Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Владимир Васильевич Кованов 'Эксперимент в хирургии'

ББК 54.5

К 56

Рецензент член-корреспондент АМН СССР профессор В. В. СЕРОВ

Собака с двумя головами: реальность или фантастика? Можно ли вырастить «запасные части» для человека? Что лучше: регенерация органов или создание их искусственным путем? Об этом и о других проблемах современной экспериментальной хирургии рассказывает академик АМН СССР врач-хирург В. Кованов. Автор использовал некоторые материалы из своей книги, выпущенной издательством «Советская Россия», «Хирургия без чудес».

ISBN 5-235-00488-4

ОБ АВТОРЕ

Владимир Васильевич Кованов

Владимир Васильевич Кованов - лауреат Государственной премии СССР, заслуженный деятель науки РСФСР, академик АМН СССР профессор. В. Кованое заведует в настоящее время кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии 1-го Московского медицинского института имени И. М. Сеченова.

В годы Великой Отечественной войны Владимир Васильевич прошел путь от хирурга госпиталя до армейского хирурга, спас жизнь тысячам раненых.

Являясь новатором, он внес существенный вклад в развитие теории и практики медицинской науки. В числе первых начал разрабатывать в эксперименте новые модели пересадки органов и тканей. Автор более 250 научных работ, в том числе ряда монографий, руководств и учебников.

Владимир Васильевич посвятил ряд своих книг идейному, морально-этическому и патриотическому воспитанию молодежи. В серии «Эврика» В. Кованов выступает впервые.

СЛОВО О ПРЕДШЕСТВЕННИКАХ

От Гиппократа до наших дней ищут медики новые способы борьбы с болезнями, преждевременной старостью, самой смертью.

Нож анатома проник в тайну тела человека, световой микроскоп позволил рассмотреть клетку, а микроскоп электронный - увидеть в клетке такие детали и подробности, которые не под силу даже самому богатому воображению. Вирусы теряют свою таинственность, во всех странах земного шара ликвидирована натуральная оспа, расшифрован генетический код, создан искусственный ген, тысячи естественных и синтетических препаратов пришли на помощь больным людям, в диагностике и лечении используются самые современные достижения науки и техники.

Однако и сегодня, в конце XX столетия, в конце бурного и героического, трогательно-сентиментального и жестокого двадцатого века мы с почтением вспоминаем имена великих ученых и хирургов прошлого, ученых, без которых были бы немыслимы достижения современной медицины. История бережно хранит имена Андрея Везалия, анатома и хирурга, Уильяма Гарвея, открывшего кровообращение, Николая Ивановича Пирогова, великого хирурга и общественного деятеля, Клода Бернара, «отца» экспериментальной хирургии, физиологов Ивана Михайловича Сеченова и Ивана Петровича Павлова и десятков других.

Как-то принято, рассказывая о том или ином ученом, говорить не только о его открытиях и достижениях, но и о том, чего он «не понял», «не учел», в чем он «ошибался». Поневоле вспоминаются слова учителя из кинофильма «Доживем до понедельника»: «Можно подумать, что в истории орудовала банда двоечников».

Но ведь «ошибки» ученых были такими же поисками истины, такими же поисками новых путей в проникновение тайн организма человека и путей лечения болезней, как и их открытия и достижения. Поэтому и к открытиям, и к «ошибкам» наших предшественников надо относиться без зла, рассматривать их как очень трудные пути, порой тупиковые, к достижению научных знаний, к победе над болезнями и смертью.

Хирургия занимает почетное место среди десятков других медицинских специальностей. Врачи-хирурги издревле пользуются особым доверием и расположением людей. Их деятельность окружена ореолом святости и геройства. Имена искусных хирургов передаются из поколения в поколение. Ежедневно тысячи больных ложатся на операционный стол, чтобы сделать операцию и тем самым спасти жизнь или сохранить здоровье. Нож хирурга способен проникать в самые труднодоступные участки человеческого организма, осуществлять необходимые вмешательства в жизненно важные органы или даже частично или полностью заменять пораженный орган.

Возможно, с появлением новых методов и средств лечения многие хирургические заболевания будут излечиваться консервативно, без удаления или замены поврежденных органов. Это - в будущем... А сегодня в эксперименте на животных идет интенсивная разработка оптимальных методов хирургического лечения заболеваний органов, тканей и всего организма, которые без активных действий хирурга не могут прийти в норму.

Чтобы полнее представить себе успехи современной хирургии, необходимо обратиться к ее истории. Безусловно, мы не может рассказывать о всех хирургах, о всех экспериментаторах, которым обязана современная медицина своими достижениями. Но о Клоде Бернаре, Иване Петровиче Павлове и Николае Ивановиче Пирогове мне бы хотелось рассказать.

КЛОД БЕРНАР

Во время франко-прусской войны в сентябре 1870 года немецкие войска окружили Париж. Город нуждался в продовольствии, а доставлять его было трудно. Готовясь к наступлению, штаб французской армии предполагал завезти в Париж достаточное количество провизии, и в одном из стратегически важных районов было сконцентрировано множество крупного рогатого скота в ожидании удобного случая для переправы его в столицу так, чтобы миновать неприятеля. Но животные создавали явную угрозу выполнению плана предполагавшейся военной операции, так как мычанием и другими звуками могли привлечь внимание неприятеля, который не упустил бы случая сорвать снабжение столицы. Перед военными властями встала поэтому важная задача, как заставить животных молчать, не открывать своего присутствия неприятелю.

Хитрость, которой военная задача разрешалась, была предложена Клодом Бернаром, использовавшим для этой цели свой исключительный опыт экспериментатора-вивисектора. Клод Бернар предложил провести всему скоту весьма легкую и быструю перерезку «голосового нерва» - одной из ветвей блуждающего нерва, имеющего непосредственное отношение к крику животного. Целая «армия» мясников была научена и проинструктирована им, и соответствующая операция в массовом масштабе была успешно произведена. Животные хорошо переносили операцию и становились безгласными. Задача военного штаба была выполнена (по ряду других причин французская армия все же потерпела поражение).

Сын крестьянина-виноградаря, знаменитый французский физиолог-экспериментатор, академик и профессор Парижского университета, Клод Бернар родился в небольшой деревушке близ города Вилльфранш на реке Сене. Работа в аптеке, куда он попал после школы, ему не понравилась, и должность фармацевта его совсем не привлекала. Он мечтал о карьере писателя и даже сочинил драму и водевиль. Этот водевиль сыграли в маленьком лионском театре, и автор потом получил гонорар: 100 франков. Однако в Париже, куда Клод Бернар приехал «показать себя», его ждало разочарование. «У вас нет таланта, писателя из вас не получится. Займитесь лучше медициной», - сказали ему.

К. Бернар поступил на медицинский факультет и вскоре увлекся новым для него делом. Но врачебная практика пришлась ему не по нраву, и он стал препаратором в лаборатории знаменитого физиолога Мажанди. Здесь он начал проводить самостоятельные анатомические и экспериментальные исследования и нашел свое место в жизни.

Для начинающего расцветать исследовательского таланта К- Бернара однако вскоре наступили дни тяжелого разочарования. Враг шарлатанства, бессодержательного и высокопарного красноречия, игравших большую роль в тогдашней жизни медицинского факультета Парижа, К. Бернар, несмотря на успешно защищенную докторскую диссертацию, оказался отвергнутым на конкурсе для получения должности профессора. И лишь спустя шесть лет К. Бернар получил место профессора в Коллеж де Франс, а вместе с ним - лабораторию. Это было сырое, почти темное место в полуподвале, и многолетняя работа в нем сказалась - ученый тяжело заболел. Но и больной он продолжал работать.

Блестящие исследования Клода Бернара функций спинного мозга, влияния нервной системы на физиологические и патологические процессы, исследования функции слюнных желез и поджелудочной железы до сих пор используются в современной медицине. Наверное, только одно перечисление работ К. Бернара заняло бы несколько десятков страниц, а рассказать о всех открытиях его можно лишь в большой, обстоятельной толстой книге. За 35 лет своей научной деятельности он опубликовал 180 работ, почти в каждом разделе физиологии им сделаны блестящие открытия. Он изучал действие ядов и состав мочи, давление газов и цвет крови, окись углерода и отравление ею, работу нервов и действие самых разнообразных лекарственных веществ.

А ведь кроме всего этого, ученый опубликовал много работ по вопросам физиологии здорового и больного человека, о роли опыта в исследованиях, о значении эксперимента в медицине.

«Физиология - это научный стержень, на котором держатся все медицинские науки», - утверждал Клод Бернар и добавлял, что для развития медицины лаборатория и эксперимент не менее важны, чем больница и наблюдения над ходом болезни.

«Врач будущего - врач-экспериментатор». В этом был убежден искуснейший экспериментатор К. Бернар. Своим примером он доказал, как велико значение лаборатории и опыта для науки о здоровом и больном человеке. Клода Бернара по праву считают «отцом» экспериментальной медицины, физиологии.

ИВАН ПЕТРОВИЧ ПАВЛОВ

Ни один физиолог мира не был так знаменит, как Иван Петрович Павлов. О нем написано так много и в документальной литературе, и в художественной, сняты фильмы, что добавить что-либо к уже рассказанному трудно, а пересказывать то, что уже написано, не хочется. Так как автору этих строк довелось самому встретиться с Иваном Петровичем Павловым, то лучше просто рассказать об этом.

Наш учитель академик Алексей Иванович Абрикосов на втором году моего пребывания в аспирантуре (1932 г.) решил послать группу своих учеников в Ленинград познакомиться с другими научными школами и побывать в лаборатории у И. П. Павлова. В письме к знаменитому ученому Алексей Иванович просил позволить нам присутствовать на опытах в его лаборатории.

Можно представить себе, как не терпелось нам попасть к Павлову. И наконец этот день наступил.

Двухэтажное здание лаборатории, ничем не примечательное с виду, помещалось на территории Института экспериментальной медицины. С трепетом вошли мы в лабораторию и сразу же оказались в просторном зале-приемной. Пол зала был бетонный, серого цвета, мебель простая, деревянная, потолок и стены давно не белены. Вдоль стен стояли деревянные станки для собак. Мы с интересом рассматривали обстановку приемной, как-то не укладывалось в сознании поначалу: великий физиолог, и вдруг вокруг него все так просто и скромно! Вскоре сверху по винтовой лестнице быстро спустился вниз чем-то расстроенный, так хорошо знакомый по портретам Иван Петрович. Он в гневе стал ходить из конца в конец зала, громко выговаривая одному из экспериментаторов за неудачно поставленный опыт и напрасно погубленную собаку.

Затем он остановился и удивленно воззрился на нас. Мы стали что-то смущенно бормотать, но он тут же ухватился за неудачно сказанную мною фразу: «Мы хотим посмотреть лабораторию...» и перенес весь свой гнев на нас:

- Здесь не цирк и не театр! Вам, молодые люди, лучше пойти на Невский проспект или куда-нибудь еще, мало ли в Питере интересных мест. А тут, простите, делом занимаются!

Сказал, как отрезал, повернулся и унесся метеором к себе в кабинет. Мы постояли в растерянности, а потом, огорченные, поехали к другу А. Абрикосова известному профессору Николаю Николаевичу Аничкову. Он принял нас у себя на кафедре в Военно-медицинской академии. Памятуя о только что полученном уроке, мы сразу же представились и рассказали о неудавшейся встрече с Павловым. Николай Николаевич искренне развеселился:

- Вот что, друзья, на первый случай я вам помогу: дам примерный перечень вопросов, которые вы можете задать Ивану Петровичу, чтобы дело пошло на лад. А уж потом садитесь за его труды, штудируйте их. Вы, конечно, еще не доросли, чтобы вступать в дискуссию по тому или иному вопросу с Иваном Петровичем, что он, кстати, очень любит. А вот задать несколько вопросов, которые бы его заинтересовали, думаю, можете.

Так мы и сделали. Выждав несколько дней, мы снова явились к Павлову. На этот раз нас представил ближайший его ученик профессор П. С. Купалов. А когда, осмелев, мы передали Ивану Петровичу письмо от Абрикосова, он улыбнулся и сказал:

- Так-так... Вы, значит, будущие патологоанатомы, а не физиологи. Что ж, хорошо. У вас есть вопросы?

К этому мы были готовы. Отвечая, Иван Петрович не переставал ходить по комнате и с увлечением рассказывал о том, над чем работает, о результатах использования его экспериментальных данных.

Незаметно прошло два часа. Мы понимали, что задерживаем Ивана Петровича больше, чем можно, но и откланяться не смели. Вдруг он, оборвав себя на полуслове, подбежал к профессору Купалову:

- Послушай, Петр Степанович, оказывается, толковые ребята у Абрикосова. Какие они мне тут вопросы задавали!! Ты уж, пожалуйста, покажи им все, что мы делаем.

После этой встречи мы стали частыми гостями в лаборатории и даже присутствовали на знаменитых павловских «средах». Для нас это была необыкновенно полезная школа, и мы были благодарны Н. Аничкову, который принял в нас столь отеческое участие.

Павловские «среды» по своему характеру и форме нисколько не походили на научные заседания или конференции. Скорее они напоминали беседу, обмен мнениями единомышленников.

Обычно Иван Петрович делал небольшое вступление, а потом сообща обсуждали вопросы, которые он выдвигал по поводу проведенных экспериментов. Тут же выясняли, какие подучены новые факты в поведении животного в ответ на то или иное раздражение. Обсуждали все детали опыта, одни данные сопоставляли с другими. По ходу разговора об отдельных опытах Павлов сообщал присутствующим о том, что сделано в других лабораториях.

Иногда после живого обмена мнениями, а порой и спора по поводу полученных данных, начиналось так называемое «думание вслух»: Иван Петрович поглубже усаживался в кресло, принимая не свойственное его темпераменту покойное положение и крепко сцепляя пальцы рук. В эти минуты нередко рождалась новая гипотеза. Идея «обговаривалась», недостающие звенья гипотезы дополнялись новыми данными эксперимента. Павлов питал органическое отвращение ко всяким непроверенным, поверхностным заключениям и обобщениям. Сам он мыслил, опираясь на гигантскую сумму полученных и проверенных им фактов, строго придерживаясь данных эксперимента, хотя и признавался, что любит «распустить фантазию». Неслучайно поэтому тщательность в оценке материала обеспечивала выход из лаборатории безупречной научной продукции.

- Эксперимент легко может быть истолкован неправильно, - говорил Иван Петрович, - если экспериментатор хочет видеть не то, что есть в действительности.

И советовал своим ученикам:

- Вы должны постоянно сомневаться и проверять себя.

«Распускать фантазию» могли и присутствующие на «средах» сотрудники. Иван Петрович поощрял это, если, конечно, фантазия не сводилась к досужим беспочвенным рассуждениям, не подкрепленным фактами.

Все это создавало атмосферу общей заинтересованности и доброжелательства, хотя и не исключало споров и горячих дискуссий. В борьбе и столкновении мнений вырабатывалось новое направление, основанное на точных, научно обоснованных данных.

Стараясь как можно глубже проникнуть в существо основных закономерностей нервного процесса, Иван Петрович многократно возвращался к проблеме «взаимоотношений» раздражительного и тормозного процессов. «Он называл его «проклятым» вопросом, - говорил его ученик Л. А. Орбели, - не поддающимся до последнего времени разрешению; является ли каждый из них самостоятельным или нервный процесс, проходящий в коре, есть постоянное и одновременное взаимодействие по закону обратимых процессов».

С исключительной энергией и настойчивостью Иван Петрович стремился «расшифровать» не только нормальную деятельность коры, но и патологические сдвиги человеческой психики.

На «средах» звучали его страстные выступления против идеалистических теорий, против пустой «профессорской словесности». В адрес ученых, разделяющих идеалистические взгляды, Иван Петрович говорил резко, ядовито, не скрывая своего раздражения. Так, на одной из «сред», по воспоминаниям его ученика Э. А. Асратяна, подробно разбиралась брошюра известного физиолога Ширрингтона «Мозг и его механизм». Иван Петрович высказал мнение, что, должно быть, автор брошюры на старости лет свихнулся, потерял нормальный рассудок, так как иначе трудно представить себе, каким образом такой крупный ученый в области физиологии центральной нервной системы докатился до идеалистического вздора чистейшей марки, утверждая, будто психическая деятельность не связана с материальной структурой мозга, не является продуктом его деятельности.

Не менее остро и критично Иван Петрович высказывался о философах-идеалистах, в частности о Гегеле, считая его в психическом отношении не совсем полноценным человеком. «Трудно себе представить, - говорил он, - чтобы человек с нормальным рассудком мог утверждать, что идея, дух является первичным, изначальным, а материя - вторичным, производным».

Среди некоторых людей бытовало мнение, что Иван Петрович благосклонно относится к религии. На самом деле это было не так. По его мнению, которое он высказывал на «средах», а также в кругу близких и друзей, - увлечение религией свойственно людям слабого типа, нуждающимся в сочувствии и поддержке. Себя он к этой категории людей не относил. Будучи последовательным материалистом, он вместе с тем в беседах по вопросам религии, особенно с малоизвестными ему людьми был осторожен и сдержан. Ему глубоко запомнился случай, имевший место в прошлом, когда школьный товарищ, у которого умерла жена, пытался с ним говорить о душе и загробной жизни. Услышав из уст Павлова об иллюзорности сказок о загробной жизни, он, потрясенный доводами, отравился. Вспоминая этот трагический случай, Иван Петрович с большой болью и сожалением говорил: «А я не учел его особого, ослабленного пережитым потрясением, состояния нервной системы».

Совсем в другом ключе Иван Петрович высказывался в адрес «философов по профессии» - материалистов и естествоиспытателей. С большой любовью и теплотой не один раз говорил он на лекциях студентам о Владимире Ильиче, иногда полемизируя с ним.

Эзрас Асратович даже попросил поделиться мнением о Владимире Ильиче, на что Иван Петрович охотно согласился.

Приведу краткую запись беседы, как она была напечатана в статье «Страницы воспоминаний об И. П. Павлове»: «Ленин был великим ученым, умным политическим деятелем и честнейшим человеком. Верным мерилом ума и величия человека он, Павлов, считает способность правильно разбираться в сложных и запутанных ситуациях и, соответственно этому правильно реагировать, действовать. Подходя к Владимиру Ильичу с этим мерилом, он, Павлов, считает, что большой ум и величие Ленина нашли свое яркое выражение в двух важнейших исторических событиях. Во-первых, он правильно ориентировался в сложной, трудной и запутанной ситуации, существовавшей в нашей стране после февральского переворота. И вопреки яростному сопротивлению многих своих соратников организовал, возглавил и успешно завершил большевистскую Октябрьскую революцию. Во-вторых, Ленин правильно ориентировался в исключительно тяжелом положении в экономической жизни страны, обусловленном разрушительной мировой войной, иностранной интервенцией и гражданской войной, правильно оценил соотношение общественных сил и опять-таки вопреки яростному сопротивлению многих соратников произвел крутую и коренную ломку в экономической политике, настойчиво и последовательно продолжал это дело до конца и спас тем самым страну от нависшей грозной катастрофы. И далее, продолжал Павлов, величие и честность Ленина в следующем. В первые годы революции многие из почтенных профессоров лицемерно клялись в преданности и верности новому большевистскому режиму и социализму. Мне было тошно видеть и слышать, так как я не верил в их искренность. Я же тогда написал Ленину: «Я не социалист и не коммунист и не верю в Ваш опасный социальный эксперимент». И что же Вы думаете? Ленин правильно оценил мою прямоту и искренность, мою тревогу за судьбы Отчизны, и не только не сделал ничего худого мне, но, напротив того, отдал распоряжение своим подчиненным резко улучшить условия моей жизни и работы, что и было незамедлительно сделано в те тяжелые для всей страны дни».

«Да, я должен сказать, господа, - заключил он цепь своих рассуждений, - что Ленин поистине был человеком большого ума и большой честности. Пульс жизни он ощущал правильно, что редко кому удается».

В конце «сред» обычно зачитывались последние статьи иностранных ученых или подготовленные к печати работы сотрудников лаборатории, включая и труды самого Ивана Петровича.

Л. А. Андреев - ученик Павлова - в своих воспоминаниях описывает обсуждение на одной из «сред» статьи «Условные рефлексы», написанной Павловым для Медицинской энциклопедии: «Начал Иван Петрович... с критики энциклопедий, которые, по его мнению, «обслуживают лентяев», после чего примиряюще заявил: «А впрочем, читать статью будут разные люди: и сведущие в вопросах нервной системы, и несведущие. Вот я и рассчитывал так, чтобы каждый из них что-нибудь получил после чтения этой статьи. Этим объясняется местами некоторая упрощенность, вернее элементарность изложения».

Статья произвела на всех присутствующих большое впечатление. Так глубоко и в то же время предельно просто и ясно мог писать Иван Петрович.

В программу «сред» входил и такой «ритуал». За минуту до 12 часов беседа прерывалась, и все сотрудники, вынув часы (в то время они, как правило, были карманные), ждали, когда раздастся выстрел пушки. Иван Петрович радовался, когда выстрел совпадал с ходом его часов. Позднее, когда пушка была отменена, сверка времени проводилась по радио. Сейчас эта традиция восстановлена, и приезжие с удовольствием сверяют свои часы с традиционным выстрелом пушки.

Когда мы поближе познакомились с работой лаборатории, для нас стала ясна и реакция ученого на наше первое посещение. Дело в том, что его лаборатория стала местом паломничества врачей и биологов, желавших стать поближе к большой науке. Одни приходили сюда «сделать» диссертацию, другие - поучиться методике постановки экспериментов на животных. Третьи задерживались надолго, увлекшись идеями Павлова в области физиологии пищеварения или деятельности центральной нервной системы.

Тем, кто приходил с серьезными намерениями, двери лаборатории были широко открыты. Со всеми, кто хотел посвятить себя науке, Иван Петрович щедро делился своими огромными знаниями, опытом, мыслями. Его не смущало, что собеседник порой мало был подготовлен к восприятию сложных суждений в оценках опытов. После беседы новичок долго не мог прийти в себя, усваивая услышанное. Такие беседы могли повторяться еще два-три раза, затем новый сотрудник получал тему и должен был вести самостоятельную работу.

В дальнейшем Павлов одному сотруднику уделял больше внимания, другому - меньше, в зависимости от того, насколько его самого интересовала разрабатываемая тема. Но упрекнуть Ивана Петровича в том, что он кому-то отдавал предпочтение в выборе темы или создавал лучшие условия для работы, было никак нельзя, да и сам он постоянно подчеркивал, что «мы все впряжены в одно общее дело, и каждый двигает его по мере своих сил и возможностей».

Его отношение к сотруднику всецело зависело от того, проявляет он интерес к научной работе или работает без огонька, формально, отсиживает положенное время в лаборатории. С последними Иван Петрович мог быть резок или даже груб, особенно когда убеждался, что человек попал сюда случайно. Совсем другим он становился, когда в действиях сотрудника видел неподдельный интерес к исследованию, подмеченные им в опыте новый факт или оригинальную мысль. Такого работника, независимо от того, когда он появился в лаборатории на рабочем месте, Иван Петрович готов прославлять в течение многих дней и ставить его в пример другим.

Рабочий день в лаборатории начинался в 9 часов утра и заканчивался в 6 часов вечера. В эти часы Иван Петрович делал обход лаборатории, знакомился с ходом эксперимента одного сотрудника, после чего переходил к другому и вместе с ним обсуждал полученные данные опыта. Если эксперимент проходил успешно и результаты давали новый материал для размышлений, Иван Петрович принимал в них горячее участие, вовлекая в беседу заинтересованных лиц. В эти минуты можно было с ним спорить, возражать и смело высказывать свое мнение. Когда же он вдруг обращался к нам, присутствовавшим на обходе, с тем или иным вопросом, мы краснели, что-то невнятно говорили, чаще всего невпопад, за что после основательно пробирал нас профессор Купалов.

В редкие минуты отдыха он приглашал нас к себе в кабинет и пытливо выяснял, где мы бываем по вечерам - ходим ли в театры, музеи. А когда узнал, что большее время проводим в лаборатории, - улыбнулся и отечески пожурил, советуя поближе познакомиться с Питером.

- Ведь такого красивого города в мире нет! - убежденно говорил Иван Петрович. Обращаясь к профессору Петру Степановичу Купалову, он просил его помочь молодым людям ознакомиться хотя бы с наиболее выдающимися памятниками города - Эрмитажем, Исаакиевским собором, Русским музеем, и хорошо бы достать для них недорогие билеты в драматический театр...

- А вашему шефу, Алексею Ивановичу, отпишу, что вы не теряете зря время, учитесь и даже кой в чем преуспели.

Иван Петрович имел в виду наше скромное участие в хирургических операциях по созданию различных моделей эксперимента.

Во все дни нашего пребывания в лаборатории мы старались не пропустить ни одного обхода Ивана Петровича, знаменитых «сред» и проводимых разборов опытов, дискуссий, которые обычно возникали у рабочих мест экспериментаторов.

Творческая атмосфера, царившая в лаборатории, общение с великим ученым, подлинным энтузиастом науки, оставили неизгладимый след на всю жизнь и память о счастливых днях, проведенных среди талантливых учеников великого учителя Ивана Петровича Павлова.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ПИРОГОВ

Имя Н. Пирогова в числе корифеев передовой медицинской науки XIX столетия занимает одно из первых мест. Гений Пирогова проявил себя в целом ряде областей. При изучении научного творчества Пирогова неизбежно мы приходим к выводу, что нельзя представить его себе только клиницистом, или только экспериментатором, или только топографоанатомом. Эти стороны творчества Николая Ивановича настолько переплетались, что во всей его деятельности, в любой его работе мы видим многогранного гениального русского врача XIX века, основоположника экспериментальной хирургии, творца топографической и хирургической анатомии, основоположника военно-полевой хирургии, труды и идеи которого оказали и продолжают оказывать огромное влияние на развитие русской и мировой медицинской науки.

Источником научного творчества Пирогова были, бесспорно, многочисленнейшие клинические наблюдения, накопление которых началось еще в хирургическом отделении дерптской клиники. Возглавив хирургическую клинику в Дерпте, Пирогов проявил замечательные педагогические качества. Уже в вышедших в 1837 году «Анналах хирургического отделения дерптской клиники», этом первом отчете о своей практической деятельности, он писал, что при вступлении на кафедру считал для себя правилом ничего не скрывать от своих учеников и всегда открыто признаваться в сделанных им ошибках, касаются ли они диагноза или лечения. Значительно позднее, в 1854 году, в отчете о произведенных им с сентября 1852 года по сентябрь 1853-го операциях Пирогов писал в «Военно-медицинском журнале» о дерптском периоде своей профессорской деятельности: «Вся моя заслуга состояла в том, что я совестливо рассказал все мои заблуждения, не скрыв ни одной ошибки, ни одного неуспеха, который я приписывал моей неопытности и моему незнанию».

В талантливо написанных «Анналах хирургического отделения дерптской клиники», вышедших двумя выпусками (в 1837 и 1839 годах), отражены весьма многообразные клинические наблюдения Пирогова. Затем, со времени переезда в Петербург и вступления в должность профессора Медико-хирургической академии, хирургическая деятельность Пирогова приняла огромный размах, поскольку он состоял также консультантом ряда городских больниц, в которых находилось более тысячи коек.

В середине прошлого столетия медицинская наука обогатилась крупнейшим открытием, которое послужило мощным толчком к развитию хирургии. Речь идет о введении в хирургию общего и местного обезболивания. В деле внедрения в практику эфирного и хлороформного наркоза весьма значительная роль принадлежит Николаю Ивановичу Пирогову.

Опыты с эфирным обезболиванием, поставленные Пироговым на животных, а также наблюдения на здоровых и больных людях и на самом себе позволили ему выразить мнение «о практическом достоинстве ...эфирных паров как средства, уничтожающего боль при хирургических операциях». Пирогов впервые разработал методику эфирно-масляного наркоза через прямую кишку и первый применил его на практике. Он сконструировал маску для ингаляционного наркоза и прибор для введения анестезирующего вещества через прямую кишку. Наконец, Пирогов первый применил наркоз на поле боя.

Второе замечательное открытие в биологии и медицине, вызвавшее переворот в лечении хирургических заболеваний и обеспечившее расцвет хирургической науки, заключалось во введении антисептики и асептики. Честь введения антисептического метода приписывают обычно Листеру. Но еще задолго до Листера Пирогов приписывал «миазмам» основную роль в развитии тяжелых осложнений при ранении. Пирогов был дальновиднее Листера и понимал, что не только воздух содержит возбудителей обширных нагноений, но и все предметы, приходящие в соприкосновение с раневыми поверхностями, таят в себе эту опасность. Еще будучи совсем молодым ученым, Пирогов в своей докторской диссертации, посвященной вопросу о возможности перевязки брюшной аорты, резко протестовал против допускавшегося многими хирургами того времени (30-е годы прошлого столетия) оставления в глубоких тканях различных инструментов, аппаратов и прочих инородных тел (например, лигатур с полоской холста) для остановки кровотечения или выключения сосуда, чтобы ликвидировать аневризму. Пирогов исходил при этом из убеждения, что инородные тела вызывают тяжелый нагноительный процесс, неизбежно связанный с опасностью вторичного кровотечения.

Творчески разрабатывая вопрос об антисептических растворах, наиболее щадящих ткани, Пирогов остановил свой выбор на растворе азотнокислого серебра и показал весьма благоприятное действие его на заживление раны.

В лечении ран Пирогов придавал большое значение методу покоя. Он придерживался правила «как можно реже беспокоить рану перевязками». Однако еще большую роль сыграла предложенная Пироговым неподвижная гипсовая повязка, вызвавшая переворот в лечении огнестрельных и иных переломов. Пирогов достиг большого мастерства в наложении гипсовой повязки, непрерывно совершенствуя и превращая ее в случаях осложненных переломов в окончатую. Благодаря введению гипсовой повязки в практику военно-полевой хирургии Пирогов сузил показания к ампутации, оставляя ее для тех случаев, «когда ранена главная артерия и главная вена, перебита кость или ранена артерия и размозжена кость». Большой заслугой Пирогова надо считать его «сберегательное лечение» ран, при котором ампутация уступала место резекции и неподвижной гипсовой повязке.

О высокой одаренности Пирогова как врача, обладавшего широчайшим кругозором, богатым опытом и знаниями, ходили легенды не только среди больных, но и среди врачей. Его нередко приглашали на консультацию в сложных случаях заболеваний, когда крайне трудно было поставить правильный диагноз и назначить лечение.

Однажды Пирогов, находившийся с врачами-стажерами в германском городе Гейдельберге, был приглашен к итальянскому национальному герою Джузеппе Гарибальди, который в сражении у горы Аспромонте в августе 1862 года получил огнестрельное ранение правой голени. Это было десятое по счету ранение, едва ли не самое тяжелое и опасное в его жизни.

Незаживающая рана голени беспокоила Гарибальди. В течение двух месяцев его наблюдали и лечили известные врачи Италии, Франции и Англии, но безрезультатно. Врачи пытались определить, есть в тканях голени пуля или нет. Они произвели мучительные исследования раны - пальцем и металлическим зондом. Ведь рентгеновские лучи тогда не были еще открыты. Состояние здоровья Гарибальди с каждым днем ухудшалось, а ясности в диагнозе не было. Встал вопрос об ампутации ноги.

В связи с резким ухудшением состояния больного итальянские врачи рекомендовали пригласить на консультацию Н. И. Пирогова, который сразу же дал свое согласие.

По приезде в Италию Николай Иванович дважды консультировал больного, применяя свой метод исследования. Он осмотрел Гарибальди, не упуская из виду ни одной детали, которые характеризовали течение заболевания. В отличие от западных коллег Пирогов не стал исследовать рану зондом или пальцем, а ограничился внимательным осмотром области ранения и прилежащих отделов голени.

Записывая результаты наблюдений, Пирогов отмечал в своем дневнике, что «пуля в кости и лежит ближе к наружному мыщелку». Далее следовали рекомендации:

«Я советовал не спешить с извлечением пули, ждать, пока покажутся другие явления, которые я определил в особом наставлении для Гарибальди... Если бы у него ранее диагностировали и вытащили пулю, то ему, верно, пришлось бы быть без ноги... пуля, сидевшая около внешней лодыжки, приблизилась потом к отверстию, находившемуся возле внутреннего мыщелка».

Действительно, как и предвидел Пирогов, пуля через некоторое время легко, без насилия была удалена.

Уверовав в свое выздоровление, Джузеппе Гарибальди направил Николаю Ивановичу теплое, исполненное благодарности письмо:

«Мой дорогой доктор Пирогов, моя рана почти залечена. Я чувствую потребность поблагодарить Вас за сердечную заботу, которую Вы проявили ко мне, и умелое лечение. Считайте меня, мой дорогой доктор, Вашим преданным Дж. Гарибальди».

Поездка Пирогова в Италию к революционному генералу Гарибальди, а главное, оказание ему действенной помощи в лечении были восторженно восприняты общественностью России и одновременно вызвали недовольство Александра II, который, впрочем, не осмелился сразу же осудить поступок ученого. Но он это сделал позднее... В 1866 году маститый хирург был отстранен от руководства подготовкой молодых ученых России.

Пирогов был не только искусным хирургом, но и непревзойденным врачом-терапевтом. Однажды его пригласили в один из госпиталей во Фратешти, где скопилось большое количество - 11 -12 тысяч - раненых. Среди этой огромной массы людей у нескольких больных врачи заподозрили чуму. Прибывший в госпиталь Пирогов после осмотра раненых перешел в палаты, где находились больные с подозрением на чуму. Присутствовавший на обходе студент-медик М. Зенец вспоминал потом: «Николай Иванович как бы сразу превратился из хирурга в терапевта. Он стал подробно выстукивать и выслушивать этих больных, внимательно рассматривать температурные кривые и так далее и в заключение прочел лекцию о кавказских, крымских и дунайских лихорадках (малярии), иногда столь сильно напоминающих чуму». Когда-то Пирогов наблюдал подобных больных в Севастополе и лечил их большими дозами хинина.

Пирогов является творцом костнопластического метода ампутаций. Знаменитая пироговская костнопластическая ампутация стопы, предложенная почти сто лет назад, сыграла выдающуюся роль в развитии учения об ампутациях. 19 сентября 1853 года через помощника Пирогова прозектора Шульца об этой операции было сообщено на заседании Парижской академии наук и указано, что она сделана с полным успехом у нескольких больных. Операция Пирогова послужила толчком к разработке ряда новых костнопластических ампутаций как в нашей стране, так и за рубежом. Гениальная идея Пирогова, практическое осуществление которой способствует созданию совершенной опорной культи, получила дальнейшее развитие в годы Великой Отечественной войны, когда советские хирурги внесли ряд ценных предложений, относящихся к лечению культей различных отделов конечностей.

Каждое свое предложение Пирогов стремился обосновать либо многочисленными и настойчивыми изысканиями на трупах, когда дело касалось, например, оперативного доступа к артерии, либо столь же многочисленными экспериментами на животных. Только после такого глубокого и основательного изучения того или иного вопроса Пирогов решался ввести в хирургическую практику свои новые предложения, а иногда, сверх того, он поручал многим своим ученикам дополнительную разработку тех или иных деталей, относящихся к этим предложениям. Один из малоизвестных фактов иллюстрирует необычную настойчивость Пирогова в разработке оперативного доступа к общей и наружной подвздошной артериям. В «Анналах дерптской клиники» Пирогов пишет, что метод доступа к наружной подвздошной артерии был им испытан на трупах несколько сот раз. Это как раз и объясняется тем, что он с величайшей тщательностью разрабатывал метод, позволяющий избежать повреждения брюшины при подобной операции.

Работая над составлением атласа распилов замороженных трупов, он готовит специальные распилы в направлениях, предложенных им для обнажения наружной и общей подвздошной артерий. Мы находим в атласе Пирогова семь рисунков, относящихся именно к этим распилам и отчетливо показывающих преимущества пироговской операции. Так, исходя из запросов практики, Н. И. Пирогов разработал свой внебрюшинный доступ к подвздошным артериям, являющийся непревзойденным образцом гениального научного творчества в учении о перевязках сосудов.

Другой пример необычайной настойчивости Пирогова в научных изысканиях представляют его многочисленные распилы мужского таза, имевшие целью уточнить хирургическую анатомию предстательной железы. Дело в том, что одной из самых частых операций в прошлом столетии было камнесечение (удаление камня из мочевого пузыря). Операция эта производилась большей частью промежностным способом из-за боязни повредить брюшину при надлобковом сечении. Многочисленные способы промежностного сечения давали нередко тяжелейшие осложнения, поскольку при рассечении предстательной части мочеиспускательного канала и извлечения камня из мочевого пузыря повреждалась в каком-нибудь направлении вся толща железы или ее основание. Это приводило к образованию мочевых затеков в клетчатке, окружающей предстательную железу, с последующим развитием воспалительного процесса. Пирогов производил камнесечение различными способами на многочисленных трупах, затем замораживал их и производил распилы в различных направлениях. В его «Anatome topographica» мы находим 30 рисунков, относящихся к такого рода распилам. Эти рисунки убедительно выявляют характер травмы, наносимой инструментами, употреблявшимися при камнесечении. Пирогов на основе детального изучения хирургической анатомии предстательной железы предложил свой способ камнесечения и свой инструмент - литотом - для данной операции.

Выдающиеся труды Пирогова - «Anatomia chirurgica truncorum arterialiuiTi atguc fasciarum fibrosarum aucto-re Nicolao Pirogoff» с атласом (1837), «Полный курс прикладной анатомии человеческого тела, с рисунками. Анатомия описательно-физиологическая и хирургическая» (вышло всего несколько выпусков, 1843-1845) и «Anatome topographica sectionibus per corpus humanum congelatum triplici directione ductis illustrata, auctore Nicolao Pirogoff» (1851 -1859) - принесли автору мировую славу, а Академия наук в Петербурге за каждый из них присудила Пирогову демидовскую премию. В первом из названных сочинений («Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций») Н. И. Пирогов совершенно по-новому осветил задачи хирургической анатомии; книга произвела полный переворот в представлениях о взаимоотношениях сосудов и фасций. Достаточно сказать, что установленные Пироговым законы этих взаимоотношений играют и в настоящее время руководящую роль в деятельности хирургов, особенно в условиях военного времени, когда часто наблюдаются ранения кровеносных сосудов.

«Топографическая анатомия, иллюстрированная разрезами, проведенными через замороженное тело в трех направлениях» начала выходить отдельными выпусками в 1851 году и была полностью закончена в 1859 году. Создание атласа распилов, завершившее исполинский труд Пирогова, явилось истинным торжеством русской медицинской науки: ни до него, ни после не было создано ничего, равного этому атласу по идее и ее осуществлению. Топография органов представлена в нем с такой исчерпывающей полнотой и ясностью, что пироговские данные всегда будут служить отправным пунктом для многочисленных исследований в этой области. Как справедливо пишет академик Е. Н. Павловский, «основы, возведенные Пироговым, остаются и останутся незыблемыми при всем техническом прогрессе современной и будущей хирургии».

Атлас распилов, выполненный Пироговым, является сегодня основой для томографии - метода диагностики опухолей в органах в начале развития.

В области патологической анатомии Пирогов был также одним из крупнейших исследователей. Возглавив руководство госпитальной хирургической клиникой, работа в которой требовала много времени и труда, Пирогов принял на себя чтение курса патологической анатомии, причем в период своей профессуры вскрыл (по словам И. В. Бертенсона) 11600 трупов, составив при этом подробный протокол каждого вскрытия.

За классическое исследование «Патологическая анатомия азиатской холеры, с атласом» (С.-Петербург, 1849), основанное на 400 (с лишним) вскрытиях, Пирогов получил полную демидовскую премию. В отзыве академика К. Бера на этот труд дана такая характеристика: «...В особенности по причине... строго-науковой методы и прямой любви к истине должно назвать это сочинение образцовым, потому что оно принадлежит такой именно области, в которой довольно редко наблюдается ход науки».

Насколько сильное впечатление оставляли у присутствовавших вскрытия, производившиеся Пироговым, видно из воспоминаний известного казанского фармаколога И. М. Догеля, решившего стать медиком после посещения такого вскрытия. Догель пишет: «Вся эта обстановка и в особенности строго серьезное отношение к делу или, лучше сказать, сильное увлечение самого профессора своим предметом так подействовало на меня, что я окончательно решил посвятить себя изучению медицинских наук».

Вопросы, касающиеся развития воспалительного процесса, Пирогов изучал настолько глубоко, что был вооружен достаточно сильными аргументами, направленными против клеточной патологии Вирхова. Он подверг это учение основательной критике, подчеркивая ведущую роль в развитии воспаления нервной системы.

Обширная экспериментально-хирургическая деятельность Пирогова началась в Дерпте почти тотчас же по окончании Московского университета. Темой его первого солидного экспериментального исследования был вопрос о перевязке брюшной аорты. Изучению техники и последствий этой операции Пирогов посвятил свою докторскую диссертацию, напечатанную на латинском языке и защищенную в 1832 году. Ему показались неубедительными доводы в пользу этой операции, которые выставил известный английский хирург и анатом Э. Купер, впервые сделавший ее у человека в 1817 году. Купер на основании нескольких опытов, произведенных на кошках и небольших собаках, выживших после перевязки брюшной аорты, счел возможным наложить лигатуру на брюшную аорту у больного, страдавшего аневризмой подвздошной артерии. Больной Купера погиб, как и другой больной хирурга Джемса, оперированный в 1829 году.

Исследование Пирогова, носящее название «Является ли перевязка брюшной аорты при аневризмах паховой области легко выполнимым и безопасным вмешательством?», имело целью ответить на вопрос, заключенный в этом названии. Пирогов изучал последствия перевязки брюшной аорты на многочисленных животных разных видов, разного возраста и разной величины, причем количество опытов, имевших целью осветить все стороны вопроса, включая и последствия постепенного сужения брюшной аорты, превысило 60. Пирогов пришел к такому выводу, что, несмотря на сохраняющееся при одномоментной перевязке брюшной аорты у животных кровообращение в задних конечностях, после этой операции возникают столь тяжелые приливы крови к легким и сердцу, что животные, как правило, погибают вследствие тяжелых нарушений функции этих органов.

Пирогов совершенно точно определил то основное, опасное для жизни осложнение, которое развивается после перевязки брюшной аорты. Он интересовался прежде всего не местными нарушениями кровообращения, наступающими после этой операции, а влиянием перевязки брюшной аорты на весь организм. Пирогов классически описал клиническую и патологическую картину расстройств, связанных с перевязкой брюшной аорты. В этом его огромная заслуга и бесспорный приоритет.

Большое место в диссертации Пирогова отведено изучению вопроса о роли постепенного сжатия просвета брюшной аорты. И здесь Пирогов впервые многочисленными опытами на животных установил, что такого рода вмешательство имеет значительные преимущества по сравнению с одномоментной (внезапной) перевязкой аорты: подопытные животные гораздо легче переносят такое воздействие. Исходя из убеждения недопустимости оставления в глубоких тканях всевозможных инструментов, Пирогов разработал оригинальный метод, посредством которого он постепенно суживал у животных просвет брюшной аорты. Суть его заключается в том, что концы лигатуры, наложенной на аорту, он выводил наружу и привязывал к турникету Буяльского, вращая подвижную часть которого можно закручивать лигатуру и тем самым суживать просвет сосуда. Постепенно закручивая лигатуру в течение нескольких дней, Пирогов добивался полной или почти полной непроходимости брюшной аорты, причем в этих случаях часто не развивались тяжелые осложнения со стороны легких и сердца, которые, как правило, приводили к гибели животных (телят, овец) после одномоментной перевязки брюшной аорты. При постепенном суживании брюшной аорты удалось предупредить и развитие у животных паралича задних конечностей.

Впоследствии Пирогов перенес свои наблюдения над животными в клинику и высказал аналогичные соображения в отношении перевязки и других крупных артериальных стволов, какова, например, общая сонная артерия.

Вопрос, в какой мере и за счет каких артерий развивается окольное кровообращение после перевязки брюшной аорты, впервые получил надлежащее освещение в опытах Пирогова, частично описанных в диссертации, частично разобранных в «Анналах дерптской клиники».

Интересный вопрос, подвергнутый серьезному рассмотрению в труде Пирогова и получивший впервые принципиальное правильное освещение, касается причины паралича задних конечностей, наблюдающегося у большинства животных после перевязки брюшной аорты. Пирогов высказал по этому поводу такое мнение: «Причину возникновения паралича, который мы наблюдаем на конечностях после перевязки аорты, следует искать, по-видимому, частью в самом спинном мозгу, частью же в окончаниях нервов».

До Пирогова принято было считать причиной этого паралича только нарушения в спинном мозгу. Такой точки зрения придерживался, например, известный в начале XIX столетия французский физиолог Легаллуа. Пирогов рядом своих экспериментов опроверг точку зрения Легаллуа, основанную на единственном опыте, который был поставлен этим физиологом на кролике. Пирогов показал, что степень восстановления кровообращения в спинном мозгу после перевязки брюшной аорты у разных животных различна.

Вопрос же о том, происходят ли действительно серьезные изменения в спинном мозгу после перевязки брюшной аорты, окончательно еще не решен. Во всяком случае, данные самого последнего времени говорят о том, что после такой операции у погибших животных может наблюдаться распад белого и серого вещества в поясничной части спинного мозга. Поэтому имеются все основания согласиться с Пироговым в том, что причиной паралича задних конечностей являются изменения и в периферических нервах, и в спинном мозгу. По крайней мере в отношении головного мозга советскими учеными уже убедительно показано, что анемия его при известных условиях может быть причиной тяжелейших необратимых изменений в мозговой ткани, приводящих к гибели животных.

Изучив детальную топографию брюшной аорты у человека и животных, Пирогов доказал, что более выгодным, хотя и не всегда легким доступом к аорте является внебрюшинный, при котором этот сосуд обнажается путем отслойки брюшинного мешка. В доантисептический период такой доступ имел несомненные преимущества перед чрезбрюшинным доступом, при котором обнажение аорты достигается посредством двукратного рассечения брюшины, входящей в состав и передней, и задней брюшной стенки. Этот последний путь и был избран, между прочим, Э. Купером, произведшим перевязку брюшной аорты у больного, страдавшего аневризмой подвздошной артерии. После напечатания диссертации Пирогова Купер заявил, что если бы ему пришлось еще раз перевязать брюшную аорту у человека, он избрал бы внебрюшинный путь.

Таковы замечательные наблюдения, которые сделал Пирогов на заре его блестящей научной деятельности. Бесспорный приоритет Пирогова в ряде вопросов патологии кровообращения вытекает с очевидностью при анализе научного творчества Пирогова, а также его предшественников и современников. Его убедительные выводы сыграли немалую роль в дальнейшем развитии мировой хирургической науки. Достаточно сказать, что разработанный Пироговым способ постепенного сдавления брюшной аорты и суживания ее просвета привлек внимание хирургов всех стран. Идея Пирогова нашла отражение и в диссертационной работе выдающегося советского ученого Н. Н. Бурденко, применявшего постепенное выключение воротной вены, внезапная перевязка которой у животных приводит к их гибели. Известный советский хирург Ю. Ю. Джанелидзе в годы Великой Отечественной войны создал универсальный сосудистый компрессор, дающий возможность постепенно сдавливать такие крупные сосуды, как подключичная или сонная артерия, что представляется весьма важным для развития коллатерального кровообращения при огнестрельных аневризмах. С помощью этого прибора удавалось добиться излечения раненых, страдавших тяжелыми аневризмами, без оперативного вмешательства.

Вопросами патологии сосудов и коллатерального кровообращения Пирогов интересовался в течение всей своей научной деятельности.

Этими широко и глубоко проведенными экспериментальными исследованиями Пирогов впервые показал значение эволюционного подхода в разрешении ряда вопросов патологии: до него неизвестны работы, в которых экспериментальное изучение тех или иных проблем производилось на многочисленных животных разных видов. Опыты с перевязкой брюшной аорты Пирогов ставил на кошках, собаках, телятах, овцах, баранах, а перевязку других сосудов производил и на лошадях.

Одно перечисление вопросов, интересовавших Пирогова, поражает исключительной широтой и глубиной творческих замыслов его гения. Вот эти вопросы: перерезка ахиллова сухожилия и процессы заживления ран сухожилий, влияние введенного в вены животного воздуха (вопросы воздушной эмболии), пневмоторакс и механизм выпадения легкого при ранениях грудной клетки, травмы брюшных внутренностей и кишечный шов, действие черепной травмы и многое другое.

Пирогова следует признать основоположником экспериментальной хирургии: медицинская наука до него не знала столь глубоко и с таким охватом проведенных исследований, предпринятых одним хирургом и направленных к изучению различных проблем, связанных с запросами клиники.

Пирогов своей грандиозной экспериментально-хирургической деятельностью определил основные пути развития такого рода исследований: во-первых, теснейшая связь с клиникой и патологической анатомией, во-вторых, эволюционный подход в изучении вопросов патологии. Это было одним из тех направлений в развитии русской медицинской науки, которые определили ее самостоятельный, самобытный характер и которые принесли ей замечательные успехи. Советские медицинские работники ни на минуту не забывают славных имен тех выдающихся русских врачей, которые своим научным подвигом внесли неоценимый вклад в сокровищницу мировой медицинской науки и немало содействовали ее развитию.

ОПРАВДАНЫ ЛИ ОПЕРАЦИИ НА ЖИВОТНЫХ И ЧЕЛОВЕКЕ?

Когда в анатомическом зале я рассекаю острым скальпелем мертвое тело, чтобы продемонстрировать студентам топографию органов и тканей, я не перестаю удивляться совершенству, высочайшей целесообразности человеческого организма. И вместе с тем преклоняюсь перед мужеством многих поколений анатомов. Вопреки жестоким догмам средневековой церкви, не боясь костров иезуитов, они, люди, опередившие свой век, положили начало описательной анатомии - основе медицины, особенно хирургии.

Длинной чередой шли десятилетия и века. Появились учебники и атласы. Анатомы сравнили все, что поддавалось сравнению в строении органов человека и животных, возникли руководства по сравнительной анатомии. Они изучали расположение органов и тканей, и у нас есть теперь книги по нормальной анатомии и топографической. Что же осталось на нашу долю? Разъяснять студентам прописные анатомические истины?

В самом деле, со времен кроманьонского человека на протяжении 10 тысяч лет никаких серьезных эволюционных изменений в формах нашего тела как будто бы не отмечено. Но процесс познания бесконечен. Как бы скрупулезно ни изучали анатомы всех времен и направлений мертвое тело и все видимое в нем, как бы глубоко ни проникали гистологи в глубь его структур, как бы зорко ни видели специалисты по электронной микроскопии молекулы, составляющие клетки, - все это не предел научных знаний. И не только потому, что болезнь предательски изменяет знакомую картину (путает взаиморасположение органов, запаивает их в соединительные оболочки), но еще и потому, что, исследовав источник или очаг болезни на уже мертвом теле, далеко не всегда можно объяснить ее течение.

Будущий хирург, терапевт или невропатолог должен научиться рассекать не только мертвое, но и живое тело - теплое, полное жизни, чьи сосуды наполнены пульсирующим потоком крови. Не случайно эксперименты на животных составляют обязательную часть курса топографической и хирургической анатомии, и собака - наш друг - с незапамятных времен верно служит науке.

Когда однажды Павлову поставили в упрек эксперименты на животных, он ответил: «Но страдания и насильственная смерть животных, несмотря на различные меры... подсказываемые чувствами жалости и благоговения, все же существуют. Есть ли оправдание для этого? Бесспорно, что без опытов и наблюдения над живыми животными у человеческого ума нет средств познать законы органического мира. Этим все и безапелляционно решается в вопросе о законности живосечения. Если человечество до сих пор терпит охоты на животных, то есть их страдания и смерть ради развлечения людей, если существует убой животных для прокорма людей, если самих людей тысячами на войне подвергают страданиям и смерти, то как восставать против принесения животных в жертву одному из высочайших стремлений человека к знанию, одной из великих идей - идее найти истину».

Величайший гуманист И. П. Павлов требовал по возможности устранять или облегчать боль, избегать всякого ненужного излишества на животных. По его инициативе в Ленинграде у Института физиологии поставлен памятник собаке с надписью: «Собака друг и помощник человека, с доисторических времен приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства». Не только физиологам, познающим работу живого организма, изучающим «машину на ходу», необходимы эксперименты на животных. Они не менее нужны хирургам и анатомам.

Последовательность, при которой за экспериментом на животном следует операция на человеке, кажется вполне естественной и логичной. Но жизнь нередко решает этот вопрос по-своему. Когда весной 1635 года в больницу Кенигсбергского медицинского факультета был доставлен крестьянин, случайно проглотивший нож, перед хирургом Д. Швабе встал вопрос: оперировать или оставить все «на волю божью»? В те времена еще никто в мире не делал подобных операций. Не было ни действенных обезболивающих средств, ни сколько-нибудь реальной защиты от микробов (об их существовании даже не подозревали). Но чувство долга врача взяло верх. Хирург решился. Он собрал в анатомическом зале всех преподавателей медицинского факультета, привязал больного к доске и, не обращая внимания на его крики и вопли, быстро рассек переднюю брюшную стенку, желудок, удалил нож и зашил раны. Человек выжил! Так была проведена первая в мире операция на брюшной полости.

Два с половиной столетия прошло после этого, прежде чем хирурги начали разрабатывать в эксперименте и клинике операции на органах брюшной полости. Но и в начале нашего века удаление воспаленного аппендикса (не говоря уже об операциях на желудке и кишечнике) производилось далеко не часто.

Успехи к брюшной хирургии пришли не сразу. Они явились плодом многих поколений хирургов. И только после того, как были открыты обезболивание, антисептика и асептика, стало возможным без большого риска для жизни человека производить операции на органах живота и таза. Такого рода хирургические вмешательства за рубежом и у нас начали осуществляться во второй половине XIX века. В этот период развивается полостная хирургия - хирургия органов живота, примененная при лечении гинекологических заболеваний. Профессор В. Снигерев писал, что «нисколько не будет преувеличением сказать, что отдел чревосечений в гинекологии послужил основой всей полостной хирургии и всему ее антисептическому и асептическому направлению». Разрабатываются методы операции на желудочно-кишечном тракте и печени, почках. С этого времени начинает успешно применяться хирургия легких и органов средостения, зарождается черепно-мозговая хирургия и намечается выделение так называемых узких специальностей - офтальмологии, оториноларингологии, урологии, челюстно-лицевой хирургии и др.

В числе первых в России успешно начал оперировать на органах брюшной полости и таза Н. Склифо-совский. Николай Васильевич открыл замечательную страницу в истории отечественной медицины и положил начало новому этапу развития хирургии. Его блестящие операции на органах малого таза, желудочно-кишечном тракте и печени снискали ему славу лучшего хирурга второй половины XIX века. Его клиника являлась образцовым научно-исследовательским, педагогическим и лечебным учреждением в России. В ней проходили подготовку и совершенствование сотни врачей.

Склифосовский стоял у истоков развития полостной хирургии в нашей стране. Ученый с мировым именем, он был самым выдающимся хирургом после Пирогова.

МОДЕЛЬ ПЯТОЙ НОГИ СОБАКИ

Летом 1959 года в Московский институт скорой помощи имени Н. В. Склифосовского был доставлен молодой человек, получивший серьезную травму. Когда развернули забинтованную, а точнее, укутанную руку, то увидели почти начисто оторванную кисть, соединявшуюся с предплечьем лишь небольшим кожным лоскутом. Времени для размышлений не было, и хирург П. Андросов, моя руки, уже составлял план операции. Исследовав сохранившийся кожный мостик и обнаружив, что кровообращение в нем прекратилось не полностью, он тщательно обработал раневые поверхности и соединил мышцы, сосуды, нервы, кости. Прикрыть все это кожным лоскутом было нетрудно. Постепенно стало восстанавливаться кровообращение, кисть становилась все теплее. Кость прижилась, так же как мышцы и сосуды, но вот восстановить функцию кисти удалось значительно позднее, после длительных упражнений.

Хочу остановиться на некоторых успешных реплантациях, чтобы обсудить проблемы, связанные с пересадкой конечностей.

В 1962 году в Массачусетский госпиталь привезли двенадцатилетнего мальчика, которому во время крушения электропоезда оторвало руку на уровне верхней трети плеча. Мальчика доставили в госпиталь через полчаса после катастрофы. Пока его выводили из состояния шока и готовили к операции, руку сохраняли на льду. Потом сосуды ее промыли физиологическими и другими питательными растворами. Хирург Рональд А. Молт соединил кровеносные сосуды (артерии и вены), с помощью специального приспособления прикрепил плечевую кость, нашел концы нервов, пометил их, но не сшил. Потом обработал мышцы, убрав размозженные ткани, сшил их и наложил швы на кожу. Через полгода, когда рана зажила и выяснилось, что инфекции нет, мальчика оперировали повторно - сшили крупные нервные стволы. Еще через полгода во всех пальцах руки восстановилась болевая, температурная и тактильная чувствительность.

Сам Рональд А. Молт считает, что благоприятный исход этой операции достигнут благодаря относительно быстрой доставке пострадавшего в госпиталь и радикальной хирургической обработке раны.

В 1963 году китайский хирург Чэн сделал реплантацию полностью отсеченной кисти, не имевшей кровообращения в течение четырех часов. Функция кисти была восстановлена.

Мне представилась возможность посетить в Шанхае больницу имени Сунь Ятсена, где работал молодой доктор Чэн. Операция действительно принадлежала к числу редких. Хирургу удалось восстановить проходимость мелких кровеносных сосудов, обеспечить питание кисти, соединить крупные нервные стволы, добившись хорошей их функции.

Тонкая, поистине ювелирная операция, длившаяся несколько часов, прошла хорошо. Но через некоторое время стал развиваться отек кисти. Пришлось разрезами ослабить напряжение ткани. Потом сделали еще одну операцию - освободили срединный нерв от спаек. В конечном итоге кисть полностью восстановила свою функцию, и больной, слесарь по специальности, смог спустя некоторое время вернуться к прежней работе.

Успех Чэна достигнут благодаря его знаниям, таланту и упорству. Но в условиях культа личности Мао Цзедуна благоприятный исход операции был, разумеется, приписан «чудодейственному» влиянию «великих идей Мао». Выпустили даже «документальный» фильм, в котором показывалось, как привезли больного с оторванной кистью и как хирург, вместо того, чтобы сразу приступить к операции, звонит секретарю партячейки и тот дает совет - прежде всего пойти в библиотеку и почитать труды Мао... И вот врач идет не в операционную, а в библиотеку. Он сидит за столом, обложенный книгами «великого кормчего», глубокомысленно читает их, вдохновляется «идеями Мао» и лишь после этого направляется в операционную. Успех операции связывается с вдохновением, которое снизошло на хирурга после изучения трудов Мао. Звучат обычные славословия в адрес Мао. Было неприятно смотреть этот фильм-подделку.

В октябре1969 года операция по приживлению конечности была выполнена в Польше. В хирургическое отделение города Радом доставили 38-летнюю женщину, работницу металлургического завода, которой оторвало кисть. Бригада врачей произвела обработку раны культи, затем сшила кровеносные сосуды, крупные нервы и сухожилия мышц, а также соединила перебитые кости предплечья. Операция прошла успешно.

Сейчас мировая медицина насчитывает десятки операций по реплантации оторванной конечности. Но не все они заканчиваются успешно. И в этом нет ничего удивительного. Ведь травмы бывают неодинаковой тяжести, различны время доставки больных, условия, в которых приходится оперировать, квалификация хирурга и многое другое. Кроме того, подобные операции всегда неожиданны и вынужденны.

Важно другое: принципиально и технически они вполне осуществимы. Об этом говорят и опыты на животных. В течение многих лет они проводятся анатомами, физиологами и клиницистами, разрабатывающими проблему реплантации, то есть пересадки конечностей.

В числе первых клиницистов-экспериментаторов был советский ученый профессор Н. Богораз - крупный хирург, возглавлявший в 30-е годы кафедру хирургии Ростовского медицинского института. Судьба этого выдающегося человека трагична. В 1920 году он попал под трамвай и потерял обе ноги, но и на протезах продолжал работать, оперировать. Много лет своей жизни он посвятил проблеме приращения травматически оторванной конечности. В начале 30-х годов его ученик В. Хенкин с успехом пришил собаке отрезанную у нее же ногу. Продолжила эту большую экспериментальную работу лаборатория, руководимая другим учеником Богораза, профессором А. Лапчинским. В течение трех лет у него жила собака с пересаженной от другой собаки ногой.

Но все это лишь начало. Предстоит еще многое сделать, прежде чем отсеченную конечность можно будет без большого риска для больного «вернуть на место».

Думая о завтрашнем дне хирургии, надо, по-видимому, сегодня найти, прежде всего в эксперименте на животных, надежные способы и методы, которые позволят успешно воссоединять с организмом отсеченную конечность.

Нередко хирургу, выполнившему буквально ювелирную работу по реплантации, из-за нарастания угрожающих жизни больного явлений приходится, ее вновь удалять. Мы еще плохо знаем клинические, биохимические, физиологические, морфологические и другие изменения, наступающие в организме после реплантации, а по поводу причин и механизма их развития существуют противоречивые точки зрения.

Предстоит ответить на вопросы: какие факторы при пересадке конечностей являются ведущими, а какие второстепенными? Какое время после отсечения конечностей следует считать приемлемым для реплантации и после какого срока бесполезно рассчитывать на успех?

На многие вопросы, связанные с изучением важности реплантации конечности, ответ должны дать биохимики, морфологи, физиологи и другие специалисты. Поэтому для комплексного исследования этой проблемы в лаборатории я ввел в группу реплантации конечности, помимо хирургов, и биохимиков, морфологов, физиологов. Хирурги разрабатывали и осуществляли модели экспериментов, близкие к клиническим условиям. Другие специалисты, получая соответствующую информацию, обрабатывали ее и давали советы и рекомендации. Потом мы совместно обсуждали полученные результаты, горячо спорили, вносили поправки.

Эксперименты заключались в том, что у собаки под наркозом ампутировали заднюю конечность, а затем, через разные сроки, пришивали ее на место. Соединяли крупные кровеносные сосуды, нервы, кости, мышцы, сухожилия и кожу. Делали все так, как будто перед нами человек, попавший в аварию и получивший тяжелую травму - потерю конечности.

Реплантация, произведенная через один-три и даже шесть часов после отсечения конечности, проходила удачно. Животные относительно легко переносили послеоперационный период. Правда, много усилий требовалось, чтобы конечность прижилась и собака владела ею так же, как и раньше.

Конечно, если дело коснется человека, пришить оторванную конечность в такие сравнительно короткие сроки не всегда возможно. Отдаленность места катастрофы от хирургического отделения, неподготовленность врачей к проведению такой сложной операции, тяжелое состояние пострадавшего и ряд других моментов могут значительно увеличить период ишемии (обескровливания) конечности. Поэтому в своих опытах мы удлинили срок прекращения кровоснабжения конечности до двадцати четырех часов. Но такие опыты кончались неудачно.

Собаки гибли одна за другой. Что только мы не делали! Подбирали особенно крепких животных, операции старались проводить как можно быстрее, тщательнее, дежурили дни и ночи. Но, несмотря на все усилия, через один-два дня они погибали. Не помогло и предварительное консервирование ампутированной конечности в холодильнике при температуре плюс 2-4 градуса Цельсия.

Я видел, как мрачнели лица сотрудников. На пятиминутках разбирали и анализировали каждый опыт. Вновь и вновь просматривали данные экспериментов, сопоставляли их, думали, спорили.

Специальная группа занималась изучением состояния мышц ампутированной конечности. Установили, что через двадцать четыре часа они обладают высокой степенью токсичности. Если взять кусочек такой мышцы, размельчить, поместить в центрифугу, а потом ввести в вену мыши 0,5 миллиметра полученной надосадочной жидкости, то она погибала моментально. В некоторых опытах даже не успевали вынуть иглу из вены. Смерть наступала, как у нас говорят, на «конце иглы».

Значит, по мере увеличения срока ишемии, конечность, лишенная питания, приобретала определенные токсические свойства. Как устранить или хотя бы уменьшить эту токсичность?

И снова длительные опыты. Сосуды конечности сразу после ампутации промывали холодным раствором для удаления сгустков крови. После этого помещали ее в стерильных условиях в специальный аппарат для консервирования. Через сутки вынимали, вновь промывали, но уже для того, чтобы вымыть из нее токсические вещества, восстановить обменные процессы и согреть. И опять нас постигало разочарование. Большой процент животных погибал. А у тех, кто выживал, послеоперационный период протекал чрезвычайно тяжело.

Вновь наступал период тщательного изучения электрокардиограмм, энцефалограмм, кривых пульса и артериального давления, данных биохимического и физиологического исследований. Снова бурные обсуждения и долгие споры. Все были охвачены одним желанием - решить эту важную проблему.

Как ни странно, но выручила нас та самая, ставшая поговоркой, «пятая нога» собаки. Да, да! Мы решили «обогатить» совершенно здоровую собаку, не ослабленную предварительно ампутацией, наркозом и другими манипуляциями, конечностью другой собаки, ампутированной три, шесть, девять и двадцать четыре часа назад.

Поздно вечером, приезжая в лабораторию, я заставал там в полном составе группу научных сотрудников и студентов. Работали напряженно, с большим увлечением. В день ставили по два-три эксперимента, а надо сказать, опыты с ампутацией и последующей через сутки реплантацией конечности очень трудоемки и громоздки. После «подключения» животному пятой конечности наблюдение велось в течение суток, иногда и больше. Непрерывно производили сравнение состава оттекающей от конечности венозной крови и притекающей к ней артериальной крови. Одновременно изучали изменения крови в организме животного, функции почек, сердечной системы, дыхания и многое другое. Исследование установило определенную динамику в электромагнитном, белковом, водном обмене, развивающуюся в организме животных после восстановления кровообращения.

Полученные данные позволили разработать обоснованное лечение животных в послеоперационном периоде и добиваться выживания собак после реплантации конечности, обескровленной в течение суток.

Первая часть исследований была закончена, был определен комплекс изменений, наступающих после реплантации. Назвали ее «синдром реплантации конечности». Однако по-прежнему оставалось неясным, как развивался шок в связи с поступлением в кровь каких-то особо губительных продуктов из обескровленной, ишемической конечности. Какова природа этого явления? Этот вопрос занимал меня еще с довоенных лет, когда я работал на кафедре у Н. Бурденко.

За разработку проблемы взялась сотрудница лаборатории Т. Оксман. В литературе не было единого мнения о природе ишемического шока. Одни авторы - отечественные и зарубежные - придерживались мысли о накоплении различных токсинов в длительно обескровленном органе, другие оспаривали ее. Так, американские ученые Молт, Мел и другие считали, что гибель животного после реплантации наступает вследствие большой потери плазмы крови, нарушения кислотно-щелочного равновесия и т. п.

Оксман с головой ушла в эксперименты. Желая преодолеть опасности шока, применила гипотермию: животных во время операции охлаждали. Смертность от шока уменьшилась, но это еще не давало ключа к разгадке его причины. И снова опыты... Неудачи длились до тех пор, пока не была использована уже упомянутая модель с «пятой ногой». Отсеченную у собаки лапу через шесть часов соединяли с кровеносными сосудами здоровой собаки И вскоре яд, проникавший из подсаженной лапы, вызывал шоковое состояние у здорового животного. Причем чем больше проходило времени с момента отсечения лапы до ее подсадки здоровой собаке, тем более тяжелым оно было.

Результаты опытов близко подводили к выводу о токсической природе шока. Но надо было получить токсин в чистом виде. Обратились в один известный научно-исследовательский институт. Но там ответили, что для этого пришлось бы засадить за эксперименты весь институт. И уйдет на это лет двадцать.

И тут Оксман помог случай - неожиданная встреча с товарищем по учебе в медицинском институте иммунологом М. В. Далиным. Ему, опытному специалисту, сотруднику Института вакцин и сывороток имени И. И. Мечникова, нередко приходилось выделять и «опознавать» те или иные белковые вещества, Опыты хирургов увлекли иммунологов. Помимо своих плановых дел Далин стал «ловить» ишемический токсин в жидкости, которую прогоняют через сосуды отсеченной конечности собаки. В охоте за ним прошло полтора года. За это время Далин и Оксман разработали новые методики. Опыт следовал за опытом. И вот, наконец, удача: токсин получен! Это вещество белковой природы со средней молекулярной массой. Введенное даже в небольшом количестве в кровь животного, оно приводит к моментальной его гибели.

Итак, удалось выявить ишемический токсин, и мы теперь учимся освобождать от него органы, приготовленные для пересадки. Зная, что в основе шока лежит сильнейший токсин, который появляется при длительном обескровливании органа, легче вести борьбу с этим грозным осложнением. И все же многое еще предстоит выяснить: какова химическая структура ишемического токсина, что за механизмы ведут к его образованию и накоплению в тканях, как быстро и насколько возрастает количество ишемического токсина в крови, есть ли связь между ростом концентрации его в крови и основными нарушениями состояния животных в раннем постишемическом периоде, каковы свойства этого вещества, какова природа его действия и другие.

Начался новый этап исследований. Оказалось, что гораздо легче выделить вещество, чем получить ответы на поставленные вопросы. Успехи сменялись неудачами, радости - отчаянием. Одна из первых неожиданностей - ишемический токсин присутствует в крови здоровых животных, правда, в очень небольших количествах. Этот факт сразу же заставил пересмотреть некоторые концепции. Ведь если он есть в норме, то должен выполнять какую-то функцию. Исследования - фармакологические, биохимические, биофизические и патофизиологические - показали, что ишемический токсин влияет на внутриклеточные обменные процессы, изменяет проницаемость клеточных мембран, делает их проходимыми для различных ионов и, может быть, именно этот процесс лежит в основе развития постишемического отека тканей.

Токсин обладает прямым суживающим действием на сосуды изолированного уха кролика. Введенный в коронарную артерию сердца, он вызывает изменения на электрокардиограмме, аналогичные тем, что происходят в раннем периоде ишемического шока. Его содержание в крови собак после включения в общий кровоток ишемизированной (в течение шести часов) конечности возрастает уже через тридцать минут в три раза.

Кое-что выяснено, но на большинство вопросов ответов пока еще нет. Одно стало ясным: что в общем комплексе нарушений, развивающихся в раннем постишемическом периоде, ишемический токсин играет важную роль.

В настоящее время у нас в стране и за рубежом разрабатывается группа биологически активных веществ примерно такой же молекулярной массы, как и ишемический токсин, которые объединяют под названием «средние молекулы».

Несомненно, что в общем симптомокомплексе нарушений при ишемическом шоке большое значение имеет соотношение и взаимодействие различных биологически активных веществ. Эти работы еще только начинаются. Однако уже сейчас на основании полученных нами данных о характере и механизме действия одного из них - ишемического токсина мы разрабатываем меры и пути борьбы с постишемическими токсикозами. Изыскиваются фармакологические препараты, которые можно использовать, в качестве антагонистов данного вещества. Ведется поиск специальных сорбентов, смогущих очищать кровь от ишемического токсина, и т. д. Кое-какие успехи в этом направлении уже имеются, но главное еще впереди.

Реплантация конечности - длительная, трудоемкая, технически сложная, скрупулезная операция. Только в руках специалиста, хорошо владеющего техникой обработки и подготовки конечности, сосудистого шва, шва нервов, соединения костей и знающего, как вести послеоперационный период, она может быть успешной.

В своей практической работе хирурги постоянно восстанавливают различные сосудистые, костные и нервные повреждения конечностей. Однако реплантация конечностей имеет свои особенности, заключающиеся в том, что необходимо защитить раневую поверхность от инфекции, сохранить отделенную от организма конечность до тех пор, пока больной не попадет в хирургическое отделение. После реплантации в ней необходимо восстановить не только достаточный приток артериальной крови, но и необходимый венозный и лимфатический отток, правильно провести терапию всех возможных ранних и поздних послеоперационных осложнений, разумно осуществить функциональную разработку конечности.

В лаборатории по пересадке органов и тканей проводились такие эксперименты: у собак пересекались только лимфатические пути конечности. Магистральные кровеносные сосуды и седалищный нерв оставались нетронутыми. Сама конечность, естественно, тоже не отсекалась. Тем не менее, послеоперационный отек конечности достигал почти таких же размеров, как при ее реплантации. Этот факт заставил нас заняться поисками путей к восстановлению нормального оттока лимфы в пересаженной конечности.

До настоящего времени в хирургической практике не применялись восстановительные операции на лимфатической системе. Расчет был на самостоятельное восстановление лимфооттока. Проблема трансплантации органов заставила пересмотреть и эту сложившуюся традицию.

Предпринятые в лаборатории исследования показали, что наиболее надежным способом восстановления лимфооттока является стыкование лимфатических узлов трансплантата и хозяина. Лимфатические узлы - это как бы запруды на пути лимфатических рек: «русло» в этих местах шире, «берег» толще, плотнее, а «течение» тише, медленнее.

Отсюда следуют технические преимущества соединения лимфатических путей именно в области узлов. Однако возможно также создание лимфо-венозных коммуникаций, что позволяет отводить лимфу из лимфатической системы в венозное русло практически на любом уровне.

При реплантации конечности необходимо, разумеется, учитывать общее состояние больного, его возраст, здоровье, профессию и многое другое. Больной должен быть тщательно обследован, так как, увлекшись мыслью о возможности реплантации ампутированной конечности, можно не заметить или не придать должного значения повреждениям других органов, при которых эта операция противопоказана.

При решении вопроса о реплантации важно, какая конечность пострадала - верхняя или нижняя, высота ампутации. Необходимо учесть также, даст ли реплантация конечности функциональный результат лучший, чем последующее протезирование.

Наиболее существенный момент - срок ишемии конечности, который должен быть как можно короче. В итоге повторим, что шесть часов хранения конечности при комнатной температуре являются пределом обратимых изменений в ампутированной конечности, но это время можно продлить ее охлаждением.

В настоящее время еще трудно определить все показания и противопоказания к реплантации конечности. Перечисленные, а также многие другие соображения хирург тщательно взвешивает перед тем, как решить вопрос об операции.

ВРОЖДЕННЫЕ И ПРИОБРЕТЕННЫЕ ПОРОКИ СЕРДЦА

Врожденные пороки сердца, формирующиеся в период эмбрионального развития плода, многообразны, и вряд ли следует здесь приводить описание всех вариантов - их более 100. Укажем только, что анатомически пороки могут выявляться в самом сердце или в магистральных сосудах, а также в том и другом месте одновременно.

К порокам сердца относятся: дефекты перегородок сердца, патологические сообщения между большим и малым кругами кровообращения, сужения в устьях магистральных сосудов и на их протяжении, нарушения в строении клапанного аппарата, ненормальные отхождения магистральных сосудов (транспозиция) и их атипичные сочетания и комбинации.

Частота появлений врожденных пороков сердца и сосудов держится на постоянном уровне и составляет около 0,8 процента от всех родившихся. Иными словами, ежегодно в мире рождается примерно 100000 детей с врожденными пороками сердца.

Профилактика этих заболеваний делает только первые шаги, медикаментозное лечение носит симптоматический характер, хирургическому же исправлению подвластно сегодня большинство из них.

Все многочисленные проявления врожденных пороков сердца можно представить в виде отдельных синдромов, главными из которых являются переполнение легочного русла артериальной кровью с возможным развитием легочной гипертонии, дефицит легочного кровотока, вызывающий хроническую кислородную недостаточность, перегрузку отдельных камер сердца.

В основном врожденные пороки сердца характеризуются нарушением гемодинамики (кровообращения), страдает транспорт газа крови - кислорода. При нормальной работе организма ткани получают по сосудам кровь, насыщенную кислородом, и через нее же удаляется углекислота. Движение крови происходит непрерывно в замкнутом сердечно-сосудистом русле. В обычных условиях в венах, сообщающихся с правым отделом сердца, и в его полостях движется венозная кровь, содержащая кислород лишь на 75 процентов. Артериальная кровь, насыщенная кислородом на 96-98 процентов, наполняет сосуды, сообщающиеся с левым отделом сердца, и его полости. Давление крови в центростремительных сосудах вблизи их впадения в предсердия и в самих предсердиях не превышает 5 миллиметров ртутного столба. В центробежных сосудах и желудочках давление значительно возрастает, причем в полостях и сосудах, несущих артериальную кровь, оно выше, чем в полостях и сосудах с венозной кровью.

При наличии порочных сообщений между полостями сердца или главными сосудами нормальные условия кровообращения нарушаются: давление в сосудистом русле и полостях сердца повышается, пути движения крови, процессы насыщения кислородом и доставки его в нужном количестве в ткани претерпевают существенные изменения, возникает недостаточность кислорода в тканях.

Кровь, вместо того чтобы двигаться по нормальному пути большого круга кровообращения, может пройти более короткий путь и поступить прямо в правое предсердие. В результате - порочный «сброс» крови из одного круга кровообращения в другой: артериальная кровь переходит в венозное русло или, наоборот, венозная кровь поступает из правого отдела сердца в артериальное русло. Затем обогащенная кислородом кровь совершает повторный путь через малый круг кровообращения, что сопровождается «балластной» работой сердца и легких. Сердцу больных с такими нарушениями приходится испытывать большую нагрузку. У некоторых из них кровь находится только в легочных венах или в левом предсердии.

Если дефект находится в межжелудочковой перегородке, происходит «сброс» артериальной крови (из-за разницы давлений в полостях желудочков и связанного с этим увеличения ударного объема правого желудочка) и крови, проходящей через малый круг кровообращения. Нарушение гемодинамики в этом случае нарастает в течение жизни больного и приводит, как правило, к необратимой легочной гипертонии. Гипертрофия левых отделов сердца является также одним из характерных признаков дефекта межжелудочковой перегородки.

Расстройство гемодинамики при дефекте межпредсердной перегородки в основном объясняется патологическим сообщением между двумя предсердиями. Сброс крови происходит тогда из левого предсердия в правое. Больные с такого рода пороками страдают заболеваниями дыхательных путей, отстают в развитии.

При других видах врожденных пороков (тетраде Фалло, транспозиции сосудов и др.), когда венозная кровь сбрасывается в артериальное русло, пациенты испытывают хроническое кислородное голодание, так как ткани организма получают кровь, обедненную кислородом. О пороке сердца при этом свидетельствует синюшность слизистой рта той или иной степени.

Существует ряд врожденных пороков, для которых характерно отсутствие субъективных проявлений в течение долгого времени, тогда как в процессе объективного изучения вскрываются серьезные нарушения гемодинамики (врожденное сужение аорты, стеноз легочной артерии, стеноз устья аорты и т. д.). Выявить таких больных, чтобы своевременно начать их лечение, - актуальная задача современной медицины.

Диагноз врожденного порока сердца, таким образом, может быть поставлен на основании выраженных признаков расстройства гемодинамики и данных общепринятой функциональной диагностики.

Симптоматическое лечение здесь, к сожалению, малоэффективно. Для хирургического же вмешательства необходима более точная диагностика методом контрастной ангиокардиографии, когда контрастное вещество под контролем рентгеновского аппарата вводится в полости сердца и сосудов. Сначала зонд внедряется через подкожную локтевую вену и дальше - через плечевую вену, затем переходит в полую вену и в правое предсердие. Дальше, в зависимости от задачи исследования, он либо задерживается, либо продвигается через правый желудочек в легочную артерию и ее ветви. Когда зонд подходит к нужному участку полости сердца, с его помощью быстро вводят контрастное вещество в необходимом количестве.

Идея обследования состояний полостей сердца с помощью катетера принадлежит немецкому врачу В. Форсману, который в 1928 году впервые осуществил этот эксперимент на себе. Вначале в присутствии коллеги он стал вводить через локтевую вену по направлению к сердцу специально изготовленный зонд, но его не удалось протянуть до сердца, так как участвовавший в опыте врач запретил это делать, боясь отрицательных последствий. Катетер прошел расстояние в 35 сантиметров.

Форсман, уверенный в своей правоте, неделю спустя повторил опыт. На сей раз зонд толщиной в несколько миллиметров продвинулся по току венозной крови на 65 сантиметров и вошел в полость правого предсердия. Исследователь проводил опыт под контролем рентгеновского аппарата и мог видеть катетер в вене во время его движения. Эксперимент закончился успешно, никаких неприятных ощущений Форсман не испытал. Однако прошли годы, прежде чем данный метод утвердился в клинической практике, автор его получил в 1957 году Нобелевскую премию.

Впоследствии на основе метода Форсмана были разработаны пути исследования левого желудочка и левого предсердия.

Зондирование позволяет с большой точностью выявить внутрисердечные нарушения кровообращения. Оно помогает сегодня без особого риска уточнить диагноз тысяч больных, нуждающихся в операции по поводу заболеваний сердца и сосудов. При врожденных пороках сердца применение ангиокардиографии дает возможность обнаружить извращенные пути оттока крови, нарушения обычных контуров крупных сосудов и их особое расположение, наглядно увидеть изменение формы и размеров полостей сердца. Кроме того, через патологическое отверстие в межпредсердной или межжелудочковой перегородке зонд может проникнуть в такие отделы сердца и крупные сосуды, куда в нормальных условиях он не проходит, например из правого сердца в левое, в легочные вены из аорты, в Баталлов проток и т. д.

С помощью сердечного зонда можно также взять из полостей сердца и крупных сосудов пробы крови и изучить их газовый состав, записать давление, его перепады и другие характеристики. Дифференциальное исследование артериальной, венозной и «смешанной» крови позволяет вычислить минутный объем сердца, величину сбросов крови и их направление.

Одновременно с ангиокардиографией при диагностике врожденных пороков используются электрокардиограммы и другие полиграфические тесты, обнаруживающие нарушения ритма, степень гиперфункции того или иного отдела сердца и т. д. Электрокардиограмма, снятая с внутренней поверхности сердца, дает представление о самых тонких сторонах деятельности этого органа.

Для хирурга, оперирующего на открытом сердце, важна точная диагностика врожденного порока, и сегодня он имеет возможность получить нужные сведения с помощью тщательного анализа клинических и диагностических данных. На современном уровне знаний диагностика таких форм врожденных пороков, как незаращение артериального протока, дефект межжелудочковой перегородки и другие, не вызывает больших затруднений. Сложности возникают в случае комбинированных пороков, отягощенных тем или иным сопутствующим заболеванием, а также при оценке резервов больного и степени риска операции.

Технике оперативного вмешательства при коррекции врожденных пороков чрезвычайно сложна и требует специальной подготовки - врач-хирург должен обладать знаниями многих вопросов нормальной и патологической физиологии, рентгенодиагностики, функциональных методов исследования. У нас в стране созданы крупные хирургические центры и отделения больниц для оперативного лечения врожденных пороков сердца. Во время операций используются диагностические приборы и аппараты для управления основными жизненно важными функциями организма (кардиомониторы, дыхательные аппараты). Благодаря этому риск хирургических вмешательств на сердце и крупных сосудах резко уменьшился, а функциональные результаты от операций улучшились. Достигнуты также определенные успехи в хирургическом лечении пороков сердца у новорожденных и детей раннего возраста.

Хирургия пороков сердца у новорожденных имеет свои принципиальные особенности. Сердце и сосуды у младенца очень малы. Объем циркулирующей в них крови составляет, в зависимости от возраста, 300 - 800 миллиметров. Поэтому потеря даже небольшого ее количества чрезвычайно опасна. Но главное заключается в том, что ребенка нельзя рассматривать как взрослого в миниатюре. Грудных детей резко отличают особенности обмена веществ и их реакция на порок сердца и операционную травму.

За разработку оперативного лечения врожденных пороков сердца в раннем возрасте группе хирургов (В. Бураковскому, Б. Константинову, Я. Волколапову, В. Францеву) в 1973 году была присуждена Государственная премия СССР.

Однако, несмотря на успехи, достигнутые в хирургии открытого сердца, многие вопросы требуют дальнейшего изучения. Наиболее актуальной остается проблема преодоления гипоксии (обеднения организма кислородом). В этом отношении хорошие результаты дает применение гипербарической оксигенации - насыщения организма кислородом под повышенным давлением. Метод успешно внедряется в клиническую практику. Совершенствуются методы профилактики тяжелых осложнений во время операции и после нее, в частности исследуются патологические состояния терминального периода - агония и клиническая смерть.

В основе приобретенных пороков сердца лежат выраженные необратимые морфологические изменения, приводящие к тяжелым гемодинамическим расстройствам.

Причин для их возникновения существует множество. Среди наиболее известных назовем ревматическую и бактериальную инфекции, ряд заболеваний с нерасшифрованным до конца этиологическим (причинным) фактором.

Однако, какой бы ни была первопричина, вызвавшая нарушения в анатомии и функции клапана (или клапанов) сердца, суть заболевания сводится к суживанию створок (стенозу) с ограничением их пропускной способности, к зиянию клапанного отверстия (недостаточности). Поэтому для обозначения приобретенного порока часто употребляется термин «клапанная болезнь» сердца. Диагностика ее сегодня не представляет больших сложностей, но задачи оценки стадии заболевания, прогноза результатов лечения, выбора метода лечения и времени операции остаются до сих пор крайне актуальными.

Насколько это важно, показывает следующий пример. Хорошо разработанная в техническом отношении операция замены (протезирования) митрального клапана приводит к летальному исходу у 3 процентов больных с третьей и у 18 процентов больных с четвертой стадией заболевания по классификации А. Бакулева и А. Дамир. Следовательно, проблема своевременности хирургического лечения приобретенных пороков сердца чрезвычайно злободневна, и решение ее не терпит отлагательств.

Ревматическая инфекция чаще всего приводит к поражению сначала митрального, а затем аортального клапанов. Консервативное, медикаментозное лечение обычно не устраняет развившуюся деформацию в виде органических сужений отверстий. Суть операции при митральном стенозе заключается в том, что введенным в полость сердца пальцем или специальным инструментом хирург разрывает спайки между створками клапанов и расширяет отверстие для более свободного поступления крови из предсердия в желудочек. Правда, при этом существует опасность сильного кровотечения и эмболии, которые могут привести к гибели больного, а также неконтролируемого повреждения клапана и, как следствие, его недостаточности.

В 1925 году профессор И. Дмитриев, работавший на кафедре оперативной хирургии 1-го ММИ, предложил и экспериментально обосновал оригинальный метод операции митрального стеноза. Он заключается в том, что хирург пальцем вдавливает в полость сердца ушко предсердия, ощущая отверстие между предсердием и желудочком, ориентируясь в препятствиях, которые мешают продвижению крови. Пальцем же можно расширить суженное отверстие до нужных размеров и продвинуться таким путем в желудочек и дальше - до отверстия аорты.

Однако закрытые методы (без вскрытия сердца) при значительных фиброзных деформациях клапанов не всегда дают стойкие положительные результаты, может возникнуть митральная недостаточность. Поэтому ряд хирургов (например Е. Коу) начали активно пропагандировать при митральном стенозе открытую операцию с применением аппарата искусственного кровообращения. Некоторые хирурги (Б. Петровский) высказываются за дифференциальный подход к выбору операции.

Начиная с 1960 года в нашей стране стал широко использоваться метод протезирования клапанов для лечения приобретенных пороков сердца.

Сердечные клапаны часто поражаются ревматическими процессами, как мы уже говорили. Они могут быть повреждены и в связи с воспалением эндокарда - внутренней оболочки полости сердца - и клапанного аппарата. Во многих случаях замена пораженного клапана протезом - единственная возможность нормализовать гемодинамику и восстановить здоровье и работоспособность больного.

Пионером протезирования сердечных клапанов считается С. Хуфнагель, который в 1954 году предложил использовать шаровой протез в пластмассовой камере для имплантации в грудную аорту при лечении аортальной недостаточности. Именно с этого момента началось протезирование клапанов сердца в клинике. Исследования по совершенствованию форм протезов, выбору материалов, повышению надежности в работе успешно ведутся во многих странах мира, в том числе и в Советском Союзе.

В настоящее время для протезирования применяются биологические и механические искусственные клапаны сердца. Для создания биологических клапанов используются собственные ткани больного - перикард, широкая фасция бедра, сухожильная часть диафрагмы - и чужеродные ткани, например сердечные клапаны, взятые у свиньи. Однако со временем эти «материалы» теряют свою эластичность, становятся малоподвижными, подвергаются обызвествлению, а порой и разрыву.

Более широкое применение получили механические клапаны. Первоначально исследователи стремились создать протезы, которые по своему строению максимально приближались бы к естественным клапанам. Поэтому разрабатывались в основном створчатые (лепестковые) формы. Такие искусственные клапаны состояли из жесткого каркаса, на котором крепились подвижные лепестки; они обладали небольшим весом и объемом, не изменяли центрального потока крови. Однако функционирование лепестковых клапанов продолжалось в среднем два-три года, затем они разрушались из-за «усталости» синтетического материала, вызванной постоянным изгибом створок-лепестков.

Другие механические клапаны состоят из металлического каркаса, внутри которого находится запирательный элемент. Этот элемент (шарик или диск), соприкасаясь с основанием протеза - «седлом», перекрывает входное отверстие клапана и прекращает поступление крови. В момент удаления запирательного элемента от «седла» кровь свободно поступает в следующую камеру сердечно-сосудистой системы.

Клапан с запирательным элементом в виде шарика столь долговечен и надежен, что один американский хирург шутя заявил как-то: «Творец, имей он в кармане лишних 100 долларов, создал бы первоначально человеку вместо сердца именно эту конструкцию». Однако на практике такие клапаны не всегда применимы. Из-за значительных размеров и веса их нельзя, например, вживлять больным с малым объемом полостей желудочков сердца и узкой аортой. Поэтому в последнее время кардиохирурги стали отдавать предпочтение так называемым малогабаритным протезам, которые имеют дисковый запирательный элемент.

Наряду с положительными функциональными свойствами искусственные клапаны имеют и ряд технических недостатков. Так, некоторые больные не могут переносить сильный шум от протезов. При их использовании существует также опасность тромбообразования, следует учитывать и возможность появления различных осложнений, связанных с необходимостью пожизненно принимать противосвертывающие средства - антикоагулянты.

Кроме того, износ материала, из которого изготовлен протез, совершающий в год 80 миллионов циклов «открытие - закрытие», может привести к нарушению функции клапана и остановке работы сердца. Поэтому для производства механических протезов требуются прочные, инертные материалы с антитромбическими свойствами поверхностей - высоколегированные нержавеющие стали, кобальто-хромовые сплавы, тантал, титан, высокомолекулярные синтетические полимеры. В последнее время в СССР и за рубежом протезы сердечных клапанов стали делать из пиролитического графита.

Поиск оптимального материала продолжается. Например, на кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии 1-го ММИ имени И. М. Сеченова в эксперименте на животных испытывается высокопрочная, биологически инертная, устойчивая к коррозии керамика, кристаллическую основу которой составляет окись алюминия. Аналогичные работы ведутся также в США, Японии, ФРГ.

Замена поврежденных клапанов сердца протезами значительно увеличила продолжительность жизни многих больных, возвратила им утраченную работоспособность. Конечной целью ученых, конструкторов и врачей является создание таких заменителей клапанов, которые функционировали бы в течение всей жизни больного.

Результаты подобных операций нельзя не признать хорошими. Так, если больных с пороком митрального клапана не оперировать, то через 6 лет в живых останется лишь 5 процентов из них. После операции продолжают жить 75 процентов.

Неизмеримо вырос за недавние годы арсенал службы реанимации, от работы которой во многом зависят исходы операций. Возможность постоянного мониторного наблюдения за пациентами с помощью компьютеров и аналого-цифровых устройств, применение гипербарической оксигенации, компонентов крови и кровезаменителей, внутриартериальной контрпульсации раздуваемым синхронно с сердечными циклами балончиком для предупреждения и лечения кардиогенного шока, различных методов вспомогательного кровообращения и искусственного временного левого желудочка сердца - вот далеко не полный перечень достижений в этой области, призванных облегчить усилия врачей в борьбе за жизнь человека.

При изучении сердечной недостаточности в послеоперационный период и при разработке новых методов и способов лечения важную роль играет математическое моделирование с помощью ЭВМ третьего поколения. Оно позволяет получать непрерывную информацию о сложнейших патофизиологических процессах в организме.

Говоря об успехах сегодняшней кардиохирургии, нельзя не сказать и о последних достижениях современной медицинской диагностики. О катетеризации сердца и ангиографии мы уже рассказывали. Сейчас изменились тенденции к внедрению в практику новых «бескровных», или неинвазивных, методов распознавания болезней сердечно-сосудистой системы, предоставляющих клиницистам четкую и полезную информацию. Среди них следует назвать методы эхолокации. «Осмотр» сердца и его внутренних структур с помощью ультразвука позволяет оценить морфологию, функцию, размеры и другие характеристики сердечных клапанов, перегородок сердца, отдельных его камер. Врач может многократно и без всякого риска для больного исследовать его и не только уточнить диагноз, но и заранее выработать план операции и даже прогнозировать ее исход. Эхокардиография помогает распознавать ряд заболеваний, диагностика которых до недавнего времени была очень затруднена. Например, применяя эхолокацию, стало реальным почти в 100 процентах случаев амбулаторно ставить диагноз первичных опухолей сердца. Их хирургическое удаление дает полное излечение. Другое свидетельство выросших диагностических возможностей современной медицины - применение компьютерной томографии, метода, создатели которого были удостоены Нобелевской премии. Многочисленные датчики улавливают в рентгеновской плотности тканей организма малейшие различия, которые реконструируются с помощью ЭВМ в целостное послойное изображение. Перспективы широкого внедрения этого метода трудно переоценить. Благодаря компьютерной томографии успешно осуществляется диагностика аневризм восходящей аорты, протекающих с расслоением ее стенок, и хирурги сегодня благополучно оперируют таких больных. Операция заключается в рассечении аневризмы и вшивании внутрь ее просвета клапаносодержащего протеза с перемещением в него обеих коронарных артерий. Подобные операции, выполняемые во Всесоюзном центре хирургии АМН СССР, спасают обреченных и предохраняют их от рецидива расслоения стенок аорты.

ЗАЧЕМ НУЖНО ИСКУССТВЕННОЕ СЕРДЦЕ?

Созданием аппарата «искусственное сердце», способного в течение многих часов и дней заменять собственное сердце, занимаются многие ученые. Энергичные попытки в этом направлении предпринимаются в СССР, США и других странах.

В апреле 1969 года в Техасском институте сердца в Хьюстоне профессор Д. Кули произвел эксперимент по пересадке искусственного сердца 47-летнему X. Карпу. Он находился в госпитале в ожидании операции по пересадке сердца от донора. Однако вдруг состояние его резко ухудшилось, и, по словам профессора Кули, он умер бы, если бы не было пересажено искусственное сердце, которое сконструировал аргентинский врач Д. Лиотта, работающий в США. «Сердце» состояло из дакроновых волокон и пластика, приводилось в движение электрическим приводом. Когда был найден донор, профессор Кули заменил искусственное сердце сердцем 40-летней женщины, умершей от заболевания мозга. Однако на другой же день оно перестало биться, и больной умер.

Несмотря на трагический конец, значение пересадки искусственного сердца на время, пока не будет подобран донор, очень велико.

Профессор В. Шумаков с группой сотрудников из научно-исследовательского института трансплантологии и искусственных органов МЗ СССР в последнее время добился большого успеха, создав искусственное сердце, уже испытанное на животных. Аналогичные работы ведутся и в других институтах и лабораториях нашей страны.

Некоторые зарубежные специалисты скептически относятся к вживлению в человеческий организм механического сердца. Я также сомневаюсь в возможности сколько-нибудь долгой жизни с искусственным сердцем. И тем не менее считаю вполне оправданной затрату сил и средств на конструирование «сердечных моторов», если не для постоянного, то для временного использования. Например, сердце поражено тяжелым инфарктом, захлебывается, расходует последние силы и вот-вот совсем выйдет из строя. Если рядом с ним заработает искусственный насос, который возьмет на себя часть труда, может быть, тогда сердце больного, отдохнув, хоть частично преодолеет кризис? Возможно, и пересадка не потребуется.

Искусственное сердце поможет, как мы надеемся, избавить хирургов от чрезвычайной спешки. Ведь пока оно будет поддерживать кровообращение в организме больного, врачи серьезно, неторопливо, осмотрительно подберут донора по всем показателям тканевой совместимости. На каком-то этапе можно будет подсадить механическое устройство и донору, чтобы оно немного «потащило» за собой его сердце после того, как, по всем канонам медицины, оно должно остановиться. В таких условиях операции по пересадке станут более надежными и результаты их улучшатся. Наконец, как нам кажется, создание пластмассового или иного сердца облегчит организацию «банка резервных органов», подлежащих пересадке.

Сейчас очевидно, что успех может быть лишь при разработке все более совершенных моделей, в которых применяются новейшие научно-технические достижения. Положительные результаты испытаний длительно действующих новых образцов искусственного сердца на подопытных животных представляют собой значительный этап на пути к конечной цели.

Ученых не покидает также идея временно использовать другое вспомогательное сердце - живое. Она вполне обоснована В. Демиховым, который сделал сотни подобного рода опытов на собаках и разработал более двадцати вариантов подключения добавочного сердца. Многие из его виртуозных операций были достаточно успешными. Конечно, эксперименты на животных никогда не могут гарантировать, что у человека сходная операция даст тот же результат.

Впервые подобная операция была сделана человеку К. Бернардом в конце ноября 1974 года в больнице «Хроте Схюр». Он подсадил 58-летнему инженеру А. Тейлору добавочное сердце, взятое у погибшей в автомобильной катастрофе десятилетней девочки. Сердце донора было подключено не взамен, а в помощь старому, тяжело больному. В конце года К. Бернард сделал еще одну такую же операцию Л. Госсу.

На пресс-конференции в Кейптауне, которая состоялась через два месяца после выписки Л. Госса из больницы, К- Бернард вновь высказал мнение о том, что операция «по подсадке» второго сердца более перспективна, чем по замене этого органа. Практически здоровое сердце донора - своего рода «костыль». Опираясь на него, организм, по идее хирурга, поможет собственному сердцу больного. Возможно, что к моменту, когда у пациента разовьется реакция отторжения, его отдохнувшее сердце будет способно вновь взять на себя всю первоначальную нагрузку. Не исключено и длительное существование двух сердец, ведь техника пересадок совершенствуется. Однако закон борьбы двух конкурирующих органов в одном организме проявит себя. Больное сердце пациента - источник иммунологических реакций - вызовет активизацию защитных сил, которые должны «ополчиться» на чужое сердце.

Проведенный К. Бернардом поиск в новом направлении лечения тяжелых, несовместимых с жизнью заболеваний сердца, несомненно, представляет большой научный и практический интерес. Идея его разгрузки основана на предположении, что в едином ритме будут биться два сердца. Однако в экспериментах на животных такой синхронности никогда не бывает. Это естественно: донорское сердце, лишенное нервных связей с организмом, подчиняется только своему «внутреннему ритму». Но такая несогласованность может создать усиленную нагрузку на сосуды. И еще: при подсадке, как и при замене сердца донорским, пациент должен постоянно получать иммунодепрессанты - вещества, подавляющие защитную реакцию организма. Неизвестно, как отзовется их действие на собственном больном сердце. Повторим, что, по-видимому, более перспективным может стать не донорский, а искусственный орган. Аппарат, конечно, не заменит человеку собственное сердце, но даст ему отдых и поможет врачам вылечить его. Искусственное сердце - «машина», которая может изготовляться серийно.

2 декабря 1982 года человеку было впервые имплантировано искусственное сердце! Уникальная операция успешно проведена руководителем кафедры сердечнососудистой хирургии Медицинского центра университета в Солт-Лейк-Сити доктором Уильямом де Врисом. Больной Б. Кларк, страдавший тяжелым, неизлечимым сердечным недугом, согласился на отчаянный эксперимент.

Вскоре после операции Б. Кларка уже показывали по американскому телевидению, и он в течение двух с половиной минут беседовал с хирургом. На вопрос, какие неудобства доставляет пересаженное сердце, Кларк ответил: «Никаких. К этой штуке можно привыкнуть. Сначала было тяжело, это верно, но само сердце качало нормально. Вообще приятно сознавать, что смог принести пользу людям. Скажу так: дело стоит того, если окажешься перед выбором - смерть или операция».

С момента установки протеза несколько раз возникали аварийные ситуации, грозившие больному неминуемой смертью: утечка воздуха из легких в грудную полость (это могло привести к параличу дыхания), судороги, вызванные побочным действием на организм различных лекарств. Оправившись от спазмов, особенно усилившихся на седьмой день после операции, Кларк нашел в себе силы сказать хирургам и врачам, дежурившим у его постели: «Не сдавайтесь!»

Борьба за жизнь продолжалась постоянно - днем и ночью. О себе давали знать легкие и почки, которые причиняли Кларку тяжелые страдания еще до пересадки. Вслед за улучшением состояния неожиданно вышел из строя входной клапан в левом желудочке протеза. Операция по его замене прошла успешно. После этого серьезных осложнений не возникало, но хорошим состояние больного не было. Ощущались последствия острого мозгового синдрома, вызванного, по мнению врачей, обилием крови, поступавшей в мозг, который привык к низкому уровню кровообращения. Бред, потеря памяти наступили внезапно, непредвиденно. Если Кларку задавали вопросы, он выглядел озадаченным. Иногда не мог ответить, была ли у него операция и какая. Начали сдавать почки, открылась рвота с попаданием рвотных масс в легкие. Это привело к развитию пневмонии. Резко поднялась температура.

И хотя сам протез более трех месяцев работал безупречно, вживления механического сердца не произошло. Спасти его владельца уже не представлялось возможным. Через сто одиннадцать дней после операции Б. Кларк скончался.

Гибель человека - всегда трагедия. И все же почти четыре месяца, которые Кларк прожил с искусственным сердцем в груди, следует считать большой удачей хирургов, переступивших грань невозможного...

Что же такое искусственное сердце «Джарвик-7», имплантированное Кларку? Протез назван так в честь его конструктора Р. Джарвика и состоит из двух симметричных искусственных желудочков без предсердий с входным и выходным клапанами. Каждый желудочек разделен диафрагмой на две камеры: кровяную и пневматическую. В последней с помощью электропневматического привода создается нужное давление или вакуум, при этом кровь из кровяной камеры вытесняется в артериальное русло, а затем вновь заполняет ее. «Джарвик-7» предварительно испытали на теленке массой 100 килограммов, который прожил с ним 268 дней. Одним из осложнений, обнаруженных в эксперименте, было отложение солей кальция на диафрагме. Однако конструктор протеза утверждал, что у человека таких осложнений не будет, сердце может работать в течение года, а возможно, и четырех лет.

К недостаткам конструкции Джарвика следует отнести громоздкость аппаратуры, вес которой составляет 170 килограммов: сюда входят резервный привод, аккумуляторные батареи, компрессор и вакуумнасос, а также регистрирующие приборы. Пациент связан с аппаратурой, подключенной к электросети и резервным источникам электропитания двенадцатиметровым шлангом. Если бы Кларк смог передвигаться, он вынужден был бы толкать впереди себя тележку со всеми приборами. Масса самого искусственного сердца «Джарвик-7», вставляемого в грудную клетку, - 280 граммов. Давление поддерживается на уровне 140 на 80, при этом обеспечивается пульс 90 ударов в минуту. Данные показатели можно изменять в ту или другую сторону.

Операция, сделанная Б. Кларку, не имеет аналогов по длительности пребывания протеза в груди человека. Она является началом нового этапа в развитии научной и практической хирургии и, несомненно, послужит толчком к совершенствованию конструкций механического сердца и привода, позволяющих осуществлять «вживление» протеза на долгие годы.

После 1982 года Уильям де Врис произвел еще четыре пересадки механического сердца. Они были выполнены при тяжелых заболеваниях сердца (инфарктах), когда у больных не оставалось никаких надежд на сохранение жизни. Однако все, кому было пересажено механическое сердце, прожили недолго, меньше, нежели

Барни Кларк, и погибли от необратимых мозговых кровоизлияний (инсульта). Поэтому даже такой оптимист, как де Врис, в интервью корреспонденту АПН В. Симонову дал понять, что, если у всех больных будут наблюдаться инсульты, может настать день, когда мы скажем себе: «Нет, у нас ничего не выходит. Эта технология никуда не годится! Дело не идет, стоп!»

19 февраля 1985 года в печати промелькнуло сообщение о том, что 58-летний американец Мэррей Хейден стал третьим человеком в мире, которому пересажено искусственное сердце. Операцию осуществил хирург Уильям де Врис в клинике города Луисвилл (штат Кентукки). Две аналогичные операции, выполненные ранее, произвел тот же хирург («Правда», 19 февраля 1985 года).

Стойкий положительный результат в эксперименте по замене собственного сердца на искусственное получен в Институте трансплантологии и искусственных органов. Механическое сердце пересажено теленку по кличке Нептун. 52 дня теленок жил с пластмассовым протезом, который был помещен в грудную клетку на место изъятого собственного сердца. Сокращается оно благодаря сжатому воздуху, поступающему по трубкам из стоящего снаружи компрессора. Блок управления задает нужный ритм сердцу. Движения Нептуна были ограничены пределами небольшого «пятачка» возле привода. Конечно, пересаживать такое механическое сердце человеку на длительный срок вряд ли целесообразно. Другое дело, когда речь идет о временной замене вышедшего из строя органа, пока не будет подобрано биологическое сердце. Тогда и такого рода пластмассовое сердце может быть пересажено больному как временный протез.

Ведь для постоянного использования механического сердца будет пригодна лишь такая модель, которая уместится в грудной клетке вместе с приводом. Как исключение, привод может быть закреплен на теле в виде ранца. Тогда человек может свободно передвигаться и жить в обычных условиях.

В 1979 году в Токийском университете проводился эксперимент по созданию портативного искусственного сердца. Коза жила с ним 155 дней. Аналогичные эксперименты осуществлялись в университетах штата Юта в США и в Берлине. Разработанное в Токио «сердце» - это два 15-сантиметровых насоса из полиэфирвинилхлорида, приводящиеся в движение электродвигателем, прикрепленным к коже.

В лаборатории медицинского университета имени Я. Е. Пуркинье в Брно, как сообщило агентство ЧТК, более 130 дней жила подопытная коза с искусственным сердцем. Работой сердца управляла аппаратура, разработанная специалистами ЧССР («Мед. газета», 22 апреля 1987 года).

Здесь есть над чем думать, причем не только медикам, но и многим специалистам разных профилей, энтузиастам нового, невиданного в истории направления науки во имя продления жизни человека.

ЗА ГРАНЬЮ ВОЗМОЖНОГО

27 октября 1986 года в Научно-исследовательском институте трансплантологии и искусственных органов МЗ СССР была произведена операция пересадки сердца. Тридцатитрехлетнему Н. Шишкину бригада хирургов под руководством профессора В. Шумакова пересадила сердце человека, погибшего в автотранспортном происшествии. Так случилось, что после проведенных исследований на иммунологическую совместимость тканей донора и реципиента сердце погибшего подошло именно Шишкину. С его согласия было решено сделать ему пересадку этого органа.

После операции больной пришел в себя, разговаривал, шутил, ел. Но спустя несколько суток после операции он погиб из-за повреждающего действия на почки иммуносупресеивного препарата циклоспорин А. Это была третья операция пересадки сердца в СССР. И, наверное, более чем тысячная в мире. Ничего сенсационного не было.

Затем последовали удачные операции, выполненные также Шумаковым со своими сотрудниками. Вот краткое их описание.

Наблюдение I. Больная Ш., 27 лет, более 1,5 лет страдала недостаточностью сердечной мышцы - дилятационной кардиомиопатией тяжелой степени. Терапевтическое лечение в стационарах оказалось безуспешным. Прогрессирующая застойная сердечная недостаточность и весьма неблагоприятный ближайший прогноз определили прямые показания к операции - пересадке сердца. Операция выполнена 12 марта 1987 года. Донором был мужчина 26 лет, у которого после операции злокачественной опухоли головного мозга нейтральной бригадой специалистов констатирована смерть мозга. Удаленное сердце реципиента (больной Ш.) подтвердило наличие резкого увеличения сердца и расширение его полостей, необратимое поражение сердечной мышцы. Защиту сердца донора во время операции обеспечили его охлаждением и насыщением специальным кристаллоидным раствором, введенным из аппарата искусственного кровообращения. Общее время остановки кровоснабжения сердца (зажим на аорте) составило 88 минут, в течение которых оно было пересажено на место удаленного сердца реципиента. Длительность искусственного кровообращения 110 минут. Общая длительность операции 5 часов.

Сердечная деятельность восстановилась после одного разряда дефибриллятора. На третьи сутки больная встала с постели. Рана зажила нормально, швы сняты на 14-й день.

На 24-е сутки возникло тяжелое кровотечение из остро возникшей язвы двенадцатиперстной кишки; кровотечение остановлено только путем срочной операции - перевязки кровоточащей артерии на дне язвы.

Больная выписана через два месяца, чувствует себя хорошо, ведет нормальный образ жизни. Получает препараты, подавляющие активные иммунные реакции организма.

Наблюдение II. Больной Р., 38 лет. С января 1984 года после перенесенного гриппа страдает прогрессирующей сердечной недостаточностью. В результате острого нарушения мозгового кровообращения в феврале 1987 года произошел переходящий правосторонний паралич.

Клинический диагноз: дилятационная кардиомиопатия. Длительная массивная медикаментозная терапия эффекта не дала.

Операция - пересадка сердца - выполнена 12 июня 1987 года. Донором был мужчина 22 лет, у которого в другом лечебном учреждении после тяжелой черепно-мозговой травмы констатирована смерть мозга. Удаленное сердце реципиента (больного Р.) было резко увеличенным в размерах, дряблым с серо-синюшными полосами необратимо пораженной мышцы.

Хирургические особенности, защита пересаживаемого сердца и искусственного кровообращения были аналогичными предыдущей операции. Сердечная деятельность восстановилась самостоятельно (без дефибрилляции). Длительность операции 4,5 часа. Реанимационный период без осложнений.

На 6-е сутки в результате плановой биопсии (взятия на исследование кусочка внутренней стенки сердца) выявлены признаки отторжения средней степени. Поэтому увеличены дозы иммунодепрессантов - препаратов, подавляющих иммунную активность. Последующие повторные биопсии эндокарда не выявили признаков отторжения сердца.

Состояние пациента вполне удовлетворительное. Выписан.

Наблюдение III. Больной А., 22 лет, остро заболел в 1986 году после значительного переохлаждения в условиях гриппозной инфекции.

Клинический диагноз: дилятационная кардиомиопатия. Длительная интенсивная медикаментозная терапия оказалась безуспешной.

Операция - пересадка сердца - выполнена 29 ноября 1987 года. Донором был мужчина 26 лет - смерть мозга после операции по поводу опухоли головного мозга.

Удаленное сердце реципиента резко увеличено в размерах, дряблое, со множеством полос фиброза - необратимого поражения мышцы.

Хирургические особенности пересадки сердца, защиты миокарда и искусственного кровообращения обычные; время остановки кровоснабжения сердца - 63 минуты. После самостоятельного восстановления сердечной деятельности вскоре возникла остановка сердца, потребовавшая интенсивного медикаментозного и электроимпульсного восстановления и поддержания работы сердца. Поэтому и время искусственного кровообращения достигло 135 минут.

В периоде реанимации и интенсивной терапии постепенно снижались средства, тонизирующие сердечную деятельность. Дальнейшее послеоперационное течение гладкое. Больной готовится к выписке.

Высокий уровень непосредственных и отдаленных результатов у 1620 больных, перенесших пересадку сердца с 1978 по 1985 годы (выживание: один год - 78,95 процента, пять лет - 76,6 процента), убедительно аргументирует положение о том, что трансплантация сердца является единственно реальным методом эффективной помощи больным в терминальной стадии сердечной недостаточности.

В декабре 1986 года в больнице «Папуорт» неподалеку от Кембриджа группой британских медиков под руководством известного хирурга-трансплантолога Джона Уолпорка была произведена еще более сложная операция: Давине Томпсон 32 лет одновременно были трансплантированы сердце, легкие и печень. Донором послужила девочка 14 лет, погибшая в автомобильной катастрофе. Операция выполнялась в одной операционной тремя бригадами в составе 15 человек и длилась семь часов. Чтобы избежать возможности заражения инфекцией, больная находилась в стеклянном колпаке.

На третий день больная пришла в сознание, стала разговаривать и отвечать на вопросы. Вскоре ее перевели из палаты интенсивной терапии в обычную и разрешили вставать с постели и совершать небольшие прогулки.

Каким будет исход настоящей операции, покажет время, которое может ответить на вопрос о дальнейших перспективах подобного рода вмешательств в человеческий организм.

А начиналось все так.

3 декабря 1967 года мир облетела сенсационная новость - впервые в истории человечества совершена успешная пересадка сердца человеку! Обладателем сердца молодой женщины Дэниз Дарваль, погибшей в автомобильной катастрофе, стал житель южноафриканского города Кейптаун Луи Вашканский. Замечательную операцию совершил хирург профессор Кристиан Бернард.

Люди всей планеты с волнением следили за исходом смелого, драматического, рискованного эксперимента. Со страниц газет не сходили сообщения о состоянии здоровья мужчины, в груди которого билось сердце женщины. 18 дней и ночей врачи кейптаунской больницы «Хроте Схюр» бережно и настойчиво поддерживали это биение. Всем страстно хотелось поверить в то, что чудо свершилось! Но чудес, увы, нет на нашей грешной земле - Вашканский умер. И это было, конечно, и неожиданностью, и неизбежностью. Л. Вашканский был тяжело больной человек. Помимо далеко зашедшей болезни сердца, он страдал и сахарным диабетом, который всегда осложняет любое оперативное вмешательство.

Саму сложную и тяжелую операцию Вашканский перенес хорошо. Но надо было предотвратить отторжение «чужого» сердца, и больной получал большие дозы иммунодепрессивных средств: иммурана, преднизолона, кроме того, его еще облучали кобальтом. Ослабленный организм оказался перенасыщенным средствами, подавляющими иммунитет, его сопротивляемость к инфекциям резко уменьшилась. Вспыхнуло двустороннее воспаление легких, развивавшееся на фоне деструктивных изменений костного мозга и диабета. А тут еще появились первые признаки грозной реакции отторжения - некроза мышечных волокон миокарда и околососудистой клеточной инфильтрации. Ватиканского не стало.

Профессор Бернард трезво оценил обстановку, понял, что смерть не была вызвана его ошибками или техническими погрешностями, и уже 2 января 1968 года произвел вторую трансплантацию сердца, на сей раз больному Блайбергу. Вторая трансплантация была более удачной: почти два года билось в груди Ф. Блайберга чужое сердце, пересаженное ему умелыми руками хирурга.

Был на свете и еще один обладатель второго сердца «со стажем» - Эверетт Томасе, пациент известного американского хирурга профессора Кули. Эта операция была произведена 3 мая 1968 года. Однако в середине октября состояние здоровья Томасса резко ухудшилось, пришлось срочно пересадить ему третье сердце. «Поскольку техника трансплантации разработана, - заявили хирурги, - вопрос о количестве пересаженных сердец упирается исключительно в проблему наличия доноров». Не менее оптимистически высказался и сам больной: «Пока над моим гробом не захлопнули крышку, я отказываюсь признать себя мертвым».

За год после первой попытки Бернарда во многих странах мира сделано свыше 90 таких операций: в США - Шамуэем, Кантровитцем и Де Бэки, во Франции - Дюбо, в Чили - Капланом, в Чехословакии - Шишкой, в СССР - Вишневским и др. Часть из них была удачной, часть окончилась гибелью больных. Успех, как правило, сопутствует тем клиникам, где накоплен большой опыт операций на сердце и хорошо используется длительное искусственное кровообращение. Около 50 процентов оперированных умерли и столько же живут, причем двум из них произведена повторная пересадка.

Итак, смелый эксперимент Кристиана Бернарда послужил толчком для новых дерзаний. Но тут же следует оговориться: первая операция вовсе не была делом случая, профессор Бернард в течение нескольких лет к ней готовился, тщательно отрабатывал все детали на животных, изучал опыты других экспериментаторов. В 1960 году К. Бернард посетил Советский Союз, где внимательно ознакомился с техникой операций, разрабатываемых профессором В. Демиховым.

Вообще у пересадок сердца есть своя история. Первые такие попытки относятся к самому началу века, их предприняли Ч. Гютри, А. Каррель. Эти ученые подшивали сердце одного щенка к сосудам шеи другого щенка, последний несколько часов жил. Жил, пока его не сводили в могилу тромбы, возникавшие в полостях сердца. Несколько лучших результатов добился в тридцатых годах профессор Ф. Манн. Пересаженное им сердце билось на шее другой собаки 8 дней. В 1951 году Маркус, в 1953 году - Довни, в 1959 году - Сапег иГрехт, в 1962 году - Бинг повторили операции по методике Манна. Все вместе работы доказали: восстановить функцию сердца, изъятого из чужого организма, и сохранить ее в течение какого-то времени - можно!

Но эти эксперименты преследовали ограниченные, чисто физиологические цели. Экспериментаторов не интересовало, как ведет себя сердце в новых условиях, без нервных связей с родным организмом Они не ставили перед собой задачу пересадить сердце в том смысле, как это понимают сейчас.

В Советском Союзе в течение ряда лет успешно ставились аналогичные эксперименты как на холоднокровных (Н. Синицыным), так и на теплокровных животных (В. Демиховым).

Профессор Владимир Петрович Демихов несколько лет работал в нашем коллективе - на кафедре оперативной хирургии 1-го ММИ, и мы лучше присмотрелись к его методике. А она у Демихова особая. Он первым стал пересаживать сердце собаки не на шею, а непосредственно в грудную клетку, рядом с ее собственным сердцем. Это гораздо сложнее, требует высокой техники, ювелирного мастерства, огромного труда и упорства. Чтобы найти наиболее простую и совершенную схему операции, Демихов испытал более 20 вариантов. Легко ли это далось! «На первых порах, - вспоминает Владимир Петрович, - все до одного животные погибали еще на операционном столе. Но неудачи не охладили, не заставили опустить руки».

По мере овладения тончайшей техникой и совершенствования методики гибель животных в ходе самой операции становилась уже редким явлением. Теперь животные погибали через несколько часов из-за того, что в пересаженном сердце появлялись необратимые изменения. Образовывались тромбы, особенно в тех местах, где проходил сосудистый шов. Тогда экспериментаторы применили новый сосудосшивающий аппарат системы Ф. Гудова. Количество тромбозов резко сократилось. Животные стали выживать дольше - до 8-9 дней. Однако потом все равно развивались либо инфаркты, либо тромбозы кровеносных сосудов. Было, правда, радостное и памятное исключение: собака Гришка, которой в один из июньских дней 1962 года было пересажено второе сердце, прожила с ним 141 день! Впервые в истории медицины электрокардиограф почти пять месяцев «вычерчивал» ритмическую работу сразу двух сердец в одной грудной клетке.

Самое ценное и поразительное в опытах Демихова состояло в том, что пересаженное им сердце продолжало жить в груди теплокровного животного и, будучи подшито к ответвлениям его сердечно-легочных сосудов, полностью включалось в общую кровеносную систему. Таким образом появлялся дополнительный орган кровообращения, второй «живой насос», значительно облегчавший работу собственного сердца. Ведь он перекачивал половину, а то и больше крови!

Производил Демихов и другие эксперименты - сердце и легкие, взятые от одной собаки, он в комплексе пересаживал другой. Делалось это так: сначала в грудную клетку животного подшивали чужие органы - сердце вместе с обоими легкими. Минут десять параллельно работали два сердца и две пары легких. Потом собственное сердце и легкие животного удалялись - постепенно, осторожно, чтобы не нарушить кровообращение в головном мозгу. Важной особенностью методики, обеспечивавшей успех, было то, что все время, пока он переносил сердце из одной грудной клетки в другую, оно продолжало нормально сокращаться, жило.

Даже нам, видавшим виды хирургам, было удивительно видеть, как на второй день после сложнейшей операции собака просыпается от наркоза, встает, ходит по комнате, пьет воду и с аппетитом ест. Помнится, в 1951 году одну из своих исключительно эффективных операций Демихов проделал в Рязани перед делегатами выездной сессии АМН СССР - ученые были в восхищении! Собака с замененным сердцем и легкими 6 суток жила в фойе здания, где происходила сессия, и погибла от осложнения, связанного с повреждением во время операции гортанного нерва.

В. Демихов - автор многих оригинальных методик пересадки органов - объяснял свои неудачи чисто техническими причинами и последующим развитием инфекции. Он и сейчас не признает существования тканевой несовместимости, иммунологической борьбы организма с навязанной ему тканью. Ну что же, каждый экспериментатор имеет право на собственные взгляды и собственные заблуждения. Мы же убеждены, что именно несовместимость тканей, а не техника - центральный вопрос проблемы. От преодоления этого барьера зависит успех пересадки органов.

Логическим развитием работ Демихова явились исследования ряда отечественных и зарубежных ученых. В 1958 году Гольдберг с соавторами опубликовал результаты трех попыток заменить сердце трансплантатом. Но пересаженные им сердца очень недолго работали: от 20 минут до двух часов. Веббу, использовавшему ту же методику, удалось продлить жизнь пересаженного сердца до 7 часов 30 минут. В 1960 году Н. Шамуэй предложил новую методику, тщательно отработанную на собаках. Суть ее состояла в том, что удалялось не все, а лишь большая часть сердца - желудочки и нижняя половина предсердия. Верхняя же часть предсердия вместе с крупными венами оставалась на месте. У донора выкраивался таких же размеров и формы трансплантат, после чего переносился на место изъятого сердца, При подавлении тканевой несовместимости до девяноста процентов оперированных Шамуэем животных выживали, в отдельных случаях жили свыше года.

Но вот новая сенсация! Спасая умирающего от инфаркта человека, Джеймс Харди пересадил ему сердце шимпанзе. Оперированный прожил час. Это было в 1964 году. 22 января в университетскую клинику Медицинского центра Миссисипи привезли в крайне тяжелом состоянии, без сознания, 68-летнего больного. К вечеру начало резко падать артериальное давление, появилась мерцательная аритмия. Больного перевели на управляемое дыхание, применили целый комплекс реанимационных мер, но все безуспешно. В той же клинике находился другой больной - молодой человек, погибавший от опухоли мозга. Коллектив специалистов в этой клинике давно уже готовился к пересадке сердца, исподволь отрабатывал методику, заранее был определен даже состав будущих операционных бригад. Словом, психологически врачи были полностью готовы к осуществлению этой операции. Однако судьбе угодно было решить иначе. 23 января состояние 68-летнего страдальца стало угрожающим, приближалась неотвратимая остановка сердца. А намечаемый донор был еще жив. Поскольку никаких надежд не оставалось, родственники сказали: берите его сердце для того, чтобы спасти другого человека, но врачи не решились забрать у больного, пусть даже обреченного, его бьющееся, трепещущее сердце!

А как быть с тем - умирающим? Его срочно взяли на операционный стол. Почти одновременно произошла остановка сердца. Экстренно подключили аппарат искусственного кровообращения. И тут перед лицом грозно нараставших трагических событий врачи решились на смелый эксперимент во имя спасения человека. Они отсекли отработанное, пришедшее в негодность человеческое сердце и подшили на его место заранее, на всякий случай, подготовленное сердце шимпанзе. После согревания и дефибрилляции оно начало ритмично сокращаться 90 раз в минуту. Но тут же стало очевидно: его небольшие размеры не могут обеспечить достаточного кровоснабжения большого человеческого тела. Желудочки и предсердия то и дело переполнялись, и Харди приходилось проталкивать скопившуюся в полостях кровь рукой. Прожив два часа с сердцем обезьяны, больной погиб. При всей внешней сенсационности эксперимента Харди, его не следует недооценивать - важен и ценен каждый шаг на пути к цели, любой штрих дорисовывает неоконченную «картину».

Наука должна ее «дорисовать» во что бы то ни стало! И эксперименты, исследования продолжаются. У нас в Советском Союзе их ведут Ю. Бредикс, В. Бураковский, А. Вишневский, В. Демихов, Е. Мешалкин, Г. Соловьев, В. Шумаков, А. Марцинкявичюс и другие.

Каков же вывод?

Сформулировать его надо, трезво оценивая факты.

Несмотря на ряд успешных операций, буквально взбудораживших мир, проблему трансплантации сердца нельзя считать решенной. Она еще не вышла из стадии экспериментов, пусть смелых и многообещающих, но все же экспериментов. И не надо заблуждаться и переоценивать события: замечательные операции К. Бернарда, Н. Шамуэя, Ш. Дюбо, В. Шумакова и их последователей тоже суть лишь эксперименты.

Мне могут возразить: любая операция, а тем более произведенная впервые, содержит элемент неизвестности и, значит, тоже является в какой-то мере экспериментом. Верно. Но столь же несомненно и другое: новый метод лечения допускается в клинике, как правило, только после тщательной, всесторонней отработки на животных, то есть после того, как все без исключения опасения и неясности сняты. Разве не так обстоит дело и с трансплантацией сердца?

Жизнь торопит, снова возразят мне. Клиника зачастую идет параллельно с исследованиями в лабораториях, а то и опережает эксперимент. Да, примеров тому в истории медицины немало. Пастер не успел еще проверить на животных эффективность своей противооспенной вакцины, как сама судьба в образе фрау Мейстер из Эльзаса вынудила его взяться за лечение девятилетнего мальчика Иозефа Мейстера, искусанного бешеной собакой. Маленький Иозеф остался жив - ученый победил! Разработанный метод предохранительных прививок завоевал мир. Но все это произошло потом, а в тот момент, когда ученый дрожащей рукой делал первое впрыскивание своей еще не очень надежной вакцины,- был в чистом виде эксперимент на человеке. Почему же отказать в таком праве Харди, Бернарду, Шамуэю и десяткам других зрелых, сознающих свою высокую ответственность исследователей?!

Я знаю, что каждая сложная и трудная операция ставит хирурга перед дилеммой: попытаться (пусть даже со смертельным исходом!) спасти больного или отступить? Руководствоваться хотя и гуманным, но отражающим бессилие медицины принципом: «Только не вреди!» Или же рисковать во имя той же гуманности и человечности? Меня лично больше прельщает второе. Я думаю, прав академик АН УССР профессор Н. Амосов, выдвигающий новый принцип - активный, зовущий к отважным поискам: «Постарайся помочь обреченному!» Проторенный и спокойный путь - переходить на человека только после экспериментов на животных - далеко не всегда оказывается на поверку самым лучшим, а главное, самым близким к цели. В самом деле, все собаки, которым пересаживали сердце, за небольшим исключением погибали, а более 40 процентов оперированных больных людей остались жить. Да и при неудачном исходе рискованного вмешательства ученого не в чем по сути упрекнуть. Не отважься в свое время Пастер, мальчик бы неминуемо погиб, значит, преступлением против человечности была бы в данном случае как раз осторожность, а не риск.

Я пишу все это потому, что сами по себе слова «эксперимент на человеке» не должны пугать. Надо только называть вещи своими именами: эксперимент - значит научный опыт, поиски нового и ничто другое, ну а связанная с этим опасность - ее морально оправдывают лишь конкретные обстоятельства: то, что операция предпринята в качестве крайней меры, что все другие способы помочь больному полностью исчерпаны. Даже в этих чрезвычайных обстоятельствах всегда остается огромная разница между больным человеком и лабораторным кроликом.

Необходимо подчеркнуть еще один, на мой взгляд, очень важный момент при пересадке органов: в отличие от всех иных операций объектом воздействия становится не один, а два человека - донор и реципиент. Первый - живой донор, вполне здоровый человек - добровольно отдает другому для спасения его жизни один из своих парных органов, скажем, почку. В случае успеха выигрыш прямой: живыми остаются оба. Ну а если трансплантируется такой орган, как сердце? Тут уж хирург поставлен перед выбором: кого спасать? Потенциального ли донора - человека, попавшего в силу грозных обстоятельств на самый край жизни, или реципиента, который тоже уже ступил на этот трагический рубеж? Быть или не быть? - вот какая поистине гамлетовская возникает коллизия.

Нью-йоркская вечерняя газета в статье, посвященной первой операции Кристиана Бернарда, привела следующие слова одной своей читательницы: «Могу ли я быть уверена, что доктора сделают все от них зависящее для спасения моей жизни, если я попаду в катастрофу или внезапно заболею? Не окажет ли на них влияние мысль о том, что мои органы могут пригодиться другому человеку?» И дальше: «Можно ли будет доверить врачу роль верховного судьи в такой ситуации: на одной койке умирает человек из-за болезни сердца, на другой - из-за травмы мозга».

В самом деле: кому что пересаживать? Кого спасать? Ответ, на мой взгляд, может быть только один: без всякого выбора - обоих! Средства? Они известны всем врачам-специалистам. С полным правом гордимся мы созданными в СССР реанимационными центрами, готовыми в любой момент прийти на помощь пострадавшему. Известны сотни случаев возвращения к жизни людей после клинической смерти. Дружными усилиями ученых ряда стран был трижды возвращен к жизни замечательный физик Л.Ландау, попавший в автомобильную катастрофу. У известного советского хирурга 57 раз останавливалось сердце, и 57 раз врачи «запускали» его вновь. Этот ученый долго жил среди нас,живых.

Нет, при всем даже высочайшем опыте одному хирургу нельзя разрешить свободно определять судьбу предполагаемого донора, лишать кого-то права на жизнь, пусть даже измеряемую быстротечными минутами! Несколько десятков успешно выполненных пересадок сердца еще не свидетельство того, что сложнейшая проблема трансплантации этого жизненно важного органа решена. Барьер тканевой несовместимости еще пугает своими заоблачными пиками.

И хотя основная функция сердца механическая, а не химическая и не секреторная, никому не позволено «смахнуть со счетов» действие иммунологических факторов.

В широкой прессе на первый план все еще выступают морально-этические, правовые аспекты проблемы, а не биологические. Это естественно! Представители разных слоев населения продолжают обсуждать вопрос о праве врача «забирать» чужое сердце, о невольно возникающем у тяжелобольных недоверии к медикам. Одна из висбаденских автомобильных компаний выпустила даже плакат: «Водители, будьте осторожны - Бернард ждет!»

Но если не поддаваться порывам фантазии, а оставаться на почве реальных факторов, то приходится признать, что телега тут оказалась впереди лошади. Человечеству пока еще «не грозят» массовые пересадки сердец. Даже в промышленности деталь ставят на поток только после тщательной подготовки всего технологического процесса. Что же говорить о сложнейшей операции на таком щепетильно тонком органе! Больных, нуждающихся в пересадке сердца, много, гораздо больше, чем сегодня возможно «заготовить» этих органов при внезапных катастрофах.

Где же выход? Его еще надо искать. Естественно, что самые лучшие «запасные» органы для трансплантации - свежие, не успевшие погибнуть. А значит, почему бы и впредь их не использовать. Тем более что в нашей стране во взаимоотношениях врача с его пациентами нет материального расчета, следовательно, нет и условий, способных толкнуть людей к торговле своими органами. Содрогание и гнев по адресу строя, породившего такое уродство, вызывает, например, появившееся в Париже объявление женщины из Ниццы, подписавшейся инициалами Р. М.: «Продаю живое сердце!» «У меня нет ничего другого, - пишет эта несчастная, - и я хочу это сделать ради своей семьи... Ни один богатый больной не должен колебаться перед этой сделкой...» Трагическая, отвратительная гримаса капиталистического общества! Не случайно эта отчаявшаяся женщина обращается только к «богатым больным». Вдова М. Касперака, первого американца, которому было пересажено сердце, получила после смерти мужа счет от Медицинского центра при Станфордском университете. За лечение и обслуживание покойного в течение 15 дней с семьи потребовали 28,8 тысячи долларов, не считая стоимости самой операции.

Мы, советские люди, верим в разум, благородство, гуманность и высокое чувство ответственности своих врачей, посвятивших жизнь служению людям, их здоровью и благополучию. В наших условиях решение всех ответственных вопросов, связанных с пересадкой органов, может быть, мне думается, доверено не одному хирургу, а компетентному консилиуму специалистов. Это исключит всякие недоразумения.

Но неясности остаются. И основная среди них: что считать жизнью и когда наступает смерть? Какой момент должен считаться самым последним, исчерпывающим все надежды на дальнейшую жизнь умирающего? Ответить на это должна наука!

Расскажу в этой связи об одной трансплантации и обстоятельствах, при которых решался затронутый выше вопрос.

3 мая 1968 года в Британском Национальном кардиологическом госпитале профессор Росс со своей бригадой успешно произвел десятую в мире и первую в Англии пересадку сердца. Получил его сорокапятилетний Фредерик Уэст, страдавший тяжелой формой сердечной недостаточности, а отдал - Патрик Раин, молодой столяр. Упав со строительных лесов, он получил тяжелую травму мозга. В реанимационный центр «Кинге колледжа» Раин был доставлен в бессознательном состоянии. Дважды останавливалось сердце, но с помощью массажа и дефибриллятора его работу удавалось восстанавливать. Зрачки, однако, оставались расширенными и не реагировали на свет, дыхание отсутствовало; электроэнцефалограф и электрокардиограф упорно не фиксировали какой-либо активности мозга и сердца. Нейрохирурги, пытавшиеся спасти пострадавшего, столкнулись с несовместимыми с жизнью разрушениями важных центров - дыхательных и сосудодвигательных. Все специалисты единодушно пришли к выводу: дальнейшие попытки реанимации бесполезны! Вскоре еще одна группа специалистов, в которую входили, помимо нейрохирургов, анестезиологи, общие хирурги, ортопеды, констатировали: смерть! Был подключен аппарат «сердце - легкие», который мог некоторое время искусственно поддерживать в бездыханном теле кровоснабжение и дыхание. Родственники Раина сразу же дали согласие на изъятие его сердца для пересадки. Сотрудники лаборатории профессора-иммунолога Батчелора быстро установили наличие генетической гистосовместимости донора и реципиента по 21 фактору (это лишь на один компонент хуже, чем у Блайберга).

Прежде чем описать саму операцию, коротко скажем еще о реципиенте. Фредерик Уэст, 45-летний бизнесмен, вот уже три года страдал тяжелой формой недостаточности. За последнее время неоднократно лежал в «Кинге колледже». Семь раз его сердце переставало биться. Исчерпав все терапевтические возможности, врачи предложили Уэсту пересадить новое сердце. Он с готовностью согласился - дни его были явно сочтены, по свидетельству родственников, он жил лишь благодаря усилиям воли.

Две бригады хирургов приступили к операции одновременно в двух отдельных операционных. Первая под руководством Кейта Росса должна была извлечь сердце из грудной клетки Раина, вторая бригада, руководимая профессором Дональдом Россом, начала подготовку Уэста. После срединного разреза грудины, вскрытия перикардида обнаружилось едва живое, чуть «трепыхавшее» сердце. Непосредственный его осмотр лишний раз убедил всех: никакое лечение уже не могло ему помочь. Подключили аппарат «сердце-легкие» и приступили к делу: пересекли аорту и легочную артерию, отделили желудочки от предсердий и отсекли перегородку у самих желудочков. Таким образом, на месте остались лишь стенки левого предсердия с устьем легочных вен и часть правого предсердия с устьем полых вен.

Наступил третий, решающий, этап операции.

Принесли сердце донора и бережно уложили его в полость перикарда. Теперь левое предсердие донора подшили шелковым швом к предсердию реципиента, таким же образом соединили легочную артерию с легочной артерией, аорту с аортой. Рану послойно зашили и перевезли больного в специально оборудованную стерильную палату.

На все это ушло несколько часов, но подготовка отняла многие годы. Профессор Дональд Росс, сокурсник Бернарда, один из лучших хирургов мира, произвел уже около двухсот пересадок клапанов сердца. Последние четыре года он вместе с профессором Дональдом Лонгором экспериментировал в Королевском ветеринарном госпитале -пересаживая собакам отдельно сердце и сердце с легкими. Как видим, за жизнь Уэста вступились не новички, не просто энтузиасты, но высоко эрудированные и всесторонне подготовленные специалисты.

На следующий после операции день состояние Уэста было весьма удовлетворительным; разговаривая с женой через стеклянную перегородку, он поднял большой палец руки, дескать, чувствую себя хорошо!

Весть обо всем этом молниеносно разнеслась по Англии, газеты и журналы разделились на два лагеря, одни считали операцию с медицинской точки зрения преждевременной, а с моральной - неправомерной; другие возражали, ссылаясь на пример Блайберга и на обоснованность риска.

Психиатры, работающие в Станфордском центре, пишут, что в умах людей, не имеющих отношения к трансплантации, остается подозрение, что хирурги вырывают орган из груди еще не умершего человека, оплакиваемого родными и близкими. На самом же деле семьи, только что потерявшие любимого человека, ведут себя необычно, не так; они понимают, что, отдав сердце, помогают другому.

Кто прав - судить не берусь, это лучше сделает история. Хочу лишь сослаться на высказывание самого компетентного свидетеля - Филиппа Блайберга: «Теперь... когда со времени операции прошло четыре месяца... угадать, что говорит будущее, невозможно. Но я уже получил несколько месяцев нормальной жизни сверх положенного мне срока, и если даже на следующей неделе умру от реакции отторжения, я все-таки буду считать, что меня оперировали удачно».

В описанном случае больному Уэсту и спасавшим его хирургам «помог» случай - падение со строительных лесов Патрика Раина. Но можно ли строить врачебные расчеты на такой зыбкой почве: подоспеет или нет донор?

И с новой силой звучит вопрос: где же выход? Прежде всего, видимо, нужно усиленно отрабатывать методику консервации трупных тканей и органов. Уже сегодня более 41 процента пересаженных в мире почек взято от трупов. Надо научиться быстрее и надежнее оживлять ткани.

Нет никаких оснований считать, что и техника пересадки сердца полностью разработана. Технические трудности преодолены лишь частично. Важнейшими этапами на этом пути были разработка А. Каррелем методики соединения кровеносных сосудов и создание советским инженером В. Гудовым великолепного сосудосшивающего аппарата. Но до сих пор не найден наиболее подходящий метод вспомогательного (разгрузочного) кровообращения. Дело в том, что пересаженное сердце некоторое время работает слабо, ему трудно сразу справляться с той нагрузкой, которую налагает на него чужой организм. При пересадке почки роль некоего костыля играет аппарат «искусственная почка», он на первых порах берет на себя часть очистительной работы и тем самым облегчает жизнь новой почке. Именно этот аппарат помог организму сотен оперированных больных миновать наивысшую точку реакции несовместимости, побороть «криз отторжения». Увы, аппарата «искусственное сердце», способного в течение многих часов и дней заменять собственное сердце, пока еще нет, хотя энергичные попытки создать его предпринимаются в СССР, США и других странах. Лишь после того, как рядом с пересаженным на какой-то срок забьется еще и механическое сердце, операции этого рода станут более надежными, появится больше уверенности в стабильных результатах.

Даже если говорить о пересадках почек, которые наиболее освоены хирургами, то и тут не преодолены все технические трудности. Почка очень чувствительна к кислородному голоданию, надо настойчиво совершенствовать методы ее консервирования, хотя бы на время самой операции. Сегодня же решают буквально минуты. Хирургам приходится очень спешить и с тем, чтобы взять почку у донора, и с тем, чтобы подготовить для нее ложе у воспринимающего больного.

Исследования, проведенные в нашей лаборатории, показывают, что срок хранения почки можно повысить до 3-12 часов. Для этого требуется охладить ее до

+ 2 - +4 градусов, беспрерывно «подкармливать» с помощью аппарата искусственного кровообращения и содержать в барокамере при повышенном давлении кислорода. Но далеко не в каждом даже крупном лечебном учреждении имеются такие условия. Как видите, и над решением технических проблем ученым предстоит немало потрудиться.

Пересадки сердца в эксперименте мы в содружестве с Институтом сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева начали еще в 1966 году. Рабочая группа состояла из В. Бураковского, Г. Фальковского, А. Покровского и др. За это время проведено свыше 50 опытов на собаках. Отрабатывая технику операции (в основном по методике Шамуэя), исследователи пытались получить ответ на ряд важных для клиники вопросов. Прежде всего: какое сердце предпочтительнее пересаживать - мертвое или живое? Сомнений на этот счет не осталось: идеальным трансплантатом является живое, работающее сердце, изъятое из организма в условиях умеренной гипотермии (охлаждения). Подтвердился общеизвестный факт, установленный и экспериментаторами и клиницистами, - безопасно пересаживать только работающее сердце.

Но где и у кого его брать? Если трезво смотреть правде в глаза, то следует признать: пока мы не научились оживлять мертвые сердца. Остается одно - использовать случаи заведомо несовместимых с жизнью травм таких органов, как головной мозг. Однако тут нас подстерегает, мы уже говорили, вопрос: что считать критерием смерти организма?

Если гибель головного мозга, то взятие трансплантата, отвечающего всем необходимым требованиям, вполне возможно. В самом деле, полное разрушение мозга точно можно установить с помощью электроэнцефалографии; когда писчики вычерчивают на ленте прямую линию - это неопровержимое свидетельство гибели клеток мозга. Кроме того, есть возможность ввести в сосуды мозга контрастное вещество и затем прибегнуть к рентгенографии, чтобы объективно определить степень, характер и локализацию повреждения мозгового вещества и решить, совместима ли данная травма с жизнью?

Существенные данные о состоянии пострадавшего способна дать также операция, предпринятая для его спасения.

Следовательно, и здесь на первый план выходят меры реанимации. Надо делать все, что в силах врача, что позволяет современная техника.

Сами эти условия создают в операционной чрезвычайно напряженную, нервную обстановку. Совесть врача кричит: не торопись, в пострадавшем еще теплится последняя искорка жизни. А разум хирурга требует: не упусти последнего мгновения, когда сердце еще может забиться, от этого ведь зависит еще одна жизнь!

Наука давно уже трудится над тем, чтобы умерить драматизм, найти пути к восстановлению работы сердца вскоре после его остановки.

Работы А. Кулябко, С. Андреева, С. Чечулина показали: добиться этого можно! Сердце, изъятое из организма животного даже через час после его смерти, пригодно для трансплантации, по данным Шамуэя, в 80 процентах случаев, а через 1,5 часа - в 70 процентах. Почему должно быть исключением сердце человека! Видимо, и его можно оживить, надо только найти для этого наиболее верные пути. И тогда необозримо расширятся возможности для пересадки, а проблема донора перестанет быть «ахиллесовой пятой» трансплантации.

Надежды экспериментаторов поддерживает то обстоятельство, что сердца, взятые от трупов людей, погибших от сепсиса, рака, гипертонической болезни, дизентерии, скарлатины, некоторое время сохраняют жизнеспособность. Патофизиолог С. Андреев добился частичного возобновления сокращений у 222 из 397 трупных сердец, а у 28 - полного. Доказано: сердца молодых людей лучше восстанавливают свое биение, чем взрослых и старых. Есть работы, показывающие, что через 6 часов после смерти полностью восстанавливались сокращения сердец в 33 процентах случаев, через 12 часов - в 22, а через сутки - в 11 процентах случаев. Повторяю, надежды есть, надо работать, искать, пробовать!

Органы человека, погибшего в автомобильной катастрофе, годятся для пересадки больному лишь в течение весьма ограниченного срока. В частности, сердце сохраняет способность «ожить» без доступа свежей крови даже при пониженной температуре лишь чуть больше, чем через 160 минут.

Вот почему хирурги Италии, например, считают, что решать вопрос о трансплантации взятого органа нужно немедленно. Успешных пересадок сердца в Италии произведено 230.

В газете «Известия» (6 февраля 1988 года) промелькнуло краткое сообщение о сеансе одновременной игры в римском клубе на 25 досках экс-чемпиона мира А. Карпова. Двадцать одну партию он выиграл, а в четырех сыграл вничью. Среди тех, кто свел партию вничью, оказался Д. Кампанелла, находившийся в больнице, где ему было пересажено сердце. Он играл с экс-чемпионом по телефону при помощи секунданта, сидевшего в зале. «Д. Кампанелла действовал не только грамотно, но и вдохновенно!» - заявил А. Карпов.

Наши сотрудники Г. Фальковский и А. Покровский исследовали несколько способов сохранения трансплантата сердца до момента его пересадки. В одних случаях они в течение 15-65 минут охлаждали трансплантат. В других прибегали к общему искусственному кровообращению с умеренной гипотермией, в третьих - изымали сердце под защитой общей гипотермии, а в последующем «накачивали» в него обогащенную кислородом кровь. Этот последний вариант кажется наиболее перспективным, однако работу мы не считаем законченной. Предстоит еще попытаться законсервировать трансплантат при повышенном давлении кислорода в барокамере, сохранять его в жидких питательных средах при низкой температуре, испытать разные методы и режимы перфузии и т. д.

Еще один вопрос требует пристального к себе внимания - о реиннерзации сердца. Дело в том, что в ткани или органе, потерявшем обычные нервные связи с организмом, непременно происходят типичные и весьма сложные обменные и структурные изменения.

Факт нервной регуляции всех иммунных реакций хорошо доказан. Развитию атрофии отторженной ткани предшествует падение содержания АТФ в митохондриях, нарушение в них окислительного фосфориллирования, снижение коэффициента напряжения кислорода в тканях, понижение содержания миофибриллярных белков, креатинфосфорной кислоты и гексозофосфата, замедление расходования и накопления валового фосфора, снижение концентрации катехоламинов. Говоря проще, денервация сопровождается резкими расстройствами белкового, углеводного, электролитного, гормонального обмена. Чтобы справиться с тканевой несовместимостью, необходимо научиться быстро восстанавливать нервные связи. Возможно ля это в принципе? Возможно! - говорят работы С. Андреева, Н. Приорова, Д. Языкова, В. Дедовой, Т. Черкасовой. Но нужны еще серьезные исследования, которые выявят реальные пути ускоренной реиннервации пересаженного сердца.

Наконец, мы не располагаем сегодня убедительными тестами, которые бы с абсолютной точностью определяли: сколько еще может функционировать трансплантат в данных условиях? Как влияет на него иммунодепрессивная терапия? Какова степень изношенности донорского сердца и тканей самого реципиента?

Ученые-медики с завистью смотрят на авиаконструкторов- увы, мы не располагаем «аэродинамической трубой», позволяющей испытывать надежность моторов. А нечто подобное надо иметь.

Открыт пока еще один, не менее важный, чем все перечисленные, вопрос: кому и когда следует пересаживать чужое сердце?

Не секрет ведь, что люди, перенесшие два, а то и три-четыре инфаркта, соблюдая предписанный им режим, живут годами. Когда же возникает необходимость и право подвергать их сложнейшим и пока рискованным операциям? Но очевидно, что в нынешних условиях показания эти должны быть максимально ограничены, точно так же, как учреждения, где эти операции могут производиться. В ближайшие месяцы, если не годы, пересадку сердца можно будет производить лишь больным, находящимся в тяжелейшем состоянии, возникшем на почве сердечной недостаточности (множественные инфаркты с выраженной, близкой к разрыву, аневризмой сердца, тяжелые обезображивающие поражения клапанного аппарата сердца, не поддающиеся реконструктивным операциям). Попасть на операционный стол могут и дети с тяжелыми врожденными аномалиями развития сердца - наличием перегородок, отверстий, клапанов, сосудов, оставляющих надежду на последующее нормальное развитие и существование. Решаясь на пересадку сердца, хирург, естественно, строго должен учитывать также состояние других органов и систем организма, особенно легких, печени, почек; при выраженной их патологии ведь рассчитывать на успех.

Проблем острых и менее острых, медицинских, правовых, социальных - множество. Они привлекают внимание не только врачей, но и физиологов, иммунологов, биологов, биохимиков, инженеров, юристов и даже поэтов. Сдается, что в «гонке» пересадок, последовавших за опытами Кристиана Бернарда, присутствует некий привкус азарта, и это огорчительно. Пусть не скоро, но наступит момент, когда ученые, работающие в этой области, смогут более спокойно и трезво оценить все, что сделано, взвесить все «за» и «против», наметить дальнейшие пути. Наверняка появятся скептики, настойчиво убеждающие в бесплодности поисков и «опасных экспериментов». Они есть и сейчас, ряды их приумножились после того, как «сам» Бернард заявил, что рано или поздно «чужое» сердце будет отвергнуто организмом. Имеются и безудержные оптимисты, готовые требовать осуществления пересадок чуть ли не в любой клинике. «Как же, больные гибнут, разве не обязанность врача попытаться даровать им хоть еще неделю жизни!» Так или иначе, но кейптаунские события всколыхнули общественное мнение, подстегнули творческую мысль ученых - в этом их несомненная ценность. Мы тоже за то, чтобы мертвые все больше спасали своим угасшим телом живых, не давали им преждевременно уйти из жизни, полной радости и печалей, любви и страданий, творческого труда, смелых поисков и окрыляющих открытий. Но эти высокие слова останутся риторикой, если за ними не последуют трезвые, углубленные, очищенные от всего наносного, подлинно научные исследования. Ей - науке - принадлежит последнее, решающее слово!

ПЕРЕСАДКА ПОЧКИ

Многие люди на земле благополучно живут с чужой почкой. Один больной, оперированный в Париже в 1959 году, пользовался пересаженной ему почкой свыше десяти лет.

«Сейчас уже можно сказать, - утверждает академик Б. Петровский, - что пересадка почек из стадии эксперимента перешла в клинику. Операция пересадки почки основана на прочной научной базе и позволяет продлить жизнь некоторых тяжелых больных».

Почки - наш главный выделительный орган. Они выводят из организма все шлаки - азотистые соединения, продукты распада белка, соли и т. д. За одни сутки почечный фильтр пропускает не менее 140 литров крови. Почки регулируют водный обмен, осмотическое давление, ионный состав и кислотно-щелочное равновесие плазмы крови. Нарушилась работа почек - и сразу же в организме возникают серьезные, подчас угрожающие жизни расстройства.

Первым в мире пересадку почки сделал советский ученый Ю. Вороной в 1934 году. Взяв почку из трупа, он пересадил ее женщине, умиравшей от отравления ртутью. Технически операция прошла успешно, но пересаженная почка оказалась функционально неполноценной. Через двое суток после операции больная погибла. Ведь в то время еще не были известны иммунодепрессивные средства, подавляющие реакцию отторжения, и не были разработаны методы хранения почек от момента их взятия у донора до пересадки. В период до 1950 года Вороной сделал еще четыре подобных пересадки. Одновременно с Вороным аналогичную операцию произвел чикагский доктор Р. Лавлер. Но через некоторое время он так же, как и Вороной, убедился, что пересаженная почка не работает. В докладе, сделанном им на съезде врачей-урологов, сообщалось: «Через некоторое время после операции пересаженный орган начал сморщиваться и слабо функционировать».

Следующая попытка принадлежала М. Сервеллю из Страсбурга. Больная имела одну не вполне здоровую почку. Сервелль пересадил ей почку только что умершего человека. Вначале все шло хорошо, но через несколько месяцев новая почка перестала выделять мочу: организм отверг ее как чужеродное тело.

Большого успеха в пересадке почки добился в 1954 году американский хирург Д. Мюррей. Но донор и реципиент были однояйцевыми близнецами, а их ткани, как теперь известно, абсолютно тождественны и не вызывают иммунологического конфликта. Правда, Мюррею предстояло обеспечить сложный уход за этими тяжелобольными и преодолеть «этический барьер» в связи с удалением нормальной почки у здорового донора. Исследования показали, что трансплантат работает нормально. Впоследствии Мюррей произвел еще более двух десятков пересадок почек однояйцевым близнецам. Все они прошли без сколько-нибудь серьезных осложнений.

Операция по пересадке почки от живого донора осуществляется сразу на двух столах. Помимо высокого мастерства хирургов, здесь требуется строжайшая стерильность. Малейшая неточность может предрешить исход вмешательства. Артерию и вену почки донора сшивают с подвздошной артерией и веной реципиента, которые расположены в нижнем отделе живота, близ мочевого пузыря. Мочеточник почки-трансплантата вшивают непосредственно в мочевой пузырь или соединяют с концом мочеточника реципиента. Ставшие ненужными почки больного удаляют в момент пересадки или через некоторое время после нее.

Опыт операций на почках однояйцевых близнецов позволил выяснить ряд важных вопросов трансплантации органов. И главное, доказал, что орган, лишенный нервной связи с организмом, все-таки может существовать.

Успехам в области пересадки почки предшествовала большая экспериментальная работа, связанная с интенсивным изучением различных методов подавления тканевой несовместимости. Сначала таким методом было рентгеновское облучение реципиента. Оно быстро нашло и клиническое применение.

После работ Р. Шварца, открывшего в 1959 году в опытах на кроликах иммунодепрессивное действие химического препарата 6-меркаптопурина, химиотерапия стала активно вытеснять метод облучения и в дальнейшем во многом обусловила экспериментальные и клинические успехи гомотрансплантации.

Иммунодепрессивные химиопрепараты стали объектом исследования ученых многих стран. В нашей лаборатории по пересадке органов и тканей также изучалось действие 6-меркаптопурина при пересадке почек у собак и кожи у кроликов. Этот препарат, нарушая синтез белковых соединений в ядрах быстро делящихся клеток, угнетает способность лимфоцитов отвечать на чужеродную ткань. Благодаря препарату почки, пересаженные собакам, сохраняли работоспособность в течение восемнадцати-двадцати дней, тогда как без него на седьмой-десятый день полностью выбывали из строя. Однако у экспериментальных животных, получивших иммунодепрессант, пропадал аппетит, они резко худели, их слизистые оболочки и кожа становились желтушного цвета. Все это свидетельствовало о токсическом действии препарата. Также влиял он и на кровь: снижался гемоглобин, уменьшалось количество форменных элементов. Вскоре начинались и другие тяжелые осложнения: возникали гнойники, развивалось воспаление легких. Потеряв способность бороться с чужеродной тканью, организм становился совершенно беспомощным и перед болезнетворными микробами.

Начались поиски менее токсичного препарата. Им оказался азатиоприн, синтезированный советскими учеными в конце 1963 года. Он продлевал сроки жизни оперированных собак до одного-трех месяцев. Его вводили за три-семь дней до пересадки, а после нее постепенно снижали дозы. Благоприятные результаты давало сочетание азатиоприна с преднизолоном (гормональным препаратом, получаемым из коры надпочечников).

Но со временем мы убедились, что и эти препараты не лишены токсического действия на печень и кровь. Кроме того, они снижают устойчивость организма к инфекции.

Старший научный сотрудник нашей лаборатории М. Биленко с аспирантами и студентами почти круглосуточно дежурили возле оперированных собак, делали многочисленные уколы и вливания. Однако им так и не удавалось создать условия полной стерильности. Большая часть собак гибла от побочных осложнений, хотя почечный трансплантат продолжал успешно функционировать.

В начале 1965 года мы решили продемонстрировать на заседании Московского хирургического общества одну из собак через три месяца после трансплантации. Это был первый в СССР случай столь длительной функции пересаженного органа. Хотелось скорее познакомить хирургов с новым препаратом - азатиоприном, чтобы внедрить его в практику. Но, увы, за три дня до демонстрации животное погибло от случайного осложнения, не имевшего никакого отношения к пересадке. Пришлось ограничиться показом графиков и короткого кинофильма. Что поделаешь? Такова участь экспериментатора.

Поиски менее токсичных препаратов для преодоления тканевого барьера продолжались. Таким агентом оказался не химический, а биологический препарат - антилимфоцитарная сыворотка, о которой мы еще скажем. Исследования привели к выводу, что сыворотка, вводимая собакам в виде единственного лечебного средства за три-четырнадцать дней до пересадки почки и ежедневно после нее, лишь умеренно задерживает срок отторжения пересаженного органа. Использование сыворотки, меченной светящимся препаратом (флюоресцеином), и исследование ее взаимодействия с разными видами лимфоцитов организма позволили определить причину такой неполноты эффекта. Оказалось, что антилимфоцитарная сыворотка обладает избирательным действием на разные виды лимфоидных клеток и обволакивает, а затем и губит не все лимфоциты, а в основном клетки, находящиеся в крови, в то время как клетки лимфатических узлов и костного мозга продолжают размножаться и вести борьбу с трансплантатом.

Введение животным дополнительно к антилимфоцитарной сыворотке сниженных вдвое и потому менее токсичных доз азатиоприна и преднизолона, обладающих действием и на лимфатические узлы, значительно улучшило результаты: у большинства собак пересаженная почка сохраняла функцию свыше одного-полутора, а в отдельных случаях - свыше девяти месяцев. Итак, животное стало способным переносить длительное введение препарата, который предотвращает отторжение органа.

Для успеха трансплантации большое значение имеет и подбор донора, о чем мы уже говорили раньше. Помимо совместимости по антигенам эритроцитарных групп крови, большую роль играет совпадение по антигенам белых кровяных телец. Французский ученый Ж. Доссе различает в лейкоцитах человека четырнадцать видов антигенов, которые необходимо учитывать при пересадках. По этим антигенам между донором и реципиентом не должно быть различий.

Подбору соответствующего донора помогает особая лимфоцитарная кожная проба, введенная Л. Брентом и П. Медаваром. Предполагаемому донору внутрикожно вводят лимфоциты больного. Возникает ответная реакция (кожа краснеет, появляется отек). Чем резче она выражена, тем больше степень несовместимости донора и реципиента. В качестве пробы используют и пересадку небольших кожных лоскутов от нескольких предполагаемых доноров, которым предварительно ввели лимфоциты больного. Трансплантат донора, имеющего наименьшее сходство с тканями больного, отторгается быстрее.

Существует и другой путь - совместное выращивание лимфоцитов больного и донора на искусственных питательных средах в присутствии специального стимулятора - фитогемагглютинина. Лимфоциты при этом превращаются в крупные иммуноактивные клетки: чем их больше, тем менее совместима исследуемая пара.

Используя новые методы иммунодепрессивной терапии и тщательно подбирая донора, наиболее близкого в антигенном отношении к реципиенту, в настоящее время достигают значительных успехов при пересадке почки от родственников больного и даже посторонних людей.

Успешную пересадку почки от живого донора впервые в нашей стране осуществил в 1965 году академик Б. Петровский. Вслед за этим в руководимом им Институте экспериментальной и клинической хирургии (ныне - Всесоюзном научном центре хирургии АМН СССР) были произведены еще десятки таких операций.

Людей, нуждающихся в замене больного органа здоровым, очень много. Вот почему так остро стоит вопрос: где же брать материал для трансплантации?

Использование органов от трупов затрудняется большой чувствительностью почки, печени, сердца к кислородному голоданию: они гибнут при более или менее длительном лишении их кровообращения. Следовательно, необходимо максимально сокращать эти сроки, совершенствовать методы консервации трансплантата на все время подготовки больного к операции.

Исследования показали, что почка для пересадки может быть использована максимум через час-полтора после смерти донора. Если ее охладить до плюс двух-четырех градусов, этот срок продлевается до трех-двенадцати часов. При более длительной консервации почки (в течение 18-24 часов) функция трансплантата восстанавливается лишь спустя несколько недель после операции. Экспериментаторы пробовали помещать почку на сутки в барокамеру, где поддерживалась низкая температура, а давление превышало атмосферное в четыре-семь раз. В этих условиях почка скорее возобновляла работу, однако сразу после операции ее функция все же оставалась ослабленной.

По-видимому, даже для крайне низкого редуцированного обмена веществ, который идет в охлажденном органе при длительных сроках консервации, необходима дополнительная доставка питательных веществ и кислорода, а также выведение отработанных продуктов. Это можно осуществить, применяя периодическое перфузирование (промывание) органа составом, близким к плазме крови. Такие методы консервации почки интенсивно разрабатываются и в настоящее время во Всесоюзном научном центре хирургии АМН СССР, а также в других научных учреждениях.

Быстрота восстановления удовлетворительной функции органа имеет большое значение. Ведь пока почка «молчит», приходится использовать аппарат «искусственная почка», а это создает дополнительные трудности.

Применение для консервации органа отрицательных температур, вызывающих в тканях почти полную остановку обменных процессов, поддерживает ряд ученых. «Надо создать специальные холодильники - «банки» запасных органов, аналогичные уже существующим «банкам тканей», - говорят они. Однако при низких температурах вода, составляющая большую часть любого органа, превращается в кристаллы льда, а они повреждают живую ткань. Чтобы не образовывались кристаллы, нужны специальные защитные вещества. Но те из них, которые сейчас используются, очень токсичны. Таким образом, преодоление «температурного барьера» ждет еще своих исследователей.

Новым и важным направлением профилактики ишемических повреждений в пересаживаемой почке является введение донору фармакологических препаратов противоишемического действия. Это направление начато сравнительно недавно. Одной из предпосылок для его разработок являлись данные, впервые полученные в нашей лаборатории, о том, что в органе с нарушенным кровообращением резко усиливаются (слабо протекающие в норме) процессы перекисного окисления липидов, входящих в состав клеточных и внутриклеточных мембран. Нам удалось подобрать препараты, препятствующие переокислению липидов (так называемые антиокси-данты) и стабилизирующие мембраны. Эти препараты вскоре начнут применяться в клинической практике.

Усовершенствование способов консервации органов, взятых от трупов, значительно расширит возможность пересадок. Ведь из 1167 осуществленных к 1967 году трансплантаций почки более чем в 40 процентах случаев они были взяты от трупа. В 1968 году этот процесс возрос до 56, в 1969-м - до 62, в 1979-м - до 75.

Пересадку трупной почки уже производят такие нефрологические центры, как урологическая клиника 2-го Московского медицинского института, Институт трансплантологии и искусственных органов и другие.

Мы уже говорили о большой роли, которую сыграли иммунологи в изучении природы тканевой несовместимости и выяснении конкретных механизмов отторжения пересаженного органа. Практической стороной их деятельности явилась разработка, с одной стороны, различных методов борьбы с реакцией отторжения трансплантата, а с другой - системы иммунологического контроля за эффективностью этой борьбы, получившей название «иммунологический мониторинг». Сейчас в каждой больнице, где проводятся пересадки органов, созданы иммунологические лаборатории - своеобразные центры наблюдения за состоянием иммунологических реакций организма. Выяснено, что не какая-либо одна реакция, а лишь набор их позволяет правильно оценить, находятся ли в подавленном состоянии защитные силы организма, способные отторгнуть пересаженный орган, или они анактивизировались. К таким диагностическим реакциям относятся стимуляция лимфоцитов специальным препаратом - фитогемагглютинином, вызывающим склеивание клеток, - или другими лимфоцитами, а также «розеткообразование» и другие.

Введение в клиническую практику иммунологического мониторинга как метода контроля за глубиной подавления иммунологических реакций и эффективностью имму-нодепрессивной терапии - достижение последних лет развития трансплантологии как в нашей стране, так и за рубежом - позволило значительно увеличить сроки функционирования пересаженных почек.

Почка оказалась первым органом, который стал широко пересаживаться. Эта операция прочно вошла в клиническую практику во всем мире. Было создано Международное бюро регистрации пересадок почек, и результат каждой проведенной операции, в какой бы стране она ни выполнялась, должен был фиксироваться в этой организации. Собранные таким образом клинические сведения со всего мира обобщали и периодически публиковали в медицинских журналах. В хирургической практике это оказался, пожалуй, первый опыт коллективного регулярного международного исследования новой проблемы, и он сыграл, несомненно, большую роль в правильной ориентации хирургов разных стран.

Когда количество пересадок почек в мире превысило 40 тысяч, было решено дальнейшую регистрацию подобных операций не производить. Этот факт свидетельствует о том, что трансплантация почки перестала носить уникальный характер и выполняется во многих специализированных клинических центрах мира как обычная рутинная операция.

В нашей стране растет количество городов, где выполняется эта операция. По сведениям Института трансплантологии и искусственных органов, в 1982 году функционировало 18 таких центров и общее число операций достигло 3200. Кроме Москвы, они производятся в Риге, Вильнюсе, Ташкенте, Ленинграде, Киеве и других городах Советского Союза.

Некоторые крупные центры мира наблюдают больных с хорошо функционирующими пересаженными почками уже в течение 15-20 лет, причем за первые два года после операции предотвратить отторжение удалось у 60-80 процентов больных. В тех же случаях, когда наступает криз отторжения и функция почки не сохраняется, хирурги стали прибегать к повторным пересадкам. Такие операции в нашей стране уже производят В. Шумаков, Р. Розенталь и другие. Имеются случаи даже трехкратных пересадок почки одному и тому же больному.

Таким образом, в борьбе за жизнь больного, страдающего уремией (избыточное накопление в крови токсических продуктов обмена веществ), которая развивается в результате недостаточности функции почек, у практических врачей имеются два мощных средства, используемых в том случае, когда обычная консервативная терапия не помогает. Это искусственная почка и однократная или многократная пересадка донорских почек.

Успехи в трансплантации почки неразрывно связаны с процессом в области консервации органов. Несмотря на множество предложенных методов консервации и критериев установления жизнеспособности почки до, во время и после консервации, внимание исследователей приковывают два метода: иммерсионный (погружение органа в раствор) и перфузионный (пропускание раствора через орган). В обоих способах ключевым является состав консерванта. При иммерсионном методе, разработанном наиболее тщательно Ж. Коллинсом, используется, раствор, приближающийся по концентрации ионов к почечным клеткам и называющийся «Коллинс-1» и «Коллинс-2». В дальнейшем эти растворы были усовершенствованы, в результате чего появилась большая группа их модификаций. В нашей стране наибольшее распространение получили растворы евроколлинса и раствор, разработанный в Институте трансплантологии и искусственных органов под руководством Шумакова.

Перфузионный метод консервации почки начал интенсивно разрабатываться Ф. Бельцером, создавшим аппарат для длительной гипотермической перфузии. В качестве раствора использовалась специальная плазма.

Одно из достоинств этого метода состоит в том, что уже во время перфузии можно судить о жизнедеятельности органа. Это особенно важно, если почка взята у донора при затянувшейся предсмертной агонии.

В последнее время все большую популярность приобретает перфузионная консервация органов в нормальных термических условиях с использованием синтетических переносчиков кислорода. При их помощи энергетические процессы в органе не подавляются, а поддерживаются на довольно высоком уровне.

Что касается гипотермической перфузии, то к ней рекомендуют прибегать с целью реанимации почек при нарушении кровообращения.

Как иммерсионный, так и перфузионный методы в гипотермических условиях обеспечивают жизнеспособность органа до двух суток. Это позволило врачам из разных городов и даже из разных стран обмениваться почечными трансплантатами. Например, в нашей стране такой обмен регулярно производится между почечными клиническими центрами Москвы, Риги, Вильнюса. В Европе западные капиталистические страны создали для этой цели объединение, получившее название «Евротрансплантат», а социалистические - «Интертрансплантат». В рамках объединения «Интертрансплантат» почечными трансплантатами обменялись, например, клиники Берлина и Москвы. Все это стало возможным благодаря научным достижениям последнего времени в области консервации органов.

Заглядывая в завтрашний день трансплантологии, можно представить себе функционирующие при крупных клинических центрах «банки органов», где почки могут сохраняться неделями и даже месяцами. Но для этого, очевидно, должны быть разработаны принципиально новые методы консервации, чем иммерсионный или перфузионный. Имеется в виду, например, криоконсервация (с использованием холода) органов. Над этим перспективным методом уже сейчас работают ученые.

Так, в лаборатории консервации Института трансплантологии и искусственных органов и клиническом центре андрологии и пересадки эндокринных органов Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы он изучается в целях использования для консервации почки, яичка и гипофиза (Н. Онищенко, И. Кирпатовский, П. Перекрест).

Большим успехом можно считать пересадку почки вместе с поджелудочной железой и двенадцатиперстной кишкой, тоже взятыми от трупа. Такие операции американский хирург В. Келли сделал больным, страдающим диабетической нефропатией (болезнью поджелудочной железы и почек).

Возникает вопрос, нельзя ли пересаживать людям органы от животных, наиболее близких к нам в генетическом отношении, в частности от человекообразной обезьяны? Пока мы еще не можем ответить на него положительно. В США, например, не раз пытались пересадить почку обезьяны человеку, но все больные погибали.

Тысячу раз был прав К. Маркс, когда писал: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». А разве не самой «каменистой» тропой современного естествознания является пересадка органов? Достигнуть «сияющих вершин» ученые смогут лишь тогда, когда иммунологи, генетики, физиологи, биологи, инженеры и представители многих других наук будут идти вместе с хирургами к заманчивой цели.

Время для пересадки органов пришло. Резервы есть и будут. Помимо животных и людей-доноров, обязательно появятся хитроумные протезы - сложнейшие механизмы, идеально имитирующие биологические системы.

Уже сегодня ученые, например Англии, считают, что выращенные в культуре почечные клетки можно использовать для создания «искусственной» почки, в частности «искусственного» нефрона. Почечный эпителий следует выращивать внутри тонких пустотелых волокон, а создание фильтра (взамен клубочкового аппарата) не представляет особых трудностей.

Все это придет в медицину и поможет врачам спасать от преждевременной гибели тысячи обреченных.

ПЕРЕСАДКА КИШЕЧНИКА

Много лет назад ученые-медики, так же как и неученые и немедики, делили органы человеческого тела на две категори: аристократические, возвышенные (к ним относили, конечно, мозг, сердце, легкие, печень, почки и половые железы) и плебейские, или низменные, к которым принадлежали органы пищеварения (за исключением печени). Как ни странно, подобное деление и по сей день влияет на интенсивность изучения различных органов, на направленность исследований: сознательно или нет, предпочтение до сих пор отдавалось «аристократическим» органам. Это отразилось на развитии пересадки органов пищеварения (кроме печени), которая остается на задворках клинической трансплантологии, несмотря на остроту нужды в пересадке таких органов, как кишечник и поджелудочная железа. Для пересадки желудка и пищевода острых или особых показаний нет, поскольку современная реконструктивная хирургия удовлетворительно решает вопрос о замещении пищевода петлями тонкой и толстой кишки, а желудок вовсе не восстанавливают после частичного или полного удаления. Что касается пересадки слюнных желез, то о них практически не думают, хотя отдельные экспериментаторы проводили подсадку их фрагментов без восстановления кровоснабжения хирургическим путем (имплантацию) с исследовательскими целями и получили интересные данные об эндокринных функциях этих органов.

Итак, наиболее реальны в настоящее время - пересадки кишечника и поджелудочной железы.

Показания к такому виду хирургических вмешательств остры и трагичны.

Например, «брюшная жаба», или инфаркт кишечника. Больного или больную привозят в больницу с резчайшими болями в животе, иногда доводящими их до шока. Живот вздут, болезненен, тверд как доска, что свидетельствует о наличии «мышечной защиты», то есть о развитии перитонита. Оперируют. Находят «черные», реже «белые» кишки, в которых кровь не циркулирует вследствие закупорки (тромбоза) главных кровеносных сосудов (если закрыта артерия, то кишечник бледен, если затруднен венозный отток, то кишечник темно-багровый, вздутый) или в результате сосудистого спазма, массивного перекрута брыжейки кишки.

Когда такое состояние продолжается дольше 1 - 2 часов, даже если удается восстановить потом нормальное кровообращение в кишечнике, больной обречен: развивается так называемый эндотоксический шок, связанный с нарушением микроциркуляции в стенке кишки, и разрушение защитных свойств кишечного барьера; в просвет кишки просачивается кровь, а из нее всасываются продукты распада тканей и микробные токсины. Через 5-10 часов больной погибает при явлениях «кровавого поноса». На вскрытии кишечник внешне выглядит нормально, а на самом деле...

Если хирурги произведут резекцию (удаление) пораженной кишки, то больной все равно долго не выживет, и те месяцы, которые предстоят ему, будут мучительными из-за расстройств всех видов обмена веществ в результате недостаточности переваривания.

Существуют еще заболевания такие, как болезни Крона, Гарднера, спру, целиакия, при которых поражается весь кишечник (язвами, полипами и др.), что ведет к медленному угасанию больных по той же причине недостаточности пищеварения.

Помочь кардинально подобным больным могла бы только замена пораженного органа здоровым, то есть пересадка кишечника. Это врачи давно поняли. Уже в 1902 году А. Каррель, французский естествоиспытатель, попытался пересадить кишечную петлю от одного животного к другому и восстановить кровоснабжение ее с помощью знаменитого шва сосудов, но потерпел неудачу. В 40-х годах советский исследователь В. Демихов также произвел пересадку тонкой кишки от одной собаки к другой. Технически операция как бы удалась, но животные погибли через несколько часов.

Лишь в 1957 году разобрались в главной причине первых неудач. Американские ученые Лиллехей и Лонгербим показали, что при пересадке кишечника возникает та же ситуация, что и у больных с расстройством кишечного кровообращения: после 60 минут полного выключения тонкой кишки из кровообращения при комнатной температуре развиваются необратимые изменения в стенке органа, что ведет к возникновению «эндотоксического шока». Но что удивительно: искали долга и упорно специфический токсин, пытались его выделить в чистом виде и не смогли ни у нас, ни за рубежом.

Но Лиллехей все-таки успешно провел операции аутои аллотрансплантации всей тонкой кишки. Его данные были проверены в разных лабораториях многих стран, в том числе в Лаборатории пересадки органов и тканей АМН СССР (в 1963-1965 годах). Это позволило усовершенствовать технику пересадки тонкой кишки, разработать разные ее модели: сегментарную и тотальную пересадки, ортотопически (на место) или гетеротопически (в другую часть организма: на шею, в полость таза).

Но тогда возникли новые проблемы. Самая острая из них - биологический конфликт, связанный с индивидуальностью белков каждого организма и несовместимостью их внутри видов и между видами. Тканевая несовместимость ведет к реакции отторжения трансплантата, выгнаиванию его из организма реципиента. Однако при пересадке тонкой кишки биологический конфликт проявляется двояко. Если пересаженный сегмент невелик и не содержит лимфатических узлов, то развивается обычная реакция отторжения с отторжением трансплантата через 10-15 дней после операции. Если пересаживается вся тонкая кишка или достаточно длинный сегмент ее вместе с лимфатическими узлами, то возникает так называемая «реакция трансплантата против реципиента»; исход ее - гибель самого реципиента через 5-9 дней после операции при внешне нормальном трансплантате. При пересадке кишечника бывает как бы уравновешивание этих двух процессов - борьба реципиента против трансплантата и борьба трансплантата против реципиента - и без всяких дополнительных вмешательств со стороны экспериментатора продлевается жизнь трансплантата и реципиента иногда до значительных сроков (года и более). Однако это является исключением.

Поэтому внимание ученых сосредоточилось, как и при пересадке других органов, на поиске путей активных вмешательств в иммунные процессы, реализующие борьбу органов к организмов с чужеродным белком. Применялись стандартные средства: рентгеновское облучение (общее и местное), иммунодепрессивные гормоны и антиметаболиты, такие, как преднизолон, азатиоприн, новые иммуномодуляторы (циклоспорин, пен-тагастрин и пр.). В эксперименте достигнуты определенные успехи, продление жизни реципиента и трансплантата до 6-9 месяцев, но не более, особенно когда речь идет о взрослом органе, пересаженном на сосудистой ножке, то есть с хирургическим восстановлением кровоснабжения. Если пересаживали органы плода, то с пентагастрином, и тогда отдельные результаты были еще лучше (вплоть до постоянного приживления). Но далеко не во всех случаях. Что касается взрослых органов, то в отдаленные сроки после операции всегда отмечалась потеря функции трансплантата и значительные изменения его структуры, вплоть до замещения большей части его соединительной (рубцовой) тканью. Дело в том, что за исключением циклоспорина и пентагастрина все другие препараты и методы воздействия не безразличны для самой кишки. Они вызывают язвы и атрофию (гибель) ее слизистой оболочки, то есть самой функционально важной части органа. Поэтому продолжается поиск таких воздействий на кишечный трансплантат и на реципиента, которые гарантировали бы сохранение функциональной активности обоих.

Был момент, однако, в конце 60-х годов, когда, несмотря на все это, ученые (Келли, Лиллехей, Оливье, Престон) сочли возможным перенесение результатов экспериментов в клинику и произвели пересадку кишечника у 7-9 больных. Технически все операции были удачными, но максимальный срок жизни пациентов не превысил 2 месяцев.

Изучение описания этих случаев показало одну общую черту: у всех больных пересаженный кишечник работал как будто очень интенсивно, «на износ», но в конце концов погибал, и его удаляли (иногда слишком поздно, после того, как он успел необратимо «отравить» организм) или сам реципиент умирал до полного отторжения трансплантата. Однако дело здесь не сводилось лишь к неудаче в борьбе с тканевой несовместимостью: имели место также некоторые малоизученные особенности функции пересаженной кишки.

Дело в том, что исследования с аутотрансплантацией кишечника, когда орган удаляется, затем помещается обратно на свое место к прежнему своему хозяину и тем самым исключается влияние тканевой несовместимости, показали, что в отличие от других пересаженных органов (почек, сердца, печени) кишечный трансплантат не восстанавливает свою функцию после восстановления в нем кровотока. Функция пересаженной кишки претерпевает существенные изменения, способные сами по себе привести к гибели реципиента. Суть этих изменений такова: меняется ритм кишечной моторики, повышается тонус кишечной мускулатуры, что ускоряет прохождение пищи через кишечник и препятствует процессам переваривания ее и всасывания. Толстая кишка ускоренно эвакуирует поступающую к ней плохо переваренную пищу, животные катастрофически худеют и погибают в первые 2-3 недели после операции, если не принять специальных мер. Виновным в таком положении оказалось отсутствие координации различных процессов, составляющих процесс пищеварения и всасывания. Эту координацию в нормальных условиях осуществляет центральная нервная система, а после пересадки органов все связи между трансплантатом и центральной нервной системой прерваны. Они полностью не восстанавливаются сами после пересадки тонкой кишки. Несмотря на то, что организм при специально приобретенном режиме питания может как-то приспосабливаться к создавшейся ситуации, все же полного восстановления веса и внешнего лоска собак не наступает даже через 5 лет вследствие расстройства пищеварения в пересаженной кишке.

Опыты советских исследователей конца 60-х - начала 70-х годов (В. Кулика и других) показали, что при хирургической реиннервации кишечного трансплантата, то есть при восстановлении непрерывности нервных стволов и сплетений, соединяющих интрамуральную (внутреннюю) нервную систему пересаженной кишки с центральной нервной системой реципиента хирургическими швами, по мере прорастания нервов в пересаженный орган нормализуются его функции. Через 6 месяцев - год и внешний вид собак, и вес их, и показатели метаболизма полностью нормализуются. Была также показана возможность и целесообразность хирургического восстановления путей оттока лимфы из пересаженной кишки и разработаны различные методы его осуществления.

Однако до сих пор по-прежнему слабо учитываются физиологические аспекты работы кишечника при пересадке его, хотя в последние годы интерес к этой проблеме вновь повысился. Но никто не осмеливается еще повторить попытки применения этой операции у человека: вмешательство громоздкое, рискованное, требует живого донора (кишечник погибает во время агонии), и гарантии ее успеха еще недостаточны.

Некоторые авторы начали изучение возможности пересадки кишечника плода без восстановления кровоснабжения и других анатомических связей с организмом хирургическим путем, с тем чтобы получить адаптированный орган, который можно было бы затем включить в систему пищеварения. Уже доказано, что у крыс при соблюдении некоторых технических предосторожностей можно «вырастить» на спине подкожно из плодной кишки вполне нормальную взрослую кишку - внутри одной линии животных, то есть без биологического конфликта. Упоминалось уже, что легче подобрать адекватную методику иммуномодуляторного воздействия к кишке плода (получено до 20 процентов длительного приживления с хорошей сохранностью трансплантата), но опять-таки у крыс. В настоящее время можно только выражать надежду, что такой путь окажется интересным и оправдает усилия...

ПЕРЕСАДКА ПЕЧЕНИ

Одна из наиболее сложных и ответственных операций в трансплантологии - пересадка печени. Показанием к ней служат не излечимые обычными методами заболевания, такие, как врожденное недоразвитие желчных путей, рак печени и желчных протоков, запущенные формы цирроза печени и другие. Людей с подобными заболеваниями довольно много.

В настоящее время применяют три метода: пересадку донорской печени на место собственной печени реципиента (ортотопическая пересадка), пересадку донорской печени к сосудам в брюшную полость на место удаленной почки, селезенки и оставление собственной печени реципиента (гетеротопическая пересадка) и временное экстракорпоральное подключение донорской печени к кровеносным сосудам нижних или верних конечностей.

Последний метод пригоден лишь для тех больных, у кого расстройства функции собственной печени носят обратимый характер, а временная очистка крови от токсических продуктов тканевого обмена с помощью трансплантата может разгрузить больную печень и дать ей возможность восстановить свою деятельность. Для временного экстракорпорального подключения, как правило, используется печень животных, особенно часто - свиней, так как за час-два работы трансплантата различия в антигенных свойствах подключенного органа и реципиента еще не успевают в достаточной степени проявиться. В настоящее время насчитывается несколько сотен случаев (в том числе и в СССР) временной подсадки печени животных больным с острой печеночной недостаточностью.

Более сложную проблему представляют ортотопическая и гетеротопическая пересадки печени, рассчитанные на длительную функцию трансплантата. Печень должна быть взята обязательно от человека, а так как это орган непарный, то от трупа. Необходим тщательный подбор донора и реципиента по антигенам тканевой совместимости. Есть и другие трудности: угроза кровотечения, крайняя чувствительность печени к ишемии (даже 15-минутное прекращение кровотока вызывает серьезные повреждения печеночных клеток), развитие у реципиента резких гемодинамических и метаболических расстройств.

Наиболее распространенной моделью трансплантации печени является ортотопический метод, так какой создает для трансплантата нормальные анатомические и гемодинамические условия, обеспечивает возможность восстановления оттока желчи в кишечник.

Впервые ортотопическую пересадку печени у собаки осуществили американские ученые Ф. Мур и Т. Старцил в 1959 году. Их опыты позволили сделать вывод, что, несмотря на технические трудности и рискованность для реципиента, донорская печень способна длительно и нормально функционировать, а кроме того, отторгаться организмом гораздо реже, чем почки, сердце и большинство других органов. Так, одна из собак прожила с пересаженной печенью 11 лет.

Позднее в Денвере и Бостоне выполнили еще 6 операций. Однако все больные погибли, не прожив и трех недель. По единодушному мнению исследователей, неудачи были связаны главным образом с необратимыми изменениями в донорской печени, которые вызваны кислородным голоданием. Они возникают в организме донора в период клинической смерти, когда берется и трансплантируется трансплантат, и, наконец, при выполнении самой операции. Таким образом, необходимо было решить целый ряд сложных проблем, начиная с морально-юридической констатации смерти и кончая детальным изучением процессов, происходящих в печени при ишемии, и поиском путей борьбы с ней.

Часть вопросов уже исследована. Созданы оригинальные методики профилактики ишемических повреждений в донорской печени, автожектор для сохранения органа в трупе и т. д. Благодаря этим и другим разработкам, начиная с 1976 года, в печати все чаще начали появляться сообщения о положительных результатах ортотопической пересадки печени.

Наибольшим клиническим опытом обладают доктор Р. И. Кели, работающий в Великобритании в Кембриджском университете, выполнивший свыше 100 операций, и доктор Т. Старцил, имеющий в своем активе свыше 200 подобных операций.

Этим хирургам удалось не только унифицировать методику пересадки печени человеку, но и обеспечить длительные сроки выживания больных после такой тяжелой и опасной операции. Кели, например, сообщал в 1981 году, что при 99 выполненных им ортотопических пересадках печени 33 пациента были живы после 1 года, 14 - после 3 лет, 10 - после 4 лет, 4 - после 5 лет. Самого длительного в мире срока жизни больного после пересадки печени - свыше 10 лет - добился Старцил.

О том, что хирурги после пересадки печени полностью реабилитируют больных, свидетельствуют два случая с беременными женщинами, перенесшими подобную операцию. В обоих случаях беременность протекала без осложнений и заканчивалась рождением нормальных детей.

При гетеротопической пересадке собственная печень больного сохраняется, а добавочную помещают либо в левое подреберье (селезенка, а иногда и почка реципиента удаляются), либо в подпочечное пространство, либо в полость таза. Такая пересадка технически легче осуществима, сопровождается значительно меньшим операционным риском и не связана с резким нарушением обменных процессов и гемодинамики. В то же время она имеет и существенные недостатки. Прежде всего две печени в одном организме начинают «соперничать»... Возникает так называемая «субстратная конкуренция» между трансплантатом и собственной печенью больного. В результате одна из печеней полностью перестает функционировать, атрофируется и замещается соединительной тканью.

Кроме того, в брюшной полости трудно найти место для второй печени, и поэтому приходится удалять селезенку или почку. Необходимо также, чтобы донор был гораздо меньше реципиента и его печень была небольших размеров. Наконец, ненормальное положение печени в брюшной полости приводит к гемодинамическим расстройствам, легочным осложнениям, нарушению функции печени из-за сдавления паренхимы и перегибов сосудов. Развиваются тромбозы, резко ухудшающие результаты трансплантации.

Гетеротопическая пересадка печени впервые в эксперименте была произведена С. Уэлчем в 1955 году.

Он разместил трансплантат ниже собственной печени животного. Операция прошла удачно, однако через неделю новая печень погибла и ее пришлось удалить.

В клинической практике гетеротопическая пересадка печени была осуществлена 3 ноября 1964 года. Хирург из Миннеаполиса К. Апсолон пересадил 13-месячному ребенку с грубым врожденным дефектом желчных протоков печень 2,5-летнего донора, погибшего от врожденной аномалии сердца. Трансплантат был помещен на место удаленной селезенки. Ребенок умер на 13-й день после операции от инфекционных осложнений, однако пересаженная печень работала нормально.

В настоящее время в мире выполнено 50 гетеротопических пересадок печени в эксперименте и клинике. Однако наибольшие сроки выживаемости не превышают нескольких месяцев. Имеется единственное сообщение Д. Фортнера из Нью-Йорка о двух больных, живущих с пересаженной печенью 2 года и 6 лет.

В Институте трансплантологии и искусственных органов под руководством профессора Э. Гальперина разработана методика внебрюшинной гетеротопической пересадки левой доли печени. Преимущества метода заключаются в сравнительной технической простоте операционного вмешательства и в снижении угрозы серьезных осложнений. Он позволяет также удалять орган при потере им функции и проводить повторную трансплантацию.

Значительные трудности орто- и гетеротопических пересадок печени сопряжены с поиском подходящего донора. Высокая чувствительность печени к ишемии обусловливает то, что пересадка может быть успешной, лишь когда орган взят у донора с еще бьющимся сердцем, то есть гибель установлена по критерию «мозговой смерти». Однако в нашей стране этот критерий долго не признавался, так как описаны случаи возвращения к жизни больных, признанных по нему «мертвыми». (Академией медицинских наук СССР разработаны и утверждены Министерством здравоохранения СССР объективные, научно обоснованные критерии «смерти мозга»).

Для успешной пересадки печени, взятой у доноров с остановившимся сердцем, В. Шумаковым и другими разработан в 1970 году оригинальный прибор - кардиомассажер, позволяющий путем ритмичного массажа сердца восстановить кровообращение в организме донора на период забора трансплантата и тем самым сокращающий период ишемии печени.

Число пересадок печени в клинике сравнительно невелико, а результаты пока еще не вполне удовлетворительны, хотя имеется неуклонная тенденция к их улучшению.

Такой операции подвергались несколько сот больных. Наибольший срок жизни составлял семь с половиной лет. Малое число пересадок печени в год (не более двух десятков), помимо технических и иммунологических трудностей, обусловлено нехваткой доноров. Описан случай, когда один из зарубежных хирургов больному, ожидавшему пересадку печени, попеременно временно подключил шестнадцать печеней от свиньи, теленка, бабуина, человека. Больной погиб, так и не дождавшись подходящего донора. Существует еще одна причина, тормозящая широкое применение трансплантации печени: отсутствуют надежные методы поддержания больного в хорошем состоянии, пока не будет произведена операция и трансплантат не начнет удовлетворительно функционировать.

Однако работы в этом направлении продолжаются. Пример тому - последнее сообщение из Питсбурга (США). Двумя бригадами хирургов под руководством Г. Бансона и Т. Старцила выполнена уникальная операция - шестилетней девочке одновременно произведена пересадка печени и сердца. Она длилась 16 часов, и послеоперационный период протекал благоприятно.

Но всегда ли нужна трансплантация печени как органа? Ведь уже с давних времен известна необычайная способность печени к регенерации. Так, при удалении до 80 процентов массы ткани печени она полностью восстанавливается у крыс через 1-2 недели, а у человека - через 6-12 месяцев. Кроме того, изолированные клетки печени (гепатоциты), попадая в благоприятные условия, способны выполнять свои специфические функции. Исходя из этих соображений, попытались заменить трансплантацию целого органа пересадкой изолированных печеночных клеток. Взвесь клеток в растворе вводили в брюшную полость, в систему воротной вены, в селезенку. Эксперименты показали, что гепатоциты способны замещать некоторые функции печени несколько месяцев. В селезенке даже отмечалась регенерация клеток с появлением островков печеночной ткани.

В настоящее время ведутся исследования с целью стимулировать регенеративные процессы собственной, пораженной каким-либо недугом, печени. В Тбилисском НИИ экспериментальной и клинической хирургии и в 1-м ММИ имени И. М. Сеченова пересадили щенячью печень взрослой собаке, у которой предварительно создали часовую ишемию собственной печени. Достоверно показано, что щенячья печень не только выполняла специфическую функцию, но и стимулировала восстановительные процессы в пораженной печени. Более того, и это самое важное, такой способностью обладает не только печень щенка, но и взвесь ее клеток, и даже экстракт разрушенных гепатоцитов.

В университетской клинике Сан-Люк (Бельгия) 24-летнему пациенту пересадили печень человека, погибшего в автомобильной катастрофе. Операция длилась 7 часов. Вскоре после пересадки новая печень начала выполнять свои функции. Спустя 24 дня больного выписали домой. Пациент чувствует себя лучше, чем до операции, ведет обычный, нормальный образ жизни.

В нашей стране интенсивно ведется работа над созданием аппарата «искусственная печень». В основу аппарата положен принцип адсорбции токсических агентов на ионнообменных смолах или активированном угле.

Начата также разработка специальных колонок, заполненных жизнеспособными клетками печени - гепатоцитами. Кровь больного, пропущенная через колонки, освобождается от токсических факторов, причем гепатоциты делают это более умело и избирательно, чем смолы или угли.

В Америке, в медицинском центре Нью-Орлеана, доктор П. Касл создал «искусственную печень» для удаления токсинов из крови при отравлении лекарствами. Устройство состоит из полых трубок, в стенках которых имеются особые фильтры, удерживающие крупные молекулы и клетки. Когда кровь пациента проходит через «печень», лекарства проникают сквозь стенки трубок и вступают в реакцию с содержащимися в ней печеночными ферментами крыс. Нагрузка на печень больного при этом снижается, так как кровь из аппарата поступает в общий кровоток.

Дальнейшее развитие проблемы создания искусственной печени и усовершенствование различных сторон пересадки печени донора будут способствовать прогрессу в области восстановительной гепатологии.

ПЕРЕСАДКА ПОДЖЕЛУДОЧНОЙ ЖЕЛЕЗЫ

Поджелудочная железа - сложный орган, обладающий как экзокринной (выделение фермента трипсина, участвующего в кишечном пищеварении), так и эндокринной (выработка инсулина и ряда других гормонов, непосредственно поступающих в кровь) функциями. Расстройства деятельности поджелудочной железы не могут быть полностью устранены с помощью каких-либо фармакологических средств.

В настоящее время известно свыше 200 клинических случаев лечения сахарного диабета путем пересадки поджелудочной железы. Из них выполнено около 100 пересадок поджелудочной железы на сосудистых связях в различной модификации. Наибольшее распространение в последние годы получила пересадка одних «островковых» клеток, вырабатывающих инсулин. Только в нашей стране она успешно проводится в Москве, Киеве, Ереване и других городах.

Однако специалистам еще не ясно, насколько стабилен эффект после введения одних «островковых» клеток. Поэтому в основных клинических центрах по пересадке поджелудочной железы (Миннеаполис, Лион, Стокгольм), помимо клеточной, осуществляется органная трансплантация с целью выяснить преимущества и недостатки каждого из этих методов.

Пересадка поджелудочной железы связана с большими техническими трудностями, так как целесообразно делать одновременно пересадку и двенадцатиперстной кишки. Кроме того, необходимо сшивать многие сосуды и учитывать особую чувствительность органа к травме (даже прикосновению пальцем!). Имеются также биологические проблемы, обусловленные высокой ферментативной активностью трипсина, вследствие чего может возникнуть процесс «самопереваривания».

Поджелудочная железа является непарным органом, поэтому получение ее возможно лишь у трупа. Она обладает высокой чувствительностью к кислородному голоданию и переносит лишь очень короткие прекращения кровотока (не более получаса). Перфузионные и бесперфузионные методы холодовой консервации поджелудочной железы пока допускают ее хранение в течение лишь двух-трех, значительно реже шести часов, что затрудняет подбор адекватных пар «донор - реципиент».

Наиболее предпочтительным видом пересадки поджелудочной железы является ее трансплантация в брюшную полость и соединение с подвздошными, селезеночными или печеночными сосудами. Пересадка железы на ее естественное место технически очень сложна, сопряжена с высоким процентом ранней послеоперационной смертности (шок, кровотечения) и поэтому в клинической практике не применяется.

Ткань поджелудочной железы, в отличие от других эндокринных органов, обладает высокой антигенностью. В экспериментальных условиях функции трансплантата при отсутствии иммунодепрессивной терапии сохраняются всего пять-шесть дней, хотя признаки отторжения выявляются еще раньше.

Первая пересадка поджелудочной железы вместе с двенадцатиперстной кишкой выполнена за рубежом в 1967 году. Затем также одновременно были пересажены поджелудочная железа и почки при диабетической нефропатии. Подобная операция впоследствии была сделана и в нашей стране. Наибольшая продолжительность жизни больного с функционирующим трансплантатом составила три с половиной года, то есть меньше, чем при пересадках всех других органов.

Сейчас проблемы трансплантации поджелудочной железы изучаются по нескольким направлениям. Отрабатываются оптимальные хирургические варианты операции, определяется возможность пересадки лишь хвостовой части железы с дренированием панкреатического протока. Проводятся исследования по введению в протоки железы различных пластмасс.

Перспективным и активно разрабатываемым направлением исследований является получение у человека культуры эндокринных клеток (островков Лангерганса, изолированных бета-клеток) поджелудочной железы эмбрионов и плодов, чтобы их пересадить больным диабетом. При этом исчезает необходимость в сложных хирургических манипуляциях, больной меньше травмируется, отпадает грозное осложнение, связанное с «самоперевариванием». Однако даже после идеальной отработки возможно восстановление лишь эндокринной функции органа.

Наряду с разработкой методов трансплантации продолжается создание модели искусственной поджелудочной железы. В настоящее время она представляет собой миниатюрный аппарат с дозатором для выброса в кровь инсулина, сделанный из нержавеющей стали, силиконовой резины или фторопласта, легко стерилизуемый. Он имплантируется под кожу больному и, по существу, имитирует работу эндокринной клетки.

Основная задача исследователей состоит в том, чтобы оснастить аппарат датчиками, с помощью которых он сможет осуществлять «обратную связь», то есть будет сам регистрировать уровень сахара в крови и в соответствии с этим менять дозы инсулина.

Пересадка поджелудочной железы до настоящего времени является наименее изученным разделом трансплантологии.

ПЕРЕСАДКА ЖЕЛЕЗ ВНУТРЕННЕЙ СЕКРЕЦИИ

В XVIII веке английский врач Д. Гюнтер, нарушив запрет церкви, начал изучать строение, функцию и роль желез секреции в процессах жизнедеятельности организма. Он сделал опыт: пересадил половую железу петуха курице. Результат был поразительным: у курицы вырос гребень, а ее поведение стало напоминать петушиное.

Позднее, основываясь на гюнтеровском опыте, ученые стали производить пересадку половых желез, пытаясь добиться «омоложения» организма. Интересны в этом отношении опыты французского физиолога Ш. Броун-Секара. Считая, что старение является следствием ослабления функции желез внутренней секреции, которые вырабатывают жизненно важные гормоны, он приготовил экстракт-вытяжку из семенных желез животных и вводил ее себе. Казалось, желаемый эффект достигнут: самочувствие намного улучшилось, повысилась и половая способность. Но увы! Действие препарата оказалось крайне непродолжительным, а повторные впрыскивания даже ухудшали состояние здоровья. Тем не менее, ученые различных стран мира продолжали проводить подобные эксперименты.

Заслуживают внимания работы врача С. Воронова, жившего и работавшего во Франции в 20-х годах нашего столетия. Он пересаживал человеку семенники различных животных (быка, барана, обезьяны и т. д.). Однако длительного приживления их не происходило. С. Воронов и его многочисленные последователи переносили семенники целиком и отдельными тонкими пластинками. Это в общем-то не очень отличалось от того, что делал Броун-Секар. Разница заключалась лишь в одном: французский физиолог вводил в организм экстракт-вытяжку, а Воронов, целиком или кусочками, семенные железы. Рассасываясь, они выделяли в окружающие ткани специфические половые гормоны. Но эффект и в данном случае был непродолжительным.

Последователи Воронова настойчиво искали причины столь быстрого рассасывания пересаживаемых желез, изучали влияние различных областей человеческого тела на длительность процесса. Пересаживали яичко в мышцы живота и брюшную полость, в мышцы бедра и под кожу в области молочной железы. Выяснилось, что пересаженное яичко несколько дольше не рассасывается, если его подшить в мошонку.

Тем не менее кратковременность действия пересаженных желез породила отрицательное отношение врачей к подобным опытам. Многие ученые потеряли интерес к проблеме пересадки желез внутренней секреции.

Вторая мировая война потребовала от хирургов возвращения к полузабытой проблеме. Многие раненные в область половых органов, остались живы, но через несколько лет у них начинали развиваться явления кастрации, что приводило к ухудшению здоровья и тягостному ощущению физической неполноценности. Им надо было помочь.

В послевоенные годы ведущими учеными-медиками нашей страны были разработаны новые операции по пересадке яичка, коренным образом отличавшиеся от проводимых ранее. Его теперь подшивали не изолированно, а вместе с кровеносными сосудами, которые затем соединяли с сосудами тела, что обеспечивало нормальное питание кровью пересаженного органа, продлевало его жизнедеятельность. Многим больным была возвращена физическая полноценность.

Впервые в мировой практике пересадка яичка на артериально-венозной ножке с применением иммунодепрессивной терапии (препятствующей отторжению) и типированием тканей была выполнена профессором И. Кирпатовским. Этим был положен конец длительному заблуждению, что железы внутренней секреции не нуждаются в подавлении реакции трансплантационного иммунитета.

Один из ведущих детских хирургов, профессор С. Долецкий, вынужден был удалить у только что родившегося мальчика оба яичка в связи с их гангреной в результате нарушения кровообращения. Эта операция приводит в дальнейшем к тяжелому расстройству в период начала полового развития.

Молодые родители, которым не было и 20 лет, решили отказаться от своего первого ребенка, заявив, что не хотят «растить урода». Тогда Долецкий рассказал им об операциях И. Кирпатовского, который пересадил новорожденному младенцу эмбриональное яичко на сосудистой ножке. Такого прецедента в мировой практике раньше не было. Операция прошла успешно. Однако в послеоперационном периоде два раза наступал криз отторжения, но с помощью иммуносупрессивной терапии он благополучно купировался. Ребенок регулярно наблюдается врачами. Сейчас он уже ходит в школу и выглядит как все его сверстники. Периодические обследования показывают, что пересаженный трансплантат прижился и функционирует.

Мы убеждены, что все операции пересадки желез внутренней секреции должны производиться только с применением иммуносупрессивной терапии. Накопленный советскими трансплантологами опыт пересадки половых желез является самым крупным в мировой практике.

Только в клиническом центре андрологии и пересадки эндокринных органов при кафедре оперативной хирургии Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы к 1984 году было выполнено 147 пересадок яичка больным с нарушенной половой функцией. Благодаря применению иммуносупрессивной терапии при органной трансплантации яичка на сосудистых связях в 85 процентах случаев удалось добиться приживления трансплантата на 1 год. Такой высокий процент функционирующих трансплантатов наблюдается и в более отдаленные сроки после операции. Так, из 58 больных, обследованных через 2-4 года, стойкое приживление пересаженного яичка отмечено у 50, а из 30 больных с 5-10-летним сроком наблюдения - у 20.

Но можно ли было считать это полной победой? К сожалению, нет. Через некоторый период после операции половые железы все-таки рассасывались. Причина, видимо, в том, что ученые, производя пересадку, рассматривали яичко как обособленную гормональную ткань, не учитывая в достаточной мере, что для него, как и любого другого органа, необходимо тщательное выполнение всех требований, выдвигаемых трансплантологией. При использовании яичка трупа следует учитывать группу крови (она должна совпадать с группой крови больного), определять степень соответствия тканей трупа тканям больного. Взятие яичка должно производиться в строго ограниченные сроки, пока оно еще жизнеспособно. Сохраняют его до момента операции в специальном стерильном питательном растворе, соблюдая срок хранения.

Кроме того, решается ряд других проблем. Какую схему операции выбрать, куда пересаживать яичко, к каким сосудам подшивать и только ли одну артерию или вену и артерию одновременно? А может быть, надо сшивать и нервы? И лимфатические сосуды?

Предположим, что трансплантат удалось сохранить длительное время в состоянии жизнеспособности. Но как определить степень его активности до пересадки?

Нельзя забывать о том, что мы ввели в организм чужой для него белок, и, следовательно, начинают действовать законы тканевой совместимости. Как предотвратить или ослабить эти реакции, «примирить» организм больного с чужим органом - вот в чем одна из главных задач. Чтобы яичко не отторгалось длительное время и впоследствии прижилось, нужно проводить комбинированное воздействие и на организм больного, и на пересаживаемый орган.

В недавнем прошлом пересадки яичка человеку осуществлялись по типу «свободной трансплантации», отдельными кусочками или, в лучшем случае, с восстановлением только артериального притока крови. Мы применили более простой способ пересадки яичка на артериально-венозной ножке. В качестве источника кровоснабжения взяли кровеносные сосуды передней стенки живота, так как их калибр меняется на всем протяжении и можно выбрать участок, наиболее соответствующий диаметру сосудов трансплантата. Уже имеются обнадеживающие экспериментальные и клинические результаты. Положительный функциональный эффект прослежен у ряда прооперированных больных на протяжении нескольких лет.

Однако пересадка яичка на артериально-венозной ножке обеспечивает восстановление лишь эндокринной (гормональной) функции органа. Чтобы человеку, которому пересадили половую железу, вернуть способность к деторождению, необходимо восстановить непрерывность путей для выброса спермы, то есть наложить сосудистые швы на семявыносящие протоки. Так как диаметр семявыносящего протока человека невелик (0,3- 0,5 миллиметра), его сшивание возможно лишь с помощью микрохирургической техники, специальных операционных микроскопов, атравматических игл и т. д.

Отдельные успешные результаты уже получены в опытах на крысах и обезьянах. Перенос метода в клинику требует пересмотра ряда положений, а именно: взятие яичка лишь у молодых доноров, очень тщательная его консервация, помещение при трансплантации в естественное для этого органа место, строгий подбор пары «донор - реципиент» по системе тканевой совместимости.

Следует также учитывать, что ухудшение функции половых желез может быть обусловлено нарушениями со стороны центральной нервной регуляции гормональной системы в целом. Поэтому начаты исследования в области пересадки половых желез в сочетании с гипофизом. Метод сочетанной пересадки представляет пока определенные технические трудности и находится в состоянии экспериментального изучения.

Есть основания думать, что наступит время, когда мы сможем эффективно помогать больным, страдающим тяжелым недугом.

Идея подобных операций основана на хорошо известной функциональной взаимосвязи, существующей между отдельными железами внутренней секреции (гипофизом, щитовидной железой, надпочечниками, половыми железами)

ВОЗМОЖНА ЛИ ПЕРЕСАДКА МОЗГА?

В 30-х годах на прилавках книжных магазинов появился научно-фантастический роман А. Беляева «Голова профессора Доуэля».

Помните? «Лоран повернула голову в сторону и вдруг увидела нечто, заставившее ее вздрогнуть, как от электрического удара. На нее смотрела человеческая голова - одна голова, без туловища.

Она была прикреплена к квадратной стеклянной доске. Доску придерживали четыре высокие, блестящие металлические ножки. От перерезанных артерий и вен, через отверстия в стекле шли, соединившись уже попарно, трубки к баллонам. Более толстая трубка выходила из горла и сообщалась с большим цилиндром.

Цилиндр и баллоны были снабжены кранами, манометрами, термометрами и неизвестными Лоран приборами. Голова внимательно и скорбно смотрела на Лоран, мигая веками. Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью.

Несмотря на потрясающее впечатление, Лоран не могла не заметить, что эта голова удивительно похожа на голову недавно умершего известного ученого-хирурга, профессора Доуэля, прославившегося своими опытами оживления органов, вырезанных из свежего трупа».

Люди читали, удивлялись, восхищались, содрогались... А между тем сюжет романа был подсказан автору опытами профессора С. Брюхоненко. Он первым в мире создал аппарат искусственного кровообращения - автожектор.

В сентябре 1925 года на II Всероссийском съезде патологов Брюхоненко впервые публично продемонстрировал свой аппарат, а через год, в мае 1926 года, участники II Всероссийского съезда физиологов были свидетелями жизни отделенной от туловища головы. Собачья голова с помощью автожектора жила 1 час 40 минут. Что и говорить, опыт произвел ошеломляющее впечатление. Лежащая на блюде собачья голова открывала и закрывала глаза, высовывала язык, реагировала на прикосновение и даже проглатывала кусочек сыра или колбасы.

«Особенно интенсивные движения, - писал Брюхоненко, - следовали за раздражением слизистой носа зондом, введенным в ноздрю. Такое раздражение вызывало у головы, лежащей на тарелке, столь энергичную и продолжительную реакцию, что начиналось кровотечение из раневой поверхности и едва не были оборваны канюли (трубки. - В. К.), присоединенные к ее сосудам. Голову при этом пришлось придерживать на тарелке руками. Казалось, что голова собаки хотела освободиться от введенного в ноздрю зонда. Голова несколько раз широко открывала рот, и создавалось впечатление, по выражению наблюдавшего этот эксперимент профессора А. Кулябко, что она будто пытается лаять и выть». По-своему подошел к идее жизни изолированного органа В. Демихов. Ему удалось добиться стойкого приживления головы одной собаки к шее другой. Эта операция заключалась в том, что два крупных сосуда (аорта и полая вена), отходящие от сердца щенка-донора, соединялись с крупными сосудами шеи взрослой собаки (реципиента). Соединение сосудов происходило таким образом, что кровообращение в подсаженной голове ни на минуту не прекращалось. После соединения кровеносных сосудов сердце и легкие щенка вместе с внутренними органами и большей частью туловища удалялись. Кровообращение в подсаженной голове и передней части тела щенка осуществлялось за счет крови большей собаки. И если в опытах, проводившихся С. Брюхоненко и С. Чечулиным, изолированная голова жила всего несколько часов, то у Демихова - в течение восьми-девяти дней.

Демихов писал: «...после пробуждения собаки (реципиента) от операционного наркоза, как правило, просыпалась и пересаженная голова. Первое, что обращало на себя внимание, это полное сохранение всех жизненных функций головы.

Пересаженная голова живо реагировала на окружающее, имела осмысленный взгляд, смотрела в глаза подходящим к ней людям, облизывалась при виде блюдечка с молоком. С жадностью лакала молоко или воду, при осторожном поднесении облизывала палец, в момент раздражения кусала его с озлоблением. При вставании собаки-реципиента и возникновении неудобства и болезненности пересаженная голова кусала за уши до боли собаку-реципиента. При повышенной температуре в комнате (во время киносъемки от электрических осветителей) пересаженная голова высовывала язык и производила учащенные дыхательные движения. Подобные же, но не синхронные движения наблюдались у собаки-реципиента.

Сон у пересаженной головы наступал независимо от бодрствования или сна собаки-реципиента. При повышенном аппетите у собаки-реципиента появлялся аппетит и у пересаженной головы, при виде мяса последняя облизывалась, а когда ей подносили молоко, она начинала есть...

Пересаженная голова управляла своими передними лапами, пересаженными вместе с головой. Иногда наблюдались движения пересаженных лап, напоминающие бег».

Но... через несколько дней после операции начинался отек тканей пересаженной головы, нарушалось кровообращение. Отек тканей в пересаженной голове становился заметным на третьи-четвертые сутки, и в течение одного-двух дней достигал значительной степени. Пересаженная голова приобретала форму шара, глаза полностью заплывали, язык не помещался в ротовой полости. Если надавливали на кожу пальцем, то оставалась ямка.

«Чужую голову приходилось удалять, чтобы спасти собаку, принявшую к себе часть другого организма. Из многих десятков опытов лишь одна пересаженная голова сохраняла свои жизненные функции в течение 32 дней.

Почему одни пересаженные головы животных живут 8-10 дней, а другие - более 30 дней, сказать трудно. По-видимому, в последнем случае имеет место близкое родство тканей собак, случайное совпадение групп крови.

Благодаря работам ученых появились и другие сенсационные сообщения. Например, американскому профессору-нейрохирургу Р. Уайту удалось в течение двух суток сохранять живым изолированный мозг обезьяны. Конечно, такого поразительного успеха Р. Уайт добился не сразу. Позади было свыше шестидесяти подобных экспериментов. Сначала изолированный мозг обезьяны оставался живым в пределах часа. Затем, по мере совершенствования техники эксперимента и условий проведения опыта, жизнь мозга удлинялась.

Результаты опытов американского ученого во многом схожи с первыми операциями по пересадке головы и сердца собаки, проведенными В. Демиховым. В 1979 году, например Р. Уайт пересадил головы крыс и обезьян на туловища других животных, которые жили три-четыре дня. Р. Уайту не удалось соединить ствол спинного мозга, а поэтому жизнь сохранялась только в пересаженной голове, а туловище, оставаясь неподвижным и бесчувственным, лишь обеспечивало искусственное поддержание жизни головы.

Удлинить срок жизни изолированного мозга на более продолжительное время вряд ли возможно до тех пор, пока не будут решены многие другие вопросы, относящиеся к проблеме совместимости тканей, преодоления тканевого барьера. Заметим, что в опытах Р. Уайта речь не идет о пересадке мозга от одного индивидуума другому или трансплантации внутренних органов - почек, сердца. Р. Уайту удалось доказать, что можно создать в эксперименте условия, при которых изолированный мозг на некоторое время остается живым. Как это достигается?

Наиболее разработанная экспериментальная модель трансплантации головного мозга собаки заключается в его изоляции из черепной коробки и подсадке в предварительно подготовленный подкожный карман на шее собаки-реципиента.

Операция проводится в условиях охлаждения животного до плюс 28-29 градусов Цельсия. Широко вскрывается черепная коробка, пересекается спинной мозг, извлекается и фиксируется на специальные приспособления головной мозг. Центральный конец общей сонной артерии реципиента соединяется У- образной канюлей с сонными артериями трансплантата, а другая канюля соединяется с сердечным концом яремной вены нового «хозяина». Чтобы предотвратить тромбообразование и закупорку сосуда, на протяжении всего эксперимента вводятся лекарства, не допускающие свертывания крови. Функциональное состояние головного мозга оценивается по записи его биотоков, а также содержанию кислорода и углекислого газа в крови. Для этого используются специальные катетеры, соединенные с артериальной и венозной системой трансплантата.

Наличие обмена веществ - одно из главных свидетельств жизни. Мозг «дышит» - поглощает кислород и выделяет углекислоту; регистрирующая аппаратура определяет биотоки, сохраняется эндокринная функция мозга. Значит, изолированный мозг сохраняет часть физиологических функций, свойственных мозгу, находящемуся в обычных для него условиях, то есть «живет».

Но осуществляет ли изолированный мозг свою главную функцию, то есть «мыслит» ли он и существует ли в нем сознание? Видимо, нет. Для того чтобы изолированный мозг сохранил мыслительные способности, необходимо иметь соответствующий приток к нему бесчисленных нервных импульсов от органов чувств, мышц, внутренних органов. Но такого рода имитаций импульсов в эксперименте Р. Уайта не было создано. Следовательно, говорить о полноценной жизни изолированного мозга пока еще нельзя. Пока еще...

Теперь попытаемся ответить на другой вопрос: если бы удалось создать искусственные условия для биологической жизни изолированного мозга, то, может, появилась бы возможность и пересадки его от одного индивидуума к другому (животному, человеку)?

Технически при современном уровне хирургии такая операция вполне осуществима. Но сразу же встает проблема реиннервации, то есть восстановления проводящих путей в центральной нервной системе. Головной мозг связан с периферией тела огромным количеством нервных проводников, которые в основном проходят через спинной мозг. А из экспериментального и клинического опыта известно, что пересеченные нервные волокна головного и спинного мозга в дальнейшем практически не регенерируют, то есть не восстанавливаются. Это серьезное препятствие на пути пересадки мозга. Даже пересадка головного мозга вместе со спинным вряд ли приведет к положительным результатам. Восстановление проводимости нервных волокон после пересечения корешков спинного мозга едва ли возможно (я не говорю о серьезных, но чисто технических трудностях: их во много раз больше, чем при других операциях, производимых в эксперименте и клинике). Следовательно, при пересадке и одного головного мозга, и головного мозга вместе со спинным мозгом необходимо, прежде всего, преодолеть «регенерационный барьер».

Вживление пересаженного мозга и восстановление его связей с периферией - органами и тканями - жизненно необходимы, ибо он должен управлять функциями органов и тканей «чужого» тела и получать от них необходимую информацию. Конечно, когда мы научимся подчинять себе регенерационный процесс, восстанавливать проводящие пути в центральной нервной системе, тогда проблема пересадки мозга может быть решена.

Само собой разумеется, что одновременно должна быть решена и проблема тканевой совместимости, которая, по-видимому, в этих операциях будет иметь свои специфические особенности, отличные от преодоления тканевого барьера при пересадке внутренних органов.

Итак, при пересадке мозга от одного индивидуума другому встают трудные проблемы - регенерации нервной ткани, иммунобиологической (защитной) реакции организма и техники проведения такого рода операций, особенно когда речь пойдет о пересадке головного мозга вместе со спинным.

Когда опыты С. Брюхоненко, В. Демихова, Р. Уайта будут иметь какое-либо практическое значение, найдут ли они применение в клинике, пока сказать трудно. Хотя некоторые ученые не видят в этом ничего непреодолимого.

«Меня спросили: как я отношусь к идее жизни изолированной от тела головы? - пишет академик АН УССР профессор Н. Амосов, - и я ответил: ...не вижу в этом никакого кощунства, и если бы предложили мне, то согласился бы».

А если бы предложили мне? Я бы отказался! Может, потому, что мне, по специальности хирургу-анатому, более отчетливо видны и более дороги сердцу изумляющее совершенство человеческого тела, неповторимая человеческая пластичность его форм, гениальная в своей первозданной простоте взаимосвязанность частей. И вдруг нам предлагают нарушить эту величавую гармонию! Ради чего? Чтобы продлить на год или два мыслительную способность мозга? Сомневаюсь в успехе! И суть тут совсем не в технике. Если уж он, этот изолированный купол мысли, и впрямь будет и существовать, и мыслить, то неужели сам он не оценит во всей убогой реальности нищету и ограниченность собственного положения? Наверняка оценит... Нет, слишком органично и тесно связаны наша голова и тело, чтобы допустить возможность их раздельного бытия.

Есть разные формы жизни - простейшие, элементарные и высшие, свойственные в наших условиях человеку и человеческому обществу. Современная наука считает, что мыслительный процесс, присущий людям, есть высшее проявление их жизнедеятельности. Наличие и развитие человеческой мысли обусловлено двумя органическими взаимосвязанными факторами: биологическим (материя мозга) и социальным (совокупность общественных условий, в которых живет человек). Если исходить из экспериментов на животных, и, в частности, из факта жизни в искусственных условиях головы собаки, можно допустить и возможность присущей животным элементарной мыслительной деятельности в этих условиях. Однако допустимо ли подобное применение к человеку? Мне кажется, ни в коей мере.

Несмотря на многие общие черты в строении и функционировании человеческого организма и, предположим, организма высших животных, между ними существует принципиальное различие. Оно состоит, прежде всего в том, что человек подчиняется не только биологическим, но и социальным законам. И при единстве тех и других решающую роль играют законы социальные. Сама биологическая природа человека в известной мере изменяется под влиянием тех общественных условий, в которых он живет.

Что касается зачатков мыслительных способностей животных, то они являются преимущественно продуктом биологических закономерностей. И, как свидетельствуют зоопсихологи, элементарная мыслительная деятельность животных обладает лишь некоторой общностью с мышлением человека.

О решающем значении общественных законов в появлении и развитии мышления людей свидетельствуют и такие факты. Даже еще не родившийся ребенок в организме матери подчиняется определенным жизненным законам своего вида, следовательно, отражает так или иначе, в той или иной форме процесс развития человека и человеческого общества. Одновременно с биологическими процессами жизнедеятельности возникают и формируются зачатки мыслительных способностей людей. То есть не может мыслить мозг, существующий отдельно от человека- мыслит человек при помощи или посредством мозга. И мыслит не потому только, что у него есть мозг, а потому, что он - человек, цельное, необыкновенно сложное живое существо.

Люди становятся людьми постольку, поскольку они живут в мире себе подобных, вступают в многообразные отношения с ними. И процесс мышления невозможен без общения с другими людьми. Все высокое и низменное, благородное и порочное в человеке, гений и злодей - все это порождено людьми и в обществе людей. То, что дается природой, формируется, развивается в обществе. И человеческое мышление по своей природе, форме и содержанию не только биологический, но и социальный продукт. Наличие мозга - это только возможность мысли, ее биологическая предпосылка; общество превращает данную возможность в действительность. Духовный мир человека есть мир тех социальных отношений, в которых он живет.

Окружающий человека мир отражается как в его мыслях, так и в чувствах, как сознательно, так и неосознанно. И это сознательное и бессознательное восприятие мира дает сложную, пеструю картину человеческой психики, элементом которой является мыслительная деятельность. Причем мысль возникает из диалектической взаимосвязи сознательного и бессознательного, ВОЛУ и эмоций, памяти и чувственных восприятий. В живом процессе сложной психической жизни человека мы искусственно выделяем мыслительную деятельность с целью познать ее особенности и законы, по которым она осуществляется. В реальной жизни нет сухой, голой, «чистой» мысли. Мыслит, повторяю, человек, который радуется и страдает, восхищается и ненавидит.

«Ничто великое не рождается без страстей», - сказал Гегель. Но и самая маленькая мысль всегда окрашена человеческими чувствами и переживаниями. Поэтому допустить ее наличие в отдельно от человека существующем мозге равнозначно тому, чтобы признать, что мысль рождается из ничего. И наконец, как мне представляется, не может мыслить изолированно существующий мозг потому, что конечный источник всей духовной жизни человека - созидание, творчество.

И животное получает информацию из окружающего мира, психическая жизнь животного также складывается из различных взаимосвязанных форм. Но только психика человека и мыслительная деятельность его имеют своим источником особого рода информацию, в основе которой лежит трудовая деятельность. Человек тем и отличается от животного, что он творит мир, преобразует его в большом и малом. В этом истоки человеческой мысли.

Как же, спрашивается, будет мыслить самостоятельный мозг?

Да, мы можем допустить наличие элементарных форм жизнедеятельности в отдельно от человека существующем мозге, но возможность сознания, мышления для него совершенно исключены. И положение, как нам кажется, не изменится даже тогда, когда станет возможным искусственный приток информации к такому мозгу. В данном случае допустимо воспроизведение каких-то сторон, форм мышления человека, но это будет искусственное мышление, осуществляющееся в соответствии с целесообразной волей людей, направляемое ею. Здесь вполне уместна аналогия со счетно-вычислительными машинами и подобными им устройствами.

Если мы сегодня еще далеки от того, чтобы пересадить мозг, то нельзя ли это осуществить по отдельно взятым его частям? Ведь мозг не является однородной субстанцией. В нем выделяют кору головного мозга, ведающую высшими нервно-физиологическими функциями, включая такие понятия, как память, мышление, ассоциативные связи, интеллект и в целом сознание человека, и подкорковую зону, в которой находятся дыхательный, сосудодвигательный и ряд других жизненно-важных центров. С ней же связывают некоторые поведенческие реакции человека и психо-эмоциональное восприятие. Подкорковая зона также неоднородна и, в свою очередь, состоит из отдельных центров - скоплений нервных клеток, наделенных однородной функцией. Среди них имеются ядра, тесно связанные с центральной эндокринной железой - гипофизом. Этот участок подкорковой зоны головного мозга называется гипоталамусом. Как сейчас установлено, нервные клетки ядер переднего отдела гипоталамуса имеют прямые анатомические связи с задним отделом гипофиза через нервные волокна и его воронку. Нервные клетки ядер выделяют биологически активные вещества - медиаторы (нейропептиды). Они образуются преимущественно в нейрогипофизе, а затем оказывают свое регулирующее действие на весь организм.

Таким образом, нейрогипофиз является в функциональном отношении рабочим органом для некоторых нервных центров гипоталамуса. Другие его ядра способны также выделять активные вещества, так называемые рилизинг-гормоны. Они регулируют поступление в кровь гормонов, выделяемых передним отделом гипофиза, получившим название аденогипофиз (гормоны щитовидной железы, надпочечников, половых желез и т. д.).

Исходя из этих представлений, в Клиническом центре андрологии и пересадки эндокринных органов профессор И. Кирпатовский предложил осуществить «забор» ядер гипоталамуса вместе с его рабочим органом в виде единого анатомо-физиологического комплекса - гипоталамо-гипофизарного трансплантата. Поскольку гипофиз и функционально связанные с ним ядра гипоталамуса имеют единую зону кровоснабжения, питаются с помощью верхних и нижних гипофизарных артерий, забор трансплантата и его пересадку удается осуществить, сохранив эту единую систему кровоснабжения. Иными словами, ядра мозгового вещества и гипофиз пересаживаются на общей для них артериально-венозной ножке.

В последние годы за рубежом также начались исследования, направленные на трансплантацию нервной ткани, которые, однако, еще не вышли из стадии экспериментальных наблюдений. Так, американский исследователь Гэш в 1980 году осуществил на мышах с несахарным диабетом пересадку эмбриональных нервных клеток в мозг и показал, что таким путем можно добиться уменьшения количества потребляемой жидкости и выделяемой мочи. Шведский ученый Бьерклунд экспериментально пересаживал в мозг эмбриональные нервные клетки - они проявили способность в нем жить и функционировать. Наконец, еще один ученый, Кригер, на мутационных линиях крыс и мышей с недоразвившимися мужскими половыми железами - семенниками смог добиться восстановления их половой функции после пересадки им в мозг нервных клеток гипоталамуса.

Таким образом, нейротрансплантология уже ясно выявила свои возможности как в условиях эксперимента, так и в клинических условиях. Несомненно, в ближайшие годы это перспективное направление получит свое дальнейшее развитие, особенно такие его разделы, как пересадка эмбриональных нервных клеток или гипоталамо-гипофизарного комплекса на сосудистых связях в различные отделы мозга. В нейротрансплантологии уже сейчас нашла практическое применение нейроэндокринная трансплантология, успешно разработанная советскими учеными.

ХИМИЧЕСКИЙ АНАБИОЗ

Мы привыкли к чудесам XX века. И все же не можем без волнения слышать о пересадках жизненно важных органов. Но часто ли мы задумываемся над тем, что им предшествовало, сколь долгими и трудными путями шли к ним исследователи?

Молодой врач из Молдавии В. Розвадовский обратился на кафедру топографической анатомии и оперативной хирургии 1-го Московского медицинского института с дерзким предложением. Он решил разработать оригинальный метод закрытия дефектов черепа при нейрохирургических операциях костным «лоскутом». Идея хорошая, но обосновать ее теоретически было невозможно. Откровенно говоря, не верилось в реальность предложения, хотя ценность его в случае успеха была бы огромна. «Ну что же, давайте проверим в эксперименте», - сказали ему.

Само желание научиться вживлять инородную ткань было чрезвычайно смелым. И маститые ученые и юные мечтатели, пытавшиеся взять этот барьер, неизменно терпели неудачи. Жизнь пересаженной ткани исчислялась днями, неделями. Итог всегда был один - гибель ее и рассасывание. Пока шли опыты, мы внимательно следили за тем, что делает молодой врач. Сомнения не покидали многих работников кафедры, в том числе и меня (ее руководителя), до тех пор, пока мы не увидели своими глазами, что костный лоскут прижился и закрыл дефект черепа собаки.

Результаты эксперимента превзошли все ожидания. Кость свода черепа, выдержанная в слабых растворах формалина, при пересадке сохранила жизнеспособность. Выраженной реакции отторжения не наблюдалось. Удивительнее всего было то, что кость вела себя не как протез, а как живая ткань. Она даже образовывала новые клетки. Оказалось, что непримиримый противник живой клетки формалин помог сохранить ей жизнь.

История замещения дефектов костей свода черепа уходит в далекое прошлое. Раскопки курганов и захоронений подтверждают, что древние лекари делали «заплаты» на поврежденных черепах воинов из пластинок золота и серебра. В качестве материала для «заплат» использовали даже скорлупу кокосовых орехов.

Пересадка тканей одного человека другому долгое время оставалась неразрешимой проблемой медицины. Но смелые опыты продолжались.

Амбруаз Паре (XVI век) пересадил французской принцессе на место больного зуба здоровый зуб ее камеристки. Позже делались многочисленные попытки использовать трансплантацию ткани для устранения костных дефектов. Врачи тщательно подбирали по величине и форме пересаживаемую кость, соблюдали всевозможные предосторожности, но чаще всего она не приживалась, постепенно рассасывалась или отторгалась, как инородное тело.

В 1852 году Н. Пирогов первым в мире выполнил костно-пластические операции при тяжелых повреждениях стопы. Чтобы создать опорную культю, он выкраивал кожно-костный «лоскут», содержащий часть пяточной кости больного, затем прикладывал ее к распилу костей голени и закреплял швами. В дальнейшем приставленная часть пяточной кости срасталась с костями голени и служила хорошей опорой ноги. Так было положено начало восстановительной хирургии. Получила распространение пересадка кости, взятой у самого больного. Хирурги использовали при этом не всю кость, а только часть ее, необходимую для замещения дефекта. Кровообращение при такой экономной трансплантации почти не нарушалось.

Однако даже в случае полного успеха операции больной неизбежно получал дополнительную травму, когда у него брали материал для пересадки. Кроме того, этот метод не давал возможности ликвидировать большие дефекты, но, самое главное, иногда через некоторое время кость все равно рассасывалась, и дефект открывался снова.

Поиски новых путей пластики навели ученых на мысль использовать для пересадок ткани, взятые у животных. По сообщению голландского хирурга Ю. ван Мекрена, впервые свободная пересадка кости, взятой от животного, для закрытия дефекта черепа была выполнена в 1670 году. Но здесь экспериментаторов подстерегала неудача. В 30-40 процентах случаев ткани отторгались. Тогда стали применять комбинированные методы и сочетать разного рода материалы. И это не получило широкого распространения в клинической практике. Все дело в том, что не были известны возможности сохранения жизнеспособности кости, взятой от другого человека или животного.

Проводились эксперименты со сверхбыстрым замораживанием кости при температуре сжиженных газов. Однако вскоре убедились, что этот метод не гарантирует стерильности, громоздкий и дорогой.

В 1955 году советские ученые А. Надеин, А. Сазонов, A. Павлова предложили новую оригинальную методику консервации костей в твердом парафине. Их исследования подтвердили, что кости после этого послушно «вживаются» в организм. Но добиться 100-процентного выздоровления больных не удавалось. В 10 с лишним процентах случаев результат пересадки был отрицательным.

Всесторонне изучая костную пластику, ее историю, ученые вспомнили об одном древнейшем способе консервации - в жидких средах. Решили создать условия, близкие к физиологическим. Лучшим веществом для консервирующей среды оказался формалин в слабых концентрациях. Метод был предложен В. Парфентьевой, B. Развадовским, В. Дмитриенко и разработан в деталях на кафедрах оперативной хирургии 1-го Московского и Кишиневского медицинских институтов. Он оказался сравнительно дешевым, не требующим сложной аппаратуры и достаточно универсальным. Многочисленные исследования показали, что кости, обработанные формалином, долго не утрачивают работоспособности. Работы ботаников, микробиологов подтверждали эти данные. Они показали, что незрелые клубни картофеля сохраняются в 3-процентном растворе формалина в течение трех лет и затем, высаженные в грунт, начинают расти, развиваться, плодоносить. Крупный советский хирург В. Войно-Ясенецкий успешно пересадил роговицу, обработанную формалином. Она хорошо прижилась и сохранила прозрачность.

Почему «оживает» формалинизированная ткань? Дело в том, что растворы формалина не изменяют клеточную структуру и физико-химические свойства кости. Более того, обработанный формалином гомотрансплантат не только стимулирует образование кости из окружающих тканей, но и сам принимает в этом активное участие, создавая молодую костную ткань, позволяющую закрывать самые обширные дефекты.

В марте 1968 года в Институт нейрохирургии имени Н. Н. Бурденко поступила больная, у которой в лобно-теменной области черепа был дефект площадью 40 квадратных миллиметров. Он был закрыт формалинизированной костью. Через месяц больную выписали, и она уехала домой, в Смоленскую область. Периодически ее вызывают для обследования и убеждаются, что пересаженная кость ведет себя нормально.

Сейчас в институте сделано уже около четырехсот подобных операций.

На кафедре травматологии и ортопедии 1-го Московского медицинского института формалинизированную кость уже применяют при пластических операциях на позвоночнике. Первая такая операция была сделана в мае 1968 года. Больной полностью поправился и вернулся к труду.

Имеются хорошие перспективы лечения таких сложных заболеваний, как туберкулез позвоночника. В Институт туберкулеза в Москве поступила женщина, у которой были поражены 5 позвонков грудного отдела и уже появились первые симптомы горба. Врачи удалили все пораженные участки позвонков, заменив их костью, предварительно обработанной формалином. Через 6 месяцев больная была поднята с постели, а через 1,5 года у нее исчезли все признаки заболевания. Пересаженная кость прижилась и стала выполнять функцию позвонков. Горб не развился.

Интересные данные получили оториноларингологи, применившие пересадку костей в условиях инфицированной раны. Ликвидация полости в воспаленном сосцевидном отростке черепа путем заполнения ее формалинизированными костными и хрящевыми тканями привела к заживлению раны. В ухе прекратился воспалительный процесс. Сохранение структуры наружного слухового прохода позволило улучшить слух. Обработанные формалином ткани использовались для заполнения лобных пазух в случаях хронических фронтитов, для устранения седловидных западений спинки носа, протезирования слуховых косточек.

Приведем случай использования формалинизированных мягких тканей - клапанов - в хирургии сердца. Больная Ж. в 1970 году оперирована по поводу тяжелого порока сердца. Пораженный клапан заменен клапаном, взятым у свиньи и обработанным раствором формальдегида. После операции наступило быстрое улучшение общего состояния больной. Выписавшись из клиники, она вернулась к нормальной трудовой жизни, вышла замуж, благополучно родила ребенка.

Другой, более показательный случай. Больной М., страдавший пороком сердца в тяжелой форме (резкая одышка, утомляемость), до операции был инвалидом. В 1972 году оперирован. Во время хирургического вмешательства ему расширили отверстие митрального клапана, а трехстворчатый заменили клапаном свиньи, обработанным в формальдегиде. После операции выписан в хорошем состоянии. Вернулся к труду. Однако через 8 лет после обострения ревматизма состояние вновь значительно ухудшилось. Госпитализирован в клинику Института трансплантологии и искусственных органов. Новая операция: повторно расширен митральный клапан с одновременной проверкой состояния пересаженного в 1972 году трехстворчатого клапана. Последний оказался в полном порядке и хорошо функционировал.

В настоящее время трудно найти область хирургии, где в операциях по приживлению не использовали бы трансплантаты, консервированные формальдегидом.

Я не берусь утверждать, что разработанный в лаборатории по пересадке органов и тканей АМН СССР метод консервирования костей и тканей путем обработки их формалином самый совершенный. Наука не стоит на месте. Но пока очевидно, что по сравнению с холодовыми методами консервации тканей, применение которых требует сложного технического оборудования, этот способ проще, дешевле и результаты дает не хуже, а часто и лучше. Поэтому к его изучению и внедрению уже приступили многие научные центры Советского Союза. Работами ученых подтвержден основной вывод этих исследований, а именно - при использовании в качестве консерванта тканей слабых растворов формалина практически отсутствует видимая реакция несовместимости в организме реципиента. Сращение трансплантата с костью «хозяина» наступает быстро и является прочным. Метод пересадки формалинизированных тканей весьма перспективен и займет должное место при пересадках различных тканей в клинической практике.

Однако в чем же секрет универсальности формалина? Почему формальдегид, длительно считавшийся клеточным ядом, оказывает защитное действие на живые клетки тканей? Тут возникает ряд проблем, связанных с изменениями, происходящими в клетке на молекулярном уровне. И еще один вопрос: а может ли формалин помочь сохранить удаленный из организма жизненно важный орган?

До недавнего времени науке был известен единственный способ сохранения биологических объектов - холодовой анабиоз, открытый крупным русским ученым биологом-экспериментатором П. Бахметьевым. Исследователь вскрыл ряд закономерностей анабиоза при замерзании некоторых беспозвоночных (червей, насекомых) и низших млекопитающих и установил, что под влиянием охлаждения наступает временная остановка жизнедеятельности организма или отдельных его органов и тканей. При наступлении благоприятных условий анабиоз исчезает и восстанавливается нормальная жизнедеятельность.

Холодовой анабиоз - одна из наиболее древних, выработанных в процессе эволюции форм естественного приспособления организмов к неблагоприятной среде. Ярким примером этого явления в природе служит зимняя спячка животных.

Сейчас уже доказано, что при помещении тканей и органов в условия низкой температуры они впадают в состояние мнимой смерти; при создании же условий, близких к естественным, они восстанавливают свои прежние функциональные способности. В настоящее время холодовой анабиоз широко используется в хирургии и при трансплантации органов. Однако возможности его очень ограничены. Поэтому и возник вопрос о целесообразности применения химических веществ для подавления процессов обмена.

Обмен веществ, как известно, - основа основ жизнедеятельности любой ткани. В свою очередь, никакой обмен не может происходить без ферментов - своеобразных белковых катализаторов, ускорителей, имеющихся в клетке. Как же ведут себя ферменты при воздействии на них химических веществ? Исследователи нашли ряд фармакологических препаратов, которые подавляют те или иные ферменты, они не могут предотвратить гибель органа. Имеется и ряд химических веществ, также необратимо подавляющих ферментативную активность в органе.

В лаборатории по пересадке органов и тканей в процессе разработки метода консервации тканей, наконец, удалось найти универсальный блокатор ферментативных процессов, не вызывающих их гибели. Им оказался давно известный формальдегид, или формалин.

Свойства этого вещества, открытого в 1859 году, описаны в сотнях статей, исчерпывающие сведения о нем можно найти в многочисленных монографиях и справочниках. Благодаря высокой химической активности формальдегид применяется очень широко. Он необходим при синтезе смол и красителей, при производстве каучука, выделке кож, в сельском хозяйстве, в медицине. Американский ученый Дж. Уокер, автор фундаментального исследования по формальдегиду, перечисляет более 20 направлений хозяйственной и исследовательской деятельности, в которых формальдегид играет существенную роль.

В медицине это вещество применяется с 80-х годов прошлого века, чаще всего в 40-процентном водном растворе, который обычно называют формалином, реже - 40-процентным формальдегидом. Пригоден он для дезинфекции, консервации анатомических препаратов, изготовления сывороток и вакцин. Концентрации раствора могут быть различными (0,5-30-процентными).

Кто, когда и с какой целью ввел формалин в медицину?

Заглянув в каталоги Государственной центральной научной медицинской библиотеки, мы обнаружили сотни карточек с названием работ, свидетельствующих о самых разнообразных областях использования формалина: «Лечение кожного рака формалином» (1927 г.), «Лечение гонореи парами формалина» (1928 г.), «Обезвреживания змеиного яда гюрзы формалином» (1940г.),

«Терапевтическая доза формалина при лечении зубов» (1937г.),

«Лечение отморожений формалино-карболовым раствором» (1942 г.),

«К лечению грибковых заболеваний формалиновой мазью» (1954 г.),

«Лечение острых ангин и ринитов ингаляцией водного раствора формалина» (1950 г.).

Объяснение популярности формалина, по-видимому, нужно искать в его активности и сложных взаимоотношениях с белками. Одни исследователи и врачи-практики стремились при помощи формалина убить, обезвредить клетки злокачественной опухоли, другие - бороться с инфекцией, вызывающей гангренозный или воспалительный процессы. Именно свойство формалина губительно воздействовать на микроорганизмы привело к широчайшему применению его в качестве дезинфицирующего средства для обеззараживания помещений, одежды, медицинских инструментов.

Губительно действует формальдегид на микрофлору гнойных ран. Тщательные исследования показали, что формальдегид оказывает бактериостатический эффект (препятствует росту и размножению) на микроорганизмы, даже устойчивые к антибиотикам.

Способность формальдегида препятствовать росту микробов нашла широкое применение в гнойной хирургии и трансплантологии. Мало того, взятие костных трансплантатов можно осуществлять в нестерильных условиях, заполнение гнойных полостей костной ткани формалинизированной костью приводит к гибели патогенной (болезнетворной) микрофлоры и стиханию воспалительного процесса. Если учесть, что трансплантат, в свою очередь, служит еще источником и стимулятором регенеративных (восстановительных) процессов, то использование формалинизированных аллотрансплантатов в этих условиях становится еще более оправданным.

Такими же бактериостатическими свойствами обладает и аналог формальдегида - глутаровый альдегид. Причем по отношению к некоторым микробам он даже более агрессивен.

Диалектический материализм учит, что процесс созидательного познания обязательно должен пройти три стадии - от простого созерцания к абстрактному мышлению и далее к действию. Это как раз относится к открытию очень интересного свойства, которым обладают химические вещества из групп альдегидов. Хотелось бы на этом остановиться более подробно.

Нами было замечено, что подавление роста микроорганизмов и полиморфизм (отношение к различным микробам) бактериостатического эффекта строго зависят от вида альдегида и его концентрации. При добавлении в питательную среду низких концентраций микробы могут даже расти, используя альдегид как единственный источник углерода. Аналогичные сообщения имеются в литературе.

Каким же образом добиться быстрого и надежного антисептического эффекта (обезвреживания)? Казалось бы, чего проще - увеличивай концентрацию альдегида до тех пор, пока не погибнет 100 процентов микроорганизмов. Однако чрезмерно повышать концентрацию нельзя. Существуют пределы, выше которых костная ткань трансплантата гибнет и становится непригодной для пересадки. Что же делать? Где выход?

Осмысливая полученные результаты и литературные данные, мы решили попытаться использовать смесь альдегидов, надеясь, что их эффект будет суммироваться в отношении как бактериостатичности, так и полиморфизма воздействия на микробы.

Эта работа была поручена группе сотрудников Гродненского медицинского института, которые в течение уже многих лет плодотворно с нами сотрудничают.

Начался поиск. И вот появились очень интересные, даже несколько неожиданные результаты. Оказалось, что бактериостатический эффект альдегидов при их смешивании не только суммируется, но и в несколько раз увеличивается. Более того (и это самое неожиданное): бактериостатический эффект наблюдался у смеси альдегидов, отдельно взятые концентрации которых абсолютно не действовали на микробы. При этом способность трансплантатов, консервированных в таких смесях, стимулировать процессы регенерации, сохраняется, являясь, кроме того, источником роста молодой костной ткани.

Совершенно очевидно, что это свойство альдегидов открывает новые возможности для их использования, а также будит творческую мысль и фантазию, настраивая на дальнейший углубленный поиск, то есть процесс познания неизвестного продолжается.

Вот один из примеров использования такого метода консервирования. В клинику кафедры травматологии и ортопедии Гродненского медицинского института был доставлен школьник Слава В., 12 лет, с тяжелым поражением костей нижней трети голени. Больной стойко температурил (до 40,2 градуса Цельсия) в течение полутора месяцев. Клиническая картина подсказывала: немедленная ампутация, или разовьется еще более грозное осложнение - сепсис (заражение крови).

Было решено испытать последний шанс. Славе произвели резекцию большеберцовой кости: удалили нежизнеспособный ее участок длиной до 20 сантиметров и заменили его трансплантатом, консервированным в смеси альдегидов по разработанному методу. И вот результат. Через полгода после операции Слава В. покинул больницу и стал ходить в школу. Затем вернулся к занятиям физкультурой, футболом. Прошло 7 лет. Он регулярно ходит на контрольные осмотры - трансплантат, спасший его, хорошо сросся, функционирует нормально.

Давно было подмечено, что самые неожиданные, самые случайные научные открытия вовсе не случайны. Они как бы запрограммированы логикой развития наших знаний, всем ходом исследования. Как принято говорить, они «носятся в воздухе». Их ждут, а порой предсказывают. И если такие предсказания являются косвенными, на первый взгляд отдаленными, то тем выше должна быть проницательность исследователей, тем больше настойчивость, чтобы правильно оценить факты и скрытые до поры до времени связи между ними. Так было и с формалином.

Можно проследить шаг за шагом весь путь становления проблемы консервации органов и тканей с помощью формалина.

1932 год. Английский исследователь Э. Пирс, изучая взаимодействие формалина с белковыми веществами, призвал учесть «многообразие и сложность этих реакций». Ни слова больше, но это означало - ищите! В 1960 году он вернулся к этой проблеме и установил, что активность ферментов под влиянием формалина угасает не сразу, а постепенно.

В 1938 году профессор Б. Тарусов отметил, что нервная и мышечная ткани после обработки их формалином в течение определенного времени сохраняют электрические потенциалы.

В 1949 году советский микробиолог Н. Леонов высказал мнение о том, что формоловые вакцины (то есть приготовленные с помощью формалина) в ряде случаев оказываются не «убитыми», а «живыми». Вирусы и микробы в них могут размножаться. Иными словами, был поставлен вопрос о способности микроорганизмов при некоторых условиях выживать в растворе формалина.

Каковы же теоретические предпосылки сохранения жизни органа в растворах формалина? Вот основной вопрос, который поставили перед собой исследователи академической группы при кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии 1-го ММИ.

Реакция формальдегида с белком состоит из двух этапов. На первом соединение это обратимо, на втором - нет. Меняя условия опыта, можно по своему желанию фиксировать белковые вещества органа, как на время, так и навсегда. Таким образом, открывается перспектива управления внутриклеточными реакциями.

В результате длительных исследований удалось доказать, что формальдегид присутствует во всех жизненно важных органах, в одних в большем, в других в меньшем количестве. В норме формальдегид - промежуточный продукт, имеющийся во всех тканях и принимающий участие в ключевых реакциях обмена веществ.

При ишемии (уменьшении кровоснабжения, питания тканей) наблюдается динамика содержания формальдегида в органах с общей тенденцией к понижению. Это свидетельствует о тесной связи интенсивности метаболизма (обмена веществ) с содержанием в органе формальдегида. В то же время повышение уровня формальдегида в 4-5 раз по сравнению с нормой приводит к замедлению обменных процессов в ткани. Следовательно, изменением концентрации формальдегида можно регулировать интенсивность обмена веществ, «выключить» жизнь органа на короткое время, то есть блокировать происходящие в нем процессы, а потом восстановить их.

Мы приступили к экспериментам на таких жизненно важных органах, как почки, сердце, мозг. Сложность заключалась в выборе метода введения формальдегида, влияние которого на органы решили изучить непосредственно в живом организме. Для этого животному внутривенно с определенной скоростью вводили формальдегид различных концентраций. Происходило постепенное угнетение сократительной функции сердца и биоэлектрической активности сердца и мозга. Данные биохимии свидетельствовали о том, что процессы обмена в органах отсутствовали. Казалось, что они погибли. Следующая задача - оживление органов. Какова же была наша радость, когда после подключения их в кровоток почка начала выделять мочу, сердце - сокращаться в своем обычном ритме, а в мозгу появилась электрическая активность. Тщательно изучив на большом экспериментальном материале это явление, мы получили неопровержимые доказательства обратимости воздействия формальдегида на жизненно важные органы. В дальнейшем была доказана и возможность продления жизни органа, в котором кровоток на время прекращается.

Проведенные нами исследования с уксусным, пропионовым, глутаровым альдегидами позволили установить аналогичную закономерность их влияния на деятельность жизненно важных органов. Различие заключалось лишь в концентрации раствора и длительности воздействия.

Введение в систему сонных артерий слабого раствора формальдегида перед моделированием ишемии головного мозга у животных увеличивало безопасные сроки ишемии в 3 раза по сравнению с контрольным. С целью предотвратить развитие ишемических повреждений в миокарде нами разработан комбинированный метод консервирования. Суть его в том, что для профилактики ишемических повреждений внутривенно вводят слабые растворы уксусного альдегида. Далее сердце извлекают из организма и производят его дробное переливание сбалансированным по ионному составу раствором Бретшнейдера, добавляя в него небольшое количество глутарового альдегида. Такая методика позволяет полностью восстанавливать сократительную активность сердца через 5 часов консервирования на модели чужеродной пересадки.

Разрабатывая эти методики, мы получили интересные факты, которые в полной мере могут опровергнуть мнение оппонентов, утверждающих, что формальдегид и другие альдегиды - яды, убивающие все живое. Подбирая дозы для профилактики ишемических повреждений различных органов, мы, как уже было сказано, вводили альдегиды внутрисосудисто. Попутно решали вопрос: сколько, какую дозу вещества способен переносить организм без видимого ущерба для себя?

Такая безнаказанная доза оказалась чрезвычайно высокой - примерно 25 миллилитров 0,2-процентного раствора формальдегида на 1 килограмм массы тела животного. Это количество вещества приводило к умеренному снижению артериального давления, частоты сердечных сокращений, дыхания, угнетению деятельности головного мозга. Однако спустя 20-30 минут сердечно-сосудистая, дыхательная и центральная нервная системы полностью приходили в норму, а поведение животных становилось обычным. При дополнительных исследованиях оказалось, что повреждений структуры головного мозга, печени, сердца, почек и других органов не происходит.

Чтобы лучше оценить сказанное, достаточно отметить следующее: для человека весом 60-70 килограммов доза раствора формальдегида, переносимого совершенно безболезненно, без какого бы то ни было ущерба, составляет 1,5-2,0 литра!

Обратимость блокирования альдегидами (то есть временного выключения окислительных процессов) жизнедеятельности в биологическом объекте мы доказали на органном, клеточном и молекулярном уровнях, назвав это явление химическим анабиозом. Холодовой анабиоз - старое доброе средство хранения органов и тканей, известное с начала века, - обрел в нашем методе достойного «конкурента».

В одном из рассказов Эдгара По приводится разговор экспериментаторов с оживленной мумией фараона. Собеседники, даты жизни которых разделяли тысячелетия, осуждали состояние научных знаний, причем современникам писателя не удалось убедить представителя великой династии в прогрессе науки, происшедшем за время его «отсутствия» на земле.

Нынешний читатель, вооруженный данными науки, в достижениях которой так дерзко сомневалась оживленная мумия, мог бы заметить: будь писатель нашим современником, он не позволил бы мумии сомневаться, потому что прогресс науки очевиден и перспективы ее развития необозримы.

Так, открытие химического анабиоза вносит коренное изменение в уровень научного познания. Его значение состоит в том, что оно служит теоретической основой для выполнения широкого спектра научных исследований и практических разработок в различных отраслях знаний, в частности, в биологии, медицине, генетике, ветеринарии, агрономии, науке о космосе и других.

В медицине применение открытого явления возможно в таких областях, как хирургия, онкология, оториноларингология, нейрохирургия, стоматология, фтизиатрия, травматология, ортопедия и военно-полевая хирургия, с целью блокирования обменных процессов при различных заболеваниях.

В настоящее время нами подготавливается эксперимент по блокированию (с помощью введения альдегидов) всех жизненно важных процессов организма на определенный промежуток времени с последующим восстановлением.

А если посмотреть в далекую перспективу использования химического анабиоза, то думается, что, подбирая различные условия взаимодействия альдегидов с жизненно важными структурами клетки, удастся сохранять длительное время (месяцы, годы) органы, способные функционировать при пересадке их человеку. Можно будет создать обширную «кладовую» органов, которая обеспечит спасение жизни тысячам людей.

Я убежден, что способностью вызывать химический анабиоз обладают не только альдегиды. Исследователи, несомненно, найдут более совершенные универсальные блокаторы обменных процессов в организме и органах, и они будут широко применяться в народном хозяйстве. Поиски практического использования химического анабиоза продолжаются. Одно ясно. Задача сложна, и для ее решения потребуются усилия ученых различных специальностей. Пока же можно сказать - первый шаг сделан.

КАК ПРЕОДОЛЕТЬ ТКАНЕВЫЙ БАРЬЕР?

В начале своего развития восстановительная хирургия шла по пути использования собственных тканей организма (аутотрансплантации), так как было замечено, что пересадка тканей от одного организма другому (гомотрансплантация) часто не дает успеха.

Способность приживления собственной кожи охотно использовали для рекламы знахари. По сообщению итальянского физиолога Г. Баранио, в 1804 году некая дама, расхваливая свои мази, отрезала на глазах у изумленных людей лоскут своей кожи и тут же прикрепляла его с помощью снадобий на прежнее место. На следующий день она демонстрировала публике, как хорошо прижился вчерашний лоскут.

Однако еще в древности люди столкнулись с конфликтом между реципиентом - организмом нового хозяина и трансплантатом, то есть пересаженной ему тканью или органом. Причем конфликт этот почти всегда заканчивается гибелью трансплантата.

Известный итальянский хирург и анатом XVI века Г. Таглиакоцци писал: «Характер индивидуума полностью разубеждает нас в том, что возможно проведение пересадок между людьми, потому что власть и сила индивидуальности безграничны. Если кто-то полагает, что он способен увеличить красоту свою за счет другого и, более того, способен успешно пользоваться пересаженным органом, то нужно считать такого человека плохо разбирающимся в естествознании». Видимо, сам Таглиакоцци пробовал осуществлять пересадку, но безуспешно.

В начале нашего века были сделаны первые попытки и в области еще одного вида пересадок - переливании крови. При этом было выявлено содержание в эритроцитах крови антигенов, а в сыворотке крови - противоэритроцитарных антител. Чтобы успешно переливать кровь, необходимо подобрать подходящую группу крови для совместимости и совпадения антигенов донора и реципиента.

Конфликт, разыгрывающийся при гомотрансплантации других тканей, так же, как и при переливании крови, обусловлен различием их антигенного строения.

В настоящее время известно более семидесяти антигенов эритроцитов человека, которые составляют четырнадцать систем изоантигенов. Причем комбинации этих антигенов у разных людей совершенно не одинаковы. Почему? Генетика установила, что антигены эритроцитов человека формируются еще в эмбриональный период развития и не меняются на протяжении всей жизни. Структура же их наследуется от родителей. Однако комбинация антигенов у каждого организма своя, специфическая. Если у родителей имеются антиген А и антиген В, то у детей этих родителей будет различная комбинация антигенов. Так, один ребенок может унаследовать только А, другой только В, а третий - А- и В-антигены. Мы упомянули лишь эритроцитарные антигены, а их общее число в каждом организме очень велико. Поэтому нетрудно себе представить, какое количество комбинаций может быть в различных антигенных группах у различных людей.

В чем суть такой вариабельности комбинаций антигенов? Оказывается, благодаря ей возникает сугубо индивидуальный набор антигенов, с которыми «мирятся» оборонительные, защитные силы каждого индивидуума. Это представляет одну из форм проявления так называемого тканевого барьера.

Возникает вопрос: возможно ли обойти его и заставить организм принять чужеродный орган или ткань? Ответить на него можно только после досконального исследования трех важных проблем: химической структуры трансплантационных антигенов и их локализации в клетке; изменения этих антигенов и подбора совместимых по известным изоантигенам донора и реципиента; усиления защитной реакции организма против трансплантационных антигенов, введенных с пересаженным органом.

Вот три «кита», обеспечивающих непробиваемость тканевого барьера, который, по остроумному выражению видного французского иммуногематолога Ж. Доссэ, «создан для того, чтобы противостоять мирному союзу предприимчивых хирургов, задавшихся целью изменить организм хозяина».

Что же известно в настоящее время об этих трех «китах»?

Установлено, что, кроме эритроцитарных антигенов, есть и специфические антигены лейкоцитов, при совместимости которых трансплантат живет гораздо дольше. Можно предположить, что эти антигены играют большую роль в формировании иммунологического ответа реципиента. Ученым предстоит выявить остальные группы антигенов, совместимость по которым будет способствовать успеху пересадки тканей и органов. Пока мы еще не знаем химической структуры трансплантационных антигенов, не можем четко сказать, с какой частью клетки связаны, где находятся в наибольшем количестве. Существующие ныне способы разделения структур несовершенны и не дают возможности получить их в чистом виде. Однако экспериментальные данные подтверждают, что большинство антигенных структур сосредоточено на клеточной оболочке.

Во многих странах, в том числе и в Советском Союзе, установлено, что до семидесяти процентов антигенов тканевой совместимости (так называют трансплантационные антигены) локализованы на поверхностной плазматической мембране форменных элементов крови - лимфоцитов, лейкоцитов и тромбоцитов, что эти белковые растворимые препараты обладают активностью более слабой, чем антигены, находящиеся на неповрежденной живой клетке. Пока еще трудно решить вопрос о чистоте выделенных антигенов тканевой совместимости у человека и их свойствах, хотя за последние годы произошел большой качественный скачок в этих исследованиях. Описана целая система лейкоцитарных антигенов человека, состоящая из некоторых групп, объединяющих свыше тридцати антигенов.

В настоящее время во всех крупных клинических центрах трансплантации проводится обязательный подбор совместимых пар доноров и реципиентов по известным антигенам тканевой совместимости.

Решение вопроса о лейкоцитарных антигенах, в частности исследования в одной узкой области иммунобиологии- трансплантационном иммунитете, посвященные выявлению и типированию антигенов, привели к формированию самостоятельного направления в иммунологии и генетике, касающегося изучения механизмов наследования антигенов и связи их с предрасположенностью к ряду заболеваний - иммуногенетики. Исследования в этой области показали, что носители антигенов, обозначаемых В8 и B15, часто предрасположены к заболеванию системной красной волчанкой. Люди, имеющие антигены А2 и B12, подвержены заболеванию лейкемией, при наличии антигена B12 часто развиваются некоторые кожные болезни и т. д. «Наступление» на всех «фронтах» иммуногенетики продолжается, и, вероятно, в ближайшие годы мы будем свидетелями новых важных открытий.

Все, что зашифровано в генетическом аппарате, при повреждении способно быстро восстанавливаться. Вот почему изменить любой врожденный признак организма практически невозможно. Кроме того, на защиту и поддержание этой устойчивости природа поставила целую «армию» - лимфоидную систему организма. Она, так сказать, «заведует» защитными реакциями организма. Состоит «войско» обороны из неподвижных «дзотов» - селезенки и лимфоидной системы: лимфоцитов, плазматических клеток, лейкоцитов. Разновидность лейкоцитов: фагоциты - обладают способностью фагоцитировать (заглатывать) всякие посторонние частички. Каждый из указанных видов клеток имеет свои обязанности.

В последние годы довольно четко показаны обязанности различных лимфоцитов. Во-первых, установлено, что в любой стадии защитных реакций организма происходит взаимодействие, или кооперация, клеток - макрофага (фагоцита) с лимфоцитами. Малые лимфоциты по своей функции различаются на Т- и В-лимфоциты. Т-лимфоциты, в свою очередь, делятся на три подгруппы: Т-помощники, помогающие макрофагу и В-клетке узнавать «чужой» антиген и запускать защитные реакции; Т-эффекторы, или сенсибилированные лимфоциты, их еще называют Т-убийцы (узнав «чужие» антигены, они несут к ним на своих мембранах специфические антиструктуры и вызывают гибель «чужих» клеток), и, наконец, Т-супрессоры - клетки, регулирующие выработку количества Т-эффекторов и В-лимфоцитов.

В-лимфоциты - тоже очень важные клетки, так как являются прародителями плазматических клеток, вырабатывающих различные виды специфических белков различного молекулярного веса - гамма-глобулинов, которые называются антителами.

Удалось выяснить, как одна клетка общается с другой и принимает от нее информацию. Оказывается, лимфоидные клетки, так же как и клетки нервной системы, выделяют особые растворимые вещества, специфичные для каждой реакции организма: усиления продукции В-клеток или Т-эффекторов или, наоборот, увеличения числа Т-супрессоров. Эти вещества называются лимфокинами, или медиаторами иммунного ответа.

Таким образом, мы сейчас располагаем новым представлением о взаимодействии различных клеток при защитных реакциях организма, и все же до сих пор остается ряд «белых пятен» в учении об иммуногенезе.

Одна из загадок: как лимфоидные образования распознают чужеродные вещества? Предполагается, что в этом значительную роль играют фагоциты - они первыми вступают в контакт с чужеродным антигеном, захватывают и «переваривают» его. Затем, как утверждают некоторые исследователи, происходит контакт фагоцитов с лимфоцитами, количество которых начинает значительно увеличиваться. Они также устремляются к месту, где «окопался» чужой антиген. На помощь приведенному в действие защитному «гарнизону» организма приходят плазматические клетки. Они поставляют «боеприпасы»- специфические, пристрастные к чуждому антигену белки - антитела. Кроме того, некоторые другие системы организма вырабатывают особые вещества, которые благоприятствуют лучшему взаимодействию собственных лимфоцитов и антител с чуждыми антигенами и таким образом способствуют быстрейшему их обезвреживанию и выведению.

Теперь мы можем в общих чертах представить себе, что происходит после гомотрансплантации органа и ткани.

Трансплантат не совпадает по своим антигенам с тканями воспринимающего организма. Его антигены вызывают «огонь на себя», то есть ускоряют мобилизацию иммунокомпетентной защитной системы реципиента. Сначала трансплантат атакует лейкоциты, они поступают в него из крови. Вскоре к ним присоединяются лимфоциты и плазматические клетки, число которых резко увеличивается. Уже через пять-шесть дней трансплантат как бы «нафарширован» всеми этими образованиями, а миллионы и миллионы защитных клеток располагаются еще и вокруг, образуя мощный «оборонительный вал». Некоторые исследователи утверждают, что во взаимодействии лимфоцитов с чужеродными клетками участвуют и антитела, вырабатываемые плазматическими клетками. Но участие антител еще недостаточно изучено. Ведь иногда они, к нашему удивлению, оказывают противоположное действие, усиливая рост и жизнедеятельность пересаженного трансплантата.

Итак, «нафаршированный» защитными клетками трансплантат гибнет. Но куда же девается его масса? Ее убивают «мусорщики» - фагоциты. Мы видим сложную и слаженную систему взаимодействия разных сил: одни вызывают гибель трансплантата, другие убирают его погибшие части, третьи участвуют в замещении возникшего дефекта соединительной тканью.

Эта ответная иммунологическая реакция сама по себе ценна, так как защищает организм от проникновения извне любых чуждых для него инородных тел белкового происхождения, в том числе болезнетворных микроорганизмов, возбудителей всякого рода инфекций. Но, к сожалению, организм в одинаковой мере мобилизует свои силы как против микробов, вызывающих болезнь, так и против пересаженных тканей и органов.

Однако из этого общего правила бывают исключения. Встречаются люди, антигенное (белковое) строение и состав тканей которых совершенно одинаковы. Это близнецы, развившиеся из однояйцевой клетки. Между их тканями нет антагонизма, и поэтому близнецы - идеальный объект для пересадок. В разных странах мира произведено свыше тысячи пересадок почек между однояйцевыми близнецами. Некоторые из них живут с единственной новой почкой уже более десяти лет. Конечно, нуждаются в пересадке органов и тканей, увы, не одни только однояйцевые близнецы. Но эти операции помогают ученым прокладывать трудные пути для преодоления несовместимости тканей.

Каковы же они - пути и тропинки, которые ученые прокладывают в обход тканевого барьера?

Первыми хитроумно «обманули» иммунокомпетентную систему организма чехословацкий ученый М. Гашек и английский иммунолог П. Медавар. Они вводили эмбриону животного клетки костного мозга, селезенки и форменных элементов крови, взятых от другого животного- донора, а затем пересаживали от него же выросшему животному участок кожи. Оказалось, что способность организма реагировать на чужие антигены формируется главным образом к концу эмбрионального периода развития. В это время и в первые дни после рождения (постэмбриональный период) организм еще способен воспринять чужеродный белок тканей и закрепить его в своей «памяти». В последующем, во «взрослом» состоянии, такой организм уже без конфликта воспримет ткани донора, от которого ему были ранее введены антигены. Подобное состояние «терпимости» к чужому белку получило название толерантности.

Ученик М. Гашека - С. Пуза, сотрудничавший с нашей лабораторией, предложил создать такую же «терпимость» к донорским клеткам путем полной замены крови у новорожденного щенка.

На разработку этого метода его натолкнули исследования советских ученых. Еще в 30-е годы два врача, работавшие в Средней Азии - О. Глозман и А. Касаткина, задумались над тем, как спасти людей, получивших большие дозы ядовитых веществ, например, при укусе змеи. Различные виды медикаментозного лечения помогали мало, так как отравляющие вещества, находясь в крови, вместе с ней разносятся по всему организму. Следовательно, удалить их можно только с кровью. В связи с этим был предложен метод тотального (полного) замещения крови, который заключался в том, что кровь больного медленно выпускали через артерию и одновременно в вену нагнеталась в том же количестве кровь донора.

В результате замещения крови собственная кровь больного полностью удалялась из организма. Таким образом, удавалось спасти практически обреченного человека. В настоящее время этот метод стал широко использоваться в акушерско-гинекологической практике. Детям, родившимся с признаками такого грозного заболевания, как гемолитическая желтуха, срочно производят обменное переливание крови, исходя из тех же соображений, которые высказывали Глозман и Касаткина по поводу отравления змеиным ядом.

Казалось бы, данный пример прямого отношения к трансплантации органов не имеет, но так ли это? Ведь если можно полностью заменить кровь реципиента, то можно ожидать, что и орган, взятый от того же донора, что и кровь, будет длительное время функционировать в организме нового хозяина, имеющего тот же состав крови. Однако поставленные в лаборатории по пересадке органов и тканей эксперименты разочаровали исследователей: после тотального замещения крови в организме все же вырабатывались антитела в ответ на введение чужеродного органа, и трансплантат довольно быстро погибал.

Вновь начались эксперименты в нашей лаборатории, душой и инициатором которых стал чехословацкий ученый С. Пуза. Исследователи исходили из того, что в самом раннем периоде жизни организм еще не представляет собой хорошо налаженного «механизма», способного отвечать на внедрение чужеродных белков защитной реакцией, характерной для взрослого. Вводимая кровь, считали они, может усваиваться как своя собственная, со всеми ее антигенными свойствами. Однако оказалось, что период, в течение которого организм способен адаптироваться к чужеродным белкам, длится очень короткое время - всего четыре-пять дней!

Был поставлен эксперимент на собаках. Производилась почти ювелирная операция на сосудах щенят двух-четырех дней от рождения. Бедренные сосуды - артерия и вена - у новорожденных щенят очень тонкие (примерно диаметр волоса). В них вставляли иголочки. Через артерию кровь выпускали в градуированный сосуд, одновременно с этим через вену нагнетали кровь будущего донора. Приходилось внимательно следить за соответствием объемов вводимой и удаляемой крови - они должны быть на протяжении всего эксперимента одинаковыми. Чтобы быть полностью уверенными в том, что вся кровь щенка заменена новой, обменное переливание осуществляли три раза. После этого терпеливо ждали несколько месяцев, пока щенки подрастут. Орган для пересадки брался от животного, кровь которого переливали щенку.

Аналогичные эксперименты в это же время проводились в лаборатории А. Лапчинского. Опыты показали, что методом тотальной замены крови в раннем периоде можно влиять на защитные силы и добиваться удлинения срока жизни пересаженных тканей от другого организма.

В экспериментах, проведенных в лаборатории по пересадке органов и тканей, гомологичный кожный лоскут, пересаженный собакам, подвергшимся тотальному замещению крови, сохранял жизнеспособность до 80 дней. Лапчинскому удалось добиться у таких животных стойкого приживления пересаженной задней лапы (правда, за исключением кожного покрова). С. Пуза у себя на родине, в Чехословакии, пересадил собакам, подвергшимся тотальной замене крови, почку, которая функционировала несколько лет.

Но, к сожалению, тотальную замену крови невозможно широко использовать при пересадке органов. Она нередко вызывает крайне тяжелую реакцию. А ведь процедуру необходимо производить новорожденным. Есть и другая трудность: толерантность, как я уже говорил, создается только к одному-единственному донору. Но как может человек быть всю жизнь связан со своим заранее нареченным спасителем? И как знать, кому из них раньше придется встретиться с грозной опасностью? Поэтому практически более перспективным оказался метод воздействия на взрослый организм, нуждающийся в пересадке органа, различными иммунодепрессивными агентами. При иммунодепрессивной терапии, направленной прежде всего на подавление активности лимфоидной ткани, используются химические, физические и биологические средства. Это определенные химические соединения, гормональные препараты, антибиотики типа антиномицинов С и Д.

Но, к сожалению, большинство из них токсично и отрицательно влияет на жизнедеятельность других органов и тканей, а также значительно снижает сопротивляемость организма всяким болезнетворным микробам и вирусам. Больных, которым вводят эти средства, приходится содержать в стерильных (безмикробных) условиях. В настоящее время широко ведутся поиски новых химических соединений, которые были бы менее токсичны и более действенны против иммунной защиты.

Химиотерапия при пересадке органов и тканей является наиболее удобным методом борьбы с проявлениями реакции тканевой несовместимости.

Еще в 50-х годах было установлено, что некоторые лекарственные препараты обладают избирательным действием на лимфоциты и способны угнетать образование антител, останавливать размножение иммунных клеток. Такие препараты и получили название иммунодепрессантов. Первыми из этой группы лекарственных препаратов, которыми стали пользоваться для угнетения иммунологической реакции на пересаженный орган, были 6-меркаптопурин и имуран. Сейчас известно уже свыше 500 различного вида лекарств, обладающих иммунодепрессивным эффектом. Их число с каждым годом растет благодаря и выявлению этого эффекта у известных ранее веществ (например, гепарина, гидрокортизона, преднизолона и др.), и созданию новых (циклоспорина). Это дает в руки врачей мощное средство борьбы с тканевой несовместимостью. Комбинируя различные лекарственные препараты и варьируя схемы их применения, удается подобрать наиболее рациональную терапию для того или иного организма, Например, при пересадке почки вошла в практику схема применения лекарственных иммунодепрессивных препаратов, включающая имуран и преднизолон (урбазон). В последние годы стали вводить антилимфоцитарную сыворотку, антилимфоцитарный глобулин, гепарин. Однако выяснилось, что длительное использование большинства из этих препаратов оказывает токсическое действие на организм, и в частности, на клетки костного мозга и печени. Поэтому остро встал вопрос о создании такой схемы лекарственной иммунодепрессивной терапии, которая, обладая выраженной способностью угнетать реакцию тканевой несовместимости, в то же время имела бы минимальную токсичность для больного.

Это заставило многих врачей отказаться от таких токсических препаратов, как 6-меркаптопурин, имуран и ангилимфоцитарная сыворотка. В последние годы за рубежом и у нас вошел в употребление циклоспорин, на который возлагают большие надежды при пересадке почки, печени, сердца. Он случайно попал в трансплантологию и вначале использовался в качестве антибиотика, пока врачи не установили его иммунодепрессивный эффект.

Интересная судьба постигла еще один гормональный препарат - хорионический гонадотропин, выделенный из мочи беременных женщин и по механизму действия близкий к гормонам передней доли гипофиза. Он хорошо помогал при мужском и женском бесплодии и нарушении менструального цикла у женщин. Еще несколько лет назад никто не подозревал, что этот же препарат будет успешно служить борьбе с тканевой несовместимостью. Заслуга внедрения его в клиническую практику при пересадке органов принадлежит советским ученым. В частности, в клиническом центре пересадки эндокринных органов при кафедре оперативной хирургии Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы он стал впервые успешно применяться для борьбы с реакцией отторжения профессором И. Кирпатовским при пересадке таких органов, как мужская половая железа, женская половая железа и гипофиз. Серьезно рассматривается сейчас советскими трансплантологами вопрос об использовании этого препарата также при пересадке почки.

Снижению реактивности пммунокомпетентной системы служит и воздействие рентгеновскими и гамма-лучами.

Как известно, ионизирующее облучение губительно действует на живые клетки, причем степень этого воздействия зависит от их вида и дозы облучения. Это используется для разрушения злокачественных опухолевых клеток.

Облучение всего организма вызывает подавление иммунитета, то есть невосприимчивости к различного рода агентам, и прежде всего к возбудителям инфекционных заболеваний. На данный факт обратили внимание еще в 50-е годы нашего века при первых попытках пересадки почки. Общее облучение в подобных случаях было направлено на подавление реакции организма на чужеродную ткань. Проведенные на различных животных опыты показали, что, действительно, при облучении всего организма удлиняется срок жизнеспособности трансплантата, пересаженного от другого животного того же вида. Это явилось основанием для испытания метода на практике, чему способствовал трагический случай, произошедший с группой югославских ученых-физиков. В результате аварии на атомном реакторе ученые получили смертельную дозу радиации. Для их спасения были мобилизованы все силы. Приняли решение сделать им пересадку костного мозга, чтобы предотвратить развитие лучевой болезни. Операцию произвел французский ученый Ж. Матэ, который взял костный мозг от здоровых людей. Клетки костного мозга приживались. Именно тогда и возникла мысль об искусственном облучении человека (конечно, не опасными для жизни дозами), чтобы добиться приживления пересаженного органа.

Оказалось, что применение общего облучения действительно удлиняет срок функции трансплантата. Но даже при дозе облучения, не превышающей 600 рентген, у больных возникали тяжелые осложнения, приводившие иногда к гибели от лучевой болезни.

Тем не менее сама идея использования ионизирующего облучения при пересадке органов не забыта, и в последнее время этот метод нашел свое применение в виде локального (местного) облучения пересаженного органа и расположенных вблизи него лимфатических узлов.

Изучение нового метода началось одновременно в нескольких странах. За рубежом интенсивные исследования проводились в США - в клинике профессора Д. Хьюма в Ричмонде (1964 г.) и в урологической клинике профессора В. Гудвина в Лос-Анджелесе (1963 г.), а в Советском Союзе - в лаборатории по пересадке органов и тканей и на кафедре оперативной хирургии Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Ассистент университета Э. Лебедева использовала метод локального рентгеновского облучения области пересаженного органа с двоякой целью: для предупреждения отторжения пересаженного органа и для борьбы с уже начавшимся отторжением. Исследования на крысах и собаках показали, что данный метод приводит к удлинению сроков пересаженных чужеродных кожных лоскутов. Были изучены разные режимы облучения. Оказалось, что важное значение имеют разовая доза облучения, начало его и интервалы между отдельными сеансами. Лучшие результаты были достигнуты в случаях, когда облучение начинали в день пересадки. Разработали специальную схему облучения. Строго придерживаясь ее, удалось добиться удлинения срока жизнеспособности кожных лоскутов в среднем в три с половиной раза по сравнению с теми случаями, когда рентгеновское облучение не применялось.

Важным преимуществом локального рентгеновского облучения является его относительная безопасность. Оно не вызывает резкого нарушения общего состояния животных, как при общем облучении организма.

Идея использования ионизирующего облучения для предотвращения отторжения пересаженного органа была использована также в другой методике. Японский исследователь И. Шиката для подавления реакции отторжения предложил вводить в лимфатические узлы больного радиоактивное золото, которое проникало в лимфатические узлы и облучало их. Результаты оказались весьма благоприятными.

В последние годы разработаны также методы радиоактивного облучения лимфоидных клеток, выведенных с помощью трубочек, которые вставлены в кровеносные и лимфатические сосуды, за пределы организма. Такое «экстракопоральное» облучение наиболее функционально для активных лимфоцитов, циркулирующих в крови и лимфе, позволяет удалять их, не оказывая при этом токсического действия на организм.

В последнее время известны и биологические способы борьбы с тканевой несовместимостью, такие, как феномен усиления. Он впервые был применен в начале XX века в опытах на опухолевых трансплантатах сарком крыс и в последующем многократно воспроизводился на опухолях различных млекопитающих. Суть его заключается в том, что опухоль приживается и начинает усиленно расти, если реципиенту предварительно вводят гипериммунную сыворотку, содержащую антитела против трансплантата. В ряде работ четко показано, что усиление роста трансплантата связано с гуморальными антителами. Этот феномен был также воспроизведен с положительным эффектом при пересадке нормальных гомологичных кожных лоскутов. Можно допустить, что переизбыток антител действует, вероятно, так же, как и избыток антигенов, которые блокируют специфические центры размножения клеток, вызывая их отмирание, и сводят на нет индуктивную и продуктивную фазы иммуногенеза, создавая толерантность (невосприимчивость).

Активно внедряется в клиническую практику иммунодепрессивный препарат биологического характера - антилимфоцитарная сыворотка. Получают его от животного (лошади, кролика), которому предварительно многократно вводят лимфоциты человека. В такой сыворотке содержатся готовые антитела против воинственных лимфоцитов, стоящих на страже неприкосновенности организма.

В нашей лаборатории по пересадке органов и тканей В. Говалло применял антилимфоцитарную сыворотку при пересадках кожи кроликам и мышам. Данные оказались очень интересными. У одного подопытного кролика кожный трансплантат продержался свыше десяти месяцев (обычно он погибает через семь-пятнадцать дней). Ценность препарата заключается в том, что он обладает более направленным антилимфоцитарным действием, чем химиопрепараты, и в то же время менее токсичен. Механизм действия антилимфоцитарной сыворотки еще не ясен. Ученые выявляют специфические свойства препарата, чтобы шире использовать его в клинике. Пытаются воздействовать на ответную реакцию и удалением органов лимфоидной системы, селезенки, вилочковой железы, лимфатических узлов.

Предложений много, но пока еще нет общепризнанного надежного метода подавления врожденного иммунитета.

Кроме того, продолжается поиск и в совершенно новом направлении, предпосылкой которого послужил анализ накопленных данных в области трансплантационного иммунитета и в общей иммунологии. Остановимся на некоторых из них.

После «знакомства» с «чужим» антигеном клеток иммунокомпетентной системы, которое происходит в первые четыре-восемь часов, ни один из известных в настоящее время препаратов не снимает защитных реакций организма: их можно ослабить, на время затормозить, но полностью ликвидировать нельзя. Это напоминает сказку братьев Гримм о горшочке каши с той разницей, что горшочку можно приказать варить кашу, а лимфоциты, получив первый приказ о начале работы, ни на что затем не реагируют. Во всяком случае, мы пока еще не знаем того «заветного средства», которое бы могло отменить работу лимфоцита, «заведенного» чужим антигеном.

Естественно, возник вопрос: как достигнуть того, чтобы не было запуска этой реакции, то есть, как предотвратить «пусковое» знакомство макрофагов и лимфоцитов с чужими антигенами? Конечно, это достижимо только в том случае, если знаешь точно, как развивается начало «знакомства» и что ему способствует. Оказалось, что громадная иммунологическая литература не дает ответа на данный вопрос, потому что в первые минуты и часы после попадания чужого антигена невозможно классическими приемами определить реакцию организма. У иммунологов сложилось представление, что процесс «знакомства» протекает, скрыто, невидимо для глаз исследователей.

И вот мы поставили перед собой цель совсем необычными средствами и путями «поднять» эту «целину» иммунологии. Решили посмотреть, меняется ли обмен веществ в лимфоцитах крови и как меняется кровоснабжение органа, его обмен, функция и морфология. Кроме того, нужно было исследовать состояние центральной нервной системы, регулирующей процессы в организме.

Два-три года шли тяжелые поиски лучшей экспериментальной модели, отрабатывались различные этапы исследования, перепроверялись и анализировались данные. В результате мы выяснили, что в первые пятнадцать-тридцать минут после подключения трансплантата в кровоток реципиента изменения появляются практически во всех его органах и системах, то есть начинается генерализованный ответ организма.

Получив такую реакцию организма и трансплантата, мы решили несколько изменить модель, то есть посмотреть, как сам орган реагирует на чужую для него кровь. Взяли сегмент тонкого кишечника, обеспечили его кровообращение с помощью аппарата искусственного кровообращения и установили два интересных факта: во-первых, уровень обмена в лимфоцитах, входящих в кишку и выходящих из нее с переливаемой кровью, различен. Во-вторых, если перфузию (переливание) осуществлять «чужой» кровью по отношению к сегменту кишки, то в ее поверхностных слоях открываются «шлюзы» - шунты (дополнительные соединения между артериями и венами на уровне капилляров), что и предотвращает попадание «чужой» крови в более глубокие ее слои. Все эти изменения мы объединили под общим названием - синдром ранних проявлений тканевой несовместимости. Особый вклад в этот раздел иммунологии внесла Н. Голубева.

Первые данные экспериментов были доложены на Всесоюзном симпозиуме по тканевой несовместимости, участники которого при обсуждении представленных нами материалов предложили нашей лаборатории разработать комплексную научную программу - «Ранние проявления тканевой несовместимости». Решением основных задач этой программы занимаются научные сотрудники многих учреждений Советского Союза и зарубежных стран. Цель программы - установить пусковые механизмы процессов распознавания «чужого» антигена на примере антигенов гомологичного органа-трансплантата.

Почему в первый момент включается весь организм, а затем уже активно и «не скрыто» работает высокоспециализированная и квалифицированная бригада - лимфоидная система? Как это осуществляется? Ответы на вопросы помогут перейти к специфической терапии, направленной не на уничтожение клеток иммунной системы, а на предотвращение реакции распознавания «чужого». Думается, что здесь должны очень помочь те «слова» - сигналы клеток (медиаторы), умелое использование которых даст возможность управлять реакциями организма.

ПЕРЕЛИВАНИЕ ТРУПНОЙ КРОВИ - ЭТО НЕ ОПАСНО

Кровь составляет около 1/8 веса человека. Быстрая потеря 1/3 всей крови опасна для жизни, потеря 50 процентов почти всегда смертельна. Но иногда организм справляется с потерей даже 60-65 процентов, если немедленно перелить кровь.

Первые попытки переливания крови относятся к далекому прошлому. Вначале они делались в целях омоложения, так как врачи считали, что наступление старости зависит прежде всего от изменения крови. Чтобы вернуть молодость, старикам вливали юную кровь. Эти операции производились тайно. О них лишь иногда узнавали из-за печального исхода. Например, в XV веке больной и одряхлевший папа Иннокентий VIII приказал заменить свою кровь другой, взятой от нескольких десятилетних мальчиков. Все они умерли (у них взяли слишком много крови), вскоре скончался и папа. Врач, производивший переливание крови, боясь преследований, бежал.

Затем врачи стали использовать переливание крови как метод лечения тяжелобольных и раненых. Пытались переливать человеку кровь животных. Первое прямое переливание от ягненка человеку произведено в XVII веке Ж. Дени (французским врачом) юноше 16 лет, долго страдавшему лихорадкой. Дени выпустил из вены больного 3 унции крови и влил ему в вену втрое большее количество крови ягненка. Неудачно. Известно еще много попыток лечить переливанием крови от животных и человека, но большого успеха они не имели до тех пор, пока не были разработаны научные основы этого метода.

Огромное значение для развития учения о переливании крови и внедрения его в повседневную практику сыграло открытие групп крови. Оно вскрыло причины неудач и возникавших осложнений и способствовало их устранению.

Учение о группах крови связано с именем польского ученого К. Ландштейнера, который в 1901 году обнаружил, что сыворотка одних людей может агглютинировать (склеивать) эритроциты других. По указанным свойствам он разделил всех людей на 3 группы. Позднее, в 1907 году польский врач Я. Янский независимо от К. Ландштейнера повторил открытие, но установил еще и четвертую группу крови. Это учение не сразу нашло сторонников, и определение группы крови игнорировалось некоторыми врачами, даже таким специалистом, как австралийский профессор Энцерлен. В 1913 году его пригласили в Петербург для лечения известной актрисы Анастасии Вяльцевой, страдавшей злокачественным малокровием. Ей перелили кровь, взятую у мужа, без учета группы, после чего больная скончалась.

Оказалось, если перелить кровь больному той же группы, что у него, то организм воспринимает ее как свою собственную. Действительно, человек, погибающий от кровопотери, получив нужное количество (600,0- 800,0 см3) «родственной», одногруппной крови, буквально на глазах оживает и поправляется. Если же ему перелить кровь не соответствующей группы или кровь животного» то под ее воздействием красные кровяные тельца собственной крови растворяются, наступает гемолиз, вызывающий тяжелые осложнения, причины которых врачи долго не могли объяснить. В дальнейшем было установлено, что кровь одной из 4 групп является универсальной и ее можно переливать практически любому человеку, а также то, что есть люди, которым подходит кровь любой группы.

При тяжелых угрожающих кровотечениях сразу же после лигирования или наложения сосудистого шва приступают к переливанию крови. Оно производится внутривенно или внутриартериально струйно или капельным путем. Количество вводимой крови зависит от ее потери и общего состояния больного. Капельным способом можно влить до 1000 см3 крови и больше. Одновременно в организм вводят солевые растворы с глюкозой для повышения давления и другие лечебные препараты.

В настоящее время существует специальная наука о переливании крови и кровезаменителей, детально разработана техника забора и хранения крови, показания и противопоказания к ее применению и т. д. Внедрение переливания крови в лечебную практику потребовало решения многих вопросов. В частности, у кого можно, а у кого нельзя брать кровь? В каком количестве? Как часто? Чтобы восстановить, например, деятельность сердца после кровопотери, необходимо 250-300 см3 крови, для спасения обескровленного человека - 0,5 литра.

Первоначально донорами являлись родственники. В неотложных случаях кровь брали у медицинского персонала, друзей больного. Затем была создана специальная служба донорства.

Живой донор и сейчас незаменимый источник получения крови. В то же время один из основоположников переливания крови в нашей стране профессор В. Шамов высказал в 1928 году мысль о возможности переливания трупной крови. Многие считали эту мысль кощунством. Но вот в марте 1930 года в Институт имени Н. В. Склифосовского был доставлен человек с тяжелейшими ранениями обеих рук, погибавший от потери крови. И профессор С. Юдин впервые в истории медицины перелил ему трупную кровь. Больной был спасен.

Об этом событии очевидцы рассказывают так. Дежурный врач скорой помощи института попросил Сергея Сергеевича срочно спуститься в приемный покой к. умирающему. Все меры по оживлению больного, у которого были перерезаны вены, ничего не дали. И тогда Юдин решился: приказал готовить умирающего к операции. Одновременно в лабораторию принесли человека, погибшего при автомобильной катастрофе.

Взяв кровь у трупа, он ввел ее умирающему - тот лежал на операционном столе уже без признаков жизни. Прошло несколько томительных, напряженных минут, и у больного стал прощупываться пульс, лицо порозовело, покрылось испариной. Вскоре он «ожил». Так впервые в мире была доказана возможность «трансплантации» трупной крови. Значение этого для медицины невозможно переоценить!

Юдин добился признания своего метода. Его преимущества для врачей-специалистов очевидны: трупная кровь не требует добавления консервирующих веществ и дает значительно меньше реакций организма, чем консервированная. Произведя многочисленные переливания трупной крови, Юдин опроверг распространенное мнение, что кровь умершего непременно содержит быстро развивающиеся трупные яды, которые оказывают на больного смертельное действие. Правда, для переливания бралась только кровь людей, умерших из-за несчастного случая. Перед переливанием кровь подвергалась тщательному лабораторному исследованию, чтобы исключить возможность передачи больному того или иного опасного заболевания. Сейчас следует иметь в виду возможность заражения через кровь вирусом СПИДа.

Трупная кровь долго не свертывается и может сохраняться при температуре выше 3-4 градусов Цельсия в течение 25 дней, не теряя своих биологических свойств. Значение этого открытия не только в том, что обнаружился новый резерв крови. Главное, было опровергнуто мнение о невозможности пользования органами и тканями, взятыми от трупов.

После войны я не раз встречался с Сергеем Сергеевичем. Он был полон новых идей и замыслов, находился в расцвете творческих сил и таланта. Институт имени Н. В. Склифосовского стал своего рода Меккой, куда приезжали хирурги со всех концов мира, чтобы поприсутствовать на операциях ученого, посмотреть на виртуозную технику, услышать увлекательные «разборы» больных и, наконец, поговорить о перспективах развития хирургии.

Вскоре после Великой Отечественной войны институт посетил выдающийся борец за мир настоятель Кентерберийского собора Хьюлетт Джонсон. Потрясенный тем, что он увидел и услышал от Юдина, почетный гость записал в книге отзывов: «Я увидел операции волшебства. Кто разуверит меня? После всех ужасов войны и гибели жизни здесь возвращается снова жизнь... Какое величие кроется в идее, что еще живущая кровь мертвого человека переливается еще живому, страждущему по ней. С тем большим желанием хочу и я, чтобы после моей смерти и моя кровь была использована с той же целью...»

СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ ЮДИН

Выдающимся хирургом, талантливым ученым и педагогом, чьи научные труды всегда с нетерпением ждали, как и выступлений на хирургических съездах и конференциях, был С. Юдин. Все знали, что каждое его выступление - это новый шаг вперед, смелый взгляд в будущее. Его операции на желудочно-кишечном тракте поистине изумляли. Он не только хорошо и красиво оперировал, но и создавал модели новых операций. Например, им была модернизирована операция при сужениях и непроходимости пищевода, предложенная в начале XX века швейцарским хирургом Ру и нашим соотечественником П. Герценом, учителем многих выдающихся хирургов нашего времени. Герцен в 1907 году впервые в мире восстановил пищевод за счет кишечной вставки, уложенной над грудиной под кожу. Выполненная однажды удачно, эта операция долго никем не воспроизводилась, в том числе и самим Герценом.

Юдин, тщательно изучив работы своих предшественников, творчески возродил операцию, поставив ее на строго научную, физиологическую основу в соответствии с учением И. Павлова. После того как Сергей Сергеевич усовершенствовал методику создания искусственного пищевода, эту операцию начали делать и у нас, и за границей.

Много нового и оригинального он внес в разработку сложных операций на желудке, в том числе и при обширных язвах двенадцатиперстной кишки. Его метод радикального лечения незаживающих язв желудка и двенадцатиперстной кишки после острых споров восторжествовал. Большинство хирургов вместо паллиативной операции - наложения соустья между желудком и кишечником - стали чаще делать резекции, то есть удалять часть желудка вместе с язвой.

Сергей Сергеевич был устремлен в будущее и неустанно призывал идти вперед, искать, экспериментировать. Его невозможно представить вне хирургии, так же как и хирургию нельзя представить без этого замечательного ученого.

Когда он говорил о специфике различных профессий и навыках, которые со временем вырабатываются у человека, то неизменно подчеркивал, что хирург, как никто другой, должен обладать самыми различными качествами. «Тут нужны, - отмечал ученый, - четкость и быстрота пальцев скрипача и пианиста, верность глазомера и зоркость охотника, способность различать малейшие нюансы цвета и гармонии тела, как у лучших скульпторов, тщательность кружевниц и вышивальниц шелком и бисером, мастерство кройки, присущее опытным закройщикам и модельным башмачникам, а главное - умение шить и завязывать узлы двумя-тремя пальцами вслепую, на большой глубине, то есть проявляя свойства профессиональных фокусников и жонглеров.

Все эти качества и навыки были в полной мере присущи самому Сергею Сергеевичу.

Бурное развитие науки и техники нельзя, разумеется, не учитывать. Юдин писал: «Никакая гениальная идея не может зародиться у профана, невежественного человека или случайного дилетанта, имеющего самые поверхностные знания предмета или же слабые умозрительные представления, без личного знакомства и опыта практической деятельности».

«Велики успехи медицины: они - залог грядущих, еще больших достижений. Но прошлое учит нас быть осмотрительнее, не торопиться с излиянием восторгов, а соблюдать холодность, осторожность суждений, что, впрочем, не должно приучать к скептическому недоверию и воспитывать холодность сердца...»

А вот еще одна мысль, высказанная по ходу разговора о науке и ее деятелях: «Настоящую позицию и правильные границы ученые находят не тактикой, а рассудком и знанием, опытом и интуицией. Последняя есть непосредственное восприятие истины, так же как в искусстве - непосредственное ощущение и восприятие прекрасного».

«Медицинские теории и концепции не могут оставаться подолгу неизменными, - считал Сергей Сергеевич, - ибо в медицине, как и в биологии, вообще не может быть таких безусловных, застывших истин, как в математике... В медицине каждое крупное научное открытие неизбежно меняет установившиеся взгляды не только на самый предмет такого открытия, но и на многие теоретические взгляды и понятия, касающиеся смежных проблем».

А вот критический взгляд Юдина на отношение к врачам иных деятелей культуры:

«Можно поистине удивляться, до какой степени упорно и зло писатели и поэты во всех странах и во все века глумятся и злословят по адресу врачей! Причин тому несколько, и главная, разумеется, та, что смерть каждого человека люди расценивают не только как естественный конец... но и как результат врачебного бессилия, неудачи или недобросовестности. Бесспорно, что научные обоснования медицины на протяжении долгих веков были очень шатки и сомнительны; лечебные средства и лекарства подбирались чисто опытным путем, то есть почти случайно. Несомненно также, что лекарскую специальность раньше очень часто избирали всевозможные жулики и шарлатаны, охотно спекулировавшие и на людском горе, и на поразительной склонности и готовности людей доверяться всему чудесному и мистическому. В этом отношении роль врачей всегда очень близка к роли священников, ибо те и другие встречали рождение человека в мир и провожали людей «на тот свет» почти всегда совместно».

На первый взгляд тем, кто не знал хорошо Юдина, он мог показаться несколько манерным. Но мы, часто видевшие его за операционным столом, выступающим на съезде или читающим лекции, не придавали никакого значения странностям большого ученого.

Почести и награды нисколько не влияли на отношение Юдина к окружающим. Он был на редкость прост и доступен всем, кто хотел у него учиться. А научиться у него можно было многому, особенно в области военно-полевой хирургии.

Сергей Сергеевич, как главный хирург института имени Склифосовского, еще в мирное время накопил огромный опыт в лечении разных неотложных заболеваний и уличных травм. Разумеется, полной аналогии между бытовой и военной травмой проводить нельзя, но методы лечения тех и других имеют много общего. Вот почему на фронте с волнением ждали встречи с С. Юдиным.

Мне посчастливилось увидеться с ним в конце войны, под Варшавой, вкратце я уже рассказал об этом. Сейчас о некоторых подробностях.

Юдин возглавлял хирургическую работу в специализированном госпитале в городе Миньск-Мазовецки. Он просил нас, армейских хирургов, доставлять ему по возможности тяжело раненных в бедро непосредственно из полковых медицинских пунктов и медсанбатов.

Город обстреливался противником. Нередко снаряды падали вблизи госпиталя. Но это не нарушало работу хирургов. Вместе с другими врачами Сергей Сергеевич сутками не отходил от операционного стола.

Как помнит читатель, мы, пять армейских хирургов, во время небольшой передышки, между боями приехали в Миньск-Мазовецки к Юдину. В это время в госпитале находилось более 400 раненых. Большая часть их была обработана, а остальные ждали своей очереди.

И вот Сергей Сергеевич стал показывать, как оперировать нижние конечности при огнестрельных переломах. Очень хорошо помню: Юдин стоит перед операционным столом в стерильном халате с засученными рукавами, в резиновых перчатках. На голове - белая шапочка, лицо закрыто маской. Пальцы длинные, как у пианиста, перебирают один хирургический инструмент за другим. Пока шла подготовка к операции, ученый объяснял разработанную им самим конструкцию операционного стола.

Инструменты подавала опытнейшая медицинская сестра - Мария Петровна Голикова. Она много лет работала с Юдиным, понимала его без слов, по одному движению руки или взгляду. Каждый из них беззаветно любил свое дело.

Сергей Сергеевич сделал широкий разрез входного раневого отверстия на наружной поверхности бедра. Такой же разрез сделал и на месте выходного осколочного ранения. После того как были разведены края раны, он тщательно иссек нежизнеспособные мышцы; затем ввел в рану мыльный раствор и освободил ее от грязи, попавшей вместе с осколком. Рану промыл тщательно, широко пользуясь салфетками. Он стремился к тому, чтобы убрать не только поврежденные ткани, но и небольшие, едва видимые сгустки крови - «питательный материал» для микробов.

Дойдя до места повреждения кости, Юдин несколько задержался - убрал осколки, лежавшие свободно, а те, которые были связаны с костью, надкостницей, вставил на место и тут, обращаясь к нам, несколько смущенно произнес:

- Вот ахиллесова пята моего метода! Я бы, конечно, мог и тут применить такой же радикальный прием, как при иссечении мышц, но тогда неизбежен большой дефект кости и едва ли удастся получить хорошее сращение.

Входное и выходное отверстия раны после иссечения мышц напоминали большие воронки. Он сделал контрапертуру - противоотверстие на задней поверхности бедра, чтобы был свободный отток в повязку. В заключение густо припудрил рану стрептоцидом, который распылялся из сконструированного им аппарата, позволявшего хирургу направлять тонкий слой порошка во все «закоулки» раны. Помимо всего прочего, такой метод обработки раны давал большую экономию препарата.

Операция прошла хорошо. Пока сестра делала глухую циркулярную гипсовую повязку на оперированную ногу, Сергей Сергеевич расспрашивал, что мы думаем по поводу его метода. Все мялись, подталкивали один другого, а сказать то, что думали, не решались.

Разумеется, метод, предложенный Юдиным, заслуживал самого серьезного и тщательного изучения. Но тогда мы должны были исходить, прежде всего из реальных условий фронта. Дело в том, что даже у такого мастера, как Сергей Сергеевич, операция продолжалась полтора часа. Надо ведь учитывать условия медсанбата, когда хирургу приходилось обрабатывать за сутки не одну сотню раненых. Возникали и другие вопросы. Но ничего этого мы тогда так и не сказали...

На прощание Юдин подарил нам только что вышедшее руководство по военно-полевой хирургии, где он обобщал опыт работы в условиях различных фронтов, а также свои многолетние наблюдения за лечением ран в институте имени Склифосовского. Мы сердечно поблагодарили ученого. Долго задушевно беседовали с ним. Была эта встреча в 1944 году, на польской земле, под несмолкающий гул артиллерийской канонады.

С. Юдин горячо любил Родину «за красоту творчества, за радость бытия, за мощь и размах неустанного движения вперед, за характер и особенности советского народа, за его великодушие и мудрость, трудолюбие и самоотверженность».

Хочется добавить еще: Юдин отличался высокой гражданственностью, неиссякаемым оптимизмом, огромной силой воли, не терял этих качеств даже в самых трудных и трагических обстоятельствах. Когда вскоре после войны его осудили по нелепому клеветническому обвинению, он мужественно перенес нежданную беду. Позже Юдин был полностью реабилитирован и вернулся к своей творческой и практической деятельности.

В 1954 году, возвращаясь самолетом из Киева со съезда хирургов, на котором он председательствовал, Сергей Сергеевич почувствовал себя плохо...

Так оборвалась жизнь талантливого, яркого ученого, приумножившего своим вдохновенным трудом славу отечественной медицины.

ПУТИ ЗАЩИТЫ ОРГАНОВ ОТ ИШЕМИИ

Под ишемией органа понимают резкое снижение (неполная ишемия) или полное прекращение в нем кровотока. Эти состояния возникают при закупорке сосуда или его ветви тромбом, спазме сосуда (инфаркт миокарда, инсульт, тромбоз периферических сосудов и др.), а также в ситуациях, когда на определенный период сосуды необходимо пережать (операция на «сухом органе») или когда орган необходимо полностью иссечь для его трансплантации. В последнем случае существуют обстоятельства, увеличивающие сроки ишемии и вследствие этого усугубляющие ишемические повреждения в органах. К ним относится необходимость перевозки в другую больницу, отсрочка операции в связи с иммунологическим подбором наиболее «совместимой» пары донор - реципиент и поэтому транспортировка органа в другой город или даже в другую страну; и особенно широко практикуемое в настоящее время взятие органов для пересадки не от живого родственного донора, а от недавно погибшего человека.

Важно отметить, что если орган перенес длительную ишемию, восстановление в нем кровотока, то есть его реоксигенация, может вызвать не улучшение, а дальнейшее ухудшение его структуры и функции. Этот феномен получил название реоксигенационных повреждений, или «кислородного парадокса».

Повреждение органов во время ишемии, а также возможность возникновения реоксигенационных повреждений в постишемическом периоде, делают крайне важным поиск и разработку средств противоишемической защиты, особенно если учесть, что сердечно-сосудистые заболевания, вызывающие ишемию сердца, а также других жизненно важных органов, по частоте, тяжести и количеству летальных исходов на втором месте после онкологических заболеваний.

Противоишемическая защита может быть начата еще до создания ишемии, профилактически, что, естественно, возможно далеко не во всех случаях, а лишь при заранее планируемом оперативном вмешательстве, требующем пережатия сосудов органа, или ряде заболеваний, которые могут осложниться ишемией органа (например, атеросклерозе, состоянии стресса и др.). Поэтому очень важно, чтобы врачи располагали средствами не только профилактики, но и лечения уже поврежденного ишемией органа.

Естественно, что хорошие результаты будут давать лишь те методы, которые оказывают не заместительный или симптоматический эффекты, а обладают патогенетическим действием, то есть влияют на сами механизмы повреждающего действия ишемии. Лишь глубокие теоретические исследования, выяснение механизмов, лежащих в основе губительного действия ишемии на ткань, могут привести к новым подходам и обеспечить эффект воздействия.

Доктором медицинских наук, профессором М. Биленко во время ее работы в руководимой мною лаборатории по пересадке органов и тканей АМН СССР еще в 1972-1980 годах были начаты, а затем после создания под ее руководством лаборатории противоишемических средств в НИИ по биологическим испытаниям химических соединений были продолжены исследования новых и более эффективных путей профилактики и лечения ишемических повреждений в органах.

Наиболее интересны и результативны три таких новых направления:

1) профилактика интенсификации в мембранных структурах органа процессов перекисного окисления липидов с помощью фармакологических ингибиторов этих процессов;

2) поиск средств для «экономии» энергии в органе в постишемическом периоде и переключения ее на восстановительные процессы в органе;

3) стимуляция наиболее функционально важных структур в доишемическом периоде (подготовка к ишемии) и репаративных процессов в постишемическом (лечение ишемии).

Первое направление исследований, а именно поиск путей профилактики повреждений мембран в процессе ишемии и при реоксигенции органа предполагает знание конкретных механизмов возникновения повреждений на мембранном и молекулярном уровне.

Известно, что бесперебойная работа нормального организма обеспечивается функционированием отдельных его составляющих элементов - клеток, скомпонованных в органы и системы. Работу каждой клетки организма можно сравнить со сложнейшим механизмом, разделенным на отсеки, в каждом из которых кипит работа по обеспечению клеток, а в целом органа и организма, жизненно важными элементами - энергией, веществами для питания клетки и для построения новых клеток, а также веществами, необходимыми для выполнения органом его специфической функции, например, гормонами, медиаторами.

Хотя клетки различных органов имеют в строении различия, обусловленные выполнением ими разных функций, принцип построения их мембран, окружающих клетку в виде оболочки и разделяющих ее «перегородками» на отсеки, принципиально одинаков. Все мембраны состоят из двойного слоя молекул липидов, содержащих фосфор (фосфолипидов) с вкраплением в них молекул белков и Сахаров. Мембраны обладают свойствами полупроницаемого барьера - крупные молекулы не могут проникать за такую «ограду», тогда как вода и растворенные в ней ионы могут преодолевать этот барьер.

Все барьерные свойства мембран и лежат в основе нормального функционирования клеток и организма в целом.

Теперь уже известно, что большинство патологических процессов сопровождается нарушением структуры и барьерной функции их мембран. Такое нарушение связано с повреждением как белкового, так и липидного компонентов мембран, но, как сейчас показано, повреждению структуры и организации фосфолипидов при большинстве заболеваний принадлежит доминирующая роль.

Снижение и прекращение кровообращения в органе, возникновение его ишемии, очень рано приводит к нарушению функционирования мембран. Применение метода электронной микроскопии показало, что при этом возникают деформация, разрывы и даже полное исчезновение мембранных структур клетки. Длительная ишемия органов, в частности, инфаркт миокарда, приводит к выходу внутриклеточных ферментов из органа в кровь, что свидетельствует о появлении крупных дефектов в мембранах.

Каким же образом может нарушаться целостность и функциональная полноценность мембран? Работами, проведенными на изолированных биологических и на искусственных мембранах, было установлено, что существенные нарушения структуры и функции мембран могут возникать при усилении в них аномально протекающего окисления, так называемого перекисного окисления. При таком окислении в структуре фосфолипида появляется перекисная группа, которая резко меняет барьерные свойства мембраны, что ведет к нарушению концентрации различных ионов (калия, натрия, кальция и других) вне и внутри клетки, вызывает отек клетки, нарушение ее метаболизма (обмена веществ).

В нормальных физиологических условиях активность перекисного окисления липидов (сокращенно его называют ПОЛ) контролируется целым набором средств: специальными «антиокислительными» ферментами, витаминами Е, А, В, обладающими способностью «тушить» эти процессы. При ряде болезней - облучении, раке, Е-авитаминозе, кислородной интоксикации, перекисный процесс становится неуправляемым и приводит к повреждению мембран.

Основной принципиальный вопрос заключается в том, возможно ли такое протекание или даже усиление такого кислородзависимого процесса, как перекисное окисление липидов, в условиях ишемии, при которой содержание кислорода, доставляемого кровью в орган, значительно снижено. Очень долго возможность участия перекисных процессов в повреждении мембран при ишемии либо казалась сомнительной, либо вообще отрицалась, что существенно задержало исследования в данной области.

М. Биленко и ее сотрудники впервые показали, что перекисный процесс может усиливаться не только в условиях избыточного, но и в условиях сниженного содержания кислорода, возникающего в органах при ишемии, я доказали, что именно усиление переокисления мембран является одной из существенных причин их повреждения во время и после реоксигенации.

О результатах исследований впервые доложила Биленко в ноябре 1973 года на Всесоюзной конференции по острой ишемии органов и мерам борьбы с постишемическими расстройствами. Впоследствии данные были значительно расширены и дополнены.

Предпосылкой для проведения, казалось бы, бесперспективных и парадоксальных, по существовавшим ранее представлениям, исследований явились собственные наблюдения авторов, говорящие о том, что даже при полной и длительной ишемии в органах сохраняется некоторое количество кислорода, которое может оказаться достаточным для перекисных процессов, особенно если одновременно снижается активность антиокислительных систем и накапливаются метаболиты, стимулирующие этот процесс.

Смелое предположение и кропотливая работа были вознаграждены сполна.

Было доказано, что после наложения зажимов на сосуды почек крыс (как делают при обширных операциях на почечных сосудах или самих почках) или полного иссечения и хранения в консерванте изолированных почек собак (как это делают при пересадке почки) в почечной ткани уже через 1 час в 5 раз возрастало содержание перекисей липидов, а также резко падала антиокислительная способность липидов. Восстановление кровотока в таких почках путем снятия зажима с почечных сосудов или пересадки почки донору не приводило к нормализации содержания перекисей и не восстанавливало антиокислительную способность ткани, причем выживаемость животных после разных сроков ишемии почек коррелировала со степенью интенсификации перекисных процессов и возрастала после интибирования перекисных процессов искусственными антиокислителями.

Таким образом, впервые было экспериментально доказано, что процессы перекисного окисления усиливаются во время ишемии органа и продолжают активно протекать после восстановления в нем кровотока и что эти процессы оказывают повреждающее действие на ишемизированный орган.

Полученные результаты послужили началом дальнейшей многолетней работы. Аспирантами Л. Дудник, Д. Велихановой и старшим научным сотрудником П. Комаровым было показано, что аналогичное усиление процессов ПОЛ происходит при ишемии и реоксигенации печени; Л. Шеленковой и Т. Чураковой - при ишемии конечностей; В. Булгаковым - при ишемии и пересадке сердца. Недавно совместно с сотрудником академической группы В. Тельпуховым этот факт с помощью микрохирургической модели ишемии мозга был подтвержден и для головного мозга.

Сопоставление интенсивности протекания перекисных процессов при ишемии различных органов показало, что она соответствует чувствительности органов к ишемии и резче всего выражена в головном мозге, затем в печени, сердце и почках, позже всего - в мышцах конечностей. Помимо доказательства самого факта интенсификации ПОЛ при ишемии и реоксигенации, была проведена серия работ на изолированных из различных органов мембранах, и было показано, что накопление в них липидных перекисей коррелирует со снижением специфических мембранных функций.

Для выявления механизма действия липидных перекисей был разработан оригинальный метод выделения и окисления фосфолипидов из яичных желтков. Эти фосфолипиды близки к мембранным фосфолипидам клеток животных и человека. Добавление таких липидных перекисей к мембранам, выделенным из клеток животных (крыс, кроликов, собак), вызвало существенный рост проницаемости мембран, причем выяснилось, что причиной является образование в мембране каналов, пропускающих ионы (каналов «утечки» ионов),

Важным и новым фактом является также получение данных о том, что липидные перекиси вызывают спазм периферических сосудов и сосудов сердца, а также ослабляют сократительную функцию сердца, то есть происходят изменения, сопутствующие ишемии.

В настоящее время данные об интенсификации перекисных процессов при ишемии различных органов подтверждены многими исследователями в Советском Союзе и за рубежом. Они явились серьезным стимулом для целенаправленного синтеза новых лекарственных препаратов и поиска эффективных средств среди старых препаратов, ранее применявшихся при других видах патологии.

Какими же средствами бороться с повреждениями, возникающими в клетке в результате усиления перекисного окисления мембран? Естественно предположить, что эффективными могут оказаться методы, прицельно действующие на мембраны. Среди лекарственных препаратов или природных веществ требуемым эффектом могут обладать стабилизаторы мембран, укрепляющие их структуру и механически затрудняющие протекание реакций ПОЛ, а также антиокислители, блокирующие процессы перекисного окисления в мембранах.

Таким антиокислительным (его называют антиоксидантным) действием обладают многие вещества, вырабатываемые самой клеткой, и вещества, поступающие в организм с пищей, из них наиболее активен витамин Е. Химики на основе природных антиоксидантов создают новые синтетические препараты, причем оказалось, что многие лекарственные средства, такие, как анальгин, производные пиразолина, фенотиазина, противовоспалительные средства, обладают также антиокислительными свойствами, вероятно частично обусловливающими их эффект. Испытание препаратов с антиоксидантными свойствами в качестве противоишемических средств проведено на моделях ишемии и реперфузии почек, печени, сердца, мозга и мышц конечности. Среди многих испытанных в лаборатории М. Биленко препаратов (

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно