Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Октябрь в моей судьбе

1
ЧЕРЕЗ ВСЮ ЖИЗНЬ

…Вот и еще один день наступил. Как же быстро летит время! Словно горный орел, который спешит догнать солнце. Да что дни — годы летят! Кажется, давно ли я, босоногий мальчишка, робко открывал двери сакли, где в далекие двадцатые годы располагалась в нашем ауле Кусары небольшая школа-восьмилетка, а сегодня уже моя младшая дочь, без пяти минут научный работник, заканчивает аспирантуру. У нее своя семья, растет сын, мой внук… Оглядываясь на пройденный жизненный путь, я вправе сказать себе: «Ты счастливый человек!» Не только потому, что у тебя хорошие дети, выбравшие в жизни правильную, надежную дорогу. И не только потому, что сам ты состоялся как специалист очень нелегкой профессии — врач, как ученый, чьи открытия оказались полезны людям. Ты счастлив прежде всего тем, что родился и живешь в стране, которая тебе, выходцу из многодетной семьи, влачившей до революции существование более чем жалкое, правнуку, внуку и сыну безграмотных крестьян-горцев, открыла двери к высшему образованию, предоставила право на труд, на творчество, на мирную созидательную жизнь.

Сегодня нашему социалистическому государству, рожденному Великой Октябрьской революцией, семьдесят лет. Семьдесят лет — целая жизнь! Почти полностью эти воистину бурные, яркие десятилетия прошли на глазах моего поколения — первого послереволюционного поколения советских людей. На наших глазах поднималась из руин, расправляла плечи и крепла разрушенная гражданской войной молодая советская республика. Вместе со своими сверстниками я был свидетелем, а как только подрос, непосредственным участником социалистического строительства в годы легендарных первых пятилеток, когда каждый из нас не просто жил жизнью своего народа, но захваченный общим энтузиазмом, общим пафосом, быстро мужал вместе с ним, рос нравственно и профессионально. Навсегда остались у меня в памяти все четыре года Великой Отечественной. Правда, не каждому из нас довелось идти в атаку на фашиста с автоматом в руках: многих, как меня, страна обязала учиться и в это грозное время, готовиться к послевоенной работе. Но, оставаясь в тылу, мы тоже были солдатами, слышали стоны умиравших от фашистских бомб и снарядов, видели разрушенные города, делили одну картофелину на пятерых. И каждый в мае 45-го узнал, что такое безмерная радость Победы.

Судьба всегда выдвигала перед моим поколением (да разве только моим!) множество проблем, казалось бы, неразрешимых жизненных задач. Но мы решали эти задачи. Решали, нередко с трудом, но в конце концов с неизменным успехом. Так было и в период послевоенного восстановления, и в последующие за этим годы развития нашей экономики, науки и культуры, когда на нас, теперь уже тридцати- и сорокалетних, легло основное бремя ответственности за судьбы страны, народа. Эту гражданскую ответственность, воспитанную во мне Октябрем, Коммунистической партией, членом которой состою уже много лет, я постарался пронести через всю жизнь.

О том, что значит Октябрь в моей жизни, как повлиял он на мою судьбу, — эта книга воспоминаний сегодня уже 65-летнего человека.

Почему я стал медиком, а, скажем, не инженером, хотя питал склонность к точным наукам, не музыкантом, несмотря на то, что неплохой слух развился у меня еще в детстве, и в школьные годы мне даже поручали руководить струнным оркестром? Выбору, как это нередко бывает, помог случай, за которым, однако, всегда кроется глубокая закономерность.

Однажды летом, в девятилетнем возрасте, я со сверстниками, оказавшись в каком-то саду, «атаковал» произраставшее там прямо-таки роскошное грушевое дерево. Время было очень трудное, и не мальчишеское озорство, не желание набрать и отведать вкусных плодов повлияло на то, что я тут же набил ими карманы и живот до отказа, а скорее, недоедание, которое день ото дня точило тогда мой растущий организм. Ни я, ни мои приятели даже не обратили внимания на то, что посадки были опрысканы какой-то белесой жидкостью от насекомых-вредителей… И вот ночью со мной случилась беда — боли, рвота, высокая температура. Вызванный родителями фельдшер констатировал тяжелое отравление. Фельдшер заставил меня выпить бессчетное количество чашек кипяченой воды, сделал инъекцию, и боль пропала, а к утру я был вновь здоров. До тех пор совершенно не сталкивавшийся с медициной, я был буквально потрясен. Фельдшер показался мне чудотворцем.

Впрочем, в этом солидном, в роговых очках, приветливом человеке, чьи фамилию и имя я, к сожалению, не помню, покорило не только его, как тогда подумалось, волшебство лекаря. Это был, безусловно, один из самых ярких, авторитетных и образованных людей, встречавшихся мне в детстве и отрочестве. Хороший медик, он в то же время по собственной инициативе много и подвижнически занимался санитарным просвещением в окрестных деревнях, больше того, почти постоянно участвовал в крестьянских сходках, разъясняя вместе с членами партячейки и активистами Совета крестьянских депутатов политику народной власти. Мне, мальчишке из бедняцких «низов», многое нравилось в этом человеке. Хотя лечение у нас, как и всюду в стране, было бесплатным, что, скажите, стоило ему, тогда единственному на всю округу дипломированному специалисту-медику, принять подношение от больных или их родственников! Ничего подобного наш фельдшер себе не позволял. Эти честность и бескорыстие особенно импонировали нам, беднякам, ведь в наших краях, далеких от Москвы, от больших центров, сильных властью рабочего класса, в те времена было много кулаков и всяческих хапуг, которые драли с неимущего населения за каждую мелочь три шкуры…

У детей и подростков всегда обострено восприятие окружающего мира, постоянна тяга к тому, что неординарно, добропорядочно. Мне, мальчишке, очень захотелось стать таким, как фельдшер. Тогда же, начав интересоваться казавшейся мне все более прекрасной профессией своего кумира, я твердо решил — обязательно выучусь на медика и, если удастся, не только на фельдшера, но даже на врача. Так нашел я цель, к которой стал стремиться.

Но, чтобы воплотить эту мечту в действительность, мне пришлось пройти расстояние, измеренное не одним трудным годом…

Вторая половина двадцатых годов. Из истории Коммунистической партии мы знаем, что для всей страны это было сложное время начала социалистической индустриализации экономики, коллективизации сельского хозяйства, проходивших отнюдь не гладко, постоянно натыкавшихся на отчаянное, хотя подчас и скрытое сопротивление паразитирующих слоев населения, которые не желали расставаться с привычными благами, оставшимися им от прогнившего старого режима. Мы, бедняки, в отличие от всяческих нэпманов и кулачья, ощущали острый недостаток самого необходимого: хлеба, мяса, обуви, одежды, керосина, даже соли, спичек, мыла. Наша семья Илизаровых, спасаясь в эти годы от голода, что захватил целые регионы неокрепшей Советской страны, только-только закончившей изнурительную многолетнюю войну, вернулась из Белоруссии, где я родился, на Северный Кавказ, в небольшой горный аул Кусары, затерявшийся где-то на границе между Азербайджаном и Дагестаном. Здесь находилась родина моего отца Абрама Аверкиевича.

В семье подрастало четверо братьев и две сестры. Конечно, ни о какой учебе помышлять не приходилось, надо было помогать родителям. Отец определил меня — своего старшего сына — пастушком. Летом я ходил подпаском при стаде овец, коз и коров, ранней весной корчевал огромные кусты, убирал камни, помогая отцу отвоевывать у гор все новые клочки земли для небольшого семейного поля, а осенью собирал сучья для дома и на продажу. Вязанка — тридцать копеек. За день так набегаешься по горным перевалам в поисках хвороста, чуть ли не единственного в те времена источника тепла для наших жилищ, что к вечеру ни ног не чувствуешь, ни голода — лишь бы добраться до лежанки и забыться во сне…

Но время шло. Народная власть все прочнее утверждалась в нашем селении. Вот уже начали основательно теснить всяческие капиталистические элементы — кулачье и спекулянтов. Они уже не могли продавать втридорога или прятать от государства излишки хлеба и других продуктов. В Кусарах объявили о создании коллективного хозяйства. Ему присвоили имя III Интернационала. Мои родители в колхоз вступили одними из первых. Отца, помню, зачислили в полеводческую бригаду. Наша мама — Галина Авраамовна, захваченная общим энтузиазмом, не пожелала оставаться домашней хозяйкой и тоже пошла работать в колхоз, определившись подсобницей. Я продолжал пасти скот, но теперь уже не кулацкий, а общественный, колхозный. Из подпасков меня перевели в пастухи, и хотя ответственности прибавилось, работать было легче, потому что правление колхоза установило твердый распорядок смены, облегченной для таких, как я, подростков. Лучше стало и с заработком, питанием. Мы теперь ели хлеб каждый день. На нашем столе появилось мясо. Помню, на день рождения мне подарили первые в моей жизни ботинки.

О своей давней цели, конечно, не забывал. Она манила все больше и больше. Но, взрослея, я понимал, что одними мечтаниями жив не будешь и надо начинать учиться как можно скорее, потому что годы уходили, а я, помогая родителям кормить большую семью, пропустил первый, второй, а потом и третий классы. Мне уже было одиннадцать лет, а я еще не знал дорогу в школу и никогда не держал в руках школьных учебников. Правда, читать, а также считать в пределах таблицы умножения к этому времени с помощью родителей, которых в Кусарах почтительно называли «образованными самоучками», я научился, и довольно сносно. Но разве эти элементарные, по сути своей, знания могли способствовать исполнению моей мечты? Нет, конечно. Нужна была учеба основательная, учеба у педагогов-профессионалов. И меня отвели в школу. Сажать в первый класс подростка моих лет было бы просто неловко. Да и сам я, наверное, не усидел бы за одной партой с восьмилетними детьми.

— Вы, пожалуйста, проверьте меня, я ведь и читать и писать умею, — попросил я директора школы.

Проверку устроили тут же. Благо, случай для нашего аула был не исключительный. Ведь теперь, когда с созданием колхоза многие семьи облегченно вздохнули, избавившись от вечного недостатка и поиска средств на покупку хлеба и одежды, почти все родители стали отправлять своих детей в школу. Но нередко, прежде чем определить, с какого же класса может начать штурм наук тот или иной «новобранец», учителя устраивали ему приемный экзамен. Без сложностей не обходилось. Нередко десятилетнего мальчишку приходилось сажать в лучшем случае во второй класс. Я оказался подготовленнее. Меня, соответствовавшего по возрасту четвертому классу, в четвертый и отправили. Рад я был безмерно, хотя шел уже конец учебного года и три четверти были пропущены безвозвратно. Каждое утро, задолго до звонка, приходил в школу, садился за один из сделанных колхозными плотниками самодельных столов, важно называвшихся нами партами, раскладывал свои нехитрые ученические принадлежности. Учебников было один-два на весь класс. Тетрадей у каждого ученика одна-две на все предметы. Но разве это могло погасить огонек, страсть, душевный подъем, с которым вгрызались мы в школьные предметы! Я стремился всеми силами догнать своих одноклассников. Итоговые годовые оценки показали, что сделать это удалось.

Учился с желанием и, потому, наверное, хорошо. Сегодня, оглядываясь на свои прошлые годы с высоты прожитых шестидесяти с лишним лет, объясняю эти успехи не одним лишь личным усердием. Мне уже тогда достались хорошие учителя, понимавшие, что главное в учебе — пробудить и развить в ученике познавательную активность, умевшие правильно организовать урок и потому не допускавшие перегрузок, что было особенно опасно для нас, подростков, которые не смогли, когда следовало, сесть за парту.

Математика, естествознание, география — вот были мои любимые предметы. Но увлекался я и литературой, и историей, языками и астрономией. Это была похвальная для подростка всеядность. Она все полнее открывала мне мир, духовно обогащала. Я рано и, скорее, подсознательно ощутил диалектическую сущность ученичества: интерес к конкретной цели (медицина!) и необъятность мира знаний. Поэтому я всегда торопил время, стремился уплотнить, сократить сроки в учебе.

С той же жадностью брался и за внеклассную работу. Сначала выпускал школьную газету, а когда в музыкальном кружке обнаружилось, что у меня неплохой слух и я играю на струнных инструментах, руководитель кружка зачислил меня на «первые роли» в школьный оркестр, которым спустя год я стал даже дирижировать, разучивая со своими «оркестрантами» то «Коробейников», то «Светит месяц». Родители подарили мне скрипку. С этим бесценным для меня инструментом-реликвией не расстаюсь по сей день. «Руководитель струнного оркестра», — так с гордостью записал я в графе «общественная работа», когда заполнял в пятом классе анкету для подающих заявления в комсомол.

Учеба шла своим чередом, и к 15 годам я закончил неполную среднюю школу. В свидетельстве стояли только отличные оценки. Решимость стать медиком не оставляла ни на день. Но теперь я понимал, что должен выучиться не просто на фельдшера, а обязательно на врача, получить высшее медицинское образование. К тому времени я уже прочитал немало популярной литературы. Я знал теперь, кто такие Пирогов, Павлов, Сеченов, Мечников, Паскаль. Исключительное впечатление произвела на меня вычитанная из какой-то старинной книги клятва Гиппократа, повлиявшая на мое духовное становление как ничто другое.

Тем временем наступила середина тридцатых годов. Вслед за первой пятилеткой советская страна столь же успешно и к тому же досрочно завершила вторую пятилетку. Результаты этих замечательных достижений мы чувствовали на себе. В Кусарах построили первые дома с электричеством и радио. На колхозном машинном дворе появились трактора и грузовик-пятитонка.

В эти годы на всю страну, успешно к тому времени закончившую основы индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, раздался пламенный призыв Коммунистической партии: в хозяйственном и культурном строительстве теперь все решают кадры, за учебу! Я хорошо помню, как мы, кусарские комсомольцы, горячо обсуждали этот жгучий вопрос и как на одном из комсомольских собраний перед всеми выпускниками нашей школы-восьмилетки была поставлена задача: ни в коем случае не ограничиваться восемью классами, обязательно получить среднее специальное, а лучше всего высшее образование.

Дома охотно поощряли мою целеустремленность, желание поступить в медицинский вуз. Я знал, что в дагестанском городке Буйнакске открылся специальный факультет для подготовки рабочих и крестьян к поступлению в медицинские институты. В семье двух мнений насчет моей дальнейшей учебы не было. Короткие сборы, несколько часов тряски на арбе по узкой извилистой дороге до железнодорожной станции Худат, откуда сутки грохочущим поездом через Махачкалу, и вот я по северную сторону от кавказских гор в небольшом и тихом городке Буйнакске, в приемной рабфака.

Сегодня рабочие факультеты — история, а в те годы их насчитывалось в стране более тысячи. Созданные по специальному декрету Владимира Ильича Ленина, они хорошо служили благородному делу — подготовке лиц из среды пролетариата и трудового крестьянства к поступлению в вузы. Обучение бесплатное, срок — три-четыре года, все это время выплачивалась стипендия. Молодые крестьяне из окрестных и дальних от Буйнакска селений, рабочие с предприятий Махачкалы и Дербента, каспийские рыбаки, мореходы — кого только не собрал под своей гостеприимной крышей наш буйнакский медрабфак! Был рабфак и наглядным, живым воплощением дружбы народов: представители многих кавказских национальностей, русские, украинцы, молдаване — кто только не учился здесь!

Все старательно «вгрызались» в науку. Подгонять никого не приходилось. Я и тут остался верен своей спешке к поставленной цели, торопил время. Мне удалось быстро одолеть программу 9—10-го классов, на «отлично» сдать выпускные экзамены, и уже в 1939 году восемнадцатилетним, без приемных испытаний, я был зачислен в Крымский медицинский институт.

Студенческая пора незабываема. Не знаю ни одного бывшего студента, кто бы с теплотой, доброй улыбкой не вспоминал годы, проведенные в институтских аудиториях, лекции любимых профессоров, отчаянные ночные споры в общежитиях. Взаимная привязанность студенческих лет обычно перерастает в крепкую, на всю жизнь, дружбу, хотя распределение потом разбрасывает выпускников по разным городам и весям. Я, например, до сих пор переписываюсь со многими бывшими сокурсниками — Васей Малофеевым, Володей Пичахчи, Леонидом Опазовым, Иосифом Лесницером и другими, хотя воды после окончания института утекло ой как много.

В учебе нас, вчерашних крестьян, интересовало буквально все, меня особенно увлекли лечебное дело, хирургия, проблемы диагностики. Все это объяснялось стремлением как можно лучше подготовиться к будущей врачебной практике, ибо мы знали, что многих ждут небольшие сельские больницы, где единственными консультантами могли быть для себя только мы сами.

Материально порой было нелегко, хотя стипендию я получал постоянно. Из дому мне помочь не могли — большая семья, отца к тому времени уже не стало… Каждое лето я работал в колхозах под Симферополем. Заработанных денег плюс стипендии хватало на питание, книги, одежду, а иной раз и на перевод в Кусары.

Шли годы, я успешно сдавал зачеты и экзамены, и к третьему году обучения мне уже поручалась фельдшерская работа в симферопольских больницах и амбулаториях. Но, как и все мои товарищи, я чувствовал, что скоро наша мирная студенческая жизнь может быть нарушена. Мы видели, как сгущались зловещие тучи приближающейся войны. Впрочем, война уже шла, фашизм топтал своим поганым сапогом многие страны Европы. Почти каждое утро, перед занятиями, я как беседчик-политинформатор рассказывал студентам своей группы о последних сводках с Европейского театра военных действий. По-разному, подчас по-мальчишески, но всегда искренне, с беспокойством реагировали мы на обострение международной обстановки. Растущая тревога за судьбу мира, помноженная на склонность к изобретательству, побудила тогда меня и моих товарищей-студентов в свободное время изобретать… бомбу, которая по нашему замыслу должна была в воздухе, приближаясь к позициям врага, «выстреливать» маленькими минами. Мы всерьез увлеклись своей идеей, и, кто знает, чем бы завершилась затея, если бы не день 22 июня 1941 года, перевернувший всю нашу жизнь. В то солнечное воскресенье началась Великая Отечественная война. Я узнал о вероломном нападении фашистов на нашу Родину в общежитии, собираясь в читальный зал, чтобы готовиться к очередному экзамену за второй курс. В сторону учебники, в сторону все дела. Мы, студенты, к десяти утра, не сговариваясь, собрались в коридоре у приемной директора, держа в руках заявления с одной просьбой — отпустить нас на пункты мобилизации в Красную Армию.

— Никаких заявлений, — услышали мы категорический отказ. — Ваше дело учиться.

Помню, как нехотя и ворча что-то под нос, поплелся я обратно в читалку… Но знал ли я в тот день, что уже через месяц мне, как и всему коллективу нашего института, придется лицом к лицу столкнуться с этой страшной войной!

Нам был дан приказ эвакуироваться в Армавир. В Армавире нас встретили фашистские бомбы. Мы получше упаковали все ценное учебное оборудование, и я, как старший группы, получил указание транспортировать груз на полуторке к Каспию, дабы поскорее переправиться на тот — туркменский берег, казавшийся совершенно безопасным. И это не удалось. На одной из дорог, забитых беженцами, воздушная волна от взорвавшейся невдалеке бомбы выбросила меня из кузова. Я потерял сознание, а когда очнулся — увидел вокруг тела убитых, услышал стоны раненых — детей, стариков, женщин. Да, вот она, война: хоть далеко до линии фронта, но горя не меньше…

Как ни тяжело было, как ни охватывало в те минуты отчаяние от того, что нам, молодым, крепким парням не разрешали повернуть назад, к местам боев, мы понимали: приказ надо выполнять, и, гася в груди ярость, ехали все дальше и дальше на восток.

Осенью 41-го в нашем Крымском медицинском институте организованно, в точно требуемое учебным планом время начались занятия. Но учились мы уже в глубоком тылу — в старинном казахстанском городе Кзыл-Орде, где горисполкомом нам было предоставлено одно из лучших зданий. Мы учились днем, а ночами работали. Работали в размещенных в городе и его окрестностях военных госпиталях в качестве санитаров, медбратьев, ночных сиделок у постели тяжелораненых бойцов. Помогали копать арыки, разгружать вагоны на железнодорожной станции. Так продолжалось до 1944 года.

А в 1944-м, сдав успешно выпускные экзамены за лечебный факультет, я получил диплом врача-лечебника. Первой мыслью после получения диплома было: «На фронт!»

Но на распределении строгий председатель государственной комиссии охладил мой пыл:

— В тылу, молодой человек, не легче, там бушуют эпидемии. Поедете спасать тыл. Вот вам направление на Южный Урал.

Так я попал в только что образованную Курганскую область. В облздравотделе получил назначение в районный поселок Половинное. Оказалось, что там уже работало двое эвакуированных врачей, а поскольку в соседнем, Косулинском районе, даже в райцентре Долговке не было ни одного врача, меня спустя три месяца перевели туда в больницу и не просто врачом, а главным. Прибыл в Долговку в том, в чем пробегал два года по Кзыл-Орде: заношенной фуфайке, единственных чиненых-перечиненых брюках, легкой парусиновой фуражке, с деревянным чемоданчиком в руке. Стояла осень. Незадолго до приезда в Долговку мне исполнилось 23 года.

Оперирует Г. А. Илизаров.

Так получилось, что я очень люблю работать по ночам. Ночи — это то время, когда ко мне приходят самые хорошие мысли. И сейчас мне кажется, что эта многолетняя привычка как врача, как экспериментатора работать, мыслить по ночам пришла ко мне там, в Долговке, в сельской больнице.

А много времени для этого я, начинающий врач, не имел: днем предельная загруженность текущими делами. Отказаться же от исследований, от научного поиска, от творчества не мог, как, наверное, не может поэт по призванию отказаться от необходимости сочинять стихи.

…Шел предпоследний год войны. На громадном протяжении фронта произошел полный перелом в нашу пользу. Позади были Сталинград, Курская дуга. Советская Армия наносила новые ошеломляющие удары по фашистам, но уже за пределами нашей страны. И хотя жилось нелегко, мы высоко держали голову, потому что уже видели Родину в лучах Победы.

Чем занимался я, обычный сельский врач? Моя деятельность очень напоминала то, что составляло заботы земского врача, только с обязанностями в условиях войны и лишений донельзя усложненными. Главный врач районной больницы — это звучало, конечно, солидно, но я не один год оставался в Долговке единственным специалистом с высшим медицинским образованием. Единственным на медицинское учреждение, обслуживавшее помимо большого села еще и добрый десяток деревень и поселков. Однако добиваться, чтобы прислали помощников, язык не поворачивался: трудно было всем.

К сложной самостоятельной работе без наставников я, разумеется, на все сто процентов готов не был. Но что делать? Кому-то надо было лечить больных, каждый из которых всегда не похож на других, заботиться о дровах для больницы, следить за чистотой и порядком в помещениях. Судьбе было угодно распорядиться, чтобы эти разнообразные, многотрудные обязанности в Долговке легли на плечи молодого специалиста, не имевшего до этого ни года (!) самостоятельной практики. Старался я изо всех сил, стремясь быть и надежным доктором для своих пациентов, и организатором здравоохранения в округе. Педиатр, акушер, хирург, окулист… — всех своих тогдашних врачебных специальностей не перечислю. Случалось и так, что с утра, запрягши в сани единственную при больнице лошаденку, я мчался во весь опор на вызов к роженице; к обеду, вернувшись и едва перекусив, принимал амбулаторных больных, один на один разбираясь в их подчас очень непростых и нередко запущенных болезнях; вечером делал неожиданную операцию по поводу аппендицита, а к полуночи с председателем сельсовета решал вопросы профилактического осмотра населения или составлял не всегда выполнявшиеся заявки на медикаменты. Все это не преувеличение. Так же работали и остальные мои вчерашние сокурсники.

Умаявшись за день, я оставлял себе ночи. Я часто выходил в тишину на крыльцо, наблюдал, как мерцают звезды. В ночном безмолвии думалось хорошо. В эти часы, уверен, и зарождались у меня те открытия, что потом, спустя годы, вызвали такой интерес в медицинском мире. Научившись руководить личным досугом, я ночами все чаще выкраивал час-другой для самообразования и опытов. Много читал, постаравшись с помощью товарищей из райкома партии выписывать всю периодику.

Они же помогали мне регулярно получать и интересовавшую меня медицинскую литературу.

Перед глазами по-прежнему стояли жуткие картины, увиденные в эвакуации и в кзыл-ордынских госпиталях: молодые, вчера вполне здоровые люди, а сегодня калеки с тяжелейшими переломами рук и ног. Конечно, немало этих тяжелораненых потом вставало с коек, но только на протезы и костыли, пожизненными инвалидами. У меня появилось желание глубже, основательнее заняться травматологией и ортопедией — этим сложным разделом медицинской науки и практики. Начал читать специальную литературу, проводить исследования. Все сильнее возникала потребность не только проверить в практическом деле свои силы, все усложнявшиеся расчеты и опыты, но, главное, помочь больным.

Однажды увидел в долговском клубе гармониста. Лихо растягивал он меха своего баяна, губы его замирали в широкой улыбке, но глаза, заметил я, оставались грустными.

— Вот, доктор, и не воевал я, и не ранен, а с тем инструментом тоже не расстаюсь, — с грустью промолвил Михаил, кивнув в сторону, где стояли прислоненные к стене костыли. — С четырех лет ковыляю. Костный туберкулез.

— Лечились?

— Без пользы, как видите. А мне ведь толь ко двадцать. Вроде и вся жизнь впереди, а жить не хочется…

Я знал, что больных, страдавших подобно Михаилу туберкулезным поражением коленного сустава, у нас в области тогда не оперировали: не было специалистов по хирургии. Что касается консервативного лечения, то при нем не добивались излечения тяжелой болезни.

Человек нередко лежал в гипсе год-два, процесс затухал, но позвоночник и ноги утрачивали при этом подвижность. Мало помогали и костыли… А Михаил все настойчивее просил при каждой новой встрече:

— Помогите, доктор. Очень худо мне!

Да я и сам видел, как прогрессировала болезнь… Итак, буду делать операцию. Разработал план, подготовил инструмент, нужные препараты. Ассистировать взялись медицинские сестры.

Уже через неделю стало ясно: тщательно подготовленная операция удалась. Больной отбросил костыли. Спустя пару месяцев я разрешил Михаилу вновь появиться с баяном на танцах. Он даже стал ходить к родственникам пешком из Долговки в Косулино, за двадцать километров. Немалый путь, устанет любой. Уставал, конечно, и Михаил. Но я видел всякий раз, как радостно светились его глаза…

Нащупывая свое место в хирургии, этом, по определению Гете, божественном искусстве, предмет которого прекрасный человеческий образ, я занялся пластическими операциями, исправлением всяческих косметических дефектов. Устранял, и не без успеха, различные изъяны и уродства лица, но после случая с баянистом все отчетливее сознавал, что истинное мое призвание — ортопедия и травматология. Это, убеждался я, не только сложная — одна из главных, крупнейших медицинских дисциплин. Не без причины же народная мудрость гласит: была бы кость цела, а мясо нарастет!

Делавшееся все более серьезным мое пристрастие почувствовали и наставники — специалисты из облздравотдела, часто приезжавшие в Долговку то с инспекцией, а то и просто посмотреть, чем это занимаются «долговские исследователи», как назвала нас областная газета, поместившая заметку о наших исканиях в хирургии.

Вскоре меня перевели в Курган ортопедом-травматологом областной больницы.

Ортопедия и травматология — это еще и едва ли не самая драматическая отрасль медицины. Количество людей, ежегодно пополняющих и без того многочисленную армию травматологических больных, равно в мире населению Австрии и Швейцарии. Травму можно получить и на проселочной дороге, и за рулем автомобиля, и в заводском цехе — получить по причине собственной рассеянности, небрежности, а то и халатности, опять-таки своей личной или тех, кто должен отвечать за технику безопасности… Экономические потери в результате всяческих травм, не говоря уже о потерях здоровья и нравственных, достигают колоссальных цифр. Вот красноречивые данные одного из социологических исследований. Если в каждой строительной бригаде (а их у нас в стране сегодня более 300 000) за год произойдет только один несчастный случай с потерей трудоспособности на пять дней, то строители недодадут 40 000 квартир. Другими словами, не будет построен город на 100 000 человек. Вряд ли такой пример нуждается в комментариях!

Но вот что парадоксально: количество травм растет, а травматология, в отличие от других медицинских дисциплин, не может достаточно эффективно помочь людям, вследствие чего миллионы их навсегда прикованы к костылям.

Я чувствовал, что вся предшествовавшая работа в Долговке подготовила меня к тому, чтобы взяться за поиски новых, более совершенных методов лечения ортопедотравматологических больных — методов, основанных на физиологических и биологических закономерностях человеческого организма. Больному не всегда помогали традиционные методы лечения, ибо они не могли обеспечить оптимальных механических и биологических условий для сращения костей. В те времена ортопедия и травматология опирались на два фундаментальных достижения: вытяжение конечности с переломом при помощи груза и гипсовую повязку, предложенную еще более ста лет назад. Конечно, столетие назад гипс был своего рода революцией в травматологии. Но помимо неоспоримых достоинств скоро стали очевидны и недостатки этого метода — большой срок нетрудоспособности больного, атрофия мышц, нарушение процесса кровообращения при вынужденной неподвижности в процессе лечения. А главное, не было никакой гарантии от возможных случайных сдвигов сломанной и укрепленной в гипсе кости: ведь человек живой, он и повернуться в постели может. А малейший сдвиг — и регенерация (иными словами — восстановление) нарушена, в результате лечение далеко не заканчивается полным выздоровлением, человек на всю жизнь остается инвалидом.

Медики постоянно изыскивали возможность ограничить использование гипсовой повязки… Хирурги предлагали для консолидации переломов всяческие фиксаторы, пластинки, штифты, спицы.

Наблюдая за больными, чьи конечности, а то и все тело было заковано в гипсовый панцирь, я думал: почему же обычный перелом может обречь на постоянную инвалидность? Ведь травмированная мягкая ткань регенерирует относительно быстро, быстро восстанавливается даже обожженная кожа! Неужели костная ткань развивается по каким-то другим законам? Я рылся в учебниках, штудировал труды знаменитых специалистов. Ответ был однозначный, категорический: кость не может расти, регенерировать словно мышца, не может срастаться так, как заживает рана мягких тканей… Никогда не позволяй опутать свое сознание паутине смирения перед устоявшимися авторитетами! Так не раз говорил Маркс, чьи труды в моей домашней библиотеке стали занимать наряду с произведениями Энгельса и Ленина все больше места, ибо я еще в студенчестве убедился в том, что исследователям-материалистам владеть марксистско-ленинским учением, диалектическим методом познания надо в не меньшей степени, чем науками по своей специальности… Итак, рассуждал я, организм человека — это удивительно гармоничная биологическая система, все части которой развиваются по эволюционно выработанным общебиологическим законам. И если мышца растет, то почему это не может происходить с костью? У нее должна быть столь же быстрая способность к восстановлению, только она, видимо, может проявиться лишь при благоприятных условиях. Значит, надо создать для нее такие условия! Но вот как?

Мне все больше казалось, что, пользуясь всяческими пластинками и болтами, подсаживая к поврежденной костной ткани трансплантаты, мы обращаемся с ней словно с куском дерева или металла и только мешаем задуманному, нарушая ее питание, угнетая естественные биологические процессы.

В работах тогдашних авторитетов ортопедии я, конечно, находил немало полезного для себя, внутренне осознавая, по какому пути идти не надо. Как-то вычитал, что перед 1940 годом специалистами был предложен способ соединения переломов оперативным путем. Они применили так называемый компрессионный остеосинтез, то есть способ соединения частей поврежденной кости с помощью давления, достигаемого закреплением отломков спицами. Но, увы, и тут не обошлось без «камня преткновения» — гипсового тутора. Им обволакивали спицы, полагая, что так они будут лучше держаться, и не понимая, что это ведет все к той же неподвижности, нарушению кровообращения и прочим нежелательным явлениям. Однако я увидел ценное в самой идее: прошивание кости и компрессия для сращения.

Поиски продолжались. Не раз, еще в Долговке, обращал внимание на обычную дугу над головой лошади, что резво несла меня по проселочной дороге к очередному пациенту. Эта дуга не прикасалась непосредственно к шее животного, тем не менее жестко фиксировала положение оглобли. Дома попытался скрепить мерными спицами при помощи дуг черенок от лопаты как макет сломанной кости. Не получилось. Но мысль осталась.

И вот однажды… Да, случается в жизни это однажды, старательно высмеиваемое сатириками! Так вот однажды ночью я встал, сел к столу, что-то набросал на листке бумаги, а утром попросил соседа-слесаря Гришу Николаева выполнить мой чертеж в металле. И сейчас хорошо помню, что я набросал тогда на тетрадной страничке: нечто вроде садовой решетки, похожей на обычный стакан и ограждающей молодое деревце, — по окружности 3—4 жерди, вверху-внизу веревочные растяжки. Только у меня были не жерди, а стержни с резьбой, позволяющие укорачивать или удлинять их. Растяжки я заменил спицами из нержавеющей стали. По моей мысли они крест-накрест должны пронизывать поврежденную конечность ниже и выше перелома, а концы спиц в натянутом состоянии жестко закрепляться в кольцах и тем самым столь же жестко фиксировать отломки костей. Больной с этим аппаратом на ноге, был я уверен, сможет ходить, к тому же совершенно не испытывая боли.

Николаев, человек сметливый, быстро понял суть конструкции. Часть деталей будущего аппарата взялись изготовить двое других моих знакомых — коллега Григория по профессии Николай Рукавишников и токарь Иван Калачев, недавний пациент нашего отделения. У самого меня дел было побольше: предстояло найти сталь нужной марки, проконсультироваться (и не один раз!) у технологов и конструкторов, изучить учебник по сопромату.

Работал только ночами, потому что днем захлестывали обычные врачебные дела. Но через три месяца уже можно было приступить к испытанию конструкции. Пять, десять, двадцать раз проверял я ее на прочность, надежность всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

Наконец, позади и этот экзамен. Аппарат был готов для эксплуатации. Он сейчас кажется мне неуклюжим и старомодным, этот мой первый аппарат, но тогда я смотрел на него завороженно, с нежностью и большими надеждами. Среди больных нашего ортопедотравматологического отделения нашлось немало желающих испытать действие аппарата на себе. Я выбрал больную Марию Крашакову. 15 лет, ровно половину прожитой жизни, эта молодая еще женщина проходила на костылях. Я листал историю ее болезни: после перелома кости она десятки раз консультировалась у специалистов, лечилась во многих больницах — ничто не помогало. Отчаявшаяся женщина считала, что обречена на постоянную инвалидность. Впрочем, так же считали и ее многочисленные консультанты — ортопеды. По правде говоря, Крашакова не верила и моему аппарату, вызвавшись на лечение с его помощью так, для очистки совести, махнув, как говорится, на все рукой. Мои коллеги, пожелавшие присутствовать при операции, озадаченно поглядывали друг на друга:

— Ну, не операция, а какой-то монтаж, ни одного из привычных в травматологии инструментов… Фокус, да и только!

Но дело было сделано. Одев на ногу аппарат, я попросил увезти больную в палату.

Два дня я буквально дежурил у постели пациентки и, убедившись, что никаких осложнений нет и не предвидится, разрешил на третьи сутки встать и пройтись. Женщина, недоверчиво посмотрев на меня, попросила поддержать ее, хотя, видел я, она в этом не нуждается, — и пошла! Сначала с помощью тех же костылей, а еще через несколько дней самостоятельно. Я регистрировал чуть ли не каждый ее шаг, самым скрупулезным образом записывал рассказ о субъективных ощущениях, доискивался до жалоб. Но жалоб не было, были только возгласы удивления и слезы — слезы благодарности… А через три недели, осмотрев ногу и убедившись, что лечение закончено, решил выписать пациентку домой. Это был своего рода риск: ведь обычно больные с такой патологией выписываются самое меньшее через три-четыре месяца. Но риск был оправданным: за три недели мы достигли того, чего раньше не достигали в травматологии и за четыре-шесть месяцев. Крашакова, вернувшись домой в Макушино, вскоре прислала мне письмо, в котором сообщала, что на вокзале ее почему-то никто не встретил и ей пришлось пройти девять километров пешком. «Нога меня не подвела и сейчас не подводит, хотя, знаете, Гавриил Абрамович, по утрам, когда встаю, машинально начинаю искать костыли… Все еще не верится, что не нужны они мне больше», — так закончила письмо пациентка.

Успех окрылил, вселил в меня твердую уверенность, что он не случаен, и я на правильном пути. Не было осложнений и у следующих больных, а п п а р а т  действовал безотказно. Коллеги и пациенты называли его «чудом». Я ходил именинником. Через год у нас насчитывалось уже более двух десятков пациентов, вылеченных с помощью аппарата. Все они вернулись домой, оставили костыли в больнице. «Чудо» стало практикой! Меня попросили выступить в областной газете «Красный Курган» со статьей «Новое в лечении переломов костей». Это была первая моя публикация о своих работах. В ней я не только рассказал об аппарате, результатах лечения им, но обнародовал вывод, вытекающий из проведенных исследований и последующей практики: надежно зафиксированная кость лечится, как любая рана — она обладает большими потенциальными возможностями к регенерации, следовательно, костная ткань не такая уж «неподдающаяся», не столь инертна, как это было принято считать.

Итак, я стал лечить переломы своим методом. Наверное, это был самый решительный шаг в моей врачебной практике, хотя до того времени, когда аппаратом заинтересуется широкая медицинская общественность, оставалось минимум десятилетие. Мне посоветовали подать заявку на изобретение. Получив в марте 1951 года из Министерства здравоохранения страны телеграмму «Выезжайте аппаратом» и оформив все требуемые документы, я отправился в столицу.

Не скажу, что был встречен экспертами с распростертыми объятиями. Отнеслись ко мне, скорее, с недоверием, чем доброжелательно. Подействовала, видимо, необычность изобретения, заодно и внешний вид заявителя, одетого в шубу, валенки, в огромной, привычной разве что для таежных мест, лохматой шапке-ушанке. Но так или иначе я лично ознакомил специалистов со своим детищем, которое, как и данные о результатах применения аппарата, произвело большое впечатление. Через несколько месяцев, уже в Кургане, получил из Минздрава опечатанный сургучом пакет. В нем находилось авторское свидетельство на мое изобретение. Потом, спустя годы и десятилетия, я получил много таких свидетельств. Меня удостоили высоких званий «Заслуженный изобретатель РСФСР» и «Заслуженный изобретатель СССР». Но это свидетельство, давно пожелтевшее, с потускневшей от времени красной печатью в левом нижнем углу за № 98471, выданное патентно-изобретательским отделом Министерства здравоохранения СССР на изобретение «Способ сращивания костей при переломах и аппарат для осуществления этого способа», — едва ли не самая дорогая из этих наград. Как дорог родителям их трудно доставшийся первенец.

К тому времени в стране в основном завершилось послевоенное восстановление народного хозяйства. Началась четвертая пятилетка, которую советские люди назвали пятилеткой развития экономики и культуры. Все более важную роль стала играть наука, в том числе и медицинская. Коммунистическая партия и Советское правительство приняли новые действенные меры для дальнейшего развития народного здравоохранения. Все это вдохновляло на ударную работу, на творческий поиск во имя здоровья советского человека, придавало новые силы.

Я продолжал исследования, стремясь усовершенствовать аппарат и одновременно расширить сферу его применения в ортопедии и травматологии. Меня уже не надо было убеждать в том, что, отказавшись от традиционных методов, можно с помощью аппарата лечить переломы костей, при том лечить в пять-шесть раз быстрее. Все более убеждался я, что у костной ткани огромные возможности для регенерации, как у мышц и кожи. Практика подталкивала к мысли: а не наступило ли время сделать шаг вперед, заняться новыми сложными проблемами ортопедии и травматологии.

г. Курган, КНИИЭКОТ.

Снова обратился к литературе, по-прежнему отдавая изучению ее свободные от обычных врачебных забот ночи. Вычитал, что еще в девяностые годы прошлого столетия русский хирург А. С. Дмитриев предпринял попытку, довольно успешную, удлинить бедро, укороченное после неправильно сросшегося перелома. Потом, во время первой мировой войны, многие хирурги, следуя его примеру, делали то же самое и не менее благополучно. Но, к сожалению, еще больше было неудач. Одержимый поисками, я провел очередной отпуск в Москве, в Ленинской и Центральной медицинской библиотеках. Появилась необходимость обратиться к хранившимся там книгам зарубежных ученых. Со знанием иностранных языков у меня, признаться, было худо, но с помощью знакомых я нашел довольно крепких переводчиков, которые за плату переводили для меня нужные статьи с английского, итальянского, немецкого, греческого, даже индийского и египетского языков. Правда, я узнал из этих публикаций, что операция не только всей конечности, но даже бедра — по твердому убеждению авторов — возможна лишь у очень немногих больных, ибо такая операция «крайне серьезное вмешательство в организм человека, связанное с возможно тяжелыми последствиями», как писал авторитетный американский ортопед Коррэл.

Прогноз, что и говорить, был мрачным… Но ведь у Коррэла и других, рассуждал я, не было аппарата, с помощью которого доказана большая способность костной ткани к регенерации, росту. Перед глазами стояли лица тех, кого удалось поставить на ноги с помощью аппарата. И я никак не мог согласиться с выводами зарубежных маститых коллег.

По возвращении домой поделился своими соображениями с врачами больницы, с Я. Д. Витебским, ныне широко известным в научном мире хирургом — новатором, профессором, доктором медицины, заведующим Курганской научно-исследовательской лабораторией хирургической гастроэнтерологии, а в те годы заведующим нашим хирургическим отделением. Яков Давидович ответил коротко, но веско:

— Дерзай, Гавриил! И рассчитывай во всем на нашу поддержку. Нам разрешили построить виварий. Конечно, он ни в какое сравнение не идет с нынешним виварием нашего НИИ — крупнейшим в Европе, с его прекрасными условиями для экспериментально-теоретических исследований, но тогда я был рад и такому — расположенному в худом сарае, на десять собачек, которые все время стремились разбежаться, что, впрочем, не один раз им удавалось, поскольку не было в виварии обслуживающего персонала.

Число желающих лечиться по нашим методам росло постоянно. В хирургическом отделении областной больницы у меня сначала было 10, потом 15—20—30 больных. До предела заставили мы койками всевозможные «пустующие пространства», однако и это не помогло. Письма от страждущих шли не только из Зауралья. Все чаще обращались за консультацией, с просьбой о госпитализации инвалиды войны, последствия которой — увы! — по-прежнему видели на каждом шагу.

Вскоре мне предложили перебраться в Курганский областной госпиталь инвалидов Великой Отечественной войны, на должность заведующего вновь открывающегося хирургического отделения. Согласился охотно.

И сегодня с благодарностью, теплотой вспоминаю это небольшое, по-прежнему расположенное в окружении тополей за железнодорожным мостом лечебное учреждение, в котором мне довелось проработать почти целое десятилетие.

Настойчиво продолжая свой поиск и не считаясь со временем, я старался активно действовать, совершенствовал свой метод лечения, разрабатывал новые методики, улучшал конструкцию аппарата. У нас в Кургане необходимых условий для экспериментирования в те годы еще не было, и мне предоставили возможность ездить для этого в Свердловск, в НИИ травматологии и ортопедии. Тогда же я услышал одобрительные отзывы о своих исканиях от авторитетов отечественной хирургии — профессора А. М. Ленде, С. Я. Терновского, В. Д. Чаклина, Ф. М. Богданова. Академик Н. Н. Приоров, работавший директором Центрального научно-исследовательского института травматологии и ортопедии (кстати, сейчас ЦИТО носит его имя), пригласил меня выступить на заседании ученого Совета своего НИИ, а затем перед активом Московского общества ортопедов и травматологов.

Журналисты и зачастившие к нам в госпиталь многочисленные гости обращали внимание на такое обстоятельство: у нас не было больных с отрешенным, печальным взглядом, полным безысходности, не было пессимистов, каких в те времена в ортопедотравматологических клиниках можно было видеть сплошь и рядом. Наш госпиталь окрестили «веселой больницей». Помню, девчата из нашего отделения однажды устроили танцы под Новый год. С аппаратами на ногах танцевали! Конечно, это «пахло» нарушением больничного режима, но, согласитесь, почему не потанцевать девушкам, которые прежде годами с трудом передвигались, да и то на костылях, а теперь могут покружиться в вальсе! В общем, я, заведующий отделением, не мог наказать людей за то, что они почувствовали себя здоровыми. Придя на работу утром 1 января и проверив аппараты, надетые на ноги повеселившихся накануне пациенток, я увидел, что аппараты в порядке. Это обрадовало: раз аппараты, как и выздоравливающие пациентки-танцовщицы, чувствуют себя хорошо после прямо-таки экстремальной нагрузки, значит, конструкция надежна, прочна, не подведет!

Признаюсь, я закрыл глаза на то, что и в дальнейшем «танцминутки» проводились то одной, то другой палатой. Благо, вальсы и фокстроты сопровождались веселым смехом, «маскировавшим» эти необычные для ортопедических больниц мероприятия.

Мы разработали специальный курс «Как вести себя ортопедотравматологическим больным после выписки». Сделать это было непросто, потому что рекомендации давались людям, которые годами, а то и десятилетиями не могли сделать шагу без костылей или ортопедической обуви, а теперь, избавившись от недугов, вдруг чувствовали, что и ходить-то они как все люди не умеют.

Развивая, совершенствуя способы лечения ортопедотравматологических больных, мы прошли через множество экспериментов. Это позволило разработать сотни бескровных методик лечения (без операции) с помощью нашего аппарата. Но начало было положено в 50-е годы, в областной больнице и госпитале инвалидов войны. Именно тогда в ортопедическом словаре рядом с термином «компрессия», то есть «сжатие», появился еще один — «дистракция», что значит «растяжение», и в медицинском мире заговорили о компрессионно-дистракционном остеосинтезе, как мы назвали свою систему лечения заболеваний опорно-двигательного аппарата человека.

Но мало сказать — заговорили. Я все чаще стал принимать не только больных, жаждущих исцеления, но и врачей-ортопедов, приезжавших в Курган нередко без всяких командировок, в счет личных отпусков — чтобы увидеть, узнать «из первых рук», что же это за аппарат и метод разработаны в далеком сибирском городе…

2
ОТСТОЯТЬ ИСТИНУ

Никогда не относил себя к любителям сенсаций. Советские медики работают не ради рекламы, не ради того, чтобы ошеломить мир какой-то сногсшибательной неожиданностью, а во имя здоровья человека. Меня всегда, мягко говоря, удивляет склонность иных журналистов, особенно из буржуазных средств массовой информации к гиперболизации, их стремление рассказывать о достижениях курганской школы ортопедов и травматологов, используя прилагательные только в превосходной степени, словно о каком-то волшебстве, преподносить их шумно, с помпой. Но даже в те первые годы, подчас очень скромно набранные петитом на последних страницах, сообщения о результатах лечения ортопедотравматологических больных методом компрессионно-дистракционного остеосинтеза, разработанного в мало кому известном зауральском городе Кургане, волей-неволей производили впечатление грома среди ясного неба. Вокруг наших работ закипели страсти. Вспоминаю, когда я выступал на созванной в Свердловске конференции по применению металла в хирургической практике, слушатели — а среди них было много признанных в стране и за рубежом авторитетов в области костной хирургии — даже не поверили, что наши больные встают после операции при иных ортопедотравматологических заболеваниях, скажем, при таком очень непростом, как компрессионный артродез коленного сустава, на 3—4-й день, что через 14—15 дней они начинают ходить без костылей, через 16—18 дней мы снимаем у них аппарат, а спустя еще неделю-другую выписываем домой. Ведь при традиционных методах на лечение требовалось 5—6 месяцев.

Я объяснял:

— Применение нашего метода позволяет кости срастаться первичным натяжением, как срастается рана мягких тканей.

— Ну, а что же известные всем фиброзная, хрящевая стадии сращения? Куда они у Вас делись? — недоуменно пожимая плечами, вопрошали из зала.

— Они не нужны, если пораженная кость, ее отломки сжаты, фиксированы надежно. Это как раз и достигается с помощью нашего аппарата, — объяснял я, снова и снова обосновывая теоретически свои результаты. — Кость — это же такая активная ткань, как мышцы, как кожа. Она совсем не малоактивна, как пока считается вами, коллеги.

Но мои слова тонули в гуле недоуменных возгласов.

— Восхищен, изумляюсь, но, считаю, подражания не достойно, — прокомментировал мое сообщение один из участников конференции, в общем-то, по отношению ко мне настроенный вполне доброжелательно. А в перерыве он отозвал меня в сторону и доверительным тоном посоветовал:

— Поскольку стремительность сроков излечения вашим методом просто не вмещается в сознание, завышайте эти сроки, тогда поверят скорее.

Но я не считал возможным следовать такому совету. Сегодня не поймут — завтра поймут. Не поймут завтра — послезавтра убедятся. Ибо я доказывал свою правоту не эмоциями, не словом, как мои оппоненты, а убеждал фактами. В медицине же факты, говорил еще академик Павлов, воздух и крылья ученого.

Скажу прямо: оппонентов, и подчас настроенных против меня весьма воинственно, было немало. Часть их искренне сомневалась в возможностях предложенной мной системы лечения, ничего общего не имевшей с традиционной (у этих людей дело заключалось, скорее всего, в психологическом барьере, который, как известно, очень часто и оборачивается консерватизмом). К сожалению, появились — в том числе среди многократно «остепененных» ученых — и такие противники, что сознательно лили грязь, ставили, казалось бы, непреодолимые барьеры на моем пути. Прозвучавшая тогда из их «лагеря» нелестная оценка нового метода («лихачество, какой-то слесарный подход к медицине») была еще не самой язвительной и резкой. Сколько же сил, времени пришлось потратить на дебаты со всяческими, как мы их называли, «грязелитейщиками»! Воинственность данной категории оппонентов объяснялась одним: быстрое внедрение нового метода доказало бы полную несостоятельность того, что многие годы помогало им держаться на хирургическом Олимпе. Несмотря на все, я был уверен в правильности избранного мною в медицинской науке пути. И усердно, не щадя сил, накапливал факты, подтверждающие мою правоту.

В этом — будем называть его — научном споре я опирался, конечно, не толь ко на добытые экспериментом и практикой факты. Я твердо знал, что просто не могу не добиться своего, ибо в нашей стране новое, передовое обязательно пробивает себе дорогу. Я десятки, сотни раз убеждался: людей, которые болеют за правое дело и не боятся взять на себя ответственность, обязательно у нас поддержат. Ибо такова природа советского общества, социалистического образа жизни.

Снова выкраиваю время из очередного отпуска, еду в Свердловск. Здесь опыты на собаках в виварии Свердловского НИИ ортопедии и травматологии — институте очень известном, авторитетном, слово его специалистов могло либо дать новый мощный толчок исследованиям, либо перечеркнуть их… Ставлю аппараты, каждый день осматривая подопытных животных. Второй день, пятый, девятый… Переломы срастаются на десятый день! Еще опыты! Сращение на пятый день! Специалисты из НИИ, которых я знакомлю с результатами, прямо-таки не могут удержать восторга, горячо меня поздравляют:

— Будем непременно осваивать ваш метод!

Но «грязелитейщики» не унимались. И, вернувшись домой, я все еще вынужден был доказывать в печати и разных инстанциях свою правоту. Было трудно в те годы, но не помню, чтобы хоть однажды разрешил себе опустить руки, поддаться унынию. Приходя на работу, я видел спокойные лица, уверенных в своем выздоровлении пациентов больницы, тех, кто за год-полтора до этого чуть ли не плача умолял помочь им. И, твердо уверенный в своей правоте, я упорно, настойчиво продолжал исследования.

Робкие, скромные ученые, безмерно талантливые, но не способные постоять за себя перед лицом самоуверенной и цепкой наглости — сколько их безвременно кануло в вечность, опустило руки, погибло… О них даже забыли!.. Так было со многими. Но это, говорил я себе, не мой путь. Мне очень близок по духу Святослав Николаевич Федоров, ныне известный в медицинском мире замечательный ученый-офтальмолог, руководитель знаменитого института микрохирургии глаза. Мы с ним специалисты разных отраслей медицинской науки и практики, но я считаю Федорова своим единомышленником; он близок мне по творческому духу, целеустремленности, мужеству, верности своему делу, советской науке. Его путь к признанию, как и мой, был тернист. Но Федоров никогда не пасовал и не пасует перед трудностями. Жизнь, опыт таких, как Святослав Николаевич, — прекрасный образец преданности своему делу, науке. Я безмерно уважаю таких ученых, следую в жизни и работе их примеру.

Не надо, однако, представлять меня этаким борцом, оставшимся без поддержки, который, наподобие иных литературных героев, один на один воевал с косностью, бюрократизмом и прочими трудностями. Нет, я никогда не был борцом-одиночкой! Меня всегда активно поддерживали, как и поддерживают сейчас, партийные, советские органы. Навсегда сохраню чувство благодарности и журналистам «Правды», «Известий», «Комсомольской правды», «Литературной газеты», курганской областной газеты, не раз выступавшим в защиту наших работ с острыми, проблемными статьями. Рядом постоянно находились друзья. Уже в пятидесятые годы в госпитале собралась довольно многочисленная группа моих единомышленников, тех, кто глубоко верил в мои работы и без остатка отдавал свой талант общему делу. Я еще расскажу об этих замечательных людях, в трудную минуту поддерживавших меня, немало потрудившихся для пропаганды, совершенствования новой системы лечения. Рука об руку мы врачевали и экспериментировали. И каждый наш эксперимент был очередным, все более ощутимым ударом по традициям.

Все мы, хирурги-травматологи госпиталя, с благодарностью вспоминаем Наталью Александровну Рокину, известного в Зауралье организатора здравоохранения, много лет бессменно возглавлявшую Курганский облздравотдел. Она помогала нам постоянно добрым словом, делом. Особенно помню один ее телефонный звонок:

— Гавриил Абрамович, с вами хотят побеседовать секретари и члены бюро областного комитета партии. Подготовьтесь, пожалуйста, к этой беседе.

В назначенный час я был в здании обкома на площади имени В. И. Ленина. Поднялся с мешком, полным «наглядных пособий» к предстоящей беседе, на четвертый этаж. В кабинете первого секретаря обкома Г. Ф. Сизова меня уже ждали. Тут же я выложил на стол аппараты, надетые на муляжи костей, фотографии больных до и после лечения, объяснил, что к чему, рассказал товарищам, слушавшим меня с вниманием все более нараставшим, об экономической эффективности лечения нашим методом. Подготовленные мною цифры свидетельствовали о большом народнохозяйственном и социальном значении этих работ, помогающих быстро ликвидировать нетрудоспособность, возвращать калекам радость полнокровной жизни.

Беседа, рассчитанная на полтора часа, затянулась до звезд на небе. Члены бюро специалистами в медицине не были, возможно, не всё поняли, но, главное, им стало ясно, что наши работы — это глубоко партийное дело, как, скажем, выращивание хлеба и строительство домов, ибо делали мы их для человека и во имя его благополучия.

— Возможно, у вас какие-то трудности и нужна помощь? — услышал я вопрос.

Особенно остра была нехватка аппаратов.

Тут же Рокиной дали указание подготовить соответствующее письмо в Минздрав РСФСР на имя заместителя министра Александра Васильевича Сергеева, который, скажу забегая вперед, оказался человеком очень заботливым, внимательным по-отечески…

С беседы в обкоме уходил окрыленным. И с Г. Ф. Сизовым меня потом долгие годы связывали теплые, сердечные взаимоотношения. Он постоянно интересовался нашими работами, оказывал содействие в создании условий для научных исследований, быта наших сотрудников.

Геннадий Федорович помогал нам и в дальнейшем, когда жил в Москве, работал Председателем Центральной Ревизионной Комиссии КПСС.

Надо еще подумать! (Новая компоновка аппарата).

Письмо в министерство возымело действие. После состоявшегося вскоре посещения нашей больницы главным хирургом республики Николаем Ивановичем Краковским, который очень одобрительно отозвался о том, что мы ему продемонстрировали, состоялось специальное заседание коллегии Минздрава. Мой метод был там всесторонне рассмотрен, и впервые я услышал на таком высоком уровне единодушное и решительное «да!» по поводу своих работ. До сих пор помню реплику, брошенную на коллегии министром здравоохранения Виктором Васильевичем Трофимовым, выступавшим с заключительным словом:

— Вот ведь, что у нас происходит: ходим, спотыкаемся о золото и не всегда его замечаем.

Постановление, принятое коллегией, открыло дорогу к расширению экспериментов и широкому внедрению нашей системы лечения в медицинскую практику. Домой я вернулся с разрешением создать в Кургане проблемную научно-исследовательскую лабораторию травматологии и ортопедии.

Незадолго перед этим руководители области при самой активной помощи Минздрава республики помогли мне развернуть поочередно при одной из городских больниц пять специализированных отделений: взрослое и детское ортопедические, травматологическое, отделения последствия травм и гнойной ортопедии. На базе этих отделений и открыли лабораторию. Но то была, по сути дела, не лаборатория, а настоящий научно-исследовательский центр, где мы наряду с лечебными решали и все усложняющиеся исследовательские задачи, накапливая все новые и новые факты в пользу своего метода. Пациенты называли наш центр не только «веселой больницей» — они присвоили ему наименование «корабль выздоравливающих», ибо с его помощью тысячи тяжелейших инвалидов становились физически полноценными людьми, получали возможность жить полнокровной жизнью, трудиться.

Вскоре возник вопрос о присуждении мне по совокупности выполненных работ ученой степени кандидата медицинских наук. Но тут я не торопился, считая, что обстановка еще не созрела, что прежде следует: во-первых, накопить побольше наблюдений, а во-вторых, систематизировать результаты последних исследований. Да и не влекла меня к себе тихая кабинетная работа. Каждое утро спешил я к больным, в операционную, делал за день по пять-шесть операций.

Министерство решило провести в новой лаборатории серию курсов для обучения практических врачей-травматологов и научных сотрудников НИИ нашему методу лечения. К тому времени, должен заметить, нас буквально захлестнула волна писем от больных с просьбами принять на лечение. Удовлетворить каждую просьбу при всем желании мы не могли. Я рассчитывал, что курсы помогут врачам, ожидавшимся к нам из всех областей республики, овладеть нашей «технологией», что, в свою очередь, позволит «рассосать» нараставший шквал писем (мы их стали получать более ста в день).

Самым тщательным образом готовился я к лекциям и показательным операциям. Ночами обобщал накопленный богатый материал, собирал данные из медицинской литературы, других источников.

Как и рассчитывал, курсы оказались очень продуктивными. Врачи благодарили нас, оставляя самые восторженные отзывы. А на прощание я раздавал гостям письма, полученные нами от больных из их областей, краев, городов: теперь-то они и сами могут лечить!

Не забывал о наших нуждах Курганский обком КПСС. Вскоре 150 аппаратов для нас изготовил завод «Кургансельмаш». Примерно такое же количество их сделали в Чебоксарах, Омске, Рязани.

Снова захлестнули будни. Продолжая со своими помощниками лечебную и экспериментальную работу, я одновременно завершал подготовку к защите кандидатской диссертации. Свои наблюдения суммировал в труде на 500 страниц. Но защищаться не пришлось. «Ученый совет Пермского медицинского института под председательством профессора Е. А. Вагнера тщательно, всесторонне рассмотрел представленный труд, — сообщалось в печати. — Учитывая большую практическую и научную значимость работы, члены ученого совета тайным голосованием единодушно присвоили соискателю — курганскому врачу Г. А. Илизарову звание не кандидата, а сразу доктора медицинских наук». В те дни я получил множество поздравлений, не только от своих бывших больных, от единомышленников, которых становилось больше и больше, но и от коллег, до той поры искренне заблуждавшихся относительно нашей системы лечения.

Да, это была победа. Еще одна победа в борьбе за истину… Вернувшись в Курган, я долго бродил по его прямым улицам, не потерявшим очарование в те поздние осенние дни. С этим солнечным городом, превратившимся на моих глазах из захолустного городка в крупный индустриальный центр с населением около 400 тысяч человек, действительно связана почти вся моя жизнь. Эта связь может многое объяснить в моей натуре. Каждое утро, когда еду на работу, я вижу торопливо шагающих горожан. Я знаю, куда они спешат. На работу. На свои большие и малые заводы, которых в городе не один десяток, на стройки, которых в растущем Кургане все больше и больше, в учреждения, детские сады… У нас в городе нет праздных людей. Орденоносный Курган — город рабочих людей, мирный город-труженик. Замечательное свойство его жителей — трудиться не покладая рук, с усердием. Это всегда окрыляло, торопило и меня в моих исканиях, экспериментах. Наверно, потому я трудился и тружусь тоже в убыстренном темпе, определяя себе всякий раз цели еще более усложненные, трудные… В тот тихий вечер я ходил по улицам, думая о городе, который стал для меня второй родиной, о грядущих исследованиях, новых научных открытиях, что уже созревали в мыслях и делах.

Прошло немного времени, и наша научно-исследовательская лаборатория была преобразована в филиал известного на весь мир Ленинградского НИИ ортопедии и травматологии, я стал директором. Много сил отнимали административные обязанности. Но в первую очередь я, конечно, считал, как и сейчас считаю, себя врачом-исследователем. Уже тогда с помощью нашего аппарата и метода, по нашим методикам мы каждый год лечили не менее тысячи больных, подавляющее большинство которых обращалось к нам, не имея никакой надежды на выздоровление. Среди них были и такие, чьи костыли мы храним в нашем сегодняшнем институтском музее как своего рода доказательство высокого КПД наших идей.

«Сложный перелом голени, остеомиелит, проведено пять операций, ходит по-прежнему на костылях». Приблизительно такой текст сопутствовал направлению, по которому мы открыли историю болезни № 3532. Больной был из разряда безнадежных. Ногу, разбитую при падении с мотоцикла, несколько лет безрезультатно лечили традиционными методами в ведущих клиниках страны.

— Ходить, возможно, будете, прыгать — никогда, — таким было заключение специалистов.

Читатели, наверное, догадываются, что речь идет о знаменитом в недавнем прошлом спортсмене, олимпийском чемпионе и рекордсмене мира по прыжкам в высоту Валерии Брумеле.

Через несколько месяцев после лечения в Кургане, в результате чего удалось не только ликвидировать гнойный процесс больше берцовой кости и дефект ее, но и удлинить укоротившуюся в результате травмы и неудачного лечения ногу на 3,5 сантиметра, Брумель вновь вошел в сектор для прыжков.

А спустя некоторое время к нам обратился за помощью знаменитый итальянский путешественник и литератор Карло Маури. Уезжая после лечения на родину, Маури оставил нам на память свою ортопедическую обувь, которую носил много лет после тяжелой травмы.

Это лишь два из многих подобных примеров.

В 1968 году мы уже располагали стационаром на 250 коек. Научные исследования расширялись, углублялись. В нашем «арсенале» насчитывалось уже свыше ста методик лечения. Мы успешно лечили ложные суставы, укорочения, переломы, деформации конечностей, в том числе, очень тяжелой патологии.

Помню, на одном из симпозиумов — а они стали проводиться в нашей научно-исследовательской лаборатории все чаще и чаще — мы продемонстрировали большую группу больных, к нам прибывших на носилках, а теперь бодро прошагавших перед аудиторией. Да, сама торжествующая жизнь гордо шагала перед изумленным залом! И каждый больной, как метко заметил участвовавший в работе симпозиума член-корреспондент Академии медицинских наук В. К. Калнберз, был своего рода художественным произведением, которое давало врачу не только чисто профессиональное, но и эстетическое удовлетворение. Хирургов-ортопедов нашей клиники не без основания стали сравнивать с ваятелями, скульпторами.

Да, ради всего этого стоило работать, бороться за истину. Росла армия наших единомышленников, потому что сама практика все больше подтверждала жизнеспособность и актуальность нашего метода. А незадолго до упомянутого симпозиума, собравшего не только официально командированных делегатов, но и добровольцев, приехавших в счет очередного личного отпуска, в 1971 году Совет Министров республики принял решение об организации в Кургане научно-исследовательского института экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии. Полные новых дерзких планов, мы с энтузиазмом приступили к созданию новой материальной базы, подготовке кадров, одновременно расширяли научно-исследовательские работы по экспериментальному и клиническому обоснованию нового, для многих необычного метода лечения, ныне известного в медицинском мире под названием метод чрескостного остеосинтеза.

3
ХИРУРГИЯ БЕЗ СКАЛЬПЕЛЯ

Итак, несколько металлических колец с передвигающимися внутри металлическими спицами, которые можно подтягивать, словно струны на гитаре. Такова в общем схема моего аппарата. Наложенный на ногу или руку, он прочно закрепляет концы отломков поврежденной кости и держит их в состоянии идеального покоя даже тогда, когда больной шагает по улице. При установке аппарата никаких разрезов, никакого скальпеля. Только тонкие проколы для спиц, крест-накрест пересекающих «ремонтируемые» части конечности.

Кость держится в режиме компрессии, когда надо, чтобы сросся перелом, или в режиме дистракции, когда поставлена иная цель: выпрямить искривленную либо удлинить дефектную конечность.

Все это принципиально новый подход к решению лечебных задач в ортопедии и травматологии, не имеющий ничего общего ни с гипсовой повязкой и вытяжением поврежденной кости с помощью груза, ни со скреплением отломков штифтами, гвоздями и пластинками. Наш метод сегодня взят на вооружение в сотнях больших и малых клиник, в стране и за рубежом. Общее, единодушное, а потому вполне компетентное мнение специалистов: научившись стимулировать естественный рост кости механическим путем и возвращать ей таким образом утраченную длину и форму, ученые Курганского НИИ создали новое направление в ортопедии и травматологии.

Еще Гиппократ советовал в поисках истины обращаться к природе, которая очень щедра и сама постоянно предлагает человеку помощь… Костная ткань — одно из ее удивительных проявлений — очень активна, она обладает разительной способностью к восстановлению, но проявляется эта способность лишь при благоприятных биологических и механических условиях. Поняв, что это за условия (неподвижность, достигаемая прочной фиксацией, плюс сохранение в процессе лечения активной функции конечности), и научившись с помощью аппарата создавать их, мы смогли выявить большие потенциальные возможности костной ткани к костеобразованию.

Конечно, вырастить конечность такой, какой ей надлежит быть — с кровеносными сосудами, нервами, мышцами, — куда трудней, чем залечить рану мягких тканей или, скажем, порез. Наша задача очень высокой степени сложности. Для этого мы скрупулезно изучаем микроструктуру ткани на молекулярном и субмолекулярном уровне с помощью ядерных, изотопных, биомеханических и биофизических методов. Мы проводим опыты на собаках, кроликах, других животных.

В самом первом варианте аппарата мы могли лишь сдавливать или вытягивать ткань. Сегодня с помощью аппарата можно решать лечебные задачи весьма широкого диапазона.

В современном наборе аппарата система из 5—6 колец, и это позволяет одновременно решать несколько казалось бы взаимоисключающих задач: в одном направлении кость растягивать, в другом — сдавливать. Сложные комбинации в зависимости от цели составляем и из спиц. Используя эти комбинации, можно, скажем, удлинить короткую руку или ногу. Можно выпрямить искривленную. А можно и собрать, стянуть воедино множество отломков при сложнейшем оскольчатом повреждении кости…

За каждой патологией всякий раз вижу конкретную человеческую трагедию. И всегда стремлюсь находить самый оптимальный и удобный способ лечения, самый подходящий вариант аппарата, разрабатываю наиболее доступную методику его наложения.

Размышляя о том, как бы добиться, чтобы с помощью аппарата можно было решать побольше лечебных задач, и подготавливая его к массовому применению, я усовершенствовал все его детали. Каждому из нас хорошо известен детский конструктор: в нем из сравнительно небольшого количества деталей можно собрать множество непохожих друг на друга предметов. Так и аппарат. Комбинировать кольца и спицы можно тоже практически бесконечно, в зависимости от лечебной цели. Наш аппарат теперь — скорее, не аппарат, не система аппаратов, а унифицированный, типа детского конструктора набор деталей, имеющих многоцелевое назначение.

Конструкция проста, надежна, но пользоваться ею надо умеючи. Надо строго различать понятия «аппарат» и «метод». По меткому выражению одного из моих коллег, не модель аппарата определяет метод, а метод моделирует аппарат. Аппарат — только техническое средство, без человеческой мысли металлические кольца и спицы мертвы.

В нашем институте на сегодня разработано более шестисот методик лечения с применением нашего аппарата. Создавались методики годами, по мере того, как нам удавалось все глубже проникать в тайны человеческого организма, уяснять особенности роста и регенерации ткани.

Еще в 1976 году, когда мы начали проводить научно-практические конференции с приглашением ученых со всех концов страны и из-за границы, я впервые рассказал о том, что нам удалось открыть ряд биологических закономерностей регенерации и роста тканей.

Одну из этих закономерностей мы назвали так — «Закон напряжения растяжения, поддерживающий генез и рост тканей». Обратите внимание на штангиста. Когда он поднимает штангу, мышцы у него напрягаются. Вот так и костная ткань. Напряжение растяжения, создаваемое при помощи нашего аппарата, стимулирует ее рост. При строгом дозировании и точно направленном воздействии костные клетки начинают производить новые клетки. Из клеток строится — назовем так — костная балочка, которая постепенно растет, делается все длиннее, все прочнее. Кость таким образом увеличивается, ее отломки соединяются.

Но, растягивая костные отломки аппаратом, мы добиваемся того, что при этом происходит рост и развитие других тканей, окружающих кость, — мышечных волокон, кровеносных сосудов, нервов, кожи. И здесь мы уже говорим о выращивании утраченного участка конечности, об искусственном формировании пальца, ступни, даже голени.

Открытие данной биологической закономерности и позволило нам объяснить по-новому сущность восстановительных и формообразовательных процессов в организме, на этой основе создать методики лечения, в том числе таких заболеваний и повреждений, которые считались неподвластными медицине.

Познание открытых нами биологических закономерностей сулит большие перспективы для практической медицины. В институте многим больным восстановили форму «усохшей» кости. Мы смогли удлинить ногу на 52 сантиметра (у собаки конечность увеличили вдвое!). Кстати, наши институтские исследователи уже сегодня в принципе могли бы создать великана, если б, конечно, в этом была практическая нужда. Впрочем, мы в состоянии помочь и людям, страдающим от избыточного роста. Одного молодого человека (ростом более 2,30 метра) мы, так сказать, «сократили» по его просьбе, ничего у него при том не вырезав, просто остановили дальнейший рост. Врачи КНИИЭКОТ замещают дефекты кости, даже если остался один суставной конец.

В последние годы, благодаря проводимым в институте фундаментальным исследованиям клетки, мы открыли еще один биологический закон — адекватности кровоснабжения и нагрузок в формообразовательных процессах. Экспериментальным путем была подтверждена такая закономерность: нормальное развитие всякого костного органа зависит от правильного кровоснабжения, нагрузки на него и соответствия между этими двумя факторами. Всякое отклонение от нормы немедленно сказывается на структуре и форме органа. Так, например, увеличение нагрузки без соответствующего ей увеличения кровоснабжения приводит к изменению формы и уменьшению объема участка кости, подвергающегося повышенной нагрузке. Увеличение нагрузки с адекватным ей кровоснабжением ведет к увеличению объема кости. При хорошем кровоснабжении и даже с запасом его, но при пониженной нагрузке на кость, происходит уменьшение объема ее. И наоборот — уменьшение кровоснабжения при сохранении естественной нагрузки приводит к уменьшению массы кости.

Еще «подбираясь» к этим законам, я понял, что они будут иметь междисциплинарное значение. На Всесоюзном симпозиуме, состоявшемся в институте в 1983 году, мы показали аудитории пациентов, благополучно избавившихся в нашей клинике от тяжелого заболевания кровеносных сосудов — облитерирующего эндартериита, при котором, как известно, вследствие закупорки артерий нарушается приток крови к тканям конечностей, и в результате конечности нередко приходится ампутировать. Этому показу, как и лечению больных, предшествовали многочисленные исследования. Было замечено, что под действием аппарата в конечностях, помимо всего прочего, повышалось, говоря медицинским языком, кровенаполнение. Многочисленными экспериментами, проверенными с использованием морфометрических, электронно-микроскопических и других методов исследования, было доказано, что под действием напряжения растяжения идет бурный ангиогенез (то есть новообразование) кровеносных сосудов в коже, мышцах, кости и других тканях. Это и навело на мысль о возможности лечения тяжелого заболевания нашим методом… Но вернемся в зал симпозиума. Когда пациенты, приговоренные до приезда в Курган к ампутации ног, прошли перед собравшимися в модельной обуви, разразился шквал аплодисментов. «Побеждена гангрена! Наращены кровеносные сосуды! Фантастика!» — так комментировал этот факт западно-германский журнал «Штерн», присылавший на симпозиум своего репортера.

Трудиться можем!

А сегодня все чаще привлекают наше внимание больные ахондроплазией — тяжелым врожденным недугом, когда у людей с почти нормальным туловищем и головой непропорционально короткие руки и ноги. Ахондропластиков ныне только в США около 100 тысяч. Помогая этим пациентам, мы решаем не только важную медицинскую, но и социальную, нравственно-этическую задачу, избавляя их от моральных страданий, связанных с сознанием своей неполноценности. Если б вы посмотрели на людей, которые прежде не могли самостоятельно передвигаться, соблюдать личную гигиену, а теперь — после того, как у них наполовину, а то и вдвое удлинены руки и ноги, и они улыбаются, ходят как нормальные люди — вы бы поняли, что такое счастье.

Наши научные исследования, широко внедряемые в медицинскую практику, все больше свидетельствуют о важном значении этих работ для многих медицинских специальностей — для нейрохирургии и ангиологии, пластической хирургии и стоматологии, онкологии и вертебрологии…

Щадящий характер лечения, мобильность наших больных позволили нам впервые в медицине не только обосновать, но и претворить в жизнь амбулаторную форму оказания помощи ортопедотравматологическим больным, в том числе и с такими заболеваниями, которые не поддавались лечению традиционными методами в самых квалифицированных стационарах.

Оказание больным со сложной патологией специализированной помощи в амбулаторных условиях — важное направление во всей нашей научно-практической деятельности. Мною впервые было выполнено наложение аппарата в таких условиях 20 лет назад. Больная, кстати, медицинский работник, фельдшер, страдавшая таким тяжким заболеванием, как ложный сустав плечевой кости, до этого не раз была оперирована в стационарах, но безуспешно. И когда мы ей предложили лечь в нашу клинику, она отказалась: надоело лежать в больницах! Вот тогда я и решил сделать операцию амбулаторно.

Этим было положено начало развитию принципиально новой организационной формы лечения сложных ортопедотравматологических больных.

С каждым годом число пациентов, оперированных в амбулаторных условиях, росло. В 1971 году, как только был создан КНИИЭКОТ, мы открыли специализированное поликлиническое отделение, много лет возглавлявшееся кандидатом медицинских наук В. И. Шевцовым, ныне заместителем директора института по научной работе. Дело сразу же было поставлено с размахом. Наша поликлиника уже тогда была словно солидная больница, со своими операционными, процедурными, перевязочными, с послеоперационными палатами, рентгенологическим и физиотерапевтическими кабинетами, кабинетом лечебной физкультуры.

Новая организационная форма лечения благодаря ее неоспоримым достоинствам быстро привлекла внимание специалистов. Поэтому уже в 1977 году опыт поликлинического отделения нашего института был обсужден коллегией Министерства здравоохранения СССР.

Наши исследования, разрабатывавшаяся у нас новая форма лечения были единодушно одобрены членами коллегии и рекомендованы для широкого внедрения во всех институтах нашего профиля и клиниках крупных городов страны.

Теперь в поликлинике КНИИЭКОТа одновременно лечится до 250 больных. Небезынтересно отметить, что методика предусматривает их непосредственное участие в лечебном процессе. После выписки из послеоперационной палаты, получив методические советы, они сами, в домашних условиях, «нагружают» фиксированную аппаратом ногу или руку.

Лечение в амбулаторных условиях позволило нашим пациентам сохранить и на период лечения активный образ жизни, находиться в обстановке, предельно приближенной к повседневной, обычной, что, вне всякого сомнения, имеет большое значение для их психоэмоционального состояния, становится немаловажным фактором быстрого выздоровления.

Амбулаторное лечение оправдывает себя и с экономической точки зрения, ибо стоимость его в 15 раз ниже, чем в стационаре, оно позволяет экономить государственную копейку. Подсчитано, что при лечении каждой тысячи больных в амбулаторных условиях экономится денежная сумма, достаточная для содержания стационара на 500 коек в течение года.

За 15 лет в институтской поликлинике вылечено 3500 человек. Среди них немало тяжелых в прошлом инвалидов, которые до обращения к нам безуспешно оперировались в специализированных клиниках по 10—12 раз!

Читатели наверняка почувствовали, какое большое, первостепенное значение придаем мы эксперименту. Не случайно и в названии нашего НИИ сначала написано «экспериментальной», а потом «клинической» ортопедии и травматологии. Половина всех научных сотрудников института трудится в экспериментальных и теоретических лабораториях. Тут и хирурги, анатомы, гистологи, радиологи, и специалисты по сопромату и электронной микроскопии, и биохимики, биофизики, физиологи, и представители еще доброго десятка специальностей. Основа основ их деятельности — непременная связь эксперимента с практическими нуждами, целеустремленность, вытекающая из нее последовательность, когда все новые опыты — следствие предыдущих. Проводя бесчисленное количество опытов и все глубже проникая благодаря своим фундаментальным исследованиям в закономерности роста и регенерации тканей, коллектив экспериментаторов помогает создавать новые и новые методики.

Но мы еще и медики-изобретатели. Без этого в нашем деле никак нельзя. На счету изобретателей и рационализаторов более 160 изобретений, подтвержденных авторскими свидетельствами, сотни рацпредложений. Как представитель коллектива, внесшего заметный вклад в изобретательскую деятельность, я избран членом Центрального Совета Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов.

Полноправные участники нашей научно-экспериментальной работы — медико-конструкторский отдел, а также опытное предприятие, где осваиваются новые модели аппаратов, ведется их серийный выпуск.

Важным звеном всей нашей системы лечения мы считаем и недавно построенный главный клинико-экспериментальный корпус института. Читателям наверняка интересно будет узнать, что представляет из себя это, со всех точек зрения, уникальное сооружение.

Едва было принято решение о его строительстве, как я поспешил подключиться к работе архитекторов и проектировщиков. Перебирая в памяти известные мне проекты зданий для больниц, я пришел к выводу, что главный их недостаток заключался в нерациональном размещении больничных служб — допускались, скажем, сквозные переходы через отделения, недостаточной была звукоизоляция в палатах, и само обустройство палат оставляло желать лучшего, явно не удовлетворяло современным требованиям. Я постарался своей идеей, исключающей названные и многие другие недостатки, зажечь, воодушевить проектировщиков, постарался, чтобы они заложили ее в проект нового корпуса института.

И вот проект не только разработан, но полностью воплощен в бетон, стекло, металл.

…Светлых тонов, на вид очень легкое, прямо-таки воздушное, а на самом деле весьма внушительное, это здание охватить одним взглядом можно разве что с высоты птичьего полета. Смотришь на наш новый корпус, и кажется, будто огромная-огромная снежинка приземлилась в глубине большого парка, что собрал на своих аллеях живописную растительность со многих широт. Сюда не долетает городской шум. Не видно отсюда заводских труб, оставшихся где-то далеко в стороне.

Тишина. Покой. Возможность для пациентов совершать прогулки в зелени красивых аллей, дышать совсем не «урбанистическим» воздухом.

Наша «снежинка», замечу, внешне весьма эффектная, и, если так можно выразиться по отношению к архитектурному сооружению, фото- и киногеничная, сразу же была взята на прицел журналистами. Она уже десятки раз фигурировала в сюжетах киножурналов, на телеэкранах, путешествовала по страницам популярных иллюстрированных еженедельников и многих газет. Но форма снежинки — совсем не стремление к внешней красоте, бьющей на эффект, не прихоть архитекторов, не оригинальничание.

Такая принятая нами планировка позволила разумно, изолировав друг от друга, разместить клинические отделения и лаборатории со всеми их вспомогательными участками. Давайте же хотя бы быстрым шагом пройдемся по шести этажам корпуса, равного — утверждают авторы проекта — нескольким двухсотквартирным домам, общая площадь которых почти 25 тысяч квадратных метров.

Миновав декорированный мрамором вестибюль и вечнозеленый зимний сад с фонтаном, заглянув затем в расположенный поблизости конференц-зал (широкоформатная киноустановка, система синхронного перевода на четыре языка, автономное цветное телевидение), мы проходим в отсек клинических лабораторий, в числе которых лаборатории радиоизотопных исследований, биохимии, функциональных и электрофизиологических методов исследования и другие. Все они оснащены первоклассным оборудованием (компьютеры, тепловидение, гамма-камера и т. д.). Специалисты высокой квалификации ведут здесь научные эксперименты на самом современном уровне исследований.

Функционально в интересах больных спланировано каждое из клинических отделений. Там, где лежат больные, — только пост медицинской сестры. Ординаторские, кабинеты старшей сестры, заведующего отделением, учебные классы для лечащихся детей, перевязочные — все это за пределами отделения, в «центральной зоне».

Палаты — одно-, двух-, четырехместные. В каждой санитарный узел, холодильник, телевизор, красивые светильники. Своя лоджия. Функциональные ортопедические кровати.

Удобна внутренняя связь в отделениях. У каждой кровати пульт для двухсторонней связи с постом медсестры. При вызове больным дежурной сестры у нее на пульте загорается табло с указанием палаты и места, включается двухсторонняя звуковая связь.

Добавлю, что в каждом отделении просторные холлы, закрытые и открытые веранды.

Поскольку в клинике КНИИЭКОТа одно из главных лекарств — движение, проектом были предусмотрены и построены солидный комплекс лечебной физкультуры с четырьмя спортивными залами, высокими и солнечными, между прочим, убранством, уютом своим очень похожими на балетные классы. Плюс ко всему этому два больших красивых плавательных бассейна.

Венчают корпус в буквальном и в переносном смысле операционные блоки. Оснащенные тоже по последнему слову медицины, строгие и удобные, выложенные облицовочной плиткой мягких тонов, отделанные стеклом и алюминием, с оборудованными при них палатами интенсивной терапии для послеоперационных больных, эти блоки — самая большая гордость института. Замечу к месту, что три из них под стеклянными куполами, через которые можно наблюдать за операциями.

Созданы хорошие условия для быта больных: парикмахерские, буфеты, почта-телеграф, междугородный и международный телефоны, библиотека.

И внутри и снаружи здание — образец рациональной архитектуры, без излишеств, но, безусловно, изящное, радующее глаз. Уверен, задуманное вполне удалось авторскому коллективу Всесоюзного научно-исследовательского института по проектированию объектов культуры, отдыха, спорта (архитекторы А. Г. Ечеистов, Э. В. Лихтенберг, А. М. Синявский, инженеры Г. В. Гремушкин, М. М. Грязнов, A. Ф. Лам, инженер-технолог B. Н. Варин).

Нелишне процитировать уже упоминавшегося мною западного журналиста, по его же словам, «с пристрастием» осмотревшего новые объекты института: «для них (то есть для советской медицины. — Г. И.) целесообразие заключается в возможности создать максимум благоприятных условий для исцеления как можно большего количества больных людей». Добавлю: в клинике корпуса, который тот же журналист назвал больницей XXI века, лечится одновременно около 800 больных.

4
О ТЕХ, КТО РЯДОМ

Если ты начинаешь нужное людям дело, то в помощниках недостатка не будет. Так было и у нас: едва пошла молва о том, что в Кургане по-новому и очень эффективно лечат ортопедотравматологических больных, как в почте все чаще стали встречаться письма от врачей, особенно молодых, желавших изучить наш метод, а то и поработать у нас.

Должен сказать, что к тому времени — середина пятидесятых годов — в стране многое было сделано для дальнейшего совершенствования медицинского образования. Развивая высшую медицинскую школу, партия и государство перестраивали ее на подлинно научной основе и одновременно делали более доступной для способной молодежи из рабочих и крестьян. Еще в последний год Великой Отечественной в совершенствовании медицинского образования начался новый важный этап. Были максимально приближены к нуждам здравоохранения учебные программы, увеличился срок обучения, установлена обязательная производственная практика для студентов. И вскоре в лечебные учреждения из вузов пошла молодежь с еще более глубокими знаниями, необходимыми для выполнения работы врача.

Мы охотно брали к себе в больницу выпускников мединститутов, помогая им быстрее и качественнее осваивать новый метод лечения ортопедотравматологических больных. И, надо сказать, усилия не проходили даром. Молодежь совершенно не страдала так называемым ортопедическим консерватизмом, приверженностью к традиционным методам лечения, чем, признаться, обычно отличаются многие старые хирурги, которые, понятно, переучиваться не всегда хотят. Врачи же нового поколения в большинстве своем с большой активностью, заинтересованностью изучали наш аппарат и метод.

Анатолий Каплунов, высокий, представительный молодой человек, сразу расположил к себе коллектив госпиталя. Расположил энтузиазмом, старательностью, хорошей въедливостью в работу, чуткостью по отношению к больным и персоналу. Каплунов быстро выдвинулся как специалист — он вскоре стал не просто ассистировать мне на сложных операциях, но самостоятельно делал их.

Работоспособности ему было, что называется, не занимать. Когда мы готовили Анатолию характеристику, требовавшуюся для сдачи кандидатского минимума, то оказалось, что за три года он провел 500 операций. Каплунов — хирург смелый, но совсем не лихой. Он быстро поднимался по врачебной лестнице и от рядового травматолога госпиталя инвалидов вырос за 18 лет до руководителя лаборатории сложной ортопедической патологии взрослых в стационаре и поликлинике нашего института. Кандидат медицинских наук, заслуженный врач РСФСР, кавалер нескольких государственных наград, полученных за врачебную деятельность в Кургане, коммунист Анатолий Григорьевич Каплунов сегодня работает в родном Волгограде, откуда после окончания мединститута приехал к нам в теперь уже далекие пятидесятые годы. Связь с Курганом, своей альма-матер, конечно, не прерывает.

А недавно обрадовала еще одна новость: положено начало славной династии Каплуновых-хирургов. На состоявшейся осенью 1986 года у нас в КНИИЭКОТе Международной конференции ортопедов-травматологов принял участие молодой врач из Волгограда Олег Каплунов. Это был сын Анатолия Григорьевича… Что ж, больших успехов тебе, династия Каплуновых, на многотрудной стезе медицины!

В лаборатории радиоизотопных исследований.

Я часто с большой теплотой и признательностью вспоминаю то время, когда мне посчастливилось рука об руку работать с такими замечательными специалистами, как Геннадий Иванович Панишев, ныне тоже заслуженным врачом РСФСР, недавно удостоенным высшей государственной награды — ордена Ленина, как Владимир Дмитриевич Малков, Петр Родионович Доценко, как Бронислава Павловна Васильева и многие другие. Это сильные организаторы здравоохранения и одновременно талантливые мастера медицины, не раз доказывавшие, что умеют мыслить, ставить диагнозы, быстро и грамотно преодолевать препятствия, что — знает каждый из нас — нередко возникают по ходу лечения.

Со многими из них начинал я борьбу за свой метод лечения. Они поддерживали, верили в меня. Они подвижнически жертвовали не только своим досугом, временем, но и здоровьем, отстаивая вместе со мной в спорах, дискуссиях истину.

Мог ли я обойтись без этих, бесконечно близких мне по духу, по своим убеждениям людей? Нет. Никогда.

Бесконечны моя признательность им, мое уважение, мой низкий поклон.

С годами у меня появилось много учеников — истинных учеников, тех, что стремятся впитать опыт, овладеть им творчески, кто накапливает знания целеустремленно и, овладев ими, уверенно выходит на самостоятельный путь.

В 1969 году познакомили меня с молодым врачом из районного поселка Юргамыш Володей Шевцовым. К тому времени Шевцов успел достичь известного положения и как полостной хирург, и как организатор здравоохранения. Он работал главным врачом райбольницы.

— Возьмите меня в свою клинику, — попросил Шевцов.

Признаться, я оказался в затруднении, какую ему предложить должность. Главный врач не требовался. На заведующего отделением Шевцов еще не «тянул». Значит, только младшим научным сотрудником!

— Согласен! — тут же услышал в ответ.

Шевцов не поинтересовался ни жильем, ни зарплатой (а мы, кстати, могли ему предложить лишь оклад раза в три меньше того, что он имел в районе). Зато, едва приехав, сразу окунулся в работу, увлекательную, сложную. Как раз в то время у нас начало развиваться амбулаторное лечение ортопедотравматологических больных, чего, знают читатели, в мировой медицинской практике прежде не было. На этот участок и пошел Шевцов. Жилось ему, знаю, материально нелегко: семья, маленькая дочь. Но Владимир Иванович из племени людей трудолюбивых. Жизнь наделила его и тактом, и настойчивостью, и прилежанием. Спустя четыре года после перевода в Курган он по конкурсу был избран руководителем научного консультативно-поликлинического отдела и руководил им пять лет — как раз все те годы, когда новая форма лечения доказывала свое право на гражданство. В. И. Шевцов принял самое активное участие и во внедрении чрескостного остеосинтеза в амбулаторных условиях, и в создании при нашем НИИ первого в стране амбулаторно-реабилитационного отделения по лечению сложных ортопедотравматологических больных — тех, кого прежде и в стационарах далеко не всегда можно было поставить на ноги. Вот уже несколько лет Владимир Иванович на очень ответственной должности — заместитель директора института по научной работе.

Валентина Ивановна Калякина, заместитель директора НИИ по научно-клинической работе, — начинала свою трудовую биографию тоже в практическом здравоохранении. Сначала рядовой хирург в старинном зауральском городке Далматово, откуда сама родом, потом врач медсанчасти Курганского завода имени В. И. Ленина, где зарекомендовала себя и прекрасным врачом-травматологом, и способным организатором здравоохранения. До сих пор самым добрым словом вспоминают в этой крупнейшей на весь наш город заводской поликлинике молодую энергичную Валю Калякину, создавшую там целую травматологическую службу с операционной, необходимым оборудованием, оказавшую неоценимую помощь и в обучении дежурных фельдшеров, и в организации профилактики травм, что, кстати, значительно снизило травматизм на предприятии, помогло повысить технику безопасности в цехах.

Работая старшим научным сотрудником одной из ведущих лабораторий нашего института, Калякина многое сделала для развития детской и подростковой ортопедии. Под началом и при самом непосредственном участии Валентины Ивановны подготовлено немало врачей и медицинских сестер. С ее участием разработано много методик, в результате применения которых выросла эффективность лечения, сократились сроки пребывания в нашем стационаре.

Во время заграничных поездок мне часто задают вопрос: «Из каких «слоев» приходят к вам врачи?» Я отвечаю сразу: главным образом, из «слоя» рабочих, крестьян. Пример тому не только мое социальное происхождение. У нас в стране далеко не редкость, когда дети пастухов и токарей становятся дипломированными специалистами, докторами наук, профессорами. В этом проявляется и огромное стремление народа к знаниям, образованию, и те неограниченные возможности, что предоставило для учебы народу советское государство.

Группа сотрудников КНИИЭКОТА — лауреатов премии Ленинского комсомола.

Валентина Калякина из семьи крестьян. А Сергей Швед, сегодня тоже один из ведущих специалистов нашего НИИ, сам работал в сельском хозяйстве. Потом армейская служба, во время которой, замечу, он закончил десятилетку, потом медицинский институт и, наконец, работа в Кургане. У нас прошел по многим ступенькам — и ординатор, и главный врач, и вот теперь заведующий лабораторией. У Сергея Ивановича большая тяга к новаторскому поиску — он автор ряда изобретений и рационализаторских предложений и одновременно очень авторитетный хирург-травматолог, которого Курганский облздравотдел пригласил на ответственную должность главного внештатного травматолога области.

Ученик не сосуд, который надо заполнить, а факел, который должны зажечь. Мне часто вспоминается это мудрое изречение, почерпнутое когда-то в студенчестве из книжек древнеримских философов. Меня бесконечно радует, что многие из тех, кто начинал свой путь в науке в стенах нашего института, ныне светят ярко, самобытно. Около сорока человек защитили кандидатские диссертации. Среди них и Шевцов, и Калякина, и Швед, и многие другие мои коллеги. Все они ныне уверенно шагают по избранному ими пути. Им свойственны широта мышления, способность к напряженной творческой работе, и это позволило большинству товарищей выдвинуться на первые роли.

О многих своих коллегах мог бы рассказать. Все это люди творческие, преданные науке. Михаил Моисеевич Шудло, Владимир Дмитриевич Макушин, Алевтина Маркеловна Чиркова, Юрий Михайлович Ирьянов приехали в Курган кандидатами наук, но, окунувшись в институтские будни, быстро нашли достойное место в коллективе.

Шудло, кстати одессит, ученик известного специалиста по гистологии профессора Одесского медицинского института Николая Дмитриевича Зайцева, — сегодня заместитель директора КНИИЭКОТа по научной, экспериментально-теоретической работе. Сам прекрасный специалист по электронной микроскопии, Михаил Моисеевич, несмотря на большую занятость организаторской работой, много и плодотворно участвует в сложнейших новаторских экспериментах. У него большой опыт и в преподавательской деятельности: два года Шудло работал консультантом-преподавателем медицинского факультета Гаванского университета на Кубе.

Во Владимире Дмитриевиче Макушине, хирурге высшей категории, мне особенно импонируют его широкая эрудиция, большая работоспособность. Макушин за десять лет вылечил у нас около полутора тысяч человек. В КНИИЭКОТе он стал заслуженным врачом РСФСР, защитил докторскую диссертацию.

Я уже рассказывал о том, что в нашем НИИ все время расширяются и углубляются медико-биологические исследования. В этой важной работе очень плодотворно участвует коллектив лаборатории морфологии и электронной микроскопии, возглавляемый кандидатом биологических наук А. М. Чирковой. Весьма квалифицированный гистолог, способный экспериментатор, она в то же время хороший организатор и умелый наставник молодежи. Только такими словами могу охарактеризовать и кандидата биологических наук Ю. М. Ирьянова, тоже заведующего лабораторией, сотрудники которой под руководством Юрия Михайловича работают творчески, осваивая новые и новые методы исследований, проявляя при этом смекалку, изобретательность, рационализируя свой труд и тем самым добиваясь все более и более высоких научных результатов.

На приеме у врача.

Полна творчества, энтузиазма и работа доктора медицинских наук Анатолия Андреевича Свешникова, руководителя отдела радиоизотопных исследований, где на уникальнейшем оборудовании проводятся различные важные исследования, и кандидатов медицинских наук супругов Галины Викторовны и Александра Николаевича Дьячковых, главного врача института кандидата медицинских наук Петра Борисовича Шагланова, ветеранов института гистологов, кандидатов наук Аллы Борисовны Кузнецовой, Юрия Николаевича Бахлыкова и многих других.

К нам постоянно приезжает много молодежи. Молодые врачи хотят попасть к нам на работу. И те, кого не пугают ни сибирские морозы, ни изнуряющий летний зной, кого манит перспектива больших поисков в большом деле, — те быстро находят место в нашем коллективе.

От молодежи в институте никто не таит секретов. Ей постоянно говорят: смотрите, изучайте, исследуйте и постарайтесь во что бы то ни стало пойти дальше нас! С большим удовлетворением вспоминаю о десятидневной школе, которую провел для молодых врачей-травматологов в нашем институте Центральный Комитет ВЛКСМ. Нет у нас сколько-нибудь заметной службы, где бы не задавали тон молодые ученые, врачи. Молодежь постоянно участвует в исследовании комплексных научных проблем, действуя при этом инициативно, потому что планируются у нас все исследования не только «сверху», но и «снизу», с предварительным обсуждением во всех низовых звеньях. И вполне закономерен тот факт, что группа молодых ученых института за цикл работ по разработке и совершенствованию аппарата для чрескостного остеосинтеза, методов исследования, экспериментально-теоретического обоснования и внедрения в практику новых способов лечения еще в 1979 году была удостоена премии Ленинского комсомола. Среди лауреатов Арнольд Попков, теперь кандидат медицинских наук, руководитель отдела по изучению влияния напряжения растяжения на генез тканей, и Анна Аранович, тоже кандидат медицины, заведующая лабораторией.

В стране Октября нет чистой науки, науки ради науки. Каждое открытие ценно не столько само по себе, сколько важно его внедрение, и по возможности как можно более широкое, в практику. Вот почему правительством было сделано все необходимое для создания при нашем институте специальной кафедры подготовки и переподготовки врачей. Преподают наши ученые. С 1979, когда кафедра открылась, по 1986 год здесь обучены методу чрескостного остеосинтеза сотни специалистов из всех регионов страны. Мы с большой радостью принимаем на учебу врачей из-за рубежа, охотно делимся с ними знаниями, опытом. Все чаще и чаще на нашей кафедре, в лечебных отделениях проходят специализацию медики из стран социалистического содружества, из стран Западной Европы, Америки, из развивающихся государств. Примечательно, что многие приезжают как стипендиаты Всемирной организации здравоохранения.

Открыта при институте целевая аспирантура, которая готовит кадры для научно-исследовательских учреждений и вузов. В клинической ординатуре проходят специализацию практические врачи-хирурги.

…Да, неоглядно бежит время. У моих учеников уже свои ученики, которые наверняка пойдут дальше нас. В этом естественная для нашего времени, советского времени, преемственность поколений и традиций. Такая преемственность радует, побуждает к новому большому поиску во имя науки и человека.

5
ГРАЖДАНИНОМ БЫТЬ ОБЯЗАН

Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Эта знаменитая ленинская формула всегда напоминает нам, советским людям, что каждый независимо от профессии должен чувствовать себя политиком, Политиком, ведущим борьбу за торжество великих идей коммунизма.

Да, для всех нас стало непреложным правилом участвовать в государственном управлении, улучшении работы наших предприятий, учреждений, колхозов, совхозов, выполнять работу в различных общественных организациях. А иначе нельзя: ведь мы, советские люди, — хозяева своей державы, своего дома.

В КНИИЭКОТе более 1300 работающих. Без всякого преувеличения — каждый, помимо своих обычных служебных обязанностей, выполняет общественные, ведет работу в профсоюзе, его многочисленных комиссиях, в советах ВОИР, НТО, медицинских обществ, в обществе «Знание», являясь агитатором, политинформатором, лектором… Общественная активность как норма жизни. Сам я уже многие годы являюсь членом партийного бюро института, членом областного комитета КПСС. Несколько раз избиратели посылали меня депутатом в областной Совет, а с 1980 года — вот уже два созыва подряд — депутатом в Верховный Совет Российской Федерации.

Конечно, общественная деятельность забирает много времени, нередко весь досуг. Прием избирателей, работа с постоянно растущей почтой, изучение различных заявлений трудящихся, которые к депутату обычно по мелочи не обращаются, участие в различных заседаниях, собраниях, где мне редко приходится быть просто слушателем, — все это часто заставляет забывать об отдыхе, спрессовывать время, как спрессовывал я его в молодые годы свои, стремясь скорее получить образование.

Между прочим, приезжающие к нам в институт ученые из капиталистического Запада, видя, как до предела загружен у нас рабочий день, подчас просто не понимают: и чего это мы еще и общественно-политической деятельности уделяем так много внимания! Наши рассуждения о том, что на каждом советском гражданине — хозяине своей страны, тем более на тех, кто состоит в рядах Коммунистической партии, лежит ответственность за развитие своего государства, за воспитание народа в духе наших светлых идеалов, что, наконец, нам, советским ученым, ни в коем случае нельзя замыкаться в рамках своей специальности и своих лабораторий, ибо любое научное ли, производственное ли достижение самым тесным образом связано с уровнем идейно-воспитательной работы — все это, к сожалению, воспринимается иными гостями как «витание в идеалистических облаках», как пресловутая «коммунистическая пропаганда».

Кто-то из визитеров, рассказывали мне, объяснял наше активное участие в общественной работе стремлением извлечь из этого материальную выгоду, «продвинуть» свои научные идеи. Смехотворные выводы! Они не более как следствие провалов в воспитании, непонимания (или просто незнания?) законов советской общественной жизни, глубоко утилитарного отношения к жизни. Меня, честно говоря, часто подмывает рассказать, да поподробнее, этим практицистам о своих товарищах по институту.

О той же Валентине Ивановне Калякиной, дочери крестьянина-большевика, кавалера многих государственных наград и сегодня, несмотря на преклонные годы, работающего в ветеранской организации. От него, наверно, у Валентины любовь к общественной работе, которой она, знаю, увлеченно занималась еще школьницей, когда до научной деятельности было ох как далеко и вроде бы «продвигать» было нечего.

У нас в НИИ коммунисты много лет подряд избирали Валентину Ивановну заместителем секретаря партийной организации по идеологии, потому что никто не мог так хорошо помочь в проведении политинформаций, организовать массовую политическую учебу, по-боевому повести в коллективе соревнование.

С годами забот прибавилось: семья, дети. Усложнились и служебные обязанности. Никто не упрекнул бы Валентину, откажись она от напряженной общественной работы, подчас забиравшей у матери семейства и перспективного ученого весь досуг. Но Калякина не могла поступить иначе, потому что знала, как эта ее работа важна для нее самой и окружающих. Заместитель секретаря партбюро и руководитель группы политинформаторов, старший агитатор и народный контролер — эти нелегкие обязанности она выполняла много лет подряд, очень хорошо помогая администрации и партийной организации института в воспитании коллектива, трудовом и нравственном… А на последних выборах курганцы избрали Валентину Ивановну депутатом своего городского Совета.

В нашем институте очень развито наставничество. На всех уровнях, во всех подразделениях. Опытные врачи и научные работники с большой охотой шефствуют над молодыми, передавая им знания, помогая духовному становлению, формированию у них активной жизненной позиции. То же и медицинские сестры со стажем: они всегда возьмут под свою опеку тех, кто только-только из медучилища.

Немало наставников из числа работников НИИ удостоены за эту бескорыстную и благородную деятельность почетных званий и грамот. Специалисты КНИИЭКОТа стояли у истоков наставнического движения в Зауралье, помогли профессиональному и нравственному взрослению многих молодых специалистов в ортопедотравматологических службах Курганской и других областей. Эта наставническая деятельность оценена не только грамотами и благодарностями в приказах и трудовых книжках — среди наших ученых есть товарищи, награжденные Почетным знаком ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ «Наставник молодежи», причем едва ли не первыми среди работников здравоохранения Зауралья.

Много лет подряд выполнял обязанности народного депутата, а потом еще и члена исполкома самого крупного в нашем областном центре Первомайского районного Совета Владимир Иванович Шевцов. С исключительным вниманием, ответственностью занимается воспитательной работой в коллективе Алевтина Маркеловна Чиркова, не один год избираемая председателем товарищеского суда института и народным заседателем.

Не только коммунисты, но все беспартийные работники считают своим первостепенным долгом учебу в системе политического образования. Эта учеба вооружает нас знанием марксистско-ленинской науки, без чего мы не мыслим себе научных исследований, закаляет политически, как активных бойцов за проведение в жизнь решений и директив партии. Ежегодно, первого октября в институте начинают работу школы, теоретические семинары системы политического и экономического образования, в которых ведут занятия наши же ученые, врачи, служащие. И тут мне хотелось бы особо подчеркнуть, что крепкими мастерами партийной пропаганды в парторганизации не только института, но и в Кургане зарекомендовали себя пропагандисты кандидаты медицинских наук Николай Павлович Ищенко и Владимир Николаевич Матвиенко, замечу, бессменный руководитель комсомольской политшколы.

Чем объяснить эту, политически и граждански активную позицию моих коллег? Как и все советские люди, они сформировались в условиях, каких не знали прежние поколения и сегодня не знают в странах капитала. Социализм. Развитая экономика. Подлинная демократия, высокая культура. Возможность для каждого участвовать в созидательном труде на общее благо. Вряд ли можно найти лучшую школу для формирования у человека подлинной социальной активности!

И еще деталь из наших разговоров с иностранцами. В большинстве своем опытные, видавшие виды хирурги, они, понаблюдав за операциями курганских ортопедов-травматологов, нередко спрашивают:

— Интересно, какое вы получаете жалованье?

Мы отвечаем.

— И это все?

Многие из гостей удивленно пожимают плечами, хотя, замечу к месту, средний заработок нашего хирурга, причем заработок гарантированный, не зависящий от количества операций, ничуть не ниже, чем у его западноевропейского коллеги, которому в отличие от нас приходится буквально гоняться за «клиентурой», особенно, если она с тугим кошельком.

— Да у нас вы бы за свои потрясающие операции могли загребать миллионы!.. И вы их не требуете? И даже не задумываетесь, что можно потребовать? Нет, такое поведение совершенно необъяснимо…

Конечно, тому, кто все человеческие ценности измеряет звонкой монетой, нас, действительно, не понять.

Не понять им и то, почему советские ученые, одинаково и коммунисты и беспартийные, подвижнически, с энтузиазмом, не получая за это ни рубля, выступают с лекциями перед населением, ведут пропагандистскую работу в трудовых коллективах.

Как депутату Верховного Совета РСФСР мне посчастливилось близко познакомиться со многими из тех, кого посылают народы Российской Федерации в высший орган государственной власти республики. Я не раз беседовал с ними, участвовал в работе постоянной комиссии Верховного Совета республики по здравоохранению и социальному обеспечению, членом которой являюсь; слушал выступления народных депутатов с трибуны сессий — глубокие, проблемные выступления, достойные больших государственных деятелей. В большинстве своем это простые люди, шахтеры, строители, колхозники, но столько в них мудрости, деловитости, сколь заинтересованно, масштабно, как и положено хозяевам своей страны и своей судьбы, решают они жизненно важные для огромной республики политические и хозяйственные вопросы.

Мне, сыну пастуха-горца, тоже довелось выступить с высокой трибуны Верховного Совета. Я навсегда запомнил этот день и час… Залитый огнем зал заседаний Большого Кремлевского дворца. Когда председательствующий предоставил мне слово, я быстро прошел между рядами по мягкой зеленой дорожке и поднялся на трибуну, украшенную Гербом Советской страны. Бросив взгляд в зал, я увидел рабочих, крестьян, ученых, военных — тех, кто своими руками выковывает наши достижения, наши победы. Я говорил в своем выступлении об энтузиазме, с каким трудятся работники народного здравоохранения, о том, как обеспечивается в моем Зауралье право трудящихся на охрану здоровья, не гарантированное человеку ни одной конституцией мира, кроме советской. Рассказывал о достижениях нашего института, сделавшегося к тому времени флагманом в мировой ортопедии и травматологии, подчеркивал, что столь крупные достижения стали возможны благодаря постоянной заботе Коммунистической партии и Советского государства о развитии медицинской науки и практического здравоохранения как одного из важных условий повышения жизненного уровня советских людей и подтверждал эту свою мысль очень выразительными конкретными примерами.

Но, конечно, я счел нужным рассказать не только об успехах. Ибо главная цель выступлений народных депутатов с трибуны — привлечь внимание к нерешенным еще актуальным задачам, к тому, что пока сдерживает наше общее продвижение вперед. И поэтому постарался поднять важные, с моей точки зрения, вопросы более эффективного использования потенциала медицинской науки. Познакомив депутатов с фундаментальными исследованиями, на основе которых в институте и были созданы методы управления восстановительными и формообразовательными процессами при повреждениях и заболеваниях опорно-двигательного аппарата человека, я затронул ряд проблем, сдерживающих еще и распространение этих методов и расширение исследований.

Слушали меня очень внимательно. Министр здравоохранения республики и другие товарищи, имеющие отношение к медицине, начали делать записи.

Конечно, выступление с трибуны сессии было самым внимательным образом изучено заинтересованными ведомствами и дало заметный толчок новому развитию и Курганского института как ортопедотравматологического центра, и всего нашего раздела медицины.

Ну а что, спросят читатели, иностранцы, с которыми нам пришлось дискутировать на острые политические темы? Скажу сразу: переубедить их не удалось, да такой цели мы перед собой и не ставили. Но уверен твердо: если не они сами, не их дети, то внуки и правнуки волей ли неволей, но обязательно пересмотрят взгляды на жизнь, на социализм, поймут, что не обывательские, не потребительские интересы, а коммунистические убеждения — регулятор поведения человека, воспитанного в стране Октября. Между прочим, не раз слышал, что многие наши оппоненты-иностранцы по возвращении домой начинают упорно изучать русский язык, выписывают советскую периодику. Очень рад за них!

Карло Маури на излечении в КНИИЭКОТе.

После того, как мы вылечили Карло Маури и он, благополучно расставшись с ортопедической обувью, вернулся в Италию, о работах нашего института заговорили на Западе. Интерес к ним был подогрет сообщениями агентства печати «Новости» и, конечно, статьей Маури, опубликованной крупным римским журналом «Доменико делла коррьере».

Далеко не все, разумеется, сразу поверили в то, о чем рассказывалось в этих публикациях — настолько неожиданным, даже непонятным для наших коллег за рубежом оказалось лечение ортопедотравматологических больных по методу, разработанному в далеком, мало кому известном сибирском городе Кургане. Произошел даже курьез. Одно из сообщений АПН о том, что мы удлиняем конечности на 21—24 сантиметра причем без операций в обычном в те времена понимании этого слова, без трансплантации, даже амбулаторно, вызвало серьезное замечание со стороны всеми признанного в медицинском мире специалиста — профессора института клинической ортопедии и травматологии при Римском университете Джорджо Монтичелли. Все, о чем прочитал уважаемый итальянский ученый, было, по его словам, «настолько абсурдно, что заставляло думать — советские журналисты извратили добрые намерения русского коллеги». Что ж, пришлось мне готовить статью специально для итальянского медицинского журнала и с фактами в руках доказывать, что советские журналисты не ошиблись.

Было это в середине семидесятых годов.

Постепенно, все более и более уверенно лечение по нашему методу начинали осваивать хирурги других стран. Конечно, в первую очередь мы старались поделиться своими достижениями с медиками стран социалистического содружества. Они все чаще стали приезжать к нам, мы — ездить к ним. Я получил приглашение побывать в Венгерской Народной Республике, где прочитал несколько лекций, собравших большую аудиторию, провел показательные операции. Выезжал в Чехословацкую Социалистическую Республику. Центр по изучению и распространению нашего метода был создан в Болгарской Народной Республике, врачи которой, подчеркну, всегда проявляли особый интерес к работам своих советских коллег.

С учеными, врачами как названных мною, так и других социалистических государств, у нашего института связи теперь очень прочные, постоянно расширяющиеся — именно такие, какие характерны для взаимоотношений добрых друзей, братьев по классу, по мировоззрению. Со многими клиниками социалистических государств у института прямые контакты. Мы регулярно обмениваемся медицинской информацией, литературой, консультируем друг друга. Молодые ученые братских стран практически постоянно находятся у нас на стажировке, пишут под руководством наших специалистов научные работы.

Очень рад, что у нас установилось очень тесное сотрудничество с кубинскими хирургами, с коллегами из Германской Демократической Республики, куда я также неоднократно выезжал и откуда не раз принимал гостей.

Радуют достижения монгольских медиков. В недавнем прошлом Монголия — одна из самых отсталых в мире стран, шагнувшая за исторически короткий срок из феодализма в социализм, минуя целую стадию развития — капиталистическую. Дважды ездил я в эту страну и видел, с какой жаждой, упорством осваивают наши монгольские друзья опыт своих советских братьев во всех сферах экономики, науки, культуры, как помогает им этот опыт в развитии республики.

Возьмем хотя бы народное здравоохранение. В монгольской медицине еще при ныне здравствующем поколении едва ли не абсолютными «законодателями» были шаманы да монахи, а сегодня в стране широкая сеть лечебно-профилактических учреждений, где работают квалифицированные врачи — выпускники Улан-Баторского и многих советских медицинских институтов. Монгольские друзья показывали мне свои больницы, поликлиники, подчеркивая, что все это построено, оснащено с помощью советского народа.

С большим интересом, желанием осваивали монгольские ортопеды-травматологи метод лечения, разработанный в КНИИЭКОТе. Учениками, должен подчеркнуть, они оказались не только старательными, но и очень способными. За короткое время в Центральной ортопедотравматологической больнице, руководимой моим другом, талантливым хирургом Дашнаванцэрэном, поставлены на ноги сотни больных, многие из которых считались практически неизлечимыми, Монголия первой в Азии освоила наш аппарат и метод. Сейчас, знаю, здесь изучают чрескостный остеосинтез хирурги из целого ряда развивающихся стран.

С большой признательностью во время второй своей поездки в эту страну принял я из рук Председателя Президиума Великого народного хурала МНР грамоту о присвоении мне звания заслуженного врача республики. Эту высокую для себя награду я рассматриваю как знак уважения наших монгольских друзей к нам, советским людям, как знак благодарности за то, что сделали медики страны Октября для народа страны, еще недавно считавшейся одной из самых отсталых в мире…

На Западе распространение нашего метода стремительно началось на рубеже восьмидесятых годов. Хорошо помню лето 1981 года, когда меня впервые пригласили в Италию, на конгресс Западно-Европейской ассоциации ортопедов-травматологов. В приглашении, по почте присланном в Курган, было написано, что устроители конгресса рассчитывают на мое примерно двадцатиминутное выступление, в котором я должен познакомить членов этой очень известной и авторитетной в западном медицинском мире организации со своим методом лечения. Понимая, что двадцати минут на глубокий, основательный рассказ, конечно, не хватит, готовился к докладу, рассчитанному на более продолжительное время. Я полагал, что аудитория разрешит мне задержаться на трибуне подольше. Так оно и случилось. Выступал я не один раз, а три, и не по двадцать минут, а по часу. Участники конгресса задали много вопросов, было много приглашений посетить то одну, то другую клинику, провести показательные операции, помочь в освоении и распространении нашего метода.

Спустя год в итальянском городе Лекко — это западноевропейская ортопедическая Мекка — была создана Международная ассоциация по изучению и применению нашего аппарата и метода «АСАМИ». Надо отдать должное создателям ассоциации — они много сделали для того, чтобы с чрескостным остеосинтезом «по Илизарову» ознакомилось как можно больше специалистов. За три года «АСАМИ» провела четырежды Международные курсы с нашим участием, при этом с новым методом лечения было ознакомлено более тысячи ведущих специалистов из стран не только Европы, но и Латинской Америки и Африки. Во Франции, Испании и Бельгии открылись филиалы этой ассоциации. Итальянская фирма «Медикалпластик», закупив лицензию на наши аппараты, стала выпускать и продавать их в десятки стран.

Состоялись научные командировки — мои и других сотрудников нашего института — в Японию, Францию, Испанию, Анголу, Китай, Сирию, Иорданию, Мексику, Индию… За пять лет мы приняли участие в 27 международных выставках в 14 странах, КНИИЭКОТ был представлен на известной во всем мире Лейпцигской ярмарке (ГДР), на Всемирной выставке в японском городе Осака «ЭКСПО-84».

На базе института уже подготовлено более ста зарубежных специалистов. Многие врачи и ученые из различных стран стали участниками проходивших в КНИИЭКОТе в 1983 году Всесоюзного симпозиума и в 1986 году — Международной конференции по чрескостному остеосинтезу.

Своеобразным источником информации о значимости метода в практике являются теперь и зарубежные больные, которые лечились у нас в Кургане. Число их растет с каждым годом: от тридцати шести за первые пять лет работы института до трехсот восьмидесяти за последнее пятилетие.

Радует меня, что среди убежденных сторонников нашего метода лечения сегодня все больше замечательных искусных врачей из самых разных стран Запада. Со многими я теперь знаком лично, постоянно переписываюсь. Не раз мне доводилось встречаться с ними в их замечательных клиниках. Отличное оборудование, удобные палаты. Высококвалифицированные кадры врачей и сестер. Но, знаете, очень часто я волей-неволей обращаю внимание на то, что резко отличает постановку здравоохранения в этих странах и у нас в СССР. И это отличие совсем не в пользу западных стран. Потому, что в Союзе забота о здоровье человека, о всех материальных затратах на это взяло на себя государство.

К нам поступают разные больные, с различной патологией, но одно во всех случаях неизменно: нас, врачей, как и наших больных, заботят только методы лечения, его исход и совершенно не беспокоит, сколько это будет стоить.

Помню, в Лекко мне показали девочку, страдавшую серьезным ортопедическим заболеванием.

Осмотрев пациентку, я предложил ее прооперировать, добавив при этом, что уверен в благополучном результате. Мелькнувший в глазах родителей луч надежды быстро сменился тревогой:

— А сколько это будет стоить, господин Илизаров? Мы — простые рабочие и большой гонорар выплатить не в состоянии.

Признаюсь, немало времени потребовалось на то, чтобы убедить их, что за операцию платить ничего не придется, что советские врачи лечат без гонораров…

Да, платное медицинское обслуживание в капиталистических странах — тяжелейшее бремя для неимущих. Там платят буквально за каждый укол, за любой «вид услуг» больному. Поэтому очень часто первоклассные клиники заполнены наполовину, а то и пустуют.

Между прочим, у нас в институте и по сей день многие пациенты из стран Запада задают при поступлении вопрос: во что обойдется им лечение? Буквально открытием — и, добавлю, своего рода уроком начальной политграмоты — для многих из них становится наше объяснение, что в СССР лечение для всех людей бесплатно и что это гарантируется Советской Конституцией.

Не имея средств для платы за лечение, на Западе и по сей день многие больные вынуждены обращаться чуть ли не к знахарям. Когда мне рассказывали о таких людях, я всегда вспоминал наш институт. Содержание больного у нас обходится в 15 рублей ежесуточно. Это не считая стоимости операции, которая просто не учитывается. Государство дает нам денег столько, сколько надо. И мало того, что больные не платят за лечение ни копейки, каждый из них получает пенсию, если на инвалидности, и в размере среднемесячного заработка по листку нетрудоспособности, если работающий.

Меня часто спрашивали, как организовано здравоохранение в сельской местности. Мне легко было отвечать на этот вопрос не только потому, что сам я много лет работал сельским врачом, — у нас ведь действительно есть что рассказать! Я часто приводил примеры из практики работы лечебных учреждений в районах, относящихся к Лебяжьевскому избирательному округу № 507, от которого избран депутатом Верховного Совета РСФСР, Половинский район: три больницы, амбулаторные пункты на всех колхозных и совхозных усадьбах, многопрофильная районная больница с несколькими отделениями и родильным домом. Конечно, в организации здравоохранения там есть недостатки, но главное, ни один человек даже мысли не допускает, что может остаться без медицинской помощи. Ибо охрана здоровья в советской стране гарантирована Конституцией.

Называя в беседах с иностранцами эти факты, эти цифры, я иной раз мысленно перевожу их на бюджет среднего западноевропейского жителя, которому месячное лечение в самой ординарной больнице обходится нередко в половину его годового заработка.

Я убедился: в западных странах у нас, советских людей, очень много друзей. Всегда задушевными, полными надежности и теплоты были у меня встречи с жителями итальянского города Руфина. Всем нам, курганцам, этот небольшой город, расположенный в области Тоскана, известен хорошо. Любой курганский школьник быстро отыщет его на карте, расскажет, какая в нем промышленность, чем он известен в Италии. Объясняется такая осведомленность одним: вот уже много лет Руфина и Курган города-побратимы. Они обмениваются делегациями рабочих, спортсменов, участников самодеятельности. В Руфина проводятся дни дружбы с Курганом, в Кургане — дни дружбы с Руфина.

Живет в Руфина и несколько бывших пациентов нашего института, в том числе Наташа Рогаи, с которой я познакомился, когда ей было всего пять лет. Наташа страдала тяжелым ортопедическим заболеванием. Одна нога была у нее намного короче другой. В нашем институте девочка избавилась от недуга, так же как избавились от своих болезней и все остальные руфинцы, обращавшиеся к нам, советским людям, за медицинской помощью.

Этот итальянский город дорог мне и памятью о встречах с трудящимися его предприятий, с простыми людьми.

С большой гордостью ношу я звание почетного гражданина Руфина, который расположен от Кургана далеко географически, но тем не менее очень близок мне и всем остальным курганцам по духу, по настрою своих жителей, вот уже много лет подряд избирающих своим мэром члена Коммунистической партии.

Но, к сожалению, не всегда и не везде на Западе встречался я с этой сердечностью, этим неподдельным дружелюбием. Много еще всяческих наслоений в отношениях между Советской страной и государствами капиталистического Запада. Однако правда всегда пробьет себе дорогу. Так и сейчас: растет на Западе интерес к родине Октября, ее людям. Люди стран капитала все больше понимают, в чем она, эта правда.

…Закончились занятия проходившего в итальянском городе Дорго III Международного курса по изучению нашего метода. Завтра мое последнее выступление, уже вне рамок курса, и, может быть, оно самое ответственное. Аудитория 2500 человек, все ученые, один известнее другого. На эту встречу специальным рейсом из ФРГ прибыл глава Международной ассоциации травматологов и ортопедов господин Мюллер, который особой симпатией к Советскому Союзу не отличается.

Вечером с Владимиром Ивановичем Шевцовым, который вместе со мной участвовал в работе этого курса, просматриваем подготовленные материалы. Еще и еще раз читаем текст доклада, выверяем каждую строчку. Нам помогает опытная переводчица. Вновь и вновь прошу ее «сличить» русский текст с итальянским, чтобы исключить в переводе всякую недоговоренность, всякую двусмысленность. Нам особенно важно донести до слушателей смысл доклада, в котором особо подчеркивается приоритет Курганского НИИ, всей советской медицинской науки в создании принципиально нового направления в мировой ортопедии и травматологии.

Я посмотрел в окно. Уже рассвет! Мы и не заметили, как пролетели несколько часов за работой. Быстро принимаем освежающий душ, по чашечке кофе — и в дорогу! Уже в 9.00 мы должны быть за шестьдесят километров от нашей гостиницы, в городе Бергамо, где в большом зале здешней духовной семинарии моя заключительная лекция перед столь представительной аудиторией.

Узкая извилистая дорога забита транспортом. Мы едва продвигаемся в потоке автомобилей, порой появляется желание открыть дверцу и идти пешком. На помощь приходит регулировщик. Узнав, что в машине советские ученые, он быстро наводит порядок на шоссе, помогая нам выбраться на запасной путь.

А зал полон. Многим места не хватило, и они заполнили проходы, стоят у дверей. Я поднимаюсь на кафедру, здороваюсь с аудиторией и начинаю лекцию. Шевцов иллюстрирует ее слайдами. Слушают и смотрят очень внимательно. На большом экране снимки больных до и после их лечения в нашем институте. Аплодисменты, один раз, второй, третий… бесконечно! В конце выступления аудитория встала и устроила овацию в честь советской науки и одного из ее отрядов — курганской школы ортопедии и травматологии…

После лекции встреча с журналистами, в которой участвовал и господин Мюллер:

— Я имел возможность увидеть блестящие результаты лечения тяжелейших патологических состояний у ортопедических больных, в частности, ложных суставов и дефектов костей, но как этого достигает наш уважаемый докладчик, не понял.

Мюллеру ответил президент «АСАМИ», профессор Р. Каттанео:

— Итальянские врачи тоже не понимали сути этих методов, но, поучившись в Кургане и на Международных курсах, стали понимать. Понимать многое, — зачем-то добавил Каттанео.

Но Мюллер, судя по всему, не успокоился.

И снова зарубежные гости.

На состоявшемся после пресс-конференции торжественном приеме в присутствии большой группы ученых, представителей муниципалитета, духовенства, других лиц президент Международной ассоциации решил держать речь снова.

— Мы услышали на занятиях и на докладе много полезного, — сказал он. — Большое спасибо за ценную научную информацию. Но нам по-прежнему не все понятно.

И тут, как бы между прочим, Мюллер добавил, обращаясь не столько ко мне, сколько к остальным участникам приема, словно ища у них поддержки:

— Непонятно, что такие самобытные люди, как господин Илизаров, могут «состояться» в России, где правят красные.

В зале наступило неловкое молчание. Многие посмотрели в мою сторону, как бы извиняясь за оратора. Пришлось попросить слово досрочно.

— Мы собрались не для обсуждения преимуществ той или иной государственной системы. А что касается моего примера, то он дает всем конкретную возможность убедиться, что в Советской стране созданы все возможности для развития науки!

Вновь, как и утром в зале семинарии, раздались бурные аплодисменты. Посмотрел в сторону господина Мюллера: ему ничего не оставалось, как аплодировать заодно со всеми.

Но с такого рода выпадами во время зарубежных поездок приходилось сталкиваться редко. Встречали нас всегда радушно, дружески — ученые и рабочие, студенты и представители деловых кругов. Мы всегда слышали добрые слова в адрес нашей страны, нашего народа, вынесшего на своих плечах такую огромную тяжесть в годы второй мировой войны. Правда, разворачивая газеты, я часто наталкиваюсь на сообщения о военных приготовлениях на Западе, на зловещие снимки ракет, нацеленных на мою страну. И я думаю: нет, не для того мы, советские люди, стараемся наводить мосты дружбы, чтобы их разрушила новая война. Ни в коем случае нельзя допустить этого!

Одно из ярчайших проявлений высокой гражданственности, гуманистических традиций советских людей — участие в борьбе за обуздание гонки вооружений, развязанной империализмом. В первых рядах борцов за мир стоят медицинские работники. Это вполне объяснимо: нет более естественного противника войны, чем медик, врач, смысл профессии которого в утверждении жизни.

Сегодня, как все знают, более шестидесяти тысяч советских врачей дружно встали в ряды Всемирного движения «Врачи мира за предотвращение ядерной войны». Горячо поддерживая страстный призыв одного из организаторов Всемирного движения врачей советского академика Евгения Ивановича Чазова еще энергичнее выступать против подстрекательских военных доктрин, допускающих развязывание этой страшной войны, мои коллеги по институту расширяют свою общественную работу по интернациональному и патриотическому воспитанию молодежи, все чаще проводят Вахты мира на своих рабочих местах, все больше денег из личных сбережений перечисляют в Советский фонд мира, с энтузиазмом работают в отделениях и комиссиях содействия этому фонду, в областном Комитете защиты мира.

Мне лично оказана большая честь — недавно я избран в состав правления Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами. Всем, чем могу, буду и впредь помогать укреплению взаимопонимания между государствами и народами. Пусть же ничто не разрушит мосты дружбы и братства, пусть остаются они вечными!..

Когда мне исполнилось шестьдесят лет, в Кургане организовали юбилейный вечер. Собрались мои друзья, коллеги, приехало много бывших пациентов. Низко склонив голову, с благодарностью принимал я поздравления, слушал приветствия, дорогие для меня бесконечно, потому что шли они от сердца и напоминали мне о пройденном нелегком пути, о высокой ответственности врача и ученого перед обществом, своим народом, перед Родиной.

А когда председательствующий огласил Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении мне звания Героя Социалистического Труда, я попросил слова, хотя чувствовал, что от волнения выступать будет трудно. Поднявшись на трибуну и приложив по нашему кавказскому обычаю руку к сердцу, поблагодарил за эту высочайшую для меня награду, а потом сказал, что наша курганская школа ортопедии и травматологии, о которой сегодня говорят в научном мире, не только в новом, высокоэффективном методе лечения, но в глубоком понимании ее воспитанниками своей ответственности перед людьми.

Иной раз читаю о себе: «Доктор Илизаров вылечит любого, он может все».

Но это — большое преувеличение. Нет такого доктора. Есть прежде всего целеустремленность в работе, так необходимая каждому, кто стремится жизнь свою прожить не зря.

Есть выбор и стремление к одной лишь цели и самоограничение в остальном. Я совершенно не понимаю людей, стремящихся увлечься всем и сразу.

Разнообразие в увлечениях ведет к дилетантизму и в своей профессии. Жизнь жестоко наказывает таких людей, они обречены быть неудачниками.

Неправда, что «все профессии хороши». Да, нет плохих профессий в том смысле, что каждая из них нужна, полезна обществу в целом, но у данного конкретного человека должна быть одна, его профессия, которая обязательно раскроет этого человека, если, конечно, он сумеет найти свое призвание.

Мне говорили: вы счастливый человек, потому что у вас есть призвание, а как быть тому, у кого нет его? Неверно, что есть люди без призвания. Каждый на что-то хорошее способен. Просто одного воспитатели разбудили, у другого не было рядом таких воспитателей. Один умеет удивляться, на других, увы, нечто неожиданное, непонятное впечатления не производит, в чем также виноваты прежде всего наставники, окружение. Но ведь именно с удивления (помните, как я удивился искусству фельдшера, вылечившего меня после отравления грушами?!) — и я в этом глубоко убежден — начинается выбор профессии. С удивления и усидчивости. Да, с обыкновенной усидчивости, когда тебя так и подмывает отложить в сторону задачник, закрыть на ключ лабораторию и помчаться на прогулку…

Сам я никогда не отвлекался на всяческие мимолетные удовольствия, хотя, признаюсь, соблазн, особенно в молодости, был велик. Родители, а потом педагоги в школе и институте приучили меня считать главным в жизни труд, но никак не потеху.

Иные сверстники посмеивались надо мной. Но скажите, кто сейчас «на коне»: они или я? Будем же всегда помнить Гераклита: «Если многознайство бесполезно, то праздность просто разрушительна».

Трудолюбие, как и усидчивость, необходимо каждому, в любой профессии. Но трудолюбие — это не просто радость труда. Это, прежде всего, стремление к тому, чтобы от работы твоей была польза людям. Убежден: трудолюбие — категория социальная. В социалистическом обществе совершенно нетерпимы «трудолюбивые бездельники», которые расходуют энергию на труд, не нужный обществу. Признаться, и в коллективе нашего института попадались такие, но ни один не прижился. У нас сможет работать только тот, кто не умеет тратить время бесплодно. Не однажды повторял все это своим ученикам, в газетных статьях, интервью и рад, что могу еще раз сказать о том же, обращаясь прежде всего к молодежи.

И еще. Иные считают: большое открытие — удел исключительных личностей. Неправда. И кто-кто, а уж я знаю, что это совсем не так. Открытие приходит к целеустремленным, трудолюбивым, и обязательно смелым. Смелым в том смысле, чтобы постоянно искать новое. Конечно, не каждому дано найти новое, но стараться должны все, ибо кто заранее уверен, что он найдет… Поэтому в КНИИЭКОТе все научные сотрудники, инженеры, лаборанты в постоянном, нарастающем поиске, и поэтому так много у нас изобретений, рационализаторских предложений, и так успешно защищают наши специалисты диссертации на соискание званий кандидатов и докторов наук.

Сегодня в КНИИЭКОТе много энтузиастов, искателей. И каждый своими, может быть и незаметными пока, работами ищет место в науке, двигает ее вперед. Я уверен: в науке не должно быть монополии. Иначе невозможен прогресс. Но в то же время мы должны самым решительным образом бороться с такими еще распространенными явлениями, как необъективность и научный паразитизм.

К сожалению, мне при ходи лось сталкиваться не только с необъективным отношением к себе людей, которые маскировали свое «непонимание» проблемы различного рода инструкциями и оговорками.

До сих пор помню одну из публикаций журнала «Ортопедия, травматология, протезирование», в которой ее незадачливый автор знакомил с методами лечения больных, разработанными в Кургане, так, словно разработал их он сам.

Беспрецедентным считаю случай с приезжавшим к нам на практику итальянским хирургом Спинелли, между прочим, учеником уже упоминавшегося мной профессора Монтичелли, так долго не верившего в достижения курганской школы ортопедии и травматологии. Так вот Спинелли по возвращении к себе домой, выступив по римскому телевидению и рассказав о методе чрескостного остеосинтеза, а также показав сделанные им в КНИИЭКОТе с нашего разрешения снимки и слайды, выдал все это за собственное открытие. И в духе «лучших традиций» западного образа жизни тут же пригласил всех нуждающихся в ортопедическом лечении к себе в клинику, где он, Спинелли, будет лечить их по новому, названному им своим методу. Мне рассказывали, что отбою от больных у ловкача не было, деньги он начал выколачивать во все увеличивающихся размерах, благо, такса была им установлена, как на все, что относится на Западе к медицине, совсем не маленькая. Так продолжалось до поры, до времени, пока, наконец, итальянка, чей родственник вылечился у нас в Кургане, не уличила оборотистого жулика в обмане. Пришлось Спинелли, а заодно и его «наставникам», извиняться.

Научный паразитизм, как и любая непорядочность, безнравствен. А безнравственность в любом ее выражении — враг прогресса. И не слишком ли мы порой снисходительны по отношению к подобным фактам? Между прочим, в одну из итальянских поездок видел я Спинелли, не заметив, однако, на его челе ни тени раскаяния или хотя бы смущения. Может быть, так принято в «свободном мире»…

Мне, врачу, всегда претят непорядочность, нахальство, неискренность. Такие люди способны предать больного. А что может быть аморальнее предательства интересов тех, кто обращается к тебе за помощью!

Среди тех, чья жизнь всегда служила и служит мне путеводным примером, — Николай Иванович Пирогов, великий русский хирург. Он был скромен, как все люди большого дела. Он поистине горел на работе, целиком отдавал себя ради спасения жизни человеческой. Он сделал очень многое для развития здравоохранения и науки, и его имя золотыми буквами записано в историю мировой медицины.

Пирогов — из тех ученых, чьи открытия были честными, успех — достойным самого высокого уважения.

Когда мы решали, какой же быть эмблеме нашего института, то в поисках идеи остановились на одной, очень яркой мысли Николая Ивановича.

— Если вы глубоко убеждены, — говорил Пирогов, обращаясь к молодым своим коллегам, — что деятельность ваша полезна, тогда никого не спрашиваясь верьте себе, и ваши труды будут именно теми, чего вы хотите…

Да, совершенно прав ученый: «Если нет твердой веры в правильность, истинность начатого дела — оно никогда не пойдет, это будет все равно, что дерево без корней». Вот почему предложил я на эмблеме Курганского НИИ экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии изобразить нежное молодое деревце, которое старательно тянется вверх из теплых человеческих рук.

Рисунок эмблемы, выполненный одним из наших пациентов — художником Г. Аджиашвили, был единогласно одобрен и утвержден общим собранием коллектива.

Наш научно-исследовательский институт рожден из недр практического здравоохранения. Почти все наши научные сотрудники в недавнем прошлом практические врачи и в большинстве своем таковыми и остаются, по-прежнему выполняя обязанности клинических ординаторов в лечебных отделениях, работая хирургами. Я тоже по-прежнему врач. Редкий день проходит у меня без консультаций пациентам, изучения историй болезней, разработки планов очередных операций и без самих операций, которых в иные дни приходится делать до трех-четырех.

Среди наших пациентов по-прежнему нет легких, скорее, даже наоборот, чаще за помощью обращаются те, кто не однажды потерял надежду обрести радость нормальной жизни. Мы охотно берем таких больных не только потому, что их заболевания для нас, взявших на себя нелегкую ношу первопроходцев в ортопедии и травматологии, представляют особый научно-исследовательский интерес. Нам, как всем врачам, хочется как можно больше людей видеть здоровыми, счастливыми.

И каким бы трудным, я бы сказал, нервным лечение ни было, главная наша заповедь: будь предельно внимателен к пациенту, заботься о нем, проявляй душевность. «Слово тоже лечит!» — такие напоминания чаще всего можно прочитать в наших ординаторских. Впрочем, не только в ординаторских, и не только этот лозунг. «Больной — самый близкий тебе человек!» — тоже наш лозунг. Умение поддерживать обстановку внимания к человеку, жизнерадостности, уверенности в себе — это из свода обязанностей педагогов, но мы в своей клинике возложили эти функции и на ординаторов, на средний и младший медперсонал, на всех работников, имеющих непосредственный контакт с больными.

По-прежнему оставаясь врачами, мы в то же время резко повышаем темпы, расширяем и углубляем свои эксперименты. Врач-исследователь — вот кто, по моему глубокому убеждению, должен стоять сегодня у постели больного, у аппаратуры в диагностических лабораториях.

Считается, что медицина в какой-то мере консервативна, ибо ее основная, оправданная вековым опытом заповедь «Не повреди!». Но ведь есть же предел консерватизму. Особенно сегодня, на пороге третьего тысячелетия, в эпоху бурной научно-технической революции, затронувшей все сферы нашей жизни! Я уверен, что настало время сделать акцент на самые современные методы исцеления. Сегодня в медицине должна быть повышена роль эксперимента, даже, возможно, и ошибки (разумеется, не в больничной палате), той, что поможет нащупать удачу. В одном из интервью журналистам я говорил: «Мечтаю о времени, когда прогресс лечения не будет в тягость больному человеку, а счастье его исцеления станет постоянным и беспредельным». Эти слова с готовностью повторяю сегодня.

…Уходит в историю XXVII съезд Коммунистической партии Советского Союза — съезд революционных стратегических решений, которому суждено занять исключительное место в политической биографии ленинской партии. Мне посчастливилось быть делегатом этого форума коммунистов страны, так же как и делегатом двух предыдущих — XXV и XXVI съездов КПСС.

До деталей помню утреннее заседание 7 февраля 1986 года. На трибуне — член Политбюро ЦК КПСС, секретарь Центрального Комитета партии Е. К. Лигачев. Говоря о задачах кадровой политики, товарищ Лигачев обращает внимание делегатов на необходимость еще решительнее, активнее поддерживать людей пытливой мысли, которые прежде не всегда получали поддержку по вине бюрократов, понимающих ускорение лишь как механическое убыстрение круговорота бумаг. И вдруг слышу дальше: «Преодолевая эти помехи, новаторы, энтузиасты, такие, как, например, курганский доктор Гавриил Абрамович Илизаров, станкостроитель Владимир Павлович Кабаидзе… в конце концов добиваются своего. Добиваются, потому что болеют за дело, потому что их поддерживает, им активно помогает Коммунистическая партия».

Сердце забилось учащенно, я машинально сжал подлокотники кресла, вслушиваясь в слова секретаря ЦК… А Егор Кузьмич продолжал:

«Нам нужно всячески поощрять людей творческих, способных действовать самостоятельно, имеющих собственное мнение и смело берущих на себя большую ответственность!»

Товарищи из нашей Курганской областной делегации, с которыми рядом сидел, тут же, не дожидаясь перерыва, стали горячо пожимать мне руки. Признаюсь, не мог скрыть сильного душевного волнения как и в ту минуту, когда вручали мне Золотую Звезду Героя…

Чем я могу ответить на заботу партии? Работой. Новой большой работой в ритме ускорения, какого ждут от каждого советского человека партия, страна, все наше общество. Я уверен, что своего главного, решающего слова в медицинской науке и практике коллектив КНИИЭКОТа еще не сказал. Мы будем по-прежнему трудиться на радость людям. В этом — смысл жизни.

Оглавление

1 ЧЕРЕЗ ВСЮ ЖИЗНЬ

2 ОТСТОЯТЬ ИСТИНУ

3 ХИРУРГИЯ БЕЗ СКАЛЬПЕЛЯ

4 О ТЕХ, КТО РЯДОМ

5 ГРАЖДАНИНОМ БЫТЬ ОБЯЗАН

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно