Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Георг Пфайльшифтер
Теодорих Великий

Варвар-римлянин на престоле

Когда в 476 г. рухнула Западная Римская империя, подвергавшаяся в течение всего V века постоянным нападениям варваров, огромные территории: Британия, Испания, Галлия и Италия — оказались во власти соперничающих между собой племен. Центр римской цивилизации, Италия, был захвачен остготами, которыми руководил Одоакр. Однако вскоре он был побежден Теодорихом Великим, сумевшим объединить под своей властью неорганизованные орды соплеменников. Получив воспитание в Константинополе, где он находился в качестве заложника, Теодорих четыре десятилетия единолично правил Италией, бережно сохраняя ценности римской культуры. Он стремился к достижению взаимовыгодного сосуществования двух народов: римлян и остготов. Покровительствуя ученым и поэтам, возводя изумительные по красоте церкви в Равенне, Теодорих тем самым явно выражал свое преклонение перед греко-римской культурой.

Однако присутствие варваров на родине Цезаря, Августа и Траяна не вызвало резкого сопротивления со стороны как местной аристократии, так и всего населения, поскольку варвары уже давно занимали руководящие посты при дворе и в армии. Падение Западной Римской империи всего лишь узаконило существующее положение, при котором реальная власть была сосредоточена в руках военачальников варварского происхождения, которые возводили на императорский престол своих марионеток.

Византийская империя, избежавшая потрясений и смут, была удовлетворена развитием событий на Апеннинах — Теодориху был пожалован титул наместника, так что юридически остготский король правил с позволения Константинополя. Де-факто Остготское королевство было абсолютно независимым. Попытки реально подчинить Италию будут предприняты позднее Юстинианом I. В начале же VI века Византия предпочла в лице Теодориха иметь союзника и практически не вмешивалась в проводимую им внутреннюю и внешнюю политику. Заключив подобный союз с могущественным соседом, Теодорих сумел легко отстоять границы королевства от посягательств франков и вандалов. Особую опасность представлял собой религиозный вопрос: остготы, подобно вандалам и вестготам, исповедовали арианство — ересь, которая отстаивала подчиненное положение Бога Сына к Богу Отцу; несмотря на то что она была официально осуждена на I Вселенском Соборе, большинство варваров приняли христианство в арианском варианте — исключением были только франки. Тем не менее остготы проявили редкую для того времени веротерпимость: они не стали устраивать гонения на своих религиозных оппонентов; более того, ортодоксальные христиане могли свободно выражать свои взгляды, проводить Соборы, возводить новые церкви. На Востоке византийские императоры исповедовали монофизитство, которое признавало в Христе исключительно Божественную сущность, поглотившую человеческую. Поэтому ортодоксальные христиане Византийской империи были вынуждены обращаться к Папе Римскому как к авторитету в догматических вопросах. Теодорих, будучи арианином, выступил поборником ортодоксальной веры, ревностно защищая интересы большинства своих поданных. Подобный либерализм в делах веры был свойственен ему в течение всего правления.

Став единоличным властителем Италии, Теодорих постепенно усилил свои позиции путем заключения междинастических браков и локальных войн — самым опасным его противником в то время был король франков Хлодвиг, после смерти которого король остготов стал считаться самым могущественным варварским государем. К сожалению, неурегулированность вопроса о престолонаследии, повлекшая за собой ожесточенную борьбу за власть после смерти Теодориха, оказалась своеобразной миной замедленного действия, которая в конце концов и погубила державу остготов.

Трезвый политический расчет, сочетавшийся с гибкой политикой взаимовыгодных компромиссов, меценатство, последовательность в отстаивании своих позиций сплотили вокруг Теодориха как варваров, так и римлян.

Стоит отметить, что остготы, даже после покорения ими Италии, по численности заметно уступали коренному населению. Теодорих, несмотря на все свое уважение к Вечному городу, перенес резиденцию в Равенну. Римская аристократия, имевшая колоссальное влияние при дворе остготского короля, всегда служила ему опорой в проведении самостоятельной политики, учитывавшей национальные интересы двух народов. Сохранение прежних институтов власти послужило укреплению позиций короля, которого римляне считали наследником священной власти императоров Римской империи. Уникальный симбиоз двух культур, к сожалению, поддерживался лишь авторитетом самого Теодориха; в конце своего правления король сильно опасался, что римская знать перейдет на сторону Византии, которая стала вынашивать амбициозные планы присоединения Италии. Назревал кризис во взаимоотношениях римской и остготской элит. Римская интеллигенция стала все чаще и чаще обращать свои взоры к Константинополю, активная переписка и другие контакты советников-римлян с Византией заставили Теодориха усомниться в их лояльности. Заточение и последующая казнь сенатора Симмаха и знаменитого философа Боэция, по-видимому, были вызваны небезосновательными подозрениями властителя: после победы ортодоксального христианства не осталось никаких препятствий для восстановления единой империи. Подобные репрессии вызвали возмущение византийского императора. Война была неотвратима… К счастью, Теодорих не дожил до того момента, когда дело всей его жизни было погублено бездарными преемниками. И хотя Остготское королевство просуществовало еще чуть более двадцати лет, это была всего лишь затянувшаяся агония… Византия под руководством великого Юстиниана к концу 50-х годов VI века окончательно покорила Италию.

Античность постепенно умирала… Если в истории культуры Боэций считается «последним римлянином», то Теодорих, безусловно, явился своеобразным хранителем античной цивилизации. Верный советник остготского короля Кассиодор переписал огромное количество произведений античных авторов, именно ему мы обязаны сохранением текстов Вергилия, Горация, Цицерона. Теодорих умер, вместе с ним ушла и античность, для Западной Европы наступали «темные века»…

Антонов Т. В., канд. философ, наук

Глава 1
Пpи императорском дворе в Константинополе

Константинополь — императорский город, господствующий и над сушей и над морем, — 11 мая 470 года торжественно отмечал, как и каждый год, знаменательное событие: в этот день Константин Великий освятил город, названный его именем. Кульминацией праздничных торжеств были состязания на боевых колесницах, которые проводились на ипподроме — одном из самых крупных строительных сооружений того времени. Огромная арена, на которой, выражаясь фигурально, была сконцентрирована вся общественная жизнь Восточной Римской империи, являлась одним из наиболее примечательных мест всего римского мира; без преувеличения можно сказать, что она была сердцем Константинополя. Эта арена множество раз становилась свидетельницей и массовых народных выступлений, и кровопролитной борьбы враждующих партийных группировок, и смертоносных революций.

В дни национальных торжеств сюда стекалось все празднично одетое население города, включая и императорский двор; затраты на проведение этих празднеств были огромными. Так было всегда в день 11 мая — день, столь великий для Константинополя. Весь этот огромный город с миллионным населением приходил в движение. Богатые и бедные, люди высокого и низкого звания, римляне и варвары, горожане и люди, приехавшие из провинций, — все они, нарядно одетые, устремлялись к расположенному неподалеку от моря цирку, производя при этом неимоверный шум: в пестрой толпе людей, прибывших на праздник в этот полуазиатский торговый порт, были представители трех континентов. С самого раннего утра они заполняли городские улицы и переулки, а также вымощенные мрамором и украшенные статуями императорские форумы. Главная улица города, которая вела к форуму Августа и ипподрому, была полностью запружена людьми. Солнце еще не успевало взойти, а у ворот арены уже скапливалась огромная толпа. Сразу же после того, как они открывались, люди быстро заполняли ипподром. Это сооружение имело весьма внушительные размеры: 370 м в длину и 60 м в ширину; сорок расположенных друг над другом рядов с мраморными сиденьями были способны вместить примерно сорок тысяч зрителей.

Толпа находилась в постоянном движении, и повсюду оживленно обсуждались шансы на победу «зеленых» или «синих». Это были две самые популярные партии из четырех, борющихся за главный приз в состязаниях на колесницах. Используя своих сторонников, обе названные выше партии сумели создать весьма сильные фракции, которые постепенно не без возникновения угрозы для государственной власти — начинали играть все большую роль в общественно-политической жизни страны. Население города разделилось на два лагеря, и теперь, во время последних приготовлений к состязаниям на колесницах, приверженцы «зеленых» и «синих» яростно спорили, доказывая друг другу, что именно их партия имеет наибольшие шансы на победу в этих состязаниях. Тем временем люди, не принимавшие участия в жарком споре, просто любовались всем увиденным, ибо ипподром воистину можно было сравнить с великолепным музеем; их взгляды приковывали к себе установленные в цирке чужеземные монолитные колонны, а также произведения изобразительного искусства, сделанные из бронзы и мрамора. Фасад императорской ложи был украшен очень дорогими изделиями. Все эти великолепные произведения искусства были доставлены из более чем двухсот городов Азии, Египта, Греции и Италии, и все они предназначались для украшения новой резиденции императора. Некоторые из них были использованы для отделки галереи, закрывавшей гигантское сооружение сверху, и они также приковывали к себе внимание многих собравшихся в цирке людей.

Рис.  1.  Ипподромная площадь в современном Стамбуле с египетским обелиском и дельфийскими змеевидными колоннами

Открывавшаяся отсюда широкая живописная перспектива никого не оставляла равнодушным: внизу раскинулся омываемый морем и опоясанный каменными стенами город с роскошными зданиями и широкими площадями, с верфями и гаванями, в которых покачивались на волнах парусные корабли. При взгляде на восток открывался великолепный вид на императорскую резиденцию с ее дворцами и жилыми зданиями, двориками и садами, а чуть далее — на Боспор и на азиатское побережье с блестевшим в лучах весеннего солнца Халкедоном. Повернувшись к югу, восхищенный зритель видел необъятную ширь Мраморного моря, по которому гуляли сине-зеленые волны, а на заднем плане виднелись покрытые легкой дымкой Принцевы острова и снежная вершина азиатского Олимпа. Итак, красивые произведения искусства и великолепный ландшафт удовлетворяли первое любопытство собравшихся, однако они с нетерпением ожидали появления императорского двора и начала состязаний. Вся огромная верхняя часть северной стороны ипподрома была предназначена для размещения высокопоставленных сановников и чиновников различного ранга.

Между воротами главного входа на ипподром и церковью св. Стефана на двадцати четырех массивных опорах возвышалась императорская ложа — Кафисма — с расположенными слева и справа от нее ложами для его свиты. Войти в нее можно было только из императорского дворца, к которому она непосредственно примыкала. Первым свидетельством того, что очень скоро в своей ложе появится император, был торжественный выход императорской гвардии. Гвардейцы не только получали высокое жалованье, но и были наделены весьма обширными привилегиями. Они занимали свое место под императорской ложей, на слегка выступающей вперед террасе. Эти великолепные солдаты с полной воинской экипировкой неизменно привлекали к себе внимание очень многих зрителей. Особенно бросались в глаза высокие белокурые германцы, и в толпе довольно часто обсуждался вопрос о том, почему именно они стали приобретать все большее и большее влияние в Империи. Даже на сугубо национальных торжествах германцам уже давно отводилась весьма примечательная роль.

Вопрос о взаимоотношениях с германцами (или варварами) был в то время одной из важнейших проблем Восточной Римской империи. Наиболее вероятной причиной того, почему варвары стали играть в стране такую заметную роль, был серьезный провал в решении важнейших социальных задач, которые начиная с III в. н. э. стояли перед римским обществом. Речь идет, прежде всего, о взаимоотношениях крупных и мелких землевладельцев, о положении и тех и других в обществе, о статусе ремесленников и, наконец, о правовом распределении чрезвычайно больших государственных долгов между этими тремя социальными слоями общества. Новая система взимания постоянно растущих налогов, которая была направлена на учет возможностей этих социальных групп, на практике себя не оправдала. Все население Империи делилось на правящие круги и крупных владельцев собственности, на привилегированных производителей, державших в своих руках важнейшие экономические рычаги, и на низшие классы, которые были гораздо более слабыми в экономическом плане, но на плечи которых было возложено тяжкое бремя выплат налогов и непосильного труда. Прежде полностью свободные обладатели небольших земельных участков становились колонами и попадали в полную кабалу к крупным землевладельцам, которые прекрасно знали, как с помощью имеющихся в их распоряжении средств снять с себя наиболее тяжелые финансовые обязанности; таким образом, полностью платить налоги приходилось лишь колонам, которые крепко держались за свой небольшой участок земли. Именно поэтому подавляющая часть населения Империи постепенно разорялась и становилась все более бесправной и в экономическом, и в социальном плане. Похожим образом попадали в зависимость от государства и ремесленники, хотя некоторые из них были наделены определенными привилегиями, которые переходили по наследству от отца к сыну. Довольно часто ремесленников принуждали выполнять те или иные государственные заказы. Следствиями такого положения дел стали растущее недовольство широких слоев римского общества — многие колоны стали покидать Империю и переселяться к варварам — и общий экономический кризис. Естественно, что все это отражалось весьма заметным образом на финансах страны, основными источниками пополнения которых были налоги, взимаемые с людей, занятых в сельском хозяйстве, то есть, по сути дела, с колонов. Еще одно негативное последствие сложившихся в римском обществе социально-экономических отношений ярко проявилось в военной сфере. Как известно, всеобщая воинская обязанность была отменена в Римской империи уже довольно давно. Набор солдат в армию — в тех случаях, когда денежный выкуп оказывался чрезмерным, — осуществлялся точно так же, как и сбор государственного налога в виде сельскохозяйственных продуктов. Само собой разумеется, что власти все-таки стремились не призывать лучших работников на воинскую службу. А это приводило к тому, что в армию набирали многих людей, которые были попросту непригодны к выполнению воинских обязанностей, и от них трудно было ждать усердия и проявления ими патриотических чувств. К названным выше негативным последствиям нужно добавить еще один неблагоприятный момент постоянное уменьшение населения Империи. Очень скоро в стране стало попросту не хватать ни солдат — для выполнения все новых и новых задач по обеспечению безопасности государства, ни колонов — для обработки огромных латифундий. И чем дальше, тем больше Империя стала нуждаться в пополнении собственных людских ресурсов. Так постепенно стали разрушаться как раз те две основные опоры, на которых зиждилось огромное гордое здание Римской империи, — сельское хозяйство и армия. Было крайне необходимо вновь укрепить их, настолько хорошо, насколько это возможно, с помощью чужеземцев.

Так в качестве колонов и воинов в Римской империи появились варвары. Их наделили небольшими участками земли, но взамен обязали служить в армии. Выражаясь фигурально, можно сказать, что варвары были огромным резервуаром, из которого Империя непрерывно черпала человеческий материал, необходимый ей для решения самых разнообразных задач.

«Варваризация» римской армии осуществлялась довольно быстрыми темпами за счет славян и гуннов, но прежде всего — за счет германцев. В Западной Римской империи варвары служили и на флоте. В то время как сами римляне становились всё менее пригодными для несения военной службы, именно германские племена зарекомендовали себя как весьма искусные воины. И теперь регулярная римская армия пополнялась в основном германцами, которые стали подданными Империи. Отныне лишь варвары стали считаться полноценными солдатами. Чем больше варваров служило в том или ином армейском подразделении, тем большим предпочтением оно пользовалось. И очень скоро германцы стали не просто доминировать в воинских частях, но и составили основу всей регулярной армии; другими словами, тот государственный элемент, который каждая страна обязана иметь для обеспечения своей безопасности, в Римской империи почти полностью состоял из германцев. Тех же германцев, которые не являлись подданными Римской империи, также стали привлекать для выполнения отдельных воинских задач. Вспомогательные варварские корпуса, которыми командовали римские военачальники, оказывали весьма существенную помощь регулярной армии, которая уже не была достаточно мощной, чтобы отражать вторжения варваров, окружавших Римскую империю со всех сторон. Приходилось заключать с государствами таких племен федеративные договоры, по которым варварам разрешалось селиться на территории Римской империи, причем они получали в свое пользование треть всего недвижимого имущества, а взамен были обязаны по первому требованию выступить в поход на стороне Империи. Такое положение дел сохранялось недолго, поскольку почти все офицерские должности в римской регулярной армии заняли варвары или полуварвары. Даже высшие командные посты — начиная с III века — уже наполовину находились в руках столь же работоспособных, сколь и умных германцев. Многие из них дослужились до звания командующего армии. Представители именитых родов: всадники и сенаторы — почти полностью исчезли из армии, к большому огорчению патриотически настроенных греков и римлян, которые воспринимали это как величайший позор: ведь теперь они были вынуждены подчиняться самодовольным германским командирам, которые очень часто вели себя просто-таки вызывающе.

Между тем влияние варваров в Империи становилось все более заметным. И уже не только в армии, но и во многих государственных учреждениях высокие посты занимали чрезвычайно умные и деятельные германцы. Они весьма успешно делали и политическую карьеру. Многие из них, использовав свое ведущее положение в армии, стали высокопоставленными придворными. Говоря кратко, теперь перед германцами была открыта дорога к любым должностям и званиям, вплоть до высшей должности консула. Отныне буквально везде можно было встретить на руководящих постах высоких сильных людей с белокурыми волосами и голубыми глазами.

Благодаря неслыханному наплыву варваров весь облик Империи, по сравнению с предыдущими годами, изменился как внешне, так и внутренне. Галлия, Иллирия и придунайские провинции были уже почти полностью германизированы. Да и в самом сердце Империи они заняли настолько прочное положение в политической, экономической и общественной жизни, что ее уже трудно было себе представить без них. Следует подчеркнуть, что очень многие германцы, начавшие переселяться в Империю в IV веке, так и не стали полностью романизированными. Они не сумели впитать в себя римскую культуру; более того, они нанесли ей серьезный ущерб. Подавляющее большинство германцев так и остались варварами.

Рис. 2. Император Лев I (изображен на солиде, на реверсе показан сидящим на тоне, с нимбом вокруг головы

Чем меньше удавалось римлянам обходиться без услуг активных и способных варваров, тем большее возникало у них желание по крайней мере устранить влияние на дела Империи этих мощных чужеземцев, которые представляли собой постоянную скрытую угрозу не только могуществу, но и самому существованию Империи. Правящий в то время император Лев I (457–474 гг.), призвав на помощь племя исавров, откуда был родом его зять Зинон, пытался любыми способами повсюду избавиться от германцев, несмотря на то что в свое время один германец — и теперь еще чрезвычайно влиятельный, хотя и не в такой степени, как прежде, патриций Аспар, — сделал его императором. Похожие мысли возникали в головах собравшихся на ипподроме людей, воспитанных на греко-римской культуре, когда они видели перед собой могучих германцев императорской гвардии и ждали появления других варваров, занимавших важнейшие посты в государстве.

Тем временем на специально отведенных для них местах по обеим сторонам императорской ложи стали появляться прибывшие на празднества посланцы других народов. Это были гражданские чиновники и военачальники, которые не входили в свиту императора и среди которых почти не было германцев. Особое внимание собравшихся на ипподроме зрителей привлекали к себе: консул, который в действительности не обладал реальной властью; члены сената (как правило, очень богатые, но, так же как и консул, не обладавшие реальной политической властью люди, не имевшие ни собственного мнения, ни сильной воли); патриции — представители самых знатных аристократических родов; патриарх Геннадий, окруженный высокопоставленными священнослужителями, который считался наиболее влиятельным духовным авторитетом на Востоке и в то же время был патриархом Константинополя, полностью послушным императорской воле.

Перед самым началом состязаний колесниц в своих ложах появлялись члены императорского двора, причем их наряды на подобных торжествах отличались истинно восточной роскошью. Но придворные привлекали внимание собравшихся не только своими великолепными одеждами — они обладали огромной политической властью; это был двор абсолютного монарха, который спустя некоторое время появился в своей ложе. Теперь все внимание радовавшейся праздничному зрелищу толпы было приковано к нему. Некоторые из зрителей просили более осведомленных людей назвать им имена придворных, занимавших те или иные должности, и объяснить им значимость этих должностей. Речь шла о самых влиятельных сановниках Империи и императорского двора, которые уже заняли свои места. Это были: двое постоянно входивших в свиту императора высших военачальников, или императорских полководцев (magistri utriusque militiae praesentalis); начальник администрации префектуры Восток, резиденция которого находилась в Константинополе и которого называли alter ego^[1] императора (praefectus praetorio); имперский казначей, или удельный министр (comes rerum privatarum); имперский министр финансов (comes sacrarum largitionum); квестор, по сути дела, член кабинета министров, которому было предоставлено исключительное право личного доклада императору; магистр оффиций (magister officiorum), который обладал чрезвычайно большой властью, поскольку он являлся главой всех юридических и административных органов управления и решал все вопросы, связанные с законодательством, исполнением законов и внешней политикой, к тому же он имел звание дворцового маршала и занимал пост имперского министра почт; и наконец, первый придворный сановник, самый могущественный человек при дворе — обер-камергер (praepositus sacri cubiculi), в большинстве случаев, евнух, которому подчинялись все без исключения императорские камергеры, пажи, дворцовая прислуга и т. д.

В то время как все эти названные выше влиятельные придворные и имперские сановники, а также сопровождающие их лица занимали свои места, по галереям церкви святого Стефана, примыкающей на востоке к императорской ложе — Кафисме, шла на праздник императрица Верина со своей дочерью, принцессой Ариадной, которая была женой исаврского военачальника Зинона. Придворный штат императрицы состоял из большого количества знатных матрон и дев, среди которых были и германские принцессы.

Последнее обстоятельство в то время уже никого не удивляло, поскольку многие члены императорского двора, и даже императорского дома, были вынуждены привлекать на свою сторону обладавших реальной властью германских вождей путем заключения брака. Так, в конце IV века вандал Стилихон взял себе в жены племянницу Феодосия Великого, а затем, употребив все свое влияние, добился того, чтобы юный император Гонорий, опекуном которого он был, стал мужем сначала одной его собственной дочери, а спустя некоторое время — и другой. К этому можно добавить, что и брат Гонория, Аркадий, был женат на дочери франка Бауто, красивой, получившей греческое образование Евдоксии, которая полностью подчинила своей воле царственного супруга. Хорошо известен и еще один факт: в 414 году Галла Плацидия, сестра Гонория и дочь Феодосия Великого, была отдана в жены королю вестготов Атаульфу. А еще через некоторое время, в 467 году, дочь императора Антемия стала супругой Рицимера, и примерно в 470 году Гунерих, сын короля вандалов Гейзериха, сумел жениться на дочери императора Валентиниана III Евдоксии. Таким образом, вожди варварских племен стали равноправными членами правящих римских династий, а их родственники стали играть заметную роль при императорском дворе в Константинополе…

Рис. 3. Император в кругу своей семьи и высокопоставленных сановников на играх в ипподроме

И вот наконец наступил момент, когда взорам всех собравшихся на ипподроме явилась священная особа императора, священная — потому, что он выполнял миссию Бога на земле и обладал Божественным авторитетом. Он персонифицировал в своем лице идею исключительности и незыблемости римской мировой империи. Как в прошлом, так и в настоящее время император олицетворял собой и неодолимую мощь этой империи, и ее блестящее великолепие. Его власть была абсолютной, совершенно ничем не ограниченной. Весь внешний вид императора должен был производить на окружающих сильнейшее впечатление. Его одеяние было украшено золотом и драгоценными камнями — начиная с диадемы и кончая ярко-красной обувью, также украшенной драгоценностями; и он весь был закутан в широкую императорскую пурпурную мантию. Целая «армия» пажей, камергеров и других придворных, среди которых мы вновь видим германцев, окружала его. Непосредственно рядом с императором находились его любимцы, доверенные лица и люди, которые, обладая весьма заметной властью, использовали ее для служения императору.

Среди последних особенно выделялись два человека, которые были известны всем жителям Константинополя: исавр Зинон, зять императора, и германец патриций Аспар, которому император был обязан своей короной. Рядом с ним стоял готский принц, достигший к тому времени примерно 15-летнего возраста. Это был Теодорих, сын короля остготов Тиудимира из рода Амалов и его наложницы Эрелиевы, который в 7-летнем возрасте — а родился он примерно в 452 году был отправлен в качестве заложника в Константинополь. С самого начала своего вступления на престол, в 457 году, император Лев I отказался выплачивать готам денежные субсидии, которые они до этого времени регулярно получали. Тогда готы взбунтовались, и лишь после длительной борьбы удалось прийти к новому, удовлетворившему их соглашению. Однако по условиям этого соглашения (как это уже неоднократно случалось с германскими вождями и их отпрысками) готы должны были — в качестве ценного залога — отправить Теодориха ко двору императора. Прибыв в Константинополь, юный остготский принц нашел защиту, опору и великолепный пример для подражания в лице Аспара (в жилах которого также текла готская кровь) и его приверженцев. В эти годы все огромное влияние германцев на императора и Восточную Римскую империю олицетворял собою Аспар, который, опираясь на свои воинские соединения, состоявшие из готов и подчинявшиеся ему как римскому генералу, был всесильным фаворитом в течение более чем десяти лет. И на протяжении всего этого времени император, будучи умным и энергичным человеком, постоянно осыпая Аспара всевозможными почестями, стремился избавиться от него — и чем дальше, тем больше. Однако гота Аспара поддерживала значительная часть римской армии, ибо ее основу составляли готы, и в первую очередь здесь нужно назвать зятя Аспара. Это был Теодорих Страбон со своими варварами. И несмотря на то, что император, безусловно, мог рассчитывать на поддержку исаврских отрядов, которыми командовал его собственный зять, время избавления от могущественных готов еще не пришло. Аспар трезво оценивал не только находившуюся в его руках власть, но и грозившую ему опасность ее потерять; поэтому он, что называется, держал ухо востро.

Рис.  4.  Серебряная табличка, подаренная консулом Аспаром церкви в 434 году

Подобная ситуация была вовсе не новой. На протяжении примерно трех поколений германские вожди — как в Восточной Римской империи, так и в Западной — находились в точно таком же положении. Как только их влияние усиливалось, немедленно возникала (правда, не приносившая им особого успеха) реакция римлян, поскольку они видели, что попадают во все большую зависимость от варваров, и считали это не только позором для страны, но и угрозой самому ее существованию. Римляне были вынуждены мириться с захватившими власть варварами до тех пор, пока они явно нуждались в них, ибо прекрасно осознавали собственную слабость. То, к чему стремился в Византии Аспар: к господству над императором, его двором и всей империей, — уже более десяти лет держал в своих руках в Западной Римской империи знатный свев королевского происхождения, патриций и главнокомандующий армией Рицимер — яркое олицетворение доминирования «германского духа» в этой стране. В годы царствования пяти императоров Рицимер во второй половине V в. (ум. в 472 году) был фактическим правителем Италии. Разумеется, он изо всех сил удерживал свои позиции, подавляя в зародыше любую возникающую угрозу, и немедленно устранял каждого вступившего на престол императора, как только тот пытался взять управление страной в свои руки.

И Рицимер, и Аспар стремились избежать той судьбы, которая была уготована знаменитому вандалу Стилихону, гениальному политику и выдающемуся стратегу, ставшему после смерти Феодосия Великого наиболее значительным лицом в Западной Римской империи: ведь после того, как Стилихон — верный сторонник семьи Феодосия и защитник Италии от набегов орд Алариха I и Радагайса — фактически правил Империей в течение 13 лет, он, вследствие интриг национальной дворцовой партии, в 408 году по приказу императора был обезглавлен. Аспару удалось избежать такой участи: и сам император и Зинон пока еще были вынуждены мириться с его присутствием. И вот теперь они, все трое, сохраняя, по крайней мере внешне, дружеское расположение друг к другу, появились на ипподроме.

Рис. 5. Состязание на колесницах в цирке (консульский диптих из Константинополя, 541 г.)

Рис.  6.  Игры в цирке (фрагмент консульского диптиха, начало VI в.)

Рис.  7.  Травля диких зверей и игры в цирке (диптих консула Ареобинда, 506 г.)

Прежде чем сесть на свой императорский стул из белого мрамора, Лев I подошел к ограждению трибуны и, держа в руке полу своей мантии, осенил крестным знамением склонившихся перед ним людей. Ответом на это императорское благословение стали громкие крики одобрения и восхваления, аплодисменты и пение гимна. Вскоре за этим на ипподром торжественно ввезли статую Константина с богиней Тихе, которой были оказаны соответствующие почести. Только после этого император, взмахнув белым платком, дал знак к началу состязаний на колесницах. Тут же на арену бешеным галопом вынеслись запряженные двумя или четырьмя лошадьми колесницы, что вызывало бурное оживление зрителей, которые громкими криками приветствовали участников состязаний. И лишь тогда, когда колесницы входили в очередной поворот, толпа на мгновение замолкала, а затем вновь разражалась неистовым ревом. Семь кругов нужно было пройти колесницам по дорожкам ипподрома, а затем выносилось решение о победителе, которое приверженцами как победившей, так и проигравшей партии встречалось с таким неистовством, что нередко это походило на безумие. До полудня проводились состязания, в которых принимали участие двенадцать колесниц, а затем, для того чтобы зрелища были как можно более разнообразными, проводились состязания в беге, борьбе и кулачные бои, а также демонстрация, и иногда даже травля, заморских зверей. Изо всех сил стремились подогреть веселье акробаты, клоуны и мимы. В обеденное время объявлялся большой перерыв. Двор возвращался в трапезную Большого императорского дворца, и все усаживались за накрытые столы. Остальные зрители принимались за скромную еду, сидя на своих местах, над которыми, закрывая арену от лучей жаркого полуденного солнца, висело огромное туго натянутое покрывало из пурпура или шелка. Как только двор (который уделял трапезе намного большее время, чем люди, оставшиеся на ипподроме) возвращался на свои места, игры возобновлялись. Они продолжались в той же самой последовательности и с теми же развлечениями, что и до обеда, и длились до вечера. Завершались игры награждением победителей, причем призы за победу сердечно приветствовавший их император вручал собственноручно.

Подобные празднества, которые демонстрировали на столь достопримечательных местах весь блеск сравнимого с греческим имперского величия и на которых присутствовали официальные представители всего мира в Константинополе, не могли не производить на всех участников сильного впечатления. Не в последнюю очередь это относится и к варварам любой национальности, которые редко могли видеть в такой сконцентрированной форме импозантную демонстрацию и могущества, и высокого уровня культуры Восточной Римской империи. Не был исключением и юный остгот Теодорих. С огромным уважением и восхищением взирал он на все то, что окружало его в годы вынужденного пребывания в императорском городе, стараясь не пропустить все самое нужное и ценное, чтобы впоследствии воспользоваться этим. За это время благодаря добросовестной учебе и хорошему воспитанию и без того незаурядные способности Теодориха развились еще больше, и ему удалось впитать в себя все лучшее из самых разнообразных впечатлений и высказываний, которые жизнь в не сравнимой ни с каким другим городом столице предлагала ему на каждом шагу. И, разумеется, не следует утверждать, что юный варвар мог бы получить и более высокое образование. Его научили читать и писать на греческом и официальном римском языках, а также искусству составления деловых бумаг, которое он, впрочем, довольно быстро забыл. Да и вообще, в жизни тогдашнего Константинополя высокая образованность ценилась весьма низко, несмотря на вновь открытые в 425 году Феодосием II христианские высшие школы и имеющиеся библиотеки. Космополитичный Константинополь был одновременно и столицей Империи, и торговым портом. Высокая духовная жизнь была прерогативой Афин и Александрии. Материальные ценности, которые стекались в Константинополь из множества стран, доставляли либо морские суда, либо большие караваны из центра Азии. Развивалась не только торговля, но в значительной степени и промышленность, и обе эти отрасли несли с собой достаток и роскошь. Даже некоторые общественные бани были украшены великолепными произведениями искусства. Рынки предлагали покупателям очень дорогие товары: материи, металлы и драгоценные камни. В вечерние и ночные часы эти здания были ярко освещены. Театры, которые в отличие от античных времен были распространены довольно широко, предлагали зрителям различные формы развлечения и времяпрепровождения. Для украшения одежды и предметов домашнего обихода использовались золото и серебро, драгоценные камни и слоновая кость.

Рис.  8.  План средневекового Константинополя.

На карте показаны здания и сооружения, сохранившиеся до наших дней. Постройки, о которых известно только место их расположения, показаны штриховыми линиями

Особого восхищения заслуживала великолепная система водоснабжения города, включавшая в себя многочисленные общественные колодцы и канализацию; в Константинополе было и огромное количество различных благотворительных учреждений: больницы, дома для бедняков, престарелых и сирот. А какое огромное значение имел Константинополь как резиденция императора и место пребывания имперского правительства! Да, это был воистину императорский город, славящийся и великолепными общественными сооружениями, и дорогостоящими произведениями искусства.

Само ежедневное созерцание такой неповторимой картины города должно было пробудить в готском мальчике, а затем и юноше, чувство восхищения и подготовить его к жизни в пределах этой Империи, имевшей столь богатую и пышную столицу. Как часто он останавливался, широко раскрыв глаза от удивления, перед огромными общественными сооружениями с их великолепными архитектурными и скульптурными украшениями! Форум Августа, или Императорский форум, с двумя серебряными статуями: Феодосия II и прекрасной Евдоксии, с разных сторон окружали базилика св. Софии, здание Сената, ипподром и императорский дворец. Последний сам по себе представлял целый город с большими зданиями, с часовнями, галереями, двориками, террасами и садами, тянувшимися до самого моря.

К западу от дворца располагалось все, к чему можно было пройти через Золотые ворота по Via triumphalis^[2]: вымощенный мрамором форум Константина с портиками и порфировой колонной, на которой была установлена статуя этого выдающегося императора; рядом с Капитолием — форум Феодосия Великого с триумфальной аркой и статуями его сыновей, императоров Аркадия и Гонория, а также с колонной самого Феодосия; и наконец, центральная улица города, убегающая на юго-запад, приводила к форуму Аркадия с одноименной колонной.

Все лучшее, что успели создать к тому времени греческие архитекторы и скульпторы, было осмыслено и использовано с еще более ярким великолепием в описанных выше и других местах города. Тот, кто понимал язык этих памятников, мог ежедневно, вновь и вновь, знакомиться со славным прошлым Империи. Готскому принцу они напоминали еще и о судьбе его соплеменников, которые все же отважились посягнуть на освященное римское величие. Ибо скульптуры на колоннах Феодосия I и Аркадия, так же как и колонна на Акрополе, рассказывали о победах, одержанных над готами. На последней колонне (ее называли Готской колонной), сооруженной в III веке, была надпись, которая утверждала, что счастье в Константинополь вернется только в том случае, если в нем не останется ни одного гота. Весьма убедительным доказательством римской мощи были для будущего воина Теодориха внушительные городские укрепления: широкие и глубокие крепостные рвы; окружавшая город наружная стена с брустверами, башнями и воротами; и внутренняя стена — очень похожая на наружную, но только еще более мощная. Арсеналы, гавани и верфи, предназначенные для военных кораблей, усиливали впечатление военной мощи Империи: с могуществом же римской армии юный гот, которому прочили военную карьеру, был хорошо знаком. Не меньшее впечатление производила на умного юношу, наставниками которого были опытные люди, и мощная иерархическая структура органов административного управления Империи. К этим чувствам добавлялось и восхищение той внушительной невидимой силой, которая устраняла возникающую в огромной Империи неразбериху и приводила в порядок самые запутанные дела. Юного гота восхищали римские законы, римское право и та «civilitas», которую Теодорих позже, когда он уже был правителем Италии, столь часто прославлял в своих указах. Огромное влияние на Теодориха, находившегося в Константинополе, оказало и богатство культуры этого мира. Все сказанное выше заложило в нем, чужеземце, веру в непобедимость и вечность римской мировой империи, которые воплощались в священной особе императора. Когда Теодорих входил в церковь Святых апостолов, которая была построена при Константине Великом и в которой находилась усыпальница членов императорского дома Константина и Феодосия Великого, он сразу же почти осязаемо ощущал дыхание вечности этой империи.

Рис.  9.  Колонна Феодосия I в Константинополе, воздвигнутая в 386 году в честь победы над готами

Рис. 10 Колонна Аркадия в Константинополе

До сих пор мы говорили о тех ощущениях и впечатлениях, которые оказали сильнейшее влияние на ум и сердце юного готского принца. Но и сам он всеми фибрами своей души стремился усвоить созданные греками и римлянами ценности. Их воздействие пришлось как раз на самые восприимчивые годы жизни, годы юности, и оставили в душе Теодориха неизгладимый след, который он пронес через всю свою жизнь. Уже с юных лет он преклонялся перед идеалами римской жизни и сокровищами римской культуры, точно так же как двумя поколениями раньше это делал его соплеменник, король вестготов Атаульф, под влиянием своей жены Галлы Плацидии. И поэтому самым горячим желанием Теодориха было желание остаться в Империи — под сенью ее великой культуры! Однако в 470 году (когда Теодориху уже исполнилось 18 лет) император, наградив готского принца богатыми дарами, отсылает его обратно к собственному отцу и народу — а остготы в то время заняли ведущее положение среди германских племен, живших на берегах Дуная, — в Паннонию, римскую провинцию, которая находилась между Дунаем и Дравой и на территории которой раскинулись два больших озера: Балатон и Нойзидлер-Зе. Эта провинция, известная также под названием Венгрия, уже давно была отдана варварам и обжита ими.

Глава 2
На службе у Византии

После отъезда из византийского императорского дворца Теодорих целиком посвятил себя служению своему народу. Лишь теперь, близко познакомившись с наиболее значимыми проблемами своих соплеменников, он стал гораздо лучше понимать то, о чем ему говорили в Константинополе Аспар и другие выдающиеся германцы. Лишь теперь ему, человеку, жившему беззаботной жизнью среди роскоши греко-римского мира, стал приоткрываться смысл практических устремлений его народа, который был недоволен своим положением в бедной римской провинции Паннония и не хотел оставаться там навсегда. Юношеское преклонение перед римской культурой быстро улетучилось, на смену ему пришло естественное желание потребовать уважения к самому себе и к своему народу. Рано ставший самостоятельным и честолюбивым, Теодорих без ведома и согласия своего отца отвоевал у сарматов Сингудунум^[3] и закрепился в нем, так как прекрасно понимал, что этот город — ключ к восточно-римским Балканам. Это стало великолепным испытанием его способностей полководца и политического видения событий. Очень скоро ему понадобятся и то и другое для того, чтобы в сложившейся ситуации добиться серьезных социально-экономических успехов на благо своего народа. В 471 году скончался его отец, король Тиудимир, и на трон, обойдя своего брата Тиудимунда, вступил Теодорих. Еще в то время, когда брат Тиудимира, Видимир, вторгся в Норик, отец Теодориха дошел со своими готами до Найсса^[4] южнее Сингудунума, стремясь обеспечить им наиболее благоприятные условия жизни. Теперь Теодорих повел остготов в Нижнюю Мёзию, в район города Новы^[5]. Здесь его настигло весьма печальное известие: он узнал, что в это время (в 471 году) по приказу императора Льва I в Константинополе был казнен Аспар, человек, ставший ему вторым отцом. Это событие показало юному готскому принцу, какая судьба может ожидать и его самого, и весь его народ, и явилось для него весьма серьезным предостережением; отныне он постоянно был начеку, уже не веря ни в благодарность, ни в дружбу римлян. Начиная с этого момента Теодорих стал проводить свою политику, постоянно помня об истории готов и их взаимоотношениях с Империей, которые, вне всякого сомнения, были ему хорошо известны. (И нам, для того чтобы четко осознавать и его положение в мире, и его политику, также необходимо не упускать этих обстоятельств из виду.)

Восточногерманские племена существовали уже в течение многих веков, и они имели относительно высокую культуру, когда расширили ареал своего пребывания от Южной Швеции и берегов Балтийского моря (продвигаясь в глубь материка и в западном, и в южном направлениях) сначала до Рейна, а затем — перейдя через Эльбу и Одер до Моравии, Богемии и Силезии. Населявшие эти территории народы практически не оказали им сопротивления. Однако, как только восточные германцы подошли к границам Римской империи: на Рейне, на лимесе (примерно от Кобленца до Регенсбурга) и на Дунае, — их сразу же остановили вооруженные отряды западногерманских племен; лишь очень немногим из них удалось поселиться на территории Империи. Восточногерманские племена отступили на бескрайние просторы Восточной Пруссии и России, оставив Римскую империю в покое. Такое положение дел, не считая отдельных вооруженных столкновений, сохранялось от первых десятилетий после Рождества Христова до середины II в.

Затем готы самое известное восточногерманское племя двинулись с низовьев Вислы на юго-восток, к Черному морю; одновременно с этим бургунды стали переселяться с берегов Варты (притока Одера) на юго-запад. Вследствие этого живущие на юге племена пришли в движение, потеснили своих соседей и вынудили их двинуться вперед. Весь напор этого мощного человеческого вала обрушился на пограничные области Римской империи. И римлянам удалось его остановить. На протяжении полутора десятков лет (166–180) шли кровопролитные войны германских племен с Римом (получившие в истории название Маркоманских войн), после чего наступило затишье. Если мы зададимся целью отыскать причины этого внезапного нашествия готов и бургундов, а также их более ранних и более поздних переходов, то поймем, что самой главной причиной всех этих исторических событий, без сомнения, являлось экономическое положение германских племен, обусловленное распределением пригодных для проживания территорий тогдашней Центральной Европы. Огромные земельные площади были покрыты болотами и непроходимыми лесами. А вот свободной от лесов, пригодной для использования земли (судя по нашим представлениям о ее количестве и с учетом того, чем занимались готы — это было в первую очередь скотоводство, а затем земледелие, причем численность готов непрерывно росла) очень скоро стало явно не хватать. Приходилось постоянно перебираться с места на место в поисках новых земель. Если такие земли найти не удавалось — что было характерным для большинства западногерманских племен, — приходилось прибегать к другому средству: налаживанию регулируемого, высокоразвитого земледелия, которое вели полусвободные, в силу своей привязанности к имеющемуся у них клочку земли, люди; данные угодья были наиболее ценной, а зачастую единственно желанной, добычей разбойничьих набегов. Те, кто мог позволить себе кочевать, были довольны своей жизнью; один племенной округ за другим переходил на новое место, и в конце концов очень часто все племя вновь собиралось вместе, но уже на другой территории. Именно такое переселение было характерным для готов.

Приблизительно в 230 году готы осели на некоторое время в низовьях Днепра и на северном побережье Черного моря. И очень скоро именно здесь они разделились на два племени: это были вестготы и остготы, которые отныне стали жить самостоятельной политической жизнью. То каждое из готских племен само по себе, то в союзе друг с другом, то привлекая в свои ряды воинов других германских, а иногда даже славянских и финских, племен, готы в течение последующих поколений почти каждый год совершали вторжения в Римскую империю, принимавшие все более угрожающий характер. И на суше, и на море — Боспорское царство было обязано поставлять готам корабли — они стали самой значительной силой в Малой Азии, дойдя до Галатии и Каппадокии. Они проникали в самое сердце Империи; они подвергли разграблению Афины, Коринф, Спарту, Халкедон, Никею, Илион и Эфес. Эти бесчисленные вторжения были не чем иным, как разбойничьими набегами с целью захвата богатой добычи, к которым их подталкивали их собственный воинственный дух, с одной стороны, и становящаяся все более явной дряхлость Империи с другой. Именно здесь кроется одна из основных причин Великого переселения народов, которая сыграла свою роль и в разные времена: от Ариовиста до Радагайса, — и для разных племен: вандалов, алеманнов, бургундов и франков.

Вот так готы впервые прикоснулись к эллинистической культуре, которая, благодаря своем изяществу и великолепию, стала предметом искреннего восхищения и безудержной алчности варваров. Покупая на рынках или захватывая в качестве трофеев при удачных военных набегах, они приобрели множество ценных предметов роскоши из благородных металлов и драгоценных камней, которые они возили с собой во время походов и которые в конечном итоге разделили судьбу своих владельцев. Таково происхождение большого клада, найденного в Наги-Сент-Миклоше (венгерский комитат Торонталь). Этот клад известен под названием «Сокровища Аттилы», и, по всей вероятности, он попал сюда из какого-либо богатого греческого города, расположенного на северном побережье Черного моря. Поначалу сокровища находились в руках готов, затем перешли к гуннам и в конце концов попали в сокровищницу двух восточногерманских, скорее всего гепидских, вождей — Буелы и Бутаула, которые, начав военную кампанию или спасаясь бегством, были вынуждены закопать их в землю.

Рис.  11.  Клад из Наги-Сент-Миклоша, состоящий из 23 золотых предметов (вид спереди)

Рис.  12.  Клад из Наги-Сент-Миклоша, состоящий из 23 золотых предметов (вид сзади)

В этот клад входили следующие золотые предметы: семь кувшинов с ручкой, два рога для питья, два ковша, два кубка, три небольших сосуда, две чаши для крещения (купели), на которых были надписи на греческом языке, и пять различного вида чаш, на одной из которых видны трудноразличимые имена обоих упомянутых выше гепидских вождей (также на греческом языке). Все эти предметы были сделаны искусными мастерами, которые украсили их цветной эмалью, гранатами и горным хрусталем: особую красоту придавали этим предметам великолепные орнаменты и сценки из античной мифологии, а также не слишком понятные нам персонажи, порожденные, скорее всего, фантазией северных народов.

Следует сказать, что именно вестготские правители обладали чрезвычайно ценными сокровищами подобного типа, часть из которых сохранила для нас французская и испанская земля. Именно эти варвары любили радовать себя, захватывая чужие сокровища и чужие произведения искусства. Тем не менее нет ни малейших сомнений в том, что вестготам была хорошо знакома технология ковки золотых предметов, а также украшения их перегородчатой или выемчатой художественной эмалью и альмандинами (гранатами).

Рис.  13.  Золотая купель из Наги-Сент-Миклоша (вид сверху)

Рис.  14.  Золотая купель из Наги-Сент-Миклоша (вид сбоку)

В то же самое время, когда готы потерпели на востоке, у римских границ, сокрушительное поражение, на западе, несмотря на ряд военных неудач, они сумели отбиться от наседавших на них алеманнов и франков: теперь готы отправились в Галлию и Северную Италию. Квады и языги замкнули на Среднем Дунае северный полукруг, и теперь мощный прибой варварских племен стал непрерывно накатываться на защитные укрепления Римской империи, угрожая полностью разрушить их. Это народное море буквально наводняло Империю, лишая ее одной части территории за другой. Уже в 257 году провинция Дакия^[6] была захвачена готами. Через некоторое время, в 282 году, на Десятинных полях (Баден и Западный Вюртемберг) осели алеманны, а в конце III века землю романизированных батавов (Южные Нидерланды) захватили франки.

В последующие сто лет готам не удалось добиться подобных успехов, так как в 270 году в битве при Найссе римский император Клавдий II одержал полную победу над объединенными силами вестготов, герулов и гепидов; кроме того, римские границы на Дунае теперь защищали хорошо укрепленные замки и многочисленные военные корабли. Побежденные германские племена были вынуждены отойти за Дунай и попросить у императора разрешения на новое поселение. Уже с начала II века такие просьбы, как правило, удовлетворялись, поскольку Империя получала столь необходимые ей людские ресурсы, пополнявшие ряды сельскохозяйственных работников и солдат. Тех варваров, которые получали разрешение поселиться в Империи, можно было в те времена — позднее это стало невозможным — очень быстро сделать романизированными, воспитав их в римском духе и привив им римский образ мышления. Особенно хорошо сумел использовать германских варваров в своих целях император Константин Великий. Он даже заключил с готами, живущими по ту сторону Дуная, договор, согласно которому они обязывались защищать границы Империи и за ежегодные денежные субсидии поставлять определенный контингент войск для кампаний, ведущихся Империей. Этот федеративный договор дал римлянам юридическое основание вновь считать территорию севернее Дуная, на которой жили готы, частью своей империи. Именно Константин Великий, который восстановил власть Римской империи на Нижнем Дунае, дал новый отсчет времени, приняв весьма трудно давшееся ему решение поставить на службу Империи многочисленных германцев, позволив им занять должности военных командиров, гражданских чиновников и дипломатов.

Природные ясность и острота ума, целенаправленность действий и потрясающая выдержка — вот те качества, которые были присущи варварам и благодаря которым они стали мощным животворным источником, поддерживающим жизнь Римской империи. Уже в годы правления Юлиана Отступника (361–363) более половины всех высших офицерских должностей были отданы германцам.

В течение первой половины IV века оба королевства — и Вестготское, и Остготское — объединяли свои усилия на территории теперешних Южной России, Румынии и Венгрии. Они, однако, столь же мало заботились об укреплении политических связей друг с другом, сколь и о сохранении своего собственного государственного единства. Вскоре оба королевства распались на ряд отдельных государств, которые стали существовать отдельно друг от друга и власть в которых принадлежала самым разным правителям. И лишь при короле Эрменрихе, сумевшем покорить соседние славянские и финские племена (приблизительно в 350 году), основная масса остготов была объединена в огромную империю. Но, как только король ушел из жизни (примерно в 370 году), эта империя тут же развалилась. Эрменрих покончил с собой, узнав, что гунны совершили молниеносное вторжение в его империю, в результате чего он все потерял. Начиная с 355 года гунны, словно степная буря, пришедшая из азиатского Востока, непрерывно обрушивались на племена, жившие на северном побережье Черного моря. Следствием этого были новые переселения народов, которые были изгнаны со своей земли чужеземным, гораздо более сильным народом (именно это мы считаем третьей основной причиной Великого переселения народов). Расправившись с аланами, гунны разрушили и автономию остготов. Лишь незначительная часть остготов предпочла остаться под властью гуннов на прежних местах своего проживания — остальные, ведомые юным королем Видерихом, оказали гуннам серьезное сопротивление на Днестре. Перед лицом угрожавшей им опасности со стороны гуннов вестготы также разделились. Некоторые, во главе с Атанарихом, вернулись из Трансильвании на плоскогорье. Скорее всего, уходя из Трансильвании, Атанарих и другие вестготские вожди и спрятали в землю те драгоценные предметы (возможно, награды, полученные ими за службу римскому императору), которые нам посчастливилось найти теперь. Я опишу лишь один такой клад, найденный в Силаги-Сомлио (в горной области, расположенной на северо-западе нынешней Румынии) и состоящий из следующих предметов: одного большого золотого ожерелья, двадцати восьми других золотых украшений (таких, как пряжки, браслеты и т. п.) и четырнадцати медальонов с портретами римских императоров.

Рис.  15.  Бронзовый медальон с портретом императора Клавдия II (из клада, найденного в Силаги-Сомлио)

Рис.  16. Золотой медальон с портретом императора Валента (из клада, найденного в Силаги-Сомлио)

Рис. 17. Золотой медальон с портретом императора Грациана (из клада, найденного

в Силаги-Сомлио)

Рис.  18.  Золотая круглая пряжка (из клада, найденного в Силаги-Сомлио; вид сверху)

Рис.  19.  Золотая круглая пряжка (из клада, найденного в Силаги-Сомлио; вид сбоку)

Все наряды богато украшены горным хрусталем, гранатами и другими драгоценными камнями; на золотом аграфе вождя закреплен большой сардоникс; эта великолепная круглая пряжка принадлежит к наиболее ценным предметам роскоши, которыми когда-либо владели германцы.

Для другой большой части вестготов Фритигерн попросил разрешения поселиться в Империи, и император Валент сделал шаг, ставший впоследствии для него роковым: он подписал с вестготами федеративный договор, разрешавший поселиться на территории провинции Мёзия II (нынешней Восточной Болгарии) сорока тысячам человек, из которых примерно десять тысяч человек были способны носить оружие. Они должны были жить, избирая собственных правителей, в составе прежних национальных объединений и соблюдать нормы германского права; их воинские контингенты должны быть не частями регулярной имперской армии, а самостоятельными нерегулярными отрядами, которые подчиняются их собственным командирам. Именно вестготы повлияли на дальнейшее развитие событий в последующие десятилетия. Подвергаясь столь же грубому, сколь и бесцеремонному обращению со стороны римских чиновников (что отнюдь не было умной политикой), вестготы федераты очень скоро стали выказывать свое неодобрение и возмущение. Они вступили в союз с аланами и своими соплеменниками, которыми командовал Видерих, и в 378 году в битве при Адрианополе нанесли армии императора Валента чувствительное поражение.

Отныне миф о непобедимости римлян был навсегда развеян, а Балканский полуостров вновь разграбили победившие готы. Феодосии I был не в состоянии остановить варваров у римских границ и разрешил готам, правда в качестве федератов Империи, поселиться на ее территории: остготы заняли провинцию Паннония I (ныне — западная половина Венгрии, лежащая между Дунаем и Дравой), а вестготам достались земли провинции Мёзия II. Феодосий I придавал поселившимся в Империи германцам еще большее значение, чем Константин Великий, и считал, что такое отношение к ним ни в коей мере не ущемляет национальной гордости римлян. Он, так же как и его предшественники, Грациан и Валентиниан II, испытывал искреннее уважение к германцам. Наиболее значимыми военачальниками того времени стали: вестготы Модарий, Гайна и Аларих, франки Рихомер, Бауто и Арбогаст, вандал Стилихон.

А если вспомнить о том, что наряду с воинским контингентом федератов, другими вспомогательными отрядами было очень большое количество германцев и в регулярной римской армии, то станет ясно, какой опаснейший обоюдоострый меч держал в своих руках император — ведь это оружие в любой момент могло поразить его самого.

Рис. 20. Император Феодосии I с сыновьями Аркадием и Гонорием

Первые признаки подобного развития событий появились после смерти Феодосия I в 395 году. Как только его не стало, между двумя частями Римской империи — Восточной и Западной — начались длительные и весьма серьезные распри, в результате чего столь необходимое им военное единство сменилось недоверием, неприязнью и даже открытой враждебностью друг к другу. Хитрые и умные политики, германцы сразу же поняли, как можно извлечь максимальную выгоду для себя в изменившейся ситуации. Вестготы федераты, с одной стороны, обладали повышенным чувством независимости, а с другой — прекрасно знали, что мощь Империи в то время (если брать за точку отсчета битву при Адрианополе) резко упала. И после смерти Феодосия I, в 395-м году, они вновь взбунтовались. Повел войска вестготов против римлян их будущий король Аларих I — одна из самых примечательных личностей древнего германского мира.

О его планах и замыслах мы можем только догадываться. Мы не знаем, какие именно цели он поставил перед собой: добиться как можно более внушительного положения при дворе императора для себя самого или позаботиться, в первую очередь, о благополучии своего народа; мы не знаем, думал ли он о том, чтобы возвести на руинах Империи независимое государство готов, некую «Римскую империю германской нации». В любом случае путь к достижению этих целей лежал через восстание и борьбу. Его войска прошли весь Балканский полуостров — с севера до юга, — круша все на своем пути. Разумеется, уничтожение древних греческих зданий и памятников ни в коем случае не следует считать делом рук только вестготов Алариха I. Дважды ему удалось уклониться от столкновения с войсками Стилихона, который к тому времени стал всесильным министром юного, малоспособного к государственным делам императора Гонория — ведь Стилихон сумел не только усмирить франков на Рейне, но и убедил их стать федератами Империи. Приступая к достижению намеченной цели, Аларих добился поста верховного главнокомандующего всеми балканскими армиями и предоставил своим готам земли в Эпире. Но это было лишь первым шагом на пути к желанной цели, а этой целью была Италия. В 401–402 годах он захватил Венетию и Ломбардию, области, в которых, после того как оттуда 500 лет тому назад были изгнаны кимбры, уже не было варваров, способных оказать ему сопротивление. Однако Аларих был вынужден подчиниться Стилихону, стоявшему во главе римских отрядов, пришедших из Британии и с берегов Рейна. Начиная с тех лет Империя и ее защитники уже больше никогда не знали покоя. Едва лишь удалось вернуть Алариха в Эпир, как тут же в Северной Италии появились большие отряды германцев, среди которых было много остготов и которыми командовал Радагайс. Стилихону удалось разбить их (406 год). Но если он был пока еще в состоянии, собрав войска со всех концов Империи, защитить ее центральную часть, то уже никак не мог помешать вторжению вандалов, аланов и свевов в приграничные области Империи, которые теперь охраняли только лишь франки федераты. Три года спустя, в 409 году, вандалы, аланы и свевы разграбили Галлию, а затем, перейдя через Пиренеи, вторглись в до сих пор не знавшую подобных опустошительных набегов Испанию. Вслед за ними перешли через Рейн и окончательно утвердились в Западной Галлии алеманны, бургунды и франки. Германцы были повсюду! Они прошли от Черного моря вверх по Дунаю до Рейна и от Рейна до Северного моря; обосновались в Малой Азии, на Балканском полуострове, в Галлии и Испании. И лишь Италия была пока еще свободна от них; как это ни парадоксально, ее защищал столь же гениальный, сколь и верный воинскому долгу германский полководец, стоявший в главе армии, большинство которой составляли германские солдаты.

Рис.  21.  Эларих I и Радагайс (из древней Веронской рукописи)

Наверное, лишь психологи могут объяснить, почему же в таком случае при дворе и в сенате Италии стало возникать весьма резкое неприятие всего германского. В качестве противоположного примера можно привести Константинополь, где с молчаливого одобрения императора Аркадия удалось в значительной мере ослабить нараставшую враждебность и к росту влияния германцев, и к остготам Гайны, который был на Востоке почти таким же всесильным министром, как Стилихон на Западе. И достойно лишь большого сожаления, что подобное отношение к германцам в Западной Римской империи ударило по тому человеку, который был подобен гигантской скале, стоявшей у входа в Италию о которую разбивались накатывавшие на нее бушующие волны германского нашествия! В 408 году по приказу брата Аркадия, западноримского императора Гонория, его тесть, Стилихон, был казнен.

Рис.  22.  Стилихон и его жена Серена

Вот теперь путь Алариху I был открыт! Уже в том же году его армия встала у стен Рима и он предъявил императору Гонорию свои требования. Аларих заявил, что он оставит Рим в покое лишь в том случае, если получит не менее 7 миллионов золотом и серебром, 4000 шелковых и 3000 пурпуровых кожаных одежд, 3000 фунтов перца; кроме того, император должен был отдать в его полное распоряжение Италию. Император отказался выполнить эти требования, и Алариху пришлось умерить свои аппетиты: теперь он просил лишь разрешения поселиться в Норике. Император не согласился и на это. После того как и второй поход Алариха на Рим закончился неудачей, он в 410 году в третий раз встал ante portas^[7]. «Взять Рим в свои руки» — таково было последнее средство, которое вынудило бы императора выполнить требование короля вестготов, стремившегося таким путем улучшить жизнь своего народа. И в этом году древний священный, гордый, повелевающий миром Рим оказался в руках варваров. Их поведение в захваченном городе можно охарактеризовать лишь одним словом — злодеяния. Словно дикие звери, рыскали они по городу, хватая все ценное, что попадалось им в руки. Однако здесь необходимо сделать одно важное замечание: ни вестготы, ни захватившие Рим полвека спустя вандалы не нанесли существенных повреждений античным зданиям и монументам, а размеры причиненного ими ущерба никак не позволяют утверждать, что весь Рим якобы превратился в развалины. (И поэтому термин «вандализм» как бессмысленное уничтожение культурных ценностей ни в коей мере не соответствует исторической правде.)

Через три дня вестготы, захватив богатую добычу, двинулись дальше, на юг. В качестве самого ценного трофея Аларих I вез с собой сестру императора Гонория, Галлу Плацидию.

Теперь он намеревался сначала захватить Сицилию, а оттуда — отправиться в Африку, сокровищницу Италии. Однако Алариху I не суждено было осуществить этот план: в 410 году он скоропостижно скончался. Через несколько лет этот замысел попытался претворить в жизнь другой король вестготов, Валия, но это удалось лишь королю вандалов Гейзериху в 429 году. После смерти Алариха I на трон был возведен его зять Атаульф, остгот, прибывший ко двору вестготского короля со своими соплеменниками из Паннонии. В течение всего лишь одного года эти остготы полностью «растворились» в среде гораздо более многочисленных вестготов. Атаульф вторгся в Галлию и в 414 году в Нарбонне взял себе в жены уже упоминавшуюся выше Галлу Плацидию — дочь Феодосия Великого и сестру слабовольного Гонория. Под влиянием этой незаурядной женщины Атаульф очень быстро отказался от идеи создания полностью независимого от Рима германского государства, а именно такую цель ставил Аларих; теперь он сосредоточил свои усилия на решении не столько национальных задач готов, сколько римских задач. Тем самым он поставил и самого себя, и весь свой народ на службу Риму, слабость которого становилась все более и более очевидной. Разумеется, следование этим новым идеалам привело как самого Атаульфа и сменившего его на престоле в 415 году Валию, так и всех готов на край пропасти.

Рис. 23. Галла Плацидия со своим сыном Валентинианом III и Аэций

В конце концов вестготы были вновь возвращены на правах федератов в Юго-Западную Галлию, что вполне их удовлетворило. И только внук Алариха I, Теодорих I, попытался в 425 году избавиться от этих пут и стать основателем первого свободного, независимого от Рима германского государства, расположенного на земле Римской империи. Сменилось почти два поколения вестготов, прежде чем они обрели желанный мир после того, как гунны перестали донимать их на Дунае.

Несмотря на огромные усилия, которые прикладывал Аэций (заняв пост имперского главнокомандующего в 432 году, он — до своей гибели в 454 году — был фактическим правителем Западной Римской империи), готов постоянно преследовали все новые и новые крупные неудачи. Началось это в 428 году в Испании, куда они были переселены в начале V столетия из Северной Венгрии: их стали постоянно тревожить федераты римской Африки вандалы — их было около 80 000 человек, из которых 15 000 могли носить оружие, и возглавлял их могущественный король Гейзерих. Начиная с 442 года Вандальское королевство представляло собой два независимых германских государства на территории прежней Империи. Король вандалов Гейзерих, король вестготов Теодорих I и римский император олицетворяли собой те три силы, которые в дальнейшем определяли ситуацию, складывающуюся на Западе.

Позднее к этим трем силам добавилась и четвертая; правда, не такая мощная. В 443 году бургунды, населявшие с 413 года территорию между горными массивами — Оденвальдом и Хардтом, получили по федеративному договору Савойю. Во второй половине V века бургунды стали фактически полностью независимыми от Рима, хотя формально и продолжались считаться федератами, так что мы имеем полное право говорить о Бургундском королевстве как о третьем суверенном германском государстве. Примерно в 450 году свевы захватили Испанию, а в Британии уже в течение многих лет хозяйничали норманны. Везде, где только появлялись варвары, сразу же вспыхивали мятежи, начинались гражданские войны, не говоря уже об их опустошительных разбойничьих набегах, постоянно терзавших Империю. В середине V столетия как угасавшей Империи, так и набиравшим силу новым германским государствам стали серьезно угрожать воинственные гунны. Это азиатское племя, возглавляемое талантливым политиком и полководцем Аттилой, заявило о своих претензиях на ведущую роль в Европе. В 451 году в Галлии, у Труа, на Каталаунских полях, состоялась решающая битва, в которой приняли участие почти все народы, населяющие Европу. Как уже часто бывало прежде (и будет впоследствии), германцев можно было увидеть в рядах и той и другой сражающихся друг с другом армий. Можно предположить, что Гейзерих вступил в тайный сговор с Аттилой, стремясь уничтожить своего ненавистного соперника — короля вестготов. На стороне Аттилы сражались остготы, которые жили на побережье Черного моря и были покорены гуннами, а также гепиды, герулы, ругии, свевы, тюринги и франки. В рядах армии Западной Римской империи, которой командовал выдающийся полководец и дипломат Аэций, сражались бургунды, аланы, франки, саксонские наемники и вестготы, ведомые своим собственным королем Теодорихом I. Тактика Аэция восторжествовала, и армия Аттилы потерпела сокрушительное поражение; после чего развалилось и само государство гуннов. Эта победа уберегла Европу от грозящего ей ужасного будущего, а древнюю греко-римскую культуру — от исчезновения.

Но и увенчанный победным венком Аэций, который, точно так же как и Стилихон, защитил страну от нашествия варваров, разделил печальную участь последнего: он был убит самим императором, что имело весьма тяжелые последствия для Западной Римской империи. В 455 году Гейзерих со своим флотом подошел к Риму, и в течение двух недель вандалы грабили Вечный город, если можно так выразиться, основательнейшим образом. Все богатства, которые Риму удалось собрать после нашествия вестготов Алариха, попали в руки вандалов. Вдова Валентиниана III императрица Евдоксия с двумя дочерьми (на одной из которых Гейзерих через некоторое время женил своего сына, Гунериха) и большая группа сенаторов бежали в Карфаген. Гейзерих, которого, несмотря на все его успехи во внешнеполитических делах, всё же нельзя считать крупным государственным деятелем, стал на определенное время центральной фигурой западной истории. Его внушающий ужас флот господствовал на Средиземном море и, пользуясь попустительством римлян (которому был положен конец решительными действиями императоров Майориана, в 459 году, и Льва I, в 467 году), совершал ежегодные пиратские набеги, опустошая все морское побережье, включая Грецию. Сам император Зинон, для того чтобы сохранить мир, был вынужден в 476 году признать Вандальское королевство, в состав которого в то время входили: вся римская провинция Африка, Корсика, Сардиния и Сицилия. Приложив минимальные усилия, Гейзерих, бывший, безусловно, одним из выдающихся варварских вождей своего времени, а также весьма искусным политиком и дипломатом, сумел защитить свое государство от посягательств коалиции своих противников: римлян и, в особенности, вестготов.

Рис. 24. Эицимер с императором Антемием (на реверсе золотого солида Антемия)

Человек, который впервые нанес ему поражение, действуя от имени Рима, принадлежал, как и Гейзерих, к германскому племени. Это был свев Рицимер, внук короля вестготов Валии по материнской линии и шурин короля бургундов Гундиоха. После того, как в 455 году был убит император Валентиниан III и династия Феодосия Великого вследствие этого завершила свое существование, Рицимер, подобно Стилихону и Аэцию, стал всесильным фаворитом у пяти «теневых» императоров, которых он то убеждал в необходимости согласованных действий с Восточной Римской империей, то говорил, что вряд ли это принесет ощутимую пользу. В течение 16 лет он был фактическим правителем Италии и нескольких относящихся к ней небольших соседних государств, на которые в то время распространялась сфера влияния Западной Римской империи. После того как этот, сосредоточивший в своих руках огромную власть человек (который, кстати сказать, обладая варварской решимостью и предусмотрительностью, всегда опережал своих убийц) умер в 472 году от чумы, его место при двух последующих императорах занял его собственный племянник — бургундский принц Гундобад. Однако вскоре он стал бургундским королем и покинул Италию. Императорские одежды в то время носил Юлий Непот, родственник императрицы Верины. Но он правил всего лишь один год и был низложен собственным генералом, патрицием Орестом, который провозгласил императором своего малолетнего сына Ромула Августула. Этот «государик» считается последним западноримским императором.

Итак, начиная с середины V века Италией правили императоры, возводимые на престол варварами, и защищали ее также отряды варваров. Здесь, в сердце Западной Римской империи, реальная власть принадлежала германцам, то же самое можно сказать и об Африке, Галлии и Испании. После того как в 472 году не стало Рицимера, а в 477 Гейзериха, наиболее значительным германским правителем был король вестготов Эврих (466–485 гг.) — выдающийся полководец и великолепный политик, который задумал подчинить своей власти всю Империю. Он держал в своих руках Южную Галлию и Испанию, а при его дворе находились посланники саксов, герулов, варнов, тюрингов, бургундов, остготов и римлян; даже персы вступили с ним в союз, направленный против Византии.

Вскоре после того, как гунны были разгромлены в битве на Каталаунских полях, германские племена, пока еще жившие под властью гуннов, обрели свободу, победив в кровопролитном сражении в Паннонии (453 год), а затем они, в первую очередь остготы, обосновались в Империи. В качестве федератов Восточной Римской империи они создали в Паннонии (юго-западная часть Венгрии между Лейтой, Дунаем и Дравой) самостоятельное Готское королевство, хотя формально верховная власть в нем принадлежала римлянам. Возглавил их король Тиудимир, под руководством которого они очень скоро стали играть главную роль на Дунае, держа в страхе все населяющие его берега народы. После смерти Тиудимира в 471 году его трон унаследовал Теодорих. И хотя его королевство, вытесняя на запад орды Видимира, было в значительной мере ослаблено, оно тем не менее представляло собой достаточно грозную силу, с которой византийский император был вынужден считаться. Пути, на которых могли бы совпасть политические интересы императора и Теодориха, были совершенно очевидными. Теодориху нужно было решить такую дилемму: либо он постарается добиться полной независимости своего королевства от Империи, либо попытается, оставляя свою страну в рамках Империи, занять высокий военный или политический пост, который позволит ему создать максимально благоприятные условия жизни для своего народа; кроме того, став важной персоной, он смог бы оказывать решающее влияние на события, происходящие в Империи. Император, со своей стороны, должен был всеми силами противиться тому, чтобы Теодориху удалось добиться любой из названных выше целей. Для этого вполне подходило уже испытанное средство: настраивать одно племя против другого и заставить одного из вождей бояться всех остальных. Именно этот путь позволял обезопасить Империю от угрозы захвата ее варварскими народами, и она могла бы спокойно смотреть в свое будущее.

Вот здесь-то и проявился наиболее ярко тот существенный недостаток, который всегда был свойственен германцам по сравнению с хорошо организованной Империей, которая вела свою жесткую целенаправленную политику, опираясь на единую концепцию, выработанную на основе многолетнего опыта. Варваров вряд ли могли сплотить их довольно слабые национальные чувства. Если не считать создания временных отдельных коалиций, они даже не думали о том, что необходимо выработать единую национальную политику, — к чему впоследствии стал стремиться Теодорих. Они то сражались друг с другом, то боролись либо против узурпаторов, либо на стороне узурпаторов; и все это они делали в интересах и от имени Римской империи — только ей одной они служили, совершенно не заботясь о своих собственных интересах.

Лишь одно было общим у всех германцев — их арианская вера; но даже и она их не объединяла. Они приняли эту веру вместе с римской культурой, когда стали римскими федератами; в то время арианство было официальной государственной религией Восточной Римской империи. И когда здесь она быстро пошла на убыль, вестготы распространили ее среди родственных им народов: остготов, вандалов и бургундов. Среди них она обрела на долгие годы новую жизнь, которая постоянно поддерживалась: сначала благодаря повсеместному распространению родного языка, а затем — переводу Библии на готский язык, который сделал Вульфила (ум. в 383 году) и который, вероятно, был известен всем этим племенам. Таким образом, во второй половине V века почти вся Западная Римская империя была населена германскими арианами: вандалами, вестготами, бургундами и остготами Одоакра в Италии. Но, как уже говорилось выше, эта общая религия ни в коей мере не способствовала их объединению. Арианские церкви были и оставались племенными храмами, и их организация и функционирование не выходили за пределы какого-либо одного племени.

Все германские племена по-прежнему не имели внутреннего стержня — единой всепроникающей идеи национального самосознания, что, конечно же, намного облегчало императору проведение его политики: использование одного германского племени против другого. Именно это и происходило в данное время.

Остготы, отделившиеся от основной части своего племени, находящейся в Паннонии, и ставшие наемниками, служившими под началом римских офицеров, избрали своим королем Теодориха Страбона — шурина казненного Аспара. Это произошло в то самое время, когда Теодорих из рода Амалов пришел к власти. Поскольку император Лев I прекрасно понимал, что и тот и другой становятся всё более опасными для него, он постарался натравить их друг на друга, отдав, однако, предпочтение Страбону. Преемник Льва I Зинон (вступивший на престол в 474 году), напротив, поддержал Амала в его борьбе со Страбоном. Начиная с 476 года Теодорих во второй раз оказался тесно связанным с императорским двором.

И, безусловно, это стало решающим, поворотным пунктом как в его собственной судьбе, так и в судьбе его народа. Император не только назвал его «сыном по оружию и своим другом», присвоив ему самое высокое звание — патриция, но и назначил его на самую высокую военную должность — magister militum praesentalis^[8]. Кроме того, он подтвердил права его народа на занимаемую им территорию и даже выплатил ежегодную денежную субсидию. Но тем не менее Теодорих Амал был не в большей безопасности, чем Страбон, у которого император отнял все, что тот имел. И прошло совсем немного времени, а Зинон уже сделал новый ход в своей политической игре: теперь он попытался избавиться от Амала, использовав для этого не кого иного, как Страбона. Однако император просчитался: в 478 году оба остготских короля договорились о совместных действиях и обратили свое оружие против него. Но едва лишь они получили возможность определить дальнейшую судьбу Восточной римской империи, как Страбон предал Амала и занял его положение при дворе. Очевидно, и тот и другой король остготов были начисто лишены национальных чувств и стремления к национальному самоопределению своего народа: их занимала лишь мысль об укреплении собственного влияния в Империи. Никогда еще опасность физического уничтожения не грозила Теодориху Амалу столь явно, как теперь. Он сумел избежать ее и вскоре занял весьма прочное положение в Диррахии^[9]. Но и здесь он угодил в искусно расставленные императором дипломатические сети и понес тяжелейшие потери. Меж тем император, видя, как быстро набирает политический вес Страбон, постарался избавиться и от него, что вновь побудило обоих остготских королей к примирению. Против их объединившихся армий император был бессилен.

Даже несмотря на то, что в 481 году Страбон скончался, положение Зинона нисколько не улучшилось, поскольку теперь, когда Теодорих, убив собственной рукой сына Страбона, Рецитаха, избавился таким образом от равного себе соперника в борьбе за власть, положение этого остготского короля стало весьма прочным. Он стоял теперь во главе такой мощной армии, что император был вынужден в 483 году подписать соглашение с этим избавившимся от своих конкурентов предводителем варваров, который к тому же обладал способностью очень точно оценивать сложившуюся ситуацию. Теодорих вновь стал верховным главнокомандующим армией, дислоцированной на Балканском полуострове. В 484 году ему было присвоено звание консула. В то время Зинон использовал Теодориха для подавления в зародыше любых посягательств на свой трон. Теодорих успешно справлялся с этой миссией, и вскоре, в знак признания его заслуг, в Константинополе была установлена конная статуя этого короля.

Налаживались и личные отношения между двумя венценосными мужами: сестра Теодориха, Амалафрида, была приближена к императорскому двору, а император даже предложил Теодориху в жены очень богатую принцессу, принадлежавшую к его роду. Ее звали Юлианой, и она была дочерью скончавшегося в 472 году западноримского императора Флавия Аниция Олибрия и дочери Валентиниана III Плацидии. Однако эта свадьба не состоялась, и спустя некоторое время Юлиана вышла замуж за Флавия Ареобинда, ставшего в 506 году консулом. Сохранился созданный в 512 году портрет этой принцессы, которая предназначалась в жены Теодориху: мы видим молодую женщину в богатых одеждах, верхний и нижний края которых отделаны пурпуром; на ее плечах — накидка из золотой парчи, в ушах — большие жемчужные серьги, а на голове — остроконечная шапочка. Она восседает на роскошном позолоченном кресле, а рядом с ней сидят ее покровители, олицетворяющие ее великодушие и ум. Этот портрет находится в изумительной рукописи Диоскурида — богато иллюстрированной книге с описанием различных трав и лечебных средств, которая была изготовлена по заказу и на средства Юлианы. В настоящее время эта книга хранится в Вене.

Рис.  25.  Портрет принцессы Юлианы, предназначавшейся в жены Теодориху

Такое решение было найдено: Теодорих был отправлен в Италию. Здесь было много враждебно настроенных к римскому полководцу Оресту наемников, преимущественно герулы и скиры, которые уже давно предъявляли территориальные претензии. И в 476 году они восстали и провозгласили своим королем Одоакра — командовавшего ими наемного германского военачальника. Ни Рицимера, ни Гундобада уже не было в живых, и Одоакр решился надеть корону. Он покончил со все более и более дряхлеющей Империей, принудив Ромула Августула отречься от престола. Так Западная Римская империя, которой правили бездарные императоры и которую в последнее время сотрясали социальные, экономические и военные бури, закончила свое существование. Италия стала жертвой этих потрясений, так же как и расположенные рядом с ней бывшие провинции Империи — Галлия, Испания и Африка. Считавшаяся центром мировой империи, Италия опустилась до положения провинции, к тому же весьма слабой — и в экономическом, и в политическом отношении. И все же, несмотря на то что западной Римской империи больше не существовало, идея единого римского государства была жива, хотя после 476 года она, конечно же, видоизменилась. Теперь вместо двух правителей был только один император в Константинополе, который юридически во всех отношениях был и императором западной части Империи. Одоакр имел власть над Италией только как патриций — это звание он получил от императора Зинона за какие-то не слишком понятные заслуги, — следовательно, он был здесь как бы делегатом правительства. А вот его власть над германскими войсками опиралась, если можно так выразиться, на его королевские регалии, поскольку именно эти солдаты провозгласили его королем.

Рис. 26.  Одоакр (портрет на медной монете)

На вышедшую из-под контроля императора Италию, которой кое-как, с грехом пополам, правил Одоакр, уделявший весьма незначительное внимание внешней политике, и обратил, уже в 479 году, свои взоры Теодорих. Эта богатая страна с древними культурными традициями стала с той поры самой желанной мечтой и его самого, и его народа. И теперь, поскольку это совпадало с интересами императора, эта мечта вполне могла осуществиться. "Прогони из Италии Одоакра, друга моего врага, — и ты займешь его место как имперский высший военачальник и патриций и будешь править западной частью Империи от моего имени". Таково было императорское предложение Теодориху, поскольку Зинон считал, что таким путем он сможет избавиться в худшем случае от одного, а в лучшем — сразу от обоих варварских вождей. Используя испытанную римскую тактику: "Разделяй и властвуй", — император, грубо говоря, натравил их друг на друга. Теодориху было явно по душе предложение Зинона, тем более что он стал считать Одоакра своим личным врагом, когда тот, пренебрегая интересами остготов, подавил восстание ругиев и казнил их короля Феву, принадлежащего к роду Амалов. И Теодорих, ставший по указу императора Зинона римским верховным главнокомандующим, двинулся со своей армией в Италию — сражаться с Одоакром.

Глава 3
Из Константинополя — в Равенну

Осенью 488 года Теодорих выступил из Болгарии. Он прошел по римской дороге на правом берегу Дуная до Сингудунума, намереваясь двинуться затем вверх по р. Саве. Его армия состояла не только из остготов; многие готы остались в придунайских землях. А в поход с Теодорихом отправились, наряду с остготами, большие отряды ругиев и других варварских племен; были здесь, вероятно, и римляне. Вся эта разношерстная толпа состояла примерно из 100 000 человек (20 000 из них были способны носить оружие^[10]); это была наполовину армия, наполовину орда кочевников, отправившаяся в путь на многочисленных повозках. Повинуясь воле Теодориха, все они, несмотря на различные трудности, встречавшиеся им в пути, двигались к намеченной цели. Эннодий — ниже я буду приводить фрагменты панегирика Теодориху, написанные этим медиоланским диаконом приблизительно через 20 лет после описываемых событий, — рисует такую картину стремящейся к намеченной цели массы людей, сопровождавших Теодориха, и первых боев:

«Все послушно двигались навстречу врагу, для ночлега использовали повозки, и в этих же домах на колесах хранилось всё, что могло потребоваться в пути. Орудия Цереры и необходимые для приготовления муки камни тащил за собой крупный рогатый скот. Беременные женщины в твоих семьях, забыв о носимых ими в своем чреве плодах, занимались изготовлением хлеба. На равнину и на высокогорье пришла зима, волосы людей покрылись инеем, а с бород мужчин свисали сосульки. Одежда, которую сшили заботливые женские руки, истрепалась и почти не спасала от жестоких холодов. Питались твои люди либо тем, что удалось добыть у встретившихся на пути народов, либо дичью полей и лесов.

Закончив описание этих странствий сквозь стужу и зной, я хочу описать теперь ход твоего сражения. Река Улька была оплотом гепидов, который защищал их как вал и, подобно бастиону, охватывал эту землю; разрушить его не могли никакие стенобитные орудия. Туда^[11] привела тебя твоя гордая стезя. Вместо того чтобы послать парламентера с просьбой о пощаде, этот дотоле непобедимый народ — гепиды — решился оказать тебе сопротивление и стал готовиться к бою. Тем временем твоя армия полуголодных людей стала лагерем, почти вплотную приблизившись к врагу…

Преодолев течение рек, чуму, устремился ты по дороге, которой не смог бы воспользоваться ни один беглец, навстречу обнаженным мечам гепидов. Каждый знал, что его могут поглотить грязь и нечистоты, и тем не менее каждый отважно вступал в бой, не думая о том, что его жизнь висит на волоске… Отступили под мощным натиском твоих врагов только те твои воины, которые находились по ту сторону реки. Других твоих воинов не остановили ни высокая насыпь, ни трясина, несмотря на то что их изголодавшиеся тела поражали копья, брошенные сильными руками твоих врагов. И так же как потерпевшие кораблекрушение видят землю, утопавшие в волнах крови увидели вождя, который вдохнул в них мужество своим словом… Затем ты поднял как символ победы кубок с вином и, отпустив поводья, бросился в самую гущу боя. Как огромный лес над посевами, как могучий лев над стадом, возвышался ты над своими врагами, неся им неминуемую гибель. Никто из тех, кто шел тебе навстречу, не остановил тебя; никому из тех, за кем ты гнался по пятам, не удалось убежать. Словно ураган, промчался ты над всей своей армией — и тут же полетел град стрел, что повысило и без того высокий накал битвы. И дело сразу же приняло другой оборот: стройные ряды гепидов были разорваны, и победа ускользнула от них. Теперь ты, достойный всяческих похвал полководец, не ввязываясь больше в бой, выходишь с поля сражения, окруженный тысячами своих солдат. Армия врагов разбита наголову; некоторым из них удалось спастись под покровом ночи, некоторые привели своих солдат к передвижным амбарам, в которых хранились запасы продовольствия: его было достаточно много, и оно могло удовлетворить не только насущную потребность в пище, но и самые изысканные вкусы. Так на смену твоим бедам пришло благополучие, и голод твоих солдат уступил место голоду твоих врагов. Столкновение с ними принесло тебе победу над бедностью, и здоровое состояние твоей армии никогда больше не вернулось бы к ней, если бы это сражение не состоялось».

Дождавшись весны, Теодорих вновь двинулся в поход вверх по Саве и, не встретив особого сопротивления, дошел до г. Лайбаха^[12]. Затем он повернул свои войска на юго-запад, стремясь захватить г. Аквилею. Здесь в конце августа 489 года неподалеку от Герца на р. Изонцо его встретил со своей армией Одоакр. Теодорих одержал победу над ним и преследовал его по пятам, дойдя до сильно укрепленной Вероны. Под стенами этого города в конце сентября того же года состоялось второе сражение армий Теодориха и Одоакра, и вновь Одоакр потерпел весьма чувствительное поражение. Эннодий рассказывает об этом героическом дне «Дитриха Бернского» так:

«Настал день битвы, который должен был принести многим вечную ночь. Едва лишь на востоке показалась красная кромка восхода, едва лишь из волн океана стало выплывать солнечное пламя, как сразу же угрожающе запели боевые трубы и во главе своей армии — можно ли это забыть! — появился ты. Твоя грудь была закована в стальные доспехи, в руках у тебя был щит, на боку висел боевой меч; ты разговаривал со своей величественной матерью и благородной сестрой, которые с любовью смотрели на тебя, в то время как их женские сердца охватывали то страх, то надежда; тревожась за исход битвы, они все же не могли не любоваться звездным блеском твоих глаз… Затем твой боевой конь взял тебя на свою спину, нетерпеливо ожидая звука труб, возвещающего о начале битвы. Однако в то время, когда ты вел речи со своими женщинами, наступающий враг стал теснить твои легионы. И уже одним своим появлением на поле битвы ты вселил мужество в малодушных… твое вступление в бой было замечено и врагом — резко увеличилось количество пленных. Мститель уготовил неслыханную кровавую баню своему противнику.

И для победы над его армией было вполне достаточно обычных тактических средств. Вскоре их охватили с флангов, что вселило в них ужас, и они, спасаясь поспешным бегством, выбрали поражение из страха перед смертью. Тот, кто не знает, что я говорю только чистую правду, пусть взглянет на реку Атесис^[13], в которой плавало очень много трупов; воды реки вздулись от крови, в некоторых местах образовались настоящие запруды. И поскольку ты отнюдь не везде мог проложить себе дорогу мечом, волны сражались на твоей стороне. Слава тебе, величественная река! Низкий поклон тебе за то, что ты смыла большую часть грязи с Италии, и за то, что брошенный в тебя мусор мира не смог замутить твои воды. Взгляни! То покрытое павшими поле, память о котором сохранится в веках, блестит от белизны человеческих костей! Сохраним же память о прошлой скорби, ибо мы знаем, куда обратить свой взгляд! Будем же оберегать от врагов эту прекраснейшую часть земли!»

После того как Одоакр отступил и укрылся в почти неприступной Равенне, Теодориху — посланному из Византии римскому военачальнику и представителю легитимной императорской власти — досталась вся Северная Италия. Кроме того, он явно пользовался большим авторитетом и в значительной части Центральной Италии, особенно в Риме, а также в Южной Италии и Сицилии. И вдруг, совершенно неожиданно для него, ситуация стала весьма сложной: посланный им в Равенну для переговоров Туфа предал его и перешел со своим отрядом на сторону Одоакра. Поэтому Теодорих счел за лучшее не начинать военных действий, а отойти в хорошо укрепленную Павию. Только благодаря поддержке вестготов, армия которых перешла через Альпы, Теодориху удалось избежать грозившей ему серьезной опасности. В августе 490 года он в третий раз разбил Одоакра в битве на р. Адде.

Рис.  27. Бой Теодориха с Одоакром (из древней Веронской рукописи)

Победившая армия вновь подошла к Равенне, и началась борьба за обладание этой одной из самых сильно укрепленных крепостей Империи. В течение двух с половиной лет два германских военачальника сражались за победу у стен Равенны. (В сказании это противостояние названо «Битвой при Равенне».) Этот город имел чрезвычайно большое стратегическое значение; именно поэтому император Гонорий и его преемники избрали Равенну, древний морской порт, своей резиденцией, именно поэтому Одоакр попытался закрепиться здесь. В восточной части Равенны в то время была длинная (свыше 50 км) лагуна, соединявшая город — при помощи прорытых каналов — с его торгово-военной гаванью^[14]. За гаванью быстро вырос новый город. Этот портовый город, Классе, был соединен с лежащей чуть севернее Равенной мощными стенами, между которыми строился еще один город — Цезарея.

Рис.  28.  Равенна и прилегающие к ней территории (карта XVI века)

Вдоль всего морского побережья вплоть до еще одного портового города, Аквилеи, тянулись густые пиниевые леса. Огромные болота, находившиеся и западнее и севернее Равенны, делали невозможным использование любого транспорта, и в первую очередь — торгового. И лишь с юга к городу могли подойти войска. Именно отсюда к Равенне подошли готы. Однако до тех пор, пока город снабжался продовольствием с моря, все попытки Теодориха взять его приступом оказались безуспешными. Осажденные отражали каждый штурм. Поэтому летом 492 года Теодорих перешел к блокаде Равенны, преградив путь кораблям, идущим из Аримина^[15]. Ситуация для защитников города сразу же стала довольно тяжелой; однако им удалось продержаться еще почти полгода. Только в начале 493 года Одоакр через Иоанна, архиепископа равеннского, предложил Теодориху заключить мирное соглашение, согласно которому они оба сообща станут править Италией. И 25 февраля того же года Теодорих неожиданно пошел на столь выгодный его сопернику компромисс. 5 марта он торжественно вошел в Равенну, где его встречал во главе пышной процессии, несущей кресты, кадильницы и священное Евангелие, призывающее к миру, сам архиепископ Иоанн, после чего Теодорих поселился во дворце, построенном для императора Гонория.

Прошло всего лишь несколько дней, и замысел Теодориха обрел ужасающую ясность. Коварно нарушив данную им клятву, он предательски убил Одоакра своей собственной рукой! Даже принимая в расчет мотив кровной мести, следует признать, что нарушение данной клятвы и бесчеловечное коварство навсегда запятнали грязью образ Теодориха. Ему были присущи не только могучая сила льва (а именно таким рисует его панегирист Эннодий), но и коварство этого хищника, тихо подкрадывающегося к своей добыче или сопернику и затем внезапно набрасывающегося на них. Разумеется, интриги и предательство, вероломство и убийство не были чем-то из ряда вон выходящим в эти дикие времена ни для римлян, ни для их прилежных учеников, германцев. Однако убийство остается убийством, а вероломство — вероломством! В тот же самый день, когда был убит Одоакр, солдатами Теодориха были уничтожены его приверженцы во всей Италии. Этот акт захвата власти был хорошо спланирован и организован.

Рис. 29. Бой Теодориха с Одоакром и гибель Одоакра (рельефы на левой стороне главного портала церкви св. Зинона в Вероне)

Так с помощью предательского убийства Теодориху удалось достичь намеченной цели после непрерывной борьбы, которая длилась четыре с половиной года. Устранив Одоакра, Теодорих Целиком и полностью занял его место. Остгот, которому не исполнилось еще и сорока лет, был провозглашен своими войсками королем. Но его государство уже не было прежним королевством готов, которое возродилось в этой части Империи. Скорее можно сказать, что состоявшая из представителей самых разных племен армия стала представлять собой новый самостоятельный народ, и, стремясь закрепить это конституционно, она избрала Теодориха своим королем. Об Остготском королевстве можно говорить с полным правом только потому, что основная масса нового народа все-таки состояла из остготов. Теодорих стал правителем этого народа по желанию не императора, а самого народа. Так в центре старой Италии возникло Остготское королевство. Положение Теодориха, который официально считался императорским должностным лицом, конечно же, было чрезвычайно двойственным: король остготов одновременно был и императорским наместником в Италии. Именно в этом качестве он занял место Одоакра. «Римско-германская Италия, которую мы называем Остготским королевством и считаем творением Теодориха, своим своеобразием обязана скорее Одоакру. Занятие его места Теодорихом означало всего-навсего смену правителя». Императорское делегирование обязанностей правителя было тем юридическим основанием, которое позволяло Теодориху управлять Италией от имени императора в качестве его наместника.

А поначалу дело обстояло именно так: получив из рук императорареальную власть, Теодорих не задумывался о том, как ему стать правителем, совершенно не зависящим от воли императора. Ведь такое стремление означало бы для него не что иное, как покушение на существовавший в сознании готов мировой правопорядок, согласно которому руководящая роль Римской империи в лице ее монарха была чем-то священным, неприкосновенным. Только оставаясь внутри этой государственной системы, подчиняясь римским государственным институтам, он хотел жить со своим народом, защищая сильной рукой и от внешних, и от внутренних врагов ту Империю, которая ни в коем случае не должна была погибнуть. Он хотел играть в Империи именно эту роль. Правда, с двумя оговорками: он не будет подчиняться произволу императора, и он будет решать все местные политические вопросы независимо от императора. Вот таким правителем хотел он быть — ни больше ни меньше.

Каких-либо серьезных государственных реформ Теодорих делать не собирался. Не возникло у него и новое, остготское, чувство гражданской ответственности. Он по-прежнему следовал в своей политике тому же курсу, которым шли его знаменитые германские предшественники. Восхищение Римской империей, которое зародилось и окрепло в нем в дни его пребывания в ослепительно прекрасном императорском городе Константинополе, крепко засело в его душе. От этого чувства он так никогда и не сумел избавиться. Но когда мы сожалеем о крушении огромного единого культурного мира в рамках Римской империи во времена Великого переселения народов, разве мы, руководствуясь высокими идеалами, не ставим Теодориху в заслугу то, что он не приложил к этому руку? И должны ли мы осуждать его за то, что он не свернул с проторенных путей и не создал на месте уже разваливающейся Западной Римской империи, в самом центре которой он находился, какую-либо новую, более жизнестойкую структуру? Именно это имея в виду, его часто упрекают, в отличие от Хлодвига, в политической близорукости и отсутствии инициативы. Франк, безусловно, был выдающейся личностью нового времени, который сумел на развалинах Империи создать новое государственное образование, сумевшее надолго сохранить и прочность, и свое значение в мире. Да, именно так — на развалинах Империи! В этом вся разница между Теодорихом и Хлодвигом! Мы ни в коем случае не должны забывать, что в центре Италии с ее тысячелетней римской культурой восприятие Империи было совершенно иным, чем на ее периферии, в провинции Галлия, которая благодаря и Альпам, и историческим событиям последних лет все меньше и меньше воспринимала Империю как свою родную землю. Именно в этой провинции, где большинство населения, связанного с Римом, составляли колоны, и были возможны масштабные изменения. В Италии же, с ее древней римской аристократией, специфически римское восприятие Империи оставалось настолько сильным, что Теодориху, даже если бы он этого очень захотел, ни при каких обстоятельствах не удалось бы насильно изменить его. Ему пришлось бы возводить свое новое строение на вулканической почве; к тому же, как мы увидим ниже, у него отсутствовал столь необходимый для этой цели готский «материал». Положение остготов было во многом схоже с положением вандалов. Хотя Гейзерих, в отличие от Теодориха, и не рассматривал свою власть сквозь призму римской государственной идеи и гражданского повиновения, он, во всяком случае, точно так же как и Теодорих, считал, что новая государственная структура не должна строиться на германском фундаменте. И уже его правнук, Гелимер, вынужден был вернуть суверенное германское государство в лоно древней Империи. В Африке — и это в еще большей степени относится к Центральной Италии — соотношение сил пока не достигло того уровня, который позволил бы создать жизнеспособное государственное образование на полностью германской основе (даже несмотря на то, что возглавляли эти регионы такие незаурядные люди, как Гейзерих и Теодорих).

Итак, в королевстве Теодориха Империя сохранила свои позиции, продолжая управлять этим государством извне, из Константинополя. Благодаря своим неизменно привлекательным идеалам, Империи удалось сохранить свою власть в Италии, которая была и ее исходным пунктом, и ее центром. Римляне, и в первую очередь многочисленная римская аристократия, по-прежнему ощущали себя членами огромной римской мировой империи. Так, в 469 году Папа Анастасий II, приветствуя императора, назвал его «самым милосердным и самым христианским монархом, которому Бог передал как Своему представителю власть на земле». Пожалуй, нет никаких сомнений в том, что эти знатные римляне, всемерно гордясь своим прошлым и сохраняя патриотические надежды на будущее, относились к любому проявлению власти варваров крайне отрицательно. И, пожалуй, большинство из них — кто в меньшей, кто в большей степени были сторонниками императорской власти, сердца и души которых были устремлены к Византии. А при императорском дворе не было никакой другой более высокой цели, чем попытка вернуть себе находившиеся под властью германцев западные провинции и тем самым возродить прежнюю Римскую империю в ее первоначальном виде.

На этом совершенно естественном и понятном двойном стремлении римлян на Восток и на Запад, в основе которого лежали национальные римские интересы и осознание необходимости исторического развития Империи, таилась серьезная опасность и для самого Теодориха, и для его королевства. Поэтому он должен был обратить самое пристальное внимание на лояльность своих, итальянских, римлян и добиться подтверждения императором дарованного ему самостоятельного правления. В наихудшем случае ему пришлось бы рассчитывать только на преданных ему остготов.

Теодорих верил, что итальянские римляне относятся к нему вполне лояльно, поскольку он полностью сохранил все государственные учреждения Империи, все общественные и частные формы римской жизни и формировал из своих остготов только оборонительные отряды, предназначенные для борьбы с враждебными варварскими племенами. Вся система римского государственного управления не подверглась почти никаким изменениям, и, как и прежде, должности чиновников государственных учреждений и местных советов отдавались только римлянам. Правда, было одно исключение из этого правила — сам Теодорих, поскольку он не только раздавал должности, но и занимал наивысший юридический и административный пост; однако формально он был всего лишь наместником императора.

«Римским цивильным» слоям общества нового государства противостояли «вооруженные готы». Управление страной принадлежало римлянам, ее вооруженная защита — готам. Ни один гот не допускался ни в местный совет, ни в государственное учреждение. Тем не менее все готы подчинялись римским законам, если не считать семейных и личных правовых отношений, которые были отданы под юрисдикцию готского права. Из сказанного вовсе не следует, что готов судили римские судьи. Напротив — ни один гот не предстал перед римским судом. Их судил, так как они были солдатами, готский военный трибунал, причем были отмечены многочисленные случаи злоупотребления готскими военными судьями своим служебным положением. И данный судебный орган лучше всего свидетельствует о том, что «готы действительно были хозяевами». В областях, высокий процент населения которых составляли остготы, последние жили на участках земли, принадлежавших римлянам, вперемешку с ними. Но готы всегда дистанцировались от римлян благодаря своему национальному судопроизводству, занимавшемуся семейными и личными делами, благодаря своей арианской религии, своим обычаям и своему языку. У них не было с римлянами общего гражданского права. Ни один гот не мог вступить в брак с римлянкой. Словом, готы оставались чужеземцами для римлян, иностранцами, подчинявшимися римским законам. Как мы видим, это была не совместная жизнь, а сосуществование двух отдельных, несравнимых в культурном отношении элементов. Подобная общественная структура, конечно же, являлась искусственным образованием, и власть, которая ее создала, должна была прикладывать постоянные усилия, чтобы ее сохранить. Эту структуру никак нельзя назвать жизнеспособным организмом, который способен развиваться естественным образом.

Теодориха считают весьма недальновидным политиком за то, что он совершенно сознательно сохранял этот дуализм и не предпринимал никаких мер для того, чтобы, постепенно устраняя имеющиеся противоречия, сблизить римлян и готов в экономической, социальной и религиозной сферах, создавая таким образом единую нацию. И этот упрек абсолютно справедлив. Теодорих действительно не пытался осуществить такое сближение римлян и готов! Почему? Да потому, что он должен был от этого отказаться. Прежде всего, ему приходилось считаться с тем, что в его распоряжении находилось очень небольшое количество германских людских ресурсов. Когда он прибыл в Италию, у него было всего лишь 20 000 солдат. Многие из них нашли свою смерть в сражениях с гепидами и армией Одоакра. Теодорих не мог восполнить эту потерю, поскольку у него не было германского хинтерланда^[16], из которого могло бы прийти к нему пополнение. Из тех солдат, которыми располагал Теодорих, с большим трудом можно было набрать одну дивизию. Поэтому из чисто военных соображений Теодориху пришлось вывести 15 000 человек из общевойскового соединения и распределить их по всей Италии среди римлян. Но все равно количество готов было настолько малым, что даже если бы Теодорих и попытался осуществить их сближение с римлянами, последние, намного превосходя готов и в количественном и в культурном отношениях, в кратчайший срок полностью уничтожили бы готов как самостоятельный народ. Причем все это случилось бы даже при совершенно спокойном развитии событий (чего в те времена было весьма трудно ожидать). И наконец, Теодорих прекрасно понимал, что именно в Италии, где все римское было теснейшим образом связано с традицией, у римлян не было ни малейшего желания к сближению с варварами, и в том случае, если бы Теодорих попытался добиться этого, используя меры принуждения, это, скорее всего, вызывало бы очень сильную отрицательную реакцию.

В любом случае, попытавшись устранить изоляцию своих готов, Теодорих прямиком привел бы их к быстрой гибели! И именно потому, что Теодорих думал прежде всего о сохранении у готов национального чувства собственного достоинства, он не мог избрать этот путь! Его называли «политическим идеалистом» и говорили о его «фантастическом политическом чутье», имея в виду то, что он провозгласил глубочайшее уважение к Империи единственным лейтмотивом своей политики. Однако ни в коем случае нельзя забывать о том, что в годы основания Остготского королевства у Теодориха было слишком мало сил для того, чтобы диктовать свои условия! Назовите другие пути, которыми Теодорих, после того как он с огромным трудом устранил Одоакра, мог бы пойти, имея в своем распоряжении 15 000 солдат! И не спешите осуждать Теодориха, сравнивая его положение с положением Хлодвига, который к тому времени уже стал ортодоксальным христианином и, таким образом, получил реальную возможность осуществить слияние франков с римлянами и создать новую жизнеспособную государственную структуру. Не забывайте при этом, что, хотя Теодорих был не язычником, а убежденным христианином, он был главой своей, Арианской^[17], Церкви. Нам хорошо известно, что он был убежденным приверженцем религии своего народа и своих предков. Мог ли Теодорих в те дни, когда Арианская Церковь была чрезвычайно сильна у братских германских народов — вандалов, бургундов и вестготов, даже подумать о том, что можно изменить свои религиозные убеждения? И даже если допустить, что это не так, разве должен был он отказаться от своей собственной веры и веры своего народа, чтобы приобрести таким образом весьма сомнительный политический капитал? Ведь подобное решение породило бы массу трудностей, препятствующих установлению требуемых отношений. И еще одно обстоятельство нужно принять в расчет: франкский король Хлодвиг подготовился к решающим действиям (я подчеркиваю — подготовился) в провинции, которую в течение многих десятилетий населяли варвары и которая обладала значительными людскими ресурсами. Вряд ли ему удалось бы сделать это в Италии; не мог этого сделать здесь и Теодорих. Забыв на минуту о недостаточности ресурсов, которыми располагал Теодорих, спросим себя: разве не мог он хотя бы попытаться изменить историю Италии, пусть и насчитывающую почти полтора тысячелетия? Или, может быть, следует признать, что в результате этого длительного развития Италия действительно стала единым «национальным совершенством»? Ограниченность реальных возможностей Теодориха, которую он хорошо осознавал, позволяет глубже понять сложившийся расклад политических сил в Италии.

Так жесткая необходимость выживания в создавшихся в Италии условиях, которую разделял Теодорих вместе со своим народом, породила в его государстве дуализм, который потребовал от короля тонких дипломатических действий. Противостояние двух сил было заметным и сильным. Нельзя сказать, что готы выказывали какое-то особое недовольство. Но часть римской аристократии и крупные землевладельцы с самого начала противились созданию новых общественных отношений, с нетерпением ожидая освобождения Италии от варваров и восстановления прямого императорского правления. В то время в Италии существовали как ирредентисты^[18], так и сторонники византийского императора. И Теодорих, с первых же дней своего правления, был вынужден считаться со скрытой оппозицией и бороться с ней.

Господствующий класс, римские латифундисты, которых и без того тесно связывали с Византией и давние традиции, и теперешние интересы, конечно же, имели весьма серьезную причину своего неприятия новой власти: ведь их не только лишали практически неограниченного политического влияния, но и постепенно вытесняли из экономической сферы. Именно Теодорих стал тем правителем, кто повел решительную борьбу с коррупцией римских чиновников и начал очень жестко контролировать процесс установления латифундистами цен на вино и продукты питания. Он обращал особое внимание на любой случай давления господствующего класса на более слабых производителей и беспощадно карал за это. Излишне говорить, что подобными мерами Теодорих задел интересы этих влиятельных слоев общества; зато он привлек на свою сторону городское население и неимущих. Таковы были политические и экономические причины, в силу которых господствующий класс Италии постоянно обращал свои взоры в сторону Византии.

Арианская религия готов в действительности не играла той серьезной роли, которую ей постоянно приписывают. Разумеется, арианство было одним из разделяющих общество факторов, который добавлялся к ставшим уже довольно значительным культурным и политическим разногласиям между римлянами и готами. Но данное религиозное различие не имело чрезмерно серьезного значения. Ведь германское арианство отнюдь не было в Италии, и особенно в городе Риме, чем-то новым и чуждым. Благодаря постепенному переселению варварских племен на территорию Римской империи, как в Медиолане^[19] и Равенне, так и в Риме возникла довольно большая арианская церковная община, у которой были свои священнослужители и своя церковь, которую свев Рицимер украсил великолепной мозаикой. Кроме того, далеко не все варвары были арианами. Так, готский magister militum Флавий Валия был ортодоксальным христианином. В то самое время, когда по воле Рицимера в Риме была воздвигнута арианская церковь св. Агаты, Валия приказал пристроить к церкви, расположенной в готском квартале на Эсквилинском холме (неподалеку от Латеранской базилики), великолепный античный зал и преподнес его в дар Папе Симпликию. Речь идет о церкви св. Андрея, которая была в отличном состоянии вплоть до XVII века.

По приказу того же Валии была построена церковь вблизи г. Тиволи. Да и среди самих остготов было определенное количество высокопоставленных и богатых ортодоксов, во главе с матерью короля Эрелиевой. Нам известно о богатой готской ортодоксальной христианке по имени Хильдевара, которая — как записано в документе, составленном в 523 году в г. Классе, — подарила свое имение Экклесию, ортодоксальному епископу из Равенны. Другой документ VI века, на котором нет точной даты, свидетельствует о том, что готская вольноотпущенница Сизивера передала в дар церкви находящиеся вблизи г. Аримина земли, полученные ею от своей госпожи Тиудифары. Следует сказать, что арианство этих остготов не было агрессивным по своей природе и не использовалось Теодорихом в качестве политического средства.

Рис. 30. Мозаичное панно в арианской церкви св. Агаты в Риме

Рис.  31.  Мраморные панели и мозаичные украшения стен церкви св. Андрея

Арианству было совершенно несвойственно стремление к миссионерской деятельности и пропаганде; этого не требовали ни готская Библия, ни готские церковные обряды. Кроме того, для Теодориха и его народа гораздо более важное значение имело решение различных материальных проблем — и в этом смысле ситуация была здесь совершенно иной, чем у арианских вандалов, которые проявляли повышенный интерес к религии, в силу чего Ортодоксальная Церковь чаще всего обращала свои взгляды именно на них.

Итак, остготы не придавали чрезмерно большого значения религиозному противостоянию. И благодаря весьма удачному стечению обстоятельств, то же самое можно было сказать об ортодоксах. Их религиозные устремления были направлены в то время в совершенно другую сторону: для Ортодоксальной Церкви Италии гораздо важнее была борьба с другой, на ее взгляд действительно серьезной, опасностью — монофизитской^[20] ересью, которой оказывал поддержку сам восточно-римский император. И именно твердой позиции арианского короля остготов римская Церковь должна быть благодарна за то, что она не слишком сильно пострадала от монофизитства. Разве можно было сравнивать эту поддерживаемую императором активную ересь с арианством готских чужеземцев! К тому же римляне всегда воспринимали готское арианство как неизбежную составную часть варварства этого народа. И если почти у всех германских племен сохранилась эта готская религия, то у греков и римлян она уже давным-давно была предана забвению. К арианству своих готских сограждан, так же как и вообще к варварству, римляне относились с сожалением и, пожалуй, даже с легким презрением. Во всяком случае, нам не удалось обнаружить ничего, что свидетельствовало бы о религиозной враждебности римлян к остготам или о преследовании ими кого-либо по религиозным мотивам.

Теперь обратимся к другой теме. В течение всего периода мирной жизни, наступившего в Италии, два северо-итальянских священника: сохранивший неуемную энергию до самой своей кончины (в 496 году) епископ Епифаний из Павии и назначенный Теодорихом архиепископ Лаврентий из Медиолана — прикладывали все силы к тому, чтобы, действуя совместно с королем, залечить тяжелые раны, нанесенные Северной Италии во время длившихся почти пять лет междоусобных войн. Папа Геласий, ученый-теолог и один из самых влиятельных служителей Церкви, поддерживал тесную связь с арианином Теодорихом и его матерью, ортодоксальной христианкой; он постоянно помогал им советами, когда речь заходила о защите Церкви. Подобные отношения между королем и ортодоксальными епископами имели чрезвычайно большое значение для государства. Епископы были весьма влиятельными людьми; они представляли, если можно так выразиться, общественное мнение, являясь в то же время контролирующими и защищающими органами везде, где это было необходимо: в городской и государственной администрациях, в судебных инстанциях и благотворительных учреждениях. И мы не нашли ни одного свидетельства того, что между влиятельными ортодоксальными священниками и королем, который, как мы помним, был, с их точки зрения, еретиком, существовали какие-либо трения.

Разумеется, далеко не все знатные и богатые римляне приняли в штыки нового короля. С первых лет правления Теодориха некоторые знатные римские аристократы активно поддерживали его, чтобы процесс перехода Италии к новому правопорядку был как можно менее болезненным. Из этих людей особо нужно сказать о двух. Первый — это отец того Кассиодора, который с искренней преданностью служил готам в течение всей своей жизни и сделал очень многое для того, чтобы новая власть была признана в самых различных ведомствах. Второй — это Либерии, один из наиболее влиятельных людей времен правления Теодориха; возглавляя комиссию по расселению, он решал неимоверно трудные проблемы, чем заслужил благодарность короля и одобрение римлян.

Земельный кодекс, составленный готами, предусматривал в отношении землевладельцев жесткие экономические санкции. Варвары отняли у них, в большинстве случаев у латифундистов, треть земли, а также необходимых для проведения сельскохозяйственных работ колонов и рабов, а те землевладельцы, которые сохранили за собой свои участки, отдавали им третью часть получаемых доходов. Таким образом, готам удалось присвоить себе значительную часть земель во всей Северной Италии, в северной части Тосканы и восточной части Центральной Италии, в то время как Сицилия, Южная Италия и западная половина Центральной Италии, включавшая в себя Кампанию, Рим и южную часть Тосканы, оставались свободными. Наиболее уверенно чувствовали себя готы в Северной Италии: они захватили земли в Далмации и между двумя реками — Дравой и Савой. Разумеется, все это не было чем-то новым для римлян, так как и при Одоакре происходило нечто подобное. Однако к тому времени количество готов стало намного большим и их давление на землевладельцев резко возросло. И все же гражданский контингент римского населения страны должен был содержать варваров — хотя они тоже платили земельный налог, — поскольку видел в них вооруженную силу, необходимую для своей защиты.

В те годы готы, безусловно, были господствующей силой в Италии. Стоящие намного выше их в культурном отношении и владеющие большинством земель римляне являлись, выражаясь фигурально, механизмом прежней государственной машины, в то время как Теодорих со своими готскими сановниками определял и регулировал его ход. Излишне говорить, что националистически настроенная часть римлян была весьма недовольна таким положением вещей. Но им не оставалось ничего другого, как идти с Теодорихом и его готами на компромисс, поскольку реальные сложившиеся отношения между остальными римлянами и готами были настолько прочными, что ирредентисты при всем желании не могли их изменить. При создавшейся ситуации Теодорих изо всех сил стремился к тому, чтобы сохранить власть путем налаживания необходимых дружественных отношений между «римской гражданской» и «готской военной» частями общества, плодотворное сотрудничество которых было совершенно необходимым для процветания страны.

Свою основную задачу Теодорих видел в том, чтобы научить готов жить в цивилизованном правовом государстве. Законопослушность, правопорядок, юридическая защита прав граждан, словом, все то, что можно назвать одним термином — «civilitas», было для Теодориха тем идеалом, к достижению которого он призывал свой народ. Готы должны были отказаться от стремления с самосуду и любых других насильственных действий. И хотя это было необыкновенно трудной задачей, Теодориху все же удалось ее решить. В своем панегирике Теодориху Эннодий пишет:

«Кто мог бы поверить, что герои, как только наступит мирная жизнь, будут испытывать обычно чуждый им страх (перед законами)? Отныне не связанные войной умы закон держит в жестких рамках; герои склоняют свои увенчанные лаврами головы перед строгими официальными предписаниями, и теперь указы властвуют над теми, кто затаптывал в грязь боевые клинья врагов и соглашался уступить только силе оружия».

Так у римлян должны были возникнуть доверие к готам и убежденность в том, что готы сумеют научиться жить в цивилизованной стране и тем самым помогут сохранить древнюю римскую культуру. Именно эту цель преследовал обращенный к готам эдикт Теодориха, в котором говорилось, что нет ничего более важного, чем «утвердить в стране римское право на основе исполнительных юридических предписаний». Отныне, как писал Теодориху Кассиодор, «слава и честь готов состоят в соблюдении существующих норм правопорядка».

Устранение имеющихся противоречий, конечно же, требовало серьезных знаний и терпения. Нельзя сказать, что Теодорих попытался выполнить эту работу в одиночку: ему помогали выдающиеся римляне, в первую очередь епископы, а также умудренные опытом готы. Но самым удивительным было то, что беспощадный, еще недавно бесцеремонно вмешивающийся во все военачальник сразу же после того, как четко определил свои задачи, стал совершенно другим человеком: теперь это был дипломат, который, проявив недюжинный политический талант, удивительную мудрость и тонкое понимание происходящих событий, действовал в интересах всего населения своего королевства, заслужив этим искреннее уважение даже тех римлян, которые изначально относились к нему крайне отрицательно.

Весьма важным для Теодориха было еще одно обстоятельство: его старания, направленные на то, чтобы император подтвердил предоставленные ему полномочия, наконец-то увенчались успехом. Еще в конце 490 года он посылал с этой целью миссию в Константинополь, которую возглавлял председатель Римского сената Фест. Однако император Зинон тянул с решением этого вопроса до самой своей смерти в апреле 491 года; а новый император, Анастасий I, был еще менее склонен к признанию полномочий Теодориха. И только лишь в 498 году он утвердил соглашение, заключенное между Теодорихом и Зиноном, и послал королю готов пурпурную мантию, диадему, золотой столовый сервиз и другие ювелирные изделия. (Все это еще в 476 году Одоакр отослал в Константинополь, считая, что он не имеет права принять эти императорские дары.) Теперь Теодорих был официально признан Византией правителем Италии.

Рис. 32. Император Анастасий I (его портрет — на аверсе серебряной монеты, на реверсе — монограмма Теодориха)

Он должен был, оставаясь королем остготов, управлять этой страной от имени императора, а сама Италия продолжала считаться частью Империи. Возглавляя остготов, которые составляли основу вооруженных сил Италии, Теодорих, в силу делегированных ему императором полномочий, становился — как римский чиновник, как наместник — главой абсолютно не претерпевшей никаких изменений гражданской администрации Италии, из которой готы были полностью исключены. Этот двойственный статус Теодориха нашел свое отражение и в его титуле. Его стали называть Flavius Theodericus rex, причем варварский титул «гех» отражал его положение относительно остготов, а римское императорское родовое имя «Flavius» относительно римлян. Как мы видим, в его титуле отсутствовал термин «Augustus», который полагался лишь императорам. Несмотря на пурпурную мантию, Теодорих все же не был императором, и он не имел права помещать свое имя на монеты. На аверсе монет чеканили имя и портрет императора, в то время как на их реверсе была лишь монограмма Теодориха. Разумеется, случались и отклонения от этого правила, но это расценивалось как явное превышение королем причитающихся ему полномочий. Более того, Теодориху не разрешалось давать кому бы то ни было римское гражданство. И он был лишен права издавать законы, действующие в обеих частях Империи; ему было разрешено делать это лишь в Италии.

Таким был его правовой статус. В действительности же Теодорих, так же как и любой император, имел практически неограниченную власть. Создав собственные королевские исполнительные комитеты, королевскую охрану (tuitio) и королевские суды, он решительно вмешивался сам в работу римских учреждений, если, с его точки зрения, они функционировали плохо или недостаточно быстро. С присущей ему энергией Теодорих взялся за реформирование всего римского административного аппарата, что существенно сказалось на эффективности его работы. Он работал как одержимый, и мир и счастье вновь воцарились в Италии, так что Эннодий с полным правом мог сказать:

«Богатства страны растут с увеличением благосостояния ее граждан; нигде при твоем дворе нет распутства и повсюду распределение даров. Никто не уходит от тебя без подарка, и никто не жалуется тебе на конфискацию своего имущества. В твоих посольствах царит неистребимая живость; ты приводишь поручительские договоры в порядок, прежде чем ты увидишь посланников; на сделанные тобой замечания трудно что-либо возразить, а на твои возражения нелегко найти достойный ответ. Вместо оружия используешь ты мудрость наших правителей. Оберегая наш покой, зорко следят они за тем, чтобы ничто не потревожило нашего великого короля; и, несмотря на это, ты все-таки не прекращаешь строить укрепленные пункты, направляя свою предусмотрительность в новую даль. В тебе живет не омрачаемое ничем спокойствие отважного человека, которое на редкость удачно сочетается с мудрой рассудительностью человека, отягощенного государственными заботами. Вот поистине счастливое сочетание двух добродетелей в одном монархе!»

Теодорих действительно неустанно заботился об укреплении обороноспособности страны (что было основной задачей его соплеменников), построив с этой целью ряд больших и малых военных объектов.

Наряду с Равенной, которая была великолепным опорным пунктом каждого правителя Италии и которую Теодорих именно поэтому и выбрал в качестве столицы своего королевства, огромную роль в новом государстве стал играть почти столь же важный в военном отношении северо-итальянский город, лежавший на пересечении двух больших военных дорог, — Верона, которую называли «ключом к Италии».

Рис.  33.  Верона (на заднем плане — холм  Сан-Пьетро)

Если бы враги пришли сюда с германского Севера через Бреннерский горный перевал или с византийского Востока по дороге от Эмоны^[21] до Аквилеи, то здесь им обязательно пришлось бы остановиться, форсируя многоводную реку; и франки, вторгшиеся в Италию с запада, не сумели обойти эту крепость. Именно поэтому имевший солидный боевой опыт Теодорих сделал Верону, располагавшей великолепной крепостью на холме Сан-Пьетро, своей второй столицей. В столь же важной в военном отношении Павии и в Монце, находящейся неподалеку от Медиолана, для Теодориха также были построены дворцы.

Дворец в Монце Теодорих использовал как летнюю резиденцию, другие дворцы, построенные для него, были расположены в центре городов, которые имели наиболее важное военное значение, и поэтому в них постоянно находились большие готские гарнизоны. Это можно сказать не только о Павии и Вероне, но и о Риме, Неаполе, Сиракузах и Салонах^[22]. Теодорих постоянно заботился о том, чтобы городские стены, особенно в Риме, всегда были в надлежащем состоянии, и строил укрепления в тех городах, которые не были окружены стенами (в таких, как Павия, и особенно — в Вероне). Огромное внимание король уделял вопросам защиты границ страны, и поэтому в крепости Веррука^[23], в городах Комо и Аоста находились воинские гарнизоны под командованием готских военачальников, а в Альпах были построены многочисленные крепости и заставы. В мирное время под ружьем стояло лишь очень небольшое количество готов. Военная подготовка тех людей, которые жили в римской трети страны, «в закрытом экономическом пространстве», обеспечивалась, как правило, регулярными сборами, а в случае необходимости объявлялась мобилизация.

Благодаря этим мерам Теодориху удалось подарить Италии мир, которого она не знала со времен правления Галлы Плацидии и в котором она так нуждалась.

Глава 4
В ортодоксальном Риме

В течение последних десяти лет V века Теодорих прикладывал поистине титанические усилия для укрепления своей власти внутри страны и ее признания Византией. Этот первый период правления остготского короля завершился его поездкой в Рим в 500 году. Только после того, как Теодорих добился устойчивого положения в стране, подарив ей прочный мир и надежду на быстрое процветание, после того, как враждебно относившиеся к нему римляне примирились с создавшимся положением вещей, он прибыл в Рим — Вечный город, властвующий над всем миром, — чтобы стать хозяином этого города.

Конечно же, Рим уже давно не был ни столицей мировой империи, ни резиденцией императора. Намного более важную роль стали играть другие города — Константинополь, Медиолан и Равенна. Словно королевская вдова, которая уже не могла иметь потомства, Рим того времени растерял былые могущество и власть, но, все еще одетый в царственные одежды и пользующийся искренней почтительной любовью своего народа, он был символом гордого величия и зарождавшихся надежд. Рим по-прежнему был окутан волшебной дымкой своей тысячелетней прославившей его истории и своих заслуг, принесших ему уважение всего мира. И Теодорих испытывал к Вечному городу чувства искреннего благоговения и восхищения.

Рис.  34.  Базилика святого Петра (Средние века)

В этом городе все специфически римское предстало перед Теодорихом в полном объеме. У городских ворот его торжественно встречали Папа Римский, окруженный своими клириками, весь римский сенат и огромная толпа народа. Теодорих сразу же, «как если бы он был истинным христианином» — так выразился впоследствии церковный хронист из Равенны, — направился в базилику св. Петра. Там он сотворил свою молитву и почтительно поприветствовал Папу Симмаха, который за год до этого получил в Равенне из рук короля документ, подтверждающий его назначение на этот высший пост Ортодоксальной Церкви. В тогдашнем Риме епископы играли очень важную роль. В силу своего положения в Церкви, доходы которой были чрезвычайно большими, Папа был самым влиятельным человеком не только в Риме, но и во всей Италии, а его клирики, так же как и сенаторы, имели большой вес в обществе. Правда, в то время сенат, хотя он и поддерживал тесную связь с императором, находившимся в Константинополе, а также издавал указы, имевшие законодательную силу, уже не имел того значения, которое у него было прежде. Тем не менее сенаторы пока еще имели серьезное политическое влияние на жизнь страны, которое ни в коем случае не следовало недооценивать, поскольку членами сената становились представители самых богатых и самых знатных римских древних родов. Как и римские священнослужители, сенаторы были главными хранителями римских традиций. И римский сенат, и римское духовенство ревностно заботились о сохранении национального римского духа в Вечном городе, и, зная об арианской вере варварского правителя Италии, а также его основные политические тенденции, относились к Теодориху с особой опаской. И то, что Теодорих сразу же, как только прибыл в Рим, направился в базилику св. Петра, имело для них очень большое значение.

Из храма Теодорих во главе триумфальной процессии отправился через мост над Тибром в старый Рим. Здесь он посетил знаменитый римский форум, сенат и римское народное собрание. История сохранила для нас описание знаменательной сцены, которая повергла африканского ученого монаха Фульгенция, находившегося в то время в Риме, в такое изумление, что он смог сравнить ее только с тем, что ему довелось увидеть в блистательном Иерусалиме: окруженный со всех сторон сенаторами и высшим духовенством, ликующей толпой и своими готскими воинами стоял, исполненный величия и чувства собственного достоинства, остготский король и наместник Италии, конная статуя которого уже многие годы стояла в Константинополе перед дворцом императора; он спокойно глядел на раскинувшиеся перед ним Капитолийский и Палатинский холмы, на великолепные старинные здания форума, базилики, храмы и триумфальные арки. Затем он произнес торжественную речь, обращенную к Вечному городу, особо подчеркнув, что он всегда восхищался его великолепием, что он всегда будет неукоснительно соблюдать римские законы и сделает все возможное для того, чтобы римский народ был счастлив. Текст этой речи был высечен на бронзовых дощечках, которые впоследствии установили на Капитолийском холме.

Закончив свою речь, Теодорих отправился на Палатинский холм, к дворцам императора, где в его распоряжение предоставили покои прежних императоров, которые в то время уже никак нельзя было назвать великолепными. То, что увидел здесь Теодорих, который после долгого отсутствия впервые посетил Рим, наполнило его грудь сожалением и печалью, и он тут же решил, что теперь, призвав на помощь римских аристократов, возьмет на себя заботу о реставрации важнейших зданий и памятников этого прекрасного города.

Вспомнил он и о римском народе, который на протяжении десятилетий требовал от властей хлеба и зрелищ. С истинно королевской щедростью Теодорих старался удовлетворить это требование. Из тех ежегодных пожертвований, которые он делал, назовем 120 000 четвериков^[24] зерна, равномерно распределявшихся между людьми, и этот дар мог прокормить примерно 2000 человек. И в те месяцы, когда Теодорих находился в Риме, горожане не испытывали недостатка в шумных развлечениях. Если сам Теодорих, будучи варваром, не питал особых симпатий к состязаниям на колесницах, травле диких зверей, кулачным боям и борьбе, равно как и к театру, он тем не менее позволял римлянам веселиться подобным образом — в глубине души сожалея об этом и принимая все меры против серьезных эксцессов, которые могли возникнуть среди зрителей, неистово болевших за своих любимцев. Этого мало — знаменитым возничим и актерам выплачивалось твердое месячное жалованье. Благодаря этому в Большом цирке и Амфитеатре Флавиев (Колизее) вновь закипела бурная жизнь. И то, что Теодорих именно в этот приезд устроил для римского народа особенно пышное празднество, имело свои, особые причины: в 500 году исполнилось ровно 30 лет с того дня, когда он после смерти своего отца получил Остготское королевство. И ему очень хотелось, чтобы празднование этих триценталий — как раз в то время, когда он находился в Риме, — было особенно запоминающимся.

Так в течение полугода, с весны до осени, Теодорих занимался не только государственными делами, но и организацией публичных развлечений; не забывал он и о приведении в порядок зданий и монументов самой прекрасной жемчужины своего королевства.

Рис.  35.  Состязание на колесницах в Большом цирке Рима

И все это Теодорих делал ничуть не хуже любого императора. Поэтому нет ничего удивительного в том, что вскоре ему удалось завоевать симпатии всего римского населения.

Сказанное выше в большой степени относится и к римскому духовенству. Теодорих прекрасно понимал, сколь важны для него, арианского гота, отношения с ортодоксальными священнослужителями. Как раз в это время, когда рухнула Западная Римская империя, римская Церковь — и не только римская, то же самое можно было сказать и о медиоланской, и о равеннской Церквях — стала играть в государстве очень большую роль, как в социальной, так и в экономической сфере. Ортодоксальная Церковь Италии на протяжении многих лет была политическим фактором власти самого высокого ранга. Доминирующее положение в ней занимала римская Церковь, глава которой, с тех пор как Рим стал императорской резиденцией, с течением времени превратился в самого влиятельного и самого богатого человека в городе. Выражение «Папа Лев I выше Аттилы и Гейзериха» означало, что глава римской Церкви уже стал моральным лидером в Риме. И не только в нем. Его церковное влияние распространялось на все страны, расположенные в западной части Империи; именно его считали в то время наиболее ярким представителем ортодоксального христианства и защитником в борьбе с Востоком, который почти целиком находился в плену ереси. Для Теодориха Папа был олицетворением всего римского и христианского мира, человеком, обладавшим огромной духовной и мирской властью. Однако в то время Папа, безусловно, нуждался в защите своих интересов, и для Теодориха был чрезвычайно благоприятным тот факт, что именно он мог обеспечить Папе такую защиту.

Ибо в начале V века положение Папы Римского, как и всей Церкви, было довольно шатким. В результате ожесточенной, зачастую кровопролитной борьбы, власть на византийском Востоке захватили в свои руки поддерживаемые императором монофизитские еретические партии, поэтому положение ортодоксальных христиан было весьма незавидным. Таким же трудным было распространение ортодоксальных идей в вандальской Африке (правда, в значительно меньшей степени), а также в вестготской Испании и Юго-Западной Галлии, где варварами довольно агрессивно насаждалось арианство. Однако в придунайских странах, где учение Ария не было доминирующим, распространялась вера, которую проповедовал святой Северин; но этот процесс был очень болезненным, ибо кочующие народные массы изо всех сил сопротивлялись ему. То же самое пришлось испытать и самой итальянской Церкви. Известно, что ортодоксальная религия в Италии в течение определенного времени подвергалась серьезным гонениям; и это объяснялось не столько арианской верой ее остготских правителей, сколько тем, что император Анастастий I был ярым приверженцем монофизитства. И лишь один-единственный монарх изо всех сил защищал интересы Ортодоксальной Церкви в конце V века. Речь идет о франкском короле Хлодвиге, который в 496 году принял ортодоксальную веру и начиная с этого момента стал одной из самых ярких фигур в истории Западной Европы; его называли «блестящим метеором, пронесшимся по небу Запада».

Но сравнению с ним Теодорих, который был арианским еретиком, находился в гораздо худшем положении, если иметь в виду отношение к нему итальянских ортодоксов. И хотя, решая многие государственные вопросы, Теодорих фактически выступал в роли императора, он никак не мог занять того главенствующего положения в стране, которое ортодоксальные императоры отвели Церкви. Позиция Теодориха по отношению к религиозным различиям в его королевстве была сразу же определена общей концепцией проводимой им политики, которая игнорировала весь комплекс этих различий между римлянами и готами, призывая их сплотиться для выполнения необходимой политической работы. Конфессиональное различие было лишь одним из элементов большой группы культурных и политических отличий между римлянами и готами. Необходимость защиты собственных высших политических интересов заставляла Теодориха занимать в конфессиональном вопросе принципиально твердую позицию: нужны взаимное уважение к религиозным убеждениям и полная неприкосновенность церковного имущества. И еще одно. Сложившаяся в Италии своеобразная политическая ситуация требовала от Теодориха именно этого — религиозной толерантности. Кассиодор, разделявший взгляды Теодориха, постоянно повторял такие слова: «Мы не имеем права навязывать ту или иную религию, так как никого не следует принуждать к тому, чтобы он верил против своей воли». Разумеется, эти слова нельзя считать выражением просвещенной веротерпимости или современного паритета, поскольку за исключением достойных всяческого сожаления иудеев, к которым и относилось приведенное выше высказывание Кассиодора, все не-ортодоксы и не-арианцы, например манихейцы^[25] и язычники, подвергались жестокому преследованию. Сам король терпимо относился к ортодоксальной религии не только потому, что этого требовала создавшаяся в Италии политическая ситуация; он давал ортодоксии весьма высокую оценку, считая, что эта религия заслуживает определенного доверия. Ортодоксами были и члены его семьи, и люди из его ближайшего окружения. Мать короля, Эрелиева, исповедовала ортодоксальную веру и поддерживала самые дружеские отношения с Папой и ортодоксальными епископами, которые довольно часто обращались к ней за помощью, прося ее передать те или иные важные просьбы своему королевскому сыну. Личным врачом Теодориха был ортодоксальный диакон Гелпидий. К изменению религиозных убеждений, в том числе и к переходу в арианскую веру, Теодорих относился крайне отрицательно. Живший почти в то же время, что и король, хронист рассказывает о нем такую легенду:

«У Теодориха был ортодоксальный диакон, которому он покровительствовал и которого чрезвычайно любил. Но этот диакон вбил себе в голову, что он доставит своему королю огромнейшую радость, если сменит свою ортодоксальную веру на арианскую. Когда Теодорих узнал об этом, он тотчас же приказал обезглавить своего прежнего любимца, сказав при этом: „Если ты не сохранил верность своему Богу, как ты будешь говорить людям о необходимости любой ценой сохранять чистую совесть?"».

Терпимое отношение к Ортодоксальной Церкви было той позицией Теодориха, которая отличала его от вестготского и вандальского королей, защищавших свою арианскую веру, а точнее свою корону, путем жестоких преследований и казней иноверцев. В этом смысле Теодорих был гораздо ближе к Хлодвигу, который сам стал исповедовать религию людей, населявших ту римскую территорию, которую он завоевал. И, проводя именно такую церковную политику, Теодорих достойным внимания образом уклонялся от этой прерогативы императоров, права которых во всех других сферах политической жизни он решительно взял на себя. Из защитников своей Церкви императоры очень быстро превратились в ее хозяев; их цезарепапизм^[26] требовал наличия абсолютного авторитета в церковных делах. Но остготский арианин решительно отказался от роли главы Церкви. Он хотел быть просто ее защитником и вмешивался во внутренние дела Ортодоксальной Церкви только в тех случаях, когда его просили об этом епископы. Кроме того, ему приходилось заниматься церковными делами тогда, когда создавшаяся ситуация угрожала общественному спокойствию и порядку. И в том и в другом случае Теодорих действовал весьма эффективно: правда, при решении любых вопросов, касающихся Церкви, присущая королю упрямая решимость уступала место осторожной сдержанности.

Для Ортодоксальной Церкви Италии эти церковно-политические принципы Теодориха имели огромное значение. Ни один византийский император не предоставлял Папам и епископам такой независимости и самостоятельности, как это делал Теодорих. Чем сильнее пытались императоры всеми имеющимися у них средствами навязать стране монофизитскую ересь, тем с меньшим уважением относились к ним ортодоксальные священники. Такая монофизитская политика императоров привела к акакиевской схизме^[27] (484–519 гг.) и даже к разрыву отношений между римской и греческой Церквями. Церковный Рим и императорскую власть разделяла в те годы глухая стена ереси.

Значение этого факта не только для церковной, но и для вообще всей политики Теодориха трудно переоценить: ведь теперь император руководствовался в своих действиях требованиями большой государственной политики, а вопросы религии и ереси, церковного приоритета главных восточных патриархов отодвинулись на второй план. И надо сказать, что к этому приложил руку и Теодорих. Император Зинон, стремясь наладить единую государственную политику на Востоке, пытался восстановить там церковное единство любой ценой. Даже ценой защиты ортодоксии. С этой целью патриарх Акакий разработал в своей основе монофизитский декрет о единстве — Энотикон, на основе которого должны были строиться все отношения в государстве. Первой в эти годы начала борьбу против такой церковной политики римская Церковь, причем эта борьба велась и за истинную христианскую веру, и за независимость Церкви от проводимой монархом государственной политики. В самом начале схизмы, 1 августа 484 года. Папа Феликс III обратился к императору Зинону с такими знаменательными словами:

«Я верю, что твоя набожность продиктована велением Неба, и хотел бы услышать, что именно ей доверена власть над людскими делами, что в ней нет ни капли сомнения в том, что есть Бог, который вразумляет всех поставленных Им на службу людей. Я верю, что в любом случае ты сможешь извлечь наибольшую выгоду, если возьмешь Ортодоксальную Церковь под свое покровительство и не позволишь никому покушаться на ее свободу; Ортодоксальная Церковь должна жить по своим законам, тогда она вернет тебе власть над миром (в борьбе с василиском). Ибо известно, что все твои дела исполнятся блага, если в том, что касается дел Божиих, ты предпочтешь подчинить свою императорскую волю промыслу епископов Христа. Тебе не следует также пытаться давать свои распоряжения тому, кому по воле Бога должна подчиняться твоя кротость в набожном смирении».

Так апеллировала римская Церковь к императору. Враги и соперники императора в течение его длительной борьбы с Ортодоксальной Церковью были на стороне римского духовенства, поскольку это диктовалось единством их интересов. Это относится в первую очередь к Теодориху, который знал, что Византия намеревалась терпеть его лишь до тех пор, пока ей не удастся его уничтожить. Будучи еретиками, византийские императоры считали своими врагами и остготского арианина, и Ортодоксальную Церковь.

Этим и объясняется отношение Теодориха к той многолетней смуте, которая началась в Риме после опубликования Акакием разработанного им декрета. В те годы, когда церковная власть находилась в руках Папы Анастасия II (496–498), который, в отличие от своих предшественников, занимал по отношению к схизме гораздо более гибкую позицию и при решении почти всех вопросов соглашался с мнением императора, в римской Церкви существовали две партии. Одна из них, провизантийская, в интересах сохранения мира с Византией была готова на определенные уступки императору в вопросах его религиозной политики; другая, строго ортодоксальная, расценивала каждую такую уступку как непростительную слабость и считала подобную позицию ошибочной. Оппозиция резко возражала против «гибкости» Папы; противостояние росло, что могло привести к гибельным последствиям. Вокруг Папы Анастасия II объединились и его приверженцы из провизантийской партии, и те, кто выступал за приоритет императорской власти, рассматривая церковный союз как абсолютно необходимую предпосылку для политического воссоединения Италии с восточной частью Империи; за этими людьми стояла могучая Византия, постоянно подливавшая масло в огонь. Эта партия пополняла свои ряды за счет богатых, обладавших реальной властью сенаторов, их аристократических родственников и набожных священников. Из аристократов по образованию и происхождению я назову здесь лишь Пробина, а из людей, обладавших большим политическим влиянием, — Феста, который, вернувшись из Константинополя, привез Теодориху желанную весть о мире и о его признании. Пожалуй, Фест был духовным лидером этой провизантийской патриотической партии, которая хотела любой ценой добиться церковного объединения. Из священников, входивших в эту партию, следует назвать таких несомненно талантливых и безукоризненно честных людей, как Пасхазий и Иоанн. Оппозиционная партия состояла из строго ортодоксальных римских священников и из ничуть не менее знатных и богатых сенаторов (по сравнению с сенаторами, входившими в провизантийскую партию). Возглавляли оппозиционную партию Фавст и Симмах, имевшие знатное происхождение и безупречную репутацию, а также Либерии, заслуживший особую благосклонность Теодориха за долголетнюю службу на одном из самых высоких постов Остготского королевства. Большинство римлян Италии поддерживали именно эту партию.

После смерти Папы Анастастия II обе партии приложили максимум усилий к тому, чтобы посадить на папский престол своего человека. Строгие ортодоксы, находившиеся в явном большинстве, первыми избрали и посадили на престол в Латеранском дворце диакона Симмаха. И почти в тот же самый день, но чуть позже, сторонники скончавшегося Анастасия II назвали в Санта Мария Маджоре своего избранника архипресвитера римской Церкви Лаврентия. Стало ясно, что теперь и римской Церкви угрожает схизма, если не удастся добиться того, чтобы одна из двух партий отозвала своего кандидата. Но кто должен был это сделать? Единственной компетентной инстанцией, которой можно было поручить проверку законности выбора Папы, так чтобы ей доверяли обе партии, и единственным авторитетом, которому при любых обстоятельствах удалось бы добиться конечного результата, был арианский правитель Италии. И обе партии, придя к обоюдному согласию, обратились за решением этого вопроса к королю. Симмах и Лаврентий прибыли в Равенну, чтобы лично заявить о своих притязаниях на этот сан. Теодорих, приняв во внимание два известных критерия: приоритета и большинства, — решил вопрос в пользу Симмаха и партии строгих ортодоксов (поскольку именно Симмах собрал большее количество голосов и был первым посвящен в сан). Таким образом, Теодорих повел себя как справедливый третейский судья, решение которого никоим образом не было связано с какими-либо корыстными политическими соображениями (ведь, наверное, ему было гораздо выгоднее, с политической точки зрения, поддержать кандидата провизантийской партии).

Теперь вопрос о том, кто должен занять папский престол, был закрыт. Созванный в марте 499 года римский Собор, на котором присутствовал и архипресвитер Лаврентий, поблагодарил короля, как правителя Италии, за его посредничество в споре двух партий и за сделанный им выбор. Выше уже говорилось о том, какой теплый, воистину блестящий прием ожидал Теодориха во время его первого приезда в Рим и встречи с Симмахом.

Однако, несмотря на то что Симмаха официально признали Папой Римским, мир в римской Церкви был лишь кажущимся. Борьба двух партий продолжалась с неослабевающей силой. Провизантийская партия ждала лишь подходящего случая, чтобы свергнуть Симмаха и посадить своего кандидата на престол св. Петра. Но это могло удаться только в том случае, если бы Симмах был изобличен в весьма серьезных проступках, что автоматически повлекло бы за собой снятие его с должности. Долго-долго искали подходящие зацепки, которые позволили бы предъявить Папе обвинение и пожаловаться на него Теодориху. Первой такой зацепкой стало перенесение Симмахом дня празднования Пасхи в 501 году. Скрывая свои истинные цели, сторонники Лаврентия сразу же обратились с письменной жалобой на Симмаха к Теодориху (нам известно о существовании ряда других подобных документов, но, к сожалению, они до нас не дошли). По требованию короля Симмах прибыл в Аримин, узнал, в чем его обвиняют, и, беседуя с Теодорихом как с судьей, категорически отверг выдвинутые против него обвинения. В Риме его поджидали новые огорчения: будто бы он, нарушив все запреты, растратил церковное имущество. Его враги потребовали, чтобы король немедленно объявил о созыве Собора — который должен был начать суд над Папой — и назначил северо-итальянского епископа для проверки документации и проведения тщательного обыска. Все отвернулись от Симмаха; его, применив насилие, вынудили покинуть Латеранский дворец и, тем самым, старый Рим, после чего он вернулся в базилику св. Петра. Зимой 498 года вновь возникла кратковременная схизма. Получив согласие Папы Симмаха, Теодорих созвал требуемый Собор. Одновременно с этим он, несмотря на ожесточенное сопротивление провизантийской партии, поручил уже упомянутому выше епископу взять на себя вместо Симмаха, обвиняемого в столь тяжком преступлении, — управление римской Церковью. Ему было дано право исполнять в Риме обязанности Папы при условии строгого нейтралитета по отношению к обеим враждующим партиям; забегая вперед, скажем, что спустя весьма непродолжительное время этот епископ угодил в расставленные его врагами сети и Теодорих был вынужден сместить его с этого поста.

В начале июля 502 года состоялось первое заседание Собора, на котором присутствовал Симмах. Участники Собора высказались в его поддержку. Они отказались отдать Папу под суд, потребовав от короля устранения назначенного им епископа и возврата Симмаху отнятого у него имущества. Король отказался выполнить эти требования, сказав, что сначала нужно ответить на один вопрос: виновен Симмах или нет? И если они хотят обойтись при решении этого вопроса без судебного процесса, он не будет настаивать на нем, ибо участники Собора подотчетны в своих действиях только Богу. Однако Теодорих тут же добавил, что его совесть — и перед Богом, и перед людьми — будет чиста только в том случае, если члены Собора смогут убедить его в правильности принятого ими решения.

Возникшая ситуация привела к возникновению в Риме беспорядков, которые нарастали с каждым часом, в связи с чем участники Собора предложили королю либо перенести заседания из Рима в Равенну, либо приехать в Рим и принять участие в них. И вновь король отверг оба этих предложения, назначив второе заседание Собора на 1 сентября. Сторонники Лаврентия добились того, что на этом заседании было оглашено их обвинение, и потребовали выслушать показания рабов Папы как свидетелей обвинения. Тем временем волнения в Риме стали настолько сильными, что дальнейшая работа Собора оказалась невозможной: вызванный на заседание Папа чудом избежал гибели от рук своих врагов, в то время как многие его пресвитеры стали жертвами дикой толпы. После этого, несмотря на троекратный вызов и обещанную ему королем охрану, Симмах категорически отказался явиться на заседание Собора.

На третьем заседании, состоявшемся в середине сентября, епископы, оказавшиеся в большинстве — при ожесточенном сопротивлении меньшинства, — заявили, что при создавшейся ситуации они не в силах выполнить поставленную задачу и что дальнейшие заседания Собора также не смогут ее решить. Это — прерогатива короля, который должен прежде всего заботиться о сохранении порядка и мира в стране, и поэтому королю следует отпустить их домой, в свои епархии.

Однако Теодорих не согласился с такой постановкой вопроса. Едва сдерживая накопившееся раздражение, он ответил участникам Собора так: решение возникшей проблемы, скорее всего, затянется слишком надолго, если он будет заниматься ею единолично. И поскольку эта проблема является церковной, то он отныне дает им полную свободу действий; теперь у них есть одна, священная обязанность: при любых обстоятельствах всеми кажущимися им пригодными средствами — а он считает, что процесса над Папой так или иначе не удастся избежать, — обеспечить спокойствие и порядок в стране.

А на четвертом заседании Собора, состоявшемся в октябре, подавляющее большинство его участников проголосовало за следующее решение: Отцы Церкви^[28] не имеют права вершить суд над Папой; за все свои дела он ответит перед Божьим Судом. Симмах был признан невиновным во всех преступлениях, в которых его обвиняли. Ему были возвращены все его церковные права и всё церковное имущество.

Излишне говорить о том, что подобное решение Собора ни в коей мере не могло устроить сторонников Лаврентия. Не обрадовало оно и Теодориха. Провизантийская партия немедленно вернула в Рим своего прежнего кандидата на папский престол; к тому времени Лаврентий уже успел стать епископом. А король предоставил событиям идти своим чередом. Целых четыре года обе партии вели ожесточенную борьбу друг с другом, которая ограничивалась, к счастью, лишь пространной литературной полемикой.

Состав этих партийных группировок уже был описан выше. Участникам Собора удалось втянуть в эту четырехлетнюю вражду епископов почти всей Италии; подавляющее большинство из них (в особенности епископы Северной Италии, возглавляемые Лаврентием, архиепископом Медиоланским) поддерживали Симмаха. Все наиболее влиятельные римские аристократы были втянуты в этот длительный конфликт. Партия сторонников анти-Папы, во главе которой стоял Фест, пользовалась сильной поддержкой византийских политиков, которые тысячами нитей были связаны с римской аристократией. Эта партия сосредоточила в своих руках довольно большую власть, а ее кандидат, Лаврентий, имел в своем распоряжении папскую резиденцию в Латеранском дворце. А вот Симмаху пришлось поселиться за пределами Рима, в новом епископском здании, построенном рядом с базиликой св. Петра; так зарождался Ватиканский дворец Папы Римского. Лаврентий смотрел в будущее с большим оптимизмом, о чем ярко свидетельствует такой факт. На стенах главного нефа величественной базилики св. Павла находились поясные портреты римских епископов (подобные «медальоны» с изображением высших Божественных пастырей украшали стены базилики св. Петра, церкви Латеранского дворца в Риме и церкви Сан Аполлинаре ин Классе в Равенне). Лаврентий приказал добавить к ним свой собственный портрет, дабы перед глазами верующих всегда было яркое доказательство его тесной связи с апостолом Павлом и со всей пришедшей ему на смену иерархией священнослужителей.

Рис. 36. Главный неф базилики святого Павла

Напряженная борьба двух партий длилась до 506 года. Перелом в этой борьбе наступил после того, как Теодорих изменил свое отношение к сторонникам Лаврентия. В 506 году Папа Симмах отправил к Теодориху александрийского диакона Диоскура, которому удалось убедить короля в необходимости немедленного вступления в решительную борьбу с провизантийскими приверженцами анти-Папы. Причины, руководствуясь которыми Теодорих нарушил столь долго сохраняемый им нейтралитет, нам не известны; о них мы можем только догадываться. О том, что в 504 году король вел с гепидами тяжелейшую Сирмийскую войну, мы знаем; победив в этой войне, Теодорих присоединил к своему королевству часть северных территорий Балканского полуострова, что привело к началу серьезного конфликта с Византийской империей, который длился в течение целого десятилетия. Нетрудно предположить, что в подобной ситуации королю не оставалось ничего иного, как нарушить сохранявшийся им до этих пор нейтралитет, поскольку сторонники Лаврентия выступали за усиление влияния Византии как в Риме, так и во всей Италии, так что перемену в отношении Теодориха к ним можно объяснить, скорее всего, чисто политическими соображениями. Именно в то время король выступил в защиту Симмаха, и сделать это ему было уже намного легче, потому что духовные лица, входящие в состав обеих партий, стали склоняться на сторону Симмаха. И без того настроенный против Византии, король решительно выступил против провизантийской аристократии, поддерживавшей Лаврентия; так благодаря вмешательству Теодориха и его поддержке строго ортодоксальной партии сторонников Симмаха в 506–507 годах был преодолен раскол в римской Церкви.

Рис.  37.  Портрет анти-Папы Лаврентия в базилике святого Павла

Предпочтение, отданное Теодорихом Симмаху, сыграло чрезвычайно большую роль в истории Церкви. Арианский правитель Италии оказал в 498–507 годах большую услугу римской Церкви, позволив ей использовать в борьбе с византийской пропагандой, успешно насаждавшей монофизитство под императорским флагом Энотикона, свои собственные силы; в конечном итоге ей удалось полностью избавиться от восточного влияния.

И ортодоксальные церковные круги были чрезвычайно благодарны Теодориху за это. Состоявший в дружеских отношениях с самыми знатными римскими аристократами медиоланский диакон Эннодий, который в годы начавшейся в Италии схизмы выступил с апологией партии Симмаха, в последующие за окончанием схизмы годы стал выразителем чаяний духовенства Северной Италии, посвятив Теодориху блестящий панегирик. Чрезвычайно интересным был тот факт, что хвалебные речи в адрес арианского правителя, который был к тому же и варваром, исходили из уст одного из самых известных ортодоксальных священников римской Церкви, считавшегося правой рукой своего епископа. В этом панегирике говорится о том, что люди, постоянно подчеркивающие религиозное противостояние готов и римлян, очень далеки от истины. Для всей Италии, и особенно для Рима, говорит Эннодий, было счастьем, что сюда пришел Теодорих. Это случилось по велению самого Господа Бога, и король знает, что всеми его делами руководит Создатель и что всем своим успехам он обязан Его милостивому Провидению. По милости Бога, а не надменного византийского императора стал он королем и правителем Италии. Всеми его делами и помыслами руководят разум, стремление к справедливости и соблюдению законов. По мнению Эннодия, Теодориха следует поставить выше Александра Великого, так как остготский король сделал гораздо больше, чем македонский царь:

«Того держала в неведении относительно истинной религии (!) мать всех заблуждений — невежество. Тебя с самых первых шагов твоей жизни сделала просвещенным любовь к Высшему божеству (!) и к полному живительной силы учению (!). Ты никогда не считал, что обязан своими успехами только самому себе; этим и объясняются твои победы. Ты очень хорошо знаешь, что ты предполагаешь, а Бог располагает. Ты делаешь все для того, чтобы добиться счастья; но когда это тебе удается, ты не забываешь, что этим обязан Создателю; в силе, зоркости и отваге ты — король, в кротости, милосердии и доброте ты — пресвитер…

Под твоим счастливым скипетром повсюду воцарился благословенный мир, буквально везде появились ростки новой полнокровной духовной жизни…

В правителе Италии с редкой гармонией соединились две противоположности: в гневе он так же великолепно ужасен, как и гроза; в радости — так же милостив и прекрасен, как безоблачное небо. Он не успеет еще открыть свои уста, а послы по выражению его лица, доброму или сердитому, уже знают, что их ждет — мир или война. В тебе заключена такая масса достоинств, что каждая из них, взятая в отдельности, достаточна для того, чтобы считать человека совершенным. О, как хотелось бы, чтобы к плодам этого Золотого века добавился королевский отпрыск от тебя! Как было бы хорошо, если бы на руках у тебя играл наследник твоего королевства и если бы он воспринял от нас ту уверенность в счастливом радостном завтра, которую мы положили к твоим ногам!»

Само собой разумеется, что к этим восторженным похвалам нужно относиться с известной долей скептицизма ведь они исходили из уст панегириста. И тем не менее Эннодий вовсе не был всего лишь придворным льстецом. Несколько лет спустя он дает такую же, весьма высокую, оценку Теодориху в частном письме к одному южногалльскому епископу:

«Его успехи в войне есть результат нашей молитвы о воздаянии ему за то, что он, исповедуя совсем другую религию, сделал все возможное, чтобы защитить нашу веру. Не изменяя своих религиозных убеждений, он продемонстрировал удивительную терпимость ко всем инакомыслящим. Если наши церковные дела шли не очень хорошо, он искренне сожалел об этом. Зная огромные возможности наших не слишком обеспеченных людей, он удерживал их от стремления к чрезмерно большому богатству. В пресвитерах он высоко ценил врожденные добродетели и старался внушить им те, которых у них не было…

О Христос, наш Спаситель, избравший Своим слугой нашего короля! Сделай так, чтобы его жизнь на земле продлилась как можно дольше!».

Подобные оценки остготского короля, которые содержатся в двух письменных свидетельствах ортодоксального священника, убедительно говорят о том, что между Теодорихом и Ортодоксальной Церковью существовали самые дружеские отношения. С большой долей вероятности можно утверждать, что их сблизило и одинаково негативное восприятие ими Византийской империи. Нет ни малейшего сомнения в том, что в создавшейся ситуации интересы Теодориха и Папы полностью совпадали. Один из них всегда мог рассчитывать на поддержку другого; византийский цезарепапизм угрожал королю-арианину в той же степени, что и монофизитская ересь — Папе; глава римской Церкви, стоящие за ним епископы, а также аристократы поддерживали короля, все еще вынужденного мириться с властью императора.

В Византии, а также в провизантийски настроенных римских кругах этот прочный союз короля и римской Церкви воспринимали как непреодолимое препятствие, лишающее пропаганду идей, направленных на политическое объединение, каких-либо шансов на успех. И пока между Римом и Константинополем существовал церковный раскол — а он длился в течение всего времени правления исповедующего монофизитство императора Анастасия I, скончавшегося в 518 году, — Теодорих мог спокойно смотреть в ближайшее будущее.

Глава 5
Политика Теодориха noотношению к другим германским народам

Швее же в то время Теодориху следовало опасаться не столько Византии, сколько других германских вождей, боровшихся с ним за господствующее положение в Западной Европе. На территории прекратившей свое существование Западной Римской империи появилось большое количество независимых германских королевств: франков, вестготов, бургундов, вандалов и остготов. Каждое из них избрало свой собственный путь, и каждое, кто в большей, кто в меньшей степени, было объектом реституционных планов императора. Как правило, все эти государства были настроены враждебно друг к другу. Помыслы Теодориха, с самого начала его прихода к власти, были направлены на то, чтобы обеспечить себе сильное политическое влияние во всех странах, возникших на месте распавшейся Империи. И если император — так пытался Теодорих теоретически обосновать свои претензии на главенствующее положение — стоит намного выше любого из германских вождей, то и его полномочный представитель на Западе, который носит пурпурную мантию и имеет другие императорские инсигнии^[29], должен обладать более высоким статусом, чем остальные германские короли. А поскольку Италия (в течение многих лет являвшаяся географическим, политическим и, в первую очередь, культурным центром бывшей Западной Римской империи), безусловно, занимает и сейчас доминирующее положение по сравнению с любой из римских провинций, то и ее правитель должен возвышаться над правителями этих периферийных государств. Теодорих считал, что оба названных выше фактора дают ему полное право претендовать на ведущую роль среди остальных германских королей Западной Европы.

В действительности же ему удалось обеспечить себе лишь «некоторый вид морального протектората» над другими германскими племенами: находясь в Италии, он со своими остготами стал естественным соединительным звеном между остальными варварами и сокровищницей римской культуры. Чем дальше эти варвары находились от Рима — эсты пришли аж с Балтийского моря, чтобы принести ему присягу, тем сильнее это тешило самолюбие остготского короля. Когда Теодорих отдал в жены тюрингскому королю Херминафриду свою племянницу Амалабергу, которая была дочерью его сестры Амалафриды от первого брака, он написал ему письмо, в котором были такие строки:

«Вы, отпрыск королевского рода, отныне примете на себя часть славы блестящего рода Амалов. Мы посылаем Вам бриллиант нашего двора и дома, красу всего рода, мудрую советчицу, прелестнейшую из женщин. Она должна разделить власть с Вами и управлять Вашим народом с мудрым усердием, чтобы он стал еще более счастливым. Вы получаете женщину с достоинствами, которые высоко ценятся в Италии: она сведуща в науках, чтит старинные обычаи, имеет царственный вид благодаря не только своему происхождению, но и своим женским достоинствам; мы помним, что Ваше отечество гордится своими традициями не менее, чем своими победами».

Не забыл Теодорих и о бургундах, отправив к их королю Гундобаду Боэция, который привез ему в подарок солнечные часы и клепсидру: Гундобаду надлежало иметь в своем королевстве все то, чем он когда-то восхищался в Риме; благодаря своему королю бургунды должны были избавиться от варварских обычаев. С тем же посланником Теодорих отправил к королю франков человека, умеющего играть на кифаре: подобно Орфею, он должен был тронуть чарующими песнями суровые сердца его подданных. Теодориху очень хотелось добиться поставленной цели — сделать так, чтобы эти дружественные остготам племена изжили жестокие варварские нравы, перестали решать споры с помощью насилия, а обратились бы, в поисках справедливого решения, к закону, что уже было свойственно остготам.

Но не это было главным: используя глобальную "систему альянсов", Теодорих хотел объединить под своей властью все германские народы, живущие на территории развалившейся Западной Римской империи. Его собственный политический опыт и реальная оценка исторических событий подсказывали ему, что различные германские народы не имеют общей национальной идеи. Чем явственнее Теодорих видел, насколько сильным было стремление византийского императора к реставрации прежней империи включая государства, находившиеся в центре Европы, в том числе и его собственное, а также расположенное в провинции Африка государство вандалов, тем больше он убеждался в том, что необходимо противопоставить свою федеративную политику политике Византии, основным лейтмотивом которой было натравливание одного германского народа на другой.

Конечно же, стремление Теодориха к объединению всех германских народов под своей эгидой можно считать лишь проявлением его политического идеализма и беспочвенных фантазий. Но оно было совершенно оправданным, ибо он прекрасно осознавал шаткость своего положения. Зная о постоянно грозящей ему опасности, Теодорих просто не мог сидеть сложа руки и ждать, когда с ним расправятся.

И, может быть, такая попытка объединения всех живущих на территории Империи германских народов была единственной возможностью избежать этого? Во всяком случае, несмотря на то что Теодорих, скорее всего, прекрасно отдавал себе отчет в невозможности полного осуществления надежд всех этих народов, он не собирался отказываться от такой попытки. Разумеется, Теодорих знал, что реальная власть, которой он обладал, была явно недостаточной; поэтому он старался убедить варваров в своей избранности, используя заимствованную у римлян великолепную внешнюю атрибутику монарха, а также моральные критерии, слабость которых была совершенно очевидной. Но он верил в свою путеводную звезду и старался достичь своей цели любыми средствами, действуя, тем не менее, с предельно умной осторожностью.

Одним из первых шагов федеративной политики Теодориха стало установление родственных связей с различными германскими правителями того времени. Так, в 493 году он вступил в брак с Аудофледой — она стала его второй женой, — которая была сестрой франкского короля Хлодвига, чья звезда начинала все более ярко разгораться на политическом небосклоне. Затем он выдал замуж двух дочерей от своего первого брака: Тиудигото — за вестготского короля Алариха II, и Ариагну, известную также под именем Острогото4, - за бургундского кронпринца Сигизмунда.

А примерно в 500 году он выдал замуж свою овдовевшую сестру Амалафриду (у которой было двое детей — Теодахад и Амалаберга) — за короля вандалов Трасамунда. В качестве приданого Амалафрида получила от Теодориха имевшую большое стратегическое значение крепость Лилибей^[30] на острове Сицилия и почетную свиту, состоявшую из 6000 вооруженных готов. Политическая цель этого дара была очевидной: обеспечение защиты южной части страны от Византии с помощью вандалов, чей флот в течение длительного времени господствовал на Средиземном море — важнейшей водной артерии Средневековья. То, что Теодорих послал на жаркий юг страны тысячи воинов, среди которых были и представители знатных родов, лишний раз подтверждает, насколько напряженной была ситуация в провинции Африка и насколько важным был для остготского короля постоянный контроль за этой провинцией. Родственный союз, связавший Теодориха с Аларихом II — изнеженным и весьма бездарным в политическом отношении наследником могущественного Эвриха, — стал ярким выражением стремления Теодориха к сближению братских готских народов. Как мы уже видели, подобный союз был использован и для сближения с бургундами. Правда, отношение Теодориха к бургундам было совершенно иным, чем к вестготам и вандалам, однако он, несмотря на то что бургунды все чаще посматривали в сторону франков, а чуть позже — Византии, сделал все возможное для того, чтобы удержать и бургундов в задуманной им "системе альянсов", что было довольно-таки трудной задачей. "Его политика — это великолепное сочетание опыта и осмотрительной дальновидности", — восторженно писал о Теодорихе византийский историк Прокопий.

Однако Теодориху так и не удалось добиться намеченной цели. Монархом, разрушившим честолюбивые планы Теодориха по созданию конфедерации германских народов, стал его собственный зять — Хлодвиг. Одержав в 486 году под Суассоном победу над римским наместником Сиагрием, король франков отобрал у Империи область Сены, ее последнюю область в Галлии, и с тех пор проводимая им экспансионистская политика приносила ему один успех за другим. В 496 и 502–503 годах Хлодвиг разбил войска алеманнов, в 500 году заставил бургундов платить ему дань. Алеманнов опекал Теодорих, бургундов — Аларих II. Хлодвиг нанес одновременный удар по сферам влияния как остготов, так и вестготов и разрушил оборонительный рубеж остготов на севере Италии. Теодорих предпринял энергичные ответные меры, и Хлодвигу пришлось согласиться на то, чтобы оставшиеся в живых алеманны поселились на высокогорных плато Швейцарии и Швабии — на территориях, которые Теодорих считал входящими в его королевство. Начиная с этого времени алеманны стали платить дань остготским королям, а к имени Теодориха добавился эпитет "Алеманнский". Что же касается вестготов, то Хлодвиг продолжал оказывать на них давление и в конце концов заявил о своих претензиях на занимаемую ими территорию. Несмотря на то что армия франков была довольно малочисленной, их король все же намеревался дать вестготам решительный бой.

Безусловно, Хлодвиг поступил очень мудро, приняв ортодоксальную веру: это позволило ему сразу же занять ведущее положение среди правителей других народов Западной Европы. И поскольку все остальные могущественные короли того времени не только не были ортодоксами, но и погрязли в ереси, то принявшего крещение франкского короля стали считать единственным оплотом всех истинных христиан — особенно в Галлии. То, что Хлодвиг стал ортодоксом, могло дать ему могущественных союзников в борьбе с вестготами, которые, как мы помним, исповедовали арианство, хотя, безусловно, было бы ошибкой считать его лишь яростным защитником Ортодоксальной Церкви от ее арианских врагов. Речь, конечно же, шла не о религиозных, а о политических вопросах, для решения которых Хлодвиг весьма эффективно использовал свою новую веру.

Рис. 38. Король вандалов Трасамунд (портрет на серебряной монете)

Король вестготов Аларих II был довольно слабым правителем, и основная тяжесть борьбы с экспансией франков легла на плечи Теодориха. Остготский король намеревался либо обратиться к третейскому суду, либо, в том случае, если эта мера не даст никаких результатов, остановить наступление франков, сконцентрировав военные силы всех германских монархов, которым они угрожали. Но сначала Теодорих попытался найти мирное решение проблемы с помощью широкомасштабных дипломатических переговоров. К участию в этих переговорах Теодорих хотел привлечь бургундов, варнов, североморских герулов и тюрингов, считавшихся наиболее непримиримыми врагами франков.

Увы, не успевшие начаться мирные переговоры сразу же были сорваны: сначала король бургундов Гундобад, проявив совершенно необъяснимую политическую близорукость, заявил о том, что он будет поддерживать Хлодвига, после чего обрадованный этим известием Хлодвиг немедленно начал военные действия, и никакие дипломатические решения уже не могли его остановить. В 507 году вестготы потерпели сокрушительное поражение в битве при Пуатье; их король Аларих II был убит, и под властью вестготов остались лишь Испания да узкая часть территории севернее Пиренеев, между Роной и Атлантическим океаном.

Итак, политика Теодориха, направленная на сохранение мира путем дипломатических переговоров, потерпела фиаско: он не сумел предотвратить вторжения франков в Вестготское королевство, в результате которого этот братский народ потерял весьма значительную часть своей территории. Теперь Теодориху нужно было думать об интересах своего собственного народа и, взяв оружие в руки, остановить дальнейшее продвижение франков в Галлии. Так на земле бывшей Империи вновь вступили в жестокую схватку два германских короля, что, конечно же, не могло не радовать византийского императора. Вспомним, что в былые времена ему удалось столкнуть между собой Теодориха Страбона и Теодориха Великого, а чуть позже — Теодориха Великого и Одоакра. Теперь он поддержал франков в их борьбе с остготами, присвоив Хлодвигу титул консула и не препятствуя его флоту совершать набеги на побережья Южной Италии. Война 508 года была непродолжительной, но кровопролитной. И победителем в этой войне вышел Теодорих. Правда, Хлодвиг сумел удержать в своих руках захваченные у вестготов земли, однако Теодорих изгнал франков из Южной Галлии, отрезав им тем самым доступ к Средиземному морю. Прованс Теодорих включил в состав своего Остготского королевства, в то время как вся Испания и узкая полоска земли, протянувшаяся вдоль Средиземного моря от Роны до Пиренеев (Септимания), остались за вестготами. Все связанные с этой войной расходы пришлось взять на себя бургундам. Отныне они, равно как и населявшие Швейцарию и Рецию II алеманны, были вынуждены играть роль буферной зоны между франками и остготами.

Так в первый раз победоносное шествие могучих франков было остановлено Теодорихом, хотя в дальнейшем остготский король предпочитал воздерживаться от прямой конфронтации с Хлодвигом. Для самого Теодориха результаты победы его остготов над франками были просто блестящими. Он расширил территорию своего королевства за счет плодородных земель Прованса, а его политический вес в Западной Европе резко возрос благодаря тому, что теперь он был правителем не только своего королевства, но и всех подвластных вестготам земель, взяв на себя роль опекуна своего внука — Амалариха. Разделенные на многие годы составные части Империи, Южная Галлия и Испания, вновь были объединены — так это во всяком случае воспринималось под властью Рима. Папа Симмах сделал Цезария, епископа ставшего теперь остготским города Арелета^[31], архиепископом и папским викарием в Галлии и Испании: изменение политических реалий тотчас отразилось и на церковных делах. Теперь все собираемые в Испании налоги потекли в Равенну и, как и в прежние времена, Испания вновь стала поставлять продовольствие в Рим.

К этому остается добавить, что уже в 504 году Теодорих устранил постоянно грозившую его королевству опасность со стороны гепидов, наголову разбив их армию, и присоединил к своему государству провинцию Паннония II, расположенную в низовьях р. Савы (столица — г. Сирмий^[32]), а также часть Верхней Мёзии и несколько городов на берегу Дуная — включая Сингудунум — вплоть до ущелья Железные Ворота. После того как Византия, пытаясь в 505–508 годах силой вернуть себе Паннонию II, потерпела неудачу как на суше, так и на море, она была вынуждена отступить. (Правда, справедливости ради нужно сказать, что от серьезного вмешательства в политику, проводимую на Балканах остготским королем, Византию удерживала в то время суровая необходимость: ей приходилось отвлекать часть своих сил для разрешения вооруженных конфликтов с Персией.)

И поэтому, когда в 511 году скоропостижно скончался главный соперник Теодориха — великий франкский король Хлодвиг, остготы заняли господствующее положение в Западной Европе. Их король находился в то время на вершине своего могущества и своей славы.

Его королевство включало в себя всю Италию, Сицилию и Прованс. Еще в течение целых тридцати лет северные границы этого государства будут проходить по Рейну и Дунаю, хотя, пожалуй, вряд ли власть остготского короля распространялась дальше, чем Южная Швейцария, Южный Тироль, Каринтия и Штирия. На востоке границы Остготского королевства доходили до Хорватии, Словении, Северной Сербии, а также до всех австрийских земель, расположенных на Балканах.

В то время под властью остготского короля находились, кроме того, вестготские Южная Галлия и Испания. Таким образом, остготы подчинили себе всю бывшую Западную Римскую империю, за исключением: провинции Африка; территорий, находящихся на юге Балканского полуострова; и большей части Галлии. Теперь Теодорих действительно мог считать себя самым могущественным из всех германских королей. Он сосредоточил в своих руках такую власть, которой — вплоть до Карла Великого — не обладал никто.

Начиная с этого времени Теодориху стали воздавать императорские почести. После того как в 512 году в окрестностях г. Террачины были осушены болота, там, неподалеку от моря, установили памятник остготскому королю, на котором высечена такая надпись:

"Наш государь, благороднейший и доблестнейший король Теодорих, победитель и триумфатор, неизменный покровитель страны, рожденный для ее счастья, защитник свободы, возвеличивший Рим покоритель народов".

Действительно, как и прежние римские императоры, Теодорих, используя и мощь своих вооруженных сил и мудрую дипломатию, делал все возможное для того, чтобы возвеличить свое государство и обеспечить его безопасность. Целое десятилетие — с 511 по 522 год — можно по праву назвать самым блестящим периодом правления Теодориха и истории всего его народа.

Да, я подчеркиваю, истории всего его народа. В эти годы, благодаря стараниям Теодориха, он мог спокойно смотреть в свое будущее: в стране царили мир и процветание. Но Теодориху было уже шестьдесят лет, и он, без сомнения прекрасно отдавал себе отчет в том (как теперь это знаем и мы), что своим благоденствием его страна обязана в первую очередь именно ему. И его не могли не тревожить мысли о том, что будет со страной, когда он еще больше состарится и не сможет удерживать власть в своих руках. Сколько времени отведено ему судьбой до того момента, когда он, согнувшись под тяжестью весьма трудно прожитых лет, навсегда закроет свои глаза? Что будет происходить после этого в его стране, которой он до сих пор так и не сумел дать достойного наследника? И, призвав на помощь трезвый расчет и осторожную дальновидность, столь свойственную ему при решении многочисленных политических проблем, Теодорих нашел-таки ответ на один из самых важных для него в то время вопросов. В 515 году он женил знатного испанского вестгота из рода Амалов Эвтариха на своей дочери Амаласунте, которую подарила ему сестра Хлодвига Аудофледа. Этим брачным союзом Теодорих хотел создать прочную, нерасторжимую связь между остготами и вестготами, а также между двумя странами — Италией и Испанией. Ребенок мужского пола, которого можно было ожидать от брака Эвтариха с Амаласунтой (и вскоре у них действительно родился сын — Аталарих), стал бы легитимным монархом обоих братских народов и наследником Теодориха.

Теодориху удалось привлечь на свою сторону и Византию. В 518 году умер император Анастасий I. Вступивший на престол император Юстин I стал проводить внешнюю политику, отличную от политики своего предшественника. Новое правительство Византии не препятствовало осуществлению Теодорихом столь долго вынашиваемых им планов. Как в свое время император Зинон сделал Теодориха римским гражданином и открыл ему путь к наивысшим государственным должностям, так и теперь то же самое произошло и с Эвтарихом. Юстин I назвал его своим «сыном по оружию», и уже в 519 году Эвтарих, вместе с императором, стал консулом. Теперь династия Амалов и Остготское королевство могли спокойно смотреть в ближайшее будущее.

Рис. 39.  Император Юстин I (портрет на медной монете)

Свое назначение на должность консула Эвтарих отметил грандиозными празднествами и в Риме, и в Равенне. Кассиодор рассказал о них в своей хронике, которую он написал в честь Эвтариха:

«В этом году Рим увидел множество чудес. Посол Востока, Симмах, не мог надивиться огромному количеству дорогих подарков, которые получили и римляне и готы. Сенаторов Эвтарих буквально осыпал почестями. В проведенных в Амфитеатре играх были представлены дикие звери всех видов, которые привели в изумление присутствовавших там зрителей, поскольку они таких зверей еще никогда не видели. Даже Африка, в знак своего глубочайшего уважения, прислала на эти игры всё самое лучшее, что есть у нее для проведения таких забав. Все в один голос славили Эвтариха, и римские граждане выражали настолько сильную любовь к нему, что выражали горячее желание видеть его даже тогда, когда он уже давным-давно возвратился в Равенну к своему прославленному отцу. Там он вновь принялся раздавать римлянам и готам такие богатые дары, что все пришли к единому мнению: он, и только лишь он, смог бы превзойти великолепие празднеств, данных им по поводу вступления в должность консула».

Во время этих торжеств хвалебные речи звучали и в адрес Теодориха, о чем нам известно из некоторых фрагментов панегириков Кассиодора. В них прославлялась проводимая остготским королем внешняя политика, направленная на воссоздание Западной Римской империи, однако особо восторженных похвал удостоились те достижения его правительства, которые способствовали укреплению могущества и процветанию Италии. Вот что говорилось в одном из панегириков:

«Слава тебе, неутомимый триумфатор, благодаря борьбе и победам которого вновь возрождаются к жизни обескровленные части страны и возвращается к нам прежний, Золотой век».

В конечном счете сбылось, хотя и в несколько другой форме, приведенное выше пожелание Эннодия, в котором, правда, нет ни слова ни о борьбе, ни о победах:

«О, как хотелось бы, чтобы к плодам этого Золотого века добавился королевский отпрыск от тебя! Как было бы хорошо, если бы на руках у тебя играл наследник твоего королевства и если бы он воспринял от нас ту уверенность в счастливом радостном завтра, которую мы положили к твоим ногам!».

Так говорится в панегирике Эннодия. А в письме, которое он написал в 511 году одному южногалльскому епископу, эта же тема изложена такими словами:

«Помолись, чтобы Христос, наш Спаситель, сохранил на долгие годы жизнь того из Своих слуг, которого Он дал нам в лице нашего благороднейшего короля; за то, чтобы король смог подарить нашему государству наследника из своего рода, иначе все плоды трудов короля, все результаты, достигнутые им на протяжении нескольких поколений, бесследно исчезнут и нам останутся лишь горькие воспоминания о безвозвратно ушедшем Золотом веке!».

Глава 6
Золотой век

Современники Теодориха говорили о временах его правления как о поистине Золотом веке, о возврате прежних счастливых дней, поскольку несколько десятилетий, предшествовавших его приходу к власти, были отмечены беспросветной нищетой и тяжкими условиями жизни его народа. И эту счастливую перемену как друзья, так и враги Теодориха единодушно считали результатом проводимой им политики. Рим вновь стали называть — и уже в последний раз — Felix Roma, то есть счастливым Римом.

Как же удалось Теодориху добиться столь разительных перемен за довольно короткое время своего правления? Ни государственные, ни экономические органы управления страной не претерпели каких-либо существенных изменений. Все дело в том, что Теодориху удалось принести многострадальной Италии такой бесценный дар, как мир, который он стремился оберегать на протяжении всей своей жизни. Именно это было совершенно необычным в те жестокие времена. Армия его остготов была надежной защитой от набегов воинственных, жадных до чужого добра варваров. Сам король принимал весьма решительные меры к тому, чтобы и в самом государстве, и на его границах спокойствие сохранялось настолько долго, насколько это было возможно. Кроме того, его правительство проявляло крайнюю осторожность в таком вопросе, как повышение налогов, и гарантировало полное освобождение от налогов и государственную поддержку в тех случаях, когда речь шла об освоении новых земель или возникновении форс-мажорных ситуаций (стихийные бедствия, пожары и т. п.). Финансовое положение страны во времена правления Теодориха было очень стабильным, что позволяло правительству осуществлять мероприятия, имевшие чрезвычайно большое экономическое и экологическое значение: строились и реставрировались водопроводы и бани, для создания новых посевных площадей осушались болота. «Принимались все меры по сохранению, увеличению и рациональному использованию природных богатств страны независимо от того, о чем шла речь — о добыче полезных ископаемых или лове рыбы».

На новую, более высокую ступень поднялись сельское хозяйство, торговля, ремесла — словом, вся экономическая жизнь страны, — что позволило поддерживать на определенном уровне благосостояние ее жителей, несмотря на значительное увеличение размеров самого государства. Обновленное Остготское королевство было полно, если можно так выразиться, юношеского задора и за очень короткий промежуток времени достигло небывалых темпов развития. А поскольку, как уже говорилось, римляне привлекались к работе в органах самоуправления наравне с готами, то в широких римских кругах очень скоро примирились с фактом единоличного правления Теодориха. Дело зашло настолько далеко, что некоторые римляне и это вызывало вполне заслуженные насмешки Теодориха — начали стараться внешне походить на готов: в одежде, прическах и т. д. Можно сказать, что из всего латинского населения страны крайне враждебно по отношению к готам была настроена лишь одна (правда, обладавшая довольно заметной властью) группа, а именно сплотившиеся под флагом крайнего национализма знатные латифундисты. Но и им было невыгодно препятствовать неуклонному росту процветания страны в обстановке мира и порядка. И в течение очень многих лет после смерти короля-еретика — когда его народ даст последний отчаянный бой за свое существование и уже потеряет Равенну — ортодоксальные священники будут с благодарностью и грустью вспоминать то воистину счастливое время. Один из таких священников, Аноним Валесиан, который родился, может быть, в уже ставшей императорским городом Равенне, оценил времена правления Теодориха весьма примечательными словами:

«В его время Италия на протяжении 30 лет наслаждалась мирной жизнью, которая продолжалась и при его преемниках. Все, за что он ни брался, ему удавалось… Он щедро раздавал нуждающимся и деньги, и продукты питания, а поскольку он сумел прекрасно наладить работу органов управления, государственная казна, которую он принял совершенно пустой, быстро наполнилась. Он не предпринимал никаких мер, направленных против ортодоксальной религии. Он дал народу цирковые и другие театральные зрелища, поэтому его часто сравнивали с Траяном и Валентинианом I — настолько похожи были его дела на деяния этих императоров… К нему стекались деловые люди со всех концов страны. Судебные органы Италии осуществляли в его время правосудие настолько хорошо, что если кто-либо решался для улучшения своего благосостояния вложить куда-либо свое золото или серебро, то он мог быть уверен в том, что они сохранятся так же надежно, как за каменной стеной. Он повелел, чтобы ни один город Италии не имел городских ворот, а там, где они уже были, получили приказ никогда их не запирать; каждый мог заниматься своим делом в любое время дня и ночи. В его время на один солид можно было купить 60 четвериков пшеницы или 30 амфор вина».

Высокий уровень развития экономики и стабильное финансовое положение страны особенно сильно проявились в двух областях: в литературной жизни и в обеспечении сохранности общественных зданий и памятников. В то время как личное участие остготского короля в делах, относящихся к первой области, было лишь символическим — он мог создать благоприятные условия для ее развития, — то ко всему, что касалось второй области, Теодорих относился с искренним рвением и не жалел средств на уход за памятниками и зданиями. Перестраивая, реставрируя и придавая новый блеск величественным сооружениям и монументам, которые несли на себе следы умирания когда-то могущественнейшей Империи, Теодорих хотел лишний раз подчеркнуть, что он пришел в Италию не для того, чтобы разрушить все, связанное с этой Империей; нет, он всегда восхищался ее делами и сделает максимум возможного, чтобы вдохнуть в нее новую жизнь.

Особого внимания Теодориха в этом деле удостоились две столицы — Рим и Равенна. Имя остготского короля тесно связано с этими городами Италии. В новом дворце, который Теодорих построил для себя в Равенне, есть его мозаичный портрет. (Описание этого портрета сделал Агнелл, равеннский священник первой половины IX века, которому мы обязаны многим ценным сведениям о церковных сооружениях его родного города.) Так вот, на этом портрете Теодорих представлен одетым в кольчугу, в правой руке он держит копье, в левой — щит; рядом со щитом — символическое изображение Рима с дротиком в руке и в шлеме; на той стороне, где король держит копье, символическое изображение Равенны, направляющейся к королю: ее правая нога опирается на море, а левая — на сушу. Господствующая над морем и сушей Равенна украшалась с поистине королевской щедростью, а в Вечном городе производились масштабные реставрационные работы. Постоянная работа по улучшению состояния этих двух столиц была для Теодориха не обузой, а любимым занятием.

Как известно, в античной древности было семь знаменитых чудес света. Рим, в котором находилось большое количество ценных памятников архитектуры, остготский король считал восьмым из таких чудес. Несмотря на тяжкое испытание, которому подвергли Вечный город вестготы Алариха I и вандалы Гейзериха, его по-прежнему украшали древние монументальные сооружения: театры, термы, базилики и опустевшие языческие храмы. Сохранили свой великолепный вид и форум Траяна и Капитолий. По образному выражению Кассиодора, Вечный город все еще населял «весьма многочисленный народ статуй и целый табун бронзовых и мраморных коней». Но были, разумеется, и поврежденные, и в значительной степени разрушенные здания. Во многих сооружениях были извлечены железные скобы, скреплявшие мраморные и травертиновые^[33] плиты; блоки и колонны старых зданий либо использовали для возведения новых, либо готовили из них жженую известь. Ради ценных материалов разрушали даже мраморные и бронзовые статуи. В каких масштабах все это происходило, мы можем судить по такому факту, что сам Теодорих поступал подобным образом: он приказал использовать для строительства своей резиденции в Равенне мраморные блоки разрушенного императорского дворца Пинкир. Однако вскоре Теодорих опомнился и попытался с присущей ему энергией устранить все нанесенные Риму повреждения, как это уже делал до него император. Ярким свидетельством этих усилий Теодориха являются его указы, которые впоследствии Кассиодор и один из его учеников опубликовали под названием «Variae»^[34].

Рис. 40. Кирпич с именем Теодориха (из базилики святых Сильвестра и Марии)

Теодорих ввел должность специального городского архитектора, в обязанности которого входил надзор за реставрацией зданий и сохранением их в надлежащем состоянии. Ему помогала в работе существовавшая и прежде Служба охраны статуй, следившая за состоянием всех городских скульптур. Их деятельность в Риме была чрезвычайно плодотворной. Государство затратило огромные средства на строительство кирпичных заводов и мастерских. Во многих светских и церковных зданиях того времени можно было найти кирпичи с клеймом Теодориха. Был отреставрирован целый ряд крупнейших сооружений Рима: гигантский императорский дворец на Палатинском холме, огромный (и сильно разрушенный) театр Помпея, величественное (и почти не подвергшееся разрушению) здание Амфитеатра Флавиев (Колизей). Привели в порядок и постоянно использовавшийся Большой цирк, верхние этажи которого довольно сильно пострадали от времени. Из средств, полученных от введения налога на вино, король ежегодно выделял определенную сумму на приведение в порядок стен Рима. Значительные суммы тратились также на обеспечение функционирования гигантских водопроводов, общественных терм и купален, великолепной, достойной самых высоких похвал системы канализации, а кроме того, на содержание чиновничьего аппарата. Особо нужно подчеркнуть то, что Теодорих выделял из своих собственных средств Деньги на строительство ортодоксальных церковных зданий. В годы его правления для Папы Симмаха были построены различные часовни в церкви св. Петра, рядом с этой церковью — церковь апостола Андрея, базилика св. Панкратия и базилика двух святых Пап: Сильвестра и Мартина Турского. Из стен последней базилики извлекли кирпич с именем Теодориха. Эта базилика — построенная на средства некоего Палатина, который, вероятно, был одним из высокопоставленных готских чиновников Теодориха и поэтому, как и король, особо чтил святого Мартина, поскольку был родом из Паннонии, — сохранила свой облик до наших дней. Жак благодаря стараниям Теодориха, стремившегося удовлетворить все духовные и мирские потребности Рима, этот город за очень короткий срок помолодел и украсился новыми зданиями. И, пожалуй, Эннодий не слишком сильно преувеличивает заслуги Теодориха, описывая в своем панегирике его деятельность такими словами:

«Я вижу, как в лежащий во прахе город вливается новая красота, как повсюду во благо государства встают новые дворцы, а старые обретают былое величие. Я вижу полностью возведенные здания там, где совсем недавно я видел лишь их проекты. Весь Рим, мать городов, стряхнул с себя все увядшее и прямо на глазах помолодел».

А вот что говорит о Теодорихе упомянутый выше Аноним Валесиан: «Король любил строить новые здания и придавать прежний блеск стареющим городам, что, безусловно, следует считать одним из самых больших его достоинств». Нам известно о строительных работах в Террачине, Сполето, Парме, Павии и Монце. В Павии, совершенно по-особому укрепленном городе, по приказу Теодориха были построены дворец, купальни, амфитеатр и возведены новые городские стены.

Наиболее пристальное внимание Теодорих уделял двум городам — Равенне и Вероне. Оба этих города король сделал своими резиденциями, руководствуясь в первую очередь соображениями военной безопасности.

Рис. 41.  Вид на Верону

Как уже упоминалось выше, на вершине холма Сан-Пьетро, господствующего и над всем городом Вероной, и над ее окрестностями, был построен огромный, хорошо укрепленный дворец. (К сожалению, в настоящее время от него остались лишь жалкие остатки, скорее всего — обводных стен и восьмиугольных башен по углам.) В качестве дворцовой церкви Теодорих использовал одну из двух церквей: либо расположенную поблизости от дворца церковь св. Петра, либо, что вероятнее, весьма интересующую нынешних историков строительного искусства церковь Сан Стефано, наиболее Древние элементы которой клирос и крипта^[35], возможно, восходят именно к тем временам. И отнюдь не случайно Теодорих отдавал предпочтение Вероне, ибо этот город, в котором уже были прекрасные термы, великолепный римский театр и большая Арена^[36] и в котором сам Теодорих приказал соорудить новые термы и акведуки, был хорошо укрепленной крепостью. Именно сюда Теодорих приезжал всякий раз, когда этого требовали интересы безопасности его государства; правда, приезжал он в Верону и тогда, когда ему становилось или слишком жарко, или слишком скучно в расположенной на равнине и окруженной болотами Равенне.

Находясь в Равенне, Теодорих мечтал о том времени, когда этот город будут окружать не бесплодные болота, а пышные сады. Эннодий говорит об этом так:

«Теперь, после того как поле битвы стало красным от крови,

Ты разведешь здесь сады и украсишь их пурпурными цветами.

Роскошные кустарники подарят тебе прекрасные плоды,

Деревья подарят тебе чудесные фрукты —

Такие же благородные, как и ты.

Зеленая трава узнает своего господина и молча поприветствует его;

Всему, к чему ни прикоснется король, он отдает тепло своего сердца.

Благодарная земля громко скажет мне о том,

Для кого растут на ней деревья.

Здесь, исполненный благодати,

Явится моим глазам великий вождь».

Рис. 42.  Арена города Вероны

Рис. 43.  Дворец Теодориха в Вероне (городская печать Вероны XII века)

А в Вероне, стоя на вершине холма, где для него был выстроен дворец, Теодорих с удовольствием вдыхал свежий горный воздух и любовался открывающейся его взору великолепной картиной: прямо у его ног лежал огромный город и блестела излучина реки Атесис, на юге перед ним расстилалась широкая лента реки Пад^[37], за которой виднелись Апеннины, а на севере и западе красовались заснеженные вершины Альп. Здесь, где его никогда не тревожили воспоминания о годах, проведенных в императорской резиденции, он чувствовал себя единственным властелином этого прекрасного города. Это была его Верона! «Verona tua»^[38], — так называл ее Эннодий. В героическом эпосе город Верона фигурирует под именем Берн.

И тем не менее, столицей и главным деловым центром нового государства была отвоеванная у Одоакра Равенна, которая стараниями Теодориха превратилась в неприступную крепость и в которой, как в прежней императорской столице, находились все правительственные учреждения. Правительство Теодориха состояло, как известно, и из готов и из римлян, и эта двойственность не могла не наложить свой отпечаток на нравы его двора и жизнь его столицы. В Равенне всегда были сильны традиции прежнего блестящего образа жизни, свойственного римлянам, но на этом фоне было не менее заметным великолепие германского двора Теодориха, выросшего и получившего образование в Константинополе. Этот двор — со своим королем, непохожим ни на какого другого монарха, с его женой, в характере которой прекрасно уживались и царственная гордость и мягкая доброта, с роскошными празднествами и пирами, с певцами и арфистами, исполнявшими хвалебные и героические песни, с высшими готскими военачальниками, обладавшими опытом, мудростью и почти неограниченной властью, с мощными отрядами королевской гвардии и воинскими турнирами юных готов, — да, этот двор был поистине германским. Но были и римские аристократы, которые также занимали весьма ответственные посты, были яркие представители греческой и римской культуры, греческие и римские гувернантки, учителя, литераторы, художники и врачи — и все они являлись неотъемлемой частью римского уклада жизни в Равенне. Таким образом, королевский двор был ярким отображением всех идеальных устремлений своего монарха, который, постоянно заботясь о сохранении у германцев боевого духа и инициативы, тем не менее с готовностью принял многие римские обычаи и постарался дать и воспитание, и образование римской матроны как своей дочери Амаласунте, так и своей племяннице Амалаберге.

О своей столице, в которой еще при жизни императрицы Галлы Плацидии (ум. в 450 году), обладавшей тонким художественным вкусом, были построены многие великолепные здания, прежде всего — церкви и дворцы, Теодорих заботился истинно по-королевски. Он привел в порядок городской водопровод, который проложили еще при Адриане, и теперь жители были надолго обеспечены столь нужной им чистой водой. Он построил новые и отремонтировал старые термы, возвел здание Большого Гостиного двора (так называемую базилику Геркулеса^[39]) и многие другие крупные сооружения, отличавшиеся новизной архитектурной мысли и ставшие истинным украшением Равенны.

Рис. 44. Капитель базилики Геркулеса (?) в Равенне с монограммой Теодориха

Среди них в первую очередь следует назвать построенный в восточной части города (позади церквей Сан Аполлинаре Нуово и Сан Джованни Евангелиста) дворец, передний фасад которого был обращен к западу, а задний — к находившемуся на востоке морю. Теодорих «изо всех сил старался приблизить завершение строительства дворца, однако ему не было суждено дожить до его освящения; правда, портики, расположенные по периметру дворца, он успел закончить». Так говорится в одной из древних равеннских хроник. Королевский дворец Теодориха строился, вероятно, по образцу императорского дворца Халка в Константинополе. Литературные источники свидетельствуют о том, что во дворце были обращенная к морю трапезная, широкие галереи; стены были облицованы мрамором и украшены великолепной мозаикой. То здание, которое сегодня гиды представляют приезжающим в Равенну туристам как дворец Теодориха, действительно принадлежало ему, но в более поздние годы подверглось реконструкции^[40]. Истинный облик этого дворца времен Теодориха мы не в силах восстановить.

Рис. 45. Реконструированный дворец Теодориха в Равенне

Мы имеем лишь весьма приблизительное представление о том, как в то время выглядело главное здание, в котором находились покои и церемониальные залы короля и которое было окружено двориками и стенами^[41].

На его переднем фасаде находилась центральная часть изображения города Равенны, полная картина которой представлена в самом низу южной стены созданной по воле Теодориха церкви Сан Аполлинаре Нуово. И хотя у нас нет полной уверенности в том, что эти изображения идентичны, мы все же вправе допустить такую возможность. Построенное совершенно в античном духе главное здание выглядело, по нашей гипотезе, как импозантное двухэтажное строение, крыша которого была сделана из красной черепицы.

Рис. 46. Передний фасад главного здания дворца Теодориха в Равенне

Рис. 47. Фронтон главного здания дворца Теодориха в Равенне

В центре переднего фасада этого здания четырьмя мощными белыми колоннами был образован фронтон, под которым находился высокий главный портал. Свод над этими четырьмя колоннами образовывали три полукруглые арки, два средних антрвольта^[42] которых были украшены прелестными изображениями богини Виктории; каждая из них держала в обеих руках зеленые гирлянды. Остальные элементы переднего фасада располагались по обе стороны от главного портала. Как с той, так и с другой стороны были установлены четыре колонны, размеры которых были несколько меньше по сравнению с колоннами главного портала. На эти колонны опирались три полукруглые арки, и уже каждый антрвольт украшали фигурки богини Виктории с гирляндами в руках. Над этими арками, опираясь на белые мраморные лежни, возвышался второй этаж. Слева он был разделен на пять, а справа — на шесть арочных пролетов, в антрвольтах которых также красовались те же богини с теми же гирляндами в руках. Представив себе именно таким передний фасад главного здания и призвав на помощь всю свою фантазию, мы можем попытаться представить себе, как выглядел весь дворец Теодориха. Это был действительно великолепный дворец; ни у одного германского короля — и до Теодориха, и после него — такого дворца не было.

Рис. 48.  Фрагмент мозаичного пола дворца Теодориха

Рис. 49. Главный неф дворцовой церкви Теодориха

B Равенне был и еще один комплекс строительных сооружений, связанных с именем Теодориха: новые или отреставрированные арианские церкви. Самая известная, отличавшаяся пышным убранством арианская церковь была построена по приказу Теодориха рядом с его дворцом — по сути дела, это была дворцовая церковь. Речь идет о базилике св. Мартина, в которой было три продольных нефа, а поперечный неф — такой встречается в нынешних церквях — отсутствовал. Потолок базилики был сделан из очень дорогих материалов, и поэтому современники дали ему пышное название: «caelum aureum^[43]». Теперь эту базилику знают как церковь Сан Аполлинаре Нуово: примерно в 850 году в нее были доставлены из города Классе реликвии святого Аполлинария, — и охраняют ее как памятник архитектуры; стены этой церкви украшает великолепная мозаика времен Теодориха Великого. В этом отношении она является уникальной: такой изумительной мозаики, которой облицованы стены главного нефа этой старинной базилики, нет больше ни в одном храме. На человека, впервые вошедшего в эту церковь, ее главный неф, освещаемый солнечными лучами, которые попадают в него из двух боковых нефов, производит неизгладимое впечатление. Мозаика обеих стен главного нефа разделена на три расположенных друг над другом участка. Верхние из них находятся под самым потолком, на них изображены 26 сцен из жизни Иисуса Христа и его мученическая смерть. Мастер, создавший эти мозаичные картины (возможно, их было двое), великолепно — совершенно в античном стиле — скомпоновал их. Использованы довольно простые орнаменты, но их цветовое решение — выше всяких похвал. Средние участки обеих стен главного нефа выполнены из такой же великолепной мозаики тех лет, которая изготавливалась на золотой основе. На каждом из этих участков — одиннадцать окон, между которыми находятся огромные изображения шестнадцати персон: это люди в одежде апостолов, которые держат в руках закрытые книги или свернутые в трубку рукописи и о функциональной роли которых мы не можем сказать ничего определенного.

Нижние участки обеих стен сделаны из мозаики времен Теодориха только лишь в начале и конце — середина этих участков, на которых изображены весьма колоритные процессии, сделана из мозаики более позднего периода: времен архиепископа Агнелла (556–569 гг.), который, после распада Остготского королевства, освятил эту арианскую церковь, после чего в ней стали проводиться ортодоксальные богослужения. Перечислим то, что было создано в этом храме по приказу Теодориха. На южной стене главного нефа (стене апостолов) в непосредственной близости от входа находится изображение города Равенны (ср. с рис. 46). Отчетливо видна внутренняя сторона расположенной на заднем плане городской стены. Внешняя сторона этой стены, которая должна была находиться на переднем плане, — отсутствует. Справа на этом месте расположен портал, в проеме которого находилось изображение человека (впоследствии уничтоженное по приказу Агнелла). Сохранилась небольшая мозаичная картина на тимпане^[44]: Спаситель, несущий свой крест, и рядом с ним два топчущих змею человека.

Рис. 50.  Южная стена (стена апостолов) главного нефа дворцовой церкви Теодориха

Рис. 51.  Северная стена (стена евангелистов) главного нефа дворцовой церкви Теодориха

Слева, вместо городской стены, был изображен описанный выше новый дворец Теодориха. В проемах трех больших центральных арок и шести меньших по размеру боковых арок переднего фасада дворца, вероятно, находились мозаичные портреты самого Теодориха (в главном портале) и восьми его высокопоставленных придворных.

Все эти портреты были также уничтожены по приказу Агнелла^[45]. Вместо них в тех девяти проемах, где они были, появились мозаичные занавеси (заполнившие собой образовавшиеся пустоты). Справа и слева от центральных арок королевского дворца располагались изображения различных зданий Равенны: ротонды, базилики, баптистерия и других. На северной стене главного нефа (стене евангелистов) был изображен окруженный городской стеной и омываемый морем портовый город Классе. За этой стеной — на внешней стороне которой находились портреты по меньшей мере трех человек, в то время как четвертый стоял в проеме городских ворот (эти портреты также уничтожили по приказу Агнелла) — можно было увидеть различные здания города Классе: цирк, портик, церковь и т. д. На синих волнах моря, блестевшего под лучами солнца, покачивались три позолоченных корабля.

Рис. 52.  Иисус Христос и добрая самаритянка (мозаичное панно, расположенное на верхнем участке одной из стен главного нефа дворцовой церкви Теодориха)

Ко времени правления Теодориха можно отнести также изображения сидящей на троне Святой Девы Марии с младенцем Христом на руках и самого Спасителя; они располагались на противоположном конце главного нефа — неподалеку от алтаря.

Находились ли во времена Теодориха на длинном участке между изображениями города Классе и Девы Марии с Христом какие-либо другие фигуры, которые впоследствии могли быть уничтожены Агнеллом, или этот участок изначально был таким, как сейчас, нам не известно. Вероятнее всего, мозаичные работы во времена Теодориха так и не были полностью выполнены, ибо король почил в бозе до того, как строительство этой церкви было завершено. Доподлинно мы знаем одно: архиепископ Агнелл, руководивший художественными работами в этой церкви, распорядился поместить на двух длинных участках обеих стен главного нефа мозаичные портреты 26-ти великомучеников и 22-х юных дев, которые выходят из городов Равенна и Классе и жертвуют свои жизни во имя торжества учения Спасителя.

Рис. 53.  Фарисей и мытарь (мозаичное панно, расположенное на верхнем участке одной из стен главного нефа дворцовой церкви Теодориха)

Рис. 54. Портовый город Классе (мозаичное панно дворцовой церкви Теодориха)

В любом случае нет никаких сомнений в том, что дворцовая церковь Теодориха была подлинным архитектурным шедевром того времени. С какой гордостью вступал под своды этой, в то время самой богато украшенной церкви окруженный своей свитой король! Можно представить себе, какие чувства обуревали Теодориха, когда он присутствовал на торжественных богослужениях, которые его придворный епископ проводил на готском языке. Наверняка он с чувством искренней благодарности к Богу вспоминал те времена, когда был заложником в Константинополе, когда совсем юным вступил на престол своего отца, когда, став взрослым, привел свой народ — через немыслимые опасности и тяжелейшую борьбу к той заветной цели, о которой он боялся даже мечтать! Какие горячие молитвы возносил он здесь своему Богу. Как искренне благодарил Его за золотой век, который наступил и для него самого и для его народа!

В религиозных — арианских — верованиях Теодориха и о его жизни, посвященной служению своему народу, мы знаем достаточно много; правда, дошедшие до нас скульптурные и литературные памятники, рассказывающие о нем, содержат слишком много противоречий. Можно, конечно, утверждать, что возведение дворцовой церкви и забота об ее великолепном убранстве объясняется отнюдь не религиозными причинами, но не следует забывать о достаточно большом количестве арианских храмов в Равенне, Цезарее и Классе, в которых проводились многочисленные богослужения. Кроме дворцовой церкви был в Равенне еще один арианский храм, носивший имя святого Феодора (ныне — церковь Сан Спирито), который часто посещал и сам Теодорих.

Так же как и большая церковь св. Мартина, уступающая ей по размерам церковь св. Феодора имела свой собственный, выстроенный по приказу Теодориха, баптистерий (ныне — церковь Санта Мария ин Космедин). Разумеется, убранство этого баптистерия не шло ни в какое сравнение с убранством церкви св. Мартина, да и сам он был всего лишь бледной копией большого старинного католического баптистерия, расположенного рядом с базиликой Урсианы (ныне это — собор). Кроме того, мы располагаем сведениями о двух арианских церквях — св. Анастасии и св. Андрея, — которые бесследно исчезли с лица земли. Нам известно о существовании четырех арианских церквей в других городах Остготского королевства: это — церковь св. Евсевия, церковь св. Георгия, церковь св. Сергия в городе Классе и церковь св. Зинона в Цезарее.

Рис. 55. Мозаика купола арианского баптистерия в Равенне

У нас есть сведения о трех епископских домах, один из которых находился в Равенне, неподалеку от дворцовой церкви Теодориха, в то время как два других располагались за чертой города. Есть все основания предполагать, что каждый из названных выше трех городов имел своего собственного арианского епископа; имя одного из них нам известно: его звали Унимунд, и он руководил постройкой церкви св. Евсевия. И, вероятнее всего, все эти готские храмы — а мы знаем это совершенно точно о церкви св. Анастасии — имели многочисленный штат священнослужителей.

Две арианские церкви, в которых часто проводились богослужения на готском языке, были и в Риме. Одна из них церковь св. Агаты, расположенная неподалеку от Квиринала, уже со времен Рицимера проводила арианские культовые ритуалы. Вторая находилась на Целийском холме рядом с Латеранским дворцом, в бедном и довольно пустом квартале, в котором жили готы; впоследствии ее стали называть церковью св. Северина. Так что, хотя у нас и нет других достоверных сведений о местонахождении арианских церквей во времена Теодориха, можно с очень большой долей вероятности предположить, что названные выше несколько храмов не были единственными во всей Италии. И, пожалуй, мы имеем полное право считать, что в других крупных городах Италии, а также в плотно населенных готами округах наряду с ортодоксальными церквями существовали и арианские, имевшие собственных арианских священников.

Рис. 56.  Страница рукописи «Codex argenteus»

Дошедшие до нас фрагменты произведений готской церковной и теологической литературы еще более наглядно, чем имеющиеся у нас сведения о различных арианских храмах, свидетельствуют о религиозности готов и, конечно, в первую очередь — всех готских клириков. Абсолютно все эти фрагменты представляют собой части рукописей того времени, когда остготы поселились в Италии. Прежде всего следует сказать о церковных текстах на готском языке, большая часть которых содержит изложенный в семи кодексах Новый Завет^[46]. Назову лишь самый известный из этих кодексов, а именно «Codex argenteus»^[47], хранящийся в настоящее время в Упсале и содержащий 330 страниц Евангелия; священный текст был написан серебряными, а в некоторых местах и золотыми, буквами на пурпурном пергаменте. Эта рукопись дает нам ясное представление о том, какого высочайшего уровня достигла готская каллиграфическая школа VI века. Внешнее оформление этого Кодекса производит не менее сильное впечатление: большинство входящих в него рукописей, в которых изложены библейские сюжеты, имеют переплеты, украшенные золотом и драгоценными камнями.

На основе имеющихся сведений о хорошей постановке теологического обучения и широких интересах остготских клириков можно сделать вывод, что готы не ограничивались лишь чтением Библии на готском языке, которую перевел для них с латинского языка Вульфила; они усердно штудировали и латинскую Библию, обращая особое внимание на имеющиеся разночтения (разумеется, речь не идет о каком-либо строго научном систематическом сравнении). Более того: различные вариации сюжетов, изложенные в готской Библии, нашли свое отражение в латинских рукописных текстах Библии VI века. И эти филологические усилия ярко свидетельствуют о весьма важном культурном феномене: о высоких духовных исканиях остготов, исповедовавших арианство, и об их дружеских отношениях с римскими ортодоксальными богословами.

Тем, что сегодня в нашем распоряжении есть произведения теологической литературы на готском языке, мы обязаны прежде всего трудам остготских писателей и богословов, а также ставшей впоследствии широко распространенной практике переписывания этих трудов. К сожалению, до наших дней сохранилось очень небольшое количество рукописей на готском языке.

Одной из таких рукописей, написанной неизвестным автором на готском языке и затем переписанной на латыни, является переработанный в виде проповеди комментарий к Евангелию от Иоанна, кратко излагающий его первые семь глав. Сохранились всего лишь восемь страниц, написанные в две колонки великолепными крупными буквами, которые — вместе с другими знаменитыми в то время шедеврами готской литературы приобрел для Миланской библиотеки кардинал Фридрих Борромойс. В нашем распоряжении есть и еще одно свидетельство великолепного мастерства остготских каллиграфов фрагмент календаря вестготских праздников, созданного во Фракии примерно в 390 году. Все остальные произведения остготской литературы, написанные на готском языке, после распада их королевства почти полностью исчезли. А те рукописи, которым посчастливилось пережить это тяжелейшее для готов время, не только не пытались спасти — хотя бы из интереса к этому народу, а сознательно уничтожали. За одним-единственным исключением (речь идет о «Серебряном кодексе»), все имеющиеся у нас рукописи сохранились только потому, что с них сначала соскабливали готские буквы, а затем на этом пергаменте писали ортодоксальные тексты на языке отцов, то есть на латыни (палимпсесты). К счастью для нас, описанная выше процедура, которую практиковали в VII–VIII веках в североитальянском монастыре Боббио, выполнялась не слишком тщательно, что позволяет нам разобрать, хотя и с трудом, тексты, написанные на готском языке.

Остготские богословы читали и переписывали и такие арианские тексты, которые были написаны на латинском языке. Так, в уже упоминавшемся выше палимпсесте, содержащем и готский и латинский тексты, было предложено полемическое разъяснение отдельных глав Евангелия от Иоанна. В другом палимпсесте VI века, изготовленном в монастыре Боббио, мы находим фрагменты арианского комментария к Евангелию от Луки. А в Парижской рукописи, написанной унициальным (курсивным) шрифтом рукой искусного готского каллиграфа VI столетия, содержится отредактированная копия письма арианского епископа Максимина к святому Амвросию, епископу Медиоланскому.

Все эти богословские труды, которые изучали и применяли в своей жизни остготы, безусловно, не являются результатом их собственных усилий: они попали к ним, вместе с переводом Библии, сделанным Вульфилой, из греко-римского мира культуры Балканского полуострова. Точно так же как и в церковном искусстве, в котором готы следовали римским образцам и использовали римские методы работы, они не были слишком оригинальными и в своей богословской литературе. И, разумеется, лучшее, что есть в их церковной культуре, готы во многом позаимствовали у греков и римлян.

Рис. 57. Готский меч из захоронений в Ночере

Сказанное выше в известной степени относится и к деятельности готов в светских областях культуры. С самого рождения остготы учились владеть оружием и, по воле своего короля, признавали лишь одну достойную профессию — защитников Италии. Все найденные нами остготские захоронения указывают на это. Когда в 1898 году в Номере (провинция Умбрия) были вскрыты 165 могильных холмов, выяснилось, что всем взрослым мужчинам в могилу обязательно клали меч, а иногда также копье, кинжал и щит; всем юношам — лук и трехгранные стрелы; и даже в могилах женщин были найдены короткие стилеты. Другие извлеченные из этих холмов предметы ярко свидетельствуют о стремлении остготов к дорогим элегантным украшениям. Они были прилежными учениками римлян и очень скоро оценили по достоинству все богатства римской культуры. (К сожалению, их действительно золотой век не мог продолжаться бесконечно.) Как одежда, так и украшения, изготавливаемые готами, несли на себе явный отпечаток римской культуры и были такими же великолепными и дорогими. Предметы, найденные в Кастельтрозино (провинция Марке), еще раз со всей очевидностью подтверждают это.

Рис. 58. Готская фибула из захоронений в Ночере

Рис. 59. Готские украшения из захоронений в Ночере

Рис. 60. Готские ожерелья и крест из захоронений в Кастельтрозино

Рис. 61. Готские серьги и фибула из захоронений в Кастельтрозино

Все украшения, обнаруженные и в Ночере, и в Кастельтрозино, были эмалированными, так как эмали пользовались особой любовью у варваров. Какие же именно украшения нашли археологи в обоих захоронениях? Это — ожерелья из стекла, кораллов, жемчуга и драгоценных камней, золотые и серебряные кольца, браслеты, серьги, пояса с дорогими пряжками; фибулы, предназначенные для скрепления одежды и носимые на плечах; гребни и заколки для волос; различные сосуды для питья и великолепные седельные украшения. Найденные в могилах знатных воинов доспехи были очень дорогими. В 1854 году при раскопках в Равенне археологи извлекли из земли остатки украшенных гранатами золотых доспехов, которые принадлежали то ли Одоакру, то ли Теодориху. Некоторые женские украшения были целиком сделаны из золота. Так, в окрестностях города Чезены (находящейся не слишком далеко от Равенны) был найден комплект украшений знатной готской дамы, которые представляли собой либо чисто золотые изделия, либо золотые изделия, инкрустированные драгоценными камнями и жемчугом. В этот комплект входили: большая фибула в форме стилизованного орла; великолепные серьги и кулон; заколка для волос с дорогим декоративным диском; кольцо (надеваемое на палец); сплетенное из золотых проволочных колец ожерелье. Благодаря этим находкам мы получили ясное представление о той благополучной или, точнее сказать, богатой жизни, которую вели в течение долгих мирных лет воины Теодориха и члены их семей.

Рис. 62.  Остатки золотых доспехов из захоронения в Равенне

Рис. 63.  Золотая  инкрустированная гранатами  фибула в форме стилизованного орла из захоронений близ Чезены

Рис. 64. Золотые серьги из захоронений близ Чезены

Это впечатление усиливается еще больше, когда мы знакомимся с сохранившимися произведениями светской литературы: либо написанными специально для готов на латинском языке, либо переработанными для них с уже существующих рукописей. Так, изгнанный из Константинополя греческий врач Анфим, который, возможно, жил среди остготов в Италии и был личным врачом самого Теодориха, написал на латинском языке руководство, содержавшее краткие медицинские рекомендации о том, как нужно питаться, какие продукты вредны, а какие — полезны для здоровья. Он посвятил это руководство королю франков Теудериху, сыну Хлодвига, к которому Теодорих часто посылал его с различными поручениями. Другой греческий врач, Орибасий, который, так же как и Анфим, был тесно связан с готами, перевел на латинский язык свои труды. И все-таки медицинской литературы, предназначенной специально для германских племен, многие представители которых охотно шли «в услужение и обучение» к обоим названным выше врачам, было очень мало. «В основу Biblioteca gotica легли две Парижские рукописи 8907 и 10233». В жизнь Остготского королевства все глубже проникала античная римская культура, и остготы старались поделиться ее ценностями с братскими германскими народами. В этой связи можно еще раз упомянуть о том, что уже было сказано выше: о стремлении Теодориха к установлению дружеских отношений с другими германскими королями.

Круг интересов варварских народов не ограничивался лишь заботой о хлебе насущном и других материальных атрибутах повседневной жизни. Рождалась — и это в равной мере относится к вестготам, вандалам и франкам их собственная литература, которая была поставлена на службу национальным интересам этих народов; в произведениях этой литературы говорилось о славном прошлом этих варваров, а панегирики и хвалебные песни прославляли существующую в тот момент времени власть (с фрагментами произведений такого рода мы уже познакомили читателя). Наибольшую известность приобрел медиоланский диакон и преподаватель риторики Эннодий. Его панегирики Теодориху появились примерно в 508 году, по случаю проведения триумфальных празднеств в Равенне и Медиолане. В них давалась чрезвычайно высокая оценка деятельности остготского короля и особо подчеркивалось чувство благодарности, которое ортодоксальное население испытывало к нему. Для Теодориха подобные панегирики были тем более ценными, что они исходили из уст человека, находившегося в близких отношениях с самыми знатными и самыми образованными людьми тогдашней Италии. Одним из наиболее ярких представителей тех кругов, которые с самого начала стали верно служить остготскому королю, прилагая огромные усилия для налаживания дружеских отношений между варварами и римлянами, был сенатор Кассиодор, сделавший очень многое и для того, чтобы приобщить готов к античной римской культуре. Тесное сотрудничество римского сенатора и остготского монарха — типичный образец налаживания взаимодействия могущественных германцев и носителей древней римской культуры в годы раннего Средневековья. На протяжении всей своей жизни Кассиодор был одним из главных государственных деятелей Остготского королевства. Будучи придворным историографом Теодориха, он посвятил и всю свою литературную деятельность защите его идеалов и интересов. Свою «Мировую хронику» он написал в 519 году в честь зятя короля — Эвтариха. А в своем знаменитом труде «12 книг» он рассказал о прошлом этого народа так, как если бы готы всегда были самым тесным образом связаны с римской культурой, а их правящие династии были такими же древними и благородными, как и римские. Вот что было сказано об этом литературном произведении Кассиодора: «Утрата одного этого произведения для нас, немцев, почти так же невосполнима, как гибель двадцати книг „Германских войн" Плиния Старшего. Даже крайне скудная выписка, сделанная Иорданом из произведений Кассиодора еще при его жизни, позволяет сделать вывод о глубокой эрудиции Кассиодора, давшего в них весьма высокую оценку также и греческим историкам и географам. Как известно, Иордан был романизированным готом. Его труд, написанный в 551 году в Константинополе, — это первое сохранившееся до наших дней историческое сочинение, созданное германцем на латинском языке».

Рис. 65. Теодорих Великий (из немецкой рукописи XII века)

Рис. 66. Кассиодор (из той же немецкой рукописи XII века)

Если говорить о влиянии готских властей на литературную жизнь образованных римских кругов, следует признать, что оно практически отсутствовало. Однако сам Теодорих считал литературу важнейшей составной частью римской культуры, которой, как мы помним, он искренне восхищался и поэтому делал все для ее развития. В первую очередь он позаботился о создании системы образования. Сравнивая королевство Теодориха с провинцией Африка, где власть находилась в руках вандалов, подавлявших в зародыше всякое стремление к образованию, можно сказать, что у готов дело обстояло совсем по-другому. В Италии, а столетие спустя и в вестготской Испании, резко усилилась тяга к образованию. О личном вкладе короля в развитие просвещения в стране, о его интересе к римской литературе и римскому искусству, в чем вряд ли приходится сомневаться. В своем панегирике Эннодий говорит об этом чрезвычайно выразительно:

«Стало законом, что ты побуждаешь людей к овладению искусством красноречия, отмечая наградами их старания… Тебе обязаны своим появлением все достойные уважения трактаты… Ведь блестящее искусство риторики наших предков почти уничтожила ржа ужасающего пренебрежения… Благодаря тебе настали совершенно другие времена!».

Особенно заботливо относился Теодорих к тем занимавшимся литературным трудом римлянам, которые были его придворными или состояли на государственной службе. А вот к литературным устремлениям своих собственных соплеменников король хотя он и дал гуманитарное образование своей дочери Амаласунте и своей племяннице Амалаберге относился с гораздо меньшей симпатией. И поскольку сам он не умел писать, ему совершенно не хотелось, чтобы сыновья готов посещали занятия римских преподавателей, так как он считал, что умение читать и писать сделало бы их менее отважными в бою. Ведь именно привыкшей к мечу руке своих воинов, из которой Теодорих изъял и книгу и перо, он был обязан установлению в стране мира, что привело ее к быстрому экономическому прогрессу, а это — совершенно необходимое условие для повышения интереса к литературе и, следовательно, подъема литературной жизни. Как бы там ни было, именно Теодорих подготовил почву для дальнейшего расцвета в стране римской литературы, которая полвека спустя получила мировое признание, став квинтэссенцией римской духовной культуры и отразив в своих произведениях германский мир Средневековья. (Кстати говоря, из этих произведений мы узнаём, что вестготские монархи, правившие в VI–VII веках, сыграли в деле развития литературы совершенно такую же роль, что и Теодорих.)

Разумеется, период расцвета римской культуры в Остготском королевстве был слишком непродолжительным для того, чтобы принести ощутимые плоды. Пока еще отсутствовали те продуктивные силы, которые в глубокой древности создали превосходные условия для этого расцвета. Во всех произведениях того времени, которые дошли до наших дней, нет ни одной оригинальной идеи, которая могла бы привести к созданию новых литературных шедевров. Язык, так же как и литература, был отмечен печатью отсутствия прогресса. Во многих видах литературы тех лет: назидательной, утешительной, развлекательной — царил застой, и лишь в научной литературе было подобие жизни: делались выписки из классических трудов, переводы, составлялись сборники.

Всю литературу того времени можно сравнить с учебным заведением, где одни усердно изучали великолепные образцы прошлых лет, а другие пытались копировать их, стараясь оживить прошлое, чтобы использовать его в настоящем. В то время, с целью приобщения населения к чтению, было принято решение опубликовать целый ряд сочинений древней классической литературы (кстати, именно благодаря такому решению эти сочинения сохранились до наших дней). Количество людей, занимавшихся литературной деятельностью, было весьма небольшим; впрочем, то же самое можно сказать и о читателях. В основном это были представители знатной римской аристократии и их ближайшее окружение, которые унаследовали от своих отцов тягу к образованию и живой интерес к литературе и естественным наукам. Поэтому нет ничего удивительного в том, что истинным центром литературной жизни Империи стало образованное римское общество.

Во главе этого общества стоял один из выдающихся сенаторов — патриций Симмах, потомок того язычника Квинта Аврелия Симмаха, который был известен как писатель, а также и издатель произведений Тита Ливия. Патриций получил хорошее литературное и риторическое образование, и поэтому ему был доверен контроль над Римским университетом, выпускники которого занимали самые разные государственные должности. Кроме того, он активно занимался литературной деятельностью. Так, патриций Симмах написал «Историю Рима» в семи книгах: с помощью таких же, как и он сам, богатых людей выпустил в свет великолепные издания сочинений античных писателей (лучшие рукописи произведений Вергилия и Горация, которыми мы теперь располагаем, — результат именно этих усилий). Как выдающийся литературный меценат Симмах снискал к себе огромное уважение и в Италии, и в Византии; он поддерживал дружеские отношения как с живущим в Константинополе выдающимся грамматиком Средневековья Присцианом, так и с живущим в Медиолане Эннодием, который видел в нем мудрого покровителя и наставника. Философ Боэций находился с Симмахом в родственных отношениях, так как был мужем его дочери Рустицианы; внимая мудрым советам Боэция, Симмах уже в юношеские годы стал зрелым мастером.

Наряду с Симмахом чрезвычайно активное участие в литературной жизни страны принимала известная римская семья: патриций Пробин, его сын Цетег и его дочь Блезилла. К этому кругу людей принадлежал и Эвгиппий, который прославился как автор обширной антологии (составленной на основе сочинений Августина), а также жизнеописания св. Северина. Свой первый труд он посвятил одной из родственниц Кассиодора — набожной, весьма почитаемой готами Пробе — в благодарность за то, что Проба предоставила в его распоряжение свою библиотеку. Второй, гораздо более известный труд Эвгиппий написал, став аббатом монастыря, расположенного в окрестностях Неаполя, так как именно в этом монастыре покоились останки св. Северина — апостола времен Великого переселения народов.

Прекрасным цветком римской культуры называет в своем панегирике Эннодий благородную матрону Варвару, о которой нам известно, что она была вызвана ко двору в Равенну и стала воспитательницей готских принцесс. Кассиодор поддерживал знакомство с названными выше людьми, хотя он никогда не был в Равенне.

С членами еще одной семьи, сделавшей очень много для развития духовной и литературной жизни в стране, Эннодий находился в родственных отношениях. Речь идет о семье консула Фавста, решительного и преданного сторонника Папы Симмаха. Его сестра, Стефания, называла Эннодия «самым блестящим светочем Ортодоксальной Церкви». Консул Фавст и его сыновья. Мессала и Авиен, были видными чиновниками Остготского королевства и всячески поддерживали не только Папу Симмаха, но и самого Теодориха. И они, и другие знатные римляне, имена которых известны нам благодаря Эннодию (о некоторых из них Эннодий говорит в свойственном ему восторженном тоне), занимали различные должности при дворе короля в Равенне, и их образ мыслей, безусловно, влиял на мировоззрение Теодориха.

То, что тогдашние священнослужители города Рима были образованными людьми, писавшими литературные сочинения, — общеизвестно. Таким человеком был и упомянутый выше аббат Эвгиппий. Благодаря трудам ученого общества, которое собиралось один раз в неделю для обсуждения различных богословских вопросов, мы имеем представление о церковной жизни города Рима, находившейся в тот период времени в состоянии упадка — как в сфере образования, так и в области литературы. В это общество входили не только клирики, но и миряне, и его деятельностью интересовался такой известный человек, как патриций Симмах. На собраниях этого общества юный, но уже ставший знаменитым Боэций пытался решать трудные догматические вопросы, используя диалектический метод древних философов. В целях правильного понимания и разумного обоснования таинств веры он обращался к философским трудам Аристотеля, что нашло свое отражение в его богословских трактатах; за то, что эти трактаты были написаны Боэцием, мы должны быть благодарны названному выше обществу, а за их публикацию — Папе Иоанну I.

Несмотря на то что Боэций весьма серьезно интересовался теологическими проблемами, все же основной наукой, которой он посвятил всю свою жизнь, была философия. Разумеется, его трудно назвать выдающимся философом, так как Боэций в основном пропагандировал идеи великих философов древности, но он сделал очень многое для того, чтобы, осуществив перевод сочинений Платона и Аристотеля и дав свои комментарии к ним, познакомить с этими философскими трудами и своих современников, и потомков. Целиком выполнить эту тяжелейшую работу ему удалось только в отношении сочинений Аристотеля, посвященных логике. Сделанный Боэцием перевод этих сочинений и его собственные комментарии к ним легли в основу школьного учебника логики, который широко использовался в течение последующих семи веков. Приведенная в нем латинская диалектическая терминология была общепринятой на протяжении всего Средневековья и сохранилась до наших дней. А богословские трактаты Боэция, которые прокомментировал не кто иной, как Иоанн Скот Эриугена, сыграли выдающуюся роль в деле развенчания схоластических богословских спекуляций и догматических методов Средневековья. Словом, в кругу римских теологов Боэций, безусловно, был незаурядной личностью, настоящим эрудитом, в котором «как в зеркале отразился весь блеск греческой науки!».

Для многих сочинений того времени характерно пробуждение интереса к прошлому римской Церкви. В начале VI века один из сторонников Лаврентия составил сборник жизнеописаний Пап. Открывался этот сборник биографией претендовавшего на папский престол Лаврентия, а за ней шли описания жизни Пап, портреты которых находились в базилике св. Павла, о чем уже шла речь выше. А вот сторонники Папы Симмаха шли на прямую фальсификацию исторических документов, которые свидетельствовали о событиях, касавшихся римской Церкви IV века, чтобы доказать, что, несмотря на то трудное положение, в котором оказался в результате происков своих врагов Симмах, именно он является легитимным Папой. Отсюда следовал такой вывод: поскольку Симмах — истинный Папа, то он не может быть вызван в качестве ответчика в какой бы то ни было суд. В VI веке эти так называемые симмаховские фальсификации были включены в перечень норм церковной юрисдикции, а еще один автор использовал их при составлении второго сборника жизнеописаний Пап. Этот сборник, получивший название «Книга Пап», вышел примерно в 530 году из-под пера неизвестного нам и не слишком образованного клирика, который весьма произвольно толковал исторические события и пользовался самыми разными источниками, но только не теми, которые находились в папских архивах. Наибольшее внимание автор «Книги Пап» уделил современным ему событиям. Нас же больше всего интересуют в этом сборнике описания римских церквей и тех произведений искусства, которые их украшали.

Церковная жизнь тогдашнего общества отражена и в некоторых литературных произведениях. Это прежде всего — достаточно хорошо известные работы членов римской курии, а также знаменитого в Равенне и высоко оцененного Кассиодором монаха Дионисия Малого, предложившего считать началом нового летосчисления рождество Христово; к этим работам можно добавить отредактированный им «Сборник папских декреталий» и перевод книги «Соборные каноны». В огромную заслугу Дионисию Малому нужно поставить и перевод сочинений греческих Отцов Церкви на латинский язык. Знаковым символом богословской литературы VI века были переводные книги, различные сборники и комментарии.

Так же как и Рим — хотя и в несколько меньшей степени, — центром литературной и духовной жизни были еще два знаменитых города Северной Италии, бывших какое-то время императорскими резиденциями: Медиолан и Равенна. В Медиолане находилась знаменитая школа, в основе которой лежала пришедшая из Галлии система обучения семи свободным искусствам. Окончившие эту школу получали хорошее светское образование на античной основе (что примерно соответствует тому уровню образования, который дают наши гимназии) и возможность учиться дальше — в образовательных учреждениях более высокого уровня. Эту школу организовал архиепископ Лаврентий; грамматику в ней преподавал Девтерий, а риторику диакон Эннодий, правая рука архиепископа. Выпускниками этой школы были такие известные люди, как Парфений и Аратор; первый, будучи высокопоставленным чиновником Франкского королевства, возглавлял его министерство культуры, в то время как второй, ставший чуть позже диаконом римской Церкви, написал знаменитую книгу «О деяниях апостольских». Боэция же Эннодий оценивал не слишком высоко. Он даже отпускал в его адрес весьма колкие шутки: он говорил, что в руках Боэция меч и копье немедленно превратились бы в прялку и тирс^[48]; как верный поклонник Венеры, он постоянно избегал трудов, присущих Марсу. Хотя Эннодий и написал великолепное послание в защиту Папы Симмаха во время возникшей схизмы, два агиографических сочинения и несколько гимнов, он все-таки был скорее светским писателем, чем теологом. Безусловно, он получил весьма хорошее образование и умел довольно туманное содержание своих произведений облекать в античные классические формы. Однако очень многим из этих произведений свойственны высокопарность и манерничание, а изящно выстроенные формы не в силах скрыть их внутреннюю пустоту; так что в большинстве случаев нам трудно понять истинный смысл сочинений Эннодия и все они для нас чуть-чуть «несъедобны».

Если же говорить о духовной и литературной жизни такой резиденции Теодориха, как Равенна, то вряд ли нужно специально убеждать читателя в том, что вся она — и при дворе, где отдавали предпочтение взглядам не только высокообразованного, но и весьма практичного Кассиодора, и в греко-римских школах — была поставлена на службу новому правителю Италии. Подводя итог всему сказанному выше, можно с полным правом утверждать: в Италии начала VI века кипела довольно бурная духовная жизнь, благодаря тому что интересы всех служителей искусства и науки (как образованных готов, так и римлян и греков) — литераторов, архитекторов, художников, ученых совпадали, ибо старания каждого из них всемерно поощрялись королем. Все они придавали государству, возглавляемому варваром Теодорихом, тот блеск, который заставлял римлян вспоминать о годах, когда Римская империя находилась в зените своего могущества. Им казалось, что вновь наступили счастливые времена.

И короля, благодаря которому вернулся этот Золотой век, и литераторы, и художники прославляли как римского императора. О панегириках в его честь уже говорилось выше, а во многих городах страны ему были установлены памятники из весьма дорогостоящих материалов. В зданиях Рима, Неаполя, Турина, Павии, Равенны и некоторых других итальянских городов появились портреты Теодориха, сделанные из великолепной цветной мозаики. К сожалению, все эти монументы либо полностью уничтожены, либо серьезно повреждены; у нас осталось лишь описание того памятника Теодориху, который Карл Великий приказал перевезти из Равенны в Ахен: это — конная статуя из позолоченной бронзы; в левой руке Теодорих держит щит, в правой — поднятое для броска копье.

Рис. 67. Золотая монета с портретом Теодориха (в натуральную величину)

Только благодаря столь высокому признанию заслуг Теодориха была отчеканена — вопреки всем традициям — золотая монета с его портретом. Согласно весьма сомнительному утверждению, эта монета была найдена в окрестностях г. Сенигаллии (чуть севернее портового города Анконы). Затем она попала в коллекцию господина Франческо Гнекки из Милана, дружеской любезности которого я обязан фотографией этой уникальной монеты.

Диаметр монеты составляет 33 мм, ее масса — 15,32 г. На лицевой стороне (аверсе) монеты отчеканен поясной портрет короля. На нем — пластинчатые доспехи и хламида^[49], закрепленная на правом плече круглой фибулой. Непокрытая голова Теодориха демонстрирует его красиво причесанную густую шевелюру. Правую руку он держит перед грудью в благословляющем жесте, а в его левой руке — изображающая земной шар сфера, на которой стоит Виктория, богиня победы, с венком и пальмовой ветвью в руках. На аверсе выбита надпись: Rex Theodericus Pius Princ[eps] I[nvictissimus] S[emper]. Ha реверсе монеты повторено изображение Виктории, стоящей на шаре, и выбита надпись: Rex Theodericus Victor Gentium. Comob — указание на Монетный двор Константинополя, хотя эта монета, вне всякого сомнения, отчеканена либо в Риме, либо в Равенне. Со стороны реверса к монете припаяны два золотых крепления для застежки, посредством которой можно было носить эту монету как украшение. В качестве комментария к изображению Теодориха на этой монете приведем фрагмент из панегирика Эннодия:

«Лишь в тебе одном счастливо объединяются доброта и властность, заставляющая людей повиноваться твоим приказам. Ты мог бы просто в силу своего высокого происхождения быть их господином, но тебе присущи и великолепные человеческие качества. Принадлежность к блестящему королевскому роду дала тебе в руки скипетр; и уже одного этого было бы достаточно, чтобы быть правителем, даже если бы у тебя отсутствовали все заслуги, которые дают человеку его незаурядные способности. Но твоя великолепная внешность не является твоим единственным достоинством, ибо твой королевский облик озарен пурпуром благородства. Сереры^[50] присылают тебе одежды, изготовленные дорогостоящими червями; дарят великолепные огромные покрывала, диадему с переливающимися разными цветами драгоценными камнями, самоцвет, который стережет огромная змея; каждое украшение, которое исполненный почтения мир посылает тебе, становится, коснувшись твоего тела, еще краше, и значение его возрастает, что свидетельствует о том, что оно наконец-то нашло своего господина. Белизна твоих щек великолепно гармонирует со здоровым румянцем. Глаза полны юношеского огня, им почти незнакома печаль. Благородные руки, несущие строптивцам погибель, щедро раздают подданным заслуженные ими награды. Никого не стал бы я прославлять лишь за его знатность и богатство; другим правителям диадемы дарованы их судьбою, на голову моего короля ее надела рука самого Господа Бога. Те правители лезут из кожи вон, чтобы все обратили внимание на их роскошные наряды; мой король предпочитает сохранять свой простой, неизменный облик; а если бы ему вдруг захотелось принарядиться — он мог бы одеться в любые, в самые дорогие чужеземные наряды! Правитель Италии может быть совершенно разным человеком: в гневе он так же страшен, как удар молнии, в радости он так же прекрасен, как синее безоблачное небо. И еще до того, как он раскроет уста, посланники других народов знают, чего им ждать: дружественного мира или ужасающей войны».

Рис. 68. Аверс золотой монеты с портретом Теодориха (увеличенное изображение)

Рис. 69. Реверс той же золотой монеты (увеличенное изображение)

Золотая монета с портретом Теодориха, о которой речь шла выше, попала в захоронение, скорее всего, почти сразу же после распада его королевства. Так что ее по праву можно назвать символом того Золотого века, который принесло Италии правление Теодориха и который очень быстро закончился, когда короля не стало.

Но еще очень долго жили в Италии воспоминания об этом благословенном времени. И не только в Италии. Живший в Константинополе историк Прокопий человек, которого отличали широкий кругозор, глубокие знания и богатый жизненный опыт, — очень высоко оценивал деятельность остготского короля в середине VI века. Почти сразу же после смерти Теодориха его королевству будет нанесен последний, разрушительный удар. «Его мощная Длань, — так пишет Прокопий, — всегда заботилась о соблюдении порядка и была лучшей защитой права и закона. Он всегда надежно охранял свою страну от набегов соседних варваров; его мудрость и отвага внушали страх и уважение к нему далеко за пределами его королевства. Он старался избегать любой несправедливости по отношению как к своим подданным, так и к другим народам… Теодориха часто называли тираном, а на самом деле это был истинный император, ни в чем не уступавший всем тем, кто волею судьбы был облачен в пурпур.»

Глава 7
Конфликты и кризис

Приведенные в самом конце предыдущей главы слова Прокопия, который был тесно связан с правительственными кругами Византийской империи и в качестве секретаря сопровождал Велизария в его походах, не могут не вызывать у нас удивления, хотя Прокопий, говоря о том, что Теодорих был истинным императором, конечно же, имеет в виду не его личные качества, а созданное им государство. Ибо византийцы всегда считали Остготское королевство некоей временной субстанцией, которую они вынуждены терпеть до тех пор, пока им не удастся изменить создавшуюся ситуацию. А о том, что ее нужно изменить, они не забывали ни на секунду. Ведь Теодорих создал государство остготов на земле Италии, там, где была рождена Imperium Romanum, правительство которой избрало местом своего пребывания Вечный город. Именно поэтому Остготское, а не какое-либо другое королевство варваров было с самого начала бельмом на глазу у византийских императоров. И если с существованием Вестготского и Франкского королевств они были вынуждены примириться (поскольку их было очень трудно уничтожить хотя бы потому, что они находились далеко от Византии; к тому же сохранение престижа византийского императора в этих королевствах не было столь важным, как в Италии), то по отношению к остготам дело обстояло совершенно иначе: никто из византийских императоров не хотел отказываться от Апеннинского полуострова. Поэтому, когда речь заходила об Италии, постоянно и в довольно резкой форме подчеркивалось, что Теодорих — всего лишь наместник византийского императора. Продолжительность его пребывания в этой должности нигде не оговаривалась. Напротив: Теодориха всегда считали инородным телом в организме Империи и было совершенно ясно, что при первой же возможности византийский император постарается избавиться от него.

Таким образом, судьба Остготского королевства целиком зависела от состояния дел в Византийской империи. Однако в последние годы они шли довольно неважно, так как Империю сотрясали религиозные раздоры, обусловленные распространением монофизитской ереси. Правда, дело было не только в том, что способность Империи к решительным действиям была ослаблена внутренними распрями; как мы уже видели, те итальянцы, которые исповедовали ортодоксальное христианство, крайне отрицательно относились к еретической пропаганде византийцев, высказываясь о ней в довольно-таки оскорбительной форме. Эта часть населения Италии встретила Теодориха с распростертыми объятиями. Церковная политика, проводимая императорами Зиноном и Анастасием I как элемент глобальной имперской политики, направленной на воссоединение Италии с Византийской империей, была их серьезной политической ошибкой. И постепенно люди, стоявшие у власти в Византии, стали осознавать это. После того как на византийском троне произошла перемена — в июле 518 года скончался император Анастасий I, — новый император Юстин I и его талантливый племянник Юстиниан (который очень скоро возьмет в свои руки руководство внешней политикой Византии) предприняли ряд шагов, чтобы исправить эту ошибку. Правда, их отношение к собственной религии пока еще не претерпело каких-либо серьезных изменений; а вот главная цель византийской политики и для Юстина I, и особенно для Юстиниана оставалась прежней: возрождение Римской империи за счет возврата ее наиболее жизненно важных территорий. Все их попытки не принесли успеха, и наконец им стало ясно, что основным тормозом их великодержавной политики является монофизитство. Итальянцы по-прежнему относились крайне неодобрительно к этому религиозному учению, тем более что Теодорих не только не преследовал, но и оказывал всяческую помощь римской Ортодоксальной Церкви. И так было не только в Италии. Многие священники с Востока присылали свои декларации, в которых говорилось об их все более растущем неприятии монофизитства, именно в Рим. Эти декларации постепенно привели новое правительство Византии к такому выводу: лишь ортодоксальная вера является тем эффективным средством, которое поможет объединить разрозненные части прежней Империи в единое целое. Для того чтобы добиться этой цели, новому императору предстояло сделать три очень важных шага: полностью отказаться от монофизитства; самым решительным образом преодолеть акакиевскую схизму; восстановить церковное единство с Римом.

Рис. 70. Юстиниан I (портрет на золотой монете)

И начиная с 519 года новое византийское правительство стало проводить политику, интересы которой совпадали с широкомасштабными устремлениями римского папства. Огромную роль в деле воссоединения римской и константинопольской Церквей сыграл Папа Гормизд I (514–523 гг.); неуемная энергия, блестящие дипломатические способности и широкий политический кругозор сделали этого человека выдающимся церковным деятелем VI века — таким же, каким был до него Папа Лев I, а позднее Папа Григорий Великий. Все свои действия Гормизд I согласовывал с Теодорихом, с которым он поддерживал вполне дружеские отношения и который одобрял предпринимаемые им шаги (хотя, скорее всего, и без особого восторга). О хороших отношениях между ними свидетельствует и выбор посредника. Это был уже известный нам Эннодий, который к тому времени стал епископом Павии и который пользовался полным доверием короля. Дважды, в 515 и 517 годах. Папа отправлял в Константинополь дипломатическую миссию — и оба раза ее возглавлял безраздельно преданный Теодориху Эннодий, но ей так и не удалось добиться каких-либо видимых результатов. И лишь при новом императоре, Юстине I, который исповедовал ортодоксальную веру, третьей, посланной в Константинополь по взаимному согласию императора и остготского короля миссии в результате длившихся более года переговоров (519–520 гг.) удалось добиться создания церковной унии на ортодоксальной основе.

Так одним ударом был разрушен барьер, который ересь воздвигла между Римом и Константинополем несколько десятилетий тому назад. Правда, полностью связь этих городов никогда не прерывалась. Как мы помним, существовала легитимная партия римской аристократии, которая, после того как к власти пришел Теодорих и сразу же возникли конфликты на религиозной почве, в течение всех лет этого противостояния поддерживала дружеские отношения с Константинополем. Через несколько лет после прихода к власти Теодориху пришлось изгнать из страны группу людей, обвиненных в государственной измене. Этих эмигрантов император Анастасий I принял в Константинополе с распростертыми объятиями и демонстративно осыпал их почестями и наградами. В благодарность за это эмигранты развернули шумную агитационную кампанию, суть которой сводилась к тому, что все оставшиеся в стране итальянцы никогда не должны забывать о своих национальных интересах. И поскольку римские аристократические кланы находились в близком родстве друг с другом, а между Италией и Византийской империей продолжали поддерживаться научные и культурные связи, не было ничего удивительного в том, что националистическая пропаганда стала приносить в Италии заметные плоды. Однако возникшая схизма с самого начала подавила у многих знатных римлян (для которых превыше всего была их ортодоксальная вера) желание «пойти под скипетр» византийского императора, известного своими гонениями на Ортодоксальную Церковь.

Эти римляне довольно холодно относились к идее установления политического союза с Византией, хотя и допускали такую возможность. Многие из них в политическом отношении были легитимистами, а в 520 году упомянутая выше причина их прохладного отношения к объединению с Византией была устранена. Теперь между ними и императором не осталось ничего такого, что могло бы повлиять на их взаимную симпатию.

Такое взаимное сближение прежде противоборствующих сторон серьезно ослабило позиции Теодориха; римская аристократия, симпатизируя новому басилевсу, постепенно стала отворачиваться от короля. Ситуация складывалась отнюдь не в пользу Теодориха: если раньше он имел огромное влияние в стране как отважный защитник Церкви Италии и папства от непрекращающихся происков еретического императорского двора, то теперь надобность в таком защитнике отпала. И Теодорих не мог не понимать, что радость людей, вызванная вступлением на престол императора, исповедующего ортодоксальную веру, может обернуться для него тем, что очень скоро — и без чьей бы то ни было злой воли — его арианство будет считаться ересью, а он сам — еретиком. Так что хочет он этого или нет, а теперь ему придется обращаться к императору как к человеку, «которому Святая Троица вручила бразды правления, избрав его защитником мира и Ортодоксальной Церкви». У Теодориха не было ни малейших сомнений в том, что интенсивное распространение идей вселенской веры резко повышает шансы тех, кто считает своей главной политической целью возрождение единой Империи. Новый император тут же прислал в Рим святые дары на могилу и в церковь святого апостола Петра! В скобках заметим, что Теодорих уже подарил этой же церкви два серебряных подсвечника по 70 фунтов каждый. Еще одним доказательством того, что наконец-то вновь обретено столь желанное единство — и это действительно произвело сильное впечатление, стало назначение в 522 году обоих несовершеннолетних сыновей Боэция, находившегося тогда в зените своей славы, на должности консулов. Боэций оставил нам письменное свидетельство того, как его сыновья, окруженные ликующей толпой и сопровождаемые сенаторами, шли из родительского дома; как он сам, подождав, пока они займут консульские кресла, произнес панегирик Теодориху и, заняв в цирке место между своими сыновьями, одаривал собравшихся здесь зрителей со щедростью триумфатора.

С чувством вполне понятной ревности и беспокойства наблюдал Теодорих за развитием событий, прекрасно понимая, что он не в силах их остановить. Ему приходилось вести себя максимально учтиво с византийским правительством, которое вынашивало планы установления нового порядка престолонаследия в Италии, но, считая, что плод еще не созрел, намеревалось пока сохранять дружественные отношения с остготским королем. Не исключено, что в первые годы после начала упомянутых выше событий он тоже доверял этому правительству. Во всяком случае, итальянские сторонники сближения с Византией не давали ему ни малейшего повода для серьезного беспокойства, и пока он всего лишь наблюдал за меняющимся явно не в его пользу — положением дел в стране. Правда, у него был один, весьма сильный козырь: группа, состоявшая из знатных римских аристократов, на преданность которых он мог рассчитывать при любых обстоятельствах. Это был тот круг людей, к которому принадлежали Эннодий и Кассиодор; с того самого момента, когда король взял в свои руки бразды правления Италией, они открыто встали на его сторону. Их помощь Теодориху в деле налаживания новой системы управления страной трудно переоценить, поскольку все они были высокообразованными людьми. Вряд ли нужно напоминать и о том, что простые люди Италии, которых в первую очередь интересовали их собственные интересы, также были на стороне короля. Основная масса этих людей считала, что остготское правление, подарившее Италии длительные годы мирной жизни и процветания, послано им Божьим Провидением, и поэтому им остается лишь денно и нощно благодарить Бога за этот дар. Само собой разумеется, что людей, принадлежавших к нижним слоям населения Италии, совершенно не интересовали политические проблемы, возникшие после прихода остготов к власти. Их вполне устраивало существующее положение дел, и — в отличие от сторонников сближения с Византией — у них не было ни малейшего желания что-либо изменить.

И тем не менее Теодориха не могло не беспокоить то, что интересы и симпатии определенной части римского населения Италии, пусть и не очень значительной, начали меняться. Он очень хорошо помнил, каким резким было противостояние римлян и варваров в самом начале его прихода в Италию и сколько неприятностей доставил ему возникший в стране дуализм. Остготское королевство было еще очень слабым, и малейший конфликт мог привести к непоправимым последствиям. В течение всего времени своего правления Теодорих внимательно наблюдал за этим противостоянием, не отдавая предпочтения ни одной из сторон, что позволяло ему поддерживать определенное равновесие. И вот теперь, в силу воздействия все более усиливающихся религиозных и националистических факторов, этот баланс сил стал весьма неустойчивым. В стране начинался кризис, который сразу же продемонстрировал все ее слабости.

С тех пор, как у некоторой части населения Италии вновь стал превалировать национально-римский взгляд на все события, противостояние римлян и варваров в научной, социальной, политической и религиозной сферах общественной жизни стало таким же, как и прежде. И как только в сознании многих римлян идея сближения с Византией вновь обрела притягательную силу, немедленно произошел всплеск националистических настроений. Вместе с ними росло и недовольство складывающейся в стране аномальной ситуацией, в которой обвиняли остготское правительство. Критики все чаще и чаще отваживались на публичные выступления. Жалобы на самоуправство и алчность как готских, так и римских чиновников, но главным образом — на превышение власти готами, возглавлявшими высшие административные инстанции, становились все более громкими и настойчивыми. И поскольку король лично убедился в справедливости некоторых нареканий, он попытался немедленно исправить создавшееся положение. Его сразу же поддержали те знатные римляне, которые бескорыстно были преданы ему. Но те, кто разыгрывал карту сближения с Византией, стали всячески торопить события, создавая в стране беспорядки. Некоторые истинные друзья готов, действительно стремящиеся лишь к улучшению ситуации в стране, были не слишком сдержанными в своих обвинениях; их стали подозревать в разжигании антиготской вражды и в подстрекательстве к передаче власти в Италии византийскому императору, а вот те, кто на самом деле занимался этим, оставались в тени. Готская правящая верхушка поступила весьма недальновидно: она стала подвергать преследованиям здравомыслящих добропорядочных граждан, подталкивая их тем самым к переходу в лагерь провизантийской партии. Результат этой недальновидной политики был весьма печальным: возникшая в стране неразбериха породила множество острейших конфликтов, что в конце концов привело к процессам над людьми, обвиняемыми в государственной измене; приговор всегда был одним и тем же — смертная казнь.

И без того трудное положение в стране было осложнено еще тем, что именно в это непростое для готов время умер зять и наиболее вероятный наследник Теодориха Эвтарих. Правда, у Эвтариха был сын, Аталарих, но ему исполнилось всего лишь пять лет. А поскольку сам король достиг уже весьма преклонных лет — ему было почти семьдесят, то весьма юный возраст теперешнего наследника престола стал для Теодориха новой головной болью. Со смертью Эвтариха Теодорих внезапно лишился и опоры своей старости и надежды на лучшие времена; а византийские политики, так же как и итальянские националисты, получили в свои руки новый агитационный материал. Уверенное спокойствие, с которым Теодорих смотрел в будущее, покинуло его навсегда. И теперь злой рок обрушивал на него удар за ударом.

В августе 523 года покинул этот мир Папа Гормизд I, на лояльное отношение которого Теодорих всегда мог рассчитывать, а на папский престол взошел Иоанн I, и вскоре выяснилось, что он настроен весьма провизантийски. И еще одного человека, который был гарантом всеобщего мира, лишился в то время Теодорих: ангел смерти унес с собой его зятя, вандальского короля Трасамунда, самого могущественного его союзника. Прошло совсем немного времени, и Теодориха постигла еще одна тяжелая утрата: его внук Сигерих, находящийся в самом расцвете сил, был убит собственным отцом, бургундским королем Сигизмундом. После того как не стало и Трасамунда и Сигериха, создалась такая внешнеполитическая ситуация, которая была весьма неблагоприятной для Теодориха. Выстроенное им с таким трудом здание германской федеративной политики лежало теперь в руинах. Бургунды уже довольно давно охладели к этому проекту, склоняясь все больше и больше к политике служения Византии. Преступная рука Сигизмунда оборвала последнюю нить, которая связывала бургундов с остготами. То же самое роковое значение имела для Теодориха и смерть короля вандалов, который (хотя Теодорих знал, что ему нельзя безраздельно доверять) сразу пресекал любые попытки вступить в какой-либо политический союз с Византией. Трон Вандальского королевства унаследовал Хильдерих, человек довольно преклонных лет, внук Гейзериха и Валентиниана III, друг Юстиниана. И вдруг, вместо того чтобы поддерживать хорошо налаженные отношения с остготами, новый вандальский король, вопреки всем испытанным временем политическим традициям своего королевства, порывает с остготами и, не выдвинув никаких условий, заявляет о том, что отныне он будет выступать на стороне Византийской империи. Дальнейший ход событий показал, что Хильдерих проявил непостижимую самоубийственную политическую близорукость, которая погубила вначале вандалов, а затем и остготов.

Рис. 71. Вандальский король Хильдерих (портрет на серебряной монете)

Следует отметить, что националистически настроенные круги вандалов оказали сильнейшее сопротивление проводимой Хильдерихом политике. Другую ветвь оппозиции возглавила Амалафрида, сестра Теодориха и вдова покойного Трасамунда; поддерживаемая готами, она пыталась защитить интересы и своего брата, и своего народа. Однако Хильдерих был настроен весьма решительно: сначала он расправился с теми, кто стоял во главе националистической группировки, затем подослал убийц к Амалафриде. Как уже говорилось, измена вандалов привела к полному краху проводимой Теодорихом германской федеративной политики, и осознание этого факта подействовало на остготского короля крайне удручающе: рухнула надежда на длительные годы процветания созданного им государства. Объединенные в сильный дружный союз германские королевства, территория которых занимала всю западную половину распавшейся Римской империи, ни за что не позволили бы Византии вернуть себе Центральную Италию и провинцию Африка. Однако византийским политикам удалось внести разлад в могучую германскую коалицию, что и предопределило гибель Вандальского и Остготского королевств.

Крах германской федеративной политики привел к тому, что Теодорих, теперь уже навсегда, утратил свое господствующее положение. Он был полностью изолирован. Понимание этого факта, а также довольно плачевные результаты проводимой им внутренней политики наполнили сердце Теодориха глубокой печалью. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, несмотря на все приложенные им старания, делу, которому он посвятил всю свою жизнь, угрожает серьезная опасность…

Как известно, Боэций был арестован и брошен в тюрьму, где написал свой знаменитый трактат «Утешение философией»^[51]. В приведенном ниже фрагменте из этого сочинения он, скорее всего, говорит именно о Теодорихе:

«Высоко вознесенные судьбой, восседают короли на своих тронах,

Гордо красуются они в пурпурных мантиях;

Ярко блестят их мечи и доспехи!

Угрожающе глядят на мир их черные глаза, полные губительного коварства!

Но что же скрывают от наших взоров их великолепные, полные фальши покровы?

Скрывают они людей, обремененных тяжкими путами;

Сердца их отравлены роковыми страстями, которые ни на минуту не дают им покоя!

Никогда не покидает их души гнев, мешающий им ощутить радость жизни,

А боль несбывшихся надежд поселяет в них тяжкую изнуряющую тоску!»

Когда постаревший человек видит, как начинает гибнуть великое дело, которому он отдал всю свою жизнь, — это действительно трагедия! В течение двух лет происходили события, видя которые, Теодорих все больше и больше убеждался в неотвратимости гибели своего государства. Боль несбывшихся надежд и жестокая тоска ложились тяжким грузом на сердце уже отнюдь не молодого, но пока еще полного жизненных сил короля.

Теодорих вовсе не собирался сдаваться без боя, и сыпавшиеся на него со всех сторон несчастья только подстегивали его решимость бороться до конца. Он принимал вызов всех, кто вознамерился уничтожить плоды его многолетних трудов. Внутренним врагам своего королевства Теодорих нанес несколько сокрушительных ударов. А для того чтобы отомстить предавшим его вандалам за смерть своей сестры, он построил большой флот, корабли которого он собирался затем использовать в борьбе с Византией. В кратчайший срок была спущена на воду 1000 быстроходных парусников и на каждый из них набрана команда. Тяжелые удары судьбы двух последних лет пробудили в постаревшем Теодорихе кипучую энергию его молодости, энергию, которая значительно поубавилась за долгие годы мирной, безмятежной жизни. Но вместе с ней пробудились и все необузданные дикие инстинкты варвара, борющегося за свое существование, которые не смогли полностью уничтожить ни благополучная жизнь, ни искреннее восхищение римской культурой. Озлобленный человек теряет присущую ему доброту, разочаровавшийся и изолированный от общества человек становится недоверчивым и жестоким. В Теодорихе вновь проснулся дикий лев, который не хотел выпускать добычу из своих мощных лап и готов был дать отпор любому из тех, кто собирался нарушить его покой.

Дальнейшее развитие событий в стране ускорило эту психологическую перемену, что вскоре привело к весьма трагическим последствиям. В конце 523 года патриций Альбин, друг Эннодия и родственник Фавста, был обвинен в государственной измене: в переписке, которую он вел с императором Юстином I, якобы высказывались сомнения в целесообразности дальнейшего существования Остготского королевства. Обвинителем на процессе был Киприан, доверенное лицо Теодориха, человек преклонных лет, прославившийся своими заслугами перед страной и беззаветной преданностью королю. Весь римский сенат оказался скомпрометированным.

Боэций, который в то время занимал должность magister officiorum, обратился к находившемуся в Вероне Теодориху и бесстрашно заступился за обвиняемого. Если Альбин будет признан виновным, говорил Боэций, то пусть будут признаны виновными и он сам, и весь сенат. В результате обвинение в государственной измене было предъявлено и Боэцию, одному из самых высокопоставленных чиновников королевства. В начале 524 года он был арестован и брошен в тюрьму. На заседании сената обвинение Боэция в измене поддержал сам Теодорих, которого все чаще одолевали приступы безудержного гнева. С плохо скрываемым раздражением он потребовал от сената проведения тщательного расследования и, если вина Боэция будет доказана, строгого и немедленного наказания. Не дав возможности Боэцию сказать хотя бы несколько слов в свою защиту, сенат приговорил его к смертной казни с конфискацией всего имущества. Обвиненный в самом тяжком грехе, попавший в ту же самую ситуацию, что и живший несколькими десятилетиями раньше в Вандальском королевстве Драконций из Карфагена, брошенный в тюрьму Боэций, в душе которого отчаяние сменялось надеждой, стремясь отвлечься от тяжких дум и разъяснить занятую им позицию, написал «Утешение философией»; вся первая книга этого сочинения посвящена Боэцием описанию тех тяжких испытаний, которые выпали на его долю в юные, уже давно прошедшие годы. «Утешение философией» — это «творение разума, пытающегося осмыслить утрату величия». Это сочинение, имеющее мировое значение, написано «для людей, исповедующих христианство»; оно содержит в себе как чистую прозу, так и проникновенные, облеченные в великолепную форму стихи. На основе аристотелевских, неоплатонических и стоических материалов Боэций размышляет об истинной сути счастья людей и о Божьем Провидении.

Рис. 72. Находящийся в тюрьме Боэций обращается за утешением к «Философии» (из рукописи XIII века)

Известие о том, что находящемуся в тюрьме Боэцию — одному из самых известных сановников, который к тому же принадлежал к наиболее знатным и образованным кругам римской аристократии, — угрожает позорная смерть, вызвало чрезвычайно бурную реакцию всего римского мира. Друзья и родственники Боэция, среди которых в первую очередь нужно назвать его престарелого тестя Симмаха, одного из старейших сенаторов самого высокого ранга, попытались всеми имеющимися у них силами и средствами спасти осужденного. А вот члены партии «Italia irredenta», наоборот, делали все возможное, чтобы вынесенный Боэцию приговор был приведен в исполнение. Сторонники и провизантийской, и националистической партии осыпали друг друга резкими упреками и обвинениями. Если Боэция все-таки казнят, то националистическая партия Италии существенно укрепит свои позиции в стране. Но если такое случится, тогда готы начнут всерьез задумываться о том, не порвать ли им все нити, связывающие Рим и Константинополь. После очень долгих колебаний и раздумий Теодорих, несмотря на то что ему хотелось избежать крайности, все же отдал приказ о казни Боэция. Это случилось осенью 524 года.

Так был ли Боэций виновен в государственной измене или нет? То, что и он сам, и сторонники провизантийской партии поддерживали отношения с Константинополем, не подлежит никакому сомнению. Но вот в то, что эти отношения носили характер государственной измены, поверить очень трудно, и, на мой взгляд, это обвинение было ложным. Боэций — и он сам пишет об этом в своем трактате «Утешение философией» — всегда защищал римлян от алчности, злоупотребления властью и высокомерия влиятельных готских чиновников. А своей борьбой за снижение чрезмерных, непосильных для народа налогов он нажил многих могущественных врагов — как среди готов, так и среди дружественных готам римлян. И, на их взгляд, он зашел в этой борьбе слишком далеко. «Его гордый идеализм растоптал чувство благодарности за великие милости Теодориха», который неоднократно называл Боэция «красой Рима». Тем не менее Боэций довольно часто критиковал существующий режим, используя резкие, а порой даже и оскорбительные выражения и не останавливаясь перед критикой самого короля. Именно эти критические высказывания, а также тесные связи Боэция с Византией, по всей видимости, и стали причиной того, что Теодорих, поверив всем обвинениям его многочисленных и весьма влиятельных врагов, поручил сенату привлечь Боэция к ответственности.

Но если Боэций был действительно невиновен в государственной измене, могли ли его товарищи по сословию и коллеги из сената, осудившие его на смерть, вынести ему оправдательный приговор? Вряд ли. Ведь они были бесхарактерными и слабыми людьми и, словно рабы, беспрекословно подчинялись воле разгневанного короля. В своем «Утешении философией» Боэций подверг их уничтожающей критике именно за это. Теодориха также можно считать виновным в его смерти, поскольку он оказал чрезвычайно сильное давление на сенат и заставил сенаторов вынести Боэцию смертный приговор, хотя не было предъявлено ни одного серьезного доказательства его вины. И, вероятно, мы не будем слишком далеки от истины, предположив, что в старом, разочаровавшемся в людях, удрученном событиями последних лет Теодорихе пробудились те темные инстинкты, которые подтолкнули его к убийству Одоакра. Варвар, явственно ощущавший угрозу и себе самому и своим сторонникам, считал, что эта угроза исходит от людей, которым он отдал лучшие годы своей жизни и для которых он, не зная ни сна ни отдыха, создавал великое государство. Теодорих был чрезвычайно возмущен этим; он чувствовал себя оскорбленным и жаждал только одного: обезвредить всех своих врагов и примерно наказать их. Нужно было в самом зародыше пресечь попытки этих людей навредить с таким трудом созданному им королевству.

После казни Боэция прошло несколько месяцев. И теперь жертвой неблагоприятной ситуации, сложившейся в стране, стал еще один известный человек — глава сената Симмах, который, так же как и Боэций, был олицетворением римского мира тех лет. Поскольку Симмах был тестем казненного Боэция, его обвинили в том, что он собрал вокруг себя всех недовольных политикой Теодориха и возглавил созданную им антиготскую партию. Сразу же после того, как случилось непоправимое: Симмах был обезглавлен в Равенне, там же, где был казнен и Боэций^[52], в стране воцарилась тишина. Эта тишина была пропитана полным тоскливого ожидания ужасом — для римлян, и сопровождаемым угрызениями совести чувством утоленной мести — для Теодориха.

А вот что написал об этом византиец Прокопий:

«Это была первая и последняя несправедливая акция, которую Теодорих совершил по отношению к своим подданным. Его вина заключается в том, что он изменил своей привычке тщательно расследовать обстоятельства любого дела и, не имея бесспорных доказательств вины Боэция и Симмаха, приговорил их обоих к смертной казни».

Весь римский мир — как Запада, так и Востока — был взбудоражен известием о казни в Равенне двух выдающихся римлян.

Количество сторонников антиготской партии резко возросло. Теперь у римлян была веская причина для того, чтобы не доверять Теодориху. Кто же из них мог считать себя в безопасности, если самые благородные римляне стали жертвой готского произвола?! Используя сочувствие населения к казненным, антиготская партия развернула широкую пропагандистскую кампанию. Римские священники также стали относиться к Теодориху с антипатией. То же самое можно сказать и о провизантийски настроенном Папе Иоанне I — ведь и Боэций, и Симмах были его близкими друзьями. И теперь Теодориху трудно было надеяться на то, что он сумеет восстановить мир в своем королевстве.

События этих дней показали Теодориху, что оба проведенных в Италии процесса вызвали бурную реакцию в Византийской империи, в результате которой было оказано сильнейшее давление на его правительство. И не только он сам, но и действия, предпринятые в эти дни сторонниками провизантийской партии, дали Константинополю весьма удобный повод для того, чтобы выступить в роли защитника всех притесняемых в Италии римлян. А если Теодорих будет продолжать преследовать римлян, он должен помнить, что в Византийской империи живет достаточно большое количество готов, которые могут стать объектом возмездия. Уже в самом начале 520-х годов Юстин I приступил к проведению новой ортодоксальной церковной политики, отменив старые еретические законы и заменив их на гораздо более строгие ортодоксальные. Готов, исповедующих арианство, пока не трогали — ведь они были федератами Империи. Однако уже в начале 525 года император перешел к активным действиям против них, запретив арианские религиозные обряды. Многие готы сразу же перешли в ортодоксальную веру; в арианских церквях, часть которых могла похвастаться очень дорогим убранством, стали проводиться ортодоксальные богослужения. Все эти действия были направлены, безусловно, против Теодориха, и все они оказали свое воздействие на религиозную ситуацию в Остготском королевстве, которая до этого времени была абсолютно спокойной. До сих пор Теодорих совершенно не вмешивался в церковные дела, а ересь остготов, исповедовавших арианство, воспринималась римлянами не более чем непременный атрибут их варварства; а поскольку он не вызывал у римлян никаких опасений, они и не обращали на него ни малейшего внимания. На протяжении многих лет отношения между арианами и ортодоксами были вполне лояльными и дружескими, и ничто не нарушало спокойную религиозную обстановку в стране. Но теперь, когда император выступил с угрозой начать преследование готов-ариан, живущих в Византийской империи, религиозные распри могли вспыхнуть в Италии в любой момент; ведь начиная с этого времени в самых широких кругах итальянских ортодоксов стала постепенно набирать силу весьма опасная для сохранения мира в стране доктрина: все готы, исповедующие арианство, являются еретиками, и поэтому они не заслуживают ничего иного, кроме презрения и проклятий.

Теодорих сразу же осознал опасность этой доктрины и ни минуты не колеблясь начал действовать. Он послал в Константинополь дипломатов, которые заявили императору, что если он начнет преследование готов, то Теодорих окажет им самую решительную поддержку. Успех миссии, по замыслу короля, должен был погасить начинавшийся на религиозной почве пожар в его собственной стране. Первые переговоры не дали никакого результата. Тогда Теодорих попытался сделать еще один, последний и решительный шаг: он предложил Папе Иоанну отправиться с той же дипломатической миссией к императору. Если сам Папа попросит императора не начинать преследование готов-ариан, то в этом случае — так думал Теодорих — императору придется отказаться от этой акции, ибо не могут же быть его ортодоксальные подданные святее Папы Римского. Однако Иоанн I постарался уклониться от этой весьма неприятной для него миссии, сославшись на резкое ухудшение состояния своего здоровья (что, впрочем, вполне соответствовало истине). Тем не менее король, пропустив мимо ушей его жалобы на здоровье, настаивал на своем предложении. Папе надлежало добиться от императора выполнения трех требований: 1) прекратить преследование готов, 2) вернуть арианам отобранные у них церкви, 3) разрешить всем готам, которые стали ортодоксами, вернуться в лоно арианства. Папа сразу же заявил королю, что он ни в коем случае не будет предъявлять императору третье требование. То, что Теодорих настаивал на возвращении готам их прежнего религиозного статуса в Византийской империи, — вполне естественно. Но вполне естественным было и то, что Папа, не возражая против первых двух требований Теодориха, категорически отказывался требовать отмены государственных законов, которые были приняты в интересах людей, исповедовавших ту же религию, что и он сам; в таком случае он бы не только оправдывал возврат новообращенных ортодоксов к ереси, но и активно способствовал бы этому. Так возник еще один конфликт. Не слушая никаких доводов Папы, разгневанный король продолжал жестко настаивать на выполнении всех своих требований. В состав дипломатической миссии, отправлявшейся к императору, Теодорих включил: Папу Иоанна; Экклесия, архиепископа Равеннского; четверых епископов и четверых наиболее известных сенаторов. Осенью 525 года эта миссия через Коринф прибыла в Константинополь и была принята императором со всеми почестями. Впервые духовный наследник апостола Петра посетил Византийскую империю и «новый Рим». За двенадцать миль до Константинополя Папу встретила торжественная процессия с крестами и свечами и проводила его до самого города. Император приветствовал Иоанна так, «как если бы он был самим апостолом Петром». Папа пробыл в Константинополе до весны 526 года. Ему удалось выполнить поручение короля в той степени, в какой шел на выполнение его требований Юстин I.

Как только Папа Иоанн прибыл в Константинополь, он приступил к выполнению задуманного им проекта: он намеревался включить всех пока еще упорствующих в своей ереси восточноримских священнослужителей в церковную унию и тем самым еще больше укрепить свои позиции. Но заключительным аккордом его деятельности на Востоке должно было стать достижение одной важнейшей политической цели. Уже коронованному дворцовым патриархом императору Юстину I он пожелал сам надеть корону на голову — как представитель Церкви другой части Римской империи! Этой акцией Папа хотел в торжественной форме выразить свое одобрение империалистической внешней политики Византии. И это он собирался сделать в то самое время, когда престарелый правитель Италии прилагал огромные усилия для сохранения статуса своего государства и считал, что у него есть только один враг — Византия! Сложилась чрезвычайно острая политическая ситуация: высший представитель всего национально-римского мира в Остготском королевстве публично продемонстрировал признание византийского императора своим господином. Было ли подобное поведение Папы, с точки зрения Теодориха, явно граничащим с государственной изменой? Во всяком случае, когда Папа и другие члены дипломатической миссии вернулись из Константинополя в Равенну, все они — за исключением архиепископа Равеннского, которому Теодорих безгранично доверял, были немедленно арестованы. Однако положение Теодориха было довольно щекотливым, и он не знал, что ему следует предпринять. Должен ли он, как и в случае с Боэцием и Симмахом, подвергнуть суровому наказанию четверых сенаторов и самого Папу? И если он сделает это, не подтолкнет ли он византийского императора к вторжению в Италию? Война с Византией была бы крайне нежелательной: он уже стар, у него нет ни достойного наследника, ни надежных союзников, и он не доверяет многим своим соратникам, ибо они могут в любой момент предать его. Все это, очевидно, вновь и вновь говорил себе остготский король, не утративший своей храбрости, но ставший с возрастом вдвойне осторожным. Создавшаяся затруднительная ситуация разрешилась весьма неожиданно: скоропостижно скончался Папа Иоанн I. Он приехал в Константинополь уже больным, а нелегкое путешествие и нервное напряжение, не оставлявшее Папу в течение всего времени его пребывания в столице Византии, еще больше подорвали его здоровье. По возвращению в Равенну он испытал новые сильные душевные потрясения, когда разъяренный король осыпал его упреками и бранью, а затем арестовал. И через несколько дней после возвращения в Италию, 18 мая 526 года, Папа Иоанн I умер естественной смертью в королевской тюрьме.

Смерть Папы избавила Теодориха от необходимости принимать чрезвычайно ответственное решение. История выбора нового Папы показывает, что Теодориха вполне справедливо упрекали в нежелании иметь в своем королевстве провизантийски настроенного Папу (каким был покойный Иоанн I). Сторонники сближения Италии с Византией в течение двух месяцев вели со своими оппонентами ожесточенную борьбу, стремясь вновь посадить на папский престол своего кандидата. Однако на этот раз Теодорих, опираясь на поддержку Кассиодора, Киприана, Аратора, а также их родственников и ближайших соратников, настолько решительно воспротивился этому, что в июле 526 года римская Церковь сделала выбор в пользу Феликса IV. Это был Папа, весьма дружественно настроенный по отношению к готам, и Теодорих мог вполне ему доверять. Тем не менее еще в течение месяца в Риме, то тут, то там, вспыхивали беспорядки.

Так Теодорих, отнюдь не прибегая к крайним мерам, все-таки добился того, что на папский престол вступил тот, кого он хотел на нем видеть. И ни о церковном преследовании итальянских ортодоксов, ни о проводимой Теодорихом в последние годы жизни антицерковной политике не может быть и речи, хотя многие появившиеся о нем легенды утверждают обратное. Состарившийся, разочаровавшийся в людях и страстно жаждавший мира король хотел лишь одного: провести остаток своих дней в кругу близких ему людей; а к таким людям относились и все те римские ортодоксы, которые остались ему верны, несмотря на тяжелейшие удары судьбы, и, конечно же, избранный во многом благодаря его стараниям Папа Феликс IV. Теодорих знал, что его жизнь подходит к концу, и ему очень хотелось, уходя, оставить свое королевство в таком состоянии, чтобы вступивший на престол его совсем еще юный внук мог иметь, по крайней мере, надежду на сохранение всего, что оставил ему в наследство дед.

Глава 8
Смерть Теодориха, его роль в истории и созданные о нем предания и легенды

После того как по настоянию Теодориха в июле 526 года Папой был избран Феликс IV, непосредственная опасность внутреннего кризиса в стране исчезла. И несмотря на то, что старый король отдал очень много сил делу улаживания внутренних конфликтов, он тем не менее ни на минуту не забывал и о других важных планах, направленных на поддержание своего престижа. Летом 526 года благодаря неустанным заботам короля строительство остготского флота, в состав которого должна была входить 1000 кораблей, было настолько близким к завершению, что уже по всему королевству набирали команды для этих кораблей; в них входили как свободные граждане, так и рабы. Весь флот должен был собраться в Равенне или в портовом городе Классе, а затем отплыть к берегам Вандальского королевства, чтобы отомстить Хильдериху за предательство и за убийство сестры Теодориха, Амалафриды.

Но безжалостная смерть уже поджидала Теодориха. Непродолжительная, длившаяся всего три дня, болезнь (дизентерия) 30 августа 526 года унесла семидесятилетнего короля в могилу. Как уже говорилось выше, Теодорих понимал, что жить ему осталось недолго, и с присущими ему благоразумием и аккуратностью заранее сделал все необходимые распоряжения для своего десятилетнего внука — Аталариха. В то краткое время, которое отпустила королю настигшая его болезнь, он еще пытался выполнить все намеченные планы. Вот что пишет об этом Иордан в своей «Истории готов»:

«Он созвал князей и других знатных людей своего народа и заявил, что теперь королем будет Аталарих, десятилетний ребенок, сын его дочери Амаласунты и уже оставившего этот мир Эвтариха. Он призвал их выполнить его последнюю волю: они должны чтить своего нового короля, любить сенат и весь римский народ и показать себя истинными друзьями в первую очередь, конечно же, Бога, а затем — византийского императора».

Теодорих ушел из жизни, так и не успев осуществить свое последнее, самое горячее желание отомстить вандалам. Но он оставил этот мир с сознанием того, что все более или менее серьезные конфликты в Италии улажены и опаснейший кризис последних лет миновал.

Известие о смерти короля повергло готов в глубокий траур, так как эта потеря была для них невыразимо тяжелой и, в буквальном смысле слова, непоправимой. Такие же чувства испытывали и дружественные готам римские аристократы, и основная масса римского народа. И даже те знатные римляне, которые пострадали во время сотрясавших страну междоусобных конфликтов, были опечалены смертью короля, так как понимали, что именно ему они обязаны многими плодами мирной жизни. Уже упоминавшийся нами выше церковный (ортодоксальный!) хронист середины VI века писал об усопшем Теодорихе:

«Он был превосходным королем, любившим всех своих подданных, и правил 33 года. При нем итальянцы вкушали плоды мира, который длился 30 лет и который сохранился и при его наследниках. Почти все задуманное он выполнил. Так царил он и над готами, и над римлянами, и, в то время как он сам принадлежал к арианской секте, он позволил римлянам, как и во времена императоров, жить по своим законам… Он не предпринял никаких действий против Ортодоксальной Церкви. Он дал народу столько цирковых и других театральных зрелищ, что сами римляне стали сравнивать его с Траяном и Валентинианом I: так похоже было его правление на правление тех императоров. За то, что Теодорих дал готам Кодекс законов, они назвали его самым великим королем из тех, кто когда-либо правил ими. И хотя он был не слишком образованным человеком, его природная мудрость была столь велика, что и сегодня многие вылетевшие из его уст выражения используются народом как поговорки. В память о нем я не могу отказать себе в удовольствии привести хотя бы несколько подобных примеров. Он любил повторять: „Если тобой правят золото или злой дух, скрыть это — невозможно" И еще он говорил: „Плохой римлянин с удовольствием стал бы готом, а плохой гот — римлянином" Есть множество примеров того, что при решении юридических вопросов Теодорих был таким же мудрым, как и царь Соломон, но я ограничусь лишь одним, весьма емким замечанием: „О нем можно рассказывать без конца" Нет никаких сомнений в том, что ортодоксальный клир в Равенне будет хранить добрую память об арианском короле в течение долгих лет после его кончины!».

Византиец Прокопий — еще один современник Теодориха, мнению которого вполне можно доверять, — оставил нам свое суждение о короле остготов:

«Любовь и уважение, с каким готы и римляне относились к нему, были безграничными — что в общем-то не слишком свойственно человеческой натуре. Его смерть поселила в сердцах его подданных непреходящую тоску по такому правителю».

Теодорих действительно пользовался у римлян большим уважением и большой любовью, так как он на протяжении всей своей жизни, подобно лучшим из римлян, искренне верил в Римскую империю. Он видел свою основную жизненную задачу в том, чтобы защищать именно эту Империю, что, впрочем, нисколько не мешало ему заботиться и о благополучии своего собственного народа. В главной стране распавшейся Империи он и его остготы взяли под свою защиту все ценности римского мира, и, прислушиваясь к своему сердцу, Теодорих ощущал в нем радость сильного варвара, видевшего, как вновь начинает расцветать постепенно приходившая в упадок римская культура. Он был самым великим из тех германских королей, которые главной целью своей жизни считали достижение в римском мире статуса, равного императорскому. А вот расширить эти рамки, попытаться встать над этим римским миром — такого у Теодориха и в мыслях не было. Только в Империи и с Империей хотел он жить. И тем не менее он не был ее органичной частью. Именно поэтому Империя — как только она почувствовала, что Теодорих и его остготы могут задуматься об изменении существующего статус-кво, — постаралась избавиться от них, и в конце концов ей это удалось. Силы, с помощью которых Теодорих мог бы удержаться в центре Империи, были в тот момент времени, к сожалению, явно недостаточными. Поверхностный наблюдатель, возможно, сказал бы, что все дело здесь — в романтизме германских идеалистов, который не давал проявиться созидательному началу в характере Теодориха. Но в этом смысле Теодорих вовсе не был ни романтиком, ни идеалистом. Он обучался в школе византийской дипломатии и благодаря полученному на Востоке опыту имел вполне ясное представление о политических реалиях. И с самого начала своего правления Теодорих, по всей вероятности, знал о шаткости и опасности своего положения, о том, что реальную власть может дать только превосходство своих вооруженных сил над силами противника. Такого превосходства у Теодориха не было, и он прекрасно понимал, что любая попытка изменить существующее положение дел в Италии — даже если допустить, что он задумывался над этим, — обречена на провал. Понимание этого факта обусловило основной лейтмотив внешней политики Теодориха — стремление к сохранению мира. Но остготский король хорошо знал, что для планомерного проведения такой внешней политики нужны не только декларации и дипломатическая сноровка, но и крепкая самодержавная власть. То, что он хотел осуществить, было одним из проявлений пангерманизма, который он намеревался противопоставить римской государственной идее, воплощенной в Византийской империи. Как мы уже знаем, Теодорих затратил очень много сил на то, чтобы создать крепкий альянс братских германских государств, который мог бы успешно противостоять мощной Византии. Идея была очень хорошей и, надо сказать, вполне реализуемой. Подобная коалиция наиболее известных германских народов достаточно легко и на весьма продолжительное время могла бы предотвратить — поскольку они держали в своих руках всю территорию бывшей Западной Римской империи — вторжение Византии на их земли. Если бы Теодориху удалось реализовать этот замысел, то и Италия, и провинция Африка стали бы развиваться точно так же, как и находящееся в Испании Вестготское королевство. Да и история всей Западной Европы уже начиная с VI века пошла бы по совершенно иному пути, если бы германские государства сумели объединить свои усилия.

Человека, который, руководствуясь эгоистическими соображениями своей экспансионистской политики, помешал упомянутому выше развитию событий, подав тем самым дурной пример своим наследникам; который, в отличие от Теодориха, якобы проявил политическую прозорливость, стали восхвалять как правителя, «сумевшего осуществить государственную реорганизацию Западной Европы», как короля, «ощутившего веяния времени и проложившего новые пути». Этим человеком был Хлодвиг, основатель Франкского королевства. Оценка его деятельности зависит от того, как относиться к идее Теодориха об ограничении власти византийских императоров путем создания союза всех находящихся в Западной Европе германских государств. Если видеть в создании такого союза одну-единственную возможность, позволявшую сохранить на исторической сцене два самых храбрых и самых талантливых германских народа — вандалов и остготов, тогда оценку политики Хлодвига следует давать именно с этой, общегерманской точки зрения. А если эту точку зрения отвергнуть, тогда можно начать сравнивать, какого фактического успеха добились в своей политике оба этих сильных соперника. В начале противостояния Теодориха и Хлодвига трудно было отдать кому-либо из них предпочтение. Но если принять во внимание конечный результат правления каждого из них, придется признать, что франк добился гораздо большего политического успеха. А был ли этот успех достигнут только благодаря тому, что Хлодвиг проявил себя более талантливым правителем, чем Теодорих? Я думаю, что нет. Ни в коем случае не отрицая того, что Хлодвиг был умным и дальновидным политиком, я все же настаиваю на том, что созданное им королевство обязано своими успехами прежде всего тому обстоятельству, что они были Достигнуты на провинциальной территории; на той земле, которая находилась весьма далеко от обоих центров Империи. И на этой территории жили германцы, из которых Хлодвиг мог постоянно формировать свои новые воинские подразделения. Но все эти благоприятные факторы никак нельзя считать личной заслугой Хлодвига; точно так же как и Теодорих не был виноват в том, что он находился в Италии, а не на отдаленных от центров Империи территориях. Сама судьба поставила перед ними совершенно разные задачи. Но и тот и другой, будучи на редкость талантливыми людьми, вкладывали в решение этих задач всю свою энергию. А поскольку история наделила Теодориха — несмотря на то что ему не удалось добиться длительного политического успеха — определением «Великий», приходится признать, что он был одним из ее любимцев. И, на мой взгляд, он заслужил право называться «Великим» гораздо больше, чем Хлодвиг. Изо всех германских правителей того времени это определение больше всего подходит именно к Теодориху, так как он был единственным королем, кто считал важнейшей целью проводимой им внутренней политики создание и сохранение величайших культурных ценностей. Насколько мне известно, Хлодвиг не придавал этому ровным счетом никакого значения. Конечно же, в какой-то степени на отношение Теодориха к культуре влияла духовная атмосфера той страны, которой он правил. И тем не менее нет ни малейших сомнений в том, что самой натуре остготского короля высокая культура римского мира была намного нужнее, чем Хлодвигу, который «едва ли был чем-то большим, чем варвар и удачливый воин». Если бы волею судеб Хлодвиг оказался на месте Теодориха, вряд ли бы он отнесся ко всему римскому с таким пониманием и такой любовью; но в любом случае принявший ортодоксальное христианство франк постарался бы помочь выполнению реституционных планов византийского императора и итальянских ирредентистов, причем жертвами этих стараний стали бы все готы, исповедующие арианство.

Впрочем, то, что итальянские остготы исповедовали арианскую веру, не имело слишком большого исторического значения. В течение многих лет арианство не играло в судьбе и самого Теодориха, и его народа той роли, которую ему обычно приписывают. Решающую роль здесь всегда играл национальный момент. К тому, что населяющие Италию варвары были арианами, римляне относились практически совершенно спокойно. Арианство готов являлось, скорее, знаковым символом их низкой культуры, которая, точно так же как и их религия, не была предметом серьезной озабоченности для римлян. Пропаганды арианства в Италии не было. Сам Теодорих никогда не подчеркивал свою принадлежность к Арианской Церкви и даже не препятствовал переходу готов в ортодоксальную веру: он относился к этой вере как к составному элементу столь высоко ценимой им римской культуры.

И нет ничего удивительного в том, что под его скипетром Ортодоксальная Церковь жила гораздо спокойнее, чем при многих императорах-ортодоксах, которые использовали церковные интересы для достижения своих личных целей. Основная заслуга Теодориха перед Ортодоксальной Церковью Италии состоит в том, что он всеми силами препятствовал распространению в стране исповедуемого византийским императором монофизитства; тем самым Теодорих боролся с властью византийских тиранов, точнее, с проявлениями ими злоупотреблений своей властью — довольно часто он ощущал это на себе самом. За исключением последних при его жизни выборов Папы, он никогда не вмешивался в церковную жизнь страны и не преследовал людей, исповедующих ортодоксальное христианство, ни в самой Италии, ни за ее пределами.

Следует сказать и о том, что Теодорих чрезвычайно добросовестно и тактично выполнял сразу две тяжелые обязанности, которые послала ему судьба: он был и королем своего народа, и правителем римлян. Выполняя эти обязанности, он поддерживал порядок в стране с помощью достаточно мягких законов. Незаурядные личные качества Теодориха и царственное величие, которое было столь характерным для его облика, сделали его одной из самых заметных фигур времен Великого переселения народов. Эти качества проявлялись во всех его поступках и не могли не вызывать симпатию. «Это был истинный король!» написал о Теодорихе не скрывавший своего восхищения им византиец Прокопий. Несомненно, остготский король обладал ярко выраженной индивидуальностью: он был и отважным воином, и мудрым, прошедшим византийскую школу политиком; в его душе прекрасно сочетались и соломоновское стремление к справедливости и высокий идеализм — та истинная сердечная доброта, благодаря которой его подданные уважали его гораздо больше, чем если бы он держал их в страхе и строгости. «В силе, зоркости и отваге ты — король, в кротости, милосердии и доброте ты — пресвитер». Так охарактеризовал Теодориха Эннодий. Правда, в тех случаях, когда Теодорих видел, что за свою доброту он вознагражден предательством и бунтом, и тогда, когда речь шла о его собственной жизни (так было в начале и в самом конце его правления в Италии), отвагу в его душе вытесняла дикая ярость, а кротость и милосердие — лютая беспощадность. Он был гордым и сильным человеком всегда: и на войне, и в мирное время!

Для того чтобы увековечить свое имя, Теодорих отдал распоряжение о строительстве огромной гробницы, где после смерти будут покоиться его бренные останки. Его богатырская сила, кипучая энергия, гордое осознание своего могущества, уважение к Империи, перед чьей культурой он всю жизнь преклонялся, — все это должно было найти отражение в сооружаемом мавзолее. Этот каменный памятник четко и ясно говорит каждому, кто приходит к нему: «Здесь обрел вечный покой тот, кто был одним из величайших людей ранней истории германских народов».

Строительство гробницы было завершено, когда Теодорих находился на вершине своей власти. Она представляла собой десятиугольное двухэтажное сооружение, центральная часть которого была выполнена в виде часовни.

Вероятно, в верхнем помещении, в котором есть прямоугольная ниша, где находился небольшой алтарь, стоял саркофаг с останками короля. Верх гробницы закрывал огромный каменный купол, сложенный из отдельных известняковых блоков, привезенных с Дуная. Диаметр этого купола составлял 11 м, высота — 2,5 м, а его масса превышала 800 т. Это была та самая «чудовищная каменная глыба», о которой говорил уже упомянутый выше равеннский хронист VI века. Нижний этаж, представлявший собой сводчатое помещение в форме греческого креста, предназначался, вероятно, для размещения саркофагов членов семьи Теодориха Великого, подобно тому, как это было сделано в надгробной часовне Галлы Плацидии.

Рис. 73.  Первоначальный вид гробницы Теодориха (реконструкция)

Однако мавзолей Теодориха резко отличался от усыпальницы этой императрицы, украшенной внутри мозаичными панно, на которые падал льющийся из окон свет. В нем не было никаких мозаичных украшений и царила «такая глубокая тень, что в то время, когда в помещение не попадал дневной свет через открытые двери, высоту его определить было невозможно и создавалось впечатление огромного проема в скале, в котором исчезали все границы». Мавзолей Теодориха — это самое древнее и самое монументальное каменное сооружение, возведенное по приказу германского короля. И хотя в нем отчетливо просматривается желание строителей подражать существующим восточным и южным образцам, тем не менее как вся его конструкция, так и оформление отдельных ее элементов отличаются заметным своеобразием^[53]. Мавзолей Теодориха Великого — своими грандиозными размерами, прекрасными очертаниями и находящимися в нем сокровищами — производил на современников потрясающее впечатление!

Рис. 74.  Так выглядела гробница Теодориха в конце XVIII века

Сегодня этот мавзолей, опустевший, потерявший всю свою красоту, одиноко стоит в небольшом заброшенном саду неподалеку от Равенны. Меланхолическое настроение немногочисленных посетителей этого сада по мере их приближения к мавзолею сменяется почти болезненной обидой и тоской. Великолепное сооружение уже ушло на 2 метра в землю и почти всегда стоит, что называется, по колено в воде. И напрасно вы будете искать в нем саркофаг с останками короля. Его давно уже вынесли из этой гробницы, которую затем стали использовать как церковь монахи построенного в непосредственной близости от нее монастыря Девы Марии. (Об этом свидетельствует Агнелл, живший в первой половине IX века.) И вполне естественно, что в ортодоксальной церкви не должны были находиться останки еретика, которого легенда представила к тому же яростным преследователем ортодоксальной веры. Что произошло с останками Теодориха, никто не знает. На одну из весьма примечательных записей, сделанных в каталоге XIII столетия, который содержал описания святых мощей и реликвий, находящихся в Базеле, обратил внимание мой базельскии друг профессор Э. А. Штюкельберг. Согласно этой записи, в Павии, в церкви св. Михаила, где был похоронен епископ Эннодии, находились останки не только равеннского архиепископа Элевха-дия (ум. в 112 году), но и останки короля Теодориха (corpus regis Theoderici)^[54]. Но я не слишком доверял этой весьма неожиданной для меня информации. Безусловно, после того как в 540 году Равенна попала в руки византийцев, сильно укрепленная Павия стала центром остготской державы в Северной Италии. Но когда я изучал литературные источники тех лет, я не нашел ни единой записи, которая говорила бы о том, что останки Теодориха были перенесены в Павию; мне трудно поверить и в то, что это было сделано в более позднее время, хотя, конечно же, нельзя не принимать в расчет того, что король лангобардов Лиутпранд в 728 году ненадолго захватил Равенну. Этот факт соотносится с упомянутой выше записью, равно как и с той записью, согласно которой по приказу Велизария останки короля-еретика вынесли из его гробницы и то ли где-то захоронили их, то ли уничтожили. Сведения, содержащиеся в обеих этих записях, кажутся мне совершенно невероятными и абсолютно не поддающимися проверке.

Полуразрушенная пустая гробница… и это все, что заслужил человек, который положил свою жизнь на то, чтобы потомки поминали его добрым словом? Увы, похоже, его останки так и не нашли себе достойного приюта. Да, его гробница сохранилась до наших дней. Но с ней сурово обошлись и безжалостное время, и перестроившие ее люди. А благодарную память о короле остготов смыла мутная волна легенд и набитых вымыслом преданий.

Легенды разрушили истинный образ Теодориха невероятно быстро — гораздо быстрее, чем разрушался его мавзолей: еще не успело смениться даже одно человеческое поколение. Речь идет о том коротком промежутке времени, в течение которого длилась война, направленная на уничтожение его народа. Однако легенды о нем создавались гораздо быстрее. Прошло совсем немного времени после гибели Остготского королевства, а церковные круги уже заклеймили Теодориха как ярого гонителя ортодоксов. Тесное слияние всего национально-римского и церковно-ортодоксального в Италии и особенно в Риме привело к тому, что человек, приговоривший к смерти Боэция и Симмаха исключительно по политическим соображениям, бросивший в тюрьму Папу Иоанна I также только лишь по политическим мотивам, был пригвожден к позорному столбу как смертельный враг Ортодоксальной Церкви. Вот что написал один равеннский священник уже в середине VI века: «Ученый Симмах от имени своего тиранического короля огласил эдикт от 26 августа [526 года], в котором было сказано, что начиная со следующего воскресенья арианин вступает во владение ортодоксальными храмами. Но Всевышний не мог допустить, чтобы Его верные слуги были отданы во власть иноверцу, и свершил над Теодорихом тот же самый суд, что и над Арием, основателем его религии. Теодорих заболел дизентерией, и был опустошен настолько сильно, что уже через три дня, как раз в тот день, когда он радовался, что прибрал к своим рукам ортодоксальные храмы, потерял и корону, и жизнь». Насколько же плохо вяжется эта легенда с подлинными свидетельствами того времени! «Через несколько дней после смерти Боэция и Симмаха, — пишет в то же самое время Прокопий, — слуги подали королю на стол голову огромной рыбы. И это так потрясло Теодориха, как если бы они внесли на блюде голову недавно казненного Симмаха: черты его лица были искажены, глаза дико вращались; казалось, он грозил королю страшными карами. При виде этого зловещего лица короля охватил ужас; его начал бить сильный озноб, он опрометью бросился в свою опочивальню и с головой накрылся теплым одеялом. Затем он поведал обо всем случившемся своему врачу Элпидию и стал громко осуждать себя за то, что поступил с Боэцием и Симмахом столь несправедливо. Его мучили такие сильные угрызения совести, что иногда на короткое время он даже терял сознание». И в то самое время, когда по всей Италии из уст в уста передавали эти истории, во дворцовой церкви Равенны разбивали все мозаичные портреты короля, напоминавшие людям о нем самом, о его великих деяниях и о его веротерпимости.

А спустя несколько десятилетий Папа Григорий Великий привел в своих «Диалогах» следующую легенду. Один римлянин (Папа называет его имя) в 526 году отправился вместе с ним на Липарские острова, где они встретились с набожным отшельником. Разговаривая с ними, этот человек спросил: «Знаете ли вы, что король Теодорих умер?». Они ответили ему так: «Наверное, это ошибка: когда мы уезжали, он был совершенно здоров, и того, о чем говорите Вы, нам никто не сообщал». Однако Божий человек уверенно сказал: «Да, Теодорих скончался; вчера в девятом часу он, без пояса и обуви, со связанными руками, брел между Папой Иоанном и патрицием Симмахом к кратеру вулкана, куда они потом его и сбросили». Услышав эти слова, Григорий Великий и его спутник записали день, в который, по словам отшельника, это произошло. Вернувшись в Италию, они узнали, что Теодорих действительно умер в названный отшельником день. И поскольку именно он своим жестоким обращением довел Папу Иоанна в тюрьме до смерти, а патриция Симмаха приказал обезглавить, было совершенно справедливо, что его бросили в огонь те люди, с которыми он в этой жизни обошелся столь ужасным образом». И эту легенду рассказал не кто-нибудь, а сам Папа Григорий Великий!

Начиная с этого времени данная легенда стала доминирующей на протяжении всего Средневековья. Седулий, которому не давала покоя слава Григория Турского, пересказал своими словами приведенную выше легенду Папы Григория Великого и представил Каролингам Теодориха как ужасного злодея. Обрастая другими вымышленными подробностями, легенда вскоре стала звучать совершенно фантастически: «Старый воин не погиб. Он очнулся в бассейне; внезапно там появляется таинственный черный снаряженный для охоты конь. У короля хватает времени лишь на то, чтобы набросить хламиду себе на плечи. Он вскакивает на адского коня и несется во весь опор, трубя в охотничий рог. Он преследует быстроногого оленя, который вихрем влетает в преисподнюю, где короля поджидает Люцифер». Так Теодорих должен был, без сна и отдыха, каясь в своих грехах, нестись по воздуху до дня Страшного Суда. «Его Верона» увековечила короля в таком образе на рельефе главного портала церкви св. Зинона, созданном в начале XII века.

Таким образом, уже с середины VI века под влиянием национально-римского и церковно-ортодоксального мышления стала складываться традиция сознательного искажения образа Теодориха: отныне он был лишь ненавистным презренным еретиком и варваром, всегда преследовавшим истинных христиан. Такое представление о нем усиленно подчеркивалось в течение всего Средневековья. Мне известно лишь одно-единственное исключение: речь идет о том упомянутом выше каталоге XIII века, в котором говорится, что останки короля покоятся в церкви св. Михаила в Павии рядом с могилами святых епископов.

Рис. 75. Теодорих, преследующий оленя (рельеф на главном портале церкви св. Зинона в Вероне)

С такой же однобокой оценкой и явным пристрастием мы сталкиваемся, знакомясь с немецким героическим эпосом, в котором Теодорих Великий — под именем Дитриха Бернского — представлен как всеобщий любимец. Этот эпос повествует обо всех личных качествах Теодориха только в превосходных степенях, воспевая его скромную воздержанность, его мудрость, его благородную кротость и его неимоверную в гневе геройскую силу. А всё неблагородное и уродливое в характере Теодориха — например, вероломство и жестокость — отсутствует в этом эпосе вообще; все эти качества приписываются только его противникам. И вовсе не Теодорих изгнал Одоакра, а как раз наоборот; и вовсе не Теодорих нарушил слово, данное Одоакру, это Одоакр предал Теодориха. Таким образом, в преданиях о Дитрихе Бернском история жизни Теодориха полностью сфальсифицирована. В то время все остготские сказания включали в себя колоритную фигуру Теодориха. Реально существовавший остготский король IV века Эрменрих представлен в них дядей Теодориха, который прогнал его из Италии. Король гуннов Аттила (в преданиях ему дано другое имя — Этцель) принимает беженца Теодориха с распростертыми объятиями и становится его покровителем. Именно с помощью Аттилы Теодорих возвращает себе, после тридцатилетней борьбы, Италию. Штак, в преданиях отражена лишь небольшая часть жизни Теодориха — до его победы над Одоакром. Теперь Италия становится отечеством готов, а ее завоевание Теодорихом представлено как возвращение принадлежащего ему по праву наследства и отнесено по времени к трудным юношеским годам героя. Действительно, самая тяжелая полоса в жизни Теодориха — с того времени, когда он был отправлен заложником в Константинополь, и до его победного вступления в Равенну (а это были 20 лет, наполненные тяжелейшей борьбой, шедшей с переменным успехом) — давала прекрасную возможность для того, чтобы представить его благородным изгнанником. Согласно преданиям, все трудности выпали на его долю тогда, когда он жил при дворе Этцеля. Все деяния Теодориха — начиная с момента вступления его войск на итальянскую землю и кончая убийством Одоакра — нашли свое отражение в эпосе «Битва при Равенне», основная часть которого посвящена описанию четырехлетней осады этого города. Все сказания делают главный упор на героические военные усилия Дитриха — будь то сражение при Вероне (Берне) или Равенне (Рабене). В них сделан «эпический выбор наиболее привлекательных периодов жизни Теодориха, при изложении которых делается все для того, чтобы стереть с героического образа великого короля позорное пятно, связанное с предательским убийством Одоакра». Огромное место в предании о Теодорихе занимает описание его длительного правления Италией, которое принесло этой стране мир и благоденствие. А вот описание последних дней жизни Теодориха — весьма туманно. Дитрих Бернский несется на своем черном коне так быстро, что его невозможно догнать. Вероятно, эта часто встречающаяся во многих сказаниях аллегория была перенесена в Италии и на Дитриха. В Германии же она очень быстро нашла себе место в легендах; это сделали, «чтобы набросить покров тайны на кончину великолепнейшего героя».

Первые варианты преданий о Дитрихе Бернском были созданы остготами. Появившаяся уже в середине VIII века рукопись «Gesta Theoderici»^[55], в которой правда была перемешана с явным вымыслом, стала первой попыткой отразить историю жизни этого короля в героическом эпосе о нем. Создателям эпоса, безусловно, была известна легенда, рассказанная Григорием Великим, но гораздо больше их привлекала полная интереснейших подробностей жизнь юного Теодориха в Константинополе, где самым верным его другом стал Птолемей, который позднее много раз, отвечая хитростью на хитрость, спасал его от гибели и научил обходить хитроумные ловушки, расставляемые вероломными византийцами. Наиболее древнее и самое простое предание о Дитрихе, в котором еще сохранена историческая правда, это песнь о Хильдебранде, единственный дошедший до нас фрагмент древненемецкого героического эпоса VIII века. Хильдебранд, воспитатель Дитриха, учивший его обращаться с оружием, пожалуй, идентичен упомянутому выше Птолемею. Изложенное в самой древней форме, предание содержит в себе описание трех исторических событий в жизни героя: борьба с Отахаром (то есть Одоакром), 30-летняя жизнь изгнанника у приютившего его Аттилы и победоносное возвращение на родину. Свое полное завершение предание получило после гибели дружественных остготам южнонемецких племен — прежде всего, алеманнов, — к которым оно пришло, наверно, уже в поэтической форме. Алеманны искусно связали предание о Дитрихе с преданием об Эрменрихе. В последнем из них остготский король Эрменрих представлен жестоким, враждебно настроенным к родственникам правителем, который вынуждает своего племянника Дитриха бежать в королевство Аттилы, а затем, после его возвращения, вступает с ним в битву при Равенне. Здесь Эрменрих явно занял место Одоакра. Именно алеманны, жившие в верховьях Рейна, в течение всего Средневековья бережно хранили предания о Дитрихе и Эрменрихе^[56]. В преданиях о Дитрихе особое место было отведено княжескому роду Церингенов. В 1061 году Церингены получили в придачу к герцогству Каринтия еще и маркграфство Верону и стали называть себя маркграфами Веронскими (Бернскими). Вот с этого времени они и начали фигурировать в преданиях о Дитрихе. Фри-дунк фон Церинген, Вигольт фон Церинген — персонажи «Изгнания Дитриха», а Зигеер фон Церинген — «Битвы при Равенне». В преданиях говорится и о том, что «маркграфы фон Хахберг пришли из Лампардии, вместе с Кароло Маньо, римским императором и королем франков, в тевтонскую страну и были родственниками Дитриха Бернского, который позже стал королем Италии». Следы этого героического эпоса можно найти и у племен, живших в верховьях Рейна. В г. Брейзахе есть район Экхардсберг, названный так в честь Экхарда воспитателя и опекуна юного Харлунга, за убийство которого должен был отомстить Дитрих Бернский. Судя по этой части предания о Дитрихе, алеманны действительно обязаны остготскому королю Теодориху тем, что он некогда спас их от уничтожения армией Хлодвига. Следует сказать и о том, что Теодорих был центральной фигурой народных преданий в Баварии и Саксонии. В австрийско-баварских странах предание о Дитрихе стало составной частью созданного рейнскими франками сказания о Нибелунгах, но в этом сказании фигурирует жестокий и алчный король Аттила, «бич Божий» (как мы помним, в предании о Дитрихе это — мудрый милосердный король Этцель). «Пожалуй, сказание о Зигфриде получило в придунайских странах наилучшее поэтическое воплощение, которое когда-либо выпадало на долю немецким сказаниям — такой великолепной литературной обработкой не может похвастаться ни одно предание о Дитрихе, — и тем не менее любимцем народов как на Дунае, так и на Эльбе был Дитрих Бернский, „о котором говорят и поют крестьяне", — и это засвидетельствовано в хрониках позднего Средневековья». «Вряд ли кто-либо осмелится спорить с тем, что Дитрих Бернский был самым любимым персонажем из всех героических фигур, отраженных в немецких средневековых преданиях; особенно восхищались им в Северной Германии».

Рис. 76. Статуя Теодориха у гробницы императора Максимилиана во дворцовой церкви (Инсбрук)

В XII и XIII веках, после тщательной литературной обработки «Деяния Теодориха» стали самым популярным произведением эпического жанра. Появившиеся приблизительно в то же время норвежская «Сага о Тидреке» (XIII век) и средневерхненемецкие поэмы «Смерть Альфарта»^[57]. «Изгнание Дитриха» и «Битва при Равенне», стремясь еще больше возвеличить героя, перечисляли все его благородные поступки, кровопролитные битвы и славные победы.

Одновременно с этим в нижних слоях населения получили хождение основанные на древних традициях мифов местные легенды и сказки — преимущественно тирольского происхождения, — главным героем которых был Дитрих. «В этой сфере народного творчества нашли свое отражение поединки Дитриха с Экке, Вазольтом и Рунце, с Хильде и Гримом, с Вундерером, Сигенотом, Вальбераном и Гольдемаром, а также целый ряд приключений и битв с великанами и драконами, которые встретились ему на пути к горной королеве Виргинале; позже в этой сфере появилось изложенное в традиционной форме описание войны Алой и Белой розы». Так в немецком народе на протяжении всего Средневековья вплоть до конца XVI века сохранялся живой интерес к преданиям о Дитрихе Бернском. Этот интерес несколько упал, когда в начале XVII века в Европе вспыхнула Тридцатилетняя война (1618–1648 гг.).

Необходимо сразу же сказать, что и римские, преимущественно церковные, легенды, и немецкий героический эпос рисуют нам такой образ Теодориха Великого, который весьма далек от исторической правды. Они слишком схоластичны и проводят чрезмерно жесткую грань как между ярким светом и тенью — между симпатиями и антипатиями, которые испытывали к Теодориху его германские соотечественники и римляне: ведь несмотря на то, что Италией правил король варваров, было совершенно очевидно, что он питает к римской культуре глубочайшее уважение. Не следует упускать из виду и еще одно чрезвычайно важное обстоятельство, усугублявшее и без того двойственное положение Теодориха в Италии: он был не только королем остготов, исповедовавших арианство, но и императорским наместником римлян, большинство которых были ортодоксальными христианами. Но, несмотря на эти неразрешимые противоречия, король, имея в своих руках весьма незначительные средства для достижения своей цели, мужественно и энергично выполнял гигантскую работу, направленную если не на полное слияние, то хотя бы на длительное объединение всего римского и готского, той священной и все еще полной жизни древности и пришедшей ей на смену современности, которой, несомненно, и принадлежало будущее; хотя своему величайшему представителю судьба подарила не слишком-то много счастливых дней.

Глава 9
Гибель государства и народа

Наследником Теодориха Великого стал восьмилетний ребенок Аталарих, а регентшей королевства — его юная мать, Амаласунта. Это было началом гибели остготского государства и остготского народа. Не стало обожаемого своим народом правителя, который на протяжении многих лет служил ему могучей опорой и поддержкой, объединял все его силы. И когда эта опора исчезла, сразу же стали одна за другой образовываться враждебные группировки. Из жизни остготов исчезло высокое искусство политической дипломатии, которым так хорошо владел Теодорих. Как только он покинул земную обитель, Византия, очень долго ждавшая этого момента, стала постоянно вмешиваться в дела Остготского королевства, используя хорошо продуманную тактику. А в ходе развязанной ею двадцатилетней войны погибла вся нация.

Расслоение готов на враждующие между собой группировки — что, безусловно, облегчало Византии вмешательство в внутренние дела Остготского королевства — началось во времена правления Амаласунты. Она была истинной дочерью своего отца, Теодориха: обладала трезвым государственным умом, сильным характером, огромной жаждой деятельности. В отличие от Теодориха, Амаласунта получила хорошее образование: она говорила на греческом и латинском языках так же свободно, как и на готском; хорошо разбиралась в философии и классической литературе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Амаласунта постаралась дать римское образование и юному королю; к партии римских националистов она относилась весьма лояльно. Стремясь исправить серьезную политическую ошибку, допущенную ее отцом, Амаласунта вернула семьям Симмаха и Боэция все конфискованное у них имущество; тем самым она хотела показать, что, в отличие от отца, полностью доверяет римлянам. Отношения между правительством Амаласунты и римской Церковью при Папе Феликсе IV (526–530) были очень дружелюбными. Когда на римском Форуме стали строить церковь святых Космы и Дамиана, то по распоряжению Амаласунты там же были воздвигнуты два великолепных античных здания. «Первое здание, большего размера, — это так называемый Templum sacrae urbis, известный как кадастровое здание Рима, в котором находится выполненный на мраморе план этого города; второе — храм Ромула, сыночка Максенция. Почти сразу же после того, как этот храм был построен, он стал носить имя Константина Великого, победителя Максенция».

Рис. 77. Аталарих (портрет на медной монете)

Рис. 78. Мозаичный свод ниши в римской церкви святых Космы и Дамиана

Так, на Via sacra^[58] возникла «первая церковь, которая стала одним из монументальных памятников Рима». По распоряжению Феликса IV ее украсили великолепными почти полностью сохранившимся до наших дней мозаичными фигурами, размеры и блестящее исполнение которых рассказали нам о последнем триумфе древней римской культуры. «Возраст и удивительная художественная манера позволяют отнести эти мозаики к одной из самых известных достопримечательностей Рима».

Имя того же самого понтифика носит и «жемчужина позднехристианской живописи в катакомбах». Речь идет о фреске, найденной при раскопках базилики святых великомучеников Феликса и Адаукта. В этой базилике в 528 году нашла свой последний приют знатная римская матрона Туртура. Рядом с ней на этой фреске изображены: Богоматерь с младенцем Иисусом Христом на руках и двое местных святых, свидетельствующих о безупречной репутации усопшей. Об ее истинной добродетели говорит и расположенный внизу панегирик. С первого взгляда на эту фреску видно, что в те времена римское искусство находилось еще на весьма высоком уровне. Во времена правления Амаласунты чрезвычайно интенсивное строительство было развернуто и в ортодоксальной Равенне. Между 526 и 534 годом там были построены два однотипных храма: отличающаяся богатыми архитектурными украшениями церковь Сан Витале и более простая, но зато более величественная по своим размерам церковь Сан Апполинаре ин Классе. Различные архитектурные стили: римский, византийский, сирийский и египетский — еще не слились в них в единое целое, независимо от того, откуда они пришли, из Рима или Константинополя. Внутреннее убранство этих церквей, особенно церкви Сан Витале с ее поистине сказочным великолепием, характерно для стиля византийской эпохи. Помимо двух этих замечательных храмов при остготах в Равенне было воздвигнуто еще несколько подобных сооружений: огромная церковь Санта Мария Маджоре (с великолепным изображением Богородицы), церковь Сан Микеле Аффриско и, очевидно, церковь Сан Джованни и Паоло. И поскольку, несмотря на изменение общественно-политической ситуации, римское искусство продолжало оказывать сильное влияние на архитектуру Равенны, можно предположить, что то же самое происходило и в других городах Италии, хотя прямых доказательств этого у нас нет.

Рис. 79. Фреска в базилике святых Феликса и Адаукта (528 г.)

Рис. 80. Внутренний вид церкви Сан Витале

Рис. 81. Внутренний вид церкви Сан Аполлинаре ин Классе

Однако лояльное отношение правительства Амаласунты к партии римских националистов — наряду с тем, что власть в стране принадлежала женщине, а ее сын воспитывался по римскому образцу, — привело к открытому конфликту крайних национально-остготских группировок с королевой-матерью. Политическая ситуация в стране становилась взрывоопасной. В 527 году на императорский трон взошел Юстиниан I, активный борец за восстановление прежней Империи, и поэтому не приходится удивляться тому, что национально-римская партия сразу же приложила максимум усилий для достижения своей главной цели — воссоединения Италии с Византийской империей.

Ярким доказательством этого служат перемены на папском престоле, произошедшие в 530 и 532–533 годах. В них, как в зеркале, отразилось то национальное и политическое противоборство партий, которое еще в 526 году потребовало вмешательства Теодориха. Разумеется, новое правительство Остготского королевства делало все возможное, чтобы поддержать в стране мир и порядок. Тем не менее обстановка в ней продолжала накаляться, поскольку было очень трудно устранить глубокие причины внутренних разногласий. Происходившие в то время внешнеполитические события также не сулили остготам ничего хорошего. При Амаларихе вестготская Испания освободилась от остготского влияния и не только не оказывала им военной поддержки, но и отвлекала на себя лучшие воинские соединения остготов, что, конечно же, не способствовало укреплению Остготского королевства. Правда, и сами вестготы с самого начала 530-х годов подвергались сильнейшему давлению со стороны франков. Спустя всего лишь пять лет после смерти Теодориха — в 531 году — распалось королевство тюрингов, верных союзников остготов; в борьбе с сыновьями Хлодвига, Теудерихом и Хлотахаром, король тюрингов Херминафрид потерял и собственную жизнь, и свое государство; его вдова Амалаберга с их сыном Амалафридом бежала к своим готским родственникам в Италию. А еще через несколько лет — в 534 году — прекратило свое существование и Бургундское королевство. Сыновья Хлодвига не только выполнили план, задуманный их отцом, но и, если можно так выразиться, перевыполнили его: они подчинили себе и две готские территории — Алеманнию и Северную Италию! А поскольку годом ранее в 533 году византийцами было разрушено Вандальское королевство, остготы оказались в полной изоляции. Теперь в борьбе с экспансионистскими замыслами как франков, так и византийцев они могли рассчитывать только на свои собственные силы. Положение остготов усугублялось еще и тем, что в их рядах произошел раскол и они вели между собой изнурительную междоусобную войну.

И надо ли удивляться тому, что при сложившейся ситуации Амаласунта, прежде чем решительно выступить против лидеров остготской оппозиции, сделала шаг, который, по-видимому, и ей самой казался предательством по отношению к своему отцу? Она обратилась к Юстиниану I с просьбой дать ей приют при его дворе, в случае если она потерпит поражение в борьбе с оппозицией. Император дал твердое обещание выполнить ее просьбу. Однако регентше — путем физического устранения лидеров оппозиции — удалось совладать со своими противниками, так что пока она осталась и той, кем она была, и там, где она была. Правда, после этих событий она потеряла любовь своего народа. А вскоре судьба нанесла ей новый страшный удар. Осенью 534 года умер, так и не начав править страной, ее восемнадцатилетний сын Аталарих. Его постоянно настраивали против матери, и, раздираемый внутренними сомнениями, он вел довольно-таки распутную жизнь, что и привело его к быстрой гибели. С его смертью регентству Амаласунты пришел конец. Для такой властолюбивой женщины, какой была дочь Теодориха, это было еще одним тяжким ударом. Из мужской ветви рода Амалов в живых остался один-единственный легитимный наследник; речь идет о принце Теодахаде. Сын сестры Теодориха Амалафриды от первого брака, Теодахад был человеком, совершенно непохожим на Теодориха: присущая почти всем готам склонность к воинскому ремеслу была ему абсолютно чуждой — его любимым занятием было чтение произведений античной литературы и философских трудов Платона. В характере Теодахада преобладали такие черты, как алчность и жестокость, и поэтому за большие деньги или звание сенатора он вполне мог вступить в сговор с византийским императором, а это, как мы помним, Теодорих считал государственной изменой. Теодахад сделался злейшим врагом Амаласунты, которая считала, что ради большой выгоды он способен на любую подлость. Однако сама мысль об утрате власти была для нее настолько невыносимой, что, несмотря на все свое презрение к Теодахаду, она дала согласие стать его женой.

Рис. 82. Теодахад (портрет на серебряной монете)

Рис. 83. Теодахад (портрет на медной монете)

Вступив в брак с Теодахадом, Амаласунта провозгласила себя королевой и попыталась взять бразды управления страной в свои руки; супругу же она отвела скромную роль соправителя. Однако прошло всего лишь несколько месяцев, и Теодахад — ни на минуту не забывавший о том, что Теодорих исключил его из числа своих преемников, — отстранил Амаласунту от власти и отправил ее под арест на один из островов озера Больсена. Там в апреле 535 года она была убита готами по приказу Теодахада, который, по всей видимости, получил тайное согласие на эту акцию от императрицы Феодоры. Вот такой ужасной смертью погибла дочь Теодориха, которая всегда столь благожелательно относилась к римлянам!

Внимательно следивший за этими событиями император Юстиниан I решил, что итальянский «плод» уже созрел и его пора сорвать. Он предпринял ряд дипломатических и военных акций для того, чтобы вслед за Вандальским королевством с карты мира навсегда исчезло и королевство остготов. И хотя Теодахад убедил Папу Агапита в необходимости визита к византийскому императору (точно так же, как десять лет тому назад при похожих обстоятельствах Теодорих отправил Папу Иоанна I в Константинополь), ход событий было уже невозможно остановить.

Рис. 84. Монета Витигиса с портретом императора Юстиниана I

Вопрос о судьбе Остготского королевства и самих остготов был окончательно решен в два этапа, первый из которых охватывает 535–540 годы.

Византийскому императору помог решить этот вопрос — а мысль о реставрации Римской империи он вынашивал уже более десяти лет — Велизарий, гениальный полководец, одержавший ряд блестящих побед в Армении, Сирии и Африке. В распоряжении Велизария были не слишком большие, но зато весьма дисциплинированные и мобильные армия и флот.

Перед лицом надвигающейся опасности племянник Теодориха показал себя очень плохим дипломатом: сегодня он, поддавшись отчаянию, для чего, кстати сказать, не было серьезных причин, соглашался на всё, что предлагал ему император, а завтра, посчитав, что положение изменилось к лучшему — как ему казалось, — брал все свои уступки назад. Как уже говорилось, Теодахад был никуда не годным полководцем, и хотя численность армии остготов была весьма большой, она, безусловно, нуждалась прежде всего в храбром и талантливом главнокомандующем. Дипломатическая игра, которую Теодахад затеял с императором, вскоре подошла к концу И когда на смену ей пришла война, Велизарий — в то время как в Далмации военные действия вел другой полководец — взял всю Южную Италию, что называется, голыми руками: зять короля Эвермунд, командовавший южной армией остготов, предал национальные интересы и перешел на сторону императора! Это предательство яркий пример того, насколько расколотым оказался народ Теодориха в минуту грозной опасности. Лишь Неаполь, южная цитадель остготов, оказал войскам императора достойное сопротивление. Однако после трехнедельных боев пал и этот город, так как Теодахад не сделал ровным счетом ничего, чтобы прийти ему на помощь. Он вновь впал в мрачное отчаяние и лишь наблюдал за тем, что происходит в стране. Терпение остготской армии лопнуло, и в ноябре 536 года Теодахад был низложен, а солдаты «подняли на щит и трон» Витигиса, близкого друга Теодориха Великого. Для того чтобы укрепить свое положение в стране, Витигис отправил в изгнание жену, которая, как и он сам, принадлежала к нижним слоям населения, и вступил в брак с отчаянно сопротивлявшейся этому Матасунтой — дочерью Амаласунты и сестрой Аталариха (она была последней представительницей женской ветви рода Теодориха). Новый король немедленно сделал то, что было самым необходимым в данной ситуации: он приступил к коренной реорганизации остготской армии. Меж тем в декабре 536 года в руках византийцев оказался Рим, гарнизон которого был слишком малочисленным. К большому огорчению остготов, Витигис не оказался таким же дальновидным стратегом и тонким дипломатом, как византийский император. Прошел всего лишь год с начала войны, а уже половина Италии вместе с ее древней столицей вновь стала подвластной императору.

Однако Витигис не собирался сидеть сложа руки, как это делал Теодахад. И хотя Юстиниан I уже успел привлечь на свою сторону франков, Витигис, предложив им в качестве отступного богатый Прованс и готскую Алеманнию, сумел склонить их к нейтралитету, — правда, позднее остготам пришлось уступить франкам и другие северные области своего королевства. И постепенно продвигаясь к Риму, Витигис собрал огромную армию — есть достоверные сведения о том, что ее численность составляла 150 000 человек. Велизарий, который также шел к Риму, имел в своем распоряжении лишь 5000 солдат. В конце февраля 537 года остготы окружили армию Велизария и начали осаду Рима. Вечный город был обнесен мощными каменными стенами, и даже такая гигантская армия, какой была армия варваров, не смогла разрушить их. Штурмуя осажденный Рим, остготы, не имевшие большого опыта в подобного рода военных действиях, несли большие потери. Бесконечные бои (в которых и императорские войска потеряли немало солдат), голод и болезни унесли множество жизней, но ни одна из противоборствующих сторон не могла похвастаться тем, что ей удалось добиться значительных успехов. Остготы потеряли многие тысячи солдат, но оставшиеся в живых продолжали осаду. Вся Италия была потрясена известиями об этих ужасающих потерях. Личный секретарь Велизария Прокопий, написавший «Историю войны с готами», приводит в рассказе об этих событиях весьма примечательную легенду:

«Это случилось в те годы в Неаполе. На центральной площади этого города стоял обелиск, на котором был сделанный из дорогих самоцветов барельеф с изображением остготского короля Теодориха. Еще при его жизни камушки с головы этого изображения стали сами собой осыпаться. И вскоре после этого Теодорих скончался. Восемь лет спустя внезапно осыпались камушки, образовывавшие туловище короля, — и умер Аталарих, внук Теодориха. Через весьма непродолжительное время упали на землю камушки с нижней части живота короля, — и погибла Амаласунта, дочь Теодориха. Это уже свершилось. А в те дни, когда остготы осадили Рим, попадали на землю камушки, обрисовывавшие ноги короля до кончиков пальцев, так что теперь с обелиска исчез весь барельеф. Данное знамение римляне истолковали следующим образом: армия императора одержит безоговорочную победу, ибо ноги Теодориха символизируют не что иное, как остготский народ, королем которого он был».

Какой яркий символ все более и более разваливающегося государства!

Рис 85. Лагерь осадивших Рим остготов, расположенный между водопроводами Аква Клавдия и Аква Марция

Жители Рима испытывали тяжкие лишения, пострадали и многие сооружения Вечного города. Водопроводы были разрушены, погибли многие произведения искусства. Приведу лишь один пример: великолепные статуи, украшавшие гробницу Адриана, осажденные разбили на куски и бросали их в варваров, атаковавших город на этом стратегически важном участке. В Риме началось брожение, ибо многие его жители уже не верили, что им удастся выдержать осаду. Было принято важное решение: все неспособные носить оружие римляне должны немедленно покинуть город. Вместе с этими людьми был увезен из Рима и Папа Сильверий, который — после того как в Константинополе скончался его предшественник Агапит, — был возведен, не без помощи остготов, на папский престол. Теперь его обвинили в том, что он поддерживал тайную связь с Витигисом. Велизарий сместил Сильверия — как государственного изменника — с папского престола и отправил в ссылку. Истины ради следует сказать, что это было сделано только для того, чтобы возвести на этот престол диакона Вигилия, которого исповедующая монофизитство императрица Феодора в апреле 536 года пыталась сделать преемником Папы Агапита. Тогда, несмотря на Унию 519 года, при византийском дворе существовала весьма влиятельная монофизитская партия, которая добилась успеха в борьбе с мужем императрицы, исповедовавшим ортодоксальную веру. Когда сопровождавший Папу Агапита Вигилий прибыл в Константинополь, монофизиты провели с ним несколько деловых встреч и пришли к убеждению, что именно он мог бы стать для них тем человеком, который способствовал бы осуществлению их далеко идущих планов. Они сделали все, что было в их силах, и вот теперь Вигилий, которого еще в январе 531 года назвали преемником Папы Бонифация II, наконец-то стал одним из самых влиятельных людей Рима. К этому приложил руку и Велизарий. Так что едва лишь Рим вновь стал императорским городом, как Византия, в которой по-прежнему правили бал монофизиты, сразу же посадила на папский престол своего человека.

Лигилий, «легкомысленный диакон, предавший и свою Церковь, и свою честь», став Папой, отнюдь не собирался выполнять данные им обещания и оправдывать надежды, которые он пробудил у монофизитов. Но уже через восемь лет ему пришлось лично убедиться в том, сколь мало ценят византийские тираны Папу Римского и что его ждет, если он не оправдает их надежд. Теперь любой человек, занимавший папский престол, зависел от византийского императора, что заставляет нас лишний раз вспомнить о той церковной политике, которую проводило правительство Теодориха.

В то время как битва за Рим шла с переменным успехом, спешившая на выручку римлянам византийская армия дошла до Остии, что побудило Витигиса обратиться к Велизарию с предложением начать мирные переговоры — хотя в этом не было ни малейшей необходимости. В своей «Истории войны с готами» Прокопий подробно описал эти переговоры. Приведу один фрагмент сочинения Прокопия, который ярко характеризует то, как они проходили. Готские парламентарии постарались доказать Велизарию, что император ведет против них несправедливую войну. Они особо подчеркивали весьма важную, на их взгляд, деталь: Теодорих стал правителем Италии по желанию императора Зинона. «Так мы получили в свое распоряжение Италию, — продолжали они, — а законы и государственные институты нам дал император; и ни Теодорих, ни один из его преемников не ввели ни одного нового закона, причем речь идет о законах как писаных, так и неписаных. Что же касается почитания Бога и истинной христианской религии, мы всегда заботились о соблюдении интересов римлян, так что вплоть до настоящего времени ни один из итальянцев — ни добровольно, ни принудительно — не изменил свою веру; а если это делали готы, никто из них не подвергался преследованиям. Святилища римлян пользовались у нас особым уважением, и никого из тех, кто искал в них убежища, мы никогда и пальцем не тронули. Ваши государственные должности занимают исключительно римляне; ни один из готов никогда не назначался хотя бы на одну из них». Так остготы пытались доказать, что война против них является несправедливой и нужно как можно скорее заключить справедливый мир. Естественно, что на время этих переговоров военные действия были приостановлены. Велизарий великолепно воспользовался этой передышкой и значительно укрепил свои позиции, в то время как остготы вели с ним совершенно бесплодные переговоры. Когда они в конце концов поняли это, положение на севере страны уже резко изменилось — и, разумеется, не в их пользу. Небольшая византийская армия взяла Анкону и подошла к Аримину — городу, находившемуся от Равенны на расстоянии, чуть большем 50-ти километров. И поэтому, для того чтобы спасти свою столицу и оставить за собой Северную Италию, остготы были вынуждены снять осаду Рима. Произошло это в марте 538 года. Отныне Рим был для них окончательно потерян. Тем временем византийцы взяли под свой контроль Далмацию и Лигурию. Так стратегия и, в первую очередь, дипломатия византийцев взяли верх над превосходством остготов в военной силе.

Теперь Велизарий быстрым маршем двинулся на север по Via Flaminia^[59]. В провинции Марке его армия соединилась с еще одной византийской армией, которой командовал Нарсес. И хотя положение остготов могло стать абсолютно безнадежным, неожиданно оно начало быстро улучшаться: между Велизарием и Нарсесом вспыхнул конфликт, что, конечно же, не могло не отразиться на ходе военных действий византийцев. А тому, что остготы вернули себе Лигурию и Медиолан (который к тому времени тоже был захвачен византийцами), они целиком обязаны военной помощи франков. Император немедленно исправил неблагоприятную для византийцев ситуацию, отозвав в Константинополь Нарсеса. И осенью 539 года армия Велизария подошла к Равенне и начала ее осаду. Напрасно Витигис надеялся на помощь франков и лангобардов. Казалось, что дни Остготского королевства уже сочтены. Но здесь произошло событие, которое невольно заставляет вспомнить о грандиозных политических планах, задуманных еще Теодорихом. Оказавшись на краю пропасти, Витигис сделал мудрый политический шаг: он заключил военный союз с одним из самых могущественных врагов византийского императора — персидским царем Хосроем, лишь пассивная позиция которого позволяла Юстиниану I успешно осуществлять на Западе свою экспансионистскую политику. Хосрой воспользовался создавшимися благоприятными обстоятельствами и объявил Византии войну. Юстиниан I располагал слишком малыми силами, чтобы вести войну на два фронта, и ему пришлось принять предложенный остготами мир. Тем не менее условия мира были для готов довольно тяжелыми: за ними оставалась лишь та часть страны, которая находилась севернее реки Пад. Однако Велизарий и слышать не хотел ни о каком мире с остготами. Он заявил, что считает этот мирный договор недействительным! ад вот тут-то события приняли совершенно неожиданный оборот, которого никак не ожидали ни Витигис, ни Велизарий, ни Юстиниан. Мы сможем по достоинству оценить этот фантастический план, который задумали остготы в надежде вернуть себе все уже утраченное ими, только в том случае, если будем ясно представлять себе создавшуюся ситуацию: с одной стороны, остготы были весьма недовольны действиями Витигиса, который, несмотря на огромный численный перевес своей армии и отвагу, проявленную его солдатами в тяжелых боях, терял одну часть Остготского королевства за другой; с другой стороны, на остготов не мог не произвести сильного впечатления Велизарий — ведь он не только добивался выдающихся побед, располагая весьма небольшими силами, но и осмелился выступить с критикой действий самого императора.

Руководствуясь именно этими соображениями, остготы, потерпевшие от Велизария столько сокрушительных поражений, предложили ему трон короля Италии! Велизарий — как некогда это сделал победоносный Теодорих Великий — мог стать во главе и народа, и государства, чтобы повести их к процветанию. Как мы видим, собственные национальные интересы остготов не играли в данном случае ровным счетом никакой роли; стремление выжить полностью доминировало над мышлением этих варваров, которым были в огромной степени чужды и чувство собственного достоинства, и самостоятельность. И Велизарий согласился на предложение остготов — подобно тому, как сильный, умудренный опытом взрослый соглашается выполнить настойчивую просьбу детей. В начале 540 года он торжественно вступил в Равенну, принял присягу от остготских вождей, а затем — его вызвал к себе император. Отправляясь в Константинополь, Велизарий взял с собой — и это было очень похоже на то, как отправлялся к самому Велизарию последний вандальский король Гелимер, — несколько наиболее важных персон: Витигиса и его жену Матасунту, которые везли с собой дорогие подарки; именитых тюрингов, Амалабергу и Амалафрида; остготских вождей, которые принесли ему присягу. Отвага и мудрость этих вождей должны были помочь императору в его борьбе с персами, а тюринги — придать особый блеск и без того пышному императорскому двору.

Рис. 86. Последний король вандалов Гелимер (портрет на серебряной монете)

Рис. 87. Тотила (портрет на медной монете)

Рис. 88. Тотила (портрет на серебряной монете)

Королевская чета остготов находилась в Константинополе, Равенна стала императорским городом, держава остготов практически перестала существовать — и все это произошло в течение каких-то пяти лет! Первый этап борьбы остготов за свое существование завершился удивительно быстро.

Второй — и последний — этап этой борьбы включает в себя 540–555 годы. Несмотря на произошедшие перемены, остготы все еще представляли собой постоянную опасность для византийской провинции Италия. Павия, Верона и другие хорошо укрепленные города севернее реки Пад до сих пор находились в их руках. Правда, в данный момент времени остготы вряд ли могли всерьез угрожать Византии, поскольку они почти перестали ощущать себя единым народом и многие их вожди заботились лишь о том, чтобы удовлетворить свои собственные корыстные амбиции. И лишь король Тотила (или Бадвила), двоюродный брат убитого короля Хильдебада, начиная с конца 541.года и до своей героической гибели в 552 году пытался защищать национальные интересы остготов. Обладавший широким политическим кругозором, тонким стратегическим чутьем и личной отвагой, Тотила сумел в кратчайший срок вернуть под власть остготов всю равнинную часть Италии с ее богатыми людскими и промышленными ресурсами. Две свои важнейшие задачи — пополнение государственной казны и увеличение численности армии — Тотила решил удивительно простым способом: он взял под свою защиту наиболее слабые (и в социальном, и в экономическом смысле) слои населения равнинной части Италии — особенно рабов и колонов. В их лице он получил не только храбрых солдат, но и людей, исправно плативших государственные налоги и арендную плату, в то время как византийцы лишились и того и другого, что нанесло им весьма значительный ущерб. Осадив Неаполь, Тотила начал с лихорадочной быстротой строить флот, и вскоре его корабли стали топить византийские торговые суда. Весной 543 года был взят Неаполь, и вскоре в руках Тотилы оказалась вся Южная Италия.

Рис. 89. Найденная в катакомбах рукопись Папы Вигилия, в которой есть упоминание об остготах

В декабре 546 года солдаты Тотилы вошли и в Рим, несмотря на то что вернувшийся еще в 544 году на службу к императору Велизарий приложил огромные усилия, чтобы не допустить этого. Все эти бесконечные военные столкновения, эпидемии, голод вновь принесли Риму тяжелейшие страдания. Вечный город почти опустел. Как только Тотила вошел в Рим, он сразу же отправился в базилику св. Петра, чтобы на могиле этого апостола принести Господу хвалу за победу. У ворот базилики его уже ждал диакон Пелагий — человек, происходивший из знатного римского рода и занявший высший церковный пост после того, как из страны был изгнан Папа Вигилий. Пелагий стал умолять Тотилу проявить максимум сострадания к захваченному им Риму. Жителей Вечного города Тотила пощадил. Но к самому Риму, взятие которого стоило жизни большому количеству его солдат, Тотила питал лютую злобу и даже угрожал сровнять его с землей. Разумеется, он не сделал этого. Несмотря на все нанесенные ему повреждения, Вечный город — особенно его древние здания и памятники — был по-прежнему прекрасен. И как тут не вспомнить пророческие слова святого Бенедикта: «Рим никогда не будет уничтожен варварами; если он и будет стерт с лица земли, то сделают это не люди, а громы и молнии, бури и землетрясения!»^[60]. Правда, многие здания в Риме серьезно пострадали от пожаров и грабежей, а отдельные участки городских стен были разрушены штурмовавшими город солдатами Тотилы. И нам известно, что, хотя остготы оставили в неприкосновенности все большие храмы как в самом Риме, так и за его пределами, они все-таки, надеясь на богатую добычу, довольно серьезно «поработали» в катакомбах (об этом говорится в рукописи Папы Вигилия). Все то, что было разрушено остготами в катакомбах, впоследствии отреставрировали. Но сам город, как уже было сказано, пострадал не слишком сильно. Более того: Тотила запретил своим солдатам дурно обращаться с жителями Рима (которых в то время было всего-то несколько тысяч).

Но они должны были покинуть Рим и поселиться в Кампании. Рим, столица мира, стал городом, в котором не осталось ни одного коренного жителя! И все самые знатные римляне превратились в обездоленных нищих! Вот что писал о событиях тех дней византиец Прокопий:

«Насколько тяжко пришлось в то время римлянам — и в особенности сенаторам — видно из того, что они, облаченные в одежду рабов и колонов, униженно клянчили у солдат хлеб или вообще что-нибудь съестное, чтобы не умереть с голоду; и дочь Симмаха, Рустициана, бывшая одно время супругой Боэция, отдала все, что у нее было, голодным беднякам. А они шли и шли от дома к дому и стучались в каждую дверь, ибо голод заставил их потерять и робость, и чувство стыда. Готы с удовольствием расправились бы с Рустицианой, и она осталась в живых лишь потому, что за нее вступился сам Тотила. А ведь готы обвиняли ее в том, что она, вручив очень дорогие подарки командиру одного из византийских отрядов, просила его разрушить все статуи Теодориха Великого в Риме, чтобы отомстить таким образом за смерть своего отца, Симмаха, и своего мужа, Боэция. Но, повторяем, Тотила не допустил расправы над ней; более того, он защитил от насилия и всех других женщин Рима… Все эти высокогуманные поступки принесли Тотиле большую славу».

Рис. 90. Тотила (портрет на серебряной монете)

Завоевав Рим, Тотила попытался добиться того, чтобы Юстиниан I признал его королем Италии на тех же правах, которые в свое время были дарованы Теодориху Великому. Император ответил отказом. И дальнейшие события показали, что он не ошибся в своих расчетах. Весной 547 года Велизарий, понеся весьма небольшие потери, отвоевал Рим для Византийской империи. Но император вновь отозвал его в Константинополь, и зимой 549 года Рим во второй раз попал в руки короля остготов. Теперь Тотила преследовал совершенно другие цели, чем три года назад, когда его солдаты впервые захватили Рим. Он избрал — поскольку Равенна все еще была императорским городом — своей резиденцией Вечный город, вернул его жителей и отремонтировал поврежденные здания. Тотила еще раз обратился к Юстиниану I с просьбой о мире и о признании его королем Италии. И вновь император категорически отказался сделать это. Несмотря на столь решительный отказ, Тотила провозгласил себя суверенным правителем Италии и стал чеканить монеты, на которых был его собственный портрет, — как это уже делал начиная с 536 года Теодахад. Для бедных слоев населения Тотила стал устраивать цирковые игры и состязания на колесницах, стремясь подчеркнуть, что мир пришел в Италию на долгие годы и будет сделано все, чтобы его сохранить. «Последние состязания колесниц, которые лицезрели римляне, дал им на прощание остготский король. Когда впавшие в бедность горожане и несколько сенаторов опустились на сохранившиеся с глубокой древности ступени цирка, то, глядя на это собрание теней, пришедших на устроенное для них зрелище, невозможно было отделаться от чувства ужаса, который испытываешь при виде ухмыляющихся привидений». Тем не менее нужно признать, что благодаря своей неустанной кропотливой работе Тотиле удалось добиться заметного прогресса в деле возвращения под власть остготов значительной, уже ставшей византийской, части Италии.

И вот теперь, когда уже почти вся Италия вновь попала под власть варваров, император начал решительные действия. Из Далмации — и по суше, и по морю — была переброшена в Северную Италию одна византийская армия, а из провинции Африка вторглась в Южную Италию другая. Эти армии должны были соединиться и обеспечить господство Византийской империи над всей Италией. Армией, идущей с севера, командовал племянник императора Герман, который взял в жены Матасунту — вдову Витигиса и внучку Теодориха. (Возможно, в свое время он сделал это для того, чтобы привлечь на свою сторону остготов.) Тотила предвидел подобное развитие событий и намеревался отразить нападение с помощью имевшихся в его распоряжении двух флотов и различных сухопутных соединений. Но когда война на море и на суше, на юге и на севере действительно началась (к тому времени Германа уже не было в живых), хорошо продуманная тактика византийцев вновь принесла им успех. Тотила обратился к Юстиниану I с предложением заключить мир на довольно-таки невыгодных для византийцев условиях. Император наотрез отказался вести какие бы то ни было переговоры: остготы должны быть уничтожены, Италия должна стать субъектом Византийской империи. В начале 552 года главнокомандующий византийской армией Нарсес выступил из Далмации; в этой огромной армии были лангобарды, герулы и гепиды, готовые сражаться против своих германских братьев, а франки уже успели отнять у остготов Венетию. Императорская армия, двигаясь строго вдоль морского побережья и оставляя в стороне остготские укрепления, дошла до Равенны, избрав именно этот город первым объектом нападения. Отсюда армия Нарсеса — опять-таки в обход всех остготских крепостей — быстрым маршем двинулась на юг, навстречу основным силам остготов, которые стояли в предместьях Рима. Этот казавшийся совершенно невозможным за столь короткое время переход армии Нарсеса застал Тотилу врасплох.

В большой спешке он собрал все имеющиеся у него силы (сразу скажем, что и на этот раз его армия по численности намного превосходила императорскую) и встретил византийцев в Апеннинах. Здесь, в местечке Тадина близ Перуджи, весной 552 года в сражении с Нарсесом Тотила потерпел сокрушительное поражение. Его армия была полностью уничтожена. Вскоре после этого Тотила ушел из жизни (нам неизвестно, где и при каких обстоятельствах это произошло). Так закончилась многолетняя борьба византийцев с остготами. «Все, что последовало за этой битвой, было не более чем актами отчаяния погибающего народа».

Рис. 91. Юстиниан I и его двор вместе с Максимианом, архиепископом Равеннским

Рис. 92. Императрица Феодора со своей свитой

В то самое время, когда остготский народ, собрав последние силы, боролся с византийцами, Максимиан, архиепископ Равеннский (545–556 гг.), приказал сделать в только что построенной в этом городе — который, как мы помним, Теодорих избрал своей столицей — церкви Сан Витале мозаичные портреты императора Юстиниана I и императрицы Феодоры; окруженные каждый своей свитой, они приносят церкви дары: золотое, с геммами, блюдо для просфор и чашу, украшенную драгоценными камнями. А еще раньше, в начале 540-х годов, в честь побед Юстиниана I на одной из площадей Равенны был установлен великолепный обелиск, облицованный слоновой костью.

Какие разительные перемены — и всего лишь за несколько десятилетий! Когда еще Юстиниан I не был императором, он с помощью проводимой им церковной политики нанес первый серьезный удар по королевству Теодориха. Теперь это королевство лежало в руинах. С Теодорихом и остготами было покончено, а Церковь и искусство Равенны дружно славили нового далекого властелина.

Рис. 93. Серебряная монета Тейи с портретом покойного императора Анастасия I

Правда, у византийского императора осталась еще одна проблема: нужно было уничтожить оставшихся в живых остготов. Почти все они находились в хорошо укрепленной Павии. Там в начале 553 года остготы избрали себе нового короля — Тейю. После того как Тейя обратился за помощью к франкам и никакого ответа от них не последовало, он вооружил оставшихся у него остготов и стал готовиться к решающему сражению. К сожалению, им руководили не мудрый расчет искушенного в тактике военачальника (каким был, например, Тотила), а гнев и отчаяние; а если вспомнить о том, что и армия остготов была теперь вовсе не такой многочисленной, как прежде, то станет ясно, что Тейя вряд ли мог при подобных обстоятельствах надеяться на успех. Ему так и не удалось вернуть остготам Рим. За последние 16 лет Вечный город подвергся штурму уже в пятый раз. Довольно большое войско остготов, которым командовал брат Тейи Алигерн, находилось в почти неприступной крепости Кумы, в Кампании (где хранилась довольно значительная часть остготских сокровищ), и Тейя поспешил туда, чтобы объединиться с Алигерном. Однако Нарсес был начеку и преградил ему дорогу, расположив свою армию чуть южнее подножья Везувия. Войско Тейи занимало очень хорошую позицию и могло удерживать ее весьма длительное время, так как остготский флот снабжал своих соплеменников продовольствием. Так обе армии простояли друг против друга в течение двух месяцев — до тех пор, пока Нарсесу не удалось благодаря предательству захватить корабли остготов. Вот теперь судьба войска Тейи была решена. Ему пришлось оставить занимаемый им отличный плацдарм и быстро отступить на юг, к горам, чтобы принять там последний жестокий бой.

Какой жуткий контраст! Изумительно красивый ландшафт Италии, Везувий, Неаполитанский залив — и невыразимо трагичное по своим масштабам кровопролитное сражение, в котором будет уничтожено германское племя, большая часть которого уже успела приобщиться к римскому образу жизни. Долгих два дня — без продовольствия, без воды — отчаянно бились остготы, которых заражал своей отвагой Тейя. Прокопий рассказывает об этом так:

«Сражение началось ранним утром. Вместе с несколькими воинами Тейя стоял впереди фаланги, прикрывшись щитом и бросая копья. Как только его увидели враги, они решили, что если король остготов будет убит, то сражение сразу закончится. Поэтому храбрейшие из них — а таких оказалось очень много — подобрались к нему почти вплотную и стали бросать в него дротики. Но Тейя отражал эти броски своим щитом и, совершая молниеносные перебежки, убивал нападавших. Каждый раз, когда весь его щит покрывался попавшими в него дротиками, Тейя бросал его своему оруженосцу и брал у него другой. Так сражался он без устали в течение целой трети дня. И тут вдруг в его щит попали сразу двенадцать дротиков, так что Тейя уже не мог свободно обращаться с ним, и он с трудом отбивал атаки наседавших противников. Не отступая ни на шаг, громко призвал он на помощь своего оруженосца. Ни на одно мгновение не дрогнул он перед лицом грозной опасности; он не пытался ни отступить, прикрыв спину щитом, ни отбежать в сторону — он словно врос в землю, сея правой рукой смерть и увечья, а левой отражая удары. Время от времени он громко повторял имя оруженосца. И когда тому удалось приблизиться к королю, Тейя швырнул ему свой утыканный дротиками щит и протянул руку за другим. На какое-то ничтожное мгновенье его грудь оказалась незащищенной; в воздухе просвистел дротик, и Тейя как подкошенный рухнул на землю. Несколько византийцев насадили его голову на длинный шест и подняли ее высоко вверх, для того чтобы, увидев это, византийцы усилили натиск, а остготы обратились бы в бегство. Но остготы не дрогнули и продолжали сражаться, пока тьма не окутала небо, хотя и знали, что их король погиб. Когда стало совсем темно, обе армии прекратили битву, отошли друг от друга, но провели ночь, не выпуская из рук оружия. На следующий день встали они очень рано, заняли прежние позиции и вновь сражались до глубокой ночи. И несмотря на то, что уже очень многие воины — и византийцы, и остготы — нашли свою смерть, обе армии, не отступив ни на пядь, ожесточенно продолжали свою ужасную кровавую „работу": остготы — прекрасно сознавая, что они ведут свой последний бой; византийцы — видя, что с каждой минутой чаша весов все больше и больше склоняется на их сторону».

Поздним вечером, на исходе второго дня битвы, остготы послали парламентера с просьбой разрешить им покинуть Италию; они соглашались поселиться там, где это будет угодно императору. И в то время, пока шли эти переговоры, группа, состоявшая примерно из тысячи остготов, которые не хотели и слышать о таких условиях мира, прорвала византийские кордоны. Им удалось пройти через всю Италию и добраться до Павии. Просьба остальных остготов была удовлетворена при условии, что они больше никогда не поднимут оружие против императора. Это произошло в 553 году.

Таким образом. Остготское королевство, да, по сути дела, и весь остготский народ, прекратили свое существование. Разумеется, небольшие вооруженные отряды остготов еще бродили почти по всей Италии. Но каждый из них действовал на свой собственный страх и риск и ставил перед собой различные локальные цели. Всех оставшихся в живых остготов можно разделить на две группы.

Рис. 94. Равеннский диптих, на котором изображен Юстиниан I (с Нарсесом?)

Одни, смирившись с неизбежным, предпочли все-таки остаться в Италии и поступить на службу либо к императору, либо к варварам, которые так позорно оставили их на произвол судьбы в трудную минуту. Во главе этой группы остготов стоял Алигерн; Кумы, которые, несмотря на длительную осаду, так и не смог взять Нарсес, впоследствии были добровольно отданы византийскому императору. Другие остготы посчитали за лучшее все же покинуть Италию и поискать счастья на чужбине. Совсем недавно было высказано предположение, что основная масса этой группы остготов добралась — через Аосту — до Женевского озера. Мне представляется более правдоподобной другая версия, согласно которой эта группа остготов поселилась в Ладинии^[61]. Это — горная область южнее г. Брунико и восточнее г. Больцано, в центре которой расположен Розенгартен (в предании о Дитрихе Бернском он выступает в роли государства Лаврина). Некоторые остготы вновь преисполнились оптимизма и даже собирались, надеясь на поддержку франков, продолжить борьбу с византийцами в Италии. Сами франки проявляли сдержанную осторожность и не спешили торопить события. Но они не предприняли никаких агрессивных действий, когда хорошо вооруженная алеманнская армия численностью порядка 75 000 человек, среди которых были и франки, перешла через Альпы, чтобы, заявив о своих правах на наследство Теодориха, основать «новое алеманнско-готское королевство». Разумеется, знатные готы и слышать не хотели о таком альянсе. Когда алеманны, одержав победу над императорскими войсками в битве при Парме, шли на юг, Алигерн — как свидетельствует Агафий, — стоя на городской стене, осыпал их язвительными насмешками: он кричал, что все их потуги ни к чему не приведут и они всё равно останутся с носом (хотя в то время византийцы уже прибрали к своим рукам все богатства и королевские инсигнии готов); что если его когда-нибудь назовут новым готским королем, то он никогда уже не сможет носить пурпур, а должен будет носить одежду простого солдата и довольствоваться жизнью самого обычного человека. Тем не менее, несмотря на столь враждебное отношение к ним готов, алеманны вовсе не собирались отказываться от своих планов. Им удалось пройти всю Италию и достичь Реджо-ди-Калабрии. Весь их путь был отмечен убийствами, грабежами и пожарами, и они полностью разрушили все, что уцелело со времен войны византийцев с остготами. И фортуна очень скоро отвернулась от них. Уже осенью 554 года эпидемии и вражеские мечи полностью уничтожили эту некогда грозную армию алеманнов. Они ровным счетом ничем не помогли остготам, многие из которых считали алеманнов своей последней надеждой. Небольшая часть остготской армии (7000 человек), укрывшаяся в расположенной на юге Италии крепости Кампсы^[62] зимой 555 года была вынуждена сдаться Нарсесу. Ее включили в состав императорской армии и затем использовали на Востоке. Так была погашена последняя искра остготского сопротивления. Правда, есть сведения об отдельных группах остготов, доставлявших византийцам — то в одиночку, то во взаимодействии с франками — некоторые хлопоты. Однако в основном это были те остготы, которые остались в Италии с разрешения завоевателей. И они были уже не воинами, а мирными поселенцами. Большинство из них занимало отдельные территории севернее р. Пад и до морского побережья, но они жили также в окрестностях Ночеры (провинция Умбрия) и Кастельтрозино (провинция Марке). Их численность была очень небольшой. Те из них, кто жил севернее р. Пад, сумели сохранить свою национальную самобытность и специфические готские привилегии по меньшей мере до XI века^[63].

Независимо от того, служили ли остготы в императорской армии, или отправились к братским народам, или остались как мирные жители в Италии, — все они либо влились в состав других народов, либо погибли в боях. На протяжении тех двух поколений, когда остготы владели Италией, состав ее населения не изменялся. Теперь положение стало совершенно иным. Увеличилось количество кровосмесительных браков — в прежние времена это было почти исключено, — в результате чего коренные итальянцы, намного превосходившие по численности остготов, полностью «впитали» их в себя. С остготами произошло то же, что двадцать лет тому назад случилось с вандалами, — они перестали существовать как народ.

В процессе Великого переселения не просто погибло ужасающе большое количество людей — были стерты с лица земли целые народы. Все восточногерманские племена: готы, вандалы, бургунды, гепиды, скиры, ругии, герулы — были потеряны для немецкой нации. И те из них, кто не был полностью уничтожен, стали в подавляющем большинстве романизированными вследствие как численного превосходства самих римлян, так и их гораздо более высокой культуры. Это относится прежде всего к Италии и Испании. В какой-то мере то же самое можно сказать и о тех западногерманских племенах, которые вступали в тесный контакт с римлянами. Исключение составляла разве что Галлия: там основной состав римского населения не претерпел существенных изменений, так как здешние римляне отнеслись к франкским захватчикам крайне настороженно. Только в самых отдаленных областях Империи: на Рейне и на Дунае — германцам удавалось сохранять свою самобытность. В остальных же частях распавшейся Западной Римской империи все подверглось романизации: языки, культуры, нации. И конечно же, эти романизированные германцы уже не способны были поддерживать боевой «германский дух», поэтому германским завоевателям не удалось германизировать римский мир. То, что можно сказать об остготах — наиболее одаренном и способном к просвещению германском племени, которое интенсивнейшим образом общалось с римлянами в их собственном отечестве, — можно сказать в общем и целом обо всех германцах. К этому остается добавить лишь одно: печальный финал их переселений означал чрезвычайно большую потерю для германской нации, и это относится ко всем без исключениям странам, где проживали представители этой нации.

Германское переселение народов полностью изменило как внешние очертания, так и внутреннюю структуру Западной Европы. Восточногерманские племена нанесли первый серьезный урон, казалось бы вечному, зданию Римской империи. Они сокрушили его стены и преодолели сильнейшее сопротивление его обитателей. Но при этом они и сами погибли. Можно сказать, что они принесли себя в жертву. Однако эта жертва была не напрасной. Так как именно их изнурительной борьбе западногерманские франки обязаны тем, что им удалось на месте разрушенного здания Западной Римской империи возвести новое, более совершенное строение. Разумеется, германское переселение народов не столь сильно коснулось Восточной Римской империи (названной впоследствии Византийской). Германцы не оказали никакого влияния на общую культуру Востока и ее дальнейшее развитие. Большие изменения в этой культуре произошли только в результате арабского и славянского переселений народов.

Рис. 95. Медная монета Юстиниана I (отчеканена в 560 году в Равенне)

После описанных выше событий Италия, как и провинция Африка, стала подчиняться непосредственно византийскому императору. Равенна стала местом пребывания императорского наместника, или экзарха. Он избрал своей резиденцией королевский дворец Теодориха. О том, что совсем недавно здесь была столица Остготского королевства, напоминали не только этот дворец и гробница короля, но и готские церкви. И хотя Равенна уже в 540 году стала византийским городом, эти церкви продолжали служить готам до середины 550-х годов. В 551 году в Равенне был изготовлен на папирусе документ, который сохранил для нас такую информацию:

«Клирики готской церкви святой Анастасии получили от юридического поверенного Петра под поручительство диакона Аламота взаймы 120 солидов. Для погашения этого долга они обязуются передать восемь наделов маршевой земли, стоимостью 180 солидов, а причитающуюся им сдачу в 60 солидов примут наличными».

Рис. 96. Папирусный документ, составленный в 551 году в Равенне (внизу — многочисленные подписи)

Этот документ подписали очень многие люди: арианский Папа Уфитахари, двое пресвитеров — Виталиан и Оптарит, диакон Суниафритас, иподиакон Петр, трое клириков — Вилиарит, Павел и Тевдила, двое законников (ученых мужей) — Мерила и Вилиарит и другие. Из документа видно, что готская церковь св. Анастасии имела большой штат священников и недвижимую собственность. Но уже через несколько лет Юстиниан I передал все движимое и недвижимое имущество всех готских храмов в Равенне и ее окрестностях архиепископу Агнеллу. И архиепископ сделал все от него зависящее, чтобы возвратить эти еретические храмы в лоно Ортодоксальной Церкви. К нашему большому сожалению, Агнелл считал, что нужно безжалостно разрушить все напоминающее о варварах, исповедующих другую веру, — в том числе и великолепнейшие мозаичные панно во дворцовой церкви Теодориха.

Разумеется, он тут же приказал изготовить из мозаики поясной портрет Юстиниана I в этой церкви. Точно так же действовали ортодоксальные христиане и в других городах и весях. И довольно скоро все остготское исчезло из общественной жизни Италии, за немногим исключением тех мест, где остготы жили общиной. Те римляне, которые верой и правдой служили Теодориху и его преемникам, стали персонами нон грата еще до того, как Остготское королевство перестало существовать. Одним из таких людей был Кассиодор. Что должны были делать верно служившие остготам знатные римляне после того, как Велизарий в 540 году отправил в Константинополь всю королевскую семью и большинство высокопоставленных остготских сановников и стало совершенно ясно, что отныне страной будут править византийцы? Пойти на службу к императору? Но для этого они были слишком горды и слишком стары. И они перестали участвовать в общественной жизни страны. Правда, не все. Такие римляне, как Кассиодор, для которых работа была смыслом жизни, не могли сидеть сложа руки. В то время в самых широких кругах населения Италии стал распространяться религиозный аскетизм. И поскольку эти римляне прекрасно осознавали огромную роль Церкви — особенно в те дни, когда страна начинала приходить в упадок, — они посвятили остаток своей жизни и всю свою энергию церковно-религиозной и монастырской деятельности. Они отдали часть своих земельных владений под монастыри и, став духовными отцами монастырских братии, трудились без устали в тесном кругу своих единомышленников. Основной своей целью они считали спасение человеческих душ и обеспечение духовных потребностей человека — как настоящего, так и будущего. Примерно в 540 году Кассиодор, после того как он в течение десятилетий верой и правдой служил четырем остготским королям, вернулся в Южную Италию, в принадлежавшее ему в провинции Бруттия^[64] поместье, и неподалеку от Сквиллаце основал Виварийский монастырь. В это же время патриций Либерии основал монастырь в Кампании.

Рис. 97. Мозаичный портрет Юстиниана I в церкви дворца, принадлежавшего Теодориху Великому

Эти люди услышали настойчивое веление времени и постарались следовать ему. Так, святой Бенедикт (а многие другие сделали это раньше его) в 525 году удалился от мира, а в 529 году отправился из Субиако и Монте-Кассино в добровольное изгнание. Какие все же разительные перемены произошли в VI веке! Верные ученики святого Северина «перенесли его останки в Неаполь и похоронили их на вершине выступающей в море скалы, где красовалась великолепная вилла Лукулла, которую они превратили в монастырь… Святой и его набожные монахи пришли на смену известному своей расточительной роскошью Лукуллу — это весьма яркий символ… С таким же достоинством вступил во владение виллой императора Нерона в верхнем Анио святой Бенедикт, а святой Колумбан и его соратники стали владельцами античных терм того же императора в Луксовии. Подобные события весьма осязаемо демонстрируют знамения времени».

Истинная значимость деятельности этих скромных людей выходит далеко за пределы и их страны, и их времени! Святой Бенедикт ввел в своем монастыре разработанный им до мельчайших подробностей милосердный и мудрый устав, даже не подозревая о том — а распространение этого устава в мире шло очень медленно, — что западноевропейское монашество постепенно перейдет на новые рельсы и что дела монахов-бенедиктинцев получат в последующие 500 лет мировое признание. Широкому кругу своих современников святой Бенедикт был известен как истинный праведник, которого навещал сам король Тотила. Там, наверху, на живописной горе, возвышающейся над Сан-Жермано, он творил добро примерно в те же дни, когда Кассиодор шел той же дорогой: независимо от Бенедикта, о котором он нигде ни разу не упомянул, основал свой монастырь.

Рис. 98. Виварийский монастырь (рисунок пером, VIII век)

Рис. 99. Ездрас в одеянии монаха Виварийского монастыря

Принятое шестидесятилетним Кассиодором решение об основании монастыря имело для развития духовной культуры огромное значение. Вложив в этот монастырь огромные средства, Кассиодор не только собрал в нем многие духовные ценности того времени и оборудовал его, как мы теперь говорим, по последнему слову техники, но и всячески поощрял научную деятельность своих монахов. В уставе монастыря св. Бенедикта об этом не говорится ни слова, в нем речь идет лишь о философских размышлениях и физическом труде. Кассиодор же стремился к тому, чтобы размышления сочетались с изучением явлений в мире. Правда, нужно сказать, что за несколько десятилетий до этого Цезарий, епископ Арльский, вменял в обязанность как монахов, так и монахинь переписывание книг. И у нас нет ни малейших сомнений в том, что в деле сохранения античной культуры Южная Галлия — а ее романизированные кельты относились к этой культуре с уважением — имеет чрезвычайно большие заслуги. Но, к сожалению, нам ничего не известно о том, располагали ли в то время другие монастыри подобными денежными средствами и работали ли они в том же направлении, что и монастырь Кассиодора. Поэтому мы должны признать именно его основоположником средневековой монастырской школы научного направления. Уже став самым высокопоставленным сановником Остготского королевства, Кассиодор обратился к Папе Агапиту с предложением открыть в Риме и для лиц духовного звания, и для мирян богословскую школу — по образцу знаменитых античных школ Александрии и Нисибиса^[65]. Разразившаяся в то время готская война помешала осуществить этот план. Теперь же Кассиодор, целенаправленно и планомерно внедряя в жизнь монахов занятия наукой, сделал Виварийский монастырь школой, где изучались и духовные, и светские дисциплины. В качестве основополагающего тезиса был избран такой: аскеза должна базироваться на правильном понимании Священного Писания. Именно поэтому Кассиодор прежде всего требовал от монахов серьезного изучения этого творения человеческой мысли. Но этот процесс предполагал наличие у них знания светских наук, artes liberates. И конечно же, Кассиодор требовал от монахов и этого, а для того, чтобы добиться успеха в изучении и духовных, и светских наук, была совершенно необходима большая хорошая библиотека. Используя и свои деньги и свои связи с сильными мира сего, Кассиодор приобрел рукописи христианских и языческих, теологических и светских авторов, так что в его библиотеке была представлена, пожалуй, вся литература VI века, известная в Западной Европе. В своей превосходной книге «Сенатор Магн Аврелий Кассиодор», изданной в Бреслау^[66] в 1872 году, А. Франц на страницах 80–92 (!) приводит каталог этой монастырской библиотеки, количество книг в которой, посвященных самой разнообразной тематике, не может не поражать. Наряду с собиранием сочинений перед Кассиодором всегда стояла проблема организации их качественного переписывания. Точно так же, как это делали в миру Симмах и его окружение, Кассиодор внимательно следил за тем, чтобы с каждой рукописи была снята образцовая копия. В те дни это было более чем необходимо, ибо в грозные военные годы интерес к литературе пропадает, прекрасные библиотеки гибнут и в воздухе постоянно витает угроза невосполнимых потерь. И благодарные потомки никогда не забудут того, что Кассиодор не только сохранил уникальные книги своей библиотеки, но и подал хороший пример другим собирателям рукописей. Как уже говорилось, Кассиодор придавал огромное значение тщательному изучению монахами Священного Писания, а также связанных с ним различных исторических текстов. Безусловно, многие ученые мужи работали с текстом Библии и до Кассиодора. В своей работе он опирался на их труды, главным образом — на сочинения уже названного выше аббата Эвгиппия из Лукулланума, который прислал Кассиодору и тексты Евангелий. Фрагменты труда Кассиодора, посвященного трактовке Библии, содержатся в попавшем к нам из Англии Codex Amiatinus, исходной формой которого была копия кассиодоровского текста. На наше счастье, сохранился даже подлинник Библии, датируемый 545–547 годами, то есть тем промежутком времени, когда Тотила и Велизарий вели ожесточенную борьбу в Южной Италии. Это — Codex Fuldensis, самая драгоценная жемчужина библиотеки города Фульды; в этом Кодексе находится Новый Завет, текст которого подкорректировал ученый епископ из Капуи Виктор, причем он указал и точную дату окончания своей работы. Для того времени было весьма характерным стремление улучшить текст Библии, и от этого не удержался и бывший министр Теодориха.

В том возрасте, когда многие люди прекращают активно заниматься делами, Кассиодор с юношеской энергией руководил созданной им при монастыре широко известной, но все же не получившей до сих пор достаточно высокой оценки научной школой. Ему очень хотелось, чтобы его идеи не умерли вместе с ним, и он посвятил много сил и времени составлению методических руководств по изучению церковных и светских наук. Кроме того, он составил подробные и точные практические указания, касающиеся возможно допустимой корректировки при копировании книг и рукописей; в них шла речь о правилах орфографии и постоянной добросовестности. Единомышленники Кассиодора, из которых нам известны Епифаний, Мутиан и Беллатор, всячески поддерживали его начинания — как переводами греческих поэтов и писателей, так и составлением комментариев к различным сочинениям; причем Кассиодор сам подал им пример, написав пояснительные тексты к Псалтирю и парафразы всех Посланий апостолов, Деяний святых апостолов, а также Откровения святого Иоанна Богослова.

Воспользовавшись переводом сочинений трех греческих историков Церкви, который сделал Епифаний, Кассиодор написал свою «Историю Церкви», которая, несмотря на то что, конечно же, была далека от совершенства, широко использовалась в Средние века как учебник и справочное пособие. Практически все свои литературные работы Кассиодор посвятил решению следующих грандиозных задач: вызвать всеобщий интерес к Священному Писанию, научить людей понимать его тексты и сохранить их для будущих поколений. И подобный подвиг был вполне по плечу Кассиодору — человеку, обладавшему незаурядными способностями и чрезвычайно разнообразными, энциклопедическими знаниями. К тому же он был государственным деятелем и хорошо знал, что и как нужно делать. Кассиодор заслужил искреннюю благодарность потомков тем, что в огромной степени именно благодаря ему в монастырях раннего Средневековья появились школы, которые не только занимались изучением различных наук, но и широко пропагандировали античную литературу. Кассиодор был чрезвычайно высоко оценен и своими современниками, особенно теми людьми, которые ставили перед собой те же цели, что и он. В начале VIII века Исидор, архиепископ Севильский, собрал в вестготской Испании большое количество произведений античной литературы, посвященных самым разным областям знаний. Тогда же на севере Англии жил и творил выдающийся писатель и ученый Беда Достопочтенный. А живший во Франкском королевстве времен Карла Великого энциклопедист Алкуин творчески переработал труды Кассиодора и в начале VIII века сделал их достоянием всех европейцев. И чем больше мы узнаём о научной и культурной деятельности Кассиодора, тем яснее понимаем, какой титанический труд он совершил.

Этот верно служивший остготам римлянин с тревогой наблюдал за тем, что происходит в стране, и все же не терял надежды на лучшие времена. У очень немногих провизантийски настроенных знатных римлян, которые по окончании войны остались, тем не менее, жить в Италии, не вызвало особой радости окончание правления варваров в этой стране. Ущерб, причиненный Италии в результате борьбы остготов с византийцами, был чрезмерно большим. Количество жителей Италии, погибших в ходе этой кровавой двадцатилетней войны, исчислялось миллионами. Самые крупные города Италии лежали в руинах, в них практически не было людей. Вся равнинная часть страны опустела. Рим стал лишь бледной тенью того величественного города, которым он был при Теодорихе. «В то время жители Рима представляли собой лишь крохотную кучку людей (по сравнению с количеством прежних граждан этого города и аристократов), которые составляли народ квиритов, и рабов, которые им прислуживали. Никакой другой тяжкий период в жизни Рима не унес такого количества жизней его обитателей и не нанес таких сильных разрушений ему самому. Как хотел бы тогдашний Senatus Populusque Romanus, сохранив свое чванство среди полуразрушенных великолепных зданий, вновь почувствовать себя повелителем народов! Городские ворота, термы, портики сохранили свои гигантские размеры, хотя от их прежней красоты не осталось и следа; теперь Рим был населен голодающими людьми, бесчисленное количество аристократов и крупных чиновников стали нищими; слабое утешение и надежду, так же как и ежедневное пропитание, можно было отныне найти только в диакониях^[67], базиликах и монастырях». И разумеется, все люди, живущие в Италии, больше всего опасались того, что подобная тяжелая ситуация сохранится в стране очень долго. Никто не знал, сколько лет будет править Италией византийский император. После гибели Остготского королевства Юстиниан I правил Италией чуть менее 15 лет. При этом императоре в последний раз ярко проявилось античное имперское самосознание римлян. Прошло три года после его смерти, и в мае 568 года из провинций Паннония и Норик по той же дороге, которой шли Аларих I и Теодорих Великий, в Италию вторглось последнее из оставшихся восточногерманских племен — лангобарды, в войсках которых служили гепиды, саксы, славяне и представители некоторых других народов. Король лангобардов Альбоин избрал своими резиденциями дворцы Теодориха Великого в Вероне и Павии.

Равенна же оставалась под властью византийцев до 751 года. А Рим обязан своему спасению от нашествия лангобардов исключительно Папам, которые вскоре стали признанными покровителями Вечного города и его предместий. Еще в течение двухсот лет Рим находился под властью византийского императора. Но самостоятельность, которой он обладал при остготах, сменилась рабством; свобода при варварах уступила место покорности при императорах. А ведь в те годы, когда Византия была вынуждена использовать все свои силы для подавления внутренних беспорядков и ведения многочисленных войн, у Италии не было более надежных защитников, чем привычные к ратному делу и преданные имперской идее остготы. Теперь же эта страна могла противопоставить натиску лангобардов лишь немногочисленные отряды, состоявшие из ее собственных — не слишком хорошо умеющих воевать и обобранных византийскими правителями — граждан. Вместо единого Остготского королевства, которое создал Теодорих Великий, в Италии появилось большое количество мелких, постоянно враждующих друг с другом государств. Вся история Италии почти до наших дней — это история этих государств, которые изматывали друг друга в междоусобной борьбе и поэтому всегда были объектом экспансии соседних держав.

Окидывая взглядом сложившуюся в Италии ситуацию и зная о тяжких бедах, обрушившихся на весь Апеннинский полуостров, можно лишний раз пожалеть о том, что вместе с Остготским королевством погибли и те ростки нового, которые должны были превратить Италию в высокоразвитое просвещенное государство. В течение нескольких десятилетий они тянулись вверх, согреваемые заботой и теплым вниманием Теодориха. Но затем с Востока подул сильный ледяной ветер, и они быстро погибли. Тем не менее человечество навсегда сохранит об остготах благодарную память, ибо в течение всех лет своего правления в Италии они стремились сохранить одну из величайших духовных ценностей — римскую культуру античного мира. В те грустные времена, когда погибло Остготское королевство, эта культура стала исчезать, причем этот процесс шел во всех областях: общественной и частной, научной и духовной. Даже в последние часы своего существования остготы ревностно защищали древнюю римскую культуру. Они пытались увековечить память о своем любимом монархе, и еще при жизни Теодориха Великого изготовили алебастровый саркофаг, в котором собирались сохранить для потомков его бренные останки. И хотя почти все планы Теодориха потерпели фиаско, а созданное им государство просуществовало весьма недолго, образ этого великого германского короля, придававшего огромное значение сохранению культурных ценностей, останется в истории и преданиях до тех пор, пока на земле будут жить немцы и пока мировая культура будет опираться на классический античный фундамент!

Пояснения к иллюстрациям

Рис. 1. Из книги X. Барта «Константинополь». Лейпциг, 1901, С. 111, рис. 54. Из этой же книги взят и рис. 3.

Рис. 2. Из аукционного каталога консула Вебера, мюнхенская фирма д-ра Якоба Хирша (1909). № 2971. Великолепный бюст императора, на голове — диадема, на плечах — пурпурная мантия, в левой руке — большой крест, в правой — свиток. Надпись гласит: D. N. Leo perpet. Aug. На реверсе солида изображен император, сидящий на троне, с нимбом вокруг головы, в левой руке — большой крест, в поднятой правой руке — свиток. Надпись такая: Victoria Auggg. Thsob.

Рис. 3. Скульптура на пьедестале египетского обелиска, установленная в центре ипподромной площади Константинополя. См. рис. 1.

Рис. 4. Хранится в Museo archeologico во Флоренции. Из книги А. Вентури «Storia dell'arte Jtaliana I» (1901 г., С. 499, рис. 439). Такие серебряные таблички императоры и консулы дарили в праздничные дни. Флавий Ардабурий Аспар изображен со своим малолетним сыном Ардабурием, здесь же — образы Рима и Константинополя; вверху на двух медалях — портреты его ближайших предков: Ардабурия-старшего и гота Плинты.

Рис. 5. Диптих консула Василия, изготовленный в 541 году в Константинополе. Хранится в Национальном музее Флоренции. Диптихи представляли собой произведения искусства, состоящие из двух пластин или двух больших панелей, которые были соединены друг с другом при помощи шарниров. Внутренние поверхности покрывали воском, а затем грифелем делали на нем надписи. Наружные поверхности изготавливали из дерева, металла, слоновой кости и т. п.; очень часто их украшали великолепные рельефы. Эти дорогие диптихи обычно преподносились как подарки к какому-либо знаменательному событию; этот диптих был подарен консулу Василию в день его вступления в эту должность. Подобные консульские диптихи пришли к нам из V–VI веков.

Рис. 6. Хранится в Cabinet des medailles в Париже.

Рис. 7. Хранится в Эрмитаже С.-Петербурга.

Рис. 8. Из Энциклопедии античной классики (1901 г.). Изд. 2-е. Т. IV, приложение к с. 1011.

Рис. 9. Эта колонна была снесена уже в 1500 году. Данная иллюстрация сделана по рисунку, хранящемуся в парижском монастыре св. Женевьевы, который был опубликован в Ежегоднике Немецкого археологического института в 1893 году (С. 243).

Рис. 10. Колонна воздвигнута в 403 году, статуя Аркадия установлена на колонне при Феодосии II в 421 году. В конце XVII века уже сильно пострадавшая от времени колонна была снесена. Из рельефов, украшавших стержень колонны, сохранились только те, которые были расположены в самом низу. Данная иллюстрация сделана по рисунку 1610 года, который был опубликован в Ежегоднике Немецкого археологического института в 1893 году (С. 232).

Рис. 11 и 12. Приобретены в 1799 году Будапештским Императорско-королевским музеем нумизматики и античности. Данная иллюстрация взята из книги Й. Хампеля «Антикварные предметы раннего Средневековья в Венгрии» (1905 г., табл. 288).

Рис. 13 и 14. Надпись, сделанная на греческом языке, переводится так: «Христос спасал людей с помощью воды, вознося к Небу новые святые души».

Рис. 15. Из аукционного каталога консула Вебера, мюнхенская фирма д-ра Якоба Хирша (1909 г.), № 2361. На лицевой стороне медальона — бюст императора с лавровым венком. Надпись на этом редком великолепном экземпляре гласит: Imp. С. Claudius P. F. Aug. На обратной стороне медальона — три женщины, каждая из них держит весы и рог изобилия.

Рис. 16. Находится в Будапештском музее. Из книги Й. Хампеля, табл. 17 (см. примеч. к рис. 11 и 12).

Рис. 17. Из книги Й. Хампеля, табл.19 (см. примеч. к рис. 11 и 12).

Рис. 18 и 19. Пряжка украшена горным хрусталем и гранатами. Из книги Й. Хампеля, табл. 25 (см. примеч. к рис. 11 и 12).

Рис. 20. Император сидит на троне; слева от него — старший сын, Аркадий, со скипетром и глобусом, справа — младший сын, Гонорий_: с глобусом, но без скипетра. По обе стороны от портика — дворцовая стража с копьями и щитами. Этот портрет, который, вероятно, был подарен одному знатному испанскому роду, находится в Мадриде, в Academia reale. — Из книги А. Вентури, С. 497, рис. 438 (см. примеч. к рис. 4).

Рис. 21. Из Кодекса, созданного в 1181 году в веронском монастыре S. Trinitatis Monfis Oliveti. Находится в верхней половине с. 122 этого Кодекса, в его нижней половине — изображение поединка между Теодорихом и Одоакром (см. рис. 27). Таким образом, еще в XII веке были увековечены образы четырех великих германских вождей, о которых поведал нам Исидор Севильский. В настоящее время Кодекс находится в Ватиканской библиотеке (Vaticanus Palatums lat. 927).

Рис. 22. Из книги Видмана, Фишера, Фельтена «Мировая история в иллюстрациях» (Мюнхен, С. 123).

Рис. 23. Диптих, находящийся в Кафедральном соборе г. Монцы и датируемый примерно 432 годом. — Из книги А. Вентури, С. 359, рис. 332 и С. 488 (см. примеч. к рис. 4).

Рис. 24. На аверсе: бюст императора Антемия (467–472 гг.) в шлеме, с копьем и щитом. На реверсе: два человека в диадемах, латах и коротких плащах, окруженные надписью «Salus rei pub-licae», протягивают друг другу руки. Между их головами выбито слово «Pax». Человек, у которого нет в руке державы, — это фаворит императора Рицимер, другой — император Антемий. — Из книги Й. Фридлендера «Нумизматика вандалов» (Берлин, 1849 г., табл. II).

Рис. 25. Находился в рукописи, изготовленной в Константинополе примерно в 530 году. — Из Альманаха собраний императорского дома, посвященных истории искусств (1903 г., 106 с).

Рис. 26. На аверсе: портрет Одоакра, окруженный надписью «F1. Odovac». На реверсе: монограмма Одоакра в венке и буквы RV (Равенна). Одоакр заменял портрет императора своим портретом только на дешевых, медных, монетах. — Из книги Й. Фридлендера (см. примеч. к рис. 24).

Рис. 27. Из Кодекса, названного в примечании к рис. 21. Вероятно, он представлял собой копию драгоценного манускрипта IX века, который был написан в Вероне и отдельные фрагменты которого хранятся в настоящее время в С.-Петербурге и Берлине. В Вероне продолжают хранить благодарную память о готах.

Рис. 28. С карты Маджини конца XVI века. Из книги Л. Шмидта «История германских племен времен Великого переселения народов». (Берлин, 1905 г.).

Рис. 29. Рельефы датируются примерно 1150 годом. Изготовлены мастером Гульельми, который, возможно, был учеником Николая, создавшего восемь рельефов на правой стороне главного портала этой церкви. — Насколько мне известно, четкое разграничение Теодориха и Одоакра появилось здесь впервые. В Кодексе, названном в примечании к рис. 21, содержался рисунок лишь одного рельефа. Поединок, который был изображен на нем, столь же мало подходил по содержанию к остальным рельефам, относящимся к истории возникновения христианства, как и преследующий оленя Теодорих (см. рис. 75) к рельефам правой стороны портала (изгнание первых людей, Адама и Евы, из рая). Если моя гипотеза верна, то на главном портале этой церкви Теодорих был представлен дважды.

Рис. 30. Соответствует древним иллюстрациям в Cod. Vatic. 5407. По мнению д-ра Е. Кребса из Рима, воспроизводимые на них лишь отдельные фигуры мозаичного панно искажают характер восприятия этого древнего произведения искусства. — Из книги X. Грисара «История Рима и папства в Средние века» (Фрейбург, изд. Гердера, 1901 г., С. 89, рис. 21).

Рис. 31. Из книги X. Грисара, С. 389, рис. 123.

Рис. 32. На реверсе этой серебряной монеты монограмма Теодориха окружена надписью «Invicta Roma». Из книги Й. Фридлендера «Нумизматика остготов» (Берлин, 1844 г., табл. I).

Рис. 33. Фотография.

Рис. 34. Основные части этой базилики сооружены в IV веке (реконструкция Бревера). — Из книги X. Грисара, С. 239, рис. 71 (см. примеч. к рис. 30).

Рис. 35. Рельеф на саркофаге Фолиньо времен упадка Рима. — Из книги X. Грисара, С. 469, рис. 149 (см. примеч. к рис. 30).

Рис. 36. Базилика была построена в IV веке; в 1823 году сильно пострадала во время пожара. — Из книги X. Грисара, С. 357, рис. 100 (см. примеч. к рис. 30).

Рис. 37. Рисунки папских медальонов сильно пострадавшей от пожара в 1823 году базилики св. Павла были изготовлены в 1650 году по приказу кардинала Барберини. Данный рисунок находился в Codex Barberinianus latinus XLIX 16 (в настоящее время № 4407 Ватиканской библиотеки).

Рис. 38. На короле надеты палюдамент (шерстяной плащ) и диадема. Из книги Й. Фридлендера (см. примеч. к рис. 24).

Рис. 39. Из книги A. Engel и R. Serrure «Traite de Numismatique du moyenage» (Париж, 1891 г.).

Рис. 40. «Найденные при самом первом ремонте базилики святых Сильвестра и Мартина кирпичи с именем Теодориха в настоящее время заложены в верхний свод крыши этой базилики». — Из книги X. Грисара, С. 456, рис. 145 (см. примеч. к рис. 30).

Рис. 41. Фотография.

Рис. 42. Сооружена в середине III века. Фотография.

Рис. 43. Найдена в начале XX века в Турине. — Из книги Г. Бирмана «Верона» (Лейпциг, Изд. Зеемана, 1904 г., С. 10, рис. 8).

Рис. 44. Из книги А. Хаупта «Древнейшее искусство, в том числе архитектурное искусство германцев от времен Великого переселения народов до Карла Великого» (Лейпциг, 1909 г., табл. XVIII, рис. 76).

Рис. 45. Из книги Коррадо Риччи «Sesta Edizione» (Бергамо, 1906 г., рис. 49).

Рис. 46. Мозаичное панно в церкви Сан Аполлинаре Нуово в Равенне (по акварели, которую сделал мозаичный мастер Джузеппе Дзампига).

Рис. 47. Увеличенный фрагмент акварели, сделанной мозаичным мастером Джузеппе Дзампига.

Рис. 48. Извлечен с двухметровой глубины из сада, расположенного позади церкви Сан Аполлинаре Нуово. — Из книги А. Хаупта, табл. XIX, рис. 54 (см. примеч. к рис. 44).

Рис. 49. Из книги Коррадо Риччи, рис. 54 (см. примеч. к рис. 45).

Рис. 50. Фотография.

Рис. 51. Фотография.

Рис. 52. Из книги Коррадо Риччи, рис. 64 (см. примеч. к рис. 45).

Рис. 53. Из книги Коррадо Риччи, рис. 62 (см. примеч. к рис. 45).

Рис. 54. Фотография.

Рис. 55. Из книги Шарля Диля «Равенна» (Париж, 1903 г., С. 45).

Рис. 56. Из книги Видмана. Фишера, Фельтена, С. 122 (см. примеч. к рис. 22). Слегка потемневшие от времени буквы на самом деле — золотистого цвета. — О фрагментах найденной в 1907–1908 годах в Египте рукописи готско-латинского Евангелия см. П. Глауэ «Немецкое обозрение» (1910 г., С. 240–253). «Рукопись могла попасть в Египет с готскими войсками как литургическая книга сопровождавших их священников или как экземпляр, принадлежавший отправленным в ссылку готским клирикам либо монахам и попавший в египетский, возможно, антинойский монастырь… Это — самый древний из дошедших до нас литературных памятников».

Рис. 57. В настоящее время находится в Римском музее Диоклетиановых терм. — Из книги А. Вентури. С. 30. рис. 27 (см. примеч. к рис. 3).

Рис. 58. В настоящее время находится в Римском музее Диоклетиановых терм. Из книги А. Вентури, С. 39, рис. 33 (см. примеч. к рис. 3).

Рис. 59. В настоящее время находится в Римском музее Диоклетиановых терм. Из книги А. Вентури, С. 72, рис. 59 (см. примеч. к рис. 3).

Рис. 60. В настоящее время находится в Римском музее Диоклетиановых терм. Из книги А. Вентури, С. 63, рис. 53 (см. примеч. к рис. 3).

Рис. 61. В настоящее время находится в Римском музее Диоклетиановых терм. Из книги А. Вентури, С. 51, рис. 43 (см. примеч. к рис. 3).

Рис. 62. Находится в Равеннском Национальном музее. — Из книги А. Хаупта, табл. III (см. примеч. к рис. 44).

Рис. 63. Из книги Т. Хампе «Остготские женские украшения V–VI веков». Изд. Германского Национального музея, 1899 г., С. 33 и след.

Рис. 64. Из названной выше книги Т. Хампе.

Рис. 65 и 66. Находятся в созданном примерно в 1175 году в г. Фульде Codex Leidensis Vulcanii 46.

Рис. 67, 68 и 69. Из Rivista Haliana di Numismatica VIII (1895 г., табл. III).

Рис. 70. Из книги Шарля Диля «Justinien et la civilisation byzantine» (Париж, Изд. Лерока, 1901 г., С. XI).

Рис. 71. На реверсе: надпись «Felix Karthago», окружающая изображение короля в длинном плаще; в руках он держит хлебные колосья. — Из книги Й. Фридлендера, табл. I (см. примеч. к рис. 24).

Рис. 72. Из Codex latinus Monacensis 2599, который принадлежал цистерцианскому монастырю в Алдерсбахе. Фотография № 2315 из коллекции фотографий Государственной Мюнхенской библиотеки.

Рис. 73. Из журнала «История архитектуры», 1907–1908 гг., С. 25.

Рис. 74. Точнее, в 1771 году. — Из журнала «История архитектуры», 1907–1908 гг., С. 11.

Рис. 75. Рельеф на правой стороне главного портала. Изготовлен мастером Николаем примерно в ИЗО году. Фотография.

Рис. 76. Начало XVI века. Фотография.

Рис. 77. Из книги Й. Фридлендера «Нумизматика остготов» (Берлин, 1844 г., табл. I). На аверсе: Аталарих в шлеме воина, в правой руке держит копье, левой — опирается на щит. На реверсе: надпись «Invicta Roma», бюст города Рима в шлеме, с серьгами и ожерельем. Сначала на аверсе остготских монет был портрет императора; остготский король довольствовался своей монограммой на реверсе монеты. Затем императора убрали и на его месте появился бюст города Рима. В конце концов на аверсе появился остготский король. Аталарих был изображен в полный рост. Правда, пока еще на реверсе. А вот вступивший в борьбу с императором Теодахад поместил свой поясной портрет уже на аверсе.

Рис. 78. Из Musaici cristiani delle Chiese di Roma. Fasc. V.

Рис. 79. Из Nuovo Bulletino di Archeologia Cristiana X (1904 г. табл. VI). Наиболее красивое и крупное произведение искусства из тех, что сохранились до наших дней в катакомбах. Специалисты утверждают: если не наверняка, то с очень большой вероятностью оно относится ко временам остготов в Италии. Базилика находится в Коммодильских катакомбах (на Via Ostientis). Речь идет о надгробной фреске, на которой двое местных святых (Феликс и Адаукт) представляют усопшую (Туртуру) Деве Марии с младенцем Иисусом на руках.

Рис. 80. Из книги Коррадо Риччи «Sesta Edizione» (Бергамо, 1906 г., рис. 90).

Рис. 81. Фотография.

Рис. 82. На аверсе: у короля на голове корона, а на груди— крест. На реверсе: идущая вперед Виктория, богиня победы, стоит на носу корабля, в правой руке она держит лавровый венок, в левой — пальмовую ветвь. — Из книги Й. Фридлендера, табл. II (см. примеч. к рис. 77).

Рис. 83. Здесь король показан с бакенбардами. — Из книги Шарля Диля, С. 181, рис. 67 (см. примеч. к рис. 70).

Рис. 84. На аверсе: портрет Юстиниана I. На реверсе: надпись «DN Witiges Rex» (ср. с надписью на рис. 77). Витигис, подобно Теодориху, вновь стал чеканить монеты. — Из книги Й. Фридлендера, табл. II (см. примеч. к рис. 77).

Рис. 85. Реконструкция по сохранившимся фрагментам (передний ряд арок — это Аква Марция, видны остатки двух вилл). Ср. Прокопий «История войны с готами», С. 3 и след. — Из книги X. Грисара, С. 536, рис. 160 (см. примеч. к рис. 30).

Рис. 86. Из книги Й. Фридлендера, табл. I (см. примеч. к рис. 77).

Рис. 87. Из книги Шарля Диля, С. 191, рис. 73 (примеч. к рис. 70). Тотила (Бадвила) чеканил разные монеты:

1. С портретом императора Юстиниана I и надписью «D[ominus] N[oster] Badvila rex»;

2. С портретом покойного императора Анастасия I и такой же точно надписью;

3. Со своим портретом и этой же надписью.

Рис. 88. Из книги Й. Фридлендера, табл. II (см. примеч. к рис. 77). Рис. 89. Из Coemeterium ad dias lauros an der Via labicana. Фрагмент хранится в Латеранском музее. См. также книгу X. Грисара, С. 535, рис. 159; примеч. к рис. 30.

Рис. 90. На голове короля — диадема. Из книги Й. Фридлендера, табл. II (см. примеч. к рис. 77).

Рис. 91. Мозаичное панно в равеннской церкви Сан Витал е. — Из книги Шарля Диля, С. 16 (см. примеч. к рис. 70).

Рис. 92. Мозаичное панно в равеннской церкви Сан Витале. — Из книги Шарля Диля, с. 64 (см. примеч. к рис. 70).

Рис. 93. Из книги Й. Фридлендера, табл. III (см. примеч. к рис. 77). Тейя, как и Теодорих, чеканит монеты. И он постоянно помещает на них портрет уже скончавшегося в 518 году императора Анастасия I, признававшего легитимность власти остготов в Италии. Но на них никогда не появится портрет злейшего врага остготов — императора Юстиниана I.

Рис. 94. В те времена хранился в римской Библиотеке Барберини, сегодня находится в Парижском Лувре. — Из книги Шарля Диля, титульный лист (см. примеч. к рис. 70).

Рис. 95. Из книги Шарля Диля, С. 3, рис. 1 (см. примеч. к рис. 70).

Рис. 96. Этот документ, некогда хранившийся в архиве готской церкви св. Анастасии в Равенне, в настоящее время хранится в Библиотеке г. Неаполя. Чуть-чуть поврежденный в начале и в конце, он содержит 141 строку. Наша трактовка некоторых подписей базировалась на правилах образования слов, приведенных в книге Массмана «Готские документы из Неаполя и Ареццо» (Вена, 1838 г.). Две первые подписи на документе, начинающиеся словами «Ego Jgila huic dokumentum» и «Ego Theudila dericus», начертаны по-латыни. Третья подпись, начинающаяся словами «Jk Merila bokareis», сделана на готском языке. В последующих двух подписях рукой неграмотного гота начертан лишь крест, все остальное написал нотариус. Изложение текста документа можно найти в переизданной М. Хенне и Ф. Вреде книге «Вульфила, или Дошедшие до нас памятники готской литературы», Падерборн, 1903 г., изд. 10-е, С. 227–229.

Рис. 97. Этот портрет, как и панно с портретом того же императора на рис. 91, датируется примерно 557 годом, то есть тем годом, когда архиепископ Агнелл начал использовать арианские церкви для ортодоксальных богослужений. Фотография.

Рис. 98. Этот рисунок сохранился в одной из древнейших рукописей институций Кассиодора — в Бамбергском Кодексе HJ IV 15 fol. 29.

Фотографию этого рисунка мне подарил в 1903 году мой незабвенный, слишком рано ушедший из жизни учитель — профессор Траубе из Мюнхена. Поскольку этот Кодекс переписан с архетипа Виварийского монастыря, можно предположить, что и рисунок скопирован с виварийского оригинала. Имена святых заступников, помогавших переписыванию Кодекса: Мартин и Януарий, — говорят о том, что и сам рисунок был сделан в старых традициях Виварийского монастыря. Кто только не пытался интерпретировать этот рисунок! — Профессор Траубе обратил мое внимание на другой, совершенно непохожий на этот, рисунок, который находился во второй рукописи институций Кассиодора — MS. Theol. Fol. 29, хранящейся в Библиотеке г. Касселя. Как мне любезно сообщил издатель этих институций, профессор Штеттнер из Ансбаха, ему больше ничего не известно о каких-либо еще рукописях и рисунках, сохранившихся как документы Виварийского монастыря.

Рис. 99. Из Codex Amiatinus, хранящегося во Флорентийской библиотеке Лаврентия. Ездрас, который, по преданию, сумел восстановить все книги древнееврейского Канона, погибшие при взятии Иерусалима, мог стать для Кассиодора и его соратников образцом для подражания. — См. также книгу Р. Гарруччи «Storia dell'arte cristiana nei primi offo secoli della Chiesa» (Prato, 1876 г., Т. Ill, табл. 126).

Примечания

1

Второе «я» (лат.).

(обратно)

2

Триумфальная дорога (лат.).

(обратно)

3

Ныне — г. Белград. (Примеч. пер.)

(обратно)

4

Ныне — г. Ниш. (Примеч. пер.)

(обратно)

5

Ныне — г. Свиштов. (Примеч. пер.)

(обратно)

6

Ныне — Румыния. (Примеч. пер.)

(обратно)

7

У ворот города (лат.).

(обратно)

8

Верховного главнокомандующего (лат.).

(обратно)

9

Ныне — г. Дуррес. (Примеч. пер.)

(обратно)

10

Карло Киполла приводит другие цифры: 300 000 человек, из которых примерно 100 000 были способны носить оружие.

(обратно)

11

По-видимому, речь идет о Сирмии, ныне — Митровице. (Примеч. авт.)

(обратно)

12

Ныне — г. Любляна. (Примеч. пер.)

(обратно)

13

Ныне — р. Адидже. (Примеч. пер.)

(обратно)

14

В течение столетий альпийские и апеннинские реки несли сюда неимоверное количество гальки и песка, в результате чего образовалось большое болото, ставшее рассадником малярии. Там, где теперь возвышается церковь Санта Мария ин Порто-фьори (примерно в 3,5 км юго-восточнее Равенны) была торговая гавань; неподалеку от церкви Сан Аполлинаре ин Классе была военная гавань (примерно в 5 км юго-восточнее Равенны). Море затопило эти места еще во времена Данте. Но эти гавани потеряли свое значение гораздо раньше; возможно, после того, как г. Классе в 751 году разрушил Айстульф. Теперь бывший торговый порт отделяет от моря расстояние, которое можно пройти примерно за час. Сама Равенна находится на расстоянии примерно 10 км от Адриатического моря, с которым ее в 1737 году соединил канал Корсини. Веррука (ныне — Дос Тренто) сохранившаяся до наших дней крепость на вершине горы напротив Триента.

(обратно)

15

Ныне — г. Римини. (Примеч. пер.)

(обратно)

16

Хинтерланд — местность, прилегающая к уже завоеванной территории. (Примеч. пер.)

(обратно)

17

Арианство — учение александрийского пресвитера Ария (ум. в 335 году), который утверждал, что Христос — не истинный Бог, а лишь «превосходнейшее творение» Бога Отца. (Примеч. пер.)

(обратно)

18

То есть националисты. (Примеч. пер.)

(обратно)

19

Ныне — г. Милан. (Примеч. пер.)

(обратно)

20

Монофизитство — течение в христианстве, отвергавшее представление о человеческой природе Христа, которая, по мнению монофизитов, была поглощена Божественной природой. (Примеч. пер.)

(обратно)

21

Другое название г. Лайбаха, ныне — г. Любляна. (Примеч. пер.)

(обратно)

22

В те времена — главный город провинции Далмация, расположенный неподалеку от г. Сполето (ныне — г. Сплит). (Примеч. пер.)

(обратно)

23

Ее стали называть этим именем, чтобы не путать с византийской императрицей.

(обратно)

24

1 четверик был равен 8,74 л. (Примеч. пер.)

(обратно)

25

Манихейство эклектическое религиозное учение, возникшее на Ближнем Востоке в III веке. (Примеч. пер.)

(обратно)

26

Термин, возникший в XVIII веке и обозначавший главенствующую духовную роль государства в делах Церкви. (Примеч. пер.)

(обратно)

27

Церковному расколу (гр.).

(обратно)

28

Видные деятели ортодоксального христианства, имевшие безупречную репутацию. (Примеч. пер.)

(обратно)

29

Знаки высшей власти, например скипетр, золотая диадема и кресло из слоновой кости. (Примеч. пер.)

(обратно)

30

Ныне — г. Марсала. (Примеч. пер.)

(обратно)

31

Ныне — г. Арль. (Примеч. пер.)

(обратно)

32

Ныне — сербский г. Митровица. (Примеч. пер.)

(обратно)

33

Травертин — известковый туф. (Примеч. пер.)

(обратно)

34

«Разное» (лат.).

(обратно)

35

Подземная часовня. (Примеч. пер.)

(обратно)

36

Средневековые жители Вероны считали, что эта Арена была построена по приказу Теодориха, и поэтому называли ее «Ареной Теодориха».

(обратно)

37

Ныне — р. По. (Примеч. пер.)

(обратно)

38

«Твоя Верона» (лат.).

(обратно)

39

Гипотеза о том, что восемь мраморных колонн здания на теперешней площади Виктора Эммануила (на капителях двух из них есть монограмма Теодориха) имеют отношение именно к этой базилике, — нуждается в серьезной проверке.

(обратно)

40

См. А. Хаупт «Древнейшее искусство, в особенности архитектурное искусство германцев от времен Великого переселения народов до Карла Великого» (Лейпциг, 1909 г.), С. 146 и след., а также А. Вентури «Storia dell'arte italiana II» (1902 г.), С. 159 и след. В последнее время в том месте, где некогда стоял дворец Теодориха, были проведены широкомасштабные археологические раскопки. К сожалению, руководитель этих работ оставил мою просьбу о предоставлении мне информации об их результатах без внимания и мне пришлось довольствоваться сведениями, содержащимися в статье доктора Е. Лессинга из Флоренции, которую он поместил в воскресном приложении к «Schwabischen Merkur» от 19 февраля 1910 года и на которую любезно обратил мое внимание доктор Отто из Фрейбурга. Раскопки велись на территории сада, площадь которой составляла около 2000 кв. м. Были найдены фрагменты мозаичного пола, приведенные в данной книге на рис. 48. С запада эта территория была ограничена дворцом Теодориха (см. рис. 45) и церковью Сан Аполлинаре Нуово (дворцовой церковью Теодориха), с севера — церковью Сан Джованни Евангелиста (церковью, воздвигнутой по обету Галлы Плацидии), с востока — железнодорожным полотном и с юга — Via Alberoni, которая, по всей вероятности, проходила рядом с дворцом. Примерно 1200 кв. м этой территории уже были раскопаны. То, что осталось от дворца, представляло собой его основные части, которые почти не пострадали от времени. «Образуя открытый со стороны запада прямоугольник, одна из сторон которого еще находилась под землей, тянулся длинный ряд жилых помещений и парадных комнат… Почти все покои дворца были украшены мраморной мозаикой; многое из того, что в них находилось, имело большую художественную ценность: красивый охотничий рог; рельеф на дворцовой стене, представляющий собой выполненную в натуральную величину человеческую фигуру; отличающиеся необыкновенным разнообразием орнаменты, которые использовались для украшения как стенных бордюров, так и пола практически во всех помещениях дворца. Риччи (в скобках замечу, что не он был руководителем раскопок!) твердо уверен в том, что можно найти и тронный зал, и ступени, которые вели к королевскому трону». Наибольший сюрприз ожидал археологов, когда они обнаружили трапезную, а в ней — триклиний, обеденный стол с кушетками для возлежания. «С западной, восточной и северной сторон к одному из триклиниев площадью 6 кв. м примыкали ниши глубиной 6 м, с южной стороны был расположен еще один такой же триклиний… Латинский дистих призывал каждого входящего в трапезную вкусить то, что предлагает данное время года, но тем не менее красочная мозаичная надпись на полу трапезной советует отдавать предпочтение „frutti della stagione", а не рыбе, птице, дичи или домашнему скоту (кстати, это единственная надпись, которую там удалось найти). Сохранившиеся фрагменты лаврового венка с вплетенными в него яркими цветами, возможно, указывают то место, где в средней части северной стороны триклиния возлежал, вкушая трапезу, сам король». Этими скупыми сведениями нам придется довольствоваться до тех пор, пока начавшиеся раскопки не будут завершены полностью и пока их результаты не будут опубликованы.

(обратно)

41

См. К. Г. Стефани «Древнейшие немецкие жилые строения» (1902 г.), С. 205–221.

(обратно)

42

Антрвольт — клинообразный элемент свода. (Примеч. пер.)

(обратно)

43

«Золотое небо» (лат.).

(обратно)

44

Тимпан — треугольное поле фронтона. (Примеч. пер.)

(обратно)

45

Й. Курт «Мозаики христианской эры. Ч. I. Настенные мозаики Равенны» (Лейпциг-Берлин). На с. 176 и след. читаем: «Что же касается фигуры Теодориха в главном портале, то благодаря сделанной фотографии мы имеем представление не только об общих чертах восседающего на троне en face короля, но и о характерных особенностях его глаз, носа, линий рта и подбородка, а также усов; бороду Теодорих никогда не носил». Лично я не берусь делать категоричные выводы ни по присланной мне фотографии, ни даже по ее оригиналу. Мой высокоуважаемый друг дон Андреа ди Стефани, ректор этой великолепной церкви, письменно подтвердил мое восприятие оригинала, после того как он еще и еще раз обсудил с Коррадо Риччи этот вопрос.

(обратно)

46

См. В. Стрейтберг «Готский перевод Библии» (Гейдельберг, 1908 г.) и книгу того же автора «Готские простейшие книги» (Гейдельберг, 1910 г.).

(обратно)

47

Серебряный кодекс» (лат.).

(обратно)

48

Палка, увитая плющом, листьями винограда и увенчанная сосновой шишкой; атрибут спутников Бахуса. (Примеч. пер.)

(обратно)

49

Плащ из плотной шерстяной материи. (Примеч. пер.)

(обратно)

50

Племя, прославившееся изготовлением изделий из шелка.

(обратно)

51

В трактате «Утешение философией» Боэций, говоря о Теодорихе, употребляет весьма резкое выражение, граничащее с оскорблением: «Король жаждет лишь одного — всеобщей погибели».

(обратно)

52

По свидетельству историографа равеннской Церкви архиепископа Агнелла, еще во времена Карла Великого было известно, где находятся могилы обеих жертв.

(обратно)

53

См. А. Хаупт «Архитектурное оформление гробницы Теодориха в Равенне» / Журнал «История архитектуры» (1907–1908 гг.) и книгу того же автора, указанную в примеч. 7.

(обратно)

54

II Catalogo Rodobaldino dei Corpi Santidi Pavia (Изд. Г. Бони и Р. Майоччи, Павия, 1910 г.).

(обратно)

55

«Деяния Теодориха» (лат.).

(обратно)

56

См. Ф. Панцер «Немецкий героический эпос в Брейсгау» / Новогодний выпуск Баденской комиссии по истории (Гейдельберг, 1904 г.).

(обратно)

57

Одного из соратников Дитриха. (Примеч. авт.)

(обратно)

58

Священная дорога (лат.).

(обратно)

59

Фламиниева дорога (лат.).

(обратно)

60

См. Григорий Великий «Диалоги» (II, 15).

(обратно)

61

Область в Южном Тироле. (Примеч. пер.)

(обратно)

62

Ныне — г. Кампобассо. (Примеч. пер.)

(обратно)

63

См. X. Бруннер «История немецкого правоведения» (1906 г.).

(обратно)

64

Ныне — провинция Калабрия. (Примеч. пер.)

(обратно)

65

Ныне — г. Нусайбин. (Примеч. пер.)

(обратно)

66

Ныне — г. Вроцлав. (Примеч. пер.)

(обратно)

67

Благотворительная христианская община. (Примеч. пер.)

(обратно)

Оглавление

Варвар-римлянин на престоле

Глава 1 Пpи императорском дворе в Константинополе

Глава 2 На службе у Византии

Глава 3 Из Константинополя — в Равенну

Глава 4 В ортодоксальном Риме

Глава 5 Политика Теодориха noотношению к другим германским народам

Глава 6 Золотой век

Глава 7 Конфликты и кризис

Глава 8 Смерть Теодориха, его роль в истории и созданные о нем предания и легенды

Глава 9 Гибель государства и народа

Пояснения к иллюстрациям

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно