Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Татаринов Ю. А.

Города Беларуси. Витебщина

Татаринов Ю.А. Города Беларуси. Витебщина / Юрий Татаринов. Минск : Энциклопедикс, 2006. 208 с. (Беларусь историческая)

ISBN 985-6742-36-6

Аннотация:

Известный писатель, краевед Юрий Татаринов начинает новую серию книг об истории малых городов Беларуси. Первая из них посвящена Витебщине.

Основатель двух книжных серий «Беларусь историческая» и «Сентиментальные сюжеты», писатель Юрий Татаринов работает в жанре исторической повести, а также пишет книги по краеведению.

Известен своими книгами:

•  «Истории деда Евлампия» (1991)
•  «Хуторские истории» (1995)
•  «По некоторым замечательным уголкам Беларуси» (1995)
•  «Вероотступник» (с повестями «Волшебные яблоки», «Освейская пленница», «Вольный вояж», «Залесская история», «Вероотступник») (1996)
•  «Как стать писателем» (1996)
•  «От Гродно и Каменца до Мстиславля» (1997)
•  «Сердце панны Марии» (роман) (1997)
•  «Пленящая грацией» (роман) (1998)
•  «Княгиня Менжинская» (роман) (1998)
•  «Путешествие в Сарью» (1999)
•  «Чарадзейныя яблыкi» (повесть и роман) (1999)
•  «Посланник Аллаха» (роман «Посланник Аллаха» и повесть «Юрова гора») (2000)
•  «Заколдованный замок», «Тупичевский художник» (повести) (2001)
•  «Белорусская старина» (2002, 2005)
•  «О любви» (2003)
•  «Барабара Эрдзивилл» (роман) (2003)
•  «Ятвяги» (повесть) (2004)
•  «Княгиня Менжинская» (трилогия: «Вероотступник», «Княгиня Менжинская», «Мазуровский волк») (2005)

Предложение взяться за этот сизифов труд поступило от библиотек. Меня хвалили, уверяли, что мои книги постоянно на руках, – и вот, как-то, я услышал буквально следующее: «Нуждаемся в книге по истории наших городов. Возьмитесь за эту тему, у вас хорошо получается».

Для начала посетил несколько библиотек, посмотрел, чем пользуется читатель.

Меня удивило, что держава не имеет настоящей, призывающей к уважению своего достоинства основы: содержание большинства даже пестро оформленных книг на указанную тему отличалось, по меньшей мере, бесталанностью.

На мой взгляд, книге следует быть не только «правильной». Она еще должна вызывать интерес, притягивать, как магнит. Ведь читатель надеется найти в ней то, о чем себе даже представить не может. А для этого из всего вороха материалов автору следует выделить лишь золотники.

Словом, откликнуться на предложение библиотекарей меня подтолкнула критическая реакция на то, что я увидел в наших библиотеках.

Опять мне предстояло петь свою песнь: призывать к восстановлению памятников старины. И опять я рассчитывал привлечь побольше сторонников к этой идее. Я не сомневался: указанное восстановление будет служить той же цели, что и рост экономики, а именно – улучшению благополучия. Беларусь на подходе к тому времени, когда благосостояние её народа будет множить не только рост валового продукта, но и сфера гуманитарных услуг. Наш современник готов платить деньги за качественный экскурс по историческим местам. Остается создать инфраструктуру такого экскурса, то есть осуществить возрождение того, что когда-то являлось лицом нашего дома. Не думаю, что беларусы не в состоянии это сделать. Это уже вовсю проводят на западе (Дрезденский собор) и на востоке (храм Спасителя). Время ломать творения предков миновало. Чем больше и всеобъемлюще мы будем восстанавливать памятники старины, тем богаче будут жить наши дети. Может быть, еще и нам перепадет от этого пирога.

Приглашаю тебя, мой любезный читатель, заглянуть не в прошлое, – а в будущее.

Автор

ОРША

(февраль, 2005)

О НАЗВАНИИ ГОРОДА

Э. Э. Навагонский в одном из разделов книги «Памяць» довольно детально рассматривает происхождение названия города.

Он правильно заметил, что при экскурсе в прошлое всегда присутствует элемент домысла. Без предположений и своего собственного мнения писателю лучше вовсе не браться за книгу по краеведению.

Финно-угорские племена, сообщает Навагонский, раньше жили за Уралом. Они начали эмигрировать на запад прежде балтов, а потому и принесли сюда, по крайней мере на территорию нынешней Беларуси, основы тех или иных названий. Автор раздела сообщает, что только в Марий Эл 7 населенных пунктов и одна река с основой слова «Орша». На Урале, на восток от Волги, тоже встречаются топонимы с этой основой. Кстати, «аршан» по-бурятски означает «лечебный родник». На марийском «ор» – пойма реки, а «ша» – вода. В Тверской области находится река Орша, а в ее верховьях – озеро Аршынское. Далее, в Псковской области найдем озеро Орша, с которого берет истоки река Аршыца (бассейн реки Великая, притока Невы). Даже на реке Дунай в Румынии находится поселок Аршова... По этим названиям, касательно одной только Орши, и просматривается путь древнейшего племени.

ПЕРВОЕ УПОМИНАНИЕ

В. М. Левко в одном из разделов книги «Памяць» выдвигает смелое и, на мой взгляд, верное предположение о том, что оршанское поселение возникло на месте переправы через реку Днепр. Поселение принадлежало Киевской Руси и впервые упоминается в 1067 г. в связи с поимкой здесь Ярославичами воинственного полоцкого князя Всеслава Чародея. Последний переправился на правый берег Днепра и угодил прямо в лапы своих заклятых врагов. Вот что сообщает об этом Лаврентьевская летопись: «перееха в лодьи черес Днепр, Изяславу же в шатер предъидущу». Так что оршанцы теперь могут устраивать театрализованное представление на эту тему в день города...

Расширение Полоцкого княжества аж до Днепра открывало перспективы широких связей с внешним миром. Экономическую перспективу, то есть прибыль княжеской казне, в этом случае могли давать перевозы через реку, где действовали бы таможня и всякого рода питейные, гостиничные и торговые заведения. Это укрепляло бы экономическую мощь Полоцкого государства, а возведение на этом месте крепости сулило политическую стабильность.

ЗАМОК

Замок в Орше не мог быть легко доступным, а воины, защищавшие, трусливыми и необученными, потому что он находился в опасном и бойком месте – на приграничье сначала Полоцкого княжества, а затем Великого княжества. И только в результате походов всесильного Ольгерда Оршанский замок утратил значение приграничного.

Тем не менее, в XVI в., известном, как столетие войны, Орша не раз оказывалась в центре военных конфликтов.

В. М. Левко сообщает, что крепостной вал и сама крепость появились благодаря стараниям сына Всеслава Чародея Глеба в самом начале XII в. То была порубежная деревянная крепость, своего рода восточные ворота Полоцкого княжества.

Первая реконструкция деревянного Оршанского замка, как отмечает И. Ершов в книге «Памяць», произошла в первой половине XIV в., когда город принадлежал Витебскому княжеству. Площадь замка с 0, 53 га  увеличилась до 3, 15 га. Это случилось во времена княжения Ольгерда. На замковом дворе разместились новые строения – церковь, корчма, гостиный двор. В замке, который является собственностью великого князя, живет ставленник (впоследствии – староста).

Очередная серьезная реконструкция Оршанской цитадели случилась в XVI в. при великом князе Александре. К этому времени замок имел пять башен. Перед въездной брамой первой деревянной башни, которая располагалась на мысе, в месте впадения Оршицы в Днепр, был устроен подземный мост на цепях («узвод дрявляны»). При въезде в замок висел большой колокол («на ганку при облонках звон великий, клепало железное»). От этой башни вверх по течению Оршицы тянулась каменная стена до другой башни, выстроенной из дерева и до половины обложенной камнем. Дальше опять шла стена и через 110 м стояла третья башня, деревянная и тоже до половины обложенная камнем. От нее каменная стена круто поворачивала в сторону Днепра. В углу, между рвом и Днепром, стояла четвертая башня, сделанная точно по такой же технологии, как и две предыдущие. Рядом с этой находилось деревянное укрытие («тайник») – выход к Днепру.

Башни отличались значительной высотой. Связывал их друг с другом так называемый птарас – деревянная стена с каменной засыпкой. Над стенами по всему периметру были устроены боевые галереи с бойницами.

На втором ярусе въездной башни находилась железная пушка. Точно такие же пушки выглядывали из окон всех остальных башен. Цейхгауз размещался в третьей башне. Там хранились гаковницы, аркебузы, пушки, запас ядер, пуль, пороха. Внутри замка к стенам примыкали строения, где можно было укрыться горожанам во время осады.

Последняя реконструкция Оршанского замка проводилась в XVII в. Над его стенами тогда были возведены каменные зубцы.

ИЕЗУИТЫ В ОРШЕ

Исследуя материалы, которые мне любезно предоставили в Орше, я пытался сконцентрировать свое внимание главным образом на тех из них, которые касались памятников, являвшихся лицом города.

Интересной вехой в истории некоторых белорусских городов является деятельность иезуитов.

В Орше история, связанная с иезуитами, началась в 1604 г., когда великий канцлер Лев Сапега, желая приблизить образованность и культуру своих соотечественников к Европе, построил здесь представителям этого ордена костел и монастырь. Позже, в 1616 г. резиденция иезуитов в Орше преобразована в коллегиум. К этому времени гости имели достаточную финансовую основу. В их распоряжении находилось 11 волок пахотной земли, 5 деревень и крупное имение на землях Могилевской королевской экономии Фасчевка. Неспроста иезуиты прижились в Орше – две тысячи крестьян трудились на их землях.

В 1690 г. на средства, выделенные по указу короля Яна Собеского, они построили здесь первое каменное строение – коллегиум.

Здание имело в плане форму замкнутого пятиугольника. Кроме жилых помещений для монахов в двухэтажном здании размещался класс для учеников публичной школы, трапезная, библиотека и архив. Позже один из торцов коллегиума украсила фигурная башня с часами, которые «отбивали на весь город часы и четверти».

Свою основную деятельность коллегиум начал в 1616 г. с низкого статуса (ступени). В 1618 г. был открыт класс грамматики. В 1623 г. коллегиуму присваивается средний статус и в тот же год был открыт класс поэтики. С 1634 г. тут начинают преподавать риторику. В 1696 г. коллегиуму присваивается высший статус и в нем начинает действовать класс логики, а с 1724 г. – класс философии. Все ступени этой образовательной иерархии надо было не только пройти, но и заслужить. В коллегиуме изучали языки, особенно тщательно – латинский, а также историю, географию, алгебру, практическую геометрию. В одном классе могли учиться ученики разного возраста, причем возрастного ценза не существовало. И не удивительно, что в актах визитации коллегиума зафиксированы случаи, когда разница в возрасте учеников одного класса порой достигала более двух десятков лет.

Иезуиты принимали к себе на учебу детей шляхты и простых мещан. Половина детей жила при коллегиуме. Это так называемые конвикторы и бурсаки. Родители конвикторов вносили плату за еду, отопление и пансион. Их дети жили в удобных покоях. Бурсаки же находились на полном пансионе иезуитов. Все они жили в трех больших покоях, которые размещались в одном строении со школой.

Каменный костел оршанские иезуиты начали воздвигать только в 1741 г. Через 4 года заложенные фундаменты проверил архитектор Фонтана. Руководителем строительства костела являлся иезуит Венедикт Мезмер, уроженец Баварии, высококвалифицированный маляр, который возводил стены иезуитского костела в Полоцке. Из-за недостатка средств храм строили долго. Его освятили во имя Архангела Михаила только в 1768 г. В нем находилось 5 алтарей, скульптура Божьей Матери, сделанная из дерева и позолоченная, портреты королей Сигизмунда III и Владислава IV – фундаторов коллегиума.

История иезуитов в Белоруссии печальна. Орден был запрещен в России в 1820 г. Однако до Орши распоряжения Петербурга доходили медленно. Монастырь в этом городе был окончательно закрыт лишь в 1831 г. Но самое печальное случилось позже: по распоряжению местных властей, желавших выслужиться перед начальством, костел был разобран на кирпич, а в здании коллегиума устроили тюрьму. Так Орша потеряла один из своих самых значительных памятников.

Доподлинно известно, что в 1812 г. император Наполеон наблюдал со стен коллегиума за переправой своих войск, отступавших через Днепр.

КУТЕИНСКИЙ БОГОЯВЛЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Основание Кутеинского монастыря в пригороде Орши, или, как его еще именовали, Лавры, стало следствием противодействия православия католической экспансии. В XVI и XVII вв. на всей территории Великого

княжества сложилась парадоксальная ситуация, когда во главе православной державы стояли католические вожди. Эта ситуация затянулась и уже без вооруженного восстания разрешиться не могла. Создание  православных монастырей в тот период являлось одной из мирных попыток белорусского народа сохранить религию своих предков. Наиболее яркие примеры этих попыток – создание Кутеинского монастыря под Оршей и Тупичевского в городе Мстиславле...

Григорович в брошюре «Белорусская иерархия» сообщает, что в 1630 г. оршанцы от патриарха Иерусалимского Феофана, который в то время находился в Киеве, получили грамоту на основание православного монастыря. Потом магнат Богдан Стеткевич-Завирский добился официального разрешения на строительство у правителей в Варшаве. Сделать это оказалось непросто. Просьба рассматривалась три года. Помог авторитет магната, его настойчивость и связи. Все остальное – основные средства и работы по строительству нашли и провели сами оршанцы. Они были уверены, что закладывают долговременную основу своей духовности.

Место было выбрано неслучайно. Город, по мнению поборников православия, оккупировали католические монастыри. На берегу же Днепра, там, где в него впадала Кутеинка, казалось, было не только покойно, но и дышалось легко.

Руководил строительством обители иеромонах Иоиль Труцевич. Позже этот активист стал игуменом Кутеинской Лавры.

Сначала выстроили из дерева соборную Богоявленскую церковь, главный престол которой характеризовал тему Богоявления Господня. В церкви имелось, также, два придела, которые так прямо и назывались во имя Архистратига Михаила и во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. Этот четырехсрубный крестово-купольный храм получился почти сорок метров в высоту. Три сруба его имели форму пятигранника, а четвертый входной был квадратным. Огромный граненый купол завершал средокрестие храма. Такие же купола, только меньших размеров, венчали каждый отдельный сруб. Вход в Богоявленскую церковь кутеинские мастера выполнили в виде изящной открытой галереи.

Освящение полностью завершенной соборной церкви произошло в 1635 г. Это осуществил киевский митрополит Петр Могила.

С течением лет оршанскими резчиками по дереву в церкви был создан шестиярусный резной иконостас. Деревянные стены храма украсили росписи (по всей видимости, рисунки по холсту – сцены из Ветхого и Нового заветов). Один только перечень их в соборном инвентаре занимал четыре страницы...

В начале XX в., то есть три столетия спустя, открылась одна феноменальная тайна Богоявленской церкви. Оказалось, что под ее фундаментом существовал еще один подземный храм Воскрешения Праведного Лазаря с двумя небольшими помещениями для хранения драгоценностей и ценного монастырского имущества. Этот подземный храм находился на значительной глубине. К нему вела крутая узкая лестница. Внутренний объем церкви представлял собой пещеру с каменным сводом. На месте престола в описании упоминается невысокий деревянный крест, обложенный камнями, а также три прохода в алтарной стене.

В XVII в. на территории монастыря возвели в модном на те времена стиле барокко каменную Святодуховскую церковь. Первоначально она была двухэтажной: внизу размешался престол во имя Рождества Христова, а вверху – во имя святого Апостола Андрея Первозванного.

На мой взгляд, наличие двух залов было обусловлено намерением допускать в один из залов этой церкви прихожан. Известно ревностное отношение монахов к своим намоленным храмам. Одновременно, им надо было как-то жить, зарабатывать. Были примеры, когда зал монастырского храма разделяли напополам сплошной изгородью... В 1868-69 гг. церковь была перестроена в одноэтажную и переосвящена в Троицкую. В плане церковь прямоугольная. С восточной стороны к ней примыкает пятигранная апсида, с западной – пристройка двухъярусной башни-колокольни. Здание было увенчано главками и накрыто шатровой крышей. Двухъярусное расположение оконных проемов осталось от первоначального двухэтажного решения постройки. Стены украшены пилястрами. Через равные по высоте промежутки в кладке стен прослеживаются кованные металлические стяжки.

Большая трапезная, духовное училище располагались в двухэтажном здании. Здесь же, предполагается, размещалась и знаменитая типография Спиридона Соболя. Здание имеет сводчатые перекрытия, стены сложены из плинфы. С восточной стороны к нему примыкает вытянутое крыло галерейной планировки, – здесь когда-то находились жилые помещения монахов (кельи).

Располагались на территории монастыря и столь необходимые для подобного заведения хозяйственные постройки: амбары, погреб, ледник, прачечная, кучерская, кузница, странноприемная.

Монастырь со всех сторон был обнесен оградой. Была она из кирпича, оштукатурена и имела высоту 2,5 м. Сверху была покрыта листовым железом. В ограде имелось четверо ворот: со стороны Днепра, с церковного двора, а также двое ворот с северной стороны. Над одними из северных ворот (ближе к Днепру) возвышалась башня-колокольня.

Хоронили своих братьев монахи-кутеинцы на высоком холме с восточной стороны обители. Надо думать, что на том кладбище нашли покой немало знаменитых оршанцев.

Истоки исконно белорусской нравственности, культуры, попытки образовать и образоваться в этой культуре, сохранить национальный язык следует искать в исследовании истории подобных, утвержденных не по прихоти магната, а по естественному устремлению народа, монастырей. Именно там, на этих островках духовности, и выставлялась главной целью забота о том, чтобы сохранить белорусов, как народ, отвлечь их от опиума ложной западноевропейской красивости.

Был недостаток книг на родном языке. Отсюда возникла проблема образованности и сохранения национальной культуры. И вот в 1630 г. Богдан Стеткевич-Завирский приглашает из Киева Спиридона Соболя. Перед

последним ставится задача создать типографию при Кутеинском монастыре и наладить работу и ней...

Приглашение было принято. Соболь привез из Киева часть типографского оборудования: два шрифта вместе с несколькими десятками больших и малых инициалов, две рамки для титульных листов, тринадцать досок-заставок, одна из которых некогда принадлежала Ивану Федорову, три доски-концовки. Мастеровыми людьми Оршанщины было изготовлено остальное необходимое оборудование.

Первой книгой, изданной в Кутеинском монастыре, стало «Брашно духовное» (1630 г.). Именно здесь, на Оршанщине, Спиридон Соболь осуществил свою главную мечту – создал книгу, которая послужила делу пропаганды родного языка. Этой книгой стал знаменитый кутеинский «Букварь» (полное название «Букварь сиречь, начало учения детям, начинающим чтению извыкати»). Первые его экземпляры вышли в 1631 г.

С 1632 г. монастырскую типографию возглавил сам игумен Иоиль. Результатом почти четвертьвековой истории ее деятельности стало около двадцати изданий общим тиражом в несколько сотен экземпляров. С типографией тесно сотрудничала местная школа гравюры. Живописная природа края, его флора и фауна нашли свое отражение в талантливо выполненных гравюрах, украшавших каждое издание. Находили свое место иллюстрации и на библейские темы. Печатались даже ноты...

История Кутеинского Богоявленского монастыря трагична. Способны ли мы осознать теперь, четыре столетия спустя, всю сложность становления и существования этой обители?.. Колониальные власти, как и должно было узурпаторам, пригнетали национальное свободомыслие. И осуществляли это крайне просто – с помощью непомерного налогообложения. Афанасий Филиппович – белорусский общественный, политический и церковный деятель, живший некоторое время в здешнем монастыре, засвидетельствовал в своем дневнике («Диариуше»), что только за одно утверждение строительства («печать») Святодуховской церкви оршане вынуждены были заплатить подканцлеру «двесте червоных золотых». Естественно, такая власть православных Орши не устраивала. Вдобавок, в 1654 г. началась русско-польская война. Неприязнь властей к диссидентам-монахам усилилась. В конце концов, лихолетия остановили работу кутеинских книгопечатников.

В 1655 г. типографское оборудование, резной иконостас соборной церкви были тайно вывезены из Кутеинского монастыря в Иверский

монастырь под Новгородом. Туда же последовал и сам игумен Иоиль. Но  добраться до новой обители ему было не суждено – он умер в Болдине во время переезда, завещая братии похоронить его в Иверском монастыре. В 1675 г. оборудование бывшей кутеинской типографии было перевезено в Москву и передано в распоряжение Симеона Полоцкого...

В 1656 г. Кутеинский монастырь посетил царь Алексей Михайлович. По его приказу резчики по дереву Арсений и Герасим, а также гравер Паисий были взяты в Москву. Свою деятельность продолжили в Москве и кутеинские печатники, в частности мастер по изготовлению матриц для отливки шрифта – Каллистрат.

Дальнейшие сведения из истории Кутеинского монастыря достаточно скупы. Монастырь продолжал существование – но не борьбу с властями. В июне 1885 г. от удара молнии сгорел соборный храм... В 1890 г. было завершено возведение величественной каменной башни-колокольни вместо истлевшей деревянной над воротами в северной части ограды. В 1904 г., с целью как-то активизировать деятельность Кутеинской обители, из Киева в нее прибыло несколько монахов. Новыми обитателями было «заведено образцовое лесное и полевое хозяйство, огородничество, пчеловодство, садоводство и обучение ремеслам: столярному, малярному, портняжеству и сапожничеству».

НАПОЛЕОН В ОРШЕ

Имя «Наполеон» продолжает магически привлекать нас, как красное полотнище быка. Собственно, так было всегда, интерес к личности и судьбе этого человека никогда не пропадал. Может быть, по причине той идеи его, которая только теперь, двести лет спустя, начинает находить в Европе свое воплощение.

Виктор Павлович Лютынский, скромный, умный, интеллигентный человек, начинает свою брошюру «Орша в войне 1812 г.» с дневниковой записи одного русского путешественника – некоего В. Броневского, который сделал ее в 1810 г.: «Орша намного меньше, чем Толочин, и подобна на обыкновенную деревню с деревянными избами, почерневшими от времени. Улицы не мощены, и все вместе являло собой бедность». Так выглядела Орша накануне войны.

18 июля 1812 г. первый отряд, численностью всего двести человек, из кавалерийской бригады генерала Пьера Эдуарда Кольбера врывается в Оршу. Причем французы пробрались в город оврагами.

Отряд сразу же овладел провиантским магазином, найдя здесь большое количество муки, овса, сена и амуниции.

На следующий день город занимает 3-й кавалерийский корпус генерала Э. Груши. Через Оршу проходят и части 8-го (вестфальского) корпуса генерала А. Жюно. Населению было приказано присягнуть на верность французов. Начались осуществляться реквизиции, а попросту грабежи. Особенно печальную славу в Орше и ее окрестностях снискали по себе вестфальские части. Крестьяне говорили тогда: «Француз, если сыт да пьян, никого не трогает, только язык его лепечет, словно мельница. А эти окаянные беспальцы (вестфальцы) проходу никому не дают и готовы рубаху последнюю снять». Варварскому разграблению подверглись все церкви и монастыри Орши. Вот лишь один пример.

В Кутеинском монастыре Богоявленской церкви представители цивилизованной нации разрушили престол, содрали с икон серебряные оклады, ободрали серебряные оклады с Евангелий...

Поздней осенью 1812 г. остатки некогда «великой» армии откатывались на запад через Беларусь.

На рассвете 18 ноября Наполеон выехал из местечка Ляды в направлении Орши. После продолжительной стужи наступила оттепель. Грязь еще более усложнила путь.

В авангарде отступавшей армии шли части генералов И. Зайончека и А. Жюно. Арьергард составляли войска маршала Л.-Н. Даву и маршала Э.А. Мортье с Молодой гвардией.

В пять часов вечера Наполеон со Старой гвардией прибыл в Дубровно, принадлежавшее князьям Любомирским. Он остановился в их дворце.

Перед рассветом 19 ноября усадьба была разбужена криками: «К оружию!» Причиной суматохи оказалось появление на аванпостах донских казаков, которых французы панически  боялись.

Утром 19 ноября Наполеон выходит к Орше. По дороге император, по словам генерала Г. Дедема, «шел пешком и проповедовал дисциплину». Не доходя до Орши, Наполеон приказал построится в каре Старой гвардии, после чего держал речь перед воинами об опасности дезорганизации.

Около часа пополудни Наполеон прибывает в Оршу и располагается в Иезуитском коллегиуме. Как всегда в критических ситуациях он воспрянул духом: «Довольно я был императором, настало время стать снова генералом». Он предписывает ежедневно доносить ему о состоянии и движении всех частей своего войска, для чего были оставлены позади отступающей армии особые офицеры-ординарцы. Часть дня Наполеон проводит у моста, осматривая с левого берега город, «как будто собирался сохранить его в своих руках» (Коленкур).

В Орше «мы нашли съестные припасы, – вспоминал Дедем, – но беспорядок, главенствовавший в армии, был причиной, что они не были выданы правильно; тут повторилась та же история, что в Смоленске: одни получили более, чем нужно, другим ничего не досталось, и они гибли от голода».

Врач Г. Росс впоследствии писал: «Мы нашли здесь гарнизон и жителей, особенно много евреев. С последними можно было иметь дело. У них были припасы, у нас – деньги... Наполеоновская гвардия сбывала здесь ассигнации, собранные в Москве. Лишь в последствии, когда я ознакомился с этими денежными знаками, я понял, насколько чудовищно солдаты были обмануты евреями в Орше при размене денег».

600-тысячная армия за четыре месяца поредела более, чем на порядок. Французский генерал Сюгор восклицал: «Император вошел в Оршу с 6 тысячами гвардейцев – из бывших 35 тысяч! Евгений (Богарнэ) с 1800 из 42 тысяч! Даву с 4 тысячами бойцов, оставшихся от 70 тысяч!»

В Орше проводится перегруппировка и реорганизация дошедших до нее частей. Корпус Даву был сведен в три батальона, корпус Богарнэ и Жюно в два, а из остатков кавалерии И. Мюрата создан конный отряд с единственной задачей – охранять Наполеона. Офицеры заняли в нем места рядовых, полковники – унтер-офицеров, а генералы – командиров взводов.

В Орше сжигаются лишние обозы, в том числе с награбленным в России добром. Наполеон издает приказ утопить в Днепре трофеи. Среди последних оказалось найденное после войны большое серебряное паникадило, вывезенное французами из Успенского собора Московского Кремля. Более часа император сам у въезда на мост отбирал из обоза кареты и повозки, подлежавшие уничтожению. В наказание и назидание тем, кто заботился лишь о личном интересе, было велено поджечь карету майора Леруа, не разрешив ничего взять оттуда.

Пока оставался в Орше, Наполеон не переставал думать о шедшем в арьергарде армии маршале М. Нее, которого справедливо нарекли «храбрейшим из храбрых». Будучи уверенным, что Ней не вырвется из кольца русских войск, Наполеон бросил: «Я отдал бы 300 миллионов золота, которое хранится у меня в подвалах Тюильри, чтобы спасти его». Но помощь не понадобилась. Когда 20 ноября император покинул Оршу и прибыл в имение Барань, к нему прискакал офицер с донесением, что Ней идет к Орше.

Оказалось, что «князь Московский» Ней сумел вырваться из окружения и, проявив личное мужество, перешел по тонкому льду Днепр, потеряв, правда, из 3 тысяч солдат и офицеров 2 тысячи 200 человек. С оставшимися он вошел в Оршу. «Ни одно выигранное сражение не производило такой сенсации, – вспоминал впоследствии Коленкур. – Радость была всеобщей, все были точно в опьянении; все суетились и бегали, сообщая друг другу о возвращении Нея... Офицерам и солдатам – всем казалось, что нам не страшны теперь судьба и стихии, что французы непобедимы!»

Части Даву и Нея, отступавшие из Орши последними, уничтожили переправу и подожгли город. Как свидетельствовали французы, дым пожарища был виден на расстоянии 15 верст.

Впереди Наполеона и остатки его армии ждала Березина..

ТОЛОЧИН

(март, 2005)

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ТОРГОВЫХ ПУТЕЙ

Впервые Толочин упоминается в 1433 г. как местечко в составе Великого княжества. В то время он входил в Оршанский повет Витебского воеводства. Старинное слово «толочея» обозначает торговое место, перекресток торговых путей. Известно, что именно через это местечко проходил торговый путь, связывавший Московское государство с городами Великого княжества. Здесь же скрещивались торговые тракты купцов, следующих из Могилева к Борисову и Минску. Н. В. Шаврук в книге («Памяць» сообщает, что в начале XVII в. многие могилевские купцы имели свои магазины в Толочине и торговали на ярмарках и рынках («таржках»).

Что касается дорог, имевших место когда-то здесь быть, то о них сообщает в газете «Наша Талачыншчына» местный краевед А. Шнейдер. Он пишет, что в XVII в. путь из Могилева в Толочин был весьма непростым и в подтверждение этого приводит свидетельство секретаря Священной Римской империи Иогана Георга Корбы: «Бесконечные леса, неразъезженные дороги, заслоненные деревьями и нависшими ветвями, часто задерживали нас. Мы безуспешно пробовали пробиться через эти тесноты. Чтобы проложить путь, приходилось ломать сучья, рубить многолетние деревья». Помимо физических трудностей проезжие претерпевали и душевные. На этих дорогах было неспокойно. В Могилеве даже создали специальный фонд для оказания денежной помощи купцам, пострадавшим от ограблений на дорогах. В связи с разбойными нападениями упоминается и Толочин. В конце XVIII в. на территории края появляются так называемые  Екатерининские тракты. Это были уже другие, достойные дороги и оценивались они иноземцами уже иначе: «Весь путь от Смоленска до Толочина был хорошим, обсажен деревьями, дальше же по территории Речи Посполитой было не проехать».

Генерал-майор Михаил Осипович Без-Корнилович в своей книге о Беларуси сообщает, что в начале XVII в. Толочин принадлежал Сапегам. В 1604 г. канцлер Великого княжества Лев Сапега основал тут костел, открыл школу и больницу для бедных. Вот как ответил сам канцлер магнатам, которые удивлением и настороженностью оценили этот неожиданный подарок беднякам: «У вас холоп – холопом, у меня – вельможны, потому что если я холопа поддерживать не буду, тогда и я ясновельможным не буду».

Толочин времен Сапегов был деревянным, одноэтажным. В 1621 г. в нем насчитывалось 314 дворов, на каждый из которых приходилось по 6, 6 десятин.

4 октября 1634 г. город получил «Магдебургское право». Вручив его своему городу, канцлер Сапега надеялся добиться больших денежных прибылей. Но власти не торопились перечислять деньги для города. По польским законам городом называлось поселище, которому предоставлялось право вечной земельной собственности. Толочин же находился на земле Сапегов, то есть мог быть продан. От того - по-видимому, неизвестен тогдашний герб этого поселения. То есть, он мог быть просто неутвержден.

В 1656 г. сын Льва Сапеги передал местечко по завещанию («духовной») в личную собственность Александра и Евстафия Шемиотов.

А.С. Дембовицкий сообщает, что во время Северной войны, которую Россия вела в союзе с Речью Посполитой против Швеции, в Толочине какое-то время квартировал известный приближенец Петра I князь Александр Меньшиков. По крайней мере, именно из этого города он 16 июня 1708 г. выслал письмо своему императору. В частности, в этом послании высказывалась важная и оказавшаяся верной догадка о дальнейших планах Карла XII, а именно то, что тот намерен двинуть свою армию в Малороссию к Киеву.

В 1772 г. Толочин сделался пограничным пунктом. Именно в этом городе, как важном населенном пункте на пути из Польши в Москву, учредили таможню. Самое интересное, что пограничная полоса проходила... по городу. Восточная часть Толочина вошла в состав Российской империи и стала именоваться Старый Толочин, а западная (за рекой Друть) – Новый Толочин. Так продолжалось не много – не мало двадцать один год.

О КУЛЬТОВЫХ  СООРУЖЕНИЯХ

Светлана Васковская, методист Центральной системы библиотек Толочина, любезно предоставила мне сведения из истории местной церкви. Перипетии судьбы этого храма так же сложны, как судьба всего белорусского государства.

Если следовать только официальным источникам, то история культовых сооружений Толочина начинается в 1604 г., когда по распоряжению Великого канцлера Льва Сапеги здесь был построен костел. Возможно, он был из дерева. Как бы там ни было, но в 1769 г. князь Сангушко на этом самом месте отстроил новый храм, каменный, в стиле позднего барокко (рококо). Изначально сооружение предназначалось для основанного здесь базилианского монастыря, поэтому вернее его было бы назвать «церковыо». В 1779 г. на территории монастырского двора был построен из кирпича двухэтажный жилой корпус.

Известно, что в 1804-1807 гг. в монастыре еще проживало 5 монахов-базилиан, в заботу которых вменялось содержание уездного училища.

В 1804 г. храм был передан православным. И с тех пор его величают Покровской церковью. В нем два иконостаса: первый деревянный – был привезен из церкви села Великая Лысица Несвижского района в XX в., а второй каменный – сооружен в XIX в.

Послабление политики властей в отношении часто восстававших поляков выразилось в строительстве на территории Беларуси сотен новых католических сооружений. Эта грандиозная стройка началась в самом конце XIX в. Несмотря на то, что католиков в самом Толочине в этот период было всего 6% от общей численности населения города, здесь на рубеже двух столетий был воздвигнут в формах эклектики костел, который освятили в честь святого Антония. Каменный храм привлекает внимание. Его стройность и монументальность подчеркнута удачным размещением: храм стоит при въезде в город на природном возвышении. До 1960 г. рядом с ним находилось еще более высокое строение – трехъярусная колокольня.

У генерала Без-Корниловича находим:1 «В настоящее время Толочин довольно обширное местечко, в котором евреев мужского пола считают до 1000 душ». Действительно, в середине XIX в. 71% от общей численности населения города составляли евреи. К примеру, православных жителей было 23%. Евреи занимались в основном торговлей. «Здешние евреи производят довольно значительную торговлю пенькой, лесом и хлебом, отправляя эти произведения к Двинским пристаням». Такая численность еврейского населения выражалась и в количестве синагог и школ при них. Таковых в Толочине было аж четыре. И делились они не по семейным связям и даже не по степени благополучия, а чисто по профессиональным признакам.

НАПОЛЕОН В ТОЛОЧИНЕ

Знаток войны 1812 г. В. Лютынский поправляет кое-какую неточность наших ученых мужей, сообщает, что император Наполеон, возглавляя поход своей «Великой армии» на Россию, прошел севернее Толочина – через Глубокое, Ушачи, Витебск. А в Толочине побывала часть этой армии во главе с генералом Жюно из корпуса маршала Даву.

Зато после своей авантюры, которая, как известно, ничего, кроме разорения и гибели людей, не принесла, остатки той армии во главе уже с самим императором, отступая, прошли через Толочин.

Наполеон вошел в город пешком, при этом был молчалив и хмур. На бесконечные донесения, которые рушили остатки его уверенности, отвечал односложно: «Неправда!» В Толочине он получил самое страшное для себя из всех известий: русские захватили укрепления на Березине и перекрыли дорогу на Минск. По свидетельствам П.Ф. де Сегюра, адъютанта Наполеона, император при получении этого известия в гневе ударил тростью о землю и, указав на небо, закричал: «Должно быть, там, наверху, написано, чтобы в этом походе мы делали сплошные глупости!» И тогда он приказал собрать все боевые знамена – «орлы» – и сжечь их в его присутствии. В. Лютынский уверен, что это событие произошло именно в  Толочине и считает ошибочным то, что художники Косак и Фалат перенесли этот кульминационный эпизод восточной компании в своей панораме «Березина» на заснеженный берег знаменитой белорусской реки.

Известно точно, что Наполеон прибыл в Толочин 22 ноября и что он остановился в двухэтажном жилом строении бывшего базилианского монастыря.

Император не спал всю ночь, провел совещание с генералом Доде, который предлагал свернуть и пойти на Лепель в сторону Глубокого. В три часа ночи Наполеон вызвал генерала Коленкура, спросил его о возможности переправы через Березину по льду, который только-только укрыл реку. Тут, в Толочине, было принято решение сжечь архивы армии, эмблемы корпусов, оставшиеся экипажи и повозки с награбленным добром.

В «Мемуарах» Коленкура хорошо показана суть самой личности Наполеона. Одержимый маниакальной идеей быть правителем всего мира, этот человек дошел в своей болезни до предельных границ. Ему говорят, что отступать некуда: Минск и борисовский мост через Березину уже в руках противника, что надо сдаваться, а он отвечает: «Положение действительно серьезное. Вопрос осложняется. И все же если начальники подадут пример, то я все еще буду сильнее, чем неприятель. У меня больше, чем нужно сил, для того чтобы пройти по трупам русских, если действительным препятствием будут их войска». Думаю, этот человек был не от мира сего – в Толочине он вдруг окрылился бредовой идеей, возмечтал о воздушном шаре. Ненависть к врагу и мания величия – вот те два столпа, на которые он опирался. В ту ночь в Толочине он сказал следующее: «Я лучше буду до конца кампании есть руками, чем оставлю русским хоть одну вилку с моей монограммой». Этого человека можно было уважать только за личную смелость. «Надо удостовериться, в хорошем ли состоянии мое и ваше оружие, так как придется драться», – сказал он в ту ночь. Он никогда не стрелял – но всегда был к этому готов.

Именно в Толочине Наполеон озвучил свою знаменитую фразу о М. И. Кутузове: «Что касается Кутузова, то он воевать не умеет. Когда завязывается бой, он дерется с отвагой, но он ничего не понимает в большой войне».

Из Толочина император выехал 23-го. Арман де Коленкур вспоминает про то утро: «Хотя мороз был еще сильный, но небо было покрыто облаками, грозила оттепель, и во всяком случае мог пойти снег. Больные замерзали по ночам возле бивуаков. Так как люди были небрежны, а добывать фураж и воду для лошадей было трудно, то лошадей погибло очень много.

Мой адъютант Жиру, который после своего ранения под Красным ехал в моей коляске, умер ночью. Он был без сознания в течении двух дней».

Следом за французами шли авангардные части русской армии под командованием генерала М. А. Милорадовича. Еврей Есель, житель Толочина, прибыв в его ставку, докладывал: французы «не знают, что делать, куда идти, целей не имеют, не знают, где находится Наполеон. Одни говорят, что он один ускакал, другие - что он идет с кавалерией, а большинство предполагают, что они окружены и – всем капут. Войска совсем растеряны, и много кто желает сдаться». Первым в местечко ворвался отряд генерала Ермолова. В плен удалось взять около 600 солдат и офицеров наполеоновской армии. Для многих из них это стало спасением от голодной смерти и холода той ранней белорусской зимы.

Из ведомости смоленского губернского прокурора Иванова от 2 мая 1813 г. узнаем о разрушениях, которые принесла городу та далекая, но ужасная война: «В Толочине сожжено 2 католических костела, плебанский двор со всеми постройками... казенный почтовый дом со всем. Магазинов деревянных 30. Домов в местечке... с 287 по обеим берегам реки Друть сожжено 56... Остальные 192 – разрушены, а 39 – стоят пустые». Тот год народ еще долго называл «разоренным»...

КЛАССИК ПЕСНИ, ИЛИ ФЕСТИВАЛЬ ДЖАЗОВОЙ МУЗЫКИ (об Ирвине Берлине)

В январе 2005 г. в районной газете «Наша Талачыншчына» была опубликована статья А. Карлюкевича и А. Шнейдера об американском композиторе Ирвине Берлине. «...Будущий классик песни, в честь которого в 2002 году была выпущена почтовая марка США, родился в местечке Толочин Могилевской губернии (сейчас Витебская область Беларуси) в семье Мойши и Леи Бейлин. В мае 1888 года получил имя Израиль. В Толочине в то время жило 300 еврейских семей... В 1893 году семья переехала в Нью-Йорк. Отец, приучивший мальчишку к пению, вскоре умер...»

Подросток поначалу работал в китайском ресторанчике. Затем пел на улице. Гонорар благодарных слушателей составлял, как правило, несколько центов в день. В 1907 году опубликовал первую свою песню «Мери из солнечной Италии».

Слава пришла к Ирвину после сочинения им песни «Боже, благослови Америку», ставшей гимном страны. В 1938 г. 11 ноября в исполнении Кейт Смит песня-гимн впервые прозвучала по американскому радио. Ее душой и сердцем навсегда подхватили все Соединенные Штаты...

На этот раз гонорары полились рекой. Композитор даже учредил фонд песни. А авторские права и все будущие гонорары завещал Американской ассоциации скаутов.

Ирвин Берлин прожил 100 лет и написал 1000 песен. Он является одним из родоначальников американского джаза. Если в Толочине будет организован и станет проводиться на постоянной основе фестиваль джазовой музыки, чем-то неожиданным это не станет, по крайней мере для американцев, которых следует обязательно пригласить.

ВЕРХНЕДВИНСК, или ДРИСА

(март, 2005)

О НАЗВАНИИ

Раиса Овчинникова, председатель секции топонимики Географического общества республики, в газете ЛiМ от 6 марта 1998 г. называет переименование города Дриса в Верхнедвинск, произошедшее в 1962 г. «неудачей» и «бессмыслицей»: «Как географ, я не могу без сопротивления сознания принять эту географическую бессмыслицу». «Всем известно, – поясняет автор статьи, – что Верхняя Двина находится в Тверской губернии. Вместе с экспедицией латышского фонда культуры мне пришлось изучать топонимику верховьев Западной Двины. Недалеко от истоков реки находится город, который так и называется – Западная Двина. Название его за советским временем несколько раз переименовывали, но вернулись к исходной форме».

Неизвестным экспертам название здешнего города показалось непристойным... На самом же деле название Дриса при его научном анализе является скорее поэтичным, чем непристойным. Основа его в древнейших, тысячелетней давности балтско-финских пластах. «Название реки, – сообщает географ Овчинникова, – вторично, оно происходит от названия озера Дрисы в Россонском районе». Слово сложено из двух основ, достаточно распространенных в Беларуси. (Вспомним, хотя бы, название озер на Браславщине: Дрывяты, Дрысвяты, Друя). Основа «дры» означает «вода»

основа «ты» или «сы» – «озеро». Так что расшифровка названия Дриса звучит очень определенно - озерная вода. В основе этого названия термины, которые прошли длительный исторический путь и укоренились в обозначении или имени данного места. Так что неожиданное и совершенно необоснованное переименование их – это, по меньшей мере, неграмотность. Кстати, вольный перевод старого, укорененного в веках названия города Дрисы таков: «город на реке, которая вытекает из озера». Если уж он не так красив, то по крайней мере трогателен.

Мы так много говорим о любви к родине. Еще больше чего-то ожидаем от этого понятия. Оказывается, нам надо не говорить и не ждать, а просто быть последовательными в своих делах и поступках.

ПЕРВЫЕ УПОМИНАНИЯ

Летописи говорят, что в 1374 г. Андрей Полоцкий ходил против немецких рыцарей к замку Динабург. Вместе с ним в этой компании участвовали и «одриские» князья. В это время Великое княжество достигло своих предельных размеров. В него входили Полоцк и Дриса.

В 1386 г. полоцкий князь Андрей Ольгердович пришел в Дрису и сжег там замок, являвшийся основной крепостью этого города и располагавшийся в углу между реками Западная Двина и Дрисса. Тем самым он продемонстрировал свою ненависть к брату-предателю – Ягайле, который, заключив Кревскую унию и сделавшись польским королем, фактически поставил взращенное его отцом и дедом государство в статус колониального, зависимого от Польши.

Еще одно летописное упоминание о Дрисе содержится в жалованной грамоте все того же Андрея Ольгердовича полоцкому монастырю на бобровые гоны по реке Западная Двина в 1399 г.: «А се аз Великий князь Андрей Полоцкий дал есми святой троице реку Звану з гоны з бобровыми, от Звана, от запада, до рисы».

В трактате за 1503 г. между королем Александром и Московским Великим князем Иваном III о Дрисе упоминается как о волости Великого княжества. Это же подтверждает перемирная грамота от 25 марта 1556 г., царя и Великого князя Московского Иоанна Васильевича с польским королем Сигизмундом Августом: «А мне Великому государю Ивану, Божиею милостью царю и Великому князю всея Руси, твоих великого государа Жигимонта Августа, короля Польского и великого князя Литовского и Русского, земель не воевати, не зацепляти ничем в те перемирные лета, в шесть лет... города Полоцка и волостей Мошников, Дрисы, Освия».2 

О КОЕ-КАКИХ БЫВШИХ СООРУЖЕНИЯХ

Генерал М. О. Без-Корнилович сообщает, что укрепленный замок, взятый и сожженный разгневанным князем Андреем Ольгердовичем стоял на береговой высоте, лежащей в самом углу – «в промежутке рек Дриссы и Двины». В последствии, а именно в 1565 г., замок был вновь отстроен по повелению короля Сигизмунда Августа, которому это местечко тогда принадлежало. Замок был снабжен орудиями и снарядами.

К середине XIX в. от прежних укреплений не осталось и следа – вал был раскопан, ров засыпан. На месте самого замка поставили Еврейский дом, который отдавали в наем под почтовую станцию. Около той станции на устье реки Дрисса действовал паром.

Впрочем, о переправах через реки более подробно есть в «Памятной книжке Витебской губернии на 1864 г.» Для сообщения жителей с деревней Путры, находившейся на левой стороне реки Западная Двина, в городе был устроен, «против улицы Двинской», мост, а на реке Дриссе имелось два парома: «первый – против улицы Московской и Старой по тракту в г. Динабург, а второй – против дер. Голжева».

ДРИСЕНСКИЙ УКРЕПЛЕННЫЙ ЛАГЕРЬ

Находился на левом берегу Западной Двины между селами Бредево Барсуки, Слобода (Путры), Щеберы, Дворчаны, на территории нынешнего Миорского района. Выбор места для его строительства был неслучаен: предусматривалось наступление Наполеона через Вильно и Гродно. Место выбирал, по заданию царя, его флигель-адъютант пруссак Вольцоген. Здесь предполагалось дать генеральное сражение главным силам Наполеона. В 1811 г. в указанном месте были проведены крупномасштабные строительные работы. Каждый день было задействовано от 2 до 10 тысяч человек местного населения, тысячи тонн земли перемещались на фурманках и тачках.

Размеры укрепления составляли 4,3 км на 3,2 км и были рассчитаны на 120 тысяч человек. Территорию укрепили редутами (земляными укреплениями прямоугольной формы), которые позволяли вести круговую оборону. Каждый редут передней линии прикрывался ложементом (окопом для укрытия пехоты и артиллерийских орудий).

Лес, который подходил к укреплению, вырубили и из бревен сделали засеку в три ряда длиной 2, 5 версты. Все редуты первой линии были обнесены тыном из бревен, а на другой линии кроме тына имелись еще и «волчьи ямы». Высота редутов достигала 5 метров.

Связь с правым берегом Западной Двины должна была обеспечиваться 4 мостами.

В 1812 г. в лагере была устроена главная ставка армии Барклая-де-Толли. 27 июня в Дрису прибыл император Александр I. Тут же организовали военный совет. Военачальники высказали мнение о непригодности Дрисенского лагеря для сражения. Но Александр I выступил в поддержку бездарного генерала Фуля, по проекту которого был построен этот лагерь. Мнения разделились. Опытный военный инженер Мишо высказал мнение о недостатках принятой позиции.

Узнав, что 1-я армия находится в Дрисенском лагере, Наполеон дал указание Мюрату перейти на правый берег Западной Двины и окружить Дрису. Французский император надеялся, что Барклай-де-Толли вступит в бой и погибнет вместе с армией «в пасти Дрисенского лагеря». Но русский главнокомандующий неожиданно отступил в направлении Полоцка.

Только на четвертый день после того, как русские покинули Дрисенский лагерь, французы осмелились подступить к укреплениям. Вот что писал об этом в своих воспоминаниях «С Наполеоном в Россию» французский доктор Г. Росс: «При непрерывном движении до главных окопов, чрезвычайно высоких и с большим количеством бойниц, у многих из нас сердце забилось вдвое и даже втрое быстрее. Чем ближе мы подходили, тем тише становилось, – не слышно было стука оружия, ни покашливания, ни один конь не заржал. В любое мгновение мы ожидали громовых залпов из жерлов орудий с этих окопов.

Неожиданно туман, который застилал нам глаза, рассеялся. Тишина сделалась сначала шепотом, а потом и роготом: за большими окопами не было ни одного орудия, ни одного солдата. Наверху ходил только какой-то мужичек, которого раньше приняли за солдата...»

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КОСТЕЛ (из инвентарей)

Каменное здание костела Рождества девы Марии в Дрисе построено в 1809 г. До этого в городе находился деревянный костел, построенный в 1734 г. В документах 1740-1747 гг. говорится, что в Дрисе есть «костел деревянный на подмурку, гонтом крытый». Решение о строительстве нового, каменного храма было принято в начале XIX в., когда выяснилось, что старое здание не удовлетворяет требованиям времени. Решено было строить каменный костел и каменную Никольскую церковь.

В 1867 г. каменный костел основательно ремонтировали и перестраивали. В «Памятной книжке Витебской губернии на 1864 г.» отмечено его месторасположение: «между улицами Двинскою, Московскою и Новой каменной - римско-католический костел во имя Провидения Господня».

Документы 1868 г. свидетельствуют о ремонте алтарей, замене стекол и дверей, а также написании 14 икон-стаций. Формам башен был придан более сложный силуэт. Пристроена ризница.

Из описания костела в 1889 г.: «Стены внутри и извне оштукатурены. Имеют толщину до 111 см. Внутри стены на два аршина покрашены... под ясень (красный цвет), остальная часть оных покрашена светло-желтой краской с клеем; потолок досчатый, покрашен белой масляной краской... Алтаря в костеле три... Костел окружен досчатым забором с каменными столбами. Пол в костеле кирпичный...» Храм освещался в то время восемью окнами.

Плебальный дом при костеле построен в 1860 г. Он состоит из четырех комнат, крыльца, кухни и кладовой... Крыша на доме крыта дранкой. При доме – флигель, состоящий из двух комнат, посредине сени, при них возовня, стайня и сарай под одной крышей.

Из инвентаря 1907 г. узнаем, что пол в костеле уже из цементных плиток, а около большого алтаря – деревянный. В костеле появляется орган с восемью регистрами, а на улице – железные ворота с двумя железными калитками на каменных столбах. В ризнице в стену вделан шкаф. Костельная башня имеет четыре яруса. Колокольня располагается на четвертом ярусе. Там два больших колокола и два малых.

МИОРЫ

(март, 2005)

О НАЗВАНИИ

XX в. отмечен не только политическими революциями и глобальными социальными переменами. Произошли перемены административно-территориального характера, когда на смену одним административным центрам приходили другие. После революции и после войны многие деревни одним росчерком пера превращались в города, а иные города принуждены были мало-помалу скатываться до уровня ветхой деревни. Это особенно отражается на примере с Миорами.

Доктор филологических наук А. Рогалев утверждает, что в конце XVIII в. в новых западных районах Российской империи началось так называемое Генеральное межевание. Землемеры готовили геометрические планы уездов и вместе с тем записывали по-русски названия населенных пунктов и иных географических объектов. Не обошли эти мероприятия и Миоры.

Местное произношение названия было – Мёры. Но буква «ё» в русской орфографии до середины XIX в. почти не употреблялась, вместо нее использовали сочетание двух букв – «io». Не исключено, что на примере с Миорами по этой причине возобладал иной орфографический вариант подачи географического названия. По крайней мере землемеры записали его именно так: «Мiоры». В дальнейшем написание постоянно влияло на произношение.

Доктор полагает, что произношение этого слова через «ио» сразу «выдает» его нерусский характер, и называет исконным наименованием этого районного центра Витебской области – Мёры.

Свое название поселение получило от названия озера, на берегу которого расположено. На этот счет доктор А. Рогалев уверенно замечает, что древним значением слова «море», в котором имеется тот же корень, было значение «болото». По крайней мере в финно-угорских языках слова «море», «зыбкое болото», «трясина» имеют одинаковое значение. Так что в обобщенном значении название Мёры с древних времен звучало как «водный объект».

ПЕРВЫЕ УПОМИНАНИЯ

Витольд Антонович Ермаленок, местный учитель, краевед, основатель школьного музея, любезно представил мне собранный им материал, касающийся истории Миор.

Одно из первых, хотя и косвенных упоминаний о Миорах зафиксировано в документе за 1548 г., точнее – в названии его. Мой перевод части этого названия с белорусского звучит так: «Земли Селицкие и Мёрские с ограничение пожалованы Елизавете Остенивичовой». В самом документе речь идет о возвращении людей, забранных на какие-то нужды в Браславский замок (возможно, на его укрепление).

В другом документе, за 1561 г., упоминается конюшня в имении Мёры по дороге Друя-Иказнь-Браслав.

Что касается владельцев, то в 1567 г. Мёры находились в собственности некоего Г. Мёрского, а также П. Б. Нарбута. Во время войны оба эти, кажется небогатые, господина обязаны были представить по одному коню

В конце XVI в. в Мерах проживало около 100 человек, действовали костел и церковь.

В завещании 1612 г. маршалка Браславского повета Януша Дмитриевича Путяты упоминается «имение Миры». В документе просьба покойного о том, чтобы его похоронили «тут на поле, окло его детей и на этом месте построить часовню».

В завещании Настасьи Мирской в 1621 г. записано, что она должна быть похоронена в имении Мёры над озером в новой церкви.

В 1633 г. Мёры уже принадлежат Алене Рылле. В 1640 г. последняя вместе с мужем Криштофом продает их Себастьяну Мирскому – браславскому земскому судье.

В XVIII в. имение принадлежало Святополк-Мирским, Пересвет-Солтанам, Зеновичам, Клоттам, Беликовичам.

О Клоттах В. Ермаленок сообщает, что эта панская семья принимала активное участие в шляхетском восстании 1830 -1831 гг. – из шести братьев-панов дома остался лишь один, да и то потому, что был болен.

МОНАСТЫРЬ

В этой главе опять использую сведения В. Ермаленка, в свою очередь, кажется, заимствованные у А.С. Дембовицкого.

25 мая 1644 г. Севастьян Мирский вносит крупное пожертвование на строительство церкви и монастыря. Запись об этом сделана на старорусском и в переводе звучит так: «Раньше я построил и основал несколько церквей и монастырей в честь и во славу Господа, а теперь делаю пожертвование на монастырь в имении моем Мире в Браславском повете». Этот меценат подарил монахам волоку земли в своем имении и свое имение Лещиловичи в Полоцком воеводстве. Хотел фундатор, чтобы при монастыре действовала школа, где учились бы местные дети. В документах о пожертвовании записано, что монастырь и церковь на вечные времена должны оставаться в православной вере и что фундатор проклинает того, кто нарушит его волю.

Мёрский монастырь благополучно начал свою деятельность. Он упоминается в завещании известного Симеона Полоцкого, который пожертвовал ему 600 руб. золотом и 700 руб. серебром.

Однако воля Севастьяна Мирского была нарушена. И сделал это ни кто иной, как его родной сын. Вот что отмечено в жалобе игумена Иовы Молочки от 2 января 1691 г.: «Протестовали против действий пана Михаила Мирского, мечника браславского, ксендза Стефана Дамковского, плебана Друйского, бывших в одном сговоре, что оба они с большой толпой людей, вооруженных до зубов, в том числе заряженными ружьями и пистолетами 20 декабря 1690 года напали сначала на монастырь в Мерах, в котором осуществили разные бесчинства и шум, а именно всех монахов и прислугу связали, били и ругали, а затем почти раздетых выгнали с монастыря. Сломали двери в церкви и, ворвавшись туда, разграбили ее дочиста, захватив золото, серебро и все дары, в том числе и богатые пожертвования основателя монастыря С. Мирского».

После этого разграбления, которое конечно же было неслучайным и проведено явно с позволения властей, Мёрский монастырь и церковь стали униацкими. Об этом варварском захвате упоминается и в письме русского царя Петра I королю Речи Посполитой: «25 лет тому назад Мёрский монастырь вероломно отнят в унию и на нужды католиков отдан, а монахи все выгнаны прочь».

В. Ермаленок дополняет, что в конце XVIII в. монастырь являлся уже католическим. После событий 1830-1831 гг. по указанию властей церковь и монастырь должны были вернуться под юрисдикцию православного синода. Но благодаря усилиям ксендза Чапулевича костел удалось отвоевать. За эти старания мёрский священник в 1842 г. был даже выслан.

КОСТЕЛ

Из документа «Инвентарное описание Мёрского костела и его собственности от 14 мая 1825 года» известно, что в это время сохранялось еще строение первой половины XVII в. из дерева на фундаменте с камня и кирпича. Костел был покрыт гонтом, башни его – медью. Рядом действовала колокольня из бруса. Кроме костела в это время в Мёрах сохранялись две каплицы, приписанные к местной парафии.

В 1862 г. костел закрыли. Это произошло по той причине, что местная шляхта, собираясь в костеле, устраивала антиправительственные выступления, которые конкретно выражались в пении запрещенного польского гимна.

В 1905 г. началось строительство нового Успенского костела в формах неоготики. Организатор строительства, ее инициатор – ксендз Иосиф Бородич. Строительство завершилось в 1909 г. От старого костела сохранили только башню над центральным нефом.

ЯРМАРКА

В книге «Памяць» находим о ярмарке в Миорах запись со слов местного.

Известно, что ярмарки устраивались там, где имелись костелы. В Миорах это праздничное ежегодное мероприятие проходило 8 сентября.

«На лугу, перед селом, расставлялись повозки и лошади. Ржание и топот лошадей, пение нищих, говор шум – все это сливается в один базарный гул».

Стояли приезжие старообрядцы с яблоками, пряниками, булками. Можно было купить крестики, иконы. А в прежние времена, еще до польских восстаний, продавались разнообразные польские книжки, в том числе и с диковинным названием «шкоплеры».

В этот день сюда прибывало немало нищих, переходивших с одной ярмарки на другую. Они сидели где-нибудь и пели, большей частью религиозные песни, «литании».

На паперти костела толпились богомольцы: одни из них, особенно женщины-шляхтянки, которым позволялось это, кровавили колени, проползая вокруг костела, другие стояли и слушали орган. Здесь можно было купить части человеческого тела, сделанные в миниатюре из воска: кто страдал головной болью, покупал голову, больной глазами покупал глаза, девушки покупали пластинки с изображением человека, чтобы быть стройными и красивыми. Подобные вещицы были обязательно освящены перед иконой Божьей Матери в костеле, по крайней мере первоначально должны были немного полежать перед ней.

Те, кто побывал в костеле, закупали все необходимое и возвращались домой. Детям своим обязательно привозили яблок и бубликов.

Статус города Миоры получили только в 1972 г. Так что, подобное мероприятие – ярмарку – возрожденную, но уже в новых формах, можно было бы приурочить ко Дню города. Благо, что жителей в нем на момент моего посещения было уже 10 тысяч.

ДОКШИЦЫ

(июнь, 2005)

О НАЗВАНИИ

Преподаватель из Гомеля доктор филологии А. Рогалев своим предположением о том, что название Докшицы в основе своей носит имя, фактически возвысил возрастную планку этого поселения еще на пятьсот лет.

В одной из своих статей ученый сообщает, что по своему происхождению это название славянское. Оно – одно из наиболее древних на территории Беларуси и образовалось в так называемый древневосточнославянский период. В основе названия – имя Докша, возможно древнейший вождь здешнего региона.

Что касается имени, то оно, по убеждению А. Рогалева, балтского происхождения и является укороченной формой личного имени Давгвид, Давгвил. Таким образом, в основе названия города лежит чье-то имя. А это означает, что название Докшицы возникло в период освоения славянами земель, которые до них занимали балты. Само название иллюстрирует факт мирного соседства, сосуществования и несомненного, с течением лет, смешения балтского и славянского населения данной местности.

Первые славянские поселенцы в Придвинье появились в конце V в. нашей эры. Местного предводителя территориальной общины (вождя) звали Докша, а его подданных, а позже и потомков называли докшицами. Отсюда и название центра той древнейшей общины. Поселение размещалось у истока Березины, на древнейшей дороге. Это содействовало тому, что местечко с течением лет разрослось.

ВЛАДЕЛЬЦЫ

За сведениями о средневековом этапе истории Докшиц обратимся к уважаемому и известному в своей сфере историку Вячеславу Насевичу.

Поселение возникло, как считает он, не позднее XIV в. как село в составе Харецкой волости, часть которой была подарена великим князем Витовтом виленскому наместнику Войцеху Манивиду.

Впервые Докшицы упоминаются в 1407 г., когда Манивид получил подтверждение на селение и селян-данников в Харецкой волости. Среди последних названы и «доксичане».

После смерти Манивида в 1423 г. Докшицы перешли к его сыну Яну Манивидовичу (Ивашке). А в 1458 г. к сыну последнего – Войцеху.

После смерти Войцеха в 1475 г. преемницами манивидового наследства стали его сестры Ядвига и Софья. Старшая сестра Ядвига была женой Алехны Судзимонтовича. А младшая – Софья – женой Миколая Радзивилловича. Часть дворов в Докшицах досталась Ядвиге, а часть – Софье.

В дальнейшем местечко претерпело еще большее дробление. Доля Ядвиги, по завещанию, отошла к ее дочке Софье. Последняя в самом конце XV в. вышла замуж за князя Александра Юрьевича Гольшанского.

В 1517 г. доля покойной была поделена между ее детьми от брака с Александром Юрьевичем. Одна из этих долей досталась Ганне Гольшанской, жене Миколая Юрьевича Паца, а потом ее сыновьям.

Доля же другой Софьи – Радзивилловой – перешла к ее старшему сыну Миколаю Миколаевичу Радзивиллу, позже ставшему виленским воеводой. Этот умер в 1521 г.

Из трех сыновей М. М. Радзивилла последний, Ян, умер в 1542 г.

Его наследство перешло к его дочкам. Одна из них – Ганна – была женой Станислава Петровича Кишки. Переживши всех своих сестер, эта женщина собрала все отцовское наследство. В 1560 г. ей принадлежало 48 дворов в Докшицах. В 1561 г. Ганна откупила у Станислава Миколаевича Паца с согласия его братьев Миколая, Доминика и Павла их долю в этом местечке, которая насчитывала 5 дворов. Оставалась еще одна часть Докшиц, которая принадлежала сестре Ганны Гольшанской Ядвиге, жене Яна Литавора Хрептовича, а потом дочке последней – Ганне и ее мужу Юрию Остику.

В 1569 г. сын последней четы Миколай Юрьевич Остик подарил эту часть Докшиц в числе других своих имений зятю князю Льву Сангушке-Каширскому.

После смерти в 1600 г. Ганны Кишчиной Докшицы принадлежали ее сыну Станиславу Кишке. А еще позже – сыновьям последнего.

Станислав Станиславович Кишка (в последствии жамойтский епископ) в 1608 г. основал в Докшицах деревянный костел и подарил ему фольварок Турки. В 1621 г. Докшицы получили статус местечка, а в 1632 г. С.С. Кишка подарил основную его часть (на правом берегу реки Березина) капитулу жамойтского епископства, которое в то время сам и возглавлял.

Левобережную часть Докшиц в середине XVIII в. приобрел у наследников Кишков минский каштелян Юдзицкий, который потом продал ее Антонию Гутаровичу.

В конце XVIII в. все владения жамойтского епископства были конфискованы российскими властями. После чего были переданы генерал-майору В. Милашевичу. В 1800 г. со 152 дворов в городе Милашевичу принадлежало 106 (35 христианских и 71 еврейский). 42 двора составляли часть вдовы Людвиги Гутаровичевой и назывались Докшицкой Слободой.

Позже имение Милашевича было возвращено в казну. В 1812 г. казенная часть Докшиц насчитывала уже 99 дворов. Докшицкая Слобода находилась тогда во владении Игнатия и Бенедикта Петкевичей.

ИЗ ИСТОРИИ МЕСТНЫХ ЦЕРКВЕЙ

В редакции докшицкой районной газеты «Родные вытокi» мне любезно представили материалы студента Минского педагогического университета Александра Бобрика, которые он опубликовал в августе 1995 г. Материалы касались истории городских церквей.

Оказывается, первая деревянная церковь в Докшицах была освящена в честь двух святых – Кузьмы и Демьяна. Из книги Евстафия Тышкевича «Описание Борисовского повета» за 1847 г. известно, что Докшицкая церковь была одной из тех, которой князь Константин Острожский в 1514 г. передал земли.

Архивные документы за 1840 г. сообщают о церкви с тем же названием, но, по-видимому, построенной гораздо позже: «Которого года и чем тщением была построена неизвестно. Зданием деревянная, с одной колокольнею, крепка, ограды нет. Престол один. Утварью скудна. От Консистории церковь находится в 150 верстах. Домовой и приписной церкви нет. Здесь имеется опись церковного имущества, сделанная 22 января 1840 г., а также хранятся копии метрических книг».

В 1863 г. на месте былой старой церкви построена каменная церковь во имя святых Безсребренников Кузьмы и Демьяна. Начата она была при содействии генерал-майора Мейера и за счет выделенной властью суммы. Имела вид прямоугольного креста с одним глухим куполом посередине и колокольнею во фронтонной части. Церковь крыта железом, а колокольня без кровли. Входных дверей трое, окна размещены в один ряд.

А вот сообщение ревизора, его преосвященства, преосвященнейшего Варлаама Епископа Минского и Туровского, сделанное в 1886 г.: «Церковь во имя Кузьмы и Демьяна построена в 1863 году, но и до настоящего времени еще не закончена. Строением каменная, худо смотрится со стороны и изнутри; вообще складывается впечатление запущенности, что очень нежелательно, если принять во внимание то, что в районах прихода живет много католиков. Необходимые утварьные вещи имеются, но недорогие; ризой бедная и непредставительная».

Церковь Кузьмы и Демьяна просуществовала до 1899 г. По распоряжению Священного Синода она была разрушена. И уже в следующем году, на новом месте, был заложен фундамент новой каменной церкви – теплой, за счет отпущенных казной средств.

Свято-Покровская церковь, которая и сейчас стоит в центре города, была освящена 27 сентября 1903 г. Она сработана из бутового камня и кирпича и представляет собой канонический тип православного храма.

Историю Свято-Покровской церкви города Докшиц уместно сравнить с судьбой человека. В 20-е - 30-е годы ей приходилось сдерживать натиск польских властей, которые не признавали права на выбор вероисповедания. В годы Великой Отечественной войны немцы устроили в этой церкви лагерь дня военнопленных, а на колокольне установили пулемет. После войны власти пытались ее снести.

В 1986 г. царские ворота Свято-Покровской церкви покрыли позолотой, перестроили купол, который тоже позолотили.

В конце XIX в. в Докшицах действовала еще одна церковь – приписная во имя Иоанна Богослова. Она называлась «могильной». Ее построили одновременно с каменной церковью Кузьмы и Демьяна из материала старой приходской деревянной церкви в 1863 г. В 1899 г. богослужение в ней, за неимением других церквей, проводилось по воскресеньям, праздничным и высокоторжественным дням.

ИЗ ИСТОРИИ МЕСТНЫХ КОСТЕЛОВ

Вероника Пашевич в ноябре 1999 г. опубликовала в газете «Родные вытокi» ценный материал, касающийся сооружений докшицких католиков.

Исполняющий обязанности секретаря Великого княжества, а в последствии епископ жамойтский местный магнат Станислав Кишка в 1608 г.

выделил средства для строительства в Докшицах костела. А чуть позже, 19 января 1609 г., король Сигизмунт III утвердил образование этой парафии. Станиславом Кишкой костелу был подарен фольварок Турки. На доходы от последнего ксендзы обязаны были держать учителя, чтобы тот обучал местную молодежь.

Известно, что первый костел в Докшицах просуществовал сто лет. В июле 1708 г. шведские войска, возглавляемые на этом направлении генералом Лювенгауплом, следуя из Риги на Украину, сожгли все строения в местечке, в том числе и костел.

Храм был восстановлен только в 1745 г. На это сподвигнулся князь Михаил Федорович. Деревья на его строительство привозили из Витуницких и Станкарольских лесов.

В 1781 г. при этом костеле с позволения папы Пия VI было организовано монашеское братство Святой Троицы. По-видимому, и костел носил тоже название «Святой Троицы». Епископ Масальский закрепил статус официального за этим монастырем в 1785 г.

Магнат Трацевский в 1791 г. строит новый дом для школы и основывает три стипендии для бесплатной учебы талантливых деток из сельских семей. По сведениям Евстафия Тышкевича, местный священник закупил 50 книг для этой школы.

Сразу после возведения здания костела многие магнаты стали вносить свою посильную лепту в его оснащение. Именно так появились на колокольне этого храма три колокола. Большой, вероятно, оплатил магнат Кишка. На втором, меньшем по размеру, стояла надпись: «Ян Сгальковский, мешчанин докшицкий, звон этот купил на хвалу Пана Бога в 1755 году». На третьем значилась лаконичная надпись фундатора: «Михаил Федорович 1743».

Волею судьбы этот костел просуществовал без малого двести лет. Летом 1943 г. на немецкие посты в городе напали партизаны. В ходе завязавшегося боя костел сгорел.

4 октября 1995 г. арцибискупом Агосгином Миркеттом была освящена новая католическая святыня города. Ею стал каменный костел Святой Троицы.

ДОКШИЦЫ В 1812 ГОД

В книге «Памяць» в статье С.В. Таляронка есть материал о Докшицах в 1812 г.

Французские и итальянские солдаты из корпуса Э. Богарнэ проходили через город 7 и 9 июля. Этих дней им хватило, чтобы разграбить и сжечь здесь 45 домов и мельницу.

21 июля докшицкий подкомиссар Стефан Ванькович доносил борисовскому подпрефекту Михаилу Зеновичу, что 19-21 июля в городе вспыхнули пожары из-за того, что французские солдаты разжигают костры близко около хат. Тогда сгорело еще 13 домов. Кроме того, солдаты, которые по приказу плац-коменданта были расквартированы в городской ратуше, взломали двери в помещение архива и «разорили его, актовые книги частью разорвали и в грязь покидали, частью с собой забрали». Плац-комендант Докшиц поручик Фантана «забрал самовольно с провиантского магазина что хотел и пригрозил, что когда ему чего-нибудь не хватит, то он прикажет солдатам забирать все».

И конце июля мародер Фантана во главе 60 солдат отправился в имение Лапуты, принадлежавшее пану Винценту Блажевичу. Последний надеялся, что Наполеон возродит Речь Посполитую, и потому добровольно поставлял провиант французским отрядам. Несмотря на это, французы в тот раз забрали в Лапутах 40 коров, коней, пшеницу, крупу, яйца, масло, сыр и весь выпеченный хлеб. Пану Блажевичу ничего не оставалось, как пожаловаться подкомиссару С. Ваньковичу: «Фантана вывез в Докшицы по надобности французских войск...»

Военные власти закрыли в городе все пекарни и запретили местным самим печь хлеб. Этим начали заниматься французские солдаты-пекари. 3 августа докшицкий подкомиссар писал в Борисов, что поручик Фантана потребовал, чтобы «докшицкие мещане платили его хлебопекарям каждому по 9 злотых в день». Ванькович предлагал, чтобы местные мещане сами пекли хлеб. В ответ на это Фантана разместил в хатах тех жителей, которые не заплатили подать, по 4 солдата, а также арестовал несколько человек из городской власти. Кроме того, он забрал «в заклад собственность многих горожан и грозил в случае неуплаты подати ее сжечь».

Дальше – больше. По распоряжению Наполеона руководство минского департамента 25 июля и 1 августа издало указ о наборе рекрутов из местных селян. Рекруты были набраны. Но служить оккупантам, в отличие от своих панов-властителей, не захотели. В результате, во время отправки под конвоем все они сбежали в лес.

В конце июля французы организовали в Докшицах лазарет на 300 коек и потребовали от местного гражданского руководства обеспечить раненых питанием. Однако кормить было уже нечем. Муку и другие продукты вывез проходивший через город обоз с французским войском. Раненые солдаты голодали.

Между тем, весь урожай хлеба осени 1812 г. в Докшицком кантоне остался несобранным, поскольку все лошади были реквизированы французским войском.

Непристойную роль в это трудное время разыгрывали докшицкие евреи. Настоятель докшицкого монастыря Симон Трацевский писал 13 сентября на имя С. Ваньковича: «Евреи местечка Докшицы одни в погоне за прибылью и вознаграждением, другие по озлобленности и какой-то мести умышленно наводят проходящих солдат на окрестные имения и села...»

В сентябре-октябре жители Докшиц начали оказывать сопротивление властям в сборе продуктов питания для французских солдат. Особенно это сопротивление обострилось после отступления Наполеона из Москвы. 25 октября докшицкий комиссар полиции жаловался борисовскому подпрефекту, что жители не хотят слушать приказаний, платить подати, исполнять повинности, что местную власть шляхта ругает, до себя не допускает, а жители прячутся... Это был социальный протест – тем не менее, шляхта и жители не выступили тут против французских войск с оружием в руках. 1, 2 и 3 октября через Докшицы прошло 1500 солдат под командованием капитана де Дувила. Из донесения С. Ваньковича явствует, что эти тоже грабили, растягивали, жгли. В конце концов несчастный С. Ванькович, испугавшись, сбежал с отступающими французами. Его заменил другой подкомиссар пан Доминик Клячковский, которому тоже ничего не оставалось, как только жаловаться на мародеров.

Русские войска вступили в Докшицы в ноябре 1812 г.

НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ ВРЕМЕН ПОЛЬШИ

Т. Чувахова собрала и опубликовала в местной районной газете материалы, касающиеся истории города, начиная с 20-х годов XX в.

Самым крупным предприятием того времени, оказывается, был местный пивоваренный завод Гордона. Его цеха размещались чуть ниже того места, где теперь располагается здание народного суда. В 1943 г. завод сгорел. И теперь рецепт изготовления того докшицкого чудо-пива, которое знали во всей Польше, утрачен.

Улица Полоцкая начиналась фольварком местного богатея пана Пружинского. Этот фольварок носил название «Блонь», что со старорусского переводится как «мокрый луг». Пружинский имел мельницу и две лесопилки. В 1928 г. он поставил два локомобиля, генератор и начал подавать электричество в город. Светом от электрических лампочек пользовались как государственные учреждения, так и некоторые горожане. Улицы освещались с наступления темноты до 12-ти часов ночи. А утром – с 6-ти часов. Теперь на месте фольварка размещается больничный городок.

Пани Микульская, двор которой находился на месте сегодняшней райсельхозтехники, тоже имела мельницу. Кроме того, ей принадлежали маслобойня и два деревообрабатывающих станка. Пани жила в деревянном доме с мезонином, окруженном липовыми аллеями, клумбами с цветами. Рядом с домом произрастала лиственница – единственный экземпляр в местных окрестностях, а также располагался и поддерживался в ухоженном состоянии небольшой прудик. Интересно, что пани Микульская в годы войны входила в состав подпольной антифашистской организации и даже была арестована немцами и увезена в Березвечье, откуда, вероятно, была переправлена в Освенцим.

Еврей Шейман на улице Полоцкой в здании из красного кирпича занимался выпуском муки высшего качества. Тут работала его круподерка.

В 1939 г. в городе насчитывалось 106 частных магазинов.

В двухэтажном каменном здании, где теперь располагается ЦСУ, находился полицейский участок и пекарня Цейтлина. Штат полиции был небольшой - 5-6 служащих. Полицейские имели довольно значительные полномочия. Например, за нарушение закона могли наложить взыскание прямо на месте происшествия.

Городской магистрат располагался на том самом месте, где теперь магазин хлебозавода. Первым мэром города при панской Польше был пан Жегота, имение которого находилось в Заручье. Потом его сменил Ян Дура. Последний запомнился горожанам тем, что был чрезвычайно требовательным в отношении того, что касалось чистоты и культуры. Заметив грязь около какого-нибудь дома, он стучал палкой в оконное стекло и тут же, не слушая оправданий, выписывал владельцу дома штраф. Городские улицы в Докшицах всегда сияли предельной чистотой.

Между закоулком Уланским и улицей Полоцкой размещался Народный дом. Тут ставили театральные постановки, устраивали концерты. По субботам и воскресеньям горожан развлекал военный оркестр из

Будслава, а из Глубокого приезжал еврейский духовой оркестр.

На месте старого РДК стояла школа-семилетка. Учащиеся ходили в одинаковой форме темно-синего цвета. На голове каждого красовался берет с малиновым треугольником и белым орлом. Предметы преподавались на польском и даже во время перемены ученики обязаны были разговаривать по-польски. Горожане же общались между собой исключительно по-белорусски, хотя в городе было много евреев и татар.

На центральной площади по сей день сохраняется самое старое из всех зданий города. Когда-то в нем размещались два магазина, торговавших текстильными изделиями. А на самой площади каждый вторник шумел большой городской базар.

Нынешний новый костел размещен на месте бывшего еврейского кладбища и что самое интересное – на том месте, где находилось древнее поселище.

БЕЛОРУССКИЙ КОЛУМБ, ИЛИ МЕККА ПРОФЕССИОНАЛОВ ФЛОТА (о Борисе Андреевиче Вилькицком)

В районной библиотеке города Докшиц мне посчастливилось встретить затрепанный, явно претендовавший на утилизацию лист бумаги – ксерокопию небольшой статьи москвича Николая Черкашина. Эта статья была опубликована в 1997 г. в каком-то российском журнале.

Оказывается, первооткрывателем огромного архипелага Земли Императора Николая II, переименованного большевиками в Северную Землю, был человек, корни славного рода которого берут начало в самом центре Беларуси, там, где истоки двух рек – Березины и Сервеча. Имя этого человека Борис Андреевич Вилькицкий.

В 1913 г. экспедиция капитана 2 ранга Бориса Вилькицкого сделала последнее великое географическое открытие на нашей планете, тем самым прирастила государственную территорию России сразу на 38 тысяч квадратных километров.

Борис Андреевич приезжал в Докшицы в годы своей юности к деду на каникулы. Жил же он с отцом, царским генералом Андреем Вилькицким, в Санкт-Петербурге, в доме на Екатерининском канале. Примечательно, что в далекой России капитана Вилькицкого помнят. По крайней мере, на средства, выделенные «Ленэнерго», на стене того самого дома на Екатерининском канале в честь полярных первопроходцев установлена мемориальная доска. К тому же, на Смоленском кладбище приведена в порядок могила

отца белорусского Колумба – Андрея Вилькицкого. В недавнее время – трудное на соблюдение настоящей преемственности и проявление искренней благодарности предкам – пусть и не прямо в честь Бориса Андреевича было дано название «Пролив Вилькицкого» громадному и многофункциональному рыболовецкому траулеру.

С течением лет меняются и идеологии, и общественные строи, и кумиры. Незыблемой остается только накопленная в непомерных трудностях гордость народа.  Докшицам есть кем и чем гордиться. Даже в таких, казалось бы, чуждых для Беларуси сферах, как флот, мореходство, выходцы этого государства, судя по тому, что является фактом, не уступят даже землякам Магеллана. Так что, если когда-нибудь в Беларуси будет образована Ассоциация профессионалов флота, то сухопутные Докшицы, где реки хотя и с ладонь в ширину, тем не менее имеют все основания стать для ее членов своеобразной Меккой.

ГЛУБОКОЕ

(июнь, 2005)

О ВЛАДЕЛЬЦАХ

В книге «Памяць» за 1995 г. находим некоторые сведения о владельцах местечка.

Впервые Глубокое упоминается в Литовской метрике в 1514 г. как панский двор, центр имения семьи Зеновичей. Рядом находился двор Корсаков. Границей этих двух имений была река Березовка. Земли к югу от этой реки принадлежали Зеновичам, к северу – Корсакам.

В той же книге «Памяць», на странице 32, есть упоминание о городском замке, который существовал с XV в. Он располагался на острове и был сооружен из дерева. Имел несколько башен и соответствующие его статусу укрепления. Периметр стен его составлял 150 м. Известно, что в 1563 г. во время осады русскими войсками замок вел оборону воинами из местного ополчения.

Владелец южной части Глубокого Юрий Зенович перенес все тяготы Инфлянтской войны и, умирая, в 1583 г. завещал имение своему сыну Криштофу.

Криштоф Зенонич, воевода брестский, основал в Глубоком кальвинскую церковь, школу и библиотеку. Слыл интеллигентным, непререкаемой честности человеком. В качестве арбитра (судьи) был приглашен на разбирательство знаменитого брачного спора между Ходкевичами и Радзивиллами.

Иным был его сын Миколай. Этот принял права владельца имением год смерти отца – в 1614 г. и первое что сделал, переоборудовал кальвинский сбор в костел св. Михаила. Всегда яро выступал против любых иных христианских конфессий. По легенде, всю жизнь провел на лошади, был кавалерийским полковником. Погиб в 1621 г. под Хотимом, в сражении против турок.

Сыновей у него не было. Все права на владение имением перешли к его дочери Анне-Софии. В 1628 г. Анна-София вышла замуж за князя Альбрехта Владислава Радзивилла и в качестве приданого принесла ему Сморгонь, Глубокое и Белицу. Жила с мужем в Чернавчицах (около Бреста). Муж ее умер в 1636 г.

С 1668 г., после смерти Анны-Софии, имение Зеновичей в Глубоком оказывается во владении Радзивиллов несвижской линии. Оно было доходным и оценивалось в 2 миллиона злотых. Радзивиллы не раз закладывали его и получали за это денежные дивиденды. Какое-то время имение было в собственности епископа Игнатия Масальского, потом – некоего Шретера, после него – Карла Хрептовича, и наконец – Валента Брахотского, который оставил  его, опасаясь наказания за участие в восстании 1831 г. Можно говорить, что все проблемы решила дочка князя Доминика Радзивилла, тоже отметившегося предательством по отношению к царю. В 1832 г. она вышла замуж за князя Витгенштейна, адъютанта царя Николая I. С того времени обозначенная часть Глубокого перешла к Витгенштейнам.

Северная часть Глубокого принадлежала Корсакам. С 1582 г. долгое время велись разбирательства между Ильей Корсаком и Михаилом Сулистровским и их наследниками за право собственности этих земель. Тяжба окончилась победой Корсаков.

Наследником Ильи Корсака был Иосиф Львович Корсак. В 1628 г. он официально стал фундатором костела. В 1639 г., получив должность мстиславского воеводы, решил воздвигнуть второй костел с обширным монастырем для кармелитов босых. Корсаку также принадлежало близлежащее Березвечье, в котором магнат поселил базилианов, устроив им монастырь, а позже подарил и все селение. То же самое произошло и в Глубоком. Умирая (1643), воевода оставил завещание о том, что передает принадлежащую ему часть местечка во владение кармелитам босым. При этом, завещатель требовал, чтобы кармелиты обязались держать в Глубоком школу с интернатом для несостоятельных учащихся, госпиталь для бедных, строить каплицы. В память о фундаторе в приходском костеле на одной из колонн был помещен его портрет. Такой же портрет находился и в монастырском костеле кармелитов. Там, кроме того, богомольцев встречала мраморная плита с надписью на латинском: «Во имя Бога! Остановись, набожный странник, пред святыней. Принеси благодарность бессмертному имени Корсаков».

МОНАСТЫРЬ КАРМЕЛИТОВ БОСЫХ

Александр Ярошевич, одна из значимых фигур в среде белорусских искусствоведов и краеведов, в своем докладе на научной конференции, посвященной истории глуботчины, в июне 1999 г. поведал, что Орден кармелитов основан еще во время крестовых походов в 1156 г. святым Бертольдом на горе Кармель в Палестине. Кармелиты считали непосредственной своей заступницей Матерь Божью. Они даже основали особенный праздник в ее честь. В 1593 г. Орден подвергся реформации. Усилиями испанцев святого Тереза из Авиля и святого Яна от Креста из него выделилась группировка, отличавшаяся гораздо суровым уставом и получившая название «кармелиты босые». В 1600 г. эта группировка поделилась на две конгрегации: испанскую, святого Иосифа, и итальянскую, святого Илии. Тем не менее центр этой группировки был один – в Риме, где находилась резиденция генерала и семинария. Своей целью, в частности на Беларуси, кармелиты ставили миссионерскую деятельность среди православных и пропаганду унии с Римом.

Первым монастырем кармелитов босых в Великом княжестве стал виленский – св. Тереза. Из Вильни кармелиты босые направились в Глубокое.

Их вызвал Иосиф Корсак. Не имея прямых наследников, этот магнат отдал все свое состояние на церковные фундации – базилианам в Березвечье и кармелитам в Глубоком.

Кроме Глубокого, Корсак записал кармелитам имение Ластовичи, а так же деревни Помависы, Сайтарщина, Ковали, Ледники, Несторовичи, Амбразовичи, Частые, Шабаны, Слободка, Замшары, Ясевичи, Запотавье, Гавзгиры, Моисеевичи, Ишпы, Дегтери, Загродники, имение Предолы с деревнями Попковичи, Михалово, Мосьново, Вержбиловка, Городишпча и село за рекой Машченицей, имения Свила, Гнездилов и Вольборовичи.

С самого начала своей деятельности чужеземцы столкнулись с непомерными трудностями, «отвлечь Русинов от схизмы» оказалось не так-то легко. Вот что писали монахи этого самого монастыря в своем дневнике в начале своей деятельности в Глубоком: «Народ такой неумелый, что с большим трудом учит начальные основы веры. До такой степени привык к своим обычаям и суевериям, что, наверно, от них не отречется». Но позже результаты катехизации оказались успешными.

Этот монастырь был самым материально обеспеченным в Речи Посполитой. В 1770-1774 гг. только монастыри в Бердичеве, Львове, Вильне и Глубоком имели больше, чем по 30 монахов. Корсак обязал содержать госпиталь на 12 убогих. Кроме того, кармелиты имели при монастыре большую музыкальную капеллу.

В 1641 г. Корсак начал строить каменный ансамбль. Но умер в 1643 г., так и не дождавшись окончания строительства. Он был похоронен в склепе под костелом. На одной из крипт (несущих колонн) костела еще в XIX в. была видна надпись на латинском: «Тут покоится прах главного фундатора, душа которого на небе». Первая служба здесь состоялась 29 ноября 1646 г.

Согласно последних авторитетных сведений, в 1735 г., по проекту Я. К. Глаубица, перестроен главный фасад (в том числе добавлены две башни в формах позднего виленского барокко) и весь интерьер храма. Тогда же выстроен жилой корпус монастыря и въездные ворота.

3 июля 1735 г. состоялось торжественное освящение костела в честь Внебовзятия Матери Божьей. Осуществил это освящение епископ виленский Ежи Анцут.

Есть мнение, что работами по возведению костела кармелитов в Глубоком руководил приор Казимир Тышкевич (в монашестве Ясафат). По крайней мере, он долгое время возглавлял этот монастырь, причем в трудные для этого региона времена (1649–1664).

В плане храм напоминает костел кармелитов босых в Риме – Санта-Мария дела Скала, построенный немного раньше (к 1624 г.) и рассчитанный на 1200 особ. Кармелитами рекомендовалось, чтобы культовые сооружения имели форму креста и чтобы были ограничены в размерах своих. Зато высота не ограничивалась. В Глубоком она приближалась к высоте храма Соломона (две ширины нефа). Костел был рассчитан на 1000 особ. В плане имел форму латинского креста, длиной 51 м и шириной 23, 4 м. Двухэтажные хоры располагались до XVIII в. по обе стороны презбитерия.

Устав 1631 г. для кармелитов босых только напоминает про принципы скромности: «Костелы и каплицы чтобы не были слишком дорогими, украшенными золотом, росписями, мрамором или дорогими камнями». Кармелиты запрещали купола на барабанах, а строили «слепые» купола, укрепленные на парусах и дугах.

Но устав не соблюдался. Вот выборочные сведения о внутреннем убранстве храма из Инвентаря за 1830 г. Оказывается, по обе стороны входа в нишах стояли две деревянные скульптуры: справа – святого Яна от Креста, слева – святого Тереза. Весь фасад был украшен гипсовыми фигурками и колоннами, вверху вокруг башен еще 8 деревянных статуй и столько же вазонов. В башне со стороны монастыря располагались часы. Они били каждый час и каждую четверть часа, заводились механически сразу на 12 дней, а весили 10 пудов. На левой башне висели колокола: 123 пуда и 67 пудов соответственно каждый. Отлиты они были в Деревной.

В глубокском костеле имелось 15 алтарей. Все были украшены резьбой, скульптурами и гирляндами с позолотой.

Действовал орган на 12 голосов. Трубы – большей частью цинковые, но были и деревянные.

В монастырском корпусе находились библиотека, насчитывавшая 2621 том, кабинет, который украшал мозаичный образ Матери Божьей, 12 музыкальных инструментов, скульптуры Исуса Антакольского и святого Тереза с сердцем на ладони.

Погост был обнесен высокой каменной стеной, которая была покрыта черепицей. Около стены росли липы и можжевельник. За костелом располагался аптечный огород. На погосте находилась каплица квадратная, расписанная внутри на перекрытиях и стенах изображениями разных святых.

Штат работников монастыря составлял 62 человека. Кроме того, здесь постоянно находились и столовались 8 батраков. На территории располагались разные мастерские: столярная, цирюльня, суконная фабрика, аптека.

Из дневниковых записей (хроники) глубокских кармелитов известно, что одна из скульптур Исуса, находившаяся в законном хоре, чудесным образом потела. Случалось это, обыкновенно, в одно и то же время, а именно в 17 часов, а потом в 22 часа. В это время всё лицо Исуса странным образом покрывалось капельками пота, и отец магистр Апполинарий всякий раз старательно вытирал этот пот в присутствии всех монахов...

В 1842 г. монастырю принадлежало 11 фольварков, 67 деревень и 14 мельниц. Годовой доход составлял 12 тысяч 785 рублей серебром. Как известно, в тот год все монастырские поместья были конфискованы, а монахам была назначена небольшая пенсия. Понятное дело, что обитель начала угасать. В 1862 г. оставшихся монахов отправили в Каменец-Подольский.

Из Инвентаря 1862 г. известно, что на первом этаже жилого монастырского корпуса было 18 келий, а также трапезная (рефекторий), госпиториум, спижарня, аптека, физический кабинет (лабораториум). Аптека занимала 5 покоев. Аптекарь имел научную степень. Кроме того, в монастыре работал лекарь – доктор медицины и хирургии. На втором этаже было устроено 10 келий. Остальные были без печей и пустовали. Над аптекой находились склады аптечных материалов, в том числе и цветов. Что касается подвальных помещений, то они располагались под всем костелом и зданием монастыря и имели каменные перекрытия. Все хозяйственные строения были каменными и тоже были накрыты черепицей. В пределах общей территории монастыря находился еще и небольшой сад (6 моргов земли).

В 1872 г. все строения бывшего монастыря передали православному духовенству. А 3 сентября 1878 г. храм освятили, уже как церковь, в честь Рождества Богородицы. В 1892 г. над крышей надстроили большой деревянный купол.

До нашего времени сохранились здание костела и часть его убранства, в том числе и скульптура Исуса, о которой уже упоминалось. Сохранилась и часть монастырского корпуса. Памятник ждет своего нового возрождения. Когда это случится, глубочане да и все мы почувствуем себя более счастливыми. По крайней мере, у нас прибудет гордости.

Поблагодарим спадара А. Ярошевича и обратимся к другому источнику, не менее ценному, а именно к «Витебской книжице», автор которой даст нам кое-какие дополнительные сведения об этом памятнике белорусской культуры. Некто Тьер сообщает о прибытии Наполеона в начале войны 1812 г. в Глубокое. «Глубокое – маленький городок, построенный из дерева, как и все города в этих местностях. Главным зданием в нем был не замок, а большой монастырь (кармелитский). Наполеон остановился в нем.

Сюда же прибыла гвардия... Для исполнения своих великих намерений Наполеон ожидал только прибытия тяжелой артиллерии и рассчитывал, что будет в состоянии приступить к действиям 22-23 июля. Пока же он со своей обычной деятельностью занялся устройством в Глубоком этапного пункта, снабженного всем необходимым для армии. Кроме того монастыря, который занимал Наполеон, он нашел еще другие довольно богатые монастыри...» И далее из «Витебской книжицы»: «Наполеон помещался в трех небольших комнатах на верхнем этаже. Из окон открывался вид на плодоносные поля. Рассказывают, что, остановившись в монастыре, он призвал к себе настоятеля и спросил, как велики владения монастыря; тот ответил: «тысяча хат»; «это слишком много», сказал Наполеон; «а чем вы занимаетесь?» последовал опять вопрос; «молимся», отвечал кармелит; «а это слишком мало», ответил император».

16 мая 1997 г. умер настоятель Свято-Рождество-Богородицкого собора благочинный Глубокского православного округа Серафим Адамович Гоголушко. Сохранились его записи. Одну из них публиковала газета «Вестнiк Глыбоччыны». Я позаимствовал из нее всего несколько строк. С. А. Гоголушко воспроизводит дневниковую запись благочинного А. Кетлинского, участвовавшего в освящении собора в 1878 г. после перестройки его из костела: «Лучшей оценкой достоинств здания Глубокского костела может служить мнение императора французов Наполеона Первого, который в проезд черед Глубокое в 1812 году, осматривая оный, сказал: «Сожалею, что я не могу его взять с собою в Париж: храму Нотр Дам не стыдно было бы иметь его в соседстве».

МОНАСТЫРЬ В БЕРЕЗВЕЧЬЕ

Чтобы поведать о Березвечье, некогда окраине Глубокого, а ныне – одной из его первейших исторических вех, обращаюсь к очерку господина А. С. Вераксина, который издан в далеком 1910 г. в Вильне.

Впервые Березвечье упоминается в 1519 г. в связи с военными действиями русских, осуществлявших свой поход на Вильню.

В сер. XVI в. Березвечье принадлежало Дмитрию Корсаку. В «имении Березвичи церковь святого Михаила, при ней поп Илия мает пашню свою и два человека». Церковь та имела «надания пана Дмитра Корсака».

Со временем Корсаки изменили своей прародительской вере и перешли сначала в унию, а затем в католичество. Основателем Березвеческого монастыря стал Иосиф Львович Корсак, староста и воевода Мстиславский, префект дисненский. Он принял унию не из душевных устремлений, а ради служебных выгод. Вот что записал он сам в своем завещании: «Родители мои погребены в церкви русского вероисповедания, в имении моем Березвичи»

19 августа 1634 г. Иосиф Корсак подарил униатским монахам имение свое Березвечье с тем, чтобы те постоянно проживали при церкви имения, обучали бы народ молитвам, наставляя в нравственности и чтобы духовные обряды исполняли по униатскому закону.

В 1643 г. Корсак умер. В том же году в Березвечье учрежден мужской базилианский монастырь.

Первоначально все монастырские постройки были деревянными. В 1756 г. начали строить каменный храм и при нем такой же корпус с многочисленными кельями для нужд общежития. В 1763 г. двухбашенный, выстроенный в стиле рококо (стиле интерьеров) храм был освящен во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Проект церкви, как считает А. Кулагин, приписывают итальянскому зодчему Франческе Плачиди, а возведение строения по  контракту 1753 г. брал на себя архитектор и декоратор из Вильни Ян Табнаш Дадрейштейн.

Своды храма украшала настенная роспись: «кистью итальянца в выразительных чертах изображены были важнейшие события из жизни Преблагословенной Девы Марии» (А. С. Вераксин).

В храме размещалось 7 алтарей, каждый из которых украшали колонны и пилястры, с изваяниями на них святых мужей и ангелов. Иконостас был устроен в виде вогнутого полукруга и состоял из 12 колонн и пилястров, симметрично размещенных по обеим сторонам царских ворот. А над последними возвышалась больная икона Рождества Пресвятой Богородицы.

Первоначально по обе стороны главной иконы «размещены были при колоннах четыре колоссальные изваяния, из коих два изображали Иоакима и Анну, стоящих перед иконою в благоговейном положении, а другие два – Захарию, во всем первосвященническом облачении, указывающего на святыню образа, и Елизавету, держащую в правой руке сосуд с двумя голубями». Впоследствии эти изваяния исчезли...

В колокольной башне, в последнем ярусе, устроены были часы с двухнедельным заводом, которые отбивали часы и четверти.

К левой стороне церкви в 1776 г. была пристроена теплая церковь.

Двухэтажный монастырский жилой корпус соединялся с холодной и теплой церквями. Он имел три поворота. Причем, кельи настоятеля занимали угловую часть середины здания на втором этаже. При этом окна этих келий выходили частью на площадь перед церковью, а частью – в сад. В монастырском саду произрастало много плодовых деревьев. Он был удобен для прогулок и имел продолжительную тенистую аллею.

На территории монастыря располагалось несколько хозяйственных предприятий: винокуренный завод, две мельницы – водяная и воловая, а также – постоялый двор.

Громкую славу монастырю приносила его школа. В ней обучались дети крестьян из окружающих деревень. Дела в этой школе были поставлены настолько хорошо, что ее выпускники поступали в Виленский университет, в котором монастырь содержал до 20 своих стипендиатов. Возглавлял школу сам настоятель. Преподавателями же были лица, окончившие Виленский университет и кое-кто из монахов. Некоторые имели высшие ученые степени: доктора богословия, доктора философии. Одним из самых известных преподавателей считался иеромонах Фаддей Маевский, скоропостижно умерший в 1838 г.

Монастырь содержал доктора и фельдшера для бесплатного лечения народа. Кроме того, в периоды неурожая раздавал бедным хлеб (зерно).  Из дела, хранящегося в Синодальном архиве, сообщает далее А. С. Вераксин, видно, что Березвеческий монастырь во время Отечественной войны 1812 г. состоял в числе поставщиков продуктов для русской армии. Император Наполеон во время своего десятидневного пребывания в Глубоком из любопытства осматривал окрестности. Однажды, любуясь месторасположением Березвеческого монастыря, он высказал следующую мысль «Если бы это место принадлежало мне, я приказал бы устроить отсюда судоходное сообщение с Двиной, и, таким образом, из этого незначительного места образовал бы один из красивейших и выгоднейших городов Европы». Сначала монастырь лишился имения Вербилово. Впоследствии казна отняла фольварок Микуличи, а еще позже – лесную дачу Адамовка. Лишившись земельных наделов, Березвеческий монастырь уже не мог выполнять прежнюю просветительскую работу. Школу закрыли, ее здание постепенно превратилось в груду развалин. 28 октября 1874 г. указом Святейшего Синода монастырь был закрыт, а его церковь отдана на попечение местной глубокской церкви.

Так закончилась более чем вековая история когда-то богатого и знаменитого монастыря, много порадевшего в пользу унии и

католичества. Растаскана была его библиотека. А. С. Вераксин сам лично видел одну книгу из той библиотеки: редкий экземпляр сборника законов бывшего Великого княжества – «Литовский Статут» на белорусском языке. Эта находка как нельзя лучше подтверждает, что основу, подавляющее большинство народа, населявшего Великое княжество, составляли белорусы и что язык этого народа являлся государственным и правительственным.

Казалось, что о монастыре все забыли и что даже память о нем исчезнет навсегда. Но вот, летом 1900 г. архиепископ Литовский и Виленский Ювеналий прибыл в Березвечье в сопровождении князя Друцкого-Любецкого. Священник глубокской церкви отец В. Концевич давал им во время того визита кое-какие разъяснения. И вот, после этого, в Березвечье пожаловал сам Обер-Прокурор святейшего Синода В.К. Саблер.

Все эти визиты оказались небесцельными. Уже 31 января 1901 г. Святейший Синод принял указ об учреждении в Березвечье женского общежительного монастыря и учительской женской школы при нем.

Архиепископ стал приискивать настоятельницу монастырю. Ей стала игуменья Алексия, настоятельница Антолепского монастыря Ковенской губернии. Она трудилась тут 4 месяца. Но потом уехала. И тогда из Елецкого монастыря Орловской губернии вызвали казначею Сергию.

Много невзгод, сообщает далее в своем очерке А. С. Вераксин, пришлось пережить первым насельницам восстановленной обители. В июле  1901 г., вместе с монахиней Сергией в Березвечье прибыли 9 сестер-послушниц, из которых некоторые не выдержали неожиданных трудностей и вскоре отбыли обратно... Остались лишь твердые духом, среди них и рясофорная послушница Раиса Каллиникова, которая учительствовала в школе.

Сначала отремонтировали и даже увеличили теплую церковь, потом монастырский корпус, распахали поля и огороды на взятых в аренду землях...

Через некоторое время число сестер стало увеличиваться и дошло до 60.

Архиепископ Ювеналий взял эту обитель под свой патронаж. Он приезжал сюда ежегодно на день своего Ангела (2 июля). Не жалел, отдавал на восстановление свои личные средства, выхлопотал в Святейшем Синоде постоянное пособие монастырю.

С 1905 г. священником монастырских церквей и заведующим школы стал сам А.С. Вераксин.

В 1906 г. начали работы по внутреннему ремонту большого храма. А.С. Вераксин, как член Государственной Думы, выезжал в 1907 г. в Санкт-Петербург и выхлопотал в Святейшем Синоде 12 тысяч рублей на ремонт.

Летом 1908 г. из Вильни был вызван позолотчик, который кроме иконостаса позолотил еще и капители на всех колоннах и немало карнизов.

Летом 1909 г. наружный ремонт церкви еще продолжался. Храм восстанавливался по чертежам проектировщика и с сохранением настенных рисунков во всей их точности. А игуменья Сергия, своею заботой по восстановлению обители в Березвечье, совершила настоящий подвиг.

Ужасающее по своей непредсказуемости и разрушительной силе последнее столетие привело к тому, что монастырь в Березвечье канул в небытие. Проезжая через Глубокое, по дороге вдоль целой линии здешних озер, вы уже не узнаете даже то место, где располагалась обитель и где три столетия жили в мире, неся свет образования и нравственности, люди в рясах Более того, вы вздрогните, когда узнаете, что на том самом месте, где теплился земной рай, в последствии – в 1941-44 гг. – располагался концлагерь для военнопленных, а в настоящее время – тюрьма строгого режима. По-видимому, до такой степени пала наша гордость... Думаю, чтобы слава о городе Глубоком воссияла на том, прежнем уровне, когда в нем главенствовали не вывески на дешевых магазинах, а весомые, некогда известные во всем мире творения культуры, следует проявить такое же предельное старание и восстановить эти творения в их прежнем виде. Призываю к этому, потому что это моя обязанность – пропагандировать и предвосхищать. Призываю к этому, потому что желаю тем, кто живет в Беларуси вновь почувствовать себя народом.

ТРОИЦКИЙ КОСТЕЛ

Владимир Скарабатун подтверждает, что первый костел на глуботчине основал Иосиф Львович Корсак в 1628 г. Что касается деревянного Троицкого костела, то он был построен только около 1643 г. «на склоне у дороги к рынку».

Католиков в этом регионе на то время было немного, в основном магнаты и представители их семей.

В 1654 г. костел был сожжен войском московского царя.

В 1764 г. ксендзом Антонием Ещолтом началось строительство каменного костела. Оно завершилось в 1782 г. уже старанием ксендза Михаила Федоровича. Этот храм, в формах рококо, имел 2 башни, три алтаря, а также колокол большого веса. Освящен он был 11 июля 1783 г. виленским епископом Петром Тачиловским. При двухэтажной плебании были устроены госпиталь, дом престарелых, а также сад.

Костелу принадлежал фольварок Дмитриевщина со 149 душами подданных.

Впоследствии, после закрытия костела кармелитов, в Троицкий были перенесены большой алтарь, алтарь в трансепте, а также иконы.

Малые размеры этого храма и его простой, «провинциальный» вид не удовлетворяли ни художественному вкусу, ни функциональному назначению. Поэтому в начале XX в. старанием ксендза Юзефа Зеро начинается кардинальная перестройка костела. Создателем проекта был виленский инженер-архитектор Антон Добовик, а исполнителем строительный работ – Язеп Романовский, глубочанин. Башни, имевшие только один ярус, были подняты еще на два. Достроено еще два нефа. Фасады получили фигурные фронтоны. Эта перестройка подарила городу воистину прекрасный памятник культуры.

И 1908 г. храм был освящен прелатом виленской капитулы Яном Курчевским. На одной из колонн его висел портрет Иосифа Корсака. Впоследствии в 1935 г. этот самый портрет был выставлен на продажу в городе Варшава, по ул. Вебная, 6. Но, по какой-то причине, так и не был выкуплен местной парафией...

О ПРЕБЫВАНИИ ГЕНЕРАЛА М.Н. МУРАВЬЕВА В ГЛУБОКОМ

Восстание 1831 г. было шляхетским, выражало чаяния утвердившихся во власти польских панов и никак не касалось чаяний подневольного белорусского народа. Большая часть населения была мобилизована в повстанческие отряды силой. Шляхта не ставила задачи ликвидировать крепостное право; она вообще ничего не обещала тем, кто должен был стать мясом в этой бойне. Это и

явилось одной из причин неудачи восстания: широкие массы не вняли призывам корыстного меньшинства.

Газета «Клiч Радзiмы» за 10 июня 1992 г. опубликовала интересный материал о событиях того восстания, точнее – о пребывании генерала М. Н. Муравьева (могилевского губернатора) в тот год в Глубоком.

Войска генерала очень быстро разгромили повстанческие отряды. Прибыв в Глубокое 18 мая, Муравьев пригласил помещиков Дисненского повета. При этом, не торопил, дал время собраться с духом всем, даже тем, кто был виноват. С генералом прибыло два эскадрона гусар. В обязанность Муравьева входило проведение расследования. В своем отчете генерал, в частности, записал: «помещики действовали с усердием, и хотя чувствовали нелепость своего предприятия, но не смели уже отступать, опасаясь мщения прочих». Проведя расследование, Муравьев отправил в Динабургскую крепость 15 человек, которые составляли так называемый Правительственный Комитет. «Дух помещиков, – писал Муравьев после этого, – значительно улучшился, они увидели, что с ними не шутят, и вдруг сделались усердны... Дворянство даже собственным своим побуждением просило меня о единой милости: дозволить им изложить в особом акте изображение чистосердечного своего раскаяния».

В книге «Материалы по истории и географии Дисненского и Вилейского уездов Виленской губернии», изданной в 1896 г., рассказано о пребывании Муравьева в Глубоком и ходе того расследования. Этот материал интересен как сам по себе, так, частично, и по той причине, что касается истории местного монастыря кармелитов босых.

«О пребывании Муравьева в местечке Глубоком сохранилось у дисненских помещиков много преданий, представляющих Муравьева по большей части в виде грозного судьи, наведшего ужас на всех своими суровыми приговорами, и передающих, что с прибытием в местечко комиссии военного суда, бывшего под его председательством, мирное обиталище кармелитских отшельников превратилось в местопребывание страшного инквизиционного судилища. В действительности дело происходило несколько иначе: никакой комиссии военного суда тут не было, а был один только Муравьев с советником Зайковским и секретарем Лиорко, записывавшим показания, а иногда и исполнявшим обязанности переводчика. О пребывании Муравьева в местечке Глубоком заслуживает особого внимания рассказ современника, который находился в те дни при генерале безотлучно. «Я присутствовал, говорит Пиккорнелли, при многих допросах помещиков, приводимых к Муравьеву, а их перебывало около тысячи. Находясь полном вооружении и при заряженном пистолете, я обязан был во время допросов стоять в стороне между инсургентом и Муравьевым, для охранения его в случае, если бы опрашиваемый вздумал прибегнуть к какому-либо насилию. Но ничего подобного не случилось, а Муравьев не имел надобности в моей защите. Днем и ночью, в котором бы то ни было часу, как только привозили кого-либо из арестованных, нужно было тот час же доложить Муравьеву, – а если он спал, то разбудить, и примера не было, чтобы он поленился встать или отложил допрос до утра. Заботливость его и  ласковое обращение со всеми подчиненными были превыше всяких похвал. Все окружавшие не могли надивиться его неутомимости и долготерпению при расспросах виновных: он видимо бывал доволен, когда отвечали ему смело и откровенно, хотя б и резко, лишь бы говорили правду, но к несчастью это случалось не всегда...»

ОТКАЗАЛИСЬ ВОЕВАТЬ ЗА ГИТЛЕРА (об отступниках из Италии)

Газета «Веснiк Глыбоччыны» 17 июня 1998 г. опубликовала статью Владимира Саулича о найденном на обочине дороги Полоцк–Вильнюс большом захоронении жертв минувшей войны.

В Глубокое в конце 1943-го, начало 1944-го годов было привезено больше тысячи военнопленных итальянцев. Эти бывшие солдаты гитлеровской армии отказались воевать и из союзников сделались врагами. Прибывшие были плохо одеты и, конечно, не приспособлены к условиям русской зимы. Каждый день их гоняли на каторжные работы по строительству укреплений. Многие не выдерживали такого испытания. Ну а те, кто все же выжил при отступлении основных сил фашистов были расстреляны.

Захоронение итальянских отступников было обнаружено не сразу. Только в конце апреля 1998 г. в Глубокое по просьбе руководителей района прибыла рота специального поискового отряда под командованием старшего лейтенанта Александра Дмитраченко.

Солдаты сразу обнаружили останки людей. Они были везде, даже за оградой располагавшегося возле того захоронения цеха по переработке древесины...

Первыми на место захоронения прибыли телевизионные журналисты из Италии. Их вопрос к лейтенанту: «Почему вы считаете, что нашли останки итальянцев?» Дмитраченко ответил, что его отряд занимается поисковой работой давно, несколько лет. Им удалось найти и перезахоронить около тысячи бойцов, военнопленных и мирных жителей. На то, что здесь около этой дороги лежат итальянцы, указывает сразу несколько неопровержимых свидетельств. Найдены ботинки. Не одна пара. На носу и на пятке у них металлические набойки. Кроме того, особенная шнуровка, – у немецких солдат такой не было, тем более – у русских. Ну а то, что тут расстреляны именно военнопленные, говорит следующая находка: на одной ноге – ботинок, а на другой – кусок мотоциклетной покрышки, обкрученной проволокой. В книге «Нельзя простить» В. Михайлова и В. Романовского размещены воспоминания Я. И. Савицкой, которая в годы оккупации жила недалеко от места этого расстрела в деревне Ореховна.

Оказывается, тогдашней зимой двое немцев и староста привели во двор этой женщины каких-то пленных, которые не говорили ни по-немецки, ни по-русски. И одеты были в незнакомую форму. Охранники сказали, что это итальянцы. Вскоре рядом с домом хозяйки было выстроено два барака из досок. В этих бараках пленные итальянцы размещались до конца июня 1944 г. Использовали их на тяжелых земляных работах в лесу около деревни Русаки, где размещался немецкий склад.

И.С. Германович из Глубокого, который работал с военнопленными итальянцами на немецкой хлебопекарне, вспоминает:

– Гитлеровцы обходились со своими былыми союзниками очень жестоко. Итальянцы были постоянно голодные, часто их били так, что они чуть тянули ноги.

А место захоронения расстрелянных указала уроженка той самой деревни Ореховно Мария Капшуль. Всех убитых возле той дороги немцы свалили в ров. Засыпали плохо, потому что видны были тела. Позже, когда убитых начали растягивать звери, местные жители сделали существенную подсыпку на том месте.

Мария Капшуль перенесла ту расправу над итальянцами, как собственную трагедию. Дело в том, что она не раз приносила несчастным то хлеба, то картошки. Многих из них знала в лицо и даже по имени. Она даже научилась немножко разговаривать по-итальянски.

Она утверждает, что один итальянец, или Роберто, или Умберто, в ту ночь избежал расстрела. У него была поранена нога и он не дошел до места расправы, отполз в кусты... Потом, сразу после войны, он приезжал в Глубокое. Тетка Мария видела, как он выступал с трибуны, но подойти и поговорить ей с ним не удалось.

ДЕНДРОЛОГИЧЕСКИЙ САД

Одной из вех, увеличивающих славу здешнего города, является его дендрологический сад. Сюда привозят туристов, сюда, на свои встречи, съезжаются ученые-ботаники и любители природы.

По-видимому, идея создания сада принадлежит Виктору Антоновичу Ломако. По крайней мере, именно он объявил когда-то, в конце 50-х годов XX в., его становление главным делом своей жизни и стечением лет добился результата.

Сначала был выбран участок. Вырубили все осиновые насаждения, но оставили единичные деревья взрослого дуба. Потом в Институте биологии Академии Наук Беларуси сотрудниками А. Ф. Ивановым и В. А. Смирновой был создан проект. Но только весной 1963 г. начались первые плановые посадки. Этот год и считается началом закладки сада. В тот сезон его общая площадь была увеличена до 8, 2 гектаров.

Территория сада разграничена основными аллеями на 12 секций. Аллеи образованы посадками конского каштана, туи западной, черемухи Маака, рябины обыкновенной, ели колючей, клена остролистного. Их ширина 5-6 метров.

В бордюрах основных аллей высажены кустарники: кизельник блестящий, бирючина обыкновенная, таволга дубровколистная и Бийара, дерен белый, ива пурпурная уральская и др.

Для декоративности в центре секций в нескольких местах высажены туя западная шаровидная, кипарисовик горохоплодный, можжевельник казацкий и обыкновенный.

В низинных местах создано три искусственных водоема. Они оживляют ландшафт. От двух водоемов проложены водоотводные трубы протяженностью 99 метров.

На одной из секций устроена альпийская горка, площадью 60 кв. метров. На ней посажены две туи западной шаровидной, пять елей обыкновенной карликовой и низкорослые многолетники. Для фона установлена беседка, обсаженная кустами таволги Бумальда.

В пределах дендросада создан небольшой коллекционный питомник,  в котором выращиваются растения для пополнения и ремонта посадок.

В 1990 г. В. А. Ломако выпустил небольшую книжицу «Дендрологический сад глубокского лесхоза», в которой тщательно описал всю коллекцию высаженных в этом саду растений.

Во время моего посещения города руководителем службы ухаживания за садом была мастер Людмила Геннадьевна Сивая. Она-то любезно поведала, что коллекция сохраняется на уровне 518 видов растений и что особенно хорошим ростом и состоянием отличается лиственница польская, псевдотсуга Мензиса, сосна кедровая корейская, сосна горная, пихта Нордмана, ива ломкая шаровидная и туи.

С 1991 г. дендросад объявлен памятником природы.

АТМОСФЕРА УВЕРЕННОСТИ В СОБСТВЕННЫХ СИЛАХ, ИЛИ ГЕНИАЛЬНЫЙ АВИАКОНСТРУКТОР (о Павле Осиповиче Сухом)

В городской школе № 1 организован музей авиаконструктора Павла Осиповича Сухого.

Имя П.О. Сухого долгое время было известно лишь узкому кругу людей. Между тем от этого человека некогда могущественная держава, какою был Советский Союз, получила лучшую машину времен Великой Отечественной – самолет Су-2.

Итак, будущий гениальный авиаконструктор родился в Глубоком 10 июля 1895 г.

В небольшой брошюре Н.С. Царькова «П. О. Сухой», изданной в 1986 г., собраны просто удивительные сведения об этом создателе самолетов. Например, в ЦАГИ конструкторской бригадой П.О. Сухого был создан АНТ-25. На этой машине экипаж в составе Чкалова, Байдукова и Белякова в июне 1937 г. совершил беспосадочный перелет из Москвы в Соединенные Штаты Америки через Северный полюс, преодолев расстояние 8504 километра за 63 часа и 16 минут.

Так называемый «ближний» бомбардировщик Су-2 был запущен в серийное производство в 1941 г. Отзывы об этой машине были самые лучшие. Генерал-лейтенант авиации С. Н. Ромазанов: «Нельзя было не удивляться выносливости этих небольших, но грозных для врага самолетов-бомбардировщиков».

После войны П. О. Сухой возглавил конструкторское бюро, которое занималось разработкой военных самолетов, оснащенных реактивными двигателями. Уже в 1946 г. начались испытания истребителя Су-9. В практике отечественного самолетостроения впервые были применены катапультное кресло, стартовые ускорители, тормозной парашют.

На Су-11 впервые был установлен турбореактивный двигатель. По тем временам подобное решение выглядело не просто рискованным, но и фантастическим, почти что авантюрным. Но П. О. Сухой чувствовал грань реального.

Следующая машина П. О. Сухого – Су-15 – была оснащена уже воздушно-реактивным двигателем. Ее максимальная скорость составляла 1050 километров в час. На этой машине был решен вопрос спасения летчика на высотах с разряженным воздухом – в случае необходимости теперь целая кабина отделялась от самолета.

Впоследствии П. О. Сухой стал создавать самолеты с треугольным крылом. Прежде всего, треугольное крыло не переставало оставаться стрелковым. К тому же, это крыло сулило не только увеличение скорости, но еще и дальности, и надежности, и маневренности.

На базе Су-7 была создана машина, соединявшая в себе качества штурмовика, бомбардировщика и истребителя. Она летала на малых высотах и в стратосфере. Словом, была универсальной.

Имя Сухого впервые появилось в прессе только в конце 60-х.

Именно в это время бюро П.О. Сухого подготовило к испытаниям самолет с изменяемой геометрией крыла. Эти машины могли совершать укороченный взлет и посадку, отличались маневренностью. Очень важно, что новый тип самолета был построен на базе Су-7.

Вначале 70-х годов был создан самолет, рассчитанный на скорость 3000 километров в час. Машину построили из титана.

П. О. Сухой был скромным человеком, не любил отмечать дни рождения, даже юбилеи. Его редко видели в президиумах.

Умер П.О. Сухой 18 сентября 1975 г. в Москве.

Подняв на достойные высоты самолетостроение, П.О. Сухой, тем самым, возвеличил свою малую родину и, уже сам того не ведая, создал здесь, в среде своих земляков, атмосферу уверенности в собственных силах. Остается только надеяться, что это сработает на пользу города.

ШАРКОВЩИНА

(июнь, 2005)

ИЗ ЛИТОВСКИХ МЕТРИК

Эта книга собрала в себе княжеские грамоты о наделении землей служебных особ Великого княжества, а также купчие на имения, судебные дела и др.

В 1503 г. король Александр подарил Шарковщину дисненскому старосте и смоленскому каштеляну Юрию Деспот-Зеновичу. С этого времени имение стало передаваться по наследству.

Миколай Зенович передал его своему сыну Георгию. А еще позже имение переходит к внуку Миколая – тоже Миколаю.

Дочь последнего Регина Полубинская (после второго брака Хамцова) в 1604 г. со своим мужем продала имение канцлеру Льву Сапеге, который присоединил Шарковщину к своим имениям Друя и Иказнь.

В 1638 г. Сапеги отдали Шарковщину в аренду Георгию Сжаровскому, который правил тут до 1645 г.

С 1669 г. в Шарковщине хозяйничает королевский капитан Пэтэмптоле.

А после него – виленский подкаморий Чиж.

С 1692 г. арендатором имения становится чесник волковысский Масальский.

В 1713 г. Александр Сапега отдал Шарковщину под залог полоцкому городскому судье Ремяну Селицкому.

А в 1716 г. имение уже под залогом у вилькамирского маршалка Мартьяна Иосифа Домбровского.

В 1753 г. полоцкий воевода Александр Сапега выкупил фамильное имение у наследников Домбровских и продал его брест-литовскому воеводе Миколаю Фаддею (Тадеушу) Лопатинскому.

Последний в 1770 г. передал имение своему сыну Яну Никадиму Лопатинскому, который построил двухэтажный дворец, часовню, оранжерею, теплицу и сделал в Шарковщине свою резиденцию, одну из самых роскошных в Дисненском повете. Это имение, насчитывавшее 2 тысячи душ, размещалось рядом с двумя местечками: Старая Шарковщина и Новая Шарковщина.

В ЧЕСТЬ ОТЦА КОНСТАНТИНА ЖДАНОВА (о церкви Успения Пресвятой Богородицы)

В журнале «Церковное слово» в №8 за 1997 г. находим материал О. Садовского о православной городской церкви, которая располагается на левом берегу реки Дисны.

Первое упоминание об этом храме относится к 1639 г. Лев Сапега вместо старой, известной еще в 1594 г., построил новую церковь – Вознесения, которая двести лет спустя, то есть в 1839 г., была обновлена помещиком Бернардом Федоровичем.

К концу XIX в. здание церкви пришло в упадок. Вот как описывает его современник: «Старо-Шарковская церковь – одна из самых ветхих и убогих церквей епархии: стены полугнилые, без штукатурки, здание церкви от времени покосилось и до того наклонено на северную сторону, что в предупреждение его возможного падения подперто пятью дубовыми столбами, при сильном ветре все здание трещит и шатается...»

В 1901 г. на настоятельское поприще в церковь вступил двадцатишестилетний священник Константин Жданов. Он сразу поставил вопрос о постройке нового храма.

В марте 1908 г. приступили к разборке старой, обветшалой церкви, чтобы на ее месте начать строительство нового храма. Деньги собирали с прихожан, которые обязаны были внести по 1 руб. 50 коп. с каждой своей десятины. Для сбора средств на иконостас отец Константин специально выезжал в Москву, где посещал дома купцов и других состоятельных людей. Собранных таким образом средств оказалось достаточно, чтобы устроить великолепный позолоченный иконостас, который находится в храме и поныне. Мало кому известно что существующий ныне в храме плиточный пол уложен руками отца Константина.

В 1910 г. храм был достроен и освящен в честь Успения Пресвятой Богородицы. Ко дню освящения была сооружена икона святого царя Константина.

В продолжении восемнадцати лет нес отец Константин свое пастырское послушание. В мае 1918 г. он был арестован и отправлен в Дисну. У него была возможность бежать, – конвоиры, ведшие его на расправу, были сильно пьяны. Но отец Константин ответил тем, кто ему предлагал побег: «Я никому ничего плохого не сделал, и что Бог пошлет, то и буду терпеть».

В ту ночь он был закопан конвоирами в землю живым...

В лице этого мученика белорусское православие имело честнейшего и чистейшего из своих братьев. Исполнив свое предназначение на земле, этот священник вознесся на небо, чтобы служить уже не смертным, а Богу. Он – святой, даже если и не утвержден в этом официально Святым Синодом. Он пострадал за Христа, чтобы еще раз напомнить всем, что честь, совесть – важнейшие достоинства, гораздо более важные даже самой жизни.

3 июня, в тот день, когда церковь памятует о равноапостольных царе Константине и матери его царице Елене, в церкви Успения Пресвятой Богородицы неопустительно совершается особое богослужение в честь отца Константина Жданова. И день этот носит характер храмового праздника.

МУЗЕЙНЫЙ САД САДОВОДА-САМОУЧКИ (об Иване Павловиче Сикоре)

Сам герб города подсказывает как бы основополагающее начало последнего, выделяет Шарковщину среди других белорусских городов. А все потому, что здесь, в этом крае, родился белорусский Мичурин. Отныне не надо ломать голову, думать о том, где проводить встречи по обмену опытом садоводов, шарковщинская земля сама указала на это, когда заботливо  выпестовала первейшего из них.

Согласно биографической справки, опубликованной в книге «Памяць» в 2004 г. под авторством Г. И. Сикоры, И. П. Сикора родился 19 сентября 1885 г. в многодетной семье. Закончил Красногорскую двухлетнюю учительскую школу на Браславщине. В I Мировую в возрасте тридцати лет попал на фронт и служил обыкновенным солдатом.

В возрасте сорока лет закончил Краковские двухлетние учительские курсы. При Польше работал в Глубокском повете учителем. Но был уволен за то, что занятия проводил не на польском, а на белорусском языке.

Пути Господни неисповедимы. Великие мира сего, порой, находят себя поздно. Жизнь Ивана Павловича перевернулась, когда он устроился работать простым садовником в имении графа Пшездецкого в Воропаево.

Вот тогда-то будущий селекционер и начал заниматься исследовательской деятельностью. Сначала он заложил плодопитомник, где разводил культивируемые в те времена сорта яблонь. Исследования продолжал и на своем личном участке в деревне Алашки. Почувствовав интерес к этой деятельности, начал переписку с известными на то время польскими садоводами – доктором В. Филевичем, профессорами С. Галчинским, С. Заливским, инженером Я. Слязским. Кое-кто из ученой элиты даже приезжал потом в Алашки. Не раз Сикора получал предложение переехать работать в институт садоводства, что размещался под Пулавами.

Щедрость – вот что, пожалуй, являлось одной из основных черт И. П. Сикоры. Он никогда не скрывал своих секретов от тех, кто интересовался садоводством. Делился саженцами, методами прививки, скрещиваний, лечений деревьев, которые сам разработал.

Значительное влияние на И. П. Сикору оказал знаток природы и мастер художественной прозы Михаил Пришвин, в частности его книга "Удобрение полей и лугов". «Эта книжка, – не раз повторял Сикора, – сделала меня садоводом».

Еще одной настольной книгой селекционера была монография А.С. Грибницкого «Досмотр фруктового сада».

И.П. Сикора обследовал все окрестные сады и выбрал для своего питомника самые лучшие сорта. Кроме того, получая черенки по почте, развил новые. Постепенно на его небольшом личном клочке земли собралась целая коллекция плодовых и декоративных растений.

Садовод-самоучка высаживал разные сорта винограда, смородины, крыжовника, лимонника, женьшеня. А его коллекция роз в 30-е годы считалась одной из лучших в Европе. Иван Павлович собрал 54 разновидности сирени. И сам вывел несколько сортов махровой сирени, которая демонстрировалась на европейских выставках и получала высшие оценки.

При Советской власти долгое время, с момента образования, был заведующим Северного опорного пункта Белорусского научно-исследовательского института плодоводства и огородничества.

Даже в годы войны не остановил своей работы. Осенью 1943 г. посадил новый сад. Партизаны обеспечивали его кусочками шелка от парашютов, чтобы садовод мог пошить из них охранные мешочки для единичного опыления. Даже в войну выводил новые сорта.

Во время одной карательной экспедиции фашистов был уничтожен почти весь архив и библиотека И. П. Сикоры. В войну умерла его внучка, без вести пропал на фронте сын Петр. Да и после войны судьба не баловала садовника:  умерла его жена Мария, а сын Виктор был сослан в лагерь для репрессированных.

Из Минска Сикоре высылали тематические планы тех работ, которые он должен был осуществить. И Иван Павлович добросовестно выполнял все задания. Одновременно вел наблюдения обобщал результаты опробования тех культур, саженцы и семена которых высылали ему из другого региона страны.

И. П. Сикора вел переписку с ученым института имени Мичурина Борисоглебским, с руководителями многих ботанических садов страны.

Тимирязев называл орехи «хлебом будущего». И. П. Сикора продолжал селекционную работу на эту перспективную тему до последних дней своей жизни. Одним из первых в Беларуси он занялся районированием растений-экзотов с Дальнего Востока: лимонника амурского, аралии, элеутерококка, левзеи и других.

За 58 лет, которые он посвятил именно садоводству, И.П. Сикора изобрел 500 сортов яблонь, около 100 сортов груш, 119 форм лещины. У него на апробации было 6 тысяч гибридных сеянцев плодовых деревьев. Он вывел несколько сортов винограда.

Интерес к садоводству имеется у каждого. Потому что каждому хочется иметь возле своего дома или возле дачного домика если уж не полноценный сад, то, хотя бы, какую-нибудь диковинку, то, что могло бы отвлечь от суеты и порадовать. И.П. Сикора был счастливым человеком, потому что занимался селекцией этой самой радости. И если у нас нет своего сада, то нам следует съездить на Шарковщину, чтобы увидеть, хотя бы, музейный сад садовода-самоучки Ивана Павловича Сикоры.

БРАСЛАВ

(июнь, 2005)

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПРО ГЕРБ

Какое-то необъяснимое чувство интереса теплится во мне к этому городу. Последний имеет продолжительную историю. Кроме того, располагается в красивейшем месте. Чего стоит одна только Замковая гора. А озера вокруг... Говорят, что когда летишь на самолете, здешний город представляется островом на море. Думаю, этот регион когда-то действительно был морем.

Герб Браслава впервые упомянут в грамоте последнего польского короля Станислава Понятовского. Художник поместил на нем известный христианский символ – око Божьей опеки. Этот символ должен был помочь городу в трудную годину. Ну а голубой цвет щита напоминал о преобладании в здешних местах водных пространств.

О НАЗВАНИИ

Так уж повелось, название здешнего города связывают с именем полоцкого князя Брячислава. Даже знаменитый и уважаемый в Беларуси московский археолог Л. В. Алексеев придерживался этой патронимичной версии. Мне приходится много путешествовать по стране, изучать прошлое каждого города. И я знаю, каким осторожным следует быть в отношении любой из легенд. Подавляющее большинство их – чистая выдумка.

Название. Браслав происходит от балтской основы. В свое время еще В.А. Жучкевич четко и ясно определил, что «брасл» с латышского переводится как «брод, мелководье», а «браслава» – «место около брода».

Согласно материалов по археологии, первыми жителями местного городища являлись латгалы. На современной карте Латвии находим реку Брасду (приток знаменитой Гавьи), деревню Браслава на берегу этой реки. В XIX в. на территории Латгалии существовали еще два поселения с подобными названиями. Городище Замковая гора находится недалеко от мелководной протоки между озерами Дрывяты и Новята. Старожилы еще помнят, что протоку преодолевали вброд.

Латгальское поселение возникло на несколько столетий раньше, чем полоцкое. Поэтому когда сюда впервые прибыл князь Брячислав, созвучность его имени и здешнего поселища была отмечена разве что в шутке его приближенных.

НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ ХЕДЭМАНА

В газете «Браслауская звязда» в январе 1990 г. К. Шидловский, ссылаясь на книгу О. Хедэмана «История Браславского повета», дает ретроспективное представление о здешнем городе.

Оказывается, первое упоминание про Браслав есть у тенденциозного летописца М. Стрыйковского. Это 1065 г. Браславщина тогда входила в состав Полоцкого княжества и была его порубежной землей.

Со второй половины XIII в. Браслав в составе Великого княжества. Известно, что по завещанию Гедимина он был передан Евнуту – младшему из сыновей великого князя.

По указу великого князя Витовта виленский воевода Манивид в нач. XV в. основал в Браславе костел Божьей Матери и выделил ему в пользование «земли ворные и луговые с сенокосами, озерами и людьми... и десятину с пашен браславских и опсовских... и корчму в месте браславском... и озеро Цно и добавил еще десятину с дрисвятского озера и Оболи». Тот ж самый Манивид построил православную церковь, при которой был основан монастырь.

В 1434 г. князь Свидригайло, пребывая по-за бортом высшей великокняжеской власти, собрал в Браславе представителей от русских князей и  бояр, а также от крестоносцев и попросил их о помощи придти к власти. В тот год объединенное войско ничего не добилось. И тогда на следующий год Свидригайло опять собрал в Браславе союзников, на этот раз пригласил еще и татар. 1 сентября 1435 г. в битве около реки Святой объединенные войска были разбиты.

Изначально город принадлежал государю, то есть казне. Тут хозяйничали  наместники, или, как их стали называть впоследствии, старосты. В конце XV в. наместником его был знакомый нам по истории города Глубокого Юрий Зенович (умер в 1499). Именно при Зеновиче сгорел первый браславский костел. В 1498 г. Зенович получил от Александра Ягеллончика подтверждение, выданное еще Казимиром Ягеллончиком, на право пользования земельными участками браславских мещан Вайточки, Ганки, Ганусевича и Богдана и успел построить себе на том месте "двор".

В 1500 г. в Браслав приезжает сам великий князь Александр. Он подтверждает фундуш Манивида браславскому костелу и дарит от себя площадку со второй корчмой, а также озеро Новято, «которое около места браславкого... и никто не имеет права в нем неводами и сетками ловить, только на наш приезд».

Далее история города и ее замка связаны с именем молодой, красивой и знатной аристократки – великой княгини Елены, дочки царя Ивана III. Король Александр женился на ней, чтобы обеспечить мир с Москвой. После смерти Александра Елена переселилась в подаренный ей мужем Браслав. Молодая вдова щедро жертвовала на монастырь, располагавшийся на озере Неспиш и основала на Замковой горе еще один, женский монастырь с церковью святой Варвары. Не имея надежного опекуна на чужбине, молодая вдова подвергалась притеснениям со стороны вступившего на престол Сигизмунда Старого. В частности она писала царю Василию, что когда хотела съездить в свои владения на браславщине, то паны литовские запретили ей эту поездку и еще обвинили в намерении сбежать в Москву.

Умерла Елена в Браславе 24 января 1513 г. Ее тело перевезли в Вильно и там похоронили.

В начале XVI в. Браслав перешел к Яну Сапеге, а впоследствии к его сыну Павлу, маршалку Великого княжества и старосте Браславскому.

Около 1520 г. часть тех владений, вместе с с замком, у Павла Сапеги откупил князь Масальский, сын Тиматеуша.

В 1559 г. Браславе староствовал Юрий Остик. Это при нем поступило дивное распоряжение короля Сигизмунда Августа: город перенести на другое место, потому что он построен на небезопасном месте... Небезопасными для строений могли считаться песчаные возвышения по-над Дривятами. Если тот указ короля и был исполнен, предполагает К. Шидловский, то позже горожане опять перебрались на старое место.

В 1579 г. в Браславе хозяйничает староста Дельницкий.

В 1592 г. Рыгор Масальский продает свой браславский двор Теодору Скумину Тышкевичу. Семьи Масальских и Тышкевичей были православными и всегда поддерживали браславский монастырь, располагавшийся на острове озера Неспиш.

Януш Скумин Тышкевич в 1631 г. выделяет деньги и строит на территории замка церковь во имя св. Николая – «на месте старое там згорелое» – и добавляет от себя этой церкви фольварок за озером Новято.

В 1661 г. город был уничтожен. Известный дипломат и военный деятель России Афанасий Нащокин в письме к царю Алексею Михайловичу сообщал, что 4 июня 1661 г. город Браслав был без остатка сожжен. В том же году Варшавский сейм освободил город на 4 года от всех податей.

ЗАМОК

Сотрудник краеведческого музея здешнего города К. Шидловский в газете «Браслауская звязда» сообщает, что во времена Полоцкого княжества и Киевской Руси Замковую гору в Браславе охватывали по периметру деревянные укрепления – высокая ограда и дозорные башни. Там же сосредоточено было жилье местного населения.

С XIII в. функции здешней крепости изменились: она становится основным местом размещения гарнизона, жилья администрации и исполняет роль гражданского центра.

Впервые Браславский замок упоминается в 1514 г. в указе Сигизмунда Старого, который подтвердил права города на Магдебургское право.

В документах за 1558-1583 гг., когда Иван Грозный вел войну за выход его государства к Балтийскому морю, несколько раз упоминается про войска, которые стояли в тот период в замке.

В 1590 г. Варшавский сейм одобрил строительство на Замковой горе здания поветового суда и архива. В замке в этот период собирались поветовые сеймики – сходы шляхты.

Информацию о том, как, все-таки, выглядел Браславский замок, дает первая подробная карта Великого княжества, изданная в 1613 г. в Амстердаме. Населенные пункты на ней подаются в виде рисунков главенствующих в них оборонительных сооружений. На изображении Браславского замка можно угадать два озера – большее и меньшее, большой холм между ними и изображение укреплений замка. Такой вид последний имел в конце XVI в. – именно тогда, когда собирался материал для карты.

Наиболее полное описание замка сделано в 1649 г. В документе сообщалось, что укрепление сооружено на высокой горе, которая обнесена верхней и нижней стенами. В замке имелось семь башен. Большая въездная башня оснащена двумя воротами, окованными железом, и двумя бойницами (что указывало на ее большую ширину). Кроме того, на Замковой горе располагались старый и новый цейхгаузы, два большие дома, пекарня, конюшня, кухня, тюрьма. В документе подробно перечислено снаряжение: 5 бронзовых пушек, 2 железные, 40 пищалей, 4 копы (одна копа – шестьдесят единиц чего-либо) больших и малых пуль. Упоминается даже пехотный барабан и старая хоругвь. Цепи для узников в здешней тюрьме были длиной 6 метров.

В документе 1765 г. последний раз сообщается о военном значении замка. В то время в нем находился гарнизон из 14 солдат и одного офицера.

ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ ЕЛЕНА (По материалам статьи К. Шидловского в книге «Памяць» за 1998 г.)

Всякое упоминание о Браславе помимо воли заставляет меня вспоминать про русскую княгиню Елену, дочь московского царя Ивана III. И вовсе не потому, что у этой молодой женщины была трудная судьба, – у всех судьба не из легких. А потому, что княгиня стала украшением этого

города, тем, может быть, единственным бриллиантом, который, обыкновенно, украшает перстень. В чем-то история ее союза с королем Александром подобна истории союза другой близкой нам пары: Барбары Радзивилл и короля Сигизмунда Августа. Там тоже имело место редчайшее из явлений в династических семьях – любовь.

В 1492 г. умирает король Казимир. В наследство своему первенцу Александру он оставляет напряженные отношения с Московской державой.

Тридцатиоднолетний Александр отнюдь не их тех, кто предпочитает решать проблемные вопросы с помощью амбиций и силы. Он желает мира и спокойствия для себя и миллионов своих подданных, за здоровье и благополучие которых он в ответе. И поэтому все надежды молодой монарх возлагает на дипломатию. В январе 1494 г. его послы передали Ивану III официальное предложение о заключении брака с княгиней Еленой.

Иван III довольно скоро ответил согласием. Он выставил всего несколько условий, главным из которых было – не принуждать Елену менять родительскую веру.

Далее, уже в феврале 1494 г., состоялась помолвка, на которой присутствующие вместо Александра послы впервые увидели княжну. Их впечатление, зафиксированное в хрониках, удивляет даже теперь, спустя пять столетий: послы были просто потрясены красотой молодой княжны... Не сохранилось ни одного портрета княгини Елены. Теперь мы можем только представить себе ту русскую красавицу: русоволосая, высокая, статная, чуть-чуть курносая.

Через год невесту приехали забирать. Для этой цели прибыли друзья Александра: виленский воевода Александр Гаштольд, полоцкий наместник Ян Забрезинский и браславский наместник, уже знакомый нам, Юрий Зенович. 13 января 1495 г. большой свадебный поезд, в составе которого находились представители московского боярства, духовенства, слуги и охрана, выехал из столицы.

Месяц понадобился невесте, чтобы добраться до столицы Великого княжества. Ее встретил сам Александр. От его коня, на котором он сидел в тот день, до прибывшего возка княжны растянули ковровую дорожку. Молодые направились по ней, чтобы впервые лицезреть друг друга.

Свадьба состоялась 12 февраля в кафедральном соборе Св. Станислава. Церемонию проводил виленский епископ Войцех Табор и московский православный священник. Это был тот самый феноменальный исторический момент, который мог мирным путем на веки вечные соединить два исконно братских государства, по крайней мере подарить им общую политическую линию. Тем более, этого так ждали народы.

Обаятельная, общительная, красавица, Елена понравилась не только Александру. Ее появление в Вильне всколыхнуло жителей столицы. Дочь русского царя хорошо пела. К тому же, она оказалась умницей, продемонстрировав способности к изучению языков. В том не было ничего странного, если учесть, что мать ее Софья воспитывалась при папском дворе в Ватикане.

В подарок от мужа Елена получила Браслав вместе с окружающими его землями. По некоторым сведениям, недалеко от Браслава, в местности Городище на озере Снуды, где в летнюю пору настоящий рай, находилась одна из ее летних резиденций. По крайней мере, еще в конце XIX в. археолог Ф. Покровский сообщал, что в урочище Городище встречаются осколки древнейшего кирпича и что в том месте могли располагаться  дворцовые постройки.

Разъезжая по стране, Александр часто брал молодую жену с собой. Известно, что осенью 1500 г. оба побывали в Браславе.

Иван Сапега, владелец замка на острове озера Иказнь, был секретарем ее частной канцелярии. В 1503 г. он ездил в Москву и передал письмо княгини Елены Ивану III, где дочка уговаривала отца остановить агрессию против Великого княжества.

12 декабря 1501 г. состоялась коронация Александра в Кракове. Интересно, что Елена не присутствовала на ней. Польские магнаты и католическое духовенство не согласились видеть на троне рядом с королем его православную жену. А папа Римский долгое время вообще не признавал законность брака Александра и Елены... Тем не менее, в очередной раз пойдя на уступку условностям, Елена, по просьбе мужа, приняла титул королевы.

Счастье Александра и Елены продолжалось недолго.

19 марта 1506 г. сорокапятилетний Александр умер на руках тридцатилетней жены. Короля похоронили в том самом кафедральном соборе в Вильне, где их венчали. Королем был провозглашен младший брат покойного  – Сигизмунд.

Последние годы жизни Елены связаны с меценатством: вдова активно помогала православным храмам. Умерла королева 24 января 1513 г. в возрасте 37 пет. В письме Литовской Рады к киевскому митрополиту Иосифу от 25 января 1513 г. указывается, что умерла она в Браславе и что ее тело будет перевезено для похорон в Вильню.

Княгиню Елену похоронили в православном Пречистенском соборе в гробнице. Над могилой повесили икону Богородицы Одигитрии, которая все время находилась при княгине после отъезда из Москвы. По преданию, икона эта была написана самим евангелистом Лукой. В 1569 г. Иван Грозный предлагал обменять ее на 50 знатных военнопленных Великого княжества, но получил отказ.

В заключении своей статьи К. Шидловский приводит оценку, данную Елене известным историком Теодором Нарбутом: «Была набожной, украшенной высокой добродетельностью, рассудительной, с твердым характером, привязанной к новой своей отчизне, без желания зла родине, всеми силами стремилась поддержать мир между двумя державами, единственно желая счастья для людей... она была посредником истины и причиной хотя и короткого, но перемирия».

КОСТЕЛ

В статье К. Шидловского из газеты «Браслауская звязда» за 23 июня 1993 г. находим сведения о местном костеле.

Первый костел в городе был построен по инициативе и на средства Виленского воеводы Войцеха Манивида, который имел владения на Браславщине. Это имело место в 1413-1422 гг. Именно тогда Манивид был воеводой.

При основании браславского костела Манивид наделил храм значительными земельными владениями, которые были утверждены самим Витовтом. Об этом видно из фундуша, выданного браславскому костелу великим князем Александром, за 1500 г., из которого со слов тогдашнего местного браславского ксендза Венслава явствует, что «воевода Виленский, пан Манивид, держачи Браслав у отчизну, заложил церковь Матки Божи в месте Браславском и фундавал тую церковь, надаючи землями пашными и бортными, и сеножатными, и озерами, и реками, и людьми слободными и данники...» Венслав не мог представить документов, так как незадолго перед тем «... з Божого допушчения... при наместнику Браславском, пане Юри Зеновичу, тая церковь згорела са всеми воклады и фундамом тое церкви». Князь Александр подтвердил все придания Манивида.

Деревянный костел браславский не раз горел во времена лихолетий.

В 1824 г. на пожертвования парафиян был возведен каменный костел. Он имел прямоугольную основу и был перекрыт двухскатной крышей. Фасад его украшал незамысловатый приступчатый фронтон.  |

В 1897 г. в Браславе насчитывалось всего 157 католиков. Зато вся парафия с учетом окрестных сел насчитывала около 15 тысяч человек. Размеры старого костела перестали удовлетворять потребностям.

Было получено разрешение на его перестройку и в 1897 г. костел приобрел современный вид. Элементы, украшающие его башню, характерны для стиля неоготики. В северной и восточной стенах сохранились фрагменты стен старого костела.

В своей статье К. Шидловский сообщает о священнике этого костела Мечиславе Акрейце. В июне 1942 г. в Браславе началось уничтожение евреев. Во время охоты на людей, которую затеяли немцы и полицаи, несколько молодых евреев забежали в костельный двор. М. Акрейц вышел, чтобы помочь спрятаться этим людям, но тут же был убит одной из немецких пуль...

Что касается легенд про костел, то наиболее интересная из них связана с главной святыней храма – иконой Матери Божьей Браславской. Эта икона принадлежала монастырю на острове озера Неспиш. Возможно, ее знала сама королева Елена. В 1832 г. монастырская церковь сгорела. На другой день после пожара чудом уцелевшая икона появилась на соседнем небольшом острове. Торжественно перенесли ее в костел в Браславе. Однако ночью она исчезла и снова нашлась на острове. Торжественная процессия во второй раз понесла ее в костел. Но история повторилась. И тогда кто-то предложил поручить перенести строптивую икону раскаявшимся злодеям. Это сработало. Икона больше не сбегала, осталась при костеле.

Теперь эта реликвия хранится в главном алтаре. Правда, открывают ее только во время особых торжеств.

В костеле имеется орган. Старый орган, конца XIX в., не сохранился. Нынешний привезен из Риги, а сделан он в Кракове в начале XX в. Монтировать его в браславском костеле помогали мастера знаменитого Донского собора.

АВТОР РЕЦЕПТА ВЕЧНОЙ МОЛОДОСТИ (о докторе Станиславе Нарбуте)

У краеведов в отношении друг друга тоже есть свои симпатии и антипатии. И хотя главная задача для них быть объективными, каждый имеет право на свое, субъективное мнение. Мне, например, всегда нравился стиль Леонида Прокопчика. Думаю, это была самая яркая «звезда» в среде популяризаторов белорусской истории. Для краеведа очень много значат стиль изложения и приоритеты. Статьи Л. Прокопчика читаются на одном дыхании.

По материалам одной из его статей расскажу о докторе Нарбуте.

Все-таки, как важно жить и работать на одном месте; не искать легкой жизни, а самому строить жизнь и еще всеми силами помогать другим.

Этой, в общем-то, идеалистической концепции, как стало ясно теперь, спустя сто лет, придерживался браславский доктор Станислав Нарбут.

Родился он в 1853 г. в имении своего отца в Шаврах (ныне Вороновский район). Закончил Виленскую гимназию, после чего поступил в Мюнхенский университет.

В 1879 г. сдал экзамены на степень доктора медицинских наук. С этого времени судьба навсегда связывает его с небольшим заштатным городком на Витебщине. Нарбут начинает работать здесь в качестве частного врача и, одновременно, учится на медицинском факультете Дерптского университета (сейчас Тартуский), так как заграничный диплом не давал права на официальную медицинскую практику в России. Университет был успешно закончен в 1891 г.

Поступить на официальную службу удалось только в 1904 г. В тот год в Браславе освободилась должность врача второго участка.

В 1906 г. при его участии в Браславе открыли новую земскую больницу.

Во время Первой Мировой войны С. Нарбут был назначен начальником военного госпиталя. И даже был тяжело ранен, после чего ему ампутировали ногу.

Наконец, в 1919 г. С. Нарбут становится поветовым врачом, возглавив всю медицинскую службу Браславского повета...

Л. Прокопчик еще застал тех, кто знал Нарбута. Пациенты отмечали обходительность браславского доктора, его разносторонние знания, опыт врача, преданность работе. Кроме того, как указывают факты биографии, это был принципиальный человек, умеющий во благо своей благородной деятельности добиваться поставленных целей. Когда в 1921 г. Местные польские власти реквизировали здание больницы, доктор начал с ними настоящую войну. В Вильно, в Варшаву в самые разные инстанции, вплоть до сейма пошли от С. Нарбута письма, разъяснения, свидетельства о бедственном положении больных в Браславе и всем повете. И сам Нарбут обошел немало высокопоставленных чиновников, пока, наконец, помещение больницы не было возвращено...

Несмотря на инвалидность и солидный возраст, доктор Нарбут не прекращал практики, продолжал оставаться во главе медиков всего повета. При необходимости сам добирался к больному – жил ли тот в Браславе или в отдаленной деревне. Известно, что иногда он сам покупал беднякам лекарства, а, бывало, и за свой счет помещал тяжелобольного в больницу.

Самой жизнью своей доктор С. Нарбут демонстрировал и внедрял рецепт долголетия и вечной молодости и составляющими этого рецепта были неуемное трудолюбие, оптимизм, интерес и доброжелательное отношение к людям. По его инициативе в 1907 г. было основано в Браславе общество народной трезвости.

Умер доктор Нарбут в марте 1926 г. от воспаления легких, простудившись в непогоду во время визита к больному.

Самым красноречивым и впечатляющим свидетельством благодарности пациентов своему доктору стал воздвигнутый на собранные в народе деньги памятник на Замковой горе. Чести быть похороненным здесь, в центре города, удостоился тот, кто всю жизнь служил благу горожан и отлично справлялся со своим предназначением. В музее хранится документ, согласно которому житель Браслава Томаш Жарик жертвует участок своей земли на замчище на могилу и памятник доктору Нарбуту. Памятник представляет собой своеобразный факел, на вершине которого устроен в виде лампады фонарь (к нему ведут скрытые на тыльной стороне ступени-скобы) – прежде керосиновый, теперь электрический. Общая композиция символизирует девиз альтруиста: весь свет, что имею, бескорыстно отдаю народу... Этот свет можно увидеть со всех озер и горок, которые окружают славный Браслав.

Заканчивая эту главу, хочу заметить, что, проводя ретроспективу белорусских городов, я нахожу почти в каждом из них особую ауру. Браслав, как это несложно догадаться, мог бы принимать на постоянной основе семинары работников здравоохранения. Уже изначально, какой бы ни стала тема сбора, сознание собравшихся будет объединено общей подоплекой: направление деятельности гостей все дни их присутствия в городе будет корректировать судьба скромного поветового доктора. Тем более, что в этом районе мы пока что имеем зону, которая способна сама осуществлять обозначенный в заглавии желанный рецепт.

ГОРОДОК

(июль, 2005)

ПЕРВЫЕ УПОМИНАНИЯ

В «Беларускай энцыклапедыi» находим сведения о том, что город возник на месте древнего укрепленного поселения (сохранились остатки городища).

В летописях XIII в. упоминается «Городок около Полацка» в связи с битвой между полочанами и войсками Великого княжества, руководимыми Мингайлой.

БАСТИОННЫЙ ЗАМОК

В начале XVII в. на террасе правого берега реки Горожанки на противоположном берегу от города возведен замок. М. Ткачев исследовал его в 1981 г.

Замок имел форму пятиугольника, развернутого выступающей восточной стороной в сторону поля. С севера, востока и частично запада сохранился оборонительный ров шириной до 16 м. Замок имел пять деревянных башен, в одну из которых со стороны берега осуществлялся въезд. С северной и восточной стороны замчища сохранились следы бастионов, которые когда-то размещались через каждые 20 м. Северо-западный участок замчища прикрывался болотом, откуда вытекал и впадал в оборонительный ров ручей. Культурный пласт ограничен находками XVII и XVIII вв.

Напротив древнего городища, на высоком мысе, который назывался Узгорье, в 1988 г. были проведены раскопки. В результате обнаружен каменный фундамент самой ранней городокской церкви. Он располагался в культурных пластах XVI-XVII вв.

В. Слабин в газете «Гарадоцкi веснiк» за 25 декабря 1990 г. сообщает, что в начале XX в. в Городке действовали две православные церкви. Причем, одна из них – бывший униатский Ильинский собор, располагавшийся за тоже уже бывшим зданием РК КПБ. Действовал в городе и католический костел.

По воспоминаниям старожилов, вокруг белого каменного Ильинского  собора находились сад и аккуратная ограда. Пятикупольный собор был обставлен внутри деревянными скульптурами, хотя православному храму больше свойственны иконы. Звучание его колоколов было слышно в окрестных деревнях. Три раза в неделю в соборе проводили богослужения. В 30-е годы собор использовался как склад. Сюда со всего района свозили льносемя. Тут запирали раскулаченных сельских жителей, которых потом отправляли в ГУЛАГ.

Взорвали собор в ночь с 23 на 24 декабря 1943 г., как раз накануне освобождения Городка. Это сделали немцы. Тем самым, по их представлению, они ликвидировали удобный наблюдательный пункт.

ШУМИЛИНО

(июль, 2005)

ПЕРВЫЕ СВЕДЕНИЯ

«Беларуская энцыклапедыя» сообщает, что в 1866 г. в деревне Шумилино Полоцкого повета было 5 хозяйственных дворов, 13 строений, 38 жителей.

Дальнейшая история здешнего города связана с введением в строй Динабурго-Витебской железнодорожной ветки.

В книге «Витебское отделение Белорусской железной дороги. Этапы развития» сообщается, что 14 октября 1866 г. (по новому стилю) общество Динабурго-Витебской железной дороги докладывает в министерство о готовности второго участка ветки от Полоцка до Витебска с мастерскими для ремонта и обслуживания паровозов и вагонов на сопутствующих ей железнодорожных станциях. 17 октября кипящий и шипящий паровоз с тремя вагонами пересекает Шумилино и прибывает в Витебск. И в тот же день во Всеподданнейшем докладе инженер генерал-лейтенант и к тому времени министр путей сообщения России П. П. Мельников в своей телеграмме доложил царю:

«Имею счастье довести до сведения Вашего Императорского Величества, что сего числа, по совершении молебствия в 9 часов 30 минут утра открыто движение и на остальном участке этой дороги от Полоцка до Витебска. Все протяжение железной дороги от Динабурга до Витебска составляет 242 версты».

Из книги А. П. Сапунова «Список населенных мест Витебской губернии за 1906 г.» узнаем, что в деревне Шумилино в 1906 г. насчитывалось 7 дворов и проживало 50 человек.

И, наконец, еще одно: до 22 мая 1962 г. местная железнодорожная станция называлась Сиротино.

•О ТОМ, ЧТО ПОМНИТ ВОКЗАЛ (По материалам опубликованной в газете «Герой працы» статьи местного краеведа В.В. Улютенко)

В 1866 г. на территории Беларуси был пущен в строй второй железнодорожный участок Витебск–Полоцк–Бигосово, который вошел в состав Рига-Орловской железной дороги. В том же году был возведен вокзальный комплекс станции Сиротино (село с данным названием в семи километрах к северу). В этот комплекс входили: здание вокзала, депо, товарные рампы, складские помещения и церковь.

Здесь следует заметить, что строительством комплекса руководили заморские специалисты. Впрочем, и обслуживание первоначально, в основном, тоже возлагалось на иностранцев. И так по всем станциям...

Депо размещалось в ста метрах на запад от вокзала (теперь на том месте магазин), а деревянная церковь – в 150 метрах на юго-запад.

В том же 1866 г. были посажены дубы, линия которых тянулась до церкви.

Вокзальный комплекс с юга открывала каменная арка.

В комплекс также входила кирпичная водонапорная башня. Вода в нее поступала из Крупчанского озера. Для этого в полутора километрах от вокзала была устроена водонапорная станция с паровым двигателем. Сто лет эта станция действовала по-старинке. И только в 60-х годах XX в. паровой двигатель на ней был заменен на дизельный.

В середине 30-х годов XIX в. проводится реконструкция вокзала. Депо закрывается, а его здание передается под Дом культуры железнодорожников. На севере от вокзала высаживают парк отдыха, общая площадь которого не превышает гектара. Стрелочников до войны на участке было восемь человек, при 30-ти путейцах. В сутки проходило 20 поездов, из них –  3-4 пассажирские. Перед тем, как прибывал поезд, поступал сигнал дежурному по вокзалу, вручную переводили стрелку на нужный путь, вручную открывали семафор, оглядывали пути и докладывали дежурному о готовности принять состав. Когда проходил поезд через станцию, машинист и дежурный по вокзалу обменивались жезлами. Жезл машиниста был как бы визитной карточкой состава, а дежурного по вокзалу – как бы дозволением следовать дальше по маршруту. До начала 40-х годов жезлы передавались из рук в руки, а позже на перроне установили жезловник, где обмен проводился механически. Перед прибытием поезда дежурный бил в колокол.

Самым сложным в работе на Шумилинском вокзале был 1937 г. По воспоминаниям бывшего машиниста М. П. Каштанова, в одну из июльских ночей были арестованы путеец Татан, машинист водокачки Платбардис – латыш по национальности, Степан Каштанов – рабочий. Утром их вывезли на дрезине в Витебск, и они уже больше никогда в семьи свои не вернулись.

Все светильники на вокзале до 1946 г. работали на керосине. В тот год на вокзале была установлена дизельная электростанция, а через десять лет эта электростанция стала давать свет и на близлежащие к вокзалу улицы. Летом 1941 г. Шумилино заняли оккупанты. На вокзал привезли двух русских военнопленных. Их решили покарать смертью публично. Фашисты вывесили две петли на каменной арке и стали сгонять народ. Собралось человек двести. Комендант зачитал приговор и машина с двумя молодыми красноармейцами заехала под арку. По команде два эсэсовца стали взбираться на кузов – и тут, неожиданно, получили в грудь сапогом от пленников. Послышалась автоматная стрельба. Люди бросились в рассыпную...

ИНЖЕНЕР, ОСНОВОПОЛОЖНИК, МЕЦЕНАТ (о Павле Петровиче Мельникове)

Подписанный в октябре 1866 г. инженером Мельниковым документ, по сути, дал добро на стремительный рост Шумилино. Именно вокруг вокзала и образовался тот город, который впоследствии получил статус районного центра.

Что касается основоположника города, то им можно уверенно назвать Павла Петровича Мельникова. Преподаватель прикладной механики в Петербургском Институте инженеров путей сообщения, он был одним из разработчиков проекта железной дороги Петербург–Москва, а в 1862 г. назначен главноуправляющим железных дорог России. По-видимому, тогда у него и возник замысел строительства дороги на Витебск. По крайней мере, будучи министром путей сообщения с 1866 по 1869 гг. он прекрасно осуществил данный проект.

О П.П. Мельникове будут с благодарностью вспоминать не только шумилинцы. В качестве члена Комитета железных дорог Мельников участвовал во многих проектах, в том числе и железных дорог юга России. Выступал за развитие этого вида транспорта по заранее разработанному плану.

П.П. Мельников был не только квалифицированным специалистом и  основоположником железнодорожного сообщения России. Он был еще и меценатом. Воспитал большое число инженеров-проектировщиков. Кроме того, на свои средства построил у станции Любань близ Санкт-Петербурга школу и интернат для детей железнодорожников и дом для престарелых женщин. В своем завещании, составленном накануне смерти, он указал, чтобы его личные сбережения работали на содержание этих двух учреждений. В сквере у станции Любань П.П. Мельникову установлен бюст.

Оказывается, в Шумилине имеет место быть свое направление человеческой деятельности – в области обслуживания железных дорог. Вот вам и еще один центр для обмена опытом. Насколько город выиграет, если создаст условия для постоянного проведения встреч специалистов данной сферы!

БЕШЕНКОВИЧИ

(июль, 2005)

КОЕ-ЧТО ОБ ОСНОВАХ

Мне следовало бы сразу, заранее сделать несколько пояснений, касающихся общей терминологии в обозначении поселений: что такое местечко, город и т. д. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

В районной библиотеке города мне попала статья из местной газеты «Зара» от 25 сентября 1990 г., автор которой А. Кастюкович как раз и дает необходимые разъяснения по данному вопросу. К тому же, оказывается, Бешенковичи – самый подходящий пример для этих разъяснений.

Местечко – это своеобразная форма поселения, промежуточная между деревней и городом. Тем не менее, именно так в XV-XVIII вв. на Беларуси назывались города. Сначала местечком даже называли небольшой город.

Возникновение местечек связано с рынками, что существовали изначально около великокняжеских и частнособственнических имений. Заезжие купцы и местные сельские жители обменивали часть своей продукции на деньги. Тем самым множили свои доходы. Вокруг рынков с течением времени развивались своеобразные торгово-ремесленнические центры.  На смену рынкам пришли ярмарки (кирмаши), которые собирали купцов и покупателей не только с окрестных деревень, но и отдаленных городов. Бывали на ярмарках и заграничные купцы.

Ярмарки проводились раз в год, реже – два раза, и продолжались порой месяц. При этом оказывали благотворное влияние на развитие местечка.

В начале XVII в. несколько населенных пунктов Великого княжества были утверждены центрами речного судостроительства. Это относилось и к Бешенковичам, где издавна славились строительством струг и витин. Тогда-то на месте уже существовавшей здесь деревни и было основано местечко.

ПЕРВОЕ УПОМИНАНИЕ, ВЛАДЕЛЬЦЫ (По материалам газетных статей местного краеведа А. В. Крачковского)

И книге О. В. Турчиновича «Обозрение истории Белоруссии с древнейших времен», изданной в 1857 г., имеется следующая запись: «В память спасения королевы Елизаветы от утопления 29 июля в день пророка Ильи Казимир указал построить в Белоруссии несколько церквей православных на берегах рек Двины, Днепра и Сожа: в Витебске, Бешенковичах, Могилеве, Кричеве, Орше и Черикове, и подарил этим храмам в пользование перевозы». Таким образом, впервые Бешенковичи упоминаются в 1447 г.

По какой-то причине выбор короля пал именно на Бешенковичи. Можно предполагать, что его подстегнуло к этому название местечка. Кстати, древнейшее русское слово «бешан» обозначает стремительное течение на реке.

Что касается владельцев, то известно, что во второй половине XV в. Бешенковичами владел князь Семен Федорович Друцкий-Бабич, основатель рода князей Друцких-Соколинских.

После смерти князя Семена (около 1515 г.) Бешенковичами завладели четверо его сыновей и дочь Данмида – жена князя Семена Подберезского, тогдашнего владельца Бочейково.

В 1552 г. наследство сестры выкупили братья. В том же году часть имения Юрия Семеновича перешла к его сыновьям – Павлу и Тимофею. Первому досталось 16 дворов, другому – 17. Удел Ивана Семеновича перешел к его дочери Анне и ее мужу князю Юрию Тимофеевичу Масальскому. Не были обижены в завещании основателя рода и сыновья Василий Семенович и Андрей Семенович.

Впоследствии новым и, по всей видимости, единоличным владельцем Бешенкович стал Иван Друцко-Соколинский. По крайней мере именно он передал селение в приданое своей дочери Элеоноре.

От Элеоноры Бешенковичи перешли к Миколаю Георгиевичу Хлявинскому.

7 марта 1605 г. имение получило нового хозяина. Им стали князь Езерский и его жена.

А в 1615 г. – оршанский маршалок Миколай Андравонж.

6 ноября 1630 г. Миколай Андравонж продает имение гетману Великого княжества Льву Казимиру Сапеге.

После смерти отца (1633 г.) Бешенковичи перешли к подканцлеру Великого княжества Казимиру Льву Сапеге. Именно при нем Бешенковичи получили Магдебургское право, а с ним и дозволение на проведение двух ярмарок в год и одного торгового дня в неделю.

В 1656 г. после смерти Казимира Льва Сапеги Бешенковичи перешли в собственность его двоюродной племянницы Анны Сапеги и ее мужа Станислава Нарушевича.

В конце XVII в. хозяйка местечка – их дочь Анна Теодора, жена князя Яна Самуэля Огинского. С этого момента Бешенковичами на 125 лет завладевают Огинские.

После смерти Яна Самуэля в 1694 г. хозяином Бешенкович становится младший сын покойного Казимир Доминик.

В 1705 г. Бешенковичи в собственности Рыгора Антония Огинского – одного из старших сыновей Яна Самуэля, союзника Петра I.

2 февраля 1762 г. князь Михаил Казимир Огинский выдал жителям Бешенкович грамоту, по которой освобождал их от значительной части панщины, кроме налога на мукомольню.

В 1772 г. Бешенковичи, разделенные рекой, оказались одновременно в двух государствах: Речи Посполитой и России.

31 октября 1783 г. гетман Великого княжества М. К. Огинский утвердил у нотариуса города Амстердама дарственную грамоту о передаче имения Бешенковичи (по левой части Западной Двины) графу Иохиму Литавору Хрептовичу. Однако полноправным владельцем этого имения граф стал только после того, когда принес так называемую «территориальную» присягу. Это случилось летом 1785 г. А уже в декабре того же года был осуществлен официальный акт признания его законным хозяином этой части Бешенкович. Имение было значительным, учитывая что годом раньше все графство принесло владельцу 96 тысяч злотых чистого дохода.

Иохим Хрептович в Бешенковичах не жил, хоть и построил тут новый дворец, разбил парк и сад. Бывал тут только наездами. Основной его резиденцией была щорсовская.

В 1808 г. сын Хрептовича Ириней поселился с молодой женой в бешенковическом имении. Старшая дочь Иринея, Мария, вышла замуж за посланника в Константинополе и Риме Апполинария Петровича Бутенева, члена Государственного Совета.

После смерти Иринея, его племяннику, Михаилу Апполинарьевичу Бутеневу, согласно указу царя от 9 июня 1893 г., дозволено было называться графом Хрептовичем-Бутеневым. Он-то и стал владельцем всех белорусских имений своих предков.

После него эти права перешли к его родному брату Константину. Этот считается последним владельцем Бешенкович. Известно, что еще в 1939 г. он жил в библиотечном флигеле своего щорсовского имения.

О ПРЕБЫВАНИИ ПЕТРА I В ГОРОДЕ

Должен сразу отметить: Бешенковичам повезло на краеведа. Анатолий Крачковский оказался не просто увлеченным человеком, но еще и эрудитом. Неспроста ему доверили в начале девяностых составить одну из важнейших глав в книге «Памяць». Кроме того, краевед опубликовал в местной газете «Зара» множество статей, которые вполне конкретны, то есть лишены похвальбы своими знаниями общей истории.

Во время Северной войны, которая продолжалась двадцать один год, царь Петр I несколько раз наведывал Бешенковичи. Впервые это произошло 8 февраля 1701 г., когда он направлялся в Динабург на встречу с польским королем. В тот раз его императорское величество имел удовольствие остановиться в Бешенковичах всего на одну ночь.

Еще раз, уже в 1705 г., царь Петр I, направляясь из Витебска в Полоцк, где в то время располагались войска генералов Г. Агильви и А. И. Репнина, остановился в Бешенковичах 11 июня.

В 1708 г. русский император провел в Бешенковичах целых полмесяца. У А. С. Пушкина в его «Истории Петра» есть про тот визит: «Вся наша пехота пришла в Бешенковичи...» Во главе того пехотного войска стоял генерал-фельдмаршал Борис Петрович Шереметьев. Чуть позже по указанию царя сюда прибыл и Александр Данилович Меньшиков, вторая особа в России после царя. Перед этим приездом Б. П. Шереметьев в своем письме сообщал Меньшикову: «Дома для прибытия вашей светлости отведены, которых лучше нет, и я свой двор очистил». В Бешенковичах русская пехота оказалась неслучайно. Местечком владел гетман Рыгор Антоний Огинский, союзник царя в войне со шведами... Позже своих подданных 25 февраля сюда прибыл сам Петр I.

Еще накануне этого царь потребовал, чтобы, по возможности, имения союзника оберегали от разорения. В своем письме Шереметьеву он писал: «Господин фельдмаршал. С маетностей Огинского, старосты Гордовского, с местечек Круглое, Дедершин, Белынич, Сдавосил, Бешенкович, Лугинович, Собола лишних поборов никаких брать не вели, кроме провианту положенного». В другом письме к Шереметьеву деликатный Петр I проявляет заботу о пани, просит прислать гарнизон для ее, охраны: «В маетности гетмана Огинского, где живет жана его, пошли на золоту унтер-офицера и вели ему там быть... И с тех маетностей поборов брать не вели». Когда ж Огинский однажды пожаловался Петру I на казаков, которые стояли в его местечках, царь распорядился осуществить следствие по этому делу и покарать виноватых.

Именно в Бешенковичах 10 марта 1708 г. состоялся тот самый военный Совет старейших военноначальников, на котором рассматривался план боевой операции А. Д. Меньшикова. В плане предусматривалось, что пехота будет отступать и заманивать Карла XII, а регулярная конница – наносить противнику удары с тыла и атаковать фланги шведов. Войско Карл XII собирались взять в окружение. На том Совете Петр I впервые озвучил и утвердил один из важнейших документов того времени: «Учреждение бою по настоящему времени». Этот документ впоследствии был принят для изучения боевого опыта русской армии во всех воинских вузах России. В нем Петр I развивал идею полевого тактического обучения солдат. Кроме того, в нем подчеркивалось значение моральной подготовки войск, их воспитания в духе «подвигов воинских». «Учреждение к бою» требовало от офицеров проявлять инициативу и самостоятельность в бою. Солдатам предписывалось активней применять штыки для поражения неприятеля.

КОМНАТА НАПОЛЕОНА

А. Крачковский в газете «Зара» за 1 февраля 1997 г. сообщает, что 11 июля 1812 г. в Бешенковичи прибыл гарнизон французов.

В шесть часов утра того же дня сюда прибыл корпус во главе с итальянским вице-королем Евгением Богарне. Эти сразу начали переправляться через Западную Двину: пехота – по наведенному французами мосту, всадники – вплавь.

На следующий день во второй половине в Бешенковичах уже был Бонапарт Наполеон со своим штабом. А вечером здесь появилась еще одна видная особа – неаполитанский король Мюрат.

13 июля Наполеон вместе с Мюратом и Богарне верхом объехали околицы Бешенкович.

На другой день император направился в местечко Островно, где уже начались бои на подступах к Витебску. В Бешенковичах остался только французский гарнизон.

Хозяйствование французов привело к разрушению и разорению Бешенкович. Церковь была разграблена и переоснащена в постоялый двор. В разных направлениях на месте сожженных хат возникли батареи.

8 октября 1812 г. бригада русских войск генерала В.И. Гарпэ, которая входила в состав войск графа П.Х. Витгенштейна, захватив десятки пушек и больше сотни пленных, партикулярный обоз и часть передвижной аптеки, выбила французов из Бешенкович.

Интересно, что комната во дворце графа Иринея Хрептовича, где ночевал Наполеон, с мебелью, другими вещами бережно сохранялась в том самом виде, в каком ее покинул император, больше столетия и демонстрировалась всем гостям.

ВИЗИТ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I

Всегда особенно интересны сведения, касающиеся прибытия в те или иные провинциальные города венценосных особ. Последних обычно встречали с помпой. На это тратилось немало и средств, и фантазии. А самое главное, такие визиты впоследствии становились чуть ли не важнейшими вехами в истории этих городов.

Одним из тех, кто видел «комнату Наполеона» в Бешенковичах, был император Александр I. Об этом сообщает все тот же А. Крачковский.

В 1821 г. войска гвардейского корпуса должны были провести маневры около местечка Бешенковичи.

16 сентября Александр I прибыл в это местечко. А уже на следующий день с балкона хрептовичского дворца приветствовал вместе с главнокомандующим 1-й армией Сакеном и командующим вышеуказанного корпуса Васильчиковым вступающую сюда русскую гвардию. Его величество остался недоволен смотром. Но, как человек интеллигентный, даже вида не подал на этот счет.

После смотра офицеры пригласили высокого гостя к обеденному столу, рассчитанному чуть не на полторы тысячи человек. Обед проходил в громадном крытом биваке, состоявшем из трех частей: центральной и двух крыльев. Это разовое сооружение из соломы и ельника было украшено

флагами и доспехами, оружием и цветами. И размещалось на берегу Западной Двины. В центре бивака находился стол императора. Отсюда последний мог увидеть каждого из присутствовавших.

Когда приглашенные расселись, зазвучала музыка – заиграл оркестр, состоящий из 400 человек. Управлял оркестром маэстро Дерфельд. Как и должно главе государства, Его Величество первый поднял бокал. Он произнес тост за здоровье воинов корпуса, который всегда и везде прославлял себя. В свою очередь генерал Сакен предложил выпить за здоровье государя. После чего артиллерия начала стрелять, а гвардия закричала «Ура!»

Громогласное «Ура!» сопровождало Александра I и после того, как он сел на коня и направился обратно во дворец.

Впоследствии на том самом месте, где находился бивак, тогдашний владелец местечка граф Ириней Хрептович установил памятный знак высотой 3 аршина и 12, 5 вершков. Состоял этот знак из четырех частей: гранитной плиты, кирпичного оштукатуренного пьедестала и колонны в виде усеченного конуса. Увенчан памятник был гранитным шаром диаметром 5 вершков. На пьедестале имелась надпись золотыми буквами на латинском: «Поставил граф Ириней Хрептович в память о пребывании на этом месте божественного государя Александра I со своим воинством». Памятник был окружен оградой из цепей, подвешенных на восьми гранитных столбах.

ПАРК

В местной газете «Зара» за 28 января 1989 г. А. Крачковский сообщает, что начало строительства регулярного парка относится к концу XVII в., когда имение Бешенковичи перешло к Огинским. Территория парка с севера и востока была ограничена рекой и ручьем, а с юга и запада – аллеями и искусственными каналами. Центром композиции был двухэтажный дом на возвышении, построенный тогдашним владельцем имения Казимиром Огинским.

Постепенно площадь парка расширялась. Одновременно проводилась его реконструкция. В центре появились два искусственных водоема. Первый имел бетонированное дно – поэтому не зарастал и сохранял прозрачность воды. Другой отличался формой: круглый, диаметром 40 метров, он имел одинаковые береговые откосы. На обеих водоемах были устроены острова. На круглом остров представлял собой клумбу, некое подобие гигантского плавающего венка. С берега на каждый из островков были перекинуты дугоподобные деревянные мосты.

Теперь известно, что эти водоемы были выкопаны неспроста. В тех местах действовали ключи. Водоемы не замерзали. А это, в свою очередь, позволяло круглый год содержать там лебедей.

В 1770 г. напротив старого был возведен новый двухэтажный каменный дворец. Вместе с этим по заранее созданному проекту был устроен большой парк. Из регулярного он становится пейзажным.

Во второй половине XIX в. Иехим Литавор Хрептович на его территории выстроил двухэтажный жилой дом.

СВЯТО-ИЛЬИНСКАЯ ЦЕРКОВЬ

Не было бы счастья – да несчастье помогло. Сюжет, достойный произведений Александра Николаевича Островского... Церковь во имя святого Ильи-пророка была построена в Бешенковичах по указу сына Ягайлы Казимира. Этот указ перепуганный король-католик издал после того, как чуть было не потерял жену Елизавету в 1447 г.

А. Крачковский в газете «Зара» за 18 августа 2001 г. сообщает, что церковь была построена и даже пережила пору обновления. Почти два столетия она оставалась православной.

В 1637 г. местный хозяин Казимир Лев Сапега добился отмены для нее статуса православной. На месте церкви построили униатский храм.

Новый владелец Бешенкович Казимир Огинский восстановил настоящий статус церкви. Но как только Петр I, освободив эти земли от шведов, покинул территорию Великого княжества, иезуит Гинторф выгнал из нее иеромонаха, отнял у него все пожитки, а церковь опять переделал в униатскую. Это случилось в 1723 г. Известно, что верующие не покорились и подали челобитную на имя царя.

Документально подтверждено, что новое из красного кирпича здание Ильинской церкви было построено в 1870 г. на казенные средства.

Вот что сообщается об этой церкви в брошюре «Экскурсия Витебской ученой архивной комиссии 14 мая 1911 г. в местечко Бешенковичи»: «памятник архитектуры... того периода, когда с легкой руки академика Тона у нас насаждался якобы русский стиль. В этой церкви сохранились старинные иконы пророка Ильи и Божьей Матери, относящиеся приблизительно к началу 18-го столетия...» На колокольне когда-то размещались колокола:  один – стопудовый, другой – пятидесятипудовый, третий – двадцатипятипудовый, а также несколько по два пуда каждый.

В 1917 г. большой колокол сбросили большевики.

В годы Великой Отечественной войны немцы приспособили церковь под склад. На колокольне было устроено пулеметное гнездо, которое было разбито вместе с колокольней в 1944 г.

ЛЕПЕЛЬ

(сентябрь, 2005)

НЕСКОЛЬКО ВЕРСИЙ НАЗВАНИЯ

Всегда интересны статьи доктора филологии А. Рогалева. Ученый умеет вселить уверенность своей аргументацией.

Славяне не являются исконными жителями Лепельщины, – объясняет он в одной из своих работ происхождение названия здешнего города, – они начали осваивать этот край только в V-VI вв., тогда как многие из здешних стоянок-городищ принадлежат более ранней археологической культуре.

Город получил свое наименование от названия здешнего водного объекта – озера Лепель. Исследователь А. Качубинский полагал, что основа названия сокрыта в балтском слове liepa, то есть «липа». Он интерпретировал слово «Лепель» следующим образом: «озеро, размещенное в липовом лесу».

Еще более романтичной, на мой взгляд, кажется версия немецкого этимолога М. Фасмера, который указывал на латышское слово lepa – «белая лилия, кувшинка». Как видим, в данном случае объяснение, сводится к характеристике растительности самого озера.

И, наконец, третья версия, на мой взгляд наиболее прагматичная, самого А. Рогалева: название здешнего озера проистекает от древнейшего финно-угорского, а точнее карельского слова "леппа" – ольха. Подобных названий, в основе которых лежит это слово, в Карелии, Мордовии, и Архангельской и Вологодской областях множество.

Далекие предки финно-угров селились по берегам рек и озер. Они занимались охотой и рыболовством и не знали землепашества. Первостепенное значение в их жизни играл окружавший их мир. Оттого и кумирами их были просто деревья, валуны, цветы, рыбы и звери. Финно-угры молились им и обозначали их именами места своих поселений.

ВЛАДЕЛЬЦЫ

Д.И. Дявгало, белорусский краевед начала XX в., сообщает, что первое летописное упоминание о Лепеле относится к 1439 г., когда сын Сигизмунда Кейстутовича Михаил Сигизмундович подарил земли этого поместья Витебскому римско-католическому приходскому костелу.

В 1541 г. Сигизмунд Старый с соизволения Римского папы отнял у Витебского костела Лепель и передал его Виленской римско-католической капитуле.

В 1568 г. Лепель перешел в пожизненное владение полоцкому каштеляну Юрию Николаевичу Зеновьевичу, который вместе с этим получил титул старосты Лепельского, державца Чечерского и Пропойского.

После смерти Юрия Зеновьевича Лепель перешел к полоцкому воеводе Николаю Монвиду Дорогостайскому, который правил им до 1579 г.

Король Стефан Баторий в 1579 г. отнял у Дорогостайского Лепель и возвратил его Виленской римско-католической капитуле.

В 1586 г. Виленская капитула продала Лепель за 1200 коп грошей канцлеру Великого княжества Льву Сапеге. Королевское подтверждение этого было получено 12 февраля 1589 г.

В 1609 г. канцлер Лев Сапега подарил оба Лепеля – Новый и Старый – монахиням бернардинкам, для которых он построил в это время монастырь в Вильне. 13 мая 1617 г. главный Литовский Трибунал утвердил этот дар. С этого времени все интересы властей здешнего уголка были направлены к тому, чтобы заплатить вовремя своим владельцам известный оброк.

БЕРЕЗИНСКИЙ КАНАЛ

Директор местного краеведческого музея Алина Стельмах любезно предоставила мне материалы научно-практической конференции, посвященной перспективам Березинской водной системы. На этой конференции был и ее доклад.

Березинский канал – это искусственный водный путь, который связал в начале XIX в. бассейн Западной Двины с бассейном Днепра. Он был построен в 1797-1805 гг. русским правительством на месте старого торгового пути.

Беларусь обладает превосходной возможностью пользоваться водными путями сообщения. Просто пока не использует эту свою возможность. Один из путей «из варяг в греки», то есть из Балтийского моря к Черному, пролегал именно здесь, на Лепельщине. Из Березины торговый путь шел до водораздела между Сергучем и Эссой, откуда принимал северное направление: Лепель, Чашники, Бочейково.

Этот путь использовался еще в XVI в. Согласно ревизии Полоцкого воеводства 1586 г., сделанной подскарбием дворным Великого княжества Скуминым и подскарбием дворным витебским князем Ю. Друцким-Соколинским, «путь из Лепеля до Риги очень сносный для больших судов». А именно «начиная от замка, Лепельским озером в реку Уллу, той рекою вниз в реку Двину под самым замком Уллой. От Лепеля до Двины 18 миль. Другой водный путь из Лепеля в Днепр. Начав от замка тем же озером Леплем в речку Берестычу (Эсса), той рекою вверх в реку Оконицу, этой рекою вверх в озеро Оконо, а от того озера волоком через лес полмили до озера Плавно: из этого озера в речку Сергуч, той же речкою вниз до Березины: рекою Березиною вниз до самого Днепра. Протяжение всего этого пути от Лепеля до Березины 7 миль. Этим путем, как нам передавали старые люди, и раньше переправляли нагруженные струги из Лепеля в Киев, ровно и из Полоцка хаживали, и через волок, сгрузив струги, перетаскивали, платя рабочим за это перетаскивание от каждого струга по мешку соли».

Мысль об устройстве канала для соединения верховьев рек, текущих к морям Черному и Балтийскому, прозвучала впервые в 1631 г. на Варшавском сейме. Там была предложена конструкция канала, который соединил бы верховья Березины и Вилии.

Всплеск строительства каналов в России (самых дешевых видов сообщения) пришелся на конец XVIII в. Российскими властями было принято решение строить только на территории одной Беларуси сразу несколько водных систем: Днепро-Бугский, Августовский каналы и канал Огинского. Такой же бум строительства каналов в тот период случился и в Западной Европе.

В это время в архиве Борисовского земского суда был найден, без надобности пролежавший 150 лет, проект перекопа. Это был проект некоего Мартина Бадени, «польского инженера», который первым официально указал на чрезвычайно удобное соединение двух озер Плавно и Береща, расположенных на водоразделе, всего в 7 верстах друг от друга. Причем воды озера плавно текли по направлению к Черному морю (Сергуч – Березина – Днепр), а воды озера Береща – к Балтийскому (Береща – Улла – Западная Двина).

Забытый проект Бадени попал в Петербург. И первым обратил на него внимание русского правительства историк Тадеуш Чацкий. Он сумел доказать экономическую выгодность, целесообразность этого проекта. «Весною и осенью проводятся плоты водою из Березины до Палика, – писал Чацкий, – где уже вытаскивают их на сушу и оставляют на месте до первой санной дороги: оттуда лес доставляют на санях в Латыговичи и на другие пристани верхней Эссы, где он сплавляется опять и, таким образом, может он по Улле и Двине дойти до Риги едва только на третий год своего странствования».

Проект Бадени заинтересовал управляющего водными путями России графа Сиверса. На место был послан генерал-майор Германн, который позже донес: «Соединению Днепра с Двиною посредством Березины и Уллы не представляется ни каких естественных препятствий». И выставил на рассмотрение уже свой план перекопа.

Формальное утверждение Павлом I плана последовало в 1797 г.: «Император соизволяет на соединение Двины с Днепром посредством Березины». Государственному казначею Васильеву из требуемой суммы 329 337 рублей поручено отпустить на первый раз 80 тысяч рублей, а остальные – в течение 1798-99 гг. Мельницы на Улле и Сергуче предполагалось откупить. Вводились должности директора, трех надзирателей, одного кассира, одного регистратора, одного писца и по одному шлюзовому и плотничьему мастеру.

«Мысль прорыть всего один канал между озерами Плавно и Берешта по почти совершенно ровной местности, длиною всего лишь в 7 верст, и за такую сравнительно дешевую цену установить водное сообщение между Черным и Балтийским морем, – находим дальше важную историческую цитату в докладе А. Стельмах, – очевидно, казалась в то время настолько заманчивою, что решено было приступить к работам немедленно, без надлежащих изысканий, руководствуясь, главным образом, найденным в Борисовском земском суде проектом; причем все сооружения для ускорения работ предложено было сделать, на первое время, из дерева».

Непосредственное исполнение проекта было возложено на генерала Фрейнганга под наблюдением инженера генерала де Витте. Общее руководство осуществлял Сивере, который с 1798 г. возглавил только что созданный департамент водяных коммуникаций.

Первая выполненная работа по каналу относится к 1799 г.

В 1799 г. был готов Отводной (осушительный) канал. Оказалось, что вместо четырех шлюзов потребовалось целых четырнадцать. Кроме того, прорытие канала потребовалось на 10 верст больше.

В 1801-1802 гг. между озерами Плавно и Береща был прорыт Соединительный канал длиною 7 верст и 13 саженей.

Вот те российские гидротехники, которые принимали непосредственное участие в строительстве Березинского канала: инженер генерал фон Сухтелен, инженер генерал де Витте, тайный советник И. К. Герард, инженер генерал-лейтенант де Волонт.

Официально считается, что строительство завершено в 1805 г. В этом году по Соединительному каналу кое-как пробралась барка. Она уже через несколько минут после отсылки донесения об открытии судоходства засела в Сергуче.

Работы на канале продолжались до 1809 г. И обошлись казне в полтора миллиона рублей.

Вместо намеченного по плану одного канала между озерами Плавно и Береща образовалась целая система каналов и шлюзов. Поэтому канал впоследствии был назван Березинской системой. Общая длина его составила 159 километров. Построено 14 шлюзов, 6 плотин, прорыто 6 каналов.

Березинский канал обеспечивал проход судов и сплав леса из Могилевской, Минской и Витебской губерний в Прибалтику. Через Днепр он связывал Малороссию с рынком в Риге. Но главное, эта система оказала существенное влияние на развитие самого Лепеля. Между прочим, ежегодно по Березинской системе сплавляли леса в среднем на сумму 750 млн. рублей серебром. Эту цифру я привел, чтобы указать на окупаемость и экономическое значение этого сооружения.

Березинский канал интенсивно эксплуатировался до Второй Мировой войны. При этом все проекты переустройства его или хотя бы капитального ремонта оказались неосуществленными. Сплав леса здесь продолжался до конца 1950-х гг.

КОСТЕЛ СВЯТОГО КАЗИМИРА

Алина Стельмах в брошюре «Святы Казiмiр у Паазер'i» продолжила свое исследование истории города на примере еще одного его памятника – костела. Сведения она черпала из книги Дмитрия Ивановича Дявгяло «Лепель, поветовый город Витебской губернии».

Около 1602 г. канцлер Великого княжества Лев Сапега задумал построить в местечке Новый Лепель костел. В 1604 г. храм был возведен и на него составили фундаторскую запись, которую через 6 лет утвердил король.

По-видимому, тот первый костел был деревянным. В 1654 г. ксендзом Млынецким была проведена его ревизия. Из нее явствует, что храм имел вид полуовального корабля (figurae semiovalis). Больших окон в нем имелось всего 3, маленьких – 2. Пол выложен был из неправильного кирпича. Крыльцо соорудили из кольев. Около костела, на погосте, была устроена колокольня в виде башни. На ней висело 3 колокола, один из которых весил 8 пудов. Внутри храма располагалось 3 алтаря. Плебания находилась рядом с костелом. За ней стояла каменная баня. Костелу принадлежали 18 подданных, которые жили в окрестностях Лепеля. Храм сгорел 8 сентября 1779 г. во время пожара в местечке.

В том же 1779 г. был построен новый костел. Этот соорудили из тесаного леса и на каменном фундаменте, размерами 15 на 8 и 2/3 сажени, с  двумя башнями по 10 саженей высоты каждая и с двумя кирпичными подвалами. В ночь с 27 на 28 апреля 1833 г. в Лепели случился сильный пожар, который уничтожил четверть города, в том числе и костел.

8 марта 1857 г. в своем указе за № 558 Могилевский архиепископ, митрополит римско-католических церквей Российской империи, сообщил на имя лепельского декана ксендза Керановского о разрешении помещику Мальчевскому строить каменный костел в Лепеле. В город был доставлен проект архитектора Мачулевича.

Местный помещик коллежский асессор Петр Антонович Мальчевский предложил построить костел на свои собственные средства и в тот же год летом начал закладку фундамента. Но, кажется, импульсивный пан Петр не рассчитал ни средств своих, ни сил – строительство уже через два года было остановлено. Средствами костелу могли бы помочь парафияне и римско-католическая коллегия. Но Мальчевский был против. Почти двадцать лет продолжался долгострой.

В 1876 г. после смерти Петра Мальчевского его сын Людвик продолжил работы по возведению костела. Он сделал окна, двери, пол, оштукатурил стены внутри и возвел каменную ограду.

8 декабря 1876 г. храм был освящен в честь святого Казимира (кстати, сына той самой королевы Елизаветы, которая тонула где-то на белорусских реках). В тот же день состоялась панихида по умершему фундатору костела.

Но строительные работы продолжались и после освящения храма. В 1881 г. была выстроена плебания. А в 1889 г. привезены органы с Чашницкого и Белыничского костелов, из частей которых мастер Шульц сделал один орган на 12 голосов.

Известно, что иконы, украшавшие костел Святого Казимира, были выполнены по заказу княгини Лубянской, а также – мастерами Санкт-Петербургской академии художеств и являлись копиями известных творений: «Освобождение Святого Петра из темницы» Милири и «Святой Антонии» Мурилье. При входе в ризницу на стене был укреплен крест, известный еще с 1746 г. Его украшал наклад из серебра.

Служба в костеле продолжалась до 4 марта 1935 г. Какое-то время храм использовался не по назначению – в нем размещался гараж, стояли трансформаторные будки. Тем не менее, судьба его оказалась более счастливой, чем судьба Преображенского собора 1844 г., который находился в самом центре города и в 1950 г. был разобран.

УШАЧИ

(сентябрь, 2005)

НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ О ВЛАДЕЛЬЦАХ И ИХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Древнейшее поселище на реке с финно-угорским названием Шача. И, конечно, слово это связано с растительным или животным миром, преобладающим в данной местности...

Официально же отсчет жизни здешнего поселения начался с 1624 г. Ушачи в то время принадлежали полоцкому стольнику Юзефу Кленовскому. Это имение было пожаловано ему полоцким воеводой за верную службу.  В 1653 г. стольник умер. И имение перешло к Радзиминским-Францкевичам. А. М. Кулагин в книге «Памяць» за 2003 г. сообщает, что в 1677 г. местечко Ушачи перешло к Давиду Радзиминскому-Францкевичу, который со своей женой основал тут базилианский монастырь. Последний просуществовал вплоть до 1835 г., пока его монахи не выступили против изменения статуса их обители в пользу православия.

После Радзиминских-Францкевичей имение принадлежало Щитам. В начале XVIII в. владельцы Ушач – Жабы. Полоцкий стольник Иероним Жаба жил в Ушачах вместе со своей женой Катериной Протасевчевой. Это была их главная резиденция. А. М. Кулагин сообщает, что в 1716 г., уже будучи подвоеводой полоцким, Иероним Жаба вместе со своей женой основал в Ушачах костел и монастырь доминиканцев, переданный в 1863 г. православному ведомству.

В середине XVIII в. имение в качестве приданого отошло к Плятерам.

ДОМИНИКАНСКИЙ КОСТЕЛ

В местной газете «Патрыёт» за 24 декабря 2003 г. нахожу материал, подписанный «ксяндзом Ежи», составленный по польской книге «Сведения о доминиканцах Литовской провинции».

Доминиканцев в Ушачи привел подвоевода полоцкий, полковник гусарского флага Иероним Жаба вместе со своей женой Катериной в 1716 г.

Последнее приобретение доминиканского монастыря – фольварок Замошье, находящийся в миле от Ушач.

Костел был освящен в честь Святого Иеронима. Кирпичное строение возвели в 1787 г. в архитектуре барокко. Оно имело две башни, на которых располагались 3 колокола и часы, и было освещено 11 большими и 20 малыми окнами. Изнутри храм украшали 7 алтарей и озвучивал орган на 12 голосов.

Двухэтажное здание монастыря возвели одновременно с костелом. Оно тоже было из кирпича. Отличительной особенностью его являлось то, что оно не соприкасалось с костелом. На первом этаже располагалась квартира игумена с двумя комнатами, трапезная и две одноместные кельи. На втором – семь одноместных келий.

Во дворе располагались хозяйственные строения: пивоварня, баня, а также школа, больница.

С 1787 по 1807 гг. игуменом монастыря был отец Яцек Уленовский. Именно при нем в 1796 г. и были завершены работы по строительству костела и всех других монастырских построек. Постоянно в монастыре жило 7-8 монахов.

О ТОМ, КТО БЫЛ, КАЖЕТСЯ, БЛИЗОК К МЕЧТЕ (о Василе Быкове)

В этой книге выступаю как популяризатор белорусской истории. Поэтому принужден говорить именно об интересном и вечном.

Когда узнал, что на Ушаччине, в Кубличах, создается музей писателя Василя Быкова, тотчас понял, что эта инициатива будет прекрасной добавкой к путешествию в здешний город. Еще бы, ведь там, в Кубличах, родился гений.  

Вот всего несколько выписок из тех знаменитых трех абзацев его «автобиографии».

«Родился 19 июня 1924 г. около Кублич... С дошкольного возраста пристрастился к книгам. Читал без разбора все, что попадало в руки. Час без книжки представлялся пустым и неинтересным... Часто жилось в неполадках, нужде. Наверно, по причине некоей инстинктивной душевной самозащиты с малолетства ощутил стремление в свет выдуманного...

...Однако на фронте все оказалось куда более тяжелым и сложным. В первом же бою погиб друг, с которым я приехал из училища... Иногда я думаю, что и человечество еще не до конца усвоило, от чего оно избавилось в минувшей войне, что приобрело и сколько стоили те его приобретения...

...Первые рассказы написал в 1951 г., находясь на офицерской службе в рядах Советской Армии... Несколько вещей считаю неудавшимися, в других, кажется, был близок к мечте, на которую нацеливался. Но теперь вижу, что все тот же бастион великой правды о войне по-прежнему сурово  высится в облаках прошлого, и чтобы добраться до его вершины, очевидно, мало одной настойчивости... надо карабкаться на нее, ибо, как писал Генрих Бёль, человек перестает быть художником не тогда, когда создает слабое творение, а в тот момент, когда начинает бояться всякого риска».

КУСОЧКИ ЧИСТОГО НЕБА (о пансионате «Лесные озера»)

От этой сентябрьской поездки в Ушачи у меня остались самые приятные воспоминания. И без того преданный Беларуси, как любимой женщине, должен был еще раз убедиться в красоте и обаянии ее земли.

Теперь буду знать, что кроме Мядельщины и Браславщины у нас есть еще один удивительный уголок, «где будто бы разной формы кусочки чистого неба упали на землю».3 От чистого сердца призываю: посетите эти места, у вас появится стимул жить и любить жизнь. Я увидел тамошние Лесные озера, искупался в одном из них и до сего времени испытываю упоенность, что побывал в Раю.

По тем сведениям, которые мне любезно предоставили в библиотеке вышеуказанной здравницы, Барковщинские целебные воды, принадлежащие ныне Ушачскому пансионату «Лесные озера», упоминались на швейцарских курортах еще в 1502 г.

В письменных источниках за 1704 г. сообщается о «замечательной ушачской криничке с целебной водой». Эта вода оздоравливала даже неизлечимых: возвращала зрение, способность любить, меняла само мировоззрение.

В первой трети XIX в. здесь, всего в нескольких километрах от Ушач, на старой дороге Лепель–Полоцк была построена первая лечебница. В 1843 г. медик и химик Янт специально прибыл сюда и исследовал химический состав удивлявших всех своей целительной силой вод.

В «Памятной книжке Витебской губернии за 1864 г.» находим следующие сведения. Ну, во-первых, Барковщина это была дача, располагавшаяся в одноименном урочище. Принадлежала она так называемому Судзиловскому имению, которое, в свою очередь, находилось в ведомстве государства. Как бы там ни было, но в 1855 г. врач Немировский сумел создать здесь вполне современный по тем меркам частный санаторий. Здравница имела следующую технологическую структуру: выходы подземных вод были закрыты в пяти деревянных срубах. Вода из срубов по деревянным трубам самотеком, как в Петергофе, подавалась в два деревянных ванных павильона, построенных на фундаменте из крупных камней. В каждом павильоне находились комнаты с ваннами (всего 16 ванн). Кроме того, имелось три дома, где жили больные и обслуживающий персонал.

В год в этом санатории господина Немировского лечилось не менее 300 человек. Причем, не только с Витебщины, но и из России, Германии, Польши, Франции. Швейцарский специалист по санаторному печению Рабо, посетив этот курорт, назвал его среди лучших европейских здравниц подобного типа.

В 1919 г. на территории урочища был открыт государственный санаторий.

В 1920 г. Институт Белорусской культуры направил комиссию для изучения Барковщинского родника. Заключение комиссии было напечатано

в 1930 г. в журнале «Наш край» в № 53: «Баркаушчына мае крынiцы с жалезстымi сернымi водамi, якiя па сваёй якасцi не уступаюць мiнеральным водам Кауказа i надзвычай карысныя для хворых рэуматызмам, паралiчом нервнай сiстэмы».

Это заключение подвигло правительство принять решение о дальнейшем расширении санатория. В 1930 г. были введены в строй 3 корпуса для больных, павильон на 24 ванны и подсобные помещения. Минеральная вода подавалась уже из артезианской скважины.

Во время Великой Отечественной войны оккупанты использовали санаторий по прямому назначению. Однако в 1944 г., уходя, полностью уничтожили его.

После войны на месте руин был построен дом отдыха. В 1999 г. он реорганизован в пансионат с лечением на 150 коек. В летний период в домиках размещается дополнительно 300 человек.

В 2003 г. в строй введен лечебный корпус. Пансионат оказывает услуги по оздоровлению органов дыхания, нервной системы, сердечно-сосудистой системы, опорно-двигательного аппарата. Для лечения больных создана база: физиотерапевтический кабинет, кабинет магнитолазерной терапии, кабинет электросна, кабинет сухих углекислых ванн, спелеотерапия, водолечение (всевозможные ванны и души), ингаляторий, зал ЛФК, тренажерный зал, кабинет фитотерапии, кабинет иглорефлексотерапии, массажные кабинеты, кабинет функциональной диагностики, процедурный кабинет, кабинет теплолечения (парафино-озокерит), кабинет гидропатии.

Вот и еще одно прекрасное место для организации на постоянной основе встреч по обмену профессиональным опытом. Само по себе оно – уже памятник истории, потому что имеет важное и полезное прошлое, вдобавок является еще и памятником природы. А на природе, как известно, проблемы решаются гораздо проще.

Будьте же благословенны и место это, и здешняя древнейшая дорога,  петляющая по холмам и открывающая удивительные виды, и, конечно, здешние недра, искони назначенные продлевать человеку жизнь.

ЧАШНИКИ

(сентябрь, 2005)

НЕМНОЖКО О ЗАМКЕ

Сожалею, что в наших маленьких городах мало рождается исследователей, пропагандистов местной старины, тех, кто нарабатывал бы достойный материал и, тем самым, прославлял свой город. Оттого и о городах этих ничего не знают, иногда даже о самом существовании их...

Итак, когда-то, давным-давно, в этих местах на берегу Уллы стоял замок. Об этом в свое время сообщал в газете «Чырвоны прамень» преподаватель Витебского пединститута архитектор Юрий Якимович.4

В 1558 г. во время Ливонской войны Иван Грозный приказал своему войску построить замок на правом берегу Уллы. Замок был построен и вскоре разрушен. Потом его обновили уже по указу Сигизмунда Августа. Однако в 1567 г. он был окончательно снесен. И больше не восстанавливался.

ИЗ ИССЛЕДОВАНИЙ ЯКИМОВИЧА

В той же своей статье Юрий Якимович исследовал инвентари Чашник 1629 г. и 1633 г.

В тот период на берегу Уллы находилась небольшая усадьба с деревянными укреплениями.

Центром же местечка являлась торговая площадь. На площади стояла церковь с колокольней, оснащенной тремя колоколами, а также находились 16 магазинов («клеток крамных») и 4 мещанских двора. От площади расходились три улицы: Ивановская (вела к усадьбе помещика), Лукомлянская и Тяпинская.

На реке действовала пристань. Сюда прибывали купеческие корабли с товарами. Недалеко от пристани стояли 39 складских помещений («пуни купецкие»). Они принадлежали купцам, которые наиболее часто проезжали через этот город.

На противоположном берегу реки располагалось три предместья, или слободки.

За пределами территории местечка «около мельницы» располагались так называемые «Старые Чашники». Это свидетельствует о том, что первоначально Чашники существовали на месте данного небольшого застенка.

В середине XIX в. в Чашниках насчитывалось более 2,5 тысяч жителей. Основная профессия на тот период – лоцман. Эти люди каждую весну, с возобновлением сезона передвижения по воде, нанимались на барки и водили их до Риги.

В начале XX в. количество жителей выросло до 5 тысяч.

ДОМИНИКАНСКИЙ КОСТЕЛ

Чтобы процветали малые города, необходимо, чтобы в них приезжали. А для этого им надо иметь чем привлечь. Такой коронкой могли бы стать восстановленные памятники старины, некогда своей значительностью и своим силуэтом определявшие лицо города. По крайней мере, такое восстановление имеет место быть в цивилизованных странах, например в Германии (Дрезденский собор).

Этот ныне уже не существующий храм когда-то как раз и определял лицо здешнего города, являлся его столпом.

«Беларуская энцiклопедыя», в материале В. Гриневецкого и А. Ярошевича, как и те же «Сведения о доминиканцах Литовской провинции» сообщают о том, что около 1674 г. хорунжий Доминик Служка и его очаровательная супруга Констанция из рода Подберезских основали в Чашниках монастырь доминиканцев. Подневольные, закрепленные за монастырем, обязаны были отдавать монахам «со всех посевов своих четвертый сноп и половину меда».

Из каменных строений на территории этого монастыря сначала появился жилой корпус. Это случилось в 1750 г.

Костел Преображения строили семь лет в бытность приора Гутиского и успешно завершили в 1786 г. Каменный храм был исполнен в формах позднего барокко и считался самым большим костелом в Беларуси. На двух фасадных башнях его размещались часы и 3 колокола, отлитые в Риге.

В 1804 г. костел освятил суфраган полоцкий Адынец.

В 1816 г. его украсили настенные росписи, часть которых сохранялась до начала XX в. Самым же ценным его украшением считалась скульптура Иисуса, вырезанная сельским жителем из местных, неким Пристой в начале XVIII в. Алтарь украшали иконы, нарисованные художником В. Лейндорфом.

В 1832 г., после восстания поляков, монастырь закрыли. Однако он еще не был отнят. Но когда в 1863-64 гг. здесь обосновался опорный пункт представителей нового выступления католиков, монастырь передали в ведомство православной епархии, С 1868 г. храм стал называться Николаевской церковью.

В 1930 г. по распоряжению местных властей башни Николаевского собора снесли, а в зале устроили Дом культуры. В этом здании в феврале 1942 г. согнанные сюда чашницкие евреи провели свою последнюю ночь...

ИЗ ИСТОРИИ ЦЕРКВИ ПРЕОБРАЖЕНИЯ ГОСПОДНЯ

На средства, пожертвованные паном Винцентом Володковичем, в 1875 г. в местечке построена православная церковь. Об этом сообщает И. Торбина в одном из номеров газеты «Чырвоны прамень» за 2005 г. Последний владелец Иванска (близ Чашников) был человеком интеллигентным и умным. Исповедуя католическую веру, тем не менее, с уважением относился к иноверцам. И потому на землях, которые в свое время принадлежали ему, оставил по себе добрую память.

Церковь была построена в стиле позднего классицизма.

История этого храма полна трагических событий, свое распятие и воскрешение церковь переживала не раз.

В начале 30-х годов чашницкий храм, как религиозное заведение, был закрыт, а помещение превращено в склад.

В годы войны храм вновь открыли. Службу проводили по воскресеньям: сначала – для оккупантов, позже – для местных.

После того как фашисты покинули здешние места, церковь закрывать не стали. В ней велась служба. Но люди ходили сюда молиться преимущественно тайно.

Известно, что в 1970-80-е гг. нашелся один из местных, работавший на Севере на рыболовецких судах, который пожертвовал храму 5000 советских рублей.

В 1980-е гг. настоятелем церкви назначили Анатолия Коледу, выходца из Столинского района, сына священника. Этот человек пришел к вере сознательно, уже после того как защитил ученую степень кандидата физико-математических наук. Его отец в те годы служил священником в Браславе. Иконостас, украшающий храм, достался чашничанам благодаря ходатайству авторитетного браславского священника. Он установлен в 1982 г.;

Что касается А. Коледы, то духовное образование он получил в семинарии в городе Загорске. Служил в чашницкой церкви. А сейчас – в Германии, поддерживает там православие. По его инициативе на территории немецкого государства открыто уже восемь православных церквей.

В настоящее время настоятелем местного храма является не менее интересный человек – по специальности строитель и реставратор – Владимир Коледа, двоюродный брат Анатолия. В свое время он реставрировал Витебский собор.

А теперь о пяти колоколах, которые бережно сохраняются на колокольне Преображенской церкви. Самый большой был отлит в 1889 г. и имеет надпись: «В память о чудесном спасении от смерти его Величества 17 октября 1888 г.». Второй по величине датирован 15 мая 1792 г. Он сделан в Риге. Третий датирован 1678 г. и тоже отлит в Риге. Возможно, это самый ценный из здешних колоколов, ибо он мог быть одним из трех колоколов, которые принадлежали местным доминиканцам. Если это так, то можно говорить, что его голос радует чашничан уже более трех столетий. Остальные два – маленькие и надписей не имеют. Но по стилю изготовления можно утверждать, что они тоже отлиты в Риге.

МОГИЛЬНИК НА ПОЛЕ СЛОБОДСКИХ ЗАЛИВНЫХ ЛУГОВ (о расстреле местных евреев)

Сегодня мы живем в такое время, когда прошлое, даже не столь отдаленное, представляется мифом, почти сказочным сюжетом. Между тем, за каждым событием прошлого стоят реальные люди. И у каждого из тех людей была реальная жизнь и реальная смерть.

Вообще, история – это наука не столько о чем-то отвлеченном и легендарном, как это часто представляют, сколько о конкретных людях и конкретных испытаниях, выпавших на долю этих людей. Поэтому и пишущим о прошлом во все времена и при любых обстоятельствах следует отдавать дань своего первейшего уважения именно им – тем, кто когда-то был жив.

В газете «Чырвоны прамень» 2 февраля 1993 г. были опубликованы отрывки из воспоминаний местной жительницы Марии Красни к о событиях, происшедших в этом городе в феврале 1942 г. Воспроизведу эту статью вкратце, в виде изложения.

Немцы сразу выделили среди прочих все еврейские дома, прибили на них шестиконечные звезды. Взрослые евреи вынуждены были носить на рукавах желтые повязки, а на спине одежды желтые круги. Им запретили навещать один одного, поддерживать связи с соседями белорусами. Нельзя было выходить и за пределы города. Сразу острой сделалась для них проблема питания, так как магазины в Чашниках не работали. Немцы заставляли евреев выполнять самую унизительную работу: убирать траву возле тротуаров, ровнять каналы вдоль дорог... Возымели место и откровенные издевательства: то запрягали в двуколку какого-нибудь пожилого и заставляли возить в бочке воду из реки, то начинали избивать ни за что, ни про что...

В феврале 1942 г. из Бочейкова в город прибыл отряд карателей. Шапки нелюдей украшала эмблема в виде черепа и костей. Одеты они были в длинные белые кожухи, а на ременных бляхах надпись по-немецки: «С нами Бог». Эти страшные пришельцы сразу объявили: всем евреям собраться в Доме культуры (в бывшем Николаевском соборе). Люди в назначенное время не явились.

И тогда в полдень немцы и полицаи стали силой сгонять их. Народ заголосил. Некоторые пытались бежать, но их тут же убивали... Несколько тех жертв долго потом лежало на льду реки, пока весенний паводок не снес тела.

Ночь согнанные провели в холодном Доме культуры. Это было как раз накануне воскресенья.

Рано утром первая партия людей проследовала через город в свой последний путь. Впереди всех шла пожилая женщина. Это была детский врач Либерман. Ветер развевал ее седые волосы...

Сделали попытку задержаться возле синагоги. Но немцы не позволили. Плакали дети. Взрослые же двигались молча, опустив голову.

Потом толпа исчезла за рекой. А еще через некоторое время послышались выстрелы – началась расправа...

Свидетели рассказали, что каратели, остановив толпу, начали с помощью взрывчатки углублять заснеженный карьер. А потом специально мобилизованная группа городских лопатами поправила эту яму.

Людей попросили снять верхнюю одежду, спуститься в яму и лечь на землю. Так, лежа, их и расстреливали. Кто не хотел подчиниться, того расстреливали наверху, а потом сбрасывали...

В тот воскресный день через Чашники проследовали три большие группы. В Преображенской церкви звонили. Был праздник – громницы.

В последней группе шел староста Чарейский. Как бы подводил итог этому ужасному злодеянию.

В карьере на поле Слободских заливных лугов около реки Уллянки в тот день были расстреляны не только евреи. Рядом, в другую, заранее подготовленную яму сбросили замученных белорусов, русских, поляков. И если бы каждого из тех расстрелянных похоронили отдельно, то не хватило бы всего того Слободского поля.

БУМАГОДЕЛАТЕЛЬНАЯ ФАБРИКА ПАНА ВОЛОДКОВИЧА

На чашницкой бумажной фабрике заместитель по идеологической работе Светлана Васильевна Подрез передала мне материалы, касающиеся биографии основателя завода и самой судьбы предприятия, которое, в силу своего возраста, является первейшим из сохранившихся памятников этого города.

Оказывается, небезызвестный нам владелец Иванска пан Винцент Игнатьевич Володкович, прославивший себя фундацией местной церкви, был еще и основателем местной фабрики.

Этот представитель старинного польского рода был человеком известным и уважаемым в губернии. Родился он в 1846 г. Являлся почетным депутатом Витебского дворянского собрания от Лепельского уезда, а также мировым судьей Лепельского уезда и членом Лепельского уездного комитета по делам сельскохозяйственной промышленности.

В 1873 г. пан Винцент сочетался браком с баронессой Анной Гартинг (1853-1928). У них было девять детей. Семейству принадлежало 11 тысяч 199 десятин земли, на которой проживало 10 тысяч 134 человека. Центральная усадьба находилась в деревне Иванск. Довольствоваться выгодами лишь сельского хозяйства дворяне в тот период уже не могли. Дыхание капитализма подталкивало к необходимости строить промышленные предприятия. И вот пан Винцент задумал вложить средства в бумагоделательную фабрику.

Последняя была построена в 1886 г. На ее месте прежде находилась водяная мельница. Именно наличие реки и стало главным аргументом в пользу основания на том месте предприятия.

Фабрика сразу получила свое наименование – Скина. Володкович сам запутал исследователей своей деятельности объявив, что это его «дочь». На самом же деле, когда выбирали название предприятию, думали о его продукции. Изначально фабрика называлась «картонной», то есть была предназначена для изготовления оберточного материала. А как известно, в переводе с английского «скина» – оболочка.

Для производства картона было установлено две папмашины. Древесную массу, необходимую для изготовления продукции, создавали на заводе в деревне Вишковичи.

В 1894 г. фирма «Гольцерн» (Латвия) специально по заказу Володковича сделала первую бумагоделательную машину. Через четыре года эту машину установили и ввели в эксплуатацию. Машина окупила себя быстро и дала такие прибыли, что Володкович заказал латышам еще одну.

Вторую машину изготовила фирма «Монтель». Она начала давать продукцию с 1905 г.

А в 1912 г. фабрика получает еще и третью бумагоделательную машину (производство той же рижской фирмы «Монтель»).

Контроль за производством и распорядком на фабрике осуществлялся управляющим. Сами владельцы жили в Польше. В поместье они приезжали лишь на летний сезон. Визиты пана Викентия (Винцента) сопровождала выдача зарплаты. Рабочие, в свою очередь, устраивали ему торжественный прием. Встречать прибывшего выходили к мосту через Усвейку – кланялись, желали здоровья, просили из нужды.

Фабрика в Чашниках считалась крупнейшим предприятием в своей отрасли на тот момент. Правда, условия труда были тяжелыми. Вот что писали в дореволюционном журнале «Писчебумажник»: «Самый сильный деревенский парень, проработав два-три месяца в отбельных роллах, где грязная тряпка отбеливается раствором хлорной и серной кислоты,

становится худым и почти желтым. Почти все эти рабочие страдают от удушливого кашля, некоторые кашляют кровью».

Работали на фабрике по 12 часов. Заработную плату часто давали продуктами.

После революции фабрика была национализирована. Что касается настоящих ее владельцев, то они выехали в Польшу. Кстати, в настоящее время наследники пана Винцента живут в Германии, Канаде, Испании, Польше, Литве.

Положительную роль в дальнейшей судьбе фабрики сыграло строительство железной дороги Орша–Лепель. В 1925 г. стальной путь достиг Чашников. Бумажная фабрика начала работать на минеральном топливе. Сюда ежегодно начало поступать до 400 тысяч кубометров донецкого угля. В 1929 г. на фабрике был установлен локомобиль Вольф мощностью 500 л.с. С 1931 г. – паровой котел «Бабкок-Вилькокс» с поверхность нагрева 228 м2. Производительная мощность фабрики на этот период достигала 10 тысяч 400 тонн бумаги в год.

Во время Великой Отечественной войны фабрика была полностью разрушена.

В сентябре 1945 г. была восстановлена бумагоделательная машина № 3. Более двух лет понадобилось, чтобы запустить бумагоделательную машину № 2. В 1950 г. заработала еще одна машина. Устанавливается два локомобиля «Громм» по 350 л.с. каждый. В этот период выпускались следующие сорта бумаги: обойная, писчая, оберточная, под пергамент.

Петрозаводским бумажным заводом изготавливается, а в 1974 г. введена в строй на фабрике бумагоделательная машина № 4. После модернизации в 1984 г. производительность этой машины достигла 30 тонн в сутки.

Калининградским опытным заводом бумагоделательного оборудования изготовлена несерийная машина, которая запущена в эксплуатацию в декабре 1979 г. Производительность ее 22 тонны в сутки.

Введены в эксплуатацию очистительные сооружения производительностью до 10 тысяч м3 в сутки.

В 1995-96 гг. ввиду того, что оборудование бумагоделательных машин № 1 и № 2 претерпели износ, к тому же морально устарели, эти машины демонтированы.

В настоящее время на предприятии работают три бумагоделательные машины, два гофрировальных агрегата, а также оборудование для производства гофроящиков и производство красок для собственных нужд. Численность работников на 1 сентября 2005 г.: 665 человек.

СЕННО

(сентябрь, 2005)

О НАЗВАНИИ И ВЛАДЕЛЬЦАХ

Не думаю, что город получил такое название от известного слова. По-моему, это слишком примитивно.

Что касается его владельцев, то за этой информацией обратимся к брошюре местного краеведа В. Бондаревича «Экскурсiя вытокау г. Сянно», изданной в Витебске в 2000 г.

Милаш Войшвилов хозяйничал в Сенно с 1442 г. Право на это он получил от великого князя Казимира Ягеллончика.

В 1542, 1543, 1545 гг. Сенно владеет пасынок князя Друцкого-Веденецкого-Любецкого князь Рыгор Иванович Сенский-Грибовский.

В 1574 г. Сенно владела Регина Корсак-Соколинская. Ее муж Андрияш Друцкий-Соколинский получил этот город в приданое от нее.

В 1595 г. фелинский староста (Фелин – резиденция магистра Ливонского ордена, ныне Эстония) Мартин Курч передает своему сыну Евстафию Курчу купчую на четвертую часть имения, замка и местечка Сенно со всеми его принадлежностями, церквями и фундушами.

В 1631 г. хозяева Сенно – опять Друцкие-Соколинские. В том году дочка Андрияша Друцкого-Соколинского Элеонора вместе со своим мужем Миколаем Рыгоровичем Хлевинским продает Сенно канцлеру Великого княжества Льву Сапеге.

В 1757 г. хозяин Сенно Юзеф Любецкий, каштелян минский.

В том же 1757 г. городом завладевают Криштоф Тышкевич и его жена Тереза.

Последний владелец Сенно ротмистр Шибеко. Этот со своей женой и дочкой жил в фольварке Заозерье.

В. Удальцов в книге «Памяць» сообщает, что замок находился на возвышении, где древние когда-то молились своим богам (на месте капища), возле двух серных криниц, и был окружен рвом, через который вел подъемный мост. Невдалеке была устроена часовня. Упоминается еще в 1780 г., когда в город прибыла императрица Екатерина II.

В. Бондаревич дополняет, что замок построен на средства князя Дмитрия Федоровича Сапеги в 1573 г.

А вот сведения из книги И. Слюнковой «Архитектура Верхнего Приднепровья»: замок представлял собой комплекс, «где дворцовые сооружения сами по себе были избавлены оборонительных функций, но оснащались системой фортификационных сооружений». Комплекс состоял из двух флигелей. При этом двор представлял собой квадрат. Одним мостом, через ров,  замчище было связано с берегом озера, другим – с берегом става на реке,

ФРАНЦИСКАНСКИЙ КОСТЕЛ

В. Бондаревич сообщает, что в 1609 г. для конвентуальных францисканцев усилиями Евстафия Курча в Сенно был устроен костел. Он носил имя Франциска Азиского, основателя ордена.

В 1772 г. по указанию тогдашних владельцев города Тадеуша и Ядвиги Залуцких-Огинских деревянное строение костела заменили на кирпичное в формах позднего барокко и освятили в честь Святой Троицы.5 

В том же году по ходатайству этой семьи из Рима сюда были перенесены мощи Святого Фортуната. Позволение на это было получено от папы Римского Климентия XIV.

В 1809 г. с западной стороны костела был выстроен жилой каменный  корпус монастыря.6 

Известно, что при монастыре имелась библиотека и работала школа. |

Костел действовал до 1937 г. Позже использовался, как склад.

А 17 сентября 1962 г. памятник XVIII в., представлявший собой лицо города, был взорван...

Позже на этом святом для сенчан месте возвели... ресторан.

Костел украшали настенные росписи, сделанные Вацлавом Бубновским в начале XX в.

И еще известно, что в подвальных помещениях костела был оборудован склеп, где стояли гробы с останками священнослужителей и дворянства Сенненского повета.

ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ В СЕННО

Визиты высоких особ возвеличивают маленький город, из обыкновенного, захолустного делают его известным и приманивают туристов.

Когда-то я мечтал написать книгу о путешествии Екатерины Великой через Беларусь. Благо, что таких ее путешествий было целых два. Хотелось показать наши города в свете движения венценосной особы, как кульминацию их судьбы. Ведь было столько наработано к этим визитам! Такая книга умножила бы положительную фантазию молодых и, одновременно, всколыхнула бы в них гордость за свою малую родину.

В. Бондаревич сообщает, что Екатерина Великая посещала Сенно. Она проезжала по нынешней Минской улице, когда следовала в Могилев, чтобы встретиться там с австрийским императором Иосифом II. Вот что поведал в журнале «Русский вестник» (№ 8 за 1881 г.) об этом визите биограф А. К. Брикнер: «22 мая, выехав утром из Полоцка, Императрица к вечеру приехала в Сенно. На другой день она отправилась далее в Шклов, а затем в Могилев. В своем дневнике она писала: «Дорога между Сенно и Шкловом местами очень живописная и похожа на английский парк».

НИКОЛАЕВСКИЙ СОБОР

Улица Минская выходила на площадь, где располагались административные строения: казначейство, полицейское управление, здание администрации города. В 1867 г. на месте бывшей униатской церкви Ильи Пророка возводят каменный Николаевский собор. Главным фасадом собор выходил на площадь.

Возвели храм в псевдорусском стиле, то есть под старину. Колокольни, по обеим сторонам нефов, были устроены в виде башен, имевших три яруса.7 Рядом с собором в 1889 г. соорудили каменную часовню в память о счастливом спасении императорской семьи 17 октября 1888 г., когда народовольцы на Харьковской железной дороге пытались убить Александра III. Соборный двор был огражден деревянным забором с кирпичными столбами.

К.Т. Анкиевич сообщает о внутреннем убранстве этого храма:

«... между иконами в Соборе обращает на себя внимание изящная икона святого благоверного князя Александра Невского в крашенном киоте, присланная в дар Государем-Императором Александром III после первого покушения на его жизнь в 1866 году. В Соборе тщательно сохраняется и дароносительница, полученная от государя на вечное помилование души умершего цесаревича великого князя Николая Александровича».

Собор украшали скульптуры Александра Невского и Дмитрия Донского, выполненные мастером Карпом из Ульянович.

В 1934 г. по решению большевиков Сенненского райкома партии собор был разобран на кирпич, из коего соорудили Дом культуры. А на месте собора устроили парк с памятником В. Ленина и И. Сталина в центре.

В 1961 г. на пустующем после слома собора месте возвели здание школы.

УСАДЬБА РОХАЛЬСКОГО

В. Бондаревич в газете «Голас Сенненшчыны» опубликовал материал об истории усадьбы пана Рохальского. Мне показалось, что судьба этой усадьбы схожа с судьбой всех наиболее значительных памятников этого чудесного города. К тому же, в данном случае В. Бондаревич выступил еще и как реконструктор.

Известное всем сенчанам озеро Рохальского носило название Крыльцова (так называли располагавшуюся в непосредственной близости к городу деревню). В начале XX в. на его высоком берегу у подножия того места, где сейчас пляж, основал свою усадьбу пан Рохальский.

Он построил дом из чистого сосняка, на высоком каменном фундаменте, длинный, с венецианскими (широкими) окнами. Хозяин усадьбы работал адвокатом и на работу в город ходил через лес. До сего времени сохранилась тропа, названная в его честь.

Пани Рохальская была художницей. Любила рисовать лошадей. И, судя по отзывам тех, кто видел ее картины, у нее получалось. Это была высокая, тонкой кости женщина, очень своенравная и недоступная. Одевалась в безукоризненные льняные одежды с вышивкой на манер национальных и называла себя вегетарианкой. Видели ее редко. Большую часть времени она проводила за оградой в своем усадебном саду.

В 1935 г. пан Рохальский, по-видимому решив не искушать судьбу, куда-то выехал. Дом отошел к государству и в нем незамедлительно устроили... маслобойню.

В 1943 г. его сожгли партизаны.

ДУБРОВНО

(ноябрь, 2005)

ВЛАДЕЛЬЦЫ

В книге «Памяць» за 1997 г. В. Насевич сообщает, что Дубровно еще в XV в. было пожаловано великим князем Казимиром Ягеллончиком в собственность тогдашнего смоленского наместника пана Юрия Глебовича. Король Александр впоследствии подтвердил этот дар.

После смерти отца владельцем Дубровно стал сын – Ян Глебович. Этот с ранних лет поставил для себя цель – взойти на вершину государственной иерархии и всю жизнь шел к этому. Три раза женился, и всякий раз выбирал жен с максимально большим приданым. И, наконец, добился своего: в 1542 г. получил должность виленского воеводы, а уже в 1546 г. сделался еще и канцлером Великого княжества.

После смерти Яна Глебовича в 1549 г. Дубровно перешло к его вдове Анне и их сыну Яну, которому в то время было всего 5 лет. 19-летним юношей Ян участвует в обороне Полоцка от войск Ивана Грозного в 1563 г. и попадает в плен, откуда выбирается только через три года. Ян Янович Глебович получил титул графа Священной Римской империи и с тех пор Дубровенское имение заимело статус графства. Он добился третьей по значению государственной служебной должности в Великом княжестве – стал трокским воеводой. Умер в возрасте 47-ми лет в 1591 г.

Следующим официальным представителем династии дубровенских Глебовичей стал второй сын Яна Яновича Глебовича – Миколай. Этот  пошел выше отца – стал виленским каштеляном, то есть вторым лицом в  служебной лестнице. Это именно он в 1630 г. основал в Дубровне монастырь бернардинцев, о котором мы еще поговорим.

В 1632 г. Миколай Глебович умирает и ему на смену приходит его сын – Юрий Кароль. В 1640 г. граф Юрий Кароль женился на Катерине Радзивилл и сумел дослужиться до высшей государственной должности – виленского воеводы. В 1669 г. он неожиданно умер.

Дубровенское графство было поделено на две части, так как Юрий Кароль имел двух дочерей: Марцибелу Анну и Кристину Барбару. Первая вышла в 1661 г. за канцлера Мартина Огинского, вторая в 1667 г. – за Казимира Сапегу. Казимир Сапега выкупил разделенную часть графства и соединил со своей. В 1682 г. Казимир Сапега стал, одновременно, виленским воеводой и великим гетманом. Он очень гордился своим положением, чувствовал себя некоронованным королем и пребывал в напряженных отношениях с настоящим королем Яном Собеским. В конце концов к 1700 г. это вылилось в военное столкновение, началась гражданская война, на одной стороне которой стояли Сапеги, а на другой – объединенные войска Великого княжества («конфедерация»). 18 ноября в битве под Алькениками около Вильни войско Сапеги было разгромлено. Казимиру Сапеге пришлось бежать.

Казимир Сапега умер в 1720 г. в возрасте 83 лет. Дубровно перешло в наследство к его сыновьям: воеводе мстиславскому Юрию и маршалку Великого княжества Александру. Каждому из братьев было выделено по половине местечка. В 1724 г. 56-летний Юрий Сапега женился на Теодоре Солтан, которая была примерно на 30 лет младше его.

Воевода умер в 1732 г. Часть имения отошла к вдове и дочери Кристине (впоследствии Масальской). Сын его от первого брака – Антоний Казимир – получил другие имения отца. Остальная часть имения отошла к наследникам Александра Сапеги.

Постепенно имение Дубровно концентрируется в руках сына покойного Казимира Сапеги – Александра (будущего полоцкого воеводы и канцлера Великого княжества).

По сведениям Ю. Якимовича, Екатерина II после 1772 г. подарила город с графством своему фавориту князю Потемкину. По другим сведениям, князь за свои средства выкупил Дубровно у Сапегов.

Однако Потемкин недолго хозяйничал в Дубровне. Неожиданно он обменял графство с князем Ксаверием Любомирским на имение Смелое под Киевом.

О Любомирских с достаточной подробностью сообщает поляк Автонази в своем многотомнике.

Но сначала обратимся к сведениям А. К. Киркора.

Он сообщает, что обмен имениями состоялся в 1783 г. Инициатива принадлежала, кажется, Франтишеку Ксаверию Любомирскому. По крайней мере, коронный подскарбий сумел вооружить против себя магнатов и Понятовского до такой степени, что был предан суду и ему угрожало изгнание из края – так называемая «банниция». В том году Григорий Потемкин сделался владельцем имения Смелое (Смилы), а Любомирский получил графство со всеми имениями, большую сумму денег в придачу и чин русского генерала и ленту. Но главное, переехав в Беларусь, он освободился от преследований своих врагов.

После смерти Франтишка Любомирского в 1819 г., уже по сведениям Автонази, имение перешло к его сыну от второй жены Стефании Ржевусской, с которой Франтишек Ксаверий развелся, – Евгеню Любомирскому (1789– 1834). Последний уже тогда был женат на Марии Чадской.

Далее владельцем Дубровны был Адольф Любомирский (1825-1911). Адольф стал первым из Любомирских, кто выехал из Дубровны. Он переселился в свою резиденцию на юге Польши.

Следующим владельцем здешнего графства стал сын Адольфа от Розалии Замойской Владислав Любомирский (1866-1934). Этот занимался сочинительством музыки и был женат на красавице Альжбете де Вакс. В Дубровно приезжал крайне редко

Наследники Франтишка Ксаверия Любомирского владели графством до 1917 г.

ЗАМОК

Михаил Ткачев сообщает, что Дубровенское замчище состоит из двух площадок: самого замка и подзамка. Между ними когда-то стояла разделительная стена с въездной башней.

С севера замок обороняли воды раки Днепр, а с юга и запада – река Дубровна с системой запруд. К замку подводила единственная дорога, устроенная на узкой насыпи, подобной дамбе. Эту дорогу можно было держать с замковых стен на прицеле. Оборонительный ров с восточной стороны фактически превращал замок в остров.

В конце августа 1593 г. посол австрийского императора Миколай Варкач, проезжая через Дубровно, писал: «Дубровно – город и в этом месте последний пограничный замок против московитян. Город лежит на Днепре, а на другой стороне замка протекает река Дубровница. Этот замок широкий в окружности, только весь деревянный».

Из инвентаря Дубровенского замка, составленного 28 мая 1645 г. ревизорами Андрияном Паренбаком и Якубом Таецким, известно, что на пути в замок стоял укрепленный подзамок («пригородок»). В  последний попадали через Старую башню. Подзамок был обнесен острогом и, кроме проезжей, имел еще три башни. Во дворе подзамка стояло несколько жилых и хозяйственных строений. Отдельно был устроен цейхгауз.

На территорию замка попадали через специальный проезд. По периметру стояли стены, а со стороны реки Дубровны еще и две башни. Еще одна башня («роговая») стояла над Днепром, другая – за домом городничего. Въезд в замок осуществлялся через подъемный мост, который поднимался двумя железными цепями.

В цейхгаузе на тот период имелось 18 пушек, в том числе 4 серпантины и 3 именные с надписями: «Каштелян Минский», «Подскарбий ВКЛ», «Юркги Тышкевич». Всего в дубровенском цейхгаузе находилось 242 единицы огнестрельного оружия. Кроме того – обмундирование для гарнизонных гайдуков, флаги, барабаны и сигнальные трубы. Запас хлеба сохранялся в 10 свирнах.

КОСТЕЛ БЕРНАРДИНЦЕВ

Ю. Якимович в своих публикациях в газете «Вiцебскi рабочы» за 10 декабря 1992 г. и 25 сентября 1993 г. частично касается темы этого важнейшего из памятников Дубровно.

В 1630 г. Миколай Глебович основал в городе монастырь бернардинцев с костелом. Все первые постройки представителей этого ордена были из дерева.

Свое возрождение монастырь претерпел только в середине XVIII в. – именно тогда появился его каменный костел. На карте бернардинских монастырей Литовской провинции сохранилось лишь схематическое изображение этого храма: прямоугольная базилика с двумя трехъярусными башнями на главном фасаде и треугольным фронтоном между ними. Возвели его в стиле барокко.

Потемкин, владелец Дубровно, по какой-то причине удалил монахов-бернардинцев. А на их место призвал из Витебска пиаров.

Однако последние сильно разгневали нового хозяина Дубровно князя Любомирского. И вскоре тоже были изгнаны.

На место пиаров были приглашены модные в то время латрапы (или французские траписты).

По-видимому, здание костела было сожжено по указанию князя Ксаверия Любомирского. Как бы там ни было, но А. Киркор осмелился выразиться об этой трагедии лишь таинственной фразой: «Предание об этом еще свежо в Белоруссии».

Князь Ксаверий умер в 1804 г.

Ю. Якимович сообщает, что строительство нового костела сыновья Любомирского закончили в 1809 г. Храм был воздвигнут на месте старого. Сожалею, что не имею никаких сведений о дальнейшей судьбе этого памятника.

До наших дней сохранялось только одно из монастырских строений начала XIX в.

ПИАРЫ В ДУБРОВНО

Пиары внесли ценнейший вклад в развитие белорусской культуры. Вся их деятельность, по сути, была направлена на то, чтобы образовать народ. Учили они бесплатно. К тому же методика обучения у них была прогрессивной.

В газете «Дняпроуская прауда» за 5 октября 2000 г. Л. Дубровенский сообщает о пребывании пиаров в здешнем городе. Оказывается, Григорий Потемкин встречался в Витебске с ректором школы пиаров Ельшевичем и попросил его открыть в Дубровно школу и кантвикт. В 1785 г. настойчивый в деле реализации своих задумок князь получил апостольское благословение на переезд представителей этого католического ордена.

Ельшевич вместе с другими профессорами прибыл в Дубровно, поселился в освобожденном от бернардинцев монастыре и открыл при нем школу.

Князь Григорий обеспечил прибывших солидной суммой наличных и, кроме того, отписал им деревню Азарково, что находилась тогда в Городецком повете Полоцкого наместничества.

Настойчивому, но, по-видимому, непоследовательному, легко разочаровывающемуся в своих идеях Григорию Потемкину вскоре наскучило Дубровно и он поменял это имение, оставив приглашенных пиаров с глазу на глаз с новым хозяином.

Генерал-лейтенант князь Ксаверий Любомирский был человеком буйного нрава, запальчивым и мстительным. С пиарами он никаких отношений иметь не хотел. С его приездом жизнь в Дубровно закипела, по меткому выражению автора еще одной статьи, на этот раз в газете «Народнае слова», А. Бруцкого, «как река под мощным дождем». Город наводнили шляхта, чиновники, всякого рода лизоблюды.

Первой примадонной балов, которые часто давал в своем дворце хозяин, стала его дочь, красавица Клементина. Естественно, князь надеялся найти ей достойного мужа.

Однажды, в отсутствии задержавшегося в Петербурге отца, Клементина оказалась в роли хозяйки на очередном таком балу. А после бала – в своей спальне с одним мелкопоместным красавцем...

Пройдоха достаточно скоро сообразил, что тянуть ему не выгодно. Это был его шанс. И он предложил молодой самое модное по тем временам действо – тайно повенчаться. Это восхитило глупышку.

Союз освятил тогдашний дубровенский ректор Юзеф Островский, позже ставший ректором в Витебске.

Естественно, вернувшийся отец пришел в ярость. Он направил молнии своего гнева на духовников. По легенде, князь Ксаверий приказал сжечь местный костел, в котором венчалась его дочь...

В 1799 г. пиары вынуждены были вернуться в Витебск.

ЧАСОВАЯ МАНУФАКТУРА

В районной книге «Памяць» за 1997 г. находим сведения А. Киштымова о первой часовой фабрике на территории Беларуси.

Стоило Григорию Александровичу Потемкину стать хозяином местечка, как он основал тут сразу три фабрики: часовую, позументную и суконную.

Чуть раньше, в 1766 г., в Россию приехал с патентом Стокгольмской Академии наук на карманные часы новой конструкции шведский часовой мастер Петр Нордштейн. С 1775 г. П. Нордштейна преследуют кредиторы. Поэтому он сразу принимает предложение Потемкина организовать производство в Дубровно. Г. Потемкин передал мастеру 12 тысяч рублей на 10 лет с условием, что на эти средства тот создаст фабрику часов.

Опытный мастер и педагог Петр Нордштейн за короткий срок обучил 33 подростка из крепостных часовому делу и наладил выпуск разных типов часов. По свидетельству самого Петра Нордштейна, его дубровенские ученики были обучены «мастерству делать самые разные карманные часы, настенные и большие боевые часы, часовые корпуса, рисовать цифры на циферблате и покрывать его эмалью, изготавливать цепи для часов, гравировать, золотить, обрабатывать пружины, изготавливать всякого вида пилы, геометрические инструменты и т. д.»

Каждый мастер исполнял отдельную операцию, а потом шла сборка и регулировка. Карманных часов выпускалось до 10 штук в месяц... До 1789 г., на мануфактуре было изготовлено часов на общую сумму 9729 рублей 64 копейки.

После смерти Г. А. Потемкина в 1791 г. часовая мануфактура была выкуплена казной у его наследников. 57 юношей и 35 девчат в 1795 г. по указу императрицы были перевезены сначала в Москву, а потом – в подмосковную деревню Купавну. В Купавне мануфактура действовала вплоть до своего окончательного закрытия – 21 декабря 1804 г.

В фондах Эрмитажа находятся три экземпляра карманных часов в открытых серебряных корпусах с белыми эмалевыми циферблатами. На циферблате и задней площадке механизма одного экземпляра надпись: «Фабрика Дубровенская».

Ф. Кулаков в газете «Дняпроуская прауда» за 27 декабря 2001 г. сообщает о том, что после распада Купавновской фабрики молодые мастера-часовщики были отпущены казной на оброк. Некоторые вернулись в Дубровно, а некоторые решились отправиться в поисках работы в далекий, активно строящийся в тот период Екатеринослав (Днепропетровск). Первым туда приехал некто Федор Ковальский, выпускник казенной фабрики-школы. И открыл в городе часовую мастерскую. За ним прибыли другие его товарищи по работе на казенной фабрике. Так Екатеринослав в начале XIX в. стал центром производства часов в России.

ДВОРЕЦ ЛЮБОМИРСКИХ

Еще Сапеги для репрезентативных целей имели в Дубровно свой дворец и парк.

Любомирские, прибыв сюда, перестроили дворец. Но, кажется, не очень постарались. По крайней мере, Автонази сообщает, что дворец этот, исполненный в стиле позднего барокко, имел аскетический вид («был груб и прост»). Единственным украшением ему служили высокие, от самого пола, окна, к тому же еще и декорированные по своему периметру.

Дворец имел пандус, оснащенный двумя парами мощных квадратных колонн.

Ломанная крыша его мансардного типа имела три так называемых «слуховых» окна. Крыта она была изначально черепицей.

Угасать здешнее имение начало еще при Евгении Любомирском. Последний хотя и приезжал иногда в Дубровно, но каждый раз вывозил отсюда в свои вновь приобретенные имения в Польше что-нибудь ценное. К примеру, им были вывезены все родовые архивы, хозяйственные акты, переписка и другие рукописи, относившиеся в XVIII и XIX вв.

Впрочем, кое-что из своих ценностей дворец сохранял вплоть до вступления во владение им Владислава Любомирского. Например, еще в 1913 г. дворец продолжала украшать старинная ампирная мебель. И среди всего прочего, кстати, – кровать, на которой отдыхал, отступая из России, самый знаменитый «путешественник» в мире, тот, кто дважды проследовал через Беларусь чуть ли не пешком и кто на месте каждого своего ночлега – будь то в монастыре, или во дворце – оставил целую сеть музеев. Я имею в виду, конечно, императора всех народов и времен Наполеона. Эта кровать и комната, где она стояла, потом сто лет к ряду – так же, как и в Бешенковичах и в Глубоком – восхищала, умиляла всех, кто прибывал в Дубровно и посещал здешний дворец. Такой продолжительный интерес мог вызвать к себе, пожалуй, только сам Всевышний...

Кроме мебели, дворец в 1913 г. сохранял остатки библиотеки, в которой преобладала французская литература XVIII-XIX вв.

Ну а располагался этот дворец в центре регулярного, носившего черты старопольского времени парка, известного своими липовыми аллеями. Границей его был обрывистый берег реки Дубровенки.

ФЛОТСКИЙ ОФИЦЕР (об Александре Ивановиче Казарском)

Самой симпатичной фигурой в истории Дубровно является, несомненно, Александр Иванович Казарский. Его земляки, когда я спрашивал, кого  представить в своей книге, будто сговорившись, все указывали на него.

М. Малиновский в книге «Памяць» сообщает, что дом Казарских стоял на берегу Днепра. Еще будучи маленьким, Александр оказался в городе Николаеве – учился там в штурманском училище, которое успешно закончил в 1813 г.

В 1814 мичман получил назначение на Дунайскую военную флотилию.

В 1826 г. он уже командир двухмачтового парусного судна – брига.  Его корабль отличается в битвах при взятии крепостей Анапа и Варна. В свое время генерал-адъютант А. И. Веригин писал про А. Казарского: «... еще один герой... родом с Беларуси, объявился в этом походе русских чудо-богатырей. Его имя – Казарский, флотский офицер. За участие в штурме Анапы награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость».

Это Казарский в 1829 г. был командиром брига «Меркурий». Вот что писал про бой 14 мая 1829 г. один из турецких военных моряков, противников русских в тогдашней войне: «Корабль капудин-пашы и наш вступили с ним (бригом «Меркурий») в горячий бой и дело неслыханное и невероятное – не смогли заставить его сдаться. Он сопротивлялся, отступая и маневрируя со всем военным мастерством так, что мы – стыдно признаться –  прекратили бой, когда он, побеждая, продолжал свой путь. Если старые и новые летописцы свидетельствуют нам про примеры храбрости, так этот последний заслонит все другие, и свидетельство о нем заслуживает быть начертанным золотыми буквами в храме славы. Капитан этот был Казарский, а имя брига – «Меркурий».

А вот как сообщает об этом подвиге В. Ф. Ольшевский. «Четыре часа продолжалась жёсткая артиллерийская дуэль. Русские командоры прицельным огнем 18 небольших пушек заставили замолчать 194 крупнокалиберных вражеских орудия. Несмотря на 22 пробоины (шесть из которых подводные), около 300 повреждений в такелаже и парусах, бриг своим ходом вернулся в Севастополь. Погибли четыре матроса, восемь человек были ранены, в том числе и командир корабля».

В честь славного события была выбита памятная медаль. Капитан-лейтенанта Казарского наградили орденом Георгия 4-й степени и присвоили звание капитан 2-го ранга. А также назначили пожизненную пенсию.

Перед награждением... в честь героического корабля был проведен парад военных судов, на котором присутствовали все жители Севастополя.

16 июня 1833 г. герой русско-турецкой войны капитан 1-го ранга А. И. Казарский неожиданно умирает. В год смерти ему было 36 лет.

В Севастополе есть памятник, на котором выбита надпись: «Казарскому потомству в пример».

КУМЫСОЛЕЧЕБНИЦА

А. С. Дембовицкий в своей книге «Опыт описания Могилевской губернии» сообщает о том, что в Дубровно во второй половине XIX в. существовала кумысолечебница.

Владелец ее «провизор Ф. К. Рейнгольд в 1869 г. представил в медицинский департамент описание способа приготовления кумыса из молока кобылиц местной породы и получил разрешение на устройство заведения для приготовления этого напитка и употребления его с врачебной целью...»

Так в 1870 г. в Дубровно открылось кумысолечебное заведение. Но число больных было незначительным, «являлись большею частью пациенты в последнем градусе чахотки или с др. неизлечимыми недугами». Так что смертность доходила до 75 процентов. Расчеты предпринимателя сразу не оправдались и в 1877 г. он принужден был закрыть заведение...

«Главная забота состояла в том, – пишет далее в своей книге А. С. Дембовицкий, – чтобы безостановочно ежедневно получать известное количество кобыльего молока, что не всегда удавалось... Чтобы отделение молока продолжалось, необходимо было по крайней мере раз в сутки допускать жеребенка к матке».

И все же в мае 1882 г. лечебница открылась вновь. Лечиться приезжали с разных концов страны. Гостиницы не было, больные устраивались на частных квартирах. Гуляли – в парке Любомирских. На берегу были установлены гимнастические снаряды, а у воды оборудованы пляжи.

За май-сентябрь 1883 г. услугами лечебницы, несмотря на дождливое лето, воспользовались 107 человек, в большинстве женщины. Кумыса для этих целей понадобилось 16 тысяч бутылок, в среднем по 150 на каждого больного. Лечились от болезней легких, желудочно-кишечных заболеваний и малокровья.

По тем данным, которые приводит Дембовицкий в своей таблице, процент выздоровления больных был очень высок.

ПОСТАВЫ 8

(август, 1996) 

ИЗ АБЮРАТОВ

Название «Поставы», как полагает польский писатель-краевед Роуба, происходит от белорусского «став», т. е. озеро. Люди селились по ставам. Подобные славянские названия действительно встречаются нередко: Надозерье, Поречье и т. д.

На берегу озера Задевского, что в черте города, обнаружена стоянка древнего человека. Археологи относят ее к III в. до н.э.

Однако официальная история Постав начинается позднее, а именно с 1409 г., когда владельцами окрестных земель местечка были Зеновичи. В 1522 г. в городе возвели деревянный костел. Постройку целиком фундавал тогдашний владелец левобережной части города Ян Зенович. (На правом берегу Мяделки располагалась деревня Заречье.)  В юрисдикции этого вельможи в то время находилось 6 городских зданий, в том числе плебания и госпиталь на Видзовской улице.

В 1552 г. местечко принадлежало тем же Зеновичам, но уже с приставкой Деспот.

У Сапунова находим о Поставах про лето 1579 г. В Свири тогда Стефан Баторий, объявив мобилизацию во время войны с Иваном Грозным, собирал конные войска, а в Поставах – артиллерию. Существует мнение, что тяжелые орудия Стефан Баторий перевозил водным путем, а именно: Мяделка – Бирвета – Дисна – Западная Двина.

Возможно, что именно ко времени этой жестокой войны и относится попытка кого-то из местных схоронить редкие монеты. «Словарь географический земель Польских» сообщает, что в одном из фольварков, относящихся к поставскому имению, на валу, открытом только с одной стороны, работник, обрабатывая землю, выкопал горшок, полный куфических монет так называемого «багдадского» серебра...

Историк Юрий Якимович нашел сведения о том, что в 1628 г. в Поставах было 62 двора. В это время местечко принадлежало Деспот-Зеновичам, имевшим недалеко от поселения свой деревянный усадебный дом и большой парк.

Но не Зеновичам суждено было прославить Поставы. В 1720 г. имение в качестве приданого переходит в собственность Тизенгаузам. В сер. XVIII в. его прямым владельцем становится подскарбий Великого княжества Литовского граф Антоний Тизенгауз. 1760-80 гг. стали годами обновления этого заштатного городка, годами, которые принесли ему не только благоустроенность, но и славу. Застройку центра поселения начали комплексно. В разработке проекта принимал участие итальянский архитектор Джузеппе Сакко. Были построены торговые ряды с крытыми лавками – 26 лавок под одной крышей. Это сооружение, окольцованное улицами, обстроили каменными домами, в том числе школой, тремя гостиницами, корчмой, зданием канцелярии и суда, домами ремесленников, аптекой. Поставы еще значились заштатной деревней, а хозяин уже называл их «городом». Предприимчивый граф хотел оживить тут промышленность. О фабриках Тизенгауза Роуба сообщает следующее: была «паперня» (бумажная фабрика), «фабрика капелюшей» (шляп) и «горбарня» (где выделывали кожи). Фабричное и ремесленное население занимало целый район. Из других источников известно, что Тизенгауз стремился развивать в Поставах самое передовое и перспективное производство. На «паперне» изготавливали бумагу лучшего качества, с водяными знаками. На суконной фабрике шили дорогие пояса, одна сторона которых была украшена золотыми нитками. (Стоимость иных таких поясов составляла 30 дукатов. При этом 2 дуката стоил вол.) Кроме того, на суконной фабрике изготавливали корабельные паруса, на которые в то время был хороший спрос... Что касается школы, то известно, что она начала действовать в 1780 г. и была подчинена главной виленской школе, в свою очередь основанной на базе бывшей академии иезуитов.

После смерти Антония Тизенгауза в 1785 г. имение конфисковывалось за долги, но впоследствии было возвращено родственникам покойного. Сначала оно принадлежало брату Антония Михаилу, затем – сыну последнего Игнатию, члену администрации виленского департамента, после чего перешло к внуку Константину Тизенгаузу.

Константин Тизенгауз жил в Поставах постоянно, где и скончался в своем дворце в 1853 г. После его смерти владельцем имения стал сын Константина Рейнгольд Тизенгауз. Это подтверждают, в частности, «Материалы по географии и статистике, собранные офицерами генерального штаба». Рейнгольд Тизенгауз скончался в 1880 г., не имея наследников. Имение досталось его сестре Марии Тизенгауз-Пржездецкой.

С этого времени до прихода советской власти владельцами поставского имения являлись Пржездецкие...

Но вернемся к одной знаменательной для Постав дате – а именно к 22 января 1796 г. В этот день, как сообщает П. Выклер в книге «Гербы городов» (вып. в 1900 г.), местечко Поставы Дисненского уезда Виленской губернии Минского Наместничества «высочайше удостоены собственного герба». Вот какое описание этого герба в Своде Законов Российской Империи: «В верхней части щита герб минский. В нижней – как при местечке Мяздола производится обильный рыбный торг – в голубом поле серебряная рыболовная сеть и сверху углом положенные головами вниз три золотые рыбы». Герб Минска приведен потому, что Поставы первое время, после раздела Польши, находились в Минской губернии. Секрет трех золотых рыбок связывают с водным пространством, а точнее – множеством озер в окраинах местечка.

Все из того же «Словаря географических земель Польских» узнаем, что в 1866 г. в Поставах было 70 каменных и 797 деревянных строений, в том числе церковь, костел, молитвенный дом, войсковое здание, здание гмины (местного управления), водяная мельница, школа.

А вот сведения, относящиеся уже к 1912 г.: город имел здание гминного управления, почтово-телеграфную станцию, аптеку, станцию железной дороги, спиртзавод, пивную фабрику.

В этот период имением владел граф Пржездецкий. Он основал у себя в Поставах парфорсную военно-гвардейскую школу имени Петра I. Это был выездной филиал Высшей Кавалерийской Школы Санкт-Петербурга, ученики которой дважды в год приезжали в Поставы на сборы. Руководил ею генерал Руссилов. На территории имения находились казармы, плацы для выездки, конюшни для скаковых лошадей. Военное министерство ежегодно переводило на счет Пржездецкого определенную сумму, которая использовалась на поддержание Школы. Кроме того, известно, что на средства самого Пржездецкого в Поставах была построена двухэтажная просторная школа, льнозавод, гончарный завод, мельница, а также винокуренный, пивоваренный и крахмально-патоковый заводы.

В начале века в городе имелось более 40 еврейских лавок, не считая простых домов, где проживали люди этой национальности. О том, сколько было в Поставах всего евреев, есть сведения в документе, относящемся уже ко времени последней войны, – донесении гебиткомиссара г. Глубокого генеральному комиссару Беларуси В. Кубе: «В настоящее время гетто находится еще в Дуниловичах с 979 евреями, в Поставах с 848 евреями, в Глубоком с 2200 евреями и в Опсе с 300 евреями. В ходе проведения акций по ликвидации гетто ценные вещи и драгоценности по возможности были изъяты и оприходованы на склад»...

В фондах Рокишского краеведческого музея (в Литве) музыковед Витаутас Юркштас обнаружил документы, касавшиеся поставской музыкальной школы. Оказывается, таковая функционировала в 1876 г. Школа имела два отделения: оркестровое и хоровое. Небольшой оркестр и хор служили исключительно для увеселительных нужд поместья. Школой руководил Петр Щука, официально именуемый мэтром (учителем). Он учил инструменталистов и вокалистов, дирижировал. Сам делал аранжировки инструментальных и вокальных сочинений. В рапорте об успеваемости за 1877 г. упоминается 27 учеников в возрасте от 11 до 26 лет. Все они жители местечка, а также ближайшей деревни Пальвы. Один из них, Иосиф Ластовский, одновременно учился игре на органе у педагога в Оялеях. Оркестр состоял из скрипок, виолончели, флейт, кларнетов, валторны, тромбонов. То есть соответствовал требованиям небольшого симфонического ансамбля. Вокалистов было шестеро: три сопрано, один альт и два баса. Однако в школьном хоре обязаны были петь даже оркестранты. В репертуаре поставского школьного оркестра было немало опусов: увертюры, марши, пьесы, вальсы, кадрили, мазурки, полонезы, польки и т. д. Ученики устраивали концерты не только в имении Тизенгаузов, но и в костеле...

Скупые, а порой и противоречивые сведения летописей, ксендзовых ведомостей, старых книг, рукописей и документов предоставляют писателю поле для деятельности. Ему остается только запастись терпением и постараться популярно рассказать о том, что когда-то кратко зашифровал хронист.

МЕЧТЫ И БЕДЫ АНТОНИЯ ТИЗЕНГАУЗА

Обрисованные скупыми и чаще всего пристрастными строчками хроник исторические личности под увеличительным стеклом летописца превращаются либо в невероятных монстров, либо в бестелесных ангелов.

Рафаэль Сабатини, «Жизнь Чезаре Борджа»

Когда столетия хранят предания о каком-то человеке, можно с уверенностью говорить, что этот человек опередил свое время. В Поставах об Антонии Тизенгаузе знает каждый. Причем тон рассказов о нем выдерживается самый серьезный, – никаких анекдотов или скабрезных шуток. Это ли не доказательство всемерного уважения! Убежден, что в Поставах на центральной площади должен стоять памятник не пресловутому и ставшему шуткой во языцех В. И. Ленину, а великому подскарбию – министру финансов и государственных имуществ – Антонию Тизенгаузу, удивительному и во многом загадочному человеку, фантазеру, романтику, талантливому организатору.

Пожалуй, это был единственный за всю историю Речи Посполитой представитель власти, кто живо верил, что в его державе можно поднять производство до уровня лучших европейских образцов. При этом он не просто верил, но и всеми своими возможностями стремился это осуществить. Это был покровитель производства. Мануфактуры, которые он успел построить и запустить, оказали заметное влияние на развитие промышленности в Речи Посполитой, несмотря на то, что просуществовали недолго.

Вот объективная картина состояния страны на период первой половины XVIII ст. (со слов современников): «... города, местечки и деревни представляют собой развалины... постройки в имении сплетены из хвороста, покрыты гнилой соломой и поддерживаются со всех сторон столбами. Даже более крупные населенные пункты состоят исключительно из деревянных небольших домов; на улицах и базарах – кучи нечистот, о промышленности и просвещении не слышно, зато в изобилии имеются виселицы, магистраты, сжигающие колдуний...» Слишком неравное распределение земельной собственности, многочисленные войны, измучавшие страну, в том числе и так называемые «домашние», то есть междоусобные, а также «черная смерть» (холера), появлявшаяся несколько раз (1655, 1709, 1711) и уносившая жизнь целых деревень, – вот лишь некоторые причины такого состояния...

Со вступлением на престол Станислава Августа Понятовского (1764) наступает новая эра в жизни Речи Посполитой: развивается просвещение смягчаются кастовые различия, привлекает внимание общества горькая доля холопов. И как следствие этого начинает меняться облик городов: строятся новые дворцы, насаждаются сады, строятся школы, больницы. Перемены касаются и промышленности. В ее развитии начинают принимать участие магнаты. Появляются оружейные, сталелитейные, стекольные фабрики...

Граф Антоний Тизенгауз, сын шмельтинского старосты, родился в 1733 г. Первоначальное образование получил дома; потом был определен в монастырскую школу иезуитов в Вильно.

После школы, чтобы «познакомиться со светом», был направлен в замок князей Чарторыских в Волчин. Здесь молодой граф и познакомился со Станиславом Понятовским (будущим королем). Молодые люди быстро подружились.

Первая должность Антония Тизенгауза – «гродненский подстароста». В 1761 г. он избирается на Варшавский сейм, а в 1763 г. назначен великим писарем литовским.

После своей коронации Станислав Август назначил Тизенгауза великим конюшим литовским и наградил орденом Св. Станислава, а в 1765 г. передал ему должность гродненского старосты и надворного литовского подскарбия. 9

Берясь за дело, Антоний Тизенгауз поставил перед собой цель, достойную настоящего альтруиста: поднять благосостояние родного края. Доходы гродненской экономии, состоявшей из 200 деревень, шли на королевский стол. Экономия была в совершенном застое. Предстояло многое исправить... Предстояло поднять ремесла, промышленность, соорудить дороги, построить жилье. Задача была не из простых. И Тизенгауз может быть с самого начала чувствовал, что ему будет трудно. Но он был молод, образован, а главное его цели совпадали с тем, что дарила ему судьба. Он чувствовал себя счастливым человеком – и это ощущение затмевало в нем всякое черное сомнение. Заручившись поддержкой короля, одобрившего  его планы, подскарбий начал действовать...

Он не жалел ни себя, ни тех, кто был в его подчинении. По мнению очевидцев, спал подскарбий не больше трех часов в сутки.

Он начал с земледелия. В первый же год им была устроена школа землемеров. По его указанию взялись за осушение болот. Под его личным наблюдением осуществлялась очистка Немана от Гродно до Вилии. Тогда же был проведен Муховской канал, длиной 8 миль, соединивший реки Муховец и Пина. При этом было построено несколько крупных мостов и мощеных дорог.

Не хватало специалистов. И Тизенгауз взялся за организацию образования. Он основал в Гродно медицинскую школу и институт повивального искусства. Для этого пришлось выписать дорогих преподавателей из Парижа и Монпелье. Руководил этими учреждениями профессор Жильберт, из Монпелье. Можно представить, как непросто было оживить работу подобных заведений. Предубеждение против естественных знаний было в то время так велико, что оба заведения не находили желающих учиться в них. Тизенгаузу пришлось в приказном порядке набирать людей на учебу. В первый год подскарбий выбрал 15 молодых людей из крепостных. Люди шли в эти заведения, как на Голгофу. Но уже к 1755 г. преподавание в школе и институте пошло с успехом. Так начинал свою деятельность первый в Великом княжестве медицинский институт...

В Гродно Тизенгауз устроил типографию «Его Королевского Величества», в которой начала печататься еженедельная газета. Там же было учреждено сразу несколько школ: кадетов, бухгалтерская, ветеринарная, медико-хирургическая. Основана первая общественная библиотека с кабинетом естественных наук.

Но главное внимание граф уделял организации промышленности. В деревне Мажево он устроил известный в то время поташный завод. Золу, необходимую для производства поташи, привозили на этот завод из Беловежской пущи. Было построено сразу несколько пивоваренных заводов. Для их запуска и для обучения искусства пивоварения были приглашены по найму пивовары и солодовники из Чехии.

Самым значительным деянием неутомимого подскарбия является постройка и запуск им многих фабрик. Главным образом фабрики строили в Гродно. Вот те из них, что были запущены: золотая, шелковая, суконная, камлотная, чулочная, полотняная, льняная, кружевная, шляпная, каретная, карточная, булавок и иголок, оружейная, напильников, стальных орудий, изделий из железной меди, беления воска, красок, кожевенная. Кроме того, при Тизенгаузе были построены и начали давать продукцию суконная фабрика в Бресте и железоделательный завод в Бресте, полотняная фабрика в Шавлях. В Гродно при нем был учрежден Купеческий банк.

Не желая ломать и нарушать архитектуру вверенного им в староство города, Тизенгауз решил строить недалеко от Гродно новый город, с исключительно каменными постройками. Он остановил свой выбор на месте, где река Лососна впадает в Неман. Это место получило название Городница. Здания фабрик решено было возводить из камня, а жилища из кирпича. Уже через два года были готовы помещения под суконную, золотую, шелковую и полотняную фабрики. Пред полагалось построить еще несколько фабрик: фарфоровую, бумажную, табачную и зеркальную.

Интересно, что работали на фабриках Тизенгауза с 5-ти утра до 8-ми вечера с полуторачасовым перерывом. Работали шесть дней в неделю. С каждым рабочим заключался договор, расторгнуть который можно было с каждой из сторон в любой момент. Тяжелые условия являлись причиной многих побегов. Судя по всему, характер у подскарбия был не сахарным, так как даже управляющие порой заканчивали свою карьеру на этих фабриках побегом.

Действительно, исследователи биографии Тизенгауза сходятся во мнении, что граф был жестоким и даже деспотичным человеком. Ругательства и угрозы по отношению к подчиненным он рассыпал не жалея. Иных рабочих оставлял насильно, отказывал в просьбе расторгнуть контракт. Одного ружейных дел мастера, несогласного на предложенную подскарбием плату, велел привязать к столбу на фабричной площади как бы в назидание другим несогласным... Особенно зверски он обошелся с мастером-немцем Иосифом Морбитцером: последнего провели через строй молодых рабочих, вооруженных палками из орехового дерева. Немца били по голому телу. Этот поступок возмутил всех немцев, нанятых на фабрики Городницы. Иные из наймитов вскоре бежали...

Жестоко обращались на мануфактурах Тизенгауза с учениками. Право бить их давалось всем – от подскарбия до последнего служащего в конторе. Вот ответ самого графа на жалобу одного начальника фабрики, где избили ученика: «Я не усматриваю веских причин Вашего негодования. Вы имеете право приказывать ученикам, распределять между ними работу, наказывать за непослушание и вообще карать каждый раз, когда вы найдете это нужным, причем в этом Вам никогда не мешали. Но и контора имеет право наказывать учеников вне работы за все то, что касается их правов, содержания и одежды». Такое отношение не могло не порождать страх среди учеников и ненависть их к порядкам и к своей работе в целом. Не зря директора фабрик жаловались, что мальчишки не проникаются духом соревнований и что к труду их можно принудить только силой.

Свое родовое имение граф старался превратить в центр культурно-промышленного преобразования края. Он возвел в Поставах 21 каменное строение, из которых, по утверждению специалистов, до наших дней сохранилось 13. Это был целый комплекс городской застройки: городница, лечебница, большой рынок. Что касается производства, то, как уже отмечалось, Тизенгауз старался развивать в своем имении самые выгодные и перспективные на тот день направления: при нем построили и запустили мануфактуры полотняных изделий, где изготавливались паруса, гербовой бумаги и элитных поясов.

Довольно скоро из нищего деревянного поселения Поставы превратились в каменный город, имевший школу, судебный дом, а также громадную водяную мельницу, удовлетворявшую запросы всего города. Такого быстрого и образцового торгово-промышленного роста еще не знало ни одно поселение Речи Посполитой. Поставы для Тизенгауза являлись своеобразным «полигоном»: прежде, чем внедрить какую-то свою идею в большом масштабе, он проделывал опыты в родовом имении. Это касалось не только организации производства и строительства, но и совершенствования технологий. К примеру, на своей фабрике поясов граф впервые применил технологию так называемых «литых поясов». Джузеппе Сакко, специалист из Вероны, сначала был приглашен на должность придворного архитектора именно в Поставы...

Не забывал Антоний Тизенгауз и о культуре. Им был образован театр. Позже при театре собрали балетную труппу. Крепостных актеров обучал французский балетмейстер Ле Ду.

Мечтой графа являлось желание основать в Гродно Академию наук. Им даже была составлена программа развития науки в Великом княжестве...

Беды Антония Тизенгауза начались в 1780 г. В тот год он не уплатил ежегодного налога, взимаемого с фабрик. Тут же последовало его отстранение с поста подскарбия. Специальная комиссия, начавшая работу по проверке деятельности графа, вскоре обнаружила целый ряд злоупотреблений последнего: подлоги на таможнях, утайки крупных сумм и т.д. Дело не было передано в суд, но оно так подействовало на графа, что тот помешался – «заболел меланхолией»... Без хозяина фабрики скоро пришли в упадок.

Что же случилось, что погубило карьеру знаменитого перестройщика?..

Причин этому немало. Неудачи вообще имеют схожие причины, каким бы промежутком времени они не были разделены, даже столетиями. Потому что все или очень многое объясняется все теми же законами экономики. Продукция королевских мануфактур не выдерживала конкуренции с завозимыми из-за границы товарами: свои изделия оказывались на пятьдесят, а то и сто процентов дороже иностранных и не имели сбыта. Основная причина дороговизны крылась в низкой производительности труда. Вдобавок оборудование – станки, инструменты – и даже сырье завозились из-за границы и были зависимы от поступления капиталов на это. А капиталов не хватало...

К тому же граф не умел ладить с магнатами. Это была уже его личная ошибка. Попросту говоря, он избегал их общества. В свою очередь последние завидовали его власти и влиянию на короля. Министрам и особам, приближенным к королю, не нравилась неподкупность Антония Тизенгауза, его гордость, стремление к самостоятельности. Они всеми средствами стремились помешать его карьере, снять его с должности. Чего и добились в 1780 г. Они не просто лишили его должности, но и наложили секвестр на его собственные имения.

Еще одной ошибкой Тизенгауза в том, что он не мог по-настоящему оживить свои мануфактуры, являлось то, что граф не прислушивался к чужому мнению. Деспот по натуре, педант, сухой, нестерпимый к критике человек, вдобавок одержимый идеей, то есть фанатик, он стремился во что бы то ни стало продолжать любое начатое им дело, тогда как его следовало закрыть. Это тоже не могло не приводить к убыткам.

И все-таки главной причиной упадка тизенгаузовских мануфактур являлось несоблюдение пропорции между производством и продажей продукции. Отсутствие сбыта и малый фонд фабрик приводил к тому, что последние по нескольку месяцев в году должны были простаивать...

Остаток дней Антоний Тизенгауз прожил в уединении. Он умер в Варшаве 31 марта 1785 г. на 52 году жизни. Тело его было выставлено в костеле кармелитов в местечке Желудок. Там же, в фамильном склепе, граф был похоронен.

Об Антонии Тизенгаузе следует говорить не иначе, как о национальном герое. Он стоял у истоков развития промышленности Великого княжества. Он создал и управлял целой сетью так называемых «королевских экономий» в княжестве, объединявших и торговлю, и переработку, и производство, и хранение.

То, что личность Антония Тизенгауза являлась неординарной, подтверждает хотя бы факт издания двухтомной монографии (более, чем тысячу страниц!) польского исследователя Станислава Коскьялковского. Его труд, изданный в 1971 г. в Лондоне, целиком посвящен жизни и деятельности неутомимого графа. Идеи Тизенгауза для своего времени были прогрессивны и даже революционны. И дело даже не в том, что ему не удалось их осуществить. Личности остаются в истории даже не по результатам каких-то своих достижений, а потому что сумели потревожить дрему современной им жизни. Граф взвалил на себя непосильную ношу двигателя прогресса. Он хотел в одиночку ускорить движение маховика истории – и надорвался... В книге Коскьялковского говорится о взлете и падении графа, а также о судебном процессе, все-таки начавшемся над ним, когда он уже был в опале.

И. Г. Гибянский в своем очерке о знаменитом подскарбии10 пишет: «Идея Тизенгауза – создать в своей стране промышленность, освободиться из-под иностранного ига – была смела и патриотична. И намерения были самые искренние. И если фабрики его не оставили сколько-нибудь заметного непосредственною следа, то распространение промышленных знаний в народе, бесспорно, составляет крупную заслугу Тизенгауза. Он один из первых понял значение промышленности для страны и, поняв, не сидел сложа руки, а энергично, хотя и неумело, взялся за дело. С этой точки зрения Тизенгауз и его дело заслуживают полного признания и доброго слова со стороны потомства».

ДВОРЕЦ

Обычно по классике средневековья хозяин имения обосновывался поодаль от своих подвластных, как паук на краю паутины. То же самое было в Поставах, где селение и панскую усадьбу разделяла заболоченная низина. Низину превратили в канал, а над каналом соорудили мост. Перебравшись через мост, приезжие попадали на территорию графского парка...

Нынешняя асфальтная дорога вдоль левого берега Мяделки, то вздымаясь, то скатываясь, уводит в сторону усадьбы. Когда-то весь здешний берег был обсажен фруктовыми деревьями. Усадьбу отделяло от города огромное пространство сада.

В одном месте низину перегораживает дамба. Она образует большой продолговатый пруд, вода из которого по дугообразному каналу уходит в Мяделку. Этот пруд и этот канал издавна являлись границей усадьбы со стороны города. Мост, устроенный из дамбы, охранялся. Пересечь его можно было только с разрешения местного хозяина.

Территория усадьбы была растянута по берегу реки. Поэтому о какой-то «регулярности» местного парка, «симметричности композиции» его говорить не приходится. Здешний парк являлся чисто пейзажным. Для создания его с возможной полнотой использовали рельеф местности.

Сразу за мостом-дамбой вправо и влево уводили прогулочные дорожки, обсаженные деревьями.

Правая аллея выводила на берег так называемого Круглого озера. Это озеро, естественного, ледникового происхождения, до сих пор отличается чистой водой. Кажется, Мяделку пополняют ручьи, выбегающие именно из таких вот равнинных, неглубоких водосборищ... Озеро Круглое увеличивало площадь парка сразу на два-три гектара, нивелируя при этом его искусственность и помпезность. Это был уголок, который очаровывал девственностью, естественностью. Это был уголок дикой природы.

Пруд и озеро составляли часть водной границы парка. Остальную территорию замыкал рукотворный канал.

Берег широкого и прямого, как стрела, тизенгаузовского канала, начинавшегося от озера Круглого, был обсажен липами. Как и должно классическим канонам паркового искусства, вдоль него проходила дорожка, обсаженная деревьями. Глядя на крутые, приглаженные берега, угадывается труд панских рабов. Такие каналы в средние века делали во всех крупных усадьбах. Хозяева наивно полагали, что вода и крутой берег надежно защитят их от всякого рода лихоимцев.

Усадебный двор, как и должно было тому быть, занимали многочисленные обязательные в то время хозяйские постройки: конюшни, кухни, ледовни. Иные из этих зданий сохранились по сей день... Где-то на территории усадебного двора находился Зеркальный пруд. Свое название он получил будто бы за то, что его дно было выложено зеркалами... Жаль, что эту легенду невозможно подтвердить, – не осталось даже следов от того пруда.

Зато в центре парка сохранился, хотя и пустует нынче, так называемый «дворец Тизенгауза», пандус которого украшен шестью мощными колоннами и крутыми, бутафорскими ступеньками из серого гранита. Можно было подъехать к дверям дворца и выйти из экипажа, уже будучи под крышей.

Легко читается так называемый «партер» – открытое пространство перед главным фасадом дворца. Можно представить, какое благоухание источали высаженные на этом месте цветы, и одновременно пожалеть, что не сохранилось никаких сведений о цветоводстве того времени.

Одноэтажный дворец, выполненный в классическом стиле, имел достаточно сложную композицию. Кажется, сложность была под стать характеру его основателя... По обе стороны шестиколонного фасада располагались длинные флигеля. Второй парадный вход имел высокое крыльцо. По бело-мраморным ступенькам прибывающие попадали отсюда в вестибюль.

В линиях тизенгаузовского дворца просматривается стремление к абсолютной симметрии – черте, присущей архитектуре конца XVIII в. От дверей в разные стороны – обязательно одинаковое число окон, симметричные выступы флигелей и т. д.

В плане здание П-образного типа. Линия длинных флигелей образует небольшой дворик, из которого можно было пройти к конюшням. Есть документальные сведения, что в тридцатые годы нашего столетия в центре дворика размещалась клетка из крупных, установленных вертикально бревен и с куполом в виде шатра. В ней жил медведь.

Одна из особенностей тизенгаузовского дворца – подвалы. Они занимали всю площадь основания здания... Здесь следует заметить, что при Антонии Тизенгаузе успели заложить лишь фундамент дворца, завершили же строительство родственники знаменитого графа, естественно уже после смерти последнего... Назначение подвалов тизенгаузовского дворца несло в себе значительный смысл: тут жила челядь, располагались кухонные помещения и склад, отсюда отапливали верхние помещения и подавали воду.

Из окон дворца открывался вид на пойму реки Мяделки. До сих пор угадываются каналы, которые когда-то вели от реки ко дворцу, и остатки широких аллей вдоль них. По-видимому, величайший из мечтателей заимствовал что-то из ансамблевых решений Петергофа...

Если местечко прославил великий подскарбий, то усадебный дворец в Поставах все же больше связан с именем других людей. Известно, что Константин Тизенгауз основал во дворце орнитологический музей и картинную галерею. В молодости граф был хорунжим и даже сумел дослужиться до чина полковника. Активно занимался политикой, а в 1812 г. даже являлся членом временного литовского правительства, выступавшего на стороне Наполеона. Но потом остепенился – занялся более достойным и благодарным для вечности дедом, наукой. Коллекция орнитологического музея Константина Тизенгауза насчитывала 3 тыс. видов птичьих яиц. Каждое их этих яиц было описано и хранилось в специальных шкатулках под стеклом. Ученым была продумана система просушки сырого яйца и его транспортировки. В музее хранились яйца редчайших видов, таких, например, как белый журавль и павлин. Особенно многочисленной являлась коллекция голубиных яиц. Кстати, в усадьбе было устроено несколько крупных голубятен, считавшихся настоящей гордостью не только Постав, но и всей России. Был зоологический сад так называемых «заморских» птиц, на содержание которых орнитолог не жалел никаких средств. Зимой птицы жили в оранжерее, где, кстати, хозяином успешно выращивался арбуз, персики и виноград... Конечно, заниматься таким редким направлением в науке дано не каждому. Тем ценнее вклад Константина Тизенгауза, тем удивительнее сама личность его. Этот человек являлся, возможно, единственным российским аристократом, кто занимался наукой о птицах. Любое увлечение, если ему отдаваться сполна, в конце концов становится профессией. Константин Тизенгауз считался ученым европейского уровня, его труды печатались в зарубежных журналах. Можно надеяться, что когда-нибудь краеведы расскажут о нем и о результатах его ученой деятельности.

Много разъезжая по Европе, Константин Тизенгауз в своем поставском дворце собрал ценную картинную галерею. Картины и эскизы Леонардо да Винчи, Карэдиса, Андреа дель Сарпта, Тимптарста, Дюрера были выставлены в одном из залов с затемненными окнами.

Как это часто случается, самые лучшие начинания, подвижничества гибнут со смертью их главного вдохновителя. Константин Тизенгауз умер в 1853 г. и сейчас же его сын Рейнгольд подарил орнитологическую коллекцию Виленскому Археологическому обществу. Есть сведения о том, что граф Рейнгольд тоже был эрудированным человеком. Он занимался педагогической деятельностью, в частности писал трактаты по методике преподавания и выбору профессии. Но, как говорил Бернард Шоу: «Кто умеет,  тот делает, а кто не умеет, тот учит других». Как бы там ни было, но вскоре за орнитологическими ценностями из Постав в Вильно последовала и коллекция картин. Ее передали какому-то музею...

Граф Рейнгольд не имел детей и стал последним из рода поставских Тизенгаузов. С 1880 г. хозяевами дворца становятся Пржездецкие. Но это уже другая история, история ничем не прославивших себя сытых обывателей...

КОСТЕЛ

«Молились и ремонтировали разом...»

Из рассказа поставских парафиян

В самом центре Постав, около моста, река Мяделка делает крутой поворот, так, что на выходе его она течет чуть ли не в обратном направлении. Водная дуга охватывает возвышенность, которую в древности не могли не считать святой.

По всей видимости, в этом месте располагалось городище. Тут жил старейшина. Посад находился рядом... На то, что в древности на этом полуострове обитал человек, указывает не только необычность возвышения, но и археологические находки, выставленные в местном краеведческом музее. Археологи нашли на этом месте каменные топоры, железные наконечники пик и секир.

Древнее городище не пустовало и в то время, когда селение разрасталось. Как и должно святому месту, его заняли духовники. Сначала то были монахи-францисканцы. Они обсадили берег дубами и ивами, а в центре городища заложили первый, в то время еще деревянный костел.

Впрочем, я забежал вперед. История первого поставского костела наминалась несколько раньше...

Первый костел в Поставах Во имя Непорочного Зачатия Девы Марии был построен и освящен в 1522 г. Его фундатором являлся местный феодал Ян Зенович. Храм был из дерева, не раз горел и перестраивался. Последний раз его отстроили в 1760 г. уже при Антонии Тизенгаузе. Он имел крестообразную в плане форму, две боковые апсиды и две башни на главном фасаде. Последний раз он сгорел в 1837 (или в 1840) г. Располагался он где-то на старой Видзовской улице.

Какое-то время в Поставах действовали сразу два костела. «Ксендзовы ведомости» сообщают, что в 1617 г. секретарь королевский Станислав Биганьский и его жена Анна фундовали монастырь францисканцев с костелом. Этот костел и был заложен на месте старого городища. Возможно, костел горел и перестраивался, потому что смысл надписи на найденной в 1995 г. надгробной плите – из фамильного склепа Биганьских – сводится к тому, что фундаторами костела на том же самом месте являются «их милости маршалок браславский Казимеж и его жена Аполона с Дежпулей с Биганово Биганьские»...

В 1817 г. францисканский костел был обновлен из дерева уже Тизенгаузом. Согласно инвентарей, прежде, чем попасть на территорию монастырского двора и приблизиться к святилищу, надлежало пройти арку ворот высокой деревянной колокольни, по краям которой от воды до воды стояла брусчатая изгородь. Костел, с двумя каплицами, пристроенными по сторонам, имел 8 больших окон и 10 малых, а также орган «о 9-ти голосах». Внутри храма стояло 6 столбов по три с каждой стороны. Остальные строения монахов, находившиеся во дворе, тоже были из дерева.

Этот монастырь закрыли Его Высочайшим Повелением в 1837 г. А уже в 1840 г., после того, как сгорел и не был восстановлен костел в городе, все монастырские постройки передали под приходской костел.

В 1896 г. в канцелярию Виленского губернатора было представлено прошение прихожан о строительстве в Поставах каменного костела. А спустя три месяца был утвержден и проект. Его автором стал архитектор А. Гойбель.

В 1898 г. костел бывшего францисканского монастыря разобрали, и все культовые вещи перенесли во временное строение. И наконец в 1900 г. было начато строительство...

По легенде, строительство предваряло сооружение невероятной длины деревянного моста, по которому на лошадях подавался кирпич на верхние площадки строящегося здания. Фигурный кирпич привозили завернутый в бумагу и упакованным в ящики.

В 1903 г. костел наконец построили. Для того, чтобы возвести и украсить это неоготическое однобашенное сооружение, понадобились средства не только парафиян, но и местных магнатов Пржездецких. В 1905 г. «милостью епископа Эварда Роппа» костел освятили в честь Святого Антония Падуанского.

Теперь вместо колокольни парафиян встречала въездная арка, выдержанная в том же неоготическом стиле. С обеих сторон к ней примыкала железная ограда. Двери костела сделали из дуба и оснастили металлической оковкой. Накрыли святыню марсельской черепицей. Три алтаря вырезали из дуба и покрыли золотом, при этом интерьер сохранил общий для сооружения стиль. Главный алтарь посвятили Антонию Падуанскому. В центре его поместили образ этого святого, написанный на полотне. Святой из Падуи был изображен в серебряной короне и с серебряной веткой в руке. Два боковых алтаря посвятили Пресвятой Богородице и Сердцу Иисуса. В первом стояла деревянная скульптура Девы Марии.

Кроме того костел украшали образы Святого Франциска, Святого Георгия, Матери Божьей – все написанные на полотне, а также 14 картин, иллюстрировавших муки Христа.

Строение пострадало во время Первой мировой войны: тогда обвалились своды и в стенах были дыры. Тогда же сгорели все двери и оконные рамы. Сохранились лишь колокола на башне. Известно, что один из них весил 170 кг и был отлит еще в 1680 г.

Кроме того, в нач. XX ст. на территории костельного двора в тех же стилевых тонах возвели плебанию, под которой находилась пивница. Рядом с плебанией располагались конюшня с отделением для экипажей, ледник и коптильня. А вокруг, по всей площади старого городища, был разбит сад.

После Великой Отечественной костелу вновь не посчастливилось. Его ксендзов вывезли в Сибирь «за пропаганду», а здание храма превратили в склад. Рядом, словно нельзя было подыскать другого места, возвели громадную «коробку из-под мыла» – цех электролампового завода. А вскоре на баланс заводу передали и здание костела... Это уже был беспредел. Молиться стало негде. Народ начал ездить в Комаи и даже в Лынтупы.

В 1986 г. горожане обратились в Москву с просьбой, чтобы костел вернули настоящим хозяевам. Такое разрешение было получено только в 1989 г. Когда верующие пришли в свой храм, они ужаснулись... Резные алтари валялись под ногами и использовались в качестве решеток для вытирания подошв, купол был зашит фанерой, которая свисала, угрожая рухнуть. В храме был сооружен туалет...

Вот тогда-то прихожане и вспомнили о таланте ксендза Яна. Они поехали в Лынтупы и попросили священника взять на себя их парафию.

Ксендза Яна уговаривать не пришлось – и вскоре храм начали восстанавливать. Сначала обновили купол и стены. Потом положили деревянный пол, купили люстру. Наконец убрали сооружения вокруг костела и выстроили изящную ограду. Как оказалось, главной трудностью в деле восстановления стало удаление с территории, примыкавшей к костельному двору, водочного магазина... Наконец, когда и с этим разобрались, взялись за украшение интерьера. На стены повесили 14 гипсовых изваяний так называемых «мук Христа». «Молились и ремонтировали разом.»

Любое человеческое творение подкупает прежде всего своими деталями. Особенно это относится к хрупкому с виду и изящному костелу в Поставах. Вот, скажем, дорожка, ведущая от ворот к дверям храма. Она из ромбовидных бетонных плит. В свою очередь в плиты вкраплены камешки. Мысль как будто незатейлива – но какое исполнение!.. Или ступеньки крыльца. Опять маленькое чудо. Кромки ступенек округлили – и этого оказалось достаточно, чтобы сделать царственно красивое крыльцо. В строительстве поставского костела заимствовано многое из лучших построек прошлого. Храм проектировал внимательный и тонкий мастер. Он сумел вложить душу в свое творение.

Как часто нас удивляет грамотность и фантазия старых мастеров! Но важно не просто удивиться, но и осознать, откуда бралась эта грамотность, откуда бралось мастерство, какие условия сопутствовали рождению умельцев, что заставляло их творить «на века»? Оказывается, все просто: человека оценивали по его работе. За равную для всех зарплату вечного не сотворишь. Равенство расслабляет, выхолащивает как дар, так и настоящую страсть...

В ЧЕСТЬ СВЯТОГО ПРОРОКА ОСИИ

Когда знакомишься со сведениями, касающимися объекта старины, то узнаешь судьбу поселения. Разнообразные, порой противоречивые, эти сведения укладываются, как плитки на полу, так, что начинаешь видеть «рисунок» – общую картину истории поселения, размеренную и чаще всего трагическую...

О том, когда появилась в Поставах первая православная церковь, сведений нет. Но известно, что при Антонии Тизенгаузе в местечке действовали две деревянные церкви. Одна из них – лютеранская, специально для поселившихся здесь иностранцев.

В 1813 г. на средства графа Константина Тизенгауза из дерева построена церковь Св. Троицы. Известно также, что православных в этот период в местечке было в три раза больше, чем католиков.

О том, почему граф-католик принял участие в строительстве церкви легко догадаться. Его милости надо было вернуть доверие царя, которое он потерял, когда в тяжелейший период изменил народу и отечеству, встал на сторону Наполеона. Это было наказание, долженствовавшее вычеркнуть владельца Постав из списка предателей.

Церкви «в центре местечка» не повезло: ее сожгли в 1815 г. ученики польского училища.

Не желая гневить царя, граф в тот же год отпустил под церковь двухэтажный каменный дом в центре, в котором до этого размещалось судебное учреждение. Переделка дома под церковь состояла в том, что со стороны главного фасада, обращенного волею судьбы на восток, были пристроены четыре каменные колонны, на которых установили крытое возвышение с куполом, а с противоположной стороны соорудили полукруглую стену, где разместили алтарь. Величиной и формой та церковь мало чем отличалась от соседних тизенгаузовских зданий – только крест на ее куполе и указывал, что это Божий храм. Тем временем площадка, где стояла сгоревшая церковь, скоро была застроена еврейскими домами.

В 1886 г. Поставы охватил сильный пожар. Он лютовал два дня, 3 и 4 августа. Выгорела часть местечка, в том числе и все еврейские дома.

Новая каменная церковь с благословения архиепископа  Доната была сложена 1 августа 1891 г. протоиереем богинской церкви отцом Юлияном Василевским с пятью священниками. Ее начали строить на месте прежней, сгоревшей в 1815 г. церкви.

Уже к осени 1893 г. здание в псевдорусском стиле  было готово. Церковь освятили в честь Святого Пророка Осии. Случилось это 22 мая 1894 г. Святой пророк Осия был выбран неслучайно. Праздник храма приурочили к 17-му октября11, чтобы прихожане вспоминали чудо Божье, спасение в этот день императора Александра III и его семьи от угрожавшей им смерти во время крушения царского поезда в 1888 г...

ПАРФОРСНАЯ ОХОТА

Как я уже упоминал, Санкт-Петербургская Высшая Кавалерийская Школа имела свой филиал в Поставах. Объяснение этому было простым. Дело в том, что в программу обучения Школы входил курс так называемой парфорсной охоты, необходимый для практики совершенствования езды верхом. В парфорсе был важен не результат самой охоты, а умение всадника удерживать лошадь в направлении, которое избрала собачья свора, преследуя зверя. Охотничьи собаки в азарте не признают никаких препятствий. Двигаясь за ними, всадник обязан преодолевать на лошади любые преграды: болотины, кусты, лес, овраги. В этом особенность парфорсной охоты и одновременно смысл ее применения. На такой охоте всадники ломали ребра, а порой и черепа. Собаки гонят зверя, а верховой несется за ними. И лошадь не всегда понимает желание наездника...

После того, как офицеры Кавалерийской Школы испортили посевы крестьян, обрушили немало заборов и до смерти запугали своими воинственными воплями немало детей, парфорсную охоту упростили, сделали больше бутафорской, нежели реальной. Зверей оставили в покое, а дабы обмануть собак, егеря стали протаскивать на длинных веревках куски старого тряпья, пропитанные лисьим пометом. Естественно, они делали это заранее, не торопясь, объезжая всякие препятствия. После этих приготовлений пускали собак. Наездники, которые мчались тут же за собаками на полном скаку, уже не могли позволить себе эти объезды... Такая охота «с выволочкой» проводилась ежегодно в окрестностях Санкт-Петербурга между Красным Селом и дачной станцией Дудфгоф. В скачках участвовали даже женщины.

И все-таки охота «с выволочкой» не удовлетворяла требованиям настоящих гурманов парфорса. Настоящую охоту можно было изведать только в Поставах, в имении графа Пржездецкого, у которого насчитывалось 18 фокс-гундов.

На время визитов офицеров столичной Школы граф Пржездецкий сдавал свое имение в аренду военному министерству. Кажется, он имел от этого какую-то выгоду. Хотя куда большая выгода была чисто морального свойства – граф обожал общество и парфорсную охоту.

Вот как описывает эту охоту один из ее участников, бывший драгунский офицер А. Далматов.12 

«Осень, октябрь. Большая стая «пегих собак». Всадники в красных шапках и кафтанах, с перекинутыми через плечо блестящими трубами. Они вооружены кинжалами и длинными арапниками, которые щелкают по воздуху, действуя на псов. Это доезжачие, ведущие стаю к месту начала охоты, откуда уже выпущен олень.

В полуверсте сзади – глухой ропот лошадей другой группы всадников, куда более большой. Эти едут крупной рысью. Они одеты в мундиры и даже кителя; оживлены и веселы. Лошади громко фыркают, иногда постукивают подкова о подкову... Прибыв в поле, всадники остановились: кто-то слез и стал поправлять седловку, а кто-то закурил... Между тем, олень мчался в направлении видневшегося на горизонте леса. Изредка он останавливался и озирался кругом...

Псы уже учуяли след оленя: они визжат, выказывая страшное нетерпение броситься вперед. Кони топчутся на месте, нервно копают ногами землю.

По звуку рожка стая наконец ринулась вперед, залилась тем присущим только этой породе голосом, который как-то особенно воздействует на охотников.

Олень уже приблизился к лесу, когда, учуяв неприятность, вынужден был опять оказаться в поле. На пути его оказалась деревня. Делая чудовищной высоты прыжки, он стал преодолевать один забор за другим.

Однако стая все приближалась к нему. Псы легко перепрыгивали заборы, а иногда, найдя просвет пошире между жердями, проскальзывали в него.

За собаками во весь опор неслись охотники. Заборы трещали под ударами копыт и порой валились... Но бывало, что валился не забор, а всадник с лошадью. Тогда казалось, что упавшие не соберут костей. Однако уже через минуту всадник, громко кляня черта за непредвиденную задержку, оказывался опять в седле. Бабы и дети ревели навзрыд от страха.

Но вот деревня позади, а до оленя еще не близко...

Спустившись в овраг, лошади, как кошки, стали карабкаться на кручу. После осеннего дождя они спотыкались и скатывались вниз...

25 верст позади. Олень продолжал нестись как стрела. Но расстояние между ним и преследователями сократилось. Псы, почуяв близко добычу, прибавили... «Чу его, чу его!» – подбадривали собак охотники.

Не видя спасения, олень наконец остановился и, повернувшись к врагам своим, с силой ударил рогами первую напавшую на него собаку, за ней – другую. Однако псы уже впились ему в горло и грудь и начали валить его...  «Аллали, аллали!» – кричали подоспевшие охотники. А доезжие трубили фанфары – гимн окончания охоты!»

Валентин Пикуль писал про парфорсную охоту Кавалерийской Школы... Если верить ему, то единственной дамой, украшавшей общество настоящих сорвиголов, собиравшихся в Поставах, была некто Цецилия Вылежинская. На момент сборов эту даму влекли в Поставы особые страсти, кажется, не только охотничьи. Она сопровождала охотников повсюду. Последние возвращались в имение на замученных лошадях, поцарапанные и побитые. Иных везли в повозках, ибо ноги их или головы были покалечены. Подобное возвращение сопровождалось серенадой стонов и воплей.  Вот впереди этой дружины и гарцевала на серой, в яблоках, кобыле красавица-панна. Разодетая в малиновый фрак и облаченная ниже пояса в белые галифе жокея, она, подобно богине охоты Диане, трубила в рог, чтобы заранее предупредить графа Пржездецкого о возвращении.

А вечером кто мог спускался к общему столу, чтобы стать свидетелем богатого застолья...

Иногда, читая из старых хроник, начинаешь думать, что многое из всего этого – просто фантазии. Однако то, что касается филиала Кавалерийской Школы в Поставах и парфорсной охоты на полях местных селений, – сущая правда. И тому есть документальные свидетельства. Например то, что сам Николай II приезжал в Поставы на охоту и даже имел где-то в окрестностях местечка свой, так называемый «Николаевский охотничий замок»... Надо просто помнить, что все это касается нашей малой родины, что это ее история.

ДИАТОНИЧЕСКИЕ ЦИМБАЛЫ

Што за дзiунае цуда цымбалы! 13

Цимбалы в Беларуси – не просто старейший инструмент, это еще национальный инструмент. Что известно о цимбалах?

Чаще мы видим и слышим так называемые хроматические цимбалы или усовершенствованные «цимбалы Жиновича», где ударом деревянного молоточка по струнам выбивается любой звук октавы. Диатонические цимбалы извлекают не все звуки, а только звуки гаммы. В этом их архаичность и неповторимость.

Сорок восемь струн устанавливаются над широкой декой, сработанной из еловых досок толщиной не более 10 миллиметров. В деке две или три души (отверстия для резонации, как у гитары).

Почему используют ель? На этот вопрос ответить сложно. Разве что стихами:

Та ялiна злавiла шмат гукау.

«Ель – самое звучащее дерево», – говорят цимбалисты. На высокий регистр идет так называемый «дробнослой», то есть та часть дерева, которая ближе к сердцевине, а на низкий – та, что ближе к коре.

Для крепления колок – слева и справа от деки – используется другое дерево, береза или ясень. Здесь нужен крепкий и одновременно легкий материал. Днище для легкости конструкции может делаться из обыкновенной фанеры.

Кажется, самое главное условие при изготовлении цимбал – это необходимость как можно лучше совместить еловые доски на деке. Такое дело по зубам только настоящему мастеру.

Как раз таким мастером являлся Иосиф Николаевич Новик, столяр из деревни Поживцы. В свое время тот сделал двадцать четыре диатонические цимбалы. Конструкцию разработал сам, заимствуя основу с исконных, дедовских цимбал, слывших за самые «гучные». Его конструкцию пока не повторил никто. Кстати, этот умелец делал не только цимбалы, но и скрипки. А однажды соорудил из дерева кларнет!

И, конечно, еще один необходимый элемент цимбал – молоточки. Эти изготавливаются из твердых пород – ясеня, дуба. У диатонических цимбал они миниатюрные и легкие, как будто специально для женских рук.

Еще одно отличие диатонических цимбал от простых – извлечение звука. Пользуясь диатоническими цимбалами, музыкант после удара не сразу поднимает молоточек, – колеблющаяся струна успевает на какое-то мгновение несколько раз ответить, ударить по молоточку. Эта казалось бы маленькая деталь совершенно меняет звучание цимбал. Инструмент начинает петь тем прерывистым, хрупким «голосом», который очаровывает даже самого равнодушного к стародавней музыке слушателя.

Тая песня, як возьмеш цымбалы,

К нам даносiць пачуццi з мiнулых вякоу.

Специалисты музыки утверждают, что цимбалы не являются солирующим инструментом; в оркестре солирует либо скрипка, либо гармонь. «Подбивать на цимбалах», – это выражение старых музыкантов как будто подтверждает такое мнение. Цимбалы нужны в оркестре, чтобы создать фон, гармонию. Но древнему инструменту за его многовековую историю, конечно, приходилось солировать. На цимбалах можно как подыгрывать, так и играть, вести мелодию. Неспроста в старину этот инструмент был главным на белорусских свадьбах. Без него этот праздник не являлся праздником.

Вы з каханай мяне павянчалi.

Вот рассказ последнего из живых участников некогда знаменитого Груздовского ансамбля цимбалистов Ивана Иосифовича Мацкевича.

«Батька мой играл на скрипке. А меня учил на цимбалах. Таким способом хотел гроши добывать, когда я освою инструмент. Было мне в то время лет пять. Как плохо играю – он мне смыком по руке!

Потом стали играть на свадьбах. Сначала «сметанниками», – так называли музыкантов, которые нанимались играть только во время благословения. Потом, как я упрочился в своем искусстве, стали играть и во время застолья... Хорошо помню первую свою свадьбу: как надели мне на шею цимбалы, так я и повалился на колени – тяжелехонек был инструмент. Давние, дедовские цимбалы были большие и громкие... Когда играли на второй свадьбе, то были уже втроем – хозяева попросили взять гармониста.

Как подрос, стал играть в оркестре. Сами собирались: цимбалы, балалайка, скрипочка, кларнет. У одного было даже банджо.

Кто-то обязательно играл на барабане. Барабан делали сами, из собачьей кожи. Для этого убивали собаку, а содранную с нее шкуру на два-три дня закапывали в хлеву в навоз. Потом шкуру выскребали, мыли и, сырую, натягивали винтами на круг, чтобы кожа стлалась как можно туже. Звук у барабана из собачьей кожи получался громким, а сам барабан – крепким, не прорвешь...»

В 1939 г. в деревне Груздово (недалеко от Постав) образовался маленький ансамбль, основу которого составляли цимбалисты.

После войны Владимир Ануфриевич Кривенько возродил славу ансамбля, сделав его большим оркестром.

С конца шестидесятых оркестр становится постоянным участником всесоюзных фестивалей самодеятельного творчества. Артисты много гастролируют. Отдельно выступает семья цимбалистов Мацкевичей. Из  150 детей Груздовской восьмилетней школы в этот период тридцать являлись участниками ансамбля. Кажется, всякий, кто рождался в этой деревне, волею судьбы обязан был научиться играть на цимбалах. Старый инструмент являлся не просто гордостью Груздово, он служил для жителей этой деревни мостом к тому, чтобы повидать белый свет.

Но потом, к началу восьмидесятых, в груздовской школе осталось всего 50 учеников. А вскоре ее и вовсе пришлось закрыть...

Но страсть, как говорят, умирает последней. Был расформирован ансамбль – зато остались приверженцы этого вида народного творчества. Искусство игры на цимбалах, чарующая, не похожая ни на какую другую музыка стародавнего инструмента продолжали волновать многие и многие сердца. И вот в Поставах воссоздается сначала детский фольклорный ансамбль, а затем и коллектив профессионалов-цимбалистов из числа преподавателей местной музыкальной школы. При этом в первую очередь позаботились о сохранении традиций груздовской школы цимбалистов: игрались те же старые мелодии, с тем же стилем, приемами... Понятно, в каждом регионе полька звучит по-разному. Ведь музыканты из народа учат не по нотам, а на слух. Так живет и развивается народная музыка: от старого поколения секреты передаются новому. В Поставах эту тонкую нить поколений сумели сберечь. Сохранился не только репертуар, но и сами инструменты: оба ансамбля используют цимбалы мастера Новика. Такое отношение вселяет надежду на то, что стародавний инструмент еще долго будет радовать сердце белоруса.

Я цымбалам увесь аддаюся

За iх спеу мiлагучны, удалы,

I няхай жа на усёй Беларусi

Не змаукаюць нiколi цымбалы!

О том, что цимбалы действительно необыкновенный инструмент и что они действительно радуют души, подтверждает рассказ все того же Ивана Иосифовича Мацкевича, который сумел соорудить цимбалы даже будучи и плену в Германии...

Когда Иван Иосифович сделал чертеж и показал немцам, последние только пожали плечами: «Никогда такого инструмента не видели!» Однако в помощи не отказали... Делать цимбалы приходилось во время обеденных перерывов. В столярной мастерской выточили доски и скрепили их казеиновым клеем. В слесарке изготовили колки. И там, и здесь музыканту приходилось объяснять, какой инструмент он собирается соорудить, а заодно и пообещать, что обязательно поиграет тем, кто ему поможет. Вместо струн был использован упругий провод. Когда все было готово, Мацкевич, как и обещал, пришел в столярную мастерскую. Немцы удивились необычным звукам – они слышали цимбалы впервые. «А немецкий марш можешь?.. А вашу «Катюшу»?.. А «Интернационал»?..» Долго не отпускали музыканта, потом повели по домам, чтобы звучание чудо-инструмента послушали их жены... Фрау и вовсе расчувствовались: они дарили талоны на хлеб, деньги. Все то же самое повторилось на следующий день в слесарке. После двух дней таких походов музыкант вернулся в барак и, вывалив смятую кипу талонов и денежных знаков, сказал: «Ну, братцы, теперь голодать не будем!»

Сразу после войны бедный Иван Иосифович попал в новый плен, на этот раз к русским, – за то... что был в плену у немцев. Там тоже пришлось объяснять местному начальству, что он хочет соорудить и что цимбалы – это не пулемет. Помог, по иронии судьбы, пленный немец, столяр. Инструмент получился на славу. Хотя вместо колок пришлось использовать обычные гвозди, а вместо струн – нить от троса. От девчат отбоя не было – так полюбилась русским девушкам (как и тем же немкам) мелодичная белорусская музыка...

Ну как после этого не скажешь: где белорус, там и цимбалы!

ВИДЗЫ 14

(август, 1997)

СВЕДЕНИЯ ХЭДЕМАНА

Сведений о Видзах крайне мало. Лишь Хэдеман, польский писатель, Потрудился во благо этого городка. И вот что он сообщает...

В начале XV в. сын великого князя  Кейстута Сигизмунт передал видзовские владения сразу трем семьям: Довгердам, Даугештам, Нарушам. Кроме того, часть Видзов находилась в постоянных владениях бискупских. Эта территория так и называлась «бискупский ключ».

Еще один ключ, тот, что находился в светских руках, менял хозяев достаточно часто. В начале XVI в. в Видзах хозяйничал знаменитый князь Альбрехт Гаштольд, владелец гераненского замка. Стародавние метрики сообщают, что имение Видзы было продано Альбрехту Мартиновичу Гаштольду и его супруге в 1524 г.

Позже, когда род Гаштольдов прекратил свое существование, имение перешло к Пацам. В 1685 г. Михаил Казимир Пац передал свои владения каноникам регулярным. Тогда, в XVII в., Станислав Нарушевич, прокуратор виленский, содержал здесь кальвинский молитвенный дом.

В XVIII в. быстро поднялись и стали владельцами чуть ли не всех земель повета Вавжецкие. Это была семья отважных людей, державших свою власть преимущественно с помощью сабли. Кроме обычных податей, Вавжецкие требовали со своих людей платить налоги порохом... Преданные католики, члены этой фамилии в 1754 г. помогли иезуитам, дав им деньги на строительство в городе резиденции представителям этого Ордена, а также – школы и костела для них. Резиденция самих Вавжецких находилась в прекрасном имении, которое называлось «Видзы-Ловчинские».

28 ноября 1812 г. в центре города произошла схватка между отступающими французами и казаками. В результате оказалось сожженными 116 домов.

Волею судьбы Видзы стали одним из немногих белорусских местечек, которые собрали в себе сразу несколько общин. При этом каждая имела свой религиозный центр. В 1818 г. здесь существовали и действовали: старообрядческая молебная, парафиальный костел, костел иезуитов, церковь каноников регулярных (на горе), две часовни православных, магометанская мечеть, синагога. При этих храмах существовали свои образовательные школы.

МЕСТЕЧКО

Название местечка, без сомнения, финно-угорское. По нему можно судить о времени возникновения этого поселения. Очевидно, что Видзам несколько тысячелетий. Слово «видзэ» по словарю коми, одной из групп так называемой финно-угорской народности, означает «луг, покос». Другими словами – это поселение на открытом, не занятом лесом берегу реки. Финно-угры связывали названия своих поселений с ландшафтом или с тем или иным преобладающим в том месте видом растительности, животных или рыб. Скажем, Сарья означает поселение на берегу реки, в которой изобилие плотвы и т. д.

Местечко располагается на берегу речки Маруги, около озера того же названия. Маруга – тоже слово финно-угорское.

Городок так и не получил магдебургского права. Но всегда считался достаточно знаменитым. Особенно в том, что касалось производства сельхозпродуктов. В прошлом веке главными предметами торговли здесь были: зерно, лен, свинина и домашняя птица. Скупленных на местном базаре свиней большими стадами гнали в Ригу. Птицу перевозили в клетках. Ежегодно одних только гусей здесь продавали до 100 тыс. штук.

Следует сказать, что базарные дни в Видзах устраивали по вторникам. Съезжались купцы из Германии и России. Кроме перечисленной продукции славились местные лошади – рабочие тяжеловозы. О силе и выносливости последних говорит хотя бы тот факт, что, в отличие от других мест, в Видзах все гужевые повозки запрягались одноконь...

В городе действовали три мельницы. Причем все паровые. Был цех обжига извести, несколько аптек и часовых мастерских.

В прошлом столетии и в начале нынешнего (при царе) здесь работали три общественные бани.

В небольшом очерке «Видзы» за 1895 г., изданном в Вильне, перечислены названия городских улиц, начинающихся от базарной площади: Виленская, Угорская, Солдатская, Двинская, Старая, Татарская, Козиная. В местечке имелось три площади: Базарная, Конский рынок и Солевой рынок. Многие улицы были вымощены булыжником.

Издавна Видзы славились своими серными источниками. С 1832 г. здесь действовал санаторий, в котором лечили от ревматизма. В виду того, что лечение стоило немалых денег, в нем лечились только обеспеченные – как правило, офицеры царской армии и их семейные.

ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ

Могила не примет той руки, которая поднялась на отца, могила не примет тех уст, которые проклинали мать, ибо земля глубоко презирает тех, которые не почитают своих родителей.

Соломон Людвиг Штейнгем, «Песни в изгнании»

Стоит мне попасть на еврейское кладбище, как я проникаюсь глубочайшим любопытством. Множество, целое поле каменных плит, смотрящих надписями в одну сторону, обладает свойством тревожить фантазию. Начинаешь думать, сколько необычных судеб, своеобразных характеров поглотила в себе эта кладбищенская земля. Люди любили, страдали – и каждому в конце концов достался словно в подарок могильный камень, который уравнял урода и красавца, богатого и бедного, весельчака и меланхолика. Все сделались похожими! И даже по надписи, наполовину заимствованной из «Ветхого завета», уже не установишь настоящей правды. Между тем, так хочется удовлетворить интерес к народу, который составлял чуть не треть местного населения и который бесследно исчез, будто по этим местам прокатилась какая-то расовая чума.

Сначала я решил, что в Видзах два еврейских кладбища. Оказалось же, что просто новое кладбище перебралось на другой пригорок, потому что на старом уже не находилось места, где хоронить.

Скопление камней, «смотревших» в одну сторону, заставляло думать что это не глыбы, а целый народ – тысячу, десятки тысяч окаменевших, но все еще способных мыслить и чувствовать людей...

Конечно, не камни вызывали у меня любопытство – но быт, нравы, культура, само появление евреев на Беларуси и их исчезновение отсюда. Я представлял все это себе чудесным явлением, о котором мало что известно, но которое с лихвой выряжено в байки и преувеличения. Из огромной кучи россказней мне надлежало выбрать песчинки истины, чтобы хоть с какой-то достоверностью рассказать об этом народе, ибо настоящей правды здесь о нем уже не знал никто.

Местные всегда имеют что сообщить о евреях... «Ленты на руку и лоб накрутят, ходят задом и что-то горгочут. А если их прервут – начинают сначала.» «Иконы у них тоненькие, из жеребячьей кожечки. Поцелуют свой палец, коснуться такой иконы и начинают молиться.» «В судную ночь собирались в синагоге, обувь выставляли на входе. Утром, когда уходили, смотрели: чьей обуви нет – того хапун забрал.» В таких искаженных зарисовках было слишком злой иронии, хотя они тоже давали представление об обычаях евреев.

И все же куда весомее сообщения Арона Скира, автора книги о белорусских евреях. Вот несколько сведений из этой книги о еврейской субботе:

«Как бы ни был еврей подавлен нищетой, приготовление к субботе и сама суббота приносили ему блаженство.

В пятницу, к заходу солнца, в домах все было начищено, все умыты и одеты во все лучшее.

После ужина все шли с женами и старшими детьми в синагогу послушать раввина с его интересными притчами.

Утром в субботу в синагоге громко читается очередная глава Торы и соответствующая глава из Пророка с пояснениями раввина. Субботний обед завершается вкусным сладким кугалом. Затем субботний сон. После сна – чай с вареньем и печеньем.

В субботу все еврейские магазины и мастерские закрывались. Дух покоя опускался на город или местечко. Казалось, что и деревья, и дома, и птицы – все отдыхают.»

Чтобы понять условности характера и жизни евреев, следует иметь в виду, что этот народ не просто имел устоявшиеся традиции, но прежде всего неукоснительно соблюдал их. Мы можем сто раз хвалить советскую власть – но коль этой власти не дано соблюдать ее же собственные законы,

она бесперспективна... Священной традицией евреев, которую не мешало бы перенять и славянам, являлось почитание старших. Эта традиция внушалась с детства. При этом прививался целый комплекс правил и привычек: уступать место старшим, вставать при их приближении, уважать учителя больше, чем даже отца.

Такое же почитание воспитывалось и по отношению к книгам и, естественно, к религии.

Законы поведения тесно увязывались с законами самого кодекса, которого придерживались на судах совести в синагогах. А законы были суровыми: «Кто ударит отца своего или свою мать, того должно предать смерти»; «кто злословит отца своего или свою мать, того должно предать смерти»; «если обольстит кто девицу необрученую и преспит с нею, пусть даст ей вено и возьмет ее в жены» и т. д.

При Польше в Видзах было семь синагог (синагога портных, лавочников, сапожников и т. д.). Главная синагога находилась около мельницы на берегу Маруги. Она была из кирпича.

О видзовских евреях известно еще из царской грамоты. Местный кагал дважды в тридцатые годы XIX в. был награжден благодарственным свидетельством за помощь, которую он оказал русской армии. Помощь заключалась в поставке продовольствия и приготовлении пищи столовавшимся в Видзах войскам. Кагал был куда богаче других местных общин. В сфере его деятельности сосредоточена была подавляющая часть магазинов и торговых лавок, которые работали круглосуточно. Расторопность евреев привела к тому, что большая часть окрестного населения оказалась в зависимости у них. «Еврей легко давал взаймы, достаточно было доказать, что ты местный, – рассказывают старожилы. – Надо тебе хлеб – бери хлеб, надо костюм – бери костюм». У евреев были самые дешевые товары, а главное – евреи были доверчивы. Обманывать же людям не позволяла совесть. Этот расчет на совесть и делал видзовских евреев богаче своих сородичей из других мест. При Польше евреи имели в Видзах даже свой банк. С его помощью они осуществляли крупные сделки, позволявшие им снижать цены на товары и тем самым конкурировать в торговле с другими общинами, в частности с польской. Это экономическое соперничество выливалось в настоящее ненавистничество: один народ начинал роптать на другой.

Видзовское кладбище «помнит» немало невероятных случаев, связанных с этим ненавистничеством. Об одном таком случае я расскажу для того, чтобы показать картину отношений между тогдашними общинами...

Бедняки на евреев не обижались. Но тот, кто был побогаче и пытался расширить свое дело, в основном торговцы, были ими недовольны и порой выражали это недовольство... Как-то задрались в Видзах молодые парни – поляки и евреи. Настоящей причины скандала не было. Но когда между людьми висит меч, достаточно качнуть его и он начнет рубить налево и направо. Поругались – и разошлись. Но как раз в тот день хоронили одного еврея. Беднягу положили в саван, свезли на кладбище и закопали. И вот, когда наступила ночь, неугомонные «петухи» из противоборствующего лагеря пробрались на кладбище, достали из могилы покойника и, как он был, в белом саване, приторочили его к одной из пасшихся тут же неподалеку лошадей. А сами разбежались, думая, что устроили потеху... Почуяв ношу, растреноженный конь потихоньку поплелся в село. Рано утром, когда светало и легкий туман покрывал окрестные луга, видзовские пастухи, собиравшие стадо на конце одной из улиц, увидели необыкновенную картину: какой-то всадник, весь в белом, медленно приближался в их сторону. Голова его безжизненно болталась, словно была привязана. Чуя неладное, конь храпел и порой взбрыкивал, пытаясь освободиться от седока. Мужики и бабы – все, кто был свидетелем этого чуда, стали загонять коров обратно... Когда разобрались, случился скандал, с вызовом полиции и протестами всего местного населения...

При Польше еврейское кладбище в Видзах преобразилось – обрело цивилизованный вид. Могильные камни стали устанавливать строго по линии и рядами. Между памятниками в длинных «коридорах» посыпали дорожки. Да и сами памятники стали делать выше и добротней.

В войну немцы устроили в Видзах гетто. Евреев здесь расстреливали воины литовского гарнизона. Увозили группами. Расстреливали на болоте, недалеко от местечка. Евреи сами копали себе могилу. На смерть шли без ропота, с какой-то фатальной уверенностью в неизбежности своей судьбы. Сколько полегло их там, на болоте, если до войны они составляли почти треть всего населения Видзов!

Теперь в Видзах евреев нет. Уж коль этот народ не понимали и считали странным, когда он множился тут, то что говорить теперь, – он оставил по себе одни загадки. А потому, явившись сюда, на кладбище в Видзах, и увидев эти могильные камни, помимо воли задаешься вопросом: а был ли он здесь вообще, этот народ?.. Он ушел отсюда, как уходит вода из высыхающего ручья, неожиданно и, кажется, навсегда.

МЕЛЬНИЦА

При Польше в Видзах было три мельницы. Причем все три работали круглосуточно. Выгодность мукомольного дела, когда деньги можно было делать, что называется, «из воздуха», заставляла предпринимателей вкладывать в него средства.

Владельцем чудом сохранившейся до наших дней одной из тех трех мельниц был богатый еврей по имени Гершка Гусман. Он построил ее в тридцатые годы, перед войной. Дело оказалось настолько выгодным, что окупилось за пару лет.

Про хозяина этой мельницы рассказывают следующее. В войну, когда местных евреев согнали в гетто, Гершка скрывался где-то на хуторе. Его щедрые посулы были весомее угроз о наказании за укрывательство. Так Гершка перекантовался всю войну. В сорок четвертом он опять появился в Видзах. Нанял работников и возобновил дело. Но власти не позволили ему работать так же свободно, как при поляках. Бесхозяйственная, а потому и бесперспективная новая власть обложила Гершку такими налогами, что бедняга начал работать на нее, а не на себя. Через два года он продал дом – и покинул Видзы. Говорили, что уехал в Америку. Как бы там ни было, но однажды, в семидесятые годы, из Америки прибыл его сын. Мельница к тому времени уже не работала. Крыша ее завалилась, а механизмы заржавели. Гость завел было разговор о восстановлении мельницы – но скоро поступил так же, как когда-то отец: плюнул и уехал. Он понял, что коммунисты не дадут заработать. Кажется, он приезжал в Видзы по просьбе отца, которому, видно, не давали покоя воспоминания о былом деловом успехе...

Мельница Гершки являлась своеобразной многоотраслевой фабрикой. Судите сами.

Во-первых, ее механизмы позволяли делать простой размол, то есть комбикорм.

Мололи на ней и крупу, так называемую «обдирку», – ячменную, пшеничную.

Мельница имела питель – систему механизмов, после пропуска зерна через которые (четыре раза через камни и четыре раза через сито) можно было получать муку хорошего качества, такую, которая применялась для выпечки хлеба.

Кроме пителя, мельница имела вальцы – механизмы, с помощью которых имелась возможность получать муку высшего качества.

Громадное здание вмещало и механизмы смежных производств, которые приводились в движение общим маховиком. Прежде всего это были механизмы красильного производства для материалов льна и шерсти.

Под общей крышей располагалось и чохральное производство. Овечью шерсть пропускали через сеть механизмов, чтобы сделать мягче, подготовить к пряже ниток хорошего качества.

И наконец в стенах мельницы осуществлялось вальное производство, позволявшее изготавливать плотные, толстые материалы для пошива теплой одежды.

Если учесть, что мельница работала круглые сутки, то можно представить, сколько людей обслуживало все эти производства. Только на мукомольне необходимо было присутствие одновременно пяти человек. В общем же число рабочих у Гершки составляло более 15 человек.

Мельница работала на дровах. В самом большом помещении стоял костел и паровой двигатель. Работу последнего обеспечивала бригада кочегаров и подвозчиков дров. Близость ручья объяснялась тем, что производству требовалось много воды.

Позже, в войну, немцы установили на мельнице газогенератор, который работал на торфе. Он вырабатывал ток для поселка. Так мельница какое-то время служила электростанцией. Впоследствии, уже после войны, установили дизельный двигатель от трактора С-100.

Часть помещений мельницы являлись жилыми. Они располагались на втором этаже и были сооружены из дерева. Отапливались от кочегарки.  Сначала в них жил Гершка со своими семейными.

При коммунистах в этих помещениях, кстати, имевших 16 окон, размещалась гостиница. А позже там располагалась детская библиотека.

Все шло к тому, что видзовская мельница должна была развалиться,  как многие другие старые мельницы Беларуси. Но ей повезло. В начале  90-х ее выкупил один предприниматель, местный житель Владислав Наполеонович Сайковский. Выйдя на пенсию, этот человек решил посвятить остаток своих дней возрождению этого детища старины. И у него получилось: мельница опять начала работать...

Когда-нибудь в Видзы будут приезжать для того, чтобы перенять опыт возрождения старых ремесел. Ведь здесь сохранилась и действует старая мельница.

КОСТЕЛ

Самый первый костел в Видзах построили миссионеры бернардинцы. Случилось это в 1481 г. Костел был сооружен из дерева на средства владельцев одного из видзовских «ключей» Гануша и Хведьки Довгирдовичей. Позже, в 1498 г. виленский бискуп Войцех Табер освятил это сооружение во имя Наисвятейшей Девы Марии.

Где конкретно располагался тот костел, неизвестно.

Нынешний, так называемый Троицкий костел был построен в 1909-1914 гг. на средства парафии. В то время в местечке проживало 6 тыс. человек. Зато парафия насчитывала 13 тыс. членов и считалась самой большой в губернии. Видзы нуждались в храме солидных размеров.

Бесчисленные устные свидетельства указывают, что нынешний костел в Видзах – копия какого-то зарубежного храма. Самое активное участие в его строительстве принимала какая-то графиня из Вильно. Ее заинтересованность объясняют тем, что основные земельные владения этой дамы находились в непосредственной близости от Видзов. Еще утверждают, что именно она выбрала проект и уговорила проектировщика быть прорабом на момент строительства. И еще говорят, что между ней и нанятым архитектором была любовная связь. Ну что ж, если эта связь действительно имела место, то можно согласиться с утверждением, что любовь порой творит воистину прекрасное...

Видзовский костел – самая высокая культовая постройка в Беларуси. Общая высота его 59 м. Две многоярусные башни завершены острыми шатрами. Над главным входом – окно-цветок, выполненное из фигурного кирпича и мозаичного стекла.

Судьба костела достаточно печальна. Он был основательно поврежден в Первую мировую. Но затем в 1926 г. восстановлен усилиями ксендзов Слапшиса и Аманковича. Действовал до конца сороковых, пока не был закрыт в апреле 1950 г., когда арестовали ксендза Новицкого. Сначала помещение отдали под склад льна. Позже в нем размещался спортзал местного училища. Дошло до того, что сюда стали брезговать заходить даже самые отчаянные фанаты от спорта... Все вернулось на круги своя в конце 1988 г., когда парафияне вернули костел под свою опеку. Теперь медленно, но упорно ведется его реставрация.

Ведя разговор о костелах начала двадцатого столетия, каковых тут, в бывшей виленской губернии, в период царствования безвольного государя было возведено множество, следует прежде всего отметить высокий уровень строительного мастерства.

– Раньше умели строить, – говорим мы в один голос.

Действительно, можно удивляться красоте и надежности этих каменных цветков. Возможность заимствовать у старины расширяла фантазию проектировщика Последнему оставалось лишь добиться общей гармоничности своего творения.

Костелы Беларуси начала двадцатого столетия имеют много общего. Поэтому можно говорить даже о едином стиле для них. Может быть, это стиль подражания, может быть, смешения. Думаю, это время породило в архитектуре высшую стадию эклектики и модерна. Интерьер опять, как и в эпоху рококо, вышел на улицу. От готики новый стиль позаимствовал контрфорсы и стрельчатость оконных проемов, а от ренессанса – декоративные башни, аттик и граненую апсиду. Видзовский костел кроме того имеет  алькежи – тоже заимствованный элемент. И хотя местные говорят, что их костел – копия другого храма, следует иметь в виду, что в Беларуси одинаковых храмов нет. То есть каждый храм для нас, как единственный...  Интерьер местного костела необычен двумя боковыми нефами, каждый из которых по площади мог бы составить отдельный храм. В плане костел подобен кресту. Толстые колонны поддерживают потолочные перекрытия, так что зал расширен до размеров приличной уличной площади.  Объемность зала достигнута еще и большой высотой храма. Окна, в виду такой высоты, расположены в два этажа. Потолки – сводчатые. Причем своды для облегчения конструкции исполнены из дерева. Проект действительно удивительный. Такое творение способно украсить любой город, любую столицу. Поэтому можно говорить, что Видзам повезло. Графиня-инкогнито, если она действительно существовала, имела изысканный вкус. В храме есть все, в чем может нуждаться душа молящегося: и пространство, и свет, и обычное удобство.

Что касается ревностного отношения к религии, то с этим стало похуже. В Видзах рядом с костелом устроен базар. В воскресные дни людей на базаре куда больше, чем около костела. Молиться приходят только немощные...

СТАРООБРЯДЦЫ (СТАРОВЕРЫ)

Для Великого княжества это были переселенцы из России или, как мы теперь говорим, «беженцы».

Апидомы, Кукляны, Поташня, Дворишки и далее на Литве множество других деревень – это все край старообрядцев. Здесь издавна звучит русская речь, у людей русские фамилии, а новорожденным присваиваются русские имена, обязательно согласуясь с тем, в день какого ангела они родились. Когда-то, три с половиной столетия назад, гигантский катаклизм выбросил сюда из России часть русского народа. Люди поселились в лесах, чтобы укрыться от преследований. Построили дома, разработали землю... С тех пор многое изменилось. Уже не так многолюдно в молебных, исчезли напрочь леса, поредели, как волосы на голове старого человека, деревни. И только кладбища продолжают шириться, принимая к себе даже тех, кто прожил жизнь вдали от этих мест. Больше трех столетий староверским кладбищам. Посетишь одно такое – и будто побываешь в музее архаичных имен, соприкоснешься с нераскрытой, как бы спрятанной под вуалью историей нашего края.

Русский раскол возник во второй половине XVII в., когда в Москве патриаршествовал Никон. При переписи религиозных книг, переводах со старорусского образовалось множество искажений, которые меняли саму основу, установленную первыми отцами церкви. Никон хотел вернуть старую, исконную для Руси веру. Но против восстало большинство патриархов и сам царь Алексей. Преследуемые правительством раскольники шли на крайности – сжигали себя. Факты самосожжений были многочисленны. Раскольники даже специально строили здания из хорошо горящего дерева, собирались в них и сжигали себя живьем...

Другим средством «спасения» служило для упрямцев бегство из России. Убегали туда, куда не могла достать карающая рука преследователей: на Кавказ, в Сибирь. Часть народа уходила в Великое княжество. Особенно интенсивным поток туда был в середине XVIII в.

По воле случая Видзы стали одной из вех старообрядчества в Великом княжестве. Переселенцы построили здесь свою первую молебную (XVIII в.), которая в 1835 г. сгорела. После того, как в строительстве новой молебной старообрядцам было отказано, они стали собираться в домах. Известно, что в 1839 г. старейшиной местной старообрядческой общины был некто Лукьянов. Но несомненным лидером среди них в то время считался Тонаев. Интеллигентный человек, умный, рассудительный, образованный, Тонаев производил благоприятное впечатление на всех, кто его знал и видел. Зато противников его поведение доводило до бешенства.

Разрешение на постройку новой молебной поступило лишь в нач. XX столетия. В 1905 г. по улице Угорской староверы построили храм в честь праздника Успения Пресвятой Богородицы. Кирпичное строение пострадало во время Первой мировой войны. Его обновили в 20-х годах под руководством архитектора Л. Витана-Дубейковского.

Едва ли место выбора для видзовской молебной связано с какими-то чудесами. В то время, когда было получено долгожданное разрешение, прихожан заботили чисто практические вопросы. По Угорской специально освободили четыре двора. Старообрядцы никогда не отличались пижонством. Они не думали завлекать к себе людей красотой своего храма. Их скромности импонировала простота. Даже не удобство – а именно простота.  Может быть, поэтому их молебная так похожа на амбар. И две ее доминанты, колокольня и купол, это прежде всего дань необходимости...

Направляясь в Сарью, я, собственно, потому и выбрал дорогу через Видзы, чтобы получше узнать о старообрядцах. Об этом народе отсутствуют всякие свидетельства. Один лишь Без-Корнилович в своих «Исторических сведениях о примечательных местах в Белоруссии» (1855) оставил о нем общие характеристики: «трезвы, расторопны, трудолюбивы, но горды и недоверчивы: между ними честное слово действительнее всяких письменных обязательств. В избах и одежде соблюдают чистоту и опрятность».

Пришлось, что называется, «полопатить», чтобы добыть более детальные сведения...

В Беларуси этот народ еще называли «веретиками» (еретиками) или «москалями». Старообрядцы жили по своим строгим законам, которые для местного населения порой являлись просто дикими. Вот несколько отзывов белорусов и поляков о староверах:

– Москаль со своей кружки не даст пить...

– Москалю поляка прирезать, что овечку...

– Если с ними дружить, то дружбисты, но если встать им на палец, то берегись: коня украдут, корову украдут...

Каких же таких «строгих» законов придерживались староверы?

Они не курили. Ревностно соблюдали посты: в пост даже рыбу не ели, хотя были первые рыбаки. Когда крестили ребенка, окунали его трижды в бочку с холодной водой. Иконы, поставленные на полку, в углу, закрывали занавеской, которую убирали только в дни праздников или похорон. По обычаю, невесту старовер должен был украсть; похитителя, при этом, пытались догнать и устраивали пальбу из ружей...

У местных сложилось впечатление, что «веретики» отличались дюжей силой, необыкновенной шириной плеч и большим объемом груди. Зимой и летом многие из староверов ходили «расхриставшись до пупа». Еще не так давно белорус и старовер, встречаясь, вели такой разговор. «Что, опять вчера на танцах драка была?» – спрашивал белорус. «Да какая там драка! – отмахивался москаль. – Шворенами15 по головам постебали – вот и все...»

Народ был простой, эти старообрядцы, безграмотный и даже дикий. Вся наука: преподаденные дедами законы жизни. Но, кажется, эти законы были высокой пробы. Вот что сообщает Хэдеман о видзовских старообрядцах: «Они зажиточны, трезвенны, не курят, помогают друг другу, моральность у них на первом месте, но соблюдают они ее только по отношению к одноверцам, трудолюбивы, энергичны».

Семьи у староверов были громадные – иногда по шестнадцать детей. На вопрос, отчего детей столько, отшучивались: «Лучина не горит».

Еще одна отличительная особенность этого народа – их чудесные, тучные и уже практически забытые в нашей мешаной ультра-современной жизни имена. Вот несколько мужских: Астафей, Сервусь, Назар, Трофим, Ермолай, Прокоп, Елизар, Никанор, Лаврентий, Капитон, Порфирий, Парфений, Сысой, Васса, Арсений, Пимен, Куприян, Архип, Антип, Клим, Аким, Карп. А вот несколько женских: Тайса, Вероника, Марфа, Ия, Агафья, Прасковья. От этих имен веет древностью. Кажется, ими награждали еще в те времена, когда на наши земли только прибывали первые славянские ладьи.

У старообрядцев все не так, как мы привыкли. Взять хотя бы их церкви – молебные. Зал, где собираются прихожане, у них разделен перегородкой на две одинаковые части. В левой половине молятся женщины, в правой – мужчины. На мой взгляд, подобный архаизм указывает на неравенство мужчины и женщины в старообрядческих семьях. Почему?.. Потому что всякое разделение уже само по себе говорит о неравенстве, о преимуществе одних и унижении других. В магометанских мечетях пошли дальше: там, разделяя зал, выстраивают стену... Впрочем, я могу ошибаться; разделение зала могло вызываться обычным стремлением сосредоточить прихожан на молитве.16 А что касается неравенства в старообрядческих семьях, то оно действительно имеет место и передается из поколения в поколение. Еще живя в Апидомах, в глубинке старообрядческого края Беларуси, я видел настоящее отношение стариков, истинных староверов, к своим женам. «Жена должна рожать и смотреть за детьми», – вот крест, который они определяют своей женщине. Они не прислушиваются к ее мнению, им не интересны ни ее желания, ни даже жалобы. Патриархат в их семьях еще исконный.

Испытываешь просто потрясение, когда впервые видишь молящихся старообрядцев. Дело не в том, что они крестятся двумя перстами, и не в том, что рука у них при этом идет со лба на живот, а потом – на правое плечо и к сердцу, а именно в самой частоте, с какой они крестятся и кланяются в пояс. Думаю, в том, что касается обряда вероисповедания, старообрядцы – истинные фанатики. Они молятся, слушают чтеца или хор певчих и при этом не понимают смысла того, о чем им читают или поют. Да, они фанатики в вере. Основные их книги, Псалтырь и Новый завет, написаны на старорусском языке, который забыт, но к которому, оказывается, до сих пор обращаются, как к кладезю целебной воды.

Святая Матерь-Богородица, сопетая в книгах...

– успел выхватить я из целого потока непонятных мне слов, от которых, как от старого, обугленного пергамента, веяло глубокой стариной и еще – колыбелью нашей образованности и моральности. Молитва у старообрядцев ведется плавным, однообразным пением.

Всяко дыхание да хвалит Господа, –

Ноет чтец. И зал подхватывает:

Всяко дыхание да хвалит Господа!

Смысл отдельных слов, которые читают с алтаря или поют, угадать трудно – но фразы, составленные из этих слов, как будто понятны. Они странным образом откликаются в душе и очаровывают. Помимо воли соглашаешься с мнением, что религия сеет если уж не что-то разумное, то по крайней мере доброе. В голосах певчих уверенность, сила. Поэтому, слушая их, просто невозможно не поднять двухпалый перст и не перекреститься.

Говорят, есть разница в чтении молитв у православных и у старообрядцев. У православных мотив чтения на испанский манер, а у старообрядцев – на греческий.

Когда я брался расспрашивать самих организаторов старообрядческих праздников об истоках их вероучения, то не получал удовлетворяющего меня ответа. Фанатизм этих людей был основан не на знании и даже не на сознании того, что их религия самая правильная, а лишь на том, что их так учили с детства. Они были воспитаны в этой религии. Потому именно к ней и лежало их сердце...

Весь процесс службы в молебной сводился к чтению псалмов и объяснению происхождения и назначения данного праздника.

Иконостаса, то есть стены, отделяющей зал от алтаря, в молебной нет. Молившиеся смотрели на стену, украшенную множеством икон. Каждую икону, в зависимости от ее размера, подсвечивало определенное число свечей (обычно две-три). В результате беспрерывного пения тех, кто стоял на клиросе, огонь свечей колебался – и это колебание оживляло изображения на иконах. Отсутствие достаточного света в зале, колеблющийся огонь, мрачные, почти черные иконы дарили мне впечатление, словно я в царстве теней: реальное смыкалось с фантастическим. Иногда пение прекращалось. Тогда выносили небольшую кафедру и чтец читал что- то из Псалтыря. Собравшиеся слушали словно зачарованные. А потом крестились и кланялись в пояс, лбами дотрагиваясь до скамеек.

Их страстность удивляла и даже заставляла завидовать им: эти люди знали и верили в то, чего не знал я...

Кроме своеобразия в том, что касалось вероисповедания, старообрядцев связывало между собой и выделяло среди других людей множество присущих только им укоренившихся с незапамятных времен привычек. Взять хотя бы баню. Обязательно по субботам каждый старовер должен посетить баньку. Этот старорусский обычай превращен у этого народа в ритуал. Баньки их, как и имена, как и обряд вероисповедания, хранят корни архаичности. Устроены они, как правило, «по-черному», так, чтобы дым из парилки выпускался через щель в двери. Воду в бочке нагревают раскаленным железом, а пар создают поливом воды на камни. Знатоки утверждают, что банька «по-черному» нежнее, что она лечит ревматизм, простуду, нервы и даже благоприятствует половой функции. Опасаться в ней надо только угара.

Борода – атрибут обязательный для старообрядцев. Завел семью – отращивай бороду. Когда Петр ввел закон о том, чтобы брить бороды, староверы будто бы ответили на это репликой: «Режь голову – оставь бороду». В народе говорят: «Москаля не утопишь, покуда бороду не острижешь». Еще бытует сказка о том, как староверы выбирали себе старейшину (батюшку): клали, будто бы, бороды на стол и пускали посреди вшу, – в какую бороду вша, тот и батюшка...17 Я еще застал упрямцев, носящих бороду. Доказательств в пользу своего макияжа они не предъявляли – но за бородой следили тщательно.

– Неудобно ведь, – случалось, говорил я кому-то из них, – длинные волосы – не миновать беды.

– А вы попробуйте – тогда и узнаете, удобно или неудобно. Никакой беды от бороды не бывает. Хуже, когда взрослый мужчина – и брит, ходит, как мальчишка, холуй. Это несерьезно!

Искренность и уверенность в себе – вот еще признаки настоящего старообрядца.

Меня интересовало о староверах все. В том числе и главный из их обрядов – обряд похорон...

Мужчине-покойнику рубаху в брюки не заправляют. Но подвязывают пояском. На шею одевают крестик, а на левую руку – лестовку, своеобразные бусы, сшитые из материала. Лестовка имеет столько зубов, сколько слов самая известная молитва: «Отче наш иже еси...» Крестик, естественно, старообрядческий, с тремя поперечинами, причем нижняя – наискосок. Прежде, чем остынет тело, складывают пальцы правой руки в два перста, при этом мизинец, безымянный и большой привязывают шнурком к ладони. Позже шнурок снимают... Из белого материала шьют саван, чтобы накрыть им покойника в гробу. В доме покойник лежит лицом к иконе. Выносят ногами вперед. Обычно по дороге на кладбище гроб заносят в молебную и зажигают вокруг 40 свечей. Иногда гроб оставляют в молебной на ночь. Тогда кто-то должен быть рядом с ним и читать «за упокой души».

Мне посчастливилось увидеть редкую книгу, из которой старообрядцы читают на поминках. Эта книга, называемая «Отрекание», содержит «молитвы Вселенские на поминках и на сорока днях». Книга переведена со старорусского. То, что мне удалось прочесть из нее, произвело на меня самое благоприятное впечатление. Музейные слова и фразы были весомы, как золото, и легки, как фимиам. Судите сами. Вот несколько выписок из той книги:

Помяни Господи души прежде почивших в веке сем. От Адама и до сего дня правоверных христиан.

Помяни Господи души святейших вселенских патриархов, благочестивых царей и цариц и чад их.

Помяни Господи благолюбивых преосвященных митрополитов и благоверных великих князей и великих княгинь и чад их.

Помяни Господи все вселенския роды, иже попечение имели в непорочной вере Твоей Христа истинного Бога нашего и управляли с прилежанием люди твоя в вере христианского закона.

Помяни Господи души благочестивых архиепископов и епископов священно архимандритов и схимников. Инокинь и схимниц. И всех черноризцев и черноризниц. И всего мнишеского чина.

Помяни Господи душе иже в лесах и в болотах и в горах непроходимых и в дебрях заблудших. И в вертепах и в пещерах и в кладези и в рове впадших и умерших, и в пропастях земных, и во всяких местах ведомых и неведомых скончавшихся и без покаяния умерших.

Помяни Господи души которыя от зверей и всяких гадов ходящих и ползающих и от всякого звериного и гадского естества снеденных и расторгнутых и роги изведенных и змеями поглощенных и попранием конским и ристанием разбиенных и от птиц снедаемых умерших.

Помяни Господи души иже напрасно умерших от звериного клича и от всякого тресновения и с брега и с стремнины падшихся и на ледов

проторгнувшихся и потопившихся и в пучине морской погрязших и в реках и в озерах истопившихся и от морских зверей и гадов снеденных и расторгнутых и рыбами раздробленных умершия православныя вся.

Насколько я понял, пока жил среди старообрядцев, главный стержень моральности их лежит в отношении к лукавству. У русских самый сильный грех – лукавство. Оттого у них и Сатану называют Лукавым. Старообрядцы не понимают нечестного поведения. По этой причине они не принимают и то, что теперь во главе государства Российского стоят бывшие коммунисты. «Те, кто когда-то ратовал за разрушение церкви и патриархальности России, теперь не имеют права призывать за церковь и царя, Таким веры нет и не будет!» В этом отношении к лукавству угадывается та сила, которая вот уже столько веков помогает этому оторванному от родины народу сохранять свое лицо.

Пожив достаточно долго среди старообрядцев, я так и не исчерпал своего любопытства. Этот народ остался для меня загадкой. Единственное, в чем я уже не сомневался, когда уезжал, так это в том, что полюбил его. Гордости моей прибавилось. Ибо теперь я знал, что он все еще есть, этот народ. Он был членом нашей большой, многонациональной семьи, был родным нам всем как по крови, так и по духу.

ПСАЛОМЩИК ЛАРИОН

В большом зале старообрядческой молебной собралось человек тридцать. По левую сторону стояли женщины, по правую – мужчины, из коих было всего человек пять. У алтаря за перегородкой нудно тянул хор певчих. Пение, само звучание голосов, усыпляло. И даже множество свечей, по обычаю зажженных перед образами, казалось вот-вот должно было само собою загаснуть.

Я стоял у паперти и старался вникнуть в смысл слов на старорусском. Скорее увлекали чистота голосов и слаженность пения, чем слова.

Присно Богу покаяние, –

тянул хор. И огонь свечей при этом трепетал, угрожая потухнуть...

Неожиданно при словах «Аллилуйя, Аллилуйя, Господи, Сын Божий, смилуйся над нами!» – в зале начали отчаянно креститься и кланяться, «отмахивать и бить лбами», как сказали бы представители других

религиозных конфессий. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к этому общему волхованию...

Причетчик Ларион Великанов, или попросту Мартианович, лысый, бородатый старик, вышел из-за перегородки и, прищурив глаза, внимательно, взглядом художника, стоящего у мольберта, оценил состояние им же выставленных перед образами свечей... Особенный своей худобой и какой-то согбенностью, этот человек вызывал сразу два чувства: жалость и уважение. Уважение вызывала его старость и длинное черное платье, как у монаха. Вдобавок, лицо Лариона изумительно походило на лицо графа Льва Николаевича Толстого. Казалось, что барин только распустил слух о том, что почил, на самом же деле он был жив и порой появлялся вот так перед людьми, чтобы озадачить их, заставить задуматься о неисповедимости путей Господних. Что касалось жалости, то ее вызывало выражение лица Лариона. Все знали трудную судьбу этого человека, его возраст. Восьмидесятилетний старик поблажки себе не давал: он еще держал корову, косил, пахал. Все это уже делалось через не могу – но жить иначе Ларион был неспособен... Увидев какой-то «беспорядок», псаломщик двинулся к перегородке. По дороге, которая составляла всего каких-то полтора метра, умудрился дважды спотыкнуться...

Праздник в молебной для Лариона – это праздник его души. В такие дни он чувствует себя молодым и счастливым. Но даже в такие дни с лица его не сходит тень заботы. Маховик жизни старика раскручен так, что бедняга просто не способен жить иначе – заботы о земле, переданные ему отцом и дедом, висят над ним дамокловым мечом, заставляют трудиться и презирать всякую мысль о праздной жизни.

Июнь и июль он занимался сеном. Сколько сил отняли дожди! Теперь Макавей. Пора убирать хлеб. А рожь полегла. Над ней поднялась высокая трава...

Всяко дыхание да хвалит Господа, –

старательно выводили певчие. Великанов одолел-таки тяжкие для него метры, взял с аналоя новые свечи и, очистив концы и запалив, стал старательно укреплять перед образами.

Я с жадностью всматривался в лицо и движения его. «О чем он думает? – задавался я вопросом. – О детях своих, внуках, приехавших погостить из Литвы? А может быть, он вообще не думает сейчас, а просто отдыхает душой? Все же праздник!..»

Вспомнилось, как однажды он сказал мне:

– Раньше, бывало, как в молебную идут, по две свечи несут, не меньше. А людей собиралось – на улице стояли!

Ох уж это «раньше»!.. Слушая жалостное пение и вспоминая тот наш разговор, я просто не мог поверить старику. Мне хотелось, чтобы что-то более весомое, чем слова, были доказательством его правоты

Послушаешь – спасен будешь,

А не послушаешь – погибнешь, –

продолжала плавно звучать песнь из-за перегородки. Свет лампадки отражался и дрожал в стекле главной иконы алтаря, изображавшей Божью Матерь. Глядя на это отражение и слушая певчих, мне хотелось угадать главный секрет жизни, чтобы направить по правильному руслу свою жизнь.  Все лето толкутся у Лариона внуки. Но видит ли он их?.. Старые люди  замечают молодых по их помощи. Если молодой помогает старому, можно быть уверенным, что этот молодой проживет праведную жизнь. Вот теперь у Лариона гостит младшая внучка Наташенька. Настоящая красавица: волосы длинные, вьются, а личико круглое, как у куклы, с ямочкой на подбородке. Высокая, стройная, девочка знает себе цену. Когда приезжает, отбоя от парней нет. Уж и нос проколола для камешка и на каждый пальчик по два колечка  нацепила. Хмурится Ларион, когда его про внучку спрашивают, недоволен Наташенькой. Однажды попросил ее картошки к завтраку  накопать. Дал ведро, лопату, а сам обошел сарай – и стал смотреть, как его ангелочек с заданием справляется. Поставила Наташенька свою длинную белую ножку на штык, подтянула и без того коротенькую юбочку и начала копать. Двумя пальчиками подхватит вывернутый из земли клубень и в ведерко. Потом белоснежным платочком ручку свою вытрет. Брезговала землицей... Увидел это Ларион – и расстроился. Семнадцать лет девке. Уже жениха имеет, катается с ним на машине, как барыня-боярыня. Жених не из бедных, иначе даже не посмотрела бы в его сторону: покупает ей всякие «тени», стоимостью в полтелевизора. Где ей уразуметь, глупенькой, что дед и баба уже старые стали и что надо хоть иногда помогать им: полы в хате помыть, помочь с сеном, да вот и рожь пора убирать. Растет новое поколение – но сумеет ли оно прокормить себя, когда Ларион умрет?..

На высокой кафедре, застланной цветастой скатертью, лежит толстая книга. Этой книге три века, она черна и потрепана. Старая «птица», в роговых очках и длинном, до пят, платке, открывает заложенную страницу и начинает громко читать, растягивая слова:

Позавидовав дьяволу, теряет человек

Лице свое и достоинства свои...

Зависть рождает в человеке всякий грех...

Пока она читала, Ларион заменил свечи под иконами. Делая свое дело, он, кажется, испытывал блаженство. По крайней мере в глазах его угадывалась какая-то мальчишеская радость. Сколько лет уж ходит он в эту старую молебную! Почтенный возраст дал ему право занять здесь почетную должность псаломщика. Теперь он у всех на виду, теперь его уважают не только за возраст. А главное он трудится, делает нужное дело. И так будет, пока будут ходить его ноги!

Я оглянулся. Людей мало-помалу прибывало. Искренно молились женщины. Два мальчика, лет десяти каждый, набожно крестились, кланялись в пояс. Увидев детей, я вдруг почувствовал, как мне стало легче на душе: вспомнил о своей семье... И тут опять затянули певчие:

Устрашися отрок очестия...

Мне пора было уходить. Но я почему-то медлил. Хотелось еще раз увидеть псаломщика. Не зная, как вызвать его, я передал деньги молившимся мальчикам и сказал:

– Купите свечи и отдайте псаломщику Лариону.

Просьба была тотчас исполнена.

Вторично Ларион Мартианович предстал передо мной неожиданно, как джин. Он важно поклонился мне за щедрость, принял от мальчиков дюжину свечей, после чего двинулся в свой величавый обход. Словно специально, чтобы помочь старику, певчие вдруг громко запели:

Кресту Твоему поклоня-аемся,

Влады-ыко!

И святое воскре-сение Твое

Сла-авим!

Собравшиеся в зале начали выстраиваться в очередь, чтобы подойти к паперти (мироносице) и поцеловать святой крест...

МАГОМЕТАНСКАЯ МЕЧЕТЬ

Мое уважительное отношение к религии строится на том убеждении, что религия сохраняет народ, как нацию. Пример тому – белорусские татары. Сохранив обычаи, веру свою, они сохранили единение, гордость, отличие.

Среди ученых есть мнение, что именно Великое княжество остановило стремление диких орд в западную часть Европы. Не уверен, что было все так просто, как считают господа ученые, но знаю, что с татарами успешно воевал и Гедимин, и Ольгерд, а Витовт и вовсе слыл за авторитет у Орды.

Что касается Витовта, то он не столько воевал с татарами, сколько проводил в отношении их мудрую политику. Он решал с ними проблемы не с помощью сабли и стрел, а с помощью переговоров – оружия куда более действенного и надежного. Доверие к князю со стороны татар было настолько высоким, что многие из них добровольно переселялись в Великое княжество. До Витовта татар использовали либо в качестве наемников, либо в качестве невольной челяди.

Самое значительное переселение татар в Великое княжество произошло в период княжения именно Витовта. Впрочем, оно было вызвано не столько любовью к князю, сколько необходимостью самих татар – их страхом перед опустошающим походом грозного Тамерлана. Татары фактически бежали в Великое княжество. Речь идет об азовских и крымских татарах. Их рассеяли в Трокском, Ошмянском и Лидском княжествах. Витовт жаловал им земли с полным наследственным и свободным правом, возлагая за это обязанность нести военную службу по требованию. Им было дозволено исповедовать свою религию. Мудрая, человеческая политика Витовта сделала Великое княжество для этих переселенцев вторым отечеством.

Существует мнение, что память о Витовте татары сохраняли несколько столетий. В своих молитвах они называли его Виттад, что значит «сильнейший, подпора». В актах литовской метрики сохранились листы благодарности татар Витовту: «... мы, обращая наши взоры к святым местам, повторяли имя его как имя наших эмиров. Мы клялись на мечи наши, что любим литовцев, когда они во время войны уважали нас как военнопленных и, при вступлении нашем в сию землю, уверяли, что сей песок, сия вода и сии деревья будут для нас общими...»

С кончиною Витовта изменилась политика в отношении татар. Ханы перестали доверять королям. Начались частые опустошительные нападения на Великое княжество со стороны крымских татар. В конце XV и в начале XVI вв., в то время, когда у власти последних стоял хан Менгли-Гирей, такие нападения случались чуть не каждый год. Но татары Великого княжества не изменили своей отчизне. О причине их стойкости говорит  отрывок из их письма грабителям: «... будем проливать кровь за литовцев, которые нас почитают своими братьями».

Оставшись в Великом княжестве, татарская община продолжала свято хранить свои обычаи и религию. Заповеди Корана требовали веры в Аллаха и его пророка Мухамеда, моленье пять раз в день и обязательного паломничества в Мекку. Со временем родной язык был «утерян», поэтому при чтении Корана стали пользоваться транскрипциями на русском, белорусском и польском языках.

Магометанская мечеть в Видзах была построена на средства местного мусульманского общества в 1857 г. из дерева. По внешнему виду она не отличалась от христианского храма. И только на минарете, который был устроен в виде колокольни, стоял не крест, а полумесяц.

Зал мечети был разделен поперек на две части решетчатой перегородкой. В задней части молились женщины, в передней, ближе к мулле, – мужчины. Самое почетное место – в нише на передней стене – занимал мулла. Старым и больным отводилось место ближе к мулле. Над женским отделением находились хоры, куда по временам поднимались певчие и пели на арабском.

На молитву приходили в головном уборе, перед входом снимали обувь. Очевидцы сообщают, что мечеть всегда содержалась в особой чистоте. Молились татары в чулках, хотя зимой мечеть не отапливалась.

Основным днем моления у мусульман является пятница – день сотворения человека. Главный годовой праздник – «Курбан-Байран». Он проводится летом. На него в Видзы собирались и продолжают собираться татары из соседних селений и местечек. Когда-то более состоятельные из них приносили в этот день в жертву быка. Быка убивали на пороге мечети. Часть мяса раздавали нуждающимся, а шкура и другая часть мяса поступала в пользу муллы. После службы знатнейшие из прихожан заходили к мулле на угощение. Из мяса делали первейшее татарское блюдо: «колдуны». Причем во время трапезы не принято было пользоваться ни ложкой, ни вилкой. Подавалась и выпивка. Больше пили пиво. Обыкновенно праздник «Курбан-Байран» заканчивался дракой. Дрались татары беспощадно; не жалели ни родственников, ни отца, ни сына, ни брата, ни женщин. Впрочем в этой драке было больше ритуального.

Между прочим происхождение главного татарского праздника связано с одной крайне сентиментальной историей. Помнится, слушая ее, я даже  не смог сдержать слез... Как-то Бог приказал пророку Ибрагиму, чтобы тот доказал Ему свою приверженность.

– Все, что угодно, сделаю для Тебя, о Всемогущий! – ответил Ибрагим.

– Тогда возьми и убей своего сына! – потребовал Бог.

У Ибрагима был всего один сын. Услышав такое требование, пророк упал на колени и начал умолять Бога, чтобы Тот уменьшил жертву. Но Всевышний сказал:

– Если действительно любишь Меня, то сделаешь то, что прошу,  завтра же на рассвете на горе!

Весь остаток дня и всю ночь сын и отец провели вместе. Они не смыкали глаз, все думали на тем, как поступить. Наконец сын сказал:

– Сделай так, как велит Бог. Коль Он требует доказательств твоей верности, то значит сомневается в тебе. Докажи, что ты преданный слуга Его.

Тяжело было слушать отцу эти слова. Они звучали как приговор. Но Ибрагим не посмел гневить Бога. Утром, до рассвета, он повел сына на гору, чтобы убить его. Он настолько уверился в мысли, что совершит свое  деяние, что когда перед ним опять предстал Бог, он не стал Его ни о чем  просить. Он думал, что Бог явился, чтобы быть свидетелем казни. Но Всевышний вдруг сказал Ибрагиму:

– Все, довольно! Я испытал тебя – и знаю, что ты вернейший из моих слуг. А потому милую тебя. Возвращайся домой. А взамен сына повелеваю тебе убить быка!

Та, первая магометанская мечеть в Видзах сгорела. При Польше, а  именно в 1930 г., на ее месте построили другую мечеть. Помощь в этом оказало польское правительство. Но теперь и от нее осталось лишь круглое возвышение, вроде сцены. Место затенили разросшиеся клены. Посреди площадки находится колодец с «журавлем»...

Местная мечеть стояла в центре большого татарского поселища, которое, собственно, являлось пригородом Видзов, татарской слободой. Татары, в отличие, скажем, от евреев, не любили жить в тесноте. Занимаясь огородничеством, они ставили свои дома на достаточно большом расстоянии друг от друга. Это давало возможность работать на земле поблизости от дома. Здание мечети было круглой формы, но имело выступы, отчего в основании представляло собой многоконечную звезду. Крыша ее была конусоидальной. Вокруг купола – минарета – был устроен балкон – мизин,  откуда созывали на молебен. Колоколов, так же как и свечей, в мечети не имелось. Завершали минарет позолоченный шар и полумесяц символы того, что впервые, когда пророк Мухамед, посланник Бога, пришел к людям, на небе сиял полумесяц.

Храм стоял на открытом месте. Перед ним простирались необозримые дали, радовавшие души прихожан и настраивавшие их на вдохновенную молитву. Рядом располагалась поляна, где приносили в жертву быков и баранов.

Внутри в мечети все было «бело-золотым». На полу лежали персидские ковры, на стенах висели полотна красного и зеленого бархата с вышивкой фраз из Корана, так называемые «мугиры», восхваления Аллаха. «Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухамед – пророк Его», – вот основная цитата мусульманина.

Интересно, что летоисчисление у татар ведется от 622 г., а именно ото дня бегства Мухамеда из Мекки в Медину. Поэтому на могильных камнях они нередко ставят две даты: по летоисчислению пророка Мухамеда и по летоисчислению, которое принято во всем мире.

Мне хотелось посетить местный татарский могильник...

Одним из условий выбора места под кладбище у татар является удаленность его от поселения. Татары верят, что покойники по ночам приходят домой. Чем дальше кладбище, по их убеждению, тем меньше вероятности этих неожиданных визитов.

Одновременно у них существует обычай хоронить в день смерти, то есть как можно скорее придать земле покойника. Сначала последнего несут в мечеть, где отпевают, а затем везут на кладбище, которое они называют «мизер». Везут как можно скорее: умерший должен скорей войти туда, откуда вышел...

Кладбище для татар – святое место. Люди приходят сюда не только для того, чтобы навестить могилу умершего, но и чтобы помолиться. Уважая родственников при жизни, татарин продолжает уважать их и после смерти, потому что «стену», разделяющую жизнь и смерть, он считает слишком ничтожной.

Искони выбором кладбища занимались виднейшие муллы. Обычно выбирали возвышение. И для захоронений использовали его восточную часть.

Видзовский татарский могильник удовлетворяет требованиям самого придирчивого эстета. Говорят, этот участок земли подарила татарам, уступив их просьбе, какая-то влиятельная графиня, имя которой, увы, забыто... С возвышения, на котором он располагается, видны просторы на многие километры, видно местечко с двумя башенками красного костела.

Когда-то отсюда заметна была и мечеть. Кстати, по убеждению мусульман, связь царства мертвых и царства живых должна была быть зримой: когда люди молятся, они должны думать о смерти, а когда хоронят – о смиренной жизни.

Несомненно, в том, что касается выбора места для кладбища, татары превосходят другие народы. Я говорю, конечно, о Беларуси. Ни евреи, ни поляки, ни русские не придают этому выбору такого значения. Причем дело не только в выборе. Татары содержат свое кладбище в безупречной чистоте, так же, как и свои дома. Иначе и быть не может, с молоком матери они усвоили, что это их второй дом, тот, куда они когда-нибудь обязательно переселятся.

Условие хотя бы раз в жизни побывать в Мекке всегда являлось практически неисполнимым для белорусских татар. Поэтому многие из них пилигримствовали в Ловчицы (около Новогрудка), к могиле пастуха Кундуза, или в Синявку – к чудотворной могиле немого. Мне удалось услышать историю о пастухе Кундузе. Свет ее умножил мой интерес и мое уважение к белорусским татарам. Уже много веков живя вдали от родины, они создали собственную мифологию, по которой их нельзя спутать ни с каким другим народом.

Вот эта светлая история...

Бедный сирота пастушок, по имени Кундуз, работал только за пищу. Люди не то чтобы презирали его за бескорыстие, но, по крайней мере, не замечали. Однажды владелец стада, которое пас Кундуз, задумал отправиться в Мекку. Много грехов было на душе этого богатея – пора было ему покаяться. Прибыв в Мекку, хозяин вскоре растратил все деньги. Можно себе представить положение человека, который привык жить на всем готовом, а тут вдруг оказался без денег да еще вдали от родного дома. Несчастный бродил по улицам Мекки и взывал к Аллаху, прося помощи. И тут вдруг встретил своего пастуха.

– Как ты здесь оказался, Кундуз? – спросил удивленный.

– Я часто бываю в Мекке, – ответил пастушок.

– Что ты мне сказки рассказываешь, – недоверчиво отозвался хозяин. – Тебя каждый день видят на пастбище с моими коровами!

– Я бываю здесь недолго, по велению Аллаха, – ответил пастушок. – Сегодня прибыл, чтобы вернуть вас домой.

Уже само появление пастушка в Мекке заставило хозяина наконец признать, что Кундуз не из простых, что он близок к Всемогущему.

– Что я должен сделать? – спросил он.

– Всего лишь закрыть глаза, – ответил пастушок.

Стоило хозяину закрыть глаза, как оба оказались дома, на родине...

С того случая зауважал хозяин Кундуза. Он хотел освободить его от трудной работы, но Кундуз не согласился.

– Аллах прислал меня на землю с тем, чтобы я искупил свои грехи, открылся он.

Недолго пожил удивительный пастушок. Когда он умер, на его похоронах собрались татары со всех окрестных деревень... Когда тело везли на кладбище, люди невольно угадывали, что Кто-то невидимый и всесильный сопровождает их. А когда покойника стали опускать в могилу, все вдруг услышали божественной красоты пение – это пели небесные ангелы!

С тех пор прошло много лет. Никто не следил за могилой пастушка – тем не менее она всегда пребывала в идеальном состоянии: ни соринки, ни травинки. Сие чудо продолжается по сей день...

УСАДЬБА МИНЕЙКИ

Дорога в Видзы-Ловчинские как бы предвещает необыкновенную встречу. Она тянется по вершине длинной моренной гряды. По обе стороны ее – обширные долины, заросшие лесом, и болотины, во времена оные бывшие чудесными озерами. Когда-то эта дорога была вымощена булыжником и обсажена липами. Поэтому в жаркие дни на ней не было так пыльно, а в заснеженные зимы нечего было опасаться заносов... Теперь все изменилось: деревья спилили, а булыжник залили дешевым асфальтом. Вечный коридор пыли, висящий над грядой, символизирует «развитость» нашей с вами цивилизации.

Эта дорога приводит в усадьбу пана Минейки. Проклинаешь долгий путь, жару и пыль – но стоит попасть под тень старых деревьев, которые «видели» того самого Минейку, как все неприятности забываются.

Когда-то это место облюбовал эстет. Оно занимает вершину огромного холма. Здесь не надо было рыть каналы, чтобы пометить границы, – природа сама позаботилась, окольцевала холм водой, – оставалось только построить дом и посадить, как того требовала мода и обычай, парк. И это сделали с тем умением, которое до сих пор вызывает восхищение.

Деревья в парке Минейки посажены рощицами. Здесь есть роща лиственниц, роща кленов, даже роща дубов... Парк был разбит на множество живописных уголков, каждый из которых имел свое название: «Беседка пани Эвелины», «Генеральская роща», «Могилка Евы и Зазы». Здесь

произрастали редкие деревья: дуб горный, дуб скальный. Перед домом был высажен остролистный клен Шведлера.

Береговой откос содержали открытым. По краю его проходила дорожка. Аллей парк не имел – зато в одном месте для чего-то посадили сплошную стену лип. Липы так разрослись, что представляют собой Гулливеров частокол...

Я попал в парк в тот момент, когда во всю сияло солнце и... лил дождь. То тут, то там драгоценными ожерельями блестела паутина; глаза слепили взмокшие верхушки деревьев. Дышалось легко, как в баньке.

Впервые усадьба упоминается в XVI ст. Тогда владельцем ее был ловчий18 Ян Нарушевич.

Потом, уже в середине XVII в., она два столетия принадлежала Вавжецким. При Станиславе Вавжецком в конце XVIII в. здесь заложили дом, который сохранился до нашего времени.

Главный вход дома оформлен портиком на четырех узких колоннах. В 1900 г., когда хозяевами усадьбы уже были Минейки, дом реставрировал Тадеуш Растваровский. Этот пристроил к нему со стороны озера арочную галерею. Про дом известно, что он был богато обставлен. Стены имели росписи. Полы были паркетные, а печи покрыты кафелем. Помещение украшала мебель в стиле Людовика XV и Людовика Филиппа. На стенах висели картины французской и голландской школ.

Белый дом был как бы врезан в береговой откос. С одной стороны он имел один этаж, зато с другой, той, что «смотрела» на озеро, два. Арочная галерея имела спуск, оформленный мощными гранитными ступенями. С галереи открывался вид на озеро Дворное.

Дом этот выглядит жильем богатыря. Казалось, его хозяин не мог жить в другом строении, потому что голос его, грузное многопудовое тело и топот могли развалить обыкновенное жилище... Изнутри дом отремонтирован (теперь в нем школа). Но старины в интерьере уже нет: полы застелены дешевым линолеумом, а настенная живопись закрашена...

5 августа 1816 г. в этом доме умер генерал-лейтенант Томаш Вавжецкий, государственный деятель Речи Посполитой, активный политик, один из руководителей восстания поляков 1794 г.

После Вавжецких владельцами усадьбы стали Минейки...

Минейки оставили по себе добрую память. Род этих господ канул в вечность во время Первой мировой войны.

Начну с того, что Видзы-Ловчинские при Минейках наведывал сам Адам Мицкевич. В 1829 г. он приезжал к своему дяде Маевскому и заглядывал сюда. Едва ли великого поэта мог привлечь кошелек Минейки или только воспоминания юности. Наверное здешнего хозяина отличала какая-то одаренность. Поэт видел этот дом, это озеро, эти купы деревьев. И разве не вдохновляет теперь всякого прибывающего сюда мысль, что в этом старинном гнезде когда-то прогуливался гений!

Еще о Минейках известно по празднику, который они устраивали ежегодно, приурочивая его ко дню Св. Троицы. Об истинном происхождении праздника догадываешься, когда узнаешь, что впервые он проведен в год освобождения крестьян от крепостного права... В тот день, чтобы порадовать своих бывших крепостных, Минейки приказывали заколоть двух, а то и трех быков и ставили несколько ведер водки. Видзовские тоже хаживали на эти угощения, которые в народе еще называли «пойти на быка». Быка готовили целиком, на вертеле. Всякий сам должен был отрезать кусок мяса – столько, сколько мог съесть. Праздник так полюбился, что даже когда Минейков не стало, народ продолжал собираться. Сбор проходил в роще Сечинка. Самые деловые торговали водкой и закусками. Шумное веселье в Сеченке обычно заканчивалось беспорядками. При этом больше всего доставалось... самым деловым.

В парке и сейчас находится камень, на котором можно разобрать слова: «Eva» и «Zaza». Об этом камне рассказывают историю, не поверить в которую просто невозможно. Будто бы пан Минейко был страстным любителем лошадей. Эстет по натуре, он часами мог любоваться их стройностью и грациозностью. У него была кобыла Ева. Куда бы пан ни направился, он запрягал только эту лошадь. От Евы не отставала дворовая собачка по кличке Заза. Однажды Ева сломала ногу. Пан пытался вылечить кобылу – но безуспешно. Пришлось ее застрелить. Кобылу похоронили в парке, недалеко от въездной брамы, в тени грецких деревьев. Как только это исполнили, Заза затосковала. Никакие лакомства и посулы пана и его семейных не действовали на бедную собачку. Неожиданно она сдохла. Ее похоронили рядом с могилой кобылы. Вот тогда-то и появился камень с надписями...

Рядом с усадьбой за высохшим озером круто вверх забирает могучая горка. Если в прошлом в этих местах была стоянка древних, то эта горка должна была считаться у них святой. Древние молились у ее подножия и приносили на ее вершине жертвы богам. С горки во все стороны открываются дали. Когда взбираешься сюда, то вспоминаешь Адама Мицкевича. Он тоже оглядывал отсюда просторы...

ОСВЕЯ 19

(август, 1990) 

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ СВЕДЕНИЙ

Как полагают ученые мужи, первопоселенцами здешнего края в послеледниковый период были финно-угорские племена. В период «крещения» они еще обитали здесь, заселяя высокие обводненные холмы, городища. Таких городищ на Освейщине множество: и в Дубровно, и в Урагове, и в Чапаевском.

Есть предположение, что аборигенов20 первыми потеснило свободолюбивое и воинственное племя семигалов. Главным опорным пунктом нового своего края те сделали Освею, а центральным городищем гору Городок на острове Освейского озера.

В более близкие нам времена, те, что мы называем «древними», Освея – достояние полоцких князей. Историк А.М. Сементовский сообщает, что в 1217 году немецкие католики21 «отняли у полоцкого князя весь этот край».22

С конца XIV века этот отвоеванный у немцев край принадлежал Великому княжеству Литовскому.

С 1561 года край вошел в состав Польского королевства; был во власти русских (1577), шведов (1600), но затем опять возвращался полякам.

В 1772 году эти земли возвращены России. А с 1777 года они опять в составе Полоцкой вотчины.

Впервые местечко упоминается в 1503 году в договоре между польским королем Александром и великим князем московским Иваном III. В это время оно являлось волостным центром в составе Великого княжества Литовского,

Как первый владелец местечка упоминается (1505) воевода полоцкий Станислав Глебович. Из ревизских источников за 1552 год известно, что от воеводы Станислава Глебовича Освея перешла в собственность воеводы витебского Станислава Кишки, который неоднократно возглавлял посольство своего княжества в Москву.

После смерти Станислава Кишки Освею унаследовал его сын кравчий Великого княжества Литовского Иван Кишка.

От Ивана Кишки, согласно королевскому разрешению от 24 февраля 1585 г., Освея перешла в собственность иезуитов. Иезуиты основали здесь монастырь и создали при нем школу. Это была первая школа в Освее.

В 1600 г. Освея и многие земли по рекам Сарьянка, Росица и Западная Двина становятся владениями канцлера Великого княжества Литовского Льва Сапеги, магната, мечтавшего о собственном королевстве. Это был период разорительных набегов на Освею. Ратники со стороны Себежа и Пскова не раз нападали на город, убивали или забирали в плен людей. Особенно жестоким было нападение в 1633 году, когда псковские ратники под началом Головы сожгли Освею, а людей побили.23

В середине XVII века Освея принадлежала Казимиру Львовичу Сапеге. А с 1656 г. – Казимиру Павловичу Сапеге.

В конце первой половины XVIII столетия маршалок Великого княжества Литовского Иван Сапега уступил Освею Еже Миколаю Гильзену, епископу смоленскому. Эти владения новый хозяин получил еще перед своим посвящением в сан епископа, которое, кстати, имело место 16 февраля 1746 г. в Варшаве у Святого Креста. Польский историк Густав Монтейфель отмечает, что еже Миколай Гильзен «был рад поселиться в освейских владениях, ибо собственной резиденции не имел».24

Думается, радость этого человека вкупе с его умом и стала причиной появления в Освее самых значительных ее объектов – дворца и парка вокруг него. На период его жизни пришелся расцвет Освеи.

После смерти епископа, а также его брата Яна Августа и племянника Иосифа, освейское имение с 1786 года переходит к Шадурским.

Первым владельцем его из этого рода был государственный советник граф Иосиф Шадурский.

В 1905 году в Освее имелись: православная церковь, римско-католический костел, четыре еврейских молитвенных дома, народное училище, лечебница.

КОСТЕЛ

Многие дореволюционные русские историки, довольно старательно описывавшие памятники западных губерний, откровенно умалчивали о католических храмах. Возможно, они не желали вступать в «пререкания» с цензурой, которая была против пропаганды «незаконной» религии. Как бы там ни было, но, разыскивая теперь материалы о костелах, в большей степени приходится уповать на интуицию или на удачу.

Фундаменты костела, оставшиеся по сей день на одном из освейских возвышений, напоминают выщербленную челюсть какого-то гигантского доисторического чудища. Подвалы засыпаны, и холмики над ними поросли травой; чтобы восстановить храм, придется их откопать и сделать новый фундамент.

Возможно, костел возвели одновременно со здешним дворцом. Зато несомненно: инициаторами его закладки были братья Гильзены, Еже и Ян, оба – ревностные католики. Вдобавок Ян Август Гильзен покровительствовал иезуитам, оказывая им значительную финансовую помощь.

Известно, что костел был оштукатурен, и ограда вокруг него из сплошного кирпича была крыта черепицей. Также известно, что костел и освейский дворец сооружены из кирпича одинакового размера.

Глядя на развалины, мне подумалось, как непросто построить достойное внимания сооружение. Церкви, костелы, дворцы, появившиеся под небом благодаря заботам и страданиям нашего деятельного предка, создавались словно для того, чтобы донести до нас максимум добра: сделать нас мудрее и нравственно богаче. И беда наша в том, что однажды мы отвернулись от этого богатства, сотканное и выпестованное столетиями разрушили за одну ночь – так, как, например, здешний костел или костел в деревне Совейки.

Освейский костел разрушили в 1937 году. Это инициатива и результат деятельности главных бездельников тридцатых годов: представителей служб всякого рода «порядка» и «безопасности». Ими кинут был клич: «очистим город от религиозной скверны». На бесконечных собраниях твердили одно и то же: «пугаются дети», «старухи дуреют, совращают молодежь».

Никогда ни одно разрушение памятников истории не способствовало прогрессу общества. Эта простая истина забывалась часто. Разрушение старины несет в себе неподдающееся измерению зло, которое сказывается не сразу; в результате этих разрушений у следующего поколения проявятся те или иные нравственные изъяны. А сие непременно приведет к беде. Общество, отрубившее корни своей истории, хиреет и вырождается. Ведь голод на старину – такая же «болезнь», как недостаток книг, учебников, интересных учителей. Чтобы развиваться, двигаться вперед, надлежит овладеть достаточной культурой – памятники старины, бережное отношение к ним как раз и есть та почва, на которой можно взрастить эту культуру.

Перед взрывом был устроен погром: из костела тащили все, что было возможно. В помещениях зданий служб порядка и госбезопасности, славных разве что обилием тараканов, вдруг появились дорогие гобелены; сотрудники этих учреждений забирались на столы и, не жалея гвоздей, крепили украшения на стенах своих нор-кабинетов. В одно из помещений даже умудрились вместить (в коридоре) белый рояль. Все прочее – хоругви, венки, иконы, разные бутафорские принадлежности – побили и попалили на костре прямо перед костельным крыльцом. Потом провели работы по минированию – пробили щели в стенах и заложили тол. За день до взрыва оповестили жителей ближайших домов, чтобы заклеили стекла на своих окнах.

Ожидаемого «фейерверка» не получилось, – взрыв прозвучал глухо, – рухнули только свод и крыша. После этого к стенам подступили трактора...

Освейский костел имел расписной свод. Роспись изображала большое белое облако на фоне голубого неба; на облаке, как на колеснице, восседал Иисус. В зале было много лепных украшений: в алтаре, точно живые, стояли стройные фигуры апостолов, «по стенам порхали ангелы». В подвалах же, рассказывали, обнаружили вмурованную мраморную плиту с латинской надписью; под этой плитой, когда ее сорвали, будто бы имелась заложенная кирпичом ниша...

ЛАТЫШСКАЯ КОЛОНИЯ В ПАДОРАХ

Падоры – небольшой болотистый район вблизи Освеи, место бывших латышских хуторов. При царе эта земля принадлежала банку, была дешевой и пустовала. Ее купили латыши. Вот несколько фамилий первых тамошних заселенцев: Саулит, Гейден, Пурвин. Всего хуторов было десятка три.

Новые хозяева расчистили кустарник, сообща мелиорировали заболоченные участки. Хозяйства они вели образцово, главный упор делая на животноводство. У каждой семьи было от десяти до двадцати коров. Производили масло. Для этого у них имелись и сепараторы, и маслобойки. Сеяли клевера, потом и освейцы переняли у них сие новшество.

Жили колонисты мирно: с местными ладили, приглашали их на свои праздники. Для них не было разницы, еврей ты, русский или латыш, они ко всем относились одинаково.

Детям своим старались дать образование. Неучей в их семьях не водилось.

В тридцатые годы всех их раскулачили, сослав в Сибирь...

ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ

Прежде в Освее было четыре кладбища. У въезда в городок со стороны Сарьи на возвышении хоронили своих сородичей староверы. Теперь против того места, через дорогу, – кладбище православных. На противоположном конце городка – польское кладбище. И совсем в стороне, среди полей, на высоком холме, куда уж и дороги-то нет, прячется в зарослях кладбище еврейское; чтобы добраться до него, следует запастись терпением – тем самым качеством, что в крови этого интересного и странного народа.

Теперь еврейское кладбище напоминает рощу. Непросто пробраться к нему; но еще сложнее разыскать в его зарослях полуотесанные каменные глыбы – памятники, поставленные надписями на юг. Они так вывернуты к небу, что кажется кто-то, балуясь, наваливался на них. Кроме надписей, на каждом знаменитая звезда Сиона, а на иных геометрические фигуры – квадраты, ромбы, прямоугольники, на некоторых наивные рисунки. Так, на одном я различил изображение льва и виноградной лозы. Каждая из этих могильных плит хранит свою тайну. И теперь, чтобы узнать о судьбе хотя бы немногих из тех, кто здесь погребен, приходится уповать лишь на память старых людей.

Обойдя сие скорбное место, я установил одну особенность: по форме оно напоминает «цветок» – в центре ладная горка, а по кругу от нее, будто лепестки, торчат из земли памятники. Окаймляет его небольшой канал.

По данным на 1905 год число евреев превосходило половину числа всех жителей Освеи. Особенно заселен ими был район бывшей рыночной площади. Дома там стояли так тесно, что об огородах рядом не могло быть и речи. Во дворе помещались лишь телега да небольшой сарайчик для лошади.

Еврейское население отличалось между собой по богатству. Более богатые молились в одной синагоге, победнее – в другой. Всего синагог в городке было четыре. Священнослужительствовал в каждой раввин. И хотя освейские евреи жили по-разному – одни имели несколько домов и держали прислугу, другие бедствовали, едва сводя концы с концами, – никто из них не побирался.25

Они не пахали, не сеяли – зато у них можно было купить самый вкусный ситный хлеб. Они не занимались строительством – зато делали рамы, мебель, могли вставить стекла. Они не месили глину и не занимались гончарством – но их горшки, отделанные изнутри глазурью, ценились на порядок выше горшков обычных. Иные из них арендовали земли с тем, чтобы сдавать их безземельным мужикам. Иные барышничали, промышляя, как мы теперь говорим, «дефицитом». Были среди них портные, сапожники, красильщики, жестянщики, парикмахеры, зубные врачи. Но большая часть еврейского населения Освеи занималась торговлей. В городе было множество лавочек: булочных, кондитерских, мясных, колбасных, квасных, пивных. Имелись разделения и в промтоварии. Царило такое убеждение, что лучшие товары можно купить только у евреев. Недаром, когда готовились к свадьбе, за покупками обращались именно к ним. Качество их товара удовлетворяло самым высоким меркам.

По характеру это были люди незлобивые, доверчивые. Их отличали послушание и вежливость. Не одна мать, белоруска или полька, говаривала своему ребенку: «Бери пример с еврейских деток, учись у них». Да, культура евреев служила в чем-то образцом для подражания местному коренному населению. Достоинство ее выражалось не столько в одежде и в образованности этих людей, сколько в их поведении в чувстве меры, в аккуратности и такте, а также в послушании старших. Еврей никогда не заматерится, не скажет обидного, чтобы унизить; он не будет валяться пьяный, не пойдет изменять жене. Так было. Люди свято соблюдали законы, которые внушали им раввин и совесть. Может быть поэтому и сумели они, пройдя через многие века ужасных испытаний и притеснений, уберечь себя от мутной воды раздора, прожить в мире не только друг с другом, но и с другими народами. Может быть поэтому и сумели они, пронеся через века скорбный свой крест, сохранить свое изначальное лицо.

Также послушно и доверчиво шли они в свою могилу в сорок втором. Это случилось восьмого марта. Полицаи с утра начали обходить дома, требуя, чтобы еврейское население собралось у входа в парк.

Группками (по пять-десять человек) евреи потянулись к парку. Из синагог выходили целыми толпами. Шли малые детки, взрослые, старики и старухи. Кое-кто из полицаев сумел узнать о немецком плане. В низине, около канала, окольцовывающего парк, прямо на берегу Освейского озера была выкопана яма. Но все предупреждения о неминуемой беде никак не действовали на них. Они шли покорно, безропотно, точно были очарованы каким-то невидимым магом.

ОСВЕЙСКИЙ ПАРК

По мнению известного белорусского ботаника В. Антипова, посетившего Освейский парк в 60-х годах нашего столетия, возраст некоторых, наиболее старых деревьев парка достигал двухсот лет. Этот факт в какой-то мере говорит о возрасте усадьбы.

Здесь все делалось по трафарету, известному со времен раннего дворянства. Одним из каналов основатели усадьбы оградили себя от деревни. Перед самым дворцом он был расширен в длинный пруд, заканчивавшийся первой дамбой. За дамбой вода уходила в озеро.

Кроме того, со стороны деревни усадьбу окружала высокая кирпичная ограда, растянутая на несколько километров.

И все же не только обводной канал и ограда являлись главными порубежными «охранниками» освейской усадьбы. Почти все примыкающие к ней земли были засажены фруктовыми садами, где были поселены садовники и сторожа. В свою очередь к садам примыкали территории конного завода и иезуитского костела с монастырем и госпиталем.

Ближайшей к городу была входившая в состав  парка территория так называемой Оранжереи, где располагались Гончарная, Парники и Сад.

К обводящему территорию парка каналу примыкали другие каналы.26 Вода в них была такой же прозрачной, как и в озере, ибо каждую весну ее спускали, а пруды и каналы чистили; кроме того, берега прудов были зацементированы. В некоторых местах на каналах оставлены островки, на каждом из которых обязательно высажено дерево. Можно представить, сколько имелось мостов и мосточков на этой сплошь изрезанной водными преградами территории. Один из таких мостов вел к горке с названием Лыска – в южной части парка.

Далее еще один мостик, уже через ручей, выводил на горку, не отличавшуюся высотой, но интересную своей плоской вершиной, напоминающей круглую сцену, и еще тем, что вокруг нее высажены лиственницы. Сохранилось пять старых лиственниц. О назначении сей горки теперь можно только гадать. Обилие битого кирпича наводит на мысль, что на возвышении стояло какое-то строение. На мой взгляд, площадка обнесена была по периметру колоннами. Это мог быть или летний театр, или открытый павильон для музыкантов, или арка, обозначающая вход в соседний парк. Куполом этому сооружению служил... полог высоких лиственниц.

Это был пейзажный парк. Здесь все имело смысл и значение – любое дерево, возвышение, поляна. Главным достоинством его являлись ручьи. Они придавали этому окультуренному месту естественность. На их берегах, особенно в местах пересечения с дорожками, я видел множество камней. Очевидно мостики имели каменные опоры.

В дальней части парка обводной канал напоминает настоящую речку. Рядом с ним еще «читается» неширокая традиционная для старых парков тополиная алея. Деревья здесь посажены так густо, что представляют собой нечто вроде гулливерова тына. Иные из них уже рухнули от собственной тяжести, обнажив вместе с дерном могучие корни. В этой особенно заброшенной части парка, в самом глухом и затаенном месте, есть еще одна небольшая горка. Называется она Собачье кладбище. Существует легенда, что когда-то на ней стоял памятник собаке – черная каменная глыба с надписью на польском языке.

Канал, охватив длинной дугой парк, вливался во второй пруд. На стоке этого пруда была возведена вторая дамба, державшая уровень воды

большинства каналов парка. Рядом с дамбой была устроена деревянная мельница, работавшая на воде. Шлюзы на ней открывали только во время мола.

Два усадебных пруда, расположенных по обе стороны дворца строго на одинаковом расстоянии от него, имели абсолютно равные форму и размеры. Вокруг первого была проложена гравийная дорога, представлявшая собой круг. На пути ее стояли два моста. Во время визитов гостей на «круге» устраивали скачки.

Между зданием дворца и вторым прудом на открытом значительном пространстве разбит был большой, по площади с футбольное поле, цветник. До сих пор ходят легенды о плантациях маргариток на нем, аромат которых буквально хмелил тамошних работниц.

Часть парка, ближайшая к дворцу, была открытой, солнечной. Здесь каждое дерево являло собой композицию.

И наоборот, за вторым прудом парк напоминал настоящий лес, со всеми полагающимися ему «таинствами» и «звуками».

Эти два парка отличались и обустройством. Первый – со своими каменными мостками, беседками, гравийными дорожками и цветником – имел вид ухоженного городского парка. Второй старались обустроить «под природу»: мостики здесь были деревянные и узкие, из бревен, под каждым имелся брод, чтобы водный рубеж можно было пересечь верхом на лошади; здесь по замыслу устроителей парка можно было побыть наедине с природой, послушать плеск ручья, пение птиц и даже... рык диких зверей. Этот участок парка назывался Зверинец, в глубине его была яма, разделенная на вольеры, где держали волков, медведей, кабанов, лосей.

Свое существование старый парк прекратил после изгнания из Освеи последнего его хозяина. С тех пор он не восстанавливался... Признаем, в статическом состоянии, без должной помощи, гибнут любые человеческие творения – тем более парки, где ничего не может быть случайным, исполненным зря и где все без исключения требует человеческой любви и заботы.

ОСВЕЙСКИЙ ДВОРЕЦ

Осколки красного кирпича теперь можно найти за сотни метров от того места, где когда-то стоял Освейский дворец.27 От грандиозного сооружения Гильзенов остались лишь вросшие в землю руины. По утверждению старожилов, дворец имел вид «птицы с расправленными крыльями».

Исполнен он был в ранних классических формах.

Возвели его на небольшой насыпной горке, в которой по всей площади застройки были спрятаны подвалы. Эту особенность диктовала высота грунтовых вод.

Двухэтажный дворец, в пять корпусов и с четырьмя широкими галереями, имел сложную внутреннюю раскладку.28 Необычная, по нынешним представлениям, толщина его стен была вызвана отнюдь не страхом хозяев перед пресловутыми «врагами». К этому понуждал элементарный практический расчет. Стены были сплошь унизаны, будто человеческое тело капиллярами, широкими дымоходами. Обогрев залов и комнат производили на первом этаже с помощью больших каминов. Основными украшениями помещений являлись пилястры и ниши. Центральный зал – Голубой, из которого в две противоположные стороны «смотрели» по три высоких окна, был украшен круглыми колоннами.

Как и для планировки парка, для дворцового здания характерна была абсолютная, продуманная до мелочей симметричность. По-видимому, проект разрабатывал великий и наивный педант. Может быть, именно за эту милую простоту, логичность и лежит наше сердце к старине. По крайней мере, в ней, этой простоте, очевиден талант и высокая мудрость.

ОСВЕЙСКИЕ ТАЙНЫ

В Освее есть несколько тайн, о которых уже не вспоминают; но которые «говорят» исследователю старины сами за себя.

Одной из них является дорога, насыпанная в озере вдоль всей береговой линии усадьбы. Она представляет собой длинную и узкую (шириной в

две повозки) косу. Еще сравнительно недавно она имела ухоженный вид и была соединена в местах разрывов (оставленных для того, чтобы могли пройти лодки) мостами. Версий о том, для чего нужна была эта насыпь, достаточно. Однако настоящего ответа нет. Возможно, ее соорудили дли того, чтобы не гонять на пастбище скот перед зданием дворца. Теперь эту земельную полоску в озере трудно назвать «дорогой»: в отдельных местах она размыта, а кое-где сплошь затянута кустарником. Забывать замыслы предка – все равно, что не прислушиваться к мнению старших. Сие есть признак деградации культуры. Сегодня вопрос о необходимости окружной дороги в Освее просто наболел. Коров в городе гоняют по асфальтированным улицам, через центр. Животных, ясное дело, не особенно расстраивает такое обстоятельство, – напротив, они даже рады потереться об угол клуба или подкинуть блинок-другой под окно горсовета. Ну а как же люди?

Меня сильно удивило, когда здешний широкий, заросший камышом канал, рассекавший город на две части, назвали «ручьем». По дну его действительно протекал ручеек. Тем не менее, очевидно было искажение между сим названием и тем, что на самом деле представляло собой это вытянутое углубление. Без подсказок историческую суть города «прочесть» сложно. Я бы скоро свыкся с необычным ручьем, если бы не подсказка повидавшего виды археолога Савицкого. Ученый, убежден, что канал в древние времена, когда вода в озере стояла выше, был заполнен водой, и по нему ходили суда – большие торговые лодки – с товарами из городов по берегам Западной Двины и Балтийского моря. Суда могли заходить в центр города. В широкой части канала была устроена пристань; на этом участке его русло представляло собой треугольник: оно как бы врезалось длинным клином в береговой мыс, клин суживался ближе к тому месту в центре города, где был мост. Малые лодки проходили под мостом и могли уйти за город вверх по каналу. Древняя Освея располагалась по обе стороны этого рукотворного сооружения.

Рядом с пристанью на озерном мысу в старой части города просматриваются контуры рва, который некогда был заполнен водой и полностью отделял мыс от суши. Здесь могло быть расположено мощное замковое укрепление. А такие свидетельства имеются. Долгое время упоминание об Освее были связаны с договором между польским королем Александром и великим князем московским Иваном III. Но вот в исторических материалах29 находим следующие сведения: «По иллюстрации 1599 года

Режицкий замок имел смежные границы с замками: Люцинским, Освейским, Динабургским, Крейцербургским, Мариенгаузским». Упоминаются только рыцарские замки Ливонского ордена. Из этого следует, что в конце XIII века в Освее был замок. Более неясным является вопрос: где он стоял, в каком конкретно месте? На мой взгляд, самая примечательная улица в этой версии – Себежская. Она проходит через вершину обширного холма, расположенного на приозерном лесу. Сей холм с одной стороны окружен озером и бывшим каналом, а с противоположной – низиной, где нынче центральная площадь. Замок находился на вершине мыса и стоял как бы в стороне от вытянутой вдоль длинного канала деревни.

СВЕДЕНИЯ МОНТЕЙФЕЛЯ

Расцвет освейской усадьбы приходится на времена, когда хозяевами Освеи были Гильзены. В этот период появились дворец и парк, костел и монастырь с госпиталем, гимназиум.

Пользуясь сведениями Густава Монтейфеля, узнаем, что Гильзены – выходцы из немцев, из рода де Энкелей, когда-то служили немецкому ордену.

«Род этот принадлежал одному из старых богатых родов из Мархии, откуда он прибыл в Инфлянтский рыцарский орден в самом начале XVI столетия. Янкель зен де Энкель в 1533-34 годах был одним из самых способных командиров Динабурга.»

Монтейфель дает довольно полные сведения о первом владельце Освеи из этого рода – о Еже Миколае Гильзене, который родился в 1692 году.

«Как, читаем в «Календаре 1763 года», человек набожный, работящий и ученый, с ранних лет брался за перо. Эта его способность создала ему приятелей, а позднее и могущественных покровителей».

У него были «многочисленные биографы».

«Начал он приходским ксендзом, кафедральным. Большими его друзьями были Сапеги. Особенно коадьютер виленский, который отхлопотал для него епископство смоленское. И даже договорился со своим братом, регентом литовским, что в случае назначения его епископом смоленским уступит ему какие-нибудь владения в своих землях смоленских, на жительство и в качестве резиденции».

Это обещание было выполнено. Далее Монтейфель сообщает:

«Это был епископ честный, придерживался старых правил, понимал свою должность как самоотверженную работу. Когда в 1755 г. В Смоленске была сильная эпидемия, он поспешил туда, чтобы терпеть вместе с паствой.

Отдал свой фольварк краславским миссионерам под семинарию. Был проповедник также красноречивый, как и писатель. В своем белокаменном дворце в Освее он написал несколько теологических книг, в том числе книгу «Духовная война», которая издавалась шесть раз. Уставший и сломленный работой, Ежи Миколай Гильзен, наконец, захотел покоя. В июле 1763 г. отказался от епископства и последние годы жизни посвятил молитве.

Умер в 1775 г. в Варшаве в возрасте 82-х лет.

Сердце этого честного мужа, засушенное после смерти, до сих пор сохраняется в костеле освейском. Там же должны быть погребены его останки. Ибо администратор названного костела ксендз Добровольский нашел на чердаке камень-песчаник со следующей латинской надписью: «Здесь покоится Гильзен Смоленский». Над надписью вырезан герб Гильзенов со следующими аксессуарами: кардинальским капелюшем, митрой, постарелом (посох епископа) и орденом Святого Станислава. Камень этот, который должен был увековечить память этого честного сановника, был наверняка вмурован в костеле, откуда его человеческая бессовестность выгнала на чердак».

Монтейфель также упоминает о металлическом сосуде, в котором хранилось засушенное сердце Гильзена. Этот сосуд показывали, когда служили за упокой души этого человека.

Увлеченный всецело духовной и писательской деятельностью, епископ не уделял внимания хозяйственным делам своих освейских владений и настоящим хозяином их был его младший брат «Его Высокая милость пан Ян Гильзен воевода минский», личной резиденцией которого была Дагда.30

О Яне Августе Гильзене Монтейфель сообщает следующее:

«Их отец Шамбелан Еже Гильзен 19 мая 1721 г. передал права на староство мариенгаузское своему очень молодому сыну Яну Августу. А Карл Шестоковский, нотариус инфлянтский, оформил эту передачу. 11 августа 1729 г. этому же Яну Августу по приказу короля уступили владения Окры Янушевичи, а того же дня уступил Туленмуйжи Ян Шадурский, подчаший инфлянтский. Спустя некоторое время, Янушевичи вернулись в Окры, а Шадурские уже никогда не вернулись в Туленмуйжи.»

Ян Август Гильзен был образованный человек, «хронист, историк, летописец Инфлянт». Так же, как и его брат, епископ, увлекался литературным творчеством. Его перу принадлежала книга: «Хроника Инфлянт Польских».

«Не только в ученых кругах стремился отличиться Ян Август Гильзен, но и в деяниях. Он хотел что-то сделать для местного народа. В те времена в польских Инфлянтах жил еще народ непросвещенный и почти дикий. Хотя они и считались христианами, но далеки были от христианства. Народ этот имел свой собственный язык и дивные варварские предубеждения. В религии его господствовали грубые суеверия и верования, оставшиеся еще с языческих времен. Поклонялись липам и дубам, ужам и змеям. Народ этот иного происхождения, чем шляхта, еще раньше заселял эту страну и представлял собой, может быть, самых первых жителей этой новой отчизны Гильзенов. Для него и хотел оставить память коштелян.»

КЛЯШТОР

Так до сего времени именуют одно возвышение в центре Освеи, обнесенное вкруговую пестрым ворохом современных построек. Чтобы познакомиться с его историей, следует перенестись в Освею середины XVIII века.

Ян Август Гильзен покровительствовал иезуитам, оказывая им значительную финансовую помощь. «Он хотел что-то сделать для местного народа». Согласуясь с его желанием, иезуиты основали в Освее  гимназиум (ксендзово училище) с богословско-философским уклоном. На упомянутом возвышении воздвигли одноэтажное кирпичное здание с подвалами и черепичной крышей. В училище принимали детей сирот из крестьян. По духовному завещанию Ян Август Гильзен возложил на своих наследников обязанность содержать 60 таких учеников в двух училищах: в Освейском иезуитском и Забельском (Волынецком) доминиканском; а также вносить ежегодно определенные суммы на помощь нуждающимся крестьянам своих имений.

Ян Август Гильзен умер в 1767 г. и похоронен в Дагдинском костеле. После его смерти фактической владелицей Освеи стала его жена Констанция Гильзен (урожденная Плятер). Выполняя духовное завещание мужа, она за счет своих доходов удвоила сумму, предусмотренную завещанием.

Констанция Гильзен умерла в 1792 г., пережив своего сына Иосифа Гильзена, воеводу минского и члена сената в Варшаве. Этот человек никогда не жил в Освее и не проявлял к ней интереса, уступив фактическое владение освейскими имениями своей матери. Умер он в Риме в 1786 г. Не имея наследников, он еще при жизни юридически оформил (по волеизъявлению матери) передачу освейских владений31 государственному советнику графу Иосифу Шадурскому, который не только обязался выполнить завещание Яна Августа Гильзена, но и выразил согласие увеличить сумму завещания за счет своих доходов.

Так был создан фундуш Гильзенов-Шадурских, фонд, из которого продолжительное время ежегодно вносилось 5 тыс. рублей на содержание учащихся и училищ при Освейском, а также Забельском монастырях.32

Позже, после выселения иезуитов, в здании действовало народное училище, располагавшее несколькими кирпичными постройками и великолепным садом на самом возвышении.

После революции училище расформировали, а постройки и сад передали освейской коммуне, а место это стало именоваться Ленинской десятиной.

Но затем не стало и коммуны. Постройки передали какому-то предприимчивому мужику из соседней деревни. Тот разобрал здания на кирпич. Он был настолько ретив, что раскопал даже подвалы...

Как и полагается монастырскому заведению, гимназиум занимал возвышение, опоясанное кольцом широкой низины; заполненной водой. Рассказывают, двор его был обнесен метровой толщины оградой из кирпича, крытой черепицей, а въезд украшали ворота с узором из кованых прутьев.

ПОЕЗДКА В ДАГДУ

Нет, мое желание съездить в Дагду – не прихоть. Хотелось повидать могилу устроителя освейской усадьбы – отдать, как в таких случаях говорят, дань должного этому человеку и что-то узнать о нем.

Приехав в Дагду, я направился в костел. Он стоял на заметном возвышении на берегу озера.

Вошел в зал.

У самого входа на левой колонне сразу заметил массивное гипсовое изваяние. Оно изображало в полный рост лежащего на боку человека, очевидно вельможу, ибо он был в камзоле с длинными фалдами, с аксельбантом на левой стороне груди, в кружевной рубахе и в галстуке, на голове красовался парик, а на ногах были сапоги со шпорами. Чутье подсказало, что это скульптура самого Яна Августа Гильзена, владельца Освеи и Дагды. Чтобы убедиться, так ли это, следовало прочесть латинскую надпись под изваянием. Я переписал ее в блокнот и направился к ксендзу.

Вскоре надпись была переведена. Даже в дословном, не отшлифованном переводе она хранила одновременно торжественность, нежность и величайшую скорбь. Да, это был Ян Август Гильзен. И, по-видимому, смерть его явилась непоправимой потерей для всех, кто его знал. Надпись гласила: «Господу Наилучшему Наивысшему. Здесь лежит Август милый или смертью Ян, который народ и земли увеличил, равно как себе долги, который умер, потому что слишком велико было то, что он оставил. Кем был он и что делал, именем каждым своим обозначил. Умер в год Господний 1767 в день 14 февраля».

Похоронен Август Гильзен в склепе под костелом. Тело его покоится в дубовом гробу. После войны, когда вскрывали нишу и гроб, на груди усопшего нашли крестообразную медную пластину с надписью: за веру, закон и короля.

В небольшом архиве дагдинского костела удалось разыскать кое-какие сведения об этом человеке. Например, что в 1741 году за средства графа было начато строительство Дагдинского костела, освященного в честь Пресвятой Троицы. В то время в Дагде под покровительством Яна Августа Гильзена господствовали иезуиты, главным лицом среди которых был Микель Рот.33 Хозяин избрал этого священника своим духовным вождем. По учению Рота, в иезуитских школах допускалось обучать детей бедняков. Вообще, помощь бедным, деятельное милосердие, по учению священника, являлось главным жизненным благодеянием, как бы смыслом самого существования. Сомневающийся в этом был не достоин милосердия Всевышнего.

Ничто не делается просто. Дворцы и парки в Освее и Дагде не выросли по волшебству – от теплого ночного дождика. Для этого даже было бы мало несметных богатств (Шадурские за сто лет не прославили себя ничем, разве что любовью к собакам), нужен был человек талантливый, энергичный, беспощадный к себе. Таким и был Ян Август Гильзен.

На таких, как он, свет отнюдь не щедр. У него имелся дар созидателя; но еще в большей степени он был одарен щедростью. Пример – его школы для бедных. И пусть в милосердии его замешано религиозное чувство, – не это главное. Главное – результат всей жизни.

Нынче о милосердном и рачительном дагдинском хозяине может напомнить старый парк. Он расположен на окраине Дагды, в затишном месте, где целая цепь прудов, а в самой низинной части пробегает быстрая, шумливая на камнях речка. И еще о нем расскажет легенда. Легенда о его смерти. Он умер в Дагде. Говорят, как-то утром в февральский гололед отправился он верхом на прогулку. Выехал как всегда один, без сопровождающих, чтобы объехать обширное озеро Дагда. К полудню его нашли мертвым около дороги в небольшой рощице. Он лежал на боку с закрытыми глазами – будто спал. Лошадь его стояла рядом.

Лошадь могла поскользнуться и сбросить седока. Однако почему тогда не обнаружили на нем следов ушибов или увечий? И почему он оказался в рощице?.. Нет, он умер своей смертью. Видимо, это был его час: почувствовав себя плохо, он слез с лошади и прилег под деревьями. Прилег... чтобы никогда больше не подняться.

Вот и все о дагдинском и освейском хозяине.34

ВИТЕБСК 35

(октябрь, 1992)

ПЕРВЕЙШАЯ СВЯТЫНЯ ВИТЕБСКА

В старину побывать в Витебске почетно было даже для королей. Странствующий люд влекло сюда желание повидать здешнюю Благовещенскую церковь – «святому Благовещению челом ударить». Чтобы разгадать эту странную, притягательную силу, коснемся немного истории города и его знаменитой церкви.

Славяне, прекрасные мореплаватели и воины, проникая на север, закладывали новые города. Дикие племена финно-угров, балтов вынуждены были отступить перед более цивилизованным народом. По преданию, в лето 974, Ольга, победив ятвягов и печенегов, переправилась через реку Двину и с войском заночевала. Понравилась ей гора, и она основала деревянный замок, назвав его – от реки Витьбы – на славянский лад Витебском; построила в Верхнем замке каменную церковь святого Михаила, а в Нижнем – Благовещения и, пробыв два года, отправилась назад в Киев. Иные летописцы так и называют Ольгу: «княжна Витебская».

Название, данное церкви на Нижнем замке, – Благовещенская, – явилось для Витебска по-настоящему добрым предзнаменованием. Не зря сказано: «И благовещал архангел Гавриил деве Марии: «Богородица дева, радуйся, Благодатна Мария, Господь с тобою, благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего, яко Спаса еси родила душ наших». Эта церковь стала, по сути, родоначальницей нового города.

Теперь утверждают, будто многое в ней было необыкновенно. Оказывается, всего две церкви в мире имели такую кладку стен: в Витебске и в Константинополе. Секрет кладки в следующем: два слоя тонкого – в два пальца – красного кирпича чередовался со слоем тесаного известкового камня, так – слой за слоем, от земли до перекрытий. Ну а венчала строение каменная глава, крытая медью и позолоченная.

Изнутри церковь была расписана. Во время археологических исследований в ней нашли изображения ангела и воина; всего же обнаружено семь слоев росписей.

Церковь и город не раз горели. После пожара 1698 г. церковь перепрофилировали в костел; к ее главному фасаду пристроили две плоские башни. Впоследствии башни были разобраны. В последнюю войну ущерб, нанесенный церкви немцами, составил три миллиона рублей по курсу 1913 г. Эта сумма входила в счет иска, предъявленного на Нюрнбергском процессе.

Однако главная трагедия случилась с ней недавно, уже в мирное время. То, что за тысячу лет не смогли сделать пожары и войны, осуществили всего в одну ночь дуроломы-чиновники из местного облисполкома. Они посчитали, что маленькая церковка «мешает планировке города» и снесли ее. Это случилось в декабре 1961 г.... Очевидцы рассказывают, что сначала был взрыв; потом за работу взялись танки. К утру, от раздавленного в порошок кирпича, запорошенная снегом поляна, на которой стояла церковь, стала цвета крови...

Благословенный Витебск, благословенная земля твоя и народ твой, сколько пришлось выстрадать вам!.. Местные уверяют, что когда-то в их городе было «сто церквей». Городом «золотых куполов» назвал его Бунин. До наших дней из памятников старины здесь сохранилось немногое. Чудом уцелел знаменитый Дом губернатора, где, как известно из хроник, жил некоторое время сам Наполеон. Словно в насмешку, на стене этого дома – надпись, вещающая о том, что тут проходила... сходка большевиков.

То святое место, где когда-то стояла знаменитая церковь, расположено в центре исторической части Витебска, на берегу Западной Двины. Главным фасадом церковь была обращена к реке. От нее сохранились руины. Первое, что бросилось в глаза, когда я первый раз пришел на то место, это ров вокруг руин, – на добрый метр старые стены вросли в землю... Рядом – громадный мост через Двину, шумная и бойкая автомагистраль. Чуть в стороне – пологий спуск к реке. По нему приезжие когда-то водили на водопой лошадей. У воды – тихо, здесь слышно, как стекают дождинки с разрушенных стен церкви, и как плещется в реке вода. Так и кажется, что река и церковка «переговариваются» друг с другом. Церковь «плачет», а река «успокаивает» ее, как бы призывает к терпению: «Не отчаивайся, мол, матушка, придет пора – и помогут тебе. Будешь служить, как служила». Будто одна старуха успокаивает другую – ту, что оставили на произвол судьбы родные дети... Подобный «диалог» наводит на грустные размышления: задумываешься о том, что, униженный и ограбленный, твой народ только недавно начал поиски своего спасения.

Мысленно я уже сегодня вижу Благовещенскую церковь возрожденной. Маленькая, с главой в виде огонька свечи, она выше и благовиднее самого шикарного здания Витебска. Ведь в ней – вся история города, его символ.

Восстановив эту прародительницу, вернув ей то, чему с самого начала она была предназначена, мы искупим многие из своих грехов и прославим себя перед потомками.

1 Книга Без-Корниловича «Исторические сведения о примечательнейших местах в Белоруссии», 1855 г.

2 В этой грамоте обращает на себя внимание правописание слова «Великому» и «великого».

3 Т. Хадкевич

4 Очень жаль, что у нас так скоро забыли этого человека. Его акварели могли бы стать украшением самых престижных выставок. А его книги по краеведению Беларуси следовало бы систематизировать и переиздать. Это стало бы отличным подарком любителям белорусской истории.

5 Рисунок костела Святой Троицы выполнен А. Улахович по фото 1907 г.

6 Реконструкция жилого корпуса францисканского монастыря В. Бондаревич.

7 Рисунок Николаевского собора выполнен А. Улахович по фото 1907 г.

8 Главы для данного раздела взяты из моей книги «Путешествие в Сарью» (1999)

9 В обязанности подскарбия входило управление имениями, принадлежащими королю.

10 Журнал «Труды студентов экономического отделения Петроградского Политехнического Института», 1916 г., № 19.

11 В этот день (30 октября по стар. стилю) в церковном календаре Спас — праздник в честь святого пророка Осии (с еврейского — спасение). Кто же этот пророк, которому в Поставах оказали такую честь?.. Читаем в «Ветхом завете»: «К Осии, сыну Беериину, обратился Господь со словами: «Иди возьми себе жену блудницу и детей блуда, ибо сильно блудодействует земля сия. отступивши от Господа». Осия так и поступил, взял в жены Гомерь, дочь Дивлаина. И та родила ему много детей. Тем самым он будто бы спас женщину от блуда. В библии есть раздел, который называется «Книга пророка Осии».

12 Эту запись я позаимствовал в поставском краеведческом музее, которому в свою очередь ее любезно переслала одна из петербургских библиотек.

13 Здесь и далее в этой главе использую стихи местной поэтессы Нины Захаревич.

14 Главы для данного раздела взяты из моей книги «Путешествие в Сарью» (1999).

15 Шворен — железо с колеса телеги.

16 Присутствуя в молебной в Видзах на празднике Макавей, я дважды получал от местного священника замечание: первый раз за то, что неправильно поставил ноги, второй раз за то, что отвлекался, записывал в блокнот.

17 Кстати, в старейшины, или наставники, старообрядцы часто выбирают одного из своих начетчиков (чтецов), отличающихся лучшими нравственными качествами. Причем, желательно, чтобы был холостой или вдовец.

18 Особа при дворе великого князя, управляющая казенными охотничьими угодьями.

19 Главы для этого раздела взяты из моей книги «По некоторым замечательным уголкам Беларуси» (1995).

20 Здесь: жителей данной местности в дославянский период.

21 Орден меченосцев.

22 «Памятная книжка Витебской губернии на 1864 год».

23 Без-Корнилович «Исторические сведения о примечательных местах в Белоруссии», 1855 г.

24 Густав Монтейфель «Инфлянты Польские», 1879 г. (Книга на польском языке).

25 Вот что пишет о евреях Без-Корнилович: «Живут тесно, неопрятно, бедно; довольствуются скудной пищею, зато в шабаш (пасху) стараются иметь у себя на столе фарш, рыбу, локшин или кугель и белые булки... Занимаются торговлей и легкими ремеслами... В вере тверды до фанатизма».

26 «Кокорины канавы» — именно так в Освее прежде называли парковые каналы. Не исключена возможность, что проектировщиком освейского дворцово-паркового комплекса мог быть Александр Филиппович Кокоринов, русский архитектор, работы которого знаменовали переход от барокко к классицизму. Столь невероятное предположение требует проверки хотя бы потому, что усадьба была заложена как раз в период жизни этого человека (1726-72 гг.).

27 Кирпич для дворца обжигали недалеко от Освеи. В том месте, по дороге на Кохановичи, и сейчас действует небольшой кирпичный заводик.

28 По-видимому, В. Антипов сделал описание дворца со слов старожилов. Воспроизведу его: «Планировка дворца была оригинальной: главных входных ворот было четыре, соответственно временам года; внутренних входов двенадцать — по числу месяцев; комнат и залов — по числу недель в году; окон — по числу дней». (В. Антипов «Парки Беларуси», 1970).

29 «Историко-юридические материалы, извлеченные из актов книг губерний Витебской и Могилевской», выпуск 27-й. Витебск, 1896 г. Найдены М.Г. Савицким.

30 40 км западнее Освеи.

31 В этот период в имении насчитывалось 8 тыс. душ крепостных.

32 Сохранилась рукопись на польском языке под названием «Дневник визитатора Доминиканских монастырей Северо-западного края 1821-32 гг. » Очевидно, многие записи в ней относятся к моменту, когда хозяином Освеи был Иосиф Шадурский. Вот несколько любопытных цитат из нее: «Сам граф Шадурский посетил наш монастырь. Были молебны всего гимназиума. Советник Шадурский, наследник освейской, человек совершенно добропорядочный, вносил огромные суммы на поддержание образования Белорусской и Инфлянтской шляхты. Я сам свидетель в течение 20-ти лет его щедрости для бедных. Совершил смотр нашей молодежи. Теологи по своим предметам отвечали к нашему удовольствию. Литераторы также и философы, беря науку от учителей четырех языков, показали и одаренность, и особую тягу к наукам. Предметы были: геология, физика, математика, литература, философия, история и языки: французский, итальянский, немецкий, греческий. Теперь приступают к еврейскому. "

33 Если верить Монтейфелю, «знаменитый иезуит похоронен в Дагде».

34 Подробнее об Освейщине можно прочесть в моих книгах «По некоторым замечательным уголкам Беларуси», «Чарадзейныя яблыкi» и «Освейская пленница» (1996).

35 Глава из моей книги «По некоторым замечательным уголкам Беларуси» (1995).

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно