Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика


Тим Вейнер
ЦРУ
Правдивая история

Посвящается Кейт, Эмме и Руби

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.


«Пёрл-Харбор навсегда, или повествование об очень плохих парнях»

Книга Тима Вейнера «ЦРУ. Правдивая история» заслуживает внимания российского читателя прежде всего тем, что в ней использованы документы, рассекреченные в США в конце девяностых – начале нулевых годов, то есть относительно недавно, менее двадцати лет назад. Эти документы проливают свет на многие события, относящиеся к первым десятилетиям после окончания Второй мировой войны и начальному периоду деятельности ЦРУ, в том числе в роли ведущей разведывательной службы Соединенных Штатов Америки.

Тим Вейнер много лет занимается изучением истории американских спецслужб и правоохранительных органов, и его предыдущая книга об истории ФБР стала не только американским бестселлером, но и получила Пулицеровскую премию.

«ЦРУ. Правдивая история» будет интересна российскому читателю еще и потому, что в этой книге автор ярко проявил собственное отношение к ЦРУ как инструменту сохранения главных ценностей Америки – свободы и демократии – и проинтервьюировал на эту тему многих ветеранов американской внешней разведки.

Однако немного о политике, ведь, в конечном счете, именно об этом пишет Тим Вейнер.

Внешняя политика США представляет собой очень интересный феномен.

До Второй мировой войны внешняя политика США вполне укладывалась в привычные традиционные рамки и ничего выдающегося собой не представляла. Северо-Американские Соединенные Штаты (САСШ) находились на большом удалении от центров мировой цивилизации и в основном были заняты решением внутренних задач. Некоторое участие в общемировых проблемах САСШ приняли в самом конце Первой мировой войны, а главное, в последующем разделе богатств побежденной кайзеровской Германии. Одновременно Америка набирала опыт решения региональных проблем, особенно в зоне Тихого океана.

Вторая мировая война внесла большие коррективы в эту сторону жизни США, когда руководство страны вошло на равных в узкую группу мировых лидеров – победителей фашистской Германии, и с этого момента политика США начинает напоминать поведение агрессивного слона в посудной лавке. Именно так нужно расценивать решение президента Трумэна об атомной бомбардировке уже фактически стоявшей на коленях Японии, если не забывать о достигнутой еще в 1943 году в Тегеране на встрече лидеров трех держав договоренности, что после победы над гитлеровцами СССР берется разгромить главную сухопутную группировку Японии – Квантунскую армию. Без этого разгрома войскам США, по признанию политиков и подсчетам американских военных специалистов, пришлось бы воевать с Японией до конца 1946 года.

Не прошло и года после окончания войны, как США и Великобритания осознали необходимость взаимопонимания и сотрудничества в борьбе с коммунизмом. Об этом в своей речи перед студентами университета Фултона, родного города президента Трумэна, говорит Черчилль. Примечательна логика британского экс-премьера. Для начала Черчилль провел жирную разграничительную черту между «англоязычным братством», куда вошли Великобритания, США и Канада, чьи ценности базируются на Великой хартии, Билле о правах, Хабеас корпус акте, суде присяжных и английском общем праве, что суммарно обрело форму в Декларации независимости, которой британские колонии Северной Америки объявили о своей независимости от Великобритании и остального мира. Остальной мир оказался по другую сторону от обозначенного Черчиллем поперек Европы железного занавеса, а поэтому «ни эффективное предотвращение войны, ни постоянное расширение влияния Всемирной Организации (ООН) не могут быть достигнуты без братского союза англоязычных народов». И «…братский союз требует не только роста дружбы и взаимопонимания между нашими родственными системами общества, но и продолжения тесных связей между нашими военными».

Кого же Черчилль оставил по другую сторону железного занавеса?

Вот что он об этом сказал далее: «На картину мира, столь недавно озаренную победой союзников, пала тень. Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намереваются сделать в ближайшем будущем и каковы пределы, если таковые существуют, их экспансионистским и верообратительным тенденциям. Я глубоко восхищаюсь и чту доблестный русский народ и моего товарища военного времени маршала Сталина. В Англии – я не сомневаюсь, что и здесь тоже, – питают глубокое сочувствие и добрую волю ко всем народам России и решимость преодолеть многочисленные разногласия и срывы во имя установления прочной дружбы. Мы понимаем, что России необходимо обеспечить безопасность своих западных границ от возможного возобновления германской агрессии. Мы рады видеть ее на своем законном месте среди ведущих мировых держав…», однако «…почти все эти страны управляются полицейскими правительствами, и по сей день, за исключением Чехословакии, в них нет подлинной демократии». Другими словами, страны Восточной Европы живут не по англоязычной Декларации о независимости. Далее, вероятно, Черчилль имел в виду, что Сталин не остановится в точке соприкосновения Красной армии с армиями Великобритании и США, а двинет свои танки на запад до самого Ла-Манша. Очень сильно эту мысль подкрепляла активизация коммунистического движения во Франции, Италии и Греции. И Черчилль был прав – внешне картинка послевоенной Европы выглядела именно так.

Однако у этой картинки было еще и внутреннее содержание.

Победа Сталина практически в одиночку над Германией и Японией сильно впечатлила его современников Трумэна и Черчилля, и Красная армия действительно стояла в государствах Восточной Европы и в Маньчжурии. Однако через год, в 1946 году, войска начали выводиться, и в СССР уже в июне 1945 года началась демобилизация старших возрастов. Это был не пацифизм Сталина, а необходимость восстановления разрушенной страны.

Каким был СССР сразу после Второй мировой войны? Разруха! А что было перед Сталиным, если бы он двинул свои войска на запад? Разбомбленные англо-американской авиацией в пыль немецкие города от Мюнхена до Гамбурга и Киля, ограбленные Франция и Бельгия. В тылу – голод.

1946 год был богат событиями. Ко времени визита Черчилля в США еще только на середине был Нюрнбергский процесс. Вот-вот должен был начаться Токийский процесс. Еще немецкие военнопленные не расчистили завалов на Крещатике, еще не требовала обновления надпись на Невском проспекте: «Эта сторона улицы особо опасна при обстрелах», в марте 1946 года от мин и неразорвавшихся снарядов продолжали гибнуть люди, расчищавшие под посевы поля от Волги до Ла-Манша.

В связи с этим, вероятно, речь Черчилля в Фултоне и выбор очередного врага в лице Советской России и мирового коммунизма были несколько надуманными. Или же это явилось результатом старой нелюбви западных лидеров к коммунизму как таковому, но при этом не следует забывать, что коммунизм – это внутриевропейская идея.

О содержании речи Черчилля, положившей начало холодной войне, Сталин узнал быстро. И как это было знакомо! Лавирование западных демократий в период между двумя войнами вокруг Гитлера и подталкивание его с войной на Восток трудно было замаскировать. Однако ни Париж, ни Лондон не подумали о том, что Гитлеру будет вольготнее воевать на Востоке, если под ним окажется и Запад. Других причин оказаться у Сталина в союзниках ни у Черчилля, ни у Рузвельта не было. Хотя последующий мир они видели по-разному.

Степень прозрачности намерений Гитлера, изложенных им в 1926 году в 14-й главе «Майн кампф» «Восточная ориентация, или Восточная политика», была равнозначной речи Черчилля в Фултоне: все усилия, и прежде всего военные, следует направить против СССР и коммунизма. Банальной ли в этих условиях была мысль Сталина обзавестись дополнительными территориями между Востоком и Западом, если война в те годы передвигалась на танке и летала на пропеллерном самолете? Вероятно, это была оправданная мера безопасности.

На этом политическом фоне 20 сентября 1945 года Управление стратегических служб США было расформировано, а его функции переданы Государственному департаменту и Секретариату по военным делам. А 18 сентября 1947 года с учетом опыта работы УСС было создано Центральное разведывательное управление.

ЦРУ сразу было обозначено как главный координационный орган американской разведки. Однако история американских спецслужб началась не с этого. До Второй мировой войны американская разведка была сосредоточена в оборонном ведомстве, кроме этого, американская администрация широко пользовалась данными, которые предоставлялись ей из Великобритании от ювелиров тишины – старых английских разведчиков. При обеих спецслужбах находились координаторы для оперативного обмена информацией и задачами.

Дальше все только о ЦРУ в изложении Тима Вейнера в его книге: «ЦРУ. Правдивая история».

Только не следует забывать, что мадам Чан Кайши умерла в 2010 году, главный враг в лице СССР распался, коммунизм минимизировался на Кубе и в Северной Корее, а попугай Уинстона Черчилля еще жив.

Е.М. Анташкевич


От автора

«ЦРУ. Правдивая история» – описание первых шестидесяти лет деятельности Центрального разведывательного управления. В книге описывается, как самое могучее государство в истории западной цивилизации оказалось не в состоянии создать первоклассную шпионскую службу. Эта неудача представляет собой реальную угрозу для национальной безопасности Соединенных Штатов.

Разведка – секретная деятельность государства, нацеленная на понимание или изменение событий, происходящих за границей. Президент Дуайт Эйзенхауэр называл разведку «неприятной, но жизненно необходимой потребностью». Нация, которая хочет распространить свое влияние за пределы собственных границ, должна стремиться заглянуть далеко за горизонт, знать о том, что может произойти, чтобы предотвратить грозящие ей опасности. То есть она не должна быть застигнута врасплох. Без сильной и умной разведывательной службы президенты и генералы могут ослепнуть и захромать. Но на всем протяжении собственной истории у такой сверхдержавы, как Соединенные Штаты, подобной службы не было.

История, по словам Эдварда Гиббона (см.: Гиббон Э. Закат и падение Римской империи), это «не более чем реестр преступлений, безумств и неудач человечества». Летопись Центрального разведывательного управления полна безумств и неудач, в ней немало примеров как коварства, так и отваги и мужества. Анналы ЦРУ полны мимолетных успехов и затяжных неудач за границей. Они отмечены ожесточенными политическими сражениями и борьбой за власть внутри страны. Триумфы Управления помогли сберечь некоторое количество крови и денег. Но провалы безрассудно проматывали и то и другое. Они оказались фатальными для целых легионов американских солдат и иностранных агентов. Приблизительно 3 тысячи американцев пали жертвами терактов в Нью-Йорке, Вашингтоне и Пенсильвании 11 сентября 2001 года. Еще более 4 тысяч американцев погибло потом в Ираке и Афганистане. Одним из преступлений с длительными последствиями стала неспособность ЦРУ выполнять свою центральную, ключевую миссию: своевременно и четко информировать президента страны о том, что творится в мире.

У Соединенных Штатов вообще не было никакой разведки в начале Второй мировой войны и почти никакой – спустя несколько недель после ее окончания. Всеобщий безумный порыв к демобилизации привел к тому, что не у дел осталось несколько сотен человек, обладавших бесценным опытом работы в разведке и желающих продолжать борьбу с новым врагом. «У всех главных мировых держав, кроме Соединенных Штатов, в течение длительного времени действовали постоянные международные разведывательные службы, которые непосредственно подчинялись самым высоким эшелонам власти, – предупреждал президента Трумэна в августе 1945 года генерал Уильям Дж. Донован, руководитель Управления стратегических служб (УСС). – До этой войны у Соединенных Штатов не было секретной разведывательной службы за границей. У нас никогда не было и до сих пор нет скоординированной системы разведки».

Как ни трагично это осознавать, но ее нет и сейчас, в XXI веке…

Предполагалось, что ЦРУ как раз и станет такой системой. Но масштабный проект шпионского ведомства оказался весьма поспешным эскизом. Вылечить хронические американские слабости не получилось: к сожалению, способность хранить тайны и хитрость никогда не входили в число наших сильных сторон.

Крах Британской империи оставил Соединенные Штаты единственной силой, способной противостоять Советам и коммунизму, Америка отчаянно нуждалась в сведениях о своих потенциальных врагах, чтобы вовремя сообщать их президенту страны, особенно в те периоды, когда обстановка в мире серьезно накалялась. Миссия ЦРУ состояла прежде всего в том, чтобы предупреждать президента о неожиданных нападениях противника, то есть не допустить второго Перл-Харбора.

В 1950-х годах в рядах Управления служили тысячи патриотически настроенных американцев. Многие из них были людьми мужественными и закаленными в боях Второй мировой войны. Но далеко не всем хватало мудрости, и лишь единицы знали своего истинного врага. В тех случаях, где понимания не хватало либо вовсе не требовалось, президент требовал, чтобы ЦРУ изменило курс истории посредством проведения той или иной секретной операции. «Ведение политической и психологической войны в мирное время представляло собой новое искусство, – писал Джеральд Миллер, в то время руководитель секретных операций ЦРУ в Западной Европе. – Некоторые из методов были известны, но не хватало четкой доктрины и опыта». Тайные операции ЦРУ представляли собой, по большому счету, удары вслепую. Единственный курс агентства был нацелен на то, чтобы учиться на собственных ошибках. В то время ЦРУ скрывало свои многочисленные неудачи и провалы за границей, не докладывая о них и тем самым вводя в заблуждение президентов Эйзенхауэра и Кеннеди. Ложь была направлена на то, чтобы сохранить высокий статус ЦРУ в Вашингтоне. По словам Дона Грегга, опытного резидента эпохи холодной войны, у ЦРУ в разгар его деятельности были солидная репутация и весьма плачевный послужной список.

Как и вся американская общественность, агентство на свой страх и риск выступало против вьетнамской войны. Как и американская пресса, ЦРУ обнаружило, что его донесения отклонялись, если они не соответствовали предвзятому мнению президентов. ЦРУ подвергалось нападкам и даже презрению со стороны президентов Джонсона, Никсона, Форда и Картера. Ни один из них толком не понимал, как оно работает. Согласно их ожиданиям, «разведка должна уметь решить любую проблему либо она ни на что не способна, после чего они склонялись к совершенно противоположным представлениям, – отмечает бывший заместитель директора ЦРУ Ричард Дж. Керр. – Потом они успокаивались и перескакивали с одной противоположности на другую».

Чтобы выдержать нелегкую конкуренцию среди военно-политических ведомств в Вашингтоне, новое ведомство разведки должно было, прежде всего, находиться поближе к президенту. Но вскоре выяснилось, что президенту опасно вкладывать в уши то, что ему не хочется слышать. Аналитики ЦРУ учились идти в ногу и соответствовать традиционному подходу. Но они неправильно трактовали намерения и способности врагов, неверно представляли себе силу коммунизма и недооценивали реальную угрозу терроризма.

Высшая цель ЦРУ во время холодной войны состояла в том, чтобы путем вербовки иностранных шпионов выведывать и похищать секретную информацию у Советов. Но ЦРУ так и не удалось заполучить такого перебежчика, который обладал бы глубочайшим пониманием ситуации и исчерпывающей информацией о деятельности Кремля. Число советских шпионов, обладающих важной информацией, – причем добровольцев, а не новичков, – можно в буквальном смысле сосчитать на пальцах. И все они, рано или поздно, были схвачены и казнены Москвой. Почти всех выдали офицеры советского «подразделения» ЦРУ, которые шпионили для противоположной стороны, при президентах Рейгане и Джордже Буше-старшем. При Рейгане ЦРУ сосредоточилось на операциях в странах третьего мира, продавая оружие Иранской революционной гвардии, чтобы финансировать войну в Центральной Америке, тем самым нарушая закон и окончательно разбазаривая остатки доверия к себе. Печальнее всего то, что ЦРУ так и не воспользовалось фатальными слабостями своего главного противника.

Аспекты понимания противоположной стороны выпали во многом на долю техники, а не людей. По мере того как шпионские технологии расширяли горизонты, видение ЦРУ становилось все более близоруким. Спутники-шпионы помогли составить представление о мощи советского оружия. Но они не способны были дать важнейшую информацию о том, что коммунизм фактически трещит по швам. Ведущие эксперты ЦРУ воочию увидели врага только по окончании холодной войны. Агентство обескровило Советы, поставляя в Афганистан оружие на миллиарды долларов и помогая моджахедам бороться с оккупационными войсками Красной армии. Успех получился грандиозным. Но ЦРУ так и не смогло разглядеть, что воины ислама, которых оно столь заботливо поддерживало, вскоре нацелятся на Соединенные Штаты. Когда же такое понимание наконец пришло, было уже поздно, и агентство оказалось не в состоянии предотвратить беду. Это был эпохальный провал.

Единство целей, укрепившее ЦРУ во времена холодной войны, разрушилось в эпоху 1990-х, при президенте Клинтоне. В составе все еще находились люди, которые стремились понять мир, но их ряды сильно поредели. Были талантливые офицеры, которые посвятили себя службе Соединенным Штатам за границей, но их количество также было невелико. В одном Нью-Йорке у ФБР было больше агентов, чем у ЦРУ за рубежом. К концу прошлого столетия агентство больше не представляло собой полнофункциональную и независимую разведслужбу. Оно все больше превращалось в периферийное отделение второго эшелона для Пентагона, занимаясь оценками тактики сражений, которым не суждено было состояться, а не разработкой стратегий для предстоящей борьбы. Случись второй Перл-Харбор, ЦРУ не смогло бы его предотвратить.

После террористических атак на Нью-Йорк и Вашингтон Управление направило небольшую группу квалифицированных секретных агентов в Афганистан и Пакистан, чтобы выследить лидеров «Аль-Каиды». Потом оно утратило свою роль в качестве надежного источника информации, когда передало в Белый дом ложные донесения о существовании оружия массового поражения в Ираке, в основе которых не было надежных разведданных. Джордж У. Буш и его администрация, в свою очередь, неправильно использовали ЦРУ (которым когда-то с гордостью руководил отец президента), превратив его в военизированную полицию за границей и парализованную бюрократию внутри собственной штаб-квартиры. В 2004 году Буш, как бы мимоходом, фактически вынес политический смертный приговор ЦРУ, когда заявил, что агентство «лишь гадает» по поводу хода войны в Ираке. Ни один президент до этого никогда публично не позорил ЦРУ.

Его центральное положение в американском правительстве закончилось роспуском одного из важных отделов в 2005 году. Теперь, чтобы выжить, ЦРУ предстоит серьезная перестройка. Решение этой задачи займет годы. Задача понимания мира таким, каков он есть, поочередно вставала перед тремя поколениями агентов ЦРУ. Лишь немногие представители нового поколения разобрались в хитросплетении политических систем и экономик иностранных государств и, тем более, в политической культуре Вашингтона. В свою очередь, почти каждый президент, каждый конгресс и почти каждый директор ЦРУ начиная с 1960-х годов оказывались неспособными уяснить суть деятельности Управления. Уход каждого из высших должностных лиц оставлял агентство в худшем состоянии, чем на момент его назначения на этот пост. В результате громких провалов будущим поколениям, как метко выразился в свое время президент Эйзенхауэр, досталось «бренное наследие». Мы снова вернулись туда, где начинали шестьдесят лет назад, – в состояние хаоса и беспорядка.

Эта книга имеет целью убедительно продемонстрировать, что Соединенные Штаты лишены настоящей разведки, и этот дефицит будет ощущаться еще долгие годы. В основу книги легли слова, мысли и поступки, зафиксированные в архивах американского учреждения национальной безопасности. В них запечатлено то, что наши лидеры на самом деле говорили, на самом деле требовали и на самом деле сделали, когда намеревались распространить свою власть далеко за пределы страны. Эта книга основана на тщательном изучении более чем 50 тысяч документов, и прежде всего архивов ЦРУ, Белого дома и Государственного департамента; более 2 тысяч историй и эпизодов из уст американских офицеров разведки, солдат и дипломатов; более трехсот интервью, взятых начиная с 1987 года у действующих агентов и ветеранов ЦРУ, в том числе у десяти директоров Центральной разведки. Текст подкреплен большим количеством сносок.

При написании книги не использовано никаких анонимных источников, никаких случайных цитат, никаких слухов. Это первая история ЦРУ, целиком составленная из непосредственных отчетов, донесений, докладов, сообщений и первичных документов. По своему характеру она является неполной: ни один президент, ни один директор ЦРУ и конечно же ни один человек со стороны не может обладать всей полнотой информации. То, что я включил в книгу, – еще не вся правда, но я, по мере своих сил, старался писать только правду.

Надеюсь, книга послужит хорошим предупреждением. Ни одна республика в истории не просуществовала дольше трехсот лет, и наша страна, возможно, недолго продержится в статусе великой державы, если не обретет глаза, которыми научится видеть мир таким, каким он есть на самом деле. Когда-то это составляло суть миссии Центрального разведывательного управления.


Часть первая
«Вначале мы ничего не знали»
ЦРУ при Трумэне, 1945 – 1953


Глава 1
«Разведка должна быть глобальной и тоталитарной»

Все, что хотелось Гарри Трумэну, – так это всегда иметь под рукой газету, источник свежих новостей.

Стремительно заступивший на пост в Белом доме после смерти президента Франклина Д. Рузвельта, Трумэн не имел никакого представления ни о разработках атомной бомбы, ни о намерениях советских союзников. Чтобы эффективнее использовать собственную власть, он отчаянно нуждался в информации.

«Когда я вступил в должность[1], – написал он в письме другу несколько лет спустя, – у меня не было никаких средств координирования разведки в различных частях мира». В качестве военной разведки Рузвельт создал Управление стратегических служб (УСС) под командованием генерала Уильяма Донована. Но УСС не создавалось на длительный период. Когда возникло Центральное разведывательное управление (ЦРУ), Трумэну хотелось, чтобы оно служило ему исключительно в качестве глобальной информационной службы, снабжая ежедневными сводками новостей. «Это не было подразделение «рыцарей плаща и кинжала», – писал он впоследствии. – ЦРУ предназначалось исключительно для информирования президента о событиях, происходящих в мире». Трумэн утверждал, что никогда не хотел, чтобы ЦРУ «выполняло роль шпионской организации. В момент его создания такого намерения не было».

Его представление было неверным с самого начала.

По мнению генерала Донована, «в условиях глобальной и тоталитарной войны разведка тоже должна быть глобальной и тоталитарной». 18 ноября 1944 года он обратился к президенту Рузвельту с предложением о том, чтобы Соединенные Штаты создали Центральную разведывательную службу мирного времени. Наброски своего плана он начал делать еще год назад, по наущению генерал-лейтенанта Уолтера Беделла Смита, начальника штаба у Дуайта Эйзенхауэра, которому хотелось знать, каким образом УСС войдет в систему военных ведомств Соединенных Штатов. Донован сказал президенту, что может изучить «возможности, намерения и действия иностранных наций», управляя «подрывной деятельностью за границей» против врагов Америки. Численность УСС никогда не превышала 13 тысяч человек, то есть была меньше армейской дивизии. Но организация, которую задумал Донован, сама по себе являлась бы армией – силой, которая способна искусно противостоять коммунизму, защищать Америку от нападений извне и снабжать Белый дом важнейшими иностранными тайнами. Он убеждал президента поскорее «заложить киль нового судна» и, естественно, стремился стать его капитаном.

Прозванный Диким Биллом по имени питчера из бейсбольной команды «Нью-йоркских янки», который играл в ней с 1915 до 1917 года, Донован был храбрым и опытным служакой. Он был удостоен Почетной медали конгресса за героизм, проявленный в окопах Франции во время Первой мировой войны. Но как политик он не состоялся. Лишь немногие генералы и адмиралы доверяли ему. Большинство же пришло в ужас от его идеи создать шпионскую службу из пестрого сборища брокеров с Уолл-стрит, умников из Лиги плюща[2], наемников, рекламистов, репортеров, каскадеров, воров-домушников и мошенников.

УСС вырастило уникальный кадровый состав аналитиков разведки, но Донована и его знаменитого руководителя разведцентра в Берне, Аллена Даллеса, больше волновали и вдохновляли шпионаж и саботаж, – то есть, по сути, области, в которых американцы на тот момент были еще любителями. В вопросах обучения своих людей этому «темному искусству» Донован во многом полагался на своих британских коллег. Самыми отважными представителями УСС, образы которых рождали легенды, были те, кто проникал за линию фронта, виртуозно владел оружием, взрывал мосты, вступал в заговор против нацистов с французским и балканским движениями Сопротивления. В последний год войны, когда агенты УСС проникли почти во все уголки Европы, Северной Африки и Азии, Доновану захотелось забросить их непосредственно в Германию. Он попытался это сделать и отдал соответствующий приказ, но в итоге все смельчаки погибли. Из двадцати одной пары агентов на связь вышла лишь одна.

О такого рода операциях генерал Донован мечтал ежедневно; некоторые из них были дерзкими, но вполне реальными, другие – явно провальными.

«Его воображение было безграничным, – говорил его правая рука, Дэвид K.E. Брюс, позднее американский посол во Франции, Германии и Англии. – Идеи были для него сущей забавой. В возбуждении он фыркал, словно скаковая лошадь. Горе чиновнику, который отклонял его проект, показавшийся смешным или, по крайней мере, необычным. Помню, как в течение долгих недель под его командой я проверял возможность применения летучих мышей, выловленных в Западных пещерах, чтобы сбросить их на Токио. Мышей предполагалось привязывать к зажигательным бомбам…»

Вот такая обстановка царила в УСС.

Президент Рузвельт всегда испытывал сомнения насчет Донована. В начале 1945 года он приказал своему главному военному помощнику в Белом доме, полковнику Ричарду Парку-младшему, провести секретное расследование военных операций УСС. Как только Парк приступил к работе, утечки информации из Белого дома спровоцировали тревожные заголовки передовиц в Нью-Йорке, Чикаго и Вашингтоне: авторы статей предупреждали, что Донован задумал создать «американское гестапо». Когда поднялся шум, президент убедил Донована спрятать свои планы в «долгий ящик». 6 марта 1945 года Объединенный комитет начальников штабов формально отклонил их.

Они хотели, чтобы новая шпионская служба подчинялась Пентагону, а не президенту. Было задумано создать что-то вроде расчетной палаты, укомплектованной полковниками и клерками, в которой перегонялась бы информация, собранная различными атташе, дипломатами и шпионами. И все в угоду четырехзвездным военачальником. Так разгоралась битва за контроль над американской разведкой, которая продолжалась в течение трех поколений.


«Чрезвычайно опасна…»

Позиции УСС внутри страны были не слишком сильны; еще слабее они были в Пентагоне. Организация не имела доступа к важнейшим перехваченным донесениям из Японии и Германии. Высшее военное начальство полагало, что независимая гражданская разведывательная служба, которой управляет Донован, с ее прямым доступом к президенту, будет «чрезвычайно опасной штукой в условиях демократии». Именно в таком контексте высказался генерал-майор Клейтон Бисселл, заместитель начальника штаба военной разведки.

А ведь многие из тех, кто делал подобные заявления, в свое время фактически проспали нападение на Перл-Харбор. Задолго до рассвета 7 декабря 1941 года американским военным удалось взломать некоторые из японских секретных кодов. Они понимали, что нападение возможно, но не предполагали, что Япония решится на столь отчаянную авантюру. Взломанный код оказался слишком секретным, чтобы сообщить о нем полевым командирам и капитанам военных судов. Соперничество внутри вооруженных сил приводило к тому, что полученные сведения делились на части, накапливались и рассеивались. Поскольку никто не обладал всеми составными частями тайны, цельное представление о происходящем отсутствовало. Только по окончании войны конгресс провел тщательное расследование, чтобы выяснить, как все-таки была захвачена врасплох ведущая держава в мире. И лишь тогда многим стало ясно, что страна нуждается в новом способе защиты.

До Перл-Харбора американская разведка, проникшая сейчас во все уголки земного шара, представляла собой лишь короткий ряд деревянных картотечных шкафов в помещении Государственного департамента. Единственными источниками информации были несколько десятков послов и военных атташе. Весной 1945 года Соединенные Штаты знали совсем немного об остальной части мира и почти ничего – о Советском Союзе.

Франклин Рузвельт был единственным человеком, который мог воскресить мечту Донована о дальновидной и всесильной американской разведывательной службе. Когда 12 апреля Рузвельт умер, Донован впал в отчаяние. Проведя полночи в горестных размышлениях, он приехал в отель «Ритц», свое любимое прибежище в освобожденном Париже, где позавтракал с Уильямом Кейси, офицером УСС и будущим директором ЦРУ. Донован был мрачнее тучи.

– Как вы думаете, что это значит для нашей организации? – спросил Кейси.

– Боюсь, что это, видимо, конец, – ответил Донован.

В тот же день полковник Ричард Парк-младший представил новому президенту секретный доклад, посвященный анализу деятельности УСС. Полностью рассекреченный лишь после окончания холодной войны, он представлял собой политическое орудие убийства, вылощенное военными и заостренное самим Эдгаром Гувером, директором ФБР с 1924 года. Гувер презирал Донована и вынашивал собственные планы по управлению международной разведывательной службой. Доклад Парка фактически прекратил существование УСС в качестве составной части американского правительства, свел на нет романтичные мифы, которые вынашивал Донован, чтобы защитить своих шпионов, и вложил в голову Гарри Трумэна глубокое и непоколебимое недоверие к секретным разведывательным операциям. В докладе отмечалось, в частности, что УСС причинило «серьезный вред гражданам, деловым кругам и национальным интересам Соединенных Штатов».

Парк не привел ни одного довода, который бы мало-мальски намекал на то, что УСС помогло стране выиграть войну. Он лишь беспощадно перечислил все его неудачи и провалы. Согласно его сообщению, обучение кадрового состава было «непродуманным и плохо организованным». Британские разведчики тоже относились к американцам несколько высокомерно. В Китае националистический лидер Чан Кайши манипулировал УСС, преследуя собственные интересы. Немецкие шпионы мешали, тормозили и срывали операции УСС на всей территории Европы и Северной Африки. Японское посольство в Лиссабоне раскрыло планы чиновников УСС по похищению кодовых словарей, и, как следствие, японцы изменили собственные коды, что «полностью отрезало нас от жизненно важной военной информации» летом 1943 года. Один из осведомителей Парка заявил: «Неизвестно, во сколько жизней американских солдат на Тихом океане обошлась эта глупость со стороны УСС». Некачественная разведка со стороны УСС после падения Рима в июне 1944 года привела к тому, что тысячи французских солдат попали в ловушку нацистов на острове Эльба, по поводу чего Парк написал: «В результате этих ошибок и неправильной оценки вражеских сил со стороны УСС погибло около 1100 французских солдат».

Доклад Парка был направлен и лично против Донована. В нем утверждалось, что во время одного из приемов в Бухаресте генерал потерял секретный портфель, который был «передан гестапо румынской танцовщицей». Его вербовка и поощрение высокопоставленных чиновников УСС опирались не на заслуги, а на дружеские связи с Уолл-стрит и «Светским альманахом»[3]. Он направлял целые подразделения в отдаленные уголки планеты, например в Либерию, и потом преспокойно забывал о них. По ошибке он забросил десантников даже в нейтральную Швецию. Он послал солдат оборонять захваченный немецкий склад боеприпасов во Франции, а затем взорвал его вместе с ними.

Полковник Парк признал, что люди Донована провели ряд успешных диверсионных операций в тылу врага и спасению сбитых немцами американских пилотов. Он также отметил, что штат кабинетных исследователей и аналитиков УСС проделал «выдающуюся работу», из чего заключил, что эти люди «могли бы занять достойное место в Государственном департаменте после окончания войны». Но остальная часть УСС, по его мнению, подлежала роспуску. «Почти безнадежная дискредитация сотрудников УСС, – предупредил он, – делает немыслимым их дальнейшее использование в качестве агентов секретной спецслужбы в послевоенном мире».

После дня победы в Европе Донован возвратился в Вашингтон, чтобы попытаться спасти свою шпионскую службу. Месяц траура по президенту Рузвельту уступил место безумной схватке за власть в Вашингтоне. 14 мая в Овальном кабинете Гарри Трумэн слушал Донована менее четверти часа, пока тот тщетно пытался сформулировать свои предложения по сдерживанию мирового коммунизма и ведению подрывной работы против Кремля. В итоге президент отпустил Донована, не дав тому как следует высказаться.

Все последующее лето Донован отбивался от нападок конгрессменов и прессы. Наконец, 25 августа, он заявил Трумэну, что вынужден был выбирать между знанием и невежеством. У Соединенных Штатов «теперь нет скоординированной системы разведки, – предупредил он. – Недостатки и опасности такой ситуации общепризнаны».

Донован надеялся, что сможет уговорить Трумэна – человека, к которому сам всегда относился с учтивым презрением, принять решение о создании ЦРУ. Но он неправильно истолковал собственного президента. Трумэн решил, что от планов Донована сильно «попахивает» новым гестапо. 20 сентября 1945 года, спустя шесть недель после того, как были сброшены атомные бомбы на японские Хиросиму и Нагасаки, президент Соединенных Штатов уволил Донована и приказал в течение десяти дней расформировать УСС. Так шпионская служба Америки прекратила свое существование.


Глава 2
«Логика силы»

Летом 1945 года среди развалин разрушенного войной Берлина Аллен Даллес, высокопоставленный чиновник УСС в Германии, отыскал роскошный и неплохо укомплектованный особняк для своего нового штаба. Его заместитель и любимчик, Ричард Хелмс, предпринял первые шаги на новом поприще и начал шпионить за Советами.

«Прежде всего, не следует забывать о том, – заявил Хелмс полстолетия спустя, – что вначале мы вообще ничего не знали. Мы понятия не имели о том, чем занимается противник, каковы его намерения, способности. Короче говоря, знаний было ноль или почти ноль. Если кому-то удавалось раздобыть телефонную книгу или карту аэродрома, то это был для нас настоящий праздник! В общем, мы фактически блуждали в потемках».

Хелмс был счастлив возвратиться в Берлин, где он всерьез заявил о себе еще двадцатитрехлетним репортером агентства новостей, взяв интервью у самого Гитлера во время Олимпийских игр 1936 года. Он был просто ошарашен упразднением УСС. Приказ президента застал его врасплох в операционном центре в Берлине, оборудованном в помещениях бывшего завода игристых вин. Как и предполагал Даллес, никакого центрального штаба для американской разведки не предусматривалось. Предполагалось оставить лишь костяк кадрового состава за границей, да и то после тщательной проверки. Хелмс не мог поверить в то, что столь важная миссия может закончиться. Правда, несколько дней спустя из штаб-квартиры УСС в Вашингтоне пришло донесение, в котором сообщалось, что он может остаться на своем посту.


«Священное дело центральной разведки»

Новость пришла от заместителя Донована, бригадного генерала Джона Магрудера, который служил в армии еще с 1910 года. Он был твердо уверен в том, что без разведывательной службы превосходство Америки в послевоенном мире окажется весьма призрачным либо эта роль перейдет к англичанам. 26 сентября 1945 года, спустя шесть дней после того, как президент Трумэн упразднил УСС, генерал Магрудер отправился по бесконечным коридорам Пентагона. Момент выдался подходящий: на этой неделе ушел в отставку военный министр Генри Стимсон, который активно выступал против идеи создания ЦРУ. «Мне это все представляется крайне нецелесообразным», – заявил он Доновану несколькими месяцами ранее. Теперь генерал Магрудер пытался воспользоваться возможностью, которую оставил ему уход Стимсона.

Он побеседовал с одним из весьма влиятельных лиц Вашингтона – старым другом Донована Джоном Макклоем, занимавшим пост заместителя военного министра. Вместе им удалось убедить президента отменить свой приказ.

В тот день Магрудер покинул стены Пентагона с приказом Макклоя, в котором, в частности, отмечалось, что «текущие операции УСС должны быть доведены до конца». Этот листок бумаги сохранял надежду на то, что идея Центрального разведывательного управления все же выживет. Шпионы останутся при исполнении своих служебных обязанностей, только теперь в рамках новой организации – Подразделения стратегических служб. Потом Макклой попросил своего близкого друга Роберта Ловетта, помощника военного министра по авиации и будущего министра обороны, созвать тайную комиссию, чтобы подготовить план действий американской разведки – и заодно сообщить обо всех приготовлениях Гарри Трумэну. Магрудер уверенно заявил своим людям, что «священное дело центральной разведки» не будет забыто.

Ободренный полученной отсрочкой, Хелмс с рвением принялся за работу в Берлине. Он произвел чистку рядов, освободившись от тех агентов, которые засветились на берлинском черном рынке. Здесь продавалось буквально все: за два десятка упаковок «Кэмела», купленных за 12 долларов в американской гарнизонной лавке, можно было стать владельцем автомобиля «мерседес-бенц» выпуска 1939 года. Хелмс искал немецких ученых и шпионов, чтобы не дать Советам использовать их знания и навыки и убедить работать на Соединенные Штаты. Но эти задачи скоро отошли на второй план, уступив место борьбе, направленной на то, чтобы разглядеть своего нового противника. К октябрю «стало совершенно ясно, что наша первоочередная цель выяснить намерения русских», – вспоминал Том Полгар, в то время двадцатитрехлетний офицер берлинской резидентуры. Советы захватывали железные дороги и привлекали на свою сторону политические партии Восточной Германии. Поначалу лучшее, что могли сделать американские шпионы, – наблюдать за движением советского военного транспорта к Берлину, тем самым давая Пентагону понять, что кто-то пытается следить за Красной армией. Разъяренный пассивностью Вашингтона перед лицом советского натиска и стремясь преодолеть сопротивление высокопоставленных американских военных в Берлине, Хелмс вместе со своими людьми начал вербовку немецкой полиции и политических деятелей. Нужно было поскорее расставить шпионские сети на Востоке. К ноябрю «мы стали свидетелями полного поглощения русскими восточногерманской системы», – говорил Питер Зихель, еще один двадцатитрехлетний агент УСС в Берлине.

Объединенный комитет начальников штабов и влиятельный министр ВМС Джеймс Форрестол начали опасаться, что Советы, как до них нацисты, двинутся на захват всей Европы, а затем повернут к Восточному Средиземноморью, Персидскому заливу, Северному Китаю и Корее. Одно неверное движение могло привести к открытой конфронтации. И по мере того как росли страхи и опасения перед новой войной, будущие лидеры американской разведки раскололись на два конкурирующих лагеря.

Одни верили в неторопливый и терпеливый сбор секретных сведений посредством шпионажа. Другие уповали на тайную войну – через проведение секретных операций. Шпионаж нацелен на то, чтобы познать мир. Таков был Ричард Хелмс. Секретная операция призвана изменить мир. Таким станет Фрэнк Виснер.

Виснер был очаровательным отпрыском богатого землевладельца с берегов Миссиссипи, он работал корпоративным адвокатом, а позднее надел военную форму. В сентябре 1944 года Виснер прибыл в Бухарест в качестве руководителя новой резидентуры УСС. Красная армия и небольшая американская военная миссия взяли под контроль румынскую столицу. Виснер приказывал своим людям следить за русскими. Он был в зените славы, вел конспиративные беседы с молодым королем Михаем и готовил спасение сбитых пилотов союзных войск. Для нужд резиденции он реквизировал тридцатикомнатный особняк одного из бухарестских пивных баронов. Под его сверкающими люстрами русские офицеры общались с американцами, произнося тосты и звеня бокалами с шампанским. Виснер пребывал в приятном возбуждении: он одним из первых в УСС смог войти в доверие к русским и гордо сообщил в штаб, что установил успешную связь с советской разведывательной службой.

В разведке к тому времени он служил меньше года. Русские же занимались этим делом более двух столетий. Они уже внедрили своих хорошо подготовленных агентов в УСС, и им удалось быстро просочиться в ряды румынских союзников и агентов Виснера. К середине зимы они целиком взяли под свой контроль румынскую столицу, согнали десятки тысяч румын, имевших родственные связи с немцами, в железнодорожные вагоны и отправили их на Восток, в трудовые лагеря. Виснер сам стал свидетелем, как из Румынии были отправлены двадцать семь товарных вагонов, битком заполненных человеческим «грузом». Эти воспоминания потом часто не давали ему покоя.

Виснер был глубоко потрясен. Позднее он возвратился к работе в штаб-квартире УСС в Германии, где между ним и Хелмсом сложились весьма напряженные отношения. В декабре 1945 года они вместе полетели в Вашингтон и, проведя в беседе друг с другом восемнадцать часов, осознали, что понятия не имеют, будет ли у США секретная служба после их приземления на родине или нет.


«Настоящая гремучая смесь»

А в Вашингтоне битва за будущее американской разведки становилась все более ожесточенной. Объединенный комитет начальников штабов боролся за то, чтобы эта служба вошла в их непосредственное и полное подчинение. Армия и флот требовали своей «доли». Эдгар Гувер хотел, чтобы международным шпионажем занималось ФБР. Государственный департамент тоже не находил себе места. В спорах участвовал даже министр почт[4].

Генерал Магрудер обозначил проблему следующим образом: «Секретные разведывательные операции так или иначе связаны с постоянным нарушением всех правил… Говоря открыто, такие операции обязательно проводятся неофициально, а иногда они и вовсе незаконны». Он утверждал, притом весьма убедительно, что Пентагон и Государственный департамент не могут пойти на риск и управлять такими миссиями. Их под свой контроль должна была взять новая секретная служба.

Но чтобы заполнить ряды агентов этой организации, почти никого не осталось. «Усилия по сбору разведывательных данных зашли в тупик», – заявил полковник Билл Куинн, старший помощник генерала Магрудера в Подразделении стратегических служб. Пять из каждых шести ветеранов УСС вернулись к прежней, довоенной жизни. То, что осталось от американской разведки, они расценивали как «нечто состряпанное наспех и недолговечное, – говорил Хелмс. – Гремучая смесь, какой-то гибрид с непредсказуемой продолжительностью жизни». За три месяца число агентов сократилось почти на 10 тысяч и к концу 1945 года составило 1967 человек. Резидентуры в Лондоне, Париже, Риме, Вене, Мадриде, Лиссабоне и Стокгольме лишились почти всего своего кадрового состава. Закрылось пятнадцать из двадцати трех азиатских резидентур. К четвертой годовщине Перл-Харбора, убежденный в том, что президент Трумэн управляет американской разведкой, совершенно сбившись с правильного пути, Аллен Даллес вернулся на свою прежнюю работу в нью-йоркскую юридическую фирму «Салливан & Кромвелл», где партнером был его брат Джон Фостер Даллес. Фрэнк Виснер последовал за своим руководителем и возвратился в собственную юридическую фирму в Нью-Йорке, «Ледьярд Картер».

Оставшиеся аналитики разведки были направлены для формирования нового бюро расследований в Государственном департаменте. На них смотрели как на беженцев. «Не думаю, что в моей жизни когда-нибудь был или мог быть более грустный или мучительный период», – писал Шерман Кент, позднее основатель директората ЦРУ. Самые талантливые, оказавшись в отчаянном положении, вернулись в свои университеты и газеты. Им на смену никто не пришел. И еще долгие годы не было создано никакой цельной и вразумительной разведслужбы, которая бы подчинялась американскому правительству.

Президент Трумэн поручил своему бюджетному директору Гарольду Д. Смиту проследить за скрупулезным «демонтажом» американской военной машины. Но демобилизация превращалась, по сути, в разрушение. В день упразднения УСС Смит предупредил президента, что Соединенным Штатам грозит возвращение в состояние юношеской «невинности», которое преобладало в государстве до Перл-Харбора. Он опасался, что американская разведка будет попросту уничтожена, причем самым главным должностным лицом государства. На торопливо созванном совещании в Белом доме 9 января 1946 года начальник штаба адмирал Уильям Д. Леги прямо заявил президенту, что «с разведкой обошлись самым позорным образом».

Трумэн понял, что создал неразбериху, и решил все исправить. Он вызвал к себе заместителя директора военно-морской разведки, контр-адмирала Сидни Соерса. Находящийся в запасе Соерс был стойким приверженцем Демократической партии. Этот выходец с берегов Миссури стал богатым бизнесменом, который заработал состояние на страховании жизни и развитии сети магазинов «Пиггли-Уигли» – первых в стране супермаркетов самообслуживания. Он работал в послевоенной комиссии, изучающей перспективы разведки, созданной министром ВМС Джеймсом Форрестолом, но больше всего ему хотелось поскорее вернуться в Сент-Луис.

К своему огорчению, Соерс узнал, что президент собирается назначить его первым директором новой разведки. В день его представления к новой должности присутствовавший на церемонии адмирал Леги сделал запись в своем дневнике 24 января 1946 года: «Сегодня во время ланча в Белом доме, на котором присутствовали лишь члены штаба, Трумэн вручил нам с контр-адмиралом Соерсом черные плащи, черные шляпы и деревянные кинжалы». Потом президент посвятил Соерса в рыцари в качестве руководителя Группы плаща и кинжала и «директора централизованного шпионства». В результате этого спектакля изумленный резервист был поставлен во главе «внебрачной» и весьма недолговечной организации под названием Группа Центральной разведки (ГЦР). Теперь Соерс отвечал почти за 2 тысячи офицеров разведки и вспомогательный персонал, которые контролировали дела и досье почти на 400 тысяч человек. Многие из них понятия не имели, чем занимаются или что они, как предполагалось, должны делать. После приведения к присяге кто-то спросил Соерса, что тот хочет сейчас сделать. «Я хочу пойти домой», – ответил он.

Как и любого другого директора Центральной разведки, Соерса наделили огромной ответственностью, но при этом не дали эквивалентных полномочий. Никаких инструкций или указаний со стороны Белого дома он тоже не получил. Ситуация усугублялась тем, что никто в действительности не знал, чего хочет президент. Самое неприятное, что меньше всех это было известно самому Трумэну. Трумэн заявил, что нуждается лишь в ежедневных разведсводках, чтобы избавиться от необходимости перелистывать каждое утро толстую пачку телеграмм. По мнению основателей Группы Центральной разведки, это был единственный аспект их работы, который он когда-либо принимал во внимание.

Другие рассматривали миссию совершенно иначе. По мнению генерала Магрудера, в Белом доме сложилось молчаливое понимание о том, что Группа Центральной разведки будет управлять секретной службой. Если так, то на бумаге на эту тему не было написано ни единого слова. Президент никогда об этом не говорил, поэтому больше никто в правительстве не признавал законность новоявленной организации. Пентагон и Государственный департамент отказались беседовать с Соерсом и его людьми. Армия, флот и ФБР относились к ним с едва скрытым презрением. На посту директора Соерс продержался лишь сто дней, хотя продолжил служить президенту в качестве советника. Он оставил после себя лишь одно умозаключение, уместившееся в короткой секретной записке с просьбой следующего содержания: «Назрела чрезвычайная потребность в кратчайшие сроки начать качественную и тщательную разведку в отношении СССР».

Единственным источником информации о Кремле в те дни были недавно назначенный американский посол в Москве, будущий директор Центральной разведки, генерал Уолтер Беделл Смит, а также его высокопоставленный помощник и специалист по России Джордж Кеннан.


«Чего хочет Советский Союз?»

По происхождению Беделл Смит был сыном лавочника из Индианы. Не имея за плечами ни престижного лоска Уэст-Пойнта[5], ни степени бакалавра, он дослужился от рядового до генерала.

Как начальник штаба Эйзенхауэра во Второй мировой войне, он тщательно разрабатывал каждое сражение в Северной Африке и Европе. Офицеры уважали и боялись своего неулыбчивого коллегу. Смит был правой рукой Эйзенхауэра. Он трудился без устали день и ночь. После того как он неожиданно упал в обморок во время позднего обеда с Эйзенхауэром и Уинстоном Черчиллем, его отправили в госпиталь. Кровоточащая язва требовала срочного переливания крови и последующей продолжительной реабилитации. Но на больничной койке Смит залеживаться не стал и вскоре вернулся в палатку своего командующего. Он участвовал в трапезе с русскими офицерами в штабе союзников в Алжире, во время которой обсуждались совместные операции против нацистов. Он лично принял капитуляцию нацистов, завершившую собой изнурительную войну в Европе, с презрением поглядывая на немецких командиров в полуразрушенном здании школы во французском Реймсе – передовом штабе американских вооруженных сил. 8 мая 1945 года там же, в Реймсе, он провел несколько мимолетных минут в беседе с Алленом Даллесом и Ричардом Хелмсом. Страдающий от подагры Даллес прибыл сюда, чтобы встретиться с Эйзенхауэром и получить одобрение на создание мощного американского разведцентра в Берлине. У Айка (прозвище Д. Эйзенхауэра) в то утро для Даллеса времени не нашлось, что было сочтено как плохое предзнаменование.

Беделл Смит прибыл в Москву в марте 1946 года. Ему предстояло пройти своеобразный «курс обучения» у Джорджа Кеннана, поверенного в делах в американском посольстве, который много лет прожил в России. Кеннан провел немало бессонных ночей, пытаясь разгадать планы Иосифа Сталина.

Красная армия захватила во время войны почти половину Европы. Но этот куш обошелся слишком дорогой ценой: более 20 миллионов погибших. Русские войска освободили народы от нацизма, но теперь тень Кремля выступила далеко за пределы России и охватила территории с населением более 100 миллионов человек. Кеннан предвидел, что Советы будут стремиться силой удержать свои завоевания. Он просил Белый дом как можно скорее подготовиться к откровенному обмену мнениями и выяснению отношений.

За несколько дней до того, как Беделл Смит приземлился в Москве, Кеннан отправил едва ли не самое известное телеграфное послание в истории американской дипломатии, так называемую «длинную телеграмму» объемом 8 тысяч слов, в котором рисовалась яркая и не всегда объективная картина «советской паранойи». Читатели Кеннана – сначала единицы, а потом миллионы, – казалось, жадно ухватились за единственную строчку: Советы непроницаемы для логики рассуждений, но весьма чувствительны к «логике силы». Почти тотчас же Кеннан приобрел известность как крупнейший кремлинолог[6] в американском правительстве. «Мы привыкли, особенно через собственный военный опыт, к наличию великого врага, – размышлял Кеннан много лет спустя. – Враг всегда находится в центре внимания. Он должен представлять собой абсолютное зло».

Беделл Смит называл Кеннана «самым лучшим наставником», которого когда-либо имел вновь прибывший глава дипломатической миссии.

Холодной, звездной ночью в апреле 1946 года Беделл Смит сел в черный лимузин с американским флагом и отправился в Кремль. У ворот советские офицеры тщательно проверили документы. Автомобиль миновал древние российские соборы и огромный колокол в основании высокой башни. Его приветствовали солдаты и офицеры в высоких черных кожаных сапогах и галифе с лампасами, попросив следовать за ними.

Он приехал один. Его провели через длинный коридор, высокие двупольные двери, обитые темно-зеленой простроченной кожей. Наконец, в просторном конференц-зале американский генерал встретился с русским генералиссимусом.

У Беделла Смита был наготове двусторонний вопрос: «Чего хочет Советский Союз и как далеко собирается пойти Россия?»

Сталин смотрел вдаль, дымя папиросой и рассеянно чертя красным карандашом какие-то фигуры и вопросительные знаки. Он отрицал наличие у русских каких-либо замыслов в отношении любых других народов. И осудил предупреждение Уинстона Черчилля, произнесенное в речи несколькими неделями ранее в Фултоне, штат Миссури, где речь шла о железном занавесе в Европе.

Сталин сказал, что Россия знает своих врагов.

– Действительно ли вы полагаете, что Соединенные Штаты и Великобритания объединились в союз, чтобы помешать России? – спросил напрямик Беделл Смит.

Да, – ответил Сталин.

Генерал повторил свой первый вопрос:

– Как далеко собирается пойти Россия?

Отведя взгляд, Сталин ответил:

– Мы не намерены идти слишком далеко.

Насколько далеко? Никто не знал. В чем заключается задача американской разведки перед лицом новой советской угрозы? Никто не мог ответить на этот вопрос.


«Начинающий жонглер»

10 июня 1946 года генерал Хойт Ванденберг стал вторым директором Центральной разведки. Красавец летчик, который командовал тактическими воздушными операциями Эйзенхауэра в Европе, теперь управлял временной резиденцией, базирующейся в группе непримечательных зданий каменной кладки на дальнем краю «Туманного района»[7], на отвесной скале с видом на реку Потомак. Его командный пункт находился на 2430-E-стрит, в бывшей штаб-квартире УСС, вокруг которой располагались заброшенный газовый завод, пивоварня и площадка для катания на роликовых коньках.

Ванденбергу недоставало трех существенных вещей: денег, власти и людей. Группа Центральной разведки, по мнению Лоуренса Хьюстона, генерального советника Центральной разведки с 1946 по 1972 год. Юридически президент не мог создать федеральное агентство на пустом месте, из ничего. Без согласия конгресса Центральная разведка не могла законно расходовать деньги. Отсутствие денег означало отсутствие власти.

Ванденберг искренне стремился возродить американскую разведку. Он создал новое Управление специальных операций для ведения шпионажа и подрывной деятельности за границей и выторговал у горстки конгрессменов на выполнение поставленных задач 15 миллионов долларов. Он хотел знать все о советских войсках в Восточной и Центральной Европе – их перемещении, боеспособности, тактических планах – и приказал Ричарду Хелмсу срочно заняться этими вопросами. Хелмс, отвечающий за шпионаж в Германии, Австрии, Швейцарии, Польше, Чехословакии и Венгрии, имея в подчинении 228 заграничных агентов, сказал, что чувствует себя словно «начинающий жонглер, который пытается удержать в воздухе надувной мяч, откупоренную бутылку молока и заряженный автомат». По всей Европе «целый легион политических эмигрантов, бывших офицеров разведки, предпринимателей и авантюристов всех мастей мнил из себя магнатов разведки, выступая посредниками в продаже сфабрикованной информации». Чем больше его шпионы тратили на покупку разведывательной информации, тем менее ценной она становилась. «Наверное, нет более наглядной иллюстрации того, как безрассудно швыряются на ветер деньги, когда проблема никем толком не исследована». То, что поступило в качестве разведывательной информации о Советах и их союзниках, представляло собой фальсификацию, сфабрикованную талантливыми лгунами.

Позднее Хелмс решил, что по крайней мере половина информации о Советском Союзе и странах Восточной Европы, хранящейся в папках ЦРУ, – чистейшая неправда. Его резидентуры в Берлине и Вене стали центрами сфабрикованных разведданных. Мало кто из его офицеров и аналитиков мог отделить факты от вымысла. Прошло полвека, и ЦРУ столкнулось с тем же видом фальсификации, когда стремилось отыскать в Ираке злосчастное оружие массового поражения.

С первого дня работы на новом посту Ванденберг был потрясен наводящими ужас сообщениями из-за границы. Ежедневные сводки нагоняли температуру, но почти никогда не настраивали на лучшее. Было невозможно определить, насколько верны были те или иные сигналы, но они все равно шли по цепочке инстанций. Вот одна интересная зацепка: пьяный советский офицер хвастался, что Россия нанесет удар без предупреждения. Еще одна: командующий советскими войсками на Балканах предвкушает скорое падение Стамбула. И снова: Сталин готов вторгнуться в Турцию, окружить Черное море и взять под свой контроль Средиземноморье и Ближний Восток. Пентагон решил, что лучший способ ослабить советскую экспансию – отрезать пути снабжения Красной армии в Румынии. Старшие сотрудники штаба при Объединенном комитете начальников штабов принялись разрабатывать планы будущих сражений.

Ванденберг получил указание подготовить первую секретную операцию холодной войны. В стремлении выполнить приказ Ванденберг изменил задачу Группы Центральной разведки. 17 июля 1946 года он направил двух своих помощников на встречу с советником Трумэна в Белом доме Кларком Клиффордом. Они заявили в беседе, что «первоначальная концепция Группы Центральной разведки теперь должна быть изменена», чтобы сделать вышеупомянутую Группу «оперативным агентством». Что просили, то и получили – правда, без всяких на то юридических оснований. В тот же день Ванденберг лично попросил министра обороны Роберта Паттерсона и госсекретаря Джеймса Бернса выделить ему дополнительно 10 миллионов долларов из секретных фондов для финансирования работы «агентов разведки во всем мире». Они согласились.

Управление специальных операций Ванденберга занялось созданием подпольных сил сопротивления в Румынии. Фрэнк Виснер оставил после себя целую сеть агентов в Бухаресте, готовых работать с американцами, но в эту сеть уже давно проникли агенты советской разведки. Чарльз Хостлер, первый руководитель резидентуры Управления специальных операций в Бухаресте, оказался в центре «заговора, интриг, озлобленности, лицемерия, непорядочности, беспорядочных убийств и целенаправленных покушений» среди фашистов, коммунистов, монархистов, промышленников, анархистов, умеренных, интеллигентов и идеалистов – представителей «социально-политической среды, к которой были плохо подготовлены молодые американские офицеры».

Ванденберг приказал лейтенанту Айре К. Гамильтону и майору Томасу Р. Холлу, разместившимся в крошечной американской военной миссии в Бухаресте, организовать Национальную крестьянскую партию Румынии в качестве главной силы сопротивления. Майор Холл, который раньше служил в отделении УСС на Балканах, немного говорил по-румынски. Лейтенант Гамильтон иностранными языками не владел. Его помощником был важный агент, которого Виснер завербовал двумя годами раньше: Теодор Манакатид. Раньше он служил сержантом при штабе разведки румынской армии, а теперь работал на американскую военную миссию, днем – в качестве переводчика, а ночью – в качестве шпиона. Манакатид привел Гамильтона и Холла на встречу с руководителями Национальной крестьянской партии. Американцы предложили секретную поддержку в виде оружия и денег. 5 октября, в сотрудничестве с новой резидентурой Центральной разведки в оккупированной Вене, американцы тайно вывезли в почтовых мешках бывшего министра иностранных дел Румынии и пять других членов потенциальной освободительной армии в Австрию и спрятали их в безопасном месте.

Советской разведке и румынской тайной полиции потребовались считаные недели, чтобы выследить шпионов. Американцы и их главный агент бежали, спасая собственные жизни, когда коммунистические силы безопасности нанесли сокрушительный удар по румынскому сопротивлению. Лидеры Крестьянской партии были обвинены в измене и заключены в тюрьму. Манакатид, Гамильтон и Холл были заочно признаны виновными после того, как свидетели поклялись, что это агенты новой американской разведывательной службы.

20 ноября 1946 года Фрэнк Виснер открыл номер «Нью-Йорк таймс» и прочитал короткую статью на десятой странице, в которой сообщалось, что его бывший агент Манакатид, «прежде используемый миссией Соединенных Штатов», был приговорен к пожизненному заключению, «на том основании, что он сопровождал лейтенанта Гамильтона из американской военной миссии на съезд Национальной крестьянской партии». К концу зимы почти все румыны, которые работали на Виснера во время войны, были заключены в тюрьму или уничтожены; его личный секретарь совершил самоубийство. В Румынии воцарилась жестокая диктатура, и ее приход к власти был облегчен провалом американской секретной операции.

Виснер покинул свою юридическую фирму и переехал в Вашингтон, сохранив пост в Государственном департаменте, где он контролировал оккупированные зоны Берлина, Вены, Токио, Сеула и Триеста. У него по-прежнему были большие амбиции. Виснер был убежден, что Соединенные Штаты должны учиться борьбе новыми способами и обладать теми же навыками и тайнами, как и их противник.


Глава 3
«Клин клином вышибают…»

Вашингтон представлял собой небольшой город, которым управляли люди, полагающие, что живут в центре вселенной. Их мини-городком внутри большого города был Джорджтаун, анклав площадью не более квадратной мили, состоящий из мощенных булыжником улочек, утопающих в магнолиях. В самом его сердце, на 3327-P-стрит, стоял прекрасный четырехэтажный особняк, построенный в 1820 году, с английским садом и столовой с высокими окнами. Фрэнк и Полли Виснер сделали этот особняк своим домом. Воскресными вечерами в 1947 году он стал штаб-квартирой зарождающегося американского учреждения национальной безопасности. Внешняя политика Соединенных Штатов обретала черты именно за столом у Виснеров.

Традицией в Джорджтауне стал поздний воскресный прием. Главным «блюдом» были, естественно, спиртные напитки. Старший сын Виснеров, тезка Фрэнка, который со временем достиг высот американской дипломатии, рассматривал эти воскресные вечерние ужины как «необычайно знаменательные события. Здесь не только непринужденно обсуждались вопросы общественной жизни. Фактически мы обретали понимание того, как думало, боролось, работало, обменивалось мнениями, принимало решения и достигало согласия правительство». После обеда, согласно британской традиции, дамы удалялись, а мужчины оставались за столом, и смелые идеи и шутки звучали до поздней ночи. В любой из таких вечеров среди гостей мог оказаться близкий друг Виснеров Дэвид Брюс, ветеран УСС и впоследствии американский посол в Париже; Чип Болен, советник госсекретаря и будущий посол в Москве; заместитель Государственного секретаря Роберт Ловетт и будущий госсекретарь Дин Ачесон; а также новоявленный выдающийся кремлинолог Джордж Кеннан. Эти люди верили, что в их силах изменить текущий ход событий, и самые большие споры возникали на тему о том, как остановить захват Советами Европы. Сталин усиливал свой контроль на Балканах. В горах Греции левые партизаны боролись против правоцентристской монархии. Голодные бунты вспыхнули в Италии и Франции, где коммунисты настойчиво призвали к всеобщим забастовкам. Британские военные и агенты оставляли свои прежние позиции, предоставляя коммунистам свободу маневра и широкое поле деятельности. Над Британской империей заходило солнце, и министерство финансов едва ли могло в этом помочь. Соединенные Штаты оказывались перед необходимостью в одиночку возглавить свободный мир.

Виснер и его гости внимательно слушали Кеннана. Они несколько раз перечитывали «длинную телеграмму» из Москвы и разделяли его взгляды на советскую угрозу. В их числе был и министр военно-морского флота Джеймс Форрестол, – в скором будущем первый министр обороны, – уроженец Уолл-стрит, считавший коммунизм фанатической верой, против которой нужно бороться, не жалея сил. Форрестол стал политическим покровителем Кеннана, разместив его в генеральском особняке Национального военного колледжа и потребовав, чтобы с его работой в обязательном порядке ознакомились тысячи офицеров вооруженных сил. Директор Центральной разведки Ванденберг провел консультации с Кеннаном о том, как выведать планы Москвы по поводу создания атомной бомбы. Новый госсекретарь Джордж К. Маршалл, командующий армией США во Второй мировой войне, решил, что нация должна изменить внешнюю политику, и весной назначил Кеннана ответственным за новый Штаб политического планирования Государственного департамента.

Кеннан занимался разработкой планов для недавно объявленной холодной войны. За шесть месяцев идеи малоизвестного дипломата дали начало трем мощным силам: доктрине Трумэна – политическому предупреждению Москве, призванному остановить ее подрывную деятельность за пределами России; плану Маршалла, глобальному оплоту американского влияния в противостоянии с коммунизмом; и секретной службе в виде Центрального разведывательного управления (ЦРУ).


«Величайшая разведывательная служба в мире»

В феврале 1947 года английский посол предупредил действующего госсекретаря Дина Ачесона, что через шесть недель военно-экономическая помощь Англии, Греции и Турции будет прекращена. Для борьбы с угрозой коммунизма грекам на ближайшие четыре года требовалось около миллиарда долларов. Уолтер Беделл Смит передал из Москвы свою оценку ситуации: по его мнению, британские войска представляют собой единственную силу, которая не дает Греции оказаться на советской «орбите».

В США разгоралась «красная паника»[8]. Впервые со времен Великой депрессии республиканцы теперь контролировали обе палаты в конгрессе, и значительное влияние обрели такие фигуры, как сенатор из Висконсина Джозеф Маккарти и калифорнийский конгрессмен Ричард Никсон. Популярность Трумэна падала; с момента окончания войны его рейтинг на опросах общественного мнения значительно снизился. Президент изменил свое мнение о Сталине и Советах. Теперь он был убежден, что они представляют собой главное зло в мире.

Трумэн и Ачесон вызвали на совещание сенатора Артура Ванденберга, председателя Комитета по международным отношениям от Республиканской партии. (Газеты в тот день отметили, что племянник сенатора Хойт скоро будет освобожден с должности директора Центральной разведки, пробыв на ней всего восемь месяцев.) Ачесон объяснил, что коммунистический плацдарм в Греции станет угрозой всей Западной Европе. Соединенные Штаты встали перед необходимостью отыскать способ спасти свободный мир, а конгресс – соответственно, перед необходимостью оплатить все расходы.

Откашлявшись, сенатор Ванденберг повернулся к Трумэну. «Господин президент, – сказал он, – единственный способ, которым вы можете добиться цели, обратиться к народу с речью и избавить страну от опасений».

12 марта 1947 года Трумэн произнес ту самую речь, предупредив совместную сессию конгресса о том, что мир окажется перед лицом катастрофы, если Соединенные Штаты не начнут борьбу с коммунизмом за границей. Необходимо ассигновать сотни миллионов долларов, чтобы укрепить Грецию, которой сейчас «угрожает террористическая деятельность нескольких тысяч вооруженных лиц», заявил президент. Без американской помощи «беспорядки могут распространиться на Ближний Восток», народы Европы впадут в отчаяние, и на свободный мир опустится тьма. Его кредо представляло собой нечто новое: «Я полагаю, что политика Соединенных Штатов должна быть направлена на то, чтобы поддержать свободные народы, которые сопротивляются покорению вооруженными меньшинствами или давлению извне». Нападение со стороны противника США на любую нацию в мире, должно считаться нападением на сами Соединенные Штаты. В этом и состояла суть доктрины Трумэна. Конгресс приветствовал речь президента продолжительными овациями.

В Грецию потекли миллионы долларов – наряду с военными кораблями, солдатами, пушками, боеприпасами, напалмом и шпионами. Вскоре Афины превратились в один из крупнейших американских разведывательных форпостов в мире. Решение Трумэна бороться с коммунизмом за границей стало первым ясным руководством, которое американские шпионы получили от Белого дома. Они все еще испытывали недостаток в сильном командующем. Генерал Ванденберг никак не мог дождаться того момента, когда сможет, наконец, возглавить новые военно-воздушные силы, но в последние дни на посту директора Центральной разведки он сделал тайное признание горстке членов конгресса, заявив, что страна, как никогда прежде, стоит на пороге иностранных угроз. «Океаны потеряли былое географическое значение, и теперь можно сказать, что Европа и Азия граничат с Соединенными Штатами почти так же, как Канада и Мексика», – сказал он, и эти слова в несколько иной форме, но не менее зловеще, прозвучали из уст президента Буша после терактов 11 сентября.

«Во Второй мировой войне, – сказал Ванденберг, – мы должны были полагаться и слепо доверять более совершенной разведывательной службе британцев», но «Соединенным Штатам впредь никогда не следует подобострастно упрашивать какое-либо иностранное правительство дать ему «глаза» – то есть иностранную разведку, – чтобы видеть. И все-таки ЦРУ придется рассчитывать на иностранные разведывательные службы с целью лучшего понимания соответствующих наций и языков». В заключение Ванденберг сказал, что понадобится еще по крайней мере пять лет, чтобы сформировать профессиональные кадры американских шпионов. Это предупреждение было повторено слово в слово пятьдесят лет спустя, в 1997 году, директором Центральной разведки Джорджем Дж. Тенетом, который произнес эти слова еще раз после своей отставки в 2004 г.

Преемником Ванденберга и третьим по счету человеком, который занимал этот пост за последние пятнадцать месяцев, стал контр-адмирал Роскоу Хилленкеттер, приведенный к присяге 1 мая 1947 года. Хилли, как все его называли, был похож на актера, которому режиссер неправильно подобрал роль. Он не производил внушительного впечатления. Как и свои предшественники, он никогда не хотел быть директором Центральной разведки – «и, вероятно, ему никогда не следовало предлагать этот пост», – наглядно демонстрирует история ЦРУ той эпохи.

27 июня 1947 года комитет конгресса проводил секретные слушания, которые привели в конце лета к формальному созданию ЦРУ. Красноречивее всяких слов было то, что для ведения секретного семинара для нескольких избранных членов конгресса был выбран не Хилленкеттер, а Аллен Даллес – адвокат из частной юридической конторы.

Аллен Даллес обладал врожденным чувством патриотического долга. Он родился в 1893 году, в одной из лучших семей Уотертауна, штат Нью-Йорк. Его отец был пресвитерианским пастором; дедушка и дядя служили секретарями штата. Президентом его колледжа в Принстоне был Вудро Вильсон, позднее – президент Соединенных Штатов. Даллес был младшим дипломатом после Первой мировой войны и адвокатом респектабельной фирмы с Уолл-стрит в период Великой депрессии. Благодаря безупречной репутации крупного американского разведчика, сформированной на посту руководителя УСС в Швейцарии, Даллес расценивался республиканскими лидерами как директор Центральной разведки в изгнании. Аналогичным образом его брат Джон Фостер Даллес, главный представитель партии в вопросах внешней политики, считался теневым госсекретарем страны. Внешне Аллен был исключительно приветлив, мог даже похохотать от души. Но он был человеком коварным, безжалостно честолюбивым и хроническим прелюбодеем.

У дверей кабинета 1501 офисного здания в Лонгуорте дежурила вооруженная охрана; все находящиеся внутри люди поклялись хранить тайну. Сдувая пепел с трубки, словно непритязательный директор школы, поучающий непослушных школьников, Аллен Даллес описывал работу ЦРУ. По его словам, оно будет «управляться относительно небольшой, но элитной группой лиц, обладающих страстью к анонимности». Его директору потребовались бы «в высшей степени судейский характер, а также «многолетний опыт и глубокие знания». Такой человек, в принципе, мало чем отличался бы от самого Аллена Даллеса. Его главные помощники, будь они военными, «лишили бы себя прежних воинских званий и надели бы на себя обличье разведывательной службы».

У американцев есть «сырье для создания величайшей разведывательной службы в мире, – говорил Даллес. – Штат не должен слишком многочисленным»; на первое время вполне хватило бы несколько сотен хороших агентов. «Деятельность службы не должна слишком бросаться в глаза, но при этом ее не нужно чрезмерно окутывать тайнами, как обычно нравится детективам-любителям, – заверил он членов конгресса. – Все, что требуется для успеха, – это тяжелая работа, разборчивое суждение и здравый смысл».

Он никогда не говорил, чего действительно хочет: возродить тайные операции УСС времен войны.

До создания новой американской секретной службы было рукой подать. Президент Трумэн представил новую архитектуру холодной войны, подписав Закон о национальной безопасности 26 июля 1947 года. Согласно этому акту военно-воздушные силы обрели статус отдельной службы, которую возглавил генерал Ванденберг. Новый Совет национальной безопасности должен был стать распределительным щитом Белого дома для президентских решений. В соответствии с законом было также создано министерство обороны; его первому «обитателю», Джеймсу Форрестолу, было приказано объединить американские вооруженные силы. («Этот офис, – напишет Форрестол несколько дней спустя, – вероятно, будет самым большим кладбищем дохлых кошек в истории».)

В шести коротких и фрагментарных параграфах закон дал жизнь Центральному разведывательному управлению, которое было образовано 18 сентября.

Уже при рождении ЦРУ имело критические дефекты. С самого начала оно столкнулось с жесткими и непреклонными оппонентами в Пентагоне и Государственном департаменте – ведомствах, отчеты которых оно, как предполагалось, должно было координировать. Управление было у них не надзирателем, а скорее пасынком. Его полномочия были определены нечетко. Почти два года у организации не было ни формального устава, ни одобренного конгрессом бюджета. Штаб-квартира ЦРУ выживала все этого время на средства, выделенные несколькими членами конгресса.

А его секретность всегда находилась в противоречии с открытостью американской демократии. «У меня были самые мрачные предчувствия об этой организации, – писал Дин Ачесон, будущий госсекретарь, – и я предупредил президента, что в подобной ситуации ни он лично, ни Совет национальной безопасности, ни кто-либо другой не будут иметь возможности знать о том, что делает ЦРУ, и, тем более, управлять им».

В Законе о национальной безопасности ничего не говорилось о тайных операциях за границей. Он предписывал ЦРУ соотносить, оценивать и всячески углублять разведку, а также выполнять «другие связанные с разведкой функции и обязанности, относящиеся к национальной безопасности». В эти полтора десятка слов была вложена энергия, которую генерал Магрудер приберег в самом конце, когда за два за два года до этого беседовал с президентом. Со временем через эту «лазейку» провели сотни крупных секретных операций; причем более восьмидесяти в течение срока полномочий Трумэна.

Проведение секретной операции требовало прямых или подразумеваемых полномочий Совета национальной безопасности. СНБ в те дни представляли президент Трумэн, министр обороны, госсекретарь и руководители военных ведомств. Но это был недолговечный орган. Созывался он редко, а когда это случалось, то Трумэн почти никогда не присутствовал.

Он приехал на первую встречу 26 сентября, как и весьма осторожный Роскоу Хилленкеттер. Советник ЦРУ Лоуренс Хьюстон предупредил директора о растущих призывах к секретным операциям. Он сказал, что у ведомства нет никаких юридических полномочий, чтобы проводить их без явного согласия конгресса. Хилли стремился ограничить заграничные миссии ЦРУ сбором разведданных. Но здесь он потерпел неудачу. Важные решения принимались втайне, часто за завтраком по средам в доме министра обороны Форрестола.

27 сентября Кеннан направил Форрестолу подробный документ, призывающий к учреждению «партизанского корпуса». Кеннан считал, что хотя американцы могут никогда и не одобрить подобные методы, но «можно существенно укрепить нашу безопасность, если бороться с врагом его же средствами». Возбужденный Форрестол с жаром согласился. Вместе они привели в движение американскую тайную службу.


«Инаугурация организованной политической войны»

Форрестол вызвал Хилленкеттера в Пентагон, чтобы обсудить «существующее широко распространенное мнение о том, что наша Группа разведки совершенно непригодна». У него были на то серьезные основания. Несоответствие между способностями ЦРУ и задачами, которые оно было призвано выполнить, было просто ошеломляющим.

Новый командующий отделом ЦРУ по Специальным операциям, полковник Дональд Гэллоуэй, был придирчивым начальником, который достиг вершин своего таланта в качестве… инструктора по кавалерии в Уэст-Пойнте. Его заместитель, Стивен Пенроуз, который управлял ближневосточным отделением УСС, ушел в отставку. В исполненной горечи докладной записке Форрестолу Пенроуз предупредил, что «ЦРУ теряет истинных профессионалов и не привлекает новый компетентный персонал», причем в тот самый момент, «когда правительство, как никогда прежде, нуждается в эффективной, непрерывно расширяющейся и профессиональной разведывательной службе».

Тем не менее 14 декабря 1947 года Совет национальной безопасности издал свои первые секретные приказы для ЦРУ. Ведомство должно было провести «тайные психологические операции, предназначенные для того, чтобы противостоять советской и вдохновленной Советами деятельности». С этим «барабанным боем» ЦРУ вознамерилось победить красных на итальянских выборах, которые были запланированы на апрель 1948 года.

ЦРУ сообщило Белому дому, что Италии грозит участь тоталитарного полицейского государства. Если коммунисты победят в тайном голосовании, то захватят «древнейший оплот западной культуры. Кроме того, набожные католики серьезно обеспокоены безопасностью папского престола».

Перспектива безбожного правительства, окружившего папу римского, была слишком ужасна, чтобы долго раздумывать. Кеннан решил, что лучше спровоцировать вооруженный конфликт, чем позволить коммунистам прийти к власти законным путем; но еще эффектнее провести секретную операцию, смоделированную на основе коммунистических методов подрывной деятельности.

Агент ЦРУ Марк Виатт, изрядно поднаторевший на этой операции, вспоминает, что началась она за несколько недель до того, как Совет национальной безопасности выдал формальную санкцию. Конгресс, естественно, никакой отмашки не давал. Миссия, вообще-то говоря, была незаконна с самого начала. «В штаб-квартире ЦРУ все были в ужасе и боялись до смерти, – сказал Виатт, и у него были вполне серьезные основания. – Все, что мы предпринимали, явно выходило за рамки нашего устава».

Чтобы облегчить победу над коммунистами, требовалось очень много денег. По оценкам от руководителя Римской резидентуры ЦРУ Джеймса Энглтона, необходимо было около 10 миллионов долларов. Энглтон, частично выросший в Италии, служил там еще в УСС и продолжил свою работу в разведке; он сообщил в штаб, что проник в итальянскую секретную службу настолько глубоко, что фактически управлял ею. Он смог бы передавать ее членам деньги по цепочке. Но откуда должны были поступить деньги? У ЦРУ все еще не было ни независимого бюджета, ни резервного фонда для проведения секретных операций.

Джеймс Форрестол и его близкий друг Аллен Даллес обратились за помощью к приятелям и коллегам с Уолл-стрит и из Вашингтона – бизнесменам, банкирам и политическим деятелям. Но этого оказалось недостаточно. Тогда Форрестол отправился к старому приятелю, министру финансов Джону Снайдеру, – одному из наиболее близких союзников Гарри Трумэна. Он убедил Снайдера прошерстить Валютный стабилизационный фонд, учрежденный еще в эпоху Великой депрессии, чтобы укрепить стоимость доллара за границей через краткосрочную торговлю валютой, и преобразованный во время Второй мировой войны в хранилище для трофеев, захваченных у стран оси. В фонде накопилось 200 миллионов долларов, предназначенных для реконструкции Европы. Из него поступали миллионы на банковские счета богатых американских граждан. Многие из них были выходцами из Италии и направляли деньги в недавно сформированные политические фронты, созданные при участии ЦРУ. Дарителям было сказано ставить специальный знак на свои налоговые декларации, рядом с фразой «пожертвования на благотворительные нужды». Миллионы долларов поступили итальянским политическим деятелям и священникам католической церкви – политической руке Ватикана. Чемоданы, битком заполненные наличностью, переходили из рук в руки в четырехзвездочном отеле «Хасслер». «Нам хотелось провернуть это более изощренным способом, – говорил Виатт. – Передача черных чемоданов и сумок с целью повлиять на политические выборы – не слишком привлекательная штука». Но она сработала: христианские демократы Италии одержали победу с большим отрывом и сформировали правительство, в котором для коммунистов не нашлось места. Начался длинный «роман» между итальянской партией и американской разведкой. Практика покупки выборов и политических деятелей с помощью сумок с наличностью многократно повторялась в Италии – и во многих других странах – в течение последующих двадцати пяти лет.

Но за несколько недель до выборов коммунисты одержали еще одну победу. Они захватили Чехословакию, начав зверскую череду арестов и казней, продолжавшихся почти пять лет. Руководитель отделения ЦРУ в Праге Чарльз Катек занимался переправкой трех десятков своих агентов и их семей через границу в Мюнхен. Главным среди них был руководитель чешской разведки. Катек договорился тайно провезти его через границу, посадив между радиатором и решеткой родстера.

5 марта 1948 года, когда чешский кризис набирал силу, в Пентагон поступила крайне тревожная телеграмма от генерала Люциуса Д. Клея, командующего американскими оккупационными войсками в Берлине. По словам генерала, он чувствовал, что Советы якобы могут напасть с минуты на минуту. Пентагон дал огласку этой телеграмме, и Вашингтон затрепетал от страха. Хотя Берлинская резидентура ЦРУ направила донесение, в котором заверяла президента, что никаких признаков нападения нет, никто не принял это во внимание. На следующий день Трумэн выступил на совместном заседании конгресса, предупредив, что Советский Союз и его агенты угрожают мировой катастрофой. Он потребовал и почти сразу же заручился поддержкой крупнейшей экономической программы, которая вошла в историю под названием плана Маршалла.

Согласно плану Маршалла, свободному миру, в частности странам с некоммунистическими правительствами, предлагалась экономическая помощь в размере миллиардов долларов, чтобы возместить убытки, нанесенные войной, и заодно создать американский экономический и политический барьер против Советов. В девятнадцати столицах – шестнадцати в Европе и трех в Азии – Соединенные Штаты предлагали восстановить послевоенную разруху по своему образцу. В числе главных творцов упомянутого плана были Джордж Кеннан и Джеймс Форрестол. Роль консультанта выполнял Аллен Даллес…

Они помогли разработать секретное дополнение, которое позволяло ЦРУ вести политическую войну. Это дало возможность ведомству «выцарапать» на собственные нужды многие и многие миллионы долларов.

Механика этого дела оказалась удивительно проста. После того как конгресс одобрил план Маршалла, он выделил около 13,7 миллиарда долларов на срок более пяти лет. Страна, которая получала помощь согласно этому плану, должна была зарезервировать эквивалентную сумму в собственной валюте. 5 процентов из указанного бюджета – то есть 685 миллионов долларов – так или иначе поступили в распоряжение ЦРУ через заграничные учреждения плана.

Это была глобальная схема отмывания денег, которая оставалась секретной вплоть до полного окончания холодной войны. План Маршалла успешно шествовал по Европе и части Азии, и американские шпионы также чувствовали себя весьма неплохо. «Мы окажем им небольшую помощь и сделаем вид, что ничего не заметили, – заявил как-то полковник Р. Аллен Гриффин, руководивший дальневосточным отделением плана Маршалла. – Скажите им, чтобы пошарили у нас в карманах».

Тайные фонды всегда были сердцевиной секретных операций. У ЦРУ теперь был постоянный источник никем не отслеживаемой наличности.

4 мая 1948 года в одном сверхсекретном документе, предназначенном, по-видимому, для двух десятков лиц в Государственном департаменте, Белом доме и Пентагоне, Кеннан провозгласил «инаугурацию организованной политической войны» и призвал к созданию новой тайной службы, которая займется проведением операций во всем мире. Он ясно дал понять, что план Маршалла, доктрина Трумэна и секретные операции ЦРУ представляют собой взаимосвязанные части одной большой стратегии, направленной против Сталина.

Деньги, которые ЦРУ перекачивало из плана Маршалла, предназначались для финансирования ряда ложных «фронтов» – целого «фасада» общественных комитетов и советов, возглавляемых видными гражданами. У коммунистов имелись организации-прикрытия по всей Европе: издательства, газеты, студенческие группы, профсоюзы. Теперь ЦРУ учредило свои собственные. Упомянутые организации вербовали иностранных агентов из числа эмигрантов из Восточной Европы и беженцев из России. Из иностранцев под контролем ЦРУ формировали подпольные политические группы в некоммунистических странах Европы. Предполагалось, что подпольщики передадут пламя борьбы «всеобщим освободительным движениям» по ту сторону железного занавеса. Если бы холодная война стала «горячей», то на стороне Соединенных Штатов уже имелась бы реальная сила за линией фронта.

Идеи Кеннана быстро завоевали популярность. Его планы были одобрены в секретной резолюции Совета национальной безопасности от 18 июня 1948 года. Директива 10/2 СНБ призывала к проведению тайных операций против Советов во всем мире.

Ударная сила, которая, по задумке Кеннана, была призвана вести упомянутую секретную войну, получила самое умеренное и непритязательное название – Управление координации политики (УКП). Это была ширма, предназначенная для того, чтобы завуалировать истинные намерения и работу созданной группы. УКП было структурировано внутри ЦРУ, но его руководитель подчинялся министру обороны и госсекретарю, – ввиду откровенной слабости директора Центральной разведки. Согласно докладу Совета национальной безопасности, рассекреченному в 2003 году, Государственный департамент хотел, чтобы новое ведомство занималось «распространением дезинформации, подкупом и организацией некоммунистических фронтов». Но Форрестол и Пентагон мечтали о «партизанских движениях… подпольных армиях… диверсиях и убийствах».


«Боссом может быть кто-то один»

Самым крупным полем битвы стал Берлин. Фрэнк Виснер неустанно трудился, стремясь выработать четкую американскую стратегию в оккупированном городе. Он убеждал своих начальников в Государственном департаменте предпринять хитрость, нацеленную на подрыв Советов: ввести в обращение новую немецкую валюту. Можно было не сомневаться, что Москва отвергнет эту идею и тем самым будут нарушены послевоенные соглашения о разделении власти в Берлине. Новая политическая динамика, считал Виснер, позволит серьезно потеснить русских.

23 июня западные державы учредили новую валюту. Советы в ответ тут же блокировали Западный Берлин. Когда Соединенные Штаты организовали «воздушный мост», чтобы прорвать блокаду, Кеннан проводил долгие часы в «кризисной» комнате, наглухо запертом узле связи на пятом этаже Государственного департамента, с тревогой просматривая телеграммы и телексы, получаемые из Берлина.

Берлинская резидентура ЦРУ больше года тщетно пыталась собрать разведывательные данные о Красной армии в оккупированной Германии и России, а также отследить разработки Москвой ядерного оружия, реактивных истребителей, ракет и средств биологической войны. И все-таки у его офицеров были агенты в полиции Берлина и среди политических деятелей. Одна из важнейших ниточек вела в штаб советской разведки в Карлхорсте в Восточном Берлине. Ее поддерживал Том Полгар, венгерский беженец, оказавшийся одним из лучших агентов ЦРУ. У Полгара в доме был дворецкий, а у дворецкого – брат, работающий в конторе у советского офицера в Карлхорсте. Полгар передавал в Карлхорст дефицитные продукты вроде соленого арахиса, а взамен получал информацию. У него был и второй агент – телетайпистка на советском узле связи при Берлинском главном полицейском управлении в Берлине. Ее сестра была возлюбленной лейтенанта полиции, находящегося в тесных отношениях с русскими. Любовники встречались на квартире Полгара. «Это принесло мне известность и славу», – вспоминал он. Полгар передал важнейшую информацию, которая добралась до Белого дома. «Во время берлинской блокады я был полностью уверен, что Советы не предпримут никаких действий», – написал он. Донесения ЦРУ отличались определенной стабильностью: ни советские военные, ни их недавно созданные восточногерманские союзники не готовятся к сражению. Берлинская резидентура выполнила свою роль, чтобы в те тревожные месяцы не дать холодной войне выплеснуться в войну открытую.

Виснер же был готов к открытому военному конфликту. Он утверждал, что Соединенные Штаты должны пробить себе путь в Берлин с помощью танков и артиллерии. Его идеи были отвергнуты, но боевой дух оценен по достоинству.

Кеннан настаивал на том, что тайными операциями не может управлять комитет. Здесь, по его мнению, нужен один главнокомандующий с полной поддержкой Пентагона и Государственного департамента. «Боссом должен стать кто-то один», – написал он, обращаясь к Форрестолу, Маршаллу. Все сошлись во мнении, что таким человеком является Фрэнк Виснер.

На вид это был скромняга лет сорока, обладатель некогда незаурядной наружности. В юности он был красив, но его волосы начинали редеть, а лицо и тело – потихоньку распухать от пристрастия к алкоголю. У Виснера был менее чем трехлетний опыт в качестве военного шпиона и криптодипломата. Теперь ему предстояло создавать секретную службу фактически на пустом месте.

Ричард Хелмс заметил, что Виснер горит «рвением и энергией, которые, бесспорно, придают его облику нехарактерную напряженность».

Его страсть к секретным операциям навсегда изменила место Америки в существующем мире.


Глава 4
«В обстановке наивысшей секретности»

1 сентября 1948 года Фрэнк Виснер возглавил американскую секретную службу. Его задача: отбросить Советы к прежним границам России и освободить Европу от «коммунистического» контроля. Командный пункт Виснера находился в одном из многочисленных временных зданий Военного ведомства, расположенных по краям Зеркального пруда между Мемориалом Линкольна и памятником Вашингтону. Стены коридоров были изъедены паразитами. Его подчиненные называли это место Крысиным дворцом.

Виснер работал в состоянии контролируемого безумия не менее двенадцати часов в день, шесть дней в неделю. Аналогичной самоотдачи он требовал от подчиненных. Он редко докладывал директору Центральной разведки, чем занимается. По мнению Виснера, он сам должен решать, соответствуют ли его секретные миссии американской внешней политике.

Его организация вскоре переросла все остальные находящиеся в составе ЦРУ. Тайные операции стали доминирующей силой Управления; сюда было вовлечено больше людей, больше материальных средств и больше власти. И так продолжалось свыше двадцати лет. Утвержденная миссия ЦРУ состояла в том, чтобы обеспечивать президента секретной информацией, имеющей важное значение для национальной безопасности Соединенных Штатов. Но Виснер не обладал должным терпением для осуществления шпионажа, у него не было времени для отсеивания и взвешивания выявленной информации. Куда легче – а для Виснера еще и намного важнее – было сделать какой-нибудь удачный маневр или подкупить политического деятеля, чем проникнуть в советское Политбюро.

Виснер за месяц разработал боевые планы на последующее пятилетие. Он намеревался создать многонациональный конгломерат СМИ для пропаганды. Он хотел вести экономическую войну против Советов с помощью фальшивой валюты и манипулирования рынками. Он потратил миллионы на попытки склонить чашу весов на свою сторону.

Ему хотелось завербовать целые легионы изгнанников – русских, албанцев, украинцев, поляков, венгров, чехов, румын – для формирования групп вооруженного сопротивления, способных проникнуть через железный занавес. По мнению Виснера, в Германии насчитывалось около 700 тысяч русских, так или иначе брошенных на произвол судьбы, которые могли бы вступить в такие организации. Тысячу из них он хотел преобразовать в политические ударные группы. Но в итоге нашел всего семнадцать человек…

По приказу Форрестола Виснер создавал сети резервных агентов-иностранцев, которые, как предполагалось, вступят в схватку с Советами с началом третьей мировой войны. Цель заключалась в том, чтобы затормозить наступление сотен тысяч войск Красной армии в Западной Европе. Виснер хотел, чтобы оружие, боеприпасы и взрывчатка, спрятанные в тайниках по всей Европе и Ближнему Востоку, сделали свое дело и наступающие Советы увидели перед собой лишь взорванные мосты, склады и арабские нефтяные месторождения. Генерал Кертис Лемей, новый руководитель Стратегического авиационного командования ВВС[9] – человек, под непосредственным контролем которого находилось американское ядерное оружие, – знал, что после сброса своего смертоносного груза на Москву в бомбардировщиках закончится топливо и на обратном пути его пилоты и расчеты должны будут, как ни крути, катапультироваться где-нибудь к востоку от железного занавеса. Лемей сообщил правой руке Виснера, Фрэнклину Линдсею, о необходимости создания маршрутов эвакуации для его людей с целью их наземной эвакуации. Полковники ВВС обратились к коллегам из ЦРУ: захватить советский истребитель-бомбардировщик, предпочтительно вместе с пилотом; внедрить агентов с рациями на каждый аэродром между Берлином и Уралом; организовать диверсии на взлетно-посадочных полосах военных аэродромов СССР при первых же сигналах войны. Это были уже не просьбы. Это были приказы.

Прежде всего, Виснер нуждался в тысячах американских шпионов. Охота за талантами, как и сейчас, была постоянной головной болью. Он организовал рекрутинговую кампанию от Пентагона до Парк-авеню, Гарварда и Принстона, где профессорам и инструкторам щедро платили за выявленные таланты. Он нанимал адвокатов, банкиров, студентов, старых школьных друзей, безработных ветеранов. «Они вытягивали людей прямо с улицы, интерес вызывал любой, кто мог сказать «да» или «нет» или шевелить конечностями», – писал Сэм Халперт из ЦРУ. В течение полугода Виснер планировал открыть по меньшей мере тридцать шесть отделений за границей; удалось открыть сорок семь за три года. Почти в каждом таком городе у него было два руководителя резидентуры ЦРУ: один участвовал в секретных операциях и работал лично на Виснера, а другой занимался шпионажем для Управления специальных операций. Оба ведомства старались перехитрить друг друга, переманивали агентов и боролись за превосходство. Виснер, например, переманил к себе сотни офицеров из Управления специальных операций, предложив более высокие зарплаты и пообещав больше славы.

Он реквизировал у Пентагона самолеты, оружие, боеприпасы, парашюты и даже лишнюю форменную одежду с военных баз в оккупированных зонах Европы и Азии. Вскоре он уже управлял военным имуществом стоимостью в четверть миллиарда долларов! «Виснер мог запросто обратиться к любому ведомству правительства и попросить выделить ему персонал или финансовую поддержку, которую только захочет», – говорил Джеймс Маккаргар, один из первых, кого Виснер назначил в Управление по координации политики (УКП). «ЦРУ, конечно, являлось публично известным ведомством, просто проводимые им операции являлись секретными. А что касается УКП, то секретными были не только его операции: само существование организации также держалось в тайне. Таким образом, ведомство в первые годы своего существования было, – и это нужно подчеркнуть, поскольку лишь немногие, по-видимому, знают об этом, – самым секретным в американском правительстве после ядерного оружия». Как и первые образцы ядерного оружия, испытательные взрывы которого оказались более мощными, чем ожидали разработчики, служба секретных операций Виснера росла намного быстрее и распространялась гораздо дальше и глубже, чем кто-либо мог предположить.

Во время войны Маккаргар работал в Госдепартаменте, тесно сотрудничал с русскими и быстро понял, что «единственный метод, который поможет выполнить работу, – держать все в тайне». Он собственноручно эвакуировал венгерских политических лидеров из Будапешта, доставив их на конспиративную квартиру в Вене, оборудованную Элом Алмером, первым резидентом ЦРУ в этой оккупированной европейской столице. Они быстро подружились. Оказавшись в Вашингтоне летом 1948 года, Алмер пригласил Маккаргара познакомиться с его новым начальником. Виснер пригласил обоих на завтрак в отель «Хей-Адамс», самый модный в Вашингтоне, расположенный недалеко от Белого дома, с видом на Лафайет-парк. Маккаргар сразу же был принят на службу в качестве представителя штаба, и под его началом оказались резидентуры семи стран: Греции, Турции, Албании, Венгрии, Румынии, Болгарии и Югославии. Он вспоминал потом, что, когда явился на работу в октябре 1948 года, «нас было всего десять человек, включая самого Виснера, нескольких офицеров, секретарей и меня… За год это число выросло до четырехсот пятидесяти, а через несколько лет нас стало много тысяч».


«На нас взирали как на королей»

Виснер направил Эла Алмера в Афины, откуда намеревался охватить десять стран в Средиземноморье, Адриатике и на Черном море. Новый резидент купил особняк на холме с видом на город. «Мы взяли на себя большую ответственность, – сказал Алмер много лет спустя. – Но именно мы управляли ситуацией. Все на нас взирали как на королей».

ЦРУ начало осуществлять тайную политическую и финансовую поддержку наиболее честолюбивым офицеров армии и разведки Греции, вербуя к себе на службу перспективную молодежь – тех, кто мог в будущем возглавить нацию. Связи, которые они сейчас налаживали, могли в будущем принести немалые дивиденды. Сначала в Афинах и Риме, затем по всей Европе политические деятели, генералы, руководители разведслужб, издатели газет, профсоюзные деятели, культурные организации и религиозные сообщества начали обращаться к ведомству за денежной поддержкой и для консультаций. «Отдельные люди, группы и разведывательные службы быстро осознали, что в мире есть сила, вокруг которой они все могут сплотиться», – написано в одном из секретных отчетов ЦРУ в первые годы пребывания Виснера на своем посту.

Резидентам Виснера требовались деньги. В середине ноября 1948 года Виснер вылетел в Париж, чтобы обсудить эту проблему с Авереллом Гарриманом, координатором плана Маршалла. Они встретились в роскошных апартаментах отеля «Талейран», в котором в далеком прошлом останавливался наполеоновский министр иностранных дел. Под пристальным взглядом мраморного бюста Бенджамина Франклина Гарриман говорил, чтобы Виснер не стеснялся и смело опускал руку в «денежный мешок» плана настолько глубоко, насколько это было нужно. Вооруженный такими полномочиями, Виснер возвратился в Вашингтон, чтобы встретиться с Ричардом Бисселлом, главным администратором плана Маршалла. «Я встретился с ним неофициально, поскольку знал и доверял ему, – вспоминал Бисселл. – Он во многом был частью нашего весьма узкого круга».

Виснер приехал как раз вовремя. Бисселл поначалу был сбит с толку, но «Виснер не торопился, чтобы развеять по крайней мере некоторые из моих опасений, уверяя меня, что Гарриман уже высказал одобрение. Когда я немного надавил на него, спросив, как все-таки будут использоваться деньги, он объяснил, что пока не может мне ответить». Но вскоре Бисселлу предстояло все узнать самому. Десятилетие спустя он сам оказался на нынешнем посту Виснера.

Виснер предложил ослабить коммунистическое влияние через крупнейшие торговые федерации во Франции и Италии с по мощью средств из плана Маршалла; Кеннан лично уполномочил его на такие операции. Для руководства первой операцией Виснер в конце 1948 года выбрал двух талантливых рабочих лидеров. Это были Джей Лавстоун, бывший председатель американской Коммунистической партии, и Ирвинг Браун, его преданный последователь; оба были убежденные антикоммунисты, разочарованные горькими идеологическими сражениями 1930-х. Лавстоун работал исполнительным секретарем комитета Свободного профсоюза, отделения Американской федерации труда; Браун был его главным представителем в Европе. Из ЦРУ доставили крупные суммы денег для рабочих групп, которых поддерживали христианские демократы и католическая церковь. Взятки в портах Марселя и Неаполя служили гарантией того, что американское оружие и военный инвентарь будут разгружаться дружелюбно настроенными портовыми грузчиками. Деньги ЦРУ потекли в липкие лапы корсиканских гангстеров, знавших не понаслышке, как сорвать рабочую забастовку.

Одна из более благородных задач Виснера состояла в создании тайной ассоциации, которая стала влиятельным фронтом ЦРУ на ближайшие двадцать лет: Конгресса культурной свободы. Виснер предполагал «обширный проект, предназначенный для интеллигенции – «битва за умы Пикассо», если хотите, – как изящно выразился Том Брейден, ветеран УСС и завсегдатай вечерних воскресных ужинов. – Это была война слов, которую ведут с помощью небольших журналов, книг в мягкой обложке и возвышенных конференций… Думаю, бюджет Конгресса культурной свободы за тот год, когда он находился под моим попечением, составлял приблизительно 800 – 900 тысяч долларов», – вспоминал Брейден. Сюда входил начальный капитал для ежемесячного издания под названием «Первое знакомство», весьма популярного в 1950-х годах, хотя оно продавалось тиражом не больше 40 тысяч. Это была своего рода миссионерская работа, обращенная к гуманитариям, недавно прибывшим в агентство. Надо сказать, жить где-нибудь в Париже или Риме, возглавляя небольшую газету или издательство, было вовсе не плохо.

Виснер, Кеннан и Аллен Даллес видели для себя более эффективный способ использовать политический пыл и интеллектуальный потенциал восточноевропейских изгнанников и направить все это по ту сторону железного занавеса: через радио «Свободная Европа». Разработка проекта началась в конце 1948 – начале 1949 года, но потом потребовалось еще более двух лет, чтобы заполучить это радио в эфире. Даллес стал основателем Национального комитета свободной Европы, одной из многих ширм, финансирующихся ЦРУ. В руководство «Свободной Европы» входили генерал Эйзенхауэр, Генри Льюс, председатель совета директоров «Тайм-Лайф-энд-Форчун» и Сесил Б. Демилл, голливудский продюсер. Все эти люди служили для Даллеса и Виснера лишь в качестве прикрытия. Вообще, радио постепенно становилось мощным оружием политической войны.


«В замешательстве»

Виснер возлагал большие надежды на то, что следующим директором Центральной разведки станет Аллен Даллес. Даллес тоже на это рассчитывал.

В начале 1948 года Форрестол попросил Даллеса возглавить секретное расследование, направленное на выявление структурных недостатков ЦРУ. По мере приближения президентских выборов Даллес вносил последние штрихи в отчетный доклад, который фактически являлся инаугурационной речью при вступлении на высший пост в Центральной разведке. Он был уверен, что Трумэн не выдержит конкуренции с кандидатом от республиканцев Томасом Дьюи[10] и что новый президент незамедлительно предложит ему должность, которую он по праву заслужил.

Этот доклад, который оставался секретным в течение пятидесяти лет, был весьма детальным и беспощадным обвинением. Первый пункт обвинения: ЦРУ производит лишь горы бумаг, в которых содержится крайне мало (если вообще содержалось) каких-либо фактов о коммунистической угрозе. Второй пункт обвинения: у агентства нет никаких шпионов в России и у ее союзников. Третий пункт обвинения: Роскоу Хилленкеттер совершенно не годится на пост директора Центральной разведки. В докладе говорилось, что ЦРУ еще не представляет собой «адекватную разведывательную службу» и потребуются «годы терпеливой работы, чтобы сделать ее таковой». Для этого требовался новый смелый лидер, и его личность ни для кого не была загадкой. Хилленкеттер горько отметил, что Аллен Даллес почти выгравировал свое имя на двери директора Центральной разведки. Но к тому времени, когда доклад получил огласку в январе 1949 года, Трумэна переизбрали на пост президента США. А Даллес был настолько тесно связан с Республиканской партией, что его назначение на пост директора ЦРУ представлялось политически немыслимым. Хилленкеттер остался на своем посту, оставив Управление фактически без эффективного руководства. Совет национальной безопасности приказал Хилленкеттеру осуществить меры, предлагаемые в докладе Даллеса, но он этого так и не сделал.

В беседе со своими друзьями в Вашингтоне Даллес не раз отмечал, что если ЦРУ не предпримет решительных мер, то за рубежом страну ждет катастрофа. К нему присоединился целый хор голосов. По словам Дина Ачесона, на тот момент уже госсекретаря, ЦРУ «поглотили неразбериха и негодование». Его осведомителем был Кермит «Ким» Рузвельт, внук президента Теодора Рузвельта, кузен Франклина Рузвельта и будущий руководитель ближневосточного и южноазиатского отделения ЦРУ. Советник Форрестола, Джон Оули, предупредил своего босса: «Наибольшая слабость ЦРУ исходит от типа и качества его кадрового состава, а также методов, с помощью которых этот кадровый состав принимается на службу». Он отметил «полное падение нравов среди некоторых вполне компетентных гражданских лиц, которые хотели бы сделать карьеру в ЦРУ, и потерю многих способных личностей, которые попросту не смогли вынести создавшегося положения». Хуже того, «большинство способных людей, оставшихся в ведомстве, решило, что, если в течение последующих нескольких месяцев не произойдет существенных изменений, они определенно уйдут оттуда. Лишившись таких высококвалифицированных кадров, ведомство окажется в тяжелейшем положении, из которого ему будет крайне трудно – если вообще возможно – выбраться». Случись такое, ЦРУ навсегда превратилось бы в «заурядную разведслужбу». Эти донесения могли быть написаны и полстолетия спустя. Они точно описывали напасти ведомства через десять лет после падения советского коммунизма. Действительно, ряды квалифицированных американских шпионов сильно поредели, число талантливых иностранных агентов сократилось до ничтожных цифр.

Но возможности ЦРУ были не единственной проблемой. Холодная война выдвинула новых лидеров в системе национальной безопасности.

Джеймс Форрестол и Джордж Кеннан были создателями и руководителями тайных операций ЦРУ. Но они оказались неспособными управлять всей машиной, которую сами привели в движение. Разочаровавшийся Кеннан все чаще искал уединения в своем убежище в Библиотеке конгресса. 28 марта 1949 года Форрестол ушел в отставку с поста министра обороны. В последний день работы у него случился сильный нервный срыв; потеряв самообладание, он пожаловался, что месяцами не спал. Доктор Уильям К. Меннингер, наиболее видный психиатр в Соединенных Штатах, диагностировал у Форрестола серьезное психическое расстройство и передал его в отделение психиатрической опеки Национального военно-морского медицинского центра в Бетесде.

После пятидесяти тревожных ночей в заключительные часы своей жизни Форрестол цитировал греческую поэму «Аякс» и остановился на середине слова «Соловей». Он начал писать это слово, после чего насмерть разбился, выбросившись из окна шестнадцатого этажа…

Слово «Соловей» представляло собой кодовое наименование украинского отряда сопротивления, которому Форрестол поручил вести секретную войну против Сталина. Среди его лидеров были нацистские пособники, убившие во время Второй мировой войны тысячи людей.


Глава 5
«Богатый слепец»

Во Второй мировой войне Соединенные Штаты активно сотрудничали с коммунистами. В холодной войне ЦРУ использовало фашистов, чтобы бороться с коммунистами. Патриотические американцы предпринимали подобные миссии от имени Соединенных Штатов. «Вы не можете управлять железными дорогами, – не совсем удачно выразился Аллен Даллес, – не привлекая к участию некоторых членов нацистской партии».

В оккупированной американцами части Германии находилось более 2 миллионов человек, брошенных на произвол судьбы. Многие из них были отчаявшимися беженцами из СССР, стремящимися спастись от расползающегося, словно спрут, коммунистического правления. Фрэнк Виснер направлял своих людей непосредственно в лагеря для перемещенных лиц, чтобы завербовать агентов для осуществления заданий, которые сам определил как «поддержку движения сопротивления в советском мире и обеспечение контактов с местным подпольем». Он отмечал, что ЦРУ необходимо «использовать беженцев из советского мира в национальных интересах США».

Несмотря на возражения директора Центральной разведки, ему хотелось снабдить этих лиц оружием и деньгами. Советские изгнанники пользовались большим спросом в качестве «резерва на случай чрезвычайной ситуации», как отмечается в одном из отчетов, хотя и были «безнадежно разобщены, оказавшись в группах с противоположными целями, исповедуемой философией и этническим составом».

Приказы Виснера дали начало полувоенной миссии ведомства – первой из многих, в которой тысячи иностранных агентов были фактически посланы на смерть.


«Чем меньше мы говорим об этом законе, тем лучше»

В начале 1949 года амбициозный Виснер столкнулся с огромным препятствием. Чтобы провести секретную операцию против любой страны, агентству не хватало юридических полномочий. У него не было конституционного устава, одобренного конгрессом, и никаких законных средств для осуществления упомянутых миссий. Оно все еще работало вне рамок законодательства Соединенных Штатов.

В начале февраля 1949 года директор Центральной разведки отправился на частную беседу с Карлом Винсоном, демократом от штата Джорджия и председателем Комитета по делам вооруженных сил. Хилленкеттер предупредил, что конгресс должен дать формальное «благословение» ЦРУ и как можно быстрее предоставить ей бюджет. Агентство было уже «по уши» в секретных операциях и отчаянно нуждалось в легальном прикрытии. Поделившись своими опасениями с другими членами палаты и сената, Хилленкеттер представил на рассмотрение закон о Центральном разведывательном управлении 1949 года. Тайное обсуждение длилось более получаса.

«Мы лишь сообщим палате, что им придется одобрить наше мнение и что мы не можем ответить на многие вопросы, которые можно было бы задать», – сообщил Винсон своим коллегам. Дьюи Шорт из Миссури, высокопоставленный республиканец в Комитете по делам вооруженных сил, согласился, что было бы «в высшей степени безумием» обсуждать закон публично: «Чем меньше мы говорим об этом законе, тем лучше».

Закон о ЦРУ протащили через конгресс 27 мая 1949 года. С его принятием конгресс предоставил Управлению самые широкие полномочия, которые только можно себе вообразить. Спустя поколение стало модным обвинять американских шпионов в преступлениях против Конституции. Но за эти двадцать пять лет между принятием закона о ЦРУ и пробуждением сторожевого духа у конгресса ведомству запрещалось выступать в качестве тайной полиции лишь внутри самих Соединенных Штатов. Закон дал агентству возможность делать почти все, что ему вздумается, и на это сам же конгресс ежегодно выделял огромные средства. Одобрение секретного бюджета небольшой подкомиссией вооруженных сил, по мнению тех, кто был посвящен в курс дела, представляло собой фактическую легализацию всех тайных операций. Один из конгрессменов, проголосовавших за, подвел итог этого молчаливого понимания много лет спустя, когда стал президентом Соединенных Штатов. «Если это секретно, то, значит, законно», – заявил Ричард M. Никсон.

У ЦРУ теперь была свобода действий: неотслеженные денежные средства под ложными пунктами в бюджете Пентагона фактически означали неограниченные полномочия.

Ключевой пункт закона 1949 года дал ЦРУ возможность, руководствуясь «интересами национальной безопасности», ежегодно впускать в Соединенные Штаты до ста иностранцев, предоставляя им «постоянное место жительства, невзирая на невозможность их въезда в страну согласно иммиграционным или любым другим законам». В тот же самый день, когда президент Трумэн подписал закон о ЦРУ 1949 года, генерал Уиллард Г. Уайман, руководивший Управлением специальных операций, заявил американским представителям иммиграционных властей, что украинец по имени Микола Лебедь «оказывает ценную помощь этому агентству в Европе». Согласно недавно одобренному закону, ЦРУ переправило Лебедя в Соединенные Штаты.

В собственных досье ЦРУ украинская фракция во главе с Лебедем описывалась как «террористическая организация». Сам Лебедь был осужден за убийство польского министра внутренних дел в 1936 году. Из мест заключения он бежал три года спустя, когда Германия напала на Польшу. В нацистах он видел своих естественных союзников. Из его сподвижников немцы сформировали два батальона, включая и батальон под названием «Соловей», который сражался в Карпатах и сохранился до конца войны. Мысли о нем не давали покоя министру обороны Форрестолу. Лебедь выставил себя в качестве самозваного министра иностранных дел в Мюнхене и предложил ЦРУ помощь украинских партизан для участия в подрывной деятельности против Москвы.

Согласно определению министерства юстиции, это был военный преступник, который убивал украинцев, поляков и евреев. Но все попытки депортировать его обратно в СССР прекратились после того, как Аллен Даллес самолично написал федеральному иммиграционному комиссару, заявив, что Лебедь представляет «неоценимую важность для агентства» и активно помогает в «операциях первостепенной важности».

ЦРУ «имело на вооружении ряд методов по сбору разведданных на территории Советского Союза и должно было использовать любую удобную возможность, невзирая на невысокую вероятность успеха и ненадежность агентуры», – записано в отчетах об украинских операциях. «Едва ли не единственной альтернативой были группы эмигрантов, в том числе и лица с весьма сомнительным прошлым». Поэтому «порой зверский послужной список многих членов эмигрантских групп становился более расплывчатым, по мере того как они приобретали все большую важность для ЦРУ». К 1949 году Соединенные Штаты были готовы работать против Сталина едва ли не с любым мерзавцем. В этом смысле Лебедь идеально подошел на эту роль.


«Мы не хотели этого касаться»

Именно так и поступил генерал Рейнхард Гелен.

Во время Второй мировой войны генерал Гелен, как один из лидеров абвера – гитлеровской военной разведывательной службы, – пытался шпионить за Советами на Восточном фронте. Это был властный и осторожный человек, который утверждал, что у него обширная агентура из «хороших немцев», готовых шпионить для Соединенных Штатов.

«С самого начала, – говорил Гелен, – я был вдохновлен следующим убеждением: решающее сражение между Востоком и Западом неизбежно. Каждый немец так или иначе обязан внести свой вклад ради выполнения тех задач, которые стоят перед Германией в рамках общей защиты западной христианской цивилизации». Соединенным Штатам в Германии нужны «лучшие из лучших… в качестве надежных сотрудников… поскольку необходимо обеспечить безопасность западной культуры». Разведывательная агентура, которую он предложил американцам, представляла собой группу «выдающихся немецких подданных, которые сами по себе не только добропорядочные немцы, но также идеологически полностью на стороне западных демократий».

Армия, неспособная управлять организацией Гелена, несмотря на щедрое финансирование ее операций, неоднократно пыталась передать эту функцию ЦРУ. Многие офицеры Ричарда Хелмса были решительно против. Один из них открыто выразил отвращение работать с агентурой из СС. Другой предупредил, что «американская разведка это просто богатый слепец, который использует немецкий абвер в качестве поводыря. Единственная неприятность заключается в том, что поводок чересчур длинноват». Сам Хелмс выражал обоснованные опасения по поводу того, что «русские, вне всяких сомнений, догадываются об этой операции».

«Мы не хотели этого касаться, – сказал Питер Зихель, в то время руководитель немецких операций при штаб-квартире ЦРУ. – Это не имело никакого отношения к нравственности или этике, а было связано лишь с безопасностью».

Но в июле 1949 года, в результате неослабевающего прессинга со стороны военных, ЦРУ все-таки взяло под свой контроль группу Гелена. Разместившись в бывшем штабе нацистов под Мюнхеном, Гелен принял в свой круг множество известных военных преступников.

Как и опасались Хелмс и Зихель, восточногерманские и советские разведывательные службы просочились в группу Гелена на самом высоком уровне. «Крот» обнаружился лишь после того, как группа Гелена превратилась в национальную разведывательную службу Западной Германии. Оказалось, что многолетний руководитель геленовской контрразведки все это время работал на Москву.

По сообщению Стива Таннера, молодого офицера ЦРУ, работавшего в Мюнхене, Гелен убедил американских разведчиков, что способен выполнять задачи в глубоком тылу у Советов. «И, учитывая, как трудно это было для нас, – вспоминал Таннер, – надо было оказаться полным идиотом, чтобы не попробовать».


«Мы не собирались сидеть сложа руки»

Выпускник Йельского университета, Таннер был ветераном разведки сухопутных войск. Ричард Хелмс взял его к себе в 1947 году, и он стал одним из первых двухсот офицеров, принятых на службу ЦРУ. В Мюнхене его задачей была вербовка агентов для сбора разведывательных данных для Соединенных Штатов с территорий по ту сторону железного занавеса.

Почти у каждой из главных национальностей Советского Союза и Восточной Европы имелась по крайней мере одна эмигрантская группа, которая обращалась за помощью в отделения ЦРУ в Мюнхене и во Франкфурте-на-Майне. Часть лиц, которых Таннер уже проверил на пригодность к шпионской деятельности, являлись жителями Восточной Европы, которые вместе с Германией выступали против России. Сюда входили «люди с нацистским прошлым, которые пытались спасти свои карьеры, оказывая услуги американцам», – говорил Таннер, и они вызывали у него опасения. Одни «яростно ненавидели русских и автоматически были на нашей стороне». Другие, бежавшие из отдаленных республик Советского Союза, явно преувеличивали собственные возможности и влияние. «Главная цель этих эмигрантских групп состояла в том, чтобы убедить американское правительство в их значимости и способности помочь нам, с тем чтобы получить поддержку в той или иной форме», – сказал Таннер.

Испытывая недостаток в руководящих директивах из Вашингтона, Таннер составил свои собственные: чтобы получить поддержку ЦРУ, упомянутые эмигрантские группы должны быть сформированы у себя на родине, а не в мюнхенском кафе. У них должен был быть контакт с местными антисоветскими группами. Они не должны быть скомпрометированы тесным сотрудничеством с нацистами. В декабре 1948 года, после длительных и осторожных оценок, Таннер решил, что наконец отыскал группу украинцев, которые заслуживают поддержки ЦРУ. Группа называла себя Верховным советом по освобождению Украины. Члены Совета, проживающие в Мюнхене, являлись политическими представителями бойцов на родине. Таннер сообщил в штаб-квартиру, что упомянутый Верховный совет является нравственно и политически вполне устойчивым.

Весну и лето 1949 года Таннер провел в подготовке к заброске украинцев за железный занавес. Несколько месяцев спустя эти люди вернулись из Прикарпатья с донесениями от украинского подполья, написанными на тонких листках бумаги, скомканных и сшитых вместе. Эти многочисленные записки свидетельствовали о крепнущем движении сопротивления, представители которого могли предоставить ценную информацию о событиях на Украине и упредить советское нападение на Западную Европу. В штаб-квартире ЦРУ на этот проект возлагали еще более высокие надежды. Руководство ЦРУ полагало, что «существование такого движения может иметь важное значение в ходе возможного открытого военного конфликта между Соединенными Штатами и СССР».

Несколькими месяцами ранее Таннер завербовал отважный венгерский экипаж, который угнал коммерческий авиалайнер и посадил его в Мюнхене. 26 июля генерал Уаймен, руководитель специальных операций ЦРУ, формально одобрил вышеупомянутую миссию. Таннер руководил обучением агентов азбуке Морзе и основам подрывной деятельности, планируя вскоре забросить двоих на их родину, чтобы ЦРУ могло активнее контактировать с местными партизанами. Но в Мюнхене у ЦРУ не было сотрудников с опытом заброски агентов с воздуха в тыл противника. В конце концов Таннеру удалось кое-кого отыскать. «Один сербо-американский коллега, заброшенный на территорию Югославии во время Второй мировой войны, учил моих парней прыгать и приземляться. Это было просто безумие! Как можно совершить прыжок кувырком вместе карабином на боку?» Но именно такие операции и прославили в свое время УСС.

Таннер предостерегал бойцов против слишком больших ожиданий. «Мы поняли, что в лесах Западной Украины вряд ли можно выведать то, что в данный момент на уме Сталина, или разгадать какие-то крупные политические задачи, – говорил он. – Но, по крайней мере, эти люди могли раздобыть документы, какие-нибудь вещи, одежду, обувь». Чтобы создать реальную агентурную сеть в Советском Союзе, ЦРУ должно было бы обеспечить своих шпионов всеми элементами маскировки – ежедневными атрибутами советской жизни. Даже если эти операции и не приносили сколько-нибудь значимой разведывательной информации, говорил Таннер, они имели большое символическое значение: «Они показывали Сталину, что мы не собираемся сидеть сложа руки. И это было важно, потому что до сих пор мы палец о палец не ударили».

5 сентября 1949 года люди Таннера вылетели на самолете C-47, которым управляли венгры, угнавшие его ранее в Мюнхен. Глубокой ночью украинцы покинули самолет и успешно приземлились с парашютами в окрестностях Львова. Так американская разведка впервые проникла на территорию СССР.

В архивах ЦРУ, рассекреченных в 2005 году, приводится краткое резюме последующих событий: «Советы быстро уничтожили заброшенных агентов»…


«Что мы сделали неправильно?»

Тем не менее эта операция вызвала огромную волну энтузиазма в штаб-квартире ЦРУ. Виснер начал составлять планы по дополнительной вербовке диссидентов, формированию поддерживаемых американцами сил сопротивления с целью раннего выявления советской военной угрозы. ЦРУ направило десятки украинских агентов воздушным путем и по суше. Почти все они были захвачены. Советские разведчики использовали их для распространения дезинформации: дескать, все хорошо, высылайте больше оружия, денег, людей. Потом они всех уничтожили. После пяти лет подобных «неудачных миссий», отмечается в истории ведомства, «ЦРУ прекратило действовать такими методами… В конечном счете попытки агентства проникнуть через железный занавес с использованием украинских агентов оказались неудачными и трагичными».

Но Виснер был непоколебим. Он приступил к организации новых военизированных авантюр по всей Европе.

В октябре 1949 года, спустя четыре недели после первой выброски шпионского десанта на территории Украины, Виснер начал сотрудничать с англичанами, чтобы совместно руководить мятежниками в коммунистической Албании, беднейшем и наиболее изолированном государстве в Европе. Здесь, на этом балканском клочке, он видел плодородную почву для деятельности армии сопротивления, сформированной из изгнанных роялистов и разношерстных лоялистов, осевших в Риме и Афинах. На корабле, отплывшем с Мальты, находилось девять албанцев из первой диверсионной миссии. Вскоре после высадки трое были немедленно убиты, а тайная полиция принялась за розыск остальных.

У Виснера не было ни времени, ни желания для анализа этого провала. Он направил дополнительное количество албанских рекрутов в Мюнхен для парашютной подготовки, затем передал их в распоряжение афинской резидентуры, у которой имелись собственный аэропорт, парк самолетов и несколько опытных польских летчиков.

Потом их забросили в Албанию, где они попали прямо в руки тайной полиции. С каждой неудавшейся миссией планы становились все более безумными, обучение диверсантов – все более поверхностным; албанцы попадались все более отчаянные, а их захват становился еще более скоротечным и бесспорным. Выжившие агенты попадали в плен, их донесения в адрес афинского отделения составлялись под диктовку и тщательно контролировались противником.

«Что мы сделали неправильно?» – задавался вопросом Джон Лаймонд Харт, который руководил подготовкой албанцев в Риме. Прошло много лет, прежде чем в ЦРУ поняли, что Советы с самого начала знали все детали операции. Их шпионы проникли в тренировочные лагеря в Германии. В общинах албанских изгнанников в Риме, Афинах и Лондоне оказалось немало предателей. А Джеймс Дж. Энглтон, представитель штаб-квартиры, ответственный за безопасность секретных операций, специалист по двойным агентам, координировал проведение операции со своим лучшим другом в британской разведке: советским шпионом Кимом Филби!

Филби работал на Москву из безопасной комнаты в Пентагоне, смежной с Объединенным комитетом начальников штабов. Его дружба с Энглтоном была скреплена холодным «поцелуем» джина и теплыми «объятиями» виски. Любитель выпить, Энглтон явно претендовал на чемпионство в ЦРУ среди алкоголиков, и этот «титул» был завоеван в условиях весьма жесткой конкуренции. Больше года, во время многочисленных обедов, разбавленных изрядной долей спиртного, Энглтон предоставлял Филби точные координаты зон выброски десанта для каждого из направленных в Албанию агентов ЦРУ. Несмотря на бесчисленные неудачи и гибель агентов, заброска диверсантов продолжалась в течение четырех лет. Погибло около двухсот иностранных агентов ЦРУ. В американском правительстве об этом почти никто не знал. Операции проводили в обстановке строжайшей секретности.

Потом, когда с этим было покончено, Энглтон получил повышение и был назначен на должность руководителя контрразведки. Этот пост он удерживал в течение двадцати лет. Вечно нетрезвый и мрачный после обеда, Энглтон выносил решение по каждой операции и каждому офицеру, которого ЦРУ нацеливало против Советов. Он стал считать, что американским восприятием мира управляет некий советский заговор и что он, и только он один постиг глубину этого обмана.


«В корне неудачная идея»

В начале 1950 года Виснер санкционировал новую атаку на железный занавес. Работа перешла под контроль другого выпускника Йельского университета, Билла Коффина, новичка с особым антикоммунистическим рвением пылкого социалиста.

«Цели не всегда оправдывают средства, – так выразился Коффин по поводу своих лет, проведенных в ЦРУ. – Но именно они (цели) – единственная вещь, которая может это сделать».

Коффин поступил в ЦРУ благодаря семейным связям, его принял шурин, Фрэнк Линдсей, занимавшийся у Виснера операциями в Восточной Европе. «Когда я пришел в ЦРУ, то сказал, что хочу выполнять не шпионскую работу, а заниматься подпольной политической работой, – вспоминал он в 2005 году. – Вопрос состоял в следующем: могут ли русские работать в подполье? В то время это представлялось вполне приемлемым». Последние два года Второй мировой войны Коффин провел в качестве посредника армии США с советским командованием. Он стал участником бессердечного послевоенного процесса, в котором были насильственно репатриированы советские солдаты, ранее попавшие в плен к нацистам. В душе у него сохранилось глубокое чувство вины, которое повлияло на решение работать в ЦРУ.

«Я наблюдал, как Сталин может иногда заставить Гитлера походить на бойскаута, – вспоминал Коффин. – Сам я был ярым антисоветчиком, хотя во мне было много русского».

Виснер сделал ставку на солидаристов, российскую группу, которая занимала наиболее правые позиции (насколько этого было возможно в постгитлеровской Европе). С ними могла работать лишь горстка офицеров ЦРУ, в той или иной степени владевших, как и Билл Коффин, русским языком. Сначала ЦРУ и солидаристы забрасывали листовки в советские казармы в Восточной Германии. Потом запустили воздушные шары с тысячами пропагандистских брошюр. После этого они направили несколько парашютных групп по четыре человека в самолетах без опознавательных знаков, которые смогли долететь до предместий Москвы. Один за другим агенты-солидаристы забрасывались в Россию; один за другим их выслеживали, хватали и расстреливали. ЦРУ еще раз передало своих агентов прямо в руки русских спецслужб.

«Это была в корне неудачная идея, – заявил Коффин после того, как он оставил ЦРУ и обрел известность как преподобный Уильям Слоун Коффин, капеллан Йельского университета и один из наиболее страстных антивоенных голосов в Америке на протяжении 1960-х годов. – Мы весьма наивно представляли себе ситуацию».

Прошло почти десять лет, прежде чем в ЦРУ признали, что «помощь, оказываемая эмигрантам с целью разжигания войны или революции в СССР, была нереальной».

В общей сложности в 1950-х годах сотни иностранных агентов ЦРУ были отправлены на смерть в России, Польше, Румынии, на Украине и в балтийских республиках. Их судьбы остались неизвестны; не сохранилось никаких отчетов, и никто не понес наказаний за агентурные провалы. Эти миссии расценивались как вклад в дело национального выживания для Соединенных Штатов. Всего за несколько часов до того, как люди Таннера отправились в свой первый полет в сентябре 1949 года, экипаж самолета ВВС, летевшего с Аляски, обнаружил в атмосфере следы радиоактивности.

20 сентября, в то время как анализировались результаты, ЦРУ уверенно заявило, что Советский Союз не сможет произвести атомное оружие еще по меньшей мере четыре года.

А три дня спустя Трумэн сообщил миру, что у Сталина есть атомная бомба…

29 сентября руководитель научно-технической разведки ЦРУ сообщил, что его ведомство не способно выполнять свои задачи. Оно не смогло вовремя отследить разработки Москвой оружия массового поражения. Работа ведомства, связанная с советским атомным оружием, являет собой «почти полный провал» на каждом уровне, сообщил он; у его шпионов не было никаких научно-технических данных по советской бомбе, и его аналитики использовали лишь приблизительные оценки. Он предупредил, что в результате такого провала Соединенные Штаты стоят перед лицом «катастрофических последствий».

Пентагон отчаянно потребовал, чтобы ЦРУ разместило своих агентов в Москве с целью перехвата военных планов Красной армии. «В то время, – вспоминал Ричард Хелмс, – возможность вербовки и управления любым из таких источников информации представлялась столь же невероятной, как и размещение шпионов-резидентов на Марсе».

Потом, без предупреждения, 25 июля 1950 года Соединенные Штаты столкнулись с внезапным нападением, которое выглядело очень похожим на начало третьей мировой войны.


Глава 6
«Эти операции были обречены на провал»

Корейская война явилась первым большим испытанием для ЦРУ. Она же дала ведомству первого реального лидера; им стал генерал Уолтер Беделл Смит. Еще до того, как разразилась война, президент Трумэн обратился к нему с просьбой возглавить и тем самым спасти ЦРУ. Но после работы в качестве американского посла в Москве генерал вернулся на родину с язвой, от которой едва не умер. Когда поступили первые новости о корейском вторжении, Беделл Смит находился в Центральном армейском госпитале Уолтера Рида[11], где у него удалили две трети желудка. Трумэн настойчиво упрашивал, но Смит попросил подождать еще месяц, поскольку не был уверен, что вообще выживет. Когда все разрешилось к лучшему, просьба президента превратилась в приказ и таким образом Уолтер Беделл Смит стал за последние четыре года четвертым директором Центральной разведки.

Задача генерала состояла в том, чтобы выведывать и тщательно исследовать тайны Кремля, и он хорошо представлял свои возможности. «Есть только двое, которые, насколько мне известно, могли бы справиться с этой задачей, – сказал он пяти сенаторам, которые утвердили его в должности на слушаниях 24 августа, где у него на погонах красовалась недавно приобретенная четвертая звезда – награда от президента. – Один из них Бог, а другой Сталин. Я не поручусь, что это сможет сделать Бог, потому что неизвестно, достаточно ли он близок с «дядей Джо»[12], чтобы знать, о чем тот говорит». Что касается работы в ЦРУ, он заявил: «Я ожидаю худшего и уверен, что не буду разочарован». После своего вступления на этот пост в октябре Беделл Смит обнаружил, что унаследовал, прежде всего, жуткую неразбериху. «Забавное зрелище, – задумчиво проговорил он, оглядывая за столом своих подчиненных во время первого штабного совещания. – Еще забавнее будет посмотреть, сколько вас здесь останется через несколько месяцев».

Беделл Смит был ярым авторитаристом, невероятно язвительным и нетерпимым к неудачам и провалам. Размашистые операции Виснера вызывали у него едва скрытую ярость. «Вот место, где потрачены все деньги», сказал он, и «остальная часть агентства подозревала это». В свою первую неделю на новом посту он обнаружил, что Виснер подчиняется Государственному департаменту и Пентагону, а не директору Центральной разведки. В порыве ярости Беделл Смит проинформировал руководителя тайных операций, что его флибустьерские дни закончены.


«Невыполнимая задача»

Чтобы угодить президенту, генерал попытался спасти аналитическую часть ведомства, которую называл «сердцем и душой ЦРУ». Он тщательно пересмотрел процедуры составления разведывательных сводок и в конечном счете убедил Шермана Кента, улетевшего в Вашингтон в первые мрачные дни существования Группы Центральной разведки, сформировать систему национальных оценок, соединив воедино наилучшую доступную информацию в правительстве. Кент назвал эту работу «невыполнимой задачей».

Спустя несколько дней после того, как Беделл Смит вступил в новую должность, Трумэн готовился к встрече с генералом Дугласом Макартуром на атолле Уэйк в Tихом океане. Президенту хотелось, чтобы ЦРУ обеспечило превосходную разведку в Корее. Прежде всего ему хотелось знать, вступит ли в войну коммунистический Китай. Макартур, который вел свои войска в глубь территории Северной Кореи, настаивал на том, что Китай ни за что не нападет.

ЦРУ почти ничего не знало о том, что происходит в Китае. В октябре 1949 года – к тому времени, когда Мао Цзэдун вытеснил из страны националистические силы Чан Кайши и объявил о создании Китайской Народной Республики, – все его противники, кроме горстки американских шпионов, сбежали в Гонконг или на Tайвань. Помимо Mao, немалый вред ЦРУ нанес и Дуглас Макартур, который ненавидел ведомство и приложил все усилия, чтобы воспрепятствовать работе его офицеров. Хотя ЦРУ отчаянно стремилось проводить качественную работу в Китае, иностранная агентура, которую оно унаследовало от УСС, была слишком слабой. То же самое касалось аналитики и донесений. Четыре сотни аналитиков ЦРУ работали над составлением ежедневных разведывательных сводок для президента Трумэна в начале корейской войны, но 90 процентов их донесений представляли собой переписанные сводки Государственного департамента; остальное – малозначимые комментарии.

Союзниками ЦРУ в этой войне были разведывательные службы двух коррумпированных и ненадежных лидеров: президента Южной Кореи Ли Сын Мана (в американской транслитерации – Сингмана Ри) и китайского националистического лидера Чан Кайши. Наиболее сильное впечатление, которое офицеры ЦРУ испытали сразу после прибытия в столицы упомянутых режимов – Сеул и Тайбэй, – произвело зловоние, исходящее от человеческих экскрементов, применявшихся для удобрения близлежащих полей.

Достоверных сведений не хватало так же, как электричества и проточной воды. К сотрудникам ЦРУ подмазалось множество мнимых друзей, которые ими ловко манипулировали; фактически ведомство оказалось в сетях обмана со стороны коммунистических противников и во власти голодных до денег отщепенцев, поставлявших сфабрикованные сведения. Фред Шультхайс, резидент в Гонконге в 1950 году, провел последующие шесть лет, сортируя тот хлам, который китайские беженцы продавали агентству во время корейской войны.

Единственным достоверным источником разведсведений на Дальнем Востоке с заключительных дней Второй мировой войны и до конца 1949 года были волшебники американской радиотехнической разведки. Они были в состоянии перехватить и расшифровать коммунистические телеграммы и коммюнике, курсирующие между Москвой и Дальним Востоком. Потом, когда северокорейский лидер Ким Ир Сен начал консультации со Сталиным и Mao по поводу своего намерения напасть на Юг, наступила тишина. Способность Америки перехватывать советские, китайские и северокорейские военные планы внезапно была утрачена.

Накануне корейской войны советский шпион проник в мозговой центр дешифровальщиков Арлингтон-Холл, переоборудованное здание школы, в нескольких шагах от Пентагона. Это был Уильям Волф Вейсбанд, лингвист, который переводил обрывки донесений с русского языка на английский. Вейсбанд, завербованный Москвой еще в 1930-х годах, единолично разрушил способность Соединенных Штатов прочитать советские секретные депеши. Беделл Смит признал, что с американской радиотехнической разведкой произошло нечто ужасное, и объявил тревогу в Белом доме. Результатом стало создание Агентства национальной безопасности, службы радиотехнической разведки, которая была призвана активно конкурировать с ЦРУ. Полстолетия спустя Агентство национальной безопасности назвало случай с Вейсбандом «возможно, наиболее значительным провалом разведки в американской истории».


«Никаких убедительных признаков»

11 октября 1950 года президент отбыл на атолл Уэйк. ЦРУ уверило его, что не видит «никаких убедительных признаков фактического намерения китайских коммунистов организовать полномасштабное вторжение в Корее…». Агентство выработало такое мнение, несмотря на два тревожных сигнала, поступившие из резидентуры в Токио, где работало три человека. Сначала резидент Джордж Орелл сообщил о донесении китайского офицера Националистической армии в Маньчжурии, который предупреждал, что Mao сосредоточил около корейской границы 300 тысяч солдат. Штаб почти не обратил на это внимания. Потом Билл Дагган, позднее – руководитель резидентуры ЦРУ на Tайване, утверждал, что киткомовцы вот-вот пересекут границу Северной Кореи. Генерал Макартур в ответ пригрозил ему арестом. Атолла Уэйк эти предупреждения так и не достигли.

В штаб-квартире ЦРУ по-прежнему информировали Трумэна о том, что Китай не вступит в войну. 18 октября, по мере того как войска Макартура продвигались на север, по направлению к реке Ялуцзян и китайской границе, ЦРУ сообщило, что «советско-корейское предприятие закончилось провалом». 20 октября ЦРУ сообщило, что китайские силы, обнаруженные у Ялуцзяна, были предназначены для защиты гидроэлектростанций. 28 октября оно известило Белый дом, что эти китайские войска состоят из разношерстных добровольцев. 30 октября, после нападения на позиции американских войск, приведшего к большим потерям, ЦРУ вновь подтвердило, что вторжение основных китайских сил маловероятно. Несколько дней спустя владеющий китайским языком офицер ЦРУ допросил нескольких военнопленных, взятых во время боевого столкновения, и решил, что это солдаты Mao. И все же штаб ЦРУ снова утверждал, что Китай не рискнет вторгаться в Корею. Два дня спустя китайские войска численностью 300 тысяч человек ударили с такой силой, что едва не опрокинули американцев прямо в море.

Беделл Смит был ошеломлен. Он полагал, что задача ЦРУ состоит в том, чтобы оградить нацию от внезапного военного нападения. Но получается, что агентство неправильно истолковало каждый глобальный кризис прошлого года: советскую атомную бомбу, корейскую войну, китайское вторжение. В декабре 1950 года, когда президент Трумэн объявил чрезвычайное положение в стране и вызвал генерала Эйзенхауэра на действительную службу, Беделл Смит развязал собственную войну, чтобы превратить ЦРУ в профессиональную разведывательную службу. Сначала ему требовалось отыскать того, кто сможет контролировать Фрэнка Виснера.


«Очевидная опасность»

Одно его имя говорило само за себя.

4 января 1951 года Беделл Смит примирился с неизбежным и назначил Аллена Даллеса заместителем директора ЦРУ по планированию (это название было ширмой; на самом деле Даллес стал шефом тайных операций). Довольно быстро выяснилось, что эти двое плохо ладят друг с другом. По наблюдениям Тома Полгара, «Беделлу Даллес определенно не по душе, и нетрудно заметить почему… Армейский офицер получает приказ и выполняет его. Юрист же ищет всякого рода лазейки. Так уж сложилось, что в ЦРУ приказ – это исходный пункт для последующего обсуждения».

С начала корейской войны операции Виснера расширились впятеро. Беделл Смит понимал, что у Соединенных Штатов нет никакой стратегии для ведения такого рода борьбы. Он обратился к президенту Трумэну и в Совет национальной безопасности. Неужели предполагалось, что ЦРУ должно поддержать вооруженные революции в Восточной Европе? В Китае? В России? Пентагон и Государственный департамент ответили: да, все вышеперечисленное, и не только. Директор спросил: «Как?» Виснер ежемесячно вербовал сотни выпускников колледжей, натаскивал их в течение нескольких недель в тренировочных лагерях, отправлял на полгода за границу, сменял на других, еще более «сырых» и неопытных новичков. Он пытался построить международную военную машину без какого-либо намека на профессиональную выучку, материальное обеспечение или надежные коммуникации.

Беделл Смит сидел за своим столом, закусывая крекерами протертую кашу, показанную после операции на желудке. В душе он испытывал гнев и отчаяние.

Его помощник, заместитель директора Центральной разведки Билл Джексон, подал в отставку, разочарованно заявив, что в операциях ЦРУ царит невероятный хаос. У Беделла Смита не осталось иного выбора, кроме как выдвинуть Даллеса на должность своего заместителя, а Виснера – на пост руководителя секретных операций. Когда он увидел предложенный ими первый бюджет ЦРУ, то не смог сдержаться. Бюджет составлял 587 миллионов долларов, то есть с 1948 года он вырос в 11 раз! Более 400 миллионов долларов выделялось для секретных операций Виснера, что в 3 раза превышало затраты на шпионаж и аналитику, вместе взятые.

Это создавало «очевидную опасность для ЦРУ как для спецслужбы», кипятился Беделл Смит. «То есть получается, что оперативная составляющая будет преобладать над разведывательной, – предупредил он. – Руководители будут вынуждены тратить все свое время на операции и волей-неволей пренебрегать разведкой». Именно тогда генерал начал подозревать, что Даллес и Виснер что-то от него скрывают. Как отмечено в документах, рассекреченных после 2002 года, на своих ежедневных совещаниях с заместителями директора ЦРУ и личным составом он постоянно спрашивал их о том, что происходит за границей. Но на свои прямые вопросы Беделл Смит получал необъяснимо неопределенные ответы – либо не получал вообще. Он предупреждал их не «воздерживаться» и не «ретушировать неудачные инциденты или серьезные ошибки». Он приказал вести детальный учет своих полувоенных операций и дать кодовые имена, описания, цели, затраты. Но они так и не подчинились. «В раздражении он выплескивал на них больше гнева, чем на кого-либо еще», – писал его личный представитель в штабе Совета национальной безопасности, Ладуэлл Ли Монтегю. Вообще, Беделл Смит не слишком боялся. Но он был разозлен и напуган мыслью о том, что Даллес и Виснер подводят ЦРУ к «непродуманной и пагубной авантюре, – написал Монтегю. – «Он опасался, что какая-нибудь грубая осечка за границей может выплыть наружу и стать достоянием общественности».


«Мы понятия не имели о том, что делаем»

В рассекреченных архивах ЦРУ, относящихся к периоду корейской войны, есть намеки на то, чего все-таки опасался Беделл Смит.

Там пишется, что военизированные операции были «не только неэффективны, но, по-видимому, достойны всяческого осуждения за понесенные потери». Во время войны в Северную Корею были заброшены тысячи завербованных корейских и китайских агентов, но обратно не вернулся никто. «Количество израсходованного времени и средств было абсолютно несопоставимо с результатами», – заключает автор. Ничего не удалось достичь «значительными вложенными суммами и многочисленными принесенными в жертву корейцами». Впоследствии погибли еще сотни китайских агентов после того, как были заброшены в тыл противника во время наспех подготовленных наземных, воздушных и морских операций.

«Большинство этих миссий проводилось не ради разведки. Их затевали для пополнения несуществующих либо фиктивных групп сопротивления, – заявил Питер Зихель, ставший свидетелем ряда провалов после того, как стал резидентом ЦРУ в Гонконге. – Эти миссии были обречены на провал. Они были губительными и безответственными». Так продолжалось вплоть до 1960-х годов, и за это время целые легионы агентов были посланы на смерть.

В первые дни войны Виснер отправил тысячу офицеров в Корею и триста – на Tайвань, приказав проникнуть внутрь крепости Мао и военной диктатуры Ким Ир Сена. Эти люди были брошены в бой, хотя имели крайне слабую подготовку. Среди них был Дональд Грегг, выпускник колледжа Уильямса. Его первой мыслью было: «А где, черт возьми, эта Корея?» После прохождения интенсивного курса военизированных операций он был направлен на новый форпост ЦРУ в центральной части Tихого океана. Виснер организовал базу тайных операций на острове Сайпан, что обошлось в 28 миллионов долларов. Остров, все еще усеянный костями тысяч погибших во Второй мировой войне, стал тренировочным лагерем для военизированных миссий ЦРУ в Корею, Китай, на Тибет и во Вьетнам. Грегг набрал из лагерей беженцев крепких корейских парней, храбрых, но недисциплинированных и не знавших, естественно, ни слова по-английски. Из них он попытался в кратчайший срок сделать агентов американской разведки. ЦРУ проводило с их участием наспех состряпанные операции, которые лишь увеличивали и без того длинный список погибших. Все это надолго запечатлелось в памяти Грегга, когда он поднимался по служебной лестнице в Дальневосточном отделении ЦРУ, став впоследствии резидентом в Сеуле, потом американским послом в Южной Корее и, наконец, главным советником по вопросам национальной безопасности у вице-президента Джорджа H. Буша.

«Мы шли по следам УСС, – вспоминал Грегг. – Но у тех, против кого мы выступали, был полный контроль над ситуацией. Мы же понятия не имели о том, что делаем. Я спрашивал у своих начальников, в чем состоит наша задача, и они не могли мне ответить. Они просто не знали. Какое-то хулиганство, причем в худшем виде! Мы обучали корейцев и китайцев и еще массу других странных и чуждых нам людей. Мы забрасывали корейцев в Северную Корею, а китайцев – в Китай, к северу от корейской границы, но они пропадали, а мы так и не получили от них никаких известий».

«В Европе наши дела шли из рук вон плохо, – сказал он. – В Азии тоже неважно. Вообще, надо признать, что в самом начале результаты были просто ужасными. Вот такая получалась картина: солидная репутация и ужасные результаты».


«ЦРУ вводили в заблуждение»

Беделл Смит неоднократно предупреждал Виснера отслеживать дезинформацию противника. Но некоторые подчиненные Виснера сами фабриковали ложные разведданные, в том числе резидент и оперативный руководитель, которых он направил в Корею.

В феврале, марте и апреле 1951 года на острове Йондо, в гавани Пусана, было собрано более 1200 северокорейских изгнанников под командованием Ганса Тофте, ветерана УСС, обладавшего куда большими способностями сбивать с толку собственных начальников, нежели противника. Тофте сформировал три бригады: «Белые тигры», «Желтый дракон» и «Синий дракон», в состав которых вошли сорок четыре партизанские группы. Их задача была троякой: сбор лазутчиками информации в тылу противника, диверсионно-подрывная деятельность, а также поиски и спасение сбитых американских пилотов.

Бригада «Белый тигр» высадилась в Северной Корее в конце апреля 1951 года, имея в составе 104 человека, к которым впоследствии присоединилось еще 36 агентов, которых переправили по воздуху. Прежде чем покинуть Корею четыре месяца спустя, Тофте отправил в штаб хвалебные донесения, расписывая в них свои достижения. Но к ноябрю большинство «Белых тигров» было убито, схвачено или пропало без вести. Аналогичная участь постигла бригаду «Синих драконов» и «Желтых драконов». Те немногие из лазутчиков, которым удалось выжить, попали в плен и вынуждены были под страхом смерти дезинформировать своих американских боссов, посылая им фальшивые радиограммы. Из диверсантов живым не смог выбраться никто. Большая часть спасательно-поисковых групп также была уничтожена или пропала без вести.

Весной и летом 1952 года сотрудники Виснера забросили в Северную Корею более 1500 агентов. Они передали множество подробных радиодонесений по поводу перемещений северокорейских и китайских войск. Эти сводки получил резидент ЦРУ в Сеуле Альберт Р. Хейни, весьма словоохотливый и честолюбивый армейский полковник, который открыто заявлял, что у него в разведывательных операциях и партизанских группах задействованы тысячи агентов. Хейни говорил, что лично следит за вербовкой и обучением сотен корейцев. Некоторые же из приятелей-американцев считали Хейни «опасным болваном». Уильям Томас-младший, специалист по политическому шпионажу в Сеуле, подозревал, что местный резидент ЦРУ набрал агентов, которыми «на самом деле руководит кто-то другой».

Такое же мнение сложилось и у Джона Лаймонда Харта, который сменил Хейни на посту сеульского резидента в сентябре 1952 года. После ряда неприглядных эпизодов с европейскими дезинформаторами, имевших место в первые четыре года его работы в ЦРУ, в частности проблем с албанскими агентами, Харт неплохо представлял себе все трудности и решил «более придирчиво взглянуть на удивительные успехи и достижения, заявленные моими предшественниками».

В подчинении у Хейни было свыше двухсот офицеров ЦРУ в Сеуле, ни один из которых не говорил по-корейски. Резидентура полагалась на завербованных корейских агентов, которые следили за партизанскими и разведывательными операциями ЦРУ на севере страны. После трех месяцев напряженной рутинной работы Харт выяснил, что почти каждый доставшийся ему корейский агент либо фабриковал свои донесения сам, либо втайне работал под неусыпным оком коммунистов. Каждое донесение, которое резидентура отправляла в штаб ЦРУ с фронта на протяжении последних восемнадцати месяцев, представляло собой запланированную дезинформацию.

«Одно из донесений до сих пор живет в моей памяти, – вспоминал Харт. – В нем содержалось краткое перечисление всех китайских и северокорейских частей вдоль линии фронта, с указанием состава и числового обозначения каждой части».

Американские военачальники провозгласили это «одним из выдающихся разведывательных донесений». Харт же вскоре выяснил, что это полностью сфабрикованная дезинформация.

Он далее обнаружил, что все ведущие корейские агенты, которых завербовал Хейни, – не некоторые из них, а абсолютно все! – оказались «мошенниками, которые в течение определенного времени жили припеваючи на щедрые платежи ЦРУ, вкладываемые в «активы» на территории Северной Кореи. Почти каждое донесение, которое мы получили от этих воображаемых агентов, в итоге исходило от противника».

Лишь через много лет в ЦРУ пришли к выводу, что Харт оказался прав: почти все секретные сведения, которые агентство собрало во время корейской войны, были сфабрикованы северокорейскими и китайскими службами безопасности. Дезинформация шла прямиком в Пентагон и Белый дом. Противник знал о военизированных операциях ЦРУ в Корее заранее, еще до того, как их начали проводить.

Харт сообщил штабу, что резидентура должна прекратить свою деятельность, пока не будут очищены все регистрационные журналы и списки и не устранены все недочеты и ошибки. Лучше вообще не иметь никакой разведывательной службы, нежели пытаться руководить такой, в которую фактически просочился враг.

Но вместо этого Беделл Смит направил в Сеул своего представителя, чтобы сообщить Харту, что «ЦРУ, будучи новой организацией, репутация которой еще не настолько прочна, как того хотелось бы, попросту не может признаться другим правительственным ведомствам, и, прежде всего, соперничающим с ней военным разведывательным службам в своей неспособности собрать разведывательную информацию в Северной Корее». Этим посланником был заместитель директора по разведке Лофтус Бекер. В ноябре 1952 года Беделл Смит направил его в инспекционную поездку по азиатским резидентурам ЦРУ. По возвращении Бекер подал прошение об отставке. Согласно его заключению, ситуация была просто безнадежна: возможности сбора разведывательной информации на Дальнем Востоке «почти ничтожны». Перед отставкой он встретился с Фрэнком Виснером. «Разоблаченные операции указывают на явный провал, а не на успехи, – сказал он ему, – и в последнее время таких накопилось очень много».

Донесения Харта и мошенничество Хейни не получили дальнейшей огласки. ЦРУ представило это как стратегический маневр. Согласно заявлению Даллеса членам конгресса, «ЦРУ контролировало значительные элементы сопротивления в Северной Корее», сообщил полковник ВВС Джеймс Г. Келлис, который работал директором военизированных операций у Виснера. В то время Даллес был предупрежден, что «партизаны ЦРУ в Северной Корее находятся под контролем противника»; на самом деле «у ЦРУ не было таких ресурсов» и «ЦРУ вводили в заблуждение», – написал Келлис в разоблачительном письме, которое направил в Белый дом после того, как война была закончена.

Вообще, способность вывернуть все наизнанку и выставить неудачу как успех становилась в ЦРУ традицией. Нежелание Управления учиться на собственных просчетах стало его неотъемлемой частью. Тайные агенты ЦРУ никогда не проводили «работу над ошибками».

«Всем известно, что наши операции на Дальнем Востоке далеки от тех, какими мы хотели бы их представлять, – признал Виснер на штабном совещании. – У нас просто не было времени, чтобы набрать нужное количество и должным образом подготовить людей, которых мы должны были иметь в распоряжении, если собираемся успешно преодолеть те трудности, которые выпали на нашу долю».

Неспособность толком просочиться в Северную Корею остается одним из самых громких провалов разведки в истории ЦРУ.


«Кое-кем придется пожертвовать»

ЦРУ открыло второй фронт в корейской войне в 1951 году. Сотрудники китайской оперативной базы, крайне возбужденные вступлением Mao в войну, внушили себе, что целый миллион гоминьдановских партизан в красном Китае ждет помощи ЦРУ.

Были ли эти донесения отпечатаны в типографиях Гонконга, подброшены политическими провокаторами на Tайване или возникли в больном воображении у вашингтонских деятелей, принимающих желаемое за действительное? Разумно ли было для ЦРУ воевать против Mao? На тщательный анализ, как всегда, времени не было. «В правительстве нет утвержденной стратегии для такого рода войны, – заявил Беделл Смит, обращаясь к Даллесу и Виснеру. – У нас даже нет стратегии в отношении Чан Кайши».

Даллес и Виснер разработали свою собственную. Сначала они попытались завербовать американцев, готовых к заброске воздушным путем в коммунистический Китай. Один потенциальный новичок, Пол Крейсберг, одно время сам стремился попасть в ЦРУ, пока «они не проверили меня на лояльность, спросив, не хочется ли мне спуститься с парашютом в Сычуане. Они объяснили, что моя цель – сформировать группу антикоммунистов-гоминьдановцев и участвовать вместе с ними в ряде диверсионных операций, а затем, в случае необходимости, организовать собственную эксфильтрацию через Бирму. Они посмотрели на меня и говорят: «Так вы хотите или нет?» Крейсберг подумал и… поступил на службу в Государственный департамент. Испытывая недостаток в американских добровольцах, ЦРУ переправило сотни завербованных китайских агентов. Зачастую их забрасывали на вражескую территорию вслепую и приказывали пробраться в какую-нибудь ближайшую деревню. Когда они в итоге пропадали без вести, их гибель списывалась на издержки тайной войны.

В ЦРУ также считали, что можно подорвать диктатуру Mao с помощью исповедующих ислам кланов народности хуэй, проживающих на северо-западе Китая, которым командовал Ма Пуфанг, племенной лидер, имевший политические связи с китайскими националистами. ЦРУ сбросило тонны оружия, боеприпасов и радиостанций, а также множество китайских агентов в Западный Китай, затем попыталось отыскать американцев, которые бы на месте координировали их действия. Среди тех, кого они пытались завербовать, был Майкл Д. Коу, впоследствии один из величайших археологов XX столетия, – человек, отыскавший ключ к расшифровке иероглифов майя. Осенью 1950 года Коу, на тот момент двадцатидвухлетнего аспиранта Гарварда, один из профессоров пригласил пообедать и задал вопрос, который в последующее десятилетие услышат еще тысячи выпускников Лиги плюща: «Не хотелось бы вам поработать на наше правительство в весьма интересном качестве?» Он отправился в Вашингтон и получил псевдоним, выбранный наугад из Лондонского телефонного справочника. Ему сказали, что он станет руководителем одной из двух тайных операций. Его либо забросят воздушным путем в один из отдаленных районов Западного Китая, чтобы поддержать мусульманских бойцов, либо отправят на один из островов неподалеку от китайского побережья, чтобы управлять диверсионными рейдами.

«К счастью для меня, – сказал Коу, – я сделал свой выбор». Он поступил на службу в «Вестерн энтерпрайз», авангард ЦРУ на Tайване, созданный с целью ниспровержения коммунистического режима Mao Цзэдуна. Он провел восемь месяцев на крошечном острове под названием Белый Пес. Единственная мало-мальски значимая разведывательная операция на острове привела к шокирующему открытию: начальник штаба Националистической армии оказался коммунистическим шпионом! Еще в Тайбэе, в заключительные месяцы корейской войны, Коу понял, что «Вестерн энтерпрайз» – предприятие не более секретное, чем китайские публичные дома, в которые частенько наведывались его коллеги. «Они построили целый закрытый поселок с собственной телефонной станцией и офицерским клубом, – вспоминал он, – но атмосфера, которая царила здесь прежде, изменилась». Коу заключил: «Националисты продали заведомо некачественный товар, сообщив, что в Китае действуют мощные силы сопротивления. Мы шли по ложному следу. И вся операция стала не более чем пустой тратой времени».

Подстраховавшись с националистами, ЦРУ решило, что в Китае должна существовать некая Третья сила. С апреля 1951 до конца 1952 года Управление потратило около 100 миллионов долларов, закупив достаточное количество оружия и боеприпасов для 200 тысяч партизан, но так и не отыскав неуловимую Третью силу. Приблизительно половина денег и оружия перешла к группе китайских беженцев на Окинаве, которые убедили ЦРУ в том, что на материке их поддерживают огромные силы антикоммунистов. Это был чистой воды обман. Рэй Пирс, ветеран УСС, который руководил «Вестерн энтерпрайз», сказал, что если бы он когда-либо отыскал настоящего бойца Третьей силы, то собственноручно прикончил бы его и отправил в Смитсоновский институт.

В поисках неуловимых сил сопротивления ЦРУ в июле 1952 года забросило в Маньчжурию китайскую партизанскую группу из четырех человек. Четыре месяца спустя группа вышла на связь и запросила помощи. Оказалось, что это ловушка: они были давно схвачены и перевербованы китайскими коммунистами. ЦРУ санкционировало спасательную миссию. Послали двух молодых офицеров ЦРУ; это была их первая операция. Дика Фекто и Джека Дауни сделали мишенями в отнюдь не игрушечном тире. Их самолет был сбит в результате шквального огня китайских зениток. Пилоты погибли. Фекто провел девятнадцать лет в китайской тюрьме, а Дауни, недавний выпускник Йельского университета, – больше двадцати. Позднее Пекин передал «итоговый протокол» по Маньчжурии: ЦРУ забросило сюда 212 иностранных агентов, из которых 101 был убит, а 111 попали в плен.

Заключительным театром военных действий для ЦРУ в корейской войне стала Бирма. В начале 1951 года, когда китайские коммунисты преследовали отступающие на юг войска генерала Макартура, в Пентагоне решили, что несколько облегчить положение американцев могли бы, за счет открытия второго фронта, китайские националисты. Около 1500 сторонников Ли Ми, генерала Националистической армии, скопилось на севере Бирмы, около китайской границы. Ли Ми обратился с просьбой обеспечить его американским оружием и золотом. ЦРУ приступило к переправке китайских националистов в Таиланд, их обучению, оснащению и заброске – вместе с тоннами оружия и боеприпасов – в Северную Бирму. Десмонд Фицджеральд, недавно поступивший на службу в ЦРУ с блестящими характеристиками, сражался в Бирме во время Второй мировой войны. Он принял на себя руководство операцией с националистами Ли Ми. Правда, очень скоро эта операция обернулась фарсом, а затем – трагедией.

Когда солдаты Ли Ми проникли в Китай, войска Mao встретили их шквальным огнем. Разведчики ЦРУ обнаружили, что радист Ли Ми в Бангкоке оказался агентом китайских коммунистов. Но люди Виснера не унимались. Солдатам Ли Ми было велено отступить и перегруппироваться. Когда Фицджеральд переправил в Бирму новые партии оружия и боеприпасов, солдаты Ли Ми отказались сражаться. Они обосновались в горном массиве, известном под названием Золотой Треугольник, занялись сбором опийного мака; многие женились на местных женщинах… А двадцать лет спустя ЦРУ предстояло начать еще одну маленькую войну в Бирме, чтобы уничтожить лаборатории по производству героина, которые стали основой глобальной наркотической империи Ли Ми.

«Нет никакого смысла ни в оплакивании упущенных возможностей… ни в попытке оправдать предыдущие провалы, – написал Беделл Смит в письме генералу Мэтью Б. Риджуэю, преемнику Макартура на посту руководителя Дальневосточного командования. – Весьма мучительный опыт говорит о том, что тайные операции – это работа для профессионала, а не для любителя».

Постскриптум к корейским неудачам ЦРУ состоялся вскоре после перемирия в июле 1953 года. Президента Южной Кореи Ли Сын Мана ЦРУ считало безнадежным и в течение многих лет искало способ заменить его. Его даже едва не убили по ошибке.

Ясным днем в конце лета небольшая яхта медленно прошла вдоль берега Йондо, островного лагеря, где ЦРУ обучало своих корейских коммандос. На борту находился президент Ли с друзьями. Офицеры и охранники, отвечающие за учебный участок, не были информированы о том, что мимо будет проезжать сам президент. Они открыли огонь. По счастливой случайности никто не пострадал, однако президент пришел в ярость. Он позвонил американскому послу и заявил, что у военизированной группы ЦРУ есть семьдесят два часа, чтобы убраться из страны. Вскоре после этого незадачливый резидент Джон Харт должен был начинать все сначала: вербовать, обучать и забрасывать агентов в Северную Корею с 1953 до 1955 года. Насколько ему потом стало известно, все они были схвачены и казнены.

В Корее ЦРУ потерпело фиаско на всех фронтах. Оно не смогло вовремя предупредить, обеспечить надлежащий анализ обстановки и избежать безрассудной выброски завербованных агентов. Это стоило жизни тысячам американцев и их азиатским союзникам.

Целое поколение спустя американские военные ветераны назвали корейскую войну «забытой». Это была преднамеренная амнезия. Затраты в размере 152 миллионов долларов на вооружение для фиктивных партизан были «подкорректированы» в соответствующих балансах. Тот факт, что огромная часть разведывательной информации оказалась ложной или сфабрикованной, держался в секрете. Вопросы о потерях никогда не задавались напрямую и, следовательно, остались без ответа.

Но заместитель госсекретаря по Дальнему Востоку Дин Раск почувствовал неладное. Он обратился за расследованием к Джону Мелби, квалифицированному сотруднику китайского отделения Государственного департамента. Мелби работал бок о бок с первыми американскими шпионами в Азии с середины 1940-х и хорошо знал основных действующих лиц. «Наша разведка настолько плоха, что граничит с должностным преступлением», – сообщил он Раску в секретном донесении, которое каким-то образом очутилось на столе директора Центральной разведки. Мелби был вызван в штаб-квартиру ЦРУ для классической проработки Беделлом Смитом в молчаливом присутствии его заместителя Аллена Даллеса.

Для Даллеса Азия всегда являлась своего рода интермедией. Он полагал, что реальное сражение для западной цивилизации начнется в Европе. Эта борьба требовала наличия «людей, которые согласны смело взглянуть обстоятельствам в лицо и взять на себя ответственность за последствия», – заявил он самым близким из своих друзей и коллег на секретной конференции, проведенной в отеле «Принстон-Инн» в мае 1952 года. «В конце концов, наши потери в Корее составили порядка сто тысяч, – сказал он, согласно расшифровке стенограммы, рассекреченной в 2003 году. – Если бы у нас было желание принять эти жертвы, я бы не волновался по поводу того, есть ли потери или мученики по ту сторону железного занавеса… Не думаю, что вы сможете ждать, пока в вашем распоряжении окажутся все войска, и уверен, что вы намерены победить. Вам нужно начать и двигаться вперед.

У вас должно быть некоторое количество мучеников, – сказал Даллес. – Поэтому кое-кем придется пожертвовать».


Глава 7
«Во власти иллюзий»

Аллен Даллес спросил у коллег, собравшихся на совещание в отеле «Принстон-Инн», как лучше всего помешать Сталину управлять своими государствами-союзниками. Он искренне полагал, что с коммунизмом можно рано или поздно покончить с помощью секретных операций. ЦРУ не терпелось поскорее отбросить Россию к ее прежним границам.

«Если мы собираемся перейти в наступление, то Восточная Европа представляет собой в этом смысле идеальное место, – сказал он. – Кровавые сражения мне не нужны, – тут же поправил себя Даллес, – но хотелось бы убедиться, что мы начали действовать».

Слово взял Чип Болен, которому вскоре предстояло назначение в Москву в качестве американского посла. Начало программы политической войны ЦРУ было положено еще во время воскресных ужинов, которые он посещал пять лет назад. «Разве мы ведем политическую войну? – задал он Даллесу риторический вопрос, на который сам же и ответил: – Да, мы ведем ее с 1946 года. За это время произошло немало событий. Оказалась ли война эффективной – другой вопрос. Но когда вы спрашиваете, перейдем ли мы в наступление, то я усматриваю в этом глубокое заблуждение», – заявил Болен.

В то время как в Корее все еще бушевала война, Объединенный комитет начальников штабов рекомендовал Фрэнку Виснеру и ЦРУ провести «крупную секретную операцию против Советского Союза, нацеленную в самое сердце коммунистической системы управления». Виснер решил попробовать. План Маршалла преобразовали в пакты, согласно которым союзники США снабжались оружием, а Виснер увидел в этом шанс вооружить тайные резервные силы, чтобы сражаться с Советами в случае войны. Он готовил надежную «почву» на всей территории Европы. В горах и лесах Скандинавии, Франции, Германии, Италии и Греции его люди опускали золотые слитки в озера и прятали тайники с оружием для грядущих сражений. В болотах и предгорьях Украины и Балтии его пилоты доставляли агентов к зонам выброски и… гибели.

В Германии более тысячи его офицеров подбрасывали листовки в Восточный Берлин, подделывали почтовые печати, на которых был изображен портрет восточногерманского лидера Вальтера Ульбрихта с петлей, затянутой вокруг его шеи, и замышляли военизированные миссии в Польше. Но ничто из перечисленного не помогло осознать характер советской угрозы. Мелкие подрывные операции против Советской империи по-прежнему превалировали над полноценной шпионской деятельностью.


«Вы принадлежите ему душой и телом»

Весьма осторожный Уолтер Беделл Смит направил в Германию генерала Луциана К. Траскотта, человека с безупречными связями и выдающимся послужным списком, с поручением возглавить местное отделение ЦРУ и заодно выяснить, чем там занимаются люди Виснера. Генерал Траскотт получил приказ притормозить любой план, который посчитает для себя сомнительным. По прибытии он выбрал себе в помощники Тома Полгара.

Вместе они обнаружили несколько «бомб замедленного действия». Среди них было одно весьма темное дело, описанное в документах ЦРУ того времени как программа «заграничных допросов».

Оказывается, ЦРУ в свое время создало тайные тюрьмы, чтобы выколачивать признания у двойных агентов. Одна такая тюрьма была в Германии, другая – в Японии. Третья, и самая крупная, – в зоне Панамского канала. «Как в Гуантанамо, – заметил Полгар в 2005 году. – То есть такая, где позволено все».

Упомянутая зона представляла свой собственный, уединенный мир – область, захваченную Соединенными Штатами на рубеже веков и расчищенную бульдозерами от джунглей, окружающих Панамский канал. На местной военно-морской базе ЦРУ переоборудовало комплекс тюремных камер из шлакобетона, где обычно содержались пьяные и недисциплинированные матросы. В этих камерах агентство во время жестких допросов проводило секретные эксперименты, применяя пытки и препараты управления сознанием, а также промывание мозгов.

Этот проект датируется еще 1948 годом, когда Ричард Хелмс и его сотрудники в Германии поняли, что их планомерно вводят в заблуждение двойные агенты. Первые попытки таких допросов были предприняты в рамках чрезвычайных мер в 1950 году, когда началась корейская война и в ЦРУ осознали, что ситуация близка к критической. В конце лета того же года, когда обстановка в Панаме тоже накалилась, двум российским эмигрантам, которых доставили в зону Панамского канала из Германии, были введены наркотики, после чего они были подвергнуты жестким допросам. Наряду с четырьмя подозреваемыми северокорейскими двойными агентами, которых подвергли такому же обращению на военной базе, реквизированной ЦРУ в Японии, они оказались в числе первых «подопытных кроликов» в программе под кодовым названием «Проект «Артишок». Эта программа стала небольшой, но существенной частью проводимых ЦРУ исследований, направленных на поиск эффективных способов управления человеческим разумом.

Многие из русских и восточных немцев, которых агентство завербовало в качестве агентов и информаторов в Германии, оказались людьми ненадежными. Сообщив те крайне незначительные сведения, которыми владели, они прибегли к обману и шантажу, чтобы хоть как-то посодействовать собственным карьерам. Многие подозревались в тайной работе на Советы. Проблема обрела статус чрезвычайной, когда в ЦРУ сообразили, что коммунистическая разведка и службы безопасности намного крупнее, чем о них думали раньше, и владеют гораздо большей информацией, чем их американские оппоненты.

По словам Ричарда Хелмса, американских разведчиков учили тому, что они могут рассчитывать на иностранного агента только в том случае, «если он принадлежит вам душой и телом». Потребность в способе обладания душой человека привела к поиску наркотических препаратов, управляющих сознанием, и секретных тюрем для их тестирования. Все эти вещи находились в персональном ведении Даллеса, Виснера и Хелмса.

15 мая 1952 года Даллес и Виснер получили донесение по «Проекту «Артишок», где были обстоятельно изложены проводимые в течение четырех лет исследования действия героина, амфетамина, сонных порошков и недавно открытого ЛСД, а также описаны другие «специальные методы, применяемые на допросах в ЦРУ». Часть проекта была направлена на разработку такой методики допроса, чтобы «человеку, оказавшемуся под ее воздействием, было трудно сообщить ложные сведения». Несколько месяцев спустя Даллес одобрил новую амбициозную программу под кодовым названием «Ультра». Под его покровительством семи военнопленным, содержащимся в федеральной исправительной колонии в Кентукки, в течение семидесяти семи дней подряд вводили высокие дозы ЛСД. Когда сотрудники ЦРУ ввели аналогичный препарат гражданскому служащему Фрэнку Олсону, тот в итоге выбросился из окна своей нью-йоркской гостиницы. Как и находящиеся под подозрением двойные агенты, направленные для допросов в секретную тюрьму в Панаме, такие люди представляли собой «расходный материал» в сражении с Советами.

Старшие офицеры ЦРУ, включая Хелмса, уничтожили почти все отчеты об этих программах из опасений, что они могут стать достоянием общественности. Оставшиеся свидетельства их существования отрывочны, но даже из них ясно, что применение секретных тюрем для насильственного допроса подозрительных агентов с использованием наркотических веществ продолжалось в течение 1950-х годов. Агенты секретной службы, сотрудники ЦРУ и врачи до 1956 года собирались на ежемесячной дискуссии, чтобы обсудить, как продвигается «Проект «Артишок». «На таких совещаниях, помимо прочего, планировались и заграничные допросы», – говорится в архивах ЦРУ. Использование «специальных» методов допроса продолжалось еще в течение нескольких лет.

Стремление проникнуть через железный занавес вынуждало ЦРУ постепенно перенимать тактику противника.


«Хорошо продуманный план, за исключением…»

Среди операций ЦРУ, которые одну за другой зарубил генерал Траскотт, оказался проект поддержки группы под названием «Молодые немцы». Многие из ее лидеров были из числа гитлерюгенда. Именные списки членов к 1952 году составили более 20 тысяч человек. Они с энтузиазмом приняли из рук ЦРУ оружие, радио, фото– и кинокамеры и деньги и создавали тайники по всей стране. Они также взялись за составление собственного обширного списка ведущих демократических западногерманских политических деятелей, которых, когда «пробьет час», предстояло уничтожить. «Молодые немцы» вели себя настолько открыто, что само их существование и их список «врагов нации» вылились в публичный скандал.

«Когда тайна перестала быть таковой, у нас возникло немало поводов для опасений», – сказал Джон Макмагон, будущий заместитель директора Центральной разведки, в то время молодой офицер ЦРУ в штабе Траскотта.

В тот же самый день, когда Даллес проводил совещание в отеле «Принстон-Инн», Генри Хекшер составлял заявление, адресованное штабу ЦРУ. За многие годы своей работы Хекшер, которому вскоре предстояло возглавить Берлинскую резидентуру, вырастил уникального агента в Восточной Германии, Хорста Эрдманна, управлявшего внушительной организацией под названием Комитет свободных юристов. «Свободные юристы» представляли собой подпольную группу молодых адвокатов и ассистентов адвокатов, бросивших вызов коммунистическому режиму в Восточном Берлине. Они собирали досье на преступления, совершенные государством. В июле 1952 года в Западном Берлине должен был состояться Международный конгресс юристов, и «свободные юристы» могли сыграть на мировой арене важную политическую роль.

Виснер хотел взять под свой контроль «свободных юристов» и превратить их в вооруженное подполье. Хекшер выступил против. «Эти люди – прежде всего источник разведсведений, – утверждал он, – и если их перевести на военизированное положение, то они превратятся в пушечное мясо». Но с его доводами не стали считаться. Сотрудники Виснера в Берлине выбрали одного из офицеров генерала Рейнхарда Гелена, чтобы преобразовать группу в боевую силу, составленную из ячеек по три человека в каждой. Но при этом оказалось, что каждый член созданной ячейки знает любого члена другой ячейки. Это был классический просчет. После того как накануне международной конференции советские солдаты похитили и подвергли пыткам одного из их лидеров, были арестованы все до единого участники Комитета свободных юристов.

К концу 1952 года, в последние месяцы пребывания Беделла Смита на посту директора Центральной разведки, потерпели крах и другие торопливо состряпанные операции Виснера. Эти негативные последствия произвели неизгладимое впечатление на недавно призванного офицера ЦРУ Теда Шекли, ранее занимавшегося инструктажем и обучением военной полиции в Западной Вирджинии. Его первое задание заключалось в том, чтобы ознакомиться с крупной операцией Виснера по поддержке польской освободительной армии – движения «Свобода и независимость».

Виснер и его люди переправили в Польшу автоматы, винтовки, радиопередатчики и золотые слитки на сумму 5 миллионов долларов. Они установили контакты с членами «Свободы и независимости» за рубежом – кучкой эмигрантов в Германии и Лондоне. Они наивно верили, что «Свобода и независимость» – могучая сила: 500 солдат в Польше, 20 тысяч вооруженных партизан и тысяча сочувствующих. И все эти люди якобы готовы противостоять Красной армии.

Но это было глубокое заблуждение. Польская тайная полиция при поддержке Советов уничтожила «Свободу и независимость» в 1947 году. Сейчас новости о ее существовании и активной работе были хорошо сфабрикованной уткой.

В 1950 году в Лондон направили не посвященного в тонкости дела курьера, чтобы тот оповестил и привел в готовность местных польских эмигрантов. В его донесении говорилось, что «Свобода и независимость» активно действует в Варшаве. Эмигранты связались с людьми Виснера, которые запрыгали от радости, увидев для себя возможность сформировать группу сопротивления в тылу противника. Они постарались забросить в Польшу как можно больше патриотов. В штабе ЦРУ думали, что наконец-то победили коммунистов в их собственной игре. «Польша представляет собой одну из наиболее перспективных областей для развития подпольного сопротивления», – заявил Беделл Смит на совещании со своими заместителями в августе 1952 года. Виснер сказал ему, что «Свобода и независимость» теперь на гребне славы.

Советские и польские разведывательные службы потратили немало времени, расставляя свои хитроумные ловушки. «Они были хорошо осведомлены о наших воздушных операциях. После заброски этих агентов, – сказал Макмагон, – они собирались вступить в контакт с людьми, которые, по нашим сведениям, должны быть нам полезны. А поляки и КГБ уже дышали им в спины и готовы были немедленно всех схватить. Так что план был хорошо продуман, за исключением того, что мы, в числе прочих, завербовали агентов из Советского Союза. И катастрофа не заставила себя долго ждать. Погибли люди». Было потеряно около тридцати человек.

Шекли сказал, что никогда не забудет лиц своих коллег, осознавших, что пять лет напряженной работы и миллионы долларов просто вылетели в трубу. Не самой приятной новостью стало известие о том, часть денег, полученных от ЦРУ, поляки направили Коммунистической партии Италии…

«ЦРУ наивно полагало, что сможет работать в Восточной Европе так же, как работало УСС в оккупированных странах Западной Европы во время войны, – говорил Генри Лумис, будущий шеф «Голоса Америки». – Уже тогда было очевидно, что это невозможно».

А в Вашингтоне раздосадованный Фрэнк Линдсей, руководивший из штаб-квартиры операциями в Восточной Европе, ушел в отставку. Даллесу и Виснеру он заявил, что секретные операции, составляющие суть нынешней стратегии ЦРУ против коммунизма, нужно заменить на научно-технические средства шпионажа за Советами. Донкихотские военизированные миссии по поддержке воображаемых движений сопротивления не способны выдворить русских из Европы.

В Германии Макмагон провел месяцы, читая все приходящие телеграммы. Он пришел к решительному выводу. «У нас там не было никаких возможностей, – заявил он несколько лет спустя. – Наше понимание Советского Союза сведено к нулю».


«Будущее агентства»

ЦРУ теперь представляло собой международную силу, имея в своем составе 15 тысяч человек, ежегодный секретный бюджет в 500 миллионов долларов и более пятидесяти заграничных резидентур. Одной только силой воли Беделл Смит сформировал организацию, которая выглядела примерно так, какой и останется на протяжении последующих пятидесяти лет. Он преобразовал Управление по координации политики и Управление специальных операций в единственную тайную службу, предназначенную для работы за границей, создал единую систему аналитики и достиг определенного уважения к ЦРУ в Белом доме.

Но он так и не сделал ЦРУ профессиональной разведывательной службой. «Мы не можем заполучить к себе компетентных людей, – жаловался он в свои последние дни пребывания на посту директора Центральной разведки. – Они просто не существуют». Он так и не заставил Аллена Даллеса и Фрэнка Виснера признать свой авторитет. За неделю до президентских выборов 1952 года Беделл Смит попробовал в последний раз установить над ними контроль.

27 октября он созвал конференцию ЦРУ в составе двадцати шести представителей высшего командного состава и объявил, что «до тех пор, пока ЦРУ не сможет создать резерв хорошо обученных специалистов, ему придется ограничить свою деятельность лишь теми операциями, в которых оно может преуспеть, а не пытаться охватить широкую область при не годной работе» вследствие «плохо обученного или весьма посредственного персонала». Встревоженный расследованиями Траскотта в Германии, генерал приказал созвать совет, который остановил бы худшие из тайных операций ЦРУ. Виснер сразу перешел к обороне. Он заявил, что сворачивание сомнительных операций превратится в длительный и болезненный процесс и потребуется немало времени – уже для последующей администрации, – чтобы выполнить приказ Беделла Смита. Генерал потерпел поражение, а задуманный им совет так и не был созван.

Дуайт Д. Эйзенхауэр выиграл президентские выборы, выдвинув платформу национальной безопасности, которая призывала к освобождению попавших под влияние Советов стран. Сценарий был составлен его ближайшим советником по внешнеполитическим вопросам Джоном Фостером Даллесом. Их планы будущих побед требовали назначения нового директора Центральной разведки. Вопреки протестам Беделла Смита, одобренный сенатом и подбадриваемый прессой, Аллен Даллес наконец-то обрел для себя ту работу, которой так долго жаждал.

Ричард Хелмс знал Даллеса больше восьми лет – с тех пор, как они вместе отправились в небольшое здание школы во Франции, где Беделл Смит принял безоговорочную капитуляцию Третьего рейха. Хелмсу теперь было сорок; это был весьма замкнутый человек, у которого ни один волос не выпадал из прически и на столе после окончания работы не оставалось ни одного случайного листка бумаги.

Даллесу было шестьдесят, он все чаще надевал домашние тапочки, которые носил втайне от сотрудников, спасаясь от подагры, как какой-нибудь рассеянный профессор. Вскоре после победы Эйзенхауэра на выборах Даллес вызвал Хелмса в кабинет директора для разговора.

«Теперь о будущем, – сказал Даллес, наполняя воздух большими облаками табачного дыма. – О будущем агентства.

Помните, в какой обстановке коварства и кровопролития мы пытались все уладить в 1946 году? За что будет отвечать Центральная разведка? И будет ли вообще создана какая-то служба?» Даллес хотел дать Хелмсу понять, что пока он директор Центральной разведки, то, невзирая ни на что, будет создана служба, предназначенная для проведения смелых, трудных и опасных миссий.

«Я хочу быть абсолютно уверенным в том, что вы понимаете, насколько важны секретные операции именно сейчас, – сказал Даллес. – Белый дом и нынешняя администрация проявляют активный интерес ко всем деталям секретных операций».

За следующие восемь лет, благодаря своей преданности секретным операциям, пренебрежению аналитикой и приверженности к опасной практике сознательного ввода в заблуждение президента Соединенных Штатов, Аллен Даллес нанес невообразимый ущерб ЦРУ – агентству, которое сам же и помог создать.


Часть вторая
«Странный тип гения»
ЦРУ при Эйзенхауэре, 1953 – 1961


Глава 8
«У нас нет никакого плана»

Аллен Даллес пробыл на посту директора Центральной разведки всего неделю, когда 5 марта 1953 года в Москве умер Иосиф Сталин. «У нас нет надежной информации о том, что замышляют в Кремле, – жаловалось агентство несколько дней спустя. – Наши оценки советских долгосрочных планов и намерений – лишь предположения, сделанные на основе совершенно недостаточных или в корне неверных данных».

Нового президента Соединенных Штатов это не обрадовало. «Начиная с 1946 года, – вскипел Эйзенхауэр, – все так называемые эксперты только и тявкали о том, что произойдет, когда умрет Сталин, и что нам как великой нации с этим делать. Хорошо, теперь он мертв. И вы можете вывернуть наизнанку все досье и документы нашего правительства в тщетных – увы! – поисках любых скрытых планов. Нет у нас никакого плана. Нет и никогда не было! Мы даже не предполагаем, что в принципе меняет его смерть».

Смерть Сталина усилила американские опасения по поводу советских намерений. Вопрос для ЦРУ заключался в том, начнут ли преемники Сталина – кем бы они ни были – превентивную войну против США. Но предположения агентства о Советах были лишь отражениями в кривом зеркале. У Сталина никогда не было ни генерального плана мирового господства, ни средств, чтобы реализовать его. Никита Хрущев – человек, который в конечном счете взял под свой контроль Советский Союз после смерти вождя, вспоминал, что Сталин «дрожал» и «трясся» от перспективы глобального сражения с Америкой. «Он боялся войны, – говорил Хрущев. – Сталин никогда не предпринял ничего такого, чтобы спровоцировать войну с Соединенными Штатами. Он знал свои слабости».

Одним из фундаментальных недостатков Советского государства было то, что каждый аспект повседневной жизни был подчинен задаче национальной безопасности. Сталин и его преем ники патологически опасались за свои границы. В свое время в Россию вторгался Наполеон, затем Гитлер. Единственный вариант последовательной послевоенной внешней политики Сталина заключался в том, чтобы превратить Восточную Европу в огромный живой щит. В то время как он тратил все силы на борьбу с внутренним врагом, советский народ выстраивался в бесконечные очереди, чтобы купить самое необходимое. Американцев ждали восемь лет мира и процветания при Эйзенхауэре. Но мир этот поддерживался за счет сумасшедшей гонки вооружений, политической «охоты на ведьм» и перманентной военной экономики.

Задача Эйзенхауэра состояла в том, чтобы противостоять Советскому Союзу, не начиная третью мировую войну и не разрушая американскую демократию. Он боялся, что расходы на ведение холодной войны могут нанести вред Соединенным Штатам; стоило ему только дать волю своим генералам и адмиралам, они проглотили бы казначейство с потрохами. Он решил базировать свою стратегию на секретном оружии: ядерных бомбах и тайных операциях. Это было намного дешевле, чем эскадрильи реактивных истребителей и флотилии авианосцев на многие-многие миллиарды долларов. Имея достаточное количество ядерной мощи, Соединенные Штаты могли бы удержать Советы от развязывания новой мировой войны – или выиграть войну, если бы та вдруг началась. С помощью глобальной кампании секретных операций Соединенные Штаты могли остановить расползание коммунизма по планете – или, как было публично провозглашено политикой Эйзенхауэра, отбросить русских к прежним, довоенным границам.

Айк поставил судьбу нации в зависимость от ядерного арсенала и шпионской службы. Вопросы об их наиболее эффективном использовании возникали почти на каждом заседании Совета национальной безопасности с первых дней его президентства. СНБ, созданный в 1947 году, чтобы управлять и координировать американское присутствие за границей, при Трумэне созывался редко. Эйзенхауэр возобновил эту традицию и управлял процессом, как хороший генерал управляет своим личным составом.

Каждую неделю Аллен Даллес покидал свою подзапущенную контору и садился в черный лимузин; проезжал мимо ветшающих временных строений, где трудился Виснер со своими тайными агентами, и въезжал в ворота Белого дома. Он садился за большой овальный стол в Зале кабинета, оказываясь лицом к лицу со своим братом Фостером, госсекретарем, а также министром обороны, председателем Объединенного комитета начальников штабов, вице-президентом Ричардом M. Никсоном и, конечно, самим президентом. Каждое совещание Даллес открывал с «экскурсии» по мировым горячим точкам. Потом разговор переключался на обсуждение стратегий тайной войны.


«Мы могли одолеть весь мир»

Эйзенхауэра бесконечно волновала проблема ядерного Перл-Харбора, и ЦРУ не сумело ослабить эти волнения. 5 июня 1953 года на очередном заседании Совета национальной безопасности Аллен Даллес заявил ему, что агентство не может дать «через разведканалы какое-либо предварительное предупреждение о советском нападении». Несколько месяцев спустя ЦРУ высказало почти уверенное предположение, что создать межконтинентальную баллистическую ракету, способную достичь Соединенных Штатов, Советы смогут не раньше 1969 года. Как оказалось, эта оценка была взята с «запасом» на добрый десяток лет.

В августе 1953 года, когда Советский Союз испытал свое первое оружие массового поражения, агентство не получило никакой информации и, соответственно, само никого не предупредило. Шесть недель спустя, когда Аллен Даллес информировал президента о советском испытании, Эйзенхауэр задался вопросом: не нужно ли нанести всеобъемлющий упреждающий атомный удар по Москве, прежде чем будет слишком поздно? Ему казалось, что все выглядит так, «будто настал решительный час, и что теперь вопрос стоит ребром: должны ли мы бросить все силы против своего противника или нет?» Именно так и зафиксировано в рассекреченных архивах СНБ. «Он задал этот ужасный вопрос, потому что не было никакого смысла в том, что мы просто сидим сложа руки и дрожим, опасаясь мощи своего противника», особенно в тот момент, когда Соединенные Штаты не могли знать, сколько у Москвы ядерных бомб: одна или тысяча. «Мы были вовлечены в процесс защиты собственного образа жизни, и опасность заключалась в том, что при защите этого образа жизни мы должны были волей-неволей обратиться к методам, которые подвергали его опасности. Реальная задача, на взгляд президента, состояла в том, чтобы выработать такие методы противостояния и борьбы с советской угрозой, которые не превратят страну в гарнизонное государство. Все это, по словам президента, сущий парадокс».

Когда Даллес предупредил президента, что «русские могут хоть завтра предпринять атомную атаку на Соединенные Штаты», Эйзенхауэр ответил, что, по его мнению, «никто не задумывался о цене победы в глобальной войне против Советского Союза. Не слишком ли она высока?». Победа может достаться за счет разрушения американской демократии. Объединенный комитет начальников штабов заявил президенту, что «нужно предпринять все необходимое, даже если придется изменить американский образ жизни. Мы могли бы одолеть весь мир… если бы захотели принять систему Адольфа Гитлера».

Эйзенхауэр считал, что сможет противопоставить упомянутому парадоксу секретные операции. Но бои в Восточном Берлине показали неспособность ЦРУ открыто противостоять коммунизму. 16 и 17 июня 1953 года на улицы вышли почти 370 тысяч восточных немцев. Тысячи студентов и рабочих яростно набрасывались на угнетателей, поджигали партийные здания, громили патрульные машины и пытались остановить советские танки, сломившие их моральный дух.

Восстание оказалось намного более крупным, чем поначалу думали в ЦРУ, но агентство не могло ничего сделать, чтобы помочь мятежникам. Хотя Фрэнк Виснер и раздумывал над тем, чтобы попытаться вооружить жителей Восточного Берлина, в конечном итоге он все-таки не решился что-либо предпринять. Его «освободительные армии» оказались никуда не годными. 18 июня он заявил, что ЦРУ «не следует предпринимать ничего, чтобы подстрекать восточных немцев к дальнейшим действиям». Восстание, естественно, было разгромлено.

В течение недели Эйзенхауэр издал приказ о том, чтобы ЦРУ занялось «обучением и снабжало всем необходимым подпольные организации, способные к крупномасштабным диверсиям или длительной войне» в Восточной Германии и на территории других союзников СССР. Приказ также обязывал ЦРУ «поощрять устранение ключевых марионеточных чиновников» в оккупированных Советами государствах. Устранение означало именно то, что и имелось в виду: физическое уничтожение. Но и этот приказ оказался пустым жестом. Для президента постепенно вырисовывались пределы возможностей ЦРУ. Летом того же года на застекленной террасе Белого дома Эйзенхауэр созвал людей, которым в вопросах национальной безопасности доверял больше всего; среди них были Уолтер Беделл Смит, Джордж Кеннан, Фостер Даллес и отставной генерал-лейтенант ВВС Джеймс Р. Дулиттл, отважный летчик, лично руководивший первой бомбардировкой Токио в 1942 году. Эйзенхауэр попросил присутствующих, чтобы они пересмотрели общую американскую стратегию по отношению к Советам. Идея остановить Россию посредством проведения секретных операций была объявлена несостоятельной. Для этого понадобилось пять лет тщетных усилий…

Президент начал предпринимать попытки перенаправить деятельность агентства. ЦРУ начнет сражаться с противником в Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке – везде, где трещали по швам и рушились колониальные империи. При Эйзенхауэре агентство предприняло 170 крупных секретных операций в 48 государствах мира; это были психологические и военизированные миссии в странах, где американские шпионы имели весьма поверхностные понятия о культуре, истории и языке местных народов.

Эйзенхауэр часто принимал первоначальные решения по той или иной секретной операции в приватных беседах с братьями Даллес. Ален Даллес, как правило, обращался к Фостеру с предложением провести ту или иную операцию, а Фостер продолжал эту тему уже непосредственно с президентом за коктейлем в Овальном кабинете. Потом Фостер возвращался к Аллену с одобрением и замечаниями президента. Братья разрабатывали ход секретной операции в частных беседах в соответствующих штаб-квартирах, по телефону или по воскресеньям в плавательном бассейне вместе с их сестрой Элеонор, ответственным чиновником Госдепартамента. Фостер твердо считал, что Соединенные Штаты должны предпринять все, что в их власти, чтобы изменить или упразднить любой режим, не являющийся явным союзником Америки. Аллен искренне соглашался с братом. С благословения Эйзенхауэра они вознамерились переделать карту мира.


«Быстро ухудшающаяся ситуация»

С первых дней пребывания на своем посту Аллен Даллес старался выставить имидж ЦРУ в лучшем свете, заискивая перед крупнейшими издательствами и радиостанциями Америки, добиваясь поддержки сенаторов и конгрессменов, всячески потакая газетным обозревателям. Он счел, что достойная публичность намного лучше, чем осторожное молчание.

Даллес поддерживал тесные контакты с людьми, которые руководили «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и ведущими национальными еженедельными журналами. Он мог поднять трубку и внести поправки в текст передовицы, инициировать увольнение или перевод на другую работу назойливого иностранного корреспондента или воспользоваться услугами таких лиц, как, например, руководитель берлинского бюро журнала «Тайм» или представитель «Ньюсуик» в Токио. Вообще, Даллес был мастером сеять разные истории в прессе. В американских отделах новостей работало немало ветеранов военной пропаганды из Управления военной информации[13], являющегося когда-то частью сферы влияния Дикого Билла Донована. Среди людей, которые откликнулись на призыв ЦРУ, были Генри Льюс и его редакторы в «Тайм», «Лук» и «Форчун»; популярные журналы, такие как «Перейд», «Сэтеди ревю» и «Ридерз дайджест»; а также большинство крупных фигур в «Си-би-эс ньюс». Даллес построил целую пропагандистскую и пиар-машину, которая включала более пятидесяти служб новостей, добрый десяток издательств и личные поручительства от таких людей, как Аксель Шпрингер, самый могучий газетный магнат Западной Германии.

Даллес хотел прослыть утонченным мастером профессиональной шпионской службы. Пресса послушно отражала этот образ в своих публикациях и репортажах. Но архивы ЦРУ сообщают нам нечто иное…

Протоколы ежедневных совещаний Даллеса и его заместителей рисуют нам весьма нелицеприятный облик агентства, покачнувшегося на фоне международного кризиса и внутренних неурядиц: безудержного алкоголизма, финансовых злоупотреблений, массовых отставок. Что можно сказать об офицере ЦРУ, который убил своего британского коллегу и предстал перед судом? Почему совершил самоубийство бывший шеф резидентуры в Швейцарии? Что можно поделать с катастрофической нехваткой толковых кадров в рядах тайной службы? Новый главный инспектор агентства Лаймон Киркпатрик стал постоянным носителем плохих новостей о моральных качествах, обучении и работе сотрудников ЦРУ. Он предупреждал Даллеса, что сотни квалифицированных офицеров вооруженных сил, которых ЦРУ приняло к себе на службу во время корейской войны, теперь уходят и «очевиднее всего, что слишком значительная доля тех, кто покидает ведомство, испытывает к нему недружелюбное отношение».

В конце войны группа младшего и среднего офицерского состава ЦРУ, потрясенная невысоким моральным духом в штаб-квартире, потребовала провести внутренний опрос своих коллег, на что получила официальное разрешение. Они взяли интервью у 115 сотрудников ЦРУ и составили длинный и подробный отчет. Это произошло в конце первого года пребывания Даллеса на посту директора Центральной разведки. Они описали «быстро ухудшающуюся ситуацию»: повсеместное разочарование, смятение и бесцельность. Умных и патриотически настроенных людей принимали на службу, давая обещания захватывающей заграничной службы. Создав «абсолютно ложные представления», их затем назначили на бесперспективные должности вроде телеграфистов или курьеров-посыльных. Сотни офицеров возвратились из иностранных командировок, чтобы месяцами блуждать по штаб-квартире, безуспешно добиваясь улучшения своей карьеры. «Ущерб, наносимый агентству в результате инертных методов работы с персоналом, возрастает не в арифметической, а в геометрической прогрессии, – сообщалось в докладе. – На каждого способного сотрудника, которого Агентство теряет в результате недовольства или разочарования работой, найдется еще два или три компетентных человека (с таким же уровнем подготовки и профессиональными навыками), возможность использовать которых Агентству никогда не представится… Причиненный вред может оказаться непоправимым».

Молодые сотрудники ЦРУ работали на «слишком многих лиц, занимающих ответственные посты, которые, очевидно, понятия не имеют, что они делают». Они стали свидетелями, как на провальные миссии за границей впустую тратились «огромные, поражающие воображение суммы». Один из руководителей операций у Фрэнка Виснера писал, что операции, над которыми он продолжал работать, «в значительной степени неэффективны и весьма дороги. Некоторые направлены на осуществление целей, которые едва ли поддаются логике; уже не говоря об их законности. Таким образом, чтобы защитить свои рабочие места и престиж – как здесь, так и в боевой обстановке, – задача штаб-квартиры состоит в том, чтобы отретушировать текущий бюджет и создать себе оправдания с помощью как минимум преувеличенных заявлений».

Молодые офицеры увидели перед собой разведывательную службу, которая лгала самой себе. Они описали ЦРУ как организацию, в которой весьма некомпетентным людям вручили огромную власть, а способных новичков отодвинули на задний план и вынудили заниматься никому не нужной рутиной.

Аллен Даллес не позволил предать огласке этот доклад. С тех пор ничего не изменилось. Сорок три года спустя, в 1996 году, в расследовании конгресса сделан вывод о том, что ЦРУ «продолжает испытывать значительный кризис с личным составом, к разрешению которого оно к настоящему времени так и не приступило… Сегодня в ЦРУ все еще не хватает компетентных руководителей, чтобы должным образом укомплектовывать свои представительства по всему миру».


«Кому-то придется выполнять грязную работу»

Эйзенхауэр сделал из ЦРУ эффективный инструмент президентской власти. Он попытался внедрить систему управления через Уолтера Беделла Смита. После победы Эйзенхауэра на выборах генерал Смит ожидал назначения на должность председателя Объединенного комитета начальников штабов. Решение Эйзенхауэра сделать его заместителем Государственного секретаря застало его врасплох. Беделл Смит не хотел быть заместителем Фостера Даллеса – человека, которого он считал напыщенным хвастуном. Но Айк хотел, чтобы Смит выполнял роль нейтрального посредника между собой и братьями Даллес.

Беделл Смит выпустил свой гнев на вице-президента Никсона, своего соседа в Вашингтоне. Время от времени генерал заглядывал к нему, вспоминал Никсон: «несколько рюмок развязывали ему язык несколько необычным образом… И я помню, как однажды вечером мы сидели, потягивая виски с содовой; Беделл разволновался и говорит: «Хочу кое-что рассказать об Айке… Он меня считает каким-то мальчишкой… Ему, видимо, нужен кто-то для выполнения грязной работы, которую он сам делать не хочет, чтобы выглядеть хорошим парнем».

Беделл Смит выполнял эту работу в качестве инспектора секретных операций. Он осуществлял важнейшую связь между Белым домом и тайными операциями ЦРУ. Как движущая сила недавно созданного Управления координирования операций, он выполнял секретные директивы президента и Совета национальной безопасности и контролировал исполнение ЦРУ этих приказов. Отобранные им лично послы играли ключевые роли в осуществлении этих миссий.

За девятнадцать месяцев, в течение которых Беделл Смит служил в качестве президентского проконсула секретных операций, агентство осуществило два удачных переворота в своей истории. Рассекреченные отчеты об этих переворотах показывают, что агенты ЦРУ преуспели во взяточничестве, насилии и грубой силе, но только не в секретности и хитрости. Но они создали легенду о том, что ЦРУ – это «серебряная пуля» в арсенале демократии. Они дали агентству ту ауру, которой так жаждал Даллес.


Глава 9
«Единственный триумф ЦРУ»

В январе 1953 года, за несколько дней до инаугурации Эйзенхауэра, Уолтер Беделл Смит вызвал Кима Рузвельта в штаб ЦРУ и спросил: «Когда же начнут разрабатывать эту чертову операцию?»

За два месяца до этого, в начале ноября 1952 года, Рузвельт, шеф ближневосточных операций ЦРУ, отправился в Тегеран, чтобы уладить ситуацию для своих друзей из британской разведки. Премьер-министр Ирана, Мухаммед Моссадык, схватил британцев, пытавшихся его свергнуть. Он выслал из страны всех членов посольства, в том числе и шпионов. Рузвельт прибыл сюда, чтобы сохранить и подкупить целую сеть иранских агентов, которые раньше работали на британцев, но были не прочь принять и от американских щедрот. По пути на родину он остановился в Лондоне, чтобы поделиться информацией с британскими коллегами.

А узнал он следующее. Премьер-министр Уинстон Черчилль хотел, чтобы ЦРУ помогло свергнуть иранское правительство. Иранская нефть в свое время помогла Черчиллю добиться власти и во многом способствовала его славе. Теперь сэр Уинстон захотел все это вернуть.

Накануне Первой мировой войны Черчилль, как первый лорд британского адмиралтейства, преобразовал Королевский флот, переведя военные корабли с угольного топлива на нефть. Он отстаивал покупку британцами 51 процента новой Англо-персидской нефтяной компании, которая за пять лет до этого добыла первую иранскую нефть. Британцам досталась львиная доля. Иранская нефть не только служила топливом для новой армады Черчилля, но и обеспечивала надежный доход. Нефть стала жизненной основой британской казны. Британские, русские и турецкие войска топтали Северный Иран, разрушив большую часть сельского хозяйства страны и тем самым положив начало голоду, погубившему около 2 миллионов человек. Из этого хаоса возник лихой командир Реза-хан, который добился власти хитростью и силой. В 1925 году он был провозглашен шахом Ирана. Националистический политик по имени Мухаммед Моссадык был одним из четырех членов иранского парламента, меджлиса, который выступил против.

Меджлис вскоре обнаружил, что британский нефтяной гигант, нынешняя Англо-иранская нефтяная компания, систематически обманывал иранское правительство на миллиарды долларов. Ненависть к британцам и страх перед Советами достигли такого апогея в Иране в 1930-х годах, что нацисты проторили сюда довольно глубокие тропы – настолько глубокие, что Черчилль и Сталин вторглись в Иран в августе 1941 года. Они выслали Реза-хана и поставили у власти его более сговорчивого и простодушного сына – Мухаммеда Реза-шах Пехлеви.

В то время как советские и британские армии оккупировали Иран, американские войска использовали местные аэропорты и дороги для транспортировки Сталину военной помощи в общей сложности на 18 миллиардов долларов. Единственным результатом влияния американцев в Иране во время Второй мировой войны стал генерал Норманн Шварцкопф, который организовывал иранскую жандармерию – по сути, сельскую полицию (его сын и тезка был командующим войсками в 1991 году, во время войны с Ираком – операции «Буря в пустыне»). В декабре 1943 года Рузвельт, Черчилль и Сталин провели в Тегеране военную конференцию. После себя союзники оставили голодающую страну, в которой рабочие-нефтяники зарабатывали не более 50 центов в день, а молодой шах обрел власть благодаря фальсификации на выборах. После войны Моссадык призывал меджлис пересмотреть британскую нефтяную концессию. Англо-иранская нефтяная компания управляла самыми большими в мире запасами «черного золота». Ее офшорный перерабатывающий завод в Абадане был самым крупным на планете. В то время как британские управляющие и технический персонал развлекались в частных клубах и плавательных бассейнах, иранские рабочие ютились в трущобах, где не было водопровода, электричества и канализации; вопиющая несправедливость способствовала поддержке иранской коммунистической партии «Тудех», в которой в то время насчитывалось всего около 2500 человек. Британцы получали от нефти вдвое больше дохода, чем сами иранцы. Теперь Иран потребовал разделить все поровну. Британцы наотрез отказались. Они попытались заручиться поддержкой, подкупив, помимо прочих, крупных политических деятелей, газетных редакторов и директора государственной радиостанции.

Шеф британской разведки в Тегеране Кристофер Монтегю Вудхаус предупредил своих соотечественников, что своими действиями они рискуют накликать беду. И эта беда пришла в апреле 1951 года, когда меджлис проголосовал за национализацию производства нефти в Иране. Несколько дней спустя Мухаммед Моссадык стал премьер-министром Ирана. К концу июня британские военные корабли уже были недалеко от берегов страны. В июле американский посол Генри Грейди сообщил, что британцы в порыве «чрезвычайного безумия» пытаются свергнуть Моссадыка. В сентябре британцы организовали международный бойкот иранской нефти – по сути, акт экономической войны, предназначенный для того, чтобы выбить почву из-под ног Моссадыка. Черчилль снова вернулся к власти в качестве премьер-министра. Ему было семьдесят шесть лет, Моссадыку – шестьдесят девять. Оба были упрямыми стариками, которые вели свои дела, фактически не снимая пижамы. Британские военачальники строили планы по поводу заброски в страну семидесятитысячного контингента, чтобы захватить иранские нефтяные месторождения и нефтеперерабатывающий завод в Абадане. Моссадык обратился с петицией в Организацию Объединенных Наций и Белый дом, а заодно конфиденциально предупредил Трумэна, что британское вторжение может спровоцировать начало третьей мировой войны. Трумэн категорически заявил Черчиллю, что Соединенные Штаты никогда не поддержат такое вторжение. Черчилль парировал, что за британскую военную поддержку в корейской войне Америка должна оказать Англии поддержку политическую. Летом 1952 года переговоры зашли в тупик.


«ЦРУ: политика по умолчанию»

Британский шпион Монти Вудхаус вылетел в Вашингтон, чтобы встретиться там с Уолтером Беделлом Смитом и Фрэнком Виснером. 26 ноября 1952 года они вместе обсуждали вопрос о том, как «сбросить Моссадыка». Их заговор рождался на фоне смены президентов; по мере ослабления власти Трумэна план переворота обретал все более отчетливые черты. Как заметил Виснер, бывали времена, когда «ЦРУ проводит политику по умолчанию». Согласно заявленной внешней политике, Соединенные Штаты должны были поддержать Моссадыка. Однако ЦРУ готовилось свергнуть его без разрешения Белого дома.

18 февраля 1953 года недавно назначенный руководитель британской Секретной разведывательной службы прибыл в Вашингтон. Сэр Джон Синклер, тихий шотландец, известный общественности как C, а друзьям – как Синдбад, встретился с Алленом Даллесом и предложил непосредственным руководителем переворота назначить Кима Рузвельта. Британцы дали своему плану прозаическое название – операция «Сапог». Рузвельт подобрал более солидное и величественное: «Аякс» – по имени мифического героя Троянской войны. (Странный выбор, поскольку, согласно легенде, Аякс сошел с ума, истребил целое стадо овец, решив, что это вражеские воины, а потом совершил самоубийство, не перенеся позора, после того как пришел в себя.)

Рузвельт с воодушевлением взялся за дело. В течение двух лет он проводил политические, пропагандистские и военизированные операции, чтобы предотвратить советское вторжение в Иран. Агенты ЦРУ уже собрали и спрятали достаточно денег и оружия, чтобы на шесть месяцев полностью оснастить и обеспечить 10 тысяч бойцов из различных племен. Он имел полномочия расправиться с «Тудех» – маленькой, запрещенной, но влиятельной Коммунистической партией Ирана. Теперь он переместил «прицел» на новую цель, стремясь подорвать поддержку Моссадыка среди господствующих политических и религиозных кругов Ирана.

Рузвельт начал расширять масштабы подкупа и подрывной деятельности. Офицеры ЦРУ и их иранские агенты заручились поддержкой продажных политиканов, священников и откровенных головорезов. Они пользовались услугами уличных банд, которые разгоняли собрания коммунистов «Тудех»; соблазнившиеся на щедрые подачки, муллы отлучили Моссадыка от мечети. У ЦРУ, конечно, не было такого многолетнего опыта работы в Иране, как у коллег-британцев, и не было столько завербованных иранских агентов. Но зато у американцев было больше денег: ежегодно они вкладывали не менее 1 миллиона долларов – на тот момент огромное состояние для одной из беднейших стран в мире.

ЦРУ следовало примеру британцев, разведка которых создала целую сеть влияния в стране. Этой сетью управляли братья Рашиди, трое сыновей иранского англофила, который контролировал суда, банки и недвижимость. Братья оказывали давление на членов иранского парламента. Они имели вес среди ведущих торговцев «восточного базара», непризнанных законодателей Тегерана. Они подкупили сенаторов, старших офицеров вооруженных сил, редакторов и издателей, банды головорезов и по крайней мере одного члена кабинета Моссадыка. За информацию они платили наличными, набивая ими банки из-под печенья. В их круг даже входил главный шахский слуга.

Все вышеперечисленное должно было способствовать успеху переворота.

4 марта 1953 года Аллен Даллес пришел на Совет национальной безопасности, сжимая в руке стопку из заметок, посвященных «последствиям советского вторжения» в Иран. Эта страна находится на пороге «назревающей революционной обстановки», и если она двинется вслед за коммунистами, то все ближневосточные «козыри» рухнут. По словам Даллеса, 60 процентов нефти стран некоммунистического мира оказались бы в руках Москвы. Столь пагубная потеря «серьезно исчерпала бы наши военные ресурсы», предупредил Даллес; пришлось бы вводить нормирование нефти и бензина в Соединенных Штатах. Но президент на это не купился. Он решил, что уж лучше предложить Моссадыку кредит на сумму 100 миллионов долларов, чтобы стабилизировать экономическую обстановку в стране, чем пытаться отстранять его от власти.

Монти Вудхаус тактично намекал своим американским коллегам в ЦРУ, что в представлении проблемы Эйзенхауэру они могли бы проявлять дифференцированный подход. Утверждать, что Моссадык – коммунист, конечно, было нельзя. Но можно утверждать, что чем дольше он останется у власти, тем больше опасность вторжения Советов в Иран. Ким Рузвельт смог вложить эту мысль в уши президента несколько иначе: если Моссадык качнется влево, то Иран сразу же угодит в лапы к Советам. Но если его наставить на правильный путь, то иранское правительство окажется под контролем американцев.

И Моссадык попался в эту ловушку. Неверно оценив обстановку, он в беседах с сотрудниками американского посольства в Тегеране явно преувеличивал советскую угрозу. Он рассчитывал на «спасение со стороны американцев», вспоминал Джон Г. Стьютсмен, американский дипломат, который служил в Государственном департаменте и в 1953 году отвечал за «иранский» участок. Он хорошо знал Моссадыка. И «Моссадык чувствовал, что если ему удастся выгнать британцев, а американцам – пригрозить российской гегемонией, то мы не станем сидеть сложа руки. В принципе он оказался не так уж далек от истины».

18 марта 1953 года Фрэнк Виснер сообщил Рузвельту и Вудхаусу, что получен первичный сигнал от Аллена Даллеса. 4 апреля штаб-квартира ЦРУ направила Тегеранской резидентуре 1 миллион долларов. Но у Эйзенхауэра все еще оставались сомнения – так же как и у других ключевых игроков в плане по иранскому перевороту.

Несколько дней спустя президент выступил с проникновенной речью, названной «Шанс для мира», в которой заявил, что «любая нация имеет неотъемлемое право формировать правительство и экономическую систему по собственному выбору» и «попытка любого народа диктовать другим народам свою форму правления совершенно неприемлема». Эти идеи произвели желаемый эффект на руководителя резидентуры ЦРУ в Тегеране Роджера Гойрана, который спросил у штабного руководства, почему Соединенные Штаты хотят породниться с традициями британского колониализма на Ближнем Востоке. Это историческая ошибка, утверждал он, грозящая долгосрочной катастрофой для американских интересов в регионе. Аллен Даллес немедленно вызвал его в Вашингтон и уволил с занимаемого поста. Американский посол в Иране Лой Хендерсон настоятельно выступал против выбора британцев, которые на передний край переворота собирались поставить развратного генерал-майора в отставке Фазлолаха Захеди. Моссадык сказал послу, что ему известно, что Захеди – предатель, британский прихвостень.

Несмотря на это, британцы выдвинули, а в ЦРУ поддержали кандидатуру единственного человека, открыто претендующего на власть, который, как многие считали, был американским ставленником. В конце апреля он стал скрываться после похищения и убийства начальника иранской полиции – и вполне оправданно, поскольку подозреваемые убийстве оказались его сторонниками. Он оставался в подполье в течение долгих одиннадцати недель.

В мае заговор набрал обороты, хотя одобрения президента он все еще не получил. Теперь он находился на заключительной стадии разработки. Захеди, получивший от ЦРУ 75 тысяч долларов, должен был сформировать военный секретариат и выбрать полковников для осуществления государственного переворота. Группа религиозных фанатиков под названием «Воины ислама» – а по сути бригада террористов, говорится в истории ЦРУ по поводу этого переворота, угрожают физической расправой политическим и личным сторонникам Моссадыка внутри правительства и за его пределами. Они организуют нападения на почитаемых религиозных лидеров, в которых потом обвинят коммунистов. В качестве составной части пропагандистской кампании стоимостью 150 тысяч долларов ЦРУ разработало брошюры и плакаты и провозгласило, что «Моссадык благоволит партии «Тудех» и СССР… Моссадык – противник ислама… Моссадык преднамеренно разрушает нравственный дух нашей армии… Моссадык целенаправленно ведет страну к экономическому коллапсу… Моссадык развращен властью».

В назначенный день заговорщики во главе с военным секретариатом Захеди должны были захватить Генеральный штаб армии, радио «Тегеран», дом Моссадыка, Центральный банк, штаб полиции, а также телеграф и телефон. Предполагалось, что они арестуют самого Моссадыка и весь его кабинет. Еще по 11 тысяч долларов в неделю предстояло выделять для подкупа многих членов меджлиса, чтобы гарантировать, что большинство объявит Захеди в качестве нового премьер-министра. Эти последние детали могли придать государственному перевороту оттенок законности. Захеди, в свою очередь, обещал принести клятву верности шаху и восстановить в стране монархию.

Смог бы слабовольный шах надлежащим образом исполнить свою роль? Посол Хендерсон не думал, что у него есть прочный фундамент для поддержки переворота. Но Рузвельт считал, что без него предпринимать что-либо решительное безнадежно.

15 июня Рузвельт отправился в Лондон, чтобы ознакомить с планом специалистов британской разведки. У собравшихся в конференц-зале штаб-квартиры не возникло никаких возражений. Американцы, в конце концов, платили по счету. Задумали государственный переворот британцы, но их лидеры не могли играть ведущую роль в его осуществлении. 23 июня в Бостоне министру иностранных дел Энтони Идену была сделана полосная операция. В тот же самый день Уинстон Черчилль перенес серьезный удар и едва не умер; обе новости сохранили в такой тайне, что в ЦРУ ничего о них не узнали.

В последующие две недели агентство разработало сложную структуру командования. Одна из ветвей непосредственно управляла военным секретариатом Захеди. Другая – организацией политической войны и пропаганды. Обе подчинялись непосредственно Фрэнку Виснеру. Ким Рузвельт отправился в Бейрут, чтобы потом через Сирию и Ирак приехать в Иран и связаться с братьями Рашиди. ЦРУ ждало «зеленого света» от президента Соединенных Штатов.

Он был дан 11 июля. И с того момента почти все пошло не так, как надо.


«Только после вас, ваше величество»

Тайная миссия перестала быть уже в самом начале. 7 июля в ЦРУ слушали очередной радиовыпуск компартии «Тудех». Подпольное радио предупреждало иранцев о том, что американское правительство, наряду с различными «шпионами и предателями», включая генерала Захеди, стремится «ликвидировать правительство Моссадыка». У Моссадыка имелись собственные военно-политические источники развединформации, независимые от «Тудеха», и он прекрасно знал, какая задача перед ним стоит.

Потом в ЦРУ обнаружили, что государственный переворот не обеспечен поддержкой войск. Под контролем у генерала Захеди не оказалось в подчинении ни одного солдата! У агентства не было ни карты боевой обстановки в Тегеране, ни списков иранской армии. Ким Рузвельт обратился к бригадному генералу Роберту А. Макклуру, родоначальнику американских сил специального назначения. Макклур был главным офицером разведки у Эйзенхауэра во время Второй мировой войны, он управлял Подразделением психологической войны во время корейской войны и специализировался на совместных операциях с ЦРУ. Он работал бок о бок с Даллесом и Виснером и никому не доверял.

Генерал Макклур отправился в Тегеран для управления американской консультативной группой, учрежденной в 1950 году, чтобы обучать перспективных иранских офицеров и оказывать им всяческую поддержку. Как часть психологической войны ЦРУ, он прекратил американские контакты с командирами из числа сторонников Моссадыка. В вопросах оценки состояния иранских вооруженных сил и политической лояльности высшего командного состава Рузвельт целиком и полностью положился на Макклура. Президент Эйзенхауэр лично настоял, чтобы после осуществления государственного переворота Макклуру вручили вторую звезду, отметив его «превосходные отношения с шахом и другими представителями высшего света, в которых мы заинтересованы». ЦРУ завербовало одного полковника, который служил в качестве посредника и осуществлял связь с группой военной помощи Макклура, чтобы облегчить осуществление переворота. Он тайно завербовал на службу к американцам около сорока своих коллег-офицеров.

Теперь для полноты картины недоставало только шаха.

Полковник ЦРУ Стивен Дж. Мид вылетел в Париж, чтобы забрать оттуда решительную, но непопулярную сестру-близнеца шаха, принцессу Ашраф. Согласно разработанному в ЦРУ сценарию, нужно было, чтобы она возвратилась из изгнания и убедила шаха поддержать генерала Захеди. Но принцессу Ашраф поначалу никак не могли найти. Агент британской разведки Асадуллах Рашидьян разыскал ее на Французской Ривьере. Понадобилось еще десять дней, чтобы убедить ее сесть в самолет, направлявшийся в Тегеран. Убеждение включало крупную сумму наличных и норковую шубу от британской разведывательной службы, а также заверение полковника Мида, что Соединенные Штаты щедро профинансируют семью шаха в случае, если переворот потерпит неудачу. После бурных споров один на один с братом-близнецом 30 июля она уехала из Тегерана, ошибочно полагая, что сумела добиться цели. ЦРУ поручило генералу Норману Шварцкопфу поддержать шаха 1 августа. Шах, опасаясь, что дворец напичкан подслушивающими устройствами, привел генерала в большой танцевальный зал, поставил в центре маленький столик и прошептал, что не согласен с идеей переворота. У него, по его словам, нет никакой уверенности в том, что его поддержит армия.

Следующую неделю Ким Рузвельт провел в хлопотах, то тайком пробираясь во дворец, то покидая его; он беспощадно давил на шаха, предупредив, что его отказ следовать указаниям ЦРУ может привести к образованию коммунистического Ирана или «второй Корее» – в любом случае для монарха и его семьи это будет смертный приговор. Перепугавшись, шах сбежал на свой королевский курорт на Каспийском море.

Рузвельт неистово импровизировал. Он разработал высочайший указ, согласно которому Моссадык смещался со своего поста, а премьер-министром становился генерал Захеди. Он приказал полковнику, который командовал охраной шаха, передать подписанный экземпляр этого юридически сомнительного документа Моссадыку и арестовать того, если он откажется подписывать. 12 августа этот полковник отправился к шаху на каспийское побережье и следующей ночью возвратился с подписанными экземплярами указов. Теперь иранские агенты Рузвельта, словно муравьи, наводнили улицы Тегерана. Журналисты наперебой кричали: «Моссадык – коммунист! Моссадык – еврей!» Уличные головорезы ЦРУ, притворяясь членами партии «Тудех», нападали на мулл и осквернили одну мечеть. Моссадык ответил тем, что закрыл меджлис. Согласно закону его мог отстранить от власти только меджлис, а не шах и не сенаторы, голоса которых были куплены ЦРУ.

Рузвельт перешел в наступление. 14 августа он телеграфировал в штаб-квартиру с настоятельной просьбой выделить не менее 5 миллионов долларов для поддержки генерала Захеди. Государственный переворот был намечен на ту же ночь, и Моссадык знал об этом. Он мобилизовал Тегеранский гарнизон иранской армии и окружил свой дом танками и войсками. Когда представитель шахской имперской караульной охраны явился, чтобы арестовать премьер-министра, верные Моссадыку офицеры сразу же схватили его. Захеди скрылся в безопасном убежище, предоставленном ЦРУ, за которым присматривал один из офицеров Рузвельта, новобранец по имени Рокки Стоун. Второпях собранные ЦРУ иранские полковники разбежались кто куда.

16 августа в 5:45 радио «Тегеран» вышло в эфир, объявив о провале государственного переворота. В штабе ЦРУ понятия не имели, что делать дальше. Аллен Даллес уехал из Вашингтона неделей раньше в продленный европейский отпуск, беспечно уверенный в том, что все будет хорошо. Он был вне пределов досягаемости. Фрэнк Виснер ничего толкового придумать не смог. Рузвельт самостоятельно решил убедить мир в том, что именно Моссадык и организовал неудавшийся государственный переворот! Чтобы преподнести эту историю в нужном свете, ему нужен был шах, но монарх сбежал из страны. Американский посол в Ираке Бертон Берри несколько часов спустя узнал, что шах находится в Багдаде и просит о помощи. Рузвельт ввел Берри в курс дела, и тот посоветовал шаху выступить по радио с заявлением о том, что он покинул страну перед лицом готовящегося левого восстания. Тот сделал все так, как его просили. А потом велел своему пилоту готовить самолет к вылету в главную мировую столицу для изгнанных монархов: Рим.

В ночь на 16 августа один из офицеров Рузвельта вручил 50 тысяч долларов агентам Иранской резидентуры и велел им организовать толпу, изображающую из себя коммунистических громил. На следующее утро сотни подкупленных подстрекателей заполонили улицы Тегерана, занимаясь мародерством, поджогами и громя правительственную символику. К ним примкнули и настоящие члены партии «Тудех», но вскоре поняли, «что секретная операция инсценирована», и «попытались уговорить демонстрантов вернуться домой». После второй бессонной ночи Рузвельт приветствовал посла Лоя Хендерсона, который 17 августа прилетел из Бейрута.

Хендерсон, Рузвельт и генерал Макклур провели четырехчасовой военный совет. Результатом стал новый план по развитию анархии. Благодаря Макклуру иранские офицеры вооруженных сил были направлены в отдаленные гарнизоны, чтобы завербовать там солдат для обеспечения поддержки переворота. Иранским агентам ЦРУ приказали организовать побольше уличных сборищ и толп. Религиозных эмиссаров послали к верховному шиитскому аятолле в Иране, чтобы тот объявил священную войну.

Но оставшийся в штаб-квартире Виснер впал в отчаяние. В тот день он ознакомился с оценкой обстановки в Иране у лучших аналитиков ЦРУ: «Провал военного переворота в Тегеране и бегство шаха в Багдад подчеркивают доминирование над ситуацией премьер-министра Моссадыка и предвещают еще больше радикальных мер с его стороны с целью подавить все очаги сопротивления». Поздно ночью 17 августа Виснер отправил в Тегеран донесение, сообщив, что, в отсутствие противоположных рекомендаций со стороны Рузвельта и Хендерсона, операцию по отстранению от власти Моссадыка следует прекратить. Несколько часов спустя, где-то после 2:00, Виснер сделал безумный телефонный звонок Джону Уоллеру, который управлял иранским отделом в штабе ЦРУ.

Виснер сообщил, что шах улетел в Рим и поселился в отеле «Эксельсиор». А потом «произошло ужасное, ужасное совпадение, – добавил он. – Можете догадаться, какое именно?»

Уоллер не мог себе даже вообразить.

– Подумайте о самом худшем, что только можно себе представить, – посоветовал Виснер.

– Его насмерть сбило такси на улице, – неуверенно ответил Уоллер.

– Нет, нет, нет, – ответил Виснер. – Джон, возможно, вы не в курсе, что Даллес решил продлить свои каникулы, заехав в Рим. Теперь вы можете представить, что произошло?

– Это Даллес сбил шаха своим автомобилем, и тот умер?

Но Виснеру было не смешно.

– Они оба одновременно появились у стойки администрации в «Эксельсиоре», – усмехнулся Виснер. – И Даллес вынужден был произнести: «После вас, ваше величество».


«Страстные объятия»

На рассвете 19 августа подкупленные американской агентурой толпы собрались в Тегеране, приготовившись к мятежу. Автобусы и грузовики, битком заполненные соплеменниками с юга, вожди которых были также щедро профинансированы ЦРУ, прибыли в столицу. Заместитель посла Хендерсона, Уильям Раунтри, описал то, что происходило потом, как «почти спонтанную революцию».

«Все началось с массового выступления у какого-то оздоровительного или, скорее, атлетического клуба, – вспоминал он. Здесь в первых рядах выступили тяжелоатлеты и цирковые силачи, специально завербованные ЦРУ на этот случай. – Они начали выкрикивать антиправительственные лозунги, призывать к возвращению шаха на родину и направились по улицам». Многие к ним присоединились, и вскоре сформировалась значительная по масштабам демонстрация в поддержку шаха и одновременно против Моссадыка. По всему городу раздавались крики «Да здравствует шах!», и толпа двинулась в направлении группы зданий, где располагался кабинет Моссадыка. Здесь они схватили высокопоставленных членов правительства, сожгли редакции четырех газет и разгромили политический штаб промоссадыкской партии. В толпе было двое религиозных лидеров. Одним из них был аятолла Ахмед Кашани. А рядом с ним – его пятидесятилетний приверженец, аятолла Рухолла Аль-Мусави Хомейни, будущий лидер Ирана.

Рузвельт приказал своим иранским агентам напасть на телеграф, министерство пропаганды, а также штаб полицию и армии. К полудню, после перестрелки, в которой погибло по меньшей мере три человека, агенты ЦРУ уже были в эфире радио «Тегеран». Рузвельт направился в место, где скрывался Захеди, и предупредил, чтобы тот приготовился объявить себя премьер-министром страны. Захеди был так напуган, что Рокки Стоуну пришлось помогать застегивать его военный мундир. В тот день на улицах Тегерана погибло по меньшей мере сто человек…

Еще не менее двухсот было убито после того, как ЦРУ приказало шахской имперской охране атаковать здание, в котором укрылся Моссадык. Премьер-министру удалось бежать, но на следующий день он все-таки сдался. Следующие три года он провел в тюрьме, а потом еще более десяти лет – под домашним арестом, вплоть до самой смерти. Рузвельт вручил Захеди 1 миллион долларов, и новый премьер-министр принялся крушить оппозицию, и в тюремных застенках оказались тысячи политических заключенных.

«ЦРУ замечательно преуспело в создании ситуации, которую в надлежащих обстоятельствах и атмосфере можно было изменить в нужную сторону, – вспоминал посол Раунтри, позднее – заместитель госсекретаря по Ближнему Востоку. – Ясно, что все вышло не так, как они ожидали или, по крайней мере, надеялись, но в конце концов удача нам все-таки сопутствовала».

На пике собственной славы Ким Рузвельт вылетел в Лондон. 26 августа в два часа пополудни он был принят премьер-министром Великобритании на Даунинг-стрит, 10. Уинстон Черчилль был «в неважной форме», доложил Рузвельт. Речь премьера была нечленораздельной, взор – затуманенным. «Аббревиатура «ЦРУ» ничего для него не значила, но в голове еще вертелось смутное представление о том, что Рузвельт, должно быть, в некотором роде связан с его старым другом Беделлом Смитом».

В Белом доме Рузвельт был провозглашен героем. Вера в волшебство секретной операции выросла неимоверно. «Романтические сплетни о «государственном перевороте» в Иране разлетелись по Вашингтону с быстротой молнии, – вспоминал Рэй Клайн, один из лучших аналитиков агентства. – Аллен Даллес прямо-таки грелся в лучах собственной славы». Однако далеко не все в штаб-квартире ЦРУ рассматривали свержение Моссадыка как триумф. «Проблема с этим на вид ошеломительным успехом» заключалась в «весьма экстравагантном впечатлении от власти ЦРУ, которую тот создал, – писал Клайн. – Этот случай отнюдь не показал, что ЦРУ способно свергать правительства и ставить у власти нужных правителей; это лишь был уникальный эпизод оказания необходимого количества безотлагательной помощи в нужный момент». Заручившись поддержкой солдат и уличных толп, ЦРУ создало рычаг насилия, достаточный для организации успешного переворота. Деньги перекочевали из рук в руки, и именно руки их новых владельцев сменили существующий режим.

Шах снова возвратился на трон и фальсифицировал результаты следующих парламентских выборов, в очередной раз воспользовавшись поддержкой уличных «бригад» ЦРУ. Он на три года ввел в Иране военное положение и ужесточил общий контроль над страной. К ЦРУ и американской военной миссии в Иране шах обратился с просьбой помочь ему укрепить собственную власть, создав новую разведывательную службу, которая получила известность как САВАК. В ЦРУ хотели, чтобы САВАК была его глазами и ушами в борьбе против Советов. А шах хотел, чтобы тайная полиция охраняла его власть. САВАК, обученная и оснащенная с помощью ЦРУ, надежно прослужила ему более двадцати лет.

Иранский шах стал центральной фигурой американской внешней политики в исламском мире. В течение многих лет именно шеф местной резидентуры ЦРУ, а не американский посол обращался к шаху от имени Соединенных Штатов. ЦРУ внедрилось в политическую культуру Ирана, заключив его монарха в «страстные объятия», как выразился Эндрю Киллгор, сотрудник Госдепа при американском посольстве с 1972 по 1976 год.

Государственный переворот в Иране «был расценен как единственный самый громкий триумф ЦРУ, – сказал Киллгор. – В Америке о нем высказывались как о крупной национальной победе. Здесь мы целиком изменили государственный курс». Выросло целое поколение иранцев, которые знали, что шах обрел власть благодаря ЦРУ. Со временем хаос, возникший с подачи агентства на улицах Тегерана, с болью отзовется в Соединенных Штатах…

Иллюзия о том, что ЦРУ способно ловко свергнуть неугодного правителя, оказалась слишком заманчивой. Она толкнула агентство в пучину сражений в Центральной Америке, которые продолжались в течение последующих сорока лет.


Глава 10
«Бомбу! Повторяю: бомбу!»

В конце 1953 года, через несколько дней после начала Рождества, полковник Эл Хейни остановил новенький «кадиллак» на краю старой авиабазы в Oпа-Локе, штат Флорида. Он был облачен в свежую армейскую униформу, которая безупречно сидела на мускулистой фигуре.

Хейни вышел на асфальтированное шоссе и оглядел свои новые владения: три двухэтажные постройки казарменного типа на окраине Эверглейдса[14].

Полковник Хейни уже забыл о тех неурядицах и крайне неприятных событиях, которые произошли в его бытность резидентом ЦРУ в Южной Корее. Забыл и о людях, пострадавших или погибших по его милости. Сейчас этот красивый сорокалетний негодяй, 6 футов ростом, недавно разведенный, нацелился на новые карьерные высоты. Недавно Хейни был назначен специальным помощником Аллена Даллеса в операции «Успех» – заговоре ЦРУ с целью свержения законного правительства Гватемалы.

Планы по свержению действующего президента Хакобо Арбенса обсуждались в агентстве на протяжении уже почти трех лет. Они обрели под собой реальную почву в тот момент, когда гордый своими достижениями Ким Рузвельт возвратился из Ирана. Ликующий Аллен Даллес попросил, чтобы тот провел аналогичную операцию в Центральной Америке. Однако Рузвельт, подумав немного, почтительно отказался. После тщательного изучения обстановки он выяснил, что здесь ЦРУ придется действовать фактически вслепую. В Гватемале у американцев не было шпионов, а значит, и никакого понятия о том, что думают армия и народ. Насколько лояльны местные военные президенту Арбенсу? Можно ли эту лояльность как-то поколебать? У ЦРУ не было на этот счет никаких сведений.

Хейни получил приказ расчистить путь к власти для уволенного со службы гватемальского полковника Карлоса Кастильо Армаса, кандидатуру которого специально утвердили в ЦРУ. Но его стратегия оказалась не более чем расплывчатым планом операции. Согласно ему, ЦРУ обучает и экипирует отряд мятежников, а затем направляет его к президентскому дворцу в столице Гватемалы. Виснер направил проект в Государственный департамент, рассчитывая на поддержку со стороны генерала Уолтера Беделла Смита, который ввел в дело новую команду американских посланников проведения для операции.


«Большая дубинка»

Джек Пьюрифуа приобрел известность тем, что в 1950 году активно способствовал очистке Госдепа от левых и либералов. Во время своей первой длительной командировки за границей, в качестве посла в Греции с 1951 по 1953 год, он работал в тесном сотрудничестве с ЦРУ, создавая тайные каналы власти в Афинах. По прибытии на место нового назначения Пьюрифуа телеграфировал в Вашингтон: «Прибыл в Гватемалу, чтобы применить «большую дубинку». После встречи с президентом Арбенсом он сообщил: «Я определенно убежден, что если президент не коммунист, то он, конечно, вполне сойдет за такового…»

Беделл Смит выбрал Уайтинга Уиллауэра, основателя азиатской авиакомпании «Сивил-Эр-Транспорт» (СЭТ), которую Фрэнк Виснер приобрел для ЦРУ в 1949 году, в качестве американского посла в Гондурасе. Уиллауэр вызвал к себе пилотов из штаб-квартиры СЭТ на Tайване, дав указание затаиться в Майами и Гаване и ждать приказов. Посол Томас Уилан отправился в Никарагуа, чтобы обсудить совместные действия с местным диктатором Анастасио Сомосой, который помогал ЦРУ организовать тренировочную базу для людей Кастильо Армаса.

9 декабря 1953 года Аллен Даллес формально одобрил операцию «Успех» и выделил для нее бюджет в размере 3 миллионов долларов. Эла Хейни он назначил в качестве полевого командира, а Трейси Барнса – шефом политической пропаганды.

Даллес искренне верил в романтический образ шпиона-джентльмена. Трейси Барнс был его образцом. У породистого Барнса было классическое резюме ЦРУ эпохи 1950-х Гротонская школа, Йельский университет, Гарвардская школа права. Он вырос в поместье Уитни на Лонг-Айленде, по соседству с частной площадкой для игры в гольф. Он участвовал во Второй мировой войне и стал героем УСС. Барнс был удостоен Серебряной звезды за захват в плен немецкого гарнизона. Барнс обладал напористостью, щегольством и гордостью, которые зачастую предшествуют нравственному падению, и представлял собой воплощение самого худшего в тайной службе. «Подобно тому, кто, независимо от степени приложенных усилий, обречен так никогда и не освоить хотя бы один иностранный язык, Барнс оказался неспособным овладеть мастерством проведения тайных операций, – вспоминал Ричард Хелмс. – Хуже того, благодаря постоянным похвалам и протекции Аллена Даллеса Трейси, по-видимому, так до конца и не осознал свою главную проблему». Он продолжал служить руководителем резидентур в Германии и Англии, а потом оказался одним из действующих лиц в провальной операции ЦРУ в заливе Кочинос.

Барнс и Кастильо Армас вылетели в Опа-Локу 29 января 1954 года, где приступили к разработке плана операции с полковником Хейни. На следующее утро они с удивлением обнаружили, что их замысел перестал быть тайной. Все мало-мальски значимые газеты в Западном полушарии опубликовали обвинения президента Арбенса в «контрреволюционном заговоре», спонсируемом неким «северным» правительством. Главным действующим лицом заговора был назван Кастильо Армас, который со своими мятежниками базируется в тренировочном лагере на одной из ферм Сомосы в Никарагуа. Утечка произошла из секретных телеграмм и документов, которые один из офицеров ЦРУ, осуществляющих связь полковника Хейни с Кастильо Армасом, случайно оставил в своем гостиничном номере в Гватемале. Несчастный был незамедлительно вызван в Вашингтон, где ему настоятельно посоветовали оставить разведку и устроиться смотрителем где-нибудь в лесах тихоокеанского Северо-Запада…

Кризисная ситуация быстро показала, что Эл Хейни – наименее мощное «орудие» в арсенале ЦРУ. Он любыми способами стремился отвлечь гватемальцев от новостей о путче, публикуя в местной прессе фальшивые утки. «По возможности сфабрикуйте какую-нибудь душещипательную историю вроде летающих тарелок», – телеграфировал он в штаб ЦРУ. Он выдумывал фантастические заголовки: «Арбенс заставляет всех солдат-католиков сменить веру и присоединиться к церкви, которая поклоняется Сталину!» или «Подошедшая к берегам страны советская субмарина везла оружие для Гватемалы!». Эта идея вскружила голову Трейси Барнсу. Три недели спустя он приказал своим сотрудникам создать тайник «советского» оружия на никарагуанском побережье. Они придумывали истории о Советах, вооружающих коммунистические террористические группы в Гватемале. Но лишь немногие представители прессы и общественности купились на то, что вкладывал им в уши Барнс.

Устав ЦРУ требовал, чтобы секретные операции проводились настолько тонко и аккуратно, чтобы в них не просматривался американский след. Для Фрэнка Виснера это не имело значения. «Нет малейшего сомнения, что, если проводится секретная операция, многие латиноамериканцы увидят в ней руку США», – сказал он Даллесу. Но если операция «Успех» будет ограничена «на основании того, что рука США видна слишком отчетливо, – спорил он, – то встает серьезный вопрос: может ли любая такого рода операция соответственно рассматриваться как одно из разновидностей американского оружия холодной войны, независимо от величины подстрекательства и силы покровителей?» Виснер считал, что операция считается тайной, пока она официально не признана Соединенными Штатами и держится в секрете от американского народа.

Виснер вызвал полковника Хейни в штаб на совещание. «Нет операции важнее этой, от ее исхода зависит репутация нашего агентства», – заявил Виснер. «Шеф может быть спокоен: у нас есть все необходимое для операции», – ответил Хейни. Тем не менее «штаб никогда не имел четкого и ясного плана того, что должно было произойти в день «Д». «Детальный» план полковника Хейни представлял собой ряд взаимосвязанных сроков и дат, небрежно набросанных на раскатанном рулоне бумаги, прикрепленном к стене в казармах Опа-Локи. Хейни попытался объяснить Виснеру, что суть операции легко понять, изучив его каракули.

Виснер начал «терять уверенность в Хейни», – вспоминает Ричард Бисселл. Яростный мыслитель, Бисселл представлял собой еще один «продукт» Гротона и Йельского университета. Человек, которого когда-то называли Планом мистера Маршалла, в ЦРУ оказался совсем недавно. Бисселл поступил на службу в качестве «ученика Даллеса», как он сам выразился, но ему посулили большое будущее. Директор поручил ему взять на себя вопросы материально-технического обеспечения операции «Успех».

Бисселл и Барнс представляли голову и сердце ЦРУ Аллена Даллеса. Хотя у них не было никакого опыта в управлении секретной операцией, Даллес в знак доверия поручил Бисселлу выяснить, чем занимается Эл Хейни в Опа-Локе.

Бисселл заверил, что им с Барнсом пришелся по душе этот гиперактивный полковник: «Барнс был настроен к Хейни весьма позитивно и с огромным энтузиазмом воспринимал готовящуюся операцию. Я полагал, что Хейни подходит для этой работы, потому что ответственный за такого рода операцию должен быть активистом и сильным руководителем. Барнсу и мне Хейни понравился, и мы одобрили его работу. Хейни, без сомнения, произвел на меня положительное впечатление, поэтому я организовал у себя аналитическую контору, подобную его. В то время мы готовились к операции в заливе Кочинос».


«Мы собирались устроить кампанию террора»

«Смелый, но некомпетентный» Кастильо Армас, по словам Барнса, наряду с его «чрезвычайно малочисленным и плохо обученным» отрядом мятежников (как указывает Бисселл), ждал сигнала от американцев к атаке. За ним, по указанию Хейни, внимательно присматривал Рип Робертсон, руководивший в свое время рядом злосчастных партизанских действий ЦРУ в Корее.

Никто не знал, к чему в итоге приведет нападение Кастильо Армаса с его несколькими сотнями мятежников на пятитысячный Гватемальский гарнизон. ЦРУ подкупило активистов антикоммунистического студенческого движения в Гватемала-Сити, всего таких студентов насчитывалось несколько сотен человек. Но, по словам Виснера, они служили главным образом в качестве «банды громил», а не армии сопротивления. Тем самым Виснер немного подстраховался, укрепил свои силы и открыл «второй фронт» в войне против Арбенса. Одного из лучшего офицеров ЦРУ, Генри Хекшера, руководителя Берлинской резидентуры, он направил в Гватемала-Сити с приказом убедить старших офицеров местных вооруженных сил выступить против действующего правительства. Хекшер был уполномочен тратить до 10 тысяч долларов в месяц на взятки, и вскоре он заручился поддержкой министра без портфеля в кабинете Арбенса, полковника Эльфего Монсона. В ЦРУ надеялись, что стоит подкинуть чуть побольше денег, и это окончательно вобьет клин в офицерский корпус, и без того раскалывающийся под двойным давлением: наложенного Соединенными Штатами эмбарго на поставки оружия в Гватемалу и угрозы американского вторжения.

Но Хекшер вскоре убедился, что лишь фактическое вмешательство со стороны Соединенных Штатов подтолкнет гватемальских военных к свержению Арбенса. Хекшер написал Хейни: «Решающую искру» должны высечь Соединенные Штаты» – путем бомбардировки столицы.

Затем штаб ЦРУ направил Хейни пятистраничный список с именами пятидесяти восьми жителей Гватемалы, которых планировалось уничтожить. Это целенаправленное убийство было одоб рено Виснером и Барнсом. В список входили имена «высших правительственных чинов и лидеров различных организаций», подозреваемых в сочувствии коммунистам, а также «ряда лиц, занимавших ключевые посты в правительстве и армии, устранение которых по психологическим, организационным или иным причинам было крайне необходимо для успеха военной операции». Кастильо Армас и ЦРУ согласились, что покушения лучше запланировать во время или сразу после его торжественного вступления в Гватемала-Сити. Они должны выступить с заявлением, подчеркивающим серьезность намерений мятежников.

Один из многих мифов об операции «Успех», распространенный Алленом Даллесом в американской прессе, состоял в том, что ее возможный триумф заключается не в насилии, а в блестящей шпионской составляющей. По словам Даллеса, американский шпион в польском городе Щецин на Балтийском море – северной оконечности железного занавеса – смог чудесным образом обнаружить, что грузовое судно «Альфхем» везет груз чешского оружия правительству Арбенса. Сам он много дней провел в порту с биноклем, делая вид, что с интересом наблюдает за пролетающими птицами и изучает их повадки. Он тогда отправил письмо с донесением на микрофотоснимке: «Бог мой, почему же ты оставил меня?» Эти слова были адресованы офицеру ЦРУ, работавшему под глубоким покрытием в одном парижском магазине автомобильных запчастей. Тот немедленно передал закодированный сигнал с коротковолнового передатчика в Вашингтон. По словам того же Даллеса, другой офицер ЦРУ тайно осмотрел трюм судна, когда оно стояло в доке Кильского канала, соединяющего Балтийское море с Северным. Поэтому с того самого момента ЦРУ было в курсе, что «Альфхем» покинул Европу и направляется в Гватемалу с грузом оружия.

Нечего сказать, замечательный сюжет, который в том или ином виде повторился во многих исторических книгах. Однако явная ложь скрывала за собой серьезную ошибку американских спецслужб. В действительности ЦРУ проворонило чешское судно!

Надо отметить, что Арбенс и в самом деле отчаянно пытался нарушить американское эмбарго на поставку оружия в Гватемалу. Он считал, что сможет гарантировать лояльность своего офицерского корпуса, лишь как следует вооружив его. Генри Хекшер сообщил, что Банк Гватемалы перевел 4,86 миллиона долларов на швейцарский счет чешской фирмы, занимающейся поставками оружия. Но ЦРУ этот след потеряло. Прошло четыре недели безумных поисков, а «Альфхем» благополучно пришвартовался в Пуэрто-Барриосе, Гватемала. Лишь после того, как груз был распакован, до американского посольства дошли наконец вести о том, что с прибывшего корабля выгружают винтовки, автоматы, гаубицы и другое оружие.

Прибывшее оружие – часть которого оказалась ржавым и непригодным, а на некоторых винтовках и автоматах сохранились даже штампы со свастикой, явно указывая на возраст и происхождение, – стало просто лакомым куском для американской пропаганды. Во много раз преувеличив размер и военное значение груза, Джон Фостер Даллес и Государственный департамент объявили, что Гватемала вошла в заговор с СССР с целью захвата Западного полушария. Спикер палаты Джон Маккормак назвал эту поставку «атомной бомбой», подброшенной прямо в тыл Америке.

Посол Пьюрифуа заявил, что Соединенные Штаты теперь находятся в состоянии войны. «Поможет только прямое военное вмешательство», – телеграфировал он Виснеру 21 мая.

Три дня спустя, в нарушение международного права, американские военные корабли и подводные лодки блокировали Гватемалу.

26 мая над президентским дворцом прогудел самолет ЦРУ, который сбросил листовки на здание штаба президентской охраны, самой элитной из армейских частей в Гватемала-Сити. «Все на борьбу с коммунистическим атеизмом! – было в них написано. – Сражайтесь вместе с Кастильо Армасом!»

Это был ловкий удар. «Я предполагаю, что содержание листовок на самом деле не имеет никакого значения», – сказал Трейси Барнс Элу Хейни. И оказался прав. Значение имело лишь то, что именно ЦРУ спикировало вниз и сбросило свое оружие – в данном случае листовки – на страну, которую никогда прежде не бомбили.

«На самом деле мы собирались устроить кампанию террора, – сказал сотрудник ЦРУ Говард Хант, который участвовал в разработке «портфеля» политической войны для проведения операции, – чтобы, в частности, напугать Арбенса и его войска, – точно так же, как немецкие бомбардировщики «Штука» наводили ужас на население Голландии, Бельгии и Польши во время Второй мировой войны».

В течение четырех недель, начиная с 1 мая 1954 года, ЦРУ вело в Гватемале психологическую войну посредством пиратской радиостанции «Голос освобождения», управляемой сотрудником ЦРУ, а по совместительству – актером-любителем и опытным драматургом, по имени Дэвид Этли Филипс. По крайне счастливому для американцев совпадению в середине мая Гватемальская государственная радиостанция прекратила трансляции по причине плановой замены антенны. Филипс, естественно, переключился на частоту местного вещания, и слушатели, которые привыкли к государственным радиопередачам, теперь слушали только «Радио ЦРУ». Волнение, переходящее в истерию, охватило народные массы, как только радиостанция мятежников начала заполнять эфир сообщениями о воображаемых восстаниях, дезертирствах, планах отравления колодцев с питьевой водой и призыве в армию детей.

5 июня отставной шеф гватемальских ВВС вылетел в Никарагуа, на ранчо Сомосы, откуда, собственно, и шли упомянутые радиопередачи. Люди Филипса напоили его виски и побудили рассказать о причинах «бегства» из Гватемалы. После того как магнитофонная лента была разрезана и соединена в нужных местах в полевой лаборатории-«студии» ЦРУ, смонтированная запись походила уже на страстный призыв к восстанию.


«Считайте восстание фарсом»

Когда на следующее утро Арбенс узнал о радиопередачах, то внутри у него все похолодело. Он стал диктатором, которого так ловко изобразило ЦРУ. Арбенс запретил вылеты собственных ВВС из страха, что летчики будут дезертировать. Потом он приказал провести обыск в доме антикоммунистического студенческого лидера, который тесно сотрудничал с ЦРУ, и отыскал там подтверждения американского заговора. Он приостановил действие гражданских свобод и начал арестовывать сотни людей, начав со студенческой группы, имевшей связи с ЦРУ. По меньшей мере семьдесят пять ее членов подверглись пыткам, были убиты и захоронены в братской могиле.

«В правительственных кругах паника», – телеграфировала 8 июня резидентура ЦРУ в Гватемале. Это было как раз то, что хотел услышать Хейни. Он отдал распоряжение подлить еще немного масла в огонь фальсификатами: «Группа советских комиссаров, офицеров и политсоветников, во главе с членом Московского Политбюро, приземлилась в… В дополнение к воинской повинности коммунисты введут и трудовую повинность. Соответствующий указ уже в типографии. Всех мальчиков и девочек в возрасте 16 лет в рамках исполнения трудовой повинности отправят на один год в специальные лагеря – главным образом, для политической и идеологической обработки, а также для того, чтобы разрушить влияние семьи и церкви на молодых людей… Арбенс уже давно покинул страну. Его заявления из Национального дворца фактически делает его двойник, завербованный советской разведкой».

Всерьез увлекшись базуками и автоматами на юге страны, Хейни раздавал налево и направо несанкционированные приказы вооружать крестьян и подстрекать их к нападениям на гватемальских полицейских. «По нашему мнению, весьма сомнительно… чтобы кампесинос[15] стали принудительно убивать полицейских, – телеграфировал Виснер Хейни. – Это приведет к гражданской войне… дискредитировав движение и выставив его членов как банду террористов, приносящих в жертву невинных людей».

Полковник Монсон, агент ЦРУ в кабинете Арбенса, требовал сбросить бомбы и применить слезоточивый газ. «Это жизненно необходимо», – сообщили Хейни из резидентуры ЦРУ. Монсону велели «быстрее шевелиться. Тот согласился… И сказал Арбенсу, что коммунисты и все его враги будут казнены».

Резидентура ЦРУ в Гватемале снова призывала к атаке: «Мы настоятельно просим, чтобы сбросили бомбу, чтобы продемонстрировали силу, чтобы выслали все доступные самолеты, чтобы армия и столица поняли, что настал решительный час».

18 июня Кастильо Армас начал свое долгожданное наступление, на подготовку которого ушло больше четырех лет. Отряд численностью 198 мятежников атаковал порт Пуэрто-Барриос на атлантическом побережье. Но он был легко отброшен полицейскими и докерами. Еще 122 мятежника напали на армейский гарнизон в Сакапе. Но они тоже были разгромлены, и спасти удалось лишь немногим более тридцати. Третий отряд численностью 60 человек выступил из Сальвадора, однако был целиком арестован местной полицией. Облачившись в кожаную куртку и сев за руль потрепанного универсала, Кастильо Армас лично повел 100 мятежников из Гондураса в направлении трех гватемальских деревень. Он ночевал под открытым небом в нескольких милях от границы, неоднократно обращаясь к ЦРУ по радио и прося пополнить запасы провианта, дать больше солдат и оружия. Но по прошествии всего трех суток более половины его отряда было уничтожено или попало в плен.

В полдень 19 июня посол Пьюрифуа по специальному каналу связи в американском посольстве написал непосредственно Аллену Даллесу: «Бомбу! Повторяю: бомбу!» Менее чем два часа спустя к Виснеру, едва скрывая досаду, обратился уже Хейни: «Неужели мы собираемся стоять в стороне и смотреть, как тает последняя надежда свободных людей в Гватемале – этой стране, окунувшейся в глубины коммунистических репрессий и злодеяний? Стране, которая ждет, когда же, наконец, мы направим на врага американские войска?.. Разве наше вмешательство теперь, при сложившихся обстоятельствах, не намного более приемлемо, чем выступление славной морской пехоты в Корее? Ведь перед нами тот же противник, с которым мы сражались в Корее и можем завтра столкнуться в том же Индокитае».

Виснер замер. Одно дело – посылать на смерть легионы иностранцев. И совсем другое – отправлять бомбить иностранную столицу американских пилотов!

Утром 20 июня резидентура ЦРУ в Гватемала-Сити сообщила, что правительство Арбенса «восстанавливает нервы». В столице «очень тихо, магазины закрыты. Люди безучастно ждут, прошедшее восстание можно считать фарсом».

Напряженность в штабе ЦРУ становилась почти невыносимой. Виснер превратился в фаталиста. Он телеграфировал Хейни и в резидентуру ЦРУ: «Мы готовы санкционировать бомбардировку, как только будем полностью убеждены, что это существенно увеличит вероятность успеха без пагубных последствий для интересов Соединенных Штатов… Мы опасаемся бомбить военные учреждения. Скорее всего, это настроит армию против мятежа, нежели вызовет массовое дезертирство… Мы убеждены, что нужно атаковать гражданские объекты, чтобы пролилась кровь невинных людей, это отлично укладывается в русло коммунистической пропаганды и враждебно настроит против них все слои населения».

Бисселл доложил Даллесу, что «положительный исход борьбы по свержению режима президента Арбенса в Гватемале остается весьма и весьма сомнительным». В штаб-квартире ЦРУ «все были на грани помешательства, раздумывая о том, что предпринять в создавшейся ситуации, – написал Бисселл несколько лет спустя. – Столкнувшись с жуткой неразберихой, мы четко знали лишь одно: мы на грани провала». Даллес ограничил воздушные силы Кастильо Армаса всего тремя истребителями-бомбардировщиками F-47 «Тандерболт». Причем исправным оказался лишь один самолет. «Теперь, – записал в своих мемуарах Бисселл, – на карту была поставлена не только репутация агентства, но и его собственная».

Когда Даллес готовился к встрече с президентом, он тайно санкционировал еще один авиаудар по столице. Утром 22 июня единственный самолет ЦРУ поджег маленькую нефтяную цистерну на окраине города. Через двадцать минут огонь был потушен. «У народа создается впечатление, что эти атаки демонстрируют невероятную слабость, отсутствие решительности и малодушие, – бушевал Хейни. – Потуги Кастильо Армаса повсеместно высмеиваются как безнадежный и дешевый фарс. Антикоммунистические и антиправительственные настроения близки к нулю». Он телеграфировал напрямую Даллесу, требуя немедленного выделения большего числа военных самолетов.

Даллес поднял трубку и позвонил Уильяму Поули, одному из самых богатых и влиятельных бизнесменов в Соединенных Штатахи, главном из спонсоров Айка на выборах 1952 года и заодно консультанту ЦРУ. Если кто-то и мог тайно предоставить военные самолеты, так это Поули. Затем Даллес направил Бисселла на встречу с Уолтером Беделлом Смитом, с которым ЦРУ ежедневно консультировалось по поводу операции «Успех», и генерал одобрил вышеупомянутый «обходной» запрос самолетов. Но в последнюю минуту заместитель госсекретаря по Латинской Америке Генри Холланд яростно возразил, заявив, что нужно непременно посоветоваться с президентом.

22 июня в 14:15 Даллес Поули и Холланд отправились в Овальный кабинет. Эйзенхауэр спросил: «Каковы шансы на успех мятежа на данный момент?» Нулевые, признался Даллес. «А если у ЦРУ будет больше самолетов и бомб?» Ну, тогда, возможно, процентов двадцать, неуверенно предположил Даллес.

Президент и Поули почти идентично описали этот разговор в своих мемуарах – за одним лишь исключением. Эйзенхауэр не упомянул Поули, и ясно почему: тот совершил закулисную сделку со своим политическим благотворителем. «Айк повернулся ко мне, – написал Поули, – и говорит: «Билл, отправляйтесь и получайте самолеты».

Поули позвонил в банк «Риггс», расположенный в квартале от Белого дома. Потом вызвал к себе никарагуанского посла в Соединенных Штатах. Взяв 150 тысяч долларов наличными, он отвез посла в Пентагон. Наличность Поули вручил ответственному офицеру вооруженных сил, который быстро оформил три «Тандерболта» в собственность правительства Никарагуа. Тем же вечером самолеты с полным боекомплектом прибыли в Панаму из Пуэрто-Рико.

Они вылетели на рассвете, обрушив огневую мощь против тех самых гватемальских вооруженных сил, лояльность которых являлась ключевой в плане по свержению Арбенса. Пилоты ЦРУ атаковали с бреющего полета военные составы, везущие солдат на фронт. Они сбрасывали бомбы, ручные гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Они взорвали радиостанцию, на которой работали американские христианские миссионеры, и случайно потопили… британское торговое судно, зашедшее в док у тихоокеанского побережья.

А на суше Кастильо Армас оказался не в состоянии продвинуться ни на дюйм. Повернув обратно, он радировал ЦРУ, умоляя усилить удары с воздуха. «Голос освобождения», транслируемый с передатчика на крыше американского посольства, выдавал в эфир лживые истории о том, как тысячи мятежников кольцом охватывают столицу страны. Громкоговорители на крыше посольства разрывались заранее записанным на магнитофон ревом истребителей P-38. Президент Арбенс, напившись до умопомрачения, тупо размышлял сквозь пелену перед глазами, что находится под огнем самих Соединенных Штатов!

Днем 25 июня ЦРУ разбомбило плацы самой крупной военной части Гватемала-Сити. Это окончательно сломило боевой дух офицерского корпуса. В ту ночь Арбенс созвал свой кабинет и сообщил, что в армии начался мятеж. Это была правда: горстка офицерского состава тайно решила примкнуть к ЦРУ и свергнуть своего президента.

Посол Пьюрифуа встретился с заговорщиками 27 июня, в тот день казалось, что до победы рукой подать. Но потом Арбенс передал власть в стране полковнику Карлосу Энрике Диасу, который сформировал хунту и поклялся сражаться с Кастильо Армасом.

«Нас надули», – в панике телеграфировал Пьюрифуа. Эл Хейни отправил донесение во все резидентуры ЦРУ, где назвал Диаса «агентом коммунистов». Он приказал одному красноречивому офицеру ЦРУ, Энно Хоббингу, ранее – шефу Берлинского бюро «Тайм», на рассвете следующего дня провести короткую беседу с Диасом. Хоббинг передал Диасу следующее: «Полковник, вы не удобны для американской внешней политики».

Хунта исчезла немедленно, потом ее друг за другом сменили еще четыре, каждая из которых становилась все более и более проамериканской. Посол Пьюрифуа теперь потребовал, чтобы ЦРУ отошло в тень. 30 июня Виснер телеграфировал всем «участникам», что настало время, когда «хирурги должны уйти, уступив место медсестрам, которые позаботятся о пациенте».

Пьюрифуа маневрировал еще в течение двух месяцев, прежде чем Кастильо Армас наконец вступил в президентство. Его ждал орудийный салют и официальный обед в Белом доме, где вице-президент предложил следующий тост: «Мы в Соединенных Штатах наблюдали, как люди Гватемалы участвуют в истории, весьма значимой и поучительной для всех народов, – заявил Ричард Никсон. – Во главе с храбрым солдатом, который этим вечером является нашим гостем, гватемальский народ восстал против коммунистического правления, крах которого стал наглядным свидетельством его пустоты, ошибочности и продажности».

Гватемала вступала в суровое сорокалетие милитаристских правителей, «эскадронов смерти» и вооруженных репрессий.


«Невероятно»

Руководители ЦРУ создали миф об операции «Успех» точно так же, как и в истории с переворотом в Иране. Проводилась линия на то, что проведенная операция представляет собой шедевр, достойный восхищения. На самом деле «мы не предполагали, что добьемся хоть какого-то успеха», – говорил Джейк Эстерлайн, который в конце лета стал новым резидентом ЦРУ в Гватемале. Государственный переворот удался в значительной степени благо даря грубой силе и невероятному везению. Но на официальном брифинге в Белом доме 29 июля 1954 года ЦРУ выдумало совершенно другую историю. Накануне вечером Аллен Даллес пригласил Фрэнка Виснера, Трейси Барнса, Дейва Филипса, Эла Хейни, Генри Хекшера и Рипа Робертсона к себе домой в Джорджтаун для генеральной репетиции. С растущим ужасом он слушал, как Хейни начал хаотичный рассказ с длинной преамбулы о своих героических подвигах в Корее.

«Чушь какая-то! Будем считать, что я ничего не слышал», – сказал Даллес и приказал Филипсу полностью переписать речь.

В Восточном крыле Белого дома, в комнате с зашторенными окнами для показа диапозитивов, ЦРУ вложило в уши Эйзенха уэру видоизмененный и приукрашенный вариант операции «Успех». Когда снова зажегся свет, то первый вопрос президента был обращен к Рипу Робертсону.

– Сколько людей потерял Кастильо Армас? – спросил Айк.

– Одного, – не моргнув ответил Робертсон.

– Невероятно! – удивился президент.

Во время вторжения погибли по меньшей мере сорок три человека из состава сил Кастильо Армаса, но утверждение Робертсона никто не опроверг. Это была самая бессовестная ложь.

Наступил поворотный момент в истории ЦРУ. Легенды, необходимые для той или иной секретной операции за границей, стали теперь частью политического поведения агентства в Вашингтоне. Бисселл совершенно недвусмысленно заявил: «Многие из тех, кто присоединился к ЦРУ, не чувствовали себя обязанными соблюдать в своей деятельности все этические нормы». Он и его коллеги готовы были лгать президенту, чтобы защитить имидж агентства. И их ложь имела далекоидущие последствия.


Глава 11
«И тогда грянет буря…»

«Теперь в ЦРУ все окутано завесой тайны его затраты, его эффективность, успехи и неудачи», – заявил Майк Мэнсфилд, сенатор от штата Монтана, в марте 1954 года.

Аллен Даллес подчинялся лишь нескольким членам конгресса. Они защищали ЦРУ от зоркого ока общественности через неофициальные комитеты по делам вооруженных сил и по ассигнованиям. Он регулярно просил своих заместителей, чтобы те снабжали его «историями об успешных операциях ЦРУ, которые можно использовать на очередном обсуждении бюджета». Про запас у него не было ни одной. Искренним он готов был стать лишь в редких случаях. Через две недели после критики со стороны Мэнсфилда Даллес «отчитывался» перед тремя сенаторами на закрытом заседании. В заметках, сделанных по ходу брифинга, говорилось, что столь быстрое расширение тайных операций ЦРУ, по-видимому, «опасно или даже неблагоразумно в обстановке длительного напряжения холодной войны». Они признали, что «незапланированные, срочные, одноразовые операции не только становятся, как правило, провальными, но они также сорвали или сделали невозможными тщательные приготовления к действиям более долгосрочного характера».

Подобная секретность могла быть сохранена на Капитолийском холме. Но один из сенаторов представлял собой серьезную угрозу для ЦРУ: это был охотник за «красными» Джозеф Маккарти. В свое время Маккарти и его штаб разработали целую подпольную сеть осведомителей, которые в гневе ушли из агентства по окончании корейской войны. В первые месяцы после избрания Эйзенхауэра на пост президента папки сенатора Маккарти еще сильнее разбухли от разного рода показаний и свидетельств о том, что «ЦРУ непреднамеренно завербовало большое количество двойных агентов – лиц, которые, работая на ЦРУ, фактически являются коммунистическими агентами. Их задача состояла в том, чтобы распространять неточную, искаженную информацию». В отличие от многих обвинений, высказанных в адрес Маккарти, это было правильным. Агентство не могло допустить никакой утечки информации, и Аллен Даллес хорошо понимал это. Если только в разгар «красной опасности» американский народ узнает, что агентство на всей территории Европы и Азии успешно вводилось в заблуждение советскими и китайскими разведслужбами, для ЦРУ это будет смертным приговором.

Когда Маккарти конфиденциально сообщил Даллесу, «что ЦРУ отнюдь не неприкосновенно и вполне уязвимо для расследований извне», директор понял, что его ведомство под угрозой. Фостер Даллес открыл свои двери ищейкам Маккарти, публично демонстрируя лицемерие, которое подрывало Государственный департамент в течение десяти лет. Аллен Даллес отклонил попытки сенатора вызвать в суд Билла Банди, который в свое время пожертвовал 400 долларов в фонд военных ассигнований Элджера Хисса[16], подозреваемого в шпионаже в пользу коммунистов. Аллен не позволил сенатору безнаказанно бичевать ЦРУ.

Его общественная позиция выглядела в целом принципиальной, но в отношении Маккарти он также провел тайную операцию. О ней в общих чертах доложил офицер ЦРУ, дав свидетельские показания перед комитетом сената и его двадцативосьмилетним советником, Робертом Ф. Кеннеди. Эти показания был опубликованы в 2003 году. В архивах ЦРУ они тоже зафиксированы.

После своей личной конфронтации с Маккарти Даллес сформировал группу офицеров ЦРУ для проникновения в кабинет сенатора – либо с помощью шпиона, либо жучка, но лучше – и с тем и с другим. Метод использовался такой же, как у Гувера – грязная тайная операция: соберите «грязь», а затем распространите ее. Даллес попросил Джеймса Энглтона, своего короля контрразведки, отыскать способ дискредитировать Маккарти и его штаб. Энглтон уговорил Джеймса Маккаргара – офицера, которого Виснер принял на службу одним из первых, – подбросить поддельные донесения на известного члена подпольной сети Маккаргара в ЦРУ. Маккаргар отлично преуспел в этом. Так ЦРУ проникло в сенат.

«Вы спасли республику», – сказал ему позднее Аллен Даллес.


«В значительной мере противоречивая философия»

Но угроза ЦРУ росла, по мере того как в 1954 году власть Маккарти начала потихоньку ослабевать. Сенатор Мэнсфилд и тридцать четыре его коллеги выступили за создание надзорного комитета за принятие закона, обязующего руководителей ЦРУ держать конгресс целиком и полностью в курсе своей работы. (Этот закон был принят только через двадцать лет.) Специальная комиссия конгресса во главе с доверенным лицом Эйзенхауэра, генералом Марком Кларком, готовилась провести расследование деятельности агентства.

В конце мая 1954 года президент Соединенных Штатов получил от одного полковника ВВС крайне необычное письмо, занимающее шесть страниц машинописного текста. Это был крик души одного из первых правдолюбов внутри ЦРУ. Эйзенхауэр прочитал письмо и сохранил его.

Автор письма, Джим Келлис, был одним из отцов-основателей агентства. Ветеран УСС, руководивший партизанами в Греции, позднее отправился в Китай и стал первым резидентом подразделения Стратегических служб в Шанхае. При учреждении ЦРУ он оказался среди немногих опытных специалистов, уже имевшихся в распоряжении нового ведомства. Он возвратился в Грецию в качестве следователя от Дикого Билла Донована, который попросил в частном порядке расследовать убийство репортера Си-би-эс в 1948 году. Келлис выяснил, что убийство – дело рук правых союзников Америки в Афинах, а не коммунистов, как раньше считалось. Но его находки так и остались без движения. Он возвратился в ЦРУ и во время корейской войны отвечал за военизированные операции и координацию сил сопротивления по всему миру. Уолтер Беделл Смит отправлял его на важные расследования в Азии и Европе. То, что он там увидел, ему не понравилось. Через несколько месяцев после того, как Аллен Даллес взял бразды правления в свои руки, Келлис в раздражении подал в отставку.

«Центральное разведывательное управление находится в отвратительном положении, – предупредил полковник Келлис Эйзенхауэра. – В настоящее время ЦРУ не проводит стоящих операций по ту сторону железного занавеса. На брифингах боссы рисуют посторонним радужную картину, но ужасная правда все равно останется под грифом «СЕКРЕТНО».

А правда заключалась в том, что «ЦРУ невольно либо умышленно передало один миллион долларов службе безопасности коммунистического государства» (речь идет об операции в Польше; маловероятно, чтобы Даллес приоткрыл президенту неприглядные детали этой операции, которая с треском провалилась за три недели до инаугурации Эйзенхауэра). «ЦРУ невольно организовало разведывательную агентуру для коммунистов», – написал Келлис, имея в виду неудачу Сеульской резидентуры во время корейской войны. Даллес и его заместители, «боясь каких-либо последствий для собственной репутации», лгали конгрессу об операциях, проводимых агентством в Корее и Китае. Келлис лично расследовал это дело во время своей поездки на Дальний Восток в 1952 году. Он выяснил, что противники «обвели ЦРУ вокруг пальца».

Даллес подбрасывает в прессу материалы, придавая блеск собственному имиджу и изображая из себя «академически приветливого христианского миссионера и выдающегося эксперта национальной разведки, – написал Келли. – Те немногие из нас, кто видел и другую сторону Аллена Даллеса, не усматривают в нем так уж много христианских черт. Я лично считаю его безжалостным, честолюбивым и совершенно некомпетентным правительственным чиновником».

Келлис умолял президента предпринять «радикальные меры, чтобы произвести чистку» в ЦРУ.

Эйзенхауэр хотел ликвидировать угрозы по отношению к тайной службе и решить ее проблемы втайне, без привлечения общественного внимания. В июле 1954 года, вскоре после завершения операции «Успех», президент поручил генералу Джимми Дулиттлу, который работал над проектом «Солярий», а также своему хорошему другу Уильяму Поули, миллионеру, который поставил истребители-бомбардировщики для государственного переворота в Гватемале, объективно оценить способности ЦРУ к проведению секретных операций.

В распоряжении Дулиттла было десять недель, по истечении которых он должен был представить подробный отчет. Он и Поули встретились с Даллесом и Виснером, посетили резидентуры ЦРУ в Германии и Великобритании, а также опросили старших офицеров вооруженных сил и дипломатических чиновников, которые работали в тесной связи с их коллегами в ЦРУ. Они также по беседовали с Беделлом Смитом, который сообщил, что «Даллес слишком эмоционален, чтобы находиться на таком важнейшем посту» и что «вообще его эмоциональность намного хуже, чем это проявляется внешне».

19 октября 1954 года Дулиттл отправился в Белый дом на встречу с президентом. Он сообщил, что агентство «раздулось в обширную и расползающуюся во все стороны организацию, укомплектованную большим количеством людей, компетентность которых в ряде случаев весьма сомнительна». Даллес окружил себя людьми низкой квалификации и дисциплины. Был также поднят и чувствительный вопрос «семейных отношений» с Фостером Даллесом. Дулиттл считал, что для всех заинтересованных было бы лучше, если бы личные связи не выливались в профессиональные: «Это приводит к защите одного человека другим или повышенному влиянию одного на другого». Президенту следовало бы учредить независимый комитет доверенных гражданских лиц для наблюдения за деятельностью ЦРУ.

Донесение Дулиттла фактически содержало в себе предупреждение о том, что тайная служба Виснера «заполнена людьми, имеющими небольшую либо нулевую подготовку по своей конкретной работе». В его шести отдельных штаб-квартирах и более чем сорока подразделениях «существует никому не нужный балласт фактически на всех уровнях». Дулиттл рекомендовал провести «полную перестройку» империи Виснера, которая и так пострадала от собственного «грибовидного расширения» и «огромного бремени обязательств, выходящих за рамки возможностей их выполнить». В донесении подчеркивается, что «качество тайных операций гораздо важнее, чем количество. Небольшое количество компетентных людей может оказать куда большую пользу, чем огромная масса некомпетентных».

Даллес хорошо знал, что тайная служба вышла из-под контроля. Сотрудники ЦРУ управляли операциями за спинами своих руководителей. Через два дня после того, как Дулиттл представил свой отчет, директор Центральной разведки поделился с Виснером своей озабоченностью о том, что «деликатные операции выполняются на нижних уровнях, не будучи представленными вниманию соответствующего заместителя директора Центральной разведки или директора Центральной разведки».

Но с докладом Дулиттла Даллес обошелся так, как он имел обыкновение обращаться с дурными вестями, то есть спрятал в долгий ящик. Он не позволил ознакомиться с ним ни высокопоставленным офицерам ЦРУ, ни даже самому Виснеру.

Хотя полный текст донесения оставался засекреченным до 2001 года, его предисловие было обнародовано на четверть столетия раньше. Оно содержит одно из самых мрачных описаний холодной войны: «Теперь ясно, что мы стоим перед лицом заклятого врага, общепризнанная цель которого – мировое господство любыми средствами и любой ценой. В такой игре не существует никаких правил. Приемлемые до сих пор нормы человеческого поведения не применяются. Если Соединенные Штаты хотят выжить, то давно существующие американские понятия «честной игры» должны быть кардинально пересмотрены. Мы должны организовать эффективную службу шпионажа и контрразведки и научиться ниспровергать, саботировать и разрушать нашего противника более умными, более сложными и более эффективными методами, чем те, которые используются против нас. Может возникнуть необходимость в том, чтобы американский народ ознакомился, понял и поддержал эту в значительной мере противоречивую философию».

В донесении говорилось, что нация нуждается «в агрессивной тайной психологической, политической и военизированной организации, более эффективной, более уникальной и, при необходимости, более безжалостной, чем та, которая используется противником». А все потому, что ЦРУ так и не решило «проблему проникновения на территорию противника с помощью агентуры». «При пересечении вражеской границы воздушным путем или любым другим подобным способом очень трудно избежать обнаружения противником». Вывод такой: «Информация, которую мы получили подобными методами, крайне незначительна, а затраты на подготовку и человеческие потери – несопоставимы».

При этом высший приоритет имел шпионаж с целью сбора ценных сведений о Советах. И подчеркивалось, что за эти знания Америка готова заплатить любую цену.


«Мы не поднимали нужные вопросы»

Даллес не оставлял настойчивых попыток внедрить американского шпиона по ту сторону железного занавеса.

В 1953 году первый агент ЦРУ, которого он направил в Москву, был вскоре соблазнен русской горничной (оказалось, что она – полковник КГБ), сфотографирован на месте преступления, подвергнут шантажу и в конце концов уволен из ЦРУ за свою неосмотрительность. В 1954 году еще один сотрудник был застигнут врасплох на месте совершения шпионских действий, арестован и выдворен из СССР вскоре после своего прибытия. Вскоре после этого Даллес вызвал одного из своих специальных помощников, Джона Маури, который ездил в Россию перед Второй мировой войной и большую часть войны провел в американском посольстве в Москве, работая в Управлении военно-морской разведки. Он попросил Маури присоединиться к тайной службе и пройти обучение для осуществления миссии в Москве.

Ни один из агентов Виснера никогда не был в России, и Даллес заметил:

– Они ничего не знают о противнике.

– Но я ни черта не смыслю в тайных операциях, – ответил было Маури.

– Думаю, они тоже, – успокоил его Даллес.

Такие люди едва ли могли предоставить президенту разведданные, в которых он нуждался больше всего: стратегическое предупреждение о ядерном нападении. Когда Совет национальной безопасности собрался, чтобы обсудить, как поступить и что делать в случае такого нападения, президент повернулся к Даллесу и говорит: «Давайте только не устраивать второй Перл-Харбор». Такую задачу президент поручил второй секретной комиссии по разведке, которую он создал в 1954 году.

Джеймсу Р. Киллиану, ректору Массачусетского технологического института, Эйзенхауэр поручил возглавить группу, которая займется поиском способов предотвращения советского «грома среди ясного неба». Он потребовал применить технические методы, которые настоятельно рекомендовал в своем отчете Дулиттл: «развитые средства связи и электронное наблюдение», чтобы обеспечить «раннее обнаружение средств нападения противника».

ЦРУ удвоило собственные усилия в этом направлении. И преуспело в этом, но по-своему.

На чердаке штаб-квартиры Берлинской резидентуры никому не нужный бейсболист, ставший адвокатом, а потом еще и шпионом, по имени Уолтер O’Брайен, фотографировал документы, украденные из почтового отделения в Восточном Берлине. Они содержали описания подземных маршрутов новых телекоммуникационных кабелей, используемых советскими и восточногерманскими чиновниками. Этот шпионский ход положил начало проекту «Берлинский тоннель».

Тоннель в то время расценивался как самый крупный триумф ЦРУ. Идея пришла от коллег из британской разведки. В 1951 году британцы сообщили в ЦРУ, что им удалось подключиться к телекоммуникационным кабелям Советов через сеть тоннелей в оккупированных зонах Вены вскоре после окончания Второй мировой войны. Они предложили то же самое сделать и в Берлине. Благодаря украденным схемам это стало реальностью.

Секретная история ЦРУ Берлинского тоннеля, написанная в августе 1967 года и рассекреченная в феврале 2007 года, выявила три вопроса, которые стояли перед Уильямом K. Харви, экс-агентом ФБР и большим любителем выпить, который принял на себя обязанности руководителя Берлинской резидентуры в 1952 году: можно ли было прорыть тоннель длиной 1476 футов (около 450 метров) в советскую зону Восточного Берлина и поразить цель 2 дюйма в диаметре и расположенную на 27 дюймов под главным шоссе – и при этом не угодить в лапы к Советам? Как можно незаметно избавиться от отходов – а это около 3 тысяч тонн песчаной почвы? И какая легенда подошла бы, чтобы замаскировать строительство установки для раскопок в убогом районе, забитом лачугами беженцев на самом краю американской зоны?

Аллен Даллес и его британский коллега, сэр Джон Синклер, договорились в декабре 1953 года о проведении ряда конференций по операции «Тоннель», которая должна была получить кодовое название «СОВМЕСТНО». Переговоры привели к выработке плана действия летом следующего года. Посреди щебня и грязи должно вырасти здание размерами с целый городской квартал, крыша которого ощетинилась бы многочисленными антеннами, а Советам дадут понять, что это станция по перехвату разведывательных сигналов из атмосферы – хитрая уловка для отвода глаз. Американцы начнут рыть тоннель в восточном направлении, чтобы оказаться ниже заветных кабелей. Британцы же, полагаясь на свой опыт в Вене, вели бы вертикальную шахту от конца тоннеля к кабелям, а затем установили бы там устройства прослушивания. Лондонская контора, в которой к тому времени насчитывалось 317 офицеров, занималась бы обработкой разговоров, записанных ЦРУ. В Вашингтоне агентство выделило бы 350 сотрудников для работ по расшифровке перехваченных в тоннеле телетайпных сообщений. Подразделения инженерных войск при техническом содействии британцев произвели «раскопки». Самая большая проблема, как всегда, заключалась в переводе перехваченных сообщений. «У нас никогда не хватало людей, нормально владеющих иностранными языками», – отмечено в истории ЦРУ. Возможности агентства в области немецкого и, тем более, русского языка были явно недостаточными.

Тоннель был завершен в конце февраля 1955 года, и месяц спустя британцы начали устанавливать подслушивающую аппаратуру. Поток информации открылся в мае. Это были десятки тысяч часов бесед и телетайпов, включая бесценные сведения о советских ядерных силах и обычных вооружениях в Германии и Польше, в том числе информация от советского Министерства обороны в Москве и схемы операций советской контрразведки в Берлине. Американцы получили более реальное представление о политической неразберихе и нерешительности в советском и восточногерманском бюрократических аппаратах, а заодно имена и прикрытия нескольких сотен советских разведчиков. Через тоннель были получены новости, оцененные в 6,7 миллионов долларов, даже если потребовались бы недели и месяцы на их перевод. Как только он был обнаружен – а в ЦРУ ожидали, что однажды это все-таки произойдет, – то мнение о США со стороны их противника резко изменилось. Если раньше американцев почти повсеместно считали новичками-неумехами в шпионских махинациях, то теперь оказалось, что они способны-таки на удачный маневр против Советского Союза, который долгое время был признанным мастером в таких делах. Об этом довольно язвительно отмечено в архивах ЦРУ.

В агентстве не ожидали, что операция будет раскрыта так скоро. Прошло менее года, когда тоннель был обнаружен. А все дело в том, что Кремль знал об этом с того момента, когда в землю вонзилась первая американская лопата! План был раскрыт советским «кротом», прочно окопавшимся в британской разведке. Джордж Блейк позволил себя завербовать в бытность военнопленным в Северной Корее и посвятил Советы в эту тайну еще в конце 1953 года. Советы ценили Блейка настолько высоко, что Москва позволила тоннельной операции продлиться целых одиннадцать месяцев, прежде чем яростно заклеймить ее публично. Несколько лет спустя, даже после осознания того, что противоположная сторона знала о тоннеле с самого начала, ЦРУ все еще наивно полагало, что откопало «золотой рудник». Но и по сей день стоит вопрос: поставляла ли Москва преднамеренно дезинформацию в тоннель? Есть свидетельства о том, что ЦРУ получило два неоценимых и безупречных сигнала из подслушивающей аппаратуры. В агентстве узнали основную схему советской и восточногерманской систем безопасности, и оно никогда не получало и полунамека на то, что Москва намеревается развязать войну.

«Те из нас, кто хоть немного знал о России, рассматривали ее как отсталую страну третьего мира, которая хотела развиваться по западному образцу», – говорил Том Полгар, ветеран Берлинской резидентуры. Но в высших кругах в Вашингтоне это представление было отвергнуто. Белый дом и Пентагон предполагали, что намерения Кремля такие же, как и у них самих: сокрушить своего противника в первый же день третьей мировой войны. И свою задачу они видели в том, чтобы определить местонахождение советского военного потенциала и уничтожить его первыми. У них не было никакой уверенности в том, что это могут сделать американские шпионы.

Но зато это было по силам американской технике.

Сообщение Киллиана явилось началом триумфа технологии и заката старомодного шпионажа в ЦРУ. «От классических тайных операций в России мы получаем совсем немного существенной информации, – говорилось в донесении Эйзенхауэру. – Но мы могли бы использовать достижения науки и техники, чтобы улучшить результаты нашей разведки». Это убедило Эйзенхауэра в необходимости разработки самолетов-шпионов и космических спутников, предназначенных для полетов над территорией Советского Союза и фотосъемки его военных арсеналов.

Соответствующие технологии оказались Америке вполне по силам. И так продолжалось в течение двух лет. Даллес и Виснер были слишком заняты оперативными вопросами, чтобы обратить внимание на докладную записку, которая в июле 1952 года поступила от их коллеги Лофтуса Бекера, в то время заместителя директора по разведке, – предложением разработать «спутниковые средства ведения разведки» – по сути, телевизионную камеру, запущенную на ракете, чтобы следить за СССР с высоты космической орбиты. Главная трудность заключалась в разработке камеры. Эдвин Лэнд, лауреат Нобелевской премии, который изобрел фотоаппарат «Поляроид», был уверен, что сможет сделать это.

В ноябре 1954 года, когда Берлинский тоннель набрал полный ход, Лэнд, Киллиан и Даллес встретились с президентом и получили его добро на создание самолета-шпиона U-2, механизированного планера с камерой на брюхе, который был призван перенести американские «глаза» по ту сторону железного занавеса. Эйзенхауэр дал отмашку, но не удержался и от мрачного предсказания. «Когда-нибудь, – сказал он, – одна из этих машин будет перехвачена, и тогда грянет буря».

Даллес поручил работу по созданию самолета Дику Бисселлу, который ничего не смыслил в летательных аппаратах, но смог создать секретную правительственную бюрократию, которая оградила U-2 программу от ненужных расследований и помогла ускорить фактическое создание самолета. «Наше агентство, – гордо заявил он группе стажеров ЦРУ несколько лет спустя, – последнее убежище организационной уединенности, доступной для американского правительства».

Бисселл широкой поступью шагал по коридорам ЦРУ. Это был неуклюжий человек с большими амбициями. Он рассчитывал, что когда-нибудь станет очередным директором Центральной разведки. Именно так ему сказал Даллес. Он все более пренебрежительно относился к шпионской деятельности и презирал Ричарда Хелмса и его разведчиков. Эти два человека стали бюрократическими соперниками, а впоследствии – заклятыми врагами. Именно они олицетворяли собой противоборство между шпионами и техническими устройствами, которое началось пятьдесят лет назад и продолжа ется по сей день. Бисселл рассматривал U-2 как грозное оружие и агрессивный ответ советской угрозе. Если Москва «не смогла сделать ни черта, чтобы помешать вам» нарушить советское воздушное пространство и шпионить за советскими войсками, то один этот самолет способен сбить с Советов немало спеси. Для управления программой Бисселл сформировал маленькую секретную ячейку из офицеров ЦРУ; он поручил Джеймсу К. Реберу, помощнику директора по координации разведки, решить, что именно этот самолет должен сфотографировать на территории Советского Союза. Ребер надолго стал председателем комиссии, которая выбирала советские цели для самолетов U-2 и спутников-шпионов. Но Пентагон всегда предъявлял свои требования: сколько бомбардировщиков было у Советов? Сколько ядерных ракет? Сколько танков?

Впоследствии Ребер говорил, что менталитет холодной войны не допускал даже саму мысль фотографировать что-нибудь другое.

«Мы не задавали нужные вопросы», – сказал Ребер. Если бы в ЦРУ выработали более широкое представление о жизни в Советском Союзе, то давно стало ясно, что Советы вкладывали не так много денег в те ресурсы, которые делают нацию сильной. На самом деле они были слабым противником. Если бы руководители ЦРУ были в состоянии проводить эффективные разведывательные операции в Советском Союзе, то они, возможно, увидели бы, что русские не способны даже произвести многие предметы первой необходимости. Мысль о том, что заключительные сражения холодной войны могут носить чисто экономический, а не военный характер, так и не пришла им в голову.


«Есть вещи, о которых он не говорит президенту»

Усилия президента, предпринятые в отношении исследования возможностей ЦРУ, привели к технологическому скачку, который в целом революционизировал процесс сбора информации. Но до корня проблемы добраться так и не удалось. Через семь лет после создания ЦРУ за этим ведомством не было никакого присмотра или контроля свыше. Его тайны раскрывались лишь по мере необходимости, и Аллен Даллес сам решал, кто должен их знать, а кто нет.

После ухода из правительства Уолтера Беделла Смита в октябре 1954 года не осталось никого, кто всерьез занимался бы изучением деятельности ЦРУ. Беделл Смит пытался обуздать Аллена Даллеса. Но когда он ушел, то не осталось никого, кроме разве что самого Эйзенхауэра, кто мог бы контролировать проведение секретных операций.

В 1955 году президент изменил правила, создав Специальную группу из трех представителей Белого дома, государства и министерства обороны, наделенных полномочиями совершать проверки и расследования тайных операций ЦРУ. Но у них не было никаких возможностей заранее утвердить проведение той или иной операции. Если бы Даллес захотел, то он мог бы сделать мимолетное упоминание о своих планах на неофициальных обедах со Специальной группой в составе нового заместителя Государственного секретаря, заместителя министра обороны и помощника президента по национальной безопасности. Но чаще он все-таки предпочитал этого не делать. В пятитомном разделе истории ЦРУ, посвященном карьере Даллеса на посту директора Центральной разведки, отмечается, что, по его мнению, у них не было никакой потребности знать все подробности секретных операций. Они были не в состоянии судить его лично или агентство в целом. Он чувствовал, что «не требовалось никакого политического одобрения» для его решений.

Директор, его заместители и руководители иностранных резидентур имели полную свободу проводить их собственную политику, планировать операции и втайне, для себя, судить об их результатах. Даллес информировал Белый дом о том, что считал целесообразным. «Есть вещи, о которых он не говорит президенту, – поделилась как-то его сестра в беседе с коллегой из Государственного департамента. – Даже лучше, если тот о них не узнает».


Глава 12
«Мы управляли этим по-другому»

Существовало оружие, в применении которого ЦРУ изрядно набило руку. Речь, естественно, идет о деньгах. Покупка услуг иностранных политических деятелей шла на ура. Первым местом, где оно таким методом выбрало выгодного для себя будущего лидера мировой державы, была Япония.

Два самых влиятельных агента, которые когда-либо работали на Соединенные Штаты, помогли ЦРУ решить задачу контроля над японским правительством. Это были соседи по тюремной камере, обвиненные в военных преступлениях. По окончании Второй мировой войны в условиях американской оккупации они получили трехлетний срок и содержались в одной из тюрем Токио. На свободу они вышли в конце 1948 года – за день до того, как многие из их товарищей по заключению отправились на виселицу.

С помощью ЦРУ премьер-министром Японии и руководителем ее правящей партии стал Нобосуке Киши. Помогая американской разведке, Йошио Кодама обеспечил себе свободу и положение в качестве национального гангстера номер один. Вместе они формировали политику послевоенной Японии. В войне против фашизма они олицетворяли все, что Америка ненавидела. В войне против коммунизма они были тем, в чем Америка нуждалась.

В 1930-х годах Кодама возглавлял правоцентристскую молодежную группу, которая совершила попытку покушения на премьер-министра страны. Сам он был приговорен к тюремному сроку, но правительство Японии использовало его в качестве поставщика шпионов и стратегических металлов для грядущих сражений. После пяти лет управления одним из самых крупных черных рынков в оккупированном Китае Кодама имел чин контр-адмирала и личное состояние на сумму около 175 миллионов долларов. После выхода из тюрьмы Кодама начал вкладывать часть своего состояния в карьеры наиболее консервативных политических деятелей Японии, став ключевой фигурой в операции ЦРУ, которая в итоге помогла Кодаме вознестись к вершинам власти. Во время корейской войны он активно сотрудничал с американскими бизнесменами, ветеранами УСС и экс-дипломатами, осуществляя смелую операцию при финансовой поддержке ЦРУ.

Американские военные испытывали острую нужду в вольфраме – редком стратегическом металле, применяемом в ракетостроении. Бандитская сеть Кодамы провозила в Соединенные Штаты контрабандным путем тонны этого метала из японских военных тайников. Пентагон заплатил за это 10 миллионов долларов. ЦРУ выделило 2,8 миллиона долларов для финансирования операции. Сеть контрабандной поставки вольфрама потребляла более 2 миллионов долларов. Однако у резидентуры ЦРУ в Токио после совместной операции с Кодамой остался дурной привкус. «Он профессиональный лгун, гангстер, шарлатан и вор, – сообщили оттуда 10 сентября 1953 года. – Кодама совершенно не способен к разведывательным операциям, и его не интересует ничего, кроме прибыли». Отношениям сторон был нанесен серьезный ущерб, и ЦРУ стало уделять больше внимания «подкармливанию» напористых японских политиков – включая Киши, который на первых выборах после окончания американской оккупации выиграл ряд мест в японском парламенте.


«Теперь мы все – демократы»

Киши стал лидером растущего консервативного движения в Японии. В течение года после его выборов в парламент, с помощью денег Кодамы и собственных политических навыков он взял под контроль самую крупную фракцию среди выборных представителей. Оказавшись у власти, он сформировал правящую партию, которая вела за собой страну в течение почти пятидесяти лет.

Он подписал объявление войны Соединенным Штатам в 1941 году и возглавлял военное министерство во время Второй мировой войны. Даже во время тюремного заключения после окончания войны у Киши были надежные союзники в Соединенных Штатах, среди них – Джозеф Крю, американский посол в Токио на момент нападения на Перл-Харбор. Крю находился под арестом в Токио в 1942 году, когда Киши в качестве члена военного правительства предложил ему сыграть партию в гольф. Они подружились. Через несколько дней после того, как Киши вышел из тюрьмы, Крю стал первым председателем Национального комитета Свободной Европы, подставной организации, созданной ЦРУ для поддержки радиостанции «Свободная Европа» и других программ политической войны.

После своего освобождения Киши отправился непосредственно в резиденцию премьер-министра, где его брат, Эйсаку Сато, главный секретарь кабинета при оккупации, вручил вместо униформы военнопленного строгий деловой костюм.

«Странно, не так ли? – сказал Киши своему брату. – Теперь все мы – демократы».

Семь лет терпеливого выжидания и скрупулезной работы превратили Киши из военнопленного в премьер-министра. Он брал уроки английского у руководителя бюро «Ньюсуик» в Токио и был представлен американским политикам редактором иностранного отдела Гарри Керном, близким другом Аллена Даллеса. Позднее Керн стал одним из связующих звеньев между ЦРУ и Японией. Киши не упускал случая завести знакомство с очередным работником американского посольства или политическим деятелем. Сначала он вел себя слишком осторожно. Он все еще пользовался дурной славой, и полиция не спускала с него глаз.

В мае 1954 года он организовал политическую сходку в театре кабуки в Токио. Он пригласил туда Билла Хатчинсона, ветерана УСС, который работал с ЦРУ в Японии в качестве офицера по информации и пропаганде при американском посольстве. В перерыве Киши провел Хатчинсона по украшенным фойе, представляя своим друзьям из японской элиты. Это был весьма необычный жест в то время, но зато получился хорошо отрепетированный политический спектакль – способ публичного объявления со стороны Киши, что он вернулся на международную арену.

В течение года Киши тайно встречался с представителями ЦРУ и Госдепартамента в гостиной у Хатчинсона. «Было ясно, что он хочет, по крайней мере, добиться молчаливой поддержки со стороны правительства Соединенных Штатов», – вспоминал Хатчинсон. Эти переговоры заложили основы отношений Японии с Соединенными Штатами на последующие сорок лет.

По словам Киши, его стратегия состояла в том, чтобы подорвать правящую Либеральную партию, переименовать ее, перестроить и управлять ею. Новая Либерально-демократическая партия под его началом не будет ни либеральной, ни демократической, а будет представлять собой правоцентристский клуб феодальных лидеров, восстающих из пепла имперской Японии. Сначала, в то время как на посту премьер-министра сменяли друг друга разные государственные деятели, он работал бы негласно, а затем вышел бы из «подполья» и взял бразды правления в свои руки. Он обязался изменить внешнюю политику Японии, чтобы целиком и полностью соответствовать американским ожиданиям. Соединенные Штаты могли бы по-прежнему держать свои военные базы в Японии и хранить там ядерное оружие. Взамен же он просил секретной политической поддержки из Америки.

Фостер Даллес встретился с Киши в августе 1955 года, и американский госсекретарь прямо заявил, что такую поддержку можно получить, если консерваторы Японии объединятся, чтобы помочь в борьбе Соединенных Штатов против коммунизма.

Все поняли, какова будет эта американская поддержка.

Киши сказал Сэму Бергеру, старшему политическому офицеру в американском посольстве, что для него в качестве первичного контакта с Соединенными Штатами лучше всего иметь дело с более молодым и младшим по званию человеком, неизвестным в Японии. Это поручение было дано Клайду Макэвою, ветерану морской пехоты, который выжил при штурме Окинавы и вступил в ЦРУ, поработав некоторое время газетным репортером. Вскоре после того, как Макэвой прибыл в Японию, Сэм Бергер представил его Киши, и так зародились сильные отношения между ЦРУ и иностранным политическим лидером.


«Удачный маневр»

Взаимодействие между ЦРУ и Либерально-демократической партией заключалось в передаче информации за деньги. Деньги использовались для поддержки партии и вербовки новых информаторов. Американцы установили платные отношения с подающими надежды молодыми людьми, которые, спустя поколение, стали членами парламента, министрами и высокопоставленными государственными деятелями. Вместе они продвигали ЛДП и подрывали Социалистическую партию Японии и профсоюзы. Когда дело дошло до финансирования иностранных политических деятелей, ЦРУ стало более искушенным, чем семью годами ранее в Италии. Вместо передачи чемоданов с наличными в четырехзвездочных гостиницах, ЦРУ для поставки денег союзникам использовало в качестве посредников крупных американских бизнесменов. Среди них были руководители «Локхида», авиакомпании, собирающей самолеты U-2 и ведущей переговоры о продаже военной авиации новым японским силам самообороны, которые собирался создать Киши.

В ноябре 1955 года Киши объединил консерваторов Японии под знаменем Либерально-демократической партии. Как лидер партии, он позволил ЦРУ вербовать и управлять его политическими последователями по принципу «место за место» в японском парламенте. Пробивая себе путь к вершине, он дал обещание работать с агентством над изменением нового договора безопасности между Соединенными Штатами и Японией. Как руководитель операции с участием Киши, сотрудник ЦРУ Клайд Макэвой мог сообщать и влиять на развивающуюся внешнюю политику послевоенной Японии.

В феврале 1957 года, – в день, когда Киши должен был получить официальное назначение на пост премьер-министра, – решающее процедурное голосование по поводу договора безопасности было запланировано в парламенте, где ЛДП имела самый большой блок голосов. «В тот день мы провернули удачный маневр, – вспоминал Макэвой. – Соединенные Штаты и Япония уверенно двигались навстречу заключению соглашения. Коммунистическая партия Японии сочла это особенно опасным. В день голосования коммунисты запланировали восстание в парламенте. Я узнал об этом через левого члена социалистической партии, работавшего в секретариате, который был моим агентом. В тот день Киши собирался на аудиенцию к императору. Я потребовал срочной встречи. Он согласился, появившись в двери нашей конспиративной квартиры в цилиндре, полосатых штанах и коротком однобортном сюртуке. Хотя я не получил официального одобрения, я сказал ему о планах коммунистов по поводу бунта в парламенте. У членов парламента была привычка с 10:30 до 11:00 брать перерыв и отправляться перекусить в палатках вокруг парламента. Киши велел своей партии воздержаться и не устраивать никаких перерывов. И после того, как все, кроме членов ЛДП, покинули зал, они бросились в парламент и приняли нужный законопроект».

В июне 1957 года, спустя всего восемь лет после снятия тюремной одежды, Киши отправился с триумфальным визитом в Соединенные Штаты. Он поехал на стадион «Янки» и по просьбе принимающей стороны вбросил первый церемониальный шар. Он сыграл раунд в гольф с президентом Соединенных Штатов в Кантри-клаб, открытом только для белых. Вице-президент Никсон представил его сенату как большого и верного друга американского народа. Новому американскому послу в Японии, Дугласу Макартуру II, племяннику знаменитого генерала, Киши заявил, что новый договор по безопасности будет принят, а временный подъем левых можно остановить, если Америка поможет ему консолидировать власть. Киши хотелось иметь постоянный источник финансовой поддержки от ЦРУ, а не ряд отдельных скрытых платежей. Он убедил американского посланника, что «если Япония пойдет по пути коммунистов, то за ней может потянуться и остальная часть Азии», – вспоминал посол Макартур. Фостер Даллес согласился. Он утверждал, что Соединенные Штаты должны сделать большую ставку на Японию и что Киши – лучший выбор для Соединенных Штатов.

Президент Эйзенхауэр решил, что японская политическая поддержка договора безопасности и американская финансовая поддержка Киши – это одно и то же. Он санкционировал выплаты ЦРУ ключевым членам ЛДП. Политикам, не осведомленным о роли ЦРУ, сообщили, что деньги поступают от титанов корпоративной Америки. Эти деньги текли в Японию в течение по меньшей мере пятнадцати лет, за которые в Америке сменились четыре президента, и они помогли укрепить однопартийное правление в Японии вплоть до окончания холодной войны.

По пути Киши последовали и другие. Окинори Кайя был министром финансов в военном кабинете Японии. Осужденный в качестве военного преступника, он был приговорен к пожизненному заключению. Условно освобожденный в 1955 году и помилованный в 1957 году, он стал одним из самых близких советников Киши и ключевым членом комитета ЛДП по внутренней безопасности.

Кайя стал завербованным агентом ЦРУ либо непосредственно, до или сразу после того, как был избран в парламент в 1958 году. После своей вербовки ему захотелось отправиться в Соединенные Штаты и лично встретиться с Алленом Даллесом. ЦРУ, опасаясь публичного появления осужденного военного преступника на переговорах с директором Центральной разведки, почти пятьдесят лет держало в секрете эту встречу. 6 февраля 1959 года Кайя прибыл с визитом в штаб-квартиру ЦРУ и попросил Даллеса, чтобы директор вступил в формальное соглашение по разделению разведки с его Комитетом по внутренней безопасности. «Все согласились, что сотрудничество между ЦРУ и Японией в борьбе с подрывной деятельностью противника весьма желательно и что его предмет представляет для ЦРУ живой интерес», – записано в протоколе беседы. Даллес рассматривал Кайю в качестве своего агента и шесть месяцев спустя написал ему: «Меня больше всего интересует ваш взгляд как на международные дела, затрагивающие отношения между нашими странами, так и на ситуацию в самой Японии».

Отношения Кайи с ЦРУ достигли апогея в 1968 году, когда он был ведущим политическим советником в кабинете премьер-министра Эйсаку Сато. Самую большую внутреннюю политическую проблему в Японии в том году представляла крупная американская военная база на Окинаве, важнейший плацдарм для бомбардировок Вьетнама и хранилище американского ядерного оружия. Остров Окинава находился под американским контролем, но региональные выборы были намечены на 10 ноября, и деятели оппозиции угрожали выдворить Соединенные Штаты с острова. Кайя играл ключевую роль в секретных операциях ЦРУ, стремясь к тому, чтобы склонить чашу весов на выборах в сторону ЛДП, которая едва не потерпела фиаско. Остров Окинава перешел под юрисдикцию Японии в 1972 году, но американские вооруженные силы остаются там по сей день.

Японцы описывали политическую систему, созданную при поддержке ЦРУ, как «козо ошоку» / kozo oshoku – «структурная коррупция». Выплаты ЦРУ продолжались до 1970-х годов. Структурная коррупция политической жизни Японии продолжалась потом еще очень долго.

«Во время оккупации мы управляли Японией совсем не так, как впоследствии, – сказал Гораций Фельдман, который работал резидентом ЦРУ в Токио. – У генерала Макартура были свои методы. А у нас – свои».


Глава 13
«Сознательная слепота»

Приведенный в восторг секретными операциями, Аллен Даллес уже почти не уделял внимания своей основной миссии – обеспечению президента надежной разведывательной информацией.

К большинству аналитиков ЦРУ и значительной части их работы он относился с напускным презрением. Даллес заставлял их ждать долгие часы, когда они прибывали к нему для подготовки к очередному утреннему совещанию в Белом доме. С наступлением вечера он внезапно вскакивал и уходил, торопясь на какой-нибудь деловой ужин и не обращая внимания на аналитиков, которые хотели бы обсудить с ним ряд вопросов.

Он впал в «привычку к оценке брифингов вразвес, – сказал Дик Леман, старший аналитик ЦРУ на протяжении трех десятилетий, – человек, который в последние годы занимался подготовкой ежедневных президентских брифингов. – Он поднимал их (отчеты, донесения) и, не читая, решал, принять их или отклонить».

Аналитик, допущенный в святая святых Аллена Даллеса в полдень, чтобы проконсультировать его по поводу текущей кризисной ситуации в той или иной точке мира, мог запросто обнаружить директора Центральной разведки у экрана телевизора, с волнением наблюдающего бейсбольный матч с участием «Вашингтон сенаторс». Развалившись в откидывающемся кресле и поставив ноги на диванчик, Даллес с интересом следил за игрой, в то время как несчастный помощник осторожно взирал на него из-за телевизора. Когда докладчик доходил до важнейших моментов своего сообщения, Даллес начинал обсуждать подробности матча.

Он стал весьма небрежно относиться к жизненно важным вопросам мировой политики.


«Предъявить обвинение всей советской системе»

За пять лет Даллес и Виснер вместе провели более двухсот крупных секретных операций за границей, вкладывая целые состояния в политические процессы во Франции, Германии, Италии, Греции, Египте, Пакистане, Японии, Таиланде, на Филиппинах и во Вьетнаме. ЦРУ влияло на судьбы целых народов. Оно могло поставить или свергнуть президента или премьер-министра, но было не в состоянии толком разобраться со своим противником.

В конце 1955 года президент Эйзенхауэр изменил «боевой порядок» в ЦРУ. Признав, что секретная операция так и не смогла подорвать позиции Кремля, он пересмотрел правила, прописанные в начале холодной войны. Новый приказ NSC 5412/2 от 28 декабря 1955 года оставался в силе в течение последующих пятнадцати лет. Новые цели состояли в том, чтобы «создавать и использовать в своих интересах неприятные проблемы для международного коммунизма», «противостоять любой угрозе со стороны партии или отдельных лиц, прямо или косвенно поддающихся коммунистическому контролю» и «усилить ориентацию на Соединенные Штаты народов некоммунистического мира». Амбиции были большие, однако, по сути, они оказались скромнее и с большим количеством оговорок и нюансов, чем добивались Даллес и Виснер.

Несколько недель спустя советский лидер Никита Хрущев создал такие неприятности для международного коммунизма, о которых ЦРУ даже не мечтало. В феврале 1956 года на ХХ съезде Коммунистической партии Советского Союза в своей речи он осудил Сталина, умершего почти три года назад, назвав его «в высшей степени эгоцентристом и садистом, способным пожертвовать всем и вся ради собственной власти и славы». Слухи об этой речи дошли до ЦРУ в марте. «Моему королевству тоже нужен экземпляр этой речи, – сказал Аллен Даллес своим людям. – Может ли агентство, наконец, собрать какую-то информацию внутри Политбюро?»

Тогда, как и теперь, ЦРУ полагалось на иностранные разведывательные службы, расплачиваясь за тайны, которые не могло выведать самостоятельно. В апреле 1956 года израильские шпионы передали текст выступления Хрущева Джеймсу Энглтону, который стал персональным связным ЦРУ с Израилем. Этот канал осуществлял значительную часть разведывательной работы агентства в арабском мире, но дорогой ценой: американцы все больше впадали в зависимость от Израиля в вопросах разъяснения и интерпретации событий на Ближнем Востоке. На многие десятилетия американские представления о событиях в регионе формировались через израильскую «призму».

В мае, после того как Джордж Кеннан и другие признали текст подлинным, в ЦРУ разгорелись жаркие дебаты.

Виснер и Энглтон хотели сохранить текст в секрете от стран свободного мира и лишь выборочно «сеять» с его помощью противоречия и разногласия среди коммунистических партий. Энглтон думал, что, «приправив» текст пропагандой, «он сможет внести сумятицу у русских и их служб безопасности и, возможно, использует некоторые из эмигрантских групп, которые мы тогда все еще рассчитывали задействовать, чтобы освободить Украину или еще что-нибудь», – сказал Рэй Клайн, один из аналитиков разведки Даллеса, пользовавшийся наибольшим доверием.

Но, прежде всего, они хотели воспользоваться текстом для приманки советских шпионов, чтобы спасти одну из самых продолжительных и наименее эффективных операций Виснера – «Красная шапка».

Международная программа, стартовавшая в 1952 году, получила свое название от головных уборов носильщиков багажа на железнодорожных вокзалах. «Красная шапка» была призвана способствовать активной вербовке русских для работы на ЦРУ. В идеале предполагалось, что они будут «дезертирами на местах», то есть останутся на своих правительственных постах и в то же время начнут шпионить для Америки. В худшем случае они могли бы просто сбежать на Запад и выдать имеющиеся у них сведения о советской системе. Однако число важных советских источников информации, открывшихся благодаря операции «Красная шапка», равнялось нулю. Советским отделом тайной службы ЦРУ руководил довольно недалекий человек, выпускник Гарварда по имени Дана Дюран. Свои позиции он удерживал благодаря удачному для него стечению ряда обстоятельств и еще союза с Энглтоном. Отдел толком не работал, сообщалось в донесении ЦРУ, рассекреченном в 2004 году. Он не мог дать «авторитетной формулировки своих задач и функций» и собрал крайне мало информации о том, что происходит в Советском Союзе. Донесение содержало список двадцати «контролируемых агентов ЦРУ» в России в 1956 году. Один из них был младшим офицером по обслуживанию военно-морской техники. Другой агент – супругой исследователя-разработчика управляемых ракет. Список дополняли разнорабочий, телефонный мастер, директор гаража, врач-ветеринар, учитель средней школы, слесарь, сотрудник ресторана и безработные. Никто из них, по-видимому, понятия не имел о том, что творилось в Кремле.

Субботним июньским утром 1956 года Даллес вызвал к себе Рэя Клайна. «Судя по словам Виснера, вы тоже считаете, что мы должны предать огласке речь Хрущева», – сказал ему Даллес.

Клайн выразил свою мысль так: это фантастическое откровение – раскрытие «истинных чувств людей, которые вынуждены были долгие годы гнуть спину на ублюдка Сталина».

«Ради бога, – попросил он Даллеса, – давайте расскажем об этом».

Даллес еще раз пробежал текст речи, дубликат которой держал перед глазами. Его загрубевшие пальцы дрожали, пораженные артритом и подагрой. Пожилой человек поправил свои тапочки, откинулся в кресле и поднял очки на лоб и проговорил: «Ей-богу, я думаю, что сейчас приму политическое решение!» Он позвонил Виснеру по внутренней связи «и, отчасти застенчиво, уговорил Фрэнка так, что тот не мог не согласиться с необходимостью огласки речи. Он использовал те же аргументы, что и я, заявив при этом, что выпадает исторический шанс «предъявить обвинение всей советской системе».

Потом Даллес поднял трубку и позвонил брату. Текст был передан в Государственный департамент и три дня спустя опубликован в «Нью-Йорк таймс». Это решение привело в движение события, которые ЦРУ даже не могло себе вообразить.


«ЦРУ представляло великую державу»

Потом в течение многих месяцев секретная речь Хрущева передавалась по ту сторону железного занавеса по радио «Свободная Европа» – через медиамашину ЦРУ стоимостью 100 миллионов долларов. Более 3 тысяч дикторов из числа эмигрантов, а также авторов, инженеров и их американских надзирателей заставляли радио вещать в эфире на восьми языках по девятнадцать часов в сутки. Теоретически предполагалось, что они передают новости и пропаганду напрямую. Но Виснер хотел использовать слова в качестве своего рода оружия. Его вмешательство привело к расколу на радио «Свободная Европа».

В общем, так или иначе, речь Никиты Хрущева транслировали день и ночь.

Последствия не заставили себя ждать. Лучшие аналитики ЦРУ за несколько месяцев до этого утверждали, что в 1950-х годах в Восточной Европе едва ли может произойти какое-нибудь народное восстание. 28 июня, после того как речь была передана по радио, польские рабочие начали поднимать голову против коммунистических правителей. Они митинговали против сокращения заработной платы и разрушили маяки, глушившие передачи радио «Свободная Европа». Но ЦРУ ничего не могло предпринять, чтобы как-то помочь им. Советский фельдмаршал двинул на восставших войска, а офицеры советской разведслужбы руководили действиями польской тайной полиции, которая убила пятьдесят три поляка и сотни бросила за решетку.

Волнения в Польше заставили Совет национальной безопасности заняться поисками трещин в архитектуре советской власти. Вице-президент Никсон утверждал, что если бы Советы прибрали к рукам какое-нибудь новое государство-сателлит, вроде той же Венгрии, то это оказалось бы даже на руку американцам, поскольку появился бы еще один источник глобальной антикоммунистической пропаганды. Поднимая эту тему, Фостер Даллес получил одобрение президента для принятия новых мер по стимулированию «непосредственных проявлений недовольства» у порабощенных народов. Аллен Даллес обещал запустить по ту сторону железного занавеса аэростатные зонды с пропагандистскими листовками и «медалями Свободы» – алюминиевыми значками с лозунгами и изображением Колокола свободы.

Потом Даллес предпринял двухмесячный кругосветный тур, облачившись в летный костюм на молнии и облетев планету на борту специального четырехмоторного DC-6. Он посетил резидентуры ЦРУ в Лондоне и Париже, Франкфурте и Вене, Риме и Афинах, Стамбуле и Тегеране, Дахране и Дели, Бангкоке и Сингапуре, Токио и Сеуле, Маниле и Сайгоне. Поездка была секретом Полишинеля: Даллеса принимали как главу государства, и он упивался тем, что его персона находится в центре внимания. Эта поездка стала «одним из самых публичных тайных туров», – сказал Рэй Клайн, сопровождавший директора Центральной разведки. Скрытое, но все же яркое – таким было ЦРУ при Аллене Даллесе. Это было место, где «секретные методы ставились под угрозу», в то время как «анализ был окутан атмосферой тайны, что было излишним, зачастую контрпроизводительным и, в конечном счете, разрушительным», – думал Клайн. Наблюдая, как иностранные лидеры подлизываются к Даллесу на официальных обедах, он усвоил еще один урок: «ЦРУ представляло великую державу. Это слегка пугает и внушает уважение».


«Сознательная слепота»

22 октября 1956 года, вскоре после того, как Даллес возвратился в Вашингтон, утомленный Фрэнк Виснер выключил свет в кабинете, прошел по коридорам с протертым линолеумом и отслаивающейся со стен краской во Временном строении L и отправился в свой модный особняк в Джорджтауне. Там он принялся складывать вещи, готовясь к собственному «туру» – по самым крупным резидентурам ЦРУ в Европе.

При этом ни он сам, ни его босс понятия не имели о двух величайших событиях, происходящих в мире. В Лондоне и Париже готовились военные планы, в то время как совсем рядом, в Венгрии, разгоралась народная революция. В течение двух решающих недель Даллес в своих донесениях президенту неверно истолковал или намеренно представил в ложном свете каждую деталь этих кризисных ситуаций.

Виснер отправился в аэропорт, когда уже стемнело. После ночного перелета через Атлантику в Лондон первым на повестке дня у него стоял давно запланированный обед с сэром Патриком Дином, старшим офицером британской разведки. Вместе они должны были обсудить планы по свержению египетского лидера Гамаля Абделя Насера, который пришел к власти тремя годами ранее в результате военного переворота. Проблема назревала многие месяцы. Сэр Патрик был в Вашингтоне несколько недель назад, и оба согласились, что, так или иначе, поставленные цели требовали отстранения Насера от власти.

ЦРУ поначалу поддерживало Насера, передавая миллионы долларов, построив ему мощную государственную радиостанцию и обещая регулярную военно-экономическую помощь. И все-таки агентство было захвачено врасплох событиями в Египте, несмотря на то что в американском посольстве в Каире офицеры ЦРУ превосходили по численности представителей Госдепартамента в соотношении примерно четыре к одному. Самое большое удивление вызвало то, что Насер не был «куплен»: часть 3 миллионов долларов он использовал на взятки, хотя ЦРУ передало эти деньги для строительства минарета в Каире, на острове перед отелем «Нил Хилтон». Сделка называлась «Здание Рузвельта». Поскольку Рузвельт и ЦРУ не смогли ничего добиться одними обещаниями американской военной помощи, Насер договорился продать египетский хлопок Советскому Союзу в обмен на оружие. Затем, в июле 1956 го да, Насер бросил вызов наследию колониализма, национализировав Компанию Суэцкого канала – корпорацию, созданную британцами и французами для управления искусственным морским торговым маршрутом на Ближнем Востоке. Лондон и Париж просто взревели от ярости.

Британцы предложили совершить покушение на Насера и всерьез размышляли об изменении русла Нила, чтобы подорвать на корню притязания Египта на экономическое самоуправление. Эйзенхауэр сказал, что применение крайних методов будет «абсолютно неправильным». ЦРУ одобрило длительную подрывную кампанию против Египта.

Такова вкратце была суть проблемы, которую Виснер должен был решить с сэром Патриком Дином. Сначала он был озадачен, а затем пришел в ярость, когда сэр Патрик не смог явиться в назначенное время. У британского шпиона было другое важное дело: он находился на вилле в окрестностях Парижа и вносил последние штрихи в скоординированный план военного нападения на Египет Великобританией, Францией и Израилем. Они стремились уничтожить правительство Насера и силой вернуть себе Суэцкий канал. Первым должен был напасть Израиль, затем под видом сил по поддержанию мира удары наносят Великобритания и Франция, которые прибирают к своим рукам Канал.

ЦРУ ничего не знало об этом. Даллес заверил Эйзенхауэра, что донесения о совместном израильско-британо-французском военном плане абсурдны. Он отказался принять во внимание слова главного аналитика разведки ЦРУ и американского военного атташе в Тель-Авиве: оба были убеждены, что Израиль собирается развязать войну против Египта. И при этом он не послушал и старого друга, Дугласа Диллона, американского посла в Париже, который позвонил, чтобы предупредить, что Франция тоже участвует в заговоре. Вместо этого директор предпочел слушать Джима Энглтона и его израильских агентов. Заслужив вечную благодарность за то, что они смогли раздобыть копию секретной речи Хрущева, израильтяне ослепили Даллеса и Энглтона умело сфабрикованной дезинформацией, предупредив, что на Ближнем Востоке назревают крупные неприятности. 26 октября директор передал эту ложь президенту на очередном заседании Совета национальной безопасности: на короля Иордании совершено покушение! Египет скоро нападет на Ирак!

Но президент не заострил свое внимание на этих сообщениях. Он заявил, что «крайне интересные события продолжают поступать из Венгрии».

За два дня до этого в Будапеште, у здания Парламента, собралась огромная толпа, которую возглавляли студенты, выступившие против коммунистического правительства. Второй толпе у здания государственной радиостанции противостояла ненавистная тайная полиция, и один из партийных функционеров осуждал протестующих и призывал их разойтись. Некоторые из студентов были вооружены. Из здания радиостанции прозвучал выстрел, и тайная полиция открыла огонь. Противостояние демонстрантов с полицейскими продолжалось всю ночь. В городском парке Будапешта третья толпа снесла статую Сталина с пьедестала, протащила ее к фронтону Национального театра и расколотила вдребезги. На следующее утро в столицу Венгрии вошли части Красной армии и танки. Горстка молодых солдат примкнула к демонстрантам. Мятежники отправились в сторону Парламента на танках под венгерскими флагами. Российские военачальники запаниковали, и на площади Лайоша Кошута возникла ужасная перестрелка. Погибли по меньшей мере сто человек.

В Белом доме Аллен Даллес попытался разъяснить президенту значение венгерского восстания. «Вполне возможно, что дни Хрущева сочтены», – сказал он. Однако ошибся на целых семь лет…

На следующий день, 27 октября, Даллес связался с Виснером в Лондоне. Руководитель секретных операций хотел предпринять все, чтобы помочь восстанию. Подобного момента он ждал долгие восемь лет.

Совет национальной безопасности приказал ему найти способ поддержать надежды венгерских патриотов. «Сделать меньше, – говорилось в приказе, – означало бы пожертвовать нашим моральным правом на роль лидера свободных народов». Он сообщил в Белый дом, что создаст общенациональное подполье для проведения политических и военизированных операций через Римско-католическую церковь, крестьянские общины, завербованных агентов и группы эмигрантов. Его план целиком провалился. Изгнанники, которых он направил в Венгрию со стороны Австрии, были схвачены и арестованы. Люди, которых он попытался завербовать, оказались лжецами и ворами. Его усилия создать тайную информаторскую сеть в Венгрии были безуспешны. Он создал тайники с оружием по всей Европе, но в момент кризиса никто не смог их отыскать.

В октябре 1956 года резидентуры ЦРУ в Венгрии не было. В штабе не было также никакого оперативного отдела по Венгрии и почти никого, кто бы говорил на этом языке. У Виснера был всего один человек в Будапеште: Геза Катона, американец с венгерскими корнями, который 95 процентов своего времени работал мелким клерком в Государственном департаменте, отправляя письма по почте, покупая марки и канцелярские товары, подшивая документы. Когда произошло восстание, он стал единственным надежным источником информации, на который ЦРУ могло рассчитывать в Будапеште.

За две недели Венгерского восстания американское разведывательное ведомство узнало не больше, чем было напечатано в газетах. Оно понятия не имело о том, что восстание вообще началось, как оно проходит, или о том, будет оно подавлено Советами или нет. Если бы Белый дом согласился направить туда оружие, ЦРУ не знало бы, куда именно его нужно доставлять. По поводу Венгерского восстания секретная история ЦРУ отмечает, что тайная служба была в состоянии «сознательной слепоты».

«Никогда, – говорится в ней, – у нас не было ничего, что могло или должно было быть ошибочно принято за разведывательную операцию».


«Лихорадка времени»

28 октября Виснер вылетел в Париж и встретился с членами американской делегации, участниками конференции НАТО по Восточной Европе. Среди его участников был Билл Гриффит, старший консультант по вопросам политики в Мюнхенской штаб-квартире радио «Свободная Европа». Виснер, возбужденный тем, что в Европе полным ходом идет реальное восстание против коммунизма, поручил Гриффиту заниматься вопросами пропаганды. После его призыва директор радиостанции «Свободная Европа» в Нью-Йорке написал венгерским сотрудникам в Мюнхене: «Все ограничения сняты. Никаких барьеров. Повторяю: никаких барьеров». Тем же вечером «Свободная Европа» вышла в эфир, призывая граждан Венгрии к диверсиям на железных дорогах, обрыву телефонных линий, созданию партизанских отрядов, подрыву танков и отчаянной борьбе с Советами. «Говорит «Голос Свободной Венгрии», – гремело в эфире. – При подходе танков открыть огонь из всех видов стрелкового оружия, целиться в амбразуры и прорези». Слушателям советовали применять «коктейль Молотова… бутылки из-под вина емкостью один литр, заполненные бензином». Такие «гранаты» нужно было разбивать о вентиляционные решетки над двигателями танка. По окончании передачи звучал лозунг: «Свобода или смерть!»

Той ночью Имре Надь, бывший премьер-министр страны, который был исключен из коммунистической партии сторонниками жесткой политики, отправился на государственную радиостанцию, чтобы резко осудить «ужасные ошибки и преступления прошлых десяти лет». Он сказал, что российские войска уйдут из Будапешта, прежние государственные органы безопасности будут распущены, а «новое правительство, опираясь на власть народа» будет бороться за демократическое самоуправление. Через семьдесят два часа Надь сформирует рабочее коалиционное правительство, отменит однопартийную систему, разорвет отношения с Москвой, объявит Венгрию нейтральной страной и обратится за помощью к Организации Объединенных Наций и Соединенным Штатам.

Но когда Надь пришел к власти и решил ликвидировать советский контроль над Венгрией, Аллен Даллес предрекал ему провал. Он сказал президенту, что Венгрию может и должен возглавить человек из Ватикана, кардинал Миндсцеди, который недавно был освобожден из-под домашнего ареста. Это сразу же нашло отражение на радио «Свободная Европа»: «Возрожденная Венгрия и ее лидер, посланный самим Господом, встретили друг друга в эти часы».

Радиостанции ЦРУ ложно обвиняли Надя в том, что тот якобы пригласил советские войска в Будапешт. Они травили его как предателя, лгуна, убийцу. Когда-то он был коммунистом, и, значит, на нем вечное проклятие. В тот час в эфире вещали сразу три новые частоты ЦРУ. Из Франкфурта сосланные русские солидаристы сообщили, что к венгерской границе направляется целая армия борцов за свободу. Агенты ЦРУ усиливали донесения венгерских партизан, переданные с низкочастотных радиостанций, и потом из Вены транслировали их обратно на Будапешт. Из Афин неслись призывы отправлять русских на виселицы.

1 ноября директор ЦРУ в полном восторге информировал Эйзенхауэра о ситуации в Будапеште на очередном Совете национальной безопасности, встречающемся 1 ноября. «То, что там произошло, – просто чудо, – заявил Даллес президенту. – Благодаря силе общественного мнения вооруженные силы эффективно применяться не могли. Приблизительно 80 процентов солдат венгерской армии перешло на сторону мятежников и обеспечило их оружием».

Но Даллес оказался в корне не прав. Не было у мятежников никакого оружия. Венгерская армия не переходила на сторону противника. Она выжидала, чтобы понять, какой «ветер» подует из Москвы. Советы направили на подавление восстания более 30 тысяч солдат, 1500 танков и бронемашин и около 800 орудий и минометов.

Утром, в день советского вторжения, венгерский диктор радиостанции «Свободная Европа» Золтан Тури сообщил слушателям, что «давление на правительство США с требованиями направить вооруженную помощь борцам за свободу становится невыносимым». Когда за последующие несколько недель австрийскую границу пересекли десятки тысяч обезумевших, разъяренных беженцев, многие говорили об этой радиопередаче как об «обещании, что помощь придет». Но ее так и не дождались. Аллен Даллес настаивал на том, что во всем виноваты радиостанции ЦРУ: они, дескать, не сделали ничего, чтобы подбодрить венгров. Президент поверил ему. Пройдет еще сорок лет, прежде чем будут расшифрованы стенограммы радиопередач.

Через четыре дня советские войска разгромили будапештских партизан, убив тысячи и схватив десятки тысяч; многим выпала участь умирать в далеких сибирских лагерях.

Советское вторжение началось 4 ноября. Той ночью венгерские беженцы принялись осаждать американское посольство в Вене, моля Америку хоть что-то для них сделать. По словам резидента ЦРУ Пеера де Сильвы, они задавали колючие вопросы: «Почему нам никто не помог? Разве вы не знали, что венгры рассчитывают на вашу помощь?» Ответить ему было нечего.

Его забросали командами из штаба: окружить несуществующие легионы советских солдат, которые бросают оружие и бегут к австрийской границе. Даллес рассказывал президенту о «массовых» дезертирствах. Но это было глубокое заблуждение. Де Сильва мог лишь догадываться, что «штаб охвачен лихорадкой времени».


«Здесь творятся странные вещи»

5 ноября Виснер прибыл в резидентуру ЦРУ во Франкфурте-на-Майне, которой руководил Трейси Барнс. Он был в таком смятении, что едва мог связно говорить. Когда русские танки продолжали давить подростков в Будапеште, Виснер провел бессонную ночь на квартире у Барнса, забавляясь с игрушечными поездами. По поводу переизбрания Эйзенхауэра на следующий день он не испытывал особой радости. При этом президент не оценил новое, хотя и не соответствующее действительности донесение Аллена Даллеса о том, что Советы якобы готовы отправить в Египет 250 тысяч солдат, чтобы защитить Суэцкий канал от британцев и французов. И при этом его отнюдь не радовала неспособность ЦРУ вовремя оповестить о фактическом советском вторжении в Венгрию.

7 ноября Виснер выехал в Венскую резидентуру, в 30 милях от венгерской границы. Он беспомощно наблюдал, как венгерские партизаны шлют свои последние донесения в свободный мир по линиям Ассошиэйтед Пресс: «МЫ ПОД ПУЛЕМЕТНЫМ ОГНЕМ… ПРОЩАЙТЕ, ДРУЗЬЯ. ДА СПАСЕТ БОГ НАШИ ДУШИ».

Он уехал из Вены и полетел в Рим. Той ночью он обедал с американскими шпионами Римской резидентуры ЦРУ, среди них был Уильям Колби, будущий директор Центральной разведки. Виснер был в ярости, что люди гибнут, а агентство пребывает в нерешительности. Он хотел «прийти на помощь борцам за свободу, – вспоминал Колби. – Ведь именно в этом и состояла цель, ради которой и направлены военные силы агентства. И они могли бы найти повод, чтобы оказать эффективную помощь, не вовлекая Соединенные Штаты в мировую войну с Советским Союзом». Но Виснер не мог подобрать вразумительного повода. «Было ясно, что он на грани нервного срыва», – отметил Колби.

Виснер отправился дальше, на этот раз – в Афины. Местному шефу ЦРУ Джону Ричардсону он показался «заведенным до предела». Свои нервы он успокаивал сигаретами и алкоголем. Виски он пил бутылками, пытаясь заглушить свои страдания и гнев.

14 декабря он вернулся в штаб. В тот день Аллен Даллес оценивал возможности ЦРУ для ведения уличной войны в Венгрии. «Мы хорошо укомплектованы для партизанской войны в лесах, – сказал Даллес, – но есть серьезная нехватка оружия для уличного и ближнего боя, и особенно противотанковых устройств». Ему хотелось, чтобы Виснер сказал ему, что какое «оружие лучше всего вложить в руки венгров» и «борцов за свободу других стран железного занавеса, которые могли бы восстать против коммунистов». Виснер дал поистине грандиозный ответ. «Раны, нанесенные коммунистам в России недавними мировыми процессами, значительны, а некоторые из них весьма глубоки, – сказал он. – Соединенные Штаты и свободный мир, кажется, уже в основном вышли из лесов». Часть его коллег усмотрели в его поведении признаки психического расстройства. Самые близкие к Виснеру – нечто худшее. 20 декабря он уже лежал в бреду, на больничной койке, а его основное заболевание было неправильно диагностировано докторами.

В тот же день в Белом доме президент Эйзенхауэр получил формальное донесение о секретном расследовании тайной службы ЦРУ. Если бы оно когда-нибудь стало достоянием общественности, то это погубило бы агентство.

Главным автором донесения был посол Дэвид K.E. Брюс, один из лучших друзей Фрэнка Виснера в Вашингтоне. Он мог запросто явиться поутру в дом Виснера, чтобы принять душ или побриться, если, например, в его великолепном особняке в Джорджтауне вдруг прекращалась подача горячей воды. Это был настоящий американский аристократ, человек номер два в УСС у Билла Донована в Лондоне, посол Гарри Трумэна во Франции, предшественник Уолтера Беделла Смита на посту заместителя Государственного секретаря и кандидат на пост директора Центральной разведки в 1950 году. Он много знал об операциях ЦРУ внутри страны и за границей. Из дневников Дэвида Брюса видно, что между 1949 и 1956 годами он встречался с Алленом Даллесом и Фрэнком Виснером на множестве завтраков, обедов, обедов, фуршетов и закрытых совещаний в Париже и Вашингтоне. Он подчеркивал свое «большое восхищение и привязанность» к Даллесу, который лично рекомендовал Брюса в новую президентскую комиссию по разведке.

Эйзенхауэр хотел иметь своего собственного надежного человека, который дал бы ему объективное представление о работе разведывательного ведомства. Еще в январе 1956 года, пойдя навстречу негласной рекомендации, высказанной в донесении Дулиттла, он публично объявил о своем создании президентской комиссии. Он написал в своем дневнике, что хотел, чтобы консультанты каждые шесть месяцев докладывали ему о значимости работы ЦРУ.

Посол Брюс запросил и получил президентское разрешение на более пристальное внимание к тайным операциям ЦРУ, то есть к работе Аллена Даллеса и Фрэнка Виснера. Его личная привязанность и высокая профессиональная оценка добавили неизмеримый вес к его словам. Его сверхсекретное донесение так и не было рассекречено – и даже собственные историки ЦРУ открыто сомневались, существовало ли оно вообще. Но его ключевые результаты проявились в записи 1961 года, сделанной разведывательным комитетом и полученной автором. Некоторые из отрывков воспроизводятся здесь впервые.

«Мы уверены, что сторонники решения, принятого в 1948 году, о том, чтобы навязать правительству запуск программы психологической войны и военизированных операций, возможно, не предвидели последствий этой деятельности, – говорилось в сообщении. – Ни у кого, кроме тех лиц в ЦРУ, которые непосредственно заинтересованы в повседневных операциях, нет детального понятия о том, что происходит».

Планирование и одобрение чрезмерно деликатных и чрезвычайно дорогостоящих тайных операций «все больше становились исключительно делом ЦРУ – при поддержке нигде не учтенных фондов разведывательного ведомства… ЦРУ, такое деятельное, денежное и привилегированное ведомство, купающееся в лучах славы и гордое тем, что может ставить у власти угодных ему политических деятелей и свергать неугодных (увлекательная интрига, результатом которой может служить самодовольство, иногда приправленное бурными аплодисментами; и при этом никакой ответственности за неудачи и провалы – да и сам бизнес в целом намного проще, чем сбор агентурных данных об СССР через традиционные методики ЦРУ!)».

Далее в донесении говорилось:

«В Государственном департаменте выражают серьезное беспокойство по поводу воздействия психологической войны и военизированных действий ЦРУ на наши международные отношения. По мнению сотрудников Государственного департамента, самый большой вклад, который может внести эта комиссия, должен, по-видимому, заключаться в том, чтобы представить вниманию президента существенное, практически одностороннее влияние, которое психологическая война и военизированные действия ЦРУ оказывают на фактическое формирование нашей внешней политики и отношений с нашими «друзьями»…

Поддержка ЦРУ и ее манипуляции с местными средствами массовой информации, трудовыми группами, политическими деятелями, партиями и прочая деятельность, которая в любой заданный момент может оказать значительное влияние на работу местного посла, иногда совершенно неизвестны, либо о них имеется весьма смутное представление… Слишком часто наблюдаются расхождения во мнениях касательно отношения США к местным политическим деятелям или организациям, тем более между ЦРУ и Государственным департаментом… (Время от времени братские отношения между госсекретарем и ДЦР могут произвольно утвердить «американскую позицию».)

Психологическая война и военизированные операции (часто возникающие из растущего вмешательства во внутренние дела других стран умных и весьма способных молодых людей, которые постоянно должны чем-то заниматься, чтобы оправдать свое существование) сегодня проводятся в мировом масштабе целой ордой представителей ЦРУ [удалено], многие из которых, согласно принципам кадровой работы [удалено], являются еще политически незрелыми. (В результате их «деловых отношений» с изворотливыми и переменчивыми типами их практическая реализация тем, предложенных штаб-квартирой или разработанных на месте, – иногда с легкой руки местных оппортунистов и лицемеров – склонны происходить – и происходят! – весьма странные вещи».)

Тайные операции ЦРУ проводились «на автономной и вольной основе в весьма критических областях, связанных с этикой международных отношений, – говорилось в последующем сообщении президентского комитета по разведке в январе 1957 года. – В ряде случаев это приводит к ситуациям, которые почти невероятны».

В течение последующих четырех лет правления президент Эйзенхауэр попытался изменить способ управления ЦРУ. Но он знал, что не сможет изменить Аллена Даллеса. И при этом другая кандидатура на пост директора не приходила ему в голову. Это «один из наиболее специфических типов операций для любого правительства», сказал он, и, «по-видимому, требуется необычный тип гения, чтобы ими управлять».

Аллен не терпел «надзирателей». Молчаливый кивок от брата Фостера – вот все, что было ему нужно. В американском правительстве никогда не было такой команды, как братья Даллес, но возраст и упадок сил все же давали о себе знать. Фостер был на семь лет старше Аллена. Он знал, что у него смертельное заболевание – рак, – и это медленно убивало его последующие два года. Он смело боролся, летал по всему миру, пугая всех американским военным арсеналом. Но силы покидали его, и это создавало тревожный дисбаланс у директора Центральной разведки. Видя, как угасает его родной брат, он потерял жизненно необходимую искру. Его идеи и здравый смысл стали столь же недолговечными, как и дым из его трубки.

Аллен бросил ЦРУ в пучину новых сражений в Азии и на Ближнем Востоке. Холодная война в Европе могла привести в тупик, заявил он своим «атаманам», но нужно с новыми силами развернуть знамя борьбы от Тихого океана до Средиземноморья…


Глава 14
«Неуклюжие операции всех мастей»

«Если вы начнете жить бок о бок с этими арабами, – сказал президент Эйзенхауэр Аллену Даллесу и собравшимся на заседание членам Совета национальной безопасности, – то увидите, что они попросту не в состоянии понять наши идеи свободы и человеческого достоинства. Они слишком долго жили в условиях той или иной диктатуры. Разве можно рассчитывать на то, что они смогут успешно управлять своими странами самостоятельно?»

ЦРУ вознамерилось ответить на этот вопрос, стремясь преобразовать, принудить или взять под контроль правительства различных стран Азии и Ближнего Востока. Оно вступило в борьбу с Москвой за умы и сердца миллионов людей, стремясь обрести политическое и экономическое влияние над народами, которым по какой-то невообразимой исторической и геологической случайности выпало обладать миллиардами баррелей нефти. Новый боевой порядок представлял собой огромный полумесяц, протянувшийся из Индонезии через Индийский океан, через пустыни Ирана и Ирака к древним столицам Ближнего Востока.

Каждого мусульманского политического лидера, который не обещал кланяться Соединенным Штатам, рассматривали как «цель, в отношении которой юридически санкционированы жесткие политические действия со стороны ЦРУ», – заявил Арчи Рузвельт, руководитель резидентуры в Турции и двоюродный брат Кима Рузвельта, ближневосточного «царя» ЦРУ. Многие из самых влиятельных людей в исламском мире принимали от ЦРУ деньги и советы. Агентство смогло их «раскачать». Но лишь немногие сотрудники ЦРУ говорили на местном языке, знали обычаи или хотя бы понимали народ, который, в зависимости от установки свыше, стремились поддержать или подкупить.

Президент сказал, что хотел бы продвигать идею исламского джихада против безбожного коммунизма. «Мы должны сделать все возможное, чтобы подчеркнуть аспект «священной войны», – заявил он на заседании в Белом доме в сентябре 1957 года, на котором присутствовали Фрэнк Виснер, Фостер Даллес, заместитель госсекретаря по Ближнему Востоку Уильям Раунтри и члены Объединенного комитета начальников штабов. Фостер Даллес предложил создать «секретное оперативное подразделение», под прикрытием которого ЦРУ будет переправлять американское оружие, деньги и разведывательную информацию королю Саудовской Аравии Сауду, королю Иордании Хусейну, ливанскому президенту Камилу Шамуну и иракскому президенту Нури-Саиду.

«Эти четыре полукровки, как предполагалось, были нашей линией обороны против коммунизма и арабского экстремизма на Ближнем Востоке», – сказал Харрисон Симмес, который работал в тесном сотрудничестве с ЦРУ в качестве правой руки Раунтри и позднее служил послом в Иордании. Единственным «долгоиграющим» наследством «секретного оперативного подразделения» было предложение Фрэнка Виснера включить короля Иордании Хусейна в платежную ведомость ЦРУ. Агентство создало иорданскую разведывательную службу, которая в настоящее время осуществляет связь со значительной частью арабского мира. Король получил секретную субсидию на последующие двадцать лет.

Если оружие уже не всегда могло купить лояльность на Ближнем Востоке, то всемогущий доллар по-прежнему представлял в этом смысле мощный инструмент ЦРУ. Деньги для политической войны и оказания давления на противника всегда были необходимы, и потребность в них никогда не иссякала. Если что-то могло помочь создать американскую абсолютную власть на арабских и азиатских землях, Фостер Даллес всегда был обеими руками за. «Давайте поступим следующим образом, – сказал посол Симмес. – Джон Фостер Даллес придерживался мнения о том, что нужно сделать все, что в наших силах, чтобы одержать победу над этими нейтралистскими, антиимпериалистическими, антиколониальными и националистическими режимами.

«Он предоставил Аллену Даллесу мандат на это… И конечно, Аллен Даллес просто дал волю своим людям». В результате «мы погрязли в переворотах и неуклюжих операциях всех мастей». Вместе с коллегами-дипломатами он попытался «отследить и проверить некоторые из грязных трюков, которые планировались на Ближнем Востоке на предмет возможности их практической реализации, чтобы вовремя не дать им хода и остановить. И в ряде случаев нам это удалось. Но все остановить мы были просто не в силах».


«Созрела для военного переворота»

Один такой «грязный трюк» растянулся на целое десятилетие: план по свержению правительства Сирии.

В 1949 году ЦРУ усадило на пост сирийского лидера проамериканского полковника Адиба аш-Шишакли. Он получал прямую американскую военную помощь наряду с тайной финансовой поддержкой. Резидент ЦРУ в Дамаске Майлз Коупленд называл полковника «симпатичным жуликом», который, «по моим сведениям, никогда не кланялся даже идолу. Однако он запросто совершит кощунство, богохульство, убийство, прелюбодеяние и воровство». Он правил четыре года, прежде чем был свергнут партией Арабского социалистического возрождения, а также коммунистическими политическими деятелями и офицерами вооруженных сил.

В марте 1955 года Аллен Даллес предсказывал, что страна «созрела для военного переворота» – естественно, при поддержке вверенного ему ведомства. В апреле 1956 года Ким Рузвельт и его коллега из британской СРС, сэр Джордж Янг, попытались мобилизовать правых офицеров сирийской армии; лидерам заговора сотрудники ЦРУ передали полмиллиона сирийских фунтов. Но фиаско на Суэцком канале отравило политический климат на Ближнем Востоке, подтолкнуло Сирию ближе к Советам и вынудило американцев и британцев в конце октября 1956 года отложить свой план.

Весной и летом 1957 года они снова вернулись к нему. Документ, обнаруженный в 2003 году среди частных бумаг Дункана Сэндиса, министра обороны в кабинете премьер-министра Гарольда Макмиллана, подробно разбирает этот исторический эпизод.

Сирия должна была выглядеть «как спонсор заговоров, саботажа и насилия, направленных против соседних правительств», – говорилось в документе. ЦРУ и СРС предстоит организовать «национальные заговоры и проводить насильственные действия» в Ираке, Ливане и Иордании. Ответственность за них потом возложат на Сирию. Они создадут военизированные фракции и спровоцируют волнения среди мусульманского братства в Дамаске. Создание видимости нестабильной обстановки дестабилизирует правительство; пограничные столкновения, также спровоцированные американской и британской разведками, послужат предлогом для вторжения прозападных армий Ирака и Иордании. ЦРУ и СРС предполагали, что любой новый установленный ими режим, скорее всего, «будет опираться на репрессивные меры и произвол власти».

Самым влиятельным человеком в Дамаске Рузвельт считал Абдула Хамида Серраджа, давнего руководителя сирийской разведывательной службы. Серрадж, согласно раскладу в ЦРУ, должен был быть уничтожен, наряду с руководителем сирийского Генерального штаба и главой коммунистической партии.

Рокки Стоуна, который набрался опыта в Иранской операции, ЦРУ направило в Сирию в качестве нового резидента в Дамаске. Аккредитованный в качестве дипломата, второго секретаря в американском посольстве, он начал активно вербовать офицеров сирийской армии, обещая миллионы долларов и неограниченную политическую власть. Своих «рекрутов» он представлял в донесениях штабу как первоклассный корпус для запланированного американцами переворота.

Через считаные недели Стоуну пришлось столкнуться с Абдулом Хамидом Серраджем.

«Верные» сирийцы его обманули. «Офицеры, с которыми договаривался Стоун, взяли у него деньги, а потом отправились на телевидение и объявили, что получили их от «коррумпированных и злых американцев, стремящихся свергнуть законное правительство Сирии», – сказал Куртис Ф. Джоунс, сотрудник Государственного департамента, направленный сюда, чтобы уладить неловкую ситуацию и разгрести мусор после «работы» Стоуна.

Солдаты Серраджа окружили американское посольство в Дамаске, схватили Стоуна и подвергли грубому допросу. Он рассказал им все, что он знал. Сирийцы публично объявили его американским шпионом, выдававшим себя за дипломата, который в обмен на многомиллионную американскую помощь вступил в заговор с рядом армейских офицеров и политических деятелей с целью свергнуть законное правительство.

Раскрытие этого «особенно неуклюжего замысла ЦРУ», по словам американского посла в Сирии Чарльза Йоста, имело последствия, которые ощущаются даже сегодня. Сирийское правительство формально объявило Рокки Стоуна персоной нон грата. Это был первый раз, когда какой-либо американский дипломат – будь то шпион, работающий тайно, или добросовестный сотрудник Государственного департамента – был выслан из арабской страны. В свою очередь, Соединенные Штаты выслали сирийского посла в Вашингтоне, ставшего первым изгнанным иностранным дипломатом начиная с Первой мировой войны. Соединенные Штаты осудили сирийские «фальсификации» и «клевету». Сирийские конспираторы Стоуна, включая бывшего президента Адиба аш-Шишакли, были приговорены к смерти. Офицеры, которые когда-либо связывались с американским посольством, были все до единого отправлены в отставку.

На фоне этой политической суматохи родился сирийско-египетский альянс: Объединенная Арабская Республика. Она стала одним из центров антиамериканских настроений на Ближнем Востоке. Поскольку в Дамаске репутация Америки резко упала, соответственно выросло советское военно-политическое влияние. После неудавшегося переворота никто из американцев не мог заслужить доверие у все более тиранического сирийского руководства.

Одна из неприятностей, связанная с провальными операциями, подобными этой, состояла в том, что им «нельзя было придумать правдоподобное опровержение, – предупреждал в своем докладе президенту Эйзенхауэру Дэвид Брюс, – и сделать вид, что мы не имеем к этому никакого отношения». Американская «рука» была видна всем. А составлял ли кто-нибудь смету затрат на неудачи и провалы (Иордания, Сирия, Египет и т. д.)? – спрашивалось в докладе. Кто «подсчитывал, как это отразилось на нашем международном положении»? Может быть, ЦРУ лишь «вызвало всеобщую суматоху и усилило сомнения, которые и так присутствуют во многих странах мира? Как это повлияет на отношения с союзниками? И вообще, к чему мы придем завтра?»


«Мы въехали во власть на локомотиве ЦРУ»

14 мая 1958 года Аллен Даллес созвал заместителей на регулярное утреннее совещание. Он набросился на Виснера, советуя тому сделать «некоторую переоценку ценностей», имея в виду работу агентства на Ближнем Востоке. На фоне неудачного переворота в Сирии в Бейруте и Алжире начались антиамериканские бунты. Было ли это все частью какого-то глобального заговора? Даллес и его помощники предполагали, что фактически «коммунисты дергают за ниточки своих кукол, управляя ситуациями на Ближнем Востоке, да и во всем мире. По мере нарастания страха перед советским вторжением потребность в создании ряда проамериканских наций на южном «фланге» Советов становилась более острой.

Сотрудники ЦРУ в Ираке получили приказ активизировать работу с политическими лидерами, военачальниками, министрами безопасности и политическими брокерами, предлагая им деньги и оружие в обмен на антикоммунистические альянсы. Но 14 июля 1958 года, когда группа вступивших в заговор армейских офицеров свергла проамериканскую иракскую монархию Нури аль-Саида, Багдадская резидентура спала крепким сном. «Мы были полностью застигнуты врасплох», – сказал посол Роберт К.Ф. Гордон, в дальнейшем политический консультант посольства.

Новый режим во главе с бригадным генералом Абделем аль-Карим Куасимом «раскопал» архивы прежнего правительства. Они отыскали доказательства того, что ЦРУ, подкупив лидеров старой гвардии, тесно сотрудничало с роялистским правительством. Один американец, работающий на ЦРУ по контракту, изображая из себя писателя, состоящего в одной из организаций «Американских друзей на Ближнем Востоке», был арестован в гостинице и бесследно исчез. Сотрудники местной резидентуры разбежались.

Аллен Даллес стал называть Ирак «самым опасным местом в мире». Генерал Касим потихоньку открывал дорогу в Ирак для советских политических, экономических и культурных делегаций. «У нас нет никакого подтверждения, что Касим – коммунист», – известило ЦРУ Белый дом, но, «если не предпринять никаких действий по обузданию коммунизма и до тех пор, пока коммунисты не допустят крупную тактическую ошибку, Ирак, по-видимому, рискует превратиться в прокоммунистическое государство». Лидеры ЦРУ в беседах между собой признали, что понятия не имеют о том, что делать с этой угрозой: «Единственной эффективной и организованной силой в Ираке, способной противостоять коммунизму, является армия. В настоящее время наша разведка не может дать надежных сведений по поводу ситуации в иракской армии». ЦРУ, проиграв одно сражение в Сирии, а другое – в Ираке, не находило себе покоя, терзаясь раздумьями о том, что же сделать, чтобы помешать Ближнему Востоку окраситься в «красные» тона.

После иракской неудачи Ким Рузвельт, шеф ближневосточного подразделения ЦРУ с 1950 года, ушел в отставку, чтобы попытать счастья в качестве частного консультанта американских нефтяных компаний. Его сменил Джеймс Кричфилд, много лет служивший связующей нитью агентства с генералом Рейнхардом Геленом в Германии.

Кричфилд сразу заинтересовался партией Баас (партией Арабского социалистического возрождения) после того, как ее головорезы попытались убить Касима. Но покушение провалилось. Сотрудники Кричфилда участвовали в другом неудачном покушении. Здесь был использован отравленный носовой платок, а идею именно такого убийства поддержали на всех уровнях ЦРУ. Потребовалось еще пять лет напряженной работы, но агентство наконец смогло организовать успешный государственный переворот в Ираке во имя будущего американского влияния в регионе.

«Мы въехали во власть на локомотиве ЦРУ», – сказал Али Салех Саади, партийный министр внутренних дел партии Баас в 1960-х годах. Одним из пассажиров этого поезда был многообещающий террорист по имени Саддам Хусейн…


Глава 15
«Весьма странная война»

Представление США о мире от Средиземноморья до Тихого океана было черно-белым: твердая американская рука была необходима в каждой столице от Дамаска до Джакарты, чтобы ни одна из значимых «фигур» не выпала из игры. Но в 1958 году усилия ЦРУ по свержению правительства Индонезии обернулись такими неприятными последствиями, что привели к возникновению самой крупной коммунистической партии в мире за пределами России и Китая. Чтобы одолеть такую силу, понадобилось бы развязать настоящую войну, в которой погибли бы сотни тысяч людей.

После Второй мировой войны Индонезия боролась за освобождение от голландского колониального правления и добилась своей цели в конце 1949 года. Соединенные Штаты поддерживали независимость Индонезии при ее новом лидере, президенте Сукарно. Эта страна оказалась в поле зрения ЦРУ после корейской войны, когда в агентстве поняли, что у Индонезии имеется «всего ничего» – около 20 миллиардов баррелей неиспользованной нефти, а вдобавок к этому лидер, не склонный идти на сближение с Соединенными Штатами, и крепнущее коммунистическое движение.

В ЦРУ сначала подняли тревогу по поводу Индонезии. Она сквозила в донесении, отправленном Совету национальной безопасности 9 сентября 1953 года. Выслушав мрачный отчет ЦРУ о ситуации, Гарольд Стассен, в то время директор Агентства взаимного обеспечения безопасности[17] (организации военно-экономической помощи, которая фактически пришла на смену плану Маршалла) посоветовал вице-президенту Никсону и братьям Даллес «хорошенько подумать о мерах, которые следует предпринять правительству, чтобы свергнуть новый режим в Индонезии, поскольку очевидно, что он никуда не годится. Если он настолько пропитан коммунистами, как это представляется ЦРУ, было бы более разумным избавиться от него, нежели поддерживать». Но когда Никсон инструктировал сотрудников ЦРУ в Вашингтоне через четыре месяца после встречи с Сукарно во время своего кругосветного турне, он сообщил, что индонезийский лидер обладает «огромным влиянием на людей; кроме того, его никак нельзя отнести к коммунистам; нет сомнения, что именно он – главный «козырь» Соединенных Штатов».

У братьев Даллес слова Никсона вызвали сомнения. Сукарно объявил, что не участвует в холодной войне, а, по их мнению, нейтральных сторон в таком деле быть не может.

Весной 1955 года ЦРУ всерьез рассматривало вопрос о покушении на Сукарно. «Такая возможность планировалась, – вспоминал Ричард Бисселл. – Но этим планам не суждено было сбыться, их так и не довели до этапа практической оценки. Трудность заключалась в самой невозможности ситуации, в которой потенциальный агент-исполнитель получит доступ к цели».


«Диверсия с помощью избирательных бюллетеней»

Пока ЦРУ размышляло над возможностью покушения, Сукарно созвал международную конференцию с участием двадцати девяти лидеров Азии, Африки и арабских государств. Они предложили народам во всем мире выбирать собственный путь развития, не советуясь ни с Москвой, ни с Вашингтоном. Через девятнадцать дней после окончания конференции в Бандунге ЦРУ получило от Белого дома новую директиву NSC 5518 о проведении еще очередной секретной операции. Детали этого приказа были рассекречены в 2003 году.

Агентству предписывалось использовать «все пригодные секретные средства и методы», включая взятки, для подкупа индонезийских избирателей и политических деятелей, средства политической войны, чтобы привлечь к себе как можно больше сторонников и ослабить потенциального противника, а также военные средства, чтобы воспрепятствовать Индонезии встать на путь левых.

Получив исчерпывающие инструкции, ЦРУ в 1955 году, во время национальных парламентских выборов, проводящихся впервые в постколониальной Индонезии, «закачало» в казну наиболее сильных политических противников Сукарно, партии Машуми, около 1 миллиона долларов. Операция, однако, не привела к успеху: партия Сукарно одержала победу, Машуми заняла второе место, а Коммунистическая партия Индонезии – лишь четвертое с 16 процентами голосов. Эти результаты встревожили Вашингтон. ЦРУ продолжало финансировать избранные политические партии и «ряд политиков» в Индонезии, вспоминал Бисселл.

В 1956 году «боевая тревога» была объявлена вновь, когда Сукарно посетил Москву и Пекин, а также Вашингтон. В Белом доме застыли от удивления, когда Сукарно заявил, что восхищается американской системой государственного управления. Но потом США почувствовали себя преданными, когда оказалось, что Сукарно не собирается принимать западную демократию в качестве модели для управления Индонезией.

Этот огромный архипелаг, состоящий почти из тысячи густонаселенных островов, растянулся более чем на 3 тысячи миль. В населении страны, преимущественно исламском, выделялось тринадцать главных этнических групп. Индонезия с ее 80 миллионами жителей занимала в 1950-х годах пятое место в мире.

Сукарно был талантливым оратором; он выступал по три-четыре раза в неделю. Стремясь объединить страну, он сплачивал людей своими патриотическими речами. Те немногие американцы, которые работали в Индонезии и понимали местный язык, сообщали, что в один день Сукарно мастерски цитировал Томаса Джефферсона, а во второй – излагал принципы коммунистической теории. В ЦРУ так до конца и не поняли Сукарно. Но полномочия агентства в соответствии с директивой NSC 5518 были настолько широки, что можно было оправдать практически любое действие против него.

Новому руководителю Дальневосточного подразделения ЦРУ Элу Алмеру нравилась такая свобода. Вот за это он и любил ЦРУ. «Мы расхаживали по всему миру и делали то, что хотели, – сказал он сорок лет спустя. – Видит Бог, мы весело проводили время».

Алмер, по его собственным словам, во время своего длительного пребывания на посту резидента ЦРУ в Афинах жил на широкую ногу, занимая положение где-то между звездой Голливуда и главой государства. Он помог Аллену Даллесу завести роман с королевой Греции Фредерикой и вдоволь насладиться катанием на роскошных яхтах с местными судовыми магнатами. Пост шефа Дальневосточного подразделения ЦРУ стал для него наградой за старания.

Алмер заявил в интервью, что, когда вступал в новую должность, почти ничего не знал об Индонезии. Но, главное, ему целиком и полностью доверял Аллен Даллес. И он прекрасно помнил беседу с Фрэнком Виснером в конце 1956 года, незадолго до психического расстройства последнего. Виснер заявил тогда, что пришло время разобраться с Сукарно и хорошенько «поджарить ему пятки».

Резидент Алмера в Джакарте сообщил ему, что Индонезия готова для коммунистической подрывной деятельности. Этот резидент, Вэл Гуделл, являлся магнатом каучуковой отрасли и закоренелым колониалистом. Суть его неистовых телеграмм из Джакарты была передана в заметках, которые Аллен Даллес брал с собой на еженедельные совещания в Белом доме в первые четыре месяца 1957 года: «Ситуация критическая… Сукарно – подпольный коммунист… Вышлите оружие. Мятежные армейские офицеры на острове Суматра – ключ к национальному будущему». «Жители Суматры готовятся к борьбе, – телеграфировал в штаб Гуделл, – но сильно нуждаются в нашем оружии».

В июле 1957 года, результаты выборов в местные органы власти показали, что коммунистическая партия вошла в тройку самых влиятельных политических сил в стране, покинув прежнее четвертое место. «Сукарно настаивает на участии коммунистов в правительстве Индонезии, – сообщил Гуделл, – потому что 6 миллионов индонезийцев проголосовало за коммунистическую партию». ЦРУ охарактеризовало такой рост как «впечатляющее достижение», давшее коммунистам «огромный престиж». Повернется ли теперь Сукарно лицом к Москве и Пекину? Ни у кого не было ни малейшего понятия.

Шеф местной резидентуры категорически не согласился с мнением уходящего в отставку американского посла в Индонезии, Хью Камминга, который предположил, что Сукарно все еще открыт для американского влияния. С самого начала Гуделл был на ножах с новым послом Джоном M. Эллисоном, который раньше служил американским посланником в Японии и заместителем госсекретаря по Дальнему Востоку. Правда, оба в своем непримиримом противостоянии быстро зашли в тупик.

Используют ли Соединенные Штаты дипломатическое влияние или насилие в Индонезии? Никто, казалось, не знал, что в данный момент может выкинуть внешнеполитическое ведомство Соединенных Штатов. 19 июля 1957 года заместитель директора Центральной разведки Чарльз Пирр Кейбелл «рекомендовал директору вновь предпринять попытку выяснить стратегию Государственного департамента в отношении Индонезии, – записано в протоколе совещания руководителей ЦРУ. – Директор согласился это сделать».

Для оценки ситуации Белый дом и ЦРУ направили в Джакарту своих эмиссаров. Аллен Даллес послал Эла Алмера, президент Эйзенхауэр – Ф.М. Дирборна-младшего, своего специального помощника по вопросам безопасности. Дирборн неохотно сообщил Эйзенхауэру, что почти все союзники Америки на Дальнем Востоке крайне ненадежны и сомнительны. Чан Кайши возглавил «диктатуру» на Tайване. Президент Дьем запустил собственный «бенефис» в Южном Вьетнаме. Лидеры Лаоса глубоко коррумпированы. Южнокорейский президент Ли Сын Ман крайне непопулярен в стране…

Но проблема Сукарно в Индонезии совсем иного свойства, доложил посланник президента: это «диверсия с помощью избирательных бюллетеней» – одна из опасностей партисипаторной демократии[18].

Эл Алмер полагал, что должен отыскать самые мощные антикоммунистические силы в Индонезии и поддержать их американским оружием и деньгами. Он и Гуделл целыми днями яростно спорили на эту тему с послом Эллисоном на веранде американского посольства в Джакарте.

В ЦРУ не принимали тот факт, что почти все руководство индонезийской армии оставалось лояльным действующему правительству, которое, с одной стороны, было настроено антикоммунистически, а с другой – во многом соответствовало американским представлениям. В ЦРУ считали, что поддержка мятежных офицеров может спасти Индонезию от коммунистического «поглощения». С помощью агентства они могли бы сформировать «отколовшееся» индонезийское правительство на Суматре, а затем, со временем, взять в свои руки столицу страны. Алмер возвратился в Вашингтон, осуждая Сукарно как политика «без надежды на исправление», а Эллисона – как «мягкотелого на коммунизм». Он смог-таки повлиять на мнение обоих Даллесов.

Несколько недель спустя, по рекомендации ЦРУ, посол Эллисон, один из самых опытных представителей Государственного департамента, был смещен с занимаемого поста и, в соответствии с кратким уведомлением, направлен в Чехословакию.

«Я испытывал большое уважение к Фостеру и Аллену, – отмечал Эллисон. – Но они не слишком хорошо знали азиатов и всегда были склонны судить их по западным стандартам». По вопросу Индонезии «оба проявляли большую активность и настаивали на том, чтобы сразу действовать». По донесениям резидентуры они были убеждены, что коммунисты подрывают и контролируют индонезийскую армию, и в том, что агентство способно сорвать их гнусные планы. ЦРУ само себе выписало приглашение к мятежу.


«Верные сыны Эйзенхауэра»

1 августа 1957 года на заседании Совета национальной безопасности донесение ЦРУ спровоцировало настоящий взрыв. Аллен Даллес заявил, что Сукарно «переступил роковую черту» и «теперь запоет под коммунистическую дудку». Вице-президент Никсон поддержал тему и предложил, чтобы «Соединенные Штаты действовали через военную организацию Индонезии, чтобы мобилизовать оппозицию против коммунизма». Фрэнк Виснер заявил, что ЦРУ по силам поддержать восстание, но он не может гарантировать «абсолютный контроль», как только оно начнется: «Всегда возможны неожиданности». На следующий день он сообщил коллегам, что «осложнение ситуации в Индонезии рассматривается со всей серьезностью в самых высоких кругах американского правительства».

Фостер Даллес целиком и полностью окунулся в подготовку государственного переворота. Бывшего посла Хью Камминга, пять месяцев назад вернувшегося из Индонезии, он назначил ответственным за комитет, возглавляемый сотрудниками ЦРУ и Пентагона. 13 сентября 1957 года группа представила свои рекомендации. И в итоге побудила Соединенные Штаты оказать тайную военно-экономическую помощь рвущимся к власти армейским офицерам.

Но все это также подняло и немаловажные вопросы о последствиях американской секретной операции. Вооружение мятежных офицеров «могло увеличить вероятность расчленения Индонезии, – страны, которая была фактически создана с помощью американцев, – отметили члены группы Камминга. – Так как США сыграли весьма важную роль в создании независимой Индонезии, разве не очевидно, что наша страна сдаст немало позиций в Азии и остальной части мира, если Индонезия рассыплется на части, тем более если станет известно, что мы сами приложили к этому руку?» Вопрос так и остался без ответа.

25 сентября президент Эйзенхауэр приказал ЦРУ принять срочные меры по Индонезии. Он поставил три задачи. Во-первых, обеспечить «оружием и оказать иную военную помощь» «настроенным против Сукарно военачальникам» на всей территории Индонезии. Во-вторых, «укрепить решимость, волю и единство» офицеров мятежных войск на островах Суматра и Сулавеси. В-третьих, поддержать и «стимулировать к действию, отдельно или совместно, не– и антикоммунистические элементы» среди политических партий на главном острове Ява.

А всего лишь три дня спустя индийский информационный еженедельник «Блиц» – издание, которое контролировалось советской разведкой, – опубликовал длинную статью с провокационным заголовком: «АМЕРИКАНСКИЙ ЗАГОВОР ПО СВЕРЖЕНИЮ СУКАРНО». Индонезийская пресса энергично подхватила тему. Оказалось, что секретная операция оставалась таковой всего около трех суток…

Ричард Бисселл организовал полеты U-2 над архипелагом и разработал маршруты поставки оружия и боеприпасов мятежникам морским путем и по воздуху. Прежде он никогда не управлял военизированными операциями и не составлял военные планы. Новое занятие он нашел весьма увлекательным…

Планирование операции заняло три месяца. Для непосредственной подготовки операции Виснер отправился из северной части Суматры через Малаккский пролив в резидентуру ЦРУ в Сингапуре. Алмер учредил командные посты на авиабазе Кларк и военно-морской базе в заливе Субик на Филиппинах, двух самых крупных американских базах в регионе. Джон Мейсон, оперативный шеф Дальневосточного подразделения во главе с Алмером, собрал небольшую военизированную команду на Филиппинах; многие из ее состава были ветеранами военных операций ЦРУ в Корее. Они вступили в контакт с горсткой индонезийских мятежников на Суматре и контингентом местных командиров, стремящихся к власти на острове Сулавеси, к северо-востоку от Явы. Мейсон работал в тесном сотрудничестве с Пентагоном, чтобы собрать партию автоматов, карабинов, винтовок, гранатометов, минометов, ручных гранат и боеприпасов, достаточную для вооружения и экипировки 8 тысяч солдат, и планировал снабжать мятежников на Суматре и Сулавеси морским путем и воздушным путем. 8 января 1958 года первая партия оружия вышла из залива Субик на военном корабле США «Томастон», взявшем курс на Суматру. Мейсон следовал за судном на подводной лодке «Блюджилл». На следующей неделе оружие прибыло в северный порт Суматры Падангу, приблизительно в 225 милях к югу от Сингапура. Разгрузка произошла без всякого намека на секретность. И привлекла к себе внушительную толпу.

10 февраля индонезийские мятежники бросили вызов Сукарно с недавно установленной при поддержке ЦРУ радиостанции в Паданге. Они потребовали, чтобы в течение пяти дней было созвано новое правительство, а коммунизм – объявлен вне закона. Не получив никакого ответа от Сукарно, который развлекался в гейша-барах и банях Токио, они объявили об учреждении революционного правительства, министром иностранных дел которого являлся полковник Малудин Симболон, англоговорящий христианин, специально выбранный для этой цели и оплаченный кандидат ЦРУ. Зачитывая свои требования по радио, мятежники предупредили, чтобы иностранные державы не вмешивались во внутренние дела Индонезии.

Тем временем ЦРУ готовило новые партии оружия из Филиппин и ждало первых признаков общенационального народного восстания против Сукарно.

Резидентура ЦРУ в Джакарте сообщила в штаб, что ожидается длительный, медленный и довольно вялый период политического маневрирования, в котором «все фракции будут стремиться избегать насилия». Но восемь дней спустя, 21 февраля, индонезийские ВВС разбомбили в пух и прах радиостанции революционеров на Центральной Суматре, а индонезийский военно-морской флот блокировал позиции мятежников вдоль побережья. Индонезийские агенты ЦРУ и их американские советники отступили в джунгли.

Оказалось, что агентство не приняло во внимание такой немаловажный факт, что некоторые из самых влиятельных военачальников индонезийской армии проходили обучение в Соединенных Штатах и именовали себя «сыновьями Эйзенхауэра». Армия во главе с антикоммунистами находилась в состоянии войны с ЦРУ.


«Лучшая толпа, которую можно было собрать»

Через несколько часов после того, как первые бомбы упали на Суматру, братья Даллес уже обсуждали это по телефону. Фостер сказал, что он «за то, чтобы что-нибудь предпринять, но трудно понять, что именно и почему». Если бы Соединенные Штаты оказались «втянуты в гражданскую войну» в другом полушарии, сказал он, то как они потом оправдались бы перед конгрессом и американским народом? Аллен ответил, что силы, которые там мобилизовало ЦРУ, – «это лучшая толпа, которую можно было собрать», и предупредил, что у них «не так много времени, чтобы рассмотреть все необходимые вопросы».

Когда на той же неделе прошло заседание Совета национальной безопасности, Аллен Даллес заявил президенту, что «Соединенные Штаты столкнулись с очень трудными проблемами» в Индонезии.

В протоколе заседания СНБ говорится, что «он делал набросок последних событий, большинство которых было так или иначе описано в газетах», и затем предупредил: «Если бы это диссидентское движение бесследно исчезло, я был бы твердо уверен, что Индонезия перешла под контроль коммунистов». Фостер Даллес заявил, что «мы не можем позволить, чтобы это произошло». Президент допускал возможность того, что «необходимо вмешаться, если наступит реальная угроза прихода к власти коммунистов». Основание для таких опасений давали ложные тревоги ЦРУ.

Аллен Даллес сообщил Эйзенхауэру, что силы Сукарно «при нападении на Суматру проявляют не слишком большую активность». Несколько часов спустя из Индонезии поступили донесения о том, что эти самые силы «бомбят и блокируют опорные пункты диссидентов, стремясь сокрушить восстание всеми доступными средствами» и «планируют воздушные и наземные операции против Центральной Суматры».

Неподалеку от Сингапура, в десяти минутах полета от побережья Суматры, стояли американские военные корабли. Здесь бросил якорь авианосец США «Тикондерога» с двумя батальонами морских пехотинцев на борту, а также два эсминца и тяжелый крейсер. 9 марта, когда боевая группа ВМС была в сборе, Фостер Даллес сделал публичное заявление, открыто призывающее к восстанию против «коммунистического деспотизма» Сукарно. Генерал Насутион, главнокомандующий армией режима Сукарно, в ответ направил против мятежников два батальона солдат на восьми кораблях, в сопровождении группы самолетов. Они собрались у северного побережья Суматры, в десятке миль от гавани Сингапура.

Новый американский посол в Индонезии, Говард Джонс, телеграфировал госсекретарю о том, что генерал Насутион – убежденный антикоммунист и у мятежников нет ни малейшего шанса на победу. С таким же успехом он мог бы свернуть листок со своим донесением в бутылку и швырнуть ее в море.

Начальник штаба генерала Насутиона, полковник Ахмед Яни, был как раз одним из «сыновей Эйзенхауэра» – проамериканский выпускник курсов при Командно-штабной школе сухопутных войск в Форт-Левенуэрте и друг майора Джорджа Бенсона, американского военного атташе в Джакарте. Полковник, занимаясь подготовкой крупного наступления против мятежников на Суматре, запросил у майора Бенсона карты, необходимые ему для выполнения задачи. Майор, понятия не имевший о секретной операции ЦРУ, с удовольствием передал их.

На авиабазе Кларк на Филиппинах руководители ЦРУ собрали команду летных экипажей в количестве двадцати двух человек. Во главе этой группы находились польские пилоты, которые вылетали на задания ЦРУ, начиная со злополучной Албанской операции, проваленной восемь лет назад. Во время первого рейса перевозилось пять тонн оружия и боеприпасов, а также пачки наличных денег для мятежников на Суматре. Самолеты были обнаружены радарами генерала Насутиона сразу после того, как они пересекли границу индонезийского воздушного пространства. Парашютисты Насутиона подобрали все до единого ящики с грузом, которые были сброшены пилотами ЦРУ.

На востоке страны, на острове Сулавеси, ЦРУ воевало примерно с тем же успехом. Самолеты ВМФ вылетели на разведку потенциальных целей на Сулавеси. Поддерживаемые американцами мятежники показали свой характер, обстреляв самолет из пулеметов. Американский экипаж чудом выжил, совершив аварийную посадку в 200 милях севернее, на Филиппинах. Разведка дала польским пилотам новые цели. Два экипажа прибыли на взлетно-посадочную полосу на Сулавеси. Их «отреставрированные» самолеты B-26 были укомплектованы шестью пятисотфунтовыми бомбами и крупнокалиберными пулеметами. Один из самолетов успешно атаковал индонезийский военный аэродром. Второй потерпел крушение при взлете. Два храбрых поляка отправились домой к своим британским женам в похоронных мешках; их гибель была окутана тщательно разработанной легендой.

Последние надежды ЦРУ возлагались на мятежников Сулавеси и на прилегающих островах в отдаленных северо-восточных уголках архипелага. В самом конце апреля солдаты Сукарно разбили мятежников на Суматре. Пять офицеров ЦРУ на острове спаслись бегством. Они отправились на юг в армейском джипе и ехали без остановки, пока не кончилось горючее, а затем через джунгли отправились к побережью. Чтобы как-то продержаться, приходилось заходить в окрестные селения и похищать пищу. Достигнув океанского берега, они захватили рыболовную шхуну и сообщили по рации свои координаты в резидентуру ЦРУ в Сингапуре. Для их спасения была направлена американская подводная лодка «Танг».

Миссия на Суматру «фактически провалилась», – хмуро сообщил Аллен Даллес Эйзенхауэру 25 апреля. «Такое впечатление, что со стороны диссидентских сил на острове не было никакого желания сражаться… Диссидентские лидеры оказались не способны дать своим солдатам хоть какое-то понятие о том, почему и за что они борются. Это была очень странная война».


«Они обвинили меня в убийстве»

Эйзенхауэр не очень хотел продолжать операцию. Он приказал не вовлекать американцев «в любые операции, напоминающие по своему характеру операцию в Индонезии». Но Даллес не послушался.

19 апреля 1958 года пилоты ЦРУ принялись бомбить и обстреливать отдаленные острова Индонезии. В донесении ЦРУ для Белого дома и президента Соединенных Штатов эти военно-воздушные силы были охарактеризованы как «диссидентские», то есть индонезийские самолеты, которые пилотируются также индонезийцами, а вовсе не американские самолеты с американскими летчиками.

Одним из американцев, управлявших теми самолетами, был Эл Поуп. В свои неполные двадцать пять лет он уже имел за плечами четырехлетний опыт участия в опасных секретных миссиях. Его отличали храбрость и рвение.

«Я любил убивать коммунистов, – сказал он в 2005 году. – Мне нравилось убивать их любыми возможными способами».

На свое первое задание в Индонезии он вылетел 27 апреля. В течение следующих трех недель он с коллегами из ЦРУ обстреливал военные и гражданские цели в деревнях и гаванях северо-восточной части Индонезии. 1 мая Аллен Даллес заявил Эйзенхауэру, что эти авиационные удары оказались «слишком эффективны, поскольку привели к потоплению британского и панамского грузовых судов». По сообщению американского посольства, погибли сотни гражданских лиц. Четыре дня спустя Даллес судорожно докладывал Совету национальной безопасности, что бомбежки «сильно взбудоражили» индонезийское население, поскольку поползли слухи, что за штурвалами самолетов сидят американские пилоты. Обвинения были оправданны, но президент Соединенных Штатов и госсекретарь публично опровергли их.

Американское посольство и адмирал Феликс Стамп, командующий американскими войсками в Тихом океане, предупредили Вашингтон, что операция ЦРУ явно провалилась. Президент потребовал объяснений у директора Центральной разведки. Группа офицеров в штабе ЦРУ попыталась воссоздать хронологию Индонезийской операции. Они отметили, что, хотя операция отличалась «сложностью» и «уязвимостью», требующими «тщательной координации», она корректировалась «ежедневно». По своим масштабам «она не могла проводиться как целиком и полностью тайная операция». Рассекречивание операции явилось нарушением устава ЦРУ и прямых указаний президента.

Утро 18 мая Эл Поуп провел в небе над городом Амбон в восточной части Индонезии; он потопил морское судно, разбомбил местный рынок и разрушил церковь. Официальный список убитых включал шесть гражданских лиц и семнадцать офицеров вооруженных сил. Затем Поуп бросился преследовать транспортное судно водоизмещением 17 тысяч тонн, перевозившее более тысячи индонезийских солдат. Однако его B-26 попал в перекрестие прицелов бортовых зениток. На хвосте у него также висел истребитель индонезийских ВВС. Попав под обстрел, самолет Поупа загорелся на высоте 6 тысяч футов. Поуп приказал индонезийскому радисту прыгать, потом откинул «фонарь» кабины, освободил стопор катапультируемого кресла и нажал на пуск. Поскольку он катапультировался назад, то частью тела ударился о хвост своего подбитого самолета и сильно повредил бедро. Его последняя бомба не попала в транспорт и ушла под воду всего в 40 футах от него. Сотни жизней были спасены. Поуп медленно падал вниз, корчась от боли на стропах парашюта. В застегнутом на молнию кармане летного костюма у Поупа были личная карточка, данные о полете и членский билет для посещения офицерского клуба на авиабазе Кларк. Обнаруженные документы не оставляли никаких сомнений в том, что это американский офицер, который бомбил объекты в Индонезии по приказу своего правительства. Его могли сразу расстрелять. Однако почему-то не стали и взяли под арест.

«Меня признали виновным в убийстве и приговорили к смерти, – сказал он. – Мне заявили, что я не являюсь военнопленным и не подпадаю под Женевскую конвенцию».

Новости о том, что Поуп пропал без вести в бою, в штабе ЦРУ узнали тем же вечером. Директор Центральной разведки посовещался с братом. Оба пришли к выводу, что эту войну они все-таки проиграли.

19 мая Аллен Даллес направил телеграмму своим офицерам в Индонезии, на Филиппинах, на Tайване и в Сингапуре: отменить боевую готовность, передачу денег и поставки оружия прекратить, уничтожить улики, отступить. Протокол того утреннего заседания в штабе отражает его ярость по поводу «явной неразберихи».

Для Соединенных Штатов настало время перемены траектории. Американскую внешнюю политику необходимо было как можно скорее «переложить» на обратный курс. Донесение ЦРУ немедленно отразило эти настроения. 21 мая агентство сообщило в Белый дом, что индонезийская армия всячески подавляет коммунистов и что слова и действия президента Сукарно вполне соответствуют благоприятным ожиданиям Соединенных Штатов. Оказывается, теперь американским интересам угрожали бывшие друзья ЦРУ.

«Операция, конечно, полностью провалилась», – сказал Ричард Бисселл. Вплоть до последних дней пребывания у власти Сукарно редко когда не упоминал об этом. Он был в курсе, что ЦРУ однажды попыталось свергнуть его правительство; знала об этом его армия и политические круги Индонезии. В конечном итоге это могло укрепить коммунистов Индонезии, влияние и власть которых усилились за последние семь лет.

«Они сказали, что в Индонезии был провал, – горько размышлял Эл Поуп. – Но мы все-таки выбили из них спесь. Мы уничтожили там тысячи коммунистов, хотя, наверное, половина из них и понятия не имела о том, что такое коммунизм».

Единственная запись о службе Поупа в Индонезии уместилась в одну строчку в донесении (ложном по своей сути!) ЦРУ Белому дому, датированном 21 мая 1958 года: «Диссидентский самолет B-26 сбит 18 мая, во время нападения на Амбон».


«Каждый год наши проблемы лишь усугублялись»

Индонезия стала последним местом проведения операции для Фрэнка Виснера в качестве руководителя тайной службы. Он возвратился с Дальнего Востока в июне 1958 года на грани умопомешательства, а в конце лета совсем сошел с ума. Диагноз звучал так: «мания с психотическими симптомами». Симптомы существовали уже много лет: желание изменить мир силой воли, высокими речами и смертельными миссиями. Ни психиатры, ни новые психотропные средства не помогли. Тогда Виснера попробовали лечить с помощью электрошока. В течение шести месяцев его голова была зажата в подобие тисков, и через нее пропускался ток, сила которого была достаточна, чтобы зажечь стоваттную лампочку. Из больницы он вышел уже не таким искрящимся и самоуверенным; покинув прежний пост, он отправился в Лондон и занял место шефа местной резидентуры.

После того как индонезийская операция развалилась на части, Даллес посетил ряд заседаний Совета национальной безопасности, высказывая неопределенные и зловещие предупреждения о некой угрозе из Москвы. Президент уже начал вслух задаваться вопросом о том, знает ли ЦРУ о том, что делает. Однажды он удивленно спросил: «Аллен, вы что же, пытаетесь напугать меня угрозой войны?»

В штабе ЦРУ Даллес совещался со своим высшим командным составом о том, где же все-таки раздобыть источник надежной информации о Советском Союзе. На встрече с заместителями 23 июня 1958 года он заявил, что он «в недоумении относительно того, к какому подразделению агентства нужно обратиться, если он захочет получить определенную информацию об СССР». У агентства не было никого, кто мог бы авторитетно проинформировать по столь важному вопросу. Донесения по поводу Советов представляли собой чистый вздор.

Эббот Смит, один из его лучших аналитиков и позднее руководитель Управления национальных оценок, подытоживая работу, проделанную за десятилетие, в конце 1958 года писал: «Мы выработали для себя определенное представление об СССР, и, что бы ни произошло, оно должно было вписываться в эту картину. Лица, занимающиеся оценкой, едва ли способны совершить более отвратительный грех».

16 декабря Эйзенхауэр получил сообщение от своей консультационной комиссии, члены которой советовали ему перестроить ЦРУ. Его участники боялись, что агентство «не способно к созданию объективных оценок собственных разведданных, а также собственных операций». Во главе с бывшим министром обороны Робертом Ловеттом они умоляли президента забрать бразды управления тайными операциями из рук Аллена Даллеса.

Даллес, как всегда, отверг все усилия изменить ЦРУ. Он заявил президенту, что во вверенном ему ведомстве нет никаких проблем. А у себя в штаб-квартире он сказал, что «наши проблемы усугубляются с каждым годом». Он пообещал президенту, что замена Виснера поможет стабилизировать выполнение задач и улучшит организацию тайной службы. По его словам, у него уже есть нужный кандидат для такой работы.


Глава 16
«Он лгал всем вокруг»

1 января 1959 года Ричард Бисселл стал руководителем тайной службы ЦРУ. В тот же самый день на Кубе к власти пришел Фидель Кастро. В истории ЦРУ, рассекреченной в 2005 году, подробно описано, как агентство восприняло эту новую для себя угрозу.

В ЦРУ долго присматривались к Фиделю. И толком не знали, как к нему относиться. «Многие серьезные наблюдатели чувствуют, что его кубинский режим рухнет через считаные месяцы», – предположил Джим Ноэль, резидент ЦРУ, сотрудники которого потратили немало времени, присылая донесения из Гавана-Кантри-клаб. В штабе кое-кто утверждал, что Фиделю Кастро нужно непременно предложить оружие и деньги. Эл Кокс, руководитель военизированного подразделения, предложил «войти в секретный контакт с Кастро» и предложить ему оружие и боеприпасы, чтобы сформировать демократическое правительство. Своему начальству Кокс заявил, что ЦРУ могло бы переправить Кастро оружие на судне с кубинским экипажем. Но «самой безопасной помощью стали бы деньги, на которые Кастро мог затем и сам купить себе оружие, – написал Кокс своим начальникам. – Наилучшим вариантом, вероятно, было бы определенное сочетание оружия и денег». Кокс страдал излишним пристрастием к алкоголю, и это, возможно, накладывало отпечаток на его суждения, но многие из сотрудников разделяли его мнение. «Мой штаб и я были в то время фиделистами», – сказал много лет спустя Роберт Рейнольдс, руководитель Карибского операционного подразделения ЦРУ.

В апреле и мае 1959 года, когда торжествующий Кастро посетил Соединенные Штаты, сотрудник ЦРУ провел с ним короткую беседу в Вашингтоне. Он охарактеризовал Фиделя как «нового идейного лидера демократических и антидиктаторских сил в Латинской Америке».


«Наше участие в этом деле должно быть тщательно замаскировано»

Президент пришел в ярость, узнав, что ЦРУ недооценило Кастро. «Хотя наши специалисты по разведке многие месяцы топтались на месте», – написал Эйзенхауэр в своих мемуарах, – события постепенно подталкивали их к выводу о том, что с приходом Кастро коммунизм уверенно проник в это полушарие».

11 декабря 1959 года, сделав такой же вывод, Ричард Бисселл направил Аллену Даллесу записку, намекающую на «тщательный анализ возможности устранения Фиделя Кастро». Даллес внес карандашом важнейшее исправление в данное предложение. Он вычеркнул слово «устранение» – слово, несущее в себе слишком прозрачный намек на убийство. Он заменил его на «удаление с Кубы» – и дал сигнал к началу операции.

8 января 1960 года Даллес велел Бисселлу организовать специальное оперативное подразделение для свержения Кастро. Бисселл лично отобрал многих из числа участников переворота в Гватемале, которые своими донесениями вводили в заблуждение Эйзенхауэра. Для организации политической и психологической войны он выбрал беспомощного Трейси Барнса, для пропаганды – талантливого Дейва Филипса, для обучения военизированных групп – фанатичного Рипа Робертсона, а для управления политическими группами прикрытия – стабильно посредственного Говарда Ханта.

Их руководителем предполагалось сделать Джейка Эстерлайна, который во время операции «Успех» управлял оперативным штабом в Вашингтоне. Эстерлайн был резидентом в Венесуэле, и именно там он в начале 1959 года положил глаз на Фиделя Кастро. Он с интересом наблюдал, как молодой команданте/commandante объезжает Каракас, празднуя свой новогодний триумф в борьбе с диктатором Фульхенсио Батистой, и слышал, как толпы народа шумно приветствуют Кастро в качестве нового завоевателя.

«Я увидел – черт меня побери: это не видно только слепому! – что в нашем полушарии появилась новая мощная сила, – сказал Эстерлайн. – И с этой силой всем нам придется считаться».

Эстерлайн возвратился в штаб ЦРУ в январе 1960 года, чтобы получить назначение в качестве руководителя оперативного подразделения «Куба». Группа была сформирована как секретная ячейка ЦРУ. Все деньги, информация и решения для кубинского оперативного подразделения поступали через Бисселла. Надо сказать, он не слишком интересовался работой своих шпионов и еще меньше – сбором разведывательной информации с Острова свободы. Он ни разу не удосужился хотя бы толком проанализировать, что произойдет в случае, если переворот против Кастро окажется успешным или если он провалится. «Не думаю, чтобы о такого рода вещах кто-нибудь сильно ломал себе голову, – сказал Эстерлайн. – Скорее всего, первая реакция была такой: боже! Да у нас тут, судя по всему, коммунист объявился! Надо бы, наверное, убрать его тем же путем, как мы убрали в свое время Арбенса в Гватемале».

Бисселл почти никогда не беседовал о Кубе с Ричардом Хелмсом. Эти двое не любили и абсолютно не доверяли друг другу. Хелмс же на самом деле предложил одну идею. Это был пропагандистский трюк: кубинский агент, натасканный в ЦРУ, появляется в Стамбуле, утверждая, что он политический военнопленный, который только что бежал с советского судна. Он заявляет, что Кастро обратил в рабство тысячи своих сограждан и отправил их в Сибирь. План получил название «Мокрый кубинец». Но Хелмс все же не стал его раскручивать до конца.

2 марта 1960 года, за две недели до того, как президент Эйзенхауэр одобрил секретную операцию против Кастро, Даллес проинформировал об уже проводимых операциях вице-президента Никсона. Зачитывая семистраничный документ, подписанный Бисселлом и названный «Что мы делаем на Кубе», Даллес изложил этапы экономической войны, саботажа, политической пропаганды, а также план по использованию «препарата, который, будучи подмешанным в пищу Кастро, заставит его вести себя так абсурдно и нелепо, что любое появление команданте на публике может выставить его в крайне неприглядном виде». Никсон высказал свое полное одобрение.

17 марта 1960 года в 14:30 в Белом доме Даллес и Бисселл представили свои планы Эйзенхауэру и Никсону. Они не предлагали вторжение на остров. Они заявили Эйзенхауэру, что могут свергнуть Кастро с помощью ловкого трюка. Они создали бы «ответственную, обаятельную и единую кубинскую оппозицию» во главе с завербованными агентами. Сначала тайная радиостанция начнет пропагандистские трансляции в Гаване, чтобы спровоцировать восстание. Офицеры ЦРУ в военном тренировочном лагере армии США в джунглях Панамы обучат шестьдесят кубинцев, запланированных к заброске на остров. ЦРУ переправит для них оружие и боеприпасы.

После этого режим Фиделя должен рухнуть через шесть – восемь месяцев, пообещал Бисселл. Чрезвычайную важность имело время: до дня выборов оставалось ровно семь с половиной месяцев. Неделей раньше на предварительных выборах в Нью-Хэмпшире с большим отрывом победили сенатор Джон Кеннеди и вице-президент Никсон.

Секретарь штаба Эйзенхауэра, генерал Эндрю Гудпастер, сделал для себя кое-какие пометки на этой встрече. «Президент говорит, что этот план, пожалуй, лучший из всех… Большую проблему представляют возможная утечка информации и безопасность… В случае чего все должны поклясться, что ничего не слышали об этом… Наше участие, естественно, нигде не должно проявиться». Агентству не нужно лишний раз напоминать о том, что, в соответствии с его уставом, все секретные операции требуют такой конфиденциальности, чтобы ни один след, ни одна ниточка не привели к президенту. Но Эйзенхауэру хотелось удостовериться, что ЦРУ приложило все усилия, чтобы именно эту операцию удержать от малейшей огласки.


«Нам предстояло заплатить за ту ложь»

Президент и Дик Бисселл были вовлечены в интенсивную борьбу за обладание одной из самых больших тайн – тайну самолета-шпиона U-2. После переговоров с Хрущевым в Кемп-Дэвиде шесть месяцев назад Эйзенхауэр не разрешал проводить полеты над советской территорией. Хрущев возвратился из Вашингтона, похвалив президента за усилия в поиске путей мирного сосуществования; Эйзенхауэр хотел, чтобы его наследием стал «дух Кемп-Дэвида».

Бисселл изо всех сил стремился возобновить секретные миссии. Президент не находил себе места. На самом деле ему тоже хотелось изучить данные разведки, собранные с помощью U-2.

Он стремился восполнить «отставание по ракетам»[19] – ложные утверждения ЦРУ, ВВС, военных подрядчиков и политических деятелей обеих партий о том, что Советы якобы опережают Америку по ядерным вооружениям и этот разрыв постоянно увеличивается. Формальные оценки ЦРУ советской военной мощи были основаны не на разведке, а на политике и разного рода догадках. С 1957 года ЦРУ направляло Эйзенхауэру устрашающие донесения, что процесс наращивания СССР количества межконтинентальных баллистических ракет с ядерными боеголовками проходит намного быстрее и масштабнее, чем у американцев. В 1960 году агентство предупредило о смертельной угрозе Соединенным Штатам; оно сообщило президенту, что к 1961 году Советы должны иметь в своем арсенале пятьсот готовых к запуску межконтинентальных баллистических ракет. Стратегическое авиационное командование использовало эти оценки для подготовки секретного плана нанесения первого удара с применением более чем 3 тысяч ядерных зарядов, способных разрушить все города и военные базы от Варшавы до Пекина. Но у Москвы в то время не было пятисот ядерных ракет, нацеленных на Соединенные Штаты. Было четыреста…

Пять с половиной лет президент не на шутку волновался о том, что U-2 может действительно спровоцировать третью мировую войну. Через месяц после кемп-дэвидских диалогов с Хрущевым президент отклонил недавно предложенный ЦРУ полет U-2 над территорией Советского Союза; он еще раз прямо заявил Аллену Даллесу, что выяснение намерений Советов через шпионаж для него гораздо важнее, чем выявление деталей их военного потенциала. Только шпионы, а не технические устройства могли вовремя предупредить его о готовящемся советском нападении.

Без такой информации, сказал президент, полеты U-2 являются «проявлением провокационной политики мелких уколов, и это может навести их (Советы) на мысль о том, что мы и в самом деле планируем внезапные удары по их военным базам».

16 мая 1960 года у Эйзенхауэра была запланирована встреча на высшем уровне с Хрущевым в Париже. Он боялся, что его самый ценный актив – репутация честного президента – будет утрачен, если U-2 собьют как раз в тот момент, когда Соединенные Штаты, по его же словам, «вовлечены в искренний диалог» с Советами.

Теоретически санкционировать полеты U-2 мог только президент. Но программу курировал Бисселл, который с большой щепетильностью относился к разработке планов полета. Он пытался уклоняться от необходимости отчитываться перед президентом и выискивал способы осуществить эти полеты со стороны британцев или китайских националистов. В своих мемуарах он написал, что Аллен Даллес пришел в ужас, узнав, что траектория первого полета U-2 пролегала непосредственно над Москвой и Ленинградом. Директор так и не узнал о начале полета; Бисселл не счел целесообразным его об этом проинформировать.

Он спорил в течение многих недель с Белым домом, прежде чем Эйзенхауэр наконец сдался и разрешил полет U-2 над территорией Советского Союза. Вылет был намечен на 9 апреля 1960 года из Пакистана. На первый взгляд полет прошел успешно. Но Советы знали, что их воздушное пространство снова нарушено, и пребывали в повышенной боевой готовности. Бисселл «отвоевал» еще один полет. Президент установил для его реализации крайний срок: 25 апреля. Когда наступил назначенный день, небо заволокло плотным слоем облаков. Бисселл умолял об отсрочке, и Эйзенхауэр скрепя сердце дал ему еще шесть дней. Следующее воскресенье должно было стать окончательным сроком полета перед Парижской встречей на высшем уровне. Тогда Бисселл попытался обойти Белый дом, обратившись к министру обороны и председателю Объединенного комитета начальников штабов, чтобы заручиться их поддержкой для проведения еще одного полета. В безудержном рвении он, естественно, не учел возможность катастрофы.

1 мая, как и опасался американский президент, U-2 был сбит в Центральной России. Пилот ЦРУ, Фрэнсис Гэри Пауэрс, оказался жив и попал в плен. На тот момент действующим госсекретарем был К. Дуглас Диллон. «Президент приказал мне проконсультироваться с Алленом Даллесом, – вспоминал Диллон. – Нужно было выступить с каким-нибудь заявлением». К ужасу обоих, НАСА объявило, что в Турции потеряна связь с самолетом метеорологической разведки. Такой была легенда ЦРУ. Директор Центральной разведки либо никогда не знал об этом, либо напрочь забыл.

«Мы не могли понять, как это произошло, – говорил Диллон. – Но нужно было как-то выкручиваться».

Это оказалось нелегко. Следуя легенде, Белый дом и Государственный департамент в течение целой недели вводили в заблуждение американский народ по поводу этого полета. Но их ложь становилась все более прозрачной. 7 мая было сделано последнее лживое заявление: «Этот полет никто не санкционировал». Это сломило дух Эйзенхауэра. «Он не мог позволить Аллену Даллесу взять всю вину на себя, потому что тогда получилось бы, будто президент не знает о том, что творится в правительстве», – сказал Диллон.

9 мая Эйзенхауэр вошел в Овальный кабинет и произнес вслух: «Я хотел бы уйти в отставку». Впервые в истории Соединенных Штатов миллионы американских граждан поняли, что их президент смог обмануть их, пусть и во имя национальной безопасности. Доктрина правдоподобного дезавуирования была мертва. Встреча на высшем уровне с Хрущевым была сорвана, и краткая оттепель в холодной войне сменилась льдом и стужей. Шпионский самолет ЦРУ отложил идею разрядки почти на целых десять лет. Эйзенхауэр одобрил заключительную миссию в надежде выяснить ситуацию с «отставанием по ракетам». Но легенда-прикрытие выставила его лгуном. Уже находясь в отставке, Эйзенхауэр сказал, что самое большое сожаление во время его президентства вызывает именно «ложь по поводу полета U-2. Я не понимал, насколько высокой может оказаться цена, которую мы заплатим за ту ложь».

Президент знал, что не сможет оставить кабинет в обстановке мира и согласия во всем мире. Теперь, прежде чем уйти в отставку, он был полон решимости установить режим полицейской охраны на как можно большей части планеты.

Лето 1960 года стало для ЦРУ сезоном непрерывного кризиса. На картах, которые Аллен Даллес и его люди приносили в Белый дом, постоянно увеличивалось количество красных стрелок, обозначающих очаги войн и конфликтов в Карибском море, в Африке и Азии. Огорчение по поводу сбитого русскими U-2 постепенно прошло и уступило место ярости.

Сначала Дик Бисселл вдвое расширил планы ЦРУ, связанные с осуществлением государственного переворота на Кубе. Он учредил новую резидентуру ЦРУ в Корал-Гейблсе[20], штат Флорида, под кодовым названием «Волны». Он сказал вице-президенту Никсону, что для проведения эффективной операции ему понадобится отряд из пятисот обученных кубинских изгнанников. Но военный центр в панамских джунглях не мог принять сотни новичков.

Тогда Бисселл отправил Джейка Эстерлайна в Гватемалу, где тот единолично заключил секретное соглашение с президентом Мануэлем Идигорасом Фуэнтосом, генералом в отставке и квалифицированным махинатором. Предоставленный им участок стал главным тренировочным лагерем для операции в заливе Кочинос, с собственным аэропортом, собственным борделем и собственным кодексом поведения. Завербованные ЦРУ кубинцы нашли его «целиком и полностью неудовлетворительным», – сообщил полковник военно-морской пехоты Джек Хоукинс, главный планировщик военизированных операций у Эстерлайна. Они жили «в обстановке лагеря для военнопленных», и это создавало «политические осложнения», которые ЦРУ было «очень трудно» разрешить. Хотя лагерь был изолирован, гватемальская армия была хорошо о нем осведомлена, и присутствие иностранной силы на ее территории едва не привело к военному перевороту и свержению действующего президента.

Тогда, в середине августа, изысканный и любезный Дик Бисселл заключил мафиозный контракт против Фиделя Кастро. Он отправился к полковнику Шеффилду Эдвардсу, руководителю по безопасности, и попросил связать его с гангстером, который мог бы стать исполнителем покушения. На сей раз он оповестил Даллеса, кто дал-таки свое одобрение. Историк агентства делает вывод: «Бисселл, вероятно, полагал, что Кастро погибнет от руки наемного убийцы еще до того, как Бригада высадится в нужной точке» в заливе Кочинос.

Люди Бисселла, ничего не зная о совместном плане с мафией, продолжали работать над вторым планом покушения. Вопрос заключался в том, как поместить подготовленного ЦРУ киллера на убойном расстоянии от Фиделя: «Можно ли поставить Рипа Робертсона к нему поближе? Сможем ли мы отыскать по-настоящему смелого кубинца?» – спрашивал Дик Дрейн, руководитель оперативного подразделения «Куба». Ответ был всегда один и тот же: «Нет». Майами кишел тысячами кубинских изгнанников, готовых присоединиться к этой операции ЦРУ, которая становилась все менее и менее тайной, но среди них было немало и шпионов Кастро, от которых Фидель знал о планах ЦРУ. Агент ФБР по имени Джордж Дэвис, проведя несколько месяцев в компании словоохотливых кубинцев в кафе и барах Майами, дал офицеру ЦРУ на станции «Волны» дружеский совет: свергнуть Кастро с этими болтливыми кубинскими изгнанниками не удастся. Единственная надежда заключалась в том, чтобы отправить на Кубу американских морских пехотинцев. Его коллега передал донесение в штаб. Но на него никто не обратил внимания.

18 августа 1960 года Даллес и Бисселл обсуждали оперативное подразделение «Куба» на конфиденциальной встрече с президентом Эйзенхауэром. Встреча продлилась менее двадцати минут. Бисселл попросил выделить еще 10,75 миллиона долларов, чтобы начать военизированное обучение пятисот кубинцев в Гватемале. Эйзенхауэр согласился, поставив одно условие: «Пока Объединенный комитет начальников штабов, министерство обороны, государство и ЦРУ считают, что у нас хорошие шансы добиться успеха» в «освобождении кубинцев от этого демона». Когда Бисселл попытался подкинуть идею о создании американской группировки, чтобы заманить-таки кубинцев в решающее сражение, Даллес дважды прекращал разговор, уклоняясь от возможных дебатов и перебранок.

Президент – человек, руководивший самым крупным секретным вторжением в истории США, – предупреждал руководителей ЦРУ об «опасности неверных движений» и «преждевременной спешке, без надлежащей предварительной подготовки».


«Избежать второй Кубы»

Позднее в тот же день, на заседании Совета национальной безопасности, президент приказал директору Центральной разведки устранить человека, которого ЦРУ рассматривало в качестве «африканского Кастро». Речь шла о Патрисе Лумумбе, премьер-министре Конго.

Победив на свободных выборах, Лумумба обратился за помощью к Соединенным Штатам. Его страна только что избавилась от бельгийского колониального режима и летом 1960 года объявила о независимости. Американская помощь сюда так и не поступила, поскольку ЦРУ расценивало Лумумбу как жертву коммунистического обмана. Поэтому, когда бельгийские парашютисты попытались взять под контроль столицу страны, Лумумба принял для поддержки своего чахлого режима советскую помощь: самолеты, грузовики и «технический персонал».

На той же неделе, когда прибыли бельгийские солдаты, Даллес направил Ларри Девлина, резидента в Брюсселе, в столицу Конго, чтобы тот на месте оценил Лумумбу в качестве главной цели новой секретной операции. 18 августа, проведя в стране шесть недель, Девлин телеграфировал в штаб ЦРУ:

«КОНГО НАХОДИТСЯ ПОД ТИПИЧНЫМ КОММУНИСТИЧЕСКИМ ДАВЛЕНИЕМ, ЦЕЛЬ КОТОРОГО – ОСУЩЕСТВИТЬ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ… ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ФАКТИЧЕСКИ ЛУМУМБА КОММУНИСТОМ ИЛИ ПРОСТО ИГРАЕТ… ВОЗМОЖНО, ОСТАЛОСЬ НЕМНОГО ВРЕМЕНИ, ЧТОБЫ ПРИНЯТЬ МЕРЫ И ИЗБЕЖАТЬ ВТОРОЙ КУБЫ».

В тот же день Аллен Даллес донес суть этого послания членам Совета национальной безопасности. Согласно секретному отчету сената, составленному стенографистом СНБ Робертом Джонсоном, президент Эйзенхауэр повернулся к Даллесу и категорически заявил, что Лумумба должен быть устранен. На несколько секунд воцарилась мертвая тишина, затем заседание продолжилось. Восемь дней спустя Даллес телеграфировал Девлину:

«В ВЫСШИХ КРУГАХ СЛОЖИЛОСЬ ЧЕТКОЕ МНЕНИЕ О ТОМ, ЧТО ЕСЛИ LLL СОХРАНИТ ВЫСШИЙ ПОСТ, ТО НЕИЗБЕЖНЫМ РЕЗУЛЬТАТОМ В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ БУДЕТ ХАОС, А В ХУДШЕМ ЭТО ПРОЛОЖИТ ПУТЬ К КОММУНИСТИЧЕСКОМУ ЗАХВАТУ КОНГО… МЫ ЗАКЛЮЧАЕМ, ЧТО ЕГО УСТРАНЕНИЕ ДОЛЖНО СТАТЬ СРОЧНОЙ И ГЛАВНОЙ ЦЕЛЬЮ И ЧТО В СУЩЕСТВУЮЩИХ УСЛОВИЯХ ЭТО СОСТАВИЛО БЫ ПЕРВООЧЕРЕДНУЮ ЗАДАЧУ НАШЕЙ СЕКРЕТНОЙ ОПЕРАЦИИ. ПОЭТОМУ ГОТОВЫ ПРЕДОСТАВИТЬ ВАМ БОЛЕЕ ШИРОКИЕ ПОЛНОМОЧИЯ».

Сидней Готтлиб, косолапый химик из ЦРУ, привез в Конго сумку с пузырьками смертельных токсинов и вручил местному резиденту. Там же лежал и шприц для подкожных инъекций, с помощью которого можно было незаметно вводить смертельные капельки в пищу, напитки или тюбики с зубной пастой. Задачей Девлина было доставить смерть точно по адресу: Лумумба.

В ночь на 10 сентября между Готтлибом и Девлином на квартире у последнего состоялся возбужденный разговор. «Я спросил, по чьему приказу составлены эти инструкции», – заявил под присягой Девлин во время секретного дознания, материалы которого были рассекречены в 1998 году. Ответ был кратким: «По приказу президента».

Девлин подтвердил, что запер яды в своем сейфе, и мучительно раздумывал, что ему делать. Он вспоминал свои терзания в тот момент: «Будь я проклят, если я оставлю это где-нибудь без присмотра». Впоследствии он вынул пробирки с ядом, вынес на берег Конго и надежно спрятал. Он сказал, что ощутил чувство стыда, когда получил приказ об убийстве Патриса Лумумбы. Он знал, что в распоряжении ЦРУ есть и другие средства воздействия.

Агентство уже выбрало очередного лидера Конго: это был Джозеф Мобуту, «единственный человек в Конго, способный действовать твердо и уверенно», как заявил Даллес президенту 21 сентября на заседании Совета национальной безопасности. В начале октября ЦРУ передало ему 250 тысяч долларов, сопроводив это в ноябре поставкой партии оружия и боеприпасов. Мобуту удалось схватить Лумумбу, и, по словам Девлина, он передал пленника в руки его «заклятых врагов». С базы ЦРУ в Элизабетвилле, расположенной глубоко в центре страны, сообщили, что «бельгийский офицер фламандского происхождения казнил Лумумбу очередью из автомата». Это произошло за двое суток до того, как свой пост занял очередной президент Соединенных Штатов…

При мощной поддержке ЦРУ Мобуту после пятилетней борьбы за власть наконец обрел полный контроль над Конго. Он был любимым союзником агентства в Африке и заодно «расчетной палатой» для американских секретных операций на всем материке во время холодной войны. Он управлял в течение трех долгих десятилетий, став одним из самых жестоких и коррумпированных диктаторов в мире. Мобуту похитил миллиарды долларов с доходов от разработок огромных месторождений алмазов, других полезных ископаемых и стратегических металлов. В стремлении сохранить свою власть он никого не щадил и буквально шел по трупам.


«Абсолютно несостоятельное положение»

По мере приближения избирательной кампании 1960 года вице-президенту Никсону становилось ясно, что ЦРУ совершенно не готово к нападению на Кубу. В конце сентября Никсон дал указание оперативному подразделению: «Сейчас ничего не предпринимайте; ждите окончания выборов». Эта задержка дала Фиделю Кастро решающее преимущество. Его шпионы в свое время доложили о готовящемся вторжении при поддержке американцев, и он принялся укреплять свои вооруженные силы и разведслужбу, жестко расправляясь с политическими диссидентами, из которых ЦРУ рассчитывало сформировать ударные группы для проведения переворота. Внутреннее сопротивление против Кастро умерло в зародыше тем же летом, хотя ЦРУ никогда не обращало особого внимания на то, что фактически происходило на острове. Трейси Барнс провел тайный опрос общественного мнения на Кубе, который показал, что народ всецело поддерживает Фиделя Кастро. Барнсу такие результаты, естественно, пришлись не по душе, и он не стал о них докладывать.

Попытки агентства перебросить оружие мятежникам на острове потерпели фиаско. 28 сентября самолет ЦРУ, вылетевший из Гватемалы, сбросил у побережья Кубы партию автоматов, винтовок и пистолетов «Кольт» 45-го калибра, предназначенных для экипировки сотни боевиков. Однако от намеченной точки сброса груз отклонился на добрых 7 миль. Солдаты Кастро быстро обнаружили оружие, схватили кубинского агента ЦРУ, которому было поручено встретить груз, и недолго думая расстреляли его. Пилот на обратном пути сбился с курса и приземлился в Южной Мексике, где местная полиция сразу же арестовала его. Всего таких вылетов было организовано около тридцати; успешными оказались максимум три-четыре…

К началу октября в ЦРУ поняли, что почти ничего не знают о силах противодействия Кастро на Кубе. «У нас не было никакой уверенности, что туда не проникли» шпионы Кастро, сказал Джейк Эстерлайн. Он теперь был уверен, что одной подрывной деятельностью Кастро свергнуть не удастся.

«Главные усилия мы сосредоточили на проникновении в тыл противника и поставках оружия и боеприпасов, но эти усилия не привели к успеху», – вспоминал Бисселл. Он решил, что «сейчас назрела необходимость ударного воздействия», то есть полномасштабного вторжения на Кубу.

У ЦРУ не было ни президентского одобрения, ни войск, необходимых для выполнения этой задачи. Пятисот человек, проходящих военную подготовку и обучение в Гватемале, по мнению Бисселла, которое он высказал Эстерлайну, «явно не хватало». Оба поняли, что для борьбы с Кастро, в распоряжении которого на тот момент находилось 60 тысяч солдат с танками и артиллерией, а также крепнущая день ото дня служба внутренней безопасности, нужны куда более крупные силы.

У Бисселла на одной телефонной линии была мафия, на другой – Белый дом. Неминуемо приближались президентские выборы. В первую неделю ноября 1960 года основная концепция Кубинской операции рухнула, не выдержав давления извне. Эстерлайн объявил план неосуществимым, и Бисселл понимал, что он прав. Но никому не сказал об этом. За месяцы, недели и даже считаные дни до вторжения он всех вводил в заблуждение.

«Он лгал всем вокруг», – говорил Джейк Эстерлайн, сообщая неверную информацию оперативному подразделению «Куба», вводя в заблуждение прежнего и вновь избранного президента.

В ноябре Джон Кеннеди опередил на выборах Ричарда Никсона менее чем на 120 тысяч голосов. Некоторые из республиканцев считали, что часть голосов была похищена где-то в окрестностях Чикаго. Другие намекали на покупку голосов в Западной Вирджинии. Ричард Никсон со своей стороны обвинял ЦРУ. Он был ошибочно убежден в том, что «джорджтаунские либералы» вроде Даллеса и Бисселла тайно помогли Кеннеди, передав ему секретную информацию о ситуации на Кубе перед решающими президентскими дебатами, которые транслировались по телевидению.

Избранный президент Кеннеди немедленно объявил о повторных назначениях Эдгара Гувера и Аллена Даллеса. Решение исходило от его отца, и это было сделано ради политической и личной безопасности. Гувер был посвящен в некоторые тайны семьи Кеннеди, в том числе о сексуальных развлечениях избранного президента во время Второй мировой войны с нацистской шпионкой; и этой информацией Гувер поделился с Даллесом. Кеннеди знал все это, потому что его отец, один из консультантов иностранной разведки в кабинете Эйзенхауэра, сообщил ему из вполне достоверных источников.

18 ноября вновь избранный президент встретился с Даллесом и Бисселлом в отцовском пристанище, в Палм-Бич, штат Флорида. За три дня до этого Бисселл получил заключительное донесение от Эстерлайна по поводу Кубинской операции. «Наша первоначальная концепция теперь выглядит нереальной перед лицом тех сил, которые сейчас имеются в распоряжении Кастро, – сказал Эстерлайн. – Никаких внутренних волнений в стране, которые ранее считались возможными, не произойдет, а при имеющихся оборонительных возможностях вариант первоначально запланированного удара совершенно исключен. Наша вторая концепция (отряд численностью 1500 – 3000 человек, способный захватить и удержать плацдарм с взлетно-посадочной полосой) теперь также представляется недостижимой, кроме как в форме совместной операции ЦРУ/Минобороны США».

Другими словами, чтобы свергнуть Кастро, Соединенные Штаты должны отправить на Кубу дивизии своих морских пехотинцев.

«Я сидел в своем кабинете в ЦРУ, – вспоминал Эстерлайн, – и говорю: «Проклятье! Надеюсь, у Бисселла хватит мужества рассказать Джону Кеннеди, какова обстановка на самом деле». Но Бисселл не произнес ни единого слова. Невыполнимый план превратился в миссию «будет выполнено».

Брифинг в Палм-Бич выявил «абсолютно несостоятельную позицию» руководителей ЦРУ, сообщил Бисселл историку агентства. В примечаниях заседания отмечено, что они намеревались обсудить свои прошлые успехи и триумфы – в частности, операцию в Гватемале – и множество тайных операций на Кубе, в Доминиканской Республике, в Центральной Америке и Южной Америке, а также в Азии. Но они этого не сделали. Перед совещанием президент Эйзенхауэр настоятельно рекомендовал придерживаться «узкой повестки дня»; присутствующие интерпретировали это как запрет на обсуждение чего-либо, что выяснялось или происходило на прошлых заседаниях Совета национальной безопасности. В результате важнейшая информация о тайных операциях ЦРУ была утрачена в переходный период смены президентов.

Эйзенхауэр никогда не одобрял вторжения на Кубу. Но Кеннеди ничего не знал об этом. Он знал лишь то, что ему доложили Даллес и Бисселл.


«Восемь лет поражений»

В течение восьми лет Аллен Даллес парировал любые усилия извне, направленные на то, чтобы хоть как-то изменить работу ЦРУ. У него сложилась репутация эдакого защитника-хранителя. Все отрицая и ничего не допуская, он не выпускал наружу ни капельки правды, чтобы скрыть провалы своих тайных операций.

Начиная как минимум с 1957 года он заглушал обращенные к нему голоса разума и сдержанности, игнорировал все более насущные и наболевшие рекомендации президентских консультантов по разведке, отбрасывал в сторону донесения собственного главного инспектора и вообще с презрением смотрел на подчиненных. «К тому времени он уже был утомленным стариком», стиль его руководства «мог быть – и был – трудновыносимым», сказал Дик Леман, один из лучших аналитиков, которые когда-либо работали в ЦРУ. «Его отношение к нам отражало его моральные критерии. Он был не прав, конечно, но нужно было как-то жить с этим».

В последние дни пребывания на посту президента Эйзенхауэр понял, что у него нет шпионской службы, достойной такого наименования. Он пришел к такому заключению после прочтения толстой пачки донесений и отчетов, составленных в период, когда он искренне надеялся изменить ЦРУ.

Сначала, 15 декабря 1960 года, он ознакомился с отчетом Группы по совместному расследованию, которую сформировал после того, как был сбит U-2 в СССР. Перед ним открылась ужасающая картина бездействия и смятения. В отчете говорилось, что Даллес никогда не рассматривал вопрос о внезапном нападении со стороны Советов. Он никогда не координировал работу военной разведки и гражданских аналитиков. Он так и не создал возможность заблаговременного предупреждения в кризисной ситуации. Восемь долгих лет он планировал и проводил тайные операции, вместо того чтобы управлять американской разведкой.

Затем, 5 января 1961 года, президентский консультативный совет по иностранной разведке дал свои заключительные рекомендации. Он призвал «к полной переоценке» секретных операций: «Мы не можем заключить, что в итоге все программы секретных операций, предпринятые ЦРУ до настоящего, стоили тех больших расходов, личного состава, денег и прочих привлеченных ресурсов». Совет предупредил, что «сосредоточенность ЦРУ на политических, психологических и связанных с ними секретных действиях существенно отвлекает от выполнения ее первичной задачи по сбору разведывательных данных».

Совет убеждал президента рассмотреть вопрос о «полном отделении» директора Центральной разведки от ЦРУ. Он заявил, что Даллес не способен к управлению агентством, одновременно выполняя обязанности по координированию американской разведки; в эти обязанности входили контроль деятельности шифровальной и дешифровальной служб Агентства национальной безопасности; управление спутниками-шпионами и космической фоторазведкой; улаживание бесконечных конфликтов с армией, военно-морским флотом и ВВС.

«Я напомнил президенту, что он много раз сам обращался к этой общей проблеме», – написал его помощник по национальной безопасности Гордон Грей после изучения этого отчета вместе с Эйзенхауэром. «Знаю, – ответил Айк. – Я попробовал. Но я не в силах изменить Аллена Даллеса».

«Достигнуто многое, – напирал Даллес на последнем заседании Совета национальной безопасности с участием Эйзенхауэра. – Все под контролем. Я создал тайную службу. Американская разведка еще никогда не была более проворной и искусной. Координация и сотрудничество сейчас лучше, чем когда-либо. Предложения президентского совета по разведке нелепы, сказал он, они – настоящее безумие, они незаконны».

«Согласно закону, я несу ответственность за координацию разведки, – напомнил Даллес президенту. – Я не могу делегировать кому-либо эту ответственность. Без моего руководства американская разведка превратится в «тело, плавающее в разреженном воздухе».

Напоследок Дуайт Эйзенхауэр все-таки дал волю чувствам. «Структура нашего аппарата разведки неправильна, – сказал он Даллесу. – Она не имеет никакого смысла, ее нужно реорганизовать, и мы должны были давно сделать это. Со времен Перл-Харбора ничего не изменилось. «Я восемь лет терпел поражения», – заявил президент Соединенных Штатов. Он сказал, что своему преемнику «оставляет наследие провалов».


Часть третья
Провалы
ЦРУ при Кеннеди и Джонсоне, 1961 – 1968


Глава 17
«Никто не знал, что делать»

Это наследие было передано утром 19 января 1961 года, когда старый генерал и молодой сенатор встретились один на один в Овальном кабинете. Намекая на дурные предзнаменования, Эйзенхауэр обратил внимание Кеннеди на хитросплетения и главные аспекты национальной безопасности: ядерное оружие и тайные операции.

Потом они появились в Кабинетной комнате, где провели встречу с прежним и новым госсекретарем, министром обороны и министром финансов. «Сенатор Кеннеди попросил президента высказать мнение по поводу поддержки Соединенными Штатами партизанских действий на Кубе, даже если такая поддержка связана с публичной оглаской, – записал стенографист тем утром. – Президент ответил утвердительно, поскольку «мы не можем допустить существование там нынешних правительств»… Президент также заявил, что ситуацию можно разрешить наилучшим образом, если заодно разобраться и с Доминиканской Республикой». Идея Эйзенхауэра о том, что один карибский переворот может «уравновесить» другой, была уравнением, которое никто в Вашингтоне решить не смог.

Когда на следующее утро Кеннеди вышел на церемонию инаугурации, коррумпированный правый лидер Доминиканской Республики, генералиссимус Рафаэль Трухильо, находился у власти уже в течение тридцати лет. Поддержка со стороны американского правительства и деловых кругов помогла ему долго продержаться у власти. Трухильо правил с помощью силы, мошенничества и устрашения; со многими своими противниками он жестоко расправлялся, некоторых даже приказывал насаживать на крюки для подвески мясных туш. И находил в этом для себя истинное упоение. «У него были свои камеры пыток, он сам планировал политические убийства», – сказал генеральный консул Генри Дирборн, высокопоставленный американский дипломат в Доминиканской Республике в начале 1961 года. – При этом он поддерживал общественный порядок, производил необходимые чистки, занимался общественным строительством и не беспокоил Соединенные Штаты. Нас это до определенной степени устраивало. Однако постепенно ситуация в стране накалилась, и Трухильо стал невыносим… К моменту, когда я оказался в этой стране, беззаконие достигло таких пределов, что давление со стороны различных политических групп, правозащитников и других организаций, причем не только в США, но и во всем регионе, вынуждало предпринять какие-то меры к этому человеку».

Дирборн был назначен главой американского посольства в Санто-Доминго после того, как в августе 1960 года Соединенные Штаты разорвали дипломатические отношения с Доминиканской Республикой. Остров покинули все американцы, кроме нескольких дипломатов и шпионов. Но Ричард Бисселл попросил Дирборна остаться в качестве действующего резидента ЦРУ. Генеральный консул согласился.

19 января 1961 года Дирборна известили о том, что группе доминиканских заговорщиков, намеревающихся устроить покушение на Трухильо, отправлен груз стрелкового оружия. Специальная группа под председательством Аллена Даллеса приняла решение за неделю до этого. Дирборн запросил одобрение агентства передать доминиканцам три карабина, оставленные в посольстве морскими пехотинцами. Заместитель Бисселла по секретным операциям Трейси Барнс дал зеленый свет. Затем из ЦРУ передали для доминиканцев еще три пистолета 38-го калибра. Бисселл распорядился еще об отгрузке четырех автоматов и 240 патронов. Автоматы остались в американском консульстве в Санто-Доминго после того, как члены нового правительства задались вопросом о том, что подумают в мире, если станет известно, что Соединенные Штаты поставляют оружие через дипломатическую почту.

Дирборн получил телеграмму (текст которой был лично одобрен президентом Кеннеди) следующего содержания: «Нам все равно, убьют ли доминиканцы Трухильо или нет, здесь все в порядке. Но мы не хотим, чтобы кто-то указывал на нас пальцем». Киллеры застрелили Трухильо две недели спустя, дымящийся ствол мог и не иметь прямого отношения к ЦРУ. Не было оставлено никаких отпечатков пальцев. Но покушение на доминиканского диктатора, по сути, выглядело убийством, которое было совершено при участии ЦРУ по прямому указанию Белого дома.

Генеральный прокурор Соединенных Штатов Роберт Ф. Кеннеди сделал у себя несколько записей после того, как узнал о покушении. «Проблема, – написал он, – теперь состоит в том, что мы не знаем, что делать».


«Мне было стыдно за собственную страну»

По мере того как ЦРУ готовило вторжение на Кубу, «ситуация постепенно стала давить на нас и выходить из-под контроля», – сказал в интервью Джейк Эстерлайн. Движущей силой был Бисселл. Он все напирал и торопил, отказываясь признать, что на самом деле ЦРУ не в силах свергнуть Кастро, и совершенно не замечая, что тайна операции уже давно перестала быть таковой.

11 марта Бисселл отправился в Белый дом, имея при себе четыре отдельных плана на бумаге. Президента Кеннеди не удовлетворил ни один из них. Он дал руководителю тайной службы три дня, чтобы придумать что-нибудь получше. Бисселл выбрал новую зону высадки десанта – три широких плацдарма в заливе Кочинос. Этот участок удовлетворял новые пожелания администрации: кубинские мятежники должны были после переброски захватить взлетно-посадочную полосу, чтобы создать политический плацдарм для нового кубинского правительства.

Бисселл уверял президента, что операция пройдет успешно. В худшем случае мятежники вступят в противостояние с силами Кастро на занятых плацдармах и продолжат движение вперед, в горы. Но ландшафт в заливе Кочинос представлял собой непроходимое переплетение мангровых зарослей и грязи. Никто в Вашингтоне об этом даже не задумался. Грубые карты местности, имеющиеся в распоряжении ЦРУ, согласно которым предполагалось, что болота послужат хорошей маскировкой для партизан, были составлены еще в 1895 году!

На следующей неделе агенты мафии, связанные с ЦРУ, сделали решительный шаг в направлении покушения на Кастро. Они передали пилюли с ядом и тысячи долларов одному из наиболее надежных и верных ЦРУ кубинцев, Тони Вароне. (Эстерлайн охарактеризовал его как «негодяя, обманщика и вора». Впоследствии Варона даже встречался в Белом доме с президентом Кеннеди.) Вароне удалось вручить пузырек с ядом рабочему одного из ресторанов в Гаване, который должен был накапать смертоносной жидкости в чашечку с мороженым для Кастро. Позднее кубинские разведчики обнаружили пузырек в холодильнике: он примерз к змеевику.

Наступила весна, а президент все еще не одобрил план нападения на Кубу. Он никак не мог взять в толк, как все-таки будет проходить операция. В среду, 5 апреля, он снова встретился с Даллесом и Бисселлом, но опять не смог вникнуть в суть их стратегии. В четверг, 6 апреля, он спросил, не будет ли нарушен фактор внезапности в случае запланированной бомбардировки аэродрома крохотных ВВС Фиделя Кастро. Ни у одного из его собеседников вразумительного ответа не нашлось.

Субботним вечером, 8 апреля, Ричард Бисселл поднял трубку разрывавшегося от звонков домашнего телефона. Звонил Джейк Эстерлайн из Вашингтона, сообщив, что ему и полковнику Хоукинсу, его планировщику военизированных операций, необходимо как можно скорее увидеться с Бисселлом. В воскресенье утром Бисселл открыл дверь, обнаружив на пороге дома Эстерлайна и Хоукинса в состоянии едва сдерживаемого раздражения. Они прошагали к нему в гостиную, уселись, а потом заявили, что вторжение на Кубу, скорее всего, придется отменить.

Бисселл ответил, что теперь останавливаться уже слишком поздно; государственный переворот с целью свержения Кастро должен быть осуществлен через неделю. Эстерлайн и Хоукинс угрожали подать в отставку. Тогда Бисселл подверг сомнению их лояльность и патриотизм. Они дрогнули…

«Если вы не хотите катастрофы, то нам обязательно нужно вывести из строя все военно-воздушные силы Кастро», – заявил Эстерлайн Бисселлу, причем не впервые. Всем троим было хорошо известно, что тридцать шесть боевых самолетов Кастро способны уничтожить сотни мятежников, как только те высадятся на кубинский берег. «Доверьтесь мне», – успокоил их Бисселл. Он обещал убедить президента Кеннеди, чтобы тот санкционировал уничтожение ВВС Кастро. «Он уговорил нас продолжать, – с горечью вспоминал Эстерлайн. – И пообещал, что никаких сокращений воздушных налетов не будет».

Но в решающий момент Бисселл все-таки урезал американские силы, предназначенные для уничтожения самолетов Кастро, наполовину – с шестнадцати до восьми бомбардировщиков. Он сделал это в угоду президенту, которому хотелось, чтобы переворот прошел «без лишнего шума». Бисселл обманом заставил Кеннеди поверить в то, что именно такой переворот и устроит для него ЦРУ.

В субботу, 15 апреля, восемь американских бомбардировщиков B-26 атаковали три кубинских аэродрома, в то время как бригада ЦРУ численностью 1511 человек устремилась к заливу Кочинос. Пять кубинских самолетов были разбиты и еще с десяток – повреждены. Таким образом, половина ВВС Кастро осталась целой и невредимой. Согласно легенде ЦРУ, нападение устроил единственный кубинский дезертир из состава ВВС, который, израсходовав боезапас, приземлился потом во Флориде. В тот день Бисселл направил Трейси Барнса в Нью-Йорк, чтобы вложить эту историю в уши американскому послу в Организации Объединенных Наций, Эдлаю Стивенсону.

Бисселл и Барнс обвели Стивенсона вокруг пальца, как будто он был их агентом. Как и госсекретарь Колин Пауэлл накануне вторжения в Ирак, Стивенсон, уже из собственных уст, поведал эту байку ЦРУ всему миру. Правда, в отличие от Пауэлла, он уже на следующий день обнаружил, что с ним сыграли злую шутку.

Осознание того, что Стивенсона публично уличили во лжи, пришлось явно не по душе госсекретарю Дину Раску, у которого и без того имелись веские основания для плохо скрываемого раздражения в адрес ЦРУ. За считаные часы до этого, вскоре после рассекречивания другой операции, Раск должен был направить формальное письмо с извинениями в адрес премьер-министра Сингапура Ли Куан Ю. Местная тайная полиция ворвалась в явочную квартиру ЦРУ, где в тот момент допрашивали одного из членов кабинета министров, состоящего в «платежной ведомости» ЦРУ. Ли Куан Ю, ключевой американский союзник, заявил, что резидент предложил ему взятку в сумме 3,3 миллиона долларов, чтобы замять дело.

В 18:00 в воскресенье, 16 апреля, Стивенсон телеграфировал Раску из Нью-Йорка, чтобы предупредить по поводу «серьезного риска еще одной катастрофы U-2». В 21:30 президентский советник по национальной безопасности Макджордж Банди позвонил заместителю Даллеса генералу Чарльзу Пирру Кейбеллу. Банди сказал, что ЦРУ может наносить авиационные удары по Кубе только «с полосы в пределах плацдарма высадки» в заливе Кочинос. В 22:15 Кейбелл и Бисселл помчались в изящные семиэтажные апартаменты госсекретаря. Раск сказал им, что самолеты ЦРУ могут вступить в бой только ради защиты плацдарма высадки, но не с целью нападения на кубинские аэродромы, гавани или радиостанции. «Он спросил, хочу ли я поговорить с президентом, – написал Кейбелл. – На меня и Бисселла произвели большое впечатление чрезвычайно щепетильное положение посла Стивенсона в Организации Объединенных Наций, а также угроза всему политическому положению Соединенных Штатов» – ситуация, созданная в результате лжи Бисселла и Барнса, – и поэтому «мы не видели никакого смысла в приватной беседе с президентом». Пойманный в ловушку собственных надуманных легенд, Бисселл предпочел не воевать. В своих мемуарах свое молчание он приписывал трусости.

Когда Кейбелл возвратился в оперативный штаб ЦРУ, чтобы сообщить, что случилось, Джейк Эстерлайн всерьез хотел задушить его собственными руками. Агентство, по сути, собиралось бросить своих кубинцев на верную смерть, в качестве «легкой добычи на этом проклятом берегу», сказал Эстерлайн.

Приказ Кейбелла об отмене операции застал пилотов ЦРУ в Никарагуа уже сидящими в кабинах своих самолетов и запускающих двигатели. В 4:30 утра в понедельник, 17 апреля, Кейбелл позвонил Раску домой и умолял, чтобы президент санкционировал выделение большего количества боевых самолетов, чтобы защитить корабли ЦРУ, которые были доверху загружены боеприпасами и аммуницией. Раск позвонил президенту Кеннеди в его поместье в Глен-Оре и соединил с Кейбеллом.

Президент заявил, что он не в курсе, что утром, в день «Д», намечены какие-либо авиационные удары. В просьбе было отказано.

Четыре часа спустя истребитель-бомбардировщик «Си-Фьюри» атаковал залив Кочинос. Обученный американцами летчик, капитан Энрике Каррерас, был на самом деле пилотом ВВС Фиделя Кастро. Он направил самолет на транспортное судно «Рио-Эсконтидо», старую посудину, идущую курсом из Нового Орлеана по контракту с ЦРУ. А дальше, к юго-востоку, на борту «Благара», переоборудованного десантного катера времен Второй мировой войны, агент военизированных формирований ЦРУ по имени Грейстон Линч выстрелил в пролетающий кубинский истребитель из автомата. Капитан Каррерас выпустил ракету, которая ударила в переднюю палубу «Рио-Эсконтидо» на 6 футов ниже поручня, взорвав десятки металлических бочек с авиационным бензином. Возникший пожар перекинулся на 145 тонн боеприпасов, складированных в носовом трюме. Экипаж быстро покинул судно; попрыгав в воду, все старались отплыть подальше. Транспорт взорвался ярким огненным шаром, из которого над заливом Кочинос выросло черное грибовидное облако высотой с полмили. В 16 милях от этого места, на берегу, уже обильно усыпанном мертвыми и ранеными мятежниками, Рип Робертсон подумал, что Кастро, наверное, сбросил на них атомную бомбу.

Президент Кеннеди обратился к адмиралу Эрли Берку, командующему американским военно-морским флотом, с просьбой спасти ЦРУ от катастрофы. «Никто не знал, что делать, равно как и в ЦРУ не знали, кто руководит операцией, кто несет за нее ответственность, кто в курсе, что нужно делать или что происходит, – сказал адмирал 18 апреля. – Нас не посвящали в события и сообщали лишь часть правды».

В течение двух злосчастных дней и ночей кубинцы Кастро и кубинцы ЦРУ нещадно убивали друг друга. Ночью 18 апреля командир бригады мятежников, Пепе Сан Роман, радировал Линчу: «Вы понимаете, насколько у нас отчаянное положение? Вы нас поддерживаете или бросили?.. Пожалуйста, не бросайте нас… На рассвете ударят танки. У нас нет боеприпасов для борьбы с танками. Эвакуироваться не собираюсь. Если потребуется, будем сражаться до конца». Наступило утро, но никакой помощи не было. «Боеприпасы на исходе, мы бьемся на берегу. Пожалуйста, вышлите подмогу. Нам не продержаться», – кричал Сан Роман в эфир. Его людей, стоящих по колено в воде, безжалостно расстреливали.

«Ситуация на плацдарме авиационной поддержки совершенно вышла из-под контроля, – сообщил Бисселлу в полдень руководитель воздушных операций. – На текущий момент потери составляют 5 кубинских пилотов, 6 вторых пилотов, 2 американских пилота и 1 второй пилот». Всего погибло четыре американских пилота из состава Национальной гвардии штата Алабама. В течение многих лет агентство скрывало причину их гибели от их вдов и семей.

«Они еще верят в нас, – говорилось в телеграмме от шефа воздушных операций. – Ожидают ваших указаний». Бисселлу предложить было нечего. 19 апреля, около двух часов пополудни, Сан Роман, изрыгая проклятия в адрес ЦРУ, уничтожил радиостанцию и прекратил сопротивление. Таким образом, через шестьдесят часов после начала атаки 114 членов Кубинской бригады были убиты, а 1189 – попали в плен.

«Впервые за мои тридцать семь лет, – написал Грейстон Линч, – мне было стыдно за собственную страну».

В тот же день Роберт Кеннеди отправил пророческое замечание своему брату. «Настало время для решающего сражения, поскольку через год или два ситуация будет еще хуже, – написал он. – Если мы не хотим, чтобы Россия построила свои ракетные базы на Кубе, нужно решить сейчас, как это остановить».


«Возьмите ведро с помоями и накройте его другой крышкой»

В беседе с двумя своими советниками президент Кеннеди отметил, что Аллен Даллес в свое время лично заверил его в Овальном кабинете, что операцию в заливе Кочинос ждет безоговорочный успех: «Г-н президент, я стоял прямо здесь, у стола Айка, и сказал ему, что уверен в успехе нашей Гватемальской операции. А перспективы этого плана, г-н президент, еще лучше, чем у вышеупомянутого». Если так, то это была поразительная ложь. Даллес ведь фактически заявил Эйзенхауэру, что шансы ЦРУ в Гватемале в лучшем случае составляли одну пятую; а без поддержки авиации они равны нулю!

В час вторжения Аллен Даллес как раз выступал с речью в Пуэрто-Рико. Его публичный отъезд из Вашингтона стал частью жульнического плана, но теперь он вел себя словно адмирал, покидающий собственное судно первым. Бобби Кеннеди вспоминал, что по возвращении вид у Даллеса был довольно жалкий: свое лицо он то и дело прикрывал дрожащими руками.

22 апреля президент созвал заседание Совета национальной безопасности, инструмент государственного управления, который сам лично презирал. Приказав поникшему и обезумевшему Даллесу «расширить зону наблюдений за деятельностью Кастро в Соединенных Штатах» – то есть поставив задачу, выходящую за рамки устава ЦРУ, – президент велел генералу Максвеллу Тэйлору, новому военному советнику Белого дома, совместно с Даллесом, Бобби Кеннеди и адмиралом Эрли Берком произвести «аутопсию», то есть скрупулезный анализ того, что произошло в заливе Кочинос. Комиссия по расследованию во главе с Тэйлором собралась в тот же день, а Даллес явился, сжимая в руке экземпляр NSC 5412/2, официального разрешения Совета национальной безопасности от 1955 года для тайных операций ЦРУ.

«Я первым признаю следующее. Не думаю, что ЦРУ должно управлять военизированными операциями, – заявил Даллес, пустив густой клуб дыма и словно забыв о собственной поддержке таких операций в течение добрых десяти лет. – Однако вместо того, чтобы разрушить все до основания и начать сначала, нам нужно сохранить самое хорошее и ценное и избавиться от тех вещей, которые действительно вне компетентности ЦРУ, после чего все соединить и сделать более эффективным. Мы должны вновь изучить эти документы и директивы и пересмотреть их таким образом, чтобы управлять военизированными операциями несколько по-другому. Будет нелегко отыскать для них место; такие вещи очень трудно держать в секрете».

Работа комиссии помогла прояснить президенту, что ему необходим новый способ управления тайными операциями. Одним из последних свидетелей, которых опросила комиссия, был уже пожилой и слабеющий на глазах человек, говоривший со всей серьезностью о самых глубоких проблемах, с которыми столкнулось ЦРУ. Показания генерала Уолтера Беделла Смита и сегодня наполнены пугающим смыслом.

Вопрос. Как мы можем в условиях демократии эффективно использовать все свои активы без полной реорганизации правительства?

Генерал Смит. Демократия не может вести войну. Когда вы отправляетесь на войну, вы принимаете закон, предоставляющий чрезвычайные полномочия президенту. Когда же чрезвычайная ситуация завершается, права и полномочия, которые были временно делегированы руководителю, теперь возвращаются к соответствующим штатам, графствам и людям.

Вопрос. Мы часто говорим, что в настоящее время находимся в состоянии войны.

Генерал Смит. Да, сэр, это верно.

Вопрос. Вы предлагаете, чтобы мы выровняли президентские полномочия военного времени?

Генерал Смит. Нет. Однако американский народ не чувствует, что в настоящее время находится в состоянии войны, и, следовательно, он не желает приносить жертвы, необходимые и вполне ожидаемые в военное время. Когда вы в состоянии войны – холодной войны, если хотите, у вас должно быть в распоряжении некое аморальное агентство, которое может работать тайно… Думаю, что ЦРУ получило такую широкую огласку, что тайную работу, возможно, придется и в самом деле поместить под другую «крышку».

Вопрос. Считаете ли вы, что нужно отделить ЦРУ от тайных операций?

Генерал Смит. Пора взять ведро с помоями и накрыть его другой крышкой.

Три месяца спустя Уолтер Беделл Смит умер в возрасте шестидесяти пяти лет.

Главный инспектор ЦРУ Лаймон Киркпатрик провел собственный анализ причин произошедшего в заливе Кочинос. Он заключил, что Даллес и Бисселл не в состоянии точно и достоверно информировать двух президентов и две администрации о проводимой операции. Если бы ЦРУ хотело сохранить свои позиции, сказал Киркпатрик, ему нужно было решительно улучшить собственную организацию и управление. Заместитель Даллеса, генерал Кейбелл, предупредил его, что, если бы этот отчет попал в «недружелюбные» руки, это разрушило бы агентство. Даллес искренне согласился. Он позаботился о том, чтобы отчет не получил огласки. Девятнадцать из двадцати печатных копий были возвращены и уничтожены. Сохранившийся экземпляр хранился вдали от посторонних глаз в течение почти сорока лет.

В сентябре 1961 года Аллен Даллес ушел в отставку с поста директора Центральной разведки. Рабочие еще не закончили отделку новой штаб-квартиры ЦРУ, построенной в лесистом районе Вирджинии над западным берегом реки Потомак, всего в 7 милях от американской столицы. Даллес много лет боролся за это. Он поручил, чтобы в центральном вестибюле выгравировали стих Евангелия от Иоанна: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин., 8: 32). Медальон с изображением Даллеса был вывешен на самом высоком месте. «Si monumentum requiris circumspice», что в переводе означает: «Если вы ищете его памятник, оглянитесь вокруг».

Ричард Бисселл оставался на своем посту еще полгода. Позднее он тайно признался, что восхваляемый профессионализм его тайной службы служил лишь фасадом – здесь явно было «не место, где можно было бы отыскать компетентного профессионала». Когда он уходил в отставку, президент прикрепил к отвороту его мундира медаль «За содействие укреплению национальной безопасности». «Высокие цели, неограниченная энергия и непоколебимая преданность долгу г-на Бисселла – настоящие критерии истинного представителя разведывательной службы, – сказал Кеннеди. – После себя он оставляет прочное наследство».

Частью этого наследства стало попранное доверие. В течение последующих девятнадцати лет ни один президент не мог целиком и полностью доверять Центральному разведывательному управлению.


«Теперь вы живете в центре урагана…»

Джон Кеннеди, разъяренный провалом операции в заливе Кочинос, поначалу хотел расформировать ЦРУ. Однако потом он все же передумал, передав управление тайной службой этого ведомства своему брату. Это стало одним из наименее мудрых решений в период его президентства. Тридцатипятилетний Роберт Фицджеральд Кеннеди, печально известный своей жесткостью и помешанный на всякого рода секретности, взял на себя руководство наиболее значимыми тайными операциями Соединенных Штатов. Эти два человека развернули бурную деятельность на секретном фронте. За восемь лет своего президентства Эйзенхауэр санкционировал 170 крупных операций ЦРУ. Братья Кеннеди провели 163, уложившись менее чем в три года…

Президент хотел сделать Роберта новым директором Центральной разведки, но его брат считал, что лучше всего на этот пост назначить того, кто мог бы рассчитывать на политическую защиту со стороны президента. После напряженных поисков в течение нескольких месяцев они остановились на кандидатуре одного из старейших политиков в кабинете Эйзенхауэра: Джона Маккоуна.

Консервативный республиканец от штата Калифорния, набожный католик и пламенный антикоммунист, шестидесятилетний Маккоун вполне мог бы стать министром обороны, если бы победу на президентских выборах 1960 года одержал Никсон. Он заработал огромное состояние, занимаясь строительством судов на Западном побережье во время Второй мировой войны, затем служил заместителем министра обороны Джеймса Форрестола. Именно с его участием в 1948 году был разработан первый бюджет нового министерства обороны. В качестве заместителя министра ВВС во время корейской войны Маккоун внес свой существенный вклад в формирование первой поистине глобальной военной державы послевоенного мира. Как председатель Комиссии по ядерной энергии при Эйзенхауэре, он контролировал работу национальных заводов по производству ядерного оружия и состоял в Совете национальной безопасности. Новый руководитель тайных операций у Маккоуна Ричард Хелмс описывал его как «человека, явившегося бодрой походкой прямиком с кастинг-студии в Голливуде… седовласого, с румянцем на щеках, всегда в безупречном темном костюме, в очках без оправы, надменного и самоуверенного…».

По словам Реда Уайта, его главного администратора, новый директор был «отнюдь не тем человеком, который мог понравиться окружающим», но он очень быстро «нашел общий язык с Бобби Кеннеди». Сначала Маккоун сблизился с Бобби на почве единоверия и антикоммунизма. Большой белый дом генерального прокурора в Хикори-Хилл находился всего в нескольких сотнях метров от новой штаб-квартиры агентства, и Кеннеди часто останавливался у ЦРУ утром по пути в центр города, где он работал в министерстве юстиции. Он заглядывал сюда после штабного совещания, которое Маккоун проводил ежедневно в 8:00 утра.

Маккоун составлял дотошный ежедневный отчет о своей работе, записывал свои мысли и резюме проведенных бесед и совещаний; многие из этих материалов были впервые рассекречены в 2003 – 2004 годах. Заметки Маккоуна представляют собой едва ли не поминутное описание его деятельности на посту директора Центральной разведки. Наряду с тысячами страниц тайно записанных бесед с президентом Кеннеди в Белом доме, многие из которых не совсем точно процитированы, они представляют собой детальную хронологию самых опасных и напряженных дней холодной войны.

Перед официальным вступлением в должность Маккоун попытался составить общее представление об операциях агентства. Он совершил поездку по Европе с Алленом Даллесом и Ричардом Бисселлом, участвовал в совещании дальневосточных руководителей ЦРУ в горной резиденции севернее Манилы и скрупулезно изучал документы.

Но Даллес и Бисселл не учли некоторых деталей. Они никогда не считали целесообразным говорить Маккоуну о самой крупной, долгосрочной и по большей части незаконной программе Соединенных Штатов: вскрытии входящей и исходящей почтовой корреспонденции первого класса. С 1952 года, работая в Главном почтовом учреждении международного аэропорта в Нью-Йорке, офицеры безопасности ЦРУ вскрывали чужие письма, а штаб контрразведки Джима Энглтона просеивал полученную информацию. Ни Даллес, ни Бисселл не сообщили Маккоуну о планах покушения на Фиделя Кастро, временно замороженных после провала операции в заливе Кочинос. Пройдет почти два года, прежде чем директор Центральной разведки будет, наконец, посвящен в эти планы; а о вскрытии корреспонденции он узнает лишь тогда, когда об этом станет известно всему американскому народу.

После провала Кубинской операции президента Кеннеди убедили восстановить «расчетные палаты» для секретных операций, которые он отменил после инаугурации. Был заново учрежден президентский совет по иностранной разведке. Была восстановлена Специальная группа (позднее переименованная в Комитет-303); ее задачей было наблюдать за тайной службой, и ее председатель в течение последующих четырех лет являлся советником по национальной безопасности: им был невозмутимый и тактичный Макджордж Банди, бывший декан факультета искусств и наук в Гарвардском университете. Членами группы стали Маккоун, председатель Объединенного комитета начальников штабов и старшие заместители министра обороны и госсекретаря. Но вплоть до последних дней правления администрации Кеннеди руководителям тайных операций ЦРУ была предоставлена свобода решать на свое усмотрение, нужно ли консультироваться со Специальной группой или нет. Был целый ряд операций, о которых Маккоун и Специальная группа знали крайне немного или почти ничего.

В ноябре 1961 года, в обстановке строжайшей секретности, Джон и Бобби Кеннеди создали новую «ячейку» планирования секретных операций – Специальную (Расширенную) группу. Это было детище Роберта Кеннеди, и перед ним была поставлена лишь одна задача: устранение Кастро.

В ночь на 20 ноября, за девять дней до официального вступления в должность, Маккоун снял трубку домашнего телефона и услышал на другом конце провода голос президента. Джон Кеннеди вызвал его в Белый дом. Прибыв туда в полдень, он встретил братьев Кеннеди в компании неуклюжего пятидесятитрехлетнего бригадного генерала Эда Лэнсдейла. Тот давно специализировался на карательных действиях против повстанцев и покорял сердца и умы представителей третьего мира американской изобретательностью, хрустящими долларовыми банкнотами и панацеями от всех болезней. Лэнсдейл начал работать на ЦРУ и Пентагон еще перед корейской войной; он исправно служил Фрэнку Виснеру в Маниле и Сайгоне, где помог прийти к власти проамериканским лидерам.

Лэнсдейл был представлен как новый оперативный руководитель в составе Специальной (Расширенной) группы. «Президент объяснил, что генерал Лэнсдейл под руководством генерального прокурора участвует в изучении возможностей проведения операций на Кубе, а он, президент, желал бы в течение двух недель заполучить план действий, – записал Маккоун в своих дневниках. – Генеральный прокурор выразил глубокую озабоченность по поводу Кубы и отмечает потребность в немедленных действиях». Маккоун заявил, что ЦРУ и остальная администрация Кеннеди со времени провала операции в заливе Кочинос пребывают в состоянии шока – «и поэтому сделали крайне мало».

Маккоун считал, что свергнуть Кастро помогут лишь активные боевые действия. И он полагал, что ЦРУ непригодно для непосредственного ведения войны, будь то секретной или открытой. Он заявил президенту Кеннеди, что агентство не может по-прежнему рассматриваться как «организация плаща и кинжала… предназначенная для свержения правительств, покушений на глав государств, вмешательства в политические дела иностранных государств». Он напомнил президенту, что у ЦРУ, согласно закону, одна фундаментальная задача: «собрать воедино все разведывательные данные», накопленные различными ведомствами Соединенных Штатов, затем проанализировать их, оценить и довести до сведения Белого дома. Братья Кеннеди согласились, что Маккоун станет «основным разведчиком правительства», что и было отмечено в предписании, составленном Маккоуном и подписанном президентом. Его работа заключалась в «надлежащей координации, взаимосвязи и оценке разведданных из всех источников».

Маккоун также считал, что его задача заключается в том, чтобы формировать внешнюю политику Соединенных Штатов для президента. Роль главного национального разведчика – это все-таки другая штука. Но хотя его мнение часто оказывалось более весомым, чем у выпускников Гарварда в самых высоких правительственных кругах, он быстро обнаружил, что у Кеннеди было немало свежих идей о том, как он и ЦРУ должны служить американским интересам. В день, когда президент Кеннеди приводил его к присяге, Маккоун узнал, что за свержение Кастро непосредственно отвечают он, Маккоун, Роберт Кеннеди и генерал Лэнсдейл.

«Теперь вы живете в центре урагана, и я искренне приветствую вас на этом месте», – заявил президент Маккоуну во время церемонии.


«Об этом не может быть и речи»

Президент попросил, чтобы Маккоун сначала отыскал способ проникнуть через Берлинскую стену. Стена была возведена в августе 1961 года; сначала появилось ограждение в виде колючей проволоки, затем – сама бетонная стена. Она имела огромное политическое и пропагандистское значение, это было настоящее золотое дно для Запада, веское доказательство того, что непомерная ложь коммунизма больше не в силах удержать миллионы восточногерманских граждан от бегства. Видимо, для ЦРУ стена тоже представляла отличный шанс отличиться.

На той же неделе, когда появилась стена, Кеннеди направил вице-президента Линдона Б. Джонсона в Берлин, где тот провел секретное совещание с шефом резидентуры Биллом Грейвером. Джонсон внимательно рассмотрел детальный план, на котором были указаны места пребывания и явочные квартиры агентов ЦРУ на Востоке.

«Я видел эту карту, – сказал Хэвиленд Смит, в то время восходящая звезда в Берлинской резидентуре. – Если бы вы только слышали, что нам талдычил этот Грейвер: что якобы у нас агенты в Карлсруэ – в советском разведывательном центре, – что есть также агенты в польской военной миссии, чешской военной миссии – что ими кишит Восточный Берлин… Если бы вы знали, что у нас есть на самом деле!.. Так вот: если речь вести о польской военной миссии, то туда «просочился» парень, продававший газеты на углу! А агентом, проникшим на территорию советского разведцентра, считался Dachermeister, то есть кровельщик, чинивший крыши!..

Берлин был сущим обманом, – сказал он. – Очередному президенту Соединенных Штатов агентство лгало о своих достижениях».

Через неделю после возведения Берлинской стены с президентом Кеннеди в Белом доме встретился Дэвид Мерфи, в то время руководитель отдела ЦРУ по Восточной Европе. «Администрация Кеннеди оказывала на нас сильное давление, заставляя разрабатывать планы тайных военизированных акций и разжигания волнений среди инакомыслящих» в Восточной Германии, сказал он, но «о проведении операций в Восточной Германии не могло быть и речи».

Причина наконец всплыла в документе, рассекреченном в июне 2006 года; этот документ был составлен Дейвом Мерфи лично и представлял собой оценку нанесенного ущерба.

6 ноября 1961 года шеф западногерманской контрразведки Хайну Фельфе был арестован собственной тайной полицией. Раньше Фельфе был закоренелым нацистом, в 1951 году он вступил в организацию Гелена – через два года после того, как ее под свое крыло взяло ЦРУ. Он быстро поднимался по карьерной лестнице, и этот рост продолжился и после того, как служба Гелена обрела в 1955 году статус официальной западногерманской разведывательной службы (BND).

Но все дело в том, что все эти годы Фельфе исправно работал на Советы! Он проник в западногерманскую службу, а через нее – в резидентуру и другие подразделения ЦРУ. Он смог манипулировать и вводить в заблуждение агентов ЦРУ в Германии, и те понятия не имели, насколько верна информация, которую они собрали по ту сторону железного занавеса.

Фельфе мог «инициировать, контролировать или прекратить любые операции BND, а позднее – даже некоторые операции ЦРУ», – уныло отметил Мерфи. Он выдавал восточногерманской разведывательной службе все существенные детали любой мало-мальски важной миссии ЦРУ против Москвы с июня 1959 по ноябрь 1961 года. В этот перечень входило около семидесяти крупных тайных операций, в которых так или иначе фигурировали имена более ста офицеров и агентов ЦРУ и приблизительно 15 тысяч больших и малых тайн.

В результате агентство едва не лишилось «работы» в Германии и странах Восточной Европы. Чтобы возместить ущерб, потребовалось десять лет.


«Президент хочет каких-то действий, причем немедленно»

Правда, Берлинская стена, да и все остальное бледнели перед желанием клана Кеннеди отомстить за семейную честь, попранную в операции в заливе Кочинос. Ниспровержение Кастро обрело статус «самой приоритетной задачи, стоящей перед правительством Соединенных Штатов, – заявил Маккоуну 19 января 1962 года Бобби Кеннеди. – Никакой экономии времени, денег, ресурсов и личного состава!» Но новый директор Центральной разведки предупредил его, что у агентства совсем немного реальных разведданных, на которые можно было бы опираться. «Из 27 – 28 агентов ЦРУ на Кубе на связь выходят лишь 12, и эти сеансы происходят крайне редко», – сообщил он генеральному прокурору. Четыре недели назад, после переброски на остров, были схвачены еще семь кубинцев, завербованных ЦРУ…

По приказу Роберта Кеннеди Лэнсдейл составил оперативный план действий для ЦРУ: заручиться поддержкой и настроить католическую церковь и кубинский преступный мир против Кастро, сломать режим изнутри, саботировать экономику, разрушить тайную полицию, погубить урожай с помощью средств биологических или химических препаратов и сменить режим перед следующими выборами в палату представителей конгресса в ноябре 1962 года.

«Эд окружил себя такой аурой, – сказал Сэм Хэлперн, новый заместитель начальника Кубинского отдела, ветеран УСС, который знал Лэнсдейла уже около десяти лет. – Некоторые считали Эда своего рода волшебником. Но я скажу вам, кто это был. По большому счету он был мошенником. Эдаким «Господином в сером фланелевом костюме» с Медисон-авеню. Вы только посмотрите на предложенный им план избавления от Кастро и его режима. Это же полная чушь». План сводился к пустому обещанию: свергнуть Кастро, не отправляя на Кубу никаких морских пехотинцев.

Хэлперн заявил Ричарду Хелмсу: «Это политическая операция, спланированная в городе Вашингтоне, округ Колумбия, не имеет никакого отношения к безопасности Соединенных Штатов». Он предупредил, что у ЦРУ нет никакой развединформации по Кубе. «Мы не знаем, что там происходит, – сказал он Хелмсу. – Мы не в курсе, кто там что делает. У нас нет никакого понятия о военных силах режима, о его политической организации и структуре. Кто кого ненавидит? Кто кого любит? У нас нет ничего». Перед ЦРУ возникла та же самая проблема, как и сорок лет спустя, в Ираке.

Хелмс согласился. План свержения режима Фиделя Кастро представлял собой несбыточную мечту.

Но братьев Кеннеди никакие возражения не устраивали. Им хотелось, чтобы Кастро свергли быстро и без лишнего шума. «Да поймите же вы, наконец, – рявкнул генеральный прокурор. – Президент хочет каких-то действий, причем немедленно, прямо сейчас». Хелмс энергично приветствовал желание президента и взялся за дело. Он создал новое автономное оперативное соединение, которое подчинялось только Эду Лэнсдейлу и Роберту Кеннеди. Он собрал команду со всех континентов планеты, запустив самую масштабную разведывательную операцию ЦРУ, в которой участвовало приблизительно 600 офицеров ЦРУ в Майами, почти 5 тысяч подрядчиков ЦРУ и третий по величине военно-морской флот в Карибском море, имевший в своем составе подводные лодки, патрульные корабли, суда береговой охраны, гидросамолеты и залив Гуантанамо в качестве опорной базы. По словам Хелмса, Пентагоном и Белым домом был предложен ряд «идиотских планов», направленных против Фиделя. Они включали подрыв американского судна в гавани Гуантанамо и имитацию террористической атаки на американский авиалайнер, чтобы оправдать новое вторжение на территорию острова.

Операция остро нуждалась в кодовом названии, и Сэм Хэлперн тут же придумал его: «Мангуст».


«Официально – естественно, нет!»

Для руководства оперативным планом «Мангуст» Хелмс выбрал Уильяма K. Харви, человека, который создал Берлинский тоннель. Харви назвал проект «Оперативное подразделение W» – по имени Уильяма Уолкера (Walker), американского флибустьера, который в 1850-х годах привел личную армию в Центральную Америку и объявил себя императором Никарагуа. Это был очень странный выбор – если только вы не были знакомы с Биллом Харви.

Харви был представлен братьям Кеннеди как некий Джеймс Бонд из ЦРУ. Это, по-видимому, озадачило Джона Кеннеди, большого поклонника шпионских романов Яна Флеминга, поскольку Бонда и Харви связывало только одно: любовь к мартини. Тучный, с вытаращенными глазами, Харви много пил за ланчем и возвратился на работу, мрачно бормоча что-то и проклиная тот день, когда он познакомился с Робертом Кеннеди. Бобби Кеннеди «хотел быстрых действий и быстрых ответов, – сказал личный помощник Маккоуна Уолт Элдер. – Но Харви не был способен на быстрые действия и не мог дать быстрых ответов».

Но зато у него было секретное оружие.

Белый дом Кеннеди дважды отдавал распоряжение, чтобы ЦРУ создало террористическую группу для совершения покушения. При опросе комиссиями сената и президента в 1975 году Ричард Бисселл сообщил, что эти приказы исходили от советника по национальной безопасности Макджорджа Банди и его помощника Уолта Ростоу и что люди президента «не оказали бы такой поддержки, не будь они уверены, что эта инициатива получила одобрение президента».

Бисселл вручил приказ Биллу Харви, который выполнил все, что от него требовалось. Он возвратился в штаб в сентябре 1959 года после длительного пребывания в качестве руководителя Берлинской резидентуры, чтобы возглавить подразделение D тайной службы. Офицеры подразделения проникали в иностранные посольства за границей с целью похищения кодовых книг и шифров для соглядатаев в Агентстве национальной безопасности. Они назвали себя «ворами-домушниками», и их навыки простирались от слесарных работ до изощренного воровства и не только. У подразделения были налажены контакты с преступниками в иностранных столицах, к которым можно было обратиться с целью проникновения в тот или иной дом, похищения курьеров посольства и совершения различных уголовных преступлений во имя американской национальной безопасности.

В феврале 1962 года Харви создал программу «убийства главы государства агентами разведки» под кодовым названием «Винтовка» и воспользовался услугами иностранного агента, жителя Люксембурга, но фактически человека без родины, который работал на подразделение D по контракту. Харви намеревался использовать его для убийства Фиделя Кастро.

В апреле 1962 года, как видно из отчетов ЦРУ, Харви предпринял еще один подход. В Нью-Йорке он встретился с гангстером Джоном Росселли. У доктора Эдварда Ганна, руководителя оперативного подразделения Управления медицинских служб ЦРУ, он взял еще одну партию пилюль с ядом. Нужно было подбросить их Кастро в чай или кофе. Затем он съездил в Майами и передал смертоносные пилюли Росселли, а заодно прислал грузовик, доверху набитый оружием.

7 мая 1962 года генеральный прокурор был проинформирован о проекте «Винтовка» генеральным консулом ЦРУ Лоуренсом Хьюстоном, а также шефом безопасности Шеффилдом Эдвардсом. Кеннеди просто «обезумел» – но не по поводу плана покушения, а в связи с участием в этом деле мафии. Однако он и пальцем не пошевелил, чтобы помешать ЦРУ и не допустить покушения на Кастро.

Ричард Хелмс, который три месяца назад возглавил тайную службу, дал Харви сигнал к началу подготовки проекта «Винтовка». Если в Белом доме хотели получить оригинальное решение проблемы, то, по мнению Харви, поиск такого решения должен быть возложен именно на ЦРУ. Он счел возможным не ставить в известность Маккоуна, резонно рассудив, что у директора на этот счет возникнут самые сильные религиозные, юридические и политические возражения.

«Когда-то я лично задал вопрос Хелмсу: президент Кеннеди хочет получить труп Кастро? «Официально – конечно нет! – ответил он мне. – Но лично у меня нет никаких сомнений, что хочет».

Хелмс считал, что политическое убийство в мирное время было нравственным умопомрачением. Но были и рассуждения чисто практического толка. «Когда вы участвуете в устранении иностранных лидеров и эти вопросы рассматривают на уровне правительства гораздо чаще, чем кто-то может допустить, всегда возникает вопрос: кто следующий, – заключил он. – Если вы убиваете чьих-то лидеров, то почему не должны убивать ваших?»


«Подлинная неуверенность»

Когда Джон Маккоун вступил в должность директора Центральной разведки, «ЦРУ испытывало значительные трудности», да и «моральный дух в агентстве был весьма расшатан, – вспоминал он потом. – Моя первая задача заключалась в том, чтобы попытаться восстановить былую уверенность».

Но разброд и шатания в штабе ЦРУ продолжались еще шесть месяцев. Маккоун сначала принялся увольнять сотни офицеров тайной службы, чтобы произвести чистку рядов, избавившись от «невезучих и предрасположенных к провалам», «любителей избивать собственных жен» и «подверженных алкоголю», как отметил заместитель директора, генерал Маршалл С. Картер. Увольнения с военной службы, ставшие негативным последствием провала в заливе Кочинос, и почти ежедневные взбучки от Белого дома по вопросам, связанным с ситуацией на Кубе, создавали «истинную неуверенность относительно будущих перспектив агентства», – заявил 26 июля 1962 года директор-распорядитель Маккоуна Лаймон Киркпатрик в служебной записке на имя шефа. Он предложил «немедленно что-то предпринять, чтобы восстановить моральный дух в агентстве».

Хелмс решил, что единственным средством «лечения» стало бы возвращение к шпионской деятельности. Не без опасений он принялся переводить своих агентов парализованных подразделений Восточной Европы на Кубу. У него во Флориде была горстка офицеров, которые научились управлять агентами и курьерами в зонах с коммунистическим контролем, таких как Восточный Берлин. В Опа-Локе ЦРУ производили опрос сотен людей, которые бежали с Кубы на коммерческих авиалайнерах и частных лодках. Сотрудники ЦРУ опросили приблизительно 1300 кубинских беженцев; они обеспечили агентство политической, военной и экономической информацией наряду с документами и предметами повседневной жизни – одеждой, деньгами, сигаретами, – чтобы помочь замаскировать агентов, перебрасываемых на остров. Резидентура в Майами утверждала, что, по ее сведениям, летом 1962 года с Кубы бежало сорок пять человек. Некоторые прибыли во Флориду для десятидневного интенсивного курса подготовки в ЦРУ и потом под прикрытием ночи возвратились на Кубу на быстроходном катере. Маленькая шпионская сеть, которую они создали на Кубе, была единственным достижением операции «Мангуст» с бюджетом в 50 миллионов долларов!

Бобби Кеннеди продолжал тщетно подыскивать к себе на службу коммандос, чтобы со временем пустить на воздух кубинские электростанции, фабрики и сахарные заводы. «Неужели ЦРУ и в самом деле рассчитывает этого добиться? – спросил Лэнсдейл у Харви. – Почему теперь это по-прежнему называют возможностью?» Харви ответил, что для создания силы, способной к свержению Кастро, потребуется еще два года и еще как минимум 100 миллионов долларов…

В ЦРУ настолько увлеклись секретными операциями, что оказались не в состоянии разглядеть угрозу самому существованию Соединенных Штатов, исходившую в итоге с той же Кубы…


Глава 18
«Мы и сами себя вводили в заблуждение»

В понедельник, 30 июля 1962 года, Джон Ф. Кеннеди вошел в Овальный кабинет и включил новейшую систему записи на пленку, которую приказал установить у себя за выходные. Первой была записана беседа, на которой обсуждался план ниспровержения правительства Бразилии и смещения со своего поста ее президента, Жоао Гулара.

Кеннеди и его посол в Бразилии, Линкольн Гордон, обсуждали, как лучше потратить 8 миллионов долларов, чтобы сорвать очередные выборы и подготовить почву для военного переворота против Гулара, «чтобы выставить его вон, в случае необходимости», сказал посол Гордон президенту. Резидентура ЦРУ в Бразилии должна «осторожно пояснить, что мы не обязательно против любых военных акций, если ясно, что причина такой военной акции – противодействие левым», заявил президент. Он не мог позволить, чтобы Бразилия или любая другая страна в Западном полушарии превратилась во вторую Кубу.

ЦРУ приступило к перекачке денег в политическую жизнь Бразилии. Одним из каналов для такой перекачки был американский Институт свободного трудового развития, филиал Американской федерации труда (АФТ) и Конгресс производственных профсоюзов (британские дипломаты, которые были в курсе дела, называли его АФТ – ЦРУ). Другим каналом являлся Институт социальных изысканий, недавно сформированная организация деловых и гражданских лидеров в Бразилии. Получателями денежных вливаний являлись политические деятели и офицеры вооруженных сил, выступавшие против президента Гулара и состоящие в тесной связи с новым американским военным атташе в Бразилии, Верноном Уолтерсом, будущим заместителем директора Центральной разведки. Ну а результат подобных «инвестиций» дал о себе знать уже менее чем через два года.

В архивах Белого дома, расшифрованных в 2001 году, описывается бурная деятельность американской администрации, которая чуть ли не под барабанную дробь вынашивала планы секретных операций, окончательно обретающих форму в Овальном кабинете.

8 августа Маккоун прибыл в Белый дом на встречу с президентом, чтобы обсудить вопрос о переброске сотен солдат китайской Националистической армии на территорию, подконтрольную Mao. Президент одобрил эту военизированную операцию. Маккоун же испытывал сомнения. У Mao имелись ракеты класса «земля – воздух», а последний вылет U-2, который ЦРУ направило в воздушное пространство материкового Китая, был обнаружен и отслежен радарами китайских коммунистов спустя двенадцать минут после взлета с одного из аэродромов на Tайване. «Забавно получается, – сказал помощник национальной безопасности кабинета Кеннеди Майкл Форрестол, сын покойного министра обороны. – Президент, скорее всего, получит еще одну катастрофу U-2». И какая же легенда будет на этот раз? – пошутил президент. Все рассмеялись. А спустя месяц после этого совещания войска Mao сбили американский U-2 в небе над Китаем…

9 августа Ричард Хелмс отправился в Белый дом, чтобы обсудить возможность осуществления государственного переворота в Гаити – на острове, расположенном всего в 30 милях от Кубы. Зловещий диктатор Гаити, Франсуа «Папа Док» Дювалье, вовсю пользовался американской экономической помощью и военной поддержкой – правда, не для подъема и без того не слишком сильной экономики страны, а с целью обогащения и, прежде всего, для укрепления собственного коррумпированного режима. Президент Кеннеди санкционировал в этой стране переворот. ЦРУ вооружило мятежников, которые стремились любым способом свергнуть действующее правительство. Обсуждался вопрос о том, нужно ли совершать покушение на самого Дювалье. Маккоун дал сигнал к началу операции…

Но ЦРУ столкнулось с трудностями. «Осмелюсь доложить, господин президент, что план операции, по-видимому, не слишком удачен», – заявил Хелмс. Он предупредил, что «банды громил» Дювалье представляют собой «вполне значительную силу», которая «делает наш заговор весьма опасным предприятием». Лучшему из завербованных на Гаити агентов ЦРУ, бывшему руководителю гаитянской береговой охраны, не хватало мужества или средств осуществить переворот. По мнению Хелмса, надежд на успех было крайне мало. «От очередного переворота, действительно, будет мало толку, раз у вас пока нет под рукой надежных людей», – ответил Хелмсу президент.

10 августа Джон Маккоун, Роберт Кеннеди и секретарь министерства обороны Роберт Макнамара встретились в конференц-зале госсекретаря Дина Раска на седьмом этаже здания Государственного департамента. Предметом обсуждения, естественно, стала Куба. Маккоун помнил о «предложении ликвидировать главных лиц режима Кастро», включая самого Фиделя и его брата Рауля, кубинского министра обороны, который только что возвратился из поездки в Москву, где ему удалось договориться о поставках советского оружия. Сам Маккоун счел идею отвратительной. Директор Центральной разведки предчувствовал опасность. Он предсказывал, что Советский Союз предоставит режиму Кастро ядерные баллистические ракеты средней дальности, способные к нанесению удара по территории Соединенных Штатов. Эта проблема не давала ему покоя больше четырех месяцев. Но у него не было никакой информации, – ничего, на что можно было бы опереться, – одно лишь предчувствие.

Маккоун оказался единственным человеком, который ясно представлял эту угрозу. «Будь я на месте Хрущева, – заявил он, – я бы точно разместил ракеты на Кубе. А потом ударил бы, как раньше, башмаком по столу и сказал Соединенным Штатам: «Ну что, как вам теперь живется – под дулами наших пушек? А теперь поговорим о Берлине и на любую другую тему, которую я выберу сам…» По-видимому, никто ему не поверил. «Эксперты единодушно и непреклонно заявили, что такого просто не может быть, – отмечено в истории агентства за период деятельности Маккоуна. – Он остался в гордом одиночестве».

При этом постоянно росло число скептиков, подвергающих сомнению способность ЦРУ предугадывать поведение Советов. Его аналитики регулярно ошибались в течение десятилетия. «ЦРУ рисовало самые ужасные картины о том, что могут с нами сотворить Советы; что мы скоро станем второсортной нацией, а Советы – наоборот, нацией Номер один в мире, – говорил бывший президент США Джеральд Р. Форд, который в 1962 году заседал в закрытом подкомитете палаты представителей, разрабатывавшем секретный бюджет ЦРУ. – У них на стенах были развешаны всякие схемы, они проводили заумные расчеты, и, по их заключению, через десять лет Соединенные Штаты окажутся позади Советского Союза как в военном потенциале, так и по уровню экономического развития, – продолжал Форд. – Страшная вырисовывалась картина. Но факт в том, что они все предсказывали с точностью до наоборот. А ведь это были лучшие наши кадры, так называемые «эксперты» ЦРУ».


«Самый опасный регион в мире»

15 августа Маккоун возвратился в Белый дом, чтобы обсудить, каким образом свергнуть Чедди Джагана, премьер-министра британской Гвианы, злосчастной колонии в Южной Америке, на самом отшибе Карибского региона.

Джаган, по профессии дантист, получил медицинское образование в США. Женился на убежденной марксистке из Чикаго по имени Джанет Розенберг, происходившей из зажиточной еврейской семьи служащих колониальных плантаций. Впервые был избран еще в 1953 году. Вскоре после этого Уинстон Черчилль приостановил действие колониальной конституции, приказал распустить правительство, а самого Джагана с супругой бросить в тюрьму. Они были освобождены после восстановления британского конституционного правительства. Джаган дважды переизбирался, а в октябре 1961 года даже посетил с визитом Овальный кабинет.

«Я решил встретиться с президентом Кеннеди, чтобы просить помощи Соединенных Штатов, рассчитывая на поддержку нашей независимости от британцев, – вспоминал Джаган. – Он был весьма любезен и общителен. Теперь Соединенные Штаты опасались, что я отдам Гайану русским. Я же ответил: «Если вы этого боитесь, то не стоит. Советской военной базы у нас не будет».

Джон Кеннеди публично объявил в интервью в ноябре 1961 года с зятем Хрущева, главным редактором газеты «Известия», что «Соединенные Штаты поддерживают идею о том, что каждый народ вправе свободно выбирать то правительство, которое хочет. Чедди Джаган, возможно, и «марксист», сказал он, «но Соединенные Штаты не возражают, потому что выборы в стране проведены честно и он одержал на них победу».

Но Кеннеди все-таки не оставил мысль о свержении Джагана и решил это провернуть с помощью ЦРУ. Вскоре после того, как Джаган покинул Белый дом, холодная война добралась и до Джорджтауна, столицы его страны. В эфире зазвучали ранее неизвестные радиостанции. На улицы вышли государственные служащие. В результате народных волнений погибло около ста человек. Воспользовавшись советами и деньгами от американского Института свободного трудового развития, который, в свою очередь, получил их от ЦРУ, взбунтовались местные профсоюзы. Артур Шлезингер, специальный помощник и судебный историк Белого дома, спросил у президента: «Неужели в ЦРУ вообразили, что они могут провести действительно тайную операцию, то есть такую, которая, несмотря на любые подозрения со стороны Джагана, не оставит видимого следа и о которой он не сможет сообщить всему миру, – независимо от того, победит или проиграет, – как о явном свидетельстве американского вмешательства?»

15 августа 1962 года президент Кеннеди Маккоун и советник по национальной безопасности Макджордж Банди решили, что настала пора решительных действий. Президент инициировал кампанию стоимостью 2 миллиона долларов, которая в конечном счете привела к смещению Джагана с занимаемого поста. Позднее президент Кеннеди объяснил британскому премьер-министру Гарольду Макмиллану: «Латинская Америка – это сейчас самый опасный регион в мире. Эффект коммунистического присутствия в Британской Гвиане… создал бы непреодолимое давление на Соединенные Штаты, вынуждая нас предпринять военные действия против Кубы».

На том же совещании 15 августа, на котором была решена судьба Джагана, Маккоун вручил президенту Кеннеди новую доктрину ЦРУ о мерах по подавлению мятежей и восстаний. Заодно был представлен и второй документ, описывающий в общих чертах тайные операции, которые полным ходом шли в одиннадцати странах: Вьетнаме, Лаосе и Таиланде; Иране и Пакистане; Боливии, Колумбии, Доминиканской Республике, Эквадоре, Гватемале и Венесуэле. Документ «строго засекречен, потому что содержал описание всех наших махинаций», – сообщил Маккоун президенту. «Изумительная коллекция, или предметный указатель ваших преступлений», – усмехнулся Банди.

21 августа Роберт Кеннеди поинтересовался у Маккоуна, может ли ЦРУ устроить фиктивное нападение на американскую военную базу в заливе Гуантанамо как предлог для последующего вторжения в Кубу. Маккоун запротестовал. На следующий день он конфиденциально сообщил Джону Кеннеди, что такое вторжение может оказаться фатальной ошибкой. Он впервые предупредил президента, что, по его мнению, Советы могли бы разместить на Кубе баллистические ракеты средней дальности. Если так и произойдет, то внезапная атака со стороны США может спровоцировать военный конфликт с применением ядерного оружия. Он призывал к тому, чтобы поднять общественную тревогу по поводу возможного наличия на Кубе советской ракетной базы. Президент сразу же отверг эту идею, но при этом громко поинтересовался, понадобятся ли партизаны ЦРУ или американские войска, чтобы разрушить стартовые площадки – если таковые вообще существуют. В тот момент никто, кроме Маккоуна, не был в этом убежден.

Беседа продолжилась в Овальном кабинете 22 августа после 18:00, когда к ним еще присоединился Максвелл Тэйлор, генерал, которому Кеннеди доверял больше всего. Прежде чем обсуждать Кубу, президенту хотелось коротко остановиться на двух других тайных операциях. Первая состояла в разработке плана переправки двадцати солдат китайской Националистической армии на материковый Китай в течение ближайшей недели. Вторым был план ЦРУ по подслушиванию членов Вашингтонского пресскорпуса.

«Как у нас ситуация с делом Болдуина?» – спросил президент. За четыре недели до этого Хэнсон Болдуин, репортер «Нью-Йорк таймс» по вопросам национальной безопасности, опубликовал статью о советских бетонных бункерах, предназначенных для защиты стартовых площадок межконтинентальных баллистических ракет. В подробном сообщении Болдуина цитировались выводы, сделанные на основе самых свежих данных национальной разведки.

Президент приказал Маккоуну сформировать внутреннее оперативное подразделение, чтобы остановить утечку правительственных секретов к газетчикам. Этот приказ нарушал устав агентства, который, в частности, запрещает шпионаж внутри страны. Задолго до того, как Никсон создал свое подразделение «сантехников»[21] из ветеранов ЦРУ, чтобы остановить утечки новостей, Кеннеди использовал агентство, чтобы шпионить за американцами.

«ЦРУ полностью согласно… с учреждением этого оперативного подразделения, которое стало бы долговременной группой расследования, подчиняющейся мне», – позднее сказал Маккоун президенту. ЦРУ продолжало наблюдать за Болдуином, четырьмя другими репортерами и их источниками информации с 1962 по 1965 год. Приказав директору Центральной разведки осуществить программу внутреннего наблюдения, Кеннеди создал тем самым прецедент, который захотели потом повторить президенты Джонсон, Никсон и Джордж У. Буш.

На том же совещании в Белом доме его участники наконец возобновили разговор о Кастро. Маккоун сообщил президенту, что за последние семь недель на Кубе пришвартовалось тридцать восемь советских судов. Их грузы «могут содержать детали ракет. Мы точно не знаем». Но в любом случае Советы стремились укрепить кубинский военный потенциал. «Но теперь это уже отдельный вопрос: строят ли они ракетные базы, не так ли?» – спросил президент. «Да нет, – ответил Маккоун, – думаю, эти два вопроса взаимосвязаны. Они, по-видимому, делают и то и другое».

На следующий день Маккоун покинул Вашингтон и отправился в длительное свадебное путешествие. Недавно овдовев, он только что вступил в повторный брак и запланировал поездку в Париж и на юг Франции. «Буду счастлив, если вы мне позвоните, – написал он президенту, – и если вы это сделаете, то я несколько освобожусь от ощущения вины, которое в последнее время беспокоит меня».


«Положите это в ящик и наглухо заколотите гвоздями»

Самолет-разведчик U-2 пролетел над Кубой 29 августа. Отснятая пленка была проявлена ночью. 30 августа аналитик ЦРУ склонился над столом с подсветкой и воскликнул: «Нашел стартовую площадку!» Это была ракета класса «земля – воздух», SA-2, то есть такое же советское оружие, с помощью которого U-2 был сбит над территорией СССР. В тот же день еще один U-2 был обнаружен и в советском воздушном пространстве, что нарушило торжественную клятву американцев и вызвало формальный протест из Москвы.

Знание о том, что на Кубе теперь есть ракеты класса «земля – воздух», создало в Белом доме «понятное нежелание или даже робость» проводить новые полеты, отметил позднее Маккоун. Джон Кеннеди приказал генералу Картеру, исполняющему обязанности директора Центральной разведки на период отсутствия Маккоуна, запрятать подальше донесение по поводу зенитных ракет. «Положите это в ящик и наглухо заколотите гвоздями», – сказал президент. Он не мог позволить, чтобы международная напряженность вызвала внутренний политический шум, тем более когда на носу – всего через два месяца – были выборы. Затем, 9 сентября, еще один самолет-шпион U-2 был сбит над Китаем. Теперь эти разведывательные полеты, согласно формулировкам в донесениях ЦРУ, обсуждались в Государственном департаменте и Пентагоне с «всеобщим отвращением или, в лучшем случае, с крайней озабоченностью». Разъяренный Макджордж Банди, подстрекаемый Дином Раском и действуя от имени президента, отменил очередной полет U-2 полет на Кубу и назначил Джеймса К. Ребера, ветерана ЦРУ, главой комитета по воздушной разведке.

«Разве кто-нибудь из тех, кто планирует эти миссии, хочет развязать войну?» – прямо спросил Банди.

11 сентября президент Кеннеди запретил полеты U-2 в кубинском воздушном пространстве. А четыре дня спустя в гавани Мариэль на Кубе произошла выгрузка первых советских ракет средней дальности…

Маккоун, отслеживая ситуацию в штабе ЦРУ через непрерывные телеграммы с Французской Ривьеры, предупреждал ЦРУ по поводу «опасности внезапного нападения» и велел передать эти опасения в Белый дом. Но агентство этого не сделало. По оценкам ЦРУ, на Кубе в данный момент находилось до 10 тысяч советских солдат. На самом деле их было 43 тысячи. Агентство сообщило, что численность кубинских войск составляет около 100 тысяч. Но на самом деле их насчитывалось 275 тысяч. ЦРУ категорически отвергало возможность строительства Советами ядерных объектов на Кубе.

«Создание на кубинской земле группировки советских ядерных ударных сил, которые могут быть использованы против США, несовместимо с советской стратегией», – заключили главные эксперты ЦРУ 19 сентября в Специальной национальной разведсводке. ЦРУ неуверенно заявило: «Сами Советы, по-видимому, все еще сомневаются по поводу своей будущей военной программы для Кубы». Эта оценка являлась пиком ошибочного суждения на протяжении сорока лет, до тех пор пока ЦРУ не проанализировало состояние военного арсенала Ирака.

Возражал один только Маккоун. 20 сентября, в последней из своих телеграмм в штаб, он убеждал агентство подумать еще раз. Аналитики вздохнули. Затем они снова просмотрели донесение, полученное по меньшей мере восемь дней назад от одного дорожного наблюдателя, рядового кубинского агента из низшей иерархии разведки. Он сообщал, что в сельской местности в окрестностях городка Сан-Кристобаль конвой тяжелых советских тягачей перевозит накрытый брезентом таинственный груз, по виду напоминающий толстые телеграфные столбы. «Я так и не узнал его имени, – сказал Сэм Хэлперн из ЦРУ. – Этот агент… он единственный из всех сообщил нам, что здесь происходит что-то непонятное… И после десяти дней споров в комитете по воздушной разведке было наконец принято решение провести шпионский полет».

4 октября Маккоун, возвратившись на родину, был вне себя по поводу запрета на полеты U-2, введенного Белым домом. В течение пяти долгих недель не проводилось никаких разведывательных полетов над территорией Кубы. На заседании Специальной (расширенной) группы в присутствии Бобби Кеннеди «возникла дискуссия» по поводу того, кто остановил эти полеты. Этим человеком, естественно, был президент страны. Бобби Кеннеди признал потребность в более интенсивной разведке на Кубе, но при этом оговорился, что президент, прежде всего, требует усилить подрывную деятельность: «Он настаивал на массированной деятельности». Он потребовал, чтобы Маккоун и Лэнсдейл направили на Кубу агентов с целью минирования гаваней и похищения кубинских солдат для допросов. Этот приказ фактически инициировал в октябре заключительную миссию проекта «Мангуст», когда в разгар ядерного кризиса на Кубу с помощью подводной лодки было переправлено около полусотни шпионов и диверсантов.

В то время как американская разведка переживала очередной кризис, 4 октября девяносто девять советских ядерных боеголовок благополучно и незаметно прибыли на Кубу. Каждая – раз в семьдесят мощнее той бомбы, которую Гарри Трумэн приказал сбросить на Хиросиму. Проведя хитроумный маневр, Советы удвоили потенциальный ущерб, который могли нанести Соединенным Штатам. 5 октября Маккоун отправился в Белый дом и заявил, что от полетов U-2 напрямую зависит безопасность американской нации. И что этих полетов должно быть больше. Банди усмехнулся, заявив, что никакой угрозы не существует, – а если бы и существовала, то ЦРУ не смогло бы ее обнаружить.


«Почти полная неожиданность для разведки»

Когда через десять дней ЦРУ все-таки обнаружило советские ракеты, это было выставлено как триумф. Но в то время так считали лишь немногие из тех, кто стоял у власти.

«Почти полная неожиданность для нашей разведки, с которой столкнулись Соединенные Штаты в связи с введением и развертыванием советских стратегических ракет на Кубе, в значительной степени явилась результатом ошибок и сбоев в аналитических процессах, по которым оценивается разведывательная информация», – несколько месяцев спустя сообщил президентский комитет по иностранной разведке. Президент был «неважно обслужен» ЦРУ, которое «оказалось не в состоянии донести до ключевых правительственных чиновников наиболее точную картину» того, что делают Советы. Комиссия заключила, что контроль за «тайными агентами на Кубы был неадекватным» и что «данные разведывательной аэрофотосъемки были использованы не полностью». Вывод: «То, как обрабатывалась разведывательная информация в связи с ситуацией на Кубе, свидетельствует о самых серьезных недостатках в нашей информационной системе, что, в случае если не будут приняты соответствующие меры, может привести к самым серьезным последствиям».

Недостатки никто не исправил; неспособность разглядеть истинное состояние иракского арсенала в 2002 году во многом привела к таким же последствиям.

Но благодаря настойчивости Маккоуна фотографическое «затишье» было наконец ликвидировано. Сначала, 14 октября, самолет U-2, пилотируемый майором ВВС Стратегического авиационного командования Ричардом Д. Хейзером, пролетел над западной частью Кубы, сделав за шесть минут 928 фотографий. Сутки спустя аналитики ЦРУ уже рассматривали снимки самого крупного коммунистического оружия, которое они когда-либо видели. Целый день 15 октября они сравнивали снимки, сделанные с U-2, с фотографиями советских ракет, сделанных «туристами» во время майского парада на Красной площади Москвы. Они проверили тактико-технические данные, предоставленные в прошлом году Олегом Пеньковским, полковником советской военной разведки. Начиная с лета 1960 года он четыре месяца пытался выйти на агентов ЦРУ. Но его офицеры был слишком неопытны, слишком осторожны и слишком напуганы, чтобы провернуть это дело. Он наконец вступил в контакт с британцами, которые совместно с ЦРУ работали с ним в Лондоне. С большим для себя риском он тайно вывез около 5 тысяч страниц документов, большинство из которых было связано с военной техникой. Он был добровольцем и первым важнейшим советским шпионом, который когда-либо был завербован ЦРУ. Спустя ровно неделю после того, как фотографии U-2 прибыли в Вашингтон, Пеньковский был арестован советской разведкой…

Под вечер 15 октября аналитики ЦРУ уже знали, что на снимках баллистические ракеты средней дальности СС-4, способные доставлять боеголовки мощностью до 1 мегатонны от Западной Кубы до Вашингтона. Президент Кеннеди находился в Нью-Йорке, участвуя в кампании по поддержке кандидатов на ноябрьских выборах, которые должны были состояться через три недели. Тем вечером Макджордж Банди устроил у себя дома прощальный обед для Чипа Болена, которого недавно назначили американским послом во Франции. Около 22:00 зазвонил телефон. Это был Рэй Клайн, заместитель директора ЦРУ по разведке. «То, о чем мы беспокоились… в общем, все выглядит так, как будто мы действительно кое-что обнаружили», – сказал Клайн.

16 октября в 9:15 утра Ричард Хелмс принес фотографии, сделанные с U-2, в офис генерального прокурора. «Кеннеди поднялся со своего кресла и некоторое время стоял неподвижно, глядя в окно, – вспоминал Хелмс. – Он повернулся и посмотрел на меня. «Черт побери, – громко произнес он, подняв оба кулака к груди, как будто собрался боксировать с воображаемым противником. – Будь оно все трижды проклято». У меня возникли такие же чувства».

Бобби Кеннеди думал: «Хрущев нас обманул, но мы ведь и сами сознательно вводили себя в заблуждение».


Глава 19
«Мы были бы рады поторговаться за эти ракеты»

ЦРУ само себя ввело в заблуждение размышлениями о том, что Советы никогда не отправят ядерное оружие на Кубу. Теперь, когда руководители ЦРУ воочию разглядели эти ракеты, они все еще никак не могли вникнуть в советское мышление. «Не понимаю их точку зрения, – жаловался 16 октября президент Кеннеди. – Для меня это какая-то дьявольская загадка. Видимо, я недостаточно хорошо знаю Советский Союз».

Генерал Маршалл Картер снова стал исполняющим обязанности директора; Маккоун полетел в Сиэтл на похороны своего пасынка, погибшего в автокатастрофе. Картер отправился на заседание Специальной (расширенной) группы, которое началось в 9:30 в оперативном штабе, подземном командном пункте в Белом доме. Он внес новые предложения о секретных нападениях на Кубу, которые санкционировал Роберт Кеннеди. Картер, который конфиденциально сравнивал действия Кеннеди на заседаниях по проекту «Мангуст» с озлобленным рэттерьером, тихо слушал, как генеральный прокурор одобрил восемь новых диверсий, ожидавших теперь только отмашки президента. Потом там же, в Белом доме, Картер встретился с главным фотоинтерпретатором ЦРУ Артом Ландалом и главным экспертом по ракетам Сидни Грейбилом. Эти трое принесли увеличенные снимки, сделанные фотокамерой U-2, в Кабинетную комнату, где незадолго до полудня собрался узкий круг лиц из ведомства национальной безопасности.

Президент щелкнул кнопкой на магнитофоне. Прошло более сорока лет, прежде чем была расшифрована стенограмма заседания по поводу Кубинского кризиса.


«Это было бы чертовски опасно»

Президент задумчиво рассматривал снимки. «Насколько передовая эта техника?» – спросил он. «Сэр, мы никогда не видели раньше таких установок», – сказал Ландал. «Даже в Советском Союзе?» – спросил Кеннеди. «Вот именно, сэр», – ответил Ландал. «И установка готова к запуску?» – спросил президент. «Нет, сэр», – ответил Грейбил. «А как долго… ну, то есть можете ли вы сказать, когда они смогут выстрелить?» – спросил Кеннеди. Никто ничего не знал. «А где боеголовки?» – поинтересовался министр обороны Макнамара. Никто не знал. «Почему Хрущев пошел на это?» – никак не мог понять президент. Никто не знал. Но у Дина Раска нашлось одно предположение: «На самом деле мы не опасаемся его ядерного оружия в той же степени, что и он – нашего, – сказал он. – У нас тоже есть ядерное оружие поблизости от СССР – например, в Турции и в других странах».

Президент лишь смутно осознавал этот козырь. Он почти забыл, как сам хотел, чтобы это оружие было нацелено на Советы.

Джон Кеннеди приказал подготовить три плана: номер один – с помощью ВВС или морской реактивной авиации уничтожить ядерные пусковые установки; номер два – нанести массированный авиаудар; номер три – осуществить вторжение и захватить Кубу. «Мы конечно же выберем план номер один, – сказал он. – Мы уничтожим эти ракеты». Заседание было сорвано в 13:00, после того как Бобби Кеннеди принялся отстаивать идею массированного вторжения.

В 14:30 в своем огромном кабинете в министерстве юстиции Роберт Кеннеди набросился на участников проекта «Мангуст», требуя новых идей и действий. Переходя к вопросу, заданному президентом полтора часа назад, он попросил Хелмса доложить ему, сколько кубинцев будет сражаться на стороне режима, если Соединенные Штаты все-таки осуществят вторжение. Никто не мог уверенно ответить на этот вопрос. В 18:30 «президентская рать» возобновила работу в Кабинетной комнате. Размышляя о миссиях плана «Мангуст», президент Кеннеди спросил, можно ли баллистические ракеты средней дальности как-то сбивать. Можно, ответил ему генерал Картер, но добавил: эти ракеты передислоцируемые, мобильные; они могут быть перемещены в новые секретные места дислокаций. В случае с мобильными ракетами проблема корректного прицеливания до сих пор остается нерешенной.

Теперь президент всерьез раздумывал над применением ядерного оружия по территории Кубы. Он лишь сейчас начал понимать, как плохо знал советского лидера. «Мы конечно же сильно заблуждались по поводу его истинных намерений, – сказал президент. – Лишь единицы из нас подозревали, что он собирается разместить на Кубе ракеты». Никто, кроме Джона Маккоуна, пробормотал Банди. «Почему Хрущев пошел на это? – спросил президент. – В чем преимущество такого шага? Это ведь все равно, как если бы мы внезапно разместили значительное число ракет средней дальности в Турции, – рассеянно проговорил он. – Сейчас это было бы чертовски опасно».

Повисла неловкая пауза. «Так ведь… мы уже это сделали, г-н президент», – тихо сказал Банди.

Затем разговор переключился на секретную войну. «У нас есть варианты диверсий, г-н президент, – заявил Банди. – …Полагаю, что вы одобряете саботаж?» Кеннеди был, естественно, за. Было создано десять групп по пять агентов в каждой для последующей переброски на Кубу на подводной лодке. Их задача состояла в том, чтобы взрывать советские суда в кубинских портах с помощью подводных мин, атаковать три комплекса зенитных ракет с применением автоматического оружия и минометов и, возможно, организовать нападение на одну из ракетно-ядерных пусковых установок.

Президент покинул совещание, оставив на столе два военных решения: тайное нападение на Кубу и массированное вторжение. Напоследок он попросил Маккоуна встретиться с ним на следующее утро, перед отъездом в Коннектикут для участия в предвыборной кампании. Генерал Картер, Макнамара, Банди и еще несколько человек провожали его рассеянными взглядами.

Заместителю директора Центральной разведки Маршаллу Картеру было шестьдесят один год, это был невысокий, лысый и острый на язык политик. Раньше, при Эйзенхауэре, он был начальником штаба Объединенного командования ПВО США и Канады. Он хорошо представлял себе ядерные стратегии Соединенных Штатов. Теперь, когда президент вышел из комнаты, он высказал свои глубочайшие опасения: «Вы предпримете внезапное нападение, – сказал Картер. – Вы уничтожите ракеты. Но на этом ведь дело не кончится; это лишь начало». Он считал, что это будет первый день третьей мировой войны.


«Рекомендованный мной курс»

На следующий день, в среду, 17 октября, в 9:30 утра встретились Джон Маккоун и Джон Кеннеди. «Президент, казалось, был склонен действовать быстро – если действовать вообще – и без предупреждения», – отметил Маккоун в своих дневниках. Потом президент попросил Маккоуна съездить в Геттисберг, штат Пенсильвания, чтобы проинформировать обо всем Дуайта Эйзенхауэра. Маккоун прибыл туда в полдень и привез с собой фотографии баллистических ракет средней дальности, сделанные U-2. «Эйзенхауэр, казалось, склонялся (но специально не рекомендовал) к военной акции, которая отрезала бы Гавану от остальной части страны и мира и, следовательно, привела бы к захвату власти на острове», – отметил Маккоун.

Директор возвратился в Вашингтон и попытался собраться с мыслями. Он очень устал; поездка к Западному побережью и обратно заняла менее двух суток. Шесть плотно исписанных им страниц заметок были рассекречены в 2003 году. Из записей видно, что Маккоун отчаянно пытался отыскать способ избавить Кубу от ракет без развязывания ядерной войны.

Будучи профессиональным кораблестроителем, Маккоун понимал военно-политическое и экономическое значение морского флота. Составленные им заметки содержали мысль о наложении «всеобщей блокады» Кубы – «приостановлении всех поставок извне», вкупе с угрозой нападения. На совещаниях с Бобби Кеннеди, Макнамарой, Раском и Банди, которые продолжались почти до полуночи, он уточнял стратегию блокады. Из заметок Маккоуна видно, что идея не получила очевидной поддержки от высших президентских советников.

В 11:00 в четверг, 18 октября, Маккоун и Арт Ландал отправились в Белый дом с новыми снимками. На них увидели новые, более крупные ракеты, имеющие дальность до 2200 миль и способные поразить любой крупный американский город, за исключением разве что Сиэтла. Маккоун сказал, что ракетные базы под контролем советских военных; Макнамара отметил, что в результате неожиданного удара по советским базам с воздуха погибнет несколько сотен русских. Это нападение было бы расценено как военные действия против Москвы, а не Гаваны. Потом заместитель Государственного секретаря Джордж Болл высказал то, о чем Маршалл Картер сказал два дня назад: «Когда мы наносим удары без предупреждения, это очень походит на Перл-Харбор».

Президент сказал: «Вопрос действительно заключается в том, какое действие мы должны предпринять, чтобы снизить вероятность обмена ядерными ударами. Что, очевидно, станет окончательным провалом… Может быть блокада без какого-либо объявления войны. А можно с объявлением… У нас запланированы удары: один, два и три. Намечено вторжение…»

В тот день Маккоун заручился двумя голосами в поддержку своей идеи о блокаде вместе с угрозой нападения. Одним из поддержавших Маккоуна был Эйзенхауэр. Другим – Роберт Кеннеди. Оба разделили позицию Маккоуна. Они все еще пребывали в меньшинстве, но все-таки переломили ситуацию.

Уединившись в Овальном кабинете, президент разговаривал сам с собой. Повернувшись к скрытым микрофонам, он говорил о том, что «мнение, очевидно, изменилось и теперь преимущества нанесения первого удара не рассматриваются». В воскресенье президент позвонил Маккоуну домой сообщить – и это директор отметил в своих записях с особым удовлетворением, – что «он решил преследовать курс, который рекомендовал ему я (Маккоун)». Президент объявил об этом решении миру в телевизионном обращении вечером в понедельник, 22 октября.


«Меня бы отстранили от должности»

Во вторник утром, 23 октября, работа в Белом доме началась с брифинга Маккоуна. Серьезно опасаясь политического ущерба, который мог нанести им директор Центральной разведки, как единственный человек в Вашингтоне, точно предупредивший их о кубинской угрозе, Кеннеди заставили Маккоуна дать пресс-конференцию для членов конгресса и представителей прессы. Они также хотели, чтобы он хорошенько подготовил посла Эдлая Стивенсона, который должен был обсудить это дело в Организации Объединенных Наций.

Из Белого дома Маккоун позвонил Рэю Клайну, своему главному разведаналитику, и приказал тому лететь в Нью-Йорк, захватив с собой копии фотографий, сделанных U-2. Команда Стивенсона столкнулась «с небольшими трудностями, собирая убедительные доказательства для Совета безопасности, – объяснил Маккоун. – Видите ли, они в небольшом замешательстве, потому что кое-какие снимки, которые предъявил Стивенсон, оказались фальшивыми».

Затем собрались двенадцать ключевых фигур, имеющих отношение к вопросам национальной безопасности, чтобы поговорить о том, как в дальнейшем управлять блокадой Кубы, начало которой было намечено на следующее утро. Чисто технически блокада представляла собой военные действия. Основываясь на слухах, блуждающих по коридорам ООН, Маккоун предположил, что советские корабли, направляющиеся на Кубу, сделают попытку пройти мимо американских военных судов.

«Ну и как же нам поступить завтра утром, когда эти восемь судов продолжат свой путь? – спросил президент Кеннеди. – Всем ли понятно… – в зале возникла тишина, нарушенная тихим смехом, – как мы поступим?»

Никто не знал. Снова наступила тишина.

Совещание было прервано. Кеннеди подписал указ о блокаде. Вместе с братом они на несколько минут удалились в Кабинетную комнату.

«Ну что ж, похоже, деваться некуда. Но с другой стороны, у нас и в самом деле нет никакого выбора, – сказал президент. – Если они начинают так себя вести, – о господи! Что же они могут натворить в дальнейшем?» Его брат кивнул: «Ты прав, выбора не было. То есть я думаю, что в противном случае тебе бы просто объявили импичмент». Президент согласился: «Да, меня бы, наверное, отстранили от должности».

В 10:00 в среду, 24 октября, формально началась блокада; ввиду опасности военного конфликта с применением ядерного оружия американские вооруженные силы были приведены в состояние наивысшей боевой готовности, а Маккоун начал проводить ежедневные брифинги в Белом доме. Директор Центральной разведки, наконец, действовал именно так, как требовал от него устав подотчетного ему ведомства, единолично доводя до сведения президента все данные о противнике. Советская армия не была приведена в состояние наивысшей боевой готовности, но эта готовность была заметно повышена, сообщил он, и в Атлантике были замечены русские подводные лодки, идущие курсом по направлению к Кубе. Новые данные фоторазведки позволили увидеть постройки для складирования ядерных боеприпасов, но никаких признаков самих боеголовок обнаружено не было. Маккоун в тот день старался изо всех сил убедить президента, что блокада не помешает Советам завершить подготовку стартовых площадок для ракет.

Макнамара начал озвучивать собственные планы относительно перехвата советских судов и субмарин. Тогда вмешался Маккоун: «Г-н президент, мне только что вручили донесение… Все советские суда, обнаруженные в кубинских территориальных водах, остановлены либо ложатся на обратный курс». – «А что это значит «кубинские территориальные воды»? – поинтересовался Раск. «Так корабли покидают Кубу или, наоборот, еще не дошли до острова?» – спросил в свою очередь президент. Маккоун поднялся, сказав, что сейчас все выяснит, и удалился. Раск пробормотал: «Это несколько меняет дело».

Маккоун возвратился со свежими новостями о том, что советские суда направляются к Кубе, находятся от острова на расстоянии не более 500 миль, но сейчас либо легли в дрейф, либо ложатся на обратный курс. В этот момент Раск, видимо, наклонился к Банди и сказал: «Мы с русскими сейчас стоим лицом к лицу, и я думаю, один из нас просто моргнул».

Первая часть стратегии Маккоуна сработала: «карантин» на советские суда оказался успешным. Вторая часть задачи обещала стать намного труднее. Как он не переставал напоминать президенту, ракеты до сих пор находились там, на Кубе; боеголовки скрыты, замаскированы где-то на острове, и опасность день ото дня все выше.

26 октября на очередном совещании в Белом доме Эдлай Стивенсон заявил, что потребуются недели, а возможно, и месяцы непростых переговоров, чтобы выдворить советские ракеты из Кубы. Но Маккоун знал, что для этого нет времени. В полдень он отвел президента в сторону (Бобби, если он вообще здесь присутствовал, так и не взял слова) для неофициальной беседы в Овальном кабинете, на которой присутствовал только он сам и специалист по расшифровке фотоснимков Арт Ландал. Новая фоторазведка показала, что Советы завезли на Кубу тактическое ядерное оружие ближнего действия. Только что замаскированные ракетные установки были почти готовы к пуску. Каждая стартовая позиция была укомплектована расчетом до пятисот человек военно-обслуживающего персонала и тремя сотнями солдат охраны.

«С каждой секундой мои опасения все возрастают, – поделился Маккоун с президентом своими мыслями. – Они могли бы начать работы в условиях темноты и к утру направить свои ракеты на нас. Посему меня все сильнее беспокоит то, что мы стараемся уладить ситуацию политическим путем».

«А есть какой-то другой путь? – спросил президент. – В качестве альтернативы мы могли нанести авиационный удар или осуществить прямое вторжение. Нам придется считаться с тем, что если мы вторгнемся на Кубу, то к тому времени, когда после кровавой борьбы наши пехотинцы доберутся до самих ракет, они уже будут нацелены на нас. И кто-то из русских будет готов нажать на кнопку. Таким образом, ситуация все равно сводится к вопросу о том, собираются ли русские запустить свои ракеты по назначению».

«Что верно, то верно», – согласился Маккоун. Президент в своих рассуждениях начинал потихоньку склоняться к дипломатической войне. «Я хочу сказать, нет никакого другого способа, кроме дипломатического, который бы помог быстро от них избавиться, – задумчиво проговорил Кеннеди. – Другой путь – это, видимо, сочетание воздушных налетов и, вероятно, наземного вторжения. Это означает, что мы должны были бы осуществить и то и другое с перспективой получить первыми ядерную оплеуху от русских».

Маккоун предостерегал против вторжения. «Вторжение окажется намного серьезнее и опаснее, чем считает большинство из нас», – сказал он президенту. У русских и кубинцев, по его словам, «огромное количество всякого оружия… Гранатометы, самоходная артиллерия, вездеходы… Нашим войскам они зададут приличную трепку. Легкой прогулки здесь никак не получится».

Тем же вечером в Белом доме приняли длинное сообщение из Москвы. Прием и получение телеграммы заняли более шести часов. Это было личное письмо Никиты Хрущева, в котором осуждалась перспектива «термоядерной катастрофы» и предлагался – так, по крайней мере, показалось – выход из создавшейся ситуации. Суть письма была такова: если американцы пообещают не вторгаться на Кубу, Советы уберут оттуда свои ракеты.

В субботу, 27 октября, Маккоун начал утреннее совещание в Белом доме с мрачных новостей о том, что, по его оценкам, запуск советских ракет может быть осуществлен уже через шесть часов. Едва он завершил свой брифинг, как президент Кеннеди зачитал краткое информационное сообщение с новостной ленты Ассошиэйтед Пресс с пометкой «Москва»: «Премьер Хрущев сообщил вчера президенту Кеннеди, что выведет наступательные вооружения с Кубы, если Соединенные Штаты уберут свои ракеты из Турции». В зале стало шумно. Никто поначалу не поверил – кроме самого президента и Маккоуна.

«Только без шуток, – начал Кеннеди. – У них очень хорошее предложение».

Маккоун согласился: предложение было вполне конкретным, серьезным, и его невозможно было проигнорировать. Споры по поводу того, как правильнее ответить на послание Хрущева, растянулись на весь день, прерываемые крайне тревожными новостями. Сначала один из шпионских самолетов U-2 «отклонился» в советское воздушное пространство неподалеку от берега Аляски, вынудив Советы поднять в воздух свои перехватчики. Затем, около 18:00, Макнамара внезапно объявил, что еще один U-2 сбит над Кубой, при этом погиб пилот – майор ВВС Рудольф Андерсон.

Теперь Объединенный комитет начальников штабов настоятельно рекомендовал, чтобы полномасштабное нападение на Кубу началось уже через тридцать шесть часов! Около 18:30 президент Кеннеди покинул помещение, и разговор сразу же сделался менее формальным и более откровенным.

«Военный план – это в основном вторжение, – признался Макнамара. – Когда мы нападем на Кубу, то окажемся перед необходимостью общего наступления, – добавил он. – Это почти наверняка приведет к вторжению». Или ядерной войне, пробормотал Банди. «Советский Союз может и наверняка атакует позиции наших ракет в Турции», – продолжал Макнамара. Тогда Соединенные Штаты вынуждены будут атаковать советские военные корабли и базы на Черном море.

«Я бы сказал, что это чертовски опасно, – произнес министр обороны. – Теперь я уже не уверен, что мы сможем избежать подобного, если нападем на Кубу. Но я думаю, мы должны приложить все усилия, чтобы этого избежать. Один из способов избежать этого состоит в том, чтобы убрать турецкие ракеты, прежде чем мы нападем на Кубу», – сказал Макнамара.

Маккоун взорвался: «Тогда почему бы вам не поторговаться!» И тут началось…

Другие стали выкрикивать: «Правильно! Поторгуйтесь с ними!» Раздраженный Маккоун продолжал: «Мы обсуждали это и вообще были бы рады поступиться ракетами в Турции ради Кубы. – Он продавливал свою позицию. – «Я бы начал торговаться прямо сейчас. И даже ни с кем больше не обсуждал это. Мы заседали целую неделю и все были в пользу именно такого развития событий – пока сам Хрущев не предложил это нам».

Президент возвратился в Кабинетную комнату около 19:30 и предложил, чтобы все воспользовались обеденным перерывом. Затем в Овальном кабинете братья Кеннеди совещались с Макнамарой, Раском, Банди и четырьмя другими доверенными лицами. Маккоун из этого числа был исключен. Они обсуждали его идею, которая представляла собой именно то, что хотел президент. Все присутствующие поклялись соблюдать тайну. Бобби Кеннеди покинул Белый дом и встретился с советским послом Анатолием Добрыниным в своем кабинете в министерстве юстиции. Он заявил Добрынину, что Соединенные Штаты принимают предложение о «компенсации» по поводу кубинских ракет, но только при условии, что оно никогда не будет обнародовано. Никто и никогда не должен заподозрить Кеннеди в том, что он фактически заключил сделку с Хрущевым. Генеральный прокурор преднамеренно фальсифицировал свои записи, сделанные во время совещания в Белом доме, удалив любые ссылки на запланированную сделку. Обмен «любезностями» хранился в обстановке строгой секретности. Через четверть столетия Джон Маккоун скажет: «Президент Кеннеди и генеральный прокурор Бобби Кеннеди били себя кулаками в грудь, утверждая, что никогда не обсуждали ситуацию с американскими ракетами [в Турции] с какими бы то ни было представителями Советов и что по этому поводу не было заключено никакой сделки».

Много лет спустя весь мир наивно полагал, что лишь спокойствие и решимость президента Кеннеди и жесткая как сталь приверженность его непоколебимого брата к миролюбивому решению спасли нацию от ядерной войны. Центральная же роль Маккоуна в Кубинском ракетном кризисе скрывалась до самого конца XX столетия.

Вскоре оба Кеннеди и вовсе заняли враждебную позицию по отношению к директору Центральной разведки. Многим в Вашингтоне Маккоун фактически вложил в уши, что именно он чуть ли не в одиночку следил за кубинскими ракетами; перед президентской комиссией по иностранной разведке он свидетельствовал о том, что еще 22 августа сообщил президенту о своей догадке. Суть рапорта комиссии относительно периода «фотомолчания» появилась в «Вашингтон пост» 4 марта 1963 года. В тот день Бобби Кеннеди сказал брату, что ЦРУ, должно быть, специально, ему в пику, создало такую утечку информации.

«Да уж, – сказал президент, – он настоящий ублюдок, этот Джон Маккоун».


«Устранить Фиделя, а в случае необходимости – уничтожить»

В разгар ракетного кризиса Маккоун попытался взять под контроль проект «Мангуст» и сосредоточить значительную часть его ресурсов на сборе разведывательных данных для Пентагона. Ему казалось, что он преуспел в этом. Но Билл Харви из ЦРУ, наоборот, считал, что Соединенные Штаты должны вторгнуться на Кубу, и приказал действовать своим диверсантам из «Мангуста».

Когда Бобби Кеннеди, который едва ли не активнее других требовал осуществить миссии «Мангуста», узнал о таком опасном шаге, то пришел в ярость. После беседы на повышенных тонах Харви был в конце концов выслан из Вашингтона. Хелмс направил его в Рим в качестве руководителя резидентуры. Хотя несколько раньше ФБР обратило внимание на прощальную оргию, которую Харви устроил с Джонни Росселли, мафиозным убийцей, которого он нанял, чтобы убить Кастро. В Риме непросыхающий Харви сделался совершенно неуравновешенным, манипулируя своими людьми так же, как манипулировал Бобби Кеннеди.

«Ответственный» за Кубу, Хелмс заменил его своим дальневосточным руководителем, Десмондом Фицджеральдом, выпускником Гарварда и миллионером, который жил в особняке из красного кирпича в Джорджтауне, держал дворецкого у входа и роскошный «ягуар» в гараже. Президенту он нравился; Фицджеральд вполне укладывался в образ Джеймса Бонда. Раньше он работал в одной из нью-йоркских юридических фирм. Фрэнк Виснер нанял его в начале корейской войны и сразу же сделал старшим помощником руководителя Дальневосточного подразделения тайной службы. Он помогал управлять провальной операцией в Бирме. Затем командовал китайской миссией ЦРУ, во время которой иностранных агентов посылали на смерть, до 1955 года, когда в штабе эту операцию посчитали пустой тратой времени, денег, энергии и человеческих жизней. Затем Фицджеральд получил повышение, став заместителем шефа Дальневосточного отделения ЦРУ; на этом посту он помог запланировать и провести в 1957 – 1958 годах Индонезийскую операцию. В качестве руководителя Дальневосточного отделения он управлял операциями ЦРУ во Вьетнаме, Лаосе и на Тибете.

Теперь братья Кеннеди требовали, чтобы он взорвал кубинские шахты, заводы, электростанции, торговые суда, чтобы выбить почву из-под ног противника в надежде на появление на острове контрреволюции. Цель, как объяснил Фицджеральду Бобби Кеннеди в апреле 1963 года, состояла в том, чтобы сместить Кастро самое позднее через восемнадцать месяцев – перед очередными президентскими выборами. В этих бессмысленных операциях погибло двадцать пять кубинских агентов ЦРУ.

Тогда, летом и осенью 1963 года, Фицджеральд возглавил заключительную миссию, связанную с покушением на Фиделя Кастро.

ЦРУ планировало использовать в качестве наемного убийцы Роландо Кубелу, своего лучшего агента, внедренного в кубинское правительство. Нервный, не в меру словоохотливый и вместе с тем жестокий человек, который терпеть не мог Кастро, Кубела имел звание майора в кубинской армии, служил военным атташе в Испании и много путешествовал. 1 августа 1963 года в беседе с офицером ЦРУ в Хельсинки он добровольно предложил «устранить Фиделя, а в случае необходимости – уничтожить». 5 сентября он встретился со своим оперативным руководителем Нестором Санчесом в Порту-Алегри, Бразилия, где представлял кубинское правительство на международных Университетских играх. 7 сентября в ЦРУ отметили, что Кастро отправился на прием в бразильское посольство в Гаване, чтобы выступить с длинной тирадой для репортера Ассошиэйтед Пресс. Кастро заявил, что «пусть руководители Соединенных Штатов пеняют на себя, если попробуют покончить с кубинскими лидерами… Если они участвуют в террористических заговорах по устранению кубинских лидеров, то и сами не будут чувствовать себя в безопасности».

Санчес и Кубела снова встретились в Париже в начале октября, и кубинский агент сообщил сотруднику ЦРУ, что ему нужна винтовка большой мощности с оптическим прицелом. 29 октября 1963 го да Фицджеральд вылетел в Париж, где встретился с Кубелой на конспиративной квартире ЦРУ.

Фицджеральд сказал, что является личным эмиссаром Роберта Кеннеди и что ЦРУ передаст Кубеле выбранное им оружие. Соединенные Штаты, заявил он, хотят, чтобы на Кубе произошел «настоящий переворот».


Глава 20
«Эй, босс, мы ведь славно потрудились, не так ли?»

В понедельник, 4 ноября 1963 года, уединившись в Овальном кабинете, Джон Ф. Кеннеди диктовал на магнитофонную ленту свои мысли о водовороте, который сам же привел в движение на другой половине земного шара. Речь шла о покушении на американского союзника, президента Южного Вьетнама, Нго Динь Дьема.

«Мы должны взять на себя значительную долю ответственности за происшедшее», – сказал Кеннеди. Он замолчал на некоторое время, чтобы поиграть с детьми, когда те бегали из комнаты в комнату. Затем он возобновил свой монолог. «То, как он был убит, – здесь Кеннеди снова сделал паузу, – внушает особое отвращение».

Люсьен Конейн из ЦРУ был шпионом Кеннеди среди мятежных генералов, которые и убили Дьема. «Я был неотъемлемой частью заговора», – неожиданно заявил Конейн несколько лет спустя.

Его прозвали Черным Луиджи; в его поведении иногда проявлялись черты корсиканского гангстера. Конейн в свое время вступил в УСС, проходил подготовку вместе с британцами и забрасывался в тыл к французам. В 1945 году он отправился в Индокитай, чтобы сражаться с японцами; в Ханое он познакомился с Хо Ши Мином, и какое-то время они даже были союзниками. Он надолго остался во Вьетнаме и впоследствии стал одним из основателей ЦРУ.

В 1954 году Конейн был одним из первых американских разведчиков во Вьетнаме. После того как Хо Ши Мин одержал победу над французами при Дьен-Бьен-Фу, Вьетнам был разделен на Северный и Южный. Это произошло на международной конференции в Женеве, где Соединенные Штаты представлял заместитель Государственного секретаря Уолтер Беделл Смит.

В течение последующих девяти лет Соединенные Штаты оказывали поддержку президенту Дьему, как человеку, который усердно боролся с коммунизмом во Вьетнаме. Конейн служил под командованием Эда Лэнсдейла в новой военной миссии ЦРУ в Сайгоне. У Лэнсдейла были «весьма широкие привилегии», сказал Руфус Филипс. «То есть в буквальном смысле ему было сказано: «Эд, сделайте все возможное, чтобы спасти Южный Вьетнам».

В Северном Вьетнаме Конейн проводил диверсии, подрывал поезда и автобусы, загрязнял топливо и нефть. Он подготовил не менее двухсот вьетнамских коммандос и создал тайные склады оружия на кладбищах Ханоя. Потом он возвратился в Сайгон, чтобы поддержать президента Дьема, загадочного католика в буддистской стране, которому ЦРУ переправило миллионы долларов, предоставило целую фалангу телохранителей и обеспечило прямую телефонную связь с Алленом Даллесом. Агентство обеспечило создание политических партий Южного Вьетнама, подготовило местную тайную полицию, раскрутило популярные кинофильмы и даже выпустило астрологический журнал, в котором печатались предсказания о том, что звезды явно расположены в пользу Дьема. ЦРУ с нуля создавало новую нацию…


«Невежество и высокомерие»

В 1959 году выходцы из крестьян, солдаты Северного Вьетнама начали пробивать Тропу Хо Ши Мина через джунгли Лаоса; все лесные тропинки кишели партизанами и шпионами, направляющимися в Южный Вьетнам.

Лаос, земля райского изобилия и праздности, стал местом, в котором интересы США, по мнению Белого дома, подвергались «серьезному давлению со стороны коммунистического мира», – заявил Джон Гантлер Дин, в то время еще молодой сотрудник Государственного департамента при американском посольстве во Вьентьяне. ЦРУ взялось за работу, подкупая новое правительство Лаоса и формируя партизанскую армию для борьбы с коммунистами. Северные вьетнамцы в ответ не прекращали попыток проникновения в страну и активно занимались вербовкой и обучением местных коммунистов.

Архитектором американской политической стратегии в Лаосе был резидент ЦРУ, Генри Хекшер, ветеран Берлинской резидентуры и Гватемальского государственного переворота. Хекшер начал строить сеть американского влияния, используя младших дипломатов в качестве лоточников. «Однажды Хекшер спросил меня, могу ли бы я отнести чемодан премьер-министру, – вспоминал Дин. – В чемодане, естественно, лежали деньги».

Хрустящие банкноты заставили лидеров Лаоса «понимать, что реальную силу в американском посольстве представляет собой не сам посол, а резидент ЦРУ, – сказал Дин, позднее – американский посол в Таиланде, Индии и Камбодже, а также других странах. – Посол, как предполагалось, поддерживал правительство Лаоса и, по сути, не лез в бутылку. Генри Хекшер выступал против занимавшего нейтральную позицию премьер-министра – и, возможно, спровоцировал его крушение. Вот что произошло».

ЦРУ помогло сместить свободно избранное коалиционное правительство и усадило в кресло премьер-министра принца Суванну Фуму. Оперативным руководителем у премьер-министра был Кэмпбелл Джеймс, богатый наследник железнодорожного магната, который одевался, действовал и мыслил как британский гренадер XIX столетия. Выпускник Йельского университета, он видел себя вице-королем Лаоса и вел соответствующий образ жизни. Джеймс заводил дружбу и пользовался влиянием среди лидеров Лаоса в частном игорном клубе, который сам же и создал; его центральной частью было колесо рулетки, заимствованное у Джона Гантера Дина.

Настоящая битва за Лаос разыгралась после того, как Билл Лэйр из ЦРУ, руководивший школой военной подготовки для тайских коммандос, обнаружил в числе своих «учеников» Ванг Пао, генерала Королевской армии Лаоса, выходца одного из горных племен хмонгов. В декабре 1960 года Лэйр сообщил шефу Дальневосточного отделения ЦРУ, Десмонду Фицджеральду, о своем новичке. «Ванг Пао говорил: «Нам не ужиться с коммунистами, – докладывал Лэйр. – Он просил: «Дайте нам оружие, и мы начнем с ними сражаться». На следующее утро Фицджеральд проинструктировал Лэйра о дальнейших действиях. «Телеграмма была длиннющая, на 18 страниц, – вспоминал Лэйр. – Ответ пришел очень быстро… Это был сигнал к реальным действиям».

В начале января 1961 года, в заключительные дни правления администрации Эйзенхауэра, пилоты ЦРУ доставили хмонгам первые партии оружия. Шесть месяцев спустя более 9 тысяч соплеменников под командованием Ванг Пао присоединились к 300 тайским коммандос, подготовленных Лэйром для ведения боевых действий против коммунистов. Вооруженным силам Лаоса в столице и племенным лидерам в горных районах страны ЦРУ переправило автоматы, деньги, радиостанции и самолеты. Наиболее важная и срочная задача состояла в том, чтобы перерезать Тропу Хо Ши Мина. Ханой провозгласил о создании на юге Фронта национального освобождения. В том году от рук вьетконговцев погибли 4 тысячи южновьетнамских чиновников.

Через несколько месяцев после того, как к власти пришел президент Кеннеди, судьбы Лаоса и Южного Вьетнама рассматривались неотрывно друг от друга. Кеннеди не хотел посылать американских солдат на смерть в этих непроходимых джунглях. Вместо этого он обратился к ЦРУ с просьбой удвоить «племенные» войска в Лаосе и «предпринять все возможные усилия по усилению партизанских действий в Северном Вьетнаме», для чего активно использовать азиатских рекрутов.

Американцы, направленные в Лаос за годы правления Кеннеди, не знали названия племени хмонгов. Они звали их пренебрежительно «мeo», это означало нечто среднее между «варваром» и «черномазым». Одним из таких молодцов был Дик Холм. Оглядываясь назад, он сожалел «о невежестве и высокомерии американцев, прибывающих в Юго-Восточную Азию. «У нас были крайне ограниченные познания в местной истории, культуре и политике народа, которому мы захотели помочь… Наши стратегические интересы лежали в области, по которой президент решил провести «жирную черту», отделив ее от коммунизма. И мы делали это по-своему».

«Активисты» в штаб-квартире ЦРУ были обеими руками за войну в Лаосе, – сказал Роберт Эймори-младший, заместитель директора по разведке. – Они считали, что это отличное место для новой войны».


«Мы собрали целый урожай лжи»

Почти у всех американцев, посланных во Вьетнам, было одинаково глубокое невежество в области истории и культуры этой страны. Но сотрудники ЦРУ видели себя ключевыми фигурами в глобальной войне с коммунизмом.

В Сайгоне у них была полная свобода действий. «Они работали там под самыми разнообразными прикрытиями: как кино– и театральные продюсеры, продавцы промышленной продукции; на самом деле они были инструкторами, экспертами по оружию, торговцами тем же оружием, – заявил посол Леонардо Хегер, в то время сотрудник Государственного департамента в Сайгоне. – В их распоряжении были невероятные средства… Они великолепно проводили время. У них было все, что они хотели».

Но вот в чем они испытывали недостаток, так это в разведывательной информации о противнике. Это входило в зону ответственности Уильяма Колби, резидента в Сайгоне с 1959 по 1961 год, которому вскоре предстояло стать шефом Дальневосточного отделения тайной службы.

Колби, который когда-то сражался в тылу противника в качестве диверсанта УСС, фактически повторял все то, что он делал во время Второй мировой войны. Он инициировал операцию под названием «Тигр» для переброски 250 южновьетнамских агентов в Северный Вьетнам. Через два года 217 из них были зарегистрированы как убитые, без вести пропавшие либо подозревались в двойной игре. В заключительном отчете перечислялась судьба пятидесяти двух групп агентов, в каждой из которых насчитывалось до семнадцати коммандос:

«Схвачены вскоре после приземления».

«Радио Ханоя объявило о захвате».

«Группа уничтожена».

«Группа под контролем Северного Вьетнама».

«Схвачены вскоре после приземления».

«Двойные, играли, уничтожены».

Последняя фраза предполагает, что Соединенные Штаты обнаружили, что группа коммандос тайно работала на Северный Вьетнам; ее отследили и уничтожили. Причины провалов различных миссий ускользали от ЦРУ вплоть до окончания холодной войны, когда обнаружилось, что один из пособников Колби, капитан До Ван Тьен, заместитель начальника проекта «Тигр», все это время шпионил для Ханоя.

«Мы собрали целый урожай лжи, – сказал Роберт Барбур, заместитель начальника политического отдела американского посольства. – Некоторые из тех, кого мы хорошо знали, просто вводили нас в заблуждение».

В октябре 1961 года президент Кеннеди направил генерала Максвелла Тэйлора, чтобы оценить ситуацию. «Южный Вьетнам в состоянии острого кризиса доверия», – предупредил Тэйлор в секретном донесении президенту. Соединенные Штаты должны были «продемонстрировать делами – а не просто словами – серьезность своих намерений по спасению Вьетнама». Он написал: «Для большей убедительности это намерение должно быть подкреплено отправкой во Вьетнам некоторого количества американских войск». Это была тайна за семью печатями.

Чтобы выиграть войну, продолжал генерал Тэйлор, Соединенные Штаты нуждались в гораздо большем количестве шпионов. В секретном приложении к своему донесению заместитель шефа резидентуры ЦРУ в Сайгоне, Дэвид Смит, сообщил, что ключевое сражение разгорится в правящих кругах Южного Вьетнама. Он сказал также, что американцы должны просочиться в сайгонское правительство, оказать на него давление, «ускорить процессы выработки решения и сами действия» – а в случае необходимости сменить его.

Эта часть работы была поручена Люсьену Конейну.


«Дьем не нравился никому»

Конейн начал сотрудничать с полубезумным братом президента Дьема, Нго Динь Нью, чтобы провести в жизнь стратегическую программу, в соответствии с которой крестьян сгоняли из родных деревень в военные лагеря в качестве оборонительных мер против подрывной деятельности коммунистов. Несмотря на мундир подполковника армии США, Конейн глубоко погрузился в загнивающую военно-политическую структуру Южного Вьетнама.

«Я мог отправиться в любую провинцию и побеседовать с командирами местных частей, – сказал он. – С некоторыми из этих людей я был знаком много лет; некоторых знал даже по Второй мировой войне. Многие занимали уже серьезные посты». Его контакты в скором времени стали самыми ценными из всех, которые ЦРУ завело во Вьетнаме. Но было здесь и много такого, чего он не знал.

7 мая 1963 года, в канун 2527-го дня рождения Будды, Конейн отправился в Хюе, где обнаружил множество военных, присутствия которых он объяснить не мог. Его настойчиво «попросили» улететь отсюда на следующем же самолете. «Мне хотелось остаться, – вспоминал он. – Хотелось посмотреть на празднование дня рождения Будды. Я хотел увидеть лодки со свечами, плывущими по благоухающей реке, но этому не суждено было случиться». На следующее утро сюда ворвались солдаты Дьема и убили членов буддистского окружения в Хюе.

«Дьем был далек от реальности», – сказал Конейн. Его разведчики, одетые в голубую униформу, смахивающую на мундиры гитлерюгенда, его обученный с помощью ЦРУ спецназ, а также тайная полиция стремились насадить католический режим в стране, исповедующей буддизм. Угнетая монахов, Дьем сделал их мощной политической силой. В течение следующих пяти недель их протесты усилились. 11 июня шестидесятишестилетний монах по имени Кванг Дук уселся на одном из перекрестков Сайгона и поджег себя. Снимки этого добровольного жертвоприношения обошли весь мир. Теперь Дьем, чтобы удержать свою власть, принялся разорять пагоды, убивая монахов, женщин и детей.

«Дьем не нравился никому, – вскоре после этого заявил Бобби Кеннеди. – Но как избавиться от него и заполучить человека, который продолжил бы войну, не расколол страну на две части, не проиграл бы эту войну и не потерял страну? Вот что представляло для нас самую большую проблему».

В конце июня – начале июля 1963 года президент Кеннеди начал в кулуарах вести разговоры о том, чтобы избавиться от Дьема. Если это вообще можно было осуществить, то лучше всего, если это будет сделано втайне, решил он. Для начала президент назначил нового американского посла: им стал властный Генри Кэбот Лодж, политический конкурент Кеннеди, которого он дважды победил, один раз в гонке за кресло сенатора от Массачусетса и второй раз – в качестве кандидата на пост вице-президента у Ричарда Никсона. Лодж с радостью принял это назначение, когда понял, что в Сайгоне ему будут предоставлены почти королевские полномочия.

4 июля Люсьен Конейн получил послание от генерала Тран Ван Дона, действующего руководителя Объединенного штаба армии Южного Вьетнама, человека, которого он знал долгих восемнадцать лет. «Давайте встретимся в отеле «Каравелла», – говорилось в послании. Той ночью в прокуренном и битком забитом людьми полуподвальном ночном клубе в гостинице генерал Дон сообщил, что военные готовы выступить против Дьема.

«Как отреагирует американская сторона, если мы выступим?» – спросил Дон у Конейна.

23 августа Джон Ф. Кеннеди дал свой ответ.

Дождливым субботним вечером он сидел один в своем доме в Хайянниспорте, горюя о мертворожденном сыне Патрике, похороненном всего две недели назад. Сам Кеннеди в эти дни страдал от участившихся сильных болей в спине, отчего вынужден был передвигаться на костылях. Около 21:00 президент поговорил по телефону со своим помощником по национальной безопасности, Майклом Форрестолом и без лишних преамбул одобрил текст конфиденциальной телеграммы, предназначенной для недавно назначенного посла Лоджа. Телеграмму составил Роджер Хилсман из Государственного департамента. «Мы должны исходить из того, что сам Дьем не сможет удержать власть», – говорилось в телеграмме. Далее послу надлежало «составить подробные планы того, каким образом мы могли бы осуществить замену Дьема». С госсекретарем, министром обороны и директором Центральной разведки никаких консультаций не проводилось. Все трое сомневались по поводу своевременности переворота.

«Я не должен был давать свое согласие», – признался президент после того, как стали очевидны последствия этого шага. Но приказу уже был дан ход.

Хилсман проинформировал Хелмса, что президент приказал устранить Дьема. Хелмс передал это поручение Биллу Колби, новому шефу Дальневосточного отделения ЦРУ. Колби, в свою очередь, передал его Джону Ричардсону, своему избраннику на пост резидента в Сайгоне: «При сложившихся обстоятельствах полагаю, что ЦРУ должно полностью принять директивы высокопоставленных политиков и изыскать способ достижения поставленных ими целей», – проинструктировал он Ричардсона, хотя «согласно этому приказу мы, по-видимому, выпустим синицу из рук, прежде чем опознаем тех журавлей, которые кружат в небе, или песни, которые они могут нам спеть».

29 августа, на шестой день своего пребывания в Сайгоне, Лодж телеграфировал в Вашингтон: «Мы ступили на путь, с которого уже нельзя свернуть: ниспровержение правительства Дьема». А в Белом доме Хелмс стал свидетелем, как президент получил это донесение, одобрил его и тут же приказал, чтобы Лодж обеспечил прежде всего надежное «алиби» для США и чтобы никто не заподозрил американского участия в государственном перевороте против Дьема.

Посол негодовал по поводу непомерно высокого, по его мнению, статуса ЦРУ в Сайгоне. В своем дневнике он записал: «У ЦРУ здесь больше денег; у его сотрудников более крупные особняки, чем у дипломатов; им больше платят; у них больше оружия и более современное оборудование». Он ревностно относился к полномочиям Джона Ричардсона и насмехался над предостережением резидента в отношении ведущей роли Конейна в планировании государственного переворота. Лодж решил, что ему нужен другой резидент в Сайгоне.

Ричардсон бесил его: «Он сорвал с него маску и передал его имя газетчикам», – как признался Бобби Кеннеди восемь месяцев спустя, – «скормив» хорошо продуманную информацию одному толковому репортеру, оказавшемуся проездом в Сайгоне. Статья получила большой резонанс. Назвав Ричардсона его настоящим именем – беспрецедентное нарушение мер безопасности! – автор писал, что у него был «безуспешный план действия, который г-н Лодж привез из Вашингтона, поскольку агентство не согласилось с этим планом… Одно высокопоставленное лицо, человек, который посвятил большую часть жизни в службе демократии, уподобил рост ЦРУ злокачественной опухоли и добавил, что не уверен, что даже Белый дом может это проконтролировать». Статья была напечатана в «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Ричардсон, карьера которого пошла под откос, покинул Сайгон четыре дня спустя; выждав приличное время, в его дом переселился посол Лодж…

«Нам очень повезло, что Ричардсон отозван, – признался старый приятель Конейна, генерал Дон. – Будь он здесь, наш план, возможно, подвергся бы большой опасности».


«Абсолютная нехватка разведданных»

5 октября в штаб-квартире Генерального штаба Люсьен Конейн встретился с генералом Дуонг Ван Минем, известным как Большой Минь. Он доложил, что генерал поднял вопрос о покушении и американской поддержки новой хунты. Дейв Смит, новый действующий резидент, рекомендовал, чтобы «мы не занимали бесповоротную позицию против плана покушения». Для посла Лоджа это прозвучало как приятнейшая музыка, а для Маккоуна – как проклятие…

Маккоун приказал Смиту прекратить заниматься «подстрекательством, одобрением и какой бы то ни было поддержкой идеи покушения» и бросился в Овальный кабинет. Избегая в своей речи слова, которые могли бы связать Белый дом с этим покушением, он позже свидетельствовал, что выбрал спортивную аналогию: «Г-н президент, если бы я был менеджером бейсбольной команды и у меня был лишь один питчер, я бы в любом случае держал бы его на скамейке». 17 октября, на совещании Специальной группы, а потом с глазу на глаз с президентом четыре дня спустя, Маккоун заявил, что с прибытием Лоджа в Сайгон в августе американская внешняя политика во Вьетнаме испытывает «абсолютную нехватку разведданных». Ситуация, развивающаяся вокруг Конейна, «чрезвычайно опасна», сказал он, и это угрожает «полной катастрофой для Соединенных Штатов».

Американский посол постарался успокоить Белый дом. «Полагаю, что до настоящего времени наша причастность в лице Конейна все еще в пределах вероятного опровержения, – сообщил он. – Мы не должны сорвать переворот по двум причинам. Во-первых, очередное правительство вряд ли допустит столько оплошностей и столько раз споткнется, сколько это сделал существующий кабинет. Во-вторых, в конце концов, крайне неблагоразумно отбивать охоту от попытки государственного переворота… Нужно не забывать, что это единственный путь, которым народ Вьетнама может добиться смены существующего правительства».

Белый дом телеграфировал осторожные инструкции для Конейна. Выведать планы генералов, специально не поощрять их, вести себя сдержанно. Но было слишком поздно: невидимая граница между шпионажем и секретной операцией уже была нарушена. Конейн был слишком известен, чтобы работать под прикрытием. «Во Вьетнаме у меня была слишком заметная позиция», – говорил он. Все, кто был причастен к этому делу, точно знали, кто он такой и что собой представляет. Они верили, что эта высокопоставленная фигура в ЦРУ олицетворяет собой всю Америку.

Конейн встретился с генералом Доном в ночь на 24 октября и узнал, что до переворота осталось не больше десяти дней. Они снова встретились 28 октября. Дон позднее написал, что Конейн «предложил деньги и оружие, но я отказался, сказав, что пока мы нуждаемся только в храбрости и твердой вере».

Конейн осторожно сообщил, что Соединенные Штаты вообще-то выступают против покушения. Реакция генералов, по его словам, оказалась такой: «Вам не нравится? Хорошо, мы тогда пойдем своим путем… Раз вам не нравится, мы прекратим этот разговор». Он не стал их отговаривать. А если бы попытался, сказал он, «то тогда со мной прекратили бы всякие контакты».

Конейн доложил Лоджу о неизбежности государственного переворота. Посол направил Руфуса Филлипса из ЦРУ на встречу с Дьемом. Они сидели у него во дворце и беседовали о войне и политике. Потом «Дьем с недоумением взглянул на меня и говорит: «Против меня планируется переворот?»

Я посмотрел на него, и мне захотелось крикнуть, но я сдержался и говорю: «Боюсь, что так, г-н президент», – сказал Филлипс. – Больше на эту тему мы не произнесли ни слова».


«Кто отдавал эти приказы?»

Вьетнамский переворот начался 1 ноября. В Сайгоне был полдень, в Вашингтоне – полночь. Вызванный из дома посланником генерала Дона, Конейн облачился в мундир и позвонил Руфусу Филлипсу, чтобы тот присмотрел за его женой и малолетними детьми. Затем схватил револьвер и сумку, в которой находилось около 70 тысяч долларов из фондов ЦРУ, запрыгнул в свой джип и помчался по улицам Сайгона в штаб-квартиру Объединенного генерального штаба армии Южного Вьетнама. Повсюду были слышны автоматные очереди. Руководители переворота закрыли аэропорт, перерезали городские телефонные линии города, штурмовали центральный штаб полиции, захватили здание правительственной радиостанции и атаковали центры политической власти.

Конейн передал свое первое донесение вскоре после 2:00 пополудни по местному времени. Он оставался на связи с резидентурой ЦРУ через потайное переговорное устройство своего джипа; он описывал картины обстрелов, бомбардировок, сообщал о перемещениях войск и политические маневры по мере развития ситуации в столице. Резидентура передавала его донесения в Белый дом и Государственный департамент через зашифрованные каналы «от Конейна из штаб-квартиры Объединенного генерального штаба, от генералов Большого Миня и Дона и свидетельства очевидцев», – говорилось в первой телеграмме. «Генералы пытаются связаться с Дворцом по телефону, но безуспешно. Их предложение состоит в следующем: если президент немедленно уйдет в отставку, они гарантируют его безопасность и отъезд его лично и Нго Динь Нью. Если президент не примет этих условий, то через час дворец будет атакован».

Второе донесение Конейн отправил спустя час с небольшим: «Никаких переговоров с президентом. Он либо скажет «Да» или «Нет», и на этом конец». Генерал Дон и его союзники позвонили президенту Дьему незадолго до 16:00 и попросили его сдаться. Они предложили ему надежное убежище и безопасный выезд из страны. Президент отказался. Затем президент Южного Вьетнама позвонил американскому послу. «Каково отношение Соединенных Штатов?» – спросил Дьем. Лодж ответил, что понятия не имеет. «Сейчас в Вашингтоне 4:30 утра, – сказал он. – У американского правительства, возможно, пока не выработано никакой точки зрения. Затем Лодж добавил: – По моим сведениям, лица, ответственные за происходящие события, предлагают вам и вашему брату безопасный выезд за границу. Вы в курсе?»

«Нет», – солгал Дьем. Затем он сделал паузу, возможно осознав, что Лодж тоже участвует в заговоре против него. «У вас есть мой номер телефона», – сказал он, и разговор на этом закончился. Три часа спустя они с братом были переправлены на конспиративную квартиру; фактически это был дом, принадлежавший китайскому торговцу, который финансировал личную шпионскую сеть Дьема в Сайгоне. Вилла была оборудована телефонной линией, подведенной к президентскому дворцу, сохраняя иллюзию, что Дьем оставался в центре власти. Сражение продолжалось всю ночь; при штурме мятежниками президентского дворца погибло около ста вьетнамцев.

Около 6:00 утра Дьем позвонил генералу Большому Миню. Президент сказал, что готов уйти в отставку, и генерал гарантировал его безопасность. Дьем сообщил, что будет ждать в церкви Святого Франциска Ксаверия в китайском квартале Сайгона. Генерал выслал туда бронетранспортер, чтобы забрать Дьема и его брата. Он приказал, чтобы конвой возглавил его личный телохранитель, а затем поднял два пальца на правой руке. Это был сигнал: убейте обоих.

Генерал Дон приказал солдатам очистить штаб, занести туда покрытый зеленым сукном стол и стал готовиться к пресс-конференции. «Убирайтесь к черту, – сказал генерал своему другу Конейну, – мы приглашаем прессу». Конейн отправился домой, но его сразу же вызвал к себе Лодж. «Я отправился в посольство, и мне сообщили, что я должен отыскать Дьема, – вспоминал он. – К тому времени я сильно устал и был сыт происходящим по горло. Я спросил: кто отдавал такой приказ? Мне сообщили, что приказ получен от президента Соединенных Штатов».

Около 10:00 Конейн поехал в Генеральный штаб и принялся расспрашивать первого же попавшегося генерала. «Большой Минь сказал мне, что они совершили самоубийство. Я взглянул на него и спрашиваю: где? Он ответил, что в католической церкви в Чолоне, что там они и совершили самоубийство», – заявил Конейн в своих рассекреченных показаниях комитету сената, который расследовал обстоятельства этого покушения двенадцать лет спустя.

«Я думаю, что в этот момент потерял хладнокровие, – признался Конейн. Он размышлял о смертном грехе и своей вечной душе. – Я сказал Большому Миню: послушайте, вот вы – буддист, а я – католик. Если, как вы утверждаете, они совершили самоубийство в той церкви и священник вечером проводит здесь мессу, то ваша версия не выдерживает никакой критики. Я спросил, где они? Он ответил, что они в Генеральном штабе, то есть за зданием Генерального штаба. Хочу ли я их видеть? И я ответил, что нет. Он спросил: почему? А я ответил, что если случайно один человек из миллиона поверит в то, что они совершили самоубийство в церкви, а я увижу, что на самом деле они его не совершали, то тогда я навлеку на себя беду».

Конейн возвратился в американское посольство, чтобы сообщить, что президент Дьем мертв. Всей правды он докладывать не стал.

«Информирован вьетнамцами, что самоубийство произошло по пути из города», – телеграфировал он. В 2:50 утра по вашингтонскому времени пришел ответ за подписью Дина Раска: «Новости о самоубийстве Дьема и Нью всех потрясли… важно установить публично, что причиной смерти, вне всяких сомнений, является самоубийство, если это на самом деле так».

В субботу, 2 ноября 1963 года, в 9:35 утра президент созвал конфиденциальное совещание в Белом доме с участием своего брата, Маккоуна, Раска, Макнамары и генерала Тэйлора. Вскоре в кабинет вбежал Майкл Форрестол со срочной телеграммой из Сайгона. Генерал Тэйлор рассказал потом, как президент встал из-за стола и «выскочил из кабинета с выражением ужаса и тревоги на лице, которого я никогда не видел у него прежде».

В 18:31 Макджордж Банди телеграфировал Лоджу (копии этой телеграммы получили лишь Маккоун, Макнамара и Раск): «Смерть Дьема и Нью, независимо от их деяний, вызвала настоящее потрясение, и существует опасность того, что положение и репутация нового режима могут значительно пострадать, к одному или нескольким членам нового правительства поступит информация о том, что фактически произошло покушение… В их глазах нельзя создавать иллюзию того, что здесь с легкостью воспримут политическое убийство».

В ту субботу дежурным офицером в американском посольстве в Сайгоне был Джим Розенталь. Посол Лодж направил его вниз, к парадной двери, чтобы принять важных посетителей. «Я никогда не забуду эту картину, – вспоминал он. – К зданию посольства подкатывает большой автомобиль, и сразу же отовсюду слышатся щелчки фотоаппаратов. С переднего сиденья выскакивает Конейн, открывает заднюю дверцу и приветствует выходящих из автомобиля людей. Как будто он специально доставил их в наше посольство, а именно так оно и выглядело! Я лишь поднялся с ними на лифте, а наверху прибывших уже тепло приветствовал Лодж… Приехали люди, которые только что осуществили переворот, убили главу государства, а затем явились в посольство, как будто для того, чтобы заявить: «Эй, босс, мы ведь сегодня неплохо потрудились, не так ли?»


Глава 21
«Я думал, что это заговор»

Во вторник, 19 ноября 1963 года, Ричард Хелмс зашел в Белый дом с самолетной сумкой, в которой лежал автомат бельгийского производства.

Оружие являлось военным трофеем; ЦРУ перехватило большой, весом 3 тонны, груз оружия, который Фидель Кастро пытался переправить контрабандным путем в Венесуэлу. Хелмс принес автомат в министерство юстиции, чтобы продемонстрировать свой «улов» Бобби Кеннеди, который тут же решил показать это своему брату. Они оба отправились в Овальный кабинет и завели с президентом речь о том, как бороться с Фиделем. Осенние улицы накрыл сумрак, президент поднялся с кресла-качалки и взглянул на розарий.

Хелмс спрятал оружие в сумку. «Я рад, – заметил он, – что секретная служба не застукала нас здесь с этой пушкой». Президент, задумавшись, отвернулся от окна и пожал ему руку. «Да уж, – ответил он с усмешкой, – это придает мне чувство уверенности».

В следующую пятницу Маккоун и Хелмс прибыли в штаб и пообедали сэндвичами в апартаментах директора. Высокие окна на седьмом этаже выходили на строгий ряд верхушек деревьев, уходящий к горизонту. Вскоре пришли страшные новости…

Президент был застрелен. Маккоун надел мягкую фетровую шляпу и поехал в дом Бобби Кеннеди, находившийся всего в минуте езды на автомобиле. Хелмс хмуро отправился к себе в контору и стал составлять многоадресное сообщение, которое предстояло направить во все резидентуры ЦРУ в мире. В тот момент он думал примерно о том же, о чем и Линдон Джонсон…

«У меня в голове мелькнула мысль о том, – вспоминал Джонсон, – что если сейчас стреляли в нашего президента… то кто окажется следующей жертвой? И что происходит в Вашингтоне? Когда прилетят русские ракеты? Еще я подумал, что это заговор, и поднял этот вопрос. И почти все, кто в тот момент оказался рядом, были со мной единодушны».

Весь следующий год, руководствуясь интересами национальной безопасности, агентство скрывало большую часть того, что узнало от нового президента и комиссии, которую он назначил для расследования убийства. Его собственное внутреннее расследование погрязло в неразберихе и подозрениях, оставив сомнения, которые не рассеялись до сих пор. Записи и взятые под присягой соответствующие показания сотрудников ЦРУ были рассекречены в период между 1998 и 2004 годами.


«Эффект был шокирующий»

«Трагическая гибель президента Кеннеди требует, чтобы все более внимательно и придирчиво взглянули на любые неординарные события в области разведки», – написал Хелмс в своем обращении, адресованном отделениям ЦРУ 22 ноября. Состоящая при штабе Шарлотта Бастос сразу же обратила внимание на одно из таких событий. Она вела дела мексиканской тайной службы, и через две минуты после того, как по радио объявили, что полиция Далласа арестовала Ли Харви Освальда, она помчалась по коридорам, сжимая в руках досье Освальда, к своему шефу, Джону Уиттену, отвечавшему за тайные операции ЦРУ в Мексике и Центральной Америке.

Уиттен быстро пробежал глазами принесенное досье.

«Эффект был шокирующий», – вспоминал он.

Из материалов было видно, что в 10:45 1 октября 1963 года человек, назвавшийся Ли Освальдом, позвонил в советское посольство в Мехико и спросил, что происходит с его регулярными запросами о визе для поездки в Советский Союз. С помощью мексиканской тайной полиции резидентура ЦРУ в Мехико провела операцию под кодовым названием «Посланник», перехватив переговоры советского и кубинского посольств.

«В Мексике проводились самые крупные и успешные перехваты телефонных переговоров, – сообщил Уиттен. – Лицо Эдгара Гувера светлело всякий раз, когда он вспоминал о мексиканской резидентуре»; многие американские солдаты, части которых были дислоцированы в юго-западной части Соединенных Штатов, попадались в хитро расставленные сети ЦРУ, пытаясь продать военные тайны или перейти на сторону русских в Мехико. ЦРУ также вело фотографическое наблюдение за советским посольством и, естественно, вскрывало всю входящую и исходящую корреспонденцию.

Но операции по подслушиванию были настолько обширными, что местная резидентура захлебывалась от бесполезной информации. Понадобилось восемь дней, прежде чем здесь прослушали запись от 1 октября, в которой сообщалось о визите Освальда, после чего в штаб ЦРУ поступил запрос: кто такой Ли Освальд? ЦРУ было известно, что это бывший американский морской пехотинец, который открыто дезертировал в СССР в октябре 1959 года. В досье Освальда был собран ряд донесений ФБР и Государственного департамента, освещающих попытки Освальда отказаться от его американского гражданства, его угрозы рассказать Советам об американских секретных военных объектах в Тихом океане, информация о его браке с российской женщиной и репатриации в США в июне 1962 года.

Во время пребывания Освальда в Советском Союзе «у ЦРУ не было никаких источников информации по поводу его деятельности или о том, что мог с ним сделать КГБ», – написал Уиттен в служебном отчете. Но имелись «подозрения, что Освальд и все подобные дезертиры оказывались под колпаком КГБ. Мы были уверены, что все такие дезертиры будут допрошены КГБ, окружены осведомителями КГБ повсюду, где бы они ни поселились в Советском Союзе, и, возможно, даже завербованы КГБ для последующей переправки за границу».

Уиттен понял, что человек, стрелявший в президента, вполне мог оказаться коммунистическим агентом. Он поднял трубку телефона и попросил Хелмса распорядиться о немедленном пересмотре всех записей и шифровок операции «Посланник» в Мехико. Руководитель отделения ЦРУ, Уин Скотт, позвонил президенту Мексики, тайная полиция которой всю ночь работала с осведомителями, чтобы различить на пленках голос Освальда.

Слухи о досье Освальда начали расползаться, как только Маккоун возвратился в штаб-квартиру ЦРУ. Последовало шесть часов тревожных конференций, последняя из которых была созвана в 23:30. Когда Маккоун узнал, что ЦРУ было заранее известно о поездке Освальда в советское посольство в Мехико, он пришел в ярость, сорвался на своих помощников, негодуя по поводу нерадивой работы агентства.

Внутреннее исследование ЦРУ началось в субботу утром, 23 ноября. Хелмс встретился с ключевыми фигурами агентства, среди которых был и Джеймс Энглтон, шеф контрразведки с 1954 года. Энглтон ожидал, что дело Освальда будет поручено именно ему. К его негодованию, ответственным Хелмс назначил Джона Уиттена.

Уиттен был как раз тем человеком, который умел распутывать заговоры. Квалифицированный мастер допросов времен Второй мировой, он присоединился к ЦРУ в 1947 году. Он первым в агентстве применил детектор лжи. В начале 1950-х он использовал детектор лжи в расследовании сотен дел двойных агентов, ложных дезертиров и фальсификаторов в Германии. Он раскрыл ряд крупнейших мистификаций в агентстве, включая деятельность мошенника, который продал Венской резидентуре советскую шифровальную книгу связи. Еще один пример раскрытых им дел был связан с агентом, который работал под контролем Энглтона в Италии, – человеком, которого Энглтон бросал против пяти различных иностранных разведывательных служб. Агент оказался мошенником и патологическим лгуном; он беспечно раскрыл всем пяти иностранным службам, что он работает на ЦРУ, и он был немедленно перевербован для работы в ЦРУ от каждой из пяти вышеупомянутых разведок. Это была не единственная операция Энглтона, которую разоблачил Уиттен. В каждом случае Хелмс требовал, чтобы Уиттен заходил в мрачный и прокуренный кабинет Энглтона и лично сообщал о нелицеприятных фактах.

«Я имел обыкновение пересматривать свой страховой полис, предупреждая ближайших родственников», – сказал Уиттен. Эти конфронтации вызывали «горькие, самые горькие чувства» между двоими людьми. С момента, когда Уиттену было поручено дело Освальда, Энглтон намеренно вставлял ему палки в колеса.

К середине утра 23 ноября в штабе ЦРУ знали, что Освальд неоднократно посещал кубинское и советское посольства в конце сентября и в октябре, пытаясь как можно быстрее выехать на Кубу и оставаться там до получения советской визы. «То, что он побывал в кубинском и советском посольствах в Мехико, очевидно, явилось немаловажной частью его первоначальных впечатлений», – заявил Хелмс. Вскоре после полудня Маккоун помчался обратно в центр города и сообщил новости о кубинской связи Освальда президенту Джонсону. Тем самым он прервал его беседу с Дуайтом Эйзенхауэром, который предупреждал президента о слишком большой власти, которой обладал Роберт Кеннеди в сфере тайных операций.

В 13:35 президент Джонсон позвонил своему старому другу, весьма влиятельному человеку на Уолл-стрит по имени Эдвин Уэйсл, и признался: «Штука в том… этот убийца… может доставить намного больше осложнений, чем вы подозреваете… проблема может оказаться намного глубже, чем мы думаем». В тот день выходец из Техаса и американский посол в Мексике Том Мэнн, доверенное лицо президента Джонсона, поделился своими подозрениями о том, что за убийством Кеннеди может стоять Кастро.

В воскресенье утром, 24 ноября, Маккоун возвратился в Белый дом, где в это время собирали похоронный кортеж, который должен был доставить гроб с телом Джона Кеннеди на Капитолийский холм для официальной церемонии прощания. Маккоун более подробно проинформировал Линдона Джонсона о некоторых операциях ЦРУ, направленных на свержение правительства Кубы. Но Джонсон до сих пор и понятия не имел, что попытки убить Кастро Соединенные Штаты так или иначе предпринимали уже добрых три года! Об этом знал весьма узкий круг лиц. Во-первых, Аллен Даллес. Во-вторых, Ричард Хелмс. Третьим в этой компании был Бобби Кеннеди. Ну а четвертым, вероятно, – сам Фидель.

В тот же день резидентура ЦРУ в Мехико однозначно выяснила, что Освальд подавал прошение советским разведчикам по поводу въездной визы в СССР 28 сентября. Он беседовал лицом к лицу с человеком по имени Валерий Костиков, который, как полагали в ЦРУ, являлся сотрудником 13-го отдела КГБ – отдела, отвечавшего за диверсии и покушения.

Резидентура направила в штаб список всех иностранцев, которые подозревались в контактах с советскими разведчиками в Мехико. Одним из них был Роландо Кубела, кубинский агент ЦРУ, участник последнего заговора против Кастро. Всего за два дня до этого, в час смерти президента Кеннеди, оперативный руководитель Нестор Санчес предоставил кубинцу ручку, переоборудованную под подкожный шприц, наполненный ядом. Донесение из мексиканской резидентуры поставило перед руководством мучительный вопрос: неужели Кубела все-таки был двойным агентом, который работал на Фиделя?

Кортеж, направлявшийся в Капитолий, собирался уже покинуть Белый дом, когда Ли Харви Освальд был неожиданно убит в отделении полиции Далласа, что было показано в прямом эфире. Президент приказал, чтобы ЦРУ немедленно передало ему все материалы на Освальда. Уиттен составил резюме и передал Хелмсу, а тот несколько часов спустя вручил это президенту. Само донесение было потеряно или уничтожено. Его суть, по словам Уиттена, заключалась в том, что у ЦРУ нет никаких веских доказательств того, что Освальд являлся агентом Москвы или Гаваны, – но он вполне мог им оказаться…


«Мы почти не оказали давления»

Во вторник, 26 ноября, Джон Маккоун передал новому президенту Соединенных Штатов формальную сводку данных разведки. «Президент с некоторым презрением отметил тот факт, что кое-кто в министерстве юстиции намекнул ему в субботу, что должно быть проведено независимое исследование убийства Кеннеди, – написал Маккоун в своей ежедневной служебной записке. – Но президент Джонсон отверг эту идею».

Трое суток спустя, вопреки собственной интуиции, Джонсон целиком изменил своим принципам. 29 ноября, на следующее утро после Дня благодарения, он попросил председателя Верховного суда США Эрла Уоррена все-таки провести вышеупомянутое расследование. Остальным членам Комиссии Уоррена он устроил бешеный пятичасовой раунд телефонных переговоров. Воспользовавшись рекомендацией Бобби Кеннеди, президент позвонил домой удивленному и сбитому с толку Аллену Даллесу. «А вы учли эффект от моей предыдущей работы?» – спросил Даллес. Джонсон торопливо заверил его, что он это сделал, и повесил трубку. Даллес тут же позвонил Джеймсу Энглтону…

Уж стемнело, а президент хотел успеть собрать Комиссию до выхода вечерних газет. Он пробежался по списку выбранных кандидатов. Главное – осторожность, предупредил президент и сказал: «Мы не можем действовать так, чтобы сенаторы, члены палаты представителей, люди из ФБР или прочие лица заявили, что Кеннеди убил Хрущев или Кастро». Члену палаты представителей, Джеральду Форду, он заявил, что ему нужны люди, которые досконально посвящены в работу ЦРУ. Самый важный звонок поступил до 21:00. Из Уиндера, штат Джорджия, позвонил сенатор Ричард Рассел, любимый наставник Джонсона, человек, который внимательно наблюдал за ЦРУ в конгрессе. Хотя Линдон Джонсон уже сообщил его имя агентствам новостей в качестве члена Комиссии Уоррена, Расселл попытался отклонить предложение президента.

«Нет уж, вы, черт побери, соглашайтесь, вот что я вам скажу! – воскликнул президент. – Вы поставите свою подпись под этим делом, потому что именно вы теперь глава комиссии по ЦРУ». Джонсон повторил, что об убийстве Кеннеди Хрущевым не может быть и речи.

«Что ж, не думаю, чтобы это было делом его рук», – сказал сенатор Расселл, но «не буду удивлен, если к этому имеет отношение Кастро».

Создание Комиссии Уоррена поставило перед Ричардом Хелмсом тяжелую нравственную дилемму. «Хелмс понял, что раскрытие заговора весьма пагубно скажется на положении агентства, а также на нем самом, и вполне может оказаться, что кубинцы предприняли это покушение в ответ на наши попытки уничтожить Кастро. Это оказало бы катастрофические последствия и на его положение лично, и на положение агентства», – говорил Джон Уиттен.

Хелмс и сам все прекрасно понимал. «Мы почти не оказывали давления, – заявил он во время дачи секретных показаний пятнадцать лет спустя. – Мы были весьма озабочены в то время – размышляли, как лучше поступить и что придумать… Обвинение в адрес иностранного правительства может привести к непредсказуемым последствиям».

Вопрос разоблачения заговора против Кастро также создавал невыносимое бремя и для Бобби Кеннеди. По этому поводу он хранил мрачное молчание.

Президент приказал ФБР расследовать убийство президента, а ЦРУ – помогать в этом расследовании и обоим ведомствам – докладывать о результатах Комиссии Уоррена, собирать факты по данному делу.

К началу 1962 года досье на Освальда имелись у ЦРУ, ФБР, Пентагона, Государственного департамента и Службы иммиграции и натурализации. В августе 1963 года в Новом Орлеане у Освальда возникли разногласия с членами кубинского Студенческого правления, антикастровской группы, получающей финансовую поддержку ЦРУ. Ее участники сообщили оперативному руководителю, что, по их подозрениям, Освальд пытался просочиться в их ряды. К октябрю 1963 года он был отмечен в ФБР как марксист с неуравновешенной психикой, который поддерживал кубинскую революцию, способен к насилию и недавно состоял в косвенном контакте с советскими разведчиками. 30 октября ФБР стало известно, что он какое-то время работал на Техасском складе учебных пособий[22] в Далласе.

Короче говоря, раздраженный дезертир, который восхищался Кастро, который – на что у ЦРУ были причины так полагать – мог оказаться завербованным коммунистическим агентом и который стремился возвратиться в Москву через Гавану, отслеживал и просчитывал маршрут президентской автоколонны в Далласе.

ЦРУ и ФБР никогда не обменивались информацией. ФБР даже близко не подошло к тому, чтобы выследить убийцу. Такова была прелюдия к работе обоих ведомств и за считаные недели до 11 сентября 2001 года. Это была «вопиющая некомпетентность», как отметил 10 декабря 1963 года Эдгар Гувер в служебной записке, которая оставалась секретной вплоть до наступления нового века.

Карта Делоуч, помощник директора ФБР, убеждал Гувера не наказывать своих агентов за нарушения, из опасения, что это могло выглядеть со стороны как «прямое признание того, что именно мы ответственны за небрежность, которая, возможно, привела к убийству президента». Гувер тем не менее наложил взыскания на семнадцать своих сотрудников. «Мы оказались не способны осуществить ряд существенных шагов в расследовании дела Освальда, – написал Гувер в октябре 1964 года. – Это должно стать уроком всем нам, но я не уверен, понимают ли это некоторые даже теперь».

Члены Комиссии Уоррена ничего не знали об этом. Как вскоре выяснил Джон Уиттен, ЦРУ также скрыло от Комиссии большую часть того, что точно соответствовало истине.

Уиттену было невероятно трудно отделить факты от лавины неправды, хлынувшей со стороны заграничных отделений ЦРУ. «Многие утверждали, что видели Освальда то здесь, то там – от Северного полюса до Конго, – и каждый раз при весьма подозрительных обстоятельствах», – вспоминал он. Тысячи ложных наводок завели ЦРУ в настоящий лабиринт. Чтобы разобраться в фактах, Уиттен должен был рассчитывать на то, что информацией поделится ФБР. Понадобилось две недели, прежде чем ему разрешили прочитать отчет ФБР о следствии по делу Освальда в декабре 1963 года. «Впервые, – свидетельствовал он несколько лет спустя, – я узнал несметное количество важнейших фактов о связях и окружении Освальда, которые, очевидно, были известны ФБР на протяжении всего расследования и о которых мне ничего не сообщили».

ФБР, как правило, обычно не делилось информацией с ЦРУ. Но президент приказал, чтобы оба ведомства сотрудничали. Единственным человеком, ответственным за связь ЦРУ с ФБР, был Джим Энгл тон, и «Энглтон никогда не рассказывал мне о своих переговорах с ФБР или об информации, которую он почерпнул на этих встречах», – сказал Уиттен. Неспособный повлиять на исходный курс исследования, Энглтон обрушился на Уиттена, осудил его работу и раскритиковал усилия, направленные на раскрытие дела.

Хелмс и Энглтон согласились ничего не говорить Комиссии Уоррена и собственным следователям ЦРУ о заговорах против Кастро. Это был «акт, достойный всяческого осуждения, – свидетельствовал Уиттен пятнадцать лет спустя. – Хелмс скрывал информацию, потому что это стоило бы ему работы». Ее разглашение стало бы «жизненно важным фактором при анализе событий, окружающих убийство Кеннеди», – сказал Уиттен. Если бы он знал об этом, «расследование убийства Кеннеди, вероятно, выглядело бы совершенно по-другому».

Поток информации от ЦРУ напрямую зависел от содержания тайных бесед Энглтона с Алленом Даллесом. Решения, которые принимал он и Хелмс, возможно, повлияли на выводы Комиссии Уоррена. Но Энглтон свидетельствовал, что Комиссия никогда бы не истолковала значение советских и кубинских связей так, как это сделал он и его небольшой штат сотрудников.

«Мы видели это более четко, – сказал он. – И были заинтересованы гораздо сильнее… Если речь шла о 13-м отделе КГБ с его тридцатилетней историей саботажа и покушений, то у нас было просто больше опыта и знаний. Мы знали о том, как вести дела, знали принципы работы». Он сказал, что не было никакого смысла делиться тайнами, которые и так неплохо хранятся в его надежных руках.

Его поведение являлось преградой на пути правосудия. У него была лишь одна отговорка. Энглтон считал, что Москва направила двойного агента, чтобы завуалировать свою роль в убийстве Джона Кеннеди.


«Последствия… были бы катастрофическими»

Под его подозрение попал некто Юрий Носенко, который приехал в Соединенные Штаты в качестве дезертира КГБ в феврале 1964 года, как раз в тот момент, когда Энглтон и занялся расследованием. Носенко был избалованным отпрыском представителей советской элиты: его отец был министром судостроения, членом Центрального Комитета коммунистической партии; после смерти он был торжественно захоронен у Кремлевской стены. Сын Юрий поступил на службу в КГБ в 1953 году в возрасте двадцати пяти лет. В 1958 году он работал в отделе, который занимался американскими и британскими туристами, приезжающими в Советский Союз. Потом он перевелся в Американский отдел, следивший за американским посольством в 1961 – 1962 годах, затем стал заместителем начальника Туристического отдела.

Статус отца защищал Юрия от многих промахов, которые возникали в работе от его непомерной любви к алкоголю. Но все шло гладко до тех пор, пока в июне 1962 года он не отправился в Женеву в качестве офицера охраны в составе советской делегации на конференцию по разоружению с участием восемнадцати стран. В первую же ночь он сильно напился и, проснувшись, обнаружил, что местная проститутка похитила у него сумму в швейцарских франках, эквивалентную примерно 900 долларам. Внутренние правила КГБ за различные нарушения и манипуляции с иностранной валютой были весьма жесткими.

Носенко предположил, что член американской дипломатической делегации по имени Дэвид Марк является офицером ЦРУ, и стал настойчиво искать с ним встречи. Марк приезжал в Москву пять лет назад в качестве политического и экономического советника при американском посольстве. Хотя Марк никогда не был профессиональным шпионом, он делал маленькие «одолжения» для ЦРУ и вскоре был публично объявлен Советами персоной нон грата. Его карьере это ничуть не навредило; позднее он даже стал послом и вторым человеком в службе разведки Государственного департамента.

В конце полуденного совещания по соглашению о запрещении ядерных испытаний, вспоминал Марк, Носенко подошел к нему и сказал по-русски: «Я хотел бы поговорить с вами… Но только не здесь. Давайте где-нибудь вместе пообедаем». Это был вполне очевидный шаг. Марк вспомнил о ресторане на окраине города и назначил встречу на следующий день. «Конечно, я сразу же сообщил об этом людям из ЦРУ, а они в ответ: «Боже, почему вы выбирали именно этот ресторан? Это ведь место, куда ходят все шпионы!» Американец и русский встретились под наблюдением двух сотрудников ЦРУ.

Носенко рассказал Марку о проститутке и пропавших деньгах. «Я должен буду все возместить, – вспомнил Марк его слова. – Я мог бы дать вам кое-какую информацию, которая весьма интересна для ЦРУ, а мне лишь нужны эти деньги». Марк предупредил его: «Смотрите, ведь вы тем самым совершите измену». Но русский был к этому готов. Они договорились о другой встрече на следующий день в Женеве. Двое сотрудников ЦРУ помчались в швейцарскую столицу, чтобы провести допрос. Одним из них был Теннент Бэгли, сотрудник Советского отдела в Берне, который немного говорил по-русски. Вторым – Джордж Кайзвалтер, один из лучших «укротителей» русских шпионов, прилетевший сюда из штаба.

На первую встречу с ним Носенко приехал, уже изрядно набравшись. «Я был очень пьян», – скажет он в интервью много лет спустя. ЦРУ записало беседу на пленку, но магнитофон почему-то работал со сбоями. Бэгли подклеил и подкорректировал запись, полагаясь на память Кайзвалтера. Но многое оказалось потерянным и при последующем переводе на английский.

11 июня 1962 года Бэгли телеграфировал в штаб, сообщив, что Носенко «целиком подтвердил свою добросовестность», «предоставил важную информацию» и тесно сотрудничал с агентами ЦРУ. Но за последующие восемнадцать месяцев Энглтон убедил Бэгли, что он был введен в заблуждение. И так, когда-то верный сторонник Носенко, Бэгли сделался теперь его злейшим противником.

Носенко согласился шпионить на ЦРУ в Москве. Он возвратился в Женеву с советской делегацией по разоружению и встретился со своими вербовщиками из ЦРУ в конце января 1964 года. 3 февраля, в день, когда Комиссия Уоррена заслушала первого свидетеля, он заявил американцам, что хочет немедленно дезертировать, перейти на их сторону. Носенко сказал, что он ознакомился с досье Освальда в КГБ и ничто в этой папке не указывало на какое-либо участие Советского Союза в убийстве Джона Кеннеди.

Энглтон был уверен, что Носенко лжет. Но такое суждение имело катастрофические последствия.

Носенко выдал массу государственных секретов. Но Энглтон уже для себя решил, что он – часть зловещего советского заговора. Он был уверен, что КГБ давно просочился в ЦРУ на самом высоком уровне. А как иначе можно было объяснить длинный и весьма унылый перечень провальных операций в Албании и на Украине, в Польше и Корее, на Кубе и во Вьетнаме? Не исключено, что обо всех операциях ЦРУ против Советов было хорошо известно Москве. Возможно, ими даже управляли из Москвы. Может быть, Носенко послали, чтобы прикрыть «крота», окопавшегося где-то внутри ЦРУ. Пример единственно советского перебежчика, которому поверил Энглтон, – Анатолия Голицына, которому психиатры ЦРУ поставили диагноз «клинический параноик», – лишь усугублял опасения Энглтона.

Главная задача Энглтона, как руководителя контрразведки, состояла в том, чтобы защитить ЦРУ и его агентов от противника. Но многое пошло совсем не так, как ему хотелось. В 1959 году был арестован КГБ и впоследствии казнен майор Петр Попов, первый из когда-либо упоминаемых шпионов ЦРУ в Советском Союзе. Джордж Блейк, британский шпион Москвы, который выдал сведения о Берлинском тоннеле до того, как тот был выкопан, был разоблачен весной 1961 года. Это вынудило ЦРУ считать, что тоннель использовался Советами для дезинформации. Шесть месяцев спустя Хайнц Фельфе, западногерманский коллега Энглтона, был разоблачен как советский шпион, успев причинить огромный ущерб операциям ЦРУ в Германии и Восточной Европе. Спустя всего год Советы арестовали полковника Олега Пеньковского, тайного героя Кубинского ракетного кризиса. Его казнили весной 1962 года.

Потом был Ким Филби. В январе 1963 года главный наставник Энглтона в контрразведке, его старое доверенное лицо, его собутыльник, наконец взял да и сбежал в Москву. Он был тоже разоблачен как советский шпион, служивший на самых высоких уровнях британской разведки. Филби находился под пристальным вниманием в течение двенадцати лет. Еще когда он впервые попал под подозрение, Уолтер Беделл Смит потребовал отчеты от каждого, кто имел с ним дело или был как-то связан. Билл Харви категорически заявил, что Филби – советский агент. Джим Энглтон – столь же категорически – что такого не может быть!

Весной 1964 года, после череды сокрушительных провалов, Энгл тон жаждал возмездия. Он считал, что если ЦРУ удастся раскусить Носенко, то будет разоблачен советский заговор и заодно раскрыто убийство Кеннеди.

Хелмс обозначил проблему во время дачи показаний перед конгрессом, которые были рассекречены в 1998 году:

Г-н Хелмс. Если информация, которую Носенко предоставил об Освальде, была верна, то она привела к определенному заключению о самом Освальде и его отношениях с советскими властями. Если она некорректна, если передавал ее правительству Соединенных Штатов – по указке советских служб, то это ведет к совершенно другому различному заключению… Если бы было установлено, без каких-либо сомнений, что он лгал и поэтому косвенно Освальд являлся агентом КГБ, то я склонен считать, что последствия – не для ЦРУ или ФБР, а именно для президента Соединенных Штатов и конгресса Соединенных Штатов – были бы поистине катастрофическими.

Вопрос. Вы можете выражаться более определенно?

Г-н Хелмс. Да, могу. Иными словами, советское правительство распорядилось совершить покушение на президента Кеннеди.

Таковы были ставки. В апреле 1964 года, с одобрения генерального прокурора Роберта Ф. Кеннеди, ЦРУ устроило для Носенко одиночное заключение, сначала на конспиративной квартире ЦРУ, а затем в Кемп-Пири, учебно-тренировочном лагере ЦРУ в окрестностях Уильямсбурга, штат Вирджиния. Под арестом Носенко испытал на себе такое же обращение, как и его соотечественники в ГУЛАГе. Пища была скудной, состоящей из некрепкого чая и каши; свет исходил от единственной тусклой лампочки, горевшей круглосуточно; и никаких сокамерников. «Я сильно недоедал и все время был голоден, – рассказывал Носенко, давая показания, которые были рассекречены в 2001 году. – Мне не с кем было даже поговорить. Нельзя было читать. Нельзя курить. Мне даже не хватало свежего воздуха».

Его показания были удивительным образом похожи на показания узников, схваченных ЦРУ после сентябрьских событий 2001 года: «Охранники схватили меня, завязали глаза, надели наручники, посадили в автомобиль, отвезли в аэропорт и посадили на самолет, – сказал он. – Меня перевезли в другое место, где поместили в бетонную камеру с зарешеченной дверью. В камере стояла только стальная кровать с матрацем». Носенко подвергался психологическому запугиванию и физическим трудностям в течение еще трех лет. Магнитофонная лента с записью допросов, проведенных Теннентом Бэгли в тюремной камере ЦРУ, была сохранена в архивах агентства. Носенко низким голосом умоляет по-русски: «От всей души… от всей души… Прошу вас поверить мне». Бэгли кричит ему в ответ по-английски: «Ерунда! Чушь!» За свою работу Бэгли назначили заместителем начальника Советского отдела и наградили медалью «За заслуги в разведке», которую вручил Ричард Хелмс.

В конце лета 1964 года задача отчетности перед Комиссией Уоррена по делу Юрия Носенко перешла к Хелмсу. Это было до крайности деликатное дело. За несколько дней до того, как Комиссия завершила свою работу, Хелмс сообщил председателю Комиссии, что ЦРУ не может принять протесты Москвы о непричастности к убийству американского президента. Эрл Уоррен не был доволен подобным развитием событий. В заключительном отчете Комиссии о Юрии Носенко не упоминалось.

Хелмс и сам начал опасаться последствий лишения свободы Юрия Носенко. «Я отдавал себе отчет, что мы не можем держать его в длительном заточении, тем более что это прямо противоречит законам Соединенных Штатов, – сказал он. – Бог знает, что могло произойти, если бы у нас сейчас возникла сопоставимая ситуация; потому что законы вроде бы не изменились, а я понятия не имею, как вы поступаете с людьми вроде Носенко. В то время мы ждали указаний от министерства юстиции. Было очевидно, что мы держим Носенко в нарушение существующего законодательства, но что мы должны были с ним делать? Хорошо, вот взяли бы да освободили его, а потом, скажем год спустя, нам сказали бы: «Ну-ну, ребятки, и хватило же у вас ума так поступить. Ведь этот человек был единственной ниточкой к убийце президента Кеннеди!»

Для дальнейших допросов Носенко ЦРУ выделило другую команду следователей. Те наконец решили, что русский говорит правду. Юрий Носенко был освобожден через пять лет после своего бегства в США, ему выплатили 80 тысяч долларов, выдали новые документы и поместили на «баланс» ЦРУ.

Но Энглтон и люди его круга так и не закрыли это дело. Их поиск предателя внутри ЦРУ нанес тяжелый удар по Советскому отделу. Охота на «крота» началась с преследования сотрудников со славянскими фамилиями. Постепенно, по цепочке субординации, дело дошло до шефа Советского отдела. Это парализовало операции ЦРУ в России на долгие десять лет. Активная деятельность на этом поприще возобновилась лишь в 1970-х годах.

В течение двадцати пяти лет после перехода Носенко ЦРУ изо всех сил пыталось получше «оформить» последнюю главу его истории. В целом было проведено семь крупных расследований. Носенко был сначала признан виновным, потом реабилитирован, затем повторно обвинен, пока этому затянувшемуся делу не положил конец агент ЦРУ Рич Хьюер. Поначалу Хьюер, как и другие, был твердым сторонником идеи крупного заговора КГБ против ЦРУ, в котором ключевую роль играл Юрий Носенко. Но потом он тщательно взвесил все то, что Носенко в итоге передал Соединенным Штатам. Русский шпион указал имена и дал необходимые наводки, примерно на 200 иностранцев и 238 американцев, к которым проявлял интерес КГБ. Он перечислил имена приблизительно 300 советских агентов разведки и их связных за границей, а также около 2 тысяч офицеров КГБ. Он точно указал местоположение 52 скрытых микрофонов, которые Советы разместили в здании американского посольства в Москве. Он предоставил ЦРУ сведения о том, как Советы хотели шантажировать иностранных дипломатов и журналистов. Чтобы поверить в идею заговора, нужно было принять следующее: во-первых, что Москва решила сбыть всю эту информацию, чтобы защитить одного-единственного «крота», проникшего в высшие эшелоны ЦРУ. Во-вторых, что все коммунистические перебежчики – фактически агенты КГБ. В-третьих, что огромный советский аппарат разведки существовал исключительно для того, чтобы вводить в заблуждение Соединенные Штаты. И последнее, что за убийством Джона Кеннеди лежит тщательно продуманный коммунистический заговор.

Для Ричарда Хелмса это дело так и осталось открытой книгой. Он говорил, что все прояснится лишь после того, как советские и кубинские разведывательные службы рассекретят часть своих досье. Либо убийство Джона Кеннеди – дело рук душевнобольного бродяги со снайперской винтовкой, либо истина намного глубже и страшнее. Как выразился Линдон Джонсон в конце своего президентства, «Кеннеди очень хотел добраться до Кастро, но Кастро добрался до него первым».


Глава 22
«Зловещий дрейф»

Тайные операции Кеннеди всю жизнь не давали покоя Линдону Джонсону. Он много раз говорил, что трагедия в Далласе – божественное возмездие за Дьема. «Мы собрали чертову банду головорезов, а потом пошли и убили его», – сетовал он. В первый год своего президентства Сайгон сотрясался от бесконечной череды переворотов, в результате массовых волнений во Вьетнаме стали гибнуть и американцы, а на фоне этих бурных событий крепли опасения президента о том, что ЦРУ фактически является инструментом политического убийства.

Теперь он понял, что в том, что касается тайных операций, власть Бобби Кеннеди просто безгранична. Он видел в нем несгибаемого конкурента по отношению к действующему президенту. 13 декабря 1963 года он встретился в Овальном кабинете с Джоном Маккоуном. Джонсон прямо спросил у него, не собирается ли Кеннеди покинуть правительство и когда это произойдет. Маккоун ответил, что «генеральный прокурор намерен остаться в своем прежнем качестве, но только не ясно, в какой степени, по мнению президента, он может участвовать в деятельности разведки, в работе Совета национальной безопасности и в делах, связанных с противодействием мятежникам». Ответ не заставил себя ждать: дни Роберта Кеннеди в качестве «кнута» для тайной службы были закончены. Он ушел в отставку семь месяцев спустя.

28 декабря 1963 года, после поездки в Сайгон, Маккоун отправился на ранчо Линдона Джонсона в Техасе, куда тот пригласил его с целью узнать последние новости. «Президент немедленно изъявил желание изменить роль ЦРУ и уйти от былого «плаща» и «кинжала», – записал Маккоун в дневнике. На большее директор, возможно, и не согласился бы. Единственная легальная роль агентства состояла в том, чтобы собирать, анализировать и сообщать разведывательную информацию, отметил Маккоун, а не в том, чтобы плести заговоры и свергать иностранные правительства. Джонсон сказал, что «устал от ситуации, когда всякий раз мое имя или ЦРУ связывают с каким-нибудь мошенничеством».

Но ночами Линдону Джонсону все-таки не спалось, он совершенно запутался, пытаясь окончательно решить, устроить ли полномасштабную войну во Вьетнаме или уйти оттуда навсегда. Было очевидно, что без американской помощи Сайгону не продержаться. Джонсону не хотелось бросать в пекло тысячи американских солдат. Но и демонстративно уходить не хотелось. Единственным промежуточным решением между войной и дипломатией могли стать секретные операции.


«Чтобы никто не мог толком управлять разведкой…»

В начале 1964 года Маккоун и его новый шеф Сайгонской резидентуры Пеер де Сильва ничем не могли порадовать своего президента. Маккоун «чрезвычайно волновался по поводу данной ситуации». Он думал, что данные разведки, «по которым мы изучали характер войны, были ошибочными». Он предупредил Белый дом и конгресс, что «Вьетконг получает существенную поддержку от Северного Вьетнама и, возможно, из других мест и эта поддержка может вырасти. Остановить этот процесс через закрытие границ, блокирование обширных водных путей и длинной береговой линии трудно, если не невозможно. Политический призыв вьетконговцев к народу Южного Вьетнама оказался вполне эффективным, они получили неплохое пополнение в свои ряды и нейтрализовали сопротивление».

Проект «Тигр», двухгодичная военизированная программа Сайгонской резидентуры, направленная против Северного Вьетнама, завершился провалом. Теперь Пентагон предложил начать все снова, но на этот раз в сотрудничестве с ЦРУ. Его Оперативный план 34A представлял собой серию тайных рейдов, направленных на то, чтобы «убедить» Ханой прекратить спровоцированные волнения и беспорядки в Южном Вьетнаме и Лаосе. В основу таких действий были положены воздушно-десантные операции по заброске разведгрупп и коммандос в Северный Вьетнам, а также морские рейды вдоль побережья. Налетчиками предполагалось сделать южновьетнамских спецназовцев, а в помощь им придать части китайской Националистической армии и подразделения южнокорейских коммандос. Все эти отряды должны были пройти подготовку в тренировочных лагерях ЦРУ. Но у Маккоуна не было никакой уверенности, что эти нападения заставят Хо Ши Мина передумать и изменить политический курс. «Президента нужно предупредить, что все эти меры могут и не привести к ожидаемому результату», – посоветовал он.

Получив приказ, агентство превратило сеть азиатских военизированных формирований образований в Группу специальных операций Пентагона во Вьетнаме. Хелмс предупреждал против «зловещего сползания» ЦРУ от шпионажа к роли вспомогательного военного штаба. Генеральный инспектор ЦРУ, Лаймон Киркпатрик, предвидел «раскол и разрушение ЦРУ, когда тайная служба будет «проглочена» Объединенным комитетом начальников штабов». И эти страхи оказались пророческими.

В марте 1964 года президент отослал Маккоуна и Макнамару обратно в Сайгон. По возвращении директор Центральной разведки сообщил президенту, что война протекает неважно. «Г-н Макнамара высказал весьма оптимистическое мнение о том, будто все идет хорошо, – сказал Маккоун в интервью для президентской библиотеки Линдона Джонсона. – Мне пришлось занять такую позицию: пока открыта Тропа Хо Ши Мина, пока по ней беспрерывным потоком идут оружие и военные отряды, мы не можем сказать, что все так уж хорошо».

Это стало началом конца карьеры Джона Маккоуна на посту директора Центральной разведки. Линдон Джонсон фактически отрезал ему путь в Овальный кабинет. Связь между ЦРУ и президентом сводилась теперь лишь к письменному отчету о мировых событиях, который составлялся два раза в неделю. Президент знакомился с ним на досуге, если у него возникало такое желание. 22 апреля Маккоун сказал Банди, что «очень недоволен тем, что президент Джонсон не получает от него прямых сводок с разведданными, как это было принято у президентов Кеннеди и Эйзенхауэра». Неделю спустя Маккоун сказал Линдону Джонсону, что они «мало видятся и это его тревожит». В мае Джонсон и Маккоун вместе сыграли несколько партий в гольф вместе в загородном клубе «Горящее дерево». Но сколько-нибудь существенной беседы между ними не было до октября. Президент проработал в своей должности одиннадцать месяцев, прежде чем спросил у Маккоуна о численности штата ЦРУ, во что ведомство обходится бюджету и как оно может служить ему, президенту. Советы директора Центральной разведки редко озвучивались и так же редко принимались к сведению. Без контакта с президентом у него не было никакой власти, а без нее ЦРУ начинало скатываться в весьма опасную полосу своей истории.

Раскол между Маккоуном и Макнамарой по поводу событий во Вьетнаме продемонстрировал еще более глубокую политическую трещину. Согласно закону директор Центральной разведки являлся «председателем правления» всех американских спецслужб. Но Пентагон два десятилетия боролся за то, чтобы директор занял второстепенное положение в противоречивом сборище, которое теперь называли «разведывательным сообществом». В течение шести лет советники президента неоднократно выступали с предложением о том, чтобы директор управлял сообществом и дал возможность главному операционному директору управлять ЦРУ. Аллен Даллес стойко сопротивлялся этой идее и отказывался обращать внимание на что-либо, кроме секретных операций. Маккоун продолжал повторять, что хочет выйти из шпионского бизнеса. Но в 1964 году тайная служба ЦРУ потребляла около двух третей бюджета агентства и отнимала 90 процентов времени самого Маккоуна. Он хотел укрепить свои законные полномочия в американской разведке. Маккоун нуждался во власти, соразмерной с возложенной на него ответственностью. Но так никогда и не получил этого. Пентагон постоянно вставлял ему палки в колеса.

За прошлое десятилетие выросли три крупных подразделения американской разведки. И все три находились под номинальным руководством директора Центральной разведки. Но эта власть существовала только на бумаге. Директор, как предполагалось, осуществлял контроль за Агентством национальной безопасности, непрерывно развивающейся службой глобальной слежки и подслушивания. Управление национальной безопасности было создано Трумэном в 1952 году по настоянию Уолтера Беделла Смита после оглушительных «сюрпризов» корейской войны. Но министр обороны отвечал за свои материальные ресурсы и полномочия. Макнамара также управлял новым Разведывательным управлением министерства обороны, которое создал после провала в заливе Кочинос с намерением ликвидировать информационный хаос и сумятицу со стороны армии, военно-морского флота, ВВС и морской пехоты. Потом, в 1962 году, возникло Управление национальной разведки (УНР) (или, точнее, Национальное управление военно-космической разведки), в задачу которого входило создание сети спутников-шпионов. Весной 1964 года генералы военно-воздушных сил попытались установить контроль над многомиллиардными программами ЦРУ…

«Министр обороны и президент могут забрать себе УНР, и пусть все катится ко всем чертям! – гремел Маккоун. – Думаю, мне нужно поступить так: позвонить президенту и посоветовать ему подыскать себе нового директора Центральной разведки… Бюрократы в Пентагоне пытаются вывернуть все так, чтобы разведкой никто не мог толком управлять».

Летом того же года Маккоун попытался уйти в отставку, но Линдон Джонсон попросил его остаться на своем посту хотя бы до начала выборов. Война во Вьетнаме теперь шла полным ходом, и Белому дому хотелось видеть у подчиненных на всех уровнях проявления максимальной лояльности.


«Стрельба по летающим рыбкам»

Война была санкционирована Тонкинской резолюцией[23], которую протащили через конгресс после того, как президент и Пентагон объявили о неспровоцированном нападении Северного Вьетнама на американские суда в нейтральных водах 4 августа. Агентство национальной безопасности, которое собирало и контролировало разведывательную информацию об этом нападении, настаивало на неопровержимости улик. Роберт Макнамара сам едва ли не поклялся в этом. В официальной истории американского военно-морского флота эти улики признаны убедительными…

Но это не было добросовестным заблуждением. Война во Вьетнаме началась с политической лжи, основанной на сфабрикованных разведданных. Если бы ЦРУ действовало в рамках Устава, если бы Маккоун выполнял свои обязанности так, как он их видел в свете действующего законодательства, то ложные донесения, по-видимому, просуществовали бы не дольше нескольких часов. Но вся правда стала известна лишь в ноябре 2005 года, когда Агентство национальной безопасности опубликовало детальную «исповедь».

В июле 1964 года Пентагон и ЦРУ определили, что наземные атаки в соответствии с Оперативным планом 34A, которые начались шесть месяцев назад, представляли собой ряд бессмысленных булавочных уколов, как и предупреждал Маккоун. Соединенные Штаты усилили атаки коммандос на море под руководством Такера Гугельмана, видавшего виды морского волка, который много лет спустя станет последним американцем, погибшим во Вьетнаме. Чтобы укрепить его силы, Вашингтон усилил контроль за Северным Вьетнамом. Военно-морской флот запустил программу подслушивания зашифрованных линий связи противника – выражаясь техническим языком, программу радиотехнической разведки, или СИГИНТ/SIGINT – в операции под кодовым названием «Десото». Эти миссии начались с «черного ящика» размером с грузовой контейнер, который был прикреплен к палубе эскадренного миноносца, недалеко от берегов Вьетнама. Каждый прибор был напичкан антеннами и мониторами, которыми управлял по меньшей мере с десяток офицеров Группы безопасности ВМС. Они подслушивали и записывали переговоры северовьетнамских военных, а собранные данные расшифровывались и переводились Агентством национальной безопасности.

Объединенный комитет начальников штабов отправил корабль военно-морского флота США «Мэддокс» под командованием капитана Джона Херрика, с приказом «стимулировать и зафиксировать» реакцию Северного Вьетнама на рейды коммандос. У «Мэддокса» было указание держаться на расстоянии 8 морских миль от материка и 4 миль от прибрежных островов Северного Вьетнама в Тонкинском заливе. Соединенные Штаты не признавали принятого во Вьетнаме двенадцатимильного ограничения. В ночь на 1 августа 1964 года «Мэддокс» управлял атакой на остров Хон-Ми, неподалеку от центрального побережья Северного Вьетнама в Тонкинском заливе. Потом американцы наблюдали за контратакой «северных» с применением патрульных катеров советского производства, вооруженных торпедами и пулеметами.

В полдень 2 августа наблюдатели на «Мэддоксе» обнаружили приближение трех вьетнамских катеров. Капитан Херрик отправил срочное донесение коллегам из 7-го флота, сообщив, что в случае необходимости откроет огонь. Он попросил выслать ему на помощь эсминец «Тернер Джой» и реактивные истребители с авианосца «Тикондерога». Вскоре после того, как стрелки часов пересекли отметку 15:00, «Мэддокс» произвел три выстрела по северовьетнамским патрульным судам. Об этих выстрелах Пентагон и Белый дом умолчали; они утверждали, что коммунисты первыми открыли огонь. Четыре реактивных самолета ВМС F-8E обстреляли патрульные суда, убив четырех матросов, фактически уничтожив два корабля и повредив третий. Их капитаны бежали и скрылись в прибрежных бухтах, ожидая дальнейших приказов из Хайфона. Обшивка «Мэддокса» пострадала лишь в одном месте от попадания автоматной пули…

3 августа президент Джонсон заявил, что американское патрулирование в Тонкинском заливе продолжится, а Государственный департамент проинформировал, что направил первую дипломатическую ноту в Ханой, предупреждая о «серьезных последствиях» «дальнейших неспровоцированных военных действий». В тот же час была приведена в действие еще одна провокационная миссия Плана 34A по выведению из строя радиолокационной станции к северу от побережья Северного Вьетнама, на острове Хон-Матт.

Затем, бурной ночью 4 августа, капитаны американских эсминцев из состава 7-го флота, а также их руководители в Пентагоне получили срочное сообщение от береговых операторов СИГИНТа: три патрульных судна Северного Вьетнама, с которыми произошло столкновение у острова Хон-Мень 2 августа, легли на обратный курс. В Вашингтоне Роберт Макнамара позвонил президенту. В 22:00 в Тонкинском заливе и соответственно в 10:00 утра по вашингтонскому времени с американских эсминцев было получено срочное донесение о том, что они под огнем.

Радиометристы и акустики на борту «Мэддокса» и авианосца «Тернер Джой» сообщили о замеченных ночью неясных силуэтах в море. Их капитаны тут же приказали открыть огонь. В отчете Агентства национальной безопасности, рассекреченном в 2005 году, описано, как «два эсминца метались в темных водах Тонкинского залива, а «Тернер Джой» выпустил в панике свыше 300 снарядов», при этом оба судна совершали безумные маневры уклонения. «Именно такое перемещение американских военных кораблей и спровоцировало дополнительные донесения акустиков о якобы выпущенных торпедах». Выходит, они неистово палили по собственным теням…

Президент немедленно приказал той же ночью нанести воздушный удар по военно-морским базам Северного Вьетнама.

Примерно через час капитан Херрик сообщил: «ВСЕ ПРЕДПРИНЯТЫЕ ДЕЙСТВИЯ ОСТАВЛЯЮТ МНОГО СОМНЕНИЙ». Полтора часа спустя в Вашингтоне эти сомнения рассеялись. Агентство национальной безопасности сообщило министру обороны и президенту Соединенных Штатов, что перехвачено официальное донесение от северовьетнамских ВМС: «ПОТЕРЯНЫ ДВА СУДНА. С ОСТАЛЬНЫМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ».

Но после того как начались американские воздушные удары против Северного Вьетнама, Агентство национальной безопасности пересмотрело перехваченные за день сообщения. И ничего не обнаружило. Все наблюдатели и радисты системы СИГИНТ в Южном Вьетнаме и на Филиппинах проверили еще раз. Снова ничего. Агентство национальной безопасности заново проверило перехваченное донесение, о котором доложило президенту, перепроверив также перевод и временную отметку на оригинальном донесении.

После проверки донесение фактически читалось следующим образом: «МЫ ПОЖЕРТВОВАЛИ ДВУМЯ ТОВАРИЩАМИ, НО ВСЕ СРАЖАЛИСЬ ОТВАЖНО». Донесение было составлено либо незадолго до, либо как раз в тот момент, когда «Мэддокс» и «Тернер Джой» открыли огонь 4 августа. В нем речь шла не о том, что случилось той ночью, а о первом столкновении, имевшем место за два дня до этого, 2 августа.

Этот факт Агентство национальной безопасности скрыло. И никому о нем не сообщило. Его аналитики и лингвисты и в третий, и в четвертый раз обратили внимание на временную отметку. И все до единого, даже сомневающиеся, решили смолчать. Руководство АНБ соединило пять обрывков последующих донесений и сводок между 5 и 7 августа. Затем сочинило формальную хронологию, официальную версию правды, – последнее слово о том, что произошло в Тонкинском заливе. Эту историю приберегут для будущих поколений аналитиков разведки и военачальников.

В этом процессе кто-то в Агентстве национальной безопасности уничтожил «дымящийся» пистолет, явную улику – перехваченное донесение для Макнамары. «Макнамара взял необработанную сводку СИГИНТа и показал президенту то, что, по его мнению, являлось свидетельством второй атаки, – сказал Рэй Клайн, в то время заместитель директора ЦРУ по разведке. – И в этом перехвате содержалось именно то, что хотел услышать Джонсон». В идеале ЦРУ должно было бы тщательно изучить все сводки СИГИНТа из района Тонкинского залива и дать им свое, независимое толкование. Но это только в идеале… Мир давно перестал быть рациональным. «Было слишком поздно что-то менять, – сказал Клайн. – Самолеты уже поднялись в воздух».

Как гласит признание Агентства национальной безопасности, датированное ноябрем 2005 года, «из подавляющего большинства донесений и сводок следовало, что никакого нападения не было. Отсюда и последовали те вполне сознательные усилия, направленные на то, чтобы продемонстрировать, что нападение все-таки произошло… активные усилия, целью которых было заставить сводки СИГИНТа соответствовать событиям, которые якобы произошли в ночь на 4 августа в Тонкинском заливе». Данные разведки «были преднамеренно искажены, чтобы создать представление об имевшем место нападении». Американские разведчики «рационализировали донесение, убрав из него все противоречивые данные».

Линдон Джонсон готов был бомбить Северный Вьетнам непрерывно в течение двух месяцев. По его приказу в июне 1964 года Билл Банди, заместитель госсекретаря по Дальнему Востоку и брат советника по национальной безопасности, старый аналитик ЦРУ, составил военную резолюцию, которую предстояло в нужный момент направить в конгресс.

Сфабрикованные разведданные отлично уложились в предвзятую стратегию. 7 августа конгресс санкционировал войну во Вьетнаме. Палата представителей проголосовала единогласно: 416 голосов за. Сенат проголосовал так: 88 – за, 2 – против. Это была «греческая трагедия», сказал Клайн, акт политического фарса, который потом повторится снова четыре десятилетия спустя, когда ложная информация по поводу иракского военного арсенала спровоцирует «логическое обоснование» еще одной войны.

Линдону Джонсону оставалось лишь подвести итог того, что действительно произошло в Тонкинском заливе, что он и сделал четыре года спустя. «Дьявол! – воскликнул президент. – Эти чертовы матросы, оказывается, стреляли по летающим рыбкам!»


Глава 23
«Больше куража, чем здравого смысла»

«Вьетнам стал моим кошмаром на добрые десять лет, – писал Ричард Хелмс. По мере своего продвижения от руководителя тайной службы до директора Центральной разведки он всегда был бок о бок с войной. – Пребывая словно в каком-то непреодолимом кошмаре, мы прикладывали усилия, которые, казалось, никогда не приведут к успеху, и вместе с тем к нам предъявлялись требования, которые невозможно было выполнить, но они повторялись, дублировались и ужесточались.

Мы опробовали все оперативные подходы и направили самых опытных, самых лучших своих агентов, чтобы те просочились в ханойское правительство, – вспоминал Хелмс. – Здесь, в ЦРУ, наша неспособность проникнуть в правительство Северного Вьетнама была единственным наиболее печальным моментом тех лет. Мы не могли четко определить, что происходит на самых высоких уровнях в правительстве Хо (Хо Ши Мина), и поэтому не могли понять их стратегию, и не знали, кто занимается ее разработкой». В основе этого провала лежало «наше общенациональное невежество в вопросах вьетнамской истории, общественного уклада и языка», сказал он.

Мы предпочли не вдаваться ни в какие детали, поэтому толком понять не могли, насколько далеки мы в своем невежестве.

«Большое уныние, – заявил Хелмс во время устной записи для фондов библиотеки Линдона Джонсона, – вызывало наше общее невежество – или наивность, если хотите, – которая приводила к некорректным оценкам, откровенному непониманию и принятию множества неправильных решений».

Линдона Джонсона не раз посещала одна и та же нелепая, но весьма беспокойная мысль, связанная с Вьетнамом. Иногда ему это даже снилось. Ему казалось, что если он когда-либо дрогнет, станет колебаться и, не дай бог, проиграет, «то впереди вдруг окажется Роберт Кеннеди, который поведет всех за собой, приговаривая, что это именно я предал Южный Вьетнам, поступившись обязательствами, которые давал Джон Кеннеди. В общем, я окажусь трусом. Слабаком. Человеком без хребта. О, я вдоволь такого насмотрелся! Каждую ночь, когда я засыпаю, я вижу себя связанного в центре большой площади. Издалека слышны голоса тысяч людей. Они все бегут прямо ко мне с криками: «Трус! Предатель! Слабак


«Война Маккоуна»

Силы вьетконговцев, партизан-коммунистов на юге, продолжали расти. Новый американский посол, генерал Максвелл Тэйлор, и Билл Колби, шеф Дальневосточного отделения ЦРУ, стремились подобрать новую стратегию против призрачных террористов. «Действия против партизан превратились в нелепый боевой клич», – сказал Роберт Эймори, который после девяти лет работы ушел с поста заместителя директора ЦРУ по разведке и стал экспертом Белого дома по бюджетным вопросам для секретных программ. – Разные люди понимают это по-разному».

Но Бобби Кеннеди понимал это по-своему. «Нам нужны были люди, которые умеют стрелять», – сказал он.

16 ноября 1964 года на стол Джона Маккоуна в штабе ЦРУ лег взрывоопасный документ за подписью Пеера де Сильвы, шефа Сайгонской резидентуры. Он был озаглавлен «Наши эксперименты в действиях против мятежников и их последствия». Хелмс и Колби прочитали его и одобрили. Это была смелая идея, но с одной большой оговоркой: слишком велик риск «превратить «войну Макнамары» в «войну Маккоуна», как прямо предупредил своего босса в тот день заместитель директора Центральной разведки Маршалл Картер.

Де Сильва пытался укрепить позиции ЦРУ в Южном Вьетнаме, создавая военизированные патрули в различных провинциях, задачей которых было выслеживание вьетконговцев. Войдя в сговор с министром внутренних дел и шефом национальной полиции, де Сильва купил поместье на северо-востоке Южного Вьетнама у одного профсоюзного деятеля и начал активно призывать местное население пройти интенсивный курс подготовки по действиям против партизан. В первую неделю ноября 1964 года, когда американцы выбирали президента Джонсона на полный срок, де Сильва вылетел проинспектировать свой неоперившийся проект. Его офицеры подготовили три отряда по сорок рекрутов-вьетнамцев в каждом, которые вскоре рапортовали об уничтожении 167 вьетконговцев, потеряв из собственного состава лишь 6 человек. Теперь де Сильве хотелось, чтобы из всех уголков страны сюда пригнали 5 тысяч южновьетнамских граждан для прохождения трехмесячного курса военно-политической подготовки под руководством офицеров ЦРУ и американских военных советников. По словам де Сильвы, эти люди возвратились бы домой «подготовленными к войне против террористов» и уничтожили бы множество вьетконговцев.

Джон Маккоун безгранично доверял де Сильве и дал ему свое одобрение. Однако Маккоун чувствовал, что эти усилия все равно не окупятся. На следующий день после поступления служебной записки от де Сильвы Маккоун отправился в Белый дом, где вторично попросил президента Джонсона об отставке. Он предложил на выбор кандидатуры вполне компетентных, по его мнению, преемников и попросил принять его отставку. Но снова, причем не в последний раз, президент проигнорировал прошение директора Центральной разведки.

Итак, Маккоун остался на своем посту, в то время как тучи над его головой продолжали сгущаться. Он верил, так же как и президенты, которым служил, в «принцип домино»[24]. Будущему президенту, члену палаты представителей, Джеральду Р. Форду, он сказал, что «если Южный Вьетнам попадет в лапы к коммунистам, то не за горами, естественно, Лаос и Камбоджа, а уж за ними последуют Таиланд, Индонезия, Малайзия и, в конечном счете, Филиппины». Все это окажет «огромное влияние» на Ближний Восток, Африку и Латинскую Америку. Он считал, что ЦРУ не готово с повстанцами и террористами одновременно во всем мире, и боялся, что «Вьетконг может стать предвестником мрачного будущего». Он был совершенно уверен, что ЦРУ не способно активно сражаться с вьетконговцами.

Впоследствии де Сильва жаловался на «слепоту» агентства по отношению к противнику и его стратегии. В деревнях «использование вьетконговцами методов террора являлось целенаправленным, отчетливым и устрашающим шагом», – писал он. Крестьяне «кормили их, обеспечивали пополнение, скрывали в надежных местах и предоставляли всю необходимую разведывательную информацию». В конце 1964 года вьетконговцы перенесли боевые действия в саму столицу. «Террор со стороны вьетконговцев в городе Сайгоне носил частый, иногда случайный, а иногда тщательно спланированный характер», – писал де Сильва. Министр обороны Макнамара сам едва избежал подрыва на придорожной мине, заложенной на шоссе, ведущем в город из аэропорта. В сочельник 1964 года заложенная в машину взрывчатка разрушила офицерские казармы в Сайгоне. Потери потихоньку росли, по мере того как террористы-смертники и минеры делали свое черное дело. 7 февраля 1965 года в 14:00 вьетконговцы атаковали американскую военную базу в Плейку, в гористой местности центральной части Вьетнама. При отражении нападения погибло восемь американцев. Когда перестрелка была закончена, американцы наткнулись на тело одного из нападавших вьетконговцев и при обыске обнаружили у него в пакете точную карту своей базы…

Мы превосходили их мощностью вооружения, они – количеством и качеством шпионов. В этом и заключалось решающее различие.

Четыре дня спустя Линдон Джонсон дал отмашку. Свободно падающие бомбы, кассетные бомбы и напалмовые бомбы – весь этот смертоносный груз стал сбрасываться на Вьетнам. Белый дом направил срочную депешу в Сайгон, стремясь поскорее заполучить оценку обстановки от ЦРУ. Джордж У. Аллен, самый опытный разведаналитик Сайгонской резидентуры, сообщил, что одними бомбами противника не сдержать. Его ряды укреплялись. А воля была непоколебимой. Но посол Максвелл Тэйлор взял текст донесения и перед отправкой президенту с методической точностью удалил каждый пессимистический параграф. Сотрудники ЦРУ в Сайгоне отмечали, что дурных вестей не ждали так скоро. Продолжалось преднамеренное искажение информации со стороны политиков, военных и гражданских руководителей и самого агентства. Еще в течение трех лет президент США не получал от ЦРУ исчерпывающего отчета о военных действиях во Вьетнаме.

8 марта в Дананге в полном боевом снаряжении высадились американские морские пехотинцы. На берегу их приветствовали смазливые девчонки с цветочными венками. Но в Ханое Хо Ши Мин готовил собственный теплый прием…

30 марта Пеер де Сильва сидел в своем кабинете на втором этаже резидентуры ЦРУ в Сайгоне, расположенном неподалеку от американского посольства, и разговаривал по телефону с одним из своих офицеров. Выглянув из окна, он увидел человека, быстро удаляющегося от старого «пежо» серого цвета, припаркованного к обочине. Нагнувшись, де Сильва присмотрелся к месту водителя и увидел… детонатор!

«Весь мир застыл у меня перед глазами, когда в голове промелькнуло: «В автомобиле бомба!» – вспоминал потом де Сильва. – Все еще сжимая в руке трубку телефона, я инстинктивно отпрянул от окна и повернулся, чтобы броситься на пол, но не успел, поскольку злополучная адская машина все-таки взорвалась». Осколки выбитых стекол и кусочки металла исполосовали лицо и уши де Сильвы. От взрыва погибло по меньшей мере двадцать человек на улице и двадцатидвухлетняя секретарша де Сильвы. Два офицера ЦРУ в здании резидентуры временно потеряли зрение. Еще шестьдесят человек из числа сотрудников ЦРУ и персонала посольства получили ранения. Джордж Аллен перенес многочисленные контузии, порезы и сотрясение мозга. Де Сильва перестал видеть левым глазом. Врачи накачали его множеством болеутолителей, забинтовали голову и предупредили, что он может совсем ослепнуть, если останется в Сайгоне.

Президент удивлялся, как можно сражаться с невидимым противником. «Нужен человек, у которого достаточно мозгов в голове, чтобы предложить хоть какой-то способ осуществить поставленные цели», – потребовал Джонсон, когда на Сайгон опустилась ночь. Он решил бросить в бой новые тысячи солдат и усилить массированные бомбардировки. При этом президент ни разу не посоветовался с директором Центральной разведки…


«Тщетные военные устремления…»

2 апреля 1965 года Джон Маккоун покинул кабинет президента в последний раз, как только Линдон Джонсон выбрал наконец преемника на должность директора Центральной разведки. Он сделал президенту роковое предсказание: «Каждый день и каждую неделю можно ждать новых призывов остановить бомбежки, – сказал он. – Эти призывы будут исходить от различных слоев американского общества, со стороны прессы, Организации Объединенных Наций и от мировой общественности. Поэтому время в этой ситуации будет работать против нас, и я думаю, что северные вьетнамцы на это и рассчитывают». Один из его лучших аналитиков, Гарольд Форд, сказал: «Мы постепенно становимся все больше оторванными от реальности во Вьетнаме» и «в наших действиях гораздо больше куража, чем здравого смысла». Теперь Маккоун понял это. Он сказал Макнамаре, что народ «скатывается в обстановку войны, победа в которой весьма сомнительна». Его последнее предупреждение президенту получилось резким и прямым: «Мы окажемся в ситуации ведения жестокой и непримиримой войны в джунглях – войны, которую не сможем выиграть и из которой нам будет чрезвычайно трудно выбраться».

Но Линдон Джонсон уже давно прекратил слушать Джона Маккоуна. Директор покинул его кабинет, зная, что не оказал никакого влияния на президента Соединенных Штатов. Как и почти всем остальным хозяевам Белого дома, Линдону Джонсону нравилась работа агентства только в том случае, если она соответствовала его ожиданиям. Если что-то не устраивало, то он становился глух и слеп к любым советам директора Центральной разведки. «Позвольте мне рассказать вам кое-что об этих парнях из разведки, – сказал он. – Когда я рос в Техасе, у нас была корова по имени Бесси. Я рано вставал, заходил в хлев и принимался за дойку. Однажды я славно потрудился и надоил целое ведро парного молока, но не обратил внимания, что старушка Бесси случайно махнула над ведром своим хвостом, испачканным в ее же дерьме. Теперь вы знаете, как поступают эти парни из разведки. Вы упорно работаете, и у вас появляется хорошая программа или стратегия, а они в самый неподходящий момент размахивают над ней грязным хвостом…»


Глава 24
«Начало длительного сползания в пропасть»

Президент принялся за поиски «великого человека» на должность нового директора Центральной разведки – «такого, который сможет не ударить в грязь лицом, когда понадобится спасти свою страну».

Заместитель директора Центральной разведки Маршалл Картер предостерегал против выбора постороннего человека. Он заявил, что было бы «серьезной ошибкой» выбрать какого-нибудь военного подхалима и «настоящей катастрофой» – поставить на этот пост близкого друга из числа политиков; если бы Белый дом посчитал, что у ЦРУ нет достойного кандидата в его собственных рядах, «нужно закрыть это заведение и отдать его индейцам». Почти единодушным выбором среди членов президентской команды национальной безопасности, в которую входили Маккоун, Макнамара, Раск и Банди, стал Ричард Хелмс.

Но Джонсон не посчитался с их мнением. В полдень 6 апреля 1965 года он позвонил пятидесятидевятилетнему адмиралу в отставке Реду Рейборну, уроженцу Декейтера, штат Техас. У Рейборна имелся свой надежный политический мандат: он завоевал расположение Линдона Джонсона, появившись в телерекламе во время избирательной кампании 1964 года, назвав кандидата от республиканцев, сенатора Барри Голдуотера из Аризоны, слишком глупым, чтобы быть президентом. Его претензии на популярность были связаны с разработками ядерной ракеты «Полярис» для подводных лодок, и эти усилия позволили ему заручиться немалой поддержкой в конгрессе. Он был превосходным кандидатом с отличным послужным списком в авиакосмической отрасли, к тому же он владел великолепным ранчо в Палм-Спрингс с отличным полем для гольфа.

Ред Рейборн встал по стойке «смирно», услышав голос главнокомандующего. «Теперь вы нужны мне, сказал Линдон Джонсон, – вы мне чертовски срочно понадобились». Лишь в середине беседы Рейборн наконец понял, что Линдону Джонсону хотелось поставить его во главе ЦРУ. Президент пообещал, что самую трудную и ответственную работу возьмет на себя Ричард Хелмс, как заместитель нового директора. «Вы даже сможете вздремнуть каждый день после обеда, – подбадривал его президент. – Мы не будем слишком переутомлять вас». Взывая к патриотизму Рейборна, Джонсон добавил: «Я знаю, что делает старый и опытный солдат, когда слышит звон колокольчика».

Адмирал прибыл к новому месту службы 28 апреля 1965 года. Церемонию его приведения к присяге в Белом доме президент превратил в настоящее шоу, сказав, что он наконец отыскал единственного достойного человека, который сможет справиться с этой работой. По щекам Рейборна покатились слезы благодарности. Едва ли он мог предположить, что это был его последний счастливый момент на посту директора Центральной разведки…

В тот же день резко накалилась обстановка в Доминиканской Республике. После убийства диктатора Рафаэля Трухильо в 1961 году Соединенные Штаты пытались, но оказались не в состоянии сделать эту страну главной «достопримечательностью» Карибского бассейна. Теперь на улицах столицы сражались вооруженные мятежники. Джонсон решил направить туда четыреста американских морских пехотинцев, отряд ФБР и подкрепление для местной резидентуры ЦРУ. Это была первая крупномасштабная высадка американских войск в Латинской Америке с 1928 года и первая вооруженная авантюра в Карибском море после провала операции в заливе Кочинос.

Во время совещания в Белом доме, состоявшемся той ночью, Рейборн доложил – не имея под руками улик и без надлежащей оценки сложившейся ситуации, – что мятежниками заправляет Куба.

« – По моему мнению, это реальная война, развязанная г-ном Кастро, – сказал наутро Рейборн во время телефонного разговора с президентом. – Нет никаких сомнений, что это начало экспансии Кастро.

Президент спросил:

– Сколько там кубинских террористов?

Рейборн ответил:

– Нам удалось идентифицировать 8 человек. Список я направил в Белый дом около 6 часов утра – он должен находиться в оперативном штабе – там описано, кто они такие, что делают и как подготовлены». Перечень восьми «террористов Кастро» появился и в меморандуме ЦРУ, в котором, правда, говорилось, что «нет никаких свидетельств того, что в текущие волнения непосредственно вовлечен режим Кастро.

Президент повесил трубку и решил послать в Доминиканскую Республику… еще тысячу морских пехотинцев.

Поступило ли от ЦРУ какое-нибудь предупреждение об этом кризисе? Утром президент спросил об этом у советника по национальной безопасности. «Ничего такого не было», – ответил Банди.

«Наше ЦРУ утверждает, что операция под полным контролем… Кастро, – сообщил президент своему личному адвокату Эйбу Фортасу, когда 30 апреля 2500 десантников приземлились в Доминиканской Республике. – Они говорят, что так и есть! Так сообщают их секретные агенты!.. Теперь нет сомнения, что здесь замешан Кастро… Значит, они перемещаются и в другие места нашего полушария. Это может быть частью глобального коммунистического заговора, связанного с Вьетнамом… Любые неприятности и политические катастрофы, которые могут на нас свалиться, окажутся на руку Фиделю». Президент приготовился направить в Санто-Доминго еще 6500 американских солдат.

Но Макнамара не доверял тому, что Рейборн сообщил президенту. «Вы думаете, что ЦРУ не сможет документально подтвердить это?» – спросил Линдон Джонсон у министра обороны. «Вот именно, г-н президент», – ответил Макнамара. «Никто пока толком не знает, что затевает Кастро. Вам придется нелегко, если вы попытаетесь доказать, что Кастро совершил нечто большее, чем просто подготовил этих людей, а ведь сами мы натренировали такого сброда во много раз больше».

Это несколько охладило пыл президента. «Хорошо, значит, вы полагаете, что вам, мне и Рейборну нужно встретиться и поговорить? – спросил он. – ЦРУ доложило, что в мятеже участвуют два лидера от Кастро. Немного позже сообщили, что их восемь, а потом – что пятьдесят восемь…» – «Не верю я в эти сказки», – категорически заявил Макнамара.

Президент тем не менее в обращении к американскому народу заявил, что не позволит «коммунистическим заговорщикам» в Доминиканской Республике установить «еще одно коммунистическое правительство в Западном полушарии».

Доклад Рейборна по поводу кризиса в Доминиканской Республике произвел на Линдона Джонсона тот же эффект, что и несвоевременный запуск самолета-шпиона U-2 в СССР – для Эйзенхауэра и провал в заливе Кочинос – для Джона Кеннеди. Это привело к первым утверждениям в американской прессе о том, что у Линдона Джонсона наступил «кризис доверия». Эта фраза впервые прозвучала 23 мая 1965 года. Она больно ужалила и стала «верной спутницей» Джонсона.

Больше президент не пользовался советами своего нового директора Центральной разведки.

При шатком правлении Рейборна моральный дух в штабе ЦРУ сильно упал. «Это было довольно трагично, – говорил Рэй Клайн, заместитель директора по разведке, – и фактически начало длительного падения». Горькая ирония заключалась в том, что Даллес управлял счастливым и беззаботным кораблем, Маккоун – кораблем со строгими порядками, а Рейборн – кораблем, терпящим бедствие. «Бедный старина Рейборн, – сказал Ред Уайт, один из его заместителей. – Он приезжал каждое утро в 6:30 и завтракал в напряжении, думая, что ему вот-вот позвонит президент». Но Джонсон так и не позвонил. Было очевидно, что Рейборн «совершенно не годится для того, чтобы руководить ЦРУ», – сказал Уайт. Несчастный адмирал «абсолютно не владеет ситуацией. Если вы заговорите о каких-то зарубежных странах, то он не поймет, имеете ли вы в виду государство в Африке или в Южной Америке». По мнению сенатора Ричарда Рассела, новый директор выставил себя в неприглядном свете, дав свидетельские показания перед конгрессом. Он предупреждал президента Джонсона: «У Рейборна есть один недостаток, который ему дорого обойдется. Он никогда не признает своей неправоты или невежества… Если вы когда-нибудь решите избавиться от него, то просто назначьте на его место Хелмса. У него больше здравого смысла, чем у любого другого кандидата».

Именно Ричард Хелмс управлял ЦРУ, в то время как Рейборн лишь топтался на месте и занимался никому не нужной возней. В тот год было намечено завершить три крупные секретные операции. Каждую из них начинал еще президент Эйзенхауэр, затем продолжал президент Кеннеди, а теперь они играли ключевую роль в стремлении Линдона Джонсона любыми способами выиграть войну в Юго-Восточной Азии. В Лаосе ЦРУ стремилось перекрыть Тропу Хо Ши Мина. В Таиланде оно намеревалось фальсифицировать выборы. В Индонезии ЦРУ оказывало секретную поддержку лидерам, которые уничтожали расплодившихся там коммунистов. Все три страны являлись важными инструментами для президентов США, которые приказывали ЦРУ держать там руку на пульсе и не выпускать ситуацию из-под контроля, опасаясь, что если одно из звеньев индокитайской цепочки выпадет, то Вьетнам почти наверняка будет поглощен коммунистами.

2 июля Линдон Джонсон позвонил Эйзенхауэру, спросив у него, нужно ли наращивать американское военное присутствие и начинать полномасштабную войну.

На тот момент список погибших американских солдат насчитывал 446 человек. К власти в Сайгоне с момента убийства президента Дьема пришла уже девятая по счету хунта во главе с Нгуен Као Ки – бывшим пилотом, который перебрасывал военизированные группы агентов по заданиям ЦРУ, и Нгуен Ван Тхиеу, – генералом, который впоследствии стал президентом страны. Kи был злобным и жестоким, а Тхиеу погряз в коррупции. Вместе они олицетворяли образ «демократии» Южного Вьетнама.

«Как вы считаете, мы сможем разбить вьетконговцев?» – спросил президент.

Победа целиком и полностью зависит от качественной разведки, ответил Эйзенхауэр, а «это, пожалуй, самое трудное».


«Священная война»

Операции в Лаосе начинались как война разведок. В соответствии с соглашениями, подписанными сверхдержавами и их союзниками, предполагалось, что все иностранные войска должны покинуть эту страну. Недавно прибывший американский посол Уильям Салливан лично помог в достижении этих договоренностей. Но Ханой держал на севере тысячи солдат, поддерживая коммунистические силы Патет Лао, а у ЦРУ на территории Лаоса имелись собственные шпионы и солдаты. Резидентам и подчиненным им офицерам был отдан приказ вести войну тайно, не выплескивая наружу дипломатических ухищрений и фактов боевых действий.

Летом 1965 года, когда Линдон Джонсон направил во Вьетнам уже десятки тысяч американских солдат, войной в Лаосе «управляли» от силы тридцать офицеров ЦРУ. Получая перебрасываемое воздушным путем военное оборудование и снаряжение, они вооружали соплеменников народности хмонг, которые выслеживали партизан, совершали инспекторские поездки на участки Тропы Хо Ши Мина и наблюдали за подготовкой тайских коммандос, которой руководил Билл Лэйр.

Лэйр управлял военными действиями в Лаосе с секретного аэродрома на базе Удорн, построенном при участии ЦРУ и Пентагона. Аэродром располагался в Таиланде, на противоположном берегу Меконга. Лэйру было сорок лет, и он работал на ЦРУ в Юго-Восточной Азии уже в течение четырнадцати лет. Предки его жили в Техасе со времени памятной осады Аламо, но сам он был женат на тайской женщине, питался липким рисом со жгучим перцем и пил «огненную воду» хмонгов. Когда дела в Лаосе пошли наперекосяк, все важные документы он запер у себя в сейфе. Когда в бою погибал кто-нибудь из коллег-офицеров, Лэйр никаких сведений никому не сообщал. Война, как предполагалось, велась «настолько незаметно, насколько это было возможно, – говорил Лэйр. – Идея состояла в том, чтобы держать все в тайне, потому что на тот момент, когда мы пришли туда, мы, по большому счету, понятия не имели, что США собирались здесь делать… А как только начали придерживаться тактики секретности, то отвыкать было уже довольно трудно».

Отважнее всех в Лаосе сражался Энтони Пошепни, известный всем как Тони По. В 1965 году ему, так же как и Лэйру, было сорок лет. Еще юнгой получив ранение в боях за Иводзиму, а впоследствии став ветераном военизированных миссий ЦРУ в корейской войне, он был в числе пяти офицеров ЦРУ, которые в 1958 году бежали с острова Суматра на подводной лодке, когда в Индонезии провалилась попытка государственного переворота. По жил на базе ЦРУ в долине Лонг-Тьенг в центральной части Лаоса, в 100 милях к северу от столицы страны. Редко расстававшийся с бутылкой виски или рисовой водки хмонгов, Тони По был действующим полевым командиром тайной войны, вместе со своими солдатами из числа тайцев или хмонгов он продирался по горным тропам и долинам. По почти полностью перенял местные привычки и обычаи и, по утверждению многих, немного тронулся.

«Он мог творить совершенно непонятные вещи, – говорил Лэйр. – Я знал, что, если вы отправите Тони домой, он не протянет там и пяти минут. Без агентства он себя не представлял. Внутри нашего ведомства было немало парней, которые восхищались им, но это потому, что они никогда не сталкивались с ним лично, хотя он был способен и на кое-что хорошее… А крупные воротилы в агентстве… те-то уж точно знали, что с ним происходит, но держали язык за зубами».

Своим пехотинцам По приказывал отрезать уши у тех, кого они убили, в качестве доказательства своих побед в боях. Он складывал их в зеленый целлофановый пакет, а летом 1965 года принес в резидентуру ЦРУ во Вьентьяне и вывалил на стол заместителя начальника. Несчастным получателем бесценного груза оказался Джим Лилли. Если целью Тони По было встряхнуть и шокировать очередного выходца из Лиги плюща, то ему удалось это с блеском.

Лилли вступил в ряды ЦРУ, едва закончив Йельский университет в 1951 году. Он вошел в состав Дальневосточного отделения и во время корейской войны занимался переброской агентов в Китай и вступал в сомнительные сделки с китайскими националистами. Затем он продолжил службу в Пекине, сначала в качестве резидента ЦРУ, а затем – американского посла в Китайской Народной Республике.

В мае 1965 года Лилли приехал в Лаос в качестве заместителя шефа местной резидентуры и, когда его босс, как говорится, сошел на нет, занял его место. Он сосредоточился на организации политической войны в столице. Деньги ЦРУ втекали сюда «как часть наших общих усилий по формированию нации», сказал он в интервью, и «мы закачали довольно большую сумму в адрес политических деятелей, которые должны были прислушиваться к нашим советам». Результаты очередных выборов в Национальное собрание Лаоса полностью оправдались: пятьдесят четыре из пятидесяти семи мест заняли кандидаты, выбранные по указке ЦРУ. Но Вьентьян все равно оказался крепким орешком.

«Мы стали свидетелями гибели наших молодых парней в вертолетных авариях, – вспоминал Лилли. – У нас случались государственные перевороты, наводнения и масса других неприятностей, с которыми приходилось иметь дело. Мы видели, как некоторые из наших соотечественников ломались, не в силах это выдержать».

Типичные пороки энергичных американцев, дислоцированных в тропических зонах боевых действий, – секс, алкоголь, безрассудство, – проявились и во Вьентьяне, чаще всего они выплескивались наружу в ночном клубе под названием «Белая роза». Лилли вспомнил, что как-то раз «один из офицеров сообщил членам делегации конгресса о секретной войне внутри страны. В тот же вечер делегацию привезли в «Белую розу» для «разоблачения» бурной ночной жизни американских военных во Вьентьяне. Члены делегации воочию увидели, как крупный американец, совершенно голый, валялся на полу в баре и вопил: «Хочу сейчас!» Хозяйка задрала юбку и уселась к нему прямо на голову. Оказалось, что на полу лежал тот самый офицер, который проинформировал делегацию о ситуации в стране».

Резидентура ЦРУ стремилась выявить коммунистические цели в Лаосе, засечь и распознать все дорожки и тропинки, которые переплетались вместе и сливались в Тропу Хо Ши Мина, и вести активную охоту за противником. «Мы пытались сформировать племенные группы, – сказал Лилли. – Они сообщали нам об очень высокой статистике потерь со стороны северовьетнамцев, которая, мне кажется, была частично завышена». Они также намечали будущие цели для американских бомбардировщиков. Четырежды в 1965 году американцы разрушали гражданские объекты в Лаосе. Один раз они разбомбили дружественную деревню, которую за день до этого благословил своим визитом посол Салливан. О бомбардировке распорядился Билл Лэйр, пытавшийся спасти пилота ЦРУ, который приземлился с парашютом в тылу противника и был захвачен в плен солдатами Патет Лао. Бомбы же упали в 20 милях от намеченной цели; пилот, Эрни Брейс, провел восемь лет в качестве военнопленного в тюрьме «Ханой Хилтон»Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно