Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

В наше время эпохальные открытия астрономической науки совершаются на основе информации, полученной с помощью мощных оптических и радиотелескопов. Большинство этих фундаментальных открытий касается загадочных звездных объектов, находящихся в самых отдаленных частях Вселенной на расстоянии, измеряемом в мегапарсеках – единицах настолько больших, что их размеры просто не поддаются нашему осмыслению^[1]. В археологии значительные открытия также, как правило, являются результатом трудоемких раскопок, проводимых группой специалистов в течение нескольких сезонов работы на объекте.

В 1963 году всеобщий интерес вызвала статья, опубликованная в научном журнале Nature, интригующе озаглавленная «Разгадка тайны Стоунхенджа». В ней американский астроном британского происхождения Джеральд Хокинс заявлял, что ему удалось решить древнюю астрономическую загадку самого известного древнего мегалита Британии. Хокинс утверждал, что этот памятник древней культуры является неолитической обсерваторией, построенной не только для определения точки летнего солнцестояния (эта идея существовала давно), но и для слежения за сложными вариациями восходов и заходов Луны.

Тема Стоунхенджа уже не раз поднималась журналом Nature, первым редактором которого был Норман Локьер, один из исследователей Стоунхенджа. В начале XX века на страницах Nature печаталось много материалов об этом загадочном сооружении. Однако Хокинсу повезло больше, чем более ранним исследователям, потому что в его распоряжении оказался мощный электронный компьютер, с помощью которого, основываясь на некоторых научных догадках, ему удалось доказать, что расположение камней этого монумента ориентировано на Солнце и Луну.

Хокинс не знал, что незадолго до этого британский астроном-любитель Ньюхэм, самостоятельно разрабатывавший эту проблему, получил аналогичные результаты и без помощи компьютера. Ньюхэм опубликовал свой предварительный отчет еще 16 марта 1963 года, а материал Хокинса появился на страницах Nature только 26 октября того же года. Появление в британской провинциальной прессе сообщения об открытии Ньюхэма не вызвало никаких научных комментариев и какого-либо интереса. В то же время опубликование доклада Хокинса в авторитетной научной прессе повлекло за собой поток бурных дебатов...

Исследования Ньюхэма вкупе с публикацией Хокинса были дополнены работой Александра Тома, заслуженного профессора и инженера из Оксфорда. Не делая никаких публикаций, Том в течение ряда лет разрабатывал долгосрочную программу доказательства ориентации на Солнце, Луну и звезды всего комплекса мегалитических монументов (исключая Стоунхендж), разбросанных в западной части британских островов – от Корнуолла до самой северной оконечности Шотландии.

После вторичной публикации работы Хокинса в журнале Nature, в которой он сделал сенсационное заявление о том, что, помимо всего прочего, Стоунхендж мог использоваться как некое компьютерное устройство, к середине 1960-х годов культ так называемой мегалитической астрономии расцвел пышным цветом. В этой связи ряд астрономов выступил со своими собственными интерпретациями опубликованных данных. Фред Хойл, более известный как космолог, сведущий в мегапарсеках, заявил, что может проследить уровень сложности в работе неолитических строителей Стоунхенджа, который во многом превосходит идеи Хокинса...

Между тем археологи, поначалу потрясенные сообщением о новых астрономических открытиях, вскоре стали выражать свое мнение устами Аткинсона, одного из известнейших исследователей Стоунхенджа. Комментируя работу Хокинса, он назвал ее результаты «неубедительными, тенденциозными и неточными». Частично такой изначальный антагонизм археологов был вызван неправильным толкованием, а подчас и полным пренебрежением Хокинса археологическими свидетельствами, а частично традиционным недоверием археологов к астрономическим интерпретациям ориентировок Стоунхенджа и других мегалитических объектов.

Ученые дискуссии вокруг Стоунхенджа вызвали большой интерес как специалистов, так и любителей. И хотя далеко не все археологи отрицают астрономические теории и не все астрономы воспринимают их без критики, совершенно очевидно, что Стоунхендж, задуманный и построенный за два тысячелетия до того, как нога римлян вступила на британскую землю, является совершенно уникальным памятником древней истории человечества.

ВВЕДЕНИЕ

Пока не придумано лучшего названия для астрономической интерпретации археологических памятников, ее принято называть астроархеологией. Синтез древней астрономии и археологии проявил себя во время великой научной экспедиции Наполеона в Египет, и даже больше – в научных исследованиях, посвященных хронологии, Исаака Ньютона. Но лишь тогда, когда Норман Локьер начал свои изыскания в Египте, а затем и в Британии, широкая английская читающая аудитория убедилась посредством его книг «Рассвет астрономии» (1894) и «Стоунхендж и другие британские каменные монументы» (1906) в широких возможностях инновационных подходов к решению сложных проблем, доставшихся нам от Древнего мира.

Название (астроархеология) этого нового междисциплинарного подхода к научной астрономии и археологии вызвало ряд критических замечаний. Одни считали этот термин довольно причудливым и вводящим в заблуждение, другие предлагали еще более странное название «археоастрономия», третьи же отвергали оба эти гибридных образования и называли эту науку астрономией археологии, астрономической археологией или археологией астрономии, а один анонимный археолог-обозреватель иронично назвал дисциплину «астромелодрамой».

В специальных исследованиях, ограниченных Северо-Западной Европой, широко используется термин «мегалитическая астрономия». Вместе с тем, какими бы ни были его преимущества, название астроархеология стало широко применяться исследователями, изучающими значение ранних астрономических знаний для интерпретации древних монументов и других археологических объектов. Предлагаемая субдисциплина, этноастрономия, охватывает близкую область исследований, но ее конкретная цель – изучение роли, которую играли астрономия, мифы и связанные с ними ритуалы в исторических сообществах, а также в неопримитивных обществах, которые сегодня можно встретить в Африке, Австралии и Полинезии. Фактически же эти два подхода во многом пересекаются между собой.

Это лишь подчеркивает тот факт, что астроархеология является чем-то большим, чем обычный синтез астрономии и археологии. Она представляет собой междисциплинарный подход, объединяющий археологию, антропологию, мифологию, фольклор, филологию, палеографию, этнологию, доисторическое и неопримитивное искусство, уровень доисторических и классических знаний, биологию, ботанику, геохимию, ядерную физику и даже псевдологию, а также многие другие логии и искусства. Каждое направление познания, естественно, ориентировано на собственные конкретные интересы, которые могут привести к конфликту идей, и это в особой мере относится к проблемам изучения Стоунхенджа...

Слово «мегалит» появилось в словаре английской археологии в середине XIX века. Оно произошло от греческих слов megas и lithos, означающих «огромный» и «камень». В 1912 году Т. Эрик Пит в своем кратком классическом произведении «Монументы из необработанных камней» поставил вопрос, что именно соответствует определению мегалитического монумента. В мире существует множество монументов и сооружений различных веков, которые вполне можно назвать мегалитическими. В широком смысле мегалитическое сооружение означает любое сооружение или строение, которое возвели из больших или очень больших камней. К ним можно отнести Адрианов вал, пирамиды, Великую Китайскую стену и т. д. Сам же Пит ограничил использование термина серией гробниц и зданий, сооруженных в определенных районах Западной Азии, Африки и Европы.

Европейские мегалитические гробницы эпохи неолита и ранней бронзы найдены главным образом в землях, граничащих с Атлантикой и Северным морем, – в Испании, Португалии, Франции, Британии, Ирландии, Голландии, Германии, Дании и Швеции. Они не встречаются в Центральной, Восточной или Юго-Восточной Европе или, помимо Палестины, в Восточном Средиземноморье. Их редко можно встретить и в Западном Средиземноморье, за исключением Испании и Франции. Древние мегалитические сооружения в Южной Италии и на Балеарских островах относятся к более поздним эпохам.

Помимо вышеназванных регионов, мегалитические сооружения также встречаются на некоторых островах Тихого океана, в Центральной и Южной Америке. Если египетские пирамиды являются мегалитическими строениями, то вавилонские зиккураты – нет, так как они построены из кирпичей, изготовленных человеком. По этой причине значение термина «мегалитический» в астрономии может порой вводить в заблуждение при обсуждении конкретного исторического периода. Именно поэтому его использование в области современной астроархеологии, как правило, ограничивается применительно к монументам и сооружениям эпохи неолита и ранней бронзы в Западной Европе и Средиземноморье. В широком смысле монументы и сооружения, относящиеся к мегалитической астрономии Старого Света, можно отнести к трем типам: камерные гробницы, отдельные вертикально стоящие камни (менгиры или монолиты) и группы стоящих камней. В более ранней литературе эти монументы и строения часто определяются в соответствии с классификацией Уэлша – Бретона, которая в наше время в основном устарела. Так, камерные гробницы часто называются дольменами (от dol или tol – «стол» и men – «камень»); отдельные стоящие камни – менгирами (от men – «камень» и hir – «длинный»); группы стоящих камней – кромлехами (от crom – «круг» или «кривая» и lech – «место»)^[2]. Эти определения зачастую являются взаимозаменяемыми и поэтому путающими, и не все знатоки древностей согласны с их точным значением.

Сегодня археологи подразделяют камерные гробницы на несколько категорий. Камерные гробницы и их архитектурные разновидности могут иметь большое значение для решения проблем астроархеологии, поскольку, помимо того что некоторые из них могут быть каким-то образом ориентированы (например, на Солнце), они предоставляют нам более ценные свидетельства, чем дают нам каменные круги, о местных культурных и социальных обычаях. Для описания камней, стоящих рядами и как бы оформляющих путь «религиозных процессий», используется французское слово aligпement. Однако в Британии чаще используется термин «авеню», а alignment обычно применяется для описания направления азимута между двумя камнями или другими объектами. Несмотря на это, некоторые археологи используют этот термин как синоним слову «расположение». Термин cursus (латинское «трек») применяется к доисторическим земляным сооружениям с параллельными валами умеренных размеров. Этот термин появился в XVIII веке, когда его ввел в обиход британский историк Стакли, являвшийся значимой фигурой в сфере научного трактования британских мегалитических монументов.

Монумент типа «хендж» может быть «висящим», задуманным как Стоунхендж, в котором камни-перемычки поддерживаются вертикальными камнями, образующими круг или кривую. Название Стоунхендж, вероятно, происходит от англосаксонского словосочетания «место висящих камней», однако вполне возможно, что другие монументы-«призраки» такого рода были мегаксилическими сооружениями из бревен, которые уже давно сгнили. Значение термина «хендж» является довольно расплывчатым, так как оно обозначает также объекты без камней и/или без перемычек, а в археологии монументы типа «хендж» обычно известны как круглые или овальные сооружения, окруженные рвом и валом с проходами. Упомянутый выше британский археолог Аткинсон ввел несколько классификаций объектов типа «хендж». Вкратце: хендж класса I имеет один-единственный вход (Стоунхендж, фаза I); хендж класса II имеет два и более входов (Эйвбери); подгруппа класса II имеет окружающий ее ров и вал как внутри, так и снаружи.

По британским островам разбросаны сотня или более объектов типа «хендж» и еще сотни менее крупных кольцеобразных земляных сооружений, большинство из которых можно рассмотреть только на аэрофотоснимках. Эти каменные круги или овалы бывают окружены хенджем, состоящим из рва и вала, а бывают и без него. Некоторые более мелкие каменные круги называются hut circles, другие известны под названием cairn circles и, похоже, ассоциируются с каменными вымостками или надгробными пирамидами из камней – каирнами, уже не сохранившимися.

В Британии названия barrow и tumulus свободно и без разбора применяются к различным доисторическим и историческим курганным захоронениям, независимо от того, являются ли эти курганы камерными гробницами – длинными, круглыми, овальными либо покрытыми землей. Их описания, составленные самими археологами, как правило, более конкретны. Некоторые цисты – доисторические каменные гробницы (cists или kists от уэльского cistraen) – представляют собой напоминающее коробку и выложенное каменными плитами строение для сохранения останков умершего человека. Их часто можно встретить под каирнами. Цисты бывают разных размеров, могут быть покрыты горизонтальной плитой и быть достаточно просторными, чтобы вмещать довольно большое захоронение, другие же, меньшего размера, предназначены только для кремаций или захоронения трупов в сидячем положении.

Примечание. Приводимые в этой книге даты (за некоторыми незначительными исключениями) указаны в соответствии с их астрономическим использованием, поэтому даты до нашей эры и нашей эры обозначены соответственно знаками – и +, то есть –1200 вместо 1200 года до н. э. Знак плюс не ставится в датах после +1000; буква с сокращенно означает слово «середина».

Глава I
ДО МЕГАЛИТОВ

По данным археологии, в ближайший к нам доисторический период развитие цивилизаций происходило в нескольких центрах. Это Шумер, Египет, Анатолия, долина Инда, Шан в Китае, Центральная Америка и Перу. Чтобы соответствовать определению «цивилизация», общество должно обладать по крайней мере двумя из трех черт: иметь города с населением больше 5000 жителей, систему письменности и развитые церемониальные центры. В так называемый период мегалита в Северо-Западной Европе отмечено наличие только последней составляющей. Там определенно не было городов с 5000 жителей и более и, насколько нам известно, письменности тоже не существовало. И все же если мы правильно трактуем характер и назначение сложных британских (и французских) каменных церемониальных центров, то мы имеем функциональные цивилизованные сообщества, чей уровень интеллектуальных возможностей лишь незначительно отличался от уровня более современных обществ.

История британской мегалитической культуры начинается с первой колонизации Британии неолитическими (использующими камень) земледельцами еще до –4000. До недавнего времени в среде историков было принято писать о наших неолитических предках как о варварах и дикарях. Гордон Чайлд, великий европейский историк, постоянно упоминал доримских северных и западных европейцев, называемых варварами, поддерживая тем самым миф, выдвинутый апологетами имперского Рима, которые игнорировали богатую и сложную местную культуру железного века. Аналогичная ограниченная точка зрения преобладала и у европейских поселенцев Нового Света обеих Америк.

Земледельцы неолита, колонизировавшие Британию в пятом тысячелетии, представляли собой относительно сложный продукт длительной эволюции рода человеческого, уходящей в прошлое по крайней мере на три миллиона лет. Находка Ричардом Ликеем так называемого человека «1470», а также открытия совместной франко-американской экспедиции в Северной Эфиопии отодвинули происхождение человека ко временам задолго до ледниковой эпохи плейстоцена.

Эпоха плейстоцена, на протяжении которой человек развивался в рамках своей культуры палеолита, охватывала период геологической истории Земли, когда по крайней мере четыре огромных ледника поочередно то наступали, то отступали. Временами эти ледники покрывали до трети нынешней территории суши. В позднем плейстоцене, во время последнего оледенения Европы, культура человека каменного века достигла высокого уровня. Пик развития культуры верхнего палеолита приходится на период между –30 000 и –10 000, в котором встречаются самые ранние из известных образцов искусства доисторического человека. Несмотря на отсутствие какого-либо значительного объема данных о доисторическом прошлом человека, его искусство, классически простое и эстетичное, перекидывает прочный культурный мостик из прошлого в настоящее и дает материал для поиска современным человеком своих исторических корней.

В XIX веке хронология доисторического прошлого человека основывалась на простой тройной системе каменного, бронзового и железного веков, учитывающей последовательное использование этих материалов для изготовления оружия и инструментов. Каменный век подразделялся на три части: палеолит, мезолит и неолит, или старокаменный, среднекаменный и новокаменный века. С поздних викторианских времен, когда верхний палеолит был включен в общую древнюю историю, эти культурные разделы предоставляли удобные хронологические даты, с которыми можно было увязывать различные идеи и теории.

Принято считать, что верхний палеолит в Британии длился с с. –50 – 30 000 до с. –12 000; мезолит с с. –12 000 до –4000, а неолит с с. –4000 до с. –2000. В других случаях демаркационная линия между мезолитом и неолитом может быть отодвинута на несколько тысячелетий назад.

Последующие достижения археологии, однако, показали несовершенство этой упрощенной схемы последовательности культур. Со временем эта трехвековая система была переработана в сложную и взаимосвязанную хронологию, которая делает панораму древней истории Европы менее сфокусированной. К счастью, для установления соотносительной хронологии мы все еще можем вернуться к неразмытой и четкой картине культур верхнего палеолита и мезолита, проследив ее на характерных особенностях пещер и каменных жилищ Северо-Западной Франции (см. ниже).

В еще более упрощенном виде история человека выражена в двойной картинке, где человек сначала предстает перед нами охотником и собирателем, а затем, с. –10 000, скотоводом и землепашцем. Иногда эти два периода называют стадией собирания пищи палеолита и стадией выращивания пищи неолита. Переход от охоты и собирательства к земледелию имел большое значение для астрологических наблюдений. Именно распространение земледелия и выращивание урожая вызвали потребность в точных календарных устройствах, подсказывающих человеку, когда лучше сеять и убирать урожай.

Часто возникает вопрос: обладал ли древний человек врожденной способностью использовать небесные светила для ориентации, подобно некоторым видам животных?

Некоторые виды птиц безошибочно ориентируются по звездам, но эта врожденная способность, похоже, сформировалась под воздействием эволюционных факторов, связанных с воспроизводством потомства и сезонным наличием пищи. Многие птицы мигрируют на тысячи километров, а некоторые даже из субарктических в субантарктические регионы и обратно. Голуби, как выяснилось, обладают врожденной способностью как дистанционного, так и целевого ориентирования. Для этого они могут использовать либо звезды на ночном небе, либо Солнце или линии магнитного поля Земли, в зависимости от того, какой механизм полезней для них в конкретной ситуации.

В ее биологическом смысле ориентация необходима всем живым существам, но у древних людей, похоже, не было особых эволюционных стимулов для развития способностей к навигации на длительные расстояния, как в случае с птицами, рыбами и морскими млекопитающими, поскольку миграции человека были весьма ограничены в географическом смысле. Но в то же время примитивный человек обладал некоторыми навыками определять нужное направление^[3].

Исследования неопримитивных обществ, таких как аборигены Австралии и особенно полинезийцы, позволили понять, как эти народы используют Солнце, Луну и звезды в практических целях. Не обладая письменностью, инструментами или картами, полинезийцы создали сложную систему навигации, которая превосходила аналогичную систему европейцев, впервые встретившихся с ними. Это ни в коей мере не было интуитивным искусством ориентации, то была система, созданная методом проб и ошибок и используемая для трансокеанической навигации, поскольку их предки впервые отправились путешествовать по Тихому океану еще в начале первого тысячелетия до н. э.

Капитан Кук, сам блестящий навигатор, был восхищен умением аборигенов и записал в своем судовом журнале: «Эти люди плавают в этих морях от острова к острову на несколько сотен лье, днем компасом им служит Солнце, а ночью – Луна и звезды. Они знают названия всех звезд и в какой части неба те появятся на горизонте, они также знают время их ежегодного появления и исчезновения настолько точно, что европейским астрономам даже трудно в это поверить».

Полезно помнить об этой доказанной способности неопримитивного человека и быть готовым встретиться с возможностью того, что европейские неолитические сообщества (и даже ранние сообщества верхнего палеолита) тоже могли пользоваться Солнцем, Луной и звездами.

Вполне можно предположить, что Homo sapiens сохранил в себе биологические следы ритма, связанные с лунными приливами. Он унаследовал это от своих далеких предков – рыб. Обращение Земли по отношению к Луне происходит за 24 часа 50 минут. Луна вращается вокруг Земли, обеспечивая различные условия освещения и приливов, за 29,5 дня, в то время как Земля и Луна обращаются вокруг Солнца примерно за 365 1/4 дня. Благодаря этим дифференциальным воздействиям эволюция человека и животных подчинялась дневным и сезонным (краткосрочным и долгосрочным) изменениям, и биологически человек адаптировался к этим ритмичным космическим воздействиям еще задолго до того, как смог сделать первые шаги к их осмысленному пониманию.

Вряд ли можно считать простым совпадением тот факт, что женский менструальный период совпадает с месячными интервалами лунного цикла. Следует, однако, признать, что этот менструальный цикл сейчас расширился в обе стороны от интервала (в экстремальных случаях от 20 до 120 дней), и женский цикл, как таковой, более не совпадает с фазами луны, но это ни в коей мере не отрицает вероятность связи его эволюционного происхождения с данной временной структурой.

Успешное размножение некоторых морских существ зависит от ритмов приливов и вариаций ночного освещения. Женские особи атлантического огненного червя откладывают яйца, а мужские особи оплодотворяют их в течение продиктованного Луной 18-часового отрезка времени. Такое происходит раз в месяц перед последней четвертью Луны. Весьма наблюдательный Аристотель отмечал набухание яичников морских орхидей во время полной Луны. Среди наземных животных сексуальный цикл зайцев, которые в мифологии давно ассоциируются с Луной, регулируется фазами Луны. Работы советских биологов показали, что если врожденный сексуальный цикл зайцев совпадает с периодом новой Луны (темные ночи), то это может радикально расстроить их сексуальный процесс и значительным образом повлиять на стерильность.

Тот факт, что человек, страдающий психическими расстройствами, сохраняет некоторую связь с периодическими движениями Луны, до сих пор отражается в наплыве пациентов психиатрических больниц в период полной Луны. В XVIII и XIX веках в медицинских лекциях порой много говорилось о взаимосвязи заболеваний с лунными изменениями. Доклад некоего Ричарда Мида «О воздействиях Солнца и Луны на тела животных» был типичен для данного жанра, в котором подобные случаи описывались довольно живо: «...Девушка нормального, здорового телосложения чувствовала себя хорошо несколько дней, но во время полной Луны у нее снова случился сильный припадок, после которого болезнь обострялась постоянно и регулярно в соответствии с морскими приливами. Она всегда безмолвно лежала в течение всего периода прилива и выздоравливала во время отлива».

Хотя археологи и астрономы готовы в принципе согласиться с изречением папы, что глубокое исследование человечества включает самого человека, в археологии реконструкция общества начинается с артефактов. Это базовые материалы, но в этих артефактах кроется потенциальная опасность для нас углядеть в них нечто большее, чем в них фактически заложено и что они должны означать. Умозрительная интерпретация артефактов зачастую приводит к резкому разделению мнений между теми, кто ищет в них научнозначимое содержание, и теми, кто видит в тех же самых артефактах лишь ритуальные и абстрактные символы либо более прагматичную социально-экономическую информацию.

Ранние артефакты, которые предположительно могли бы содержать фиксацию человеком циклических процессов в природе, относятся еще к верхнему палеолиту, периоду, когда пещерное искусство расцвело пышным цветом в ряде регионов, включая Северо-Западную Европу. Внимательно изучая искусство верхнего палеолита, многие ученые искали в нем мифологические и сезонные образы. Широкое признание получили два типа искусства: репрезентативное и нерепрезентативное. Репрезентативное искусство считается недвусмысленным, и его легко понять. В пещерных рисунках четко представлены животные: здесь можно видеть буйволов, мамонтов, носорогов, львов, лошадей, козлов, оленей, медведей, китов, рыб, змей и птиц. Помимо этого, рисунки запечатлели цветы, деревья и другие растения. Интерпретация же нерепрезентативного искусства ставит более трудные проблемы, поскольку оно содержит элементы мистики – антропологические фигуры напоминают лесных Панов – и антропоморфные фигуры и различные знаки и «декоративные» символы. В дополнение к репрезентативному пещерному и настенному искусству мы имеем то, что в XIX веке исследователи объединили под названием «символов плодородия», характерным примером которых являются фигурки полногрудых богинь-венер верхнего палеолита. Они общепризнанны как прототип небесной-земной матери-богини или кормилицы поздних археологических периодов.

Рисунки животных относят главным образом к культам, связанным с магией охоты и плодородия, хотя рисунки растений тоже могут означать плодородие. Идентификация видов по морфологическим признакам является для специалистов интересной игрой в догадки, но такое занятие, как правило, не приводит к более глубокому пониманию человека верхнего палеолита, за исключением тех случаев, когда эти виды включены в сезонную репрезентацию и позволяют определить периоды года, имеющие календарное значение, в частности когда изображаются известные мигрирующие особи.

Исследование и интерпретация искусства верхнего палеолита важны для выявления его вероятного влияния на астрономическое и мифологическое «искусство» более поздних периодов, нашедшее свое отражение в шумерских печатях и так называемых приграничных камнях (kudurra) Вавилона, а также в полихромной мозаике и вазах, отражающих легенды и мифы микенской и минойской цивилизаций. Быки Чатал-Хююка, Крита и Митры, а также египетская богиня Хатор с головой коровы, по всей вероятности, произошли от их прототипов верхнего палеолита, представленных в прекрасных пещерных рисунках грота Ласко. Эти рисунки, открытые в 1940 году, широко освещались в прессе, да и по праву, так как представляют собой вершину искусства верхнего палеолита в его репрезентативной форме «сезонной охотничьей магии». Эти настенные рисунки животных в пещерах периода верхнего палеолита, в частности быки и бизоны, могут также являться прототипами небесных образов, которые позже преобразились в знаки зодиака Ближнего Востока. Возможно, еще большее значение имеют жезлы из рога северного оленя.

Жезлы из рога северного оленя всегда были загадочными артефактами и вызывали большие споры. Никто до сих пор не смог точно сказать, была ли их основная функция практической или церемониальной. Среди выдвигавшихся идей их использования можно назвать следующие: рукоятки для пращей, булавы, колышки для палатки, застежки для одежды, удила для лошади, инструменты для шитья шкур, магические скипетры или посохи для церемоний или колдовства либо правила для стрел и копий. Длительное время они были известны в археологической литературе как batons de commandement. Возможно, важен и тот факт, что просверливание отверстий в роге оленя обычно было последней операцией в производстве этого артефакта, поскольку они порой частично нарушают общий декоративный рисунок.

Рис. 1. Batons de commandement (выполнено на основе фотографии)

Использовать их в качестве застежки для одежды довольно неудобно. Если они не имели практического применения, а несли церемониальное назначение, то почему у многих из них обломан один конец? Скорее можно предположить, что они использовались как некое правило для стрел или копий, поскольку просверленные отверстия демонстрируют явный фрикционный износ. Эту идею подтверждают и сравнения с аналогичными артефактами, используемыми современными эскимосами для выпрямления стрел.

Одна из наиболее интересных композиций вырезана на сломанном жезле, найденном в гроте Лорте (Верхние Пиренеи, Франция). На этой композиции можно рассмотреть трех оленей, два из которых самцы, переправляющиеся через реку, где плещется несколько рыб. Этот образ был отнесен к сезонным, так как он, возможно, намеренно указывал на летний или осенний ход лосося (летом), когда самцы покидают своих самок. Но самое интригующее в этой композиции – это ромбовидные объекты, запечатленные над спиной одного из оленей.

По общему мнению, оба предмета представляют собой схематические репрезентации, но что они должны означать – другой вопрос. Мнения варьируются от Солнца и Луны – «два глаза небес» – до различных звездных-солнечных комбинаций и символов плодородия в форме схематической репрезентации вульвы или грудей матери-богини.

Для астронома-наблюдателя символизм такого типа вполне может означать конфигурацию двух ярких звезд, близко расположенных друг к другу (либо двух планет в максимальном сближении). Такой звездный пример предоставляют нам небесные близнецы Кастор и Поллукс (Alpha and Beta Geminorum), возможно заходящие летним вечером в рассматриваемый период. Выбор Кастора и Поллукса, возможно, связан с символами плодородия, поскольку близнецы издревле ассоциируются с данной идеей. Изображения звездных близнецов часто встречаются и на более поздних вавилонских приграничных камнях, а в более древние времена звезды-близнецы часто считались «глазами ночи» в противоположность Солнцу и Луне – «глазам дня». Но эти идеи не более чем догадки. С астрономической точки зрения они могут представлять собой полет двух ярких метеоров или шаровых молний, а в более приземленном смысле – означать всего лишь репрезентацию охотником-художником стрел или копий с грубыми кремневыми наконечниками. Вместе с тем созвездия, похоже, действительно изображались на рисунках в Ла-Лилета (Испания), а также во Фрател (Португалия) в виде пары. Явно солнечную репрезентацию, содержащую символические образы (человека или растений) внутри солнечного диска, можно видеть в Лос-Буитрес, а в Пала-Пинта-де-Карлао два Солнца изображены на звездном фоне.

«Ромбовидные» образы также встречаются и в других местах в более поздний период. Например, они изображены явно в ассоциации с двуглазыми oculi и являются типичным декоративным мотивом мегалитической камерной гробницы в Ньюграндж (Ирландия). Ромбовидные артефакты и декоративные мотивы такого рода часто встречаются в контекстах неолита, а также на шумерских печатях.

Так называемое нерепрезентативное искусство верхнего палеолита привлекает к себе большое внимание из-за его возможного астрономического (календарного) содержания. Широко освещавшиеся в прессе недавние исследования этого вопроса были проведены американским писателем Александром Маршаком, которому удалось собрать, как он считает, положительные свидетельства того, что донеолитический человек использовал систему обозначений для записи цикла фаз Луны.

По образованию Маршак был профессиональным журналистом и много путешествовал по Азии и Европе. Сам он рассказывал, что работал репортером, критиком литературных и драматических произведений, обозревателем по вопросам искусства, фотографом, сценаристом, продюсером и постановщиком пьес, писал научную публицистику. Любого из этих честных признаний достаточно, чтобы вызвать к нему недоверие многих ученых.

Маршак заинтересовался решением проблем доисторической науки, когда писал популярную книгу о пути, приведшем человека к первой высадке на Луну. В своей более поздней книге «Корни цивилизации» (1972) он рассказывал о его попытках обнаружить истоки науки и цивилизации. Это оказалось гораздо более трудным делом, чем он мог предположить, когда понял, что в археологических записях «чего-то не хватает».

Маршак излагает свои аргументы в порой живописном документальном стиле. Автор начинает свое повествование с того момента, когда в апреле 1963 года он прочитал июньский номер Scientific American за 1962 год, в котором была напечатана статья о небольшой исцарапанной кости, найденной в Ишанго, месте стоянки человека мезолитического периода в верховьях Нила. В статье бельгийца Жана де Хейнзелина описывалась сама кость и приводились различные интерпретации нанесенных на ней царапин. Аналогичные исцарапанные кости европейского верхнего палеолита были хорошо известны, а сами царапины предположительно представляли собой декоративные рисунки или, при большем воображении, некую элементарную цифровую систему, например подсчет охотничьих трофеев и т. д. Кость из Ишанго была датирована с. –6500, на две или три тысячи лет раньше I династии фараонов Египта и появления там первой известной иероглифической письменности. В этой статье Хейнзелин выражал мнение, что кость являлась рукояткой некоего приспособления для нанесения изображений или татуировки. Однако ее наиболее интересной чертой являлись группы насечек или царапин, расположенные в три четко видные колонки, которые автор вначале не принял во внимание, но потом счел арифметической игрой, созданной доисторическими людьми, которые могли иметь цифровую систему, основанную на десяти, а также некоторых повторениях простых чисел.

В драматической манере Шерлока Холмса Маршак рассказывает, как он примерно с час всматривался в фотографии и рисунки этой кости, а затем устроил себе перерыв на кофе. Тупой, почерневший, исцарапанный кусок кости просто заворожил его. Казалось, что с принятым объяснением что-то не так. В то время Маршак вплотную занимался написанием своей популярной книги о Луне, которая полностью занимала его мысли. Он пишет: «Я попытался догадаться», а пятнадцать минут спустя, как он заявляет, ему удалось «взломать код» этих насечек на кости. Он почувствовал, что вглядывается в лунные нотации, систему, читая которую можно безошибочно определить цикл лунных фаз и периодов...

Было ли это неожиданным озарением, прорывом в науке, подобно таким великим научным событиям, как открытие земного притяжения Ньютоном во время наблюдения за падением апокрифического яблока, или неожиданное прозрение Кекуле, понявшего структуру молекулы бензола, когда он дремал перед камином? Судить нам самим.

После такого неожиданного прозрения Маршак стал путешествовать по Европе в поисках других артефактов верхнего палеолита. Первую остановку он сделал в Национальном музее древностей недалеко от Парижа, чтобы осмотреть его примерно 20 экспозиционных залов с материалами периода верхнего палеолита, а также вдвое большее количество таких предметов в различных хранилищах и ящиках.

Маршак в своей легкой драматической манере рассказывает нам, как шел по главному демонстрационному залу доисторического периода и вдруг почувствовал «дрожь человека, неожиданно вторгшегося на заброшенное кладбище. В затхлом воздухе каменного зала с высоким потолком царила полная тишина...».

В ходе изучения многих предметов из разных исторических горизонтов он обнаружил несколько костей, которые, по его убеждению, содержали такие же лунные нотации, как и кость из Ишанго. Рисунки отличались, но не были случайными, как предполагалось ранее. Он был убежден в том, что все эти царапины нанесены в определенной последовательности. При сравнении со стандартной моделью лунной нотации они продемонстрировали разумное соответствие.

Рис. 2: а) значки, нанесенные на три плоскости костяного инструмента из Ишанго с. –6500 (на основе фотографии); б) знаки на кости из Ишанго (вверху) в проведенном Александром Маршаком сопоставлении с моделью (упрощенной) возможной нотации лунных фаз (по А. Маршаку)

Чтобы облегчить свою работу и сосчитать мелкие царапины и бороздки на различных артефактах, Маршак вооружился карманным микроскопом. Долгими днями он трудился в поте лица, изучая едва различимые ряды точек и насечек в попытке сопоставить каждый ряд с конкретной фазой Луны. Под микроскопом он разглядел в насечках некоторых костяных артефактов остаточные следы красной охры, сохранившиеся в углублениях. Маршак задумался над тем, не добавлялся ли этот красный оксид в каждую подгруппу таких насечек или углублений в качестве печатной краски, чтобы потом перенести их на свежую, совершенно белую кость. Но он не был полностью убежден в этом, так как знал, что древний человек также окрашивал красной охрой трупы, могилы и свои жилища. Аборигены Австралии широко используют раскраску тел охрой в церемониальных целях.

Чтобы понять и оценить значение этих рисунков на кости верхнего палеолита, нужно точно знать фундаментальные движения Луны по отношению ко времени. Лунный месяц не имеет ничего общего с годом и не соответствует ему в точности. Астрономический месяц – интервал времени, за который Луна достигает той же точки на небе по отношению к звездному фону, – составляет 27 дней, 7 часов, 43 минуты и 11,42 секунды. Этот период не соответствует фазам Луны и поэтому не имеет никакого значения для календаря. Синодический месяц представляет собой интервал между двумя молодыми месяцами и составляет в среднем 29 дней, 12 часов, 44 минуты и 2,98 секунды. Это реальный лунный месяц. Таким образом, 12 лунных месяцев (12x29 1/2) равны примерно 355 дням и немного не дотягивают до полного года (выраженного интервалом времени, за который Земля совершает по своей орбите оборот вокруг Солнца) всего на 10 – 11 дней.

Даже древний человек понимал, что невозможно приравнять месяцы к году, не подгоняя одно под другое. Но, несмотря на такую давно признанную несоразмерность, месяц все же стал общепризнанной составной частью года. Вместе с тем «месяц» полностью независим от Луны, хотя в качестве напоминания о своем происхождении он сохраняет название «месяц».

Для древних и примитивных народов Луна предоставляла единственное короткое фиксированное измерение продолжительности времени, помимо таких уж очень коротких измерений, как день и ночь. Впоследствии эти люди постарались скорректировать год по Луне, а это можно было сделать, лишь приняв года различной продолжительности, соответственно в двенадцать и тринадцать месяцев. Но вскоре они поняли, что для более точного фиксирования как сезонов, так и месяцев лучше всего использовать «фазы» звезд, поскольку, будучи зависимыми от Солнца, они шли в ногу с естественным годом. Также оказалось возможным соотнести солнечный год с годовым путем Солнца, особенно при использовании точек солнцестояния.

И все же наблюдение за Луной является древнейшей формой измерения времени. Ее сравнительно быстрое вращение предоставляет легко запоминающийся временной период и естественный переход от «короткого» дня к «длинному» году.

Но проблема использования Луны для измерения времени связана с необходимостью визуального наблюдения за ней. Первая трудность – заметить новый полумесяц на вечернем небе после захода Солнца, а возможность сделать это зависит от ряда переменчивых факторов. Во-первых, это обычные метеорологические условия, такие как облака или туман, затем эффект земной широты в точке нахождения наблюдателя, так как угол наклона эклиптики (видимого пути Солнца) к горизонту варьируется в зависимости от сезона – самый низкий зимой, а самый высокий летом. Кроме этого, существует такой важный фактор, как небесная широта (склонение) Луны. Если, к примеру, эклиптика почти вертикальна к горизонту, что происходит во время весеннего (vernal) равноденствия, то влияние небесной широты незначительно. В то же время во время осеннего (fall) равноденствия эта широта оказывает свое самое большое влияние, приближая Луну к горизонту или удаляя ее от него.

Для наблюдателя, независимо от метеорологических эффектов, два последовательных появления нового полумесяца, после того как Луна была скрыта Солнцем, всегда разделены периодами более 30 дней либо менее 29 дней. Благодаря нечетному периоду в 29 1/2 дня следящий за ориентирами наблюдатель обнаружит, что у него получаются различные числа для каждого лунного месяца. Кроме этого, каждый лунный месяц (наибольшее сближение) Луна «теряется» в Солнце. Таким образом, проводящий подсчеты наблюдатель, увидев после захода Солнца первый нежный полумесяц на западе (первую четверть), может проставить 27 или 28 отметок, пока тонкий полумесяц (последняя четверть) не скроется на восточном утреннем небосклоне. При всех других равных обстоятельствах следующий расчетный период принесет ему 29 или 30 отметин. Но, принимая во внимание реальные погодные условия, фактическое количество таких отметин при последующих наблюдениях может значительным образом отличаться. Если наблюдатель не увидит Луну после наибольшего кажущегося сближения и продолжит отсчет дней, пропустив последний полумесяц и перейдя к следующему первому, то число отметок в его расчетах цикла может иногда достигать даже 33.

Чтобы понять лунные нотации Маршака, нужно также иметь в виду периоды полной Луны, измеряемые в днях. Принято считать, что их три. Именно неравенство периодов нотации, вызванное трудностями практического наблюдения, делает идеи Маршака довольно зыбкими. Если бы было возможно точно определить периоды фаз Луны, это позволило бы сделать более точные выводы о так называемых периодах нотации, которые, по его утверждению, он обнаружил на многих артефактах. В данной же ситуации изучение подобных интерпретаций неминуемо связано с произвольной игрой в числа – довольно распространенное занятие во многих областях астроархеологии, как читатель сам сможет убедиться позже. В период двух лунных месяцев, или пятидесяти девяти дней, такие несовпадения можно каким-то образом сгладить. Маршак продемонстрировал, что некоторые костяные артефакты, с которыми он имел дело, содержат последовательности, охватывающие многие месяцы, а сами подсчеты разделены пробелами, косыми линиями и другими знаками. Чтобы решить эти арифметические последовательности, Маршак соорудил для себя стандартную модель лунного месяца, с которой потом сопоставлял результаты своих исследований как с контрольной цифровой шкалой.

Здесь можно упомянуть о некоторых примерах более современного использования палочек с лунным календарем. Они были известны задолго до того, как Маршак занялся исследованием материалов верхнего палеолита. Он тоже обратил на них внимание в связи со своими собственными идеями, особенно на современные палочки с лунным календарем с Никобарских островов. Эти палочки из белого дерева с зарубками похожи на нож или ятаган, а зарубки расположены на грани и на плоскости. Месяцы отмечаются наклонными значками, а когда все пространство заполнено, последующие месяцы отмечаются поперек прошедших, в результате чего получается перекрестно-штриховой рисунок (рис. 3). Отметки на этих палочках четко показывают дни прибывающей и убывающей Луны.

Индейцы Северной Америки пауни и билокси имели аналогичную систему и использовали зарубки на палке для подсчета ночей и даже месяцев и лет. Аналогичная система используется в календаре племени балак, который насчитывает 12, а иногда 13x30 квадратов. В целях хронологического контроля используется ребро бизона, в котором проделано 12x30 отверстий (разделенных на четыре группы). Каждый день предсказатель – хранитель календаря – продевает нитку через одно отверстие. В Новой Гвинее использовалась система, в которой подсчет месяцев проводился с помощью зарубок на деревьях. Недалеко от использования календарных палочек отстоит использование веревок с узелками для подсчета дней. Этот метод используется в примитивных культурах таких народов, как негритосы Замбалы, Соломоновых островов, Западного Науру и островов Гилберта. Перуанцы также применяли эту идею на своих кипу.

Рис. 3. Часть палочки с лунным календарем с Никобарских островов (на основе фотографии).

Помимо использования для фиксации лунных и календарных нотаций, у таких палочек были и другие виды применения. Аборигены Австралии используют палочки-письма для передачи различной информации, иногда даже сообщая число Лун. На деревянных артефактах аборигенов Северо-Западной Австралии, чурингах, порой можно видеть схематичные карты региона. На первый взгляд эти рисунки походят на образцы местного абстрактного дизайна, но при более тщательном рассмотрении могут оказаться картами главных рек региона и их притоков. В Северо-Западной и Центральной Австралии деревянные чурунги содержат также рисунки астрономических объектов, таких как полеты метеоров, шаровые молнии и кометы. В определенной мере от них отличаются современные рисунки аборигенов на коре дерева, где изображаются созвездия и другие астрономические объекты, а также связанная с ними мифология.

В контексте этих древних идей мысли Маршака о лунных нотациях верхнего палеолита уже не кажутся такими необоснованными предположениями. Конечно же использование метода сравнения нынешнего с прошлым еще не доказывает правильность идеи, но приведенные примеры показывают, что осмысленные рисунки неграмотных примитивных людей не ограничиваются каким-либо одним конкретным регионом. Несмотря на это, утверждения Маршака подверглись острой критике с различных направлений, в частности со стороны археологов и антропологов (но не астрономов), специализировавшихся в области нерепрезентативного искусства верхнего палеолита и поэтому считавших себя вправе конструктивно его критиковать. Некоторые оспаривали саму идею о том, что такие насечки представляют собой нотации. Однако в своем исследовании костяной пластины ориньякского периода из Бланшарда с. –27 000 (рис. 4) Маршак заявлял, что различные специалисты, с которыми он обсуждал эти свидетельства, почти все без исключения соглашались с тем, что эти последовательности являются нотациями. Мнения этих специалистов охватывали такие дисциплины, как антропология, этнология, лингвистика, семантика, познавательная психология, неврология мозга и конечно же археология.

Одна из подвергшихся резкой критике идей Маршака заключалась в том, что эти пометки на кости были сделаны последовательно одной рукой и в одно время. Также критиковалась и его идея о том, что смежные группы таких пометок были сделаны разными инструментами и должны были обозначать отдельные предметы и отдельные их качества. По мнению Маршака, такое разделение на группы было сделано специально. Еще один подвергшийся суровой критике момент относился к так называемым последовательным микроскопическим пометкам, или «невидимым царапинам», как их назвал один обозреватель, которые Маршаку удалось рассмотреть только под увеличением. В ответ на это последнее критическое замечание Маршак заявил, что сейчас эти кости выцвели и их поверхность частично разрушена, поэтому пометки, которые когда-то были хорошо видны, сейчас невозможно рассмотреть без помощи оптики. Вместе с тем одним из основных аргументов против его интерпретаций является вопрос о том, где, по его мнению, начинается конкретная последовательность отметин и как их считать. По утверждению нескольких критиков его идей, практически любое число может соответствовать какой-нибудь лунной фазе, поскольку подсчет отметин можно начать с любого места, двигаться в любом направлении и принимать довольно произвольные решения по разбивке этих отметок на определенные фазы.

Рис. 4: а) костяная пластина с рисунками из пещеры Бланшард (Дордонье) (на основе фотографии); б) схематическая репрезентация нотации 2 1/4 лунного месяца, прослеженная на кости из Бланшарда по идее Маршака

Маршак особо подчеркивал, что нотации, которые, по его утверждению, он обнаружил на предметах верхнего палеолита, совсем не обязательно могли быть арифметическими абстракциями и, скорее всего, были записями данных о фактических наблюдениях за фазами Луны. По его предположению, результаты проводимых ночь за ночью наблюдений запоминались – что кажется маловероятным – либо регистрировались в какой-то не дошедшей до нас форме (возможно, деревянные «дневники»), а окончательные календарные нотации или соответствующие группы пометок были сделаны только тогда, когда серия таких наблюдений уже завершилась^[4].

Наименее убедительными артефактами с так называемыми последовательными отметками являются костяные трубки верхнего палеолита, использовавшиеся доисторическими пещерными художниками для хранения краски, подобно найденным в Грот-де-Кот (Ваннес), которые до сих пор хранят остатки красной охры, и поэтому их использование не подвергается сомнению.

Нотации лунных месяцев Маршака варьируются от 27 до 33 дней, первая и последняя четверти варьируются от 5 до 8 дней, а периоды полной Луны и молодой Луны от 1 до 4 дней при допуске ± 1 день на ошибку наблюдения. Основанная на таких гибких параметрах лунная модель Маршака может подходить для любого числа или последовательности чисел от 1 до 16 и от 26 до 34. Трудность принятия идей Маршака связана еще и с тем, что каждый изученный им пример, похоже, требует допущения «темных пятен» либо других поправок в отношении этих несоответствий. Вполне обоснованно критики объявили его идеи слишком подвижными, позволяющими свободно маневрировать либо произвольно жонглировать числами, подгоняя их под обстоятельства.

Однако, несмотря на негативное отношение к идеям Маршака со стороны некоторых археологов и антропологов, они все же представляют собой великолепное новаторское астроархеологическое исследование верхнего палеолита. Вместе с тем невозможно дать окончательную оценку того, действительно ли Маршак сделал значимое открытие, совершив прорыв в обнаружении научно обоснованной культуры верхнего палеолита, о чем он сам косвенно заявляет. Его идеи необходимо подкрепить дополнительными свидетельствами.

Похоже, не стоит сомневаться в том, что человек верхнего палеолита обладал достаточными познаниями о 29 – 30-дневных движениях Луны, а также довольно глубокими знаниями сезонов. Вместе с тем возникает вопрос, почему он решил записать все это таким двусмысленным образом на кусочках кости. Предположим, что кость более прочна, чем дерево, но вместе с тем деревянный жезл был бы более практичным для ежедневных записей значков отсчета. Если некоторые изученные Маршаком кусочки кости предназначались для более точных стандартов в прогнозах, то на практике в качестве эталона для отсчета дней они не были так точны.

Маршак разделил искусство верхнего палеолита на две основные категории. Одну, включавшую в себя так называемые лунные подсчеты и сезонные элементы, он определял как искусство «временного фактора». Аналогичным образом искусство верхнего палеолита, содержащее элементы мифов и легенд, он называл «повествовательным».

Исследования Маршака были сконцентрированы прежде всего на нерепрезентативном искусстве верхнего палеолита, но вместе с тем он уделял достаточно внимания и настенному пещерному репрезентативному искусству. Художественное толкование рисунков на стенах пещер представляет собой уже широко признанную и вполне самостоятельную дисциплину.

Среди артефактов, которые многие считают символами плодородия, можно назвать известные фигурки Венер верхнего палеолита, «богиню-мать», или «кормилицу», которые привлекли к себе большое внимание и стали предметом описания в многочисленной литературе. В археологическом плане они известны из ранних горизонтов ориньякской культуры и встречаются вплоть до конца мадленской. Фигурки Венер были найдены в Британии, Франции, Италии, Испании, Австрии, Германии, Чехословакии, Украине и далее на восток, вплоть до озера Байкал.

Этих Венер находили вместе с нерепрезентативными костяными артефактами (включая те, которые Маршак описал как расчетные). По своему виду – это пухлые маленькие создания с преувеличенными женскими чертами: большие груди, бедра и ягодицы. Многие из них вырезаны из бивня мамонта, но одна сделана из известняка и известна как Венера Виллендорфа, по названию местности, где она была обнаружена в 1908 году одним из рабочих, строивших дорогу. Фигурка не превышает 100 мм (4 дюйма) в вышину и изображает женщину с огромными грудями и бедрами, маленькими ручками и странным бесформенным лицом.

Пропорции многих известных Венер настолько гротескно искажены, что само собой напрашивается предположение о том, что они представляли собой не реалистические скульптуры, а предметы некоего культа плодородия, поскольку у них преувеличены именно те части тела, которые отвечают за деторождение. В ряде случаев эти Венеры напоминают жезлы, а их фигуры состоят всего лишь из пары грудей, имеют вертикальную форму и помечены группами значков.

Рождение человека и животного должно было быть величайшей загадкой для человека верхнего палеолита. Возможно, женские образы Венер олицетворяли это биологическое чудо рождения. Невозможно не заметить также, что лунный и менструальный циклы имеют схожие временные рамки. Резонно предположить, что в этих фигурках Венер можно узреть символическое значение рождения и перерождения, связанное с сезонными лунными и солнечными ритуалами, которые формировались постепенно и позднее приобрели большое значение в культах времен неолита.

По мнению Маршака, жезл с насечками среднемадленской культуры из Шаранте имеет отметки нотации Луны, которые, возможно, относятся и к подсчету дней менструального цикла (рис. 5). Практически аналогичен фигуркам Венер хорошо известный барельеф из Лусселя с изображением нагой женщины без лица, держащей в правой руке рог бизона с нанесенными на нем двенадцатью линиями. Это скульптурное изображение Венеры, высеченное из цельного куска известняка, изначально было окрашено в красный цвет. Насечки, которым приписывается определенное значение, принято называть marques de chasse. Считается, что они обозначают число животных, убитых на охоте. С точки зрения астроархеологии этот рельеф можно интерпретировать по-разному. Поскольку число 13 соответствует лунному году, это вполне может быть подсчет лунного календаря. Это также может быть половиной лунного месяца – от новой до полной Луны или от полной до новой Луны. Однако до сих пор можно только предполагать, олицетворяет ли этот рог полумесяц или что-то более земное.

Рис. 5. Схематическая презентация знаков, нанесенных на основную плоскость кости из Шаранте и представляющих упрощенную модель фаз Луны (по Маршаку). Предположительно эти «лунные отметки» могут также означать записи периодов менструации или беременности либо время церемоний инициации

Занимаясь астроархеологией, трудно не поддаться соблазну и не поиграть в игру с числами. С древних времен числа олицетворяли для человека определенную магию, и эти магические цифры сопровождают нас со времен ранней письменности на шумерских глиняных табличках. В частности, советские ученые (с помощью компьютеров), похоже, тоже были склонны поиграть в эти цифровые игры, разгадывая языковые структуры Древнего мира. Советский ученый Борис Фролов в своей статье «Астрономы каменного века» высказал предположение, что историю числа семь, которое он называет «предпочтительным», можно проследить до очень древних времен. Многие писатели и ученые занимались изучением числа семь, в частности, в связи с тем, что ряд известных созвездий содержат по семь значимых членов, а именно: Большая Медведица, Орион и Плеяды. Для древних людей пять планет плюс Солнце и Луна представляли собой самую важную космическую семерку из всех. Эта же цифра семь часто встречается в шумерской астромифологии с. –3000. Более поздним вавилонянам зиккурат Набу в Барсипки был известен как «Дом семи связующих Неба и Земли» и, как считается, был окрашен в семь различных цветов.

Для шумеров и вавилонян Солнце, Луна, планеты и звезды – все олицетворяли небесных богов и богинь. В шумерской письменности изображение звезды представляло an – «небеса» и тот же знак означал dinger – «бог». Аналогичные идеи были широко распространены в Египте, Анатолии, долине Инда, при династии Шан в Китае, в Центральной Америке и Перу. Но еще задолго до того, как эти цивилизации получили свое развитие, у человека верхнего палеолита уже существовал культ небесного отца, который переплетался с культами Матери-Земли. Фигурки Венер, декор жезлов и настенное пещерное искусство наглядно символизируют концепцию сезонов – плодородия Матери-Земли. Идеи небесного отца могут быть представлены отдельно Солнцем, Луной, планетами или звездами либо всеми ими, вместе взятыми. Солнечные символы зачастую являются антропоморфными репрезентациями. У этих фигур непропорционально большие руки, а пальцы растопырены подобно лучам. Петроглифы в виде «колец и чашек», а также мотивы круга и спирали, характерные для европейского мегалитического искусства, по всей видимости, также символизируют бога Солнца и других небесных богов.

Звучание небесного отца, внеземного высшего божества, было хорошо известно аборигенам Австралии и американским индейцам. Они воспроизводили его с помощью таких инструментов, как булл-роарер и чуринга. Булл-роарер, как мистическое приспособление, раскручивался над головой на веревке и издавал таинственный рокочущий звук, который воспринимался как одно из проявлений самого высшего божества. Аборигены изготавливали булл-роарер из дерева, кости или камня. Удивительно похожие по форме предметы из кости и камня были найдены в нескольких местах раскопок верхнего палеолита, таких как Пин-Хоул-Кейв в Дербишире (Англия) вместе с предметами мустьерского типа, а также в Ложери-Басс и Ложери-От возле Лез-Эйзи в Дордоне.

Ассоциирование звука булл-роарера с высшим божеством или богами служит примером того, что примитивные люди пытались понять феномены природы. Когда с неба падает метеорит, свидетели этого явления порой слышат практически такие же звуки. Феномен этого звука объясняется замедлением высокой космической скорости метеорита, когда он, попадая в атмосферу Земли, издает такой звук. Аналогичный хлопок можно слышать, когда сверхзвуковой самолет преодолевает звуковой барьер. Помимо такого звукового хлопка, полет метеорита сопровождает целый спектр звуков от напоминающих взрыв аплодисментов, грохота железнодорожного экспресса и жужжания пчелиного роя до спокойного, но устрашающего свиста (известного как электрофонические шумы), который можно сравнить со звуком ветра, играющего в телеграфных проводах. Некоторые из таких описанных выше звуков можно воспроизвести, раскручивая булл-роарер.

Вряд ли стоит сомневаться в том, что в древние времена прилет метеорита и его падение, со всеми сопровождающими его пугающими вспышками яркого света и жуткими звуками, производил глубокое впечатление (как, впрочем, и сегодня) на свидетелей этого явления. Находка метеоритного камня или, что случается гораздо реже, метеоритного железа, принесшего с собой звук высшего божества, определенно будет считаться весьма почитаемым фетишем. Останется только привязать веревку к этому предмету (а позже к заменяющему его предмету аналогичного вида), чтобы, раскрутив его над головой, воссоздать такой же звук – свидетельство присутствия космического божества.

В рамках описанных исторических времен имеется большое количество свидетельств, подтверждающих идею всеобщего почитания метеоритов. В Эфесе символом великой матери-богини Малой Азии служил каменный метеорит, и, предположительно, святой апостол Павел рассказывал, что это была звезда, упавшая с небес с Юпитера. Черный каменный метеорит, упавший в VII веке, все еще представлен в Мекке встроенным в юго-восточном углу Каабы, Великой мечети. Этот оправленный серебром камень до сих пор остается главным предметом поклонения, поскольку, как считается, он был подарком архангела Гавриила.

Каменному метеориту, упавшему в Японии в XVIII веке, делаются ежегодные приношения в храме Оги. Каменный метеорит, упавший в Индии в XIX веке, ежедневно украшается свежими цветами и смазывается жидким маслом, а место его падения сохраняется как алтарь.

Кортес рассказывал о другом хорошо известном примере метеорита в форме жабы, который упал на пирамиду Чолула. Ацтеки считали это знаком космических богов, рассердившихся на постройку пирамиды.

Даже сегодня звук метеоритов часто путают с громом, и естественно предположить, что в Древнем мире они считались составляющими одного и того же явления. Об этом недвусмысленно свидетельствует египетский иероглиф грома и метеорита, содержащий звезду. Аналогичным образом европейские небесные боги Зевс, Тор и Дьяус-Питар также ассоциировались с метеоритами и громом.

Действительно значимыми объектами считаются более редкие железные метеориты с примесью никеля, и многие древние и современные народы изготовляли из них инструменты и оружие. Для многих рас они служили единственным реально доступным источником металла. В более ранние времена каменные метеориты, благодаря их подчас уникальной грушевидной форме (приобретенной в результате полета через атмосферу), использовались в качестве топорищ и вследствие этого назывались «громовыми камнями». Поскольку для той же цели использовали кремни, аналогичное путающее название было присвоено и им (как и окаменелостям). Древние культуры топора и двойных секир явно связаны с метеоритами. Символ топора часто можно встретить в рисунках на камнях и стенах, а во времена неолита в Западной Европе он явно служил символом бога небес, олицетворяя «громы и молнии», которые метал этот бог.

В Китае два удивительных древних железных топора, датированные с. –1000, почти за полтысячелетия до начала обработки металла в Китае, были в конце концов идентифицированы как изделия из метеоритного никелевого железа. В древней Мексике индейские плужные лемехи изготовлялись из метеоритного железа, а эскимосы Гренландии уже давно используют метеоритное железо в качестве материала для гарпунов.

По всей видимости, в Древнем Египте в ритуале «отверзания уст» мертвого человека использовался нож из метеоритного железа, поскольку небесное железо считалось магическим. Иероглиф, обозначающий этот нож, опять же содержит звезду. В Ассирии метеориты напрямую называли «небесным металлом». В Текстах пирамид недвусмысленно говорилось о том, что умерший человек превращается в космическое железо и улетает обратно к звездам. Существует также египетская космическая связь между железом и Детьми Гора, которые составляют четыре угловых звезды (альфа, бета, гамма и дельта) в созвездии Мес, это созвездие часто изображают в виде Передней Ноги Быка. В Текстах пирамид также говорится, что двойные двери небес, через которые проходит умерший человек, сделаны из железа.

Так через пелену времен мы можем видеть тесную связь человека с идеями космоса и небес. Это началось со времени, когда он создал свой первый булл-роарер, еще задолго до того, как человек изобрел письменность и изложил свои первые мифы о космосе и сотворении мира на глиняных табличках, папирусе, камне или пророческой кости.

Древние египетские тексты предоставляют четкие примеры того, что человек неолита чувствовал в отношении богов и космоса. Осирис был верховным богом. Его сын Ра, бог Солнца, мог повелевать тьмой, что приравнивается к власти над жизнью и смертью. Порой считалось, что сам Осирис существовал в ежегодных урожаях зерновых или в разливах Нила, олицетворявших плодородие земли. Он также был Луной или созвездием Ориона, который был его знаком.

Осирис также ассоциировался с загробным миром, и самой большой мечтой умершего человека было слиться с величайшим ритмом вселенной либо в качестве вечного пассажира на ладье бога Солнца Ра, либо среди околополюсных звезд, либо ждать возрождения с Луной в его ладье, которая, подобно лодке Ра, плыла по небесной спине Нут, великой богини неба.

Загробный мир, как правило, был невидим, но его также иногда называли Полем Тростника, местом, в котором Ра каждую ночь сражался с тьмой. Судя по Текстам пирамид, Поле Тростника было синонимом космического рая, местом прекрасных дорог, где умерший царь сопровождает Орион, которому показывает дорогу Сириус, Звезда-Собака. Надпись на саркофаге гласит:

Я прохожу по небесам, я прохожу по Нут,

Мое обиталище – Поле Тростника,

Мои богатства – в Поле Даров.

Египетские тексты полны космической поэзии, которую впоследствии отразил египетский астроном Птолемей (с. +150), когда писал: «Знаю, что я смертен, знаю, что дни мои сочтены, но, когда я в мыслях неустанно и жадно прослеживаю пути светил, тогда я не касаюсь ногами земли: на пиру Зевса наслаждаюсь амброзией, пищей богов».

Именно из египетских текстов мы можем узнать, насколько глубоко древний человек был эмоционально связан с природными процессами. Путь Солнца, восходы и заходы звезд и движения Луны прочно обосновались в его сознании как часть теологии земледельца и как непоколебимая вера.

Глава II
СТОУНХЕНДЖ: РАННИЕ ОПИСАНИЯ И ГИПОТЕЗЫ

Среди древних монументов Британии ничто не может сравниться по своей известности со Стоунхенджем. В качестве главной туристической достопримечательности он уступает только лондонскому Тауэру. Как древний монумент Стоунхендж никогда не был открыт в том смысле, в каком были найдены, например, руины Вавилона. Его камни, угрюмые серые сарсены^[5], составляющие разрушенную ныне структуру, существовали в качестве неотъемлемой части ландшафта Уэссекса уже тысячи лет. Их история уходит в прошлые времена, которые не сохранились в памяти человека.

Видные издалека сохранившиеся камни, похоже, утратили свою значимость и почти потерялись на фоне широкого угрюмого неба равнины Солсбери. Даже официальные путеводители предупреждают, что Стоунхендж – это один из тех исторических монументов, которые пользуются дурной репутацией, и первым впечатлением посетителя всегда бывает разочарование.

Сама же равнина, которую кто-то однажды прозвал кладбищем древностей Британии, исключительно плоская и простирается словно огромный, слегка волнистый зеленый океан, пропитанный загадочным духом прошлого. Джон Эвелин, проезжая по этой равнине в 1654 году, в своем дневнике описал ее так: «Простор, масштабы, зелень и бесчисленные стада составляют эту одну из наиболее восхитительных картин природы». Другой же путешественник, Сэмюэль Пипе, признался, что «эти великие холмы даже пугают нас». На самом же деле у различных людей эта равнина вызывает разные чувства. Путешественникам, обладающим поэтическим воображением, ее таинственная атмосфера навевает картины в стиле Томаса Харди. Равнина послужила также фоном для воспевающей природу поэзии Вордсворта, который, еще будучи молодым человеком, восхищался ее просторами и записал в своей «Прелюдии»:

Круги и курганы, ряды из камней

Разбросаны всюду по мрачной равнине...

Для музыканта равнина отдается эхом истинно английских симфоний Вогана Вильяма, а отставным военным напоминает заброшенные посадочные полосы и лагеря – ностальгические картины времен их молодости.

И, только оказавшись почти в тени самого монумента, человек может оценить всю уникальную массивность этого созданного его далекими предками сооружения. И лишь тогда он может остановиться и задуматься над тем, что заставило древних людей замыслить, а потом и возвести это величайшее архитектурное строение доисторической Европы.

Сейчас для случайного взора Стоунхендж представляет собой печальное зрелище огромных камней, которые не пощадило время. Он был таким еще в начале XVIII века, когда историк Уильям Стакли метко назвал его «грубым хаосом». Несмотря на это, даже на основе этих хаотических руин удалось реконструировать их основную архитектуру и увидеть монумент таким, каким его видели древние строители на различных стадиях возведения.

Рис. 6. Район Стоунхенджа

Именно внешний круг серых камней сразу же привлекает взгляд. Когда-то этот круг состоял из тридцати вертикальных сарсенов прямоугольной формы. На каждой паре камней покоился аналогичный горизонтальный блок-перемычка, из которых сейчас в их изначальном положении осталось только пять камней. Эти камни-перемычки, вероятно, составляли замкнутый архитрав, каждый своей формой представлял часть кривой круга, и все удерживались на месте посредством двойного соединения по типу паза и шипа. Эти искусно изготовленные соединения показывают, что строители мегалита хорошо владели традиционными плотницкими методами, которые мастер-дизайнер Стоунхенджа искусно использовал для решения менее известных ему проблем каменной кладки.

Диаметр внешнего круга сарсенов, измеренный по внутренней «полированной» поверхности сарсенов (их внешняя поверхность, по всей видимости, оставалась необработанной) равен 29,25 м (97,5 фута). Вес каждого вертикального сарсена в среднем составляет 26 т, а высота в среднем – 4 м (13 футов). Размер самого высокого камня – 5,4 м (18 футов), из которых примерно 1,2 – 1,5 м (4 – 5 футов) скрыты под землей. Формирующие этот круг сарсены часто называют «серыми баранами» – местное уилтширское название глыб третичного песчаника, которые разбросаны по всему Дауну и напоминают своим видом стада пасущихся овец^[6]. Эти глыбы песчаника все еще можно видеть лежащими на поверхности земли к северу от Стоунхенджа, а их вросшие в землю остатки тянутся далеко на восток и формируют часть отложений лондонского бассейна в районе Ридинга.

Внутри внешнего круга сарсенов расположен круг голубых камней диаметром 22,8 м (76 футов). Есть мнение, что число составлявших этот круг камней варьируется от 59 до 61. Из них в вертикальном положении осталось только девять камней, и многих не хватает. Голубые камни не характерны для ландшафта Уэссекса.

Ближе к центру монумента стояло пять массивных сарсеновых трилитов высотой от 6 до 7,5 м (20 – 25 футов) над поверхностью земли, выстроенных в форме подковы, открытая часть которой ориентирована на северо-восток. Каждый трилит, о чем свидетельствует их название, состоял из трех камней, два из которых стояли вертикально, а третий покоился на их вершинах горизонтально в виде перемычки и фиксировался с помощью соединения паз-шип, как и внешний круг сарсенов. Просвет между вертикальными камнями каждого трилита составлял примерно 30 – 33 см (12 – 13 дюймов), но просвет центрального трилита (55 – 56) мог быть чуточку больше. Центральный трилит обрушился в 1574 году, четвертый трилит (57 – 58, сейчас восстановлен) упал 3 января 1797 года, вероятно в результате быстрого оттаивания мерзлой земли. Пятый трилит (59 – 60) был частично разрушен еще до 1574 года.

Рис. 7. План Стоунхенджа

Рис. 8. Подробный план круга сарсенов и внутренних камней Стоунхенджа по состоянию на 1975 год. Центр круга сарсенов (Sc.); центр круга Обри (Ac.)

Внутри территории, очерченной огромной подковой из трилитов, и недалеко от нее стоят остатки внутренней, меньшей по размерам подковы из чуждых для этой местности голубых камней. Ранее считалось, что эта подкова состояла из девятнадцати менее крупных вертикальных камней высотой 1,8 – 2,4 м (6 – 8 футов). Сейчас здесь можно видеть только двенадцать из них.

Эти чужеродные голубые камни уже давно представляют собой одну из самых сложных загадок Стоунхенджа. Существует много теорий по поводу того, как они попали сюда и откуда. Однако в 1923 году, проявив блистательный талант исследователя, Х.Х. Томас наконец вычислил место их происхождения в горах Преселли в Южном Уэльсе (рис. 17).

Внутри этой подковы, ближе к ее геометрическому центру, лежит Алтарный камень, названный так Иниго Джонсом. Этот 6-тонный камень тоже чужероден для Стоунхенджа, и, хотя он тоже является местным пемброкширским камнем, он все же отличается от вулканических голубых камней Преселли, сформировавшихся из слюдяного известняка, возможно в отложениях возле гавани Милфорд. Беспорядок вокруг Алтарного камня является немым свидетельством довольно длительной истории кладоискательства. Несомненно, это были поиски легендарного золота давно умершего британского вождя, который, по поверью, был похоронен почти в центре Стоунхенджа.

В границах монумента, определенных большим окружающим его валом и внешним рвом (крепостной вал), находится четыре имеющих особое значение базовых камня, которые, как считается, в значительной мере связаны с астрономическими теориями, ассоциируемыми со Стоунхенджем. Только от одного из этих четырех базовых камней (93) остался обломок, точно указывающий на его позицию. Точная позиция камня 94 неизвестна, камень 91 упал, а от камня 92 осталось только углубление в земле. Два базовых камня (92 и 94) расположены на курганных насыпях (в другой литературе их зачастую называют tumuli или barrows), а два камня (91 и 93) находятся на уровне земли.

Другой важной чертой этого монумента являются три круга ям: пятьдесят шесть ям Обри расположены внутри внешнего земляного вала. Некоторые из них можно видеть на уровне земли, а ямы Y и Z расходятся, как спицы колеса, из большего круга сарсенов, но их трудно распознать на уровне земли.

На северо-востоке земляной вал перекрыт и формирует так называемый вход на дамбу. Поперек его, перекрывая первую и последнюю ямы круга Обри, лежит большой сарсен длиной 6,3 м (21 фут). Хотя среди ранних историков он был известен как Эшафот, в настоящее время отсутствуют какие-либо свидетельства, оправдывающие такое таинственное название.

За пределами большего круга сарсенов и рва с насыпью находится наиболее важный и заметный одиночный Пяточный камень, или Пята монаха, который представляет собой наклоненный необработанный монолит, возвышающийся сейчас на 4,8 м (16 футов) и расположенный в 76,8 метра (256 футов) от так называемого геометрического центра Стоунхенджа. Геометрический центр находится вблизи вершины Пяточного камня, если смотреть из центра монумента, когда Солнце восходит во время летнего солнцестояния, примерно 21 июня. Альтернативное название Пята монаха связано с древней легендой Стоунхенджа, в которой участвуют черт и священник. История рассказывает, что в результате ссоры между ними черт запустил в монаха огромным камнем. Камень ударил монаха прямо по пятке как раз в тот момент, когда поднялось Солнце, и поэтому черту пришлось бежать. Сегодня посетители уже не могут найти этот след на Пяточном камне, и это несомненно портит такую красочную легенду. Однако Р.Дж.С. Аткинсон считал, что этот знак находился на камне 14. Раньше Пяточный камень называли камнем Hele, что предположительно произошло от англосаксонского глагола helan – «прятать». По всей видимости, такое название было дано камню за то, что он заслонял Солнце, когда оно поднималось в день летнего солнцестояния.

Рис. 9. Набросок центральной части Стоунхенджа, если смотреть с запада (1958 г.), до восстановления камней трилита (57 – 58)

Другой примечательной чертой Стоунхенджа является авеню, дамба. Авеню, то есть земляная насыпь, протянулась примерно на юго-восток на расстояние более чем 120 м (400 футов) и была впервые обнаружена в 1723 году Уильямом Стакли, который назвал эту дорогу по аналогии с расположенной неподалеку авеню из стоящих камней в Эйвбери. Однако, в отличие от авеню в Эйвбери, вдоль авеню в Стоунхендже нет стоящих камней, и поэтому было высказано предположение, что ей больше подходит название «Дорога для торжественных процессий».

Вход на дамбу ведет от земляного вала к началу авеню. Здесь сохранились остатки многочисленных ям для столбов, и их наличие в этой части монумента в значительной мере связано с астрономическими теориями Стоунхенджа. Вокруг монумента разбросано несколько других камней и ям для столбов, чьи ориентировки также важны для астрономических теорий.

Почти все вышеперечисленные особенности относятся к последней стадии развития Стоунхенджа. Как выглядел монумент в различных фазах его сооружения, рассказывается ниже в связи с современными толкованиями и теориями.

Не считая расплывчатых и сомнительных классических ссылок, Стоунхендж обычно не баловали комментариями до тех пор, пока в XII веке Генри из Хантингдона не обратился к нему в своей Истории английского народа как к одному из четырех чудес Англии (остальные чудеса явно были природными). Готфрид Монмутский также писал о монументе в XII веке в своей «Истории королей Британии». Считается, что Готфрид был уэльским монахом. Его апокрифичная история была написана в стиле исторической новеллы – частично факты, но в основном вымысел. Именно книга Готфрида стала источником всех легенд о короле Артуре, а со Стоунхенджем он связал красочную историю о Хенгисте и Хорсусе, которые возглавляли захват саксами Англии в V веке. В этой истории также упоминается о легендарном Мерлине, которому после казни 460 представителей британской знати и мести за них Аврелия Амбросия было поручено руководить возведением монумента в их честь.

Мерлин рассказал Амвросию о Пляске гигантов в Ирландии, где лежали камни, обладавшие уникальным свойством излечивать от многих болезней. Предполагалось, что в прошлом гиганты принесли их из Африки и поместили в Ирландии. По мнению Мерлина, никакие другие камни не отвечали этой цели лучше, и Амбросий послал своего брата Утера Пендрагона в Ирландию с армией для их захвата. Эта задача была успешно выполнена, и камни перевезли на побережье, затем на кораблях в Англию и в результате воздвигли в Стоунхендже.

В 1624 году некий Эдмунд Болтон предположил, что Стоунхендж был могилой Боадицеи, колоритной британской языческой королевы, возглавившей кровопролитное восстание против римлян в I веке. Четырьмя годами ранее король Джеймс I, который сам очень интересовался этим монументом, приказал Иниго Джонсу, генералу-топографу королевских строений и распространителю в Англии архитектурного стиля палладий, подготовить для него подробный отчет.

В середине XVII века вышли в свет четыре заметные книги, предлагавшие различные теории Стоунхенджа. Первую из них, «Стоунхендж восстановленный», написал Иниго Джонс (1655). В ней он опровергал заслуги короля Артура, а также все другие доисторические теории лишь по той причине, что древние бритты до и после римлян были «слишком дикими по своей природе», чтобы создать такой монумент... а посему это должны были сделать римляне. Следующей, в 1663 году, вышла книга Вальтера Чарлтона «Пляска гигантов», в которой он называл Стоунхендж датским монументом IX века, приводя в качестве параллельного примера датские мегалиты. Чарлтон также предположил, что назначение находящегося поблизости Эйвбери можно определить, проведя раскопки вокруг его камней. Другими двумя книгами были работа Уэбба Vindication of Stone-Heng Restored (в поддержку римлян) и произведение Гиббона, восхитительно названное A Fools Bolt soon Shott at Stonage^[7].

Два хорошо известных летописца XVII века, Эвелин и Пипе, тоже опубликовали свои заметки после посещения Стоунхенджа. Джон Эвелин назвал монумент «колоссальным... издали похожим на замок» и поставил... извечный вопрос: «Остается только изумляться, как эти камни были доставлены сюда, ведь поблизости нет никакой судоходной реки, а аналогичные камни, похоже, можно найти только за 20 миль отсюда, в Марлборо-Даунс, где некоторые из них находятся прямо на поверхности земли». Рассказ Сэмюэля Пипе был более лаконичен, но и он счел монумент «таким же потрясающим, как и любые истории, которые я слышал о нем», и он сделал вывод: «Одному Богу известно, каково было его назначение».

В исторические времена герцог Букингемский первым настолько заинтересовался монументом, что начал его изучение. Джон Обри (1626 – 1697) рассказывает в своей книге «Древности и фольклор»: «...в 1620 году, когда король Джеймс был в Вильтоне, герцог приказал начать раскопки в центре Стоунхенджа, и этот подкоп привел к падению огромного камня». Это первое упоминание в литературе об объекте, известном сейчас как громадный центральный трилит (камни 55 – 56).

Обри также сообщает, что во время раскопок «они нашли большое количество костей оленей и быков, древесных углей, наконечников стрел и некоторые части железных доспехов, изъеденных ржавчиной. Кости настолько сгнили, что было трудно сказать, принадлежали ли они оленю или человеку». Обри сообщает нам, что, по словам Филиппа, графа Пемброка, каменный алтарь, обнаруженный в центре этого места, был отвезен во дворец Святого Иакова. Другой летописец, Джон Камден, так говорит об этом в своих записях: «место, где были выкопаны кости человека».

Обри, один из величайших ранних историков Стоунхенджа, родился в Истон-Перси, расположенном неподалеку от Стоунхенджа. Он рассказывает, что в молодости любил заниматься изучением древностей и особенно «равнин Солсбери и Стоунхенджа». Именно Обри первым открыл внешний круг ям, или лунок, который сейчас носит его имя. Он был влиятельным человеком, членом Королевского Лондонского общества и другом самого короля. Весьма несправедливо некоторые биографы описывали его как «интригана и приспешника великих». В 1663 году он вновь посетил Стоунхендж по поручению Чарльза II, и примерно с того времени в общей схеме событий стал присутствовать характерный для него фольклорно-фантазийный друидский элемент. Однако опус Обри Monumenta Britannia (рукопись которого сейчас находится в Бодлеанской библиотеке Оксфорда) никогда не был опубликован из-за недостаточного интереса в то время широкой публики к историческим открытиям.

В своей рукописи Обри рассказывает: «Существует несколько книг о Стоунхендже, написанных сведущими людьми. Они сильно отличаются друг от друга, одни предлагают одно, другие – другое...» Обри предположил, что Стоунхендж и другие монументы округлой формы, которые он изучил, «являются храмами друидов». Применяя сравнительный метод в археологии, он писал: «Когда путешественник проезжает на лошади мимо руин монастыря, он узнает по характеру строений часовню, кельи и т. д. и понимает, что это был монастырь, но по одному лишь их виду он не может судить, какого ордена – бенедиктинского, доминиканского и т. п. Отсюда следует вывод, что все монументы, которые я перечислил, были храмами. Из этого я делаю вывод, что друиды были самыми возвышенными жрецами или орденом, а такие древние монументы, как Эйвбери, Стоунхендж, Керринг, Друидд и т. д. были храмами жрецов самого возвышенного ордена друидов, поэтому вполне можно предположить, что Эйвбери, Стоунхендж и т. п. такие же древние, как и те времена...»

Обри допускает, что его теория лишь предположение, и делает забавный вывод: «...и хотя я не вывел это на белый свет, я все же вывел это из полной темноты в легкий туман, и в этом эссе пошел дальше, чем кто-либо до меня». Расплывчатость своих суждений он оправдывает следующим замечанием: «Эти древности настолько стары, что ни в каких книгах о них не упоминается, поэтому определить их возраст можно только в сравнении с другими древностями, которые я обнаружил на месте, в этих самых монументах...»

Отношение Обри к этому вопросу можно суммировать следующим латинским выражением: «Historia quoquo modo scripta bona est» («Как бы ни писалась история – это хорошо»). Обри конечно же нельзя обвинить в отсутствии юмора, когда он сообщает нам, что первый набросок этого текста «истрепался от времени и постоянного перелистывания, а сейчас мне кажется, что после многих лет забвения я вышел на свет, подобно призраку одного из этих друидов...»

У Обри было множество друидских фантазий, например, он заметил, как обычные воробьи часто устраивают свои гнезда в естественных полостях некоторых изъеденных непогодой сарсенов. В результате он выдвинул идею о том, что в пазах сочленений сарсенов-перемычек Стоунхенджа, возможно, были специально сделаны полости для гнезд священных птиц друидов.

До Джонса и Обри о друидах не было практически никаких упоминаний, но с того времени и до наших дней монумент уже никогда не мог избавиться от их постоянного присутствия.

Религия кельтов-друидов распространилась в Британии не ранее латенского периода железного века (с. –300). О древних кельтских народах, их культуре и религии до нас не дошло практически никаких свидетельств. До VII века не найдено литературных материалов (кроме толкований) на кельтском языке, не обнаружено связных произведений старше XI века. Римские и греческие писатели оставили нам современные им рассказы о кельтской истории, религии и обычаях. Эти повествования довольно отрывочны и обычно сводятся к обобщенным заявлениям о кельтах и их контактах с такими привилегированными нациями, как римляне и греки.

Стюарт Пигготт в своей авторитетной книге «Друиды» (1968) поставил давно мучивший всех вопрос, почему о жречестве в рамках варварской доримской кельтской религии, которому в греческой и римской литературе посвящено каких-то тридцать отрывков, малоизвестных и туманных, практически никто и не вспоминал, кроме нескольких ученых, почти две тысячи лет после его официального подавления римскими властями. Пигготт подчеркнул: «...вместо друидов, какими они были, нам преподают друидов, какими их хотят видеть»^[8].

Старая красочная тема друидов была вновь подхвачена Уильямом Стакли в 1740 году, когда он опубликовал свой труд «Стоунхендж, храм, возвращенный британским друидам». Обри выражал свои идеи более осторожно, используя ремарки такого рода: «...Должен признаться, что это исследование – блуждание в потемках...» Стакли, однако, не обладал сдержанностью Обри и поэтому твердо заявлял, что друиды совершали свой культ в Стоунхендже и аналогичных местах, а объектом их поклонения был змей.

Стакли, начав свой тезис с убедительной библейской фигуры Авраама, слагает легенду, которая, касаясь по ходу дела визитов финикийцев в Британию, представляет собой классическое изложение традиционной гипердиффузионистской теории миграции. Но, несмотря на безудержный полет его фантазии, эта теория оказала сильное воздействие на последующих исследователей Стоунхенджа и других ученых и в общем и целом значительно повлияла на восприятие британской предыстории.

Будучи весьма наблюдательным полевым историком, Стакли провел прекрасное топографическое исследование Стоунхенджа. Его работа привлекла внимание к некоторым характерным особенностям, которые до этого оставались незамеченными. Некоторые новаторские аспекты его работы послужили стимулом для других ученых в смежных областях, однако порой это имело ужасные последствия. Например, Стакли утверждал, что открыл меру измерения, которую строители Стоунхенджа использовали в своей работе и которую он называл «друидским локтем». Она равнялась 20,8 английского дюйма (что фактически очень близко к египетскому царскому локтю длиной 20,67 английского дюйма, или 525 мм). Вряд ли стоит сомневаться в том, что работа Стакли также вдохновила Пьяцци Смита на определение его «пирамидального дюйма» и, вполне возможно, легла в основу идеи Флиндерса Петри об «этрусском футе» и так называемого «мегалитического ярда» Тома. Стакли также предполагал, что строители-друиды могли использовать магнитный компас для разработки геометрии Стоунхенджа, а исследовав ориентацию монумента, он пришел к выводу, что его строительство происходило примерно в –460. Впоследствии ряд энтузиастов использовали идеи Стакли о магнитной ориентации для определения дат строительства британских церквей и других сооружений, что принесло множество весьма сомнительных результатов. Он также отметил земляные работы, известные как cursus (латинское название для скакового круга), часто встречаемые в древней исторической литературе под названием «ипподром», на котором римляне (или другие, более ранние племена) устраивали соревнования колесниц.

Однако работа Стакли, посвященная Стоунхенджу, представляет собой особый интерес, так как он подчеркивает тот факт, что главная ось монумента указывает на северо-восток и на точку летнего солнцестояния. Это первая «астрономическая» ссылка в такого рода записях (не считая некоторых апокрифичных замечаний). Ряд исследователей, пошедших по стопам Стакли, тоже взяли на вооружение тему друидов. В 1747 году появилась работа Джона Вуда Choir Gaure Vulgarly called Stonehenge, on Salisbury Plain, Described, Restored, and Explained. Книга содержала первый подробный план монумента, но была переполнена теми же друидскими фантазиями.

Другим приверженцем друидов стал доктор Джон Смит, который в 1771 году опубликовал памфлет под названием Choir Gaur the Grand Orrery of the Ancient Druids, в котором писал: «После многочисленных посещений этого места я убежден, что это астрономический храм, и, насколько я помню, еще никто не исследовал принципы его использования. Я начал свои исследования без каких-либо инструментов или помощи, с одними лишь эфемеридами Уайта. Я предположил, что камень, называемый Пятой монаха, являлся указателем, который поможет разгадать, как использовалось это строение, и я не ошибся...»

Смит рассказывает, как он нарисовал круг вокруг «насыпи у рва» и разделил его на 360 равных частей, а затем провел «правильную линию» через Пяту монаха и отметил точку летнего солнцестояния. «...Следуя этому плану, я вскоре открыл способы использования всех прилежащих камней, включая те, которые составляли основу храма».

Астрономические рассуждения Смита весьма интересны. Он утверждает, что Стоунхендж функционировал как модель планетарной системы, но не был механизмом, показывающим движение планет, а представлял собой календарь из камней. Смит убедительно демонстрировал, что тридцать камней в одном из кругов, умноженные на значимое число 12 – поскольку греческий зодиак содержит 12 знаков, – дает в целом 360, «круглое» число дней, составлявших, как известно, древний солнечный год. Он также разделял идею Стакли о том, что ось монумента была ориентирована на точку летнего солнцестояния.

Несмотря на неверные выводы и краткие описания, одним из лучших исследований Стоунхенджа (и других мегалитов) XIX века можно назвать работу Джеймса Фергюссона «Монументы из необработанного камня во всех странах, их возраст и использование» (1872). Самой большой загадкой для всех исследователей Стоунхенджа было его происхождение и возраст, а также назначение этого монумента. Фергюссон аккуратно взвесил все свидетельства и пришел к выводу (ошибочному), отнеся его к постримскому периоду. Обратив особое внимание на теории, связанные с cursus и ипподромом, он отмечал: «Вероятность того, что эти ориентировки когда-то использовались для скачек, кажется мне наименее правдоподобной из всех догадок, которые когда-либо выдвигались... Все известные нам римские ипподромы позволяли лошадям вновь пробегать мимо места их старта, и ни один из ипподромов никогда не был длиной в милю, и тем более в милю и три четверти... Но если это не ипподром, то что же это?»

Сам Фергюссон полагал, что это поле битвы. И в самом деле, Стоунхендж мог быть монументом, воздвигнутым победителем в память о резне, описанной в легенде Готфрида Монмутского.

Флиндерс Питри, впоследствии ставший одним из самых известных британских египтологов, исследовал Стоунхендж в 1880 году и подготовил первый, действительно верный план-схему, точность которого должна была составлять ± один дюйм (но это не так). В своем труде «Стоунхендж: планы, описания и теории» сам Питри писал, что происхождение монумента было еще доримским, но, по его мнению, хотя бы некоторые из камней могли быть возведены уже в римские времена Аврелием Амбросием или другими местными вождями, которые впоследствии несомненно были захоронены в или возле Стоунхенджа. Питри определил дату монумента путем некоторых ошибочных рассуждений об изменениях наклона эклиптики, но эту ошибку позже выявил и исправил Локьер.

Вполне резонно было предположить, что в какое-то время в XIX веке кто-нибудь непременно попытается выдвинуть идею, связывающую Стоунхендж и его загадки с так называемым континентом Атлантида. Первую попытку такого рода сделал Блэкет в 1883 году. С тех пор ни один год не проходил без того, чтобы кто-нибудь не объявлял себя ее приверженцем или не связывал Стоунхендж с таинственной Лемурией или даже с буддийскими монахами. Варьируясь в своей эксцентричности, все эти идеи упрямо следовали в одном русле.

Со времен Второй мировой войны появилось множество псевдонаучной литературы, которая преподносила нам различные фантастические теории появления и сути Стоунхенджа. Однако вдумайтесь в следующий постулат: «Каждая новая выдвигаемая теория регулярно подвергается критике, и так будет продолжаться до скончания времен. Каждое новое поколение считает себя умнее предыдущего. Достигнув большего прогресса в своих исследованиях, оно может лучше истолковывать те вопросы, которые для их отцов и дедов казались труднообъяснимыми. Случилось так, что о часто посещаемом Стоунхендже написано больше книг, чем обо всех других мегалитических сооружениях мира, вместе взятых. Такая литература о Стоунхендже, как наиболее известном из всех мегалитов, может заполнить полки небольшой библиотеки».

Как ни удивительно, но вышеприведенный комментарий был написан не современным исследователем Стоунхенджа, а еще А. Вильямом Лонгом в 1876 году.

К 1896 году, похоже, больше не осталось теорий о природе и назначении Стоунхенджа, которые не были бы опубликованы. Хатчинсон в книге «Доисторический человек и животные» перечислил главные из них:

Храм Солнца.

Храм Змеи.

Усыпальница Будды.

Планетарий или астрономическая модель планет.

Календарь в камне для отсчета солнечного года.

Гигантские виселицы, на которых побежденные предводители бриттов были казнены в честь саксонского бога Одина.

Мемориал, созданный Аврелием в память представителей британской знати, предательски убитых саксонцем Хенгистом на пиру.

Глава III
СТОУНХЕНДЖ И ЛОКЬЕР

Норман Локьер (1836 – 1920) начал исследование ориентировок Стоунхенджа после своей первой, весьма успешной астроархеологической экспедиции в Египет в 1890-х годах.

Блестящий астроном-самоучка, Локьер был пионером астрофизических исследований Солнца, однако его интересы не ограничивались этой проблемой. В своей, теперь ставшей классической просветительской астроархеологической работе «Рассвет астрономии» (1894) он вспоминает, как впервые заинтересовался ранней астрономической ориентацией: «...Так случилось, что в марте 1890 года во время краткого отпуска я отправился в Левант. Я поехал туда со своим хорошим другом, который однажды, когда мы посещали руины Парфенона, и снова, когда мы оказались в храме Элевсина, одолжил мне свой карманный компас. Любопытная ориентация фундамента Элевсина, открытого во время французских раскопок, была настолько поразительной и наводящей на размышления, что я посчитал разумным установить его координаты, чтобы определить, присутствует ли здесь возможное астрономическое происхождение направления, о котором я рассказал...»

Локьер был отнюдь не первым, кого заинтересовали возможные астрономические ориентации в Греции и Среднем Востоке. Но поскольку он не был ученым-специалистом, как большинство французских и немецких археологов, либо энциклопедистом, который ранее занимался этим вопросом, он смог раскинуть свою сеть гораздо шире. К своему исследованию ориентаций греческого храма он привлек археолога Ф.К. Пенроуза, который возглавлял британскую школу в Афинах в 1880-х годах. Пенроуз провел специальное исследование греческих храмов еще до того, как Локьер обратился к нему, и сам задумался над проблемой их возможных астрономических ориентаций^[9].

Успех Локьера в исследованиях египетских и греческих храмов подтолкнул его к продолжению этой работы. Он догадался, что, найдя возможные астрономические ориентации в Британии на более северной широте, чем Египет, он сможет вычислить изменения эклиптики (Солнца), поскольку в течение данного периода такого рода изменения более четко прослеживаются в северных (или южных) широтах.

С помощью Пенроуза и других Локьер начал свою работу в Стоунхендже в 1901 году. Они измерили ориентировку на точку летнего солнцестояния, и это позволило найти ошибку в ранних расчетах Флиндерса Питри. Дата, вычисленная Локьером и Пенроузом на основе измерения изменений наклона эклиптики, позволила отнести происхождение Стоунхенджа к далеким доисторическим временам. По их расчетам, датой его строительства был –1680 (±200 лет).

Когда Эдмонд Галлей посетил монумент в 1720 году, он прозорливо догадался по общему виду камней, что возраст сооружения должен составлять по крайней мере 3000 лет. В своей работе «Кельтские друиды» (1827) Годфри Хиггинс на основе астрономических данных предположил еще более раннюю дату – 4000, однако до Локьера и Пенроуза никто в действительности не верил, что данный монумент был гораздо старше кельтско-римских времен. Сообщение о своем открытии Локьер и Пенроуз направили в Королевское общество, а в целях популяризации Локьер написал книгу «Стоунхендж и другие британские монументы».

При измерении ориентировки на летнее солнцестояние Локьер, как и его предшественники, столкнулся с проблемой: какие участки монумента следует выбрать для нахождения средней линии авеню – ось, определенную каменными кругами или Пяточным камнем? Средняя линия авеню и ось располагались примерно на одном азимуте, но из-за общего разрушения (и частичного последующего восстановления) монумента определение настоящей оси и геометрического центра было весьма произвольным, к тому же отдельные части монумента имели различные центральные точки или центральные линии.

Так называемая осевая линия считается линией, проходящей посередине между камнями 55 – 56 (центрального трилита), через серединную точку камней 30 – 31 и 15 – 16 (внешнего круга сарсенов). Измерив азимут средней линии авеню и получив значение 49°35'51'', Локьер решил вместо этого принять за азимут 49°34'18'', определявшие среднюю ось Стоунхенджа через репер военно-топографической съемки на Силбери-Хилл, находившийся в 13 км (8 милях) к северо-востоку и на той же линии, которая проходила через Гровли-Касл в 10 км (6 милях) на юго-запад. Сделанный Локьером выбор азимута авеню впоследствии много раз критиковали, да и сейчас не везде признают.

Взяв азимут от авеню, Локьер проигнорировал Пяточный камень, центр которого располагался в 1,8 м (6 футах) к востоку от средней линии авеню. Хотя, как видно с осевой линии внутри кругов камней, Солнце теперь восходит (приблизительно) над Пяточным камнем. В древние времена, ввиду изменений наклона эклиптики, оно поднималось к северу от него (рис. 10). Несмотря на это, каким бы ни было значение Пяточного камня в качестве сомнительной древней солнечной маркерной точки, уже, кажется, нет сомнений в том, что он действительно использовался как некая звездная маркерная точка.

Изучив, как он ее назвал, «теорию ориентировок» с использованием Пяточного камня и авеню в Стоунхендже, Локьер решил, что имеются и другие соображения, которые следует принять во внимание. Он задумался над тем, существовал ли в этой конструкции более ранний круг. Тогда, исследовав «курганы» и базовые камни, он отметил, что линия, проведенная от камней 91 – 93, указывала на заход Солнца примерно 6 мая и 8 августа, а в обратном направлении – на восход Солнца примерно 7 февраля и 8 ноября. По его мнению, эти даты представляли собой среднеквартальные дни года или примерно 45 дней до и после солнцестояний. Линия 91 – 93 проходит почти по центру, определенному большим кругом сарсенов и расположенному примерно в 1 м (3 фута) к северу от центра, определенного кругом Обри. Однако в своих размышлениях о базовых камнях он не учел те значительные открытия, которые были сделаны его последователями. Если бы он обратил внимание на возможную связь монумента с Луной, как ему подсказывала уже опубликованная работа Годфри Хиггинса «Кельтские друиды» и другие источники, он обязательно проверил бы и лунную гипотезу.

Что же касается вопроса о возможном существовании более раннего круга в самом Стоунхендже или где-то поблизости, то Локьер принял во внимание мнение геолога Дж.В. Джадда, который считал, что голубые камни были взяты из более раннего круга, располагавшегося в каком-то районе неподалеку от Стоунхенджа, и доставлены либо в качестве военных трофеев, либо в качестве священного сокровища какого-то кочующего племени. Но поскольку эти голубые камни были признаны чужеродными для долины Солсбери, их присутствие там требовало объяснений, если не принимать во внимание апокрифическую историю Готфрида Монмутского. Джадд склонялся к ледниковой теории. В середине и в конце XIX века все хорошо понимали, какой огромной транспортирующей силой обладает ледник, когда видели обломки пород, принесенных в ледниковый период и разбросанных по всему британскому ландшафту. Они остались там после того, как последние великие ледники отступили на север. Все соглашались с тем, что ледник мог принести огромные массы камней из их отложений в горах, а потом разбросать их на сотни миль. Естественно, по преобладавшему на то время мнению, присутствие этих чужеродных камней приписывалось действию ледника. Джадд так суммировал эту проблему: «Я могу предположить, что, когда ранние обитатели этого острова начали возведение Стоунхенджа, равнина Солсбери была густо устлана огромными массами белых сарсеновых камней («серыми баранами») и гораздо менее плотно – более темными глыбами (так называемых «голубых камней»), последними реликтами дрейфа ледника, который почти сошел. Именно из этих двух типов материала были выбраны камни, подходящие для строительства задуманного храма. Вполне возможно, что именно обилие этих двух материалов, столь резко контрастирующих по цвету и внешнему виду, в какой-то конкретный момент могло не только определить место, но и в определенной степени подсказать благородные черты архитектуры Стоунхенджа».

Рис. 10: а) вид на северо-восток из центра круга сарсенов Стоунхенджа примерно через четыре минуты после появления первых лучей восходящего Солнца 20 июня в две различные эпохи. Заметьте, как произвольный выбор различных частей Солнца (пунктир б), то есть первый проблеск, наполовину поднявшееся и взошедшее Солнце, составляет различие по крайней мере в 2000 лет в значимой точке азимута горизонта. Заметьте, что точка азимута, в которой Солнце находится в середине лета в настоящее время, смещается на восток вдоль горизонта на примерно 1° в 4300 лет

Вместе с тем мнение современных археологов расходится с правдоподобной ледниковой версией Джадда, особенно в том, что касается происхождения и присутствия голубых камней. Есть указания на то, что сработал более фундаментальный критерий, например выбор широты, заставивший строителей времен неолита выбрать именно это место для строительства Стоунхенджа.

Проведенное Локьером исследование различных ориентировок убедило его в том, что Стоунхендж был тесно связан с древним культом майского периода. Этот тезис постоянно встречается во всех его работах о мегалитических монументах и превратился почти в навязчивую идею. По его мнению, имелось достаточно свидетельств тому, что в Стоунхендже культ мая предшествовал культу солнцестояния. Он поспешил провести сравнение Стоунхенджа с мегалитическими строениями Карнака в Бретани. Как и в Стоунхендже, многие ориентировки менгиров Карнака оказались связанными с солнцестоянием. В поддержку своих идей Локьер цитировал работу Ф. Гайара, одного из пионеров разработки того, что теперь общеизвестно как «теория ориентировок Карнака».

Один из наиболее интересных разделов книги Локьера о Стоунхендже – это две главы, посвященные «астрономическим подсказкам для археологов», где он излагает то, что считал модельными принципами, которых должны придерживаться исследователи мегалитических сооружений. В них он объясняет свои взгляды по поводу возможных звездных ориентировок древних строений Северо-Западной Европы, схожих с ориентировками на звезды, которые, как он считал, он доказал во время своей предшествовавшей работы с египетскими монументами, а Пенроуз, по его мнению, доказал в Греции.

Он писал: «В продолжение моей работы в Египте в 1891 году и трудов господина Пенроуза в Греции в 1892 году теперь я постараюсь доказать наличие в Британии каких-либо следов звездных обсерваторий, включая те, которые связаны с культом Солнца в определенные периоды года. Мы оба обнаружили, что за звездами вдалеке от солнечной орбиты следили на рассвете, особенно в Египте, как за предвестниками восхода Солнца – «предвещающими звездами», – чтобы у жрецов было время подготовиться к жертвоприношению Солнцу. Чтобы сделать все надлежащим образом, такая звезда должна была взойти в тот момент, когда Солнце все еще находилось примерно на 10° ниже горизонта. Есть также основания считать, что звезды, поднимающиеся недалеко от точки севера, служили также звездными часами и позволяли определять время ночью так же, как днем его можно определить по положению Солнца».

С тех пор Локьера обуревала главным образом навязчивая идея о нахождении следов культа Бельтайна^[10]. Основная и заключительная части его книги о Стоунхендже посвящены в основном элементам фольклора и его теориям. Он считал, что культ Бельтайна сошел на нет после перестройки монумента в –1680.

Локьер задумался над тем, что если удастся доказать, что Стоунхендж и другие британские каменные круги использовались как обсерватории для наблюдения за предвещающими звездами, то дату создания подобных обсерваторий, вероятно, можно определить с точностью до 200 лет. Это возможно, поскольку сравнительно быстрое движение звезд в склонении вызывается прецессией равноденствий. Изменения склонения Солнца, вызванные изменением наклона эклиптики, сравнительно медленные. Однако предположения Локьера относительно предвещающих звезд оказались слишком притянутыми, что он впоследствии и осознал. С этой проблемой связаны некоторые факторы, которые привносят неопределенность и путаницу. Например, сначала нужно предположить дату монумента, чтобы потом точно определить заданную звезду. Вполне можно продемонстрировать, что конкретной ориентировке в различные эпохи могут соответствовать несколько ярких звезд.

Весьма оптимистически Локьер считал, что метод датирования по звездам имеет огромные преимущества перед методом датирования по Солнцу. В то время никто не пытался применить данный метод как строго научный инструмент, хотя некоторые использовали аналогичные методы по отношению к звездам южной полусферы в попытке датировать происхождение конфигураций созвездий.

Локьер рассказывал, как в различных частях Британии он добыл точные свидетельства об объектах, использовавшихся для ночной работы, и объектах, сооруженных в связи с майским периодом, который, как он неоднократно подчеркивал, являлся основной темой во всей Европе в древние времена и все еще прослеживается при определении дней начала кварталов в Шотландии. В своей книге он пытался продемонстрировать методы, которыми пользовались древние британские «жрецы-астрономы» для наблюдения за звездами.

По мнению Локьера, самый простой способ для жреца-астронома провести наблюдение за звездами из каменного круга – это воздвигнуть камень или курган, указывающий направление к тому месту на горизонте, где звезда будет подниматься и ее будет видно из центра круга. Если наблюдаемые на рассвете звезды являются вестниками лета, то такой камень или курган может быть видим. Локьер считал, что есть основательная причина, почему они не должны находиться слишком близко, и по этому поводу с усмешкой замечает: «...при торжественной церемонии чем хуже виден ее механизм, тем лучше»

В темноте такие камни и курганы будут освещены огнями, помещенными возле них. Позднее Том тоже озвучил эту идею. Локьер отмечал, что для освещения подобных камней использовались специальные чаши, наполненные жиром или маслом, но такое возможно только при хорошей погоде, при отсутствии ветра. По его мнению, в ветреную погоду для укрытия жреца строился кромлех либо какая-то схожая структура.

Указывая на необходимость и важность точных планов, Локьер подчеркивал: «а не тех небрежно составленных планов, которыми Фергюссон и многие другие снабдили нас». Он рекомендовал использовать старые военно-топографические карты с масштабом 25 дюймов (1 миля), которые, по его мнению (весьма оптимистическому), указывали на положение менгиров достаточно точно, и азимуты можно было рассчитать по ним с точностью до одной минуты.

Локьер настаивал на точном определении склонений звезд, так как они давали постоянно меняющиеся значения из-за прецессионных смещений. Сейчас таблицу таких прецессионных смещений найти гораздо проще, чем во времена Локьера, а для конкретных звезд их легко рассчитать, используя простые таблицы в стандартных учебниках астрономии. Локьер использовал методы как азимута, так и амплитуды, угловое расстояние от северной (или южной) точек, а также угловое расстояние между восточными и западными точками соответственно. В наше время топограф в поле будет пользоваться простым методом измерения азимута от истинного севера, поворачиваясь по часовой стрелке от 0° до 360°. Такое использование азимута принято у топографов, навигаторов и инженеров. В астрономии же азимут обычно берется по значению угла к горизонту, когда нулевой точкой является точка истинного юга для наблюдателя, а угол увеличивается к западу.

Локьер оставил достаточно практических советов для будущих астроархеологов. Он составил целый набор четких графиков для определения склонения звезды (для широт от 49° до 59°) от определенного азимута (рис. 11). Он справедливо отметил, какое значение имеет линия горизонта и как рефракция влияет на расчеты. По его мнению, линию горизонта можно примерно определить по контурным линиям на 1-дюймовых военно-топографических картах или их эквивалентах. Другими полезными цифрами являются изменения склонений самых ярких звезд, встречающиеся в расчетах древних жрецов-астрономов. Они показывают изменения склонения звезд (связанные с прецессией), рассчитанные на период от –2150 до –150. Изучение этих цифр подчеркивает одну из проблем, о которой уже упоминалось ранее (выше), то есть предварительно необходимо знать приблизительную дату(ы), когда именно проводилось какое-либо наблюдение за звездами. Например, если звезда № 26 (Спика, альфа Девы) и звезда № 25 (Бетельгейзе, альфа Ориона) находились на значительном расстоянии друг от друга в своем склонении в –2000, то примерно в –650 значения их склонения были такими же.

Будучи весьма оптимистично настроенным на использование звезд при определении дат строительства мегалита, впоследствии Локьер признал наличие здесь некой проблемы, когда написал: «...определив азимут линий наблюдения и выяснив (по таблицам) склонение, мы можем обнаружить, что не одна, а несколько звезд находились в данном склонении в различные даты. В таком случае какую из этих звезд нужно принимать во внимание?»

По словам Локьера, нам следует выбрать звезду (или звезды), наиболее удобно расположенные для определения времени ночью, либо те из них, которые могли быть использованы в качестве предупреждающих (предвещающих) звезд. Он приводит список дат, которые могут иметь критическое значение для солнцестояния, например май (период мая), август, ноябрь и февраль. (Заметьте, что для различных эпох и месяцев Локьер называет различные звезды. Карту звезд см. на рис. 12.)

Локьер также рассматривает вопрос о наблюдениях за Солнцем, и тут мы сразу же сталкиваемся с одной из наиболее неразрешимых и противоречивых проблем, касающейся ориентировок как на Солнце, так и на Луну (особенно в Стоунхендже): какая часть лунного или солнечного диска должна указывать азимут во время восхода или захода: верхний лимб (первый проблеск) или верхний тангенс; центр (половина сферы) либо нижний лимб (нижний тангенс или полная сфера)? Похоже, сам Локьер не чувствовал по этому поводу никаких сомнений, когда писал: «Часто думают, что для определения точного места восхода или захода Солнца, в его связи с этими древними монументами, мы должны принимать во внимание центр Солнца, что мы и делаем, когда Солнце наполовину взошло. Фактически же мы должны учитывать ту часть солнечного лимба, которая первой показывается над горизонтом. Первый проблеск верхнего лимба Солнца учитывается, скажем, когда видимый лимб находится на высоте 2', и мы должны внимательно учитывать высоту холмов, над которыми появляется Солнце».

Рис. 11. Диаграмма Локьера для графического определения склонения звезды для широт от 49° до 59°

Локьер также оставил нам удобное число для нахождения азимута при летних солнцестояниях в промежутке широт между 47° N и 59° N.

Чтобы расширить и развить свою работу в области астроархеологии, начатую в Стоунхендже, Локьер посетил многие мегалиты, разбросанные по всей Британии. Некоторые из этих археологических объектов были впоследствии тщательно изучены последователями теории астроориентировок, в частности Александром Томом.

Один из наиболее интересных объектов, который Локьер посещал несколько раз, – это Херлерс, расположенный в 8 км (5 милях) к северу от Лискерда в Корнуолле. В своей посвященной Египту работе Локьер утверждал, что проследил прецессионные изменения восходов и заходов конкретной звезды, которые нашли свое отражение в осях храмов. Теперь он предполагал, что аналогичные изменения линий наблюдения можно обнаружить в трех каменных кругах комплекса Херлерс. В тех местах они широко известны как «сырные прессы», и это название прижилось в Юго-Западной Британии в связи с мегалитическими кругами и аналогичными полевыми монументами.

На плане Херлерс состоит из трех больших кругов крупных гранитных камней, ориентированных почти по прямой на линии северо-северо-восток и юго-юго-запад. Средний круг самый большой – 40,5 м (135 футов) в диаметре. Самый северный круг – 33 м (110 футов), а южный – 31,5 м (105 футов). В настоящее время эти три круга значительно пострадали, и по крайней мере половина камней смещена с их первоначальных позиций. Том, который позже провел топографическую съемку этого объекта, классифицировал их в рамках своих собственных теорий как тип II яйцеобразных кругов (рис. 22).

Результаты проведенных в Херлерсе ранних исследований убедили Локьера в том, что там можно было определить линии наблюдения за Арктуром (альфа Волопаса) в –2170, –2090 и –1900; за Антаресом (альфа Скорпиона) в –1720; за Бетельгейзе (альфа Ориона) в –1730; за Сириусом (альфа Большого пса) в –1690; за летним солнцестоянием; за ноябрьским заходом Солнца и ноябрьским восходом Солнца. Локьер предполагал, что Арктур использовался как «часовая звезда» и служил звездой, предвещающей месяц август и, возможно, как он полагал, «также Праздника урожая Корниша».

Следуя идее о том, что фольклор может дать подтверждающий ответ, Локьер познакомился с житиями всех местных святых, поскольку «местные празднества прежних дней часто ассоциировались с местными святыми». Просмотрев календарь Института Франции, «поскольку святые Корниша свойственны как для Корнуолла, так и для Бретани», он отметил, что дни, посвященные святым Юстину и Клэр, выпадали на 9 и 12 августа. Это, по мнению Локьера, служило убедительным доказательством, позволяющим предположить, что монумент Херлерса включал в себя по крайней мере одну звезду, предвещающую августовский праздник.

Локьер также использовал Херлерс для подтверждения своей идеи о значении майского периода, на этот раз используя явную ориентировку на Антарес из самого северного круга к кургану, расположенному примерно на юго-западе от него. Он добавил свои заключения к тем наблюдениям, которые он и Пенроуз сделали ранее в Египте и Греции, заметив: «Тогда нам удалось подтвердить уже третий случай астрономического использования звезды для предсказания восхода Солнца утром в Бельтайн».

Попытки Локьера решить проблемы мегалитов охватывали также и авеню мегалитов, в частности расположенные в Дартмуре. Эти мегалитические авеню могли быть отмечены одним, двумя или несколькими рядами камней, одни из которых прямые, другие изогнутые. Они могут следовать в различных направлениях компаса, а порой их число может достигать нескольких в пределах одного монумента. Ранняя французская работа об ориентировках в Бретани убедила его в том, что там располагались монументы, связанные с поклонением Солнцу в период мая. По мнению Локьера, это была самая ранняя попытка древнего человека измерить календарный год по Солнцу после того, как Луна оказалась неподходящей для измерения времени. Применив свои идеи к Дартмуру и используя сравнительный метод (который стал весьма популярным в XIX веке среди таких пионеров антропологии, как Тейлор и Фрейзер), он пришел к выводу: «Эквиваленты ориентировок Бретани не так часто встречаются в Британии. Гораздо чаще их можно встретить в Дартмуре, куда я недавно ездил для их исследования. Условия Верхнего Дартмура весьма специфические. Для тех мест характерны густые обволакивающие туманы, которые зачастую опускаются без предупреждения. По своей структуре вся эта земля изрезана ручьями. Повсюду множество камней. Тогда я обнаружил, как это уже было сделано до меня, что вследствие таких условий, которые я перечислил, направления, обозначенные рядами камней, служили совсем другим церемониальным целям. Поэтому и их происхождение, вероятно, было другим. Было очень важно тщательно разграничить такие типы ориентировок и попытаться их рассортировать. Моей главной задачей, естественно, было определить, насколько они схожи с их эквивалентами в Бретани и могут ли они иметь астрономическое происхождение. Прежде всего предстояло определить, какие из них сооружены для богослужения, а какие для практических целей».

Рис. 12. Карта звезд и созвездий. Учтите, что здесь не указаны крайние околополюсные группы звезд. Названия месяцев вверху показывают, какие звезды находятся на меридиане в 20.00 в различные времена года в данную эпоху

Тогда Локьер отсеял как неастрономические те ряды камней и авеню, которые были слишком длинными, искривленными и следовали в нескольких направлениях. Он предположил, что в некоторых случаях они были полезными направляющими вехами ночью, в тумане, в сложной местности, пересеченной множеством ручьев. Вместе с тем он осторожно предположил, что об их возможном использовании нельзя судить лишь по нынешней структуре почвы или нынешним руслам ручьев. И действительно, со времен неолита наземные условия в значительной степени изменились ввиду климатического оптимума, который произошел в с. –4000.

Касаясь вопроса о виде авеню, Локьер считал, что те из них, которые были астрономически ориентированы, не обязательно должны быть исключительно прямыми. По его мнению, прямоты можно добиться только на ровной поверхности, но если авеню проходит по возвышенностям и оврагам, то при определении азимута необходимо учитывать высоту горизонта.

Локьер терялся в догадках (как и мы сейчас) о реальном практическом назначении некоторых из этих разветвленных авеню, хотя везде писал: «Мы знаем, как такие авеню использовались в Бретани для поклонения Солнцу». Локьер также был весьма озадачен тем, почему авеню и круги были обнаружены по соседству с курганами и местами захоронений.

Именно в этот момент Локьер сделал предупреждение в отношении каменных ориентировок будущим полевым исследователям и вдобавок – резкое критическое замечание в отношении властей, которые не утратили свою актуальность и сегодня. Он писал: «Мы не должны считать, что эти ряды камней имеют сейчас такой же вид, в каком их оставили их создатели. Ужасающее пренебрежение правительства к нашим национальным древностям, как я убедился на месте, ярко продемонстрировали как власти графства Девоншир, так и другие, менее важные органы управления и фактически все, кому нужно проложить дорогу или построить стену. Из этого можно сделать вывод, что любой из этих рядов камней мог когда-то быть гораздо длиннее и иметь явное практическое назначение, а те камни, которые сейчас отсутствуют в этих кругах, могли когда-то использоваться для церемониальных процессий у храмов, исчезнувших к настоящему времени».

Среди нескольких структур авеню, которые исследовал Локьер и которые служат иллюстрацией его метода работы, имеются две известные двойные авеню из вертикальных камней в Мерривейле (возле Вокхэмптона в Девоншире). Эти двойные ряды камней следуют параллельно с запада на восток (азимут 82° или 262°). Северный ряд имел длину 181,8 м (600 футов), а южный – 263,8 м (870 футов). Оба замыкались треугольными камнями в восточном конце (рис. 13). Почти в центре южного ряда располагался округлый курган, окруженный кругом камней. От юго-западного угла этого кургана в юго-западном направлении вел другой одиночный ряд камней на расстояние 42,7 м (140 футов). К югу от последнего ряда камней располагался круг камней в 91 м (300 футов) и одиночный камень рядом. Поблизости находились еще несколько курганов. Размеры составлявших авеню камней варьировались от 0,5 до 1 м (2 – 3 фута), в каждом ряду камни располагались на расстоянии 1 м (3 фута) друг от друга, а расстояние между рядами составляло 24 м (80 футов).

Следует помнить, что, по мнению Локьера, длинная авеню, направленная на точку восхода звезды и проходящая по неровной почве, не обязательно должна быть совершенно прямой. А если две авеню разных эпох направлены к точке восхода одной и той же звезды, то они не могут быть параллельными. Локьер использовал эти два фактора для опровержения, как он их называл, «любопытных аргументов критиков астрономической теории». Эти критики настаивали на том, что отсутствие параллелизма явно противоречит тому, что эти авеню когда-то использовались в астрономических целях. У Мерривейла обе авеню явно не параллельны, и в ориентировке самой южной из них имеется четкий изгиб.

По предположению Локьера, в Мерривейле Плеяды (Семь Сестер) когда-то использовались как звезды, предвещающие восход майского Солнца при азимуте 75 – 82°. Вариации азимута могут быть вызваны различной для наблюдателя высотой горизонта, на который направлены линии его наблюдения. В Мерривейле Локьер определил высоту горизонта как 3°18'. Затем, предположив, что именно Плеяды были рассматриваемыми предвещающими звездами (которые предвещают майский восход Солнца), и вооружившись данными военно-топографических карт масштаба от 25 дюймов до 1 мили (и дополнительными топографическими данными, предоставленными Уортом), он получил результаты, которые дали ему основание считать, что идея с Плеядами доказана. Дополнительно это подтвердил и тот факт, что, по определенным Пенроузом различным греческим звездным ориентировкам, Гекатомпедон у Афин также был ориентирован на Плеяды в –1495. Локьер отметил, что cursus в Стоунхендже почти параллелен авеню Мерривейла, и поэтому решил, что, как и авеню Мерривейла, cursus использовался как дорога для процессий, созерцающих восход Плеяд. Камень в восточном конце Мерривейла был назван «блокирующим камнем», и Локьер предположил, что он использовался как прицельный камень. Он заметил, что камни в конце авеню были длиннее остальных, и посчитал, что это поможет найти ключ к истинному направлению других авеню.

Рис. 13. Авеню, круги и камни в Мерривейле возле Вокхэмптона (Девоншир), демонстрирующие предполагаемую Локьером астрономическую ориентировку (по Локьеру)

Подводя итоги своим исследованиям монументов Корниша и Дартмура, Локьер поставил несколько вопросов и выразил надежду на то, что в будущем они будут подробно изучены специалистами по ориентировкам. К примеру, он размышлял, не являются ли авеню, состоящие из двух рядов камней, отражением авеню Сфинкса в Египте. Не проводилось ли двойное поклонение в авеню и кругах одновременно? Являются ли все груды камней и цисты в авеню более поздними добавлениями? Он прокомментировал это так: «Я всегда считал, что эти древние храмы и даже дополняющие их длинные и камерные курганы предназначались скорее для живых, чем для мертвых... После того как какое-то место приобрело статус священного, вполне резонно было проводить там захоронения, и с тех пор это могло происходить там регулярно. Наиболее вероятный период может простираться от 1000 года до н. э. вплоть до совсем недалеких времен, которые археологи сочтут возможными».

Локьер не отмахивался от возражений по поводу его астрономической теории со стороны современных ему критиков, которые резко выступали против идей об ориентированных авеню, так как их было слишком много. Один из критиков даже насчитал пятьдесят. На это Локьер ответил, что, по его мнению, в различные периоды года эти авеню предназначались для различных целей, «одни – для практических, другие – для религиозных». Он так писал в поддержку своей астрономической теории: «...результаты, полученные в Девоне и Корнуолле, на удивление схожи... Из всего небесного разнообразия, из которого оппоненты предлагают мне выбрать любую звезду, в настоящее время внимания заслуживают только шесть звезд, две из которых точно использовались как в Египте, для отсчета времени, так как они скрывались за северным горизонтом, так и в Афинах. Эти шесть звезд, как подсказывает глобус планетарных прецессий, являются именно теми звездами, «утренними звездами», которые были нужны жрецам-астрономам, чтобы подготовиться к моменту восхода Солнца в критических точках в период мая или солнцестояния».

Идеи Локьера подвергались постоянной критике как со стороны археологов, так и астрономов, но наиболее агрессивным нападкам подвергались именно его необузданные и гиперспекулятивные экскурсы в дебри предыстории и фольклора. Значительную часть своей книги о Стоунхендже он посвятил беспорядочному обсуждению того, как фольклор и традиции пролили «тусклый свет на использование звезд в древности».

Сегодня такой modus operandi для занимающегося физическими науками ученого, предположительно использующего в своей работе научные методы, практически неизвестен и будет представлять собой губительную методологию, возможно лишь за незначительными исключениями. Перед Локьером, как непререкаемым редактором журнала Nature, никогда не стояла проблема соответствия требованиям критически настроенных, анонимных научных рецензентов, назначаемых редакторами научных изданий. Поэтому он не был чем-то ограничен и часто позволял своим идеям трансформироваться в ненаучные полеты фантазии. Сегодня многие археологи, незнакомые с его огромным вкладом в новаторскую науку о Солнце и звездах, относят его к разряду «лунатиков», в компании с Великовским и фон Деникеном.

Вместе с тем можно утверждать, что экскурсы Локьера в мистический фольклор говорят лишь о разносторонних интересах этого искателя истины в традициях великого ученого-мыслителя XIX века Гумбольдта. Начиная с 1890-х годов и далее исследования Локьера, как астроархеолога, составляли только небольшую часть его огромного интереса к космосу. Например, в 1903 году, самом напряженном году его жизни, когда он находился на пике научной славы, его занимала главным образом метеорология.

Локьер обладал тонким чувством юмора – качеством, которое далеко не часто идет бок о бок с теми, кто не может терпеть глупости. Типичным примером его юмора может служить это прекрасное саркастическое замечание: «Я думал, что изменение наклона эклиптики является самым прекрасным неторопливым движением, известным нам, поэтому и Солнцу определенно надлежит кое-чему научиться, заглянув в типографию».

Как один из величайших ученых мужей, Локьер произвел огромное впечатление на Теннисона. В свою очередь, и сам Локьер был потрясен широтой знаний поэта и его тесным знакомством с астрономией. Однажды Теннисон восторженно написал Локьеру: «...в моем антропологическом спектре вы окрашены как звезда науки первой величины». Свидетельством обширных интересов Локьера стало написание им совместно с дочерью Винифред книги (его последней) под названием «Теннисон, как ученый и певец природы», которая имела целью показать публике широту и глубину научных познаний поэта.

Локьер никогда не ограничивался изучением лишь очевидных факторов любой проблемы и собирал любые свидетельства, которые могли иметь к ней отношение. Не стоит забывать, в какой интеллектуальной атмосфере Локьеру приходилось работать в начале XX века. Незадолго до этого произошло бурное возрождение интереса к фольклору и мистицизму, главным образом с подачи мощных и всеобъемлющих научных знаний Тейлора, Фрейзера и Макса Мюллера, и особенно последнего, теория солнечных мифов которого отзывается эхом и сегодня. Антропология представляла собой совершенно новую науку, еще не определившую свои направления и границы. Она не была систематизирована так, как другие традиционные естественные науки, унаследованные нами из эллинского мира.

Фрейзер был пионером междисциплинарного подхода. На вершине своей славы его называли лидером «нового гуманизма». Он ворвался в несколько научных областей, чтобы выкорчевать там нужные ему факты. Подобно Локьеру, Фрейзер твердо верил, что в процессе познания неосведомленность в какой-то конкретной дисциплине не должна воспрепятствовать человеку взять ее за горло и выслушать, что она расскажет о себе. Его часто критиковали за «библиотечный подход» к антропологии, а поскольку он чувственно относился к такой критике, то счел величайшим комплиментом, когда-либо адресованным ему, когда один покинувший свой дом посетитель с далеких берегов однажды восхищенно воскликнул: «Почему вы знаете мои родинки лучше, чем я сам!»

Следуя своей методологии, Фрейзер представлял себя интеллектуальным дикарем, перед которым стояла проблема объяснить самому себе природные и гуманитарные явления. Последнее привело к тому, что его подход стали называть «Если бы я был лошадью», по примеру апокрифической истории американского фермера, который потерял свою лошадь (см. ниже). Другие параллели также можно провести с методом, который Конан Дойл популяризировал в его Шерлоке Холмсе: «Вы знаете мои методы в таких случаях, Ватсон. Я ставлю себя на место человека и, сначала подключив его интеллект, стараюсь представить, что бы я сам предпринял в таких обстоятельствах».

С академической точки зрения Фрейзер сейчас находится в забвении, но его «Золотая ветвь» в сокращенном виде и мягком переплете являлась наиболее широко читаемой работой по антропологии^[11]. Она долго оставалась книгой, которую обязательно должны прочитать все, кто заявляет о своем знании литературы. Фрейд и другие позаимствовали у Фрейзера много фактического материала, но интерпретировали его по-своему. Фрейзер также перевел «Фасты» Овидия, в которой содержатся некоторые ранние литературные ссылки на астрономические явления. Вместе с тем Фрейзер всегда признавал свою незначительную осведомленность в астрономии. Особой критике подвергался его упор на растительный элемент в мифологии, который впоследствии Эндрю Ланг назвал школой мифологии Ковент-Гардена.

Методы, которые Локьер использовал в Египте, Стоунхендже и других британских мегалитах, открывают для астроархеологии ценные исторические перспективы. Антропология, под видом этнографических параллелей, опять входит в моду как вспомогательный научный инструмент астроархеологии. Хотя Локьер нередко и заблуждался, он несомненно был пионером в этой области. Когда он начал свое британское исследование, он говорил: «Моя задача не рассортировывать факты фольклора и традиций, а просто выковыривать из известных источников точные выводы в отношении стоящих перед нами вопросов...»

Одна из его первых задач заключалась в установлении значения временных взаимоотношений, в частности кварталов года – четырех важных составляющих григорианского, греческого и римского календарей. Локьер обратил внимание на то, что все эти даты располагались примерно на полдороге между солнцестояниями и равноденствиями, а впоследствии он увязал их с мегалитическими ориентировками.

Локьер, подобно Обри и Стакли до него, сильно увлекался идеями, касающимися друидов. Он говорил, что самую раннюю информацию о днях празднеств в Великобритании можно почерпнуть у Кормака, архиепископа Кашела, в X веке («Словарь верований и фольклора» Хэзлитта), а Валланси рассказывает, что «в то время четыре огромных костра разжигались во время четырех величайших празднеств друидов, а именно в феврале, мае, августе и ноябре».

Большая часть тезисов Локьера была заимствована из «Золотой ветви» Фрейзера. Локьер признавал свой большой долг перед Фрейзером и писал в главе, посвященной «священным кострам»: «Прекрасный подбор фактов, касающихся этой темы, собранных г-ном Фрейзером в его «Золотой ветви», снимает с меня необходимость вдаваться в детали этой части моего исследования».

Затем Локьер кратко перечисляет огненные фестивали:

1. В феврале, мае, августе и ноябре оригинального майского года.

2. В июне и декабре, в самые длинные и короткие дни в периоды солнцестояний...

3. Костер на Пасху.

Прямиком из «Золотой ветви» читателю преподносится глава о «Священных деревьях», «Священных колодцах» и «Ручьях», предшествующая главе о происхождении британского культа и схожих чертах семитского и британского культов.

Локьер свободно пользуется сравнительным методом. Он выяснил, что семитский Ваал также характерен и для Западной Европы. Его эквивалентами предположительно являются Bel, Beal, Balor Balder и Phol, Fal, Fail, а имя Balus также носил первый король Оркни. Майские огненные празднества Бельтена друидов сейчас уже широко известная тема для читателей «Золотой ветви» Фрейзера.

Продолжая майскую тему, Локьер считал cursus Стоунхенджа и авеню Дартмура свидетельствами церемониальных и социальных процессий и предположил: «...празднества, игрища и скачки не были забыты... а что касается скачек, то, по моему мнению, это доказывает тот факт, что размеры cursus Стоунхенджа составляют 10 000 футов в длину и 350 футов в ширину и он занимает долину между двумя холмами, позволяя тысячам зрителей присутствовать одновременно, а нашим лошадям до сих пор надевают праздничную сбрую в Бельтайн».

Изучая происхождение британского культа, он представлял себе, что древние путешественники-первооткрыватели, следовавшие вдоль побережья в Британию в поисках олова, могли торговать в Корнуолле еще в –2500. Касаясь схожести между языками Среднего Востока и кельтским языком и других подтверждающих свидетельств, предоставленных ему его современниками антропологами, Локьер делает вывод: «...основное население этих островов до прихода кельтов говорило на диалектах, схожих с диалектами Северной Африки».

Идеи Локьера о контактах между культурами Восточного Средиземноморья и Британии не так уж далеко ушли от теории Гордона Чайлда, чье влияние на британскую предысторию в более современные времена было просто огромным. Гордон Чайлд (среди других) считал, что имеются очень веские доказательства контактов между культурой Уэссекса и культурой Микен: «...их схожесть, которая может быть иногда случайной, в целом слишком очевидна, чтобы с этим не считаться...» Хотя контакты между этими культурами явно имели место, полезно вспомнить, что сейчас их значение считается сравнительно малым. Несмотря на это, некоторые археологи до сих пор утверждают, что окончательное развитие Стоунхенджа (Стоунхендж III) должно было, по некоторым данным, произойти благодаря значительному вкладу Микен.

В последней главе «Стоунхенджа» Локьер суммирует свои идеи, сравнивая открытия, произведенные им в Египте, с теми, которые он сделал в Британии и Бретани. Он рассказывает, что британские наблюдения основывались на исследовании им многих монументов в течение трех или четырех лет в различных регионах с помощью многочисленных друзей, которым очень нравилось заниматься этим в свободное время.

Эти исследования насчитывали более сотни возможных ориентировок, которые Локьер свел в следующую таблицу:

Локьер называл свои доказательства «исчерпывающими» и считал, что слепая удача не имеет ничего общего с определением различных ориентировок, поскольку, как он отмечал, они прекрасно складываются в определенные группы. При этом он не подвергал свою работу какому-либо статистическому анализу, как это проделывали Хокинс и Том со своими собственными открытиями в более позднее время.

Локьер считал, что авеню и кромлехи хронологически относились к более ранней, примитивной стадии, а каменные круги появились позже, олицетворяя более продвинутые практически астрономические знания. У авеню было единственное предназначение, и она могла быть ориентирована только на восход (или заход) единственного астрономического объекта, в то время как круги, вместе с несколькими внешними, вспомогательными объектами, имели множественное назначение и могли помечать различные астрономические явления. Самые ранние наблюдения за восходом Солнца были связаны с маем – вегетационным годом, ассоциирующимся с ростом и плодородием, что, по мнению Локьера, вероятно, было первой солнечной ориентировкой человека эпохи палеолита на отдаленном горизонте. Гораздо позже эти ориентировки были связаны с периодом солнцестояния, который начинается в июне. Локьер подозревал, что в Стоунхендже когда-то были круги, связанные с маем и предшествовавшие нынешнему кругу, связанному с солнцестоянием. Таким образом, Стоунхендж мог, вероятно, начаться как храм Мая, типа британского Мемфиса, а закончился как храм Солнцестояния, подобно храмам Амона-Ра в Фивах, соответственно египетским идеям Локьера.

Локьер сделал правильный вывод, что британские круги полностью функционировали «более чем за тысячу лет до того, как арийцы или кельты появились на сцене». Вместе с тем он предполагал, что друиды времен Цезаря несомненно были потомками жрецов-астрономов более древних времен и поэтому на их примере можно изучать достижения ранних жрецов-астрономов.

Нет сомнений в том, что в некоторой степени интерес Локьера к кельтам-друидам был вызван тем, что французские археологи рассказывали ему о линии Локьеров, предположительно произошедших от лигуров – ранней кельтской народности, которая селилась возле Уза. Соблазн приписать некоторые астрономические знания своим прямым праотцам носил, возможно, подсознательный характер, но вместе с тем это все же придало его идеям о кельтах определенный колорит^[12].

В период между новаторской работой Локьера и появлением нового произведения Хокинса «Разгадка тайны Стоунхенджа» почти ничего не было сделано в самом Стоунхендже для дальнейшей разработки идей Локьера. Его произведение критиковалось со всех сторон, но именно его более поздние и довольно экстравагантные рассуждения лишили его практически всякой поддержки. Ранние работы Локьера в Египте и Стоунхендже действительно привлекли на его сторону много сторонников, даже среди археологов уровня Уоллиса Баджа, Флиндерса Питри и Гастона Масперо. Такие маститые ученые, как Макс Мюллер и Дж.Г. Фрейзер, видели в практической полевой работе Локьера многое в подтверждение их собственных библиотечных исследований мифологии и фольклора. Фрейзер считал подтверждением его собственных идей о летней огненной мифологии, когда с восхищением читал в «Рассвете астрономии» Локьера: «...так же точно, как храм в Карнаке когда-то указывал на заход Солнца во время летнего солнцестояния, так и храм Стоунхенджа указывал почти на восход Солнца во время летнего солнцестояния... Наблюдения подсказывали жрецам, что новый год начался, и тогда, вероятно, разжигались костры, чтобы разнести эту весть по всей стране. Таким образом, у нас есть наконец возможность проследить происхождение костров середины лета...»

После выхода первого издания его книги о Стоунхендже в 1906 году Локьер уговорил Королевское общество создать комитет для проведения астрономического исследования древних монументов Британии. Хотя он считал себя слишком старым для такой работы, именно в этот период он заинтересовался каменными кругами Уэльса и глубоко погрузился в изучение кельтской мифологии.

Эти мифологические исследования вышли далеко за рамки того, что большинство сегодняшних археологов и астрономов считают относящимся к сфере астроархеологии. Его гипертрофированные идеи о древней связи между Британией и Египтом были довольно интересны, но не имели достаточно реальных доказательств. Его вера в то, что класс жрецов-астрономов, знакомый с египетскими методами, существовал в Британии аж с с. –3600, а друиды были прямыми предками семитского народа, мигрировавшего в Британию, была пропитана ароматом романтики XVIII века, характерным для Стакли, но лишена осторожного скептицизма, который следовало бы ожидать от редактора Nature и влиятельного члена Королевского общества. Его широкий комплексный подход, объединяющий археологию, астрономию и мифологию, был новаторским и похвальным настолько, насколько он соответствовал рамкам научных методов. Его ранние сторонники были вполне готовы разделить его идею о том, что египтяне и древние бритты ориентировали свои постройки и монументы на небесные тела, но друидские мотивы, перенятые им от Обри и Стакли, воспринять было гораздо сложнее.

Локьер умер в 1920 году. Вскоре после этого один из его друзей и биограф писал: «Солнце – наш высший историк, а астроном – его пророк. Астрономические интерпретации Локьера, зачастую теоретические, порой основанные на неправильных измерениях и полученные в лучшем случае во время работы в выходные дни, представляют собой наследство, оставленное великим теоретиком самого Солнца будущим исследователям археологии и антропологии, которое они просто не смогут проигнорировать».

Глава IV
СТОУНХЕНДЖ: БОЛЕЕ ПОЗДНИЕ ОПИСАНИЯ И ГИПОТЕЗЫ

Основная критика относящихся к Стоунхенджу теорий Локьера касалась его метода определения момента восхода Солнца в Стоунхендже, если принять возраст монумента в –1680 (± 200 лет). Он считал, что восход Солнца над Стоунхенджем происходит в тот момент, когда появляется первый проблеск солнечного диска, в то время как в Карнаке (в его египетских исследованиях) он определял этот момент, когда центр диска Солнца (половина сферы) появляется над горизонтом. Критики обвиняли Локьера в произвольной трактовке фактов и подгонки их для наибольшего соответствия его различным теориям.

В 1912 году Т.Е. Пиит в своей лихой маленькой монографии «Монументы из грубых камней» предпринял попытку определить, кем были строители Стоунхенджа, откуда они так неожиданно и загадочно появились, а позднее исчезли без следа. Но Пиит не добился большего успеха, чем Локьер.

В последующие годы статьи и книги о Стоунхендже регулярно продолжали появляться, но большинство из них просто пересказывали известные археологические материалы. В 1927 году в первом номере Antiquity появилась обзорная статья. Именно этот журнал широко освещал тему Стоунхенджа и других мегалитов в 1960-х годах. А.П. Троттер в своей статье «Стоунхендж как астрономический инструмент» предпринял попытку пересмотреть астрономические теории о Стоунхендже. По словам Троттера, он намеревался «скорее изучать факты, чем обсуждать теории». Он сразу же объявил об отсутствии у него какой-либо приверженности к существовавшим теориям, так как подошел к проблеме Стоунхенджа не как астроном и не как археолог. В статье кратко обсуждались последствия применения Локьером его методов датирования и перечислялись три возможных положения Солнца во время восхода: первый проблеск, наполовину поднявшееся (половина сферы) и полностью поднявшееся (полная сфера) Солнце, что могло иметь большое значение. Первый проблеск дал Локьеру дату с. –1700. В свою очередь, наполовину взошедшее Солнце дало с. –3500, а полностью взошедшее с. –5200. Встав на указанную Локьером центральную ось, Троттер отметил, что различие в позициях правого и левого глаза наблюдателя давало разницу в датировках в 500 лет. На основе этого он сделал соответствующий вывод, что Стоунхендж является весьма неточным астрономическим инструментом для определения дат.

Троттер высказал свое мнение о том, как идея об ориентировании Стоунхенджа на точку летнего солнцестояния могла работать на практике. Он отметил, что восточная точка восхода Солнца весной совершает длинные скачки, затем замедляет свое движение и сползает почти на северо-восток. Наблюдатель, стоящий посередине под огромным трилитом (55 – 56), увидит, как Солнце однажды утром поднимется близко к северной стороне входа, а точка его восхода с каждым днем будет смещаться все меньше и меньше, и за период примерно в три недели точка восхода Солнца на горизонте будет сдвигаться только на ширину самого Солнца. Тогда он предположил, что строители Стоунхенджа вполне могли определить неделю, когда происходит солнцестояние, но вряд ли они могли знать точный день. Поэтому Троттер пришел к выводу, что Стоунхендж был бесполезен для календарных целей и мог фиксировать лишь одну «дату», а именно неделю летнего солнцестояния.

Несмотря на то что отдельные данные накапливались в течение многих лет, только в начале 1950-х годов стала вырисовываться более четкая картина Стоунхенджа, когда решением этой проблемы занялись археологи Стюарт Пигготт, Р.Дж.С. Аткинсон и Дж.Ф. Стоун.

К этому времени стало ясно, что у Стоунхенджа действительно длинная предыстория. Его послеримская датировка Фергюссоном уже давно была вполне обоснованно отброшена. При раскопках рва были найдены осколки керамики и другие артефакты, которые можно датировать периодом от –1900 до –1700 – очень близко к ранним, возможно весьма произвольным, астрономически обоснованным оценкам Локьера. Пигготт и Аткинсон доказали, что монумент рос и развивался в период позднего неолита, начиная от простого сооружения, сравнимого с другими британскими каменными монументами типа «хендж», до строения гораздо большей сложности.

В том виде, который известен сейчас как Стоунхендж I, с с. –2350 до –1900^[13], монумент состоял из круглого рва и внутренней насыпи высотой 2 м (6 футов) и диаметром 96 м (320 футов) с разрывом-входом в 10,5 м (35 футов), смотрящим на северо-восток (рис. 14). Для этого периода характерны несколько других отличительных черт: ямы для столбов и другие разбросанные группы ям для столбов и камней B, D и Е у входа на дамбу; пятьдесят шесть ям Обри, которые были выкопаны, а затем вскоре засыпаны; три большие ямы для столбов на парковке для посетителей (рис. 21); возможно, другие, еще ненайденные; четыре ямы для столбов А; возможно, ямы для столбов у базовых камней 92, 94 и у Пяточного камня 96 и гораздо позже возведенные камни в базовых участках 91 и 93. В этот период камень D, вероятно, был передвинут на позицию С, а камень Е смещен и впоследствии закопан рядом со своей изначальной позицией.

В том, что известно как Стоунхендж II, с с. –1900 до –1700 (структура, которая больше не существует), произошло несколько дополнительных изменений: сооружена авеню; ров у Пяточного камня засыпан; на объекте появились голубые камни и начато их возведение в форме двойного круга в центре ограждения (рис. 15). Однако схема двойного круга явно никогда не была завершена, и только примерно две трети камней было установлено на их позиции. Когда позднее они были удалены, ямы от подготовки к возведению более поздних сарсенов.

Рис. 14. План Стоунхенджа I. Участок авеню датирован позже них были засыпаны мелом и плотно утрамбованы в ходе

Во время Стоунхенджа III, с с. –1700 до –1350, более крупные сарсены были доставлены на место из Марлборо-Даун и установлены в виде: а) пяти трилитов в форме подковы, б) круга из тридцати вертикальных камней, соединенных сверху камнями-перемычками и сформировавших замкнутый архитрав или круг. Голубые камни, демонтированные во время фазы строительства II, вновь были возведены и сформировали: а) круг из 59 – 61 камня (точное число дискутируется), расположенных в форме круга 2,4 – 2,7 м (8 – 9 футов) внутри круга сарсенов; б) подковообразное сооружение, состоящее из девятнадцати камней, расположенных внутри пяти трилитов. Были выкопаны пятьдесят девять ям Y и Z, которые впоследствии сровнялись с землей естественным образом.

Рис. 15. План Стоунхенджа II. Возведение камней в южном квадранте никогда не было завершено

Пятьдесят шесть ям Обри, первая из которых была найдена им в 1666 году, а потом пропущена последующими исследователями монумента, были вновь открыты Р.С. Ньюволлом во время раскопок, проводившихся под руководством полковника Хаули в 1919 – 1926 годах. Эти ямы представляют собой грубые округлые углубления глубиной от 0,6 до 1,2 м (2 – 4 фута), наполненные смесью дробленого мела, продуктами горения и органикой поверхностного слоя земли. В одно время считалось, что когда-то они удерживали камни или столбы, однако раскопки это не подтвердили и фактически показали, что ямы были намеренно засыпаны вскоре после того, как были выкопаны.

Рис. 16. На плане Стоунхенджа III показан круг сарсенов с перекрытиями (SC); пять сарсеновых трилитов (ST), формирующих подкову; круг голубых камней (BC); подкова из голубых камней (BH) и позиции ям Y и Z

Со времени ранних публикаций присутствие чужеродных голубых камней в структуре Стоунхенджа вызывало множество споров. Напомним, что, по мнению Джадда, их привезли в Стоунхендж из другого объекта, но изначально они попали в этот район вместе с ледником. Гораздо раньше апокрифическая история Готфрида Монмутского повествовала о том, что они были привезены с горы в Ирландии для возведения памятника 460 казненным британским воинам. Но каким образом эти камни были перевезены в древние времена, остается большой загадкой. Никто не может конкретно сказать, чья это заслуга – человека или природы. Ясно одно, никаких голубых камней за исключением нескольких разрозненных фрагментов, ассоциируемых с остатками уэссекской культуры, невозможно найти в окрестностях Стоунхенджа в наше время. Их не встретить и в кладке местных зданий или других современных строений, несмотря на частые сообщения о таких находках.

В 1872 году Фергюссон считал, что старая ирландская легенда во многом правдива, ссылаясь на то, что эту идею поддерживают геологи, так как очень похожие камни хорошо известны в Ирландии. Фергюссон задает вопрос: «Почему мы не можем предположить, что эти камни были установлены в память о королях или других людях, которые были похоронены рядом с ними?» Другие исследователи полагали, что, скорее всего, эти голубые камни являются военными трофеями и были доставлены в Стоунхендж победителями в честь этого события. В 1923 году Х.Х. Томас положил конец этим догадкам и спорам, когда с помощью петрологического анализа доказал, что эти камни, издавна считавшиеся чужеродными для равнины Солсбери, – все родом из сравнительно ограниченного района гор Преселли в Юго-Западном Уэльсе. Эти чужеродные камни оказались разновидностью пятнистого долерита или презелита, риолита или вулканического пепла, а так называемый Алтарный камень и другие чужеродные обломки, возможно, произошли из отложений (песчаника) Кошестона в гавани Милфорд, к югу от гор Преселли.

Однако путь, по которому эти камни были доставлены в Стоунхендж, озадачивал как археологов, так и геологов. Много было написано о возможных методах и технологиях, использованных древними строителями для транспортировки этих массивных камней в равнину Солсбери. Сейчас большинство людей верит в то, что они были доставлены в Стоунхендж силами человека, а не природы. Однако геологический механизм не был полностью списан со счетов, и в 1971 году геолог Дж.Ф. Келлавей снова выдвинул весьма правдоподобную теорию о леднике (см. ниже).

Несмотря на новые полевые работы Пигготта, Аткинсона и Стоуна, которые пролили свет на последовательность сооружения Стоунхенджа, здесь все еще оставалось множество необъяснимых загадок. Например, каково назначение ям Обри и ям Z и Y и остались ли еще какие-либо необъясненные предназначения для внешних базовых камней? Астрономическое, или, по-другому, сезонное значение Пяточного камня и ориентировки авеню были признаны, но вместе с тем в отношении самого монумента было мало или не было вообще никаких свидетельств, рисующих что-то большее, чем простая картина сооружения, служившего каким-то доисторическим церемониальным центром, связанным с летним и зимним солнцестоянием.

Местонахождение Стоунхенджа тесно связано с примечательным скоплением округлых курганов. Они и экзотические погребальные вещи, найденные в некоторых из этих курганов, ассоциировались с культурой Уэссекса раннего бронзового века и датировались по явной связи с Микенами периодом примерно от –1550 до –1400. В начале 1950-х годов древесный уголь из ям Обри (Стоунхендж I) с помощью радиоуглеродного анализа был датирован –1848 (± 275). Но лишь в 1959 году был обнародован первый радиоуглеродный анализ Стоунхенджа III. Возле одного из трилитов была найдена сломанная кирка из рога оленя, использовавшаяся при сооружении монумента. Она была датирована –1720 (± 150). Более точные проверки по годовым кольцам дерева значительно изменили эту дату и отнесли ее к более раннему периоду.

Неожиданным и восхитительным открытием, которое в то время, похоже, теоретически связало Стоунхендж с микенской Грецией, стал рисунок кинжала, обнаруженный Аткинсоном на одном из сарсеновых монолитов в июле 1953 года. Он заметил этот рисунок, когда попытался сфотографировать для туриста некую граффити, вырезанную посетителем Стоунхенджа в XVII веке. В момент, когда Аткинсон смотрел через видоискатель фотокамеры, он неожиданно заметил на камне оттененный рельеф кинжала и топора. Быстро оторвав глаз от камеры, он внимательно всмотрелся в древнюю, изъеденную непогодой поверхность. Рисунок был вполне реальным и все еще безошибочно различимым в косых лучах полуденного солнца. Аткинсон рассказывает, что, когда он позвал своего коллегу Дж.Ф. Стоуна взглянуть на этот рисунок, тот настолько возбудился, что сильно прикусил чубук своей трубки и сломал зуб. По крайней мере, это доказывает, что не все археологи столь флегматичны, как это принято считать!

Рис. 17. Возможные альтернативные пути транспортировки голубых камней из гор Преселли в Южном Уэльсе в Стоунхендж в Вильтшире

Им обоим, Аткинсону и Стоуну, этот топор показался знакомым. Ирландское оружие, практически идентичное этому, было найдено поблизости, в курганах Уэссекса, а кинжал просто заинтриговал их. У него было большое круглое навершие и длинный конусообразный клинок. Нигде еще в Восточной Европе не находили таких кинжалов, однако похожие были обнаружены в руинах Микен. Если кинжал действительно был микенским, то это может стать неопровержимым свидетельством связи Стоунхенджа с 3500-летней цивилизацией Микен, из чего вполне можно сделать вывод, что главным архитектором последнего Стоунхенджа был эгеец...

Обнаружение этих первых доисторических рисунков привело к дальнейшим открытиям. Рисунки и целый набор граффити, датированные последним историческим периодом, были уже хорошо известны в Стоунхендже. Здесь практически не осталось сарсенов, на которых не было бы хотя бы одной надписи. На том сарсене, который Аткинсон фотографировал для посетителя в тот судьбоносный полдень (камень № 53), находилась одна из самых известных и глубоких надписей и, возможно, одна из древнейших: IOH : LVD : DEFERRE (Johannes Ludovicus (или Джон Луис) de Ferre), расположенная чуть выше уровня глаз. На этом камне также имелось несколько других рисунков топоров (символы бога небес?), изображенных лезвием вверх. Некоторые из этих рисунков были настолько изъедены временем, что их практически невозможно было различить.

В своей книге «Стоунхендж» (1956) Аткинсон рассказывает, как через несколько дней после этого открытия десятилетний сын одного из помощников на раскопках обнаружил первый из гораздо большей группы изображений топоров на внешней поверхности камня 4. В течение следующей недели Р.С. Ньюволл, ветеран раскопок Стоунхенджа, открыл ряд еле заметных, почти стертых временем рисунков топоров на том же камне и еще три более четких рисунка на камне 3 поблизости.

Фактически первое открытие стало только началом и привлекло внимание всех к возможному существованию других рисунков. С тех пор были обнаружены следы еще нескольких топоров, кинжалов и прямоугольных рисунков. Среди камней, на которых нанесены такие рисунки, можно назвать номера 3, 4, 23 и 57. По мнению Аткинсона, рисунок на камне 156, раньше считавшийся доисторическим, фактически вырезан пришлым каменотесом примерно в 1829 году. Другой интересный рисунок, обнаруженный Ньюволлом на поверхности камня 57, предположительно напоминает рисунки, встречающиеся в каменных гробницах Британии и известные как «орнаментальный щит». Рисунок на камне 57 очень нечеткий и практически стерся под подошвами посетителей.

Глава V
КТО «РАЗГАДАЛ ТАЙНУ» СТОУНХЕНДЖА?

Обнаружение рисунков стало одним из наиболее волнительных послевоенных открытий, особо значимых для археологов, которые твердо верили в то, что фаза строительства Стоунхенджа III была в значительной степени связана с распространением культуры Микен. Вместе с тем в следующем десятилетии открытие рисунков отошло на второй план благодаря ярким идеям Джеральда Хокинса, опубликованным в журнале Nature 26 октября 1963 года. Эти идеи вызвали незамедлительную и заинтересованную реакцию.

Первая работа Хокинса была относительно небольшой. В ней доказывалось, что справедливые идеи Локьера о летнем солнцестоянии были лишь верхушкой астрономического айсберга. По его мнению, многие ориентировки камней указывают вполне недвусмысленно на точки восхода и захода Луны на ее весьма сложном пути по эклиптике, а кроме того, в монументе «скрыты» несколько других весьма значимых точек, ориентированных на Луну и Солнце.

Сначала Хокинс определил предположительную дату строительства монумента как –1500, но затем с помощью электронного компьютера он нашел значимые позиции на горизонте для точек восхода и захода Солнца, Луны, звезд и других планет. Вслед за этим были измерены различные позиции камней, ям и средних точек, при этом за основу была взята топографическая съемка монумента (масштаб 20 футов – 1 дюйм), опубликованная британским министерством публичных зданий и общественных работ.

В компьютер были введены 165 известных позиций вместе с координатами каждой из них, и была дана команда выполнить три задачи:

A. Продлить линии через 120 пар найденных позиций (в обе стороны, таким образом, 120x2 = 240 позиций).

Б. Определить истинный азимут этих линий.

B. Разработать склонение^[14], в котором эти линии, продленные дальше, пересекут линию горизонта.

Естественно, это была лишь модификация основного метода, использованного ранее Локьером, но поскольку в Стоунхендже имеется более 27 000 возможных ориентировок, то вполне ясно, что без использования современного компьютера задача по выполнению таких расчетов является просто геркулесовой.

Хокинс описал свои методы и идеи в последующей книге «Разгадка тайны Стоунхенджа» (1965). Для разработки программы компьютера потребовался лишь один день. Основная карточная информация была переведена на магнитную пленку, а затем к делу приступил компьютер. Менее чем за минуту машина выдала ответ. Хокинс говорил, что, по его расчетам, человеческий мозг работал бы над выполнением этой задачи около четырех месяцев.

Из полученных результатов стало незамедлительно ясно, что склонения, вычисленные компьютером, указывали на большее число повторений. Хокинс задумался: а насколько велико их значение? Что означали повторные приблизительные склонения +29°, +24° и +19°, а также их аналоги –29°, –24° и –19°?

Сначала Хокинс и его помощники проверили планеты. Он заметил, что только Венера могла показывать склонения такого типа. Однако, поскольку максимальное склонение Венеры составляет ±32°, то это, похоже, слишком большое расхождение для получения убедительного соответствия. Затем проверили Сатурн и обнаружили аналогичную ненадежность, поскольку его максимальные склонения составляют всего ±26°. Остальные, более яркие планеты также попали в число маловероятных кандидатов.

Затем была проведена проверка более ярких звезд. Хокинс, естественно, был знаком с работами Локьера в Стоунхендже и других местах, и поэтому ему неизбежно пришлось провести проверку некоторых звезд, часто упоминаемых Локьером, таких как Капелла, Арктур, Сириус, Канопус, Вега и альфа Центавра. Поскольку Хокинс принял –1500 в качестве выбранной эпохи для исследования, то возникла необходимость обработать на компьютере склонение различных звезд в данный период (с учетом эффектов прецессии). Но и после этой работы он снова уперся в стену. Хотя Арктур имеет сегодня значительное склонение +19°21', в –1500 оно составляло примерно +42є. Сегодня склонение Сириуса –16°39', а в –1500 оно составляло –19°. Хотя склонение Сириуса в –1500 выглядело значащим и близко соответствовало –1500, Хокинс счел, что это конкретное соответствие могло быть случайным. Ни одна из других звезд Локьера не давала значительных склонений. Читатель может самостоятельно проверить это для эпохи –1500 с помощью звездных карт Локьера.

«Если теперь планеты и звезды можно снять со счетов, то как насчет Солнца?» – размышлял Хокинс. Он уже подозревал, что некоторые экстремальные склонения грубо соответствуют Солнцу. Этого вполне можно было ожидать, учитывая наличие давно определенной ориентировки на летнее солнцестояние. Но что же делать с Луной? Тогда, как рассказывает Хокинс, он вернулся к компьютеру, чтобы на этот раз определить экстремальные склонения как Солнца, так и Луны в эпоху –1500 и экстремальные направления их восходов и заходов в то время. Естественно, не было известно (кроме a priori предположения Локьера), как наблюдатели Стоунхенджа в древние времена могли интерпретировать восходы и заходы, на какую именно часть солнечного диска указывала ориентировка (см. рис. 10). Хокинс надеялся, что эту проблему также можно решить с помощью компьютера.

У Солнца есть две экстремальные позиции восхода (то есть зимнее и летнее солнцестояние), но у Луны, из-за ее более сложного движения, их четыре. Все эти факторы были учтены при перепрограммировании компьютера. Эта новая задача была им выполнена за несколько секунд. Когда Хокинс и его помощники сравнили полученные данные, у них, по его словам, не осталось сомнений: предположение о том, что ориентировки Стоунхенджа прослеживали пути Солнца и Луны относительно горизонта, «получило полное подтверждение».

Хокинс признавался, что он был готов к некоторым солнечным корреляциям Стоунхенджа, но никак не к его полной солнечной корреляции. Он также не подозревал, что вдобавок там могла наблюдаться и полная лунная корреляция. Локьер никогда не говорил о лунной корреляции Стоунхенджа или какого-либо другого британского или французского объекта, да и Хокинс сам менее всего этого ожидал. Однако, если бы они оба внимательно ознакомились с имеющимися (весьма объемистыми) апокрифическими литературными работами о друидах, то оба могли бы самостоятельно предугадать эту интригующую возможность. Последующие свидетельства (после Локьера) были предоставлены вице-адмиралом Бойлом Сомервилем в 1912 году. В своей работе, опубликованной в журнале Британской астрономической ассоциации, Бойл Сомервиль предположил, что в мегалитическом монументе Калланиш в Шотландии имеется ориентировка на Луну...

Впоследствии работу Локьера и Сомервиля продолжил Александр Том. После нескольких лет неспешной и методичной работы, почти без публикаций, он уже в 1950-х годах пришел к твердому выводу, что многие из исследованных и изученных им каменных кругов имели (помимо других астрономических и неизвестных метрических особенностей) позитивные лунные ориентировки. При этом, по личным соображениям, его работа достаточно долгое время не касалась Стоунхенджа, вплоть до 1974 года.

С.А. (Питер) Ньюхэм, британский астроном-любитель, за год или два до Хокинса исследовал лунные и солнечные ориентировки Стоунхенджа. Однако, по одной из тех превратностей судьбы, которые часто сопровождают научные открытия и которые отозвались неким эхом в противоречиях, возникших в британской астрономии после открытия Нептуна в 1846 году, его работа оставалась незамеченной до появления первой статьи Хокинса в журнале Nature, взбудоражившей долго дремавшие астродебаты вокруг Стоунхенджа.

Интерес Ньюхэма к Стоунхенджу пробудился в 1957 году, когда он посетил этот монумент вместе со своей женой. Обсудив различные астрономические теории со смотрителем, он заинтересовался идеями Локьера. Ему посоветовали ознакомиться с сомнениями, выраженными Аткинсоном в отношении выводов Локьера (изложенных в книге Аткинсона «Стоунхендж»), и вскоре он задумался о возможных новых подходах к решению данной проблемы в целом. Через некоторое время в его жизни произошло два события, повлиявшие на его последующие действия: умерла его жена и вскоре после этого он вышел на пенсию. Не зная, чем заняться после сорока шести лет работы инженером газовой промышленности, он оказался в растерянности. Еще будучи инженером, он решил перепроверить оси и ориентировки Локьера, что, как он простодушно считал, может занять всего несколько дней. В этом, как он с горечью признавался позже, он ошибался. В монументе крылось гораздо больше, чем казалось на первый взгляд, и через две недели он вернулся домой «ничуть не умнее, чем был перед отъездом». Но цель этой первой разведки заключалась не только в изучении проблем, связанных с определением точной ориентировки оси, но также в повторном изучении и исправлении сомнительных измерений и различий в многочисленных опубликованных планах монумента.

В последующие три года из своего дома в Йоркшире он много раз посещал Стоунхендж, и всегда вместе со своим старым теодолитом. С течением времени его практические знания о Стоунхендже расширялись. Затем, в один прекрасный день, он стал подозревать, что ориентировка базового камня 92 к дислокации G положительно была направлена на экстремальную северную точку восхода Луны (одна из четырех экстремальных позиций Луны). И опять в эту историю вмешалась насмешница судьба. Поскольку его идеи и расчеты были лишь предположительными, он написал письмо своему другу, профессиональному астроному, работавшему в обсерватории Лондонского университета, с просьбой проверить его расчеты данных позиций. Ньюхэм, в письме спрашивал, каким должен быть истинный азимут Луны для этой конкретной ориентировки. В ответ на этот запрос он получил цифру –45°. Ньюхэм расстроился, так как эта цифра на несколько градусов отличалась от той, которую он сам считал правильной. Но, будучи астрономом-любителем, как он мог спорить с профессионалом? Тогда он временно отложил в сторону идеи о лунной ориентировке и занялся возможными ориентировками на Солнце и звезды.

В ноябре 1962 года он получил список возможных восходов звезд, Солнца и Луны от своего друга, тоже астронома-любителя, Ф. Адди, в то время директора секции Солнца Британской астрономической ассоциации, который знал об интересе Ньюхэма к Стоунхенджу. В списке перечислялось время восходов, которые можно было наблюдать в прежние времена над Пяточным камнем. Был уже поздний вечер, когда Ньюхэм бросил мимолетный взгляд на этот список перед тем, как отправиться спать. Но по какой-то необъяснимой причине он не смог уснуть в эту ночь, подсознательно его мозг продолжал работать. Расположение цифр почему-то показалось ему знакомым, но каким-то неуловимым. Затем туман сомнений неожиданно рассеялся, и примерно к полуночи проблема с его прошлой аномальной ориентировкой на Луну была решена – цифра, присланная ему другом из Лондонского университета, означала 40,5°, а не 45,0°. Из-за явно глупой, непроверенной опечатки вся его последующая работа пошла в неверном направлении. Он был так возбужден, что все мысли о сне в ту ночь покинули его. К четырем часам утра он не только проверил и перепроверил ориентировку 92 – G, но также и две новые ориентировки на Солнце.

Ньюхэм, находившийся в ходе своей работы под сильным влиянием выводов, сделанных Аткинсоном в его книге о Стоунхендже, а также заслуг Ньюволла в довоенных раскопках, незамедлительно написал им обоим и рассказал о своих открытиях. Сам Ньюволл всегда внимательно следил за новыми свидетельствами возможного астрономического значения Стоунхенджа. Ранее он предполагал, что наиболее значимой может быть ориентировка на точку зимнего солнцестояния, и скептически относился ко всем идеям, за исключением новой теории Ньюхэма об ориентировке монумента на точку равноденствия. Аткинсон же был согласен со всеми его идеями и советовал Ньюхэму обнародовать их в журнале Antiquity.

Краткое описание полученных Ньюхэмом результатов было переслано Глину Даниэлю, редактору Antiquity, вместе с предложением в случае необходимости предоставить более широкий обзор. Ньюхэм стал ждать ответа, но в течение двух месяцев его послание, похоже, пылилось на столе редактора. И вот, наконец, в марте Ньюхэм получил письмо с отказом. В своем ответе Даниэль писал, что, не будучи сам астрономом, он ничего не понял, но в любом случае не считал этот материал подходящим для его журнала. До сих пор не ясно, давал ли Даниэль эту работу на рецензию понимающему человеку после того, как храбро признал свою собственную неспособность оценить ее астрономические заслуги. Сам же Ньюхэм всегда считал, что его работа была отвергнута потому, что он был простым астрономом-любителем.

Между тем Ньюхэм, будучи директором университетского Астрономического общества в Лидсе, поделился своими идеями с друзьями-астрономами. Один из них, научный корреспондент Yorkshire Post, почувствовал, что Ньюхэм был на пути к чему-то очень оригинальному, и опубликовал 16 марта 1963 года популярный обзор работы Ньюхэма в статье из трех колонок, появившейся на страницах этого влиятельного, но провинциального периодического издания – на целых семь месяцев раньше собственной оригинальной работы Хокинса, появившейся в журнале Nature. Работа Ньюхэма, в соответствии с журналистским стилем, вышла под броским заголовком: «Загадка ямы G». Во многом название этой темы все еще актуально, так как археологи, и в частности Ньюволл, имели прочные основания сомневаться в том, что именно эта яма (среди прочих других) является делом рук человека. Однако яма G не являлась главной темой этой статьи. Ее задачей было доказать, что базовые камни могли использоваться для составления нескольких ориентировок, особенно лунных.

Еще в 1846 году преподобный Е. Дюк обнаружил, что Северный курган (94) находится на одной линии с камнем 93 в последних лучах заходящего Солнца в самый короткий день. Дюк отмечал, что в противоположном направлении линия, проведенная из Южного кургана (92) до камня 91, ориентирована на восходящее Солнце в самый продолжительный день года. Открытие Дюка можно считать первым реальным шагом к решению астрономических проблем Стоунхенджа.

Ньюхэм открыл ориентировку на точку равноденствия, от кургана 94 к яме для камня С, но также отметил, что линия, проведенная от кургана 94 к 91, явно совпадает с точкой горизонта, где Луна восходит в своей самой южной точке во время ее девятнадцатилетнего цикла. В противоположном направлении линия от 92 к 93 отмечала заход Луны в ее самой северной закатной точке. Ньюхэм посчитал, что эти две ориентировки имеют большое значение и связаны с любопытным фактом – основной круг сарсенов смещен примерно на 1 м (3 фута) от истинного центра ям Обри. Если бы они были концентричны, то заслоняли бы линию наблюдения 92 – 93. Эта загадка смещенного центра монумента долго являлась темой жарких дискуссий среди археологов.

Точка зрения Ньюхэма о противоречивой яме G (возможно, естественного происхождения, либо яма, оставленная после извлечения сгнившего корня давно умершего куста или дерева) заключалась в том, что она может считаться очень важной, поскольку ориентировка от 94 к G указывает на восход Солнца в самый короткий день года. Линия же от кургана 92 к G направлена на восход Луны в ее самой северной точке.

Таким образом, с точки зрения Ньюхэма, эта теория может объяснить шесть из восьми основных солнечных и лунных событий года. Рассуждая далее, Ньюхэм ввел гипотетическую маркерную яму в нераскопанной части объекта, примерно в 10,5 м (35 футов) к югу от 93, которую он предварительно обозначил как G2. Отсюда гипотетическая ориентировка от 92 к G2 будет указывать на заход Солнца в самый продолжительный день, в то время как предполагаемая ориентировка от 94 к G2 – на заход Луны в ее самой южной точке. Ньюхэм считал, что если гипотетическая G2 была бы открыта позже при раскопках, то шанс чистого совпадения в отношении структуры ориентировок Стоунхенджа был бы почти исключен.

После обсуждения этой проблемы с Ньюхэмом Аткинсон занялся поисками G2, используя примитивный, но эффективный метод поверхностного простукивания («выстукивания»), но безрезультатно. Однако интуитивно Ньюхэм был прав в его поисках самой южной точки захода Луны. Хотя до сих пор кажется, что он ошибался относительно данной гипотетической линии от 92 к G2, поскольку такой истинный азимут существует где-то еще в монументе, что подтвердили последующие находки (см. ниже).

Эта призрачная яма G2 привлекла внимание к тому, что раскопки охватывали лишь половину объекта. Остальная его часть оставалась неисследованной под поверхностью земли, и только в исключительных обстоятельствах министерство общественных работ, в ведении которого находился монумент, могло снять эмбарго на продолжение раскопок. После Второй мировой войны полевые археологи были глубоко обескуражены работой своих коллег XIX века и довоенного периода, чьи методы раскопок довольно часто были достойны порицания. Некоторые считают, что в будущем традиционные полевые раскопки будут заменены, и новейшие субповерхностные методы исследований смогут решать эти проблемы, не тревожа ценные и невосполнимые остатки, находящиеся под поверхностью земли уже четыре тысячи лет.

На той же неделе, когда были опубликованы находки Ньюхэма, из Стоунхенджа пришло сообщение об обрушении под порывами сильного ветра одного из вертикально стоявших сарсенов. Реакция публики на это обрушение была довольно бурной, в то время как работа Ньюхэма не вызвала почти никакой реакции. Сенсационное сообщение о том, что эти сарсены, вероятно, формировали часть каменного комплекса продвинутой доисторической культуры, возможно уникальной для Британии, не дошло до глухих провинциальных ушей.

И снова Ньюхэм был сильно огорчен, но остался убежденным в том, что его идеи правильны, что он сделал то, что ни один профессиональный литературный советчик не рекомендовал ему делать, и тогда он решил за свой собственный счет опубликовать полный отчет о своих открытиях.

Но и тогда судьба не повернулась к нему лицом. Местный издатель обещал доставить готовые к распространению буклеты в июне 1963 года, но спустя три дня после получения рукописи Ньюхэма типография сгорела дотла. И хотя вскоре было найдено новое помещение, Ньюхэм получил первый оттиск для редактирования лишь в конце октября (через три дня после того, как работа Хокинса «Разгадка тайны Стоунхенджа» появилась на страницах Nature). Буклет Ньюхэма «Загадка Стоунхенджа и его астрономическое и геометрическое значение» увидел свет только в начале 1964 года.

В тот же день, когда работа Хокинса появилась в Nature, весь мир узнал о новых теориях Стоунхенджа, получивших широчайшее освещение в прессе, на радио и телевидении. Аткинсона, считавшегося высшим авторитетом по Стоунхенджу, попросили прокомментировать все это в прессе, но при этом совершенно забыли упомянуть о работе Ньюхэма. Позже Аткинсон извинился перед Ньюхэмом письменно, оправдавшись тем, что интервьюер телевидения забыл задать предварительно согласованный наводящий вопрос. Таким оказался на деле спонтанный метод доведения фактов и правды до широкой аудитории.

Работа самого Хокинса была весьма оригинальной, и, хотя он следовал основным идеям Ньюхэма, он развил их дальше, что удалось ему главным образом благодаря лучшим технологическим ресурсам. С помощью компьютера Хокинс со своей бригадой проверил несколько путаных ориентировок Стоунхенджа. Среди них – склонение Солнца на ± 24°, хотя гораздо чаще встречаются весьма значимые экстремальные склонения на ± 29° и ± 19°, проходимые Луной во время ее девятнадцатилетнего пути по эклиптике. Хокинс и его сотрудники нашли гораздо больше, чем ожидали. Они были убеждены, что определили со средней точностью в 1° двенадцать солнечных корреляций и со средней точностью в 1,5° двенадцать корреляций Луны. Хокинс рассказывал, что, следуя изначальной идее, пришедшей ему во время посещения Стоунхенджа в качестве простого туриста (что напоминает визит самого Ньюхэма), он завершил все исследования в течение одного года: десять часов было потрачено на изучение карт, двенадцать часов – на подготовку компьютерной программы и одна минута – на работу компьютера IBM! При проверке полученных им результатов с использованием хорошо известной статистической теоремы Бернулли Хокинс посчитал, что имеется лишь один шанс на сотни миллионов, что все эти ориентировки были результатом случайного совпадения.

Хокинс предположил, что базовые камни относятся к фазе строительства Стоунхенджа I. Однако эта ориентировка, включенная в хронологию Стоунхенджа I, не получила широкого признания среди археологов. В своих расчетах данной ориентировки Хокинс, как это ни удивительно, пропустил линию от 94 к яме для камня С, которую обнаружил Ньюхэм и которая, по всей очевидности, показывала направление на точку солнечного равноденствия (на восток). Фундаментальное различие между ориентировками Хокинса и Ньюхэма заключалось в старой основополагающей проблеме: какая часть диска (сферы) Солнца и Луны совпадает с азимутом? По мнению Хокинса, его компьютерные исследования показали, что критической точкой наблюдения была полная сфера, когда Солнце и Луна касались искусственного горизонта, в то время как Ньюхэм основывал свою ориентировку на первом и последнем проблеске, видимом на фактическом горизонте во время восхода или захода. Принятие одной идеи в противовес другой было связано с предполагаемым наличием некоторых ориентировок в обратном направлении.

Вместе с тем Хокинс пошел дальше, чем Ньюхэм и другие, и выдвинул идею, связанную с использованием архитектуры Стоунхенджа III из сарсенов и голубых камней для обозначения значимых астрономических ориентировок. И именно это было наиболее трудно принять археологам – главным критикам теории Хокинса. Несмотря на это, компьютерные исследования Хокинса доказали, что такого рода ориентировки вполне возможны. Он считал, что пять огромных трилитов, формирующих центральную подкову, могли быть предназначены для обрамления восхода и захода Солнца и Луны во время зимнего и/или летнего стояния. Он вспоминал, что, когда впервые посетил монумент в качестве туриста в июне 1961 года, его поразил тот факт, что с одной точки невозможно было что-либо видеть через три узких проема в оставшихся трилитах. Поскольку это противоречило, как он предполагал, обычному архитектурному дизайну, то ему тут же пришла мысль о том, что эти трилиты предназначались прежде всего для фиксации линий наблюдения. Именно это легло в основу собственной мотивации Хокинса предпринять попытку разгадать давно скрытые тайны монумента.

Хотя монументу в целом уже была дана астрономическая подоплека, такие археологи, как Аткинсон и Жакетта Хокс, отнюдь не были убеждены выдвинутыми доказательствами и считали, что вся идея Хокинса была слишком надуманна и переоценивала интеллектуальные способности так называемых варварских рас, которые обитали на Британских островах в тот доисторический период. Конфликт идей между археологами и астрономами – этот неоконченный спор, который подобно дремлющему вулкану потихоньку дымился со времен Локьера, неожиданно снова вспыхнул в прессе.

Статья Хокинса в Nature вызвала широкие отклики. Большинство археологов, хоть как-то знакомых со Стоунхенджем, были настроены негативно, но некоторые все же поддерживали его. Ньюволл, хотя и не был полностью убежден в состоятельности многих его идей, все же чувствовал, что Хокинс и Ньюхэм были на правильном пути. Хокинс пропустил несколько важных моментов в своих ранних работах о Стоунхендже, и Ньюволл теперь воспользовался возможностью обратить его внимание на известную греческую легенду о мистическом острове Гиперборее...

Теперь эта легенда, к сожалению, стала в значительной степени тривиальной темой в литературе о Стоунхендже. Она воскрешает так называемую потерянную «Историю гиперборейцев», которую еще Диодор Сицилийский рассматривает как неисчерпаемый источник древней научной и псевдонаучной мысли. Гиперборейцы показаны как раса, жившая на севере, «за северным ветром», и поклонявшаяся богу Солнца Аполлону. Диодор рассказывает, что их страна была плодородной и продуктивной, там собирали два урожая каждый год (что вполне возможно для северной территории, вплоть до Норвегии, для определенных сельскохозяйственных культур).

Предположительно, Латона, мать Аполлона, была рождена на одном из таинственных островов, и по этой причине Аполлона почитали выше других богов. На другом острове гиперборейцы возвели святой придел для Аполлона и храм сферической формы. С астрономической точки зрения замечания Диодора в значительной мере касаются Луны, как ее видно с острова гиперборейцев, когда она появляется всего лишь на небольшом расстоянии от Земли и имеет над собой протуберанцы. Но действительно важные сведения Диодора заключаются в том, что этот бог посещал данный остров каждые девятнадцать лет. Это прямая ссылка на период, хорошо известный древним грекам (и вавилонянам) как «год Метона», в честь греческого астронома Метона, который в V веке до н. э. отмечал, что 235 лунных месяцев составляют 19 солнечных лет, и поэтому через 19 лет фазы Луны (например, первая четверть, полная Луна и т. д.) повторяются (в пределах нескольких часов) в ту же календарную дату.

Предположительно, во время своего появления бог играл на инструменте, известном как кифара (подобном лире) и безостановочно танцевал, начиная с весеннего равноденствия и до восхода Плеяд. Смотрители (жрецы-астрономы) этого священного места назывались бореальцами и наследовали свои должности на основе иерархического непотизма.

Долгое время фраза о «непрерывно танцующем Боге» признавалась астрономами-мифологами как явное указание на конкретное космическое явление, но никто не мог сказать точно, что имелось в виду. Джордж К. Льюис, классический греческий ученый, в своей Астрономии древних (1862) ссылается на древние идеи, рассказывающие о «танцах звезд», и, по его мнению, это относится к циркулярному танцу околополярных звезд.

В определенной мере Ньюхэм использует историю Гипербореи в своем буклете «Тайна Стоунхенджа». Эту ссылку подсказал Ньюхэму Ньюволл, чей комментарий о ее возможном значении для Стоунхенджа Ньюхэм также включил в текст.

Среди других вопросов Ньюволл обращает внимание на то, что многие авторы в своих работах о Стоунхендже ссылаются на Диодора, поскольку его история может иметь отношение к Стоунхенджу, а именно: таинственный северный остров Гиперборея был не чем иным, как Британией. Но опять же большую часть информации Диодор берет у Гекатея, который, по всей видимости, писал почти за 550 лет до Диодора. Помимо ссылки на сферический храм нет никаких других свидетельств, указывающих на возможную связь этой истории с Британией.

Ньюволл высказывал интересное предположение относительно ссылок на Луну, которая появляется на небольшом расстоянии от Земли лишь у острова гиперборейцев. Он считал, что это могло происходить из-за иллюзии большого размера полной Луны перед осенним равноденствием во время ее восхода. Такая иллюзия – известное явление, но это всего лишь предположение. Однако я считаю, что это также может относиться ко времени, когда Луна на долгие периоды зависает над горизонтом, особенно в высоких широтах. Ньюволл также обратил внимание (как и многие до него) на возможность того, что девятнадцать голубых камней могут ассоциироваться с девятнадцатью солнечными годами метонического цикла. Вдобавок было сделано предложение, что было бы полезным рассчитать позицию Плеяд в период от –2000 до –1000 с тем, чтобы провести позитивную проверку ссылок Диодора.

Ф. Адди последовал этому предложению, но обнаружил, что ни это, ни ряд других альтернативных предположений, за исключением Луны, не совпадают ни с одной из ориентировок камней, если смотреть из центра монумента. Однако полная Луна будет появляться раз в девятнадцать лет над Пяточным камнем во время зимнего солнцестояния примерно через восемь минут после захода Солнца, если смотреть через Великий трилит (55 – 56). Но во время весеннего равноденствия Плеяды точно не видны, поскольку в это время они находятся в наибольшем кажущемся сближении с Солнцем и поднимутся невидимыми вскоре после восхода Солнца.

Ньюволл был не первым, кто отмечал возможную связь девятнадцати голубых камней с метоническим циклом. Готфри Хиггинс в своей книге «Кельтские друиды» (1829) писал: «Самая интересная особенность этих друидских кругов заключается в том, что число камней, из которых они состоят, совпадает с древними астрономическими циклами. Внешний круг Стоунхенджа состоит из шестидесяти камней, а это базовое число самого известного из циклов Античности. Следующий круг состоит из сорока камней, но один с каждой стороны входа выступает вперед из линии, в результате чего остается 19 камней – метонический цикл с каждой стороны».

Эта цитата из Хиггинса также приводится в «Журнале Астрономического общества Лидса» (№ 7, с. 1900) в статье Вашингтона Тиздейла, озаглавленной «Астрономические теории, связанные со Стоунхенджем». Автор описывает несколько интересных теорий и обсуждает новую, только что представленную на совещании Британской ассоциации, состоявшемся в 1899 году в Дувре. Это была новаторская работа некоего доктора Эддоуза, который предполагал, что один из бороздчатых камней, расположенный возле покосившегося вертикального камня центрального трилита, использовался для поддержки столба «перманентным образом» и служил стрелкой в гигантских солнечных часах.

В ту же статью Вашингтон Тиздейл включил еще одну из самых эксцентричных астрономических идей XIX века, согласно которой окружающие храм курганы точно указывают на положение и величину неподвижных звезд, формирующих полную планисферу, а другие курганы – на зарегистрированные затмения, которые происходили в определенное число лет; трилиты же регистрировали проходы Меркурия и Венеры. Эта идея вызвала к жизни несколько других, аналогичного характера.

Но возможно, самым интересным замечанием Вашингтона Тиздейла стало его высказывание: «...жаль, что ушедшему от нас Джеймсу Фергюссону не удалось завершить труд всей его жизни публикацией задуманного им дополнительного тома «Монументов из грубых камней», а профессору Питри аналогичным образом не пришлось опубликовать огромное число его планов и заметок на ту же тему, накопленных им благодаря его трудолюбию, терпению и эрудиции. К сожалению, у нас в Англии до сих пор нет Смитсоновского института...» Вашингтон Тиздейл даже не мог себе представить, что уже спустя полстолетия Джеральд Хокинс, астроном, привлеченный Смитсоновским институтом, был вынужден использовать ресурсы именно этого учреждения для расшифровки секретов Стоунхенджа!

Глава VI
СТОУНХЕНДЖ И ЗАТМЕНИЯ

Когда Хокинсу указали на равноденствие и метонический девятнадцатилетний цикл, он тут же усмотрел в них дополнительный механизм, с помощью которого можно заняться разгадкой секретов Стоунхенджа. У него уже возникло чувство, что заголовок его первой статьи в журнале Nature был, по всей видимости, слишком «самоуверенным и преждевременным». Ньюхэм и особенно Ньюволл предоставили ему ключ к проблеме, когда позже Ньюволл задал интригующий вопрос: «Может ли полная Луна каждые девятнадцать лет устраивать что-либо впечатляющее в Стоунхендже?»

Однако Хокинс сначала занялся вопросом восхода Плеяд. Локьер и Пенроуз часто упоминали Плеяды в их связи с некоторыми монументами. В Древнем мире за этой группой звезд наблюдали особо внимательно и чаще всего обсуждали. Шумеры знали эти Семь Сестер как Семь Богов, а греки одно время считали их отдельным созвездием. Греческие земледельцы убирали зерновые культуры в день Гесиода, когда Плеяды поднимались при восходе солнца в мае, и вспахивали свои поля, когда те опускались на восходе Солнца в ноябре. В Библии Иов даже обращается к ним так: «Можешь ли ты ограничить сладкое влияния Плеяд или ослабить узы Ориона?» Одно племя австралийских аборигенов даже считало их более важными, чем Солнце, и связывало начало летней жары с Плеядами. Каждая цивилизация отмечала их присутствие на небе, и нет причин сомневаться в том, что они были хорошо известны также и людям времен неолита в Британии.

Вместе с тем Хокинс, будучи практикующим астрономом, понимал, что эта группа звезд 4-й величины не представляла собой достаточно яркий объект, когда поднималась над горизонтом или Пяточным камнем, и даже в незагрязненной атмосфере Британии с. –2000 они будут невидимы, пока не поднимутся на несколько градусов над линией горизонта из-за эффекта атмосферной абсорбции, который весьма значим возле или чуть выше горизонта.

Возвращаясь к ориентировкам, Хокинс теперь включил в их число ямы для камней В, С и Е, взяв в качестве подсказки значимую ориентировку Ньюхэма на равноденствие от 94 до С. Ямы для камней В, С и Е не вошли в первые расчеты Хокинса, так как он не считал их уникальными. Поскольку эти ямы для камней располагались довольно близко к центральной линии Пяточного камня, их просто не приняли во внимание как грубые маркерные точки для наблюдения за восходом Солнца в середине лета.

Хокинс рассказывал, что он вернулся к своему компьютеру в январе 1964 года, спустя два года после первых расчетов. В машину ввели новые данные, и опять полученные ответы оказались шокирующими. Линия, выстроенная от ям для камней В, С, Е и F к 93 и 94, показала на четыре почти нулевых склонения, близкие к двум из четырех признанных точек среднего положения Луны. Все новые ориентировки были обнаружены в пределах точности предыдущих ориентировок на Солнце и Луну.

Нижние средние точки имели большое значение, так как отмечали позицию половины пути – экстремальные значения севера и юга. На их основе Хокинс подтвердил некоторые из ранних средних точек Локьера – между солнцестояниями и равноденствиями, которые Локьер интерпретировал как подразделы года по солнечному календарю, но которые, как теперь определил сам Хокинс, вместо этого указывали на Луну в ее максимальном склонении ± 19°.

Теперь настало время Хокинсу вернуться к осмыслению метонического цикла и давно назревшему вопросу о возможном красочном представлении, которое «некто» исполнял над Стоунхенджем раз в каждые 19 лет. В литературе о Стоунхендже не раз упоминалось о затмениях. В 1796 году некий суконщик из Вильтшира, Генри Вонси, написал одну из ранних работ о возможном астрономическом характере Стоунхенджа и среди других замечаний отметил: «Стоунхендж занимает исключительно удобное положение для наблюдения за небесными телами, поскольку из него видно горизонт почти на три мили во все стороны. Но пока мы не узнаем методы, с помощью которых древние друиды столь точно рассчитывали время затмений, как отмечал Цезарь, мы не сможем объяснить теоретически использование Стоунхенджа». В своей первой статье в журнале Nature сам Хокинс уже прокомментировал тот факт, что монумент может оказаться надежным календарем и, возможно, его функция заключалась в предупреждении об опасных периодах затмений Солнца и Луны. Предположительные свидетельства тогда говорили о том, что затмения, возможно, были связаны с явлением, которое древние люди наблюдали в Стоунхендже. Тогда Хокинс задался вопросом: могло ли данное большое событие в Стоунхендже представлять собой затмение Луны над Пяточным камнем или, в альтернативе, в просвете Великого трилита?

Хокинс воспринял подход, который Редклиф Браун, легкомысленный антрополог из Кембриджа, однажды назвал «Если бы я был лошадью» – сравнительный метод, который практиковал его учитель Дж.Г. Фрейзер. Источником этой апокрифической истории послужил случай, когда некий американский фермер обнаружил, что его лошадь сбежала из загона. Он направился туда сам, пожевал траву, а затем стал обдумывать, как бы он сам повел себя и куда бы направился в таких обстоятельствах, если бы был лошадью! Применив эту теорию к Стоунхенджу, Хокинс сам попытался стать на место мегалитических жрецов, статус которых в обществе зависел от точности их предсказаний затмений...

Затмения, кометы и метеориты являлись астрономическими явлениями, за которыми внимательно наблюдали древние люди, но только затмения были предсказуемы (за исключением весьма сомнительных свидетельств нашего старого друга Диодора Сицилийского о том, что халдеи могли предсказывать возвращение комет). Считается, что именно халдеи первыми освоили искусство предсказания затмений с помощью так называемого метода Сароса (см. ниже), но не могли этого делать до с. –750. О методе Сароса часто вспоминают как о возможном методе, использованном для предсказания одного из наиболее известных затмений в истории – затмения Фалеса, ныне датируемого 28 мая –585, но, по всей вероятности, вся эта история о Талесе и его предсказании не что иное, как древняя, давно устоявшаяся мистификация. На самом же деле, если жрецы-астрономы Стоунхенджа действительно умели предсказывать затмения, то это предоставляет им пальму первенства перед любым другим древним обществом.

Мысли Хокинса вернулись к знаменитой, но апокрифической астрономической истории о двух китайских астрономах Хо и Хи, и он задумался над тем, зависели ли жизни жрецов-астрономов Стоунхенджа таким же образом от их предсказаний затмений. По легенде, Хо и Хи предположительно были казнены по приказу императора Ся Чункана за то, что не смогли точно предсказать полное затмение Солнца в –2136, и эти двое запомнились нам по одному из хорошо известных астрономам стихов:

Здесь покоятся тела Хо и Хи,

Чья судьба хоть и печальна, но видна —

Повешенные за то, что не могли проследить

Затмение, которого не было видно.

Но не только в Древнем мире не определенное вовремя затмение могло приносить неприятности. В 1880-х годах возник конфликт между британским армейским офицером и адмиралтейством. В данном случае офицер запросил у адмиралтейства сведения о важном космическом явлении, которое должно было произойти в конкретный период в Африке и имело большое значение для офицеров, отвечавших за Нильскую кампанию. В ночь полной Луны был запланирован важный стратегический ночной марш-бросок по труднопроходимой местности. В тот день стояла ясная погода, все было освещено светом полной Луны, и тогда был отдан приказ отправиться в поход. Но как только войска тронулись в путь, было замечено, что Луна стала заходить в тень Земли. Поскольку на местности ничего не было видно, марш-бросок пришлось спешно отменить, а так как офицеры не были оповещены об этом затмении заранее, данный армейский офицер позже обвинил адмиралтейство в халатности.

Затмения имеют настолько большое значение для понимания многих проблем астро-археологии, и в частности Стоунхенджа, что необходимо хорошо понимать основные факторы, сопровождающие эти впечатляющие космические явления.

Затмения бывают двух видов: солнечное и лунное. Солнечные затмения происходят в период новолуния, а лунные – во время полной Луны. В таких случаях Солнце, Луна и Земля выстраиваются в одной плоскости перпендикулярно эклиптике (это называется сизигией – когда три небесных тела выстраиваются в одну линию).

Луна двигается по орбите под углом примерно 5,15° к эклиптике, а затмения происходят, когда она приближается к нодальным или узловым точкам пересечения орбит – позиции на своей орбите, когда она пересекает эклиптику (рис. 18). Именно наклон орбиты Луны вызывает большие изменения в склонении Луны, которые являются основной причиной колебаний точек пересечения Луной горизонта в Стоунхендже.

Сложность возникновения затмений связана с тем, что нодальные точки орбиты Луны не имеют фиксированного положения в космосе, а вместо этого в течение года смещаются в обратном направлении примерно на 19,25°. Это приводит почти к полному обращению нодальных точек вокруг эклиптики за 18 лет и 218 и 7/8 дня (= 18,61 года).

Некоторые древние народы замечали, что затмения Солнца и Луны связаны между собой в определенной последовательности или цепи и необходимо гораздо больше времени, чем 18 лет, чтобы эта последовательность повторилась снова. Этот 18-летний период известен под названием Cароса. Принято считать, хотя и ошибочно, что в стародавние времена это название было дано халдеями вавилонянами. Фактически же старое вавилонское слово Saros трактуется двусмысленно, и, возможно, его значение лучше всего истолковать как «мера». Как число оно также означает 3600. Английский астроном Галлей, хорошо известный благодаря периодической комете, названной его именем, ошибочно предполагал, что это слово связано с циклами затмений. К сожалению, это название дожило до наших дней, несмотря на многочисленные протесты.

Чтобы произошло затмение Солнца, должны совпасть два момента: а) Луна должна оказаться поблизости или в одной из своих нодальных точек, б) в этот момент Луна также должна оказаться в наибольшем кажущемся сближении с Солнцем, двенадцать или тринадцать раз в году (время новой Луны). Солнце же проходит через нодальные точки орбиты Луны только дважды в год. Поэтому затмение Солнца не происходит и не может происходить в каждое новолуние.

Рис. 18. Происхождение затмений. Из-за того, что орбита Луны наклонена немногим более 5°, затмения могут происходить только при новолунии (NM) и полной Луне (FM), когда линия нодальных точек (N¹ – N²) орбиты Луны совпадает с направлением Солнца

Регрессия лунных нодальных точек в сочетании с фактическим движением Солнца по эклиптике заставляет Луну на ее ежемесячном пути вокруг Земли совершать оборот по отношению к этим ее точкам за меньшее время (27,2 дня), чем ей требуется, чтобы вернуться к наибольшему кажущемуся сближению с Солнцем (29,5 дня).

В результате этих движений Солнце, начиная точно от одной из нодальных точек орбиты Луны, возвращается по эклиптике к той же узловой точке за 346,6 дня. Первый названный период в 27,2 дня называется драконическим месяцем (нодальный месяц). Такое название дано по причинам, о которых мы расскажем позже. Другой период в 29,5 дня называется синодическим месяцем. Из этого следует, что 242 драконических месяца, 223 полные лунации Луны и 19 возвращений Солнца (19 эклиптических лет) к той же нодальной точке на орбите Луны – все это происходит в одно и то же время в пределах примерно одиннадцати часов.

Из этого следует то, что, если предположить, что Солнце и Луна начинают движение вместе из одной узловой точки, то по прошествии 6585 дней и еще части дня они снова окажутся вместе очень близко к этой точке. За время прохождения этого интервала времени произойдет 223 новых и полных Луны. Окончательный факт заключается в том, что затмения повторяются примерно, но не совсем, в том же регулярном порядке каждые 6585 и 1/3 дня (18 лет, 10 дней, 7 часов и 42 минуты) = халдейский Сарос.

Из-за различия во времени, составляющего примерно одиннадцать часов, это имеет ощутимый эффект. Например, если солнечное затмение происходит в полдень сегодня (время новой Луны), то спустя 18 лет и 10 1/3 дня фаза Луны вновь будет новой, но Солнце не будет располагаться точно в узловой точке, поскольку период Сароса примерно на 1/2 дня короче, чем 19 эклиптических лет. Поэтому Солнце будет находиться достаточно близко к точке пересечения орбит, чтобы произошло затмение, но в нашей местности затмение произойдет не в полдень, а в 8 часов долготы (120°) к западу от нашего меридиана из-за той самой трети дня в периоде Сароса. Для большей точности лучше всего объединить три периода Сароса, что составит 54 года и 31 день, но для достижения почти совершенной повторяемости серий затмений необходимо объединить 48 Саросов.

При лунных затмениях тень Земли (причина лунных затмений) путешествует по пути пределов эклиптики со скоростью 1° в день (что является тем же явным движением Солнца на восток). В 24-дневный период (12 дней до прохода через узловую точку и 12 дней после прохода через нее) и может произойти затмение Луны. Вместе с тем прохождение через эту нодальную точку может произойти и без затмения Луны, поскольку тень Земли проходит через пределы эклиптики в течение 24 дней, в то время как должны истечь 29 1/2 дня (синодический лунный период) перед тем, как диск Луны снова скроется в тени Земли.

Метонический цикл, о котором рассказывал Диодор, относится также и к другому, очень интересному циклу. В V веке до н. э. Метон обнаружил, что по прошествии 19 лет фазы Луны повторяются в те же дни и в те же месяцы (в пределах примерно 2 часов). Число 19 является наименьшим числом лет, составляющих этот синодический месяц = 1 полный период лунации, и в 19 юлианских годах (365,25 среднего солнечного дня) имеется почти 235 синодических месяцев. 19-летний цикл довольно точен, и только по истечении 310 юлианских лет рассчитанные средние новолуния происходят на один день раньше положенного. Именно этот простой метонический цикл и лег в основу календаря Вавилонской империи Селевкидов в древности, а также впоследствии еврейских и христианских религиозных календарей, в частности при определении дня Пасхи. Тот же самый цикл пробил себе дорогу в Индию, где замаскировался под другой тип. В Европе в Средние века этот цикл решал все проблемы с определением дат новой Луны. Он имел огромное значение для всех составителей календарей, а лунные фазы, показанные в «Книге часов», составленной братьями Лимбург для герцога де Бери (с. 1400), чтобы помочь ему коротать время в церкви, были получены со ссылкой на метонический цикл. Значимое число 19 стало известным в Средние века как золотое число, знаменательные даты писались золотом на общественных монументах, а один из современников сказал: «Это число превосходит все другие лунные пропорции, как золото превосходит все другие металлы». Это золотое число просто-напросто отмечает позицию любого года в лунном (метоническом) 19-летнем цикле. Оно рассчитывается прибавлением цифры 1 к данному году, а затем делением на 19. Тогда остаток равен золотому числу, если только остаток не равен 0 (зеро), и в этом случае золотое число составляет 19 (например, золотое число 1972 = 16).

19-летний метонический цикл сам по себе не является эклиптическим циклом, как и нодальный период в 18,61 года. К сожалению, Хокинс и другие запутали своих читателей, утверждая, что оба они являются циклами затмений. Но мы, естественно, видим, что число 19 все же является важным для затмений в эклиптический год = 346,62 дня = интервал между последовательными прохождениями Солнца через узловые точки орбиты Луны. Поэтому примерно 242 драконических месяца = 223 лунациям = 19 эклиптическим годам.

Вполне вероятно, что достаточно оклеветанные кельтские друиды в железном веке сами имели календарь в стиле 19-летнего метанического цикла в период непосредственно перед нашествием римских легионов в Британию. Вполне возможно, что они унаследовали его от гораздо более раннего общества Северной Европы^[15].

Хокинс использовал цикл в 18,61 года нодального периода, поскольку считал, что он весьма близок к 19-летнему метоническому циклу. Во время этого нодального периода в 18,61 года зимняя полная Луна переходила от северного максимального склонения + 29° к северному минимальному склонению + 19°, а затем возвращалась обратно. Аналогичным образом Хокинс отметил, что летняя полная Луна проходит вперед-назад через линию наблюдения в арке Великого центрального трилита.

Хокинс рассказывал нам, что изучил стандартное произведение о затмениях («Затмения второго тысячелетия» Ван ден Берга), чтобы выяснить, какие из них происходили в период от –2000 до –1000, и определил месяц, в котором затмения Солнца и Луны действительно происходили. Используя компьютер для определения того, где имели место лунные затмения, он заметил, что затмения Луны или Солнца всегда происходили, когда зимняя полная Луна, ближайшая по времени к зимнему солнцестоянию, восходила над Пяточным камнем. Однако из Стоунхенджа можно было наблюдать не более чем за половиной таких затмений. Несмотря на это, по предположению Хокинса, возможность того, что затмение могло быть видимым, в достаточной мере стимулировало жрецов-астрономов отмечать случаи зимнего восхода Луны над Пяточным камнем как предупреждающий сигнал об опасности затмения. Хокинс усмотрел в этой идее вероятность того, что жрецы-астрономы могли таким образом приписывать себе умение предотвращать подобные несчастья (как в Древнем, так и в средневековом мирах затмения часто считались причиной несчастий).

Хокинс считал, что одним из ключевых значений был интервал между ночными восходами Луны зимой, который составлял 18,61 года. Другим ключевым числом являлся метонический цикл, насчитывавший 19 лет. Интервал, который он искал, составлял почти 19, но не совсем. Тогда Хокинс понял, что простой 19-летний интервал вполне подходит для двух последующих интервалов. Наилучшее соответствие предоставляло третичное измерение альтернативных полных чисел, то есть 19 + 19 + 18 = 56 лет. Основываясь на своих графиках, Хокинс предположил, что лунный феномен Стоунхенджа повторялся каждые 56 лет, а тройной интервал, составлявший в сумме 56 лет, точно совпадал с зимним восходом Луны в течение столетий. Таким образом, число 56, похоже, было положительно связано с циклом восходов Луны над Стоунхенджем, но 56 было странным астрономическим числом и не подсказывало Хокинсу напрямую какой-либо известный астрономический цикл.

Однако в связи со Стоунхенджем число 56 звучало весьма знакомо, и в самом деле – оно составляло 56 ям Обри!

Никто еще не дал удовлетворительного объяснения присутствию этих ям, кроме как мест для захоронения кремированных тел. Но почему же все-таки цифра 56? Археологи отмечали их четкое расположение. Только примерно половина из них была раскопана, остальные же были обнаружены методом простукивания («выстукивания») земли. Ньюволл вновь открыл их и назвал ямами Обри во время раскопок, проводившихся полковником Хаули в 1920-х годах. В раскопанных ямах обнаружили останки кремированных костей и другие доисторические предметы. Аткинсон считал, что эти ямы были вырыты примерно через 200 лет после сооружения вала. По всей видимости, они вскоре снова были засыпаны. Большинство ям имели признаки нарушений или повторных раскопок в более позднее время, а некоторые из них по нескольку раз, возможно для повторных погребений.

В своей книге о Стоунхендже Аткинсон выразил мнение о том, что эти ямы никогда не предназначались для удержания чего-то в вертикальном положении, будь то деревянный столб или голубой камень. Если какая-либо стоящая теория и выдвигалась, то непременно отражала их некое религиозное предназначение для кремированных останков или даже сожженных человеческих жертвоприношений.

Хокинс опубликовал вторую свою работу в Nature 27 июня 1964 года под интригующим названием «Неолитический компьютер». В ней он объяснял, как, по его мнению, 56 ям Обри служили эклиптическим компьютером – встроенная особенность монумента, с помощью которой жрецы-астрономы Стоунхенджа наблюдали за Луной и, возможно, другими небесными явлениями. Но как же мог работать такой грубый компьютер? Просто: если один маркер (возможно, камень) передвигался по кругу, по одной яме Обри каждый год, то по этому вполне можно было предсказать экстремальные позиции Луны, а также затмения Солнца и Луны. Наилучший modus operandi, как считал Хокинс, заключался в том, чтобы маркерные камни размещались с интервалами 9; 9; 10; 9; 9; 10 и каждый передвигался на одну яму против часовой стрелки каждый год. Таким образом можно было добиться «потрясающих» способностей к предсказанию. С помощью шести камней, три из которых были белыми, а три черными, каждое значимое лунное явление предсказывалось в течение сотен лет.

Однако новое предположение о том, что человек времен неолита имел интеллектуальные способности, чтобы создать, а затем пользоваться таким, напоминающим компьютер устройством, вызвало целую волну сомнений со стороны археологов. Когда Хокинс опубликовал популярную версию своей работы «Разгадка тайны Стоунхенджа» (1965), на него обрушились несколько несогласных, но просвещенных археологов. Но не только в научной прессе теории Хокинса о Стоунхендже привлекли к себе широкое внимание. Газеты всего мира перепечатывали эту историю с различной степенью точности, а некоторые даже на первых полосах. Популярные газеты в особенности свободно распространялись на тему квазидруидского, заимствованного у Локьера материала (естественно, никогда не присутствовавшего в работе Хокинса), чтобы привнести столь необходимые драматические нотки и завоевать более широкую аудиторию читателей. После этого почтовый ящик Хокинса был переполнен в течение нескольких месяцев. И даже спустя много лет письма продолжали приходить. Публика была под впечатлением. Такой вид научной журналистики был интересен всем, но вместе с тем он в значительной мере подкрепил мнение, позже высказанное Жакеттой Хокс: публика получила тот Стоунхендж, который всегда желала видеть!

Большинство археологов не прочь были принять идею наличия определенных астрономических ориентировок в Стоунхендже, особенно в том виде, в каком их осторожно изложил Ньюхэм. Такой подход вместе с оговорками был, в общем, приемлем. Идеи Ньюхэма принимались в качестве рабочей гипотезы, отталкиваясь от которой можно было совершить следующий осторожный шаг. Но объяснение ям Обри в Стоунхендже как доисторического инструмента прогнозирования затмений было полностью неприемлемым для всех, за исключением небольшой группки археологов, каким бы положительным ни было отношение к этой идее некоторых астрономов и широкой публики.

Нет сомнений в том, что затмения вызывали изумление у людей Древнего мира и оказывали на их дела глубокое воздействие. Естественно, мы не можем знать, что строители Стоунхенджа думали о затмениях, догадывались ли они об их настоящей причине. Нам не дано знать, что они думали о последствиях происходивших затмений. Но они несомненно разделяли взгляды, аналогичные тем, которые были распространены у более поздних древних народов, оставивших после себя письменные свидетельства. Сам «драконический месяц», продолжающийся 27,5 дня, обязан своим происхождением эклиптическому циклу. Многие считают, что это название, да и сама идея пришли из Древнего Китая (возможно, через Индию) и относятся непосредственно к битве дракона и Луны, которая предположительно произошла во время лунного затмения. В ориентальных зодиаках голова дракона рисуется как восходящая нодальная точка, а его хвост – как нисходящая. О Древнем Китае мы читаем, что во время лунного затмения император со своими мандаринами подобострастно молился богам, чтобы Луну не съел великий дракон, который напал на нее. Когда Луне удавалось спастись от дракона, устраивалась огромная пантомима, во время которой 200 – 300 жрецов с лампами, укрепленными на длинных шестах, танцевали и прыгали, воссоздавая это событие. Аналогичное описание солнечного затмения мы можем встретить в хронике майя «Книга Чилам-Балам из Чумайеля»: «...лицо Солнца было съедено», и «в темноте чудовище ринулось вниз на землю». Вавилонские таблички предсказаний и астрономические «дневники» рассказывают историю широко распространенного верования о фатальных и неблагоприятных последствиях затмений^[16]. Аналогичные астромифологические легенды можно встретить и в более древних источниках. Шумерские тексты повествуют о той же истории в литературе, датируемой с. –3000.

Во время полных лунных затмений угрожающая тень Земли, постепенно поглощающая лик полной Луны, принимает медно-красный оттенок. Это происходит из-за эффектов рефракции и абсорбции, которые возникают, когда солнечный свет проходит через атмосферу Земли. Часто этот цвет сильно варьируется по своей интенсивности и при некоторых затмениях становится темно-красным. Это явление часто вызывало драматические комментарии и интерпретации древних писателей. В Англосаксонской хронике (+734) приводится типичное для тех времен описание: «Всем казалось, что Луна была залита кровью, и архиепископ Татвайн и Беда Достопочтенный скончались, а епископом был провозглашен Егберт». В 1044 году Рауль Глабер, французский летописец, так описал частичное лунное затмение, случившееся 8 ноября того года: «Каким образом это произошло, либо Господь сотворил чудо, либо в дело вмешалось некое небесное тело, ведает один Творец. Луна была словно залита темной кровью и лишь незадолго до рассвета начала светлеть».

В некоторых более редких случаях Луна может быть полностью закрыта тенью Земли. Обычно такое происходит после сильного вулканического извержения на Земле, когда ее атмосфера наполнена взвешенной пылью, и солнечный свет, обычно преломляемый верхними слоями атмосферы, почти полностью абсорбируется. Это так называемые «черные» затмения Луны. Такое затмение произошло ночью 23 января +753, когда, по словам одного из очевидцев, «Луну закрыло ужасное черное покрывало». Более современное «черное» затмение произошло в декабре 1964 года вскоре после интенсивного вулканического извержения в Западной Индии.

Многие неопримитивные народы до сих пор живут в страхе перед затмениями, и члены эклиптических экспедиций в отдаленные геологические районы были прямыми свидетелями истерического поведения людей, вызванного неожиданным исчезновением Солнца или Луны. Одну из наиболее известных историй затмения приводит Христофор Колумб. Когда он со своими сотоварищами был на грани голодной смерти на Ямайке, поскольку местные жители отказывались снабжать их провизией, он решил пойти на хитрость. Зная по календарю о предстоящем лунном затмении 1 марта 1504 года, он пригрозил аборигенам лишить их лунного света и, естественно, сдержал свое слово. Когда началось затмение, перепуганные местные жители стали умолять его о прощении и впоследствии обеспечивали его всей необходимой провизией.

Все эти примеры лишь поддерживают точку зрения Хокинса о том, что лунные затмения могли быть действительно значимыми событиями, за которыми следили жрецы-астрономы в Стоунхендже. Однако этих свидетельств самих по себе еще недостаточно, чтобы предположить, что комплекс из 56 ям Обри фактически использовался как неолитический компьютер. Одно из главных возражений против этой идеи заключается в том, что как компьютер этот комплекс мог использоваться несколькими путями. Сам Хокинс прекрасно об этом знал, но старался не подчеркивать этот момент, чтобы не давать в руки археологам оружие против его идеи об этом комплексе из 56 ям (см. также ниже об альтернативных идеях).

Вслед за этим 30 июля 1966 года Фрэд Хойл, британский космолог, опубликовал в Nature свою собственную работу о Стоунхендже под названием «Стоунхендж – неолитическая обсерватория». По утверждению Хойла, независимо от того, что археологи думают по этому вопросу, не может быть сомнений в том, что 56 ям Обри действовали как настоящий компьютер для определения эклиптического цикла. Хойл вернулся к вопросу об ориентировках Хокинса, которые, по его мнению (а оно имело большой вес в научном мире благодаря глубоким академическим знаниям Хойла), не могли быть случайными. Вместе с тем он считал, что предположение Хокинса о том, что ямы Обри служили только для отсчета цикла в 56 лет, было недоработано. С его точки зрения, не было необходимости располагать 56 ям с регулярными интервалами по кругу с таким большим радиусом лишь для того, чтобы отсчитывать цикл в 56 лет. Помимо этого, ему сложно было представить себе, как жрецы-астрономы могли практиковать предложенную Хокинсом систему расчетов. Он привел пример того, что Хокинс сам пользовался таблицами известных затмений, чтобы сделать такое открытие. Наиболее мощным аргументом Хойла был неоспоримый факт, что с помощью ям Обри предсказатель мог распознать лишь небольшую часть из всех происходивших затмений. Возникал вопрос: какова была польза для строителей от предсказаний, которые действовали лишь с интервалами в 10 лет? Таков был вывод из рассуждений Хокинса. И далее: что делать с затмениями, которые наблюдались, но не были предсказаны жрецами-астрономами?

В противовес идеям Хокинса Хойл предположил, что круг Обри представлял собой саму эклиптику (воображаемый круг вокруг небес, по которому передвигались Солнце и планеты и в углу которой (5 1/4°) Луна вращалась вокруг Земли). Это была довольно новаторская идея, вполне в духе порой нестандартного подхода Хойла к космологическим проблемам. Но как такая модель действовала на практике?

На рис. 19, где схематически изображен круг ям Обри, Хойл взял за основу период полной Луны. Первая точка в Овне (?) находится в яме Обри 14; S представляет положение Солнца; угол ? указывает солнечную долготу; М обозначает позицию Луны, спроектированную на эклиптике; N¹ – нисходящую нодальную точку; С, в центре, – положение наблюдателя.

С течением времени точки S, M, N и N¹ двигаются в указанном направлении (рис. 19). Отсюда следует, что S (Солнце) делает один оборот за год, но М (Луна) совершает один оборот в течение лунного месяца. Когда Луна расположена в N (восходящая нодальная точка), солнечное затмение происходит, когда Солнце находится грубо в пределах ± 15° N, а лунное затмение случается, если Солнце находится в пределах ± 10° N¹. Другими словами, если Луна находится в N¹, затмение Солнца произойдет, если Солнце расположено в пределах ± 15° от совпадения с Луной, а лунное затмение – если оно расположено грубо в пределах ± 10° с противоположной стороны от линии узловых точек орбиты Луны.

Идея Хойла заключалась в том, чтобы представить S, M, N и N¹ маркерами, и если оператор знает, как передвигать эти маркеры, чтобы они отражали фактическое движение Солнца и Луны с разумной точностью, то он сможет предсказать почти каждое затмение. Он сможет это сделать, несмотря на то что лишь половина из них будет видна из точки нахождения наблюдателя.

Хойл считал, что это значительно улучшает предложенную Хокинсом систему предсказания широко разбросанных по времени затмений.

И Хойл предложил следующий modus operandi для передвижения маркеров:

1. Перемещать S против часовой стрелки через две ямы Обри каждые тринадцать дней.

2. Перемещать М против часовой стрелки через две ямы Обри каждый день.

3. Перемещать N и N¹ по часовой стрелке через три ямы каждый день.

Рис. 19. Метод Хойла для предсказания затмений по ямам Обри

Хойл считал разумным предположить, что строители Стоунхенджа обладали знаниями о приблизительном количестве дней в году, количестве дней в месяце и периоде регрессии нодальных точек (18,6 года). Последний параметр следует из наблюдения за азимутом, по которому Луна восходит над горизонтом (колебания Луны).

Хойл отмечал, что когда периоды S, М и N известны с достаточной точностью, это предоставляет примерное «предписание», позволяющее наблюдателю ориентировки Стоунхенджа заранее предопределить, какими будут позиции S, М и N и, таким образом, предсказать любое предстоящее событие. Но все это будет работать лишь ограниченный период времени, поскольку заложенные в это предписание неточности заставят положения маркеров все больше отличаться от реальных позиций (в эклиптике) Луны, Солнца и восходящей узловой точки пересечения их орбит.

Первым станет отклоняться лунный маркер, так как предписание предусматривает лунный орбитальный период в 28 дней (вместо 27,32 дня). Вместе с тем корректировка лунного маркера (М) проводится дважды в месяц с помощью простого (практического) средства – выстраивания линии М против S во время полной Луны и путем ее совмещения с S в новолуние. Предписание для S дает орбитальный период в 364 дня, что, по мнению Хойла, было довольно близко к фактическому истинному периоду, так как позицию S можно скорректировать в четырех случаях каждый год. Это можно сделать методом практического наблюдения за ориентировками Стоунхенджа на фактическое летнее и зимнее солнцестояние, а также на равноденствие.

Хойл подчеркивал, что Стоунхендж построен также для определения момента, когда восходящая нодальная точка (N) становится в ?. Поместив N в ?, когда Луна восходит в самой дальней северной точке своей орбиты, калибровку маркера N можно делать раз в каждые 18,61 года. Поскольку погрешность одного оборота небольшая, маркер N, если изначально установлен правильно, в конце первого цикла отклонится только на 1° от истинной позиции. Тогда, если толерантность эклиптических предсказаний составляет примерно 5° по отношению к N в каждом цикле, это позволит предсказателю продолжать свою работу бесконечно без ощутимой неточности.

Вместе с тем Хойл признавал, что на практике минимальный азимут восхода Луны определить трудно и просто невозможно определить с помощью метода, который он впервые описал как модель работы ям Обри. Хойл продемонстрировал это графически путем пологого склона, задействованного в изменениях колебания минимального азимута (рис. 20). В этом месте Хойл выдвинул интересную идею о расположении маркеров в ориентировках Стоунхенджа – ям для столбов А1, 2, 3, 4, которые, по его мнению, имели регулярное и явно точное расположение. То, что Хокинс в своих теориях предположительно считал ошибками в ориентировках маркеров азимута, по мнению Хойла, было преднамеренным усилием заполучить более точные северные и южные экстремальные величины азимутов, когда Солнце и Луна кажутся «неподвижными» (солнцестояния). В девяти из двенадцати значений, которые Хокинс считал ошибочными (поскольку он предполагал, что строители Стоунхенджа намеревались наблюдать точные экстремальные значения азимута), Хойл считал возможным доказать, что такие явные ошибки можно исключить, поскольку строители не намеревались отмечать азимут точно из-за связанных с этим практических трудностей. Одним из особых случаев была ориентировка от центра к Пяточному камню, где ошибка азимута равнялась нулю. Это показалось Хойлу исключением из общего правила, и это могло быть связано с эстетическими и ритуальными действиями, когда строители придерживались направления на восход Солнца во время летнего солнцестояния. Другим необычным примером явилась ориентировка 91 – 94, которую Хойл опять же (но несколько произвольно) рассматривал как случай, где истинная ориентировка имела решающее значение.

Хойл также исследовал и другие методы, с помощью которых можно скорректировать маркер N. Один из таких методов был связан с ситуацией, когда полная Луна точно совпадает с равноденствием. Свидетельства того, что этот метод пытались использовать жрецы-астрономы Стоунхенджа, кроются в нескольких ориентировках. Однако Хойл отметил, что этот метод практически неработоспособен из-за неизбежных ошибок при определении путем практического наблюдения точного момента полной Луны, что может привести к большим ошибкам в позиционировании N, а также из-за низкого наклона орбиты Луны. Хойл рассуждал так: этот метод, если его когда-либо пытались использовать в Стоунхендже, мог бы вызвать фурор в те дни, ввиду значительной эмфазы, которую он возлагает на полную Луну и равноденствие, а это в действительности могло серьезно сказаться на традиционном определении даты Пасхи.

Хойл доказал, что калибровку затмения можно успешно провести почти полностью с помощью нумерологии. На деле S и N двигаются в противоположных направлениях. Солнце проходит через N за 346,6 дня, девятнадцать таких оборотов равны 65 858 дням, в то время как 223 лунации равны 65 853 дням. Поэтому после 223 лунаций маркер N должен соотноситься с S почти так же, как и прежде. Итак, если правильное отношение N к S известно наблюдателю в любое время, то N можно переустанавливать каждые 223 лунации (или раз в 18 лет и 11 дней). Эта почти полная сопоставимость достаточно точна для проведения удовлетворительных прогнозов в течение 500 лет и более. При этом S нужно установить как прежде, но преимущество заключается в том, что в этом случае N не требует никакого практического наблюдения для контроля за этой величиной, хотя без наблюдения коррекцию изначальной конфигурации невозможно определить, если эту проблему не рассматривать в обратном порядке. Хойл считал, что такую калибровку можно проработать методом проб и ошибок и предполагал, что именно такой метод, возможно, использовался для определения халдейского Сароса. И все же хоть и неохотно, но он признавал отсутствие свидетельств тому, что этот метод использовался в Стоунхендже.

Завершая изложение своих идей, Хойл приводит некоторые философские рассуждения, чтобы добавить несколько гуманистических оттенков к своей абстрактной цифровой аргументации. Основываясь на своих собственных исследованиях, он считал, что в связи с проблемой Стоунхенджа перед нами предстают несколько культурных особенностей. Предположив, что Стоунхендж придал Солнцу и Луне некоторые божественные черты, он задает вопрос: а что же относительно N? Во время затмения S и M исчезают, и тогда N может стать еще более могущественным богом. Но N не виден, и тогда Хойл задается вопросом: может ли это быть зарождением концепции невидимого и всемогущего бога, бога Исаии? Хойл рассуждает дальше: не могут ли М, N и S служить предпосылкой возникновения доктрины Святой Троицы: три в одном и один в трех лицах? По его мнению, было бы достаточно ироничным, если бы сами корни нашей современной культуры определялись божественными качествами узловой точки на лунной орбите. Однако Хойл, пересказывая свои собственные идеи, казалось, забыл про некоторые моменты из истории астрономии. Что бы произошло, если бы, как это отмечали некоторые комментаторы, древние китайцы не использовали эту же самую идею в своей концепции драконического месяца?

Рис. 20. График, показывающий минимальный азимут изменений орбиты Луны в Стоунхендже (по Хойлу, 1966)

Глава VII
СТОУНХЕНДЖ: РАСХОЖДЕНИЯ ВО ВЗГЛЯДАХ

Изложенные в журнале Nature идеи Фрэда Хойла привлекли к себе почти такое же общественное внимание, как и оригинальные работы Хокинса. В передовой статье в том же номере журнала новые идеи Хойла назывались «захватывающими», и не только из-за их оригинальности, но и из-за чистой практичности.

У каждого астронома, будь то любитель, наблюдающий в телескоп на своем заднем дворе, либо профессионал, использующий гигантский 200-дюймовый телескоп «Паломар», идеи Хойла действительно пробудили прагматический подход. В весьма убедительной манере он продемонстрировал, что Стоунхендж мог функционировать как неолитическая обсерватория, и эту идею во многом поддержала работа Ньюхэма «Стоунхендж: неолитическая обсерватория», которая была опубликована вслед за материалом Хойла в том же номере Nature. Идеи Хойла и Ньюхэма можно было также рассматривать как углубленное развитие ранних упрощенных лунных нотаций Маршака. Вполне вероятно, что они в течение долгого периода давали людям верхнего палеолита и мезолита возможность разглядеть движения Луны, а затем во времена неолита позволили строителям мегалита раскрыть наконец секреты эклиптического цикла Солнца и Луны. Таким образом, Стоунхендж мог представлять собой синтез накопленных за многие тысячи лет астрономических знаний таким же символическим путем, как 200-дюймовый стеклянный гигант «Паломар» делает это сегодня...

Хотя теории Хойла в некоторой степени потеснили ранние теории Хокинса, они, похоже, совпадали с основными идеями предсказания затмений. Используя более прагматический подход Хойла, современные астрономы сами могли воспользоваться методами жрецов-астрономов Стоунхенджа и в ходе этой работы признать эстетику связанных с этим цифровых методов. Но не все соглашались с тем, что эти идеи действительно были прагматическими, поскольку концепция нодальных камней вносила элемент абстракции в практическую теорию наблюдения и приписывала жрецам-астрономам Стоунхенджа интеллектуальные способности, сравнимые с возможностями теоретиков XX века. Но почему бы и нет?

В своей редакционной статье журнал Nature подчеркивал, что именно разумность идей, которые Хойл приписывал дизайнерам Стоунхенджа, была той частью его работы, которую труднее всего принять. В статье справедливо ставился вопрос, могли ли люди, которые еще не построили себе прочных домов, быть достаточно разумными, чтобы создать такой сложный инструмент, как Стоунхендж, как это утверждали астрономы. Такое же сомнение довольно часто высказывали и археологи.

Вместе с тем в статье также отмечался тот момент, что археологи могут, как правило, описывать только земные вещи из нижнего уровня сложности любого общества, но если бы археологи знали больше о жизни Британии примерно в –2500, то, может быть, тогда они смогли бы доказать, что идеи Хойла неправдоподобны.

Отсутствие каких-либо других археологических свидетельств в поддержку математических способностей людей Стоунхенджа не является убедительным доказательством того, что они не могли предсказывать затмения. В действительности, по моему собственному мнению, Хойл, занявшись проблемой Стоунхенджа, прочно опирался на методы, практикуемые тамильскими астрономами XIX века в Южной Индии, которые, несмотря на отсутствие глубоких математических знаний, могли предсказывать затмения прагматическим путем, манипулируя группами раковин, разложенными перед ними на земле.

Как Хокинс, так и Хойл признавали, что существует несколько возможных методов использования кругов Обри из 56 ям. Позднее Хокинс опубликовал отчет об упрощенном методе, в котором один камень передвигался на три ямы каждый год. При использовании такого метода круг ям Обри действовал как аналоговый компьютер, точно прослеживающий регрессию узловых точек лунной орбиты.

Собственная работа Ньюхэма в том же номере журнала Nature в значительной степени была оттеснена на второй план захватывающими идеями Хойла. Вместе с тем у Ньюхэма было несколько идей, соответствующих теории Хойла: оба старались показать, как ямы для столбов, сгруппированные в северной части монумента и не учтенные в ранних идеях Хокинса, каким-то образом были связаны с экспериментами мегалитических строителей по получению точных измерений Стоунхенджа.

Ньюхэм подверг сомнению значение так называемого 56-летнего эклиптического цикла Хокинса и использование ям Обри в качестве компьютера. Хотя он и не отбрасывал эту идею полностью, но подчеркивал, что, с его точки зрения, некоторые черты монумента бесспорно имели некое астрономическое значение. По его мнению, ямы для столбов, особенно сгруппированные вокруг входа на дамбу, явно представляли собой значимые элементы ориентировок. Похоже, эти ямы радиировали из центра круга Обри, располагались в пределах 10° по дуге к северу от Пяточного камня или линии солнцестояния и выстраивались грубо в шесть рядов, пересекая линию входа на дамбу.

Ньюхэм предполагал, что достаточно надежное значение колебаний азимута Луны можно найти, наблюдая за временным маркером, скажем деревянным столбом, и выстраивая линию каждый раз, когда зимой полная Луна появлялась над горизонтом каждый год. И действительно, ямы для столбов явно указывали на то, что эта процедура проводилась в течение многих лет, охватывая несколько 18,61-годовых нодальных циклов. Это, по мнению Ньюхэма, был достаточный срок, чтобы открыть 19-летнюю фазу, или метонический цикл, и, возможно, примерный предполагаемый 56-летний эклиптический цикл (3x18,61 = 55,83). Здесь Ньюхэм, подобно Хокинсу и Хойлу, также вводит своих читателей в заблуждение предположительной корреляцией между 19-летним метоническим (фаза Луны) циклом, 18,61-летним нодальным циклом и юлианским 19-летним эклиптическим циклом – этот момент уже упоминался в связи с идеями Хокинса. Но это не важно, так как существенно не нарушает его линию аргументации.

Сложным моментом работы Ньюхэма явился анализ азимутов ям для столбов у входа на дамбу, которые он сопоставил с рассчитанными на компьютере зимними восходами Луны в период с –2000 до –1000. Он изложил полученные результаты графически с помощью диаграммы, которая, по его мнению, показывала исключительно тесную взаимосвязь между последовательностью восходов и схемой расположения ям. С точки зрения Ньюхэма, полученная в результате корреляция выходила за пределы того, что можно считать простым совпадением.

Ньюхэм считал, что позиции и пространственное расположение четырех больших ям для столбов возле Пяточного камня указывают на их взаимосвязь с ямами у входа на дамбу, особенно в сочетании с камнем D и Пяточным камнем. Последовательность ям для столбов А явно указывает на ямы, ранее удерживавшие «столбы» гораздо больших размеров, чем столбы у входа на дамбу, и, по предположению Ньюхэма, имевшие более постоянный характер. Если к ним добавить камень В, то они составят семь маркеров, которые могут функционировать в качестве грубого наблюдательного «верньера». Сопоставленные в обратном направлении с заходом Солнца, они предоставляют способ определения времени возможного затмения Луны.

Ньюхэм считал, что хотя 56-летний цикл был предположительным, все же имелись основания считать, что строители Стоунхенджа обладали возможностью определять время вероятных затмений.

Подводя итог своим идеям, он делал вывод, что есть все основания предполагать наличие «явных лунных влияний» в Стоунхендже. По его мнению: а) маленький камень 11 (рис. 7, 16) в большом круге сарсенов был частью схемы строителей (и представлял собой отсчет половины дня), и таким образом круг сарсенов означал 29,5 дня лунного месяца; б) двойной круг или спираль ям Y и Z означал 59 дней двух лунных месяцев (двойную лунацию); существует также большая вероятность того, что комплекс из 59 голубых камней внутри круга сарсенов представлял еще один (более приемлемый) способ презентации той же самой идеи; в) на 19-летнюю фазу, или метонический цикл, указывают 19 голубых камней, расположенных внутри подковы трилитов. Если взвесить все эти свидетельства, они напрямую укажут на существование «исследовательского» центра, где люди мегалита наблюдали за Солнцем и Луной.

Помимо этого, самостоятельно Ньюхэм и французский архитектор Ж. Шаррье, который также провел исследование Стоунхенджа, отмечали, что «прямоугольник», сформированный четырьмя базовыми камнями, почти соответствует широте (в пределах нескольких километров), необходимой для того, чтобы азимуты Солнца и Луны разошлись на 90° в их экстремальных склонениях. Отсюда следует, что, по всей вероятности, широта Стоунхенджа (51,2°) была преднамеренно выбрана его строителями. Таким образом, местонахождение монумента было продиктовано астрономическими требованиями, а не наличием камней или другими факторами, подсказавшими выбор равнины Солсбери. Свидетельства, предоставленные геометрией четырех базовых камней, вероятно, являются наиболее убедительными из всех в поддержку астрономических идей Стоунхенджа.

В сентябре 1966 года долгожданная критика Аткинсоном книги Хокинса наконец появилась на страницах Antiquity под провокационным названием «Сияние Луны в Стоунхендже». Он уже критиковал эту работу в Nature в обзоре «Заблудившийся дешифратор», где использовал такие известные ныне эпитеты, как «тенденциозная, самонадеянная и неубедительная». В редакционной статье того же издания Antiquity Глин Даниэль с нескрываемым злорадством комментирует: «...двусмысленность самого названия не ускользнула ни от кого, и прежде всего от самого профессора Хокинса... У нас всех нет никакого желания выслушивать человека, который не потрудился прислушаться к мнению археологов и понять, что они хотели сказать...»

В преамбуле к этой обзорной статье Аткинсона говорилось, что подзаголовком к ней могло бы стать: «Археолог экзаменует астронома». Фактически стало ясно, что некоторые археологи теперь будут воспринимать Хокинса как полностью материализованную persona non grata реинкарнированного Локьера...

Аткинсон начал свое 2000-словное рассуждение с краткого обзора астрономических споров. Затем он мимоходом коснулся самонадеянности предположений Хокинса, так как все неукоснительно свидетельствовало о том, что «ни профессор Хокинс, ни его соратник Джон Б. Вайт (помогавший Хокинсу писать эту книгу) не являлись археологами». Аткинсон подчеркнул для своих читателей, что использование компьютера ни в коей мере не повышало ценности (или чего-либо другого) полученных результатов. Это было очень веским замечанием, поскольку, как бы это ни было удивительно, некоторые рядовые читатели книги Хокинса считали, что именно использование компьютера при изучении Стоунхенджа придало его идеям такой вес – простодушная точка зрения, широко распространенная и поныне.

Аткинсон предполагал, что планы Стоунхенджа, которыми пользовался Хокинс, не соответствовали поставленной задаче, а тот, о котором он говорил, был «ныне устаревшим планом министерства общественных работ». Он сетовал на то, что Хокинс произвольно принимал как значимую любую линию наблюдения в пределах ± 2° от направления азимута на восход. Это было совершенно нереалистично и давало погрешность примерно в 24 раза большую, чем ошибки, случающиеся в практических экспериментах по выстраиванию линии через пару шестов. В качестве иллюстрации того, какой такая ошибка может быть на практике, Аткинсон приводит следующий пример: что касается позиции Пяточного камня, то вполне допустимо переместить его на 3,6 м (12 футов) на северо-восток, и это не повлияет на ориентировку на восход Солнца во время летнего солнцестояния.

Утверждение о том, что, если исправить наклон Пяточного камня, это повлияет на точку восхода (что часто подчеркивал Хокинс), ведет к заблуждению. При этом не учитывались последствия 35-векового износа меловой поверхности камня, в результате чего линия наблюдения за горизонтом понизилась примерно на 45 см (18 дюймов). В контексте ориентировок Стоунхенджа I статистическая возможность, использованная Хокинсом, была ошибочной. Восемь ориентировок Стоунхенджа III также равнозначно были недопустимы...

В своем комментарии по поводу теории ям Обри Аткинсон не сомневался, что 56 ям могли использоваться именно так, как об этом говорил Хокинс, но использовались ли они в действительности таким образом – это уже другой вопрос. Он критиковал версию использования ям F, G и H, считая, что они сформировались «естественным» образом, например остались после деревьев. По его мнению, замечания Хокинса во введении к его книге были неудачными, когда тот заявлял: «Если я могу заметить какую-либо ориентировку, общую связь либо использование различных частей Стоунхенджа, это значит, что эти факты были известны и его строителям. Такая гипотеза привела меня ко многим невероятным шагам....»

В ретроспективе Хокинс не раз мог пожалеть о таком неудачном выборе фразеологии, которая предоставила в руки его критиков перманентное и существенное оружие.

Вместе с тем отношение Аткинсона к работе Хокинса не было полностью негативным, несмотря на «большие недостатки этой книги». Он признает, что она содержит некоторые интересные предположения. Идея о том, что полная Луна восходит над Пяточным камнем во время зимнего солнцестояния, дает «наилучшее объяснение Пяточного камня из всех, до сих пор предоставленных... если это будет доказано...». Он согласился с предположением, что широта Стоунхенджа выбрана не случайно (как ранее отмечали Ньюхэм и Шаррье). Такой выбор кажется преднамеренным, поскольку экстремальные северные и южные точки восходов и заходов Солнца и Луны во время солнцестояний располагались примерно под прямым углом друг к другу. Это соответствовало почти прямоугольному положению четырех базовых камней.

В заключение Аткинсон читает наставления Хокинсу, почти в стиле мудрого старого учителя и талантливого, но торопливого ученика, считая, что тот превзошел самого себя благодаря «его несомненному энтузиазму в изучении этого вопроса». Вдобавок ко всему Аткинсон считал, что Хокинс достоин благодарности за то, что привлек интерес историков к раннему развитию науки наблюдения и метрологии. В последнем абзаце он называет исследования профессора Тома в той же области как пример «скрупулезной работы», что свидетельствовало о принятии Аткинсоном и другими археологами теории Тома о мегалитических строениях (см. ниже).

Журнал Antiquity, который начиная со своего первого номера в 1927 году внимательно следил за дебатами вокруг Стоунхенджа, предложил Хойлу написать отзыв о теории Хокинса в свете его собственных идей.

В статье, озаглавленной «Споры о Стоунхендже», Хойл задает вопрос: «Как повели бы себя мы, если бы приземлились на планете в аналогичной ситуации и имели бы при себе лишь грубые веревки, камни и деревянные столбы?»

По мнению Хойла, человек подумал бы прежде всего об использовании очевидных движений Солнца для измерения времени, а также о методах определения ориентировки юг – север. Хойл считал, что строителей Стоунхенджа не интересовало направление север – юг, что, по его мнению, также указывало на то, что 24-часовое вращение Солнца – дневной оборот – совершенно не воспринималось его строителями как средство решения проблемы определения сезонов. Передвижение же Солнца вдоль линии горизонта вскоре было бы признано весьма значимым.

По предположению Хойла, используя только грубый материал, мы могли бы измерять углы с точностью до ± 0,3°, если целевая точка визирования располагалась бы примерно в 60 м (200 футах) от базисной. Хойл провел эксперимент по определению сезонов, считая, что точность в ± 0,3° достаточна для определения даты в году в пределах дня, за исключением близких к точкам солнцестояния значений. Затем, уточнив геометрию, связанную с направлениями на восход и заход Солнца, Хойл обрушил на читателей Antiquity поток рассуждений, разобраться в которых было трудно для многих, так как для этого требовались знания сферической тригонометрии. Хойл также объяснил методы определения направлений на восход и заход Луны. И опять, несмотря на то что здесь требовались знания лишь элементарной тригонометрии, для многих это оказалось трудной задачей, как на то позже недвусмысленно намекала Жакетта Хокс (см. ниже).

Возвращаясь к проблеме Стоунхенджа, Хойл рассчитал, что наклон линии горизонта над истинной плоскостью горизонта составлял 0,6°. Он предполагал, что восходы Солнца и Луны считаются, когда полная сфера находится на линии горизонта, и принял идею Хокинса о том, что восходы Солнца и Луны происходили в момент, когда эти тела располагались касательно к горизонту. Вдобавок нужно было рассчитать негативную коррекцию в 30' для эффектов атмосферной рефракции, что оказывало значительное воздействие на момент восхода Солнца или Луны, потому что, когда Солнце или Луна уже видны, фактически они еще находятся ниже горизонта на 14' (взяв диаметр в 32' для среднего противолежащего угла Солнца или Луны). Учитывая высоту небесного тела над горизонтом в 0,6°, мы получаем превышение в 22'. Это и есть значение ђ, которое Хойл использовал в своих таблицах. Ньюхэм фактически измерил значение истинного горизонта в Стоунхендже, а предположения Хойла впоследствии потребовали коррекций Ньюхэма.

Суть тезиса Хойла сводилась к тому, насколько значимы ориентировки, определенные Хокинсом. Их уже достаточно критиковал Аткинсон. Хойл сообщил своим читателям, что он тоже с подозрением относился к статистическим аргументам, основанным на данных, содержащих элемент субъективного суждения: «Если кто-то свободно трактует сами данные, он также может интерпретировать и окончательные результаты».

Учитывая точность примерно в ± 0,3°, получаемую с помощью современных грубых методов наблюдения, Хойл размышлял, как сравнить их с таблицей ориентировок Хокинса. Чтобы продемонстрировать, как это происходит, Хойл взял таблицы ориентировок Хокинса и вставил в них рядом с азимутами, измеренными Хокинсом, соответствующие азимуты, рассчитанные с учетом различных коррекций (используя ђ = 0,5°).

При этом Хойл допускал наличие малых вариаций ђ от одного азимута к другому, поэтому следовало ожидать различий порядка ± 0,5°.

Расхождения между измеренными и рассчитанными азимутами показали, что они выходят за рамки предполагаемой ошибки в ± 0,3°. Ошибки для Стоунхенджа III (круги сарсенов и трилитов) были еще больше. В двух случаях ошибка была довольно большой и превышала 5°. Здесь ожидалось несколько более крупных ошибок, связанных с трудностями выстроения камней в точные линии, но в целом анализ Хойла, похоже, выдерживает прежнюю критику Аткинсона.

Оставив на время вопрос о несоответствиях, Хойл счел теперь необходимым поставить вопрос: что же строители старались создать? Или, скорее, что бы сделали мы сами? Попытались бы мы фиксировать линии наблюдения точно к расчетным величинам? По мнению Хойла, это зависело от мотивировки. Если мотив предполагал получение полезной информации, датирование сезонов и предсказание затмений, то было бы неразумно выстраивать ориентировки точно на экстремальные направления орбиты, ввиду явного «стояния» Луны и Солнца в экстремальных позициях (солнцестояние). Хойл свел эту проблему к попыткам оценить на глаз самую нижнюю точку довольно плоской равнины. Теперь он достиг цели, поставленной в своей ранней работе, опубликованной в Nature (см. выше): более практично сдвинуть линию наблюдения на градус или два внутрь экстремальных позиций с тем, чтобы Солнце и Луну можно было видеть до и непосредственно после экстремального азимута. Экстремальный азимут лучше всего определять на полпути между этими двумя наблюдениями.

Хойл доказал, что эти несоответствия можно объяснить, предположив, что на самом деле это был modus operandi. С его точки зрения, это убедительно продемонстрировал тот факт, что в большинстве случаев его предположение было правильным, так как «ошибка» имела тот же знак, а это нельзя объяснить эффектом простого совпадения, все равно что при двадцати трех подбрасываниях монеты выпали бы девятнадцать решек. Если сделать это наудачу, то шансы будут почти равными. Статистически шанс получить девятнадцать из двадцати трех равнялся 1 к 1000.

Результаты всего этого, по мнению Хойла, были далекоидущими. Помимо того что Стоунхендж разрабатывался и строился как астрономическое устройство, последствия этой идеи требовали от его создателей определенного уровня интеллектуального развития, намного выше признанного уровня сообщества примитивных земледельцев. «Такую работу должны были выполнять истинные ньютоны или эйнштейны, но почему бы и нет?» – пишет Хойл.

Касаясь вопроса об определении равноденствий и затмений, он предположил, что характерные геометрические трудности определения времени равноденствий объясняли, почему линии наблюдения за равноденствиями, очевидно, не являлись значимой частью структур Стоунхенджа. Касаясь затмений, он ссылался на свою статью в Nature и повторял свои собственные идеи о том, что круг Обри служил неким инструментом для «оценки углов в пределах примерно одного градуса», а не счетным устройством, как считал Хокинс. Аткинсон спрашивал его: зачем для этого нужен круг с таким большим радиусом, когда можно было бы обойтись шаблонной деревянной доской с колышками, по которой можно перемещать камни? Хойлу самому было интересно знать, насколько большой должна была быть такая доска, чтобы добиться такой же точности, как и в круге Обри. Вместе с тем с точки зрения использования данный шаблон был слишком хрупким инструментом, особенно в промежутке времени, составлявшем двадцать лет. Использование нескольких досок могло бы привести к путанице. Более точной системой могло бы стать использование больших тяжелых камней, которые невозможно сдвинуть с места случайным толчком.

В своих заключительных замечаниях, озаглавленных «Рассуждения», Хойл суммировал свои взгляды по этому вопросу. Он писал, что только после того, как он прочитал отчет Нюгебауэра о вавилонских методах с. –600, он понял, как происходило предсказание затмений, а до тех пор это сводилось «не более чем к туманной нумерологии». Замечания Хойла еще более укрепили точку зрения, что он находился под большим влиянием старых прагматических методов, практикуемых тамильскими астрономами, о которых писал Нюгебауэр. Хойл конечно же был не единственным, кто признавал недостаточность своих знаний о методах предсказания затмений, и до возникновения споров о Стоунхендже в середине 1960-х годов эта тема считалась весьма эзотерической, которую лучше всего оставить на рассмотрение заинтересованных специалистов.

Хойл разработал несколько культурных гипотез о строителях Стоунхенджа. По его мнению, для высоких интеллектуальных достижений нужны универсальные составляющие: пища, свободное время и социальная стабильность, а также хорошая связь. Он не видел причин, почему такие условия не могли существовать в обществе Южной Англии в с. –2000. Хойл размышлял, что если африканские племена использовали барабаны для передачи информации с большой скоростью, то почему аналогичная система не могла использоваться в Британии? Он считал ошибкой приравнивать интеллектуальные достижения и технологический прогресс. Возможно, еще до того, как «генофонд человечества» был разбавлен в наши времена, в доисторический период могли существовать группы, чьи интеллектуальные нормы были значительно выше, чем в наши дни. После периода с. –2000 широкомасштабное перемещение народов вполне могло размыть эти группы и вызвать резкий генетический спад, ведущий к культурной инверсии...

По сути, предположение Хойла может быть правильным. Строительство мегалитов, похоже, переживало резкий спад до –1000. Когда пришел Цезарь, его встретили орды раскрашенных варваров, впечатляюще описанные им и классическими летописцами. Но при этом существовал и научный кельтско-друидский календарь, происхождение которого остается туманным.

В промежуточный период между статьей Хойла, появившейся в Antiquity, и ожидающимися откликами других авторов, в Nature (4 февраля 1967 года) была опубликована новая работа Р. Колтона и Р.Л. Мартина, озаглавленная «Эклиптические циклы и затмения в Стоунхендже». Следя за спорами вокруг Стоунхенджа, эти два соавтора решили изучить вопрос о затмениях и проверить правильность предположений Хокинса о роли ям Обри.

Прежде всего они указали на ошибочность рассуждений о 19-летнем метоническом цикле как непризнанном, по утверждению Хокинса, эклиптическом цикле. Несколько авторов уже подчеркивали факт отсутствия реальной соразмерности между 18,61-годовым нодальным смещением и 19-летним (235 лунаций) фазовым циклом. Колтон и Мартин изобличали Хокинса в том, что он просмотрел тот факт, что Луна не находится в прямой оппозиции (180°) к Солнцу после нескольких последовательных периодов обозначенного им цикла.

Колтон и Мартин решили начать с лунных затмений, которые действительно происходили, а не были рассчитаны компьютером, а поскольку орбита Луны существенно не изменилась с –1500, они произвольно выбрали период с 1855 по 1958 год. Когда все это было изображено графически, авторы посчитали, что получили оригинальные аналитические астрономические таблицы затмений. С их помощью они смогли распознать несколько эклиптических циклов: 135 лунаций, 804 лунации, 223 цикла Сароса, 311 лунаций, 88 лунаций и 41 лунация. Цикл из 135 лунаций был хорошо известен китайцам как предвестник затмения. По сообщению обоих авторов, китайцам также был знаком метонический цикл в 235 лунаций, который они называли «чанг». Цикл в 804 лунации показал повторяющийся блок из 65 лет и двух дней, состоящий из двух 19-летних интервалов и одного интервала из 27 лет и двух дней. Это, как они отмечали, и был истинный эклиптический цикл.

Колтон и Мартин отметили, что предложенная Хокинсом последовательность в 19, 19 и 18 лет (= 56) фактически составляет 19, 19, 18 лет + 11 дней. Как эклиптический «цикл» он очень короткий, поскольку за два 19-летних периода нет возможности компенсировать ошибку. Они сочли, что 47-летняя последовательность 19, 19 и 9 лет минус 9 дней, что составляет 581 цикл лунных месяцев, будет более логичной.

На основе своего анализа Колтон и Мартин посчитали вполне разумным предположить, что ямы Обри в Стоунхендже не были построены для того, чтобы предсказывать затмения в 56-летнем цикле. Альтернативная гипотеза Хойла была «элегантной и искусной», однако они отметили, что успех его метода не ограничивался использованием комплекса из 56 ям. Метод Хойла, рассматриваемый в контексте ограниченных астрономических знаний того времени, казался маловероятным. Хотя он предсказывал каждое солнечное и лунное затмение, он не предоставлял информацию о том, какие затмения можно видеть из Стоунхенджа. По их мнению, только исключение какого-либо затмения можно рассматривать как единственное надежное предсказание. Вместе с тем Колтон и Мартин не пояснили, что нет никакого известного простого эклиптического цикла, который может предсказать полные солнечные затмения в какой-либо точке земли. Все циклы солнечных затмений относятся к Земле в целом.

Взамен гипотез Хокинса и Хойла эти два автора предложили простой метод предсказания, известный с третьего тысячелетия до н. э., более подходящий потому, что с его помощью можно предсказывать только лунные затмения, видимые из Стоунхенджа. Этот метод зависел от знания того, когда Солнце и полная Луна были диаметрально противоположны. При таких условиях, если Луна восходит незадолго, скажем за 15 – 30 минут, до захода Солнца, то затмение Луны произойдет в эту ночь и будет видимо, но если этот интервал больше, то затмения не будет видно. Если же полная Луна восходит после захода Солнца, то затмение уже прошло. Авторы считали возможным, что круг ям Обри вполне мог служить для определения того, когда заходящее Солнце и восходящая полная Луна находятся точно напротив друг друга, но они все же подозревали, что данные 56 ям предназначались для совершенно другой цели.

Фактически затмение Луны можно наблюдать, когда (что парадоксально) Луна и Солнце находятся над горизонтом и явно не совсем противоположны. Однако эта уникальная ситуация так и не была упомянута Колтоном и Мартином. Это одно из самых странных естественных явлений, которые могут происходить и на первый взгляд кажутся невозможными, если учитывать, что затмение происходит тогда, когда три тела выстраиваются в линию (сизигия). Такая аномалия происходит из-за рефракции атмосферы. Заходящее Солнце фактически уже село, но кажется, что этого не произошло, поскольку его позиция ниже горизонта как бы смещается вверх благодаря рефракции. Таким же образом восходящая Луна фактически еще не поднялась, но ее образ смещается вверх из-за рефракции и становится видимым преждевременно. Геометрически это приводит к сближению двух тел больше чем на 1° большого круга – конечный результат двойного смещения, вызванного рефракцией. Аналогичная ситуация может также возникать при восходе Солнца и заходе Луны. Плиний Старший был свидетелем интересного утреннего затмения такого рода 22 февраля 72 года н. э.

Колтон и Мартин полагали, что многочисленные каменные круги, разбросанные по всей Британии, вполне могли использоваться для прогнозирования, поскольку никакого другого убедительного объяснения их назначения до сих пор нет. Вместе с тем они отмечали, что использование в таких каменных кругах предложенного ими метода предсказания солнечных затмений плохо обосновано, поскольку не учитывает большие трудности наблюдения за Луной при наибольшем кажущемся сближении двух тел.

Вслед за опубликованием работы Хойла Antiquity объявил об открытии дискуссии и пригласил ученых прокомментировать статьи Хойла. Впоследствии журнал опубликовал отклики Хокинса, Аткинсона, Тома, Ньюхэма, Седлера (в то время руководителя бюро Британского национального альманаха, который обратил внимание на некоторые неточности в расчетах эклиптического цикла Хокинса и Хойла), а также Ньюволла, археолога, чья первая статья о Стоунхендже была написана для этого журнала за 38 лет до этого.

Археологи, которые поначалу весьма прохладно относились к астрономическим теориям, теперь проявили больший интерес ко всей проблеме в целом, поскольку астрономы явно не могли прийти к согласию между собой.

Хокинсу первому представилась возможность ответить Хойлу, и он сделал это, осветив кратко свою собственную точку зрения и объяснив позицию. Он считал:

а) Стоунхендж являлся обсерваторией Солнца и Луны;

б) представлял собой расчетное устройство (ямы Обри) для предсказания экстремальных положений Луны на горизонте, а также затмений; в) Стоунхендж мог представлять собой практический пример уровня развития общей культуры.

Хокинс отметил тот факт, что Хойл поддерживал первые две гипотезы, и согласился с его выводами, но относительно в он считал философскую интерпретацию Хойла «исключительно провокационной». Хокинс убеждал не соглашаться с Хойлом в вопросе о так называемых ошибках строителей, объясняя их последствиями трудностей наблюдения. Вполне допустимо, что обитатели Стоунхенджа не видели теоретического экстремального азимута, поскольку фаза полной Луны не так часто происходит в момент восхода Луны, а облачные ночи во время полной Луны будут вызывать аналогичный систематический эффект.

С его точки зрения, Хойл вышел за пределы его, как он назвал, «осторожных» выводов о том, что строители Стоунхенджа были более интеллектуально развиты, чем считалось ранее. Хокинс назвал это «захватывающими рассуждениями», и все же лишь такой образованный человек, как Хойл, мог отважиться на изучение таких отдаленных регионов археологии и антропологии...

Статья Аткинсона содержала более весомую и агрессивную критику. Пройдясь по некоторым известным основным моментам, затронутым в этой дискуссии, он воспользовался возможностью еще раз атаковать теории Хокинса, распространяясь по поводу новой оценки основополагающих наблюдений, таких как значение наклона эклиптики, и новых данных относительно нескольких ориентировок монумента, отметив при этом, что некоторые из них отличаются более чем на 2,5° от предыдущих. Они были весьма важны, поскольку Ньюхэм определил значения истинного горизонта для Стоунхенджа, которые варьировалась от + 0,33° до + 0,62°, в то время как Хойл предлагал единое значение в 0,7°.

Аткинсон (признанный одним из немногих археологов, способных разобраться в математических заключениях) повторно рассчитал азимуты полной орбиты для первого и последнего проблеска (2' солнечного и лунного диска, показавшегося над горизонтом). В обоих случаях средняя ошибка оказалась в шесть раз больше максимальной ошибки в 0,3°, которую Хойл считал допустимой, учитывая возможности строителей. Принимая во внимание направление знака такой ошибки, Аткинсон обнаружил, что азимуты первого и последнего проблеска более соответствовали ориентировкам Хокинса, но это различие было недостаточным, чтобы отдать предпочтение той или иной модели наблюдения, за исключением лишь иллюстрации того, что условие полной сферы не обязательно является правильным, как считал Хойл. Вместе с тем Аткинсон отмечал, что его расчеты следует рассматривать как «предварительные упражнения», поскольку они основаны на ориентировках, определенных на основе различных планов и аэрофотосъемки, надежность которых была сомнительной. По этой причине он воздержался на этой стадии от опубликования пересмотренных таблиц.

Затем Аткинсон затронул вопрос о высоте насыпи Стоунхенджа – по его мнению, ключевого и до сих пор не учтенного фактора в дискуссии. В настоящее время насыпь представляет собой весьма неприметную черту монумента, незаметную для многих посетителей. Расчеты Аткинсона показали, что в свое время она возвышалась примерно на 2 м (6 футов). Если при этом принять во внимание, что глаза наблюдателя находились на уровне 1,53 м (5,1 фута), что следует из среднего роста мужчин из длинного кургана Вест-Кеннет, то можно сделать вывод: при восходе Солнца и Луны вершина насыпи окажется ниже линии горизонта. Однако при заходе насыпь будет перекрывать линию горизонта на + 1°, создавая местный искусственный горизонт, если, конечно, насыпь не была преднамеренно занижена в этих точках. Но расчеты Аткинсона показали, что это повлияет только на размер ошибки, а не на направление знака.

Он отметил, что одна из ориентировок на заход Солнца (91 – 92) фактически проходит через отмеченный пробел в насыпи рядом с ямой Обри 20, совпадающий с дамбой через ров. По утверждению Аткинсона, невозможно точно определить, имела ли эта дамба естественное происхождение, но фактически она вполне могла открывать ясный вид на линию горизонта вдали.

Что касается круга Обри, то Аткинсон считал его весьма неточным. Масштаб заложенных в его расположении ошибок не давал возможности успешно предсказывать полные затмения, но, возможно, он был достаточно хорош для предсказания частичных затмений.

Вместе с тем, рассматривая собранные им данные, он признал, что ни одно из них не противоречит в значительной степени идеям Хойла, которые импонировали ему больше, чем идеи Хокинса. С помощью метода Хойла можно было объяснить, как Стоунхендж мог использоваться для прогнозирования затмений, но, добавил он, отнюдь не доказать, что Стоунхендж действительно использовался таким образом. И все же в доисторическом контексте интерпретацию Хойла было трудно принять, ввиду некоторой ее «концептуальной абстракции». Аткинсон признавал, что позиция Пяточного камня и базовых камней и, в частности, выбор широты строителями мегалита были «определены астрономически». Однако по некоторым причинам он не мог «полностью согласиться» ни с Хокинсом, ни с Хойлом...

Свои принципиальные аргументы Аткинсон суммировал следующим образом:

Ямы Обри слишком плохо подходят для того, чтобы служить перманентными отметками. Выкапывание и засыпание этих ям он назвал «излишним для любой цели». По его мнению, критическое замечание Седлера о том, что затмения можно предсказывать более простым методом, а также отрицание Колтоном и Мартином 56-годового эклиптического цикла подрывали теорию об использовании ям Обри.

Что касается проблемы ориентировок, то, по его мнению, на практике ориентировки Стоунхенджа, скорее всего, были направлены в одном направлении из-за положительной элевации линии горизонта (не позволяющей вести точное реверсивное наблюдение на 180°), а это уже существенное критическое замечание. По его мнению, обратное направление является вопросом совпадения, связанного с характерной геометрией небесной сферы, и по этой причине он сомневался в значимости двусторонних ориентировок.

В случае с ориентировками на основе ям также имелись сомнения из-за нехватки свидетельств того, что они были сделаны человеком. Аткинсон был скептически настроен по отношению ко всем ориентировкам, основанным на архитектурных особенностях Стоунхенджа III, предполагая, что они базировались на «субъективной оценке» оригинальных позиций сдвинутых или отсутствующих камней, и даже если бы они были известны, то возникла бы проблема, связанная с тем, что линию наблюдения можно выстроить лишь путем центрирования одного пробела между камнями.

Вклад Тома в эту дискуссию ограничился так называемыми свидетельствами, обнаруженными в других частях Британии, так как к тому времени он провел лишь незначительную полевую работу в Стоунхендже. Он привел свидетельства о лунных линиях в Калланише, впервые обнаруженных Бойлом Сомервилем в 1912 году, а также свои собственные многочисленные открытия, сделанные в различных частях Британии. Основываясь на уже имеющихся данных, он сам был готов признать Стоунхендж обсерваторией Солнца и Луны. Но затем он задает извечный вопрос: зачем было нужно так много объектов для наблюдения за Солнцем и Луной? По его собственному предположению, Стоунхендж мог быть задуман в качестве главного центра для контроля за другими мегалитическими объектами. В своих последних рассуждениях Том (шотландец) вполне мог вторить (подспудно) сантиментам современных шотландских националистов, высказывая мнение, что центральная бюрократия Южной Англии вряд ли прислушивалась к голосам с севера, а его гористая местность (где сам Том обнаружил много ориентировок) предоставляла лучшие возможности для точного определения лунных и солнечных циклов...

Вклад Ньюхэма также повторял многое из того, что он говорил ранее. Он подчеркивал, что идеи Хокинса об эклиптическом цикле кажутся несостоятельными, если принять более привлекательную теорию Хойла. В этом его убедила наглядная критика со стороны Колтона и Мартина. Концепция круга Обри как цифрового компьютера была не более чем «полетом бурной фантазии». Вместе с тем идея затмений вполне возможна, а ямы Обри могут служить неким средством прогнозирования. Соглашаясь с предложением Хойла принять во внимание так называемые ошибки, то есть ориентировки, немного не дотягивающие до экстремального азимута, он утверждал, что этот принцип не нов, и замечал, что имеются свидетельства о том, что некоторые древние народы использовали тот же метод, однако он применялся с учетом первого или последнего проблеска восходящего или заходящего Солнца, а не полной сферы, как на том настаивали Хокинс и Хойл. Он критиковал метод реверсивных ориентировок Хойла (как и Аткинсон) и считал, что Хойл не учитывал некоторые практические факторы, наличествующие в монументе...

Седлер, который ранее доказал, что лучшим средством для предсказания затмений был круг из сорока семи ям, не мог предоставить дальнейшую, более глубокую оценку, и маловероятно, что он смог бы это сделать в будущем. Вместе с тем он считал возможным провести анализ для определения того, сколько времени в принципе может потребоваться людям на различных уровнях интеллектуального развития, чтобы эмпирическим путем сформулировать правила, которые, «по Хойлу», были заложены в Стоунхендже. (Фактически предложения Седлера могли составить прекрасную, оригинальную и полезную кандидатскую диссертацию студента-выпускника, обладающего необходимой подготовкой и знаниями).

Ньюволл, как ветеран археологии Стоунхенджа и постоянный наблюдатель за астроархеологическими исследованиями монумента, выступил с заключительным словом в этой дискуссии. По его мнению, Хокинс и Хойл поступили бы лучше, если бы отказались от упоминаний о ямах F, G и Н. Он писал им обоим до того, как они опубликовали свои материалы, и сообщал, что раскопки ямы F не закончены, и никто не может сказать, что она собой представляет, а G и Н – ямы естественного происхождения.

Ньюволл соглашался с осевой ориентировкой в каждом направлении на зимнее солнцестояние (излюбленная его ссылка), но очень и очень сомневался в отношении всех остальных. Из этого следовало, что шесть из восьми направлений были сомнительными, а в целом – одиннадцать сомнительных из двадцати трех. В заключение Ньюволл задал вопрос читателям: «Этого, похоже, достаточно, а что думаете вы?»

Все участники получили возможность высказать свои точки зрения, а на долю Жакетты Хокс, наиболее агрессивного критика астрономических идей, выпало подвести итог дискуссии.

Жакетта Хокс в роли нейтрального наблюдателя стала действительно отличным выбором редактора Antiquity. Жена английского писателя Дж.Б. Пристли, чьи новеллы и пьесы изобилуют темами времени, она сама завоевала популярность как писатель и обозреватель, специализирующийся на археологической тематике. Помимо ее суперкритического отношения к астроархеологическим идеям, связанным со Стоунхенджем, она также выступала против теорий лунных нотаций Маршака. Сама же она зачастую не брезговала протоастрономическими идеями в некоторых своих работах, в частности «Человек и Солнце» (1962), в которой проследила, порой в гипотетическом стиле, влияние Солнца на культурное прошлое человека. В этой своей книге она явно подписалась под идеями ориентаций Стоунхенджа и теорией наблюдения, написав: «Весь этот храм с множеством просветов для наблюдения за небом вполне мог использоваться для измерения восходов и заходов Луны, планет, звезд и созвездий, но ориентация могучих трилитов должна доказывать, что в Стоунхендже, как и в других местах, высшим божеством был сам бог Солнца...» Однако в вопросах, непосредственно связанных с практическим наблюдением или математической астрономией, ее точка зрения была любительской.

Ее написанный в блестящей бескомпромиссной манере обзор был озаглавлен «Бог в машине» (1967) и затрагивал острую тему: каждое поколение имеет тот Стоунхендж, который заслуживает или который желает видеть. Это было действительно справедливое замечание, и ее слова отозвались эхом, хоть и непреднамеренно, в ответе избранного вождя неодруидов Стоунхенджа, когда его спросили в телевизионной программе о том, почему ничего не было слышно о друидах в период с IV до XVII века н. э., на что он ответил: «Друид присутствует всегда. Он появляется тогда, когда того требует общество, когда в нем возникает нужда!»

В своей критике Ж. Хокс кратко цитирует тех, кто выступал за астрономические ориентировки, и отзывается о Локьере как о «тогдашнем королевском звездочете». Конкретно этот пассаж был впервые озвучен Аткинсоном в его книге о Стоунхендже, а затем неоднократно повторен теми, кто использовал его книгу в качестве конкретного источника для ссылок. Фактически Локьер никогда не был королевским астрономом. В рассматриваемый период он был членом совета посетителей Гринвичской обсерватории, а королевским астрономом являлся тогда Вильям Кристи, уступивший этот пост Френку Дайсону в 1910 году.

Подходя к современному астрономическому периоду, начавшемуся в июне 1961 года, Ж. Хокс осталась безразличной к мотивациям Хокинса, которые привели его к исследованию Стоунхенджа. Она особо подчеркивала слабость его идей, сначала цитируя комментарии Седлера, а затем Колтона и Мартина по поводу так называемого 56-летнего эклиптического цикла. Эти критические замечания, продолжала она, были также одобрены «именитым корреспондентом, чье имя мы не можем назвать».

Многострадальный Хокинс был вынужден принять почти все колкие замечания Ж. Хокс. Было ясно, что его все еще не простили некоторые археологи за его претенциозные, в стиле Локьера, экскурсы в область археологии. Однако из тона ее аргументации вскоре стало ясно, что она не намерена брать на себя дополнительное бремя атаки на Хойла в стиле Давида и Голиафа, при этом она признала, что «лишь немногие чувствовали себя способными понять его рассуждения».

Остальная часть обзора представляла собой простое повторение ранее выраженных точек зрения. Но именно заключительные слова Ж. Хокс, как и ее вступительный комментарий, содержали наиболее сильные и основательные удары. Она не видела аргументов, способных изменить ее мнение о том, что Стоунхендж был изначально задуман как святилище, а его назначение было прежде всего ритуальным, а не интеллектуальным. Его ориентировка на Солнце несла в себе некий религиозный символизм, какой несут и христианские церкви. С ее точки зрения, прежде всего следовало доказать, что это был действительно научный век, и отказаться от наших собственных надуманных идей.

Последнее слово в этом раунде спора осталось за Ньюхэмом, но оно не попало на страницы Antiquity. В 1970 году он опубликовал свой второй буклет «Приложение к тайне Стоунхенджа» и, воспользовавшись возможностью, в его первой части дал ответ Жакетте Хокс, заявив, что ее резюме дебатов о Стоунхендже частично неудачно. В частности, он критиковал одно из ее замечаний, касавшееся давно признанного знания Стоунхенджа, утверждая, что ей следовало говорить об этом как о давно принятом убеждении, поскольку, как комментирует Ньюхэм, два эти значения не равнозначны. Касаясь сути проблемы, Ньюхэм упомянул о присущей человеку «овечьей тенденции следовать за вожаком», признавая при этом, что и сам он не является исключением. «Любой, кто касается такой темы, как Стоунхендж, неминуемо воспринимает идеи, которые привязаны к направлению, зависящему от того, как эта тема была преподнесена. Когда какая-либо конкретная идея принята и устоялась, немногие утруждают себя анализом всех сопутствующих ей факторов...»

Сама Жакетта Хокс, продолжил Ньюхэм, явно не всегда свободна от синдрома предвзятого мышления, что явствует из ее книг. В произведении «Человек и Солнце», где она активно навязывает нам идею о том, что Стоунхендж был уникальным храмом культа бога Солнца в Британии (что может быть справедливо), она ссылается на знаменитую бронзовую и золотую колесницу Солнца, извлеченную из датского болота, а затем мечтательно замечает: «...если бы что-нибудь подобное было найдено в Стоунхендже!»

Остальная часть «Приложения» Ньюхэма представляла собой обоснованный пересказ вопроса о теории ориентировок Стоунхенджа. Во второй части он рассказывал об обстоятельствах обнаружения в 1966 году трех значимых ям для столбов во время строительства нового продолжения парковки для посетителей. Это была восхитительная новая находка, значение которой сначала не было оценено. Ньюхэм уже давно утверждал, что жрецы-астрономы Стоунхенджа использовали внешние маркеры, и в прошлом он потратил многие часы на поиск их следов на территории вокруг монумента. Эти ямы были обнаружены в виде трех нарушений мелового слоя сразу же под уровнем земли в нижней части парковки, где они сейчас отмечены тремя цементными кругами, расположенными на проезжей части.

Эти ямы находятся на расстоянии 9 – 12 м (30 – 40 футов) друг от друга и расположены в низине примерно в 250 м (275 ярдах) на северо-запад от круга сарсенов, почти на ориентировке запад – восток (рис. 21). Ньюхэм рассказывает, что сначала ни одна из ориентировок не казалась значимой, но дальнейшие исследования доказали обратное, так как все три ямы оказались на линии важных закатных явлений, связанных с Солнцем и Луной, если наблюдать от четырех базовых камней (91 – 94) и с позиции Пяточного камня. Более тщательное исследование объекта показало, что эти ямы когда-то удерживали столбы для ориентировки на отдаленный горизонт. Для этого их высота над уровнем земли должна была составлять порядка 9 м (30 футов).

По мнению Ньюхэма, для этого требовались длинные и прямые стволы деревьев. Он был просто в восторге, когда это подтвердили раскопки, обнаружившие ямы с явными признаками сгнивших колец деревьев, 75 см (30 дюймов) в диаметре. Вдобавок эти ямы продемонстрировали признаки крепежных клиньев, которые были необходимы для поддержки и постоянного удерживания таких высоких стволов в вертикальном положении.

По утверждению Ньюхэма, эти три ямы для столбов стали наиболее позитивным астрономическим открытием, сделанным в Стоунхендже. Их позиции были не только исключительно точно ориентированы на заходы Солнца и Луны, но также однозначно представляли собой нереверсивные ориентировки, если смотреть от Пяточного камня и четырех базовых камней.

При этом Ньюхэм отметил, что центральный столб также связан с заходами Солнца и Луны, как и Пяточный камень – со среднезимним восходом Луны и восходом Солнца в период летнего солнцестояния, если наблюдать из центра круга сарсенов.

Суммируя свои доводы, Ньюхэм утверждал, что отдельные столбы использовались следующим образом:

Рис. 21. Три ямы для столбов на парковке у Стоунхенджа (1; С; 2) по отношению к Пяточному камню и базовым камням. SH обозначает углубление (возможно, яма для столба), которое может иметь значение для ориентировки на Луну

A. № 1 служил только ориентировкой на Солнце, точнее, на последний проблеск заходящего Солнца во время летнего солнцестояния, видимый от базового камня 91, и на среднеквартальные заходы Солнца, видимые от Пяточного камня (то же, что и 91 – 93).

Б. № 2 служил только маркером для заходящей Луны, находящейся в минимальной экстремальной точке своей орбиты, видимой от Пяточного камня. Поэтому оба эти столба должны быть короче центрального, чтобы совместиться с горизонтом, с учетом расстояния и неровностей земли в этих позициях наблюдения.

B. Позиция центрального столба ориентирована на экстремальную северную или максимальную позицию захода Луны, видимую от 92.

Г. Центральный столб, если смотреть от 94, также ориентирован на заход Луны, когда она находится на полпути между другими двумя экстремальными точками. Ее позиция немного не дотягивает до линии заходящего Солнца во время летнего солнцестояния, и поэтому этот столб также связан с заходами Солнца и Луны, как Пяточный камень с их восходами, если наблюдать из центра круга сарсенов.

Д. Хотя от 93 ни один из столбов, похоже, не ориентирован точно на явления Солнца или Луны, центральный столб отстоит менее чем на одну пятую часть градуса от ориентировки на полную сферу Луны в ее экстремальной максимальной точке. Ньюхэм предполагал, что позиции некоторых из базовых камней также использовались в их связи с летним восходом Луны или зимним восходом Солнца. Если в юго-восточном направлении будет найден еще один столб или камень, то это позволит провести более точную оценку. Ньюхэм считал, что такое замечательное геометрическое расположение столбов на парковке для автомобилей по отношению к другим главным чертам монумента подсказывает, что и другие ориентировки такого рода все еще ждут своего открытия.

Ньюхэм также обсудил проблему 56 ям Обри. Хотя он и признавал идеи Хокинса и Хойла интересными, но сомневался в них. По его мнению, идеи Хокинса проще отбросить на основе всего лишь математических расчетов, так как 56-летний эклиптический цикл, похоже, просто не существует на практике. Идеи же Хойла невозможно отмести на основе одних математических расчетов, но, следуя примеру более трезвых умов, Ньюхэм чувствовал, что здесь нужны знания на уровень выше тех, которые по историческим свидетельствам были характерны для того периода. Ньюхэм выразил мнение, что, хотя приписываемые Стоунхенджу различные варианты ритуального назначения, связанные с культом Солнца, могут быть вполне оправданными, кажется нелогичным отрицать (как это продолжают делать некоторые археологи) еще более сильные связи монумента с Луной. И тогда он делает такой вывод: «Невозможно полностью доверять всем интерпретациям, которые дают этим открытиям как астрономы, так и археологи. Истина, скорее всего, находится где-то посередине между этими экстремальными точками зрения».

Глава VIII
МЕТРИЧЕСКИЕ МЕРЫ И ЛУННЫЕ КАМНИ

Хотя Стоунхендж признан самым важным мегалитическим монументом Британии, имеющим признаки некоторых астрономических ориентировок, он, как мы знаем, далеко не единственный. Исследования Локьера были весьма широкими и привели его и его друзей к довольно отдаленным объектам, разбросанным по всей территории Британии, включая Ирландию.

Одно из таких мест, о которых упоминал Локьер, хотя сам там не был, – это Калланиш на острове Льюиса (широта 58°12' N). В 1912 году вице-адмирал Бойл Сомервиль подхватил раннюю идею Локьера о возможной звездной ориентировке этого объекта (на Плеяды) и впоследствии считал, что вдобавок он обнаружил четкие свидетельства его ориентировок на Луну и Солнце^[17].

Бойл Сомервиль активно занимался полевыми исследованиями монументов и в различное время создал аккуратные крупномасштабные планы двадцати семи каменных кругов. К сожалению, он также сделал несколько довольно самоуверенных предположений относительно общей природы топографических ориентировок. В свою очередь, задолго до исследований Стоунхенджа в 1960-х годах, Александр Том, используя ключевые моменты, оставленные Локьером, Сомервилем и А. Льюисом^[18], трудолюбиво изучал многие из менее впечатляющих каменных кругов, особенно в отдаленных частях Шотландии.

Хотя работа Тома была известна заинтересованным лицам, она получила лишь незначительную популярность и, как правило, игнорировалась археологами, которые, после злоключений Локьера, весьма скептически относились ко всем предполагаемым ориентировкам полевых монументов. Вместе с тем те, кого интересовали астрономические интерпретации, стали более внимательно следить за работами Тома после 1954 года, когда он опубликовал в «Журнале Британской астрономической ассоциации» свою статью, озаглавленную «Солнечные обсерватории мегалитического человека». В течение нескольких последующих лет появились другие статьи в журналах, озаглавленные: «Статистическое исследование мегалитов Британии» и «Геометрия мегалитического человека». Теперь работа Тома ассоциировалась с термином «мегалитическая астрономия», и сейчас этот термин широко применяется в отношении британских и французских мегалитов вместо термина «астроархеология», который теперь приобрел более космополитический оттенок и охватывает более широкую доисторическую и историческую хронологию.

В начале 1960-х годов Том обратил внимание на многие менее впечатляющие остатки мегалитов, некоторые из которых несомненно имели большое значение. Теперь Том был убежден, что мегалитический человек Британии знал гораздо больше о геометрических сооружениях, чем это допускали историки, включая свойства затмений и способы разработки сложных кругов. На основе собранных им свидетельств Том предположил, что у древнего человека Британии также была стандартная мера длины, которая влияла на геометрию его сооружений и размеры и формы каменных «кругов», хотя многие круги действительно круглые, другие имеют форму яйца, эллипса или искажения другого рода.

Аткинсон, суровый критик теории Стоунхенджа Хокинса, был первым археологом, открыто объявившим о признании мегалитических теорий Тома. Еще раз повторю, что Аткинсон был единственным полевым археологом, который разбирался в связанной с этим математике. Сам же Аткинсон по этому поводу говорил, что большинство археологов не столь грамотны в математике, как подобает образованному человеку, в результате чего они не способны критически подойти к пониманию или использованию новых (числовых) методов. Но тут же он замечает (и справедливо!), что человек может манипулировать цифрами так же легко, как и словами...

Идеи Тома стали более известны публике после широкого признания открытий Хокинса в Стоунхендже, пробудивших большой интерес к мегалитическим монументам. По общему признанию, Том пошел дальше идей своих предшественников и даже современных ему астро-археологов. Возможно, он даже полнее ответил на вызов, брошенный Фергюссоном в 1872 году в его работе «Монументы из грубых камней», чем впоследствии Локьер, Сомервиль, Ньюхэм и Хокинс... В своей книге Фергюссон писал: «Пока какой-либо практический астроном не выйдет вперед и не объяснит нам на простом языке, какие наблюдения можно вести с помощью кругов Стоунхенджа, нам придется лишь ожидать. И даже в этом случае, пока его теория не будет проверена на кругах в Эйвбери, Стентон-Дрю и других, настолько необычных, что их просто невозможно измерить, это мало добавит к нашим знаниям...»

Результаты упорных мегалитических исследований Тома до конца 1960-х годов поместились в двух небольших томах в твердой обложке «Мегалитические строения Британии» (1967) и «Мегалитические лунные обсерватории» (1971). Оба не носят чисто научный характер, но и не являются популярными изданиями, типа книг Хокинса о Стоунхендже, вышедших на книжный рынок с перспективой последующих продаж в мягкой обложке.

Том рассказывает, что его целью являлось посещение мегалитических объектов и измерение с помощью теодолита и рулетки позиций оставшихся камней с максимальной точностью. Упавшие и засыпанные камни часто обнаруживали с помощью штыка. Поскольку многие британские мегалиты расположены в отдаленных, болотистых и поросших вереском местах, вдали от дорог и даже тропинок, путешествия Тома к 450 объектам, которые он посетил, зачастую были связаны с длительными переходами в одиночку с неудобным теодолитом и треногой на плечах. Его самые ранние исследования начались в 1930-х годах, и к концу 1960-х годов он составил более трехсот точных планов и вдобавок посетил многие другие объекты.

Суть теории Тома сводится к его концепции так называемого мегалитического ярда в 2,72 имперского фута и двойного ярда, или мегалитической сажени (5,44 фута). Большая часть последующих рассуждений Тома a priori основывается на предположении, что подобная стандартная единица измерения использовалась в Северо-Западной Европе с. –2000. Эта единица была определена Томом на основе анализа его собственных топографических исследований, и только предположение о том, что подобная единица существовала, дало ему возможность привнести геометрический смысл в схематические планы древнего человека.

Том утверждал, что эта мера очень близка к старой испанской vara (означающей «шест», «палка» или «мера ярда»). Эта единица была завезена в Новый Свет конкистадорами, где ее использование можно проследить во всех старых испанских территориях Центральной и Южной Америки. Вместе с тем в различных местностях ее интерпретировали по-разному, и в Мексике она составляла 32,87 дюйма, в Уругвае – 33,828 дюйма. Даже в Испании, до введения метрической системы, vara имела несколько интерпретаций: в Валенсии vara равнялась 35,55183 дюйма, а в Кастилии – 32,94 дюйма. Vara также близка к старому баварскому локтю (ell) в 32,766 дюйма и австрийскому локтю (ell) в 30,78 дюйма.

Том предполагал, что vara, возможно, прибыла в Британию во время миграции мегалитических народов из Иберии. Имели ли место в действительности такие широкомасштабные миграции в Британию, сейчас считается маловероятным, если взглянуть на это с точки зрения Новой археологии (см. ниже). Еще более убедительное свидетельство древности этой меры заключается в том, что мегалитический ярд очень близок к человеческому шагу, а мегалитическая сажень – к двум шагам. Двойной шаг, по крайней мере, можно проследить назад вплоть до римских времен с их passus ( = 5 римским футам; 1 римский фут = 11,6 дюйма (296 мм) = 16 digitus; 1 digitus = ширина большого пальца = 18,5 мм). По всей вероятности, passus имел длительную предысторию до того, как был принят римлянами.

Однако исследования Тома доисторических и древних мер отнюдь не были первыми. Одно из самых больших противоречий прошлого, которое теперь вошло в рамки астроархеологии, было связано с так называемыми стандартными единицами длины. Трудно забыть злоключения Стакли с его «друидским локтем» и Пьяцци Смита, одно время королевского астронома Шотландии, с его страстным увлечением дюймологией пирамид и идеями «Библии в камне», которые до сих пор отзываются громким эхом в современной псевдонаучной журналистике.

По широкому признанию, меры, использовавшиеся в Древнем мире, основывались на простых, легко запоминающихся единицах, таких как «указательный» палец, ладонь или пядь, длина руки, шаг и охват руками. Однако одно из исследований древней цивилизации показывает, что это справедливо лишь частично. Существуют лишь хорошо задокументированные римский digitus, или ноготь большого пальца, римская стопа и связанный с ней шаг. Ранее существовал египетский локоть – мера длины от локтя до кончиков пальцев, позже появилась также апокрифическая стандартная стопа Карла Великого, стандартный ярд в длину руки Генри I и архаичная мера в треть дюйма, до сих пор сохранившаяся в современных размерах обуви. Одна из ранних линейных единиц средневосточной цивилизации, точно известная из археологических записей, – это вавилонский локоть. Пример тому найден записанным в качестве стандартной меры на базальтовой статуе Гудеа, правителя Лагаша, ныне являющейся экспонатом парижского Лувра. Этот локоть датируется примерно –2130 и составляет меру в 19,5 дюйма (495 мм), а стопа составляет 2/3 локтя и равняется 13 дюймам (330 мм). Вместе с тем некоторые древние меры, похоже, не связаны с естественными размерами. В качестве одного из примеров можно привести старое английское измерение ell (локоть). Эта единица также произошла от локтя, однако позже стала представлять более длинное измерение, чем естественный локоть.

Даже в Древнем Египте измерения осложнялись использованием двух различных локтей. Существовал повседневный короткий локоть в 17,72 дюйма (0,454 м) и царский локоть в 20,62 дюйма (0,528 м). Царский локоть использовался при строительстве пирамид. Некоторые даже считают, что эта мера локтя составляла семь пядей (одна пядь = 4 перстам = 28 указательным пальцам) и могла быть связана с ранним лунным циклом в 28 дней. Царский локоть также использовался египтянами для измерения земли, а основная единица измерения, «двойной ремень», представляла собой диагональ квадрата со стороной в один локоть. При полевых измерениях египтяне конечно же признавали, что в треугольнике со сторонами 3, 4, 5 угол, противоположный самой длинной стороне, всегда оставался прямым. Эти знания являлись скорее результатом экспериментов, чем способностью выработать официальное математическое доказательство, как это позже сделал Пифагор. Вместе с тем теорема Пифагора конечно же была известна за тысячу лет до него. Это подтверждают многие вавилонские тексты, и можно, без сомнений, признать, что эти геоматематические знания были широко распространены среди целого ряда доисторических народов.

Поняв, что древняя квантовая мера использовалась при планировании и создании мегалитических кругов, Том высчитал единицу измерения 2,72 фута, которая и составила его «мегалитический ярд» (МЯ). Применяя эту единицу измерения к конструкциям и размерам кругов различной формы, он убедился в том, что такая базовая единица действительно существовала. Он считал, что анализ его результатов показал три вещи: а) точность измерений не возрастала вместе с длиной единицы измерения; б) результаты были аналогичными, независимо от того, выводилась ли эта мера на основе английских или шотландских кругов; в) строители кругов, похоже, проводили свои измерения к центру (или центральным линиям) камней в круге.

По мнению Тома, ключ к решению проблемы неровных или овальных кругов крылся в том, что мегалитический человек не был готов принять несоразмерность значения ? (3 и 1/7) и поэтому искал целое круглое число. После признания того, что мегалитический человек противился принятию «чего-то большего чем 3» и что интегральное число «около 3» ему больше подходит, явно искаженные круги неправильной формы приобрели новое значение. Том отметил, что многие круги меньшего размера имеют в диаметре примерно 22 фута, или 8 мегалитических ярдов, но если бы было использовано ? (=3,142), то их периметр удалось бы подогнать. Том считал, что для больших кругов и больших расстояний мегалитический человек, вероятно, использовал мерный шест в 2 1/2 МЯ (6,80 фута) и в 10 МЯ (27,2 фута). Проанализировав различные категории кругов, он отметил, что отношение окружности к диаметру составляло 3,059 для одних и 2,957 для других. Таким образом, Том, очевидно, обнаружил ключ к давно не дававшей покоя загадке неровных кругов, которые, по общему признанию, являлись результатом грубой или неряшливой работы строителей мегалитов.

В 1927 году Бойл Сомервиль, описывая составленные им крупномасштабные планы 27 каменных кругов, отметил: «Ни в одном случае камни, составляющие круг, не размещены по правильному кругу; то есть невозможно провести линию, которая соединяла бы все камни и при этом составляла бы математическую окружность. Лучшее, что можно сделать, – это провести две окружности, которые составили бы полосу, широкую или узкую, внутри которой могли бы располагаться все камни, составляющие круг». Что касается Стоунхенджа, тут он особо отмечал: «Восемь камней (внутренние голубые камни) не вписываются в арку круга, а лежат в границах двух концентрических кругов, в 4 футах друг от друга... Строго говоря, сформированная камнями фигура не имеет единой центральной точки и, соответственно, не имеет оси».

Вполне можно допустить, что Том, являясь прямым последователем Локьера, А. Льюиса и Бойла Сомервиля, находился под сильным влиянием их работ, и эти последние замечания Бойла Сомервиля вполне могли быть именно тем стимулом, который позволил решить загадку неправильных кругов...

В результате его исследований, занявших несколько десятилетий, Том смог квалифицировать каменные круги по различным категориям: уплощенные круги, типы А, В и D; яйцеобразные круги, типы I и II; эллипсы; сложные и концентрические круги (рис. 22). Яйцеобразные круги в особенности подсказали Тому, что, помимо использования стандартной меры, строители в процессе работы открыли принцип пифагорова треугольника. Тогда он предположил, что размеры круга часто слегка подгонялись, чтобы соответствовать целым числам, в результате чего окружности приближались, насколько возможно, к кратному более крупному числу.

Хотя Том не публиковал никаких данных о Стоунхендже до 1974 года, его ранняя работа содержала глубокое исследование Эйвбери, в 25 км (16 миль) к северу. Эйвбери – это самый большой по размеру и наиболее интересный (сложный) круг в Британии, если не во всем мире. По мнению Тома, его величие определяет не только его размах. Эйвбери замечателен еще и тем, что там прослеживается исключительная точность расположения и отличительная манера, в которой его арки были построены на основе пифагорова треугольника так, что каждый треугольник сооружения сохраняет свои интегральные части. Сегодня, как считал Том, его может превзойти по точности исполнения только высококлассная топография. По его мнению, основная геометрия Эйвбери гораздо сложнее, чем в Стоунхендже, и включает самый большой из всех известных комплексов мегалитических кругов.

Рис. 22. Геометрия уплощенных и яйцеобразных кругов Тома

Том говорил, что ключи, позволившие ему разобраться в геометрии Эйвбери, были найдены не в Стоунхендже и других больших кругах, а в некоторых небольших, невзрачных кругах, расположенных в отдаленных болотистых местах Шотландии и на холмах Уэльса. Он считал результаты своей работы в Эйвбери наиболее убедительными и являющимися «окончательным доказательством» точного размера мегалитического ярда, а конструкция монумента недвусмысленно продемонстрировала использование еще большей линейной единицы в 2 1/2 и 10 МЯ.

Эйвбери, подобно Стоунхенджу, привлекал к себе большое внимание археологов в прошлом. В своих ранних ссылках Джон Обри отмечал, что Эйвбери значительно превосходил Стоунхендж, подобно тому «как кафедральный собор превосходит приходскую церковь». Его территория в пять раз больше территории, занимаемой собором Святого Петра в Риме, и, как однажды было подсчитано, в пределах, очерченных его внутренним рвом, могло стоять одновременно более четверти миллиона человек. Его фактический размер в 11,5 гектара (28 1/2 акра) и сложность придают этому сооружению статус одного из наиболее загадочных мегалитических монументов, когда-либо изучавшихся.

Р. Кольт Хор, тоже находясь под большим впечатлением, писал в своей работе «Древний Уилтшир» (1812): «Полный благоговения и робости, я вошел в священные пенаты этого когда-то благословенного святилища, предполагаемого прародителя Стоунхенджа, чуда Британии, наиболее древнего и наиболее интересного реликта, который только мог породить наш остров». Ранее Стакли в своей книге «Эйвбери» также описывал монумент в возвышенном стиле, который, по его словам, демонстрировал «исключительный вкус, правильность плана, явную симметрию и достаточную красоту исполнения: весьма экстенсивный во всем своем объеме, величественный и пропорциональный. Мы не в состоянии полностью оценить всю смелость скрытых в нем замыслов».

Благодаря исследованиям Стакли в Эйвбери мы многое узнали об этом монументе еще до того, как современное развитие уничтожило большую его часть. Уильям Стакли (1687 – 1765) родился в Холбиче в Линкольншире и впоследствии стал одним из романтичных персонажей XVIII века. По профессии он был врачом, учился в Кембридже и в больнице Святого Томаса в Лондоне после того, как оставил юридическую практику в офисе своего отца. Личное признание и широкие научные интересы обеспечили ему стипендию Королевского общества в возрасте тридцати лет. Он стал первым секретарем Общества древностей и в период с 1718 по 1725 год провел серию монументальных полевых исследований в Эйвбери, Стоунхендже и других местах. В результате на свет появились его книги «Стоунхендж» (1740) и «Эйвбери» (1743). В 1729 году он поступил на службу и в 1747 году стал ректором в Лондоне.

Рис. 23. План каменных кругов Эйвбери

Для нас Стакли наиболее известен своими романтическими повествованиями о друидах и сам долгое время назывался «Верховным друидом». В частности, его знают как автора идей о так называемом культе змеи в Стоунхендже и Эйвбери, которые, по его мнению, были храмами змеи «Драконта». Его идеи явно основывались на мистической истории Плиния, по рассказам которого друиды Галлии использовали в качестве чар некое магическое яйцо, произведенное змеей. Отсюда его предположения, что друиды поклонялись змее. В Эйвбери круг камней на Овертон-Хилл (Хекпен) считался головой змеи, а синусоида Вест-Кеннет-авеню – ее шеей. Сарсеновые круги олицетворяли кольца тела змеи, а остальную часть змеи составляли другие мегалиты и авеню (утраченная «Бэкхемптон-авеню» – см. ниже). Он дошел даже до того, что заменил круги в своем изначальном исследовании святилища на Овертон-Хилл на яйцевидные структуры, чтобы они лучше соответствовали его «змеиной» теории! Несмотря на это, без Стакли и его культа змеи мы знали бы значительно меньше. Его ранние работы в период 1718 – 1730 годов свидетельствовали, что в то время он был лучшим полевым археологом Англии, и такая уважаемая репутация сохранялась за ним до конца XVIII века.

Подобно многим романтичным персонажам того времени, в образе его мышления присутствовал сильный оттенок мистицизма, который с возрастом стал еще более очевидным. В 1721 году он присоединился к свободным масонам и в саду своего дома в Грентаме заложил друидскую рощу и храм, где в 1728 году скорбно похоронил мертворожденного ребенка.

Он дожил до семидесяти восьми лет, не расставаясь со своими псевдодруидскими привычками до самой кончины. Он был довольно религиозным, но неортодоксальным. Он заявлял, что все языческие религии, особенно друидов, во многих своих концепциях предвосхищали принципы христианства, включая доктрину Святой Троицы. Одной из его самых романтических идей было верование в то, что на месте теперешней площади Пикадилли в лондонском Уэст-Энде когда-то располагалась гробница, в которой был похоронен король триновантов.

На плане Эйвбери состоит из земляного вала почти округлой формы, диаметр которого составляет 360 м (1,200 фута). Внутри этого вала, ближе к внутренней его основе расположен ров, и снова, ближе к внутренней стороне рва, находится Великий круг, который когда-то состоял из примерно сотни вертикально стоявших камней.

Внутри большего внешнего круга остались следы двух (а возможно, и трех) меньших кругов, размеры которых, по оценке Тома, составляли 340 футов (125 МЯ). В центре самого северного круга (известного как центральный круг) видны остатки камерной гробницы (дольмена) – известного во времена Локьера как «Логово дьявола». В центре южного круга расположен вертикальный камень (менгир). Все камни, из которых состоит монумент, – местные сарсены, весьма схожие с теми, которые до сих пор можно обнаружить разбросанными в округе.

Сейчас, как можно видеть на любой фотографии, значительная часть деревни Эйвбери занимает территорию, ограниченную валом и рвом, закрывая многие древние черты этого монумента. Уже в средневековые времена монумент был настолько скрыт, что его узнаваемые очертания приписывались действию природных сил. Одно из упоминаний об Эйвбери X века относило его к местам захоронений, о чем свидетельствовало само название. В старой грамоте короля Ательстана, датируемой + 939, можно найти прямое упоминание об Эйвбери: «Потом к гробнице Коллас, по широкой дороге в Хэкпен, затем на север вдоль Ряда камней (Великая авеню); а затем к местам захоронений...»

Первая серия раскопок была проведена Х.Ст.Дж. Греем в период с 1908 по 1922 год. Он исследовал некоторые части насыпи и рва, но истинный облик Эйвбери был восстановлен лишь в 1934 – 1939 годах в результате работы состоятельного любителя Александра Кейллера.

Местами глубина рва достигала 9 м (30 футов), но позднее он был засыпан до глубины примерно 5 м (17 футов). Обрамляющий ров перекрывали три, возможно, четыре изначальных входа. Доказанными считаются те, что на севере, юге и западе, восточный же до сих пор остается под сомнением.

Большой обрамляющий вал возвышается примерно на 4,5 м (15 футов), а его периметр по измерениям составляет 1,200 м (3/4 мили). Раскопки показали, что он состоит из дробленого мела и обрамлен блоками, вырытыми из отложений нижнего мела на дне рва. Материал верхних слоев насыпи, как выяснилось, сформирован только из отложений среднего мела. Проведение таких массивных земляных работ в категории человеко-дней возводит их на уровень строительства мегалитических пирамид Египта. Масштабы этих доисторических общественных работ становятся еще более впечатляющими, если вспомнить, что единственными землеройными инструментами строителей тех дней были кирки из рогов оленя и костей быков. Британский археолог Джеффри Вейнрайт подсчитал, что земляные работы в Эйвбери потребовали более 1,5 миллиона человеко-часов, и вместе с тем Эйвбери – это лишь одно из нескольких сооружений в стиле «хендж» с аналогичными рвами и насыпями. И лишь во время всплеска строительства каналов, шоссейных и железных дорог, сопровождавшего индустриальную революцию четырьмя тысячелетиями позже, местные работники кирки и лопаты вновь были привлечены к таким широкомасштабным общественным работам.

Однако одной из самых грандиозных черт монумента был Великий каменный круг, внешняя окружность которого, составленная из сотни вертикальных камней, проходит примерно в 9 м (30 футах) внутри рва. Центральный внутренний круг когда-то состоял из примерно тридцати вертикальных камней, из которых осталось только четыре. По данным Тома, они выстраивались в круг диаметром 340 футов (125 МЯ). В центре этого круга близко друг к другу располагалось несколько вертикальных камней, названных Стакли «Бухтой». Они напоминали расположение камней в Стентон-Дрю в Сомерсете. В южном круге только пять камней периметра остались на своих местах из общего изначального числа в тридцать два. По расчетам Тома, они также имели в диаметре 125 МЯ, а расстояние между этими двумя внутренними кругами составляло 145 МЯ. Из довольно сомнительного, так называемого северного круга сохранились только три ямы от камней.

С этим Великим каменным кругом можно сопоставить только авеню в Вест-Кеннет (более ранний «Ряд камней»). Остатки этого двойного ряда сарсеновых монолитов представляют собой первую часть монумента, которую видит посетитель, приближающийся с юга. Изначально авеню состояла из примерно 200 пар вертикальных камней, расположенных парами на расстоянии 24 м (80 футов) друг от друга вдоль авеню и 15 м (50 футов) – по ширине авеню. Авеню соединяла Великий каменный круг и некое строение в миле от него в Овертон-Хилл, известное как святилище (Хэкпен, или Храм Головы Змеи, по Стакли). Сначала это было круглое мегалитическое строение, которое потом перестроили в камне.

Когда Обри впервые посетил Эйвбери в 1648 году, все камни, составлявшие авеню, похоже, существовали, либо оставаясь на их первоначальных позициях, либо упав рядом. Примерно в это же время или чуть позже началось их преднамеренное уничтожение. Многие сарсены были разбиты молотами на более мелкие части, с которыми было проще управляться, либо фрагментированы более хитроумными методами, с помощью которых камень сначала разогревали в разведенном вокруг него костре, а затем били по нему вдоль линии, оставленной холодной водой.

В 1934 году, когда Александр Кейллер вел раскопки в Эйвбери, там было достаточно свидетельств такого довольно эффективного метода разрушения камня огнем. Ямы, вырытые под упавшими камнями, были почерневшими от костров и золы, а от когда-то массивных мегалитов остались лишь закопченные осколки сарсенов. Стакли, чья работа в Эйвбери особо ценна задокументированной историей этого монумента, оставил потомкам рисунок, живо показывающий этот метод использования огня и воды. Но именно на рисунке Стакли мы можем видеть святилище на Овертон-Хилл в его прежнем виде. В год, последовавший за его визитом, камни были удалены, чтобы очистить поле для пахоты, и о точной позиции объекта теперь можно судить только по записям Стакли. Сегодня, как видно на примере отсутствующих в авеню камней, на месте прежних ям для камней, обнаруженных под уровнем земли во время современных раскопок, ставятся цементные маркеры, дающие посетителю реальное представление о прежнем мегалитическом величии этого монумента. Но до сих пор стоит прочитать собственное описание Стакли этой замечательной авеню: «...изначально Кеннет-авеню состояла из сотни камней с каждой стороны и простиралась от вала города Эйвбери до круглого сооружения на Овертон-Хилл. Проживающий здесь мистер Смит рассказал мне, что, когда он был еще школьником, Кеннет-авеню была целой от начала до конца. Составлявшие ее камни были всевозможных форм, размеров и высоты, и все грубые. Толщина некоторых была шесть футов, а окружность – шестнадцать. Уплощенные камни стояли самой широкой стороной вдоль линии авеню, а самая красивая сторона камня была обращена внутрь авеню. Строители старались максимально использовать эффект их огромных размеров и порядка построения. Когда я проживал здесь некоторое время, несколько летних периодов подряд, я очень внимательно разыскивал эти камни, знал отличительный номер каждого оставшегося камня и где стояли отсутствующие сейчас. Это часто удивляло сельчан, которые помнили, какие камни лежали на земле, какие стояли, и рассказывали мне, кто их увез. Многие фермеры рыли глубокие ямы, хоронили эти камни под землей и знали, где они лежат. Лорд Винчилси вместе со мной сосчитал число оставшихся в 1722 году камней, их было 72. На большом листе имперской бумаги я отметил их все на топографической схеме и детально описал каждый камень, присутствующий или отсутствующий, но было бы слишком утомительно обременять этим прессу».

Камни, которые нашли под покровом земли в период между 1925 и 1939 годами, были установлены на прежних позициях, где это было возможно. Один из зарытых камней современные ему участники раскопок датировали началом XIV века. Этот камень, очевидно, соскользнул раньше времени в подготовленную для него яму и при этом раздавил брадобрея, который участвовал в разрушении этого камня, не осознавая связанной с этим опасности. Его скелет и был найден под камнем. На профессию погибшего указывали ножницы, а на дату смерти – монеты, найденные нетронутыми в его кошельке. Но гораздо более деструктивная фаза разрушения камней с использованием метода огня и воды началась уже позже, во времена Стакли. Самое раннее разрушение камней, несомненно, мотивировалось нападками ранней церкви на использование языческих святынь еще во времена англосаксов. Последующие разрушения были вызваны экономическими причинами. Поля очищали от камней для более эффективного ведения хозяйства, а менгиры оказались прекрасным источником строительных материалов. Стакли насчитал в авеню семьдесят два сарсена, но в 1920-х годах только девятнадцать из них оставались на своих местах.

Вторая авеню, известная как Бэкхемптон-авеню, по свидетельству Стакли, доходила до кругов сарсенов с юго-запада и была отмечена двумя камнями (известными как «Адам» и «Ева»). Позже было принято считать, что стоящие камни Бэкхемптона представляют собой остатки отдельного каменного круга с авеню. Стакли полагал, что они существовали прежде, и так описывал их: «Бэкхемптон-авеню тянется от города Эйвбери в западной точке и проходит по южной стороне погоста. Два камня лежат справа от дома приходского священника. Как отмечено на земляном плане Эйвбери, камни напротив них, на пастбище, были убраны в 1702 году. Рубен Хорсел помнит, как на пастбище стояли три камня. Один сейчас лежит на полу дома. Чуть дальше другой камень лежит на углу следующего дома справа, у тропинки, поворачивающей направо к мосту. Еще один был разбит на куски для строительства этого дома в 1714 году. Еще два камня лежат слева напротив. Затем авеню проходит мимо моста с южной стороны. Большинство тамошних камней было использовано для строительства моста и подходов к нему...»

В своей работе «Британские и римские древности Северного Вильтшира» (1884) Смит, дополняя описание Бэкхемптона, пишет: «Более того, у нас есть свидетельства существования авеню, шедшей в этом направлении, о чем можно судить по фрагментам сарсенов, которые до сих пор можно там видеть, как писал преподобный Брайан Кинг в своих заметках на эту тему (Wiltshire Magazine, № 26)». Сам же Кинг пишет: «Начиная от стен погоста и церкви, а также от феодального поместья с его пристройками, на всем протяжении полумили от земляных сооружений у западной части Эйвбери, до угла большого поля, на котором сейчас стоят два больших камня у Бэкхемптона, осталось лишь небольшое число ярдов, не занятых дорогами, стенами или коттеджами, и все это построено из сарсеновых камней. Этого более чем достаточно, чтобы использовать все камни авеню Бэкхемптона».

После посещения Эйвбери Локьер заявлял, что так называемая Бэкхемптон-авеню и «Бухта» («Логово дьявола» внутри центрального, внутреннего круга сарсенов) – обе были ориентированы на Майский восход Солнца и Майские церемонии, в то время как Вест-Кеннет-авеню предназначалась для наблюдения за восходом альфы Центавра (Rigel Kent), утренней звезды, предвещающей ноябрьский восход Солнца.

В период современного восстановления монумента Кейллер исправил раннее ошибочное мнение о том, что сарсены, формировавшие Вест-Кеннет-авеню, представляли собой лишь простые грубые и неотесанные каменные блоки. Он доказал, что эти мегалиты были намеренно обработаны, чтобы придать им конкретные требуемые формы. На некоторых сарсенах высечены орнаментальные рисунки бронзового века, известные как «чашка и кольцо». Они состоят из нерегулярных двойных концентрических кругов, окружающих пару углублений. Для самых ранних таких рисунков, похоже, использовались естественные углубления, характерные для сарсеновых камней, а более поздние, предположительно, имеют полностью искусственное происхождение.

Раскопки Кейллера показали, что авеню пересекала границы полей, относящихся к комплексу раннего железного века, а также римские поля. Это было неоспоримым свидетельством того, что значение святилища Эйвбери и путь к нему или из него были забыты уже ко времени раннего железного века. Вот что отмечал сам Кейллер: «...современники друидов, насмотревшись на величественные процессии ярко украшенных белой омелой жрецов в белых одеяниях, шествовавших вдоль авеню, потом вспахивали свои поля, пересекая его линию, и откалывали куски от заброшенных упавших камней...»

Результаты исследования убедили Тома в том, что этот объект был создан с точностью приблизительно 1 к 1000. Это было весьма амбициозной задачей для человека времен мегалита. По заявлению Тома, такой точности сегодня могут добиться только опытные топографы, оснащенные хорошим оптическим оборудованием. Однако, судя по опыту самого автора, бригада современных топографов даже без оптического теодолита может достичь такой же метрической точности в замкнутом полигональном ходе, используя только металлическую цепь.

Высокое мнение Тома о возможностях мегалитического человека не ново в контексте истории – в этом случае сразу же всплывает в памяти пример пирамид. Проведенное Флиндерсом Питри точное топографическое исследование Великой пирамиды, построенной Хеопсом (с. –2500), показало, что она ориентирована примерно с таким же градусом точности, какой Том приписывал строителям Эйвбери. Никто не может точно назвать метод, который использовали египетские топографы в период Старого царства. Известно лишь, что в более позднее время при ориентировании храмов для определения истинного азимута использовались звезды. В египетских текстах упоминаются звезды в созвездии Передней Ноги Быка (или Вола) и линейное приспособление, известное как merket. Вместе с тем методы, использовавшиеся до династий Нового царства, вполне могли быть более точными, но нигде мы не можем найти упоминаний о фактической технологии планирования строительства Великой пирамиды.

При определении истинного азимута астрономическими способами невооруженный глаз может дать точность от 1' до 2' дуги, даже при довольно ограниченной линии наблюдения. В качестве топографа, ответственного за определение истинного азимута с помощью астрономического метода для станций глобальной связи армии США в болотистой местности Йоркшира и Шотландии, автор этой книги часто экспериментировал с очень длинными линиями наблюдения и обнаружил, что в таких случаях невооруженный взгляд может определить азимут в пределах 1' дуги (проверено по показаниям теодолита). Единственным ограничением большей точности является разрешающая способность человеческого глаза, а люди, обладающие исключительно острым зрением, могут добиваться еще лучших результатов.

Проведенные Томом исследования британского объекта позволили предположить, что, в частности, три сложных круга демонстрируют дизайны, составляющие сложную конструкцию Эйвбери. Он считал, что геометрические конструкции этих кругов свидетельствуют о «мастерской технике» подбора дизайнов, включающих в себя «элегантную симметрию и пропорции, и в то же время «скрытое значение» того, что их интегральные параметры определены кратным значением к 2 1/2 МЯ. Подобный произвольный выбор таких слов, как «скрытое значение», вызывает некоторое сомнение у тех, кто знаком с навязчивыми идеями Пьяцци Смита о метрическом «скрытом» значении размеров и пропорций пирамид.

Том приводит пример уэльского круга Майл-тай-Уча (рис. 25) и считает, что здесь строители предприняли что-то совершенно отличное от того, что ранее пытались сделать в других местах. По словам Тома, они начали с круга диаметром 14 МЯ и, следовательно: 3 1/7x14 = 44 МЯ в окружности. Это, заключает он, не отвечало их целям, так как они хотели сделать периметр кратным 2 1/2 МЯ. Тогда, предположил Том, они придумали метод строительства уплощенных секций круга, которые с минимальными отклонениями сократили его до окружности в 42 1/2. Для этого требовалось минимум два радиуса, каждый из которых должен был быть интегральным. В добавление законченный круг для соответствия остальным должен был иметь ось симметрии. Но и это еще не все. По мнению Тома, чтобы установить азимут точки восхода звезды Денеб (альфа Лебедя), требовалось соблюсти еще одно внешнее условие. В рассматриваемое время Денеб восходил в азимуте 17,3°. По предположению Тома, строители хотели отразить это в своей конструкции так, чтобы пересечение осей указывало как на восходящую звезду, так и на истинный север. Но вместо азимута в 17,3° строители получили 18°. Он утверждает, что этот угол дополняет 72°, одну пятую от 360°. Хотя поздние греческие геометры показали, как строить угол в 72°, мегалитические строители могли добиться этого только методом проб и ошибок. Том показал, как это можно сделать, вычерчивая дуги на земле.

Второй изученный Томом круг находится в Истер-Делфоре в Шотландии. Там внешний каменный круг частично погребен под мусором. Том считал, что изначальная форма монумента представляла собой полую пирамиду из камней. Он говорил, что это заложено в размерах внутреннего круга, диаметр которого равен 8 МЯ, и что у этого круга много общего с кругом в Майл-тай-Уча, но он состоит из четырех частей, а не из пяти. Используя геометрические конструкции, Том опять же утверждал, что внешний диаметр круга составляет 22 МЯ, а меньшего по размеру внутреннего круга – 6 1/2 МЯ. Он был убежден, что открыл геометрию объекта, предполагая a priori модули его строительства (рис. 26).

Рис. 25. Майл-тай-Уча. В В находятся два внешних упавших камня (по А. Тому)

Третий круг из этой группы находится в Керри-Поул в Уэльсе. Том начал свои рассуждения с заявления о том, что это «маловпечатляющий» объект. Реконструкция его геометрии основывалась на кругах с диаметром 32 и 16 МЯ. Его геометрические доводы опять же весьма убедительны и представлены в безукоризненном стиле. Том нашел все радиусы интегральными: 16,8 и 30 МЯ, а периметр лишь на 0,12 отличался от значения, кратного его большей части в 2 1/ МЯ.

Рис. 26. Истер-Делфор (по А. Тому)

Идеи Тома относительно геометрической реконструкции мегалитических кругов получили свое полное развитие в его объяснениях главного круга Эйвбери и его меньших, внутренних кругов. Эйвбери, естественно, является гораздо более крупным объектом и поэтому более сложным в техническом исполнении при использовании примитивных «цепных» методов. Теодолитный ход собственного исследования Тома составлял 900 м (3000 футов) в длину и в трех точках контролировался астрономическим определением азимута. Он полагал, что его собственная финальная ошибка составляла всего 18 см (0,6 фута).

Том считал, что без знания точной длины мегалитического ярда в случае с Эйвбери вряд ли удалось бы реконструировать его плановую конструкцию. Вместе с тем он доказал, что Великий круг имел несколько дуг с различными радиусами, размеры двух из которых составляли 750 МЯ.

Приходилось признать, что, поскольку раскопана только половина круга, остальная его часть остается менее определенной. В одной секции только один камень остался стоять вертикально. Том начертил свою конструкцию на восковой бумаге, приняв модуль мегалитического ярда в 2,720 фута. С его точки зрения, если принять значение в 2,730 фута, то большой круг окажется больше почти на 1,5 м (5 футов) и выйдет за пределы оставшихся камней. Таким образом, Том получил «потрясающее доказательство» того, что МЯ был реальной величиной и именно той единицей, которую использовали строители Эйвбери для разметки размеров своего круга.

Метод Тома для интерпретации сложных мегалитических кругов, позволивший ему лично разобраться в конструкции Эйвбери, является типичным метрическим методом для всех изученных им кругов. По его словам, он мог доказать, что его определение МЯ и его предпочтительных интегралов, использованных при строительстве кругов, имеет прочную статистическую основу. Однако что касается астрономических интерпретаций, которые следуют из его реконструкций и предположений, то эту проблему было гораздо сложнее решить с помощью строгих статистических методов. Несмотря на это, он приводит список из 250 линий, обнаруженных во время его топографических исследований («Мегалиты Британии»). Большинство из перечисленных звездных ориентировок такие же, как у звезд Локьера: сначала идут звезды первой величины или наиболее яркие звезды, такие как Капелла, Ригель, Кастор и Поллукс, Денеб, Антарес, Беллатрикс, Спика, Альтаир, Арктур и Процион. Все эти звезды приведены к азимутам для дат между –2000 и –1500, поскольку по археологическим свидетельствам это был именно тот период, когда были построены круги и связанные с ними сооружения. Этот список содержит множество предполагаемых ориентировок на Солнце. Его радикальное отличие от работы Локьера заключается в том, что последняя содержит многочисленные ориентировки на Луну.

Том перечисляет астрономические азимуты, предоставленные:

1) куском камня;

2) двумя или более камнями, расположенными близко друг к другу;

3) кругом и близко расположенным внешним камнем;

4) двумя кругами.

Но для Солнца и Луны существуют следующие минимальные требования:

1) удлиненная линия ориентировки;

2) два достаточно далеких друг от друга камня;

3) круг, имеющий отдаленный ориентир примерно в сотне футов от него, или

4) естественный ориентир в виде некоего простого индикатора.

Том считал, что эти звезды использовались для определения времени. Их можно наблюдать во время восхода, при кульминации на меридиане (линия наблюдателя север – юг) или при заходе. Имеются прямые письменные доказательства тому, что греки со времен Гесиода и далее использовали звезды именно таким образом (возможно, этот метод был позаимствован из более ранней традиции верхнего палеолита). Например, в пьесе Еврипида один из персонажей спрашивает: «Какая звезда проходит сейчас?» На что получает ответ: «Плеяды показались на востоке, а Орел парит на вершине небосклона». Во времена ранних египетских династий, начиная с с. –2150, аналогичным образом использовались плеяды звезд или созвездия (деканальные). Эти деканальные звездные часы изображены на крышках многих гробов, и эту традицию ремесленники продолжали еще долгое время после эпохи, когда списки восходов деканальных созвездий имели какое-либо научное значение для определения времени. Позже, в период Рамсеса, были разработаны более сложные звездные часы, но их использование, похоже, было забыто еще задолго до того, как на египетской астрономии сказалось влияние идей вавилонян и греков. Карты звездного неба, публиковавшиеся в Европе вплоть до XVII века, содержат ту же информацию, что и современные планисферы.

Том отмечал, что многие из его звездных линий явно указывают на использование Капеллы (альфа Возничего). В Северной Европе эта звезда, похоже, всегда имела большое значение для сельского хозяйства и земледелия и в Средние века была более широко известна под названием звезда Пастуха. В своих египетских исследованиях Локьер заявляет, что нашел по крайней мере пять храмов, ориентированных на Капеллу, а Пенроуз таким же образом перечисляет несколько греческих храмов, включая один, посвященный Диане Пропилейской в Элевсине.

В Эйвбери Том говорит о Денебе. Примерно в рассматриваемую эпоху эта звезда проходила меридиан ниже северного небесного полюса примерно в полночь. По мнению Тома, Денеб была особенно полезной звездой для ночного мегалитического времяисчисления. В Эйвбери на ее предположительный заход указывала протяженная линия, соединявшая два больших внутренних круга. Другие так называемые ориентировки на Денеб прослеживаются в кругах Сискейла, Баллантрэ и Найн-Мейденз.

По мнению Тома, в британских мегалитических объектах нет никаких указателей на Сириус, самую яркую звезду на небе, известную египтянам как Сотис (и связанную с сотическим годом). Он, однако, считал, что в таких указателях и не было нужды, поскольку три звезды, формировавшие саблевидный пояс Ориона, являлись довольно верным индикатором (рис. 12). По идеям Локьера, восходящему Сириусу было посвящено по крайней мере семь египетских храмов.

В дополнение к этим ориентировкам и метрическим теориям Том также выдвинул несколько идей касательно древнего календаря. По мнению Локьера и других, древний год делился по крайней мере на восемь частей или подразделов, которые определяли церемониальный или земледельческий год. Основываясь на своих исследованиях британских (а потом и французских) ориентировок, Том утверждал, что по крайней мере шестнадцать равных подразделов года сопоставимы с каждым из шестнадцати «месяцев», состоящих из периодов в 22 – 23 дня. Он также намекал, что в свое время мог использоваться и календарь с делением на тридцать два «месяца».

Глава IX
БОЛЬШЕ МЕТРИКИ, БОЛЬШЕ ЛУННЫХ КАМНЕЙ

Исследования мегалитических объектов Тома, продолжившие работы Льюиса, Локьера и, впоследствии, Бойла Сомервиля, пошли гораздо дальше достижений этих пионеров. Вместе с тем эти трое подсказали Тому важные направления для его работы: у Льюиса он позаимствовал идею классифицировать круги; у Бойла Сомервиля – ключи к лунным ориентировкам Калланиша; а у Локьера – звездные ориентировки и противоречивый аналитический метод использования долговременных изменений наклона эклиптики Солнца в качестве инструмента для датирования мегалитических монументов. Следует вспомнить, что Локьер, используя так называемую среднюю линию авеню в Стоунхендже, вычислил дату –1680 ± 200 лет. Большинство же считало этот метод непрактичным, а результаты Локьера – случайным совпадением, поскольку выбор средней линии авеню был слишком произвольным.

Несмотря на это, Том считал основной метод Локьера весьма ценным, при условии точного определения базисной и целевой точек визирования в самом монументе или на местности поблизости от мегалита. Со времен Локьера были получены более точные значения вариаций угла наклона эклиптики (сейчас известно, что он варьируется в пределах от 21°39' до 24°36'). Том взял значения, приведенные в работе де Ситтера (1938), который доказал, что этот угол сокращался примерно на 40 секунд в столетие в период с –1800 до –1600.

Большую часть своей второй книги «Мегалитические лунные обсерватории» (1971) Том посвятил демонстрации того, как можно датировать мегалитические монументы по коэффициенту изменения угла наклона эклиптики Солнца, если линии наблюдения достаточно длинные, чтобы определить азимут с точностью до 1' дуги или менее.

Чтобы оценить значение его работы, сначала следует снова взглянуть на факторы, контролирующие явное движение Луны. Нужно помнить, что в отношении лунных ориентировок Стоунхенджа важно учитывать склонение в 5° эклиптики лунной орбиты. Не следует также забывать, что точки пересечения лунной орбиты – нодальные или узловые точки – явно регрессируют по эклиптике за 18,61 года. Склонение на 5° пути, проходимого Луной, заставляет точки ее восхода и захода (азимуты) смещаться туда-сюда по линии горизонта с гораздо большей амплитудой и коэффициентом изменения, чем у Солнца. И наконец, следует помнить, что затмение может произойти, когда Луна и Солнце расположены примерно на линии этих нодальных точек (рис. 18).

Среднее значение орбитального склонения Луны составляет 5°8'43'', но это лишь среднее значение. Тихо Браге (1546 – 1601), знаменитый датский аристократ-астроном и последний великий дотелескопный наблюдатель, отмечал, что склонение лунной орбиты к эклиптике не является постоянной величиной, как ранее предполагали греки. Тихо обнаружил ее незначительные колебания на примерно 9' с обеих сторон приблизительной средней величины в 5°8'. Это приводит к минимальному склонению в 4°581 1/2' и к максимальному в 5°17' во время разности фаз и сизигии соответственно. Хотя это открытие приписывается Тихо Браге, оказывается, о нем знали арабы в X веке, но потом забыли. Основываясь на своих исследованиях, Том, однако, считал, что эти колебания на 9' были знакомы мегалитическому человеку, когда он строил свои круговые обсерватории в начале второго тысячелетия до н. э.

Вариация в 9', открытая Тихо Браге, которая, как мы теперь знаем, вызвана эффектом пертурбации, заставляет полюс лунной орбиты двигаться единообразно по малому кругу с радиусом 9' за период в 173 дня.

Вариация в 9' достаточно большая величина, чтобы иметь значение для затмения. Том проиллюстрировал эффекты такого кратковременного изменения склонения на 9', которые на примере ноября 1968 года указывают на изменение склонения от + 28°33' до – 28°33' за период в две недели. Эта цифра также показывает в доступной графической форме пределы эклиптики, в которых могут происходить затмения. Следует отметить, что продолжительность этих периодов составляет примерно три недели. По мнению Тома, они могут происходить, когда фактор пертурбации имеет максимальное значение и только в предписанных эклиптических пределах. Примером этому может служить появление полной Луны 2 апреля 1969 года. Тогда она находилась слегка вне этого предела и поэтому не смогла пересечься с тенью Земли.

Том считал, что если наблюдатели из мегалита могли проследить этот весьма важный эффект пертурбации ориентировок кругов и камней и могли измерить его период, то в этом случае в их руках оказывалось достаточно данных для предсказания затмений. Он применил эти методы как к солнечным (солнцестояние), так и к лунным мегалитическим объектам. Два из наиболее важных описанных им лунных объекта расположены в Темпл-Вуде в Аргиллшире и Мид-Клите в Кайтнессе.

Темпл-Вуд (возле Килмартина) – небольшой круг с внутренним кольцом и цистой. Поблизости расположена линия из пяти вертикальных камней (менгиров), на одном из которых высечены знаки «чашки». Другая группа состоит из трех вертикально стоящих камней.

Поверхность земли вокруг ровная, а долина окружена холмами различной высоты. Позиция идеально подходит для использования очень длинной линии наблюдения, целевая точка которой указана естественным ориентиром на холмах. Фактически это суть рассуждений Тома, поскольку он утверждал, что мегалитический человек мог определять азимуты Солнца и Луны с большой точностью, используя отдаленную точку на линии горизонта в качестве маркера азимута. В Темпл-Вуде, например, естественные целевые точки расположены на расстоянии 2 км (1,25 мили) и 6,3 км (3,93 мили). Наблюдая от стоящих вертикально камней, можно видеть четко определенный ориентир на отдаленных холмах примерно в 2 км (1,25 мили). По предположению Тома, этот ориентир представлял собой главную целевую точку азимута для Луны в ее самой северной позиции в период максимальных стояний.

Том утверждал, что метод строителей мегалита Темпл-Вуд предусматривал наличие двух наблюдателей: один следил за верхним проблеском Луны, а другой – за нижним. Два наблюдателя могли уравнять свои наблюдения и исправить ошибки, возникающие из-за незначительных изменений в полудиаметре Луны.

Судя по этим методам и приведенному выше примеру, идеи Тома имели далекоидущие последствия для оценки интеллектуальных возможностей мегалитического человека, о которых также говорил Хойл в связи с работой и расчетами его предсказателя затмений в Стоунхендже. Если без критики принять все, что, по мнению Тома, скрыто в Темпл-Вуде и других сопоставимых с ним объектах, охваченных его исследованием, то становится очевидным, что доисторический человек уже знал о Луне то, что европейцы вновь открыли для себя в современный период.

В частности, заявления Тома в отношении объекта в Кинтро получили широкую огласку. Это пример так называемых объектов, ориентированных на солнцестояние, где, по его мнению, мегалитические указатели точек восхода и захода Солнца во времена зимнего и летнего солнцестояния представлены настолько явно, что с их помощью можно достаточно точно определить склонения Солнца во время стояния для конкретной эпохи строительства мегалита. В этой работе он достиг той долгожданной точности, которой Локьер, пионер этого метода, всегда пытался добиться в Стоунхендже.

Том предполагал, что объект Кинтро в Арджилле указывает на зимний заход Солнца с. –1700 посредством ориентира, сформированного вершинами двух холмов на острове Джура примерно в 45 км (28 милях) к юго-западу. Кинтро – примечательный объект по нескольким причинам. Он имеет несколько самых длинных линий наблюдения, известных среди мегалитических обсерваторий, но именно конфигурации различных элементов этого каменного комплекса вызвали наибольшее число комментариев и споров. Сам же объект расположен на небольшом плато на крутом склоне холма. С уровня земли нужный для наблюдения участок гор заслонен ближайшим (1,6 км) хребтом на переднем плане. Чтобы наблюдатель видел расположенный в седловине ориентир, по догадкам Тома, было необходимо создать наблюдательную платформу на крутом склоне холма в северной части плато перед глубоким ущельем. В свою очередь, это потребовало бы возвести пирамиду в наблюдательном объекте на линии и на высоте, откуда виден ориентир. Такая «платформа» и в самом деле была обнаружена на крутом склоне холма, где два огромных камня представляли ориентир, подходящий для наблюдения за седловиной.

Эта предполагаемая наблюдательная платформа стала предметом довольно тщательного археологического изучения, имевшего целью определить, была ли она действительно частично искусственной чертой пейзажа, или же была сформирована случайно накопившимся щебнем и другими естественными факторами. К настоящему времени (1975) никаких признаков человеческой деятельности там не обнаружено, как и каких-либо материалов, типа углей или другой органики, необходимых для радиоуглеродного датирования. Том и его сотоварищи заявляли, что эта платформа является ярким доказательством ее использования в качестве наблюдательного пункта во времена мегалита.

Другой солнечный объект Тома расположен в Баллохрое в 64 км (40 милях) к югу от Кинтро. Там есть две позиции для наблюдения за заходом Солнца: одна для захода Солнца во время зимнего солнцестояния (верхний проблеск) над островом Кара, а вторая – для захода Солнца во время летнего солнцестояния (верхний проблеск).

На основе исследований объектов, связанных с солнцестоянием, в Шотландии Том получил результаты, соответствовавшие эпохе –1750 (± 100 лет). Поскольку таких объектов было достаточно, чтобы рассчитать стандартную статистическую ошибку, метод Тома должен был допускать среднюю «догадку». Он считал маловероятным какое-либо значительное улучшение данного метода, пока не будут найдены другие объекты и измерены с точностью до ± 20''.

Одним из самых замечательных аспектов исследований Тома мегалитических объектов в Шотландии стала его интерпретация любопытного веерообразного расположения камней в Кайтнессе. В нескольких из этих расположений каменные плиты установлены так, что их длинные оси являются параллельными направлению их ряда. Эти ряды камней были исследованы в 1871 году, но их любопытное расположение, в котором отдельные камни редко превышают 45 см (18 дюймов) в вышину, уже давно составляет даже большую головоломку по поводу их истинного назначения, чем мегалитические круги. По мнению Тома, эти ряды камней могут представлять собой примитивный каменный компьютер, использовавшийся жрецами-астрономами для решения сложных проблем, включая экстраполяцию, возникающую как следствие того, что Луна может достичь своего максимального склонения, когда она не находится в точках заката или восхода. Благодаря 27,21-дневному фактору склонение Луны претерпевает довольно быстрое месячное изменение. В результате Луна может достичь своего максимального склонения, а затем начнет снова уменьшаться между двумя наблюдениями, которые обычно разделены интервалом в один полный день. Если не прибегнуть к какому-либо методу экстраполяции, то это могло привести к ошибке до 10' дуги при определении азимута, когда жрецы-астрономы пытались фиксировать экстремальную позицию Луны с помощью двух (до и после) наблюдений. Возможно, интерпретация Тома этих веерообразных конструкций представляет собой высшую степень интеллектуальных способностей, когда-либо приписывавшихся мегалитическому человеку, и по этой причине эти сооружения стали называть «мегалитической диаграммой».

Том отмечал, что британские лунные объекты, в отличие от солнечных, содержат самые большие вертикальные камни (менгиры). После исследований шотландских объектов он обратил внимание на великие мегалитические монументы Бретани, особенно в районе Карнак, который называли «Меккой мегалитического мира».

Французские монументы, как и их британские собратья, веками привлекали внимание историков и претенциозных «расшифровщиков», а литература о них была полна различного рода фантастических спекуляций по поводу того, какую роль эти огромные одиночные менгиры, выстроенные в длинные линии ориентировок, играли в жизни древних людей.

Наиболее впечатляющим из отдельно стоящих вертикальных камней Европы является большой менгир Бриз или Волшебный камень возле города Локмариаке. Сейчас он лежит на земле, разбитый на пять кусков, один из которых отсутствует на месте. Камень явно упал еще до 1727 года, когда маркиз де Робьен, президент парламента Бретани, нарисовал его в том положении, в каком он и находится сейчас. Его вес, рассчитанный в соответствии с объемом и плотностью, слегка превышает 350 метрических тонн, а в вертикальном положении его высота достигала 20 м (66 футов). Некоторые, однако, полагают, что камень мог расколоться во время его возведения из-за чрезмерного веса верхней части, и поэтому никогда и не выполнял свою предположительную функцию.

В Бретани до сих пор стоит несколько менгиров, высота которых варьируется от 9 до 12 м (30 – 40 футов), а менгиры высотой 7 – 8 м (23 – 26 футов) не редкость. Всего здесь насчитывается двадцать пять менгиров высотой более 7 м (23 фута), однако опубликованные данные об их высоте не всегда надежны.

Характерной чертой монументов Бретани является отсутствие каменных кругов, подобных тем, которые находят в Британии. Близким примером британских кругов могут служить круги на маленьком островке на объекте Эр-Ланник. Там два незаконченных круга (кромлехи) вертикальных камней теперь формируют подкову, окруженную морем. И все же оба они значительно отличаются от британских. Более характерными для французских мегалитических объектов являются галерейные гробницы, большая часть которых сосредоточена в районе Карнака, между заливом Морбихан и рекой Этель. Еще более характерными считаются широкие каменные структуры, состоящие из параллельных или слегка сходящихся линий менгиров, самые важные и масштабные из которых также расположены в районе Карнака.

В Карнаке, «кладбище камней», линии менгиров, ориентированные в восточном направлении, достигают длины более 5 км (3 мили). Они состоят из нескольких тысяч вертикальных камней и представляют собой величайшую концентрацию мегалитических остатков в Европе. На западе они начинаются от деревни Менек, «места камней», затем простираются на восток через Кермарио, «место мертвых», до Керлескана, «места горения», и Пети-Менек (M?nec-Vihan), а в одно время простирались вплоть до реки Краш.

Эти ориентировки можно разделить на три определенные группы: поле Менек; поле Кермарио; поле Керлескан.

Каждое из этих трех полей точно определено, и каждое имеет свою ориентировку. Помимо огромных рядов менгиров, там находятся несколько больших, связанных с ними кромлехов, коридорных гробниц, курганов и отдельных менгиров. Изолированные в настоящее время менгиры, возможно, ранее являлись частью группы, но остальные исчезли, а число менгиров, преднамеренно установленных отдельно, могло быть гораздо меньшим, чем можно видеть сегодня.

Методические раскопки монументов в районе Карнака начались еще при маркизе де Робьене в период 1727 – 1737 годов. Многие могильники оказались разграбленными еще в доисторические времена, а в галло-римские времена некоторые крытые галерейные могилы были заняты и регулярно использовались в качестве жилищ, о чем можно судить по найденному в них мусору. Это несомненно оказало влияние на выводы викторианских летописцев, таких как Фергюссон, которые были уверены в том, что эти монументы были созданы в данный, более поздний период. Однако вертикально стоящие камни использовались как наземные ориентиры во все времена, и их часто относят к эпохе вторичной бронзы и Золотой Орды.

В Британии нет ничего похожего на ориентировки Карнака. Большинство менгиров, составлявших ряды, были в определенные времена потревожены, особенно те, которые стояли на обнаженной породе и не были вкопаны в землю. Многие из них подверглись беспорядочной реставрации в XIX веке, и, как часто отмечалось, практически во всех случаях нельзя быть уверенным в том, что вертикальный камень занимает именно ту позицию, которая предназначалась ему строителями при изначальном возведении. Многие вертикальные камни, которые, как известно, были вновь установлены в наше время, отмечены маленькими квадратными ямами вокруг основания, наполненными красноватым цементом.

Теории относительно назначения этих менгиров положили начало такому же типу спекулятивной литературы, как и та, которая сопутствует Стоунхенджу и другим британским монументам. Интерпретацию менгиров Карнака, особенно одиноко стоящих менгиров, называли «археологическим кошмаром». В курганных захоронениях находят останки людей, оружие, керамику, домашние вещи, ожерелья и браслеты. Аналогичные остатки и артефакты имеются среди рядов менгиров, но возле самых больших из них не найдено никаких человеческих останков, даже если условия почвы способствуют их сохранению.

Теории об изолированных менгирах Карнака варьируются от мемориальных захоронений или указателей могил, языческих идолов, наземных ориентиров, подобных так называемым британским линейным ориентирам (см. ниже), до символов доисторического культа фаллоса. Последнюю теорию в некоторой степени поддерживает их сравнение с более современными мегалитическими остатками в других местах, где, как известно, культы фаллоса практиковались или практикуются до настоящего времени. Известный фольклорист XIX века Беринг-Гоулд^[19] рассказывает, что менгиры Бретани до сравнительно недавнего времени были тесно связаны с ритуалами плодородия, и приводит пример того, как часто бездетные крестьянские пары приходили и танцевали вокруг местного камня, когда хотели завести ребенка. Беринг-Гоулд говорит, что к такому камню их провожали родственники. Пара раздевалась донага, а родственники стояли на страже на почтительном расстоянии, чтобы отгонять незваных зевак. Полностью раздевшись, пара рука об руку обходила камень несколько раз – точное количество зависело от местного обычая, – а потом возвращалась к своим родственникам. В аналогичной британской легенде железного века, связанной с плодородием, говорится о гиганте гор – Человеке Церна.

Популярная местная легенда, связанная с ориентировками камней Карнака, повествует: «Святой Корнелий был папой в Риме, откуда его изгнали преследовавшие его языческие солдаты. Он бежал от них, имея при себе пару волов, которые везли его поклажу и его самого, когда он уставал. Однажды вечером он добрался до окрестностей деревни под названием Ле-Мустуар, где решил остановиться. Но когда он услышал, как молодая девушка оскорбляла свою мать, он продолжил свой путь и вскоре добрался до подножия горы, где располагалась еще одна маленькая деревушка. Тут он увидел, что перед ним раскинулось море, а сзади наседали солдаты в боевом порядке. Тогда он остановился и превратил всю армию в камни. В память об этом чуде окрестные жители построили на месте, где он останавливался, церковь в честь святого Корнелия. Вот почему к северу от деревни Карнак и теперь можно видеть длинные ряды камней, а ночью – призраков, которые бредут вдоль аллей и кричат: «Солдаты святого Корнелия». Пилигримы со всех концов страны пригоняли на это место скот и просили святого Корнелия излечить их больных животных. Он помогал всем в благодарность двум своим волам, которые сослужили ему добрую службу во время его бегства. Прибывавшие просить милости святого Корнелия проходили вдоль рядов каменных солдат. Мужчинам полагалось приносить камни, женщинам – землю и оставлять их на возвышении возле Карнака, где по прошествии некоторого времени выросла гора Сан-Мишель».

Предположительно эту народную легенду рассказали первые ирландские монахи, прибывшие проповедовать Евангелие в этой части Бретани.

В фольклоре Бретани часто упоминается о «маленьких человечках», более характерных для ирландского ландшафта, поскольку традиционно считается, что дольмены были жилищами керионов – карликов, которые предположительно населяли эти земли в прошлом. Даже сегодня в различных частях Бретани все еще можно слышать выражение: «сильный, как керион».

В своей книге о Стоунхендже Локьер тоже упоминает о мегалитических монументах Бретани и, в частности, ссылается на работу француза М. Гайара, одного из пионеров – энтузиастов теории ориентировок. Гайар опубликовал результаты своих исследований астрономического характера французских монументов в своей L’astronomie prehistorique (1897). Он был далеко не первым французом, убежденным в астрономическом характере каменных сооружений и авеню, но, подобно Локьеру, стал известен широкой публике благодаря своим популярным произведениям.

Гайар попытался доказать, что эти авеню ориентированы на солнцестояние. Вместе с тем его работа отнюдь не была столь точной или убедительной, как работа самого Локьера, поскольку для определения координат Гайар пользовался только компасом и выбирал ориентиры весьма произвольно. В своем исследовании Гайар использовал метод, как он его называл, «индексного» менгира. Комментируя одну из ориентировок Гайара на солнцестояние в Ле-Менеке, Локьер заметил, что не нашел там достаточно оснований для выбора указанного менгира В, кроме того что он находился точно на прямой линии азимута на солнцестояние, начинавшейся от кромлеха.

Большее впечатление на Локьера произвела работа Девуара. Лейтенант французского флота, он обладал прочными знаниями геометрии и топографии, которые с успехом использовал в своих исследованиях мегалитических монументов в районе Финистер, к северо-западу от Карнака. Он посвятил этой работе несколько лет, проводя свои топографические исследования с помощью мензула. Его исследования охватывали многие параллельные ряды камней, и вскоре он обнаружил, что зачастую они были ориентированы на северо-восток. Другие в еще большей степени соответствовали местной ориентировке на солнцестояние.

Вслед за Девуаром несколько других исследователей предприняли попытки сформулировать более передовые идеи. В 1930 году Башмаков отнес мегалиты Бретани к доарийской культуре, у которой был календарь, разделяющий год на восемь астрономически определенных частей, указывающих на дни празднеств и пиров. Будучи этнологом, Башмаков взглянул на эти монументы другими глазами, чем астрономы и археологи. В полете полемической фантазии он считал, что эти ряды менгиров и вырезанные на них знаки представляли различные кланы и их тотемы. Эти великие сооружения предположительно были возведены классом элиты жрецов, что напоминало последующие рассуждения Локьера, а потом и Хойла, но все необходимые строительные работы осуществлял низший слой общества. Перечисленные Башмаковым знаки быка, барана и змеи были с энтузиазмом подхвачены теми, кто видел в них указатели на ранние зодиаки азиатского типа, популярные в Европе в доисторические времена.

Том прибыл в Карнак, уже имея на вооружении полностью разработанную астрономическую модель для объяснения мегалитических объектов. Используя обретенные на британских объектах знания о том, что самые высокие камни (менгиры) обычно являются базисными точками визирования на Луну, он собирался сначала сконцентрировать свое внимание на самых больших, более изолированных менгирах Карнака. Но затем Том решил, что самые большие камни не обязательно должны представлять собой базисные точки визирования: почему они не могут быть также и целевыми ориентирами? Вполне естественно, его внимание привлек упавший и разбитый менгир Бриз. И это действительно оказалось разумной отправной точкой.

Тому потребовалось определить позицию, в которой Бриз был установлен его строителями. При этом, естественно, не учитывалась возможность того, что камень никогда и не был возведен (см. выше). Том выбрал точку в центре экстремального северо-западного конца позиции, где теперь лежал камень.

Результаты исследования убедили Тома в том, что геометрическое расположение рядов камней Ле-Менека, Кермарио и Керлескана, а также связанных с ними окрестных менгиров говорило о том, что это огромная лунная обсерватория, фактически центрированная на сам менгир Бриз. Применяя те же значения для точек восхода и захода Луны при максимальном и минимальном стоянии к Бризу как целевому лунному ориентиру, он составил таблицу базисных точек визирования для позиций нескольких камней (некоторые на значительном расстоянии).

Том считал, что фиксация позиции Бриза, вероятно, потребовала нескольких сот лет внимательных наблюдений за Луной. Эти наблюдения наверняка открыли для мегалитических наблюдателей необъяснимые аномалии, возникающие по причине вариаций параллакса и рефракции. Период времени, необходимый для установки внешних менгиров, должен был потребовать длительного и бдительного наблюдения за каждым периодом максимального и минимального стояний. Том мысленно представил себе, как группы наблюдателей во всех возможных местах пытались увидеть восход или заход Луны за высоким пробным маркерным столбом. Он предположил, что ночью эти столбы должны были освещаться факелами, укрепленными на их вершинах (отголосок ранних идей Локьера), поскольку любые другие маркеры не будут видны, пока их силуэт не появится на фоне лунного диска. Для этого требовалось предварительно поработать в ранней протообсерватории, чтобы астрономы-возводители знали о типе максимума, за которым наблюдали, и о состоянии фактора 9' пертурбации. За этим следовали девять лет ожидания следующего стояния, после чего была предпринята попытка определить следующие четыре лунные фазы.

Конечно же невозможно резюмировать всю работу Тома, опустив разделы, связанные с финальной аргументацией. Любой серьезный и критический читатель или специалист по мегалитической астрономии должен просмотреть все бумаги, чтобы усвоить, взвесить и оценить каждую идею поочередно. Вместе с тем суть мегалитических исследований Томом объектов Карнака заключается в том, что он обнаружил там тесные параллели с мегалитическими объектами Британии.

Он подтвердил существование его мегалитического ярда и обнаружил замечательное, по его мнению, единообразие единицы измерения, которой, как он считал, был шест, равный 6,802 ± 0,002 фута (2 1/2 МЯ). Мегалитический календарь, состоящий из шестнадцати месяцев, оказался реальностью, а ряды камней в Пети-Менеке и Сан-Пьерре, по всей вероятности, использовались как экстраполирующие сектора в той же манере, как и аналогичные ряды камней в Кайтнессе, о чем он писал ранее. Более поздние исследования показали, что кромлехи в Ле-Менеке, связанные с рядами камней, соответствовали определенному им типу I и II яйцевидных кругов, которые Том до этого изучал в Шотландии.

И только в 1974 году Том опубликовал свой первый доклад о Стоунхендже, который основывался на его полностью новых топографических исследованиях. Эти исследования подтвердили, что центр монумента, определенный расположением вала и рва, а также ямами Обри, отличался от центра сарсенового круга на 50 см. Различие этих центральных точек уже отмечалось ранее другими исследователями.

Используя свой стандартный шест в 2 1/2 МЯ (6,803 фута: 2,04 м), он измерил круг Обри, окружность которого составила 131 шест. По его утверждению, планировка круга сарсенов также была выполнена с помощью той же меры в 1 шест, равный МЯ. Его внешняя окружность составила 48 шестов, а внутренняя – 45.

Том реконструировал сарсеновые трилиты на двух концентрических эллипсах 30x20 и 27x7 МЯ. Внутренний эллипс показал интегральное число мегалитических шестов с точностью до 2,5 – 6,25 см. Расположение трилитов также определялось мегалитическими мерами: ширина – 1 шест, внутренний просвет – 1/4 шеста и расстояние между трилитами – 4 МЯ. Несколько самоуверенно Том заявлял, что «смесь» измерений, которую он обнаружил, была вызвана «эстетическими» соображениями строителей.

Расположение ям Y и Z также привлекло внимание Тома. Он считал, что они составляли не правильные круги, а скорее две спирали, состоявшие из двух полукругов с различными радиусами, расположенными на расстоянии половины мегалитического шеста друг от друга. По его мнению, их дизайн был аналогичным хорошо известным рисункам «чашек и колец», обнаруженным в виде петроглифов на многих менгирах.

В своем исследовании кругов из голубых камней он придерживался идеи Аткинсона о том, что эти шестьдесят камней когда-то составляли больший круг, но, судя по его геометрическому анализу, оба они были выложены с меньшей точностью, чем круги сарсенов. Несмотря на это, он предположил, что внутренний круг был выложен поверх совмещенного круга и эллипса, причем фокус эллипса находился на периметре круга.

Еще более значимыми для общих дебатов об ориентировках были рассуждения Тома по поводу небольшого кургана («курган Питера»), расположенного в 2,7 км (1,7 мили) к северо-востоку и впервые замеченного С.А. Ньюхэмом во время его исследований окрестностей Стоунхенджа в поисках признаков возможных маркеров горизонта. Этот курган вошел в новое исследование Тома, а его азимут определен как 49°47,3' от центра круга Обри и 49°45,5' от Пяточного камня. Для линии визирования солнцестояния это означало соответственно даты –2700 (± 400) и –3300 (± 400). Он отметил, что эти даты укладываются в хронологическую линию с новыми радиоуглеродными датировками ям Обри.

Касаясь вопроса о лунных ориентировках, Том ссылался на новаторскую работу Ньюхэма и соглашался с тем, что все сводилось к тому, что Стоунхендж мог быть центром огромной лунной обсерватории. Том, однако, считал, что Стоунхендж олицетворял не целевой лунный ориентир, как в определенном им случае с большим менгиром Бриз в Карнаке, а представлял собой универсальную базисную точку, из которой можно было наблюдать отдаленные маркеры на горизонте.

Рассматривая вопрос о ямах для столбов около Пяточного камня, он считал, что они обозначают сектор экстраполяции, аналогичный тем, которые он обнаружил в Кайтнессе и Бретани для наблюдения за Луной в ее экстремальных позициях.

Том отмечал, что вокруг Стоунхенджа могут быть найдены и другие лунные маркеры. Камень, обозначенный на топографической карте в северо-восточном углу Плантации Фарго, мог указывать на точку захода Луны в ее максимальном склонении, но это оказался современный пограничный камень. Однако на том же азимуте, на расстоянии 14,7 км (9,16 мили) находится также и Джиббет-Кнолл возле Маркет-Левингтон, силуэт которого можно было видеть из Стоунхенджа на фоне лунного диска.

В качестве общего заключения Том соглашался с ранними идеями (выдвинутыми Ньюхэмом) о том, что Стоунхендж, похоже, имел несколько лунных ориентировок и, возможно, являлся центром большого района, где велись наблюдения за Луной, подобно тому, какой он обнаружил в Карнаке. Поскольку радиоуглеродный метод датирования указывал на то, что строительство Стоунхенджа происходило в начале третьего тысячелетия, а не во втором тысячелетии, как считалось ранее, следовало провести некоторую переоценку хронологии. Это, однако, можно объяснить тем, что предположительно изучение движений Луны началось в Стоунхендже очень рано и продолжалось в течение нескольких столетий. И вполне возможно, что в результате этих ранних и, вероятно, новаторских работ иные обсерватории впоследствии стали создаваться в других частях Британии.

Глава X
ЛИНЕЙНЫЕ ОРИЕНТИРЫ И ОХОТНИКИ ЗА НИМИ

Побочным продуктом исследований Локьером британских мегалитических ориентировок стал феномен так называемых линейных ориентиров и охотников за ними. Само это название ассоциируется с именем Альфреда Воткинса (1855 – 1935), но именно Локьер дал стимул и основание для развития этого феномена. Локьер указывал, что через Стоунхендж можно провести прямые линии, которые, если их продлить, пройдут через объекты, возможно относящиеся к глубокой древности. Одна из таких линий проходила через Сидбери, Стоунхендж, Гроувели-Касл и Касл-Дитчез (этот азимут Локьер принял для авеню Стоунхенджа), а другая – через Стоунхендж, Олд-Сарум-Маунд, Кафедральный собор Солсбери и Клиарбери-Ринг. Кроме того, эти линии были расположены таким образом, что Стоунхендж, Гроувели-Касл и Олд-Сарум-Маунд составляли «совершенный» равносторонний треугольник. После того как Локьер проследил эти любопытные взаимоотношения, его интерес к другим британским мегалитическим монументам возрос.

В своей книге «Старый прямой тракт» (1925) Воткинс рассказывает, что знал об этих так называемых ориентировках еще до прочтения работы Локьера, однако, без сомнения, широко популярная книга Локьера о Стоунхендже имела большое просветительское значение. Работа Локьера породила аналогичные идеи у Бойла Сомервиля, который впоследствии сам стал яростным охотником за линейными ориентирами.

Умелый фотограф-натуралист Воткинс родился в Хирфордшире. Именно в своих родных местах у него впервые созрели идеи, которые позже распространились по всем уголкам Британии. Бродя по стране в поисках объектов для фотографий, Воткинс начал замечать, что островерхие холмы, курганы, земляные сооружения, рвы и старые церкви, построенные на месте языческих святилищ, похоже, выстраивались в прямые линии. Дальнейшие исследования убедили его в том, что Британия покрыта сетью прямых трактов, идущих от одного холма с маяком к другому, и эти пути явно отмечены курганами или рощами на возвышенностях, разрезами на вершинах гор, а в низменностях – стоящими вертикально камнями или прудами, расположенными так, чтобы отражать свет маяка и указывать путешественнику прямой путь.

По утверждению Воткинса, некоторые из этих трактов имели доказанную ориентировку на Солнце, другие же представляли собой более обыденные торговые пути, в то время как третьи указывали направление на конкретную звезду в определенное время года.

Для определения просматриваемого пути Воткинс использовал слово ley, «правильно или неправильно», как он сам признавался читателям. Он соглашался с точкой зрения филологов, что это слово (или его альтернативные написания: lay, lee, lea, leigh) означало луг либо какое-то замкнутое поле. Вместе с тем он предполагал, что его доисторическое (доримское) значение явно было другим, но у него не хватало необходимых доказательств этому. В английских названиях мест ley и его альтернативные написания встречаются довольно часто.

Воткинс вывел свою теорию «линейных ориентиров» на основе своего опыта как практичного сельчанина, полевого натуралиста и уважаемого фотографа, а также (и в этом не стоит сомневаться) на основе мыслей, навеянных легким пером Локьера и других. Вместе с тем, похоже, на него глубоко воздействовали мирная атмосфера его родного древнего Хирфордшира и его почти забытый фольклор. Об этом человеке можно судить по его влюбленности в такие книги, как «Дни Хэмпшира» В.Х. Хадсона. Во введении к «Старому прямому тракту» («подробному» учебнику охотников за линейными ориентирами) Воткинс цитирует слова Хадсона, на удивление убедительные и трогательные: «Мы порой чувствуем странную привязанность и влечение к умершим, давно ушедшим от нас людям, которые не знали городской жизни и были хорошо знакомы с Солнцем, ветром и дождем. Именно в таком настроении этим вечером я отправился к одному из этих одиноких курганов...»

Воткинс был выходцем из давно устоявшейся деревенской семьи. Любопытство к древним монументам и древним трактам проснулось в нем, когда он разъезжал по различным районам страны в качестве представителя пивоварни. Какими бы ни были его промахи в качестве полевого археолога, он представляется нам абсолютно искренним человеком, и тем более обидно, что работа всей его жизни содержит так много вымысла.

Культ линейных ориентиров, основанный на теориях Воткинса, зародился одним жарким солнечным днем в начале 1920-х годов. В этот полдень, как вспоминает Воткинс, он ехал верхом через холмы Бредвордина примерно в 19 км (12 милях) к западу от Хирфорда и ненадолго остановился на вершине, чтобы полюбоваться открывшейся вокруг него панорамой. Именно в этот момент он заметил что-то такое, что, по его мнению, никто в Британии не наблюдал в течение тысяч лет. Казалось, что более современная поверхность этого впечатляющего пейзажа раскрылась и показала четкую сеть линий, связывающих между собой древние объекты, разбросанные по равнине. Каждый из них занял свое место в этой цельной схеме – древние камни, священные колодцы, рвы, курганы, пересечения дорог и языческие капища, скрытые под христианскими церквами, выстраивались в точные линии, которые простирались насколько хватало глаз. В этот решающий момент озарения Воткинс увидел то, что один из его последователей позже описал как «магический мир доисторической Британии», а сам Воткинс менее напыщенно назвал это «взглядом на мир почти забытый, когда римские легионы маршировали по нему». Он рассказывал, что «подобно Джиму Хокинсу в «Острове сокровищ», ощутил в своей руке ключ к карте давно утерянного факта...».

Но вполне вероятно, что Воткинса посетила та же муза, которая вдохновила Вордсворта на написание его великой, посвященной природе поэмы «Прелюдия» (версия 1805 года):

Виденья минувшего грезились мне:

Круги и курганы, ряды из камней.

Разбросаны всюду по мрачной равнине,

Таинственной формы творенья былые.

Истоки науки и космоса знания

Друиды скрывали в мирском созидании.

Седой, бородатый наставник, весь в белом,

Указывал жезлом то в землю, то в небо.

Воткинс утверждал, что так называемые старые прямые тракты, которые пересекали ландшафт доисторической Британии и проходили по горам, долинам, лесам и низменностям, определяли место расположения почти любого вида деятельности человеческого сообщества. Подобно сегодняшним энтузиастам астроархеологии, сторонникам поиска старых прямых трактов пришлось контактировать со специалистами во многих направлениях, так как Воткинс говорил, что нужно идти туда, куда ведет тебя данная линия, а «...она, как клубок ниток в легенде о королеве Элеоноре и прекрасной Розамунде, ведет к самым разным местам...».

Воткинс говорил, что, следуя по какому-либо старому прямому тракту, можно открыть новые факты в других областях за пределами ваших собственных познаний, но сам он отмечал, что старался не внедряться в них слишком глубоко, особенно в религию. Когда он писал это, то несомненно имел в виду печальный опыт самого Локьера, вторгавшегося в чуждые ему области. И все же, подобно ему, Воткинс считал, что человеческие знания невозможно хранить в водонепроницаемых контейнерах, и «...исследователь вряд ли добьется существенных результатов, если ему не велено касаться каких-либо других «логий», с областью которых может соприкасаться его тема».

Воткинс изложил свои первые идеи в буклете «Ранние британские тракты», который, как он впоследствии признал, был написан на одном дыхании. Фактически эта работа оказалась в печати через пять месяцев после его первого прозрения в тот солнечный полдень в Хирфордшире. Последовавшая за этим работа «Старый прямой тракт» явилась результатом более зрелых наблюдений и появилась в печати немногим более трех лет спустя под эгидой Metheun – весьма респектабельного лондонского издательства. На эту книгу Воткинса оказали большое влияние работы Фрейзера «Золотая ветвь», «Стоунхендж» Локьера и многие статьи Бойла Сомервиля.

Когда культ «старого прямого тракта» широко распространился и был основан почтовый клуб, Бойл Сомервиль стал его членом и оставался им до 1939 года, когда этот клуб был распущен накануне Второй мировой войны.

Однако навеянные видением теории Воткинса не растопили лед равнодушия у большинства археологов, которые доказывали последователям Воткинса, что случайные ориентировки характерны для ландшафта, подобно британскому, переполненному разбросанными повсюду следами нескольких тысяч лет человеческой деятельности. Кроуфорд, коллега Бойла Сомервиля по Обществу древностей и редактор Antiquity, отказался давать какие-либо рекламные объявления об этой книге, считая, как и большинство других его влиятельных коллег, что теории Воткинса были чистой воды глупостью и вполне могут быть отнесены к «безумному разделу» археологии.

Но, несмотря на такое неприятие со стороны археологов, книга Воткинса «Старый прямой тракт» завоевала широкую читательскую аудиторию, особенно ее второе, более дешевое издание, опубликованное в июне 1933 года. После Второй мировой войны вышли два новых ее издания в 1946 и 1948 годах. Это послевоенное издание беззастенчиво появилось в списке Metheun наряду с такими гигантами, как монументальная эпическая работа Ф.И. Зеунера «Датируя прошлое», «Археология и общество» Грэхема Кларка и «Доисторические строения Европы» К.Ф.К. Хокса. В конце концов книга вышла в тираж, а затем дипломатически была опущена в списке Metheun. В 1972 году она была переиздана Garnstone Press, издательством, специализирующимся на популярных книгах с сильным мистическим оттенком. Предисловие к этому изданию написал Джон Мичелл, самозваный энтузиаст летающих тарелок.

На чистосердечного и искреннего молодого читателя, невзначай наткнувшегося на книгу Воткинса в библиотеке, она и в самом деле может произвести большое впечатление. Неизвестным для такого нового читателя остается весь поток едкой критики академических обозревателей, работы которых остаются запрятанными в многочисленных недоступных томах. Еще будучи школьником, свободным от влияния таких работ Локьера, как «Рассвет астрономии» и «Стоунхендж», я однажды нашел «Старый прямой тракт» Воткинса на полке публичной библиотеки. Я жадно проглотил все страницы этой книги за одну ночь и усвоил ее послание. В эту ночь мне снились доминирующие на древнем британском ландшафте развалины давно забытых владений жрецов-астрономов, хотя сам Воткинс никогда не был уверен, было ли назначение этих доисторических строений мирским или религиозным. В следующий уик-энд, вооружившись 1-дюймовой топографической картой и компасом, я отправился в родные холмы Йоркшира в свою первую экспедицию охотника за линейными ориентирами, чтобы реализовать на практике послание моего нового учителя...

В послании Воткинса будущему полевому охотнику советовалось держать глаза открытыми, когда он едет на велосипеде или на машине по «участку прямой дороги», чтобы замечать любые маркеры, вершины холмов, церкви, курганы или земляные сооружения, так как такие наблюдения почти необратимо приведут к открытию тракта, проходящего через такую точку и вашу дорогу.

В приложении, «Охота за трактами», Воткинс предоставляет обширную информацию и дает много советов в стиле «Астрономических подсказок для археологов» Локьера, включенных в его книгу о Стоунхендже. Воткинс отмечал значение как домашней работы с картой, так и самих полевых исследований. Он справедливо говорил о том, что многие курганы, древние камни и земляные сооружения не указаны на крупномасштабных картах, масштабом 6 дюймов к 1 миле. Он также дает некоторые полезные советы относительно компасов, булавок со стеклянными головками, карт, планшетов, рейсшин, угломеров и т. д. – практически всего личного имущества, которое может потребоваться будущему охотнику в его полевых исследованиях.

Имея в руках 1-дюймовые карты, Воткинс советует своим читателям внимательно высматривать древние курганы, «которые могут называться tumulus, tump, barrow, cairn или как-то по-другому»; древние необработанные камни (но не те из них, которые обозначены как пограничные); рвы; обычные или священные колодцы; точки маяков; перекрестки дорог с названиями мест и древние придорожные кресты; церкви с древним основанием и приюты отшельников; древние замки и старые «названия замков».

При обнаружении подобных объектов их следует отмечать на карте кружочками. Когда исходная точка найдена (или другая отметка, типа кургана или камня), полевому охотнику следует, проведя от него прямую линию, проверить, не выстроятся ли в одну линию три кружка на карте (либо, в альтернативе, два кружка на карте и участок существующей прямой дороги или пути). Если вам такое удалось, то следует провести карандашную линию, обозначающую потенциальный тракт.

Воткинс подсказывает, что нечеткие контуры древнего тракта или земляных сооружений проще проследить в косых лучах заходящего Солнца, например поздним вечером. Зима, продолжает он, когда листва на деревьях отсутствует, – идеальное время для исследования трактов. При этом он осторожно предупреждает, что большое количество трактов на небольшом участке может «удивить» и озадачить охотника, но тут же добавляет, что с этим фактом следует смириться.

Путешественнику, которому нравится воспринимать все с открытыми глазами и обостренным чувством, охота за трактами в стиле Воткинса предоставляет довольно невинное времяпрепровождение во время экскурсий на открытом воздухе. Но насколько все это научно? Даже без помощи Кроуфорда и других критически настроенных археологов я вскоре стал подозревать, что что-то здесь не так. Идеи ориентирования на основе маркеров на отдаленных холмах, маяков, обозначающих тракты, христианских церквей, воздвигнутых на месте языческих курганов или святилищ, кажутся правдивыми и в некоторой степени таковыми и являются. Но я никогда не мог принять гиперспекулятивные идеи, особенно те, которые относятся к древним людям, так называемым дольменам, которые, предположительно, размечали эти тракты и ориентировки в доисторические времена, а также рассказы Воткинса об использовании длинных палок для визирования и их призрачной археологической связи с Вавилоном, Иосифом, Моисеем и Тутанхамоном. Все это противоречило моему быстро развивающемуся здоровому научному скептицизму, и вскоре я стал догадываться, что большинство его древних ориентировок было не чем иным, как простым совпадением.

Меня озадачило то, что ни один из современных авторов не ссылался на открытие прямых трактов Воткинса. В «Доисторической Англии» (1940) Грэхема Кларка, блистательном синтезе знаний того времени, не упоминается об открытиях Воткинса, хотя в самой книге Кларка была глава о древних путях, крепостях на холмах и священных местах. В конце концов информированный библиотекарь рассеял мои сомнения и подтвердил, что Воткинс был persona non grata в среде профессиональных археологов.

Для летчиков-штурманов, которые в военное время барражировали в небе над Британией, тракты Воткинса, включая меловые фигуры на холмах и кресты, обозначенные в торфяных низменностях, представляли собой прекрасные ориентиры. Они оказывали ценную помощь как британцам, так и их врагам, пока не были поспешно замаскированы по приказу министерства ВВС!

В 1960-х годах, познакомившись с некоторыми идеями Тома в его статье о мегалитических ориентировках, я вспомнил об аналогичных идеях Воткинса, подобных также взглядам Локьера и Бойла Сомервиля. Может ли такое быть, размышлял я, что Том также оказался под влиянием, хоть и подсознательно, теорий Воткинса о прямых трактах? Воткинс перечислял ориентиры на холмах, обозначающие линии визирования и древние тракты, но именно Бойл Сомервиль, а не Локьер развил дальше идеи ориентирования на вершины весьма отдаленных холмов. Бойл Сомервиль обнаружил множество ориентировок, которые порой продолжались через линии, отмеченные нагромождениями камней или земляными сооружениями, которые случайно проектировались через четкий прогал в отдаленных холмах. Он продолжил развивать эти идеи в нескольких статьях на эту тему, одна из которых, возможно классическая в своем роде, была напечатана в первом номере Antiquity (1927) и предшествовала обзорной статье А.П. Троттера, озаглавленной «Стоунхендж как астрономический инструмент» (см. выше).

В свой работе «Ориентирование» Бойл Сомервиль обсуждал оригинальное значение этого слова и то, как современное использование изменило его. Он отмечал тот факт, что ориентировки, обнаруженные в древних монументах, не являлись новым открытием, но и существование их до сих пор является сомнительным. Он утверждал, что связь между смертью и ориентировкой вполне доказана, приводя в качестве примера тот факт, что, по христианскому обычаю, усопшего кладут в могилу ногами на восток, и этот обычай существует до сих пор. Или, другими словами, такие погребения фактически делались «ориентированными».

Далее, Бойл Сомервиль говорит об интересных идеях по поводу предположительной ориентировки длинных курганов. Почти все они ориентированы в восточном направлении, но некоторые – на северо-восток или юго-восток и не придерживаются точной ориентировки запад – восток. По его мнению, это делалось потому, что именно с этого направления данная раса изначально прибыла в Британию. По аналогии он приводит примеры Полинезии, где умершего предположительно относили в западную часть острова и помещали в том направлении, откуда пришла великая полинезийская миграция. Вместе с тем также правдоподобно выглядит идея (не цитируемая Сомервилем) о том, что ориентировка курганов может указывать на точную календарную дату восхода или захода Солнца, когда произошло это захоронение (или смерть), либо, по-другому, она может указывать на какую-то значимую дату культа. Выбор направления (восток или запад) зависит от того, делается ли ударение на точку восхода или захода Солнца. Сам Сомервиль отмечал: «Если верить в воскрешение после смерти, то вполне логично за этим следует идея реинкарнации. Ориентировка на восход Солнца или звезды типична для этой идеи, в то время как ориентировка на заход (что также прослеживается в доисторических монументах), возможно, типична для верований некой другой, более мрачно настроенной расы, в конце своего пути нисходящей в какой-то подземный мир, расположенный на западе...» Последние версии в отношении мегалитической коридорной гробницы в Ньюграндже (с. –3000), которая ориентирована на точку зимнего солнцестояния, поддерживают эти общие заключения (рис. 27)^[20].

Сомервиль не сомневался в значении Солнца как «ориентировочного календаря», и эту идею подкрепили аналогичные находки, сделанные в среде неопримитивных обществ в последнем тысячелетии1. Однако некоторые другие его примеры и взгляды относительно ориентировок далеко не всегда поддерживались его коллегами из Общества древностей. Как и Локьер до него, Бойл Сомервиль был слишком восприимчив, несколько доверчив и некритичен ко всей концепции ориентировок в целом.

Раскопки кургана были проведены в 1955 – 1956 годах Стюартом Пигготтом и Аткинсоном. Стены и пол галереи выложены массивными сарсеновыми плитами высотой в 2,4 м (8 футов) и простирались на 12 м (40 футов) в глубь кургана. В галерее было найдено более тридцати скелетов. В отличие от кургана в Ньюграндже (рис. 27) сарсены там не декорированы.

По более трезвым размышлениям, камни, которые использовались для фиксирования ориентировок, как правило, были значительно больше других камней в круге. Выбранная цель визирования или камень, ближайший к Солнцу во время наблюдения, был весь покрыт рисунками «чашек». В двух случаях дополнительные вертикальные камни были установлены на близком расстоянии вне самого каменного круга и представляли собой третий камень на линии визирования. Сомервиль считал, что это было сделано преднамеренно, чтобы не оставалось сомнений относительно линии, по которой выстраивалась ориентировка.

При внимательном изучении работ Бойла Сомервиля можно проследить генезис идей Тома. Интересно отметить, что более поздние идеи Тома, возникшие на основе идей одного из членов клуба старых прямых трактов, были с готовностью подхвачены новыми сторонниками теории этих трактов, такими как Джон Мишель. В его «Взгляде на Атлантиду» (1969) – постоянном спутнике переизданного «Старого прямого тракта» – работы Тома, Локьера и Сомервиля предстают как прочное подтверждающее доказательство многих идей Воткинса, включая их более поздние «интерпретации», сформулированные самим Мишелем.

В своей книге Мишель поддерживает пирамидологию и, манипулируя мегалитическим ядром Тома, увязывает его со всевозможными численными и метрическими загадками Древнего мира (добавляя к ним мистические оттенки). В примечательной главе, озаглавленной «Алхимическое бракосочетание», он утверждает, что Великая пирамида фактически была инструментом алхимии и это может быть доказано посредством исследования чисел пирамид и принципов, которые они представляют (превзойдя в этом даже сверхспекулятивные фантазии таких пирамидологов, как Тейлор и Смит, – см. ниже). В заключении говорится, что Великая пирамида была построена на перекрестке двух стихий: небесной и земной. Фактически она была инструментом вдохновения. Из этого единения в людях возникал дух Бога, а на Земле возник Новый Иерусалим.

Рис. 27. Коридорная гробница в Ньюграндже (Кантри-Мит) в Ирландии, возраст которой по радиоуглеродному анализу составил –3100 ± 100 лет. Вполне возможно, что могильник был преднамеренно ориентирован его строителями на восход Солнца во время зимнего солнцестояния (пунктирная линия), когда лучи Солнца светили вдоль проходов через отверстие в кровле (RB)

Мегалитический монумент Вудхендж предположительно был воздвигнут в соответствии с планом, созданным на основе магического квадрата Меркурия. В заоблачном полете фантазии Мишель сделал вывод, что близость Вудхенджа и Стоунхенджа вполне объяснима разумными космическими причинами, поскольку Вудхендж расположен менее чем в двух милях от Стоунхенджа, «прежней солнечной столицы».

Метрические схемы Мишеля просто захватывают дух. Даже если они правильны лишь частично, их можно сравнить с реализацией мечты астрофизиков: нахождением Розеттского камня, приравнивающего микроскопический мир атомной частицы к макромиру космоса. Мишель считал, что вся доисторическая наука в сжатой форме выражена в его так называемой формуле Великой пирамиды 1080 + 666 = 1746 (числовая игра, превосходящая все остальные числовые игры!). В той же манере Мишель говорит своим читателям, что эта пирамида была построена для представления четырех принципиальных линейных единиц древности: фута, ярда, локтя и мегалитического ярда Тома. И все же всепоглощающая (и легковерная!) охота за трактами постоянно требует большего от автора и издателя.

Мегалитические исследования Мишеля естественно охватывают и Стоунхендж, который он называет «Новым Иерусалимом», и Гластонбери, также называемый «Новым Иерусалимом». Используя мегалитический ярд Тома в «алхимическом соединении», он старается превзойти Тома в своих трактовках геометрического расположения Стоунхенджа, предоставляя графическую конструкцию метрической схемы, объединяющую этот британский монумент с Великой пирамидой. В дополнение он подбрасывает туда старую идею о том, что равнина Солсбери была огромной моделью планетной системы. По его утверждению, Силбери-Хилл возведен древней расой гигантов. Кафедральный собор Литчфилд увязывается с магическим квадратом Марса, чем бы это ни было. Литературно и метафорически, ни один камень не остается неперевернутым в этом великом турне. Даже ранние рассуждения Хойла о возможном барабанном бое в Стоунхендже притягиваются за уши для демонстрации того, что «камень, посредством его левитации звуком, может превратиться в летающую колесницу, двигающуюся по линии некой магнитной интенсивности, чей курс отмечен на земле ориентировками камней и земляных сооружений, связанных с отдаленными возвышенностями и проходящих через лес...». И действительно, под эгидой Мишеля теории Воткинса о старых прямых трактах были обновлены в угоду моде, чтобы соответствовать дешевым эффектам культов космического века. Во «Взгляде на Атлантиду» и других книгах Мишеля, написанных в этом же жанре, читателю постоянно приходится догадываться, действительно ли Мишель так искренне честен, или он просто блестяще ведет свой бизнес...

После повторного издания книги Воткинса и развития этой темы Мишелем неоохотники за прямыми трактами стали весьма активной организацией. Редактор Antiquiry снова отказал им в рекламе, но на этот раз не книге Воткинса, а культовому журналу «Охотник за трактами», который помимо самих трактов охватывал такие темы, как летучие мыши, камни желаний, старая мать-полночь, и даже включал статью, загадочно названную «Почему летающие тарелки следуют по линии трактов». Когда же один весьма доверчивый журналист открыл для себя тракты и бросился писать о них в ведущей и влиятельной британской воскресной газете, за этим последовал феноменальный поток писем. В ответ один скептически настроенный корреспондент написал о пятнадцати сельских пабах, выстроившихся в прямую линию. Другой читатель сообщил о «просветительской» ориентировке полудюжины школ. Один из лучших полученных откликов пришел от корреспондента, который обнаружил около сорока ориентировок телефонных будок в Чилтерн-Хиллз (рае для охотника за трактами). О другом искусном опыте охоты сообщил анонимный дока из Оксфорда, который корявым языком рассказывал, как обнаружил, что все римско-католические церкви в центре Лондона составляют совершенную логарифмическую спираль.

Естественно, находились и такие корреспонденты, чье отношение к трактам не было столь определенным. Кто-то из Корнуолла открыл глобальный тракт, который начинался с ориентировки, составленной дюжиной или более церквей Западного Корниша и доисторическими крепостями на холмах, а потом каким-то образом выстраивался в линию с Римом, Долиной царей (Египет) и основным средоточием пирамид ацтеков и майя!

Даже сдержанная, но влиятельная London Times изобрела свой «современный» подход к привлечению охотников за трактами и других псевдологов и теперь время от времени печатала положительные обзоры в противовес научным докладам Nature Times.

Дискуссии о мегалитах были постоянно связаны с проблемой отделения фактов от вымысла. Существует несколько хорошо документированных примеров тому, что христианские церкви не случайно были построены на местах прежних мегалитов или доисторических языческих святилищ. Также хорошо известно, что в ранний период церковь велела уничтожать все языческие места путем возведения на них других построек. В Ecclesiastical History Беды Достопочтенного есть ссылка на письмо папы Григория к аббату Меллитусу, в котором он пишет о том, что языческие храмы не следует разрушать, а их следует освящать и преобразовывать в церкви. Еще одну прямую историческую ссылку можно найти у Патрика, епископа Гебридских островов, который повелевал строить церкви повсюду, где будут найдены вертикально установленные камни. В Бретани многие старые церкви и кресты расположены возле дольменов и менгиров, и самые большие сельские ярмарки также проводятся в таких местах. Нантские эдикты в 658 году предписывают епископам и их подчиненным выкапывать, увозить и прятать такие камни туда, где их невозможно будет найти. Существует еще несколько исторических ссылок такой же направленности: эдикт Феодосия предписывает освящать языческие храмы и преобразовывать их в христианские церкви, а эдикт Гонория строго запрещает снос таких храмов.

Одним из самых интересных британских мегалитических/христианских объектов является Ноултон в Дорсете, где местная церковь воздвигнута внутри монумента типа «хендж». В Кардиганшире (Уэльс) возле деревенской церкви три менгира формируют круг и находятся внутри округлой стены церковного погоста. Всего лишь в 32 км (20 миль) в церкви Святой Марии, непосредственно под кафедрой лежит мегалит. В Йоркшире у Радстона высокий менгир из мелкозернистого песчаника («необработанный камень» или «красный камень») до сих пор доминирует на церковном погосте (см. вклейку). Этот камень ассоциируется со старой легендой Восточного Йоркшира, похожей на аналогичную легенду о пятке монаха в Стоунхендже. Территория вокруг этой церкви исключительно богата доисторическими остатками, включая три напоминающих тракты формирования, которые, если смотреть на них с церковной колокольни, похоже, ведут в долину Радстон. Менгир Радстона очень похож на три менгира из того же песчаника «Стрелы дьявола» в Бороубридже, примерно в 65 км (40 милях) к западу. Как свидетельствует о том название, вероятно, это еще один монумент, посвященный самому Сатане. По местному преданию, они представляют собой три обращенных в камень стрелы, которые он запустил в ближайшее поселение христианских миссионеров.

Исследователем, внимательно изучившим вопрос о британских языческих/христианских объектах, был Лайл Борст, американский профессор гражданской инженерии и астрономии. Он стал еще одним ученым, на которого явно подействовали ранние теории звездных ориентировок Локьера и Пенроуза, а также идеи Тома о стандартных мегалитических единицах измерения. Борст рассказывал, что его интерес к этой теме пробудился во время посещения Греции в 1960-х годах, куда он изначально отправился для изучения древней металлургии. Однажды в полдень он в качестве туриста посетил храм Геры на Аргосе, построенный в с. –500 и посвященный жрицам богини Весты. Там он заметил, что ось более позднего храма отличалась от оси предыдущего, уничтоженного пожаром. Борст предположил, что такое смещение можно объяснить процессионным циклом звезды Спику. Он пришел к выводу, что оба храма были ориентированы на восход этой звезды, и изменение их осей было вызвано процессионным циклом звезды в период между двумя датами строительства.

После изучения и анализа архитектурных планов кафедральных соборов в Кентербери, Уэльсе, Винчестере, Глочестере и Норвиче, а также церквей Ноултон в Дорсете и Винг (Бакингемшир), Борст утверждал, что открыл, по его словам, «мегалитический дизайн определенного типа». Его идеи во многом напоминали неотеории Воткинса о прямых трактах. В своих мегалитических исследованиях он посетил каждый объект поочередно и в результате пришел к выводу, что более поздние христианские строения носили в основном тот же характер, что и Стоунхендж, Вудхендж, Армингхолл (мегаксилический объект типа «хенджа» в Норфолке) и пять меньших по размеру каменных кругов, описанных Томом как яйцеобразные круги типа I. По его мнению, кафедральный собор Линкольна демонстрирует признаки отличной от них мегалитической модели, типичной для кругов типа II. Он заявлял, что его новаторское исследование кафедральной архитектуры проливает новый свет на геометрию монументов типа «хендж», и считал, что со своей стороны исследования монументов типа «хендж», а также длинных курганов может объяснить происхождение так называемых странных черт кафедральных соборов.

Подход Борста к проблеме языческих/мегалитических объектов конечно же новаторский, но, к сожалению, его идеи и методы основаны на довольно шатких и апокрифических свидетельствах, и в целом его тезис неприемлем для тех археологов, которые обладают специальными знаниями о церквах и мегалитических монументах. Основывая свое исследование a priori на принятии мегалитического ярда Тома, он заявлял, что обнаружил его определенные следы во всех объектах, выбранных им для исследования. И лишь в незначительном числе случаев он заметил следы половины ярда, его четверти либо других его частей, о которых говорили Том и другие. Вместо этого, по его заявлению, он обнаружил более крупную единицу измерения в 6 МЯ (5,03 м; 16,2 фута).

Он пытался доказать, что процессионное смещение кафедрального собора обычно равно по ширине 1 роду, а расстояние между крайними часовнями составляет интегральное число мегалитических ярдов, хотя редко умноженное на шесть. Опираясь на свидетельства Тома о мегалитическом использовании треугольников Пифагора, он считал, что они имели ритуальное значение для мегалитических культов, а те, которые присутствуют в кафедральных местах, предоставляют явные свидетельства того, что христианские церкви воздвигались на остатках монументов типа «хендж».

Борст составил список «мегалитических святилищ» и «церковных святилищ» со всеми предположительно заложенными в них геометрическими характеристиками. Среди христианских святилищ лишь церковь Винг имеет простую треугольную конструкцию 3 : 4 : 5. Даже не принимая во внимание идеи Борста, Винг потенциально интересный объект сам по себе. Это одна из трех уцелевших англосаксонских церквей, архитектура которых основана на римской basilica, где апсида полукруглая или полигональная. В Винге под апсидой находится саксонский склеп (возможно, V века или старше). По утверждению Борста, овал, основанный на треугольнике в 3 : 4 : 5 МЯ, так же соответствует очертаниям склепа, как любая другая сглаженная фигура должна соответствовать неравномерной полигональной структуре. Геометрический дизайн Винга весьма прост, и поэтому Борст посчитал его более ранним, чем более сложная мегалитическая геометрия других церквей.

Суть тезиса Борста заключалась в том, что строители церквей следовали модели святилища, заложенной мегалитическими строителями. Кроме того, они зачастую были ориентированы на звезды. По его мнению, Винг была ориентирована на Беллатрикс (Gamma Orionis) в период где-то между –2300 и –1500, а кафедральный собор Кентербери – на Бетельгейзе (Alpha Orionis) в то же самое время. И действительно, Винг в прошлом мог быть языческим/мегалитическим святилищем, поскольку имеется достаточно свидетельств деятельности человека в этом регионе, уходящей в прошлое вплоть до неолитических времен, однако свидетельства о его звездной ориентации весьма сомнительны. Борст заявлял, что Винг – современник мегалитического (мегаксилического) объекта у Армингхолла в Норфолке. Это еще один объект, который, подобно Вудхенджу, был открыт с помощью аэрофотосъемки. Проведенные там раскопки выявили восемь ям для столбов в форме подковы и округлый внутренний и внешний рвы с промежуточной насыпью. По мнению Борста, модель его расположения основывалась на главном радиусе в 8 МЯ треугольника 6 : 8 : 10 МЯ – что вполне удовлетворительно соответствует геометрической модели. Он, однако, признавал, что симметрия этой модели несовершенна и в позиционировании овала возможна некоторая излишняя широта. Он считал, что кафедральный собор Нидарос в Тронхейме (Норвегия) также восьмиугольный и соответствует геометрии Армингхолла.

Борст включил в свое исследование мегалитического ярда длинные камерные гробницы, представлявшие еще больший интерес для открытия так называемой скрытой геометрии Стоунхенджа. В своей геометрической реконструкции Стоунхенджа (1969) он использует базовые камни 92 и 93 для построения равнобедренного треугольника с Пяточным камнем по условиям треугольника Пифагора (120 : 50 : 130 МЯ). Он продемонстрировал, как круг сарсенов, круг голубых камней, великие трилиты и внутренние голубые камни могут быть связаны с яйцеобразными конструкциями и геометрией МЯ. Интересно сравнить его геометрию Стоунхенджа с более поздними попытками Тома. Среди наиболее примечательных треугольников можно назвать 12 : 72 : 73, которые Борст обнаружил в трех английских церквах в Кентербери, Норвиче и Глочестере, а также финский кафедральный собор в Турку.

В соответствии с его общими идеями мегалитическая геометрия может демонстрировать прогресс от простого к сложному. Характерный и самый древний пример являет собой кафедральный собор Тронхейма. Объекты, скрытые под церковью Винг, монументом Армингхолла, а также кафедральным собором Турку, предположительно одного возраста (с. –2500), а церкви, использующие модель 12 : 72 : 73 (Кентербери, Норвич и Глочестер), – одни из самых молодых. Эти открытия привели его к выводу о том, что мегалитические культы в их ранней форме несомненно скандинавские.

Когда Д. Кенделл, профессор статистики из Кембриджа, рецензировал работу Тома «Мегалитические лунные обсерватории» в журнале Antiquity, он отозвался о ней как о «замечательной книге замечательного человека» и счел ее исключительно трудной для чтения даже для математика. Вместе с тем обзор Кенделла был одним из наиболее глубоких и определенных. Он выдвинул ряд очень оригинальных предложений по проверке идей Тома, одно из которых сводилось к тому, чтобы осуществить процедуру Тома, заключавшуюся в нахождении ориентировок (склонений) мегалитического объекта, а затем измерить точные склонения возможных ориентиров на горизонте в обратном порядке. Кенделл считал полезным сначала найти в округе подходящие отдаленные «маркеры» на горизонте, а потом попытаться определить, какие мегалитические объекты будут им соответствовать.

В определенной степени это уже было сделано раньше Воткинсом и его братством охотников за трактами. В Центральной и Южной Англии действительно заметные «маркеры» на горизонте встречаются сравнительно редко, потому что там мало холмов со скалистыми вершинами. Большинство холмов в этой местности имеют округлые вершины и покрыты густой растительностью.

Типичными холмами Центральной и Южной Англии являются меловые отложения Чилтерна. Чилтерн-Хиллз и граничащая с ними на западе равнина Айлесбери уже давно считались оптимальной территорией для охотников за трактами в стиле Воткинса. Этот район также богат на астрономические ассоциации, но совершенно другого типа. Спешу отметить отсутствие каких-либо заявлений о том, что эти два явления связаны лишь отдаленно и случайно.

Поскольку весь этот район и окружающие его холмы были излюбленным полем деятельности для земледельцев, которые регулярно поселялись здесь аж со времен верхнего палеолита (и, вполне вероятно, со времен нижнего палеолита тоже), этот район, похоже, полезно проверить на наличие возможных маркеров на горизонте, полезных для определения ориентировок. Это касается не столько нахождения маркеров, которые давали бы точные значения наклона эклиптики, как поступал Том с угловыми маркерами в скалистых районах Шотландии, сколько маркеров (или углублений), которые могли бы быть полезными для древних земледельцев, следивших за движениями Солнца для составления своего рабочего солнечного календаря. В районе Чилтерн единственными участками, подходящими для таких календарных линий наблюдения, являются те, которые расположены в долине Айлесбери, простирающейся к западу, откуда наблюдатель мог смотреть на восток через откосы Чилтерна. Теоретически эти скалистые контуры предоставляют хорошие ориентировки на восход Солнца, Луны, звезд и планет.

Во многих частях мира имеются основательные свидетельства тому, что рудиментарные солнечные календари широко использовались по крайней мере с самого начала неолита. Один из наиболее документированных примеров – это календарь индейцев хопи на юго-западе Соединенных Штатов. Чередование сезонов измерялось этими индейцами на основании позиции восхода Солнца на горизонте. Важные горизонтальные позиции отмечались для дней празднеств и важных событий, особенно связанных с сезонными задачами в рамках сельскохозяйственного года. Например, такие точки на горизонте были известны как «работа в поле начинается», «пора сажать кукурузу» и т. д. Две точки солнцестояний были известны как «дома Солнца», и в целом было известно тринадцать точек горизонта, имевших большое значение, когда над ними поднималось Солнце (рис. 28).

Множество аналогичных примеров можно найти как в Старом, так и Новом Свете, и даже у эскимосов существовали аналогичные системы. В Старом Свете этот языческий метод использовался для определения солнцестояний вплоть до XIX века. На некоторых фермах имелись определенные врытые в землю камни, от которых производились наблюдения за солнечным календарем. В горных районах этот календарь регулировался восходами и заходами Солнца над определенными горными пиками либо когда его последние лучи касались той или другой вершины. Некоторые следили за длиной тени на каком-то утесе либо отмечали, когда она касалась границы холма или доходила до определенного камня. Таким образом люди могли определять важные дни года.

Рис. 28. Горизонтальный календарь индейцев хопи с юго-запада Соединенных Штатов

В Новом Свете для выполнения аналогичной задачи инки возводили искусственные маркеры. В Куско предположительно существовало 16 каменных башен – 8 на западе и 8 на востоке, объединенных в группы по 4. Две в середине были меньше других, а расстояние между ними составляло 8, 10 или 25 футов. Промежуток между низкими башнями, через который лучи Солнца проходили во время восхода и захода, являлся точкой солнцестояний. Для наблюдений за равноденствиями на открытом месте перед храмом Солнца воздвигались богато орнаментированные каменные колонны. Когда наступало время, люди внимательно следили за тенью от колонн. Длительный опыт научил их, куда следует смотреть, чтобы найти точку равноденствия, и по расстоянию от тени до этой точки они судили о приближении равноденствий.

В «потерянном» городе Мачу-Пикчу, открытом Хайрамом Бингхамом в 1912 году, был найден Инти-хуатана – «столб Солнца». Эта структура была высечена из местного камня и, как считалось, служила для наблюдения за летним и зимним солнцестоянием. Остатки таких столбов были обнаружены во всех основных объектах инков, а их целью было регулировать сельскохозяйственный календарь, но, поскольку конкистадоры считали их центрами индейского идолопоклонничества Солнцу, они разрушили их повсеместно. Однако один, в Мачу-Пикчу, полностью сохранился и служит доказательством тому, что испанские захватчики никогда туда не добирались.

В «Одиссее» Эвмей говорит (по поводу своей родины) о некоем острове, над которым Солнце поворачивало. Это и было направление маркера, над которым Солнце поднималось во время солнцестояния.

Эскимосы Гренландии использовали примитивный горизонтальный календарь, с помощью которого определяли важные сезонные дни года, но из-за высокой широты они также пользовались звездными ориентировками, такими как гелиакальный восход Альтаира.

В районе Чилтерн некоторые тракты Воткинса действительно дают приблизительные реверсивные ориентировки на восход и заход Солнца в период солнцестояния. Хорошо известный тракт между церквами Астон-Ровант и Марсворт указывают на восход и заход Солнца во время солнцестояния. Эта ориентировка совпадает с примерным направлением Лоувер-Икнильд-Вей, который благодаря характеру местности проходит по общей линии, продиктованной меловыми горами Чилтерна. Лоувер-Икнильд-Вей признан одним из старейших доисторических трактов Британии. Он интенсивно использовался во времена неолита и предоставлял прямой путь из Уоша до Беркшир-Риджвея, а затем в Эйвбери и к югу от Стоунхенджа. Помимо предоставления случайной ориентировки для путешествующих по Лоувер-Икнильд-Вей в период летнего и зимнего солнцестояния, тракт Астон-Ровант – Марсворт, похоже, не имел никакого другого значения.

Если смотреть на восток с плоской равнины Айлесбери на горы Чилтерна, можно видеть несколько сглаженных «ориентиров» и взгорков, которые представляют собой превосходные маркеры для ориентирования солнечного календаря. Эта равнина богата сельскохозяйственными землями и испещрена следами аграрной деятельности населявших ее народов времен неолита, железного века, саксонских и Средних веков. В районе же Чилтерна не обнаружено никаких известных нам мегалитических (или мегаксилических) объектов. Ближайший настоящий мегалитический круг находится в Грэйт-Роллрайте примерно в 56 км (35 милях) к северо-западу^[21]. Он находится слишком далеко, чтобы иметь какое-то значение для Чилтерна, но довольно близко к древнему тракту, известному как Джурассик-Вей (или Торуфер), простирающемуся через всю Англию от Бристоля на Эйвоне до южного берега Хамбера в Северном Линкольншире.

Среди многих старых церквей, усеявших равнину и смотрящих на горы Чилтерна, есть одна в Стоуне (2 мили к западу от Айлесбери). Здесь можно видеть следы еще одного древнего тракта, проходящего по пересеченной местности от Джурассик-Вей до Лоувер-Икнильд-Вей. По ранним данным, сам Стоун и этот район являются одним из мест, известных своими исключительно случайными астрономическими ассоциациями. На древнем церковном погосте покоится адмирал В.Х. Смит («Средиземноморский Смит»), отец Пьяцци Смита, а в самой церкви находится изумительный мемориал в честь адмирала. Из всего семейства Смит, как правило, больше всего помнят самого Пьяцци, но и сам адмирал был известным астрономом, географом и историком. Его отец был эмигрантом-роялистом, который бежал из Нью-Джерси в Англию после американской революции и являлся прямым наследником капитана Джона Смита, которого теперь помнят по его «Истории Виргинии» (1624).

Адмирал Смит пошел служить на флот еще мальчиком и благодаря самообразованию и силе характера поднялся по служебной лестнице, что было весьма необычным достижением в те времена. В связи с Наполеоновскими войнами его направили в Средиземноморье, и именно этот случай привел его в Палермо, где в 1813 году он познакомился и подружился с Джузеппе Пьяцци, открывателем первого астероида (который по настоянию Пьяцци был назван Ceres в честь неолитической богини плодородия Сицилии). Когда у адмирала родился сын, он, естественно, назвал его в честь этого великого итальянского астронома. Помимо своей выдающейся военно-морской карьеры, адмирал Смит был известен как один из лучших астрономов-любителей благодаря своей книге «Циклы небесных объектов», которая до сих пор является учебником для начинающих.

В Стоуне рядом с адмиралом жил зажиточный доктор Ли, который, как и адмирал, отслужил положенный срок в качестве президента Королевского астрономического общества. В Хадденхэме, примерно в трех с половиной милях от них, проживал Вильям Руттер Даус, известный как «Даус – орлиный глаз», который стал одним из величайших наблюдателей XIX века.

Церковь в Стоуне очень старая, построенная явно до завоевания Англии норманнами, но ее ранняя история теряется в тумане саксонских времен. Важно, однако, что она была возведена на кургане, природа которого спорна, хотя многие считают его рукотворным, возможно языческим объектом, который использовался задолго до того, как на этом месте была возведена церковь. Еще большее значение имеет название самой деревни, которое происходит от слова «камень», так как в некие времена это место славилось своими каменными менгирами. Неудивительно, что в местности, небогатой строительными камнями, все они уже давно исчезли. Возможно, некоторые из них сейчас лежат в основании церкви. В двух милях к юго-востоку расположена деревушка Бишопстоун, и опять же в наше время там не видно камней, монументов или языческих объектов. Знаток местных названий Бакингемшира приписывает ее современное название непосредственно Одо, епископу Буае (графу Кента и сводному брату Вильгельма Завоевателя), который короткое время владел Бишопстоуном как частью более крупного поместья.

От Стоуна даже при слабом воображении можно найти несколько других маркеров солнечного календаря на горизонте плюс ряд лунных позиций вдобавок ко всему. Если довести дело до крайности (опять же в стиле Воткинса), то все хитросплетение ориентировок Чилтерна можно провести через Стоун, Винг и многие другие древние церкви, разбросанные по всей равнине. Либо их можно спроектировать в обратном направлении на линию горизонта меловых гор, чтобы отметить всевозможные точки восхода и захода, имеющие астрономическое значение. Направление на сам горный массив Чилтерна с его набором ориентиров, пиков и впадин можно использовать как большой компьютер для расчетов (в чисто произвольной манере!) любого числа солнечных, лунных, звездных и планетарных ориентировок...

После раннего предположения Кенделла в отношении «ориентировок» Чилтерна их связи с идеями Тома так и не были доказаны, и я думаю, что из-за характера местности это никогда и не могло быть сделано. Однако мои поиски ориентиров на линии горизонта несомненно показали, что Чилтерн-Хиллз действительно предоставляли древним земледельцам значимые и хорошо различимые горизонтальные маркеры для относительно простого определения их сельскохозяйственного года и дат празднеств.

Для неосмотрительного человека охота за «значимыми трактами» и древними языческими объектами – задача со многими неизвестными. Здравый скептический подход – единственный безопасный путь отделить факты от вымысла. Возьмем, к примеру, весьма интригующий отрывок «информации», который я не так давно нашел в статье, напечатанной в местном (Бакингемшир) журнале Археологического общества. В ней содержится рассказ о церкви Пенн (еще одной церкви Бакингемшира, тесно связанной с ранней американской историей: Пенн от Пенсильвании и т. д.). Это тоже весьма древняя церковь, основание которой явно датируется периодом еще до завоевания Англии норманнами^[22]. В церковную колокольню заложены несколько сарсенов, и этот факт сам по себе уже вызывает любопытство любого специалиста по мегалитологии. Выдержка из этой статьи, относящаяся к истории Пенн, звучит так: «...В ближайшей (к Пенн) деревне до XIV века находился друидский круг из сарсеновых камней (указано на карте Джоном Спидом), пока эти камни не были повалены и отвезены на холм, чтобы лечь в основание церковной колокольни. Это потребовало огромных трудов, так как каждую ночь большинство камней самостоятельно возвращалось обратно. Но в результате все они были встроены туда, где и находятся по сей день. Все, кроме самого большого, который был зарыт в саду коттеджа...»

Легенда о самостоятельно передвигающихся камнях хорошо известна и связана с историей старых церквей. Фактически та же самая легенда повторяется и в связи со столь отдаленными церквами, как храмы Корнуолла и Слаген kirke^[23] в Вестфорде (Норвегия).

Я не знал автора статьи и не мог связаться с ним, но я был знаком с викарием церкви, который даже знал то место, где когда-то располагался «круг друидов». Еще интересней то, что это место было точно обозначено на 6-дюймовой топографической карте как «церковь Ноул». Я почти поверил, что наконец-то напал на след чего-то действительно значимого. Разве не прекрасно найти остатки мегалитического круга не далее чем в 25 милях от самой площади Пикадилли!

Викарий смог добавить еще кое-что к этой журнальной статье. Считалось, что место церкви Ноул, на дне ближайшей сухой долины, представляло собой самую раннюю саксонскую церковь в Пенн. По легенде, эта ранняя церковь включила в себя или была построена над некими языческими и друидскими руинами. Позже, когда было решено перенести эту церковь вверх на холм, на ее нынешнее место, сарсены были уложены в ее основание и в часть стены новой церковной колокольни.

Посещение объекта оказалось результативным. Даже на расстоянии можно было заметить, что церковь Ноул стояла на искусственном кургане, и почти в центре этого объекта оказались три больших сарсена, лежащие прямо на поверхности!

Сразу же возник вопрос: почему эти сарсены не были замечены раньше? Ответ знал сам викарий. Фактически на эти камни натолкнулись рабочие за несколько лет до этого, когда рыли канаву для кабеля через объект. По другой версии, во время рытья траншеи было найдено множество таких сарсенов, и их пришлось удалять с помощью взрывчатки! Другие сохранились и не были затронуты, когда позже строители закапывали траншею...

Загадка сарсенов начала осложняться. Неясен был и вопрос с коттеджем, о котором говорилось в журнальной статье. На самом деле на высокой стороне церкви Ноул находился одинокий сельский коттедж, который, несомненно, и был объектом наших поисков, так как, по слухам, его прошлый владелец нашел «очень большие камни», когда копал в своем саду...

По чистой случайности этот коттедж был вскоре продан, а новый хозяин решил расширить его и проложить новый подъезд через старые сады. К счастью, он интересовался стариной. Когда для проведения этих работ прибыл бульдозер, он сообщил нам об этом. Как только ковш снял верхний слой почвы, сразу же обнаружилось несколько больших сарсенов – достаточное количество, чтобы составить значительный «круг друидов». Неожиданно я заметил, что самый большой из выкопанных сарсенов выглядел почерневшим. У меня в голове сразу же возникли образы Стакли и его современников-сельчан в Эйвбери с их пылающими кострами... Однако при дальнейшем и более внимательном рассмотрении оказалось, что черная окраска возникла всего лишь из-за разложившихся органических остатков листьев. Фактически бульдозер еще раз подтвердил то, о чем я догадывался почти с самого начала: то, что мы нашли, оказалось естественным отложением сарсенов, которые по прихоти водно-ледникового потока сосредоточились в этом конкретном месте среди гравия сухой долины Пенн-Боттом... Не имей я опыта полевой геологии, я мог бы легко ошибиться, а затем расстроиться. Как бы то ни было, сарсены выглядели вполне на своем месте среди нагромождений Ридинг-Бедз, почти в таком же естественном геологическом окружении, какое можно видеть и дальше на западе.

Что же тогда было фактом, а что вымыслом? Факт заключался в том, что большие сарсены существовали в достаточном количестве. Несмотря на ее заманчивое название, маловероятно, что здесь, на месте церкви Ноул (новая), когда-либо стояла более ранняя церковь. Однако вполне возможно, что более поздние строители церкви на возвышающемся холме знали это место как прекрасный склад строительных материалов и использовали его для возведения фундамента и стен церкви. Позднее, ниже в долине, эти сарсены скрылись под поверхностным слоем почвы, но название церковь Ноул сохранилось.

Что же касается «круга друидов», то от него здесь не осталось никаких следов, но если быть честным до конца, то большая часть этого объекта все еще остается нетронутой. Более того, я так и не могу с полной уверенностью сказать, что здесь никогда не существовало никакого древнего монумента. Вокруг на линии горизонта нет никаких значимых ориентиров, поскольку окрестные холмы покрыты густым лесом. Мне так и не удалось найти иллюзорную карту Джона Спида с отмеченным на ней «кругом друидов». Что же касается самой карты, то у меня есть предчувствие, что чье-то пылкое воображение ошибочно приняло за него один из декоративных округлых разводов, украшавших карты Спида и его современников. На самом деле кажется, что «круг друидов» в Пенн-Боттом является таким же надуманным, как и замок Норман, изображенный на линии горизонта на ранних рисунках Стоунхенджа.

Церковь Ноул представляет собой хороший пример современного мегалитического вымысла и должна служить предупреждением всем охотникам за трактами и им подобным. Оглядываясь назад, я размышляю над тем, что могли бы извлечь из всего этого Воткинс, Мишель и Лайл Борст...

Глава XI
ВОЗРАСТ МЕГАЛИТОВ

До конца 1960-х годов в среде археологов господствовал традиционный взгляд на британскую доисторическую культуру, в соответствии с которым на ее развитие оказали значительное влияние Европа или Восточное Средиземноморье, то есть известная гипотеза инвазии, или проникновения извне. Многие археологи и историки не воспринимали Стоунхендж без учета проникающего влияния Микен (или других мест), в результате чего тезис «Уэссекс без Микен» стал считаться некой археологической ересью. Как говорил в то время Грэхем Кларк, британские археологи так старательно отрицали принадлежность каких-либо инвенций или инноваций своим собственным предкам, что это превратилось в какую-то навязчивую идею инвазии. Особенно в первой половине XX века любое изменение, любое достижение приписывалось заморскому влиянию, и главным образом инвазии – одних культурных контактов для этого считалось недостаточно. Именно такой взгляд не позволял признать какой-либо вид «самостоятельного» доисторического развития Британии.

Вместе с тем для существования гипотезы инвазии имелось достаточно оснований. В конце концов, в пределах исторических времен Британия действительно пережила несколько крупных нашествий плюс ряд более мелких инфильтраций, поэтому была причина считать, что и в доисторические времена Британия также пережила ряд аналогичных вторжений. Крайнюю, гипертрофированную точку зрения на возникновение культуры Британии в 1920-х годах заменил более трезвый и модифицированный диффузионизм Гордона Чайлда с его тематикой «просветительского влияния восточной цивилизации на европейское варварство», но и тут просматривались оттенки старых идей. Типичными для такой видоизмененной старой точки зрения были высказывания Дж.Ф. Стоуна (1958) касательно последних фаз строительства Стоунхенджа: «...я полагаю, нам следует поискать в исконных цивилизациях Средиземноморья то вдохновение, которое могло привести к фактическому строительству этого мегалита под руководством и контролем некоего мастера или миссии из данного региона». Точку зрения самого Стоуна несомненно подкрепили находки изображений топора в Стоунхендже в 1953 году^[24].

В 1960-х годах доводы плотно обосновавшихся сторонников инвазии стали подвергаться серьезному сомнению. Это совпало с зарождением так называемой Новой археологии, которую другие называли «новым мышлением» или «новым словом в археологии». Новая археология, подобно новой геологии и всем другим новым «логиям», явилась следствием разработки и широкого применения новых научных методов и технологий после Второй мировой войны. Это повлекло за собой небольшую революцию во всей сфере научной методологии. В частности, огромный успех Международного геофизического года (1957/58) привел к возникновению междисциплинарного подхода к естественным наукам и определил модель будущего научного сотрудничества. В начале 1960-х годов британская археология начала двигаться в ногу со временем.

Своим возникновением Новая археология во многом обязана новой науке радиоуглеродного датирования. Никакой другой новый научный инструмент не повлиял так значительно на археологию – по общему мнению, он внес самый большой вклад в археологию со времен разработки стратиграфических методов ранней новой геологии 1780 – 1830 годов.

Радиоактивный изотоп углерода был открыт в 1930-х годах. Этот материал имеет атомный вес 14, вместо обычного углеродного 12, и по этой причине его назвали углерод-14 (C₁₄). Первым этот изотоп открыл в природе В.Ф. Либби, американский ядерный химик. Либби знал, что космические лучи, бомбардирующие верхний слой атмосферы, производят большое число нейтронов, а когда они сталкиваются с атомами азота в атмосфере, некоторые из них преобразуются в радиоактивный углерод. Либби считал, что радиоактивный углерод в соединении с кислородом создает диоксид углерода, который распространяется по всей атмосфере. Растения абсорбируют диоксид углерода в процессе фотосинтеза. В свою очередь, животные и люди поглощают эти растения, и в результате этот радиоактивный углерод откладывается во всех их тканях.

Но что же происходит с радиоактивным углеродом, когда живой организм умирает? Либби обнаружил, что то, что накопилось в тканях, после смерти начинает постепенно убывать. На самом деле атом углерода-14 нестабильный, он выпускает свои отрицательно заряженные электроны и превращается в стабильный азот.

Найденное Либби значение его распада указывало на «период полураспада» в 5568 лет. За этот период половина радиоактивного углерода в любых тканях исчезает. Оставшаяся половина распадается в течение следующих 5568 лет, и остается лишь четверть от исходного количества. Впоследствии этот распад продолжается, пока весь радиоактивный углерод не исчезнет (за 70 000 лет или более). Тогда Либби понял, что путем определения количества радиоактивности, оставшейся в любой точке, и сравнения этого количества со стандартной шкалой, основанной на радиоактивности современного углерода, можно определить возраст хозяина этого вещества. Так был изобретен метод радиоуглеродного датирования (датирование C₁₄).

С помощью метода радиоуглеродного датирования можно определить возраст любого органического материала: дерева, ткани, кости, оленьего рога, торфа, испражнений, зерна и даже пчелиного воска. Любое вещество можно заставить рассказать о его возрасте. Для проверки своей теории Либби экспериментировал с предметами известного хронологического возраста, но некоторые первые результаты оказались далеко не обнадеживающими. Тем не менее, по мере совершенствования лабораторных методов, стало ясно, что посредством метода Либби можно определить дату с точностью до нескольких процентов от фактического значения. Была предпринята попытка определить точную дату жизни вавилонского царя Хаммурапи. Этот вопрос был тесно связан с противоречивыми данными в табличках Венеры вавилонского правителя Аммисадуга. Результатом опытов Либби в 1950-х годах в итоге стала цифра –1750 для Хаммурапи ± столетие. Либби также попытался представить убедительные доказательства точной корреляции западного календаря с календарем майя, что до сих пор является предметом споров. Его результат (451 ± 110 лет) показал, что корреляция Спиндена (481 год), похоже, более точная, чем корреляция Гудмана – Томсона (741 год).

По мере совершенствования лабораторных методов было признано, что данный метод достаточно точен. Либби предположил, что углерод-14 присутствовал в атмосфере в аналогичных количествах в различные периоды или, другими словами, более или менее стабильный поток космических лучей создавал постоянную пропорцию углерода-14 по отношению к другим изотопам углерода. Однако это предположение оказалось слишком упрощенным. В прошлом интенсивность космической радиации менялась. Например, вспышки на Солнце и таких отделенных космических телах, как новые, суперновые, пульсары, квазары и другие таинственные радиоактивные объекты, могли оказывать существенное воздействие на интенсивность космической радиации. Было также доказано, что даже вспышки молний могли повышать уровень углерода-14 в деревьях. Полученные с помощью радиоуглеродного метода хронологические даты египетского материала оказались более поздними, чем даты исторического календаря, что стало как загадкой, так и нелепостью. В то же время даты европейских мегалитических обществ, похоже, были правильными, если сравнить их с уже принятыми датами, полученными в результате исторических исследований. Например, дата примерно –2400, похоже, является правильной для Иберии, а даты –1620 и –1720 – для основной структуры Стоунхенджа. Датирование с помощью метода C₁₄ оказалось ценным для определения относительной хронологии. Несмотря на это, довольно скоро этот метод стал считаться сомнительным для точного хронологического датирования.

Чтобы решить эту трудную задачу, пришлось вернуться к методу датирования по кольцам деревьев. Это спасло радиоуглеродный метод, и особую роль в этом сыграла остистая сосна (Pinus aristata), найденная в Вайт-Маунтинз в Калифорнии – самое древнее из живых деревьев, возраст которого составлял 4600 лет. Ранее, в XX веке, А.Е. Дуглас, американский астроном, впервые изобрел метод датирования по кольцам деревьев. Дуглас заметил, что у деревьев некоторых пород имелись заметные вариации толщины колец, отражавшие сухие и влажные года. Это особо относилось к пихтам и соснам Роки-Маунтинз. Извлекая пробы из деревьев с помощью простого инструмента, рост их колец можно сравнить с соседними деревьями. Таким образом, можно выявить отсутствующие кольца, дополнительные кольца и другие нерегулярности роста и тогда провести точное датирование этих колец. С помощью этого метода стало возможным определить дату строительства доисторическими индейцами их деревень.

Затем этот метод применили к остистым соснам – возраст некоторых из них достигал нескольких тысяч лет. Длительные промежутки времени можно перекрестно калибровать, используя несколько проб старых живых деревьев и мертвых стволов, которые пересекаются по возрасту с пробами из более молодых деревьев. Это возможно благодаря повторяющимся характеристикам колец, вызванным различными погодными явлениями.

На деревья из одного района оказывается почти одинаковое воздействие, и поэтому все они имеют одинаковую структуру. Таким образом, остистая сосна предоставляла хронологию, уходящую назад в прошлое на 8200 лет. Кольца этой сосны дают пробы, по которым можно определить возраст дерева как путем подсчета колец, так и измерения содержания в них углерода-14, а затем сравнить оба результата.

Такие сравнения давали настолько шокирующие результаты, что весь этот метод тут же подвергся сомнениям. Если принять коррекцию C₁₄ по кольцам деревьев, то это может перевернуть с ног на голову всю структуру доисторической археологии.

Тогда была проведена проверка: на основе подсчета колец различных пород деревьев был разработан независимый календарь – результаты оказались такими же, оба календаря точно совпали. Эти результаты также подтвердили, что вопреки широко распространенному мнению одно кольцо дерева не соответствует одному году. Они также показали, что значительные несоответствия, наблюдаемые между дендрологическим и радиоуглеродным возрастом, невозможно объяснить главными систематическими ошибками датирования по кольцам деревьев.

Для археологии, а скорее для астроархеологии последствия были далеко идущими. Радиоуглеродные даты до –1000 были слишком молодыми. Считалось, что все необходимые поправки следует применять единообразно в мировом масштабе. Несмотря на это, осталось объяснить некоторые незначительные аномалии, и еще не ясно, приобрела ли кривая калибровки свою окончательную точную форму. Считалось, что определенный Либби период полураспада в 5568 лет – это ошибка. Масштабы этой ошибки до сих пор недостаточно ясны, но похоже, что это установленное Либби значение слишком мало. Пока не достигнуто общее согласие относительно этой важной величины полураспада, радиоуглеродные даты будут выражаться в терминах этой стандартной цифры Либби.

Новая кривая калибровки разрешила загадку египетских радиоуглеродных дат, и теперь они аккуратно ложились в схему дат традиционного исторического календаря. Но для мегалитической Европы новая калибровка не дала такой уверенности, так как она отнесла многие мегалитические гробницы назад к дате, предшествовавшей времени пирамид. Оказалось, что период в 700 радиоуглеродных лет порой охватывает до 1200 календарных лет. Такие мегалитические гробницы, так Ньюграндж в Ирландии, которые сейчас относят к с. –3100 (рис. 27), оказались гораздо старше, чем считалось ранее. Некоторые из них, расположенные в Бретани, оказались старше пирамид на два тысячелетия. Даты последней стадии строительства Стоунхенджа изменились в меньшей степени, но были отодвинуты назад почти к –2000, по крайней мере на четыре века до зарождения микенской цивилизации в Эгее.

Таким образом, хронология доисторической Европы была перевернута с ног на голову. Многие из так называемых средиземноморских инноваций, предположительно завезенных в Европу в процессе проникновения, теперь прослеживались в Европе раньше, чем на Востоке, и поэтому представления, существовавшие в последнее столетие, оказались ничем не подкрепленными. Одно из принципиальных значений такого переворота хронологии сводилось к обесцениванию всех трех путей, по которым это влияние доходило до Британии и Европы, то есть из Эгеи в Испанию, из Эгеи на Балканы и из микенской Греции в Центральную и Северо-Западную Европу. Теперь можно с уверенностью сказать, что в пятом тысячелетии до н. э. балканские общества были такими же сложными, как и во всем мире.

Одним из китов, на которых основывалось диффузиональное происхождение мегалитической культуры, был тот факт, что самые ранние мегалитические могильники в Европе найдены на Иберийском полуострове. Считалось, что оттуда мегалитическая культура распространилась на север в Бретань, а затем и в Ирландию. Финальная стадия северного направления этой диффузии была предположительно представлена великой мегалитической гробницей Мэйшоу в Оркни. Мегалитические поселения в Иберии считались эгейскими колониями, возникшими в результате разведывательных поездок торговцев. Археологические свидетельства, похоже, вполне подтверждают эту идею: они обладали аналогичными знаниями плавления руды, строили одинаковые фортификационные сооружения и, что очень важно, устраивали свои захоронения в мегалитических гробницах. Если связать воедино все эти свидетельства, то получится весьма впечатляющее досье, и даже самые ранние даты C₁₄ не противоречат этому.

В Британии самые убедительные аргументы в пользу микенской диффузии строились на таких артефактах, как рукоятки кинжалов, аналоги которым были найдены в Микенах. Когда Аткинсон обнаружил рисунки кинжала в Стоунхендже, этого уже было достаточно, чтобы поддержать эту теорию. Дополнительным свидетельством явилась знаменитая чаша Риллатон из Корнуолла, близко напоминавшая две золотые чаши из микенской гробницы. Кроме того, были найдены голубые фаянсовые бусы и двойные топоры, давно и бесспорно считавшиеся микенскими.

После новой калибровки радиоуглеродного датирования эти артефакты подверглись дальнейшему изучению. Чаша Риллатон теперь считается местного, британского происхождения, а фаянсовые бусы имеют другой состав по сравнению с аналогичными бусами Восточного Средиземноморья. Фактические и неоспоримые предметы микенского импорта в раннем бронзовом веке оказались очень редкими в Британии и других частях Европы, кроме Южной Италии. С археологической точки зрения родословная знаменитых двойных топоров оказалась весьма сомнительной, так как они могли быть привезены из эгейского региона гораздо позже. Сейчас невозможно признать, что происхождение хоть одного из них относится к доисторическим временам Западной Европы. Почти в одночасье прекрасная теория «восточного просвещения» Гордона Чайлда, царствовавшая так долго, оказалась безосновательной. Сегодня уже невозможно выстроить какую-либо надежную хронологическую цепочку эпохи ранней бронзы в Центральной Европе лишь на основе прямых культурных связей с микенским миром. Так называемая ранняя культура бронзового века Уэссекса, якобы имевшая микенскую основу и так тесно связанная с последним этапом развития Стоунхенджа, несомненно развивалась самостоятельно. Хотя радиоуглеродное датирование допускает некоторый перехлест в хронологии культур, теперь совершенно ясно, что Стоунхендж III можно справедливо отнести к чисто британской мегалитической культуре, и сейчас уже многие считают, что окончательная фаза строительства Стоунхенджа III могла быть завершена еще до того, как культура Уэссекса достигла пика своего развития. Таким образом, дизайн Стоунхенджа по всей справедливости можно считать оригинальной местной инновацией неолитических аборигенов Южной Британии.

Вполне возможно, что европейские мегалитические культуры развивались независимо в нескольких центрах, как в отдельных очагах культуры. Перекалибровка радиоуглеродных дат дала необходимый стимул снова заглянуть, теперь более глубоко, в доисторические европейские сообщества. Перед археологией, в ее социальном контексте, теперь стоит проблема: действительно ли великие гробницы и другие мегалитические монументы развивались независимо, как на то указывают сегодняшние свидетельства, и было ли это развитие вообще возможно в таких предположительно несложных неолитических сообществах. Египет, как источник мегалитического вдохновения, можно вообще сбросить со счетов, так как никаких сооружений из камня не было найдено там до –3000. Самостоятельные культурные характеристики каждого мегалитического центра связаны с индивидуальной стилистической моделью, нашедшей свое отражение в архитектуре мегалитов. В Бретани имеются мегалитические гробницы возрастом до –4000, а в Британии и Дании до –3000.

Лишь немногие специалисты новой археологии станут отрицать тот факт, что некоторая диффузия, «распространение культуры» или «инноваций в виде зарождающихся идей» из одной группы в другую действительно могла оказывать некоторое влияние на неолитическую Европу. В качестве параллели такой модели диффузии можно привести распространение и влияние вавилонских астрономических идей сначала в Индии, а затем в Китае. Более современным примером может служить тот фактор, что «идея-стимул-диффузия» подтолкнули Галилея к созданию его первого телескопа. Он никогда не видел инструмент, созданный голландскими мастерами по изготовлению очков, но, когда он услышал об этой идее, он тут же понял ее возможности и взялся за работу, чтобы создать что-то выдающееся. Однако никто, за исключением, может быть, наиболее рьяных гипердиффузионистов, не станет утверждать, что почти идентичные методы использовались как мезолитическими жителями озер в Европе, так и полинезийскими народностями в более современные времена, когда и те и другие связывали бревна в плоты. Человеческому разуму, даже разбросанному во времени и пространстве, свойственно работать идентичным образом при решении конкретных проблем.

Теперь археология занялась поисками мегалитического общества, соответствующего этим монументам. Какого рода социальная организация была необходима для функционирования такого общества? Хотя далеко не все доисторические общества, которые разработали небесные календари для своих аграрных целей, имели иерархическую структуру, некоторые свидетельства о британских иерархических обществах определенно можно найти в археологических записях (см. ниже). Было бы очень интересно однажды обнаружить, что местные британские мегалитические сообщества были эгалитарными, однако хорошо документированные свидетельства из Египта, Вавилона и более поздних мегалитических обществ Центральной и Южной Америки показывают, что эти общества были исключительно иерархическими. Исследования с использованием сравнительного метода могут оказаться весьма плодотворными, и если астрономические достижения окажутся ценными, то потребуется признать, что элитарный интеллектуальный класс жрецов-астрономов (в соответствии с моделью Локьера – Тома – Хойла) пользовался или должен был пользоваться поддержкой со стороны крестьян-земледельцев. Если заглянуть в историю, то можно найти четкие свидетельства существования элитных классов жрецов-астрономов в Египте, Вавилоне и обеих Америках. Некоторые из этих людей, несомненно, были гениальными, как, например, призрачный египетский жрец-полиглот Имхотеп – архитектор, астроном, основоположник медицины, который изобрел науку каменного строительства^[25]. Поэтому нет никаких весомых причин отрицать возможность того, что британская мегалитическая культура также могла развиваться, а затем поддерживаться местными астрономами и инженерами аналогичного уровня.

Глава XII
АСТРОНОМИЯ, МЕТРОЛОГИЯ И ПИРАМИДОЛОГИЯ

Принято считать, что археология может предоставить четыре типа свидетельств о любой культуре при наличии правильных артефактов: их можно классифицировать как технологические (включая цифры) свидетельства, экономические данные, свидетельства о социальной и политической структуре и религиозные (мифологические) свидетельства. Современные астроархеологи, как правило, могут предоставлять только численные (и метрические) свидетельства, хотя на своем пути они могут, непреднамеренно, найти значимые ключи и к остальным типам.

Поэтому неудивительно, что многие люди, увлекающиеся астроархеологией, обладают глубокими знаниями прагматической метрологии, приобретенными порой случайно, в ходе их карьеры как архитекторов, инженеров или топографов. Локьер начал свою деятельность в качестве клерка военного министерства, а затем сам обучился астрономии и топографии. Пенроуз был архитектором и астрономом-любителем. Он также питал большой интерес к солнечным часам. Бойл Сомервиль был военным моряком, прекрасно разбирался в теории навигации и интересовался картами и схемами, подобно французскому лейтенанту де Вассо Девуару. Питер Ньюхэм был отставным пилотом королевских ВВС, а затем инженером по коммунальным сооружениям и топографом, а в свободное время разрабатывал новые солнечные часы и вечные календарные устройства^[26]. Том был профессором гражданской инженерии Оксфорда. Борст тоже работал гражданским инженером, а француз Шеррьер – архитектором.

Локьер, будучи топографом-самоучкой, получал особое удовольствие, когда отмечал нехватку метрических знаний у его критиков-археологов, и ехидно усмехался, когда во время споров их ловили на том, что они приводили цифры, не зная, является ли приведенный азимут истинным или магнитным. Не без некоторого удовольствия он часто подчеркивал, что многие предыдущие археологические исследования проводились в местах, где магнитные вариации были совершенно неизвестны, и поэтому какую-либо ориентировку на истинный азимут было просто невозможно определить. Что действительно раздражало Локьера, так это то, что астрономам советовали заниматься их астрономией и оставить археологию для археологов. Фактически то же самое мнение звучало и в продолжительных дебатах по поводу Стоунхенджа в 1960-х годах. Локьер считал, что астрономы должны быть также и археологами, а археологи – астрономами. По его мнению, астрономия и археология должны были быть конвертируемыми понятиями. Он высказывал эту точку зрения во многих случаях. Позднее Джеральд Хокинс также озвучил свою обновленную версию замечаний Локьера о том, что археологи должны изучать астрономию в таком размере, в каком даже доисторические люди, похоже, знали ее. В ответ Глин Даниэль от лица археологов быстро парировал, сказав, что Хокинс и его сотоварищи, которые называют себя астроархеологами, должны изучить археологию хотя бы настолько, насколько ею владеет студент, окончивший первый курс в тех университетах, в которых читается курс археологии...

Исключением из числа британских археологов был Флиндерс Питри, который достаточно глубоко владел обоими предметами и всю свою жизнь интересовался астрономическими и метрическими проблемами. Мало кто знает, что Питри начал свою карьеру в качестве землемера. Его подтолкнул к этому его отец, химик и инженер, который, как и множество других образованных людей Викторианской эпохи, был полностью одурманен теориями пирамид Тейлора и Пьяцци Смита. В той ситуации, возможно, это не было столь удивительным, поскольку Тейлор, Смит и другие их последователи подвели под идею пирамид прочную религиозную основу, и таким образом набожные викторианцы заполучали такие пирамиды, «какие желали».

В возрасте 22 лет Питри опубликовал книгу «Индуктивная метрология», а в 1880 году, после завершения самых тщательных на то время топографических исследований монумента, книгу «Стоунхендж». Перед его первой поездкой в Египет стояли задачи исключительно метрического характера. Он пробыл в Египте с 1880 по 1882 год, проработав девять месяцев в Гизе, суммируя информацию, которая в результате подмочила теории Смита о пирамидальном дюйме в глазах научного сообщества у него на родине. Собственная же работа Питри по изучению пирамид закончилась публикацией его работы «Пирамиды и храмы Гизы» (1887), которая стала значительной вехой в истории египтологии. С того момента он стал рьяным археологом, а его предыдущая карьера в качестве землемера и интерес к метрологии служили ему хорошей основой для дальнейшей работы вплоть до конца жизни.

В своей автобиографической книге «Просьба о помиловании» (1966) Мортимер Вилер приводит восхитительный случай, свидетельствующий о мастерстве Питри как землемера, а также импровизатора. Он вспоминает, как в 1925 году Питри провел с ним выходные в Бреконе в Уэльсе, где Вилер вел раскопки римского форта. Питри решил заняться там топографической съемкой каменных кругов и других мегалитических монументов, расположенных на окрестной территории. Тогда Вилер спросил у Питри, как он планирует вести свою работу и с какими инструментами. Вилер вспоминает: «...в его глазах промелькнула хитрая усмешка, и он показал мне простую тонкую бамбуковую трость и... визитную карточку. Воткнутая в землю трость, пояснил он, предоставила ему линию визирования, а визитная карточка, если внимательно смотреть вдоль двух ее сторон, давала ему прямой угол. Вечером, после обеда, при свете керосиновой лампы он доставал записную книжку со списком измерений, полученных им за день работы в поле, и с помощью логарифмической таблицы превращал их в схематическую диаграмму».

Вспоминая об этом эпизоде, Вилер говорит, что он прекрасно иллюстрирует характер Питри. Благодаря своей невероятной изобретательности он мог находить простые и доступные способы решения сложных проблем, хотя, с другой стороны, самые простые проблемы порой могли превращаться у него в неразрешимые хитросплетения.

Сегодня Питри помнят как величайшего британского египтолога, и большинство археологов предпочитают не вспоминать (или просто не знают) о собственном метрическом заблуждении этого величайшего мастера – так называемом «этрусском футе». Эту единицу измерения он разработал для объяснения теорий, сопровождающих его схему взаимосвязей различных объектов, расположенных на британских холмах. В своей книге «Фигуры на холмах Англии» (1926) Питри выразил мнение о том, что кресты Вайтлиф и Бледлоу, Длинный человек Уилмингтона и Стоунхендж могут быть отнесены к одному примитивному периоду, а их планировка проводилась с помощью единой единицы измерения. Например, в его трактовке линия основания Вайтлиф-Кросс, которая составляет 386 футов в длину, равна диаметру основного сарсенового круга Стоунхенджа, размером примерно в 400 этрусских футов. Фактически Питри просто-напросто попался в ту же самую ловушку наваждения, что и Смит с его теориями пирамидального дюйма.

Со времен Смита и Локьера по поводу свидетельств о точных измерениях мегалитических структур велись нескончаемые дебаты. Именно само применение метрологии, принятое астроархеологами, плюс довольно строгий научный подход к археологии зачастую раздражали менее многочисленных археологов социально-экономической направленности и заставляли их сомневаться в точности полученных результатов.

Традиционная картина северо-западной европейской мегалитической культуры конечно же не соответствует уровню интеллектуальных достижений, необходимых для объяснения астроархеологической теории. Эти две модели кажутся несопоставимыми. Сам Аткинсон однажды заметил, что если археологи согласятся хотя бы с частью заключений Тома (к чему, с его точки зрения, дело и шло), то тогда им придется радикально изменить свою нынешнюю точку зрения на интеллектуальный уровень человека Северо-Западной Европы третьего и второго тысячелетий до н. э., а это также повлечет за собой пересмотр устоявшихся идей истории науки в отношении геометрии, системы измерений, наблюдательной астрономии и календаря, первенство в изобретении которых традиционно приписывалось хорошо известным цивилизациям Древнего Востока.

Но какого уровня развития достигли древние астрономии за пределами Европы? Древнюю астрономию Ближнего Востока изучали в течение приблизительно всего последнего столетия по глиняным табличкам, содержащим тексты или мифологические истории, по папирусным документам, по надписям на монументах, стелах и, как в случае с египетской работой Смита и Локьера, посредством полевых исследований размеров и ориентаций этих монументов, как мегалитических, так и другого рода. Мезоамериканские и южноамериканские доколумбовы астрономии также изучались аналогичным способом.

Уже давно считалось, что научная астрономия не возникает с момента опознания и распределения по группам нерегулярных формирований звезд либо изобретения звездных или астральных божеств, которые, по всей вероятности, могли возникнуть еще во времена верхнего палеолита. Она возникает тогда, когда предпринимаются явные попытки предсказать, хотя бы грубо, периодические астрономические явления, такие как фазы Луны. В данном контексте «лунные нотации» Маршака верхнего палеолита, если считать их верными, подходят под это определение, так же как и значительная часть мегалитической астрономии Северо-Западной Европы в ее связи с восходами Солнца и Луны. Мегалитическая астрономия Северо-Западной Европы уникальна в том, что мы в современном мире получили в наследство обсерватории, если это действительно обсерватории, не подтвержденные никакими филологическими источниками, в то время как на древнем Ближнем Востоке мы имеем эти филологические источники, но не сам инструментарий, а также лишь туманные намеки на то, как эти наблюдения проводились.

Классические авторы во многом полагались на Бероса как на источник своих идей о вавилонской астрономии. Берос, жрец храма Бела, родился во времена правления Александра и был автором нескольких астрономических книг и трактатов, включая историю Babyloniaka, из которой до наших дней дошли лишь фрагменты в работах Иосифа, Евсевия и Синцелия. Но в этих сохранившихся фрагментах мало говорится о научной астрономии, они содержат главным образом отрывочные астрологические и мифологические сведения, касающиеся древних космологических легенд. Несмотря на это, идеи Бероса оказались очень полезными для историков при установлении хронологического порядка правителей Вавилона.

Когда в 1862 году Джордж Корнуолл Льюис написал свою точную и авторитетную «Астрономию древних», масштабы научной вавилонской астрономии еще не были до конца оценены. Хотя клинописные таблички, найденные Боттой при раскопках руин Хорсабада, попали во Францию еще в 1846 году, а таблички из библиотеки царя Ашшурбанипала в Куюнджике, обнаруженные при раскопках Лайардом в 1849 – 1850 годах, направлялись в Лондон полными коробками, истинное содержание многих из них так и не было оценено.

Несколькими годами позже франко-немецкий ученый Джулиус Опперт и британский ученый А.Х. Сейс осуществили перевод глиняных табличек, связанных с так называемой научной астрономией вавилонян. Но только лишь в 1881 году, когда отцы иезуиты Эппинг и Штрассмайер обнаружили в текстах этих глиняных табличек сложную вавилонскую лунную теорию, реальная научная астрономия Древнего мира вышла на свет.

В трактовке вавилонской астрономии имеются свои спорные вопросы. Один из самых древних научных текстов связан с табличками Венеры Аммисадуга (найдены в библиотеке Ашшурбанипала), которые сейчас считаются ценнейшим владением Британского музея. С этими табличками тесно связаны довольно спорные теории Иммануила Великовского. Помимо многочисленных гиперспекулятивных рассуждений, Великовский предположил, что когда-то в прошлом на Земле произошли две громадные катастрофы, причиной которых стало динамическое взаимодействие Земли с некой кометой, а затем с Марсом. Встреча этой кометы с Землей предположительно произошла примерно в –1500, в результате чего данная комета трансформировалась в планету Венера. Встреча же с Марсом предположительно состоялась в –687. В итоге этих коллизий, по мнению Великовского, изменились как направление вращения земной оси, так и угол ее наклона, что привело к значительному изменению наклона самой эклиптики.

Эти теории катастроф Великовского фактически представляют собой обновленную интерпретацию фантастических идей XVII века Эдмонда Хелли, который позднее доработал он сам, а потом их подхватил и развил Вильям Винстон в своей работе «Новая теория Земли» (1696).

Если идеи Великовского правильны, то подтверждение им нужно искать в мегалитических ориентировках. Из этого следует, что в Стоунхендже и других мегалитических монументах, сооруженных до с. –1500, сейчас не обнаружить положительных ориентировок на Солнце и Луну. Эти яркие катаклизмы оказали огромное влияние на сторонников охоты за трактами, и в частности на некоторых современных ученых – сторонников так называемого традиционного научного догматизма и учебного авторитаризма. Для них Великовский стал неким подобием гуру. В попытке опровергнуть доказательства позитивных ориентировок Стоунхенджа Великовский утверждал, что монумент был воздвигнут позднее, чем принято считать, что радиоуглеродное датирование совершенно ненадежно, археологические данные ошибочны, и он глубоко убежден в том, что артефакты, найденные в Стоунхендже и датированные началом второго тысячелетия, вполне могли попасть туда в более позднее время. Возможно, его взгляды основаны на таких примерах, когда британский пенни был найден в нижних слоях цивилизации Хараппа в долине Инда, а пустая бутылка из-под содовой воды – в исключительно древнем раскопе в Южной Африке!

Эти аргументы также коснулись глиняных табличек Венеры Аммисадуга. Об этих табличках было написано множество книг и весьма спорных работ. В них затрагивались многие темы, и в частности проблема, связанная с их фактическим возрастом, который в настоящее время относят к периоду от с. –1645 до –1625, в то время как Великовский считает их примерно на тысячелетие старше. Все, кто предпринимал попытки расшифровать эти таблички, сталкивались с проблемой отсева вводящих в заблуждение ошибок. Манипулируя этими ошибками и интерпретациями, Великовский и его соратники предприняли тщетные попытки доказать, что Венера не всегда двигалась по орбите, по которой проходит сегодня. Они считали, что эти таблички оправдывают и поддерживают их теорию катастроф.

Старые аргументы о привнесенных инновациях преследуют как астрономию, так и археологию. Возможно, даже в большей степени астрономию, которую сегодня одолевают различного рода уфологи, помимо всех других псевдонаучных теорий о пришельцах из космоса. Некоторые авторы уже давно считают, что астрономия может предоставить прямые свидетельства широкого распространения конкретной научной культуры в доисторические времена. Вряд ли кто-либо будет отрицать, что как диффузия, так и местная независимая инновация играли свою значительную роль в развитии конкретных культур. В действительности же проблема сводится к определению того, какой из этих факторов оказал большее влияние в каком-либо конкретном месте. В прошлом, как мы видели, с помощью теории диффузии было проще объяснить присутствие идей и артефактов, которое иначе было трудно обосновать в «признанном» контексте какого-либо общества.

Идеи Локьера, четко помещавшие Стоунхендж в определенный доисторический контекст (Фергюссон и другие говорили о более раннем его происхождении), также в некоторой степени отображали мнение, распространенное во второй половине XIX века, о том, что любое сложное научное мышление должно было происходить из Древнего Востока. Спорный тезис Локьера о том, что Британия в древние времена, примерно –3600, была населена расой, связанной по крови и культуре с Вавилоном или Египтом, и эти контакты поддерживались до по крайней мере –1300, был типичен для гипердиффузионистских теорий того времени, подобно тем, которые вынашивались высоковлиятельной панвавилонской школой в Германии в начале XII века. Сторонники панвавилонизма утверждали, что большинство мифологических легенд имеют астрономическую основу и содержат скрытую и подробную астрономическую информацию. Естественно, мало кто будет отрицать, что ранние шумерские мифы, особенно касающиеся Инанны, королевы небес, непосредственно связаны с движением планеты Венера, которая на время исчезает при наибольшем кажущемся сближении с Солнцем. Этот небесный миф предшествует, по крайней мере на тысячелетие, более научным табличкам Венеры Аммисадуга, в которых описывается то же самое явление, а содержащаяся в них информация довольно проста и сравнима с доступными мистическими историями других древних народов, объясняющих и оправдывающих периодические исчезновения звезд и планет, а также происхождение затмений Солнца и Луны.

Последователи панвавилонизма также считали, что все астрономические знания могут быть связаны непосредственно с шумерами, которые, как они полагали, обладали исключительно продвинутой астрономической наукой. Они утверждали, что только в Месопотамии действительно можно найти необходимую математическую основу, позволявшую выразить астромифологию в таких точных математических клинописных текстах. Примеры уникальных всемирных соответствий, по их утверждению, можно было объяснить только результатом диффузии, но никак не независимой инновацией.

Франц Кавьер Куглер (1862 – 1924), великий ученый-иезуит, был одним из тех немногих классиков Германии, на которых не повлияла эта панвавилонская гипотеза. Он начал свою карьеру как лектор по химии, а когда умер Джозеф Эппинг, Куглер продолжил его новаторскую работу по дешифровке астрономических и математических клинописных табличек. Куглер с единомышленниками утверждал, что схожесть астромифологий, которые пан-вавилонцы приводили в качестве примера диффузии, вполне можно объяснить теми условиями, при которых все человеческие расы были свидетелями одних и тех же небесных явлений, вызывавших аналогичные впечатления в голове человека.

Вместе с тем панвавилонисты были весьма влиятельной силой в свое время, и произведение Альфреда Джеремии Handbuch der altorientalischen Geisteskultur пользовалось такой же широкой популярностью, какую позднее приобрели произведения таких псевдонаучных авторов, как Великовский и фон Деникен. Именно тезис Джеремии вызвал к жизни так называемый вавилонский Weltanschauung. Сторонники панвавилонизма также считали, что, судя по вавилонским текстам, древние астрономы открыли использование линз и наблюдали за фазами Венеры. Фактически все явления классической космологии, литературы и религии можно проследить, вернувшись назад к так называемой космической философии вавилонян. В духе современных псевдонаучных авторов они полностью игнорировали свидетельства самих текстов и цитировали ошибочные, апокрифические и устаревшие переводы.

В некоторой степени за распространение панвавилонских идей можно винить и Уолтера Рэли, который в своей книге «История мира» (1616) вопрошал: «Как могло случиться, что фазы Венеры, недавно открытые Галилеем, были, похоже, известны древним авторам?» Ему вторит Ричард Проктор (1837 – 1888), который в приложении к своему произведению «Сатурн и его система» (1865) задавал аналогичный вопрос в отношении халдейской астрономии. Позже у Проктора также возникли некие странные идеи относительно действительного назначения пирамид (см. ниже).

Почти в полной схоластической изоляции Куглер разрушил величественную структуру панвавилонской теории. У панвавилонистов не нашлось ответов на критические замечания, изложенные в его книге Im Bannkreis Babels (1910) и в монументальном труде Sternkunde und Sterndienst in Babel (1907 – 1913); обе, к сожалению, никогда не были переведены на английский язык. После смерти одного из лидеров этого движения, филолога клинописи Хуго Винклера (1861 – 1913), панвавилонизм к началу Первой мировой войны был уже мертв и отброшен навсегда, как безрассудное ответвление псевдонаучной литературы.

В археологии гипердиффузионистские аргументы все еще появились в псевдонаучной литературе. К примеру, можно назвать египтоцентрические теории Элиота Смита и В.Дж. Перри, принадлежащих к «манчестерской школе», по утверждению которой все основные изобретения были сделаны древними египтянами, избранными людьми, а затем передавались из страны в страну посредством миграции и путешествий. Результатом таких идей стало поветрие приписывать египетское происхождение как азиатским культурам, так и цивилизациям Нового Света Центральной и Южной Америк. Школа Элиота Смита не признавала ни за какими нациями, кроме египетской, каких-либо способностей к открытиям и изобретениям. Таким образом, любая культура выше «варварской» приписывалась влиянию египтян. Любое общество, практиковавшее мумификацию, должно было развиваться под воздействием египтян, даже те, которые были обнаружены в южных морях. Школа Элиота Смита дошла до утверждения, что сложное тотемистическое общество аборигенов Австралии возникло в результате их посещения египетскими «детьми солнца», которые прибыли туда примерно в –3000 в поисках золота. Интересно отметить, что Пьяцци Смит был воспитан в атмосфере аналогичных идей, пропагандируемых британским знатоком древностей Кингзборо, автором 9-томной работы «Древности Мексики» (1831), которого обуревала мысль о том, что Новый Свет посещали представители Старого Света еще до того, как Колумб поднял свои паруса. Отец Пьяцци Смита, вице-адмирал Смит, был ярым сторонником идей Кингзборо. С детства Пьяцци находился под сильным влиянием своего отца, в доме которого царила интеллектуальная атмосфера преклонения перед культурой Древнего Египта.

Пьяцци Смит не был основателем теории пирамид – «Библия в камне», а только ее разработчиком. Главным ее отцом-основателем был Джон Тейлор, эксцентричный лондонский издатель, который никогда не был в Египте, но выразил свои идеи в книге, озаглавленной «Великая пирамида: кто и зачем построил ее?». Тейлор считал, что Великая пирамида являлась частью плана Бога, так как, предположительно, в ее громадный дизайн были заложены всевозможные математические истины. Наиболее известной из этих скрытых истин было значение ?: если разделить высоту монумента на два размера основания, мы получим значение приблизительно равное ?. Одной из главных единиц измерения Смита стал так называемый пирамидальный дюйм, который, по его заявлению, равнялся одной 500-миллионной части полярного диаметра Земли. Остальные измерения пирамиды включали различные внутренние проходы, символизирующие различные периоды истории Земли, измеренные от даты построения пирамиды, которую, основываясь на астрономических данных, Смит определил как –2170, однако до сих пор ни один египтолог не согласился с такой ранней датой ее строительства.

Другое, основанное на предположительных астрономических свидетельствах, исследование пирамид провел в XIX веке Ричард Проктор в своих работах «Мифы и чудеса астрономии» (1878) и «Великая пирамида» (1883). Хотя он и не признавал полностью теории пирамид Пьяцци Смита, он вместе с тем считал, что нет сомнений в том, что по крайней мере одно из назначений Великой пирамиды было астрономическим.

Астрономические идеи получили свое дальнейшее развитие в работах нескольких французских ученых, в частности Чарльза Френсиса Дюпуа (1742 – 1809), который помогал в подготовке экспедиции Наполеона для изучения Верхнего Египта. Дюпуа и другие считали, что египетская астрономическая наука, с которой, по их мнению, были связаны пирамиды, похожа на сказку. Но когда Шампольону удалось прочитать египетские иероглифы, это оказалось маловероятным. Жан Баптист Бье (1774 – 1862) – еще один наполеоновский французский ученый – также выдвинул несколько идей о звездных ориентировках. По мнению Бье, каково бы ни было главное назначение Великой пирамиды, она также служила огромным гномоном для определения равноденствий. В 1853 году Мариет, великий французский энциклопедист, следуя инструкциям Бье, предположительно использовал Великую пирамиду для определения времени весеннего равноденствия в пределах 29 часов.

Следующий жареный факт в пирамидологию подбросил сэр Джон Хершель (1836), когда определил, что северный вход в Великую пирамиду был ориентирован на звезду Тубан (Alpha Draconis) примерно в –2160. Если бы Хершель знал, что за этим последует, то, наверное, молча проглотил бы эту свою идею. С моей точки зрения, начиная с Бье и Хершеля можно проследить все последующие культы мегалитических звездных ориентировок. По предположению Проктора, Тубан светит вниз в северный тоннель, когда проходит через нижний меридиан, но это еще не все. Было отмечено, что линия, перпендикулярная ориентированному на Тубан входу-проходу, представляла собой еще одну ориентировку на Альциону (эта Тельца, одну из звезд в Плеядах) примерно в то же время. Так образовался огромный клубок гиперспекуляций, в котором приняли участие несколько влиятельных астрономов, включая доктора Бруннова, королевского астронома Ирландии. Следующим пропагандистом этих теорий пирамид стал Персиваль Лоуэлл, один из первооткрывателей существования «марсианских каналов», в конечном итоге дискредитированных после полетов «Маринера» (США) в 1960-х годах.

Сам же Проктор глубоко верил в то, что Великая пирамида использовалась как астрономическая обсерватория. По его теории, направленный на север тоннель служил для определения истинного севера и юга во время строительства пирамиды. Большая часть его доводов основывалась на том предположении, что древние египтяне намеренно расположили пирамиду точно на ширине 30° N. Ее фактическое положение – 29°58'51''. Рефракционная ошибка при использовании метода Полярной звезды сместила бы пирамиду к северу от 30° параллели, или к югу, если для ее ориентирования использовать альтернативный метод с учетом теней Солнца. В своих рассуждениях (1878) Проктор также резюмировал и другие возможные теории пирамид. Сам он не поддерживал теорию усыпальницы и отбрасывал такие идеи, которые даже в его время казались невероятными, а именно: идею о том, что пирамиды могли служить защитным сооружением от песков Великой пустыни или использоваться как зернохранилища (подобно тем, которые были построены по приказу Джозефа), или местом спасения во время обширных разливов Нила. И все же Джон Гривз, профессор астрономии Оксфорда, первый астроном, занявшийся мегалитологией и написавший «Пирамидографию» (1646), ни капли не сомневался в их истинном назначении и признавал, что они были задуманы как гробницы. Он разумно отбросил теорию зернохранилищ, модную ранее. Даже в дни Гривза различные теории астрономической обсерватории свободно обсуждались повсюду. Сам же Гривз отмечал: «...Никак нельзя согласиться с тем, что эти пирамиды были созданы как обсерватории (по свидетельствам древних, как я доказывал ранее, они были предназначены для использования в качестве усыпальниц)... Я также не могу понять, зачем жрецам с такими трудностями нужно было взбираться наверх, когда внизу они с большей простотой и большей точностью могли производить наблюдения из своих собственных обиталищ в скалах, на которых были потом возведены пирамиды...»

Однако идеи Тейлора, Смита, Проктора и других, кто поддерживал астрономическое назначение пирамид, продолжали жить в псевдонаучной литературе. Вместе с тем не следует отрицать, что древние египтяне проявляли огромный интерес к звездам, особенно к северным. В Текстах пирамид говорится, что фараон превращался в звезду, а также в Солнце, когда возносился на небо после смерти для того, чтобы воссоединиться с богами. Большая Медведица, известная как Передняя Нога Быка и «Нетленная», была весьма важным созвездием. Также были весьма почитаемы северные приполярные регионы. В Текстах пирамид говорится, что целью усопшего был район Дат, расположенный в северной части небес. Тот, кто присоединялся к приполярным созвездиям (видимым на протяжении года каждой ночью), будет жить вечно. Дом фараона на небе никогда не разрушится, и в Книге мертвых мы читаем, что сами звезды помогают усопшему человеку добраться до Нут, великой богини небес, которая распростерла свои объятия, чтобы принять его.

Вероятно, в таком случае, с точки зрения усопшего, действительно большое значение приобретал проход Великой пирамиды, направленный на север, поскольку это самое важное направление к небесам; ряд других пирамид Гизы также имеют ориентированные на север проходы. Однако полное описание истории египетской астрономии и небесного фольклора может занять целую книгу.

Произведения самого Смита выдержали много переизданий перед тем, как их место заняли работы его последователей. Кульминацией всей последующей литературы стала книга «Великая пирамида и ее божественное послание» (1924) Д. Дэвидсона и Х. Элдерсмита. Она явилась действительно вершиной псевдопирамидологии. Почти с продуманной хитростью эти авторы цитировали, а затем манипулировали скорее расчетами самого Питри, чем ненадежными и в своем большинстве устаревшими расчетами Смита, а в результате предложили читателю совершенно новый набор произвольных геометрических манипуляций и странных формул для нового свода пророчеств о пирамидах. В результате в 1928 году было предсказано начало великой мировой войны, а в 1936-м – второе пришествие Христа. Когда же эти предсказания не сбылись, Дэвидсон, ничуть не смутившись, просто-напросто переставил числа пирамид в этой игре и «открыл», что в 1953 году конец света наконец-то настанет. Сейчас мы можем просто посмеяться над всей этой сагой о пирамидологии, однако довольно широкая аудитория воспринимала (и явно воспринимает до сих пор) все это вполне серьезно, а эта энциклопедического размера книга выдержала множество переизданий.

В книге Дэвидсона имеются также ссылки на британские круги, включая Стоунхендж, и на ориентировки Бретани. Здесь Дэвидсон возвращается к работе Локьера и в поддержку его идей о культуре британских друидов притягивает за уши значительную долю гипердиффузионистских идей Д.А. Маккензи («Древний человек Британии»), который выдвинул идею о том, что прибывшие позднее кельтские народы поглотили так называемую друидскую систему, использовавшуюся ранее иберами в Западной Европе, культ которой, в свою очередь, был перенят ими от ориентальных колонистов.

Каковы же были реальные знания научной астрономии Древнего мира? На самом деле если добраться до сути проблемы и отделить истинную и доказанную научную астрономию от астрологического содержания, то остается лишь немного ценной плоти, чтобы покрыть кости.

Традиционно Вавилон считался колыбелью астрономии. Найденные математические тексты периода правления царя Хаммурапи с с. –1800 до –1600 указывали на наличие в этот период глубоких знаний квадратного и кубического исчисления. Найдены таблички с примерами «теорем Пифагора», существовавшими более чем за тысячу лет до самого Пифагора. Вместе с тем все эти таблицы, похоже, были написаны, чтобы оказать помощь в решении таких экономических вопросов, как подсчеты долевого участия и объемов земляных работ при строительстве каналов и других муниципальных сооружений. Ни одна из найденных табличек не относится напрямую к научной астрономии. И только ближе к III веку до н. э. в них можно встретить действительно научные астрономические тексты. По подсчетам, почти четверть миллиона табличек и их фрагментов шумерского периода находится в музеях и частных коллекциях. 95 процентов из них носят экономический характер – договоры о продаже, завещания и расписки, соглашения и т. п. Остальное составляют политические, лексические, литературные и математические тексты. Тот факт, что об астрономии в ранний шумерский период абсолютно ничего не известно, всегда вызывает некоторый шок у изучающих историю астрономии.

Эппинг, Штрассмайер и Куглер первыми опровергли давно лелеянный миф о предполагаемой глубокой древности вавилонской научной астрономии. Созвездия были нанесены на карту еще до второго тысячелетия, а несколько вавилонских звездных карт (планисфер) и текстов существовали уже во втором тысячелетии. Движения планет и Луны были хорошо известны (таблички Венеры), и с самых древних времен (возможно, шумерских) Луна была основой для календаря, но до с. –700, во времена Ассирийской империи, невозможно обнаружить тексты, указывающие на наличие реальных знаний о причинах затмений. До периода с. –250 до –50 мы не находим клинописных данных, с помощью которых можно с достаточной точностью прогнозировать лунные затмения. Как мы уже видели (см. выше), история о том, как Талий предсказал солнечное затмение 28 мая 548 года до н. э., является историческим мифом, долго муссировавшимся даже в серьезной астрономической литературе, так же как и значение Сароса (см. выше). Из исследований Куглера в начале 1900-х годов мы знаем, как жрецы-астрономы во времена Селевкидов рассчитывали затмения, старательно прослеживая широту Луны по отношению к сизигии. До этого, по всей вероятности, лунные затмения, или скорее циклы лунных затмений, предсказывались лишь приблизительно посредством 18-летнего цикла, но как далеко в толщу времен уходит этот метод – неизвестно.

С самых ранних известных времен Луна лежала в основе вавилонского календаря, и первый день месяца начинался вечером, когда молодой лунный месяц появлялся на небе вскоре после захода Солнца. Если он не появлялся в ожидаемое время, то этот день считался тридцатым днем месяца. В результате того, что синодический лунный месяц составлял 29 1/2 дня, вавилонский месяц обычно варьировался в интервале между 29-м и 30-м днями. Время от времени два 29-дневных интервала, а порой и три следовали друг за другом. Поскольку 12 лунных месяцев примерно на 11 дней короче настоящего 365-дневного солнечного года, месяцы выходили за пределы надлежащей последовательности года. Во избежание полного срыва, чтобы все сбалансировать, каждые несколько лет вводился дополнительный месяц.

Вавилонские «жрецы-астрономы» вели записи затмений со времен Набонассара (747 г. до н. э.). Имена некоторых из этих летописцев зафиксированы в работах классических писателей, а некоторые из них принадлежали к гильдиям или семьям писцов. Признание 19-летнего метонического цикла (235 лунных месяцев = 19 солнечных лет) датируется уже после с. –450 года. Примерно в это же время были определены знаки зодиака, какими мы их знаем сегодня.

Результаты наших ранних исследований настоящей научной астрономии в Древнем Египте не многим лучше. Методы предсказания затмений не были известны ни в один из периодов, вплоть до времен Птолемея. И действительно, во всех письменных документах, дошедших до нас из Древнего Египта, лишь изредка упоминается о затмениях.

Однако во все периоды египтяне очень заботились о календаре и времени. Из древнейших времен до нас дошли сведения об определении времени ночью по группам звезд, поднимающихся из деканов. Они представлены деканальными (двенадцатичасовые звездные часы) рисунками на крышках саркофагов Средней династии, с. –2100 до –1800 (см. вклейку). Позднее появились еще более сложные звездные часы, подобно тем, которые изображены в гробницах Рамзеса. Ранние деканальные звездные часы оставались частью мотивов традиционных росписей еще долго после того, как их практическая польза для определения времени была утрачена. Старые египетские группировки звезд очень трудно сопоставить с теми, которые были унаследованы от Вавилона. Только созвездия Большой Медведицы и Ориона, а также звезды Сириус были определены без всяких сомнений. Остальные секреты небесной богини Нут и ее энигматичных деканальных связей представляют собой интересную, но до сих пор нерешенную загадку для современных дешифровальщиков.

Египетский календарь был строго аграрным и состоял из трех сезонов, каждый по четыре месяца. Изначально он начинался с гелиакального восхода Сириуса, так как восход этой звезды на рассвете совпадал с разливом Нила – важнейшим событием в жизни египтян. Хотя некий рудиментарный лунный календарь использовался также и в ранние периоды, год основывался на гражданском годе, состоявшем из 12 месяцев, по 30 дней каждый, и пяти дополнительных дней в конце каждого года. Сириус был известен под названием Сот, и поэтому календарь, основанный на наблюдении за Сириусом, назывался сотовым годом или сотовым циклом. Проблема заключалась в том, что 365-дневный календарь в действительности слишком короткий, и поэтому с интервалами в 1460 лет сезоны полностью смещались по месяцам. Несмотря на это, именно у Египта мы позаимствовали наш современный календарь, а из вавилонской астрономии – шестидесятеричную систему (60 минут в часе). Считается, что египетский календарь – единственный работающий календарь, изобретенный в Древнем мире. Во времена Вавилона и эллинов историки испытывали большие трудности в установлении хронологии прошлых событий из-за нерегулярности календаря, в то время как в египетские времена эта задача была простой: нужно было просто умножить число 365 на число нужных лет.

На времена кельтов-друидов в Северо-Западной Европе приходится величайший расцвет эллинской астрономии. Именно в этот период эллинская наука стала горнилом для различных типов астрономий, унаследованных ею от Древнего мира, главным образом из Ближнего Востока.

Греки несомненно обладали глубокими знаниями, проявляли интерес к цикличности небесных явлений и даже построили несколько тонких дифференциальных машин планетарного типа для демонстрации движения небесных тел, подобно искусному устройству, датируемому 82 годом до н. э., которое нашли дайверы у Антикитеры в 1900 году. Никто не может сказать точно, произошла ли кельтско-друидская календарная астрономия из Центральной Европы, Греции или от местной британской мегалитической астрономии. Более поздние англосаксы, как говорят, выстроили свою астрономию на основе греческих и латинских трактатов, которые попадали в их руки. Беда Достопочтенный проявлял большой интерес к астрономии, и его работы позже были переведены Альфредом. Один из наиболее интригующих астрономических документов англосаксонских времен был составлен Алкуином (735 – 804), советником Карла Великого, йоркширского происхождения, который так описывал астрономическую диаграмму, присланную ему Карлом: «...[она] имеет округлую форму, наподобие стола, и напоминает Солнце... содержит 27 полуокружностей, которые, если умножить на 2, составят 54, и все они предназначены для того, чтобы определять путь Луны». Внутри находится еще одна окружность, предположительно показывающая вращение Солнца.

В древнекитайской астрономии не было никакой научной эклиптической теории, пока вавилонские (и греческие) знания об эфемеридах Луны и Солнца не распространились сначала в Индии, а затем и на Востоке. Вместе с тем в древнекитайской астрономии мы находим прекрасный набор описаний наблюдавшихся явлений. Фактически только по древнекитайским записям мы можем воссоздать четкую картину периодических событий и явлений, таких как затмения, кометы и новые звезды, которые включены и в шумерские, и в вавилонские астрологические таблички, но сильно искажены там астрологическими рассуждениями.

В Древнем Китае астрономическая канцелярия, или «Бюро пяти чиновников», являлась неотъемлемой частью огромной бюрократической гражданской службы, чьи традиции включали пристрастие к аккуратному ведению всей документации. Хронология затмений уходит назад до –1361. Это старейшие надежные эклиптические записи, которыми когда-либо обладала цивилизация. В период между –1400 и +1690 китайские астрономы зарегистрировали данные более чем о 90 новых и суперновых звезд. Самая ранняя запись представлена на фрагментах костей для гадания династии Шан (с. –1400). В них говорится, что «на седьмой день месяца chi-ssu огромная новая звезда появилась рядом с Антаресом (Alpha Scorpius)». В период между –1600 и +1600 записи о кометах содержат более 58 отрывков. Почти за тысячелетие до того, как европейский астроном Питер Апиан заметил, что огромные хвосты сверкающих комет всегда обращены прочь от Cолнца, китайцы уже отмечали это в своих записях, датированных + 635 годом. Появления кометы Галлея были зарегистрированы в китайских записях уже в –467 году, а регулярные наблюдения невооруженным глазом велись за Солнцем в –28 году.

С –1200 китайцы использовали простой вертикальный столб (гномон) для измерения длины теней Солнца, чтобы определять солнцестояния и равноденствия. Ночью они наблюдали за движением звезд для фиксирования продолжительности звездного года. Примерно с того же времени они начали вести расчеты календаря. Поскольку Китай, как и другие древние цивилизации, был аграрным обществом, почти все китайские математики и астрономы работали над системами календарей. Была разработана примерно сотня различных календарей, и каждый отражал в себе астрономические явления со все увеличивающейся точностью.

Что касается других великих доисторических цивилизаций, таких как долина Инда, которая сформировалась в период между –3000 и –2500, а затем необъяснимо исчезла к с. –1500, то здесь об астрономии абсолютно ничего не известно. Пиктографическая запись о самой цивилизации до сих пор не поддается объединенным усилиям международного сообщества ученых. Однако компьютерные исследования предоставили некоторые предварительные астрономические интерпретации, такие как знаки планет, связанные со знаками богов. Ранняя астрономия долины Инда могла войти в более позднюю дравидскую астрономию Индийского субконтинента. Несмотря на это, до сих пор эти пиктографические интерпретации можно рассматривать только как предположительные.

И наконец, какими научными знаниями из астрономии обладали цивилизации Нового Света? И опять, если весь набор свидетельств очистить от мифологических и мистических наслоений, то останется лишь толика действительно ценных научных свидетельств. По крайней мере, определенно можно сказать, что в астрономии Нового Света нет ничего в поддержку гипердиффузионистских теорий ранних египетских миграций. Полное уничтожение мезоамериканских рукописей и стел лишило нас ключа к реальной картине доколумбовой астрономии. Мы знаем, что инки, которые не имели письменности, обладали методами определения сезонов календаря по Солнцу (см. выше), но обо всем остальном, например об инкских названиях звезд и структурах созвездий, имеются лишь отрывочные данные. Знаменитые узелковые письма – кипу, или «послания дьявола», как называли их испанские священники, часто упоминаются как мнемонические приспособления, которые могут содержать глубокие астрономические и математические знания, однако о точной интерпретации этих так называемых скрытых знаний говорить еще рано.

Одним из примеров недвусмысленных свидетельств мезоамериканской культуры является Великий ацтекский календарный камень, широко известный как «часы Монтесумы», который был найден возле кафедрального собора Мексико-Сити. Камень имеет в диаметре 3,6 м (13 футов) и является как исключительным произведением искусства, так и чудом примитивной календарной науки. Он вырезан из большого блока пористого базальта и когда-то занимал почетное место в Великом храме ацтеков. Камень демонстрирует главным образом календарные и жизненные круги, которые являются навязчивым лейтмотивом всей мезоамериканской астрономии. Считалось, что природа действует через серии ритмов и повторяющихся явлений: ночь следует за днем, за рождением неминуемо следует зрелость, а затем смерть, сезонные циклы – весна, лето, осень и зима – чередуются безостановочно, а на небесах непрекращающиеся движения Солнца, Луны и планет отражают ритмы космоса. Главной задачей ацтеков было определить все ритмы, а затем изучить их. Это позволило бы лучше понять процессы всех вещей, и поэтому такие ритмы были заложены в их календаре, а этот камень отражал всю ацтекскую философию на своей тонко вырезанной поверхности.

Все великие ацтекские церемонии происходили в соответствии с ритмом, диктуемым солнечным годом и состоящим из 18 месяцев по 20 дней, а также пятидневного несчастливого периода. Здесь также прослеживается связь с аграрной жизнью, так как все месяцы имеют названия, связанные с сельскохозяйственной деятельностью, например, Тлахочимако (XI) – рождение цветов (22 июля – 10 августа) или Хокотлхуктзи (X) – опадание фруктов (11 августа – 30 августа). Великий календарный камень показывает лунные циклы: год Венеры из 584 дней, который имел огромное ритуальное значение, а также ряд других планетарных циклов. Ацтекские жрецы-астрономы хорошо знали Плеяды, и, когда эти звезды достигали своей высшей точки на небесах, жрецы объявляли, что это знак продолжения существования мира.

В мезоамериканской мифологии одной из наиболее загадочных и неясных фигур являлся Кецалькоатль (Пернатый змей), бог цивилизации и познания, который также ассоциировался с планетой Венера и западом. Но как бы для осложнения понимания этого божества он также изображается в виде белого Тескатлипоки (дымящегося зеркала) и ассоциируется с востоком и утренней звездой. Именно неясный характер Кецалькоатля и многочисленные легенды о нем подтолкнули ранних испанских монахов сформулировать миф о том, что святой апостол Фома однажды посетил Мексику под видом белобородого бога. Этот и подобные ему мифы, рассказывающие о боге, который прибыл по морю и потом, покидая Америку, обещал однажды вернуться, использовались весьма широко^[27]. Хотя Кецалькоатль всегда ассоциировался с Венерой, как вечерней звездой на западе и утренней звездой на востоке, здесь прослеживается возможное пересечение со сверкающими околосолнечными кометами, которые неожиданно появляются возле Солнца и зачастую за пределами Венеры. Хвосты комет часто напоминают бороды (греческое название kometes означает «волосатая звезда»). Такая двойственная ассоциация с дымящимся зеркалом – Тескатлипокой – также указывает на его связь с кометами. В Южной Америке инки иногда могли путать Венеру с кометами. Они часто говорили о появлении Венеры как о явлении Часка – «молодого, с длинными и вьющимися локонами», – которого почитали как пажа Солнца.

Среди мезоамериканских народов майя, вероятно, были наиболее просвещенными в астрономии, которая достигла пика своего развития в период между 250 и 1000 годом. Иероглифическая письменность майя была высокоразвита. Они знали значение нуля и имели очень точный и сложный календарь. Несмотря на это, остается загадкой, как майя фактически вели свои наблюдения.

«Изничтожение» их культуры конкистадорами пережили лишь три манускрипта майя. Как известно, в июле 1562 года 27 манускриптов и пять тысяч стел с надписями были сожжены и разрушены по приказанию епископа Диего де Ланда. Предполагается, что майя, например, имели глиф, обозначающий солнечное затмение, но ни один из таковых до сих пор не расшифрован. Лишь чуть более одной трети из всех сохранившихся глифов майя были интерпретированы с достаточной точностью. По предположениям, Дрезденский кодекс содержит часть таблицы Венеры и/или цикла солнечных затмений, но большая часть этой рукописи настолько переполнена мифологическими отступлениями, что ее можно интерпретировать по-разному. Несмотря на это, она показывает, что 405 лунных месяцев равны 11,960 дня (по современной оценке 11,959,1 дня), что свидетельствует о том, что майя ошибались лишь на один день в тридцать три года. Майя всегда вели свои расчеты в целых интегральных цифрах и не имели дроби. Это опять же сказалось на их расчетах лунного месяца, который всегда состоял из 29 или 30 дней.

Посредством неимоверных усилий лунные эклиптические циклы майя были частично расшифрованы. Майя, вероятно, понимали регрессию лунных нодальных точек и, возможно, включали эти дни в свои расчеты предстоящих затмений. Фактически то, что мы находим в лунном эклиптическом цикле майя (с использованием целых дней), вполне сравнимо с тем, что можно встретить в мегалитических обществах Западной Европы с. –2000. Дальнейшие исследования астрономии лунных затмений майя могут пролить свет на примитивные методологии расчетов времени.

Майя строили замечательные города и сложные церемониальные центры с пирамидами и так называемыми астрономическими обсерваториями, где работали жрецы-астрономы. При этом невозможно точно сказать, были ли эти сооружения сознательно ориентированы на небесные тела. Однако «обсерватория» майя в Вашактуне (Гватемала) действительно, похоже, ориентирована на наблюдение за солнцестояниями и равноденствиями. «Обсерватория» в Чичен-Ице также предположительно ориентирована таким образом, чтобы конкретные небесные тела выстраивались в линии к ее стенам и проходам.

Острая проблема, которую еще только предстоит решить, – это точные даты календарей майя и других доколумбовых календарей по отношению к юлианским датам. В настоящее время существует по крайней мере девять предположительных систем корреляции. Остается надеяться, что где-то в Центральной Америке все еще лежит манускрипт, который после расшифровки позволит решить эту проблему.

Смешение метрологии и археологии порой приводило к самообману и скоропалительным выводам. «Друидский локоть» Стакли, «пирамидальный дюйм» Смита и «этрусский фут» Флиндерса Питри являют собой примеры того, как навязчивые идеи могут возобладать над здравым смыслом. К сожалению, археология является одной из тех дисциплин, которая весьма чувствительно относится к вопросу: а что же является фактом? Суть проблемы суммировал Р.А.С. Макалистер, который писал: «Дайте археологу увлечься навязчивой идеей, что данная надпись должна читаться каким-либо особым образом, и его глаза будут видеть то, что диктует его мозг». С точки зрения Макалистера, археолог должен совмещать в себе инженера, астронома, топографа, математика и все другие специальности, которые необходимы, чтобы разобраться в данной конкретной ситуации. Питри любил рассказывать историю о том, как однажды полный энтузиазма ученик Смита тщательно старался подогнать конкретный гранитный блок в вестибюле Великой пирамиды под размер, соответствующий его теории. Как мы уже видели, и сам Петри порой чересчур увлекался метрологией и пытался поиграть в цифровые игры. В одном конкретном случае, рассчитывая значение египетского царского локтя (20,62 дюйма), он, для пущей важности, добавил туда тот факт, что диагональ квадрата этого локтя (двойной ремень) равна 29,161 дюйма и «почти точно соответствует длине маятника, который качается 100 000 раз в день, а на широте Мемфиса это будет составлять 29,157 дюйма...».

Другой жонглер цифрами вывел диаметр Луны, продолжительность лунного месяца плюс дату строительства монументов, манипулируя размерами храма Артемиды в Эфесе. Еще один хорошо известный трюк с жонглированием цифрами показывает, как часто число 5 встречается в фактах и размерах памятника Вашингтону. В такого рода игру можно играть с архитектурой любой столицы мира. Беринг-Гоулд много писал о фатальности чисел, и его восхитительная книга «Любопытные мифы Средних веков» (1868) содержит прекрасное и глубокое исследование этого вопроса.

В эту игру совпадений чисел можно играть из любопытства либо совершенно серьезно – это выбор каждого. В Стоунхендже, к примеру, комплекс кругов камней и ям предоставляет обширные возможности для спекуляций различного рода^[28].

Как мы уже видели, вполне можно предполагать наличие солнечных ориентировок в мегалитических монументах Северо-Западной Европы и некоторых связанных с ними могильниках. Наличие ориентировок на Луну, особенно в Стоунхендже, похоже, доказано без каких-либо сомнений. Вместе с тем среди всего перечня астрономических видов использования мегалитических монументов идеи в пользу ориентировок на восходы и заходы различных звезд, похоже, являются самыми слабо обоснованными. Если согласиться с тем, что древние достаточно хорошо были знакомы с конфигурациями звезд и их восходами и заходами, что, по моему мнению, следует признать a priori, что такие перманентные маркеры не имели бы никакого практического применения.

Нигде в мире невозможно найти какие-либо реальные положительные свидетельства перманентных ориентировок на звезды, использовавшихся в практических целях. Посвящение монумента восходу конкретной звезды в конкретную эпоху, подобно тому, о чем говорили Локьер и Пенроуз для Египта и Греции, может казаться более или менее вероятным с религиозной точки зрения. Наблюдателю за звездой или планетой не нужно никакого горизонтального маркера, чтобы разобраться в звездах или предсказать восход звезды или группы звезд, все еще скрытых за горизонтом. Всю необходимую информацию можно быстро собрать, а затем запомнить. При достаточной мотивации любой наблюдатель за звездами может выучить их в течение нескольких сезонов, а прибегать к картам звездного неба приходится только в случае необходимости локализовать плохо видимые объекты, трудно различимые невооруженным глазом, но и эти тусклые объекты можно быстро выучить всего за несколько лет. В Египте и Вавилоне мы находим каталоги, красочные изображения звезд и планисферы для исчисления времени и календарей, которые являются прототипами современных карт звездного неба, но нигде, ни в Египте, ни в Вавилоне, не найти маркеров горизонтального азимута для звезд, и то же самое относится как к Центральной, так и к Южной Америке. Австралийские аборигены обладали богатой астро-мифологической информацией и широко использовали звезды в календарных целях, просто отмечая их присутствие и общую ориентацию выше или на самом горизонте, однако ни они, ни другие неопримитивные народы, похоже, не использовали для этого искусственные маркеры на горизонте^[29].

Возвращаясь к работе Тома, мы видим, что некоторые из его попыток реконструкции «кругов» оказываются субъективным опытом. Если предположить, что мегалитические единицы были более прагматичными, такими как шаг человека, двойной шаг или сажень, то альтернативные решения сами всплывают для их рассмотрения. Вместе с тем некоторые из его идей оригинальны и предоставляют хорошо обоснованные решения для проблем, долгое время озадачивавших нас. Его идея относительно ориентировок на Солнце и Луну – одна из самых правдоподобных, но его звездные ориентировки, подобно теориям Локьера до него, в наименьшей степени. Все еще остаются сомнения относительно базовых единиц, которыми он так ловко манипулировал, – мегалитический дюйм, ярд, сажень, шест, фут, а также интегральные, кратные им величины, которые он использовал для составления своих геометрических реконструкций. Они перекликаются с «друидским локтем» Стакли, «пирамидальным дюймом» Смита и «этрусским футом» Флиндерса Питри. При изучении работ Тома мне всегда казалось странным, что, когда египтяне и вавилоняне, похоже, постоянно искали более точное значение ?, Том пытался заверить нас, что строители мегалитов не сталкивались с реальностью его несоразмерности. И все же признание такой несоразмерности всегда бросало вызов ищущему разуму Homo sapiens. В таком случае следует ли нам предполагать, что строители мегалитов так уж отличались от остального человечества?

Глава XIII
МЕГАЛИТЫ В РЕТРОСПЕКТИВЕ

В 1930-х годах влиятельный Гордон Чайлд определил начало самого раннего европейского неолита примерно в –2700, а британского и скандинавского примерно –2400. Таким образом, после длительного мезолитического периода неолит в Северо-Западной Европе начался лишь с небольшим интервалом до начала бронзового века, примерно в –1400. И эта идея прочно утвердилась по крайней мере на два десятилетия.

Вместе с тем, по имеющимся на сегодняшний день свидетельствам, земледелие, оказывается, распространилось в Британии еще до –1400. Если ранние неолитические землепашцы Британии и использовали большие морские суда, то они исчезли без следа, так как никаких остатков таких судов до сих пор не найдено. Также неизвестно, как новые иммигранты взаимодействовали с местным мезолитическим населением, которое приходило в Британию из материковой Европы и покидало ее, пока перемычка земли не исчезла под напором наступающего моря примерно в –6000.

Среди неолитических культур Северной Европы можно выделить так называемую культуру Виндмилл-Хилл в Южной Британии, но она все же не относится к самому раннему периоду британских неолитических поселений. При этом самые ранние из признанных британских земляных сооружений, causewayed camps, определенно связаны с народами Виндмилл-Хилл. Эти поселения представляют собой некую археологическую загадку. Хотя они имеют вид больших ограждений, окруженных прерывающимися рвами, которые на первый взгляд очень напоминают оборонительные сооружения, скорее всего, это были места общих сборов племени либо загоны (коррали) для скота. Также связанными с длинноголовыми людьми Виндмилл-Хилла считаются знаменитые длинные курганы, содержащие различные погребения. Меловые отложения Даунз Южной Британии стали особым местом для сооружения таких длинных курганов.

Другие британские неолитические культуры были названы вторичным неолитом. Это название определяло процесс обмена идеями и хозяйственной технологией между «местным» британским мезолитическим населением и «первичными» иммигрантами – неолитическими народами Виндмилл-Хилла. Однако основа, на которой зиждилась эта идея, так никогда и не была точно установлена. Приписываемую так называемому вторичному неолиту керамику часто называют стилем керамики Питерборо, но вместе с тем существует несколько других видов керамической посуды, ее подвиды и стили, детально описанные археологами.

Большие мастерские по изготовлению каменных топоров в Британии, наиболее наглядно представленные в Вестморленде и Карнарвоншире, также относят ко вторичному неолиту, как и начало строительства мегалитических гробниц. Ранее считалось, что начало ему положило диффузионистское религиозное влияние. Еще до середины 1960-х годов некоторые историки яростно утверждали, что идея использовать большие камни для сооружения гробниц в Европе, по всей видимости, «приходила» людям независимо и неоднократно и, возможно, первое появление таких гробниц в Северной Европе могло быть скорее местной инновацией, чем результатом постороннего влияния.

В европейском неолите до сих пор присутствуют различные культы матери-богини плодородия из верхнего палеолита и мезолита. Гробница Ньюгрейв в Ирландии демонстрирует различные декоративные спирали, шевроны и другие мотивы, но особое практическое значение имеют мотивы lozenge oculi («глаза богини»), впервые появившиеся в контексте верхнего палеолита и указывающие на очень долгую и широко распространенную традицию культов плодородия матери-земли/кормилицы-богини Венеры.

Между британским неолитом и культурой Уэссекса раннего бронзового века мы не видим никакой четкой разделительной черты. Вместо этого там присутствует нечетко определенный переходный период, который, вероятно, охватывает различные фазы строительства Стоунхенджа. Бронзовый век был свидетелем так называемых культур Бикера (колоколовидных кубков) и их курганов, которые, как считается, определяли порог бронзового века в Западной Европе. В частности, народности Бикера представляют собой переходный горизонт «от камня к бронзе» в рамках признанно простой системы трех веков. Считается, что именно народы Бикера впервые привнесли бронзу в Британию, но больше всего их помнят за характерные, привлекательно украшенные, обожженные сосуды для питья, тесно связанные с их захоронениями. Вместе с тем керамика Бикера порой является современницей артефактов вторичного неолита и монументов в стиле «хендж».

Монументы типа «хендж» конечно же являются самой приметной чертой ландшафта древней Британии. В 1963 году археолог Хэмфри Кейс поставил под сомнение традиционную интерпретацию так называемых объектов «хендж», найденных в большом количестве в Оксфордшире. По мнению Кейса, они представляли собой скорее жилые поселения, а не церемониальные круги, как в то время принято было считать. При этом часто упускается из виду, что Гордон Чайлд в 1940-х годах тоже предполагал, что мнимые «круговые рвы» имели бытовое предназначение. В одном только Оксфордшире имеется несколько сотен «хендж» и круглых рвов, найденных только с помощью аэрофотосъемки. Сейчас бытует мнение, что эти «хендж» и круговые рвы являлись скорее жилыми комплексами, относящимися к неолитической полуоседлой пасторальной деятельности человека, чем церемониальными сооружениями^[30]. Проблема объектов типа «хендж» и круговых рвов демонстрирует тот случай, когда археологи, как и астрономы, при формулировании своих идей часто упускают из виду тот факт, что деятельность доисторических сообществ сводилась главным образом к экономическим/бытовым вопросам. Создается впечатление, что и археологи, и астрономы зачастую считают, что практически все древнее должно быть связано с церемониальной и глубоко «научной» деятельностью. Ярче всего это видно в исследованиях шумерских, египетских и вавилонских обществ, где некоторые астрономы рассматривают все с точки зрения астрономии, математики и космологии, в то время как сами тексты неоспоримо и в подавляющем большинстве говорят о более приземленных мыслях древнего человека, связанных с экономикой, домашним хозяйством или социальными проблемами.

Предположительно отсутствие жилищ на британском ландшафте показывает, что бритты добронзового и железного века были скотоводами, и поэтому сооружения типа «хендж», круговые рвы и другие крупные земляные сооружения являются единственными свидетельствами их домашней/сельскохозяйственной деятельности. Тот факт, что густо поросшие меловые отложения Даунз за последние 4000 лет бесспорно уплотнились, возможно даже на 60 см (24 дюйма), еще больше затрудняет поиски британских доисторических древностей.

Что же представляли собой деревянные «хендж» в более древней «мегаксилической» культуре, которая предшествовала, а затем и переплелась с каменной культурой? Являлись ли эти «хендж» «обсерваториями», святилищами или жилищами? Каково было главное назначение великого неолитического кургана в Силбери-Хилл, который Флиндерс Питри однажды назвал, и довольно справедливо, британской пирамидой: немой мемориал вождю, платформа для обсерватории или специальный маркер? Вертикально стоящие камни и каменные круги действительно могли быть обсерваториями в том смысле, в каком их освещают теории, изложенные в предшествующих главах, но имеются ли другие, возможно более прозаичные мысли относительно их назначения? Несмотря на огромное количество свидетельств в поддержку астрономических теорий, сегодня невозможно сбрасывать со счетов и другие церемониальные/фаллические/земледельческие интерпретации этих сооружений. Сравнительные исследования на самом деле могут перевесить чашу весов в пользу этих простых, приземленных объяснений^[31]. Идея соединить погребальные каирны и круги с фаллическим культом широко поддерживалась прежде: считалось, что сам круг можно интерпретировать как символ йони, а менгиры – лингама. Мегалиты, найденные в Ассаме, явно были связаны с широко распространенным фаллическим культом плодородия. Ориентировки там представлены мужскими и женскими камнями, объединенными в группы. Менгиры в Ассаме также связаны с усопшими соплеменниками и символической памятью о «жизненной сути» врага. Интересно отметить, что в том же регионе клан Черама в Нага-Хиллз определял свой годовой календарь сельскохозяйственных работ, внимательно наблюдая за восходами Солнца над отдаленной грядой горных вершин, что позволяло ему также определять солнцестояния.

Не раз выложенная камнями Великая авеню в Эйвбери трактовалась с точки зрения сексуальности/плодородия. Предположительно, камни авеню составляли определенные пары (женский и мужской?), и каждый камень имел характерную форму. Относительно вертикальной колонне противостоял камень в форме бриллианта, установленный одним углом в землю. Грубо вырезанная богиня матери-земли типична для тех, которые были обнаружены в Виндмилл-Хилле, Краймз-Грейвз и Мейден-Касл, и также свидетельствует об увлечении древних идеей сексуальности/плодородия. Фигура горного человека железного века, Церна, несет в себе яркий фаллический оттенок. Однако в западной культуре неолита такие явления довольно редки, как и меловые фаллосы, тесно связанные с культами плодородия. Археологи и антропологи, вооружившись всевозможными аппаратами, напоминающими оснащение астрономов, свободно отдаются спекулятивному полету фантазии, когда предполагают, что Пяточный камень Стоунхенджа и аналогичные солнечные целевые маркеры в других местах представляют собой лишь фаллические символы, расставленные таким образом, чтобы продемонстрировать силу Солнца, способного улучшить жизнь или стимулировать рождение, когда оно поднимается над ними в середине лета. В таком же русле предполагалось, что подковы трилитов и голубых камней в Стоунхендже символизируют материнскую утробу, вход в которую ориентирован на Солнце – источник жизни, а яйцевидные круги или «кольца» построены так, чтобы олицетворять яйца – самый яркий символ плодородия и деторождения.

Археологом, который мог уловить свободный полет фантазии астрономов, был Т.С. Летбридж, который в свое время изучал англосаксонскую археологию в Кембридже и которого его коллеги археологи любовно и эвфемистически называли «одаренным богатым воображением». Некоторые его идеи напоминали мысли Альфреда Воткинса, особенно те из них, которые были связаны с предположительным открытием горных фигур возле Кембриджа, а также другие равно эксцентричные домыслы. В своей последней книге, опубликованной уже после его смерти, «Легенды сыновей бога» (1971), он выдвинул идею о том, что сыновья бога, о которых упоминалось в книге Бытие, были марсианами, которые приземлились (в «колесницах богов») в различных частях мира, а затем не смогли вернуться домой. По теории Летбриджа, мегалитические монументы Корнуолла и Бретани служили им навигационными маяками, и марсиане ориентировались по ним с помощью биоэлектрических токов, генерируемых возбужденными человеческими телами во время исполнения ритуальных танцев. Но надо отдать должное Летбриджу, который приписал в сноске: «После такого предположения читатели вполне могут причислись меня к разряду сумасшедших...» Он также верил в историю Готфрида Монмутского о том, что голубые камни были доставлены из Ирландии. Летбридж утверждал, что эти голубые камни были взяты из скалы, расположенной примерно в 15 милях к северу от Дублина, но оригинальный круг, который они составили, находился в Типперери.

Что же археологические записи могут добавить в положительном плане к общей картине различных типов погребальной практики, бытовавших в неолитическом обществе? В Западной Британии характерной чертой могильников является наличие каменной или органической камеры, зачастую скрытой под большим курганом. Такая практика работ неминуемо требовала мобилизации всех людских ресурсов. Вместе с тем многие из этих могильников явно использовались для последующих захоронений. Часто можно видеть, что могильники переделывались, чтобы отвечать изменившимся идеям и потребностям, как это происходило с «хендж» и круговыми монументами. В Восточной Англии, где строительный камень обычно труднодоступен, могильники сооружались из дерева и торфа. Оба типа могильников, подобно более поздним христианским фамильным склепам, позволяли помещать в них тела усопших в течение длительного периода. Со временем появились более сложные сооружения, которые стали следствием скорее социальных изменений, чем веянием моды. Такие изменения свелись к увеличению размеров камеры, что достигалось путем ее удлинения или дополнительного деления на сектора с помощью ям, вертикальных камней или столбов.

Разделенные проходы, возможно, отражают идею нового социального деления. В таких захоронениях четко виден подбор индивидуумов по определенным группам. Статистический анализ неолитических захоронений дает нам цифры, которые в своем номинальном значении указывают на то, что в конкретную эпоху в Южной Британии проживало всего несколько сотен человек. Однако, учитывая наличие свидетельств об интенсивном земледелии в ту же эпоху – интенсивном настолько, что некоторые регионы претерпели полное истощение и эрозию земли, – а также свидетельств об активной общественной деятельности, вполне можно предположить, что для всего этого требовалось гораздо более плотное население. На основе этого можно подсчитать, что, по всей вероятности, не более одного процента от данного населения имело привилегию быть погребенным в неолитическом монументе. Остальных, предположительно, хоронили каким-то другим способом, еще не определенным достоверно в ходе полевых археологических исследований.

Таким образом, свидетельства строительства гробниц для элитарного привилегированного класса указывают на существование иерархического общества. Среди найденных скелетов останки мужчин, женщин и детей находятся примерно в равных пропорциях. Останки младенцев встречаются значительно реже, что подтверждает идею о том, что маленькие дети не имели никакого социального статуса до достижения ими оптимального возраста. На основе вышеприведенных данных можно предположить, что в Северо-Западной Европе вполне могло существовать династическое общество. В настоящее время археологические записи не могут дать нам большего. Вместе с тем, основываясь на параллелях Древнего Египта, Вавилона и обеих Америк, разумно предположить существование такого важного элемента династического общества, как элитный класс жрецов-астрономов, чей интеллектуальный уровень был схож с предполагаемым уровнем строителей мегалитов.

Что же касается британского неолита, то у нас есть свидетельства о сезонных культах, представленных фигурками «Венер», найденными в нескольких местностях (см. выше). Но что же тогда можно сказать о таких свидетельствах, которые приводил Маршак в связи с объектами верхнего палеолита, – о так называемых цифровых свидетельствах, представленных костью с насечками «лунных нотаций»? В обществе британского неолита, как предсказывали Том, Хокинс, Ньюхэм и Хойл, вполне можно ожидать находок более мелких артефактов в поддержку теорий архитектурного характера. Совершенно очевидно, что любые деревянные свидетельства того времени уже давно могли сгнить. Но как же тогда быть с костью оленя? Такие кости находили в Стоунхендже и Эйвбери, но они были признаны инструментами и не имели никаких следов нумерации.

Вместе с тем на объекте типа «хендж» в Макси, возле Питерборо, были найдены две декорированные кости оленя. Обе кости были в некоторой степени обработаны, и до сих пор на них можно видеть следы шлифовки. Наиболее интересной их чертой является перекрестная (шеврон) декорация, состоящая из неглубоких насечек V-образного профиля, наполненных красной охрой. Ни один из рисунков не продолжается за преднамеренно обломанные концы. Третьим объектом является артефакт, изготовленный из ребра оленя и украшенный с внутренней и внешней стороны насечками шевронов, содержащих каменноугольный, напоминающий краску материал. На этом ребре также обнаружены некоторые царапины и другие следы полировки, которые могут остаться после ее подготовки к последующему применению.

Когда эти предметы были найдены, предполагалось, что они связаны со «священными» монументами и, возможно, служили некой ритуальной цели. Вместе с тем рисунки шевронов не сильно отличаются от тех, которые были найдены на доисторических и современных артефактах и, как считается, являлись вспомогательным средством для расчета лунных нотаций. Если растянуть вероятность до предела, то можно дойти до предположения, что они обозначают четверть или половину месячного цикла Луны. Хотя мотивы шевронов не встречаются на отдельных менгирах, в кругах или авеню, их можно встретить на камнях в ряде погребальных камер.

Долгое время прочным свидетельством высокого уровня социальной организации мегалитической культуры Британии был факт доставки голубых камней из Южного Уэльса на равнину Солсбери. Когда в 1923 году Х.Х. Томас блистательно проследил место происхождения этих голубых камней в горах Преселли, все подумали, что теория ледников Джадда получила смертельный удар. Однако в 1971 году этот вопрос снова возник на страницах Nature, когда Дж.А. Келлавей в своей переоценке имеющихся данных снова заговорил о наличии прочного доказательства, свидетельствующего о том, что голубые камни прибыли в долину Солсбери, а сарсены оказались поблизости от Стоунхенджа в результате ледниковых отложений.

Келлавей несколько лет изучал различные проблемы ледников в Южной Британии и заявлял, что, когда Английский (Эльстер) ледник вторгся в Бристольский канал, он покрыл большую часть холмов Мендип и Котсвольд. В результате наступления ледника в среднем плейстоцене сарсены и другие чужеродные породы остались беспорядочно лежать вдоль и за линией, соединяющей южную оконечность Кванток-Хиллз, Стентон-Дрю, Бат и северное окончание Марлборо-Даунз. Но сам же Келлавей отмечал, что в данном контексте Английское оледенение довольно неудачное название, так как оно связано с восточноанглийским его продолжением. Английское оледенение также покрывало прибрежный район Гемпшира и Суссекса с запада и принесло с собой сарсены и большое количество «инородных» отложений.

В одно время выдвигалась теория о том, что голубые камни в свое время составляли древний священный каменный круг («Угол серых камней») на юго-восточных склонах гор Преселли. Эту идею поддерживал Томас, который предполагал, что именно оттуда эти камни были впоследствии перевезены по земле в Стоунхендж. Позже эта теория была отброшена и сформулирована новая идея о том, что голубые камни были погружены на некий плот в гавани Милфорда и оттуда перевезены по морю в Стоунхендж, по Бристольскому каналу и по реке Эйвон.

В добавление к этим идеям о типе транспортировки голубых камней Келлавей также отстаивал теорию о том, что сарсены, составляющие Стоунхендж, были перетащены по земле из района Эйвбери. Одна из долго продержавшихся точек зрения сводилась к тому, что транспортировка сарсенов по земле могла проводиться зимой, по мерзлой земле, однако знание того, что во времена позднего неолита климат зимой был значительно теплее, чем в настоящее время, не позволило этой идее продержаться достаточно долго.

Археологи дружно поддерживают традиционную в настоящее время идею о том, что голубые камни были доставлены по морю из гавани Милфорда, и их трудно заставить отказаться от нее. Вместе с тем с геологической точки зрения взгляды Келлавея имеют под собой основу, и на сегодняшний день их невозможно полностью сбросить со счетов. Полностью отказываясь от идей Келлавея, что склонны делать некоторые археологи, они, похоже, забывают или просто игнорируют тот факт, что земля в период плейстоцена, и особенно нижнего и среднего плейстоцена, была довольно сухой. Сейчас сравнительно хорошо изучены лишь последние оледенения, такие как Деверсианское или Вислинское, те же, которые имели место до них и в длительные межледниковые периоды, между различными нашествиями ледников, в определенной степени затеряны в древности, как и великие оледенения далеких докембрийских времен.

В контексте мегалитической предыстории более поздние бронзовый и железный века имеют меньшее значение, за исключением, пожалуй, среднего или позднего бронзового века, когда культура британского общества пришла в упадок и традиции ранней мегалитической культуры, включая астрономические знания, были утеряны. Проблему демаркации среднего бронзового века историки решают с помощью керамики и бронзового оружия. В прошлом зачастую предполагалось, что ключ к пониманию среднего и позднего бронзового века в Британии и проникновению в окружающую их туманность, связан с неожиданным концом микенской цивилизации примерно в –1200. Однако сейчас, когда Новая археология «подала на развод» Британии с Микенами и их влиянием, все следует переосмыслить заново. Вполне возможно, что на доисторические британские общества повлияло постепенное ухудшение климата, который достиг своего термального оптимума (на несколько градусов выше, чем ныне) в с. –4000. Это несомненно должно было повлиять на деятельность землепашцев позднего бронзового века и вкупе с двумя или тремя тысячелетиями интенсивного выпаса скота и эксплуатации очищенных земельных угодий Британии привело к истощению плодородия ее почвы. Имеются все основания предполагать, что болота и возвышенности, покрытые сейчас папоротником, вереском и торфяниками, когда-то были местом интенсивного доисторического земледелия... Именно в конце британского неолита и в начале бронзового века британский ландшафт претерпел большие изменения. Когда человек неолита начал обрабатывать нагорья Британии в с. –4000, некоторые из этих регионов не были продуваемыми ветрами и поросшими вереском пустошами, какими мы знаем их сегодня. В те времена Британия была покрыта густыми первобытными лесами, которые простирались до высоты 540 м (1800 футов) над уровнем моря. В Ирландии и Шотландии особенно мы находим остатки деревьев, которые были гораздо выше, чем те, которые сейчас можно встретить в тех местах. Помимо вековых климатических изменений, принесших лишь опустошение, неолитические земледельцы, по всей видимости, тоже способствовали метаморфозе превращения лесов в торфяники, которые, распространившись, значительным образом изменили британский пейзаж. Торф накапливается тогда, когда пористая растительная материя не разлагается микроорганизмами, как происходит в почве, пропитанной влагой. Возможно, так и происходило на нагорьях в доисторические времена, когда выпадение дождей увеличилось, а лесной покров исчез, как из-за вмешательства человека, так и благодаря климатическим факторам. Такой упадок начался, когда британский климат стал более влажным и прохладным – в период, известный сейчас палеоэкологам как «сокращение растительного покрова». Среди способствовавших этому факторов можно назвать интенсификацию земледелия, последствия пахоты, избыточное скотоводство и рост населения.

Когда сегодня в Европе в ходе раскопок вскрывается слой торфа вплоть до уровня древнего леса, ученые находят там многие объекты бронзового века, включая жилища и покрытые бревнами дороги. В Ирландии часто находят пирамиды из камней бронзового века на коренной, подстилающей породе под несколькими футами ила. Полевые раскопки последнего времени в Западной Ирландии позволили найти целый комплекс полевых систем с каменными стенами, разделяющими отдельные поля, и все это было скрыто под отложениями торфа в течение более трех тысячелетий.

Это открытие показало, что каменные круги, скрытые в настоящее время под торфяными отложениями, представляют собой заманчивый объект для тщательных раскопок. Информация о том, как создавалась геометрия этих кругов, все еще может таиться, скрытая под толстым слоем торфа. В монументе Калланиша глубина накопленного и удаленного в 1858 году торфа составляла 1,5 м (5 футов). Торф полностью покрывал каменную пирамиду, из чего следует, что он накапливался после ее возведения и, возможно, вынудил затем людей покинуть эти камни.

Когда экономика британского земледелия рухнула, пришел ли конец одновременно ее давно установившейся иерархии вождей и элиты жрецов? Или же этот упадок культуры был вызван другими факторами, такими как эпидемия чумы или другой болезни, повлекшими за собой резкое сокращение населения.

Саркастическое замечание Вольтера «История – это согласованная всеми басня», возможно, более всего относится к традиционным ториям британской предыстории. Колин Ренфрю, ярый сторонник Новой археологии, считает, что всю британскую древнюю историю необходимо переписать. Но при этом новая интерпретация древней истории Британии должна прочно основываться на хронологии, а не на спекулятивных фантазиях. Мегалитическая астрономия в работах Тома о солнечных и лунных объектах уже выявила, независимо от радиоуглеродного датирования, несколько эпох, когда эти объекты предположительно действовали. Несмотря на это, по определенным причинам археологи не желают признавать даты сооружения этих объектов, основанные на астрономических ориентировках. Вполне возможно, что изначальные оценки Тома слишком ранние, если сопоставить их с новыми радиоуглеродными датами. Вместе с тем и сами археологи не должны забывать, что астрономия может играть важную роль в установлении хронологии. Именно Эппинг и Штрассмайер определили (посредством дешифровки астрономических данных клинописных табличек) правильную точку зеро поздней вавилонской селевкидской эры, а также эры Парфенона и впервые предоставили историкам реальную хронологическую основу для изучения истории Месопотамии после Александра Македонского.

Одна из выдающихся загадок более поздней британской истории касается роли кельтов-друидов железного века, которые прибыли в Британию в конце первого тысячелетия до н. э. Были ли они наследниками увядающей британской мегалитической астрономии, как некоторые пытаются доказать? Обнаружение в Стоунхендже керамики железного века доказало даже скептически настроенным археологам, что Стоунхенджем в его затухающей фазе управляли пришлые кельтские жрецы. Будет весьма забавно, если в одно прекрасное время долго отрицавшиеся романтические теории Стакли о друидах Стоунхенджа и Эйвбери окажутся реальностью.

Хотя в будущем некоторые из затерянных и до сих пор туманных моментов британской и европейской мегалитической предыстории вполне могут превратиться посредством совместных усилий археологов, астрономов и других ученых в более обоснованную картину. Или же эта система в целом может остаться неразгаданной тайной, просто лишь потому, что создавшие ее творческие умы покинули этот ландшафт навсегда. Трудно уследить за работой человеческого мозга, даже когда этот человек жив и находится перед нами. Но, несомненно, много труднее реконструировать работу этого мозга, когда череп, в котором он помещался, пуст вот уже в течение пяти тысячелетий. В результате наше исследование XX века, как и работа Обри до нас, все еще, увы, представляет собой «блуждание в потемках».

1. Третеви-Койт (Корнуолл), мегалитические гробницы такого типа обычно называются дольменами, а иногда – кромлехами или койтами. Их местные названия зачастую более выразительны, например Логово дьявола, Храм друидов, Алтарь друидов и т. д.

2. Венера из Виллендорфа

3. Безликая фигурка Венеры из Долни-Вестонице (Южная Моравия), возможно граветтского периода

4. Изображение рога оленя в гроте Лорте (Верхние Пиренеи, Франция) и две интригующие ромбовидные фигуры, которые могут иметь астрономическое значение

5. Доисторический рисунок из Фратела (Португалия) с изображением двух звезд (или солнц)

6. Барельеф из Лусселя. Безликая Венера держит рог бизона с нанесенными на него тринадцатью насечками, которые, предположительно, имеют астрономическое значение

7. Вид на Стоунхендж с северо-востока

8. а – богиня небес Нут, прямая наследница матери-богини верхнего палеолита; б – созвездия (деканальные), обнаруженные в звездном календаре на крышке саркофага (-2100). Слева направо: богиня небес Нут, Передняя Нога Быка (Большая Медведица), Орион и Сотис (Сириус)

9. Общий вид Стоунхенджа с северо-востока. Сарсены трилита 52, 51 (слева); внешние сарсены 7, 6 (справа); голубой камень 33 (в тени в центре)

10. Камень Эшафот в Стоунхендже

11. Вид на Пяточный камень из центрального круга Стоунхенджа

12. Авеню Мерривейла. Показан завершающий его камень

13. Несколько авеню в Ле-Менеке: четкий аэрофотоснимок

14. Надписи на трилите 57 (фото вверху и внизу)

15. Эйвбери на аэрофотоснимке

16. Эйвбери в доисторические времена, если смотреть на север, по реконструкции Алана Соррелла (1958). Обратите внимание на Вест-Кеннет-авеню, идущую к южному входу

17. Некоторые из пионеров – исследователей мегалитических монументов (вверху слева направо): сэр Норманн Локьер (1904), сэр Флиндерс Питри (1895); (внизу слева направо) Джон Обри (1666), Уильям Стакли с женой Френсис (1730)

18. Эйвбери. Массивный сарсен на западной стороне северного входа

19. Сарсены Адам и Ева (Длинные камни) возле Эйвбери – возможно, единственные сохранившиеся остатки Бэкхемптон-авеню

20. Эйвбери: вид на юго-восток от «Пастбища II» по Стакли. Останки брадобрея (см. текст) были найдены под сарсеновым камнем, седьмым слева

21. Массивные сарсены вокруг Эйвбери. Многие камни имеют отличительную форму, что могло быть важным для мегалитической науки или мегалитических культов

22. Ориентировки Карнака (Бретань)

23. Менгир Бриз, разбитый на четыре части (Бретань)

24. Менгиры возле Карнака (Бретань)

25. Монолит в Радстоне (Восточный Йоркшир)

26. Мегалитический объект в Армингхолле. Показано расположение восьми (диаметр) ям для столбов, обнаруженных при аэрофотосъемке. Проведя радиоуглеродный анализ, их датировали -2490 (±150 лет). Реконструкция геометрии Армингхолла по Лайлу Борсту Внешний ров не показан

27. а – календарь ацтеков (или Солнца), весом более 20 тонн, символизирует вселенную ацтеков. В центре расположен бог Тонатиу – Солнце, а по сторонам картуши с указаниями дат четырех предшествовавших эпох мира. Здесь также перечислены названия двадцати календарных дней, символы небес, знаки звезд и две огненных змеи, олицетворяющие Год и Время; б – факсимиле последней страницы Дрезденского кодекса, с изображением трех рек, ниспадающих с небес. Считается, что продолжение тела крокодила обозначает четыре созвездия. В начале средней реки находится глиф майя, обозначающий затмение Солнца, а перед рекой справа – глиф лунного затмения

28. а – сфинкс и Великая пирамида; б – схема Великой пирамиды, составленная Пьяцци Смитом. Вход ориентирован на звезду альфа Дракона (-2170)

Примечания

1

Один мегапарсек равен примерно 3 1/4 миллиона световых лет (один световой год = 9460x10¹² км).

(обратно)

2

Термин «кромлех» до сих пор широко используется во Франции.

(обратно)

3

В необжитых районах Австралии ранние старатели и перегонщики скота часто использовали звезды для путешествия в прохладе ночи по широким просторам труднопроходимой и безводной земли. В Западной Австралии городское поселение Южный Крест было основано золотоискателями, которые научились использовать созвездие Южный Крест для определения направления. Сегодня там все улицы носят астрономические названия, связанные с основанием городка. В Балларате (Виктория) уже знакомый нам Южный Крест был символически помещен на флаг шахтеров во время Эврикского восстания. По той же причине это созвездие сейчас доминирует на национальном флаге Австралии. Повсеместно в Австралии Магеллановы Облака более известны под названием Друзья Пастуха, поскольку они помогают перегонщикам скота безошибочно ориентироваться ночью, когда те перегоняют свои стада, чтобы избежать дневного зноя.

(обратно)

4

Такие счетные знаки в контексте европейского верхнего палеолита напоминают огамические надписи, которые позже были характерны для кельтских народов Британских островов. Происхождение этих огам неопределенно. Некоторые считают, что это криптическое письмо было завезено с Востока или из Иберии. Другие же придерживаются идеи о том, что весь огамический алфавит был изобретен (или использовался) друидами в качестве священного кода для личных сообщений. Похоже, существует некоторое сходство между огамом и системой телеграфной связи, использовавшейся римскими армиями. Огам, видимо, также связан с более поздними рунами Северо-Западной Европы.

Огам использовали для написания сообщений и писем, обычно на деревянных посохах, иногда на щитах, а также выдалбливали на надгробных камнях. Этот алфавит был очень простым и состоял из двадцати букв, написанных прямыми или диагональными черточками. Многие из сохранившихся огамических надписей двуязычны (латинский/кельтский). Огамические надписи также выполняли и римскими буквами. Интригует мысль о том, что огамическое письмо кельтов/друидов может исходить из глубокой древности, вплоть до европейского верхнего палеолита.

(обратно)

5

По одной версии, название «сарсен» происходит от искаженного «сарацин» – «пришелец». По другой версии – от англосаксонского sar – «тревожный» и stan – «камень».

(обратно)

6

Одно из первых описаний «серых баранов» можно найти в записках полковника Ричарда Симондса 1644 года, когда в ноябре королевская армия стояла лагерем у Марлборо в Файфилде: «...в этом месте полно огромных серых голых камней, какие редко можно встретить... местные жители называют их камнями сарацин. Вы можете пройтись по всей их длине. Местные называют это место пристанищем «серых баранов», поскольку издалека эти камни напоминают стадо овец».

(обратно)

7

Джон Уэбб был зятем Иниго Джонса. Именно Джон Уэбб собрал и опубликовал заметки и рисунки своего тестя в виде книги через три года после смерти Иниго Джонса в 1655 году. Когда в 1663 году Вальтер Чарлтон выдвинул идею о том, что Стоунхендж был построен датчанами, Уэбб раскритиковал его и двумя годами позже опубликовал свои доказательства в пользу римского происхождения монумента.

(обратно)

8

Среди классических ссылок Цезарь в De Bello Gallico, книга 6 (заимствовано у Посидония (с с. –135 до –50), приписывал друидам обширные знания. Они изучали «многие предметы, касающиеся звезд и их движения, размеров мира и его стран, природы вещей, силы и могущества бессмертных богов».

У Плиния мы читаем, что друиды почитали дубравы и считали, что все, что растет на этом дереве, ниспослано с небес. На шестой день Луны, с которого у друидов начинались месяцы и годы (а их период «длительного расчета» составлял 30 лет), они приходили к дубу и искали на нем «любые паразитирующие растения, которые считались «лекарством от всего». Под этим святым деревом друиды делали приношения и устраивали празднества. По словам Плиния, друиды своими знаниями выделялись из остального народа. Некоторым друидам требовалось 20 лет, чтобы завершить свое образование. Знания и обычаи друидов основывались на учении о том, что душа никогда не исчезает и после смерти переселяется в другие тела, поэтому у них отсутствовал страх перед смертью.

(обратно)

9

Пенроуз был на 20 лет старше Локьера. В Кембридже в 1840-х годах он поддерживал дружеские отношения с математиком Джоном Коучем Адамсом, который независимо от француза Леверрье предсказал открытие планеты Нептун в 1846 году. По образованию Пенроуз был прежде всего архитектором, но его интересовали также археология, конструкция солнечных часов и астрономия. Все это составило стимул для его дальнейшей работы по определению так называемых астрономических ориентаций греческих храмов.

(обратно)

10

Бельтайн знаменовал начало лета. Период от Бельтайна до Самайна назывался an ghiran mor – «большое солнце», а период от Самайна до Бельтайна – an ghiran beag – «малое солнце».

Бельтайн («огонь бога Беля») открывал светлое время года и был связан с возжиганием жертвенного огня и соответствующими подношениями великому богу Солнца – Светлому Дагде, в ипостаси Отец Огня. Изначально этот праздник приходился на полнолуние второго месяца после весеннего равноденствия (приблизительно 7 – 9 мая). Согласно ирландской традиции, завоевания Ирландии обычно приходились на семнадцатый день Луны во время майских календ, то есть на Бельтайн.

(обратно)

11

Мифическая Золотая ветвь росла на определенном дереве в священной роще Дианы в Арицие, а жречество в этой роще принадлежало человеку, которому удалось отломать Золотую ветвь, а потом убить жреца в честном поединке. Данный жрец олицетворял бога рощи – Вирбиуса, а его убийство воспринималось как смерть самого бога. Именно это вызвало вопрос о широко распространенном (в частности, у друидов) обычае убийства людей и животных, считавшихся священными.

(обратно)

12

Из-за его всепоглощающего интереса к вопросу о кельтах-друидах Локьер в 1907 году принял участие в Уэльском национальном фестивале бардов, который состоялся в Суонси. Его организаторы были настолько польщены визитом Локьера, что присвоили ему звание Человек британской науки (Gwyddon Prydain). Примерно в это же время кто-то предложил обращаться к нему: «Ваше величество, солнечный протуберанец».

(обратно)

13

Это неправильные даты самого Аткинсона. Последние данные, определенные с помощью радиоуглеродного метода, указывают на более древнюю хронологию.

(обратно)

14

Склонение – небесный эквивалент земной широты (см. карту звездного неба, рис. 12).

(обратно)

15

То, что кельты-друиды имели «научные» календари, сейчас не вызывает сомнений. Один из них, календарь Колиньи, сейчас представляет собой фрагментарные остатки огромной бронзовой плиты размером 150x100 см (5 футов x 3 1/2 фута) с выгравированной на нем последовательностью из 62 лунных месяцев и 2 «дополнительных» месяцев. Эта плита была найдена в Колиньи возле Бург-ан-Бресс (Айн) и по датировке относится к временам Римской империи Августа. Хотя буквы и числа римские, язык используется галльский.

(обратно)

16

Одна из вавилонских табличек содержит молитву Ашшурбанипала (с. –668): «О Адад, князь неба и земли, по чьему велению было создано человечество, молви слово, и пусть боги займут свое место рядом с тобой... я обращаюсь к тебе и я молю тебя о спасении, так как зло, пришедшее после затмения Луны, враждебные силы небес и злобные предвестники заполнили мой дворец и мою землю...»

(обратно)

17

Возле Лохсвилля (Драмаллах) Сомервиль обнаружил замечательную группу авеню в месте, которое называлось «Ложе гигантов», где расположены развалины гробницы. По утверждению Сомервиля, остатки пяти авеню, связанных с этим местом, были предположительно ориентированы на восход Солнца во время летнего солнцестояния. Он также считал, что конструкция авеню указывала на их датировку 1400 годом, если они были ориентированы на первый проблеск Солнца.

В Калланише Сомервиль обнаружил пять авеню. Одна была направлена на истинный север, другая – на запад. Две авеню, или ряды камней, были ориентированы на северо-восток, а последний ряд – на нижнюю точку северо-восточного направления.

Стакли, считавший, что все авеню были связаны с культом змеи, также нашел конфигурацию змеи в Калланише (как и в Эйвбери).

Том и Хокинс также изучали Калланиш, который прозвали «северным Стоунхенджем». В Калланише Хокинс нашел десять ориентировок на Солнце и Луну в их экстремальных позициях.

(обратно)

18

Еще до того, как Локьер занялся этой проблемой, А. Льюис уделял большое внимание британским каменным кругам и в период с 1878 по 1914 год много писал о них в специальных научных журналах. Льюис первым ввел систему классификации этих кругов. Он определил три основных типа каменных кругов, а вдобавок также рассказывал о солнечных и звездных кругах и храмах. Он первым обратил внимание на значительное преобладание внешних камней, расположенных в направлении северо-восточного квадранта этих кругов. Остается сожалеть, что значительная часть новаторских полевых исследований Льюиса была оставлена его последователями без внимания.

(обратно)

19

Сабин Беринг-Гоулд (1834 – 1924) был одним из тех замечательных энтузиастов, которые обогатили Викторианскую эпоху. Полиглот, обладавший различными талантами, которые в более поздние времена приблизили бы его к академическим кругам, он был автором по крайней мере 140 книг. Пастор, сквайр, путешественник, археолог, фольклорист, историк и популярный писатель – все это Беринг-Гоулд. В период 1872 – 1889 годов он непрерывно работал над своим семнадцатитомным проектом «Жизни святых». Как поэт, он написал слова к знаменитому гимну «Вперед, христианские солдаты» и известной в свое время песне «И вот день закончился».

(обратно)

20

Сомервиль исследовал ориентировки многочисленных курганов, особенно камерных, включая несколько, расположенных в Бретани. Здесь самый большой длинный камерный курган находится в Вест-Кеннете, к югу от Силбери-Хилла. Сам Локьер был уверен, что это еще один пример ориентировки на майский и августовский восход Солнца и период мая. Он считал, что это еще один аргумент в подтверждение того, что Эйвбери и весь окрестный район связан с годом мая.

В аналогичном смысле больший интерес представляет собой «медицинское» («мегалитическое») колесо Биг-Хорн, которое находится в Биг-Хорн-Маунтинз в Северном Вайоминге. Его сооружение приписывалось ранним кочевым племенам индейцев Великих равнин (племена кроу, сиокс, арапахое, шошоны, или чейенны). Так называемое колесо состоит из несовершенного круга отдельных камней диаметром 25 м (80 футов). Расположенная в центре пирамида из камней является как бы «ступицей» всего колеса, от которой расходятся двадцать восемь неровно расположенных спиц, соединяющих ее с внешним ободом камней. Вдобавок пять меньших по размеру пирамид, каждая из которых состоит из открытого круга диаметром 1 – 1,5 м (3 – 5 футов), располагаются с неравными интервалами вдоль окружности колеса. Шестая пирамида аналогичной конструкции расположена в 4 м за большим ободом на линии спицы, направленной на юго-запад.

В 1974 году Джон А. Эдди опубликовал захватывающий рассказ (Science, 7 июня 1974 г., том 184, номер 4141), в котором утверждал, что колесо Биг-Хорн может быть астрономически ориентировано. По его мнению, двадцать восемь спиц могли использоваться для отсчета дней с целью определения лунных месяцев.

Другие исследователи сомневались, обладали ли кочевые индейские племена Великих равнин достаточными знаниями астрономии для создания такой структуры. Высказывалось мнение, что эти знания, возможно, пришли на север из Мексики в ходе распространения астрономических идей; а затем позднее, в XIX веке, при расселении белых поселенцев на северных равнинах культура индейцев деградировала, и с ней был утерян способ использования этого мегалитического календарного монумента.

(обратно)

21

В связанной с камнями Роллрайта легенде говорится о том, как некий король отправился во главе своей армии покорять Англию, но, когда он поднимался на холм, чтобы увидеть деревню Лонг-Комптон, появилась колдунья, которой принадлежала эта территория. И в тот момент, когда он поднялся на вершину холма, вместо нее перед ним поднялся длинный земной курган, и тогда колдунья сказала:

Раз ты не видишь Лонг-Комптон,

Стань, замри и стой как камень.

Так король превратился в одинокий камень («Король-камень»), а его воины сформировали каменный круг. Рассказывают, что в назначенный час все составляющие круг камни вновь превращаются в людей, берутся за руки и танцуют под открытым небом.

(обратно)

22

Приходская церковь Пенн достраивалась в течение более девяти столетий и включает в свою структуру сарсеновые камни, римский кирпич и кремни, а также блоки саксонских и нормандских времен.

Вильям Пенн, основатель Пенсильвании, считал Пенн своим наследственным поместьем. В течение более шести столетий членов семьи Пенн хоронили под сводами алтаря.

(обратно)

23

Слаген – церковь, возведенная на старом кургане, расположенном рядом с богатым захоронением короля викингов Осеберга.

(обратно)

24

В том же ключе пишет в своей книге «Стоунхендж королей» (1967) Патрик Кремптон. После обсуждения различных идей о том, что планирование строительства Стоунхенджа, вероятно, проводилось при использовании древнегреческого фута в качестве модуля, он писал: «...похоже, что Парфенон в классической Греции и Стоунхендж были построены с использованием одной и той же единицы длины. Такое продолжение связи с греческим миром только увеличивает наше уважение к строителям Стоунхенджа и объясняет наличие определенного единомыслия в древней Европе...»

(обратно)

25

Имхотеп был визирем фараона Джосера из III династии (от с. –2778 до –2723). Предположительно он разработал и контролировал строительство первой ступенчатой пирамиды в Сахаре, где его имя начертано на статуе Джосера. У него было несколько титулов, включая такой: «надзиратель за всем, что даруют небеса, родит земля и приносит Нил». Очевидно, он вышел из иерархии жрецов, поскольку о его отце, Канофере, упоминается как о «руководителе работ в южных и северных землях». Два тысячелетия спустя, в с. –525, Имхотеп вновь появляется, теперь как египетское божество.

(обратно)

26

Ньюхэм также интересовался исторической метрологией. Находясь под серьезным влиянием идей Аткинсона о возможном происхождении архитектуры Стоунхенджа III, он плотно занялся изучением древнегреческих метрических единиц. Он считал (порой до одержимости), что по крайней мере девять линейных единиц измерения Стоунхенджа являются четными числами к использовавшемуся в Древней Греции футу (= 12,16 имперского дюйма).

(обратно)

27

Литература XIX и XX веков полна рассуждений и фантастических теорий о связях доколумбовых цивилизаций с шумерами и Египтом, где обязательно присутствуют утонувшие континенты и возвращающиеся бородатые, как правило все в белом, старцы, несущие с собой культуру. Во всяком случае, после признания факта расширения дна Мирового океана и теории движения тектонических плит версии утонувшего континента распространились на все времена.

(обратно)

28

Необходимо постоянно помнить о так называемых мистериях силы случая и совпадения. Работая над этой книгой, я столкнулся с интересным примером замечательной работы случая и совпадения, касающегося мегалитического монумента Херлерса, расположенного на краю Бодмин-Мура (Корнуолл). Я прослеживал по карте найденную Локьером линию визирования на ноябрьский восход Солнца, но в этот момент почтальон доставил письмо. Прервав работу, чтобы просмотреть почту, я обнаружил, что это было послание от агента по недвижимости, который предлагал мне летний коттедж в Вест-Кантри. К информации была приложена карта с указанием точного места нахождения коттеджа, известного как «Гейбл-Хид» и расположенного в нескольких сотнях ярдов от монумента Херлерса, через который и проходила ориентировка Локьера на ноябрьский восход Солнца!

(обратно)

29

Аборигены Австралии использовали некоторые звезды и созвездия в экономических и календарных целях. Например, в Юго-Восточной Австралии Арктур использовался для указания сезона лесных муравьев, поскольку личинки этих муравьев считались местным деликатесом. Когда Арктур восходил на севере вечером (зимой), начинался сезон личинок, а когда он заходил вскоре после Солнца, этот сезон заканчивался. Присутствие Веги на их небосводе указывало на то, что эвкалиптовая курочка уже отложила яйца, а когда перед рассветом поднимался Канопус, это служило сигналом к сбору этих яиц.

У аборигенов Плеяды служили для определения времени и имели особое значение, как знаки наступления жары. Когда они заходили, они предвещали зиму, а когда вновь появлялись ранним вечером на восточном небе, считалось, что скоро наступит теплая погода.

(обратно)

30

Конструкция таких круговых рвов в некоторой степени напоминает заградительные рвы, до сих пор встречающиеся в некоторых сельских районах Британии, которые выкапывались для того, чтобы скот не бродил где попало.

(обратно)

31

Различного типа символы культа плодородия (фетиши) можно встретить по всему миру и во все века. Одним из самых неординарных была старая голландская пушка береговой обороны – Хоули Кеннон – в Бантаме, к которой женщины издавна приносили цветы и молились о деторождении. В настоящее время пушка перенесена в местный музей.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

ВВЕДЕНИЕ

Глава I ДО МЕГАЛИТОВ

Глава II СТОУНХЕНДЖ: РАННИЕ ОПИСАНИЯ И ГИПОТЕЗЫ

Глава III СТОУНХЕНДЖ И ЛОКЬЕР

Глава IV СТОУНХЕНДЖ: БОЛЕЕ ПОЗДНИЕ ОПИСАНИЯ И ГИПОТЕЗЫ

Глава V КТО «РАЗГАДАЛ ТАЙНУ» СТОУНХЕНДЖА?

Глава VI СТОУНХЕНДЖ И ЗАТМЕНИЯ

Глава VII СТОУНХЕНДЖ: РАСХОЖДЕНИЯ ВО ВЗГЛЯДАХ

Глава VIII МЕТРИЧЕСКИЕ МЕРЫ И ЛУННЫЕ КАМНИ

Глава IX БОЛЬШЕ МЕТРИКИ, БОЛЬШЕ ЛУННЫХ КАМНЕЙ

Глава X ЛИНЕЙНЫЕ ОРИЕНТИРЫ И ОХОТНИКИ ЗА НИМИ

Глава XI ВОЗРАСТ МЕГАЛИТОВ

Глава XII АСТРОНОМИЯ, МЕТРОЛОГИЯ И ПИРАМИДОЛОГИЯ

Глава XIII МЕГАЛИТЫ В РЕТРОСПЕКТИВЕ

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно