат западного фасада, выходившая на Адмиралтейство, приобрела мемориальное значение, поскольку в них по традиции проживали наследники престола. Сам Александр I прожил в них с 1791 по 1793 г. С 1793 по 1796 г. в них жил Константин Павлович. В 1796 г. в эти комнаты поселили будущего Николая I, родившегося 25 июня 1796 г. Часть анфилады комнат, выходящих на Большой двор, в 1798 г. отвели для последнего сына Павла I – великого князя Михаила Павловича, родившегося 28 января 1798 г.

В марте 1801 г., после короткого пребывания Николая и Михаила Павловичей в Михайловском замке, их вернули обратно в комнаты Зимнего дворца. Много позже Николай I вспоминал: «Никто из нас не подозревал, что мы лишились отца; нас повели вниз к моей матушке, и вскоре оттуда мы отправились с нею, сестрами, Михаилом и графиней Ливен в Зимний дворец. Для нас было счастьем опять увидеть наши комнаты и, должен сказать по правде, наших деревянных лошадок, которых мы там забыли»[83].

К.А. Ухтомский. Темный коридор. 1861 г.


В этих же собственноручных записках Николай I с любовью описал свои детские комнаты. Описал так, как сохранила его детская память: «В Зимнем дворце я занимал все то же помещение, которое занимал Император Александр до своей женитьбы. Оно состояло, если идти от Салтыковского подъезда, из большой прихожей, зала с балконом, посередине над подъездом, и антресолей в глубине, полукруглое окно которых выходило в самое зало. Зало это было оштукатурено, и в нем находились только античные позолоченные стулья да занавеси из малиновой камки. Зало это, или гостиная (Гостиная Александра I, № 172. – И. З.), предназначалось в сущности для игр; комната эта, пока я не научился ходить, была обтянута в нижней части стены, так же, как и самый пол, стегаными шерстяными подушками зеленого цвета; позднее эти подушки были сняты. Стены были покрыты белой камкой[84] с большими заводами (разводами. – И. З.) и изображениями зверей, стулья – с позолотой, обитые такой же материей, в глубине стоял такой же диван с маленьким полукруглым столом – маркетри[85]; две громадных круглых печи в глубине занимали два угла, между окнами помещался стол белого мрамора с позолоченными ножками».

Неизвестный художник. Портрет великого князя Константина Павловича


Поскольку в Зимнем дворце соблюдалось правило «по традиции прежних лет», то когда у самого Николая I стал подрастать старший сын, будущий Александр II, то для него в эту же Гостиную вернули «стеганые шерстяные подушки зеленого цвета»[86]. Далее, Николай I подробнейшим образом, даже с любовью, ностальгируя по своим детским годам, оставил описание Спальни (№ 171): «…затем следовала Спальня, в глубине которой находился альков: эта часть. украшенная колоннами из искусственного мрамора, была приурочена к помещению в ней кровати, но там я не спал, так как находили, что было слишком жарко от двух печей, которые занимали оба угла; напротив двух других, у алькова, крайне узкого, находились два дивана, упиравшиеся в печи; два шкафа в стене алькова помещались в двух углах против печей, а рядом со шкафом, стоящим с правой стороны, находилась узкая одностворчатая дверь, которая вела к известному месту. Комната была оштукатурена с богатой живописью фресками в античном вкусе по золоченому фону; такой же был и карниз; паркет великолепного рисунка был сделан из пальмового, розового, красного, черного и другого дерева, в нескольких местах сильно испорченный ружейными прикладами и эспантонами[87] моих старших братьев. Два больших трюмо стояли одно против другого, одно из них помещалось между окнами этой комнаты, другое же находилось между двумя арками алькова.

О. Кипренский. Портрет великого князя Михаила Павловича


В комнате стоял лишь античный позолоченный диван, крытый зеленым дамаском с ярко-зелеными разводами, и огромные стулья со съемными пуховыми подушками. Диваном, крытым подобной же материей и помещавшемся у левой стены, пользовалась англичанка; перед диваном находился маленький полукруглый столик, украшенный деревянной мозаикой. Между окнами помещался белый мраморный стол на ножке из красного дерева, а треугольный красного дерева стол в левом углу комнаты предназначался для обедов; существовал обычай, и я сохранил его для моих детей, что императрица[88] дарила каждому новорожденному икону его святого, сделанную по росту ребенка в день его рождения… Маленькая одностворчатая дверь вблизи этой лестницы вела в другую, сходную с ней по размерам, комнату, оканчивающуюся большой стеклянной дверью; эти две комнаты предназначались: первая – для дежурной горничной, позднее для хранения халатов, а вторая была отведена для остальных служащих; для хранения вещей прислуга имела маленькую каморку под этими деревянными лестницами, которые вели к тем же антресолям, как и другая лестница; эти антресоли были расположены над обеими комнатами и находились под помещением госпожи Адлерберг; в них моя англичанка занимала одну часть, а госпожа Адлерберг – другую».

О. Кипренский. Портрет великого князя Николая Павловича


В связи с тогда еще не оформленным статусом мемориальности описанных помещений все монархи, начиная с Николая I, при любых ремонтах и перестройках этой части Зимнего дворца неукоснительно требовали «не переменять, однако ж, существующего украшения»[89]. Поэтому в комнатах (залы №№ 162, 171, 172, 173) сохранялась отделка арх. Дж. Кваренги и И.Е. Старова образца 1791 г. Остальные комнаты в этом крыле дворца оформили заново еще до пожара 1837 г.

Начало царствования Александра I привело к тому, что часть комнат вдоль Темного коридора передали для выполнения официальных функций. Например, четыре зала вдоль Темного коридора, созданные И.Е. Старовым, с 1801 и до 1826 г. использовались как присутственные помещения членов Государственного совета и Кабинета министров. С декабря 1826 г. эти залы вновь обрели статус личных комнат царской семьи, поскольку там поселили сыновей Николая I[90].


Западный фасад Зимнего дворца при Александре II

В 1838 г. половину наследника Александра Николаевича расположили на «историческом месте», т. е. там же, где она была до пожара и где жили наследниками Александр I и Николай I. Эти комнаты уже тогда имели статус мемориальных, поэтому А.П. Брюллов сохранил в них допожарную отделку XVIII в. В этом случае архитектор скрупулезно придерживался распоряжения царя о восстановлении этих комнат «по образцу прежних лет». Настолько скрупулезно, что на месте действовавших ранее печей восстановили их муляжи. Новая система отопления уже не требовала наличия комнатных печей, однако распоряжения царя принято было выполнять «от и до», поэтому часть драгоценной жилой площади отдали под муляжи печей. Цари могли себе это позволить.

Архитектор А. Брюллов


Анфилада комнат наследника протянулась вдоль центральной части западного фасада Зимнего дворца, выходя окнами на Адмиралтейство, от Салтыковской лестницы на севере до внутреннего угла юго-западного ризалита. С востока половину наследника ограничивал Темный коридор, с противоположной стороны которого находилась анфилада покоев младших братьев цесаревича – великих князей Константина, Николая и Михаила Николаевичей.

Половина цесаревича включала шесть помещений: Прихожую (№ 174), Зал, или Приемную (№ 173), Кабинет, или Учебную (№ 172), Спальню (№ 171), Уборную, или Гардеробную, и Библиотеку (№ 169). Из Уборной скромные служебные лестницы вели на антресоли первого этажа и на первый этаж. Из Приемной можно было выйти в Темный коридор[91]. Отметим, что именно в Кабинет (или Учебную комнату № 172) Александра II в декабре 1825 г. доставили для допроса первых арестованных декабристов. Затем допросы шли в Малом Эрмитаже, а уже затем – в Комендантском доме Петропавловской крепости. 19 февраля 1861 г. в своем Кабинете (№ 172) Александр II подписал судьбоносный для России Манифест об отмене крепостного права.

В.И. Гау. Цесаревич Александр Николаевич и великий князь Константин Николаевич. 1835 г.


Границы половины наследника сохранялись очень недолго. Уже в 1839 г. стало понятно, что вскоре предстоит его свадьба. Поэтому родители озаботились расширением жилой площади наследника, поскольку, следуя традиции, необходимо было сформировать и половину цесаревны. В результате половину, наследника с учетом комнат цесаревны, расширили на весь юго-западный ризалит. Все эти помещения стали именоваться Новой половиной наследника.

Когда наследник начал обживаться семейно в своих комнатах, то, естественно, начались постепенные усовершенствования в планировке помещений. Например, в 1841 г. приняли решение устроить «по железным балкам антресолей в камердинерской и шкафов»[92].


Комнаты детей Николая I и Александра II

Поскольку у Николая I подрастали мальчики – великие князья Константин, Николай и Михаил (в 1839 г. было соответственно 12, 8 и 7 лет), то им требовалось выделить свои комнаты. Их устроили в шедшей вдоль Темного коридора анфиладе, окна которой выходили на Большой двор Зимнего дворца. Анфиладу разделили на две части.

Большую ее часть отвели для двенадцатилетнего Константина Николаевича. Ему выделили: Корабельную комнату (№ 161), Спальню (№ 162), Учебную, или Библиотеку (№ 163), Камердинерскую (№ 164), Дежурную, или Гардеробную (№ 165), комнату.

М. Зичи. Портрет великого князя Николая Николаевича.


Великий князь Михаил Николаевич. 1852 г.


Погодки, восьмилетний Николай и семилетний Михаил, по причине малолетства жили вместе «всего в четырех комнатах: Дежурной (№ 157); Столовой (№ 158); Спальне (№ 159) и Учебной (№ 160)»[93].

На Детской половине самой интересной была, конечно, Корабельная комната (№ 161), расположенная на стороне великого князя Константина. Окна Корабельной комнаты выходили на Большой двор, прямо над крыльцом Гауптвахты. Поскольку Николай I с раннего детства распределил своих мальчиков по родам войск, то появление Корабельной в комнатах Константина было вполне оправданно, поскольку близорукий мальчик предназначался отцом в адмиралы российского флота. В письме к своему постоянному корреспонденту И.Ф. Паскевичу Николай I еще в июле 1836 г. писал: «Сегодня отправляю сына Константина с флотом в море на 15 дней; и хотя ему только еще 9 лет, но оно нужно для подобного ремесла начинать с самых юных лет; хотя и тяжело нам, но должно дать другим дать пример»[94].

В связи с этим главным украшением Корабельной комнаты стала яхта, выполненная «по меркам» дворцовых залов, но со всеми деталями оснастками. Сооружение яхты в одном из залов Зимнего дворца было достаточно сложной инженерной задачей. Тем более что, как обычно, поджимали сроки. Ее начали строить весной 1839 г., когда семья царя традиционно уехала на дачу в Царское Село, и намеревались закончить к осени этого же года, когда семья предполагала окончательно вернуться в обновленный Зимний дворец. Эта игрушка строилась под наблюдением главного воспитателя великого князя Константина Николаевича – адмирала Ф.П. Литке. По ходу строительства решались многочисленные организационные проблемы: от подбора грамотного морского офицера для оснащения яхты штатным рангоутом, до подбора квалифицированных мастеров[95]. Когда комнатную яхту построили, радости мальчиков не было предела. Такой игрушки не было ни у кого.

И.И. Шарлемань. Детская сыновей Николая I, или Корабельная. 1856 г.


Отметим и то, что Николай I, воспитывая будущих офицеров, самое пристальное внимание уделял физическому развитию своих сыновей. В Корабельной комнате кроме яхты имелось все необходимое для гимнастических упражнений (лестницы под самый потолок, канаты и пр.) и военных игр.

На этой же стороне Темного коридора, в одной из комнат «малой половины» наследника-цесаревича, Николай I распорядился устроить игровую комнату для своей трехлетней внучки – великой княжны Александры Александровны (1842–1849). Это была реплика с домика, в котором до декабря 1837 г. играли его уже выросшие дочери – Мария, Ольга и Александра. На акварели К.А. Ухтомского мы можем видеть этот домик, сгоревший во время пожара в декабре 1837 г.

К.А. Ухтомский. Детская великих княжон Марии, Ольги и Александры. 1837 г.


В январе 1845 г. архитектор З.Ф. Дильдин[96] докладывал князю Волконскому о выполнении «изустного Его Императорского Величества повеления <…> на построение в Зимнем Дворце на малой половине Его Императорского Высочества Государя Цесаревича детского домика, со всем его внутренним убранством». Как следует из отчета, это был «Разборный домик с 6 наружными и внутренними дверцами с 5 створчатыми ясеневого дерева окнами, с белыми стеклами <…> Фасад домика окрашен кругом клеевою краскою, а двери лаковою <…> приставной на крючках балкон с точеными балясинами <…> Сделана мебель под черепаховое и желтое дерево, обита на пружинах и покрыта гарусным материалом и один камин с 3 зеркалами»[97]. Все работы по сооружению «разборного домика» обошлись в 350 руб. серебром, выплаченных мастеру Бобкову. Когда в 1849 г. Александра Александровна умерла, домик разобрали, и больше подобных детских домиков в Зимнем дворце не было.

Входы на детскую половину были открыты с двух противоположных концов Темного коридора: из Дежурной Николая и Михаила, расположенной возле Ротонды и Дежурной Константина, имевшей выход на площадку Круглой лестницы, ведущей на антресоли второго этажа и на третий этаж. Кроме этого, из Корабельной комнаты имелся выход в Темный коридор. Все детские комнаты имели скромную отделку, в большинстве помещений стены оклеили бумажными обоями.

Кирпичи, положенные собственноручно Николаем I в 1838 г.


Отметим, что у входа в Корабельную комнату со стороны Темного коридора по сей день можно увидеть фрагмент кирпичной кладки с бронзовой табличкой, на которой имеется надпись: «Кирпичи сии положены собственноручно Императором Николаем Павловичем при возобновлении Дворца после пожара Апреля 26 дня 1838 Года».

К началу правления Александра II страна оказалась в очень непростой ситуации. С одной стороны, надо было заканчивать фактически проигранную Крымскую войну. С другой стороны – срочно проводить системные реформы и, в первую очередь, решать судьбу крепостных крестьян. И то, и другое требовало колоссальных средств.

Поэтому на какие-либо крупные перестройки в Зимнем дворце просто не было денег. Да и необходимости в этом не чувствовалось. К 1860-м гг. дворцовые половины устоялись, к ним привыкли, и если что-то и менялось, то это делалось в ходе штатных ежегодных ремонтов, которые сохраняли и поддерживали интерьеры по примеру прежних лет. При этом следует иметь в виду, что в 1860-х гг. Александр II практически перестал вкладывать средства в интерьерные проекты, уделяя главное внимание развитию дворцовой инфраструктуры[98].

Э.П. Гау. Третья запасная половина. Гостиная. 1872 г.


Э.П. Гау. Третья запасная половина. Гостиная. 1873 г.


Э.П. Гау. Третья запасная половина. Спальня. 1873 г.


И.П. Вольский. Третья запасная половина. Зал для занятий. Сер. XIX в.


После того как дети Александра II вступили во взрослую жизнь, в последней трети XIX в. в помещениях второго этажа, шедших вдоль Темного коридора и выходивших окнами в Большой двор, сформировали Третью запасную половину. Она располагалась над Главной гауптвахтой, рядом с бывшими «собственными библиотеками». В состав запасной половины входили: Приемная, Гостиная, Кабинет и Опочивальня.

Э.П. Гау. Пятая запасная половина. Гостиная великой княгини Марии Александровны. 1874 г.


На первом этаже западного фасада, правее Салтыковского подъезда, в комнатах, выходивших окнами на Адмиралтейство, при Александре II жила его дочь великая княгиня Мария Александровна. После ее замужества в 1874 г. в этих комнатах некоторое время жили ее младшие братья великие князья Сергей и Павел Александровичи. После того как они выехали из Зимнего дворца, в их комнатах сформировалась Пятая запасная половина. Весной 1894 г., ввиду скорого замужества дочери Александра III великой княгини Ксении Александровны, эту половину тщательно отремонтировали.

В конце 1894 г. великая княгиня Ксения Александровна и ее муж великий князь Александр Михайлович поселились в комнатах Пятой запасной половины. Александр Михайлович упоминает в своих воспоминаниях этот период своей жизни буквально в двух строках: «Потом мы все переехали в Зимний Дворец, который подавлял своими размерами, с громадными, неуютными спальными».

Э.П. Гау. Пятая запасная половина. Кабинет великой княгини Марии Александровны. 1873 г.


Рис. Э.П. Гау. Пятая запасная половина. Спальня великой княгини Марии Александровны. 1873 г.


Великий князь не любил Зимнего дворца, предпочитая по возможности жить с семьей в своем крымском имении Ай-Тодор. Когда в Зимний дворец переехал Николай II, молодые семейные пары, тогда еще дружившие, часто посещали друг друга. В дневнике Николая II эти взаимные визиты пунктуально зафиксированы.

При Александре II на третьем этаже западного фасада Зимнего дворца, по левую сторону от Салтыковского подъезда, окнами на Адмиралтейство, располагалась квартира одной из камер-юнгфер. Прямо над Салтыковским подъездом устроили квартиру для воспитателя младших сыновей Александра II Сергея и Павла флигель-адъютанта Д.С. Арсеньева. Далее, в сторону юго-западного ризалита, начинались окна квартиры камер-юнгферы Макушиной, камер-медхен фон Фасс и няни всех детей Александра II, г-жи Струттон, которую в царской семье все от мала до велика звали просто Китти.

Е.М. Долгорукая с детьми


Именно в комнатах третьего этажа западного фасада Зимнего дворца в 1879 г. Александр II поселил княжну Е.М. Долгорукую вместе с ее детьми. Именно там вторая семья царя прожила, по меньшей мере, до апреля 1881 г. Великий князь Александр Михайлович вспоминал, что в его мальчишеские годы, «во время нашего последнего пребывания в Петербурге, нам не позволили подходить к ряду апартаментов в Зимнем Дворце, в которых, мы знали, жила одна молодая красивая дама с маленькими детьми».

17 марта 1881 г. великий князь Сергей Александрович упоминал, как он вместе со старшей сестрой посетил княгиню Юрьевскую: «Были с Мари на днях у княгини и потом заходили к детям. Они живут в бывших комнатах Кити и Шиллинга. С наслаждением все нам показывали. Бедные! Мари трогательно добра к ним. Она так меня тронула этим»[99]. Под именем Кити великий князь имеет в виду Китти Струттон – свою няню.

Из этих комнат третьего этажа вниз шла винтовая лестница, по которой можно было попасть прямо в комнаты Александра II. Когда к Александру II приходил по утрам для регулярного осмотра его врач С.П. Боткин, Александр II сначала спускался с третьего этажа к себе на второй, а затем уже приглашал врача. Конечно, все знали, что император ночует у своей гражданской жены, но при этом все приличия были соблюдены.

После гибели Александра II в марте 1881 г. княгиня Юрьевская выехала из комнат третьего этажа. После этого в комнатах, расположенных вдоль камер-юнгферского коридора, окнами на Адмиралтейство, сформировалась Шестая запасная половина.

Говоря о Запасных половинах Зимнего дворца, отметим, что их названия периодически менялись. И как всё в Зимнем дворце, эти названия устанавливались только «по Высочайшей воле». Как правило, изменения в названиях проводились в начале нового царствования.

Так, в марте 1859 г. к обер-гофмаршалу А.П. Шувалову обратился один из его чиновников по особым поручениям, предлагая установить официально фиксированные именования запасных половин. Он предлагал, наряду с уже привычными Первой и Второй запасными половинами, назвать и другие половины Зимнего дворца: «Так как парадные и внутренние комнаты Зимнего Дворца, расположенные над воротами в бельэтаже на Дворцовую площадь, называются I Запасною половиною, а комнаты, в которых помещаются ныне Августейшие Дети, в том же этаже над Комендантским подъездом именуются II Запасною половиною – то не изволите ли, Ваше Сиятельство, приказать нижеозначенные помещения, а именно: Комнаты покойного Государя Императора Николая Павловича в верхнем этаже наименовать Третьею запасною половиною. Комнаты, бывшие великих князей Николая и Михаила Николаевичей в бельэтаже, назвать Четвертою запасною половиною. Комнаты в нижнем этаже, где помещается ныне великий князь Николай Николаевич, именовать Пятою запасною половиною»[100].

Шувалов, как грамотный начальник, слегка подкорректировав идею подчиненного, преподнес ее как свою собственную в рапорте, направленном на имя министра Императорского двора князя П.М. Волконского. В результате 4 апреля 1859 г. состоялось «Государя Императора высочайшее повеление», по которому: «1. Комнаты, в бельэтаже над Комендантским подъездом в Зимнем Дворце, носящие ныне название Второй запасной половины, именовать впредь половиною Августейших сыновей Их Величеств. 2. Комнаты покойного Государя Императора Николая Павловича в верхнем этаже – 2-ю запасною половиною. 3. Комнаты, бывшие великих князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича в бельэтаже, – 3-ю запасною половиною. 4. Комнаты в нижнем этаже, где помещается ныне великий князь Николай Николаевич, – 4-ю запасною половиною». Однако, несмотря на «высочайшее повеление», первые два названия так и не прижились, и комнаты над Комендантским подъездом еще при жизни Александра II по-прежнему именовались Второй запасной половиною.


Северо-западный ризалит Зимнего дворца

Изначально на территории северо-западного ризалита Зимнего дворца располагался Овальный зал, построенный по проекту архитектора А. Ринальди. Этот парадный зал занимал второй и третий этажи ризалита. Овальный зал просуществовал в Зимнем дворце до второй половины 1780-х гг. 26 сентября 1787 г. последовало устное повеление Екатерины II «О переделке Овального зала в покои»[101]. Демонтировать Овальный зал начали в 1788 г. под руководством архитектора И.Е. Старова. Эти работы продолжались вплоть до 1789 г., когда приступили к капитальной сломке.

Этот большой ремонт на территории ризалита растянулся вплоть до женитьбы великого князя Александра Павловича в 1793 г., поскольку императрица Екатерина II желала устроить для своего любимого внука достойный «малый двор», со всеми его необходимыми атрибутами.

Параллельно с ремонтными работами императрица стала подбирать внуку невесту. Примечательно, что ремонтные работы «под молодую семью» начались даже раньше поисков невесты – в 1790 г. Практичная императрица прекрасно понимала, что строительные и отделочные работы будут двигаться гораздо медленнее, чем поиск невесты для внука.

В конце концов, по результатам заочного просмотра потенциальных невест Екатерина II остановила свой выбор на дочери маркграфа Баденского Луизе-Августе. 30-го октября 1792 г. принцесса прибыла в Петербург в сопровождении младшей сестры. Очные смотрины потенциальной невесты только укрепили императрицу в ее выборе. Пятнадцатилетний великий князь Александр Павлович согласился с выбором царственной бабушки. Впрочем, она и не ожидала от внука другого решения.

В результате 9 мая 1793 г. состоялось миропомазание четырнадцатилетней принцессы Луизы, которую нарекли великой княжной Елизаветой Алексеевной. 10 мая последовало обручение с великим князем Александром Павловичем, а 28 сентября того же года состоялось бракосочетание.

Архитектор И.Е. Старов


К этому времени следов созданного архитектором А. Ринальди и уничтоженного архитектором И.Е. Отаровым Овального зала не осталось. По указаниям И.Е. Отарова возвели новые капитальные стены со сводами, раздробившими обширный объем парадного зала на камерные жилые помещения. В ходе работ поменяли оконные рамы, установив наружные дубовые рамы и сосновые внутренние. Тогда же устроили небольшой замкнутый внутренний дворик для освещения помещений, находившихся в глубине ризалита.

В помещениях первого этажа северо-западного ризалита устроили третью кухню[102]. Также на первом этаже возвели антресоли, в помещениях которых разместили полный комплект кухонных дворцовых служб, требовавшихся для полноценного обслуживания «молодого двора»: кондитерскую, скатерную, мундшенкскую, тафельдекерскую и кофешенкскую должности.

На первом этаже северо-западного ризалита И.Е. Отаров устроил баню для великого князя Александра Павловича с тщательно продуманной планировкой. Войти в нее можно было и с улицы через специальный тамбур, спустившись в подвал по небольшой лесенке. Впоследствии в угловом помещении бани для «поклажи вещей» разместится кабинет Николая I, где он умрёт в феврале 1855 г.

Возвращаясь к комнатам Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны на втором этаже северо-западного ризалита, отметим, что не сохранилось ни одного изображения отделки этих помещений, однако остались чертежи. Так, открывала апартаменты Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны Столовая (зал № 155), обращенная тремя окнами на глухой Малый дворик. Она сообщалась с внутренними служебными помещениями и с анфиладой залов вдоль фасада, выходящего на Неву, включавшей: Приемную (№ 189 – восточная часть), Первую гостиную (№ 189 – западная часть), Вторую гостиную (№ 187), Опочивальню (№ 186), Диванную, или Зеркальную (№ 185).

План северо-западного ризалита Зимнего дворца


Именно в Див анной в конце 1795 г. великая княгиня Елизавета Алексеевна позировала Ж. Монье[103]. Мизансцена, выстроенная художником, представляла юную великую княгиню в парадном платье, с лентою ордена Св. Екатерины, составляющею букет у каминного зеркала[104] (см. выше).

Вспоминал Диванную и Николай I в своих записках: «…Нас поместили у Императрицы Елисаветы. Бастион Адмиралтейской крепости находился тогда как раз под ее окнами, и, когда раздался пушечный выстрел, я с криком бросился на диван; Великая Княгиня Анна старалась, насколько возможно, меня успокоить».

Окнами на Адмиралтейство были обращены: Уборная Елизаветы Алексеевны (№ 184), ее Будуар (№ 183), Камердинерская (№ 182), Угловой кабинет Александра I на три окна (№ 181 – западная часть). Этот очень небольшой Угловой кабинет, который вплоть до Николая II занимали императоры, архитектор Отаров оформил в солнечных золотисто-белых тонах. Окнами на Салтыковский подъезд выходила Уборная великого князя (№ 181 – восточная часть) и Камер-юнгферская (№ 180)[105].

Отделка личных помещений «молодого двора» была соответствующей их статусу – плафонная живопись, золоченая лепка и резьба по дереву, искусственный мрамор и бронза, фарфор и стекло. Стены традиционно драпировались штофом, бархатом, тафтой и атласом. Позже к половине великого князя Александра Павловича присоединили Большую столовую (№ 155). Отметим, что планировка Столовой сохранилась до сего дня. В будние дни Столовая использовалась как одна из гостиных, и только во время высочайших обедов в нее вносились столы. В таком виде эти помещения просуществовали вплоть до 1826 г.

Ж.-Б. Грёз. Портрет Е.П. Шуваловой (урожд. Салтыковой). 1770-е гг.


Из традиционного набора дворцовых помещений выделялась так называемая Хрустальная опочивальня (№ 186) императорской четы. Сохранились ее чертежи и описания. Граф Ф. Головкин вспоминал: «Спальня являла образец элегантности и роскоши. Обивка стен была из белой лионской материи с вышитыми по борту розами, колонны алькова, двери и панели из розового стекла <…> оправленные в золоченую бронзу с белыми барельефами; они были подложены под эти прозрачные массы и казались плавающими в неопределенном пространстве, выходящем за пределы комнаты…»[106]. Отметим, что в конце царствования Александра I стилистические идеи Хрустальной опочивальни, по предложению генерала Ермолова, развили в идею дипломатического подарка, когда на Императорском Стекольном заводе для персидского шаха изготовили «хрустальную кровать».

Несколько позже к половине Александра I отошли заново отделанные Дж. Кваренги парадные залы Невской анфилады и комнаты по обе стороны Темного коридора до Салтыковского подъезда. Тогда там жили служащие «малого двора», входившие в ближний круг великого князя. Например, гофмейстрина Елизаветы Алексеевны, графиня Е.П. Шувалова (1743–1816), жила в комнатах, выходящих на Адмиралтейство (№ 176, 177, 178).

Из этих комнат Александр I уехал 1 сентября 1825 г. в Таганрог, чтобы уже больше никогда не вернуться в Петербург. Через год, в мае 1826 г., тихо ушла из жизни и императрица Елизавета Алексеевна. Северо-западный ризалит опустел почти в одночасье, потеряв своих хозяев. Но с лета 1826 г. в его стенах появились новые люди.


Половина императора Николая I

Тридцатилетнее царствование Николая I стало эпохой в истории России. Его царствование стало эпохой и для Зимнего дворца. И это связано не только с фактическим возрождением дворца после пожара 1837 г., но и с его масштабными перестройками, активным внедрением различных технических новинок, к которым император Николай Павлович всегда относился очень внимательно.

После воцарения в декабре 1825 г. Николай I сначала жил на два дома. Его семья осталась жить в Аничковом дворце, время от времени наезжая в Зимний дворец на различные дворцовые церемонии. Тогда, в 1825 г., дочери императора Мария, Ольга и Александра жили на втором этаже юго-западного ризалита, в бывших комнатах великой княгини Анны Павловны. Сам Николай I с супругой размещался в бывших комнатах великого князя Михаила Павловича, выходящих окнами на Большой двор.

В.А. Голике. Портрет великого князя Николая Павловича. 1820-е гг.


4 мая 1826 г. в г. Белёве умерла императрица Елизавета Алексеевна, что послужило непосредственным импульсом для принятия императором стратегического решения по переносу своей половины из юго-западного ризалита на «императорский угол» – на второй этаж северо-западного ризалита, где ранее жили Александр I и Елизавета Алексеевна.

Работы в северо-западном ризалите по устройству половины Николая I и императрицы Александры Федоровны начались в начале июня 1826 г. Работы велись одновременно и на втором этаже ризалита, где устраивались комнаты для Александры Федоровны, и на третьем этаже, где пожелал жить Николай Павлович. Все эти строительные работы вел архитектор Василий Петрович Стасов. Курировал ход строительных работ князь Александр Николаевич Голицын[107].

Работы начались с того, что в начале июня 1826 г. архитектор попросил направить в его распоряжение двух-четырех инвалидов (военных отставников) для присмотра «за порядком между работниками, находящихся у переделок комнат для кабинета Его Величества Государя Императора в Зимнем Дворце»[108].

Портрет князя А.Н. Голицына


Параллельно с работами на этажах северо-западного ризалита император начал инвентаризацию обширного хозяйства Зимнего дворца. Причем инвентаризации подлежали и люди, и стены. Так, летом 1826 г. хозяйственные подразделения составили для царя список всех, живущих в Зимнем дворце. Царь хотел точно знать, кто, кроме его семьи, живет в Зимнем дворце. В результате документ, датированный 20 июня 1826 г., стал неким «моментальным снимком» не только о битателей Зимнего дворца, но и распределения между ними его «жилой площади»[109]. На главном «императорском этаже» тогда находились следующие помещения (мы приведем данные в виде таблицы, так, как это сделано в архивном документе; курсивом выделены либо половины, либо комнаты, занимаемые одним лицом). (См. таблицу 2.)

Таблица 2



Приведя полный перечень помещений второго этажа Зимнего дворца, список комнат первого и третьего этажей, перечислим их кратко. Итак, на первом этаже Зимнего дворца находились комнаты:

Лейб-медик Рюль 2 комнаты

Большая ванная 6 комнат

Кухня лейб-медика Рюля, «где и люди его помещаются» 2 комнаты

Главной половины пекарня хлебов 2 комнаты с антресолями

Первой половины пекарня хлебов 1 комната с антресолями

Метрдотельская 1 комната

Кухня главной половины

1-й половины кондитерская 3 комнаты

Лейб-медика Вилье кухня и люди его 2 комнаты

Канцелярия г. Вилье 2 комнаты

Императора Александра I ванная

Должности овощной кладовой

Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны ванная 4 комнаты с перегородками

Казенная сервизная

Кухня главной половины императора Александра I

Средняя кухня и при оной антресоли

Кухня коменданта


Среди прочих, на третьем этаже жили и располагались:

Фрейлина Загряжская 2 комнаты

Общая фрейлинская кухня

Гардероб покойной императрицы Екатерины II


Любопытно, что во время своих посещений Зимнего дворца Николай Павлович начал по-иному смотреть на главную резиденцию, мысленно перестраивая ее под себя. Это проявлялось и в большом, и в малом. В большом – это возведение Военной галереи 1812 г. и масштабная перепланировка северо-западного ризалита. В малом – это наведение порядка во дворце. В буквальном и переносном смысле. Так, в мае 1826 г. Николай Павлович, «будучи в Зимнем Дворце, изволил заметить во многих местах оного нечистоту» и жестко приказал «принять меры, чтобы по выезде Его Величества из сего дворца не только не был он запускаем в нечистоте, но и вычищаемо бы было и все то, что давало в нем прежде неопрятность»[110].

Эта фраза о прежней «неопрятности» очень характерна. Известно, что в гвардии великого князя Николая Павловича не любили. В том числе и за то, что он служил, как должно, сам, и желал, чтобы служили, как должно, и его офицеры. Далеко не всем это было по нраву. По воцарении Николай Павлович быстро дал понять, что прежние порядки он терпеть не намерен. В полной мере это касалось и устоявшихся порядков в Зимнем дворце. Хозяйственники это моментально поняли и отреагировали: «предписано Главному смотрителю Зимнего Дворца при смотрении за внутреннюю и внешнею нечистотою Стрункину доставить объяснение, в каком именно месте замечена Государем Императором нечистота? В чем именно оная состояла и почему допущена?»[111]

К концу июля 1826 г. половину императора Александра I и Елизаветы Алексеевны уничтожили. Когда вскрыли «ветхие паркеты» и очистили под ними «толстую насыпь», то выяснилось, что несущие балки по большей части сгнили, а «полы черные между ими частями провалились – отчего и происходил тот холод, о котором я доносил запиской, такого же роду закрытые ветхости встречаются и в разных частях строения, и потому, умножая работы и издержки, препятствуют успеху и окончанию всех исправлений и окончание всех исправлений к назначенному времени по непосредственной связи бельэтажа с верхним»[112], – писал в рапорте В.П. Стасов.

В результате необходимость замены несущих балок превратила косметический ремонт в капитальный, что в свою очередь увеличило сроки строительных работ. При этом архитектор был лимитирован временем, поскольку после коронации в Москве Николай I планировал переехать с семьей в свои новые комнаты к началу декабря 1826 г. Поэтому, уехав в начале августа 1826 г. в Москву, Николай I распорядился, чтобы Стасов еженедельно отчитывался перед князем Голицыным о ходе работ в северо-западном ризалите.

14 августа 1826 г. Стасов сообщал Голицыну, что черновые работы в ризалите закончены, но «чистые работы невозможно начать до просушки всех переделок». Архитектор писал: «В третьем этаже по огромности работ и чрезвычайной тесноты места, где оные производились окончены со всеми усилиями только черновые работы, как то: комнатные, плотничные, штукатурные, кроме малых поделок, печи же и камины протапливаются, а мраморная на стенах и окнах обделка полируется, но живописных и прочих чистых работ начать тоже невозможно, от непросохнутой местами штукатурки, от ведения во множестве новой кирпичной кладки, для подкрепления стен востребовавшейся, и в той опасности более, чтоб не осталось вредного в комнатах воздуха»[113].

Поскольку времени катастрофически не хватало, то Стасов установил в комнатах железные, непрерывно топившиеся печи, которые должны были просушить и вновь возведенные стены, и сырую штукатурку. Он настаивал на необходимости «окончательные работы начать не иначе, как по совершенном удостоверении, что все получило настоящую степень сухости». Примечательный факт – на этом рапорте стоит карандашная помета «25 августа. Государь император читал» (22 августа состоялась церемония коронации, а 25 августа был единственным днем отдыха императора).

О размахе работ свидетельствует то, что уже по завершении черновых работ в середине августа 1826 г. в северо-западном ризалите ежедневно работало 239 чел.[114] А с учетом временно привлекавшихся и выполнявших на казенных заводах заказы Стасова (231 чел.) общее число рабочих доходило до 470 чел.

В начале сентября князь Голицын сообщил Стасову, что «Государь Император Высочайше повелеть соизволил, чтобы Вы приложили все возможное старание совершенно окончить работы непременно к 1 будущего декабря, дабы в сие время Его Величество мог занять означенные комнаты»[115]. Причины столь жестких сроков всем были понятны. Свое тезоименитство, отмечавшееся в Николин день, 6 декабря, император желал встретить в своем новом доме.

Распоряжения императора было принято выполнять. Стены немедленно «срочно просохли», и все работы завершились в срок. Об этом свидетельствует то, что 6 января 1827 г. министр Императорского двора князь Волконский направил Стасову «бриллиантовый перстень с шифром Его Императорского Величества, всемилостивейше пожалованный Вам за отделку новых комнат Государя Императора в Зимнем Дворце». Кроме того, 9 января императрица Александра Федоровна пожаловала архитектору еще один бриллиантовый перстень (в 2000 руб.) за отделку ее комнат. Кроме Стасова высокой награды удостоился и столярный мастер Гамбс, получивший «за труды при отделке новых комнат Его Величества в Зимнем Дворце» такой же бриллиантовый перстень.

В результате этих масштабных строительных работ все помещения, занимаемые Александром I и Елизаветой Алексеевной, перепланировали, и от их интерьеров ничего не осталось. Например, на месте современного Малахитового зала ранее находились два помещения императрицы Елизаветы Алексеевны: Приемная на три окна (№ 189 – восточная часть) и Первая гостиная (№ 189 – западная часть).

В результате усилий Стасова личные покои императрицы Александры Федоровны включали: Большую столовую (№ 155), выходившую окнами во внутренний дворик; за ней располагались Приемная (№ 189 – восточная часть); Первая гостиная (№ 189 – западная часть); Вторая гостиная (№ 187); Библиотека (№ 186). На месте Голубой диванной императрицы Елизаветы Алексеевны арх. В.П. Стасов оформил для Александры Федоровны Большой кабинет (№ 185), за ним следовали Опочивальня (№ 184) и Уборная (№ 183).

После того как императорская чета прожила зиму 1827 г. в своих комнатах, к весне возникла необходимость новых «доработок» в их покоях, которыми также занимался Стасов. В июле 1827 г. он получил распоряжение: «В спальной комнате Их Императорских Величеств драпировать остальную часть комнаты тою же материей и тем же манером, как делана половина комнаты, и вынуть совсем из-под кровати деревянную площадку»[116]. А в сентябре 1827 г. появились претензии к мебельщику Гамбсу, поскольку Николай I заметил, что «лак, коим покрыта мебель в комнатах Государыни Императрицы Александры Федоровны, имеет дурной запах». Поэтому мебельщику настоятельно предложили «для покрытия мебели употреблять впредь лак самый чистый и без всякого дурного запаха». Также император велел убрать запах от машинного масла на лифте Салтыковской лестницы. Возможно, императрица была в очередной раз беременна и начала замечать запахи, после того как эта мебель простояла в ее комнатах почти год.

План второго этажа северо-западного ризалита


В результате масштабных строительных работ при Николае I в стены Зимнего дворца наряду с комнатами личных половин вписали новые парадные залы. Например, еще до пожара 1837 г. в Зимнем дворце появились Военная галерея 1812 г., Ротонда, Яшмовая приемная императрицы Александры Федоровны, Петровский и Фельдмаршальский залы. В период правления Николая I отчетливо проявились и стилистические изменения – на смену классицистическим интерьерным решениям пришел историзм, выразителями которого стали архитекторы О.Р. Монферран, Л.И. Шарлемань 2-й и А.П. Брюллов, работавшие в Зимнем дворце в николаевскую эпоху.

Эпоха Николая I в истории Зимнего дворца имела существенные особенности, отличавшие ее от предшествующих царствований. Во-первых, император Николай Павлович в Петербурге поначалу фактически жил «на два дома», поскольку кроме половин в Зимнем дворце у него в распоряжении имелся и Аничков дворец, который император любил не меньше Зимнего дворца и называл «Собственным Его Императорского Величества».

С.Ф. Галактионов. Вид Зимнего дворца с северо-западного угла. 1821 г.


Во-вторых, при Николае I в традиционной планировочной схеме расположения императорских половин произошли принципиальные изменения – впервые императорские покои переместились на третий и первый этажи Зимнего дворца. Николай Павлович распорядился отделать для него комнаты принцессы Амалии, находившиеся над апартаментами покойной императрицы Елизаветы Алексеевны на третьем этаже. В свою очередь, комнаты умершей в 1826 г. Елизаветы Алексеевны на втором этаже северо-западного ризалита целиком отвели для императрицы Александры Федоровны. В помещениях первого этажа, выходящих окнами на Адмиралтейство и на Неву, устроили комнаты для дочерей Николая I. Там же (залы №№ 13–15) поселилась фрейлина Вильдеметр, приехавшая в Россию в 1817 г. из Пруссии вместе с Александрой Федоровной в качестве ее наставницы. Для наследника-цесаревича Александра Николаевича отвели помещения второго этажа над Салтыковским подъездом, распространившиеся после его женитьбы на весь юго-западный ризалит дворца.

Таким образом, большая семья Николая I впервые в истории дворца заняла не только все три этажа северо-западного ризалита, но и обжила весь второй этаж дворца, вплоть до юго-западного ризалита.

В 1830-е гг. планировочная схема северо-западного ризалита продолжала совершенствоваться. Одним из таких удачных архитектурнопланировочных решений стала Ротонда. Дело в том, что анфилады покоев Александра I и Елизаветы Алексеевны не самым удачным образом соединялись с парадными залами Невской анфилады. Таким узлом на стыке северного и западного корпусов служила темная квадратная комната. В 1830-х гг. О. Монферран вписал в этот объем, получивший название Ротонды, круглый зал, осветив его через проем купола. В нишах Ротонды находились двери, органично соединявшие залы Зимнего дворца.

Е. Тухаринов. Ротонда. 1834 г.


В ходе масштабных перестроек 1826 г. часть личных комнат покойного Александра I сохранили, придав им мемориальный статус (№№ 176–182)[117]. Собственно, это и стало одной из причин переезда Николая I на третий этаж Зимнего дворца, поскольку, почитая память старшего брата, он решил придать его комнатам мемориальный характер, и ему просто не осталось места на втором этаже. Самые значительные перепланировки В.П. Стасов провел именно на третьем этаже Зимнего дворца, где он в 1826 г. оформил комнаты не только для императора Николая I, но и для его младшего брата великого князя Михаила Павловича. Комнаты последнего включали: Переднюю (№ 394), Гостиную (№ 395) и Угловой кабинет, обитый желтым штофом (№ 396). Михаил Павлович, женившись в 1824 г., не очень ладил с женой, интеллектуалкой великой княгиней Еленой Павловной, и, видимо, поэтому зарезервировал для себя несколько комнат в Зимнем дворце. С другой стороны, комнаты в Зимнем дворце ему полагались по статусу.

После восстановления Зимнего дворца в 1838–1839 гг. Николай I расширяет свои покои на третьем этаже, оставляя рядом со своими комнатами только небольшой Малый кабинет императрицы Александры Федоровны (№ 387). Именно в этом кабинете находились знаменитые парные картины Карла Брюллова «Итальянское утро» и «Итальянский полдень». Далее следовали дежурные помещения камер-юнкеров и камердинеров, Буфетная и Гардеробная. На крохотных антресолях третьего этажа, окнами во внутренний дворик, располагались жилые комнаты камердинеров и камер-лакеев[118].

План третьего этажа северо-западного ризалита


Упомянув о картинах К. Брюллова, отметим, что со времен Екатерины II многие из личных комнат императорской четы в Зимнем дворце украшали картины, внесенные в реестр Императорского Эрмитажа. Формально эти картины считались уже государственной собственностью. Однако это нисколько не мешало монархам с такой же легкостью менять статус эрмитажных картин в обратную сторону. В 1826 г. Николай I, получив в свое распоряжение Эрмитаж, распорядился исключить три картины из каталога Эрмитажа и передать их великому князю Михаилу Павловичу и флигель-адъютанту П.А. Штегельману. Младшему брату царь пожаловал известную картину художника В.Эриксена «Портрет Императрицы Екатерины II верхом в гвардейском мундире», которая проходила в каталоге под № 923. Михаил Павлович получил и не менее известный портрет М. Шибанова – «Грудной портрет Императрицы Екатерины II в дорожном платье» (без номера). Флигель-адъютант полковник Семеновского полка П.А. Штегельман получил от царя «копию с картины Тициана, изображающую лежащую Венеру»[119]. В 1827 г. Николай I распорядился об отправке великому князю Константину Павловичу в Польшу двух эрмитажных картин, повелев «исключить последние картины из каталога Эрмитажа»[120].

Личные апартаменты Николая I на третьем этаже включали: Секретарскую (№ 393), примыкавшую к Передней (№ 394) великого князя Михаила Павловича; Приемную, декорированную малиновым штофом (№ 392); Угловую гостиную на четыре окна, обитую «голубой материей с золотыми разводами» (№ 391); Зеленый кабинет (№ 390) и Будуар (№ 389).

Главным помещением половины Николая I был, конечно, его Зеленый кабинет. Наряду с акварелями сохранились довольно подробные описания этого кабинета. Барон М. Корф, один из многолетних сотрудников Николая I, подробно описал «верхний» кабинет, который он рассмотрел во время одного из заседаний в 1841 г. По его словам, кабинет выходил «окнами к Адмиралтейству», что «вокруг всей комнаты идут полушкафы, на которых лежат книги и портфели. Посредине ее два огромных письменных стола, в параллельном направлении; третий поперек комнаты, с приставленным к одной оконечности его пюпитром. В целом – порядок удивительный: ничто не нагромождено, не валяется; всякая вещь, кажется, на своем месте… Во всей комнате только два огромных, как ворота, окна и в простенке между ними – большие малахитовые часы с таким же циферблатом… Вся без изъятия мебель, стулья и кресла, карельской березы, обитая зеленым сафьяном; один только диван и ни одного вольтера»[121]. Под «вольтерами» Корф имел в виду очень удобные кресла. Этой деталью мемуарист подчеркивает сугубо деловой и аскетичный характер кабинета, столь отвечавший особенностям характера самого царя.

М. Шибанов. Екатерина II в дорожном костюме


Дочь Николая I, великая княгиня Ольга Николаевна, в своих записках описывает кабинет отца на 1838 г. совсем по-другому: «светлое, приветливое помещение с четырьмя окнами, два с видом на площадь, два – во двор. В нем стояли три стола: один – для работы с министрами, другой – для собственных работ, третий – с планами и моделями, для военных занятий»[122]. Однако на акварели Ухтомского, датированной серединой XIX в., это помещение с четырьмя окнами названо угловой гостиной Николая I. И уж, конечно, окна кабинета царя не могли выходить «во двор». Видимо, это ошибка Ольги Николаевны, поскольку свои воспоминания она писала много лет спустя.

Э.П. Гау. Большой кабинет Николая I. 1860-е гг.


К.А. Ухтомский. Угловая гостиная императора Николая I. Середина XIX в.


В ранние годы советской власти описание кабинета приобрело отчетливо политизированный характер. Перед экскурсоводами прямо стояла задача показать все ничтожество Николая Палкина. Но даже в те годы в ряде популярных работ присутствовала и определенная доля уважения к грозному императору. К примеру «…портреты Петра I и Александра Благословенного; портреты их императорских высочеств братьев и сестер государя императора; далее по стенам – акварельные портреты всех детей „Его Императорского Величества“; прелестные небольшие картинки работы Ладюрнера[123], изображающие сцены их ежедневной военной и дворцовой жизни и на каждой – портреты: государя императора, или наследника-цесаревича, или его императорского величества Михаила Павловича, принца Оранского, окруженных приближенными. Все эти произведения отличаются чрезвычайным сходством не только лиц, но склада и положений особ, которые изображены на них. На двух стенах, над низкими шкапами, две огромные картины, известные многим в Петербурге: „Парад в Берлине“, писанный Крюгером, и „Парад в Санкт-Петербурге“, писанный Ладюрнером. На каждой более 250 портретов известных лиц военных, окружающих здесь императора, там – короля, а в числе зрителей – несколько особ высшего круга и современных знаменитостей обоего пола. На одном из каминов – прекрасный мраморный бюст его величества короля прусского. Тут же все мундиры его войска, изображенные маленькими чугунными статуэтками, отчетливо отлитыми и раскрашенными»[124].

Ф. Крюгер. Парад на Оберплац в Берлине


При отделке половины Николая I, безусловно, учитывались его личные вкусы. Если говорить о живописи, то в комнатах царя доминировали батальные картины. Более того, эти военные картины использовали и для декора помещений, непосредственно встраивая их в функциональные детали интерьера. Например, в 1841 г. Николай Павлович распорядился сделать «в уборной Его Величества двери в виде рамы из красного дерева, в которую вставлена картина, изображающая гренадера»[125].

Как и в любом доме, на «территории» северо-западного ризалита периодически случались «аварии глобального характера», связанные с тем, что Зимний дворец располагался очень близко к Неве, которая периодически выходила из берегов. Все это приводило к постепенному оседанию фундамента, что, в свою очередь, вело к появлению трещин в несущих стенах. Эта проблема актуальна и сегодня: иссечены трещинами колонны Павильонного зала, а ноги знаменитых атлантов Нового Эрмитажа буквально разрывают сквозные трещины.

А.И. Ладюрнер. Парад перед Зимним дворцом в Петербурге. Фрагмент


В марте 1850 г. образовали комиссию, куда вошли фактически все те, кто восстанавливал Зимний дворец в 1838–1839 гг. Возглавил ее граф Петр Андреевич Клейнмихель. Поводом к созданию комиссии стала трещина в наружной стене ризалита, начинавшаяся в подвальном этаже. Там она была едва заметна, продолжаясь уже «в виде ссадины в кабинете Ея Величества», далее шла «по верхнему этажу в угловой гостиной Его Величества» уже «в виде перемычек», и на чердаке сходила на нет.

Впервые эту трещину обнаружили еще в 1848 г. и тогда же заделали, а в 1850 г. она появилась вторично. Естественно императора взволновала такая проблема, как «устойчивая трещина» в несущей стене его дома. Комиссия вновь тщательно осмотрела трещину и пришла к выводу, что ее появление есть результат «разности температур наружной и внутренней» и «осадки фундамента в угловой части здания, прилегающей к реке». Вместе с тем члены комиссии категорически заявляли, что «на счет прочности здания никакого опасения нет». Николай I распорядился трещину немедленно заделать[126].

Складывается впечатление, что тогда, в конце 1840-х гг., фундамент западной стороны Зимнего дворца действительно продолжал «гулять». Об этом свидетельствуют периодические замены стекол в комнатах западного фасада. Например, в 1846 г. в угловом кабинете Николая Павловича поменяли разбитое зеркальное стекло[127]. В документах упоминается, что летом 1850 г. рабочие поменяли треснувшие зеркальные стекла на половине цесаревны Марии Александровны в ее Угловом кабинете и Золотой гостиной (три стекла) и на половине великой княгини Ольги Николаевны в ее Угловом кабинете (одно стекло)[128]. Трещины в массивных зеркальных стеклах могли появиться лишь вследствие возникающих, и довольно сильных, деформаций в несущих стенах западного фасада, которые, в свою очередь, деформировали оконные дубовые рамы. И такие симптомы имели место не только под северо-западным ризалитом (одно треснувшее стекло), но и под юго-западным (три треснувших стекла). Впрочем, в качестве версии можно предположить, что стекла трескались, когда летом огромные дубовые рамы открывались для ежегодной мойки стекол.


Кабинет Николая I на первом этаже северо-западного ризалита

Как известно, в конце жизни Николай I оставил свой кабинет на третьем этаже и перебрался на первый этаж, где устроил для себя небольшую квартиру. Она состояла из двух небольших узких комнат (№ 17, № 16 – южная часть). Одно окно нового углового кабинета императора выходило на Адмиралтейство и два окна – на Салтыковский подъезд (№ 16).

Новый кабинет представлял собой небольшую узкую комнату, лишенную декора, с выбеленным потолком и оклеенными темными обоями стенами. В кабинете находились письменный стол и знаменитая складная походная кровать императора. Попасть в кабинет императора можно было как со стороны круглой чугунной лестницы (за залом № 16), так и через подвал с улицы. Фактически это была «изолированная квартира» внутри ризалита.

План первого этажа северо-западного ризалита


Такая изолированность делала императора более мобильным, позволяя покидать дворец и возвращаться в него совершенно незамеченным. Говоря о причинах переезда, упомянем и о крайне сомнительной версии, связанной якобы с тем, что лечащему врачу императора М.М. Мандту было тяжело подниматься на третий этаж дворца для осмотра своего пациента. Эта версия совершенно не вписывается ни в характер императора, ни в систему взаимоотношений между императором и подданными. Кроме того, на Салтыковской лестнице имелся установленный в 1826 г. лифт.

К.А. Ухтомский. Малый кабинет императора Николая I. Сер. XIX в.


О времени переезда императора в этот кабинет на первом этаже сохранились только косвенные упоминания. Например, барон М. Корф упоминает, что «император Николай только в самые последние годы своей жизни переселился в тот маленький кабинет, где и умер»[129]. Барон совершенно прав, говоря о «последних годах». Дело в том, что документы о ремонтных работах и расходах по Зимнему дворцу за 1850 г. позволяют совершенно точно датировать время переезда императора в новый кабинет. В апреле 1850 г. хозяйственники составили смету расходов и перечень работ «по Нижнему этажу Императорского Зимнего Дворца в комнатах Государя Императора». Апрель здесь указан не случайно. В мае по традиции царская семья уезжала в Царское Село и тогда же в Зимнем дворце немедленно начинались ремонтные работы, которые заканчивались в октябре-ноябре, когда царская семья возвращалась на зиму в Зимний дворец. Именно к апрелю завершалось составление всех смет этих работ, чтобы в мае к ним приступить.

В данном случае смета включала работы, недвусмысленно указывающие на то, что Николай I на первом этаже ранее не жил. Напомним, ранее на этом углу находились комнаты императора Александра I. В первой комнате предполагалось переделать тамбур, устроить «вновь ватер-клозет с трубами и обделкою его красным деревом», «поставить купальный шкаф с устройством приводной трубы для чистой воды и отводной для грязной», «устроить вновь у окон два шкафа красного дерева», «переменить ковер, то же и на чугунной лестнице, ведущей в подвал» и «переменить обои»[130]. Установка душа в нижнем кабинете указывает на намерение императора устроиться там всерьез и надолго.

В кабинете императора рабочие должны были за лето «в одном окне переменить треснувшее зеркальное стекло новым», «в обоих комнатах своды вычистить хлебом и обелить», «на стенах лестницы, ведущей в подвал и в первую комнату подвала, переменить обои», «в подъездах штукатурку исправить и обелить», «во всех вообще комнатах мебель и двери вычистить и исправить», «оконные переплеты вычистить и покрыть лаком»[131]. Фактически это был капитальный ремонт помещения, где царь никогда ранее не жил. Отметим особо установку «ватерклозета, не пропускающего ни малейшего запаха, красного дерева с чугунной машиной», который установил механик Клифус. Этот ватерклозет в документах называется «привилегированным».


Половина императрицы Александры Федоровны (1826–1860)

Императрица Александра Федоровна, поселившаяся в комнатах второго этажа северо-западного ризалита в декабре 1826 г., ежегодно занималась изменением интерьера своих комнат. Работы были разного размаха. Так, в мае 1834 г. архитектор Шарлемань представил министру Императорского двора два варианта рисунков «паркетному полу из разных дерев, вместо старого в Малой столовой комнате Государыни Императрицы Александры Федоровны». Работы по замене паркета провели летом 1834 г.[132]

Этим же летом заменили обивку стен в Угловом кабинете Александры Федоровны и одновременно поменяли обивку всей мебели в кабинете. Любопытно, когда выяснилось, что материи на все работы немного не хватает, то хозяйственники предложили министру Императорского двора «сэкономить на императрице». Они рекомендовали «по недостатку мебельной материи» обтянуть мебель в кабинете «материей, снятой со стен Углового кабинета». Однако князь П.М. Волконский не согласился с этим, сочтя, что «нехорошо будет, если новая материя, какою предложено обить часть мебели, неодинакова с материею… назначенной на обивку оставшейся мебели»[133].

Все ремонты в северо-западном ризалите закончили к началу октября 1834 г. Осенью 1834 г. хозяйственники подвели итоги проведенных летом работ: «Подъемная машина у Собственной лестницы совершенно исправна; в Розовой гостиной Государыни Императрицы вычищены обои; в Большом кабинете перетянута вся мебель; в Зеленом кабинете покрыты стены и мебель новой материей, повешены новые занавески из белой прозрачной материи и мебель перетянута и перезолочена; в Почивальне кушетка обита новой материей; в Ванной положен новый ковер; в Желтой столовой сделан новый паркет; в бане Государя все стены выскоблены, исправлены потолки, через которые проходит воздух и под полом залито свинцом».

А. Ухтомский. Кабинет императрицы Александры Федоровны. До 1837 г.


Буквально через два года, в 1836 г., архитектор О.Р. Монферран заново отделал все комнаты императрицы Александры Федоровны, оформленные В.П. Стасовым в 1826 г. За прошедшие десять лет в архитектурной моде произошли ощутимые изменения. Интерьеры, выполненные в классицистической манере, считавшиеся утонченными и изящными в 1820-х гг., к середине 1830-х гг. таковыми уже не являлись. Жизнь на подсознательном уровне меняла представление о красоте. Кроме этого, империя Николая I находилась в расцвете, и императрицу Александру Федоровну, а точнее самого царя, перестала удовлетворять лаконичная простота ее апартаментов. И Николаю I, и Александре Федоровне требовались роскошные репрезентативные покои, отражавшие своими интерьерами весь блеск николаевского царствования.

В результате работ Монферрана новые помещения императрицы стали более пышными и яркими. Например, он оформил обширную Приемную (на месте нынешнего Малахитового зала) с пристенными яшмовыми колоннами. Монферран переделал и ряд второстепенных помещений. Все эти интерьеры погибли в огне пожара в декабре 1837 г.

План второго этажа Зимнего дворца. Чертеж архитектурного ученика И. Иванова. 1809 г.


После восстановления Зимнего дворца (1838–1839 гг.) половина императрицы Александры Федоровны претерпела естественные изменения, «по определению» включив в себя три группы помещений: парадные залы, личные комнаты и несколько служебных помещений.

Поскольку 1830-1840-е гг. стали временем начала господства историзма, то комнаты императрицы были выдержанны именно в этом стилевом направлении. Под терминами «историзм» или «неостиль» понималось художественное переосмысление и стилизованное воссоздание стилей более ранних эпох. Историзм тогда начал вытеснять привычный ампир. Во многом распространение нового стилевого направления было связано и с личными пристрастиями правящей четы. Император Николай Павлович, воспитанный на романах Вальтера Скотта, отчетливо тяготел к рыцарской символике и готической архитектуре. Поэтому в Зимнем дворце появляются интерьеры, образцом для которых стало барокко, рококо, готика, ренессанс и восточное искусство.

К.А. Ухтомский. Малахитовая гостиная. 1865 г.


Э.П. Гау. Большая (Малиновая) гостиная императрицы Александры Федоровны. 1858 г.


Отделанная уже в третий раз половина императрицы Александры Федоровны начиналась тремя парадными гостиными, представлявшими некий переход от парадной Невской анфилады к личным покоям: Малахитовая гостиная (№ 189), Розовая гостиная (№ 187) и Малиновая гостиная (№ 186).

Пожалуй, самой известной гостиной на половине императрицы Александры Федоровны стала Малахитовая гостиная. Название гостиной связано с камнем, преобладающим в деталях ее оформления.

Интерьер Малахитовой гостиной, как и всех остальных помещений на половине императрицы, создан в 1838–1839 гг. архитектором А.П. Брюлловым. Он использовал в качестве доминанты гостиной тончайшие пластинки зеленого малахита, покрывавшие камины и колонны зала. Материал для этих работ имелся в избытке, поскольку именно в 1830-х гг. открыли залежи малахита на Урале. Для отделки гостиной использовали малахит Меднорудянского месторождения. Всего у заводчика Демидова приобрели 225 пудов малахита (около 3,6 т) по 500 руб. за пуд. Из него использовали 133 пуда (2,128 т).

Стол с малахитовой столешницей. 1851 г.


Темпы возрождения Зимнего дворца после пожара (17–18 декабря 1837 г.) были таковы, что уже к середине января 1838 г. утвердили и проект гостиной, и решили все организационные вопросы, связанные с ее восстановлением. Так, 15 января 1838 г. последовало распоряжение императора, отводившее полтора года мозаичистам Петергофской гранильной фабрики на изготовление колонн и пилястр для гостиной. Работа мозаичистов была необычайно тонкой, поскольку пластинки малахита тщательно подбирались по рисунку камня, состыковывались на теле колонны, наклеивались и бережно полировались. Всю работу мастера выполнили за пятнадцать месяцев, и обошлась она в 130 тыс. руб.

Камины для гостиной, рисунки которых утвердил лично император, заказали известной фирме «Английский магазин Никольс и Плинке», и обошлись они Кабинету Е.И.В. в 44 тыс. руб. (по 22 тыс. руб. за камин). Когда состоялось решение о передаче заказа на камины английской фирме, Николай I выразил свое «высочайшее недоумение», поскольку, по его мнению, эти работы вполне могла бы выполнить Петергофская фабрика. Однако члены Комиссии по восстановлению Зимнего дворца мотивировали свое решение тем, что «по отзыву Вице-президента департамента уделов, в ведомстве коего состоит Петергофская гранильная фабрика, фабрика сия по другим занятиям и по краткости времени, к которому означенные камины готовы быть должны, не может принять на себя изготовление их».

Камин в Малахитовой гостиной и бронзовые базы малахитовых колонн


О том, насколько плотно Николай I контролировал процесс «творческого переосмысления» императорских половин, свидетельствует его резолюция, касающаяся освещения гостиной. Дело в том, что при подготовке освещения Малахитовой гостиной предполагалось использовать пять люстр: одну большую и четыре малые. Однако царь распорядился: «Было прежде три, а тогда бывало светло и жарко, довольно и теперь трех»[134].

По приказу царя собрали на пожарище обломки яшмовых колонн погибшей Золотой гостиной. Пожар был столь силен, что сохранившиеся куски яшмы при прикосновении превращались в щебень. Тем не менее удалось собрать и приспособить к делу 529 кусков яшмы. От погибших каминов осталось всего 47 обломков. Использовали и уцелевшие во время пожара бронзовые базы шести колонн и шести пилястр. Все они были заново вызолочены и по сей день украшают колонны в Малахитовой гостиной.

Ф. Лист


23 февраля 1839 г. малахитовые колонны и пилястры доставили в Зимний дворец. Везли их из Петергофа на специально приготовленных «роспусках»[135]. 14 апреля 1839 г. «Английский магазин Никольс и Плинке» выполнил условия контракта, поставив камины для Малахитовой гостиной. Кстати говоря, во всех документах по восстановлению гостиной она по инерции именуется «Золотой гостиной», т. е. так, как она именовалась до пожара. Название «Малахитовая гостиная» появилось само, уже после того, как гостиную ввели «в строй».

В Малахитовой гостиной Александра Федоровна устраивала интимные музыкальные вечера (большие устраивались в Концертной зале или Ротонде). Именно в Малахитовой гостиной Ференц Лист играл для избранного общества 5 апреля 1842 г., приехав с концертами в Петербург.

Малахитовая гостиная. Заседание Совета по призрению семей лиц, призванных на войну, и семей раненых и павших воинов (Ольгинского комитета)


В Малахитовой гостиной происходило официальное представление дам императрице. Там же проходил обряд одевания великих княжон, выходивших замуж и навсегда покидавших семью. В ней обряжали в коронные бриллианты немецких невест, выходивших замуж за русских великих князей. В Малахитовой гостиной собирались члены императорской фамилии перед очередным Большим выходом. С начала 1840-х гг. в Малахитовой гостиной стали проходить семейные праздники – разговение на Пасху. В 1915 г. в Малахитовой гостиной проходили заседания благотворительных обществ, которые возглавляли великие княжны Ольга Николаевна (Совет по призрению семей лиц, призванных на войну, и семей раненых и павших воинов) и Татьяна Николаевна (Комитет по оказанию помощи пострадавшим от военных действий). При Временном правительстве А.Ф. Керенский сделал Малахитовый зал местом проведения заседаний правительства.

Э.П. Гау. Белая (Розовая) гостиная императрицы Александры Федоровны. 1860 г.


Розовую гостиную императрицы Александры Федоровны создал в 1846–1847 гг. архитектор А.И. Штакеншнейдер. Гостиную украшал гарнитур розового дерева в стиле «второго рококо» или «а ля Помпадур», декорированный фарфоровыми пластинами. Эти фарфоровые вставки были выполнены на Императорском фарфоровом заводе по рисункам Штакеншнейдера. Фарфоровые вставки этажерки и столиков выполнены с изображениями роз, незабудок, васильков, гвоздик и др. На акварели Э.П. Гау эти вставки хорошо видны.

Мебель выполнили мастера фирмы братьев Гамбс. В Розовой гостиной потолок был украшен лепкой в виде ажурной золоченой сетки, стены задрапированы белой узорчатой тканью, повсюду висели зеркала, в кадках на полу и на жардиньерках стояли цветущие растения, живописными группами располагалась изящная мебель, и все это великолепие дополнялось живописью, обилием декоративных предметов: фарфоровыми вазами, статуэтками, посудой, декоративным стеклом. Пол гостиной покрывал огромный ковер.

Поскольку половина императрицы объединяла большую семью, то на ее территории располагались три столовые: Арапская столовая (№ 155), Помпейская, или Малая, столовая (№ 188) и Большая столовая (залы №№ 17, 179, 961). Эти столовые, наряду с гостиными входили в парадную часть покоев.

К.А. Ухтомский. Арапский зал, или Большая столовая. Сер. XIX в.


Подчеркнем, что в интерьерах личных и парадных комнат строго выдерживалось заданное архитекторами стилевое единство. Примером тому служат интерьеры Помпейской столовой, созданной А. Брюлловым. Появление такой столовой тоже не было случайным, поскольку в Европе все еще продолжалось увлечение Помпеями, открывшими для культурного мира Европы целый мир. Мебельный гарнитур, спроектированный А. Брюлловым для этой гостиной, был выполнен в мастерской П.Г. Гамбса. Стулья из этого гарнитура выполнены в переработанных формах древнеримских курульных кресел[136]. Резные ножки табуретов, диванов, стола-консоли имеют форму звериных лам, окрашенных под темную бронзу. Ярко-красный цвет ткани обивки диванов и стульев соответствовал древним помпейским росписям и был согласован с общим цветовым решением всех элементов интерьера.

Названия гостиных, столовых и комнат рождались стихийно в повседневной жизни семьи. Их никто изначально не придумывал. Как правило, за основу брались стилистические особенности декора или то, на чем невольно задерживался взгляд. Так, название Арапской столовой связано с тем, что у её дверей во время высочайших обедов дежурили дворцовые арапы. Эта столовая постоянно нуждалась в искусственном освещении, поскольку три окна выходили в небольшой внутренний дворик ризалита. Поэтому небольшую Арапскую столовую украшают две бронзовые люстры с хрустальными подвесками по 72 свечи каждая.

К.А. Ухтомский. Помпейская, или Малая, столовая. 1874 г.


Подбор парадных помещений на половине императрицы, конечно, не был случайным. Дело в том, что «стандартный комплект» помещений, размещенных на тех или иных половинах, недвусмысленно свидетельствовал о совершенно определенном «домашнем» статусе каждого из членов семьи. Если на половине Александры Федоровны располагались три парадные гостиные, то на половине Николая I их было две, а у великих княжон на первом этаже – одна парадная гостиная на двоих. На остальных половинах гостиных не было. У наследника Александра Николаевича своя гостиная появилась только после женитьбы в 1841 г. Аналогично обстояло и со столовыми. На этаже императрицы мы перечислили три столовых, на остальных этажах императорской половины столовых не было вообще. Столовые императрицы служили местом сбора большой семьи императора Николая I.

Личные комнаты императрицы включали: Кабинет (№ 185), Спальню (№ 184), Уборную (№ 183), Будуар (№ 182), Садик (№ 181), Ванную (№ 670). Располагались они между парадными гостиными и Большой столовой. К служебным помещениям относились: Буфет, Бриллиантовая (№ 177) и Проходная комнаты.

Э.П. Гау. Будуар императрицы Александры Федоровны. 1871 г.


Э.П. Гау. Ванная императрицы Александры Федоровны. 1870 г.


Э.П. Гау. Кабинет императрицы Александры Федоровны. 1858 г.


Спальню императрицы (№ 184) А.П. Брюллов отделал в классицистическом духе, с колоннами из белого искусственного мрамора в альковной части, скульптурным барельефным фризом работы И.Г. Германа и легкой орнаментальной росписью потолка. Вся спальня была выдержана в синих тонах. Эти интерьеры стилистически далеко ушли от канонов классицизма, поскольку он эволюционировал в «многоцветный» и «многовариантный» историзм. Характерной особенностью интерьеров этой эпохи стал упор на предметы декоративноприкладного искусства, которые формировали уютные «вещные» и «мебельные» интерьеры Зимнего дворца. На смену торжественным и симметричным классицистическим интерьерам пришли уютные выгородки и уголки в гостиных эпохи историзма.

К.А. Ухтомский. Малый зимний сад императрицы Александры Федоровны. 1870-е гг.


К.А. Ухтомский. Малый зимний сад императрицы Александры Федоровны. Сер. XIX в.


Осматривать «стены» этих залов можно и сегодня, поскольку их планировка фактически не менялась. Правда, интерьеры и декор образца 1840-х гг. сохранились только в Малахитовой и Арапской столовой. В остальных залах это только некие намеки на былое великолепие в виде отдельных предметов мебели, когда-то стоявших в роскошных интерьерах. В отдельных комнатах сохранилась узнаваемая по акварелям лепнина и роспись потолка.

В последующие годы, в 1840-1850-х гг., капитальных перепланировок в западном крыле практически не было. Менялись только интерьеры и декор жилых покоев. В указанный период этим занимался архитектор А.И. Штакеншнейдер. Господствующей тенденцией новых интерьерных решений стало стремление к роскоши и комфорту. Эта 136 подчеркнутая роскошь не била в глаза и уж тем более не казалась вульгарной, поскольку как нельзя лучше отвечала барочной архитектуре Зимнего дворца.


Комнаты дочерей Николая I на первом этаже северо-западного ризалита Зимнего дворца

Впервые за всю историю Зимнего дворца комнаты царских дочерей устроили на первом этаже северо-западного ризалита. На «непрестижном» первом этаже поселили дочерей Николая I – великих княжон Ольгу и Александру. Старшая дочь царя Мария Николаевна в 1839 г. вышла замуж и навсегда ушла из детских комнат, поселившись с мужем в одной из запасных половин Зимнего дворца. А вскоре отец подарил старшей дочери дворец на Исаакиевской площади, названный позднее Мариинским.

Ранее, следуя классической схеме расположения дворцовых помещений, на первом этаже северо-западного ризалита располагались бани, кухни и другие служебные помещения. Эти были небольшие, многократно перестраивавшиеся комнаты, представлявшие собой настоящий лабиринт. Под царских дочек архитектор А.П. Брюллов полностью перепланировал служебные закутки первого этажа западного фасада, укрупнив помещения и придав им статусный дворцовый характер.

В результате этих работ половина царских дочерей на первом этаже северо-западного ризалита включала: Переднюю (№ 11), Готическую гостиную (№ 12), Библиотеку (№ 13), Кабинет Ольги Николаевны (№ 14), Кабинет Александры Николаевны (№ 16) и Общую спальню (№ 15).

Самым роскошно отделанным помещением стала Готическая гостиная. Одно из популярных течений архитектуры историзма – готика – в этой гостиной реализовывалось в полной мере. В переплеты окон вставили цветные стекла с изображением виноградных лоз и гроздей – одним из популярных мотивов христианского средневековья. Сегодня от этой роскоши осталась только готическая лепнина потолка.

Покои царских дочерей, перестроенные и обновленные в 1839 г., завершили превращение северо-западного ризалита в большую царскую квартиру, поскольку все три этажа ризалита заняла семья Николая I. Очень важным было и то, что этажи разноуровневой царской квартиры объединяли четыре лестницы. Две лестницы соединяли все этажи дворца: Салтыковская лестница, или «Лестница с подъемной машиной», и Чугунная круглая лестница (ныне – служебная Отдела истории русской культуры). Третья лестница была служебной, выходившей на антресоли первого этажа. Четвертая, «овальная лестница», вела с набережной Невы прямо в покои великих княжон.

Э.П. Гау. Гостиная в стиле второго рококо («Гостиная с амурами»). 1868 г.


К.А. Ухтомский. Кабинет великого князя Николая Николаевича. 1856 г.


Новые лестницы обозначили и новые маршруты передвижения посетителей северо-западного ризалита. По-немецки педантичный Николай I лично определял эти маршруты. В 1827 г. Николай Павлович «Высочайше повелеть соизволил, чтобы все те особы, кои прежде имели вход в секретарскую комнату в Зимнем Дворце, ходили ныне в таковую в верхнем этаже, через столовую комнату по новой чугунной лестнице; все же те, кои туда входа не имели, ходили бы по лестнице, называвшейся Салтыковскою, прямо в новый коридор Его Императорского Величества, где и дожидались бы дальнейшего приказания или призыва»[137]. Другими словами, для «своих» имелся открытый доступ к монарху, а всем прочим следовало ждать «дальнейшего приказания или призыва».

К.А. Ухтомский. Салтыковская лестница. Сер. XIX в.


Салтыковская лестница. Современное фото


После трагической смерти младшей дочери императора Александры Николаевны (в 1844 г.) и замужества Ольги Николаевны (в 1846 г.) комнаты на первом этаже простояли пустыми вплоть до ноября 1855 г., пока в них не вселился великий князь Николай Николаевич (Старший).

Ф.И. Юшков. Кабинет великой княгини Ольги Николаевны. 1846 г.


К этому времени 24-летнего великого князя уже произвели в генерал-майоры с зачислением в Свиту Его Императорского Величества и с назначением генерал-инспектором по инженерной части, а также командиром 1-й бригады 1-й Легкой гвардейской кавалерийской дивизии. За плечами у него было кратковременное участие в обороне Севастополя в ходе Крымской войны, за что великий князь был удостоен ордена Св. Георгия IV степени. Весной 1855 г. старший брат, уже император Александр II, сделал Николая Николаевича членом Государственного Совета. Великий князь прожил в Зимнем дворце сравнительно недолго, поскольку, женившись в 1856 г., он вскоре переехал в собственный дворец.


Четвертая запасная половина

После того как дочери Николая I выехали из Зимнего дворца, в их комнатах на первом этаже северо-западного ризалита, выходящих окнами на Адмиралтейство и Неву, от мемориального кабинета Николая I до Иорданского подъезда, сформировалась Четвертая запасная половина. Она включала в себя Женскую и Мужскую половины. Женская половина включала унаследованные от дочерей Николая I: Готический зал, Белую гостиную, Кабинет, Опочивальню и Уборную.

Мужская половина состояла из помещений Николая I: Гостиной и Кабинета. Поскольку эти помещения носили мемориальный характер, то там с 1855 по 1917 г. никто не жил.

Далее, от внутреннего угла ризалита и до Салтыковского подъезда шли комнаты, составлявшие квартиру камер-фрейлины А. Блудовой. Справа от Салтыковского подъезда до 1874 г. располагалась квартира дочери Александра II – великой княжны Марии Александровны.

Э.П. Гау. Четвертая запасная половина. Гостиная. 1869 г.


Э.П. Гау. Четвертая запасная половина. Угловой кабинет. Сер. XIX в.


Э.П. Гау. Четвертая запасная половина. Спальня. 1868 г.


Э.П. Гау. Четвертая запасная половина. Коридор. 1869 г.


Последними постоянными жильцами женской части Четвертой запасной половины стали маленькие дочери Николая II, прожившие с родителями в Зимнем дворце вплоть до весны 1904 г. К сожалению, автору не удалось обнаружить ни одной фотофиксации жилых интерьеров детских комнат дочерей Николая II на первом этаже Зимнего дворца. При этом Александра Федоровна много фотографировала, и главной темой ее фоторабот были собственные дочери.

Складывается впечатление, что дети больше находились на половине родителей, чем в своих штатных комнатах. Так, на одной из фотографий мы видим детскую плетеную мебель в спальне императорской четы на втором этаже. Да и в хранящемся в ГАРФе альбоме за 1899 г. все фотографии детей сделаны на половине родителей.


Формирование мемориальных зон Зимнего дворца

Традиция формирования мемориальных комнат в Зимнем дворце ведет свое начало буквально с первых дней его существования. После гибели Петра III часть его покоев немедленно приобрела некое памятно-мемориальное значение. Под «неким» имеется в виду то, что на личной половине убитого императора даже при смене хозяев комнат сохранялось их первоначальное название, но вещи погибшего императора, конечно, никто не хранил.

После смерти императрицы Екатерины II дольше всего в неприкосновенности сохранялись ее Зеленые, или Китайские, антресоли, из которых в буквальном смысле вырос Императорский Эрмитаж. Эти комнаты погибли во время пожара 1837 г. Также вплоть до пожара 1837 г. сохранялась «мыленка» императрицы, где Екатерина II проводила время со своими фаворитами.

Судьба личных вещей из комнат императрицы сложилась по-разному. Сначала из комнат изъяли все драгоценные вещи. Часть из них оказалась в новой Бриллиантовой комнате, на половине императрицы Марии Федоровны, часть – в Галерее драгоценностей, часть «пошла по рукам». Часть личных вещей Екатерины II попала в дворцовые кладовые.

В основном в дворцовых кладовых скопилась одежда и обувь императрицы. Когда в 1826–1827 гг. Николай I начал «чистить» Зимний дворец, то он добрался и до кладовых. Тогда хозяйственники представили молодому императору обширные реестры с перечнями личных вещей императрицы. Чего только не было в этих реестрах: и три «зубочистные» щетки с серебряными ручками, и чей-то «зуб костяной». Особенно впечатляет перечень сундуков с одеждой императрицы. Так, в трех сундуках хранились 875 «корсетов или шнуровок разной шелковой материи, в том числе некоторые из парчи, негодные к употреблению». В девяти сундуках были уложены 2170 пар «башмаков из разной шелковой материи, обшитых золотом и серебряным галуном, и парчою шитые золотом <…> к употреблению негодные». Еще в двух сундуках лежали 140 пар «сапогов мужских к употреблению негодных». В других сундуках хранились зонтики и веера в огромных количествах и в основном «негодных к употреблению»[138]. Этот «скромный» перечень показывает, что сведения об огромном количестве платьев и обуви, принадлежащих русским императрицам, не являются преувеличением. Поскольку вещи были «негодными к употреблению», то по приказу Николая Павловича большую часть этого добра ликвидировали. При этом Николай I лично и по каждой вещи решал, что подлежит раздаче слугам, а что следует продолжать бережно хранить в дворцовых кладовых. Видимо, именно благодаря решению императора до нас дошла коллекция мундирных платьев Екатерины II[139]. У Николая Павловича просто не могла подняться рука на женские мундиры. Более того, он продолжил эту традицию.

С.К. Зарянко. Дворцовая анфилада. Не позднее 1837 г. На переднем плане Бриллиантовая комната императрицы Марии Федоровны


Отметим, что в списке комнат Малого Эрмитажа упоминаются в 1826 г. комнаты мемориального характера, связанные с императрицей Екатериной II: «В оных малые кабинетцы, а прежде была мастерская токарная и гранильная Императрицы Екатерины II» и «Эрмитажник, где были подъемные столы».

После смерти Александра I некоторое время сохранялся только его кабинет. Буквально накануне пожара в июле 1837 г. в кабинете Александра I «сверх описи» нашли три черепаховых лорнета («на окне, на столе и в шкапу»); «ящичек с зубочистками»; «щетку головную»[140]. Кроме этого, в самой «описи» перечислено множество вещей, продолжавших храниться в кабинете Александра I, в том числе: 24 ножа; «башмак фарфоровый» (видимо, табакерка в форме «башмака». – И. З.); серебряный самовар; два солдатских ружья и одна винтовка; два пасхальных яйца – малахитовое и фарфоровое; ящик с четырьмя пистолетами; два футляра духов и т. д. Особо упомянем такой обязательный предмет гигиены, как «поплевок овальный красного дерева»[141]. «Поплевок» – это обязательная для дворцовых интерьеров плевательница.

Л.К. Плахов. Кабинет Александра I. 1830 г.


Как уже говорилось, комнаты императрицы Елизаветы Алексеевны после ее смерти в 1826 г. сразу же начали перестраивать. Ее вещи тщательно разобрали. К этому времени сложилась стандартная процедура «утилизации» вещей с личных половин умерших царственных владельцев. Для этого составлялись реестры буквально всего находящегося на императорских половинах. Что-то передавалось родственникам и близким людям «по завещанию», что-то уходило решением правящего императора в Эрмитаж, что-то передавали в кладовые Зимнего дворца на длительное хранение, что-то получали на память «люди», т. е. слуги.

Например, 18 января 1827 г. Николай I распорядился судьбой найденных в кабинете императрицы Елизаветы Алексеевны раритетных «шести медальонов с волосами: царя Михаила Федоровича, царя Алексея Михайловича, императора Петра Великого, императора Петра II и императрицы Елизаветы и Герцогини Голштейнской Анны». Все медальоны из царских комнат передали «для хранения в Эрмитаже»[142]. Такие медальоны с локонами были широко распространены в дворянской среде. Автору приходилось держать в руках такой медальон с волосами Александра I.

Волей Николая I, проводившего русификаторскую политику не только в Польше, но и во франкоговорящем Зимнем дворце, создается первая мемориальная зона общегосударственного значения. Эта мемориальная зона получила наименование галереи Петра Великого. Еще раз подчеркнем, что создание подобной мемориальной зоны великого императора стало личной инициативой Николая I, который в апреле 1848 г. повелел составить для него справку о том, где находятся вещи Петра I, когда и откуда они поступили.

Отметим, этот интерес для Николая I не был случайным. В документах указывается, что еще в 1827 г. по его повелению ученые Императорской академии наук составили «опись вещам, принадлежащим Императорской Фамилии со времен Петра Великого», хранящимся в Кунсткамере. В 1837 г. эту опись[143] издали отдельной брошюрой. В ней приведены наименования более 1500 разных предметов, непосредственно связанных с императором.

Петр I был многогранным человеком, поэтому мы упомянем только предметы, входившие в круг медицинских увлечений Петра Великого: «Баночка стеклянная, содержащая в спирте сустав пальца, отрезанный Петром I у дитяти на Стрельной мызе, поелику палец был болезненный; Баночка, заключающая 8 зубов, рваных рукой Петра I; Ящик, с осемью выдвижными ящиками, в котором: 23 сосуда с крышками из коих 7 серебряные, а прочие 16 стеклянные, отверстия оправлены в серебро; небольшие аптекарские весы с серебряными вызолоченными чашками на зеленых шнурках; ложка серебряная с ручкою из черного дерева; воронка вызолоченная; чернильница и песочница из черного дерева, отверстия в серебре; ступка серебряная с пестиком; орудие наподобие щипцов, серебряное с вызолоченной ручкою; ножницы английские с серебряными вызолоченными ручками; ножичек серебряный, вызолоченный; лопатка серебряная вызолоченная; щеточка, для бритья употребляемая, из белых щетин в серебряной оправе; линейка тонкая серебряная (сегодня этот экспонат, хранящийся в Государственном Эрмитаже, именуется „Походной аптечкой Петра I“. – И. З.); Ящик с хирургическими инструментами, принадлежащий Его Величеству; Сундук с лекарскими инструментами».

После того как Николай I ознакомился с описью вещей Петра I, он распорядился «все значащееся по сей описи передать в Императорский Эрмитаж». При этом на Кунсткамере император не остановился, а, собирая максимально полную коллекцию вещей Петра I, распорядился «весь гардероб Петра I, хранящийся ныне в Марли, что в Петергофе», также передать в Эрмитаж[144].

Император лично курировал процесс создания экспозиции в Галерее Петра I. Все окончательные решения по оформлению экспозиции принимал именно Николай I. Например, сначала царь распорядился «для трона в новой галерее Петра Великого употребить кресло в Бозе почивающей Императрицы Елизаветы Петровны», которое предполагалось доставить из Петергофа. Затем от этого решения он отказался, распорядившись «для восковой фигуры Петра I употребить вместо тронного кресла Елизаветы Петровны тронное кресло Петра I, хранящееся в Кунсткамере, а первое передать на хранение в кладовые Зимнего Дворца»[145]. Он особо оговорил, что «сморщившуюся» в результате неудачного бальзамирования лошадь Петра и его собак «переместить в Галерею Петра I, не исправляя оных».

К концу 1849 г. новая мемориальная галерея была готова принять первых посетителей. Император изначально желал сделать эту галерею общедоступной и «допускать теперь по билетам посетителей для осмотра галерей Петра I и драгоценных вещей», но при этом посетителей должен был безотлучно сопровождать дежурный лакей, «строго наблюдая», чтобы они «не дотрагивались до вещей руками»[146].

Когда умер сам Николай I, то его комнаты на третьем этаже северозападного ризалита сохранялись до второй половины 1880-х гг., т. е. более 30 лет. А кабинет на первом этаже, где, собственно, и умер Николай I, со всей мебелью сохранялся до конца 1930-х гг. После смерти царя 18 февраля 1855 г. в неизменном виде решили сохранять только сам малый кабинет на первом этаже. Обстановку примыкавших к нему комнат полностью отдали камердинеру Николая I Петру Федоровичу Гримму. Однако же в августе 1855 г. мемориальную зону решили расширить, поскольку в комнаты Николая I на первом этаже Зимнего дворца началось настоящее паломничество. Тогда же состоялось решение о том, чтобы камер-фурьер Малышев отвечал за Кабинет, а Гримм – за «приванные комнаты».

Отбирать «подлинную» мебель у камердинера не стали, а попросили заказать подобную по имеющимся образцам, т. е., говоря современным языком, «новодел». Этот документ любопытен уже тем, что в нем приведен весь перечень мебели, стоявшей в комнатах Николая I на первом этаже Зимнего дворца. Часть этих предметов мы можем подробно рассмотреть на акварели К.А. Ухтомского.

Восковая персона Петра I


Список внушителен, поэтому упомянем только некоторые из предметов, перечисленных в списке: «турецкий диван красного дерева со спинкой, с столбами и двумя подушками, набитыми волосом и стальными пружинами, обтянутый синим репсом» за 135 руб.; дорогое зеркало с рамой за 395 руб.; «кресло Вольтер с механикой, набитое волосом и стальными пружинами, обтянутое синим репсом» за 75 руб.; четыре стула с бронзовыми позолоченными ручками за 72 руб.; письменный стол с зеленым сукном и двумя ящиками за 35 руб. Поскольку пол в комнатах был покрыт синим ковром (на акварели – зеленый), то заказали и его. В комнатах имелись и два обязательных «плювательника». Весь комплект мебели с коврами обошелся в 2377 руб. 54 коп.[147]

В дворцовых кладовых предметы интерьера жилых царских комнат находились на режиме особого хранения. В издаваемых описях «предметам, имеющим преимущественно художественное значение», эти вещи шли отдельным разделом. Например, в Зимнем дворце хранились следующие вещи из «верхнего» кабинета Николая I:

1. Пресс-папье, отлитое в бронзе, изображающее одного из великих князей (это великий князь Константин Николаевич. – И. З.) в матросской одежде. Справа на камне гравированная надпись: «Лепила гр. Екатерина Кушелева в 1852 год». Отливал Шопен.

2. Колокольчик бронзовый, отлитый по уменьшенной модели колокола Ивана Великого.

3. Часы столовые бронзовые, золоченые, в виде часовни, на двух колонках: верх прорезной, оканчивается короной. Английской работы начала XIX в. Вышина 4 вершка, ширина 2,5 вершка[148].

Летом 1855 г. Александр II принял решение о допуске публики в комнаты, в которых «скончался Блаженныя памяти Император Николай Павлович». Министр Императорского двора князь П.М. Волконский сообщил об этом обер-гофмаршалу Шувалову 29 мая 1855 г.: «По всеподданнейшему докладу моему о том, что многие лица желают видеть комнату <…>. Государь Император высочайше дозволяет впуск в оную, но не иначе, как по особым билетам, которые изготовить наподобие билетов для входа в Зимний Дворец, и выдавать их Придворной конторе, отпустив часть их в распоряжение камер-фурьера Малышева, в заведовании которого состоит означенная комната»[149].

Еще раз отметим, что вещи, ранее принадлежавшие членам императорской фамилии, никогда не выбрасывались. Их хранили и утилизировали только по высочайшему повелению. Как правило, дворцовые кладовки чистились в начале нового царствования. Именно тогда составлялись огромные описи старых вещей, и по «судьбе» каждой из этих вещей требовалось конкретное высочайшее решение.

Например, в 1855 г. решалась судьба детской мебели младших братьев и сестер Александра II. Так, в опись включили «кровать складную деревянную, стол и кресло» великой княгини Марии Александровны, младшей сестры царя. В описи упоминается детская мебель великих княгинь Ольги Николаевны (кровать красного дерева с решетками) и Александры Николаевны, великих князей Константина Николаевича (в том числе «кресло судновое, обитое алым сафьяном»), Николая Николаевича (два «кресла маленьких, обитых алым сафьяном»)[150].

Что любопытно, уже взрослые, женатые и замужние великие князья и княгини почти всю свою детскую мебель забирали в свои дворцы. Так, великая княгиня Мария Николаевна увезла в свой Мариинский дворец все, имевшееся в описи. Так же поступила и Ольга Николаевна, увезя в Вюртемберг свою детскую «кровать складную деревянную», т. е. по сути дела раскладушку. В воспитательных целях на таких кроватях спали царские дочери все свои детские годы.

Кровать, на которой скончался Николай I и детали интерьера его Нижнего кабинета


После смерти в мае 1880 г. императрицы Марии Александровны в ее кабинете хранилась железная кровать, на которой она скончалась. Также сохранялась кровать в кабинете Александра II, на ней он умер 1 марта 1881 г. после террористического акта на Екатерининском канале. Сегодня слабым отсветом этой традиционной дворцовой мемориальности является бюст императора, установленный в его бывшем кабинете над тем местом, где когда-то находилась его кровать.

Мемориальность присутствовала в стенах Зимнего дворца и в виде довольно странных и громоздких для дворцовых залов подарков. Например, в Малой Фельдмаршальской зале хранилась пушка – подарок императора Вильгельма I Александру II.

Поскольку с 1881 г. императорская семья в Зимнем дворце не жила, то с 1884 г. с разрешения министра Императорского двора И.И. Воронцова-Дашкова и обер-гофмаршала высочайшего двора Е. Нарышкина к осмотру личных покоев покойных императора Александра II и императрицы Марии Александровны начали допускать иностранных и отечественных «туристов» (в официальных документах упоминается именно этот термин. – И. З.). Как это ни удивительно, но уже тогда среди просителей было очень много приезжих из Англии и США[151]. В экскурсиях по дворцу их в обязательном порядке сопровождали сотрудники дворцовой охраны.

Со временем сложилась практика, когда мемориальные половины, наряду с парадными залами Зимнего дворца и залами Императорского Эрмитажа, посещали учащиеся привилегированных учебных заведений. Особенно широкое распространение это получило накануне 300-летия Дома Романовых[152]. Посещали Зимний дворец высокие гости, приезжавшие в Петербург. Так, в 1891 г. офицеры французской эскадры, прибывшей в Кронштадт, не только осмотрели здание, но и отобедали в Зимнем дворце[153].

Несмотря на то что с декабря 1895 г. Николай II вернул Зимнему дворцу статус главной жилой императорской резиденции, это не прервало поток экскурсантов. После переезда семьи императора в Александровский дворец поток туристов только увеличился. Например, в 1910 г. лейб-акушер Д.О. Отт, безусловно пользуясь своими связями, сумел организовать для делегатов проводимого им Международного конгресса акушеров и гинекологов осмотр Зимнего дворца, сопровождавшийся «дворцовым завтраком». С 1908 г. профессиональным фотографам позволили фотографировать залы Зимнего дворца[154].

Как это ни странно, мемориальность личных комнат царской семьи в разных ее поколениях сохранялась вплоть до конца 1920-х гг. Это в немалой степени поразило «профессионального монархиста», видного деятеля дореволюционной Государственной Думы и идеолога Белого движения В.В. Шульгина. В 1926 г. во время нелегального пребывания в Ленинграде он посетил Музей революции (1920–1941 гг.) – так тогда называлась та часть Зимнего дворца, где находились бывшие личные покои царствовавшей фамилии. Уплатив за билет 30 копеек, Шульгин оказался в комнатах, куда до 1917 г. даже он не имел доступа. Больше всего впечатлила Шульгина сохранность «исторических комнат». Он писал: «Здесь сохранились перья и ручки, которыми писал Николай II, это бювар Александры Федоровны, это коллекция пасхальных яиц, которые она получала в подарок».

К десятилетию Октября в 1927 г. мемориальные и жилые комнаты в западной части Зимнего дворца начали превращать в обычные выставочные залы, очищая их от всех «малоценных» и «безвкусных» вещей эпохи ампира, историзма и модерна. Переделки не коснулись тогда только комнат юго-западного ризалита Зимнего дворца, поскольку их определили «для проживания в них знатных иностранных гостей». Это были комнаты императрицы Марии Александровны. Собственно только поэтому и сохранилась ее Малиновая гостиная и другие парадные гостиные ее половины.

Последним высоким гостем, который жил в покоях императрицы Марии Александровны, стал афганский падишах Аманулла-хан. Он прожил в Зимнем дворце несколько дней в 1928 г.


Солдатики императоров

Личные увлечения императоров также приобретали мемориальное значение, отчасти передаваясь по наследству. Например, это касалось царских солдатиков.

Все мальчишки играют в солдатиков. По крайней мере играли, пока не появились компьютеры. Из записок Екатерины II хорошо известно об увлечении Петра III солдатиками, сделанными из папье-маше. Это увлечение он сохранил и во взрослые годы, заказывая для солдатиков драгоценные аксессуары придворному ювелиру Иеремии Позье. Очень по-женски Екатерина II считала это «сомнительное» увлечение признаком психической неполноценности и инфантилизма Петра III.

Николая I никто в инфантилизме упрекнуть не мог. Но, тем не менее, именно он вывел эту детскую забаву «на государственный уровень». У императора это была уже не детская забава, а некая системная коллекция конных и пеших фигурок в точных мундирных копиях. Фигурки с любовью расставлялись на шкафах в Военной библиотеке Зимнего дворца и на полушкафах в многочисленных рабочих кабинетах. От пыли фигурки были защищены стеклянными колпаками. Изображения этих фигурок хорошо просматриваются на различных акварелях.

Основную часть коллекции солдатиков для Николая I изготовил скульптор В. Газенбергер. Он оказался на виду у императора в 1829 г., когда художник А.И. Зауервейд представил Николаю I фигуры в 1/4 натуральной величины. Императору работы понравились, и мастер получил заказ на изготовление моделей всех полков русской армии.

Начало коллекции солдатиков в Зимнем дворце было положено в конце 1829 г., когда первые четыре фигуры (унтер-офицеры Кавалергардского, лейб-гвардии Конного, Подольского кирасирского и Орденского кирасирского полков) нашли свои «зимние квартиры» в кабинете Николая I[155]. Автором этих фигур был скульптор В. Газенбергер.

Э.П. Гау. Военная библиотека Александра II. 1871 г.


Сохранившие гардеробные счета Николая I дают основание полагать, что к началу 1830-х гг. у императора уже имелась внушительная коллекция солдатиков. По крайней мере, в ноябре 1833 г. он заплатил «Стекольному мастеру Штаудафу за изготовление 6 стеклянных колпаков на модели гвардейской конницы по 60 руб. – 360 руб. и за починку старых колпаков. Всего 395 руб…»[156].

За 1834 г. в его счетах трижды упоминается о солдатиках: в марте стекольщик Штаудар сделал 32 стеклянных чехла «на модели гвардейской конницы»; в августе стекольщик получил «за стеклянные колпаки под гвардейскую конницу» еще 300 руб. (т. е. еще пять колпаков), и, наконец, в декабре стекольщик изготовил 8 стеклянных колпаков для коллекции солдатиков в Царском Селе[157]. Таким образом, только по вышеуказанным счетам у царя имелась 51 фигурка, закрытая стеклянным колпаком.

Судя по счетам, коллекция солдатиков Николая I локализовалась в Зимнем дворце и Александровском дворце Царского Села. В последующие годы подобные счета периодически повторялись. В 1837 г. стекольный мастер Иен изготовил 6 стеклянных колпаков для солдатиков, отправленных в Царское Село. Фигурки солдатиков делали не только из папье-маше, но и из алебастра. Каждая такая фигурка обходилась императору в 100 руб. Со временем коллекция приобрела значительные размеры. Об этом свидетельствуют два заказа 1847 г., когда в апреле царь заказал сразу 70 стеклянных колпаков на кавалерийские фигуры. В ноябре стекольщик Верзикалов изготовил для императора еще 70 стеклянных колпаков. Таким образом, в распоряжении царя имелось по меньшей мере 150–200 фигурок солдат[158].

На это увлечение Николай I тратил свои деньги почти четверть века. Для того чтобы оценить денежные расходы царя, вспомним, что николаевская десятирублевая монета весила 9 граммов золота. Во времена Николая I 1300–1400 руб. – это годовое жалованье обер-офицера.

Последний раз его коллекция солдатиков в Зимнем дворце была пополнена в 1854 г., когда в его комнатах появился обер-офицер Кавалергардского полка и обер-офицер Конной гвардии.

Вопрос «А зачем ему это было надо?» не имеет смысла. Во-первых, все коллекционеры, по определению, зациклены на предмете своего увлечения. Во-вторых, у этой коллекции, видимо, имелась и некая утилитарная сторона. Дело в том, что каждый полк русской армии имел свою форму. А поскольку полков было много, то для того, чтобы различать навскидку форму того или иного полка, требовалась не только хорошая память, но и определенный навык. Николай I обладал действительно прекрасной памятью на лица, но это не значит, что подобная память имелась у него и на детали форменной одежды. Вполне возможно, что коллекция солдатиков служила утилитарной цели тренировки зрительной памяти на особенности формы тех или иных полков. Николай I сам заказывал те или иные фигурки, служившие для него своеобразным наглядным пособием. Таким же пособием, как знаменитый справочник В.К. Шенка.

Это предположение подтверждается тем, что после очередной перемены формы В. Газенбергер должен был «перерисовать» форменное облачение всех солдатиков в точном соответствии с уставом. Так, первая переделка формы относится к ноябрю 1840 г., когда В. Газенбергер сделал «переделку всех гвардейских кирасир по нынешней новой форме». Подобная операция проводилась в 1843 г. (лейб-гвардии Конно-Пионерный эскадрон), дважды в 1845 г. (лейб-гвардии Казачья Конно-артиллерийская батарея и лейб-гвардии Крымско-татарский конный эскадрон) и т. д. В 1855 г. мастер даже сам обратился с письмом, он писал, что «получил приказ делать две конные модели», но за время работы форма изменилась. «Делать по новой форме», – ответил император[159].

Можно с уверенностью утверждать, что Александр II унаследовал увлечение отца. Автору пришлось держать в руках двух раскрашенных маленьких деревянных солдатиков, которые хранились среди разной мелочи в кабинете Александра II в Зимнем дворце. Бог знает, почему он хранил их, аккуратно упаковав в коробочку. Возможно, Александр II использовал вполне прагматическую хитрость отца, с помощью которой формировалась еще одна комплиментарная черточка в облике императора, по элементам мундира навскидку определявшего полк офицера. Все фигурки солдатиков Николая I при Александре II не только остались на своих местах, но число их значительно увеличилось. Например, царь в 1858 г. уплатил 100 руб. за «алебастровую фигурку, изображающую унтер-офицера Ширванского Его Высочества Николая Константиновича полка»[160]. В этом же году скульптор В. Газенбергер получил уже 500 руб. за изготовленную им «гипсовую фигуру, изображающую рядового лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка»[161].

В 1859 г. царь заказал еще две весьма недешевые фигурки. За «гипсовую фигуру, изображающую офицера лейб-гвардии Конного полка» он уплатил 600 руб.[162] и за «бронзовую статуйку, изображающую рядового лейб-гвардии Стрелкового Его Величества баталиона» еще 350 руб.[163]

Столь высокая цена за алебастровую фигурку авторской работы дает основание предполагать, что в этой фигурке имелось и вполне узнаваемое царем портретное сходство. Другое дело, мы не знаем, с кого конкретно скульптор делал фигурку «рядового лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка». Только на некоторых дошедших до нас фигурках имеются латунные таблички со званием и фамилией изображенного воина. Эту традицию спустя годы воспроизвели мастера фирмы К. Фаберже, когда они выполнили две камнерезные фигурки совершено реальных персонажей – камер-казаков Кудинова и Пустынникова.

Фигурка офицера Собственного Е.И.В. конвоя


Уж если мы упомянули имя К. Фаберже, заметим попутно, что идея его камнерезных портретных фигурок «выросла» именно из коллекций гипсовых солдатиков В. Газенбергера. К. Фаберже неоднократно бывал на царских половинах, как в Зимнем дворце, так и Александровском дворце Царского Села, где мог видеть фигурки солдатиков. Очень важно и то, что Николай I имел обыкновение дарить их своим близким. Несколько таких солдатиков было и у его сына – великого князя Николая Николаевича (Старшего). При этом известно, что первую камнерезную фигурку К. Фаберже – «Мамка» (шарж на английскую королеву Викторию) заказал ювелиру великий князь Николай Николаевич (Младший) во второй половине 1894 г.[164], а Николай Николаевич (Младший) неоднократно видел солдатиков В. Газенбергера. К. Фаберже был необычайно чуток на новаторские плодотворные идеи.

Следует упомянуть и о том, что высокая стоимость гипсовых фигурок объяснялась не только авторской работой и уникальностью самих фигурок, но и тем, что в поздних фигурках Газенбергера использовалась техника, впоследствии воспроизведенная мастерами К. Фаберже в камнерезных фигурках. Поначалу Газенбергер все детали формы выполнял разными красками. Затем он начал имитировать элементы подлинной формы. Для этого плелись миниатюрные галуны, штамповались из меди и латуни маленькие гербы, пуговицы и пряжки, изготавливались шлемы, кирасы, кольчуги, пистолеты и ружья. Пуговицы, киверные и сумочные гербы теснились из золоченой бумаги, а ремни вместо кожи делались из плотной бумаги. Галуны, эполеты и прочее делались из гипса и, если необходимо, золотились или серебрились[165]. Все это было воспроизведено мастерами К. Фаберже на новом уровне и иными материалами.

Таким образом, к концу царствования Александра II в его коллекции солдатиков имелось несколько сотен фигурок, хранившихся в разных императорских резиденциях. При этом солдатики Газенбергера фактически являлись серией портретных миниатюр воинов гвардии и шефских полков русской армии.

Эта коллекция была так дорога Александру II, что он счел необходимым распорядиться ее судьбой в своем завещании. К 1884 г. у Александра III дошли руки до выполнения и этого пункта в завещании отца: «По высочайшему повелению, находящихся в комнатах в Бозе почивающего Императора Александра II моделей полков лейб-гвардии [направить] в соответствующие гвардейские полки для помещения в полковых дежурных комнатах»[166].

Для того чтобы знать, что и куда передавать, составили список коллекции, хранящейся в Зимнем дворце. (См. Таблицу 3.)

Таблица 3

Всего «утилизации» подлежали 25 фигурок. Однако в силу ряда процедурных причин фигурки, взятые «со шкафов библиотеки [Зимнего дворца], таковые статуэтки, принадлежавшие императору Николаю I, должны быть поставлены на прежние места». А фигурки армейских полков, принадлежавших Александру II, передали Военному министру для передачи в армейские полки[167].

От царской коллекции солдатиков скульптора В. Газенбергера после 1917 г. осталось очень мало. Самый крупный осколок коллекции в настоящее время хранится в Артиллерийском музее (ВИМАИВиВС) Санкт-Петербурга – 30 конных и 60 пеших фигур[168].

У Николая II также имелись свои солдатики. Но, в соответствии со статусом и личными увлечениями, эти фигурки выполнялись талантливейшими мастерами фирмы Карла Фаберже не из папье-маше или алебастра, а из полудрагоценных камней. Правда, ни одной из нижеперечисленных фигурок в Зимнем дворце не было. Все они находились в Александровском дворце Царского Села.

Начало коллекции солдатиков Николая II положила в апреле 1910 г. фигурка преображенца «Солдат на посту» с ружьем в руке. Как лаконично указано в счете, солдат изготовлен «из разных камней и эмали». Если быть точнее, то на изготовление солдата пошло золото, красная эмаль, серебро оксидированное, золочение. Сапоги солдата сделаны из обсидиана и оникса, гимнастерка и шаровары – из нефрита, лицо и руки – из авантюрина, глаза – из сапфиров-кабошонов, обшлага мундира, погоны и воротник сделаны из красной эмали, коробка для патронов, пряжка ремня и лампасы штанов – из золота. На кокарде надпись «За Ташкисен 19 дек. 1877»[169]. Обошелся этот солдатик (12,4 см) Николаю II в 700 руб. Отметим и то, что Николай II по традиции являлся шефом лейб-гвардии Преображенского полка[170].

В декабре 1912 г. Николай II приобрел у К. Фабереже за 2300 руб. для подарка матери императрице Марии Федоровне камнерезную фигурку «Камер-казак Кудинов». В отличие от «Солдата на посту», Кудинов, как уже упоминалось, – это совершенно реальный персонаж из окружения императрицы. Мастерам Фаберже удалось добиться портретного сходства, поскольку Кудинов позировал в мастерской. На фигурку пошли уральские камни, золото, серебро, сапфиры и эмаль. Так, из нефрита изготовили шубу и шаровары, из обсидиана – выпушку шубы, кивер и сапоги, из лазурита – пояс и шлык кивера, награды на груди камер-казака выполнены из золота и покрыты соответствующей цветной эмалью[171].

Фигурка солдата лейб-гвардии Преображенского полка


Третьей военной фигуркой, купленной Николаем II в апреле 1912 г., стал «Камер-казак Пустынников». Кафтан изготовлен из зеленой яшмы, меховая выпушка – из коричневого кавказского обсидиана, папаха и сапоги – из черной яшмы, пояс – из пурпурина, лицо и руки – из кахолонга; волосы, борода и усы – из серой яшмы; глаза – из сапфиров. Награды сделаны из золота, покрытого цветной эмалью[172].

В январе 1914 г. Николай II приобрел у Карла Фаберже фигурку «Солдат лейб-гвардии Преображенского полка», уплатив за нее 1300 руб. Она стала девятнадцатой в коллекции царя (речь идет только о военных фигурках. – И. З.). Солдат изображен в парадной форме образца 1907–1909 гг. Темная яшма пошла на мундир и кивер; пурпурин – на воротник, лацкан, обшлага, околыш и погоны; белый кварц – на ремень; гагат – на сапоги. Мундир армирован золотом и серебром. Винтовка сделана из золота.

В 1916 г. Николай II заплатил 2000 руб. за «каменную фигурку казака», которая в каталогах проходит как «Черкес. Казак Сводного Его Императорского Величества конвоя». Эта фигурка хранилась в парадном кабинете Николая II в Александровском дворце Царского Села. Эта была самая высокая фигурка в коллекции царя – 17,3 см. Поскольку на подошве казака вырезана цифра 7, т. е. предположение, что это порядковый номер из серии «военных фигурок». Как и предыдущие фигурки, она скомпонована из различных полудрагоценных камней: лазурит – черкеска; пурпурин – бешмет и верх папахи; обсидиан – папаха; гагат – сапоги. Газыри, галуны и шнур – из накладного золота. Ремень, перевязь, кинжал – из накладного серебра. Глаза – сапфиры[173].

Еще у Николая II имелась драгоценная фигурка «Дворцовый гренадер», купленная в декабре 1908 г. за 925 руб. Как и все фигурки, она изготовлена из разных сибирских камней и чеканного золота. Изображение и местонахождение ее неизвестны.

Так «мальчиковые» увлечения российских императоров становились поводами для создания целых направлений в ювелирном искусстве и мелкой декоративной пластике.


Половина императора Александра III на третьем этаже северо-западного ризалита Зимнего дворца

27 марта 1881 г. Александр III покинул Аничков дворец в Петербурге, перенеся свою жилую резиденцию в Гатчинский дворец. Поводом для этого резкого решения стала реальная угроза гибели молодого императора и его семьи от рук террористов «Народной воли».

Зимний дворец сохранил за собой статус главной парадной императорской резиденции, но перестал быть главной жилой императорской резиденции. При этом Александр III за 13 лет своего царствования так и не сделал Зимний дворец своим домом. Напомним, что, будучи наследником-цесаревичем, Александр III с осени 1866 г. жил в Аничковом дворце, а в Зимнем дворце он провел 21 год своей жизни, с 1845 по 1866 г. С Зимним дворцом его связывали детские и юношеские воспоминания, да и то не самые радостные. Подчеркнем, что до Александра III для российских императоров, начиная с Екатерины II, Зимний дворец был настоящим домом, где проходили все главные события их царствования.

В 1881 г. Зимний дворец, сохранив свой традиционный статус главной императорской резиденции, начал постепенно приходить в запустение. Приходить в запустение не в смысле облика и внутреннего порядка, а в смысле души, если можно так говорить о громадном здании (автор уверен, что именно так говорить и надо). Часть традиционных церемоний перенесли в Гатчинский дворец, и Зимний дворец приобрел характер некоего временного пристанища, в котором продолжали жить взрослеющие младшие братья Александра III. При этом имелось в виду, что когда у них появятся свои дома, они, безусловно, покинут комнаты Зимнего дворца.

Тем не менее, во второй половине 1880-х гг. в Зимнем дворце на третьем этаже северо-западного ризалита для Александра III оборудовали «Собственную половину». Появление «Собственной половины» полагалось императору по статусу, да и нужно было где-то останавливаться во время обязательных мероприятий, периодически проходивших в Зимнем дворце. До этого молодой император останавливался в комнатах своей умершей в 1880 г. матери императрицы Марии Александровны.

Еще при Александре II на третьем этаже северо-западного ризалита, на месте комнат Николая I, устроили половину для «хронического» холостяка великого князя Алексея Александровича, она сохранялась за ним вплоть до второй половины 1880-х гг., пока в его комнатах не оборудовали половину Александра III.

Количество и номенклатура комнат императора Александра III определялись исторически сложившимися «императорскими стандартами»: Передняя, три Проходных комнаты, Уборная императора, Уборная и Ванная императрицы, Кабинет, две Гостиных, Библиотека, Гардеробная, две Проходных комнаты за гардеробом, Дежурная и Буфет.

На втором этаже северо-западного ризалита, в комнатах императрицы Александры Федоровны, устроили половину императрицы Марии Федоровны. Императрица бывала там только во время официальных мероприятий, поэтому больших перестроек и ремонтов на бывшей половине императрицы Александры Федоровны не вели.

При Александре III «география» расселения в Зимнем дворце несколько изменилась. Это было связано по большей части с тем, что Александр III не жил в Зимнем дворце. Соответственно, камер-юнгферы и камер-фрейлины, а также воспитатели царских детей постепенно освободили квартиры на третьем этаже западного фасада Зимнего дворца. Например, на третьем этаже западного крыла Зимнего дворца доживала свой век Китти Струттон (Kitti Strutton, 1811–1891), няня-англичанка, вырастившая всех детей Александра II.

На планах Зимнего дворца на третьем этаже северо-западного ризалита, как мы упоминали, указана «Половина Его Величества» Александра III. Далее над Салтыковским подъездом шел Камер-юнгферский коридор, вдоль которого располагались квартиры: №№ 11, 12, 13 и 14. Далее шла Фарфоровая кладовая, устроенная по распоряжению Александра III и структурно входившая в ведение Галереи драгоценностей Императорского Эрмитажа. За Фарфоровой кладовой вдоль коридора располагались служительские комнаты. Вдоль Дворцовой площади шел многократно упомянутый Большой Фрейлинский коридор с десятью квартирами (№№ 15–25). Наряду с ними на плане дворца особо выделена Комната под флагом и Служительская комната. На третьем этаже юго-восточного ризалита опять шли три квартиры (кв. №№ IV, V, VI). Далее, вдоль проезда к Малому Эрмитажу, по коридору третьего этажа шли служительские комнаты, архив Министерства императорского двора и помещения Старшей ливрейной должности[174]. На третьем этаже северо-восточного ризалита с 1839 г. находились кабинеты чиновников Канцелярии Министерства императорского двора.

На традиционно «женской части» второго этажа северо-западного ризалита во второй половине 1880-х гг. устроили Половину Ея Величества императрицы Марии Федоровны. Мы уже упоминали, что она сохранила интерьеры комнат императрицы Александры Федоровны в неприкосновенности. Далее вдоль Адмиралтейства шли мемориальные комнаты Половины покойного императора Александра II. Они продолжались мемориальными комнатами Половины императрицы Марии Александровны.

Весь второй этаж фасада Зимнего дворца, выходящего как на Дворцовую площадь, так и на Большой двор, занимали устоявшиеся к этому времени половины: Третья запасная половина; Первая запасная половина; Вторая запасная половина. Далее на втором этаже юго-восточного ризалита, окнами на Дворцовую площадь, располагались комнаты министра Императорского двора кн. И.И. Воронцова-Дашкова.

Помещения второго этажа северо-восточного ризалита, выходящие окнами на Малый Эрмитаж, занимали Архив Главного Дворцового управления, комната дежурного генерал-адъютанта, телефонная станция Зимнего дворца и помещения Камер-фурьерской должности.

На антресолях второго этажа традиционно располагались служебные помещения. Антресоли к этому времени устроили по всему периметру второго этажа Зимнего дворца (кроме парадных залов). Так, антресоли были устроены над Половиной ея величества императрицы Марии Федоровны; над Половиной покойного императора Александра II (там, кстати, находилась барокамера для лечения астмы императора, представлявшая собой герметически закрывающуюся бочку, изготовленную из котельного железа, диаметром около трех метров); над Половиной покойной императрицы Марии Александровны; над Первой, Второй и Третьей запасными половинами. Имелась антресоль над телеграфной станцией, над комнатой дежурного генерал-адъютанта и дежурного камер-фурьера.

Если «пройти» по первому этажу Зимнего дворца времен Александра III, начиная от Иорданского подъезда, то сначала мы попадем в комнаты Четвертой запасной половины. Рядом с Иорданским подъездом, в огромном вестибюле которого постоянно проходили различные мероприятия, устроили «дамское» и «мужское» отделения, т. е. дворцовые туалеты. Далее в сторону Адмиралтейства шли квартиры (№ 1–5), которые заканчивались у мемориального Покоя императора Николая I.

На Большой двор Зимнего дворца выходили окна помещений Главной гауптвахты. На первом этаже юго-западного ризалита, в бывших комнатах великих князей Сергея и Павла Александровичей, при Александре III устроили помещения Пятой запасной половины. Далее по фасаду в сторону Дворцовой площади шли комнаты Служительского отделения Пятой запасной половины – фельдъегерская и комната дежурных гренадер.

От Комендантского подъезда шел Комендантский коридор с несколькими квартирами (№№ 6-11 и кв. II, кв. III). В одной из трехкомнатных квартир этого коридора с 1915 г. жила няня царевича Алексея Николаевича Мария Вишнякова.

На первом этаже юго-восточного ризалита располагались Ризница и Певческая, относившиеся к Большому собору Зимнего дворца. Далее вдоль Кухонного коридора шли служебные помещения Главной кухни, но там были и помещения дежурного гоф-фурьера и дежурных официантов. Замыкала анфиладу служебных помещений Главная кухня, изначально занимавшая весь первый этаж северо-восточного ризалита.

К 1880-м гг. антресоли давно уже были обжиты почти по всему первому этажу. Имелись антресоли над комнатами Четвертой запасной половины, над Главной гауптвахтой и Пятой запасной половиной.

Вскоре после возвращения из кругосветного путешествия наследника, цесаревича великого князя Николая Александровича, родители начали активно подбирать для него невесту. Видимо, именно с этим было связано начало работ по расширению «половины Его Величества в Зимнем дворце» за счет присоединения к ней бывшей квартиры г-жи Рорбек. Эта квартира находилась на третьем этаже западного фасада дворца (№ 382–383), выходя окнами на Адмиралтейство.

В 1890 г., когда начались эти работы, Александру III было только 45 лет, и справедливо считалось, что царствовать ему предстоит еще очень долго. Цесаревич, путешествуя по Востоку, закупал под свою новую квартиру экзотические безделушки, а бывая в Англии – стильную мебель «в английском вкусе». Все понимали, что «мальчик вырос», и его надо селить отдельно от родителей.

В ходе работ в 1890–1892 гг. в бывшей квартире Рорбек установили новые дубовые полированные рамы, «по образцу сделанных в комнатах Его Императорского Величества». В окна вставили зеркальные французские стекла. На подоконники пошел дуб и красное дерево[175]. Весь «оконный прибор», т. е. всю бронзовую фурнитуру на окнах, позолотили (медные позолоченные завертки для фрамуг – 6 шт.; скобы медные золоченые – 4 шт.).

Тогда же «в квартире» цесаревича установили ватерклозет (апрель 1891 г.). В ватерклозет вели полированные филенчатые двери из красного дерева. Красным деревом обшили и железный резервуар для ванны, которую со всей арматурой поставил завод Сан-Галли. Саму ванну обшили красным деревом «с полированной крышкой». В декабре 1891 г. сделали «по данным размерам мраморный умывальный стол для наследника цесаревича в бывшей квартире Рорбек»[176]. Наряду с печными работами по переделке камина и золочения медных решеток душников выполнили все необходимые штукатурные, лепные, живописные и малярные работы.

К началу 1892 г., когда наследнику шел 24-й год, закончили ремонт квартиры. Однако Николай II так и остался жить в доме родителей в Аничковом и Гатчинском дворцах вплоть кончины отца в октябре 1894 г. А после женитьбы уже его жена озаботилась устройством новой квартиры в Зимнем дворце, поскольку то, что годилось для холостого цесаревича, совершенно не годилось для женатого императора.


Половина императора Николая II и императрицы Александры Федоровны

Последним хозяином Зимнего дворца с декабря 1895 г. по апрель 1904 г. был Николай II. Уехав весной 1904 г. в Царское Село, император в условиях назревавшего политического кризиса так и остался на зиму в Александровском дворце Царского Села. Этот дворец стал новым домом для его семьи и таковым оставался с 1905 г. по 1 августа 1917 г. Таким образом, Зимний дворец служил жилой резиденцией для Николая II почти 9 лет.

Как мы упоминали, родители приняли решение о переводе наследника-цесаревича в Зимний дворец еще в начале 1890-х гг. «Мальчик вырос», и петербургский бомонд оживленно обсуждал, какая из европейских царственных невест станет женой российского цесаревича. В случае женитьбы цесаревича его домом должен был стать именно Зимний дворец.

В апреле 1894 г. в Кобурге состоялась помолвка цесаревича с гессенской принцессой, тогда же начала стремительно развиваться болезнь Александра III, приведшая к смерти императора 20 октября 1894 г. Погребение Александра III прошло в Петропавловском соборе 7 ноября, а 14 ноября 1894 г. молодой император женился.

Церемония бракосочетания прошла в Большом соборе Зимнего дворца. Сначала молодые жили в Аничковом дворце, но уже с весны 1895 г. императорскую половину начали обустраивать на втором этаже северо-западного ризалита Зимнего дворца.

Руководил работами техник (так именовалась должность Красовского в документах. – И. З.) Петербургского Дворцового управления А.Ф. Красовский. Привлекались и другие профессиональные архитекторы. Например, в документах упоминается архитектор Деграндж, которому выплатили 600 руб. за представленный им «проект убранства спальни и уборной для наследника»[177].

С именем Александра Федоровича Красовского (1848–1918) в Петербурге связано строительство почти трех десятков зданий различного характера. Архитектором Зимнего дворца он стал в 1893 г. и оставался на этой должности до 1898 г. Под его руководством шли все реставрационные и ремонтные работы в императорской резиденции, в том числе Висячего сада и Эрмитажного театра (1894–1897 гг.). Именно он проектировал отделку апартаментов Николая II в Зимнем дворце.

В ходе этих работ А.Ф. Красовский проявил себя как мастер интерьерных решений. Отделка помещений молодого императора была выполнена с использованием различных исторических стилей: кабинет и библиотека были украшены резьбой по красному дереву в неоготическом стиле. Комнаты Александры Федоровны украсили неоклассицистические интерьеры. Малая столовая (Белая столовая) по проекту Красовского была решена в духе рококо.

К.Р. Зон. Портрет великой княгини Елизаветы Федоровны. 1885 г.


При этом следует иметь в виду, что координировала усилия архитекторов и выступала главным «дизайнером проекта» старшая сестра императрицы Александры Федоровны, великая княгиня Елизавета Федоровна. Именно она принимала все окончательные решения в ходе ремонта императорской половины. В результате господствующим стилем в отделке комнат Николая II и Александры Федоровны стал так называемый английский стиль. Так, по крайней мере, называлось то, что было создано по настоянию Елизаветы Федоровны.

Особенностью этого стиля являлось стремление к уюту в викторианском его толковании. В этом не было ничего особенного, если не считать того, что в ходе ремонтных работ полностью уничтожили изысканные интерьеры Брюллова и роскошные, праздничные гостиные Штакеншнейдера. Уют, в представлении Елизаветы Федоровны, тяготел к некоему стандарту, господствовавшему в лучших домах Лондона. Принимая «дизайнерские решения», Елизавета Федоровна отталкивалась от столь привычных нам сегодня интерьерных каталогов. В них содержались не только образцы мебели, но и готовые элементы отделки. Тем самым утрачивался некий эксклюзив, столь характерный для интерьерных решений, реализовывавшихся в Зимнем дворце. Стандарт, даже в сфере уюта, неизбежно диктовался принудительным ассортиментом готовых деталей для архитектора.

В результате облик помещений на императорской половине северозападного ризалита полностью изменился. Впрочем, такие метаморфозы залы Зимнего дворца переживали не единожды. И то, что вчера казалось дурным вкусом, со временем становилось вполне приемлемым стандартом, а затем и неким изысканным стилем. Например, столь любимый императорской четой стиль модерн воспринимался в 1920-х гг. как буржуазное дурновкусие. Такое же тогда было отношение и к историзму. В результате единственными залами на втором этаже северозападного ризалита, сохранившими свой облик с 1840-х гг., остались Малахитовая гостиная, Арапская столовая и Ротонда.

В дневнике Николая II за 1894–1895 гг., в котором он прилежно фиксировал все происходившее, нашла отражение «квартирная тема», столь важная для любой молодой семьи.

Отметим, что младшая сестра Николая II, великая княгиня Ксения Александровна, вышедшая замуж на полгода раньше брата, к осени 1894 г. уже устроилась на жительство с мужем на одной из запасных половин Зимнего дворца. И старший брат вместе с женой часто навещал их в Зимнем дворце.

Итак, немедленно после свадьбы молодая императрица начала решать «жилищный вопрос». 16 ноября 1894 г. она писала своей любимой бабушке – английской королеве Виктории: «У нас здесь (в Аничковом дворце. – И. З.) хорошенькие комнатки, пока наши апартаменты в Зимнем дворце не готовы, и мы не хотим сразу оставлять одну его дорогую матушку…»[178]. В этих коротких строках и характеристика настоящего – «комнатки», в которых всю жизнь чувствовал себя очень уютно в доме родителей Николай II, и перспективы на будущее – «апартаменты в Зимнем дворце».

После свадебной суеты Николай и Александра впервые предметно осмотрели помещения западного фасада Зимнего дворца 18 ноября 1894 г.: «В 8 ч. поехали обедать вчетвером у Ксении и Сандро. Они замечательно мило отделали свое помещение в Зимнем – бывшие комнаты д. Сергея и Павла». 21 ноября 1894 г. молодые уже специально приехали в Зимний дворец, «где нас ожидала Элла. Обошли вместе и переговорили о всем относительно устройства наших будущих комнат». Эллой в дневнике Николай II называет великую княгиню Елизавету Федоровну.

Александра Федоровна, энергично реализовав «проект» под названием «свадьба», не менее энергично начала реализовывать «проект» – «свой дом». Возможности для этого, безусловно, имелись. 1 декабря 1894 г. молодая чета вновь посетила Зимний дворец, «где выбирали образцы мебели и материи для нашей будущей квартиры; затем осматривали тоже мои японские, китайские и индийские вещи». 3 декабря 1894 г. молодая семья отправилась из Аничкова дворца через Фонтанку во дворец Белосельских-Белозерских, где жила с мужем старшая сестра императрицы. Встретившись, сестры поработали с каталогами, выбирая образцы тканей, мебели и прочих деталей интерьера. Николай II записал в дневнике: «Поехал с Аликс к Элле; смотрели разные подробности устройства наших комнат»[179].

Хозяйственники, конечно, решали многое, но в таком почти интимном вопросе, как оформление квартиры царя, требовались бесконечные консультации с молодыми супругами. Поэтому 15 января 1895 г. в дневнике появляется запись: «Долго разговаривали со Сперанским втроем и выбирали окончательно образцы материй, ситцев и ковров для наших комнат в Зимнем дворце». К этому времени Елизавета Федоровна уже надолго уехала заграницу.

В январе 1895 г. начался традиционный сезон больших балов. Поскольку своей квартиры у Николая II в Зимнем дворце еще не было, то молодые из Аничкова дворца сразу же шли на очередное мероприятие. Ночевать молодые всегда возвращались домой – в Аничков дворец.

Обойдя комнаты второго этажа северо-западного ризалита в ноябре 1894 г., Николай II с женой впервые поднялись на его третий этаж только 7 февраля 1895 г.: «Катались и заехали в Зимний; осмотрели верхние комнаты Папа, кот. Аликс еще не видела». Наверняка молодые супруги зашли и в предполагаемую квартиру Николая II, устроенную на третьем этаже в бывшей квартире г-жи Рорбек.

Ближайшее окружение молодой семьи уже с ноября 1894 г. начало заселять квартиры третьего этажа Зимнего дворца. 9 февраля 1895 г. Николай II упомянул в дневнике, что они с женой «заехали в Зимний», где «посетили Е.А. Шнейдер, живущую на самом верху». Госпожа Шнейдер учила русскому языку старшую сестру императрицы и саму Александру Федоровну, поэтому ей и предоставили квартиру в Камер-юнгферском коридоре Зимнего дворца.

В зимний сезон 1895 г. император вместе с женой часто бывал у Ксении и Сандро, т. е. великой княгини Ксении Александровны и великого князя Александра Михайловича.

В бесконечной суете дел Николай II и Александра Федоровна время от времени возвращались в свою квартиру на втором этаже Зимнего дворца. 26 апреля 1895 г. они «заехали в Зимний, где окончательно решили все в последних подробностях». Поскольку императрица уже была беременна, то «последние подробности» предусматривали и отделку детской комнаты, распределение служебных комнат под обязательно-традиционный контингент нянь-англичанок.

Когда в мае 1895 г. молодые покинули Петербург, великая княгиня Елизавета Федоровна продолжила следить за ремонтом императорской половины в Зимнем дворце. Как любящая сестра, она периодически отчитывалась перед императорской четой о «ходе работ». 15 июля 1895 г. Николай упомянул в дневнике: «Пили чай с Эллой и долго разговаривали о наших комнатах в Зимнем».

Баронесса С.К. Буксгевден вспоминала: «Императрица была занята проектами реконструкции и оформления Зимнего дворца и Царского Села, которые, как она надеялась, должны были стать ее собственным домом.

Совместно с великой княгиней Елизаветой Федоровной, специально приехавшей из Москвы, молодая императрица намечала те преобразования, которые следовало произвести в старом дворце. Мысль о том, что она создает свое собственное, неповторимое жилище, доставляло ей величайшую радость»[180].

К осени 1895 г. отделочные работы на втором этаже северозападного ризалита Зимнего дворца подошли к концу. Сроки уже поджимали, поскольку в октябре 1895 г. императрица Александра Федоровна должна была родить своего первенца. В это время молодая семья жила в Александровском дворце Царского Села.

5 октября 1895 г. царь записал в дневнике: «Элла переехала к нам из Большого дворца; она ездила в город осматривать наши помещения в Зимнем, которых отделка близится к окончанию». 23 октября 1895 г. великий князь Сергей Александрович упомянул, что великая княгиня Елизавета Федоровна, приехав в Санкт-Петербург, прямо с вокзала отправилась в Зимний дворец «по делам комнат», и констатировал, что они «недурны».[181]

Вскоре после рождения 3 ноября великой княжны Ольги Николаевны в Александровском дворце Царского Села счастливый отец сам «поехал в Зимний, где осмотрел с Эллой наши комнаты, которые почти готовы» (8 ноября 1895 г.). Великая княгиня Елизавета Федоровна очень волновалась, демонстрируя Николаю II результаты своих дизайнерских усилий. Ее муж, великий князь Сергей Александрович, писал тогда своему младшему брату: «… у жены были большие эмоции за осмотр комнат Ники!»[182]

26 ноября 1895 г. в Зимнем дворце состоялось традиционное празднование дня Св. Георгия. После представительской суеты, Николай II впервые «Отдыхал в своих новых и покамест голых комнатах».

Впервые после рождения дочери молодые супруги выехали в Петербург 16 декабря 1895 г. Конечно, они посетили Зимний дворец, где молодая императрица наконец увидела комнаты, в которых ей предстояло прожить 9 лет: «Вернулись в наши комнаты; Аликс их еще не видала, и поэтому мы их осмотрели во всех подробностях». Видимо, в эти «подробности» вошел и осмотр самого настоящего бассейна, сооруженного специально для императора на его половине. Бассейнов в Зимнем дворце еще не было.

Окончательно молодая семья переехала в Зимний дворец 30 декабря 1895 г.: «Со станции в Питере поехали прямо в Зимний в наши новые комнаты. В библиотеке отслужили молебен, все комнаты, наши и детские, были окроплены. После двухчасовой работы я устроился, и все вещи расставил на места, им соответствующие. Мама и Ксения посетили нас. Много читал. Обедали вдвоем. Вечером еще читал. С удовольствием купался в своей чудесной писсине»[183].

Для молодых это было настоящее новоселье. Особенно довольна была Александра Федоровна, скованно чувствовавшая себя в доме свекрови – в Аничковом дворце. 31 декабря 1895 г. царь записал в дневнике: «Оба спали прекрасно на новоселье. Солнце прелестно освещало мой кабинет, пока я утром занимался. В 11 час. поехали в Аничков к обедне; странно себя чувствовать там гостями! После завтрака сошли в наши старые комнаты и выбрали все картины и фотографии и последние вещи, какие еще оставались, для перевозки их тоже в Зимний. Днем сидели у себя и приводили все в порядок. Ксения принесла Ирину к ванне дочки. В 7 1/2 поехали к молебну в Аничков и обедали с Мам'a».

Вечером 31 декабря 1894 г., за несколько часов до Нового года, в Зимний дворец принесли поздравительную телеграмму от Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны, в которой вновь упоминалось о новом доме царской семьи: «…Целуем трио нежно. Так счастливы, что Вам нравятся комнаты»[184]. 1 января 1895 г. молодая семья ответила следующей телеграммой: «От души благодарим и поздравляем Вас. Не насладимся новыми комнатами. Аликс. Ники»[185]. Великий князь Сергей Александрович констатировал в дневнике: «…Вот снова ожил Зимний – дай Бог, в добрый час»[186]. Так началась семейная жизнь Николая II в Зимнем дворце.

В ходе ремонтных работ, проведенных в 1895 г. на втором этаже северо-западного ризалита, сформировались две императорские половины.

Спальня Николая II и Александры Федоровны (зал № 184)


Пожалуй, впервые со времени Александра I обе половины царствующих супругов разместились вплотную друг к другу. А с учетом особенностей личной жизни Александра I, половины Николая II и Александры Федоровны фактически стали одной большой семейной «квартирой». Даже спальня, вопреки традиции, у них была одна с большой двуспальной кроватью.

Половина Александры Федоровны в Зимнем дворце включала комнаты, отделанные в неоклассицистическом стиле Людовика XVI: Первая (№ 187) и Вторая (№ 188, Серебряная) гостиные, отделанные в стиле ампир и примыкавшие к Малахитовой гостиной, Спальня (№ 184), Уборная (№ 183, Будуар) и Угловой кабинет (№ 185).

Одна из гостиных Александры Федоровны получила название Серебряной (№ 188). Мебель, стоявшую в гостиной, стулья, кресла и столы в классическом стиле, изготовили по чертежам архитектора Набокова. Мебель эта уцелела[187].

Серебряная гостиная Зимнего дворца получила свое название по той мебели, которой была обставлена гостиная. Мебель из березы, декорированная серебром, прекрасно сочеталась с чинцем[188], обтягивавшим стены.

Это была идея великой княгини Елизаветы Федоровны, настоявшей на широком использовании вощеного ситца вместо привычного шелка. Именно чинцем обтянули супружескую Спальню императорской четы. Такой вариант тогда справедливо считался более гигиеничным. В царской семье этому уделялось большое внимание, в том числе и потому, что в семье не собирались ограничиваться одной дочерью. Императрице по должности надо было рожать до появления мальчика-наследника.

Угловой кабинет императрицы Александры Федоровны (зал № 185). Фото 1900 г. В этом кабинете находилась горка, в которой хранились 10 пасхальных яиц фирмы К. Фаберже


Как это ни удивительно, но мебель Серебряной гостиной отчасти дошла до нашего времени. В 1920-х гг. мебель продали как не имеющую художественной ценности финскому предпринимателю, который вывез гарнитур в Хельсинки и распродал отдельными вещами. В 1996 г. эта мебель «всплыла» на одном из аукционов в Финляндии. Конечно, имелись утраты, конечно, мебель перетянули, но это был оригинальный гарнитур, созданный специально для Серебряной гостиной императрицы Александры Федоровны.

Комнаты Николая II, в основном выдержанные в аристократически темных тонах, включали стандартный, отработанный веками набор помещений: Адъютантскую, Бильярдную, Библиотеку, Первую и Вторую проходные комнаты, Кабинет и Уборную с бассейном. Из интерьерных решений 1894 г. до нас с незначительными потерями дошла только Готическая библиотека Николая II и Малая столовая, являвшаяся «звеном», соединяющим покои императора и императрицы.

Серебряная гостиная императрицы Александры Федоровны (зал № 186)


Когда в 1920-х гг. по этим комнатам проводили экскурсии, то перед экскурсоводами прямо ставилась задача высмеивать «мещанство, господствующее в убранстве покоев бывшего императора». Именно эта идеологическая задача вплоть до конца 1920-х гг. спасала покои от уничтожения. Примером такого «идеологического подхода» является следующий пассаж, довольно типичный для музейной фразеологии того противоречивого времени: «Теперь эта серебряная гостиная – одна из самых возмутительных по убранству, по своему мещанству, по полному отсутствию даже намека на какой-либо художественный вкус комнат половины бывшей царицы Александры Федоровны, со стоящим посреди комнаты диваном со вделанным зеркалом, долженствующим изображать поверхность озера, и на этом зеркале стояла фигурка лебедя. Осматривая эту комнату, нужно иметь в памяти описания малиновой гостиной, сделанной во вкусе Возрождения, исчезли две комнаты – будуар и цветник, вместо них появился чудовищный монстр – кабинет Николая II»[189]. Примерно так же характеризовалась и готическая библиотека Николая II. Сегодня же искусствоведы считают, что готическая библиотека царя «относится к лучшим помещениям подобного типа, созданным в конце XIX в…»[190].


Будуар императрицы Александры Федоровны (зал № 183)


Почти квадратный в плане просторный интерьер Библиотеки освещался тремя окнами, обращенными к Адмиралтейству. В ее отделке использовали мотивы резного готического орнамента – стрельчатые арки, прорезные трилистники, четырехлопастные розетки. У северной стены устроили узкую двухмаршевую лестницу на хоры Библиотеки. Для просмотра книг возле шкафов поставили три больших стола со стульями, выполненными в готической стилистике. Имелись в библиотеке и уютные кресла.

Возможно, для интерьера библиотеки использовали купленные лично царем в 1893 г. в Лондоне четыре стула и два кресла в стиле «Empire». Пригодились для императорской спальни и два матраса, «покрытых непромокаемою материю». Вся эта мебель, выбранная царем в Англии, обошлась ему в 90 фунтов стерлингов и 10 шиллингов[191]. На этом ремонты на императорской половине не закончились.

Со временем жизнь молодой семьи в Зимнем дворце устоялась. Конечно, кое-какие неизбежные изменения в комнатах происходили. Например, в 1896 г. императрица Александра Федоровна приобрела на выставке Общества русских акварелистов 16 картин.[192] Возможно, какие-то из купленных картин украсили ее комнаты в Зимнем дворце. Но больших интерьерных перемен в царских комнатах не было. Тем не менее в 1902–1904 гг. Николай II принял ряд интерьерных решений.


Кабинет Николая II. Фотография К.К. Кубеша. 1917 г. (Зал № 181)


Отметим для себя, что подобные решения царь принимал только с санкции императрицы Александры Федоровны. Видимо, супруги тщательно обдумали перемены в помещениях Зимнего дворца. Об этом свидетельствует то, что Николай II, отдавая соответствующее повеление, продиктовал целый список необходимых изменений: «1. В Концертном зале материю на мебели, на портьерах и на панно, на которых навешены блюда, переменить. Образцы материй Императорское Величество изволили утвердить; 2. Гардеробную комнату Его Величества перенести в гардеробную императора Александра III в 3-м этаже, а нынешнее помещение приспособить для дежурного камердинера; 3. Комнаты на антресолях, которые заняты поднянями[193], обратить в гардероб для августейших детей, а для поднянь отвести помещения, занимаемые дежурными офицерами Конвоя Его Величества, что на 4-й Запасной половине; 4. В 3 этаже Кабинет Александра III обратить в спальную комнату, для чего подобрать мебель и материю и образцы представить на Высочайшее утверждение; 5. Фарфоровый музей перевести в Эрмитаж <…> 6. Бильярдную комнату Императора Александра III в 3-м этаже отделить коридором, чтобы в ней устроить людскую для № 8 камер-юнгферского коридора; 7. Гобелен, поднесенный Ея Величеству покойным президентом Французской республики Фором, приказано было в феврале 1900 г. поместить в Зимнем дворце или Эрмитаже <…> 8. Подношения, сделанные Его Императорскому Величеству во время последнего путешествия во Францию, сдать в Эрмитаж, кроме бюста Его Величества и 4 гобеленов. Поместить в комнатах на 7-й запасной половине». Кроме этого, предполагалась переделка фойе Эрмитажного театра по проекту архитектора Л. Бенуа. В документе, датированном 16 апреля 1902 г., подчеркивалось, что, согласно высочайшему повелению, к работам «приступить немедленно и закончить к осени…»[194].

В этом документе обращают на себя внимание несколько позиций. Во-первых, появление этого распоряжения связано с тем, что в семье Николая II к апрелю 1902 г. родились уже четыре девочки. И тогда, в апреле 1902 г., императрицы ждала пятого ребенка. Тогда еще никто не знал, что летом 1902 г. лейб-акушер императрицы проф. Д.О. Отт диагностирует замершую беременность. Во-вторых, половина Николая II начала постепенно распространяться на третий этаж, занимая комнаты Александра III. В-третьих, кабинет императора Александра III распоряжением царя обратили в спальню. Известно, что у супругов с декабря 1895 г. спальня в Зимнем дворце была общей. К 1902 г. царь, видимо, счел необходимым оборудовать для себя запасное помещение на случай неизбежных семейных сложностей. Добавим попутно, что именно эту спальню в июле 1917 г. занял А.Ф. Керенский. Поэтому, если быть точным, демократический премьер спал на царской кровати в запасной спальне Николая II.

Что касается распоряжения Николая II о переводе Фарфорового музея в помещения Императорского Эрмитажа, то это повеление немедленно выполнили. В мае 1902 г. техник Дворцового управления барон Тизенгаузен представил проект и смету на «превращение Фарфорового музея в 1–2 квартиры». Очень характерно, что эти документы одобрила именно императрица Александра Федоровна, которая, стоя за спиной мужа, курировала этот проект. В результате в новые комнаты провели электричество, установили умывальники и ватерклозеты «с прокладкою труб». В переоборудованной и разгороженной под две квартиры бильярдной Александра II пробили новое окно[195].

Упомянем и о том, что в мае 1895 г. в Зимнем дворце, на первом этаже северо-западного ризалита, поблизости от Иорданского подъезда, разместили Канцелярию императрицы Александры Федоровны. Надо сказать, что тогда многие службы Зимнего дворца вынужденно «уплотнились». Это было связано с тем, что во дворце потребовалось множество помещений для размещения подразделений личной охраны императора.

17 апреля 1904 г. семья Николая II навсегда покинула Зимний дворец, переехав в Царское Село. Это был плановый весенний переезд на дачу. Тогда хозяева Зимнего дворца еще не знали, что из-за волнений, возникших в конце 1904 г., они уже не вернутся обратно.

Императрица Александра Федоровна и Николай II так и не полюбили свой дом в Зимнем дворце. Огромный дворец как-то не лег им на душу. Зато оба были привязаны к Александровскому дворцу в Царском Селе. Видимо, поэтому до нас дошло так мало фотографий, сделанных в Зимнем дворце в царской квартире.

После 1904 г. комнаты семьи Николая II законсервировали. Всю мебель покрыли чехлами, как и картины на стенах. Но при этом драгоценные десять пасхальных яиц работы мастеров фирмы К. Фаберже так и остались стоять на полках горки в Угловом кабинете императрицы Александры Федоровны.

Последний раз косметический ремонт проводился в комнатах царской семьи в 1911 г., когда на весьма скромные 1500 руб. отремонтировали «помещения Их Величеств, августейших детей и комнат императора Александра III»[196].

6 января 1915 г. в Зимнем дворце состоялся последний высочайший выход в честь дня Богоявления – последняя церемония торжественного Водосвятия на Неве. В августе 1915 г. Николай II и Александра Федоровна ненадолго посетили Зимний дворец, в Белом зале которого проходило первое заседание Особого совещания по обороне государства. На следующий день император покинул Зимний дворец и отправился на фронт, в Ставку Верховного Главнокомандующего армии. Тогда же было принято решение об организации в Зимнем дворце госпиталя под патронажем наследника-цесаревича.


Северный фасад и северо-восточный ризалит Зимнего дворца

Из окон парадных залов северного фасада Зимнего дворца уже два с половиной века открывается волшебный вид на стрелку Васильевского острова и блистающий шпиль Петропавловского собора. Свинцовая гладь Невы, бьющаяся в темный гранит набережных, Петропавловская крепость с ее казематами – это сердце Петербурга, одним из клапанов которого является громада Зимнего дворца.

Северный фасад Зимнего дворца по своей структуре несколько отличается от других фасадов. Отличается тем, что вдоль Невы располагаются три громадных парадных зала.


Парадные анфилады Зимнего дворца

Парадные залы Зимнего дворца производят буквально оглушающее впечатление не только на «свежего» посетителя, но и на постоянных гостей Государственного Эрмитажа. Особенно когда в этих залах нет временных выставок. Фильм А.Н. Сокурова «Ковчег» дал нам возможность увидеть то, «как это было», хотя понятно, что блестящая реконструкция режиссера – только бледная тень былой парадной жизни императорской резиденции.

Даже сама схема маршрута, прохождения императорской семьи через анфиладу парадных залов, выстроенная поколениями российских императоров, имела глубинный, сакральный смысл. Отработанный до мелочей сценарий Больших выходов служил не только демонстрацией всего блеска самодержавной власти, но и обращением к прошлому и настоящему российской истории в рамках провозглашенной при Николае I официальной парадигмы «Православие – Самодержавие – Народность».

И.И. Шарлемань. Вид на Зимний дворец со стороны Невы. 1853 г.


К.А. Ухтомский. Парадный вестибюль. Сер. XIX в.


Концертный зал, выполненный в строгой белой гамме, увязанный с членениями и ритмами соседнего Николаевского зала, украшен расположенными попарно колоннами с коринфскими капителями, поддерживающими карниз, над которыми помещены статуи античных муз и богини Флоры. Этот зал служил неким мостиком от личных комнат царской семьи к череде парадных залов. В Концертном зале устраивались балы полузакрытого формата. Эти балы так и назывались «Концертными». В зале, следуя названию, проводились музыкальные вечера или проходили торжественные трапезы «под музыку».

К.А. Ухтомский. Концертный зал. 1865 г.


Николаевский зал – самый большой зал Зимнего дворца площадью в 1103 кв. м. Четкий ритм колонн коринфского ордера подчеркивает его строгую монументальность как предназначенного для официальных церемоний и больших балов. Устроенная на торцевых сторонах зала на фоне алого бархата пирамида из подносных блюд напоминала о монархе, который не только определил «лицо» империи в XIX в., но и восстановил дворец заново после пожара 1837 г.

Петровский, или Малый Тронный, зал, оформленный в 1833 г. О. Монферраном и восстановленный после пожара В.П. Стасовым, заставлял вспомнить истоки имперской государственности, поскольку напрямую посвящался Петру Великому.

Фельдмаршальский зал (проект О. Монферрана 1833–1834 гг., восстановлен В.П. Стасовым) обращал к славным персонифицированным страницам российской истории, связанным как с борьбой за национальную независимость, так и с расширением границ огромной империи. Об этом прямо говорят и портреты русских фельдмаршалов, и детали гризайльной росписи[197], и элементы золоченых бронзовых люстр.

В.С. Садовников. Николаевский зал. Эскиз. 1857 г.


Галерея 1812 г. в лицах запечатлела одно из главных для России событий XIX в. Тогда, в 1839 г., многие из участников Отечественной войны 1812 г. были еще в строю и, проходя через этот зал, невольно вспоминали свою славную молодость.

Гербовый зал с его «золотыми» колоннами, насыщенный военногосударственной символикой, гербами всех губерний России, наглядно показывал, во что вылились многолетние усилия по строительству Романовыми могучей империи.

В.Д. Сверчков. Фельдмаршальский зал


Э.П. Гау. Петровский зал. 1863 г.


Э.П. Гау. Гербовый зал. 1863 г.


Э.П. Гау. Военная галерея 1812 г. 1862 г.


В Георгиевском, или Большом тронном, зале все внимание присутствующих невольно приковывало к себе тронное место, декорированное красным сукном с золотыми имперскими орлами на фоне белоснежных колонн каррарского мрамора. Это тронное место тогда воспринималось не только как сердце Зимнего дворца, но и сердце всей России. Прямо над троном помещен барельеф «Георгий Победоносец, поражающий копьем дракона», он напоминает об истоках русской государственности и ее военной славе. В этом зале проходили важнейшие церемонии Российского императорского двора. Для приходящей публики, будь то маскарады или Большие выходы, Зимний дворец представал чередой блестящих и торжественных парадных залов, которые своим тематическим великолепием служили достойной декорацией парадной жизни Императорского двора.

К.А. Ухтомский. Георгиевский зал. 1862 г.


Планировка парадных залов в неизменной форме сохранилась до сего дня. Невская анфилада включала: Малый аванзал (№ 192); Большой (Николаевский) зал (№ 191) и Концертный зал (№ 190). Большая анфилада разворачивалась по оси Парадной лестницы, идя перпендикулярно Невской анфиладе, включая Фельдмаршальский зал (№ 193); Петровский зал (№ 194); Гербовый (Белый) зал (№ 195); Пикетный (Новый) (№ 196) зал. Особое место в череде залов занимали мемориальная Военная галерея 1812 г. (№ 197), торжественный Георгиевский (№ 198) и Аполлонов залы (№ 260).

Каждый из этих залов имеет свою историю, включающую как искусствоведческие, так и исторические грани. Названия залов складывались либо на основании прецедентов, либо стихийно, либо высочайшими указами.

В феврале 1847 г. министр Императорского двора князь П.М. Волконский утвердил официальные именования залов Зимнего дворца, обозначив при этом и их расположение[198]. (См. таблицу 4.)

Таблица 4

Периодически официальные именования залов менялись. Вскоре после смерти Николая I в феврале 1855 г. император Александр II принимает решение переименовать Большой Мраморный зал Зимнего дворца в Николаевский зал. Новое именование зала подчеркнули, разместив в дверном проеме, который вел через Помпейскую галерею в зимний сад, огромный портрет Николая I. Высочайшее решение об именовании зала состоялось 3 января 1856 г.[199]

Фельдмаршальский зал назвали по портретам фельдмаршалов, развешанных по его стенам: Румянцева, Потемкина, Суворова, Кутузова, Паскевича и Дибича. Кроме этого парадный зал украшала батальная живопись: эпизоды Польского восстания 1831 г. и Венгерской кампании 1849 г. Там же всегда располагался караул от кавалерийской части (обычно казаки), а на придворных выходах в зале императорскую чету встречали представители русского и иностранного купечества.

В. Голике. Д. Доу (сидит) в окружении членов семьи В. Голике (стоит)


Особое место среди парадных залов занимала Военная галерея 1812 г. Выставленные на ее стенах в пять ярусов триста тридцать два портрета военачальников русской армии – участников кампаний 1812–1814 гг. являлись зримым, персонифицированным апофеозом воинской славы России. Идея создания Военной галереи принадлежит императору Александру I. Эта галерея стала одним из последних масштабных проектов императора.

Воплотили в жизнь распоряжение императора фактически два человека – английский портретист Джордж Доу и архитектор Карл Иванович Росси. Упомянем и о русских художниках – Александре Васильевиче Полякове и Василии Александровиче Голике, которые, находясь на вторых ролях, не покладая рук работали на мастеровитого англичанина. Основной массив портретов они написали в 1819–1828 гг.[200]

Николай I, став императором в декабре 1825 г., счел завершение проекта старшего брата своим долгом. В мае 1826 г. Николай I распорядился, чтобы «высочайше утвержденный план архитектора Росси для сделания в Зимнем Дворце между залами Белою и Георгиевскою портретной галереи <…> приведен был в исполнение нынешним летом»[201]. Работы в Зимнем дворце по созданию Военной галереи начались в первых числах июня 1826 г. Тогда архитектор К.И. Росси на месте нескольких небольших комнат в самой середине парадной части Зимнего дворца между Белым (позже – Гербовым) и Большим тронным (Георгиевским) залами, рядом с Большим дворцовым собором, начинает масштабные работы. При этом Николай I поставил перед архитектором конкретный срок окончания работ – 1 октября 1826 г.

Получив власть в начале 1826 г., создав летом 1826 г. III Отделение и Отдельный корпус жандармов под командованием А.Х. Бенкендорфа, решив «проблему» декабристов, Николай I начал готовить собственную коронацию, проведенную в августе 1826 г. в Успенском соборе Московского Кремля. Император рассчитывал вернуться в свой Зимний дворец к началу декабря 1826 г. и планировал, что к тому времени будут готовы и его личные комнаты в северо-западном ризалите, и Военная галерея 1812 г. Ноябрь 1826 г. он отводил на неизбежные доделки и устранение шероховатостей. В мае 1826 г. на работы К.И. Росси было отпущено 100 000 руб.

Николай I лично следил за ходом работ в Зимнем дворце. Он сам утвердил и образец «генеральской рамы». 9 июня Росси запросил разрешение императора «на случай, ежели какие-либо портреты не будут доставлены к окончанию Военной галереи, то в местах, для них приготовленных, натянуть ли малиновый или зеленый штоф»[202]. Император согласился с предложением архитектора.

После того как Николай I уехал в Москву, К.И. Росси по распоряжению императора с 3 августа 1826 г. посылал в древнюю столицу еженедельные отчеты о ходе работ. Так, к 9 августа были заделаны и оштукатурены окошки, четыре двери в Белую галерею и одна в заднюю комнату перед Военной галереей, оштукатурены своды и карнизы. Под полом Военной галереи устроили три духовые печи, и душники вывели в галерею. С 30 августа по 6 сентября в световые «просветы»[203] вставили дубовые рамы для зимних переплетов. В стены галереи вмуровали железные скобы «для утверждения портретных рам». К 20 сентября вставили вторые железные переплеты в «просветы» световых потолков. К 27 сентября закончили живописные работы, закончили полировку фальшивого мрамора, начали ставить лепные капители на колоннах, сняли и убрали все строительные леса.

Особой заботой К.И. Росси была установка портретов. Еще летом архитектор провел тендер среди ведущих бронзовщиков Петербурга (Андрей Шрейбер, Рейхенберг, Дипнер и Герень). Заказ был крупный – 350 «вызолоченных с гравировкой бронзовых плинт». В результате стоимость всего заказа составила 29 500 руб., по 85 руб. за раму, хотя до тендера А. Шрейбер оценивал каждую раму в 100 руб.

Намного задержал работу бронзовщиков по гравировке имен художник Дж. Доу, который составил список героев войны на французском языке, без инициалов и с неполными чинами. При этом Николай I желал, чтобы под каждой картиной был обозначен «настоящий чин, достоинство, имя, отчество, фамилия». В результате пришлось обращаться в Генеральный штаб, который и представил требуемые данные по всей форме. К ноябрю 1826 г. Дж. Доу сдал К.И. Росси 236 портретов из 342. Тогда за художником еще оставался долг в 106 портретов[204].

1 декабря 1826 г. К.И. Росси направил министру Императорского двора князю П.М. Волконскому записку о завершении работ в Военной галерее. Затем еще две недели в Военной галерее устраняли мелкие недоделки. 25 декабря 1826 г. архитектор 6-го класса К.И. Росси получил «бриллиантовый перстень с шифром Его Императорского Величества за отделку Военной галереи». Бюджет по возведению этого парадного зала и нескольких близлежащих комнат составил 191 762 руб.[205]

Торжественное открытие Военной галереи состоялось 25 декабря 1826 г., в день, ставший со времен Отечественной войны 1812 г. ежегодным праздником в память изгнания войск Наполеона из России. Еще раз укажем, что на момент открытия Военной галереи она не была укомплектована. По мере выполнения огромного заказа 106 пустующих рам, затянутых зеленым репсом, заполнялись запланированными портретами.

Однако некоторые из рам и ныне затянуты тканью. Связано это с объективными причинами. Дело в том, что некоторые из героев войны к моменту начала работы Дж. Доу умерли, а у родственников не осталось их изображений. Поэтому зеленая ткань, затягивающая по сей день 13 рам, служит своеобразным памятником ушедшим героям войны 1812 г.

На торцовой стене, против входа в предцерковную, под балдахином был временно поставлен портрет Александра I в рост, в будущем его планировалось заменить изображением царя на коне.

Поскольку это была Военная галерея, то ее открытие ознаменовали парадом ветеранов Отечественной войны 1812 г., которые, чеканя шаг по паркетам Зимнего дворца, прошли мимо своих отцов-командиров.

Поскольку в 1826 г. многие участники Отечественной войны еще служили, то, естественно, имели место пересуды по поводу того, кто достоин, а кто не достоин присутствовать на стенах Военной галереи. Об этом, конечно, говорилось кулуарно, поскольку окончательный список героев войны утверждал лично Александр I, а коррективы в него вносил и Николай I. Царский субъективизм, безусловно присутствовал. В результате один из участников Отечественной войны 1812 г. писал о Военной галерее: «Сколько ничтожных людей теснят там немногих, по справедливости достойных перейти к уважению благодарного потомства! Глаза разбегаются, покуда отыщешь и остановишься на истинных героях этой народной эпопеи». Однако время расставило все по своим местам, и это мнение сегодня видится пристрастным, поскольку «истинных героев» много, и они заметны. Сегодня даже присутствие в Военной галерее 1812 г. такой спорной фигуры, как граф А.А. Аракчеев представляется вполне оправданным. В качестве военного министра он накануне войны 1812 г. сделал действительно много для того, чтобы повысить боеспособность русской армии и, в первую очередь, ее артиллерии.

Г.Г. Чернецов. Галерея 1812 г. 1827 г.


В последующие годы иконография Военной галереи постепенно расширялась. В 1830-х гг. в Военной галерее поместили большие конные портреты Александра I и его союзников – короля прусского Фридриха Вильгельма III и императора австрийского Франца Иосифа I. Два первых написал берлинский придворный художник Ф. Крюгер, столь почитаемый Николаем I, третий – венский живописец П. Крафт.

На современников Военная галерея произвела огромное впечатление, имевшее множество граней. Все отдавали должное мастерству К.И. Росси, сумевшему вписать новый парадный зал в уже, казалось бы, давно устоявшуюся плоть Зимнего дворца. Впечатляла лаконичная стилистика галереи, разделенная парными колоннами и арками на три композиционно связанных части. Средняя часть галереи органично воспринималась как торжественное преддверие к Георгиевскому залу.

Все впервые видевшие портреты единодушно отмечали мастерство англичанина, сумевшего в ходе своих скоротечных сеансов схватить не только портретное сходство, но и характер своих героев.

Отмечалась и цельность воплощения идеологического замысла. Лучше всего это выражено в известных строках А.С. Пушкина, которые, будучи высеченными на мраморной плите, украшают сегодня зал Военной галереи 1812 г.:

У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, а все плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью Двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И, мнится, слышу их воинственные клики.

Во время пожара в декабре 1837 г. все портреты спасли. Их вынесли из горевшего дворца дворцовые гренадеры и нижние чины гвардейских полков. В 1838–1839 гг. галерею заново отделали по чертежам архитектора В.П. Стасова. В этом виде она сохранилась доныне.

Георгиевский зал также сначала называли «Мраморной галереей» (в 1797 г.), а только затем за ней закрепляется название «Егорьевский зал» и «Георгиевская галерея»[206]. В 1796 г. в этом зале совершилось обручение великого князя Константина Павловича и Анны Федоровны. После пожара 1837 г. зал отделали настоящим и очень дорогим каррарским мрамором. Барельеф Георгия Победоносца обошелся в 20 000 руб. ассигнациями. Зал использовался для проведения торжественных аудиенций, церемоний присяги цесаревичей и великих князей, парадов в день праздника Св. Георгия и парадных обедов.

Вообще у всех парадных залов Зимнего дворца имелись свои, четко прописанные функции. Например, в Петровском зале русские императоры принимали новогодние поздравления дипломатического корпуса.

Облик парадных залов в ходе ремонтов неоднократно и довольно основательно менялся. Так, Белый зал превратился в блистающий золотом колонн Гербовый зал. В 1834 г. отремонтировали Петровский зал. Тогда Николай Павлович высочайше повелел «переделать в комнате императора Петра I на стенах алый бархат, того же цвета бархатом обить площадку со ступенями перед троном»[207].

Попутно отметим, что в названиях залов использовался и некий дворцовый сленг. И дело не в сложных названиях тех или иных залов, просто полуграмотные слуги часто искажали иноязычные наименования, подгоняя их звучание под привычные фонемы. И так было не только в Зимнем дворце. К примеру, в XVIII в. сложное для русского уха именование Ораниенбаум искажали до привычного Рамбов. То же самое происходило и в Зимнем дворце, когда Арабскую комнату в хозяйственных документах XVIII в. вполне официально именовали Воробейской, или Воробейной, комнатой. Такие искажения не были редкостью, поскольку многие дворцовые описи «для служебного пользования» составляли гоф– и камерфурьеры. Они были квалифицированными слугами, но далеко не эрмитажными искусствоведами. Поэтому они, описывая «зоопарк» работы мастеров фирмы К. Фаберже в комнатах императрицы Александры Федоровны, без всяких затей определяли цвет камнерезной лягушки как «говняный».

После восстановления Зимнего дворца в 1838–1839 гг. парадные залы вследствие ажиотажа приходящей публики понесли некоторые потери. Это вполне объяснимо, поскольку петербургский и московский бомонд считал своим долгом посетить обновленный дворец, а традиционным поводом для этого служили сезонные «большие балы». Поэтому хозяйственники уже в июле 1839 г. докладывали царю, что «во время бывших в Белой зале балов все базы позолоченных колонн потерты, а у некоторых даже углы отломаны, и по сему теперь все исправляется». Во избежание подобных утрат предлагалось «сделать медные поручни вокруг колонн»[208].

В.С. Садовников. Помпейская галерея


Венчались, крестились, отпевались, сочетались браком, причащались, совершали обряд миропомазания в домовых храмах Зимнего дворца: Большой церкви (№ 271), Предцерковном зале (№ 270) и Малой церкви (№ 154). В число парадных залов входили Помпейская галерея и Зимний сад (№№ 151–153).

В планировочной схеме Зимнего дворца А.П. Брюллов заложил несколько узловых точек, которые связали личные половины и парадные залы. Именно через эти залы пролегал маршрут Больших выходов – от личных половин до Большой церкви или Георгиевского зала Зимнего двора. Эти же узловые залы связывали все ризалиты Зимнего дворца в единое гармоничное целое.

Э.П. Гау. Первый зал Военной галереи. 1866 г.


Э.П. Гау. Второй зал Военной галереи. 1866 г.


Э.П. Гау. Третий зал Военной галереи. 1866 г.


В перечень таких узловых залов входили: Ротонда (№ 156); Темный коридор (№ 303); Малый Фельдмаршальский зал (№ 167); Зал кавалерийского караула (№ 288); залы Военных картин (№№ 283–287) и Александровский зал (№ 282).

Э.П. Гау. Пикетный зал. 1865 г.


Например, когда императорская фамилия, собравшись в Малахитовой гостиной, начинала торжественное шествие в Большую церковь Зимнего дворца, то ее маршрут проходил через Концертный зал (где собирались придворные); Николаевский и Аванзал (где собирались военные); Большой Фельдмаршальский зал (российское и иностранное купечество и городской голова); Петровский зал (как правило, оставался свободным); Гербовый зал (там собирались гражданские чины и «городские дамы», имеющие право приезда к императорскому двору по положению в свете их мужей и отцов), а затем императорская фамилия следовала в Большой собор.

Наряду с гражданскими, придворными и военными чинами, стоявшими в парадных залах, на маршруте движения императорской фамилии занимали посты военные караулы. По традиции они располагались следующим образом: в Пикетном зале перед Собором стояли дворцовые гренадеры, в Большом Фельдмаршальском зале находился караул от гвардейских казаков, в Николаевском зале – от кавалергардов. Все это великолепие было в последний раз «представлено» во время последнего Большого выхода в Зимнем дворце, состоявшегося в июле 1914 г., после того как Германия объявила войну России.

В результате планировочных и интерьерно-декоративных решений архитектора А.П. Брюллова главный второй этаж Зимнего дворца превратился в гармоничную и целостную систему жилых покоев и парадных залов.

Последний раз перед революцией 1917 г. парадные залы Зимнего дворца ремонтировались накануне 300-летия династии Романовых в 1911 г. Любопытно, что инициатором ремонта «больших залов» стал сам Николай II. Во время очередного мимолетного визита во дворец царь взглянул на его залы «чужими глазами». В результате, как сказано в документе: «Государь Император изволил обратить внимание, что пора ремонтировать в залах Императорского Зимнего Дворца потолки». Для этого выделили кредит в 5000 руб. на установку строительных лесов в Аванзале, Концертном, Николаевском, Большом Фельдмаршальском и Гербовом парадных залах. Кроме стандартной смывки копоти с потолков поправили живопись потолка в Николаевском зале. О других видах ремонта в документах не упоминается[209].

Мимоходом упомянем и о том, что по северному фасаду имелось несколько жилых квартир. Так, при Александре II на первом этаже северного фасада располагалась квартира фрейлины А.Ф. Тютчевой. Три окна ее квартиры выходили на набережную справа от Иорданского подъезда. Слева от Иорданского подъезда начинались окна огромного Дежурного коридора, где ежегодно 26 ноября в день Св. Георгия накрывались столы для нижних чинов, удостоенных знака Военного ордена.


Северо-восточный ризалит Зимнего дворца

Северо-восточный ризалит Зимнего дворца изначально планировался под размещение хозяйственных и служебных помещений. Поэтому никаких особых интерьерных изысков в этой части дворца никогда не было. Впрочем, в конце XIX в. на втором этаже северовосточного ризалита устроили так называемые Запасные комнаты, которые периодически использовались для размещения ближайшей свиты высоких особ, помещавшихся на жительство в Зимнем дворце. Далее, в помещениях северо-восточного ризалита, выходящих окнами на Малый Эрмитаж, располагались кабинеты чиновников Министерства императорского двора.

План второго этажа северо-восточного ризалита


По данным 1793 г., на втором этаже северо-восточного ризалита находились дежурные, канцелярии и другие служебные помещения обер-гофмаршала Г.Н. Орлова, гофмаршала кн. Ф.С. Барятинского, графа В.М. Мусина-Пушкина. При Николае I эти помещения по наследству перешли к Министерству императорского двора. Служебные кабинеты министерства вытянулись вдоль так называемого Министерского коридора (№ 200), выходящего к анфиладе парадных залов. Поэтому Министерский подъезд и Министерский коридор периодически использовали во время больших мероприятий в Зимнем дворце для того, чтобы избежать «пробок» при съездах гостей, приглашенных на дворцовые церемониалы.

На третьем этаже от северо-восточного ризалита, вдоль двориков (западин), выходящих на Малый Эрмитаж, располагались комнаты чиновников Канцелярии Министерства императорского двора.

Первый этаж северо-восточного ризалита занимали обширные помещения Главной кухни Зимнего дворца. Подчеркнем, что главный кухонный комплекс Зимнего дворца располагался на этом месте изначально, с 1762 г. Далее, на углу дворца, имелась круглая Министерская лестница. Ее называли так, поскольку она вела в помещения второго этажа, где находилось руководство Министерства императорского двора. Угол северо-восточного ризалита, выходящий на Неву и Малый Эрмитаж, занимали помещения Аптеки Придворной медицинской части.

Царские и императорские кухни являлись важнейшей структурной частью обширного хозяйства Зимнего дворца. По традиции, восходившей к временам Московского царства, таких кухонь в царских дворцах имелось несколько. На одних кухнях готовили для царственных особ, на других – для свиты, на третьих – для слуг. В XVIII в. это деление трансформировалось в разряды по кухням: Собственную, Гофмейстерскую и Людскую. В Зимнем дворце постоянно или временно находились тысячи людей, которых надо было ежедневно кормить, поэтому кухни дворца занимали значительные площади в цокольном и первом этаже дворца. После пожара 17–18 декабря 1837 г. местоположение императорской кухни и всех ее подразделений сохранили на прежнем месте[210].

В.С. Садовников. Главная кухня Зимнего дворца


Самый большой кухонный комплекс Зимнего дворца – Императорский – располагался в помещениях первого и полуподвального этажей, сгруппированных вокруг фасада и внутреннего дворика северо-восточного ризалита. До сих пор бытует старое название этого дворика – Кухонный. В прежние времена его нередко называли также Черным. Сейчас это современное название проезда между Зимним дворцом и Малым Эрмитажем. В подвале кухни хранились продукты, вода, уголь, дрова, лед, а также находились жилые помещения.

Названия помещений кухни отражали их функциональное назначение: Пирожная, Мундкохская, или Собственная кухня Его Императорского Величества, Супермейстерская, Расходная кухня, Портомойня для мытья посуды. Далее, вдоль Растреллиевской галереи, под залами Военной галереи 1812 г., находились помещения кухни императрицы Марии Федоровны (жены Павла I).

Императорская кухня была большим и сложным механизмом. Ее структура включала в себя три основных подразделения: кондитерскую, винную и кухонные части. Сфера ведения каждой из частей определялась ее специализацией.

Если вернуться к «географии» кухонь Зимнего дворца, то наряду с главными кухнями во дворце существовало множество комнаток и закутков, в которых готовили и разогревали кушанья. Их количество, с одной стороны, вызывает удивление, а с другой, их наличие вполне понятно с учетом того, что в Зимнем дворце проживало порядка 3000 человек. И все они хотели устроиться по-домашнему, т. е. со своей кухонькой. Конечно, это далеко не всем позволялось, но поскольку число влиятельных лиц, квартировавших в Зимнем дворце, всегда было велико, то и число кухонь и кухонек маленьким не было. Но главных кухонь в Зимнем дворце к концу царствования Екатерины II было три. Первая и главная – для самой императрицы; вторая – для цесаревича Павла Петровича и его жены Марии Федоровны и третья – для молодого двора будущего Александра I. В документах упоминается, что «третья поварня» была устроена «под комнатами внуков», т. е. на первом этаже западного крыла дворца.

При Александре I «география» императорских кухонь усложнилась. О «географии» царских кухонь времен Александра I дают представление архивные материалы, относящиеся к 1818 г. Когда в 1818 г. в Зимнем дворце начались ремонтные работы на Первой запасной половине, то «Комиссия для возобновления комнат Зимнего дворца» использовала ситуацию отъезда императорской семьи в загородные резиденции для того, чтобы капитально отремонтировать все кухни императорской резиденции. Соответственно, в сметных документах появился их список. Отметим, что в этот список вошли не только главные кухни, но и все другие помещения, где имелись оборудованные очаги с дымоходами и вытяжкой, на которых блюда разогревались или готовились на ограниченное число лиц.

Итак, сначала приведем (в сокращении, конечно) «Опись кухням Государя Императора в Зимнем дворце, учиненных по возобновлении оных в нынешнем 1818 г…»:

1. Кухня в Прихожей из Большого коридора от Парадной лестницы (ныне это вестибюль перед Иорданской лестницей. Судя по документам, там какой-то закуток выделили под кухню. – И. З.).

2. Кухня в Проходном коридоре, принадлежащая к Расходной кухне.

3. Кухня для Расхода под Антресолями (там устроили один очаг «для бульонов» и второй «с тремя конфорками под колпаком». Имелся и третий очаг, с чугунною плитою).

4. Кухня в Заднем покое, «принадлежащем сей же кухне» (там отремонтировали большую русскую печь).

5. Кухня в Заднем покое, «принадлежащем к Братмейстерской».

6. Кухня в Братмейстерской под Антресолями.

7. Кухня в Большой проходной, «принадлежащей к Расходной».

8. Кухня во Втором Прихожем с Черного дворика, т. е. в сенях (в кухне имелась некая «внутренняя машина с гирею железною», видимо, это было устройство для принудительной вытяжки. Гиря, опускаясь, вращала лопасти вентилятора).

9. Кухня в Пособной.

10. Кухня в кладовом Скатерном покое.

11. Кухня в Супмейстерской (там имелось два очага, каждый с тремя конфорками, большая русская печь, сосуд большой для воды с большим краном).

12. Собственная, или мундкохская, кухня (именно на этой кухне готовилась повседневная еда для Александра I. Примечательно, что на этой кухне все ящики были под замком. На кухне стояли два очага на семь конфорок и один очаг для бульонов. Располагалась она на первом этаже северо-западного ризалита).

13. Кухня в Метрдотельской под антресолями (тогда метрдотелями были некие Петилье и Даниглем).

14. Кухня в Пирожной (там установили две «машины для очищения воздуха деревянные, выкрашенные черную краской, каждая с двумя чугунными баранами и двумя такими же гирями»).

15. Очаг в Портомойне под антресолями (там имелся «очаг большой для варения щелоку <…> в полу при помойной трубе, на дворик проведенной, таз чугунный с клапаном и железною в нем решеткою». Отметим эту позицию особо, т. е. в 1818 г. на одном из кухонных двориков в восточной части дворца имелась сливная канализация. Это вполне естественно, поскольку на Портомойне воды лилось особенно много).

16. Кухня на антресолях над братмейстерской (там было помещение для поваров и мундкохов)[211].


Повторим, что в данном списке на 1818 г. под кухнями имелись в виду и небольшие очаги на одну-две конфорки. Однако и их необходимо было подключать или обустраивать дымоходами и вентиляцией, с соблюдением всех противопожарных норм. Как видно из списка, кухонное хозяйство Зимнего дворца было действительно внушительным. Причем все вышеперечисленные кухни входили с состав так называемой кухни Государя Императора.

Имелась еще одна «Опись кухням Государыни Императрицы Марии Федоровны в Зимнем дворце, учинено по возобновлению оных в 1818 г…». В этом блоке число очагов несколько скромнее:

1. Кухня в коридоре, начиная от Парадного подъезда.

2. Кухня в Пирожной «по левую руку означенного коридора», в первом и во втором покоях (следовательно, окна этой кухни выходили на Дворцовую площадь).

3. Кухня в «другом Темном коридоре».

4. Кухня «на левой стороне сего коридора, в дежурном покое для мундкоха».

5. Кухня «из коридора по правую руку в сенях кухонных с темным чуланом для уголья».

6. Кухня в Супмейстерской и для расходов.

7. Собственная, или мундкохская, кухня.

8. Кухня в Метрдотельской.

9. Кухня в Молочной (там имелись очаг на четыре конфорки под колпаком, русская печь и особый чугунный очаг для кипячения молока. Над очагами установили «машину в черном деревянном ящике с двумя баранами и двумя гирями чугунными» для принудительной вентиляции).

10. Кухня в Большой Скатерной под Антресолями, или Гард-манже.

11. Кухня в двух Скатерных покоях для хранения сервизов.

12. Кухня в Братмейстерской.

13. Очаг в Портомойне[212].


Таким образом, если очаги при Александре I имелись в 16 помещениях, то подконтрольных вдовствующей императрице очагов имелось еще 13. Следовательно, в 1818 г. в Зимнем дворце имелось 29 помещений, в которых были установлены очаги и печи. Отметим и то, что в 1818 г. перестройка Главной кухни оказалась крайне неудачной, и вновь построенные очаги сильно коптили, а в помещении витал «непомерный дым». Архитектору Стасову пришлось долго объяснять, почему ремонт оказался столь неудачен и деньги, выделенные на него, оказались в буквальном смысле «вылетевшими в трубу».

Подвалы Зимнего дворца под большей частью кухонных помещений использовались для хранения самой разнообразной провизии в ледниках. В подвалах также находился и уголь с дровами для многочисленных очагов. Благая попытка Елизаветы Петровны избавить новую резиденцию от кухонь не удалась. Жизнь требовала свое, и кухни постепенно распространились по всему Зимнему дворцу.

Говоря о кухнях Зимнего дворца, нельзя не сказать хотя бы несколько слов о попытках насыщения их техникой. Например, в императорских дворцах всегда остро стояла проблема доставки готовых блюд из дворцовой кухни в парадные залы, где проходили парадные обеды. С одной стороны, кухни надо было максимально удалить от жилых покоев по причине запаха и «великой нечистоты». С другой, во время переноски блюда неизбежно остывали, и их вкус, заложенный поварами, утрачивался. В качестве компромисса использовалось разогревание блюд в смежных с парадными залами помещениях. Подогревали блюда на спиртовках и газовых горелках.

Сначала для того, чтобы решить эту проблему, пытались использовать различные кухонные транспортеры и лифты. В Зимнем дворце эту идею реализовали в Георгиевском зале, где в полу до сих пор можно увидеть закрытый деревянной решеткой люк, через который из кладовой, расположенной на первом этаже, поднимали сложенные столы и посуду. Ранее в этой кладовой находился ледник Главной кухни. Через этот же люк в ходе обеда поднимали блюда с дворцовой кухни, расположенной на первом этаже северо-восточного ризалита Зимнего дворца.

Идея транспортировки блюд из кухни к столу с помощью различных подъемных механизмов была давней. В России эту идею реализовали в конструкции подъемных кухонных столов, бытовавших в Зимнем дворце еще во времена Екатерины II. Такие же подъемные столы были устроены и в парковых павильонах «Эрмитаж» в Царском Селе, и в Петергофе. Правда, тогда эти столы решали совершенно иные задачи, обеспечивая прежде всего приватность трапезы.

Если вернуться к подъемным столам на шесть приборов, устроенных в Малом Эрмитаже, то работы над их созданием начались в сентябре 1768 г. Из рапорта Игнатия Росси[213] видно, что «в силу имянного Ея Императорского Величества повеления в вновь построенной при Зимнем доме аранжереи в армитажном здании зделать против царскосельского, чтобы два стола один за другим выходить могли, а в ненадобности пол задвигался»[214].

Кузнечные и слесарные работы по изготовлению этих подъемных столов выполнил «вольный мастер Яган Гермюж Хоузен» за 175 руб. Столярные работы производились «вольными мастерами Иоганном Цунфортом и Христофором Фрейтахом из казенных материалов за 1650 руб. 50 коп…». После того как подъемные столы были закончены и испытаны, их окончательную приемку «производили архитекторы Фельтен и Деламот с фонтанным и машинным мастером Какс»[215].

В Малом Эрмитаже подъемные столы просуществовали до 1795 г. В этом году постаревшая Екатерина II, давно оставившая эрмитажные забавы своей зрелости, распорядилась «обратить в жилые покои эрмитажные комнаты с подъемными машинами и опускным полом».

Если уж мы упомянули об этом, добавим, что подъемные столы в Царском Селе и Петергофе периодически использовались и много позже. Например, в августе 1830 г. министр Императорского двора князь П.М. Волконский распорядился срочно привести подъемный стол в павильоне «Эрмитаж» в Царском Селе в порядок, поскольку «в будущую субботу 16-го сего августа назначается французский спектакль в Царском Селе, после которого ужин в Эрмитаже в Царскосельском саду». Министр предписывал хозяину Царского Села генерал-лейтенанту Захаржевскому «осмотреть, исправно ли подымают все столы и машины в означенном Эрмитаже»[216].

Метрдотели императорских кухонь периодически становились инициаторами кардинального обновления кухонного оборудования. Время шло, техника и новые кухонные агрегаты приходили и на кухни. Зная это, самые разные изобретатели, в том числе и невменяемые, предлагали дворцовым хозяйственникам различные причудливые конструкции. От этих предложений не отмахивались, а довольно придирчиво изучали.

Например, в январе 1831 г. на кухню Зимнего дворца поступила модель «вновь изобретенной тестомесильной машины». Любопытно, что переписка об этой машине шла на уровне министра Императорского двора и обер-гофмаршала. Автор конструкции в сопроводительной записке утверждал, что «хлеб выходит чистый, изъятый от прикосновения рук и всякой попадающей во время открытой работы руками нечистоты…».

Придворные пекари, внимательно рассмотрев модель, забраковали ее. Главной причиной стало то, что машина была рентабельной только при больших объемах замешиваемого теста, а при императорской пекарне выпекался, как правило, большой ассортимент продукции, но небольшими партиями, буквально на один день. Поэтому «пекари сочли производить работу как следует руками, а не машиной, употребление которой находят невозможным. Вообще из словесных объяснений пекарей можно заметить, что означенную машину можно удобно употреблять там, где нужно приготовлять тесто одного рода для большого числа людей, как то: в полках. При Высочайшем же Дворе готовится различное тесто для разного рода печения»[217].

В 1853 г. на дворцовую кухню доставили «машину для легкого и скорого приготовления мороженого», предложенную дворцовым хозяйственникам голландским кондитером Мерис-Мельцером. Дворцовое мороженное всегда пользовалось большим спросом и во время «больших обедов», и во время камерных вечеров на царских половинах[218].

Отметим, что дворцовые хозяйственники шли в ногу со временем, поскольку в 1843 г. англичанка Нэнси Джонсон изобрела ручное устройство для изготовления мороженого и запатентовала его. Ее патент купили американцы, которые в 1851 г. открыли первый завод по производству мороженого.


Восточный фасад Зимнего дворца

Восточный фасад Зимнего дворца, выходящий своими дворами и западинами на Малый Эрмитаж, изначально не относился к парадным, поскольку там располагались различные служебные помещения и мастерские. Через короткое время этот фасад был закрыт Малым Эрмитажем, построенным по воле Екатерины II. После этого дворики Зимнего дворца по восточному фасаду окончательно превращаются во внутридворцовую хозяйственную территорию. Двориков по восточному фасаду имелось пять – три полузакрытых и два открытых (так называемые западины).

При Александре II первый этаж первого внутреннего, полузакрытого двора (ближнего к Неве, внутри северо-восточного ризалита) занимала кухня столовых и ливрейных служителей. Второй внутренний открытый двор также занимали службы императорской кухни. Во внутреннем углу дворика находились пирожная и братмейстерская (братмейстер – специалист по жарке мяса). В торце двора – кухня покойной императрицы Александры Федоровны (жены Николая I, умершей в 1860 г.). Другую сторону двора, под Георгиевским залом, занимали мастерские придворных ламповщиков, помещение пожарной части и дежурного брандмейстера.

Третий внутренний открытый двор имел следующую «географию»: по правую сторону находились помещения дежурного городового, позолотная мастерская, малярная мастерская и мастерская ламповщиков (выходила окнами на две стороны, т. е. на оба открытых двора). Внутренний торец двора занимали дворцовая кондитерская, пекарня с кладовой. По левую сторону были устроены две кладовые медной и кухонной посуды. Наружный угол занимала ризница Большого собора с кладовыми. Эти помещения, в свою очередь, выходили к квартире дворцового коменданта, замыкая периметр первого этажа Зимнего дворца[219]. Четвертый полузакрытый дворик юго-восточного ризалита (ближайший к Дворцовой площади) под хозяйственные нужды не использовался. В Церковном дворике при Николае I находился вход в «Собственный Его Императорского Величества винный погреб».

В последней трети XIX в. на втором этаже Малого Эрмитажа окнами на Неву устроили так называемые «новые комнаты Эрмитажа», из которых сформировали Седьмую запасную половину. Ее комнаты, как правило, использовались для приема глав восточных государств. Именно там отводились комнаты для персидского шаха, там останавливались хивинский хан и особенно часто эмир бухарский.


Домовые церкви Зимнего дворца

Традиция устройства домовых церквей в резиденциях московских царей уходит в далекое прошлое. Даже прагматик Петр I, у которого с православной церковью как с институтом власти были сложные отношения, но который не мыслил себя вне православия, сохранил традицию домовых церквей при своих резиденциях. А уж тем более этого желала истово православная императрица Елизавета Петровна. Поэтому при планировке «Каменного Зимнего дворца» Ф.Б. Растрелли спланировал разместить в его объеме две домовые церкви – Большую и Малую. Если Большая церковь предназначалась для «большого двора» Елизаветы Петровны, то Малая – для «молодого двора» наследника-цесаревича Петра Федоровича и его супруги Екатерины Алексеевны.


Собор Спаса Нерукотворного образа

Главная домовая церковь Зимнего дворца официально именовалась Собором Спаса Нерукотворного образа. Однако в повседневной жизни и в официальных документах он значился просто как Большая церковь (собор) Зимнего дворца.

Расположение Большой церкви в юго-восточной части Зимнего дворца не случайно. Во-первых, поблизости должны были располагаться покои императрицы Елизаветы Петровны, окнами на луг. Во-вторых, примерно на этом же месте находилась придворная церковь в третьем Зимнем дворце. Ну и, конечно, в соответствии с каноническими традициями собор сориентирован строго по оси «запад – восток». Особо отметим и то, что если помещения и залы Зимнего дворца многократно перекраивались по воле их хозяев, то Большой и Малый соборы Зимнего дворца оставались некой константой, вокруг которой шла парадная и повседневная жизнь главной императорской резиденции.

Церемонию закладки храма провели 14 октября 1753 г., т. е. тогда, когда еще не были окончательно оформлены планировочные контуры самого Зимнего дворца. Однако отделка интерьеров собора началась только спустя шесть лет.

Интерьер собора Спаса Нерукотворного образа оформляли преимущественно итальянцы. Купола собора расписали К. Цуки и Ф. Мартини, алтарную часть Д. Венерони, лепкой занимался Дж.-Б. Джани. Но иконы в трёхъярусном иконостасе исполнили И.И. Бельский с братьями и И.Я. Вишняков. Интерьер Большой церкви, созданный по проекту Ф.Б. Растрелли, стал одним из самых пышных в Зимнем дворце.

Поскольку Петр III пожелал въехать в Зимний дворец на Пасху 1762 г., возведение Большой церкви всячески форсировали, но достроить ее так и не удалось. Поэтому 6 апреля 1762 г. архиепископ Новгородский Дмитрий, освятив недостроенную резиденцию, освятил вместо собора временную Воскресенскую церковь.

Император Петр III в Зимнем дворце в 1762 г. фактически не жил, поскольку через несколько недель он выехал из Петербурга в пригородные резиденции. Но тем не менее в дворцовом фольклоре остались легенды о совершено непристойном поведении молодого императора во время церковных служб. Он открыто насмехался над священниками, бродил по храму во время службы и намеревался остричь бороды дворцовому духовенству. Все это раздражало, не прибавляя симпатий внуку Петра Великого. Более того, из поколения в поколение передавались слухи о том, что Петр III успел устроить в Зимнем дворце нечто вроде лютеранской церкви.

Екатерина II, воспринявшая идеи атеистического века просвещения, в полной мере учла «религиозные просчеты» своего супруга. Будучи не самым религиозным человеком, императрица это не демонстрировала. Наоборот, она всячески подчеркивала свою приверженность православным канонам. Один из очевидцев вспоминал: «Когда священник что-либо читал или пел речитативом, то Государыня, подобно простонародью, делала весьма глубокие поклоны верхним корпусом и при каждом поклоне крестилась трижды… Таких крестных знамений делала монархиня в течение получаса, пожалуй, до 50 и доказывала вообще во всем своем внешнем образе действий необычайное благочестие»[220].

Впрочем, несмотря на демонстрируемую приверженность православию, Екатерина II могла себе позволить устроить свою мыльню прямо под алтарем собора, на антресолях первого этажа Зимнего дворца. Наверное, ей просто было так удобнее, но в окружении немало злословили по этому поводу, поскольку фавориты сопровождали императрицу и в мыльню.

Демонстративная приверженность Екатерины II православию проявилась и в том, что она в марте 1763 г. лично «отменила некоторые образа в Большой церкви» и на иконостасе лично определила приоритет ряда икон, обозначив это собственноручно: «1. Св. мученика Харлампия и великомученика Евстафия; 2. Св. мученика Январия и великомученицы Екатерины; 3. Апостола Петра; 4. Апостола Павла». При этом «отмененные образа» по ее распоряжению отправили в Малую церковь Зимнего дворца[221].

Замена икон, конечно, не была случайной. Стоявшие в верхнем ряду иконостаса «Святые Харлампий и Евстафий» были связаны с днями рождения Петра III и Павла I, а также с избранием на всероссийский престол Михаила Федоровича Романова и переселением царской фамилии в Санкт-Петербург. «Святые Январий и великомученица Екатерина» – с днями рождения Елизаветы Петровны и Екатерины II. Святые апостолы Петр и Павел напоминали о днях тезоименитства Петра III и Павла I. Икона «Святых Праведных Захарии и Елисаветы» – о тезоименитстве Елизаветы Петровны.

Таким образом, сюжеты икон иконостаса Большой церкви Зимнего дворца представляли святых покровителей членов императорской фамилии в память их рождений (третий ряд), тезоименитств (второй ряд) и сопутствующих этим дням праздников в семье Романовых[222].

Собор во имя Спаса Нерукотворного образа освятил 12 июля 1763 г. архиепископ Санкт-Петербургский Гавриил (Кременецкий). Свое наименование собор получил во имя образа Спасителя, написанного в 1693 Ф.Ф. Ухтомским. Этот образ, по легенде принадлежавший Петру I, находился в моленной при алтаре и был украшен золотой ризой с бриллиантами.

Внешний облик Большого собора Зимнего дворца неоднократно менялся. Поскольку помещение было огромным, то из-за промерзания купол внутри храма заменили уже в 1764–1765 гг. плоским потолком, который украсили иллюзорной живописью А. Перезинотти и И. Бельский с «командою».

При Екатерине II Большой собор стал постоянным участником парадной жизни Зимнего дворца. Фактически все главные события в жизни императорской резиденции логически завершались в его стенах. Там крестили внуков и внучек Екатерины II, там они женились и выходили замуж. В Большом соборе проходили все положенные церковные церемонии.

При Павле I, в соответствии с характером царя, в религиозную жизнь императорского двора было привнесено отчетливое военное начало. По воспоминаниям, «по воскресным и праздничным дням, после вахтпарадов, все военные вообще должны были находиться при выходах в церковь их величеств, в башмаках, застегивая мундиры на три крючка противу средних пуговиц»[223].

11 марта 1807 г. Александр I «Высочайше указать соизволил: Зимнего дворца большую церковь именовать отныне Его Императорского Величества Придворным собором».

Традицию «военизированных» церковных служб продолжил Николай I. При нем опоздание на церковную службу считалось тяжким «придворным грехом», чреватым личным выговором императора. Николай Павлович лично следил за тем, насколько исправна выправка его сыновей и внуков во время служб. Однако все эти наследственные религиозные черты смягчались искренней православностью императора.

После пожара 1837 г. Большой собор, как и очень многое во дворце, восстанавливал В.П. Стасов. Как уже говорилось, Николай I желал восстановить дворец в прежнем виде. Поскольку в огне пожара погибла большая часть убранства собора вместе с иконостасом, то потребовалось воссоздавать заново все интерьеры. Отметим, что сохраненная Стасовым барочная отделка собора является одним из лучших образцов церковной интерьерной барочной стилистики.

Следует упомянуть и о том, что после гибели Зимнего дворца, уже 20 декабря 1837 г., в Шепелевском доме развернули походную церковь, в которой император приказал установить «образ Христа Спасителя, который находился в Алтаре Большой придворной церкви в Зимнем Дворце» и который спасли во время пожара[224]. Именно там состоялась панихида по всем погибшим на пожаре.

Этот чудотворный образ Спаса Нерукотворного, буквально выхваченный из огня рушившейся церкви, был необычайно важен для Романовых. Исследователи считают, что этот образ написан Симоном Ушаковым для царя Алексея Михайловича. Позже образ перешел к Петру I от его матушки Натальи Кирилловны. Перед этим чудотворным образом Петр I «испрашивал благословение Божие на новую столицу», с этим образом Петр I никогда не расставался, и на смертном одре он стоял в изголовье императора. Чудотворный образ Спаса Нерукотворного перенесли в Зимний дворец из Москвы после коронации Екатерины II, что послужило основанием для нового освящения храма в честь Спаса Нерукотворного Образа[225].

В ноябре 1838 г. Комиссия по восстановлению дворца определилась с «Предположением об освещении Большой и Малой церквей Зимнего Дворца». Так, в алтаре на те же места установили допожарные настенные бра. Поскольку часть торшеров и светильников утратили, то их воссоздавали по образцу сохранившихся старых. Единственное изменение допускалось в сторону увеличения количества свечей. Император желал сделать Большой собор более светлым.

Во время пожара иконы спасали в первую очередь и сняли даже те, которые были укреплены в верхнем ряду трехъярусного иконостаса. Видимо, Николай I находился в храме во время спасения икон, поскольку после пожара он счел нужным наградить деньгами тех, кто с опасностью для жизни спас эти иконы. Удалось спасти и большую часть канделябров и люстр, украшавших собор. После восстановления собора все это, тщательно вычистив, вернули на привычные места. Например, удалось спасти во время пожара серебряное паникадило, его отреставрировал мастер Дж. Банистер. А то, что утратили, воссоздали по сохранившимся образцам.

Купола Большого и Малого соборов в ходе восстановления дворца вызолотили. Решение об этом Николай I принял 6 апреля 1838 г.: «купола Большой и Малой церкви Зимнего Дворца с колокольней вызолотить»[226].

Как и во всем дворце, в соборе при его восстановлении вместо резного дерева широко использовалось папье-маше. Вылепленные из папье-маше сложные барочные декоры тщательно вызолотили.

Убранство в соборе восстанавливали скульпторы Д. Адж и Ю. Штрейхенберг, кариатиды и статуи – В.И. Демут-Малиновский и П.В. Свинцов. Золочёный иконостас, сень и кафедру вырезал по рисункам зодчего мастер П. Кретан. 25 марта 1839 г. в день Св. Пасхи митрополит Московский Филарет (Дроздов) в присутствии императорской семьи освятил обновленный собор.

Именно в Большом соборе Зимнего дворца 2 июля 1839 г. состоялось венчание старшей дочери Николая I, великой княгини Марии Николаевны. Согласно «Высочайше утвержденному церемониалу Бракосочетания Ее Императорского Высочества Государыни Великой Княжны Марии Николаевны с Его Светлостью герцогом Максимилианом Лейхтенбергским», «Их Императорские Величества Государь Император и Государыня Императрица» изволили «из внутренних покоев шествовать в придворную церковь». Венчание проходило по двум обрядам: православному и католическому.

В соборе во время венчания присутствовал маркиз де Кюстин. Он вспоминал: «Дворцовая церковь невелика по размерам; в ее стенах собрались посланцы всех государей Европы и, пожалуй, даже Азии. Никогда прежде не случалось мне видеть зрелища столь же великолепного и торжественного, что и появление императора в этой сверкающей золотом церкви. <…> Хотя церковь невелика, а придворных на церемонии присутствовало множество, все совершалось в безупречном порядке. Яркое солнце освещало внутренность церкви, где, как мне сказали, жара дошла до тридцати градусов. Венец великой княжны держал ее брат, наследник престола, которому император, в очередной раз оторвавшись от молитвенника, сделал замечание относительно его позы, причем в лице государя непонятным для меня образом соединились в этот миг добродушие и мелочная требовательность; венец герцога Лейхтенбергского держал граф Пален, русский посол в Париже. <…> Перед благословением в церкви, по обычаю, выпустили на волю двух серых голубей; они уселись на золоченый карниз прямо над головами молодых супругов и до самого конца церемонии целовались там».

Собор Спаса Нерукотворного образа в Зимнем дворце


Традиции церковного пения, воспринятые с детства, свято чтились в семье правящих императоров. Всякие отступления от сложившихся традиций немедленно пресекались. Довольно громкая придворная история, связанная с придворными распевами, случилась в 1862 г. История началась в 1861 г., когда во главе Придворной капеллы встал отставной полковник Н.И. Бахметьев (1807–1891). Это был светский человек, учившийся музыке в Германии и довольно далекий от русских православных музыкальных традиций. Возглавив Придворную капеллу, он внес в традиционные распевы существенные изменения, создав собственный устав церковной мелодии под названием «Обиход образцового придворного церковного пения».

О деталях этой реформы имеется соответствующая литература[227]. Как пишет один из специалистов в области церковного пения, Бахметьев «по долгу своей придворной службы <…> обязан был создать в области церковного пения такие условия, в которых светская полурелигиозная „публика“ могла бы без скуки провести „оброчное“ время присутствия при богослужении».

Но первое исполнение напевов Бахметьева едва не стала концом его карьеры, поскольку Александр II, простояв службу под модернизированный распев, немедленно распорядился «О недозволении употреблять в церквах Зимнего Дворца при богослужении других напевов, кроме Высочайше утвержденных, и о замечании Статскому Советнику Бахметьеву за допущение им пения в сих церквах собственного сочинения»[228]. Как бывший военный, Бахметьев немедленно исправился и благополучно занимал далее свою должность вплоть до 1883 г.

В Большом соборе отпевали «почивших в Бозе» императоров. Так было в марте 1881 г. с телом Александра II. В камер-фурьерском журнале перечислены залы, через которые сыновья погибшего императора на плечах пронесли гроб с его телом: Приемная Александра II, Темный коридор, Ротонда, Арабская, парадные залы Невской анфилады, парадные залы Большой анфилады, Пикетная и Большая церковь[229].

Большой собор Зимнего дворца на протяжении многих лет наполнялся духовными святынями и ценными художественными произведениями. Уже во второй половине 1760-х гг. в собор из московской Оружейной палаты поступило несколько золотых крестов и сосудов, принадлежавших в XVII в. русским царям. Из Москвы доставили и позолоченные кресты-мощевики, в том числе крест, которым митрополит Филарет благословил на царство боярина Михаила Романова, и серебряный крест с частью Ризы Господней, Животворящего Древа и тернового венца Спасителя.

Э.П. Гау. Вид Большого собора в Зимнем дворце. 1866 г.


В 1850 г. греческий монастырь Влатес поднес императрице Александре Федоровне часть чаши Господней с Тайной вечери, заключенной в серебряную оправу. Святыню она передала в собор. Здесь же хранилась левая рука мученика Марина, присланная из Грузии, ковчежцы с мощами Св. Спиридона, великомученика Георгия, апостола Иоанна Богослова и киево-печерских угодников, ряд замечательных икон начала XVII в. из родового имущества Романовых, а также редкая плащаница 1602 г. При Павле I в собор поступили древние святыни, поднесенные Павлу I Мальтийским орденом – десница Св. Иоанна Предтечи, древняя икона Филермской Божией Матери и золотой ковчег с частицей древа Креста Господня. В честь обретения этих реликвий Святейший Синод установил новый церковный праздник, отмечаемый с 12 (25) октября 1800 г. На время праздника реликвии переносили на месяц из Зимнего дворца в Гатчинский собор. Александр I подарил храму Острожское Евангелие 1580 г. издания.

По традиции, введенной Николаем I, детям правящего императора в нательные крестики вкладывалась частица «Спасовой ризы». Та же самая процедура проделывалась и с крестиками цесаревен после их миропомазания[230].

Иконостас Собора Спаса Нерукотворного образа в Зимнем дворце. Фото 1903 г.


Большой собор был домовым храмом императорской семьи. О нем заботились и его украшали, наполняя святынями и иконами. Со временем икон становилось так много, что их периодически жертвовали различным учреждениям. Конечно, жертвовали только те иконы, которые «не имели особой ценности»[231]. Императоры заботились и о развитии Большого собора. Так, в конце XIX в. на крыше Зимнего дворца соорудили звонницу с пятью колоколами. Из Большого собора после литургии император Николай II вышел на балкон к народу в день объявления войны Германии в июле 1914 г. Члены царской семьи обычно молились в моленной, находившейся за алтарем. Посторонние в храм, как правило, не допускались. Исключением был престольный праздник, когда из часовни Спасителя приносили его чудотворный образ. 12 (25) октября, в праздник переноса мальтийских святынь, происходило торжественное богослужение с поминанием Павла I. Такое же богослужение в присутствии императора и кавалеров Георгиевского ордена свершалось 26 ноября, в Юрьев день.

В Большом соборе заканчивались Большие выходы с участием всех членов императорской фамилии в окружении пышной свиты. В мемуарах современников есть любопытные упоминания о полурелигиозной публике, наполнявшей Зимний дворец. Уже при Александре II стало нормой вести беседы во время церковной службы, решая деловые вопросы, выскакивать на Церковную лестницу перекурить, выскальзывать из собора для того, чтобы, пробежавшись по передним великих князей, записывая обязательные визиты, вернуться в собор к окончанию службы. Люди, как и во все времена, были очень разные.

С 1798 г. настоятели Большого собора Зимнего дворца, из которых обычно выбирались императорские духовники, именовались протопресвитерами и возглавляли придворное духовенство. Среди них упомянем И.И. Панфилова (служил в 1777–1794 гг.), духовника Екатерины II. Предпоследним настоятелем Большого Собора Зимнего дворца был Александр Петрович Васильев, расстрелянный большевиками в 1918 г., последним – Н.Г. Кедринский. Они в разные годы являлись духовниками Николая II и Александры Федоровны.

С декабря 1852 г. повелением Николая I в Большом соборе стали вести «метрическую книгу о рождении, бракосочетании и прочем членов Императорской фамилии». При этом Николай Павлович приказал начать вести книгу, «начиная с императора Павла Петровича». Следовательно, духовенству приказано было, пользуясь камер-фурьерскими журналами, восстановить все события, происходившие в Большом соборе за 50 лет.

В итоге восстановленные события излагались в метрической книге следующим образом: «1832 г. 13 октября – Михаил Николаевич. Крещение 8 ноября в Большом соборе Зимнего Дворца в Высочайшем присутствии. Восприемники – Его Королевское Величество король Прусский Фридрих Вильгельм III (не лично), Его Императорское Высочество великий князь Михаил Павлович, Ея Императорское Высочество Государыня Великая княжна Ольга Николаевна и Ея Императорское Высочество Государыня Великая княгиня Анна Павловна (не лично)»[232].

Поскольку предполагалось вести книгу «вечно», то в 1853 г. заказали и изготовили сразу четыре книги, «обделанные серебром с позолотою, с бархатом». Выполнил «обделку серебром» известный московский ювелир П.И. Сазиков, который не только изготовил «оправы на метрические книги по рисунку академика Солнцева <…> по 700 руб. каждая», но и «хранилище для оных… в виде ларца». Весь заказ обошелся казне в 1600 руб.

Последний раз Большой собор отремонтировали в 1911 г. Ремонт приурочили к торжествам по случаю 300-летия правящей династии. В справке, приложенной к строительной смете, указывается, что «Собор не был ремонтирован более 15 лет. стены и потолок сильно закопчены. золоченые украшения потемнели, а местами подправлены бронзовым порошком или поталью (искусственное золото. – И. З.). Все эти поправки настолько отличаются по цвету, что бросаются в глаза и вместе с закопченными стенами и потолком нарушают эстетическое чувство молящихся. предлагается Собор реставрировать. Копоть от восковых свечей и амосовского отопления»[233]. Ремонтная комиссия признала, что Собор Зимнего дворца находится «в весьма плохом состоянии и давно уже нуждается в капитальном ремонте». Кроме работ по восстановлению позолоты предполагалось провести столярные и малярные работы, исправить паркет, балюстрады и лепнину. К 1913 г. все эти работы были выполнены.


Церковь Сретения Господня

10 января 1768 г. архиепископ Новгородский Димитрий освятил в северо-западной части Зимнего дворца Малую придворную церковь Сретения Господня. Свое именование храм получил от ранее существовавшего на этом месте одноименного храма при дворце императрицы Анны Иоанновны. При этом первая церковь с таким названием появилась еще при Екатерине I.

Малый собор использовался для Малых выходов, т. е. камерных церковных служб для своих. Малый собор был удобен для этого, поскольку находился буквально в двух шагах от жилых половин императорской семьи на втором этаже северо-западного ризалита, близ Ротонды.

После того как в конце 1826 г. Николай I с семьей занял все три этажа северо-западного ризалита, значение Малого собора во имя Сретения Господня в жизни императорской семьи возросло. Именно тогда он получил статус соборной церкви. Именно в Малом соборе на протяжении всего царствования Николая I ежегодно 14 декабря проводилась служба в память о трагических событиях начала его царствования.

Как и Большой собор, Малый собор Зимнего дворца скоро обрел свои святыни. В его ризнице хранился золоченый серебряный крест с мощами Трех Святителей и частицей Животворящего Древа, происходивший из афонского монастыря Пантакратор.

Как и Большой собор, Малая церковь погибла в огне пожара 1837 г. и также была восстановлена по проекту архитектора В.П. Стасова. Ее освятил 1 февраля 1839 г. митрополит Киевский и Галицкий Филарет. Отметим, что освящение Малой церкви состоялось на полтора месяца раньше, чем Большой церкви.

Э.П. Гау. Вид Малой церкви в Зимнем дворце. 1862 г.


В двухъярусный иконостас работы В. Бобкова вставили спасенные от огня образа, на стенах укрепили новые, выполненные академиком Т.А. Неффом. Золоченый барочный орнамент в Малой церкви выполнил И. Дылев, скульптуры – И. Герман, плафон по рисунку Т.А. Неффа написал Н.А. Майков.

Поскольку Малая церковь располагалась на втором этаже, а на третьем этаже прямо над церковью находилась Бриллиантовая комната, то купольных сводов у церкви не было. Потолок Малой церкви украшал роскошный дворцовый плафон. Именно над Малой церковью была устроена и дворцовая звонница, завершенная барочным луковичным куполом.

В дневниках императора Николая II времен его жизни в Зимнем дворце регулярно встречаются упоминания о ежевоскресных посещениях обедни в Малой церкви. Если посмотре ть дневник царя за 1904 г. – последний год его жизни в Зимнем дворце, – то ритм церковной жизни монарха выстраивался следующим образом: 18 января – «Пошли к обедне в 10 час…»; 25 января – «В 11 час. пошли с детьми к обедне»; 1 февраля – «Ходили к обедне». Судя по этим и другим записям, время обедни подстраивалось под царя, но он, как привыкший к порядку офицер, старался этим не злоупотреблять, укладываясь в диапазон между 10 и 11 часами.

Э.П. Гау. Церковная лестница. 1869 г.


2 февраля 1904 г. «по случаю храмового праздника нашей Малой церкви была обедня с семейством и завтраком», – записал Николай II в дневнике. Храмовый праздник семейной Малой церкви был событием, на которое собиралось все семейство. Дело в том, что в 1613 г. на второй день праздника Сретения Господня последовало избрание на престол родоначальника династии – Михаила Федоровича Романова[234].

Начало Великого поста также было связано с посещением Малой церкви. 9 февраля 1904 г. царь записал в дневнике: «В 11 1/2 ходили к часам в Малую церковь». Это крайне редкое упоминание повседневного именования церкви. За весь 1904 г. царь только два раза упомянул название церкви, все остальные записи носят обезличенный характер.

С 1904 г. начались семейные посещения церкви. Анастасии тогда шел третий год, императрица была беременна Алексеем и плохо себя чувствовала, поэтому семейный выход в Малую церковь был, конечно, событием. 22 февраля царь записал в дневнике: «В 11 час. пошли к обедне со всеми детенышами».

До середины апреля 1904 г. Николай II только дважды посетил Большую церковь Зимнего дворца. Первый раз на Пасху (28 марта 1904 г.): «В церкви пришлось похристосоваться с 280 (чел.). Обедню отслужили скоро. В Малахитовой мы были в 2 1/2 ч. Разгавливались с удовольствием. Лег спать около 4 час. Встали в 9 1/2». Второй раз – когда 31 марта в Большой церкви царь посетил «панихиду по графине А.А. Толстой, которая скончалась сегодня утром».

В дни больших общенациональных политических событий Малая церковь не оставалась без внимания. К примеру, в феврале 1913 г. семья Николая II на несколько дней переехала в Зимний дворец для участия в официальных мероприятиях по случаю 300-летия Дома Романовых, и в воскресенье 24 февраля состоялась традиционная семейная обедня: «В 11 час., на пути в церковь, все наши люди конюшенной части и загородных дворцовых управлений поднесли нам иконы и хлеб-соль».

29 мая 1918 г. Президиум ЦИК Союза коммун Северной области отказал в ходатайстве Братству приходских советов и утвердил решение о ликвидации храма.


Коридоры, подъезды и дворы Зимнего дворца

Кроме жилых половин императорской семьи, квартир прислуги «ближнего круга» и бесчисленных служебных помещений в Зимнем дворце имелось множество коридоров и подъездов, и со временем они зачастую обретали собственные имена, которые на официальном и неофициальном уровне переходили из поколения в поколение. Причем подчас бывало и такое – официальное наименование не приживалось, а неофициальное название живет по сей день, хотя Зимний дворец уже почти сто лет существует в музейном режиме.


Коридоры Зимнего дворца

Все главные коридоры Зимнего дворца со временем обрели свои имена. Что характерно, эти имена носили отчетливо повседневный характер. Появление их понятно и закономерно, поскольку дворцовые гренадеры действительно несли службу у покоев Александра II в темном коридоре, который и в официальных бумагах со временем стал именоваться Темным коридором. Когда в 1855 г. дворцовый телеграф перевели с крыши Зимнего дворца на первый этаж, то коридор, который вел к телеграфу, немедленно назвали Телеграфным. Эти названия живут по сей день, как многие годы назад, и на бытовом, и на официальном уровнях. В результате коридоры императорской резиденции стали такой же частью исторического пространства Зимнего дворца, как и его парадные залы или исторические комнаты.

Вместе с тем, для того чтобы служащие четко ориентировались в распоряжениях начальства по Зимнему дворцу, периодически предпринимались попытки официального именования его главных коридоров. Иногда эти официальные именования совпадали со стихийными названиями, иногда нет. Мы оттолкнемся от официального распоряжения князя П.М. Волконского (17 февраля 1847 г.) о наименовании «зал, коридоров и подъездов Императорского Зимнего Дворца»[235]. (См. таблицы 5–7.)

Таблица 5

Таблица 6

Таблица 7

Одним из первых в литературе, посвященной истории Зимнего дворца, обозначил «географию» коридоров А. Суслов[236]. Он привел следующий список «именных» коридоров на первом этаже Зимнего дворца: «1) „Телеграфный“ – войдя в большие ворота с площади, налево; 2) „Кутузовский“ – вдоль V-й запасной половины; 3) „Светлый“ – войдя через Салтыковский подъезд налево».

Как мы видим, именование коридоров за сто лет полностью поменялось. Обусловлено это было, конечно, политическими причинами. В книге А. Суслова, изданной в год 11-летия Октябрьского переворота (тогда так называли Великую Октябрьскую Социалистическую революцию), все упоминания о бывших хозяевах дворца были полностью стерты из официальной и неофициальной топографии Зимнего дворца, а на то время – Музея Революции.

Камер-юнгферский коридор. Современное фото


На втором этаже Зимнего дворца находились: «4) „Коридор IV-й запасной половины“ – вдоль этой же половины до Иорданской сени; в бельэтаже; 5) „Темный коридор“ (37 саж. 2 арш. длины) от малого Фельдмаршальского зала, где стоит пушка, до „Ротонды“, откуда входы в Малую церковь, в Арабский зал, в столовую и на большую церковную лестницу».

Следующая группа коридоров Зимнего дворца располагалась на третьем этаже: «…в 3-м этаже, где были фрейлинские помещения, тянулся по всему зданию огромный „Фрейлинский коридор“ и только часть его, вдоль фаса на Адмиралтейство, называлась „Камер-юнгферским“»[237].

Этим списком, конечно, не исчерпывались бесчисленные коридоры Зимнего дворца. Вполне вероятно, что и они имели свои «имена собственные». Однако эти имена, видимо, так и остались на бытовом уровне, и с утратой статуса Зимнего дворца как главной императорской резиденции в прошлое ушли и их «имена».


Подъезды Зимнего дворца

Сегодняшние подъезды Зимнего дворца – это только часть тех подъездов и тамбуров, которые имелись к 1917 г. Самое известное описание дворцовых подъездов приведено в воспоминаниях многолетнего начальника Канцелярии Министерства императорского двора генерала А.А. Мосолова: «Каждый должен был сам знать, к какому из подъездов надо было явиться. Для Великих Князей открывался подъезд Салтыковский, придворные лица входили через подъезд Их Величеств, гражданские чины являлись к Иорданскому, а военные – к Комендантскому». Таким образом, генерал упомянул четыре подъезда. На самом деле и тогда их было больше.

А. Суслов в своем «Историческом очерке» перечисляет следующие «именные» подъезды: «„Салтыковский“ (середина фасада на Адмиралтейство); „Собственный“ I-й маленький подъезд по набережной от б. Дворцового моста; „Детский“ – следующий за ним; далее „Иорданский“, тоже на Неву; небольшой „Министерский“, названный так, потому что он вел в помещение министра двора; и, наконец, со стороны площади: первый от Миллионной улицы – „Комендантский“ и второй „Ее Величества“»[238]. Следовательно, у А. Суслова упомянуто семь подъездов.

При этом ни тот, ни другой не упоминают о подъезде в Большом дворе Зимнего дворца. Этот подъезд торжественно оформляется после пожара 1837 г., когда архитекторы Стасов и Брюллов несколько модернизировали эту часть дворца, скрытую от глаз петербуржцев. Заново оформленный подъезд со временем «врос» в корпуса дворца. Последний раз планы по его совершенствованию пришлись на январь 1913 г., когда архитектор Н.И. Крамской представил начальству рабочие «чертежи ворот для Посольского подъезда». Однако эти планы остались неосуществленными, поскольку через полтора года началась Первая мировая война.

Отметим, что в документах именование подъезда в Большом дворе и подъезда, выходящего на Неву, постоянно пересекаются. И тот, и другой в разное время называли Посольским. К началу XX в. подъезд, выходящий на Неву, стали привычно именовать Иорданским, а подъезд в торце Большого двора – Посольским.

Генерал А.А. Мосолов совершенно справедливо пишет о том, что каждый из подъездов Зимнего дворца «выполнял» совершенно точно определенные «функциональные обязанности».

Иорданский подъезд (в центре северного фасада), выходящий на Неву, использовался для торжественных церемоний в Высочайшем присутствии в праздник Богоявления. В остальное время им пользовались в основном гражданские чины первых четырех классов Табели о рангах, то есть чином не ниже действительного статского советника. Это был первый гражданский чин, дававший право называться «статским генералом», соответствовавший армейскому генерал-майору.

Собственный подъезд. 1820 г.


Собственный подъезд. Фото 1900-х гг.


На первом этаже северозападного ризалита, выходящем на Неву, находился Детский подъезд. Это был проходной тамбур с тремя дверьми, названный так в 1840-х гг., когда на первом этаже северо-западного ризалита поселили дочерей Николая I. Вторую жизнь это название получило на рубеже 1900-х гг., когда там поселили дочерей Николая II. Подъезд предназначался для прямого сообщения детских комнат с Дворцовой набережной.

Между Детским подъездом и углом северо-западного ризалита находился Собственный подъезд. К этому подъезду можно было спуститься со второго этажа северо-западного ризалита, прямо из личных комнат императорской четы. Собственным подъездом иногда дозволялось пользоваться высоким иностранным гостям, имевшим апартаменты на Первой и Второй запасных половинах Зимнего дворца. Этот подъезд также выходил на Неву. В 1920-х гг. Собственный подъезд заложили в ходе ремонта, ликвидировавшего пострастреллиевские архитектурные наслоения. Судя по фотографиям, зеленые тамбуры действительно были нелепы и совершенно не вписывались в стилистику барочных фасадов.

Последний служебный подъезд, обращенный к Неве, находится у северо-восточного ризалита Зимнего дворца. Его справедливо называли Министерским, поскольку из подъезда можно было попасть на Круглую лестницу, ведущую на второй этаж дворца, туда, где шел так называемый Министерский коридор, вдоль которого располагались кабинеты чиновников Министерства императорского двора.

На западном фасаде главным подъездом являлся Салтыковский. Из этого подъезда императоры выходили к войскам на Разводную площадку, находившуюся на месте нынешнего сквера с фонтаном.

Салтыковский подъезд


Как уже упоминалось, это название носило стихийный характер. При этом периодически предпринимались официальные попытки обозначить официальное именование подъезда. В феврале 1847 г. министр Императорского двора князь П.М. Волконский направляет гофмейстеру Шувалову распоряжение «утвержденного мною наименования зал, коридоров и подъездов в Императорском Зимнем Дворце». В этом распоряжении упомянуты только четыре главных подъезда[239]. (См. таблицу 8.)

Таблица 8

В апреле 1856 г. Александр II провел очередное переименование подъездов Зимнего дворца, повелев «именовать подъезды Зимнего Дворца: Собственным Их Величеств (бывший Салтыковский) Собственный Ея Величества Александры Федоровны; бывший наследника Цесаревича – Собственным Его Величества». Впрочем, эти именования так и не прижились. Салтыковский подъезд остался Салтыковским (или в лучшем случае «подъездом Его Императорского Величества»), а подъезд, выходивший на Дворцовую площадь, именовался «Собственным Ея императорского Величества»[240].

Парад дворцовых гренадер у Комендантского подъезда


Под окнами кабинета Николая I на первом этаже северо-западного ризалита (под вторым окном от правого угла ризалита) имелся еще один тамбур с зеленой крышей, ведший в подвал. Из подвала, где находилась императорская баня, можно было попасть по лестнице на первый этаж, в комнаты Николая I. Этот тамбур сохранялся до середины 1920-х гг. Еще два тамбура, ведших в подвалы, располагались во внутренних углах как северо-западного, так и юго-западного ризалитов[241]. Их ликвидировали в те же 1920-е гг.

Два подъезда выходили на Дворцовую площадь. Ближайший подъезд к западной стороне Дворцовой площади многие годы именовался «подъездом Ее Императорского Величества». К нему ведет пандус, по которому кареты попадали под трехарочный «павильон-козырек», защищавший выходящих из карет вельмож от возможного дождя и снега. Из этого подъезда лестница вела прямо к личным комнатам императриц. У этого подъезда также имелись другие именования. При Павле I подъезд именовался Павловским, а еще раньше – Театральным, так как в юго-западном ризалите при Екатерине II находился домашний театр.

К.А. Ухтомский. Комендантский подъезд. 1866 г.


Именно через подъезд императрицы в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. в Зимний дворец проникли отряды красногвардейцев и матросов. С тех пор и сам подъезд, и ведущую на второй этаж Зимнего дворца лестницу стали называть Октябрьской.

Далее, за главными воротами Зимнего дворца в юго-восточном ризалите, ближе к Миллионной улице, находится Комендантский подъезд. Название подъезда связано с тем, что на первом этаже, справа от подъезда, находилась квартира заведующего Зимним дворцом, или «майора от ворот», как его тогда называли. Кроме этого, на втором этаже подъезда при Николае I устроили обширную квартиру для министра Императорского двора.

Еще один официальный подъезд находился в торце Большого двора и назывался Посольским. Этот подъезд появился после восстановления Зимнего дворца, когда архитектор Стасов выстроил внутри двора дополнительный ризалит, снизу которого располагался крытый пандус (по нему мы сегодня заходим в вестибюль), а сверху – зимний сад императрицы Александры Федоровны.

Кроме этого, внутри двора имелся вход в Главную гауптвахту, в XVIII в. ее называли Кордегардией. Там же вдоль стен дворца имелось несколько маленьких крытых тамбуров, которые вели в подвальные помещения.

Такие же хозяйственные входы вели в Зимний дворец и со стороны Черного дворика, к нему примыкали помещения Главной кухни. Однако все вышеперечисленное можно отнести к служебным и хозяйственным входам в Зимний дворец, но никак не к парадным подъездам. Необходимо отметить, что эти многочисленные ходы являлись вечной проблемой для руководителей охраны Зимнего дворца, которым требовалось постоянно контролировать бесконечный поток людей, ежедневно проходящих через хозяйственные помещения императорской резиденции.

Пандус у Посольского подъезда


Все подъезды Зимнего дворца бдительно охранялись. Наряду с дворцовыми гренадерами, гвардейскими караулами, дворцовой полицией Зимний дворец должны были «охранять» и сами подъезды. Когда в конце 1860-х гг. были отмечены случаи несанкционированного проникновения во дворец, то его охрана озаботилась более надежными запорами на дверях подъездов Зимнего дворца. Как следует из документов, эти подъезды имели «каждый по три двери, из коих одна наружная в тамбуре со стеклянным просветом и две глухие в капитальной стене»[242].

Дворцовая охрана предлагала «устроить вновь железные засовы», невзирая на то что они «несколько стеснят проходы» и «испортят вид входов, в особенности под Четвертой запасной половиной, где бывают приезды Высочайших Особ». Также предлагалось «заделать наглухо наружные отверстия замочных скважин и, кроме того, приспособить временные запоры, так что при сем последнем способе возможно будет проникнуть в подъезд только со взломом трех дверей открытою силою, что при существующем наружном и внутреннем надзоре почти невозможно»[243].

Помимо дворцовых гренадер, которые со времен Николая I несли службу на подъездах, их охраняли и швейцары. Конечно, главным занятием дворцовых швейцаров были подъездные двери и обслуживание гардероба, но приглядывали они и за незнакомыми визитерами.

Подбирали швейцаров тщательно. Со временем сложился такой порядок, что швейцарские должности при подъездах Зимнего дворца замещали отставники гвардейских полков. Как правило, у этих отставников имелись награды, дополнявшиеся внушительной «генеральской» внешностью.

Начало этой традиции, как и очень многое в истории Зимнего дворца, положил Николай I. В январе 1827 г. он повелел обер-гофмаршалу Нарышкину, «чтобы в Зимнем дворце на подъездах Его Величества (что прежде именовался Салтыковским) и у подъезда Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны находилось внизу по одному швейцару, по примеру, как были таковые в царствование <…> Павла Петровича <…> на сии места людей отличного поведения, надежных и знающих грамоту и представить о них список мне…»[244].

Вид на подъезд Гауптвахты. Современное фото


Количество подъездов в Зимнем дворце детально перечисляется в сметах по ремонту фасадов резиденции. Во время ремонта фасада в 1888 г. указаны следующие подъезды: «Главные подъезды – 4 (со стороны Невы – 1; со стороны Разводной площадки – 1; со стороны Александровской площади – 2). Тамбура – со стороны Невы – 4; со стороны Разводной площадки – 3; на Большом дворе – 16; на дворике Четвертой запасной половины – 1; на Церковной западине – 4»[245].

Во время больших выходов в Зимнем дворце, на которые должны были являться и люди, не столь часто бывавшие в резиденции, подъезды тщательно «расписывались», как об этом упоминал в воспоминаниях генерал А.А. Мосолов. Гоф-фурьер, составляя соответствующее извещение о предстоящей церемонии, тщательно перечислял подъезды, к коим следовало прибыть тому или иному лицу. Например, когда в апреле 1906 г. в Зимнем дворце Николай II открывал Первую Государственную думу, в документе упоминалось, что «все особы обязаны иметь при себе именные билеты для предъявления при входе в Зимний дворец». Подъезды распределялись следующим образом: «Комендантский – для сенаторов, статс-секретарей, почетных опекунов и прочих гражданских чинов, указанных в повестке; генералов, адмиралов, начальников отдельных частей войск, штаб и обер-офицеров; Министерский – для представителей Санкт-Петербургской городской думы и почетного российского и иностранного купечества; Иорданский – для депутатов Государственной думы; Малый Эрмитажный (с Миллионной ул.) – для членов Св. Синода и высшего духовенства; Бывший Государственного Совета (с набережной) – для членов Государственного совета, министров и главноуправляющих»[246].


Балконы Зимнего дворца

Когда Ф.Б. Растрелли прорабатывал на планах фасады Зимнего дворца, то он использовал наработанные приемы, столь успешно апробированные при оформлении фасадов пригородных императорских резиденций в Царском Селе и Петергофе. Дело в том, что первые лица Российской империи и их блестящая свита должны были регулярно показываться народу. Для таких целей балконы подходили как нельзя лучше.

В рамках этой традиции давным-давно сложились определенные требования, которые архитектор обязан учитывать при проектировании фасадов. Во-первых, «первое лицо» должно было быть хорошо видно. Желательно с трех сторон. Во-вторых, при демонстрации первого лица надлежало обеспечить определенную безопасную дистанцию от «ликующего народа». В-третьих, на случай нештатной ситуации должен предусматриваться маршрут эвакуации первого лица. Как показывала практика, такие ситуации легко могли возникнуть во время «штатного народного ликования». В-четвертых, дворцовые балконы должны были быть достаточно обширны, для того чтобы на них могла уместиться свита, сопровождавшая своего венценосца. Всем этим требованиям идеально соответствовали дворцовые балконы. Таким образом, вписывая балконы в барочные фасады Зимнего дворца, архитектор решал и стандартные представительские задачи.

Растрелли предусмотрел несколько балконов на фасадах Зимнего дворца. На Дворцовую площадь выходили два балкона, расположенные на обширных площадках над двумя главными дворцовыми подъездами. Эти балконы давали возможность подданным лицезреть первое лицо с трех сторон и давали достаточно места для размещения непременно блестящей свиты, которая, как известно, и «делает короля». Как уже говорилось, при сооружении балконов учитывались особенности климата[247]. Возводились и капитальные стены, так, напомним, в юго-западном ризалите над подъездом, позже названным Комендантским, появился первый знаменитый Фонарик.

Неизвестный художник. Екатерина II на балконе Зимнего дворца в день переворота 28 июня 1762. Конец XVIII в.


Парад при открытии Александровской колонны. Виден Фонарик над Комендантским подъездом


Второй Фонарик со временем возвели над балконом второго главного подъезда, выходившего на Дворцовую площадь. Этот Фонарик над «Собственным Ея Величества» подъездом появился в середине 1830-х гг. при Николае I.

К этим двум Фонарикам привыкли, в них уютно обустраивались интерьеры. После пожара 1837 г. оба Фонарика восстановили во всех их допожарных деталях. Эти Фонарики «прожили» на балконах южного фасада Зимнего дворца вплоть до второй половины 1920-х гг.

Современный вид балкона


Кроме того, Ф.Б. Растрелли предусмотрел устройство еще одного небольшого балкона над главными воротами, ведущими в Большой двор Зимнего дворца. Этот балкон с барочной решеткой, как и ворота, подчеркивал центральную часть фасада. Балкон носил достаточно условный характер, но, тем не менее, давал возможность монархам выходить на его маленькую площадку. Эти «условные» балконы, использовались очень редко. Пожалуй, самый известный прецедент случился в июле 1914 г., когда Николай II вышел на балкончик Александровского зала, для того чтобы приветствовать подданных, собравшихся на Дворцовой площади.

На западной стороне Зимнего дворца роль балкона изначально играла площадка над Салтыковским подъездом, огороженная балюстрадой. Там осенью 1762 г. располагались покои, отведенные Петром III для Екатерины II. Став императрицей, она пожелала устроить там «светлый кабинетец». Поэтому 25 октября 1762 г. после отъезда Екатерины II в Москву на коронацию в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось объявление к подрядчикам, «при новостроящемся каменном Ея Императорского Величества Зимнем Доме от Адмиралтейства, где покои Ея Величества на каменном подъезде, желающим делать кабинетец». Этот проект не был осуществлен, поскольку весной 1763 г. императрица перебралась в покои своего мужа в юго-восточном ризалите. Фонарик над Салтыковским подъездом так никогда и не появился.

Позже именно на балкон над Салтыковским подъездом выходили окна «собственных» комнат наследников и российских императоров. Когда перед Салтыковским подъездом сформировалась Разводная площадка, то на этом балконе собиралась женская часть императорской семьи, наблюдая за тем, как их мужья, сыновья и братья участвуют в военных экзерсисах перед дворцом. Летом над балконной площадкой разбивалась зеленая палатка для защиты публики от дождя и солнца.

Николай II на балконе Зимнего дворца в день объявления войны. 1914 г.


По рассказам князя П.М. Волконского, император Павел I в летнее время любил работать на этом балконе Зимнего дворца. Вполне возможно, что именно тогда и появилась палатка над этим балконом: «По получении заказа на работы от наследника золотошвей послал колясочку с мальчиком-форейтором мимо дворца и балкона, где его величество изволил всегда по утрам заниматься делами с секретарями (курсив мой. – И. З.), приказав мальчику идти пешком и вести лошадь под уздцы». Этот балкон располагался довольно далеко от официальных комнат императора, но, видимо, ему было там комфортно. Да и воспоминания детства, возможно, накладывали отпечаток, поскольку именно на этой стороне Зимнего дворца располагались его детские комнаты.

Судя по документам, последний раз зеленую палатку на балконе Салтыковского подъезда ставили летом 1855 г. Когда в 1856 г. майор от ворот Кубе поинтересовался: «Повелено ли будет поставить палатку на балконе Собственного подъезда», – Александр II запретил это делать[248].

Людовик Франц Карл Бронштедт. Пристань у Зимнего дворца. 1847 г.


Еще один обширный балкон Ф.Б. Растрелли устроил со стороны северного фасада, выходящего на Неву. Балконная площадка располагалась над Иорданским подъездом. С этого балкона открывался великолепный вид, который врезается в память любому, кто хотя бы раз смотрел на Стрелку Васильевского острова сквозь окна Концертного, Николаевского или Аванзала Зимнего дворца. Балкон над Иорданским подъездом периодически использовали и зимой во время праздника Крещения. Однако по чисто утилитарным соображениям – чтобы не выстудить огромный Николаевский зал – на торжественный выход императора со свитой и духовенством на лёд Невы к специально вырубленной для этого проруби – «иордани» – дамы предпочитали смотреть сквозь окна парадного зала. Собственно этими пятью стационарными балконами исчерпывались планы Ф.Б. Растрелли.

Еще одним вариантом стали «временные» балконы, которые периодически сооружались перед южным фасадом Зимнего дворца, выходящим на Дворцовую площадь. Дворцовая площадь – главная военная площадь империи – всегда служила местом помпезных парадов. Эта традиция сформировалась во времена Павла I, проводившего на Дворцовой площади свои знаменитые вахт-парады.

В.С. Садовников. Вид Зимнего дворца со стороны Адмиралтейства. 1840-е гг.


При Александре I и Николае I эту традицию продолжили. Накануне масштабных парадов или церемоний на Дворцовой площади перед главными воротами сооружал и сь вр е мен н ы е д ер е в я н н ые трибуны, именуемые в документах балконами. Например, такой балкон соорудили весной 1817 г. Судя по документам, балкон был разборный и накануне торжеств его из деревянных элементов собирали рабочие «у средних ворот Зимнего дворца». На размеры балкона косвенно указывает число плотников, собиравших за несколько дней временную трибуну: 7 марта – 30 чел., 8 марта – 65 чел., 9 марта – 90 чел., 10 марта – 67 чел., 11 марта – 14 чел.[249] Отвечал за эту работу архитектор Стасов. В сентябре 1817 г. балкон разобрали до новых торжеств.

Вид на балкон над Салтыковским подъездом. Современное фото


На картине Ладюрнера мы можем видеть такой балкон, установленный над главными воротами дворца. Поводом для его сооружения стали грандиозные торжества, устроенные на Дворцовой площади по поводу открытия Александровской колонны в 1834 г. Судя по картине, на этом балконе-трибуне могли поместиться десятки придворных и членов императорской фамилии. От непогоды и солнца балкон защищал обширный навес с белыми маркизами.

Парад на Дворцовой площади. 1834 г. Временный балкон у главных ворот Зимнего дворца


При Николае I число стационарных балконов на фасаде Зимнего дворца увеличилось. В отличие от массивных, стационарных растреллиевских балконов, Николай Павлович распорядился оснастить «камерными» балконами западный фасад Зимнего дворца, где находились жилые половины царствующей семьи.

Балконы на западном фасаде Зимнего дворца появились в 1827 г. На юго-западном ризалите к 1827 г. уже было «согласовано» устройство одного балкона на будущей половине императрицы Марии Александровны, т. е. на втором этаже, ближе к углу ризалита, обращенного на Дворцовую площадь. Тогда император распорядился «О сделании балконов в Зимнем Дворце на прежней половине Государыни Великой Княгини Анны Павловны»[250]. Этот балкон появился после того, как 7 мая 1827 г. высочайше были утверждены рисунок и смета «на сделание балкона в среднем этаже Зимнего Дворца на бывшей половине Государыни Великой Княгини Анны Павловны из угольной комнаты, что против Адмиралтейства». Так в 1827 г. в будущей Золотой гостиной императрицы Марии Александровны появился свой балкон.

Отметим, что тогда же, в 1827 г., рассматривался вариант сооружения второго и третьего Фонариков над стационарными балконами Зимнего дворца, расположенными над его подъездами. Однако император Николай Павлович распорядился «на балконы не делать Фонарика впредь до разрешения»[251].

В этом же 1827 г. Николай I пожелал соорудить два балкона на фасаде северо-западного ризалита, в комнатах которого семья Николая I прожила с декабря 1826 г. по май 1827 г. В архивных документах указывается, что 3 июня 1827 г. «…сверх того угодно Государю Императору, что Ваше Высокопревосходительство приказали немедля архитектору Шарлеманю 2-му сделать проект рисунка и места двум маленьким балконам на гранитных или железных кронштейнах в угловой гостиной комнаты Его Императорского Величества в верху в угловых окнах, в одном, что к Неве, и в другом, что к Адмиралтейству, с рисунком решетки подобной, как будет он же делать у императрицы Марии Федоровны»[252].

Буквально через несколько дней обер-гофмаршал Альбедиль доносил министру Императорского двора, что архитектор Шарлемань подготовил два варианта балконов: «каждый балкон со сделанием пола из гранита обойдется в 6800 руб., а со сделанием дубового пола с обитием медью – в 7200 руб…»[253]. Размеры балконов указаны в смете: «Гранитный камень для пола – длиною 5 аршин 10 вершков, шириною 2 аршина 4 вершка». Оба балкона в «дешевом» варианте должны были обойтись в 13 600 руб. Поначалу Николая I эта сумма впечатлила, и 10 июня 1827 г. князь Волконский сообщил Альбедилю, что государь император распорядился все работы по сооружению балконов «отложить впредь до времени». Однако позже, видимо, попривыкнув к заявленным суммам, император разрешил строительство балконов.

«Географически» балконы на западном фасаде дворца располагались следующим образом. На северо-западном ризалите – два полукруглых на углах ризалита балкона. Первый – на третьем этаже, на углу, выходящем на Адмиралтейство и на Неву. Там находились комнаты Николая I и Александра III. Выход на балкон был из Угловой гостиной Николая I (зал № 391).

Второй – на втором этаже, на углу, выходящем на Салтыковский подъезд и Адмиралтейство. В комнатах второго этажа находилась половина Александры Федоровны (жены Николая I) и половина Николая II. Это был довольно большой балкон, в равной степени охватывающий обе стороны ризалита. Выход на этот балкон был из зимнего сада императрицы Александры Федоровны, позже в этом помещении был устроен рабочий кабинет Николая II (зал № 181).

После пожара 1837 г. балконы на западном фасаде восстановили. На акварелях 1840-х гг., изображающих западный фасад Зимнего дворца, отчетливо видны балконы, любовно оформленные белыми маркизами. Позже маркизы исчезли, но крыши балконов, выполненные из темной (более практичной, т. е. немаркой) ткани с готическими фестончиками сохранились. Эти балконы, несколько меняясь внешне, сохранялись на фасадах Зимнего дворца вплоть до середины 1920-х гг.

Все эти балконы, «штатные» и «не штатные», придавали фасадам Зимнего дворца некий колорит, превращая холодную и торжественную официальную императорскую резиденцию в обычный теплый Дом с уютными, домашними, с любовью отделанными балкончиками.

Все эти «архитектурные излишества» эпохи ампира и историзма убрали в 1927 г., когда начался процесс расчистки дворца от поздних наслоений, искажавших замысел Ф.Б. Растрелли. В результате возвращения к Растрелли постепенно исчезал и облик жилой («живой») царской резиденции.


Большой (Парадный) двор Зимнего дворца

Ф.Б. Растрелли разместил в центре квадрата, образованного фасадами Зимнего дворца, Большой двор, куда со стороны «луга» вели Главные ворота: «Я возвел в камне, – пишет Растрелли в описании своих работ, – большой Зимний дворец, прямоугольный по форме, с четырьмя фасадами… Строение сие в три этажа, не считая подвалов; внутри сего великого здания посередине устроен большой двор, через оный въезжает сама Императрица, и там расположен главный пикет Кордегардии». Большой двор впечатлял своими размерами – почти 11 000 кв. м.

Со временем Кордегардия превратилась в Главную гауптвахту, а Большой курдонер (Парадный двор) – в просто Большой двор. Тогда же внутри Большого и малых двориков для стока воды сделали «из тосненской тесанной плиты шесть бассейнов, квадратами, в сажень и в глубину сажень»[254]. В 1771 г. Большой двор вымостили крупным булыжником. Тогда Большой двор представлял собой сплошь мощеную внутреннюю площадь, совершенно лишенную зелени.

Большой двор Зимнего дворца


По воспоминаниям князя П.М. Волконского, «в царствование императрицы Екатерины II один только караул Зимнего дворца приходил на Дворцовую площадь, где на особом для сего месте строился во фронт для принятия знамени, которое приносил всегда гренадерский взвод, и по отдании чести знамени караул вступал на двор дворца для смены старого караула. По принятии же престола императором Павлом I тотчас заведены были вахтпарады по примеру прусских и как были в Гатчине».

Если зайти в Большой двор и мысленно перенестись во времена Александра II, то «география» двора будет следующей. По левой стороне первого этажа Большого двора, в середине, располагались помещения Гауптвахты, к которой вело крыльцо со ступенями. Правее Гауптвахты, в сторону Посольского подъезда, окнами во двор, шли помещения, занимаемые кухней покойной императрицы Александры Федоровны (она умерла в 1860 г.). Левее Гауптвахты, ближе ко входу во двор, находилась квартира графини Толстой, воспитательницы дочери Александра II – великой княжны Марии Александровны. Телеграфная станция Зимнего дворца занимала выступающий левый угол внутреннего двора. Во внутреннем коридоре, рядом с телеграфом, устроили кухню великой княжны Марии Александровны, покои которой выходили окнами на Адмиралтейство.

По правой стороне Большого двора, окнами во двор, начинались помещения Тафельдекерской должности, далее – в углу, комнаты помощника аптекаря и дежурного плац-адъютанта. Далее, до следующего угла, шла квартира аптекаря. Помещение на два окна в углу двора справа занимала Канцелярия паспортов. Внутренний угол двора на три окна – это коридор. Внутренний выступ двора напротив Гауптвахты – место расположения Кладовой фарфора и фаянса. Затем в глубине три окна – это вновь коридор. Далее угловое помещение занимала Мундшенкская должность. Справа от пандуса Посольского подъезда, по которому мы сегодня заходим в музей, находились помещения Кофишенкской должности. Наконец, последние 4 окна, примыкающие к Посольскому подъезду, – это помещение дежурного гоф-медика.

На Большой двор выходили окна Первой запасной половины. Она состояла из двух анфилад, выходивших окнами на Дворцовую площадь и на Большой двор. От левого внутреннего угла Большого двора начинались окна Третьей запасной половины. При Александре II часть окон этой половины занимали комнаты императора. Прямо над Гауптвахтой во двор выходили шесть окон Гардероба императора и его Библиотеки. Окна Третьей запасной половины продолжались до выступающего угла, в котором находилась Малая церковь Зимнего дворца.

На правую сторону Большого двора выходили окна парадных залов: часть окон Александровского зала; окна Гренадерского, Гербового, Петровского и Фельдмаршальского залов. На торец Большого двора выходили окна Помпейской галереи, за которой шла череда залов Невской парадной анфилады: Концертного, Николаевского и Аванзала, выходящего на Иорданскую лестницу. Добавим и то, что все объемы этих залов занимали второй и третий этажи дворца.

В Большом дворе по левую сторону, на третьем этаже, над гауптвахтой располагались квартиры генерал-адъютанта Посьета и барона Шиллинга. Далее, над Малой церковью, до 1894 г. располагалась знаменитая Бриллиантовая комната[255].

В 1885 г. в ходе ремонтных работ убрали часть булыжной мостовой, ранее покрывавшей весь Большой двор. Вдоль стен дворца положили панели из известняковых плит. В центре двора разбили сад, который мы видим сегодня. Прямоугольный со скругленными углами сад обнесли гранитным цоколем с четырьмя ступенчатыми входами. Деревья высадили рядами вдоль протяженных сторон. Фонтан из финляндского гранита расположили в точке пересечения основных и вспомогательных осей (скульптор Г.И. Ботта).

Вид на Большой двор Зимнего дворца


Инициатором разбивки внутреннего сада стала императрица Мария Федоровна, для нее небольшие дворцовые сады были привычны с ее «датского» детства. По окончании работ в Большом дворе установили мраморную доску: «Закладка сада на Большом дворе Зимнего дворца совершена 4-го Августа 1885 г., в царствование ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III».

В результате Большой (Парадный) двор Зимнего дворца превратился из военного плаца в уютный сад, который стал использоваться для прогулок. Надо признать, что Большой двор в повседневной жизни царской семьи не занимал много места. Конечно, пока не было Собственного садика у западного фасада, Николай II пытался его как-то использовать. Например, зимой 1896 г. царь приказал залить там каток и играл в хоккей. Но после появления Собственного сада бывать там перестали.

При этом военная составляющая Большого двора, о которой сегодня напоминают столбики, окрашенные в «фирменные» павловские цвета, оставалась. Ежедневно в Большом дворе проходила церемония смены воинского караула. Иногда там проходили и более масштабные церемонии. 4 февраля 1904 г., после начала войны с Японией, Николай II провожал на войну свой подшефный батальон. Царь записал в этот день в дневнике: «В 11 ч. пошел с Мама и Аликс на внутренний двор, где против гауптвахты стоял выстроенный 3-й батальон моего 1-го Вост. – Сиб. стрелкового полка. Люди и офицеры были в новой своей форме, в папахах и походном снаряжении. Сзади стояли двуколки обоза. Благословил батальон иконою св. Серафима и простился».


Ворота Большого двора Зимнего дворца

При Александре III при въезде на Большой двор Зимнего дворца установили новые ажурные металлические ворота, они и по сей день украшают парадный въезд в императорскую резиденцию. У этих ворот имелась своя история.

Первые ворота на Большом дворе Зимнего дворца появились при Екатерине II. В середине октября 1771 г. по словесному указанию Екатерины II «ко всем ходам, имеющимся в Зимнем Дворце во внутрь оного», сделали деревянные сосновые ворота[256]. Все работы заняли десять дней. Руководил работами архитектор Ю.М. Фельтен. По его проекту ворота изготовили выгнутыми дугой и как бы состоящими из трех частей – одной большой и двух малых. Створки больших и малых ворот имели неприхотливый рисунок и окраску белого цвета.

К началу правления Павла I ворота Большого двора обветшали, и их заменили новыми. Новые ворота повторяли старые и по форме, и по материалу. Новой была только окраска ворот. Их расчертили в «фирменные павловские цвета» – чередование белых и черных полос с тонкими разделительными красными линиями. Впрочем, тогда буквально весь Петербург начал стремительно «одеваться» в «гатчинские цвета».

Этот вариант колеровки продержался не только до пожара 1837 г., но и был повторен на новых воротах, установленных на въезде в Большой двор после восстановления Зимнего дворца. Такая колеровка была близка душе Николая Павловича, придерживавшегося в данном случае вкусов своего отца. Эти глухие деревянные ворота, совершенно отсекавшие Большой двор от Дворцовой площади, хорошо видны на акварелях В.С. Садовникова.

В.С. Садовников. Вид Дворцовой площади и Зимнего дворца. 1847 г.


Со временем стали появляться идеи замены обветшавших деревянных ворот коваными металлическими. Первым с подобной инициативой в 1860-х гг. выступил архитектор А.И. Штакеншнейдер. Однако его проект пришелся на неудачное время – в стране шли системные реформы, а глава Контроля Министерства императорского двора барон К.К. Кистер последовательно проводил политику «экономии на свечных огарках». Кроме этого, руководители охраны Зимнего дворца всерьез рассматривали вариант штурма императорской резиденции бунтовщиками, и глухие надежные ворота их устраивали больше. В результате проект А.И. Штакеншнейдера похоронили.

Автором следующего проекта в середине 1880-х гг. стал архитектор Н.А. Горностаев. Свой вариант ажурных металлических ворот он оформил в стиле Растрелли, вмонтировав двуглавого орла в декор ворот. Однако у него оказались сильные, а самое главное – проворные конкуренты. Параллельно с Горностаевым свой проект предложил Ф.Ф. Мельцер. Выполнив модель ворот в дереве в натуральную величину, он доставил ее прямо во двор Аничкова дворца. Ф.Ф. Мельцер сумел так преподнести свою работу, что Александр III утвердил именно его вариант. В результате в 1886 г. традиционный партнер Министерства императорского двора завод Сан-Галли за 4368 руб. исполнил почетный заказ.

Охрана у главных ворот Зимнего дворца


На каждой половине больших двустворчатых ворот под императорской короной Ф.Ф. Мельцер поместил вензеля императора Александра III. По верху створок всех трех ворот он поместил двуглавых орлов с распростертыми крыльями и державным яблоком в когтистых лапах. На груди у орлов, в соответствии с государственной символикой, помещались щиты с изображением образа Св. Георгия и цепями Андреевского ордена вокруг щитов.

Весь советский период ворота, как и «при царях», закрывали вход в Большой двор, пока в мае 2003 г. после реставрации их не открыли, перенеся вход в Государственный Эрмитаж с Иорданского к Посольскому подъезду. В ходе реставрации восстановили утраченные в советский период «принципиальные» элементы главных ворот – позолоченных орлов, пальмовые и лавровые ветви, короны и другие элементы.


Подвал Зимнего дворца

Подвал Зимнего дворца целиком занимали различные кладовые, служебные и жилые помещения придворных служителей. Это были обширные комнаты с массивными сводчатыми потолками и довольно большими окнами, выходящими как на площадь и набережную, так и на внутренние дворы.

В подвалах устраивались квартиры и общежития для персонала дворца, там хранили продукты и вина, там находились самые разные кладовые и склады. О степени плотной заселенности подвала и о стремительных изменениях его «географии» свидетельствуют документы. Например, когда в 1842 г. приняли решение о размещении в подвале западного фасада Зимнего дворца бани будущего Александра II, то оттуда пришлось выселить 80 официантов, общежитие которых перевели в подвал под Георгиевским залом[257]. Эта цифра наглядно показывает, насколько плотной была заселенность всех подвальных помещений.

Еще при Екатерине II подвалы защитили от несанкционированного проникновения. В 1772 г. императрица «словесно приказала» сделать железные решетки «ко всем имеющимся в нижних апартаментах и погребах окнам, а в среднем апартаменте к тем окнам, которые от верху до низу балконы»[258].

В силу своего положения подвалы Зимнего дворца в первую очередь подвергались ударам стихий. Все катастрофические наводнения в Петербурге заливали подвалы Зимнего дворца, стоящего буквально в двух шагах от Невы. Так было в 1777 и 1824 гг.

Накануне наводнения 10 сентября 1777 г. Екатерина II вернулась из Царского Села в Зимний дворец. Ночью началось наводнение. Императрица сама наблюдала, как вышедшие из берегов студеные воды Невы заливают Дворцовую набережную и подвалы Зимнего дворца. В этот день в письме к барону Гримму императрица сообщала: «Обедаю дома. Вода сбыла, и, как вам известно, я не потонула. Но еще немногие показываются из своих берлог. Я видела, как один из моих лакеев подъехал на английской коляске; вода была выше задней оси, и лакей, стоявший на запятках, замочил себе ноги. Но довольно о воде, подбавим о вине. Погреба мои залиты водою, и Бог весть, что с ними станется. Прощайте; четыре страницы довольно во время наводнения, которое с каждым часом уменьшается». Напомним, что вход в винные погреба императрицы находились на Церковном дворике.

Решетки на окнах подвала Зимнего дворца


Несколько позже Екатерина II вернулась к описанию наводнения: «В 10 часов пополудни поднялся ветер, который начал с того, что порывисто ворвался в окно моей комнаты. Дождь шел небольшой, но с этой минуты понеслось в воздухе все что угодно: черепицы, железные листы, стекла, вода, град, снег. Я очень крепко спала; порыв ветра разбудил меня в 5 часов. Я позвонила, и мне доложили, что вода у моего крыльца и готова затопить его. Я сказала: „Если так, отпустите часовых с внутренних дворов; а то, пожалуй, они вздумают бороться с напором воды и погубят себя“. Желая узнать поближе, в чем дело, я пошла в Эрмитаж. Нева представляла зрелище разрушения Иерусалима. По набережной, которая еще не окончена, громоздились трехмачтовые купеческие корабли. Я сказала: „Боже мой! Биржа переменила место, графу Миниху придется устроить таможню там, где Эрмитажный театр“. Сколько разбитых стекол! Сколько опрокинутых горшков с цветами! И словно подстать цветочным горшкам, на полу и на диванах валялись фарфоровые вазы с каминов. Нечего сказать, тут таки похозяйничали».

Тогда вода поднялась на 321 см выше ординара. Один из очевидцев вспоминал, как небольшой купеческий корабль проплыл мимо Зимнего дворца через гранитную набережную.

Во время другого катастрофического наводнения 7 ноября 1824 г. история с затоплением подвалов Зимнего дворца повторилась. Император Александр I, как и его бабушка, смотрел на ужасы наводнения с балкона Зимнего дворца.

Вход в подвал в Большом дворе


Что касается самих подвалов, то, как следует из рапорта обер-гофмаршала Нарышкина: «все погреба Зимнего Дворца наполнены водою, коя и теперь еще выливается». Чиновник ходатайствовал за своих подчиненных, живших в подвале, прося подыскать им временное жилье в придворных зданиях, справедливо считая, что «сырость может нанести людям большой здоровью вред»[259].

Как и во всяких подвалах, в подвалах Зимнего дворца постепенно скапливался всякий хлам. Однако в Зимнем дворце и хлам был особый – дворцовый. Например, когда после пожара 1837 г. начали чистить уцелевшие дворцовые подвалы, то в числе прочего нашли стеклянную дворцовую посуду времен Петра I, которую отправили в дворцы Петергофа и Царского Села[260]. А в 1875 г. в ходе очередных переездов и перепланировок в подвале Зимнего дворца обнаружили три невскрытых ящика с драгоценными фарфоровыми вазами, поднесенными японским посольством российскому императору[261].

В силу тех или иных причин «география» подвалов менялась. При Александре II, в подвале по невской стороне северо-западного ризалита располагались служебные помещения газовщиков. Под кабинетом Николая I находилась баня. Тогда в подвал северо-западного ризалита можно было попасть через три входа: первый вход – со стороны Невы; второй – со стороны Адмиралтейства, располагавшийся рядом с баней; третий – во внутреннем углу ризалита, под комнатами Николая I.

В подвальных помещениях от северо-западного ризалита и до Салтыковского подъезда располагались кладовая печников, помещение поломоек и кладовка машиниста водоподъемной машины. Под Салтыковским подъездом устроили Швейцарскую и Шинельную[262].

За Салтыковским подъездом, в сторону юго-западного ризалита, шли помещения бани великих князей. В подвале юго-западного ризалита находились мастерская и квартира машиниста водоподъемной машины.

Подвалы со стороны Большого двора по левой стороне занимали мастерские живописцев, медников и бронзовщиков. По правой стороне Большого двора в подвале располагались кладовые кофешенков и мундшенков.

Вдоль Невы, от северо-западного ризалита и до Иорданского подъезда, в подвале соседствовали квартира птичника, кладовая садовника и швейцарская. Далее вдоль Невы, за Иорданским подъездом, в подвале находились помещения кладовой Расходной кухни.

В подвале внутреннего двора северо-восточного ризалита, под главной дворцовой кухней находились помещения, в которых еще в начале 1837 г. установили водоподъемную паровую машину, там же была и кладовая машиниста. Далее шли мастерские газовщика.

Подвалы со стороны Черного проезда занимала кладовая столов, которые ставили в парадных залах во время парадных трапез.

Со стороны Дворцовой площади, правее Комендантского подъезда, в подвале находились квартира егеря Александра II и кухня коменданта Зимнего дворца[263].

Кроме этого, через подвалы проходили различные инженерные сети. Там устанавливались различные механизмы, обеспечивавшие водопроводную, вентиляционную, канализационную, отопительную и другие системы жизнеобеспечения Зимнего дворца. Об этом мы расскажем ниже.

Самым известным «подвальным эпизодом» в истории Зимнего дворца стал взрыв 5 февраля 1880 г., подготовленный и осуществленный народовольцем Степаном Халтуриным. Эта история связана с темой организации охраны Зимнего дворца, но рассказ о ней здесь вполне уместен.

История очень простая. 5 февраля 1880 г. в Зимнем дворце прогремел взрыв, который унес жизни 11 человек и ранил 56.

По воспоминаниям В.Г. Плеханова, идея проникновения в Зимний дворец с целью осуществления покушения на царя перешла в практическую фазу летом 1879 г. Впрочем, вялые разговоры о подобной акции велись уже давно. Еще до возникновения «Народной воли» вынашивалась идея проникнуть во дворец и «посредством динамита, взорвать Зимний Дворец и похоронить под его развалинами всю царскую фамилию»[264]. В § 14 нечаевского «Катехизиса революционера» (1869 г.) также упоминалось о том, что «революционер должен проникнуть всюду… в III Отделение и даже в Зимний Дворец»[265]. Но только народовольцам удалось реализовать эту идею.

С.Н. Халтурин


20 сентября 1879 г. С.Н. Халтурина по подложному паспорту на имя столяра Баташкова приняли на работу в столярную мастерскую Зимнего дворца. Халтурин действительно был хорошим специалистом – лакировщиком мебели. Первоначально намерение Халтурина убить царя в Зимнем дворце рассматривалось как запасной вариант, поскольку в это же время народовольцы вели работы в трех пунктах, надеясь взорвать динамитные фугасы под полотном железной дороги при проходе царского поезда. Но после неудачного взрыва на железной дороге под Москвой 19 ноября 1879 г., когда пострадал только свитский поезд, вариант Халтурина стал главным.

Среди революционеров-террористов имели место некоторые споры о методе цареубийства. Народовольцы не сразу пришли к идее динамита. Сначала рассматривались традиционные орудия убийства – револьвер и кинжал, и даже обычный плотницкий инструмент – молоток или топорик. Сам С. Халтурин предлагал «зарубить царя топориком», но позже его убедили использовать динамит. Производство динамита наладили в Петербурге еще в мае 1879 г. Необходимые для его изготовления ингредиенты покупались легально в аптеках, малыми партиями. По оценкам экспертов полиции, сила взрыва 5 февраля 1880 г. соответствовала трем пудам динамита, т. е. почти 50 кг. Эксперты отметили и высокое качество кустарно изготовленного динамита.

О намерении народовольцев произвести террористический акт в Зимнем дворце полиции стало известно 29 ноября 1879 г., когда жандармы арестовали двух народовольцев, у которых обнаружили несколько листов с планами – «кроками»[266] Зимнего дворца. На схеме были точно обозначены контуры личных покоев императорской четы в западной части Зимнего дворца. В конце ноября 1879 г. генерал-губернатор И.В. Гурко показал «кроки» заведующему Зимним дворцом инженеру генерал-майору Дельсалю, и тот подтвердил, что «это есть снимок части Зимнего Дворца», причем составленный по памяти очевидцем. Отметим этого «очевидца». У народовольцев не было недостатка ни в деньгах, ни в самых высокопоставленных осведомителях.

Это были очень важные сведения. О степени секретности сведений о расположении личных покоев императорской четы в Зимнем дворце говорит тот факт, что еще в 1868 г. полиции отказали в предоставлении плана комнат Зимнего дворца. Поэтому для консультаций требовалось обращаться непосредственно к коменданту Зимнего дворца[267].

Надо заметить, что И.В. Гурко неоднократно пытался подчинить охрану Зимнего дворца своему надзору, иметь точные сведения, кто проживает там и чем занимается, но всякий раз эти поползновения встречали отпор со стороны министра Императорского двора графа А.В. Адлерберга. Министр и слышать не хотел о чьем-либо вмешательстве в дела Дворцового ведомства. Есть веские основания предполагать, что такая позиция министра Императорского двора была обусловлена особенностями личной жизни стареющего императора. Осенью 1879 г. царь переселил свою вторую семью в Зимний дворец. Фаворитка царя, его «параллельная» жена Е.М. Долгорукая жила с детьми в Зимнем дворце, имея свою прислугу, но, тем не менее, все это старались хранить в тайне. Впрочем, это был секрет полишинеля. Поэтому подробный осмотр Зимнего дворца полицией признавался совершенно неудобным.

В середине января 1880 г. информация о подготовке покушения в Зимнем дворце подтвердилась. Из Киевского жандармского управления прислали два сообщения о готовившемся в Зимнем дворце взрыве «посредством особого аппарата, приспособленного на известный период», причем прямо указывалось, «что на печи и трубочистов следует обратить особое внимание»[268]. Тогда подобные взрывные устройства с часовым механизмом именовали «адскими машинами».

Тревожный факт обнаружения плана части Зимнего дворца не был должным образом оценен министром Двора и руководителями подразделений охраны, хотя некоторые изменения в режиме охраны Зимнего дворца все-таки произошли. В 1879 г. министр Императорского двора А.В. Адлерберг во всеподданнейшем докладе на имя Александра II констатировал, что правила охраны образца 1861/62 гг. нуждаются в пересмотре и дополнениях. В результате увеличили число внутренних постов и численный состав наружных постов около Зимнего дворца с 30 до 42 чел. Дворцовым городовым увеличили жалованье до уровня жалованья околоточного надзирателя в 550 руб. в год. Ввели периодические проверки подвалов и чердаков Зимнего дворца. Ввели ночное дежурство в жилых подвальных помещениях. Ужесточили пропускной режим во дворец с целью затруднить допуск посторонних людей. Дворцовым служителям выдали новые медные бляхи[269], поскольку старые бляхи образца 1869 г. многие служители утеряли. Каждый выход прислуги из дворца и возвращение фиксировался в особом журнале. В ночное время изредка устраивались внезапные обыски жилых помещений прислуги. Как это ни удивительно, обыскивалась и подвальная комната, где жил С. Халтурин. Удивительно не в смысле состоявшегося обыска, а в том, что в ходе этого обыска, проведенного незадолго до взрыва, чины охраны Зимнего дворца не сумели обнаружить несколько десятков килограммов динамита, хранившегося в сундуке «столяра». Несмотря на то что сундук был весьма вместительный, поскольку в него не только вошли три пуда динамита, но и какие-то вещи, маскировавшие его.

Из этого факта совершенно очевидно следует, что, несмотря на «кипучую деятельность» охраны дворца, многие из принятых мер носили формальный характер. Видимо, сыграл свою роль пресловутый человеческий фактор.

Подвальная комната, в которой жил Халтурин, находилась под помещением дворцовой гауптвахты (зал № 26). На втором этаже, окнами на Адмиралтейство, располагалась половина Александра II и половина императрицы Марии Александровны. Часть помещений Александра II, включая Желтую столовую (№ 160), окнами выходила в Большой двор. «География» расположения комнаты в подвале Зимнего дворца была такова, что народовольцы предполагали, прежде всего, пробить взрывом кирпичные своды и уничтожить западное крыло дворца вместе с комнатами Александра II. Поэтому от Халтурина требовалось решить множество важных задач.

Во-первых, надо было подгадать взрыв динамита к какому-либо семейному торжеству, когда за столом соберутся все члены императорской семьи. Такую информацию надо было получить, и явно не от рабочих, окружавших Халтурина. И такая информация о семейном обеде по случаю приезда Александра Гессенского, брата императрицы Марии Александровны, была получена. Уже один этот факт наглядно свидетельствует об уровне высокопоставленных информаторов «Народной воли».

Во-вторых, требовалось грамотно разместить сундук с динамитом, для того чтобы планировавшийся взрыв стал максимально разрушительным. Поскольку у народовольцев не было опыта одномоментного взрыва такой массы динамита, то они не исключали того, что взрыв обрушит все западное крыло Зимнего дворца. Что сегодня, что тогда террористы бестрепетно приносили во имя «высокой цели» всех, кто мог оказаться в районе взрыва, наверняка зная, что во время семейного обеда за столом будут женщины и дети. Поэтому, готовя взрыв, Халтурин, по совету «техников» «Народной воли», придвинул сундук с динамитом как можно ближе к углу между двумя капитальными стенами, чтобы иметь максимум шансов обрушить несущие стены дворца. По расчетам «техников», динамита для этого было вполне достаточно.

В-третьих, Халтурину необходимо было удалить из подвального общежития своих коллег-столяров. Это оказалось несложно. Халтурин сообщил друзьям, что в ближайшем трактире уже «все накрыто» для празднования его дня рождения, и столяров как ветром сдуло. Народоволец С. Халтурин отмерил необходимый кусок бикфордова шнура (сегодня скорость горения такого шнура – 1 см в сек.), поджег его и покинул Зимний дворец.

5 февраля 1880 г. в 18 ч. 25 мин. в Зимнем дворце прогремел страшный взрыв, разрушивший массивный кирпичный свод между подвалом и первым этажом, где находилось караульное помещение, и перегородки между помещениями в подвале. Сила его была такова, что в подвальной комнате столяров не осталось никаких следов от массивной кирпичной русской печи. Свод между первым и вторым этажом только покоробило. Поэтому на втором этаже, в Малиновой гостиной, лишь приподнялись три щита паркета, в Желтой столовой (№ 160) вылетели отдушины воздушного отопления, появились трещины в общей стене этих комнат; рассыпались конфеты, разбились тарелки, бокалы.

Памятник на Смоленском кладбище нижним чинам лейб-гвардии Финляндского полка, погибшим 5 февраля 1880 г. в Зимнем дворце


В литературе, как правило, утверждается, что обед был накрыт в огромном Белом зале, который входил в комплекс покоев императрицы Марии Александровны. Это не так, поскольку формат семейного обеда при встрече Александра II с братом умиравшей императрицы не предполагал таких роскошных интерьеров. Семейный обед для германского родственника устроили в Желтой столовой (№ 160) Третьей запасной половины, находившейся над гауптвахтой.

Царская семья уцелела. Во время взрыва Александр II находился в Фельдмаршальском зале, но жертвы взрыва были беспрецедентны. В официальном сообщении о взрыве упоминалось, что «5 сего февраля, в седьмом часу пополудни, в подвальном этаже Зимнего Дворца, под помещением главного караула, произошел взрыв. При этом убито 8, ранено 45 нижних чинов караула от лейб-гвардии Финляндского полка; попорчен пол в караульном помещении и несколько газовых труб. 254 Приступлено к выяснению причин взрыва»[270]. Вскоре в прессе прошла информация, что причина взрыва – террористический акт.

Великий князь Константин Константинович записал в дневнике 7 февраля 1880 г.: «Мы переживаем время террора, с той только разницей, что парижане в революции видели своих врагов в глаза, а мы их не только не видим и не знаем, но даже не имеем понятия об их численности… всеобщая паника»[271].

Ответственность за взрыв в Зимнем дворце власти возложили на III Отделение, которое вскоре ликвидировали. Уже 6 февраля 1880 г. начальник служительской команды Зимнего дворца, в состав которой входил «столяр» С. Халтурин, капитан Катарский был арестован «по повелению Его Императорского Величества для отправления его на одну из гауптвахт»[272]. К 25 февраля подвалы Зимнего дворца очистили от хлама и привели в порядок[273].


Сады Зимнего дворца


Собственный сад у западного фасада Зимнего дворца

Сады у городских дворцов являлись почти обязательной частью их декора. Поэтому первый садик у северо-восточного ризалита Зимнего дворца появился еще при Екатерине II. В архивном деле есть упоминания «Об исправлении имеющегося при строении каменного Зимнего Дворца садика первого флигеля от Невы реки, зачатого в 1764 г… своды и арку для выхода на оный сад из покоев Ея Императорского Величества». Все работы по этому садику закончили к 15 октября 1765 г.[274] В одном из архивных дел есть категорическое указание – «початый садик окончить»[275].

Позже, при Николае I, всю растительность вокруг дворца убрали, окружив его булыжными мостовыми и двумя площадями для парадов: Дворцовой площадью и Разводной площадкой. Гуляли цари либо по Дворцовой набережной, либо в Летнем саду.

Такое «окружение» Зимнего дворца сохранялось вплоть до начала правления Николая II. Даже разбитый в Большом дворе садик при Александре III не менял ситуации, поскольку не обеспечивал приватности прогулок.

После того как в декабре 1895 г. молодой император с женой переехали в Зимний дворец, то возникла настоятельная необходимость защитить западный фасад Зимнего дворца. Это намерение обусловливалось рядом соображений.

Во-первых, необходимостью обеспечить надежную охрану как всего Зимнего дворца, так и особенно его западного фасада, где на втором этаже северо-западного ризалита размещались жилые покои императорской семьи. Кроме этого, на первом этаже поселили дочерей Николая II, а это были отнюдь не времена Николая Павловича, когда царь мог гулять по своей столице без всякой охраны. К началу XX в. террорист, бросающий бомбу в окно императорской резиденции, представлялся вполне реальной фигурой. Сад с высокой оградой идеально решал задачу обеспечения безопасности, отсекая дворец от оживленного проезда между Зимним дворцом и Адмиралтейством.

А.К. Беггров. Вид на Неву от Зимнего дворца. 1881 г.


Во-вторых, после прокладки между Адмиралтейством и Зимним дворцом конно-железной дороги значительно вырос уровень шума. Разросшиеся деревья сада могли надежно убрать этот шум.

В-третьих, в семье появились маленькие дочери, с которыми надо было просто где-то гулять. И гулять в камерной обстановке, которую мог дать Собственный сад, но не давал Большой двор Зимнего дворца с его бесчисленными окнами служебных помещений.

В-четвертых, Николаю II требовалось пространство для ежедневных прогулок. Пока садика не было, ему приходилось ездить для прогулок в сад Аничкового дворца. Периодически царь гулял в Большом дворе Зимнего дворца, где, как уже упоминалось, зимой 1896 г. для него залили каток. Но внутренний двор, на который выходило множество окон, был не самым комфортным местом для прогулок. Постоянно окруженный внимательными глазами император стремился к приватности. Уединение, пока не устроили Собственный садик, он находил на крыше Зимнего дворца. Таким образом, на момент принятия окончательного решения о разбивке садика у западного фасада Зимнего дворца в 1896 г. все предпосылки для этого созрели.

В апреле 1896 г. министр Императорского двора «разрешил открыть по счету строительных работ Санкт-Петербургского Дворцового управления на текущий год особую статью под наименованием „Устройство сада на месте Разводной площадки у Зимнего Дворца“, с ассигнованием на эти работы 68 000 руб…»[276]. Смету работ в апреле 1896 г. представил министру Двора «Директор городских садов г. Риги Г. Куфальт». Своим помощником Куфальт избрал придворного садовника из Павловска Р.Ф. Катцера[277].

В документе указывалось, что следует разбить насаждения, газоны, дорожки и устроить фонтан с «каменными украшениями». Также «потребуется насыпь хорошей земли толщиною в 1,5 аршина». По проекту предполагалось придать саду ландшафтный вид, поэтому планировалось сразу высадить 50 больших деревьев. Рижский ландшафтный дизайнер определил свой гонорар «за составление всех моих проектов и за главное управление будущих работ на месте – 8000 руб…».

План Собственного сада Зимнего дворца


При подготовке строительных работ на части Дворцовой площади, примыкавшей к Адмиралтейскому проезду, отвели огороженную территорию, на которой расположили бараки для рабочих[278].

Сначала готовили площадку. Булыжник с Разводной площадки вывозили в Таврический дворец и Летний сад. В июне 1896 г. начали снимать рельсы конножелезной дороги по Адмиралтейскому проезду. Тогда же разобрали «металлическую грелку», стоящую против Салтыковского подъезда. После того как убрали булыжную мостовую, территорию сада площадью более 13 000 кв. м подняли на 1 м, слегка исказив восприятие западного фасада Зимнего дворца.

Летом 1896 г. убрали газовое освещение на Адмиралтейском проезде, заменив его электрическим. Мотивировали это тем, что газ вреден для деревьев будущего императорского сада.

У Салтыковского подъезда убрали старое покрытие и положили гранитные плиты нового крыльца. Новое гранитное крыльцо у Салтыковского подъезда делали в мастерской скульптора Горацио Ботта, уплатив ему по счету 3042 руб. Под садиком проложили ливневую канализацию, устроив затворный колодец «у спуска магистральной линии в Большую Неву у Дворцового моста». Затвор работал автоматически, предохраняя систему от наводнений. В эту же систему встроили подземную водопроводную сеть, выведя наружу 17 поливальных кранов.

Строительство парапета Дворцовой набережной. Виден временный забор. 1901 г.


Огромное внимание уделялось высадке деревьев, кустарников и цветов. В имеющихся счетах поражает разнообразие пород, высаживавшихся в Собственном садике. Если даже коротко перечислить высаженное за лето-осень 1896 г., то получается внушительный список посадок: 20 кленов, 20 вязов, 20 ясеней (по 8 руб.), 16 боярышников, 100 жимолостей, 25 сиреней (по 2 руб.), 50 ежевик, 20 роз французских крупноцветных, 75 сиреней (по 2 руб.), 50 лиственниц разной величины, 5 сиреней и 1 жимолость (по 5 р.), 10 сиреней венгерских (по 2 руб. 50 коп.), 20 рябин (по 1 руб.), 3 черемухи (по 4 руб.), 30 сиреней (по 1 руб. 5 коп.), 4 липы большие (по 25 руб.), 10 сиреней больших пирамидальных (по 7 руб.), 1 ясень большой пестролистный (10 руб.).[279]

В сезон 1897 г. высадка растений продолжалась: дуб обыкновенный, американский ясень, ива серебристая, липа коринская, липа голландская, клен обыкновенный, клен татарский, клен красный американский, яблоня ягодная, вяз обыкновенный, черемуха виргинская, сирень гималайская, чапыжник, рябина мучнистая, калина, облепиха, гортензия, жасмин, барбарис японский, барбарис амурский, лиственница сибирская, туя, туя низкая, туя шаровая[280].

То, что осталось сегодня от посадок 1896–1897 гг., является только бледной тенью былого великолепия.

Ворота в Собственный сад. Видна торцовая мостовая, уложенная среди брусчатки


Временный забор вокруг садика поставили летом 1897 г. Тогда же начали облагораживать территорию вокруг садика. При этом использовались явно архаичные технологии, такие, как укладка торцовой мостовой. Тогда было «настлано вновь новыми шашками деревянная (лиственница) торцовая для въезда в сад 39 кв. сажень»[281]. Торцовую мостовую из сосновых брусков положили и вдоль ограды нового сада по набережной Невы взамен булыжной и торцовой мостовой из шестигранных шашек. Сделано это было явно с тем, чтобы обеспечить должную «звукоизоляцию» новой императорской квартиры.

В 1897 г. во время работы над устройством фонтана из сердобольского гранита решили вопрос и об устройстве подвального помещения под ним.

Поскольку с декабря 1895 г. в Зимнем дворце жил император, то для должного обеспечения его безопасности устроили сигнализацию между воротами сада, Салтыковским подъездом и дежурными комнатами Сводногвардейского батальона. Все работы над садиком к осени 1897 г. обошлись в 124 101 руб.

Фрагмент решетки Собственного сада Зимнего дворца


С весны 1898 г. приступили к сооружению постоянной ограды вокруг садика. Работы над почти двухметровой оградой, установленной на высокие пьедесталы из песчаника с гранитным основанием, закончили к 1902 г. Поверх ограды укрепили чугунную, ручной ковки ограду, выполненную по проекту Р.Ф. Мельцера.

Проект ограды с решеткой Николай II утвердил еще в 1897 г. Декор этой решетки искусно повторял не только барочные мотивы XVIII в., но имел и явные отсылки к нарождавшемуся стилю модерн. Кроме вещей от Фаберже в комнатах царской семьи садовая решетка была единственной отсылкой к стилю модерн в историческом пространстве Зимнего дворца. Это очень характерная деталь. Видимо, в 1895 г. молодая императрица еще следовала привычным схемам историзма, не чувствуя в себе должных сил для того, чтобы самой определять стиль своих личных комнат. Поэтому она соглашалась с интерьерными решениями и своей старшей сестры, и придворного архитектора. В 1897 г. за решением Николая II уже отчетливо просматривается «рука императрицы». В полной мере реализовать свои вкусовые пристрастия Александре Федоровне удалось в интерьерах личной половины в Александровском дворце Царского Села.

Вход в сад находился с двух сторон у стен дворца, это были большие ворота с двуглавым орлом, с огромными фонарями, водруженными на столбы. В овальные звенья ограды вписали медальоны сложного рисунка с вензелями «Н II» и двуглавыми орлами. По чертежам Мельцера сделали и кованые решетки для въездных арок и пандусов подъездов Зимнего дворца.

Поскольку элементы решетки ковались вручную в мастерской Ф.А. Эгельсона, то работы затянулись до весны 1900 г. К маю 1900 г. железная кованая решетка, двое ворот и 36 ваз были готовы. В работах по их изготовлению участвовали более 200 квалифицированных мастеров.

Ограда и решетка Собственного сада у западного фасада Зимнего дворца


В том же 1900 г. решетку, наряду с другими уникальными вещами из Зимнего дворца (включая миниатюрную копию императорских регалий работы К. Фаберже), отправили на Всемирную выставку в Париж. «Экспонат» включал в себя ворота, четыре звена решетки и шесть ваз для украшения столбов ограды. Транспортировка столь громоздкого экспоната в Европу себя оправдала – решетка получила Гран-при выставки.

Николай II сразу же включил прогулки в Собственном садике в свой распорядок дня. Он был искренне рад саду, но после приезда из Царского Села и Петергофа с их огромными парками воспринимал сад как клетку. Судя по дневниковым записям за январь – апрель 1904 г., император гулял после обеда (обед подавался в час пополудни) и гулял один. Очень редко его сопровождали дети (одна запись: «Два раза обежал сад с детьми») и собаки (одна запись: «Днем долго гулял с собаками»). Александра Федоровна с мужем в эти месяцы не гуляла ни разу. Впрочем, она была беременна и плохо себя чувствовала, хотя доктора настоятельно рекомендовали ей гулять.

Как правило, прогулка занимала около часа. Если дела не позволяли, то император пунктуально фиксировал: «Гулял недолго», «Погулять удалось только полчаса». Факт каждой прогулки он также педантично фиксировал в дневнике. Для загруженного бумажной работой и деловыми встречами императора возможность побыть в одиночестве много значила, и когда удавалось увеличить время, отведенное для прогулки, он с удовлетворением отмечал этот факт: «Всего я пробыл на воздухе около 3 час. и насладился проведенным там временем». Прогулка давала Николаю II возможность на час оторваться от «царской работы» и оглянуться вокруг: «Погода стоит удивительно теплая, в саду осталось немного снега, а на улицах всю зиму езда на колесах. Странная зима!»; «Немного погулял; таяло и шел снег». Да и для здоровья прогулки были полезны: «Прогулка освежила голову».

Гипсовый памятник А. Радищеву


Во время празднования 300-летия Дома Романовых в феврале 1913 г. Николай II с семьей несколько дней прожил в Зимнем дворце. Подросшие дочери с любопытством осматривали свои комнаты, которые они уже успели забыть. Среди прочего они с отцом совершили прогулку и по крыше Зимнего дворца, по его любимому маршруту. Николай II записал в дневнике 25 февраля 1913 г.: «Погулял с дочками по всей крыше дворца и затем в саду».

После Февральской революции 1917 г. символы «проклятого самодержавия» – вензеля Николая II и двуглавые орлы – закрыли красными чехлами.

После прихода к власти большевиков эти символы просто выдрали из решетки. Тогда же убрали короны с вершин столбов. В 1918 г. погибли цветники, а 7 ноября 1918 г. – в первую годовщину революции – на фундамент одного из звеньев решетки установили гипсовый бюст Радищева. Это событие считалось первым шагом в реализации ленинского плана монументальной пропаганды. Тогда же разобрали часть ограды Зимнего дворца вдоль Адмиралтейского проезда, закрыв пролом деревянным забором. Это отчетливо видно на фотографии за памятником Радищеву.

Ограду Собственного сада Николая II у западного фасада Зимнего дворца полностью уничтожили 1 мая 1920 г. в ходе субботника, в котором участвовало несколько тысяч рабочих, студентов и курсантов. Тогда убрали руины, оставшиеся от разрушенной ограды, и вывезли восемь звеньев решетки, в 1925–1926 гг. их установили в качестве ограды Сада имени 9 января на проспекте Стачек.


Императорские зимние сады

С садами под открытым небом, расположенным около Зимнего дворца (сад у западного фасада дворца и сад в Большом дворе), органично перекликались зимние сады Зимнего дворца. К стационарным зимним садам дворца примыкали зеленые уголки, располагавшиеся в разные годы в покоях императриц. Эти сады имели свою историю.

Точкой отсчета для зимних садов в императорских дворцах стали оранжереи времен Петра Великого. Порой они выходили по своим внешним формам за рамки стоящих перед ними утилитарных задач и скорее напоминали парковые увеселительные павильоны. Такова Большая Оранжерея в Петергофе (1722–1725 гг., арх. Н. Микетти, при участии И.-Ф. Браунштейна и М.Г. Земцова).

Накопленный опыт по выращиванию в суровом климате Петербурга экзотических фруктов стал неким фундаментом для устройства зимних садов непосредственно в императорских дворцах. Одним из первых в Петербурге был создан сад в Северном павильоне (Оранжерейный дом, 1764–1766 гг., арх. Ж.Б. Валлен-Деламот и Ю.М. Фельтен) Малого Эрмитажа.

Поскольку оранжерею делали «под императрицу» (впрочем, как и все остальное), то главный распорядитель работ И. Бецкой приказал сделать деревянную модель оранжереи, которая включала «зало и покои». На двух подводах макет отправили в Москву для осмотра его императрицей. Екатерина II осмотрела макет и разрешила начать строительство. Строили быстро, и к ноябрю 1767 г. оранжерею уже вчерне отделали[282]. С этого времени Северный павильон Малого Эрмитажа стал именоваться Оранжерейным домом. На следующий 1768 г. начали постройку галереи над садиком, при этом имея в виду закрыть садик с двух сторон каменными галереями. Так появился знаменитый Висячий садик Малого Эрмитажа. С учетом того, что на сводах первого этажа высаживали прямо в грунт теплолюбивые растения, то в сводах устроили каналы, по которым шел теплый воздух, подогревая грунт.

В феврале 1769 г. императрица Екатерина II устроила первую демонстрацию своего Малого Эрмитажа. Общество собралось к 7 часам вечера. В числе приглашенных был английский посол с супругой.

Для императрицы Малый Эрмитаж на долгие годы стал центром изящного досуга. Там имелись такие дворцовые забавы, как подъемные столы, в оранжерее росли диковинные растения, под ее крышей слышались соловьиные трели, под ногами могли пробежать шустрые лесные зверьки. Придворный оркестр услаждал слух утонченными музыкальными композициями, на стенах галерей, окружавших открытый Висячий сад, располагались картины, положившие начало эрмитажной коллекции живописи. К 1780 г. в галереях Малого Эрмитажа имелось 266 картин. Число их точно известно, поскольку «маляр» Жан Шеню написал на табличках, укрепленных на всех рамах, имя мастера, год написания картины и художественную школу. За работу маляр получил 266 руб., т. е. по 1 руб. за табличку[283].

Историк Петербурга М. Пыляев описывал Висячий сад Малого Эрмитажа следующим образом: «Окруженный с трех сторон галереями, а с северной стороны залом Эрмитажа, висячий сад имел вид продолговатого четвероугольника, около 25 сажен длины и 12 сажен ширины. В этом открытом саду росли со всех сторон ряды прекраснейших больших берез, а на дерновой поверхности были сделаны дорожки для прогулок, украшенные цветами… В северной части сада была устроена высокая оранжерея с галереей наверху. В саду содержалось множество животных: попугаев, обезьян, морских свинок, кроликов и других зверьков». Для того чтобы уберечь всю живность, в мае 1772 г. «Ея Императорское Величество изволила указать: садик, что при Эрмитаже Зимнего каменного дворца, покрыть сеткою железною»[284]. Собственно эта железная сетка стала первым шагом в превращении открытого Висячего сада в огромный зимний сад, перекрытый застекленной крышей, но это произошло не скоро.

И в «географии» Зимнего сада, и в его «тематике» имелся определенный смысл, совершенно очевидный гостям императрицы Екатерины II. Поскольку Эрмитаж стремительно разрастался как хранилище художественных ценностей, на фоне которых протекала придворная жизнь, так и Оранжерейный дом стал хранилищем растительных диковинок, на фоне которых разворачивались сцены той же придворной жизни. В результате и Эрмитаж, и Оранжерейный дом находились в одном смысловом пространстве, дополняя друг друга вполне в духе идей Ж.-Ж. Руссо.

Поблизости от Висячего садика Малого Эрмитажа имелся еще один «садик под прохожею галереей», сооруженный в 1776 г. Тогда Екатерина II распорядилась о «сделании на крыше над проходной галереи в Зимнем каменном дворце от мезонинных покоев князя Г.А. Потемкина к покоям, где жительство имеет князь Г.Г. Орлов, садика», который обошелся в 1692 руб. 91 коп.[285]

Э.П. Гау. Зимний сад в Малом Эрмитаже. 1865 г.


Императоры лично определяли облик своих садов. Так, в 1821 г. Александр I распорядился «по ставить померанцевые деревья в Эрмитажном зимнем саду и находящихся там птиц посадить в клетки»[286].

Висячий сад Малого Эрмитажа, в силу своего расположения на сводах первого этажа, создавал немало проблем, связанных, прежде всего с его гидроизоляцией. В начале 1840-х гг. В.П. Стасов, убрав слой глины, которая со времен Екатерины II худо-бедно решала эту задачу, применил стандартную для того времени свинцовую гидроизоляцию, уложив прочеканенные свинцовые листы по всей площади огромного Висячего сада. Этот свинец прослужил вплоть до 2011 г.

В 1850–1858 гг. Висячий сад времен Екатерины II над Малым Эрмитажем превратили в зимний сад, устроив двускатные металлические перекрытия стеклянного потолка. Архитектор А.И. Штакеншнейдер вписал новый зимний сад в блестящие интерьеры великолепного Павильонного зала.

Висячий сад Малого Эрмитажа после реконструкции 2011 г.


Сложная конструкция перекрытий потолка отчетливо просматривается на акварели Э.П. Гау, датированной 1865 г. Устроенные верхние галереи сплошь оплетены вьющимися растениями, в центре зимнего сада устроен двухъярусный «римский» фонтан, на разбитых газонах растут экзотические деревья и кусты. Сам зимний сад насыщен парковой скульптурой, а в уютных зеленых уголках на песчаных дорожках расставлены удобные парковые скамьи. В правом углу акварели просматривается многоярусная бронзовая клетка для певчих птиц, которых всегда было много в Висячем саду. Все это великолепие поддерживалось вплоть до 1917 г. Потом зимний сад начал постепенно погибать, а затем в 1924 г. демонтировали и его крышу. Сегодня из Павильонного зала Государственного Эрмитажа мы можем видеть Висячий сад примерно таким, как он был при Екатерине II.

Примечательно, что «римский» фонтан работы итальянского скульптора Феличе де Фово сохранился по сей день. И не только сохранился, но и работает (после проведенной реконструкции).

Первый опыт устройства зимнего сада как объекта непосредственно в императорской резиденции стал основой для подсознательного формирования его концептуальной направленности: главной, отличающей от оранжерей, чертой зимнего сада стал комфорт, прежде всего для пребывания в нем человека, а точнее «первого лица» и его ближайшего окружения. Это была довольно сложная инженерная задача. Необходимо было обеспечить не только микроклимат растениям, но и не допустить порчи дворцовых интерьеров из-за повышенных влажности и температуры.

При этом растения в зимнем саду воспринимались не только как обитатели этого пространства, но как важнейший прием художественного убранства. Зимний сад, таким образом, становился особым типом интерьера, обладающим специальным назначением и соответствующим оформлением[287].

Эти замыслы были реализованы на женской половине императорской резиденции, когда на половинах императриц создавались уютные интерьеры, в которых главный акцент был сделан на создание некоего ощущения особого комфорта, соединения миниатюрного зимнего сада с жилыми гостиными, благодаря чему в одно мгновение можно было перенестись из одного пространства в совершенно иное.

После восстановления Зимнего дворца в 1838–1839 гг. эти идеи были развиты архитекторами В.П. Стасовым, А.П. Брюлловым и А.И. Штакеншнейдером. Специально построенный Зимний сад на втором этаже Зимнего дворца, над Посольским подъездом, поражал современников свой пышностью и уютом, утонченным сплавом архитектуры и «покоренной природы». Тогда, в середине XIX в., идея покорения природы железной поступью прогресса была распространена необычайно широко. Зимние сады зримым образом реализовывали ее и в императорских дворцах.

Со временем в Зимнем дворце сложились устоявшиеся стилистические приемы расположения и оформления зимних садов. Например, Зимний садик императрицы Александры Федоровны (супруги Николая I) размещался на стыке двух осей небольших анфилад (зал № 181) второго этажа северо-западного ризалита. Этот прием впоследствии активно будут использовать архитекторы периода модерна (особняк М.Ф. Кшесинской в Петербурге). Этот небольшой зимний сад, устроенный архитекторами К. Росси и О. Монферраном, запечатлен на трех акварелях кисти К.А. Ухтомского «Малый зимний сад императрицы Александры Федоровны» (см. иллюстрации на стр. 135).

Судя по всему, этот зимний сад был ликвидирован в начале 1870-х гг. Интерьеры, включая великолепные фонари, сохранились, но зелени уже нет, что видно на акварели Э.П. Гау, датированной 1871 г.

К.А. Ухтомский. Зимний сад над Посольским подъездом. 1860-е гг.


Если зимний садик Александры Федоровны (№ 181) с большими трудностями вписали в уже существующие интерьеры, то после пожара Зимнего дворца было решено построить отдельное, изначально задуманное под эти цели помещение. Для нового зимнего сада отвели огромный объем Посольского подъезда.

Архитектор В.П. Стасов, создавая ризалит Посольского подъезда, предусмотрел размещение на сводах первого этажа Зимнего сада площадью 110 квадратных метров. Тогда впервые был использован такой прием, как перекрытие значительных по площади сводов стеклянным потолком на металлических рамах. Кроме этого, наряду со стационарными растениями в Зимнем саду разместили мобильные растения, например пальмы в кадках, которые передвигали с помощью домкратов, традиционно используя эти пальмы для оформления парадных обедов. Эти обеды так и назывались – «обеды под пальмами». Таким образом, зимние сады играли и роль неких специализированных хранилищ дворцового «тропического» антуража.

Создание микроклимата в огромном пространстве Зимнего сада над Посольским подъездом Зимнего дворца представляло собой сложную задачу. Проблема солнечного света в целом решалась за счет огромной площади застекленной крыши над Зимним садом. Проблема тепла решалась за счет создания локальной обогревательной системы.

Схема локальной обогревательной системы была следующей. На первом этаже Посольского подъезда установили два паровых водогрейных котла[288]. По чугунным трубам, проложенным в стенах, горячая вода поднималась на второй этаж и попадала в четыре железных ящика-теплообменника. Кроме этого в качестве теплообменников использовались два «Пьедестала с вазами из листовой меди, сообщающими теплоту внешнего воздуха» и вертикальные медные колонны. Еще восемь ящиков для горячей воды были устроены под потолком зимнего садика. Все эти ящики были, конечно, декорированы или убраны от глаз блестящей публики. Вся чугунная арматура, проходившая под крышей зимнего садика, была декорирована «трубами для теплого воздуха», т. е. чугунная труба с горячей водой проходила внутри трубы «для теплого воздуха». Все эти емкости соединялись чугунными трубами, нагревающаяся вода поднималась на второй этаж и, остывая, опускалась обратно в водогрейные котлы, формируя замкнутый цикл[289].

Э.П. Гау. Зимний сад императрицы Александры Федоровны. 1871 г.


Только что обустроенный зимний сад над Посольским подъездом запечатлен на картине М.И. Антонова «Зимний сад Зимнего дворца в Петербурге» (1840 г., ГТГ), за которую художник в 1841 г. получил малую серебряную медаль.

Огромный зимний сад «географически» находился в непосредственной близости от парадной Невской анфилады, и пройти в него можно было через Помпейскую галерею из Николаевского зала. Во время многотысячных больших зимних балов изысканный Зимний сад позволял гостям и отдохнуть от сутолоки парадных залов, и полюбоваться редкими растениями.

Кроме стационарных зимних садов в жилых комнатах имелись и небольшие зеленые зоны, составленные из горшков разных форм, в которых росли различные растения.

Эта живая зелень эффектно оттеняла роскошные дворцовые интерьеры.

Первой так стала украшать свои комнаты императрица Александра Федоровна. На акварели Э.П. Гау «Кабинет императрицы Александры Федоровны» (зал № 185), датированной 1858 г., мы можем увидеть деревянные решетки, оплетенные вьющимися растениями. Эти живые зеленые стены уютно выгораживали уголок около окна, выходившего на Адмиралтейство. Судя по всему, это интерьерное решение Александра Федоровна впервые опробовала в своем петергофском Коттедже, а затем перенесла в покои Зимнего дворца.

Интерьерное решение, связанное с созданием зеленых декоративных стен внутри жилых покоев, активно использовалось и в покоях императрицы Марии Александровны вплоть до ее кончины в 1880 г. В ее огромном Малиновом кабинете (№ 305) живыми зелеными стенами были декорированы два угловых окна. Этот интерьерный прием стал настолько привычным для Зимнего дворца, что «по образцу прошлых лет» воспроизводился и в последующих царствованиях. Например, такие же живые зеленые стены украшали Угловой кабинет (№ 185) императрицы Александры Федоровны (супруги Николая II). И сегодня напоминанием об этой традиции служит некий зеленый уголок в этом зале, в котором от прежних интерьеров осталась только роспись потолка.

Для дворцовых садовников уход за зимними садами являлся ответственной и довольно сложной задачей. Жилые интерьеры дворцов не были специально приспособленными помещениями, как оранжереи, риск содержания в зимних садах диковинных растений возрастал многократно, поэтому для ухода за зимними садами привлекались квалифицированные специалисты Императорского Ботанического сада[290].

Со временем выработались определенные методики выращивания и ухода за экзотическими растениями. Во-первых, использовалась методика высадки растений непосредственно в грунт (в кюветы для почвы), насыпанный на крышу (на своды), покрытую прочеканенными свинцовыми пластинами, обеспечивавшими гидроизоляцию. Именно так росли «диковины» в Зимнем саду над Посольским подъездом с 1838 г. и в зимнем саду Малого Эрмитажа с 1858 г. Во-вторых, зимние сады, устроенные непосредственно в жилых дворцовых помещениях, часто представляли собой варианты комбинированных решений. Часть растений находилась в мобильных емкостях, а часть размещалась на постоянном месте – в специально устроенных нишах-кюветах, не изменяющих своего местоположения, как это было сделано в садике императрицы Александры Федоровны на ее жилой половине.

М.И. Антонов. Зимний сад Зимнего дворца в Петербурге. 1840 г. (Попугай сидит на одном из теплообменников)


Кроме проблем по уходу за редкими растениями имелись еще нюансы, связанные с совмещением зимних садов и жилых помещений. Дело в том, что зимний сад в жилых покоях должен был быть по возможности изолирован от остальных комнат, поскольку влажный теплый воздух зимнего садика, распространяясь по другим жилым комнатам, мог повредить картины и детали интерьера. Да и для здоровья переувлажненный воздух зимних садов не всегда был полезен.

Поэтому в зимнем садике на половине императрицы Александры Федоровны, устроенном на углу северо-западного ризалита (№ 181), водяные резервуары и «котел, в котором нагревается вода», разместили под мраморной лестницей садика. В этом садике в традициях XVIII в. был устроен небольшой фонтан[291].

Все работы по модернизации садиков велись во дворце летом, когда царская семья выезжала в мае на дачу в Царское Село. К их возвращению глубокой осенью зимние сады блистали. Их даже дополнительно насыщали цветами, поскольку первое впечатление всегда самое яркое. Например, накануне возвращения императрицы Александры Федоровны в 1842 г. в Зимний дворец секретарь императрицы просил министра Императорского двора, «чтобы маленький садик Ея Императорского величества убран был цветами ко времени прибытия их Величеств»[292].

Зимние сады по возможности насыщались всевозможной фауной, превращавшей их в уголки «настоящей природы». По традиции доминировали птицы. Но кроме птиц в зимних садах императорской резиденции имелись и золотые рыбки. На акварелях 1860-1870-х гг. никаких аквариумов не просматривается. Вряд ли рыбок держали в фонтане. Тем не менее золотые рыбки, по крайней мере, в начале 1840-х гг. в Зимнем дворце были. В рапорте майора от ворот полковника Барановича от 5 апреля 1841 г. сказано: «В двух садиках Императорского Зимнего Дворца имеются золотые рыбки, которые для пищи употребляют белый хлеб, покупаемый в вольных пекарных, на каковой предмет употреблено с 1 дек. 1840 г. по 1 апреля 1841 г. 4 руб. 55 коп. ассигнациями»[293]. Тогда приняли решение не покупать белый хлеб для рыбок, а кормить их «белым хлебом от остатков Высочайшего стола». Судя по документам, рыбки прожили в садиках по крайней мере до 1843 г.

После смерти Николая I и начала царствования Александра II обер-гофмаршал Шувалов попытался изменить формат очень хлопотного в содержании и уходе Зимнего сада над Посольским подъездом. Надо признать, что у гоф-маршала за 10 лет «эксплуатации» Зимнего сада накопились серьезные аргументы. Главная его идея сводились к тому, чтобы устроить над Зимним садом антресоль для размещения там буфета. Буфет действительно требовался, поскольку во время парадных банкетов и балов «встречались большие неудобства». Неудобства были связаны с тем, что «по близости от означенных зал не имеется ни одного буфета так, что кухни, на 800 персон должны быть размещены на всех ведущих к залам лестницах и даже на парадной (имеется в виду Иорданской лестнице. – И.З.)», в результате чего от чада спиртовок «наполняется нечистотою Помпейская галерея и все залы, через которые проносят повара для разогревания кушанье, еще и то, что парадные покои наполняются поварами, мужиками и другими чернорабочими, коим вовсе бы не следовал быть на виду»[294].

Обер-гофмаршал Шувалов прямо оценивал огромный Зимний сад как «ненужный» и «неудобный» по следующим причинам: во-первых, «с тех пор как уничтожена в Мраморной зале средняя дверь для помещения в оной конного портрета Государя Императора Николая Павловича, зимний садик не может быть более виден из сей залы, и затем иллюминирование оного при больших ужинах или балах, дающихся в Гербовой зале, оказывается излишним»; во-вторых, «подобный же сад устраивается в настоящее время в Эрмитажном павильоне, куда можно перенести все растения нынешнего сада»; в-третьих, проектом перестройки сада «при жизни императора Николая Павловича» уже занимался граф Лев Алексеевич Перовский, представивший соответствующий проект; в-четвертых, «помянутый зимний садик весьма редко кем-либо посещается»[295].

Портрет графа П.А. Шувалова. 1825–1828 гг. ГРМ


Александр II не отверг этот проект, а запросил смету предполагаемых работ, которую ему и представили в январе 1856 г. Более того, к смете для усиления психологического давления на молодого императора прилагалась еще одна записка, в которой указывалось, что Зимний сад совершенно негоден и не требуется для Зимнего дворца: «1. Не имеет достаточного света для растений. 2. Слишком высок. 3. Сверху не получает вовсе света от солнечных лучей, так как скаты стеклянных крыш обращены на восток и запад, а нижняя сторона закрыта высоким парапетом и фонтаном. 4. Отопление крайне недостаточное и требует нового парового устройства в самой внутренности сада, посредством медных труб»[296].

Тем не менее Александр II не торопился принимать окончательное решение. Возможно, он не желал травмировать вдовствующую императрицу Александру Федоровну, которая считала садики Зимнего дворца «своими». На эти колебания царя указывают его резолюции. Так, в июне 1856 г. Александр II распорядился «зимний садик перестроить по представленному министром уделов фасаду». Затем в ноябре 1856 г. царь распорядился «вовсе отложить» уже утвержденную перестройку «зимнего садика, близ Помпейской галереи в Зимнем Дворце». А в январе 1857 г. вновь последовало «Высочайше повеление переделать зимний садик Зимнем Дворце, что над Посольским подъездом». В чем состояли переделки, из документов не просматривается, но «неудобный» и «невостребованный» Зимний сад над Посольским подъездом сохранялся вплоть до 1917 г.

Так или иначе, эти дворцовые зимние сады, очень дорогие в устройстве и капризные в содержании, являлись зримым символом богатства и роскоши их царственных владельцев. А сегодня мы можем констатировать, что зимние сады являлись и частью утраченного культурного пространства России XVIII – начала XX вв.


Трагедия 1837 года и возрождение Зимнего дворца

Б. Грин. Пожар в Зимнем дворце 17 декабря 1837 г. 1838 г.


Пожар Зимнего дворца 17–18 декабря 1837 г

Те, кто когда-либо пережил пожар своего дома, никогда этого не забудут. Не забудут и страшную силу стихии, не забудут и свое горе от потери дома. Все это пережили Николай I и Александра Федоровна, пережили их дети, пережили многочисленные насельники Зимнего дворца. Это была страшная ночь и страшная общая трагедия, поскольку это был не просто пожар – горел Дом Царя. Ночь с 17 на 18 декабря 1837 г. стала потрясением для очень многих. Уже потом пришло осознание того, что в огне пожара, продолжавшегося около 30 часов, погибли люди, что огонь унес дорогие вещи и начисто уничтожил исторические интерьеры, связанные со многими страницами национальной истории.

В залах, галереях и жилых комнатах Зимнего дворца не раз звучали голоса М.В. Ломоносова, А.Н. Радищева, Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, П.А. Румянцева, А.В. Суворова, М.И. Кутузова. Сюда приезжали запыленные курьеры с депешами о победах при Кагуле и Рымнике, о Бородинском сражении и об изгнании французов из России. Сюда же вечером 14 декабря 1825 г. приводили на допрос арестованных декабристов. Здесь в последний раз получал указания царя уезжавший в Персию посол А.С. Грибоедов, сюда на дворцовые приемы обязан был являться как камер-юнкер двора А.С. Пушкин.

Например, один из близких друзей А.С. Пушкина, А.И. Тургенев, так описывал в письме от 7 декабря 1836 г. свое посещение Зимнего дворца в день именин Николая I: «Я был во дворце с 10 часов до 3 1/2 и был поражен великолепием двора, дворца и костюмами военных и дамских, нашел много апартаментов новых и в прекрасном вкусе отделанных. Пение в церкви восхитительное. Я не знал, слушать или смотреть на Пушкину и ей подобных. Но много ли их? Жена умного поэта и убранством затмевала других»[297]. Можно сказать с уверенностью, что и Пушкин был в этот день во дворце. По нормам этикета жена камер-юнкера не могла без него появиться в дворцовой церкви. И так, конечно, бывало не один раз. И вся эта память вещей и стен в одночасье была унесена страшным пожаром.

После пожара немедленно образовали представительную комиссию, задачей которой стало установление причин трагедии. В результате опроса свидетелей и осмотра места происшествия удалось установить ряд фактов. Так, еще за два дня до катастрофы из душника отопительной системы в Фельдмаршальском зале, близ выхода в Министерский коридор, периодически «слышали дымный запах», его наличие приписывали неисправности дымохода. Этот запах стал отчетливо ощущаться днем 17 декабря, затем он исчез и вновь появился лишь в начале восьмого часа вечера. Струйки дыма, показавшиеся вскоре из душника в зале и соседней Флигель-адъютантской комнате, встревожили дежурный персонал.

Прибывший наряд пожарной роты обследовал душник, чердак над ним и дымовую трубу на крыше, обильно залив все водой из брандспойтов. В это же время несколько пожарных спустились в подвал, где, казалось, они и обнаружили причину возникновения дыма. Душник в Фельдмаршальском зале, как и печь во Флигель-адъютантской комнате, по предположению пожарных офицеров, сообщался со стояком, в котором сходились несколько дымоходов, в том числе главный – от очага аптекарской лаборатории.

Дворцовая аптека помещалась на первом этаже северо-восточного ризалита, под Министерским коридором, а аптекарская лаборатория находилась еще ниже в подвале под Флигель-адъютантской лестницей. Здесь-то в кладке трубы, над аптекарским очагом, где варились лекарства, кто-то проделал отверстие, сквозь которое по окончании топки естественным образом вытягивало из помещения все тепло. Поэтому постоянно ночевавшие в аптекарской лаборатории «мужики-дровоносцы» плотно затыкали отверстие рогожей. Эту-то тлеющую дымящуюся рогожу извлекли из отверстия пожарники и залили водой. Но прошло лишь несколько минут, и дым вновь повалил в Фельдмаршальский зал. Когда пожарные начали вскрывать паркет близ душника, то при первом же ударе ломом на них рухнула ближайшая к Министерскому коридору фальшивая зеркальная дверь, а за нею вспыхнуло и разлилось на всю высоту открывшегося проема яркое пламя. Тотчас оно переметнулось вверх на хоры, а также охватило Петровский зал[298].

Все попытки сбить пламя водой из пожарных труб не удались. К этому времени в Зимний дворец прибыл Николай I, на момент начала пожара находившийся в театре. Естественно, от царя ждали немедленных «окончательных решений». И он начал отдавать приказы. Во-первых, из дворца немедленно вывезли в Аничков дворец царских детей. Во-вторых, туда же вывезли коронные бриллианты и императорские регалии из Бриллиантовой комнаты. В-третьих, началась срочная эвакуация всего, что только можно было вынести из дворца. В-четвертых, эвакуировали всех живших или оказавшихся на дежурстве в Зимнем дворце. В-пятых, по тревоге подняли солдат гвардейских полков, сосредоточив их у дворца, растянув в густую цепь, отсекавшую собирающуюся толпу от горящего Зимнего дворца.

Но в череде «окончательных решений» были и ошибочные. Так, Николай I приказал разбить окна на хорах Фельдмаршальского зала для того, чтобы выпустить собравшийся там густой дым. В разбитые окна хлынул свежий воздух, и в результате пламя буквально рвануло. Огонь начал стремительно распространяться в сторону Невской анфилады, угрожая личным покоям императорской семьи. Вместе с тем все очевидцы отмечали, что Николай I находился в горящем дворце, направляя потоки людей, внушая им мужество своим поведением.

С пожаром сначала боролись только две роты дворцовой пожарной части. Они изначально не могли бы справиться с пожаром такого размаха, а когда выяснилось, что на чердаках Зимнего дворца нет ни одного брандмауэра, трагический исход пожара стал ясен и царю.

Тем не менее для того, чтобы предотвратить распространение огня к апартаментам императорской семьи, солдаты начали носить кирпичи со двора по Церковной лестнице и возводить глухие стены в Концертном зале и на чердаке над ним, пытаясь отсечь кирпичной стенкой северо-западный ризалит от горящей части дворца. Однако работа шла очень медленно, и вскоре стало понятно, что отсечь кирпичной стенкой царскую половину не удается.

Тогда приняли решение бросить все силы на эвакуацию всего, что можно было вынести из Зимнего дворца. Сначала этим занимались только дворцовые гренадеры, которые в силу должностных обязанностей отвечали за сохранность комнатного имущества. В результате этого решения потеряли много времени. Пока дворцовые гренадеры спасали имущество, дежурные батальоны гвардейских полков больше часа простояли на Дворцовой площади впустую. И только когда стали отчетливо видны катастрофические темпы разраставшегося пожара, всех имеющихся солдат бросили на эвакуацию дворцового имущества. Выносимые вещи сваливали на Дворцовой площади у подножия Александровской колонны и Разводной площадке у Адмиралтейского проезда[299].

В числе первых спасенных реликвий были все гвардейские знамена и портреты фельдмаршалов Кутузова, Барклая-де-Толли и других генералов из Фельдмаршальской залы и из Галереи 1812 г.

Из Дворцовой церкви удалось спасти всю ее богатую утварь, великолепную ризницу, образа с дорогими окладами, большую серебряную люстру. Но прежде всего вынесли святые мощи, хранившиеся в церкви.

К 6 часам утра 18 декабря 1837 г. пламя охватило весь дворец. Зарево видели за 50–60 верст от эпицентра пожара. К этому времени стало ясно, что дворец погиб, и поэтому все силы бросили для спасения Малого Эрмитажа, который тогда соединялся с Зимним дворцом единственным переходом. Этот переход из Зимнего дворца в Малый Эрмитаж разобрали, а обнажившиеся дверные проемы заложили кирпичом. Так же заложили кирпичом и все обращенные к Зимнему дворцу окна дворцовой конюшни и Манежа.

Вновь возведенные кирпичные стены непрестанно поливали из брандспойтов. Спасала Нева (в воде недостатка не было), добровольцы и гвардейские солдаты безостановочно качали ручные помпы, а наполняемые бочки с водой непрерывно подвозили к горящему дворцу. Малый Эрмитаж удалось отстоять буквально чудом, но Зимний дворец полностью выгорел. Пожарные еще два дня проливали дымящиеся развалины.

Воспоминаний о пожаре осталось множество. От величественных и поэтических впечатлений В.А. Жуковского, который также эвакуировался из Зимнего дворца, до воспоминаний тех, кто метался по его горящим залам. Воспоминания последних имеют особое значение. Из этой группы вдвойне ценны воспоминания, сохранившиеся в виде отчетов «для служебного пользования», написанные непосредственно после пожара. Из этих рапортов буквально исходят ужас и паника, стремление направить усилия сотен людей в некое осмысленное русло, какое-то мистическое неверие в то, что Зимний дворец может погибнуть. Погибнуть со всеми бесчисленными богатствами.

Мы позволим привести с небольшими сокращениями рапорт советника Гоф-интендантской конторы Синицына, написанный им 10 января 1838 г. На момент начала пожара его в Зимнем дворце не было. Получив известие о пожаре, Синицын примчался в Зимний дворец. Поскольку чиновник исполнял хозяйственные функции, то он сразу бросился на третий этаж дворца, где находились кладовые, за которые он отвечал. Там он увидел, что из «его» кладовых уже начали выносить художественную бронзу в Малый Эрмитаж, «к прочим же кладовым за неимением людей не приступили. Приказав им самим из товарной кладовой бархаты и новые материи выкидывать в окно на большой двор и вышед от них, встретил на лестнице нескольких мастеровых, вбежал с ними опять в кладовую, указав работу, велел Гронскому стараться спасать также кладовую с бельем и с коврами теми же средствами, ибо по лестнице невозможно было, от тесноты идущих солдат с кирпичом, что-либо выносить. По приходе в средний этаж нашел двери оканчивавшими закладкою. Между тем в Портретной зале распространилось пламя, а в Белой галерее упал потолок – при общем крике спасать все вещи. Из Церкви большая часть уже выносилась, из Тронной покойной Государыни Императрицы Марии Федоровны выносили серебро и сдирали со стен бархат. Встретя в Овальной зале камер-фурьера Петрова и Грима сказал, чтобы вещи приказывали носить не в дальние комнаты, а к монументу Александра I, а с сим словом побежал на площадь, испросил поставить караул вокруг монумента, оттуда, вошед на Большой двор, нашел у выкидываемых из окошка материй г. Гронского и помощника Семенова. Взяв военнорабочих, назначил место для складки материй Канцелярию командира 3-й роты, как находящуюся под сводами, здесь узнал, что кладовую с бельем спасти не могли, ибо в коридоре загорелся потолок, а кладовую с коврами захватило дымом. Обратясь опять в комнаты покойной Императрицы Марии Федоровны и усилив число солдат для выноски вещей, распоряжался снятием с места бронз, ваз, люстр и отсылал оные, как равно и мебель, до последней возможности оставаясь в тех комнатах.

После, пришед на половину Государыни Императрицы Александры Федоровны, где до того выносили вещи по распоряжению разных особ, нашел еще некоторые тяжелые, которые с помощью найденных тут мастеровых были сняты и отправлены. В то же время объявили мне, что на Салтыковской лестнице солдаты столпились с вещами и останавливаются с выноскою. Я, оставя мастеровых одному из господ флигель-адъютантов, старавшемуся снять в приемной комнате малахитовую вазу, побежал к лестнице Салтыковой, отделив оттуда с вещами людей, указал им ход через парадную лестницу покойной Императрицы Марии Федоровны. Но, пришед туда, встретил, что и сию лестницу загромоздили разными тяжестями. Велев собравшимся людям разобрать и открыв ход, пошел по Темному коридору, что к Адмиралтейству – здесь увидел в комнате, что перед Гардеробной покойной Императрицы сложены из Тронной серебряные канделябры, кронштейны, большие шандалы, столы, со стен бархат и прочие вещи, при которых находился дворцовой роты унтер-офицер Поздняков и гренадеры. Туж минуту обратясь за людьми, пришед для поднятия вещей, унтер-офицер начально не соглашался, но, убедясь представляемою от меня близкою опасностию и что все сии вещи могут погибнуть, он решился с гренадером отправить, которые и перенесены под наблюдением моим к Монументу. Затем, по утру в 8 часов другого дня камер-фурьер Петров объявил, что Государь Император приказал вещи от Монумента переносить в комнаты Главного штаба; но как в отведенных комнатах можно было поместить токмо бронзы, картины, книги и материи», чиновник перенаправил поток вещей в «Екзерцизгауз», о чем «в 3 часу словесно донес об оном министру императорского двора»[300].

Оставили воспоминания и те, кто в силу служебных обязанностей смотрел на пожар со стороны. Среди них была фрейлина Мария Карловна Мердер, дочь воспитателя цесаревича К.К. Мердера.

Она записала в дневнике вечером 18 декабря, когда дворец еще горел: «Какое горе, – Зимний дворец горит! Ужасно видеть чудные громадные окна, подобные пылающим огненным печам. Сколько погибших миллионов! Потеря тем более чувствительная, что дворец этот один из немногих памятников столицы, хранивший предания нескольких царствований. Потеря до того громадная, что оценить ее представляется невозможным. Сегодня утром, по дороге в Аничков дворец, к великим княжнам, мы остановили карету, чтобы видеть ужасную картину разрушения… Все четыре этажа пылают; снопы пламени и клубы дыма вырываются из крыши. Но своды, говорят, невредимы. Лишь на подъезде вдовствующей императрицы обрушились украшавшие его богатые мраморы. Великая княжна Александра (Николаевна. – И. З.) сказала моей матушке: Вообразите, вчера вечером, в 9 час. с минутами, сидя за столом, я случайно взглянула во двор дворца и вскрикнула: „Мы горим!“ – Камердинер отвечал, что это ничего, – выкинуло из трубы. Вас тогда уже не было. Я сказала о том г-же Hienboten. Затем созвали прислугу, и мне вновь отвечали: „Ничего, не тревожьтесь!“ Тогда мы легли. Вы знаете, что государь был в театре. Ему докладывают, что дворец горит. Он поднимается с места, но его тотчас же убеждают остаться на спектакле, уверяя, что огонь уже потушен. Государь с беспокойством смотрит в партер и замечает уход коменданта. Тогда он говорит матушке: „Я хочу лично видеть, что происходит“. – По дороге батюшка встречает дядю Михаила (Павловича), узнает, что пожар далеко не шуточный, и поручает передать своей супруге, чтобы она ехала в Аничков дворец. Матушка, получив это распоряжение, спрашивает: – Где же дети? – Они еще в Зимнем дворце. – В таком случае я еду в Зимний дворец! Карета уже тронулась, когда матушка крикнула: „В Зимний дворец!“

Тотчас же нас перевезли. Что же касается матушки, то она осталась, чтобы привести в порядок и уложить свои бумаги, затем сама перенесла их к Нессельроде, у которых провела часть ночи. У нее достало самообладания подумать о девице Кутузовой, которой грозила опасность, так как, будучи больною, она лежала в верхнем этаже дворца.

Генерал-адъютант А.Х. Бенкендорф. 1824 г.


Мы еще не выезжали из дворца, когда, могу сказать, на наших глазах рухнула чудная Георгиевская зала. Пожар распространялся с поразительною быстротою. Матушка полагает, что ему скорее помогали, чем тушили. Батюшка на своих руках вынес икону Пречистой Девы – спустя мгновение церковь обрушилась. К счастью – все мы здоровы; только на батюшку страшно глядеть: от дыма прошлой ночи у него глаза совершенно красны»[301].

По распоряжению Николая I уже 18 декабря 1837 г. создали Следственную комиссию под председательством главы III Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии и начальника Отдельного Корпуса жандармов А.Х. Бенкендорфа. Комиссия немедленно установила режимный допуск на пепелище дворца, установив воинскую охрану и введя особые «пропускные билеты» для входа и выхода в охраняемый периметр.

Комиссия за 7 дней опросила четыре десятка свидетелей. Место предполагаемого возгорания члены комиссии лично осмотрели 2223 декабря 1837 г. По итогам расследования 29 декабря Николаю I представили доклад, в котором, как это ни странно, не оказалось «окончательных выводов»: «…по осмотру оказалось, что труба, идущая из лаборатории, толщиной в 1,5 кирпича, по наружности совершенно исправна, не имеет ни трещин, ни пробоин, кроме тех, кои несколько входят в нее, не касаясь, впрочем, канала трубы…» Особенно пристрастно допрашивали четырех дворцовых трубочистов и главного дворцового печника. Судя по их показаниям, все дымоходы и душники находились в полной исправности. В итоговой части доклада Комиссии подчеркивалось, что «злоумышлений в пожаре никаких не предусматривается»[302].

Параллельно с докладом Следственной комиссии в этот же день (29 декабря) на имя министра Императорского двора поступил доклад от начальника Гоф-интендантской конторы. Озабоченность чиновников Гоф-интендантской конторы вполне понятна, поскольку именно на них лежала вся тяжесть ответственности за пожар, уничтоживший главную императорскую резиденцию.

Судя по этому докладу, при постоянных перестройках залов Зимнего дворца возникали воздушные мешки между капитальными и деревянными стенами. Эти деревянные стены, отделанные под мрамор, начали тлеть задолго до пожара, поскольку в морозный декабрь 1837 г. печи топили в усиленном режиме. После того как пожарные вскрыли такую перегретую и сухую как порох фальшивую зеркальную панель, и произошло мгновенное возгорание. По невысказанному, но отчетливо просматривавшемуся мнению чиновников Гоф-маршальской части, главная доля ответственности возлагалась на Огюста Монферрана, который и возводил эти деревянные конструкции, не всегда согласуясь с мерами пожарной безопасности. Если следовать их логике дальше, то какая-то часть вины за страшный пожар лежала и на царе, с санкции которого проходили все перестройки в Зимнем дворце. Однако все понимали, что Монферрана трогать нельзя, поскольку это непосредственным образом заденет Николая I. Видимо, именно этим и объясняется столь обтекаемое заключение комиссии Бенкендорфа[303]. С другой стороны, и Монферрана винить было нельзя. От архитектора царь требовал моментального изменения облика огромных залов, при этом без применения каких-либо капитальных материалов, а на все перестройки отводились только несколько летних месяцев. Поэтому деревянные перегородки и фальшивые стены имелись в Зимнем дворце во множестве.

В результате, как это водится, нашли «стрелочников». В начале 1838 г. вице-президента Гоф-интендантской конторы Щербинина и командира пожарной роты капитана Щепотьева уволили в отставку. Дело о пожаре фактически предали забвению, а Монферрана к строительным работам в Зимнем дворце больше не привлекали.

Такой страшный ночной пожар не мог обойтись без жертв. Как это ни странно, жертв оказалось мало. Мало, хотя солдаты и служители Зимнего дворца буквально до последнего выхватывали из огня «царские богатства». По преданию, царь сам разбил зеркало, которое пытались спасти два солдата из уже горящего зала. В таком огромном здании с деревянными перекрытиями, просушенными чердачными балками огонь распространялся непредсказуемо, при этом в залах Зимнего дворца и на загроможденных мебелью лестницах было просто не протолкнуться.

Судя по официальному рапорту «для служебного пользования» от 20 декабря, погибли на пожаре 5 человек: рядовые пожарной 2-й роты Вавило Богданов (21 год); Николай Фадеев (23 года); Иван Клочков (37 лет); Кондратий Кононов (25 лет) и подмастерье дворцовой трубной команды Ларион Степанов (29 лет)[304].

В конце декабря, после того как все пепелище тщательно осмотрели и царь убедился, что больше погибших не имеется, он распорядился провести «молебствие о сохранении части Зимнего дворца» и «панихиды о погибших при оном»[305].

Конечно, в госпитали отправили «помятых» и «задохшихся». Так, в ночь с 17 на 18 декабря в госпиталь отправили командира 2-й пожарной роты капитана Щепотьева (выписался из госпиталя 22 декабря) и подпоручика той же роты Доводкина, которые «были ушиблены обгоревшим потолком и потому задохлись». Такое впечатление, что 2-я рота стояла буквально до последнего, если даже их командиров отправили «в беспамятстве» в госпиталь. Были и легко пострадавшие. Одного из «комнатных учеников» отправили в госпиталь, поскольку он «…по случаю большого стечения людей на лестнице был смят и получил на теле знаки, но внутренность не повреждена»[306]. Но при этом, например, в рабочей команде № 3 «погибших и изувеченных не оказалось».

Значительно позже, в либеральные времена Александра II, появились мемуарные упоминания о десятках погибших во время пожара. Так, один из мемуаристов вспоминал через 45 лет после пожара: «И вот когда разбирались эти кучи, представлялись сцены, душу раздирающие. Множество трупов людей обгорелых и задохшихся было обнаружено по всему дворцу. Находили иных людей заживо похороненных, других обезображенных и покалеченных. Мы не могли без ужаса выслушивать рассказы наших солдат о том, в каких положениях они находили своего брата солдата. Я тоже помню, между прочим, фигуру одного обгоревшего солдата. Это был настоящий черный уголь, в нем положительно ничего невозможно было признать, кроме человеческого контура». В советской монографической литературе упоминается о трех погибших в огне дворцовых гренадерах[307].

На первый взгляд, в это можно поверить, учитывая внезапность и масштабы ночного пожара. Однако в официальных документах, связанных с расследованием причин пожара, носивших закрытый характер и направлявшихся царю для ознакомления, упоминается только о пяти погибших. Соответствующие структуры выясняли их семейное положение и родственников довольно долго, но к этим пяти погибшим не прибавилось ни одного человека, даже после окончания разбора пожарища. Думается, что этим официальным данным можно доверять, поскольку чиновникам вряд ли пришло бы в голову вводить императора в заблуждение. Крутой нрав Николая Павловича все хорошо знали.

Пожар дал множество примеров самоотверженности. Двух человек Николай I наградил лично. Он сам видел этих людей в деле. Рядовой 10-го флотского экипажа Нестор Троянов и столяр Абрам Дорофеев на глазах у царя сняли с уже загоревшегося иконостаса образ Христа Спасителя. И хотя царь запретил даже приближаться туда, они без всяких инструментов с небольшой только лестницей спасли образ Иисуса Христа. Лестница едва доставала до половины иконостаса, но это их не остановило. Цепляясь за выступы иконостаса, они добрались до своей цели. Троянов снял образ и передал его Дорофееву. Потом они оба, обожженные, благополучно спустились со своей драгоценной ношей и отнесли ее в безопасное место.

9 января 1838 г. состоялось высочайшее повеление, по которому рядовому 10-го флотского экипажа 6-й роты Нестору Троянову и столяру ведомства Гоф-интендантской конторы Абраму Дорофееву, «которые во время пожара. с явной опасностью погибнуть, сняли с верха Иконостаса Придворного Собора образ Спасителя, выдать в награждение по 300 рублей каждому»[308]. Спасенную икону выставили в Таврическом дворце в отдельном помещении.

Уже после пожара, 21 декабря, «по высочайшему Государя Императора повелению», из стенной ниши выгоревшего кабинета Николая I удалось снять мраморную статую императрицы Александры Федоровны.

Дворец еще горел, а на дворцовых хозяйственников обрушился вал неотложных дел, которые надо было решать немедленно. Во-первых, надо было срочно расселить погорельцев, квартировавших во дворце. Служилых людей распределили по дворцовым помещениям, уплотнив живших там. Например, камер-фрау Пильникова, отвечавшая за хранение коронных бриллиантов, несколько дней прожила у сестры, а потом ей предложили переехать в одну из комнат Таврического дворца. Во-вторых, надо было разобраться с дворцовым имуществом, как сгоревшим, так и уцелевшим. В-третьих, надо было организовать опознание частных вещей. Для этого распоряжением императора уже 18 декабря 1837 г. создали комиссию, которую возглавил обер-шталмейстер Н. Долгорукий.

Всем жившим в Зимнем дворце выплатили компенсации за утраченное имущество. Объем компенсации определялся по заявленному погорельцем перечню.

Вынесенные из горящего дворца вещи складывались в Адмиралтействе, Главном штабе и Экзерцизгаузе. Дворцовые чиновники без устали сортировали вещи, сверяясь со шнуровыми книгами, где это имущество было переписано подробнейшим образом.

В первую очередь разбирались драгоценные вещи. Императора волновали драгоценные вещи мемориального характера. 24 декабря 1837 г. в комиссию пришел высочайший запрос: «спасены ли вещи серебряные, бывшие в мыльной покойной государыни императрицы Екатерины II». Через несколько дней последовал ответ, что «находившиеся в мыльне Екатерины II серебряные вещи, которые были вынесены из оной мыльни в казенную сервизную, все спасены» и «находятся в Адмиралтейских кладовых»[309].

В конце декабря 1837 г. все спасенные золотые и серебряные вещи перевезли из кладовых Адмиралтейства в один из казематов Петропавловской крепости. Именно там чиновники Гоф-маршальской части завершили их инвентаризацию. Результаты поразили чиновников, которые были очевидцами, как самого пожара, так и эвакуации ценностей. В рапорте председатель комиссии Н. Долгорукий писал министру Императорского двора: «…наконец оказалось, что из числа золотых сервизов ни одной малейшей даже штуки нет в утрате, а из числа серебряных сервизов, составляющих весом до 900 пудов, а счетом до 200 тыс. штук, как значится по шнуровым книгам, утрачено в самой день пожара в Зимнем Дворце. разных мелких вещей. незначительное количество. не более 17 фунтов 92 золотников. Таким образом, убыток сей простирается на 1.779 руб. 30 коп…». Долгорукий подчеркивал, что он «…не мог верить, что могла последовать столь малая потеря вещей, но проверкою тех сервизов на месте, где каждая вещь обнаружила свое предназначение, удостоверился состоянием их налицо, кроме убыли маловажных»[310]. Как следует из приложенного списка утраченных серебряных вещей, это были в основном ложки и прочие мелкие вещи.

В ходе работы комиссии выявили и случаи мародерства. При этом дворцовые служители возлагали ответственность на солдат гвардии, а гвардейские командиры, в свою очередь, на дворцовых служителей. Но при всем этом удивляет совершенная незначительность подобных криминальных эпизодов, с учетом того, что дворец был буквально нашпигован ценными вещами.

Криминальных эпизодов было настолько мало, что можно привести их все. Во-первых, «на балюстраде круглого зала Эрмитажа» находился опечатанный «маленький ящик красного дерева», в котором хранился микроскоп. После пожара ящик нашли «отпертым, тесемки у печатей обрезаны, а сам микроскоп похищен».

Во-вторых, была пограблена Главная кухня и похищена медная посуда. При этом в 10 часов вечера 18 декабря дворцовые служители застали на кухне «8 человек нижних чинов лейб-гвардии Гренадерского полка». Полковой командир немедленно произвел расследование эпизода и решительно отмел все подозрения в адрес его солдат, заявив, что на кухне они оказались «…с намерением погреться по смене… выпущены и осмотрены… по возвращении в казармы вторично осмотрены». Сообщалось, что «…один рядовой лейб-гвардии Литовского полка нашел на лестнице Эрмитажа серебряную чарочку и две бронзовые медали и в то же время представил их своему начальству». По утверждению военных, «более виновны придворные служители или чернорабочие люди, которые беспрепятственно пропускаемы были через цепь. стараясь ныне обвинить в том нижних чинов гвардии».

На солдат действительно грешить трудно, поскольку «каждый раз по смене с должности и по возвращении в казарму люди сии тщательно были осматриваемы. кругом всего дворца стояла цепь, которая имела строжайшее распоряжение не пропускать ни одного солдата, за исключением команд при офицерах».

В-третьих, 18 декабря был «слегка пограблен» «Собственный винный погреб», вход в который находился на Церковном дворике Зимнего дворца. При этом «солдатами разломаны замки и задвижки и похищены оттуда. разные вина, которые ими тут же выпиты и разбиты». Поскольку в погребе было много солдат, дворцовые служители не сумели разобрать, к каким именно полкам принадлежали мародеры. Через несколько дней посчитали, что из царского погреба пропало 215 бутылок разных сортов вина[311].

Следствие по этим делам не вели, все ограничилось служебной перепиской, поскольку на фоне огромного количества утрат эти три эпизода были действительно пустяками. Так, полностью сгорело имущество, хранившееся в Ливрейной кладовой. Но многие склады, находившиеся в подвале Зимнего дворца, несмотря на бушевавший пожар, уцелели. Более того, во время пожара там, с несомненным риском для жизни, оставались придворные служители, которые отбрасывали горящие головни от окон и дверей своих подвалов, спасая доверенное им имущество.

В результате полностью уцелело имущество «Сервизной кладовой», благодаря чему все драгоценные сервизы Зимнего дворца пережили пожар, в котором должны были бы погибнуть. Правда, с царскими сервизами получилось не все так гладко, как заявлено в официальном отчете 1838 г. Дело в том, что во время пожара пропали вещи из драгоценного Камейного сервиза Севрской фарфоровой мануфактуры.

Этот сервиз императрица заказала в подарок Г.А. Потемкину. Сервиз прибыл в Петербург в 1779 г. и включал более 700 предметов. Все предметы сервиза были декорированы цветочным вензелем Екатерины II и изображениями камей с античных оригиналов из коллекции Людовика XV.

Сегодня на официальном сайте Государственного Эрмитажа мы можем прочитать, что этот «сервиз на 60 персон (столовый, десертный, чайный и кофейный), включавший более 700 предметов, был исполнен по заказу Екатерины II и по ее желанию украшен изображениями камей на темы греко-римской истории и мифологии. Классицистический стиль проявился и в формах, созданных специально для этого сервиза. Хотя в годы работы над ним мануфактура уже овладела технологией изготовления твердого фарфора, сервиз был изготовлен из мягкого, так как бирюзовый фон, секрет которого был известен исключительно мастерам Севра, мог быть выполнен только в этом материале». По преданию, императрица Екатерина II, размещая заказ, а над ним трудилась вся Севрская фарфоровая мануфактура, обронила: «Для того чтобы их сделали более красивыми, я сказала, что это для меня».

О факте кражи предметов из Камейного сервиза мы знаем из рапорта директора Императорского Эрмитажа князя А.А. Васильчикова, который осенью 1881 г. начал борьбу за передачу ряда уникальных вещей, хранившихся в залах и кладовых Зимнего дворца, в ведение Императорского Эрмитажа. Директор Эрмитажа, красноречиво убеждая министра Императорского двора князя И.И. Воронцова-Дашкова, писал: «Не могу не указать также на единственный в мире бирюзовый сервиз, заказанный в Севре в 1778 г. императрицею Екатериною Великою. Сервиз этот, помеченный вместо обыкновенно Севрской марки шифром императрицы, имеет европейскую знаменитость.

Великолепные десертные тарелки с рисунками en cumayeu и поддельными камнями стоит каждая вдесятеро против своего веса золотом. К сожалению, главные, средние штуки сервиза были отделаны в новейшую, недостойную их бронзу и пополнены фарфором с Императорской фабрики. Сервиз этот, выставленный в шкафах в комнате, где теперь висят русские мозаики, дополнил бы нашу галерею драгоценностей и был бы одним из лучших ея украшений»[312].

Император Александр III дал разрешение на передачу Камейного сервиза в Императорский Эрмитаж, но произошло это на уровне устного повеления. Директору Эрмитажа для осуществления передачи требовалась официальная бумага, поэтому он пишет еще один рапорт, вновь обращаясь к истории уникального сервиза: «Второй сервиз, наоборот, представляет собой миллионную ценность. Это тот знаменитый в летописях фарфорового дела, известный всякому любителю старины сервиз, заказанные Императрицей Екатериной Великой на Севрской фабрике в 1777 г. за сервиз этот была заплачена огромная в то время сумма в 350 000 ливров. Часть сервиза этого была украдена во время пожара Зимнего Дворца в 1838 г. и очутилась в числе 160 предметов в Лондоне, в собрании лорда Лонсдаля»[313].

Сам факт кражи из горящего Зимнего дворца 160 предметов из хорошо известного коллекционерам Камейного сервиза и сосредоточения украденного в одних руках указывает на заказной характер кражи. Видимо, когда загорелся Зимний дворец, «любители старины» моментально сориентировались и договорились с кем-то из дворцовых служителей о краже Камейного сервиза. Поражает молниеносность действия, поскольку вынести 160 крайне хрупких вещей можно было только в суматохе первых часов пожара. Сколько вещей при этом было перебито – неизвестно. При этом очевидно, что заказчик и исполнитель хорошо знали и маршруты безопасного выноса вещей, и их местонахождение в самом дворце. Поэтому перед нами картина классической заказной кражи из Зимнего дворца образца второй четверти XIX в. Что же касается отчета, то в нем речь шла о полной сохранности вещей, хранившихся в кладовой, располагавшейся в подвале Зимнего дворца.

Далее А.А. Васильчиков пишет, что после смерти английского лорда последовало повеление Александра II, и «посол наш в Лондоне барон Брунов купил почти все принадлежащие лорду Лонсдайлю штуки сервиза, которые были присоединены к сохранившейся во дворце большей части его. Некоторые предметы, однако, ускользнули от этого выкупа». Васильчиков упоминает, что «в Кензингтонском музее в Лондоне хранится одна тарелка, у князя С.М. Воронцова в Петербурге – 3 тарелки, и т. д…». Далее Васильчиков вновь обращается к истории уникального сервиза: «Екатерининский сервиз весь из мягкого теста. Он светлобирюзового цвета – того знаменитого bleu turguoise, изобретенного в 1752 г. Гелло, секрет которого ныне утрачен. Он украшен по бортам тончайшею живописью в виде камеев и даже в некоторых местах настоящими античными камеями, вделанными в фарфор и оправленными в золото. Позолота самая роскошная и первостепенной техники. Над сервизом этим трудились первые художники Севрской мануфактуры: Додень, Нике, Буланже, Прево и другие. Весь сервиз состоит из 765 предметов (из них 338 тарелок). Тарелки, блюда и блюдечки украшены вензелем Екатерины Великой. Из всего сервиза только две передачи вставлены новейшую отделку. Чтобы иметь понятие о стоимости всего сервиза, достаточно заметить, что любители готовы в настоящее время заплатить до 1000 руб. за тарелку Екатерининского сервиза.

Екатерининский сервиз составит одно из лучших украшений Эрмитажа. Употреблять его долее в дело, подвергая каждый раз ломке и утратам, значит мало-помалу уничтожать его. К тому же многие его части никогда не употребляются, как, например, стопочки, передачи для рюмок и т. п., вышедшие в наше время из обихода».

Возвращаясь к спасенным вещам, упомянем, что в огне пожара уцелели все запасы в «Питейном погребе». Уцелела «Кладовая посудной должности». Как ни странно, уцелели даже дрова в подвале.

После проведенной инвентаризации спасенного и утраченного имущества высочайшим повелением 5 апреля 1838 г. комиссия была закрыта.


Восстановление Зимнего дворца в 1838–1839 гг

Сразу же после катастрофы Николай I стал получать от состоятельных дворян и купцов предложения о крупных пожертвованиях на восстановление Зимнего дворца. Однако царь сразу же заявил, что у него на восстановление собственного дома хватит своих средств. Он писал 3 января 1838 г.: «Надо благодарить Бога, что пожар случился не ночью. <…> Эрмитаж мы отстояли и спасли почти все из горевшего дворца. Жаль старика, хорош был <…> надеюсь к будущему году его возобновить не хуже прошедшего, и, надеюсь, без больших издержек. <…> Одно здешнее дворянство на другой же день хотело мне представить 12 миллионов, также купечество и даже бедные люди. Эти чувства для меня дороже Зимнего дворца; разумеется, однако, что я ничего не принял и не приму: у русского царя довольно и своего»[314].

29 декабря 1837 г. Николай I утвердил состав Комиссии во главе с министром Императорского двора князем П.М. Волконским, которая должна была заняться восстановлением Зимнего дворца. В этот же день царь утвердил и Положение о Комиссии. Ключевыми фигурами в ней стали обер-шталмейстер князь В.А. Долгоруков и генерал-адъютант П.А. Клейнмихель, они возглавляли «Хозяйственную часть» Комиссии.

Инженер А.Д. Готман возглавил «Искусственную часть». Работами по проектированию восстановления дворца занимались архитекторы В.П. Стасов и А.П. Брюллов. Инженерно-технические работы велись под контролем инженеров М.Е. Кларка и И.К. Кроля.

Комиссия в ходе восстановления Зимнего дворца оперативно решала множество самых разных проблем. Но при этом все члены Комиссии имели в виду две главные задачи, сразу же обозначенные перед ними императором: во-первых, сроки восстановления дворца – полтора года. Во-вторых, восстановление дворца «как было», при полной модернизации всех его инженерных систем. Эти задачи выливались в значительные суммы.

Генерал от инфантерии граф П.А. Клейнмихель. 1839 г.


Первоначально на возобновление Зимнего дворца ассигновали 4 млн руб. К ноябрю 1838 г. Николаю I представили детальную смету, «по коей исчислено на уплату по заключенным контрактам и на окончательную отделку Зимнего Дворца 10 млн руб…»[315]. При этом подчеркивалось, что смета составлена приблизительно и что «на 10 млн нельзя будет окончить всю отделку дворца». К этому времени на восстановление дворца уже было потрачено 4 630 133 руб.

Тем не менее, исходя из реально имевшихся средств, Николай I поумерил аппетиты архитекторов и инженеров. Он уменьшил смету до 8 522 000 руб., которые предполагалось выделять следующими траншами:

в ноябре месяце 1838 г.: 1 515 000 руб.;

в январе 1839 г.: 1 995 000 руб.;

в марте – апреле 1839 г.: 4 120 000 руб.


Остальные периоды выделения средств помечены не так детально:

в 1839 г.: 92 000 руб.;

в 1839–1840 гг.: 300 000 руб.;

в 1840–1841 гг.: 500 000 руб.

Всего: 8 522 000 руб.


Поскольку сроки на восстановление дворца Николай I установил крайне сжатые, то весьма важной становилась выработка алгоритма восстановления, когда на строительной площадке, не мешая друг другу и не нарушая технологической цепочки, могли одновременно работать от 1000 до 10 000 чел. Алгоритм работ устанавливал, во-первых, тщательную продуманность организации строительной площадки. И, во-вторых, организацию работ «по дистанциям», «параллельными потоками»[316]. Ну и, конечно, нельзя сбрасывать со счетов жесткую дисциплину, столь характерную для времен царствования Николая Павловича.

Обер-шталмейстер князь В.А. Долгоруков


Еще раз отметим, что никакой стихийности при организации строительной площадки вокруг Зимнего дворца допущено не было. На сохранившихся схемах эта стройплощадка очень напоминает военный лагерь времен Древнего Рима. По Адмиралтейскому проезду, почти до Невского проспекта, вытянулись в ряд три «материальных сарая», четыре кухни, семь бараков для рабочих, четыре туалета и сарай для пожарного инструмента. По Дворцовой набережной, справа и слева от Иорданского подъезда, поставили два «материальных сарая», два туалета и три «шабаша для подъема воды из Невы». На Дворцовой площади устроили три «материальных сарая», два туалета, барак для чиновников, надзирающих за ходом строительства, и барак временного лазарета. В Большом дворе Зимнего дворца находились кузница для инструментов, два сарая кровельщиков и сарай для хранения извести. Со стороны Малого Эрмитажа, в двориках, установили три туалета для рабочих[317].

Сначала разобрали развалины дворца. Причем не просто разобрали, но рассортировали весь мусор и просеяли его сквозь сетки-«грохота». Параллельно над уцелевшими стенами дворца возводилась временная кровля. В результате и строительные леса, и временную кровлю возвели за 21 день. Часть старых стен, колонн и сводов разбиралась рабочими. Новые внутренние стены-перегородки возводились по новой технологии, в облегченном варианте. Этот облегченный вариант связан с устройством так называемых «горшечных» стен и сводов. Сегодня на третьем этаже Государственного Эрмитажа вскрыта одна из таких «горшечных стен», наглядно показывающая технологию восстановления Зимнего дворца.

Горшечные своды новыми были только для Зимнего дворца, поскольку эту технологию использовали для возведения сводов еще в Древнем Риме. При этом Комиссия отклонила настойчивые предложения французов прислать мастеров и получить заказ на глиняные горшки для возведения сводов. Поставщиков материалов отбирали в России на конкурсной основе. При этом немаловажным аргументом служила стоимость изделий с доставкой на место строительства.

Гончарные горшки представляли собой глухие пустотелые конуса высотой 22,8 см, в диаметре внизу 8,9 см, вверху 12,7 см. В донцах сверху и снизу проделывались отверстия. Сами горшки имели шероховатые стенки, что позволяло прочно связывать их раствором. Об объемах работ свидетельствует то, что к маю 1838 г. изготовили до пяти миллионов таких горшков. Такая технология, во-первых, облегчала вес сводов и внутренних перегородок, а во-вторых, позволяла быстро просушивать стены и начинать их немедленную отделку.

Николай I лично наблюдал за ходом восстановительных работ, задавая невероятно высокие темпы и вникая во все детали строительства. Все проектные чертежи просматривались и утверждались самим Николаем I, причем он не раз вмешивался в уже готовые проектные решения.

Прогревался дворец десятью печами, установленными в цокольном этаже, которые круглосуточно нагревались коксом. Использовались и огромные вентиляторы (всего 20 штук), часть из них разгоняла теплый воздух по дворцу, а другую часть приспособили для выкачивания сырого воздуха. Для максимально быстрой просушки «среднюю по дворцу» температуру поднимали до 36 градусов. Понятно, что под потолком она была на порядок выше. Рабочие трудились в тяжелейших условиях. Тем не менее все строительные и отделочные работы закончили за 15 месяцев, к весне 1839 г. В марте 1839 г. состоялось освящение Большой дворцовой церкви и всего возобновленного Зимнего дворца.

Говоря о восстановлении интерьеров дворца, следует иметь в виду, что на многие принимаемые решения оказывал давление такой мощнейший фактор, как время. Царь публично обозначил сроки ввода дворца в строй, поэтому архитекторам постоянно приходилось изыскивать решения, которые позволяли бы решать множество возникающих задач в кратчайшие сроки. Кроме этого, восстановление дворца обходилось в колоссальные суммы, поэтому в ходе работ использовались «бюджетные варианты»: вместо натурального мрамора использовался искусственный мрамор или алебастр, вместо бронзовых люстр подвешивали покрытые позолотой люстры, сделанные из папье-маше, золотили цинковые светильники.

С другой стороны, эти работы выполнялись так тщательно, что невозможно было определить, по какому материалу наносилась позолота – по резному дереву, по бронзе или по папье-маше. То есть непременным требованием для применения подобных удешевляющих и ускоряющих технологий являлось требование непременного сохранения достойного внешнего вида интерьеров, «по образцу прошлых лет».

Сырость дворца при ведении отделочных работ представляла очень серьезную проблему. Решая ее, прибегали к строительным методикам, вводимым буквально «с колес». В этом была доля риска, на который сознательно шли члены Комиссии, прекрасно понимая, что произойдет в случае неудачи. Упомянем в числе таких решений возведение пустотелых колонн, в которых циркулировал воздух, просушивая их. Или устройство в колоннах небольшого пространства между кирпичной основой и мраморной обшивкой.

Конечно, имелось в виду, что потом, по окончании строительства Зимнего дворца, постепенно, уже без спешки, произойдут необходимые замены. Но, как известно, «потом» бывает очень редко, и то, что делалось «по временной схеме», осталось навсегда. И существует по сей день. Хотя в 1840-х гг. цинковые светильники заменили на стандартные бронзовые. В апреле 1838 г. Николай I распорядился «во всех комнатах, где будут ковры, делать паркеты простые из дубового дерева»[318]. Со временем на парадном втором этаже дубовые паркеты заменили причудливыми наборными, штучными. На третьем же этаже во многих комнатах этот дубовый паркет так и остался.

Вместе с тем проектировщики и строители стремились выполнить работы с максимальным качеством. Ради этого они пытались изменить схему технологических решений, вполне оправдывавших себя. Например, в 1839 г. рассматривался проект по изготовлению и установке наружных рам из лиственницы. До этого имелась устоявшаяся производственная схема: внутренние рамы делали из сосны, а наружные – из дуба. Мотивировалась предполагавшаяся замена тем, что лиственница будет более устойчива к петербургскому климату. Отметим, лиственница тогда являлась «стратегическим материалом» и использовалась только для строительства кораблей.

От этого проекта отказались, поскольку было невозможно в отпущенные короткие сроки собрать столько необходимого дефицитного материала. Хотя архитекторы в поисках лиственницы пытались «ограбить» склады Адмиралтейства. Но там не нашлось необходимых запасов, и схему рам оставили прежней[319].

Обязательной частью реставрируемых интерьеров стали зеркала. Часть зеркал сумели вынести из дворца во время пожара. В ходе восстановления часть спасенных зеркал вернули на привычные места. Но большая часть зеркал вновь заказывалась на императорском Стеклянном заводе или выписывалась из Франции. В архивных делах сохранился реестр зеркал, устанавливаемых во всех помещениях на императорских половинах. Львиная их доля, конечно, устанавливалась на половине Александры Федоровны. Например, в Зимнем садике на половине императрицы поставили три зеркала, одно «во всю стену» и два «в глубине». Как известно, в дворцовых анфиладах зеркала расширяли пространство буквально до бесконечности. В ванной Александры Федоровны поставили пять зеркал: одно «в стене» и «три в стенах и одно в дверях»[320].

При восстановлении гостиных императрицы требовалось огромное количество шелковых тканей, которые заказывались по имеющимся образцам. Примечательно, что все заказы разместили среди отечественных производителей. Для Золотой гостиной шелк – вишневый с лебедями – заказали московскому фабриканту Кондрашеву (178 аршин и 11 вершков). Эта ткань должна была пойти в том числе и на драпировку четырех окон и мебели. Этому же фабриканту заказали малиновый шелк для Малиновой гостиной. Шелк шел на стены и драпировку двух окон. Белый шелк с розовыми цветами для Розовой гостиной (на стены, драпировку окон и мебель) заказали московскому фабриканту Колокольникову. Он же поставил желтый шелк с малиновыми цветами «для Гостиной Государя Императора»[321].

В восстанавливаемых интерьерах старались максимально полно использовать спасенные во время пожара вещи. Как правило, их возвращали на свои места. Однако после пожара часть помещений перепрофилировали. Например, половину императрицы Марии Федоровны превратили во Вторую запасную половину, отделанную совершенно новыми вещами. Поэтому, по распоряжению царя, спасенные «из бывшей тронной комнаты» императрицы Марии Федоровны четыре серебряных стола использовали в зале Петра I, установив два стола «в простенках»[322]. Там они стоят и сегодня.

Николай I на своей половине также старался вернуть на свои места давно привычные вещи, спасенные во время пожара. Поэтому в октябре 1839 г. «Государь Император высочайше повелеть соизволил: поместить в комнаты Его Величества в Зимнем Дворце ширмы с панорамическими видами, находящиеся в заведовании Секретаря Ея Императорского Величества»[323].

Поскольку время было дорого, то множество самых разных вещей выписывали из-за границы. Периодически возникали проблемы с таможней, поскольку ряд предметов доставлялся россыпью, и посчитать их было делом трудным, а самое главное – долгим. Все эти проблемы моментально решались «на Высочайшем уровне». Например, так были решены проблемы «на пропуск богемского хрусталя для люстр», «на пропуск из Парижа бронзовых украшений для драпировки окошек Зимнего Дворца». Кстати говоря, оконные приборы для каждой из парадных комнат подбирались индивидуально.

Николай I, как и его окружение, прекрасно осознавал значение ввода в строй Зимнего дворца. Причем ввода в строй в обозначенные самим царем сроки. Поэтому совершенно оправданно и справедливо, что Пасха 1839 г. стала двойным и очень значимым праздником. Праздником для царской семьи, по сути, входившей в новый Дом. Для придворных, обретавших привычный мир в «старых – новых» стенах. Для многочисленного чиновного люда, организовывавшего и контролировавшего процесс восстановления Зимнего дворца, увязывавшего и состыковывавшего многочисленные технологические цепочки. Для тысяч рабочих, полтора года трудившихся в залах дворца. Для инженеров, рассчитывавших и прокладывавших многочисленные инженерные коммуникации дворца. Для архитекторов, разрабатывавших и воплощавших оригинальные интерьерные решения.

Всех их собрали на Пасху в стенах возрожденного Зимнего дворца. Для участия в празднике пригласительные повестки разослали почти трем тысячам лиц (2982 приглашений). Кроме того, младших архитекторов, чиновников строительной комиссии и «главных мастеровых всех частей» пригласили без повесток.

26 марта 1839 г., «в день высокоторжественного праздника Святой Пасхи», придворных собрали в уцелевшем здании Малого Эрмитажа. Все приглашенные выстроились по формату Большого выхода. Затем вся процессия прошла вслед за императорской фамилией по залам Зимнего дворца.

Для тех, кто видел страшный пожар и обугленные стены Зимнего дворца, этот проход по возрожденным величественным парадным залам стал настоящим потрясением. Один из современников вспоминал: «Ночное шествие царственной семьи, в сопровождении блестящего двора, многочисленного духовенства с крестами и святою водою и огромного хора певчих по этим сияющим палатам, так недавно еще представлявшим одни обгорелые развалины, было в высшей степени величественно и поразительно. Запустение и пепел сменились ликующею жизнию; пожиравшее пламя – огнями радости! В Белой зале процессия продвигалась между двумя длинными рядами главных мастеровых, участвовавших в возобновлении дворца – большею частью русских мужичков с бородами и кафтанами. Многие, кланяясь почти до земли, плакали. Государь казался чрезвычайно довольным и веселым»[324].

По окончании шествия и церковной службы начался последний акт праздника – разговение. Как отмечали современники, это был единственный случай в истории Зимнего дворца, когда представители всех сословий, в том числе приглашенные купцы 1-й и 2-й гильдий, разговлялись в Зимнем дворце: «Все разделяли грусть о пожаре дворца: Государю угодно было, чтобы все разделяли радость и радость об успешном и быстром его возобновлении»[325].

Николай I счел необходимым наградить участников восстановления Зимнего дворца. Царь сам набросал эскиз медали, а рисунок аверса и реверса окончательно проработал А. Брюллов. На аверсе медали изображен вензель императора, над которым надпись «Благодарю». На реверсе – южный фасад Зимнего дворца, поверх которого идет надпись «Усердие все превозмогает». Под фасадом – вторая надпись «Возобновлением начат в 1838 г. освящен в 1839 г…». Серебряную медаль весом в 19,95 грамма учредили в декабре 1838 г. Общий тираж медали оценивается в 7818 штук. Блестящий администратор П.А. Клейнмихель, руководивший восстановлением Зимнего дворца, получил графский титул.

Фрейлина М.К. Мердер, принимавшая участие в пасхальном шествии по восстановленным залам Зимнего дворца, записала в дневнике: «После жаркой схватки с доктором я у него вырвала позволение ехать в Пасхальную ночь. Великолепен, поразителен вид старого (Зимнего) дворца, с чрезвычайною пышностию перестроенного заново в течение всего одного лишь года.

Весь двор собрался в Эрмитаже, откуда и началось шествие по направлению к походной церкви. Камер-фурьеры впереди, царская семья, статс-дамы, фрейлины и т. д.

Медаль за восстановление Зимнего дворца в Петербурге


У походной церкви к шествию присоединилось духовенство. В храм вновь отстроенной части дворца двор вступил через „фонарик“, а его величество со священнослужителями и певчими – другим ходом, после того как присутствующие заняли указанные места. Зрелище было великолепное. Началась заутреня, затем обедня. Служба тянулась бесконечно. Множество дам лишилось чувств. По справедливому замечанию генерала К., глядя на бесчувственные тела, можно было вообразить себя на поле битвы. Наконец богослужение окончилось.

Священник со святою водою двинулся к новым апартаментам, чтобы окропить стены покоев, которые открылись перед нами величественные, великолепные. Эта феерия не поддается описанию…

Эти громадные люстры; это богатство мрамора… При кажущейся удивительной простоте, в действительности роскошь необычайная. Галерея, украшенная наподобие Альгамбры, отделана с удивительным вкусом: красота ее такова, что любоваться ею можно часами»[326].

Побывавший в Петербурге в 1839 г. французский путешественник маркиз де Кюстин, в своих записках тоже уделил немало внимания возрожденному Зимнему дворцу. Из всего спектра рассказов о возрождении дворца пристрастный француз выбрал только те, которые укладывались в его схему восприятия России: «В течение года дворец возродился из пепла. Чтобы работа была кончена к сроку, назначенному императором, понадобились неслыханные усилия. Во время холодов от 25 до 30 градусов шесть тысяч неизвестных мучеников, мучеников без заслуги, мучеников невольного послушания были заключены в залах, натопленных до 30 градусов для скорейшей просушки стен. Таким образом, эти несчастные люди, входя и выходя из этого жилища великолепия и удовольствия, испытывали разницу в температуре от 50 до 60 градусов. Мне рассказывали, что те из этих несчастных, которые красили внутри самых натопленных зал, были принуждены надевать на головы нечто вроде шапок со льдом, чтобы иметь возможность сохранить свои чувства в той жгучей температуре. Я испытываю неприятное чувство в Петербурге с тех пор, как видел этот дворец и как мне сказали, жизни скольких людей он стоил. Версальские миллионы кормили столько же семей французских рабочих, сколько славянских рабов убила 12-месячная работа в Зимнем дворце. Царское слово обладает творческой силой. Да, оно оживляет камни, но убивая для этого людей».

Любопытно, что к стенаниям европейского «борца за права человека», позже присоединились и отечественные диссиденты. Еще один «народный печальник», А.И. Герцен, обличая николаевское самодержавие с берегов туманного Альбиона, упоминал, что Зимний дворец «возникал из огня на трупах работников»[327]. Как-то и Кюстину, и Герцену очень хотелось «трупов», и чем больше, тем лучше. Надо признать, что «трупы» действительно были. Как следует из архивных документов «для служебного пользования», при восстановлении Зимнего дворца погибло пять рабочих (об этих погибших будет рассказано в параграфе, посвященном крышам Зимнего дворца. – И. З.).

Европейские читатели, конечно, верили де Кюстину, писавшему о бесчисленных «славянских рабах», погибших на восстановлении Зимнего дворца. Эти разговоры велись в европейских светских салонах, записных ораторов которых совершенно не устраивала сильная самодержавная Россия. И стремительное восстановление из пепла Зимнего дворца воспринималось многими европейцами как зримое свидетельство этой силы. Это раздражало.

В качестве примера таких разговоров приведем мнение герцогини де Дино, записанное в дневнике 24 мая 1843 г.: «Я знаю Россию и русскую жизнь недостаточно хорошо, чтобы проверить точность рассказов и описаний, однако, как из преданий, так и из собственных моих сношений с русскими, я знаю довольно, чтобы понять, что описания Кюстина вполне правдоподобны. Так, все, что он рассказывает о тысячах рабочих, принесенных в жертву ради скорейшего восстановления императорского Зимнего дворца в Санкт-Петербурге, я слышала в Берлине».

Маркиз де Кюстин, который заранее негативно относился не только к «сатрапу» Николаю I, но и России, тем не менее признавал, что «дворец этот, пожалуй, самый просторный и великолепный из всех дворцов в мире». На него, как и на любого нашего современника, не могла не произвести впечатления роскошная Иорданская лестница, но и тогда он не оставляет возможности уязвить: «особенно же одиноко я чувствовал себя на лестнице нового Зимнего дворца, напоминающей декорацию к опере „Гюстав“».

Семья Николая I переехала в Зимний дворец в ноябре 1839 г., по традиции поведя лето в пригородных резиденциях. Архитекторы использовали лето 1839 г. для того, чтобы внести последние штрихи в облик императорской резиденции.

В официальных изданиях, посвященных возрождению Зимнего дворца, преобладали патетические интонации. Это была уже нормальная идеологическая работа. Однако работавшим во дворце специалистам и другим причастным к грандиозному строительству людям было совершенно понятно, что при всей энергии членов Комиссии и добросовестности подрядчиков и рабочих в сдаваемом в столь короткие сроки дворце будут недоделки. Этот факт не драматизировали, а относились к нему спокойно, осознавая, что еще многие годы уйдут на доведение дворца до нужного уровня. Один из современников в августе 1839 г. упоминал: «Невыгодные последствия столь большой поспешности повсюду видны в Зимнем дворце: сырые, нездоровые стены; все комнаты летом много топились для просушки, поэтому уже во многих апартаментах стало невозможно жить». Но подобное в еще более худшем варианте Николай I пережил в детские годы в Михайловском замке. Поэтому по осени 1839 г. он совершенно сознательно перевозит в Зимний дворец свою постоянно недомогающую жену и детей. Этот шаг для царя, имевшего жилой и любимый Аничков дворец, тоже был частью его публичной работы. И императрица Александра Федоровна абсолютно разделяла взгляды мужа на особенности их «профессии».

Так или иначе, в России современники восприняли восстановление Зимнего дворца как настоящий человеческий и архитектурный подвиг. Об этом свидетельствуют и воспоминания де Кюстина, который пристально наблюдал за лицами и поведением особ русского императорского двора: «Это настоящая феерия, причем холодноватое великолепие обычных балов оживлялось восторженным изумлением, какое вызывали у придворных все залы восстановленного за год дворца; восторги эти придавали происходящему некоторый драматический интерес. Каждый зал, каждая роспись становились предметом удивления для самих русских, бывших свидетелями пожара и впервые переступивших порог этого великолепного здания с тех пор, как по воле земного бога храм его восстал из пепла. „Какое усилие воли!“ – думал я при виде каждой галереи, каждой мраморной статуи, каждого живописного полотна. Хотя все эти украшения были восстановлены не далее, как вчера, стилем своим они напоминают то столетие, когда дворец был построен; все, что представало моим глазам, казалось мне уже древним; в России подражают всему, даже времени. Чудеса эти внушали толпе восхищение поистине заразительное; видя триумф воли одного человека и слыша восклицания других людей, я сам начинал уже куда меньше возмущаться ценой, в которую стало царское чудо. Если я поддался этому воздействию по прошествии двух дней, как же снисходительно следует относиться к людям, рожденным в этой стране и всю жизнь дышащим воздухом этого двора!.. иными словами, России, ибо все подданные этой огромной империи дышат воздухом двора. <…> Я видел людей, танцевавших на том месте, где год назад едва не погибли под обломками дворца они сами и где сложили голову многие другие люди – сложили голову ради того, чтобы двор смог предаться увеселениям точно в день, назначенный императором. <…> Большая галерея, стены которой до пожара были побелены, а теперь целиком покрыты позолотой, восхитила меня. Несчастье сослужило хорошую службу императору, обожающему роскошь… я хотел назвать ее царской, но слово это не выражает в полной мере здешнего великолепия; слово „божественная“ лучше передает мнение верховного правителя России о себе самом. Послы всех европейских держав были приглашены на бал, где могли убедиться в том, какие чудеса творит российское правительство, столь сурово бранимое обывателями и вызывающее столь сильную зависть и столь безудержное восхищение у политиков, людей сугубо практических, которые поражаются в первую очередь простоте деспотического механизма. Громаднейший дворец в мире, восстановленный за один год, – какой источник восторгов для людей, привыкших существовать вблизи трона».

К 1839 г. в старых стенах фактически построили новый Зимний дворец. Для людей, живших во дворце годами, его функциональнопланировочные решения претерпели существенные изменения. Имели место и прямые дополнения. Их выполнили очень тактично и, по крайней мере, новым во дворце людям они не бросались в глаза. Самым серьезным таким дополнением стала пристройка В.П. Стасовым со стороны Большого двора к северному корпусу Зимнего дворца. Там возвели трехэтажный внутренний ризалит с подъездными пандусами, симметричный Иорданскому подъезду. Новый подъезд назвали Посольским подъездом. Над объемом подъезда устроили двухсветное помещение Зимнего сада императрицы Александры Федоровны. Сегодня через этот подъезд мы попадаем в Зимний дворец. Имелись и мелкие изменения. Например, В.П. Стасов расширил на два окна южный угол ризалита Гербового зала[328].

Несколько изменилась и внутренняя планировка Зимнего дворца. Это касалось прежде всего его жилой части. Поскольку представления о жилищных стандартах с середины XVIII в. изменились, то новая планировка предполагала более комфортные условия проживания в жилой части Зимнего дворца.

Именно в период царствования Николая I окончательно завершается длительный процесс разделения Зимнего дворца на три типа помещений: во-первых, большие репрезентативные залы для парадных приемов; во-вторых, жилые покои, как царской семьи, так и их ближайшего окружения; в-третьих, помещения, обеспечивавшие связь различных комплексов покоев. Последняя часть очень важна. В послепожарном Зимнем дворце можно было пройти по всем его парадным залам, минуя жилые покои императорской семьи.

Если говорить о жилых помещениях, называемых половинами, то на рубеже 1830-1840-х гг. в Зимнем дворце их имелось восемь:

1. Половина Николая I (3-й этаж северо-западного ризалита).

2. Половина Александры Федоровны (2-й этаж северо-западного ризалита).

3. Половина наследника Александра Николаевича (2-й этаж, западный фасад Зимнего дворца, окнами на Адмиралтейство).

4. Половина великих княжон Ольги и Александры (1-й этаж северозападного ризалита, окнами на Адмиралтейство и на Неву).

5. Половина великих князей (2-й этаж западного фасада Зимнего дворца, окнами на Большой двор).

6. Половина министра Императорского двора (1-й этаж юговосточного ризалита, окнами на Дворцовую площадь).

7. Первая запасная половина (2-й этаж южного фасада дворца, правее главных ворот).

8. Вторая Запасная половина (2-й этаж южного фасада дворца, левее главных ворот).


Со временем число половин менялось, к 1917 г. в Зимнем дворце их насчитывалось семь, но сложившаяся к началу 1840-х гг. планировочная схема оказалась столь удачной, что в целом сохранялась вплоть до начала XX в.


Инженерная инфраструктура Зимнего дворца

Зимний дворец представлял собой огромное и очень сложное хозяйство. О его масштабах дают представление следующие цифры: согласно планам Зимнего дворца 1888 г., общая площадь императорской резиденции с Эрмитажем и зданием Эрмитажного театра занимала 20 719 кв. саж., или 8 2/3 десятины. Собственно же здание Зимнего дворца занимало 4902 кв. саж.; Главный двор – 1912 кв. саж.; жилые этажи дворца включали 1050 «покоев», площадь пола которых составляла 10 219 кв. саж. (4 1/4 дес.), а объем – до 34 500 куб. саж. В этих покоях имелось 6333 кв. саж. паркетных полов: 548 – мраморных, 2568 – плитных, 324 – дощатых, 512 – асфальтовых, мозаичных, кирпичных и др. Дверей в Зимнем дворце насчитывалось 1786, окон – 1945, 117 лестниц с 3800 ступенями, 470 разных печей.

Поверхность крыши Зимнего дворца составляла 5942 кв. саж. На крыше имелось 147 слуховых окон, 33 стеклянных просвета, 329 дымовых труб с 781 дымоходом (в одной трубе могло проходить по несколько печных каналов). Длина карниза, окружавшего крышу Зимнего дворца, составляла 927 сажени; длина каменного парапета – 706 саженей. К 1888 г. в Зимнем дворце имелось 13 громоотводов. Ежегодный расход на содержание дворца составлял до 350 000 руб. в год при 470 служащих. Напомним, что сажень – это чуть больше двух метров (2,1336).

Инженерные коммуникации пронизывали все здание, их требовалось содержать в безупречном состоянии, поскольку Зимний дворец являлся главной императорской резиденцией. Кроме того, в Зимнем дворце были сосредоточены колоссальные художественные ценности, и для их хранения требовались особые условия, которые обеспечивались соответствующими инженерными сетями.

Различные ремонты, перепланировки, локальные усовершенствования начались в Зимнем дворце буквально в первое же десятилетие после его постройки. Однако настоящий инженерный прорыв произошел в 1838–1839 гг., когда Зимний дворец восстанавливался после пожара 17–18 декабря 1837 г.

Хотя Николай I и распорядился восстанавливать Зимний дворец «как было», однако он был прагматиком, поэтому император решил воспользоваться капитальным ремонтом дворца для того, чтобы насытить его техническими новинками.

Эти технические новинки можно разделить на две составляющие части.

К первой мы отнесем те новаторские технические решения, которые использовались непосредственно при восстановлении дворца. Например, принципиально новый подход при формировании системы перекрытий Зимнего дворца.

Ко второй – те, что качественно меняли уровень повседневного комфорта царственных обитателей Зимнего дворца. Это новая система отопления, новые осветительные приборы, новая прачечная, новая водопроводная система и новые дворцовые лифты.

Подчеркнем, что Николай Павлович достаточно квалифицированно разбирался как в первой, так и второй группе технических проблем. Напомним, в молодые годы он достаточно долго командовал саперными частями. Конечно, иногда сказывались особенности характера императора, и специалистам подчас бывало сложно убедить царя в правильности их расчетов. Но в целом он прислушивался к их мнению.

Та инженерная инфраструктура Зимнего дворца, фундамент которой заложил Николай Павлович, в последующие десятилетия только наращивалась. Например, на смену гелиотелеграфу пришла проводная телеграфная связь, которую в свою очередь сменили телефоны и радиостанции. Место восковых свечей заняли газовые, а позже и электрические светильники. И каждая из этих технических новинок имела свою историю в стенах Зимнего дворца. Об этом и пойдет речь далее.

Отметим и то, что в соответствии с «Положением о Зимнем дворце» для обслуживания инженерных систем Зимнего дворца образовали несколько «казенных команд»: Мастеровую, Полотерную, Служительскую и Пожарную. В каждой из команд была своя иерархия специализаций и должностей[329].


Перекрытия, чердак и кровля Зимнего дворца

Крыши и чердаки – это романтика. Как правило, юношеская. У взрослых другие ассоциации – протечки, ремонт и пр. Но некоторые чердаки и крыши сохраняют некий романтический ореол по сей день и имеют свою историю для людей всех возрастов. К числу таких, безусловно, относятся чердак и крыша Зимнего дворца. К сожалению, до настоящего времени нет специального маршрута по крышам и чердаку Зимнего дворца, хотя только за вид, открывающийся на стрелку Васильевского острова и Дворцовую площадь, можно брать с посетителей плату. Чердаки Государственного Эрмитажа – это особый мир, параметры которого выражаются следующими цифрами: общая площадь чердаков основных Эрмитажных зданий (Зимний дворец, Малый и Большой Эрмитажи, Эрмитажный театр) – более 52 000 м2, наибольшая высота – 7,5 м.[330]

Вид на Стрелку Васильевского острова с крыши Зимнего дворца


За многовековую историю крыши Зимнего дворца неоднократно ремонтировались, меняя не только цвет, но и конфигурацию. Первая крыша над Зимним дворцом появилась в 1759 г., когда объемы огромного здания перекрыли деревянными стропилами, которые по стандартной обрешетке покрыли луженым железом (Указ Канцелярии о строении контор от 7 апреля 1758 г.).

Технология изготовления луженых кровель того времени была следующей: «Большинство построек важных господ крыты железными листами размером обыкновенно в 2 фута 4 дюйма в квадрате[331]… До того как покрыть крышу, надобно оные окунуть в чесночный сок, и делать так раз в четыре года, отчего кровли блестят как намасленные и держатся долго, нисколько не ржавея. Строения Императрицы также кроют железными листами, с тою разницей, что перед настилкой оные лудят, отчего они весьма долговечны, но и расходов тоже намного больше»[332].

Эта крыша простояла довольно долго. В 1775 г. крышу частично перекрыли. Видимо, это не решило вечную проблему протечек. Поэтому в начале 1780-х гг. у дворцовых хозяйственников появляются амбициозные планы капитального ремонта крыши Зимнего дворца, поскольку даже в главной императорской резиденции протечек никто не отменял. Проект был действительно масштабный, поскольку тогда планировали заменить всю железную кровлю на медную. Для этого на Сестрорецком заводе откатали две тысячи листов неполированной красной меди. Однако в 1784 г. все работы свернули, ограничившись укреплением стропил и очередным латанием кровли[333]. Эти укрепленные стропила, поставленные в конце 1750-х гг., простояли вплоть до пожара 1837 г.

При ремонтах фасадов и кровли цвет крыши периодически менялся. Первая луженая кровля Зимнего дворца имела естественный металлический цвет и ярко блестела на солнце. Позже, при Екатерине II, уже утратившую лужение и проржавевшую крышу подлатали и покрасили «под вид белого железа», как это сегодня мы можем видеть на Петергофском дворце. Если следовать тексту документов, то в 1794–1797 гг. крышу выкрасили английскими белилами на вареном масле, а купола церквей покрыли зеленой краской[334].

При Александре I в 1816 г. окрашенная ранее в бело-серый цвет крыша стала красной. При восстановительных работах после пожара 1837 г. кровлю вновь покрасили железным суриком, т. е. она приобрела уже традиционный красно-коричневый цвет. Это хорошо видно на акварелях 1840-х гг. При Александре III окраску кровли выполнили железным суриком, т. е. она вновь получила родной красно-коричневый цвет. В ходе перекраски фасадов Зимнего дворца в начале 1900-х гг. в темно-коричневый цвет крышу тоже выкрасили в традиционный красный цвет. Таким образом, крыша Зимнего дворца более 100 лет (если учесть и советский период) была окрашена в красный цвет.

Большая императорская корона над центральным фронтоном Зимнего дворца. Вид со стороны крыши


Над центральным фронтоном южного фасада Зимнего дворца располагались символы власти – большая императорская корона и флагшток, на котором поднимался государственный штандарт. Деревянный флагшток находился за центральным фронтоном с часами. Имперский штандарт поднимали, когда во дворце находилось первое лицо, и опускали, когда это лицо покидало дворец. На акварелях XIX в. видно, что размеры штандарта внушительны, поэтому при петербургских ветрах штандарт быстро изнашивался.

Иногда штандарт приходилось менять раньше отпущенного ему срока. Так, после бури, пронесшейся над Петербургом 11 мая 1848 г., на крыше Зимнего дворца в нескольких местах сорвало железные листы: «…на крыше, обращенной к Адмиралтейству, <…> сорвало железную покрышку над главным карнизом с падением на тротуар <…> до 5 погонных сажен…». При этом «штандарт над дворцом разодрало на несколько частей <…> повалило две будки часовых у памятника императору Александру I».[335] После этого случая по распоряжению министра Императорского двора стали «впредь во время сильных ветров подымать малый штандарт».

В 1885 г. деревянный флагшток на крыше заменили металлическим, сделанным на Санкт-Петербургском Металлическом заводе «из конических труб котельного железа, склепанных между собой и тщательно очеканенных». Этот флагшток просуществовал более века. Поменяли его только в 2005 г.

Любопытно, что рядом с флагштоком сохранилась подлинная деревянная будка караульного, поднимавшего и спускавшего императорский штандарт. На деревянных дощатых стенах по сей день сохранились незатейливые «автографы» и рисунки, оставленные скучавшими на посту часовыми. Только на этом дощатом сооружении сохранились подлинные образцы кирпично-красного колера, в который до 1946 г. были окрашены все фасады Зимнего дворца.

Упомянем и то, что на момент пожара в 1837 г. чердак Зимнего дворца был плотно заселен. Там жила и прислуга, и целая пожарная рота. Жилье для слуг на чердаках и в подвалах было обычной практикой во все времена.

Важные изменения в конструкции крыши Зимнего дворца произошли после его восстановления в 1838–1839 гг. Начнем с того, что архитекторы и инженеры, восстанавливавшие Зимний дворец, активно использовали новые материалы и конструкции.

Перекрытия потолков в Зимнем дворце исполнялись по трем схемам. Первая схема предназначалась для перекрытия потолков небольших помещений, преимущественно на жилых половинах. Для формирования таких, как правило, сводчатых перекрытий использовались пустотелые горшки на известковом растворе. Вторая схема конструкций использовалась для перекрытия помещений с пролетом до 14 м. Для этого использовались многослойные балки эллиптического сечения, которые укладывались с шагом в 1 м. Третья схема использовалась там, где перекрытия должны были формировать плоские потолки самых больших залов с пролетом до 21–22 м. В этом случае впервые в строительной практике были применены конструкции с несущими металлическими фермами со шпренгелями без промежуточных опор.

Особо отметим, что с учетом печального опыта пожара 1837 г. все потолочные перекрытия и балки выполнили по пожаробезопасным технологиям. Инженерную часть работы по замене перекрытий выполнили архитектор В.П. Стасов, инженер А.Д. Готман и директор государственного Александровского чугунолитейного завода И.К. Кроль.

Металлические эллиптические балки собирались из четырех вертикально стоящих слоев относительно тонкого кровельного листового железа (0,8 мм), соединенных между собой системой клепок. Форма эллипса сохранялась благодаря распорным трубкам, установленным по длине несущей балки через каждые 45 см. Посередине пролета количество листов железа увеличивалось до восьми.

Железные конструкции из проката над Белым залом. Санкт-Петербургский Металлический завод. 1887 г.


Глядя на эти балки, собранные из тонкого листового железа, не верится, что они могли выдержать серьезную нагрузку металлических потолков. Тем не менее, согласно расчетам инженеров, эластичное железо в конечном счете оказывалось прочнее хрупкого и тяжелого чугуна. Пространство между балками заполнялось горшечными сводами[336]. Между ближайшими балками, уложенными с шагом около 1 м, делались микросводы из пустотелых гончарных горшков на известковом растворе. Эллиптические балки Зимнего дворца стали первым примером использования тонкостенных конструкций. Этими балками перекрыты залы с пролётом до 14 м (Фельдмаршальский зал, Иорданская лестница и все бывшие жилые помещения третьего этажа)[337].

Кованые железные конструкции над Фельдмаршальским залом. Александровский чугунолитейный завод. 1838–1839 гг.


Для парадных залов с огромными пролетами изготавливались специально спроектированные двутавровые балки, склепанные из трех листов котельного железа и уголков. Главный инженер Эрмитажа С. Маценков пишет: «Шпренгель (от нем. sprengwerk – подкосная система; распорная конструкция) – плоская ферма (высотой до 2 м 30 см, как над Георгиевским залом), состоящая из двух балок, выполненных из полосовой стали, находящихся одна под другой, усиленных прямой и обратной арочными конструкциями и объединённых в единую систему вертикальными стойками. Шпренгелями перекрыты залы, имеющие пролёт до 21 м (Аванзал, Николаевский, Концертный, Гербовый залы). Снизу, в залах, к ним крепится железный потолок. Сверху, на чердаке, шпренгели и балки поверх обрешётки, изготовленной из железной ленты и проволоки, покрывают несколько слоёв войлока и брезент (в качестве тепло– и гидроизоляции). Для проветривания пространства, образованного высотой шпренгелей, в войлоке устроены огромные двустворчатые люки, дверцы которых обиты железом»[338].

В результате железные конструкции перекрытий и стропильной системы покрыли площадь более 25 000 м2. На то время строительная практика еще не знала столь масштабного использования железа как конструкционного материала.

Использование новых технологий не проходило без проблем. И проблем более чем серьезных, связанных с человеческими жертвами. Правда, темпы восстановления дворца были настолько велики, что просто удивительно столь скромное количество жертв. Но тем не менее…

Первый звонок прозвенел 9 августа 1838 г., когда «на половине Их Императорских Высочеств великих князей, в верхнем этаже в покоях <…> 9 числа сего августа утром в 7 часов, при выбитии кружал <…> опустился и упал коробовый свод, сделанный на кирпичных пятах из горшков…»[339]. Это произошло «в верхнем этаже в 3-й от Ротонды комнате, обращенной на внутреннюю площадь Зимнего дворца» (зал № 159). На работах были заняты восемь каменщиков, пострадал только один. Его немедленно доставили во временный лазарет Зимнего дворца, а остальные рабочие «остались без всякого повреждения». Потом выяснилось, что пострадавший каменщик Петр Федоров сломал берцовые кости на обеих ногах и получил «сотрясение мозга в хребтовой кости».

Следствие установило, что стойки кружал из-под горшечного купола выбивались неравномерно. Это и привело к обрушению купола. С архитекторов Штауберта, Стасова и Брюллова немедленно затребовали объяснительные записки. Оправдываясь, архитекторы ссылались на объективные трудности и неквалифицированную рабочую силу: «В короткое время свод не мог достаточно просохнуть, ибо во время кладки его погода была сырая и дождливая…», поэтому обрушение произошло «от сих причин, а не от конструкции оного…».

Однако члены Комиссии по восстановлению Зимнего дворца не согласились с мнением архитекторов: «…комиссия находит решительно виновным в падении свода главного архитектора Брюллова, так как он обязан был руководством своим и распоряжением предупредить сделанное каменным мастером Карлесом упущение, который не находился даже и при освобождении свода от кружал». В результате архитектору Брюллову «сделали выговор», а «каменного мастера» арестовали на 8 дней «с исправлением должности, т. е. чтобы днем был на работе, а ночью под караулом на гауптвахте»[340].

Через несколько дней в Зимнем дворце при монтаже шпренгелей потолка «большой Аванзалы» убило повалившимися лесами трех мастеровых. Те же самые Штауберт, Стасов, Брюллов и Кроль докладывали в Комиссию: «Сего 13 августа в 11 часов пополудни механические шпренгеля потолка большой Аванзалы начали уклоняться, и постепенно 37 из них повалились на сторону от стены малой Аванзалы на леса внутри устроенные… из 7 человек мастеровых Александровского Чугунно-Литейного завода, производивших там означенные работы. убито 3 человека и совершенно легко ранено 4 человека»[341].

На этот раз члены Комиссии согласились с мнением инженеров и архитекторов, что «Падение шпренгелей произошло не от системы их, не от их устройства. от того, что еще не имели бокового между собою распора, по системе им предназначенного. не имея никакой причины сомневаться в прочности системы шпренгелей, принять немедленно меры к новому их назад немедленному устройству <…> притом директору завода Кларку, чтобы по мере установки шпренгелей, как наивозможно поспешные, укрепили их следующими по системе распорами»[342].

Тем не менее директору Александровского литейного завода Кларку был объявлен выговор, а отвечавшего за монтаж шпренгелей поручика Корпуса горных инженеров Бороздина арестовали сроком на месяц. Этим и ограничились. Технология сборки шпренгелей была действительно не обкатана, да и время уходило. До начала осенних дождей в Петербурге оставались считанные дни, и надо было срочно подвести Зимний дворец под крышу.

Строительные леса в зале поставили заново и заново приступили к монтажу шпренгелей. При этом печальный опыт учли. Высочайшим повелением члену Комиссии инженер генерал-лейтенанту Готману предписывалось вести «наистрожайший присмотр, чтобы по мере установки во дворце шпренгелей как наивозможно поспешное, были оные укрепляемы. боковыми распорками»[343].

Отметим, что при восстановлении Зимнего дворца от подрядчиков, несмотря на высокие темпы работ, требовалось строжайше соблюдать технику безопасности. А если случались трагедии, то семьям погибших рабочих выплачивалось единовременное пособие (500 руб.) и назначалась ежегодная пенсия (300 руб.).

Судя по документам, при восстановлении Зимнего дворца кроме указных случаев было еще два погибших и один покалеченный. В январе 1838 г. рабочий-штукатур упал с лесов в Петровской зале и умер. В сентябре 1838 г. каменщик Антропов по дороге к своему рабочему месту в Малой церкви зачем-то взобрался на строительные леса в Ротонде, с которых и упал, разбившись насмерть. В январе 1839 г. крестьянин Никифоров, работавший «в Малой Аванзале при верчении вентиляторной машины» по неосторожности «спицею машины вывихнул себе руку»[344]. Если принять на веру эти документы «для служебного пользования», то при восстановлении Зимнего дворца погибло 5 рабочих.

Напомним, маркиз де Кюстин писал о тысячах «славянских рабов», погибших на восстановлении Зимнего дворца, и все этому охотно верили. Двойные стандарты в восприятии России у «просвещенного Запада» имеют давние традиции.

Уже после того как Зимний дворец сдали в эксплуатацию, периодически возникали проблемы с его стропилами. Это, в свою очередь, заставляло усиливать металлические конструкции на чердаке Зимнего дворца. Наибольшие нагрузки на конструкции крыши приходились на снежные петербургские зимы. Так, 27 декабря 1839 г. над Большим Аванзалом Зимнего дворца «…на стороне, обращенной к Концертной зале, несколько стропил сделали боковой прогиб, и от сего в самой крыше образовалась лощина». При этом в документах указывается, что «стропила установлены в июле 1838 г., каждая стропила выдерживала, без малейшего изменения, тяжести до 100 пудов, вместо предполагавшихся по вычислениям 70-ти. что на всей площади крыши будет находиться снег в крайнем отношении не более как на поларшина…».

В выводах комиссии указывалось, что прогиб произошел «…от скопившегося на крыше в большом количестве снегу, навеянного кучами разной величины, на тех местах, где прогиб последовал».

Понятно, что снег с просевшей крыши немедленно счистили, и она поднялась «до 4 дюймов». Однако хозяйственники приняли решение усилить «стропильные ноги еще привинченными с обоих сторон особыми полосами, скованными наугольником…». Погнутые стропила летом 1840 г. заменили новыми, «раскрыв токмо в сих местах крышу постепенно». Всеми работами занимались архитекторы Стасов, Брюллов и инженер Кроль. Полученный опыт учли, и в 1841 г. на крыше Зимнего дворца устроили «ходы из котельного железа для удобной чистки снега во время зимы»[345]. Ходы эти существуют и сегодня.

В связи с этим следует упомянуть, что еще при Екатерине II на крыше Зимнего дворца установили защитные железные поручни, потому что кровельщики и трубочисты «иногда падали сверху». Упомянем и о том, что на крыше имелось 147 слуховых окон, 33 стеклянных просвета, 329 дымовых труб, через которые проходил 781 дымовой канал.

Серьезным психологическим ударом и для царя, и для инженеров стала «авария» потолка в парадном Георгиевском зале Зимнего дворца. Сначала средние люстры Георгиевского зала заметно провисли, а затем в ночь с 9 на 10 августа 1841 г. в зале обрушился потолок. При этом были разрушены часть стен и колонн. К счастью, человеческих жертв не было. А они могли быть, поскольку за три месяца перед этим в Георгиевской зале по случаю бракосочетания наследника состоялся многотысячный народный маскарад в присутствии всей императорской фамилии[346].

Зрелище для только что восстановленного из руин Зимнего дворца было удручающим. Один из очевидцев писал: «Парадные двери были выбиты напором воздуха и лежали на полу, самый потолок в своей массе и в изогнутом виде серединою опустился на паркет в виде обращенного угла, а концами повис на балюстраде верхней галереи»[347].

Тогда же родилась весьма достоверная легенда, связанная с диалогом двух братьев. Николай I, осматривая руины блестящего зала, с горечью молвил: «А я еще на медали велел выбить „Благодарю“». На что великий князь Михаил Николаевич обронил: «Что же Ваше Величество, теперь прикажите на другой стороне выбить „Не стоит благодарности“»[348].

По распоряжению Николая I, который осмотрел разрушенный зал буквально стразу же после аварии, создали следственную комиссию. После обследования места аварии члены комиссии пришли к выводу, что виной неприятного происшествия является не конструкция балок (она, подчеркивалось, была совершенно надежна), а недостаточная глубина заделки балок в стены. Балки вмуровали в стены на глубину 53,3 см вместо 66,7 см, и это существенно ослабило жесткость продольных связей. Кроме этого, после разбора завалов выяснилось, что в допожарных стенах имелись вентиляционные или дымовые каналы, перекрытые сверху одним кирпичом на известковом растворе. Некоторые балки вмуровали в стены над этими пустотами, и они, продавив кирпич, просели, что в конечном счете привело к прогибу сводов, а затем и к их обрушению.

Зал восстановили и для предотвращения подобных инцидентов потолок, по предложению инженера Дестрема, дополнительно подстраховали корабельными цепями. Срочно доставленные из Кронштадта мощные корабельные цепи одним концом вмуровывались в несущие стены, другим укреплялись в центральной части потолка. При гипотетическом обрушении потолка корабельные цепи, натянувшись, должны были удержать потолок от падения. Эта система безопасности сохраняется и поныне. Так же, как и некоторые из эллипсовидных железных балок, по-прежнему держащих потолки дворца. Время показало, что стропильная система Зимнего дворца была исполнена совершенно надежно.

Корабельные цепи включали и в конструкции, поддерживавшие крышу Зимнего дворца. Как правило, проблем с цепями не было, за исключением эпизода, случившегося 31 декабря 1848 г., когда «в 10 часов утра над Концертным залом от сильного мороза лопнула продольная цепь, устроенная первоначально для поддержания конька крыши, но как впоследствии времени для упрочивания всей устойчивости крыши были подведены поперечные шпренгеля, <…> повреждение сие не может иметь никакого влияния на устроенную систему крыши»[349]. О происшествии доложили Николаю I, который распорядится «немедля исправить поврежденную цепь». В результате вместо цепи «из одного ряда круглого железа» установили цепь «из двух рядов полосового железа».

Говоря о металлических балках, перекрывавших залы Зимнего дворца, следует упомянуть и о потолках парадных залов, часть из которых выполнили из медного листа. В ряде залов своды перекрывались листовым железом, в других – медным листом. Это инженерное решение связано, прежде всего, с мерами по обеспечению пожарной безопасности Зимнего дворца.

После установки металлических стропил силуэт крыши изменился. Крышу дворца настелили на обрешетку, опиравшуюся на систему металлических перекрытий, которые, в свою очередь, опирались на многослойные клепаные эллипсовидные металлические балки. В результате крыша Зимнего дворца получилась очень низкой и практически незаметной за различными украшениями, находящимися на карнизах.

8 апреля 1840 г. царь высочайше утвердил «Положение об управлении Императорским Зимним дворцом», где большое внимание уделялось правильному содержанию чердака и кровли. В подчинении «майора от ворот», так тогда называли завхоза и коменданта дворца в одном лице, находились два помощника из «опытных инженеров» (бау-адъютанты), один из которых персонально отвечал за исправность всех металлических конструкций.

Для правильного содержания металлических чердачных конструкций разработали «Инструкцию по тщательному обережению стропил от ржавчины». В этой инструкции жестко определялась периодичность осмотров всех металлических конструкций дворца. Так, для ликвидации конденсата на потолках, которые представляли собой многослойный сэндвич (металлический лист потолка – войлок – брезент), предписывалось «Капли на брезенте непрерывно собирать губками в жестяные ведерки и выносить с чердака»[350].

Для проведения этих профилактических мероприятий в 1840 г. на чердаке Зимнего дворца соорудили металлические «тропинки» с уложенными на них веревочными матами, по которым передвигались служители и чиновники, постоянно следившие за состоянием всех чердачных конструкций. Эти «тропинки» сохранились и поныне. И коврики лежат на тех же маршрутах.

Следили за чердачными металлическими конструкциями в буквальном смысле слова. Ежемесячно, из года в год один из бау-адъютантов, отвечавший за благополучное состояние всех металлических конструкций дворца, составлял рапорт на имя министра Императорского двора по установленной схеме, в котором сообщал, что «все стропила, листовое железо, войлочные покрышки, металлические потолки, устройства шпренгелей и цепей для подвеса люстр и дымовые трубы найдены все без малейшего изменения и в надлежащей прочности»[351].

Для поддержания оптимального температурного режима на чердаке предписывалось постоянно проветривать внутренние помещения, но при косом дожде и снеге немедленно закрывать все чердачные слуховые окна.

Зимой предписывалось убирать снег с крыши «в тот же день и никак не позже другого дня, не замедляя сим ни под каким предлогом и не допуская до оттепели»[352]. Для предохранения кровли от порчи при сбрасывании снега предписывалось пользоваться только метлами и только в самом крайнем случае – деревянными лопатами. В той же инструкции категорически запрещалось пользоваться при работах на крыше Зимнего дворца металлическими лопатами и ломами. Также при любых работах на кровле предписывалось в обязательном порядке пользоваться валенками, для того чтобы не повредить кровлю и потолок. В расходы на содержание дворца отдельно заложили 2000 руб. ассигнациями «на очистку крыш дворца от снегу»[353].

По нормативам того времени предписывалось раз в три года красить кровлю не только снаружи, но и изнутри. Изнутри красили сажею на горячем льняном масле, а снаружи – два раза краской на вареном масле.

Порядок содержания инженерных систем, проходивших через чердак Зимнего дворца, ежемесячно контролировался специальной комиссией в составе: инженер-генерал-лейтенанта А.Д. Готмана, архитекторов В.П. Стасова и А.П. Брюллова, директора Александровского завода В.Е. Кларка и инженер-полковника И.Х. Кроля. Особенно тщательному контролю подлежала система отопления и несколько резервуаров, которые обеспечивали водой весь дворец.

Тогда же, в 1840-х гг., прописали меры, обеспечивавшие безопасность императорского семейства со стороны чердака и крыши. Прежде всего, весь чердак разделили на четыре сектора решетками. Один из таких секторов проходил вдоль западного фасада дворца, в котором находились жилые комнаты и парадные гостиные императорской семьи. Инженерное состояние каждого из секторов контролировалось унтер-офицером и тремя мастеровыми (кузнец, слесарь, кровельщик). Всю крышу постоянно обслуживало 16 человек[354].

Тогда на чердак Зимнего дворца можно было попасть по семи лестницам. Все они запирались и охранялись, для чего по распоряжению царя у всех лестниц, ведущих на чердак, устроили в 1841 г. тамбуры[355]. Тогда же на чердаке, на стороне северо-восточного ризалита, рядом с круглой министерской лестницей, устроили два ватерклозета, «необходимых для отклонения запаха, распространяющегося в комнатах верхнего этажа, по недостатку там ватерклозетов».

Поскольку на чердаке Зимнего дворца находились различные служебные помещения (оптический телеграф, звонница) и инженерное оборудование (резервуары для воды, вентиляционная система), то был предусмотрен порядок режимного посещения чердака. По инструкции только бау-адъютант выдавал служащим специальные пропуска, «дабы никто из посторонних и ни под каким видом, без надобности и приказания его, на чердак не входил» и без которых «на телеграф, колокольни и к резервуару никто не подпускается»[356]. При всех входах на чердак поставили посты, контролировавшие режим посещений чердака. Кроме этого, на самом чердаке проложили специальные маршруты – «железные проходы», т. е. коридоры, огороженные решетками. Все решетчатые двери закрывались на замки и опечатывались.

Этот порядок жизни чердаков Зимнего дворца жестко соблюдался весь период правления Николая Павловича вплоть до 1855 г., поэтому появление случайных людей на чердаке императорской резиденции было исключено.

В период реформ Александра II и перехода к практике найма вольнонаемной прислуги многое в жизни Зимнего дворца изменилось. Чердак стал захламляться старой мебелью и другими вещами. Каждая из хозяйственных служб стремилась завести на чердаке свой уголок для хранения неизбежной рухляди. Видимо, в это время часть железных решеток, деливших чердак на четыре сектора, срезали.

На порядок содержания чердака Зимнего дворца вновь обратили пристальное внимание только после трагедии 5 февраля 1880 г., когда народоволец Степан Халтурин взорвал в подвале Зимнего дворца около 50 кг динамита. Обратили внимание прежде всего дворцовые спецслужбы, поскольку взрыв в подвале дворца показал, как слабо организован контроль за хозяйственными помещениями императорской резиденции.

Тогда Министерство императорского двора образовало «Комиссию по расследованию обстоятельств 5 февраля 1880 г…». Ее возглавил руководитель влиятельной службы – Контроля Министерства императорского двора – действительный статский советник барон К.К. Кистер. Комиссия организовала немедленный тщательный осмотр всех подвалов и чердаков Зимнего дворца. Особенно тщательно проверяли чердак и подвалы в той части Зимнего дворца, где располагались императорские покои. Тогда же перед всеми хозяйственниками поставили жесткие сроки по уборке всего хлама, годами копившегося на чердаках. К 25 февраля 1880 г. комиссия Кистера констатировала, что чердаки и подвалы Зимнего дворца «в настоящем виде не представляют возможности укрывательства опасных в отношении взрыва предметов»[357]. Кроме этого, на чердаке Зимнего дворца установили массивные железные «противотеррористические» двери, препятствовавшие несанкционированному проникновению на чердак дворца.

Ко времени чистки февраля 1880 г. относится весьма устойчивая легенда о корове, якобы обнаруженной на чердаке Зимнего дворца. Согласно легенде, один из служащих держал на чердаке корову для того, чтобы у его ребенка постоянно было свежее молоко.

В ноябре 1880 г. Зимний дворец обследовала специальная комиссия Петербургского градоначальника. Результаты обследования доложили министру Императорского двора. Естественно, при осмотре самое пристальное внимание полицейские чиновники вновь уделили чердакам. Комиссия констатировала, что чердаки «чистые, заперты наглухо и охраняются ружейными часовыми».

Тогда попасть на чердак Зимнего дворца можно было только через один проход, охраняемый вооруженным часовым и надзирателем Дворцовой полиции. В это время чердак вновь разделили сплошными металлическими решетками, двери которых держали запертыми. Часть этих массивных решеток сохранилась по сей день. Кроме этого, помещение чердака охранялось особыми надзирателями. На крыше дворца выставили два постоянных поста. Один часовой охранял участок крыши над императорскими покоями, а второй – у соединения Зимнего дворца с другими зданиями. Также на крыше располагался постоянный пожарный пост[358].

Сомнения комиссии вызвали стеклянные световые потолки в ряде залов Зимнего дворца, их, как сочла комиссия, можно было пробить тяжелой бомбой, брошенной с чердака. Поэтому все световые проемы предлагалось оградить железной решеткой, окрашенной в белый цвет. Также предлагалось вооружить часовых на крыше и увеличить их число. Предлагалось также перегородить крышу в двух местах металлическими решетками из остроконечных пик «с целью изолировать крышу над императорскими покоями». В результате всех этих мер к концу 1880 г. чердак и крыши Зимнего дворца были вновь взяты под жесткую охрану, а сам чердак был образцово пуст, каковым и остается до настоящего времени.

При Александре III, который в Зимнем дворце не жил, на крыше начались ремонтные работы. В 1888 г. отремонтировали металлические стропила на чердаке дворца. Попутно с этим провели замену скульптуры, расположенной на крыше. Первоначально в смете ремонта планировалось провести восстановление утрат, заделку трещин, покрытие жидким цементом всех фигур и ваз на крыше дворца[359]. Однако выкрошившийся пудожский камень износившихся скульптур стал опасен для тех, кто проходил по тротуарам вдоль дворца. Поэтому в ходе ремонта вместо 176 каменных скульптур установили пустотелые скульптуры, выбитые из медных листов. Всего изготовили 25 оригинальных моделей, которые затем просто тиражировались до необходимого количества в 176 единиц. Для устойчивости пустотелые скульптуры наполняли мелко наколотым камнем. Накануне празднования 300-летия Дома Романовых в феврале 1913 г. фигуры слегка подправили, проведя незначительный косметический ремонт[360].

Скульптура на крыше Зимнего дворца


Когда в Зимний дворец переехал на жительство Николай II, то он поначалу использовал крыши дворца для прогулок. Не потому что его увлекала романтика крыш, а потому что ему требовалась некая приватность прогулок. Кроме этого, имели значение и соображения безопасности.

По крышам царь гулял, пока у западного фасада дворца не был устроен Собственный садик, обнесенный высокой стеной. Тем не менее, и после обустройства садика Николай II периодически поднимался на полюбившуюся крышу, где у него были проложены свои маршруты. Это отмечали многие, в том числе и солдаты охраны. В революционной нелегальной прессе было опубликовано письмо безымянного рядового дворцовой стражи, который описывал настроение царя после гибели министра внутренних дел Д.С. Сипягина в 1902 г.: «В четверг министра хоронили, а бедный государь приехал только на вынос, тоже страшно боится, провожать не пришел. Жисть хуже нашего, государь все опасается и сидит больше в своем Зимнем дворце, все одно, что арестованный; только и развлечения – играют со своими собаками; выпустит когда штук пять, а когда восемь, а видать только из Морского Адмиралтейства; а то бегает по крыше (курсив мой. – И. З.) или же играет с Братом в лапту; вот какое тяжелое положение их»[361].

Это подтверждается и дневниковыми записями царя. Так, в марте 1904 г. Николай II, погуляв в саду с одним из великих князей, продолжил прогулку по крыше Зимнего дворца: «После прогулки гулял с ним по крыше, обойдя весь Зимний дворец». Последний раз Николай II поднялся на крышу Зимнего дворца с подросшими дочерьми в феврале 1913 г., когда он несколько дней прожил в своей главной императорской резиденции.


Системы отопления Зимнего дворца

Одно из центральных мест в инженерной инфраструктуре Зимнего дворца занимала отопительная система. Долгое время единственным видом отопления дворца были печи, камины и небольшие таганки. При начале строительства дворца архитекторы составили чертежи 17 каминов. Их заказали в Италии, изготовили из каррарского мрамора и в 1758 г. доставили в Зимний дворец[362]. Печи и камины являлись одной из доминант в художественном оформлении залов, поэтому их внешнему облику придавалось огромное значение. В суровом климате Петербурга эти роскошные печи и камины должны были не только эффективно отапливать огромные залы, занимавшие объемы второго и третьего этажей, но и украшать их. Кубатура обогреваемых помещений поистине была колоссальной.

Т. Дмитриев. Прием Екатериной II турецкого посольства в Зимнем дворце 14 октября 1764 г. 1790-е гг.


Как известно, эффективность каминов как источников тепла невысока. Для европейского климата роскошные камины как источники тепла вполне годились, но обогреть огромные залы в суровые петербургские зимы они не могли. Поэтому в Зимнем дворце в морозные дни было просто холодно. Печей не хватало, хотя для четырех парадных залов Невской анфилады Растрелли спроектировал 18 печей. Каждый из пяти постепенно уменьшавшихся кверху ярусов печи имел свое неповторимое пластическое решение. Однако художественные изыски печей явно доминировали над их функциональностью, и в морозные дни в залах Зимнего дворца было так холодно, что это служило поводом к отмене придворных мероприятий. Например, 27 декабря 1779 г. отменили бал в Зимнем дворце «по случаю великой стужи»[363]. О кубатуре парадных залов времен Екатерины II дает представление гравюра Т. Дмитриева.

Для отопления жилых комнат использовались те же репрезентативные камины, но к ним добавлялись и вполне функциональные печи-голландки. И тем не менее граф Б.П. Шереметев в 1787 г. писал одному из своих корреспондентов: «…вздумай только, что я всякий день во дворце два раза. Я сам дивлюсь, как меня достает и вечор был в антресолях: так называются парадные покои наподобие мусеи (т. е. музея. – И. З.), толь очень холодно в них, они почти не топятся, все комельки, а печи только для виду и не закрываются неколи…»[364].

Дворцовые стандарты были таковы, что камины вплоть до 1917 г. оставались непременным элементом не только большинства дворцовых залов или парадных гостиных, но и личных комнат. Безумно дорого стоящие и совершенно нефункциональные камины воспроизводились при всех перестройках в Зимнем дворце. Некоторые из личных помещений были очень незначительны по площади, но и туда непременно придворные архитекторы находили возможность вписать беломраморный камин. Например, в крохотной (по дворцовым стандартам) ванной комнате императрицы Марии Александровны. При всей своей нефункциональности камины были рабочими и их периодически протапливали. Но в повседневном бытовании и парадных гостиных и личных царских комнат их практически не топили. При наличии достаточно мощных систем отопления в этом и не было особой необходимости.

Инерция традиционализма была такова, что когда в 1827 г. во время ремонта в комнатах наследника Александра Николаевича круглые печи Кваренги из-за их ветхости разобрали, заменив новыми, эти новые печи спустя год было приказано разломать. В результате приказа О. Монферран был вынужден воссоздать круглые печи Кваренги. Подобная непрактичность диктовалась только привычкой к определенному облику дворцовых залов, выражавшейся чеканной формулой – «по образцу прежних лет».

В XVIII в. из-за холода, царящего не только в парадных залах, но и личных комнатах, парадные кровати в царских опочивальнях, закрывавшиеся пологами, должны были решать не столько представительские, сколько функциональные задачи. Когда полог опускался, то кровать как бы отсекалась от объема огромной по площади спальни и превращалась в некое подобие палатки, которую вполне можно было обогреть камельком или постельной грелкой, представлявшей собой закрытую жаровню-сковородку с раскаленными углями.

Отопительная система, которая обогревала огромный дворец, использовалась весьма интенсивно. Зимой, для того чтобы прогреть залы Зимнего дворца, печи топили не реже двух раз в сутки. Осенью, за неделю до возвращения «с дачи» царственных хозяев дворца, их помещения начинали усиленно протапливать.

Для этого содержалась целая армия придворных истопников. Столь интенсивное использование в отопительный сезон печей и каминов не только несло в себе постоянную угрозу пожара, но и не способствовало поддержанию должной эстетики главной парадной резиденции. На черном дворе вырастали огромные поленницы дров (дрова для длительного хранения складировались в подвале Зимнего дворца), их разносили по залам истопники, неизбежно неся с собой грязь и копоть. Длительное время эта грязь и суета воспринималась как данность.

В 1835 г. дворцовые хозяйственники попытались механизировать процесс носки дров на верхние этажи Зимнего дворца. 5 июля 1835 г. обер-гофмейстер П.И. Кутайсов направил рапорт на имя министра Императорского двора П.М. Волконского, в котором предлагал «Для отвращения нечистоты, носимой по лестницам и коридорам рабочими людьми во время носки ими дров, равно и для облегчения их в сей работе, признано необходимо нужным: устроить машинуЯщш дш дров для подъема дров с нижнего в верхний этаж Зимнего Дворца, близ лестницы, что выход имеет у Фрейлинского коридора, каковой пункт означен карандашом на приставляемом у сего плане»[365].

Ящик для дров


Министр одобрил инициативу, и эта «машина для подъема дров», начавшая работать с ноября 1835 г., стала первым грузовым лифтом Зимнего дворца (пассажирский лифт работал в Зимнем дворце с осени 1826 г.). Доставляемые на этажи дрова складывались у каминов и печей в специальные ящики, изготавливающиеся по рисункам архитекторов или художников. Около каждого камина стояли стойки с необходимыми инструментами: щипцами, лопатками, кочергой и другими приспособлениями.

В Зимнем дворце за заготовку и распределение дров отвечал специальный чиновник – «комиссар по дровяной должности». На поставку различных дров, как и других припасов, заключались контракты. Закупались также «уголья сосновые» (древесный уголь). При Александре I по штатам 1801 г. на заготовку дров, угля, свечей для всех дворцов придворного ведомства отпускалось 280 000 руб., а на их развозку во дворцы – 1 500 060 руб. Поэтому, как только во второй четверти XIX в. появились альтернативные системы отопления, их немедленно использовали в Зимнем дворце.

Интенсивное использование многочисленных печей в Зимнем дворце в суровые зимы и бессистемные подчас перестройки парадных залов и жилых половин приводили к катастрофическим последствиям, таким, как страшный пожар, начавшийся в Зимнем дворце вечером 17 декабря 1837 г. и к 20 декабря уничтоживший императорскую резиденцию. После катастрофического пожара от Зимнего дворца остались только наружные стены, часть внутренних капитальных стен, сводчатые перекрытия подвалов и некоторое количество сводчатых перекрытий на первом этаже[366].

С учетом произошедшей трагедии в ходе восстановления Зимнего дворца печное отопление заменили на воздушное или пневматическое отопление, разработанное инженером Н.А. Аммосовым (встречается написание Амосов. – И. З.). На устройство пневматического отопления в смету заложили 258 000 руб.[367] Впервые печи конструкции Аммосова установили в казармах лейб-гвардии Павловского полка в 1835 г. Там эти печи хорошо себя зарекомендовали, да и традиционное печное отопление после страшного пожара вызывало недоверие.

Следует отметить, что система огневоздушного (духового) печного отопления была известна в России с XV в. и широко использовалась для обогрева каменных построек – дворцов, храмов, жилых и общественных зданий. Печи располагали в подклетах или подвалах, теплый воздух в верхние этажи поступал по проводным трубам, сделанным из изразцов и проложенным в стенах и полах.

В Зимнем дворце огневоздушное (духовое) отопление использовалось для обогрева огромного Георгиевского зала и прилегающих к нему дворцовых пространств. Так, в одном из архивных дел за 1816 г. упоминается о ремонте «железных труб, идущих от воздушных печей по наружной стене Георгиевского зала стенами, не касаясь внутренности»[368]. Также о духовых отопительных каналах известно из архивных дел, связанных со строительством Военной галереи 1812 г. Такое же отопление применялось в Малом Эрмитаже.

В 1838 г. систему пневматического отопления инженера Н.А. Аммосова решили сделать основой отопительной системы Зимнего дворца. По поручению Комиссии по возобновлению Зимнего дворца, знаменитый химик Г.И. Гесс, преподававший в Технологическом институте, провел всестороннюю экспертизу пневматических печей конструкции Н.А. Аммосова. По словам конструктора, экспертиза была крайне тщательной и придирчивой. В результате Гесс подготовил заключение, в котором констатировал, что печи безвредны для здоровья[369].

Чертеж аммосовской печи. Сер. XIX в.


После такой солидной экспертизы в подвалах Зимнего дворца установили 86 пневматических печей. В самом Зимнем дворце разместили 55 больших и 29 малых печей. Еще две большие печи разместили в Эрмитаже под Рафаэлевыми ложами и две малые печи установили в Придворном манеже.

Печи Аммосова состояли из двух частей: топки и воздушной камеры. В топке горели дрова, а горячий дым, прежде чем уйти по дымоходу в дымовую трубу, проходил через систему газоходов, расположенную в воздушной камере. В эту же камеру по отдельному воздуховоду попадал уличный воздух, который при контакте с раскаленными газоходами нагревался и затем по внутристенным каналам шел в залы для их обогрева. Кстати, эти внутристенные отопительные каналы используются по сей день, но уже на базе современной техники.

Душник в зале № 181


Душники в Белом зале


Подобная система давала возможность поместить печи в подвале Зимнего дворца, и при этом одна печь отапливала большое количество помещений на всех трех этажах Зимнего дворца, расположенных над ней. По оценке самого Аммосова, одна пневматическая печь, «смотря по величине своей и удобству размещения жилья, может нагревать от 100 до 600 куб. саженей вместимости, заменяя собой от 5 до 30 голландских печей». Места выхода отопительных каналов завершались медными решетками на душниках, выполненных по рисункам архитектора В.П. Стасова.

Схема инженера Аммосова была высочайше утверждена 10 апреля 1838 г.[370] С весны 1839 г. печи и камины сохранялись в Зимнем дворце в основном как привычный элемент парадных интерьеров[371]. За устройство пневматических печей в Зимнем дворце Н. Аммосова наградили золотой медалью и 1500 десятинами земли наряду с личным одобрением Николая I качеством работы печей его конструкции.

В дворцовой «Мастеровой роте» самый большой штат специалистов был занят именно обслуживанием системы отопления. Печным и каменным делом в Зимнем дворце занимались «мастер, два подмастерья, восемь печников и шесть учеников». Трубочным делом занимались «мастер, подмастерье, три трубника и два ученика». Занимались чисткой труб «мастер, два подмастерья, двенадцать трубочистов и семь учеников»[372].

Несмотря на огромные затраты, у аммосовской системы отопления вскоре выявили ряд недостатков. Уже в 1839 г. Аммосов по настоянию В.П. Стасова пытался внести изменения в конструкцию печей[373]. Тогда попытались заменить металлические трубы на глиняные, но, убедившись, что они очень медленно нагревают воздух и при усиленной топке трескаются и пропускают дым, решили вернуться к металлическим трубам[374]. Такая попытка была сделана в связи с тем, что раскаленные металлические трубы давали неприятный запах, отчетливо ощущавшийся в парадных залах.

Душник на Салтыковской лестнице


Душник в Помпейской галерее


Но самой серьезной проблемой стал пересушенный воздух. Уже в начале 1840-х гг. бытовало мнение, что новые печи пересушивают воздух, вредя здоровью. Причем речь шла о здоровье царских детей. Об этом упоминает в мемуарах дочь Николая I великая княгиня Ольга Николаевна. Она вспоминала, что в Зимнем дворце «устроили новое отопление, подобие центрального, которое совершенно высушило воздух. Чтобы устранить этот недостаток, к нам в комнаты внесли лоханки со снегом и водой, и я думаю, что это произвело очень неблагоприятное действие на наши легкие»[375].

Дело в том, что в декабре 1840 г. Ольга Николаевна заболела «сильным кашлем», и поэтому по настоянию врачей Маркуса и Рауха ее в феврале 1841 г. перевели в Аничков дворец под предлогом того, что сухой воздух Зимнего дворца ей вреден. Николай I согласился с предложениями медиков, и «вся семья с восторгом переселилась в любимое гнездышко. По прошествии одной недели мой кашель исчез. После этого призвали специалистов, чтобы исследовать свойства воздуха в Зимнем дворце, и выяснилось, что содержание влажности в нем слишком недостаточно, как для людей, так и для растений. Построили всюду камины, но и в Аничковом приделали к печам сосуды с водой»[376].

Действительно, Н. Аммосова пригласили в Зимний дворец в марте 1841 г., где он измерял влажность воздуха во всех дворцовых помещениях. При этом отклонений от нормы он не выявил, а таблицы измерений влажности для пресечения слухов опубликовал. Тем не менее слухи о «вредном воздухе» получили широкое распространение.

Видимо, таблицы влажности никого в царской семье не убедили. Все ощущали неприятный запах из душников, видели пыль и грязь, сгоравшую на калориферах и оседавшую в виде копоти на бесценных произведениях искусства в парадных залах Зимнего дворца. У печей Аммосова имелся и «эффект буржуйки»[377]. Когда пневматические печи топились, в залах и жилых комнатах дворца было очень жарко, а когда топка прекращалась, то моментально становилось холодно, поскольку теплый воздух буквально вылетал через каналы системы вентиляции.

К тому же горячий пересушенный воздух от пневматических печей Аммосова плохо влиял на художественные ценности в царских жилых комнатах. Да и сам Императорский Эрмитаж также отапливался печами Аммосова. В отчете, представленном в 60-х гг. XIX в. специалистом по отоплению, чиновником особых поручений при Кабинете Е.И.В. инженер-генерал-майором М.П. Фабрициусом, подробно описано, что недостатки аммосовской системы отопления «гибельно сказываются на хранимых в Эрмитаже сокровищах. Некоторые из них, как, например, древние картины, писанные на дереве, страдают в особенности: доски то коробятся, то выпрямляются, краски лупятся, отстают от грунта, образуются в лаке и красках трещины, в кои забирается гарь и пыль. Лак изменяется химически и дает пятна. Все это вызывает реставрацию картин, а всякая реставрация картин, помимо стоимости, портит их и, конечно, крайне нежелательна. Скульптурные произведения также страдают от указанной системы отопления: в статуях, состоящих из частей, выкрашивается связывающий их состав, и их также приходится реставрировать»[378].

Этот недостаток печей Аммосова пытались исправить, для чего в «пневматические печи» встраивали «железные ящики» с водой, которая, испаряясь, повышала влажность воздуха[379], но это все были полумеры, не решавшие проблему. Воду надо было постоянно подливать, да и уровень влажности невозможно было регулировать, и влажность в комнатах резко менялась «от пустыни» до «тропиков», что не шло на пользу ни людям, ни художественным ценностям.

Поэтому уже в 1850 г. часть печей демонтировали. Прежде всего убрали печи, отапливавшие комнаты болезненной императрицы Александры Федоровны. В июне 1850 г. министр Императорского двора направил записку генерал-лейтенанту Готману, который отвечал за всю инженерную инфраструктуру Зимнего дворца с момента его восстановления. В записке генерал извещался, что «Государю Императору угодно, чтобы во всех комнатах Ея Величества в Зимнем Дворце уничтожено было отопление амосовскими печами». Далее указывалось, что отапливать комнаты императрицы должны дровяные шведские печи. Новую систему отопления предполагалось устроить, используя имеющиеся дымовые каналов в парадных гостиных. Министр спрашивал, возможно ли, «чтобы в тех комнатах, где ныне имеются по два камина, один обращен был в шведскую печь, а другой остался по-прежнему камином?»[380].

Печи, естественно, поставили, декорировав их зеркалами и отделав боковые части печей мраморными плитами. Такие же шведские печи соорудили и «в комнатах на половине Государя Императора». Всего в ходе ремонта 1850 г. установили 10 шведских печей, причем не только «на половинах Их Императорских Величеств», но и на половине великой княгини Ольги Николаевны на первом этаже северо-западного ризалита. Как распределялись эти печи по помещениям, из документов не ясно, упоминается только о двух шведских печах, установленных в Малиновой гостиной и Угловом кабинете императрицы. В 1853 г. такие же дровяные шведские печи устроили на половине цесаревны Марии Александровны на втором этаже юго-западного ризалита[381]. В результате в начале 1850-х гг. большая часть помещений второго этажа западного крыла Зимнего дворца отапливалась привычными дровами. С ними было, конечно, больше суеты и грязи, но все это окупалось ровным и здоровым теплом шведских (голландских) печей.

Ремонт 1853 г. стал последним, больше изменений в системе отопления вплоть до конца царствования Николая I не делали, и шведские печи работали на жилых царских половинах Зимнего дворца до 1880-х гг. Парадные залы и Эрмитаж продолжали отапливаться аммосовскими печами (калориферами). По сей день в подвалах Зимнего дворца кое-где остались элементы конструкций этих печей.

Отметим и то, что при всех системах отопления «строка коммунальных платежей за тепло» в бюджете Министерства императорского двора всегда была довольно значительной. Например, в 1868 г. на отопление Зимнего дворца потратили 173 567 руб. сер. (по смете – 173 650 руб. сер.)[382].

Как это ни странно, но аммосовские калориферы продолжали обогревать комнаты Александра II, с детства страдавшего астмой. Поэтому по Зимнему дворцу продолжали ходить разговоры о «вредном воздухе». Эта молва оказалась необычайно живучей, поскольку чиновник Министерства императорского двора В.С. Кривенко в записках упоминал, что величавый Зимний дворец «совершенно не подходил для частной жизни. Александр II, больной эмфиземой легких, страдал от амосовского отопления, от сухого сильно нагретого воздуха, от плохой вентиляции; в спальне его форточки плохо затворялись, по ночам комната выстывала»[383]. Поэтому с 1863 г. в Зимнем дворце начинает создаваться новая, локальная система отопления, которую закончили во второй половине 1870-х гг.

Для семьи Александра II вопросы, связанные с отоплением и вентиляцией жилых помещений, имели особое значение. Дело в том, что императрица Мария Александровна страдала хроническим легочным заболеванием. Астенически сложенная, легко простужавшаяся, Мария Александровна постоянно болела. Ее старались удалить на осень-зиму из Петербурга, на что императрица соглашалась крайне неохотно. Поэтому новую систему отопления в 1872 г. начали устанавливать именно под неё. Занимался реализацией этого проекта инженер полковник Г. Войницкий, автор брошюры «Отопление и вентиляция». Калориферы его конструкции отличались компактностью и равномерностью нагрева, а их КПД составлял от 72 до 80 %.

Прежде чем начать рассказывать об этом ремонте, следует отметить, что еще в первой половине 1840-х гг. рассматривался экологичный вариант отопления царских половин «горячею водою по методе Свиязева»[384]. Однако этот вариант тогда не прошел, поскольку его сочли крайне дорогостоящим (новая система коммуникаций, строительство котельной, устройство батарей, искажение облика дворцовых интерьеров и т. п.)[385].

Ремонтные работы на половине Марии Александровны окончили к ноябрю 1872 г., когда в подвалах юго-западного ризалита Зимнего дворца установили водяные и чугунные калориферы, служившие для отопления и вентиляции комнат императрицы. Согласно документации, водяные калориферы могли отапливать 380 куб. саженей, а чугунные – 1570 куб. саж. Видимо, более щадящие водяные калориферы отапливали жилые помещения, а чугунные – парадные гостиные. Все работы обошлись в 55 000 руб.[386]

Особенно важным было то, что отопление по системе Войницкого исключало попадание продуктов горения в жилые помещения, а также позволяло более гибко регулировать температурный режим. Кроме того, система отопления была более централизованной по источникам тепловой энергии и более экономичной. Однако и эти работы не решали проблему качества воздуха, поступавшего на жилые половины царской четы, и на этот фактор очень болезненно (в прямом смысле) реагировали как Мария Александровна, так и Александр II.

Тем не менее после успешного завершения работ на половине императрицы принялись за замену системы отопления и вентиляции на половине Александра II. Для него это тоже было небезразлично, поскольку периодически обострявшаяся астма заставляла постоянно держать в кабинете царя кислородные подушки.

В марте 1875 г. министр Императорского двора А.В. Адлерберг для организации работ создал «Комиссию для предохранения подвальных помещений от заливания водой, об улучшении отопления и освежения воздуха в некоторых помещениях Зимнего дворца». Под «некоторыми помещениями» имелись в виду комнаты Александра II. В состав комиссии вошли глава Контроля министерства Двора барон К.К. Кистер, заведующий Зимним дворцом генерал-майор А.П. Дельсаль, инженер генерал-майор Г.Е. Паукер, придворные архитекторы А.И. Кракау и И.А. Монигетти и член инженерного комитета генерал-майор Н.П. Богдановский. В апреле 1875 г. комиссия определилась с перечнем помещений, подлежащих ремонту. Главным «объектом» ремонтных работ стали Собственные комнаты Александра II (6 помещений): Приемная, Бильярдная, два Кабинета, комната для прислуги и Библиотека. В этих комнатах предполагалось устроить оригинальную систему отопления, уже опробованную на половине императрицы Марии Александровны.

Камин с флорентийской мозаикой в Золотой гостиной


По проекту на половине Александра II предполагалось использовать три источника тепла. Во-первых, это традиционные печи и камины в числе девяти единиц. Их предполагалось перестроить, сделать более эффективными, но при этом не менять их привычного внешнего облика. Во-вторых, предполагалось обогревать окна, наполняя теплым воздухом, по специальным воздуховодам пространство между рамами. И, в-третьих, обогревать наружные стены дворца, опять-таки по воздуховодам, проложенным внутри несущих наружных стен. Решение было более чем спорным, поскольку большая часть тепла уходила на отопление улицы. Вентиляция должна была осуществляться «посредством водяных калориферов, расположенных в первом этаже», параллельно с увлажнением воздуха, «как в комнатах Ее Величества».

Подобная система отопления устанавливалась и в четырех комнатах великой княгини Марии Александровны на первом этаже, окнами на Адмиралтейство; в четырех комнатах великих князей Сергея и Павла Александровичей; в квартире графини Блудовой (на первом этаже, четыре комнаты). Водяное отопление провели в Салтыковский подъезд «с вестибюлями и лестницей», как и «на подъезде Ее Величества». Вентиляцию «с увлажнением воздуха от водяных калориферов» провели в Большой коридор на первом этаже западного фасада и в Темный коридор на втором этаже. Те же работы провели и в Малом Фельдмаршальском зале. Попутно с заменой отопления предполагалось отремонтировать все комнаты второго этажа, выходящие окнами на Большой двор Зимнего двора: Запасную половину, Библиотеку и Гардероб Александра II. Там устанавливали «пневматическое отопление и вентиляцию посредством чугунных калориферов, располагаемых в подвале». Ремонту подлежали системы отопления всех квартир и Камер-юнгферского коридора на третьем этаже. При этом «половина теплоты» шла от «устраиваемых вновь комнатных печей, а другая половина с вентиляцией – от чугунных калориферов, располагаемых в подвале». Коридоры отапливались пневматическим отоплением Аммосова, и устанавливалась вентиляция от калориферов. Комнаты первого этажа, с окнами, выходящими во двор, отапливались пневматическими печами, с вентиляцией от калориферов, расположенных в подвале. Стоимость всего проекта оценивалась в 106 000 руб. Кроме этого, аналогичные работы предполагалось провести в Малой церкви и Ротонде, где должны были установить водяные калориферы.

Камин в Большом кабинете императрицы Марии Александровны


Для выполнения работ требовалось «разворотить» все три этажа со стороны западного фасада Зимнего дворца между северо-западным и юго-западным ризалитами. При этом работы требовалось выполнить в сжатые сроки – с мая по ноябрь, пока Императорский двор находится в загородных резиденциях.

Еще одна проблема заключалась в стоимости проекта. Барон К.К. Кистер считал буквально каждую копейку, поэтому перед генералом Дельсалем поставили стратегическую задачу – «постараться убедить Войницкого к понижению суммы, составленной по смете».

Дельсаль попытался убедить Войницкого, однако последний весьма аргументировано отбивался: «… смета составлена по ценам очень низким, <…> в смете нет не только никаких излишков, но в нее не введены многие расходы и работы <…> предстоящая работа во Дворце не выгодна еще по затруднительности контроля мастеровых людей и учета производимой ими работы, <…> из мелочей, разбросанных по всему Дворцу <…> я нахожу невозможным понизить общую стоимость (131 000 р.)». Более того, Войницкий сам увеличил смету до 136 000 руб. В результате 7 марта 1876 г. министр Императорского двора согласился на заявленные 136 000 руб.

Предстоящие работы были более чем внушительны. По смете предстояло: устроить «помещения для водогрейных котлов в подвале»; устроить «камеры калориферов для проведения к калориферам воды и наружного воздуха»; проломить отверстие для забора воздуха в систему вентиляции в наружной стене у Салтыковского подъезда; разломать печи Аммосова в подвальном этаже; развести вентиляционный воздух по помещениям; обеспечить «согревание промежутков между оконными рамами посредством чугунных калориферов»[387]. К этим работам, как главный поставщик, привлекался директор Петербургского Металлического завода инженер-механик Кроль.

Система увлажнения воздуха предполагала устройство при каждом калорифере «отдельных приборов для увлажнения», которые включали «сосуд в камере, котелок для нагревания воды и деревянный бак, с соединением этих отдельных частей трубками, с кранами и всеми принадлежностями»[388].

Особую проблему представляло устройство обогрева межоконных пространств. Такой системой предполагалось оборудовать 8 окон на первом этаже и 13 окон на втором этаже западного фасада Зимнего дворца. Для этого в несущей наружной стене пробивались каналы, подводимые к межоконным пространствам. Они выходили из «подоконных досок», отверстия в которых закрывались «изящными решетками».

В результате в комнатах Александра II и в комнатах великой княгини Марии Александровны смонтировали отопление и вентиляцию с замкнутым независимым циклом. Это позволяло регулировать температуру в каждой комнате индивидуально. К тому же устройство системы вентиляции и увлажнения было конструктивно таково, что позволяло устанавливать и уровень вентиляции по высоте от пола. Примечательно, что все каналы, через которые воздух засасывался через воздухозабор у Салтыковского подъезда, выложили глазурированными изразцами.

Во время сильных морозов, когда отопление межоконных пространств и отопление наружных стен не согревало комнаты в достаточной степени, предполагалось подогревать увлажненный воздух, поступающий в комнаты. Девять печей и каминов в комнатах царя оставались по большей части данью традиции.

Напряженная работа по замене отопительной системы и системы вентиляции продолжались все лето 1876 г. Великий князь Сергей Александрович в дневнике отметил, что, несмотря на холодную весну, семья готовилась к переезду на дачу в Царское Село, поскольку «будут весь этот фасад дворца переделывать для нового отопления». А когда семья в конце октября вернулась в Зимний дворец, то все комнаты уже были «с новым отоплением»[389]. В результате к началу 1880-х гг. в Зимнем дворце функционировали три системы отопления: во-первых, классические камины и шведские печи; во-вторых, аммосовская система; в-третьих, система чугунореберных печей Войницкого-Кроля.

При Николае II в Зимнем дворце в северо-западном ризалите начали монтировать четвертую систему отопления. Это решение состоялось летом 1894 г. еще при Александре III. Император был недоволен имевшимися системами отопления в своей официальной резиденции. По его мнению, обогревание комнат производилось неравномерно, воздух по-прежнему был очень сухой, при топке в воздуховодах стоял сильный шум. Видимо, проблемы с отоплением были действительно очень серьезными, если император согласился на столь дорогостоящий ремонт. Было решено установить новую локальную систему водяного отопления. Одновременно устанавливались водяные калориферы для введения свежего воздуха с соответствующей вентиляцией и увлажнением и прочищались жаровые каналы.

Работы начались уже при новом императоре Николае II, когда в 1895 г. в северо-западном ризалите Зимнего дворца для него начали обустраивать квартиру.

Для устройства водяного отопления в подвал под крохотным внутренним световым двориком северо-западного ризалита Зимнего дворца буквально втиснули котельную. На крыше дворца, за башенкой оптического телеграфа над «Собственным подъездом», построили вентиляционную башню. Она внесла заметный диссонанс в привычный архитектурный облик дворца.

Система, в основе которой использовался уже опробованный ранее водовоздушный принцип отопления, продолжала совершенствоваться. Четырнадцать воздушных камер питались всего от одного котла, а каждая воздушная камера обслуживала несколько воздуховодов. Вода в котельную поступала от центрального городского водопровода, появившегося в Санкт-Петербурге в 1863 г. Отметим, что установленная в 1895 г. система отопления позволяла эффективно регулировать влажность воздуха в жилых помещениях, причем делать это можно было в каждой комнате индивидуально. Для повышения влажности подогреваемого воздуха над калориферами имелась ванна с водой. Это инженерное решение вывело на новый уровень качество воздуха, поступавшего в покои царской семьи. Все работы обошлись в 189 511 руб.[390]

Вентиляционная башня над северо-западным ризалитом


Таким образом, к 1917 г. в Зимнем дворце параллельно действовали четыре технически различные системы отопления, не объединенные в единую сеть. Во-первых, в Зимнем дворце сохранялось традиционное печное отопление, носившее локальный характер. Во-вторых, с 1840-х гг. в Зимнем дворце действовали пневматические печи Н.А. Аммосова, обогревавшие большую часть дворца. В-третьих, в 18601870-х гг. создается локальная система «огневоздушных печей» для личных покоев императора Александра II, страдавшего астмой, и его жены императрицы Марии Александровны, болевшей туберкулезом. В-четвертых, с середины 1890-х гг. северо-западный ризалит Зимнего дворца и здание Нового Эрмитажа обогревались системой центрального водяного отопления, созданной инженером Войницким.

В 1920-х гг. в Зимнем дворце начинаются работы, должные превратить его в музейное здание. В результате этих работ искажавшая пропорции дворца вентиляционная башня над «Собственным подъездом» была разобрана, так же как и трубы котельных во внутренних световых двориках[391]. Тогда же удалили из Зимнего дворца до 100 отопительных приборов (печей, плит, очагов и каминов). Поэтому многих каминов, которые мы видим на акварелях К.А. Ухтомского и Э.П. Гау, сегодня просто нет.

Катастрофическое наводнение 1924 г. привело к затоплению всех подвалов дворца. Оно фактически разрушило действовавшие отопительную и вентиляционную системы. Воздуховоды наполнились водой, изоляция труб размокла. Во дворце появилась устойчивая сырость. Началась немедленная реконструкция отопительной и вентиляционной систем. Старую систему воздушного отопления, устроенную в 1860-1870-х гг. в покоях Александра II, восстановили к концу 1924 г. Также отремонтировали и систему центрального водяного отопления бывших комнат Николая II. К зиме 1925 г. наскоро отремонтировали аммосовские печи.

В ходе реконструкции инженерных коммуникаций дворца в 19331939 гг. водовоздушную систему отопления подключили к городской сети. В нее входили две системы: зданий Эрмитажа и комнат половины Николая II. После 1945 г. в ходе восстановления Зимнего дворца разобрали железные дымовые трубы и конструкции котельной, обеспечивавшие теплом половину Николая II. Тогда же разобрали и кирпичную трубу, остававшуюся от отопительной системы, устроенной в 1860-1870-х гг.


Система вентиляции Зимнего дворца

Проблема вентиляции дворцовых помещений всегда заботила архитекторов, проектировавших и строивших такие представительские здания, как царские и императорские резиденции. Как правило, в XVIII в. проблема вентиляции дворцовых залов решалась за счет естественной вытяжки, работавшей не только через окна и двери, но и через специальные вентиляционные каналы – душники, изначально закладывавшиеся при строительстве в стены.

Ф.Б. Растрелли еще при возведении деревянного Зимнего дворца, в котором жила императрица Елизавета Петровна, устроил под потолком дворцовых зал «отдушины с железными трубами» для «вентилирования тяжелого воздуха»[392].

Но в каменном Зимнем дворце этот проект им не был повторен. Поэтому во время многотысячных дворцовых празднеств все недостатки естественной вытяжки начинали немедленно ощущаться. Тепло от тысяч свечей повышало температуру в дворцовых залах сразу на десяток градусов. К этому добавлялась духота, накапливавшаяся от дыхания тысяч людей. На все это накладывался чад из подсобных помещений, в которых на спиртовках разогревались кушанья.

Подобная дворцовая атмосфера считалась неизбежным злом. Ее даже и не замечали, поскольку так было всегда. Периодически атмосферу залов пытались облагородить. На раскаленные лопатки капали особые «дворцовые духи». Эта проблема отчасти решалась и за счет привычных форточек, что выливалось в масштабные общедворцовые проекты. Например, в декабре 1834 г. буквально за месяц до начала больших балов последовало высочайшее повеление: «форточки по всему Зимнему Дворцу, в среднем этаже, находящиеся в нижних стеклах, переставить в верхние и сделать их откидными»[393]. Распоряжение, конечно, выполнили, но кардинально проблему вентиляции парадных залов это не решило. В залах было либо душно, либо начинали гулять такие сквозняки, что скоротечная чахотка стала самым распространенным заболеванием среди золотой молодежи того времени, особенно среди женской ее части, блиставшей обнаженными плечами.

Во второй четверти XIX в. в дворцовых залах начала применятся принудительная вентиляция. Впервые о вентиляторах, установленных в Зимнем дворце, упоминается в материалах, связанных с его восстановлением. Зимой 1838/39 г. во дворце установили несколько вентиляторов, которые удаляли из дворца сырой воздух и перемешивали горячий, способствуя максимально быстрой просушке возводимых капитальных стен. Но это были промышленные вентиляторы. Позже домашние вентиляторы с ручным приводом начали устанавливать на жилых половинах западного фасада Зимнего дворца.

Кроме этого, при установке аммосовского отопления в его схему заложили систему вентиляции залов, действующую по сей день. Вентиляционные каналы по стоякам выводились на чердак Зимнего дворца, и у каждого выхода канала на чердаке крепилась латунная табличка с указанием номера зала, из которого он шел. В планах дворца, подписанных генерал-майором Аммосовым, указаны вентиляционные каналы в каждой из комнат. Эти каналы обозначены на поэтажных планах Зимнего дворца именно как «вентиляторы». Здесь имелись в виду не лопастные вентиляторы, а вентиляционные каналы, по которым «испорченный воздух» естественным образом вытягивался из комнат. Аммосов также устроил в несущих стенах Зимнего дворца резервные вентиляционные каналы, впоследствии они активно использовались при всех модернизациях как отопительных, так и вентиляционных систем.

Эти вентиляционные каналы служат по сей день. Так, в результате обследования всего комплекса зданий Государственного Эрмитажа, проведенного в 1987 г., нашли около 1000 внутристеновых каналов различного назначения общей протяженностью около 40 км[394].

На поэтажных планах Зимнего дворца 1840-х гг. в больших залах кроме «вентиляторов» указаны еще и некие «холодники». Их появление именно в больших залах связано с уже перечисленными проблемами, возникавшими при проведении больших балов. Для удаления духоты и спертого воздуха и требовались «холодники». Судя по их количеству и сосредоточенности на капитальных стенах, обращенных на улицу, это были специальные вентиляционные короба, открывавшиеся только во время балов по мере необходимости. Располагались они в окнах верхнего яруса парадных залов.

Тем не менее во время больших балов «холодники» не справлялись с вытяжкой «испорченного воздуха», и в залах было душно. Маркиз де Кюстин, бывший в возобновленном Зимнем дворце осенью 1839 г., упоминал: «Ртутный столбик поднялся до 40 градусов, и, несмотря на вечернюю свежесть, во дворце было очень душно. Выйдя из-за стола, я поспешил укрыться в амбразуре распахнутого окна. Я поднял глаза и увидел императрицу. Мы были одни в амбразуре этого окна, напоминавшего открытую беседку над Невой. – Что до меня, – сказала императрица, – то я задыхаюсь; это куда менее поэтично. Впрочем, у вас есть все основания восхищаться этим видом; он в самом деле великолепен».

Проложенная в 1838–1839 гг. система вентиляции периодически модернизировалась. Осенью 1850 г. будущий Александр II распорядился, чтобы «на половине Детей Государя Наследника Цесаревича, на лестнице, ведущей из Будуара вниз», установили «вентилятор или другое по усмотрению Вашему средство для очищения воздуха»[395]. Выполняя распоряжение цесаревича, архитектор Штакеншнейдер устроил в детских комнатах дополнительные вентиляционные каналы.

Периодически вмонтированная в стены и стояки дворца система вентиляции давала сбой, подбрасывая его хозяевам неприятные сюрпризы. Нечто странное произошло, например в 1856 г., в начале правления Александра II. Мистики никакой не было, но туман в парадных залах был.

В документах это описывается следующим образом: «Государь Император заметил, что во время вечерних собраний в Зимнем дворце, при значительном скоплении публики, делается почти всегда в залах оного род тумана, чего до перестройки дворца после пожара никогда не было…» В результате император приказал составить комиссию «из профессоров и академиков физики», чтобы не только разобраться в природе тумана, но и ликвидировать его[396].

В состав комиссии вошли академики Императорской академии наук «по части физики» А.Я. Купфер[397] и Э.Х. Ленц[398] и академик «по части химии» Фрицт. Кроме этого, к работе комиссии «по борьбе с туманом» подключились инженер генерал-лейтенант А.Д. Готман[399], майор от ворот инженер-полковник К.Л. Кубе и архитекторы А.К. Тон, А.И. Штакеншнейдер, О. Монферран и Р.И. Кузьмин. Все вместе они «освидетельствовали металлические устройства в Зимнем дворце».

Как установили ученые физико-математического отделения, причиной образования тумана под потолком Концертного зала стал значительный перепад температур внутреннего и наружного воздуха. Внутри воздух нагревался тысячами восковых свечей, а снаружи стоял двадцатиградусный мороз: «сгущение паров было произведено холодом, вошедшим через окна галереи, которые нужно было открыть, для того чтобы дать выход как испарениям, так и избытку теплоты, произошедшему от многочисленности собрания»[400]. Ученые констатировали, что образованию тумана способствовала недостаточная вентиляция.

Этот дефект вентиляции, внезапно выявившийся после 16 лет эксплуатации Концертного зала, предлагалось исправить устройством дополнительных вентиляционных отверстий в потолке залы «при помощи труб, которые были бы проведены через потолок, соединяясь в одну общую трубу», что «послужило бы коренным средством к отвращению порчи воздуха».

Как оказалось, такой вариант вентиляции зала через отверстия в потолке рассматривался при восстановлении Зимнего дворца в 1838 г. Приведем обширную цитату из акта по устройству «в залах Зимнего Дворца отдушин», подписанного 25 января 1839 г. генерал-лейтенантом Готманом, генерал-майором Аммосовым, архитектором 4-го класса Траубертом, архитекторами Стасовым, Брюлловым, Тоном и инженер-подполковником Кролем. Этот отрывок наглядно показывает, как тщательно прорабатывались инженерные проблемы, встававшие в ходе восстановления дворца, несмотря на высокие темпы, заданные царем по восстановлению его резиденции.

Итак, члены комиссии констатировали, что «устройство отдушин в металлических потолках и каменных сводах никак допущено быть не может, ибо они, при первом открытии, оледенеют и произведут неизбежную капель, таковые отдушины могут устраиваться только в потолках деревянных, вентиляция же будет производиться посредством особых труб, устроенных в самих стенах генерал-майором Аммосовым, по начальному о том предположению, в случае же недостаточности их, что покажет опыт, то весною, в добавление вентиляции, устроить форточки в залах, в верхних окнах, а в комнатах в самых верхних стеклах, долженствующих открываться посредством блоков с тем, чтобы между летними и зимними переплетами были ящики для отвлечения замерзания остальных, кроме форточных, в переплетах стекол»[401].

Именно эти специальные ящики, устроенные в «самых верхних стеклах», и назывались «холодниками». Николай I в январе 1839 г. согласился с мнением авторитетной комиссии, одобрив предложение комиссии «не устраивать особых отдушин», а «весною устроить форточки».

Однако в 1856 г. выяснилось, что в некоторых ситуациях «особых труб», заложенных в стенах Аммосовым, не хватает для удаления из зала испорченного воздуха. Поэтому члены новой комиссии образца 1856 г.[402] решили вернуться к идее 1838 г. и устроить в потолке Концертного зала вентиляционные вытяжки.

К лету 1856 г. составили схему и смету предполагавшихся работ по устройству в залах Зимнего дворца вентиляторов. Отметим, что это были самые настоящие лопастные вентиляторы, осуществлявшие принудительную вытяжку испорченного воздуха. Поскольку электропривода для таких вентиляторов тогда еще не было, то использовали самую простую схему, когда лопасти вентиляторов приводились в действие за счет мускульной силы рабочих на чердаке Зимнего дворца.

В записке генерал-лейтенанта Готмана эта схема описывалась следующим образом: «Провести деревянную трубу, обернутую войлоком, между двумя потолочными шпренгелями, <…> согнуть эту трубу коленом на чердаке соседней залы, где для усиления тяги устроить в трубе маховое колесо, а потом вывести ее сквозь крыши в наружу <…> в деревянной трубе клапан или задвижку <…> для закрытия, когда вентилятор не действует»[403].

В смете схема первого «настоящего» вентилятора детализирована: «Деревянные трубы из двухдюймовых досок, обделанные кровельным железом, обернутые в три ряда толстым войлоком и обшитые прочной клеенкою <…> устройство <…> ни малейшего снега в трубу не попадало <…> с барабанами, где будут устроены механические колеса с крыльями для приема и выбрасывания из зала внутреннего воздуха в вертикальную трубу <…> с большими маховыми колесами, соединяющимися ремнями через барабан с вентиляторными колесами с принадлежащими к ним шайбами, через посредство устройства таких вентиляторов в течение одного часа может вытягиваться воздуха до 100 000 кубических футов, платформы, дабы у такового колеса могли свободно действовать 4 человека»[404].

Кстати, академик Э.Х. Ленц настаивал именно на таком варианте устройства вентиляции, полагая, что полная вентиляция может быть достигнута только механическим способом.

В виде опыта решили устроить два таких больших вентилятора «по концам Гербового зала. с механизмом для вытягивания внутреннего воздуха со всеми принадлежностями». В марте 1857 г. эти большие вентиляторы установили в парадном Гербовом зале.

Опробовали новые вентиляторы во время зимнего сезона 1858 г. В начале февраля 1858 г. обер-гофмаршал Шувалов докладывал министру Императорского двора графу В.Ф. Адлербергу: «К сему считаю долгом присовокупить: 1. Что хоть сделанные в виде опыта в Гербовой зале два вентилятора несколько уменьшали густоту воздуха во время бывшего там 7 января бала, но все еще, вероятно, по малому числу сих вентиляторов, достигнутое улучшение было неудовлетворительно. Между тем как для действия оными назначено было 16 человек; и 2. Что в Лондоне, в залах почтамта, где всегда бывает большое скопление народа, устроены на чердаках, как мне известно, пневматические аппараты, которые посредством особого механизма вытягивают воздух без употребления для сего людей»[405].

Таким образом, вентиляторы, которые обслуживало 16 человек, не решали проблемы, поэтому министр принял решение выписать из Лондона чертежи пневматических вентиляторов для их экспертизы в Строительной комиссии.

Бюрократическая переписка между Петербургом и Лондоном началась в феврале и продолжалась вплоть до августа 1858 г. В результате знакомства с чертежами члены Строительной комиссии пришли к выводу, что английский вариант вентиляторов проблему не решит. Поэтому в ноябре 1858 г. «устройство вентиляции высочайше повелено отложить впредь до удостоверения в лучшем способе такового устройства, для чего иметь ввиду командировать майора от ворот Зимнего Дворца инженер-полковника Кубе в Вену, Париж и Лондон»[406].

Управляющий зданием Зимнего дворца Карл Леонтьевич Кубе выехал в заграничную командировку в конце февраля 1858 г. и вернулся в Петербург в начале августа 1858 г. Он посетил Францию, Англию, Германию и Бельгию, где подробнейшим образом ознакомился с различными системами вентиляции общественных зданий. По возвращении он представил министру Императорского двора подробнейший отчет, в котором изложил все плюсы и минусы осмотренных им систем вентиляции[407]. Вывод, сделанный инженер-полковником был незатейливым, но вполне объективным: «Ни одна из объясненных мною систем не может быть у нас принята вполне и безусловно». Тем не менее К.Л. Кубе склонялся к использованию системы Ван Геке, поскольку она была и дешевле, и вписывалась в уже действующую систему аммосовского отопления: «…отопление посредством нагретого воздуха в самом Дворце уже устроено, <…> уширить существующие каналы и душники для входа нагретого и выхода испорченного воздуха, <…> было бы полезно провести трубы по поверхности стен, с отделкой их в виде архитектурных украшений».

В.Ф. Адлерберг, ознакомившись с запиской, констатировал, что «вентиляция есть предмет весьма важный» и предложил учредить особый комитет для анализа записки Кубе и принятия окончательного решения по вопросу об устройстве вентиляции в залах Зимнего дворца. Александр II утвердил это решение.

Комиссия работала в течение года, регулярно проводя заседания, заслушивая различные мнения и рассматривая записки изобретателей, предлагавших свои системы вентиляции. Более того, было принято решение устроить для пробы новую систему вентиляции в одном из детских приютов, на что выделили 5000 руб.

Но К.Л. Кубе не стал ожидать окончательных решений комиссии и начал принимать их сам, периодически докладывая комиссии о проделанных в Зимнем дворце работах. При этом многие из членов особой комиссии, будучи в немалых чинах и присутствуя по должности на больших императорских балах, лично оценивали результаты его работы.

К 3 января 1860 г. устроили новую вентиляцию «по способу всасывания» в Николаевской зале. Вентиляция представляла собой некий компромисс, позволивший обойтись без больших строительных работ. Нововведения сводились к следующему. Во-первых, на верхнем этаже Помпейской галереи установили два вытяжных камина. Во-вторых, четыре запасных канала в несущей стене Николаевского зала использовали как вытяжные каналы. В-третьих, в одном из окон поместили «коробку с проволочными сетями в 8 рядов по системе Эриксона». В-четвертых, для вентиляции использовали открытые жаровые душники аммосовских печей, через которые в зал поступал свежий воздух. В-пятых, аммосовские печи в день бала не топили.

Члены комиссии, бывшие на балу, подтвердили, что «воздух был чист» и результат проведенных работ «весьма удовлетворителен». И это с учетом того, что «во все продолжение бала, бывшего 3 января при числе присутствовавших до 2000 персон и при горении 5000 свечей, воздух залы был чист, не замечено было ни малейшего чада или дыма и температура не возвышалась выше +16 Реомюра»[408] (т. е. не более 20 градусов по Цельсию. – И. З.).

Вентиляционные отверстия в Николаевском зале, закрытые золочеными решетками


К 15 января 1860 г. устроили новую вентиляцию в Георгиевском зале Зимнего дворца. Работы свелись к тому, что в половине всех верхних окон зала вставили деревянные коробки, обтянутые клеенкой, которые действовали как вытяжные трубы. Результаты были следующими: «в продолжении всего времени после отстройки дворца в этой зале при больших собраниях и освещении чувствовался тяжелый воздух и чад. Во время же обеда, бывшего 15 января в честь господина фельдмаршала князя Барятинского, свечи горели ясным пламенем, и в воздухе не было чувствительно никакого запаха»[409].

К 7 февраля 1860 г. вариант вентиляции, устроенной в Георгиевском зале, воспроизвели в Белом зале Зимнего дворца. Балы 7 и 14 февраля показали, что опыт был не столь удачен. Причиной тому был полуциркульный потолок Белого зала, под которым, в отличие от плоского потолка Георгиевского зала, скапливался отработанный воздух. Поскольку воздух «не вполне уходил в окна, оставаясь в некотором количестве под замком свода», К.Л. Кубе принял решение «устроить вытяжные трубы в полке залы». Эти работы провели летом 1860 г., и в декабре 1860 г., накануне новой серии больших императорских балов, Кубе отчитался о проделанной работе.

Вентиляционное отверстие в Георгиевском зале над люстрой


В полуциркульном своде Белого зала проделали восемь квадратных отверстий 1,5 на 1,5 м. Со стороны зала отверстия закрыли металлическими ажурными решетками белого цвета, а со стороны чердака их закрыли деревянными крышками с войлоком. Над отверстиями на чердаке устроили деревянные, обтянутые войлоком и клеенкой трубы, проведенные сквозь крышу. В трубах поместили по три лампы «средней величины, служащие для возвышения в них температуры воздуха».

Вентиляционный проем в сводах Белого зала


16 декабря 1860 г. провели тестирование новой вентиляции Белой залы «по способу всасывания». Сначала при закрытой вентиляции свечи горели в продолжение часа, и «в воздухе залы чувствовался тяжелый воздух. После открытия, в продолжение 5 минут, воздух залы заметно очистился. При этом жаровые душники аммосовских печей были открыты… бумажки, помещаемые в трубу, выносило с большою силою…»[410].

Позже подобную систему вентиляции устроили и в ряде парадных гостиных, в которых имелись полуциркульные потолки. Например, подобную систему устроили в Золотой гостиной императрицы Марии Александровны. И по сей день мы можем видеть в потолке этой залы вентиляционные отверстия, прикрытые золочеными фигурными решетками.

Вентиляционная решетка в своде Золотой гостиной


Как правило, системы вентиляции в Зимнем дворце модернизировались одновременно с ремонтом отопительной системы. Но в 1895 г. имелся еще один важный повод для модернизации системы вентиляции. Дело в том, что впервые в истории Зимнего дворца Николай II отказался от привычных бань и устроил для себя бассейн. Со временем бассейн расширили и попутно с этими работами обновили систему вентиляции в северо-западном ризалите. Тогда в подвалах смонтировали новые воздуховоды большого сечения, по которым воздух с улицы поступал непосредственно в вентиляционные каналы и через старые душники попадал в помещения верхних этажей.

Вентиляционный проем в своде Золотой гостиной


В 1911 г. инженер Н.П. Мельников предложил новый проект отопления и вентиляции Зимнего дворца, а проведенный конкурс на ее монтаж выиграла фирма «Русский механический завод братьев Кёртинг».

Инициатором этих работ стало руководство Императорского Эрмитажа в лице его директора графа Д.И. Толстого и главного хранителя Э.Э. Ленца. В 1910 г. они подняли вопрос о замене вентиляции, указав на необходимость его безотлагательного решения. При этом они категорически настаивали на замене воздушного отопления в любых его видах на центральное водяное, считавшееся в тот момент самым передовым. В случае крайней необходимости они даже согласились пойти на повреждение стен в Эрмитаже. В качестве технического задания разработчикам были представлены требуемые параметры климата в залах музея: температура – 18±2 °C, влажность – около 60±10 %. Воздух должен был поступать хорошо отфильтрованным. В соответствии с техническим заданием к лету 1911 г. техник Кабинета Е.И.В. инженер Н.П. Мельников разработал проект[411].

В помещениях Зимнего дворца установили (кое-где они сохранились до наших дней) батареи отопления и электровентиляторы, благодаря которым воздух проходил через систему увлажнения и очистки, поступая затем в залы.

В разных местах Зимнего дворца установили специальные датчики (психрометры), определяющие относительную влажность. Сигналы от них поступали в единый пункт управления. В результате из одного места можно было регулировать температуру и влажность сразу во многих помещениях. На расстоянии включались электромоторы, закрывающие и открывающие задвижки на воздуховодах. Это был настоящий прорыв. Кстати, в ходе этих работ были изобретены и активно применялись пневматический молоток и промышленный пылесос. Работы по переустройству отопления в Эрмитаже были закончены к осени 1912 г., вентиляцию смонтировали к 1914 г.

Несмотря на прогресс техники, в Государственном Эрмитаже не отказались от элементов отопительных систем, заложенных в его схему еще в 1838–1839 гг. Сегодня, как и почти 200 лет назад, основные экспозиционные площади Зимнего дворца используют воздушный принцип отопления.


Системы освещения Зимнего дворца

История свечей в королевских и императорских дворцах имеет свою биографию. Так, употребление свечей в начале средних веков считалось роскошью, и законы против роскоши, принятые Филиппом Красивым, разрешали употребление восковых свечей лишь небольшому числу лиц высокого происхождения. При пиршествах и на придворных празднествах залы привычно освещались факелами, которые держали в руках слуги. Франциск I попытался удалить лишних людей из пиршественных залов и заказал Бенвенуто Челлини двенадцать серебряных статуй в человеческий рост, они должны были заменить живые «подсвечники» за королевским столом. Собственно, так и появились канделябры-торшеры.

На протяжении всей дореволюционной истории Зимний дворец освещался свечами. Чаще всего использовались свечи двух видов – сальные и восковые. Сальные свечи были не ароматны, и поэтому их использовали в хозяйственных помещениях дворца или для дежурного ночного освещения парадных залов. После окончания роскошных балов в парадных залах расставляли через комнату сальные свечи «в жестяных, длинных, наполненных водою подсвечниках»[412]. Восковые свечи использовались во время балов и других торжественных церемоний, но они были недолговечны, поскольку быстро оплывали, и их приходилось часто менять.

Как правило, в императорской резиденции использовались свечи, привезенные из заграницы. До начала царствования Николая I такая ситуация считалась совершенно стандартной. Огромные партии свечей доставлялись прямо из Парижа. А поскольку хозяйственники экономили, то на высочайшем уровне решался вопрос о беспошлинном пропуске этих свечных транспортов через таможню[413].

Николай I попытался переломить ситуацию, начав закупать отечественный продукт. Однако отечественный продукт, даже в таком, казалось бы, пустяковом производстве, проигрывал иностранному. Поэтому в 1836 г. хозяйственники, с санкции царя, возобновили закупки свечей за границей[414].

Стенное бра в Белой столовой. Зал № 188


При Императорском дворе сложились определенные нормы расходования свечей, зависящие от положения того или иного лица. Во времена Николая I фрейлине полагалось на день четыре стандартных белых свечи, одна желтая ночная свеча и три сальных[415]. Свечные нормы установили даже для детей Николая I. Одна из дочерей Николая I вспоминала, что «для освещения наших рабочих комнат полагалось каждой по две лампы и шесть свечей: две на рабочий стол; две воспитательнице и две на рояль»[416]. По мемуарным свидетельствам, в XVIII в. во время дворцовых праздников, для того чтобы осветить огромные залы, дополнительно сооружались специальные пирамиды, на которые устанавливалось «до трех тысяч свечей белого воску»[417].

Одним из самых ярких (в буквальном смысле) украшений Зимнего дворца были его роскошные бронзовые люстры, щедро усыпанные хрустальными подвесками, дробившими на тысячи блесток свет десятков восковых свечей. Эскизы люстр и торшеров создавались архитекторами одновременно с созданием интерьеров в парадных и жилых помещениях дворца. Многие из люстр Зимнего дворца создавались под конкретные залы. В Гербовом зале на люстрах укреплены гербы российских губерний. В Георгиевском зале Зимнего дворца люстры в изобилии украшены военной арматурой.

«Военная» люстра на 54 свечи была изготовлена по рисунку О. Монферрана в 1827–1829 гг. специально для Колонной гостиной в апартаментах императрицы Марии Федоровны. Стоили такие люстры десятки тысяч рублей.

Роскошные хрустальные люстры для Павильонного зала Малого Эрмитажа, изготовленные на фабрике бронзовщиков Пайара и Пигара, были заказаны в 1858 г. через английский магазин «Никольс и Плинке». Всего в Павильонном зале размещено 47 люстр разных размеров.

В Концертном зале Зимнего дворца по центру зала находилась огромная хрустальная люстра на 333 свечи.

Золотую гостиную императрицы Марии Александровны украшают бронзовые люстры на 136 свечей, изготовленные по рисунку А. Брюллова.

Люстры Георгиевского зала


По центру Малинового кабинета Марии Александровны укреплена большая бронзовая люстра в стиле рококо на 56 свечей. По стенам укреплены еще шесть стенных люстр по 6 свечей каждая. Все эти осветительные приборы были исполнены по эскизам А. Брюллова на фабрике К. Тегельштейна. Архитекторы рассчитывали и «мощность в свечах» таких светильников. Им необходимо было соотнести уровень освещенности и особенности дизайна тех или иных дворцовых гостиных или парадных залов.

Как правило, патинированный металл, жесть или бронзу украшали золоченые бронзовые накладки в виде пальметт, розеток, растительных мотивов, различных фигурок. На протяжении XIX в. насыщение декоративными элементами дворцовых люстр отчетливо нарастало. Если в начале XIX в. бытовали люстры с обручами или в виде плоских чаш, украшенных античными головками на бронзовых цепях, то в 1820-е гг. преобладают золоченые бронзовые люстры в виде ажурных корзин с типичными для классицизма орнаментами. Размеры варьировались: от малых – для небольших помещений, до огромных – для парадных залов. Принцип единства стилевого решения был характерен для русского классицизма и постоянно проявлялся как в общих замыслах художников, так и в осуществленных проектах.

По одному из «хозяйственных» описаний 1836 г. стандартные люстры Зимнего дворца выглядели следующим образом: «Люстр бронзовых с хрустальными украшениями, внутри хрустальными гранеными шариками, из коих средних 344 для свеч трубках – 1 и 4 по углам оной о 200 для свеч трубках… Во всех канделябрах и люстрах имеются для свеч жестяные с пружинами трубки и хрустальные граненые вкладки»[418].

Люстры Павильонного зала Малого Эрмитажа


У дворцовых хозяйственников имелся полный перечень всех свечей Зимнего дворца. Конечно, все свечи во дворце в парадных залах и гостиных зажигали только во время больших мероприятий. В будние дни и в парадных гостиных, и в парадных залах имелось, как правило, только дежурное освещение. Лишних свеч старались не жечь даже во дворцах. (См. таблицу 9.)

Таблица 9

Всего в середине 1870-х гг. во всех залах и других помещениях Зимнего дворца единовременно могло зажигаться 22 372 свечи[419].

К середине XIX в. свечи сохраняли доминирующее положение в императорских резиденциях, являясь главным источником освещения. Тем не менее, наряду с другими инженерными коммуникациями, в 1838–1839 гг. в Зимнем дворце несколько изменили и системы освещения.

Говоря об иных системах освещения Зимнего дворца, отметим, что еще при Екатерине II механик Кулибин сконструировал так называемый «кулибинский фонарь». В 1779 г. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали, что Кулибин «изобрел искусство делать некоторой особою выгнутой линией составное из многих частей зеркало, которое, когда перед ним поставится одна свеча, производит удивительное действие, умножая свет в пятьсот раз против обыкновенного свечного света и более, смотря по мере числа зеркальных частиц в оном вмещенных. Оно может поставляться и на чистом воздухе в фонаре, тогда может давать от себя свет даже на несколько верст, также по мере величины его». Фактически созданный Кулибиным фонарь представлял собой один из первых вариантов современного прожектора. Результаты впечатлили современников: «Галерея на 50 сажен была освещена сим зеркалом посредством одной только свечи», «Ее Императорское Величество изволило сказать при том свое благоволие изобретателю и пожаловать ему знатное число денег. Сие же изобретение рассмотрено и свидетельствовано было в общем Академией наук собрании». И хотя этот фонарь пытались использовать для освещения темных дворцовых коридоров, он так и остался курьезом своего времени, не получившим широкого распространения.

Люстры Белого зала


После восстановления Зимнего дворца в 1838–1839 гг. освещение свечами сохранили в полной мере. Собственно других альтернатив и не было. Конечно, имели место некие усовершенствования, связанные с увеличением количества свечей в люстрах[420], но по большому счету все оставалось на привычном уровне. Например, в Николаевском зале Зимнего дворца во всех люстрах могло гореть одновременно до 3492 свечей. Естественно, это поднимало температуру в зале, на стенах неизбежно оседала копоть.

Для того чтобы ускорить в люстрах процедуру замены сотен восковых свечей, использовались специальные жестяные трубки с подпружиненными донышками для облегчения извлечения огарков. Замена тысяч свечей была трудоемкой операцией и требовала определенной квалификации. Да и время работы подобной люстры было четко фиксировано. Поэтому придворные церемонии, проводимые в тех или иных залах Зимнего дворца, по времени носили фиксированный характер, отчасти ориентированный на определенное время работы люстр с восковыми свечами.

В разное время дворцовой администрации предлагались различные усовершенствования, связанные с ускорением процесса зажигания тысяч свечей, для того чтобы и сгорали они одновременно. Так, один из ранних вариантов бикфордова шнура («стопин пороховой»), представлявший собой пучок хлопчатобумажных нитей, пропитанных калиевой селитрой и обмазанный снаружи сметаноподобной смесью пороховой мякоти с клеем, со скоростью горения 4 см в секунду, предназначался именно для одномоментного зажигания люстр с большим количеством свечей.

С другой стороны, разрабатывались и устройства для одновременного тушения свечей в люстрах. Например, в 1862 г. некий механик Гротенгольм предложил хозяйственникам Зимнего дворца приобрести у него «изобретенный им аппарат мгновенного тушения свечей»[421]. И сегодня в некоторых музеях можно увидеть длинный шест с колпачком на конце, предназначавшийся для тушения свечей на люстрах. Можно представить, сколько времени требовалось для тушения сотен свечей таким шестом. Так что проблема была гораздо серьезней, чем это может показаться на первый взгляд.

Эффективность светового потока «на базе свечей» пытались усилить не только за счет их количества. Активно применялись различные отражатели света – от полированной бронзы до зеркал. Канделябры в обязательном порядке устанавливали на каминах, которые, как правило, декорировались зеркалами.

Поскольку Зимний дворец ежедневно потреблял огромное количество свечей, дворцовая администрация пыталась экономить на освещении. Эта практика породила название «экономии на свечных огарках». Такая экономия периодически порождала скандалы. Дело в том, что, по давней дворцовой традиции, свечи, прогоревшие более чем на половину, доставались лакеям, которые зарабатывали неплохие деньги, продавая огарки. Поэтому они сознательно подолгу не гасили свечи в помещениях, даже если там никого не было. Министр Императорского двора П.М. Волконский, заметив это, попробовал бороться с порочной традицией, поручив гасить свечи арапам, поскольку «они были гораздо честнее. Обязательнее всех был красивый арап Кайтан, он всегда стоял у ручки государыни. Он гасил свечи, за это ему отомстили: обвинили его сына Ивана, что он что-то украл, его послали в Кронштадт, где он был барабанщиком»[422].

Экономили на свечных огарках не только лакеи, но и другие чины Двора. По дворцовой легенде, одна из камер-фрейлин времен Екатерины II на протяжении своей двенадцатилетней службы собирала и продавала огарки и сэкономленные свечи. В результате набралась сумма, достаточная для того, чтобы «ко времени свадьбы с генералом Турчаниновым, секретарем Кабинета Ее Величества» заказать себе серебряный сервиз.

Торшеры с карсельскими лампами. Зал № 181


Периодически экономия на свечах приводила к бунтам фрейлин, когда им пытались вместо белых восковых свечей навязать желтые сальные. Как вспоминала одна из фрейлин, «вся молодежь поднялась из-за свечей – отцы поднялись на нас. Графиня Сухтелен пришла ко мне и сказала: „Пусть, наконец, молодежь потребует хороших свечей, пусть, наконец“ …Я думаю, что такой войны не было во всем свете»[423].

Наряду со свечами в Зимнем дворце использовались и другие источники света, прежде всего масляные лампы различных конструкций, например, кинкеты. Эти масляные лампы были названы по имени парижского аптекаря Антуана Кинкета, который изобрел лампу, названную его именем, во второй половине XVIII в. Эта лампа представляла собой стенное бра с достаточно мощным световым потоком. Эти лампы продержались в Зимнем дворце до середины XIX в.

В середине XIX в. кинкеты начали вытеснять карсельские лампы с часовым механизмом. Лампа названа по имени швейцарского мастера Карселя, создавшего ее в 1800 г. Часовой механизмом, установленный в лампе, приводил в движение поршень, который выдавливал масло из емкости, помещенной под горелкой. Так как керосин во дворцах, по причине его пожароопасности, использовать категорически запрещалось, в карсельские лампы заливали ароматизированное растительное масло. Эти технические новации делали освещение с использованием карсельских ламп более ярким и устойчивым. Фактически до введения электрического освещения карсельские лампы оставались лучшей и наиболее изящной системой освещения дворцовых залов не только в России, но и в Европе. Эти лампы использовались в императорских резиденциях вплоть до начала XX в., пока их не вытеснило электрическое освещение. Проблема заключалась в том, что лампы были дороги в обслуживании. Ароматизированное масло, как и капризный механизм, дорого обходились Дворцовому ведомству, поэтому карсельские лампы, как правило, находились только в комнатах первых лиц и их ближайшего окружения. Сам факт присутствия карсельской лампы в комнатах являлся наглядным свидетельством статуса этого лица.

Один из друзей детства Николая II писал, что в Аничковом дворце «лампы были необычайно занятные и затейливые, с каким-то механизмом, похожим на часовой. Масло наливалось душистое, и в комнатах всегда стояло „амбре"»[424].

Говоря о различных системах освещения, необходимо упомянуть и о газовом освещении, которым в 1838–1839 гг., после запуска газовой магистрали для уличного освещения, осветили Дворцовую площадь. При этом газовое освещение в Зимнем дворце при Николае I вводилось очень осторожно. Для того имелись веские причины…

Говоря о газовом освещении Зимнего дворца, следует иметь в виду и контекст эпохи. В 1835 г. в столице организовали «Общество освещения газом Санкт-Петербурга», которое к 1839 г. установило на улицах города 204 газовых фонаря[425]. Свет газовых фонарей ярче света, даваемого масляными фонарями, поэтому петербуржцы были очень довольны новшеством. Отметим и то, что проложенные во второй половине 1830-х гг. газовые трубы долго оставались частью городского «технократического пейзажа». Например, около Зимнего дворца газовые трубы сохранялись вплоть до начала XX в., когда в нем уже повсеместно монтировали электрическое освещение[426].

Возникает естественный вопрос: почему газовое освещение, появившееся около главной императорской резиденции в конце 1830-х гг., так и не стало доминировать в Зимнем дворце вплоть до начала 1860-х гг.? Точного ответа на этот вопрос нет, но мы можем высказать ряд предположений.

Во-первых, в российском Императорском дворе бытовала совершенно «железная» формула – «по традиции прежних лет». А по сей традиции Зимний дворец освещался восковыми и сальными свечами. Многовековая практика пользования свечами гарантировала противопожарную безопасность императорской резиденции. Кроме этого, личные покои членов императорской семьи освещались карсельскими масляными лампами, дававшими довольно мощный световой поток.

Во-вторых, следует иметь в виду и субъективный фактор. Видимо, он и имел решающее значение, поскольку, несмотря на «традицию прежних лет», технические новинки проникали в императорскую резиденцию с завидной скоростью. Дело в том, что в декабре 1837 г. император Николай I лично наблюдал за тем, как в результате страшного пожара дотла выгорел его дом – Зимний дворец. В 1838 г., наряду со многими техническими, новинками императору, вне всякого сомнения, предлагали устроить в виде опыта в некоторых залах дворца газовое освещение. Однако этого не случилось, и Зимний дворец еще четверть века освещался свечами и карсельскими лампами. Видимо, император счел периодически самопроизвольно гаснущие газовые светильники пожароопасными. При всей прогрессивности этого вида освещения фактор риска взрыва газа имелся, и, вероятно, император категорически хотел этого избежать.

В пользу этой версии говорят два «газовых эпизода» из истории Зимнего дворца. Еще в допожарном 1836 г. министр Императорского двора князь П.М. Волконский приказал обер-гофмейстеру графу Кутайсову «…допустить французского подданного инженера Друане к произведению опыта освещения, приносимым газом, круглой лестницы и моего подъезда в Зимнем дворце…»[427]. Судя по чертежам, предполагалось установить в подвале под круглой лестницей министерского подъезда необходимое оборудование, сделать разводку труб по самой лестнице и подключить трубы к 10 рожкам газовых светильников. На рисунке нет ни матовых шаров, ни каких-либо рассеивателей света. Добавим, что французский инженер представлял «Общество освещения газом Санкт-Петербурга». Вместе с инженером возникающие вопросы должен был решать придворный архитектор Шарлемань.

В соответствии с договором, условия «пилотного газового проекта» были следующими. Все оборудование устанавливалось за счет Общества, при этом в договоре оговаривалось, что если итоги испытаний не устроят «Его Светлость князя Волконского» или «оно окажется опасным и не вполне совершенным, тогда я обязуюсь все эти приготовления убрать без всякой оплаты…»[428].

К марту 1837 г. монтаж газовой аппаратуры, разводки и двойных газовых рожков закончили. Круглая лестница с подъездом министра озарилась мерцающим желтоватым светом газовых рожков. Наблюдал за аппаратурой «надежный инвалид пожарной роты». Видимо, испытания пошли так удачно, что уже в июне 1837 г. газовую разводку протянули от подъезда министра Императорского двора до Фельдмаршальского зала Зимнего дворца. Казалось бы, вопрос был решен, поскольку газовое освещение пришло в один из парадных залов Зимнего дворца. Однако эти испытания прервал пожар, в огне которого погибла вся газовая аппаратура, а Николай I приобрел настоящую фобию, он не желал ничего слушать о возможности прокладки газового освещения в Зимнем дворце.

Возможно, Николая I не устраивал запах газа, с которым неизбежно была связана эта система освещения. Об этом позволяет говорить «высочайшее повеление» от 10 сентября 1848 г. Дело в том, что когда летом 1848 г. городские власти начали реализовывать проект по освещению газом территории «вокруг Зимнего Дворца и экзерциргауза», то император распорядился «принять меры, чтобы при таковом освещении газом не мог проникнуть во дворец запах от оного»[429].

В следующем 1849 г. гофмаршал Шувалов вновь попытался реализовать проект газового освещения хотя бы дворов и подъездов Зимнего дворца. В августе 1849 г. он проинформировал министра Императорского двора князя Волконского, что им поручено майору от ворот Кубе «узнать от правления Общества освещения газом Санкт-Петербурга, чего будет стоить устройство и освещение газом подъездов и дворов Императорского Зимнего Дворца». Как следует из представленной Обществом сметы, на реализацию проекта требовалось 7525 руб. На эти деньги предполагалось установить в Большом дворе Зимнего дворца и во всех его маленьких двориках 19 фонарей, в каждом из которых было по «5 больших горелок» и 12 фонарей по 2 горелки. Гофмаршал Шувалов настойчиво убеждал князя Волконского в том, что газовое освещение «гораздо будет удобнее и лучше противу ныне производимого, в особенности же дворов, которые имеют освещение весьма неудобное и находятся в совершенной темноте». Князь П.М. Волконский доложил вопрос Николаю I, в результате чего 4 сентября 1849 г. «Высочайшего соизволения не последовало»[430].

Фобия императора оказалась столь основательной, что когда в начале 1850-х гг. архитектор Лео фон Кленце предложил устроить в Новом Эрмитаже газовое освещение, то Николай Павлович решительно его отклонил, поскольку не хотел нового пожара. В результате 31 января 1851 г. царь утвердил план освещения Нового Эрмитажа, состоящий из 9949 люстр со свечами[431]. Это было огромное и уже изначально архаичное хозяйство, поэтому для его содержания и обслуживания в «Мастеровой роте» Зимнего дворца работало 12 человек «по кровельному, фонарному и ламповому делу»[432].

Существует еще один вариант. Можно утверждать, что Николай I к 1840-м гг. был хорошо знаком со всеми вариантами газового освещения – как на городских улицах, так и в помещениях. Вероятно, царь считал, что сам характер газового освещения совершенно не сочетается с торжественно-парадными интерьерами дворцовых залов. По крайней мере, точно известно, что вплоть до смерти Николая I ни одна из императорских резиденций не была полностью газифицирована.

Тем не менее буквально за полтора года до смерти Николая I гофмаршал Шувалов и князь Волконский добились возобновления газовых опытов. В результате в конце 1853 г. четыре главных подъезда Зимнего дворца освещались газовыми фонарями[433].

После смерти Николая I к проектам газового освещения Зимнего дворца немедленно вернулись. Настойчиво лоббировал эту идею обер-гофмаршал граф Шувалов. В апреле 1856 г. он подал рапорт на имя министра Императорского двора графа В.Ф. Адлерберга, в котором докладывал, что «освещение дворов Зимнего Дворца 12 свечными фонарями» крайне недостаточно и «в сравнении с газовым, весьма темными»[434]. Обер-гофмаршал испрашивал позволения «войти в сношение с правлением Общества освещения газом Санкт-Петербурга», указывая, что установка 20 газовых фонарей в Большом дворе обойдется в 6149 руб., а ежегодные расходы составят 1785 р. серебром в год.

Затем последовали неизбежные вопросы министра: «будет ли предполагаемое газовое освещение дворов Императорского Зимнего Дворца дороже нынешнего освещения ламповыми и свечными фонарями, и на какую сумму?». Шувалов был готов к таким вопросам. Он подчеркивал, что хотя газовое освещение и будет дороже, но «газовое освещение несравненно лучше и введено не только на многих улицах столицы, но даже в частных домах, то я полагал бы устроить оное и в Зимнем дворце, тем более что нынешнее весьма недостаточно»[435]. В результате Александр II согласился на установку газовых фонарей в Большом дворе Зимнего дворца. Отметим, что этот проект стал первым в деле сплошной газификации Зимнего дворца.

В первой половине 1860-х гг. в Зимнем дворце на смену свечам пришли газовые рожки. С весны 1861 г. началась организационная подготовка к оснащению Зимнего дворца газовым освещением. 25 мая 1861 г. обер-гофмаршал граф Шувалов направил предписание заведующему Зимним дворцом инженеру генерал-майору К.Л. Кубе разработать проект освещения дворца газовыми «иллюминаторами». Уже 18 июня 1861 г. Кубе сообщил графу Шувалову о проведенном конкурсе, в котором приняли участие два подрядчика – прусский подданный инженер-механик Луи Запс и некий г-н Шишко. Дворцовые «генералы от котлет» старались считать деньги, поэтому генерал Кубе обращал внимание обер-гофмаршала на то, что проект Запса более выгоден, поскольку должен был обойтись Дворцовому ведомству в 4960 руб., против 6200 руб. Шишко. Из проекта Запса следовало, что он обязуется «произвести, хорошее освещение со всевозможной экономией», подчеркивая, что надзор, контроль и все работы он будет производить из своего жалованья, которое он просил установить в 170 руб. серебром в месяц. Кроме этого, он просил казенную квартиру вблизи Зимнего дворца, с казенным отоплением и освещением. Он предлагал заключить контракт сроком на 5 лет. В штат своей новой службы Запс предлагал набрать 11 человек, из них только 6 человек должны были следить за газовыми горелками в Зимнем дворце. Остальные должны были контролировать освещение в других дворцовых помещениях. Всего Запс предполагал установить в Зимнем дворце 1670 горелок, из которых ежедневно предполагалось задействовать 554 горелки. Все предложения Запса были приняты в ноябре 1861 г., и контракт с ним подписали сроком на три года. Упомянем и о том, что кладовка с запчастями и квартира «главного энергетика» располагалась в подвале по западному фасаду Зимнего дворца.

Учитывая потенциальную возможность взрыва газа, Запс ввел жесткие правила пользования газовым оборудованием в Зимнем дворце. Согласно им, на смену ламповщикам приходили фонарщики. Ключи, которыми открывались краны газовых горелок, были изготовлены, как часовые ключи, – со сложной бородкой, чтобы «никто не мог без ключа открыть краны горелок». При этом для каждой «дистанции» газовых труб имелся свой особый ключ. Ключ от главного распределительного газового крана находился только у Запса. Газ для освещения поставлялся в Зимний дворец Обществом. Показания об израсходованном газе снимались один раз в месяц, а оплата за него производилась раз в три месяца. Для этого в подвалах установили 38 газометров. Но имелись и проблемы: при иллюминации города давление газа в трубах падало, и газовые рожки потухали, что действительно создавало опасность взрыва газа.

Газовые светильники различных конструкций


После того как Запс начал работать во дворце, он несколько скорректировал свои проекты. Вместо планировавшихся 1670 газовых рожков установили 1640. Из них в ежедневном употреблении вместо планируемых 554 горелок обычно использовалось 410. Примечательно, что за Запсом приглядывали. В ноябре 1861 г. «для постоянного надзора» за газовым освещением назначили поручика служительской команды Зимнего дворца Ефимова[436].

Газовую проводку тянули по залам и гостиным Зимнего дворца поэтапно, при этом активно сотрудничали с Обществом. Например, в 1868 г. Санкт-Петербургскому газовому обществу хозяйственники Зимнего дворца перечислили 6050 руб. серебром «с процентами» за «устройство газового освещения в саду при Помпейской галерее»[437]. Когда к газовому освещению уже несколько попривыкли, то занялись его эстетической стороной. Так, в 1863 г. на Комендантской лестнице поменяли прозрачные стеклянные шары на матовые[438].

В газетах упоминалось, что газовые рожки «особого усовершенствования» производили чрезвычайный эффект, освещая парадные гостиные и залы Зимнего дворца.

Содержать газовое хозяйство в порядке было делом довольно хлопотным. Кроме этого, имелись и проблемы гигиенического характера. Так, в личных комнатах страдавшего астмой императора Александра II газовое освещение не использовалось вообще, и в описи предметов значатся только люстры и канделябры под свечи. На фотографии кабинета императрицы Марии Федоровны, сделанной в середине 1870-х гг., на ее столе видны два канделябра на две свечи.

Любопытно, что газ, появившийся в Зимнем дворце, дворцовые хозяйственники моментально стали применять для параллельных утилитарных целей. Газовую проводку использовали для установки горелок, на которых разогревали кушанья. Уже упоминалось, что во время парадных трапез все подававшиеся к столу кушанья разогревались на спиртовках в помещениях, расположенных поблизости от парадных залов. Как и все временное, это было хлопотно, а хозяйственники жаждали стабильности.

Для экономического обоснования нового газового проекта хозяйственники приводили следующие аргументы: в 1862 г. во время «Высочайшего присутствия в Зимнем дворце израсходовано спирта на 1192 руб. 27 коп. сер…». Если же к газовой разводке, сделанной во дворце, «присоединить аппараты и для разогревания кушанья газом», то, по расчетам «инспектора газового освещения» Запса, на «устройство подземных и вертикальных труб, аппаратов с газовыми горелками» потребуется 4252 руб. 75 коп. сер. В результате, по расчетам, использование газа для разогревания оказывалось экономичнее спирта в 13 раз. Кроме этого, немаловажным было и то, что при реализации проекта исчезал «бывающий во время больших балов и банкетов дурной запах от горения в конфорках спирта, употребляемого в большом количестве». Министра Императорского двора такие доводы убедили, и он дал санкцию на устройство газовых горелок в Зимнем дворце[439].

К середине 1860-х гг. газовое освещение постепенно пришло в большую часть помещений и залов Зимнего дворца, как парадных, так и служебных. Например, в 1863 г. осветили газовыми рожками телеграфную станцию в Зимнем дворце[440].

Опыты по совершенствованию газового освещения в императорской резиденции продолжались вплоть до 1880 г. В апреле 1878 г. разрешение на проведение очередных опытов в Зимнем дворце получил инженер П.А. Врадий. Ему позволили смонтировать за свой счет необходимое оборудование, которое давало свет не на угольном, а нефтяном газу. При этом изобретателю оплачивали только стоимость израсходованного газа. Предполагалось, что небольшой газгольдер для опытов с нефтяным газом поставят во дворе, близ «Театрального здания Эрмитажа»[441]. Однако Врадий, договорившись обо всех нюансах, исчез с горизонта дворцовых хозяйственников.

В июне 1879 г. появился соучредитель Врадия – ротмистр О.Л. фон Липхарт, который желал «возобновить опыты по освещению „кислородным солнцем“» Зимнего дворца. Новая система отчаянно рекламировалась. Так, заявлялось, что газовые рожки не потребуют «никаких колпаков, шаров и экранов». Газовые светильники будут гореть без мерцания и копоти, причем давать такой свет, что можно будет фотографировать. Особо подчеркивалась безопасность новой системы. Дельсаль предложил Липхарту те же условия, что и Врадию, то есть все сделать за свой счет. Однако ротмистр стал настаивать на «скромной» ссуде в 25 000 руб., гарантируя ее возвращение за два года. После серии конкретных вопросов со стороны Алексея Петровича Дельсаля (За чей счет установка оборудования? Как обеспечивается безопасность? Какие залоги? Какую плату полагаете взимать?) ротмистр исчез, как и Врадий.

В сентябре 1879 г. к дворцовым хозяйственникам обратился подпоручик Э.А. Беневский, предлагая свою систему газового освещения, также основанную на получении газа из сырой нефти. Он не был похож на афериста, поскольку его установка уже действовала на заводе Ч. Берда, давая свет целому цеху светильниками на 150 рожков. Беневскому предложили для работ по освещению те же условия (за свой счет) и то же самое Театральное здание Эрмитажа.

Подпоручик Э.А. Беневский смонтировал оборудование в одном из двориков Зимнего дворца, и испытания начались 23 января 1880 г. А 5 февраля 1880 г. народоволец Степан Халтурин взорвал в подвале Зимнего дворца пятидесятикиллограмовый фугас. В мемуарной литературе упоминается, что умирающей императрице Марии Александровне сообщили о взрыве газа. Первой официальной версией, обнародованной в печати, также стала версия о взрыве газа в Зимнем дворце, в результате чего «было попорчено несколько газовых труб».

Некоторое время опыты с новой газовой установкой продолжались (до 15 февраля), но потом все прекратили из соображений безопасности. Кроме того, сама установка работала не без проблем, поскольку разложение нефти влекло за собой конденсацию дегтя с соответствующим резким запахом[442]. Беневскому не повезло. Его опытная установка, демонтированная только в 1883 г., стала последним опытом по совершенствованию газового оборудования в Зимнем дворце, поскольку буквально через несколько лет в Зимнем дворце зажглись в виде опыта первые электрические лампочки.

Особо отметим, что первые опыты по установке электрического освещения в Зимнем дворце относятся к 1878 г. По крайней мере в дворцовых фондах имеется архивное дело о производстве опытов «по электрическому освещению капитаном Верховским»[443]. В деле имеются только счета, из которых следует, что дворцовые хозяйственники финансировали эти опыты. В 1877 г. Владимира Павловича Верховского назначили заведующим Минным офицерским классом и осенью 1878 г. командировали в Англию, Францию, Германию для осмотра электрического освещения по системе Яблочкова. По возвращении в 1879 г. Верховского назначили командиром императорской яхты «Ливадия». В 1904 г. он стал адмиралом русского флота.

Толчком для работ стало осуществление первого опыта уличного электрического освещения на базе локомобиля в Петербурге. Опытные электрические фонари зажглись в 1873 г. на Одесской улице. В 1879 г. на Литейном мосту установили первые в России 12 электрических фонарей конструкции П.Н. Яблочкова. В декабре 1883 г. городские власти осветили Невский проспект.

С 1883 по 1892 г. в Зимнем дворце под руководством дворцового архитектора Н.А. Горностаева шли широкомасштабные строительные работы. Именно в это время в Зимнем дворце появляется электрическое освещение. Но это новшество не привело к полной ликвидации старых осветительных приборов, поскольку постепенно демонтировали только газовое освещение. Поэтому электрический свет и свет свечей соседствовал в Зимнем дворце вплоть до 1917 г.

По принятому порядку все новые детали дворцовых интерьеров утверждались лично Александром III. Все образцы новой бронзы для электрического освещения (стенники, подвесы, столовые лампы, люстры, фонари и др.) выполнялись по эскизам рисовальной школы Общества поощрения художников. Фактически эта школа готовила профессиональных дизайнеров. Поначалу все лампы накаливания закупались на отечественных предприятиях[444], но скоро их пришлось заменить лампами иностранных поставщиков, поскольку русские лампочки быстро перегорали. Так, лампочки ныне всем хорошо известной фирмы Philips появились в Зимнем дворце в 1898 г., когда Антон Филипс заключил контракт на освещение Зимнего дворца. В рамках контракта фирма поставила и установила 50 тысяч электрических ламп, пришедших на смену свечам.

Лампа настольная с березами. 1900 г. Франция


Впервые систему электрического освещения, смонтированную инженером дворцового управления В.Л. Пашковым, опробовали в Зимнем дворце 22 декабря 1884 г. Работы начались еще в сентябре 1884 г. Тогда составили проект освещения и смету необходимых затрат. Сначала предполагалось устроить электрическое освещение в Помпейской галерее (72 лампы накаливания) и в Садике Эрмитажного павильона. Работы по монтажу лампочек и проводки поручили фирме «Сименс и Гальске». Предполагалось запитать лампочки от двух локомобилей, каждый из которых был рассчитан на 40 лампочек. Садик Эрмитажного павильона предполагалось освещать десятью хрустальными матовыми фонарями, изготовленными на Императорском Стеклянном заводе.

Во время большого рождественского бала 10 января 1885 г. в Зимнем дворце новое освещение впервые продемонстрировали широкой публике. Поскольку все прошло удачно, то немедленно начались работы по монтажу электрической проводки в Николаевском зале и Аванзале. Поскольку некоторый опыт уже имелся, то электрическое освещение в этих залах включили уже на балах 17, 27 и 31 января 1885 г. 3 февраля 1885 г. аналогичный электрический проект опробовали в Елагиноостровском дворце. На осуществление всех работ затратили чуть более 11 000 руб.

Надо сказать, что новшество произвело сильное впечатление на столичный бомонд, и поэтому было принято решение для сокращения затрат приобрести для Зимнего дворца собственный локомобиль[445].

В октябре 1886 г. министр Императорского двора И.И. Воронцов-Дашков направил записку Александру III, в которой предлагал продолжить работы по внутреннему и внешнему освещению Зимнего дворца. В результате в 1886 г. осветили Салтыковскую лестницу, Собственный вестибюль, Темный коридор, Ротонду, Арапский зал, покои покойной императрицы Александры Федоровны, Аванзал, Концертный и Николаевский залы, верхнюю часть Иорданской лестницы и Помпейский зал[446]. На огромных бронзовых люстрах в парадных залах установили лампочки, стилизованные под свечи. На одной из фотографий Георгиевского зала, сделанной с хоров, хорошо видны эти «электрические свечи».

Электрическое освещение в дворцовых интерьерах поначалу производило оглушительное впечатление. Граф С.Д. Шереметев, описывая Эрмитажный бал, состоявшийся 12 февраля 1887 г., упоминал, что «новое освещение эдиссоновскими лампочками ослепительно и хорошо тем, что не греет»[447]. Это «…не греет» было встречено всеми с большой радостью, поскольку во время больших балов даже в огромных залах Зимнего дворца стояла невыносимая духота, в том числе и из-за тысяч свечей. Вместе с тем были и недовольные, особенно среди женской части участников императорских балов. Дело в том, что яркий электрический свет заставил дам в возрасте кардинально пересмотреть устоявшиеся взгляды на макияж. Слой макияжа, успешно скрывавший возрастные изменения при свете свечей и газовых горелок, совершенно не годился для яркого электрического освещения. Впрочем, дамы быстро адаптировались.

В прессе, описывавшей бал в Зимнем дворце в 1890 г., упоминается, что кроме «люстр и канделябров освещает залы бордюр из 1000 лампочек, которыми обведены карнизы хора вверху. Тропический сад освещается сверху, точно лунным светом, большим электрическим матовым фонарем»[448].

В личных покоях Александра III в Зимнем дворце все местное освещение (лампы на столах и канделябры) смонтировали в совершенно особую цепь, для ее питания на электрической станции в особом помещении установили два аккумулятора. Поэтому никакая поломка на электростанции не оставила бы императора без электрического освещения, которым он привык пользоваться с 1881 г. При монтаже электропроводки старались привлекать русских специалистов и использовать отечественные материалы.

Все четырнадцать личных комнат Александра III в Зимнем дворце были оборудованы электрическими люстрами. Количество лампочек в них было разным. В большинстве помещений установили люстры на шесть-восемь лампочек. Самая большая люстра на 30 лампочек находилась в кабинете Александра III. При этом канделябры под свечи стали не такими громоздкими. Число рожков на них уменьшилось до трех-четырех. В сугубо личных помещениях – в уборной и ванной – установили небольшую люстру на шесть лампочек и скромные медные бра на два рожка[449]. Работы по электрификации комнат Александра III на третьем этаже северо-западного ризалита закончили к началу 1887 г., когда в главной императорской резиденции начался очередной сезон больших зимних балов.

Еще раз отметим, что наряду с электрическим освещением в Зимнем дворце продолжали использовать и привычные свечи. При этом электрические люстры выполняли функцию общего освещения, а канделябры со свечами – интимного, местного.

С 1 января 1887 г. электрические лампочки начали освещать территорию вокруг Зимнего дворца. Опыт оказался удачным, и летом 1887 г. газовые фонари вокруг дворца, установленные еще в конце 1830-х гг., убрали. Летом 1887–1888 гг. электрические сети в Зимнем дворце протянули в служебные помещения. Параллельно с электрификацией дворца шел процесс демонтажа газового освещения.

Для того чтобы обеспечить Зимний дворец электричеством, в начале 1888 г. по проекту инженера В.Л. Пашкова в Малом дворе Нового Эрмитажа завершили строительство стационарной электрической станции на постоянном токе. Необходимое оборудование поставил завод Ф.К. Сан-Галли: 6 котлов, 4 паровые машины, 2 локомобиля. Общая мощность установленного оборудования составляла 445 л. с. (327,5 кВт), что позволяло «запитывать» 4888 ламп накаливания и 10 дуговых ламп прожекторного типа.

В конце 1880-х гг. электрифицировали чердак Зимнего дворца. Именно там до настоящего времени кое-где сохранилась старая электропроводка и арматура. Поскольку Зимний дворец с середины 1880-х гг. начал освещаться электричеством, то световые проемы в потолках в ряде залов убрали. Но на чердаке световые проемы, зашитые массивными деревянными щитами, существуют и по сей день.

В конце 1894 г. в связи с предполагавшимся переездом в Зимний дворец Николая II произвели модернизацию электрического освещения. Новые электрические люстры и бра, часть которых изготовили по чертежам архитектора Р.Ф. Мельцера, обильно украшались хрустальными подвесками. В личных покоях царской семьи, судя по фотографиям, преобладало местное, интимное освещение. На стенах находились многочисленные бра со стеклянными и матерчатыми колпаками, выполненными в стиле модерн. На столах также были установлены массивные электрические лампы. Вместе с тем свечи по-прежнему находились в повседневном употреблении, на фотографиях видно, что электрические лампы продолжали соседствовать с канделябрами.

В 1894 г., еще при Александре III, хозяйственники подняли вопрос о необходимости работ «по усилению электрической станции Зимнего Дворца и по перемещению малой запасной электрической станции этого же дворца»[450]. Переносить малую запасную электростанцию, установленную прямо во внутреннем световом дворике северо-западного ризалита, собирались во двор Эрмитажного театра. Решение комиссии было однозначным – переместить малую запасную электрическую станцию безотлагательно. Мотивировалась необходимость этих работ тем, что цесаревич собирался переселяться в Зимний дворец, тем, что станция стояла у него прямо под окнами, и тем, что имеющихся мощностей уже не хватало. По крайней мере, в документах указывается, что на апрель 1894 г. предполагается увеличение количества электрических ламп сразу на 1000 штук.

В результате 1 июля 1894 г. «Государь Император по всеподданнейшему докладу Его Сиятельства графа Воронцова-Дашкова» принял решение «о необходимости установить новые паровые котлы машины и динамо-машины на электрическую станцию Зимнего Дворца и перевести малую станцию в театральное здание»[451]. Отметим, что это было решение умирающего Александра III, а контролировал качество работ подполковник Смирнов – «электротехник при Министерстве Императорского Двора». Это был тот самый Смирнов, который летом 1881 г., будучи еще лейтенантом, монтировал электрическую сеть в Гатчинском дворце.

Высочайшее повеление, конечно, выполнили, и уже к концу 1894 г. архитектор А.Ф. Красовский построил малую электростанцию на переменном токе во дворе здания Эрмитажного театра, она обеспечивала освещение зрительного зала и фойе театра. Эта электростанция просуществовала вплоть до 1945 г.

К 1920-м гг. электрическое хозяйство Зимнего дворца обветшало, поэтому началась замена электропроводки. К 1936 г. переоборудовали электропроводку Большого Эрмитажа, но общее состояние электрохозяйства музея, согласно акту межведомственной комиссии от 23 марта 1936 г., «было чрезвычайно неблагополучно» и требовало «полной реконструкции». Однако этим работам помешала война, и они были закончены только во второй половине 1960-х гг., после издания в 1966 г. специального постановления Совета Министров СССР «О проведении реконструкции энергохозяйства музея», на что Эрмитажу выделялось 6 млн руб.


Водопровод Зимнего дворца

Важнейшей частью инженерных сетей Зимнего дворца стала его водопроводная сеть. Водопроводная система обеспечивала водой ванные и бани императорской резиденции, дворцовую прачечную, кухню и ватерклозеты. В Зимнем дворце имелось множество фаянсовых раковин, оснащенных кранами. Даже лифты в конце царствования Александра III начали переводить с ручного привода на гидравлический.

В Зимнем дворце в период проектирования здания (в 1750-х гг.) единой системы водоснабжения предусмотрено не было. Можно предположить, что во второй половине XVIII в. воду на кухни и в бани накачивали с помощью механизмов. Технические возможности для этого были, поскольку в это время только в Летнем саду насчитывалось более 70 фонтанов, снабженных водометными механизмами. Кроме этого, в старом «Зимнем доме» времен Елизаветы Петровны имелись фонтаны «в зале и галерее, трубы от которых при разборке этого дома были вынуты»[452].

Сохранился чертеж водоподъемной машины «для подачи воды фонтанам в залах» Третьего Зимнего дворца, представленный «мельничим и машинным мастером Кейзером» в 1749 г. Судя по чертежам, труба для подачи воды во дворец должна была быть проложена под набережной, а затем некий механизм поднимал воду по вертикальной трубе к фонтанам. Видимо, привод для приведения машины в действие был ручным или на конной тяге[453]. Также в документах есть указания на то, что в банном комплексе, сооруженном в 1785 г. в Мраморном дворце, для обеспечения водой бани и бассейна имелась машина, которая «подавала воду снизу»[454].

Обращаясь к «истории вопроса», напомним, что первую паровую водоподъемную машину изобрел английский военный инженер Томас Сэвери (Thomas Savery) еще в 1698 г. Эта машина должна была откачивать воду из шахт[455]. Однако, судя по всему, подобные механизмы в Зимнем дворце не использовались. Дело в том, что по штатному расписанию придворных должностей Зимнего дворца на 1801 г. в нем значилась команда водоносов, она и занималась обеспечением Зимнего дворца водой. Даже в 1820-х гг. «на наем рабочих, употреблявшихся для снабжения всех должностей водою, ежемесячно расходовалось 790 руб., в год 9480 руб…»[456].

Водоподъемная паровая машина Т. Сэвери


Инженерная инфраструктура Зимнего дворца начала нарастать во второй половине 1820-х гг. Тогда, в допожарный период, Николай I стремился сделать жизнь в своем доме максимально комфортной. В 1833 г. в ходе ремонта на половине Александры Федоровны установили новую мраморную ванну. Старую же ванну император распорядился установить на половине покойной матери императрицы Марии Федоровны: «…мраморную ванну, купленную Его Сиятельством[457] у мастера Трескарни, поставить на место имеющейся старой мраморной ванны на половине Государыни Императрицы в Зимнем дворце в ванной комнате, работу произвести под наблюдением архитектора Монтферанда. Старую мраморную ванну поставить в ванную комнату на половине покойной Государыни Императрицы Марии Федоровны, устроив оную таким образом, чтобы холодная и теплая вода из резервуара, имеющегося вверху, наливалась в ванну…»[458].

Судя по документам, схема устройства ванны была типичной для того времени. На антресолях, над половиной Марии Федоровны, установили деревянный резервуар длиной в 3 м 30 см, шириной и глубиной в 63 см. Там же устроили очаг для подогрева воды с соответствующей вытяжкой. Вода из этого резервуара самотеком шла вниз в ванную. Для этой ванны сделали два бронзовых вызолоченных крана «с завертками из вырезанной кости, подобно сделанным в ванную Государыни Императрицы Александры Федоровны». Рядом с ванной уже тогда имелся ватерклозет. Для ватерклозета был устроен отдельный резервуар с водой.

На первом этаже, под комнатами Марии Федоровны, установили третий резервуар, куда стекала вода из ванной и из ватерклозета. При этом сливной канализации на половине Марии Федоровны в 1833 г. не было. Поэтому, дабы избежать расходов на прокладку труб сливной канализации, третий деревянный резервуар устроили таким образом, чтобы из него «можно было бы, во избежание большого расхода для провода подземной трубы, выносить по мере надобности в ушатах грязную воду». Вот и вся «механика». Сначала воду носили в ушатах на антресоли второго этажа, а затем уже грязную воду выносили ушатами на коромыслах. Выносили грязную воду через Большой двор Зимнего дворца, где имелись колодцы сливной канализации. Напомним, что покои императрицы Марии Федоровны располагались по южному фасаду Зимнего дворца, окнами на Дворцовую площадь, и водоносы с ушатами чистой и грязной воды были там неуместны.

Все работы по установке ванны на половине Марии Федоровны обошлись в 1247 руб. 39 коп. Эта была не единственная водопроводная система, уничтоженная пожаром в декабре 1837 г.

Водоподъемная паровая машина в Зимнем дворце появилась только при Николае I, как указывается в имеющихся источниках, в период с 1826 по 1837 гг. О наличии подобной машины в Зимнем дворце свидетельствуют данные 1837 г. о деревянном резервуаре на 4000 ведер, сооруженном на чердаке дворца. Вода в него закачивалась паровой машиной, которой управлял «механик Пинкертон»[459].

О деревянном резервуаре стало известно из материалов, связанных с пожаром 1837 г., поскольку воду для тушения пожара брали именно из этого деревянного, выложенного изнутри свинцовыми, прочеканенными полосами, резервуара, который в начале пожара успели наполнить водой: «Механик Пинкертон, быв извещен о происшедшем 17 декабря пожаре, поспешил к паровой водопроводной машине. Затопив в подвальном этаже печь, он успел поднять воду в резервуар, который, находясь, как известно, на чердаке, над канцелярией Вашей светлости, начал уже истощаться по мере того, как в среднем этаже, через имеющиеся краны, вытекала вода для погашения огня в Фельдмаршальском зале. Деревянный резервуар, вмещавший до 4000 ведер, наполнился. Охваченный после огнем, он должен был прогореть и наводнить находившуюся под ним часть строения, чему доказательством служил лед, образовавшийся по прекращению огня во многих окнах квартиры Вашей светлости, и который был виден еще несколько дней спустя; уменьшение огня на сем пункте не могло не содействовать отчасти перерыву пожара в направлении к Эрмитажу»[460].

Итак, резервуар с водой располагался в северо-восточной части Зимнего дворца, где на втором этаже находилась канцелярия министра Императорского двора кн. М.П. Волконского, а на первом этаже – главная кухня, забиравшая большую часть воды. Возникает вопрос, когда в Зимнем дворце появилась эта водоподъемная машина? Мы можем совершенно точно сказать, что ее установили в Зимнем дворце поздней осенью 1837 г., буквально за месяц до пожара 17 декабря 1837 г.

Однако и у версии «после 1826 г…» есть своя предыстория. Дело в том, что Николай I, решив в 1826 г. животрепещущие вопросы и прочно перехватив рычаги власти, озаботился уровнем комфорта в своем главном доме. Естественно, в первую очередь речь шла об устройстве водопровода. В августе 1827 г. Николай I принял к рассмотрению план и смету прокладки водопровода в Зимнем дворце, подготовленный обер-егермейстером Карлом Николаевичем Бердом[461].

Поскольку Карл Берд (Charles Baird, 1766–1843) являлся автором первого проекта водопровода в Зимнем дворце, то необходимо сказать несколько слов о его биографии. В историю Петербурга Берд вошел как «известный заводчик и первый строитель пароходов на р. Неве». Шотландец по происхождению, Берд получил техническое образование на известном Корронском пушечном заводе. По прибытии в Россию в 1786 г. его пригласили «для усовершенствования Александровского пушечно-литейного завода в Петрозаводске», где он проработал три года. В 1792 г. Берд вступил в товарищество с петербургским заводчиком Морганом, став его зятем. Благодаря своим знаниям и энергии он умело воспользовался активной застройкой Петербурга и сумел небольшой завод Моргана превратить в крупный механическо-литейный завод Моргана-Берга. Кроме этого рядом с заводом Берг построил лесопильный завод, паровую мукомольню, корабельную верфь и др. В 1815 г. Берг положил начало пароходному движению по Неве и долгое время являлся единственным хозяином транспортного (с помощью буксиров) и пассажирского сообщения между Санкт-Петербургом и Кронштадтом. С именем Берда также связана установка паровых машин на Санкт-Петербургском арсенале, за что его в 1817 г. пожаловали орденом Св. Анны II ст. Он строил висячие мосты в Петербурге, занимался исправлением и устройством машин и станков на С.-Петербургском Монетном дворе, сооружением памятника Александру I, за что его наградили орденом Св. Владимира III ст. (1834 г.). Завод Берда располагался на левом берегу Невы, при впадении в нее р. Пряжки на Гутуевском острове.

Таким образом, К.Н. Берд являлся одним из самых известных специалистов, не понаслышке знакомых с устройством и работой паровых машин. Кроме того, мощности его завода позволяли полностью выполнить престижный заказ по прокладке водопровода в Зимнем дворце. Особо отметим, что вместе с Бердом над проектом водопровода и сточной канализации Зимнего дворца работал архитектор О. Монферран. Это несколько неожиданно, поскольку мы привыкли к изысканным архитектурным и интерьерным решениям Монферрана, что не вяжется с проектом канализации. Однако в биографии архитектора была и такая, вполне инженерная страница.

В записке Монферрана «О работах для провода из Невы воды во все этажи Зимнего дворца, и о постройке подземного провода для стока нечистоты с приложением плана и сметы», схема планируемого водопровода описывалась следующим образом: «Воду можно доставить в Зимний дворец посредством паровой машины, поставленной под сводами Эрмитажного сада, <…> водохранилище будет иметь 10 саженей в длину, 2 сажени в ширину и 2 аршина глубины, <…> помещать в себя 10 000 ведер воды, и силы машины сей достаточно будет наполнить ее в продолжение двух часов. Главная труба имеет отверстие свое в водохранилище, будет проходить в чердаке по всему дворцу над коридорами, у сей трубы будет сделано столько трубочек, сколько надобно будет для доставления в изобилии воды для Зимнего дворца.

Помои и нечистоты протекать будут в большой провод, который начинается со двора, где кухни, проходить будет вокруг Большого двора и, наконец, в Неву. На конце сего провода будет сделана железная ванна для удержания воды; ванна подыматься будет один раз в неделю, как скоро провод начнет наполняться, через сие средство вода протоком очищать будет проход и увлекать с собою всю нечистоту в Неву. Август Монферранд»[462].

Отметим колоссальный объем планируемого деревянного резервуара, который выстилался листовым свинцом. Если перевести сажени и аршины в метрическую систему, то длина резервуара должна была составить 21,3 м, а ширина – 4,26 м, при такой же глубине. Под «железной ванной» имелась в виду чугунная шлюзовая камера, которую предполагалось открывать раз в неделю для выброса накопившихся нечистот в Неву. Ни о каких очистных сооружениях, конечно, и речи не было. Вся экология сводилась к тому, что нечистоты не текли постоянно в реку, а их сбрасывали в Неву одномоментно.

В смете К.Н. Берда, составленной в июле 1827 г., в деталях расписаны все намечавшиеся работы: пробивка гранитной набережной (17 500 руб.); проводка чугунных труб в подвалы к паровой машине; разводка труб от паровой машины до чердака дворца (14 500 руб.); приобретение и установка 10-сильной паровой машины «с медным котлом и полным прибором» (18 000 руб.); установка насоса «с прибором для поднятия до 100 т ведер воды в день» (7750 руб.); за каменную и земляную работу (8000 руб.); за свинцовое водохранилище (15 000 руб.) и так далее. Общая сумма затрат составила 147 250 руб.[463]

При этом смета не учитывала установку ватерклозетов, каждый по 1000 руб. «со столярною работою и постановлением на место». Отдельно Монферран составил смету на канализацию, в которой предусматривалась установка выпускного чугунного шлюза. Общая стоимость канализации составила весьма внушительные 213 049 руб.

В августе 1828 г. Николай I утвердил смету, составленную Бердом (147 250 руб.), однако в ноябре выяснилось, что за канализацию надо добавить к этой сумме еще 213 049 руб., и общая сумма расходов по устройству водопровода по Зимнему дворцу составила уже 360 299 р. 50 коп. В этой ситуации министр Императорского двора кн. М.П. Волконский счел необходимым 22 ноября 1828 г. доложить императору: «Не имея в виду, откуда можно ассигновать таковую значительную сумму по затруднительным оборотам Государственного Казначейства и Кабинета, я осмеливаюсь представить сие на разрешение Вашего Величества». В результате на документах появилась резолюция: «Государь Император Высочайше повелеть соизволил отложить впредь до времени. 22 ноября 1827 г…»[464]. Это «отложить впредь до времени» продолжалось до начала 1837 г.

Все это время в императорской резиденции шла обычная жизнь, сопряженная с множеством проблем, в том числе и с сантехникой. Министр Императорского двора светлейший князь П.М. Волконский не чурался и таких «низких» дел. В апреле 1835 г. он лично обратил внимание, что «на дворах эрмитажном и около Георгиевского зала большую нечистоту, а также засорение на первом помойной ямы», жестко приказав обер-гофмейстеру Кутайсову озаботиться об «очищении самых дворов, так и стоков». Также князь заметил «весьма сильный неприятный запах, идущий со стороны Эрмитажного театра», предписав «исследовать причину, отчего оный происходит, изыскать средство к отвращению оного»[465].

В начале 1837 г. вернулись к вопросу об устройстве во дворце водоподъемной машины. 16 февраля 1837 г. обер-гофмаршал граф Кутайсов докладывал министру Императорского двора: «Вследствие приказания Вашей светлости, составлено архитектором Шарлеманем исчисление на устройство из реки Невы водопровода и паровой машины для снабжения водою главного корпуса Зимнего дворца; причем объем резервуара и сила машины определены достаточные для снабжения и ватерклозетов при Главной гауптвахте, равно по Камер-юнгферскому и Фрейлинскому коридорам, если признано было нужным таковые устроить»[466]. Общая сумма затрат определялась в странные 37 831 руб. 80 коп.

Николай I «дал добро», и к декабрю 1837 г. паровая водопроводная машина уже работала, обеспечивая водой «кухни Главной половины и Расходную, Портомойню, Лабораторию, Придворную контору и другие места, в которые вода доставлялась рабочими людьми, нанимаемыми Придворною конторою…». Как следует из рапорта Президента Гоф-интендантской конторы Кутайсова: «Паровая машина в Зимнем дворце, устроенная в 1837 г., накачивая воду из реки Невы, заменила водоносов, кои всегда употреблялись от Придворной конторы, которой по штату 1801 г. определена сумма на работников для должностей»[467].

Для обслуживания машины 11 декабря 1837 г. Придворная контора наняла сроком на один год механика Пинкертона «ценою с материалами и работою за 3900 руб…»[468]. В результате Пинкертона приняли на службу 14 декабря. А уже 17 декабря 1837 г. Зимний дворец загорелся, и, как уже говорилось, Пинкертон совершенно четко работал в экстремальной ситуации: он вовремя наполнил огромный резервуар водой. Вполне возможно, что именно потоки воды, хлынувшие из прогоревшего резервуара, помогли отстоять Императорский Эрмитаж.

С этой паровой машиной связана своя «техническая» интрига. Дело в том, что паровую машину в 1837 г. «устроил» механик Пинкертон «по договору с Конторою с тем, чтобы за прочность оной ответствовал он один год, но по случаю последовавшего в декабре месяце того года пожара в Зимнем дворце прекратилось как действие машины, так и сама ответственность за оную». Как ни странно, но паровая машина, установленная в подвале Зимнего дворца с мощными кирпичными сводами, пережила страшный пожар. Отчасти этому способствовало и то, что прогоревший на чердаке дворца резервуар залил водой помещения в северо-восточном ризалите, где и находилась паровая машина.

В процессе восстановления Зимнего дворца паровую машину отремонтировал уже механик Ишервуд, которому отдали ее «для содержания в действии, с торгов за 1838 руб. 57 коп. сер. в год». При этом Ишервуд сделал ряд доработок, как то: переустановил паровой котел, сделал вместо деревянной пробки медный кран у трубы и ряд других поправок, причем «без особой платы».

Однако вскоре деятельность Ишервуда стала вызвать недовольство. Паровая машина постоянно ломалась, и периодически Зимний дворец оказывался в хорошо знакомой нам ситуации – «воду отключили». Правда, имелся ручной насос, которым помощники Ишервуда закачивали невскую воду в резервуары на чердаке Зимнего дворца. В марте 1841 г. заканчивался «гарантийный срок» паровой машины, и хозяйственному руководству Зимнего дворца надо было решать продлевать контракт с Ишервудом или нет.

Майор от ворот, т. е. фактический комендант, завхоз и главный инженер полковник Л.Р. Баранович решительно выступал за продление контракта с Ишервудом. По его мнению, «без Ишервуда нет никаких средств иметь водоподъемную паровую машину в исправности при весьма частых повреждениях оной и при неудобной ее конструкции. Казенный же машинный мастер и подмастерье не могут быть допущены, ибо эта часть им совершенно неизвестна, а слесарь, командированный из Роты к Ишервуду, обучен им только управлять машиною и исправлять весьма маловажные повреждения…», а мастера-механики из «Мастеровой роты» «только назначены из присланных воспитанников, следовательно, ничего не знают».

У министра Императорского двора князя П.М. Волконского такое монопольное положение Ишервуда вызвало недоумение. Еще большее недоумение вызвало предложение полковника Барановича закупить вторую водоподъемную машину, а старую отремонтировать и сделать запасной.

В результате кн. П.М. Волконский волевым решением вернул во дворец опального механика Пинкертона, несмотря на то что тот заявил о необходимости очередных доработок к машине стоимостью в 500 руб. серебром. Механик обосновывал столь серьезные расходы тем, что «…машина ныне находится в беспорядке и требует немедленного исправления с возобновлением некоторых вещей…». Механик считал необходимым, наряду со всем прочим, установить «новую трубу медную для выпуска воды из котла», «новую крышку к паровому цилиндру» и так далее. Министр Императорского двора в мае 1841 г. поставил перед Пинкертоном главное условие: все исправления должны быть сделаны «во время теперешнего Высочайшего отсутствия, и чтобы машина была в действии к 1-му числу будущего июня»[469].

Если Пинкертон отвечал только за узкий участок – исправную работу паровой водоподъемной машины, то за всю систему водоснабжения в Зимнем дворце отвечал механик Клеворд. С ним 12 июля 1838 г. «Комиссия Высочайше утвержденная для возобновления Императорского Зимнего Дворца» заключила контракт, по которому он обязался следить «за исправным действием устроенных им в том Дворце водопроводов и ватерклозетов… по 1 марта 1841 г. без всякой платы».

Говоря об установке паровых машин и единой системе водопровода, любопытно отметить, как действовала тогда инерция сознания. Ранее для интимных надобностей предназначались различные «шкафики», и нечистоты выносились из дворца специальной командой золотарей. После восстановления Зимнего дворца и установки ватерклозетов хозяйственники продолжали по инерции считать ватерклозеты «баловством». Об этом свидетельствует рапорт майора от ворот, который в 1841 г. писал на имя министра Императорского дворца: «Водопроводы по Дворцу устроены не для ватерклозетов (курсив мой. – И. З.), но главнейшие для снабжения водою всех должностей и живущих там лиц, что до устройства сего выполнялось также рабочими, поставленными от Придворной конторы»[470].

Видимо, такие коллизии были вызваны тем, что размеры устроенного главного резервуара оказались малы для огромного дворца, населенного тысячами людей. Поэтому вода быстро кончалась, да и напор оставлял желать лучшего. Поэтому уже в 1841 г. приняли решение в три раза увеличить емкость главного резервуара с 1000 ведер воды до 3000 ведер. Предполагалось, что это решит проблему «недостатка воды в ватерклозетах и рукомойниках в отдаленных от резервуара частях дворца»[471].

Таким образом, в 1838–1839 гг. в Зимнем дворце проложили единую систему водоснабжения. Паровая машина по специально проложенной трубе под брусчаткой Дворцовой набережной закачивала невскую воду в три резервуара, которые находились на чердаке Зимнего дворца. Из этих резервуаров вода самотеком по свинцовым трубам поступала в ватерклозеты, рукомойники и на кухню. Кроме этого, в Прачечном доме на Фонтанке установили еще одну паровую машину для «очистки белья паром».

Эта схема водопровода не менялась практически до 1860-х гг., пока на смену невской воде не пришла вода из городской водопроводной сети. В качестве примера приведем описание водопроводной системы, сделанное гоф-медиком Зимнего дворца в 1848 г.: «Вода из Невы проходит по железной трубе до подвального этажа, где устроен паровой аппарат, оттуда по медной трубе, имеющей в диаметре 5 дюймов и в протяжении до 16 погонных сажен, подымается и идет вверх до малого железного резервуара, устроенного под самою крышею в особой камере, а из него выливается в четыре больших водохранилища, сделанных из чистого листового железа и вмещающих в себя от 3 до 4 тысяч ведер воды. Со дна сих водохранилищ идут по всему дворцу в разных направлениях свинцовые трубы от 1,5 до 2 дюймов в диаметре, по которым вода стекает, <…> есть еще в нижнем этаже Дворца 4 малых свинцовых резервуара, именно: над главною кухнею, над кухнею Государя Наследника Цесаревича, над кофишенскою комнатой и над лабораторией придворной аптеки. <…> каждую неделю по средам все резервуары очищаются и промываются <…> с величайшей тщательностью и под строим надзором. <…> несколько раз ополаскиваются»[472].

Поначалу вода, попадавшая в Зимний дворец, не подвергалась специальной очистке, поскольку Нева в то время еще справлялась с отходами растущего Петербурга. Тем не менее в конце 1840-х гг. в Зимнем дворце установили водоочистительные машины. Такие же машины были установлены и в пригородных дворцах. Об этом позволяет говорить то, что в 1859 г. «мастеру Жохову за исправление водоочистительных машин в Гатчинском дворце» было уплачено 100 руб. 40 коп.[473]

В 1830-1840-х гг. эпидемии холеры в Петербурге повторялись регулярно, что было связано в том числе и с резко ухудшившимся качеством питьевой воды. После того как летом 1848 г. в нижнем этаже Зимнего дворца пришлось развернуть холерную больницу[474], в ноябре этого же года, по личному указанию Николая I, ввели постоянный контроль за состоянием воды «посредством химического разложения». Отметим, что впервые состав воды в резервуарах дворца исследовали через 10 лет после прокладки свинцовых трубопроводов. И поводом к тому стала очередная эпидемия холеры в столице.

В ноябре 1848 г. Николай I распорядился, чтобы медики Придворной медицинской части вместе с майором от ворот ответили на вопрос: «Не причиняет ли накопляемая в резервуаре и протекающая по свинцовым, устроенным в Зимнем Дворце, трубам вода вредное влияние на здоровье употребляющих оную, и не лучше ли заменить таковые трубы оловянными или цинковыми»[475]. Кроме этого, предлагалось решить вопрос о необходимости фильтрации воды. Впрочем, как следует из документов, весь механизм для фильтрации заключался в установке специального «пропускного камня» в выпускную трубу, который должен был проводить грубую очистку воды, задерживая различные органические и неорганические включения.

Распоряжение царя выполнили тщательнейшим образом. Об этом говорит то, что на исследование воды ушел почти месяц. К работам привлекли ведущих медиков Придворной медицинской части: гоф-медика заслуженного профессора Нелюбина, лейб-медиков Арендта, Маркуса, Рейнгольда и лейб-хирурга Енохина.

В рапорте врачей от 23 декабря 1848 г. констатируется, что в воде, находившейся в резервуарах и трубопроводах «не найдено, ни свинца, ни меди и никаких вредных для здоровья примесей. ни малейших следов присутствия свинца. покрывается тончайшей пленкой, которая, подобно лаку, защищает его от дальнейшего окисления…»[476]. Тем не менее врачи, страхуясь от случайностей, рекомендовали «свинцовые резервуары заменить железными. каждый год при ревизии Придворной аптеки производить и химическое исследование воды, которою снабжается Зимний Дворец»[477].

В результате 23 декабря 1848 г. «Государь Император высочайше повелеть соизволил: вместо четырех свинцовых малых резервуаров <…> сделать таковые резервуары железные <…> из тонкого котельного железа <…> внутри не красить…»[478]. Отметим, что эти малые свинцовые резервуары были установлены в местах приготовления пищи для «первых лиц»: «над главною кухнею, над кухнею Государя Наследника Цесаревича, над кофишенскою комнатой и над лабораторией придворной аптеки». Их и заменили, от греха подальше…

Водопровод в Москве


Необходимо сказать несколько слов об использовании свинцовых труб в Зимнем дворце. Общеизвестно, что в Древнем Риме широко использовались свинцовые трубы при строительстве различных водопроводных систем. Тем же римлянам было известно о возможности свинцового отравления при употреблении воды, проходившей по этим трубам. Так, римский зодчий и инженер Марк Витрувий Поллион рекомендовал заменить свинцовые трубы керамическими – из обожженной глины. Вместе с тем, те же римляне активно использовали различные лечебные мази, приготовленные с добавлением свинца. Возможно, римляне знали, что при длительном использовании свинцовых труб внутри них появляется прочный защитный слой – патина, которая предохраняет от «свинцового отравления». Именно с этим связано то, что врачи не обнаружили в воде, содержавшейся в свинцовых резервуарах, никаких вредных примесей.

Пластичные, нержавеющие свинцовые трубы, хорошо держащие стыки, использовались в XVII в. в Московском Кремле, где в 1633 г. устроили свой водопровод. Вода в него поступала из колодца в нижнем этаже Свибловой башни, стоявшей на слиянии реки Неглинной и Москвы-реки. Воду из колодца качали при помощи подъемной машины – «водяного взвода», ее приводили в движение лошади. Деревянные емкости, закрепленные на непрерывном канате, последовательно захватывали воду из нижней емкости и поднимали ее в верхний резервуар. Устройство располагалось в юго-западной угловой башне Кремля, которая после этого стала называться Водовзводной. Воду закачивали в большой бак, а оттуда вода сама по свинцовым трубам текла на царскую кухню, баню в сады и другие места.

Ситуация со свинцовыми трубами в Зимнем дворце носила двойственный характер. С одной стороны, свинцовые трубы были удобны при прокладке инженерных коммуникаций. Да и технология их сборки была отработана на протяжении веков. С другой стороны, врачи Придворной медицинской части прекрасно знали о коварных свойствах свинца. С третьей стороны, во второй четверти XIX в. реальной альтернативы свинцовым трубам по долговечности и удобству монтажа не было. Поэтому Николай I и заставлял периодически контролировать состояние воды «посредством химического разложения». Кроме того, в жизни людей XIX в. имелось и множество других факторов риска (эпидемии холеры, чахотка и т. д.), перед которыми маловероятное отравление свинцом выглядело просто детской страшилкой.

В результате медики Придворной медицинской части регулярно брали воду из резервуаров на анализ. Они же следили за процедурой еженедельной очистки всей системы подачи воды во дворец. Раз в неделю, ночью, вся вода спускалась из дворцовых резервуаров в Неву, а затем баки тщательно промывались[479].

На какое-то время эти меры позволили обеспечить должные санитарные требования, но город стремительно рос, и качество воды продолжало ухудшаться. В июле 1862 г. 35 нижних чинов лейб-гвардии Измайловского полка, несших караульную службу в Зимнем дворце, внезапно заболели. В качестве главной причины массового заболевания рассматривалась и версия о недоброкачественной невской воде. И хотя анализы не выявили никаких отклонений в ее составе, было принято решение о полной замене всех свинцовых труб на железные. Впрочем, это решение выполнено не было, и вплоть до начала XXI в. в Зимнем дворце сохранялись свинцовые стояки, прослужившие на момент их ликвидации более 150 лет. Тогда же, в 1862 г., водопровод ную сеть Зимнего дворца расширили за счет ее соединения с резервуарами Нового Эрмитажа и Набережного павильона.

Наконец, в 1868 г. в Зимнем дворце отказались от использования невской воды для питья и кухни. Основной причиной стало резкое ухудшение качества невской воды. Для кухонных и повседневных нужд начали использовать воду, которую получали через городскую водопроводную сеть, поскольку она подвергалась очистке. Напомним, что в 1863 г. в центральной части Петербурга начал действовать общественный водопровод. В 1868 г. к городской водопроводной системе подключили и питьевой водопровод царской резиденции. Тем не менее невский водозабор сохранили и даже модернизировали. Закачиваемая через него невская вода использовалась, прежде всего, для различных хозяйственных нужд.

К 1860-м гг. практика химических анализов воды в Зимнем дворце стала традицией. Но изменение политической ситуации вокруг дворца диктовало уже иные причины для анализов состава воды. И, в первую очередь, это были соображения обеспечения должной безопасности императорской фамилии.

После взрыва в Зимнем дворце в феврале 1880 г. возникло обоснованное подозрение в возможной попытке отравить воду, находящуюся в резервуарах дворца. Основания к этому были, поскольку у многих арестованных народовольцев при обысках обнаружили различные яды, которые также предполагалось использовать в революционной борьбе.

В связи с этим министр Императорского двора направил в начале марта 1880 г. распоряжение управляющему Придворной медицинской частью о проведении химического анализа воды в главных баках Зимнего дворца и анализа воздуха в личных покоях императорской семьи. Это распоряжение имело гриф «Секретно», и в нем подчеркивалось, что анализы должны проводиться не менее одного раза в неделю.

Первый анализ воды медики взяли 8 марта 1880 г. Он показал, что в воде «не найдено никаких минеральных и органических ядов»[480]. На следующий день после смерти императрицы Марии Александровны в мае 1880 г. главный аптекарь Гросс запросил разрешение на прекращение анализов воды в Зимнем дворце. В ответ министр Императорского дворца достаточно резко ответил, что он не видит причин прекращать анализы, а считает полезным делать те же исследования и в Царском Селе[481].

Если говорить о совершенствовании инженерной инфраструктуры Зимнего дворца, то на ее принципиальное обновление при Александре III потратили огромные средства. Так уж принято в России, что при достаточной харизме первых лиц финансирование идет бесперебойно, в том числе и на культуру, а при либералах деньги внезапно исчезают. Совсем.

Весной 1886 г. реконструировали дворцовый водозабор, построенный еще в 1838 г. Тогда под Дворцовой набережной проложили две чугунные 11-дюймовые трубы. Столь «серьезные» трубы понадобились в том числе и потому, что тогда начали модернизацию дворцовых лифтов, их переводили с ручной тяги на гидравлический привод. На электрической станции Зимнего дворца установили две водоподъемные помпы, подававшие воду во все баки дворца, расположенные на его чердаке и служившие как для гидравлических лифтов, так и для водоснабжения дворца и пожарных кранов[482]. Тогда же для Зимнего дворца закупили новые умывальные приборы[483].

Особую актуальность проблема санитарного контроля за состоянием питьевой воды приобрела в конце XIX в. в связи с общим ухудшением санитарного благополучия Санкт-Петербурга. Качество воды тогда было настолько неудовлетворительным, что даже в Дворцовом ведомстве это приводило к трагедиям, непосредственно затрагивавшим престиж императорской фамилии.

После традиционного торжественного обеда, устроенного для Георгиевских кавалеров в Зимнем дворце 26 ноября 1895 г., погибло 63 человека, причем заболевшие «умирали так быстро, другие же так скоро переходили в алгидную форму, что. их не успели даже опросить»[484].

Тогда немедленно образовали комиссию, которую возглавил лейб-медик Ф.А. Рощинин. Члены комиссии осмотрели все помещения Зимнего дворца, где находились с момента прибытия георгиевские кавалеры, тщательно проверили воду во всех кранах дворца. Проведенные анализы позволили исключить воду как фактор заражения, хотя «она по анализу дала огромный процент органических веществ». Комиссия пришла к выводу, что причиной трагедии стали рыбные блюда, подававшиеся на празднике, способ приготовления которых не выдерживал «самой снисходительной критики». В рыбе содержался рыбный яд, кроме этого, медики выявили «холерный яд еще не погасшей холерной эпидемии в Петербурге». Проще говоря, георгиевских кавалеров накормили в Зимнем дворце тухлой рыбой. Об этом эпизоде помнили очень долго. В ноябре 1900 г. генеральша А.В. Богданович писала в дневнике: «Говорят, солдатики опасливо ели царский обед после прискорбного случая, когда несколько человек в этот день поплатились жизнью – были отравлены там гнилой рыбой». Примечательны эти «несколько человек»[485]. Видимо, дворцовые службы сумели скрыть истинное количество погибших – 63 человека, поскольку столь значительная цифра прямо била по престижу царского дома.

Для того чтобы избежать повторения трагедии, не только усилили санитарный надзор на дворцовой кухне, но и оснастили все раковины дворца фильтрами Пастера, состоявшими «из небольших цилиндров (вершков 9-10 высоты) с пористыми фаянсовыми трубками, проходя через которые, вода под напором освобождалась от механических примесей»[486]. Более того, в декабре 1910 г., накануне приезда Двора в Зимний дворец, там установили «фильтры Беркефальда» (бактериальный фильтр, изготовляемый из инфузорной земли и имеющий форму толстостенного цилиндра) на всех водопроводных кранах дворца, автоматические кипятильники воды привели «в беспрерывное состояние», кухню обеспечили фильтрованной и кипяченой водой «не только для питья»[487].

Таким образом, водопроводная система императорских дворцов постоянно модернизировалась. Главной целью этих модернизаций было обеспечение максимальной комфортности в повседневной жизни императорской фамилии и ее санитарная безопасность.


Канализационная система Зимнего дворца

Поскольку в императорских дворцах жили и работали тысячи людей, то у них была не только парадная имперская, но и сугубо бытовая история. В том числе и такая интимная, как туалетная.

Специальных туалетных комнат в сегодняшнем значении в XVIII в. не было. То, что в перечне дворцовых покоев называется «уборными», или «туалетными», комнатами, предназначалось для «убора» лица, прически и пр. Это было место, где после сна приводили себя в порядок перед выходом к посторонним.

Во второй половине XVIII в. в Англии начали разрабатываться комбинированные бытовые предметы мебели, снабженные раковиной с краном и выдвигающимся снизу биде. Отметим, что биде впервые стали применять во Франции еще в XVII в. В XVIII в. это уже довольно распространенный предмет личной гигиены.

До нас дошел один литературный анекдот, связанный с проникновением в повседневную жизнь русской аристократии новомодного предмета. Состоятельная провинциальная семья приобрела комплект мебели, изготовленный в Англии. Мебельный гарнитур был укомплектован в том числе и биде. Дамы долго обсуждали, для чего нужен столь странный предмет мебели. В конце концов биде использовали для того, чтобы в нем подать уху на одном из приемов.

Впрочем, это только провинциальный анекдот, а в столицах давно и активно использовали биде в повседневной жизни. Например, когда ремонтировали комнаты Первой запасной половины Зимнего дворца в 1818 г., то в перечне комнатного имущества среди прочего значились: «Плевательница красного дерева с жестяною вставкою», а «За перегородками в гардеробной – биде красного дерева с жестяными вставками; Стул ночной простого дерева с кожаной подушкою и фаянсовым горшком»[488]. В Первой запасной половине принимали немецких родственников, поэтому все старались сделать, как в лучших домах.

В Зимнем дворце в кабинете Александра II находилось «биде красного дерева с крышкой»[489]. В конце 1880-х гг. в уборной комнате Александра III в Зимнем дворце наряду с туалетным столиком с тремя ящиками находился и большой умывальный стол красного дерева с доскою из белого мрамора, с двумя ящиками и «станок» для полотенец. В перечне предметов зафиксировано и большое четырехугольное биде на роликах, с фаянсовою ванною и губницей[490].

Вкладыш биде


О распространении биде среди русской аристократии свидетельствует и редкий ювелирный изыск мастеров фирмы К. Фаберже.

В ряде изданий утверждается, что в одном из каталогов фирмы изображена солонка в виде биде. Такие ювелирные кунштюки вполне укладывались в контекст ювелирных изделий фирмы. Сама солонка, стилизованная под биде, выполнена из золота, сиденье с крышкой – из нефрита, декорированные прозрачной опаловой эмалью, имитирующей парчу. Спинку биде окаймляли жемчужины.

В XVIII в., когда системы канализации в Зимнем дворце не было, для интимных надобностей использовались судна и ночные горшки. Обычное место их расположения – спальня или маленькие служебные комнаты. Судном описи называют различные предметы – в виде комода или шкафчика, в них ставились стеклянные или фаянсовые «горшки или стаканы уринальные» мужские и женские[491].

Все эти сосуды по возможности маскировались, при этом эти сосуды должны были в буквальном смысле находиться под рукой. Примером тому – маленький шкафик в одном из залов петергофского павильона Марли. В этом шкафике, стоявшем рядом с кроватью, по сей день, хранится ночная ваза XVIII в.

При Екатерине II в покоях императрицы имелся специальный «чуланчик». По устойчивой легенде, привезенный А.В. Суворовым из Варшавы, трон польских королей – национальную святыню Польши – по распоряжению императрицы превратили в стульчак с пробитым в центре трона отверстием[492]. Сведения о том, что Суворов привез в Петербург в качестве трофея трон польских королей, вполне достоверны, поскольку два таких трона привезли в Петербург после подавления Польского восстания в 1831 г. Позже эти «находившиеся в Варшавском королевском замке два императорско-королевские трона» вывезли в Московскую оружейную палату[493].


Биде. Англия. Первая четверть XIX в.


Такие же чуланчики были устроены на всех жилых половинах Зимнего дворца. Император Николай I, вспоминая свое детство, счел нужным упомянуть, что в его спальне, «рядом со шкафом, стоящим с правой стороны, находилась узкая одностворчатая дверь, которая вела к известному месту»[494].

В качестве мобильных ночных ваз в аристократической среде использовались так называемые бурдалю (от франц. bourdalou), или дневные вазы. Так называлось фарфоровое подкладное судно из фаянса или фарфора для отправления малой нужды, получившее название по имени французского проповедника Бюрдалю, жившего при Людовике XIV. Он читал такие длинные проповеди, что дамам приходилось брать с собой в церковь дневные вазы, дабы иметь возможность мобильно решить проблему и дослушать проповедь до конца.

В царскосельском и петергофских музеях сохранилось несколько редких экспонатов этого прибора. Как правило, на донышке бурдалю помещались игривые рисунки и надписи, соответствовавшие свободным нравам галантного XVIII в. Так, на петергофском бурдалю изображены глаз и рядом на французском языке надпись: «Он тебя видит, шалунишка!»[495] Ночные горшки, естественно, имелись и у детей. В июле 1810 г. столярный мастер Иван Шилинг «за сделанную работу – один ночной стул с принадлежностями к оному прибором и две подушки замшевые» получил 90 руб. Еще 36 руб. ему уплатили за три медных вылуженных горшка[496]. Ночные горшки, стоявшие под кроватями, были в широком употреблении и у взрослых. Например, из документов гардеробной суммы Николая I известно, что в 1840 г. столяр Бобков изготовил «дорожное судно» за 18 руб., а жестянщику Рикену «за починку и лужение ночных горшков» было уплачено 5 руб. 90 коп.[497]

Ночной горшок герцогини Курляндской Анны Иоанновны


Бурдалю. ГМЗ Петергоф


Со временем на смену ночным горшкам пришли ватерклозеты. Как утверждают энциклопедии, первый унитаз со сливным бачком был изобретен около 1596 г. сэром Джоном Харрингтоном для королевы Елизаветы I. Это эпохальное изобретение было названо аристократом-конструктором «Аяксом». Однако тогда ватерклозеты не получили распространения из-за отсутствия в английской столице водопровода и канализации. В 1738 г. был разработан ватерклозет со смывом клапанного типа, а несколько позже А. Каммингс придумал водяной затвор (от англ. water closet), решавший проблему неприятных запахов. В 1777 г. англичане спроектировали смывной бачок с клапаном с рукоятью, а несколько позже появился туалет с устройством дозированного слива воды. С начала XIX в. унитаз приобрел почти современный вид. Поэтому унитазы, появившиеся в Зимнем дворце при Александре I, были похожи на нынешние. Другое дело, что в Зимнем дворце не имелось единой системы канализации, и все «отходы» выносились в ушатах.

Ватерклозет А. Каммингса


Можно с уверенностью утверждать, что начало канализационной системы было положено в кухонном комплексе Зимнего дворца в северо-восточном ризалите. Сточные воды сбрасывались непосредственно в Неву, ниже по течению от дворцового водозабора. Из документов известно, что на кухне находились «деревянные машины с чугунными барабанами и гирями для очищения воздуха… машина для спуску нечистой воды… ящики-холодильники с медными кранами для хранения льда»[498]. К началу XIX в. сточная канализация была уже неотъемлемой частью дворцовых кухонь. Создание локальных канализационных систем в жилых покоях Зимнего дворца началось, видимо, при Александре I. При Николае I этими системами начали оснащать Зимний дворец.

Уже упоминалось, что первый проект создания сливной канализации в Зимнем дворце относится к лету 1826 г. И автором этого проекта был Огюст Монферран. В июне 1826 г. К.И. Росси, возводя парадный зал Военной галереи, устроил рядом с ней, поблизости от Георгиевского и Гербового зала, «места ватерклосетов». Поскольку Росси еженедельно направлял в Москву рапорты о проделанной работе, то конструкция ватерклозетов реконструируется довольно полно.

Сначала были сломаны «большие старые трубы каменные и деревянные», затем «вырыта яма на дворе для ящика» и заказаны «машины для ватерклосетов, ящики сердобольского камня». К середине августа 1826 г. «в низу со двора прорублено с каменной стене место для трубы» и «в вырытой на дворе яме сделан и положен деревянный сруб или ящик». Далее от этого «ящика» проведена «труба для стоку воды» в Неву. В самой ватерклозетной комнате (кроме кабинок) пол выстлали свинцом, и унитазы соединили с фановой трубой свинцовыми трубами. 13 сентября 1826 г. в ватерклозетной комнате близ Военной галереи установили ватерклозетные «машины и помпы»[499]. В 1833 г. ватерклозет установили в комнатах покойной императрицы Марии Федоровны. В документах упоминается об установке бронзового крана «для ватерклозетного резервуара с балансом»[500]. В апреле 1835 г. князь П.М. Волконский распорядился «Об устройстве в среднем этаже Зимнего дворца в комнатах под № 17 ватерклозеты, по прилагаемой при сем смете архитектора Шарлеманя»[501]. К тому времени ватерклозет имелся и в Камер-юнгферском коридоре.

Таким образом, к 1837 г. локальной канализацией были оборудованы не только комнаты царских половин, но и самые населенные зоны Зимнего дворца – Фрейлинский и Камер-юнгферский коридор, а также парадные залы Зимнего дворца. При этом в документах не упоминается ни словом о том, откуда поступала вода в ватерклозеты. Скорее всего, как и на половине императрицы Марии Федоровны, воду в баки носили водоносы.

Единую канализационную систему в Зимнем дворце проложили в 1838–1839 гг. При восстановлении Зимнего дворца в строительную смету заложили специальные средства на «устройство водопроводов и ватерклозетов» в сумме 80 000 руб.[502] Это была крупная сумма. Но поскольку еще до пожара 1837 г. в подвале находилась паровая водоподъемная машина для накачивания воды в деревянный резервуар, можно предположить, что эти запасы воды использовались для нужд локальной канализации, которая могла быть устроена в жилом северозападном ризалите для императорской семьи. Подобные «местные» усовершенствования вполне вписывались в историю дворца с его бесконечными перестройками.

По чертежам канализационной системы Зимнего дворца, дошедшим до нас, можно увидеть «временные слои» ее формирования. Эти слои отчетливо различаются по материалам, из которых формировалась канализационная система. Если посмотреть только на трубы, проложенные под Большим двором Зимнего дворца, то можно увидеть, что там есть «деревянные подземные трубы», видимо, восходящие ко времени строительства дворца в 1750-х гг. Такие же деревянные канализационные трубы имеются во всех двориках дворца и со стороны Разводной площадки. Под Большим двором были проложены и «каменные подземные трубы», они в некоторых точках соединялись с деревянными канализационными трубами. И, наконец, под Большим двором имеется сеть «чугунных подземных труб», проложенных в XIX в.[503]

Деревянные водопроводные трубы XVIII в. Санкт-Петербургский музей воды


Следовательно, канализационная сеть Зимнего дворца развивалась на протяжении столетий, пока локальные системы канализации не слились в единую канализационную сеть, включавшую деревянные, каменные и чугунные канализационные трубы.

Катастрофические наводнения 1777 и 1824 гг. заставили специалистов принять защитные меры. Для того чтобы отходы огромного дворца не пошли обратно при нагонной волне из Финского залива в дворцовые водозаборы, все канализационные стоки по Дворцовой набережной, а также «предостерегательные колодцы» в 1838–1839 гг. оборудовали задвижными щитами. Кроме этого, вокруг всего дворца устроили развитую сливную канализацию в виде открытых колодцев, закрытых металлическими решетками. Во внутренних двориках во избежание распространения запахов канализации устраивались закрытые колодцы. Кроме этого, по всему периметру дворца устроили закрытые «сточные ямы для ватерклозетов». Вся эта сложная система была связана в единую сеть и нанесена на планы.

Для обслуживания инженерных сетей в Зимнем дворце в 1840 г. создали специальную «Мастеровую роту», в составе которой для обслуживания водопроводной и ватерклозетной машины числились «мастер, подмастерье, двое мастеровых и два ученика»[504]. Решение этой проблемы было жизненно необходимо, поскольку в Зимнем дворце регулярно проходили многочисленные приемы и балы, а свободные нравы XVIII в. уже не приветствовались. Видимо, эта деликатная проблема решалась не только на уровне повседневной жизни постоянных обитателей Зимнего дворца, но и на уровне многотысячных дворцовых приемов. Барон А.И. Дельвиг вспоминал, что на новогоднем балу в 1832 г. участвовало около 2,5 тысяч приглашенных[505]. Можно с уверенностью утверждать, что уже в 1840-х гг. эта деликатная проблема успешно решалась ватерклозетной машиной и дворцовыми сантехниками. Так, на планах Зимнего дворца на первом этаже поблизости от Иорданского подъезда обозначены туалеты, специально устроенные для многочисленных гостей дворца.

Унитаз с механическим клапаном (русский горшок). Вторая половина XIX в.


Писсуар на железнодорожном вокзале. Англия. 1890–1907 гг.


Детальных данных о том, как эта проблема решалась на половине Николая I, нет. Есть мимолетные упоминания (и это вполне понятно) о том, что в кабинете Николая I имелся специальный туалетный «шкап». Для того чтобы пользоваться им, требовался определенный навык. Некоторые из этих архаичных туалетных кабинок сохранялись в императорских резиденциях вплоть до начала XX в.

Один из мемуаристов упоминает, что с подобными трудностями столкнулся французский президент Р. Пуанкаре в 1914 г. в Большом Петергофском дворце: «… в этом старом дворце уборная представляла собой весьма старомодный аппарат, вделанный в стену и обшитый деревом. Вроде платяного шкафа. Когда президенту понадобился этот уголок, куда „всякого влечет неведомая сила, то он никак не мог его найти. А когда ему указали, он был чрезвычайно смущен такой допотопщиной и не знал, как залезть в такой шкаф»[506].

Надо заметить, что в Зимнем дворце в 1838 г. установили серийные фаянсовые унитазы. Фаянсовые, а не штучные золотые. При этом в Букингемском дворце в 1850-х гг. для королевы Виктории действительно установили золотой унитаз[507].

Несмотря на появление в Зимнем дворце ватерклозетов, мобильными туалетами разных конструкций продолжали пользоваться вплоть до конца XIX в. В Зимнем дворце на «антресолях над камердинерской комнатой» в личных покоях Александра II значится «шкафик ночной ясеневого дерева об одной дверце с одним ящиком»[508]. Там же император мог помыть руки в «умывальном шкафу красного дерева о двух дверцах с одним ящиком с верхнею подъемную крышкой, без задней стенки»[509]. В спальне императрицы Марии Александровны также имелся «шкафик ночной» палисандрового дерева с одною дверцею, со вставленными железными листами в верхней части и филенках, которые окрашены под черепаху «во вкусе Буль»[510]. В описи комнатного имущества на половине Александра III в Зимнем дворце за 1888 г. значился «шкафик ночной красного дерева с одним ящиком с дверцею и с доскою белого мрамора за 175 руб…»[511]. Видимо, эти предметы повседневного обихода покупались партиями и размещались по различным дворцовым помещениям. Так, при швейцарской в подъезде «Его Величества» в Зимнем дворце также значился «шкафик ночной с доскою белого мрамора, обделанный внутри мрамором» за те же 175 руб.

Переносной деревянный клозет с бронзовыми ручками. XIX в.


В начале 1860-х гг. ватерклозетами оборудовали придворнослужительские дома[512]. Соблюдая санитарные нормы по обслуживанию ватерклозетов, Дворцовое ведомство даже закупало крупные партии ароматических жидкостей «для устранения дурного запаха в отхожих местах»[513]. Вместе с этим в апреле 1847 г. Николай I счел необходимым распорядиться «О строгом наблюдении чистоты в ватерклозетах» Зимнего дворца[514].

К 1894 г. существовавшая в Зимнем дворце канализация, отводившая грязную воду в Неву, пришла в такое состояние, что вода из Невы стала беспрепятственно проникать в подвалы Зимнего дворца. Возникла угроза заражения дворцового водозабора. Поэтому во избежание заражения воды в водоприемных трубах, питающих дворец, было признано необходимым перестроить канализацию и направить стоки грязной воды в реку Мойку через специальные фильтрационные колодцы[515].


Ванные и бани Зимнего дворца

Немаловажной частью повседневной жизни дворцовых комплексов были ванные и бани. По европейской традиции, в XVIII в. «взятие ванны» могло сопровождаться приемом посетителей, поскольку тогда было принято принимать ванну в простыне. Как правило, это были роскошные комнаты с тщательно продуманной отделкой, включенные в череду парадных дворцовых интерьеров. В России бытовали несколько иные традиции, сохранившие связь с народными нравами допетровской Руси. Поэтому даже во дворцах сооружали традиционные парные бани. Одну из таких придворных парных мы можем сегодня увидеть в Банном корпусе Нижнего парка в Петергофе.

Ранее уже была описана баня Екатерины II, сооруженная на антресолях первого этажа Зимнего дворца близ ее личных покоев архитектором Ж.-Б. Валлен-Деламотом.

Упоминалось уже и о бане Александра I, построенной в северозападном ризалите Зимнего дворца под руководством архитектора И.Е. Старова в 1788–1793 гг. В 1816 г. архитектор Л.И. Руска капитально перестроил эту баню. Все работы обошлись в 72 988 руб. Судя по перечню проведенных работ, это было роскошное, истинно дворцовое помещение. Так, кроме парилки, обшитой липовым деревом, ванны из «дикого камня» и пола, выложенного шлифованными мраморными плитами, там имелись и вполне жилые помещения.

Живописец П. Скотти выполнил «живопись во всех комнатах, ванной и лестнице». В бане на окнах были зеркальные стекла, там установили многочисленные зеркала со стеклянными ширмами. В бане можно было работать, поскольку имелись стол с «гранено-хрустальной» чернильницей, дюжина стульев и диван, бронзовая люстра, ситцевые и коленкоровые занавеси. Кроме этого, мебельщик Г. Гамбс поставил кровать, шкафы, комод и стол[516].

В 1834 г. на Первой запасной половине (бывшие комнаты императрицы Марии Федоровны) была устроена ванная комната императрицы Марии Федоровны. Видимо, тогда заменили сантехнику, установленную пятью годами раньше. Все работы обошлись в 1247 руб.[517] Все эти ванные и бани уничтожил пожар 1837 г.

В возобновленном Зимнем дворце в новых интерьерах традиционно большое внимание уделялось парадным ванным комнатам. Их описывали и демонстрировали. Ванны превратились из дворцовой забавы в необходимую часть повседневной жизни.

На половине императрицы Александры Федоровны – жены Николая I – архитектор А.П. Брюллов спроектировал Ванную (зал № 670) в стиле мавританско-испанской архитектуры. На акварели Э. Гау видна роскошная комната, у одной из стен которой находилась мраморная ванна с двумя кранами. В описании возобновленного Зимнего дворца об этом помещении говорилось как о небольшой комнате «около 13,5 аршина в длину и не более шести в ширину», где сосредоточена «вся роскошь гренадских мавров», с мраморной углубленной ванной под самым зеркалом, где из кранов «бьет хрустальным ключом горячая или холодная вода, сперва в огромную раковину, а из нее каскадами в ванную»[518]. Расходы на сооружение этого помещения шли в смете «отдельной строкой» и обошлись казне 42 000 руб.[519]

Как это ни покажется странным сейчас, в парадных ванных комнатах устраивались приемы для избранного общества. Это было данью традициям XVIII в. В 1834 г. автора гимна «Боже, царя храни» А.Ф. Львова пригласили на вечер к императрице Александре Федоровне, которая приняла его в своей «купальне»[520].

После пожара 1837 г. ванную комнату Александры Федоровны восстановили «один в один», но имелись и некоторые доработки. Тогда для императрицы купили новую белую мраморную ванну, над которой сделали «по-прежнему раковину». В этой же комнате установили еще одну совершенно функциональную ванну. В документе сказано, что Николай Павлович, «высочайше повелеть соизволил» сделать «две ванны, одну мраморную белую, а другую медную или жестяную»[521]. При этом функциональную медную ванну спрятали под диваном, утопив ее до уровня пола. Позже подобные замаскированные под диванами ванны установили и во всех пригородных резиденциях. На акварели Э.П. Гау 1870 г. хорошо виден этот красный диван, скрывавший медную ванну императрицы. Буржуазные, функциональные удобства тогда еще не было принято демонстрировать, их стеснялись. Кроме этого, медная ванна выбивалась из стилистики роскошных интерьеров.

Э.П. Гау. Ванная императрицы Александры Федоровны. 1870 г.


Если ванная комната императрицы традиционно включалась в череду парадных дворцовых интерьеров, то у Николая I, который отличался крайней непритязательностью в повседневной жизни, ванная комната была гораздо скромнее. Собственно, это был «купальный снаряд», оборудованный в 1830-х гг. «в шкафу» в кабинете императора, расположенном на третьем этаже дворца в северо-западом ризалите. До нас дошла редкая фотография этого «купального снаряда», на которой видна медная лохань, к которой подведены два крана для горячей и холодной воды.

Сохранились уникальные архивные материалы по так называемой «Гардеробной сумме» императора Николая I. В этих тетрадях зафиксирована оплата буквально каждой ванны и бани императора. Когда великий князь Николай Павлович был ребенком, его еженедельно мыли в дворцовой бане – мыльне. При этом двум истопникам при мыльне из средств мальчика каждые четыре месяца платили по 20 руб. жалованья. Когда мальчик превратился в молодого человека, на смену бане пришла ванна и значительно реже – баня. Их приготовление оплачивалось и имело стандартные расценки. Приготовление каждой ванны обходилось императору в 25 руб., а бани – в 100 руб. ассигнациями. В 1841 г., когда ассигнации пересчитали на серебро, одна ванна стоила 7 руб. 15 коп. серебром. Потом эту сумму округлили до 8 руб. серебром. Оплачивалось только ношение воды, поскольку до 1838 г. в Зимнем дворце водопровода не было. Для дворцовой прислуги это был важный источник доходов, и все было поделено. Как правило, готовили ванные и бани либо камердинеры, либо дворцовые инвалиды. При этом следует иметь в виду, что тогда инвалидами называли обычных военных пенсионеров, которые выполняли при императорских дворцах хозяйственные обязанности.

В 1830-х гг. император Николай Павлович в зимние месяцы мылся в ванне один-два раза в месяц. Например, за весь 1833 г. император 11 раз (раз в феврале, два раза в марте, три раза в мае, два раза в июне, по разу в октябре, ноябре и декабре) мылся в ванной и 4 раза в бане (по разу в феврале, мае, июле и августе)[522]. Если попытаться как-то объяснить эту периодичность, то можно предположить, что ванная и баня в феврале потребовались для 37-летнего императора, поскольку он принимал самое активное участие в череде дворцовых балов и маскарадов и, соответственно, много потел в дворцовых залах, освещавшихся свечами. Летом император мылся чаще, поскольку это и жара, и пыль на традиционных маневрах в Красном Селе. С наступлением осени Николай Павлович ограничивался одной ванной в месяц. Воду изредка носили, когда ломалась сантехника или когда император находился в резиденциях, не оборудованных водопроводом.

Медная лохань Николая I на антресолях в Зимнем дворце


Видимо, еще до пожара 1837 г. на половине Николая Павловича предпринимались какие-то попытки механизировать процесс носки воды для ванны императора. Об этом свидетельствуют счета за 1836–1837 гг. Так, в декабре 1836 г. бандажнику Остерлову уплатили «за трубу с насосом» довольно крупную сумму – 360 руб. Вероятно, конструкция была недоработана, и ее постоянно ремонтировали. Поэтому уже в феврале 1837 г. перчаточнику Остерлову за ремонт «рукава к насосу» уплатили 30 руб. В мае перчаточник вновь «поправлял трубу» за 35 руб. Потом пришла очередь механики. В июне «физик Гоипини» поменял насос за 333 руб. В июне «оптику Боде за починку газовой огненной горелки» уплатили 29 руб. В сентябре механик Роспини (ранее в документах он проходил как Гоипини) «за починку насоса» получил 65 руб.[523]

Обращение к бандажнику или перчаточнику свидетельствует о том, что труба была гибкой и, видимо, изготовленной из пумповой кожи. Либо речь шла о каких-то гибких соединительных муфтах. Обращение для ремонта механики к физику, оптику и механику свидетельствует, что в целом конструкция для снабжения царской ванны невской водой оказалась крайне неудачной. Скорее всего, в подвале установили ручной насос, который по гибкой кожаной трубе закачивал воду на третий этаж Зимнего дворца в ванну царя. Эта вода подогревалась газовой горелкой.

После монтажа в Зимнем дворце водопроводной сети, подведенной и к ванне царя, из гардеробных книг Николая Павловича исчезли счета за носку воды. Ванна царя благоустраивалась, и в июне 1839 г. механику Роспини уплатили за термометры. Позже счета за носку воды встречаются, но этими деньгами оплачивались ванны на Елагином острове, Царском Селе, петергофской Александрии, где водопровод еще не провели.

Судя по документам, свою ванну Николай I модернизировал на протяжении всех 1840-х гг. В результате многочисленных переделок в кабинете императора в Зимнем дворце появился некий аналог современной душевой кабины.

Из счетов, оплаченных царем, вырисовывается следующая конструкция купального шкафа, установленного на третьем этаже Зимнего дворца. Это был «шкап из красного дерева вышиной 4 3/4 аршин, шириною 2 вершка». В шкаф был встроен «нужный механизм», называемый «дождевым аппаратом», с «особою складною лестницей»[524].

Ванна называется в документах «дождевой» не потому, что в ней использовалась дождевая вода, а потому что в ванной был установлен душ, который рассеивал струю воды. Вода поступала в шкаф из «жестяного ящика для воды», расположенного вверху шкафа.

В счетах за 1843 г. конструкция душа детализируется: «купальный снаряд, состоящий из большого лакированного ящика с общею длинною трубкою с 10 большими шлифованными цапками, на которые надеваются 6 трубочки и 4 ситы с отверстиями, и с находящегося на верху ящика большою ситою с собственным краном загнутою трубкою и внизу длинною, медную загнутою трубкою с двойными ситами, которые навинчиваются винтами (так указано в документе. – И. З.)»[525]. Следовательно, в царском душе имелось 4 душа и 6 струйных отверстий. Скорее всего, эти «10 больших шлифованных цапок» были разнесены по периметру шкафа, находясь и сверху, и с боков. Поскольку через эти отверстия шла вода под некоторым давлением, то купальный шкаф можно с полным правом назвать прообразом современной душевой кабины.

Если обратиться к истории вопроса, то Николай I не был новатором, просто он воспользовался опытом соседей. В 1844 г. Николай I посетил Англию с официальным визитом. К этому времени английские аристократы уже активно использовали душевые кабины. Одна из первых английских моделей душевой кабины была разработана в 1810-х гг. Судя по приведенному описанию душа Николая I, конструкция, установленная в Зимнем дворце, имела элементы гидромассажа.

В 1845 г. в Зимнем дворце поставили новый купальный шкаф, в котором установили один большой рассеиватель для воды («большую ситку»), кроме этого, видимо, по бокам шкафа установили «четыре ситки с маленькими отверстиями из полированной меди»[526]. Этот душевой механизм сохранялся в Зимнем дворце на половине императора вплоть до второй половины 1880-х гг.

Бани Зимнего дворца постоянно обновлялись. Это было связано как со сменой хозяев бань, так и с ремонтами на жилых половинах. По традиции мужские бани размещались в подвалах, а женские – на первом, служебном этаже. К примеру, баня императрицы Елизаветы Алексеевны была оборудована на первом этаже северо-западного ризалита.

Так, следуя традиции, в Зимнем дворце в 1879 г. устроили «собственную» баню наследника-цесаревича, будущего Александра III, хотя он к этому времени постоянно жил в Аничковом дворце. Это были труднообъяснимые расходы. Возможно, «собственная» баня была положена наследнику по статусу[527]. Возможно, эту баню строили для княжны Е.М. Долгорукой, которая именно тогда поселилась в Зимнем дворце со своими детьми. При этом баня с ванной для Александра II была устроена в подвальном этаже Зимнего дворца еще в 1841 г.[528]

Отметим только, что Александр III, сознательно выстраивая сценарий свой власти, всячески подчеркивал свое русское начало, очень по-русски любил париться в компании приятных ему людей.

В 1895 г., когда в Зимнем дворце начались работы по оборудованию личных покоев Николая II и его семьи, в них, по желанию царя, предусмотрели сооружение бассейна, который находился в западной части дворца между северо-западным ризалитом и Салтыковской лестницей, на антресолях первого этажа. В январе 1895 г. Николай II записал в дневнике: «Наши будущие апартаменты в Зимнем отделываются, Аликс и я принимаем деятельное участие, вмешиваясь в каждую мелочь»[529]. Это были уже западные стандарты, замеченные Николаем II во время его визитов в Европу. Царь отказался от традиционной бани и устроил у себя дома бассейн, чего раньше в Зимнем дворце никогда не было.

План части антресольного этажа Императорского Зимнего дворца. 1898 г.


Николай II с женой и маленькой дочерью переехал в Зимний дворец 30 декабря 1895 г., а уже 1 января 1896 г. он записал в дневнике: «Пополоскался с наслаждением в моей ванне и после кофе засел за несносные телеграммы»[530]. Под привычным термином «ванна» царь имел в виду свой личный небольшой бассейн. Примечательно, что вода, поступавшая в бассейн, в обязательном порядке прокачивалась через целую батарею специальных фильтров.

Отметим и то, что в конце XIX в. ванная комната, как часть парадного дворцового интерьера, окончательно уходит в прошлое. Историк Петербурга П.Н. Столпянский писал: «Если при Николае I ванна представляла собой действительно произведение архитектора-художника, то при Николае II эта ванна превратилась в обычную, свойственную хорошему тону ванную комнату»[531].

Бассейн так пришелся по вкусу царю, что в 1898 г. его капитально перестроили. В мае 1898 г. дворцовый архитектор Н. Крамской составил смету на «переустройство мраморного бассейна» на сумму в 13 083 руб. Предполагалось прежде всего увеличить размеры бассейна. Длина сторон нового квадратного бассейна составляла около 4 метров (5 аршин 8 вершков) и глубина – 165,5 см (2 аршина 5 вершков). Николаю II при его росте в 1 м 68 см этого вполне хватало. Соответственно увеличили объемы баков для холодной и горячей воды. Кроме этого, усовершенствовали систему вентиляции помещения бассейна. Поскольку бассейн располагался на антресолях первого этажа северо-западного ризалита, то после демонтажа старого бассейна в капитальных стенах укрепили новые металлические балки перекрытий. Затем соорудили непроницаемый железобетонный чехол, который облицевали мрамором[532]. Таким образом, ванные и бани были важной и необходимой частью повседневной жизни императорских дворцов.


Листы сметы на переустройство мраморного бассейна Николая II


Вход в бассейн «географически» находился в угловом кабинете Николая II (№ 181). Сохранилась фотография, на которой видно, как лестница ведет вниз, в помещение бассейна. Судя по чертежам, для размещения бассейна использовали антресоли, в которых в 18401860-х гг. находился фонтан зимнего сада императрицы Александры Федоровны, где уже имелась сливная канализация.

Уместно сказать здесь несколько слов и о дворцовой прачечной. Сразу оговоримся, что прачечная Зимнего дворца находилась на Фонтанке. Однако, хотя прачечная и находилась вне стен Зимнего дворца, эта тема вполне укладывается в наше повествование об использовании технических новинок в инженерной инфраструктуре императорских резиденций.

Белье, одежда и вообще все необходимое стиралось особой командой прачек, сосредоточенных на Прачечном дворе. Этот Прачечный двор являлся особым хозяйственным подразделением. Со времен Екатерины II Прачечный двор находился у истока Фонтанки, дав название Прачечному мосту. План территории Прачечного двора разрабатывался архитектором Г.Х. Паульсеном в 70-е гг. XVIII в. Основное здание Дворцовой прачечной протянулось вдоль набережной Фонтанки. «Географически» Прачечный двор не был связан с Зимним дворцом, но находился в прямой служебной его подчиненности.

В ходе восстановления Зимнего двора после пожара 1837 г. дворцовые хозяйственники решили механизировать процесс стирки белья. Это было связано с большими объемами ежедневной стирки и необходимостью особо тщательной обработки всего белья, проходившего через императорскую и великокняжеские половины.

Когда в ноябре 1839 г. семья Николая I въехала в Зимний дворец, все оборудование «Парового заведения для мытья белья парами» уже смонтировали и опробовали. Отвечал за производство этих работ «иностранец Корба». Судя по документам, в «Прачешном доме» смонтировали водопровод, верхний деревянный резервуар, «снабжающий водою заведение», проложили трубы в стенах и под землей, установили паровую машину с дублирующим ее ручным насосом. Воду для стирки белья брали, естественно, из Фонтанки.

Все оборудование для «Парового заведения для мытья белья парами» поставил «заводчик и механик Иван Шервуд», который гарантировал исправную работу всех механизмов на протяжении двух лет, в чем и дал расписку. Собственно все заведение включало в себя: «Резервуар из досок, обшитый внутри свинцом, укрепленный снаружи железными скобами»; «Комнату с паровой машиной и котлом» и «Сушильную комнату». Первые опыты по механизированной стирке показали ее удовлетворительность, что и подтвердил «смотритель столового белья»[533].


Лифты в Зимнем дворце

Лифты – это удобно и быстро, но вдвойне это удобно и быстро для пожилых людей, которым надо подниматься по бесконечным для их возраста лестницам. Императрица Екатерина II старела, на ногах у нее появились трофические язвы, ей стало тяжело подниматься на свою половину на втором этаже Зимнего дворца. Поэтому появление дворцового лифта в Зимнем дворце было естественным и логичным. Тем более что во второй половине XVIII в. первые лифты уже появились в европейских дворцах. Например, в Версальском дворце подъемный механизм был установлен в 1743 г.

Первый «подъемный стул» в Зимнем дворце появился еще при императрице Елизавете Петровне, когда строительство императорской резиденции близилось к завершению. В архивных делах упоминается о намерении «сделать подъемный стул, часть полов настелить плотно и гладко досками, а тот покой, где будет подъемный стул, обить бумажными обоями». Видимо, этот стул устроили, поскольку Елизавета Петровна в 1861 г. посетила свой новый дворец, осталась довольна и пожелала «видеть вскоре собственные апартаменты совершенно отделанными» к сентябрю 1762 г.[534]

Опыт со стулом уже в качестве забавы повторили для молодого императора Петра III, который в начале 1762 г. также посетил Зимний дворец. Тогда для молодого императора «исправили подъемный стул и покой, где он находился», распорядившись «сделать пробу, а от стула в другие покои настлать дорогу»[535]. Этот «подъемный стул», конечно, с ручным приводом уже можно именовать лифтом. Кроме этого, мы упоминали о подъемных столах, оборудованных в Малом Эрмитаже и сохранявшихся вплоть до начала 1790-х гг.

Вторым лифтом Зимнего дворца стало «подъемное кресло», сконструированное и построенное для Екатерины II талантливым механиком И.П. Кулибиным в 1793 г. Тогда императрице шел 65-й год, поэтому сконструированное Кулибиным подъемное кресло пришлось и к месту, и ко времени. Судя по скупым описаниям, «кресло двигалось без цепей и канатов по винтовой линии». В качестве привода, естественно, использовалась мускульная сила придворных слуг.

Чертеж подъемного стола в Малом Эрмитаже. Конец XVIII в.


Екатерине II представил Кулибина граф Г.Г. Орлов в 1767 г., когда она проезжала через Нижний Новгород. Механик продемонстрировал императрице часы со б ств енной конструкции, и Екатерина II пригласила талантливого механика в Петербург, куда он приехал в 1769 г.

Механик, наряду со многими другими проектами, разработал несколько проектов специально для императорских резиденций. Например, в Царскосельском дворце форточки в окнах помещались слишком высоко, и для открывания их служители должны были карабкаться по карнизам. По просьбе Екатерины II Кулибин разработал схему механизма для открывания форточек посредством специальных шнурков. Кроме этого, Кулибин предложил освещать темные дворцовые коридоры днем с помощью системы зеркал. Надо сказать и о том, что Кулибин устроил в Зимнем дворце «комнатный фейерверк, с ракетами, огненными фонтанами и выстрелами, но без дыма и пороха». В 1778 г. императрица пожаловала Кулибину особую золотую медаль для ношения на шее на Андреевской ленте. Такая медаль давала право входа в Зимний дворец во время торжеств вместе со штаб-офицерами.

В Зимнем дворце всегда большое значение придавалось повседневным удобствам. Парадная Иорданская лестница была незаменима для пышных дворцовых приемов, но в быту подъем даже на второй этаж дворца для немолодых и подчас не очень здоровых людей требовал значительных усилий. Поэтому «подъемное кресло» И.П. Кулибина стало первой ласточкой в деле устройства лифтов в Зимнем дворце.

В 1826 г. в центре северо-западного ризалита Зимнего дворца, рядом с лестницей, установили «подъемную машину», которая связала все три этажа дворца. В августе 1826 г. архитектор В.П. Стасов сообщил императору, что на Салтыковской лестнице устанавливается «машина подъемная под наблюдением г. Вильсона»[536]. Когда в конце 1826 г. работы закончили, то Александр Яковлевич Вильсон[537] получил от императора «бриллиантовый перстень за устроенную в новых комнатах Его Императорского Величества в Зимнем Дворце машину».

Салтыковская лестница, в которую встроили первый лифт Зимнего дворца


Открытая шахта лифта начиналась на первом этаже, проходила мимо второго этажа, где находились покои императрицы Александры Федоровны, и заканчивалась около покоев императора Николая I на третьем этаже дворца. Дверь с тамбуром в лифт архитекторы решили в виде обычного шкафа. Это было очень характерное для того времени интерьерное решение. Аналогично в шкаф был убран и душ императора. Правящие особы совсем не пренебрегали удобствами, но поскольку облик технических и бытовых новинок дисгармонировал со сложившимся видом классицистических интерьеров императорского дворца, их стремились убрать в роскошные полированные шкафы красного дерева. Механизм лифта изготовили на Ижорском заводе. Он приводился в действие вручную, специально приставленными к лифту рабочими.

Больших претензий со стороны заказчиков к лифту не было. Вопросы были мелкие, да и то субъективного свойства. Например, постоянно беременную и мучившуюся токсикозом императрицу раздражали запахи, в том числе и запах машинного масла, которым были обильно смазаны части лифта. Поэтому в июле 1827 г. Николай I лично распорядился, чтобы «для смазки колес и канатов в машине, что поднимает кресла, сделать мазь таким образом, чтобы от нее не было дурного запаха»[538].

Лифт, установленный в 1826 г., проработал вплоть до пожара 1837 г. После пожара в 1838 г. в северо-западном ризалите установили новый лифт, разработанный инженер-полковником А.А. Фуллоном. В лифте его конструкции подъемный винт крепился снизу к открытой платформе, и усовершенствованная конструкция действовала по принципу вертикального поршня. Саму «люльку» выполнили из красного дерева с медной решеткой, дверцей и поручнями. Внутри находилось кресло красного дерева, обитое красным сафьяном. Машина приводилась в действие рабочими вручную. Специальная зубчатая передача передавала движение на винт подъемной машины, который снизу подталкивал платформу с люлькой. По проекту 1838 г. подъемная машина связывала уже не три, а только два нижних этажа жилой половины императорской семьи и предназначалась в первую очередь для императрицы и других дам[539]. На сегодняшний день подобный лифт с зубчатой передачей сохранился только в Фермерском дворце Петергофского парка Александрия.

В 1835 г. в Зимнем дворце появился первый ручной грузовой лифт, на котором поднимали дрова вплоть до фрейлинского коридора. В смете конструкция лифта обозначена следующим образом: «станок с движимым большим наугольником – 2865 руб.;.сделать железную раму с фальцом длиною около 10 сажен и ширина 1 аршин 9 вершок. такую же маленькую железную раму с железным решетчатым ящиком для укладки дров. итого 4997 руб…». Возвел эту конструкцию некий машинист Бем, который «соглашался устроить означенную машину в течение 6 недель и ответствовать за прочность оной три года»[540].

В конце 1840-х гг. подъемные машины установили на трех вертикалях Зимнего дворца. Первый лифт вел «в комнаты Ее Величества», его посменно обслуживали шестеро рабочих. Второй находился «в подъезде Ее величества», его обслуживало четыре человека. Третий – в подъезде министра Императорского двора – четыре человека[541]. Эти лифты просуществовали в Зимнем дворце вплоть до начала 1860-х гг.

Упомянутый второй лифт, установленный у Салтыковского подъезда, пронизывал все три этажа резиденции. В ноябре 1849 г. Николай I распорядился, чтобы «на лестнице, ведущей от Собственного подъезда Их Величеств в Зимнем дворце, устроить снизу до верхнего этажа подъемную машину, подобно находящейся у меня на круглой лестнице, таким образом, чтобы машину сию можно было останавливать на площадке и в бельэтаже»[542].

Буквально через неделю императору представили два варианта лифта, выполненные академиком Роллером. Первый вариант стоил 2560 руб., второй – 3600 руб. Император выбрал более роскошный вариант (за 3600 руб.) отделки лифта «с винтом и откидною площадкою» и пожелал, чтобы «машина ходила верно и легко». Для безопасного выхода из лифта на втором этаже, где располагались покои императрицы, на ступенях Салтыковской лестницы соорудили деревянную площадку. К концу 1840-х гг. лифт из забавы превратился для императорской четы в совершено необходимую вещь: во-первых, к нему привыкли; во-вторых, императрица постоянно болела, да и у Николая I годы брали свое. Все необходимые металлические детали для лифта заказали на Ижорских заводах. Ввели лифт в строй во второй половине 1850 г.

О конструкции этого лифта дает представление записка майора от ворот инженер-полковника Кубе, выполненная по просьбе Аделунга – секретаря великой княгини Ольги Николаевны. В январе 1851 г. Аделунг просил министра Императорского двора выслать в Вюртемберг «…описание и рисунок нового механизма для поднятия кресел Ея Императорского Величества, исполненного в последнее время в Зимнем дворце у Салтыковского подъезда…»[543].

В записке Кубе приведен детальный чертеж подъемного стула; чертеж площадки, устроенной в среднем этаже Салтыковской лестницы; чертеж механизма, устроенного «в верхнем этаже, по колесам которого ходят проволочные веревки, на коих повешены гири, составляющие равновесие с подъемным стулом»; чертеж механизма, «посредством которого стоячий винт приводится в движение»; план подъемного стула «с показанием медных колес: а) движущим по железным полосам, прикрепленным к деревянным шлюзам; б) в которых висят на проволочных веревках гири для равновесия с подъемным стулом»[544].

Судя по скупому описанию лифта, вряд ли его конструкцию можно назвать новой. Скорее, это было развитие идей А.А. Фуллона, реализованных еще в 1838 г. Тот же самый «стоячий винт», по которому «подъемный стул» поднимался за счет мускульной силы унтер-офицеров Саперного батальона. К новинкам можно отнести «проволочные веревки, на коих повешены гири, составляющие равновесие с подъемным стулом». Видимо, эта конструкция существенно ускоряла подъем лифта по «железным полосам, прикрепленным к деревянным шлюзам».

По мере износа и морального старения лифты периодически заменялись. В 1860 г. разобрали старый лифт на подъезде министра Императорского двора. В 1861 г. началась массовая установка новых лифтов на главных подъездах дворца. Всего было сооружено четыре новых лифта: 1) на Собственном Их Величеств подъезде; 2) на половине покойной императрицы Александры Федоровны; 3) на половине наследника и 4) на подъезде министра Императорского двора. Обратим внимание, что три лифта из четырех устроили в западном крыле Зимнего дворца.

Эти конструкции были сравнительно дешевы и обошлись казне всего в 500 руб. серебром. За лифтами внимательно следили и периодически ремонтировали. В 1868 г. механику «за ремонт и управление четырех подъемных машин» было уплачено 700 руб.[545]

В 1860-х гг. в Зимнем дворце использовались две основные конструкции подъемных машин. Более вместительные подъемные машины по-прежнему приводились в движение за счет мускульной силы рабочих-лифтеров. Эта схема устройства лифтов работала на протяжении 60 лет, вплоть до середины 1880-х гг.

Наряду с вместительными подъемными машинами использовались и более компактные подъемные стулья, которые приводились в действие уже гидроприводом. Для этого механизма в 1862 г. специально проложили особый водопровод – для подъемного стула государя императора. Эти работы обошлись в 1400 руб. Аналогичное устройство – машинно-подъемный стул – был установлен в 1871 г. у подъезда министра Императорского двора. При подъеме в них требовалась известная осторожность, поскольку подъемный стул не был защищен от направляющих, по которым он поднимался. Поэтому можно было наблюдать, как люлька поднимала вверх своих пассажиров.

Одна из воспитанниц Смольного института, вспоминая свой визит в Зимний дворец, оставила описание такого вознесения: «Великие княжны предупредительно посадили ее[546] в кресло императрицы, поднимающееся посредством машины на самый верх. Наследник стал позади нее. „Бабушка“ казалась восходящею на небеса, а наследник был как бы ее ангелом-хранителем. Мы бежали по лестнице, и я старалась идти наравне с „восходящими“, – нам так весело было на них смотреть». Так описывался лифт на Салтыковской лестнице.

Иногда такая открытая конструкция становилась причиной несчастных случаев. В 1880-х гг. императрица Мария Федоровна травмировала ногу, после того как она попала между люлькой и неподвижными конструкциями лифта. В феврале 1904 г. в Зимнем дворце подъемной машиной был задавлен до смерти, как записал в дневнике Николай II, «несчастный машинист по собственной неосторожности!».

Были и трагикомические эпизоды. Когда в феврале 1880 г. народоволец Степан Халтурин взорвал фугас в подвале Зимнего дворца, то комендант дворца генерал-майор Дельсаль застрял в лифте, поскольку во время паники, вызванной взрывом, одного служителя, который его поднимал, контузило, а другой с испугу убежал. Над Дельсалем потешался весь Двор.

Постепенно увеличивалось число лифтовых шахт в Зимнем дворце. Как это ни странно, но инерция мышления была такова, что, по примеру прежних лет, в 1882–1883 гг. установили новые лифты с таким же ручным приводом, как и во времена Николая I. Такие ручные лифты смонтировали в здании Старого Эрмитажа и на Комендантском подъезде. В документах упоминается, что в ходе работ установили две «подъемные машины, приводимые в движение рабочими»[547]. Известно и то, сколько требовалось рабочих для обслуживания каждого из лифтов. Например, при подъемной машине «в комнаты Ея Величества» работало шесть человек в три смены, в «подъезде Ея Величества» – четыре человека в две смены и в «подъезде министра Императорского двора» – четыре человека также в две смены.

Как и раньше, пассажирская кабина размещалась на «винте подъемной машины». Эти конструкции, как и все механические работы по установке лифтов, заказывались дворцовой администрацией заводу Сан-Галли. Они обошлись Дворцовому ведомству в 9000 руб. При этом завод предоставил на установленные подъемные машины гарантию в два года. На такой архаичной подъемной машине в декабре 1877 г. поднимались на половину императрицы Александр II и великий князь Сергей Александрович: «Мы дома и поднимаемся по машине с Папа к Мама»[548].

Единственный лифт с подобной схемой монтажа сохранился до наших дней только в Фермерском дворце Александровского парка в Петергофе. Плетеная подъемная кабина, прикрепленная к «винту подъемной машины», приводимая в движение рабочим, плавно поднимала императора на второй этаж дворца.

Однако уже с середины 1880-х гг. подъемные машины на ручном приводе начали заменяться лифтами, оснащенными гидравлическим приводом. Весной 1886 г. такой лифт установили «на лестнице Его Величества». В скупом описании конструкции указывалось, что «верхняя часть цилиндра машины укреплена на паре железных рельс». В подъезде императрицы цилиндр гидравлики машины углубили в грунт, и «перестановки его не было делано за последние 20 лет… для более правильного движения люльки и переделан пол люльки из деревянного в металлический»[549]. Внутри подъемной люльки установили откидную скамейку красного дерева на бронзовых петлях и кронштейнах. Двери подъемной машины изготовили из двух позолоченных бронзовых решеток. Изнутри люльку подъемной машины затянули чехлом из небеленого холста. Снаружи раму люльки покрыли чехлом из клеенки[550]. В конце XIX в. лифты стали привычной частью повседневного быта не только дворцов, но и зажиточной буржуазии Петербурга.

Следы гидропривода одного из лифтов по сей день сохранились на чердаке северо-западного ризалита Зимнего дворца. Добавим, что тогда гидропривод был подключен к системе городского водоснабжения. От системы гидропривода для лифта остался только небольшой резервуар из клепаного железа.

В 1904 г. тягу лифтов на гидравлическом приводе в подъездах императрицы и Малого Эрмитажа пытались увеличить за счет устройства добавочной напорной трубы к водяному баку подъемной машины на подъезде ее величества. Но работы в связи с войной перенесли на 1905 г.[551]

После Русско-японской войны и Первой русской революции 1905–1907 гг. началось постепенное обновление лифтового хозяйства Зимнего дворца. Гидравлические лифты начали заменять лифтами на электрической тяге от аккумуляторных батарей. В 1893 г. был установлен первый в Зимнем дворце электрический лифт, и опять в северо-западном ризалите. Это была одна из самых современных и безопасных на тот момент конструкций фирмы «OTIS».

В 1913 г. по проекту инженера А. Штиглера (техническая контора инженера Р.Э. Эриксона) на Советском подъезде[552] Эрмитажа соорудили лифт с электроподъемной машиной, установленной на чердаке дворца. Лифтовая шахта проходила через три этажа, высота подъема составляла 16 метров[553].


Пожарные роты Зимнего дворца

Для деревянных городов пожары являлись трагической, но все-таки обыденной реальностью. С завидной регулярностью горели как дома простолюдинов, так и дворцы. Поэтому на уровне подсознания в людей с детства «вколачивались» (иногда в буквальном смысле) меры пожарной безопасности. Все хорошо представляли себе, что такое внезапный ночной пожар и к правилам обращения с открытым огнем – будь то свеча, лучина или огонь в печи – относились с предельным вниманием.

Но жизнь есть жизнь, и от пожаров никто не был застрахован. Поэтому на момент завершения строительства Зимнего дворца при нем уже имелись подразделения, которые должны были обеспечивать противопожарную безопасность «каменного дворца».

Уже в 1760-х гг. при Зимнем дворце имелась своя пожарная команда, которая регулярно пополнялась отставниками гвардейских полков[554]. В 1801 г., в начале царствования Александра I, штат Пожарной команды Зимнего дворца расширили. По штату 1801 г. в Пожарной команде числились: 4 чиновника, 6 урядников и 120 чел. пожарных. Всего 130 чел.[555] Они ежедневно заступали в караул по дворцу.

В 1816 г. приняли решение об увеличении штатов Пожарной команды Зимнего дворца. В первоначальном проекте эта команда именовалась Гвардейской пожарной ротой. После многочисленных согласований и поправок пожарники стали именоваться Дворцовой пожарной ротой. В ее штат входили 334 чел.[556] В эту роту включили и нестроевых – трубного мастера и 6 человек мастеровых. В документе прописывалась форма дворцовых пожарников: «мундир гвардейской пожарной роты имеет темно-зеленый с красною опушкою, покроем подобный гвардейскому экипажу». В 1823 г. для дворцовых пожарных «построили» праздничную форму[557].

Предполагалось комплектовать роту «из гвардейских полков людьми менее способными к фронтовой службе, но однако же здоровыми». Для размещения пожарников предполагалось построить «особенную казарму в Эрмитажном дворе». Ротному командиру предписывалось «обучить нижних чинов обращаться с пожарными инструментами». В числе этих инструментов значились пожарные трубы. Их «по боевому расписанию» обслуживали: по 10 чел. – 3 большие трубы; по 4 чел. – 13 средних труб и по 2 чел. – 42 ручные пожарные трубы. Ежедневный пожарный караул по Зимнему дворцу включал: 1 обер-офицера, 3 унтеров и 42 рядовых, всего 46 человек, которые должны были находиться на главной гауптвахте.

Брандмейстер дворцовой пожарной роты


При Николае I Дворцовую пожарную роту развернули до трех рот. Тому имелись причины. В 1832 г. сильный пожар произошел в Гатчинском дворце. После расследования стало ясно, что причиной пожара стала свеча, прилепленная к одному из образов. Николай Павлович немедленно официально запретил подобную практику во всех императорских резиденциях[558], а затем увеличил штаты Дворцовой пожарной роты.

В результате три роты пожарников обеспечивали пожарную безопасность всех императорских резиденций в Петербурге и его пригородах. В сентябре 1834 г. Николай Павлович распорядился расквартировать одну из рот прямо на чердаке Зимнего дворца: «устроить немедля на чердаке Зимнего Дворца над комнатами Придворной конторы помещения по прилагаемому у сего плану архитектора Шарлеманя для холостых нижних чинов Пожарной роты»[559]. Так на чердаке Зимнего дворца появилась казарма для нижних чинов 2-й Пожарной роты. Именно эти пожарники геройствовали на 17–19 декабря 1837 г.

У пожарников в Зимнем дворце имелся соответствующий времени пожарный инвентарь, который периодически обновлялся. Поначалу использовались стандартные методы, защищавшие дворец от возможного пожара. На чердаке дворца уже в апреле 1762 г. установили «60 ушатов с водой на случай пожара», а возле дворца «таких же 20 кадок, а в средний апартамент из белого железа с трубками 40 ночников»[560]. Добавим, что вода в ушатах была соленая. Это делалось для того, чтобы вода как можно дольше не замерзала даже во время сильных морозов. А «белого железа с трубками» – это жестяные ночники под одну свечу, с емкостью для воды.

Каска пожарного


Под инвентарем имеются в виду не только стандартные и вечные предметы – ведра, ящики с песком, лестницы, багры, ломы и топоры, но и различные технические средства. Например, в октябре 1772 г. хозяйственники Зимнего дворца заинтересовались предложением «машинного дела мастера Мише», который предлагал купить у него «для лучшей во время несчастливого пожарного случая, заливную трубу таковой величины, каковой еще в России не бывало и ныне при дворцах Ея Императорского Величества. которая во время пожара из себя выпущать может воды в час сто восемьдесят сороковых бочек»[561]. По словам «машинного мастера», эта труба обошлась ему в 926 руб., но он соглашался «уступить 126 руб…» и продать ее за «круглые» 800 руб.

Поскольку надобность в подобной «заливной трубе» действительно имелась, то «труба была испробована и куплена по словесному приказанию Бецкого за 800 руб…». Правда, потом те же хозяйственники долго искали место, куда можно поместить на хранение громоздкую трубу, и в конце концов построили для нее отдельный сарай. Можно считать, что «заливная труба» мастера Мише стала первым в истории Зимнего дворца механическим приспособлением для тушения пожаров.

В самом конце правления Екатерины II в Зимнем дворце произошло событие, не только взволновавшее всех его обитателей, но и повлекшее за собой устройство громоотвода в Зимнем дворце. Дело в том, что в конце апреля 1796 г. молния ударила в дымовую трубу в Эрмитаже над библиотекой, и печная труба дала трещину до самого низа. В результате в конце мая последовало распоряжение императрицы об установке громоотводов на крыше резиденции. Архитектор Старов составил смету, а курировал проект от Императорской академии наук знаменитый Леонард Эйлер. Он составил схему расположения громоотводов на крыше дворца, но императрица, пристально следившая за реализацией проекта, сочла число металлических прутьев чрезмерным. Однако академики, сославшись на свои расчеты, настояли на своем проекте, и на крыше Зимнего дворца появились многочисленные громоотводы[562].

Георг Фридрих Паррот


Когда Зимний дворец начали восстанавливать после пожара, то, естественно, встал вопрос и о громоотводах. В апреле 1838 г. «Высочайше учрежденная комиссия при Кабинете Его Величества для возобновления Зимнего дворца» официально обратилась к Министру народного просвещения с просьбой о содействии в решении вопроса, всячески подчеркивая срочность поставленной задачи.

Дальше заработали бюрократические механизмы. Министр народного просвещения в свою очередь обратился в Конференцию Императорской академии наук с распоряжением назначить кого-либо из профильных академиков «главным по громоотводам». Однако Конференция на срочность работы отреагировала по-академически вяло. Только когда в начале мая 1838 г. Комиссия вторично потребовала обозначить, «кому именно поручено будет от Академии устройство сих громоотводов», прозвучало имя академика Паррота. Именно ему и поручили «заняться немедленно составлением требуемого проекта»[563]. В середине мая Паррот принялся за составление проекта, затребовав от Комиссии план как самого Зимнего дворца, так и план его крыши. Однако уже через полторы недели Паррот фактически отказался от работы, заявив, что по состоянию здоровья ему необходимо уехать из Петербурга на дачу. При этом он предполагал приезжать в Петербург только раз в неделю. Также Паррот извещал Комиссию, что «ему совершенно не известен русский язык», поэтому он просил «сношения с ним производить на французском или немецком языках»[564].

Такая позиция академика искренне возмутила членов Комиссии, но они всего лишь потребовали от Академии «заменить Паррота другим чиновником». В результате 2 июня 1838 г. «главным по громоотводам» назначили академика Ленца. Однако Николай I, глубоко почитавший Паррота, лично распорядился, «…чтобы Ленц совещался с Парротом и руководствовался в нужных случаях его мнениями». При этом дело стояло. В конце концов, к осени 1838 г. на крыше Зимнего дворца появились 12 громоотводов.

При восстановлении Зимнего дворца в 1838–1839 гг. особое внимание уделялось противопожарным мероприятиям. Именно тогда возвели брандмауэры и новые каменные и чугунные лестницы, отодвигали от стен и заново перекладывали печи, возводили новые дымоходы. И везде дерево заменяли железом, чугуном и кирпичом.

Поскольку в Зимнем дворце начала работать паровая водоподъемная машина, то пожарники озаботились тем, чтобы ее работа не угрожала дворцу. Для этого в 1842 г. трубу паровой машины оснастили «огнегасительным от искр снарядом»[565].

После пожара 1837 г. очень внимательно следили за состоянием печного хозяйства. В Зимнем дворце печные трубы обслуживала целая команда печников. Для этой работы пытались использовать и новейшую для того технику. Например, в 1849 г. из Гамбурга выписали «модели вновь изобретенного снаряда для чистки труб»[566].

Зимний дворец был настолько большим хозяйством, что уберечься от пожаров было очень трудно. И они бывали, но, к счастью, незначительные. Такие пожары моментально гасили, и по результатам обязательного следствия устраивался жесткий «разбор полетов» на самом высоком уровне. Выводы из трагических событий декабря 1837 г. сделали, но полностью застраховаться от пожаров было невозможно.

Такой незначительный пожар в Зимнем дворце случился в феврале 1865 г. Как следует из рапорта «исполняющего должность заведующего Императорским Зимним Дворцом» военного инженер-полковника Алещеева, унтер-офицер роты дворцовых гренадер, следивший за чистотой и порядком вокруг Зимнего дворца «пополудни в 12 часу заметил выходящий дым из фуражного запертого сарая, принадлежащего Их Императорским Высочествам великим князьям Александру и Владимиру Александровичам». Унтер немедленно бросился к пожарникам, которые во главе с дежурным «при дворце брандмейстером Тимофеевым» сшибли замки с сарая. В сарае горело сено. Его потушили. Началось следствие. Сначала приняли версию, что огонь в сарай с сеном занесла конюшенная прислуга. Однако в результате тщательного осмотра выяснилось, что в полу сарая имелась трещина, уходившая в подвал дворца. Трещину со временем заполнила сенная труха, и один из проходивших по подвалу служителей, державших свечу в руке, случайно поджег эту труху, и огонь моментально ушел в щель, в результате чего сено в сарае затлело, а потом и загорелось.[567]. Как говорится, всего не предусмотришь.

В начале XX в. в Зимнем дворце появилась стационарная снеготаялка. В одном из словарей снеготаялка обозначена как «приспособление в виде большого ящика с топкой для таяния». Поскольку во дворце появился дополнительный источник воды, то пожарники моментально использовали его, устроив в помещении снеготаялки дополнительные пожарные краны[568].


Системы связи Зимнего дворца

Очень многие знают башенку на крыше северо-западного ризалита Зимнего дворца. Многие знают и о том, что когда-то в этой башенке находился дворцовый телеграф. Но мало кому известно о том, что сначала на крыше Зимнего дворца императрица Мария Федоровна смотрела на звезды в телескоп. Закованная в доспехи придворного этикета Мария Федоровна имела ярко выраженную творческую натуру. Она прекрасно рисовала и резала по камню. Эти творческие увлечения, вполне вписывавшиеся в контекст эпохи, давали возможность Марии Федоровне хоть немного побыть собой, выйти на некоторое время из часового механизма придворной жизни. Конечно, обсерватория на крыше Зимнего дворца некоторым образом выпадала из придворных стандартов, но императрица могла себе это позволить.

Когда помещение обсерватории было сооружено на крыше – неизвестно. Как неизвестно и то, как выглядела эта обсерватория. Известно только ее местонахождение на крыше Зимнего дворца и время ее ликвидации. Когда Николай I переехал в Зимний дворец, он в ходе глобальной ревизии удалил многие из прежних, уже невостребованных, увлечений предыдущих владельцев. 22 декабря 1826 г. князь П.М. Волконский передал хозяйственникам высочайшее распоряжение «уничтожить вовсе» «устроенную с давних времен» обсерваторию, которая находилась «над прусско-королевскими комнатами Зимнего Дворца» и «пришла в совершенную ветхость»[569].

Говоря об обсерватории, упомянем и о том, что этот интерес «к звездам» разделяла и императрица Александра Федоровна. По крайней мере, в ее комнатах в Елагиноостровском дворце имелся телескоп. Судя по тому, что его периодически ремонтировали, им пользовались[570]. Увлечение супруги, видимо, разделял Николай I. Как известно, именно император лично определил место под строительство Пулковской обсерватории. Потом на смену астрономическим увлечениям императрицы пришли увлечения Николая I различными новейшими системами связи.

Башня и ее разрез 30-дюймового рефрактора Пулковской обсерватории


Связи во все времена уделялось большое внимание. Особенно во дворцах. На протяжении веков скорость связи определялась выносливостью фельдъегерей и их лошадей. Для Российской империи с ее огромными пространствами степень быстроты сообщения имела колоссальное значение. Поэтому оперативности доставке информации уделялось первостепенное внимание. Когда в XIX в. начался стремительный прогресс средств связи, то все новшества в числе первых появлялись именно в императорских резиденциях.

Сигналы телеграфа Шаппа


Николай I, как человек с инженерным образованием, уделял вопросам оперативной связи первостепенное внимание. Для Николая I «скорость прохождения сигнала» имела особое значение. Дело в том, что в период междуцарствия в ноябре-декабре 1825 г. отсутствие подобных систем связи при обмене информацией между Петербургом, где находился великий князь Николай Павлович, и Варшавой, где жил великий князь Константин Павлович, сделало возможным выступление декабристов. В 1830-1840-е гг. Николай I лично изучал две новаторские для того времени системы связи – оптический и проводной телеграф. Оптический телеграф был изобретен во Франции Клодом Шаппом в 1794 г. и к началу XIX в. являлся самым быстрым средством связи, чего не скажешь о его надежности, поскольку надежность оптического телеграфа напрямую зависела от погоды. Тем не менее во времена Наполеона французы активно пользовались системой оптической связи. В России первые опыты в области оптической связи начались по инициативе механика И.П. Кулибина, изготовившего «дальноизвещающую машину», изобретенную в 1794 г.

Как следует из документов, первыми заинтересовались оптическим телеграфом военные. В марте 1817 г. моряки Кронштадта обратились к дворцовым хозяйственникам с просьбой о выделении им участка земли в Ораниенбауме «для телеграфа вновь устраиваемого». Причем морякам требовалось буквально «несколько сажень земли». С этим вопросом вышли непосредственно на Александра I, который и дал высочайшее на то согласие.[571] Судя по скупому тексту документа, речь шла об одной из вышек оптического телеграфа, которая должна была принимать и передавать сигналы. Была ли это сеть вышек или связь устанавливалась только между Кронштадтом и материком на время ледохода и ледостава, из текста неясно. Но прецедент имел место.

Устав телеграфическим сигналистам


Первая линия оптической связи появилась в России в 1824 г., связав Санкт-Петербург и Шлиссельбургскую водную систему. Линия служила для передачи сообщений о движении судов по Ладожскому озеру[572]. После первых успешных опытов новой системы связи на высочайшем уровне было принято решение о реализации более масштабных проектов оптической связи. Для реализации идеи выбрали схему оптического телеграфа (гелеотелеграфа) системы инженера Жака Шато.

Именно под оптический телеграф в 1833 г. соорудили на башне северо-западного ризалита Зимнего дворца первый деревянный с двускатной крышей Телеграфический домик. Одновременно началось сооружение «телеграфических домиков» в пригородных императорских резиденциях[573]. Эти работы продолжались вплоть до 1835 г., когда оптический телеграф связал все пригородные императорские резиденции[574].

Часть фасада Зимнего дворца с башней для оптического телеграфа


2 марта 1835 г. Николай I «высочайше утвердил» проект «Телеграфического обсервационного домика, предполагаемого к устройству вновь на Зимнем дворце, с покоями для директора телеграфической линии, его помощников и сигналистов», разработанный Л.И. Шарлеманем. Вслед за этим на крыше Зимнего дворца, над его западным фасадом, построили Телеграфную башню, куда и поместили оборудование оптического телеграфа. Эта башня погибла во время пожара 1837 г.

При восстановлении дворца в 1838–1839 гг. телеграфную башню восстановили. На чердаке, под крышей дворца разместились служебные помещения, а лесенку, отгороженную старинной кованой решеткой, ведшую на башню, назвали Телеграфной. Раньше она вела в «покои для директора телеграфической линии, его помощников и сигналистов», находившиеся на чердаке.

Лестница, ведущая на телеграф, дорабатывалась. В 1841 г. у круглой чугунной лестницы, ведущей из нижнего этажа к телеграфу, по приказу царя устроили тамбуры из красного дерева, «по примеру, как таковой сделан на среднем этаже». Эти тамбуры, служили «мини-подъездами» при проходе с круглой чугунной лестницы во все внутренние помещения, к которым причисляли и служебные комнаты на чердаке Зимнего дворца[575].

Ныне лестница заканчивается тупиком, а бывшие покои и саму башню занимает Отдел Востока Государственного Эрмитажа. Здесь у стен, с наружной стороны которых некогда были укреплены белые круги с семафорными штангами, сейчас стоят металлические шкафы с предметами хранения. От оборудования оптического телеграфа ничего не сохранилось[576].

Башня и механизм оптического телеграфа


Механизм управления оптическим телеграфом


Дежурство на телеграфе неслось круглосуточно, разделясь на четыре смены. Вся передаваемая информация шифровалась, и содержания послания промежуточные телеграфисты не знали.

В период с 1833 по 1839 гг. от Зимнего дворца протянули три линии оптического телеграфа. Первую линию протянули в 1833 г. по маршруту: Зимний дворец – Стрельна – Ораниенбаум – Кронштадт. Она прекрасно себя зарекомендовала, что послужило поводом для строительства новых линий оптического телеграфа системы Шато. В 1835 г. построили вторую линию: Зимний дворец – Царское Село – Гатчина[577]. Отметим, что если первая линия связала Зимний дворец с главной морской базой Балтийского флота, то вторая связала императорские резиденции, в которых располагались элитные гвардейские полки. В Царском Селе и Гатчине для конечных станций оптического телеграфа использовали имеющиеся парковые и дворцовые башни[578]. Третья линия стала самой протяженной в мире, она связала Зимний дворец с Варшавой (1200 км). Эта линия, проходившая по маршруту Зимний дворец – Псков – Даугавпилс – Вильнюс – Гродно – Варшава, просуществовала до 1854 г.

Интерьер станции оптического телеграфа. Пруссия


В хорошую солнечную погоду информация через сеть из 149 башен, которые обслуживали 1904 человек, проходила из конца в конец сети всего за 20 мин. Расстояние между башнями, в зависимости от рельефа местности составляло от 5 до 12 км. Над башнями на длинном шесте устанавливались «семафорные штанги» – «Т»-образные стрелки, они шарнирно закреплялись на верхушке шеста. Эти стрелки могли вращаться и принимать фиксированные положения через каждые 45 градусов. В последовательности этих положений и были зашифрованы послания. На башнях-станциях круглосуточно несли вахту телеграфисты, в чьи обязанности входило следить за положением «семафорных штанг» соседних башен, принимать и передавать сигналы с них дальше. Для того времени это была настоящая революция в средствах связи.

На дошедших до нас акварелях 1830-1850-х гг., изображающих Зимний дворец, хорошо просматриваются стрелки семафорного телеграфа на двух гранях телеграфной башни. Расположенные в центрах белых кругов, они имеют сходство с циферблатом башенных часов.

В начале 1840-х гг. оптический телеграф начали заменять проводной телеграфной связью, действовавшей при любой погоде. Окончательно линии связи оптического телеграфа демонтировали к середине 1850-х гг., когда оптический проект полностью вытеснила проводная телеграфная связь.

Следует подчеркнуть, что станции оптического телеграфа были развернуты во всех императорских резиденциях, они решали вопросы оперативной связи, столь необходимой российским монархам.

П.Л. Шиллинг


Второй проект был связан с прокладкой проводных телеграфных линий. В 9 октября 1832 г. Павел Шиллинг провел первую публичную демонстрацию электромагнитного телеграфа у себя на квартире на Царицыном лугу. Он творчески развил уже витавшую в воздухе идею создания проволочного телеграфа. Талантливого ученого знал А.С. Пушкин. По легенде, познакомившись с действием «электромагнетического телеграфа», поэт написал свое знаменитое:

О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг…

Об опытах Шиллинга стало известно Николаю I, который отлично понимал, какое значение имеют подобные работы для России с ее колоссальными просторами. Поэтому Николай I «лично ознакомился с телеграфным аппаратом барона Шиллинга»[579].

П.Л. Шиллинг умер в 1837 г. У него нашлись последователи в лице талантливого академика Б.С. Якоби, который в 1841 г. установил телеграфную связь между Зимним дворцом и зданием Главного штаба. Протяженность линии составила всего 394 м. Эта линия проводного телеграфа стала первой в России.

Эту линию протянули в земле. Такая схема имела свои плюсы и минусы. К плюсам, безусловно, относилась секретность прохождения маршрута самой линии. Траншея быстро зарастала, и увидеть линию связи было невозможно. К минусам относились проблемы, связанные с изоляцией и хрупкостью самой конструкции проводной связи. Схема укладки была следующей – в траншею укладывался кабель, проложенный в стеклянной трубке, при этом места соединений заваривались, делая линию герметичной. Сама стеклянная трубка с кабелем укладывалась в выдолбленный ствол дерева, придавая конструкции прочность. Отрезок такой конструкции телеграфной линии Санкт-Петербург – Москва можно увидеть в Железнодорожном музее в Петербурге.

Электромагнитный (шестистрелочный) телеграф Шиллинга


Считается, что именно в 1841 г. Якоби создал конструкцию пишущего телеграфа. Основное преимущество пишущего телеграфа Якоби заключалось в том, что для него не требовалась многопроводная телеграфная линия. Однако чтобы прочитать телеграмму, нужна была предварительная ее расшифровка. В дальнейшей своей работе изобретатель старался найти такой способ телеграфирования, чтобы телеграмму можно было прочесть без расшифровки.

Судя по архивным документам, «узел связи» Зимнего дворца находился первоначально где-то на половине императора, на третьем этаже северо-западного ризалита. Но по мере разрастания узла связи его перевели на крышу Зимнего дворца, где для оптического телеграфа устроили «Телеграфический домик», располагавшийся прямо над покоями императора Николая I в северо-западном ризалите. Видимо, Николай I объединил в «Телеграфическом домике» две «тестируемые» системы связи. За выбором места для телеграфа отчетливо виделась рука царя, без которого в его Доме не решался ни один вопрос. Во-первых, узел правительственной связи находился в непосредственной близости от рабочего кабинета царя на третьем этаже северо-западного ризалита. Для того чтобы доставить полученную информацию царю, требовались в буквальном смысле минуты. Во-вторых, именно северозападный ризалит пристально охранялся дворцовыми гренадерами, а узел правительственной связи охранялся еще и особым постом. Все это обеспечивало соблюдение должного режима секретности. Согласно «Положению об управлении Императорским Зимним дворцом», все входы на чердак охранялись, и телеграфисты проходили в свою башенку по особым пропускам[580].

Б.С. Якоби


В 1842 г. Якоби протянул вторую ветку проводной телеграфной связи длиной в 2,7 км по маршруту от Зимнего дворца до Главного управления путей сообщения и публичных зданий. Как свидетельствует рапорт майора от ворот полковника Барановича, тогда телеграфный аппарат находился прямо на половине императора на третьем этаже северо-западного ризалита, поскольку гальваническую батарею установили «в передней комнате перед помещением ливрейных служителей в оконном углублении»[581]. Видимо, на широкий и глубокий подоконник в Передней установили батареи, а рядом на столике – телеграфный аппарат.

В 1843 г. Якоби проложил третью телеграфную линию по маршруту Петербург – Царское Село протяженностью уже около 25 км. Если быть точным, эта царская линия связи соединяла два кабинета царя: в Зимнем и Александровском дворцах. После этого телеграф на долгие годы стал основным средством связи. Талантливый электротехник быстро наращивал потенциал современной связи Зимнего дворца.

В 1840-х гг. конструкция телеграфного аппарата стремительно совершенствовалась. Якоби изобрел не менее 10 конструкций телеграфных аппаратов, среди которых были пишущий, синхронно-синфазные стрелочные и буквопечатающий (1850 г.) аппараты.

В начале 1850-х гг. телеграфные линии связали Зимний дворец не только со всеми дворцовыми пригородами, но и с крупнейшими городами России. В 1852 г. проложили подземную проводную телеграфную линию между Зимним дворцом и Москвой. Этими работами занимался «Русский завод Сименса и Гальске».

В конце июля 1853 г., буквально накануне начала Крымской войны (Турция объявила войну России в сентябре 1853 г.), Николай I распорядился проложить линию электромагнитного телеграфа от Зимнего дворца до Александрии и Кронштадта. Телеграфную линию предполагалось протянуть от Ораниенбаума до Кронштадта по дну Финского залива. Это была первая в мире подводная телеграфная линия, при работах над которой были успешно решены проблемы изоляции кабеля.

Великие князья и княгини моментально подключились к этому проект у. Уже через четыре дня после распоряжения царя великая княгиня Елена Павловна вышла на устроителей проекта с просьбой сделать ответвление от главной ветки до имения Знаменка, расположенного недалеко от императорского Коттеджа, близ Финского залива. В результате уже 3 октября 1853 г. Коттедж Николая I в Петергофской Александрии получил прямую телеграфную связь с Зимним дворцом[582]. Особо отметим то, что эта линия связи могла позволить царю оперативно связываться со своим Балтийским флотом, когда весной 1854 г. корабли соединенной англо-французской эскадры крейсировали в виду Кронштадта.

Прокладка линии между Зимним дворцом и Кронштадтом окончательно решила вопрос в пользу прокладки воздушных линий телеграфной связи как более экономичных и простых в обслуживании. Поэтому прокладка воздушной телеграфной линии Зимний дворец – Варшава в 1854 г. фирмой «Русский завод Сименса и Гальске» велась уже именно по данной схеме. В 1855 г. проложили телеграфную линию Зимний дворец – Ревель (работы проводил «Русский завод Сименса и Гальске»). К 1858 г. проводная телеграфная связь соединила Зимний дворец со всеми резиденциями императора. Например, по штатам 1869 г. в Аничковом дворце телеграфную станцию обслуживали начальник и два сигналиста. Поскольку пункт связи носил режимный характер, то, несмотря на имевшуюся охрану императорского дворца, в штаты была заложена отдельная штатная единица сторожа при телеграфной станции[583].

5 апреля 1855 г. в Санкт-Петербурге в здании старого Адмиралтейства была открыта Главная телеграфная станция, оснащенная 9 электромагнитными телеграфными аппаратами. В ее штате был 51 человек.

В 1871 г. из Санкт-Петербурга протянули линии телеграфной связи в европейские страны. Дотянулись телеграфные провода и до Владивостока. В 1880 г. начало работать дуплексное телеграфирование, позволяющее одновременно по одному и тому же проводу и передавать, и принимать телеграммы.

Следует отметить, что оба проекта правительственной связи – оптический и телеграфный – начали реализовываться с разницей в 10 лет: оптический – в 1833 г., а электрический – в 1841 г. При этом оба проекта были замкнуты непосредственно на Зимний дворец, и узлы правительственной связи располагались непосредственно над комнатами Николая I. Это свидетельствует о том внимании, которое уделял император реализации этих проектов. Также не надо забывать, ведь император лично «тестировал» новые системы связи, выбирая самый лучший и надежный вариант.

С 1850-х гг. в Зимнем дворце были сделаны первые попытки усовершенствовать внутридворцовую связь. Обычные колокольчики как главный способ сигнализации внутри дворца сохранялись, но в 1853 г. мастер Риккерт проложил «гуттаперчивую слуховую трубу для передачи переговоров с верхнего этажа в подвал на половине Ее Величества»[584]. Видимо, эту «гуттаперчивую слуховую трубу» провели по схеме корабельных слуховых труб, соединявших капитанский мостик и машинное отделение. Сейчас трудно сказать, какие причины побудили соединять такой связью жилые помещения императрицы Александры Федоровны и дворцовый подвал. Трудно представить, что на женской половине императрицы кто-то орал капитанским голосом в эту трубу. Такой же «слуховой трубой», или «воздушным телефоном», оборудовали и рабочий кабинет Николая I на первом этаже Зимнего дворца.

Одной из первых новаций в сфере связи, проведенной уже летом 1855 г., стало изменение местоположения дворцового телеграфа. Если во времена гелеотелеграфа и был смысл его нахождения на крыше Зимнего дворца, то после утверждения проволочного телеграфа башенку использовали лишь по традиции. 12 июля 1855 г. по инициативе министра путей сообщения генерал-адъютанта П.А. Клейнмихеля[585] «для удобнейшего размещения станции телеграфа в Зимнем дворце» приняли решение «перевести оную из башни упраздненного оптического телеграфа в нижний этаж и о помещении телеграфа в отделение бывшей кухни Цесаревича, с необходимым приспособлением», что и было произведено, «с расходом в 6943 руб. сер…»[586].

С начала 1860-х гг. проблема оперативной связи внутри Зимнего дворца приобрела новое качество. Это было связано с тем, что в правительственных кругах всерьез рассматривался вариант «революционного возмущения» и попытки захвата «толпой» Зимнего дворца[587]. Не исключалась и попытка дворцового переворота накануне готовящейся отмены крепостного права в России. Поэтому в 1860 г. приняли решение оборудовать Зимний дворец электрозвонками – «гальваническими колокольчиками», которые должны были связать подъезды дворца с Главной гауптвахтой, где находился дворцовый караул[588].

Параллельно с прокладкой линий гальванических колокольчиков начали прокладываться телеграфные линии внутри дворца. Эти работы также были связаны с обеспечением личной безопасности императора. Так, в 1860 г. во дворец допустили представителей фирмы «Сименс и Гальске» для устройства телеграфного сообщения между кабинетом Александра II и дежурной комнатой, в которой находился гвардейский караул[589]. В результате этих работ в кабинете Александра II на одном из столов был установлен буквенный телеграфный аппарат[590].

К телеграфной проводной связи привыкли настолько, что ее использовали и для повседневных нужд. В 1868 г. внутридворцовую телеграфную сеть расширили[591]. В 1870 г. электрические звонки связали подъезд императрицы и Комендантский подъезд с Главной гауптвахтой[592]. За этой сетью внимательно следили и поддерживали ее в работоспособном состоянии, проводя профилактические работы[593]. В конце 1876 г. в комнатах Александра II для лечения астмы соорудили барокамеру – «колокол для сгущения воздуха». Для связи с императором во время процедур в герметичном колоколе установили буквенный телеграфный аппарат[594].

На новый качественный уровень системы связи вышли в Зимнем дворце в 1880-х гг. Телеграфную проводную сеть, проложенную в Зимнем дворце, постепенно начали демонтировать в первой половине 1880-х гг. К этому времени в Гатчинском дворце уже действовали линии телефонной связи, и телефонную связь стали налаживать и в других императорских дворцах. Поначалу телефонные линии использовались исключительно службами, занятыми охраной императора Александра III. По инструкциям охраны после прохода кого-либо из императорской фамилии дворцовые городовые со своего поста немедленно отзванивались дежурному офицеру охраны. Эти телефоны находились в специальных будках, в которых дежурили дворцовые городовые.

Напомним, что процесс телефонизации России начался в первой половине 1880-х гг. Первые телефоны в России появились в 1881 г. Для сравнения первую городскую телефонную станцию ввели в эксплуатацию в США в 1878 г.; в Париже – в 1879 г.; в Берлине – в 1881 г.[595] Сначала провода в Петербурге прокладывались стоечно-воздушной сетью. Несколько позже их стали прокладывать под землей. Все телефонное оборудование производилось в Петербурге на заводах «Эриксон» (ныне – «Красная заря»), «Гейслер» и «Сименс и Гальске».

Телефонизацию Зимнего дворца начали в 1882 г. Ответственный заказ поручили фирме «Сименс и Гальске». При этом вплоть до 1917 г. электрические звонки, проложенные в начале 1860-х гг. как средство сигнализации, продолжали действовать. В личных комнатах семей Александра III и Николая II таких электрических кнопок, оформленных мастерами фирмы К. Фаберже по дворцовым стандартам, имелось множество. Подобные кнопки регулярно покупались у К. Фаберже и для себя, и для подарков.

Например, ювелирный счет Николая II за 1897 г., когда он только обживался семейно в своих комнатах Зимнего дворца, показывает, что среди прочего он купил у Фаберже: «24 января электрический звонок жадеитовый L XVI с люфоном и 6 розами 167 р…»; «Электрический звонок нефритовый L XVI с люфоном и 15 розами 115 р…»; «Электрический звонок нефритовый L XV 1/2 ч. 57 р. 50 к…»; «Электрический звонок жадеитовый L XVI 150 р…»; «Электрический звонок жадеитовый с гранатом 145 р…»[596]. Поясним, что под «розами» в счетах ювелиров имелись в виду бриллианты, а сокращение «L XVI» имелось в виду «в стиле Людовика XVI».

Телефонный аппарат конца XIX в.


К 1883 г. во всех императорских дворцах действовало 14 телефонных аппаратов. Они связывали Зимний дворец с другими императорскими резиденциями. При этом следует иметь в виду, что тогда Александр III переехал на постоянное жительство в Гатчинский дворец, и в Зимнем дворце телефонов было еще мало. Например, точно известно, что в феврале 1883 г. «телеграфический механик» И.А. Волков протянул «телефонную линию от Аничкова дворца из Камер-фурьерской должности в Зимний дворец в Повесточную должность»[597]. При этом имеющиеся 14 телефонных аппаратов постоянно перемещали по резиденциям вслед за переездами императорской семьи. Так, для установки телефона в Зимнем и Аничковом дворце в феврале 1883 г. два аппарата сняли в Гатчинском дворце.

Перевезли дополнительные телефоны в Петербург на время так называемых «больших балов». После их окончания механик И.А. Волков доносил начальству: «2 марта 1883 г. были мною сняты два телефонных аппарата, один из Аничкова дворца, другой из Зимнего Дворца, и отвезены в Гатчину и поставлены во дворце один в Кухонное каре, а другой в Собственном буфете»[598]. Затем 22 мая 1883 г. «из Гатчинского дворца мною были сняты 6 телефонных аппаратов и отвезены в Петергоф». Далее 25 октября 1883 г.: «Из Петергофского дворца сняты два телефонных аппарата и отправлены в Гатчино, где и поставлены во дворец – один в Кухонное каре, а другой в Собственный буфет».

Кстати, «кураторами» всех перемещений телефонов выступала «Собственная Его Императорского Величества охрана» в лице начальника Секретной части Дворцовой полиции полковника Е.Н. Ширинкина.

Таким образом, становление телефонной связи шло под пристальным вниманием дворцовых спецслужб, которые фактически превратили ее в систему закрытой спецсвязи. Уже тогда все телефонные разговоры, кроме разговоров первых лиц, прослушивались специальными чиновниками.

Телефонный аппарат конца XIX в.


После того как на базе 14 телефонных аппаратов новый вид связи был успешно протестирован, в 1883 г. дворцовые хозяйственники заключили контракт с «Международной компанией телефонов Белля» (с марта 1883 г. по апрель 1884 г.). За пользование 14 телефонными аппаратами уплатили 125 руб. за год.

Поначалу эксплуатация телефонов, при всей ее оперативности, доставляла немало проблем, поскольку базировалась на аккумуляторных батареях, очень хлопотных в обслуживании. Например, все тот же механик И.А. Волков сообщал, что «у 14 телефонных аппаратов батарейные части, пришедшие в негодность, заменены новыми. Употреблено пористых горшков с марганцем – 9, цинковых полюсов – 13». Кроме этого, для батарей использовался нашатырь и сернортутная закись «для заряжания батарей к телефонам». Однако жизнь брала свое. Телефоны были удобны, конструкции их становились более надежными и экологичными. В результате все императорские резиденции постепенно насытили необходимыми телефонными аппаратами.

К телефонам быстро привыкли. Один из мемуаристов мимоходом упоминает, что Николай II любил слушать оперу из Мариинского театра по телефону. На первый взгляд это выглядит как малодостоверный анекдот. Однако этот эпизод подтвердился архивными изысканиями автора.


Телефонные аппараты конца XIX в.


Предварительно отметим, что Николай II, еще будучи цесаревичем, записал в дневнике 25 января 1890 г.: «Велел сделать у себя на письменном столе телефон, говорил через него с Сергеем (великий князь Сергей Александрович, дядя Николая II. – И. З.)»[599].

Телефонные аппараты конца XIX в.

Как следует из документа, Николай II «выразил желание» установить телефонную связь между Зимним дворцом и Мариинским театром, а также Консерваторией в июле 1899 г. Трудно сказать, зачем это понадобилось царю. Можно, конечно, сослаться на плотный рабочий график. Однако дневниковые записи Николая II свидетельствуют, что ему вполне хватало времени на вечерний досуг с семьей, и театры он посещал регулярно[600]. Скорее всего, это была «царская забава» тридцатидвухлетнего императора. Психологически личная проводная телефонная линия в то время была сродни современной «выделенке» Интернета, и, вероятно, царю просто было интересно, как это будет выглядеть – поднял трубку телефона, а там опера в режиме «онлайн».

Надо заметить, что такие забавы в начале XX в. стоили недешево. В результате за прокладку «двух двойных проводов на особых столбиках для передачи оперы из Мариинского театра и Консерватории в Зимний дворец и со всей внутренней проводкой и устройством специального переключателя в самом дворце (за исключением слуховых трубок)»[601] дворцовые хозяйственные службы уплатили «Международной компании телефонов Белля» 1000 руб.

Для соотнесения 1000 руб. с реальностью того времени посмотрим, что можно было купить на эти деньги из ювелирных украшений «от Фаберже». Например, 24 апреля 1891 г. Александр III подарил императрице Марии Федоровне «яйцо из яшмы с бриллиантами в стиле Людовика XVI и копия „Памяти Азова“» за 4500 руб. Сегодня этот ювелирный раритет хранится в Оружейной палате Московского Кремля и стоит миллионы долларов. Золотой массивный портсигар с бриллиантами в то время стоил 400–500 руб. Если сегодня заказать выделенную линию в отдельно стоящий дом, то это тоже будет недешево, но не настолько, как в 1900 г.


Телефонные аппараты конца XIX в.


Как это ни покажется странным, но идею о слушании оперы по телефону, реализованную в 1900 г. Николаем II, впервые опробовали еще в 1881 г. В декабре 1881 г. директор Императорских театров И.А. Всеволожский направил рапорт на имя министра Императорского двора И.И. Воронцова-Дашкова. В нем он сообщал, что представитель Императорского русского технического общества просил его разрешить «поставить на рампах Императорских Большого и Мариинского театров, а с начала Великого поста перенести в Михайловский театр ряды микрофонов для соединения их с телефонами, имеющими быть поставленными на электрической выставке, с целью ознакомить посетителей ея с существующими способами передачи звуков (речи, пения, музыки) на расстоянии с помощью электричества»[602].

Сначала министр отказал, рекомендуя провести подобные опыты в «частных залах, в клубах, общественных собраниях и др., где даются спектакли и концерты». Однако позже Воронцов-Дашков изменил свое решение. Вполне возможно, в связи с тем, что в это время началась телефонизация Гатчинского дворца. Вторая его резолюция гласила: «Предоставить право поставить ряд микрофонов в Императорском Малом театре».

В начале 1882 г. министру предложили самому опробовать качество звука, прослушав оперу по телефону. Министру сообщали: «Отдельная телефонная станция в Соляном городке ожидает посещения г-на министра Императорского Двора и будет представлена в полное распоряжение Его Сиятельства 5 сего февраля в пятницу вечером от 9 до 10 часов. На станции имеются 10 пар телефонов, соединенных с Большим театром, которыми могут пользоваться одновременно 10 лиц. В Большом театре в пятницу вечером назначена опера „Иерусалим“. Приглашенные Его Сиятельством гости имеют вход на станцию в те же указанные выше часы»[603]. Министр поблагодарил за предложение, но на прослушивание не приехал.

В конце XIX – начале XX вв. телефонная связь становится привычной и необходимой. Как это ни удивительно, один из чиновников Министерства двора, писавший свои мемуары в начале XX в., упомянул в них вполне современный термин «висеть на телефоне». По его словам, чиновники при Александре III «писали мало, но зато им приходилось, что называется, висеть на телефоне»[604].

Телефонная связь моментально стала привычной, и номера на дворцовом коммутаторе быстро разобрали. Возник известный дефицит. Как водится, «для своих» проблема решалась. В декабре 1896 г. императрица Александра Федоровна «сделала распоряжение о постановке телефона в квартире акушерки Гюнст», причем сама внесла в «Международную компанию телефонов Белля» абонентную плату по 1 январь 1898 г.[605] Отметим, что это была личная акушерка императрицы, принимавшая всех ее детей, а в 1897 г. должна была родиться вторая дочь в семье царя. По телефону акушерку можно было вызвать в любое время.

Периодически дворцовые хозяйственники выпускали телефонные справочники с «закрытыми номерами» первых лиц страны. Как правило, их номера были очень короткими и определялись либо степенью влияния этих лиц, либо их влиянием в Дворцовом ведомстве. В 1915 г. коммутатором Зимнего дворца был издан под грифом «Секретно» «Список абонентов дворцовой телефонной сети на 1915 г…». В этом списке было всего 100 номеров. В нем указывались как домашние, так и служебные телефонные номера по «царской вертушке». В первую десятку этих номеров входили: председатель Совета министров (№ 1), министр внутренних дел (№ 2), министр Императорского двора (№ 3, + домашний номер), военный министр (№ 4, + домашний номер), морской министр (№ 5), министр иностранных дел (№ 6), великий князь Николай Николаевич (№ 7), дворцовый комендант (№ 8, + домашний адрес), начальник дворцовой полиции (№ 9), инспектор императорских поездов (№ 10)[606].

В тяжелый для власти 1905 г., когда в стране нарастала политическая нестабильность и вздымалась вторая волна политического (эсеровского) терроризма, средства связи приобрели особое значение. Именно в годы Первой русской революции императорские резиденции начали оснащать радиостанциями, или, как тогда говорили, «беспроводным телеграфом». Именно тогда в Царском Селе Николай II лично опробовал эту систему связи.

Напомним, что 7 мая 1895 г. А.С. Попов продемонстрировал прибор, названный им «грозоотметчик», который был предназначен для регистрации радиоволн, генерируемых грозовым фронтом. Этот прибор считается первым в мире радиоприемным устройством, пригодным для реализации беспроводного телеграфа. В 1897 г. при помощи аппаратов беспроводной телеграфии Попов осуществил прием и передачу сообщений между берегом и военным судном. В 1899 г. Попов сконструировал улучшенный вариант приемника электромагнитных волн, где прием сигналов кодом Морзе осуществлялся на головные телефоны оператора-радиста. В 1900 г. благодаря радиостанциям, построенным на острове Гогланд и на российской военно-морской базе в Котке под руководством Попова, были успешно осуществлены аварийно-спасательные работы на борту военного корабля «Генерал-адмирал Апраксин», севшего на мель у острова Гогланд.

В 1896 г. в Великобритании итальянец Г. Маркони подал патент «об улучшениях, произведенных в аппарате беспроводной телеграфии». Аппарат, представленный Маркони, в общих чертах повторял конструкцию Попова, многократно к тому времени описанную в европейских научно-популярных журналах.

Отметим и то, что Николай II впервые лично познакомился с аппаратурой «беспроволочного телеграфа» в июле 1902 г., когда Петербург посетил с официальным визитом итальянский король Виктор-Эммануил III. У короля на яхте уже стояла радиостанция, смонтированная знаменитым Гульельмо Маркони. Маркони удалось добиться устойчивой передачи сигнала беспроводного телеграфа (буквы S) через Атлантику.

Для России ставились гораздо более скромные задачи. Установка первых моделей станций беспроводного телеграфа началась в императорских резиденциях в конце 1905 г. одномоментно после распоряжения Дворцового коменданта Д.Ф. Трепова. Именно генерал, известный словами «Патронов не жалеть», заняв должность дворцового коменданта, отвечающего за обеспечение безопасности как Николая II, так и всех императорских резиденций, распоряжением от 4 ноября 1905 г. потребовал «…приобрести приборы последней новейшей конструкции» для обеспечения беспроводной связи. С учетом крайне тревожной ситуации денег и сил не жалели, и уже к концу декабря 1905 г. Зимний дворец в числе прочих получил станцию беспроводного телеграфа.

Судя по всему, в силу форс-мажорной ситуации станции закупали без жесткого предварительного отбора и тестирования. Видимо, поставили то, что было. Поэтому многие из установленных станций «оказались неработоспособными в самое тревожное время, и Дворцовый комендант не имел возможности ими пользоваться»[607]. Впрочем, скорее всего, тогда еще не имелось квалифицированных кадров для обслуживания радиостанций. Поэтому станции быстро загубили.

К 1907 г. все заинтересованные лица хорошо осознали и важность этого вида связи, и необходимость установки на дворцовых телеграфных станциях самого современного по тем временам оборудования. Поэтому в Зимнем дворце в 1907 г. появилась новая станция беспроводного телеграфа. В целях экономии средств станцию беспроводного телеграфа в Зимнем дворце оплатили из средств Министерства внутренних дел, мотивируя это общегосударственными соображениями.

Судя по всему, станцию беспроводного телеграфа в Зимнем дворце демонтировали к 1917 г. К этому времени Николай II окончательно обжился с семьей в Александровском дворце Царского Села, и Зимний дворец утратил статус приоритетного финансирования. При Временном правительстве и штурме Зимнего дворца в октябре 1917 г. «временные» пользовались радиосвязью Главного штаба, находившегося на Дворцовой площади.


Часы в Зимнем дворце

В XVIII в. часы считались статусной деталью туалета, которая украшалась драгоценными камнями и носилась на виду, на поясе, на специальном крючочке. Часы могли комбинироваться с другими функциональными деталями туалета, например лорнетом.

У Зимнего дворца имеется множество собственных часов, история которых неразрывно связана с историей резиденции. К числу таких часов, безусловно, относятся знаменитые часы «Павлин», которыми сегодня можно не только полюбоваться в Павильонном зале Малого Эрмитажа, но, если повезет, и посмотреть их в действии.

Часы «Павлин» – один из редких автоматов, изготовленных в XVIII в. и дошедших до наших дней. Главные герои этих часов – огромный павлин, петух, сова в клетке, окруженной колокольчиками, белка и дуб с сучьями, кистями и желудями. Механизм часов скрыт под небольшим холмиком, на котором «растет» дуб, рядом с которым горделиво сидит павлин. Циферблат часов совсем незаметен. Он находится в прорези шляпки гриба, растущего близ ствола дуба. На шляпке гриба находился кузнечик, прыгающий над грибом, исполняя роль секундной стрелки.

Специалисты уверены, что уникальные часы-автомат изготовил английский мастер Джеймс Кокс. В описи 1811 г. указано, что часы изготовлены в Англии. Впрочем, есть и интрига, связанная с тем, что на пружинном барабане фигуры петуха выгравирована буква «J». В литературе встречаются утверждения, что эта монограмма принадлежит английскому мастеру-часовщику Фредерику Юри (Jury). Дело в том, что Джеймс Кокс, как хозяин крупной фирмы, был скорее менеджером, организатором производства, нежели мастером. Поэтому часы «Павлин» – дело рук мастеров, работавших в фирме Джеймса Кокса.

Вторая половина XVIII в. была временем увлечения антропоморфной механикой, когда изготавливались сложнейшие механизмы, повторявшие движения людей, зверей и птиц. И повторявшие очень достоверно. В этой моде имелась и определенная философская подоплека, поскольку в атеистический век просвещения были распространены теории, разнимавшие человека на составные элементы: пружинки, колесики, рычажки, но при этом совершенно пренебрегавшие столь нематериальной душой. Естественно, подобные механизмы были безумно дороги, сложны в уходе и недолговечны. Как правило, ломались пружины, приводившие сложные механизмы в действие.

Как утверждается в специальной литературе, часы «Павлин» попали в Петербург в 1788 г. благодаря фавориту и соратнику Екатерины II князю Г.А. Потемкину. Эти часы, согласно легенде, находились в Таврическом дворце вплоть до смерти Потемкина в октябре 1791 г. Все это время они находились в разобранном виде. Почему так случилось, имелся ли перечень деталей и инструкция по сборке – неизвестно. Так или иначе, после смерти Потемкина часы оказались в Зимнем дворце. Именно там их собрал из разрозненных частей механик-самоучка И.П. Кулибин. Это был настоящий технический подвиг, когда из кучи механического хлама родились удивительные часы. Еще более удивительно то, что Кулибину удалось оживить состоящие из множества деталей часы. Сложный и роскошный автомат заработал.

Портрет И.П. Кулибина


Уточним, часы-автомат перевезли из Таврического дворца в Зимний дворец 6 июня 1799 г. по приказу Павла I. Все вопросы, связанные с транспортировкой уникальных часов, решал все тот же И.П. Кулибин.

Поскольку часы были любимой забавой не только детей, но и взрослых, то ресурс механизма часов, точнее его пружины, быстро исчерпали. Хрупкий механизм стал периодически ломаться. Однако еще в XVIII в. при Зимнем дворце сложился штат специалистов-часовщиков, которые годами и десятилетиями «лечили» «заболевшие» часы Зимнего дворца. Что тогда, что сегодня, это была штучная профессия.

Ремонтировали сложный механизм часов-автомата много раз. На протяжении нескольких десятков лет часы «лечил» знаменитый петербургский механик-часовщик Штрассер. Этот мастер также занимался изготовлением часов-автоматов. Самый известный опыт Иоганна Георга Штрассера в этой области – часы «Механический оркестр». Эти огромные напольные часы с механическим органом были созданы в мастерской Штрассера в 1793–1801 гг. В изготовлении часов принимали участие сын И.Г. Штрассера Фома Штрассер, мебельщик Генрих Гамбс и органный мастер Иоганн Габран. Эти часы сохранились и работают по сей день, восстановленные одним из замечательных часовщиков Государственного Эрмитажа Юрием Петровичем Платоновым.

К.А. Ухтомский. Часы «Павлин». Восточная галерея Малого Эрмитажа. 1860 г.


Знаменитые часы «Механический оркестр» находятся в Помпейской галерее, и к ним не протолкнуться через фотографирующихся на их фоне туристов. Это вполне понятно, поскольку часы выполнены в виде архитектурного сооружения высотой около четырёх метров с портиком и сдвоенными колоннами из красного дерева, декорированными золоченой бронзой. Орган приводится в движение четырьмя гирями (около 60 кг каждая). Музыка записана на съемных деревянных валиках (длиной 127 см), каждый из которых играет в течение восьми минут. Первоначально мастер записал тринадцать валиков. Первый из них – увертюра из «Волшебной флейты» Моцарта, на других – фрагменты из произведений Моцарта, Гайдна, а также венского пианиста и популярного для своего времени композитора Антона Эберла, жившего в те годы в Петербурге и написавшего пьесу специально по заказу Штрассера. В 1861 г. записали четырнадцатый валик с модным в то время маршем из «Тангейзера» Р. Вагнера[608].

В Белом зале находится еще один «Штрассер» – часы напольные «Музыкальный секретер». Эти часы императрица Екатерина II подарила своему любимому внуку, будущему Александру I, в день его свадьбы с великой княжной Елизаветой Алексеевной в 1793 г. В нижней части корпуса часов находится ящик с 12 валиками, на которых записаны фрагменты из музыкальных произведений. Впервые в документах имя Фомы Штрассера упоминается в связи с ремонтом часов «Павлин» в 1817 г. История была следующей.

В марте 1817 г. камердинер Иван Лукин рапортом доложил своему непосредственному начальнику о том, что часы испортились. В рапорте камердинер упомянул, что механик Кулибин перевез уникальные часы в Зимний дворец 6 июня 1799 г., он же «их разбирал, чистил и поставил в комнате у редких вещей». Причем с 1799 по 1817 г. «…никакой поправки ни чистки чинено не было; ныне же в оных механика не действует так, как должно: павлин на ходу останавливается, сова делает повертывание головою со скрыпом, а петух вовсе не действует»[609].

Хозяйственники обратились к «мастеру Стразеру» с просьбой определить «цену вопроса», однако часовщик, «принимающий на себя оное, не может назначить, доколе не разберет и не осмотрит всю внутренность». Поскольку И.Г. Штрассер к этому времени умер (1815 г.), то ремонтом часов занимался его сын Ф. Штрассер.

Князь П.М. Волконский обратился лично к Александру I с вопросом «быть или не быть» часам, на что «Государь Император повелел спросить у мастера хотя примерную цену, в каковую починка оных часов станет». Попутно император распорядился изготовить для него «к фигурам, на рисунке обозначенным, часы в глобусе». Часовщик ответил, что «за починку по причине многотрудного разобрания всех механических частей точной цены за работу не полагал, а назначил только, что сия работа стоить будет около 5000 руб., а может быть, несколько более или менее этой суммы».

Похоже, этот первый заказ на «Павлина» тяжело дался Штрассеру, поскольку ремонт часов продолжался с конца марта 1817 г. по конец июня 1818 г. В результате егермейстер Василий Пашков 30 июля 1818 г. доложил князю Волконскому, что часы «ныне исправлены и поставлены в Эрмитаж на прежнем месте июня 10 числа», что «оные действуют очень хорошо» и что Штрассер просит «за его материалы и труды» выплатить ему 5500 руб.[610] Еще 1100 руб. Штрассер получил за заказ царя, изготовив для Александра I «часы в глобусе».

Судя по всему, работа была добротной, и часы «Павлин» проработали 10 лет. 8 июня 1827 г. обер-гофмаршал К.Н. Нарышкин доложил министру Императорского двора кн. Волконскому, что «при заведении механиком Страссером находящихся в Эрмитаже часов в виде Павлина лопнула пружина; из взятого показания как самого Страссера, так и часового мастера Гайнама, и механика Гамбса, явствует, что означенной пружины здесь сделать невозможно, за неимением способных для сего мастеров, а должно выписать из Англии таковых две пружины»[611].

Александр I позволил выписать пружины, после получения которых началась работа. Пружин у английского фабриканта заказали сразу две. Обошлись они в 434 руб. 4 коп. Работа была очень сложной, поскольку Штрассеру пришлось «снять с поддона все бронзовые фигуры и утвердить главенствующую пружину сию в барабан, находящийся в поддоне, поставить опять все фигуры по вычистке их на прежнее место и произвести действие их во взаимное соотношение»[612]. Установленная пружина сразу лопнула «при напряжении в двух местах», и работу пришлось полностью повторить. В результате ремонт занял 147 дней. За эту работу Штрассеру выплатили 2200 руб. Это был второй ремонт «Павлина», выполненный Штрассером.

Весной 1831 г., когда часы замерли в третий раз, Зимний дворец немедленно пригласили «часового мастера Страссера», который установил, что причина остановки часов кроется в загустевшем масле, поэтому «действия павлина сделалось очень медленно и по временам и останавливается на самом ходу»[613]. Поскольку неисправность носила пустяковый характер, то часовой мастер просил разрешение на чистку пружин, гарантируя, что на это потребуется одна неделя. Причем всю работу мастер обещал сделать «безденежно». Однако в Эрмитаже тогда шел ремонт, было много пыли, и поэтому министр Двора князь П.М. Волконский принял решение «оставить до осени, когда починки в Эрмитаже окончены будут». Ремонт часов состоялся только в начале 1832 г., и камердинер Яковлев рапортовал по начальству: «Часы с павлином часовым мастером Стрессером вычищены и все группы действуют очень хорошо»[614].

Как известно, пожар 1837 г. пощадил Малый Эрмитаж. Если бы часы-автомат стояли тогда в Зимнем дворце, то наверняка они бы погибли. Судя по дошедшим до нас акварелям, часы «Павлин» были выставлены в восточной галерее Малого Эрмитажа. Видимо, во второй четверти XIX в. над часами установили стеклянный купол на бронзовом каркасе, защищавший тонкий механизм от пыли и «энергичных» рук. Из поколения в поколение дети Зимнего дворца приходили к своему «Павлину». Приходили к нему и взрослые. Завода механизма изначально хватало на несколько часов, то есть он был рассчитан на стандартный формат какого-либо развлекательного дворцового мероприятия.

В четвертый раз часы встали в феврале 1840 г. Их осмотрел тот же часовщик Страссер, который доложил, что «находящиеся в Эрмитаже в комнате драгоценных вещей бронзовые часы, состоящие из Павлина, Совы и Петуха, оказались попорченными и действовать, как следует, более не могут; что при разбирании этих часов оказалось, что внутри Павлина лопнула главная вспомогательная пружина, а потому необходимо разобрать всю механику…»[615]. Кроме этого, мастер указывал на необходимость ремонта «наружной золоченой бронзы с разными механическими принадлежностями». За все это мастер просил тысячу рублей серебром, гарантируя исполнить работу за пять месяцев. Несколько позже Штрассер запросил еще 50 руб. серебром «за замену фольги под 35 хрустальными каменьями». От времени фольга выцвела, и камни потеряли положенный им цвет.

Видимо, «заточенность» Штрассера на извлечение звука из часов, помогала извлекать звуки и из павлина с петухом. Как известно, в конце представления кукарекает петух. Этот звук издает воздух, поступающий их специальных кожаных мехов в органную трубочку, вмонтированную в горло петуха. И это только одна из самых незначительных деталей этого уникального механизма.

Попутно Штрассера привлекали и для других работ. В 1847 г. «механик Страссер и столяр Бильбах» получили 1050 руб. за необозначенную в документах работу[616].

В пятый раз часы «Павлин» сломались в 1851 г. во время очередной демонстрации маленьким детям будущего Александра II. Тогда будущему Александру III шел только шестой год. Поломка носила стандартный характер – в очередной раз лопнула пружина. За починку часов их старый «лекарь» Штрассер запросил 1000 руб. Однако хозяйственники сочли цену неприемлемой и заявили о готовности пригласить других часовщиков на консультацию. В результате Штрассер «вылечил» часы за 700 руб.

Это последний счет, в котором упомянут знаменитый часовщик, «лечивший» «Павлина» с 1817 по 1851 г., т. е. 34 года[617]. Поскольку в документах инициалы часовщика не указаны, вероятнее всего, «лечил» «Павлина» Штрассер-младший.

О сложности механизма свидетельствуют профессиональные часовщики: «Небольшой часовой механизм помещен в центре под большим грибом; в шляпке гриба – два вращающихся горизонтальных циферблата (ротатора) с римскими цифрами, обозначающими часы, и арабскими – минуты; стрекоза на шляпке гриба вращением отмечает бег секунд. Механизм часов с рядом колокольчиков (карильоном) отбивает четверти и часы. Три дополнительных пружинных механизма связаны с часовым и могут один раз в час приводить в движение птиц: сову, павлина и петуха. Начинает вращаться клетка совы, звенят колокольчики, сова вертит головой, машет лапкой, глаза ее открываются и закрываются. Затем павлин, горделиво кивая головкой, раскрывает свой хвост, поворачивается спиной к зрителям и на мгновение застывает, потом быстро поворачивается назад и складывает хвост. После этого петух кричит три-четыре раза».

В конце XIX в. знаменитые часы стали источником творческих идей для Карла Фаберже. Сохранился официальный рапорт старшего хранителя Императорского Эрмитажа Куника на имя министра Императорского двора В.Б. Фредерикса от 25 июня 1898 г. Как сообщал смотритель, «придворный ювелир Фаберже уведомил меня, что Государь Император соизволил заказать ему Павлин в виде столового украшения, причем Его Величеству благоугодно было указать на Павлин, находящийся в Императорском Эрмитаже, в галерее драгоценностей. Вследствие сего г. Фаберже обратился ко мне с просьбою о допущении его с механиком в Эрмитаж для изучения внутреннего устройства означенного механизма». На этой бумаге стоит размашистая резолюция министра: «Разрешить»[618].

Пасхальное яйцо «Павлин». Генрих Вигстрем. Фирма К. Фаберже. Подарок Николая II на Пасху 1908 г. императрице Марии Федоровне (8300 руб.)


В результате выполнения «высочайшей воли» Карл Фаберже не только ознакомился со знаменитым «Павлином», но был допущен даже к его механизму. Видимо, эти наработки ювелир использовал в 1907 г., когда началась работа по изготовлению очередного пасхального яйца для императрицы Марии Федоровны. В результате на Пасху 1908 г. Николай II поднес Марии Федоровне пасхальное яйцо «Павлин», в настоящее время оно хранится в фонде Эдуарда и Мориса Сандоза (Лозанна, Швейцария). При этом в справочных материалах справедливо указывается, что сюжет этого пасхального яйца вдохновлен знаменитыми часами «Павлин» из Императорского Эрмитажа.

Часовых дел мастера Дорофеева, в 1898 г. осматривавшего часы вместе с К. Фаберже, пригласили в 1899 г. для их ремонта и уплатили за работу солидную сумму – 1500 руб.[619] Так или иначе, и ювелир, и часовых дел мастер использовали «знакомство» с «Павлином» для изготовления очередного пасхального яйца.

Многократно ремонтировали часы как в советское, так и постсоветское время. Отметим, что не все ремонты «Павлина» были удачными. После 1945 г. «Павлин» долгое время бездействовал, и сотрудникам Эрмитажа, для того чтобы показать детям все великолепие «Павлина», приходилось вручную прокручивать его механизмы. Только благодаря часовщикам из специализированной лаборатории Эрмитажа, созданной в 1994 г., «Павлин» радует нас и сейчас. Как и в XVIII в., правда, только раз в неделю, в Эрмитаже под сводами стеклянного купола оживают уникальные механические часы. На глазах у изумленных зрителей вращается, позванивая колокольчиками, клетка, поворачивает свою круглую голову филин, словно разглядывая своими немигающими глазами собравшихся любопытных гостей, белка грызет орешки, в кульминации представления красавец павлин расправляет веером свой золоченый хвост, двигает изящной головкой и, наконец, в финале, как бы прогоняя тьму, задорно голосит на разные лады петух. Благодарная публика – что дети, что взрослые – в один голос ахает. Этот механический спектакль, несмотря на все современные компьютерные технологии, поражает по-прежнему.

Часы «Носорог». Белая столовая


Мимоходом упомянем и о часах «Носорог», которые стоят на каминной полке в Малой столовой северо-западного ризалита, на половине Николая II. Эти часы «не идут» вполне официально, поскольку их стрелки остановлены в исторический миг. На циферблате зафиксировано время ареста Временного правительства в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. В эту ночь большевики взяли власть в стране, арестовав в этой столовой министров Временного правительства. Механизм часов в полном порядке, но их задача сегодня сохранять для потомков исторический миг смены власти в России.

В Зимнем дворце множество часов. Очень часто, перегруженные впечатлениями от шедевров Эрмитажа, мы проходим мимо них. А это отдельный и очень интересный мир. И восхищенно замираем мы рядом с часами, когда они оживают, начиная отбивать положенные «часы». Так, автор совершенно случайно наткнулся на часы, стоящие в спальне императрицы Александры Федоровны на втором этаже северо-западного ризалита. Эти часы французской работы можно назвать «Наперсточник», или «Фокусник», поскольку турок, когда часы начинают бить, играет в эту вечную игру на глазах у изумленной публики.

Мраморная табличка на камине в Белой столовой


Традиции замечательных мастеров-часовщиков Эрмитажа продолжаются, и несколько лет назад три специалиста Лаборатории научной реставрации часов и музыкальных механизмов Государственного Эрмитажа стали лауреатами Государственной премии России в области литературы и искусства.

У Зимнего дворца есть еще одни собственные часы, установленные на южном фронтоне, над проездом в Большой двор императорской резиденции. Поскольку часы на главном фронтоне дворца, обращенном «на луг», были естественной и привычной частью дворцового пейзажа, то их установка планировалась изначально, еще при возведении дворца. Однако в практическую плоскость работы по их установке перешли только в 1768 г.

4 июня 1768 г. был подписан контракт «О сделании разных искусств мастером Муриелем в Зимний каменный дворец часов». В обширном контракте оговаривались все то, что желала видеть императрица на фронтоне своей главной резиденции: «1. Механизм часов сделать на горизонтальной плоскости; 2. Секундная стрелка должна быть неподвижна, вследствие чего не потребуется тяжелых гирь; 3. Маятник должен быть подвешен на 2-х остриях, сделанных наподобие ножей, и мог качаться сам собою в течение 26 часов; 4. Часы бьют „часы“, „получасы“ и „четверти двойные“ и простые; 5. Цифры и стрелки из золоченой меди, весь механизм медный; 6. Если сделать полуденный круг и 2 кружка, часы и минуты показывающие, то цена за оные 1200 руб…». 25 августа 1768 г. Екатерина II одобрила контракт, и он был подписан. Работы по строительству фасадных часов начались, но 30 октября 1769 г. Муриэль умер[620]. Работы остановились.

Часы «Наперсточник»


Идею установки фронтонных часов возродили только в середине 1790-х гг. В результате первые часы появились на фронтоне Зимнего дворца в 1796 г., буквально за несколько месяцев до кончины императрицы Екатерины II. Механизм часов доставили в Зимний дворец из Чесменского путевого дворца. Это были сложные астрономические часы. Смонтировал и следил за исправностью хода главных часов Зимнего дворца И.П. Кулибин. Денег за это он не получал. Впоследствии император Павел I узнал, что Кулибин безвозмездно поверяет дворцовые часы, для чего ему, уже пожилому человеку, приходится подниматься на чердак Зимнего дворца. Тогда император распорядился выдать Кулибину жалованье за этот присмотр по 1200 руб. за каждый год его работы[621]. Прослужив несколько десятилетий, эти часы погибли в огне пожара 1837 г.

Когда Зимний дворец восстанавливали из руин в 1838–1839 гг. по образцу и подобию прежнего, то восстановили и часы на фронтоне. Их стрелки начали движение в 1839 г. и продолжают его до сих пор. Механизм часов выполнил мастер А. Гельфер. Он же нес ответственность и за установку часов вместе с тремя колоколами.

Часы на южном фронтоне Зимнего дворца


Подпись часового матера А. Гельфера


Модель деревянной палатки главных часов Зимнего дворца


Механизм часов устроили за аттиком на чердаке Зимнего дворца. В 1839 г. там построили для часов деревянную палатку – специальное помещение с грузовой шахтой, а на крыше дворца установили флагшток для подъема Императорского штандарта. Циферблат часов изготовлен из стали в форме круга и покрыт черным лаком. Цифры и стрелки часов позолочены. Диаметр циферблата – 160 см. Высота цифр составляет 20 см, а расстояние между минутными делениями – 8 см. Длина минутной стрелки – 100 см, а часовой – 78 см. Циферблат находится на высоте 22 м и крепится непосредственно к стене Зимнего дворца. Поскольку это часы с четвертным колокольным звоном, то часовая звонница установлена за коньком фронтона на крыше дворца. От трех колоколов к часовому механизму протянуты металлические проволоки – тяги. Все элементы часового механизма крепятся на стальной прямоугольной раме в горизонтальной плоскости. Такая особенность конструкции позволяет регулировать каждую деталь в отдельности.

Колокол боя часов. 197 кг


Сегодня, как и в 1839 г., часы заводятся вручную. Одного завода хватает на три дня. Когда-то глубина шахты, по которым ходили гири, составляла 16,5 м, или примерно половину высоты Зимнего дворца. При этом часы имели лишь суточный завод. Сегодня современные технологии позволили укоротить шахту для гирь до 4,6 м. Последний раз часы реставрировались в 1994–1995 гг.

Четвертные колокола в 37 и 58 кг


Мостовые вокруг Зимнего дворца

Когда в 1762 г. Зимнем дворце заканчивались отделочные работы, архитекторы озаботились внешним оформлением императорской резиденции. Сначала во второй половине 1763 г. дворец оформили деревянными пушками, расположенными вокруг дворца. Около каждой из пушек были аккуратно уложены такие же деревянные ядра, окрашенные под металл. Все это великолепие обтягивала цепь, окружавшая дворец со стороны луговой части.

Правда, изначально Ф.Б. Растрелли хотел окружить Зимний дворец настоящими трофейными пушками, по тем или иным причинам негодными к употреблению. Однако потребного количества настоящих пушек в арсенале не нашлось, поэтому их и заменили деревянными. Заказ обошелся по 1 руб. 39 коп. за штуку[622]. Эти деревянные пушки простояли около дворца до 1775 г. Когда их убрали, то вместо них у подъездов поставили 24 пары каменных столбов.

Одновременно с этими работами начали формироваться первые участки мостовых вокруг дворца. В середине XVIII в. продолжал существовать только один способ достойно обустроить территорию вокруг Зимнего дворца – мощение булыжником. Это была старая как мир технология, позволявшая избавиться от непролазной городской грязи. Еще Петр I начал мостить Петербург булыжником, введя знаменитый «каменный налог». По указу Петра I все транспортные средства, прибывающие в Петербург – от телег до барж, – должны были доставить в строящийся город некий «тоннаж» булыжника, соответствующий «грузоподъемности» транспортного средства.

Материал был в прямом смысле вечным, но имелись и некоторые неудобства. Карета, проезжающая мимо Зимнего дворца, производила невообразимый шум своими деревянными колесами, окованными металлическими полосами. Фрагменты булыжной мостовой со стороны Салтыковского подъезда у северо-западного ризалита Зимнего дворца сохранились по сей день, но этот булыжник появился там в начале XX в., когда «перебирали» крыльцо Салтыковского подъезда. Возможно, кое-где со стороны Черного проезда в двориках и остались фрагменты булыжной мостовой XVIII в.

Таким же древнейшим способом для обустройства окружающей территории служили тесаные гранитные плиты. Их годами доставляли водой прямо до Зимнего дворца из финских и карельских каменоломен.

Когда строительство Зимнего дворца подходило к концу, с 15 июля 1761 г. начались работы по укреплению камнем берега Невы под окнами императорской резиденции. При Елизавете Петровне Нева была обшита деревянной набережной высотой в 2–2,5 метра. В 1758 г. императрица утвердила проект укрепления берега Невы каменными плитами, однако одевать набережную Невы в камень стали только при Екатерине II. Работы продолжались по 1 мая 1763 г. и обошлись казне в 34 726 руб.

Эти работы были очень важны. Гранитные набережные не только завершали достойное оформление внешнего облика императорской резиденции, но и служили утилитарным целям, предохраняя фундаменты Зимнего дворца от ежегодных осенних подтоплений.

Одновременно со строительством набережной гранитными плитами «из дикого тесаного камня» выложили и тротуар в две плиты шириной вдоль новой набережной. Собственно, по этому тротуару, сделанному буквально из вечного материала, мы и ходим по сей день. После приемки готовой набережной работы продолжились (с мая 1763 г. и по сентябрь 1766 г.) и набережную «дотянули» до впадения Мойки в Неву[623]. На укрепление берегов Невы с 1761 по 1766 г. потратили 57 101 руб. Тогда же построили Прачечный мост. Кроме того, этим же «тесаным диким камнем» выложили пандусы, ведущие к Иорданскому подъезду.

Работы по наращиванию набережной с некоторыми перерывами продолжались вплоть до конца 1780-х гг. В результате набережную протянули от Литейного дома до Галерного двора, за исключением трехверстового участка у «промзоны» Адмиралтейства. И знаменитые строки А.С. Пушкина появились не на пустом месте:

Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, гордый вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит…

Дворцовая площадь, которую при Екатерине II называли «лугом», представляла собой большое поле, где среди грязи пасли коз. Через этот непролазный в распутицу «луг» к трехарочному проезду в Большой двор Зимнего дворца вела хорошо замощённая и содержавшаяся в идеальном порядке дорога.

Проблему «луга», заполнявшегося грязью после любого дождя, поначалу решали декоративными методами, закрывая всю грязь напыщенными деревянными постройками. Например, на Дворцовой площади построили деревянный амфитеатр, который скрывал дома Невского проспекта, располагаясь на месте нынешнего Главного штаба. Этот амфитеатр использовался во время помпезных «рыцарских каруселей» екатерининской эпохи.

С благоустройством Дворцовой площади связан первый в России открытый архитектурный конкурс. Он был объявлен 1 мая 1779 г. Впрочем, еще до подведения его итогов, вполне в духе национальных традиций, застройку Дворцовой площади начал Ю.М. Фельтен. 31 октября 1780 г. «коллежский советник Фельтен получил за проект фасада к строению перед дворцом 900 руб». Фактически Фельтен выплатили премию за ранее исполненный проект. Именно Фельтену приписывают идею полукруглой дуги фасадов перед Зимним дворцом. Впоследствии эта идея была воспринята К.И. Росси[624].

К началу XIX в. все площади, плацы и проезды вокруг Зимнего дворца сплошь вымостили булыжником. Постепенно вымостили булыжником и Дворцовую площадь. Среди этого булыжника имелись небольшие островки из тесаного камня. Причем появились они уже в 1764 г., когда «от луговой линии в большом портале, вокруг столбов и стен, положили» отмостку «из тесаного камня»[625]. На площади установили две гранитные «грелки» с железными печами, в которых зимой разводили костры для кучеров и слуг, ожидавших хозяев. Позже Павел I приказал сломать эти грелки, т. к. они мешали проведению вахтпарадов.

В 1782 г. вокруг всего Зимнего дворца началась прокладка пешеходных дорожек из тесаной путиловской плиты, которую добывали еще со времен Петра I поблизости от Петербурга. Тротуар прокладывали шириной в 2 аршина, со столбами из дикого камня. Все работы обошлись в 25 919 руб., и окончили их в 1790 г.[626] В 1818 г. тосненской плитой «серого слоя», по распоряжению Александра I, устроили тротуар «с вертикальными дождевыми трубами и с накрючными желобами» на Миллионной улице, около Экзерциргауза, около Зимнего дворца[627].

В начале 1830-х гг. Николай I провел эксперимент по замене булыжной мостовой на деревянную торцовую мостовую вокруг Зимнего дворца. Торцовую мостовую впервые положили на улицах Петербурга еще в начале 1820-х гг. По предложению академика В.П. Гурьева торцовой мостовой замостили сначала два участка – на Большой Морской и на Миллионной улицах, а затем, через 6–7 лет, часть Невского проспекта и Петергофской дороги.

Впервые мощение мостовой торцовыми шашками из дерева рядом с Зимним дворцом состоялось в 1820 г. Тогда «пилотный проект» предусматривал мощение только Дворцовой набережной. Эта деревянная набережная погибла после катастрофического наводнения в 1824 г.

Второй раз Николай I повторил подобный опыт в 1833 г. В апреле 1833 г. Николай I распорядился представить ему смету на мощение торцовой мостовой всего пространства вокруг Зимнего дворца. Уже тогда было ясно, что держится эта мостовая очень недолго – 3–4 года, однако у нее было очень важное преимущество перед долговечной булыжной мостовой – она была практически бесшумна. Да и дерево для России не являлось дефицитным материалом.

По заданию императора предполагалось вымостить деревянными шашками всю Дворцовую набережную, вплоть до моста через Зимнюю канавку и от Невского проспекта вдоль Адмиралтейства до Зимнего дворца.

Смету составлял архитектор И.И. Шарлемань. По этой смете весь проект стоил 68 725 руб. При этом архитектор предлагал замостить также дворцовые переулки – Черный и Ермолов, находившиеся около Георгиевского зала и выходившие на Малый Эрмитаж, что удорожало смету на 9804 руб. Общая же сумма проекта составляла 78 529 руб.[628]

Просмотрев смету, Николай I приказал разбить работы на четыре очереди и в июне 1833 г. приступить к работам. Пока царский двор проводил лето в загородных резиденциях, весь булыжник вокруг дворца выломали, перевезли его к Летнему саду и уложили деревянную торцовую мостовую.

Прослужила новая мостовая буквально несколько месяцев. 11 ноября 1833 г. началось очередное питерское наводнение. Вода поднялась так высоко, что залила не только Дворцовую набережную, но и подвалы Зимнего дворца. В результате деревянная мостовая просто погибла. Деревянные плашки, впитав воду, распухли, их «выперло», что «повредило торцовую мостовую от Эрмитажного подъезда до Иорданского, так что оная была поднята на 4 вершка выше. В подвалах же, где имеют жительство мастеровые и мастерских – в штукатурной, что у Иорданского подъезда была выступивши на 9 вершков, и в Оконничной, что под Государственным советом на 6 вершков, также была вода и в подвалах Эрмитажа выше 8 вершков. что под комнатами Государя Императора поднялась на 7 вершков»[629].

И хотя князь Волконский немедленно распорядился исправить мостовую, сделать это в ноябре 1833 г. не удалось. Не удалось это сделать и в 1834 г. По смете Шарлеманя на работы предполагалось потратить 7839 руб., но в 1834 г. все деньги ушли на ремонт личных комнат царской семьи, ремонт Петровского зала и строительство казармы на чердаке Зимнего дворца. Поэтому, «не имея возможности сего выполнить, отложили оную работу до весны будущего года»[630].

В 1840-х гг. мостовые вокруг Зимнего дворца вновь поменяли, заменив деревянные плашки на тесаный гранит – брусчатку. В 1885 г. во время ремонта Большого двора там убрали брусчатку и положили асфальт. Это был первый опыт использования асфальта по периметру Зимнего дворца. Со временем площадь покрытых асфальтом двориков и проездов постепенно увеличивалась, но это не отменило ни брусчатку, ни тесаный камень, ни гранитные плиты, которые можно увидеть вокруг Зимнего дворца и по сей день.


Цвета фасадов Зимнего дворца

На протяжении своей жизни Зимний дворец несколько раз менял колеровку, перекрашиваясь в разные цвета. Для подобных трансформаций имелись как объективные, так и субъективны причины. Как правило, изменение цвета фасадов дворца сопровождалось изменением колористической гаммы и крыш императорской резиденции.

Даже для авторитетных популяризаторов истории в 20-х гг. XX в. вопрос об окраске Зимнего дворца представлял собой большое «белое пятно». Например, в рукописи П.Н. Столпянского «Старый Петербург» упоминается, что «…по, всей вероятности, при Растрелли Зимний дворец снаружи оставался кирпичным, не оштукатуренным и не закрашенным»[631]. Однако, как показали позднейшие исследования, изначальный цвет фасадов Зимнего дворца – легкая, теплая охристая окраска с выделением ордерной системы и пластического декора белой известковой краской. Это было одно из «штатных» цветовых сочетаний, которое сложилось еще при Петре I и которое мы хорошо представляем по колористической гамме Петропавловского собора.

В протоколах Канцелярии от строений говорится об отпуске на эти работы извести, мела, охры и «черлени» (красной земли, которая после обработки использовалась в качестве пигмента). В более поздних документах встречаются такие названия, как «бледно-желтая с белым», «под цвет дикого камня»: «Дворец снаружи раскрашен: стены песчаною краскою с тонкой прожелтью, а орнаменты – белой известью». В результате весь дворец, несмотря на огромный размер, в желтовато-белой гамме должен был восприниматься очень легким и воздушным.

После этого фасады Зимнего дворца, которые в условиях петербургского климата долго «не жили», неоднократно ремонтировались. В ходе этих ремонтов после подновления штукатурки на стенах дворца его в обязательном порядке красили. При ремонтах старались придерживаться колористической гаммы, определенной Ф.Б. Растрелли.

Первый раз Зимний дворец полностью перекрасили в 1786 г. Поскольку фасады дворца масштабно не ремонтировали со времен Растрелли, то он к этому времени «принял безобразный вид». Было понятно, что «косметикой» не отделаться, поскольку верхние этажи от летней пыли и дождей просто утратили колер, а первый этаж в результате частичных ремонтов принял «пегий вид». В результате Зимний дворец в 1786 г. вновь выкрасили в золотисто-охристый цвет с традиционно белыми колоннами.

Об этой легкой теплой охристой окраске с выделением ордерной системы и пластического декора белой известковой краской свидетельствуют и иконографические материалы. Например, картины неизвестного художника с оригинала К. Кестнера 1760-х гг. и полотно художника Г. Майера 1790-х гг., запечатлевшие восточный и северный фасады Зимнего дворца.

До пожара 1837 г. принципиальных изменений в окраске фасадов Зимнего дворца не происходит. Ремонты фасадов шли в рамках изначально колера фасадов резиденции. Конечно, состав пигментов несколько менялся, и вариации колера имелись. Однако эти вариации не выходили за рамки цветовой гаммы, определенной Ф.Б. Растрелии. Например, в 1833–1835 гг., при Николае I, в ходе ремонта фасадов окраска выполнялась «палевою краскою» – легким охристым колером[632].

В ходе восстановления Зимнего дворца в 1838–1839 гг. колер фасада составлялся из гашеной тосненской извести, охры, итальянской мумии[633] и части олонецкой земли, которая использовалась как пигмент и имела оттенок слоновой кости, кровля же окрашивается железным суриком, придававшим ей коричнево-красный цвет.[634] Как это выглядело, мы можем судить по акварелям художников В. Садовникова (1830-е гг.), К. Бонштедта (1847 г.), И. Шарлеманя (1853 г.) и др.

Во второй половине 1850-х – начале 1860-х гг., при императоре Александре II, колорит фасадов Зимнего дворца несколько меняется. Охра становится более плотной. Ордерная система и пластический декор не окрашиваются дополнительным цветом, но приобретают очень легкое тональное выделение. По сути, фасады тогда воспринимались как монохромные. На акварели художника Л. Премацци мы отчетливо это видим[635].

В 1888 г., при императоре Александре III, начался «штатный» ремонт фасадов Зимнего дворца. В числе прочего в ходе ремонта был решен вопрос о единообразной окраске оконных переплетов дворца. Все оконные переплеты окрасили масляной краской с разделкой под дуб, и только переплеты «по фасадам, выходящие к Адмиралтейству и на средний двор Дворца. окрашены белою масляной краскою»[636]. Александр III распорядился выкрасить все оконные переплеты «под дуб».

Видимо, в ходе этих покрасочных работ и встал вопрос об изменении колеровки фасадов Зимнего дворца. В документах указано, что царь распорядился, «когда наступит время окрасить Зимний Дворец, то представить Его Величеству образцы прежней окраски»[637].

Распоряжение немедленно выполнили и для «Высочайшего Его Императорского Величества обозрения» подготовили «модели различных тонов окраски». Для того чтобы царь мог оценить различные оттенки колеровки, сделали пробную окраску двух углов фасада, выходящего на Большой двор и выставили несколько картин, «изображающих Зимний Дворец в разные эпохи». Эти картины поместили в Корабельную комнату Третьей запасной половины, «из окон которой может быть произведено обозрение проб окраски фасадов Дворца».

Высочайшие смотрины состоялись 22 мая 1888 г. В результате на документах появилась резолюция: «Его Величество не изволил одобрить представленные образцы красок и приказал представить другой образец окраски дворца»[638]. В конце концов фасады Зимнего дворца приобрели плотное охристое выражение с добавлением красного пигмента, с тональным выделением ордерной системы и пластики. В документах указано: «…окрасить по цвету существующего колера в два тона стены местами, а колонны нижнего и верхнего этажей сделать с подгрунтовкою». Таким образом, охристый цвет той или иной плотности оставался «главным цветом» фасадов Зимнего дворца с 1760-х гг. по начало XX в.

Радикально цвет фасадов Зимнего дворца изменился в начале XX в. Еще в 1897 г. император Николай II одобрил проект новой окраски фасадов Зимнего дворца, в колорите «новой ограды Собственного сада» – красного песчаника без какого-либо тонального выделения колонн и декора.

Решение императора выполнили в 1901 г. по окончании строительства ограды Собственного сада. В апреле 1901 г. архитектор Н. Крамской представил смету на 15 639 руб. «на проект окраски Императорского Зимнего Дворца в тонах новой ограды сада»[639]. На проекте и смете имеется надпись: «Высочайше одобрен. Повелено немедленно приступить к окраске». Тендер на ремонтные работы выиграл подрядчик Круглов, который за 29 467 руб. брался «оскоблить, перетереть и счистить стены фасадов, наружных и надворных, с барабаном купола, башнями и дымовыми трубами», а затем и покрасить все указанные площади.

В такой же красный цвет окрасили все здания на Дворцовой площади: штаб Гвардейского корпуса и Главный штаб. В результате этого решения императора разнообразные по своему пластическому построению уникальные здания ансамбля Дворцовой площади слились в монохромную терракотово-кирпичную колористическую массу.

По мнению архитекторов того периода, красная цветовая гамма фасадов Зимнего дворца и окружающих его зданий способствовала единству восприятия ансамбля. Это утверждение было более чем спорным. Самая разнообразная общественность неоднократно обращалась к императору с попытками склонить его к изменению колористической гаммы Зимнего дворца. Однако все эти предложения Николай II отверг.

Однако события Первой русской революции, когда у красного Зимнего дворца, пролилась кровь рабочих, шедших к своему царю, в том числе и под красными флагами, заставили несколько скорректировать цвета Зимнего дворца. Впрочем, сделано это было в ходе общих ремонтных работ накануне 300-летия династии.

В июне 1911 г. министр Императорского двора В.Б. Фредерикс «изъявил желание, чтобы Императорский Зимний Дворец был окрашен в колер более светлый, чем тот, в который он окрашен в настоящее время». Министр потребовал от хозяйственников представить ему «образцы окраски дворца», для того чтобы утвердить один из них[640].

Поскольку цветной фотографии в 1911 г. не было, то о цвете дворца дает представление только скупая фраза в строительной смете: «Означенный колер по составу своему отличается от утвержденного колера 1901 г. более розоватым цветом, но по густоте состава своего плотнее старого колера»[641]. Так что октябрь 1917 г. Зимний дворец встретил окрашенный не в «красный революционный цвет», а в несколько сомнительный – розоватый. Однако при всех этих сомнительных нюансах монохромность дворца, выравнивавшая фасады и категорически разрушавшая замысел Ф.Б. Растрелли, сохранялась в полной мере.

Упомянем, что «красный революционный цвет» фасады Зимнего дворца сохраняли вплоть до второй половины 1940-х гг. Тогда Зимний дворец выкрасили зеленой (бирюзовой) и белой краской. За прошедшие годы мы привыкли к этому колеру, но следует помнить, что вплоть до 1901 г. фасады Зимнего дворца были окрашены в охристые цвета различной плотности колера.


Гараж Зимнего дворца

История Гаража в Зимнем дворце является частью истории Собственного Его Императорского величества Гаража, головные структуры которого базировались в Царском Селе.

Официальная история Императорского Гаража начинается с 1907 г., когда в Царском Селе «в виде опыта» устроили помещение для роскошных лимузинов, купленных для обслуживания Николая II[642]. Со временем гаражи с соответствующим персоналом появись в большинстве императорских резиденций. Это требовалось не только для должного транспортного обеспечения императора, но и из соображений обеспечения его безопасности. Гаражи, прежде всего, строили в тех резиденциях, которые чаще всего посещал император – в Царском Селе, Гатчине, Петергофе и Ливадии.

К 1910 г. дошла очередь и до Зимнего дворца. В 1911 г. по проекту архитектора Н.И. Крамского в Черном проезде Зимнего дворца, в открытом дворике («западине»), ближайшем к Дворцовой площади, возвели из шлакоблоков довольно скромное здание гаража для автомобилей, обслуживающих царскую семью.

Как и все императорские гаражи, он был построен по последнему слову техники. Так, автомобили, заезжая в скромное здание гаража, почти лишенное архитектурных украшений, попадали на мойку, после чего они проезжали за остекленные ворота в дальнюю часть гаража на стоянку. В гараже по сей день сохранилось чугунное литое основание «бензиновой станции» для заправки автомобилей и стоки для воды, сообщающиеся с дворовой канализацией. Справа от гаража находилось подземное бензинохранилище «емкостью до 100 пудов бензина», над которым возвышалась бензораздаточная колонка. В задней стене находились выездные ворота.

В гараже было тепло и сухо, поэтому автомобилям императора не грозила коррозия. Они не промерзали и легко заводились. Кстати говоря, это «тепло и сухо» обеспечивалось тем, что в гараж постоянно подавался горячий воздух из специальной котельной, по воздуховодам, проложенным под брусчаткой дворика[643]. Удивительно, что гараж Зимнего дворца почти в неизменном виде сохраняется по сей день, и, как 100 лет назад, его помещения занимают автомобили Государственного Эрмитажа. После проведенной реставрации гараж окрасили в красный цвет, каким был в начале XX в. окрашен весь Зимний дворец.

Императорский гараж в западине Черного проезда


Эрмитажный гараж. Интерьер


Когда в период Первой русской революции в Зимнем дворце были вынуждены жить те, за кем охотились террористы, то они выезжали из Зимнего дворца исключительно на автомобилях. После того как П.А. Столыпин в 1906 г. начал проводить политику решительного подавления революционного движения, сопровождая ее подготовкой к аграрной реформе, он стал одной из главных целей террористов. После взрыва дачи на Аптекарском острове (12 августа 1906 г.) ему в качестве резиденции отвели одну из половин Зимнего дворца, охранявшуюся подразделениями государственной охраны. Эсеры пытались контролировать его перемещения, но охрана премьер-министра от МВД и Дворцовой полиции работала профессионально. По словам одного из наблюдателей-эсеров: «Сыщики реют по площади и буквально пожирают глазами каждого прохожего». От дворца одновременно от разных подъездов отъезжали и карета, и автомобиль, причем их очень плотно подгоняли к подъезду, и эсеровским наблюдателям было практически невозможно установить, на каком транспорте уехал из дворца премьер.

Автомобили фирмы «Рено» на фоне Зимнего дворца. 1910 г.


Еще один любопытный эпизод связан с попыткой переместить автомобиль императрицы Марии Федоровны из гаража Аничкова дворца в гараж Зимнего дворца в начале 1914 г.

Как это ни покажется странным, но вдовствующая императрица Мария Федоровна обзавелась собственным автомобилем на пять лет раньше своего старшего сына. При этом следует иметь в виду, что Марии Федоровне было тогда 55 лет.

Еще в 1902 г. императрица распорядилась приобрести для нее автомобиль, содержать который предполагалось «на Собственную Ея Величества сумму»[644]. Гараж для автомобиля устроили при Аничковом дворце, в котором с 1866 г. жила Мария Федоровна. Общее наблюдение за содержанием гаража императрицы возложили на флигель-адъютанта Александра III, генерал-адъютанта князя Николая Дмитриевича Оболенского. Судя по всему, автомобиль Марии Федоровны прослужил больше 10 лет, пока Николай II не приобрел ей новую машину. На Парижской автомобильной выставке в декабре 1913 г. для императрицы купили роскошный автомобиль марки «Brasier». Он был оснащен шестицилиндровым мотором (5341 см3, 24 л. с.), пневматическим стартером, электрическим освещением и кузовом типа «ландо-лимузин».

Автомобиль «Brasier» модификации 1908 г.


После смерти кн. Н.Д. Оболенского в феврале 1914 г. Мария Федоровна решила возложить управление ее гаражом на «Собственный Его Императорского Величества гараж». Казалось бы, что проблем на таком уровне возникнуть не может просто по определению. Однако, как это ни покажется странным, они возникли. Дело в том, что руководство «Собственного» гаража предложило содержать автомобиль императрицы в гараже Зимнего дворца и подавать его «по требованиям» в Аничков дворец. Мария Федоровна была категорически против и настаивала на том, чтобы гараж и автомобиль были сохранены, «по традиции прежних лет», в Аничковом дворце[645]. Ей так было удобнее.

Руководство «Собственного» гаража в лице начальника ПридворноКонюшенной части А. Гринвальда пыталось аргументировать свою позицию тем, что в Аничковом дворце невозможны полноценный ремонт автомобиля и технический контроль за его состоянием. Кроме этого, указывалось на то, что шофер Марии Федоровны «бывший унтер-офицер Железнодорожного батальона Проценко не удовлетворяет условиям царского шоффера ни по своим знаниям, ни по умению управляться с мотором», поэтому предлагалось приставить к автомобилю вдовствующей императрицы «более опытного шоффера». В конце своего письма А. Гринвальд решительно заявил, что «Ответственность за выезды Ея Величества на одном лишь моторе, с неопытным шоффером Собственный Его Величества Гараж ни 474 в каком случае принять на себя не может». При этом он подчеркивал, что в гараже Зимнего дворца имеется хорошая ремонтная база и после телефонного звонка в гараж гарантируется «подача авто» в Аничков дворец через 7–8 минут. Автомобильных пробок на Невском проспекте тогда не было.

Эта борьба, конечно, закончилась победой Марии Федоровны. В конце августа 1914 г., «Согласно выраженного Ея Величеством Государыней Императрицей Марией Федоровной желания, Собственному Его Величества Гаражу сообщено о принятии в его ведение автомобиля Ея Императорского Величества при оставлении в гараже Собственного Ея Величества Дворца»[646]. Проще говоря, автомобиль Марии Федоровны остался в ее гараже, как и ее «неквалифицированный» шофер Ефим Проценко, которому платили кроме жалованья в 710 руб. в год еще и «порционные» в 212 руб. при казенной квартире в Аничковом дворце.


Заключение

Общеизвестный снобизм «эрмитажников» понятен. Они каждый день бывают там, куда «остальные» заходят только в качестве посетителей или гостей. Для множества петербуржцев Государственный Эрмитаж, историческим «сердцем» которого является Зимний дворец, остается непостижимым и загадочным миром, раз за разом чуть-чуть приоткрывающим свои тайны.

Автор, впервые оказавшийся в Эрмитаже студентом истфака, до сих помнит потрясение, испытанное им и от Иорданской лестницы, и от «Моста Ватерлоо» Клода Моне. До сих пор, приходя в Эрмитаж, стараешься найти время для того, чтобы спокойно постоять у «своего» «Моста»… Думается, что у каждого из петербуржцев есть в Эрмитаже особо дорогое именно для него место, куда он стремится попасть вновь и вновь.

Открывают свой Эрмитаж…


«Своим» он был и для тех, кто в нем жил. Безжалостное время стерло следы обустраиваемых с такой любовью интерьеров, на фоне которых текла жизнь высочайших семейств, и сегодня, проходя через обезличенный зал № 181, трудно представить, что там когда-то был двухуровневый зимний сад, а затем кабинет Николая II с выходом на угловой балкон… В этой книге сделана попытка показать те старые стены, в которых прошла жизнь людей, во многом определивших судьбу нашей страны. Насколько интересна и удачна эта попытка, судить Вам, Читатель…


Примечания


1

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 48. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


2

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 80 об. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


3

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 72.

(обратно)


4

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 54. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


5

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 24. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


6

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Л. 41. Столпянский П.Н. Старый Петербург. Зимний дворец. б/д.

(обратно)


7

Жан-Батист-Мишель Валлен-Деламот (Jean-Baptiste Vallin de la Mothe, 1729–1800) – французский архитектор. В 1759–1775 гг. работал в России, в основном в Санкт-Петербурге. С 1766 г. – придворный архитектор. В 1775 г. уехал во Францию.

(обратно)


8

Антонио Ринальди (итал. Antonio Rinaldi, 1709–1794) – итальянский архитектор, работавший в России. В Петербурге с 1751 г. В 1756–1790 гг. – придворный архитектор.

(обратно)


9

Фельтен Юрий Матвеевич (1730–1801) – архитектор, получил образование в Италии и Париже. Служил в Конторе строения дворцов и садов Ее Величества, состоял при архитекторе Растрелли помощником по сооружению Зимнего дворца.

(обратно)


10

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 29. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


11

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского Л., 1989. С. 101.

(обратно)


12

Цит. по: Суслов А. Зимний дворец (1754–1927). Исторический очерк. Л., 1927. С. 24.

(обратно)


13

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 172. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


14

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 58 // Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


15

Императрица Екатерина II // Русская старина. 1878. № 12.

(обратно)


16

Лопато М.Н. Ювелиры старого Петербурга. СПб., 2006. С. 66.

(обратно)


17

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 252. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


18

На официальном сайте Алмазного фонда можно посмотреть видеоролик в режиме 3D. Он дает максимально полное представление о коронационных регалиях российских императоров.

(обратно)


19

Кузнецова Л.К. Петербургские ювелиры. Век восемнадцатый, бриллиантовый… М., 2009. С. 142.

(обратно)


20

Записки придворного брильянтщика Позье о пребывании его в России // Русская старина. 1870. Т. 1. С. 112.

(обратно)


21

Там же.

(обратно)


22

Кузнецова Л.К. Петербургские ювелиры. Век восемнадцатый, бриллиантовый… М., 2009. С. 143.

(обратно)


23

Как мы уже упоминали, держава была подкорректирована в 1797 г. к коронации Павла I.

(обратно)


24

Известна ее родственница, также служившая при Дворе. Скороходова (урожд. Шаргородская) Матрена Константиновна (1709–1772), камер-юнгфера императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II, няня Павла I.

(обратно)


25

Кузнецова Л.К. Иван Никитич Бартенев // Хранители. Материалы XI Царскосельской научной конференции. СПб., 2005. С. 11.

(обратно)


26

Кузнецова Л.К. Петербургские ювелиры. Век восемнадцатый, бриллиантовый… М., 2009. С. 400.

(обратно)


27

Грот Я.Н. Екатерина II в переписке с Гриммом. СПб., 1879. С. 33.

(обратно)


28

Кузнецова Л.К. Петербургские ювелиры. Век восемнадцатый, бриллиантовый… М., 2009. С. 406.

(обратно)


29

Грот Я.К. Екатерина II в переписке с Гриммом. СПб., 1879. С. 54.

(обратно)


30

Галерея драгоценностей Эрмитажа. М., 2006. С. 15.

(обратно)


31

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 16 об. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


32

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б Пиотровского. Л., 1989. С. 141.

(обратно)


33

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 49–50. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


34

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 142.

(обратно)


35

Зал № 266.

(обратно)


36

Зал № 278.

(обратно)


37

Зал № 277.

(обратно)


38

Будуар. Зал № 276.

(обратно)


39

Зал № 275.

(обратно)


40

Залы № 273–274.

(обратно)


41

Южный павильон Малого Эрмитажа.

(обратно)


42

Пыляев М.И. Старый Петербург. СПб., 1889. С. 192–194.

(обратно)


43

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 142.

(обратно)


44

Комелова Г.Н. Апартаменты Екатерины II в Зимнем дворце // Зимний дворец. Очерки жизни императорской резиденции. Т. 1. XVIII – первая треть XIX в. СПб., 2000. С. 52.

(обратно)


45

Позже на месте Библиотеки устроили Зеркальный кабинет.

(обратно)


46

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 144.

(обратно)


47

Цит. по: Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 145.

(обратно)


48

Рассказы князя П.М. Волконского, записанные с его слов А.В. Висковатовым в январе 1845 г. // Русская старина. 1876. Т. 16. № 5. С. 177.

(обратно)


49

Рассказы князя П.М. Волконского, записанные с его слов А.В. Висковатовым в январе 1845 г. // Русская старина. 1876. Т. 16. № 5. С. 178.

(обратно)


50

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 147.

(обратно)


51

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 148.

(обратно)


52

РГИА. 468. Оп. 35. Д. 492. Л. 4. Высочайшие повеления, описи, чертежи и рисунки из дел бывших Строительных комиссий с 1817 по 1820 г.

(обратно)


53

РГИА. 468. Оп. 35. Д. 492. Л. 6. Высочайшие повеления, описи, чертежи и рисунки из дел бывших Строительных комиссий с 1817 по 1820 г.

(обратно)


54

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 153.

(обратно)


55

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий // Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 272.

(обратно)


56

РГИА. Ф. 472. Оп. 40 (194/2682). Д. 79. Л. 10. О Свите генерал-майора Д.Ф. Трепова. 1905.

(обратно)


57

Бок М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине. Нью-Йорк. 1953. С. 191–192. Электронная версия.

(обратно)


58

Именно по этой лестнице в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. в Зимний дворец проникли большевики.

(обратно)


59

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 303. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


60

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 303. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


61

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 309. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


62

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 235. Л. 1. О сохранении убранства в отдельных комнатах Его Императорского Величества в Зимнем дворце. 1827.

(обратно)


63

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 723. Л. 1. О беспорядках, замеченных в комнатах Зимнего дворца, и о правилах при назначении исправлений в комнатах дворцовых зданий. 1829–1830.

(обратно)


64

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 723. Л. 3. О беспорядках, замеченных в комнатах Зимнего дворца, и о правилах при назначении исправлений в комнатах дворцовых зданий. 1829–1830.

(обратно)


65

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 264.

(обратно)


66

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 190. О предоставлении министру двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


67

РГИА. Ф. 469. Оп. 14. Д. 944. Л. 5. Подробная ведомость о количестве находящихся в двух церквах и по комнатам и залам Зимнего Дворца люстр, канделябр и жирандолей.

(обратно)


68

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 184. О предоставлении министру двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


69

РГИА. Ф. 485. Оп. 2. Д. 388. Л. 2. Генеральный поэтажный план Зимнего дворца. 1855–1880 гг.

(обратно)


70

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 279. Л. 62. Высочайшие указы. 1827.

(обратно)


71

Ховен Наталья Семеновна (урожд. Борщова, 1757–1843), гофмейстерина при императоре Николае I, кавалерственная дама ордена Св. Екатерины.

(обратно)


72

Мердер Карл Карлович (1788–1834), генерал-адъютант, воспитатель императора Александра II.

(обратно)


73

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 279. Л. 130. Высочайшие указы. 1827.

(обратно)


74

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 62. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


75

Фок Иван Борисович (1741–1807) – архитектор Конторы строений Е.И.В. домов и садов (с 1760 г.) и Гоф-интендантской конторы (с 1802 г.). Старший сын придворного садового мастера Бернгарда Фока, он через пять лет по поступлении на службу имел звание «за архитектора капитанского ранга» (1765 г.) и находился при Зимнем дворце, получая жалованье по 200 руб. в год.

(обратно)


76

В 1840 г. Анна Павловна станет королевой Нидерландов.

(обратно)


77

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровсокго. Л., 1989. С. 256.

(обратно)


78

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 192. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


79

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 104.

(обратно)


80

Волков Федор Иванович (1754–1803) – архитектор, академик (1794 г.), проф. и адъюнкт-ректор (1796 г.) Академии художеств. С 1792 г. причислен к Кабинету Е.И.В.

(обратно)


81

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 111.

(обратно)


82

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 148.

(обратно)


83

Воспоминания о младенческих годах императора Николая Павловича, записанные им собственноручно. Электронная версия.

(обратно)


84

Китайская узорчатая шелковая ткань XVI–XVII вв.

(обратно)


85

Мозаика из фигурных пластинок фанеры.

(обратно)


86

РГИА. Ф. 472. Оп. 1 (5/839). Д. 724. Об отпуске тюфяков и подушек для настилки в комнатах, где устраиваются гимнастические игры для Его Величества Наследника. 1829.

(обратно)


87

Эспантон, или протазан, – копье с плоским металлическим наконечником на длинном древке.

(обратно)


88

Екатерина II.

(обратно)


89

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 114.

(обратно)


90

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий. Л., 1989. С. 128.

(обратно)


91

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 252.

(обратно)


92

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 52. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


93

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 261.

(обратно)


94

Письма Николая Павловича И.Ф. Паскевичу. 1832–1847. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 479.

(обратно)


95

ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1434. Л. 1. Тарачек Степан. Письмо Федору Петровичу Литке. 30 апреля 1839 г.

(обратно)


96

Дильдин Захар Федорович – архитектор Придворного ведомства, построивший в 1827–1828 гг. дворец великого князя Михаила Павловича в Красном Селе. В 1824–1828 гг. Дильдин перестраивал театральный флигель Каменноостровского дворца. Главный архитектор Аничкового дворца, работавший под началом К.И. Росси.

(обратно)


97

РГИА. Ф. 472. Оп. 3. Д. 440. Л. 1. Об уплате 350 руб. за устройство детского домика на половине Государя Наследника. 1845.

(обратно)


98

См. подробнее: Зимин И.В. Царские деньги. М.; СПб., 2011.

(обратно)


99

Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 3: 1880–1884. М., 2009. С. 87.

(обратно)


100

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 21. Л. 1. О наименовании половин в Зимнем дворце. 1859.

(обратно)


101

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 267. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петербургского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


102

Первая кухня обслуживала императрицу Екатерину II, вторая – наследника-цесаревича Павла Петровича, а третья – двор великого князя Александра Павловича.

(обратно)


103

Монье Жан-Лоран (1743–1808), французский придворный художник. С 1788 г. – член Парижской академии. В 1795 г. (или 1796 г.) приехал в Петербург. С 1802 г. – академик Императорской академии художеств.

(обратно)


104

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий. / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 127.

(обратно)


105

Там же. С. 125.

(обратно)


106

Суслов А. Зимний дворец (1754–1927 гг.): Исторический очерк. Л., 1928. С. 22.

(обратно)


107

Голицын Александр Николаевич (1773–1844) – князь, в 1803–1816 гг. – исполняющий обязанности обер-прокурора Святейшего Синода; в 1816–1824 гг. – министр народного просвещения; с 1810 г. – член Государственного совета; с 1824 г. – главноначальствующий над почтовым департаментом.

(обратно)


108

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 308. Л. 1. О переделке комнат в Зимнем дворце для Его Императорского Величества. 1826.

(обратно)


109

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 77. Л. 1. О доставлении списка живущих в Зимнем дворце и Боурском доме. 1826.

(обратно)


110

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 171. Л. 3. О наблюдении за чистотою в Зимнем дворце. 1826.

(обратно)


111

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 171. Л. 4. О наблюдении за чистотою в Зимнем дворце. 1826.

(обратно)


112

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 308. Л. 5. О переделке комнат в Зимнем дворце для Его Императорского Величества. 1826.

(обратно)


113

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 308. Л. 5. О переделке комнат в Зимнем дворце для Его Императорского Величества. 1826.

(обратно)


114

Каменщиков 44 чел., плотников 30, штукатуров 35, печников 41, мраморщиков 34, столяров 14, стекольщиков 8, кровельщиков 4, нарядчиков 4, мусорщиков 25, на лодках 8.

(обратно)


115

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 308. Л. 14. О переделке комнат в Зимнем дворце для Его Императорского Величества. 1826.

(обратно)


116

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 308. Л. 39. О переделке комнат в Зимнем дворце для Его Императорского Величества. 1826.

(обратно)


117

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 161.

(обратно)


118

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровсокго. Л., 1989. С.162.

(обратно)


119

РГИА. Ф. 472. Оп. 1 (2/836). Д. 47. Л. 1. Об исключении картин из Каталога Эрмитажа, пожалованных Его Императорскому высочеству Михаилу Павловичу и флигель-адъютанту Штегельману. 1826.

(обратно)


120

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 279. Л. 56. Высочайшие указы. 1827.

(обратно)


121

Корф М. Записки. М., 2003. С. 148.

(обратно)


122

Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 245.

(обратно)


123

Ладюрнер Адольф Игнатьевич (Ladurner, 1798–1855) – художник-баталист. Учился и начал выставляться в Париже. В 1830 г. переселился в Петербург, где был замечен Николаем I. Писал для него изображения военных парадов, разводов, лагерных сцен, форм обмундирования различных частей русской армии. С 1840 г. – профессор Императорской Академии художеств.

(обратно)


124

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 105. Столпянский П.Н. Старый Петербург. Зимний дворец. б/д.

(обратно)


125

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 52. О предоставлении министру двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


126

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1060. Л. 2. Об исправлении трещины в Зимнем дворце, в угловой гостиной Государя Императора и в кабинете Государыни императрицы. 1850.

(обратно)


127

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 655. Л. 1. Об отпуске Конторе Императорского Стеклянного завода денег за доставленное с оного зеркальное стекло вместо разбитого в Угловом кабинете Его Величества Зимнего дворца. 1846.

(обратно)


128

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1062. Л. 47. О ремонтных работах и расходах по Зимнему дворцу. 1850.

(обратно)


129

Корф М. Записки. М., 2003. С. 148.

(обратно)


130

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1062. Л. 1. О ремонтных работах и расходах по Зимнему дворцу. 1850.

(обратно)


131

Там же.

(обратно)


132

Там же.

(обратно)


133

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 564. Л. 14. О разных исправлениях в Зимнем дворце. 1834.

(обратно)


134

Цит. по: Пашкова Т.Л. Малахитовый зал Зимнего дворца. СПб., 2006. С. 22.

(обратно)


135

РГИА. Ф. 515. Оп. 15. Д. 370. Лл. 150, 152, 155.

(обратно)


136

Особое кресло без спинки и с «Х»-образными ножками, выполненное, как правило, из бронзы и слоновой кости. В Древнем Риме могло принадлежать только высшим магистратам.

(обратно)


137

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 279. Л. 22. Высочайшие указы. 1827.

(обратно)


138

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 279. Л. 23. Высочайшие указы. 1827.

(обратно)


139

См. подробнее: Зимин И.В. Взрослый мир императорских резиденций. Вторая четверть XIX – начало XX в. Повседневная жизнь Российского императорского двора. М., 2011.

(обратно)


140

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 475. Л. 39. Высочайшие повеления с 1826 по 1840 г.

(обратно)


141

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 475. Л. 30. Высочайшие повеления с 1826 по 1840 г.

(обратно)


142

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 279. Л. 59. Высочайшие указы. 1827.

(обратно)


143

Опись предметам, сохраняющимся при Императорской Академии наук (в здании Кунсткамеры), в отделении называемом: Кабинет Петра Великого, произведенном в новое устройство в 1837 г. СПб., 1837.

(обратно)


144

РГИА. Ф. 472. Оп. 17 (97/934). Д. 39. Л. 42. Сведения о находящихся в бывшей Кунсткамере вещах императора Петра Великого. 1848–1852.

(обратно)


145

РГИА. Ф. 472. Оп. 17 (97/934). Д. 39. Л. 78. Сведения о находящихся в бывшей Кунсткамере вещах императора Петра Великого. 1848–1852.

(обратно)


146

РГИА. Ф. 472. Оп. 17 (97/934). Д. 39. Л. 210. Сведения о находящихся в бывшей Кунсткамере вещах императора Петра Великого. 1848–1852.

(обратно)


147

РГИА. Ф. 472. Оп. 4. Д. 327. Лл. 1–2. О поручении камер-фурьерам Малышеву и Гримму заведование Кабинетом и приванными комнатами покойного Императора Николая Павловича и о сделании новой мебели для сих комнат. 1855.

(обратно)


148

Зимний дворец. Опись предметам, имеющим преимущественно художественное значение. СПб., 1885. С. 4, 76.

(обратно)


149

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1555. Л. 1. О впуске публики в комнату, в которой скончался Блаженныя памяти Император Николай Павлович и об изготовлении для сего билетов. 1855.

(обратно)


150

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1553. Л. 2. О детской мебели Высочайших Особ, хранящейся в магазинах Придворной конторы. 1855.

(обратно)


151

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 45. Л. 9. О допущении разных лиц к осмотру Императорского Зимнего дворца. 1884.

(обратно)


152

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 16. О разрешении экскурсий учащихся в Зимний дворец. 1913.

(обратно)


153

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 1. Л. 1. Об осмотре Зимнего дворца офицерами французской эскадры. 1891.

(обратно)


154

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 196. Л. 1. О разрешении фотографировать помещения Зимнего дворца. 1908.

(обратно)


155

Рогатнев А.С. Коллекция фигур Газенбергера в Царском Селе // Сборник Судьбы музейных коллекций. Материалы VI Царскосельской научной конференции. СПб.: ГМЗ Царское Село. Электронная версия.

(обратно)


156

ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1069. Л. 13. Гардеробные суммы за 1833–1835 гг.

(обратно)


157

ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1069. Л. 28 об. Гардеробные суммы за 1833–1835 гг.

(обратно)


158

В литературе встречаются различные оценки количества фигурок Газенбергера, самый вероятный итог – 100 конных и 200 пеших фигурок.

(обратно)


159

Рогатнев А.С. Коллекция фигур Газенбергера в Царском Селе // Сборник Судьбы музейных коллекций. Материалы VI Царскосельской научной конференции. СПб.: ГМЗ Царское Село. Электронная версия.

(обратно)


160

РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 32. Л. 1. Об уплате глухонемому Королеву за алебастровую фигурку, изображающую унтер-офицера Ширванского Его Высочества Николая Константиновича полка. 1858.

(обратно)


161

РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 35. Л. 2. Об уплате скульптору Газенбергеру за гипсовую фигуру, изображающую рядового лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. 1858.

(обратно)


162

РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2070. Л. 1. Об уплате скульптору Газенбергеру за сделанную им гипсовую фигуру, изображающую офицера лейб-гвардии Конного полка. 1859.

(обратно)


163

РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2088. Л. 1. Об уплате художнику Ковенкову за бронзовую статуйку, изображающую рядового лейб-гвардии Стрелкового Его Величества баталиона. 1859.

(обратно)


164

См. подробнее: Скурлов В., Фаберже Т., Илюхин В.К. Фаберже и его продолжатели. Камнерезные фигурки «Русские типы». СПб., 2009.

(обратно)


165

Малышев В.Н. Императорская коллекция скульптур воинов российской армии скульптора Газенбергера. Электронная версия.

(обратно)


166

РГИА. Ф. 472. Оп. 27 (406/1926). Д. 31. Л. 1. О передаче по высочайшему повелению, находящихся в комнатах в Бозе почивающего Императора Александра II моделей полков лейб-гвардии в соответствующие гвардейские полки для помещения в полковых дежурных комнатах. 1884.

(обратно)


167

РГИА. Ф. 472. Оп. 27 (406/1926). Д. 31. Л. 13. О передаче по высочайшему повелению находящихся в комнатах в Бозе почивающего Императора Александра II моделей полков лейб-гвардии в соответствующие гвардейские полки для помещения в полковых дежурных комнатах. 1884.

(обратно)


168

Малышев В.Н. Императорская коллекция скульптур воинов российской армии скульптора Газенбергера. Электронная версия.

(обратно)


169

Ташкисен – село в Болгарии, где отличился лейб-гвардии Преображенский полк.

(обратно)


170

Скурлов В., Фаберже Т., Илюхин В.К. Фаберже и его продолжатели. Камнерезные фигурки «Русские типы». СПб., 2009. С. 56.

(обратно)


171

Там же. С. 62.

(обратно)


172

Скурлов В., Фаберже Т., Илюхин В.К. Фаберже и его продолжатели. Камнерезные фигурки «Русские типы». СПб., 2009. С. 63.

(обратно)


173

Там же. С. 73.

(обратно)


174

РГИА. Ф. 485. Оп. 2. Д. 391. Л. 1. Поэтажные планы Зимнего дворца, с обозначением помещений, занимаемых членами царской фамилии. 1880-е – 1895 гг.

(обратно)


175

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 270. Л. 2. О капитальном ремонте части половины Его Величества в Зимнем дворце. 1890–1892.

(обратно)


176

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 270. Л. 116. О капитальном ремонте части половины Его Величества в Зимнем дворце. 1890–1892.

(обратно)


177

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 305.

(обратно)


178

Цит.: Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884–1909 гг.) / Авт. сост. А.Б. Ефимов, Е.Ю. Ковальская. СПб., 2009. С. 273.

(обратно)


179

Там же.

(обратно)


180

Буксгевден С. Венценосная мученица. Жизнь и трагедия Александры Федоровны, императрицы Всероссийской. М., 2007. С. 91.

(обратно)


181

Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884–1909 гг.) / Авт. сост. А.Б. Ефимов, Е.Ю. Ковальская. СПб., 2009. С. 298.

(обратно)


182

Там же. С. 300.

(обратно)


183

Под «писсиной» царь имеет виду свой бассейн.

(обратно)


184

Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884–1909 гг.) / Авт. сост. А.Б. Ефимов, Е.Ю. Ковальская. СПб., 2009. С. 304.

(обратно)


185

Там же. С. 305.

(обратно)


186

Там же. С. 309.

(обратно)


187

Весь гарнитур в конце 1920-х гг., при ликвидации императорских половин был продан. Совсем недавно (в 2011 г.) эта мебель выставлялась на одном из зарубежных аукционов, где эксперты оценили ее в 1 млн евро.

(обратно)


188

Лощеная хлопчатобумажная ткань, поверхность которой производит впечатление натертой воском. Имеет особенное покрытие, придающее характерный блеск и противостоящее загрязнению, не пачкается и не смачивается водой.

(обратно)


189

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 101. Столпянский П.Н. Старый Петербург. Зимний дворец. б/д.

(обратно)


190

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 307.

(обратно)


191

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 604. Л. 3. О вещах, выбранных лично Государем Императором для помещения во вновь отделываемые Собственные комнаты в Императорском Зимнем дворце. 1894–1895.

(обратно)


192

РГИА. Ф. 525. Оп. 1 (197/2685). Д. 48. Л. 1. О приобретении Александрой Федоровной картин на 16-й выставке общества русских акварелистов. 1896.

(обратно)


193

Имеются в виду антресольные комнаты, занятые русскими нянями, работавшими в должности помощниц нянь-англичанок.

(обратно)


194

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 634. Лл. 1, 2. Об отделке, по Высочайшему повелению, помещений Зимнего дворца, занимаемых Их Императорскими Величествами. 1902–1904.

(обратно)


195

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 439. Л. 2. О приспособлении комнат фарфорового музея в 3-м этаже Императорского Зимнего дворца под помещения для Особ, приезжающих к Высочайшему Двору. 1902–1905.

(обратно)


196

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 536. Л. 2. О ремонте собора Императорского Зимнего дворца и зал Концертного, Аванзала, Николаевского, Большого Фельдмаршальского и Гербового. 1911–1912.

(обратно)


197

Гризайль (фр. Grisaille от gris – серый) – вид живописи, выполняемой тональными градациями одного цвета, чаще всего сепии или серого, а также техника создания нарисованных барельефов и других архитектурных или скульптурных элементов. В гризайли учитывается только тон предмета, а цвет не имеет значения.

(обратно)


198

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 367. Л. 215. Опись высочайшим повелениям в 1847 г., Придворною конторою полученным. 1847.

(обратно)


199

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1637. Л. 2. Об именовании Большой Мраморной залы Зимнего дворца – Николаевскою. 1856.

(обратно)


200

Глинка В.М. Пушкин и Военная галерея Зимнего дворца. Электронная версия.

(обратно)


201

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 166. Л. 5. О сделании в Зимнем дворце Портретной галереи и о постройке в Летнем саду Кофейного дома. 1826.

(обратно)


202

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 166. Л. 29. О сделании в Зимнем дворце Портретной галереи и о постройке в Летнем саду Кофейного дома. 1826.

(обратно)


203

Так именовались окна в потолке, освещавшие зал естественным светом. В Галерее 1812 г. сохранились до настоящего времени.

(обратно)


204

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 166. Л. 96. О сделании в Зимнем дворце Портретной галереи и о постройке в Летнем саду Кофейного дома. 1826.

(обратно)


205

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 166. Л. 106. О сделании в Зимнем дворце Портретной галереи и о постройке в Летнем саду Кофейного дома. 1826.

(обратно)


206

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 281. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


207

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 564. Л. 11. О разных исправлениях в Зимнем дворце. 1834.

(обратно)


208

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 153. О предоставлении министру двора разных планов дворца, до бывшего в 1837 г. пожара, и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


209

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 536. Л. 9 об. О ремонте собора Императорского Зимнего дворца и зал Концертного, Аванзала, Николаевского, Большого Фельдмаршальского и Гербового. 1911–1912.

(обратно)


210

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 1205. Л. 1. О приведении в устройство Придворной кухни и пекарни. 1838.

(обратно)


211

РГИА. 468. Оп. 35. Д. 492. Л. 17. Высочайшие повеления, описи, чертежи и рисунки из дел бывших Строительных комиссий с 1817 по 1820 г.

(обратно)


212

РГИА. 468. Оп. 35. Д. 492. Л. 37. Высочайшие повеления, описи, чертежи и рисунки из дел бывших Строительных комиссий с 1817 по 1820 г.

(обратно)


213

Росси Игнатий Иванович (Яковлевич) (1706–1780) – «штукатурного и гротического дела мастер» в царствование Елизаветы Петровны и Екатерины II. Росси начал службу в 1724 г., в 1746 г. был мастером в Канцелярии от строений и в 1747 г. имел ранг майора. Участвовал в постройке флигелей при Екатерингофском дворце, имел с 1762 г. чин коллежского, а с 1766 г. – статского советника и был членом Канцелярии от строений. С 1772 г. состоял при Главной полиции.

(обратно)


214

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 188. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


215

Там же.

(обратно)


216

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 1001. Л. 1. О вознаграждении машиниста Тибо за убытки, понесенные им по устройству механических столов в Царскосельском Эрмитаже. 1830.

(обратно)


217

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 4. Л. 3. О введении при Высочайшем дворе в употребление, вновь изобретенной тестомесильной машине. 1831.

(обратно)


218

РГИА. Ф. 472. Оп. 4. Д. 185. Л. 1. О выписании изобретенной антверпенским кондитером машины для приготовления мороженого. 1853.

(обратно)


219

РГИА. Ф. 485. Оп. 2. Д. 388. Л. 5. Генеральный поэтажный план Зимнего дворца. 1855–1880 гг.

(обратно)


220

Янченко С.Ф. Большая церковь Зимнего дворца. СПб., 2009. С. 21.

(обратно)


221

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 40. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


222

Янченко С.Ф. Большая церковь Зимнего дворца. СПб., 2009. С. 11–12.

(обратно)


223

Рассказы князя П.М. Волконского, записанные с его слов А.В. Висковатовым в январе 1845 г. // Русская старина. 1876. Т. 16. № 5. С. 179.

(обратно)


224

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 1122. Л. 10. О пожаре в Зимнем дворце, исследовании причин оного и размещении разных лиц и должностей. 1837–1840.

(обратно)


225

Янченко С.Ф. Большая церковь Зимнего дворца. СПб., 2009. С. 17.

(обратно)


226

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 109. О предоставлении министру Двора разных планов дворца, до бывшего в 1837 г. пожара, и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


227

Протоиерей Борис Николаев. Придворный распев. Сочинения Ф.П. Львова и Н.И. Бахметьева. Электронная версия.

(обратно)


228

РГИА. Ф. 472. Оп. 5. Д. 58. Л. 3. О недозволении употреблять в церквах Зимнего дворца при богослужении других напевов, кроме Высочайше утвержденных, и о замечании статскому советнику Бахметьеву за допущение им пения в сих церквах собственного сочинения. 1862.

(обратно)


229

РГИА. Ф. 516. Оп. 1 (206.2703). Д. 3. Л. 27. Камер-фурьерский журнал. Кончина императора Александра II. Март 1881 г.

(обратно)


230

РГИА. Ф. 472. Оп. 4. Д. 40. Л. 1. О вложении в принадлежащие Государыням Цесаревнам крестики частиц Спасовой ризы. 1851.

(обратно)


231

РГИА. Ф. 472. Оп. 43. Д. 142. Л. 2. О пожертвовании различным учреждениям находящихся в ризнице Собора Императорского Зимнего дворца икон, не имеющих особой ценности. 1898.

(обратно)


232

РГИА. Ф. 472. Оп. 4. Д. 101. Л. 23. О ведении в Придворном соборе Зимнего дворца метрической книги о рождении, бракосочетании и проч. членов Императорской фамилии. 1852–1854.

(обратно)


233

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 536. Л. 6. О ремонте собора Императорского Зимнего дворца и зал Концертного, Аванзала, Николаевского, Большого Фельдмаршальского и Гербового. 1911–1912.

(обратно)


234

Янченко С.Ф. Большая церковь Зимнего дворца. СПб., 2009. С. 26.

(обратно)


235

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 367. Л. 215. Опись высочайшим повелениям в 1847 г. Придворною конторою полученным.

(обратно)


236

Суслов А. Зимний дворец (1754–1927 гг.). Исторический очерк. Л., 1928. С. 53.

(обратно)


237

Там же.

(обратно)


238

Суслов А. Зимний дворец (1754–1927 гг.). Исторический очерк. Л., 1928. С. 53.

(обратно)


239

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 367. Л. 215. Опись высочайшим повелениям в 1847 г., Придворною конторою полученным.

(обратно)


240

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1650. Л. 1. О переименовании 2-х подъездов Зимнего дворца. 1856.

(обратно)


241

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 149. Л. 1. Планы и чертежи Зимнего дворца. 23 л. 1891–1915.

(обратно)


242

РГИА. Ф. 472. Оп. 10. Д. 171. Л. 1. Об усилении внутреннего надзора по Императорскому Зимнему дворцу. 1869–1870.

(обратно)


243

Там же.

(обратно)


244

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 279. Л. 18. Высочайшие указы. 1827.

(обратно)


245

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 240. Л. 31. Об установлении определенного цвета окраски фасадов Императорского Зимнего дворца и об окраске оконных переплетов дворца под дуб. 1889–1889.

(обратно)


246

РГИА. Ф. 472. Оп. 42 (496/2723). Д. 38. Л. 5. О распоряжениях по случаю открытия Государственной думы 27 апреля 1906 г. в Императорском Зимнем дворце. 1906.

(обратно)


247

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 28. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


248

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1650. Л. 1. О переименовании 2-х подъездов Зимнего дворца. 1856.

(обратно)


249

РГИА. Ф. 519. Оп. 1. Д. 205. Л. 7. О построении балкона у Зимнего дворца и о снятии оного. 1817.

(обратно)


250

РГИА. Ф. 471. Оп. 1 (3/837). Д. 237. Л. 1. О сделании балконов в Зимнем дворце на прежней половине Государыни Великой Княгини Анны Павловны. 1827.

(обратно)


251

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 301. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


252

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 302. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


253

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 12. Л. 3. Об устройстве балконов в угловой комнате на половине Его Величества в Зимнем дворце. 1827.

(обратно)


254

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 66. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


255

РГИА. Ф. 485. Оп. 2. Д. 388. Л. 1. Генеральный поэтажный план Зимнего дворца. 1855–1880 гг.

(обратно)


256

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 195. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


257

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 249. Л. 2. О перемещении официантов по случаю устройства в подвальном этаже бани для Его Высочества Наследника Цесаревича. 1842.

(обратно)


258

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 197. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


259

РГИА. Ф. 519. Оп. 7. Д. 166. Л. 1. Об отводе служителям, живущим в погребном этаже Зимнего дворца другого помещения, по произошедшей там сырости от бывшего наводнения. 1824.

(обратно)


260

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 1209. Л. 1. О передаче в Царское Село и Петергоф старинной стеклянной посуды, найденной в погребе Зимнего дворца. 1838.

(обратно)


261

РГИА. Ф. 472. Оп. 11. Д. 463. Л. 2. О найденных в подвальном этаже Зимнего дворца в трех закупоренных ящиках с фарфоровыми вазами и другими вещами, принадлежащими японскому посольству. 1875.

(обратно)


262

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 149. Л. 6. Планы и чертежи Зимнего дворца. 1891–1915.

(обратно)


263

РГИА. Ф. 485. Оп. 2. Д. 388. Л. 3. Генеральный поэтажный план Зимнего дворца. 1855–1880 гг.

(обратно)


264

Из биографии В. Фигнер // Былое. 1918. № 2. С. 175.

(обратно)


265

Цит. по: Сергеев В.Д. Пропагандист с динамитом. Вятка, 1998. С. 69.

(обратно)


266

Кроки (от фр. Croquis – набрасывать, чертить), набросок, быстро сделанный рисунок. В топографии – план местности, наскоро сделанный путем глазомерной съемки.

(обратно)


267

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 55. Об отказе СПб. коменданту в доставлении плана комнат Зимнего дворца и др. зданий. 1868.

(обратно)


268

Цит. по: Линдер И.Б., Чуркин С.А. История специальных служб России X–XX веков. М., 2004. С. 249.

(обратно)


269

На бляхе в форме двуглавого орла были выбиты буквы «Д» и «С» – дворцовый служитель.

(обратно)


270

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 171; Столпянский П.Н. История строительства Зимнего дворца.

(обратно)


271

Цит. по: Пергудова З.И. Политический сыск России. 1880–1917. М., 2000. С. 18.

(обратно)


272

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 198. Л. 3. По взрыву в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г.

(обратно)


273

Там же. Л. 50.

(обратно)


274

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 164. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


275

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 180. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


276

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 343. Л. 1. По устройству сада на Разводной площадке, против Зимнего дворца. 1896–1900.

(обратно)


277

Катцер (Katzer) Рудольф Францевич (ок. 1870–1942) – ландшафтный архитектор, теоретик садово-паркового искусства. Окончил Санкт-Петербургский университет, учился в Вене. Работал садовником в Павловском дворцовом правлении, затем – в С.-Петербурге. В 1914–1917 гг. – ведущий ландшафтный архитектор Петрограда. Автор свыше 50 проектов создания новых и реконструкции старых садов и парков.

(обратно)


278

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 149. Л. 7. Планы и чертежи Зимнего дворца. 23 л. 1891–1915.

(обратно)


279

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 343. Л. 152, 172. По устройству сада на Разводной площадке, против Зимнего дворца. 1896–1900.

(обратно)


280

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 343. Л. 289. По устройству сада на Разводной площадке, против Зимнего дворца. 1896–1900.

(обратно)


281

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 343. Л. 192. По устройству сада на Разводной площадке, против Зимнего дворца. 1896–1900.

(обратно)


282

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 182. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


283

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 134. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


284

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 197. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


285

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 206. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


286

РГИА. Ф. 519. Оп. 4. Д. 242. Л. 2. О высочайшем повелении поставить померанцевые деревья в Эрмитажном Зимнем саду и находящихся там птиц посадить в клетки. 1821.

(обратно)


287

Веселова С.С. Зимние сады в российских дворцах, домах и особняках XVIII – начала XX вв. Автореферат на соискание ученой степени кандидата искусствоведения. М., 2011. С. 17.

(обратно)


288

Два котла установили рядом с современным входами в Государственный Эрмитаж.

(обратно)


289

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 175. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


290

РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2049. Л. 1. Об отпуске в Императорский Ботанический сад в возврат издержек в 1858 г. на содержание садика в Зимнем дворце. 1859.

(обратно)


291

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 180. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


292

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 250. Л. 2. Об отделке садика в Зимнем дворце. 1842.

(обратно)


293

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 123. Л. 1. Об отпуске белого хлеба на корм золотым рыбкам. 1841–1843.

(обратно)


294

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1640. Л. 1. О перестройке зимнего садика, находящегося в Зимнем дворце. 1856.

(обратно)


295

Там же.

(обратно)


296

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1640. Л. 6. О перестройке зимнего садика, находящегося в Зимнем дворце. 1856.

(обратно)


297

Цит. по: Глинка В.М. Пушкин и Военная галерея Зимнего дворца. Электронная версия.

(обратно)


298

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 186.

(обратно)


299

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 186.

(обратно)


300

РГИА. Ф. 470. Оп. 1 (82/516). Д. 234. Лл. 50–53. О происшествиях, случившихся при пожаре 17 декабря по Зимнему дворцу. 1837–1838.

(обратно)


301

Мердер М.К. Листки из дневника // Русская старина. 1900. № 2. Электронная версия.

(обратно)


302

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 1122. Л. 80 об. О пожаре в Зимнем дворце, исследовании причин оного и размещении разных лиц и должностей. 1837–1840.

(обратно)


303

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 190.

(обратно)


304

РГИА. Ф. 470. Оп. 1 (82/516). Д. 234. Л. 6. О происшествиях, случившихся при пожаре 17 декабря по Зимнему дворцу. 1837–1838.

(обратно)


305

РГИА. Ф. 469. Оп. 5. Д. 326. Л. 1. О молебствии, о сохранении части Зимнего дворца во время бывшего пожара и панихиды о погибших при оном. 1837.

(обратно)


306

РГИА. Ф. 470. Оп. 1. (82/516). Д. 234. Л. 2. О происшествиях, случившихся при пожаре 17 декабря по Зимнему дворцу. 1837–1838.

(обратно)


307

Глинка В.М. Пушкин и Военная галерея Зимнего дворца. Электронная версия.

(обратно)


308

РГИА. Ф. 470. Оп. 1. (82/516). Д. 234. Л. 47. О происшествиях, случившихся при пожаре 17 декабря по Зимнему дворцу. 1837–1838.

(обратно)


309

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 1125. Л. 14, 29. О вещах, уцелевших после пожара. 1837–1838.

(обратно)


310

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 1125. Л. 72. О вещах, уцелевших после пожара. 1837–1838.

(обратно)


311

Реестр винам и прочим напиткам, похищенным солдатами 18 декабря во время пожара: Шампанского Якоби – 56 бутылок; Шампанского старого Моста – 10 бутылок; Шампанского старого мутного – 29 бутылок; Шато Ларозу Витороста – 8 бутылок; Ликеры Волконского – 18 бутылок; Коньяку старого в двойных бутылочках – 2 бутылки; Водки французской белой – 4 бутылки; Араки прежних лет – 14 бутылок; Мараскейну Витороста – 9 бутылок; Ликеров разных старых прежних лет неудобных – 3 бутылки, 4 графина и 88 склянок; Рейнвейну Иоганнесбургского – 12 бутылок и так далее. См.: РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 1125. Л. 25. О вещах, уцелевших после пожара. 1837–1838.

(обратно)


312

РГИА. Ф. 472. Оп. 16. Д. 28. Л. 12 об. О помещении из загородных дворцов и кладовых Зимнего дворца в Императорский Эрмитаж картин, вазы, приобретенной императором Александром II, туалета императрицы Анны Иоанновны и других ценных вещей. 1881–1882.

(обратно)


313

РГИА. Ф. 472. Оп. 16. Д. 28. Л 18 об. О помещении из загородных дворцов и кладовых Зимнего дворца в Императорский Эрмитаж картин, вазы, приобретенной императором Александром II, туалета императрицы Анны Иоанновны и других ценных вещей. 1881–1882.

(обратно)


314

Письма Николая Павловича И.Ф. Паскевичу. 1832–1847. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 490.

(обратно)


315

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 200. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


316

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 197.

(обратно)


317

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 104. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


318

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 115. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


319

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 83. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


320

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 116 об. – 117. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


321

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 132. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


322

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 134. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


323

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 161. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


324

Цит. по: Пашкова Т.Л. Малахитовый зал Зимнего дворца. СПб., 2006. С. 32.

(обратно)


325

Там же.

(обратно)


326

Мердер М.К. Листки из дневника // Русская старина. 1900. № 2. Электронная версия.

(обратно)


327

Герцен А.И. Сочинения. М., 1958. Т. 7. С. 358.

(обратно)


328

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 201.

(обратно)


329

Об этом подробнее: Зимин И.В. Повседневная жизнь Российского императорского двора. Детский мир императорских резиденций. Быт монархов и их окружение. М., 2010.

(обратно)


330

Маценков С. Чердаки Эрмитажа // Наука и жизнь. 2008. № 5. Электронная версия.

(обратно)


331

Это квадратные листы со стороной, равной 71 см, т. е. 1 аршину. Простая русская сажень равна 2 м 1,3 см, в сажени – 3 аршина.

(обратно)


332

Цит. по: Ефимов В.В. Колорит фасадов Зимнего дворца во второй половине XVIII – первой половине XX века // Архитектура, реставрация, дизайн и строительство. 2008. № 2. Электронная версия.

(обратно)


333

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 108.

(обратно)


334

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 87. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


335

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 882. Л. 1. О сделании нового штандарта на место изорванного бурею над Зимним дворцом. 1848.

(обратно)


336

Ольховский Н.И. Описание железных балок и стропил, устроенных в Зимнем дворце при возобновлении оного. СПб., 1839. С. 15.

(обратно)


337

Маценков С. Чердаки Эрмитажа // Наука и жизнь. 2008. № 5. Электронная версия.

(обратно)


338

Там же.

(обратно)


339

РГИА. Ф. 468. Оп. 35. Д. 201. Л. 1. О падении свода на половине Их Высочеств великих князей. 1838–1840.

(обратно)


340

РГИА. Ф. 468. Оп. 35. Д. 201. Л. 5 об. О падении свода на половине Их Высочеств великих князей. 1838–1840.

(обратно)


341

РГИА. Ф. 468. Оп. 35. Д. 201. Л. 9. О падении свода на половине Их Высочеств великих князей. 1838–1840.

(обратно)


342

РГИА. Ф. 468. Оп. 35. Д. 201. Л. 11 об. О падении свода на половине Их Высочеств великих князей.1838–1840.

(обратно)


343

РГИА. Ф. 468. Оп. 35. Д. 201. Л. 14. О падении свода на половине Их Высочеств великих князей. 1838–1840.

(обратно)


344

РГИА. Ф. 468. Оп. 35. Д. 202. Л. 23. О пожаловании умершему от падения с лесов Ротонды рабочего Павла Антропова пенсиона и единовременного пособия. О пенсионах и пособиях семьям других рабочих, погибших и изувеченных при строении дворца. 1838–1840.

(обратно)


345

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 56. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


346

Корф М. Записки. М., 2003. С. 157.

(обратно)


347

Цит. по: Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 199.

(обратно)


348

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 96. Столпянский П.Н. Старый Петербург. Зимний дворец. б/д.

(обратно)


349

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 964. Л. 1. О лопнувшей железной цепи над Концертным залом Зимнего дворца. 1849.

(обратно)


350

Положение об управлении Императорским Зимним дворцом. СПб., 1840. С. 33.

(обратно)


351

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 965. Л. 1. Заключающие донесения о состоянии кровельного устройства Зимнего дворца в 1849 г.

(обратно)


352

Положение об управлении Императорским Зимним дворцом. СПб., 1840. С. 33.

(обратно)


353

РГИА. Ф. 482. Оп. 1. Д. 436. Л. 8. По представлению Президента Гофинтендантской конторы, относительно содержания в исправности устроенных в Зимнем дворце машин: водопроводной, ватерклозетной и паровой водоподъемной. 1841.

(обратно)


354

Положение об управлении Императорским Зимним дворцом. СПб., 1840. С. 38.

(обратно)


355

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 53. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


356

Положение об управлении Императорским Зимним дворцом. СПб., 1840. С. 38.

(обратно)


357

РГИА. Ф. 1614. Оп. 1. Д. 98. Л. 50. Отношения, рапорты и записки заведующего охраной Зимнего и загородных дворцов генерал-майора Федорова и петербургского градоначальника к министру Императорского двора А.В. Адлербергу о мероприятиях по охране Зимнего, Царскосельского и других дворцов. 1880.

(обратно)


358

РГИА. Ф. 1614. Оп. 1. Д. 98. Л. 5. Отношения, рапорты и записки заведующего охраной Зимнего и загородных дворцов генерал-майора Федорова и петербургского градоначальника к министру императорского двора А.В. Адлербергу о мероприятиях по охране Зимнего, Царскосельского и других дворцов. 1880.

(обратно)


359

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 240. Л. 32. Об установлении определенного цвета окраски фасадов Императорского Зимнего дворца и об окраске оконных переплетов дворца под дуб. 1889.

(обратно)


360

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 559. Л. 1. Ремонт фигур на крыше Зимнего дворца. 1913.

(обратно)


361

Гарденин Ю. (Чернов В.М.) Юбилей Николая Последнего. 1894–1904. Б.м. 1904. С. 15.

(обратно)


362

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Строительство. 1989. С. 88.

(обратно)


363

Комелова Г.Н. Апартаменты Екатерины II в Зимнем дворце // Зимний дворец. Очерки жизни императорской резиденции. Т. 1. XVIII – первая треть XIX вв. СПб., 2000. С. 59.

(обратно)


364

Цит. по: Суслов А. Зимний дворец (1754–1927). Исторический очерк. Л., 1927. С. 22.

(обратно)


365

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 804. Л. 8. О разных перестройках по Зимнему дворцу. 1835–1836.

(обратно)


366

Сивков А. В.П. Стасов и его работы по восстановлению Зимнего дворца после пожара 1837 г. Л., 1948. С. 1.

(обратно)


367

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 202. Выписки из разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


368

РГИА. Ф. 510. Оп. 1. Д. 182. Л. 1. О переделке в Зимнем дворце железных труб, идущих от воздушных печей по наружной стене Георгиевского зала стенами, не касаясь внутренности. 1816.

(обратно)


369

Аммосов Н. Краткое описание о пневматическом отапливании и о качествах воздуха относительно к здоровью. М., 1844. С. 31.

(обратно)


370

Аммосов Н. Заметки на счет испытания пневматических печей. СПб., 1863. С. 11.

(обратно)


371

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 178.

(обратно)


372

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 109.

(обратно)


373

РГИА. Ф. 472. Оп. 3. Д. 74. Л. 3. О переделке в Зимнем дворце пневматических печей. 1840.

(обратно)


374

Аммосов Н. Замечания на статью г. Ходнева о пневматических печах. СПб., 1861. С. 2.

(обратно)


375

Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 266.

(обратно)


376

Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 276.

(обратно)


377

Имеется в виду вид железной печурки, появившийся в годы Гражданской войны в богатых, «буржуйских» квартирах, когда перестало действовать центральное отопление.

(обратно)


378

Крутиков П.Г., Принцев Н.А. Эрмитаж. Науки служат музам. Л., 1989.

(обратно)


379

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 678. Л. 2. Об устройстве в пневматических печах железных ящиков для распространения по комнатам Зимнего дворца определенной степени влажности воздуха. 1846.

(обратно)


380

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1064. Л. 1. Об уничтожении Амосовских печей в комнатах Государыни Императрицы в Зимнем дворце и об устройстве вместо оных шведских. 1850.

(обратно)


381

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1473. Л. 1. Об устройстве печей на половине Цесаревны в Зимнем дворце. 1853.

(обратно)


382

РГИА. Ф. 469. Оп. 12 (738/1854). Д. 293. Л. 38. Отчет о приходах и расходах сумм припасов и материалов по Придворной конторе за 1868 г.

(обратно)


383

ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 672. Кривенко В.С. В министерстве Двора. 1876–1896 гг. Л. 45.

(обратно)


384

Свиязев Иван Иванович (1797–1875) был из крепостных. Учился в Императорской Академии художеств. В 1821 г. получил вольную и звание художника-архитектора. С 1822 г. архитектор Пермского горного управления. С 1832 г. Свиязев живет и работает в Петербурге. В 1847 г. И.И. Свиязев получил от Министерства финансов авторское свидетельство на изобретенные им нагревательные приборы. В 1867 г. Свиязев издает первый в России труд по отоплению зданий «Теоретические основания печного искусства».

(обратно)


385

РГИА. Ф. 472. Оп. 3. Д. 449. Л. 1. Об отоплении горячею водою по методе Свиязева. 1843.

(обратно)


386

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 185. Л. 4 об. По устройству новой системы отопления и вентиляции в части Зимнего дворца, обращенной к Адмиралтейству. 1875.

(обратно)


387

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 185. Л. 34 об. По устройству новой системы отопления и вентиляции в части Зимнего дворца, обращенной к Адмиралтейству. 1875.

(обратно)


388

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 185. Л.60 об. По устройству новой системы отопления и вентиляции в части Зимнего дворца, обращенной к Адмиралтейству. 1875.

(обратно)


389

Великий князь Сергей Александрович: биографические материалы. Кн. 1: 1857–1877. М., 2006. С. 284, 324.

(обратно)


390

Обзор деятельности Министерства императорского двора за время царствования в Бозе почившего государя императора Александра III. 1881–1894. Ч. 1. СПб., 1901. С. 39.

(обратно)


391

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 460.

(обратно)


392

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 56. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


393

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 564. Л. 23. О разных исправлениях в Зимнем дворце. 1834.

(обратно)


394

Дмитриева И. Инженерное оснащение Зимнего дворца: пляшем от печки // Технологии строительства. 2008. № 1. С. 108.

(обратно)


395

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1070. Л. 1. Об устройстве вентилятора на половине Детей Государя Наследника Цесаревича в Зимнем дворце. 1850.

(обратно)


396

РГИА. Ф. 735. Оп. 4. Д. 10. Л. 1. О поручении Академикам исследовать причины тумана, происходящего в залах Зимнего дворца во время вечерних собраний, и определить способ уничтожения оного. 1856.

(обратно)


397

Купфер Адольф Яковлевич (Адольф Теодор, 1799–1865) – физик, минералог, кристаллограф и метеоролог, академик Петербургской Академии наук с 1828 г. С 1849 г. – директор Главной физической обсерватории Горного ведомства в Петербурге.

(обратно)


398

Ленц Эмилий Христианович (1804–1865) – физик, академик Императорской академии наук. В 1836 г. возглавил кафедру физики и физической географии в Петербургском университете. С 1840 г. декан физико-математического факультета.

(обратно)


399

Готман Андрей Данилович (1790–1865) – первый русский директор Института инженеров путей сообщения. Происходил из английского семейства. В 1810 г. поступил в Институт путей сообщения. С 1816 г. – член «Комитета для устроения гидравлических работ». Работал при строительстве Обводного канала в С.-Петербурге. С 1826 г. – управляющий С.-Петербургским округом путей сообщения, в состав которого входили приладожские каналы, Вышневолоцкая система, Волга от Твери до Рыбинска, Московское и другие шоссе. С 1836 г. – директор института путей сообщения. Принимал участие в постройке многих монументальных зданий Петербурга: Исаакиевского собора, Аничкова моста, Николаевского моста, Петербургского арсенала, зданий Министерства финансов и пр.; в возобновлении сгоревшего Зимнего дворца. Умер в Дрездене в 1865 г., в чине инженер-генерала.

(обратно)


400

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1643. Л. 7. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего дворца. 1856.

(обратно)


401

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1643. Л. 1. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего дворца. 1856.

(обратно)


402

В эту комиссию входили генерал-лейтенант Готман, майор от ворот Кубе, архитекторы Тон, Штакеншнейдер, Монферран и Кузьмин.

(обратно)


403

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1643. Л. 16. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего дворца. 1856.

(обратно)


404

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1643. Л. 23. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего дворца. 1856.

(обратно)


405

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1891. Л. 1. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего и Старого Царскосельского дворцов и театрах. 1858–1864.

(обратно)


406

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1891. Л. 11. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего и Старого Царскосельского дворцов и театрах. 1858–1864.

(обратно)


407

Только во Франции он осмотрел и проанализировал особенности действия систем Томаса и Лоранца, системы Дювуара, системы Ван Геке, системы Грувелла.

(обратно)


408

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1891. Л. 147. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего и Старого Царскосельского дворцов и театрах. 1858–1864.

(обратно)


409

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1891. Л. 157. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего и Старого Царскосельского дворцов и театрах. 1858–1864.

(обратно)


410

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1891. Л. 172. Об устройстве вентиляции в залах Зимнего и Старого Царскосельского дворцов и театрах. 1858–1864.

(обратно)


411

Дмитриева И. Инженерное оснащение Зимнего дворца: танцуем от печки // Технологии строительства. 2008. № 1. С. 110.

(обратно)


412

Успенский А.И. Павловский дворец. Записки императорского Московского археологического общества. М., 1913. Т. 24. С. 444.

(обратно)


413

РГИА. Ф. 519. Оп. 7. Д. 59. Л. 2. О пропуске через таможню выписанных гофмаршалом Нарышкиным из Парижа для Высочайшего двора восковых свеч. 1824.

(обратно)


414

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 864. Л. 1. О дурной выделке свеч на воскоплавильном заводе и о выписке оных из-за границы. 1836.

(обратно)


415

РГИА. Ф. 469. Оп. 10. Д. 153. Л. 18 об. Положение по кухне, в какую именно сумму приготовлять столы для Их Императорских Величеств и Их Императорских высочеств со свитою. 1826.

(обратно)


416

Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 243.

(обратно)


417

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 153.

(обратно)


418

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 135.

(обратно)


419

РГИА. Ф. 469. Оп. 14. Д. 944. Л. 2–4. Подробная ведомость о количестве находящихся в двух церквах и по комнатам и залам Зимнего дворца люстр, канделябр, жирандолей и пр. 1874.

(обратно)


420

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 202. Выписки из разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


421

РГИА. Ф. 472. Оп. 5. Д. 89. Л. 1. По предложению механика Гротенгольма приобрести у него для Высочайшего двора изобретенный им аппарат мгновенного тушения свечей. 1862.

(обратно)


422

Смирнова-Россет А.О. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 179.

(обратно)


423

Там же. С. 180.

(обратно)


424

Аксельрод В.И., Буланкова Л.П. Аничков дворец – легенды и были. СПб., 1996. С. 98, 99.

(обратно)


425

В Париже уличное газовое освещение установили в 1818 г.

(обратно)


426

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 149. Л. 13. Планы и чертежи Зимнего дворца. На плане, составленном в начале XX в., указана схема прокладки газового трубопровода по Дворцовой набережной и набережной Зимней канавки.

(обратно)


427

РГИА. Ф. 420. Оп. 1 (82/516). Д. 208. Л. 1. Об устройстве для освещения газом круглой лестницы и подъезда г. министра Императорского двора в Зимнем дворце. 1836–1837.

(обратно)


428

РГИА. Ф. 420. Оп. 1. (82/516). Д. 208. Л. 39. Об устройстве для освещения газом круглой лестницы и подъезда г. министра Императорского двора в Зимнем дворце. 1836–1837.

(обратно)


429

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 883. Л. 2. Об освещении газом городских фонарей вокруг Зимнего дворца и экзерциргауза. 1848.

(обратно)


430

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 665. Л. 1. О несоизволении на устройство газового освещения у подъездов и на дворах Зимнего дворца. 1849.

(обратно)


431

Суслов В.А. Николай I и Эрмитаж // Клио. 2003. № 2. С. 217.

(обратно)


432

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 109. Рукописи П.Н. Столпянского по истории Зимнего дворца.

(обратно)


433

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1371. Л. 1. Об освещении газовыми фонарями 4 подъездов Зимнего дворца. 1853.

(обратно)


434

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1651. Л. 1. Об устройстве газового освещения дворов Зимнего дворца. 1856.

(обратно)


435

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1651. Л. 3. Об устройстве газового освещения дворов Зимнего дворца. 1856.

(обратно)


436

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 137. Лл. 1–29. О составлении проекта Положения и Штата по управлению газовым освещением в Императорском Зимнем дворце. 1861–1863.

(обратно)


437

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 29. Л. 1. Об уплате Газовому обществу 6050 руб. с процентами за устройство газового освещения в саду при Помпейской галерее. 1868.

(обратно)


438

РГИА. Ф. 469. Оп. 12. Ч. 1. Д. Х. О прибавке на Комендантской лестнице газовых горелок и о замене имеющихся там шаров матовыми. 1863.

(обратно)


439

РГИА. Ф. 472. Оп. 5. Д. 159. Л. 2. О разрешении ввести в Зимнем дворце способ разогревания кушанья посредством газа. 1864.

(обратно)


440

РГИА. Ф. 472. Оп. 15. Д. 6. Л. 1. О газовом освещении телеграфной станции в Зимнем дворце. 1863.

(обратно)


441

РГИА. Ф. 469. Оп. 14. Д. 1169. Л. 2. О производстве опытов над нефтяным газом в Зимнем дворце, изобретателя г. Врадия и подпоручика Беневского. 1878–1884.

(обратно)


442

РГИА. Ф. 469. Оп. 14. Д. 1169. Л. 34. О производстве опытов над нефтяным газом в Зимнем дворце, изобретателя г. Врадия и подпоручика Беневского. 1878–1884.

(обратно)


443

РГИА. Ф. 469. Оп. 14. Д. 1170. Л. 1. О производстве опытов по электрическому освещению кап. Верховским. 1878.

(обратно)


444

«Товарищество Яблочков-изобретатель и Ко».

(обратно)


445

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 210. Л. 3, 4. Об устройстве электрического освещения к предстоящим в 1885 г. высочайшим балам в Зимнем дворце. 1884–1885.

(обратно)


446

Обзор деятельности Министерства императорского двора за время царствования в Бозе почившего государя императора Александра III. 1881–1894. Ч. 1. СПб., 1901. С. 90.

(обратно)


447

Там же. С. 550.

(обратно)


448

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 171.

(обратно)


449

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 760. Лл. 1–14. Опись комнатам Государя Императора. 1888.

(обратно)


450

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 602. Л. 1. О перенесении электрической станции из Зимнего дворца во двор Театрального здания и об усилении ее. 1894–1895.

(обратно)


451

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 602. Л. 10. О перенесении электрической станции из Зимнего дворца во двор Театрального здания и об усилении ее. 1894–1895.

(обратно)


452

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 47. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


453

РГИА. Ф. 485. Оп. 2. Д. 283. Л. 1. Третий Зимний дворец. Проект водоподъемной машины для подачи воды фонтанам в залах дворца. Мельничий и машинный мастер Кейзер Х. 1749.

(обратно)


454

Девятова С. Для какого декольте шею мыть? // Родина. 2003. № 7. С. 101.

(обратно)


455

Вентиль на паровом котле открывался, пар вытеснял воздух из 2, при этом клапан А открывался (клапан Б закрыт) и вода попадала в 3. Потом 2 охлаждался водой, в нем резко падало давление, образовывался вакуум, подсасывалась вода из 4 через клапан Б (А закрыт) и цикл повторялся. Модель машины с успехом демонстрировалась Королевскому обществу.

(обратно)


456

РГИА. Ф. 482. Оп. 1. Д. 436. Л. 13. По представлению Президента Гоф-интендантской конторы, относительно содержания в исправности устроенных в Зимнем дворце машин: водопроводной, ватерклозетной и паровой водоподъемной. 1841.

(обратно)


457

Имеется в виду министр Императорского двора князь П.М. Волконский.

(обратно)


458

РГИА. Ф. 470. Оп. 1 (82/516). Д. 180. Л. 1. Об устройстве ванны на половине покойной Государыни Императрицы Марии Федоровны в Зимнем дворце. 1833–1834.

(обратно)


459

Глинка В.М., Денисов Ю.И. Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Л., 1989. С. 191.

(обратно)


460

РГИА. Ф. 472. Оп. 2 (20/854). Д. 94. Л. 75.

(обратно)


461

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 16. Л. 2. О проведении воды в Зимний дворец. 1827–1837.

(обратно)


462

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 16. Л. 4. О проведении воды в Зимний дворец. 1827–1837.

(обратно)


463

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 16. Л. 5. О проведении воды в Зимний дворец. 1827–1837.

(обратно)


464

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 16. Л. 9. О проведении воды в Зимний дворец. 1827–1837.

(обратно)


465

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 804. Л. 2. О разных перестройках по Зимнему дворцу. 1835–1836.

(обратно)


466

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 16. Л. 10. О проведении воды в Зимний дворец. 1827–1837.

(обратно)


467

РГИА. Ф. 482. Оп. 1. Д. 436. Л. 7. По представлению Президента Гоф-интендантской конторы, относительно содержания в исправности устроенных в Зимнем дворце машин: водопроводной, ватерклозетной и паровой водоподъемной. 1841.

(обратно)


468

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 16. Л. 12. О проведении воды в Зимний дворец. 1827–1837.

(обратно)


469

РГИА. Ф. 482. Оп. 1. Д. 436. Л. 7. По представлению Президента Гофинтендантской конторы, относительно содержания в исправности устроенных в Зимнем дворце машин: водопроводной, ватерклозетной и паровой водоподъемной. 1841.

(обратно)


470

РГИА. Ф. 482. Оп. 1. Д. 436. Л. 7 об. По представлению Президента Гофинтендантской конторы, относительно содержания в исправности устроенных в Зимнем дворце машин: водопроводной, ватерклозетной и паровой водоподъемной. 1841.

(обратно)


471

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 53. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


472

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 884. Л. 5. О химическом исследовании и разложении воды, находящейся в малых резервуарах Зимнего дворца. 1848.

(обратно)


473

РГИА. Ф. 469. Оп. 9. Д. 340. Л. 33 об. О расходах по сопровождению фрейлины Тютчевой 2-й за границу. 1859.

(обратно)


474

РГИА. Ф. 472. Оп. 66. Д. 588. Л. 55.

(обратно)


475

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 884. Л. 1. О химическом исследовании и разложении воды, находящейся в малых резервуарах Зимнего дворца. 1848–1849.

(обратно)


476

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 884. Л. 3. О химическом исследовании и разложении воды, находящейся в малых резервуарах Зимнего дворца. 1848–1849.

(обратно)


477

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 884. Л. 3. О химическом исследовании и разложении воды, находящейся в малых резервуарах Зимнего дворца. 1848–1849.

(обратно)


478

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 884. Л. 15. О химическом исследовании и разложении воды, находящейся в малых резервуарах Зимнего дворца. 1848–1849.

(обратно)


479

РГИА. Ф. 469. Оп. 9. Д. 340. Л. 33 об.

(обратно)


480

РГИА. Ф. 479. Оп. 1. Д. 2093. Л. 4.

(обратно)


481

Там же. Л. 31.

(обратно)


482

Обзор деятельности Министерства императорского двора за время царствования в Бозе почившего государя императора Александра III. 1881–1894. Ч. 1. СПб., 1901. С. 90.

(обратно)


483

Там же. С. 39.

(обратно)


484

РГИА. Ф. 472. Оп. 66. Д. 500. Л. 2.

(обратно)


485

Богданович А. Три последних самодержца. М., 1990. С. 258.

(обратно)


486

Яковлев В.И. Александровский дворец-музей в Детском Селе. Л., 1927. С. 138.

(обратно)


487

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 1. Л. 106.

(обратно)


488

РГИА. 468. Оп. 35. Д. 492. Л. 116. Высочайшие повеления, описи, чертежи и рисунки из дел бывших Строительных комиссий с 1817 по 1820 г.

(обратно)


489

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 472. Л. 14.

(обратно)


490

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 760. Л. 12.

(обратно)


491

Девятова С. Для какого декольте шею мыть? // Родина. 2003. № 7. С. 102.

(обратно)


492

Молин Ю.А. Романовы. Путь на Голгофу. Взгляд судебно-медицинского эксперта. СПб., 2002. С. 248.

(обратно)


493

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 57. Л. 25. О препровождении в Московскую оружейную палату разных вещей для хранения. 1831–1835.

(обратно)


494

Воспоминания о младенческих годах Императора Николая Павловича, записанные Им собственноручно // Николай Первый и его время. Т. 1. М., 2000. С. 74.

(обратно)


495

Петергоф. Новые поступления. 2003–2005. Петергоф. 2005. № 646.

(обратно)


496

ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1059. Л. 25. Книга прихода и расхода денежной суммы великого князя Николая Павловича 1810 года.

(обратно)


497

ОР РНБ Ф. 650. Д. 1071. Л. 45 об. Книга гардеробной суммы. 1838–1842 гг.

(обратно)


498

Глинка В.М., Денисов Ю.М., Иогансен М.В. и др. Эрмитаж. История строительства и архитектура зданий / Под ред. Б.Б. Пиотровского. Строительство. 1989. С. 159.

(обратно)


499

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 166. Л. 59. О сделании в Зимнем дворце портретной галереи и о постройке в Летнем саду Кофейного дома. 1826.

(обратно)


500

РГИА. Ф. 470. Оп. 1 (82/516). Д. 180. Л. 4. О устройстве ванны на половине покойной Государыни Императрицы Марии Федоровны в Зимнем дворце. 1833–1834.

(обратно)


501

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 804. Л. 3. О разных перестройках по Зимнему дворцу. 1835–1836.

(обратно)


502

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 201. Ч. 1.

(обратно)


503

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 194. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


504

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 109.

(обратно)


505

Суслов В.А. Николай I и Эрмитаж // Клио. 2003. № 2. С. 218.

(обратно)


506

Саблин Н. Десять лет на императорской яхте «Штандарт». СПб., 2008. С. 353.

(обратно)


507

Мейер-Стабли Б. Повседневная жизнь Букингемского дворца при Елизавете II. М., 2007. С. 89.

(обратно)


508

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 472. Л. 14.

(обратно)


509

Там же.

(обратно)


510

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 743. Л. 12.

(обратно)


511

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 880. Л. 12.

(обратно)


512

Ф. 469. Оп. 12. Ч. 1.Д. Х. Об устройстве в певческом доме вместо обыкновенных ретирадных мест ватерклозетов. 1864. 28 л.; Ф. 469. Оп. 12. Ч. 1. Д. Х. По контракту, заключенному с машинистом Алексеевым на содержание в Конюшенном доме насосов, водопроводных труб, ватерклозетов и проч. 1866. 169 л.; Ф. 469. Оп. 12. Ч. 1. Д.х. О расходах на содержание водоподъемной машины в придворнослужительском доме и ватерклозетах.

(обратно)


513

РГИА. Ф. 469. Оп. 12. Ч. 1. Д.х. По подряду на поставку жидкости для устранения дурного запаха в отхожих местах по зданиям придворной конторы. 1865. 184 л.

(обратно)


514

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 367. Л. 45. Опись высочайшим повелениям в 1847 г. Придворную конторою полученным.

(обратно)


515

Обзор деятельности Министерства императорского двора за время царствования в Бозе почившего государя императора Александра III. 1881–1894. Ч. 1. СПб., 1901. С. 38.

(обратно)


516

РГИА. Ф. 519. Оп. 1. Д. 112. Л. 6 об. О переделке в Зимнем дворце бани на половине Его Величества. 1816.

(обратно)


517

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 561. Л. 1. О переделке ванной комнаты на половине покойной императрицы Марии Федоровны в Зимнем дворце. 1834.

(обратно)


518

Башуцкий А. Возобновление Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. СПб., 1839. С. 34.

(обратно)


519

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 202.

(обратно)


520

Из записок Елисаветы Николаевны Львовой. Николай Первый и его время. Т. 2. М., 2000. С. 317.

(обратно)


521

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 122. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


522

ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1069. Гардеробные суммы за 1833–1835 гг.

(обратно)


523

ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1070. Гардеробные суммы Николая I за 1836–1837 гг.

(обратно)


524

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 246. Л. 3. О заплате мастеру Вестбергу за купальный шкап, сделанный для Его Императорского Величества. 1842–1846.

(обратно)


525

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 246. Л. 10. О заплате мастеру Вестбергу за купальный шкап, сделанный для Его Императорского Величества. 1842–1846.

(обратно)


526

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 246. Л. 20. О заплате мастеру Вестбергу за купальный шкап, сделанный для Его Императорского Величества. 1842–1846.

(обратно)


527

РГИА. Ф. 474. Оп. 1. Д. 538. Л. 8. Права и обязанности охранной команды Аничкова дворца и переписка о здании. 1879–1917.

(обратно)


528

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 52. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


529

Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. История любви. М., 1998. С. 136.

(обратно)


530

Там же. С. 149.

(обратно)


531

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 60.

(обратно)


532

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 381. Л. 1–5.

(обратно)


533

РГИА. Ф. 469. Оп. 10. Д. 1120. Л. 1, 21. О приеме Придворной конторой вещей и устройству парового заведения в ведении Придворной конторы. 1839.

(обратно)


534

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 257. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


535

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 259. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


536

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 308. Л. 12. О переделке комнат в Зимнем дворце для Его Императорского Величества. 1826.

(обратно)


537

Вильсон (Wilson) Александр Яковлевич (1776–1866) – инженер-генерал (1853 г.). Выходец из Шотландии. С 1790 г. служил в Царском Селе, затем – на Сестрорецком оружейном заводе. С 1806 г. – директор Ижорских заводов. Наладил производство пароходов, паровых машин, судовых механизмов и артиллерийских орудий.

(обратно)


538

РГИА. Ф. 519. Оп. 9. Д. 308. Л. 39. О переделке комнат в Зимнем дворце для Его Императорского Величества. 1826.

(обратно)


539

Пашкова Т.Л. Главная лестница северо-западного ризалита Зимнего дворца // Архитектурные тетради. Вып. 1. СПб., 1994. С. 35–43.

(обратно)


540

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 804. Л. 8. О разных перестройках по Зимнему дворцу. 1835–1836.

(обратно)


541

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 19. Л. 3. Высочайше утвержденные 28 ноября 1858 г. Правила о замене вольнонаемными людьми нижних чинов Инвалидных рот, мастеровых и других команд. 1858–1859.

(обратно)


542

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 957. Л. 2. Об устройстве подъемной машины на лестнице, ведущей от Собственного подъезда Их Величеств в Зимнем дворце. 1849–1850.

(обратно)


543

РГИА. Ф. 472. Оп. 4. Д. 54. Л. 1. О препровождении к секретарю великой княгини Ольги Николаевны, Аделунгу рисунка механизма для поднятия кресел, устроенных на Собственной Их Величеств лестнице в Зимнем дворце. 1851.

(обратно)


544

РГИА. Ф. 472. Оп. 4. Д. 54. Л. 5. О препровождении к секретарю великой княгини Ольги Николаевны, Аделунгу рисунка механизма для поднятия кресел, устроенных на Собственной Их Величеств лестнице в Зимнем дворце. 1851.

(обратно)


545

РГИА. Ф. 469. Оп. 12 (738/1854). Д. 293. Л. 26. Краткий отчет о суммах, ассигнованных на содержание императорского Зимнего дворца и прикосновенных к оному зданий. 1868.

(обратно)


546

Директрису Смольного Ю.Ф. Адлерберг.

(обратно)


547

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 217. Л. 1. О работах на устройство подъемных машин в Старом Эрмитаже и на Комендантском подъезде. 1882–1886.

(обратно)


548

Дневник великого князя Сергея Александровича. 1877 г. Великий князь Сергей Александрович Романов: биографические материалы. Кн. 2: 1877–1880. М., 2007. С. 163.

(обратно)


549

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 175. Л. 6. По заявлению мещанина Воловича о неправильно произведенных работах техником Пашковым по устройству подъемных машин на подъездах Его и Ее Величеств в Зимнем дворце. 1886.

(обратно)


550

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 880. Л. 4.

(обратно)


551

Отчет о деятельности Санкт-Петербургского дворцового управления за 1904 г. Библиотека РГИА. Б. м. Б. д. Л. 94.

(обратно)


552

Свое название Советский подъезд получил потому, что им пользовались члены Государственного совета и Комитета министров, заседавшие в здании Большого Эрмитажа с 1810 по 1870 г. Парадная лестница также стала называться Советской.

(обратно)


553

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 177. Л. 1–2.

(обратно)


554

РГИА. Ф. 469. Оп. 4. Д. 472. Л. 1. О приеме в ведомство Придворной конторы к пожарной осторожности присланных из полков 20 чел. 1799.

(обратно)


555

РГИА. Ф. 519. Оп. 1. Д. 165. Л. 4. О недостатке людей в Пожарной команде, при Зимнем дворце состоящей. 1816.

(обратно)


556

Капитан, поручик, два подпоручика, фельдфебель, двадцать унтер-офицеров, 300 чел. рядовых, фельдшер и два цирюльника. См.: РГИА. Ф. 519. Оп. 1. Д. 165. Л. 8. О недостатке людей в Пожарной команде, при Зимнем дворце состоящей. 1816.

(обратно)


557

РГИА. Ф. 519. Оп. 6. Д. 229. Л. 2. Об отпуске 1060 руб. на постройку праздничных мундиров чиновникам пожарной и рабочей команды Зимнего дворца. 1823.

(обратно)


558

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 318. Л. 1. О запрещении прилеплять к образам свечи. 1832.

(обратно)


559

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 564. Л. 12. О разных исправлениях в Зимнем дворце. 1834.

(обратно)


560

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 28. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


561

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 200. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


562

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 183 об. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


563

РГИА. Ф. 735. Оп. 2. Д. 27. Л. 5. По отношению министра Императорского двора о предложении Академии наук заняться составлением проекта громоотвода, устраиваемого на крыше Зимнего дворца. 1838.

(обратно)


564

РГИА. Ф. 735. Оп. 2. Д. 27. Л. 10. По отношению министра Императорского двора о предложении Академии наук заняться составлением проекта громоотвода, устраиваемого на крыше Зимнего дворца. 1838.

(обратно)


565

РГИА. Ф. 469. Оп. 8. Д. 533. Л. 1. Об устройстве огнегасительного от искр снаряда к паровой трубе. 1842.

(обратно)


566

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 968. Л. 1. О выписке из Гамбурга модели вновь изобретенного снаряда для чистки труб. 1849.

(обратно)


567

РГИА. Ф. 472. Оп. 15 (92/930). Д. 3. Л. 1. О пожаре в Императорском Зимнем и Таврическом дворцах. 1865.

(обратно)


568

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 806. Л. 1. По устройству пожарных кранов в снеготаялке. 1908.

(обратно)


569

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 79. Л. 1. Об уничтожении обсерватории на крыше Зимнего дворца. 1826.

(обратно)


570

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 779. Л. 1. Об исправлении телескопа, находящегося в комнатах императрицы в Елагиноостровском дворце. 1847.

(обратно)


571

РГИА. Ф. 519. Оп. 1. Д. 22. Л. 1. Об отводе места в Ораниенбауме для построения нового телеграфа. 1817.

(обратно)


572

Маценков С., Орлов В. Главная станция оптического телеграфа Российской империи // Наука и жизнь. 2008. № 8. Электронная версия.

(обратно)


573

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 445. Л. 1. Об устройстве телеграфических домиков на местах, принадлежащих Придворному ведомству. 1833.

(обратно)


574

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 827. Л. 2. Об устройстве телеграфов в Царском Селе и Гатчине. 1835.

(обратно)


575

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 169. Л. 51. О предоставлении министру Двора разных планов дворца до бывшего в 1837 г. пожара и два дела с планами из архива Кабинета Его Величества. 1871.

(обратно)


576

Маценков С., Орлов В. Главная станция оптического телеграфа Российской империи // Наука и жизнь. 2008. № 8. Электронная версия.

(обратно)


577

Маценков С., Орлов В. Главная станция оптического телеграфа Российской империи // Наука и жизнь. 2008. № 8. Электронная версия.

(обратно)


578

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 976. Л. 1. Об устройстве телеграфов на башнях Царскосельской и Гатчинской. 1836.

(обратно)


579

РГИА. Ф. 472. Оп. 38 (416.1936). Д. 21. Л. 1. По поводу испрашиваемого Распорядительною комиссией юбилея барона П.Л. Шиллинга, изобретателя электромагнитного телеграфа. 1886.

(обратно)


580

ПСЗРИ. 2-е изд. Т. 15. (1840). № 13354. 7 апреля.

(обратно)


581

РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 256. Л. 4. О переделке электромагнитического телеграфа. 1842.

(обратно)


582

РГИА. Ф. 1338. Оп. 3 (61/124). Д. 92. Л. 8. Об устройстве электромагнитного телеграфа от Зимнего дворца до Александрии и Кронштадта. 1853.

(обратно)


583

ПСЗРИ. 2-е изд. Т. XLII (1867). № 45263. 9 декабря. Новый штат по содержанию здания Собственного Его Величества дворца и принадлежащих к оному домов.

(обратно)


584

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 123. О выдаче 75 руб. мастеру Риккерту за устройство из гуттаперчи слуховой трубы для передачи переговоров с верхнего этажа в подвал на половине Ея Величества. 1853.

(обратно)


585

15 октября 1855 г. по прошению П.А. Клейнмихель будет уволен от должности министра путей сообщения с оставлением в звании члена Государственного совета.

(обратно)


586

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 104. Л. 1–3. О устройстве помещения телеграфа в нижнем этаже Зимнего дворца в отделении бывшей кухни Цесаревича. 1855; РГИА. Ф. 472. Оп. 14. Д. 1559. Л. 1. О перевозе станции телеграфа Зимнего дворца из башни телеграфа в нижний этаж. 1855.

(обратно)


587

РГИА. Ф. 508. Оп. 1. Д. 1. Л. 3. О принятии мер предосторожности по Зимнему дворцу и о командировании воинских чинов для охраны Императорских Особ в местах их пребывания. 1861–1881 гг.

(обратно)


588

РГИА. Ф. 469. Оп. 12. Ч. 1. Д. 34. Об устройстве по Зимнему дворцу в разных местах электрозвонков. 1860.

(обратно)


589

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 67. О допущении Сименса и Гальске к устройству телеграфного сообщения между кабинетом Его Величества и дежурною комнатой. 1860.

(обратно)


590

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 472. Л. 13. Опись казенным вещам, находившимся на половине покойного императора Александра II. 1894.

(обратно)


591

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 98. Об устройстве добавочных по Зимнему дворцу телеграфов. 1868.

(обратно)


592

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 135. Об устройстве электрических звонков от подъездов Ее величества и Комендантского на Главную гауптвахту. 1870.

(обратно)


593

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 189. О ремонте всех электрических звонков. 1871.

(обратно)


594

РГИА. Ф. 469. Оп. 11. Д. 225. Л. 1. По устройству в Зимнем дворце пневматического аппарата (колокола) для лечения сгущенным воздухом. 1876–1881.

(обратно)


595

Заворыкин А.А., Осьмова Н.И., Чернышов В.И., Шухардин С.В. История техники. М., 1962. С. 318.

(обратно)


596

РГИА. Ф. 468. Оп. 13. Д. 1291. Л. 25. О производстве уплат, относимых на Собственные Его Величества расходы за приобретаемые в 1896 г. для Государя Императора разные предметы от ювелиров.

(обратно)


597

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 159. Л. 1. Об устройстве во дворцах и зданиях телефонов и об уплате денег за абонементы. 1883–1884.

(обратно)


598

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 159. Л. 26. Об устройстве во дворцах и зданиях телефонов и об уплате денег за абонементы. 1883–1884.

(обратно)


599

Дневник императора Николая II. 1890–1906. Париж, 1980. С. 15.

(обратно)


600

См. подробнее: Зимин И.В. Взрослый мир императорских резиденций. Вторая четверть XIX – начало XX вв. Повседневная жизнь Российского императорского двора. М., 2011.

(обратно)


601

РГИА. Ф. 468. Оп. 14. Д. 271. Л. 1. Об уплате Международной компании телефонов Белля 1000 руб. за установку телефона в Зимнем дворце для передачи оперы из Мариинского театра и Консерватории. 1900.

(обратно)


602

РГИА. Ф. 472. Оп. 38 (411/1931). Д. 72. Л. 1. О разрешении постановки в театрах микрофонов. 1881–1882.

(обратно)


603

РГИА. Ф. 472. Оп. 38 (411/1931). Д. 72. Л. 11. О разрешении постановки в театрах микрофонов. 1881–1882.

(обратно)


604

ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 672. Л. 105; Кривенко В.С. В Министерстве Двора. Мемуары. 1876–1896.

(обратно)


605

РГИА. Ф. 525. Оп. 1 (1972685). Д. 199. Л. 6. О вознаграждении профессору Отту и г-жи Гюнст в декабре 1896 года.

(обратно)


606

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 206. Список абонентов дворцовой телефонной сети на 1915 г.

(обратно)


607

РГИА. Ф. 482. Оп. 3 (146/2497). Д. 34. Л. 1. О беспроводном телеграфе в г. Царском Селе и Зимнем дворце. 1907.

(обратно)


608

Экспонат «Механический оркестр» мастера Иоганна Георга Штрассера // Официальный сайт Государственного Эрмитажа.

(обратно)


609

РГИА. Ф. 519. Оп. 1. Д. 204. Л. 2. О перепоручении часовому мастеру Страссеру починки часов в Эрмитаже и о заплате ему денег. 1817.

(обратно)


610

РГИА. Ф. 519. Оп. 1. Д. 204. Л. 9. О перепоручении часовому мастеру Страссеру починки часов в Эрмитаже и о заплате ему денег. 1817.

(обратно)


611

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 157. Л. 1. О дозволении выписать из Англии две пружины для находящегося в Эрмитаже часов в виде Павлина и о заплате денег за исправление сих часов. 1827–1828.

(обратно)


612

РГИА. Ф. 472. Оп. 1. Д. 157. Л. 3. О дозволении выписать из Англии две пружины для находящегося в Эрмитаже часов в виде Павлина и о заплате денег за исправление сих часов. 1827–1828.

(обратно)


613

РГИА. Ф. 469. Оп. 8. Д. 136. Л. 1. О исправлении часов в виде Павлина. 1832.

(обратно)


614

РГИА. Ф. 469. Оп. 8. Д. 136. Л. 4. О исправлении часов в виде Павлина. 1832.

(обратно)


615

РГИА. Ф. 472. Оп. 17 (98/935). Д. 10. Л. 1. О починке находящихся в Эрмитаже часов, состоящих из Павлина, совы и петуха. 1840.

(обратно)


616

РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 367. Л. 56. Опись высочайшим повелениям в 1847 г., Придворную конторою полученным.

(обратно)


617

Суслов А.В. Комнатное убранство Эрмитажа. Л., 1929. С. 50.

(обратно)


618

РГИА. Ф. 472. Оп. 43 (471/2420). Д. 146. Л. 1. О заказе ювелиру Фаберже «Павлина» в виде столового украшения. 1898.

(обратно)


619

РГИА. Ф. 468. Оп. 14. Д. 153. Об уплате часовых дел мастеру Дорофееву 1500 руб. за исправление часов с павлином. 1899.

(обратно)


620

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 176. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


621

Жизнь русского механика Кулибина и его изобретения. СПб., 1819. С. 18.

(обратно)


622

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 65. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


623

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 187. Л. 166. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 2.

(обратно)


624

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Д. 148. Л. 65; Столпянский П.Н. Старый Петербург. Зимний дворец. б/д.

(обратно)


625

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 66. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


626

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 186. Л. 84. Выписки из дел разных фондов о Зимнем дворце и Эрмитаже, сделанные по распоряжению начальника Петроградского Дворцового управления для издания «Истории Зимнего дворца». 1903. Ч. 1.

(обратно)


627

РГИА. Ф. 519. Оп. 1. Д. 459. Л. 1. Об ассигновании суммы на постройку тротуаров около Зимнего дворца. 1818.

(обратно)


628

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 480. Л. 4. О сделании деревянной торцовой мостовой вокруг Зимнего дворца и у Летнего сада. 1833.

(обратно)


629

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 480. Л. 23. О сделании деревянной торцовой мостовой вокруг Зимнего дворца и у Летнего сада. 1833.

(обратно)


630

РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 564. Л. 14. О разных исправлениях в Зимнем дворце. 1834.

(обратно)


631

ОР РНБ. Ф. 741. Оп. 2. Л. 37; Столпянский П.Н. Старый Петербург. Зимний дворец. Б/д.

(обратно)


632

Ефимов В.В. Колорит фасадов Зимнего дворца во второй половине XVIII – первой половине XX века // Архитектура, реставрация, дизайн и строительство. 2008. № 2. Электронная версия.

(обратно)


633

Мумия – коричневый пигмент (жженая окись железа с примесями).

(обратно)


634

См. официальный сайт Государственного Эрмитажа.

(обратно)


635

Ефимов В.В. Колорит фасадов Зимнего дворца во второй половине XVIII – первой половине XX века // Архитектура, реставрация, дизайн и строительство. 2008. № 2. Электронная версия.

(обратно)


636

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 240. Л. 1. Об установлении определенного цвета окраски фасадов Императорского Зимнего дворца и об окраске оконных переплетов дворца под дуб. 1889.

(обратно)


637

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 240. Л. 3. Об установлении определенного цвета окраски фасадов Императорского Зимнего дворца и об окраске оконных переплетов дворца под дуб. 1889.

(обратно)


638

РГИА. Ф. 536. Оп. 1. Д. 240. Л. 2. Об установлении определенного цвета окраски фасадов Императорского Зимнего дворца и об окраске оконных переплетов дворца под дуб. 1889.

(обратно)


639

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 425. Л. 6. О перекраске наружных и надворных фасадов Императорского дворца и Малого Эрмитажа новыми колерами, согласно Высочайше утвержденному образцу. 1901.

(обратно)


640

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 534. Л. 6. Об окраске Императорского Зимнего дворца по приказанию г. министра в более светлый тон. 1911–1913.

(обратно)


641

РГИА. Ф. 475. Оп. 1. Д. 534. Л. 19. Об окраске Императорского Зимнего дворца по приказанию г. министра в более светлый тон. 1911–1913.

(обратно)


642

См. подробнее коллективные монографии: Главный гараж России. От Собственного Его Императорского Величества гаража до Гаража особого назначения. 1907–2007. М., 2007; Гараж особого назначения. 90 лет на службе Отечеству. 1921–2011 / Под общ. ред. Е.А. Мурова. М., 2011.

(обратно)


643

РГИА. Ф. 475. Оп. 2. Д. 149. Л. 12. Планы и чертежи Зимнего дворца. 1891–1915.

(обратно)


644

Имеются в виду те 200 000 руб., которые Мария Федоровна ежегодно получала из Государственного казначейства по статусу вдовствующей императрицы.

(обратно)


645

РГИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 889. Л. 6. О гараже Ея Величества и о передаче его в ведение Придворно-Конюшенного ведомства. 1914.

(обратно)


646

РГИА. Ф. 544. Оп. 1. Д. 889. Л. 11. Там же.

(обратно)

Оглавление

  • Введение
  • Стены Зимнего дворца
  •   Начало…
  •   Юго-восточный ризалит Зимнего дворца
  •     Формирование половины Екатерины II
  •     Бриллиантовая комната Екатерины II
  •     Покои Екатерины II в последние годы жизни
  •     Покои императора Павла I
  •     Юго-восточный ризалит при императоре Александре I
  •     Вторая запасная половина Зимнего дворца
  •   Южный фасад Зимнего дворца
  •     Половина императрицы Марии Федоровны
  •     Первая Запасная половина Зимнего дворца
  •   Юго-западный ризалит Зимнего дворца
  •     Половина императрицы Марии Александровны
  •   Западный фасад Зимнего дворца
  •     Половины детей и внуков императрицы Екатерины II в Зимнем дворце
  •     Императорская половина при Александре I
  •     Анфилады Темного коридора. 1801–1825 гг.
  •     Западный фасад Зимнего дворца при Александре II
  •     Комнаты детей Николая I и Александра II
  •   Северо-западный ризалит Зимнего дворца
  •     Половина императора Николая I
  •     Кабинет Николая I на первом этаже северо-западного ризалита
  •     Половина императрицы Александры Федоровны (1826–1860)
  •     Комнаты дочерей Николая I на первом этаже северо-западного ризалита Зимнего дворца
  •     Четвертая запасная половина
  •     Формирование мемориальных зон Зимнего дворца
  •     Солдатики императоров
  •     Половина императора Александра III на третьем этаже северо-западного ризалита Зимнего дворца
  •     Половина императора Николая II и императрицы Александры Федоровны
  •   Северный фасад и северо-восточный ризалит Зимнего дворца
  •     Парадные анфилады Зимнего дворца
  •     Северо-восточный ризалит Зимнего дворца
  •   Восточный фасад Зимнего дворца
  •   Домовые церкви Зимнего дворца
  •     Собор Спаса Нерукотворного образа
  •     Церковь Сретения Господня
  •   Коридоры, подъезды и дворы Зимнего дворца
  •     Коридоры Зимнего дворца
  •     Подъезды Зимнего дворца
  •     Балконы Зимнего дворца
  •     Большой (Парадный) двор Зимнего дворца
  •     Ворота Большого двора Зимнего дворца
  •   Подвал Зимнего дворца
  •   Сады Зимнего дворца
  •     Собственный сад у западного фасада Зимнего дворца
  •     Императорские зимние сады
  • Трагедия 1837 года и возрождение Зимнего дворца
  •   Пожар Зимнего дворца 17–18 декабря 1837 г
  •   Восстановление Зимнего дворца в 1838–1839 гг
  •   Инженерная инфраструктура Зимнего дворца
  •     Перекрытия, чердак и кровля Зимнего дворца
  •     Системы отопления Зимнего дворца
  •     Система вентиляции Зимнего дворца
  •   Системы освещения Зимнего дворца
  •   Водопровод Зимнего дворца
  •   Канализационная система Зимнего дворца
  •   Ванные и бани Зимнего дворца
  •   Лифты в Зимнем дворце
  •   Пожарные роты Зимнего дворца
  •   Системы связи Зимнего дворца
  •   Часы в Зимнем дворце
  •   Мостовые вокруг Зимнего дворца
  •   Цвета фасадов Зимнего дворца
  •   Гараж Зимнего дворца
  • Заключение
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно