Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Предисловие

Эта книга, созданная под руководством профессора Висконсинского университета Джона А. Армстронга, подводит итоги послевоенной программы исследований возникновения, доктрины и эффективности действий советских нерегулярных вооруженных сил. Данный труд может рассматриваться как самостоятельный важный вклад в историю Второй мировой войны и в изучение советской политической системы в условиях оказания на нее давления извне. Такие исследования помимо прочего дают возможность по-новому взглянуть на недавний и весьма значительный опыт Советского Союза по ведению войны нетрадиционными методами.

Как отмечает во введении профессор Армстронг, о характере и военной значимости партизанского движения в период Второй мировой войны делались прямо противоположные заявления, а официальные советские оценки часто расходятся в толковании важности «спонтанной» патриотической реакции населения, мужества и организаторских способностей местных партийных руководителей, направляющей роли центральных партийных и военных органов. Данная книга представляет собой первую попытку внести ясность в эти вопросы путем системного исследования огромного количества подлинных документов – по большей части немецких, но также и советских, – захваченных в конце Второй мировой войны.

После того как начавшееся в июне 1941 года немецкое вторжение – в результате которого значительная часть советского населения оказалась под контролем гитлеровской Германии – было остановлено в ходе героической обороны Москвы, Ленинграда и Сталинграда (сейчас Волгоград), пришлось пройти долгий путь страданий и жертв, прежде чем удалось изгнать агрессоров с советской территории. В какой мере партизанские силы, действовавшие в тылу гитлеровских армий, ослабили военные усилия Германии и тем самым сняли часть груза с плеч Красной армии? Данные исследования дают убедительные ответы на этот вопрос, а также на вопрос о том, какова была реакция населения оккупированных районов на присутствие немцев и перспективы восстановления советской власти. Исследования, как отмечает профессор Армстронг, касаются осуществлявшегося из-за линии фронта «теневого» правления, одной из важных целей которого было напомнить населению посредством действий партизан о последующем неминуемом возвращении советской системы.

Наконец, действия партизан во Второй мировой войне представляют собой значительную часть накопленного Советским Союзом опыта по использованию нерегулярных вооруженных сил в боевых операциях. Этот опыт запечатлен в памяти целого ряда советских руководителей различных рангов. Многие из них, став в дальнейшем активными проводниками советской политики и занимая высокое положение в руководстве, в годы войны были неразрывно связаны с организацией и направлением деятельности этой военной и политической силы. Фактор преемственности доктрины и психологии делает полезным изучение современными специалистами по советской политике опыта советского партизанского движения во Второй мировой войне.

Часть первая
Введение
Джон Армстронг

Глава 1
Значение опыта советского партизанского движения

В свете веяний 1960-х годов действия партизан в СССР во время Второй мировой войны занимают особое место в ряду партизанских движений, представляющих собой один из важнейших аспектов всего многообразия методов ведения войн в XX веке. Действия советских партизан, конечно, во многом сходны с другими современными партизанскими операциями. Однако в целом ряде отношений опыт советских партизан весьма необычен, хотя и не является полностью уникальным. Одним из подходов к пониманию этого опыта является анализ особых целей каждой из противоборствующих сторон, участвовавших в конфликте на оккупированной немцами территории Советского Союза.

Цели противоборствующих сторон

1. Цели Советского Союза

Исторически силы партизан всегда были орудием более слабой в военном отношении стороны. Появление партизан представляет собой замену соответствующих регулярных сил, хотя они могут становиться и вспомогательными войсками в составе наступающей армии при изменении баланса сил в ходе войны. С точки зрения стратегии советские партизаны играли именно эти две традиционные роли. Когда советский режим приступил к созданию партизанских сил, его регулярные вооруженные силы, пусть и превосходя в общей численности, значительно уступали в мощи силам нацистской Германии, задействованным на Восточном фронте. До декабря 1941 года само существование советской системы находилось под вопросом; лишь ценой невероятных усилий Красной армии удалось остановить наступление немцев. В таких условиях даже незначительная помощь нерегулярных сил могла оказаться решающей; отсюда становится понятным, что партизанские силы в первую очередь создавались именно для военных целей. Какими бы огромными ни были людские потери, с ними не считались, пока действия партизан способствовали достижению первостепенной по важности цели сохранения советской системы. В этом отношении почти не существовало различий между жертвами среди советских граждан, страдавших в результате действий партизан, и жертвами среди тех, кого война затронула иначе, яркими примерами чего могут служить голодающее население блокадного Ленинграда и миллионы людей, отправленных в не приспособленные для нормального существования места эвакуации промышленных предприятий, а также солдаты Красной армии, принявшие на себя главные тяготы войны. Принцип, согласно которому по «гуманитарным» соображениям не следовало отвергать любую возможность воспрепятствовать врагу, исповедовался советским режимом с того самого момента, как он оказался втянутым в войну, и в последующем от него уже не отказывались. Даже главные союзники, такие, например, как Соединенные Штаты, подвергались критике за слабость и сдачу своих позиций ради сохранения человеческих жизней. Подобные обвинения в малодушии постоянно звучали в советских нападках на существовавшие в Европе некоммунистические движения сопротивления, стремившиеся сохранять свои силы путем отказа от активных действий, пока общий баланс сил не оказывался для них наиболее благоприятным^[1].

По мере постепенного уменьшения угрозы существованию советской системы более важными для партизан становились политические цели; пожалуй, даже можно сделать вывод, что они являлись преобладающими. Но позиция советского режима в этом отношении была особой. Как правило, правительство, прибегающее к помощи партизан для возвращения оккупированной территории, заинтересовано в сохранении социальной системы и восстановлении здесь своей власти. Советский режим, разумеется, стремился к этому. Более того, его целью явно было восстановление всеобъемлющей тоталитарной коммунистической системы, в которой правительство являлось лишь одной из составных частей. Но до 1941 года коммунистический тоталитаризм представлял собой скорее цель, чем существующее положение даже в пределах СССР. Коммунистические рецепты призваны навязать ранее существовавшему обществу не только систему новых институтов, но и полностью изменить само общество и даже психологию отдельных его членов.

Справедливости ради отметим, что в тех частях СССР, которые находились под контролем Советов со времени окончания Гражданской войны, процесс преобразования общества к 1941 году продвинулся далеко вперед. В частности, после происходивших в 1930-х годах коллективизации сельского хозяйства и насильственной индустриализации большая часть старых общественных устоев оказалась разрушенной. Формально советское общество базировалось на новой основе. Но четверть населения на оккупированной Германией территории прожила в условиях советского правления в течение такого короткого периода (начиная с 1939 или 1940 года), что процесс общественных преобразований там был едва начат. Поэтому существовавшая в этих регионах общественная структура в основе своей была враждебной режиму. Даже в «старых» советских регионах сохранились многие черты предыдущего общественного уклада. Основную часть населения (в частности, как будет показано ниже, в тех районах, где существовали предпосылки для возникновения партизанского движения) составляли крестьяне. И хотя формально они были объединены в колхозы (официально считавшиеся одним из первых шагов в направлении обобществления), крестьяне сохранили много своих традиционных общинных и родственных связей. В обычных условиях режим не торопился резко разрушать подобные связи. Политические и экономические последствия, вызванные сопротивлением такому разрушению, в условиях мира могли оказаться крайне тяжелыми для советской системы. Более того, традиционные связи служили определенным краткосрочным целям режима, таким, например, как сохранение высокого уровня рождаемости среди сельского населения и сдерживание роста подростковой преступности. Но все эти соображения утрачивали силу, когда население оказывалось под контролем врага. С другой стороны, если нежелательные социальные черты могли исчезнуть в общем хаосе, то это способствовало бы успешному построению коммунистического общества в послевоенный период.

Не существует прямых свидетельств того, что советские лидеры руководствовались вышеизложенными соображениями, и крайне маловероятно, что какое-нибудь из них будет претворено в жизнь в будущем. Вполне возможно, что никто из руководителей сознательно не мыслил подобным образом. Однако очевиден тот факт, что советские лидеры проявили куда меньше здравого смысла в заботе о сохранении традиционной основы общества, чем требуется режиму, стремящемуся восстановить свою власть. Позиция советского режима в этом отношении, конечно, была полностью последовательной в стремлении нанести наибольший урон противнику, не считаясь с потерями: «Я, конечно, знал, что гитлеровцы могут послать карательный отряд в деревню, обвинить ее жителей в связях с партизанами и жестоко отомстить местному населению. Но мне также было известно, что люди, которых враг сгонял на ремонт дорог, вольно или невольно, на какое-то время отдаляли час победы. Кто может определить, чего стоит одна минута боевых действий?»^[2]

Отсюда можно сделать вывод, что пусть при поверхностном рассмотрении советское партизанское движение и имеет сходство с партизанскими силами, стремящимися восстановить власть подвергшегося агрессии государства, на самом же деле оно во многих отношениях было ближе к партизанским движениям в тех странах, где коммунисты стремились создать новую систему на обломках старой административной и общественной структуры. Как отмечал Франц Боркенау^[3], в Европе во время Второй мировой войны партизаны-коммунисты имели неисчислимые преимущества по сравнению с некоммунистическими движениями сопротивления, ибо, будучи кровно заинтересованными в разрушении старого общественного строя, они были готовы противостоять жестоким ответным ударам, тогда как последним приходилось постоянно сдерживаться, руководствуясь соображениями морального характера и желанием избежать больших потерь среди гражданского населения. Парадоксальность ситуации в Советском Союзе заключалась в том, что партизанское движение, обладая поддержкой законного правительства страны, могло неограниченно использоваться для безжалостных акций.

2. Цели Германии

Позиция Германии в отношении партизан была по-своему столь же необычной, как и советская. Силы, ведущие борьбу с партизанами в настоящее время, пытаются восстановить законную власть. Их задача, как правило, намного более трудная, чем у партизан, ибо последним нужно лишь разрушить хитросплетения тонкой паутины экономических и общественных отношений, тогда как ее защитники вынуждены не только нанести поражение партизанам, но и сделать это так, чтобы сохранить подвергшуюся нападению систему. Неспособность понять это принципиальное отличие либо отсутствие терпения и средств, требующихся для решения более сложных оборонительных задач, становились главными причинами провалов многих антипартизанских операций. В ряде случаев подобные недостатки приписываются действиям немцев против партизан. Но на самом деле цели Германии по самой своей сути были настолько отличны от целей любых «обороняющихся» против партизан сил, что сравнение здесь просто неуместно.

На протяжении всего времени главной целью Германии было вывести Советский Союз из войны. Данная задача с самого начала была личной целью Адольфа Гитлера, ибо он понимал, что лишь при полной победе ему удастся сохранить занимаемое положение. Сделав безрассудный шаг и напав на СССР, Гитлер имел единственную реальную возможность одержать победу над «Большой коалицией» своих врагов – сокрушение военной мощи Советского Союза до того, как Великобритания и Соединенные Штаты смогут обрушить все свои военные ресурсы на Германию. Для достижения этой цели Гитлеру было отпущено максимум один или два года. Все далекоидущие планы в отношении Восточной Европы были подчинены цели одержать над Советским Союзом победу в войне. И пусть он исходил из вызывающих отвращение предпосылок, а методы достижения цели по любым меркам выглядели абсурдными, в том упорстве, с каким Гитлер стремился к достижению этой цели, присутствовала своя логика^[4].

Главная цель Гитлера – сокрушить военную мощь Советского Союза в кратчайшее время – заставляла германское командование рассматривать партизан в качестве важного фактора лишь тогда, когда они препятствовали военным усилиям немцев. Успехи партизан в контроле территории или влиянии на местное население не имели особого значения, пока они не снижали потенциала, необходимого немцам для нанесения ударов по основным советским военным силам. Обширные оккупированные регионы Европы, находящиеся между самой Германией и немецкими армиями на фронте, были важны лишь как необходимые пути сообщения и источники материальных ресурсов (включая рабский труд) для ведения войны. В результате германские власти не рассчитывали, что столкнутся с многочисленными проблемами, обычно возникающими при борьбе с партизанами. Надежный контроль территории, лояльность местного населения, сохранение существующих порядков или традиционного общественного уклада сами по себе не интересовали германские власти. Нацистский режим, разумеется, рассчитывал господствовать в оккупированных регионах Восточной Европы и эксплуатировать их ресурсы на протяжении веков. Но нацистская идеология рассматривала жителей этих регионов (во всяком случае, их славянское большинство) как людей низшей расы, которые должны безжалостно эксплуатироваться и чья численность, коль скоро их нельзя полностью истребить, должна постепенно сокращаться. Считалось, что чем большим окажется порожденный ходом военных операций хаос, способный уменьшить численность и социальную жизнеспособность славян, тем лучше.

Как следствие, соображения о благополучии населения в районах партизанских действий не являлись препятствием для проявления крайней жестокости в борьбе с партизанами. Нацистское руководство иногда признавало желательность укрепления сотрудничества с местным населением ради достижения своих военных целей. Однако ограничения, которые Гитлер налагал на такое сотрудничество, наводят на мысль о недостаточной «рациональности» в ведении Гитлером войны. Вплоть до того момента, когда война уже была практически проиграна, он отказывался дать разрешение вооружать бывших советских граждан (за небольшим исключением) даже для борьбы с советским режимом. С большой долей уверенности можно утверждать, что даже на ранних этапах попытка массового призыва на военную службу местного населения оккупированных территорий не имела бы решающего значения, ибо главные сражения были проиграны немцами (в результате недостатка материальных ресурсов и ряда других факторов) задолго до того, как славянские антикоммунистические армии могли стать реально действенной силой.

3. Итог попыток достижения своих целей Германией и Советским Союзом

В сочетании цели Советского Союза и Германии создали положение, при котором беспримерные по своей жестокости меры стали нормой как при проведении партизанских операций, так и в борьбе против партизан. Нацистская доктрина превозносила использование насилия и с подозрением относилась к любому, кто проявлял склонность к милосердию. Для немецких войск, ведущих борьбу с партизанами, жестокость стала не только нормой, но и правилом. Если у части командиров противостоящих партизанам сил, в особенности у младших армейских офицеров, и наблюдалось стремление к проявлению сдержанности по соображениям целесообразности и гуманности, то у других садистские наклонности к проявлению ничем не оправданной жестокости и уничтожению вели к крайностям, выходящим даже за рамки поощрявшихся официальной политикой^[5]. За исключением отдельных случаев проявления садизма, действия советских партизан диктовались не желанием причинять страдания, а пренебрежением ими как «необходимостью» для достижения военных целей. Однако часто на практике различие между этими двумя видами мотивации четко не прослеживалось.

Релевантность советского партизанского движения

Своеобразие целей противоборствующих сторон определило особый характер партизанской войны на оккупированных территориях СССР. К тому же – как будет показано в последующих разделах этой главы – множество других особенностей, таких как условия местности, роль хозяйственной деятельности и наличие вооруженных сил, способствовали тому, что опыт советских партизан может считаться единственным в своем роде. Поэтому вполне понятно, что ряд авторов были склонны умалять важность советского опыта для понимания более поздних по времени партизанских операций^[6]. Можно согласиться, что различия между советским партизанским движением и партизанскими движениями националистического и даже коммунистического толка в слаборазвитых тропических странах столь велики, что не представляется возможным сделать большое количество обобщений применительно к ним. Но во многих случаях ярко проявляющиеся различия способны сделать сравнение весьма полезным. Более того, отнюдь не является очевидным, что в будущем партизанские движения будут действовать в условиях, характерных для «национально-освободительных» партизанских движений 1950-х годов. Последние, во всяком случае в самом начале, были намного хуже обеспечены современными средствами ведения войны, чем противостоящие им силы. Но, как будет показано ниже, советские партизаны часто были лучше оснащены легким стрелковым оружием и имели значительную поддержку с воздуха. Существует вероятность возникновения ситуаций, когда подобный «технический паритет» между партизанскими и антипартизанскими силами может возникнуть в будущем.

Одна из таких ситуаций – по всей видимости, весьма отдаленная – партизанская война после нанесения мощных ядерных ударов. Если вообще можно представить себе подобную войну, то в ней могут принимать участие относительно хорошо оснащенные партизаны, ведущие борьбу с «оккупационными» силами, едва ли имеющими лучшее вооружение. Значительно более вероятной явилась бы ситуация искусственно ограниченной войны. Нетрудно представить себе условия, в которых противники выразят молчаливое согласие ограничить действия авиации определенным районом; таким по существу и был Корейский конфликт 1950–1953 годов. Если оказывающей поддержку партизанам стороне удалось бы добиться паритета или получить преимущество в воздухе на ограниченной территории, то оснащение и методы действий партизан во многих важных отношениях стали бы напоминать ситуацию в Советском Союзе. В таких ситуациях, как восстание коммунистов в Греции в 1946–1949 годах и наступление вьетнамских коммунистов в 1954 году, попыткам усиления коммунистами поддержки партизан с воздуха несомненно воспрепятствовали и техническое превосходство в воздухе Запада, и угроза применения ядерного оружия. Подобные факторы, разумеется, нельзя предусмотреть для всех возможных в будущем ситуаций.

Каким бы полезным ни оказалось изучение опыта советских партизан для понимания нетрадиционных методов ведения войны, оно, по твердому убеждению автора, является куда более полезным для получения более глубоких представлений о сущности советской системы. Поскольку суть этих представлений будет более подробно представлена в главе 3 данной части, здесь лишь необходимо подчеркнуть их важность. В период с 1918 года до начала 1930-х годов советская система являлась относительно открытой для стороннего наблюдателя. Приезжавшие с Запада люди могли вполне свободно передвигаться по стране. Почти не существовало ограничений на контакты отдельных советских граждан с иностранцами. Режим публиковал большое количество информации (например, подробные сведения о переписи населения 1926 года). В избытке имелись свидетельства о разногласиях в официальных кругах, порой они даже принимали вид публикуемых в печати дебатов на партийных съездах. Многое об истинном характере советской политики стало известно от расходящихся во взглядах с режимом крупных политических фигур, таких, например, как Л. Троцкий. В совокупности все эти источники информации обеспечивали, пусть и не вполне отвечающую всем требованиям, основу для объективного анализа советской системы. После смерти Сталина в 1953 году наблюдалась тенденция к появлению новых доступных источников информации.

Прошедшие с начала 1930-х годов двадцать лет представляют собой пробел в наших знаниях о советской системе. Но именно за эти годы находившийся в зародыше в начале 30-х годов режим превратился в развитую тоталитарную коммунистическую систему. Поэтому любые сведения, относящиеся к этому периоду, являются крайне важными.

Недавно появились две крупные научные работы, в основу которых положено множество уникальных материалов, относящихся к периоду, предшествовавшему вступлению Советского Союза во Вторую мировую войну. Работа Мерл Фейнсод «Смоленск под властью Советов»^[7] представляет собой подробный анализ многотомной отчетности о деятельности провинциальной партийной организации. В книге раскрывается динамика взаимодействия институтов власти и приводятся неопровержимые документальные свидетельства обширного набора практикуемых советским режимом методов. Работа Алекса Инкелеса и Раймонда Бауэра «Советский гражданин»^[8] основана на опросах более двух тысяч бывших советских граждан, большая часть которых покинула Советский Союз на ранних этапах Второй мировой войны. Если работа Фейнсод рассматривает советскую систему главным образом с позиции пользующегося ее привилегиями «обитателя», Инкелес и Бауэр рассматривают систему снизу и пытаются разобраться, каково ее влияние на простого гражданина. Данные печатные труды прекрасно дополняют друг друга и намечают нечто вроде основной линии для оценки изменений, произошедших за последние годы в советской системе.

Надеемся, что данная книга сможет внести вклад в дальнейшее определение этой основной линии. Наша работа уступает работе Фейнсод по количеству и многообразию советских политических документов и не базируется на богатом социологическом материале, собранном Инкелесом и Бауэром. Но данное исследование обладает рядом особых преимуществ. Оно рассматривает кризисную ситуацию в ее крайнем проявлении. Несомненно, что советская система – во всяком случае, до недавнего времени – постоянно находилась в кризисе. Но проблемы, возникавшие при попытках утвердить советскую власть в районах, номинально контролируемых противником, означали столь масштабный кризис системы, с каким ей никогда не приходилось сталкиваться. Этот кризис по большей части имел отношение к сельской местности, о которой в наших источниках имеется крайне скудная информация. Хотя наша информация о партизанах частично базируется на советских документах того периода, мы обладаем преимуществом, дающим возможность проверить эти документы по двум другим источникам информации: более поздним по времени советским отчетам, которые весьма многочисленны и подробны, и многотомным отчетам немецких оккупационных властей. И хотя каждый из этих источников в отдельности не может удовлетворять всем необходимым требованиям, вместе они дают столько информации, сколько обычно может рассчитывать получить ученый, занимающийся исследованием общественных и политических процессов.

В последующих разделах две темы, о которых кратко упоминалось выше, – партизанское движение как метод ведения войны с помощью нерегулярных сил и отношение партизан к советской системе – будут рассмотрены более подробно. Однако не должно сложиться впечатления, будто эти две стороны, характеризующие опыт партизан, можно разделить лишь для анализа. И еще более важно избежать поспешных выводов, определяя партизанское движение как способ ведения войны нерегулярными силами лишь на основе «военной составляющей» этого явления, ибо ведение войны нерегулярными силами по самой своей сути является социальным и политическим. Получить четкое представление о сущности партизанского движения на оккупированных территориях СССР невозможно без учета политической ситуации, в которых оно возникло, и общественных и политических условий, в которых оно развивалось.

Глава 2
Операции советских партизан как способ ведения войны нерегулярными силами

Возникновение и задачи партизанского движения

1. Исторические примеры

В предыдущем разделе высказывалась мысль о существовании естественной взаимосвязи между коммунизмом и партизанской войной, поскольку особые цели коммунистических движений позволяют им применять партизанскую тактику необычайно эффективно. Поэтому вряд ли удивительно, что традиция использования партизан коммунистами существовала задолго до 1941 года. В 1906 году сам Ленин занимался этим вопросом, хотя его рассуждения об использовании большевиками тактики террористов в борьбе против царизма не имели большого практического значения для более поздних по времени партизанских операций^[9]. Во время Гражданской войны в России в 1918–1920 годах большевики весьма широко использовали партизанские части. Регулярная армия красных и ее многочисленные противники находились в стадии реорганизации; подготовленность военнослужащих была недостаточной, а их вооружение значительно уступало вооружению армий Западной Европы того времени. Помимо этого, быстро меняющаяся обстановка на фронтах и огромные пространства театров военных действий требовали быстрых и скрытых маневров. В таких условиях нерегулярные силы оказывались весьма полезными в военном отношении. Многие партизанские командиры, такие, например, как Николай Щорс, удостоились почетных мест в пантеоне героев революции и Гражданской войны. С другой стороны, стремление большевиков к централизации управления и железной дисциплине противоречили анархическим и индивидуалистическим настроениям партизан. Такие «атаманы», как Нестор Махно и Г. Григорьев, создавшие свои партизанские силы еще до присоединения к большевикам, яростно сопротивлялись попыткам добиться от партизанских командиров полного подчинения. Даже преданные коммунисты, призванные осуществлять руководство действиями партизан, иногда проявляли стремление к независимости. Очень жаль, что не проводилось подробного изучения появившегося в период между войнами большого количества советских публикаций о партизанском опыте Гражданской войны, поскольку такое изучение могло бы многое прояснить в процессе развития партизанского движения в начале Второй мировой войны. За неимением такого исследования можно достоверно утверждать лишь то, что режим твердо усвоил: партизаны были вполне пригодны в качестве вспомогательной силы, но могли оказаться обоюдоострым оружием при отсутствии строгого контроля за ними.

Свидетельств советских оценок зарубежных коммунистических партизанских движений не много, но известны они лучше. Как удалось выяснить автору этих строк, советские источники не уделили никакого внимания столь выдающемуся подвигу, как марш сил Луиса Престеса по находящимся в глубине территории Бразилии районам в 1924–1927 годах, хотя вскоре после этого Престес стал коммунистом. Советские коммунисты имели непосредственное отношение к использованию партизанской тактики во время гражданской войны в Испании. Высокопоставленный представитель НКВД Эйтингон отвечал за организацию партизанских действий республиканцев. Поскольку во время Второй мировой войны Эйтингон стал заместителем начальника Четвертого управления НКВД – подразделения, курировавшего действия партизан, – вполне вероятно, что он использовал накопленный им в Испании опыт^[10]. Испанских беженцев в СССР специально готовили для участия в операциях партизан-подрывников^[11]. Первым командиром партизанского движения в Крыму был один из высокопоставленных советских военных советников в Испании^[12]. Вместе с тем советские авторы при описании гражданской войны в Испании были склонны преуменьшать важность партизанской борьбы в этой стране. Автор одной из неопубликованных диссертаций считает, что республиканских партизан в Испании нельзя сравнивать с советскими партизанами, поскольку первые не представляли «массового движения», контролировавшего обширные территории. В основном это были «диверсионные» группы, засылаемые на вражескую территорию на ограниченное время для выполнения особых заданий^[13]. Хотя такие «диверсионные» подразделения (аналогичные американским рейнджерам) использовались и советским режимом, они всегда считались менее важными, чем партизаны.

Верна или нет советская оценка республиканского партизанского движения в Испании, несомненно, что последнее имело куда меньшее значение в военном и политическом отношении, чем коммунистическое партизанское движение в Китае в тот же период. Каждый серьезный ученый, изучающий коммунистическое партизанское движение в Китае, приходил к заключению, что Мао создавал его не опираясь на советскую модель. В своей работе «Проблемы партизанской войны в борьбе против Японии» (1939 г.) Мао с уважением отзывается о партизанском опыте Гражданской войны в России и подчеркивает, что партизаны, по сравнению с регулярными силами, представляли собой лишь второстепенный фактор. Мао не уделяет советскому примеру столь большого внимания, как многим партизанским движениям некоммунистического толка, и нигде не упоминает, что советский опыт должен являться для китайцев примером для подражания^[14].

Действительно, есть серьезные основания полагать, что скорее китайский опыт оказал влияние на советскую концепцию партизанской войны, чем наоборот, хотя отсутствие детального изучения данного вопроса не позволяет с полной уверенностью сделать подобный вывод. Как отмечается ниже, советские планы партизанской войны на ранних этапах, похоже, воплощали в жизнь ряд принципов Мао, хотя это и делалось по большей части механически. Наиболее ярко аналогия прослеживается между первоначальными советскими замыслами создания партизанского отряда в каждом районе и предписаниями Мао об отдельном партизанском отряде или группе в каждом небольшом уезде (административно-территориальной единице, приблизительно равной по размерам советскому району)^[15]. По меньшей мере один из советских авторов обратил пристальное внимание на такую схему организации, но, похоже, недооценил важность того, что базирующийся на определенной территории отряд являлся лишь одним из низших звеньев в цепи, включавшей в себя более крупные и более мобильные подразделения^[16]. В целом многие аспекты китайского опыта были недопоняты советскими специалистами; существуют свидетельства, что китайские коммунисты весьма скептически относились к попыткам Советов выработать четкую доктрину партизанской войны^[17].

2. Планирование

Сам по себе интерес Советов к более ранним по времени примерам партизанской войны наводит на мысль о том, что режим уделял внимание возможности использования партизан в случае агрессии против СССР. Тем не менее нельзя сделать однозначного вывода о том, что конкретный план использования партизан был разработан до июня 1941 года. Две причины этого вполне очевидны. Во-первых, ни один режим не может позволить себе выступать перед всем населением или широкими официальными кругами с пораженческими заявлениями о том, что он рассчитывает потерять значительную часть своей территории. Если бы власти широко распространяли инструкции по ведению партизанской войны, это стало бы признанием не только того, что превозносимая стратегия Сталина не допустить участия СССР в войне путем заключения с нацистами пакта о ненападении потерпела провал, но и того, что такой провал обернется трагическими последствиями для страны. Во-вторых, почти наверняка высшее руководство не рассчитывало, что в случае войны противник оккупирует значительную часть территории СССР. В этой связи интересно отметить, что Мао (писавший еще до заключения Советским Союзом пакта с нацистами) предсказывал, что, даже если Советскому Союзу в течение какого-то времени и не удастся дать должного отпора агрессору, тот не сможет оккупировать обширной территории^[18].

Можно предполагать, что в описанных выше условиях план использования партизан мог быть строго охраняемой тайной, известной лишь узкому кругу высших руководителей и нескольким особо доверенным специалистам, преимущественно из полицейских органов, занимающихся безопасностью страны. Поскольку было бы небезопасно консультироваться с руководителями низшего звена, лучше знающими местные условия, план должен был бы оказаться весьма схематичным и негибким. Вследствие недостатка времени для отбора и подготовки кадров выполнение этого плана могло быть доверено особо преданным членам партии и государственным служащим, в частности из органов государственной безопасности. И в самом деле, первоначальная схема организации партизанского движения была весьма близка к вышеуказанной гипотетической модели. Данное совпадение является в определенной мере косвенным свидетельством того, что планирование в предвоенные годы все же осуществлялось.

Существуют и прямые свидетельства. Штабы немецких частей, боровшихся с партизанами, пришли к заключению, что планы были разработаны до войны, хотя к подобным немецким заявлениям следует относиться с определенной долей скептицизма, поскольку масштабы таких приготовлений в них часто сильно преувеличиваются. Если немцы и обладали информацией из секретных советских документов или получили ее на допросах высокопоставленных советских чиновников, они на нее не ссылаются. В действительности один из хорошо осведомленных сотрудников НКВД на допросе отрицал, что этот орган предпринимал шаги по подготовке партизанских действий до 25 июня 1941 года^[19]. Но послевоенные советские публикации являются значительно более откровенными. Верно то, что большинство из них не содержат информации о существовании заранее подготовленных планов партизанских действий. Но Алексей Федоров в ранних и крайне ценных мемуарах о действиях партизан утверждает, что Центральный комитет Коммунистической партии Украины «уже наметил схему организации подпольного движения» к 4 июля^[20]. Первой официальной директивой (в тот период строго секретной), цитируемой послевоенными советскими источниками, являлся параграф в письме Центрального комитета Всесоюзной коммунистической партии от 29 июня^[21]. Но в вышедших советских мемуарах утверждается, что Никита Хрущев (в то время глава Коммунистической партии Украины) подробно проинструктировал одного из региональных секретарей партии по вопросам организации партизанского движения еще 27 июня – через пять дней после начала войны^[22]. В тот же день Моисей Спивак, секретарь Компартии Украины по кадрам, приступил к организации партизанского отряда в Каменец-Подольской области^[23]. Возможно, конечно, что советские источники стараются сделать особый упор на заслугах режима в развертывании партизанского движения. Но в целом советские заявления кажутся весьма правдоподобными. Если инструкции могли быть даны в течение недели после начала войны, то вполне вероятно, что разработка планов проводилась еще до начала военных действий.

3. Задачи

Как указывалось в главе 1 данной части, в самом начале при создании партизанского движения советский режим преследовал цель внести вклад в защиту режима от агрессии военными средствами. И хотя политические цели, по всей вероятности, учитывались с самого начала, они являлись вторичными вплоть до более поздних этапов, и поэтому здесь нет смысла останавливаться на них. Даже столь важная военная цель, как сбор разведывательной информации, являлась вторичной в первоначальном плане организации действий партизан. Подпольная разведывательная сеть создавалась отдельно, ее агенты получили приказ не вступать в контакт с партизанами. Первоначальная программа действий партизан в любом случае не предусматривала проведения разведывательных операций, поскольку они были плохо обеспечены радиопередатчиками и с ними не было воздушного сообщения. Главным направлением партизанских действий стало нанесение ударов, отнюдь не крупномасштабных, по силам немцев. В тактике действий партизан особый упор должен был делаться на нанесении ударов по изолированным или неохраняемым немецким военным объектам, разрушении коммуникаций и диверсиях. Другими словами, партизаны должны были вести «малую войну» путем нанесения урона военной машине противника. И пусть эффективность партизанских ударов неизбежно оказывалась недостаточной, они были направлены на достижение главной цели Советского Союза – избежать полной военной катастрофы.

Условия и обстановка проведения партизанских операций

Вышесказанное представляло собой первоначальный замысел проведения партизанских операций в 1941 году. На практике, как будет показано ниже, партизанское движение развивалось совершенно в иных направлениях. На это развитие во многом влияли условия и обстановка, в которых партизаны проводили свои операции.

1. Природные условия

Иногда можно столкнуться с суждениями о том, что чем меньше местность подходит для хозяйственных и военных целей, тем больше она пригодна для партизанских операций. Это не совсем так. Если партизаны призваны стать действенной силой в военном отношении, они должны иметь возможность находиться на таком удалении от военных объектов, чтобы легко наносить удары по ним. Если они преследуют политические цели, то должны поддерживать тесные контакты с населением. Уход партизан в труднопроходимую местность означает добровольный отказ от эффективного использования их в качестве инструмента ведения войны нерегулярными силами. А поскольку в такой местности практически невозможно найти достаточного количества продовольствия для крупных сил партизан, это часто приводит к их гибели. Партизаны могут эффективно действовать только в районах, которые являются относительно труднопроходимыми для оснащенных тяжелой техникой регулярных войск, но по которым несложно передвигаться пешком или на лошадях партизанам, имеющим легкое вооружение. Такие районы должны находиться в непосредственной близости от важных населенных пунктов и путей сообщения; обычно наиболее подходящие районы расположены в зонах, где благоприятная местность граничит с труднопроходимой.

Горные районы так часто обеспечивают подходящие условия для действий партизан, что кое-кто склонен считать типичного партизана настоящим «горцем». Но на оккупированной территории СССР горных районов было мало. К их числу относились лишь северо-западная часть Кавказа и его предгорья, небольшая горная гряда Яйла в Крыму и Карпаты в западной части Украины. Советские партизаны стремились использовать все эти горные районы, но мало преуспели в этом. Основной причиной стало крайне недружелюбное отношение местного населения. Часть наиболее подходящих для действий партизан районов Кавказа населяли мусульмане, восстававшие против советского режима еще до подхода немецких армий. За пределами мятежных районов в предгорьях Кавказа оставалось вполне достаточно подходящих мест для операций советских партизан. Но им практически не удалось получить никакой поддержки местного населения, к тому же, будучи «пришлыми», они плохо знали местность и не могли использовать ее преимуществ. Весьма примечательно, что наиболее успешно «северокавказские» партизаны действовали в плавнях дельты реки Кубани, а отнюдь не в горных районах.

Партизаны Крыма – у нас нет возможности подробно рассматривать в этой книге их действия – были более многочисленными (их численность составляла от двух до десяти тысяч человек), но им пришлось испытать куда больше трудностей ради достижения меньших результатов, чем любой другой группе партизан, сравнимой с ними по численности. Ранние советские источники открыто признают, что большая часть трудностей для действовавших в Крыму партизан возникала в результате того, что основное население региона составляли крымские татары, яростно сопротивлявшиеся советскому режиму. Появившиеся после смерти Сталина источники более сдержанны, но также признают роль хорошо знакомых с местностью татар, помогавших немцам выслеживать и уничтожать партизан^[24].

Большая удаленность Карпат от центра затрудняла организацию партизанского движения там до конца 1943 года. Тем не менее летом 1943 года «кочующий отряд» под командованием Сидора Ковпака попытался обосноваться на северных склонах Карпат. Крайне враждебно настроенное население Западной Украины не оказывало ему поддержки и не снабжало сведениями; в результате его отряд был почти полностью уничтожен. В более поздний период этот регион стал очагом мощнейшего антисоветского партизанского движения^[25]. Как будет показано ниже, советские партизаны, действовавшие в других частях Карпат, где население было не столь враждебно настроенным, добились значительно больших результатов.

Приведенный выше анализ позволяет понять, что даже наиболее благоприятные условия местности не могут стать преимуществом при наличии крайне враждебно настроенного местного населения. В большинстве равнинных частей оккупированной территории СССР население никогда не было враждебным к партизанам и со временем даже стало проявлять к ним расположение. Но более половины оккупированной немцами территории СССР, за исключением небольших участков болотистой местности и лесных массивов вдоль рек, представляло собой лишенную лесов степь. Первоначальный план партизанских действий не делал различий между степью и менее открытыми участками. Каждый район в степной местности, как и везде, должен был иметь свой партизанский отряд. В этой связи стоит отметить, что один из китайских специалистов по партизанской войне (1938 г.) высказывал сомнения, что партизаны способны успешно действовать на равнинах, используя преимущество небольших лесистых районов и других труднопроходимых участков местности^[26]. За упомянутыми ниже редкими исключениями, степь оказалась непригодной для действий советских партизан. Формируемые отряды старались продержаться на изолированных участках лесистой или болотистой местности, но оказывались не в состоянии уклоняться от ударов на этих ограниченных пространствах и быстро уничтожались немцами.

Северная треть оккупированной территории была намного более подходящей для действий партизан. Будучи равнинной, эта часть местности была лесистой и изобиловала множеством болот, озер и медленно текущих рек. Именно этот регион стал местом мощного и крупного по размаху партизанского движения. Однако следует подчеркнуть, что действия партизан не получили широкого распространения в Припятских болотах – одном из самых труднодоступных регионов Европы. Глубокие болота не позволяли снабжать продуктами питания крупные партизанские силы, и там не существовало важных целей, способных привлечь партизан. В основном они базировались в осушенных лесистых районах, таких, например, как окрестности Брянска, на многочисленных небольших участках болотистой местности и в обжитых районах по берегам Припяти.

Но в северных частях оккупированной территории партизаны встречались с трудностями, которых никогда не испытывали послевоенные партизанские движения. Если последние обычно действовали в регионах с тропическим или мягким климатом, советским партизанам приходилось действовать и в условиях суровых зим. Почти во всех источниках информации о партизанах подчеркивается, что знаменитая русская зима не являлась для них союзником. В тропических джунглях партизаны надежно скрыты вечнозеленой растительностью, которую противостоящие им силы с переменным успехом пытались уничтожать с помощью химических средств. Зимой в оккупированных регионах СССР зеленый покров естественно исчезал. Вместе с тем снежный покров не давал возможности партизанам скрывать свои следы. Ведущие борьбу с партизанами немецкие войска легко пересекали замерзшие болота и реки. Не менее важным был и тот факт, что, для того чтобы просто выжить в суровых зимних условиях, советским партизанам требовалось тратить значительную часть своих сил на создание запасов продовольствия и строительство жилья. В направляемых партизанам на ранних этапах директивах подчеркивалась крайняя важность подготовки жилищ на зиму; по всей видимости, огромные трудности, выпавшие на долю действовавших в Крыму партизан (значительная часть которых являлась жителями городов), стали результатом того, что они строили наземные жилища, напоминавшие вигвамы индейцев^[27]. В большинстве других районов на ранних этапах основным видом жилища стали землянки. Будучи неудобными, они тем не менее давали пристанище, но значительно снижали мобильность партизан, заставляя их держаться крупными группами, способными отбить любую, кроме крупномасштабной, атаку противника. Типичный партизан, действующий в составе небольшой группы, постоянно передвигающийся, живущий большую часть времени под открытым небом и пусть даже имеющий возможность раздобыть себе пропитание в лесу, оказывался просто нежизнеспособным в условиях зимы.

2. Техника и вооружение

Влияние климата и условий местности ограничивало зону действий партизан и вынуждало их объединяться в большие группы. Если бы ведущие борьбу с партизанами силы были крупными, хорошо подготовленными и хорошо вооруженными, они могли бы добиться ликвидации партизанского движения. Но на самом деле, по всей видимости, еще никогда не существовало партизанского движения, которое по сравнению со своим противником находилось бы в более благоприятном положении в плане технического оснащения, чем советское. Когда немцы вторглись в СССР, они уступали русским в численности войск и количестве военной техники. Первые быстрые победы явились результатом внезапности нападения, продуманной стратегии и лучшей подготовки (отчасти благодаря накопленному за несколько лет боевому опыту), большей инициативы и (в меньшей степени) качественного превосходства военной техники. Приблизительно в период между июлем и октябрем 1941 года немцы, благодаря своим победам, добились количественного превосходства в некоторых видах вооружений, в частности в авиации. Но к началу 1942 года налаженное Советским Союзом военное производство, помощь Запада и переброска немцами войск на другие театры военных действий изменили баланс сил. К середине 1942 года Советский Союз уже имел превосходство в количестве самолетов повсюду, кроме отдельных участков южной части фронта, но к 1943 году и там положение изменилось. Немцы испытывали такую нехватку танков и других механизированных средств, что данный вид вооружения редко мог использоваться в больших количествах против партизан. Даже легким стрелковым оружием партизаны часто были лучше оснащены, чем немцы.

В негативном плане технический паритет между партизанами и противостоящими им силами означал, что немцы не могли прибегать к тактике, доказавшей свою эффективность в борьбе с партизанами. Положительным же было то, что партизаны имели возможность использовать современные методы связи и снабжения с таким размахом, какого никогда прежде, да и в последующем, не удавалось добиваться крупным партизанским силам. Основными используемыми техническими средствами стали радио и самолеты. По всей видимости, первоначальный советский план партизанской войны не предусматривал возможности применения этих средств. Оснащение радиоприемниками и передатчиками было налажено, но часто эта техника не работала^[28]. Отчасти трудности, вероятно, возникали в силу того, что, по предположениям советского руководства, оккупированной должна была оказаться лишь ограниченная часть территории. Через много месяцев после начала войны находившееся в распоряжении партизан радиооборудование имело такой небольшой радиус действия, что командир партизанского отряда, отправлявшегося в западную часть оккупированного района, получал предупреждение, что может потерять радиосвязь с своим штабом^[29]. Еще одной трудностью – несомненно затрагивавшей и другие виды техники – являлось то, что катастрофическое снижение советских производственных мощностей в 1941 году сделало просто невозможным выпуск техники в достаточном для партизан количестве^[30]. В середине лета 1942 года Центральный штаб партизанского движения имел радиосвязь всего лишь с 10 процентами партизанских отрядов. Но уже к середине ноября того же года удалось наладить связь с 20 процентами отрядов, а многие из них имели радиосвязь с центрами управления более низкого уровня^[31]. К началу следующего года у партизан имелось 424 радиопередатчика, позволявшие Центральному штабу поддерживать связь с 1131 партизанским отрядом^[32]. Но даже к этому времени в западной части оккупированной территории продолжали существовать партизанские группы, не имевшие надежной радиосвязи с центрами управления.

Надежная связь с Центром оказывала огромное положительное влияние на моральное состояние партизан. Наличие радио являлось одним из основных факторов, позволявших отдельным командирам брать под свой контроль соседние партизанские отряды. Это также помогало убедить местное население в том, что партизанский командир является представителем власти, и давало ему возможность успешно вести пропаганду на основе получаемых из Москвы сообщений.

«Партизанский штаб, имевший радиостанцию, был в глазах населения официальным органом советской власти, а командир отряда, с которым имела дело Москва, являлся и для партизан, и для населения официальным представителем Советского государства, его полномочным представителем на оккупированной территории. Можно считать, что одной из главных заслуг Украинского штаба партизанского движения в это время (конец 1942 г. – начало 1943 г.) была организация широко разветвленной радиосвязи между Москвой и населением временно оккупированной территории»^[33].

Важная роль радио почти неразрывно была связана с использованием другого вида техники – самолета. Совместно эти два средства давали возможность партизанскому командованию поддерживать силы партизанского движения и превращать его в направляемый из центра инструмент советской военной и политической стратегии. С точки зрения количественных характеристик важность воздушного сообщения оценить довольно трудно, поскольку характер линий фронта позволял поддерживать наземное сообщение между не занятой противником территорией и партизанами со значительно большим размахом, чем это обычно имеет место при партизанских операциях. «Витебский коридор», проходивший через позиции немцев в Северную Белоруссию с конца 1941 года до 1943 года; «Кировский коридор», открытый в северную часть Брянской области на значительно более короткий период времени; «Овручский коридор» в северо-западную часть Украины зимой 1943/44 года являлись самыми важными из таких брешей. Но для всех партизанских отрядов в определенные периоды, а для большинства из них постоянно, воздушное сообщение являлось единственным доступным способом контактов с «Большой землей». Доля снабжения партизан оружием по воздуху в ходе войны увеличилась с одной четверти в начале 1942 года до половины летом 1944 года. Если радио могло передавать командирам партизан необходимые сведения и приказы, то только по воздуху можно было организовать доставку специально подготовленных кадров, инспекторов и представителей центрального командования, призванных обеспечить беспрекословное подчинение партизанских командиров требованиям режима. Зримое свидетельство заботы Центра о партизанах, обеспечивавшееся воздушным сообщением, вероятно, имело даже более важное значение для морального состояния партизан, чем радиосвязь. Если обеспечение партизан всем прочим, помимо оружия, взрывчатки и радио, не являлось важным аспектом поддержки с воздуха, то возможность снабжения партизан по воздуху продуктами питания в чрезвычайных ситуациях порой являлась единственным средством поддержания жизни партизан. Что означало для партизан полное отсутствие поставок по воздуху – было продемонстрировано в Крыму, когда в результате превосходства немцев в воздухе и большой удаленности от советских аэродромов (после сдачи Севастополя ближайшие базы находились на Кавказе) воздушное сообщение было полностью прервано на четыре месяца зимой и весной 1942/43 года^[34]. По признаниям очевидцев, партизанам пришлось питаться мясом умерших еще осенью лошадей^[35], а по докладам немцев, отмечались случаи людоедства. Справедливости ради следует сказать, что поддержка с воздуха в определенной степени оказывала негативное влияние на действия партизан; необходимость строительства посадочных площадок и затрачиваемое на ожидание самолетов время снижало их мобильность. По всей вероятности, задержка, вызванная ожиданием прибытия самолетов, стала главной причиной почти полного уничтожения партизанского отряда М.И. Наумова^[36]. Но в целом подобные негативные последствия были не столь значительными. Ярким свидетельством признания советским руководством важности радиосвязи и воздушного сообщения с партизанами может служить тот факт, что Центральный штаб партизанского движения находился отнюдь не в непосредственной близости к руководимым им отрядам, а неподалеку от Москвы, с тем чтобы обеспечить более качественную радиосвязь и использовать находящиеся в Московской области авиационные базы^[37].

Основные этапы действий партизан

Нередко встречающееся в серьезных и отличающихся глубиной научных работах неправильное понимание роли советского партизанского движения возникает от недостатка информации об этой стороне войны в СССР и обусловлено спецификой целей и условий, оказавших влияние на партизанское движение. Еще большую путаницу способно внести то, что советское партизанское движение не развивалось единообразно. Существовало три четко просматриваемых этапа в действиях партизан, причем первый этап настолько отличается от последующих, что его можно охарактеризовать как отдельный эпизод в истории партизанских войн.

1. Первый этап: июнь – декабрь 1941 года

Первый этап действий партизан базировался на плане, упомянутом выше. Следует лишь отметить, что планом, по сути, намечалось равномерное распределение небольших партизанских отрядов по всем административно-территориальным единицам оккупированной территории. Отказ учитывать особенности местности, по всей видимости, отчасти объяснялся неправильным пониманием китайского опыта партизанской войны. План также был основан на ошибочном предположении, что действия партизан будут ограничены относительно небольшой территорией, оккупированной противником на сравнительно короткий период времени. Учитывая быстроту продвижения немцев и загруженность советского руководства другими проблемами, вряд ли стоит удивляться, что первоначальный план не претерпел кардинальных изменений в течение 1941 года. Кроме того, план преследовал важные политические цели, которые, по всей видимости, заставили режим сохранять подобную форму организации партизанского движения везде, где это было возможно. Но самой серьезной ошибкой стало заблуждение, будто территориальный партизанский отряд сможет опираться на тесные тайные контакты с местным населением. Ядро партизанского отряда должно было быть «постоянным» – партизанам следовало жить вместе в лесу, а не скрываться каждый в отдельности в деревнях после проведения операций. Но партизанам было необходимо иметь тайных помощников среди крестьян для участия в коротких рейдах. К тому же предполагалось, что партизанские группы смогут оставлять раненых на попечение жителей деревень^[38]. Окажись все эти расчеты верными, партизанские отряды смогли бы оставаться небольшими и высокомобильными (в пределах ограниченной территории). Но все эти планы строились на безоговорочной поддержке советских партизан местным населением, которой они не смогли заручиться и которую сравнительно редко получали в 1941 году. Вероятно, одной из главных особенностей, наложивших отпечаток на развитие партизанского движения в этот период, стало отсутствие поддержки советской политической системы широкими слоями населения после крупных побед немцев. Большая часть населения оккупированных регионов была убеждена, что советская система оказалась слабой и возврата к ней уже не будет. Здесь нет необходимости оценивать размах, с которым население приветствовало подобное развитие событий, ясно лишь то, что большинство было готово мириться с ним. Но даже среди этого большинства всегда находились люди, помогавшие партизанам потому, что те тоже были «русскими» (или «нашими», реже «украинцами»). Партизаны никогда не испытывали недостатка в помощниках, собиравших и передававших сведения о действиях противника. Но и немцам в свою очередь также удалось создать широкую сеть добровольных осведомителей из открытых противников советской власти и предателей. Хотя наибольших успехов удалось добиться в 1941 году, но и впоследствии противостоящие партизанам силы немцев в большинстве сельских регионов продолжали получать подробные сведения. Например, один партизан вспоминает, как был вынужден нести своего умирающего товарища пятнадцать километров, поскольку, хотя во встречавшихся по пути деревнях и не было немецких войск, он знал, что, если остановится в одной из них на несколько часов, об этом непременно сообщат оккупационным властям^[39]. В подобной обстановке, хотя партизаны и могли получить какую-то поддержку симпатизирующих им жителей деревень, все же не приходилось особо на нее рассчитывать.

Изоляции, в которой партизаны оказались в 1941 году, во многом способствовало и то, что в большинстве своем они были «ярыми сторонниками» советской системы, а не простыми гражданами. Среди партизан была высока доля городских жителей и людей, занимавших на селе посты хозяйственных и партийных руководителей; крестьян было мало. Связь командиров и многих рядовых партизан с партией и НКВД была не способна внушить простым сельским жителям любовь к ним. Хотя данное обстоятельство на ранних этапах мешало партизанскому движению заручиться поддержкой населения, оно способствовало довольно высокой степени сплоченности и лояльности к режиму самих партизан. Кроме того, проводимая немцами политика уничтожения коммунистов просто не оставляла им выбора. Однако, несмотря на попытки использовать имевших опыт конспиративной работы «старых большевиков», «аппаратчикам» недоставало необходимой подготовки и знания местности. И что еще более важно, партизанам не хватало того, что могло дать партизанскому движению лишь время, – процесса «естественного отбора», путем которого те, чьи психологические качества делали их непригодными для партизанской жизни, должны были быть удалены или, во всяком случае, отстранены от командования.

Итог всех этих недостатков можно сформулировать кратко. Первые партизанские отряды несли огромные потери; во многих районах, в особенности на враждебно настроенной Западной Украине, они исчезли бесследно. Практически никаких значительных успехов в военном отношении добиться не удалось. Остатки партизанских отрядов скрывались в лесах или деревнях либо пытались добраться до занимаемых Красной армией позиций. В одном из неопубликованных советских источников признается, что в Сталинской (ныне Донецкой) области многие подпольщики и партизаны дезертировали или даже переходили на сторону немцев. Другие без разрешения «эвакуировались» в тыл за линию фронта; в одном из районов число таких «эвакуировавшихся» составило двадцать семь человек из тридцати трех, оставленных для подпольной работы. После войны кое-кто из этих людей в свое оправдание придумывал истории о несуществующих партизанских отрядах. В мае 1942 года даже потребовалось создавать совершенно новый «подпольный обком»^[40]. Одно из недавно появившихся советских мемуарных произведений, подводя итог сложившейся ситуации, прямо утверждает, что крупные по размаху, но непродолжительные действия партизан (в Киевской области) в конце лета 1941 года стали лишь «прологом к организации и ведению партизанской войны на Украине»^[41].

2. Второй этап: декабрь 1941 г. – осень 1942 г.

Сигналом к началу второго этапа, характеризуемого появлением практически заново организованного партизанского движения, послужил разгром немцев под Москвой. Тогда удалось не просто остановить наступление, а нанести противнику поражение, имевшее важнейшее значение. И хотя силам немцев удалось избежать полной катастрофы, способность Красной армии снова сражаться на равных стала очевидной. Большинство населения на оккупированной территории больше не считало, что советская система потерпела крах. Простому человеку теперь не надо было думать о том, как приспосабливаться к жизни в условиях жесткого немецкого правления, тем более что попытка приспособиться могла оказаться отнюдь не безопасной в случае возвращения советской власти.

Звучит иронично, но отчасти сами по себе победы немцев на раннем этапе стали причиной создавшегося положения, при котором резкое изменение общественного мнения могло стать основой для возрождения партизанского движения. В течение лета и в начале осени миллионы советских солдат оказались отрезанными за вражеской линией фронта. Большинство попало к немцам в плен. И хотя многие (главным образом лица украинского происхождения) позднее были отпущены, сотни тысяч оказались брошенными голодать за колючей проволокой. Появление слухов о подобном обращении заставляло остававшихся на свободе солдат всеми силами стремиться избежать плена. Они тысячами прятались в деревнях, стараясь не попадаться никому на глаза. Те, кому это не удавалось, скрывались в лесах и болотах. Там они сбивались в отряды для самозащиты и добычи пропитания. Появление подобных спонтанно возникавших отрядов является единственной крупицей правды в широко распространенном после войны в эмигрантских кругах мифе о том, что партизанское движение якобы стало самопроизвольным восстанием русского народа против немецкой оккупации. На самом же деле «спонтанно возникавшие» отряды были почти целиком озабочены проблемой выживания. Их нападения на деревни и атаки против созданных там немцами из местного населения вспомогательных полицейских сил в первую очередь имели целью добычу продовольствия.

В любом случае большинство «кочующих» групп красноармейцев вскоре попадало под контроль представителей режима. Так же как и партийные «аппаратчики», политработники Красной армии (комиссары и политруки) объявлялись немцами вне закона, и в результате у них не оставалось иного выбора, кроме сохранения лояльности к советскому режиму. Многие офицеры Красной армии также считали себя связанными обязательствами с системой. Пока перспективы существования советского режима выглядели безнадежными, эти люди мало что могли сделать для активизации согласованных действий солдат против немцев. Зачастую сами офицеры и политруки пребывали в апатии и бездействовали. Возникшие после поражения немцев в декабре 1941 года перспективы победы Советского Союза побудили ярых сторонников системы на активные действия; порой даже незначительные успехи Красной армии имели тот же результат. Очень часто на помощь офицерам Красной армии приходили остатки территориальных партизанских отрядов.

Описанный выше процесс происходил главным образом в северных лесистых и болотистых регионах: в Белоруссии, в Брянских лесах и в более удаленных к северу частях оккупированной территории РСФСР. В этот период на Украине и в степных областях РСФСР партизан практически не было, немцы быстро очистили эти места от отрезанных от основных сил красноармейцев. Но с точки зрения ближайших военных задач возрождавшиеся там партизанские силы находились в выгодном положении, поскольку были способны оседлать ведущие к главным полям сражений линии немецких коммуникаций. Поэтому, несмотря на другие неотложные дела, режим (действуя главным образом через командиров Красной армии и политработников) прилагал огромные усилия по организации, снабжению и централизации управления разрозненными и плохо организованными солдатами-партизанами. Для этого очень широко использовались радиосвязь и воздушное сообщение. Группы, высаживающиеся на парашютах или направляемые через коридоры, вступали в контакт с партизанами, смещали ненадежных командиров, а от других добивались подчинения Москве.

К лету 1942 года возникавшие в результате вышеописанного процесса партизанские отряды по количественному составу значительно превосходили те, чья численность в соответствии с территориальным планом не должна была превышать двухсот человек. Как правило, численность партизанской группы (вполне заслуживающей обобщающего названия «бригада») составляла от 350 до 2000 человек. В отличие от территориального отряда партизанская бригада не была привязана к одной административно-территориальной единице, и многие партизанские отряды время от времени перемещались. Но такие перемещения, как правило, происходили нечасто и вызывались необходимостью, а не были подчинены какому-либо плану. Если отряду удавалось занять выгодную позицию по отношению к немецким коммуникациям, он мог относительно успешно проводить свои операции. Но даже в таких условиях в каждом отдельном случае эффективно использовать удавалось лишь небольшую часть имевшегося личного состава. Партизаны стремились избегать рискованных или требовавших значительных усилий операций, ибо после периода огромных трудностей и лишений их положение к тому времени стало относительно безопасным и благополучным. Поскольку в большинстве своем они являлись бывшими солдатами, призванными на службу из разных частей СССР, мало кто из них был связан с местным населением, но многие вступали в связь с местными женщинами. Подобные связи усилили стремление партизан отвести от себя «гнев» немцев. В результате возродившееся партизанское движение с его крупной численностью и влиянием на достаточно обширной территории имело весьма скромные военные достижения. Вместе с тем, поскольку партизаны стремились ограничить свое пребывание лишь районами с благоприятными условиями местности, единственным значимым результатом их действий на большей части оккупированной территории могла стать лишь демонстрация того, что советская власть не перестала существовать.

3. Третий этап: осень 1942 г. – лето 1944 г.

Вполне очевидно, что описанное выше положение дел не могло полностью удовлетворить советский режим. Он прилагал значительные усилия для возрождения партизанского движения, направляя в него существенную часть и без того скудных людских и материальных ресурсов. Взамен удалось получить довольно мощное политическое орудие и нанести кое-какой ущерб линиям немецких коммуникаций. Однако требовалось намного большее, в особенности потому, что численность партизан постоянно возрастала.

Предпринятые советским режимом меры шли в двух направлениях. Во-первых, там, где это было возможно, партизанские отряды должны были усилить удары по немецким коммуникациям. Последовавшие ответные удары немцев расшевелили партизан и вынудили их отказаться от «оседлого» образа жизни. «Семейные связи» оказались нарушенными. В результате в Белоруссии и находящихся севернее районах РСФСР в действиях партизан стала наблюдаться большая активность, но масштабы вооруженной борьбы по-прежнему оставались ограниченными в сравнении с огромным количеством вовлеченных в нее людей. На юге был выбран несколько иной курс. Партизаны в районе Брянских лесов занимали исключительно важное в стратегическом отношении положение, находясь в непосредственной близости к основным немецким позициям. К концу 1942 года, после советской победы под Сталинградом, отступление немцев было лишь делом времени. После этого местоположение партизан теряло свои стратегические преимущества по отношению к немецкой армии. С другой стороны, Брянские леса по своему стратегическому положению были выгодно расположены по отношению к Украине. Они находились на стыке с северной оконечностью раскинувшихся на востоке Украины степей (между ними находилась переходная зона, или лесостепь). К тому же скрытый разрозненными лесными массивами путь вел от Брянска к Днепру. За Днепром находились обширные леса Северо-Западной Украины, где до этого времени партизаны практически не появлялись. Поэтому Брянские леса предполагалось использовать в качестве гигантского плацдарма, откуда партизанское движение должно было распространяться на новые регионы^[42]. План действий в течение 1943 года предусматривал переброску украинских партизан (которые тогда почти целиком базировались в южной части Брянских лесов) на запад и юго-запад.

«Выполнение этого важнейшего задания было сопряжено с серьезными трудностями, в особенности в малолесных и степных районах, занимавших большую часть территории Украины. Их можно было преодолеть путем переброски сильных, хорошо вооруженных и обеспеченных всем необходимым партизанских соединений из северных, лесистых районов Украины на правый берег Днепра и дальше на юг и юго-запад, в районы, где находились важнейшие коммуникации армии противника. Именно такое задание было дано в Кремле 2 сентября 1942 года руководителями партии командирам двух самых сильных партизанских соединений Украины – С.А. Ковпаку и А.Н. Сабурову. Их соединения должны были проложить другим крупным партизанским соединениям путь на запад, на правобережную Украину»^[43].

Эти «кочующие» отряды стали отличительной особенностью последнего этапа партизанской войны. Пользуясь дезорганизацией немцев и катастрофической нехваткой у них войск и техники после поражения под Сталинградом, партизанские соединения перемещались на сотни километров. Обычно «кочующие» отряды держались в лесах. Партизанские штабы прилагали огромные усилия, стремясь заставить такие отряды выдвигаться в глубь степных районов, но даже эти партизанские части «особого назначения», как правило, не торопились выходить на открытую местность к югу от железной дороги на участке Киев – Ровно^[44]. Исключением стала кавалерийская бригада М.И. Наумова, хотя и ее достижения вряд ли были обнадеживающими. Бригада покинула Брянскую область в феврале 1943 года, повернула на юг к Днепру (который перешла по льду около Черкасс) и успела пересечь большую часть степной полосы Украины до того, как ее почти полностью уничтожили в лесах к западу от Киева. Из 1400 человек, участвовавших в рейде, лишь трехстам удалось укрыться в лесах на севере Украины в нескольких километрах от Днепра. Там Наумов и уцелевший личный состав его отряда сыграли свою роль в развитии партизанского движения на северо-западе Украины.

Более важное значение в этой «пересадке» партизанского движения на «новую почву» имели действия бригад под командованием С.А. Ковпака и А.Н. Сабурова, которые двигались от Брянска прямо вдоль среднего течения Днепра, где река переходит из Белоруссии на Украину. Вслед за ними последовали другие партизанские группы, и к лету 1943 года весь лесной регион Северо-Западной Украины, к востоку от Волыни, превратился в новый партизанский плацдарм. В целом в плане военных достижений эта «пересадка» дала весьма скромные результаты, но имела, как оказалось впоследствии, крайне важное политическое значение. Более того, в 1944 году «кочующие» отряды стали готовым орудием для распространения советского партизанского движения на соседние страны.

Борьба с партизанами

1. Проникновение

Послевоенный опыт, в частности в Малайе и на Филиппинах, показал, что одним из самых эффективных методов борьбы с партизанами является использование небольших по численности подразделений хорошо подготовленных солдат, проникающих в леса, где находятся партизаны. Сражающиеся с ними войска имеют в своем распоряжении весь набор современных технических средств ведения войны, но им приходится передвигаться «ощупью», с тем чтобы не выдать своего присутствия партизанам. Их атаки способны уничтожить и деморализовать всех партизан в зоне проведения операций, но в первую очередь целями для них являются командные кадры партизанского движения.

В ряде случаев немцы весьма успешно использовали подобную тактику. Подразделение «Граукопф», в состав которого входили в основном русские, сочетало отвлекающие действия с проникновением. Оно сыграло существенную роль в сокращении численности партизан, сосредоточенных в районе Ельни и Дорогобужа, хотя последних удалось полностью уничтожить другими методами. Были и другие аналогичные примеры. На юге Брянской области группа сотрудничавшего с оккупантами Бронислава Каминского отчасти использовала тактику проникновения. Небольшие отряды крымских татар при поддержке немцев и их союзников наносили удары по советским партизанам в горах Крыма. Украинские партизаны-националисты (обычно без поддержки немцев) вели настоящую войну против советских партизан в лесах Северо-Западной Украины.

Примечательно, что во всех этих примерах основная нагрузка по проведению операций против партизан выпадала на долю подразделений, состоявших из их соотечественников, а немцы лишь направляли и поддерживали их действия. Опыт последних лет свидетельствует, что проникающие в места расположения партизан подразделения вовсе не обязательно должны состоять из местного населения, но, как легко понять, «чужакам» требуется больше времени для подготовки и ознакомления с условиями местности. Немцам не хватало времени и ресурсов для самостоятельного успешного проведения операций по проникновению. Они крайне неохотно выделяли даже небольшие силы своих отборных войск для борьбы с партизанами. Ввиду сильной нехватки войск на фронте немецкая позиция вполне понятна. Лишь очень сильные и умеющие приспосабливаться к нелегким условиям молодые солдаты способны выдержать все тяготы такого вида операций против партизан. Пожилые люди, преобладавшие в немецких охранных войсках, были не только физически негодны, но и просто боялись густых лесов. Если бы немцы в начале войны оказались готовы провести призыв на службу советских граждан, то им удалось бы создать большое количество способных эффективно действовать подразделений, аналогичных описанным выше. Но к тому моменту, когда указание Гитлера не вооружать «недоразвитых» славян выполнялось уже не столь строго, времени для тщательной подготовки, которой требуют операции по проникновению, уже не осталось. Партизанам удалось хорошо закрепиться; антисоветски настроенная часть местного населения оккупированных территорий оказалась деморализованной. В таких условиях было трудно подобрать надежных исполнителей для проведения операций. Более того, особый характер действий советских партизан ставил под сомнение успех проведения данного вида операций в качестве основного средства борьбы с партизанами. Небольшие подразделения, выполнявшие операции по проникновению, могли наносить крупным партизанским бригадам лишь беспокоящие удары, но были не в силах уничтожить их полностью. Кроме того, при отсутствии поддержки с воздуха или более совершенного оружия значительно снижалось преимущество подразделений, направляемых на борьбу с партизанскими отрядами, равными им по численности.

2. Блокпосты, окружение и прочесывание

Основные тактические приемы, широко использовавшиеся немцами, включали в себя создание блокпостов для охраны важных шоссейных и железных дорог, а также периодически проводимые крупные операции по окружению и прочесыванию лесов, где находились основные опорные пункты партизан. Первый тактический прием был чисто оборонительным, но он в значительной мере способствовал достижению одной из главных целей – не дать партизанам возможности ослабить военные усилия Германии, направленные против советских регулярных сил. В северных регионах, не имевших крупного промышленного производства, немцев не особо беспокоило положение в районах, удаленных от городов, шоссейных и железных дорог, пока там сохранялось спокойствие. В городах находились немецкие гарнизоны, чьи посты располагались через определенные промежутки вдоль дорог. Небольшие мобильные группы периодически патрулировали дороги или оказывали помощь блокпостам в случае нападения на них. Как правило, этих оборонительных мер в сочетании с эффективной системой ремонта дорог было вполне достаточно для сохранения линий коммуникаций. Эти меры не могли предотвратить отдельных повреждений шоссейных и железных дорог, а также внезапных согласованных действий партизан (особенно в 1943 и 1944 годах) по нарушению движения транспортных потоков, но они оказались способны помешать полному прекращению движения.

У немцев в решающие моменты какой-либо кампании, разумеется, вызывали беспокойство потенциальные возможности партизан по нарушению движения транспорта. Поэтому немецкое командование признавало необходимость наступательных действий для сдерживания растущей мощи партизан. Тактика окружения и прочесывания стала главным средством немцев для достижения этой цели. Крупные подразделения войск блокировали лесные районы, где базировались партизаны. Когда все выделенные для проведения операции подразделения прибывали на место, они начинали движение к центру окруженного района, уничтожая на своем пути всех встречавшихся им партизан. Если удавалось сохранить кольцо окружения и тщательно обыскать весь район, то теоретически по окончании проведения операции партизан не должно было остаться вообще. Там, где численность осуществлявших окружение войск была крупной, район прочесывания небольшим, а партизаны были слабы или неопытны, такая тактика время от времени приносила успех. В одном случае (в районе Ельни и Дорогобужа) она оказалась успешной и тогда, когда партизаны были сильны и многочисленны. В этом случае важным фактором стало то, что партизаны, усиленные большим количеством войск Красной армии, в военном отношении представляли собой скорее регулярную часть. Партизаны в районе Ельни и Дорогобужа действовали столь успешно, были так хорошо вооружены и подготовлены к проведению военных операций, что смогли сражаться с немцами, приняв их правила игры. Партизаны нанесли противнику значительный урон, но сами были полностью уничтожены. Следует отметить, что впоследствии в этом районе не произошло возрождения партизанского движения в крупных масштабах. В последующие годы в ряде случаев немцам удавалось ловить крупные партизанские группы (такие, например, как отряды Наумова и Ковпака) на открытой местности или в малопригодных для партизан районах, где их можно было почти полностью уничтожить путем окружения. Но в густых лесах и болотах, являвшихся основными районами действий партизан, ядру окруженного партизанского отряда почти всегда удавалось прорваться через слабые места в кольце окружения и скрыться в близлежащих лесных районах.

Поэтому такая тактика редко позволяла немцам уничтожить большое количество партизанских отрядов или их командиров, а рядовым партизанам всегда можно было найти замену. Однако это отнюдь не означает, что данная тактика была выбрана неверно. Она мешала наращиванию сил партизан и срывала их планы, резко ослабляла их боевой дух, в особенности когда они оказывались лишены жилищ на зиму, запасов продуктов питания и воздушного сообщения, а также на время уменьшала угрозу линиям коммуникаций. Подобная тактика позволяла воспользоваться изначально присущими партизанам слабостями, связанными с их зависимостью от лагерей или аэродромов; она также давала возможность немцам использовать свои определенно сильные стороны. И хотя в борьбе с партизанами немцы не стремились постоянно действовать силами более крупными, чем ограниченное количество второразрядных войск охраны, время от времени они могли себе позволить привлекать для коротких операций значительные подразделения, снятые с фронта. В Ельнинской операции, которая была особенно крупной и продолжительной, в течение почти двух месяцев использовались два армейских корпуса. В конце весны 1943 года примерно такие же силы действовали в течение нескольких недель на севере Брянской области. Поскольку привлеченные войска не проходили специальной подготовки, их отсутствие на фронте по времени не намного превышало продолжительность самой операции. Подобным же образом для коротких операций удавалось получить необходимое количество самолетов наблюдения, когда потребности фронта в авиации были не столь высоки.

3. Операции против гражданского населения

Учитывая, что главной целью было обеспечение безопасности коммуникаций, а не усмирение непокорных, используемая немцами тактика сама по себе была неплохим средством снизить наносимый партизанами ущерб, при затрате на это минимальных ресурсов. Но тактика немцев заставляла их не считаться с населением занятых партизанами районов и так называемых «сумеречных зон», находившихся на стыке с ними. Если предположить, что немцы оказались бы готовы платить иную цену, то есть как можно меньше тревожили бы беззащитное местное население при проведении операций против партизан, они, вероятно, проявили бы больше благоразумия. В весьма успешной Ельнинской операции отношение к гражданскому населению было достаточно взвешенным. Но в большинстве случаев при проведении операций против партизан немцы придерживались мнения, что, поскольку гражданское население снабжает партизан продуктами и разведывательными сведениями, оно должно быть наказано. К тому же немцы полагали, что уничтожение сельскохозяйственной продукции заставит партизан голодать. В результате ужасные злодеяния совершались против гражданского населения, в том числе против стариков, женщин и детей. Сожжение деревень было одной из главных отличительных черт операций по прочесыванию местности. Кроме этого, немцы проводили облавы на всех трудоспособных молодых мужчин и женщин для отправки их на работу в Германию. Совокупный результат подобных мер приводил к тому, что нейтрально настроенная часть местного населения обращала свои взоры в сторону партизан, что, в частности, обеспечивало приток в их ряды свежих сил из лиц, стремившихся избежать отправки на работу в Германию. Теоретически немцы могли бы добиться изоляции партизан путем полной эвакуации населения из районов проведения операций, но обширные пространства и количество жителей, трудные условия местности, а также сила самих партизан делали подобное решение проблемы невозможным. Антигуманные полумеры способствовали полному отторжению населения от немцев и значительно облегчили советскому режиму проблему возврата поддержки народа.

4. Местная самооборона

Одним из относительно эффективных методов борьбы с партизанами является вооружение местного населения для самозащиты. Учитывая цели Германии, подобный тактический ход в лучшем случае мог иметь второстепенное значение. Там, где антисоветские элементы сотрудничали с немцами, например в отдельных районах Брянской области и в Крыму, деревенская самооборона в сочетании с операциями по проникновению использовалась уже на ранних этапах. Немного позднее в деревнях немцы стали вооружать отряды местной вспомогательной полиции. Эти отряды сыграли существенную роль в поддержании порядка, например в районе Ельни и Дорогобужа. Как правило, отряды полиции были плохо вооружены, а их боевой дух был слишком низок для успешной борьбы с партизанами, но созданные в отдельных районах в 1944 году так называемые «укрепленные деревни» в ряде случаев успешно отбивали атаки партизан.

Оценка. Эффективность партизанского движения как средства ведения войны с помощью нерегулярных сил

В очередной раз следует подчеркнуть, что невозможно разделить политические и военные составляющие любых партизанских операций. На предыдущих страницах достаточно ясно показано, что существовала постоянная тесная взаимосвязь между военной и политической обстановкой в районах партизанских операций, а также то, что и партизанские операции, и операции немцев неизменно влекли за собой важные политические последствия. Но для анализа представляется возможным провести разграничение между тем, как результаты партизанских операций в политическом и военном отношении повлияли на исход войны, и тем, какое значение в более отдаленном плане они имели для советской системы в целом. В последующих разделах мы попытаемся определить, какое влияние партизаны оказали на состояние военной мощи воюющих сторон.

1. Разрушение коммуникаций

Одной из главных задач, поставленных советским режимом перед партизанами в самом начале войны, было разрушение немецких коммуникаций. Достижению этой цели придавалось огромное значение на протяжении всей войны. Как отмечено в предыдущих параграфах, германские контрмеры не позволили полностью нарушить сообщение ни по одной из имевших важное значение дорог. Начиная с лета 1942 года атаки партизан, не представляя непосредственной угрозы для немецких фронтовых частей, сильно замедляли поставки и передвижение войск, вызывали нехватку боеприпасов и продовольствия и уменьшали количество подвижного состава железных дорог. В отдельных случаях (например, в городе Дрисса к северо-западу от Полоцка) атаки партизан выводили из строя имевшие важное значение мосты. Крупные операции по разрушению коммуникаций координировались с действиями Красной армии. Весной 1943 года одна из таких операций была проведена на ведущей к Брянску основной железнодорожной магистрали, когда немцы стягивали свои силы для последнего главного наступления (план «Цитадель»). Последовавшая задержка наступления отчасти стала причиной его полного провала. Подобным же образом партизаны своими согласованными действиями по разрушению железных дорог в ночь с 3 на 4 августа 1943 года содействовали контрнаступлению Красной армии, последовавшему сразу после того, как было остановлено немецкое наступление. Крупнейшему наступлению Красной армии в Белоруссии следующим летом предшествовали скоординированные действия партизан, в ходе которых была предпринята попытка провести девять тысяч подрывов железнодорожного полотна. Последовавшее временное прекращение железнодорожного сообщения сильно снизило мобильность немецких частей^[45]. Хотя операции по разрушению железных дорог вряд ли были способны кардинально изменить стратегический баланс сил, они имели немаловажное значение. Учитывая то, что советским войскам так никогда и не удалось достичь превосходства в воздухе, способного воспрепятствовать продвижению немцев, операции партизан являлись ценным дополнением, а в отдельных случаях сознательно использовались вместо ударов с воздуха.

2. Боевая поддержка Красной армии

Как и все нерегулярные силы, советские партизаны были призваны наносить беспокоящие удары, а не вести крупномасштабные действия против регулярных войск противника. Сознавая это, советское командование не часто отдавало партизанам приказы атаковать тыловые районы, находившиеся на передовой немецких войск. Такими атаками вряд ли можно было добиться максимального в военном отношении успеха, поскольку принимающие в них участие партизаны почти неизбежно были бы уничтожены. Но в особых условиях партизанские подразделения использовались в военных действиях в качестве вспомогательных сил Красной армии. Во время немецкого контрнаступления в районе Житомира в ноябре 1943 года несколько крупных партизанских частей прикрывали отход регулярных советских войск на правом фланге в лесах и болотах реки Припяти^[46]. Крупная концентрация партизан и войск Красной армии в районе Ельни и Дорогобужа отчасти представляла собой попытку советского командования отрезать основные силы немецкой группы армий «Центр» на подступах к Москве. Эта попытка провалилась, и партизаны в конечном итоге были уничтожены. Партизаны оказывали помощь войскам, вклинившимся (в районе Кирова и Витебска) в занимаемые немцами позиции зимой 1941/42 года, и позднее помогали частям Красной армии при форсировании рек. Но в целом результаты непосредственного участия партизан в боевых действиях были весьма скромными.

3. Разведка

Роль партизан в сборе важной в военном отношении информации, несомненно, была более существенной, но точно оценить ее довольно трудно. Как упоминалось выше, первоначальный план не предусматривал масштабного участия партизан в сборе разведывательной информации. На протяжении войны советский режим поддерживал связь с большим количеством подпольных разведывательных сетей на оккупированной территории. Часть из них оставалась полностью независимой от партизан. Но многие тайные агенты пользовались партизанскими базами, когда им грозил арест, да и просто в тех случаях, когда требовался отдых от напряжения, в котором постоянно находится разведчик. Даже когда тайный агент не шел к партизанам, сознание того, что рядом есть место, где можно укрыться в случае опасности, поддерживало его морально. Помимо этого, партизаны обеспечивали прямую радиосвязь с советским командованием, передавая разведывательные сведения и получая инструкции. Видимо, желание наладить оперативную передачу разведывательных сведений стало главной причиной того особого внимания, которое уделялось обеспечению партизан рациями. Партизаны вносили свой вклад в сбор разведывательной информации путем создания собственной сети осведомителей, часто занимавшихся сбором не только сведений, касавшихся планов противника в отношении партизан, но и полезных в целом для советской разведки. На более поздних этапах войны партизаны смогли даже подключаться к телефонным линиям немцев. Все это, несомненно, существенно помогало советским военным усилиям, в особенности потому, что Красная армия не обладала теми возможностями радиоперехвата для получения сведений о военных планах противника, какими обладали немцы.

4. Подрыв экономики

Немцы были заинтересованы в производстве продукции на оккупированных территориях, в частности для поддержки своих армий на полях сражений. Если бы партизанам удалось существенно повлиять на уменьшение ее выпуска, они бы нанесли серьезный ущерб военным усилиям противника. Однако те районы, где действовали партизаны, не имели важного экономического значения. Партизаны на протяжении всей войны препятствовали сбору немцами продовольствия в Белоруссии и прилегающих районах Российской Федерации; начиная с 1943 года они срывали планы по сбору продовольствия на севере Украины. Но в этих регионах традиционно ощущался дефицит продуктов питания, их неплодородные почвы не могли обеспечить продовольствием само коренное население. Даже при отсутствии давления со стороны партизан, немцы смогли бы «выжать» из этих неплодородных земель лишь небольшую часть зерна и мясомолочной продукции из того количества, которое они рассчитывали получить на оккупированной территории. Имевшие действительно важное значение излишки продовольствия были в центральных и южных областях Украины, а также в оккупированных черноземных областях РСФСР (большинство которых, кроме Курской области и Крыма, немцы занимали очень небольшой период времени). Партизаны мало чем могли помешать сбору продовольствия в этих степных регионах. Имеющиеся статистические данные о сборе немцами продовольствия свидетельствуют, что по меньшей мере до 1943 года планы поставок зерна в основном выполнялись за счет зерна, производимого на Украине. Планы по мясу и молочным продуктам были выполнены не полностью, чему отчасти способствовали действия партизан, но основными причинами этого стали бойкот крестьян и неучтенная реквизиция продовольствия немецкими частями.

Предприятия горнодобывающей и металлургической отраслей также почти полностью располагались в южных степных регионах – в Донбассе и Днепропетровске. Если бы партизанам удалось помешать добыче полезных ископаемых, в частности марганца, они бы нанесли серьезный урон промышленности Германии, но партизанские отряды, действовавшие в непосредственной близости к ведущим добычу марганца рудникам, удалось быстро и без труда уничтожить. На западе Украины рейдовый отряд Ковпака предпринял попытку уничтожить важные нефтяные промыслы Галиции, но не добился успеха. Предприятия других отраслей промышленности также были сконцентрированы в городах, расположенных в степных регионах. Даже второстепенные производственные центры в городах Белоруссии и Брянской области были надежно защищены немецкими гарнизонами от атак партизан. Жестокие преступления нацистов, в частности насильственная отправка рабочей силы в Германию, постоянно испытываемый населением городов вследствие прекращения поставок продовольствия голод и убийство сотен тысяч квалифицированных работников еврейской национальности, сыграли куда более существенную роль в снижении уровня промышленного производства, чем действия партизан.

Наиболее серьезные последствия их действия имели для производства древесины. Места ее заготовки были расположены в районах действий партизан. Они уничтожили или захватили много небольших лесопильных заводов в районах Брянска и Припяти, а также препятствовали сплаву леса по рекам Припять, Днепр и Сож. К августу 1943 года немцы были лишены почти 80 процентов круглого леса и лесоматериалов, необходимых им на Украине, вместе с тем половина лесопильных заводов Белоруссии была уничтожена, а план по заготовке древесины был недовыполнен на 44 процента. В целом в 1943 году партизанам удалось уменьшить объем лесозаготовок почти на 35 процентов, а производство лесоматериалов – на 42 процента. Вмешательство партизан в процесс заготовки древесины косвенно повлияло на добычу угля, поскольку шахты Донбасса не могли нормально работать без поставок крепежного леса.

5. Материальные и людские ресурсы

Приведенная выше оценка достижений партизан показывает, что материальный ущерб, нанесенный ими военным усилиям Германии, и материальная помощь, оказанная военным усилиям Советского Союза, были существенными, но далеко не впечатляющими. Однако, прежде чем подводить итоги этих достижений, необходимо рассмотреть затраты, на которые пришлось пойти советской системе ради этих достижений, а также степень истощения ресурсов Германии в результате мер, предпринятых для ограничения действий партизан.

Выделяемые немцами материально-технические ресурсы для борьбы с партизанами были незначительными. Немцы просто не использовали большого количества броневой техники или других видов вооружений, в которых ощущался недостаток. Оккупационные войска немцев были плохо вооружены, а вспомогательные силы, набираемые из местного населения, обычно получали захваченное у противника оружие, которое не могло эффективно использоваться находившимися на фронте немецкими войсками. Незначительное количество самолетов, выделявшихся для борьбы с партизанами, почти всегда в случае крайней необходимости могло быть изъято для иных целей. Советский вклад материально-технических ресурсов в партизанское движение был куда более существенным. Главные партизанские штабы, такие, например, как Украинский штаб партизанского движения, имели в своем распоряжении самолеты, а для поддержки партизан на время выделялись значительные авиасредства из воздушных частей Красной армии. Но использование этих самолетов существенно не влияло на уменьшение советского воздушного потенциала, поскольку советские силы (после лета 1942 года) редко оказывались в таком положении, когда возникала острая потребность в авиации для достижения важнейших военных целей. Поскольку многое указывает на то, что советский режим до конца 1942 года был не способен обеспечить партизан оружием и техникой в достаточной мере, становится ясным, что количество выделяемого до этого времени вооружения и техники истощало и без того ограниченные советские ресурсы. На протяжении войны возрастающие поставки партизанам вооружения играли уже менее заметную роль в плане истощения советских запасов, поскольку увеличение объемов производства и помощь западных союзников быстро исправили создавшееся положение.

Более важное значение имел баланс людских ресурсов. Изучение немецких отчетов и послевоенных советских источников позволяет дать вполне точную оценку численности советских партизан. В начале 1942 года на всей оккупированной территории было всего около 30 000 активно действовавших партизан, но уже к лету того же года их количество значительно выросло. Из общего количества, равного 150 000 человек, большая часть находилась в Белоруссии и прилегающих к ней регионах. Советские утверждения о том, что на Украине в июне 1942 года действовали 33 000 партизан, преувеличены, даже если включить в это число значительную часть украинских партизан, скрывавшихся на южной границе Брянских лесов^[47]. Другие советские источники более осторожны в своих оценках. В одном из них говорится, что в начале 1943 года в Белоруссии было 58 000 партизан и 40 000 в РСФСР, а общее количество партизан на всей оккупированной территории составляло 120 000 человек^[48]. Еще в одной советской работе указывается, что в мае 1943 года в Белоруссии было 75 000 «вооруженных» партизан и 20 000 на Украине^[49]. В любом случае последние цифры дают меньшее совокупное количество, чем то, которое можно получить по немецким отчетам, где указывается, что в середине 1943 года общая численность партизан составляла 200 000 человек. По всей видимости, верной является немецкая оценка уменьшения общей численности партизан до 175 000 человек после того, как часть наводненной партизанами территории была освобождена Красной армией в следующем году. Но немецкие и советские источники практически не расходятся в своих оценках общего количества людей, вовлеченных в партизанские действия на всем протяжении войны. Согласно советским источникам, 360 000 вооруженных партизан было в Белоруссии, 220 000 на Украине; с учетом партизан в РСФСР и других регионах указывается общее количество в 700 000 человек^[50]. Принимая во внимание многие факторы, неизбежно влияющие на точность оценки, советские цифры ненамного расходятся с оценкой численности партизан от 400 000 до 500 000 человек, получаемой по немецким документам. Ясно, что степень истощения живой силы партизан была высока, но нельзя точно сказать, какова в этом процессе была доля собственно потерь и какова доля отозванных и дезертировавших из партизанских отрядов.

Возможное общее количество в полмиллиона человек представляло собой весьма существенный вклад людских ресурсов, в особенности если учесть огромные советские военные потери и, как результат, острую нехватку призывников и рабочей силы. Однако вполне понятно, что было бы неправильным использовать эту цифру в качестве основы для оценки вклада партизанского движения в советские военные усилия, поскольку советский режим находил много других применений партизанам. Ясно, что для него было предпочтительнее, чтобы люди находились среди партизан, а не оказывались в распоряжении немецких властей на оккупированных территориях. Существует много свидетельств того, что людским ресурсам партизан часто находилось альтернативное применение. В ряде советских мемуаров приводятся примеры того, как пользующиеся доверием командиры и политработники убеждали отрезанных от основных сил красноармейцев не пытаться вернуться на фронт, поскольку советское руководство требует продолжения ими борьбы с врагом в рядах партизан. Зимой 1941/42 года коридоры на фронте делали довольно простым возвращение людей из многих партизанских отрядов на советские позиции, если бы это было угодно режиму. Например, в партизанских отрядах на севере Белоруссии в этот период было набрано и отправлено в Красную армию порядка 25 000 человек^[51]. Трудно объяснить, почему большинство белорусских партизан не было отправлено таким же образом в состав регулярных войск. Даже после ликвидации коридоров масштабное воздушное сообщение с партизанами могло бы быть использовано для возвращения людей на фронт. Но нет свидетельств того, что это делалось, исключением являлись лишь те случаи, когда вывозились тяжело раненные партизаны. Напротив, полеты к партизанам предназначались для постоянной отправки к ним, пусть и в небольших количествах, хорошо подготовленных технических специалистов и офицеров. Поэтому можно сделать вывод, что использование советским режимом людских ресурсов в качестве партизан было сознательным выбором, а значит, его необходимо охарактеризовать как вклад в ведение войны нерегулярными силами. Основную массу партизан составляли люди призывного возраста, и, следовательно, они были потеряны для службы в Красной армии. В конце войны общая численность советских вооруженных сил составляла порядка 10 миллионов человек. В общей сложности в разные периоды, начиная с 1942 года, от 15 до 20 миллионов человек были призваны на службу в советские вооруженные силы (огромные потери, понесенные в 1941 году, будет, пожалуй, не совсем уместно включать в наш подсчет, поскольку до конца этого года не существовало альтернатив использованию живой силы партизан). Следовательно, можно сделать вывод, что партизанское движение поглотило от 2 до 4 процентов от общего количества имевшихся людских ресурсов, пригодных для службы в армии.

Тот размах, с каким людские ресурсы, используемые для партизанской войны, связывали равное количество людских ресурсов Германии, убедительно демонстрирует значение партизанских действий, даже без учета их прочих достижений. Конечно, советские утверждения о потерях, нанесенных партизанами немцам, звучат фантастично. Например, утверждается, что партизаны в Орловской области уничтожили 147 835 немцев^[52]. В целом потери противника, понесенные от партизан во всех регионах, не превышали 35 000 человек. Гибель 224 немецких солдат во время одной партизанской атаки на воинский эшелон рассматривается в немецких донесениях как тяжелая потеря. Верно и то, что численность войск охраны на оккупированных территориях (в среднем от 200 000 до 250 000 человек в 1943 и 1944 годах) приблизительно равна численности активно действовавших в это же время партизан. Примерно половину от численности всех войск охраны составляли немцы. На первый взгляд может показаться, что имевшиеся в распоряжении Германии людские ресурсы, не используемые на фронте, были приблизительно равны подобным советским людским ресурсам. На самом же деле это было вовсе не так. Любая армия, имеющая протяженные линии коммуникаций в покоренной стране, вынуждена выделять существенное количество войск для их охраны, ибо, даже при отсутствии видимого вооруженного сопротивления, она должна охранять жизненно важные пути сообщения с находящимися в ее собственной стране базами от актов саботажа и стихийных восстаний населения. В действительности немцы крайне экономно выделяли войска для охраны линий коммуникаций; в 1941 году всего лишь одна дивизия охраняла 250 километров основной железной дороги в Белоруссии. Атаки партизан, несомненно, вынудили немцев увеличить количество войск охраны. С другой стороны, в случае крайней необходимости немцы могли посылать свои войска охраны на фронт. В других случаях регулярные войска могли сниматься с фронта для поддержки специальных операций против партизан. Со своей стороны советское командование не проявляло достаточной гибкости в использовании партизан для поддержки фронтовых частей и даже для оказания помощи одного партизанского отряда другим отрядам. Как правило, во время проведения операций против партизан район их расположения представлял собой полностью изолированный для действий немцев «остров».

Вторым, даже более важным фактором при оценке того, в какой степени действовавшие против партизан силы изымались из немецких людских ресурсов, является качественная характеристика войск охраны. Как правило, входившие в состав этих частей военнослужащие были слишком стары или физически непригодны для службы на фронте. От 20 до 25 процентов охранных частей представляли собой части, дислоцированные на оккупированной территории с тем, чтобы их можно было привлекать для охраны, пока они завершали процесс обычной военной подготовки. Хотя использование этих частей для борьбы с партизанами, возможно, и мешало их подготовке, как правило, они не были предназначены для действий на фронте.

Для борьбы с партизанами немцы использовали значительное количество войск стран-сателлитов (в основном словаков, венгров и румын). Подготовка и вооружение этих войск были такими плохими, а моральный дух столь низким, что на фронте они стали бы обузой. Аналогичным образом, большое количество подразделений вспомогательной полиции, набираемой из населения оккупированных территорий, могло иметь крайне ограниченное применение для действий на фронте. По существу, если во вспомогательной полиции не было необходимости, входившие в нее люди просто становились дополнительным контингентом рабочей силы для отправки в Германию, но там они не играли существенной роли в общем балансе людских ресурсов.

6. Общий итог

В целом можно сделать вывод, что ресурсы, направленные на борьбу с партизанами, хотя и существенные, были значительно меньше выделенных советским режимом партизанам. Поскольку материально ощутимые достижения партизан также были ограниченными, возникает вопрос, оказались ли усилия партизанского движения соразмерны вкладу в него ресурсов с точки зрения достижения победы в войне. Когда приходится иметь дело со столь значительным количеством различных факторов, дать однозначный ответ на подобный вопрос, разумеется, нельзя. Существовали определенные, едва уловимые нюансы, характеризующие вклад партизан в военные усилия для достижения победы, способные компенсировать отсутствие у них материально ощутимых достижений. Их внезапные атаки влияли на боевой дух немецких войск, хотя нет никаких подтверждений, что им удалось отбить у немцев охоту сражаться. Крупнейшим достижением партизан в психологическом плане стал их вклад в превращение населения оккупированных территорий в настроенные против немцев массы. Но немцы и не стремились добиться лояльности местного населения, и, даже если бы им и удалось ее добиться, трудно сказать, как это повлияло бы на окончательный исход войны. Поэтому следует скорее сделать вывод о том, что с точки зрения вклада в победу в войне достижения партизанского движения в целом весьма сомнительны. Но, как будет показано в следующем разделе, партизаны внесли весомый политический и психологический вклад, оказавшийся крайне полезным для советской системы в долгосрочном плане.

Глава 3
Партизаны и тоталитарная система

Сохранение советского присутствия

Каковы бы ни были достижения партизан, они оказали крайне важную услугу советской системе, помогая сохранять присутствие этой системы на оккупированных территориях. Вероятно, больше, чем какая-либо другая политическая система, тоталитарная диктатура нуждается в сохранении жесткого подчинения своим требованиям. Своими первоначальными успехами тоталитарная система может быть обязана применению силы, но привычка подчиняться, коль скоро она является сознательной, опирается на веру во всемогущество режима, а отнюдь не возникнет благодаря использованию насилия. Бок о бок с мифом о всемогуществе имеющихся в распоряжении режима инструментов контроля соседствует миф об их вездесущности. Но стоит лишь военным поражениям поколебать заблуждения о всесилии и вездесущности, как тоталитарный режим оказывается в куда большей опасности, чем тогда, когда он широко опирается на добровольное согласие. Привычка подчиняться исчезает. Положение становится еще более серьезным, если режим утрачивает средства контроля на длительный период времени, а на смену ему приходит чужеродная власть. Даже если в конечном итоге ее удается свергнуть, требуется большое количество времени для воссоздания мифа о всесилии и вездесущности восстановленного тоталитарного режима.

Эта точка зрения находит подтверждение в изменениях в сознании людей, связанных с образом советской власти, на территориях, оккупированных Германией в течение двух-трех лет. Последствия этого стали особо заметными после войны. Суровые меры сталинского режима по проверке благонадежности населения оккупированных территорий и по восстановлению жесткого контроля отражают стремление укрепить оказавшийся поколебленным миф путем использования насилия. Однако задаче восстановления советской власти, несомненно, во многом способствовал и тот факт, что эта власть никогда полностью не исчезала на большинстве оккупированных Германией территорий. В значительной степени сохранению советской власти, прямо или косвенно, способствовали партизаны.

На первый взгляд может показаться, что подобное утверждение противоречит выводу о том, что партизаны оказались не способны действовать на большей части оккупированной территории. В общей сложности население территории, оккупированной на длительное время Германией (без учета таких регионов, как часть Московской области и Северный Кавказ, захваченных всего на несколько недель или месяцев), составляло около 70 миллионов человек – примерно две пятых всего населения Советского Союза до войны. Всего лишь около 1 процента населения оккупированных частей СССР проживало на «партизанских территориях», то есть в районах, находившихся под контролем партизан, за исключением периодов, когда против них проводились операции. Большая часть этого населения проживала в изолированных районах Белоруссии, на северных границах Украины или удаленных к северу областях РСФСР. Более значительное количество населения данных регионов – от 15 до 20 миллионов человек – проживало в так называемой «пограничной» зоне и испытывало давление как со стороны партизан, так и немцев. В отдельных частях этой зоны немцам удавалось поддерживать шаткую власть. В деревнях назначались старосты из числа местных жителей. При отсутствии добровольно желающих занять эту должность на нее назначали произвольно, часто распределяя обязанности среди глав отдельных семей. Иногда в помощь старосте выделялся отряд вспомогательной полиции из местных жителей. Староста нес ответственность за поведение жителей деревни: он был обязан сообщать о всех проявлениях антигерманских настроений, доводить до сведения населения постановления оккупационных властей, содержать в нормальном состоянии дороги и снабжать немцев по разнарядкам продовольствием и людскими ресурсами. Если староста действительно был настроен антисоветски, то вскоре выяснялось, что обременительные обязанности делают его в глазах населения орудием в руках немцев. Для партизан, обычно хорошо осведомленных о настроениях деревенских властей, антисоветски настроенный староста становился мишенью. Сотни старост были убиты; если партизаны не могли добраться до старосты, то их жертвами могли стать члены его семьи. Наоборот, если старосту насильственно принуждали выполнять свои обязанности, то партизаны, в свою очередь, пытались склонить его к тайному сотрудничеству. Не будучи столь хорошо осведомлены, как партизаны, немцы часто не знали об этом, если же это становилось им известно, старосту ждало суровое наказание, и даже лояльные к немцам старосты часто становились жертвами их карательных операций против партизан.

Стоящая перед старостами страшная дилемма касалась любого, кто занимал ответственные посты при немцах в северных сельских регионах, куда могла дотянуться партизанская «длинная рука» советского режима. Начиная с 1942 года партизаны всеми силами старались сделать невозможным продолжение процесса управления и функционирования экономики под властью немцев. Советские авторы находят этому весьма простое объяснение: любое сотрудничество с оккупантами было предательством. Кое-кто из советских авторов видит в кампании против коллаборационизма подтверждение всесилия и вездесущности советской власти. Рассказывается, например, как один из партизанских командиров заявил старосте: «От нас нигде не скроешься. Предателю нет и никогда не будет спасения на советской земле»^[53].

Угроза была преувеличенной, но отнюдь не пустой. Бесчисленное количество сотрудничавших с врагом чиновников бежало в занятые немецкими войсками города или в южные степные районы. Там, как отмечалось выше, партизаны не могли широко прибегать к физической расправе. Но почти в каждом городе активно действовали подпольные организации агентов режима. По советским источникам, подпольщики отличались от партизан, исключением было лишь то, что партизаны отчасти тоже подчинялись подпольным комитетам коммунистической партии. Как отмечалось, при проведении операций по сбору разведывательной информации вышеуказанное различие часто стиралось, когда подпольщикам требовалась поддержка партизан. В сентябре 1942 года для руководства пропагандистской работой подпольщиков в Центральном штабе партизанского движения был создан политический отдел^[54]. В деле ведения пропаганды и оказания психологического нажима партизаны и подпольщики становились дополнявшими друг друга членами «одной команды». Агенты подпольщиков вели просоветскую пропаганду там, куда не могли добраться партизаны. Часто подпольщики предостерегали коллаборационистов. Иногда вслед за угрозами следовали убийства. Даже если большинство людей на лишенных партизанского движения оккупированных территориях и не подвергались насилию со стороны советских агентов, они знали, что тайные представители режима находятся среди них. Если в тот момент режим и не был способен сохранить иллюзию своего всесилия, простой гражданин степных регионов или городов не сомневался в его всеведении. Не оставался он в неведении и относительно вездесущности находившихся в северных районах партизан, поскольку слухи о действиях партизан, часто специально преувеличенные советскими агентами, распространялись и множились. Даже в крайне отдаленных от их баз районах партизаны помогали поддерживать миф о всесилии советского режима.

Влияние партизан, прямое или косвенное, отнюдь не ограничивалось лишь демонстрацией того, что нет и не может быть альтернативы советской власти. Всеми доступными средствами партизаны стремились восстановить в той или иной форме советскую власть. Их усилиям в огромной степени способствовала тонко рассчитанная избирательность в обращении с местным населением. Партизаны редко прибегали к карательным мерам в отношении сельских общин. Обращение с открыто антисоветски настроенными этническими группами, такими, например, как крымские татары, может считаться исключением, но даже в этом случае нельзя утверждать, что партизаны при проведении репрессий действовали огульно. Ядро антисоветских элементов уничтожалось, умеренные и бездействующие коллаборационисты подвергались унижениям, но обычно им оставляли надежду на искупление грехов. От простых граждан требовали неукоснительного выполнения обязательств перед советской системой, но в остальном обращение с ними было лояльным. Партизаны вовсе не стеснялись подвергать гражданское население страшному риску и лишениям, когда это оказывалось необходимым в интересах режима, но они не заставляли народ страдать беспричинно.

Командир партизанского отряда сам по себе являлся важнейшим представителем советской власти. Его связь с Москвой служила доказательством продолжения существования советской власти; следует отметить, что многие командиры забрасываемых на парашютах групп являлись москвичами, о чем они сообщали местному населению. Комиссар отвечал за пропаганду среди местного населения. Но в контролируемых партизанами районах по мере возможности обычно пытались восстанавливать существовавшую ранее партийную структуру. Там, где это было возможно, осуществлялся призыв в Красную армию людей призывного возраста. В зависимости от обстоятельств и текущих требований пропаганды затрагивались и другие критерии советской системы, например, делались попытки восстанавливать колхозы. Однако эталоном считалось полное воссоздание советских учреждений^[55].

Нажим на крестьян

Рассматривая влияние партизан на население оккупированных территорий, не следует забывать, что прямое воздействие в основном оказывалось на село. В 1941 году две трети населения СССР проживало в сельской местности; в Белоруссии сельское население составляло почти четыре пятых. В составе его преобладали крестьяне. Небольшая часть так называемой сельской интеллигенции, состоявшей из мелких чиновников и лиц, не имевших непосредственного отношения к сельскому хозяйству, в основном эвакуировалась вместе с советскими войсками. В результате население районов, где ощущалось влияние партизан, почти целиком составляли крестьяне (за исключением отбившихся от своих частей красноармейцев, большинство которых также было крестьянского происхождения).

Подавляющее большинство крестьян в районах, где действовали партизаны, были русскими или белорусами. Последние не проявляли особого стремления к национальной обособленности. У небольшой части украинских крестьян на северо-восточной границе Украины и вдоль южной оконечности Припятских болот уровень национального самосознания также был невысок. Однако, как отмечалось выше, совсем иная ситуация сложилась в Волыни и Галиции, а также среди крымских татар. Если отбросить эти последние группы, то можно сказать, что по своему составу крестьяне, на которых оказывали влияние партизаны, представляли собой национально однородную русскую массу. Однородны были они и по своему социальному и экономическому статусу. Заселенные ими неплодородные земли были пригодны по большей части лишь для ведения сельского хозяйства, обеспечивающего им пропитание. Как результат, экономические последствия коллективизации в этих районах были менее тяжелыми, чем в плодородных черноземных областях на юге и юго-востоке. Доля крестьян, причисляемых к «кулакам» (термин, которым в конечном итоге стали обозначать всех сопротивлявшихся коллективизации крестьян), была небольшой, и средний крестьянин при создании колхозов терял меньшую собственность. Тем не менее крестьяне были крайне враждебно настроены к колхозам. Кулаки, чья численность в составе крестьян не превышала 5 процентов, играли несоразмерно важную роль в экономике этих регионов и, по всей видимости, оказывали серьезное влияние на других крестьян. После того как собственность кулаков была экспроприирована, а многие из них отправлены в ссылку, разрушительные последствия экономического и психологического порядка оказались очень тяжелыми. Но здесь не было массового голода, как на Украине, и доля оторванных от земли крестьян была меньше, чем на юге.

К 1933 году коллективизация в основном была завершена, удалось добиться относительной стабилизации сельского хозяйства. Но агрессия Германии восемь лет спустя четко показала, что крестьяне вовсе не смирились с коллективной системой ведения хозяйства. Большое количество свидетельств этого мы лишь обобщаем в данном разделе (более подробно этот вопрос рассматривается в части четвертой). Там, где было возможно, крестьяне распределяли колхозную землю и имущество среди отдельных крестьянских хозяйств. Крестьяне были сильно разочарованы, когда немецкие оккупационные власти стали настаивать на сохранении колхозов, как удобной формы для обеспечения продовольствием. Советский режим был вынужден признать силу крестьянского недовольства коллективной формой ведения хозяйства. Существуют свидетельства того, что партизаны получали указания терпимо относиться к раздаче земли крестьянам и даже распространяли слухи об отказе от системы коллективного ведения сельского хозяйства после войны. Даже в опубликованных советских источниках указывается, что, во всяком случае на ранних этапах войны, режим избегал информировать крестьян, что коллективная система будет восстановлена. Традиционный термин «крестьянин» стал использоваться вместо советского термина «колхозник». Весной 1942 года, когда партизанам Смоленской области приходилось тяжело, внутри областной партийной организации крестьян продолжали называть колхозниками, но в то же время советские власти сформировали «Ленинский крестьянский антифашистский союз»^[56]. По всей видимости, термины «крестьянский» и «антифашистский» должны были взывать к патриотизму крестьян; пропаганда в основном делала упор на плохом обращении немцев с крестьянами, а не на достоинствах советской системы. Однако после того, как ситуация изменилась, о «Союзе» забыли, и в обиход снова вошли привычные советские названия «коммунистический» и «колхозный». Но вплоть до окончания войны партизаны терпимо относились, а иногда даже поощряли активное посещение крестьянами православных религиозных служб. Даже сегодня советские источники признают, что терпимость к религии была необходима для того, чтобы не обидеть крестьян. Положение партизан среди крестьян было двусмысленным. В каком-то отношении крестьяне отождествляли партизан с «нашими». Национальная принадлежность и язык партизан были главными факторами, способствовавшими такому отождествлению в Белоруссии и РСФСР. Почти четыре пятых всех партизан по национальности были белорусами или русскими. Один из советских источников (используя, по общему признанию, неполные данные) указывает, что в Орловской области 70 процентов партизан были русскими, 15 процентов украинцами и 10 процентов белорусами^[57]. Учитывая тот факт, что силы этих партизан были сосредоточены в российском регионе, граничащем с Украиной и Белоруссией, их национальный состав выглядит хорошо сбалансированным для обеспечения им признания местного населения. На Украине же положение было совсем иным. Один из советских источников указывает, что в «крупнейшем партизанском отряде Украины» было 23 097 русских и 5747 белорусов^[58]. Общая численность этого отряда не приводится, но, исходя из относительно небольшого количества партизан, активно действовавших на Украине до середины 1943 года, можно заключить, что эти не являвшиеся украинцами люди составляли основную часть партизан, действовавших на Украине в ранний период. Другой советский источник придерживается мнения, что тот факт, что партизанская бригада В.А. Бегмы имела в своем составе в августе 1943 года 73,5 процента украинцев и белорусов, а в феврале 1944 года 82 процента украинцев, поляков и белорусов, свидетельствует о том, что партизанское движение на Украине являлось исконно украинским^[59]. По существу, эти данные показывают, что скорее прослеживается тенденция, когда партизаны по мере продолжения войны и призыва в их ряды большого числа местных крестьян становились украинцами, а отнюдь не свидетельствуют о том, что на более раннем этапе участники партизанского движения были украинцами. В целом эти свидетельства указывают на то, что на Украине, в отличие от расположенных севернее регионов, партизаны являлись этнически и социально чуждым слоем.

Социально чуждым слоем партизаны являлись практически повсюду. Как отмечалось выше, на ранних этапах партизанами были главным образом члены партии и лица, состоявшие на службе в органах полиции и государственном аппарате; они являлись выходцами из городов и были относительно неплохо образованы. Таким же было основное ядро офицеров Красной армии, а также комиссары и члены особых «команд», объединившиеся для возрождения партизанского движения зимой 1941/42 года. Хотя отрезанные от основных сил рядовые военнослужащие в основном были по происхождению крестьянами, среди них было много бывших рабочих. До 1943 года этот слой превалировал в составе партизанских сил, чей социальный состав резко отличался от крестьян, среди которых они действовали. Упоминавшиеся выше неполные советские данные указывают, что 38,8 процента партизан Орловской области были промышленными рабочими, 32,2 процента служащими и лишь 31 процент крестьянами^[60]. В отличие от низкого уровня образования подавляющего большинства крестьян по меньшей мере 74 процента партизан имели среднее образование. Соответственно до конца 1943 года партизаны представляли собой группу, состоявшую из имевших образование выходцев из городов. Этим они были близки к тем слоям, которые на протяжении нескольких поколений отправлялись из городов для навязывания сопротивляющимся крестьянским массам требований центральной власти.

В 1943 и 1944 годах социальный состав партизан резко изменился. Доля бывших красноармейцев в составе партизан заметно упала в результате крупных потерь после проведения немцами карательных операций. Вместе с тем в рядах партизан оказались десятки тысяч молодых крестьян. Часть из них попала к партизанам, спасаясь от угона на работу в Германию, либо, что было более распространено, откликнувшись на призыв партизанских командиров, стремившихся пополнить ряды партизан, а также помешать немцам получить дополнительную рабочую силу. Небольшое количество дезертиров из вспомогательных полицейских отрядов и другие представители сельского населения, пытавшиеся доказать свою лояльность советскому режиму, добровольно вступали в ряды партизан. К добровольцам относились с презрением, называя «партизанами 1943 года», то есть желавшими примкнуть к одерживающей победу советской стороне. Зачастую таких людей отделяли от закаленных в боях партизан из числа бывших красноармейцев, их хуже снабжали и вооружали. Подобное обращение не преследовало цели вознаградить испытанных сторонников системы и наказать менее рьяных. Партизанское командование отдавало себе отчет в том, что крестьянские новобранцы, в отличие от бывших военнослужащих, были склонны с повышенным вниманием относиться к немецкой пропаганде и даже дезертировать при удобном случае. Более того, крестьяне весьма неохотно подчинялись требованиям режима о перемещении отрядов со своих находившихся рядом с их домами баз. У партизан помимо их официальных званий существовала даже своеобразная табель о рангах: 1) добровольцы 1941 года (обычно работники советского аппарата); 2) отрезанные от своих частей красноармейцы; 3) крестьяне, набранные или добровольно присоединившиеся к партизанам после 1942 года; 4) дезертиры из полиции. Бывшие красноармейцы никогда не пользовались полным доверием у командиров, ибо последние прекрасно понимали, что, если бы обращение немцев с военнопленными было более мягким, а советский режим не оказывал нажима на отбившихся от своих частей солдат, они бы никогда не оказались в рядах организованного партизанского движения. Тем не менее бывшие красноармейцы были незаменимы, ибо (несмотря на возникавшие у них связи с местным населением) их было сравнительно легко убедить перемещаться. Без продолжавшей оставаться высокой (около 40 процентов) численности красноармейцев в партизанском движении сомнительно, чтобы оно смогло бы стать таким мобильным инструментом, каким являлось. В результате, хотя к 1944 году крестьяне составляли большинство партизан, они не были «первосортными» членами своих отрядов. Это стало еще одной причиной того, почему крестьяне продолжали считать партизанское движение чуждой силой, навязанной извне.

Несомненно, что крестьянство отвергало партизан, считая их в лучшем случае меньшим из зол. Однако следует отметить, что спонтанно не возникло ни крестьянской организации, ни крестьянского героя, ставших бы выразителями недовольства крестьян. В очень редких случаях советский режим стремился изображать кого-либо из партизанских лидеров представителем крестьянства. Выдающимся примером такого лидера стал Сидор Ковпак, являвшийся якобы простым человеком, потомком запорожских казаков. Кем бы ни был Ковпак по происхождению, на самом деле до войны он занимал руководящий пост. Как правило, режим не особо старался афишировать связь своих партизанских командиров с крестьянством. С другой стороны, ни один из антисоветских лидеров, появившихся во время оккупации, не являлся выходцем из крестьянских масс. К числу таких, кто находил поддержку главным образом у сельского населения, относится, например, Каминский, который являлся поляком по происхождению и был служащим; партизанский лидер украинских националистов Тарас Боровец до войны был владельцем небольшого карьера. Хотя немцы вряд ли допустили бы настоящую крестьянскую войну, ничто не указывает даже на зачатки крестьянского восстания против своих мучителей, будь то партизаны или оккупанты. Это отнюдь не означает, что крестьянство оставалось пассивным или не знало, чего хочет. Спонтанно возникший «раздел» колхозных земель свидетельствует об обратном. Но, столкнувшись с силой, крестьяне занимали осторожную, выжидательную позицию. Едва ли стоит этому удивляться, памятуя о незавидной доле крестьян в предшествующую четверть века.

Партизаны и советский аппарат управления

В 1941 году советская тоталитарная система только начинала нелегкий процесс «поглощения» крестьянской массы. Командные кадры партизан, в свою очередь, так же как и любой другой слой населения страны, во многом представляли собой «людей новой формации», воспитание которых было основной целью «социалистических» преобразований. Практически все офицеры воспитывались и получали образование при советской системе и глубоко впитали коммунистические идеи. В 1941 году среди партизан (в Московской области) 63 процента были коммунистами, 15 процентов комсомольцами^[61]. Однако к концу войны количество членов партии среди партизан едва ли превышало их количество в общем срезе советского мужского населения призывного возраста. Лишь 7 процентов украинских партизан были коммунистами, и менее 12 процентов из остальных являлись комсомольцами. Доля коммунистов и комсомольцев среди белорусских партизан была выше, и, по всей видимости, она была выше в партизанском движении в целом^[62]. Но на всем протяжении войны практически все офицеры были членами партии. Большинство вступило в партию еще до войны, но, если не являвшийся коммунистом проявлял свои «качества лидера», его вскоре принимали в партию.

Описанные выше командные кадры представляли собой небольшую часть чиновников аппарата (а всего их насчитывалось несколько сотен тысяч), которых мы назвали «приверженцами» советской системы. Эти люди занимали более высокое положение и несли больший груз ответственности, чем рядовые члены партии, уже не говоря о простых гражданах. Они также являлись тем «материалом», из которого в дальнейшем формировалась «элита». Но саму элиту можно определить лишь как средний уровень аппарата: чиновники, занимавшие высокие должности в исполнительной власти, но впрямую не влиявшие на проводимую политику. Эта элита (несколько тысяч человек) состояла из партийных чиновников, среди которых были первые секретари обкомов партии, руководители важных отделов центральных и республиканских партийных органов, НКВД и других государственных органов управления, а также высокопоставленные офицеры и политработники Красной армии. Внутренний круг руководителей (которых мы назовем «режимом») включал в себя несколько десятков человек, имевших относительно свободный доступ к Сталину. В вопросах, привлекавших его внимание, власть Сталина была абсолютной, но обстоятельства вынуждали его делегировать часть полномочий членам Политбюро, Государственного Комитета Обороны, своим личным секретарям и наиболее важным народным комиссарам. Представители режима, разумеется, не участвовали в командовании партизанскими отрядами. Некоторые из них (такие, как Хрущев и Жданов) играли важную роль в руководстве партизанским движением, но эта деятельность была лишь небольшой частью их обязанностей. Вероятно, несколько высокопоставленных чиновников, осуществлявших непосредственное руководство партизанским движением, например Строкач, были близки к тем, кто имел доступ к Сталину.

Многое косвенно указывает на то, что режим не привлекал даже чиновников среднего уровня к опасному делу командования партизанами и подпольными организациями в тылу противника. Одним из известных высокопоставленных чиновников, получивших такое задание, являлся А.Ф. Федоров, первый секретарь одного из обкомов партии. Другие областные чиновники, направлявшиеся к партизанам и на подпольную работу, занимали более низкие посты. Один из направленных на подпольную работу чиновников был болен туберкулезом^[63].

Есть основания полагать, что некоторые чиновники, направленные для командования партизанами, были в каком-то смысле «расходным материалом». Примером этого являлся С.А. Олексенко, руководивший Каменец-Подольским подпольным обкомом и партизанскими отрядами с весны 1943 года до прихода Красной армии. До ноября 1937 года Олексенко являлся первым секретарем Каменец-Подольского обкома партии, но после этого его имя не упоминалось в советской прессе. Можно предположить, что он попал в немилость во время «Великой сталинской чистки» и получил назначение на подпольную работу в качестве шанса реабилитировать себя. Обстоятельства назначения Олексенко не являются чем-то особенным: СВ. Руднев, который до своей гибели в бою в 1943 году являлся направляющей силой в «кочующем» отряде Ковпака, был опытным кадровым офицером Красной армии. Памятуя о чистках, не трудно понять, почему он прозябал, занимая небольшой пост в Сумской области, когда началась война. Ветеран гражданской войны в Испании Мокроусов занимал должность директора заповедника, пока начавшаяся война не вернула его на положенное ему место. Поскольку воевавших в Испании «старых большевиков» чистки затронули особо широко, можно предположить, что ему тоже была предоставлена возможность реабилитироваться. Существует единственный, но очень важный пример, на основании которого можно утверждать, что человеку удалось себя реабилитировать службой в партизанах. Полная биография Д.М. Медведева совсем недавно была написана одним из его соратников по партизанскому движению. Его биограф вспоминает, как Медведев, старый чекист, оказался в трудном положении после своей критики методов, использовавшихся чекистами при Н.И. Ежове и Л.П. Берии. Незадолго до начала войны Медведев, еще сравнительно молодой, был отправлен в отставку по «состоянию здоровья». Но через несколько дней после нападения Германии Медведев пришел в Народный комиссариат государственной безопасности (НКГБ) с планом создания партизанского отряда, забрасываемого в тыл противника на парашютах^[64]. Впоследствии он командовал крупным партизанским отрядом на Волыни.

1. Возрождение конспирации

Главной причиной возвращения в строй старых большевиков и старых чекистов стало то, что эти люди, в отличие от большинства «людей 1938 года», которых Сталин выдвинул на руководящие должности после «большой чистки», имели опыт конспиративной работы, требовавшийся партизанам и подпольщикам. По существу, режим был вынужден возродить традицию использования инициативы отдельных, фанатично преданных делу людей, как это было при Ленине. Образ мыслей, воспитываемый этой традицией, в прошлом вызывал отвращение у Сталина и его соратников. Он противоречил принципам жесткой централизации управления, ознаменовавшей установление полной диктатуры Сталина в 1930-х годах. Индивидуальная инициатива или просто повышенный энтузиазм вызывали у Сталина подозрение. Более того, он усиленно искал критерий стабильности власти, которым едва ли могло служить возвращение к примитивному большевистскому фанатизму. Вполне понятно, что возникшее в результате войны чрезвычайное положение вынудило Сталина пересмотреть свою политику в этом и многих других вопросах. Тем не менее режим явно волновало неизбежное ослабление жесткой организационной структуры среди партизан. Любой диктаторский режим сталкивается с проблемами, когда он вынужден вооружать значительные слои простых граждан. Советский режим выработал строгую систему методов контроля для сохранения лояльности призываемых на службу в Красную армию, но эти методы не вполне годились для условий партизанского движения. Партизанское движение по самой своей сути бросало вызов власти. Советская пропаганда постоянно рисовала немцев «бандитами» и «захватчиками», призывая всемерно срывать их планы и оказывать сопротивление, но в недалеком будущем население, пройдя такую «психологическую обработку», могло взять на вооружение ту же тактику в отношении советской власти. Молодые партизаны вполне могли усвоить в работе, поведении и семейных отношениях порочные привычки, которые сделали бы их непригодными для послевоенного советского общества. «Нелегальность» – привычка лгать, воровать и прибегать к насилию в борьбе с оккупационной властью – могла наложить отпечаток на поведение людей и в дальнейшем представлять проблему для власти. Отчасти эти недостатки могли быть скомпенсированы теми преимуществами, которые советский режим мог извлечь из разрушения привычных устоев, препятствовавших полному установлению тоталитарной системы. Чистки среди партизан после изгнания немцев затронули самых подозрительных из их числа. Раздуваемый после войны миф о славных делах партизан стремился направлять воспоминания о партизанском движении в нужное системе русло. Тем не менее режиму с самого начала было очень важно предпринять срочные действия по контролю за потенциально опасными сторонами партизанского движения.

2. Средства обеспечения контроля

Первым и основным шагом было настоятельное требование соблюдения строжайшей дисциплины. Подчинение командирам должно было быть беспрекословным. «Ненужная демократия», такая, например, как практика выслушивать мнения рядовых партизан перед принятием решения, строго осуждалась^[65]. От командиров отрядов также требовали соблюдения жесткой субординации, хотя им было позволено высказывать свое мнение. Особенно серьезные разногласия возникли в 1942 году по поводу слияния мелких отрядов в крупные бригады. Помимо чисто военных причин для такой реорганизации режим, видимо, пытался использовать ее в качестве средства усиления контроля. Многие командиры отрядов оказались на своих постах случайно. И пусть они были достаточно сведущи и лояльны для сохранения своих постов, режим мог более надежно контролировать их, подчинив тщательно подобранным командирам бригад.

Интересно отметить, что одним из командиров бригад, которому успешно удалось преодолеть сопротивление командиров отрядов, был А.Н. Сабуров, в прошлом сотрудник НКВД. Опора режима на НКВД в партизанском движении просто поражает. Свидетельства влияния НКВД подробно рассматриваются далее, поэтому нет необходимости останавливаться на них здесь. Внимательное изучение советских источников показывает, что влияние полицейских структур (для удобства НКВД и НКГБ можно рассматривать как взаимозаменяемые органы) было, по всей видимости, намного сильнее, чем считали немецкие аналитики. В советских источниках при характеристике большинства партизанских офицеров всех рангов попутно указывается, что почти все они имели отношение к полицейским структурам. В ряде случаев даже дается понять, что среди этих людей существовало нечто вроде круговой поруки. Например, М.И. Наумов, который был офицером-пограничником, отмечает со ссылкой на одного из партизан, также имевшего отношение к охране границы, что раз этот человек был пограничником, то ему можно было доверять^[66].

В организации партизанского движения НКВД принимал участие все время. «Особые отделы» (00), впоследствии появившиеся во всех отрядах, вели тщательную проверку лояльностью партизан. До того как в середине 1942 года были созданы Центральный штаб партизанского движения и региональные штабы, НКВД (вместе с партией и Красной армией) непосредственно участвовал в управлении партизанским движением. В 1941 году, например, в Московской области отбор в партизаны проводился совместно обкомом партии и областным управлением НКВД, радиосвязь с партизанскими отрядами осуществлялась по двум каналам, один принадлежал обкому, а другой областному управлению НКВД^[67]. По непонятным причинам Центральный штаб был расформирован 13 января 1944 года^[68]. Трудно представить, чтобы у него не оказалось преемника, осуществлявшего контрольные функции. Вполне вероятно, что Четвертое управление НКВД, непосредственно занимавшееся партизанскими операциями, взяло на себя эти функции^[69]. Начальником Четвертого управления был П.А. Судоплатов (его заместителем Эйтингон), но вполне возможно, что загадочный «Сергиенко» имел отношение к этому управлению. Большая часть полномочий Центрального штаба перешла к Украинскому штабу партизанского движения, возглавляемому Т.А. Строкачом, бывшим заместителем народного комиссара внутренних дел Украины. Многие партийные руководители, тесно связанные с возникновением и развитием партизанского движения, занимали различные посты в партийном аппарате, в частности в ведающих кадрами отделах, имевших тесную связь с полицейскими органами. К этой категории относились М.А. Бурмистенко, М.С. Спивак, В.А. Бегма на Украине; Л.З. Мехлис, являвшийся в 1941 году начальником Политического управления Красной армии; и П.К. Пономаренко, который был начальником Центрального штаба партизанского движения.

Следует подчеркнуть, однако, что НКВД никогда не осуществлял контроля за партизанами подобно тому, как служба СС контролировала отдельные стороны военных усилий Германии. Во-первых, НКВД сам был раздроблен, что, скорее всего, делалось по негласному указанию Сталина. Руководство Четвертого управления состояло из офицеров тайной полиции, которые (судя по послевоенным назначениям) были тесно связаны с Л.П. Берией. Большинство имевших отношение к полицейским структурам высших офицеров в республиканских штабах и непосредственно в партизанских отрядах, наоборот, были из пограничных войск. Между последними и людьми Берии всегда существовали трения. Наиболее заметный из офицеров-пограничников, Строкач, в последующие годы стал одним из самых ярых противников группы Берии. К тому же важную роль в руководстве партизанским движением играли крупные партийные чиновники, не имевшие отношения к полицейским структурам. Н.С. Хрущев, чьи заслуги, возможно, были несколько преувеличены в последние годы, несомненно сыграл важную роль. А.А. Жданову приписывается заслуга создания «прототипа» штаба партизанского движения в подчиненной ему Ленинградской области^[70]. И наконец, все наиболее важные вопросы (такие, например, как план партизанских действий на Украине в 1943 году) рассматривались на Политбюро, которое возглавлял сам Сталин^[71].

3. Характерные особенности партизанской элиты

Даже тогда, когда вопрос об открытом неповиновении приказам режима не возникал – а подобного, за редкими исключениями, не происходило, – партизанское командование проявляло многие черты, являвшиеся, по мнению режима, отрицательными. Большинство этих черт, пожалуй, не было присуще самому партизанскому движению, а отражало определенные общие черты всего советского руководства. Особые условия партизанской жизни просто обнажали их. Кроме того, большое количество доступной информации о партизанских руководителях позволяет пристальнее взглянуть на эти черты, чем это можно сделать при рассмотрении советской бюрократической машины в целом. То же самое справедливо и в отношении положительных (опять же с точки зрения режима) черт руководителей партизанского движения.

Опыт партизанского движения во многом свидетельствует о том, что советские руководители отнюдь не беззаветно были преданы системе. Если о возможности накопления собственности речь не идет, то о возможности получения вознаграждения забывать не стоит. Ясно, конечно, что понятие «вознаграждение» является условным, ибо почти все партизаны испытывали тяжелые лишения и физические страдания. В каком-то смысле уровень лишений и риска делал возможность получения вознаграждения весьма привлекательной. Такие возможности соответствовали рангу. Офицеры получали символические награды, такие как медали, новая форма и личное оружие. Иногда они лучше питались, часто имели более удобное отдельное жилье. Один из авторов мемуаров вспоминает, что командиры злоупотребляли проживанием в отдельной землянке, но иногда такая практика была оправданна^[72]. Вероятно, самой большой привилегией офицеров – тесно связанной с их отдельным жильем – была возможность пользоваться сексуальными «правами» в отношении немногочисленных женщин, находившихся среди партизан. Хотя существует масса свидетельств того, что подобная практика была вполне обычной, она настолько противоречит официально провозглашаемому в СССР «пуританскому» кодексу, что советские авторы мемуаров редко упоминают о сексуальном поведении партизанских офицеров. Один из авторов, правда, описывает, как один из командиров привел из лагеря беженцев девушку и жил вместе с ней. Он даже позволял ей вмешиваться в исполнение своих обязанностей: кому выдавать оружие в первую очередь, а кому во вторую, решал не он, а его «лесная жена»^[73].

Более существенным, чем свидетельства о личном эгоизме, служит указание на стремление партизан к так называемой «групповщине». Эффективность боевого подразделения во многом зависит от степени его сплоченности и приверженности чести мундира. В частях регулярной армии негативные аспекты такого развития сдерживаются жесткой субординацией по отношению к вышестоящим командирам. Поскольку партизаны практически всегда действовали в изоляции, их сплоченность часто приводила к тому, что они стремились соблюсти интересы своего отряда за счет других партизанских отрядов. Успех командира во многом зависел от уровня его престижа среди подчиненных; в результате он стремился в первую очередь заботиться об их интересах, забывая о других. Некоторые командиры настаивали на своем «суверенитете» и стремились избежать подчинения кому бы то ни было, кроме удаленного Центрального штаба^[74]. Эта тенденция имела отношение к высказанным в 1942 году рядом командиров возражениям в отношении формирования бригад. Но, например, Сабуров, который настаивал на формировании одной из наиболее важных бригад, с таким же упорством отказывался сделать следующий шаг по подчинению своего укрупненного отряда вышестоящему командованию на территории Брянской области. Сабурову удалось сохранить «независимость» своего отряда. Отчасти причиной этого было то, что режим не хотел формировать слишком большие партизанские части. Однако (если верить словам захваченного в плен партизанского офицера) привилегированное положение отряда Сабурова также объяснялось тем, что, благодаря использованию радио, ему удалось так сильно «раздуть» свою репутацию, что вышестоящий штаб опасался, как бы его понижение в звании не сказалось негативно на боевом духе его подчиненных^[75]. Несколько месяцев спустя командование другой партизанской бригады обнаружило, что люди Сабурова бессовестно присваивали себе сбрасывавшиеся на парашютах продукты и снаряжение, предназначавшиеся для других отрядов. Пострадавшие в отместку отвечали тем же^[76].

Любой изучающий управление советским промышленным производством найдет поразительную аналогию между этими чертами «групповщины» и практикой действий директоров провинциальных заводов и организаций.

Часто «групповщина» сопровождалась попытками выйти из-под контроля, с тем чтобы избежать выполнения трудных и опасных заданий. Иногда, напротив, партизанские командиры стремились к независимости, опасаясь, что сидящие в штабах бюрократы помешают эффективным действиям их отрядов. Одной из отличительных особенностей советского бюрократического аппарата являлось нежелание самостоятельно принимать решения. Такое нежелание, обычно приводящее к отсутствию результатов, могло оказаться фатальным в партизанских делах. В приводимой ниже примечательной выдержке один из руководителей партизан, который особо настаивал на подчинении отдельных отрядов полевым партизанским штабам, критикует свое московское руководство:

«Я просил свое начальство принять решение. Но Москва не отвечала. Ежедневно приходили радиограммы по самым разным вопросам, но в них не было и намека на поднятый нами вопрос. Я понимаю это так: наше предложение все еще не попало к руководству, а непосредственные исполнители не хотели брать на себя всю ответственность за такое важное решение.

Но мы не могли увиливать от обязанности сражаться. Я размышлял: если задание будет выполнено, ничего, кроме благодарности, мы не заслужим; если же мы погибнем, то кто-нибудь все равно вспомнит нас добрым словом»^[77].

На роль партизанского командира подходил человек решительный, готовый идти на риск и нарушать установленные правила. Командир одной из крупных партизанских бригад рассказывает, как, еще будучи партийным секретарем, ему пришлось столкнуться с «законопослушным» сотрудником государственного банка. Тот отказывался выплачивать деньги без требуемого по правилам особого распоряжения из Москвы, хотя немцы уже стояли у ворот города. После короткого спора партийный секретарь заявил банковскому служащему, что деньги просто «мобилизованы» для военных нужд^[78]. Воспоминания об этом случае в самом начале мемуаров задают тон всей книге. В ней проводится мысль, что потребность, при которой достижение результата ставится выше подчинения бюрократическим правилам, пусть и не в полной мере присуща партизанским операциям, но может стать вполне предсказуемым ответом знающего свое дело советского руководителя на возникновение чрезвычайных ситуаций, угрожающих советской системе. При выполнении приказов следует проявлять гибкость. Отвергая довод о том, что сохранение небольших партизанских отрядов в 1942 году было необходимо увязывать с указаниями обкомов, полученными в 1941 году, командир одного из партизанских отрядов заявил: «Но именно в этом проявляется великая сила нашей партии, она нигде и никогда не следует догмам, нигде и никогда не живет по раз и навсегда установленным правилам. Каждый раз партия принимала решения сообразно обстоятельствам. В настоящий момент обстоятельства существенно изменились»^[79].

Партизанскому офицеру было положено не столько подчиняться одному вышестоящему начальнику, сколько выполнять существующие приказы и установленные правила. Советский режим никогда не полагался на единый порядок подчиненности для контроля за партизанами. Все наши попытки обрисовать сложную систему контроля одной точной, всеобъемлющей схемой ее организации не увенчались успехом, и чем больше информации удается получить, тем сложнее выработать четкую схему распределения полномочий. Возможно, нам все еще недостает информации или мы неверно проанализировали имеющуюся. Более вероятно, однако, что режим сознательно сохранял дублирующие друг друга командные структуры. Сохраняя сложный порядок подчиненности, он лишал каждого отдельного офицера положенного ему места в командной иерархии. В результате тот не имел четкого представления, кто будет его проверять или отдавать приказы. Поэтому он не мог поддерживать «удобные» отношения с одним конкретным вышестоящим начальником, на защиту которого в любых обстоятельствах он мог бы рассчитывать. Стремление к «семейственности» на всех уровнях было почти полностью искоренено. Оставаясь в каком-то смысле «обнаженным» перед требованиями неизвестных ему вышестоящих начальников, партизанский командир испытывал неуверенность, побуждавшую его проявлять инициативу, не дожидаясь приказов.

Нельзя не восхищаться той изобретательностью, с какой советский режим, сознательно или нет, создал механизм контроля, который стремился добиться от исполнителей максимальной отдачи. Гибкость и дублирование в порядке подчиненности, пожалуй, характерны для всей советской системы управления. Другой характерной особенностью, нашедшей свое отражение в партизанском движении, было стремление режима каждый раз создавать новую организационную структуру при возникновении очередной крупной проблемы. Когда первоначальная схема организации партизанского движения оказалась нежизнеспособной, начался долгий (осень 1941 года – весна 1942 года) период импровизации. Частично территориальная система организации была сохранена; отделения НКВД продолжали играть руководящую роль; в качестве организационных центров были использованы фронтовые части Красной армии, и в сентябре 1941 года в Ленинграде был сформирован Штаб партизанского движения. В мае 1942 года ленинградское решение стало моделью для Центрального штаба, а в последующие месяцы и для целого ряда региональных штабов. Новая организация предоставляла возможность связывать действия партизан с партией, а не с Красной армией. В результате в будущем партизанское движение могло быть провозглашено вкладом партии в достижение великой победы. Вместе с тем организация штабов позволяла собрать военных регулярной армии, партийных чиновников и вездесущих представителей полицейских структур в единый орган, созданием которого формально признавалось существование интересов различных ведомств в партизанском движении.

Однако формирование штабов отнюдь не означало, что система управления партизанами оказывалась «застывшей». Увеличившиеся обязанности Украинского штаба после ликвидации Центрального штаба в начале 1944 года явно имели отношение к необходимости расширения действий партизан на не ассимилированную в политическом отношении территорию Западной Украины и будущие восточноевропейские страны-сателлиты СССР. Украинский штаб продолжал действовать (хотя Строкача на посту начальника сменил командир партизанской бригады В. Андреев) до июня 1945 года, когда война в Европе уже закончилась^[80]. Однако только этим деятельность Украинского штаба не ограничивалась. Например, летом 1943 года им была образована особая оперативная группа при штабе Воронежского фронта для координации партизанских операций с быстрым продвижением частей регулярной армии^[81]. В целом способность советского режима находить новые решения в меняющихся ситуациях была ярко продемонстрирована предпринятыми мерами по контролю за партизанским движением.

Расширение коммунистической системы

1. Западные территории, отторгнутые СССР

До сих пор наше обсуждение в основном затрагивало отношение партизан к советской системе на «старых» территориях, где советская власть до вторжения немцев существовала более двух десятилетий. Как отмечалось выше, положение в регионах, вошедших в состав СССР в 1939 и 1940 годах, было совсем другим. В июне 1941 года советскую власть там еще предстояло устанавливать. Бывшие правительства были смещены, но советская власть продолжала оставаться чуждой и держалась на десятках тысяч направленных сюда чиновников. Хотя четко вырисовывались очертания предстоящих социальных преобразований, традиционные устои жизни не претерпели существенных изменений. Основные советские нововведения, такие, например, как колхозы, не получили широкого распространения. С приходом немцев отдельные введенные элементы советской системы почти сразу исчезли. Для советского режима это означало, что всю работу по включению новых территорий в советскую систему придется начинать заново, после того как они будут отвоеваны. Вместе с тем на этих территориях столь же важно, хотя давалось это куда труднее, чем в «старом» Советском Союзе, было продемонстрировать, что возврат на время ослабевшей советской власти неизбежен. Размеры оказавшихся затронутыми территорий делали это одной из главных целей режима. Около двадцати миллионов человек, более одной пятой населения всех оккупированных территорий, жили на вновь отторгнутой земле.

Партизаны представляли собой один из немногих имевшихся в распоряжении инструментов для проникновения на эти территории до того, как Красная армия сможет вновь пробиться сюда от ворот Москвы и Сталинграда. К сожалению, общий объем выполненных исследований тех немецких документов, на которых основана большая часть этой книги, помешал подробному изучению ситуации в западных территориях. Тем не менее достаточное количество информации, почерпнутой из различных источников, позволяет представить четкую картину партизанских действий там. Поражают существенные различия в условиях, с которыми столкнулись советские попытки расширить действия партизан.

В Белоруссии переход из «старых» в «новые» районы был плавным. За исключением отсутствия «привычки» к советской системе, население белорусских территорий, отторгнутых у Польши в 1939 году, мало чем отличалось от населения Советской Белоруссии. Веками оно в подавляющем большинстве состояло из бедных крестьян, исповедовавших православие. Незначительные проявления национального самосознания жителей Западной Белоруссии были направлены в первую очередь против поляков. Расширяя партизанское движение на западную часть Белоруссии, советское руководство старалось затушевывать специфические коммунистические черты своей системы куда тщательнее, чем это делалось среди крестьян, живущих в удаленных к востоку регионах. Поскольку здесь не было необходимости возрождать колхозы, можно было делать недвусмысленные, пусть и ложные, заявления о правах отдельно взятого крестьянина. Вместо восхвалений партии пропагандировались «антифашистские комитеты». Несомненно, партизан здесь встречали менее радушно, чем в восточных районах Белоруссии. Однако благодаря большой концентрации партизан в Восточной Белоруссии партизанское движение просто «перетекло» в западную часть республики, становясь по мере продвижения «разбавленным», но существенно не меняя своего характера. Единственным препятствием особого рода – помимо больших расстояний и наличия меньшего числа просоветски настроенных элементов – оказалась национальная польская Армия крайова. Советские партизаны начали безжалостное уничтожение подпольных и партизанских групп, лояльных к находившемуся в изгнании в Лондоне польскому правительству, задолго до того, как с приходом Красной армии была уничтожена независимость в центральных областях Польши^[82].

Совершенно иной была ситуация в Прибалтийских республиках. Хотя Латвия, Литва и Эстония являлись суверенными государствами немногим более двадцати лет, стремление к независимости в этих странах было сильно развито. К тому же их население отличалось от населения любой части «старого» СССР по своему этническому составу и религии. В 1939–1940 годах советский режим оказал мощное давление на эти небольшие народы. Когда это давление исчезло, не осталось и следа от поддержки советской власти. В 1941 году здесь не оказалось жизнеспособной партизанской организации. Но на более поздних этапах проникновению партизан в Прибалтийские страны должно было существенно способствовать то, что они граничили с Ленинградской областью и Белоруссией, где партизаны были особенно многочисленны и сильны. Тем не менее даже советские источники вынуждены признавать, что партизанам в Прибалтике добиться ничего не удалось. Летом 1942 года «Латвийский партизанский полк» начал выдвигаться из Ленинградской области, но сумел лишь дойти до границы с Латвией. В декабре 1942 года остаткам этой части, преобразованным в отряд численностью всего в сто человек, удалось проникнуть в Латвию, но даже через год общее количество латвийских партизан, по сведениям советских источников, составляло всего 854 человека. В конечном итоге в сентябре 1944 года их насчитывалось менее трех тысяч^[83]. Советские авторы объясняют столь плачевные результаты отсутствием в Латвии крупных лесных массивов; на самом же деле условия местности здесь столь же благоприятны, как в прилегающих районах России и Белоруссии. Не вызывает сомнений, что главной причиной провала партизан стало крайне враждебное отношение местного населения. Результаты действий партизан в Эстонии и Литве оказались еще менее заметными.

Попытка использовать партизан для поддержания советского присутствия и восстановления советской власти в Молдавии также закончилась провалом, хотя причины этого были другими. Молдавская республика мало чем отличалась от Бессарабии, входившей до 1940 года в состав Румынии на правах провинции. Большую часть населения составляли исповедующие православие и говорящие на румынском языке сравнительно бедные крестьяне, с долгой историей нахождения в составе Российской империи. Мало что указывает на то, что население проявляло столь же сильную неприязнь к советской власти, как в Прибалтике. С другой стороны, нет и свидетельств того, что советская власть приветствовалась. В попытке насадить партизанское движение в Молдавии были сформированы две «молдавские» бригады. В их состав по большей части входили русские и украинцы, а подчинены они были Украинскому штабу партизанского движения. В любом случае эти бригады оставались в лесах Украины на расстоянии от 300 до 500 километров от молдавской территории до прихода туда частей Красной армии^[84].

Положение на аннексированной территории Западной Украины было значительно сложнее. Поскольку автор подробно описывал его в других книгах, здесь его можно охарактеризовать кратко^[85]. Советский режим прилагал намного больше усилий по организации партизанского движения на Западной Украине, чем в Прибалтийских республиках и Молдавии. В 1942 году пришлось пойти на большие жертвы для создания в северной части этого региона подпольной сети, поддерживаемой небольшими партизанскими отрядами^[86]. Западная Украина также являлась основной целью для «кочующих» отрядов. Бригада Ковпака прибыла к границам региона в начале 1943 года; ценой огромных потерь ей удалось продвинуться в центр Западной Украины лишь летом следующего года. Многие другие крупные «кочующие» отряды действовали на Западной Украине, но обычно это делалось при поддержке Красной армии. Существовало, пожалуй, четыре основных причины, побуждавшие прилагать столь значительные усилия ради Западной Украины: 1) этот регион представлял собой «природные ворота» в Восточную Европу, куда коммунисты стремились проникнуть; 2) Западная Украина являлась экономической базой для немцев; 3) советский режим надеялся, что демонстрация силы повлечет за собой серьезную поддержку отдельных слоев населения Западной Украины; 4) советские партизаны могли сыграть важную роль в ослаблении националистического партизанского движения Украины, представлявшего в долгосрочном плане серьезную угрозу для установления здесь советской власти.

Советским усилиям сопутствовал лишь ограниченный успех. Советские партизаны смогли использовать Западную Украину в качестве магистрального пути для продвижения в другие регионы, но только после приближения частей Красной армии, оказывавших им существенную поддержку. Причиненный экономическим ресурсам Германии ущерб (помимо дней, непосредственно предшествовавших появлению Красной армии) являлся скорее следствием реакции националистов на советское вторжение, чем результатом действий партизан. Воздействие на население было неоднозначным. Украинцы Галиции почти единодушно отказались поддерживать партизан, появление которых лишь усилило антисоветские настроения в Галиции. Значительное количество жителей Волыни (которые, в отличие от жителей Галиции, были православными и в прошлом находились в составе Российской империи) воспринимало партизан как представителей власти, которая неизбежно появится вновь. На Волыни, как и в Западной Белоруссии, партизаны организовывали «антифашистские комитеты» и поощряли церковные службы; это признавалось необходимым, поскольку существовавшие на Волыни национальные, социальные и религиозные различия были слишком велики^[87].

Партизанам не удалось заручиться широкой поддержкой населения даже на Волыни. Но их усилия во многом способствовали в дальнейшем (после вновь произошедшей оккупации региона советскими войсками) успешному созданию сети осведомителей, затруднявших действия украинских партизан-националистов. По всей видимости, самым существенным вкладом, внесенным советскими партизанами в уменьшение угрозы, которую партизаны-националисты представляли для советской системы, явилось то, что они вынудили националистов отказаться от скрытных действий и перейти к полномасштабному повстанческому движению. Националисты создавали свои партизанские отряды не только для борьбы с коммунистами, но и для того, чтобы помешать советским партизанам привлечь на свою сторону всех тех, кто хотел сражаться с немцами. «Выход из подполья», несомненно, облегчил советским властям борьбу с националистами на Волыни. Даже в Галиции, где население почти единодушно поддерживало националистов, действия партизан в конечном счете играли на руку советскому режиму^[88]. Но советские партизаны почти не имели отношения к физическому уничтожению повстанцев-националистов. Советские источники признают, что летом 1944 года Красная армия сочла необходимым выделить один кавалерийский и два мотострелковых полка для поддержки войск НКВД, боровшихся с партизанами-националистами^[89]. Другие свидетельства указывают на то, что количество советских регулярных войск, потребовавшееся в последующие годы (как минимум до 1947 года), было еще больше.

2. Будущие страны-сателлиты

Советские источники о партизанах признают, что партизаны столкнулись с особыми проблемами на аннексированных в 1939 и 1940 годах территориях, хотя считают само собой разумеющимся, что партизанская кампания там была составной частью усилий, предпринятых для изгнания захватчиков с советской земли и восстановления власти законного правительства. Но партизаны не остановились, достигнув «новых» советских границ. Если верить рассказу в одной из появившихся после войны книг, то партизанский командир получил запечатанный приказ Украинского штаба, который ему следовало вскрыть, по достижении границы. В секретном приказе говорилось: «По прибытии к границе нашей страны помните об освободительной миссии Советского Союза… Действуйте независимо, сообразно существующим условиям, как сознательный советский гражданин»^[90]. Командир, полагаясь на свою «социалистическую» сознательность, истолковал свою «освободительную миссию» следующим образом: «Там, за шатким пограничным столбом, живет и борется братский славянский народ, он проливает свою кровь. Тридцать две партии привели его к войне и поражению… И только одна, рабочая партия, вместе с нами могла вывести Польшу на путь к национальному освобождению…»^[91] «Рабочей партией» была, разумеется Польская рабочая партия, являвшаяся на самом деле коммунистической, но получившей новое название.

Если в 1943 году «кочующие» отряды являлись основным инструментом по «пересадке» партизанского движения из Брянских лесов на Северо-Западную Украину, то в 1944 году они стали основным средством для «привития» хорошо усвоенных партизанских навыков ведомым коммунистами слабым повстанческим силам соседей Советского Союза. Если польских повстанцев, лояльных к находящемуся в изгнании в Лондоне польскому правительству, советские партизаны атаковали и уничтожали, то значительно меньшим по численности партизанам из сформированной коммунистами Национальной гвардии они оказывали поддержку и снабжали оружием и снаряжением. Веной 1944 года между советским командованием и отрядами Национальной гвардии было установлено регулярное радиосообщение, и польские коммунистические партизаны снабжались по воздуху. Примерно в то же время был создан Польский штаб партизанского движения^[92].

За много месяцев до этого советские партизаны на всей оккупированной территории усиленно занимались призывом в свои ряды людей из Восточной Европы. Многие из них (в частности, поляки) прибывали из давно существовавших в СССР колоний или бежали из немецких трудовых лагерей^[93]. Большинство словаков, румын и венгров являлись военнослужащими, дезертировавшими из оккупационных войск стран-сателлитов Германии, или были захвачены в плен партизанами. Вполне вероятно, что еще на раннем этапе войны советский режим предполагал использовать таких людей для создания коммунистического сопротивления в их странах. В феврале 1944 года большое число поляков, служивших в трех крупных «кочующих» отрядах, были выведены из них и вошли в состав Польской партизанской бригады. В апреле прошедшие отбор партизаны польского и чехословацкого происхождения были отозваны для специальной подготовки. В лагере на Волыни их обучали опытные советские партизанские офицеры, радисты и подрывники^[94]. В начале лета напряженная программа подготовки была расширена, как считается по просьбе коммунистических руководителей Чехословакии, Польши и Румынии. Согласно советским источникам, с этой просьбой обратились к Хрущеву, являвшемуся главой Коммунистической партии Украины. Он перепоручил это Украинскому штабу партизанского движения, ставшему главным центром подготовки и управления партизанами во всех этих странах^[95].

Вероятно, советским «кочующим» отрядам и поддерживаемым Советским Союзом коммунистическим партизанам в Польше в целом не удалось добиться существенных результатов. В ряде случаев они вынуждали националистов из Армии крайовой на поспешные действия, вызванные либо желанием защитить поляков от коммунистов, либо призванные продемонстрировать, что националисты являются более действенным сопротивлением, чем коммунисты. Однако, учитывая ту подавляющую мощь, с какой Красная армия безжалостно подавляла националистическое подполье, достигнутые партизанами-коммунистами результаты можно считать в лучшем случае второстепенными.

Положение вдоль юго-западной границы Украины было намного более благоприятным для действий партизан. Здесь, по существу, не было никакой границы. Формально – даже по советским меркам – граница Украинской ССР проходила по гребню Карпатских гор. Дальше лежало Закарпатье, чье население этнически мало чем отличалось от населения Советской Украины. На Закарпатье формально претендовало находящееся в эмиграции правительство Чехословакии, от которой эта территория была отторгнута Венгрией в 1939 году. Большинство украинского населения, сохранявшее относительную пассивность при чехословацкой администрации, резко противилось более жесткому венгерскому правлению. Основная часть коренных жителей выступала в поддержку украинских националистов, но коммунистические элементы здесь были намного сильнее, чем в Галиции. Было создано несколько руководимых коммунистами партизанских групп, хотя они и не проявляли большой активности до подхода частей Красной армии в начале осени 1944 года. Тем временем Эдуард Бенеш, глава чехословацкого правительства в изгнании, по всей видимости, договорился с Москвой о передаче Закарпатья в состав СССР после войны. В результате коммунистическим партизанам было позволено действовать так, словно они уже находились на советской территории. Они формировали «антифашистские комитеты», которые впоследствии стали ядром переходной советской администрации.

Для советского режима большое значение имело важное в стратегическом отношении положение Закарпатья. В этом регионе не только находилось большое количество важных горных перевалов, но там Советский Союз оказывался в непосредственном соприкосновении со Словакией и Венгрией. Эти страны в середине 1944 года стали главными мишенями для расширения партизанского движения. Советские попытки внедрения партизан на территорию третьего закарпатского соседа, Румынию, потерпели полный провал. Советские источники мимоходом упоминают о небольших группах партизан, действовавших в различных частях Румынии, но ясно, что они не играли важной роли^[96]. По всей видимости, сильные антирусские настроения румынских крестьян не позволили «укорениться» коммунистическим партизанам. С практической точки зрения действия партизан в Венгрии едва ли были более значимыми. Один из советских источников признает, что небольшие отряды (чья общая численность не превышала двух тысяч человек), заброшенные при содействии Украинского штаба в Венгрию, не оказали прямой военной поддержки наступающим советским силам. Советский источник лишь утверждает, что существование венгерских партизан имело важное в моральном плане значение^[97].

Положение в Словакии было совершенно иным, и только здесь советскому режиму успешно удалось осуществить «пересадку» партизанского движения за пределы своих границ. В 1939 году Словакия стала номинально «независимой» страной, но по существу она полностью находилась под опекой Германии. Неясно, приветствовала или нет большая часть словаков распад чехословацкого государства, но они, несомненно, были недовольны тяжким бременем, возложенным на них военными усилиями Гитлера, – в частности, отправкой словацких войск для войны СССР. Словацкие части использовались главным образом в качестве войск охраны, они действовали вяло, и многие военнослужащие дезертировали в партизаны. После неудач держав оси в войне в словацкой армии на родине тоже началось брожение, она стала выказывать лояльность находящемуся в изгнании в Лондоне чехословацкому правительству. Но армейское командование хотело совершить революцию по выводу страны из состава держав оси с сохранением большинства ее институтов и с наименьшим риском подвергнуться жестоким репрессиям Германии. С самого начала войны чехословацкие коммунисты и советские источники жаловались, что даже руководство словацких коммунистов внутри страны попало под влияние «лондонской концепции», то есть хотело задержать восстание до тех пор, пока рядом не окажется Красная армия; совершить государственный переворот, а не вести «революционную борьбу»; сохранить «буржуазный» строй^[98].

Такой план, разумеется, не устраивал Советский Союз. Представляется вполне вероятным, что советский режим в сговоре с Клементом Готвальдом, Рудольфом Слански и другими находящимися в СССР лидерами чехословацких коммунистов решил направить усилия всех ведущих борьбу внутри страны за ее выход из состава держав оси, на разжигание крупномасштабных партизанских действий. В 1943 году, совершая свой карпатский рейд, Ковпак послал нескольких находившихся в его отряде партизан словацкой национальности в Словакию для организации партизанских отрядов из коренных жителей. Но последовавший вскоре разгром отряда Ковпака оборвал эти контакты^[99]. В результате основным орудием для выполнения плана по разжиганию партизанской войны в Словакии стали партизанские отряды, организованные и подготовленные Украинским штабом. Смешанные отряды, в состав которых входили 220 прошедших специальную подготовку чехов и словаков и 450 советских партизан, стали забрасываться на парашютах в Словакию начиная с июня 1944 года. К концу августа тридцать таких отрядов, каждый из которых в среднем насчитывал десяток человек, оказались на месте. Они служили ядром для организации и укрепления местных партизанских сил, создаваемых коммунистическим подпольем в Словакии^[100].

К концу августа партизанское движение, в рядах которого насчитывалось 8000 человек, организовало беспорядки на большей части территории страны. По официальной просьбе словацкого марионеточного правительства германские войска начали оккупацию страны. Столкнувшись с таким положением, командование регулярной словацкой армии чувствовало, что должно начать восстание, в противном случае шанс вывести Словакию из состава держав оси будет упущен. Восстание частей регулярной армии началось 30 августа 1944 года. Украинский штаб партизанского движения дополнительно направил много партизанских отрядов (в конечном итоге в Словакии было 3000 советских партизан) и большое количество снаряжения^[101]. Но координации действий со Словацким национальным советом (руководившим восстанием армии) не было, и Советский Союз не оказал восстанию существенной помощи. Отвергнув Словацкий главный штаб партизанского движения, сформированный в середине сентября Национальным советом, коммунистическое руководство обратилось к Украинскому штабу с просьбой прислать специальную руководящую группу. Группа во главе с советским полковником прибыла в конце сентября^[102]. К этому времени оказавшиеся в изоляции силы словацких националистов находились в отчаянном положении и месяц спустя были вынуждены сдаться немцам. Руководимые коммунистами партизаны продолжили партизанскую войну. Их действия не смогли почти ничем помешать оккупации, но в Словакии, традиционно крестьянской стране, начался хаос^[103]. Несомненно, что нарушение привычных устоев во многом помогло коммунистам утвердиться в Чехословакии после прихода Красной армии. Вместе с тем коммунистическое руководство обрело патриотический ореол, благодаря своим антигерманским усилиям. Влияние этих процессов на последующий захват коммунистами власти в Чехословакии трудно оценить однозначно. Но важно отметить, что, будучи консервативной частью довоенной Чехословацкой Республики, Словакия к 1946 году стала оплотом коммунизма.

В целом советская попытка «пересадки» партизанского движения на территорию своих соседей не выглядит впечатляюще успешной, в особенности если сравнивать ее с достижениями югославских партизан, оказывавших помощь коммунистическим повстанцам в сопредельных с Югославией странах. Но советские усилия в достаточной мере свидетельствуют о том, насколько важной советский режим считал партизанскую борьбу для распространения коммунизма. В конечном счете присутствие Красной армии обеспечило приход коммунистических правительств в большинстве восточноевропейских стран, граничащих с СССР. Но военная интервенция не способна создать видимости всенародной поддержки, которой вполне способно добиться разумно направляемое партизанское движение. Насильственное вмешательство в политические институты, являющиеся барьерами на пути коммунизма, было скорее способно вызвать возмущение, чем «спонтанный хаос», возникавший в результате действий партизан. Партизанские действия, даже если их основной движущей силой были советские партизаны, укрепляли уверенность в себе местных коммунистов. Подготовка партизан в СССР и действия партизан на местах к тому же предоставляли прекрасную возможность проводить тщательный отсев среди местных коммунистических руководителей. Путем сравнительно скромного вклада советский режим не только обеспечил вспомогательные силы для Красной армии, но и получил в ряде регионов, где партизаны добились успеха, огромные политические дивиденды.

В целом на примере продвижения партизан в Восточную Европу видно, насколько были условны в советском понимании национальные границы. Продвижение со «старой» советской территории в аннексированные регионы, на тайно обещанную территорию Закарпатья и территории бывших союзников СССР – все это было четко рассчитанными ходами на шахматной доске политической целесообразности. Советские разработчики планов тщательно изучили различия в социальных и политических условиях каждого региона и в соответствии с ними регулировали свою политику. Но соображениям, касающимся соблюдения законных обязательств или национального самоопределения, никогда не придавалось серьезного значения. Повсеместно единственной целью являлось скрытое за формулировками – вроде «помощи рабочим партиям», «развития революционной борьбы» и «свержения буржуазного строя» – установление коммунистических режимов. Экспансионистские цели коммунизма столь глубоко укоренились в сознании, что позволяли режиму рассчитывать на проявление исполнителями инициативы по продвижению динамичной политики за пределы советских границ.

Партизаны в послевоенном СССР

Выше высказывалась мысль о том, что советский режим, по-видимому, рассматривал вырабатываемые партизанской жизнью заговорщические настроения и дурные привычки как потенциальную опасность для послевоенного советского общества. Что касается рядовых партизан, то искоренение этой проблемы началось вскоре после возвращения Красной армии в те районы, где действовали партизаны. За исключением крупных «рейдовых» отрядов и других партизанских частей, чьи действия могли оказаться полезными при дальнейшем продвижении на запад, партизанские отряды в отвоеванных районах подлежали быстрому расформированию. Часто партизанам разрешалось устраивать парад победителей в городах, на окраинах которых они вели свои сражения. После этого им иногда давали отпуск на несколько дней или недель. В это же время, согласно ряду утверждений, которые трудно подкрепить конкретными фактами, шло выявление подозрительных или непокорных элементов, которых отправляли в концентрационные лагеря. Но большинство рядовых партизан очень быстро направляли в Красную армию. В одном из советских источников указывается, что из 3149 партизан в Винницкой области 2345 пошли в армию^[104]. Там – если они оставались в живых – партизаны приобщались к строгой дисциплине, и на смену их особой партизанской выучке приходила армейская выучка военного времени, являвшаяся обычной для всех людей их возрастной группы.

Обращение с командными кадрами партизан было несколько иным. Несомненно, что и в этой группе тоже проводился отсев ненадежных элементов. Но, как правило, такой отсев в рядах партизанских офицеров уже происходил во время партизанских действий. По меньшей мере в одной из областей запрещалось призывать на службу в Красную армию командиров и комиссаров отрядов или вышестоящих партизанских звеньев без согласия секретаря обкома партии. Для режима огромную дополнительную, хотя и незапланированную, пользу партизанское движение представляло в качестве испытательного полигона перспективных руководящих кадров. Если в тяжелых условиях партизанских действий руководитель проявлял положительные качества, он, несомненно, мог представлять интерес в будущем. В частности, если человек проявлял инициативу, сохраняя полную лояльность и самодисциплину даже тогда, когда он не мог быть подвергнут проверке непосредственным начальством, то такой человек мог оказаться полезным в послевоенной тоталитарной системе. Режим, похоже, уже во время войны признавал важность такого потенциала, ибо предпринимал шаги к эвакуации партизанских командиров, таких как, например, Ковпак, когда их отрядам грозило уничтожение. После войны лицам с прошлым партизанского руководителя часто удавалось сделать блестящую карьеру.

Потребовалось бы специальное исследование, чтобы подробно проследить за карьерными продвижениями после войны бывших партизанских руководителей. Но ряд общих тенденций прослеживается довольно четко. Бывшие офицеры НКВД обычно возвращались на службу в полицейские структуры, но на более высокие посты. Так, Наумов и Сабуров, занимавшие до войны незначительные посты, возглавили полицейские органы в важных пограничных областях. С.С. Бельченко, начальник штаба партизанского движения на Калининском фронте, к 1957 году поднялся до уровня заместителя председателя Комитета государственной безопасности. Партийные чиновники обычно возвращались в партийный аппарат на должности, аналогичные их должностям в партизанах. Как правило, они оставались в тех же союзных республиках. В.Н. Малин, начальник политического отдела Центрального штаба, к 1958 году занял пост начальника отдела в секретариате КПСС. Алексей Бондаренко, являвшийся до войны мелким чиновником в одном из районов Брянской области, проявив себя в рядах партизан, стал первым секретарем Брянского обкома. Находившийся до войны на посту секретаря ЦК компартии Украины по кадрам Моисей Спивак, сыгравший огромную роль в организации партизанского движения на Украине и позже являвшийся заметной фигурой в Украинском штабе партизанского движения, после войны в течение нескольких лет занимал ряд ответственных постов. После публикации критических замечаний он бесследно исчез незадолго до смерти Сталина; возможно, он стал жертвой тайной чистки, направленной против евреев. Другие видные члены центрального аппарата украинских партизан, такие как, например, А.Н. Зленко, продолжали занимать высокие посты при Сталине и после его смерти. Большое число мелких чиновников, назначенных на посты секретарей подпольных партийных комитетов, погибло во время оккупации. Такая судьба постигла секретарей Днепропетровского, Харьковского, Кировоградского и Полтавского обкомов, а также многих занимавших более низкие посты. Но немногие (обычно те, кого направляли в качестве замены после первоначального разгрома), кому удалось выжить, после войны в качестве награды получили высокие посты в украинской провинции. С.А. Олексенко, успешно возглавлявший подпольную организацию в Каменец-Подольском, вновь занял пост первого секретаря обкома (в Дрогобыче), потерянный им во время «большой чистки». П.Х. Куманок, руководивший Сумским подпольем, занимал после войны посты второго секретаря нескольких обкомов. Занимавший до войны пост секретаря Винницкого обкома по кадрам Д.Т. Бурченко после руководства Винницким подпольем был повышен и возглавил областную администрацию. М.А. Рудич, возглавлявший подполье Львовской области, стал секретарем одного из райкомов партии Львова^[105].

Помимо своей ценности в качестве испытательного полигона для кадров аппарата партизанское движение обладало огромным потенциалом для использования его режимом в качестве вдохновляющей легенды. О том, что режим распознал такой потенциал, свидетельствует огромное количество выходящих книг о партизанах. Совершенно ясно, что публикация документов, мемуаров и рассказов о партизанском движении тесно связана с изменением «генеральной линии» коммунистической пропаганды и имеет отношение к сильному соперничеству внутри советского режима. Подробное исследование такой связи потребовало бы более пристального изучения, анализа содержания и тем, затрагиваемых в книгах, вышедших в разное время. Такое исследование также должно было бы включать тщательное сравнение пусть и небольших, но часто крайне примечательных текстуальных различий нескольких изданий одной и той же книги. За неимением такого подробного исследования представленные ниже наблюдения в определенной степени отражают личную точку зрения автора, но они все же дают возможность понять основные направления изменений в литературе о партизанах.

Во время и сразу после войны произведения о партизанах стремились рисовать это движение как народное патриотическое восстание против немцев. Хотя партизанское движение никогда не описывалось как спонтанное, роль партии и НКВД в руководстве партизанским движением затушевывалась. Подобная трактовка, похоже, полностью отвечала генеральной линии советской пропаганды, делавшей упор на всенародном патриотизме, пока существовала необходимость использования любых средств для сплочения советских людей против немцев. К 1946 году режим, по всей видимости, почувствовал, что пришло время сместить акценты на исключительную важность партийного руководства и идеологии. В течение двух последующих лет (в рамках того, что получило название «ждановщина») несколько вышедших ранее работ были подвергнуты критике за отсутствие в них упоминания о решающей роли партии в организации и руководстве партизанским движением. Акцент на тесной связи партизанского движения с партией имел прямое отношение к престижу А.А. Жданова, под чьим руководством проводились особо успешные партизанские операции в Ленинградском регионе. Но к началу 1948 года Жданов утратил свое влияние, в августе того же года он умер. Кое-что указывает на то, что покровительство Жданова бывшим партизанам способствовало его политическому закату^[106].

В восточноевропейских странах-сателлитах Советского Союза в период с 1948 по 1953 год принадлежность коммунистического лидера к партизанам могла вызвать подозрения в его «буржуазном национализме» и «титоизме». Несомненно, основной причиной такой подозрительности стали расхождения во взглядах с югославскими лидерами, отстаивавшими точку зрения, что партизанская война является наилучшим средством для прихода коммунистических партий к власти. Следует, однако, отметить, что бывшие лидеры словацких партизан, находившиеся во время войны полностью под советским, а вовсе не югославским влиянием, подвергались в тот период особо интенсивным чисткам. Внутри Советского Союза бывшим партизанам приходилось проявлять осторожность. Наиболее яркий пример той опасности, которую влекло за собой прославление подвигов партизан и подпольщиков, связан с Д.М. Медведевым, чья успешная партизанская карьера первоначально способствовала его реабилитации после споров с высокопоставленными сотрудниками НКВД. В 1952 году Медведев в одном из украинских журналов опубликовал под названием «На берегах Южного Буга» подробный рассказ о деятельности Винницкого подполья. Серия его статей подверглась резкой критике в одной из винницких газет за прославление людей, якобы являвшихся «фиктивными», а отнюдь не настоящими героями подполья. В феврале 1953 года, незадолго до смерти Сталина, эта критика была подхвачена таким влиятельным изданием, как «Литературная газета». После смерти Сталина произведение Медведева, по-видимому без изменений, было опубликовано отдельной книгой тиражом в несколько сотен тысяч экземпляров. В предисловии редакции к одному из изданий говорилось, что написание книги «потребовало не только огромного труда, но и гражданского мужества. Когда Медведев приступал к работе над книгой, в истории Винницкого подполья было много неясного, а отдельные его участники подвергались необоснованным обвинениям»^[107]. Сам Медведев умер в 1954 году в возрасте пятидесяти шести лет.

Сразу после смерти Сталина некоторые видные работники органов безопасности, руководившие партизанским движением, оказались замешаными в конфликт, связанный с Берией. Строкач сыграл ключевую роль в событиях, которые в конечном итоге привели к падению Берии. Одна из причин, видимо, в том, что Строкач (если верить словам его бывшего адъютанта) был ярым антисемитом, – однажды он даже обвинил Хрущева в покровительстве евреям, – а Берия возвращал в полицейские органы евреев, лишившихся своих постов во время сталинских чисток. Но по всей видимости, главной причиной стало нежелание Строкача участвовать в заговоре Берии по дискредитации Компартии Украины. Вполне вероятно, что его нежелание объяснялось тесными связями с партией, появившимися у Строкача (и ряда его подчиненных, также имевших в прошлом отношение к охране границ) тогда, когда он руководил партизанским движением. Во всяком случае, даже после его ухода в отставку в 1956 году с поста министра внутренних дел Украины выходившие книги о партизанах продолжали превозносить его роль в руководстве партизанским движением. С другой стороны, некоторые – но отнюдь не все – высокопоставленные сотрудники органов безопасности, осуществлявшие руководство партизанским движением из Центра и в Белоруссии, подвергались чисткам как сторонники Берии. Судоплатов и Эйтингон, работавшие в Четвертом управлении НКВД, бесследно исчезли со сцены. Л.Ф. Цанава, возглавлявший полицейский аппарат Белоруссии и являвшийся автором одной из самых подробных работ о партизанском движении, лишился своего поста, а вместе с ним исчезла и его книга.

Но большинство бывших партизанских руководителей оказались в выигрыше от прихода Хрущева к власти. По словам некоторых авторов, он еще в 1944 году отдал распоряжение собирать рукописи литературных произведений о партизанах. В 1949 году Хрущев, вопреки существовавшей при Сталине тенденции с подозрением относиться к партизанам, открыто восхвалял их. После обретения Хрущевым контроля над Компартией Советского Союза в советских произведениях о партизанах стала особо подчеркиваться «братская помощь», оказанная партизанам коммунистами в восточноевропейских странах, и партизанское прошлое в этих странах снова стало знаком отличия. В СССР резко выросло количество выходящих мемуаров и сборников документов о партизанском движении. Но по непонятным причинам Хрущев весьма неодобрительно отнесся к системным историческим исследованиям партизанского движения. В марте 1962 года в речи на Пленуме Центрального комитета КПСС он презрительно сравнил диссертацию «Партизанские операции в лесах Белоруссии во время Великой Отечественной войны» с диссертацией по теме «Экологическое и экономическое значение европейского белого журавля, черного журавля и серой цапли для Белоруссии». Обе диссертации, по его словам, были «пустой» тратой советских денег. Если и нужно давать трактовки партизанского движения и прочих этапов войны, то пусть этим занимаются авторы мемуаров, статей и литературных произведений.

В связи с частой сменой курса Хрущевым было бы не вполне разумно делать вывод о том, что в будущем не следует ожидать появления подробных исторических исследований партизанских операций. Однако его высказывания являются весьма примечательными в долгосрочном плане. Как отмечалось выше, партизанское движение обеспечило режиму весьма полезную легенду, которая входит составной частью в эпос под названием «Великая Отечественная война», представляющий собой героическую страницу в истории того поколения, которое находилось у власти в СССР. Партизанская легенда имеет то преимущество, что она превозносит роль коммунистической партии, тогда как особый акцент на действиях регулярных войск способствует поднятию престижа армии. В ряде вышедших мемуаров утверждалось (пусть это и довольно сомнительно с точки зрения исторической правды), что служить в партизанах было труднее, опаснее и даже более почетно, чем в Красной армии^[108].

К тому же историю партизан можно легко приспособить для закрепления в сознании молодежи коммунистических идей. Легенды об отрядах бесстрашных и связанных единой целью молодых людей, живущих под открытым небом, сражающихся против превосходящего противника и мстящих худшим из мерзавцев, привлекали внимание молодежи со времен Робин Гуда до эпохи покорения Дикого Запада. Добавьте к этому рецепту в качестве ингредиентов элементы детективного триллера, и у вас в руках окажется идеальное орудие пропаганды. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что литературные редакторы (а в ряде случаев и талантливые писатели с партизанским прошлым, такие как, например, П. Вершигора) переработали воспоминания настоящих партизан, сделав из них произведения, наделенные особой драматургией. Будучи безыскусными, такие книги резко отличаются от большинства скучных, написанных поучительным тоном советских произведений, получивших официальное одобрение. В то же время «литературная» переработка партизанских мемуаров предоставляет умелым пропагандистам широкие возможности сделать особый упор на позитивных сторонах партизан и косвенно предостеречь против действий, рассматриваемых режимом как негативные. Таким образом, жанр партизанской литературы создавался с тем, чтобы стать немаловажной и действенной частью механизма советской пропаганды. И эта роль вряд ли будет преуменьшена в обозримом будущем.

Часть вторая
Организация и управление партизанским движением
Джон Армстронг и Курт де Витт

Введение

Вопросы организации и управления являлись фундаментальными в советском партизанском движении во время Второй мировой войны. Их важность ярко продемонстрирована опытом ряда современных повстанческих движений. Децентрализованная организация обязательно присутствует во всех партизанских войнах, поскольку сложная организационная структура современных армий не может быть полностью спроецирована на нерегулярные вооруженные силы, вынужденные держаться в тех районах, где основные технические средства находятся в руках противника. Силы партизан в тылу противника не имеют возможностей для регулярного снабжения. Они должны избегать большого скопления, предоставляющего потенциально более сильному противнику возможность втянуть их в военные действия с участием регулярных войск, в которых они будут заведомо слабее. Помимо крайней важности сохранения партизанских подразделений, простота организации имеет ряд дополнительных преимуществ. Она требует очень небольшого количества «вышестоящих» начальников, при ней не нужны значительные коммуникации и техническое обслуживание. Большинству партизанских офицеров и сержантов не надо иметь такую же высокую специализацию и хорошую военную подготовку, как офицерам из регулярных частей, равных по численности их отрядам. Поэтому люди самых разных профессий и с различным опытом могут использоваться для командования партизанскими отрядами. Как и большинство групп, имеющих простую форму организации, партизанские подразделения трудно уничтожить, поскольку при разрушении группа стремится к быстрому переформированию.

Но присущие простоте и децентрализации преимущества не смогли быть успешно использованы большинством современных повстанческих движений из-за серьезных недостатков. Хотя группа партизан, оказавшись рассеянной противником, способна быстро восстановиться, она может распасться при устранении ее ключевых лидеров, ибо, в отличие от регулярных вооруженных сил, у нее часто нет альтернативной организационной структуры, к которой оставшимся в живых необходимо присоединиться. Поскольку даже непострадавший партизанский отряд не является частью существующего на постоянной основе института армии, в нем могут возникать серьезные проблемы с моралью и дисциплиной. Хотя подобные проблемы находятся вне сферы данного исследования, рассмотрение роли партизан в обшей стратегии войны вполне уместно. Действия партизан будут иметь сравнительно небольшую ценность в общих военных усилиях, если они не могут координироваться из Центра и направляться на достижение важных целей. Подобное утверждение верно еще и потому, что партизанские отряды, в частности тогда, когда они проводят свои операции в непосредственной близости от домов своих членов, стремятся избегать активных действий, способных вызвать суровые репрессии со стороны противника. Как правило, действиями, которым противник вынужден наиболее энергично противостоять, являются, конечно, те, что представляют наибольшую ценность для общих военных усилий страны, к которой принадлежат партизаны. Для советского режима контроль за партизанским движением был даже еще более важен, поскольку, в отличие от стран, где партизанское движение возникало как спонтанная реакция на иностранное вторжение, на оккупированной советской территории поначалу наблюдалась пассивность по отношению к немецкой оккупации.

Помимо своей военной ценности централизованное управление обладает важным преимуществом с политической точки зрения. В партизанском движении, где централизованное управление неэффективно, отдельные партизанские командиры стремятся сами стать «законом». Поначалу командир партизанского отряда пассивно пытается выйти из-под контроля центральной власти, а затем открыто переходит в оппозицию. Подобное нередко происходило в первой трети XX века во время гражданских войн в таких странах, как Мексика и Китай, и во время Гражданской войны в России и на Украине. Советские правители прекрасно помнили свой опыт отношений с такими лидерами повстанцев, как, например, Нестор Махно на Украине, которые заявляли о своей преданности советскому режиму, когда считали это целесообразным для себя, но в конечном итоге пришлось прибегнуть к насильственному их подавлению, когда они отказались подчиняться указам советской власти. Советское руководство было полно решимости избежать повторного появления подобных «центробежных» тенденций в случае новой затяжной войны в Советском Союзе. Появление независимых лидеров среди своих граждан для тоталитарного режима так же неприемлемо, как полный контроль над этими гражданами иностранного агрессора.

Ради сохранения преимуществ партизанского движения и вместе с тем стремясь избежать его традиционных ловушек, советское руководство во время войны использовало два вида контроля, не имевшие ранее широкого применения в партизанской войне. Поскольку поддержку партизанам оказывала мощная индустриальная держава, какой являлся Советский Союз, широкое применение находили современные технические средства, такие как радио и самолеты. Не менее, а пожалуй, даже более важными были используемые режимом методы политического и общественного контроля. Центральное место в данной главе занимает рассмотрение методов, использование которых способствовало становлению организационной и управленческой структуры советского партизанского движения. Один из аспектов касается приложения проверенных советских методов к партизанскому движению; другой – того образа действий, при котором особые условия партизанской войны вызывали необходимость выработки новых методов или модификации уже имевшихся. С этих позиций изучение партизанской войны обеспечивает возможность получить более глубокое представление о функционировании советской системы в условиях оказываемого на нее давления извне.

Глава 1
Первые попытки организации партизанского движения

Довоенная советская концепция партизанской войны

Партизанская война занимала довольно серьезное место в менталитете советского руководства в период между войнами. В учебниках и курсах военных академий Красной армии анализировались партизанские операции периода Гражданской войны, а иногда рассматривались действия партизан в другие периоды и в других странах, например действия партизан против Наполеона в России и в Испании. Научные исторические и политические журналы, в особенности связанные с историей коммунистической партии, печатали пространные статьи о красных партизанах времен Гражданской войны. В этих статьях анализировались социальные и политические предпосылки появления партизан в период Гражданской войны и подробно рассматривались как политические, так и военные аспекты этого движения^[109]. Партизанские лидеры превозносились как образцы «воинственности» и преданности делу коммунизма. Хотя многие партизанские руководители времен Гражданской войны вскоре после того, как советский режим прочно утвердился, оказались забыты или подверглись чисткам в период становления единоличной диктатуры Сталина, несколько видных лидеров, таких, например, как К. Ворошилов, продолжали провозглашаться героями партизанского движения.

Поэтому партизанская война являлась отнюдь не новым понятием для поколения советских граждан, – ну или по крайней мере находящихся среди них членов партии, – которому пришлось столкнуться с агрессией Германии в 1941 году. Тем не менее это поколение оказалось психологически не подготовленным вести борьбу с оккупантами в условиях подполья. В своих мемуарах Алексей Федоров, являвшийся первым секретарем Черниговского обкома партии, рассказывает, что сам термин «подполье» казался архаичным и «книжным» членам партии, утратившим всякий навык конспиративной работы за двадцать лет своего нахождения у власти^[110]. Отчасти это можно объяснить тем, что региональные партийные руководители не знали о разработанных высшим руководством планах передачи полномочий на местах тайным организациям в случае оккупации противником. Когда Федоров вскоре после начала войны приехал в Киев для консультаций с Н. Хрущевым, являвшимся тогда первым секретарем Компартии Украины, он был поражен, узнав, что такие планы были давно разработаны для партийных организаций всесоюзного и республиканских уровней^[111]. По всей видимости, довоенное планирование ограничивалось обобщенными схемами, выработанными центральным партийным руководством. Отсутствие детальных разработок для регионального и местного уровней может указывать на полное отсутствие дара предвидения у партийных руководителей, но более вероятно, что это являлось неизбежным следствием советской доктрины, согласно которой будущая война являлась наступательной кампанией.

В открытую сигнал к организации партизанского движения был дан в радиообращении Сталина 3 июля 1941 года. В этой пространной речи, касавшейся многих аспектов войны, содержались и строки о партизанской войне: «В занятых врагом районах создавать отряды конных и пеших партизан и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны повсюду, для взрывов мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов и транспорта. В захваченных районах создать невыносимые условия для врага и всех его пособников. Преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

В это же самое время ряд советских правительственных органов начал лихорадочные приготовления к партизанской войне. По всей вероятности, единого официального координирующего органа не существовало, но вполне вероятно, что высокопоставленные партийные работники, работники НКВД и военачальники Красной армии время от времени проводили совещания, касающиеся роли их ведомств в организации партизанского движения. О координации действий свидетельствует тот факт, что, несмотря на некоторую двусмысленность, основные приказы по формированию партизанского движения содержали общие указания по распределению обязанностей.

Территориальная организация

1. Роль партии

Одним из главных органов, имевших непосредственное отношение к организации партизанского движения в 1941 году, была сама коммунистическая партия. Центральный комитет Всесоюзной коммунистической партии руководил формированием партизанских отрядов, при этом организационная структура партизанского движения должна была копировать существующую территориальную структуру партии. Вероятно, ряд партийных чиновников занимался этим вопросом начиная с июля, но точной информации относительно этого нет. Имеются конкретные свидетельства об организации партизанского движения на уровне областей РСФСР и союзных республик^[112].

В данном разделе основное внимание уделяется территориальным партийным органам, включавшим в себя упомянутые выше уровни. Наиболее важные города имели собственные партийные организации, по статусу соответствовавшие партийным организациям сельских районов, в ряде случаев и областей. В крупных городах, разделенных на районы, существовали районные партийные организации. Городские партийные организации создавали подпольные центры; а в ряде городов либо на городском, либо на районном уровне создавались истребительные батальоны, большая часть личного состава которых впоследствии являлась основой для формирования партизанских отрядов. Основным уровнем, на котором создавались партизанские отряды в большинстве крупных городов (и тех, что были оккупированы, и таких, как, например, Ленинград, где немцев не было), являлись первичные партийные организации отдельных предприятий. Это было вполне логично, поскольку на заводе, фабрике или транспортном предприятии работало столько же членов партии, сколько их было в целом сельском районе. По всей видимости, истребительные батальоны не формировались на предприятиях, но там шло создание похожих подразделений «народного ополчения», откуда многие тоже попадали в партизаны.

Партийные организации ряда крупных предприятий, таких, например, как отделения железных дорог, находившиеся в нескольких районах и соединявшие различные города, были обычно подчинены территориальной партийной организации не ниже областного уровня. В развитии партизанского движения такие партийные организации действовали аналогично партийным организациям городских предприятий, но под руководством областного, а не городского комитета партии.

На Украине секретари Центрального комитета Н.С. Хрущев, М.А. Бурмистенко и Д.С. Коротченко руководили приготовлениями, не прибегая к помощи специально создаваемого для этой цели аппарата. Какое-то время, как отмечалось выше, эта работа велась в Киеве, куда немцы вошли лишь в сентябре 1941 года. Здесь Хрущев и его помощники сформировали специальную организацию для руководства созданием партизанских отрядов в областях Украинской ССР. В каждой области, где должно было быть партизанское движение, эта задача возлагалась на секретаря областного комитета партии (обкома)^[113]. Одновременно с этим другой партийный руководитель тайно назначался на пост «подпольного секретаря» и получал приказ остаться для партийной работы, в том числе и для организации партизанского движения, после прихода немцев^[114]. Во многих случаях назначаемые на эту должность не являлись видными партийными руководителями, хотя примечательно, что однажды человеком, получившим такое назначение, стал первый секретарь обкома. Этим человеком был А. Федоров, работавший, как отмечалось выше, в Черниговской области. Федоров утверждает, что получил это назначение, «вытребовав» его у Хрущева; но его послужной список «кризисного менеджера» в партийной организации Украины свидетельствует, что для этого существовали и другие причины. Ряд свидетельств позволяет предположить, что такие люди, как Федоров, имевшие тесные контакты с НКВД в процессе решения определенных дисциплинарных проблем внутри партии, считались наиболее подходящими для работы по организации партизанского движения^[115].

2. Роль НКВД

Ряд особенностей подпольных партийных организаций вызывал необходимость, чтобы их руководители могли работать в тесном контакте с НКВД. Одной из главных составных частей подполья была широкая сеть диверсионных групп. Эта сеть, которая должна была существовать на всей оккупированной территории, но особенно важной являлась в городах, создавалась территориальными отделениями НКВД обычно из своих информаторов и агентов. Непосредственный контроль осуществлялся работниками НКВД, оставляемыми для работы на оккупированной территории. По всей видимости, контакт с партийным подпольем поддерживался лишь на областном уровне. Сеть состояла из групп численностью от трех до семи человек (в том числе и женщин). Она создавалась в первую очередь для проведения диверсий и выполнения других задач по приказам советского руководства. Члены групп для маскировки тайной деятельности продолжали заниматься своим обычным делом. В целях конспирации каждому члену группы полагалось знать лишь ее командира, который, в свою очередь, знал лишь членов своей группы и единственного вышестоящего начальника.

Организационной связи между партизанским движением и сетью диверсионных отрядов не существовало, поскольку к последним предъявлялось особое требование избегать риска быть обнаруженными из-за контактов с открыто враждебными к немцам элементами, такими как партизаны. Но на практике многие члены диверсионных групп оказывались вынуждены прибегать к помощи партизанских отрядов и искать в них убежища.

Другое направление деятельности НКВД имело прямое отношение к партизанскому движению. 26 июня 1941 года Лаврентий Берия, народный комиссар внутренних дел (НКВД), отдал приказ районным отделениям НКВД формировать отряды народного ополчения, известные под названием «истребительные батальоны». В соответствии с этим приказом истребительный батальон по размерам должен был соответствовать армейской роте (100–200 человек), а его рядовой личный состав в основном должен был включать в себя людей слишком старых, слишком молодых или по иным причинам непригодных для службы в Красной армии. В то же самое время офицеры и большая часть сержантского состава являлись работниками НКВД или заслуживающими доверия членами партии. Общее руководство осуществлялось районным или межрайонным отделением НКВД, при этом Красная армия оказывала содействие, обеспечивая оружием и в отдельных случаях направляя инструкторов для подготовки.

Вполне вероятно, что планы создания истребительных батальонов разрабатывались задолго до начала войны, в то время, когда размах и быстроту продвижения немцев в глубь территории СССР нельзя было предвидеть. Они представляли собой в первую очередь оборонительные подразделения, в чьи задачи входила охрана важных объектов с целью предотвращения диверсий и атак немецких парашютистов. Однако уже в июле 1941 года приказы НКВД предусматривали превращение находящихся в прифронтовой полосе истребительных батальонов в партизанские отряды. При выполнении этой задачи работники НКВД должны были сотрудничать с территориальными партийными организациями, которым официально предписывалось осуществлять контроль за партизанским движением. Тем не менее перед НКВД была поставлена чрезвычайно важная задача по проведению строгого отбора людей для партизанских отрядов. На практике секретарь районного комитета партии назначался областным комитетом для руководства организацией партизанского движения в своем районе. Такое назначение должно было получить одобрение Центрального комитета компартии союзной республики, а в РСФСР – ЦК ВКП(б). Оказание помощи в работе по организации и решению других «военных» вопросов должен был осуществлять «военный отдел» партийного аппарата района, созданный на районном уровне до войны. Но вполне очевидно, что в период организации и развития партизанского движения наиболее существенную роль сыграл именно НКВД.

Офицеры формируемых партизанских отрядов, как и офицеры истребительных батальонов, откуда их по большей части и набирали, были заслуживающими доверия приверженцами советской системы. Большинство среди них составляли партийные работники и государственные служащие, но около одной трети являлись офицерами НКВД. Рядовые бойцы партизанских отрядов также были надежными людьми; наименее полезных членов истребительных батальонов, включая тех, кто был физически непригодным для тягот партизанской жизни, отсеивали. Значительную долю партизан составляли комсомольцы, по возрасту непригодные для службы в армии.

3. Отряд в действии

Не все партизанские отряды формировались из истребительных батальонов. В ряде случаев территориальные партийные организации формировали отряды путем прямого призыва считавшихся надежными людей, не привлекая личного состава истребительных батальонов НКВД. В ряде крупных городов истребительные батальоны сформированы не были, но аналогичные им подразделения народного ополчения служили основой для создания партизанских отрядов. При формировании партизанских отрядов использовались и иные методы. Однако, судя по всему, в первые месяцы войны в сельских районах оккупированной территории СССР основным источником живой силы для партизанских отрядов являлись истребительные батальоны.

Будучи сформированным, отряд удалялся в труднодоступное место и создавал там секретный укрепленный лагерь. По всей видимости, первоначальным планом намечались действия одного или нескольких таких отрядов в каждом районе или сосредоточение нескольких отрядов из соседних районов в одном хорошо защищенном месте^[116]. В одном случае в качестве ядра партизанского движения и для защиты его областного штаба был сформирован специальный «областной отряд»^[117]. Но по всей видимости, первоначальный план предусматривал, что руководство партизанским движением в областях, непосредственно не примыкавших к линии фронта, будет осуществляться секретарями подпольных райкомов и их аппаратами. Такой аппарат не входил в партизанский отряд, а должен был действовать в подполье.

Вероятно, командир районного отряда должен был руководить особыми тревожащими противника операциями, а находящийся в подполье партийный секретарь должен был получать и передавать директивы Центрального комитета компартии союзной республики, находящегося за линией фронта. Но это лишь предположение, ибо общая система управления партизанским движением, по существу, так и не была налажена. Большое количество районных отрядов, как и планировалось, отошло в свои убежища и приступило к проведению операций против сил немцев. По меньшей мере в одном случае секретарь подпольного обкома посещал партизан в своем регионе и давал указания, но вскоре он исчез. В других случаях контакта с выделенными для подпольной работы секретарями партизанам установить так и не удалось, поскольку секретари либо почти сразу были арестованы немцами, либо были вынуждены уйти из своих областей вместе с беспорядочно отступающими частями Красной армии. Отсутствие необходимого радиооборудования помешало большинству районных отрядов установить прямую связь с неоккупированной территорией Советского Союза. В результате большинство отрядов, удаленных от линии фронта, не могло координировать свои операции с общим планом действий.

Если бы территориальная система организации оказалась успешной, немцам пришлось бы столкнуться с сетью небольших партизанских отрядов в каждой оккупированной административно-территориальной единице Советского Союза. Такие отряды, действующие на своей исконной территории, не только сыграли бы весьма важную роль в причинении материального ущерба, но и стали бы центрами политического сопротивления оккупантам. Потенциальная важность такой системы в политическом плане, несомненно, позволяет объяснить главенствующую роль партии и НКВД в попытках ее создания. Однако на практике такую обширную сеть партизанских отрядов создать не удалось. Поэтому для оценки реальной ценности партизанского движения на раннем этапе необходимо рассмотреть то, как территориальные формирования были приспособлены к различным условиям партизанского движения.

Партизанское движение и Красная армия

Из директив партии и НКВД становится ясно, что партизанское движение предназначалось для операций, проводимых в тесном взаимодействии с Красной армией; в директивах неоднократно подчеркивалось, что особое внимание следует уделять организации партизанского движения в районах, находящихся в непосредственной близости от фронтов. Вместе с тем армейское командование было готово приспособить для собственных нужд партизанские отряды, организованные территориальными партийными аппаратами. Военный совет Северо-Западного фронта выпустил приказ, ставивший задачу по формированию партизанских отрядов по территориальному принципу: «Желательно, чтобы в каждом административном районе был по меньшей мере один партизанский отряд». В то же время приказ особо подчеркивал необходимость использования партизан в военных действиях. Он рассматривал территориальную систему просто как основу для формирования подразделений, которые могли бы использоваться в качестве вспомогательных: «В первую очередь партизанские отряды и диверсионные группы должны создаваться в районах проведения главных операций, то есть в районах наибольшей концентрации сил противника… Операции должны проводиться на территории, где леса обеспечивают прикрытие для отрядов. Такая территория может включать в себя до двух или трех административных районов; операции должны проводиться только против основных линий коммуникаций противника…»

На короткое время, в июне и июле 1941 года, задача по использованию партизанского движения для военных целей была возложена на особые отделы НКВД Красной армии, но в середине июля эту работу стали выполнять политические отделы армейских штабов^[118]. На практике политотделы разных армий применяли различные методы использования сформированных по территориальному принципу партизанских отрядов. В одной из армий Западного фронта выполнение задачи по связи с партизанами в районе боевых действий было поручено батальонному комиссару. Этот комиссар в своих мемуарах признается, что раньше ничего не знал о партизанской войне и что председатель военного совета Западного фронта при назначении сказал ему, что до недавнего времени командование фронтом не воспринимало партизан всерьез. Теперь же армейское командование считает, что партизаны могут оказать военную поддержку, и потому оно готово выделить им оружие, а также помочь советами и людьми. Комиссар принял участие в заседании бюро райкома партии, на чьей территории действовала его армия, и изложил позицию своего командования секретарю райкома, начальнику районного военкомата, председателям сельских Советов и представителю НКВД^[119]. Новые соратники не произвели на комиссара глубокого впечатления, и практическая помощь с их стороны оказалась минимальной. Даже если бы перспективы сотрудничества выглядели более многообещающими, поспешное отступление армии из данного района сделало невозможным широкое взаимодействие с партизанами на этой территории.

Но севернее и южнее территориальные отряды значительно шире использовались Красной армией. Политуправление Северо-Западного фронта активно сотрудничало с районными партийными структурами и даже направляло офицеров для оказания помощи в организации партизанских отрядов. Видимо, часть этих отрядов осталась в районах, где они были сформированы, а другие были переданы в состав Красной армии для подготовки и оснащения. По завершении подготовки отряды оставались в подчинении штаба Северо-Западного фронта, который использовал их для ведения разведки в тылу у немцев.

Аналогичная схема возникла и на северном участке Западного фронта, но она имела ряд отличий. В Смоленской области управление Западной железной дороги совместно с областным комитетом партии занималось формированием партизанских отрядов из железнодорожных рабочих. По всей видимости, эта задача возлагалась на Особый отдел управления железной дороги. После формирования отряд прошел подготовку, скорее всего под руководством военных, и был передан в подчинение армейскому командованию для оперативных целей. По утверждению комиссара отряда, назначенного на этот пост НКВД и партийной организацией, вскоре после завершения подготовки отряд получил от «армейского комиссара и высокопоставленного офицера штаба» следующие инструкции:

1. Отряд должен действовать в направлении Гузина.

2. Задача отряда – диверсии и саботаж в тылу немецких войск.

3. Связь должна поддерживаться со штабом Западного фронта.

A. Место встречи связных – деревня Ковши.

Б. Встречи должны происходить 25-го числа каждого месяца.

B. Пароль: «Вы не видели здесь лошадей?»; отзыв: «Лошади ушли из Ковшей».

Действия этого отряда по разрушению немецких коммуникаций, несомненно, представляли ценность для Красной армии, поскольку в этом отряде были технически грамотные люди. На важную роль отряда и особое внимание к нему армейского командования указывает тот факт, что для провода отряда через линию фронта был выделен офицер Красной армии, а в дальнейшем его действия контролировал армейский комиссар, которому было поручено руководство проведением диверсий на оккупированной территории. Аналогичным образом командование Южного фронта использовало сформированные по территориальному принципу партизанские отряды для создания центра подрывной деятельности в Никопольской области.

Описанные партизанские отряды, подготовленные и руководимые командованием Красной армии, использовались в тех административно-территориальных единицах, в которых они создавались. Несколько иная система существовала в Ленинграде, который находился в осаде, но так и не был оккупирован. Здесь отряды численностью до полка создавались партийными организациями на заводах, комиссарами в них назначались партийные работники, а командирами люди, знающие военное дело. Эти отряды передавались в подчинение командованию Северо-Западного фронта для подготовки, по завершении которой их направляли в тыл противника. Оказавшись на оккупированной территории, крупные формирования делились на батальоны по 100–200 человек в каждом (по всей видимости, такая численность считалась наиболее рациональной для оперативных целей) и вели свои действия под контролем командования фронта. Существовали также партизанские отряды под командованием офицеров, личный состав которых специально отбирался партийными органами в не подвергшихся оккупации крупных городах, таких как, например, Москва; они проходили специальную подготовку в Красной армии и в дальнейшем использовались для выполнения стратегических задач. Партийные кадры из неоккупированных регионов играли важную роль в организации местных отрядов на оккупированной территории; этот вопрос будет рассмотрен ниже.

Не все отправляемые Красной армией за линию фронта получили приказ действовать как партизаны. Многие набранные и прошедшие ускоренную подготовку парашютисты забрасывались без разбора, по всей видимости в надежде, что части из них удастся успешно провести диверсии на немецких объектах. Другие отряды парашютистов и диверсантов состояли из военнослужащих регулярных частей Красной армии, в том числе и из офицеров штабов; их направляли для выполнения особых заданий, таких как разрушение линий коммуникаций противника и сбор разведывательной информации. Такие люди имели определенное значение для партизанского движения, поскольку им часто приходилось присоединяться к партизанским отрядам, если у них не было возможности вернуться назад за линию фронта. Но в 1941 году важной роли они не играли.

Судьба созданного по территориальному принципу партизанского движения

В течение 1941 года территориальные партизанские отряды не имели важного значения нигде даже тогда, когда, как отмечалось выше, они могли быть использованы Красной армией для выполнения военных задач. По мере того как немцы устанавливали жесткий контроль над обширными участками завоеванной территории СССР, во многих районах партизанские отряды исчезали. Многие из них распадались, когда над ними нависала угроза физического уничтожения. В результате в первые четыре месяца войны число организованных по территориальному принципу отрядов неуклонно сокращалось. Позже более благоприятные условия позволили ряду оставшихся районных партийных организаторов переформировать партизанские группы, а также дали возможность уцелевшим отрядам пополнить свой личный состав. Однако к этому времени территориальные отряды в большинстве регионов значительно уступали по количеству отрядам, сформированным за пределами их территорий. Но прежде чем обратить свой взор на этот этап организации партизанского движения, необходимо рассмотреть важные региональные различия, повлиявшие на судьбу территориальной системы.

1. Северные регионы

Хотя в северных регионах – на территории, расположенной к северу от линии Брест – Чернигов – Курск, – действовал целый ряд районных партизанских отрядов, после 1941 года они не играли важной роли, поскольку в партизанском движении происходили огромные перемены. Территориальные отряды, продолжавшие действовать в своих районах, имели важное значение в регионах Белоруссии, удаленных от линии фронта. В других частях районным отрядам часто удавалось уцелеть, но они действовали не в тех местах, где были сформированы.

В большинстве регионов остатки территориальной системы сохранились. На севере Украины партизанские отряды продолжали носить названия по наименованию районов даже после того, как их первоначальный личный состав был по большей части заменен. В большинстве регионов уцелевшие партийные функционеры и работники НКВД становились ядром для создания новых отрядов в набиравшем силу партизанском движении.

Эти люди играли важную роль в сохранении партизанами лояльности к коммунистической системе, а также могли способствовать восстановлению контроля партии над местным населением в районах действий партизан. Это происходило, например, в Черниговской области, где Алексей Федоров возглавлял территориальные партизанские отряды, ставшие ядром для создания крупной партизанской группировки. Какое-то время Федоров и его соратники, помимо выполнения своих функций партизанских командиров, осуществляли руководство партийным подпольем. Но партизаны не смогли остаться в области, где условия местности не позволяли долго уклоняться от столкновения с превосходящими силами. В начале 1943 года советское руководство также волновала проблема переброски большинства крупных партизанских отрядов Украины в район к западу от Днепра. Поэтому весной 1943 года, когда группировка Федорова была переброшена в западные области Украины, он смог сыграть заметную роль в восстановлении политического и военного господства советского режима в этом регионе, где до 1939 года не было советской власти, и потому весьма важно было утвердить там коммунистическое влияние.

Но во многих районах партийные работники не смогли возглавить партизанские отряды. В частности, в районах, где сильным было влияние Красной армии, территориальный партийный аппарат отказывался от руководства партизанскими операциями, а ограничивался политической пропагандой, стимуляцией боевого духа партизан и мерами дисциплинарного порядка. Его функции были аналогичны функциям, выполняемым территориальными партийными организациями по отношению к действовавшим в их районах частям Красной армии.

2. Степные регионы

Территориальным партизанским отрядам в оккупированных южных регионах повезло меньше, чем отрядам северных регионов. Поскольку большая часть расположенной южнее территории представляет собой открытые степные пространства, система районных отрядов, действовавших в непосредственной близости от мест проживания партизан, вскоре доказала свою неэффективность. Отряду приходилось искать любое доступное убежище, даже если оно находилось за сотни километров от его района. Вместе с тем невыгодные условия местности, воспрепятствовавшие выполнению плана территориальной организации, помешали развитию массового партизанского движения. На открытых пространствах немцы быстро окружали отбившихся от своих частей солдат Красной армии, которые в северных регионах имели возможность скрываться в лесах и болотах, пока им не удавалось присоединиться к партизанам. Недовольных крестьян мало что побуждало покидать свои деревни, поскольку скрываться им было практически негде. В результате, несмотря на их небольшое количество, территориальные отряды сохраняли относительную важность для этого региона.

Даже в первые недели войны в украинских степях к западу от Днепра активности партизан почти не наблюдалось. Наступающие силы немцев встретили сопротивление нескольких отрядов в лесах и болотах вдоль рек. По всей видимости, это были отряды аналогичные Никопольскому отряду, но они были значительно меньше, и руководство ими осуществляли партийные работники, а не армейские офицеры. Имеются лишь обрывочные сведения о главном центре партизанских операций к западу от Днепра, в Черном лесу неподалеку от Черкасс. Этот лес, по всей видимости, являлся местом сбора партизан со значительной части территории Центральной Украины; отряд, вероятно, был уничтожен в начале 1942 года, и о его организационной структуре ничего не известно. Руководство мелкими отрядами, действовавшими к востоку от Днепра в небольших лесах Киевской и Полтавской областей, по всей видимости, осуществляли подпольные структуры партии и НКВД. К началу 1942 года эти отряды тоже исчезли, а их остатки, видимо, искали убежище в расположенных севернее густых лесах. К концу 1942 года небольшие группы партизан в лесах Харьковской области были уничтожены сформированными немцами отрядами вспомогательной украинской полиции. В Донбассе появлялись сменявшие друг друга небольшие отряды, но их, видимо, забрасывала Красная армия.

Хотя территориальная организация партизан в степных регионах Украины, очевидно, к началу 1942 года была уничтожена, подпольные группы, по большей части в городах, продолжали проводить диверсии. Подпольный комитет партии в Киеве, по всей видимости, даже мог руководить действиями одного партизанского отряда в лесистой местности на северной границе области. Подпольные группы занимались диверсиями и оказывали помощь направляемым сюда разведчикам. Но их наиболее важная функция состояла в том, чтобы впечатление о теневом присутствии советской власти не исчезало из сознания местного населения. Хотя изучение этой деятельности не входит в задачи данного исследования, стоит заметить, что, выполняя эти функции, подполье отчасти играло роль аналогичную роли партизан, действовавших севернее.

3. Крым

Видимо, используя опыт своих действовавших севернее коллег, аппарат партии и НКВД в Крыму смог сохранить территориальную основу для призыва и организации партизанских отрядов, приспособив ее к специфическим географическим условиям полуострова. С целью использования благоприятных условий местности отряды иногда удалялись на значительное расстояние; от практики сохранения отряда для операций в том районе, где он был сформирован, отказались с самого начала. Более того, сразу была тщательно спланирована система командования во главе с Крымским штабом партизанского движения, что позволяло проявлять гибкость при проведении партизанских операций; от неудачной попытки руководства действиями партизан подпольным областным комитетом партии, оторванным от сил партизан, отказались полностью. Кроме того, система организации по «районам» (термин, относящийся к партизанскому командованию, вышестоящему по отношению к отряду, но находившемуся в подчинении штаба) сохраняла остатки связи с административно-территориальным делением и вместе с тем позволяла действовать достаточно гибко при привлечении большого количества бывших военных и моряков в качестве офицеров и рядовых бойцов партизанских отрядов.

Партизанское движение в Крыму, несмотря на ряд крупных провалов, оставалось действенной силой до 1944 года. В последние месяцы своего существования, видимо как часть усилий по достижению единообразия в партизанском движении, данная территориальная система подверглась изменениям, чтобы больше соответствовать полувоенной форме организации, существовавшей повсюду. Тот факт, что территориальная система в Крыму смогла сохраниться так долго и, по всей видимости, получила одобрение у верховной власти, свидетельствует, что этот вид организации не стоит сбрасывать со счета ни как полностью нежизнеспособный, ни как однозначно отвергнутый советским режимом. Как будет показано ниже, введение такой формы организации летом 1942 года на новых оккупированных территориях подтверждает предположение, что советское руководство не хотело от нее отказываться.

4. Северный Кавказ

Немецкие армии вступили на территорию Северного Кавказа летом 1942 года, в то время, когда территориальная форма организации партизанского движения на большинстве оккупированной территории Советского Союза уже почти прекратила свое существование. Поэтому заслуживает внимания тот факт, что при организации партизанского движения в Кавказском регионе использовался уже знакомый территориальный принцип. Истребительные батальоны были организованы НКВД во многих районах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев, в Кабардино-Балкарской АССР, а затем превращены в партизанские отряды под руководством партийных работников и сотрудников НКВД. Но в отличие от большинства появлявшихся ранее районных отрядов большинство таких групп не предпринимало попыток действовать на своей территории, а сразу направлялось в горные районы и предгорья Кавказа, где условия местности были более благоприятными. Каждый отряд сохранял свою самостоятельность и обычно создавал отдельный лагерь, но несколько отрядов оказались в подчинении так называемого кустового командования. Над кустом не было вышестоящего оперативного партизанского штаба. Оперативные приказы, по всей видимости, поступали от армейских штабов, в зоне действия которых находился куст, а общий контроль оставался в руках либо областного или краевого комитета партии, либо региональных партизанских штабов. По всей видимости, существовало подчинение и Штабу партизанского движения юга.

По своей численности и эффективности партизаны Кавказа занимали скромное место в партизанском движении в целом. Большинство отрядов перестало существовать после отступления немцев на Кубанский плацдарм зимой 1942/43 года, но часть продолжала действовать до полной эвакуации немцев осенью 1943 года. По всей видимости, командование этими мелкими отрядами оставалось в руках партии; в порядке подчиненности между отрядом и партийным органом какое-то время сохранялось промежуточное кустовое командование. Позднее Штаб партизанского движения юга прислал сюда один отряд для реорганизации истощившихся партизанских сил.

Упорное стремление сохранить территориальную систему организации партизан в Крыму и ее использование в дальнейшем на Кавказе, когда в организационной структуре партизанского движения дальше к северу произошли существенные перемены, наводит на мысль, что эта система была желательна для советского руководства. Главной причиной этого, вероятно, была ее полезность для интеграции партизанского движения в механизм политического контроля партии и НКВД. Вполне вероятно, что усиливающийся контроль за партизанским движением Красной армии, которая взяла на себя руководство многими уцелевшими территориальными отрядами зимой 1941/42 года, стал причиной беспокойства ряда советских руководителей, опасавшихся дальнейшего усиления престижа и мощи армии. В этом отношении последующее развитие территориальной формы организации партизанского движения является лишь штрихом в общей картине преобразований в партизанском движении и изменений, предпринятых с целью укрепления влияния партии.

Глава 2
Расширение и реорганизация партизанского движения, 1942–1944 г.

Возрождение партизанского движения, начало 1942 г.

Как уже отмечалось, первоначальная цель советского режима – создать сеть групп сопротивления, призванных помешать установлению немцами контроля над территорией, покинутой войсками Красной армии, – достигнута не была. Однако совокупность обстоятельств, в большинстве своем непредвиденных, создала возможность для возрождения партизанского движения зимой 1941/42 года, пусть и с существенными отклонениями от первоначального плана.

Одним из таких обстоятельств был масштаб советских военных поражений. Советское руководство, конечно, не ожидало, что значительная часть войск попадет в окружение, в результате чего несколько миллионов солдат окажутся отрезанными от основных сил Красной армии. Более двух миллионов красноармейцев вскоре попали в плен к немцам и были отправлены в лагеря. Такая судьба ожидала большую часть войск, оказавшихся в ловушке в так называемом Уманском котле в степях Украины к западу от Днепра, и большинство отрезанных от основных сил войск в степях Полтавщины к востоку от Киева. Но в лесистой и болотистой местности на участках действий групп немецких армий «Центр» и «Север» многим удалось избежать плена. К ним можно отнести значительное число уцелевших военнослужащих в двух котлах под Брянском, а также пять оказавшихся в окружении группировок войск на пути продвижения противника к Москве – под Гродно, Минском, Смоленском, Рославлем и Вязьмой. Часть солдат, покинувших поля сражений, находилась в составе небольших подразделений, потерявших связь со своим вышестоящим командованием, но по-прежнему остававшихся под контролем офицеров. В других случаях офицеры Красной армии и НКВД, которым в одиночку или с несколькими подчиненными удалось избежать плена, собирали отбившихся от своих частей солдат, которых они – либо своей властью как представители советского режима, либо силой своего личного авторитета – принуждали оставаться в составе создаваемых ими военных формирований. Обе эти разновидности групп военнослужащих часто предпринимали попытки пробиться к линии фронта для воссоединения с частями Красной армии, но ввиду быстрого отступления советских сил им это не удавалось. Многие из этих групп в дальнейшем распадались, хотя другие сохранились в отдаленных районах и, как правило, не проявляли активности, пытаясь в первую очередь уцелеть, но вместе с тем не проявляя готовности попасть под власть немцев. Сотни тысяч солдат и офицеров Красной армии, утратившие всякую связь с командованием и властью, часто собирались в мелкие группы, в составе которых им было легче выжить. Помимо этого тысячи солдат Красной армии, оказавшиеся в тылу у немцев, пробирались домой, где старались слиться с гражданским населением или просто задерживались в находящихся на отшибе деревнях, скрываясь в домах одиноких крестьянок.

Сотни тысяч бывших солдат, проживавших нелегально в оккупированных районах, должны были в любых обстоятельствах создавать оккупантам трудности в поддержании порядка, а проводимая немцами политика лишь значительно увеличивала опасность для них. Для превращения существовавшей для немцев потенциальной опасности в реальную угрозу было необходимо, чтобы масса этих пригодных для ведения партизанских действий людей оказалась организованной кем-то для нанесения регулярных ударов по силам оккупантов. Руководство такой организацией мог взять на себя уцелевший территориальный партизанский отряд, получавший возможность пополнить свои ряды за счет бывших красноармейцев; вместе с тем многочисленные небольшие подпольные группы партийных работников, не сумевшие до сего времени организовать партизанские отряды, теперь получали возможность формировать партизанские отряды из бывших солдат. Еще более важным являлось то, что среди попавших в окружение было много фронтовых армейских офицеров, комиссаров и офицеров НКВД. Две последние группы знали о проводимой немцами политике уничтожения оказавшихся в плену комиссаров и офицеров НКВД, поэтому им не оставалось ничего другого, как продолжать скрываться или оказывать сопротивление. Как отмечалось выше, офицеры формировали отряды из отрезанных от основных сил красноармейцев с самого начала, но такие группы в первую очередь стремились просто выжить, если им не удавалось пересечь линию фронта для воссоединения с основными советскими силами. Поначалу многие рядовые солдаты стремились скрыться, но, когда становилось ясно, что сдача в плен или попытки спастись в одиночку более рискованны, чем участие в партизанских действиях, они проявляли готовность подчиняться власти офицеров.

В дальнейшем оказавшимся в изоляции офицерам Красной армии и НКВД предстояло стать основной силой возрождения партизанского движения. Правда, несмотря на то что рядовые красноармейцы быстро проявили готовность вести борьбу против немцев, количество операций, которые намечались и проводились под руководством офицеров, не имевших в течение многих месяцев связи с советским руководством, было ограниченным. С тем чтобы стать частью полнокровных партизанских сил, были необходимы организаторы, снабженные четкими инструкциями и обеспеченные средствами для поддержания связи с избежавшими оккупации территориями Советского Союза. Вместе с тем именно наличие таких организаторов, проявлявших решимость создавать партизанское движение, не считаясь с населением оккупированных территорий, и наделенных полномочиями представлять советский режим, было во многих местах главным, что побуждало бывших военнослужащих Красной армии сражаться против немцев.

Едва ли подлежит сомнению, что в верхних эшелонах власти советского режима уже к осени 1941 года хорошо знали о сложившейся ситуации на оккупированных территориях и планировали ею воспользоваться. Во многих частях не подвергшейся оккупации территории Советского Союза уже в августе 1941 года были созданы специальные тренировочные лагеря для партизан, которых предстояло забрасывать на парашютах в оккупированные районы. Личный состав, направляемый в такие лагеря, делился на несколько категорий. Во-первых, большинство тех, кого предполагалось сделать командирами или организаторами партизанского движения, отбирались партийными организациями среди заслуживающих доверия членов партии, часть которых занимала достаточно высокие посты. Партийные аппараты в крупных городах РСФСР, в частности многочисленная партийная организация Москвы, предоставляли широкие возможности для набора^[120]. Позднее осенью большое количество партийных работников и сотрудников НКВД, спасшихся бегством или эвакуированных с оккупированных территорий, стало одним из важных источников пополнения рядов. По всей видимости, этих людей направляли в партизаны отчасти благодаря их связям, а отчасти для искупления «грехов» за бегство от противника. Аналогично, значительное количество направляемых в тренировочные лагеря осенью отбирали среди солдат Красной армии, оказавшихся отрезанными от своих частей, но оставшихся на советской стороне, тогда как летом большинство рядовых набирали из числа уже призванных в Красную армию.

Можно предположить, что отобранные члены партии подробно инструктировались партийными чиновниками по политическим и военным вопросам порученного им задания, а их техническая подготовка проводилась под руководством офицеров Красной армии и НКВД. Она длилась около двух недель и включала в себя обучение навыкам обращения с взрывчатыми веществами и парашютные прыжки. Но поскольку особый упор, по всей видимости, делался на призыв радистов и других технических специалистов, необходимых партизанским группам, углубленной подготовки во всех областях не требовалось.

После подготовки новобранцев разбивали на небольшие, численностью меньше взвода, группы, имевшие командира, комиссара, других офицеров, в их составе обязательно был радист и другие специалисты. Офицеры назначались из военнослужащих младшего офицерского состава Красной армии. Из тренировочного лагеря такие группы направляли в штабы Красной армии, – по всей видимости, фронтовые штабы, – где они проходили дополнительный инструктаж и им выделяли район для действий, куда их забрасывали на парашютах^[121].

По достижении района группы парашютистов прежде всего пытались наладить контакт с лояльными к советской системе лицами, чьи имена им сообщали перед заброской на оккупированную территорию. Часто эти люди являлись членами подпольных партийных организаций, и многие из них исчезали в течение нескольких недель после эвакуации советских сил из этих районов. Еще чаще они были мелкими чиновниками или простыми членами партии, не проявлявшими особого стремления подвергать себя риску участия в сопротивлении, но их тем не менее удавалось убедить сотрудничать с заброшенными на парашютах группами. Для организации такого сотрудничества группы парашютистов наделялись полномочиями по руководству всеми имеющимися в районе их действий партийными и советскими организациями, в том числе и существовавшими партизанскими отрядами. Они также выступали в роли представителей центральной власти, в частности командования Красной армии. Не менее важным, по всей вероятности, было и наличие у этих групп средств связи с последними.

Группы парашютистов приступали к созданию сети агентов из сторонников советской власти и использовали их в качестве вербовщиков или рядовых членов партизанских отрядов. Но большинство рядовых партизан набиралось из отрезанных от своих частей красноармейцев, для которых авторитет находившихся среди парашютистов офицеров Красной армии, представлявших Верховное командование, был особо важен. Однако в течение нескольких месяцев до начала зимы группы парашютистов не смогли организовать крупномасштабного партизанского движения, а главным образом занимались налаживанием контактов с местными сторонниками советской власти и скрывающимися в лесах группами красноармейцев. В декабре крупное поражение немцев на подступах к Москве существенно повлияло на взгляды большинства населения оккупированных территорий.

Почти одновременно создались благоприятные в тактическом плане условия для проведения крупномасштабных партизанских операций. Немцы оголили тылы своих войск, пытаясь поддержать рушившийся фронт. Этим самым они оставили незащищенными линии коммуникаций в то время, когда бесперебойное снабжение фронта являлось жизненно необходимым. Вместе с тем партизаны смогли получать подкрепление от Красной армии через бреши, образовавшиеся в немецких позициях на линии фронта. Одна из таких брешей к востоку от Витебска – так называемый Витебский коридор – служила воротами для тысяч партизан, многие из которых набирались из числа эвакуированных в этот район. Находившаяся дальше к югу брешь в районе Кирова позволяла направлять крупные силы партизан в район между Брянском и Вязьмой. Использование этих брешей создавало возможность посылать не только организаторов и технических специалистов, но и целые партизанские отряды для подкрепления партизан, уже набранных на оккупированной территории^[122]. Кроме того, через те участки фронта, где условия местности и недостаток войск не позволяли немцам сохранить линию фронта непрерывной, осуществлялось снабжение и направлялось подкрепление.

Возросший престиж советской власти после зимних побед дал возможность группам организаторов преобразовать значительные силы бывших красноармейцев и новобранцев, в особенности не служившую в армии молодежь, во внушительное по размахам партизанское движение. Вместе с тем нужно подчеркнуть, что значительная часть людей из этих категорий не присоединилась к партизанам и многие из них активно сотрудничали с немцами. Но в разных областях методы достижения цели существенно различались. В Ленинградской области большое число организованных партийными работниками отрядов направлялось через линию фронта уже с начала осени; в этом регионе не было попавших в окружение крупных войсковых группировок, и, по всей видимости, зимой 1941/42 года основную часть новобранцев партизанского движения составляли жители деревень. Как отмечалось выше, организаторы партизанского движения и отряды, направляемые через бреши в линии фронта, были особенно важны для территории Орловской области, расположенной к северу от Брянска, а также в Смоленской и Витебской областях. В южной части Орловской области и прилегающих районах Украины, напротив, главную роль в организации партизанского движения сыграли уцелевшие местные партийные работники, а также офицеры Красной армии и НКВД, оказавшиеся в окружении. Группы парашютистов играли относительно важную роль в южной и центральной частях Белоруссии, куда не было доступа по суше с советской стороны и где территориальные партизанские отряды понесли серьезный урон.

Хотя по площади данный регион являлся лишь небольшой частью оккупированных территорий, занимаемое им центральное положение и благоприятные условия местности делали его весьма значимым для дальнейшего развития партизанского движения. Поэтому вполне разумно предположить, что использование групп парашютистов в этом регионе по важности оказанного ими влияния на развитие партизанского движения оказалось несоизмеримо большим по сравнению с численностью таких групп или площадью региона, где они действовали.

Развитие партизанского отряда

Прежде чем рассматривать последствия быстрого роста партизанского движения зимой 1941/42 года для высших уровней управления, необходимо рассмотреть развитие основной единицы партизанского движения; ее организационная структура оказала огромное влияние на дальнейшее проведение партизанских операций. Но представленная обобщенная картина вполне способна ввести в заблуждение, если не учитывать, что с начала до конца этого периода (1942–1944 гг.) существовали сотни партизанских отрядов и среди них не было двух одинаковых. Поэтому необходимо подчеркнуть, что именно разнообразие, а отнюдь не единообразие было характерной чертой партизанского движения, и описанные в данном разделе тенденции не представляют собой единой для всех партизанских отрядов модели развития, а являются просто обобщениями, сделанными на основе изучения большого количества примеров^[123].

К зиме 1941/42 года, когда партизанские отряды были готовы начать операции, большинство отрядов, вне зависимости от способа создания, имело одинаковую численность (20–200 человек) и организационную структуру^[124]. Ключевую роль в них играли командир и комиссар. Командир, который часто был выбран на этот пост благодаря своим познаниям в военном деле или популярности в районе формирования партизанской группы, номинально являлся верховной властью, но иногда настоящим начальником отряда был комиссар. Положение, ранее занимаемое этими людьми и другими офицерами отряда, было различным. Ими могли быть бывшие работники региональных партийных органов и отделений НКВД, офицеры и комиссары Красной армии, офицеры отделов НКВД Красной армии и очень редко лица, занимавшие руководящие посты на промышленных предприятиях и в колхозах. Кем бы ни были в прошлом эти люди, их значение трудно переоценить. Именно они принимали решение об организации сопротивления немцам в то время, когда быстрое отступление советских сил ставило под сомнение действенность такого сопротивления. Решение этими бывшими представителями советской номенклатуры принималось благодаря либо их лояльности к советскому режиму, либо страху оказаться в руках немцев. Если их не забрасывали в составе групп парашютистов, их часто прятали проверенные люди, или они долго скрывались небольшими группами в лесах, прежде чем им удавалось организовать свои отряды. Командирам групп парашютистов удавалось быстрее добиваться результатов, но они, часто не будучи знакомы с местными условиями, подвергались большему риску. Пользуясь своими личными качествами или высокими званиями, партизанские лидеры сгоняли людей в отряды и управляли ими твердой рукой, а когда требовалось, могли прибегнуть и к насилию^[125].

Нижестоящие партизанские командиры в прошлом занимали почти такое же положение, как командир и комиссар отряда, хотя они, как правило, набирались из представителей более низких уровней советской иерархии, например, среди них было много комсомольских работников, председателей колхозов и мелких партийных или советских чиновников. Часто им не хватало решимости, а также организаторских способностей и технической подготовки, имевшихся у руководителей партизанских отрядов. Многие были либо устранены по мере роста партизанского движения, либо занимали сравнительно невысокие посты, хотя кое-кто проявил свои способности и быстро продвинулся. На ранних этапах эти люди оказывали огромное личное влияние на своих подчиненных, с которыми они часто были из одной сельской общины или подружились, пока вместе скрывались в лесах, прежде чем оказаться в партизанском отряде.

На следующем этапе развития, в течение зимы и начале весны 1942 года, численность обычного партизанского отряда значительно возросла. Вполне естественно, что отряды, возглавляемые способными офицерами, а также офицерами, получавшими особые полномочия советского режима, стали быстро развиваться. В ряде случаев – особенно к концу весны 1942 года – за несколько недель мелкие группы превращались в крупные формирования численностью в тысячу и более человек. В таких случаях новый, значительно увеличившийся отряд получал название «бригада» и делился на несколько подчиненных отрядов. Как и в рассматриваемых ниже бригадах, чье развитие шло более сложным путем, один из отрядов обычно был значительно больше других и имел тесную связь с командиром бригады. Ряд партизанских командиров не только увеличивали численность своих отрядов, но и часто брали под свое командование другие отряды. Возникавшие в результате этого формирования имели различные названия. На раннем этапе они назывались соединением, но для удобства мы будем называть их бригадами. Бригада не всегда действовала всем составом – многие операции проводились отдельными отрядами, получавшими лишь общие указания командира бригады. Но в обороне против атак немцев, за исключением чрезвычайных ситуаций, когда отряды разбивались на очень мелкие группы и пытались спастись отступлением, входившие в состав бригады единицы стремились действовать вместе. Целиком всем составом бригада обычно действовала и при нападениях на железные дороги. Для проведения собственно взрывов железнодорожных путей требовалось всего несколько человек, но крупные силы были нужны для сдерживания немецких сил, охранявших дороги. Еще более важной причиной сохранения отрядов большой численности была необходимость иметь достаточное количество людей под началом одного командира для замены групп при выполнении длительных операций на больших по протяженности участках железных дорог. Со временем важность таких операций существенно возросла.

К концу лета 1942 года осталось очень мало районов, где бы преобладали отряды численностью менее 350 человек. Несколько таких отрядов, в основном получавших специальные задания, как правило, имелось в большинстве районов. Численность других отрядов, находившихся в процессе формирования или понесших потери, часто снижалась и составляла менее 350 человек, но терявшей личный состав бригаде обычно удавалось пополнить свою численность за короткое время. Если ей не удавалось достичь своей прежней численности, она обычно переставала существовать или присоединялась к более крупному подразделению.

Однако численность лишь очень небольшого количества отрядов превышала 2000 человек в течение продолжительного времени. Такая верхняя граница отчасти возникла в результате того, что летом 1942 года, когда численность большинства отрядов достигла 350–2000 человек, масштабные действия немцев против партизан стали причиной того, что общая численность партизан больше не увеличивалась, и в результате отдельным отрядам стало трудно наращивать свои размеры. В свою очередь, созданные в немецком тылу центры управления партизанским движением стремились заморозить уже достигнутую отрядами численность.

В отряде численностью более 2000 человек у командира и его заместителей не было бы возможности иметь четкие представления о потенциале каждого входившего в его состав подразделения и быть лично знакомыми с каждым из подчиненных им офицеров. Личное знакомство и постоянный контакт являлись непременным условием для гибкости командования, необходимого в партизанской войне, и были особо важны, поскольку слабые военные навыки партизан делали их не подготовленными для выполнения тщательно разработанных приказов. Личный контакт, кроме того, был необходим для поддержания боевого духа и дисциплины. Советский режим был защищен от потенциальной опасности мятежа, способного возникнуть из-за глубокой преданности командиру отряда, поскольку ни один отряд не был достаточно силен для организации крупного восстания. В то же время группа численностью более 350 человек вполне могла включать в свой состав достаточно разнородные элементы для того, чтобы развитие характерного для замкнутой группы духа пассивного сопротивления приказам встречало сопротивление или, по крайней мере, об этом сообщалось вышестоящим начальникам.

Одной из важнейших причин ограничения количества отрядов и тем самым сохранения сравнительно крупной численности отдельных отрядов была нехватка грамотных командиров и комиссаров. Таких лидеров можно было найти для нескольких сотен бригад, численность каждой из которых в среднем составляла 800 человек, но просто невозможно было набрать достаточного количества людей, способных возглавить тысячи отрядов со средней численностью в 100 человек. К тому же с точки зрения престижности большие отряды выглядели более эффектными. Были ли они более полезны с точки зрения эффективности действий – трудно сказать. Как отмечалось выше, ряд операций требовал участия групп, по численности равных бригаде, но такие операции проводились нечасто. В обороне дополнительная численность оказывалась полезной, хотя партизанам в случае поражения в составе бригады отходить было труднее, чем при действиях, требовавших участия всего нескольких десятков человек. В целом главным преимуществом бригады численностью 350–2000 человек, пожалуй, было то, что она включала в себя максимальное количество партизан, чьи действия могли эффективно контролироваться одним командиром.

Важен был не только размер отряда, но и его мобильность. Сначала большинство отрядов действовало внутри очень небольших по размерам районов. Это прежде всего относится к территориальным отрядам, которые создавались в одном районе и предназначались для действий непосредственно в нем, но, пусть и в меньшей степени, это также относилось к действиям состоявших из бывших красноармейцев отрядов, которые месяцами оставались в одном районе. Как уже отмечалось, ограничение действий партизанского отряда одним небольшим районом являлось главной особенностью первоначального плана организации партизанского движения. В рамках этого плана такое ограничение выглядело вполне логичным. Но когда территориальная система в большинстве оккупированных регионов распалась, оказалось нежелательным, чтобы немногие уцелевшие территориальные отряды и новые, формируемые по другому принципу, оставались в своих районах. Во многих регионах это было просто невозможно, поскольку открытую местность противник мог прочесывать без труда. Но даже когда отряд имел возможность оставаться на одном месте, это вскоре оказывалось нецелесообразным. Советские руководители, по всей видимости, считали, что хорошее знание партизанами местности станет значительным преимуществом; на практике тем не менее даже некоторые специально отобранные партийные работники и сотрудники НКВД в таких группах стремились укрыться в удобных и более или менее постоянных убежищах, чтобы не привлекать внимания немцев. Многие руководители партизанского движения таким образом вскоре обнаружили, что их отрядам пусть и внутри небольшого района, но целесообразнее чаще передвигаться, чтобы не прозябать в бездействии. Не менее важен был и второй фактор, убеждавший командиров выводить отряды из районов их базирования. Если партийные работники и офицеры НКВД часто не имели личных привязанностей в районах своей службы, то рядовые партизаны имели там семьи, которые могли пострадать от рук немцев, оказавшись жертвами карательных операций. Поэтому большинство партизанских отрядов было переведено в районы, удаленные по меньшей мере на несколько километров от мест их создания.

По мере увеличения численности отрядов и их ухода со своих территориальных баз их организационная структура становилась более военизированной. Отряд делился на взводы или приблизительно равные им по численности подразделения. Создавались отдельные штабные отряды, в составе которых находились разведывательный отдел, особый отдел (НКВД) и интендантская служба. «Начальники штабов» существовали во многих отрядах с самого начала, но в бригаде этот пост был более важен. Часто начальник штаба бригады был кадровым офицером Красной армии, оказавшимся отрезанным от основных сил или присланным с советской территории для выполнения функций военного специалиста. Помимо планирования военных операций, начальник штаба, по всей видимости, оказывал существенное влияние на организационную структуру отряда, которому он стремился придать черты военного подразделения. Как будет показано ниже, эти изменения были тесно связаны с созданием в различных регионах оккупированной территории постоянно действующих высших уровней командования партизанскими отрядами.

Эти изменения, происходившие еще весной, но ставшие общими для набравших силу отрядов летом и осенью 1942 года, должны были превратить партизанские отряды в нечто напоминающее формирования регулярной армии, но по многим важным параметрам они продолжали оставаться «доморощенными». Бригады существенно отличались друг от друга размерами, вооружением и организационной структурой, точно так же как и входящие в их состав отдельные отряды. Хотя были созданы штабные подразделения и штабы, во многих случаях командир продолжал осуществлять руководство не только самой бригадой, но и своим «личным» отрядом, на чьей основе она была создана. Более того, этот отряд обычно был больше любого другого в бригаде (часто таким же, как все остальные, вместе взятые) и имел лучшее вооружение. Ясно, что в основе такого превосходства лежала тесная связь командира и комиссара с отрядом и, наоборот, преданность бойцов отряда командиру и комиссару способствовала упрочению их авторитета во всей бригаде.

Обобщенная схема организационной структуры партизанского отряда конца 1942 года (рис. 1) иллюстрирует ряд описанных выше особенностей, хотя необходимо признать, что подобная структура никогда не разрабатывалась для большей части партизанских отрядов.

Рис. 1. Обобщенная схема организации партизанской бригады

Центральный штаб

Быстрый рост и увеличивавшаяся активность партизанских отрядов зимой 1941/42 года привели не только к реорганизации отдельно взятого отряда, но и к имевшему далекоидущие последствия преобразованию высших командных структур. 30 мая 1942 года был создан центральный орган руководства партизанскими отрядами – Центральный штаб партизанского движения. Вскоре после этого на уровне союзных республик и фронтов были созданы аналогичные штабы, призванные стать центрами управления партизанскими отрядами в зонах проведения ими своих операций. Прежде чем перейти к рассмотрению функций и организационной структуры этих штабов, необходимо кратко остановиться на органах, осуществлявших руководство партизанами зимой 1941/42 года, и проблемах управления, вызвавших необходимость введения совершенно новой высшей командной структуры.

К началу 1942 года распалась система контроля, осуществлявшегося территориальными партийными организациями, и сильно возросло влияние Красной армии. Как отмечалось выше, различные командные структуры Красной армии взяли на себя руководство значительной частью сформированных по территориальному принципу партизанских отрядов. В то же время группы парашютистов, хотя их часто возглавляли призванные партией люди, были переданы Красной армии для выполнения заданий и использования в качестве организаторов партизанских отрядов. Существенно возросло влияние руководителей таких групп в результате обретенного ими статуса офицеров Красной армии. Кроме того, увеличивающееся количество отрезанных от своих частей офицеров Красной армии, которые занимали командные посты в отрядах, стремилось отождествлять себя с армией в партизанском движении. Даже среди партизанских отрядов, непосредственно не связанных с Красной армией, ряд важных факторов обусловливал зависимость от нее. Партия и НКВД в последние месяцы 1941 года быстро теряли свой авторитет в результате поспешного отступления и беспорядочной эвакуации, свидетельствовавших о неподготовленности, а во многих случаях и о моральном упадке в политических структурах режима. Если престиж Красной армии тоже в определенной степени оказался подорванным, то ее впечатляющие победы в зимние месяцы быстро восстановили его. Кроме того, существовал еще один важный фактор, побуждавший партизанские отряды искать связи с Красной армией. После того как наступление немцев было остановлено, Красная армия посылала в глубокий тыл противника разведывательные группы, состоявшие из кадровых военных и, как правило, имевшие радиста. Встречи с такими группами часто являлись первым контактом, который партизанским отрядам удавалось установить с советской стороной. Такие контакты были важны не только для получения информации и поднятия боевого духа, но часто еще и давали возможность получить материальную поддержку от командования Красной армии, имевшего в своем распоряжении авиацию.

Совокупность приведенных выше факторов позволяла Красной армии оказывать существенное влияние на действовавшие в начале 1942 года партизанские отряды. Кроме того, контроль со стороны военных был более строгим. Командование Красной армии различных уровней – фронтов, армий, корпусов, дивизий – напрямую направляло приказы партизанам. Когда партизанский отряд был способен поддерживать связь с армейскими частями по воздуху, радио или с помощью курьеров, он мог рассчитывать на получение от них оперативной информации, а также необходимых поставок, взамен от него требовали выполнения задач, желательных для армейской части. Поскольку поддерживать такие контакты было трудно, а возможности партизанского отряда по выполнению военных задач в то время были ограниченны, управление партизанскими отрядами в большинстве случаев осуществлялось нерегулярно и беспорядочно. Для партизанских отрядов, действовавших в непосредственной близости к часто менявшейся линии фронта, через которую сравнительно легко можно было поддерживать связь, управление играло определенную роль; для отдаленных партизанских отрядов, даже тех, которые были созданы посланцами Красной армии, управление практически не имело никакого значения или, в лучшем случае, было крайне затруднено. Например, в конце весны 1942 года одному из видных командиров парашютистов, Г. Линькову, не позволили перебазироваться со своим штабом в западную часть Белоруссии, поскольку большое расстояние не позволяло поддерживать радиосвязь с вышестоящим штабом на советской стороне^[126].

Немецкие донесения и послевоенные советские мемуары предоставляют скудные сведения о механизме управления партизанами в период с конца 1941 и в начале 1942 года. Видимо, управление осуществлялось временно предназначенными для этой цели органами. Политические отделы на разных уровнях командной структуры Красной армии продолжали принимать меры по контролю, но партизанское движение слишком разрослось и стало слишком сложным для управления лишь одними этими органами. Особые отделы НКВД также играли определенную роль, но их участие в управлении было косвенным. Главную роль, во всяком случае в принятии наиболее важных решений, играли военные советы, в частности военные советы фронтов. Возросшая важность военных советов отчасти объяснялась тем, что они, как органы, куда входили представители как политического, так и чисто военного крыла Красной армии, собирали в своем составе руководителей, которых интересовали многие аспекты партизанских действий. Очень важным в этой связи было то, что военные советы фронтов имели в своем составе высших партийных чиновников, игравших ключевые роли на территориях, где теперь действовали партизаны. Например, А.А. Жданов, первый секретарь Ленинградского обкома партии, был членом военного совета Северо-Западного фронта, а также военных советов Волховского и Ленинградского фронтов после их создания; Н.С. Хрущев, первый секретарь Компартии Украины, был членом военного совета Южного фронта, а позднее и Воронежского фронта; П.А. Калинин, секретарь Компартии Белоруссии, являлся членом военного совета Западного фронта. Мало что известно о деятельности этих партийных руководителей на фронтах, но о том, что их участие в работе военных советов не было простой формальностью, свидетельствует их длительное личное присутствие в штабах фронтов.

Поскольку имеется очень мало информации о деятельности управленческих структур в рассматриваемый период, трудно объяснить, почему через несколько месяцев им на смену пришли другие. Но ряд гипотез по этому поводу можно выдвинуть.

Мы уже отмечали, что осуществляемое структурами Красной армии руководство партизанским движением было временным. Видимо, ни одна из армейских структур не была полностью готова заниматься решением всего комплекса проблем, возникавших в партизанском движении, набиравшем силу зимой 1941/42 года. Вполне возможно, – хотя свидетельств этому практически нет, – между военным командованием, политическими и особыми отделами возникали трения. Вероятно, что увеличивавшееся количество вопросов приходилось передавать на рассмотрение военным советам, в состав которых входили высокопоставленные представители этих групп, но они не могли уделять значительную часть своего времени партизанскому движению. В результате становилось все более очевидным, что назрела необходимость создания нового органа управления – органа, который бы объединял специалистов, имеющих различные точки зрения на партизанское движение и способных уделять все свое время руководству партизанами, и вместе с тем в состав данного органа входили бы обладающие необходимыми полномочиями для принятия важнейших решений партийные и военные руководители. Кроме того, создание нового органа управления было обычным явлением в практике советского руководства, когда система сталкивалась с новыми проблемами.

Помимо указанных выше соображений чисто функционального порядка, по всей видимости, существовали и соображения политические, хотя при отсутствии прямых свидетельств трудно привести конкретные примеры этого. Как будет показано ниже, создание и рекламирование отдельной структуры командования партизанами мотивировалось необходимостью создать впечатление, что партизанское движение стало более мощной силой, чем это было на самом деле. Еще один политический мотив труднее сформулировать. Но представляется вполне вероятным, что многих высших советских руководителей, в особенности руководителей партии, тревожили быстро усиливавшиеся после зимних побед престиж и влияние Красной армии. Вполне возможно, что они опасались сосредоточения руководства всей мощью военных усилий в руках командования Красной армии. Отделение партизанского движения от Красной армии путем создания особой командной структуры в определенной мере позволяло лишить армейское командование этого важного элемента и создать еще один центр, которому бы принадлежала часть заслуг в вооруженной борьбе с захватчиками.

Хотя путем создания Центрального штаба партизанского движения советский режим, по всей видимости, намеревался уменьшить влияние Красной армии, открытого разрыва с предшествующей системой управления через армейские структуры не произошло. Формально Центральный штаб находился в составе Генерального штаба армии; командующим всем партизанским движением был назначен маршал К. Ворошилов. Вместе с тем П. Пономаренко, первый секретарь Компартии Белоруссии, принадлежавший одно время к узкому кругу руководителей режима, был назначен начальником штаба партизанского движения^[127]. Пономаренко по существу являлся руководителем Центрального штаба: под приказами штаба стояла его подпись, он назначал и снимал партизанских командиров, и партизанские руководители считали его своим непосредственным начальником^[128]. Влияние партии возобновлялось путем подчинения Центрального штаба Центральному комитету Всесоюзной коммунистической партии, хотя эта связь в приказах и пропагандистских заявлениях упоминалась не так часто, как связь с Генеральным штабом армии.

Мало что известно о внутренней организационной структуре Центрального штаба. Видимо, он всегда находился в Москве и был тесно связан с высшим руководством^[129]. Несомненно, штаб имел сложную организационную структуру и в нем работало много людей. В одном из немецких донесений перечислены следующие одиннадцать отделов штаба:

1. Оперативный отдел.

2. Разведывательный отдел.

3. Отдел связи.

4. Отдел кадров.

5. Административно-интендантский отдел.

6. Особый отдел.

7. Шифровальный отдел.

8. Картографический отдел.

9. Финансовый отдел.

10. Отдел транспорта.

11. Отдел печати и пропаганды.

Фронтовые штабы

Хотя Центральный штаб стал главным координирующим органом партизанского движения, работавшим в тесном контакте с партийными и армейскими структурами, начиная с весны 1942 года основное оперативное управление большинством партизан продолжало осуществляться командными центрами, удаленными от столицы. Условия, в которых развивалось партизанское движение, привели к важному разграничению полномочий в управлении отрядами в различных частях оккупированной территории. Как отмечалось выше, управление сохранившимися территориальными партизанскими отрядами в непосредственной близости к линии фронта стремилось брать на себя армейское командование. В первые месяцы 1942 года значительное усиление активности партизан отмечалось также главным образом в прифронтовых районах, хотя росло стремление оказать поддержку и возродить партизанское движение в отдаленных районах путем заброски групп парашютистов.

В течение четырех-пяти месяцев после создания Центрального штаба были сформированы фронтовые штабы партизанского движения (далее: фронтовые штабы) при большинстве военных советов фронтов Красной армии. В основе их создания лежала система управления партизанами через военные советы. Как и в военном совете фронта, в составе фронтового штаба были представители основных советских органов, связанных с ведением военных действий на данном фронте. Но в отличие от членов военного совета фронта этим представителям, как правило, поручалось осуществлять постоянное руководство партизанским движением. Если члены военного совета выполняли разнообразные обязанности, как военного, так и политического характера, члены фронтового штаба специализировались лишь в вопросах партизанской войны. Они занимали более низкие посты, чем члены военного совета. Если главным представителем политического крыла в военном совете фронта был обычно член Политбюро, являвшийся первым секретарем регионального обкома или компартии союзной республики, как, например, Хрущев или Жданов, соответствующий пост во фронтовом штабе, как правило, занимал второй или третий секретарь, а иногда и первый секретарь нижестоящей территориальной партийной организации. С одной стороны, фронтовой штаб выполнял функции технической комиссии при военном совете; в ряде документов он упоминается как фронтовой штаб «при военном совете фронта». Несомненно, фронтовой штаб получал приказы от военного совета, и главные вопросы передавались на рассмотрение последнему. Но вместе с тем оперативные приказы фронтовой штаб получал напрямую от командующего фронтом или соответствующего отдела штаба фронта, такого, например, как разведывательный отдел.

В предыдущем абзаце говорится о тесной связи фронтового штаба с военным советом фронта. Но фронтовой штаб не являлся лишь инструментом ранее существовавшей в составе командования фронтом структуры управления партизанским движением. Он являлся командным органом, официально и фактически подчинявшимся Центральному штабу партизанского движения, и представлял собой одно из звеньев созданной заново системы управления партизанами. Хотя из-за скудости сведений трудно оценить степень подчиненности фронтового штаба Центральному штабу, можно предположить, что основные директивы по широкому кругу вопросов исходили от Центрального штаба. Помимо этого, один из членов каждого фронтового штаба являлся официальным представителем Центрального штаба, а в одном случае такой представитель был даже начальником фронтового штаба^[130]. Осуществляемое на деле управление Центральным штабом фронтовыми штабами подтверждается тем, что он организовывал специальные курсы подготовки для партизанских офицеров, а также, по всей видимости, назначал и снимал со своих постов игравших ключевые роли партизанских командиров^[131].

Фронтовой штаб был обеспечен сравнительно крупным штатом технических исполнителей, в том числе радистами, шифровальщиками, интендантами и разведчиками. В ряде случаев в его распоряжении имелись специальные авиационные подразделения для связи с находящимися под его командованием партизанами, а также фронтовой штаб имел в своем составе специальные группы партизан и разведчиков для выполнения особых заданий на оккупированной территории. Помимо этого, в нем были офицеры, поддерживающие связь с отдельными партизанскими отрядами и осуществлявшие их инспектирование.

К началу 1943 года штабы партизанского движения, по всей видимости, были образованы при командовании всех фронтов. Поскольку участки территории, контролируемые каждым из фронтов, оставались с начала 1942 и до конца 1943 года сравнительно стабильными, полезно кратко рассмотреть особенности организации и развития фронтовых штабов на каждом из них. На самой северной оконечности находился Карельский фронт, занимавший большую часть пространства от Ладожского озера до Баренцева моря. Хотя здесь был хорошо организованный фронтовой штаб партизанского движения, его деятельность не имела важного значения, и о ней мало что известно. Южнее находилась Ленинградская область, поделенная между тремя фронтами – Ленинградским, Волховским и Северо-Западным. Каждый фронт имел свой центр командования партизанами, но в отличие от таких центров на других фронтах они не являлись полунезависимыми штабами, подчинявшимися только командованию фронта и Центральному штабу, а находились в подчинении промежуточной командной структуры. Этой структурой был Ленинградский штаб партизанского движения, его возглавлял М.Н. Никитин, секретарь Ленинградского обкома и соратник одного из главных советских лидеров, А. Жданова. Никитин лично руководил Ленинградским штабом, отдавал основные оперативные приказы и распоряжения партизанам по всей области либо напрямую, либо через подчиненное партизанское командование Волховского и Северо-Западного фронтов. Эти структуры командования партизанами назывались «оперативными группами»^[132]. По всей видимости, такие меры были приняты в связи с тем, что первоначально Ленинградская область была полностью включена в зону действий одного Северо-Западного фронта. Вероятно, партийный аппарат Ленинградской области, принимавший самое активное участие в формировании партизанских групп, в 1941 году контролировал вместе с командованием фронта весь регион. Когда Северо-Западный фронт был разделен, желательно было сохранить такое единство управления; вероятно, огромное влияние Жданова сыграло свою роль в сохранении централизованного управления партизанами в подчиненной ему области.

К югу от Ленинградской области проходила линия Калининского фронта, растянувшаяся после зимних сражений почти через всю территорию Калининской области, северную часть Смоленской области, а также захватывавшая часть Витебской области в Белоруссии. Здесь было сохранено единство военного командования, и все три области были включены в состав Штаба партизанского движения Калининского фронта. Подобные меры были предприняты и на находящемся южнее фронте, где Штаб партизанского движения Западного фронта руководил действиями партизан в южной части Смоленской области, а также в северной и западной частях Орловской области.

Южная часть Орловской области (или, вернее, ее «юго-западный угол», поскольку большая часть являлась зоной ответственности Западного фронта) в течение многих месяцев представляла собой исключение в общей схеме организации управления через фронтовые штабы. Не будучи подчиненной командованию Брянского фронта, являвшегося ближайшим по местоположению, она была отдана под командование отдельной структуры, созданной на основе административно-территориального деления и известной под названием Орловский штаб партизанского движения. Этот штаб продолжал существовать до начала 1943 года. Он находился в городе Ельце, где находилось командование фронтом, и действовал в тесном взаимодействии с ним. В 1943 году, видимо без особых изменений в организационной структуре, он был заменен Штабом партизанского движения Брянского фронта, а позднее Штабом партизанского движения Центрального фронта, когда Брянский фронт вошел в состав последнего.

Огромное открытое степное пространство дальше к югу было разделено между несколькими фронтами, названия которых менялись несколько раз за рассматриваемый период. В ряде районов в отдельные периоды времени военное командование фронтов (по всей видимости, имевшее оперативные группы при подчиненных ему территориальных штабах) осуществляло здесь руководство партизанами, действовавшими достаточно близко от линии фронта, так чтобы такое руководство могло быть эффективным, но по большей части количество партизан было недостаточным, и не возникало необходимости создавать постоянную структуру управления ими, поэтому официально фронтовые штабы здесь созданы не были^[133].

Ниже уровня фронтовых штабов, в тех случаях, когда отдельные армии поддерживали тесный контакт с действовавшими в тылу у немцев партизанскими отрядами, при армейских штабах создавались оперативные группы^[134] для координации действий партизан и регулярной армии. В организационном плане эти группы представляли собой миниатюрные фронтовые штабы, в составе которых иногда даже были крупные партийные работники из партийных организаций региона, находящегося в зоне ответственности армейского командования. Но звания начальников оперативных групп были ниже, чем у начальников фронтовых штабов, а технический аппарат был меньше и проще по своей организационной структуре. По всей видимости, попыток создания оперативных групп при каждой структуре армейского командования не предпринималось; они создавались только там, где в них возникала острая необходимость. Оперативные группы играли важную роль в управлении действиями партизан, а в отдельных случаях принимали меры для их снабжения, но они, как правило, не занимались решением кардинальных политических вопросов и вопросов назначения и отстранения командных кадров.

Внести ясность в поднятые выше вопросы может помочь рассмотрение на конкретном примере одного из фронтовых штабов и подчиненных ему командных структур. Вероятно, из всех фронтовых Штабов самую сложную организационную структуру имел Штаб партизанского движения Калининского фронта, поскольку он руководил действиями партизан в двух областях РСФСР и в одной области в Белоруссии. Штаб размешался в городе Торопце в Калининской области. Его возглавлял полковник С.С. Бельченко, являвшийся секретарем Центрального комитета Компартии Белоруссии, а после войны занявший пост народного комиссара внутренних дел Белоруссии. Вполне понятно, что, как начальник Штаба партизанского движения Калининского фронта, он официально являлся членом военного совета этого фронта и представителем Центрального штаба партизанского движения. Также вполне вероятно, что в составе штаба была группа представителей Белорусского штаба партизанского движения. В штабе существовали следующие структурные подразделения: оперативный отдел, отдел разведки, отдел связи, отдел кадров, интендантский отдел и шифровальный отдел. В распоряжении штаба находилось двадцать пять самолетов.

Управление партизанскими отрядами в зоне Калининского фронта напрямую осуществлялось тремя органами. Часть отрядов находилась в прямом подчинении фронтового штаба. Действия остальных контролировались двумя оперативными группами, подчиненными Штабу партизанского движения Калининского фронта. Одна из таких оперативных групп находилась при штабе 3-й ударной армии; ее руководителем был старший батальонный комиссар Соколов. Большинство подчиненных этой группе отрядов действовали в Калининской области, но очевидной связи между оперативной группой и местной администрацией и партийными организациями не прослеживается. Вторая оперативная группа существовала при штабе 4-й ударной армии, контролировала действия большинства партизанских отрядов Витебской области и имела тесную связь с Витебским обкомом партии. Как будет показано ниже, и фронтовой штаб, и подчиненные ему оперативные группы в отдельных случаях отдавали приказы партизанским отрядам напрямую, а в других – через оперативные группы в оккупированных районах.

Территориальные штабы

Центральный штаб партизанского движения осуществлял реальное управление фронтовыми штабами, в частности в вопросах, касающихся назначения и отстранения командных кадров, а также в вопросах проведения важных в политическом или стратегическом отношении операций. Но условия проведения военных операций в районах, находящихся в непосредственной близости от линии фронта, требовали установления двойной подчиненности для фронтовых штабов, и на практике многие приказы на проведение партизанских операций исходили от военного командования фронтов. Введение системы партизанских штабов на уровне фронта, пожалуй, в основном служило цели установления совместного контроля партии и армии над действовавшими в прифронтовой полосе партизанами и восстановления престижа партии и партизанского движения в целом.

Отношения Центрального штаба с территориальными штабами были более тесными. По всей видимости, Штаб партизанского движения юга не являлся очень важным, поскольку в его подчинении находились всего несколько разбросанных отрядов^[135]. Белорусский штаб партизанского движения (образованный 9 сентября 1942 года) играл более важную роль. Выше в этом разделе отмечалось, что выполнявшие функции организаторов партизанского движения группы парашютистов были сравнительно важны для южных, центральных и западных регионов Белоруссии, то есть для тех частей республики, которые были удалены от фронта. По мере достижения этими группами успеха в организации партизанских отрядов у местных партийных организаций также появлялась возможность восстанавливать свои силы. К началу 1943 года областные комитеты партии были воссозданы или возрождены в большинстве областей Белоруссии и играли важную роль в оказании помощи партизанам и организации сопротивления немцам. Примерно в это же время были организованы областные партизанские штабы. При недостатке информации невозможно точно определить распределение функций и ответственности между двумя этими центрами, но, скорее всего, партийные комитеты здесь играли более важную, чем везде, роль в подборе командных кадров партизан, контроле за гражданским населением и даже в выборе целей для проведения операций^[136].

Можно предположить, что возрождению партийных организаций в качестве главной составляющей партизанского движения мешало присутствие отрядов парашютистов, подготовленных в Красной армии и получавших инструкции от армейского командования. Но, как отмечалось выше, большинство членов этих групп и все офицеры специально отбирались партийными организациями. Часть из них была отобрана не принадлежащими к Компартии Белоруссии партийными работниками, в частности, их отбор вели работники партийного аппарата Москвы, и есть ряд свидетельств, что между этими «иностранцами» и местными партийными организациями возникали трения^[137]. Решением этой проблемы, пожалуй, могло стать использование «москвичей» в качестве ударной силы, когда их отправляли в удаленные западные и южные районы, где были более трудные условия и партийные организации понесли больший урон, а при этом командование партизанами передавалось областным штабам в Минске и Бобруйске^[138]. В этой связи важно отметить, что отнюдь не все «парашютисты» не были белорусами, многие (вероятно, большинство) из заброшенных в начале 1942 года были людьми, бежавшими из Белоруссии перед наступлением немцев. Часто среди них были партийные работники, направляемые для пополнения рядов партийных организаций тех районов, откуда они эвакуировались. Таких людей было много в составе территориальных штабов, образованных позднее в том же году.

Украинский штаб партизанского движения первоначально был создан как Украинский партизанский штаб при военном совете Юго-Западного направления (главная военная командная структура). Сначала, по всей видимости, он располагался в Ворошиловграде, но вскоре был вынужден эвакуироваться вместе с частями Красной армии в Сталинград. Поскольку Хрущев, как первый секретарь Компартии Украины, был тесно связан с Красной армией и бывал в этих двух городах, то вполне правдоподобными выглядят появившиеся после войны утверждения, что он играл важную роль в организации партизанского движения на Украине, во всяком случае на раннем этапе. Но вместе с тем вполне очевидно, что Хрущев осуществлял лишь общее руководство Украинским штабом; пост начальника штаба занимал Тимофей Строкач, являвшийся заместителем народного комиссара внутренних дел Украины. В середине 1942 года Строкач вместе со штабом был переведен в Москву. Хрущев какое-то время тоже находился в Москве и, по всей видимости, принимал участие в разработке высшим руководством планов развития партизанского движения, но позднее вернулся на юг, в действующую армию. Тем не менее советские источники приписывают Хрущеву главные заслуги в руководстве действиями партизан на Украине^[139].

В период организации Украинский штаб, в отличие от Белорусского штаба и фронтовых штабов, не имел в подчинении крупных партизанских отрядов. Как уже отмечалось, организация партизанского движения по территориальному принципу к западу от Днепра едва началась незадолго до немецкой оккупации, а начавшие действовать к востоку от Днепра отряды, за исключением функционирующих в самых северных районах, были уничтожены до наступления или во время зимы 1941/42 года. Исключением были лишь отряды Черниговской области, которые вместе с несколькими районными отрядами из соседней Сумской области постепенно перешли под командование секретаря обкома А. Федорова. Мощные удары, нанесенные немцами по партизанам зимой 1941/42 года, вынудили даже эти отряды отступить в глухие леса Орловской области РСФСР. В результате, если не считать краткосрочных рейдов, на Украине весной и летом 1942 года практически не было партизан.

Несмотря на только что описанное положение или, правильнее сказать, благодаря ему, советские руководители уделяли Украинскому штабу намного больше внимания, чем любому другому уровню партизанского командования, подчиненного Центральному штабу. Когда 13 января 1944 года Центральный штаб был ликвидирован, значительно возросла роль Украинского штаба. Несомненно, основной причиной этого стала особая важность Украины среди других оккупированных территорий. На Украине проживала половина всего находящегося под властью немцев советского населения, и там было сосредоточено более половины экономических ресурсов всех оккупированных регионов. Кроме того, население восточных областей Украины сильно пострадало во время коллективизации, и можно было ожидать, что оно окажется более восприимчивым к антисоветской пропаганде. Наличие большого числа сотрудничавших с немцами элементов и сильная, хотя и небольшая, группа антисоветски настроенных националистов, получавшая поддержку от националистов Западной Украины, создавали дополнительную опасность. Если бы на Украине удалось создать сильное советское партизанское движение, оно бы могло помешать немцам использовать материальные и людские ресурсы региона и вместе с этим ослабило бы и держало в страхе антисоветские элементы.

На особую важность Украинского штаба при внимательном рассмотрении его внутренней структуры указывают и сравнительно высокие посты чиновников, получавших назначение на работу в нем (см. рис. 2). Помимо имевшего четкую организационную структуру штаба в Москве, был создан филиал (находившийся сначала в Старобельске, а затем в Ворошиловграде) под командованием полковника Метелева, этот филиал также имел сложную организационную структуру, во многом дублировавшую структуру Московского штаба. Кроме того, Украинскому штабу для использования были предоставлены тридцать восемь из весьма небольшого количества самолетов марки «Дуглас». Видимо, еще более важным указанием на влиятельность Украинского штаба в течение 1942 и начале 1943 года может служить огромное количество опубликованных статей и книг об украинских партизанах; ряд из них был написан самим Строкачом (хотя и без указания на его принадлежность к НКВД и пост начальника Украинского штаба партизанского движения)^[140].

Рис. 2. Украинский штаб партизанского движения

Как можно заметить, задачей Украинского штаба партизанского движения, в отличие от других главных партизанских штабов, были не управление и координация действий существующих партизанских формирований, а создание нового партизанского движения. Можно выделить три различных способа достижения этой цели. Первый, использовавшийся на раннем этапе, напрямую не связан с Украинским штабом, как таковым, а возник самостоятельно. Назначение его состояло в заброске отрядов парашютистов в расположенные к западу от Днепра районы для попыток формирования партизанских центров, которые постепенно должны были стать основой для формирования крупных отрядов. По всей видимости, для этого предпринимались весьма значительные усилия; весной 1942 года для выполнения такой задачи был отобран ряд опытных партизанских командиров из Брянского региона, в помощь которым было выделено большое количество имевших специальную подготовку испанских офицеров, проживавших в СССР после окончания гражданской войны в Испании. Однако, когда в конце весны 1942 года стала осуществляться заброска этих групп, они не сумели закрепиться на Украине и были вынуждены создать свой штаб в Мозырьской области в Белоруссии. Лишь в течение лета и осени им постепенно удалось расширить свою деятельность на северные районы Украины. Впоследствии выдвигавшиеся к югу из западных областей Белоруссии отряды парашютистов-москвичей смогли приступить к действиям в северо-западных районах Украинской ССР. Второй вид операций, по всей видимости, проводился под руководством Украинского штаба, хотя прямых указаний на это немного. Эти операции представляли собой частые «набеги» небольших партизанских групп (численностью сто и меньше человек) на юго-восточные районы Украины, расположенные в непосредственной близости к частям Красной армии на линии фронта. Известно, что несколько таких групп были сформированы в Ворошиловграде, где в то время Строкач в качестве начальника школы НКВД вел активную деятельность, а также находился Хрущев, являвшийся членом военного совета Южного фронта. Вполне вероятно, что эти руководители Украинского штаба по меньшей мере принимали участие в формировании таких отрядов. Основным полем деятельности этих отрядов был промышленный регион Донбасса; действовавшие там группы, как правило, были небольшими и предназначались для сбора разведывательной информации и контактов с подпольной сетью, а вовсе не для ведения обычной партизанской войны. Но все же одна группа, о которой имеются довольно подробные сведения, больше других соответствовала параметрам обычного партизанского отряда. Она была сформирована в Ворошиловграде в апреле 1942 года под руководством опытных партизанских командиров. В конце мая 1942 года эта группа численностью в сто человек перешла линию фронта в пятидесяти километрах от Харькова и маршем проследовала вдоль западных границ Харьковской области. В ее задачи, по словам нескольких пойманных и допрошенных немцами членов этой группы, входило: запугивание населения, проявлявшего желание работать [на немцев], в частности людей из вспомогательной украинской полиции и назначенных старостами; нанесение беспокоящих ударов по немецким войскам; разрушение железных дорог и важных военных объектов; освобождение военнопленных; сбор разбросанных по территории партизан и парашютистов. Что предстояло делать группе после выполнения задания, неясно; на основании материалов ряда допросов можно предположить, что она должна была остаться в лесах к северо-востоку от Полтавы, в других утверждается, что она должна была повернуть на северо-восток и выйти к позициям советских войск в Курской области, а также содержатся туманные намеки, что отряд должен был постараться добраться до основных партизанских районов Брянской и Смоленской областей. Как оказалось, группа не смогла выполнить ни возложенных на нее задач, ни найти безопасного убежища, ибо после того, как она прошла около семидесяти миль по оккупированной территории, немцы окружили и уничтожили ее на полпути между Харьковом и Полтавой.

Описанные выше усилия требовали больших затрат, но едва ли были способны оказать должное воздействие на население Украины. Вместе с тем в течение лета и осени 1942 года прилагались огромные пропагандистские усилия, призванные создать иллюзию существования на Украине мощного партизанского движения до того, как оно там появилось. А. Федоров, под вымышленной фамилией Орленко, и С. Ковпак изображались народными героями; особо подчеркивалось украинское происхождение их отрядов, хотя в тот период они практически не проводили операций на украинской земле. Но Украинский штаб готовился воплотить эти сильно преувеличенные утверждения в жизнь. В качестве инструмента для этого им были использованы «кочующие» отряды. В начале лета 1942 года советским руководством был разработан план использования Брянских лесов в качестве базы или своего рода плацдарма для создания и усиления групп украинских партизан, которым затем предстояло перейти в наступление и способствовать возникновению партизанского движения в тех регионах Украины, где его до тех пор не существовало.

Первым «кочующим» отрядом, отправленным на запад, командовал С. Ковпак. В его отряд влилось соединение под командованием Александра Сабурова, офицера НКВД из Киева, который сформировал свою группу из попавших в окружение красноармейцев. Отряды Ковпака и Сабурова вышли в расположенный к западу от Днепра регион в ноябре 1942 года. В феврале 1943 года отряды совершили короткий рейд по северным районам Ровенской и Житомирской областей, но почти всю зиму оставались на болотах реки Припяти в Белоруссии. Несмотря на то что Ковпак теперь подчинялся Украинскому штабу, его «власть» временно распространялась на все партизанские группы тех районов Белоруссии, в которых действовал его отряд, и, по всей видимости, охватывала всю долину реки Припяти. Кроме того, под его начало были переданы отряды московских парашютистов, являвшиеся главной организующей силой в самых отдаленных юго-западных районах Белоруссии. По существу, осуществляемое Ковпаком руководство представляло собой новый тип командования, которое вытесняло местные центры управления партизанами в тех административно-территориальных единицах, где действовал отряд Ковпака^[141].

Весной Ковпак сумел продвинуться на юг, в Ровенскую и Житомирскую области, хотя его группе почти постоянно приходилось находиться в движении. В качестве представителя центрального командования Украинского партизанского движения Ковпак являлся высшей партизанской властью в расположенных к западу от Днепра областях Украины. О важности этого «полномочного» представителя на Северо-Западной Украине и для Украинского штаба партизанского движения, и для Компартии Украины свидетельствует ряд фактов^[142]. Отряд Ковпака регулярно снабжался по воздуху, несмотря на его удаленность от советских аэродромов и обычно возникавшие у советской авиации трудности при выполнении ночных полетов на расстояние более ста километров. Те же самолеты, что осуществляли снабжение, доставляли крупных руководителей, призванных поднимать боевой дух, проводить проверку и отдавать приказы. Сам Т. Строкач был среди руководителей, посещавших в то время лагерь Ковпака. Кроме того, какое-то время там находился Коротченко, один из секретарей Компартии Украины, а также Кузнецов, первый секретарь Центрального комитета комсомола Украины. Вместе с тем представитель Центрального штаба Украинского партизанского движения, капитан П. Шевардин, постоянно находился при штабе Ковпака.

Вслед за отрядом Ковпака появились несколько групп, район действий которых был территориально ограничен. В оставшиеся месяцы 1943 года эти группы создали в большей части лесов Украины целую сеть партизанских отрядов, которые по численности и концентрации были аналогичны отрядам, созданным годом ранее в северных районах. Одной из таких групп командовал В. Бегма, бывший первый секретарь Ровенского обкома партии. Другой группой было соединение А. Федорова. Зимой 1942/43 года партизанам Федорова удалось обосноваться в большей части северных районов Черниговской области, и можно считать, что отныне эта часть Украины к востоку от Днепра (как и северная часть Сумской области) была наводнена партизанами так же, как и расположенные севернее регионы. Весной Федоров последовал за Ковпаком на запад и примерно в это же время был назначен первым секретарем Ровенского обкома. Основной базой для операций его отряда стали северные районы Ровенской и Луцкой областей, где он продолжал действовать до прихода частей Красной армии.

К середине 1943 года путем отправки сильных, хорошо организованных и способных действовать самостоятельно отрядов удалось превратить Северо-Западный лесной регион Украины из лишенной партизан территории в один из основных центров партизанских действий. Лишь в центральных районах Ровенской и Луцкой областей, где были сильны поддерживающие националистов элементы, партизанам не удалось добиться существенных результатов. Но Украинский штаб, по всей видимости, был недоволен достижениями партизан, поскольку ни важные в экономическом отношении огромные степные регионы Украины, ни такая абсолютно лишенная партизан область Западной Украины, как Галиция, оказались неохваченными. Как следствие весной и летом 1943 года две показательные операции были проведены отрядом Ковпака и еще одним крупным «кочующим» отрядом под командованием М.И. Наумова.

Отряды Ковпака и Наумова во время этих рейдов были почти полностью уничтожены, но обоим командирам удалось спастись, и они сразу приступили к переформированию своих отрядов. К зиме 1943/44 года, когда советские армии продвинулись к западу от Днепра, эти отряды вместе с отрядами Федорова, Сабурова и несколькими другими организованными отрядами аналогичной численности (около 2000 человек) представляли собой главную ударную силу партизанского движения на северо-западе Украины. Но по всей видимости, управление этими отрядами из Украинского штаба было передано Красной армии (1-му Украинскому фронту). Под новым руководством действия этих отрядов были расширены даже за пределы существовавших до 1939 года границ Советского Союза, некоторые из них проникли в восточные районы Польши, а отряд Наумова действовал в Словакии.

Деятельность Украинского штаба партизанского движения имела важное значение в силу масштабности отдельных проведенных под его руководством операций, а также еще и потому, что он руководил партизанским движением, которое пришлось создавать с нуля. Использование крупных, сравнительно хорошо организованных и высокомобильных «кочующих» отрядов имело первостепенное значение для достижения его особых целей. Находившиеся под его руководством отряды были выращены в брянских теплицах, затем пересажены на Украину, где они расцвели на почве, полностью лишенной до этого партизанской растительности. В плане материальных затрат предпринятые для этого усилия, во всяком случае на раннем этапе, были несоизмеримы с достигнутыми результатами, но оказались весьма важны в психологическом плане.

Промежуточные партизанские командные структуры

Как было отмечено, главными руководящими органами партизанского движения по общему планированию операций, поддержанию связи с партией, армией и другими структурами советского режима, а также осуществлению общего надзора за действиями партизан являлись Центральный штаб партизанского движения и непосредственно подчиненные ему фронтовые и территориальные штабы – всего их насчитывалось около десяти. Непосредственное, повседневное руководство партизанами на низовом уровне осуществлялось штабами бригад или аналогичных им формирований. Совершенно ясно, однако, что небольшое количество партизанских штабов высшего уровня не могло эффективно руководить операциями 200–300 бригад без использования ряда промежуточных командных структур. Отчасти такое командование осуществлялось оперативными группами на уровне армий и дивизий. Но такие органы управления были созданы лишь при ограниченном количестве командных структур Красной армии, и осуществлявшееся ими руководство отрядами, действовавшими в непосредственной близости к линии фронта, ограничивалось лишь вопросами проведения военных операций. С тем чтобы эффективно координировать действия бригад, был необходим промежуточный командный уровень непосредственно на оккупированных немцами территориях.

По существу, такие центры командования партизанами на оккупированных территориях были сформированы еще до создания Центрального штаба и подчиненных ему штабов. Первые крупные центры были организованы Красной армией еще в конце зимы 1941/42 года. Одним из районов, где Красная армия взяла на себя командование партизанами, был район Ельни и Дорогобужа в Смоленской области. Этот район стал местом, где Красная армия предпринимала попытки окружить остановленные на подступах к Москве немецкие войска, направляя сюда крупные сухопутные и воздушно-десантные подразделения. Но этим войскам не удалось выполнить поставленной задачи, и в результате они сами оказались отрезанными от основных советских сил. Они не сразу были уничтожены немцами и в течение нескольких месяцев, находясь в котле, оказывали сопротивление. Командовал всеми оказавшимися в котле силами генерал Белов, являвшийся командиром 1-го кавалерийского корпуса. Белов способствовал быстрому превращению нескольких местных партизанских групп в крупные отряды. Возникшие партизанские силы, которые называли полками, в каждом из которых в среднем насчитывалось более тысячи человек, значительно превосходили своей мощью большинство партизанских отрядов, существовавших в тот период. Во внутренней организационной структуре полков наблюдались существенные различия, но в результате проведенной реорганизации партизанских групп различного происхождения они стали больше напоминать регулярные военные формирования, чем существенно отличались от большинства партизанских отрядов, существовавших даже в более поздние периоды. Каждый полк имел крупный штабной отряд и был разделен на несколько батальонов, численность каждого из которых составляла от 300 до 800 человек. Батальоны, в свою очередь, делились на роты, роты на взводы, а взводы на отделения. На полковом и батальонном уровнях главными офицерами являлись командир, комиссар и начальник штаба; в роты назначались политруки. В полках и батальонах имелись интендантские отделы, отделы разведки и особые отделы.

Всего к апрелю 1942 года в районе Ельни находилось около десяти партизанских полков. По всей видимости, к этому времени Белову и его штабу, командовавшим подразделениями регулярных сил Красной армии, стало трудно справляться с задачей управления действиями партизанских полков. В результате был создан промежуточный командный уровень, который, в соответствии со стремлением армейских командиров использовать в партизанском движении присущую регулярной армии организационную структуру и номенклатуру, получил название дивизия. Существовало две дивизии, одна руководила действиями пяти полков, другая – трех, а еще один или два полка оставались в непосредственном подчинении штаба корпуса Красной армии. Мало что известно о внутренней организации и деятельности этих дивизий. Одной из них командовал полковник регулярной армии из штаба Белова. По всей видимости, командные функции были аналогичны командным функциям штаба обычной армейской дивизии, хотя контроль за полками был не столь строгим.

Присущий Ельне тип военной командной структуры исчез вместе с большинством партизан этого района, уничтоженных к концу весны 1942 года. Но в партизанском движении этот тип командования не являлся единственным в своем роде. В расположенных южнее районах Красная армия (командование Западного фронта) играла столь же активную роль в организации и укреплении партизанских групп, которые в течение некоторого времени могли поддерживать контакт с регулярными советскими силами через так называемый Кировский коридор. Здесь также создавались полки, которыми часто командовали офицеры регулярной армии, их численность (от 1000 до 1500 человек) и организационная структура (батальоны) была аналогична полкам, созданным в районе Ельни. Нельзя с полным основанием утверждать, что создавались промежуточные командные структуры, аналогичные ельнинским дивизиям, но в ряде немецких донесений начала 1943 года говорится, что партизанские бригады в этом районе были объединены в дивизии. Однако в середине 1942 года, когда непосредственное руководство осуществлялось армией, являвшиеся основной партизанской единицей полки, по всей видимости, действовали под командованием ближайшей к ним дивизии Красной армии.

Более типичной являлась промежуточная командная структура, возникшая в южной части Брянских лесов. Такой центр оставался одной из наиболее важных промежуточных командных структур, и в целом он был аналогичен действовавшим дальше к северу. В конце зимы 1941/42 года группа партизанских командиров, возглавляемая Д.В. Емлютиным, офицером НКВД из Орловской области, и А.Д. Бондаренко, секретарем райкома одного из оккупированных районов Орловской области, создала штаб в Смелиже на границе Орловской области. По всей видимости, эти руководители получили одобрение высшего советского руководства, хотя до конца весны контакты с советской стороной были крайне нерегулярными. В течение нескольких месяцев Емлютин (ставший командиром нового центра управления, а Бондаренко его комиссаром) руководил действиями 10 000 партизан, разделенных на тридцать отрядов, десять из которых имели размер бригад. В августе Емлютин, Бондаренко и командиры крупных отрядов вылетели в Москву. На совещании с участием руководящих партийных работников и руководителей партизанского движения Емлютин был официально назначен начальником партизанского центра в лесах на юго-западе Орловской области. Его штаб получил название «Объединенные партизанские отряды западных районов Орловской области», но был больше известен как «оперативная группа»^[143].

Рис. 3. Оперативная группа в тылу противника

Мало что известно о внутренней организационной структуре и деятельности оперативной группы Емлютина. (Типовая организационная структура оперативной группы, согласно немецкой версии, представлена на рис. 3.) В 1943 году в ней существовал штаб, куда входили различные специалисты, в частности большая группа для обслуживания аэродрома, радисты, поддерживающие регулярную связь с советской стороной, а также значительные силы (численностью до бригады) для непосредственной защиты штаба. Как указывалось выше, оперативная группа в течение долгого времени находилась под командованием Орловского штаба партизанского движения и не подчинялась фронтовому штабу (Штаб партизанского движения Брянского фронта), как это обычно происходило до начала 1943 года с партизанскими силами, действовавшими поблизости от линии фронта. В обычной обстановке основными обязанностями Емлютина и его штаба являлись следующие:

1. Доведение оперативных приказов до подчиненных партизанских отрядов. В частности, к их числу относились приказы по проведению скоординированных атак на используемые немцами железные дороги, имевшие огромное значение в Брянской области.

2. Принятие и распределение по отрядам людей, снаряжения и оружия, а также сведений и информации, получаемых с помощью имевшейся в штабе мощной радиостанции.

3. Осуществление общего контроля за действиями партизанских отрядов и обеспечение их активности в борьбе с противником, а также подавление любых стремлений действовать вразрез с указаниями режима. Не ясно, имела ли оперативная группа право назначать и смещать командиров партизанских отрядов.

Помимо этих обычных обязанностей оперативная группа брала на себя многие оперативные командные функции в случае возникновения кризисных ситуаций, когда немецкие войска проводили против партизан крупные наступательные операции. Южная часть Брянских лесов, по существу, была превращена в огромный неприступный военный лагерь, откуда партизанские отряды отправлялись в рейды и куда они обычно могли вернуться в полной безопасности. Но когда противник начинал крупные военные действия против этой лесной базы, большинство отрядов отступало на подготовленные оборонительные позиции в ограниченном радиусе вокруг лагеря. В таких условиях возникала необходимость и становилось целесообразным, чтобы руководство всеми партизанскими силами осуществляла оперативная группа Емлютина.

Во многих отношениях оперативная группа Емлютина напоминала другие промежуточные командные центры, которые, в отличие от существовавших в Ельне и Кирове, не были сформированы военным командованием. Подобные «невоенизированные» центры руководства партизанами активно действовали главным образом в Белоруссии, Калининской и Ленинградской областях. В Белоруссии существовала промежуточная командная структура, известная как «оперативный центр», на уровне областей (следует помнить, что области в Белоруссии были по размерам значительно меньше, чем в РСФСР и на Украине). Эти командные центры действовали приблизительно так же, как и группа Емлютина, но имели два существенных отличия. Большинство из них – в особенности в Минской и Могилевской областях – работали в тесном сотрудничестве с подпольными комитетами партии, и часто происходило смешение кадров оперативных центров и партийных комитетов^[144]. Роль партии в руководстве этими оперативными центрами, несомненно, возрастала потому, что они находились в прямом подчинении Белорусского штаба партизанского движения, то есть территориальной командной структуры, тогда как Орловский штаб, отчасти также являвшийся территориальной структурой, все же в большей степени сотрудничал с фронтовым командованием. Помимо этого, организация промежуточной командной структуры в Белоруссии была двухступенчатой. Между отрядом и оперативным центром были оперативные группы, контролировавшие сравнительно небольшие территории, а именно один или несколько районов. Эти группы также тесно сотрудничали с партийными комитетами, в данном случае с районными комитетами. По всей видимости, высокая концентрация партизан в Белоруссии (в 1943 году они составляли примерно половину всех советских партизан в оккупированных частях СССР и более половины в 1944 году) и огромное влияние партии были основными факторами, обусловившими создание двухступенчатой системы.

Промежуточные партизанские командные структуры в Калининской и Смоленской областях мало чем отличались от существовавших в Белоруссии. Вместе с тем в Ленинградской области отличительной чертой было использование вносящего путаницу термина «бригада» для обозначения оперативной группы, при этом имевшие размер бригад отдельные отряды назывались полками. Существовало около десяти таких «бригад», а других промежуточных командных структур не было. Поскольку каждый из трех фронтов Ленинградской области по размерам был равен армии, партизанское командование этих фронтов было аналогично оперативным группам при любых других штабах армии. В результате оперативная группа при каждом из трех фронтов контролировала сравнительно небольшое число партизанских отрядов. Поэтому неудивительно, что одноступенчатая командная структура являлась вполне подходящей.

Можно перечислить большое количество вариантов и особенностей промежуточной командной структуры. Для бригад и других организационных форм партизанского движения было характерно не единообразие, а скорее многообразие. Тем не менее в основных районах активных партизанских действий промежуточный уровень командования появился сразу вскоре после того, как партизанское движение набирало силу. Поэтому вполне очевидно, что такой центр был просто необходим в организационной структуре партизанского движения. Он координировал действия бригад, которые были столь многочисленны, что командование ими не могло успешно осуществляться напрямую фронтовыми или территориальными штабами. В частности, имея в своем распоряжении радиостанции и аэродромы, они направляли деятельность и оказывали поддержку бригадам так, как это не могли делать штабы, расположенные за пределами оккупированной территории. Поскольку развитие таких центров со всеми присущими им преимуществами шло быстрыми темпами, представляется вполне вероятным, что высшее командование партизанского движения отдавало приказы об их создании в тех районах, где они не возникли спонтанно, хотя прямых указаний на это нет.

Распределение командных функций

На предыдущих страницах представлен подробный, хотя и далеко не исчерпывающий, итог развития организационной структуры партизанского движения в период его наивысшего развития. При описании уровней командования этой организационной структуры часто делались ссылки на различные виды приказов, издаваемых каждым уровнем. Сведения об этих приказах получены из многих источников: допросы захваченных в плен партизан, послевоенные советские мемуары о партизанах, анализ компетентных немецких специалистов. Кроме того, в определенной мере основой для таких ссылок послужили захваченные советские приказы или перехваченные радиосообщения. Однако краткие ссылки на приказы, выпущенные различными командными структурами, не в полной мере раскрывают вопрос о распределении командных обязанностей; более того, различные источники неизбежно вносят определенную путаницу в распределение полномочий среди многочисленных уровней командования. Поэтому имеет смысл представить обобщенную схему распределения командных функций, разработанную на основе захваченных или перехваченных по радио приказов, в подлинности которых сомневаться не приходится.

Для этого придется ограничиться рассмотрением пяти уровней командования, поскольку достоверная информация о других уровнях крайне скудна. Этими уровнями являются: Центральный штаб партизанского движения; фронтовой штаб (на примере штабов Ленинградского, Калининского и Брянского фронтов); оперативная группа армии (на примере оперативной группы Валдайского фронта, подчиненной Ленинградскому штабу, и двух оперативных групп, находившихся в подчинении Калининского штаба); оперативный центр на оккупированной территории (на примере 113-й Ленинградской бригады (Ленинградская область) и оперативной группы Емлютина); и, наконец, основная партизанская единица, то есть бригада.

1. Центральный штаб

Обычной практикой для Центрального штаба был выпуск приказов для нижестоящего уровня командования – фронтовых и территориальных штабов, – но эта процедура так часто менялась, что ее вряд ли можно назвать правилом. Существуют примеры, когда Центральный штаб отдавал единые приказы, являвшиеся общими как для всех бригад, так и для вышестоящих над ними уровней командования. Например, в одном из таких приказов, подписанном Пономаренко, указывается: «Приказ начальника Военного штаба^[145] партизанского движения; всем начальникам штабов партизанского движения при военных советах фронтов; начальникам оперативных групп при военных советах армий; всем партизанам, командирам и комиссарам партизанских отрядов». Иногда Центральный штаб направлял приказы напрямую оперативным группам на оккупированной территории и даже отдельным партизанским отрядам. Часто эти приказы были детально разработанными, ими предусматривалось проведение специальных операций и даже предписывалось использование тех или иных тактических схем. В других приказах, более обобщенного характера, содержались призывы к усилению активности. Трудно понять, почему Центральным штабом использовались столь необычные каналы, хотя тот факт, что несколько особых приказов имели отношение к проведению атак на железные дороги, позволяет предположить, что, когда возникала острая необходимость вывести из строя коммуникации немцев, во избежание задержки использовались такие чрезвычайные каналы. Кроме того, когда можно было рассчитывать, что приказы, отдаваемые Верховным партизанским командованием, будут выполняться беспрекословно.

Как отмечалось выше, большинство приказов Центрального штаба, по всей вероятности, рассылалось через фронтовые штабы. В таких приказах содержались общие указания по проведению атак на железные дороги, и вполне понятно, что фронтовые штабы тщательно следили, чтобы эти важные приказы оказывались выполнены. Имевшие рутинный характер приказы передавались по тому же самому каналу. Например, оперативная группа при 4-й ударной армии передала в один отряд приказ Центрального штаба о направлении хорошо зарекомендовавших себя партизан на учебу в специальную школу.

2. Фронтовой штаб

Помимо передачи приказов Центрального штаба и контроля за их выполнением фронтовой штаб выпускал свои собственные приказы по самому широкому спектру вопросов. Часть из них направлялась напрямую партизанским бригадам либо тем отрядам, которые (как это часто происходило) находились в подчинении промежуточных командных структур, или, в особых случаях, силам, находившимся в непосредственном подчинении оперативных групп или аналогичных им командных органов. Другие приказы направлялись оперативным группам на оккупированной территории.

Фронтовой штаб имел право назначать и снимать начальников и старших офицеров как оперативных групп на оккупированной территории, так и бригад, хотя в отдельных важных случаях эту функцию выполнял Центральный штаб. Также фронтовой штаб вел большую работу по сбору разведывательной информации о дислокации немецких дивизий и подготовке немцев к применению боевых отравляющих веществ. Штаб требовал подробных донесений о действиях отдельных отрядов, хотя такие донесения обычно поступали по каналам оперативных групп или подчиненных штабов. Донесения должны были содержать сведения о действовавших по соседству отрядах, отчеты о призыве в отряд новобранцев, сведения, полученные от взятых в плен немцев. Помимо этого фронтовой штаб отдавал приказы отдельным отрядам по выполнению особо важных задач. Например, вскоре после того, как генерал А. Власов начал вести пропаганду в пользу немцев, Ленинградский штаб через штаб Северо-Западного фронта отдал приказ 1-му партизанскому полку найти и уничтожить его.

3. Подчиненный командный центр на советской стороне линии фронта

Информации о данном уровне командной структуры намного меньше, чем о других, и она в основном имеет отношение к находившемуся в подчинении Ленинградского штаба штабу Северо-Западного фронта, являвшемуся аналогом оперативной группы при штабе армии. Штаб Северо-Западного фронта обладал правом утверждать назначения командиров и комиссаров отрядов и отстранять от должности офицеров. Вероятно, другие оперативные группы выполняли аналогичные функции, поскольку оперативная группа при штабе 4-й ударной армии, например, требовала отчетов о результатах проведенных операций, хотя с полным основанием этого утверждать нельзя. Также штаб Северо-Западного фронта отдавал приказы о проведении операций общего характера (разрушение мостов и уничтожение транспортных средств противника, освобождение военнопленных и т. д.) и требовал от отрядов отчеты об их действиях и всю имевшуюся у них информацию о действующих по соседству отрядах. Еще более важной была обязанность по осуществлению снабжения партизан по воздуху; штаб получал от отрядов требования и разрабатывал совместно с отрядами и оперативной группой мероприятия по отправке самолетов.

4. Командный центр на оккупированной территории

Командный орган на занятой противником территории (который для удобства здесь можно назвать оперативной группой) являлся главным центром по передаче поступавших от вышестоящего партизанского командования приказов, но помимо этого выпускал много своих собственных приказов подчиненным партизанским отрядам. Эти приказы можно разбить на три группы:

A. Донесения разведывательного характера. Всегда была необходимость в получении информации о дислокации и действиях предоставляющих донесения отрядов и их контактах с ближайшими соседями. Помимо этого, разумеется, была крайне важна информация о немцах. Часть приказов о сборе такой информации поступала непосредственно от самой оперативной группы, часть от находящегося в ее составе разведывательного отдела.

Б. Снабжение. Значительное место в общении оперативной группы с бригадами занимали вопросы снабжения. Бригадам, часто безотлагательно, требовались поставки продуктов питания; оперативная группа требовала отчетов о создании складов с их запасами.

B. Операции. Оперативная группа выпускала три вида приказов, касавшихся операций. Часть из них была общего характера, например, от бригад требовалось осуществлять разрушение железнодорожных путей. В других давались подробные указания по особым видам действий, таким, например, как использование магнитных мин или способы уничтожения насосов на железнодорожных водозаправочных пунктах. Третий вид приказов представлял собой подробные инструкции по проведению отдельных операций; в них иногда даже предписывалось выделять определенное количество людей и использовать те или иные виды вооружения.

5. Бригада

Контрольные функции бригады (или аналогичной ей структуры) в отношении подчиненных ей отрядов были столь многочисленны и многообразны, что невозможно представить их даже в обобщенном виде. Но для завершения описания схемы командных функций можно кратко проанализировать приказы, выпущенные 1-м полком 3-й бригады Ленинградской области.

A. Личный состав. Хотя, как отмечалось выше, все назначения на руководящие посты в отрядах или отстранения от них утверждались Штабом партизанского движения Северо-Западного фронта, полк готовил проекты приказов и издавал временные приказы. Кроме того, выпускались дисциплинарные приказы об объявлении взысканий, выговоров и в одном случае (когда часовой уснул на посту) о применении смертной казни. Также в приказах отдельным партизанам объявлялась благодарность за мужество.

Б. Снабжение. Выпускались приказы о создании запасов продовольствия и о строгой отчетности за военное имущество и снаряжение.

B. Организация. Приказами предписывалась внутренняя структура организации отрядов.

Г. Моральное состояние. Издавались приказы о социалистическом соревновании между отрядами.

Д. Операции. Приказами каждому отряду предписывался определенный район для проведения операций. Специальные отряды, взводы и отдельные работники штаба полка выделялись для выполнения определенных заданий, также приказами назначались временные командиры особых оперативных групп.

При рассмотрении командных функций в партизанском движении четко прослеживаются две особенности. Первая – это отсутствие четкого распределения командных функций между различными уровнями структуры управления. Установленные каналы передачи приказов часто обходились, и порой высшее командование отдавало приказы непосредственно отрядам на низовом уровне, минуя несколько промежуточных уровней. Как отмечалось выше, основной причиной этого была необходимость быстрого и четкого выполнения наиболее важных приказов. По всей видимости, быструю передачу таких приказов нельзя было доверить сложной и в определенной мере запутанной структуре командования партизанами; однако частый обход промежуточных уровней порождал неуверенность среди командиров этих уровней и приводил к снижению чувства ответственности. Подобное положение дел отнюдь не является чем-то необычным для советской системы управления в целом, и порождаемые им негативные последствия в какой-то мере компенсируются использованием специального механизма контроля.

Вторая особенность тесно связана с первой и представляет собой стремление выпускать особые и порой очень подробные оперативные приказы, разработку которых при другой системе управления можно было доверить находящимся на местах командирам, лучше знакомым с местными условиями. Даже Центральный штаб, расположенный в Москве, не мешкая отдавал важные приказы отдельным отрядам, когда в этом была необходимость. Какое влияние это оказывало на проведение операций отдельными отрядами – трудно определить. Тут мы снова сталкиваемся с обычной в советской системе практикой ограничения сферы ответственности той или иной подчиненной структуры.

Осуществление контроля в партизанском движении

До сих пор обсуждение в основном касалось организационной структуры и порядка подчиненности в партизанском движении. Но руководство партизанами не могло осуществляться лишь за счет создания определенной организационной структуры и иерархии командования. Данное утверждение справедливо в отношении любых существующих в обществе структур, но к партизанскому движению оно относится в первую очередь в силу его особой природы и многообразия форм организации. Более того, как уже было отмечено, для доведения приказов часто использовались не соответствующие иерархии командования каналы даже тогда, когда партизанское движение набрало полную силу. Поэтому весьма важно подробно рассмотреть средства, с помощью которых советский режим обеспечивал исполнение своей воли.

1. Технические средства

В начале этой главы отмечалось, что во время Второй мировой войны существование новых технических устройств, таких как самолеты и радио, впервые в истории позволило превратить традиционно плохо поддающиеся контролю действия партизан в средство ведения войны, подконтрольное центральной власти. В предшествующих разделах уже не раз вскользь упоминалась роль авиации. Также упоминалось радио, несомненно сыгравшее ключевую роль в успехе партизан. На раннем этапе партизанского движения, созданного по территориальному принципу, на действиях отрядов и их моральном состоянии негативно сказывалось отсутствие радиосвязи с советской стороной. Выдающиеся партизанские командиры, А. Федоров и С. Ковпак, вспоминают об испытанной ими радости, когда им впервые удалось поймать транслируемые по радио сообщения; они дают понять, что отсутствие в отрядах радиоприемников было одним из главных препятствий для их успешных действий на ранних этапах^[146]. Но даже когда в отрядах появились радиоприемники, они не могли наладить двусторонней связи с высшим командованием для получения инструкций и передачи просьб о поддержке с воздуха. Возможность запрашивать такие инструкции по радио, например, способствовала сохранению в сентябре 1941 года части партизанского отряда в районе Никополя, поскольку Москва дала согласие на рассредоточение отряда с тем, чтобы избежать атаки противника. Отсутствие надежного радиопередатчика даже при наличии в отряде радиоприемника, по всей видимости, стало причиной полного уничтожения одного из украинских партизанских отрядов в районе Новомосковска. Наличие надежного радиооборудования, несомненно, позволило уцелеть партизанам Крыма. Хотя большинство первых партизан не имели радио, его огромное значение было признано советским руководством уже на раннем этапе, на что указывает использование отрядов парашютистов, снабженных рациями, – пример, демонстрирующий прекрасный результат совместного использования двух новых технических средств. Можно смело утверждать, что начиная с зимы 1941/42 года партизанское движение почти полностью зависело от радио. Например, «кочующие» отряды, которые удавалось обеспечить мощными радиоприемниками и передатчиками, становились относительно независимыми и могли брать под свой контроль многие другие отряды. Небольшие отряды, имевшие слабое и ненадежное радиооборудование, находились в подчинении оперативных центров, одной из основных задач которых было сохранение мощных и постоянно действующих радиостанций.

2. Специальные средства контроля

Помимо широкого использования технических устройств, партизанское командование прибегало к нескольким особым методам контроля. Один из таких методов предполагал проведение многочисленных изменений в порядке подчиненности. Выше уже отмечалась такая сравнительно частая перетасовка, и она, по всей видимости, давала возможность заменить командование, которое становилось слишком влиятельным или выходило из доверия. Именно это произошло в случае, когда московские парашютисты были использованы в качестве средства для реорганизации партизанского движения в западных областях Белоруссии в середине 1942 года. Возможно, одной из причин предоставления Ковпаку полного контроля над всем регионом реки Припяти было желание заменить там неэффективную систему командования^[147]. Помимо перетасовок в порядке подчиненности, проводилось назначение нужных командиров, которое приводило к тем же результатам – замене неэффективного управления более сильным и способным руководством или устранению источника неподчинения. Хотя невозможно привести статистические данные о заменах занимавших ключевые посты партизанских командиров, ясно, что таких командиров заменяли значительно чаще, чем того требовали потери или необходимость отвода на отдых. Хотя известны несколько случаев, когда высших офицеров отстраняли от командования или казнили, значительно большее число таких людей исчезало без видимых причин. Право режима отстранять партизанских командиров редко оспаривалось. Даже если существовала возможность открыто бросить вызов, офицер во многих случаях стремился не пользоваться ею, поскольку его семья находилась «в безопасности» на советской территории.

Власть центрального партизанского командования усиливалась за счет отправки штабных офицеров непосредственно в партизанские отряды. Как правило, это были офицеры связи, постоянно остававшиеся в одном отряде или оперативной группе, или осуществлявшие инспектирование специальные посланники, регулярно посещавшие отряды или оперативные группы, находящиеся в подчинении того или иного штаба. В одних случаях функцией таких офицеров являлась проводившаяся неожиданно проверка эффективности действий и морального состояния партизанского отряда, в других – передача специальных приказов штаба или сбор на месте важных для штаба сведений^[148]. По всей видимости, отправка таких посланников осуществлялась воздушным транспортом. Вместе направляемые офицеры-инспекторы и постоянно находившиеся в отряде связные являлись глазами и ушами штаба в оккупированном районе и служили напоминанием о вездесущности централизованного контроля. Как правило, эти офицеры не играли важной роли в руководстве проводимыми отрядом операциями. Несколько иными, но столь же важными для создания у партизан впечатления о реальности вездесущности советской власти были редкие визиты высших руководителей партизанского движения и партии; они, по всей видимости, по времени обычно были приурочены к решающим моментам в ходе проведения партизанами своих операций.

Следует упомянуть и еще одно особое средство контроля. Часто отдельные партизанские командиры вылетали с оккупированной территории для консультаций со своим вышестоящим начальством. Время от времени проводились совещания партизанских командиров. Самое важное из таких совещаний состоялось в Москве в августе 1942 года; в списке его участников были такие партизанские командиры, как Емлютин, Ковпак, Сабуров и Шмырев (один из ведущих партизанских командиров в Белоруссии). Приписываемое этому совещанию послевоенными советскими источниками особое значение, по всей видимости, является попыткой показать важную роль Сталина, Хрущева и других высших партийных руководителей, присутствовавших на нем. Вместе с тем это совещание проходило в критический для развития партизанского движения период, и его основные решения были сразу доведены до собранных командиров партизанских отрядов. Видимо, главной целью этого совещания было повышение боевого духа партизанских командиров, у которых должно было сложиться впечатление о коллективной мощи их движения и заинтересованности советского режима в их деятельности, – но вместе с тем им давали понять, что они являются лишь исполнителями воли режима.

Аналогичные совещания, но в менее представительном составе проводились и в оккупированных регионах. Например, в конце весны 1942 года Емлютин собрал на совещание командиров крупнейших отрядов Брянской области. В следующем году большинство командиров партизанских отрядов Северо-Западной Украины были вызваны в штаб Ковпака для совещания с Коротченко и другими высшими руководителями^[149]. С уверенностью можно утверждать, что чем ниже был уровень председательствующего на таком совещании руководителя, тем большее место уделялось на нем планированию и принятию конкретных решений; чем выше был уровень председательствующего, тем большее место занимали вопросы морального состояния и дисциплины.

3. Партия

В партизанском движении, как и во всей советской системе, влияние коммунистической партии было всеобъемлющим. Именно по этой причине очень сложно кратко сформулировать ее роль как контрольного органа. С одной стороны, сама советская система представляет собой коммунистическую партию – все остальное подчинено и является инструментом этой группы, которая официально проводит в жизнь принцип диктатуры. Но существуют и другие организации, создаются другие иерархические структуры, и любой изучающий эту систему может привести примеры, когда представитель партии при выработке решения терпел поражение от человека, номинально занимающего более низкое положение в партийной иерархии. Поэтому простые обобщения типа «кроме партии ничего не существует» и «партия всегда права» являются неприемлемыми.

Сам факт создания Центрального штаба и других органов партизанской командной структуры указывает на то, что пусть и в ограниченных пределах, но существовала властная иерархия, прямо не связанная с партией. Как отмечалось выше, создание этих органов в определенной степени представляло собой компромисс между интересами Красной армии и партии. Разумеется, высшие руководители партии – Сталин, Жданов, Маленков, Ворошилов, Хрущев, Пономаренко и Берия – оставались на самом верху и сохраняли свою верховную роль. Но нельзя говорить о существовании на этом уровне партийных интересов, как таковых, ибо эти люди коллективно или индивидуально представляли собой все властные элементы в советской системе. Если спуститься ниже, то можно обнаружить существование расхождения интересов и принадлежности к власти среди партизанского руководства. Второй эшелон партизанских руководителей, как и все коммунисты, номинально был обязан подчиняться дисциплине первичной партийной организации. На практике же это не имело значения, если кто-то мог обращаться к обладавшим властью людям за пределами первичной ячейки. Высшее партизанское руководство и даже командиры отдельных отрядов, пользующиеся доверием верховной власти, могли не опасаться принятия по отношению к ним мер со стороны первичных организаций, хотя формально они были обязаны соблюдать принятые этими органами процедурные нормы. Вместе с тем по меньшей мере в нескольких областях обкомы посылали в партизанские отряды проверяющих, наделенных полномочиями призывать к ответу партизанских офицеров за совершенные провинности и рекомендовать меры дисциплинарного взыскания. Но назначение и снятие с должности партизанских офицеров, вероятно, находилось в компетенции высших командных структур партизанского движения.

Сказанное выше, пожалуй, является всем тем, что в ограниченных рамках этой главы можно сказать о роли партии в контроле за верхним эшелоном партизанского движения. Но на низовом уровне осуществляемый партией контроль проявлялся более конкретно, хотя и здесь он характеризовался рядом особенностей и нюансов. Как уже отмечалось, рядовой партизан – и даже офицер – в дисциплинарном плане должен был подчиняться первичной партийной организации. Дисциплинарные проблемы весьма широко трактовались первичной партийной организацией, которая могла не только призвать своих членов к ответственности за совершенные проступки или отклонение от политической линии, но и потребовать отчета за их действия в качестве бойцов партизанского отряда^[150]. Партизанский офицер, готовый идти наперекор «указаниям» партии и добивавшийся успеха в выполнении задания, обычно не нес наказания, но человека, отвергнувшего указания партии и потерпевшего провал, ждал неминуемый крах.

Роль имевшейся в партизанском отряде партийной организации была особо важна для проведения политической работы среди местного населения тех районов, где не существовало территориальных партийных организаций или они оказывались слишком слабыми для выполнения такой задачи. В ряде случаев комиссарам партизанских отрядов поручалось наблюдать за проведением среди населения политической работы, в частности ведения пропаганды. Даже там, где существовали остатки территориальной партийной организации, партизанский отряд выполнял много задач, связанных с пропагандистской работой. Он получал материалы с советской стороны, размножал важные газетные статьи и распространял пропагандистские листовки, хотя, по всей видимости, решающую роль в определении содержания пропаганды играли территориальные партийные организации.

Существовали и многочисленные отклонения от представленной выше обобщенной схемы. Партийные организации целого ряда отрядов, в первую очередь состоявших из попавших в окружение красноармейцев и находящихся под командованием таких знаменитых командиров, как С. Ковпак и С. Гришин, не пользовались влиянием. Там, где территориальные партийные организации работали в тесном сотрудничестве с партизанами или где отряды возглавляли крупные партийные работники, партийные организации были намного сильнее. Во всяком случае, влияние существовавшей внутри отряда партийной ячейки на являвшихся членами партии рядовых партизан было сильнее, чем на офицеров.

Особо важной в этой связи, несомненно, была роль «младшего брата» партии, комсомола, осуществлявшего контроль за молодыми партизанами, среди которых было значительно больше комсомольцев, чем членов партии среди старших по возрасту партизан. Однако весьма сомнительно, чтобы комсомол оказывал существенное влияние на организацию партизан, исключением можно считать несколько отрядов, чье ядро составляли комсомольцы^[151].

Следует упомянуть еще об одной особенности во взаимоотношениях партии с партизанами. Если партизанское движение отчасти и представляло собой инструмент в руках партии, то эффективность деятельности, а подчас и само существование партийных организаций на оккупированной территории часто зависело от партизанских отрядов. Это относится ко многим территориальным партийным организациям, которые сумели сохраниться лишь после присоединения к партизанским отрядам. Многие райкомы партии, в особенности на отторгнутой в 1939 году от Польши территории, были восстановлены партизанскими отрядами. Как отмечалось выше, способом воссоздания обкомов партии в областях Западной Украины являлась отправка туда секретарей обкомов в качестве командиров крупных партизанских отрядов.

4. НКВД

Уже было отмечено, что НКВД являлся одним из инициаторов создания территориального партизанского движения. В целом его влияние на партизанское движение значительно снизилось после крупных поражений 1941 года. Тем не менее важная роль таких людей, как Сергиенко, который был народным комиссаром внутренних дел Украины и вторым человеком в руководстве партизанского движения, и его соратника по работе в НКВД Украины, Строкача, возглавлявшего Украинский штаб партизанского движения, наводит на мысль, что влияние НКВД на высшем уровне оставалось довольно сильным. На других уровнях оно было различным. Пожалуй, наиболее сильным оно было в южной части Брянской области, где начальником Орловского штаба партизанского движения был секретарь обкома Матвеев, являвшийся «старым чекистом», а командиром оперативной группы в тылу у немцев был Емлютин, занимавший пост начальника областного отдела НКВД. В этом же регионе высокопоставленный офицер НКВД из Киева Сабуров был командиром одного из крупнейших партизанских отрядов на раннем этапе и в дальнейшем продолжал играть важную роль в партизанском движении на Украине. Не вполне ясно, какое влияние НКВД оказывал в Белоруссии. Начальник штаба партизанского движения Калининского фронта Бельченко, игравший важную роль в одной из частей Белоруссии, был офицером НКВД. Тот факт, что Л. Цанава, который одно время являлся высокопоставленным представителем НКВД в Белоруссии, получил возможность написать историю партизанского движения этого региона, также свидетельствует о тесной связи НКВД с партизанами.

На низовом уровне осуществляемый НКВД контроль был не столь всеобъемлющим, но зато более ощутимым. Каждый штаб, каждая оперативная группа, каждый отряд имел особый отдел, представлявший интересы НКВД. Имеющиеся сведения указывают на то, что особые отделы были наиболее четко организованными элементами в партизанской структуре. Особые отделы при фронтовых штабах являлись частью аппарата НКВД в составе командования фронтов. Особые отделы партизанских отрядов и оперативных групп при территориальных штабах, наоборот, напрямую подчинялись Народному комиссариату внутренних дел соответствующей союзной республики.

Осуществляемый НКВД контроль, по всей видимости, был весьма строгим в обоих случаях, но значительно больше известно об осуществляемом республиканскими НКВД контроле на более поздних этапах войны. Цитата из краткой записи допроса партизана, захваченного в плен немцами в августе 1944 года, четко характеризует основные функции особого отдела: «Задачей особого отдела является наблюдение за личным составом и за людьми вне отряда, которые могут помешать его действиям. Помимо этого особому отделу поручено бороться со шпионами. Особым отделом руководит «комендант» штаба (отряда). Он является командиром «комендантского» взвода, в составе которого от двадцати пяти до тридцати человек. Такой же «комендантский» взвод имеется в каждом батальоне (отряда). Под руководством особого отдела осуществляется сбор разведывательных сведений для отряда и батальонов. В районе проведения операций осуществляется вербовка агентов среди гражданского населения».

Из этой цитаты и других материалов становится ясно, что особый отдел выполнял две основные функции. Одна из них – сбор разведывательной информации, вторая – поддержание на должном уровне безопасности и политического контроля внутри отряда. Выполняя эту функцию, особый отдел действовал в качестве секретного аппарата внутри открытой системы контроля. В обычных обстоятельствах он, по всей видимости, не вмешивался в процесс осуществляемого командиром, комиссаром и другими офицерами руководства операциями и личным составом, но постоянно следил за ними и рядовыми бойцами отряда и был готов вмешаться в случае появления тенденций к неподчинению или небрежности в выполнении приказов режима^[152]. Кадры НКВД прекрасно справлялись с выполнением этой функции, поскольку представляли собой особую группу, своего рода элиту, независимо организованную, с мнением которой при решении важнейших вопросов в конечном счете приходилось считаться различным командирам, осуществлявшим непосредственное руководство партизанами^[153].

В любом случае ясно, что особые отделы находились в зависимости от командной структуры НКВД, которая пересекалась с командной структурой партизанского движения лишь на высших уровнях, и не подчинялись командирам отрядов, а иногда даже стояли выше их. Таким образом, в каждом партизанском отряде имелся контрольный орган, который в обычных обстоятельствах был второстепенным по важности, но в условиях кризиса можно было рассчитывать, что он станет исполнителем воли советского режима.

5. Красная армия

Об основной роли Красной армии в управлении партизанским движением уже было сказано. По сравнению с партией, чье присутствие ощущалось повсеместно, но чью роль в управлении партизанами трудно точно определить, и НКВД, игравшим важную, но тайную роль, полномочия Красной армии были четкими и ясными. Партизанам, действовавшим в зоне проведения ею своих операций, армия могла отдавать приказы о выполнении задач военного характера и требовать четкого исполнения таких приказов. Как правило, части Красной армии строили свои взаимоотношения с партизанами через созданные фронтовые штабы партизанского движения и подчиненные им командные партизанские структуры, но, как отмечалось выше, на ранних этапах партизанского движения многие важные отряды находились в непосредственном подчинении командованию Красной армии. Даже на более поздних этапах войны иногда происходило нечто подобное, когда части Красной армии оказывались в непосредственной близости к партизанским отрядам. По всей видимости, авторитета и могущества Красной армии было вполне достаточно, чтобы командиры партизанских отрядов четко выполняли полученные приказы. Во время отступления немцев с советской территории, в особенности на Западной Украине, заметно увеличилось количество случаев прямого подчинения партизанских отрядов командованию Красной армии; иногда партизанские отряды принимали непосредственное участие в важных тактических операциях Красной армии, таких, например, как форсирование рек. Известны также случаи, когда партизанские отряды на время включались в состав частей Красной армии.

Помимо этих общих разновидностей руководства Красная армия обладала специальным средством проверки и контроля партизанских отрядов. С самого начала войны командование Красной армии часто направляло в тыл противника особые десантные подразделения, которые иногда продвигались на сотни километров в глубь оккупированной территории. Роль таких подразделений в возрождении партизанского движения зимой 1941/42 года уже рассматривалась. В последующие годы их важность уменьшилась, но они продолжали выполнять специальные задания, такие, например, как сбор разведывательной информации и уничтожение важных объектов. При выполнении этих задач им приходилось вступать в непосредственный контакт с партизанами, а иногда и соперничать с ними, поскольку таким группам поручались задания, выполнить которые партизанам не удавалось. Они являлись для Красной армии источниками информации о реальном положении дел в партизанском движении и вместе с тем способствовали снижению зависимости военных от партизан.

Краткий итог

В определенной мере рассмотренные выше средства контроля помогают лучше понять, каким образом происходило управление партизанским движением. Мы отметили, что советский режим не полагался на какую-то одну систему управления, а имел в своем распоряжении несколько альтернативных командных структур и методов для демонстрации партизанам своей власти. Если один из методов или каналов управления оказывался неэффективным, всегда была возможность использовать другой. Но вместе с тем существование различных методов и сразу нескольких командных структур еще раз подтверждает вывод, сделанный выше при рассмотрении типов приказов, а именно: при такой системе не существовало четкого распределения обязанностей.

По всей видимости, командир обычного партизанского отряда никогда не был уверен, от кого поступят важнейшие приказы. Номинально он находился в подчинении особого промежуточного уровня командования в структуре партизанского движения. Однако вышестоящий уровень этой структуры в любой момент мог направить свои приказы напрямую командиру отряда. Кроме того, при определенных обстоятельствах он мог получить приказ непосредственно от командования Красной армии. Существование этих многочисленных каналов передачи приказов было лишь одной из трудностей, способных поставить командира в тупик. Он также был обязан выполнять указания партийной организации, которая в особых случаях могла вмешиваться в оперативные вопросы. Невыполнением этих указаний он, несомненно, подвергал себя риску, если только не занимал в партийной иерархии более высокого положения. Кроме того, вездесущий особый отдел, являвшийся практически полностью независимым от партизанской командной структуры, постоянно следил за командиром отряда и, разумеется, оказывал влияние на его действия. Иногда в отряде постоянно находился офицер связи партизанского штаба, в подчинении которого был отряд, и полностью игнорировать замечания такого человека было нельзя. Еще отряд в любое время мог посетить проверяющий из штаба либо высокопоставленный партизанский или партийный начальник. И наконец, командира самого могли неожиданно вызвать на советскую территорию для доклада высшему партизанскому или партийному руководству.

В пределах этой главы можно указать лишь на сложность такой системы контроля и возникающую в результате путаницу, а также только намекнуть на причины, заставлявшие использовать такую систему. В значительной мере ее возникновение было случайным, обусловленным сложностью и разнообразием путей развития партизанского движения. В определенной мере различные функции партизан – военные, политические, пропагандистские – требовали того, чтобы ими управляли различные органы. Кроме того, как и всем тоталитарным системам, советскому режиму были нужны конкурирующие между собой органы, которые могли бы проверять и доносить друг на друга. Но можно предположить, что существовал и еще один фактор. При отсутствии четкого разграничения обязанностей и путем лишения отдельного партизанского офицера определенной ниши в существующей иерархии, система не позволяла ему быть уверенным, что его положение стабильно, даже если он действует в полном соответствии с приказами своего вышестоящего начальства. В результате он переставал быть самим собой и становился беспомощным и более податливым инструментом в руках режима. Многие командиры отрядов, конечно, напрямую не подвергались упомянутому выше давлению. Как правило, приказы других командных центров поступали не столь часто, чтобы командир был вынужден уделять им основную часть своего времени. В большинстве случаев скорее возможность, а отнюдь не само вмешательство соперничающих между собой командных структур делало шатким положение командиров. Как отмечалось выше, если командир был человеком смелым и решительным, он мог пренебречь рекомендациями партийной организации или офицера НКВД своего отряда, и если добивался успеха, то не нес наказания. Вероятно, как это нередко происходило в других сферах советской системы, между представителями различных командных структур внутри отряда существовали «семейные договоренности». Такие негласные договоренности способствовали тому, что начальник особого отдела, командир и комиссар улаживали все разногласия между собой внутри отряда, не сообщая о них вышестоящему начальству. Все эти обстоятельства на практике способствовали уменьшению путаницы в распределении командных обязанностей; однако в критических ситуациях отсутствие четкой схемы распределения обязанностей наверняка делало положение партизанского командира незавидным.

Заключение

Проведенный выше анализ средств контроля позволил выявить многие важные стороны организации и руководства партизанами. Политическое значение партизанского движения в широком плане сравнительно подробно рассматривалось во введении. Поэтому вместо краткого обобщения этих аспектов партизанского движения в этом разделе более уместно остановиться на логическом обосновании систем организации, использованных в партизанском движении, и тех последствиях, которые использование таких систем могло иметь для будущего.

Существовало две принципиально отличных друг от друга системы организации партизан. Территориальная система предусматривала создание относительно небольших партизанских отрядов (от пятидесяти до ста человек) в каждой административно-территориальной единице оккупированной территории СССР. Эта система должна была создаваться на базе региональных органов партии и НКВД, и все командные кадры, а также многие рядовые партизаны должны были привлекаться из числа пользующихся доверием членов этих органов. Небольшим силам противника отряды время от времени должны были наносить удары с последующим отходом, они должны были терроризировать сотрудничавших с врагом лиц и при этом упорно избегать серьезных боевых действий. Постоянные лагеря, склады оружия, боеприпасов и продовольствия должны были находиться в изолированных районах, но партизаны не должны были пытаться установить контроль над каким-то определенным районом. Основное внимание следовало уделять скрытности и внезапности. В ряде случаев, по всей видимости, даже допускалось, чтобы партизаны после проведения каждой операции могли возвращаться к своим обычным занятиям и выглядеть мирными гражданами. В вышестоящие по отношению к отрядам командные центры предполагалось превратить подпольные комитеты партии, которые обычно должны были находиться в городах. Их члены должны были скрываться или действовать, используя в качестве прикрытия свой обычный род занятий.

То, как рухнула эта система, было уже описано, и здесь нет необходимости возвращаться к этому. Однако тут следует оговориться, что ее успех зависел от ряда факторов, которые отсутствовали в первые месяцы немецкой оккупации СССР.

1. Подготовка. Такая система требовала тщательного планирования и большой подготовительной работы еще до появления противника. Должны были быть построены и тщательно замаскированы лагеря и склады оружия и боеприпасов. Следовало создать четкую и строго выверенную систему связи между отрядами и подпольными центрами. В частности, были необходимы мощные скрытые радиопередатчики и секретные аэродромы. Личный состав отрядов следовало тщательно отбирать и готовить. Это требовалось не только для обеспечения лояльности и грамотных действий партизан при проведении операций, но и для ознакомления их с целями партизанских действий, в ходе которых они должны были бы продолжать наносить мощные удары, даже если это могло повлечь за собой гибель их отрядов. По существу, все эти предпосылки отсутствовали. До войны в верхних эшелонах власти велась разработка планов, но людям, которым предстояло претворять их в жизнь, даже ничего не сообщалось о возможности возникновения партизанской войны. Короткий период лихорадочной подготовки и обучения личного состава протекал уже после начала войны, но внимание ответственных работников было слишком распылено, а времени для того, чтобы добиться нужных результатов, оставалось слишком мало. И наконец, неожиданно быстрое отступление Красной армии породило волну паники, которой поддались многие из призванных стать партизанами, а в общем хаосе отступления не уцелело то немногое, что уже удалось подготовить.

2. Поддержка населения. Территориальный план партизанской войны, успех которой во многом зависит от скрытности и соблюдения тайны, предполагает активную поддержку абсолютного большинства населения оккупированной территории. Настроения основной массы населения, остававшейся на большей части оккупированной немцами территории, были отнюдь не просоветскими. По советским меркам население в лучшем случае было пассивным – не проявляло желания сотрудничать ни со старыми, ни с новыми хозяевами, пока не станет очевидным, кто одерживает победу; в худшем случае население сообщало немцам сведения о составе и секретных базах партизанских отрядов и оказывало содействие в их уничтожении.

В тех регионах, где территориальное движение добилось мало-мальски заметных успехов, то есть на Северном Кавказе и в особенности в Крыму, успехи эти объяснялись наличием времени на подготовку, возможностью использовать уже имевшийся опыт и, по всей видимости, присутствием там значительно большего, чем в других районах, количества партийных работников и офицеров НКВД. Но даже в этих регионах территориальная система уцелела лишь благодаря отказу от предписываемых ей особенностей, в частности от плана создания небольших партизанских групп в каждом районе и опоры на секретность. Изменения были просто необходимы для этих регионов отчасти потому, что различия между благоприятными и неблагоприятными для партизанских действий условиями местности проявлялись здесь совершенно отчетливо, а также отчасти потому, что большую часть населения составляют мусульмане, крайне враждебно относившиеся к советскому режиму. Однако тот факт, что советское руководство продолжало использовать территориальную систему и позднее, даже при наличии этих неблагоприятных условий, явно указывает на то, что оно одобрительно относилось к ней. Там, где возможно, эта система была весьма полезна для режима, поскольку при такой системе строгий контроль за партизанским движением оставался в руках наиболее надежных элементов, способных сохранить повиновение и лояльность режиму остававшегося на оккупированной территории населения. В идеальном варианте такая система лучше любой другой позволяла добиться наибольших результатов с наименьшими затратами ресурсов, ибо она не требовала крупного дополнительного притока командных кадров, призванных обеспечивать лояльность. Кроме того, поскольку партизанские отряды избегали широкомасштабных боевых действий, отпадала необходимость крупных поставок оружия и боеприпасов.

Почти повсеместный провал территориальной системы означал, что необходим новый тип организации. Система – если ее можно так назвать – стала во многом как продуктом обстоятельств, так и результатом целенаправленного планирования. Требовалось, чтобы существовавшее на более поздних этапах партизанское движение не стало тем, что некоторые авторы называют «спонтанным народным восстанием». Оно в большей степени стало результатом усилий тысяч приверженцев советского режима, волей обстоятельств оказавшихся на оккупированной территории или специально направленных туда для организации сопротивления оккупантам. Лишь постепенно высшему советскому руководству удалось упорядочить спонтанное разрастание партизанского движения этого типа. Навязанной партизанским отрядам системе управления действительно удалось сохранить очень высокую степень лояльности к режиму. Она также гарантировала, что отряды будут стремиться решать важные в военном и политическом отношении задачи. Но она не обеспечила в достаточной степени единообразия и эффективности, необходимых для превращения партизанских отрядов в подразделения, способные проводить военные операции, сравнимые с операциями равных им по размерам формирований Красной армии. Кроме того, появившаяся в результате система организации партизан могла действовать эффективно лишь при наличии определенных благоприятных условий и отнюдь не на всей оккупированной территории на протяжении всего периода оккупации.

С тем чтобы понять, почему партизанское движение приняло именно ту форму организации, которая возникла после зимы 1941/42 года, необходимо кратко рассмотреть характер войны на Восточном фронте. В каком-то смысле нападение Германии на СССР было поразительной по своей смелости попыткой демонстрации силы. Учитывая, насколько жестокой и глупой была политика, проводимая Германией на оккупированной территории, остается лишь удивляться, что после поражений зимой 1941/42 года еще на протяжении двух с половиной лет силы вермахта продолжали оккупировать значительную часть Советского Союза. Считается, что начиная с 1942 года советские силы имели превосходство в воздухе; они превосходили и продолжали наращивать мощь своей артиллерии, а с самого начала войны они обладали огромным превосходством в людских ресурсах. Тем не менее лучшие в качественном отношении организация, руководство, дисциплина и военная подготовка рядового состава вермахта позволили немцам продержаться до 1944 года. В очень редких случаях, если вообще еще когда-либо в истории, силам агрессора удавалось в течение такого длительного времени сохранять свое присутствие на территории противника, которому они столь существенно уступали в людских ресурсах и количестве военной техники. Оккупация в таких условиях влечет за собой огромный риск и крайние неудобства. Задачей советских партизан стало максимально усилить этот риск и создать еще больше неудобств противнику.

Отставание немцев в военной технике давало партизанским отрядам огромные преимущества. Им почти не приходилось опасаться немецкой авиации, поскольку нехватка самолетов не позволяла часто использовать авиацию в операциях против партизан; партизанские отряды, наоборот, почти беспрепятственно получали по воздуху огромную материальную поддержку и подкрепление людьми. Нехватка бронетехники и стрелкового оружия у немецких и вспомогательных частей давала возможность партизанским формированиям размера бригады, даже при весьма сомнительном качестве военной выучки личного состава, задерживать противника шквальным заградительным огнем из автоматического оружия, имевшегося у партизан в огромном количестве. В условиях нехватки у немцев техники и отсутствия поддержки с воздуха только крупные, тщательно подготовленные наступательные операции могли справиться с большими скоплениями партизан. Такие операции вызывались необходимостью и проводились не часто, а потому партизаны порой месяцами могли полностью контролировать обширные участки территории. В тех регионах, где активность партизан была действительно высока, нехватка войск вынуждала немцев держаться в больших городах и вблизи основных дорог и тем самым оставлять сельскую местность практически целиком в руках партизанских сил.

В таких условиях появилась возможность создания крупных партизанских бригад. При благоприятных обстоятельствах такие части могли сражаться с крупными силами немцев, были способны уничтожать подразделения коллаборационистов и выглядеть грозной силой в глазах населения. Такие силы при многократном увеличении и координации их действий центрами управления как на оккупированных территориях, так и за их пределами постепенно смогли превратить большую часть северных районов оккупированной территории в нечто вроде «переходной» зоны, которая уже больше не была подконтрольна немцам, но полностью еще не перешла и под советский контроль. По мере ослабления немцев контролируемая партизанами территория расширялась, и все большему количеству населения в «оккупированных» районах давали почувствовать, что оно вновь живет под властью Советов.

Крупные отряды такого типа, привязанные к определенным базовым районам и существовавшие за счет насильственно реквизируемого у населения продовольствия, имели определенные недостатки. Так как немцы испытывали нехватку самолетов и бронетехники, партизаны время от времени могли совершать крупные рейды по открытой местности, примером чего могут служить знаменитые рейды Ковпака и Наумова на Украине. Но вести продолжительные боевые действия на открытой местности они не могли, поскольку, пока немцы имели возможность прибегать к силе, они могли направлять достаточное количество регулярных войск для уничтожения слабо подготовленных в военном отношении и недисциплинированных партизан, которых затем удавалось подловить вдали от их убежищ в лесах и болотах. Поскольку крупный отряд являлся единственной в целом успешной формой организации партизан, которую советской стороне удалось создать во время Второй мировой войны, лучше экономически развитая и более богатая половина оккупированных территорий, в частности равнинная часть Украины, оставалась практически лишенной партизан почти до самого конца оккупации.

Часть третья
Состав и моральное состояние партизанского движения
Эрл Зимке

Глава 1
Состав советского партизанского движения

Основные группы в составе партизанского движения

1. Крестьяне

Подавляющее большинство крестьян на оккупированной территории объединяло одно желание – добиться отмены колхозной системы. Лишь немногие крестьяне были убежденными коммунистами, их отношение к политической системе и форме правления характеризовалось полным безразличием. Они были практически мыслящими «оппортунистами», готовыми терпеть немецкий оккупационный режим, коль скоро при нем они могли бы извлекать экономическую выгоду. Проводимая немецкими оккупационными властями политика лишила их большинства надежд.

Хотя крестьяне и были разочарованы политикой немцев, они никогда не отождествляли себя с партизанами. Если их отношение к вопросу окончательного исхода войны и не было полностью безразличным, все же превыше всего им была нужна экономическая стабильность. Им вовсе не нравилось отдавать произведенную продукцию немцам, но еще меньше им нравилось снабжать своей продукцией и немцев, и партизан. Сосредоточенность на собственных интересах отбивала у них желание участвовать в партизанском движении, ибо, по их мнению, оно являлось разрушительным, а с экономической точки зрения – пустой тратой времени.

Но каким бы парадоксальным это ни казалось, крестьяне составляли от 40 до 60 процентов от общего количества призванных в партизаны; практически все крестьяне оказались в партизанском движении посредством призыва. Поскольку партизаны могли свободно передвигаться в большинстве сельских районов, занимавшимся вербовкой не составляло труда посещать деревни, отбирать людей и уводить их с собой к партизанам. Немцы были склонны считать этот процесс похищением, но на самом деле этот вид вербовки использовался так широко, что приобрел черты вполне законной административной процедуры.

Внутри партизанского движения крестьяне оставались обособленной группой. Они составляли почти девять десятых так называемых «насильно призванных». Эти призывники являлись обособленной, но отнюдь не сплоченной группой. По мнению немцев, в партизанском движении их не столько удерживали силой, сколько их вынуждала находиться там безнадежность их положения. Партизаны пользовались законным правом призыва крестьян на службу, а по мере ослабления немецкого контроля крестьянам не оставалось ничего другого, как признавать это право. Они хотели бы оставаться нейтральными, но это было явно невозможно; в результате, не меняя своего негативного отношения, они позволяли втягивать себя в партизанское движение, внутри которого становились пассивной, не проявлявшей энтузиазма группой.

2. Городские жители

Работающее население городов испытывало на себе более сильное влияние коммунистов, чем крестьяне. Советский план индустриализации произвел на рабочих глубокое впечатление. Хотя жизненный уровень оставался крайне низким, немецкие исследователи отмечали, что городское население приветствовало происходившие перемены: появилось больше возможностей для получения образования, строились новые заводы, снизились цены на билеты в кино и театр. И тем не менее с началом немецкой оккупации многие надеялись извлечь из нее выгоду. Разочарование в этих надеждах привело к усилению поддержки советской системы. Люди считали, что при правлении Сталина удалось добиться прогресса. Война же принесла с собой разрушения и развал экономики в городах; городским жителям пришлось испытать серьезные трудности, в результате чего их жизненный уровень быстро снижался и становился даже ниже уровня жизни крестьян.

Положение трудящихся городов было безнадежным. Рыночные цены непомерно выросли в сравнении с получаемой заработной платой, и полученных за неделю денег не хватало даже для того, чтобы обеспечить себя пропитанием. Если рабочих иногда и кормили на предприятиях, то их семьи фактически голодали. В результате этого пропадало всякое желание работать, а в конечном счете приводило к отказу от работы. Все это заставляло многих рабочих, в особенности молодых и неженатых, вливаться в ряды партизан.

Невозможно дать точную оценку количества покинувших города, чтобы присоединиться к партизанам. По всей видимости, это количество было небольшим по сравнению с крестьянами и бывшими красноармейцами. В целом их стремление оказаться в партизанах было вызвано не столько идеологическими соображениями, сколько трудностями экономического порядка, но по сравнению с крестьянами они были более сплоченной и преданной делу группой.

3. Интеллигенция

Термин «интеллигенция» используется здесь не столько по отношению к высшим слоям интеллигенции – ученым, писателям, редакторам и т. д., большинство которых были эвакуированы и численность которых в целом была мала, – сколько к более широким слоям этой группы – врачам, учителям, мелким чиновникам, бухгалтерам и т. д. Этим людям, поскольку они мыслили категориями своей профессии, приходилось выбирать ту или иную сторону. Кроме того, они не были такой обезличенной массой, как, например, крестьяне, и потому им надлежало серьезно продумать свое положение. С точки зрения партизан, их стоило призвать на службу ради того, чтобы лишить противника возможности использовать их навыки, и еще потому, что они были людьми, чьи настроения, как правило, оказывали сильное влияние на других.

В целом уровень жизни представителей интеллигенции при советском режиме был выше, чем при немцах. Многие из них имели возможность продвигаться по службе; при немцах их карьерный рост оказывался под угрозой. Даже те, кто не испытывал симпатий к советскому режиму, вскоре поняли, что не извлекут никакой пользы из немецкой оккупации. Из 5000 учителей Витебской области, например, большая часть являлась безработными в период с 1941 по 1944 год. В результате уже к маю 1942 года значительное количество их наладило связь с партизанами.

Доля интеллигенции в составе партизанских отрядов в 1941 году была значительной; представители этой группы были по большей части офицерами, но также являлись и рядовыми бойцами. По мере роста партизанского движения численность интеллигенции снижалась, хотя она продолжала играть важную роль в достижении партизанских успехов.

4. Отставшие от своих частей красноармейцы и военнопленные

За первые шесть месяцев войны в плен к немцам попало более трех миллионов человек. Несколько сотен тысяч оказались военнопленными, попав в окружение в ходе ряда крупных сражений – под Белостоком, Минском, Киевом и в ряде других мест. Верно и то, что не все советские солдаты, оказавшиеся за линией фронта, сдались в плен. С определенной долей уверенности можно сказать, что каждый десятый избежал плена, и таким образом общее количество оставшихся на свободе составило более 300 000. Кроме того, после своих первых успехов немцы освободили несколько тысяч человек, главным образом украинцев и представителей других национальностей, считавшихся враждебно настроенными к советской власти. Крайне тяжелые условия в лагерях военнопленных вынуждали тысячи заключенных пытаться спасти свои жизни путем побегов. К январю 1942 года общее количество находившихся на оккупированной территории советских солдат, по всей видимости, составляло от 300 000 до 400 000.

Эти люди представляли собой новую социальную группу, имевшую четко выраженную поведенческую модель. Они находились на нелегальном положении; при столкновении с немцами их в лучшем случае отправили бы в лагерь военнопленных, что было равносильно смертному приговору. Быстро откатывающийся на восток фронт лишал большинство из них возможности вернуться на советскую сторону; более того, многим надоела война, и они не стремились вернуться в ряды Красной армии. Небольшая часть ассимилировалась с местным населением, но большинство вне зависимости от их желания все равно оказалось втянутым в войну. Будучи солдатами, они несли определенные обязательства перед советским правительством, в глазах которого они уже были виновны в предательстве. Поэтому они постоянно находились под гнетом необходимости реабилитировать себя, и этот гнет стал особенно осязаем, когда чаша весов в войне склонилась в пользу Советского Союза.

Проводимая немцами политика усугубляла положение. В июле 1942 года начальник немецкой полевой жандармерии описывал эту проблему так: «Мощь партизанского движения значительно возросла за счет притока военнослужащих, оказавшихся отрезанными от своих частей в ходе крупных прошлогодних сражений, и бежавших из лагерей военнопленных, которые сначала прятались в деревнях. Кое-кто из них даже женился на местных женщинах, чтобы выдавать себя за местных жителей. В процессе реорганизации системы сельского хозяйства этих людей упустили из виду, и, когда они пытались устроиться в местные органы вспомогательной полиции или обращались с просьбой об отправке на работу в Германию, большинство из них не брали, поскольку у них не было документов. Кроме этого, как уже говорилось, в начале кампании по набору рабочей силы для отправки в Германию распространялись самые невероятные слухи о судьбе попавших туда людей. И наконец, когда стало известно, что бывшие советские солдаты должны быть интернированы и отправлены в лагеря военнопленных, они стали покидать места своего пребывания и устремлялись в леса, где присоединялись к партизанам».

В ходе массового подъема партизанского движения, последовавшего после успешного советского зимнего наступления 1941/42 года, тысячи бывших военнослужащих вливались в него, и к лету 1942 года они уже стали основным контингентом в составе партизан. По немецким оценкам, в июле 1942 года отрезанные от своих частей военнослужащие и бежавшие военнопленные составляли до 60 процентов всех партизан. В 1943 и 1944 годах в партизанских отрядах находилось в среднем до 40 процентов бывших военнослужащих Красной армии. Во многом эти люди являлись «хребтом» партизанского движения: они прошли военную подготовку и имели боевой опыт; у большинства из них не было собственности и семейных связей на оккупированной территории; у них существовали юридические и моральные обязательства перед советской властью; благодаря своему предшествующему опыту они предпочитали участие в партизанских действиях, чем жизнь в условиях немецкой оккупации.

5. Члены коммунистической партии

В составе некоторых отрядов, организованных в июле и августе 1941 года, насчитывалось до 80 процентов членов партии. Но такие отряды даже в начальный период не являлись типичными, хотя появлявшиеся в начале отряды имели сравнительно высокую численность членов партии – от 25 до 40 процентов. После весны 1942 года, когда начался массовый призыв в партизаны, численность членов партии резко сократилась. Захваченные документы партийных организаций двух партизанских отрядов, действовавших весной 1942 года, показывают, что в одном отряде численностью в 150 человек было 6 членов партии (4 процента); в другом, чья общая численность составляла 142 человека, было 7 членов партии (5 процентов), 2 кандидата в члены партии (2 процента), 24 комсомольца (16 процентов) и 108 человек (77 процентов) были беспартийными. В сентябре 1943 года в бригаде общей численностью 1113 человек насчитывалось 40 членов партии (3,5 процента), 87 кандидатов в члены партии (7,8 процента), 334 комсомольца (30 процентов) и 652 беспартийных (58,7 процента). Члены партии, включая кандидатов, редко составляли более 10 процентов от общей численности отдельного отряда. Процент комсомольцев был выше – от 15 до 30 процентов, что, по всей видимости, объяснялось более низкими требованиями, предъявляемыми к вступавшим в комсомол, а также тем, что была высока доля молодежи среди партизан. К тому же численность членов комсомола, в отличие от численности членов партии, не столь заметно уменьшилась в результате советской эвакуации и полицейских операций немцев^[154].

Члены партии на протяжении всей войны являлись элитной и самой влиятельной группой в партизанском движении. Вместе с тем члены партии были важны главным образом в качестве орудия, позволявшего усилить контроль за партизанами; нет свидетельств того, что члены партии действовали в качестве спонтанной направляющей силы.

6. Коллаборационисты

Очень многие из находившихся на оккупированной территории запятнали себя сотрудничеством с немцами. По советским меркам любой, кто не принимал активного участия в борьбе с врагом, был виновен. Советская пропаганда постоянно задавала одни и те же вопросы: «Как ты сражался с фашистами? Как ты защищал свою родину? Где ты находился, когда все советские люди вели героическую борьбу с врагом?» Тем, кто не мог дать вразумительных ответов, была обещана быстрая расправа после возвращения Красной армии. Поэтому практически для любого участие в партизанском движении являлось алиби, средством избежать наказания за сотрудничество с противником. Одним из следствий такого положения стало то, что на более поздних этапах войны в Красной армии всех партизан стали считать бывшими коллаборационистами, которые, прячась в лесах и делая вид, что оказывают сопротивление, на деле пытались спасти свою шкуру.

Самой значительной группой среди сотрудничавших с противником были так называемые «военные коллаборационисты» – полицаи, члены вспомогательных отрядов и военнослужащие организованных немцами национальных воинских подразделений. Эти люди действовали в качестве основной противостоящей партизанам силы. По разным оценкам их количество составляло от 800 000 до 2 000 000 человек^[155]. Если объединить все типы формирований – полицию, регулярные части и вспомогательные отряды, – то с полным основанием можно утверждать, что общее количество личного состава этих формирований превышало 1 000 000 человек (больше, чем состав всего партизанского движения).

Когда стало ясно, что Советский Союз одерживает победу в войне, «военные коллаборационисты» оказались в безвыходном положении. Партизаны стремились полностью деморализовать их, обещая амнистию тем, кто дезертирует и пойдет на службу в партизанские отряды. Этот призыв возымел действие. В отдельных случаях коллаборационисты целыми подразделениями переходили на сторону партизан. Летом 1943 года в Белоруссии подразделение СС, в составе которого было 2000 бывших военнопленных, перешло на сторону партизан по приказу своего командира, бывшего полковника Красной армии. За несколько месяцев до этого в этом же регионе 700 татар дезертировали из другой немецкой части и перешли на сторону партизан. Массовое бегство, хотя и впечатляющее, играло менее важную роль, чем постоянный приток в партизанские бригады дезертировавших поодиночке. Особенно сильно этот процесс коснулся разбросанных по территории подразделений местной полиции: после очередного отступления немцев волна дезертировавших возрастала.

Как правило, партизаны выполняли свое обещание об амнистии. Коллаборационисты являлись полезным пополнением, поскольку многие из них прошли военную подготовку, а их перспективы уцелеть в случае перехода обратно на сторону немцев были весьма призрачными. В отличие от немцев партизаны обычно старались избегать лжи в своей пропаганде. Вместе с тем в качестве дополнительной силы для партизанского движения коллаборационисты не играли важной роли. К середине 1943 года, когда они были готовы дезертировать в больших количествах, для партизан проблем с людскими ресурсами уже не существовало. В последний год войны коллаборационисты составляли от 10 до 20 процентов в общей численности партизанского движения.

7. Женщины

Для немцев, чья концепция роли женщин в обществе сводилась к лозунгу «Kirche, Kueche, Kinder» («Церковь, кухня, дети»), призыв женщин на военную службу был абсолютно неприемлем. Советская власть, наоборот, пропагандировала участие женщин в партизанских действиях в качестве примера беззаветного мужества и преданности идее.

В партизанских отрядах женщин использовали главным образом в качестве разведчиков и тайных агентов. Советская разведка стремилась широко привлекать женщин, в особенности в наводненных партизанами районах, где женщины лучше подходили на роль агентов, поскольку мужчины призывного возраста практически сразу попадали под подозрение и подвергались арестам. Женщины проходили подготовку и становились радистами и медицинскими сестрами; большое число врачей, получавших назначение в партизанские отряды, были женщинами. Дипломированные медсестры и врачи имели офицерские звания. Иногда женщины наравне с мужчинами участвовали в боевых действиях, но, по всей видимости, помимо выполнения разведывательных заданий их чаще использовали в качестве медицинского персонала, поваров и уборщиц.

Путем призыва в партизаны попадало мало женщин. По большей части они шли на службу добровольно в силу своих политических убеждений или в надежде заслужить почет и уважение. Часть женщин, подготовленных в советском тылу, строго говоря, добровольцами не являлись, поскольку поручаемые им задания они выполняли в приказном порядке; как правило, они были членами комсомола и считались политически благонадежными.

Почти в каждом партизанском отряде было несколько женщин, хотя обычно их количество составляло не более 5 процентов от всего личного состава отряда. Именно такое количество женщин можно было наиболее эффективно использовать в отдельном партизанском отряде. Их ценная роль в качестве разведчиц и тайных агентов уже упоминалась. Помимо этого, они служили главным образом в качестве вспомогательного персонала и, поскольку не принимали участия в боевых действиях, не состояли на довольствии из-за ограниченности запасов продуктов питания и вооружения у партизан.

Одной из главных, если не самой главной причиной включения женщин в состав почти каждого партизанского отряда являлось то, что женщина, находившаяся рядом с партизанским офицером, становилась одной из «привилегий», которыми он мог пользоваться наряду с имевшимся у него револьвером системы «наган» и, когда он мог себе это позволить, кожаной курткой. Обычно все офицеры, начиная от командира бригады до командира батальона, «брали в жены» набранных в отряд женщин. Рядовым партизанам рассчитывать на такие «удобства» не приходилось. Результатом этого было циничное отношение к участию женщин в партизанских действиях. При наличии нескольких женщин, оказавшихся в чисто мужском обществе, сексуальный мотив становился доминирующим. Рядовым партизанам интимная связь с женщинами возбранялась по соображениям морального и дисциплинарного порядка, и женщины становились «собственностью» офицеров, что давало им такие привилегии, как отдельное жилье, освобождение от участия в боевых операциях и т. д. Женщины в свою очередь часто стремились довольствоваться вносимым ими вкладом в качестве офицерских «жен». Однако в ряде случаев, как показывает приводимая ниже выдержка из партизанского дневника, женщины начинали считать, что благодаря своей связи с офицерами они обретают статус командира: «…Каждый женившийся во время службы в отряде не будет считаться женатым и обязан жить отдельно (от своей жены) в роте, в состав которой он входит. Находящиеся в штабе женщины получают назначение в роты, и их требуется незамедлительно перевести туда. Такой приказ был необходим, поскольку жена начальника штаба бригады, Мальвина, считала себя, а не своего мужа командиром и постоянно вмешивалась в военные вопросы. Кроме того, в отряде много женщин, которые фактически ничего не делают и считают себя женами членов штаба. С подобным положением больше мириться нельзя. Однако не было необходимости начинать именно с этого. Важнее было сначала попросить офицеров не позволять своим женам больше вмешиваться в дела. От всего этого (как было сделано на самом деле) попахивает насильственным разлучением с законной женой». Автор, батальонный политрук, по-видимому, сам имел жену.

Одним из косвенных последствий такого положения становилось то, что женщины-партизаны были очень хорошо осведомлены и, попав в плен, могли выдать весьма ценные сведения.

Изменения в составе партизанского движения

Советское партизанское движение отнюдь не являлось статичным. Партизанское движение 1943 года, например, было настолько отлично от партизанского движения 1941 года, что скорее являлось преемником, чем прямым наследником последнего. Подобное положение, при котором постоянно происходили изменения, было свидетельством одновременно и силы, и слабости. Оно демонстрировало способность советского командования приспосабливаться к возникавшей ситуации. Вместе с тем оно указывало на то, что, если бы оккупанты сумели воспользоваться появлявшимися новыми тенденциями, обратив их себе на пользу или воспрепятствовав их развитию, партизанское движение могло быть ослаблено на любом из нескольких этапов своего развития.

В 1941 году партизанское движение отчасти имело черты добровольной организации. Оно во многом зависело от членов партии и тех, кого в определенном смысле можно считать добровольцами. Число людей, стремившихся участвовать в партизанских действиях по собственной воле, по всей видимости, было невелико. Большинство попадало в партизанское движение, руководствуясь традиционными мотивировками: чувство долга, соглашательство с существующей властью, стремление получить признание и т. д. За исключением трех или четырех отрядов на Украине и еще нескольких в Крыму и неподалеку от Ленинграда, сформированные отряды были небольшими и редко имели численность более ста человек. Предполагалось, что они будут оставаться в местах своего формирования и пополняться за счет местных жителей. Есть указания на то, что, если бы сложившаяся летом и осенью 1941 года ситуация на фронтах продлилась до середины 1942 года, эти отряды перестали бы существовать или, в лучшем случае, оказались бы крайне инертными. Они почти не проявляли признаков жизнеспособности. Наступившие к весне 1942 года изменения способствовали быстрому росту численности этих отрядов; при этом значительному числу офицеров, командовавших на раннем этапе, удалось сохранить свои посты и даже получить повышение.

Решающий и явно ощутимый сдвиг последовал за победами Красной армии в декабре 1941 и январе 1942 года. Партизанское движение стремительно возрождалось за счет получаемой поддержки Красной армии и проводимой советским режимом политики. Победы создали новую атмосферу, насыщенную одновременно страхом и оптимизмом, что способствовало массовому притоку новобранцев в ряды партизан на оккупированной территории. Основной контингент составляли красноармейцы, оказавшиеся отрезанными от своих частей в ходе сражений 1941 года. Характерные особенности этой группы – безнадежное положение, необходимость реабилитировать себя в глазах советского режима, уязвимость перед репрессиями. Эта группа представляла собой более подходящий контингент людей для ведения партизанской войны, чем большинство призванных позже. В определенном смысле они были добровольцами; мелкими группами они прибегали к партизанским действиям, начиная уже с июля и августа 1941 года. После зимних сражений они влились (или были призваны) в партизанское движение и к лету 1942 года составляли почти 60 процентов от общего количества партизан, которых насчитывалось 150 000 человек.

Вместе с тем весной 1942 года партизаны начали массовый призыв в свои ряды. Таким образом, в партизанах оказалось много бывших красноармейцев, хотя основную массу призывников составляли гражданские лица из местного населения. Успеху призыва способствовала официально проводимая советским и партизанским руководством политика, в соответствии с которой все мужчины в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет подлежали призыву на службу. Она преследовала две цели: увеличить численность партизанских отрядов и задействовать людские ресурсы, которые иначе могли бы быть использованы немцами. Призванные на службу были далеко не идеальным материалом для партизанского движения; почти все они были крестьянами, чьи характерные особенности упоминались выше, и они с самого начала войны не проявляли энтузиазма. Призыв набирал силу в 1942 году и продолжался до 1944 года. Однако к концу 1942 года он достиг своего пика, обусловленного возможностями поставок вооружения и продовольствия. После этого призывники оставались главным источником замены, в результате чего потери и уменьшение численности других социальных групп компенсировались за счет призываемых крестьян, которые к концу 1943 года составляли около половины численности всех партизан.

В 1943 году новая волна добровольцев влилась в партизанское движение. Многие из этих людей имели сомнительное прошлое – это были либо открыто сотрудничавшие с немцами лица, либо люди различных профессий, пытавшиеся продолжать свою профессиональную деятельность при немецкой администрации. Другие решали «примкнуть к победителям» либо присоединялись к партизанам, потому что жизнь между партизанами и немцами становилась невыносимой. Трудно дать точную оценку, сколько таких людей оказалось в партизанском движении; вполне вероятно, что их количество, в особенности на Украине, было значительным. Они играли важную роль по двум причинам: их переход на сторону партизан ознаменовал собой и отчасти ускорил распад власти немцев в оккупированных регионах, и они способствовали укреплению несомненно существовавшего в определенных советских кругах мнения о том, что партизанское движение представляло собой главным образом пристанище для бездельников и коллаборационистов.

Национальный состав

Национальная проблема была не столь важна для советского партизанского движения. Четыре пятых всех партизан были сосредоточены в Белоруссии и РСФСР. Другой оккупированный немцами крупный регион, Украина, практически был лишен партизанского движения до конца лета 1943 года. Отсутствие здесь активных партизанских действий можно объяснить – и такое объяснение отчасти будет оправданным – национальным фактором. Отношение украинцев к немецкой оккупации было более благожелательным, чем у русских и белорусов. Вместе с тем при ближайшем рассмотрении национальный фактор не был столь существенным. Многие другие факторы – удаленность от фронта, более стабильное социальное и экономическое положение, отсутствие большого количества оказавшихся отрезанными от своих частей красноармейцев – в большей степени, чем национальные особенности, объясняют слабость украинского партизанского движения.

Большинство партизан, примерно четыре пятых их общего количества, были либо русскими, либо белорусами. Наличие в составе партизанского движения лиц других национальностей отмечено повсеместно. Поскольку остатки частей Красной армии и беглые военнопленные составляли значительную часть партизан, то украинцы, татары, лица кавказских и азиатских национальностей оказывались практически в каждом партизанском отряде. По мере продолжения войны дезертиры из сформированных немцами национальных частей татар и казаков в большом количестве пополняли партизанские отряды, в составе которых преобладали русские и белорусы.

Возрастные группы

Согласно указу советского правительства все находящиеся на оккупированных территориях мужчины, достигшие возраста семнадцати лет, подлежали призыву на службу либо в партизанское движение, либо в Красную армию. Нижней возрастной границей при призыве было пятнадцать, а верхней шестьдесят лет, но основную массу партизан составляла возрастная группа от семнадцати до тридцати пяти лет. Столь точное распределение партизан по возрасту стало возможным благодаря наличию в составе партизан большого количества бывших красноармейцев. Люди в возрасте после сорока призывались на службу, но их число было ограниченно; в силу напряженного положения со снабжением постоянно возникала необходимость сокращать излишнее число неспособных эффективно действовать партизан. Примечательно, что среди партизан старшей возрастной группы было небольшое количество ветеранов партизанского движения времен Гражданской войны. И хотя это были люди в возрасте за пятьдесят и шестьдесят лет, они оказывались полезны, ибо их присутствие создавало романтический ореол связи с партизанами Гражданской войны. К тому же они обладали значительным опытом, и кое-кто из них, например Шмырев, командовавший 1-й Белорусской партизанской бригадой, стали выдающимися командирами.

Глава 2
Условия жизни партизан

Численность партизанского движения

Точную общую численность советского партизанского движения, по всей видимости, не удастся установить никогда. Заслуживающие доверия источники указывают, что к 1 января 1942 года в партизанских отрядах состояло 30 000 человек, к лету 1942 года – 150 000, а к лету 1943 года – 200 000; затем численность их немного снизилась и составляла от 150 000 до 175 000 к июню 1944 года, когда территория, на которой действовали партизаны, была отвоевана советскими вооруженными силами^[156]. Общее количество в то или иное время участвовавших в партизанском движении людей с учетом текучести, вызванной за трехлетний период потерями, болезнями и дезертирством, составляет от 400 000 до 500 000. Это количество включает партизан, зачисленных в регулярные, существовавшие на постоянной основе боевые подразделения. Помимо них существовали группы секретных агентов, диверсантов, подрывников, которые иногда действовали самостоятельно, а иногда в тесном взаимодействии с партизанскими отрядами.

Более важным для настоящего исследования является численность боевых подразделений. Они были сравнительно крупными – бригада насчитывала от 300 до 2000 и более человек, а обычно в среднем численность боевого подразделения составляла от 800 до 1400 человек. Стремление к концентрации партизанских сил в бригады, а в дальнейшем в оперативные группы и центры являлось важной особенностью советского партизанского движения. С точки зрения советского командования, это значительно повышало его престиж; это также способствовало упрощению снабжения. Крупные подразделения стремились обрести самостоятельность, стать независимыми и подконтрольными лишь советскому руководству. Это отражалось и на самом партизанском движении. Большие размеры и сравнительно прочное положение бригад вселяли в их бойцов чувство уверенности. Изолированность, слабость и численное превосходство противника в 1941 году в значительной мере ослабляли мелкие партизанские отряды и приводили многие из них к полному краху. Бригады же, наоборот, были частью организованной силы, они поддерживали связь с советским командованием и четко выполняли важнейшие задания. Отдельный партизан в массовом движении не имел большого значения, вместе с тем, находясь в составе одной из прославленных бригад, он начинал ощущать свою значимость как личности и мог рассчитывать, что его заслуги не останутся незамеченными. К тому же крупные подразделения давали возможность призывать на службу лиц с сомнительной репутацией. В бригаде численностью тысяча человек могло быть от 40 до 50 процентов призывников. Внутри оперативных групп бригады могли быть целиком, за исключением офицерского состава, сформированы из призывников или бывших коллаборационистов.

Призыв

Партизанское движение не было организовано на добровольной основе – в него шел постоянный приток добровольцев, но большинство его участников, не входивших в группу командного состава, были призывниками. Согласно одному из немецких источников, большую часть добровольцев в 1942 году составляли молодые люди из городов, в которых они не могли найти работы. В сельской местности о призыве объявлялось публично, к примеру следующим образом:

«Военнослужащие [Советских] Вооруженных сил, граждане на временно оккупированной бандитами территории!

Все военнослужащие вооруженных сил, вышедшие из котла [имеется в виду операция «Зайдлиц», в результате которой в июне 1942 года одна из советских армий оказалась отрезанной от основных сил] и находящиеся дома, а также все мужчины, рожденные до 1925 года, возвращайтесь в свои части или вступайте в партизанские отряды! Тот, кто продолжает скрываться и сидеть дома, чтобы спасти свою шкуру, тот, кто не намерен участвовать в войне против немецких захватчиков, а также тот, кто дезертирует в фашистскую армию, чтобы помогать ей вести разбойничью войну против советского народа, является предателем и рано или поздно будет нами уничтожен. Смерть немецким оккупантам! Мы сражаемся за правое дело! В 1942 году враг будет полностью разбит.

2 августа 1942 года».

Значительно ослабевшая после зимних сражений 1941/42 года власть немцев на оккупированной территории давала партизанам возможность упорядочить процедуру призыва. В районе к югу от Брянска отрядам было приказано призывать всех мужчин в возрасте от семнадцати до пятидесяти лет, а также бездетных женщин, годных для военной службы. Были созданы состоящие из трех человек призывные комиссии, куда входили врач и представитель особого отдела НКВД. От командиров отрядов требовали составления списков отобранных для службы людей с указанием следующих сведений о каждом: фамилия, имя и отчество; место и дата рождения; членство в партии; национальность; образование; служба в Красной армии; воинское звание; нахождение в партизанах или отрядах народного ополчения и причина ухода оттуда; имена и места проживания родственников. В мае 1942 года недалеко от Брянска появился батальон Красной армии, и в соответствии с его приказами призыв в партизанское движение проходил следующим образом:

1. Призыву подлежали все военнослужащие Красной армии, оказавшиеся в этом районе в результате окружения или после побега из лагерей военнопленных.

2. Проведение мобилизации мужчин с 1923 по 1925 год рождения.

3. Организация партизанских отрядов. (Красноармейцы должны были использоваться сначала для создания батальонов численностью до 300 человек, а затем для усиления других партизанских отрядов.)

Время от времени чиновники местной немецкой администрации сообщали о происходившем призыве. Член одного из отрядов местной вспомогательной полиции описывал призыв на службу в своем районе, где все мужчины из пяти деревень в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет были вызваны для осмотра и призыва на специальный сборный пункт. Там, по его словам, «они предстали перед призывной комиссией, и их либо забирали с собой партизаны, либо отправляли домой, если они признавались негодными для военной службы. Партизанами командовали офицеры в черной форме со знаками отличия. Оказавшимся годными сообщали, что они призываются на службу в Красную армию и теперь являются солдатами… Их всех тут же вооружили винтовками и распределили по ротам и взводам».

В другом случае деревенский староста сообщал, что его и еще трех жителей деревни партизаны забрали ночью из дома. Они проследовали пешком на сборный пункт, куда в течение ночи были доставлены шестнадцать мужчин. Их зарегистрировали и разбили на группы по шесть человек для отправки в разные отряды. Староста утверждал, что во время регистрации один из партизан, по всей видимости политрук, обратился к призывникам со следующими словами: «Теперь вы стали партизанами». В ответ на замечание, что их привели сюда силой, он ответил: «Это не важно. Тот, кто не хочет идти с нами, может сказать об этом». Никто ничего не сказал, посчитав, что в случае отказа его ждет расстрел. Он [политрук] продолжал: «Вы должны считать себя не призывниками, а добровольцами, вступившими в партизанский отряд, чья задача – защищать Родину».

Методы «обработки» людей после их зачисления в партизанские отряды описаны в немецких документах.

«Каждый призывник проходит испытательный период, и ему, как правило, не выдают оружия, пока он не пробудет в отряде по меньшей мере четыре недели. Сначала его отправляют пасти скот и лошадей и выполнять другую черную работу. Затем его могут направить на пост без оружия вместе с вооруженным партизаном. В течение испытательного срока он находится под пристальным наблюдением. Если призывнику все же удастся дезертировать, то всех его родственников находят и расстреливают. Когда отряд меняет лагерь, всех считающихся «ненадежными» призывников расстреливают. Во время испытательного срока по радио на призывника делается запрос советским властям для выяснения его прошлого. Если призывник успешно проходит испытательный срок, ему выдают винтовку и сообщают, что отныне, если он попадет в руки к немцам, его ждет неминуемая гибель. Процедура весьма эффективна. Она существенно затрудняет проникновение в отряды наших агентов, отводит достаточное время для выявления нежелательных элементов и ставит остающихся людей в положение, при котором они твердо верят, что в случае дезертирства они рискуют подвергнуться репрессиям с обеих сторон».

Изложенное выше, конечно, должно рассматриваться не как описание существовавшей общепринятой процедуры, а скорее как совокупность отдельных приемов, часто использовавшихся во многих партизанских отрядах.

В отдельные периоды, в особенности весной и летом 1942 года, партизаны могли призвать на службу больше людей, чем им требовалось. Излишки призывников, там, где существовала такая возможность, направляли через линию фронта на советскую территорию. В немецком донесении, относящемся к лету 1942 года, говорится следующее: «Помимо насильственного призыва мужского населения, имеющего целью пополнить численность партизанских отрядов, в деревни доставляются обычные повестки о призыве, в соответствии с которыми все мужское население обязано собраться на центральной площади. В повестках говорится, что тот, кто не явится, будет считаться дезертиром и понесет наказание по законам военного времени. Всех мужчин через линию фронта направляют в Красную армию… Население было в последний раз предупреждено, что в случае неявки в положенное время их имущество будет конфисковано, а дома сожжены».

Командир 1-й Белорусской партизанской бригады, чьи бойцы удерживали так называемый Витебский коридор – один из главных путей сообщения между партизанами и Красной армией, – утверждал, что к августу 1942 года из района действий его бригады через линию фронта было отправлено 25 000 призывников^[157]. Немецкие документы подтверждают существование регулярного сообщения, позволившего переправить тысячи человек в течение 1942 и 1943 годов. В отдельных случаях этих людей обучали, вооружали и направляли обратно на оккупированную территорию для замены погибших партизан.

Подготовка

Внутри отдельно взятого партизанского отряда уровень подготовки личного состава был различным. После лета 1942 года в состав хорошо организованной партизанской бригады могли входить: 1–5 офицеров и столько же лиц сержантского состава, направленных сюда из частей Красной армии; 10–20 других офицеров, обычно бывших партийных работников или государственных служащих; 20–30 человек, прошедших специальную подготовку на советской территории; 150–200 бывших красноармейцев из числа оказавшихся в окружении или бежавших из лагерей военнопленных; 50–100 человек, обученных на советской территории перед отправкой в партизаны, 100–200 человек, не имевших военной подготовки, но накопивших кое-какой опыт за несколько месяцев нахождения в партизанском отряде; 200–400 новобранцев, в основном крестьян, необученных и не имевших никакого опыта; 1–10 женщин, 1 или 2 из которых являлись обученными на советской территории радистками или медицинскими сестрами. Представленные цифры, разумеется, являются усредненными. Довольно часто понесшая крупные потери бригада на 75–80 процентов могла быть укомплектована неопытными призывниками.

Большое число новобранцев не являлось столь уже серьезным недостатком, каким он может показаться на первый взгляд. Советская власть была готова жертвовать качеством в угоду массовости партизанского движения, поскольку для выполнения заданий, требовавших привлечения имевших навыки специалистов, в любой момент можно было направить небольшие специально подготовленные подразделения. Если массовый призыв необученных новобранцев и мог отрицательно повлиять на эффективность действий отрядов, то он же способствовал изъятию потенциально пригодных для использования противником людских ресурсов и укреплению советского влияния на население оккупированных территорий.

Обучение личного состава было одной из основных функций партизанского отряда. В бригадах регулярно намечалось проведение военных и политических занятий, проверок; партизан учили обращаться с оружием. Времени для этого было предостаточно. Один из партизан рассказывал: «В особенности весной, когда снег начинал таять и партизаны, которые, как правило, были плохо обуты, не могли нормально передвигаться, проводились только имевшие важное значение операции, связанные в основном с заготовкой продовольствия или выполнением самых неотложных работ. Весной в течение нескольких недель мы обычно сидели в лагере и занимались военной подготовкой, так же как в армии».

Большинство бригад располагалось на одном месте и действовало с постоянных баз, откуда направлялись отдельные группы для выполнения специальных заданий. По сравнению с численностью бригады объем проводимых ею боевых операций был, как правило, небольшим. В крупных партизанских центрах, где иногда на небольшой площади было сосредоточено от 12 000 до 20 000 человек, целые бригады в течение нескольких месяцев могли не провести ни одной мало-мальски заметной операции. В таких случаях призывников обучали обращаться с оружием, использовали в строительстве фортификационных сооружений или направляли для сбора продовольствия.

Успешному выполнению программ обучения в бригадах препятствовали две основные трудности: отсутствие сплоченности личного состава и низкое качество обучения. Партизанская война требует проявления личной инициативы даже рядовых бойцов. В бою, например, массовость при выполнении маневров не важна, каждый боец должен уметь и быть готов принять самостоятельное решение. Необходима также личная преданность общему делу – один отщепенец может стать причиной гибели целой бригады. Если в бригадах призванных новобранцев и обучали основам тактики и умению обращаться с оружием, но им не могли привить истинного уважения к чести мундира. Призванные крестьяне в лучшем случае оставались равнодушными. Наиболее неблагоприятных последствий такой ситуации удавалось избегать за счет пристального наблюдения за отдельными бойцами и применения жестоких репрессий против семей дезертиров. Кроме того, ход войны после 1941 года дал понять даже самым строптивым призывникам, что их будущее не зависит от немцев.

Достижение и поддержание приемлемого уровня качества обучения партизан оставалось проблемой на протяжении всей войны. При наличии большого контингента неопытных офицеров и призывников постоянно существовала опасность, что партизанское движение начнет допускать крупные ошибки, окажется бесполезным в военном отношении, а также станет помехой в политическом плане. Частично с этими проблемами удалось справиться путем создания жесткой системы внешнего контроля и направления в партизанские отряды офицеров и лиц сержантского состава из регулярной армии, а также людей, прошедших подготовку в советском тылу. К концу 1942 года в каждой бригаде находилось несколько прошедших подготовку партизанских офицеров или офицеров регулярной армии, следивших за подготовкой и дисциплиной партизан. На ранних этапах войны в советском тылу велась крупномасштабная подготовка партизан по особой программе. Это принесло определенную пользу, в частности в самый трудный период 1941–1942 годов. К середине 1942 года только в окрестностях Воронежа существовало пятнадцать учебных центров. Другие были организованы в Ворошиловграде и Ростове, а находившиеся в Москве, Ленинграде и Сталинграде относились к числу самых крупных. В этих центрах готовили партизан и диверсантов, которым предстояло выполнять специальные диверсионные задания и собирать разведывательные сведения – эти люди должны были стать ядром новых партизанских отрядов или заменить командиров уже существовавших. Предпочтение при отборе для такой подготовки отдавалось членам партии и комсомольцам, но, за исключением тех, кого готовили на должности командиров, членство в партии не являлось обязательным условием.

В одном из находившихся неподалеку от Воронежа центров курс обучения длился шесть недель, и в каждой учебной группе было от 170 до 250 человек. В учебном центре в Москве в учебных группах насчитывалось до 450 человек. В Ленинградском институте физкультуры проходило обучение эстонцев, эвакуировавшихся вместе с частями Красной армии. В ростовских центрах готовили разведчиков, подрывников и специалистов для подачи сигналов авиации. НКВД имел свои собственные центры подготовки. В одной из таких школ НКВД в Москве готовили офицеров. В Воронеже в учебных группах, насчитывавших от 400 до 500 мужчин и женщин, имевших навыки телеграфистов, железнодорожников и даже воров-карманников, обучали методам проведения диверсий и сбора разведывательной информации.

Типовой курс обучения включал в себя:

1. Обучение подрыву железнодорожного полотна, мостов, самолетов и аэродромов, а также навыкам обращения с различными видами взрывчатки.

2. Обучение умению вести себя в тылу немцев: как находить местных коммунистов, как получить выдаваемые немецкими властями документы, как различать немецкие воинские звания.

3. Обучение умению читать карты и пользоваться компасом, а также ориентироваться на местности.

4. Обучение методам сбора сведений для советской разведки.

По завершении периода обучения классы делили на группы по 18–20 человек под командованием офицера и комиссара. В гражданской одежде, а иногда и в военной форме такие группы на парашютах забрасывали в тыл к противнику. В некоторых группах находились женщины или дети, которым предстояло действовать в качестве разведчиков и тайных агентов. Обычный набор вооружения группы состоял из легкого пулемета, нескольких автоматов, четырех винтовок, четырех гранат и нескольких килограммов взрывчатки.

Весной 1942 года немцами было отмечено, что подготовленных в советском тылу партизан стали забрасывать на оккупированную территорию в больших количествах. Например, стало известно, что за период от двух до трех недель в начале 1942 года на небольшом участке к западу от Могилева в Белоруссии приземлились 450 парашютистов. Очень часто эти люди вливались в местные партизанские отряды, где брали на себя командование, укрепляли дисциплину и готовили проведение важных в военном отношении операций.

Однако не все направляемые с советской территории партизаны были хорошо подготовленными; обучение многих из них велось поверхностно. Часто группы создавались наспех, получали оружие и туманные инструкции, после чего их сбрасывали на парашютах или они пытались проникнуть на оккупированную территорию через линию фронта.

Поставки оружия и продовольствия

Захваченные у противника оружие и боеприпасы широко использовались советскими партизанами, но жизнеспособные боевые подразделения не могли существовать лишь за счет попадающего к ним от случая к случаю вражеского оружия и техники. После 1941 года партизанам в большей степени приходилось рассчитывать на оружие, боеприпасы и взрывчатку советского производства, доставляемые по воздуху. Организация таких поставок и их значение для успеха военных операций не являются предметом детального изучения данного исследования, но об оказываемом ими положительном воздействии на бойцов партизанских отрядов следует упомянуть. По сути занимаемого им положения партизан изначально поставлен в невыгодные условия, поскольку ему приходится сражаться с противником, имеющим значительное превосходство в численности и вооружении. Поэтому любая мелочь, повышающая его шансы в борьбе с более сильным противником, способна поднять его боевой дух и увеличить эффективность его действий. Советский партизан несомненно чувствовал себя увереннее, получая новый советский автомат или винтовку. А в 1943–1944 годах партизаны зачастую были лучше вооружены, чем посылаемые против них второразрядные и третьеразрядные немецкие части.

Советская авиация не могла доставлять партизанам наряду с оружием и боеприпасами продовольствие; более того, весьма здравой стратегией являлось то, что партизанское движение должно было способствовать оттоку ресурсов сельскохозяйственной продукции с оккупированной территории. Партизанам приходилось жить вне пределов возделываемой земли. Заготовка продовольствия становилась одним из основных, а подчас и единственным видом деятельности для некоторых отрядов. Захваченный в плен партизан так описывал положение с продовольствием в своей бригаде: «Мы привели с собой в лагерь десять лошадей и в течение месяца забили и съели восемь из них. Существовала возможность запасаться в достаточном количестве картофелем, который хранился в амбарах сгоревших деревень по всей округе. Таким же образом удавалось доставать рожь. В находящейся в одиннадцати километрах от лагеря деревне мы обнаружили большие запасы немолотой ржи, которую обмолотили и смололи с помощью найденных в деревне жерновов. Соли вначале у нас вообще не было. Нам никогда не выдавали консервов, хотя офицеры иногда получали их».

Поставки продовольствия были нерегулярными. Отряд мог хорошо питаться в течение нескольких недель или месяцев, а затем на такое же время мог оказаться обреченным на настоящий голод. Существовала хроническая нехватка соли, которую иногда доставляли с советской территории^[158]. Конина, картофель и немолотое зерно составляли основной рацион.

Некоторым крупным партизанским бригадам удавалось устанавливать контроль над обширной территорией, где они могли упорядочить положение с продовольствием, создавая склады, собирая скот в стада, реквизируя продовольствие у местного населения и строго контролируя рацион питания подчиненных отрядов. Но присутствие крупных бригад часто способствовало истощению ресурсов в зоне проведения ими своих операций. В лучшем случае им удавалось достичь шаткого баланса между потреблением и запасом продовольствия. Если немцам в ходе проводимой против партизан операции удавалось нарушить этот баланс, восстановление сил бригады часто шло с задержкой, а иногда вообще оказывалось невозможным.

Лагерь

Наличие постоянного лагеря являлось отличительной чертой советского партизанского движения. Необходимость иметь надежное жилище большую часть времени в течение года была обусловлена климатом. В основных регионах, где действовали партизаны, условия местности позволяли скрывать сравнительно крупные объекты, а отдаваемое предпочтение отрядам численностью тысяча и более человек заставляло в большей степени полагаться на сравнительно безопасную постоянную базу, а не на мобильность отряда. Постоянный лагерь был отличительной чертой первых партизанских отрядов, организованных еще в 1941 году. Перед оккупацией несколько тщательно продуманных в военном отношении объектов были построены на Украине. Один из них описан в немецком донесении 1942 года:

«…Было приказано строить укрепленные землянки. С учетом тактических соображений землянки располагались треугольником [три землянки находились «лицом» друг к другу с тем, чтобы каждую можно было прикрывать огнем стрелкового оружия из двух других]. В каждой землянке могли находиться от пятнадцати до тридцати человек. В среднем ее размер был девять на четыре метра, и с каждой стороны находились небольшие проходы, где можно было укрыться от осколков снарядов во время атаки. Вход находился на глубине примерно полутора метров, а располагавшийся за ним пол уходил на глубину трех метров. Высота входного проема составляла около метра. В двери находилось застекленное окно для наблюдения за лесом (и для использования в качестве бойницы). Землянки хорошо вписывались в лесной пейзаж: на крышах посажены деревья различных размеров, оставшаяся земля унесена. Посреди каждой землянки находится проход примерно в метр шириной. По обе стороны от него расположены деревянные нары, используемые в качестве коек. Стены частично обложены небольшими бревнами, частично обшиты досками. В одном углу построена печь для обогрева и приготовления пищи. Но пища по большей части готовилась в отдельной землянке, приспособленной под кухню. Через крыши выведены дымовые трубы, обычно скрытые кронами высоких деревьев с тем, чтобы в листве и среди веток дым был не так заметен. В каждой землянке имеются стол и скамейки.

Когда начиналась работа по строительству землянок, крупные запасы продовольствия – соль, свинина, говядина, мука и т. д. – доставлялись в лес, и их закапывали в землю в опечатанных контейнерах. Места скрытых запасов продовольствия разбросаны по большой площади и тщательно замаскированы. Боеприпасы и взрывчатка находились в надежно устроенных подземных хранилищах, также тщательно замаскированных».

Описанная выше землянка была построена в соответствии с инструкциями советского руководства, полученными после того, как стало известно, что партизаны, предоставленные сами себе, решали проблему с жильем различными, но крайне непрактичными способами.

Землянки стали обычным явлением во всех местах, где находились партизаны, и немцев часто восхищала простота, практичность и тщательность маскировки этих сооружений. Немецкий лейтенант направил следующее донесение после попытки найти и уничтожить партизанский лагерь:

«В патруле, состоявшем из офицера, двух сержантов, девяти солдат и тринадцати местных полицаев, я вышел в 12.30 из Клетни, чтобы уничтожить это партизанское гнездо. Проводником патруля был захваченный в плен партизан. Сначала мы двигались по хорошо заметным следам саней… Видневшиеся повсюду следы крови указывали, что мы находимся на верном пути. [В тот день в стычке немцы захватили в плен двух партизан и нескольких других ранили.] Спустя час следы саней оборвались.

Дальше были заметны слабые следы ног, расходившиеся в разных направлениях по извилистым лесным тропинкам. Кое-где снова встречались пятна крови. Часто следы уходили в глубь леса, по всей видимости с тем, чтобы запутать преследователей. Блуждая по лесу, я вскоре перестал ориентироваться, но думаю, что большую часть времени мы двигались на северо-запад. В 14.00… мы вышли на поляну… По словам проводника, мы все еще находились примерно в двух километрах от лагеря. Проваливаясь по колено в снег, мы передвигались с трудом…

Спустя двадцать минут [мы вышли еще на одну небольшую поляну, откуда влево уходила тропинка]. Мы все уже миновали поляну, когда один из полицаев, раньше уже ходивший по этой тропинке, окликнул нас и указал на человека, стоящего в еловых зарослях метрах в семидесяти от нас. Тот успел открыть по нас огонь. Когда мы открыли ответный огонь, человек повернулся и побежал. Я послал нескольких человек [отрезать ему путь].

Расположив цепью всех полицаев и четырех наших солдат, я двинулся вперед через лес. Убегавший человек, которого мы время от времени могли видеть сквозь деревья, сделал в нашу сторону еще несколько выстрелов. Пройдя метров пятьсот, мы неожиданно оказались в небольшой еловой роще. Заметив свисающие с деревьев лошадиные копыта [скелеты лошадей были развешаны на деревьях], я подумал, что наткнулся на землянку, которую мы искали. Я стал обходить по кругу это место, и в этот момент меня откуда-то обстреляли. Я залег и тут впервые заметил в тридцати метрах от себя отлично замаскированное, похожее на бункер сооружение. Я приказал забросать землянку гранатами… Она оказалась пустой…

Землянка была хорошо укреплена. Стены были изготовлены из шестидюймовых бревен и возвышались над землей всего сантиметров на тридцать. Землянка сверху была полностью засыпана землей, оставлены открытыми были лишь вход и окно. Два толстых бревна поддерживали крышу, засыпанную землей на полметра… Внутри размеры землянки составляли тринадцать метров в длину и примерно пять метров в ширину, глубиной она была около двух метров. Неподалеку от нее мы нашли поленницу дров, еще одну, использовавшуюся в качестве кухни, землянку и колодец. Следует заметить, что запасы продовольствия были небольшими».

Размеры лагеря могли быть различны. Но обычно бригады и другие крупные партизанские подразделения не создавали одного большого лагеря, а располагали каждый отряд, а в ряде случаев и каждую роту, в отдельном месте. Бригада могла быть рассредоточена на площади от десяти до двадцати квадратных километров. Группа бригад иногда располагалась на площади в несколько сотен квадратных километров. В местах крупного скопления партизан оборудовались пулеметные и минометные гнезда, строились земляные укрепления и устраивались завалы на дорогах.

В заключение следует отметить, что жилищные условия лагеря вряд ли можно назвать терпимыми. Весной и осенью, если землянки и не оказывались затопленными водой, все равно в них всегда было сыро и грязно. Зимой их можно было отапливать, но при этом всегда существовал риск выдать их местоположение. В дневное время их никогда не отапливали, а ночами, пока лежал снег, огонь разводили лишь для приготовления пищи с тем, чтобы избежать копоти на снегу, которую можно было заметить с воздуха.

Условия местности и климат

Леса и болота были лучшими союзниками партизан, поскольку давали возможность укрываться и отчасти обеспечивали защиту. Но вместе с тем существование в лесах и болотах требовало огромных усилий. Во время преследования, за два-три дня непрекращающегося марша, целый отряд мог оказаться на грани физического истощения. В партизанских дневниках часто встречаются записи, аналогичные приводимой ниже: «Мы идем через лебяшские болота. Находящиеся в округе деревни горят. Вдалеке слышен грохот канонады. Через каждые пятьсот – шестьсот метров мы вынуждены отдыхать. Мы садимся прямо в воду и, отдохнув минут десять, продолжаем путь. Все выбились из сил. Мы вязнем в болоте, иногда проваливаясь по пояс. Конца этому не видно; лес, похоже, удаляется от нас. Вот, наконец, поступил приказ отдыхать до рассвета. На марше становится жарко, но стоит остановиться всего на несколько минут, и тебя начинает трясти от холода. Все устраиваются на ночлег. Разводить костры запрещено; болото находится на равнине, а вокруг полно немцев. Мы лежим, прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть. Промокшая одежда не греет, и потому приходится часто просыпаться».

Автор этого дневника погиб 17 сентября 1942 года. С 7 по 17 сентября отряд блуждал в болотах, запасы продовольствия подошли к концу; отряд по радио запросил разрешения сменить район действий. Но к 17 сентября отряд, после того как ему пришлось разбиться на группы, часть которых заблудилась в почти непроходимых болотах, распался.

Климат создавал дополнительные трудности для и без того суровой партизанской жизни. Летом появлялись тучи комаров и мух. В июле 1943 года совершавшая вылазку против партизан немецкая группа докладывала: «После двух дней наши лошади уже выбились из сил, причиной тому тучи комаров, мешающие им пастись». Захваченные документы одного из действовавших в районе Брянска партизанских отрядов свидетельствуют, что летом 1942 года этот отряд, спасаясь от комаров, покинул свой лагерь в лесу и перебазировался в деревни, где немцы смогли его уничтожить. Зимой возникали другие трудности. После войны один из партизанских командиров писал: «Холод, между прочим, вовсе не союзник партизан. Возможно, он и вынуждал немцев воздерживаться от наступления, но мы страдали от него в значительно большей степени»^[159]. Зимой леса становились не столь надежным убежищем, и шансы оказаться обнаруженными как с земли, так и с воздуха значительно возрастали.

Медицинское обслуживание

В одном нехарактерном случае организованный на Украине в 1941 году отряд численностью 500 человек имел в своем составе семь врачей, по одному на каждую роту и двух при штабе. В конце того же года в донесении немецкой полевой жандармерии говорилось: «Неоднократно было установлено, что в крупных партизанских лагерях имеются врачи, обслуживающие партизан. В декабре 1941 года было получено сообщение о нахождении в деревне Татин Бор работающего под руководством русского врача партизанского госпиталя, который позднее был захвачен».

В расположенных севернее регионах в более поздний период, приблизительно к концу лета 1942 года, почти в каждой партизанской бригаде имелись по меньшей мере один врач и несколько медицинских сестер, часть которых прошла медицинскую подготовку. Тенденция к созданию крупных, базирующихся на одном месте партизанских отрядов способствовала организации сравнительно неплохого медицинского обслуживания. Часть врачей доставляли в отряды самолетами, но в силу их потенциальной пригодности для обслуживания как немцев, так и партизан как можно больше врачей стремились привлекать с оккупированной территории – в случае необходимости их могли насильно заставлять. В бригадах или группах бригад создавались своего рода постоянно действующие госпиталя. В январе 1944 года дезертировавший партизан из могилевского центра в Белоруссии сообщал: «Партизанские госпиталя находятся в том же лесу, где и их лагеря. [Речь идет о четырех находившихся там полках, каждый численностью от 1500 до 2000 человек.] Они [госпиталя] представляют собой хорошо оборудованные землянки с окнами. В Османском отряде имеется пять землянок-госпиталей и еще две землянки для инфекционных больных. В них работает большое количество подготовленного медицинского персонала. Руководит работой всех госпиталей присланный из Москвы врач».

Партизанские госпиталя часто упоминаются в немецких донесениях. Например, во время проведения операции против партизан к северу от Борисова (июнь 1943 года) войска СС захватили полностью оборудованный зубоврачебный кабинет. Как правило, госпиталя на оккупированной территории оказывали лишь неотложную помощь и в них лечили легко раненных и больных. В случае серьезных ранений партизан эвакуировали самолетами на советскую территорию. Работавшая в партизанском отряде женщина-врач, захваченная в плен в сентябре 1942 года, так описывала эту процедуру: «После недавнего [август 1942 года] немецкого наступления число раненых возросло до восьмидесяти, более половины из них имели тяжелые ранения. Всех тяжелораненых, кроме оставшихся пяти, успели по ночам эвакуировать самолетами до 8 сентября. За это время [с 31 августа по 8 сентября] шесть самолетов, всегда по три, каждую ночь совершали по три вылета с Валдая (в советском тылу) в Сусельницу и обратно. Это были небольшие самолеты, каждый за один раз мог забрать всего одного тяжелораненого. После 8 сентября близость немецких войск больше не позволяла продолжать воздушное сообщение».

В крупных партизанских центрах часто существовала возможность для посадки двухмоторных самолетов (С-47 и аналогичных им), с помощью которых можно было эвакуировать за один раз от пятнадцати до двадцати человек.

Наличие госпиталя, эвакуация самолетами и присутствие медицинского персонала положительно влияли на моральное состояние партизан и заставляли людей с большей готовностью рисковать собой. Вместе с тем медицинское обслуживание имело один существенный недостаток: во время контрнаступлений немцев, когда значительно возрастало количество раненых, эвакуацию по воздуху, как правило, осуществлять было невозможно, а в госпиталях царила такая неразбериха, что нередко медицинское обслуживание для многих было недоступно.

Качество медицинского обслуживания сильно страдало от хронической нехватки медикаментов. Полк Гришина, один из лучших партизанских отрядов, для пополнения запаса медикаментов совершал набеги на находившиеся на оккупированной территории госпиталя. Бывшая медицинская сестра после войны рассказывала, что в отряде, где она работала, иногда медикаментов было много, а иногда они отсутствовали вообще. По ее словам, большая часть медикаментов поступала от врача, обслуживавшего немцев, а с советской территории их присылали в очень небольших количествах. Как правило, бинты стирали и использовали повторно. Обезболивающих лекарств всегда не хватало, и их расходовали очень экономно. Ощущалась нехватка мыла, и в качестве дезинфицирующего средства при хирургических операциях использовалась водка. Женщина-врач, дезертировавшая из партизанского отряда в июне 1943 года, говорила, что ее отряд получал в небольших количествах сыворотку для прививок против тифа и специальное мыло для борьбы со вшами. Она также утверждала, что приказами «из Москвы» запрещалось использовать медикаменты для лечения венерических заболеваний. В одном партизанском отряде десять мужчин и две женщины, заболевшие сифилисом, был расстреляны на том основании, что их в существующих условиях невозможно было вылечить. (Помимо чисто «медицинской», эта акция, несомненно, была мерой дисциплинарного воздействия.)

Уровень состояния здоровья партизан в целом трудно оценить. Немцам не удалось получить сведений о серьезном распространении эпидемических заболеваний. Вспышки тифа случались регулярно, но он был эндемичен в Советском Союзе. Один из бывших партизанских командиров писал, что чаще всего партизаны страдали от ревматизма, цинги, пеллагры, ожогов и зубной боли. По рассказам одной из бывших медсестер, партизаны по большей части обращались с жалобами на боль в животе и расстройство желудка. Основную угрозу здоровью представляли загрязненная вода, плохое и недостаточное питание и в меньшей степени нахождение на холоде и в сырости. Проблемы со здоровьем, видимо, были менее серьезными, чем того можно было ожидать. Однако захваченные документы со сведениями о численности полка Гришина указывают, что в 1942 году в результате болезни отряд потерял 261 человека, что составило 38 процентов от его общей численности в 737 человек. За тот же период в боях погибли 52 человека и 20 дезертировали. Потеря в результате болезни 27 человек в августе, 192 человек в сентябре и 29 человек в ноябре 1942 года наводит на мысль, что имела место эпидемия какого-то заболевания. Сведений о других подобных случаях обнаружено не было.

Глава 3
Характеристики групп

Влияние офицеров

В партизанском движении, по всей видимости, самым важным лицом являлся командир бригады. В немецком тылу у него не было постоянного вышестоящего начальника. Получаемые им с советской стороны приказы высшего руководства, как правило, не были конкретизированы, а содержали лишь указания общего характера, при этом способы выполнения приказа оставлялись на его усмотрение. Сам командир часто являлся и создателем своей бригады. При отсутствии регулярного снабжения и притока новых бойцов размер и оперативные возможности бригады часто зависели от способности командира создать запасы оружия и продовольствия. Несомненно, важны были его энергия и способность находить новых бойцов и включать их в состав бригады. В определенной мере репутация командира, основанная на его способности накормить и вооружить своих людей, а также его качествах военачальника (умение добиваться успеха с наименьшими потерями), способствовала привлечению новых бойцов и повышению их боевого духа. Репутация командира также влияла на размер получаемой с советской стороны помощи. Эффективность всего партизанского движения в первую очередь почти целиком зависела от каждого в отдельности командира бригады. Бригада являлась главной точкой приложения усилий в управлении партизанским движением. Приказы высших эшелонов могли быть претворены в жизнь лишь командирами бригад. Поскольку каждая бригада действовала как самостоятельная единица, выполнение приказов напрямую зависело от энергии, интеллекта и мужества отдельного командира, причем в значительно большей степени, чем в подразделении регулярной армии, сравнимом по размерам с бригадой.

Принимаемые командиром бригады решения определялись постоянно оказываемым на него с двух сторон давлением: с одной стороны, на него оказывало давление советское руководство, требовавшее проведения смелых и полезных в военном отношении операций, с другой – он ощущал на себе пусть и пассивное, но крайне настойчивое давление массы партизан, которым нужны были гарантии личной безопасности и уменьшения риска. Почти неизменно ответом командиров на оказываемое на них давление снизу было стремление переиначивать получаемые с советской стороны приказы, фальсифицировать донесения и выбирать сравнительно безопасные задания, уклоняясь от важных, но более опасных. Существует масса примеров того, как командиры допускали, чтобы их бригады оставались пассивными, но практически не было командиров, которые поступали бы в точном соответствии с требованиями советского руководства. Лучшим командирам удавалось находить «середину», сохраняя военную активность своих подразделений и одновременно контролируя процесс сползания к полной пассивности путем сохранения ее в разумных пределах.

Поскольку партизанские бригады действовали самостоятельно, не существовало четких норм поведения офицеров и выполнения ими своих обязанностей. Советское руководство стремилось привести офицерский корпус партизанского движения в соответствие с офицерским корпусом Красной армии. В бригадах на всех уровнях командования были офицеры регулярной армии. Непрофессиональные военные – партийные работники и им подобные – получали соответствующие занимаемой ими должности воинские звания. В некоторых бригадах офицеры носили форму и знаки различия Красной армии. Одним из наиболее примечательных и в определенной степени парадоксальных результатов введения военных порядков явилось появление бюрократических тенденций в партизанском движении. Бригадные штабы иногда проявляли стремление к сохранению дистанции во взаимоотношениях с подчиненными им подразделениями, избегая личного контакта и полагаясь лишь на письменное общение, в результате чего партизанское движение превращалось, по меткому выражению немцев, в «лесную бюрократию». В подразделениях скапливалось большое количество папок с приказами, директивами и отчетами, а в ряде случаев бумажная работа занимала большую часть времени.

Но, несмотря на эти тенденции и попытки ввести военные порядки, корпус партизанских офицеров в ходе своего развития выработал определенные характерные особенности. В партизанской войне у советского руководства не было возможности управлять людьми лишь посредством делегирования властных полномочий и присвоения званий. В послевоенных мемуарах один из партизанских командиров писал: «Удерживать людей лишь силой приказов или решений партии, то есть полагаться исключительно на дисциплину, привитую властью командира или партийного руководства, долго было нельзя в подпольной работе»^[160]. Ввиду относительной изоляции каждой партизанской бригады предпосылок для появления отдельного «класса» партизанских офицеров не существовало. Офицеры были склонны отождествлять себя с рядовыми бойцами своей бригады, а отнюдь не с офицерами других отрядов или партизанского движения в целом. Кроме того, ощутимые процессы расслоения существовали внутри самих бригад. Офицеры пользовались определенными привилегиями, но, как правило, весьма незначительными. В целом офицеры сталкивались с теми же трудностями и опасностями, что и рядовые. В результате они больше полагались на свою личную власть, чем на формально существовавшие армейские порядки. И хотя этот процесс, возможно, вызывал опасения у советского режима, он в значительной мере способствовал сплоченности партизанских отрядов. У офицеров и рядовых появлялись общие интересы, касавшиеся только их бригады. У многих, кто не выказывал особого энтузиазма в отношении общего дела, часто возникало чувство преданности своему отряду или командиру. Вместе с тем это вело к ослаблению контроля со стороны власти, поскольку офицеры и рядовые по обоюдному молчаливому согласию стремились уклониться от навязываемых им сверху директив или истолковать их в своих интересах.

Многое из того, что было сказано о партизанских офицерах, можно отнести к комиссарам и офицерам особых отделов. В конечном счете они тоже стремились отождествлять свои интересы с интересами бригад и пересматривать отношение к своей роли представителей партии и НКВД. Многие командиры бригад одно время сами были комиссарами, а многие, так же как и их комиссары, являлись членами партии. На низших уровнях отвечающие за политическую работу часто не являлись профессиональными политическими работниками, а были временно назначенными. Меньше известно об офицерах особых отделов НКВД, но, по всей видимости, многие из них также не были профессионалами, а особые отделы не были столь плотно интегрированы в структуру партизанского движения, как в Красной армии.

Если в партизанском движении и наблюдалась тенденция к неформальным отношениям начальников с подчиненными, власть офицеров отнюдь не страдала от этого. Наоборот, условия партизанской войны выдвигали на передний план способных, решительных и даже жестоких офицеров. Наказания были быстрыми и суровыми; безотлагательно проводившиеся казни являлись обычным делом. Существует масса примеров злоупотребления властью. Вместе с тем даже дезертиры считали столь суровые меры необходимыми. Видимо, считалось, что нормы правосудия приспособлены к суровым условиям партизанской войны.

Немцы часто и не без основания утверждали, что большинство партизан оставались в отрядах лишь из страха перед командирами и комиссарами. Для призывников, бывших коллаборационистов и других относительно независимых элементов, которые всегда составляли большинство в партизанском движении, страх перед офицерами являлся основной побудительной причиной их действий. Настоящей бедой для них было то, что каждый из них, без разбора, в любое время мог подвергаться безжалостному запугиванию. Со своей стороны люди, пользующиеся доверием, могли обрести некий статус, позволявший им относительно спокойно существовать, – они опасались наказания со стороны офицеров лишь за конкретные проступки.

Влияние Коммунистической партии

Проводниками влияния партии в партизанских отрядах являлись комиссары. Комиссар выполнял две основные функции: как равный и тесно связанный с командиром он делил с ним ответственность за принятые решения по военным вопросам, а как политработник непосредственно отвечал за политические вопросы внутри отряда. Разумеется, как и везде в советской системе, все имело свою политическую подоплеку. В партизанских отрядах, отрезанных от советского общества, институт комиссаров должен был способствовать сохранению той атмосферы всеобъемлющего проникновения политики, которая являлась отличительной чертой жизни при советском режиме^[161].

Критерии социализма, планы, нормы, социалистическое соревнование, самокритика, агитация – все это было приспособлено для использования в партизанской войне. Незнакомому с советской системой человеку «социалистический» подход к партизанской войне покажется смехотворным. Например, были установлены количественные нормы награждения орденами и медалями. Согласно документу, обнаруженному среди захваченных бумаг отряда Ковпака, орденом Ленина мог быть награжден партизанский командир, чей отряд выполнил одно из указанных ниже заданий: «Разрушение крупного железнодорожного узла, в результате чего он окажется выведенным из строя на срок не менее 20 дней; взрыв 2 железнодорожных мостов длиной не менее 100 метров, в результате чего они окажутся выведенными из строя на срок на менее 20 дней; выведение из строя железнодорожной станции на срок не менее 30 дней, включая уничтожение водонапорной башни, полотна, переездов, депо, цехов и других объектов; захват не менее 10 железнодорожных составов, повлекший за собой освобождение не менее 10 000 человек, отправляемых на работы в Германию из Советского Союза; освобождение не менее 5000 человек из лагеря военнопленных; уничтожение не менее 10 железнодорожных составов с военной техникой, живой силой, боеприпасами, топливом, продовольствием и материалами военного назначения; захват вражеского склада, где хранится военная техника, топливо, продовольствие или не менее 300 транспортных средств; захват не менее 500 лошадей, принадлежащих немецко-фашистской армии; уничтожение бронепоезда противника; уничтожение 10 вражеских танков; захват для использования отрядом 1000 винтовок или 150 пулеметов и автоматов, или 15 тяжелых пулеметов, или 20 ротных и батальонных минометов, или 9 тяжелых минометов, или артиллерии различного калибра».

Внутри отряда принимались меры к тому, чтобы его жизнь протекала в соответствии с принятыми в Советском Союзе нормами – соревнованиями, политической учебой и особыми требованиями отмечать различные советские праздники. Один из комсомольских работников сообщал:

«Комсомольцы Кировского отряда обратились с призывом ко всем комсомольцам бригады по усилению борьбы и созданию комсомольских групп подрывников, состоящих из одних комсомольцев [работа взрывников не пользовалась популярностью в результате частых преждевременных взрывов из-за плохого самодельного оборудования].

Призыв комсомольцев Кировского отряда был с радостью подхвачен комсомольцами других отрядов».

Все это служило цели сохранения среди партизан уклада жизни, принятого в советском обществе.

Интенсивная политическая учеба личного состава была одним из основных видов деятельности в каждом партизанском отряде. Этой «образовательной» работой руководил комиссар, в подчинении которого в крупных отрядах находился значительный «штат» батальонных, ротных и взводных политруков, агитаторов, а также членов партии и комсомола. Содержание и методы политической учебы приводятся в выдержке из рабочего журнала ротного политрука:

«…Объяснить роте, кто такие партизаны и что такое партизанская война.

18 июня: 10.00–14.00 – выпуск стенной газеты, совещание редколлегии.

19 июня: 10.00 – подготовка в роте к дискуссии на тему: «Что такое ненависть к врагу?»

20 июня — обсуждение в роте вопросов, касающихся здравого смысла и безопасности. Примечание. Перед выходом на все задания я должен инструктировать личный состав и лично участвовать в операциях.

21 июня: 14.00 – подготовка к лекции, посвященной годовщине начала войны.

22 июня: 16.00 – проведение в роте собрания, посвященного годовщине начала войны.

23 июня: 16.00 – политическая информация личного состава.

24 июня — выпуск фронтовой газеты (совещание редколлегии).

25 июня — разъяснить личному составу, как гитлеровцы бомбят мирное население.

26 июня: 18.00 – совещание с членами редколлегии стенной газеты «Красный партизан».

27 июня — беседа с членами и кандидатами в члены (6 чел.) коммунистической партии роты.

28 июня: 16.00 – подготовка к комсомольскому собранию.

29 июня — собрание комсомольцев и первичной партийной организации.

30 июня: 19.00 – выпуск второго номера стенной газеты «Красный партизан».

Программа политической учебы не предусматривала главной целью прославление коммунистической партии и советского режима. После провала партизанского движения в 1941 году наметилась тенденция взывать к национальному патриотизму. Партизан часто называли «солдатами Красной армии в тылу врага». В партизанской клятве, к примеру, не было упоминаний о Сталине или коммунизме, и начиналась она словами: «Я (имя), гражданин СССР, славный сын героического русского (украинского и т. д.) народа клянусь…» В донесении немецкой разведки в июле 1942 года говорилось, что «политруки читают лекции о значении партизанской войны. В них особое место уделяется идее национально-освободительной войны русского народа». Но в целом обращение к национализму и затушевывание обычных для советской пропаганды тем преданности Сталину и советской власти было рассчитано в большей степени на население оккупированных территорий, чем на самих партизан. Внутри отрядов политической работой руководили надежные члены партии, и пустая пропагандистская болтовня имела меньшее значение, чем выработка у партизан модели поведения, отвечавшей требованиям советской системы.

Сила политической власти и приемы политической пропаганды были призваны влиять на действия каждого человека в отдельности и партизанского отряда в целом. Дисциплина, бережное обращение с оружием, достижения отдельных партизан и целых подразделений – все это находилось в сфере компетенции комиссара. Особое внимание он должен был уделять новым людям, призывникам и ненадежным элементам. Частью его «воспитательной» работы было принятие мер против дезертиров, искоренение трусов, «паникеров» и других нежелательных элементов, а также сопровождение групп при выполнении боевых заданий, когда, как это часто имело место, партизаны отчаянно сражались лишь из страха перед комиссарами. Комиссар контролировал источники поступающей в отряд информации. Он вел постоянную работу по противодействию немецкой пропаганде, делая особый нажим на жестокое обращение немцев с пленными и дезертирами. Рядовых партизан, насколько это оказывалось возможным, стремились изолировать от внешних контактов. Этому в значительной мере способствовали вопиющее лицемерие немецкой пропаганды и крайняя жестокость немцев при проведении операций против партизан. Партизанским пропагандистам никогда не приходилось внушать бойцам беспочвенных страхов, им нужно было только усиливать те, которые им уже успели внушить сами немцы. Попавший в начале 1943 года в плен партизанский командир говорил: «В настоящее время положение таково: мы в лесу верим, что коммунизм (который 80 процентов из нас ненавидят), по крайней мере, позволит нам жить, а немцы, с их национал-социализмом, либо расстреляют нас, либо уморят голодом».

В непосредственном распоряжении политработников находились коммунисты и комсомольцы. Для рядового партизана членство в партии не было благом: статус его, правда, был несколько выше, и он не подвергался слежке и принуждению, но от него требовалось многое. Он должен был быть образцовым бойцом, а кроме того, был обязан принимать активное участие в проведении политической учебы и в слежке за беспартийными. Поскольку процент членов партии в большинстве отрядов был небольшим, их поведение должно было быть примером для подражания. Комсомольцам, в свою очередь, отводилась роль ударной силы партизан.

В каждой бригаде или самостоятельном отряде имелась своя партийная организация, куда входили все члены партии. Аналогичная организация была и у комсомольцев. Руководство такой организацией осуществляли политработники. Обычно комиссар или один из политруков был ее секретарем. Он докладывал советскому руководству о проводимой в отряде партийной работе. Партийным комитетам поручалось выпускать стенные газеты и боевые листки, вести пропаганду. Отбирались специальные агитаторы и докладчики для проведения работы среди беспартийных. На собраниях неизменно затрагивались вопросы «усиления работы» и «активизации борьбы», что означало новые требования со стороны политработников, призывавших к строгой дисциплине, большей активности в военных операциях, особым достижениям, приуроченным к праздникам, и т. д.

Согласно захваченному протоколу одно из комсомольских собраний протекало следующим образом:

«ПОВЕСТКА ДНЯ:

1. Дисциплина комсомольцев в бою и в расположении.

2. Утверждение плана работы.

3. Выборы.

4. Разное.

Выступили:

1. По первому пункту повестки дня докладывал товарищ Филиппов. Он сказал: «Дисциплина комсомольцев далеко не удовлетворительная. Одна из причин этого: употребление комсомольцами нецензурных слов; комсомольцы употребляют ругательства не только при оскорблении друг друга, но иногда и тех, кто не является членом комсомола.

Поведение большинства комсомольцев в бою хорошее, но есть несколько человек (например, Егоров), которые не проявляют необходимого мужества».

Член партии Соловьев: «Вопрос дисциплины касается всего партизанского отряда, а комсомольцев в особенности. Среди нас есть комсомольцы, которых надо сажать в тюрьму. Наблюдаются случаи, когда комсомольцы ссорятся друг с другом, тем самым подстрекая беспартийных делать то же самое».

Командир отряда Васильев: «…если мы хотим поступать как комсомольцы, то мы не только должны быть примером, но и вести за собой других. Это наша главная задача».

2. Утверждение плана работы бюро комсомольской организации. План был принят за основу.

3. Выборы в бюро. Рыбаков – 3 голоса; Букатин – 15 голосов. Большинством голосов избран Букатин».

По четвертому пункту повестки дня (разное) собрание вновь вернулось к вопросу о дисциплине, выслушало сделанные офицерами замечания в адрес двух комсомольцев и проголосовало за вынесение им общественного порицания вдобавок к уже полученному ими от офицеров взысканию.

Практиковалось также проведение собраний всего личного состава. Отчет о таких собраниях содержится в захваченном донесении комиссара бригады:

«1. [Перечисляются имена партизан, проявивших героизм или отличающихся «образцовой дисциплиной».]

2. Весь личный состав отряда принял клятву красного партизана. После принятия клятвы возросло единство рядовых и офицеров.

3. В отряде были созданы партийная и комсомольская организации (всего членов и кандидатов в члены партии пятеро; в отряде четырнадцать комсомольцев). Они ведут большую работу в отряде и среди населения. В отряде проведено пять партийных и комсомольских собраний, на которых обсуждались следующие вопросы: а) дисциплина, б) уход за оружием, в) осуждение действий отдельных бойцов, коммунистов и комсомольцев. Проведено десять общих собраний, на которых обсуждались вопросы: а) дисциплина внутри отряда, б) уход за оружием, в) осуждение колеблющихся.

4. Приказы народного комиссара обороны № 55 и № 130 были проработаны со всем личным составом и полностью им поняты. Также [были обсуждены] статья Молотова об Отечественной войне советского народа, моральное состояние германских вооруженных сил, поведение товарища Литвинова на конференции Великих держав, воззвание партизан Калининского фронта, под которым 55 человек из нашего отряда поставили свои подписи».

В других случаях в повестку дня собраний входили вопросы: 1) «бандитское поведение бывшего офицера Иванова», 2) «подробное обсуждение приказа наркома обороны № 130 и воззвание партизан Калининского фронта», 3) «приговоры преступникам, бывшим партизанам Д.И. Пискунову и Г.А. Козлову» и 4) «проверка техники в полевых условиях».

Во время и после войны советские руководители неоднократно утверждали, что партизанское движение продемонстрировало способность коммунистической партии мобилизовать своих членов и «народные массы» на защиту советской системы в кризисной ситуации. Имеющиеся свидетельства заставляют сомневаться в правоте подобного утверждения. В 1941 году, в период наибольших трудностей, партия не сумела организовать эффективного партизанского движения. Появление партизанского движения, в том виде, в каком оно существовало в более поздний период, следует приписать главным образом способности советского режима распространить свою власть на оккупированные регионы, чему способствовали благоприятный поворот в войне и политические ошибки немцев. Влияние партии в партизанском движении было направлено на то, чтобы это движение действовало исключительно в интересах советского режима; главным было предотвратить возможность нежелательного в политическом плане развития событий. Поэтому партию скорее правильнее будет назвать инструментом советского контроля, а не основной побудительной силой.

Моральное состояние

Особенности морального состояния партизан почти не поддаются анализу. В немецких донесениях, основанных на допросах взятых в плен партизан и дезертиров, в характеристиках их морального состояния так часто и без всякой дифференциации используются термины «плохое» и «хорошее», что они теряют свой смысл. Более важны те немецкие донесения, которые, подобно приведенным ниже, признают, что низкий моральный дух не всегда мешал успешному проведению операций партизанскими отрядами.

«1. Положение с продовольствием в отрядах тяжелое… Соли практически нет. Боевой дух низкий, и за последние несколько дней… положение стало безнадежным; но из страха перед командирами, а также опасаясь карательных мер [немецких] войск, никто не дезертирует.

2. Коммунисты и военные [военнослужащие Красной армии] сражаются вместе, и их боевой потенциал сравнительно высок. Боевой дух крестьянских парней, заманенных в партизаны, низок. Но среди них почти нет дезертирства. Часто [партизаны] сдаче в плен предпочитают самоубийства.

3. Подразделение противника, хотя и состоящее в основном из насильно призванных на службу, сражалось стойко, благодаря давлению, оказываемому на личный состав комиссарами.

4. По большей части боевой дух партизан можно назвать «недостаточно высоким»… Но это практически не отражается на интенсивности боевых действий, поскольку личный состав находится под пристальным наблюдением. Кроме того, командиры и комиссары имеют возможность вести активную политическую пропаганду, что не представляет для них особого труда, поскольку мы можем воздействовать лишь на инакомыслящие элементы, давая расплывчатые обещания на будущее».

Подобные наблюдения подтверждаются статистическими данными о дезертирстве из партизанских отрядов. В таблице 1 приводится количество партизан, перешедших к немцам в районе действий 3-й танковой армии в период с мая 1943 по май 1944 года. Общее количество партизан в этом районе составляло 27 000 человек. Для сравнения приводятся данные об убитых и взятых в плен. Длительное время количество дезертиров было очень небольшим по сравнению как с общим количеством партизан, так и с числом убитых. Статистические данные других немецких армий указывают на сравнительно низкий уровень дезертирства в зоне действий группы армий «Центр», где активность партизан была наиболее высокой. С сентября 1943 года по апрель 1944 года, например, в среднем в месяц отмечалось пять случаев дезертирства.

Таблица 1

ПАРТИЗАНЫ, ДЕЗЕРТИРОВАВШИЕ К НЕМЦАМ В ЗОНЕ ДЕЙСТВИЙ 3-Й ТАНКОВОЙ АРМИИ с мая 1943 по май 1944 г.

Следует отметить, что в период с мая по август 1943 года и в мае 1944 года уровень дезертирства был существенно выше, чем в другие месяцы. В обоих случаях это было прямым следствием проведения немцами крупных карательных операций против партизан. Если количество убитых и взятых в плен возрастало практически пропорционально, то в увеличении случаев дезертирства наблюдалась диспропорция. Это свидетельствовало вовсе не о том, что партизаны были готовы дезертировать, столкнувшись с превосходящими силами противника. В немецких донесениях указывается, что большинство случаев дезертирства происходило после завершения операций, когда бригады были дезорганизованы и отдельным партизанам было легче и безопаснее дезертировать из небольших отрезанных друг от друга групп. Дезертировать из партизанского отряда было нелегко. Рядовые партизаны находились под пристальным наблюдением командиров, политруков и представителей НКВД. Низкого боевого духа и недовольства жизнью в партизанском отряде оказывалось недостаточно для того, чтобы заставить партизан подвергать себя риску. Как правило, был нужен серьезный стимул для раскрепощения людей или возникновения серьезного кризиса, который заставлял принимать решение. Поэтому наибольшее количество случаев дезертирства имело место после крупномасштабных карательных операций, когда интенсивность боевых действий уменьшалась, а отряды были дезорганизованы, что позволяло дезертировать с меньшим риском. В одном случае немцы отметили другую побудительную причину. В июне 1943 года, после операции Maigewitter («Майская гроза»), часть партизанских бригад начала выход из района Витебска, чтобы обосноваться к югу от реки Двины. В этот период дезертировало большое количество партизан, рекрутированных из местного населения. Пока бригады действовали поблизости от их деревень, призывники оставались в партизанах, но удаляться от мест проживания вместе с бригадами они не пожелали. Из дезертиров одного из партизанских отрядов немецкий комендант этого района организовал полицейский отряд численностью 150 человек.

Проводимая немцами политика скорее препятствовала, чем способствовала дезертирству. Потенциальный дезертир, готовый идти на существовавший при побеге из партизанского отряда риск, вовсе не мог надеяться на хорошее обращение после прихода к немцам. Более того, отсутствие у немцев внятной политической и экономической программы делало перспективы дезертира на будущее весьма туманными. Многие дезертиры, которых, по всей вероятности, было намного больше, чем тех, кто добровольно являлся к немцам, стремились избегать контактов с обеими противоборствующими сторонами. Но поскольку им грозили репрессии со стороны как немцев, так и партизан, даже их число было небольшим.

Моральное состояние партизан и дезертирство нельзя рассматривать в отрыве друг от друга, а следует оценивать в свете существовавших возможных альтернатив для каждого отдельного человека. Вторая мировая война поставила почти всех советских граждан, находившихся по обе стороны фронта, в крайне сложное положение. В общепринятом смысле моральный дух был крайне низок – и у гражданского населения, и в Красной армии, и в партизанском движении. Если же говорить о моральном состоянии партизан, то следует обратить внимание не столько на психологическую мотивацию, сколько на логику развития событий. Для рядового партизана служба в отряде не являлась сознательным выбором, а была необходимостью. После лета 1942 года стало совершенно ясно, что перешедшие на сторону немцев примкнули к проигравшей стороне, тогда как служба в партизанах пусть и не доказывала лояльности к советскому режиму, но являлась прямым свидетельством того, что человек не сотрудничал с врагом. Отмежевание и от партизан, и от немцев не являлось решением проблемы. Жизнь в партизанских бригадах была тяжелой, но жизнь гражданского населения под гнетом немцев была не легче. В партизанских бригадах человека кормили, при немцах же он, скорее всего, был бы вынужден голодать или оказался бы депортирован на работу в Германию. В партизанском движении он считался сделавшим свой выбор, вне его он вынужден был зависеть от милости и партизан, и немцев.

Взамен полной безысходности и катастрофическим условиям жизни партизанское движение при определенных условиях могло предложить человеку некоторые материальные блага. Жизнь рядового партизана была тяжела, но ненамного тяжелее жизни солдата регулярной армии. Партизан, во всяком случае часть времени, мог сносно питаться и жить в относительно неплохих условиях, поскольку партизаны в основном существовали благодаря проводимым реквизициям, которые временами были вполне успешными. Кроме того, партизаны никогда, как кому-то может показаться, не жили в условиях постоянной угрозы. В течение долгого, иногда даже очень долгого времени положение партизанских отрядов могло быть сравнительно безопасным. Потери в рядах партизан не измерялись огромными цифрами, характеризующими потери среди находящихся на фронте солдат Красной армии; во всяком случае, находясь в партизанах, у человека было больше шансов уцелеть. Партизанские отряды скорее стремились избегать, а вовсе не искать серьезных столкновений, и документы свидетельствуют, что подчас им это неплохо удавалось. Определенную роль играла неспособность противника организовать крупномасштабную военную кампанию против партизан.

От всего сказанного выше может сложиться впечатление, что партизаны представляли собой однородную массу, чья реакция на внешние раздражители всегда была одинаковой. Это было бы явным заблуждением. Следует отметить наличие нескольких групп, имевших четкие отличия. Существовало ядро, довольно большое в абсолютных цифрах, но представлявшее сравнительно небольшую часть всего движения, чей моральный дух был относительно высок. Оно состояло из партийных работников и членов партии, солдат и офицеров регулярной армии, а также из убежденных приверженцев советской власти. Эти люди не теряли энтузиазма даже в самых тяжелых условиях. Они играли важную роль, поскольку являлись командным составом и, кроме того, в определенной мере оказывали влияние на образ мыслей всех остальных групп. Без этого ядра партизанское движение, вероятнее всего, ждал бы крах. Наиболее существенные различия в настроениях и моральном состоянии отмечались между рекрутированными из местного населения и солдатами Красной армии, оказавшимися в партизанах в результате окружения. С небольшими отклонениями в зависимости от места и времени эти две группы составляли до 90 процентов численности всего партизанского движения. На допросах, касающихся настроений и морального состояния партизан, пленные и дезертиры неизменно проводили четкое разграничение между двумя вышеуказанными группами. Приводимые ниже выдержки показывают, в чем это выражалось:

«Моральный дух не очень высок. Только бывшие красноармейцы продолжают стойко сражаться, тогда как призванные силой лишь ждут удобного случая сбежать».

«Моральный дух рекрутированных из местного населения очень низок… Моральный дух бывших красноармейцев высок. Они ожидают возвращения Красной армии в ближайшее время».

«Моральный дух партизан в Щербино не высокий. Оказавшиеся в партизанах местные жители лишь ждут удобного случая сбежать. Даже бывшие красноармейцы говорят, что, как только кончится распутица (в конце весны), их всех уничтожат. Они не дезертируют отчасти потому, что у них нет возможности вернуться в родные деревни, а отчасти из страха подвергнуться жестокому обращению или оказаться расстрелянными немцами вопреки [немецкой] пропаганде».

В партизанах бывшие красноармейцы проявляли энтузиазма не намного больше, чем насильно призванные крестьяне. Но они являлись своего рода добровольцами, благодаря чему их статус в партизанском движении был несколько выше, к тому же в случае захвата в плен немцами им грозило более суровое наказание. Вне отрядов у красноармейцев не было никаких связей, у призванных крестьян, наоборот, были имущество и семьи, которые подвергались опасности, пока они находились в партизанских отрядах. Примечательно, что неудовлетворенность призывников редко приводила их к решению дезертировать, чаще ввергала в подавленное состояние.

Ряд специфических внешних факторов влиял на моральное состояние всех партизан. Это такие факторы, как медицинское обслуживание, питание, награды и нахождение в относительно безопасных районах. Установление тесной связи по воздуху с советским тылом являлось одним из наиболее важных факторов, укреплявших моральный дух партизан. Простота, относительная безопасность и регулярность таких контактов влияли на все стороны партизанского движения. В материальном плане они давали возможность осуществлять необходимые поставки оружия, боеприпасов и техники, эвакуировать раненых, доставлять медикаменты и почту. В психологическом отношении они помогали избавиться от чувства изоляции. Неспособность немцев воспрепятствовать воздушному сообщению подчас рождала у партизан чувство превосходства. Связь по воздуху со своей страной была такой тесной, что даже находившиеся в глубоком тылу противника партизанские отряды чувствовали себя так же, как если бы находились на советской территории. Кроме того, имея на вооружении новейшие образцы советского оружия и боеприпасов, партизаны часто были вооружены так же, как и противостоящие им немецкие войска, если не лучше.

Укрепляла моральный дух партизан и неспособность немцев широко использовать в борьбе с ними авиацию. Когда немцы могли применить в операциях против партизан самолеты, удавалось добиться значительных результатов. Группа дезертиров сообщала: «В особенности партизаны боятся немецкой авиации. Если налеты будут продолжаться, многие местные жители [среди партизан] попытаются сбежать и воспользуются предоставляющейся возможностью дезертировать». Известен случай, когда трое захваченных партизанами коллаборационистов, воспользовавшись возникшей во время немецкой бомбардировки паникой, сумели сбежать. Немецкий солдат, находившийся в тюрьме в Дорогобуже, сообщил, что во время налетов тюремщики запирали его в камере, а сами бежали в укрытие. Еще в одном случае последствия воздушного налета описывались так: «Раньше штаб [партизанского полка] находился в Сутцове, а после бомбардировки 30 марта 1942 года его перевели в Солавеку. Партизаны не понесли потерь в результате налета. Дома тоже не были разрушены. Бомбы упали за деревней. Однако все были очень напуганы, и сразу последовала эвакуация».

1. Социальный состав партизан

Присутствие в советском партизанском движении различных элементов порождало острые внутренние противоречия. Существовавшее положение лучше всего можно понять, если на мгновение представить себе идеального с советской точки зрения партизана: патриот, член партии, добровольно вступивший в ряды партизан на раннем этапе войны и беззаветно преданный советским идеалам. В партизанской бригаде могло быть порядка 100 таких людей. Вместе с тем в ее составе было 100–200 бывших красноармейцев, оказавшихся в окружении или бежавших из лагерей военнопленных. Многие из них являлись жертвами обстоятельств, и из них получались отличные и преданные делу партизаны; другие сдавались в плен без боя или дезертировали. Все они по возвращении в регулярную армию могли в лучшем случае рассчитывать на то, что их отправят в штрафные батальоны. Еще 200 или 300 человек были призывниками, которые пусть и не всегда были плохими бойцами, но не проявляли повышенного энтузиазма, поскольку их больше волновало собственное хозяйство, чем окончательный исход войны. И наконец, в составе бригады находилось от 50 до 100 человек, так или иначе запятнавших себя сотрудничеством с врагом, – бывшие полицаи, старосты, дезертиры из созданных немцами национальных частей, председатели колхозов, инженеры, учителя и многие другие, кто работал на немцев, пока не осознал, что война ими проиграна. Ни советское командование, – хотя оно временно и мирилось с подобным положением, – ни сами партизаны с безупречной репутацией не были готовы даровать полное прощение сомнительным и запятнавшим свою репутацию людям из этих групп. Прошлое каждого партизана строго учитывалось, и внутри движения возникало особое «классовое» отношение к таким людям, которое в ряде своих проявлений было весьма неприглядным.

Возникавшие между различными «классами» трения отражены в сохранившихся документах. В полку Гришина «старые партизаны», то есть те, кто вступил в него в период его формирования (январь 1942 года), считали себя элитой и держались в стороне от призванных позднее. В другом случае 700 татар, дезертировавших из немецкой части, были разбросаны мелкими группами по разным бригадам с тем, чтобы за ними было легче следить. Дезертировавший из другого отряда партизан рассказывал: «У комиссаров и политруков есть собственный запас самогона, и они часто напиваются. После этого случается, что они начинают приставать к кому-нибудь из призванных на службу с вопросами, почему тот не вступил в ряды партизан раньше. Если не удается сразу дать вразумительного ответа, людей расстреливают». Один из авторов партизанских дневников сделал пометку, что водка и табак доставлялись по воздуху «для образцовых партизан».

В руки к немцам время от времени попадали донесения о предстоящих чистках внутри партизанских отрядов, которые были направлены в основном против бывших полицаев и военнослужащих созданных немцами национальных частей. Классовое отношение часто ярче всего иллюстрируют высказывания самих партизан. Бывших коллаборационистов, например, открыто презирали. Один из партизанских командиров, А. Федоров, писал после войны: «Раскаивавшиеся полицаи тоже начали приходить к нам. Мы сами приглашали их в распространяемых листовках. Если они не оставляли службы в полиции, мы писали, что убьем их как собак. Когда они оказывались в отряде, за ними долго наблюдали. Следили за ними очень внимательно»^[162]. Политрук одного из отрядов отмечал в своем дневнике: «Сто восемьдесят казаков, дезертировавших из немецкой части, явились в бригаду Дьячкова. Их вместе с оружием передали в состав полка Гришина. Этим дезертирам нельзя доверять. В качестве бойцов они были ненадежны». Далее он сообщает: «Если с востока начинает «дуть сильный ветер», эти мерзкие предатели приходят в такое волнение, что не знают, что делать».

Бывшие красноармейцы, хотя и являлись одной из признанных опор движения, тоже оставались под подозрением. А. Федоров, старый коммунист и партизан-доброволец, говорил о них следующее:

«Но среди бывших военнопленных встречались всякие люди. Кое-кто добровольно сдался немцам. Затем, когда в лагерях их стали жрать вши и им надоело получать зуботычины, они раскаивались и убегали, чтобы вступить в партизаны. Отнюдь не все из них сообщали нам всю правду о себе. И, разумеется, мало кто признавался, что сдался в плен по своей воле.

Эти люди шли к партизанам, потому что ничего другого им не оставалось. Они не хотели возвращаться к немцам, но и сражались они против них не особенно энергично.

Часть попавших в окружение солдат, присоединившихся к нам, были так называемыми «мужьями» [бывшие красноармейцы, старавшиеся затеряться среди местного населения в деревнях и «женившиеся» на местных женщинах]. Это были солдаты, по разным причинам отставшие от армии… Среди них попадались такие, которые с радостью всю войну отсиживались бы за бабьими юбками, но гитлеровцы могли либо угнать их на работу в Германию, либо заставить служить в полиции. Поразмыслив, такой парень приходил к выводу, что, в конце концов, ему все же лучше вступить в партизаны»^[163].

Призванные на службу крестьяне представляли собой обособленную группу в партизанском движении. В отрядах их часто считали балластом. Один из партизан после войны рассказывал: «В нашем отряде было три бригады [батальона?]. Две из них были боевыми бригадами… действовали они напористо и энергично. Они состояли из бывших военнопленных. От третьей бригады было мало толку. Ее набрали из местных крестьян по приказу из Москвы, которым нам предписывалось собрать всех местных крестьян в отряд, пока немцы не угнали их на работу в Германию».

Пленные партизаны и дезертиры на допросах о составе и моральном состоянии их отрядов неизменно характеризовали призывников как обособленную группу, чей боевой дух был крайне низок.

Примечательно, что большинство партизан считалось людьми второго сорта и, что еще более важно, многие из них осознавали, что, хотя они сейчас и являются партизанами, это не оправдает их в глазах советской власти, а лишь отодвинет на какое-то время час расплаты. Несмотря на наличие противоречий между различными группами партизан, серьезной угрозы мятежа или массового дезертирства не существовало. В создавшейся атмосфере безысходности само выживание становилось для людей целью, ради которой стоило сражаться.

2. Награды

Участники партизанских действий не оставались без наград. Почти все помнили о времени, когда партизаны времен Гражданской войны занимали привилегированное положение в советском обществе. В советской пропаганде содержались недвусмысленные намеки на то, что подобное признание ожидает и партизан Второй мировой войны. Газеты, радио и другие средства массовой информации неустанно окружали партизан ореолом героев войны.

Советское руководство поощряло стремление создать у партизан преувеличенное представление о своей значимости. Отряды не просто обозначались порядковыми номерами, им давали призванные будить патриотические чувства названия, такие, например, как «За Родину», «Народные мстители». Их называли именами Сталина, Чапаева, Александра Невского и других национальных героев. Партизан щедро награждали орденами и медалями. Командир почти каждой отличившейся бригады был Героем Советского Союза. Командиры получали указания представлять к наградам лучших своих бойцов, в отряды самолетами доставлялись ордена и медали, вручаемые прямо на месте. Даже самые незначительные достижения партизанских отрядов получали широкую известность.

Подобные усилия создавали у самих партизан высокое мнение об их заслугах. Среди захваченных у немцев документов сохранилось более двадцати партизанских дневников. Такое большое количество говорит о том, что вести дневник стало своего рода модой. Авторов побуждала к этому убежденность в важности того, что они делают в партизанах. Они верили, что все пережитое ими достойно быть облеченным в форму документа прямо на месте. Более скромные считали, что собирают важные свидетельства для своих семей, другие намеревались опубликовать свои воспоминания после войны.

Поощрялось стремление партизан превозносить свои заслуги и преувеличивать потери противника в письмах на «Большую землю», как это видно из приведенных ниже выдержек:

«Недавно мы вели тяжелые бои. И у нас, и у немцев есть потери, но потери немцев значительно тяжелее. Жизнь трудная, поскольку все вокруг сожжено, но мы не теряем мужества. Часть наших людей сражается с немцами, остальные занимаются сельским хозяйством и работают в лесу. Мы построили мельницу, где можем молоть зерно. Еще мы построили пекарню, где печем хлеб. Все, конечно, делается тайно и с большими предосторожностями. Наш лес окружен немцами, но нужно продолжать жить, чтобы сражаться. Приказ Сталина № 130 будет выполнен. Все, что он от нас требует, будет сделано. Мы не пожалеем своих жизней ради победы».

«Дорогие товарищи! [Письмо написано бывшим коллегам по работе на заводе, который был эвакуирован на советскую территорию.]

Прошлой зимой я вызвал вас на соревнование. Мы договорились, что каждый должен работать с большей отдачей на своем месте. Теперь, по прошествии трех месяцев, я готов отчитаться. Что нам удалось сделать на вражеской территории? Не буду вдаваться в подробности. Скажу лишь, что взятые обязательства выполнены. Комиссар нашего отряда и я получили ордена Красного Знамени. Остальные партизаны тоже получили награды. Теперь нам предстоит еще лучше сражаться с врагом. Призываю вас, своих товарищей, работать еще лучше. И пусть я буду получать от вас только хорошие известия».

Такие письма, безусловно, являлись пропагандистскими и вовсе не выражали подлинного настроения авторов; тем не менее они, по всей видимости, способствовали укреплению убежденности самих партизан в том, что их заслуги являются героическими и заслуживают признания.

В плане материального вознаграждения положение было довольно расплывчатым, хотя на первый взгляд оно может показаться вполне щедрым. Номинально служба в партизанах приравнивалась к службе в Красной армии, с использованием соответствующих воинских званий, оплаты и положенных привилегий. Командирам бригад часто присваивали звания полковников, всем остальным воинские звания за заслуги в партизанском движении присваивались сравнительно редко. Решение вопроса с оплатой было отложено до прекращения военных действий. Предоставление отпусков и отвод на отдых за линию фронта существовали для партизан лишь теоретически; ни того ни другого никогда не происходило.

В целом на вознаграждение за заслуги следовало рассчитывать лишь в будущем. Для большинства рядовых партизан конечный результат оказался полным разочарованием. Во время крупного советского наступления 1944 года немецкая агентура сообщала, что партизанские отряды, переданные в состав Красной армии, вместо ожидаемого признания своих заслуг и привилегированного положения получили лишь короткие отпуска, а затем были брошены на передовую.

Учитывая крайнюю подозрительность советского режима и разнородность состава партизанских отрядов, вполне вероятно, что даже заслуженные партизаны после возвращения на советскую территорию могли считать, что им повезло, если им удавалось избежать перевода в армейские штрафные батальоны. Вероятно, лишь занимавшие командные посты партийные работники выиграли от службы в партизанах. Те партизаны, кому посчастливилось уцелеть, пройдя сквозь сито политических чисток и неприязнь в частях регулярной армии, в лучшем случае могли позволить себе скромно существовать в лучах славы, которую продолжали приписывать партизанскому движению советские газеты, журналы и публикуемые мемуары выдающихся командиров.

3. Инертность

В отличие от регулярной армии партизанские силы не призваны одержать победу в войне, а должны лишь вносить свой вклад в достижение ее. На вопрос о том, сколь весом должен быть этот вклад, трудно дать однозначный ответ, даже говоря о таком строго контролируемом партизанском движении, каким оно было в Советском Союзе. Рядовой партизан не ставит себе целью пасть смертью героя, а более склонен выжить. Оказавшись на службе, которая, по определению, является опасной, он вынужден постоянно прилагать усилия к уменьшению риска. Подобный постулат справедлив и для всего партизанского движения. В качестве института оно направляет усилия на собственное сохранение, а отнюдь не на саморазрушение. Такая позиция является стойкой и последовательной. В лучшем случае она способствует уменьшению военного потенциала партизан, а в худшем – приводит к полному бессилию партизанского движения.

Разлагающее влияние таких сил было главной причиной провала партизанского движения в 1941 году. Во многих партизанских отрядах люди просто решили, что сопротивление невозможно, и эти отряды распадались. Сохранившимся отрядам удалось уцелеть в первую очередь благодаря тому, что основной целью себе они поставили личную и групповую безопасность. В написанных после войны мемуарах секретарь обкома, тесно связанный в 1941 году с партизанским движением, описывает один из партизанских отрядов как «пристанище для группы людей, которые лишь защищались от врага». «Другой отряд, – пишет он, – распался на две группы: те, кто готовился воевать постоянно, и те, кто стремился воевать лишь потому, что искал приключений». Командиры, по его словам, не преследовали какой-то одной цели, а искали «середины», что приводило к пассивности^[164]. Описанное им положение характеризовало проявлявшийся повсеместно феномен. Отряды, пережившие первый шок после того, как оказались на оккупированной территории, оценив ситуацию и обнаружив, что им не грозит немедленное уничтожение, стали пересматривать свои цели так, как им это было выгодно. В процессе этого возникло убеждение, что, просто сохраняя себя, они уже тем самым проявляют героизм, а потому им следует затаиться и готовиться к серьезным действиям против противника в отдаленном будущем или приберечь свой потенциал до возвращения Советской армии.

Весной 1942 года вмешательство советского командования путем направления офицеров кадровой армии и установления строгого контроля над партизанскими отрядами вдохнуло новую жизнь в партизанское движение. Этот процесс продолжался до начала лета 1944 года. Одной из наиболее примечательных особенностей периода 1942–1944 годов стало стремление к концентрации партизанских сил. Численность отрядов возросла до 2000 и более человек. Кроме того, отряды больше не перемещались свободно по оккупированной территории, а стремились сконцентрировать свои силы путем создания крупных партизанских центров. Этот процесс достиг своего наивысшего развития в Белоруссии, где появилось более десятка таких центров. В одном из них, к северу от Полоцка, было собрано 15 000 человек; в другом, вдоль реки Ушача между Полоцком и Лепелем, было 12 000 человек; еще один находился в болотах по течению реки Березины между Лепелем и Борисовом; и еще 8000, 9000 и 14 000 человек находились в трех центрах под Минском, Сенно и Витебском. К 1943 году по меньшей мере три четверти личного состава всего партизанского движения было сконцентрировано в таких центрах.

Создание таких центров диктовалось главным образом тактическими соображениями и условиями местности; но, пожалуй, не стоит забывать и о том, что они в определенной степени стали отражением процесса застоя партизанского движения, возникшего в результате стремления отрядов и отдельно взятых партизан обезопасить себя. В военном отношении крупные центры не оправдали усилий, предпринятых для их создания и сохранения. Они якобы препятствовали проникновению противника на большие пространства, но на самом деле большинство из них возникло в тех районах, которые немецкие войска обошли, и они, по существу, не были оккупированы. Центры служили постоянными базами, откуда небольшие отряды можно было направлять на разрушение немецких линий коммуникаций, но это представляло собой крайне неэффективное использование личного состава. Каждый раз из десяти – пятнадцати тысяч человек могли эффективно использоваться лишь около 10 процентов. На первый взгляд эти центры были местами сосредоточения крупных сил, но они являлись лишь небольшими островками (уместным будет сравнение с положением японцев на Тихом океане). При отсутствии мобильности они не представляли собой ударной силы, и один центр не был способен собрать свои силы для оказания поддержки другому в случае нападения на него. Столкнувшись с решительными действиями противника, центр мог избежать полного уничтожения лишь путем самороспуска, позволяя своим силам рассредоточиться мелкими группами.

Единственным крупным преимуществом центров, пожалуй, было то, что они давали возможность партизанам обезопасить себя. В болотистой или лесистой местности, куда трудно было проникать немецким войскам, партизанские отряды могли беспрепятственно наращивать свою мощь. Достигнув численности от 5000 до 10 000, они становились неуязвимы для небольших по размаху действий противника, а поскольку немцам редко удавалось собрать достаточное количество сил для проведения крупномасштабных операций против партизан, такие центры могли месяцами, а иногда и годами существовать спокойно. И пусть не в привычках советского режима было позволять партизанам оставаться в бездействии на своих относительно безопасных плацдармах – избежать этого полностью было невозможно. Центры, хотя и за счет снижения своей эффективности в военном отношении, способствовали укреплению дисциплины и улучшению морального климата. Подобная ситуация отражена в приведенном ниже немецком донесении об одном из партизанских центров Белоруссии: «Большинство бригад усилены военнослужащими Красной армии и находятся под командованием офицеров. Дисциплина хорошая, и боевой дух высок. Вместе с тем основная масса партизан еще не принимала участия в сражениях с немецкими частями. В результате подобного спокойного развития событий в данном регионе моральное состояние и населения, и партизан относительно неплохое».

Ответную реакцию центров на воздействие сил, обусловливающих инертность партизанского движения, иллюстрируют приводимые ниже выдержки из направленных на советскую территорию писем, захваченных в партизанском центре у города Россоно в 1943 году:

1. «Россонский район стал настоящим партизанским краем; все население взялось за оружие и поднялось на борьбу с фашистами».

2. «Наш район полностью очищен от немцев, и населению спокойно и хорошо живется при нас, партизанах. 19 сентября мы отпраздновали годовщину освобождения от фрицев; целый год прошел с тех пор, как они перестали топтать своими коваными сапогами землю нашего района».

3. «Я живу неплохо и вспоминаю время, возврата к которому уже не будет. Тебе хорошо известно, что жизнь у нас, партизан, не то что раньше. Когда мы пришли сюда с «Большой земли», немцы были повсюду, и приятного в этом было мало. Было много полицаев и другой нечисти, воевавшей на стороне немцев. Население тоже было против нас. За прошедший год все изменилось. Район наших действий расширился. Теперь немцев в районном центре не видно. Свою работу нам приходилось делать в тяжелых условиях, теперь стало легче; население всего района поддерживает нас».

Об условиях жизни некоторые писали:

1. «В нашем партизанском крае урожай был собран без потерь и без борьбы».

2. «Мы живем хорошо; еды, одежды и обуви нам хватает. Никто ни в чем не нуждается. Мы собрали урожай немецкого зерна и теперь можем обеспечить себя хлебом».

3. «Жизнь у меня теперь вполне сносная. Еды, обуви и водки вполне хватает».

Заявления о том, что Россонский район был очищен от противника, далеки от истины – силы немцев изначально там были чисто символическими. Если опустить риторику, то в этих письмах авторы, главным образом, пытаются выразить свое облегчение оттого, что имеют возможность жить в относительно безопасном месте.

Дисциплина

Существующие документы свидетельствуют, что с возникновением крупных отрядов в партизанском движении наблюдалась тенденция к приведению организационной структуры и дисциплины в строгое соответствие с существовавшими в Красной армии. Летом 1943 года в донесении одной из немецких частей говорилось: «Хотя 3-й танковой армии удалось заметно снизить активность партизан в прилегающей к линии фронта зоне, Россонский район был укреплен путем возведения фортификационных сооружений и улучшения организации партизан. Появление в Россоно регулярных войск Красной армии с военной техникой, наличие «четкой» организации, назначение большого количества офицеров Красной армии на командные должности указывает, что противник стремится создать в этом районе силовой центр, важность которого в отношении проведения операций на фронте не следует недооценивать».

Ранее тот же источник сообщал, что партизаны повысили эффективность своих действий за счет организации единого командования, привлечения офицеров Красной армии и введения воинских званий. Один из пленных партизан утверждал, что уже начиная с мая 1943 года командир и заместитель командира бригады, в которой он служил, носили форму офицеров Красной армии со знаками отличия. К 1943 году большинству офицеров партизанских бригад были присвоены соответствующие воинские звания от лейтенанта до генерал-майора.

Введение званий и знаков отличия преследовало три цели: этим укреплялась власть офицеров; они проникались сознанием важности занимаемого ими поста, чего, по всей видимости, недоставало отдельным непрофессионалам; этим же устанавливался порядок подчиненности. В плане дисциплины результатом становилось официальное введение, насколько это было возможно в существовавших условиях, военных порядков. За счет всего этого, конечно, не удалось полностью изжить получившую развитие внутри отрядов тенденцию к отсутствию формальности в отношениях начальников и подчиненных. В действовавших самостоятельно бригадах дисциплинарные процедуры в определенной мере зависели от той или иной ситуации и дисциплина не являлась той принудительной силой, какой она была в армии.

Из-за шаткости положения, в котором оказывалось большинство партизанских отрядов, дисциплинарные проблемы, как правило, имели отношение лишь к серьезным нарушениям: нерадивое выполнение своих обязанностей по службе или по соблюдению скрытности и маскировки, невыполнение приказов, трусость и дезертирство. В партизанских отрядах существенное количество таких нарушений требовало постоянной бдительности офицеров. Политрук одного из действовавших в районе Брянска отрядов отмечал в своем дневнике: «Рязанов, командир первого взвода, очень плохо действовал в бою; руководство правильно поступило, освободив его от командования и разжаловав в рядовые. Это было сделано лишь после того, как он поклялся, что больше никогда не будет трусом. Рядовой Сапожников: не только отказался стрелять, но и выбросил оружие. За это командир отряда его арестовал. Командир пулеметного расчета Мариев – трус. Он сбежал с поля боя, бросив свой пулемет. Сейчас он находится под арестом».

Другой политрук сделал следующую запись в своем дневнике: «14 апреля 1943: мы составили список всех дезертировавших из отряда со времени его создания [дата неизвестна]. К сожалению, количество дезертиров большое. По неполным данным, мы насчитали шестьдесят девять случаев дезертирства. Эти кретины забрали с собой один пулемет, три автомата, тридцать винтовок и много боеприпасов… По сведениям осведомителей, эти дезертиры уже находятся на службе в немецкой полиции и, если представится случай, будут стрелять по нас из нашего же оружия».

Партизанским офицерам приходилось пристально следить за большинством своих подчиненных. Специальные органы слежки, комиссары и особые отделы НКВД выполняли те же самые функции, что и в армии. Но в партизанских отрядах слежка стала основой организации как в плане военном, так и политическом. Среди немецких документов часто встречались подобные этому донесения: «Дезертировавший партизан заявил, что сбежать от партизан сложно, поскольку повсюду расставлены посты. Если дезертира ловят, его сначала пытают, а затем расстреливают. В результате «большого» количества случаев дезертирства партизанские офицеры стали с такой подозрительностью относиться к партизанам из местных жителей, что всех местных разбросали по подразделениям, состоящим из бывших красноармейцев. Поэтому теперь никто из местных не может общаться друг с другом, не оставаясь незамеченным. Этот партизан считает, что если количество дезертиров будет расти, то все рекрутированные из местного населения партизаны вскоре будут расстреляны».

В апреле 1943 года политрук одного из отрядов выпустил следующий приказ: «В результате серьезных трудностей с продовольствием отмечены случаи дезертирства из отряда. Для предотвращения таких случаев приказываю: 1) провести проверку всего личного состава и представить в штаб список неблагонадежных; 2) часовым задерживать всех лиц, появляющихся у постов без пропусков, разоружать их и доставлять в штаб; 3) те, кто покидают отряд без разрешения или отсутствуют дольше положенного времени после выполнения задания без уважительной причины, будут считаться дезертирами».

Специалисты немецкой разведки, изучавшие захваченные документы полка Гришина, составили список наиболее часто встречавшихся дисциплинарных проступков: невыполнение боевого задания, сон и курение на посту, воровство, пьянство и «распущенность в отношениях с женщинами». Пленный партизан, отвечая на вопрос о дисциплине в его отряде, заявил: «Одни партизаны четко выполняют приказы, другие – небрежно. Неудовлетворительно выполняющих приказы партизан подвергают телесным наказаниям. Часто между партизанами происходят ссоры (например, из-за задержек при смене караула, поскольку людей не хватает). Один молодой и неопытный партизан, например, случайно выстрелив, убил себя». Захваченная в плен медсестра утверждала, что мужчинам в ее бригаде было запрещено вступать в связь с женщинами. В одном случае командир партизанского полка (полк Гришина) даже выпустил приказ следующего содержания: «Мои настоятельные требования по поддержанию порядка и дисциплины не выполняются. Невоздержанность в отношениях с женщинами отмечается постоянно. В нескольких случаях это заканчивалось беременностью. Эти женщины снижают боевую готовность мужчин и являются обузой для полка в бою». Случаи пьянства как среди офицеров, так и рядовых отмечались достаточно часто, но скудость запасов алкоголя позволяла держать эту проблему под контролем.

1. Особые дисциплинарные меры

Командиры партизан – несомненно, по приказу советского руководства – постоянно прилагали усилия, чтобы удерживать своих подчиненных от грабежей и беспорядочных реквизиций. Считая себя законными политическими и военными представителями советской власти, партизаны присваивали себе право реквизировать запасы продовольствия у местного населения и конфисковывать имущество сотрудничавших с врагом. По причинам психологического порядка необходимо было ослабить негативное воздействие реквизиций на общественное мнение. Это отнюдь не означало, что население получало от этого какую-то материальную выгоду. В одной бригаде, например, запретили реквизировать запасы хлеба и было приказано, чтобы «сбор продовольствия был организован таким образом, будто бы население само делает это». Существовали веские причины сдерживать стремление отдельных партизан к грабежам. Каждый отряд во многом зависел от доброжелательного отношения населения, проживавшего в районе его действий. Кроме того, в условиях насильственной и официально санкционированной реквизиции существовал постоянный риск превращения партизанских отрядов в банды мародеров. Поскольку действия большей части личного состава партизан мотивировались отнюдь не политическими и моральными соображениями, существовала еще и опасность того, что отряды откажутся от активных действий по сопротивлению и направят свои усилия исключительно на запугивание мирного населения.

Партизанский офицер в своем дневнике так описывал эту проблему:

«Сегодня отряд посетил командир бригады, который продолжительное время беседовал с личным составом и особо затронул вопрос об отношениях с мирным населением; хорошую репутацию бригады в районе ее действий необходимо сохранить. Эта беседа была вызвана целым рядом поступивших к командиру жалоб на незаконные действия партизан по конфискации имущества.

ПРИКАЗ. В отряде недавно были отмечены случаи недружественного отношения к мирному населению. Приказываю принять самые суровые меры к виновным по жалобам мирного населения на неправомочные действия бойцов и командиров (злоупотребления, грубое обращение, угрозы, использование оружия, незаконная конфискация имущества, принадлежащего мирному населению)».

В другой бригаде были выпущены приказы, запрещавшие грабежи и призванные упорядочить реквизицию у местного населения:

«Недавно были отмечены случаи кражи скота, лошадей и другого имущества местного населения. Отдельные партизаны ночами занимаются кражами. Все эти действия со стороны враждебных нам элементов терроризируют местное население и настраивают его против партизан. Подобные действия являются не чем иным, как бандитизмом. В этой связи приказываю всем командирам и комиссарам подчиненных мне отрядов следующее:

1. Личному составу взводов запрещается ночами заниматься сбором продовольствия за пределами отведенных для этого деревень.

2. Если будут замечены ночные набеги, виновные вне зависимости от их принадлежности к отрядам и бригадам должны быть разоружены, арестованы и отправлены в особый отряд штаба бригады.

3. Сбор продовольствия должен осуществляться только днем и лишь при посредничестве деревенских старост. На весь полученный скот и продовольствие должны выдаваться расписки, копии которых должны храниться в отряде.

4. Каждый партизан, застигнутый на месте преступления за кражей скота, лошадей или другого имущества, будет расстрелян за мародерство.

5. Ответственность за выполнение настоящего приказа возлагается на командиров и комиссаров.

6. Приказ довести до сведения всего личного состава подчиненных мне отрядов».

2. Дисциплина в бою

В немецких донесениях о проведении операций против партизан часто отмечается «отчаянное» и «упорное» сопротивление, оказываемое партизанами. Однако в партизанских отрядах обычным явлением было применение мер дисциплинарного воздействия к партизанам, сознательно оставлявшим позиции в бою, бросавшим оружие на поле боя и отказывающимся выполнять приказы. В небольших стычках, когда партизаны находились под пристальным наблюдением и контролем своих офицеров, они сражались неплохо. Но часто даже в таких случаях оказываемое ими сопротивление правильнее было бы назвать отчаянным, а не решительным и умелым. В решающих сражениях, в которых участвовала целиком вся бригада или несколько бригад, партизаны опять же оказывали отчаянное сопротивление, но действия отдельных отрядов были плохо скоординированы и малоэффективны в военном отношении.

В начале 1942 года в Ушачинском районе к югу от Полоцка было начато создание крупного партизанского центра. Отсутствие противодействия со стороны немцев позволило ему разрастись к январю 1944 года до 12 000 человек, контролировавших большую часть сорокакилометровой полосы болот и озер между Полоцком и Лепелем. Центр должен был стать гигантским блокпостом, призванным воспрепятствовать обходным маневрам противника на севере и юге в ходе продвижения советского фронта на запад. Однако до начала крупного советского наступления летом 1944 года немцы провели операцию Fruehlingfest («Весенний праздник») и за три недели уничтожили этот центр и большинство его бригад. Проблемы, с которыми пришлось столкнуться командирам центра, описаны в приводимых ниже выдержках из немецких и партизанских документов. После первого наступления в донесении одной из немецких частей говорилось: «Поведение партизан было неодинаковым. Если партизаны бригады имени Ленина при первых же ударах немецких войск покинули свои позиции на северо-западе от Уллы, то партизаны Смоленского полка в районе к югу от Файнова четко выполнили поставленный приказ, и кое-кто из них держался до последнего в своих землянках».

Оценка немцев находит подтверждение в приказах партизанского командования: «В бою в ряде случаев отмечалась паника. Во время отступления скрывающиеся в лесу гражданские лица не были эвакуированы, хотя возможность для этого была. Скот и запасы продовольствия были брошены. Командование бригады имени Чапаева не проявило инициативы. Оно также не попыталось воспрепятствовать панике. Бригада имени ЦК Компартии Белоруссии и бригада имени Ленина под командованием Фурсова не оказали сопротивления при первом натиске противника. Бригады не предприняли необходимых мер оборонительного характера по предотвращению форсирования противником реки Березины и его прорыва передовой линии обороны. В отдельных случаях отмечалось нагнетание партизанами панических настроений среди местного населения с целью грабежа личного имущества».

В другом приказе говорилось:

«Были выявлены следующие недостатки:

1. Плохая рекогносцировка территории противника, в результате чего его действия в ряде случаев оказались для нас неожиданными.

2. Проявляемая рядом командиров и комиссаров нерешительность, повлекшая за собой плохо организованный отход. Недостаточное упорство в обороне, несмотря на выгодные позиции. Непринятие мер против трусов и паникеров.

3. Землянки имеют плохую конструкцию и слабую маскировку.

4. Главная линия обороны, включая размещение личного состава, подготовлена плохо.

5. Командные пункты подготовлены плохо.

6. Отсутствие четкости при отдаче приказов». В том же документе приказывалось:

«Проявивших мужество партизан и командиров наградить и отметить всеми доступными средствами. Трусов и паникеров сурово наказать. Командиры, не пресекающие действий таких элементов, будут наказаны. Дисциплина должна быть повышена путем применения самых суровых мер.

Взаимопомощь отрядов должна быть усилена».

3. Наказания

В основу соблюдения партизанами дисциплины было положено применение смертной казни. В условиях партизанской войны, резко снижающих эффективность применения менее суровых мер, даже не столь серьезные проступки, такие как, например, пьянство и распространение венерических заболеваний, могли повлечь за собой применение смертной казни. Казни обычно проводились по приказу командира бригады, хотя каждый офицер обладал правом казнить подчиненных по своему усмотрению. На практике, хотя угроза расстрела звучала достаточно часто, казни, за исключением наказания за дезертирство, носили в основном показательный характер. Приказы о казнях отдавались настолько часто, насколько это считалось необходимым для достижения желаемой цели – запугать подчиненных; задачи добиться одинакового для всех правосудия не ставилось. В этом отношении также многое зависело от статуса отдельного партизана. Рекрутированному крестьянину, бывшему коллаборационисту или находящемуся под подозрением партизану постоянно грозила опасность подвергнуться смертной казни даже за самый незначительный проступок, тогда как находившийся на хорошем счету и благонадежный в политическом отношении партизан мог отделаться лишь порицанием и за весьма серьезные проступки.

В хорошо организованных бригадах существовала определенная шкала наказаний – выговоры, заключение на гауптвахту с урезанным рационом питания, понижение в звании и исключение из партии. Одной из излюбленных мер в отношении трусов было публичное признание обвиненным в трусости своей вины и обещание никогда не повторять таких проступков. В силу разнородности состава любого партизанского отряда и действовавших внутри его различных сил выносимые приговоры часто не являлись следствием приписываемой кому-то вины. Средний партизан, видимо, в той же мере рисковал лишиться жизни из-за существовавшей в большинстве отрядов атмосферы подозрительности, в какой он мог быть подвергнут такому же наказанию за конкретный проступок. От нежелательного человека могли просто избавиться, поручив ему особо опасное задание. Пленные партизаны и дезертиры неоднократно утверждали, что часто людей, намеченных для казни, не сообщая предъявленных обвинений и не зачитывая приговора, могли просто застрелить в патруле или во время стычки с противником.

В применении карательных дисциплинарных и политических мер важную роль играли особые отделы НКВД. Почти во всех без исключения бригадах был находившийся при штабе офицер НКВД. В ряде случаев под его началом находилось от десяти до двадцати человек для проведения таких особых «административных» мероприятий, как казни гражданских лиц, партизан и коллаборационистов. Особые отделы, по всей видимости, также вели учет взятых на заметку для последующего наказания сотрудничавших с врагом гражданских лиц, ранее сотрудничавших с врагом партизан, политически неблагонадежных лиц и бывших красноармейцев, подозреваемых в уклонении от выполнения своего долга в 1941 году. Офицер НКВД имел своих агентов внутри отряда и руководил сетью осведомителей в зоне действий партизан; но особым отделам партизанских отрядов не удалось добиться столь же высокой эффективности в работе, какой добивались особые отделы в регулярной армии. Многие офицеры особых отделов не являлись профессионалами, к тому же изолированность бригад заставляла их выполнять свою работу с определенной долей осмотрительности.

В партизанском движении возникло много разновидностей проведения судов. Казни без суда и следствия были вполне обычным явлением. Но, как правило, обвинения передавались на рассмотрение командира бригады, который своей властью, но иногда и после совещания с комиссаром и начальником штаба выносил приговор. Насколько можно судить, если обвинение было представлено, то вина считалась доказанной. Судебная процедура предполагала лишь выявление степени серьезности проступка и определение степени строгости наказания. Особые отделы НКВД также имели право выносить и исполнять приговоры, но их причастность редко отмечалась в показаниях пленных партизан – по всей видимости, потому, что действовали они в основном тайно. В ряде случаев для участия в суде привлекалась партийная организация отряда. После этого командир или комиссар сообщал о выдвинутых обвинениях, и собрание ограничивалось лишь «формулированием» приговора.

Среди захваченных немцами документов есть множество приказов о вынесении отдельным партизанам приговоров. Иногда они четко демонстрируют высокую степень бюрократизации, существовавшую в партизанском движении. И хотя они указывают на определенную приверженность к формальной юридической процедуре, по своему содержанию они скорее являются нравоучительными, чем юридическими документами; обвинение формулируется обобщенно, а затем его стараются привязать к конкретной дисциплинарной проблеме. Главная цель – преподать наглядный урок, который должен способствовать выполнению действующего приказа. Приведенный ниже документ является типичным.

«ПРИКАЗ № 12

по 1-му партизанскому полку 2-й партизанской бригады

Северо-Западного фронта

26 апреля 1943 года

В условиях партизанской войны в тылу противника несение караульной службы имеет огромное значение для защиты гарнизона от внезапного нападения противника. Однако некоторые партизаны не относятся к выполнению этих обязанностей с необходимым чувством ответственности. Отмечаются случаи грубого нарушения правил несения караульной службы.

24 апреля 1943 года партизан отряда № 13 Бойков, получивший важное задание по охране выделенного ему сектора, преступно и предательски пренебрег своими обязанностями, уснув на посту. Товарищу Бойкову было известно, что сон на посту является вероломством и предательством Родины.

Приказываю:

1. За преступное поведение во время несения караульной службы и сон на посту, что является предательством родины, партизана отряда № 13 Бойкова расстрелять.

2. Предупреждаю личный состав полка, что в будущем я буду безжалостно карать все проступки, касающиеся нарушения правил несения караульной службы».

Дезертирство неизменно каралось смертной казнью. В отрядах имелись списки близких родственников каждого партизана, и если он дезертировал, то репрессии ждали и его семью.

Приговоры пойманным дезертирам объявлялись во всеуслышание в отрядах.

«На основании решения начальника особого отдела партизанского полка нами был расстрелян бывший красноармеец Иван Яковлевич Хохлов (1920 года рождения, беспартийный, проживавший в деревне Лохово, Знаменского района Смоленской области).

Было выявлено следующее: бывший красноармеец Хохлов дезертировал 12 марта 1942 года во время перевода 1-й роты из Великополья в Белугино и прятался на чердаке дома в Лохове до своего ареста 11 апреля.

Дезертирам нет места в Красной армии! Хохлов был расстрелян перед строем отряда. Таким образом каждый солдат смог убедиться в последствиях дезертирства.

(Подписи)

Командир первой роты Зверев

Командир первого взвода Белов

Заместитель командира второго взвода Крамской

Красноармеец Имаев 12 апреля 1942 г.».

В соответствии с традиционно существовавшей советской практикой отдельный партизан мог быть подвергнут дисциплинарному наказанию не только своим вышестоящим начальником, но и оказаться объектом так называемой стихийной критики своих товарищей. Каждая бригада, а часто каждая рота или взвод имели свою стенную газету. Теоретически она представляла собой продукт творчества рядовых партизан, на самом же деле ее выпуск контролировали офицеры. В основном ее содержание касалось достижений и недостатков отряда. Партизан, названный в стенной газете трусом или «паникером», имел все основания серьезно опасаться за свое будущее. Подобным же образом проступки партизан во всеуслышание обсуждались на партийных и комсомольских собраниях. Приводимая ниже выдержка из протокола комсомольского собрания наглядно демонстрирует эту процедуру:

«ПОВЕДЕНИЕ КОМСОМОЛЬЦА ШУЛЬГИ

Командир взвода Брилкин: «Хотя товарищ Шульга хорошо действует в бою, он часто много говорит. У него всегда находятся возражения, а такая привычка несовместима с поведением комсомольца. Хочу привести такой пример. Я приказал принести седло. Шульга ответил, что никто не получил седел. За свой ответ он был арестован на сутки. За пререкания и невыполнение приказа предлагаю объявить товарищу Шульге выговор».

Командир отряда: «Каждый комсомолец должен являться примером. Он всегда должен поддерживать своего начальника. Но Шульга поступил наоборот. Я поддерживаю предложение командира взвода».

Решение: комсомольцу Шульге за пререкания и невыполнение приказа командира взвода объявить выговор с занесением в личное дело».

Подобная процедура делала всю группу ответственной за проступок одного из своих членов и увеличивала уязвимость каждого путем ущемления его личной свободы в плане ответственности за дисциплинарные проступки.

Заключение

Людские ресурсы советское партизанское движение черпало главным образом из крестьян и отрезанных от основных сил красноармейцев. В 1943 и 1944 годах эти две группы составляли почти 80 процентов общей численности партизанского движения. Крестьяне в основном попадали в партизанское движение путем насильственного призыва. Как партизан их характеризовало граничившее с фатализмом безразличие. Непосредственные интересы заставляли их рассматривать партизанскую войну всего лишь как один из процессов, способствующих подрыву экономики и уменьшению возможности получать прибыль от сельского хозяйства. В плане перспектив они рассматривали советскую и германскую системы как одинаковое зло, единственным отличием являлось лишь то, что у Советского Союза было больше шансов выиграть войну. Поскольку германская система не предлагала им никаких преимуществ, они в какой-то мере находились под влиянием чувства ответственности перед советским режимом, представлявшим собой законную политическую власть. В свою очередь, мотивация попавших в окружение красноармейцев была иной. В отличие от крестьян желание заниматься «своим обычным делом» было неведомо солдатам, и их поддержка интересов советского режима представляла собой выбор наименьшего из двух зол. Как солдаты, они имели законные обязательства перед советским государством, а оказавшись отрезанными от своих частей, они, по советским меркам, являлись дезертирами. Партизанские действия предоставляли им возможность честно выполнять свои обязательства и вновь снискать расположение советского режима. Проводимая немцами политика лишь повышала в глазах отрезанных от своих частей солдат преимущества партизанских действий. Вне партизанского движения для них было три возможности: существовать нелегально; в любое время подвергнуться аресту и оказаться отрезанными от законной службы; сдаться и испытать все тяготы немецких лагерей для военнопленных; добавить к уже выдвинутым против них обвинениям обвинение в предательстве в случае вступления в сформированные немцами военные и полицейские части. Но, даже столкнувшись с такими условиями, большинство солдат настойчиво стремилось отмежеваться от активного участия в войне и присоединялось к партизанскому движению иногда лишь в начале 1942 года, опасаясь возмездия в результате наступления Красной армии.

После 1941 года процентное соотношение членов партии в составе партизанского движения быстро уменьшилось. В 1941 году члены партии составляли до 80 процентов численности отдельных отрядов, а отряды, в среднем имевшие в своем составе от 25 до 40 процентов членов партии, не являлись чем-то необычным. В последующие годы количество членов партии редко составляло более 10 процентов от общей численности. Данный сдвиг имел важное значение, поскольку отражал основное изменение в советской концепции партизанской войны – переход от идеи относительно ограниченного по численности, элитарного движения, состоящего в основном из надежных коммунистов, к массовому движению, использующему все имеющиеся источники людских ресурсов и заменяющему политическую лояльность способностью советского режима распространить свою власть на оккупированную территорию. Начиная с 1942 года члены партии были важны для партизанского движения лишь в качестве одного из инструментов советского контроля.

Контингенты городских рабочих и служащих, так называемой интеллигенции и женщин были незначительными в процентном отношении, но тем не менее в силу ряда причин имели важное значение. Женщины (а также дети) являлись ценными агентами и разведчиками. Но это их качество не использовалось в полной мере, поскольку они не подлежали призыву, и попыток привлечь значительное количество женщин к участию в партизанском движении не делалось. Интеллигенция – врачи, учителя, служащие и т. д. – играла важную роль в партизанском движении 1941 года, когда ее представители часто занимали командные посты. В дальнейшем партизанское движение старалось привлечь этих людей лишь с целью лишить немцев возможности использовать их в своих целях. Эти люди представляли собой крайне неустойчивый слой населения оккупированных территорий. Испытывая на себе постоянное давление партизан и находясь в тяжелом экономическом положении в результате оккупации, многие уходили в партизаны или, что с немецкой точки зрения было еще хуже, становились партизанскими агентами. В этом качестве они иногда действовали весьма эффективно, поскольку занимали более высокое социальное положение и часто, как, например, в случае с врачами, имели доступ к медикаментам и другим запасам. В главных районах действий партизан в обычных условиях (то есть до вторжения и оккупации) городские рабочие являлись меньшинством и составляли менее 25 процентов численности населения. Кроме того, партизанские отряды действовали за пределами городов. В таких условиях городское население не могло стать крупным источником людских ресурсов для партизанского движения; тем не менее в немецких донесениях отмечалось, что среди жителей городов были сильны настроения в поддержку партизан. Как правило, городское население стремилось поддерживать советский коммунистический режим. Такое отношение, помимо всего прочего, было обусловлено вызванными войной экономическими неурядицами, которые в городах ощущались сильнее, чем где-либо еще. Сотни мужчин и молодых людей покидали города, чтобы добровольно вступить в партизаны, а по мере продолжения войны в крупных городах создавались подпольные организации, имевшие тесную связь с партизанами^[165].

Моральное состояние партизанского движения трудно оценить однозначно. Несомненно, в нем четко прослеживаются явные «классовые» различия, явившиеся результатом причин, по которым отдельные группы партизан попадали в партизанское движение. Относительно небольшое количество добровольцев и членов партии представляло собой единственную группу, которую можно назвать полностью приемлемой для советского режима. Почти все другие в той или иной мере чем-то запятнали себя – бывшие красноармейцы считались дезертирами, рекрутированным крестьянам нельзя было доверять в полной мере, а сотрудничавшие раньше с врагом были для партизан предателями.

Большинство личного состава каждого отряда считалось, и часто не без основания, ненадежным. Это отражалось на моральном состоянии партизан, в частности призывников, постоянно находившихся под подозрением у своих командиров. Дезертирство являлось постоянной проблемой, хотя оно и не приобрело катастрофических масштабов, поскольку в условиях проводимой партизанами и немцами политики, да и в результате всего хода войны, дезертирство представляло собой плохую альтернативу даже для самых отчаянных.

В заключение можно сказать, что, по всей видимости, партизанское движение стало продуктом усилий советского режима создать активное движение сопротивления путем привлечения групп людей, которых в целом можно охарактеризовать как невосприимчивых и безразличных и которые, следовательно, снижали эффективность движения в целом. Для создания нужного ему партизанского движения советскому режиму потребовалось учредить строгий контроль и политический надзор. Режим в значительной степени мог рассчитывать на силу своей власти с тем, чтобы возместить недостаток сознательного отклика масс, при этом существенную помощь ему оказали серьезные недостатки проводимой немцами политики.

Часть четвертая
Психологическая партизанская война и отношение населения
Александр Даллин, Ральф Маврогордато и Вильгельм Молл

Глава 1
Организация и технические аспекты психологической партизанской войны

Организация психологической войны партизан

1. Централизованное управление

Трудности, связанные с организацией и управлением психологической партизанской войной на высшем уровне, отчасти являлись следствием многообразия и изменчивости организационной структуры всего партизанского движения в целом. Они возникали в результате особых требований пропагандистской работы и «законных» интересов, которые различные органы – партия, комсомол, армия, НКВД и Центральный штаб партизанского движения – имели или стремились достичь.

Информация, свидетельствующая о централизованном управлении пропагандой, довольно скудна и противоречива. Вполне очевидно, что на раннем этапе партизанской войны и Москва, и сами партизаны уделяли мало внимания налаживанию и координации пропагандистских усилий. Для партизан пропаганда являлась чем-то вроде непозволительной роскоши в то время, когда они не только из последних сил боролись за свое существование, но и были отрезаны от советских источников новостей и не имели ни технических средств, ни свободного времени для выпуска печатных материалов. В этот период их усилия ограничивались устными призывами и там, где была такая возможность, распространением печатных материалов, выпущенных на советской территории^[166].

После создания 30 мая 1942 года^[167] Центрального штаба партизанского движения дальнейшее развитие получили контролируемые центром каналы, по которым осуществлялась координация крупных операций психологической войны в тылу противника. О наличии централизованного управления свидетельствуют: а) существование специальной школы по подготовке партизанских пропагандистов, находившейся в Москве в подчинении Центрального штаба; б) сохранившийся текст радиосообщения, содержавшего директивы по организации партизанами пропагандистской работы; в) тот факт, что пропагандистские материалы, включая газеты и листовки, отпечатанные в Москве, регулярно доставлялись партизанам. Кроме того, темы, затрагиваемые партизанской пропагандой, имеют поразительное сходство (наряду с существенными отличиями) со всей советской пропагандой в целом^[168].

В конце 1942 и в начале 1943 года в немецких донесениях отмечается более систематизированная организация психологической партизанской войны. По всей видимости, это стало результатом двух приказов Сталина. Первый, от 5 сентября 1942 года, содержал призыв к распространению газет, листовок и других печатных материалов на оккупированной территории. Текста второго приказа, к сожалению, в нашем распоряжении нет, но его существование подтверждают многочисленные немецкие донесения, датирующие его декабрем 1942 года. В нем, по-видимому, содержался призыв к более строгому контролю и усилению партизанской пропаганды. Намечалось создание в Москве месячных курсов для редакторов, корректоров, корреспондентов, которых по окончании обучения предстояло направить в партизанские отряды. Информация, публикуемая партизанской печатью, должна была регулярно сообщаться по радио для согласования, а на различных уровнях партизанского командования предусматривалась организация специальных отделов пропаганды и печати. Многие из вышеуказанных мер были приняты еще до выхода приказа; остальные были претворены в жизнь в соответствии с приказом.

К середине 1943 года в Центральном и территориальных (Белорусский и Украинский) штабах партизанского движения имелись отделы печати и пропаганды, руководившие работой редакторов, журналистов и технического персонала^[169]. На политические управления фронтов Красной армии и политические отделы армий возлагалась обязанность ведения пропаганды среди гражданского населения в тылу противника и снабжения пропагандистскими материалами партизан. Оперативные группы в советском тылу, по всей видимости, не имели собственных отделов печати и пропаганды.

Подлинный характер взаимоотношений отдела пропаганды Центрального штаба с подобными отделами партии и армии остается неясным. Но можно предположить, что по ряду наиболее важных проблем они координировали свои усилия. Взятый в плен немцами высокопоставленный партизанский офицер сообщил, что вопрос о том, как следует трактовать проблему руководимого генералом Власовым движения в советской и партизанской пропаганде, обсуждался на совместном заседании отделов агитации и пропаганды ЦК партии и Главного политического управления Красной армии. Также постоянно наблюдавшийся разрыв во времени, когда партизанская пропаганда отвечала на наиболее крупные и важные мероприятия немцев (такие, например, как попытка проведения немцами аграрной реформы в феврале 1942 года), наводит на мысль, что партизанам требовалось получение указаний высшего руководства до начала проведения крупных операций психологической войны. Вместе с тем организационная структура оставалась достаточно гибкой, чтобы позволять низшим эшелонам постоянно использовать в своих интересах местные условия и особую тематику, не выходя при этом за рамки одобренного руководством общего направления пропаганды.

2. Роль коммунистической партии в пропагандистской деятельности партизан

Исходной предпосылкой для интеграции коммунистической партии и комсомола в психологическую войну на оккупированной немцами территории СССР являлась важная роль, которую играли партийные органы в «агитации и пропаганде» в мирное время. На ранних этапах войны партия стремилась оставлять подпольную партийную организацию в каждом городе, районе и области оккупированной территории. Помимо прочего, подпольная партийная организация должна была отвечать за создание и управление организуемого по территориальному принципу партизанского движения. Ряд мер, направленных на усиление пропагандистской работы партизан, был предпринят еще до прихода немцев. Например, приказом Центрального комитета партии от 18 июля 1941 года предусматривалось осуществление подпольными партийными органами управления партизанскими группами в части обеспечения их листовками и плакатами и создания условий для печати таких материалов на местах. В Черниговской области подпольный комитет партии, являвшийся одновременно и штабом партизанского движения, приступил к пропагандистской работе уже в конце июля 1941 года, когда был назначен секретарь по агитации и пропаганде, который отвечал за «отбор литературы, создание типографии, сбор и упаковку печатных материалов». Аналогичные приготовления велись в Крыму, Краснодарском крае и Сталинградской области. В двух последних регионах на секретарей городских и районных комитетов возлагались обязанности по подготовке к пропагандистской работе.

Там, где партизанские отряды действительно участвовали в пропагандистской деятельности, взаимосвязь партии и партизан была столь тесной, что если попытаться провести разграничение между ними, то это не будет соответствовать реально сложившемуся положению. В одном из донесений немецкой разведки, касавшемся проводимой подпольными партийными организациями пропаганды летом 1943 года, отмечается «неуклонный рост пропагандистской работы, проводимой партией и партизанами под руководством Москвы во всей восточной части оккупированных территорий». В качестве отличительной особенности отмечена «тесная координация партийной и партизанской пропаганды»; подобный вывод полностью подтверждается другими имеющимися сведениями. В других донесениях говорится, что особыми пропагандистскими группами, созданными в партизанских бригадах, совместно руководили партизанские штабы и подпольные партийные комитеты. В отдельных случаях подпольные партийные комитеты создавались самими партизанами, а иногда партийные комитеты существовали при штабах или сами представляли собой штабы крупных партизанских бригад. Партийные секретари, в особенности на уровне районов, одновременно являлись партизанскими офицерами.

Провести разграничение между пропагандистской деятельностью партии и партизанской пропагандой довольно трудно, в немецких донесениях часто такого разграничения не делается; в них также часто утверждается, что все партизанское движение находилось под прямым или даже исключительным контролем партии. В советских послевоенных источниках наблюдается стремление преувеличить роль партии в качестве «организатора победы» либо путем затушевывания крайне непопулярной деятельности НКВД, либо попытками приписать более важную роль партийным органам по сравнению с политически более нейтральной и не столь заметно выраженной ролью армии. Отсюда можно заключить, что роль партии и комсомола в психологической партизанской войне была намного более весомой, чем роль других органов, в особенности если учитывать, что деятельность Красной армии в этой сфере направлялась Главным политическим управлением, которое одновременно являлось военным отделом в составе Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза.

Контроль партии за партизанской пропагандой

Во многих районах оставленные для подпольной работы партийные ячейки распались и исчезли отчасти в результате хаотичного отступления и общей дезорганизации, а отчасти из-за неблагоприятных условий, в которых приходилось действовать этим небольшим штабам в начальный период оккупации. Разрозненные сведения дают понять, что на раннем этапе партизанского движения возрождению партийных организаций на местах в значительной мере препятствовали те же самые факторы, которые помешали сохранению и развитию самого партизанского движения.

В соответствии с общей линией, направленной на усиление противодействия врагу и создание организации в тылу противника, коммунистическая партия стала направлять своих представителей на занимаемые немцами территории для реорганизации партийных комитетов и партизанских отрядов и ведения пропаганды среди населения. Подобное делалось, например, в Ленинградской области, где областной комитет партии направлял подпольные партийные группы на занимаемую немцами территорию для проведения политической работы^[170]. Многое указывает на то, что аналогичный процесс имел место и в других областях.

Областные комитеты партии, по большей части находившиеся в советском тылу, снабжали подпольную прессу необходимыми материалами, печатным оборудованием и бумагой, а также осуществляли надзор за публикацией и распространением пропагандистских материалов^[171]. Центральные комитеты Компартий Белоруссии и Украины (в советском тылу) издавали собственные газеты и обеспечивали ими партизан и гражданское население, доставляя их главным образом по воздуху^[172].

Ленинградский обком партии играл довольно необычную роль в структуре управления партизанским движением, поскольку секретарь обкома Никитин являлся также и начальником Штабов партизанского движения Северо-Западного и Волховского фронтов. Вместе с поставками партизанам всего необходимого отделы пропаганды Штабов партизанского движения Северо-Западного и Волховского фронтов направляли им в значительных количествах листовки^[173].

Имеющийся в нашем распоряжении материал позволяет представить в обобщенном виде изменения, происходившие в партийном руководстве партизанской пропагандой. Лишь весной 1943 года немцам удалось обнаружить список директив, по всей видимости разработанных ЦК ВКП(б) вместе с «Планом работы» для партийных организаций в тылу у немцев. Выдержки из имеющихся документов однозначно не указывают на то, что план разрабатывался специально для партизан, хотя, по всей видимости, именно так оно и было. Среди прочего в директивах особо подчеркивалось: «Член партии обязан… разъяснять положение на фронтах борьбы с фашистами беспартийным и восстанавливать и укреплять веру в окончательную победу советской державы над фашизмом». Прилагаемой к директивам обширной детальной программой намечалось привлечение гражданского населения к сотрудничеству с подпольными организациями, усиление пропаганды, направленной на увеличение масштабов дезертирства среди коллаборационистов, проникновение в немецкие и национальные коллаборационистские организации, препятствование реквизиции и набору рабочей силы немцами.

Обкомы оставались ключевыми органами в разработке на основе директив высших уровней руководства общей стратегии пропаганды и ее доведении до партизанских отрядов. Районные комитеты партии поначалу были вынуждены действовать самостоятельно, не располагая необходимыми средствами для организации подпольной работы; немецкая оккупация лишила их кадров, средств для обеспечения всем необходимым и на какое-то время связи с высшими эшелонами. С возрождением территориальных партийных комитетов в тылу у немцев каждый обком или райком получил указание издавать свои газеты и листовки. Хотя совпадения в затрагиваемых темах явно указывают на наличие поступавших свыше особых указаний, часто партийным работникам в районах приходилось самим заботиться и об оборудовании, и о составлении особых призывов с учетом местных условий. К 1944 году в большинстве оккупированных немцами районов райкомы издавали свои газеты и листовки, хотя качество многих печатных материалов было достаточно низким, они имели небольшой тираж и выходили в свет и распространялись нерегулярно.

Если многие из таких партийных комитетов, пусть и формально, действовали отдельно от партизанских групп, соответствующие партийные организации пронизывали всю структуру партизанского движения. По мере роста и развития партизанского движения внутри его происходило увеличение количества партийных органов и отделов пропаганды и агитации. Если основной задачей таких отделов внутри отрядов была в основном политическая учеба, то в целом ряде случаев вне отрядов партийные ячейки ставили себе задачу возродить влияние партии среди гражданского населения. В отдельных случаях партийные организации партизанских отрядов были тесно связаны с территориальными партийными организациями тех районов, где они действовали^[174]; в других случаях они напрямую подчинялись высшему партийному руководству в советском тылу^[175]. Помимо ведения политической пропаганды среди населения они отвечали за сбор разведывательной информации политического характера.

По мере расширения масштабов партизанского движения отчетливо стала проявляться тенденция освобождения являвшихся членами партии партизан от обязанностей, связанных с командованием и проведением военных операций, и привлечения их к политической и пропагандистской работе. Так или иначе, партия продолжала играть решающую роль в психологической войне партизан. Она направляла особые пропагандистские подразделения и отдельных лекторов и агитаторов, которые, проникая через линию фронта в оккупированные районы, доставляли в тыл противника необходимые указания и печатные материалы. В других случаях высокопоставленные партийные работники временно направлялись партией в партизанские отряды для консультаций по ведению пропаганды и чтения лекций и докладов партизанам и гражданскому населению.

Подпольные комсомольские организации в психологической войне

В качестве помощника партии комсомол имел разветвленную сеть организаций по всему Советскому Союзу. С приходом немцев аппарат комсомола на оккупированной территории также распался, хотя его рядовые члены не были полностью рассеяны. На оккупированной территории комсомольских кадров осталось значительно больше, чем их партийных коллег, хотя они были значительно ослаблены мобилизацией и эвакуацией. Вполне вероятно, что пораженческие настроения среди воспитанной в советских традициях молодежи были распространены в значительно меньшей степени, чем среди зрелых людей, чей скептицизм вызывали сознание отсутствия альтернатив советскому режиму и опыт жизни нескольких поколений в СССР. Поэтому для советского режима первоочередной задачей стала попытка возрождения комсомольских организаций, которые прекрасно подходили для ведения психологической войны: комсомольцы были лучше образованы, более выносливы физически и более надежны с точки зрения советского руководства.

Возрождение комсомольских организаций подробно описано в советских послевоенных мемуарах и художественных произведениях. Особый интерес представляют организации так называемых «молодогвардейцев» Черниговской и Краснодарской областей, поскольку они действовали в тесном сотрудничестве с партизанскими отрядами^[176]. Они постепенно превращались в крупные центры пропагандистской работы. Согласно одному из советских источников, «они печатали листовки со сводками Совинформбюро [общая для всех пропагандистских подразделений практика] и новостями жизни района; выходили эти листовки с регулярностью газет, и их доставляли по специальным адресам. Там их переписывали от руки и передавали дальше. За несколько месяцев они напечатали и распространили тысячи таких листовок»^[177]. Другие комсомольские группы вели пропагандистскую работу в Минской и Барановичской областях, они печатали собственные газеты и листовки. Комсомольцы также являлись ядром так называемых агитколлективов, чьей основной функцией являлось распространение печатных материалов под руководством партийных органов^[178].

В целом, как откровенно признавалось в одной из изданных в начале войны советских брошюр, комсомол был призван привлечь на свою сторону занимающих выжидательную позицию людей, в особенности молодежь на оккупированной территории. Чувствовалось, что таким людям часто «был нужен просто толчок, и именно такой толчок должны были обеспечить партизаны-комсомольцы»^[179]. Хотя в сельской местности, по сравнению со значительно превышающим количеством созданных партизанских отрядов, количество возрожденных комсомольских организаций было невелико. На уровне областей и районов комитеты комсомола были восстановлены в значительно больших масштабах и играли заметную роль в сфере пропаганды^[180].

Организация пропаганды внутри партизанского движения

На раннем этапе партизанского движения пропагандистский аппарат был довольно примитивен и осуществлял свою работу от случая к случаю. В отрядах, где не было оборудования для печати пропагандистских материалов – а в 1941 году его не было в большинстве отрядов, – комиссары диктовали подготовленные тексты листовок партизанам, которые переписывали их; в подразделениях низшего уровня обязанность составления текстов листовок лежала на политруках, а комиссар осуществлял общее руководство политической работой.

В 1942–1943 годах, в соответствии с упомянутыми выше приказами вышестоящего руководства, были созданы специальные отделы пропаганды и агитации в оперативных группах, бригадах и крупных самостоятельных отрядах, действовавших в тылу у немцев. Учреждение особых органов психологической войны стало отражением возросшей мощи партизанских отрядов, которые теперь имели оборудование и персонал для пропагандистской работы и могли уделять ей больше времени^[181]. Специальные отделы пропаганды и агитации существовали в оперативных центрах в Белоруссии, в Могилевской и Брянской областях. В одном из белорусских оперативных центров такой отдел по всей видимости существовал уже в мае 1942 года, и его, судя по всему, возглавлял бывший политический комиссар Красной армии, имевший звание, соответствующее званию армейского генерал-майора.

Такие отделы создавались на уровне оперативных групп и бригад начиная с весны 1942 года^[182]. И хотя этот процесс должен был проходить в полном соответствии с общим направлением изменения структуры партизанского движения, в ряде бригад такие отделы были созданы значительно позже, а некоторые не имели их вообще. Полк Гришина, один из немногих игравших наиболее важную роль «кочующих» отрядов, создал отдел пропаганды и агитации лишь в июле 1943 года. Приказ о создании отдела проливает свет на те задачи, выполнения которых от него ожидали:

«Создать отдел пропаганды и агитации для усиления пропагандистской и агитационной работы в полку и среди гражданского населения. Предусмотреть в составе отдела должности начальника отдела, двух инструкторов и редактора газеты. Задачами отдела на август являются следующие:

1. Усиление агитации в полку.

2. Беседы с офицерами и рядовыми, на которых должны разъясняться международное положение, положение на фронте, задачи Красной армии и партизан в борьбе с врагом, а также отношения с гражданским населением.

3. Печатание листовок для гражданского населения.

4. Издание газеты «Смерть врагу» (один номер каждые пять дней).

5. Развлекательные мероприятия для личного состава.

Вместе с тем должна проводиться широкая пропагандистская кампания в отношении противника. Данная работа в последние месяцы успешно проводилась среди военнослужащих частей, созданных немцами из коренного населения».

Уже через несколько дней после начала работы отдела листовки были распределены среди личного состава двух состоящих из коллаборационистов рот.

К 1943 году еще один «кочующий» отряд, под командованием Сидора Ковпака, имел специальный отдел пропаганды, занимавшийся распространением печатных материалов среди местного населения.

Помимо издания листовок и газет партизаны широко вели устную агитацию среди гражданского населения. Как правило, этим занимались партизанские пропагандисты, находившиеся в составе отделов агитации и пропаганды. Но в некоторых отрядах создавались специальные агитационные группы, состоявшие из художников, музыкантов и певцов, а также опытных агитаторов. Одна из таких групп в 1943 году за шесть месяцев своей работы в Вилейской области шестьдесят пять раз выступала перед гражданским населением и пятьдесят пять раз перед партизанами.

Состоявший из семидесяти пяти человек агитколлектив был создан в 1-й Бобруйской партизанской бригаде, его члены в основном занимались чтением лекций местному населению. Такая деятельность являлась скорее исключением из правил и, по всей видимости, проводилась по инициативе особо рьяных партийных и партизанских руководителей.

3. Красная армия в психологической партизанской войне

Явный интерес, проявленный Красной армией к психологической войне партизан, можно проследить по документам, относящимся к августу 1941 года, когда политические управления различных армий стали напрямую вмешиваться в процесс организации партизанских отрядов. В «Программе подготовки комиссаров и политических работников» Красной армии Лев Мехлис, начальник Главного политического управления Красной армии, подчеркивал: «Комиссары и политработники обязаны всеми имеющимися в их распоряжении средствами вносить вклад в дальнейшее развитие партизанского движения в тылу противника, поддерживать отношения с партизанами и направлять их действия. Особое внимание следует уделять ведению пропаганды среди местного населения оккупированных территорий с помощью печатных материалов, направленных, в частности, на разоблачение фашистской лжи и дезинформации. Население оккупированных территорий должно систематически снабжаться советскими газетами и специальными листовками».

Именно в этом направлении армия оказывала поддержку партизанской психологической войне; помимо этого, армия в больших количествах доставляла по воздуху печатные материалы, попадавшие непосредственно к гражданскому населению в немецком тылу. Ключевыми органами в этой работе являлись Главное политическое управление Красной армии (ГПУКА) и политические управления нескольких фронтов^[183].

В рамках данного исследования будет достаточно упомянуть лишь некоторые аспекты, затрагиваемые в армейских пропагандистских материалах, подготовленных для использования и распространения партизанами. Хотя Красная армия через ГПУКА, видимо, получала те же самые директивы, которыми партийные органы и партизанские отряды снабжались через находившиеся на советской территории штабы, в армии издавались собственные пропагандистские материалы^[184].

Фактическое влияние Красной армии на пропаганду партизан, по всей видимости, было значительно сильнее, чем на это указывают имеющиеся свидетельства. В одном из послевоенных источников утверждается, что контроль ГПУКА за издаваемой во время войны прессой значительно усилился. В нем также говорится, что в начале 1942 года, когда Красная армия играла ключевую роль в возрождении партизанского движения, Главное политическое управление направляло в занятые немцами районы пропагандистов для работы совместно с партизанами; это, видимо, делалось независимо от аналогичных усилий партийных органов^[185]. Кроме того, партизанские штабы при военных советах фронтов, штабах армий и даже дивизий обеспечивались пропагандистскими материалами по армейским каналам. Мнение армии, по всей видимости, было решающим в отношении военных коллаборационистов, то есть в таком вопросе, которому уделялось весьма важное место в партизанской психологической войне.

В 1941 году, когда партизаны оказались вынуждены действовать в основном лишь по своей инициативе, армия пыталась вмешиваться в партизанскую пропаганду даже вопреки существовавшей концепции партизанского движения. Роль военных в психологической войне, как можно предположить, существенно возросла, пусть и временно, после провала попыток организации партизанского движения по территориальному принципу. Различные аспекты действий партизан – от призыва новобранцев для Красной армии до координации совместных с военными действий по проведению диверсий и использованию материалов, распространяемых политическими органами армии, – требовали тесного сотрудничества военных и партизанских штабов.

Явный конфликт интересов, возникавший в результате участия и армии, и партийного аппарата в психологической партизанской войне, может показаться не столь существенным, если вспомнить, что Главное политическое управление Красной армии являлось органом ВКП(б). Благодаря своему огромному опыту политической пропаганды партия, естественно, стремилась контролировать все усилия в сфере ведения психологической войны. Проявляемая ею постоянная забота вместе с тем свидетельствует о чрезвычайно важном значении, которое советское руководство придавало подобным усилиям.

Технические аспекты создания печатных материалов партизанами

1. 1941 г.

Подготовительная работа, осуществленная до прихода немцев, оказалась недостаточной для большинства партизанских отрядов, хотя к 1942 году отряды в основном были обеспечены оборудованием для печати пропагандистских материалов. Быстрота наступления немцев, дезорганизация во время отступления, отсутствие в ряде случаев четкого плана и предвидения и, в первую очередь, тот факт, что многие появившиеся партизанские отряды не являлись продуктом целенаправленного советского планирования до оккупации, – все это способствовало нехватке, а в большинстве случаев полному отсутствию оборудования для печати.

Данный факт, а также крайне сложное положение, в котором находившееся в зачаточном состоянии партизанское движение оказалось в первые месяцы своего существования, обусловило ограниченный выпуск печатных материалов. В этот период психологическая война партизан представляла собой в основном распространение устных призывов и слухов; проводимая с советской стороны пропаганда в отношении местного населения оккупированной территории, хотя и ограниченная, как в количественном, так и в качественном отношении была более эффективной, чем партизанская пропаганда. Кроме того, партизаны были ограничены в выборе тем, которые одновременно являлись бы допустимыми с точки зрения советских мифов и лозунгов и вместе с тем могли бы оказаться действенными в убеждении местного населения. Действуя мелкими группами и будучи изолированными от большинства населения и советского командования, партизаны сосредоточивали свои словесные пропагандистские усилия главным образом на членах своих отрядов, а вовсе не на занимавших нейтральную или враждебную позицию гражданах.

В целом картина была именно такой, но тем не менее даже в первые месяцы оккупации наблюдались существенные исключения. Признавая, что в 1941 году большинство партизанских отрядов не имело печатного оборудования, советские источники воспроизводят тексты различных призывов, выпущенных партизанами в небольших количествах в виде рукописных листовок – преобладающее средство массовой информации на раннем этапе. Первые «газеты» также выпускались подобным образом на одной странице тиражом в восемь – десять экземпляров. Эти грубые по виду и обычно ограниченные несколькими простыми лозунгами и призывами к стойкости «органы печати» тайно разбрасывали по окрестным деревням или передавали отдельным дружески настроенным людям. Степень производимого ими эффекта была крайне ограниченной^[186]. И вместе с тем они давали понять окружающим, что партизаны существуют и оказывают сопротивление, а кроме того, создавали у самих партизан убежденность в их причастности к опасному и нужному Родине делу.

В ряде отрядов имелись старые пишущие машинки, на которых также печатались листовки. Проведение пропагандистской работы в советских источниках описывается следующим образом: «Средств полиграфии [пишет партизанский пропагандист] нам не хватало. У нас была одна пишущая машинка. Я научился на ней печатать, целые ночи мне приходилось проводить за машинкой, печатая сводки Совинформбюро. Листовки мы писали от руки. Бумаги у нас было очень мало. Мы писали на картоне, на фанере, на стекле и даже на ткани и бересте. Утром наши ребята раздавали листовки в деревнях, на железнодорожных станциях и даже в Брянске»^[187].

Еще один источник сообщает примерно то же самое: «Обычно в перерывах между боями комиссар отряда собирал нескольких партизан, имевших хороший почерк, и диктовал им подготовленный текст листовки. Затем текст переписывался от руки в нужном количестве экземпляров»^[188].

Лишь в очень редких случаях у партизан имелось более надежное оборудование. Несколько отрядов захватили с собой так называемые «шапирографы», примитивные модели гектографов советского производства, на которых можно было получить несколько десятков копий подготовленного текста. Там, где была такая возможность, они служили в качестве печатных станков; даже в декабре 1942 года их еще использовали для печатания «партизанских» газет. Редким исключением являлись настоящие печатные станки. В ряде мест районные комитеты разбирали печатные станки и по частям доставляли их в леса или прятали у местных жителей. Там, где партизаны были особо ловкими или имели необходимые связи, оборудование могло похищаться из контролируемых немцами типографий. В Минске подпольщики (разоблаченные и казненные немцами в начале 1942 года) использовали шрифт, украденный из немецкой типографии. Партизаны из отряда «Искра» выкрали шрифт и кое-какое оборудование из заброшенной советской типографии в городе Лида (в Северо-Западной Белоруссии). Позднее они обнаружили в лесу печатный станок одной из дивизионных типографий, спрятанный оказавшимися в окружении военнослужащими Красной армии. Таким же образом, после похищения оборудования в контролируемом немцами районном центре, удалось создать первую типографию в отряде А. Федорова.

Свидетельством примитивного характера печатаемых материалов, а также единодушия партизанских пропагандистов в выборе тематики является то, что часто единственным используемым текстом была речь Сталина, произнесенная им 3 июля 1941 года, а позднее его обращение от 7 ноября 1941 года. И немецкие, и советские источники утверждают, что листовки тайно распространялись, чтобы продемонстрировать сомневающимся крестьянам, что «советская власть» и «партия и правительство» по-прежнему существуют и ведут борьбу. Часть материалов партизаны черпали из выпусков газеты «Правда», сбрасываемых с самолетов, часть – из газет, полученных до оккупации. Часто листовки представляли собой копии с уже переписанных копий со всеми грамматическими ошибками, а подчас и с ошибками в содержании, которые обычно возникают в процессе переписывания.

Вопреки усилиям небольшого количества решительных людей, в 1941 году эффективность партизанской пропаганды, в силу низкого качества, нерегулярности выпуска и распространения печатных материалов, была ничтожной.

2. Оборудование

По мере продолжения войны партизаны получали оборудование для печати. Хотя написанные от руки и размноженные на гектографах и пишущих машинках призывы и листовки продолжали появляться, возрастало количество материалов, создаваемых с помощью настоящего полиграфического оборудования.

Партизаны использовали три основных вида печатных станков. К первому относились самодельные печатные станки, собранные из похищенных, найденных или сброшенных с советской стороны деталей. Порой требовалась огромная изобретательность, чтобы такой станок заработал. В отряде, дислоцировавшемся в районе озера Полисто, партизаны, спрятавшие перед наступлением немцев отдельные части печатного станка, затем обнаружили, что после повторной сборки остались лишние детали, а краску, за неимением других инструментов, приходилось наносить с помощью сапожной щетки. Начиная с 1942 года положение улучшалось; как и в других сферах партизанской деятельности, помощь пришла с советской стороны. С увеличением численности партизанских отрядов, организацией радио и воздушного сообщения с командованием Красной армии и вышестоящими партизанскими штабами пропагандистской работе стали уделять повышенное внимание. О нехватке печатного оборудования было незамедлительно доложено высшему руководству. К середине 1942 года советская промышленность начала производить специальный переносной печатный станок для партизан. Этот станок, получивший название «Лилипут», весил от шестнадцати до двадцати килограммов, имел запас шрифтов для набора на одной шестнадцатой стандартного советского печатного листа (20 х 30 сантиметров) и соответствующих размеров пресс; весь станок мог переносить на спине один человек^[189].

Со временем, благодаря доставке советской авиацией через линию фронта, «Лилипут» стал основной моделью станка, используемого большинством партизанских отрядов. Появилась и другая разновидность станков, использовавшихся в Красной армии еще до войны и известных под названием «Бостон». Этот станок был значительно тяжелее, более надежен, и на нем можно было печатать листовки и газеты большего формата (30 х 40 сантиметров)^[190]. В ряде случаев крупные партизанские бригады снабжались по воздуху этими станками, что позволяло партизанам значительно увеличить тираж печатаемых материалов^[191].

Теоретически каждая партизанская бригада должна была иметь по меньшей мере один станок «Лилипут»; в каждом подпольном райкоме тоже должен был быть хотя бы один такой станок. Обкомам и крупным партизанским соединениям полагалось иметь станки «Бостон». К концу 1943 года в большинстве регулярных партизанских бригад имелся по меньшей мере один станок «Лилипут». Как, видимо правильно, полагали немцы, начиная приблизительно с августа 1943 года, проводимая партизанами пропаганда приобретала более важное значение. Многие партизанские отряды и подпольные партийные комитеты, в особенности на районном уровне, начинают печатать свои газеты. Однако даже и тогда многие из них выходили нерегулярно.

Весте с тем поступавшие с советской стороны печатные материалы, выпускавшиеся, по всей видимости, в основном на фронтовом уровне, продолжали оставаться крайне важными. Газеты Орловского обкома «Партизанская правда» и Смоленского обкома «Рабочий путь» превосходили в техническом отношении большинство выпускаемых партизанами газет, содержали подробную информацию о жизни в советском тылу и о международных делах, публиковали фотографии и печатались с использованием различных шрифтов. Качество печати явно свидетельствует, что газеты печатались в типографии в советском тылу. Еще более важную в количественном отношении роль играли листовки, сбрасываемые с советских самолетов на оккупированную территорию; однако отсутствие статистических данных о выпуске листовок не позволяет дать количественную оценку.

Особо следует упомянуть о сравнительно большой численности и рассредоточении производивших печатную продукцию центров. Возникавшие в результате этого недостатки, связанные с небольшими тиражами и низким качеством, а также с плохой связью с советскими пропагандистскими центрами, компенсировались по меньшей мере тремя преимуществами:

1. Близость к целям, в результате чего уменьшались потери печатной продукции и вместе с тем облегчалось ее распространение за счет знания местных условий и умения преодолеть введенные немцами ограничения на передвижение.

2. Более равномерное распределение нагрузки среди различных центров, а также сознание своей значимости редакторами, выступавшими в роли проводников идей советского руководства.

3. И наконец, самое важное: возможность приспособить содержание пропагандистских материалов к местным условиям. Последнее преимущество неоднократно подчеркивалось и немецкими, и советскими источниками. Этот вопрос будет рассматриваться ниже, но здесь следует на нем остановиться, поскольку это являлось основной причиной большой разбросанности партизанских пропагандистских центров. «Редакторы подпольных газет организовывали свою работу с учетом местных условий», – говорится в одном из советских источников^[192]. Немцы, со своей стороны, вынуждены были признать, что жесткая централизация их собственной психологической войны затрудняла использование в целях пропаганды происходящие события, что с успехом применяли партизаны, выполняя при этом поступавшие с советской стороны директивы. Повышению эффективности партизанской пропаганды способствовало упоминание имен отличившихся местных жителей, а также сообщения о зверствах немцев в местностях, известных населению.

3. Трудности со снабжением

Партизаны часто испытывали трудности с получением необходимых для печати материальных ресурсов. До получения партизанами печатных станков «Лилипут» редактор партизанской газеты обычно «имел мешок со шрифтом, который иногда приходилось собирать по крупицам из отдельных литер, и примитивный печатный станок». По признанию советских источников, «для выпуска газеты или листовки редактору приходилось «приспосабливать» заметки и статьи к имеющемуся у него количеству литер и писать их таким образом, чтобы для набора хватало букв «о» или «а»^[193]. По утверждениям одного из редакторов, ему приходилось каждый раз набирать по одной колонке, а затем разбирать шрифт для набора следующей. Процесс печатания в данном случае происходил в деревенской избе^[194]. В других случаях для размещения печатных станков строили специальные землянки или бункеры. Во время немецких атак, если печатное оборудование не удавалось унести, его зарывали в землю или прятали в болотах.

Постоянно ощущалась нехватка типографской краски. Часть ее доставляли с советской стороны, часть – похищали из контролируемых немцами типографий. Зимой краску перед использованием приходилось нагревать. Но главной проблемой была нехватка бумаги. Все партизаны получили приказ доставлять любую бумагу, какую удавалось найти, и даже реквизировать ее вместе с продовольствием у местного населения. Партизаны платили крупные суммы агентам, похищавшим бумагу из немецких запасов. Основная масса газетной бумаги в отряды, поддерживавшие регулярную связь с советской стороной, доставлялась по воздуху. «Но когда отряд находился на марше, нести с собой пять или шесть пудов бумаги было невозможно», – указывает один из авторов. «Поэтому бумагу приходилось собирать среди местного населения», что было весьма непростым делом. Нехватка бумаги сказывалась на формате, который приходилось уменьшать, а также на далеко не презентабельном внешнем виде партизанских газет и листовок, тексты которых часто были неразборчивыми. Доставка партизанам газетной бумаги, хотя и осуществлялась систематически, все же, пожалуй, не являлась первостепенной задачей при снабжении партизан по воздуху.

4. Персонал

Различные источники указывают, что редакторами издаваемых партизанами газет и листовок могли быть члены партии, комиссары или их заместители, бывшие журналисты и мелкие чиновники, но часто эти посты занимали люди, не имевшие никакого пропагандистского опыта, в частности опыта ведения психологической войны и подпольной печати. Таким опытом обладали немногочисленные ветераны Гражданской войны (а также, вероятно, люди, находившиеся на подпольной работе за границей). Для технической работы привлекали не имевших профессиональных навыков людей; к примеру, офицер-танкист работал печатником.

Обычно штат партизанской (или подпольной) типографии был следующим: 1) при наличии печатного станка типа «Бостон» – один редактор, один корректор, два автора статей, шесть печатников (которые также писали статьи и заметки и занимались распространением газет); 2) при наличии печатного станка «Лилипут» – один человек, занимавшийся под руководством секретаря подпольного райкома или комиссара партизанского отряда написанием статей, набором и печатью^[195].

Часто тот же самый персонал использовался для других политических и пропагандистских целей, хотя по большей части устной пропагандой (лекции, «агитационные» собрания и т. д.) занимались специально выделенные для этого партизаны. Не имевших профессиональных навыков людей широко использовали для распространения газет. К этому привлекали практически всех – местных жителей, детей, уходивших в рейды партизан, лекторов и многих других.

5. Источники информации

Партизанские листовки и в особенности газеты использовали для получения информации различные источники. Обобщенно их можно разделить на советские и местные источники.

Партизаны слушали регулярные передачи советского радио и воспроизводили передаваемые сообщения (особенно медленно читаемые дикторами после полуночи). В первую очередь именно так партизаны узнавали последние военные сводки и международные новости. К другим открытым источникам информации относились советские газеты, которые, как было отмечено, начиная с середины 1942 года регулярно доставлялись на оккупированную территорию в больших количествах. И наконец, партизаны использовали советские пропагандистские материалы, полученные ими для распространения на оккупированной территории, или те, которые им удавалось найти.

Наряду с этим существовали секретные советские директивы по проведению агитации и пропаганды. Такие инструкции сбрасывали с самолетов или доставляли направляемые в контролируемые партизанами районы посланцы, хотя прямых свидетельств того, что такие инструкции регулярно поступали, нет. Транслируемые специально для партизан радиосообщения (нельзя определить, закодированные или открытые) также содержали инструкции по ведению психологической войны. В нашем распоряжении есть только одно краткое изложение подобных директив, составленное немцами на основании радиоперехватов:

«АГИТАЦИЯ

Агитация среди местного населения при умелом ее проведении является чрезвычайно ценной. Советские плакаты, такие, например, как хорошо известный «Сокрушим фашистского зверя», производят очень глубокое впечатление на оккупированной территории. Они свидетельствуют о мощи советской власти. Весьма действенное влияние в Белоруссии оказывают подпольно издаваемые газеты «Советская Беларусь» и «Партизанское слово». Важность печатного слова в оккупированных регионах не следует недооценивать.

Одна из партизанских дивизий в Белоруссии выделила 23 агитатора для пропаганды среди местного населения. Несмотря на самые строгие меры оккупантов, они сумели провести собрания и сделать доклады в 15 белорусских населенных пунктах, оккупированных фашистами. Тема доклада: «Поражение немцев на подступах к Москве в декабре 1941 года». Приближающийся перелом в ходе войны в результате открытия второго фронта в Европе является важной темой, которую следует доводить до сознания масс.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПАРТИЙНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ

В каждом городе и каждом районе должна быть своя подпольная партийная и комсомольская организация.

ДРУЖЕСКИ НАСТРОЕННЫЕ К НЕМЦАМ ЭЛЕМЕНТЫ

В ряде районов Белоруссии руководителям партизан удалось втереться в доверие к немецким властям и внедрить своих людей в полицейские части и местную администрацию. В определенных условиях эти доверенные люди делают много полезного».

Подобным же образом так называемая директива Сталина от декабря 1942 года попадает в разряд основных советских инструкций для партизанских пропагандистов.

В психологической войне партизаны использовали собственные идеи и накопленный опыт. Редакторы, комиссары, политруки, руководители отделов пропаганды, секретари подпольных партийных и комсомольских организаций, а также командиры партизанских отрядов самостоятельно находили темы, придумывали лозунги и писали тексты. Новости для устной пропаганды мог предложить любой член отряда или информатор из числа гражданского населения. Помимо этого, партизаны пользовались захваченными немецкими материалами^[196].

За исключением небольшого количества «штатных писателей», других узаконенных источников информации у партизанской печати, похоже, не существовало. По всей видимости, разведывательные отделы партизанских отрядов периодически снабжали пропагандистов информацией. В ряде случаев предпринимались попытки организовать состоящую из местных жителей сеть «корреспондентов», используя широко распространенную в мирное время систему рабкоров и селькоров^[197]; партизанские командиры и офицеры штаба периодически составляли донесения об успехах своих отрядов и делали сообщения на агитационных собраниях в отрядах и деревнях^[198].

Хотя горячим местным новостям и уделялось большое внимание, особый упор делался на устных и письменных заявлениях людей, чьи имена были хорошо известны или внушали страх. Помимо выступлений Сталина, использовались тексты речей других советских лидеров. Сообщения о достижениях известных партизанских руководителей, таких как С. Ковпак и А. Федоров, а также произведения писателей, поэтов и журналистов, посвященные войне советского народа, поступали в партизанские штабы для распространения.

Глава 2
Психологическая война партизан против немцев

Проблема

«Пропаганда и агитация» традиционно занимали основное место в идеологической работе партии. Однако применение опробованных пропагандистских методов в партизанской войне против немцев представляло собой особую проблему, к решению которой партизанское руководство было плохо подготовлено.

Общепринятый советский подход уделял основное внимание внятной и четко «узнаваемой» устной пропаганде, хотя приемы косвенной, не облеченной в слова пропаганды часто и успешно практиковались коммунистами. Тем не менее теоретических основ для подготовки партизанских командиров и политработников к проведению психологической войны против сил противника не существовало. В силу характера отношений между партизанами и немцами и соотношения их сил партизанам не приходилось питать надежд на полное «обращение в свою веру» немецких войск и чиновников оккупационных властей. Действенные призывы могли быть обращены к не являющимся немцами военнослужащим, сражавшимся против партизан, а именно к бывшим советским гражданам, сотрудничавшим с немцами, и к воевавшим на стороне Германии войскам стран оси. Психологическая война против самих немцев в основном сводилась к призванным деморализовать их лозунгам, поскольку партизаны уяснили, что призывы к сдаче оказались бы не только напрасными, но и были бы нежелательны по практическим соображениям, связанным с охраной и кормежкой пленных.

Поэтому подход партизан к немцам в большей степени использовал метод кнута, а не пряника. Словесная пропаганда – будь то листовки, плакаты, газеты или радиопередачи – была сокращена до минимума. Отчасти это было результатом неверия в действенность призывов, отчасти объяснялось нехваткой оборудования и материалов для печати, которые в основном использовались для подготовки пропагандистских материалов, рассчитанных на реакцию местного населения. Недостаток знающих немецкий язык среди партизан и отсутствие надежных средств для распространения подготовленных материалов в какой-то мере тоже можно считать причинами сдерживания пропаганды, обращенной непосредственно на немецких военнослужащих.

Вместе с тем целый ряд мер, призванных воздействовать на гражданское население оккупированной территории, одновременно был направлен на деморализацию и ослабление дисциплины в немецких войсках.

И наконец, масштабы партизанской психологической войны против немцев впрямую зависели от мощи отрядов и их безопасности. В первые месяцы оккупации тяжелейшие условия, в которых приходилось существовать небольшим отрядам, вынуждали их сосредоточиться на более животрепещущих проблемах. Вести психологическую войну сознательно партизаны начали лишь в 1942 году, когда мощь и сплоченность партизан возросли и произошли существенные перемены в настроениях населения.

Прямая и словесная пропаганда

Практически никаких партизанских листовок, обращенных непосредственно к немецким военнослужащим, не обнаружено. Даже на более поздних этапах войны, когда партизаны иногда использовались советским руководством для распространения пропагандистских материалов на оккупированной территории, они не действовали в качестве посредников для распространения призывов, подобных тем, которые делала Красная армия от имени комитета «Свободная Германия» и других групп немецких военнопленных в СССР^[199].

Однако время от времени партизаны распространяли составленные на немецком языке листовки, сбрасываемые с советских самолетов, и проводили более похожие на шалости мелкие пропагандистские операции. В основном этим занимались члены городских подпольных групп, а не боевые партизанские отряды, поскольку немецкие военнослужащие, главным образом, находились в городах. По воспоминаниям одного находившегося в Брянской области политработника, одна из таких безобидных операций заключалась в том, что в салфетку начальника Трубчевской полевой жандармерии была подложена записка следующего содержания: «Рано ты празднуешь победу фашистской армии, собака. Гитлеру придет капут. Партизаны». Записки подобного содержания, по утверждениям того же автора, подкладывали в карманы немецким солдатам и сотрудничавшим с немцами лицам во время просмотра кинофильмов^[200]. Еще в одном случае листовки разложили на стульях перед началом киносеанса, в другом – тайком доставили в казармы немецких солдат в Новозыбкове. В двух последних случаях речь, скорее всего, идет о листовках, сброшенных с советских самолетов и распространенных отдельными «агитаторами».

Лишь в самые первые и последние месяцы войны партизаны обращались с прямыми призывами к немецким солдатам. В первые недели войны, еще до того, как психологическая война вышла за рамки догматизма, когда листовки Красной армии все еще содержали призывы к «рабочим и трудовому крестьянству» в рядах немецких войск, появилась, по всей видимости выпущенная в Красной армии, листовка, в которой делалась попытка «объяснить» природу партизанского движения немецким войскам:

«КТО ТАКИЕ ПАРТИЗАНЫ?

Немецкие солдаты! Вам говорят, что партизанская война, которую ведут русские, бесчестная и что партизаны стреляют вам в спину. Немецкие суды считают их бандитами…»

Далее в ней объяснялось, что партизаны являются патриотами, следующими традиции немецких и австрийских героев, оказывавших сопротивление Наполеону. «Партизаны – это те люди, которые стремятся защитить свои дома и свою родину от тирана Гитлера. Русские партизаны – не враги немецких рабочих и крестьян». Русский труженик, говорилось в листовке, не для того освободился от царизма и капитализма, чтобы сдаться немецким «Юнкерсам» и плутократам. В заключение шли строки, призывавшие «немецкого солдата переходить на сторону Красной армии».

Москве потребовалось совсем немного времени, чтобы понять всю бесплодность подобных усилий. Нет свидетельств, что такие листовки использовались после октября 1941 года. Лишь на завершающих, победных этапах борьбы, когда немцы отступали, а партизаны действовали в качестве вспомогательной силы, координировавшей свои операции с частями регулярной армии, вновь появились партизанские листовки, призывавшие немецких солдат сдаваться. К примеру, такие листовки распространились в декабре 1943 года, когда часть немецких войск покинула Могилев.

В ряде случаев партизаны отправляли по почте или распространяли письма, адресованные чиновникам оккупационных властей. Написанные по-русски, такие письма, высмеивавшие противника и обличавшие его трусость или жестокость, в основном были призваны произвести впечатление на местное население^[201], хотя, несомненно, оказывали воздействие и на немцев.

Еще меньше партизаны прибегали к устному общению. Словесная пропаганда и распространение слухов, столь подходящие в отношениях с населением, практически не могли быть пригодны для немцев; хотя, несомненно, доходили и до них. Нет и свидетельств использования партизанами громкоговорителей во время боевых действий против немцев^[202].

Психологическая война без использования печатного слова

«Создание нетерпимых условий для противника» с самого начала было главной целью партизанских действий. Для этого партизаны прибегали к запугиванию гражданских лиц и военнослужащих и стремились создать атмосферу страха и паники среди немцев. Большая часть усилий партизан в психологической войне против немцев относится именно к этой категории, хотя мало что указывает на существование четкого плана или теоретической базы для проведения такой кампании.

Ее первым, и во многих отношениях наиболее эффективным, проявлением было само существование партизан, являвшихся живым доказательством того, что оккупированные регионы не были покорены и война продолжается за сотни километров от линии фронта. Партизаны могли наносить то тут, то там внезапные удары, взрывать составы и автомобили, совершать нападения на немецких офицеров и солдат, разрушать линии коммуникаций и снабжения. У слабых немецких войск, обеспечивавших безопасность в обширных регионах, действия партизан, вне зависимости от их военного успеха или провала, непременно должны были вызывать состояние беспокойства и неуверенности. А это являлось одной из основных целей партизанской войны, и именно в этом партизаны преуспели больше, чем в чем-то ином.

Первоначальный эффект сильнее всего сказывался на низших чинах немецких войск, которым приходилось непосредственно сталкиваться с партизанами и ощущать на себе последствия их операций. Высшие эшелоны, и в частности штабные офицеры немцев, усматривали в партизанах лишь потенциальную угрозу. Но постепенно чувство нависшей опасности и даже паники воцаряется на высших уровнях военного командования и гражданской администрации. Ощущение неуверенности порождала и нехватка отнюдь не первоклассных тыловых войск и недостатки в снабжении. И наконец, психологическая неподготовленность к проведению операций подобного характера сказалась на провале борьбы немцев с партизанами.

Результатом этого стали частая переоценка немцами мощи и потенциала партизан, а также страх, широко распространенный среди военнослужащих и чиновников районов, которым угрожали партизаны. Размеры контролируемой партизанами территории быстро расширялись, и это, помимо лишения немцев источников продовольствия и рабочей силы в 1943–1944 годах, способствовало осознанию противником того, что война проиграна. Возраставшее количество дезертиров среди «нейтральных» и сотрудничавших с немцами элементов, переходивших на сторону партизан, лишь усиливало это чувство. На более поздних этапах войны немецкие солдаты не рисковали удаляться от основных линий коммуникаций и ходить в одиночку даже в имевших сильные гарнизоны городах. Чувство изоляции и постоянно подстерегающей опасности было особо хорошо знакомо солдатам, несущим службу на слабо укомплектованных личным составом передовых постах и опорных пунктах, разбросанных по окрестностям^[203].

В определенной степени отношение самих немцев способствовало созданию такой атмосферы. Поначалу игнорируя проблему, а затем объявляя партизан «бандитами» и «мародерами», немецкое Верховное командование потворствовало отношению, при котором партизан не считали серьезным, «уважаемым» противником, а причисляли к категории людей, чьи действия непредсказуемы и отличаются «вероломством». Партизанская война, разумеется, не вписывалась в общепринятые каноны. Рейды и нападения из засад, устраиваемые партизанами в первую очередь по тактическим соображениям, вселяли в немцев ужас. Еще 20 июля 1941 года в приказе Главного политического управления Северо-Западного фронта Красной армии, где говорилось о «внезапных коротких рейдах из засад для уничтожения живой силы», давалась рекомендация: «Такие рейды порождают панику в рядах противника, вынуждают его спасаться бегством и создают неразбериху среди частей и подразделений, затрудняют их дальнейшее продвижение и приводят к крупным потерям личного состава и военной техники».

Еще одним советским приказом, датированным 1941 годом, партизанам разрешалось носить немецкую форму, поскольку «это позволяет группам приближаться к целям незаметно и способствует возникновению слухов о партизанах, использующих немецкую форму, что, в свою очередь, рождает недоверие среди немецких солдат и деморализует их». В обоих случаях психологическое воздействие, рассчитанное на устрашение и деморализацию немецких войск, являлось побочным результатом боевых действий; тем не менее советское командование, несомненно, отлично понимало, насколько оно эффективно. Подтверждения того, что такие операции проводились исключительно для достижения целей психологической войны, содержатся в различных советских источниках. Так, в январе 1942 года в Восточной Белоруссии группа партизан совершила рейд на город Слуцк, якобы для «создания паники в немецком гарнизоне». На то, что операция преследовала и другие цели, указывает упоминание, что во время рейда партизаны захватили городской банк и скрылись со всеми имевшимися в нем ценностями^[204].

Использование партизанами показательных расправ над немецкими (и сотрудничавшими с немцами) военными и чиновниками оккупационных властей также отчасти было рассчитано на устрашение. Наверняка оказываемое воздействие на немцев и коллаборационистов, а также на местное население было куда более важным, чем просто желание устранить ненавистного (а подчас и неизвестного) немца. Если призывы партизан к «мщению» способствовали укреплению их боевого духа и являлись мощным стимулом для вербовки местного населения, они вместе с тем вполне успешно служили делу устрашения немцев.

К сожалению, большая часть имеющихся в нашем распоряжении немецких и советских источников, относящихся к тактическим и техническим сторонам партизанских рейдов, подробно не останавливается на показательных расправах и проведении партизанами рейдов, направленных именно на устрашение. Тем не менее общее впечатление о психологическом воздействии, оказываемом такими нападениями на немцев, можно составить по послевоенным высказываниям немецких офицеров и советских беженцев^[205]. Убийство отдельных лиц, таких как, например, начальники немецких районных комендатур, офицеры полиции или уполномоченные по сельскому хозяйству, часто поручалось членам городских подпольных групп, многие из которых действовали в тесном взаимодействии с полевыми военными штабами партизан, стремившимися избегать прямых контактов с немцами^[206]. Помимо потерь, которые в результате подобных акций несли оккупационные власти, усилению атмосферы страха и подозрительности способствовала широкая огласка^[207].

Пик «атак террористов» (как их поспешили окрестить немцы) приходится на конец лета и осень 1943 года. Наиболее ярким примером, широко использовавшимся советской и партизанской пропагандой, стало убийство верховного комиссара (гаулейтера) Белоруссии Вильгельма Кубе в сентябре 1943 года. С другими чиновниками оккупационной администрации грозили расправиться подобным же образом; нередко это были просто слухи, но подобных угроз, даже если они не были осуществлены, оказывалось вполне достаточно для возникновения паники. Широко осуществляемые убийства коллаборационистов также пагубно влияли на моральное состояние немцев. Помимо цели лишения оккупационных властей поддержки «простого народа», эти нападения были лишний раз призваны подчеркнуть повсеместное присутствие партизан.

К попыткам партизан усилить непрочность положения немцев относится и их проникновение в немецкие организации и организации коллаборационистов. Агенты, помимо выполнения своих основных задач по сбору разведывательной информации и саботажу, вполне успешно распространяли слухи. Парадоксален, но тем не менее очевиден тот факт, что часто именно «обнаружение» самими немцами таких агентов (подчас пользовавшихся огромным доверием) заставляло их испытывать неуверенность и вселяло ощущение, что они находятся во враждебном окружении и постоянно подвергаются опасности. Это обстоятельство, по всей видимости, имело далекоидущие последствия. Общеизвестно, что лица с выраженным комплексом неполноценности стараются скрыть чувство неуверенности в себе путем открытого проявления агрессии и демонстрации своего превосходства. Вполне вероятно, что действия партизан вызывали у многих немцев именно такую реакцию. Немецкий солдат, военнослужащий войск СС или чиновник местной администрации стремился компенсировать свой страх открытым проявлением пренебрежения к «неполноценным» славянам. Именно подобным, неверным в психологическом отношении обращением немцы способствовали усилению тенденции отчуждения от себя коренного населения, играя на руку партизанам.

Провокации

При проведении своих операций партизаны нередко пытались выдавать себя за немецких офицеров. В ряде случаев они ставили себе целью обмануть чиновников оккупационных властей (трудная задача) и местных коллаборационистов (что было значительно проще). В других случаях подобный обман был призван углубить пропасть между немцами и местными жителями. Один из беженцев рассказывал о командире небольшого партизанского отряда в Винницкой области, который выдавал себя за немца во время посещения небольших, находящихся на отшибе деревень. Если он сталкивался там с немцами, «он стремился приблизиться на расстояние выстрела до того, как они успевали понять, что происходит. Крупного ущерба он не наносил, но эти эффектные действия вызывали симпатию и восхищение местного населения, вселяя страх в немцев».

На основании рассказов советских беженцев, живших во время войны в районах действий партизан, можно выдвинуть еще одну гипотезу: неизменным результатом нападений партизан на немцев было безжалостное отношение последних не столько к самим партизанам, до которых им часто было трудно добраться, сколько к ни в чем не повинному гражданскому населению. Следствием этого была цепная реакция, в результате которой интересы немцев и основной массы местного населения расходились еще сильнее. Уничтожение немцами целых деревень в отместку за рейды партизан могло лишь заставить жителей соседних деревень переходить на сторону партизан.

До какой степени стремление вызвать такую цепную реакцию являлось сознательной целью атак партизан – трудно определить. Во всяком случае используемые партизанами методы укрепляли позиции наиболее бескомпромиссных элементов в немецкой армии, СС и оккупационной администрации и заставляли идти в действиях против партизан на крайние меры. В свою очередь, провокациями против немцев партизаны завоевывали поддержку местного населения. Даже те, кто поначалу не стремился принимать сторону Советов, и в частности партизан, обычно были вынуждены рассматривать последних в качестве единственных защитников от карательных действий немцев. Хотя на использование крайних мер в действиях против партизан влияли и другие факторы, укреплению подобной тенденции во многом способствовали усилия самих партизан.

Обращение с военнопленными

Партизаны в основном прилагали усилия к уничтожению, а не к привлечению противника на свою сторону, поскольку реально оценивали существовавшее положение. Но по своему характеру их подход ограничивал рамки возможностей психологической войны. Кроме того, глубокое убеждение немцев в том, что действия партизан характеризуются «безжалостностью» и «вероломством», исключало возможность привлечения немцев на сторону партизан.

Но в обращении с пленными поведение партизан непосредственно влияло на реакцию немцев. В немецких донесениях (возможно, преувеличенно) часто подчеркивалось, что партизаны убивают захваченных в плен военнослужащих; в других донесениях приводились примеры того, как пленных пытали и глумились над телами погибших в бою солдат.

Несомненно, расстрелы и жестокое обращение с немецкими солдатами были вызваны отчасти стихийным стремлением отомстить, а отчасти отсутствием строгой дисциплины. Особенно часто это случалось на ранних этапах партизанского движения, когда контроль отсутствовал, поступающих директив было мало, а партизанские отряды не имели ни помещений для содержания и охраны военнопленных, ни возможности переправить их за линию фронта или по воздуху на советскую сторону. Проводимая же Красной армией политика, наоборот, препятствовала огульным расстрелам военнопленных, даже партизанами.

По мере расширения партизанского движения и обретения им ряда черт регулярной армии обращение с пленными улучшилось до такой степени, что партизаны могли получать сведения разведывательного характера и обращаться за поддержкой к попавшим в их руки немцам^[208]. В более поздние периоды войны немецкие военнопленные нередко использовались партизанами не только для черной работы, но и для участия в боевых и разведывательных операциях. Однако правильнее, пожалуй, было бы утверждать, что страх перед партизанами до самого конца войны оставался серьезным препятствием для перехода немцев на сторону партизан – неизбежный результат широкого использования партизанами методов запугивания по отношению к немцам.

Выводы

Поскольку партизаны уделяли основное внимание выполнению военных задач и попыткам оказать влияние на местное население, их усилия по ведению психологической войны против немцев сводились лишь к отдельным, проводимым от случая к случаю операциям. Вместе с тем психологическое воздействие на немцев действий партизан, экономического или пропагандистского характера, было довольно впечатляющим.

Главной трудностью ведения психологической войны против немцев было отсутствие непосредственного контакта между партизанами и немцами. Партизаны предпочитали не идти на риск, сопряженный с распространением листовок или плакатов среди немцев. Они, похоже, поняли, что воздействие печатных средств пропаганды на оккупантов окажется незначительным, а путем создания всеобщей атмосферы неуверенности и страха большего эффекта можно будет добиться скорее, чем отдельными, мелкими пропагандистскими операциями. При наличии выбора им было выгоднее убить чиновника немецкой администрации, чем положить ему на стол листовку.

Нет указаний на то, что пренебрежение печатной пропагандой явилось результатом поступавших советских директив. Но скорее всего, это так и было. Отчасти подтверждением этого является тот факт, что Главное политическое управление Красной армии, отдававшее партизанам приказы о распространении всех печатных материалов, никогда не использовало их для распространения изощренных, обращенных именно к войскам немцев, а не к войскам стран оси призывов переходить на свою сторону. Коммунистическая партия, по всей видимости, отнюдь не была озабочена привлечением немцев на свою сторону. Можно предположить, что подобное ограничение стало отражением решения высших советских пропагандистских органов, предпочитавших, чтобы партизаны сосредоточивали свои усилия на проведении операций, для которых они больше подходили. Помимо этого, им не доверяли задач, требовавших четкого взаимодействия и согласованных усилий для достижения главных целей широкомасштабной психологической войны Советского Союза, а также знания языка противника, которым политработники партизан, как правило, не владели.

Существовал и ряд дополнительных объективных факторов, снижавших значимость партизанских призывов к немцам. Их призывы были адресованы в основном к тыловым войскам и гражданским лицам, а не к военнослужащим действующей армии, но даже при этом границы были четко очерчены: в контролируемых партизанами районах не было немцев, а в районах, прочно удерживаемых немцами, о присутствии партизан не было и речи. Поэтому основные усилия прилагались в «нейтральных» зонах, разделявших немцев и партизан, а также в городах, где отдельные налеты могли проводиться с помощью местных антифашистских элементов.

Влияние партизан на моральное состояние и дисциплину немецких войск было просто поразительным, но такой успех, главным образом, объяснялся широким размахом действий партизан и их репутацией жестоких мстителей, а отнюдь не четкими и целенаправленными операциями психологической войны, проводимыми партизанами.

Глава 3
Психологическая война партизан против войск стран оси

В ходе войны на Восточном фронте немецким вооруженным силам оказывали поддержку войска стран оси^[209]. Многие из них – в частности, румынские и итальянские дивизии – действовали на юге, где было мало партизан^[210]. Другие крупные части – в основном венгры и словаки, но также французы и хорваты – находились в тыловых районах, где партизаны были активны.

При определении своего отношения к войскам стран оси партизаны, похоже, принимали во внимание ряд факторов. Примечательно, что эти войска значительно уступали немецким по уровню подготовки, качеству командования и моральному состоянию. Поэтому по мере наступления перелома в ходе войны партизанам было намного проще захватывать в плен и склонять на свою сторону этих союзников немцев. Помимо того, эти силы состояли из граждан стран, которые в советском понимании являлись жертвами Германии и чьи «наиболее прогрессивные элементы» сражались на стороне Советского Союза против стран оси. Эти факторы стали основой ярко выраженных существенных различий в подходах партизан к немецким войскам и войскам стран оси. Немецкие войска однозначно рассматривались как враги, тогда как в отношении войск стран оси можно было использовать те же призывы, что и к сотрудничавшим с немцами советским гражданам, где основными мотивами была близость интересов всех угнетенных и порабощенных нацистами народов и единство целей партизан и войск стран оси в борьбе против немцев.

Имеющийся в нашем распоряжении материал по данному аспекту психологической войны партизан чрезвычайно беден^[211]. Поэтому все дальнейшие рассуждения следует рассматривать лишь как предположения; к тому же часть материала заимствована из послевоенных советских источников и потому может вызывать сомнения.

Имеющиеся свидетельства указывают на то, что захваченных в плен военнослужащих армий стран оси партизаны не расстреливали и не подвергали плохому обращению. Когда в 1942 году в Брянской области в плен к партизанам попали пять венгерских солдат, партизаны (по докладу немцам одного из солдат после побега) «верили, что нашли в нас надежных соратников по борьбе с немцами. Поэтому обращение с нами было сравнительно неплохим». Согласно советскому источнику, в том районе среди партизан находился венгерский коммунист, составлявший тексты листовок вместе с редколлегией партизанской газеты: «Выпускавшие газету «Партизанская правда» и Пауль [переводчик] распространили сотни листовок среди венгерских солдат и служащих венгерских трудовых батальонов с призывом начать восстание и взять власть в свои руки. Солдаты твердили: «Вы обманываете нас». Перед нами не стояла задача, да у нас и не было времени вступать с ними в дипломатические переговоры. Значительно легче было убедить солдат в искренности наших намерений нашими партизанскими средствами»^[212].

Данное заявление, по сути, является признанием о провале усилий партизанской пропаганды с помощью печатных средств убеждать людей до захвата их в плен. Когда в октябре 1942 года в плен к партизанам попало большое количество венгерских солдат, с ними обращались хорошо. И хотя поначалу они отказывались помогать партизанам, позднее многие венгры присоединились к ним. Один из них был определен в политический отдел отряда, троих других отправили самолетом в Москву для «политической работы». В целом тактика партизан была довольно простой – «как солдат, ты должен быть беспощадным мстителем, а если ты захватываешь противника в плен, ему нужно объяснить правду»^[213].

Французский легионер, попавший в ноябре 1942 года в Восточной Белоруссии в плен к партизанам, рассказывал то же самое: с ним и еще с одним французским солдатом неплохо обращались и убеждали присоединиться к партизанам. Несомненно, что основная масса военнослужащих войск союзников из стран оси знала, хотя сомнения и оставались, что после захвата в плен с ними будут обращаться лучше, чем с военнопленными немцами^[214].

Часто партизаны подстрекали к дезертирству солдат войск стран оси. Согласно одному из советских источников, партизанский командир С. Ковпак пытался убедить словацкого полполковника дезертировать вместе с подчиненными ему военнослужащими. После первых контактов и отказа подполковника перейти на сторону партизан вопреки его явным антифашистским взглядам была достигнута тайная договоренность, согласно которой партизаны и словаки согласились не сражаться друг против друга. В другом советском источнике упоминаются попытки партизан из отряда А. Сабурова убедить словацкий гарнизон города Буйновичи сдаться. Операция, благодаря письмам, адресованным словацким офицерам и доставленным девушками-партизанками, оказалась успешной.

Существует ряд донесений о том, что в 1943 и 1944 годах дезертиры и пленные из состава войск стран оси сражались вместе с партизанами, хотя трудно определить, в какой степени именно партизанская пропаганда способствовала этому. На завершающем этапе войны дезертирство было обусловлено в основном осознанием того, что немцы терпят поражение и нарушают союзнические обязательства. Приведенная выше цитата о венгерских солдатах в районе Брянска наводит на мысль, что пропаганда с помощью листовок не имела успеха, если не подкреплялась убеждением. Роль печатных пропагандистских материалов трудно оценить в силу условий, в которых действовали войска стран оси. Чтобы добиться успеха, приготовления к побегу приходилось держать в тайне от немцев; о публичных призывах и договоренностях не могло быть и речи. Поэтому имеется мало немецких документов о тайных переговорах и призывах, в результате которых время от времени союзники немцев переходили на сторону партизан.

Ввиду отсутствия образцов соответствующих листовок сделать подробный анализ затрагиваемых в них пропагандистских тем не представляется возможным. То малое, чем мы располагаем, позволяет говорить о настойчивом использовании антифашистских патриотических лозунгов и, как в случае со словаками, панславянских лозунгов, присутствовавших в советской пропаганде с начала войны. По рассказам очевидцев, девушка из отряда Ковпака, посланная доставить послание словацкому командиру, обратилась к нему с призывом: «Если вам дорога ваша родина, если вы хотите видеть Словакию свободной, поступайте так же, как полковник Свобода»^[215]. Подобным же образом отряд Сабурова в посланиях к словацкому гарнизону с призывами переходить на сторону партизан ссылался на проходившие в Москве встречи славянских лидеров.

Если в целом пропагандистские меры, несомненно, оказывали влияние на войска стран оси, вопрос о том, в какой степени специальным пропагандистским операциям принадлежит заслуга в принятии решения о переходе на сторону партизан, остается открытым. Представляется вполне вероятным, что такие операции больше способствовали созданию ситуации, при которой военные неудачи Германии, плохое материальное и моральное состояние войск стран оси, а также антифашистские выступления в этих странах имели решающее значение.

Глава 4
Психологическая война партизан с коллаборационизмом

Война на востоке породила два удивительных явления: 1) крупномасштабное сотрудничество бывших военнослужащих Красной армии с немцами и 2) возвращение значительного числа таких военных коллаборационистов в советский лагерь.

На начальном этапе кампания следовала плану, сформулированному Гитлером и другими представителями высшей нацистской иерархии, которые резко противились вооружению советских граждан. Стойкие возражения в германских правительственных кругах полностью соответствовали нацистским идеям о Советской России и войне. Убежденность в том, что немецкие армии добьются победы после короткой и решительной кампании, представление о русском как о недочеловеке и цель безраздельного использования экономических ресурсов России без учета интересов ее народа были основаны на идеях, не оставлявших места политическим стимулам, которые можно было бы предложить потенциальным коллаборационистам. Осознание немцами своей огромной недооценки советской мощи, совпавшее с подъемом партизанского движения, которое слабые тыловые части немцев оказались не способны усмирить, вызвало изменения в политике. Организация небольших воинских подразделений из бывших советских солдат, проводившаяся в качестве эксперимента осенью 1941 года, была значительно расширена, достигнув своего пика в 1943 году. К весне 1943 года подразделения коллаборационистов, в большинстве своем численностью до батальона, представляли собой значительную часть тыловых сил немцев, действовавших против партизан^[216]. Однако, несмотря на это, в нацистской среде всегда сохранялись стойкие возражения против полномасштабного использования воинских подразделений коллаборационистов.

По официальным советским меркам военное сотрудничество с немцами, разумеется, являлось предательством. Тем не менее Советская армия превратила коллаборационистов в главную мишень своей психологической войны, прилагая значительные усилия к тому, чтобы взять их под свой контроль и воспрепятствовать немцам использовать этот источник живой силы. По вполне понятным причинам партизаны играли важную роль в этом процессе. Само существование подразделений коллаборационистов представляло для партизан вызов, поскольку большинство таких подразделений сражалось против партизан. Партизаны, чья организационная структура не была предназначена для наступательных действий, не могли рассчитывать на уничтожение своего противника путем военной силы. Кроме того, учитывая возникавшие в подразделениях коллаборационистов трения, психологический подход выглядел значительно более многообещающим; предполагалось даже, что на завершающем этапе он должен полностью заменить собой военные операции. Помимо военной опасности коллаборационисты даже в большей степени представляли собой психологическую угрозу. Они являлись наглядным примером отсутствия сплоченности и единства в советском обществе в условиях ослабления контроля. Вместе с тем они стремились нейтрализовать результаты психологического воздействия партизан на местное население, которому предлагали альтернативный канал действий. И наконец, что было наиболее важным, своим существованием они изобличали советскую пропаганду, твердившую о солидарности русских, в то время как очевидная готовность немцев «брать в союзники» русских явно противоречила советским утверждениям о том, что немцы считают славянские народы неполноценными.

Особо следует упомянуть об отдельной группе коллаборационистов. В нее входили служащие набранной из коренного населения полиции (Ordnungsdienst, или OD), первоначально организованной на местах и выполнявшей ограниченные функции. По мере подъема партизанского движения, с которым немецким тыловым частям становилось все труднее справляться, полицию начинали лучше вооружать и широко использовать в военных действиях против партизан. Полицаев набирали из местного населения, и потому они в большей степени могли испытывать на себе влияние партизанской пропаганды и оказывались более уязвимы перед карательными мерами партизан, чем лучше вооруженные и более сплоченные подразделения коллаборационистов регулярных вооруженных сил немцев. Кроме того, их семьи часто становились объектами мести партизан. Вместе с тем полицаи были лучше знакомы с местными условиями и могли информировать немцев о контактах местного населения с партизанами, а там, где пользовались уважением, были способны противодействовать партизанской пропаганде.

Военные коллаборационисты почти с самого начала существования их подразделений оказывались уязвимы перед советской пропагандой. Особо чувствительными местами при воздействии на них были мотивы, заставившие сотрудничать их с врагом, и их реакция на сотрудничество с немцами. Можно провести разграничения между тремя группами их. Во-первых, это те, кто, не имея твердых политических убеждений, оказывался в частях коллаборационистов ради того, чтобы просто обрести свободу и избавиться от страданий в лагерях военнопленных. Во-вторых, кто изначально уверовал в победу Германии и стремился присоединиться к побеждающей стороне в надежде обрести более высокий статус и поправить свое материальное положение; и, наконец, кто сотрудничал с немцами в силу своих антисоветских убеждений и веры в то, что победа Германии станет благом для России. Все три группы вскоре постигло разочарование, и в результате полученного личного опыта отношений с немцами значительное число элементов каждой группы становилось легкой добычей для советской пропаганды. Те, кто вступил в подразделения, спасаясь от лагеря, добились свой цели и не были глубоко преданы новым хозяевам. Решившие воспользоваться предоставляющейся возможностью часто утрачивали свой энтузиазм, осознав трудности, связанные с продвижением по службе и обретением престижа на стороне немцев, и становясь свидетелями увеличивающихся военных поражений Германии. Исповедующие антисоветские взгляды патриоты часто приходили к выводу, что методы правления даже при советском режиме являются меньшим злом по сравнению с вопиющими преступлениями захватчиков.

Советская и партизанская пропаганда постоянно обращалась с призывами ко всем трем группам коллаборационистов. Партизаны создавали условия, позволявшие сравнительно легко дезертировать от немцев, а их пропаганда, подобно катализатору, ускоряла принятие коллаборационистами решения перед тем, как совершить трудный шаг и изменить присяге во второй раз. Главной предпосылкой, способствовавшей усилению дезертирства коллаборационистов, стало заверение в том, что они не понесут наказания за измену. Страх наказания за предательство являлся основным препятствием. По-видимому осознавая эту проблему, советское руководство в 1942 году приняло важное решение, предоставлявшее воевавшим на стороне немцев возможность «искупить свои ошибки» и загладить вину, вступив в партизаны.

В первые месяцы войны проблема воевавших на стороне противника коллаборационистов остро не стояла; несколько казацких и украинских подразделений, сформированных главным образом на местах полевым немецким командованием, не имели столь важного значения для принятия существенных контрмер. Нет указаний на то, что в 1941 и начале 1942 года проводились различия между сотрудничавшими с противником гражданскими лицами и бывшими военнослужащими Красной армии; в каждом случае советские войска и партизаны обращались с ними как с предателями и расстреливали. Основные пропагандистские усилия партизан были направлены в первую очередь на предотвращение сотрудничества с противником, а не на призывы коллаборационистов к дезертирству.

Изменения в подходе произошли в 1942 году, когда проблема коллаборационистов стала серьезным вызовом для советского режима. Пленные партизаны на допросах утверждали, что существовал особый приказ Сталина, предоставлявший коллаборационистам право «искупления вины» своим вступлением в ряды сражающихся с немцами; к сожалению, обнаружить этот приказ не удалось^[217]. Наверняка подобное важное политическое решение было принято на высшем политическом уровне. С этого момента оно становится краеугольным камнем партизанской пропаганды в отношении коллаборационистов: представить убедительные аргументы, способные вызвать дезертирство и ослабить страх перед наказанием.

1. Содержание и методы

Печатная пропаганда

Средства пропаганды, используемые для воздействия на воевавших коллаборационистов, мало чем отличались от тех, что предназначались для других групп. Широко использовались листовки: значительная их часть печаталась в советском тылу и распространялась партизанами; часть листовок печатали сами партизаны^[218].

Основной акцент делался на то, что сотрудничество с врагом пусть и является предательством и достойно презрения, тем не менее вину за него можно искупить, если только коллаборационист добровольно станет партизаном и докажет свою преданность и незаменимость в Отечественной войне. Советская пропаганда стремилась вызвать у коллаборационистов реакцию надежды и страха: надежды на то, что, вступив в партизаны, они смогут реабилитировать себя как члены советского общества, и страха оттого, что отказ дезертировать будет означать верную смерть либо от рук партизан, либо после «неминуемой» победы Красной армии. В типичной листовке говорилось: «Родина простит предательство русского народа. Она простит всех тех… кто добровольно перейдет на нашу сторону… Не медлите – скоро будет слишком поздно». Вместе с тем судьба тех, кто не внял этому совету, была прописана вполне определенно: «Страшный день отмщения ожидает тех, кто продолжает сотрудничать с немцами». Листовки в значительной мере старались развеять страх перед переходом на сторону партизан. Помимо обещания, что «каждому, кто добровольно перейдет на нашу сторону, будет сохранена жизнь и он будет принят в наши ряды как истинный сын Родины», листовки содержали уже готовые оправдания для коллаборационистов: «Вы будете прощены, ибо всем известно, что многие из вас были военнопленными [и пострадали], других же силой заставляли помогать немцам. Многие из вас были обмануты и сбиты с толку немецкими людоедами».

Осознание того, что партизаны примут без обвинения в предательстве, упрощало принятие решения дезертировать. Из приведенного выше уже готового оправдания вытекало, что коллаборационисту не нужно стыдиться своей прошлой вины за измену, а это само по себе являлось примечательным, пусть и не вполне внятным, признанием эффективности антисоветской пропаганды немцев. В листовках чуть ли не признавалось, что многие коллаборационисты сражались ради уничтожения большевизма, но даже к ним обращались с призывами. Примечательно, что в условиях военного времени не ставилась задача убедить их в преимуществах коммунизма, а скорее было нужно продемонстрировать, что уничтожение большевизма не являлось главной целью вторжения немцев. «Немцы оккупировали Францию, Польшу, Норвегию, Чехословакию, Бельгию, Голландию, Данию и Югославию – а зачем? Разве там у власти находились большевики и организовывались колхозы?» В том же духе в одной из партизанских листовок, адресованных украинским коллаборационистам, подразумевалось, что коллаборационистом мог стать и «истинный патриот»: «Обращаясь к вам с призывом, мы надеемся, что вы, как истинные патриоты, перестанете служить фашистам». Партизанская пропаганда стремилась показать, что не сотрудничеством с врагом, а вступлением в партизаны даже придерживающийся антисоветских взглядов русский человек может проявить свой патриотизм.

«Мы, партизаны, сознательно беремся за оружие для защиты чести, свободы и независимости своей родной страны – Советского Союза. Мы защищаем наших людей от уничтожения и рабства; защищаем нашу залитую кровью землю, наших отцов и наших детей. А что защищаете вы? Вы защищаете жизни немецких прихвостней, надругавшихся над вашими семьями… вы защищаете интересы немецких землевладельцев».

Прилагались особые усилия для разжигания антигерманских настроений среди коллаборационистов с помощью, например, вот таких заявлений: «Немецкие офицеры всем сердцем ненавидят вас. Они считают вас предателями родины, для которых немецкие деньги дороже крови ваших братьев, отцов, жен и детей». Другим подходом была попытка показать истинные цели немцев при вербовке коллаборационистов: «Армия фашистских захватчиков потеряла 6 400 000 солдат и офицеров убитыми и взятыми в плен. Неужели вы не понимаете, что для достижения своих целей гитлеровцы хотят использовать вас лишь как пушечное мясо?» И наконец, подчеркивалась неизбежность поражения нацистской Германии. Изложив все имеющиеся доводы, задавался один и тот же вопрос: «Нежели вы и вправду хотите проливать кровь и жертвовать собой в качестве фашистских наемников, воюющих против советских людей?»

Акцент на зверствах немцев не был присущ листовкам, адресованным коллаборационистам, но в призывах особо подчеркивалось, что сотрудничество с врагом делает воюющих против своих соотечественников солдат соучастниками преступлений немцев. «Советские солдаты, разве вы не поступаетесь своей честью, помогая продолжать эту преступную войну? Разве вы не понимаете, что помогаете фашистам уничтожать ни в чем не повинных братьев, сестер, жен и детей своих собратьев?» Ряд лозунгов затрагивал такие далекоидущие цели немцев, как использование экономических ресурсов, порабощение русских и предстоящая колонизация огромных пространств советской территории – цели, достижению которых сотрудничавшие с врагом, сами того не понимая, способствовали.

Принималась во внимание и национальная проблема. Предпочтение при вербовке коллаборационистов, в особенности до 1943 года, немцы отдавали не русским, а лицам других национальностей или тех групп, которые, по их мнению, являлись противниками советского режима. Поэтому осуществлялся призыв украинцев, казаков, лиц прибалтийских и кавказских национальностей. Советская пропаганда учитывала это, хотя нет свидетельств того, что основной упор делался на национальные особенности. Тем не менее делалась попытка развенчать немецкие утверждения о предпочтительном отношении к нерусским. Так, в одной из листовок подчеркивалось, что немцы напали на Советский Союз, чтобы захватить сырье Украины, Кавказа и Белоруссии. В другой проводилась мысль о том, что цель развязанной немцами войны – утвердить свое мировое господство, что исключает возможность хорошего отношения к какой-либо нации. «Фашистам нужны вы, ваша жизнь и ваша кровь, чтобы осуществить свой идиотский план превращения народов Европы и Советского Союза в рабов». Иногда в листовках, обращенных к украинцам и другим славянам, присутствовали панславянские мотивы.

Призывы к латышам, литовцам и эстонцам были аналогичны призывам к лицам других национальностей; основное внимание в них уделялось зверствам немцев, советским победам и военным целям Германии. Однако в некоторых листовках делалась попытка отождествления национальных интересов независимых в прошлом государств с интересами советского режима. В одной из листовок, адресованных литовским солдатам, описывалось, как немцы подавили выступление литовских студентов и как партизаны пришли им на выручку. Не делая скидок на литовский национализм, листовки рисовали партизан как истинных защитников литовского народа. Листовки, предназначенные для эстонских коллаборационистов, старались показать, что советский режим является поборником национального существования Эстонии, тогда как немцы стремятся использовать эстонцев лишь как пушечное мясо. В качестве доказательства приводился тот факт, что много эстонцев погибло в Сталинграде зимой 1942/43 года. В другой листовке утверждалось, что эстонских солдат отправляли в Африку воевать за германский империализм, а вовсе не за независимость Эстонии. Национальные различия учитывались главным образом лишь в призывах местного значения, хотя распространяемые партизанами листовки часто были обращены к «русским, украинским и белорусским солдатам» или «к литовским солдатам», а в ряде случаев к отдельным воинским частям, таким как, например, «украинский полк под командованием майора Вайсе». Составленные самими партизанами листовки часто были обращены к отдельным группам коллаборационистов. Их преимуществом являлось то, что в них можно было показать коллаборационистам, каким путем можно дезертировать. Одна партизанская листовка после обычных призывов заканчивалась следующими строками:

«Мы, партизаны Марковской бригады, обращаемся к вам со следующими предложениями:

1. Расстреляйте своих преданно служащих немцам начальников.

2. Берите свое оружие и боеприпасы.

3. Направляйтесь в деревню [название], где мы будем вас ждать. Приходите при первой представившейся возможности. Мы обсудим основные условия [принятия вас в наши ряды].

Привет от советских партизан.

Штаб партизанской бригады имени Ворошилова».

Иногда партизаны использовали в качестве стимула к дезертирству письма, адресованные отдельным коллаборационистам. В одном из случаев, например, военнослужащий так называемого «восточного батальона», вступивший в переписку с партизанами, получил заверения в том, что его батальону пойдут на уступки, если он дезертирует в полном составе. В другом письме, адресованном командиру воевавшей против партизан группы, запрашивались разведывательные сведения и содержались угрозы передать немцам изобличающие его сведения в случае отказа сотрудничать.

Одним из средств советской психологической войны являлась устная пропаганда, проводимая контактировавшими с коллаборационистами людьми или внедренными в подразделения коллаборационистов агентами. Во многих случаях трудно доказать, что такие агенты были партизанами, но им всегда требовалось устанавливать с партизанами связь, поскольку в первую очередь они должны были способствовать переходу коллаборационистов на сторону действовавших в округе партизан. Эти агенты распространяли слухи и сеяли недоверие, пытаясь вбить клин между коллаборационистами и немцами. Источники происхождения широко распространяемых слухов, разумеется, было невозможно установить. Немцы часто приписывали их советским агентам, тогда как по существу они являлись естественным выражением недовольства и недоверия утратившего иллюзии населения. Тем не менее нельзя отрицать и то, что партизаны и их агенты использовали слухи в целях пропаганды и что все – включая гражданских лиц, коллаборационистов и, видимо, даже самих немцев – способствовали их распространению.

Пропаганда без использования печатного слова

1) Обращение с военнопленными

Обращение с захваченными в плен коллаборационистами почти никогда не фигурировало в качестве аргумента в пропагандистских кампаниях. Но эта проблема тем не менее имела крайне важное значение. Поскольку в глазах советского руководства все сражавшиеся на стороне немцев являлись предателями по определению, к ним нельзя было обращаться с призывами, которые обычно адресованы войскам противника, а нужно было побуждать к дезертирству обещаниями безопасности, хорошего обращения и быстрого возвращения домой после войны. Однако, как было показано, коллаборационистам предоставляли возможность искупить свою вину добровольным переходом на советскую сторону. Если их захватывали силой, они теряли шанс воспользоваться такой возможностью и не могли рассчитывать на положенное настоящим военнопленным обращение. Кроме того, партизаны не могли брать в плен и содержать их в больших количествах по тем же причинам, по которым не могли держать огромную массу военнопленных и немцы. Как это нередко происходит в партизанской войне, существовало всего две альтернативы: пленного либо убивали, либо он сам становился партизаном. Примеры того, как взятым в плен коллаборационистам сохраняли жизнь и отправляли в Москву для допросов, имели место лишь в тех случаях, когда советские власти стремились получить подробные сведения о подходе немцев к проблеме коллаборационизма^[219].

Судьбы взятых в плен коллаборационистов в первую очередь зависели от отношения к ним отдельного партизанского командира. В крупных, базирующихся на одном месте бригадах у рядовых коллаборационистов было больше шансов остаться в живых. Нижеследующее наблюдение одного из офицеров отряда Ковпака, пожалуй, можно отнести ко всем таким отрядам: «Если рядовой [коллаборационист] мог надеяться на великодушие партизан, то руководителей и офицеров предателей ожидало мало хорошего, если они попадали к нам в руки»^[220].

Коллаборационистов, добровольно дезертировавших от немцев в ответ на призывы партизан, обычно включали в состав партизанских отрядов. Иногда их принимали как равных, не навешивая ярлыков. Немцы часто отдавали должное бывшим коллаборационистам, сражавшимся с особым упорством: им было прекрасно известно, что их ожидает смерть, если они попадут в руки к немцам. Отдельных коллаборационистов даже удостаивали наград советского правительства за службу в партизанах; хотя кое-кто из них вполне мог все время быть советским агентом. Известен случай, когда несколько сотен казаков, воевавших на стороне немцев и дезертировавших к партизанам в Белоруссии, распределили мелкими группами по разным бригадам во избежание скопления ненадежных элементов.

Важно отметить, что при обращении с коллаборационистами партизаны почти всегда следовали букве, но не духу своих пропагандистских обещаний. Существуют свидетельства, что бывших коллаборационистов обычно не принимали как равных, а обращались с ними как со второразрядными бойцами. Им поручали менее ответственные и менее почетные задания или такие, от которых не зависела безопасность основного партизанского отряда. Бывших коллаборационистов, пытавшихся дезертировать из партизан, разумеется, расстреливали. Многих из них часто использовали в качестве наживки для побуждения других вступать в партизаны; они, например, подписывали листовки к своим бывшим товарищам с призывом следовать их примеру, сообщая, что их хорошо приняли и что они горды тем, что сражаются вместе с партизанами. В одной из таких листовок говорилось:

«Обращение ко всем так называемым «украинским солдатам», «казакам» и «полицаям» бывших солдат (пленных красноармейцев) 221-й немецкой дивизии, 230-го батальона, украинской роты, а теперь красных партизан [следовало 13 фамилий].

Товарищи! Следуйте нашему примеру… 23 сентября 1942 года мы… перешли на сторону красных партизан. Партизаны приняли нас очень дружелюбно. После дружеской беседы нам сообщили, что теперь мы стали партизанами и полноправными гражданами СССР… Нам вдруг показалось, что другая кровь заструилась по нашим жилам, горячая и чистая кровь граждан СССР».

Еще в одном случае группу бывших коллаборационистов, получивших новое обмундирование и оружие, провели парадным строем по деревням Бобруйской области; рассказы об обращении с ними, несомненно, достигли ушей их товарищей, остававшихся служить у немцев.

Следующий пример, относящийся к более раннему периоду, показывает, на какие уступки были готовы идти партизаны ради привлечения на свою сторону отдельных подразделений коллаборационистов. Немцы захватили переписку между партизанской бригадой и «восточным батальоном», в которой партизаны пытались убедить батальон целиком перейти на их сторону:

1. Батальон целиком со всем оружием и снаряжением переходит на сторону партизан.

2. Всему личному составу подразделения даются гарантии в том, что им сохранят жизнь и свободу и они получат определенное задание в составе партизан.

3. Всем военнослужащим батальона будет оказано содействие в розыске их жен, детей и родителей.

4. Батальон сохранит своею целостность как отдельное партизанское подразделение, непосредственно подчиненное Центральному штабу партизанского движения^[221].

Точно не известно, перешел ли этот батальон на сторону партизан. Аналогичный случай произошел также в Белоруссии, когда состоявшее из 2000 коллаборационистов подразделение СС, носившее название «Дружина», целиком перешло на сторону партизан. Впоследствии оно действовало как отдельная партизанская бригада под командованием того же офицера, который командовал этим подразделением у немцев. Есть основания полагать, что несколько офицеров данного подразделения, включая командира, были советскими агентами.

2) Внедрение

Широкомасштабный призыв бывших военнослужащих Красной армии в подразделения коллаборационистов предоставлял советской стороне массу возможностей для внедрения в них своих агентов. Не все военнопленные, добровольно сражавшиеся на стороне немцев, стремились четко выполнять взятые обязательства, и часть из них могла быть завербована в качестве советских агентов. Хотя точных цифр не существует, можно предположить, что просоветские элементы в той или иной степени присутствовали внутри многих подразделений коллаборационистов. Помимо этого существовали агенты, выполнявшие особые задания по проведению подрывной деятельности внутри групп коллаборационистов^[222]. Другие получали задания по деморализации коллаборационистов извне через гражданских лиц и других агентов.

Во многих случаях подразделения с внедренными в них агентами целиком переходили на сторону партизан после убийства немецких военнослужащих и захвата их оружия и снаряжения. Для подобных операций требовались связные, проводившие предварительные переговоры с партизанами. Схема действий, по всей видимости, представляла собой попытки советских агентов (или партизан) сначала уговорить наиболее значимых лиц в подразделении, нескольких младших командиров и тех, кто, например, имел доступ к пулеметам и артиллерии. Часто рядовых военнослужащих заранее не ставили в известность о планах дезертировать; в подходящий момент, обычно в заранее обговоренном с партизанами месте, совершался переход. Тех, кого считали крайне враждебно настроенными, или пытавшихся оказать сопротивление расстреливали, и остальным не оставалось ничего иного, как подчиняться, чтобы избежать уничтожения партизанами или своими бывшими товарищами, контролировавшими тяжелое вооружение.

Играло на руку партизанам и то, что немцы по «идеологическим соображениям» старались формировать небольшие подразделения коллаборационистов, обычно не превышавшие численностью батальона. Значительно легче было убедить дезертировать несколько сот человек, чем переманить на свою сторону целую дивизию. Переход на сторону партизан целых подразделений был весьма показателен, но не менее важен был и постоянный приток отдельных дезертиров, хотя роль советских агентов в этом процессе выявить сложнее.

В ряде случаев агенты создавали «конспиративные» группы, имевшие далекоидущие планы. Одна из таких групп, выявленная в бригаде под командованием Каминского, получила задание убить командира подразделения вместе с его ближайшими соратниками и организовать переход целиком всей бригады численностью 7000 человек на сторону партизан^[223]. Другая неудачная попытка была предпринята, когда партизанская бригада «За Родину» получила указания Центрального штаба партизанского движения и, по всей видимости, НКВД организовать секретную группу, которая (судя по перехваченному немцами приказу) получила задание устроить «нападение на Каминского и его ближайших заместителей, на казармы военнослужащих, на штаб и т. д. [Для этой цели предполагалось доставить специальное бесшумное оружие и магнитные мины.] А также вести подготовку восстания среди подчинявшихся Каминскому войск». Подготовка уже велась, и восстание должно было начаться одновременно с лобовым ударом Красной армии на Брянском фронте^[224].

Эффективность использования советских агентов подтверждается многочисленными случаями дезертирства, которому агенты, несомненно, способствовали, но это отнюдь не являлось целиком из заслугой. К весне 1943 года число дезертировавших коллаборационистов возросло настолько, что партизаны организовывали специальные комиссии, занимавшиеся приемом, проверкой и распределением по отрядам дезертиров^[225].

Заключение

Советский подход к проблеме воевавших на стороне немцев военнослужащих, осуществлявшийся при «посредничестве» партизан, отличался поразительной тактической гибкостью. С одной стороны, партизанская пропаганда обращалась с призывами как к беспартийным, так и к коммунистам, и делалось это без коммунистической риторики^[226]. С другой стороны, она обращалась с призывами к предателям и, по существу, обещала им неприкосновенность. Следует отметить, что, если отсутствие коммунистической риторики было присуще всем издаваемым на советской стороне пропагандистским материалам, политика «терпимости» в отношении коллаборационистов никогда открыто не демонстрировалась в советской пропаганде, всегда изображавшей коллаборационистов презренными предателями.

Несомненно, что советское руководство и партизаны выработали правильную тактику в привлечении на свою сторону людей, оказавшихся в немецких войсках. Достаточно привести пример с майором Красной армии, который, попав в плен к немцам, добровольно согласился служить сержантом в подразделении коллаборационистов. В октябре 1942 года в немецком донесении его характеризовали как идеалиста, искренне ненавидящего советский режим и готового воевать на стороне Германии «за свободную от большевизма Россию». Познакомившись с целями и методами немцев и не желая сражаться за порабощение своей Родины, он дезертировал вместе с шестьюдесятью своими подчиненными.

Чем дольше длилась война, тем ненадежнее становились состоящие из коллаборационистов подразделения. Поэтому в октябре 1943 года немецким руководством было приказано перебросить все «восточные батальоны» с советской территории на запад. Трудно оценить, в какой степени партизанская пропаганда способствовала развалу, но вполне можно предположить, что процесс отчуждения от немцев был значительно ускорен партизанами. Свой основной вклад в этот процесс они внесли не столько призывами, сколько 1) созданием «чистилища», через которое мог пройти коллаборационист ради искупления вины перед своей страной; 2) выполнением функции «катализатора», ускоряющего принятие решения о разрыве с немцами; и 3) просто самим своим присутствием, создававшим возможность относительно легко дезертировать.

Гражданские лица

Коллаборационисты из числа гражданских лиц представляли собой отдельную группу, являвшуюся объектом партизанской пропаганды, во многом отличную от воевавших коллаборационистов. По определению партизан и их высших руководителей, коллаборационистом являлся любой человек, оказывавший содействие Германии в ее военных усилиях или в эксплуатации ресурсов оккупированной территории, то есть практически каждый, кто не помогал советскому режиму или партизанам. Основное внимание партизан было сосредоточено на тех, кто служил немцам, занимая посты чиновников администрации, – мэры городов, деревенские старосты, редакторы газет, члены местных муниципалитетов. Этих чиновников, в отличие от воевавших коллаборационистов, окончательно и бесповоротно считали предателями. Чиновники гражданской администрации, благодаря занимаемым ими постам и положению, оказывали значительно большее влияние на местное население. Именно поэтому партизанская пропаганда в отношении сотрудничавших с немцами гражданских лиц отличалась от пропаганды, призванной оказывать воздействие на воевавших коллаборационистов.

В первые месяцы немецкой оккупации партизанская пропаганда обращалась с призывами главным образом к тем, кто еще не перешел на сторону немцев, предупреждая их о катастрофических последствиях подобного шага. Зачаточное состояние самого партизанского движения и простота пропагандистских ухищрений сильно снижали эффективность пропаганды. При наличии достаточных сил самым простым подходом партизан к решению проблемы было убийство как можно большего количества гражданских коллаборационистов.

Начиная с весны 1942 года, когда возросла мощь и была упорядочена организация партизан, ими предпринимаются пропагандистские усилия по противодействию коллаборационизму. Основные темы печатных пропагандистских материалов были аналогичны используемым в листовках, обращенных к военным: зверства немцев, победы Советского Союза, героизм партизан, советский патриотизм, преступления коллаборационистов, угрозы расправы и обещания прощения в случае отказа от сотрудничества с врагом. Печатные призывы скорее были обращены к населению в целом, чем к тем, кто непосредственно принимал активное участие в борьбе.

При этом, в отличие от подхода, используемого в отношении воевавших коллаборационистов, угроз было значительно больше, чем обещаний, и партизанские листовки уже не содержали готовых оправданий сотрудничества с противником. Тем не менее различие было лишь в расстановке акцентов, поскольку мысль о том, что коллаборационистов занимать их посты немцы заставляли обманом и угрозами, получала свое развитие. Коллаборационисты из числа гражданских лиц в большей степени, чем военные, ощущали на себе месть партизан. Воевавший на стороне противника меньше страдал от возмездия партизан. С гражданскими коллаборационистами все обстояло иначе, поскольку, в особенности в «нейтральных» зонах, которые не контролировались полностью ни партизанами, ни немцами, партизаны почти всегда могли провести рейд на небольшой город и убить или похитить назначенных немцами чиновников. Широко использовались – и приводились в исполнение – угрозы в отношении семей коллаборационистов.

Очевидный эффект подобных методов запугивания проявлялся в том, что немцам становилось все труднее находить чиновников администрации, которые сознательно брались бы за работу и вместе с тем пользовались бы авторитетом среди местного населения. Главы администраций посещали «свои» города и поселки лишь в дневное время или в сопровождении немецкой охраны либо стремились сменить свое местопребывание на более безопасное. В ряде мест никто не хотел занимать пост старосты, и возникала необходимость постоянной замены глав администрации из числа приемлемых кандидатов. Несомненно, что партизанский террор серьезно препятствовал эффективности работы местной администрации и косвенным образом влиял на получение немцами экономической выгоды от оккупации.

Существует ряд свидетельств того, что по мере продолжения войны сделанная партизанами ставка на террор становится не столь резко выраженной. Захваченных в плен коллаборационистов, например в Брянской области, в пропагандистских целях освобождали; партизаны стремились переманить коллаборационистов на свою сторону, прежде чем прибегать к радикальным мерам^[227].

Если подобное высказывание имело место, взгляды Андреева нельзя считать официальной советской точкой зрения.

Письмо партизан к сотрудничавшему с немцами чиновнику администрации, начальнику бюро рабочей силы, является иллюстрацией иного подхода. Этому человеку и его семье угрожали смертью в случае невыполнения требований партизанского командира, написавшего письмо. Подчеркивалось, что в качестве привилегии ему поручается выполнение особого разведывательного задания, в том числе составление списка других известных ему коллаборационистов. От него также требовали подписать расписку о согласии выполнить порученное ему партизанами задание. Партизаны могли угрожать, что передадут эту расписку немецкой полиции. Аналогичный метод был использован и в другом случае, когда коллаборациониста предупредили, что в случае отказа сотрудничать его переписку с партизанами переправят немцам.

Подобными методами и с помощью внедрения агентов в организации коллаборационистов партизанам удавалось размещать своих людей на важных постах^[228]. Путем прямого террора они уничтожали одних и отбивали у других охоту сотрудничать с немцами, а угрозами и обещаниями переманивали на свою сторону значительное количество коллаборационистов. Эффект от использования такой двоякой тактики был существенным. Однако не следует забывать, что, хотя это и позволяло серьезно ослабить контроль немцев, тем же самым партизаны настраивали против себя широкие слои гражданского населения, которое, пусть и разочаровавшись в немцах, смотрело без всякого одобрения на террор партизан.

Генерал Власов и партизаны

Весной 1943 года немцы начали широкую пропагандистскую кампанию, призванную вернуть доверие населения оккупированной территории, осуществить призыв на военную службу «бывших» советских граждан и вызвать дезертирство солдат Красной армии. В этих целях широко использовалось имя попавшего в плен советского генерала Андрея Власова, прославившегося, помимо прочего, своими заслугами в обороне Москвы в конце 1941 года. Генерала Власова сделали лидером русского антисоветского движения, получившего развитие в основном благодаря усилиям отдела пропаганды Верховного командования Вооруженных сил Германии и разведывательного отделения немецкой армии. Вместе с тем многочисленные мелкие подразделения воевавших на стороне немцев советских солдат получили собирательное название «Русская освободительная армия» (РОА). Хотя ни характер этих подразделений, ни их подчинение немецкому командованию не изменились, создание пусть даже мифической армии сплотило часть коллаборационистов и могло быть успешно использовано в пропагандистских целях.

Власовская пропаганда являлась примером запоздалой поддержки немцами того, что получило название «политической войны», то есть использование в целях пропаганды политической программы, якобы разработанной русскими для русских и призванной служить побудительным мотивом к сотрудничеству и переходу на сторону немцев. Созданная работавшими с генералом Власовым немецкими офицерами политическая программа, получившая название Смоленского манифеста, содержала довольно расплывчатые обещания об уничтожении колхозной системы и рабского труда, о свободе вероисповедания, о национальном самоопределении и будущем сотрудничестве с Германией^[229]. После первых попыток использования «власовских листовок» в конце 1942 и начале 1943 года Власову было позволено весной 1943 года посетить оккупированные немцами районы для выступления с речами, призванными убедить население вступать в его движение (и тем самым оказывать поддержку немцам).

Новый немецкий подход к вопросу военного коллаборационизма стал вызовом для советской и партизанской пропаганды, продолжавшей считать коллаборационистов наемниками. Кроме того, советское руководство явно опасалось, что изменения в характере немецкой пропаганды стали предвестниками серьезных перемен в политике Германии в целом. О закулисной политической борьбе в Германии, делавшей невозможными такие перемены в принципе, советское руководство либо вообще не было осведомлено, либо имело весьма поверхностное представление. Начальник Украинского штаба партизанского движения (а впоследствии министр внутренних дел Украины) Тимофей Строкач, по словам его адъютанта, прекрасно понимал, что в первую очередь глупость и жестокость проводимой оккупантами политики позволила партизанскому движению добиться успеха. Движение Власова вызывало серьезное опасение у высших советских руководителей. Так, А. Щербаков, руководитель Московской партийной организации и член Политбюро, характеризовал время до появления Власова как «золотую» возможность для партизан: «Мы должны быть благодарны немцам за то, что проводимая ими политика позволила нам раздуть огонь партизанской войны на Украине». Советское руководство, по всей вероятности, опасалось, что власовское движение потребует существенного изменения их собственной тактики. Смоленский манифест, например, характеризовался секретарем ЦК Компартии Украины Моисеем Спиваком как документ, способный настроить массы против советского режима; как утверждают, сам Сталин заявил, что движение Власова представляет собой «огромное препятствие на пути к победе над немецкими фашистами».

Новое направление немецкой пропаганды не должно было стать полной неожиданностью для советского руководства. Генерал Власов попал в плен в июле 1942 года; в начале сентября появились первые немецкие листовки за его подписью, в которых вина за все страдания русского народа возлагалась на Сталина.

В декабре 1942 и январе 1943 года появился Смоленский манифест, а начиная с первых месяцев 1943 года немецкая пропаганда усиленно использует имя Власова и название «Русская освободительная армия» – сначала для проверки на оккупированной территории, а весной уже полномасштабно для воздействия на солдат Красной армии. Советское руководство сначала явно пыталось замалчивать имя Власова и приняло решение действовать только тогда, когда он стал представлять собой серьезный вызов лояльности к советскому режиму. Поначалу Москва делала вид, что немцы используют Власова против его воли, а все движение есть не что иное, как ловкий трюк геббельсовской пропаганды^[230]. Поскольку раньше немцы воздерживались от «политической войны» с использованием русских против русских и поскольку имя Власова не получило широкого распространения в немецкой пропаганде в 1942 году, советская политическая пропаганда, похоже, не рассматривала «движение Власова» в качестве потенциальной угрозы.

Если после перехода Власова на сторону противника советское руководство воздерживалось от публичного упоминания его имени, закулисная реакция советских лидеров на исчезновение Власова была незамедлительной. Когда в июне 1942 года на Волховском фронте была уничтожена находившаяся под командованием Власова ударная армия, Никитин, один из руководителей партизан в Ленинградской области, отдал приказ действовавшим в этом районе партизанским отрядам найти Власова и помочь ему добраться до советской стороны. Нет указаний на то, что это задание было вызвано опасениями за возможный переход Власова на сторону противника, скорее это была попытка предотвратить захват немцами в плен высокопоставленного советского генерала. Когда эта попытка провалилась, последовало молчание. Захват Власова в плен никогда не упоминался ни советской прессой, ни пропагандистской машиной.

В начале 1943 года, видимо, на высшем уровне было принято решение, получившее одобрение Главного политического управления Красной армии и отдела агитации и пропаганды ЦК. Последовавшие действия органов советской и партизанской пропаганды позволяют предположить, что было решено следующее:

1. Гражданское население на советской стороне, скорее всего, не сможет ничего узнать о власовском движении из немецких источников, поэтому особых мер контрпропаганды не требовалось. В этой связи было решено не упоминать о Власове в предназначенной для гражданского населения советской прессе.

2. Пресса Советской армии, наоборот, должна была стараться нейтрализовать влияние «власовской» пропаганды немцев. Советская реакция на начало немецкой пропагандистской кампании была несколько запоздалой, но в конце весны 1943 года фронтовые газеты начали «разъяснять» движение Власова войскам Красной армии. Тот факт, что Советский Союз открыто отреагировал на это движение лишь после того, как немцы вынудили его к этому, указывает на понимание советским руководством уязвимости своих позиций и нежелание вести спор с программой Власова с идеологических позиций. Типичными примерами аргументов советской контрпропаганды были: а) немцы вынудили силой поставить Власова подпись под призывами от его имени; б) РОА есть не что иное, как пропагандистская уловка немцев; в) варварское обращение немцев с военнопленными; г) изменение направленности немецкой пропаганды отражает слабость Германии после поражения под Сталинградом; д) коллаборационисты являются предателями.

3. В немецком тылу движение Власова так быстро получило широкую известность, что адекватный советский ответ потребовался на несколько месяцев раньше, чем это было сделано в советском тылу, иначе молчание могло быть истолковано отсутствием убедительных контраргументов. В качестве контрмер использовались средства открытой пропаганды, такие как листовки, печатаемые и распространяемые партизанами, газетные статьи в подпольной партийной и партизанской прессе, распространяемые партизанами и специальными агентами слухи об «истинном» характере РОА; тайные меры, такие как внедрение агентов и проведение подрывной работы в частях коллаборационистов, а также особые, поручаемые партизанам и советским агентам задания по физическому устранению Власова и его ближайших соратников^[231].

1. Открытая пропаганда

Печатные пропагандистские материалы, предназначенные для нейтрализации воздействия движения Власова, уделяли особое внимание: 1) дискредитации самого Власова; 2) дискредитации РОА; 3) разоблачению его политической программы.

1. До июля 1943 года предпринимались лишь отдельные попытки дискредитировать Власова. Тогда партизанская пропаганда использовала такие нелестные эпитеты, как «предатель Власов» и «шпион с 1936 года». В частности, его обвиняли в сдаче в плен 1-й ударной армии, которой он командовал на Волховском фронте. В других партизанских листовках и газетных статьях высмеивались притязания Власова на роль «спасителя Москвы» зимой 1941 года. Но наиболее серьезные и, вероятно, наиболее весомые обвинения были связаны не с его действиями, а с его переходом на сторону немцев, в результате чего он становился соучастником всех их преступлений. И наконец, его упрекали в трусости и нежелании попытаться спастись, когда он вместе со своей армией попал в окружение.

В июле 1943 года направленность пропаганды изменилась. Несколько фронтовых армейских газет открыто, хотя и нечасто, давали иную трактовку предательства Власова. Методы его дискредитации сильно напоминали обычные советские приемы, использовавшиеся во время чисток. Приводились «доказательства» того, что Власов на протяжении всей своей карьеры был не только шпионом и предателем, но и агентом капитализма. Главное политическое управление Красной армии открыто обвиняло его в участии в «троцкистском» заговоре вместе с Тухачевским. Утверждалось, что он якобы был «разоблачен», лишь когда опасность заговора была устранена, и поэтому ему предоставили шанс на исправление. Его обвиняли в сговоре с немцами и японцами во время выполнения им обязанностей военного атташе при правительстве Чан Кайши в 1937–1938 годах, а также в том, что он «продал» Маньчжурию японцам, а Украину и Белоруссию немцам. Его якобы судил советский суд, и он был оправдан с условием, что искупит свою вину службой в Красной армии.

В начале немецкой агрессии в 1941 году он якобы попал к немцам в плен в окружении под Киевом, но был отпущен и находился в армии уже в качестве немецкого агента. Его заслуги в битве под Москвой официальная версия объясняла тем, что он испугался и не выполнил полученное от немцев задание.

Но летом 1942 года он проявил свою сущность и «сдал» свою армию на Волховском фронте.

Нет необходимости говорить, что не существует никаких свидетельств правдивости всех этих утверждений, многое, наоборот, указывает на их ложность. Стоит вспомнить, что советское руководство обнародовало их лишь спустя целый год после взятия Власова в плен. Хотя, вероятно, часть советских солдат и верила этим «откровениям», они вряд ли смогли убедить значительное количество воевавших на стороне немцев коллаборационистов и сотрудничавших с ними гражданских лиц. Примечательно в этой связи, что все обвинения, официально выдвинутые армейскими газетами, широко не использовались партизанами. Партизанская пропаганда уделяла основное внимание деятельности Власова после его захвата в плен и, в частности, его участию в «преступлениях» немцев.

2. Листовки, адресованные членам РОА и различным частям так называемых «восточных войск», своим содержанием мало отличались от общих призывов ко всем коллаборационистам, что, пожалуй, указывает на то, что советское руководство не делало явных различий между последователями Власова и «обычными» коллаборационистами. Действительно, провести такое различие было явно невозможно, поскольку РОА была тем, что называлось «армией-призраком», то есть организацией, существовавшей лишь на бумаге и состоявшей из разбросанных по огромной территории батальонов, находившихся под командованием немцев и не имевших эффективного и централизованного руководства из числа русских. Вероятно, не осознавая, насколько они близки к истине, авторы листовок обрушивались с нападками на утверждения Власова о том, что РОА сражается за освобождение России, и доказывали, что РОА командуют не русские, а немцы, создавшие ее не для освобождения, а для порабощения России, и что это вовсе не армия, а сборище военнопленных, загнанных туда обманом и силой. Однако даже эти листовки отражают советские опасения, что изменение германской политики было способно придать весомость утверждениям Власова.

3. Часть советских листовок, распространявшихся партизанами, вступала в полемику с пунктами Смоленского манифеста. Обещанию отмены принудительного труда противопоставлялось «право на труд», являющееся неотъемлемым правом советских граждан, и утверждалось, что именно немцы узаконили принудительный труд – в качестве доказательства чего ссылались на захваченную директиву генерала Зайтцлера. Тем коллаборационистам, которым было известно о существовании трудовых лагерей в Советском Союзе, подобный аргумент едва ли мог показаться убедительным, исключением было лишь то, что он подчеркивал использование принудительного труда также и немцами.

Не менее слабыми являлись и советские попытки высмеять аграрную программу Власова. Если распространяемые слухи неустанно твердили об отмене колхозов, печатные советские и партизанские призывы подчеркивали, что советский режим отдал землю крестьянам навечно и что колхозники могут пользоваться плодами своего труда. Вместе с тем в таких листовках говорилось, что немцы намерены воссоздать крупные землевладения, владельцами которых станут «бароны» и немецкие помещики. Проблема враждебного отношения населения к колхозам полностью упускалась из виду.

Советская и партизанская пропаганда прибегала к ухищрениям для разоблачения утверждений Власова о том, что он является патриотом, действующим в интересах своего народа. Его комитет высмеивали, как сборище немецких марионеток; в качестве контраргумента его лозунгу «Ни большевизма, ни капитализма» приводились доказательства, что фашистские хозяева Власова на самом деле являются наихудшими капиталистами и эксплуататорами. На призывы Власова к русскому национализму партизанские листовки отвечали, что он, по существу, подстрекает народ к гражданской войне, от которой выиграют только немцы. Вероятно, наиболее убедительным из всех этих аргументов было утверждение о двуличии рейха, не создавшего РОА в 1941 году, а сделавшего это лишь в 1943-м, когда он стал терпеть поражение в войне и ему потребовалось пушечное мясо.

2. Тайная пропаганда

Существовали ощутимые различия между «официальной» линией направленной против Власова пропаганды, о которой свидетельствуют статьи и листовки, и столь же официальной, но тайной пропаганде, представлявшей собой распространение партизанами и агентами слухов (о чем иногда даже не было известно рядовым партизанам). Если тематика статей и листовок мало чем отличалась от тематики призывов ко всем воевавшим коллаборационистам, для слухов использовались темы, находившиеся в СССР под запретом. Они были призваны оказывать влияние на тех, кто придерживались антисоветских взглядов, но считались патриотами. По всей видимости, лишь особо доверенные и высокопоставленные партизанские лидеры принимали участие в этой более утонченной психологической войне.

Суть этой работы изложил захваченный в плен советский агент С. Капустин, майор Красной армии, по всей видимости завербованный НКВД в советском тылу для выполнения задания по дискредитации движения Власова после того, как сам он был осужден за совершенное преступление. Ему сообщили, что, согласившись на выполнение задания, он искупит свою вину и заслужит почет и уважение. Капустин дезертировал к немцам 24 мая 1943 года, имея задание вступить в движение Власова, войти в контакт с бывшим генералом и его окружением, создать ячейки для подрыва движения изнутри и убить самого Власова. Для привлечения на свою сторону людей Москва рекомендовала Капустину разъяснять им следующее:

1. Германия стремится поработить, а не освободить русских.

2. Идея создания РОА принадлежит немцам, а не русским, а ее создание вызвано нехваткой у Германии людских ресурсов.

3. Концентрация советских войск до нападения Германии проводилась не для наступательных целей против Германии или какой-либо другой страны, а была призвана помешать германской экспансии в Турцию и защитить Дарданеллы.

Если первые два пункта не содержали ничего нового, то третий являлся отражением понимания эффективности немецкой пропаганды, делавшей особый нажим на агрессивные намерения Советского Союза, и был вызван осознанием националистических тенденций, присущих РОА, членам которой должен был быть близок традиционный вопрос о проливах.

4. Советская Россия уже выполнила многие требования народа, открыв церкви, распустив Коминтерн и отменив институт комиссаров в Красной армии.

На эти уступки советский режим пошел во время войны, но они не упоминались открытой советской пропагандой ввиду явного нежелания признавать, что Советскому государству пришлось сделать их в обмен на поддержку своих граждан.

5. Война доказала нестабильность советской системы как союза республик. Основное бремя войны легло на плечи русского народа, а все остальные народы не оправдали ожиданий. По этой причине после войны республики будут ликвидированы и вольются в состав единой и неделимой Советской России.

Данный пункт, по всей видимости, должен был взывать к чувствам русских националистов в движении Власова. Он демонстрировал готовность советского режима казаться защитником других народов под эгидой великорусского шовинизма, как того требовала обстановка.

6. Политическая система СССР после войны должна претерпеть существенные изменения:

      а) союзные республики будут ликвидированы;

      б) коммунистическая партия будет преобразована в народную партию, при этом особое внимание будет уделяться образованию и пропаганде;

      в) Сталина на посту главы государства заменит Андрей Андреев;

      г) колхозы после войны будут распущены; во время войны такой шаг нецелесообразен.

Выбор А. Андреева в качестве главы мифического, реформированного Советского государства особо интересен; он пользовался репутацией менее подверженного доктринерству члена Политбюро, делавшего упор на большей личной ответственности в колхозной системе, и даже якобы придерживался мнения, что в задачи партизан не входит восстановление колхозов. После 1948 года Андреев потерпел поражение в борьбе с Хрущевым по вопросам аграрной политики и больше не обладал реальным политическим влиянием^[232].

7. Участвующим в движении Власова коллаборационистам в случае добровольного перехода на советскую сторону обещано хорошее обращение, награды, новая форма и отпуска.

Данное предложение соответствовало линии партизанской пропаганды, за исключением того, что обещания отпуска давались редко.

8. Русские сами исправят свои ошибки и не нуждаются в помощи немцев.

Это, разумеется, было признанием наличия ошибок, которые требуется исправить, но это также являлось обращением к патриотическим чувствам русских и призывом не допустить вмешательства иностранцев в то, что русские должны и могут исправить сами.

Эти щекотливые темы Капустин должен был затрагивать в разговорах с власовцами; помимо этого он должен был вербовать других агентов внутри РОА. Для облегчения своего внедрения он получил указание написать антисоветские статьи для выходивших под контролем немцев русскоязычных газет «Заря» и «Доброволец» с использованием фраз типа «еврейско-коммунистическое Советское государство» и нападок на Сталина и НКВД. При выполнении части или всего задания он должен был вернуться при содействии партизан на советскую сторону в октябре 1943 года; по возращении ему было обещано звание героя Советского Союза и звание полковника Красной армии.

Причудливая смесь правды и вымысла, которую должны были распространять Капустин и ему подобные, видимо, представляла собой эффективное средство. Правда, относящаяся к существующей ситуации, была хорошо известна, а обещания на будущее можно было давать без опаски, поскольку проверить их было нельзя.

Аналогичные слухи распространялись и в других местах. По словам одного из власовских офицеров, бывшего полковника Красной армии, советские агенты и партизаны в районе Пскова распространяли якобы являвшиеся секретом слухи о том, что «оружие теперь находится в руках народа. Народ после войны свергнет Сталина. Но не следует забывать, что главным врагом являются немцы, а потому их надо разбить в первую очередь. И с тем чтобы не ослаблять борьбу с немцами, в настоящее время надо сражаться под руководством Сталина». Подобное мнение могло возникнуть спонтанно. Советские агенты усиленно и довольно умело использовали его по мере того, как росло недовольство местного населения немцами.

Наиболее убедительной советская и партизанская пропаганда являлась тогда, когда она особо выделяла ошибки и преступления немцев и военные поражения Германии. Используя эти темы, партизаны могли приводить убедительные доводы в пользу того, что отнюдь не коллаборационисты, а Красная армия и партизаны сражаются, чтобы помочь народу. По мере усиления советского влияния вновь появляется подчеркивание роли партии. «Коммунисты [говорилось в одной из листовок] являются друзьями народа – в отличие от немцев, убивающих ваших жен и сжигающих ваши деревни… Коммунисты заботятся о благосостоянии народа и хотят самого лучшего для вас».

В заключение следует отметить, что вовсе не партизанская пропаганда и не военные поражения немцев стали основными причинами того, что движение Власова не смогло набрать достаточную силу. Скорее нежелание нацистского руководства выработать адекватную политическую программу, провести ее в жизнь и использовать в «политической» войне вынудило «заглохнуть» это движение. Самого Власова отстранили от дел, и начиная с середины 1943 года он и его программа упоминались крайне редко. Лишь после того, как война фактически была проиграна немцами, в ноябре 1944 года была предпринята попытка «оживить» движение Власова. Но было уже слишком поздно пытаться использовать его даже в целях пропаганды.

Глава 5
Партизанская пропаганда, обращенная к местному населению

Введение

При анализе партизанской пропаганды возникает ряд существенных затруднений. Первое из них – неполнота имеющихся в распоряжении источников. В связи с недостатком подшивок партизанских газет и особыми трудностями, возникающими при изучении использовавшихся в пропагандистских целях слухов, упоминаемых немецкими наблюдателями и осведомителями, последующее обсуждение касается главным образом использовавшихся для пропаганды листовок. Меньше всего известно о том, каков был размах выпуска листовок политическими управлениями фронтов Красной армии и отделами пропаганды партизанских отрядов. Там, где возможно, делаются различия между этими двумя источниками происхождения листовок.

Другая трудность связана с тем, что собранные немцами листовки представляют собой «случайную» подборку. Вполне вероятно, что многие советские листовки не попали к ним; более того, основная часть листовок собрана в городах, а листовки из прочно удерживаемых партизанами районов отсутствуют. Не представляется возможным дать и количественную характеристику тиражам листовок и частоте их появления. Однако повторяемость тем, используемых партизанской пропагандой, достаточно примечательна и однородна, что позволяет сделать вполне конкретные выводы о ее содержании.

Объекты приложения пропаганды

Большая часть партизанской пропаганды была обращена к различным слоям населения оккупированных регионов. Подчас листовки, в особенности если они содержали короткие лозунги, не были адресованы кому-то конкретно. Но чаще призывы начинались с таких общих обращений, как «К населению районов, временно оккупированных немецкими фашистами» или «Братья и сестры в районах, временно захваченных врагом!». Постоянно действовавшие в данном месте партизанские отряды обычно обращались с призывами к населению того же района или области, часто подписываясь вместе с подпольным комитетом партии.

Время от времени в листовках появлялись стереотипные большевистские обращения типа «К трудовому населению» или «Трудящиеся Смоленской области!». В текстах также встречаются ссылки на «трудовую интеллигенцию». Не следует придавать большого значения подобным формулировкам, поскольку они лишь указывают на глубоко укоренившуюся советскую привычку проводить разграничение между участвующими в процессе производства слоями населения (рабочими, крестьянами, интеллигенцией) и «паразитами», а в условиях оккупации и коллаборационистами.

Иногда, если район действий партизан являлся подходящим для такой работы, листовки были адресованы представителям определенной национальности. В частности, листовки к латышам, литовцам и эстонцам всегда составлялись именно таким образом и были написаны на их родном языке. Примеров обращения к отдельным национальным группам на Кавказе не обнаружено, иногда, правда, делались ссылки на местный патриотизм и традиции кубанских казаков. На Украине и в Белоруссии появлялись листовки как на родном, так и на русском языке; листовки, подготовленные оказавшимися в окружении военными и членами подпольных комсомольских групп, по большей части были на русском языке; листовки партизан и подпольных райкомов и обкомов выходили и на русском, и на родном языке. Часто, в попытке затронуть национальные чувства, эти листовки начинались с таких обращений, как «Белорусы!» или «Сыны Украины!». Разумеется, листовки на украинском или белорусском языках, всем остальным мало отличавшиеся от подготовленных в России пропагандистских материалов, стремились избегать великорусских лозунгов, однако «всесоюзный» патриотизм всегда присутствовал в этих листовках.

Часть листовок, хотя они и составляли меньшинство, содержали призывы к определенным социальным и экономическим группам населения. В этих случаях содержание листовок приводилось в соответствие со стоявшей целью, в особенности если листовки можно было распространять среди рабочих заводов или колхозников. К железнодорожным рабочим, например, могли обращаться с призывами разрушать железнодорожные пути; рабочих обычно пытались убеждать, что им жилось лучше при советском режиме, чем в немецком рабстве. Наиболее часто среди таких адресованных определенной группе населения листовок встречаются призывы к крестьянам, что было вполне логично, учитывая состав населения в районах действий партизан. Если обращение «Колхозники!» повторяется от начала до конца оккупации, то в период попыток умиротворения населения (конец 1941 – конец 1943 года) листовки часто были обращены с призывами к «крестьянам» – термин, которого стремились избегать в официальной советской лексике с начала 30-х годов^[233]. По содержанию обращенные с призывами к крестьянам листовки мало чем отличались от других листовок, исключением являлось более частое упоминание аграрных проблем, чего старались избегать в листовках, адресованных городскому населению.

Лишь небольшая часть листовок была обращена непосредственно к интеллигенции. Там, где такие листовки появлялись, они лучше других демонстрировали способность их авторов приспособить стиль и содержание для воздействия на эту группу населения. Например, датированная октябрем 1942 года листовка, адресованная «интеллигенции временно оккупированных районов Ленинградской области», демонстрирует большую изобретательность. Цитируя одну из книг Раушнинга, а также Main Kampf Гитлера, она подчеркивает «небывалый подъем науки, искусства и литературы» при советском режиме, в чем проявляется его отличие от варварства немцев, разрушающих памятники искусства, музеи и школы. В отличие от грабительской политики немцев при советском режиме «человек получил уникальную возможность для приложения своих творческих сил. Право на труд, право на отдых, право на образование, право на уход по старости и получение помощи по инвалидности стали неотъемлемыми правами каждого советского человека». Тем самым листовка преследовала цель вызвать чувство ностальгии среди «колеблющейся» и по большей части безработной интеллигенции в оккупированных немцами районах.

Часть партизанских листовок обращалась с призывами к «женщинам» или «матерям, женам и сестрам», пытаясь сыграть на их равном положении с мужчинами в советском обществе. Чаще листовки, адресованные женщинам, были лишены идеологической подоплеки и содержали конкретные инструкции, такие, например, как: «Прячьте все продовольствие от немцев!» или «Не стирайте немцам белье!». Значительная часть призывов была обращена к молодежи. Отчасти это объяснялось острой необходимостью привлечения на свою сторону и партизанами, и немцами молодых людей для замены погибших или использования их в качестве рабочей силы; отчасти причиной этого было особое рвение, проявляемое подпольными комсомольскими группами в ведении пропаганды среди населения.

Объектами приложения пропагандистских усилий в 1941 году были оказавшиеся в окружении красноармейцы, которых призывали вступать в партизаны, а в 1943–1944 годах ими являлись собиравшиеся эвакуироваться вместе с немцами гражданские лица, которым обещали, что скоро их страдания закончатся, и предрекали страшную судьбу в Германии, если они последуют за отступающими немецкими войсками.

Большинство партизанских листовок мало чем различалось по своему содержанию. Но в ряде случаев (например, призывы к интеллигенции и к различным группам украинского населения) благодаря, по всей видимости, отдельным людям, отвечавшим за их выпуск, они демонстрировали необычайную гибкость и изобретательность.

Средства

«Путем устной и письменной пропаганды и агитации, изданием подпольных газет и многочисленных листовок, проведением тысяч собраний и лекций среди населения партийные и комсомольские организации вовлекали всех способных носить оружие в священную борьбу с захватчиками»^[234].

Именно так официальная советская версия трактует использование партизанами различных средств ведения психологической войны. Особый акцент на устном и печатном слове соответствует советской концепции широкого использования «агитации». В одних случаях средства выбирались в зависимости от целей партизан; в других выбор средств определялся возможностью или невозможностью их использования. И наконец, если печать может считаться «официальной» советской пропагандой, то слухи часто использовались для распространения находящихся под запретом идей.

1. Устная пропаганда

Ha начальном этапе партизанского движения устное общение было практически единственным средством пропаганды для партизан. Во многих случаях «пропаганда» ограничивалась проводимыми с местными жителями индивидуальными беседами, призванными заставить их присоединиться к партизанам или удержать от сотрудничества с врагом. Эту примитивную пропаганду вскоре сменила более изощренная форма «агитации», представлявшая собой призывы к саботажу, неподчинению приказам немцев и разрыву с оккупационным режимом. Помимо того, на раннем этапе убеждение занимало основное место в проводимой партизанами психологической обработке, в частности, ею пользовались для вовлечения в партизанское движение оторванных от своих частей красноармейцев и перемещенных гражданских лиц.

На раннем этапе по мере усиления сплоченности партизанских отрядов индивидуальные «разговоры» сменялись собраниями и «массовой агитацией». Например, действовавший к востоку от Витебска отряд под командованием Шмырева провел в июле и августе 1941 года двенадцать политических митингов. Другие отряды, перемещаясь из деревни в деревню в поисках продовольствия и убежища, проводили с местными жителями беседы, сообщая им «последние известия» о положении на фронтах (в собственной интерпретации), призывая оказывать помощь и в ряде случаев отдавая приказы. «Массовые митинги» продолжали оставаться главным видом психологической обработки до конца оккупации.

Лекции

Вероятно, наиболее развитой формой партизанской агитации были политические собрания, проводимые под руководством опытных ораторов. С этой целью крупные партизанские отряды выделяли «агитаторов» или «пропагандистов», организовывавших проведение собраний и митингов в находившихся под контролем партизан районах. Например, в 1942 году одна из партизанских бригад разослала по деревням двадцать три агитатора, выступивших в пятнадцати местах с докладом на тему «Поражение немцев под Москвой». Комсомольцы из партизанских отрядов и местных подпольных организаций вели такую же работу. Затрагиваемые на собраниях темы могли касаться многого, начиная с военных действий (где обычно в выгодном свете представали Красная армия и партизаны) и заканчивая «зверствами и варварством» немцев. Главной целью этих лекций, помимо информации местного населения о текущих событиях, было стремление «воодушевить на подвиги» и вселить «волю к победе».

О важности, придаваемой лекциям и речам в устной пропаганде партизан, свидетельствует тот факт, что отдельных партизан, овладевших мастерством публичных выступлений, освобождали от участия в боевых действиях и специально направляли для чтения лекций и проведения митингов. Однако количество опытных ораторов оставалось небольшим, что в значительной мере ограничивало возможности использования данного вида устной агитации.

Дискуссии

Близки к собраниям-лекциям были «неформальные дискуссии», проводимые с группами местных жителей. Они служили цели побуждения к активным действиям для решения какой-то конкретной проблемы. Например, в 1943 году один из партизанских отрядов провел с крестьянами собрание для обсуждения «Приказа народного комиссара обороны № 130»; в других случаях дискуссии касались таких проблем, как, например, сбор урожая. Часто в конце таких обсуждений принимались резолюции, являвшиеся официальными решениями и обязывавшие участников выполнять их. Таким образом, дискуссии можно, помимо всего прочего, рассматривать как демократическую процедуру, призванную в завуалированной форме довести до сведения особые приказы партизан^[235].

Чтения

В виду недостатка опытных лекторов и ораторов важную роль в устной пропаганде играли собрания, на которых партизаны вслух зачитывали официальные постановления и сводки последних известий. Такой своеобразный партизанский «глашатай» по своему положению был ниже «специалиста-агитатора» и лектора. Используемыми материалами в основном являлись советские военные сводки и тексты речей Сталина, произнесенные им во время войны. Еще одной из причин широкого использования «чтения», по всей видимости, был недостаток необходимого количества экземпляров сводок новостей, а другой – убежденность партизан в том, что публичное зачитывание более целесообразно, чем распространение печатных призывов, поскольку оказывает на крестьян большее эмоциональное воздействие.

Торжества

Помимо кратко описанных выше, партизаны устраивали и разного рода другие собрания. К ним можно отнести празднования национальных праздников. В контролируемых партизанами районах доклады, концерты, а иногда и парады были приурочены к празднованию Первомая. Использовались и не связанные с устной пропагандой приемы; например, в одном из мест 1 мая 1942 года были вывешены сорок пять красных флагов с прикрепленными к ним минами на тот случай, если бы немцы попытались их снять. Неофициальные собрания могли представлять собой устраиваемые жителями деревень танцы, хоровое пение и любительские спектакли. Все это должно было служить прославлению партизанского движения и будить патриотические чувства. Легенды о старых партизанах являлись одной из излюбленных тем партизанских песен. Еще одним из средств партизанской пропаганды были традиционные русские частушки, широко использовавшиеся для высмеивания немцев, но иногда содержавшие насмешки и над партизанской жизнью^[236].

В целом использование различных форм устной пропаганды было весьма впечатляющим. Даже если приводимые советскими источниками цифры и преувеличены, все же они указывают на широкий размах работы, проводимой партизанами в этой области. Согласно одному из источников, в 1943 году в одном из районов у партизан было «четыре пропагандиста [включая имевших литературное образование], 18 агитаторов [лекторов и ораторов] и 25 «чтецов». Другой послевоенный источник указывает, что за время оккупации комсомольские агитаторы в Витебской области «обслужили» 1700 населенных пунктов и прочитали 14 000 лекций. Партизанами бригады имени Калинина было прочитано 866 лекций; бригадой имени Котовского было проведено 500 митингов и около 1000 чтений, при этом общее количество слушателей составило 10 000 человек. Возможности использования устной пропаганды были ограничены тем, что ее можно было успешно вести лишь в контролируемых партизанами районах. В занятых немцами районах приходилось применять другие средства, хотя в ряде случаев партизаны использовали агентов для распространения слухов даже там. В целом же устная пропаганда в занятых немцами районах больше использовалась находившимися в городах подпольщиками, а не боевыми партизанскими отрядами, которые, за исключением отдельных случаев, связанных с выполнением важных военных или разведывательных зданий, редко отваживались посещать занятые немцами районы.

2. «Пропаганда действием»

Следует упомянуть о том, что получило у немцев название Tatpropaganda, то есть пропаганда действием или «наглядным» примером. Поведение партизан неизменно вызывало самый живой отклик у местных жителей. В ряде случаев партизаны получали приказы командиров вести себя так, чтобы добиться благоприятной реакции местного населения. Так, согласно немецким донесениям, некоторые отряды помогали крестьянам расформировывать колхозы, заявляя при этом, что, «вероятно, колхозы после войны перестанут существовать, а советская власть останется». Подобные действия, несомненно, имели целью снискать поддержку местного населения.

Менее заметными акциями партизанской психологической войны были: помощь крестьянам при севе и сборе урожая; раздача населению продовольствия и припасов, захваченных у немцев; ремонт церквей и храмов; открытие школ и даже устройство футбольных полей – все это имело место в конце оккупации в Белоруссии.

Воздействие на население подобной «пропагандой действием» было существенным. И хотя часто оно оказывалось нейтрализовано другими, менее приятными, контактами с партизанами, оно оказывало положительный эффект, отчасти в силу резкого отличия от поведения немцев. Новости (а часто преувеличенные слухи) о подобных действиях партизан быстро распространялись и существенно затрудняли усилия пропагандистской машины немцев.

3. Печатные средства пропаганды

Для партизан производство и распространение печатных средств пропаганды было связано с большими трудностями технического характера и требовало значительного количества подготовленных специалистов и техников. В качестве отражающего официальную советскую политику документа печатное слово, в отличие от устных призывов, нуждалось в более тщательном подходе и требовало большего приложения усилий по руководству с советской стороны.

Листовки являлись самым распространенным и наиболее важным средством партизанской пропаганды. Кроме того, в форме листовок часто распространялись «прямые» новости, такие как военные сводки и речи советских лидеров. Распространение листовок проходило как в контролируемых партизанами районах, так и за их пределами; в занятых немцами городах и деревнях листовки можно было оставлять в общественных местах, например на рынках и в гостиницах, а также в частных домах. Листовки подбрасывались немцам и коллаборационистам, а иногда доставлялись прямо в казармы или на опорные пункты.

Использовались изготовленные вручную и напечатанные плакаты; они могли представлять собой короткие лозунги, приказы, предостережения (например, угрозы в адрес собиравшихся отправиться на работу в Германию), приказы не поставлять зерно немцам, уведомления о «призыве» в партизаны и призывы «держаться до победы». Другие плакаты использовались для запугивания коллаборационистов; так, в немецких донесениях говорится о плакатах с указанными в них именами сотрудничавших с немцами лиц, а также о плакатах, представлявших собой списки уничтоженных партизанами коллаборационистов.

Еще одним пропагандистским средством, предназначенным специально для коллаборационистов, были написанные лично им письма. Доставленные посыльными (а иногда и отправленные обычной почтой) такие письма были адресованы старостам, чиновникам местной администрации и другим служащим оккупационных властей и содержали угрозы расправы, предложения переходить на сторону партизан или приказы о саботаже и сборе разведданных.

По сравнению с листовками роль партизанских газет в пропаганде была второстепенной. Однако количество печатных органов было значительным, отчасти в силу представлений о районной газете как о символе восстановления советского контроля и порядка. Газеты были удобны тем, что в них можно было сочетать фактический материал, содержавший местные и международные новости (последние появлялись, если у редактора было радио или доступ к советским сводкам), с пропагандистскими призывами, редакционными статьями, списками отличившихся партизан и местных жителей, а также материалами общеполитического характера. Кроме того, газеты, даже если их формат, как правило, был ограничен двумя полосами, являлись средством для распространения графических материалов, карикатур и карт. Положительное влияние партизанского юмора, находившего выражение в карикатурах и песнях, часто отмечается советскими послевоенными источниками. Другие иллюстративные материалы, в особенности в прессе, печатавшейся в более поздний период войны и доставлявшейся партизанам с советской стороны, представляли собой портреты Ленина и Сталина, фотографии взорванных партизанами вражеских объектов, взятых в плен солдат противника и освобожденных Красной армией городов.

Другие материалы, такие как открытки, брошюры и книги, в больших количествах доставлялись в оккупированные регионы с советской стороны. Примерами могут служить: сборник речей Сталина, произнесенных им во время войны; брошюра дипломатических заметок Молотова о зверствах немцев; книга «Правда о религии в России», символизировавшая собой изменение советской тактики по отношению к православной церкви в годы войны.

4. Кино и театр

Иногда партизаны ставили любительские спектакли, делалось это как для собственного развлечения, так и для просвещения местного населения. На более позднем этапе войны, когда воздушное сообщение с советской стороной стало регулярным, в качестве средства психологической войны использовались и кинофильмы. Существуют донесения из различных районов в тылу Центрального фронта, указывающие на использование партизанами в 1943–1944 годах небольших кинопроекторов; упоминается название лишь одного фильма – «Падение Сталинграда». Впрочем, использование кинооборудования в партизанских условиях было настолько затруднено, что роль фильмов была крайне незначительной.

5. «Серая» и «черная» пропаганда

Немецкие документы содержат постоянно повторяющиеся ссылки на использование Советами «черной» и «серой» пропаганды за линией фронта. Ни один из имеющихся в нашем распоряжении примеров не позволяет сделать заключения, что такую пропаганду вели именно партизаны, а не специальные агенты или агенты Красной армии. Более того, не было обнаружено никаких фактических образцов. Есть свидетельства, что партизаны прибегали к особым приемам для маскировки своей пропаганды. Так, призыв к населению Минска в 1944 году появился на обычных, выпущенных немцами плакатах, содержавших текст на немецком языке и его белорусский «перевод». Немецкий текст являлся подлинным нацистским документом, а его «перевод» представлял собой партизанский призыв. Таким образом, немцы не могли обнаружить истинного смысла партизанского воззвания, пока о нем не сообщил кто-то из коллаборационистов. Вместе с тем можно предположить, что подобная изобретательность пришлась по душе читателям.

6. Эффективность средств пропаганды

Использование партизанами средств как печатной, так и устной пропаганды имело свои ограничения; устная пропаганда не могла быть широко использована за пределами контролируемых партизанами районов, а средства печатной пропаганды было трудно производить. Неудивительно поэтому, что печатные материалы извне (то есть с советской стороны) играли существенную роль, в особенности на втором этапе движения, когда положение партизан оставалось ненадежным и им приходилось перемещаться, но они уже поддерживали регулярные контакты с армией на фронтах.

Свидетельства эффективности различных средств пропаганды разрозненны и во многом противоречивы. Есть указания на то, что крестьяне, как правило, не доверяли печати; они больше верили слухам и устной агитации. С другой стороны, немецкие пропагандисты постоянно сообщали о том, что сами по себе устные призывы и обещания не оказывали должного воздействия на население. Дополнение устных средств печатными материалами, широко использовавшееся партизанской пропагандой в 1943–1944 годах, усилилось, видимо, потому, что такое сочетание по степени воздействия оказывалось наиболее эффективным. Печатные средства, хотя и обладали меньшей гибкостью по сравнению с устной пропагандой, служили доказательством активности действовавших в округе партизан, а устная агитация подкрепляла или объясняла и дополняла печатную информацию.

Вместе с тем жажда новостей делала население восприимчивым к любому виду информации, включая неподтвержденные слухи, – подобная восприимчивость отчасти являлась результатом неспособности немцев заполнить информационный вакуум, образовавшийся после разрушения активно действовавшей в мирное время советской пропагандистской машины. Следовательно, пусть и с определенными оговорками, все средства пропаганды можно расценить как эффективные с точки зрения достижения целей партизанской психологической войны.

Партизанские листовки: содержание

1. Начальный период

В первые недели войны советская пропаганда использовала традиционные большевистские и «марксистские» лозунги, делавшие основной упор на призывах к немецким «рабочим и крестьянам» и попытках вызвать «антигитлеровский» мятеж в частях вермахта. Этот первый короткий период, предшествовавший отказу от воинственных коммунистических лозунгов, практически не затронул партизанскую пропаганду, поскольку он предшествовал созданию большинства партизанских отрядов, а уже существовавшие в июне – июле 1941 года отряды были поглощены более насущными, чем распространение марксистских догм, проблемами. Тем не менее листовки, распространяемые Красной армией в июле 1941 года среди населения оккупированной территории, имели девиз «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», вскоре сменившийся более универсальным лозунгом «Смерть немецким оккупантам!», сопровождавшим начиная с декабря 1941 года практически все партизанские пропагандистские материалы^[237].

Первые листовки партизан, примитивные по исполнению и имевшие крайне ограниченное распространение, представляли собой в основном простые и короткие лозунги – либо информационные (например, «Красная армия сражается за свободу народа»), либо призывные («Поднимайтесь на Отечественную войну!», «Смерть немецким захватчикам!»). Но начиная с середины июля 1941 года в партизанской пропаганде появляются и другие лозунги, отвечавшие новым установкам в советской пропагандистской войне.

Предпринимаются усилия для отождествления населения с советским режимом, для подъема патриотических настроений и желания сражаться. В призывах к советским гражданам использовалось обращение «Братья и сестры!»; планы и намерения немцев (реальные и ложные) характеризовались следующим образом: «Фрицы хотят превратить нашу страну в колонию»; «Придут прусские и баварские помещики». Уже в июле 1941 года такие утверждения подкреплялись ссылками на зверства нацистов^[238]. Подобный подход можно проиллюстрировать выдержкой из листовки небольшого партизанского отряда, действовавшего в Минской области в конце лета 1941 года: «Для белорусского народа «новый порядок» означает голод и нищету, тюрьмы и виселицы, подневольный труд тысяч молодых людей. Мы не забыли, как убивали и сжигали наших братьев, ставших военнопленными. Мы были свидетелями расстрелов советских военнопленных в Минске, Бобруйске, Слуцке, Барановичах и других городах. На глазах жителей Минска за одну ночь были зверски убиты три тысячи военнопленных. Более пяти тысяч военнопленных сожгли в Логойском лагере в Минске лишь потому, что некоторые из них заболели тифом»^[239].

Такие обращения, как:

Немцы намерены поработить вас.

Они начали претворять свои планы в жизнь.

Красная армия сражается с немцами.

Родина в опасности, —

влекли за собой призывы:

Питайте ненависть к немцам и мстите за принесенные ими жертвы!

Вступайте в партизаны!

Помогайте партизанам!

Саботируйте все усилия немцев!

Призывы к отмщению и ненависти, широко предаваемые гласности в советском тылу, стали появляться в партизанской пропаганде еще в июле 1941 года. Не стесняясь в выражениях, партизаны предрекали немцам незавидную судьбу.

Пусть вороны выклюют глаза немецким мерзавцам!

Есть лишь один ответ: «Смерть людоедам!»

Они сеют смерть и пожнут смерть!

Вместо хлеба угощайте их пулями!

«Единственный выход – объединяться в партизанские отряды и всем, чем можно, помогать партизанам. Каждый обязан с оружием в руках защищать свою землю и независимость нашей Родины». Необходимость перехода от антигерманских настроений к действиям против немцев особо подчеркивалась и постоянно повторялась. Читавший листовки должен был отождествлять партизан с борцами за народные интересы, и потому партизан (во всяком случае, отдельных их представителей) стремились изображать бесстрашными и бескорыстными героями. Отождествление партизан с солдатами Красной армии должно было предвещать грядущую победу, поскольку явно ощущаемая слабость партизан могла вызывать у местного населения сомнения в их способности действовать эффективно. В первые месяцы войны распоряжения прятать зерно и другое продовольствие от немцев присутствовали в советских призывах, но на первом плане все же были призывы оказывать сопротивление немцам и вступать в партизаны^[240].

Об отдельных сторонах проводимой на раннем этапе пропаганды следует сказать особо. Помимо частого употребления эмоционально окрашенных выражений советские листовки изобиловали фразами, приобретшими в результате их повторения характер аксиом, чего, по всей видимости, и добивалась советская пропаганда. Еще одна особенность – ссылки на высшее руководство. Так, например, тексты речей Сталина, произнесенные им 3 июля и 7 ноября 1941 года, были распространены в количествах, намного превышающих любой другой советский документ военных лет. Особые усилия прилагались к тому, чтобы политически не ангажированные лица, пользующиеся уважением в народе, вносили вклад в пропаганду. На Украине национальный поэт Сосюра стал главой отдела пропаганды штаба партизанского движения; в Белоруссии знаменитый поэт Янка Купала писал в форме коротких стихов и в прозе призывы, которые в дальнейшем распространялись партизанами в виде листовок и плакатов. Эти усилия отражали стремление акцентировать внимание на национальном прошлом, традициях и народных героях совместно с использованием чисто советской тематики.

Любопытным сочетанием, нехарактерным для довоенной внутренней советской пропаганды, было упоминание имени Сталина и других советских руководителей вместе с именами известных и пользовавшихся авторитетом, но не являвшихся коммунистами людей, что вело к появлению двусмысленности, которую советская пропаганда намеренно стремилась создать. В условиях кризиса требовалось обратиться с призывом как к просоветским элементам, так и к националистам; было необходимо всколыхнуть патриотические чувства русских, украинцев и белорусов, не забывая при этом об общих для всего советского общества политических и культурных ценностях, призванных сплотить представителей различных наций. Обращение к национальной тематике, явно прослеживаемое на раннем этапе, являлось одной из наиболее примечательных особенностей партизанской пропаганды; оно находилось в полном соответствии с появлением тех же самых элементов в пропаганде, адресованной войскам Красной армии и советскому населению.

Еще одной из особенностей партизанской пропаганды на раннем ее этапе были кое-какие уступки общественному мнению и вместе с тем подчеркнутое усиление акцента на грядущей победе Советского Союза. Обращалось внимание и на реакцию Запада. Уже в июле и августе 1941 года советские листовки, предназначенные для распространения на оккупированной территории, приводили появившееся в прессе США заявление, в котором выражалась твердая уверенность в грядущей победе Красной армии. В ноябре 1941 года один из партизанских пропагандистов сообщал крестьянам, что британская и американская помощь «вскоре» положительно скажется на действиях на Восточном фронте. В начале 1942 года Главное политическое управление Красной армии широко распространило среди населения занятой немцами территории листовку с речью, произнесенной Авереллом Гарриманом после его возвращения из Москвы. Преследуя ту же цель привлечения на свою сторону тех, кто не был привержен идеалам коммунизма, в листовке приводилось заявление Гарримана, содержавшее недвусмысленный намек для населения оккупированных регионов: «Нам, американцам, не нужен коммунизм в нашей стране… я думаю, что теперь большинство американцев ясно видят, что помощь России в ее борьбе с нацистскими захватчиками ни в малейшей степени не изменила нашего отношения к коммунизму».

Основной смысл советской пропаганды – убедить и привлечь на свою сторону тех, кто ставил под сомнение коммунистические идеи. Как откровенно признавалось в партизанских листовках на более поздних этапах войны, единственной альтернативой было либо сражаться на стороне Советского Союза, либо против него: «Третьего не дано»^[241]. В соответствии со старым ленинским изречением, «Кто не с нами, тот против нас», партизанская пропаганда прилагала основные усилия к выведению масс из инертного состояния молчаливого примирения с немецким правлением, пытаясь показать, что не существует иного пути, кроме как активно бороться либо против немцев, либо на их стороне. Бесполезность третьего пути, о чем вскользь говорилось в листовках, еще отчетливее прослеживалась в устной пропаганде.

На раннем этапе партизанская пропаганда, обращенная к населению занятой немцами территории, была тесно связана с пропагандой, адресованной солдатам Красной армии и населению в советском тылу. Никаких особых отличий в средствах психологической обработки в тот период не существовало, исключением, пожалуй, являлись лишь аграрный вопрос и примеры проявления немцами жестокости на местах, что усиливало эффективность партизанской пропаганды. Вместе с тем появлялись немногочисленные, обращенные к коллаборационистам призывы переходить на сторону партизан. Хотя угрозы с целью удержать людей от сотрудничества с противником и использовались, этот метод применялся не столь широко, исключением были лишь те районы, где партизанам удавалось твердо закрепиться. На этом этапе советская политическая машина, по всей видимости, хорошо понимала слабость партизан и чувствовала, что их угрозы лишь оттолкнут население в лагерь противника или останутся просто пустыми словами, поскольку партизаны были не способны осуществить их.

Обращает на себя внимание и то, что практически вся тематика, используемая партизанской пропагандой на более поздних этапах, присутствовала уже в первые шесть месяцев войны. После короткого периода растерянности была выработана четкая линия по всем основным проблемам, и впоследствии ее строго придерживались. Как будет показано ниже, лишь некоторые предпринятые немецкой пропагандой меры в отношении, например, сельского хозяйства, религии и военного коллаборационизма оказались способны вызвать замешательство у советской контрпропаганды. Особенностями, отличавшими партизанскую пропаганду на более поздних этапах от первых месяцев, являются: 1) большее техническое усовершенствование средств пропаганды; 2) большая отработанность содержания; 3) большее использование убедительных примеров и фактов, характеризующих действия немцев и партизан; 4) более широкое распространение и более тщательный подход к пропаганде на оккупированной территории.

В первые месяцы войны партизанская пропаганда, несомненно, играла лишь второстепенную роль. Если впоследствии она и стала более мощным инструментом, это изменение, главным образом, объяснялось улучшившимся техническим оснащением и факторами, не имевшими прямого отношения к партизанской психологической войне. Прежде всего именно изменение отношения населения создало атмосферу, при которой граждане становились более восприимчивыми к призывам партизан. «Ошибки» немцев (принудительный труд, массовые казни и неспособность «поладить» с крестьянами) во многом способствовали изменению политической атмосферы, отличавшей более поздние этапы пропагандистской кампании от первых месяцев ее проведения.

Партизанская пропаганда, как это, по-видимому, и должно происходить в психологической войне, терпела провалы, когда партизаны были слабы, и добивалась успехов, когда население, в силу ряда причин, было готово оказывать им поддержку. Эффективность пропаганды в огромной мере зависела от факторов, неподконтрольных ни партизанам, ни советскому режиму, а именно от проводимой немцами политики и их поведения.

Любопытно, однако, что тематика партизанской пропаганды уже в 1941 году предсказывала многие «ошибки» немцев. Что тогда являлось пропагандой, впоследствии стало реальностью. Партизанская пропаганда в значительной мере добилась успеха, потому что немцы неизменно, хотя и непреднамеренно, вели себя в полном соответствии с теми клише, которые советская пропагандистская машина установила заранее. Начиная с 1942 года граница между «пропагандой» и «фактами» оказалась настолько размытой, что даже самые невероятные измышления могли казаться вполне правдоподобными.

2. 1942–1944 гг.

Пропаганда отождествления

1) Традиционная пропаганда

Определенные призывы и информация, стремившиеся заставить советское население отождествлять себя с правительством и вооруженными силами, в сущности представляли собой лишь более тщательное использование тематики и приемов, применявшихся до войны. Вкратце отметим, что тогда пропаганда особое внимание уделяла сообществу советских людей, своего рода советскому патриотизму (в отличие от русского или прочих разновидностей национализма); гордости за достижения советской эпохи, начиная с «ликвидации эксплуатации человека человеком» и кончая индустриализацией и культурным прогрессом; восхвалению мудрости и непогрешимости советского руководства, во главе с коммунистической партией, авангардом общества. Все эти элементы можно обнаружить и в пропаганде военного времени.

Однако примечательной особенностью являлись попытки избегать чисто советской (в политическом смысле) и коммунистической по содержанию риторики. Термин «советский» используется в качестве обобщающего понятия для определения и режима, и населения и не несет никакой эмоциональной или оценочной нагрузки. Так, словосочетания «советская земля» и «советское правительство» не имеют побочного смыслового оттенка. Точно так же прилагательное «красный» лишено чисто политического смысла. Вывешивание партизанами красных флагов, названия партизанского отряда «Красная звезда» или газеты «Красный партизан» едва ли являлись средством заявить о своей коммунистической принадлежности, а скорее всего просто использовалась терминология, прочно укоренившаяся в повседневной жизни советского общества. Небольшим отступлением от этого, пожалуй, было лишь особое внимание, уделявшееся советским праздникам. Годовщина смерти Ленина (21 января), 1-е Мая, Международный женский день и годовщина Октябрьской революции обычно предоставляли возможность для произнесения речей, выпуска новых или перепечатки старых лозунгов, а иногда даже для проведения демонстраций и парадов, но даже эти празднования были проявлением скорее национального, а не политического самосознания.

Хотя упоминание имени Сталина продолжалось, оно использовалось главным образом для указания на занимаемое им положение главы правительства или Верховного главнокомандующего, а не являлось стремлением представить его символом большевизма. Его портреты появлялись в различных партизанских газетах; большими тиражами издавались его речи; воспроизводились его приказы. То же самое, хотя и с некоторыми оговорками, можно сказать и о других советских руководителях, таких как Молотов и Жданов.

Лишь начиная с конца 1943 года, когда советское командование уже прекрасно осознавало достигнутое военное превосходство и было уверено в поддержке населения, в листовках вновь стали появляться упоминания о «партии» и «большевистских лидерах». Так, в январе 1944 года в одной из партизанских листовок вновь говорилось о славном пути, предначертанном великим Лениным, и о «выдающемся гении человечества Сталине»; обращение к национальным чувствам вновь уступило место советской риторике, чаще стали упоминаться партия и комсомол.

Но нет никаких указаний на то, что печатные средства пропаганды когда-либо пытались отказаться от идей коммунизма. Партизанские отряды и печатавшиеся газеты продолжали носить имена советских и коммунистических лидеров; лозунг «Под знаменем Ленина и Сталина», встречавшийся значительно реже, чем знаменитый «Смерть немецким оккупантам!», не исчезал никогда.

Можно предположить, что двусмысленность, присущая партизанской (и советской) пропаганде, представляла собой сознательную попытку достучаться до сердец не принадлежавших к большевистскому лагерю слоев населения, не озлобив при этом истинных коммунистов и комсомольцев и не признавая прошлых ошибок и провалов. Двусмысленность ярче всего проявлялась в использовании таких понятий, как «Родина», «патриотизм» и «народ» (в значении нация). Частое использование словосочетаний «За Родину» и «Священная война» явно указывает на отход от традиционных лозунгов. Внешне пропаганда продолжала придерживаться общего направления, хорошо знакомого в 1930-х годах, когда усиленно пропагандировался «советский патриотизм».

2) Новые уступки

а) Национализм. Значительно ярче выраженным, чем традиционные ссылки на советский патриотизм, коммунизм и большевистское руководство, было новое, и крайне действенное, обращение к идеям русского национализма. Перестав противопоставлять советский патриотизм русскому национализму, политики вдруг стали толковать русскую национальную идею совсем по-иному, и, судя по свидетельствам самих партизан, немцев и перебежчиков, именно это оказывало наибольшее влияние^[242]. В тот момент, когда значительное количество советского населения не проявляло решимости и желания сражаться до конца, а многие сотрудничали с врагом или сдавались в плен, ранее широко пропагандируемый «советский патриотизм» стал толковаться более широко и выкристаллизовался в понятия «любовь к Родине», «Россия-мать», «национальное освобождение» и т. п. Действенность таких лозунгов недвусмысленно указывает на провал попыток советского режима «выковать нового человека» и попыток немцев выдать себя за защитников интересов русского народа. Часто не проводилось различия между советским и русским (или украинским, белорусским) патриотизмом, и, как можно предположить, делалось это намеренно с тем, чтобы читавший листовки осознавал свою национальную принадлежность.

В новых листовках, появлявшихся на оккупированной территории, политико-идеологическая тематика обычно отходила на второй план, уступая место тематике национальной. Типичным порядком перечисления понятий в лозунгах было: «За Родину, честь, свободу и Сталина!» Появившиеся в самом начале войны обращения к национальным чувствам русских особенно широко использовались в 1942–1943 годах. «Вы мараете честь и достоинство русского народа», – обвиняла коллаборационистов одна из партизанских листовок. «Русские люди никогда не были предателями и никогда не предадут своей Родины», – провозглашала другая. В листовках и брошюрах прославлялись подвиги национальных героев, сражавшихся с иноземными захватчиками. Сообщая об уничтожении немцами культурных центров и предметов искусства, партизанская листовка писала: «Но нельзя уничтожить культуру народа, давшего человечеству таких людей, как Пушкин, Толстой, Горький, Павлов, Мечников, Мичурин и Циолковский. Семь столетий назад Александр Невский разгромил предков гитлеровских бандитов. Сто восемьдесят два года назад русские войска вошли в Берлин, сокрушив столь же «непобедимые» армии Фридриха П. Русский народ разбил армию Наполеона, мечтавшего подчинить себе Россию. В 1918 году молодая Красная армия разбила немцев под Псковом и Нарвой. Поражение гитлеровцев неотвратимо и теперь, когда испытывающий праведный гнев советский народ поднялся на борьбу»^[243].

В немецких документах отмечалось, что начиная с октября 1943 года в обращенной к населению пропаганде партизан «борьба за Родину преподносится с позиций национальных идей; ни слова больше не говорится о советской системе». Немецкая пропагандистская машина признавала, что мало что могла противопоставить советским призывам к русскому национализму. «Националистическая пропаганда, – отмечалось в одном немецком документе, – является, по всей вероятности, самым грозным оружием, с которым нам пришлось столкнуться, ибо она без всяких уговоров политического толка способна сплотить русских и разжечь огонь национального восстания».

Националистическая тематика, не будучи уточненной в отношении различных социальных групп и в отрыве от идеологии, являлась наиболее действенным средством партизанской пропаганды во время войны.

б) Разновидности национализма. Особо следует упомянуть о национализме в регионах с нерусским населением. Хотя название «Россия» широко (и вполне успешно) использовалось за пределами самой России, в Белоруссии и на Украине требовалась другая тактика для противодействия немецкой пропаганде, направленной на разжигание сепаратистских, «антирусских» настроений у коренного населения. В сущности, эти усилия были значительно менее целенаправленными и более неуклюжими. Трудность состояла в том, что было необходимо пробудить национализм, не способствуя при этом антироссийским, антисоветским или сепаратистским тенденциям. Результатом этого явилось: 1) замалчивание национальных проблем в большинстве партизанских призывов за пределами РСФСР; 2) разоблачение целей немцев как планов порабощения и колонизации Украины и Белоруссии, от которых их могли спасти лишь партизаны в союзе с Красной армией; 3) разоблачение антисоветских партизан-националистов как немецких марионеток, провокаторов и террористов. Вместе с тем партизанская пропаганда без всякого риска могла превозносить украинских героев, таких как Богдан Хмельницкий и Тарас Шевченко, и взывать к авторитету белорусских современников, таких как Колас и Купала. Содержавшие призывы листовки были обращены к «белорусам, братьям и сестрам!» и усиленно проводили мысль, что только при советской форме правления нерусские национальности получили «независимость» (в качестве союзных республик) и возможность свободно развивать свои культуру и язык. Иногда в угоду национальным чувствам даже утверждалось, что «лишь путем партизанской войны против немецко-фашистских захватчиков Белоруссия сможет добиться подлинной свободы и независимости».

В призывах к различным национальным группам содержалось больше уступок, чем в довоенной пропаганде. Призванные пробуждать национальные чувства партизанские лозунги менялись в соответствии с происходившим изменением направленности пропаганды в советском тылу, при этом не следует забывать, что партизаны действовали в основном в регионах, где националистические настроения нерусского населения были сравнительно слабыми^[244]. Вместе с тем советской политике «уступок» были присущи определенные ограничения; не могло быть и речи о компромиссах с «бандами» националистов (вне зависимости от того, пользовались они поддержкой населения или нет). Партизанская пропаганда усиленно стремилась разоблачать их; эксплуатацию националистических настроений в позитивном для себя плане партизанам приходилось ограничивать передачей призывов от знаменитых украинцев, эвакуированных в Москву и Уфу, использованием исторических примеров, связанных с деятельностью выдающихся украинских или белорусских «борцов за освобождение», и упоминанием национальной принадлежности ряда знаменитых партизанских командиров того времени^[245].

Прибалтийские государства представляли собой особый случай, где призывы, содержавшие упоминание об общих с Россией или Советским Союзом традициях, не могли быть эффективными. Советское присутствие продлилось совсем недолго, а коммунизм был слишком непопулярен, чтобы его можно было широко использовать для пропаганды. Поскольку здесь, в отличие от Украины и Белоруссии, преобладали националистические и антирусские настроения, советская пропаганда воздерживалась от нападок на них, а стремилась побороть их постоянными утверждениями о том, что только Красная армия принесет прибалтийским нациям настоящую свободу. По сути, предпринималась попытка возродить тактику, к которой Коминтерн и советская международная политика не раз прибегали в прошлом: чувствуя свою слабость, искать коалиции с более слабым союзником против главного врага. Все «буржуазные» и «националистические» элементы, за исключением открыто сотрудничавших с немцами, вполне подходили для подобного «народного» фронта. Так, Президиум Верховного Совета Латвии и ЦК Компартии Латвии призывали:

«Сражайтесь за латвийскую землю, которую веками латвийский народ поливал своим потом и кровью и которую не однажды пытались присвоить себе немецкие помещики. Латвийская земля принадлежит и будет принадлежать только латвийскому народу и латвийским крестьянам. Сражайтесь за сохранение народного добра, сражайтесь за нашу латвийскую культуру!..

…Граждане Латвии! Наступил тот решающий момент, когда требуется собрать силы всего народа. Вступайте в ряды активных борцов с немецкими захватчиками вне зависимости от занимаемого вами положения и вашего дохода!» (листовка без даты и названия).

В Эстонии партизаны-коммунисты и советская пропаганда прибегали к аналогичным призывам. Упоминая Компартию Эстонии и подчеркивая ее активную роль в «борьбе за освобождение», в листовках обыгрывалась «вековая борьба» Эстонии против немцев и тевтонских рыцарей. В будущем же «возвращение Эстонии в состав Советского Союза будет означать восстановление «национального суверенитета» в форме союзной республики, тогда как немцы будут стремиться «германизировать» Эстонию».

Эффективность подобной тактики в Прибалтике и на Украине не поддается однозначной оценке. Однако использование чисто русской национальной тематики совместно с просоветской повсюду приносило успех; она находила отклик у населения и не порождала антагонизма с потенциальными участниками партизанского движения. Не менее важным являлся и тот факт, что не возникало разрыва между используемой партизанской пропагандой тематикой по национальному вопросу и советской пропагандой в тылу. Все сообщения о «национальных» реформах в России, таких как введение в армии погон, роспуск Коминтерна и использование имен Суворова и Кутузова в качестве символов военных побед, способствовали усилению доверия к призывам партизан, чему немецкая пропаганда ничего не могла противопоставить.

В определенной степени партизанская пропаганда использовала и панславянскую идею. В основном она была характерна для пропагандистских материалов, подготовленных в советском тылу, и это, по всей видимости, указывает, что подобный подход был не совсем обычен для партизан. Использование данной тематики советской пропагандой, как показывают листовки, появлявшиеся на оккупированной территории уже в августе 1941 года, было увязано с политическими усилиями, предпринятыми сразу после нападения Германии. Данная тематика использовалась партизанами в частности для призывов к состоящим из славян войскам, сражавшимся на стороне немцев; в подготовленных в советском тылу листовках она упоминалась в связи с просоветскими заявлениями находящихся в Советском Союзе чешских и югославских военнопленных и частыми ссылками на подъем партизанского движения братских славянских народов, в частности сербов. Панславянская тематика присутствовала и в официальных советских призывах по случаю годовщины Октябрьской революции; данные призывы также распространялись на занятой немцами территории. Подобные усилия, по всей видимости, должны были вызвать ощущение широкой поддержки и создать впечатление, что советский народ не одинок в своей борьбе, а имеет друзей и последователей за границей. Следует упомянуть и об использовании данной тематики в контрпропаганде против немцев, когда партизанами весьма успешно обыгрывалась немецкая теория о «неполноценности славянской расы» для создания собственной концепции сообщества славян, сражающихся с захватчиками.

в) Религия. Более важной и весьма существенной уступкой правительства чаяниям народа (отчасти с целью противодействовать терпимости немцев в этой области, а также считаясь с намеками американцев на желательность ослабления антирелигиозной деятельности) было изменение отношения к православной церкви. Будучи весьма важной стороной психологической войны в более широком смысле, уступки в этой области являлись логичным, хотя и вызывающим удивление, отходом от ранее использовавшейся тактики. Они также были важны в плане ответной реакции, которой можно было добиться от населения на оккупированной немцами территории с тем, чтобы вызвать у немцев беспокойство и вынудить их предпринимать различные (безуспешные) контрмеры.

Сами партизаны, в основном являвшиеся коммунистами и молодыми людьми, видимо, не столь сильно были подвержены влиянию религии. Вместе с тем их действия являлись свидетельством имевшегося у них четкого представления о значимости веры для значительной части населения.

Первые усилия партизанской пропаганды в этой сфере относятся к весне 1942 года. К тому времени советские листовки, доставлявшиеся в оккупированные регионы, распространяли информацию, указывающую на «мобилизацию» православной церкви для сплочения населения Советского Союза, в том числе путем посланий священников и призывов высших церковных иерархов. Партизанская пропаганда большей частью содержала упоминания о деятельности церкви на свободной от оккупации территории. Такие упоминания неоднократно появлялись во второй половине 1942 года, но еще чаще – в связи с избранием митрополита Московского Патриархом всея Руси летом 1943 года. Что же касается оккупированной территории, то проблему церкви там партизаны обходили молчанием, за редким исключением попыток противодействия немецкой пропаганде. В частности, они стремились приводить примеры осквернения церквей и жестокого обращения немцев с духовенством. В одной партизанской листовке, датированной ноябрем 1943 года, говорилось: «Немецкие мерзавцы на каждом углу кричат, что они защитники веры и религии. Хороши защитники, разрушающие церкви и жестоко обращающиеся со священниками! Нет, разбойники останутся разбойниками!»

Подобную пропаганду было трудно вести, поскольку значительная часть духовенства сотрудничала с немцами. Имеются примеры обращения партизан с духовенством как с «предателями», когда дело доходило даже до убийств и сожжения домов священников. Перехваченная немцами в июле 1942 года инструкция, переданная партизанам по радио, гласила: «За предателями надо следить и по мере возможности уничтожать. Смерть предателям! К ним относятся и священники, вошедшие в сговор с новыми язычниками, служащими немцам, тем самым немцам, которые во Львове убивали священников штыками, которые подавляют свободу совести и которые разрушали и оскверняли церкви в Белоруссии!»

Партизанская пропаганда «в защиту церкви» в соответствии с проводимой советской линией не использовала печатного слова и предпочитала листовкам «пропаганду действием». Немецкие донесения указывают, что во многих случаях партизаны, вне зависимости от своих религиозных убеждений (которые обычно, в лучшем случае, были нетвердыми), позволяли или даже призывали к открытию церквей в находящихся под их контролем районах, пытаясь подобным образом снискать расположение местных крестьян. В ряде случаев они даже посещали церковные службы. Интересной и типичной в этой связи является выдержка из доклада наместника Сергия, назначенного советским руководством митрополитом Прибалтики и сохранявшего этот пост при немцах до своего убийства весной 1944 года. После поездки по приграничным советским областям и на основании многочисленных сообщений своих подчиненных в марте 1943 года он писал: «Партизаны ведут разумную пропаганду с тем, чтобы завоевать симпатии населения. Пропагандой этой, по всей видимости, руководят из центра. Она исходит из того, что народ религиозен, и, принимая это как должное, стремится приспособиться. Поэтому она избегает всего, что может оскорбить религиозные чувства. Священники и церкви не подвергаются нападениям, религиозным службам не мешают, хотя партизаны могли бы без труда делать это… Партизаны стремятся убедить крестьян, что советская политика в отношении церкви радикально изменилась. Борьба с церковью была ошибкой, чреватой опасными последствиями, и теперь советское правительство это признало. [В одном случае] партизаны просто приказали крестьянам посещать церковь; священнику сообщили, что партизаны обратились к крестьянам с такими словами: «Почему вы не ходите в церковь? Ради вас для проведения службы пришел священник… Религия в России теперь свободна. Война многие вещи изменила к лучшему. У нас [партизан] нет времени ходить в церковь, у нас есть дела поважнее. Но вы все, старые и молодые, ходите в церковь и не забывайте молиться о России».

Это свидетельствует о гибкости партизанской пропаганды и о ее соответствии общепринятой линии советской пропаганды, признавшей, что коммунистическое руководство с готовностью изменило свой традиционный взгляд на церковь. Вместе с тем отдельные неуклюжие проявления партизанской пропаганды и предпочтение не связанных с печатным словом средств указывали на новизну этой проблемы и на несколько прохладное отношение партизан к ней.

г) Сельское хозяйство. По проблемам национализма и религии усилия партизанской пропаганды приблизительно соответствовали усилиям, предпринимаемым советской пропагандой, направленной на все население, проживающее к востоку от линии фронта. В отношении же сельского хозяйства отчетливо наблюдается явное различие в подходах партизанской и советской пропаганды.

С самого начала партизанских действий до проведения немцами аграрной реформы, то есть примерно с октября 1941 до февраля 1942 года, партизанская пропаганда в отношении сельского хозяйства в основном ограничивалась устными средствами. Стремясь обратить в свою пользу промедление немцев с аграрной реформой, партизаны делали вид, что разделяют чаяния народа о ликвидации колхозной системы. Идеи, высказываемые партизанской пропагандой того времени, можно суммировать так: 1) немцы не намерены давать советским крестьянам землю и свободу; 2) немцы собираются вернуть ненавистных помещиков и кулаков; 3) немцам самим нужна наша земля; 4) немцы не выполняют своего обещания отдать землю крестьянам; 5) в Германии тоже нет свободных крестьян; 6) советское правительство и партизаны не борются за сохранение колхозной системы, а, наоборот, с согласия режима колхозы уже распускают (или распустят).

Если ряд идей, в частности 2), 3) и 5), высказывался в листовках, сведения о якобы происходящих с согласия режима переменах появлялись лишь в форме слухов и иногда устных сообщений.

Проведенная в феврале 1942 года немцами агарная реформа стала сокрушительным ударом для советской пропаганды. В немецких донесениях, датируемых февралем и мартом, отмечается полное отсутствие на нее реакции партизан, в последующие после объявления о реформе два месяца не отмечено и появления листовок, призванных противодействовать ей. Таким образом, можно предположить, что проблема считалась настолько серьезной, что требовала специального политического решения Москвы. Однако, учитывая ограниченный характер реформы и задержки с введением даже незначительных изменений в колхозную систему, обещанных немецким постановлением, у партизан к маю 1942 года появились неплохие возможности для эффективной контрпропаганды. Действительно, все указывает на то, что нежелание немцев удовлетворить чаяния народа в этой сфере в значительной мере способствовало отчуждению крестьянства от завоевателей^[246].

Перед советской и в особенности партизанской пропагандой стояла дилемма: 1) защищать колхозную систему, представляя ее главным достижением и противопоставляя ее ухудшению условий при немцах; либо 2) обвинять немцев в сохранении колхозов вопреки желаниям крестьян и тем самым представлять партизан в качестве выразителей чаяний простого народа. В сущности, советская пропаганда использовала оба этих подхода, первый, естественно, главным образом в печатных призывах, а второй – в устной пропаганде и отчасти путем применения на практике в контролируемых партизанами районах. Для достижения обеих целей мог быть успешно задействован ряд утверждений: 1) немцы собираются восстановить крупное помещичье землевладение; 2) немцы фактически вновь пытаются превратить крестьян в рабов; 3) при немцах положение крестьян стало хуже, чем прежде.

Подобным же образом пропаганда могла вещать, что уступки немцев (в сущности, бессмысленные) вовсе не были свидетельством долгосрочных намерений немцев, а стали следствием советских побед на фронтах и демонстрировали слабость Германии. Приводя выдержки из захваченных немецких донесений, советские листовки предрекали, что вскоре Германия усилит нажим на крестьян. И наконец, в листовках можно было использовать тот факт, что с лета 1942 года немцы и не пытались провести обещанную ими реформу и, таким образом, какой бы ни была эта реформа, само затягивание ее показывало, что все обещания немцев являются пустыми словами.

Партизанские листовки, связанные с вопросами сельского хозяйства, были целиком направлены на противодействие предпринимаемым немцами мерам. Начиная с середины 1942 года они появлялись лишь время от времени, что, видимо, указывает на то, что данная тема требовала более тщательного подхода. Различие между устными заявлениями советской пропаганды и фактическими усилиями можно обнаружить в выдержках из партизанских листовок, придерживающихся «официальной» линии, от которой почти полностью отошли начиная с 1943 года: «Зачем фашисты приняли такие постановления? Лишь с тем, чтобы им было легче грабить вас. Как только созреет урожай, вас его лишат и отправят в Германию… Фашисты будут действовать по принципу: «Работа – вам, а продукция – нам»… Немецкие захватчики хотят раздать землю ваших колхозов не вам, а немецким помещикам и крупным землевладельцам».

Официальная политика была обнародована в небольшой брошюре, опубликованной в мае 1942 года; установить ее авторство не представляется возможным, но, скорее всего, она была подготовлена в советском тылу, хотя ее текст и отдельные формулировки позднее перепечатывались партизанами. Под заголовком «Последняя провокация фашистских захватчиков. Почему гитлеровцы проводят земельную реформу» в ней говорилось: «Немцы опасаются открыто и насильно сгонять русских крестьян с их земли. Не смеют они открыто заявлять и о своих целях, этим они восстановят против себя народ». Немцы, утверждалось в брошюре, хотят распустить колхозы с тем, чтобы крестьяне, сплоченные сейчас в сообщество, оказались разобщены и стали легкой добычей захватчиков. Брошюра крайне неуклюже пыталась показать, почему крестьянская община в принципе хуже колхоза, утверждая при этом, что цари всегда поддерживали общину, а результат оказывался плачевным. Используя многочисленные доводы, автор стремился доказать, что обещания немцев выделить крестьянам личные наделы земли являются ложью, тем самым косвенно признавая эффективность немецкой пропаганды: «На самом деле немцы не собираются давать землю русским крестьянам». Утверждая, что коллективное ведение хозяйства при советской системе имело массу преимуществ в плане упорядоченности, механизации и рационального использования земли, брошюра заканчивалась призывом: «Крестьяне, не попадайтесь на эту уловку; саботируйте немецкую земельную реформу!»

В другой листовке, также относящейся к лету 1942 года, предпринималась попытка идентифицировать привязанность крестьянина к земле с патриотизмом и приверженностью советским идеалам, в результате чего возникало смешение понятий, типичным примером чего могут служить приводимые ниже выдержки: «Земля! Это слово существует тысячи лет. Крестьянин помнит вражду, связанную с распределением наделов, он помнит тяжелые дни рабства, когда лучшие земли были в руках помещиков. Это были трудные годы. Но даже тогда земля была самым дорогим для крестьянина, он всегда называл ее матушкой и кормилицей. Но никогда еще земля не была так дорога крестьянству, как после Великой Октябрьской революции. Советская власть передала крестьянам 150 миллионов гектаров земли. Поля и луга навсегда были отданы в свободное пользование колхозному крестьянству. Счастливый крестьянин выходил за деревню, оглядывал засеянные поля и восклицал: «Все это мое, все это наше»… Теперь немцы лишили крестьян земли. Подобно голодной саранче, они рыщут по дорогим нашему сердцу полям. Появилось множество всяческих мерзавцев, специально подготовленных фашистами… Стремясь скрыть свой грабеж, гитлеровская клика создала так называемый новый аграрный порядок. Какая шумиха поднялась по этому поводу! Фашистская пропаганда твердит на каждом углу: «Землю крестьянам!» Это гнусная ложь… Крестьяне, земля никогда не станет вашей, пока немцы не будут изгнаны с нашей земли».

Разумеется, пропаганда довольно ловко уходила от недостатков, присущих советским методам решения аграрной проблемы. По существу, она стремилась прикрывать их более важными проблемами, старалась устранить в сознании крестьян различие между частной и коллективной формой владения землей («Все это мое, все это наше»). Упоминание о любых значительных уступках, обещаемых партизанами, присутствовало лишь в их устной пропаганде.

3) Советская мощь

Не прибегая к особым ухищрениям, часть партизанских листовок ярко описывала различные проявления советской мощи, стремясь вселить страх в непокорных, обнадежить лояльных к режиму и стимулировать активность желавших примкнуть к побеждающей стороне. Приведенное ниже краткое изложение основной тематики далеко не полностью отражает огромное внимание, уделявшееся партизанским командованием данному вопросу.

а) Советские победы. Хотя в момент серьезных неудач на фронте появился лозунг «Отечество в опасности – защитим Отечество!», от призывов к стойкости перед лицом врага и нависшего поражения быстро отказались. Начиная примерно с октября 1941 года вопросы, связанные с советскими победами и поражениями немцев, никогда не исчезали из партизанской пропаганды^[247].

Данная тематика повторялась чаще любой другой и в основном использовалась не в партизанских, а в подготовленных в советском тылу листовках. Помимо широкого обобщения советских успехов, значительная часть пропаганды была сосредоточена на отдельных победах. Битва за Москву в декабре 1941 года, например, представляла собой крайне важную тему; поступавшие с советской стороны директивы требовали уделять особое внимание этому событию в партизанской пропаганде, и ему были посвящены многие листовки. Точно так же победа под Сталинградом год спустя широко «рекламировалась» партизанскими листовками и газетами. И наконец, наступлениям советских войск летом 1943 года, а затем и летом 1944 года уделялось самое пристальное внимание.

Часто листовки сопровождались сообщениями о численности убитых, раненых и взятых в плен солдат противника; о количестве уничтоженных танков, машин и самолетов; о количестве освобожденных от немцев деревень и районов. Потери немцев непомерно завышались (например, утверждалось, что к середине августа 1941 года было уничтожено 6000 немецких самолетов), но в дальнейшем подобные преувеличения становились все менее заметными. С их помощью, по всей видимости, рассчитывали: 1) развеять миф о непобедимости Германии; 2) вселить надежду на «освобождение» в тех, кто сохранял лояльность к советскому режиму; и 3) посеять страх возмездия среди тех, кто перешел на сторону немцев. В сущности, пропаганда стремилась обеспечить рациональную основу для партизанских действий, которые после первого шока от немецких побед, возможно, и казались героическими, но вряд ли могли быть успешными. Более надежными были указания в печатных средствах пропаганды на территориальное продвижение Красной армии, хотя устная пропаганда часто стремилась «расположить» советские войска намного западнее тех мест, где они на самом деле находились.

б) Военные сводки и «объективные» новости. Особую категорию сообщений представляло собой воспроизведение «фактических», не подвергаемых переработке сводок Совинформбюро в виде листовок, подготовленных либо органами пропаганды Красной армии, либо самими партизанами на основе передач советского радио. В частности, ежедневные «Новости с Советской Родины», сообщавшиеся населению оккупированных немцами регионов, содержали подробные выдержки из этих сводок. Ежедневные сообщения включали и другие «актуальные» новости, в частности о жизни в советском тылу, о происходящих в мире событиях, подобранных с таким расчетом, чтобы положительно воздействовать на моральное состояние людей, создавать впечатление необоримости мощи Советского Союза и его союзников и предрекать поражение Германии.

Учитывая ощущавшийся на оккупированных территориях информационный голод и интерес к происходившим на фронте и в тылу событиям, эти «объективные» сообщения, предаваемые без призывов к активным действиям, с жадностью воспринимались простыми гражданами.

в) Успехи партизан. Меньшее, но все же существенное количество партизанских листовок было призвано повысить значимость достижений партизанского движения в глазах гражданского населения. Суть их сводилась к следующему: партизаны – герои; партизаны побеждают; партизаны сражаются за вас. Со временем эта основная линия претерпела изменения. В начальный период, приблизительно до конца весны или начала лета 1942 года, главный акцент делался на героизме и муках, выпадавших на долю отдельных героев, примером чего может служить прославление подвига комсомолки Зои Космодемьянской, чья гибель от рук немцев была в полной мере использована советской и партизанской пропагандой. Однако, когда организованные партизанские действия стали более успешными и обеспечивали основу для пропагандистских заявлений, подвиги отдельных партизан в них уступили место коллективным действиям – возрастающему натиску партизанского движения и постоянному притоку в него новых членов. Вместе с тем подробно описывались отдельные операции партизан: «наказание» немцев, «месть» за их зверства, «вознаграждение» советских патриотов и невинных жертв, «помощь» крестьянам зерном и другими припасами. И наконец, на последних этапах войны основное внимание уделялось теме «Партизаны прокладывают путь Красной армии».

Ряд специфических тем был добавлен к сообщениям о партизанских победах: 1) не только гражданское население, но и коллаборационисты и воюющие на стороне немцев солдаты армий других стран, в частности венгры и словаки, присоединяются к партизанам; 2) партизаны постоянно находятся в гуще населения и следят за поведением людей; 3) советское правительство и советский народ по заслугам оценивают жертвы и подвиги партизан, которых после войны ждут награды, почет и уважение.

г) Успехи союзников. С тем чтобы одновременно подчеркнуть неизбежность поражения Германии и создать впечатление широкой международной коалиции, ведущей борьбу с нацистами, существенное внимание уделялось происходящим за пределами СССР событиям – не столь подробно, как это делалось в других странах, но в значительно большей степени, чем можно было ожидать от советского руководства. В период, когда Красной армии приходилось тяжело, поставки оружия и снаряжения, дружественные заявления западных лидеров и журналистов, победы на других фронтах и заключение союзнических соглашений с советским режимом представляли собой источник желанных и «удобных» сведений для партизанской пропаганды. В дальнейшем описание бомбардировок союзниками территории рейха, высадка войск в Северной Африке и на Сицилии, выход Италии из состава стран оси и близкая перспектива открытия союзниками второго фронта в Европе – все это помогало создавать впечатление неизбежного поражения Германии и давало возможность подчеркнуть тот факт, что в состав антифашистской коалиции входят не только коммунисты. Ряд моментов указывает на то, что Британия и Соединенные Штаты чаще упоминались в 1941–1942 годах, чем в 1944 году, хотя провести количественный анализ подобных ссылок не представляется возможным. Если это так, то это лишний раз доказывает, что внимание, уделяемое пропагандой западным державам, являлось своего рода «уступкой».

Наконец, частично использовалась информация о партизанском движении и антифашистских восстаниях в других частях «обороняющейся Европы». Таким образом, советские партизаны представали частью международного сообщества, важным элементом, действующим совместно с восставшими массами в других странах ради достижения единой цели изгнания и уничтожения иноземных захватчиков.

Основными целями пропагандистской кампании, уделявшей внимание успехам антигерманских сил, были: 1) восстановить миф о непобедимости Советского Союза и вместе с тем развеять миф о непобедимости Германии; 2) направить поведение населения в нужное русло путем предсказания неизбежного возвращения Красной армии; 3) способствовать укреплению представления о партизанах как о неотъемлемой части советских вооруженных сил, успешно побеждающих немцев; 4) обличить и высмеять немцев.

Не приходится сомневаться, что эта фаза психологической войны партизан отчасти помогала населению определиться в своих настроениях.

Контрпропаганда

В значительной мере партизанская пропаганда прямо или косвенно была призвана нейтрализовать или представить в ложном свете утверждения немецкой пропаганды. Партизаны старались изображать немцев обманщиками и лжецами, не выполняющими своих обещаний, стремились рассеять поощряемые немцами заблуждения, способные вызвать доверие к ним части населения. В определенной мере темы, выбираемые для контрпропаганды, могут служить показателем довольно высокой оценки партизанскими пропагандистами эффективности немецкой пропаганды.

Исключая проблему сельского хозяйства, в которой уязвимость советской пропаганды ощущалась сильнее всего, среди основных тезисов, выдвигаемых немецкой пропагандой, были следующие: 1) Россия побеждена; 2) советский режим является врагом народа; 3) выходите из лесов и возвращайтесь в свои деревни; 4) сотрудничайте с нами и помогайте коллаборационистам; 5) вас ожидает наказание, если вы окажетесь в руках советского режима; 6) Германия, а не Советский Союз истинно национальное и социалистическое государство.

Данные тезисы использовались немцами в разные периоды с разной степенью интенсивности. Такие темы, как, например, 1) и 5), не могли использоваться одновременно: первая доминировала в первые месяцы войны, а пятая в конце войны. Однако все эти темы доставляли беспокойство пропагандистской машине партизан.

Иногда контрмеры партизан ограничивались общим призывом «Не верьте немцам!» или заявлениями, в которых немецкой «лжи» противопоставлялась советская «правда»: «Не верьте тарабарщине немецких собак. Читайте правду о Красной армии и жизни на Советской Родине!» В других случаях в партизанских листовках обещания и заявления немцев противопоставлялись их практическим действиям^[248]. В целях «разоблачения антисоветской клеветы» появлялись такие предостережения: «Иногда немецкие мерзавцы, изображая из себя благодетелей, рассыпаются сладкими речами. Этот грязный трюк нужен им для обмана трудящихся. Сначала они проводят пропагандистские сборища, а потом вешают людей»^[249].

В первые месяцы войны противопоставить что-либо немецкому лозунгу «Россия побеждена!» было трудно, но в дальнейшем партизанам без труда удавалось убеждать население, что война продолжается. Вскоре и сами немцы отказались от использования этого тезиса.

Значительно труднее было нейтрализовать партизанам лозунги немцев о национальном «социализме». Они использовались немцами не столь часто, но тем не менее доставляли немало хлопот, требуя от партизан значительных усилий для демонстрации того, что только Советский Союз является подлинно социалистическим, а Гитлер остается «собакой немецких капиталистов», для которых война стала источником наживы^[250]. Вместе с тем усилия немецкой пропаганды, подчеркивавшей, что Сталин заключил союз с «плутократами и империалистами» Запада, не встречали практически никакого противодействия.

Партизанская пропаганда, как правило, не предпринимала попыток противодействовать антикоммунистической направленности немецкой пропаганды; она очень осторожно обращалась с проблемой лозунгов, обращенных к национальным меньшинствам, и полностью обходила молчанием высказывания немцев о советских трудовых лагерях, деятельности НКВД, диктатуре Сталина и жертвах советской политики.

По всей видимости, контрпропаганда была одной из наименее успешных сторон партизанской психологической войны, что отчасти объяснялось отсутствием гибкости в реагировании на немецкие обвинения, а отчасти невозможностью опровергнуть определенные утверждения немцев без того, чтобы не высказать явную ложь или не скомпрометировать советский режим.

Пропаганда раскола

Если общей целью всей вышерассмотренной пропагандистской тематики было стремление создать видимость существования тесной связи между советским режимом, партизанами и гражданским населением или воссоздать ее путем противодействия попыткам немцев ее разрушить, то дополнением к этому являлись попытки вбить клин в отношения немцев с коренным населением. Такая пропаганда раскола включала в себя два основных элемента: разоблачение истинных целей и намерений Германии и подробное описание практики действий немцев на оккупированных территориях. Эти направления пропаганды преследовали несколько целей. Рассказы о зверствах и жестоком обращении были призваны вызвать ненависть к врагу и подвигнуть к «отмщению», а обсуждение долгосрочных целей Германии должно было вызывать подозрения и опасения, опровергать утверждения немецкой пропаганды и подчеркивать тот факт, что «третьего пути» нет. Вопрос о выборе стоял так: либо принять советский режим и помогать ему, либо оказаться в рабстве у немцев и стать на неопределенный срок заложником жестокой и эгоистичной политики нацистов. В пропаганде, использовавшей в качестве примеров зверства немцев и разоблачавшей цели и политику Германии, враг представал в образе жестокого, эгоистичного и жадного до власти чудовища, резко отличающегося от партизан, представавших в образе справедливых мстителей и героических защитников русского народа.

Такая направленность пропаганды, по всей видимости, являлась результатом указаний свыше. Так, например, Сталинградский обком партии в августе 1942 года выпустил инструкции, в которых говорилось, что ненависть к врагу следует стимулировать путем публичного перечисления зверств немцев. Ранее, весной 1942 года, одна из партизанских газет заявляла, что противника надо «разоблачать», тем самым воспитывая в массах ненависть и призывая к восстанию.

Используемые партизанскими листовками приемы обычно представляли собой противопоставление советских достижений и героических подвигов партизан разрушительным действиям немцев, их зверствам и политике угнетения. Планами Германии, наиболее часто упоминаемыми партизанской пропагандой, являлись: 1) колонизация СССР и порабощение его народа; 2) использование природных ресурсов СССР; 3) опустошение регионов, не предназначенных для колонизации; 4) уничтожение образовательных учреждений с тем, чтобы подготовить русских к их будущей роли «немецких рабов»; 5) передача земли в пользование немецким помещикам и землевладельцам.

В качестве доказательства подобных целей одна из листовок, выпущенных Верховным командованием партизан, приводила приписываемую Гитлеру цитату: «С тем чтобы Великий германский рейх господствовал во всем мире, мы [немцы] сначала должны уничтожить все славянские народы – русских, поляков, чехов, словаков, украинцев, белорусов. Для достижения этой цели необходимо лгать, предавать и убивать»^[251]. Та же листовка цитировала приказ немецкого военного командования, предписывающий в обязательном порядке расстреливать даже детей и женщин, если их обнаружат за пределами их деревень. В другой листовке, обращенной к населению Белоруссии, говорилось: «Рабочие Белоруссии, вы должны знать, что целью Гитлера является превращение Белоруссии в пустыню и «освобождение» ее восточных районов для немецких колонистов… В одной лишь Витебской области было убито 40 000 стариков, женщин и детей… борьба партизан – это борьба всего русского народа».

В еще одной листовке, выпущенной в 1942 году, зверства немцев объясняли их неудачами на фронте: «Не добившись успеха на фронте, немецкие бандиты дают выход своей ярости путем мести мирному гражданскому населению». «В деревне Холмы Смоленской области гитлеровцы схватили шесть девушек в возрасте от 15 до 17 лет. Их изнасиловали, им отрезали груди и выкололи глаза».

Случаи особой жестокости, проявленной немцами, часто использовались в качестве материала для партизанских призывов. Изредка такие примеры, даже если они и были основаны на реальных фактах, являлись сильно преувеличенными, а иногда и просто выдуманными.

Характерно, что проявлению жестокости в обращении немцев с евреями советская и партизанская пропаганда не уделяла достаточного внимания. Предположение о том, что советское руководство не знало о страданиях евреев при немецкой оккупации, следует сразу отбросить, поскольку была прекрасно налажена разведывательная работа и время от времени появлялись упоминания об этой проблеме. Вполне вероятно, что проблема антисемитизма была исключена из пропаганды с тем, чтобы не выделять какую-то одну национальную или религиозную группу как пострадавшую больше остальных (и тем самым позволяя ей рассчитывать на получение привилегий в будущем). Кроме того, учитывая стремление советской пропаганды изображать жизнь в условиях оккупации адом, вряд ли стоило подчеркивать различия в страданиях населения, давая тем самым понять, что кому-то помимо евреев жилось неплохо. Другим возможным объяснением является усиление антисемитизма на оккупированной немцами территории (и, видимо, в советском тылу) и желание избежать отождествления евреев с советским режимом, что лишний раз было способно подтвердить немецкие лозунги о неразрывной связи евреев с большевизмом^[252].

Другой актуальной темой, часто встречающейся в партизанской пропаганде, было широкое использование немцами принудительного труда для работы в рейхе, или так называемая программа Ostarbaiter («Восточные рабочие»). Эта программа обеспечивала рабочей силой немецкую промышленность, высвобождая людские ресурсы для военной службы. Вместе с тем эта программа лишала партизан главного источника пополнения своего личного состава; вполне логично, что люди, отправляемые на работу в Германию, были вполне пригодны физически для службы в партизанах. С другой стороны, данная программа способствовала большему притоку в партизанское движение людей, ранее не принадлежавших к числу сторонников партизан, и даже прогерманских элементов, которые присоединялись к партизанам, чтобы избежать насильственной отправки на работу в Германию.

Партизанская пропаганда, разоблачавшая эту программу немцев, в первую очередь должна была вызывать страх: страх за свою судьбу тех, кого отправляли на работу в Германию, страх за судьбу их близких, остающихся в России, и страх за свою личную безопасность, в случае если, выжив, человек окажется после войны в руках советского правосудия. Ожидавшее таких людей будущее описывалось в самых мрачных тонах: им придется голодать, их подвергнут жестокому обращению или они погибнут от рук немцев, эпидемий или под бомбами во время налетов англо-американской авиации. «Всех тех, кто едет в Германию, ждет гибель» – под таким заголовком вышла одна из листовок, обращенная к жителям Гомельской области; далее она развивала эту тему: «Не ездите в Германию, ибо там вас ждет смерть. Прячьтесь в лесах… идите к партизанам. Помогайте партизанам… Препятствуйте планам гитлеровцев по отправке людей в Германию».

Когда отправка на работу в Германию приобрела систематический характер, людям во время пребывания в рейхе приходилось носить на одежде особую эмблему. Этот факт широко, и вполне справедливо, рассматривался как попытка немцев заклеймить русских как людей второго сорта и вызывал огромное возмущение. Тем самым у партизан появлялась дополнительная возможность воспользоваться очередной «ошибкой» немцев.

Методы принуждения, использовавшиеся немцами, в полной мере свидетельствовали о нежелании людей добровольно отправляться на работу в Германию. Об обращении немцев с людьми было прекрасно известно на оккупированных территориях, благодаря сведениям, поступавшим по разным каналам. Тысячи мужчин и женщин выпрыгивали из везущих их в Германию поездов и уходили к партизанам. Те немногие, кто предпочел работу в рейхе вступлению в партизанские отряды, сталкивались с партизанскими угрозами; рукописные листовки провозглашали: «Смерть семьям, чьи сыновья и дочери позволили завербовать себя для работы на Германию!» В Брянской области «предательский» характер принудительного труда подчеркивал, например, такой лозунг партизан: «Тот, кто едет на работу в Германию, поднимает руку на свой собственный народ».

Проблему принудительного труда пропаганда также использовала для создания образа партизана как мстителя за обиженных и защитника тех, кому грозит опасность. Так, в августе 1942 года в распространяемых партизанами слухах утверждалось, что крупные разрушения в этом месяце железных дорог в Могилевской области были проведены с целью помешать доставке в Германию всех восемнадцатилетних юношей и девушек, набранных для принудительного труда (утверждение весьма спорное).

О важности, придаваемой советским руководством проблеме отправки людей на работу в Германию, свидетельствует оперативный выпуск листовок. В периоды наиболее интенсивных немецких облав, как, например, летом 1943 года, партизанская пропаганда уделяла этому вопросу значительно больше внимания, чем самым популярным темам советских побед и немецких поражений.

На более поздних этапах войны особых усилий потребовало противодействие попыткам немцев эвакуировать гражданское население на запад. Судя по интенсивности советской пропаганды в отношении этой проблемы, советское и партизанское руководство опасалось найти освобожденные от оккупантов регионы лишенными населения. В своих усилиях советская пропаганда следовала отработанной схеме, где страху противопоставлялась надежда: страх, что эвакуируемых ожидает незавидная судьба и что, согласившись на эвакуацию, они фактически становятся предателями, а это влечет за собой суровое наказание; и надежда на то, что, отказавшись от добровольной или насильственной эвакуации, они тем самым получат право на лучшую жизнь при советской власти.

Страх пытались внушить следующим образом: «Каждого, кто сбежит с немцами, ожидает гибель. Кто-то умрет от голода, кто-то от фашистских пыток, а остальные от пуль. Тысячи советских людей, уже угнанных в Германию, погибли от голода и пыток в фашистском рабстве… Дело Германии безнадежно проиграно».

Этому противопоставлялись перспективы, предлагаемые тем, кто останется (этим же стремились опровергнуть утверждения немецкой пропаганды о том, что жившим на оккупированной территории следует опасаться возвращения советской власти): «Оставайтесь там, где вы находитесь! Вам не надо бояться… Никто не собирается вас наказывать за то, что вы находились в оккупированных немцами районах. Мы знаем, что у вас не было возможности отступить вместе с Красной армией. …Красная армия [и партизаны] своим приходом обеспечит вам счастливую жизнь и свободу на вашей родине».

По-видимому, эта листовка распространялась довольно широко. Ее обнаружили неподалеку от Минска, далеко за линией фронта, подписана она была Пономаренко.

Иногда с тем, чтобы призвать к сопротивлению, давались и другие обещания: «Немцы распускают слухи, что советские правительственные органы после возвращения станут расстреливать или отправлять на принудительные работы всех, кто оставался под оккупацией немцев. Это немецкая ложь. Они делают это, чтобы привлечь людей на свою сторону. В Красной армии служат рабочие и крестьяне, ваши мужья, отцы и сыновья. Советская власть – это ваша власть, и интересы народа для нее превыше всего. Миллионы людей, уже сбросивших с себя фашистское ярмо, получили в качестве материальной помощи хлеб, семена, скот, деньги и дрова. Колхозы на освобожденной земле освобождены от налогов и получают льготы по поставкам продукции».

В одном из немецких донесений о партизанской пропаганде утверждалось, что в октябре 1943 года, во время первого советского наступления на Витебск, партизаны, чтобы предотвратить уход населения с немцами, снова стали распространять слухи о разделе колхозной собственности в Советском Союзе после войны.

В качестве альтернативы эвакуации предлагалось прятаться в лесах или присоединяться к партизанам: «Население деревень, расположенных рядом с гарнизонами противника, спасается от отправки в Германию, уходя в лес, где живет в шалашах и землянках… Мы знаем, как тяжело вам жить в лесу, но лучше потерпеть лишения месяц или два, чем оказаться навеки в рабстве в Германии».

Судя по немецким донесениям, меры по эвакуации встречали сильное сопротивление населения. Однако крайне сложно объяснить это лишь эффективностью партизанской пропаганды, дававшей обещания и внушавшей страхи. Германия быстро терпела поражение в войне, и мало чем в то время можно было заставить простого сельского жителя, бросив все, отправиться в рейх. К тому же эвакуация во многих случаях являлась делом довольно опасным, отнюдь не гарантировавшим успеха.

Эффективность партизанской пропаганды, делавшей упор на захватнических целях Германии и зверствах немцев, во многом зависела от умения создать яркий и выразительный образ врага. Политика Германии и поведение немцев в оккупированных регионах во многом обеспечивали успех такой пропаганды, хотя серьезные обвинения в партизанских листовках часто являлись выдуманными или сильно преувеличенными. Крестьянин, чью деревню сожгли, с готовностью верил рассказам о тысячах других деревень, которые постигла та же судьба. В сущности, поведение немцев соответствовало стереотипам, распространяемым партизанской пропагандой.

Пропаганда, призывающая к действиям

Две основные аксиомы советской пропаганды, как будет показано ниже, сводились к следующему: «Мы – хорошие, а немцы – плохие». Отсюда и призыв: «Поэтому помогайте нам (или присоединяйтесь к нам)».

Достаточно перечислить несколько использовавшихся партизанами на этот счет лозунгов. Смысл их сводился к двум основным призывам; первый – прекращайте сотрудничать с немцами; второй – включайтесь в активную борьбу с ними. Призыв к патриотизму и защите собственных интересов сопровождался туманными ссылками на положение в обществе в будущем. «Где я находился, когда весь советский народ сражался?» – такой вопрос призывали задать себе после войны занимавшего выжидательную позицию. Страх оказаться виноватым в глазах общественного мнения или государства был достаточно велик, и пропагандисты могли надеяться подстегнуть к действиям на своей стороне даже робких и трусливых.

Часть лозунгов была обобщенной и размытой:

«Восстань!»

«Возненавидь!»

«Отомсти!»

«Убей!»

«Гони!»

Дополнялись они обычным «Око за око, зуб за зуб» во всевозможных вариантах. Другие лозунги призывали к определенным действиям – к тому, чего «не следует» и что «следует» делать. Первые призывали отказаться от сотрудничества с врагом, вторые – к активной помощи партизанам. Среди того, чего «не следует» делать, было:

«Не помогайте немцам!»

«Никаких поставок продовольствия немцам!»

«Не давайте им ни грамма хлеба!»

«Никакого молока захватчикам!»

«Прячьте зерно!»

«Не платите налоги!»

Позднее к этому добавились особые приказы мешать выполнению программы по отправке людей на работу в Германию. Использовались также и угрозы с тем, чтобы, например, удержать население Белоруссии от выполнения так называемого указа о мобилизации, выпущенного весной 1944 года сотрудничавшим с немцами Центральным советом Белоруссии. И наконец, выполнение партизанами своих угроз – разрушение домов коллаборационистов и их физическое уничтожение – можно считать одной из форм психологической войны, призванной удержать население от сотрудничества с противником.

Среди партизанских лозунгов, предписывавших, что «следует делать», были туманные призывы, типа «Всеми средствами старайтесь вредить захватчикам!», и призывы обобщенного характера «Саботируйте все усилия врага!», а также призывы более конкретные: «Нападайте на войска!», «Уничтожайте немецкие склады боеприпасов и горючего!». На ранних этапах пропагандистской кампании, когда значительным было число отбившихся от своих частей военнослужащих, листовки призывали солдат «выполнять свой долг и сражаться». В соответствии с основной направленностью партизанских действий часть листовок призывала население «разрушать железнодорожные пути и уничтожать машины». И наконец, что очень важно, значительная часть листовок содержала прямые призывы:

«Вступайте в партизаны!»

«Помогайте партизанам!»

«Вступайте в Красную армию!»

«Помогайте Красной армии!»

Иногда такие лозунги использовались вместе, иногда они появлялись по отдельности; естественно, что призывы с упоминанием Красной армии содержались главным образом в материалах, доставляемых самолетами с советской стороны, тогда как партизаны чаще обращались с призывами о помощи им. Такое различие, однако, отнюдь не соблюдалось столь уж жестко, поскольку партизаны часто стремились представить себя частью советских вооруженных сил.

Совокупность тем

Хотя в совокупности использовались различные пропагандистские темы, можно выделить несколько комбинаций тем, повторявшихся более или менее регулярно. Приведенные ниже две группы показывают обобщенную схему таких комбинаций:

A) 1. Советский патриотизм.

    2. Зверства немцев.

    3. Мстите!

    4. Наступление Советской армии.

    5. Вступайте в партизаны и помогайте им!

B) 1. Советские достижения.

     2. Цели Германии и действия немцев на практике.

     3. Партизаны сражаются с немцами.

     4. Помогайте бить немцев!

В целом листовки не отличались особой краткостью, за исключением относящихся к началу 1942 года и разбрасываемых с самолетов листовок, состоявших из одного предложения. Отмечается стремление использовать сразу несколько лозунгов, подкрепленных многочисленными примерами.

Распространяемые партизанами слухи

Промежуточным звеном между проводившейся партизанами масштабной психологической войной и стихийной передачей сведений, получаемых большинством населения путем устного общения, являются разнообразные, не поддающиеся строгому анализу слухи. В силу долго существовавшего у населения недоверия к официальным новостям (уходившего корнями в годы советского и даже царского правления), крайнего недостатка средств массовой информации в условиях немецкой оккупации простые люди слушали и распространяли новости, поступавшие из любых источников; передаваемые из уст в уста сведения играли существенную роль в оккупированных немцами районах. Они были аналогом обычной в советской практике устной «агитации», которой широко пользовалось партизанское движение^[253].

Одна из первых директив позволяла партизанам носить немецкую военную форму, поскольку это давало возможность отрядам «использовать в своих интересах слухи о действиях партизан». Никаких других особых указаний, предписывающих партизанам заниматься распространением слухов, не обнаружено. Но советские мемуары признают факт использования слухов для повышения престижа и усиления авторитета партизан в сознании населения.

Распространение партизанами слухов среди гражданского населения шло в двух основных направлениях: 1) слухи использовались в качестве замены или дополнения других видов пропаганды; 2) с их помощью сообщались сведения или «новости», которые советское и партизанское руководство не могло открыто поощрять или признавать публично. Основная трудность оценки приемов распространения и эффективности слухов обусловлена самой природой данного вида пропаганды. Никогда нельзя с полным основанием утверждать, что те или иные слухи, доходившие до немцев, распространялись именно партизанами, а не являлись просто повторением, часто в сильно искаженном виде, «новостей», услышанных или прочитанных кем-то из граждан. Даже там, где можно достоверно предположить, что источником слухов являлись партизаны, невозможно судить, были ли они результатом сознательно прилагаемых партизанским командованием усилий по их распространению среди гражданского населения или (как это часто происходило) являлись побочным продуктом случайной беседы партизана с кем-то из местных жителей, желавших получить сведения о последних событиях на фронте, зверствах немцев или по другим представлявшим интерес вопросам. Значительную часть основанной на слухах партизанской пропаганды следует считать продуктом общего для всех партизан стремления донести свое слово до населения, сделать его доступным для всех желающих (и нежелающих) слушать; другая ее существенная часть представляла собой повторение, разумеется в искаженном виде, заявлений, сделанных на митингах и лекциях, устраивавшихся партизанами для населения.

В особенности на ранних этапах партизанского движения, когда возможности для производства печатных материалов были ограниченны, слухи являлись простым и удобным средством пропаганды. По словам одного из партизанских командиров, «листовки – это дело непростое, и, в особенности находясь в движении, выпускать их было трудно, а устная агитация, личные контакты и беседы с людьми всегда были нам доступны. А что может быть эффективнее живого слова!»^[254]

Ряд сведений позволяет предположить, что слухи были не просто отдушиной для проявления населением своего настроения, а являлись также целенаправленным орудием психологической войны, используемым советским руководством, и в частности партизанами. Одним из очевидных преимуществ слухов было удобство и быстрота их создания и распространения. В отличие от листовок они могли проникать и в те районы, где не было партизан, их распространение было сопряжено с меньшим риском, чем распространение листовок, а их эффективность подчас оказывалась значительно выше.

Отчасти распространением слухов занимались простые партизаны, отчасти это поручалось специальным агентам, часто использовавшим слухи наряду с более привычными средствами ведения психологической войны^[255]. Вместе с тем городское подполье, действуя самостоятельно или совместно с партизанами, активно занималось распространением слухов^[256]. И наконец, специальные агенты, засылаемые в разное время на оккупированную территорию, помимо прочего получали задание заниматься распространением сообщений, которые немцы называли «тенденциозным» изложением новостей. Но самым поразительным, что отличало распространение слухов от использования других средств пропаганды, являлось то, что даже антисоветские элементы, враждебно настроенные к партизанам, сами того не подозревая, являлись проводниками их пропаганды.

Следует провести различие между теми слухами, чье содержание, насколько это можно определить, соответствовало тематике печатной партизанской пропаганды, и слухами, использовавшими идеи и «новости», запрещенные в печатных средствах пропаганды.

1. «Правильные» слухи

Среди первых и наиболее широко распространенных можно выделить слухи, предсказывавшие быстрое поражение Германии и возвращение Красной армии, и слухи, преувеличивавшие победы и масштабы роста партизанского движения. Как уже отмечалось, советская пропаганда широко использовала эти темы по обе стороны фронта. Помимо этого, появление в периоды кризиса на фронте слухов о якобы имевшем место освобождении Красной армией городов, расположенных далеко за линией фронта, было рассчитано на то, чтобы сбить с толку и вызвать панику среди немцев и коллаборационистов.

Наиболее часто, что вполне естественно, такие слухи появлялись во время поражения немцев на подступах к Москве в период с декабря 1941 по январь 1942 года. К началу 1942 года появление слухов о тяжелых потерях немцев и их отступлении – при этом даже сообщалось об освобождении Смоленска, Харькова, Киева и Одессы – отмечалось практически во всех занятых немцами регионах^[257].

Впоследствии тема «возвращения Красной армии» никогда не исчезала из распространяемых партизанами слухов, и это доставляло массу хлопот немцам, неоднократно отмечавшим, что такие слухи влияют на население настолько сильно, что оно теперь, в отличие от лета 1941 года, стремится помогать партизанам продовольствием и не информирует о них немецким властям. Сообщалось, что в ряде случаев сотрудничавшие с немцами граждане, под влиянием слухов, начинали упаковывать свои вещи и готовиться к бегству, чтобы спастись от ареста^[258]. Эта тема, внимание к которой несколько ослабло весной и летом 1942 года, стала вновь усиливаться, когда Красная армия действительно начала одерживать победы. В начале 1944 года один из партизанских источников не без основания утверждал, что «пополняющиеся с каждым днем партизанские отряды успешно открыли второй фронт», заперев немцев между Красной армией и партизанами. Эти распространяемые партизанами слухи, как и другие пропагандистские усилия, оказывались наиболее эффективными как раз тогда, когда были основаны на благоприятных фактах, которые можно было преувеличить в своих интересах, но не в моменты переживаемых Советским Союзом неудач.

Особо следует упомянуть слухи о якобы имевшей место высадке британских войск под Ленинградом для поддержки Красной армии и всесторонней помощи западных союзников советским войскам. Еще одна разновидность слухов совместно с печатной пропагандой была направлена на дискредитацию военных целей Германии и привлечение внимания к жестокому обращению немцев с гражданским населением. Начиная с 1942 года особые усилия прилагались для изображения в самом мрачном свете судьбы тех, кто откликнулся на призывы немцев об отправке на работу в Германию, что иногда сравнивалось со ссылкой в Сибирь при царизме; в других случаях подчеркивалось, что отправляемых на работу в Германию используют в качестве пушечного мяса. В свете этого уничтожение партизанами немецких транспортных средств и коммуникаций объяснялось желанием спасти людей от принудительной отправки в рейх.

И наконец, с помощью распространяемых слухов партизаны стремились удержать отдельные слои населения от сотрудничества с немцами. Например, в появившихся в феврале 1942 года в одном из районов Белоруссии слухах утверждалось, что немцы собираются убить всю молодежь. Когда немцы начинали проводить облавы на смешавшихся с местным населением бывших военнопленных, появлялись слухи, что в случае ареста их или расстреляют, или отправят в Африку. Распространялись, например, слухи о предстоящем уничтожении всех инвалидов, другие слухи предрекали уничтожение всех бывших членов партии – видимо, с тем, чтобы привлечь на свою сторону коллаборационистов, признавших свое членство в партии. На основании приведенных примеров можно предположить, что при распространении слухов партизаны стремились использовать имевшиеся у них сведения или известные населению факты о реально происходивших событиях или слухах о них (такие, например, как убийство евреев и коммунистов) в качестве отправной точки для своих пропагандистских усилий.

Спектр распространяемых партизанами слухов был неограничен. Они старались особо выделить темы, появлявшиеся в печатных материалах, хотя в утверждениях о якобы имевших место зверствах немцев, советских победах и проявлениях партизанами благородства они шли намного дальше, чем могли себе позволить печатные материалы. Партизанская пропаганда стремилась вызвать страх, вселить надежду или привести в замешательство, то есть, по существу, преследовала те же цели, к достижению которых прилагали усилия печатная пропаганда и более целенаправленная устная агитация.

2. «Неправильные» слухи

Определенные категории слухов, в отличие от рассмотренных выше, имели существенное расхождение с официальной линией. Поскольку они не дублировались печатными средствами пропаганды, они вызывают особый интерес; и прежде всего потому, что, не отличаясь способами распространения, они находили отклик и повторялись с поразительной быстротой. Во всех случаях, которым есть документальное подтверждение, такие слухи были призваны стимулировать «неразрывную» связь населения с советским режимом, убедить в том, что советское правительство проводит реформы для удовлетворения чаяний народа, а потому возврат под власть Советов окажется куда меньшим злом, чем жизнь при немецкой оккупации. Хотя принцип «забудем старые обиды» отчасти был отражен в письменных партизанских призывах и основной подход в таких слухах представлял собой простое развитие главных положений об Отечественной войне, слухи в пропаганде «народного фронта» и «национального возрождения» могли объяснять или обещать то, на что не осмеливались печатные средства пропаганды.

Часть этих слухов имела отношение к национальному характеру войны и изменению намерений советского режима. Имея существенные отличия в различных местах, но постоянно повторяясь, отчасти потому, что это соответствовало чаяниям значительной части населения, наиболее весомые заявления сводились к тому, что «советский режим изменился» и что всех после войны ожидает «лучшая жизнь». По всей видимости, одно из самых поразительных заявлений, выразивших словами многое из подразумеваемого другими слухами, было сделано в Брянской области в январе 1943 года: «Советская конституция в результате возникших бунтов отменена. Советского правительства в прежнем его виде больше не существует. Русские солдаты больше не воюют за Советы, а сражаются за Родину и частную собственность. Церковь восстановлена со всеми своими бывшими правами» (цитируется по немецкому донесению).

Партизаны шли еще дальше, – можно предположить, что иногда это делалось по указаниям свыше, а иногда они искренне выражали свои собственные взгляды и чаяния – поскольку они являлись не только проводниками пропаганды, но и сами испытывали на себе влияние идей советского режима. Жадность, с которой такие слухи, ложные или правдивые, воспринимались и передавались, свидетельствует об огромной важности затрагиваемых ими тем. В печати же такие намеки были непозволительны. В какой-то степени эти слухи представляли собой признание того, что ортодоксальный советский и коммунистический подход потерпел провал в привлечении на свою сторону людей, имевших иные стремления. С помощью слухов отчасти рассчитывали предвосхитить такие планируемые немцами перемены, в частности в отношении частной собственности и религии^[259].

Многие из таких слухов представляли собой попытку заручиться симпатией не придерживающейся прокоммунистических взглядов части населения. Некоторые распространяемые партизанами слухи можно считать отражением убежденности отдельных партизан в реальности наступления перемен после войны. В разговорах с крестьянами такие партизаны могли пойти значительно дальше санкционированных уступок общественному мнению, иногда даже осуждать Сталина, а иногда изображать его жертвой обстоятельств, «не знавшей о страданиях народа». Признавая допущенные в прошлом ошибки, такие слухи настойчиво утверждали, что советский режим больше не захочет, да просто и не сможет совершать их после войны. Подразумевалось, что народ-победитель добьется того, чтобы его голос был услышан.

Начиная с октября 1941 года в немецких донесениях часто упоминаются слухи, распространение которых приписывалось партизанам или находившимся в городах подпольщикам, о якобы произошедших изменениях в советской экономической системе. Главным образом большинство таких слухов относилось к колхозам. Если одни из них прямо утверждали, что колхозы в Советском Союзе распущены, то другие содержали обещания, что частная собственность будет восстановлена, земля будет распределена, колхозы будут распущены после изгнания немцев с советской территории, а крестьянам больше не придется заниматься коллективной обработкой земли (подразумевается, что им будет позволено выходить из колхозов после войны). Иногда говорилось, что наряду с отменой колхозов будет введена частная торговля и произойдет отказ от суровой трудовой дисциплины.

Несомненно, темы, связанные с реальными и предполагаемыми изменениями в отношении колхозов, оказывали сильное влияние на крестьян в сельских регионах. Изменение настроений населения в связи с появлением таких слухов в Смоленской области отмечалось уже в октябре 1941 года. В то время немцы упорно отказывались идти на какие-либо существенные уступки, даже в своей пропаганде. Поэтому для партизанских слухов существовала плодородная почва. После объявления немцами в феврале 1942 года о проведении аграрной реформы партизанская пропаганда по этому вопросу несколько приутихла, но уже летом того же года возобновилась с новой силой. В тот период обещания партизан часто объединялись с темами, призванными дискредитировать немецкую реформу. Еще в декабре 1941 года действовавшие в тылу группы армий «Центр» партизаны заявляли, что фашисты дают пустые обещания, тогда как советское правительство действительно отдаст землю крестьянам. В феврале 1942 года в том же регионе появились слухи о том, что Сталин приказал распустить колхозы в СССР, а в самой Германии не существует частного землевладения, и крестьяне там лишены права собственности. Немецким крестьянам, утверждалось в слухах, лишь предоставлено право долгосрочной аренды земли. Наряду с обещанием отдать землю крестьянам выдвигался лозунг, сообщения о котором поступали из Брянской области в феврале 1942 года: «Лучше работать лопатой или голыми руками на своей собственной земле, чем на тракторе на чужой земле». Согласно немецкому донесению, такие слухи были призваны укрепить преобладавшее в крестьянской среде желание быть собственниками земли. В течение 1942 года в слухах, направленных на дискредитацию немецкой пропаганды, утверждалось, что немцы якобы отменили колхозы лишь из-за возникших у них на оккупированной территории трудностей, заставивших их проводить политику умиротворения крестьян; на самом же деле колхозная земля впоследствии будет распределена среди немецких поселенцев и землевладельцев. В других случаях утверждалось, что новая немецкая аграрная политика не противоречит взглядам Сталина по этому вопросу, поскольку в не подвергшихся оккупации регионах СССР проводятся аналогичные реформы.

Частое использование партизанами доводов против немецкой аграрной реформы указывает на то, что распространяемые слухи о предполагаемых изменениях в колхозной системе были, главным образом, вызваны стремлением противодействовать немецкой пропаганде. Как только большинству крестьян стало понятно, что немцы не намерены выполнять своих обещаний, активность партизанской пропаганды в этой сфере заметно снизилась. Тем не менее слухи о «роспуске колхозов» следует рассматривать как часть крупномасштабной пропагандистской кампании, призванной обманом заставить сельское население (которое было более враждебно настроено к советскому режиму и потому было более восприимчивым к немецкой пропаганде, чем другие слои населения) поверить в то, что в экономике СССР были проведены глубокие преобразования или такие преобразования будут проведены после победоносного завершения войны.

«Неофициальные» темы появились в распространяемых партизанами слухах уже в октябре 1941 года и присутствовали в них почти до конца 1943 года. Таким образом, они существовали в период относительной слабости Советского Союза, когда режим был готов пойти на уступки, чтобы привлечь на свою сторону колеблющиеся слои населения путем реальных или символических обещаний и смягчением непопулярных законов. Такие слухи, широко распространявшиеся в конце 1941 года, несколько утихли примерно к февралю 1942 года после советских побед и немецкой аграрной реформы, потребовавшей пересмотра подходов партизанской пропаганды; но они начинают появляться и усиливаться вновь в конце лета и осенью того же года. После появления возможности использовать победу под Сталинградом в пропагандистских целях частота распространения таких слухов заметно снизилась. К 1944 году, с восстановлением престижа Красной армии, партизан и связанных с ними советских органов, необходимость в проведении такой пропаганды почти отпала. В конце войны от нее отказались, поскольку появилась возможность противопоставить грядущую победу и обещания лучшей жизни в СССР поражению и позору Германии.

3. Эффективность

Крайне сложно достоверно оценить влияние распространявшихся партизанами слухов на поведение и отношение населения. Более того, как правило, бесполезно пытаться установить источник происхождения и масштаб распространения тех или иных слухов или оценивать их эффективность. Другие средства психологической войны и объективное развитие событий часто вызывали нужную реакцию без помощи партизанских слухов. Тем не менее обращает на себя внимание содержащееся в немецких донесениях единодушное мнение, что слухи представляли собой исключительно эффективное орудие психологической войны. Это подтверждается значительным количеством примеров того, как немцы подвергали суровым наказаниям или даже вешали «распространителей слухов»^[260].

Даже сами немцы порой оказывались жертвами партизанских слухов. В январе 1942 года, например, немецкие правительственные круги, ратуя за широкую аграрную реформу, ссылались на якобы произнесенную Сталиным речь, в которой он обещал отменить колхозы; речь эта неоднократно фигурировала в распространявшихся слухах, хотя на самом деле никогда не была произнесена. Летом 1943 года немцы, стремясь объяснить негативные последствия провозглашения частного землевладения, приписывали свой провал слухам о произошедшей до этого раздаче земли партизанами. Сильно преувеличивая действия партизан, слухи тем не менее соответствовали реальным событиям.

Эффективность слухов зависела от многих факторов и различалась по степени оказываемого ими воздействия. Имеющиеся в распоряжении материалы не содержат информации, позволяющей сделать однозначный вывод о восприимчивости различных социальных слоев к пропаганде на основе слухов. Нельзя однозначно утверждать и об эффективности слухов применительно к тому или иному географическому региону. Ясно лишь, что должный эффект слухов отнюдь не был тем сильнее, чем большее количество людей слышало их и передавало дальше, в результате чего они обрастали новыми слухами. Иногда при благоприятных условиях всего одного слуха было достаточно, чтобы вызвать панику, посеять страх или вселить надежду. Кампания по распространению слухов могла рассчитывать на успех, когда объективные условия заставляли в них поверить и когда они использовались в действительно кризисных ситуациях.

Слухи о советских победах не пользовались доверием в 1941 году, пока Красная армия действительно не остановила немцев в конце того же года. В отдельные моменты, когда миф о непобедимости немецкой армии воспринимался с полным доверием, люди оставались глухи к партизанским слухам. Вести о наступлении Красной армии вызвали панику в Невеле и Полоцке, вынудив немцев принять меры для предотвращения массового исхода, в результате чего у них возникли трения с местным населением. Слухи о предстоящей эвакуации из Крыма в сентябре 1943 года заставили коллаборационистов упаковывать чемоданы, и это дало повод для дальнейших слухов. В обоих этих случаях действительно существовавшая кризисная ситуация заставляла верить партизанской пропаганде.

Эффективности распространяемых партизанами слухов во многом способствовала проводимая немцами политика. Не только жестокое обращение и зверства немцев создавали атмосферу, в которой население было готово верить самым невероятным слухам, но и провал немцев в использовании систематической и умелой контрпропаганды делал процесс распространения партизанами слухов практически бесконтрольным. Немцы, например, приняли решение игнорировать партизанские слухи об «обещании Сталина» распустить в будущем колхозы, поскольку в соответствии с доводами управления пропаганды вермахта официальное признание таких слухов помогло бы их более широкому распространению, в частности среди солдат Красной армии. В другом случае предложение командования одной из немецких дивизий о переселении части жителей из Бобруйска в Смоленск с целью продемонстрировать необоснованность партизанских слухов об освобождении Смоленска Красной армией не нашло отклика.

Важным преимуществом партизанских слухов была оперативность, с которой они могли реагировать на возникавшую в том или ином месте ситуацию. Наибольший эффект достигался тогда, когда они помогали вселить надежду на лучшую жизнь после войны. Если доверие к преувеличенным сообщениям о победах Красной армии, после того как они раз за разом оказывались ложными, уменьшалось, то действительно проводимая советским правительством «политика умиротворения» населения заставляла верить партизанским сообщениям о происходящих и предстоящих переменах в СССР. Такой подход свидетельствует о том, что оценка партизанами существовавших в обществе настроений оказалась намного более верной, чем у немцев.

Партизанская психологическая война: выводы

С самого начала советская пропаганда рассчитывала на то, что партизанское движение внесет свой весомый вклад в достижение целей политической и психологической войны. В соответствии с воззрениями и практикой советского руководства пропагандистская деятельность считалась функцией, присущей любой организации. С одной стороны, пропаганда должна была стать дополнительным орудием в борьбе с немцами; с другой, – и это было намного более важным с точки зрения достижения политических целей, – она должна была содействовать сохранению или восстановлению лояльности населения в тылу у немцев. Это являлось первостепенной по важности задачей для партизанского движения и действовавших в тесном сотрудничестве с ним партийных и комсомольских организаций. Бесплодными оказались бы попытки точно оценить относительную важность стоявших перед партизанами политических и пропагандистских задач в сравнении с выполнявшимися ими военными и экономическими функциями, но такие задачи, несомненно, оставались крайне важными до самого конца.

Учитывая сложный и эффективный механизм советского контроля за партизанским движением, вряд ли стоит удивляться тому, что выбор и использование методов, средств и тематики психологической войны происходил в строгом соответствии с официальными советскими правилами. Хотя существовали примеры, когда отдельные партизаны или командиры занимались пропагандой по своей собственной инициативе, отклоняясь от официальной линии, проводимые партизанами операции психологической войны, как правило, никогда не выходили за рамки, предписанные им с советской стороны. В этом смысле советский контроль отчасти снижал гибкость пропаганды. В целом вариативность официальной партизанской пропаганды была относительно небольшой, и почти не наблюдалось стихийности в использовании новой или «недозволенной» тематики.

Однако это стремление к «жесткости» удавалось компенсировать той гибкостью, с какой официальные органы умели приспосабливать пропагандистские лозунги и темы к тем специфическим условиям войны, в которых действовали партизаны. Наиболее ярко это можно проиллюстрировать на примере политики «уступок», к которой прибегли после первых недель войны (в течение этого времени сохранялось использование довоенных схем ведения пропаганды). Начиная с конца лета 1941 года и почти до конца оккупации партизанская пропаганда отказывалась от коммунистической, идеологической и классовой риторики и уделяла особое внимание патриотическим лозунгам и призывам к созданию Народного фронта. В этом отношении партизанская пропаганда была полностью созвучна с советской пропагандой в тылу. Существенные различия между этими двумя разновидностями пропаганды кратко можно охарактеризовать следующим образом:

1. Партизанская пропаганда, вести которую приходилось в более опасных условиях, могла заходить дальше, чем советская пропаганда в тылу; например, в обещаниях удовлетворить чаяния народа в столь важной сфере, как сельское хозяйство.

2. Перед лицом немецкой пропаганды партизанская пропаганда не могла позволить себе игнорировать предпринимаемые противником шаги; в частности, хотя обращенная к населению тыла советская пропаганда никогда не предпринимала ответных мер в отношении широко рекламируемого немецкой пропагандой движения Власова, партизанская пропаганда была вынуждена уделять большее внимание этой проблеме.

3. Вместе с тем ограничения в политике «уступок» были четко определены. Даже в пропагандистских целях не разрешалось использовать лозунги и темы, затрагивавшие допущенные в прошлом ошибки или содержавшие критику в адрес советского руководства. Лишь в устной пропаганде делались заявления (иногда с официального разрешения, но чаще, несомненно, без него) о том, что советский режим представляет собой меньшее из двух зол; что нападение Германии требует забыть о внутренних разногласиях перед лицом более страшного внешнего врага; что правительство в Москве со временем исправит все ошибки.

Таким образом, сама политика уступок со всеми присущими ей ограничениями определялась советским пониманием степени уменьшения лояльности к режиму простого народа в момент кризиса, что стало особенно заметно в начальный период войны. По существу, советский ответ на определенные усилия немецкой пропаганды, в частности в таких областях, как сельское хозяйство, религия и национальная политика, являлся мерой, обусловленной оценкой Москвы степени уменьшения лояльности населения.

Еще одним отражением восприятия советским руководством и партизанским командованием возможности утраты поддержки населения является быстрый отказ от первоначально принятой в 1941 году направленности пропаганды, подчеркивавшей крайнюю опасность, грозящую Родине. Направленность партизанской пропаганды была изменена, и в качестве основного аргумента стал использоваться крайне преждевременный и сильно преувеличенный довод: «Мы сильнее, и потому мы победим».

С определенными изменениями данная аргументация в разумном сочетании с политикой «уступок» продолжала присутствовать в партизанской пропаганде до 1943–1944 годов. Лишь в последние месяцы оккупации, когда советская мощь возросла и получила объективное признание, пропаганда отказалась от ряда «уступок», хотя некоторые (такие, например, как религиозная терпимость) сохранились и продолжали использоваться даже в послевоенный период.

Другой основной линией советской пропаганды являлось «разоблачение» целей и практических действий немцев. Сначала основной упор делался на колониальных замыслах нацистов; позже, когда население на личном опыте смогло убедиться, как на самом деле ведут себя немцы, партизаны получили возможность использовать в своей пропаганде массу примеров жестокого обращения и зверств фашистов. Парадоксально, но вначале именно эту линию для усиления своего влияния партизаны использовали меньше всего. Хотя зверства немцев стали основной причиной изменений в настроениях населения и вписывались в рамки советской и партизанской пропаганды, степень проявляемой ими жестокости и ее повсеместное проявление оказались полной неожиданностью даже для партизанских пропагандистов.

Действительно, при оценке эффективности партизанской пропаганды эти действия немцев должны считаться решающими. В первые месяцы в партизанских листовках присутствовало много сознательной лжи, в частности, преувеличивались потери немцев и даже их зверства. Но впоследствии необходимость лгать отпадала, поскольку своими действиями немцы предоставляли партизанской пропаганде огромный фактический материал. Тем самым в сознании населения укреплялось мнение, что расхождений между пропагандой и реальностью у партизан было значительно меньше, чем у немцев; даже если такие расхождения в действиях партизан и существовали, они не поддавались проверке, поскольку представляли собой либо обещания будущих благодеяний, либо сообщения о событиях, происходивших за пределами оккупированных территорий.

Вместе с тем партизаны имели возможность подчеркнуть правоту своих заявлений и предсказаний путем выполнения своих угроз. Страх перед партизанами (и перед немцами) эффективнее всего действовал при принуждении к повиновению и оказанию помощи; помимо этого, предпринимаемые меры по запугиванию усиливали впечатление о мощи партизан. По сравнению с террором немцев партизанский террор оказывал менее пагубное влияние на состояние общественного сознания, поскольку партизанское командование отличалось большей избирательностью в его использовании. Для него он являлся не столько целью, сколько средством. Его применение, пусть он и отличался крайней жестокостью, не помешало партизанскому командованию осознать – чего не произошло с немцами, – что добиться успеха можно лишь при широкой поддержке населения, заручиться которой можно путем разумного сочетания силы с уступками, подкрепленными действиями.

После угроз требовались более позитивные стимулы для сохранения лояльности населения, когда партизаны, например, покидали деревню после своего «посещения» (или рейда). Поэтому партизанская, как и советская, пропаганда сочетала угрозы с обещаниями. Но принцип кнута и пряника, если сравнивать с подходами советских листовок, обращенных к населению тыла, использовался партизанами не только не столь изощренно, но и к угрозам применения силы они прибегали даже чаще, чем к «искушениям», – подход, обусловленный, по всей видимости, самой природой партизанского существования и характером партизанских действий. Вместе с тем призывы партизан к сражавшимся на стороне немцев бывшим советским военнослужащим, пусть это и делалось по принятому высшим советским руководством решению, демонстрировали способность партизан пользоваться рассчитанными на «искушение» приемами, когда это считалось необходимым.

С учетом сложившейся в первые месяцы войны ситуации, когда большая часть населения на оккупированной немцами территории еще твердо не примкнула ни к той, ни к другой стороне, задачами партизан было: 1) удержать людей от сотрудничества с противником и 2) привлечь на свою сторону занимавших нейтральную или выжидательную позицию и тех, кто искал «третий путь». При прочих равных условиях более сильной стороне была гарантирована поддержка населения; поэтому, как только партизаны стали представлять собой реальную силу и продолжали увеличивать свое влияние, превосходство оказалось на их стороне. Кроме того, они обладали тем очевидным преимуществом, что являлись представителями коренного населения, говорили на родном языке, а иногда даже были лично знакомы с местными жителями. И наконец, пережитое в период оккупации было более свежо и оставляло более глубокий след в памяти населения, чем расплывчатые и отдаленные воспоминания о довоенных «ошибках» советского режима; влияние, оказанное на население поведением и обращением с ним немцев, затмило скрытые антисоветские тенденции, ослабевавшие под воздействием советской и партизанской пропаганды «уступок».

Оценивать степень влияния партизанской пропаганды трудно и рискованно. Не приходится сомневаться, что даже при отсутствии партизан возникли бы сильные антигерманские настроения, например на большей части Украины. При всем том возраставшая поддержка населением партизан явилась скорее следствием, а не причиной антигерманских настроений. Подобным же образом, там, где действия немцев не способствовали усилению просоветских настроений (например, на Кавказе), население в значительно меньшей степени оказывало поддержку партизанам. Однако нельзя отрицать, что в районах действий партизан партизанская пропаганда во многом предопределяла лояльность поведения гражданского населения. Прежде всего, само присутствие и действия партизан подрывали попытки немцев по «умиротворению» и ослабляли веру в победу Германии; они лишний раз напоминали о постоянном присутствии «бдительного ока Большого Брата»; помимо проводимых военных операций, держали в постоянном напряжении и немцев, и коллаборационистов и помогали привлечь на сторону партизан сельское население. На осведомленность советского руководства в данном вопросе указывают ряд порученных в 1942–1943 годах различным «кочующим» отрядам заданий, которые, несомненно, оказывали весьма существенное психологическое воздействие на местное население.

В регионах, где оставались партизаны, их присутствие давало возможность тем, кто решил сражаться против немцев, воплотить свою ненависть, чувство долга или мести в реальные действия. Если в общей совокупности факторов, влиявших на отчуждение населения (или, во всяком случае, большей его части) от немцев, действия партизан играли лишь второстепенную роль, само их существование помогало сделать выбор и направить свои действия в нужное русло тем, кто принял решение. В таком свете общее психологическое воздействие партизанского движения, как такового, на население оккупированных территорий следует рассматривать как значительно более важное, чем особые пропагандистские приемы, средства и тематика, используемые партизанами. Они просто помогали путем простых и эффективных лозунгов превратить негативное отношение к немцам в патриотизм, а праведный гнев в священную войну. Но в силу постоянного пичканья идеологией советскому населению столь сильно приелась пропаганда и оно было столь невосприимчиво к печатному слову, что средства партизанской пропаганды оказывали куда меньшее влияние, чем само их существование и их умение воплотить свои заявления в реальные дела. В целом усилия партизанской пропаганды были важны, ибо с непреднамеренной «помощью» немцев они восстанавливали лояльность населения к советскому режиму.

Глава 6
Партизаны как «длинная рука» советского режима

Введение

Как отмечалось выше, советское правительство рассматривало партизанское движение в качестве своей «длинной руки» для выполнения различных функций – военных, экономических, разведывательных, политических, – которые теоретически соответствовали целям и тактике режима. В данном разделе мы попытаемся кратко охарактеризовать одну из таких функций: восстановление советских политических и административных органов в контролируемых партизанами районах.

Трудности, возникающие при анализе партизанской политики, обусловлены фрагментарным характером имеющегося материала. Немцы практически никогда не обладали достаточной информацией о районах, полностью контролируемых партизанами, а советские источники, как правило, обходят молчанием все, кроме самых радикальных административных и политических мер партизан. Кроме того, практика администрирования имела большую вариативность. И наконец, и немцам, и партизанам подчас было трудно провести разграничение между чисто утилитарными мерами во временно контролируемых партизанами районах и политикой, направленной на возрождение системы административных органов, действующих на более постоянной основе. Во временно «освобожденных» от немцев деревнях партизанская администрация по большей части действовала исходя из соображений пропаганды и сиюминутных нужд партизан. Часто первые постановления, помимо обеспечения спокойствия и порядка, касались таких радикальных шагов, как созыв политических митингов, арест или ликвидация заметных коллаборационистов, возврат захваченной коллаборационистами собственности, либо, наоборот, имели отношение к реквизиции жилых помещений, транспортных средств, лошадей и продовольствия, вербовке осведомителей и призыву людей в партизанские отряды. Тем самым преследовались две цели: продемонстрировать населению мощь и добрую волю партизан, с тем чтобы хорошее мнение сохранилось и после их ухода; получить то имущество, которое партизанам удавалось найти.

Положение было совсем иным в тех районах, которые партизаны удерживали в течение продолжительного времени^[261]. Здесь целью, помимо использования материальных и людских ресурсов, являлось восстановление советской власти и советских учреждений, не только в качестве мер пропагандистского характера для убеждения всех в существовании советской власти, но и в качестве административных мер по решению объективно существовавших проблем управления действиями местной власти и населения.

В некоторых учреждениях, например Госплане и других экономических ведомствах, не было необходимости в контролируемых партизанами районах. Другие учреждения, такие, например, как осуществлявшие призыв военкоматы, наскоро создавались и приспосабливались для местных нужд. Некоторые органы, как возрождаемые местные Советы, должны были символизировать собой существование жесткого советского контроля.

Местная администрация

Среди органов местной администрации, существенно отличавшихся друг от друга, можно выделить четыре основные разновидности. Все они существовали в небольших и главным образом сельских районах^[262].

1. В ряде случаев партизаны не создавали местной администрации. Вместо нее командир или комиссар отряда напрямую отдавал приказы населению и вывешивал соответствующие объявления. Подобные меры принимались, по всей видимости, в тех случаях, когда партизаны изначально не были уверены, что останутся в этом районе; хотя иногда подобная схема в дальнейшем трансформировалась в одну из разновидностей, рассматриваемых ниже.

2. В других случаях командир или комиссар партизанского отряда назначал одного из своих офицеров (или сам занимал эту должность) комендантом деревни или нескольких деревень. Комендант, сам являвшийся партизаном, напрямую подчинялся штабу партизанского отряда и выполнял его приказы. Его «права и обязанности» подробно описаны в одном из партизанских приказов, чью дату и место выпуска, к сожалению, невозможно установить. Они включали в себя ведение учета скота, зерна, продовольствия и транспортных средств; полицейские функции, такие, например, как наблюдение за перемещениями лиц, не являвшихся местными жителями; создание местной милиции и предотвращение грабежей; выполнение функций тайной полиции («знать о настроениях каждого») и передача «всех ставших ему известными сведений» штабу и особому отделу отряда; размещение партизан по квартирам и обеспечение отряда продовольствием и фуражом. Короче говоря, он должен был выполнять обычные для офицера советской военной администрации функции, связанные в первую очередь с материально-техническим снабжением партизан и соблюдением законности и порядка^[263]. По всей видимости, данный тип администрации преобладал в тех районах, где партизаны рассчитывали оставаться длительное время.

3. Существуют примеры назначения гражданских чиновников для формирования новой местной администрации. После отстранения назначенных немцами чиновников местной администрации партизаны производили отбор и назначали нового главу или старосту (в немецких донесениях говорится о «деревенских старейшинах» или старостах – по одному на деревню, – хотя, вполне возможно, они являлись председателями колхозов) и других членов местной администрации, чьи функции были аналогичны описанным выше. Примеры подобных назначений относятся к разному времени и различным районам. По-видимому, во всех случаях данный тип администрации существовал в тех деревнях, где партизаны не были постоянно расквартированы, а лишь заходили туда время от времени. Наиболее важными задачами назначенного партизанами гражданского чиновника было осуществление контроля за сельским хозяйством и сбор зерна для партизан.

4. Иногда роль административного органа выполняли особые комиссии из трех человек, или «тройки». Существующие обрывочные сведения указывают на то, что такие «тройки» при поддержке партизан выполняли функции партийных и государственных органов, а также органов НКВД. Они появились в ряде районов Ленинградской области в конце 1941 года, где просуществовали (если немцам не удавалось их ликвидировать) до 1944 года. В очень немногих немецких донесениях говорится о существовании «троек» в других частях оккупированной территории^[264].

По всей видимости, существовала путаница относительно официального статуса «троек». Пожалуй, правильнее всего предположить, что они создавались партизанами в качестве самых мелких органов, представлявших различные ветви советской и партийной власти.

Наиболее подробная информация содержится в попавшем в руки немцев уникальном десятистраничном отчете, направленном «тройкой», действовавшей в Дедовичском районе (к югу от поселка Дно в Ленинградской области) в период с ноября 1941 года (когда «тройка» была создана) по июль 1942 года. В отчете говорится, что по прошествии первых месяцев оккупации, во время которых население, по всей видимости, изъявляло желание сотрудничать с немцами, к октябрю (1941 года) «ситуация столь радикально изменилась в нашу пользу, что встал вопрос о создании «тройки» и восстановлении советской власти». В начале ноября «тройка» была создана «по приказу [партизанской] бригады». В ее состав входили в качестве председателя бывший чиновник «гражданской администрации Дедовичей» (вероятно, неправильный немецкий перевод); женщина, работавшая ранее в райкоме партии, и бывший милиционер, наделенный полномочиями для выполнения «особых задач» (по сути, аналогичных функциям органов НКВД). Таким образом, каждый член «тройки» представлял одну из ветвей власти – государство, партию и НКВД. Помимо этого в ее состав входили секретарь «тройки» и командир специального партизанского подразделения, выделенного для охраны, а также отдельные работники, которым было поручено заниматься такими вопросами, как сельское хозяйство, продовольствие и пропаганда.

В том же отчете перечисляются задачи «тройки»:

1. …Обширная пропагандистская программа для массового политического просвещения и призыва в ряды партизан местного населения.

2. Восстановление советских административных органов.

3. Восстановление всех колхозов, распущенных немцами.

4. Отмена всех немецких постановлений.

5. Привлечение населения к оказанию всех видов помощи партизанам.

6. Уничтожение всех предателей.

«Тройка» быстро приступила к выполнению этих задач, но операции немцев против партизан помешали их выполнению. Делая скидку на существенные преувеличения в отчете, направляемом вышестоящему советскому начальству, тем не менее ясно, что партизанская администрация добилась успеха в подчинении себе большей части жителей района, за исключением тех, кто проживал поблизости от шоссейных дорог, опорных пунктов и совхозов, где находились немцы; успешно справлялась она и с севом зерновых, устранением сотрудничавших с противником лиц и проведением пропаганды среди населения, что являлось ее главными задачами.

К лету 1942 года по меньшей мере в трех других соседних районах также появились «тройки», имевшие аналогичные задачи – отчасти они выполняли карательные функции (уничтожение коллаборационистов), отчасти экономические. Согласно советским послевоенным источникам, в тех местах с декабря 1943 по январь 1944 года, когда партизаны уже контролировали более обширную территорию, также возникли «тройки». Один из источников – в данном случае статья, опубликованная в партизанской газете, – содержит призывы базировавшегося в поселке Дно райкома партии и его «тройки». В статье дается понять, что «тройки» представляют собой органы, чьи функции отличны от функций партийных комитетов, и в основном являются административными и экономическими, но в своих действиях они полностью подчиняются директивам партии. 30 декабря 1943 года, по сообщению газеты 5-й Ленинградской партизанской бригады, была проведена конференция «представителей народной власти». Один из ораторов заявил: «В качестве полномочного члена «тройки» деревни N я был ответственным за создание в лесах лагерей для проживания людей… выпечку хлеба и строительство бани». Таким образом, «тройки» действовали не только на районном уровне, но и в отдельных деревнях. Как правило, они стремились восстанавливать органы местной администрации во всех находящихся под их контролем местах.

Вышеизложенное лишний раз подтверждает, что подчас не существовало четких различий между гражданской и военной направленностью партизанских действий; не отличались методы партизан и от тактики партии и государства в восстановлении местных администраций в контролируемых партизанами районах. Четкое деление на военную и гражданскую власть вряд ли существовало в контролируемых партизанами районах, поскольку одновременный контроль партизанских бригад политическими и военными властями сделал бы невозможным полное разделение их политических и военных функций.

Партия и комсомол

Роль партии в реальном управлении ситуацией не совсем ясна. С одной стороны, немецкие донесения и послевоенные советские источники часто склонны преувеличивать роль коммунистических организаций; с другой стороны, сеть партийных ячеек должна была существовать в подполье и действовать в тесном сотрудничестве с партизанами. Часто партийные комитеты имелись лишь на бумаге и только с появлением партизанского отряда могли приступать к выполнению своих функций. При отсутствии других сведений можно сделать заключение, что восстановление местных администраций в контролируемых партизанами районах приводило к превращению мифической сети партийных комитетов в открыто и эффективно действовавшие органы. Мнимый авторитет партии и ее представителей на местах должен был способствовать выполнению приказов партизан; а мощь партизан, в свою очередь, давала возможность восстанавливать партийные органы на «нейтральной» в политическом смысле территории^[265]. Приказы местному населению часто выпускались за подписями партизанских командиров и партийных руководителей.

Практически всегда восстановление партийных и государственных органов вело к появлению местной администрации, как правило не выше районного уровня. Учитывая ограниченные размеры контролируемой партизанами территории, вполне естественно, что не появлялось административных органов более высоких уровней, хотя номинально (и в подполье) существовали областные комитеты партии и комсомола; иногда призывы распространялись от имени мифических (или эвакуированных) местных Советов^[266].

Советы

Если мифические партийные органы действительно удавалось восстанавливать, то местные Советы, как правило, так и оставались мифом даже в контролируемых партизанами районах. Упоминание о них – а иногда просто об исполнительных комитетах районных Советов – в партизанских листовках, газетах и приказах следует считать попыткой придать ореол законности новым государственным (в отличие от партийных) органам и «продемонстрировать» существование таких органов, которые в советской мифологии стали неотъемлемой частью коммунистического порядка.

Во многих случаях новое назначение «председателя сельского Совета» происходило вместе с восстановлением в должности председателя колхоза. Оба они должны были выполнять приказы партизан по поставкам зерна и другой продукции. В одном случае, в Калининской области, приказ о введении комендантского часа и правил патрулирования был выпущен совместно командиром и комиссаром одного из партизанских отрядов и «председателем исполкома» районного Совета^[267].

Районные Советы наиболее часто упоминаются в партизанских газетах в разделе сведений об их издателях, и всегда со ссылкой на райкомы партии. Например, приказ от 8 апреля 1942 года, предусматривающий создание местной милиции в контролировавшемся партизанами Кличевском районе Могилевской области, был подписан райкомом партии и «районным Советом народных депутатов»^[268].

Судебная и исполнительная власть

Свидетельств систематического восстановления судебных органов почти нет. Учитывая характер партизанских действий и условия, существовавшие в захваченных и контролируемых партизанами районах, едва ли стоит удивляться, что «гражданские суды» не организовывались. Единственным имеющим отношение к этой проблеме свидетельством является создание Военно-революционного трибунала (опять возврат к терминологии Гражданской войны) в Дедушкинском партизанском полку. По сообщению газеты, данный орган в составе трех человек был создан в октябре 1941 года^[269]. В одном из немецких донесений утверждалось, что партизаны «официально восстановили советскую власть» в ряде сел Барановичской области и начали с объявления о своем намерении выполнять функции судебной власти, очевидно для вынесения приговоров коллаборационистам и мародерам. В других партизанских отрядах создавались различные революционные трибуналы, особые комиссии из трех человек по типу «троек» НКВД и военно-полевые суды, занимавшиеся нарушениями дисциплины и случаями предательства внутри партизанских отрядов, а также «разбором дел» коллаборационистов.

В отчете о работе «тройки» поселка Дедовичи подробно рассказывается об уничтожении коллаборационистов в контролируемом партизанами районе; это упорядоченное уничтожение следует отличать от отдельных нападений и убийств коллаборационистов на оккупированной немцами территории. В отчете говорится, что «особой задачей «тройки» являлась борьба с предателями и другими контрреволюционерами… уничтожение данных элементов и создание в тылу противника основы для беспрепятственной работы в духе советского режима». За первые девять месяцев по приказу «тройки» было расстреляно шестьдесят «предателей», двадцать два из них якобы являлись кулаками.

Антифашистские комитеты

Особой формой организации, возникшей во время войны, были антифашистские комитеты, представлявшие собой не административные, а главным образом политические и пропагандистские органы. Эти комитеты, по существу, являлись аналогами районных и областных комитетов партии в регионах, аннексированных СССР в 1939–1940 годах: на Западной Украине, в Западной Белоруссии и Прибалтийских государствах^[270]. В некоторых отношениях они напоминали еврейские и женские антифашистские комитеты, образованные в СССР и за границей во время войны, а также «народные и объединенные фронты», созданные в государствах, ставших впоследствии странами-сателлитами СССР. Их основной целью являлось привлечение на свою сторону беспартийных в тех регионах, где коммунистическая партия по своей численности и популярности считалась слишком слабой и не имела достаточных сил для проведения политической и пропагандистской работы.

План создания таких органов, по всей вероятности, возник в самом начале войны. Если верить советским источникам, Компартия Белоруссии направила организаторов в Брестскую область в августе 1941 года. К началу 1942 года им удалось создать состоящую из коренных жителей организацию, а в апреле сформировать «Областной антифашистский комитет по борьбе с немецкими оккупантами», Центральный совет которого состоял из секретариата, особого отдела, отдела агитации и пропаганды и учебного отдела, то есть по своей структуре являлся аналогом типичного подпольного обкома партии или обкома комсомола. Членам комитета удалось найти несколько пишущих машинок, старый печатный станок и начать выпуск ежедневных сводок новостей, а также листовок. О размахе деятельности комитета свидетельствует тот факт, что он выпускал листовки на немецком, а также на польском и русском языках^[271].

Подобным же образом в 1942–1944 годах возникли антифашистские комитеты в Вилейке, Барановичах и Белостоке^[272]. В двух последних и в Бресте, помимо издаваемых партийными органами газет, областные антифашистские комитеты выпускали свои газеты и листовки, а также помогали распространять листовки, доставлявшиеся сюда. В Вилейке, по словам одного из советских источников, ускорению создания комитетов начиная с августа 1942 года способствовал приказ обкома партии; к ноябрю 1943 года здесь, по утверждениям того же источника, существовало около ста ячеек, часть которых, по всей видимости, являлись временными^[273]. Во всех случаях создание и руководство антифашистскими комитетами осуществлялось партийными органами и партизанскими отрядами; в Вилейке они были созданы «из активистов, тесно связанных с партизанским движением». Комитеты выполняли специальные задания в сотрудничестве с подпольщиками и партизанами. Один из антифашистских комитетов якобы даже захватил и доставил к партизанам первого заместителя мэра Барановичей; другие комитеты выполняли задания по разрушению военных объектов противника. К апрелю 1944 года, когда партизаны были уже готовы наносить мощные удары во взаимодействии с наступающими частями Красной армии, часть антифашистских комитетов была преобразована в регулярные партизанские отряды. На основании имеющихся материалов не представляется возможным судить о том, насколько план крупномасштабного создания антифашистских комитетов вместо партийных ячеек оказался успешным^[274]. Но само их создание свидетельствует о гибкости тактики советского руководства, признавшего, что «новые» территории требуют более тонкого подхода, чем «советизированные» регионы, и что поддержку населения следует искать посредством уступок и временного отказа от обычной практики.

Административные меры

Обычные меры партизанской администрации были направлены на восстановление законности и порядка, хотя это были законность и порядок особого рода. Смещение местных чиновников, назначенных немцами, являлось одним из первых шагов; иногда предпринимались меры по «устранению» мародеров и преступников. После этого обычно следовали меры, связанные с организацией охраны, оглашением правил поведения, проведением учета местного населения и поголовья скота, введение пропускной системы для входа и выхода из контролируемого района. Помимо этого, часто предпринимались меры по возврату государственной и общественной собственности, розданной немцами, частной собственности «перераспределенной» или разграбленной во время оккупации. Обычная схема действий была направлена на восстановление status quo ante helium (существовавшего до войны положения) со всеми изменениями, которых требовала складывавшаяся обстановка.

В отдельных районах Северной Украины, Белоруссии и Ленинградской области, где в последние месяцы оккупации немцы предпринимали попытки эвакуировать на запад все местное население, партизанская администрация – либо в качестве карательной меры, либо в попытке сохранить людские ресурсы – пыталась создавать специальные «лесные лагеря», куда население могло бежать из деревень, спасаясь от проводимых немцами облав. Условия существования в таких лагерях, в особенности во время суровой зимы 1943/44 года, были, по всей видимости, ужасными^[275]. В немецких источниках о них не содержится практически никаких сведений, но, даже судя по партизанским газетам и листовкам, гражданское население испытывало крайнее недовольство. Административная сторона организации таких лагерей лучше всего отражена в отчете о совещании представителей местного Совета и милиции, партийных руководителей и председателей колхозов, проведенном в поселке Плюсса (к юго-западу от Луги) 30 декабря 1943 года. Среди обсуждавшихся задач партизанской администрации были:

организация материальной помощи партизанам;

защита революционных завоеваний;

спасение мирных жителей и их имущества от немецких захватчиков;

общественные работы (то есть строительство землянок) в лесных лагерях;

подготовка к весеннему севу^[276].

Здесь, как и везде, партизанская администрация использовала формулу: «Народная власть в немецком тылу опирается на вооруженные силы партизан, которые, в свою очередь, опираются на постоянную помощь народных масс».

Народное ополчение

Общепринятой функцией местной администрации в контролируемых партизанами районах было создание вспомогательных сил из местного населения. Эти силы – по-разному называемые и немецкими, и советскими источниками, что, видимо, было вызвано расхождениями в названии на местах, – представляли собой подобие отрядов местной самообороны. Сведений о существовании таких отрядов до весны 1942 года не обнаружено, но в период с марта по май 1942 года они были организованы в ряде контролируемых партизанами районов. Вполне возможно, что их создание последовало после особого приказа из Москвы^[277]. В Калининской области приказом партизанского отряда и восстановленного им районного Совета предписывалось организовать такое «охранное подразделение» из местных жителей. В начале весны 1942 года партизаны Кличевского отряда от имени районного Совета и райкома партии выпустили приказ: «С целью защиты населенных пунктов от фашистских оккупантов в каждом населенном пункте должны быть организованы отряды самообороны»^[278]. В советских мемуарах также отмечается, что такие отряды формировались в первой половине 1942 года. В Брянских лесах они создавались по распоряжению подпольного райкома партии, и к ним было подключено подразделение партизан. Они выполняли полицейские функции по поддержанию порядка, занимались распространением листовок, а впоследствии принимали участие в регулярных военных операциях вместе с партизанами. Есть также указания на то, что внутри партизанского командования существовали расхождения по вопросу формирования таких «вспомогательных групп». Согласно объяснениям одного из советских источников, часть партизан, еще до официального приказа, использовала местное население для охраны деревень, сбора обмундирования и продовольствия. «То, что осталось от этих групп, следовало правильно организовать, управлять ими и защищать от внезапных нападений». Но это встретило возражения с двух сторон: заботившиеся о безопасности своих отрядов партизанские командиры боялись, что смешение «старух и инвалидов» с партизанами (явное преувеличение) умножит шансы проникновения в отряды немецких агентов; а самые ярые коммунисты настаивали на том, что партизанское движение должно оставаться небольшим «авангардом» и его не следует «разбавлять» беспартийными массами. С появлением приказа Сталина, поддерживавшего такую позицию, споры о расширении системы народного ополчения усилились^[279].

К августу 1942 года отряды местной самообороны существовали в Калининской и Смоленской областях, в районе Брянска и Бобруйска. В ряде случаев в них зачисляли женщин и подростков в возрасте четырнадцати лет и старше. Во всех документально подтвержденных случаях отрядами командовали либо выделенные для этой цели партизаны, либо их возглавляли «опытные товарищи» (по выражению одного из советских авторов).

По всей видимости, отряды самообороны организовывались в тех местах, где партизаны были относительно сильны и рассчитывали сохранять свой контроль. Руководителей местной администрации можно было назначать, даже если они оставались на своей должности лишь временно, но создание отряда самообороны заранее предполагало поддержание контактов. Начиная с появления таких отрядов в 1942 году их главными задачами являлись: предотвращение местных беспорядков и мародерства; организация обороны в случае проведения силами немцев или коллаборационистов рейдов; предупреждение в чрезвычайных ситуациях регулярных партизанских отрядов о грозящей им опасности; помощь местному населению в сельском хозяйстве и строительстве по указаниям партизан; прямое участие (в особенности в 1944 году) в партизанских операциях, в ряде случаев в качестве самостоятельных отрядов.

Есть по меньшей мере одно свидетельство того, как в апреле 1943 года отряд «красного народного ополчения» под командованием прежнего начальника местного отделения милиции взял под свой контроль один из районов Харьковской области, когда его покинули немцы, а части Красной армии туда еще не прибыли. Отряд самообороны был организован местными партизанами главным образом по политическим соображениям.

По существу, отряды народного ополчения представляли собой партизанский аналог создававшихся при поддержке немцев так называемых «вооруженных деревень» (Wehrdoerfer) для самообороны во время рейдов партизан. Главной причиной создания таких отрядов и немцами, и партизанами была нехватка подготовленного личного состава. В каждом случае возникали разногласия по поводу того, стоит ли привлекать в основном инертных простых жителей, и в каждом случае это признавалось необходимым. По мере общей поляризации отношения населения на оккупированной территории отряды местной самообороны, создаваемые и партизанами, и немцами, постепенно преобразовывались в боевую силу. Вместе с тем партизанское народное ополчение не сыграло заметой роли в проведении военных операций – оно в основном выполняло оборонительные функции.

Призыв на военную службу

Важной частью восстанавливаемых советских порядков был призыв людей с оккупированных территорий на службу в партизанское движение и Красную армию. Этот процесс знаменовал собой переход от прямых акций партизан по призыву, часто сопровождаемых угрозами и принуждением, к восстановлению обычной процедуры мобилизации.

Когда проводившийся от случая к случаю захват людей сменился более упорядоченным призывом, партизаны и создаваемая ими местная администрация стали издавать постановления о мобилизации на основании советских законов. Обычно постановления о призыве вывешивались на всеобщее обозрение в контролируемых партизанами деревнях; в отдельных случаях повестки о призыве рассылались даже людям, проживавшим в оккупированных немцами городах (например, в Бобруйске). Пик призывной кампании, по всей вероятности, пришелся на вторую половину 1942 года, то есть на период, когда партизаны уже обладали достаточной мощью для того, чтобы добиться повиновения, и вместе с тем все еще не мобилизованным оставалось значительное количество попавших в окружение военнослужащих и местных жителей призывного возраста. Так, плакат, вывешенный летом 1942 года в одной из занятых партизанами деревень, гласил: «Все военнослужащие [советских] вооруженных сил, вышедшие из окружения и находящиеся в своих домах, а также все мужчины 1925 года рождения обязаны явиться в свои воинские части или вступить в партизаны. Те, кто продолжают прятаться и сидеть по домам, чтобы спасти свои шкуры, и те… кто не помогают уничтожать немецких захватчиков… являются предателями Родины и рано или поздно будут нами уничтожены».

В других случаях приказы о призыве на службу были намного более точными – в них указывались дата и место, куда призывникам следует явиться. В имевших хорошую организацию партизанских бригадах призывники даже проходили комиссию, на которой специальные органы (обычно особые отделы) проводили тщательный отбор. Обычно партизаны сами проводили мобилизацию; иногда главы местных администраций привлекались для оказания помощи в призыве, а иногда партизаны восстанавливали военкоматы, проводившие призыв в соответствии с мобилизационными списками местного населения, составленными еще до войны.

Особое положение сложилось в районе Ельни и Дорогобужа, где Красная армия вместе с партизанами играла более существенную роль. Здесь призыв осуществляли присланные армейские офицеры, они же проводили медицинское освидетельствование призывников; значительное количество людей было освобождено от военной службы, а признанные годными направлялись в части Красной армии или партизанские отряды, действовавшие в этом районе. В других местах процедура призыва была менее формальной. Но почти во всех контролируемых партизанами районах мобилизация, в ходе которой на службу постепенно стали призывать мужчин более старших возрастных групп, оставалась крайне важным видом деятельности, для осуществления которой партизаны прибегали как к советскому законодательству, так и к физической силе.

Реквизиция

В еще большей степени, чем призыв, осуществлявшиеся партизанами реквизиции относятся к той категории действий, где происходивший от случая к случаю насильственный захват соседствовал с организованным сбором обязательных поставок. Лишь последние, являвшие собой узаконенное натуральное налогообложение, можно считать законными действиями партизан, все остальное представляло собой грабеж, как правило в целях незамедлительного использования награбленного.

Официальные уведомления о реквизиции, требовавшие сдачи определенного количества зерна и другой продукции, вывешивались партизанами даже в тех населенных пунктах, где они не создавали местных администраций. Часто в таких уведомлениях указывались определенные квоты; в других случаях партизаны объявляли о количестве подлежащей сдаче продукции на митингах, проводившихся в деревнях по случаю «освобождения». Обычно за полученное таким образом продовольствие выдавались расписки. Впоследствии некоторые партизанские отряды стали использовать особые бланки и печати для своих расписок, отчасти с тем, чтобы придать этим сделкам вид законности^[280]. Кроме того, подобная упорядоченная процедура ставила себе целью уменьшить количество грабежей недисциплинированными партизанами.

Там, где партизаны создавали некое подобие местной администрации, обычно реквизиционные требования передавались через старост, председателей колхозов или других назначенных чиновников; иногда сбором продовольствия занимались местные «вспомогательные комитеты» (предшественники отрядов самообороны). Существует большое количество сохранившихся указаний, направленных партизанами председателям районных Советов, старостам и руководителям крестьянских хозяйств.

Масштабы проводившихся реквизиций и степень принуждения населения к сдаче продовольствия и другой продукции в различных местах были различны. Если в некоторых районах отбиралась практически вся производимая продукция и жителей вынуждали отдавать ее угрозами и наказаниями, в других местах крестьянам при партизанах жилось лучше, чем при немцах. Хотя многие детали, отражающие различия в местных условиях, отсутствуют, вполне ясно, что партизаны, там, где это было возможно, ограничивались лишь объявлением квот и количества необходимой им продукции, возлагая выполнение своих приказов на назначенных ими чиновников местной администрации.

В ряде случаев партизаны не забирали, а, напротив, распределяли продовольствие среди местного населения; в частности, такие продукты и товары, как соль, табак и текстильные изделия, в небольших количествах бесплатно раздавались или продавались по низким ценам населению. Подобные усилия нельзя отнести к разряду задач администрации; как правило, они являлись мерами пропагандистского характера, предпринимавшимися партизанами с целью произвести благоприятное впечатление на местных жителей; это могло также делаться в чрезвычайных ситуациях, чтобы умиротворить местное население или заставить работать на себя, а также могло служить наградой за «хорошее поведение» после успешного проведения операции, в которой удавалось добыть такую продукцию^[281].

Сбор денег и государственные займы

В прочно контролируемых партизанами районах предпринимались усилия по сбору средств на вооружение армии и проведению подписки на советские государственные займы. Подобная практика «дойки» для населения СССР была намного более привычной, чем это может показаться на первый взгляд. Тем не менее относительный успех проведения партизанами подобных мероприятий явно указывает на использование ими строгих мер контроля и принуждения. Всегда делались попытки изображать пожертвования спонтанным волеизъявлением населения. Сбор пожертвований получал широкое одобрение на проводимых партизанами митингах и считался достижением, которого следовало добиваться повсюду; советская печать по обе стороны фронта широко использовала их, иногда в газетах публиковались сообщения с выражением благодарности за собранные средства с целью продемонстрировать солидарность советской стороны с оккупированными территориями. В сущности, политическое и пропагандистское значение таких операций намного превосходило получаемую от них финансовую выгоду. Не менее важны они были и для создания впечатления о существовании тесной связи между гражданами (и партизанами) и советским режимом.

Уже весной 1942 года появились первые сообщения о том, что несколько сел Ленинградской области послали 3000 пудов продовольствия голодающим жителям Ленинграда – поступок, получивший широкий отклик и отмеченный в редакционной статье одного из мартовских номеров газеты «Правда». Через несколько недель в Ленинградской и Брянской областях начался сбор денег в Государственный фонд обороны. По словам В. Андреева, автора мемуаров о партизанах Брянской области, партийными и комсомольскими организациями, а также партизанами было собрано 2 500 000 рублей на «покупку» бронетанковой колонны для Красной армии. В тот же период ряду сельских Советов в районе, где партизаны Мороговского партизанского отряда вели пропаганду, «была оказана помощь по разъяснению объявленного государственного займа». Результатом этого стали пожертвования на приобретение облигаций государственного займа.

Сельское хозяйство

Судьба колхозов представляла собой наиболее важную и крайне противоречивую проблему^[282]. Учитывая прямое отождествление колхозной системы с самой сущностью советского режима – о чем официальная пропаганда твердила на протяжении многих лет – и многочисленные свидетельства враждебного отношения населения к сохранению колхозов, перед ответственными за выработку правильной политики стояла сложная дилемма. Теоретически восстановление советских порядков в контролируемых партизанами районах требовало восстановления колхозов в качестве одной из первых мер. Однако происходивший во время войны процесс приспособления проводимой политики к существовавшим в народе настроениям требовал временного отказа от довоенной советской практики и лозунгов с тем, чтобы заручиться поддержкой населения. В советском тылу колхозы были сохранены; их роспуск в время войны был невозможен по политическим соображениям и экономически невыгоден. Хотя на практике советский контроль ослаб настолько, что потребовал строгих мер по укреплению после войны, официально Москва не могла и, по всей видимости, всерьез не планировала коренного изменения агарных отношений.

Вместе с тем потенциальные возможности использования негативного отношения к колхозам не остались не замеченными советской пропагандой. Ряд предпринятых в этом направлении немецкой пропагандой усилий – довольно слабых и носивших половинчатый характер – имел значительный успех в первые месяцы войны; сообщения о стихийных выступлениях колхозников, последовавших сразу после ухода Красной армии, свидетельствуют о всеобщей попытке добиться отмены колхозов и ввести частную собственность на приусадебные участки, скот, оборудование и инвентарь, а в ряде случаев и частное землевладение. Негативное отношение к колхозам советская пропаганда использовала путем систематического распространения в частях Красной армии слухов о предстоящем после войны роспуске колхозов советским правительством. Такие слухи были слишком широко распространены, чтобы их можно было считать случайными или стихийными.

Партизаны столкнулись точно с такой же дилеммой. В первые месяцы немецкого вторжения особых изменений в отношении партизан к колхозам не наблюдалось: партизаны были слишком слабы, чтобы взять под свой контроль принадлежавшую колхозам землю, и были отрезаны от советского руководства; по всей видимости, и руководству потребовалось время для выработки нужных директив. Нет свидетельств и того, что на более поздних этапах войны, начиная примерно с осени 1943 года и до конца, среди партизан наблюдались отклонения от общепринятого советского отношения к колхозам; в тот период партизаны были уже достаточно сильны, чтобы контролировать занятые ими районы и утверждать свой авторитет, не прибегая к особой и, по мнению советского руководства, крайне опасной тактике. Таким образом, критическим являлся период с октября 1941 года до весны или лета 1943 года.

В Черниговской области обком партии, являвшийся организатором партизанского движения, санкционировал передачу приусадебных участков и крестьянских домов в частное владение. В своих мемуарах руководитель партизанского движения этой области А. Федоров подтверждает тот факт, что райсовет (по указанию обкома) «отдал распоряжение колхозам незамедлительно распределить собственность среди крестьян», хотя, по всей видимости, это указание не касалось недвижимости^[283]. В данном случае это, возможно, было сделано для того, чтобы сельскохозяйственные орудия не попали в руки к немцам. О том, что такое решение не могло быть принято без молчаливого одобрения вышестоящего советского руководства, свидетельствует ссылка Федорова на решение обкома и тот факт, что в немецком донесении из прилегающего района говорится, что к декабрю 1941 года партизаны, действуя по указанию высшего советского руководства, роздали все сельскохозяйственные орудия и скот крестьянам.

Свидетельств применения подобной тактики в конце 1941 года нет. В декабре этого года, согласно донесениям из немецкой группы армий «Центр», партизаны «по указаниям из Москвы распределили колхозную землю среди крестьян». Не существует практически никаких документальных подтверждений того, что полная ликвидация колхозов проводилась партизанами; большинство немецких донесений об этом основано на слухах и сведениях, полученных на допросах. Тем не менее частота появления и обширная география немецких донесений позволяет предположить, что они не были сфабрикованы отдельными лицами или осведомителями из местного населения. В марте 1942 года в донесениях 3-й танковой армии немцев сообщалось, что крестьяне в контролируемых партизанами районах к северу от Брянска «получили в собственность землю и часть урожая». Дальше к западу, в Глусском районе, по утверждениям немцев, «партизаны полностью распределили собственность сельскохозяйственных предприятий среди местного населения». В донесениях от июля и ноября 1942 года также говорилось о распределении колхозных земель в занятых партизанами районах, а также о предоставлении дополнительных наделов земли в качестве премии за превышение квот при поставке зерна.

Насколько удалось определить, лишь одна советская официальная публикация признает, что колхозы не были восстановлены во всех занятых партизанами районах. Виктор Ливенцев, в книге о партизанском движении Бобруйской области, описывает выборы членов нового райкома в Кличевском районе в апреле 1942 года после развала подпольной партийной организации, оставленной здесь в 1941 году. В подготовленном этим новым райкомом постановлении о проведении весеннего сева в 1942 году говорилось: «Весенний сев и землепользование в 1942 году должно проводиться коллективно или индивидуально, в зависимости от пожеланий колхозников»^[284].

Разумеется, в данном случае нельзя точно установить, являлись ли более весомыми технико-экономические или политические соображения при разрешении крестьянам делать выбор между коллективной или индивидуальной формой труда.

Тем не менее существует много свидетельств того, что миф о колхозной системе полностью сохранялся в официальной советской и партизанской пропаганде: в заголовках и статьях партизанских газет продолжало использоваться слово «колхоз» (хотя и в меньшей степени, чем в 1941 и 1943–1944 годах); и если советская пропаганда в целом чаще была обращена к «крестьянам», а не к «колхозникам», в ней не было и намека на принижение значения колхозной системы. Напротив, пропаганда, затрагивая аграрные темы, с гордостью отзывалась о сохранении колхозов. Таким образом, преобладающим в 1942 году явлением в большинстве занятых партизанами районов было формальное восстановление колхозов при введении существенных изменений в практику их работы. Это позволяло партизанам при сохранении приверженности советским лозунгам наживать «капитал» и пользоваться поддержкой населения, удовлетворенного происходившими на практике изменениями.

Главные перемены внутри переставшей быть слишком жесткой колхозной организации касались передачи в частную собственность скота, сельскохозяйственных орудия и жилья, а в ряде случаев и земли. Размах таких перемен в различных местах был различен. В сентябре 1942 года сообщалось, что действовавшие к северу от Минска партизаны «в ряде случаев устанавливали новые аграрные порядки на основе колхозов, которые при сохранении старых норм поставок зерна выделяли крестьянам большие по площади наделы земли». Партизаны Полоцкой области, пытаясь заручиться поддержкой крестьян, пошли даже на проведение аграрной реформы, которая, с точки зрения немецких наблюдателей, превосходила аналогичную реформу, проведенную немцами. Эта, «проведенная по указаниям из Москвы», реформа предусматривала расширение площадей приусадебных участков крестьян при сохранении колхозной системы. В одном из немецких донесений даже утверждалось, что введение новых порядков в распределении земли и пересмотр норм поставок в занятых партизанами районах происходили по приказу Сталина. «В ряде полностью контролируемых партизанами районов по приказу Сталина вводится совершенно новая система поставок. Крестьяне этих районов должны сдавать лишь половину того количества продукции, которое требуется сдавать в контролируемых нами [то есть немцами] районах. Вместе с тем отмечаются случаи, когда крестьянам отдают землю, при этом наделы земли по площади превосходят выделяемые нами».

Приказ партизан и райкома партии Кличевского района о распределении урожая 1942 года свидетельствует о том же самом, не вдаваясь в подробности о том, насколько отданные распоряжения отходили от принятых в мирное время советских норм. В данном случае нет указаний, что земля или скот были переданы в частную собственность, но при распределении урожая пошли намного дальше, чем это было позволено раньше; особые привилегии предоставлялись женам и вдовам партизан и солдат Красной армии^[285].

Однако ничто не указывает на то, что в других районах партизаны допускали ослабление колхозной системы. Это в первую очередь относится к Смоленской и Ленинградской областям. В Смоленской области колхозы были быстро восстановлены на территории, захваченной партизанами, действовавшими под командованием генерала Белова. В направленном Сталину письме, подписанном 15 000 партизан и граждан, говорилось: «В городах и селах, освобожденных от немецких оккупантов, нами восстановлены органы советской власти. Колхозы начали проведение весеннего сева».

К юго-западу от Ленинграда административным «тройкам» было поручено восстанавливать колхозы. Заголовки и лозунги партизанских пропагандистских материалов в этом районе содержали многочисленные упоминания колхозов. В письме, адресованном секретарю Ленинградского обкома партии А. Жданову, направленном партизанами с территории, занятой 2-й партизанской бригадой, докладывалось, что «у себя в районе мы живем по-советски… В колхозах проводятся общие собрания, агитаторы ведут работу, идет сбор урожая»^[286]. В уже упоминавшемся в данном разделе отчете дедовичской «тройки» особо подчеркивалось: «Поскольку в большинстве сельсоветов колхозы были распущены, а урожай уже поделен равными частями между всеми членами колхозов, «тройка» столкнулась с очень сложной ситуацией. Колхозный скот был роздан колхозникам, и часто единоличники тоже получали скот». При проведении восстановления колхозов «все назначенные немцами старосты были отстранены и вновь призваны бывшие руководящие работники колхозов. Весь сельхозинвентарь и скот снова был собран. Урожай был перераспределен, но уже не равными долями между всеми, а в соответствии с количеством отработанных каждым колхозником трудодней. Враждебно настроенные к колхозам элементы были ликвидированы».

По утверждениям «тройки», к весне 1942 года в подконтрольном ей районе все шестьдесят колхозов (и восемь совхозов) были готовы приступить к проведению весеннего сева. В Ленинградской области, судя по всему, распределения колхозной собственности с разрешения партизан или подпольных партийных комитетов никогда не происходило.

Приведенных выше примеров вполне достаточно, чтобы выдвинуть пять возможных гипотез о проводимой партизанами аграрной политике.

1. Считали ли немцы проведение реформистской политики заслугой партизан, или же, по их мнению, все происходившее было результатом стихийных выступлений крестьян? Хотя последнее и могло происходить в отдельных случаях, последовательные ссылки на директивы высшего партийного и советского руководства, а также недвусмысленные заявления советских источников позволяют отвергнуть такую гипотезу. Вместе с тем описания немцами проводимых партизанами земельных преобразований можно приписать попыткам немецких сторонников проведения аграрной реформы создать благоприятное впечатление у своих руководителей; но это, однако, не дает полного объяснения всем имеющимся свидетельствам проводимых партизанами реформ.

2. Проводили ли партизаны стихийный раздел собственности и земли без указаний из Москвы? Хотя подобное и могло иметь место, в особенности зимой 1941/42 года, многие из приведенных выше примеров относятся к периоду, когда партизаны находились под жестким контролем с советской стороны. Такую гипотезу также следует отвергнуть, поскольку она, в лучшем случае, дает лишь частичное объяснение.

3. Стремились ли партизаны проводить аграрные реформы лишь на границах занимаемой ими территории и за ее пределами, стараясь сохранить колхозы в прочно удерживаемых ими районах? Имеющиеся сведения не дают возможности дать положительный ответ и на этот вопрос. Кое-что указывает на то, что партизаны поощряли полную ликвидацию колхозов в занятых немцами районах, явно пытаясь помешать их усилиям, а после проведения немцами ограниченных реформ в феврале 1942 года превзойти их в удовлетворении требований крестьян. Ясно также, что в своих силовых центрах, в особенности в 1943–1944 годах, партизаны никогда не рассматривали возможности разрушения такого советского института, как колхоз. Большая часть приведенного выше материала относится к районам, прочно и постоянно удерживаемым партизанами, но, как можно убедиться, даже в них проводились аграрные изменения.

4. Таким образом, напрашивается вывод, что фактически имевшее место ослабление колхозной системы при номинальном ее сохранении представляло собой широко проводившуюся партизанами с одобрения советского руководства политику, ставшую важной фазой в использовании тактики «уступок», с помощью которой требовалось добиться поддержки населения. Эта политика не проводилась, пока не стало вполне очевидным недовольство крестьян; ее проведение было обусловлено слабостью, а не силой; и от нее сразу отказались, как только советский режим и партизаны оказались достаточно сильны для того, чтобы снова позволить себе не считаться с чаяниями народа.

Можно лишь строить догадки относительно причин, обусловивших различия в проведении аграрной политики в различных регионах, и различия эти, по всей видимости, были отнюдь не случайными. Имеющаяся скудная информация позволяет предположить, что советское правительство сознательно задерживало «окончательное» восстановление советской власти, а также проведение чисток до прихода Красной армии (и действовавшего в тесном контакте с ней НКВД) даже в тех районах, где до этого у власти находились партизаны. Этим можно объяснить колхозную политику, проводимую в 1942 году в Смоленской области, где контроль за партизанами со стороны армии был более строгим, чем где-либо еще^[287].

Исключение, выявленное в Ленинградской области, пожалуй, являлось отражением существования разногласий на высшем уровне советского руководства. Партизаны Ленинградской области, отличавшиеся своей особой организацией, находились под общим руководством А. Жданова и его штаба, в состав которого входили те, кого можно считать левым крылом большевистской партии – направление, которое, как считается, способствовало возникновению вражды Жданова с Маленковым в послевоенные годы. Поэтому представляется вполне вероятным, что Ленинградский обком твердо настаивал на сохранении колхозов, тогда как другие советские лидеры выступали за «временное отступление»^[288]. Член Политбюро А. Андреев, придерживавшийся совершенно противоположных взглядов, лишился после войны всех постов, хотя даже среди многих советских руководителей считался умеренным. Летом 1942 года на совещании высшего партизанского руководства в Кремле он якобы обсуждал эту проблему с Бондаренко, комиссаром Южной оперативной группы Брянской области. Согласно полученным немцами на допросах сведениям, «командиры партизан докладывали [в Москве] о том, что они восстановили советскую власть в 170 населенных пунктах. Андреев настаивал на том, что партизаны должны изменить свою тактику. По его мнению, восстановление советской власти не являлось задачей партизан – это задача Красной армии… Андреев советовал воздерживаться от восстановления колхозной системы».

О роли А. Андреева в советском сельском хозяйстве следует упомянуть особо. Он был единственным членом Политбюро, «запятнавшим» себя в прошлом связью с Бухариным, но он вовремя успел присоединиться «к лагерю Сталина» в 20-х годах. В конце 30-х годов он выступал за расширение использования в земледелии звеньев вместо крупных бригад, мотивируя это тем, что «чем больше работа в колхозах индивидуализирована, тем эффективнее она будет выполняться». После войны Андреев возглавлял особый Совет по делам колхозов и в этом качестве расширил использование звеньев. После 1947 года его позиции начинают ослабевать; в 1950 году он подвергся резким нападкам в газете «Правда» за проводимую им политику в сельском хозяйстве и был заменен Хрущевым, который стал ответственным за аграрные проблемы в высшей советской иерархии. Один из опытных аналитиков высказывает мысль о том, что советское руководство опасалось, что «небольшое звено в конце концов вытеснит не только бригады, но и сами колхозы». Весьма вероятно, что Хрущев, руководивший партизанским движением на Украине, стремился проводить там политику, аналогичную политике Жданова в Ленинградской области, направленную на быстрое восстановление колхозной системы. Но имеющихся сведений явно недостаточно, чтобы подтвердить или опровергнуть эту гипотезу.

Занимаемая Андреевым позиция в отношении колхозов на контролируемой партизанами территории во время войны в этой связи приобретает особую важность. Любопытно также, что один из советских агентов, получивший задание по разложению изнутри движения Власова, помимо прочего должен был распространять сведения о том, что колхозы после войны будут отменены, а Андреев станет главой государства.

Краткий итог

Почти во всех занимаемых ими районах партизаны стремились создавать в той или иной форме администрацию, отвечавшую их требованиям. Ряд предпринимаемых ими шагов был направлен в первую очередь на удовлетворение их собственных нужд; реквизиции, в определенной степени призыв новобранцев, выполнение функций охраны военными комендантами и создание отрядов самообороны относятся к этой категории. Прочие задачи, такие как ликвидация или арест коллаборационистов и ряд функций военного характера, были продиктованы особыми условиями, в которых действовали партизаны. И все же в ряде весьма важных отношений сущностью проводимой партизанами административной политики было восстановление советской системы, с присущей ей опорой на сильную власть и авторитет^[289]. Сама терминология, существовавшая у партизан, – названия «Большая земля» для обозначения советского тыла и «Малая земля» для занимаемых ими районов – указывает на ее пропагандистский характер. Фактически проводившаяся административная работа, помимо выполнения сиюминутных требований партизан, важного значения не имела. С другой стороны, символический характер партизанских районов, многочисленные сообщения о «восстановлении советской власти» в разбросанных по большой территории районах в тылу у немцев и постоянные ссылки на партизан как на «второй фронт» оказывали воздействие на моральное состояние как партизан, так и немцев, а также на настроения населения по обе стороны фронта.

О многих сторонах деятельности партизанской администрации по-прежнему мало что известно; требуют дальнейшего изучения деятельность НКВД и чистки, проводимые в контролируемых партизанами районах. Однако такие шаги, как создание мифических Советов, районных комитетов и других типичных советских учреждений, указывают на долгосрочные цели партизанской политики. Из всех ветвей советской системы государственные учреждения неизменно были наиболее слабыми и наименее «необходимыми» для восстановления власти режима; значительно более важными являлись военные, полицейские и партийные органы.

Вместе с тем политика партизан и партизанская администрация демонстрировали полное понимание необходимости «гибкости» и приспособления, пусть и временного, к особым требованиям населения. Распределение продовольствия, изменения в аграрной и религиозной политике, а также умение манипулировать пропагандистской тематикой – все это позволяет сделать подобный вывод. Как следует из всего вышеизложенного, советская формула характеризовалась жесткостью в отношении сохранения институтов власти и долгосрочных устремлений, но в плане ближайших тактических задач отличалась существенной гибкостью.

Глава 7
Население между немцами и партизанами

Начальная фаза оккупации

Как показали происходившие во время войны события, советское население демонстрировало как приверженность режиму, так и нелояльное отношение к нему. Отдельные слои общества, в частности те, кто был кровно заинтересован в сохранении режима, были преданы советской стороне. Среди молодежи и части городского населения, в особенности среди рабочих промышленных предприятий, просоветские настроения были сравнительно сильнее, чем среди пожилых людей и сельского населения; среди последних скрытая неприязнь к режиму была характерна прежде всего для колхозников. Точно так же связь с режимом по меньшей мере части интеллигенции была не настолько крепкой, чтобы она оставалась безразличной к вражеской пропаганде.

Среди населения, оставшегося в тылу у отступающих армий в первые недели кампании 1941 года, вероятность «ухода из советского лагеря» повышалась в результате: 1) эвакуации на восток наиболее стойких коммунистов, в том числе значительной части бюрократической и управленческой элиты; 2) отсутствия в местах проживания значительного числа считавшихся лояльными элементов, призванных на службу в вооруженные силы; 3) общей разрухи и дезорганизации, вызванных вторжением немцев и советским отступлением, что вело к ослаблению управляемости и снижению лояльности. Тем самым можно предположить, что иностранная держава, взявшая под контроль значительную часть Советского Союза, получала возможность использовать недовольство населения против режима и попытаться завоевать его лояльность. Недовольство это проистекало из разочарований, пережитых при советской власти; являясь различным по силе и степени воздействия, оно было обусловлено общим стремлением к повышению жизненного уровня. Люди были недовольны коллективизацией, угрозами проникающего во все сферы жизни полицейского государственного аппарата; различными формами принуждения в трудовой деятельности, а для отдельных слоев населения запретами, связанными с религией и проявлением национального самосознания.

Предпринятые после начала войны советским режимом меры свидетельствовали о его осведомленности относительно возможности проявления недовольства в оккупированных районах. С одной стороны, использовались различные виды наказаний и репрессий против отдельных лиц, заподозренных в вынашивании антисоветских замыслов. С другой стороны, было положено начало проведению крупной пропагандистской кампании в двух основных направлениях: 1) «разоблачение» целей немцев и их практических действий; 2) проявление, на словах и отчасти на деле, уступок чаяниям народа с тем, чтобы мобилизовать все эмоциональные, физические и психические ресурсы советского народа для победы. Однако в первые месяцы войны эта пропагандистская кампания в отношении советского населения в значительной степени была сведена на нет или не имела должного эффекта в силу ряда субъективных и объективных факторов. К ним можно отнести миф о непобедимости немцев, подкрепленный их первыми победами и быстрым продвижением, а также советскую тактику «выжженной земли», вызывавшую глубокую неприязнь населения, и влияние самой войны и возникшей в результате ее разрухи.

Поэтому в целом население, оказавшееся под властью немцев, поначалу было готово примкнуть к той или иной стороне. Каждой из соперничающих сторон предстояло завоевать лояльность простых граждан, чье недовольство было не настолько сильным, чтобы они были готовы слепо принять любую альтернативу, и не настолько приверженных советским идеалам, чтобы не замечать других возможностей.

Германия потерпела полный провал в попытках воспользоваться предоставленным ей шансом привлечь на свою сторону советское население. Ей вроде бы удалось, как и советскому режиму, добиться полного повиновения своей власти, но повиновение это на поверку оказывалось иллюзорным. Провал немцев был в основном обусловлен самим подходом нацистского руководства к советской проблеме и целями, которые оно ставило себе на Востоке. В плане своих долгосрочных целей оно полностью игнорировало чаяния народа; в плане же предъявления своих сиюминутных требований оно полагало, что победоносное завершение войны в течение нескольких недель или месяцев позволяет оккупантам игнорировать проблему лояльности населения.

За короткий период времени совокупность предпринятых немцами акций вызвала первые всплески недовольства и разочарования среди той части населения (являвшейся, вероятно, абсолютным большинством), которое занимало выжидательную позицию и с надеждой пристально следило за немцами. Этот произошедший на ранней стадии раскол между оккупантами и населением оккупированных территорий со временем углублялся, и преодолеть его так и не удалось. На раннем этапе разрыву способствовал в первую очередь личный опыт общения простых граждан с немецкими солдатами. В большинстве случаев он оказывал негативное влияние (в силу немецких стереотипов о «восточном недочеловеке» и чувства неуверенности, постоянно испытываемого немецкими солдатами, действовавшими в оккупированной России). Крупные реквизиции и усиливавшееся жестокое обращение, не вызванное военной необходимостью, а порой просто бессмысленное, способствовали этому негативному эффекту. Кроме того, быстро распространявшиеся сведения о жестоком обращении немцев с советскими военнопленными в оккупированных регионах, а также акции и зверства карательных отрядов СД усиливали разочарование населения в немцах. Этому же способствовало ухудшение материальных условий, когда целые города и села находились на грани настоящего голода накануне зимы. И наконец, отказ немцев удовлетворить чаяния народа в таких сферах, как, например, роспуск колхозов, вызывал отчуждение крестьян от новых хозяев.

К концу 1941 года существовавшая ранее надежда у части советского населения оккупированных районов на то, что с приходом немцев порядки улучшатся, исчезла. Разочарование сменилось враждебным отношением, когда зимой 1941/42 года немецкое наступление не только захлебнулось, но и инициатива на время перешла к Красной армии, начавшей наступать. Продолжение войны и советское контрнаступление привели к резкому ухудшению материального и морального состояния немецких войск, а это косвенно затронуло коренное население, от которого теперь в принудительном порядке требовали сдачи большего количества продукции и оказания услуг. Все это подорвало миф о непобедимости Германии в сознании населения, которое открыто и часто подсознательно стремилось примкнуть к более сильной из двух противоборствующих сторон. Уверенности в победе Германии больше не было; приобретенный в условиях советского режима опыт подсказывал, что сотрудничество с противником грозит суровыми репрессиями; поведение немцев ухудшалось. В силу всех этих причин отношение населения начинало меняться.

К началу 1942 года многие элементы, которые стремились избежать выбора, постепенно оказывались вынуждены примкнуть к той или другой стороне. Хотя первоначально возникшее разочарование и не было связано с этим, появление партизанского движения в определенной степени усилило масштабы террора с обеих сторон, между которыми вскоре оказалось население (в особенности в сельской местности). Лишь начиная с первых месяцев 1942 года, после двух серьезных испытаний (шока от советского отступления и от столкновения с нежеланием немцев считаться с недовольством народа), действия партизан обрели смысл.

Ранний этап партизанского движения

В первые месяцы своего существования партизанское движение, наскоро организованное перед советским отступлением, не пользовалось поддержкой населения – факт, о котором не только немцы, но и советские руководители были прекрасно осведомлены. В глазах большинства населения партизаны выглядели отчаянными людьми, сражающимися за заранее обреченное на провал дело, или коммунистами, делавшими ставку на режим. Вместе с тем кое-где простые крестьяне помогали прятавшимся в окрестных лесах партизанам продовольствием, одеждой и сведениями, иногда лишь потому, что они были «своими», говорившими на одном с ними языке и имевшими такое же, как у них, происхождение, в отличие от чужеземцев, вторгшихся на российскую землю. Еще чаще такую помощь оказывали отнюдь не от сочувствия действиям и целям партизан, а просто потому, что они были русскими людьми и нуждались в помощи, точно так же, как и попавшие в окружение и отбившиеся от своих частей военнослужащие Красной армии.

Вскоре большая разбросанность немецких войск позволила группам партизан, даже если они были малочисленными и плохо вооруженными, совершать набеги на деревни, расположенные вдали от немецких гарнизонов. Поначалу партизаны проникали туда в одиночку и вступали в контакт с оставшимися агентами или сочувствующими; после этого можно было заходить всем составом. Обычно местное население смотрело на подобные вылазки как на досадные неудобства; иногда оно предпринимало активные меры по своей защите; лишь в редких случаях население от всего сердца приветствовало партизан. Иногда кое-кто из будущих партизан покидал свои отряды и возвращался к гражданской жизни в деревнях, а отбившиеся от своих частей военнослужащие стремились затеряться среди местного населения.

Первоначально возникшая в деревнях враждебность к партизанам была обусловлена несколькими причинами. Приход партизан представлял собой непрошеное вторжение в той ситуации, когда крестьяне из последних сил старались вернуться к нормальной жизни и обрести свободу от вмешательства в их жизнь всякой власти. Поэтому отношение к партизанам было столь же негативным, как и к советскому режиму, немцам и любой другой форме власти. Партизаны к тому же стремились получить от населения помощь продовольствием, товарами и услугами и тем самым вынуждали сельское население отказываться от появившегося у него в результате смены режима стремления поправить свое материальное положение. И наконец, своими действиями и самим своим существованием партизаны рождали чувство нестабильности у граждан, которое заставило их осознать: 1) неспособность немцев обеспечить им надежную защиту; 2) в глазах бдительных поборников советского режима все те, кто подчинялся приказам немцев, считались сотрудничавшими с врагом и зачислялись в предатели.

У немцев в начальный период войны, как правило, не было возможности предпринять какие-либо действия против партизан. У них не только было слишком мало войск для действий на оккупированной территории, но они к тому же не уделяли должного внимания поступавшим к ним многочисленным сообщениям о действиях партизан, считая их паникерскими и ложными. Чаще всего, когда немцы пытались выкуривать партизан из их укрытий, те отказывались вступать в бой и укрывались на новых местах, оставляя лицом к лицу население и немцев, питавших недоверие друг к другу. Население пребывало в подавленном состоянии из-за своей неспособности избавиться от партизан (представлявших собой советскую власть), в особенности когда множились признаки того, что советская власть к востоку от линии фронта не рухнула под натиском немецкого вторжения. Вместе с тем партизаны в 1941 году были немногочисленны, и (по мнению многих граждан) их можно было уничтожить; они еще не являлись той силой, которая могла представлять собой угрозу в политическом или военном отношении. Отказ немцев от быстрого принятия необходимых мер способствовал росту партизанского движения; нежелание немцев проводить разграничение между партизанами и гражданским населением привело к суровым репрессиям против простых граждан и сделало их уязвимыми для атак с обеих сторон; неспособность немцев удовлетворить основные чаяния народа, при их постоянном стремлении вызвать ненависть к партизанам, предоставила последним возможность набирать членов своих отрядов и агентов среди мужчин и женщин, которые сначала отказывались поддерживать их.

К весне 1942 года отряды партизан во многих районах превратились в реальную силу благодаря совокупности целого ряда факторов, среди которых были поддержка с советской стороны, призыв в ряды партизан оторванных от своих частей военнослужащих, изменение характера отношения населения к терпящим поражение немцам.

Начиная с этого момента изменение в отношении населения к партизанам происходило в двух четко прослеживаемых направлениях. С одной стороны, желание крестьянина не участвовать в борьбе усилилось за счет возникновения двойного риска, которому он подвергался в результате рейдов партизан и репрессий немцев. Не считаясь с политикой и часто отвергая все, кроме наиболее очевидных соображений физического и материального характера (желание уцелеть и сохранить свою собственность), гражданское население относилось в равной мере прохладно и к немцам, и к партизанам. Благодаря своему прошлому опыту, в частности опыту нахождения в колхозе, простой гражданин отвергал как обращение с ним советского режима, так и поведение немцев, считая их неспособными удовлетворить его основные чаяния, будь то благополучие и безопасность его страны, высокий жизненный и культурный уровень. Теоретически третий выбор – ни Советов, ни немцев – мог существовать, но на практике это было невозможно. Каким бы нереалистичным ни выглядело подобное мировоззрение, оно было важным потому, что его формировали факторы политического и неполитического характера, которые еще больше увеличивали разрыв между отдельным гражданином (или сообществом граждан) и властью, прежней и настоящей.

Однако появление стремления придерживаться нейтральной позиции отнюдь не означало, что широкие слои населения смогут осуществить это стремление на практике. Нейтралитет нельзя было себе позволить в условиях оккупации, во всяком случае в тех регионах, где вели действия партизаны и противостоящие им силы немцев. Рано или поздно каждого затрагивало это противостояние, и он оказывался вынужден примкнуть к той или другой стороне. Мотивы, определявшие выбор каждого отдельного человека, в различных регионах были различными, но чаще всего они были обусловлены несколькими основными соображениями: 1) его опытом, приобретенным при советском режиме, – разочарование или удовлетворение; 2) его опытом общения с немцами – поведение солдат и офицеров, реквизиции, принудительный труд, судьба военнопленных и его родственников; 3) опытом существования во время оккупации – появление новых административных кадров, попытки деления колхозной собственности, новый и чуждый порядок, принесший с собой кое-какие послабления и вместе с тем новые ограничения; 4) опытом существования в условиях партизанской войны – рейды, политические митинги, реквизиции, сожженные дома и постройки, саботаж, убийства коллаборационистов, публичные казни партизан и невинных людей; 5) устремлениями самого человека, такими как желание выжить, добиться признания и обогатиться или, наоборот, его инертность и нежелание покидать родной дом.

В результате тщательной оценки всех этих соображений чаша весов обычно склонялась не в пользу немцев, и тем самым население, как правило, стремилось поддерживать партизан, когда существовала возможность разумного и свободного выбора^[290]. Партизаны являлись меньшим злом. Этот выбор подкреплялся советской и партизанской пропагандой, стремившейся изображать режим патриотическим, реформированным, обретшим новые силы, и при этом косвенно давалось понять, что он перестал быть коммунистическим.

Такому выбору также способствовало упорное нежелание немцев апеллировать к населению путем предложения конкретной политической программы и обещаний на будущее. Вместе с тем ряда доводов, определявших выбор, оказывалось достаточно, чтобы небольшая часть населения принимала сторону немцев (и коллаборационистов) в борьбе с советскими силами и партизанами. Тем самым на партизанскую войну наслаивалась война гражданская.

Результаты изменения тактики немцев

В оккупированных регионах многие из тех же самых факторов, которые способствовали росту партизанского движения, – продолжение войны, усиливавшееся советское сопротивление и провал попыток немцев привлечь население на свою сторону – привели в течение 1942 года к существенным изменениям в тактике немцев, хотя и не затронули их целей и основных воззрений. Парадоксально, но направленность этих изменений была диаметрально противоположна: ряд мер осуществлялся с целью заручиться поддержкой населения; другие были призваны оказать помощь военной экономике и военным операциям Германии без всякого учета реакции коренного населения. Некоторые из этих мер были весьма болезненно восприняты населением, оказавшимся между немецким молотом и партизанской наковальней.

Из настроений, существовавших в среде крестьян на оккупированной территории, одним из наиболее сильных было всеобщее неприятие колхозной системы или, по меньшей мере, характерных для нее принуждения и экспроприации. Испытывающих подобные чувства людей постигло огромное разочарование, когда выяснилось, что немцы стремятся в той или иной форме сохранить систему, весьма похожую на колхозную. Верно, что там, где партизаны были сильны (то есть на севере и в центре, но не на юге), немцы были более склонны соглашаться на распределение имущества колхозов среди их членов. Иногда они даже использовали враждебное отношение к колхозам ради достижения своих целей. К началу 1942 года усиливавшееся давление партизан ставило под угрозу шаткий мир и сельскохозяйственное производство; в то же время в качестве средства повышения престижа Германии и стимуляции коренного населения к проведению предстоящего весеннего сева был разработан, рассмотрен и в конце концов принят план аграрной реформы. Ее проведение началось в феврале 1942 года, но проводилась она кое-как и по существу представляла собой лишь номинальный отказ немцев от колхозной системы. Предложенные реформой альтернативы были либо чисто теоретическими, либо столь сильно напоминали прежнюю систему, что существенно снижали ожидаемый эффект. Тем не менее сама реформа, в особенности за пределами Украины, оказывала положительное моральное воздействие на крестьян, а иногда и на их отношение к немцам.

Положительное влияние реформы на повышение популярности немцев среди населения было практически сведено на нет крупномасштабной программой использования принудительного труда, выполнение которой началось летом 1942 года. Принудительная отправка миллионов людей в Германию для работы в промышленности и сельском хозяйстве сопровождалась террором и насилием и наложила несмываемый отпечаток на сознание населения. Немцы показали себя с наихудшей стороны, у населения их действия стали ассоциироваться с разлучением семей и введением узаконенного рабства; каждый человек, подлежавший отправке на работу, еще сильнее озлоблялся против немцев, против сотрудничавших с ними полицаев из коренного населения и выполнявших их приказы чиновников местных администраций; партизаны получили значительное подкрепление, поскольку депортации многие предпочитали партизанские отряды; и советская, и партизанская пропаганда получили дополнительный материал для использования; а сельское хозяйство, промышленность и силы самообороны лишились людских ресурсов. Из всех предпринятых немцами мер эта программа во многом оказала самое непосредственное и крайне негативное воздействие на отношение населения, пожалуй даже более сильное, чем сама оккупация.

Третьим изменением в тактике немцев было то, что они стали привлекать сотрудничавших с ними представителей коренного населения не только для выполнения полицейских функций, но и для борьбы с партизанами и участия в военных операциях. В какой-то мере это стало ответом на усиление мощи партизан после того, как немцы поняли, что: 1) сами они не способны выделить необходимого количества сил для нанесения мощного удара по партизанам и 2) политически целесообразно предоставить коренному населению возможность и средства для выражения своего враждебного отношения к партизанам. Призыв на службу необходимого количества людей не вызывал особых затруднений, но моральные и интеллектуальные достоинства призывников зачастую были весьма низкими. Эффект от формирования подразделений коллаборационистов трудно оценить. С одной стороны, это способствовало возникновению более тесной связи между населением и немцами; с другой стороны, часто проявляемое коллаборационистами жестокое обращение и навешиваемый на них ярлык наемников приводили к отчуждению от них широких масс гражданского населения. Однако само создание воинских подразделений из коренного населения, пусть даже под командованием немцев и с рядом ограничений, в определенной мере указывало на отход немцев от их первоначальных взглядов, считавших славянина «недочеловеком». В отдельных случаях немецкое военное командование предоставляло вожакам коллаборационистов большую, чем прежде, автономию, до тех пор пока они четко выполняли общие указания и военные приказы оккупационных сил. Хотя подобный, чисто тактический отказ немцев от колонизации был важен в военном отношении и в определенной мере, по-видимому, способствовал усилению доброжелательного отношения населения, его психологический эффект можно оценить как менее значимый в сравнении с суммарным количеством вызванных им негативных последствий.

Военные аспекты борьбы с партизанами представляли собой четвертое важное нововведение в тактике немцев. Начиная с весны и лета 1942 года стали проводиться первые крупные военные операции против партизан, например в районе Ельни и Брянска. В результате таких операций часто удавалось ослабить, но лишь в очень редких случаях полностью уничтожить то или иное скопление партизан. Поскольку немецкие войска и силы коллаборационистов не могли подолгу оставаться в прочесываемых районах, партизаны вскоре получали возможность возвращаться на прежние места и возобновлять свои действия. Такие операции часто влекли за собой полную эвакуацию гражданского населения и суровые репрессии немцев в отношении тех, кто скрывал партизан или оказывал им помощь. Пожалуй, среди жертв этих операций невинных людей было больше, чем самих партизан и их помощников. Эффект от проведения операций против партизан также был двояким: он способствовал укреплению прогерманских и вместе с тем антигерманских настроений, но непосредственно в затронутых операциями районах придерживавшееся нейтральной позиции население, как правило, принимало сторону партизан. Тактика террора партизан в отношении гражданского населения была более избирательной; они говорили на одном с населением языке (в прямом, а иногда и в переносном смысле) и все больше и больше начинали выглядеть представителями побеждающей стороны.

Таким образом, результатом предпринятых немцами мер в решающем 1942 году стал дальнейший раскол населения на два враждебных лагеря, при этом меньшая часть примкнула к немцам и коллаборационистам, а большая выступала против немцев. В этой поляризации партизаны сыграли важную роль.

Лето 1942 г. – осень 1943 г.

Год, прошедший с конца лета 1942 года – когда партизанское движение стало представлять собой силу, с которой пришлось считаться, а в организационном плане полностью реализовало свой потенциал – до осени 1943 года, стал свидетелем того, как остававшееся на оккупированной территории гражданское население оказалось зажатым между двумя воюющими сторонами. Отношение и поведение населения определялись несколькими новыми и весьма важными соображениями.

Происходившее развитие событий на фронтах, не имевшее отношения к партизанскому движению, сыграло свою роль. Во второй половине 1942 года немцы одерживали победы в основном на юге, в том регионе, где партизаны были наиболее слабы или их не существовало вообще. На севере и в центре Восточного фронта положение оставалось практически неизменным, тем самым опровергая надежды и обещания немцев, утверждавших, что Москва и Ленинград вскоре падут. В районах, где партизаны вели активные действия, победы немцев не имели важного значения, тогда как последовавший разгром под Сталинградом оказал огромное влияние на структуру всей военной машины Германии на востоке. Он заставил немцев испытывать неуверенность, ослабил их физически и вместе с тем повысил мощь и вдохновил партизан. Хотя отдельные элементы, в частности коллаборационисты, продолжали верить, что Сталин должен проиграть войну, – что было результатом предвзятого освещения событий немцами, – преобладало все же чувство, что произошел коренной перелом.

Всю находившуюся в этот период в тылу у немцев территорию можно разделить на три имевших четкие различия региона: 1) районы, находившиеся под полным контролем немцев; 2) те, где доминировали партизаны; 3) переходившие из рук в руки. Широкое развитие партизанского движения в начале 1942 года происходило в тех районах, где ему оказывалась существенная поддержка: помощь с советской стороны поставками, подкрепление живой силой, радиоконтакты, поддержка с воздуха и предоставление разведывательных сведений; наличие оторванных от своих частей красноармейцев; и, наконец, жизненно важный для партизан фактор – поддержка в определенной мере коренного населения. К началу весны 1942 года целые районы номинально находились под контролем партизан; в Брянской области даже небольшие города, такие как Дятьково и Трубчевск, оказались в руки партизан, но, как правило, контролируемые партизанами районы находились в сельской местности, где партизаны в основном обитали в лесах.

С течением времени в контролируемых партизанами районах гражданское население все сильнее начинало отождествлять себя со своими новыми хозяевами. Жизнь людей теперь впрямую зависела от того, сумеют ли выжить партизаны, ибо в случае возвращения немцев судьба их была бы решена. В этом отношении тактика немцев способствовала возникновению более тесных отношений между партизанами и населением. Они развивались отнюдь не вследствие большой признательности, хотя такие чувства иногда и имели место, скорее их можно охарактеризовать как «вынужденный брачный союз без каких-либо иных шансов на развод, кроме самоубийства». Помимо того, прямые ежедневные контакты с партизанами давали крестьянам возможность вступать с ними в личные отношения. Люди становились объектами интенсивной советской пропаганды, которая в конечном счете была призвана убедить граждан, что многое изменилось или во всяком случае изменится после войны, и стремилась удовлетворить наиболее острые чаяния народа. Не приходится сомневаться, что после искоренения немецкого влияния, ликвидации коллаборационистов и восстановления советских порядков и учреждений оставшимся в живых гражданам в районах, более или менее продолжительное время контролируемых партизанами, волей-неволей приходилось снова считать себя людьми подвластными советскому режиму, представителями которого являлись партизаны и создаваемые ими местные администрации. Нет никаких сведений о возникновении крупных волнений или выступлениях граждан против партизанской власти, хотя вполне можно предположить, что недовольство реквизициями, призывом и восстановлением советских порядков было широко распространено.

Но полностью подконтрольные партизанам районы, пусть их количество и размеры постоянно и увеличивались, занимали лишь небольшую часть территории в тылу у немцев. Не будет большой ошибкой сказать, что не более одного миллиона граждан, а возможно и меньше, проживало в общей сложности во всех этих районах. Площадь их постепенно расширялась, но в основном была ограничена Брянскими лесами, районом Полоцк – Лепель, рядом мест под Бобруйском и юго-западной частью Ленинградской области.

Значительно большее количество населения проживало в районах, которые можно назвать «сумеречными» зонами, где ни немцы, ни партизаны постоянно не находились у власти. В ряде случаев номинально положение контролировалось немецкими гарнизонами, но партизаны по ночам могли эффективно совершать свои рейды; в других случаях ни та ни другая сторона не имела достаточных сил для обеспечения полного повиновения населения. Как правило, немцы лишь от случая к случаю посылали войска и гражданских чиновников для принудительного набора рабочей силы, реквизиции продовольствия или для проведения разведки. Хотя жизнь под властью кого-то одного, либо немцев, либо партизан, вряд ли можно назвать приятной, она все же таила в себе меньше опасностей; жизнь же в «сумеречных» зонах означала для граждан проводимые и немцами, и партизанами поборы; репрессии одной стороны за сотрудничество с другой и наоборот; даже отказ сотрудничать с одними не гарантировал освобождения от наказания другими. Сотрудничавшим с немцами жилось крайне непросто, им часто приходилось перебираться в ближайший районный центр или прятаться по ночам, чтобы избежать мести партизан; помогавшие партизанам находились в большей безопасности, поскольку о них, как правило, не было известно немцам. Используя тактику террора, немцы часто не делали никаких различий, тогда как партизаны стремились привлечь на свою сторону те элементы, которые, по их расчетам, были способны дезертировать от немцев.

В результате гражданскому населению таких «пограничных» районов жилось несладко, ибо оно оказывалось буквально между двух огней. С течением времени и появлением у партизан больших возможностей для безнаказанного проведения своих акций менялось и отношение к ним населения, которое если и не безоговорочно поддерживало партизан, то воспринимало их как более сильную и более предсказуемую власть.

Прочно удерживаемыми немцами районами оставались лишь крупные поселки, города, места дислокации их гарнизонов и деревни, расположенные вдоль главных линий коммуникаций. Здесь гражданское население в основном было надежно защищено от действий партизан (исключение составляли лишь проводимые ими время от времени рейды), но прекрасно знало об их существовании, а также о действующем советском подполье; кроме того, эти районы были наводнены советскими и партизанскими агентами, занимавшимися саботажем и диверсиями. Население вновь испытывало двойное давление. Проводимые немцами реквизиции, принудительный труд и жестокое обращение не являлись редкостью и вынуждали граждан переходить к активной оппозиции. Однако для тех, кто жил спокойно и «нормально», партизаны выглядели силой, стремившейся нарушить пусть и не вполне совершенный, но относительно стабильный порядок. Поэтому в ряде таких районов население испытывало страх перед партизанами, и страх этот усиливался благодаря тому, что партизаны подчас были беспощадны к населению, живущему за пределами контролируемых ими районов. Любопытно, что одна из весьма проницательных советских женщин-агентов, чьи донесения дошли до нас, в 1942 году отмечала: «В тех районах, где партизаны не проявляют активности, население настроено против них. В сознании населения партизаны являются бандитами и грабителями. В ряде случаев партизаны небольшими группами (от пяти до семи человек) совершали набеги на деревни. В этих случаях люди, в особенности мужчины, в панике бежали из деревень. Даже там, где просто появлялись ложные слухи о приходе партизан, мужчины старались скрыться»^[291].

Если в 1942–1943 годах количество свободных от партизан районов неуклонно сокращалось во всей лесистой зоне – то есть приблизительно на всей оккупированной территории к югу до северных границ Украины, – в центральной и южной частях Украины и в прилегающих районах к востоку (то есть на равнинах, раскинувшихся до Сталинграда, Кубани и части Северного Кавказа) партизаны практически отсутствовали. Это наводит на весьма важную мысль: на Украине крайне негативные проявления проводимой немцами политики вызывали такую же, если не более сильную, чем везде, враждебность населения; но усиление этой враждебности (в ряде западных районов нашедшее свое выражение в создании вооруженных отрядов украинских националистов) происходило без участия и поддержки советских партизан. Вместе с тем на Северном Кавказе предпринятая попытка организовать партизанское движение в благоприятных для него условиях местности почти полностью провалилась; и хотя виной тому были различные причины (в том числе недостаток времени и отсутствие отрезанных от своих частей красноармейцев), немаловажную роль сыграла и довольно мягкая политика, проводимая немцами. Можно сделать заключение, что успех или провал партизанского движения в плане опоры на поддержку населения во многом зависел от политики, проводимой стороной, противостоящей партизанам.

В целом в 1942–1943 годах происходил дальнейший и окончательный упадок прогерманских настроений – даже в тех районах, где партизаны были слабы или их просто не существовало. Можно предположить, что к середине 1943 года враждебное отношение к немцам было столь сильным и широко распространенным, что немцам, несмотря на все их попытки, не удавалось его побороть. С незначительными отличиями внутри различных социальных и национальных групп, имевшее место изменение в настроениях населения в период с осени 1941 года до первых месяцев 1943 года в значительной мере было обусловлено поведением самих немцев; на него также влияли постепенное усиление мощи и восстановление престижа Советского Союза, а также умелое использование национально-патриотических настроений в советской и партизанской пропаганде.

Эти факторы способствовали укреплению позиций партизан в тех районах, которые находились под их контролем или за которые они вели борьбу. Неспособность немцев защитить население в «пограничных» районах усиливала миф о мощи партизан; тому же во многом способствовали бессмысленные в военном отношении, но крайне эффективные в психологическом плане операции «кочующих» партизанских отрядов на Украине в начале 1943 года.

Вместе с тем угрозы и действия партизан в отношении гражданского населения, в особенности в отношении находившихся в «пограничных» районах коллаборационистов, заставляли испытывавшее страх население больше считаться с партизанами.

1943–1944 гг.

В этот период проводимая немецкими оккупационными властями политика претерпела ряд дальнейших изменений, призванных смягчить настроения населения и заручиться поддержкой тех, кто по-прежнему занимал прогерманские позиции. Изданный в июне 1943 года указ позволял передавать крестьянам землю в частное владение; стала проявляться большая терпимость в вопросах образования, культуры и религии; предпринимались попытки использовать националистические настроения; в пропагандистских целях были проведены первые так называемые «власовские» операции, в которых упор делался на имена и престиж перешедших на сторону немцев советских генералов; особые привилегии были обещаны военнослужащим Красной армии и партизанам, добровольно согласившимся перейти на сторону немцев. Но всего этого оказалось явно мало, и произошло это слишком поздно. Основные взгляды и практика действий оккупантов остались неизменными.

До сих пор остается предметом споров вопрос о том, способен ли был в этот период радикальный отказ от устоявшихся догм и практики действий привести к существенным изменениям в настроениях населения на так называемых «оккупированных восточных территориях». Неизвестно, произошло бы нечто подобное или нет, но высшее нацистское руководство не решилось на столь фундаментальные перемены.

Наступление немцев летом 1943 года обернулось крупномасштабным отступлением; сначала советские войска продвинулись к Сталину, Брянску, Смоленску и другим восточным аванпостам; затем новое наступление позволило им занять позицию вдоль Днепра на фронте, протянувшимся через Киев, Гомель и Витебск. Эти победы окончательно развеяли миф о военной мощи и доблести немцев в глазах населения. Вместе с тем с падением режима Муссолини, высадкой войск западных союзников в Италии и усилением бомбардировок территории рейха значительно ухудшилось положение стран оси. Все эти события широко использовались советской пропагандой. Продолжая проводить свою «национальную» линию путем таких мер, как роспуск Коминтерна, введение погон для военнослужащих Красной армии и восстановление Московской патриархии, советское руководство демонстрировало свое стремление к заключению союза с демократическими силами, ярким примером чего была Тегеранская конференция. Те же действия, что производили благоприятное впечатление на общественное мнение Запада, оказывали влияние и на население, находившееся под властью немцев.

Начиная с конца 1943 года и до окончания оккупации вряд ли можно говорить о какой-либо систематизированной политике Германии. Вместо нее предпринимались отдельные отчаянные, а порой граничившие с истерией попытки эвакуировать рабочую силу и промышленное оборудование, использовать гражданское население для рытья окопов, расчистки дорог, строительства фортификационных сооружений и, прежде чем покинуть все это, целиком лишить огромные территории людских и материальных ресурсов. Ветер, посеянный в 1941 году советской политикой «выжженной земли», превратился в пожинаемую теперь немецкую бурю. Эти крайние меры, предпринимаемые немцами, когда все было уже потеряно, еще острее усиливали недовольство гражданского населения. Партизаны теперь полностью сознавали, что победа не за горами. Чувствуя свою силу, они могли позволить себе давать любые обещания, чтобы переманить на свою сторону сотрудничавших с немцами.

Вместе с тем нападениями на железнодорожные составы и колонны отступающих войск и попытками предотвратить эвакуацию мирных граждан они мешали движению немцев в обратном направлении. Находившихся в самых удаленных восточных районах партизан сменяли быстро наступающие части Красной армии, другие партизанские отряды продвигались на запад, где их количество и концентрация существенно возрастали; в конце концов немцы были вынуждены отвести свои остававшиеся гарнизоны почти отовсюду, кроме наиболее важных центров и дорог.

Настроения населения к этому времени уже окончательно определились. Существовало ядро коллаборационистов, которые либо решили – из страха, ненависти или в силу иных причин, – что будь что будет, но они не примкнут к советской стороне, либо не имели ни возможности, ни мужества присоединиться к партизанам. Были и такие, кто склонялся к переходу на сторону советского режима и считал партизан предвестниками его возвращения. Кто-то приветствовал партизан и Красную армию, как освободителей. На тот факт, что партизаны до самого конца продолжали вызывать противоречивые чувства и даже враждебность, указывают попытки немцев организовать «деревенскую самооборону», когда крестьянам, наконец, было позволено носить оружие и создавать отряды для отпора проводившим свои рейды партизанам. Даже и в 1944 году в различных частях Белоруссии эта мера способствовала поднятию морального духа, внушая гражданскому населению ощущение самостоятельности и уверенности в собственных силах, чувства, что оно способно защитить себя и вызвать уважение у противника.

Однако более характерным для этой последней фазы были массовый переход воевавших коллаборационистов на сторону партизан (что привело в конце 1943 года к переброске немцами всех военизированных подразделений из коренного населения на запад) и массовые побеги эвакуируемых немцами гражданских лиц^[292]. Столь же типичными были попытки многих граждан, предвидевших скорое возвращение советских порядков, обеспечить себе алиби или доказательство активного участия в борьбе с немцами путем проведения актов саботажа, убийства немецких чиновников или присоединения к партизанам. Ситуация полностью характеризовалась ожиданием предстоящей советской победы. К середине 1944 года подобная перспектива стала реальностью на всей освобожденной от оккупации советской территории.

Демографические изменения в период оккупации

С приходом Красной армии выяснилось, что многие деревни изменились не только внешне – изменился и состав населявших их людей. В ходе оккупации в обычной деревне, если она находилась в зоне партизанских действий, могли происходить следующие изменения в демографическом составе. Значительное в процентном отношении количество трудоспособных мужчин было мобилизовано на службу в Красной армии; существенно меньшее количество, куда входили местные чиновники и технический персонал, было эвакуировано на восток перед советским отступлением. Эти потери людских ресурсов лишь отчасти компенсировались на первом этапе оккупации притоком людей, принадлежавших к трем группам: беженцы из других частей оккупированной территории; военнослужащие из частей Красной армии, отрезанных от основных сил или уничтоженных немцами; и городские жители, искавшие пропитание и убежище в сельской местности. В последующий период превышение смертности над рождаемостью, а также смертность от голода и болезней еще сильнее сократили численность населения. С точки зрения статистики наиболее значителен был отток из деревни. Его формировали небольшое количество сотрудничавших с немцами людей, переезжавших в другие места; значительное количество оказавшихся оторванными от своих частей военнослужащих, арестованных немцами; ряд людей, добровольно ушедших в партизаны; и больше всех других было тех, кого насильно угоняли на работу в Германию. Происходил отток и в результате принудительного призыва в партизаны, особенно на заключительном этапе. Во время отступления немцев часть деревенских жителей, в частности сотрудничавшие с ними чиновники администрации, служащие вспомогательной полиции и некоторые простые крестьяне, эвакуировалась с ними. Таким образом, после возвращения Красной армии, два или три года спустя, численность населения деревни составляла, вероятно, одну четверть от ее численности в 1941 году, и преимущественно это были старики, женщины и дети. Разумеется, имелись статистические отличия в тех частях оккупированной территории, где партизаны были слабы или где оккупация продлилась недолго; наблюдались они и в районах, прочно удерживаемых партизанами.

Мотивы, определявшие отношение населения

Еще труднее, чем просто суммировать произошедшие перемены в демографическом составе, кратко охарактеризовать мотивы, определявшие сложные и многообразные проявления тех действий, которые были направлены в поддержку и против партизан. Отчасти помощь населения партизанским отрядам была добровольной, отчасти ее приходилось оказывать по принуждению. В одних случаях признание партизан было молчаливым и пассивным, в других – безоговорочным и активным. Очевидно, там, где партизаны были сильны (или где отсутствовали немцы), и там, где население в полной мере испытало на себе все ужасы немецкой оккупации, партизанам наиболее успешно удавалось заручиться поддержкой населения; равнозначный успех был обеспечен и тогда, когда в составе партизан находилось большое количество местных жителей. И хотя почти до самого конца партизан часто считали «рукой Москвы», в глазах людей они выглядели лучше, чем «несгибаемые коммунисты» и «бандиты», в особенности после того, как изменился состав партизанского движения и накопленный опыт жизни «под немцами» заставил людей отдать предпочтение партизанам.

Признание партизан различными социальными, национальными и возрастными группами населения было различным. Те социальные слои, которые могли бы безоговорочно признать партизан, отсутствовали; большинство советских чиновников местных администраций и ярых сторонников коммунизма были эвакуированы на восток, призваны в армию или находились в партизанах. Отрезанные от своих частей военнослужащие в большинстве своем стремились слиться с местным населением и предпочитали, чтобы их оставили в покое. Оказавшись отрезанными и изолированными против своей воли, часть из них была готова продолжать борьбу, если представится такая возможность, большинство же считало войну проигранной, а в глазах советского режима они выглядели преступниками и потому предпочитали в условиях оккупации привлекать к себе как можно меньше внимания. Кулаки и духовенство, после десятилетия репрессий вновь появившиеся на сцене, и криминальные элементы, для которых оккупация стала лучшей порой, разумеется, враждебно относились к партизанам.

Городское население, отчасти в силу прежнего, более тесного отождествления себя с советским режимом и отчасти в результате ухудшения условий жизни и работы в городах при немцах, было склонно выступать против оккупационных властей и было настроено более решительно, чем сельское население; однако, что весьма парадоксально, партизанское движение в основном представляло собой сельский феномен, и потому жители городов либо оставались в изоляции, либо присоединялись к действовавшим в городах группам коммунистического подполья. Лишь в очень редких случаях они бежали из городов и присоединялись к партизанам. В сельской местности крестьяне также крайне неохотно переходили на сторону партизан. Как показано выше, когда они в конце концов все же отвернулись от немцев, то не выказывали особой любви к партизанам, хотя обычно и поддерживали их, когда возникала необходимость делать выбор.

Национальная принадлежность практически не играла никакой роли в оккупированных районах России и Белоруссии. Лишь в Крыму и на Северном Кавказе она оказывала влияние на состав партизанского движения и на отношения партизан с гражданским населением. В Прибалтийских государствах она наверняка имела важное значение, но этот регион не рассматривается в данной главе. На Украине сложилась парадоксальная ситуация: 1) в силу неблагоприятных условий местности там было мало советских партизан, хотя коммунистическое подполье в ряде крупных поселков и городов было довольно активным; 2) были сильны антигерманские настроения; 3) в отдельных частях республики были сильны проявления национализма, что способствовало возникновению не только антигерманских, но и антирусских (и антипольских) настроений; 4) национализм был сильнее развит в кругах интеллигенции, чем среди крестьянства, которое обычно и обеспечивало людскими ресурсами партизанское движение. Несомненно, что часть населения не испытывала симпатий к партизанам, считая их посланцами и агентами Москвы; с другой стороны, националистические настроения на Украине, за исключением, пожалуй, Волыни, Галиции и ряда других отдельных районов, не были столь сильны, чтобы влиять на принятие решений в большей степени, чем такие важные соображения, как, например, просто необходимость выжить, желание повысить свой жизненный уровень и недовольство немецкой аграрной политикой.

В конечном счете решение перейти на сторону немцев или партизан, пожалуй, определялось накопленным во время войны личным опытом каждого отдельного человека – не абстрактными соображениями и оценками достоинств и недостатков двух режимов и даже вовсе не обязательно симпатией и антипатией именно к советскому режиму, – а также тем, какой режим оказывался сильнее и контролировал данный район. Вместе с тем факторы нематериального и неличностного характера тоже оказывали свое влияние. Существование «вооруженных деревень», ряда местных самоуправлений, бригады Каминского и отрядов сепаратистов позволяет предположить, что у немцев была возможность использовать политические устремления крестьян шире, чем их обычное недовольство теми или иными сторонами жизни. Однако они так и не выработали внятной и четкой политической программы для крестьянства. В свою очередь, советскому руководству и вместе с ним партизанам успешно удалось пробудить и в полной мере использовать глубинные эмоции, такие как патриотизм и антиколониализм. И хотя ни одна из сторон не предложила ничего в плане повышения уровня жизни, в плане надежды на будущее и оценки своей роли как участника происходящих событий, партизаны могли предложить людям намного больше, чем немцы.

Выводы

Таким образом, на оккупированной территории формированию общественного мнения, находившего выход в конкретных действиях, способствовали партизаны. Например, на Украине они не всегда были причиной, но часто являлись следствием антигерманских настроений. Вместе с тем они оказывали влияние на отношение населения и последующее принятие им решений тем, что: а) распоряжались жизнями и судьбами небольших групп граждан; б) постоянно напоминали населению о непрекращающемся присутствии и слежке советского режима; в) играли роль мстителей и тем самым препятствовали сотрудничеству с немцами; г) провоцировали немцев на террор и такое поведение, что значительная часть гражданского населения была вынуждена считать оккупационные силы большим из двух зол; д) действовали в качестве катализатора и предоставляли реальную возможность для эффективных действий тем, кто хотел сражаться против немцев или покинуть их лагерь.

Партизанская организация представляла собой образцовый пример движения сопротивления, не созданного на добровольной основе. Начало партизанскому движению положило не массовое народное восстание; оно не смогло бы развиваться без помощи и руководства советского режима. Не смогло бы оно и добиться успеха, если бы рано или поздно ему не удалось привлечь на свою сторону значительную часть населения. То, что ему это удалось, в какой-то мере объясняется применявшейся тактикой и образом действий, но в значительно большей степени – не зависящими от него обстоятельствами.

Часть пятая
Партизаны и советская разведка
Курт Девитт

Глава 1
Отношения партизан с советской разведкой

Хотя партизанская война на Восточном фронте во время Второй мировой войны и признается фактором, внесшим вклад в поражение немцев в России, такой особенности советского партизанского движения, как его тесная связь с советской разведкой, уделялось мало внимания. В этой главе на основе подробного исследования партизанского движения в различных районах Белоруссии и Российской Федерации предпринята попытка осветить разведывательную деятельность советских партизан. Эта деятельность рассматривается как одна из сторон партизанской войны и анализируется с точки зрения ее вклада в операции советской разведки. Используемые партизанами методы сбора разведывательных сведений для собственных нужд, несомненно, представляют интерес, но куда более важно то, что партизаны являлись для советской разведки практически неисчерпаемым источником агентов и осведомителей, действовавших в тылу у немцев.

Если говрить о проведении разведывательных операций, то, по всей видимости, на начальном этапе войны партизаны либо очень слабо сотрудничали с советской разведкой, либо такого сотрудничества не существовало вообще. Таково, во всяком случае, было мнение занимавшегося Восточным фронтом разведывательного отдела Генерального штаба германской армии, который в 1943 году приступил к изучению партизанской войны и стал публиковать доклады о состоянии дел в партизанском движении на всем Восточном театре военных действий под общим названием «Сводки о партизанской войне». В первом номере серии этих информационных сообщений мы находим довольно категоричное утверждение о том, что на начальном этапе войны партизаны и советские агенты действовали отдельно друг от друга: «На первом этапе войны отношений между партизанами и советской разведкой не существовало, и советским разведчикам и агентам даже запрещалось устанавливать контакты с партизанскими отрядами; но теперь [1943 г.] можно наблюдать усиливающееся сотрудничество между ними, находящее свое выражение в получаемых отрядами заданиях по сбору сведений в контролируемых ими районах…»

Это заявление подтверждается информацией, обнаруженной в донесениях немецких полевых частей, таких, например, как донесение 339-й пехотной дивизии, в котором сообщается о поимке в октябре 1941 года нескольких советских агентов-парашютистов: «Данная группа является одной из четырех групп парашютистов, получивших приказ, не вступая в контакт с партизанами или другими элементами, заниматься шпионажем в немецком тылу и регулярно сообщать по радио о передвижениях войск и погодных условиях. Имеющиеся у них рации были американского производства…» В июле 1942 года были арестованы три других советских агента, которые также были заброшены на парашютах и получили инструкции действовать самостоятельно, не прибегая к помощи партизан. Им сообщили о существовании большого партизанского отряда в зоне их выброски; «…в случае встречи с отрядом им было разрешено установить с ним связь, но строго запрещено работать вместе с отрядом или для него…».

Однако приведенное выше заявление разведывательного отдела Генерального штаба германской армии, пожалуй, является слишком упрощенным. Существуют свидетельства того, что советские агенты сотрудничали с партизанами и до 1943 года, на что указывает, например, донесение начальника полевой жандармерии немецкой армии, в котором характеризуется положение, существовавшее в период с июля 1942 по март 1943 года: «Группы парашютистов больше не действуют самостоятельно, а в основном присоединяются к существующим партизанским отрядам и с их помощью выполняют полученные задания (сбор разведывательных сведений, диверсии на наиболее важных военных объектах и т. д.)…»

Вместе с тем политика запрещения советским агентам контактов с партизанами сохранялась и в дальнейшем. В датированном январем 1943 года донесении немецкой 16-й армии говорилось: «Все группы агентов, действующие в тылу противника, полностью отделены от партизанского движения. Им запрещено сотрудничать с партизанскими отрядами…» Это относилось и к вышеупомянутым особым группам Красной армии. Согласно сведениям, содержащимся в «Сводках о партизанской войне», они являлись «самостоятельными группами, подчиненными разведывательному отделу Красной армии. Они действуют независимо от находящихся в немецком тылу партизанских отрядов…».

В немецких донесениях не указывается, почему проводившим свои операции советским агентам запрещалось прибегать к помощи партизан. Одной из причин, по всей видимости, была безопасность – о существовании агентов должно было знать как можно меньше людей. Другой мотив, видимо, вытекал из основополагающего принципа проведения советских разведывательных операций, о котором упоминалось выше: скрыть истинную цель проведения операции путем заброски различных групп агентов, действовавших полностью независимо друг от друга. На практике этот принцип независимости часто нарушался попадавшими в сложное положение агентами, которым так или иначе приходилось прибегать к помощи партизан.

Тот факт, что на начальном этапе войны контакты партизан с советскими разведчиками были ограниченны, отнюдь не означает, что между ними не было никакого сотрудничества вообще. Донесение начальника немецкой полевой жандармерии о положении партизан в течение второй половины 1941 года свидетельствует, что даже уже в то время партизаны выполняли отдельные разведывательные задания для Красной армии. Известно, например, что партизанам было поручено:

«…уничтожение оборудованных на грузовых автомобилях телефонных и радиостанций, легковых автомобилей, посыльных мотоциклистов, велосипедистов и всадников, а также пеших посыльных. Любыми средствами захваченные у курьеров документы и сведения должны быть переданы в ближайший штаб Красной армии или в вышестоящий партизанский штаб.

Всеми имеющимися в распоряжении силами и средствами необходимо собирать сведения о противнике: о его действиях, местоположении на линии фронта, о его танковых, артиллерийских, авиационных и других частях, а также о расположении штабов. Эти разведывательные сведения должны направляться во фронтовые части Красной армии».

Начиная с 1942 года в немецких донесениях все чаще упоминается об использовании партизан советской разведкой. Датированный 14 марта 1942 года отчет службы контрразведки 11-й армии предваряет следующее заявление: «Действия советской разведки и партизан часто во многом дублируют друг друга. Поэтому необходимо подозревать шпионаж в связи с любыми действиями партизан и предполагать, что подозреваемые в шпионаже также имеют отношение к действиям партизан».

В донесении 2-й танковой армии о ситуации с партизанами в районе Брянска в апреле 1942 года говорится о возросшей координации усилий партизан и Красной армии, проявлявшихся также и в области разведки: «В первую неделю апреля, например, около 750 человек перешли линию фронта и присоединились к партизанам. Вместе с тем разведывательная сеть постоянно расширяется и совершенствует свою организацию…» Тем самым, согласно донесению, отчасти проявлялось стремление привлечь партизан к полномасштабным военным операциям. Было отмечено и существенно возросшее использование специально подготовленных партизан, доставляемых в тыл противника самолетами. Этим партизанам поручались не только особые задания по проведению диверсий и укреплению местных партизанских отрядов, но также и задания по сбору разведывательных сведений для советской разведки и незамедлительной их передаче по радио.

Усиление проведения партизанами разведывательных действий по времени совпало с расширением поддержки партизан с воздуха. Авиация стала весьма полезным инструментом партизанской разведки, точно так же как она явилась важным фактором в реорганизации партизанского движения в начале 1942 года. Напрашивается вывод о том, что возросшее использование партизан для советской разведки было вовсе не случайным, а стало прямым следствием и одной из предпосылок реорганизации, направленной на повышение эффективности партизан и дальнейшую интеграцию партизанского движения в военный потенциал Советского Союза. Когда появились приказы о дальнейшем усилении партизанской войны в период зимы 1942/43 года, одной из основных целей, скорее всего, являлось увеличение притока разведывательных сведений для Красной армии и НКВД. В донесении немецкой 2-й танковой армии, дислоцированной в Брянской области, подробно описываются меры, направленные на усиление партизанской войны зимой 1942/43 года, и упоминается ряд особых задач, которые предстояло решить: «Принятие мер по усилению ударной мощи партизанских отрядов: а) организация специальной разведывательной службы для нужд отрядов. Для этого следует привлекать коммунистов, которые должны быть внедрены на руководящие должности в отряды вспомогательной полиции, набираемой из местного населения; б) более тесное сотрудничество между обычными агентами и партизанскими отрядами…»

В отчете начальника полевой жандармерии за период с июля 1942 по март 1943 года говорится: «Параллельно с реорганизацией и усилением партизанских отрядов увеличилось и количество агентов партизан. Они представляют собой основной контингент арестованных по подозрению в шпионаже».

Партизанский отряд под командованием Панченко, обнаруженный немцами в начале 1943 года после нескольких месяцев поисков, является ярким примером партизанского отряда на службе у советской разведки. Немцы приписывали ему особо важную роль во всей сети советской военной разведки на Брянском и Юго-Западном фронтах: «Расследование действий партизан в Михайловском районе, начатое в июле 1942 года, привело к обнаружению отряда под командованием Панченко. Несколько акций, направленных на уничтожение этого отряда, успеха не имели, и проводимое расследование, ускоренное в связи с операцией «Белый медведь» в январе 1943 года, дало возможность совершенно по-новому оценить эту группу. Сравнительный анализ результатов расследования указывает на то, что отряд под командованием Панченко следует отнести к разряду особо важных, чьи действия выходят далеко за рамки обычных партизанских действий».

По всей видимости, немцы смогли понять истинный характер и задание, выполняемое именно этим отрядом, лишь после его выявления, и в донесении дается ясно понять, что им еще никогда не приходилось наблюдать проведение партизанами разведывательных действий в таком крупном масштабе и в такой тесной связи с Красной армией.

Датированные 1944 годом документы доказывают, что советское Верховное командование все больше полагалось на добываемые партизанами разведывательные сведения. Подтверждением этому может служить донесение службы СД от 1 марта 1944 года: «Местонахождение партизанского центра тяжести во многом связано с проведением [советских] военных операций… Регулярные советские войска частично перемешаны с партизанскими отрядами, и в этих случаях советское командование использует точное знание партизанами местных условий и результаты проделанной ими разведывательной работы».

Имеющиеся в распоряжении материалы не дают точной картины порядка подчиненности партизан советской разведке. По всей видимости, партизаны начали собирать разведывательные сведения военного характера для Красной армии еще в первые месяцы войны, но нет указаний на то, что советское руководство до войны разрабатывало планы по использованию партизан для разведки. Советские агенты получали приказы держаться особняком от партизан, это отчасти объяснялось тем, что первоначально советское руководство слабо контролировало действия партизан и не хотело подвергать подготовленных разведчиков ненужному риску. Эти соображения утратили смысл, когда партизанское движение удалось взять под жесткий контроль.

С начала 1942 года партизаны прочно вливаются в советскую разведывательную сеть, и есть указания, что к зиме 1942/43 года был выработан официальный порядок подчиненности между НКВД и Красной армией, с одной стороны, и партизанскими штабами – с другой (рис. 4). Партизаны проходили специальную подготовку в советских разведывательных школах. Система связи партизан, в частности их радиопередатчики, являлась важным, а подчас и единственным связующим звеном между советскими агентами и внешним миром.

Рис. 4. Сотрудничество между партизанами и советской разведкой

Немецкие документы не дают точной картины «разделения труда» при проведении советской разведкой операций в немецком тылу, но, по всей видимости, в городах и крупных поселках такая работа выполнялась агентами, оставленными НКВД и Красной армией, а также завербованными на месте или заброшенными туда различными путями. В сельской местности, наоборот, по мере продолжения войны возрастала важность роли партизан в разведке, хотя советская разведка и продолжала засылать обычных агентов для выполнения особых заданий в сельских районах за линией фронта. Часть из них действовала самостоятельно; другие получали приказы присоединяться к партизанам или обращаться к ним за помощью. Действия этих агентов и партизан часто дублировали друг друга. Советская разведывательная сеть в немецком тылу имела очень сложную структуру, и поэтому неудивительно, что немцы так и не смогли полностью разобраться в ее организации и оказались не способны успешно противодействовать проводимым ею операциям.

Глава 2
Разведывательные задания партизан

В этом разделе разведывательная деятельность партизан будет рассмотрена с точки зрения поручавшихся им заданий и полученных результатов. Как отмечалось в предыдущем разделе, партизаны занимались сбором разведывательной информации не только для себя, но также и для Красной армии и НКВД. Разрозненные сведения об этом содержатся в ряде немецких донесений, датированных еще 1941 годом, но постичь всю широту размаха разведывательных действий партизан немцам удалось лишь к 1943 году. В сентябре 1943 года Восточный разведывательный отдел Генерального штаба германской армии охарактеризовал это так: «Что касается ведения разведки, то перед партизанскими бригадами и отрядами поставлена задача заниматься военным шпионажем для Красной армии, а кроме того, им поручено выполнение разведывательных заданий для органов, ведающих политическими и экономическими вопросами…»

Вероятно, самая краткая и четкая формулировка поручаемых партизанам разведывательных заданий содержится в захваченной немцами в конце 1942 года советской директиве, озаглавленной «Руководство для партизанского разведчика». В нем перед партизанскими разведчиками в тылу противника поставлены три основные задачи: 1) ведение разведки для Красной армии; 2) ведение разведки для политических органов области и 3) сбор разведывательных сведений, имеющих отношение к безопасности отрядов и проведению ими своих операций. Четвертый пункт, политическая разведка, который был добавлен к этому списку позже и отмечен в немецком донесении, был тесно связан со вторым пунктом. К «политическим», по всей видимости, относились партийные и правительственные органы области, а также органы НКВД, которые либо были эвакуированы, либо действовали нелегально в оккупированных немцами районах.

По понятиям разведки США первая и третья задачи являлись «тактическими», то есть имели непосредственное отношение к проведению военных операций: сбор информации о боевом порядке противника, дислокации частей и военных объектов, планах проведения операций, моральном состоянии войск и т. д. Вторую и четвертую задачи можно назвать «стратегическими» в том смысле, что информация о политической и экономической ситуации на оккупированной территории, структуре немецкой администрации и реакции местного населения на оккупацию была крайне важна для советского правительства в плане долгосрочной оценки потенциальных возможностей немцев. Однако вызывает сомнение, что подобное деление на «тактические» и «стратегические» задачи является правомерным, поскольку разведывательные действия партизан не всегда можно отнести к той или иной категории. Когда, например, партизанам удавалось внедрять своих агентов в отряды самообороны, которые использовались немцами в качестве местной полиции и вспомогательных сил в борьбе с партизанами, то, скорее всего, преследовалась цель не только собрать информацию для советского руководства о работе этой организации, но и обеспечить собственную безопасность путем получения сведений от своих агентов о планах противника.

Разведывательные действия партизан в интересах Красной армии

Трудно точно определить, когда началось сотрудничество между партизанами и Красной армией в области разведки. Несомненно, что командование Красной армии и отделы НКВД, ответственные за ведение военной разведки, делали все возможное для получения информации о дислокации немецких войск, оперативных планах, местоположении штабов, аэродромов и массы других сведений, имевших важное значение для проведения боевых операций. Хотя советская разведка, по всей вероятности, стала использовать партизан в качестве источников необходимой информации сразу после начала войны, особые разведывательные задания редко упоминаются в немецких донесениях, относящихся к 1941 и даже к 1942 году. Первое упоминание о таком задании было обнаружено в датированном сентябрем 1941 года донесении V корпуса, где говорилось, что партизанам было поручено «собирать информацию об аэродромах, складах и штабах»

Захваченные немцами донесения одного из партизанских отрядов, действовавших в Смоленской области, свидетельствуют, что этот отряд систематически занимался сбором разведывательных сведений для Красной армии в период с мая по сентябрь 1942 года. Какую информацию Красная армия запрашивала у партизан в 1941 году, становится ясным из уже упоминавшегося выше по другому поводу отчета начальника полевой жандармерии немецкой армии за январь 1942 года: «Всеми имеющимися в распоряжении силами и средствами следует собирать информацию о противнике: его действиях, протяженности и расположении позиций на линии фронта, танках, артиллерии, авиации и других войсках, местоположении штабов. Эти сведения должны направляться во фронтовые части Красной армии».

Более подробный и уточненный список разведывательных заданий содержится в «Руководстве для партизанского разведчика». Помимо сбора обычных сведений – о войсках, военных объектах и коммуникациях – партизанские агенты получали инструкции по поиску сведений о подготовке немцев к химической войне и, при возможности, получению любых документов, в частности образцов удостоверений личности. Список содержит следующие задания:

«СБОР ИНФОРМАЦИИ О ПРОТИВНИКЕ ДЛЯ КРАСНОЙ АРМИИ

Определяйте род войск по петлицам на форме: белые петлицы – пехота; красные петлицы – артиллерия; зеленые петлицы – горнострелковые части; петлицы вишневого цвета – химические войска; розовые петлицы – бронетанковые войска; золотисто-желтые петлицы – кавалерия; голубые петлицы – медицинские войска; черные петлицы – инженерные войска; петлицы лимонного цвета – войска связи, голубые петлицы с изображением самолета – авиация.

Обращайте внимание на дорожное движение; подсчитывайте количество танков, легких танков, бронемашин, мотоциклов, велосипедов, орудий, автомобилей, прицепов, всадников и т. д. Делайте различия между открытыми грузовиками, которые появляются редко, и имеющими крышу. 7-тонные грузовики способны вместить 32 человека; 5-тонные грузовики – 18 человек с оружием и боеприпасами. Обращайте внимание, носят ли солдаты противника круглые контейнеры серого цвета, в них находятся противогазы.

Если войска находятся на марше, старайтесь определить, являются ли они немецкими, венгерскими, словацкими, итальянскими, румынскими или другими. Подсчитывайте их количество.

Запоминайте маркировки и цифры на военной технике противника. (Ниже приводятся маркировки немецких дивизий. Примечания А и Б содержат объяснения данных маркировок.)

Примечание В

Помните, что противник готовится к химической войне с нами; отмечайте прохождение по железной дороге платформ с танками и платформ с другими грузами; тщательно следите за разгрузкой средств ведения химической войны из вагонов, автомобилей и т. д. Запоминайте маркировки на транспортных средствах. Изображение желтого слона указывает на наличие ядовитого газа, который может находиться либо в стеклянных сосудах, напоминающих формой авиационные бомбы, либо в баллонах, бочках и т. д.

1. Слезоточивый газ – маркировка в виде белых полос или колец.

2. Вызывающие рвоту газы маркированы голубыми полосами или кольцами.

3. Удушающие газы маркированы зелеными полосами или кольцами.

4. Газы кожно-нарывного действия маркированы желтыми полосами или кольцами.

Старайтесь получить образцы химического оружия противника (химические бомбы, снаряды, мины, патроны, противогазы, защитные костюмы и т. д.).

Дополнительную информацию о противнике можно получить из большого количества источников «невоенного» характера:

1. Распоряжения на день, постановления, штабная корреспонденция.

2. Конверты, письма, сопроводительные письма на бланках.

3. Платежные книжки, идентификационные жетоны.

4. Технические и регистрационные документы на тяжелые и легкие танки, автомобили, мотоциклы и т. д.

Примечание Г

Всемерно старайтесь получать все сведения, а при необходимости зарисовывайте планы расположения блиндажей противника, окопов и танковых рвов, минных полей, проволочных заграждений, зенитных орудий (их количество); отмечайте на планах дома и улицы, где расквартированы войска; пути подхода, места расположения полевых кухонь и пунктов снабжения; ремонтных мастерских, гаражей для автомобилей и танков, резервуаров с горючим (и время заправки), конюшен и т. д.

Отмечайте места расположения отделов штабов с указанием номеров домов и названий улиц, а также сведений о том, на каком расстояния они находятся от церкви, пожарной каланчи, казарм, железнодорожной линии, заводских труб, рек, ручьев, шоссейных и проселочных дорог… Обращайте также внимание на вооружение войск, находящихся в гарнизоне.

Примечание Д

Ежедневно следует собирать следующие сведения о движении по железной дороге: количество проходящих военных эшелонов и направление их движения; количество перевозимых солдат; количество раненых, количество офицеров; количество легких и тяжелых танков, бронемашин, орудий, автомобилей, кавалерии, цистерн с горючим, крупногабаритных грузов и т. д.; места погрузки и разгрузки; местонахождение железнодорожных депо.

Следует вести наблюдение за движением по шоссейным и проселочным дорогам. Необходимо выяснять, где противник сооружает временные аэродромы и где ночью скрытно размещает самолеты; необходимо также определять количество самолетов и их типы (бомбардировщики, истребители, транспортные самолеты).

Настоятельно требуем, чтобы по завершении выполнения разведывательного задания документация и карты, имеющие отношение к дислокации противника, незамедлительно передавались вместе с другими материалами, способными помочь уничтожению противника».

Интересной иллюстрацией поручаемых партизанам для сбора сведений является список разведывательных заданий, которые один из партизанских отрядов должен был выполнить в течение месяца. Предстояло собрать сведения о количестве, составе и дислокации немецких войск; мерах по охране объектов, установленном распорядке в немецких гарнизонах, именах членов местной полиции и других коллаборационистов, местонахождении штабов, аэродромов и их охране.

Ниже приводится разведывательное донесение партизан командованию Красной армии. Это донесение, датированное сентябрем 1941 года, поступило от партизан, действовавших к югу от Ленинграда, и было адресовано маршалу Ворошилову, командующему Северо-Западным фронтом.

«РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ ДОНЕСЕНИЕ ИЗ ГЛУБОКОГО ТЫЛА ПРОТИВНИКА

Карта масштаба 1:100 000

района к югу от деревни Ляды

3 сентября 1941 года

В районе по линии расположения деревень Грязно – Домище – Батово противник организовал оборону. В деревне Домище (в школе) расположен штаб крупной части; его охрану осуществляет усиленное подразделение, имеющее на вооружении танки и грузовики. К западу от деревни Домище противник концентрирует тяжелые танки и тяжелую артиллерию. В районе деревни Петькина Гора, координаты 62, 64–80, противник выдвигает на позиции тяжелую артиллерию; на аэродроме в деревне Домище находятся несколько самолетов; аэродром защищен зенитными орудиями. Позиция рядом с высотой 184. Противник ежедневно осуществляет патрулирование района Домище – Ляды с помощью танков и разведывательных машин. По дороге Волосово – Грязно противник подтягивает новые резервы тяжелых танков, бронемашин и противотанковых орудий с тягачами. Техника базируется на кладбище деревни Домище и в вышеупомянутом районе; вся техника хорошо замаскирована.

Оценка

В данном районе противник использует в качестве резерва бронетанковую дивизию, чьей задачей является нанесение удара по нашим войскам, сражающимся на участке Сиверская – Вырица. Прошу вас отдать приказ о выброске парашютного десанта в район будановских болот с координатами 58, 68, откуда мы выведем его прямо на противника. Противник не ведет наблюдения за районом выброски. Сигнал: три костра, расположенные на одной линии. Мы ожидаем выброску десанта с 7-го по 11-е. Жду дальнейших указаний.

Командир отряда Копытов (подпись) 5 сентября 1941 г.».

Образцы полученных партизанами разведывательных сведений, которые были одинаково полезны и для Красной армии, и для партизанских отрядов, можно найти в приводимых ниже выдержках из донесений так называемой Сталинской бригады – партизанского отряда, который действовал под командованием подполковника Охотина в районе Полоцк – Невель на северной границе Белоруссии.

«РЕЗУЛЬТАТЫ РАЗВЕДКИ

4 сентября 1943 г.

1. Деревня Рыбанково. 20 августа на смену оккупационным войскам прибыли 100 казаков. Как они вооружены, определить не удалось.

. . . . . . . . . . . . .

4. Оккупационные силы в деревнях Стайки, Духино остались на месте. Используемые партизанами тропы между деревнями Боровково, Заволчиха и Тропки заминированы немцами. Вдоль дорог оставлены засады. Подходы к поселкам Тапорский и Стайки также заминированы… Источник: донесения агентов и разведывательной группы.

7. Начиная с 27 августа по железной дороге от Полоцка в направлении Бигосово ежедневно следовали пять составов, перевозивших гражданское население, скот и раненых из Брянска, Гомеля, Витебска и Минска.

8. Пятьдесят процентов рабочих железной дороги на участке Полоцк – Бигосово отправлены в Германию.

. . . . . . . . . . . . .

11. Моральный дух немецких войск и полиции низок.

12. Полоцк. Охрана аэродрома была усилена. На аэродром приземляются транспортные самолеты…

24 августа 1943 г.

Дретун: для охраны железной дороги выделен 1 батальон 406-го полка. На аэродроме находятся до 40 бомбардировщиков.

Баравуха: в районе находится до 5000 немцев. Идет обучение пополнения. Вооружение: 3 зенитных орудия, тяжелые пулеметы, 3 полевых орудия; количество пулеметов и минометов определить не удалось.

Белое: полицейская школа. 100 человек, 15 из них немцы; 76-мм орудие, две противотанковые пушки, два 80-мм миномета, количество пулеметов определить не удалось.

Все вышеперечисленные посты оборудованы блиндажами, окопами и проволочными заграждениями. Подходы заминированы.

Всего в находящихся в округе поселках находится 6376 немецких солдат, 182 полицая, 139 власовцев. Вооружение: 4 76-мм орудия, 3 зенитных орудия, 11 80-мм минометов, 26 50-мм минометов, 26 тяжелых пулеметов, 40 легких пулеметов, 49 автоматов.

12 августа начались ежедневные бомбардировки и поджоги деревень в Россонском районе. В налетах участвовали до 10 самолетов «Юнкерс-88», взлетавшие с аэродромов на участке Полоцк – Дретун. В Полоцке, Идрице и других оккупированных немцами местах молодежь 1925 и 1926 годов рождения собирают для отправки в Германию.

Начальник разведывательного отдела Капитан Козловский»^[293].

Образцы наиболее подробных разведывательных донесений партизан содержатся в немецких документах, относящихся к так называемому гришинскому полку – партизанскому отряду, действовавшему в зоне операций группы армий «Центр» с декабря 1941 до 1944 года. На немцев произвели впечатление количество и важность добытых и отправленных партизанами в Москву сведений: «Донесения батальонов по форме S-2 были собраны и оценены штабом полка, а затем направлены в Москву. Ежемесячные разведывательные донесения Попову, начальнику штаба партизанского движения при ставке Западного фронта, отличаются большой детализацией. Передаются самые подробные сведения о передвижениях войск, личном составе гарнизонов в городах и деревнях, охране мостов, складах продовольствия и боеприпасов, передвижениях по дорогам, сборе урожая, отправке зерна и рабочей силы в Германию…»

Ниже приводятся образцы таких разведывательных донесений:

«7. 5-й батальон, 20 сентября 1943 г.

В Смоленской области на основном маршруте следования на участках Смоленск – Красное и Смоленск – Гусино наблюдается отступление немецких войск в направлении Орши. В районы Починково, Духовщины и Ярцево ежедневно прибывают беженцы, среди которых в основном полицаи, старосты и члены их семей. Происходит эвакуация из Смоленска. Редакция издаваемой немцами газеты «Новый путь» переведена в Белосток. Ускорены сбор урожая и отправка зерна в Германию. Штаб немецкой армии переведен из Смоленска в Толочин. Ускорено строительство фортификационных сооружений вдоль рек Днепр и Сож; сооружаются огневые точки и отрываются окопы.

Завершена эвакуация из Рославля; на шоссе Рославль – Мстиславль происходит непрерывное движение транспортных средств. Немцы вывозят все, вплоть до мебели и цветочных горшков. Крупное хранилище топлива расположено в небольшой роще, примерно в 200 метрах от станции Могилев-2 на железнодорожной линии Могилев-2 – Шклов. Налет нашей авиации сильно повредил аэродром Шаталово; было сожжено 45 самолетов и все склады запасных частей.

2. 2-й батальон, 5 сентября 1943 г.

По сведениям жителей Могилева, подготовка разведчиков из числа подростков завершена 4 августа.

3. Разведывательное донесение из Могилева,

7 сентября [1943 г.]

«25 августа 500 солдат пехотного подразделения заняли лагерь рядом с аэродромом. В концентрационном лагере, прилегающем к Дмитровскому заводу, находится около 500 человек, в том числе 276 евреев. Небольшой полигон, способный вместить до 1500 человек, находится за мастерскими по ремонту автомобилей. Охранный полк «народной» армии [по всей видимости, имеется в виду воинская часть, набранная из коренного населения] расквартирован в расположении артиллерийского полка неподалеку от железнодорожной станции Могилев-2. Этот полк сражается с партизанами. Командует полком полковник Кононов. Хранилище для овощей было сооружено рядом с железнодорожной станцией, примыкающей к путепроводу. Локомотивы ремонтируются в авторемонтных мастерских. Работает мясокомбинат; колбасный цех находится в бывшем здании редакции газеты. Запасные части для самолетов производятся на трубопрокатном заводе. В Могилеве находится до 1000 солдат, без учета находящихся на полигонах. Бронетанковых частей нет. Зенитные батареи расположены на мостах. В настоящее время в Могилеве находится около 500 автомобилей.

4. 5-й батальон, 8 сентября 1943 г.

В настоящее время происходят изменения в составе и переброска частей 4-й и 9-й немецких армий. Распространяются слухи, что понесшая крупные потери 9-я армия получает подкрепление из резервов и отдельных частей 4-й армии. К ним относится штаб 4-й армии со следующими офицерами [перечень фамилий]; штаб переводится в 9-ю армию и останется в Кричеве, куда будет переведен и штаб 9-й армии. Штаб 4-й армии вместе с командующим по-прежнему находится в селе Шумахи, к югу от Рославля. Он надежно защищен зенитными батареями. В самое ближайшее время ожидается переброска 4-й армии на Украину или в Италию. После этого 9-я армия займет сектор 4-й армии. Начальник тыла армии находится в Климовичах, к юго-востоку от Кричева. Зенитные батареи практически отсутствуют.

Имеющий хранилище топлива большой аэродром, используемый в качестве базы авиации дальнего действия, находится в деревне Шумковка рядом с шоссе. Автопарк… расположен в деревне Селец на дороге Кричев – Рославль. Автомобили расположены по обе стороны шоссе под деревьями. Имеются зенитные батареи. Большой склад зимнего снаряжения (лыжи, сани, одежда) расположен рядом с железнодорожной станцией Кричев-2»^[294].

Но советское руководство, по всей видимости, осталось недовольно разведывательными донесениями полка Гришина и, в частности, резко критиковало полученные тактические сведения. Вот что говорится по этому поводу в немецком донесении, составленном на основании захваченных документов: «[Качество] разведывательных сведений неоднократно критиковалось в приказах [поступавших из Москвы]. Например, майора Лазарева упрекали за то, что он не сумел узнать и вовремя сообщить о разработанных противником планах окружения. В донесении от декабря 1942 года указаны имена четырех женщин-разведчиц, не выполнивших полученного задания; в донесении от января 1943 года упомянута женщина-разведчица, приговоренная к смертной казни за неоднократное невыполнение заданий и другие проступки»^[295].

Полк Гришина в октябре 1943 года под Могилевом понес большие потери в боях с немцами, но продолжал действовать и в 1944 году. В немецком донесении от февраля 1944 года указано, что этот отряд выполнял разведывательное задание для Красной армии в зоне действия группы армий «Центр»: «По сведениям из надежных источников, 13-й (гришинский) полк, дислоцирующийся к юго-западу от села Белиничи, получил приказ вести разведку для Красной армии, несмотря на тяжелое положение…»

Другие примеры масштабной разведывательной деятельности партизан в интересах Красной армии найдены в документах, относящихся к району Ельни и Дорогобужа. Захваченные немцами партизанские документы и протоколы допросов попавших в плен партизан свидетельствуют, что направляемые из отрядов разведывательные сведения были довольно точными.

Что касается более позднего периода, то имеющиеся материалы предоставляют крайне скудные сведения. Можно предположить, что проводимый партизанами сбор разведывательных сведений для Красной армии приобрел больший размах и стал важной стороной партизанских действий, в особенности по той причине, что проводимые партизанами операции тесно координировались с операциями Красной армии.

Политическая и экономическая разведка

Помимо ведения военной разведки партизаны собирали и направляли в Москву сведения о политическом, экономическом и социальном положении на оккупированных немцами территориях. В особенности советское руководство интересовало следующее: система организации и функционирования оккупационной власти, насколько удалось немцам укрепить свои позиции, реакция населения на оккупацию, каково ее влияние в социальном и экономическом плане и тому подобные вопросы.

Зимой 1941/42 года советская разведка, по всей видимости, прилагала существенные усилия для получения такой информации, используя огромное количество агентов, среди которых были специально подготовленные члены партии и политработники, а также женщины и дети. Согласно разведывательному донесению немецкой 11-й армии от марта 1942 года, таким агентам поручались задания по сбору следующих сведений: 1) какие заводы были восстановлены и начали работать; 2) есть ли дезертиры и где они находятся; 3) кто из жителей не подчинился приказу об эвакуации; 4) имена старост; 5) имена полицаев.

Хотя партизаны не включены в число агентов, упоминающихся в этом донесении, предположить, что они тоже использовались в этой связи, можно на основании фразы, с которой начиналось донесение 11-й армии: «Действия советской разведки и партизан часто во многом повторяют друг друга…»

Если донесения командиров немецких полевых частей не содержат упоминаний о сборе партизанами разведывательных сведений политического и экономического характера, подробный список разведывательных заданий в этой сфере прилагается к № 4 «Сводок о партизанской войне». Этот список был подготовлен на основании захваченных немцами советских документов. Представляя собой директиву Центрального штаба партизанского движения по сбору разведывательных сведений, он содержит 172 вопроса, сгруппированных в 21 раздел, и может служить доказательством тех масштабных усилий, которые советское руководство прилагало для получения подлинной картины положения, существовавшего на оккупированных территориях. Следует отметить ряд наиболее интересных вопросов, относящихся к политической, административной, экономической, социальной и культурной сферам.

Организационная структура местной администрации.

Главы наиболее важных органов местной администрации.

Действующие предприятия (заводы, фабрики, частные мастерские).

Положение с коммунальными услугами.

Положение рабочих: регламент работы, продолжительность рабочего дня, заработная плата, условия жизни.

Формы использования земли и методы ведения сельского хозяйства.

Существующие налоги.

Способы сбора налогов.

Какими промышленными товарами и продуктами питания снабжается население?

Функционируют ли в городах начальные и средние школы?

Медицинское обслуживание населения.

Какие издаются газеты и каков их тираж?

Отношение немцев к различным религиозным течениям. Какому отдается предпочтение?

Как решается национальный вопрос на оккупированных территориях?

Отношение городского населения к административным мерам оккупационных властей (рабочих, служащих, интеллигенции, и в особенности деятелей науки и искусства).

Из представителей каких слоев населения состоит вспомогательная полиция?

Вышеперечисленные вопросы дополнялись другими, предназначенными для получения наиболее полной информации о всех сторонах немецкой оккупации.

Заключительные замечания

Вышеприведенные примеры показывают, что разведывательные задания партизан преследовали самые различные цели, начиная от получения простейших разведывательных сведений до выполнения сложных заданий политического характера. К сожалению, в документах не указывается, каким именно заданиям отдавалось предпочтение, и на их основании трудно сделать соответствующий вывод. Тем не менее с большой долей уверенности можно предположить, что в первую очередь партизанские отряды стремились получить разведывательные сведения для обеспечения собственной безопасности, в особенности на ранних этапах войны. Вторым по важности, вероятно, было получение разведывательных сведений, необходимых для проведения военных операций Красной армией, а сбор разведывательных сведений политического и экономического характера по важности стоял на третьем месте. Очевидно, многое зависело от существовавшей обстановки и местных условий. Таким образом, вполне вероятно, что при соответствующих условиях все усилия партизан были направлены на получение разведывательных сведений для Красной армии, а в другие моменты их разведывательная деятельность была сосредоточена на политических вопросах, в особенности когда такая информация оказывалась необходима советскому руководству для ведения психологической войны. Детальный анализ тех основ, которые определяли характер поручаемых партизанам разведывательных заданий и их первоочередность, станет возможен только после привлечения подробной информации об отдельных районах и периодах времени.

Глава 3
Разведывательные операции партизан

Для выполнения различных заданий, кратко охарактеризованных в предыдущем разделе, партизаны постепенно создали хорошо организованную разведку и тщательно продуманную систему безопасности. Эту систему можно сравнить с концентрическими окружностями. Первыми, расположенными близко к центру, являлись часовые и передовые посты, обеспечивавшие охрану убежищ и лагерей партизанских отрядов.

«Меры безопасности зависят от размера и мощи отряда. Они всегда направлены на окружение всего лагеря и осуществляются на основе наблюдения. Задача отряда – избежать встречи с противником и остаться необнаруженным. В любой обстановке наблюдательные посты должны выставляться вдоль дорог и троп, по которым отряд движется к своему лагерю. Это является необходимым, потому что отряд может преследоваться войсками обнаружившего его противника. Если существует опасность обнаружения отряда, часовые должны предупредить об этом условленными сигналами. Для выполнения этой задачи в отряде выделяются специальные часовые. Часовые могут использовать сигнальные ракеты, но огнестрельное оружие лишь в исключительных случаях и только тогда, когда они уверены, что прикрываемый ими отряд способен отойти, не вступая в бой».

Следующими были разведчики, которые являлись членами партизанского отряда или людьми, тесно связанными с ним. Они служили, как говорилось в одной из советских директив, «глазами и ушами» командира отряда и собирали большую часть сведений. Судя по подробно описанным в предыдущем разделе заданиям разведчиков, ясно, что они являлись ядром разведывательной сети партизан.

И наконец, отряды имели прикрытие из внешнего кольца осведомителей, находившихся в городах, поселках и деревнях. По большей части такие осведомители не являлись постоянными агентами и часто ничего не знали о местонахождении партизанских отрядов. Они поддерживали контакты с партизанами через связных и предупреждали отряды о планах и передвижениях немцев.

«Желательно, чтобы каждый отряд имел осведомителей в населенных пунктах, оккупированных противником. Через них необходимо получать важнейшие сведения о противнике и его целях, а при случае пополнять запасы. Для этой цели [действовать в качестве осведомителей] необходимо подбирать людей, вызывающих у противника наименьшие подозрения (стариков, женщин, подростков и т. д.), с тем чтобы иметь к ним доступ в период боевых действий. Особое внимание при связи с такими осведомителями следует уделять тому, чтобы им ничего не было известно о местонахождении отряда».

На характер сети партизанских осведомителей указывает сообщение партизана, взятого в плен подразделением СС в начале 1943 года: «Партизан из местных жителей собирают в разведывательные отряды и отправляют посещать своих живущих в округе родственников для сбора информации. Родственники и знакомые партизан представляют собой настоящую сеть осведомителей для отрядов. Объединение партизан из местных жителей в разведывательное подразделение гарантирует безопасность сети осведомителей…»

Жители деревень, работавшие в городах, также использовались в качестве осведомителей: «Во многих случаях наблюдается существование сети осведомителей в деревнях, расположенных поблизости от базы партизан. Также удалось выяснить, что шпионажем занимаются люди, живущие в округе, и те, кто работают в небольших городах и возвращаются в свои деревни по воскресеньям. Там они передают собранную информацию отрядам и получают новые задания. Такая система весьма эффективна и не связана с риском для противника».

Лица, завербованные в разведывательную сеть партизан, давали торжественную клятву:

«ОБЯЗАТЕЛЬСТВО ПАРТИЗАНСКОГО ИНФОРМАТОРА

Я … обязуюсь:

1. Сообщать обо всех людях и группах, занимающихся шпионажем против Красной армии и партизанского движения.

2. Сообщать все наблюдения о противнике и его технике.

3. Честно и добросовестно выполнять все задания, порученные мне начальником разведывательного отдела.

4. Никогда никому не сообщать о моей связи с разведывательным отделом.

5. В целях безопасности подписывать все донесения присвоенным мне кодовым именем.

Если я не выполню порученное мне задание, я буду расстрелян».

Немецкие документы не содержат исчерпывающей информации о принципах отбора партизанами агентов для выполнения разведывательных заданий. Но можно предположить, что для этого существовали по меньшей мере два критерия: 1) агент должен был быть хорошо знаком с местными условиями; 2) он должен был иметь хорошее прикрытие, то есть иметь возможность свободно передвигаться и привлекать к себе как можно меньше внимания. Именно в силу последнего обстоятельства партизаны широко использовали женщин, детей и стариков, о чем свидетельствует приведенная выше цитата из донесения начальника полевой жандармерии. Ряд других донесений также подтверждают это. В марте 1942 года командование тыла немецкой 4-й армии сообщало: «Они [партизаны] обладают отличной разведывательной службой, для которой они предпочитают использовать женщин и детей, с тем чтобы не вызывать подозрений». В донесении 339-й дивизии за тот же период отмечается: «Маленькие дети и старики, кажущиеся совершенно безобидными, являются лучшими агентами. Через них они [партизаны] постоянно получают сведения о предстоящих операциях и имеют возможность уклониться от столкновений».

221-я дивизия немцев получила от дезертировавших партизан сведения о том, что в одном случае 14-летний мальчик собрал подробные сведения о существующей обстановке для партизанского отряда, планировавшего нападение на строительную часть немцев. Высоко оценивая разведывательную службу партизан, командование тыла 2-й танковой армии сообщало следующее о людях, используемых партизанами в качестве агентов: «Их источниками информации являются разведчики, симпатизирующее партизанам население, женщины, дети или агенты, переодетые в немецкую военную или железнодорожную форму…»

Партизан, захваченный в плен 83-й пехотной дивизией в мае 1942 года, сообщил, что его отряд использовал в качестве агентов двадцать женщин. Даже калеки и физически неполноценные люди использовались для разведки: «Пользуясь доверчивостью немецких солдат, советские партизаны часто использовали в качестве агентов калек. Известны также случаи, когда физически здоровые люди маскировались, накладывая повязки или нанося себе увечья». Аналогичное сообщение содержалось и в отчете начальника полевой жандармерии за период с июля 1942 по март 1943 года: «Противник все чаще использует калек, в особенности лиц с ампутированными конечностями, в качестве агентов, поскольку считается, что такие лица вызывают меньше подозрений и не будут задержаны во время проверок…»

Однако на вопрос о том, насколько активно местное население помогало партизанам в их разведывательных операциях, не столь легко ответить. В немецких донесениях, ряд из которых процитирован выше, дается понять, что такая помощь была довольно значительной и широко распространенной. В 1942 году начальник полевой жандармерии сообщал, что, даже несмотря на существование угрозы смертной казни для лиц, помогающих партизанам, кое-кто по-прежнему был готов рисковать и оказывал им поддержку различными путями.

С другой стороны, большинство немецких донесений 1941 и 1942 годов характеризуют население на оккупированных территориях как дружественно настроенное по отношению к немцам и даже готовое помогать им в борьбе с партизанами. Например, многие выражали готовность стать осведомителями немецких разведывательных подразделений. В результате последовавшего развития событий, которые не рассматриваются в данной главе, отношение населения изменилось, но даже тогда более типичным по отношению к немцам было скорее молчаливое безразличие, чем открытая враждебность. Можно предположить, что в этих условиях и в силу того, что выполнение разведывательной работы для партизан было сопряжено с огромным риском, лишь наиболее активные и преданные советскому режиму лица добровольно соглашались на такую деятельность, а другие лишь стремились получить гарантии личной безопасности, необходимые им после восстановления советской власти. Что же касается остальной части населения, то партизаны могли рассчитывать лишь на ее пассивный нейтралитет или, в лучшем случае, на предупреждения в случае грозящей им опасности. В захваченном датированным сентябрем 1941 года советском документе, содержавшем инструкции советским агентам и описание условий, в которых им предстояло действовать, говорилось: «…среди населения есть много элементов, симпатизирующих партизанскому движению и советскому режиму. Но, опасаясь последствий, они действуют с большой осторожностью. Так, например, наши агенты получали сигналы покинуть деревню, когда в ней находились немцы; их снабдили продовольствием… и посоветовали уходить, поскольку иначе их могли захватить немцы…»

Население не всегда было столь лояльно к советскому режиму, тем не менее остается фактом то, что партизаны могли рассчитывать на пассивную, а иногда и активную поддержку населения, о чем свидетельствует, например, следующее донесение немцев из Брянской области: «Запуганное партизанами население не выдает никого и не разглашает никаких сведений. В большинстве случаев информацию можно получить лишь путем постоянных уговоров и заверений в том, что мы хотим помочь. В принципе население, в особенности женщины, девушки и дети в деревнях, редко посещаемых немцами, симпатизируют партизанам, которые даже предлагают вознаграждения за особо ценные разведывательные сведения…»

Подобное положение создавало проблему, с которой немцы пытались бороться несколькими путями. Автор процитированного выше донесения, офицер разведки немецкой тыловой дивизии, предлагал расстреливать всех лиц, застигнутых за пределами мест их проживания. Менее радикальным, но широко используемым методом было ограничение передвижения гражданского населения, в особенности ночью и в районах, расположенных близко к фронту. Директивой Верховного командования немецкой армии от октября 1941 года было приказано установить строгий контроль за дорожным движением гражданских транспортных средств. Еще до этого, в сентябре 1941 года, командование 9-й армии ввело комендантский час и установило запретные зоны: «а) жителям запрещено покидать места их проживания в темное время суток (то есть через час после захода солнца и за час до восхода); б) вдоль железнодорожных линий жителям запрещено заходить в полосу шириной один километр по обе стороны от насыпи, за исключением необходимости прохода по общественным дорогам или проведения полевых работ».

Во многих немецких приказах также подчеркивалась угроза безопасности, возникавшая в результате существования возможности относительно свободного передвижения для гражданского населения, что вынуждало командование запрещать такое передвижение. Один из самых строгих приказов был выпущен командованием тыла 4-й армии в октябре 1941 года: «Свобода передвижения во всей тыловой зоне армии запрещена. Все лица призывного возраста (от 17 до 65 лет), которые в дневное время передвигаются между населенными пунктами, должны быть задержаны и отправлены в лагерь. По гражданским лицам, замеченным ночью на шоссе или открытой местности, будет открываться огонь…»

Положение ухудшилось, когда зимой 1941 года потери немцев возросли, многие участки фронта оказались оголенными и на линии фронта образовались большие бреши. Это сделало значительно более легким проникновение и переход линии фронта, на что было указано командованием 4-й армии в феврале 1942 года: «[Русские] видят, что происходит на нашей стороне, а то, чего они не видят или с чем не сталкиваются напрямую, они узнают от своей отлично организованной разведывательной службы. Поскольку у нас не существует непрерывной передовой линии фронта, стало возможным дорожное движение с советской стороны и в обратном направлении, и этим широко пользуются для перехода линии фронта. Происходит проникновение новых партизанских отрядов и выброска русских парашютистов, принимающих на себя командование…»

Слабые места на фронте, в особенности на стыках между корпусами и дивизиями, использовались не только для проникновения советских агентов, но и для нанесения ударов при попытках прорыва. Информацию о таких слабых местах, согласно донесению 2-й танковой армии немцев, получали от местных жителей: «Стало известно, что русские широко пользуются сведениями, полученными от местных жителей. Неоднократно отмечалось, что противник имеет точные сведения о слабых местах на нашей линии фронта и часто выбирает стыки между корпусами и дивизиями для нанесения ударов. Поэтому передвижение жителей вблизи линии фронта должно быть прекращено всеми возможными средствами».

По всей видимости, запрещение свободы передвижения гражданского населения оказалось эффективной мерой, сдержавшей размах разведывательных действий, проводимых кадровыми советскими агентами и партизанами. В октябре 1942 года в донесении 3-й танковой армии говорилось: «Запрещение передвижения гражданского населения оказалось эффективным средством для сдерживания враждебных банд и проникновения вражеских агентов».

Помимо ограничения передвижений гражданского населения и введения комендантского часа немцы также организовали строгую регистрацию жителей всех населенных пунктов с целью выявления находящихся среди них партизан и советских агентов. Суммируя результаты ограничения передвижения и предпринятые немцами меры по контролю за ним, начальник полевой жандармерии в середине 1942 года заявлял:

«Назначение надежных старост и полицейских из местных жителей в населенные пункты, недавно очищенные от партизан, оказалось эффективным средством для предотвращения формирования новых партизанских банд в этих населенных пунктах и прилегающих к ним лесах. Старосты и полиция во взаимодействии с немецкими войсками, подразделениями полевой жандармерии и военной полиции тщательно следят за «усмиренными» районами, обращая особое внимание на проверку и регистрацию всех лиц, прибывающих в данные районы.

С целью уменьшения опасности, возникающей в результате миграции населения, полевая жандармерия постоянно проводит крупномасштабные проверки. С их помощью удалось выявить, что среди мигрирующих масс населения, состоящих из эвакуируемых, беженцев и спекулянтов, находится большое количество партизан и агентов противника.

Положительные результаты дали и проверки прохожих на улицах».

Часть шестая
Авиация в партизанской войне
Герхард Уайнберг

Введение

Использование авиации для организации, поддержки и управления партизанским движением стало одним из главных нововведений в войне на востоке. Использование современной техники в сочетании с примитивной формой ведения войны позволило советскому Верховному командованию превратить партизанское движение в военное и политическое орудие, обладавшее огромной мощью. Целью данной главы является рассмотрение методов и успехов, достигнутых партизанами за счет поддержки с воздуха, а кроме того, для полноты картины в ней рассматривается использование немцами авиации для борьбы с партизанами.

Хотя немецкие военно-воздушные силы начали войну с СССР, уступая противнику по количеству самолетов, они были оснащены самолетами, превосходящими советские, имели значительно больший опыт, и их организация была намного более эффективной. Эти два фактора – превосходство в технике и больший опыт – в сочетании с неожиданностью нападения и захватом большого количества советских аэродромов позволили люфтваффе в первые месяцы войны добиться превосходства в воздухе. Но с октября 1941 года немецкие военно-воздушные силы начинают испытывать постоянно усиливающиеся трудности. Нехватка опытных летчиков и машин взамен сбитых, все возрастающие нагрузки, увеличение протяженности линий коммуникаций и численное превосходство в самолетах советской стороны – все это способствовало переменам к худшему. Поэтому немцы каждый раз могли добиться превосходства в воздухе лишь на каком-то одном из фронтов за счет концентрации своих сил. Немецкая стратегия в 1942 году основной акцент делала на ударах по Сталинграду и Кавказу на Южном фронте, тем самым немцы оказывались вынужденными перебрасывать самолеты с центрального фронта, за линией которого находились главные центры партизан. К этому времени и в значительно большей степени в последующие два года возраставшая мощь советских военно-воздушных сил позволила Советскому Союзу добиться превосходства в воздухе на большей части всего Восточного фронта. Если подразделения немецких военно-воздушных сил неоднократно отводились с Восточного фронта при возникновении угрозы в других местах (Средиземноморский театр военных действий, налеты авиации союзников на Германию), то советские военно-воздушные силы наращивали свою мощь за счет поставок британских и американских самолетов. Компенсировать негативное влияние такого стечения неблагоприятных обстоятельств не смогли усилия немцев по увеличению выпуска самолетов, возросшее использование устаревших машин и расчеты на авиацию стран-сателлитов Германии.

Следует учитывать и ряд специфических факторов, оказавших влияние на войну в воздухе на востоке. Упорное стремление немцев удерживать районы, окруженные Красной армией, оказывалось тяжелым бременем для немецких военно-воздушных сил, вынужденных выделять значительное количество самолетов для снабжения находящихся в таких районах войск. Большая протяженность линии фронта и относительно короткие расстояния для полетов советской авиации значительно осложняли перехват немецкими истребителями самолетов противника. К тому же отсутствие эффективной системы оповещения давало возможность советской стороне использовать являвшиеся устаревшими по западным меркам самолеты.

Все эти факторы благоприятствовали Советам и мешали немцам. Поэтому превосходство советской авиации в партизанской войне отнюдь не удивительно. Но судьба войны на Востоке все же решалась на суше; и именно способность Красной армии заставить немцев отступать позволила советским военно-воздушным силам внести тот вклад, который рассматривается в данной главе.

Глава 1
Роль авиации в формировании партизанских отрядов и управлении ими

В 1941 году советское правительство в значительной мере рассчитывало на призванных организовывать партизанские отряды офицеров, доставлявшихся по воздуху в районы действий партизан, хотя это и происходило не в таких крупных масштабах, как на более поздних этапах войны. Таким образом можно было частично исправить положение, возникшее в захваченных противником районах; появлялась возможность призывать на службу отрезанных от своих частей солдат Красной армии и брать под контроль уже существовавшие небольшие группы партизан.

Другим немаловажным фактором, влиявшим на положение в оккупированных регионах в 1941 году, было воздействие авиации на общее отношение населения к советскому режиму. Появление «людей из Москвы», несомненно, служило напоминанием о том, что «длинная рука» советского режима по-прежнему дотягивается до мест, покинутых Красной армией. В стране, где партизанская война по большей части организовывалась извне (в отличие от Югославии, например), авиация имела важное значение для формирования партизанского движения, и не только потому, что многих его руководителей нужно было доставить по воздуху, но еще и потому, что было необходимо продемонстрировать не проявлявшему активности населению сохранившуюся мощь советского режима.

В последующие годы время от времени по тем или иным причинам возникала необходимость реорганизации партизанского движения на местах. Так, группа партизанских отрядов в одном районе могла понести крупные потери в результате проводимых немцами операций, или руководство группой отрядов могло быть уничтожено неожиданным ударом противника. Иногда действия партизан в том или ином районе могли не оправдывать ожиданий советского руководства. В таких случаях авиация являлась одним из средств, позволявших возродить или реорганизовать партизанское движение в таких районах. В основном такие ситуации возникали в результате проводимых против партизан операций или являлись следствием процессов, происходивших внутри партизанских отрядов; в дальнейшем они будут рассматриваться именно в двух этих категориях.

В главных партизанских центрах немцы периодически проводили крупные операции против партизанских отрядов. В таких случаях в район перебрасывались дополнительные силы, которые использовались в течение короткого периода времени для вытеснения партизан. Обычно такие операции вызывали потери среди партизан, которые, разбившись на небольшие группы, стремились рассеяться по большой площади. После возвращения немецких войск в свои опорные пункты или в те части, откуда их на время перебрасывали, партизаны пытались переформировать свои отряды на той же территории. Для этого требовалось найти замену погибшим бойцам и командирам, повысить боевой дух и вновь сделать боеспособными переформированные отряды. Это являлось нелегкой задачей. В таких условиях советской авиации поручалось задание доставлять по воздуху новые командные кадры и личный состав для понесших потери отрядов, а также снабжать их оружием и боеприпасами.

Имеющиеся свидетельства отчетливо указывают на важную роль авиации в возрождении партизанского движения в ряде районов, которые, по мнению немцев, им успешно удалось очистить от партизан. Так, доставляемое по воздуху подкрепление позволило быстро реорганизовать партизанское движение в районе озера Полисто после проведения там немцами операции в конце лета 1942 года и повторно сделать то же самое после последовавшей вслед за этим операции немцев в том же районе. Широкое использование авиации оказалось определяющим в быстром возрождении партизанского движения в Брянской области после проведения там немцами операций Vogelsang («Птичье пение»), Nachbarhilfe («Соседская помощь») и Zigeunerbaron («Цыганский барон»). Летом и осенью 1943 года, после проведения немцами крупных операций Kugelblitz («Шаровая молния») и Maigewitter («Майская гроза») на севере Белоруссии, советская авиация доставляла по воздуху личный состав и оказывала другие виды поддержки для возрождения партизанского движения. Аналогичным образом, значительные усилия прилагались в течение всей второй половины 1942 и в начале 1943 года для оживления партизанского движения в районах к востоку от Смоленска, пострадавших в результате крупной немецкой операции против партизан, получившей название Hannover («Ганновер»). В данном случае все попытки потерпели провал.

Различные результаты советских попыток по реорганизации партизан в районах проведения операций против них объясняются характером операций немцев. В тех районах (например, в Брянске), где операциям немцев главным образом удавалось рассеять партизан и где убитыми, о которых сообщалось в немецких донесениях, являлись в основном не партизаны, а местные жители, реорганизация партизанского движения за счет доставки подкрепления была относительно простой задачей. Однако, когда немцы делали различия между партизанами и населением (а единственным примером этого является операция в Смоленской области) и когда в результате большую часть партизан удавалось уничтожить или взять в плен, переброски подкрепления было недостаточно. В таких случаях лишь массовый приток новых бойцов мог помочь созданию боеспособных сил, поскольку было необходимо не оживить партизанское движение, а скорее создать его заново. (Так, например, когда один из партизанских отрядов на Кавказе распался, его целиком заменили группой, присланной в качестве подкрепления.) Упомянутые операции в Белоруссии представляют собой промежуточный вариант; там немцы сосредоточили основные усилия на партизанах, но окончательный исход попыток по возрождению партизанского движения трудно определить, поскольку Красная армия освободила этот регион вскоре после того, как начали предприниматься такие попытки.

Глава 2
Поставки и подкрепления

Военные поставки

1. Начало войны – декабрь 1941 г.

Большая часть запасов оружия, боеприпасов и снаряжения, попавших к партизанам в 1941 году, была получена из находящихся на местах полевых складов, оставленных отступающими частями Красной армии, а также пополнена техникой, брошенной на полях сражений окруженными советскими войсками. Часть оружия поступала через образовавшиеся на линии фронта бреши, такое оружие в основном принадлежало людям, перебрасываемым для вступления в партизанские отряды. Достаточно достоверным можно считать, что девять десятых всего полученного партизанами в 1941 году оружия и боеприпасов шло из вышеупомянутых местных источников, а одна десятая была доставлена по воздуху^[296].

Осуществляемые в 1941 году операции по поставкам авиацией оружия и снаряжения можно разделить на две категории. Большую часть оружия и боеприпасов имели с собой люди, забрасываемые самолетами в партизанские отряды; часто одновременно дополнительное количество оружия и боеприпасов сбрасывали на парашютах. Тем самым личный состав оказывался не только обеспечен оружием, но и имел возможность создавать запасы. Второй разновидностью поставок являлись поставки оружия и боеприпасов как сброшенным на парашютах группам, так и группам, созданным ранее на оккупированной территории. Этот тип поставок был крайне важен; например, в запросе о поставках по воздуху группы, действовавшей к югу от Ленинграда, настоятельно подчеркивается необходимость поставки взрывчатки, ручных гранат и другого вооружения. Но в целом, судя по тому, что известно об условиях, в которых партизанское движение существовало в 1941 году, поставки по воздуху, хотя и были полезны, не являлись важной составляющей в общей картине снабжения партизан.

2. Январь – июнь 1942 г.

В первые месяцы 1942 года происходит бурный рост партизанского движения. Именно в это время в движение вливается большое количество оказавшихся в окружении солдат и офицеров Красной армии, кроме того, военнослужащих Красной армии направляют к партизанам через линию фронта. Приблизительно за шесть месяцев количество партизан в оккупированных районах возросло с 30 000 до 150 000 человек. Вполне очевидно, что поставка вооружения для таких огромных дополнительных сил представляла проблему, чье успешное решение является одной из главных заслуг всего движения. Хотя проблема поставок в целом не является темой исследования данной главы, уместно будет коротко остановиться на основных источниках поставок. Порядка 50–60 процентов необходимого дополнительного количества оружия и боеприпасов было получено на самой оккупированной территории. Сюда можно отнести сохранившееся у попавших в окружение солдат оружие, а также оружие, захваченное в небольших количествах у немцев; но основную массу полученного «на месте» оружия составляло то, которое партизанам удалось собрать на полях сражений 1941 года, в частности после того, как растаял снег в марте и апреле 1942 года. Около 30 процентов дополнительных поставок представляло собой оружие, имевшееся у людей, присланных для вступления в партизанские отряды. Из этих 30 процентов две трети были доставлены через линию фронта, а одна треть поступила по воздуху. Остальные 10–20 процентов дополнительных поставок были доставлены партизанам советской авиацией. Таким образом, из общего количества оружия, необходимого для партизанского движения, переживавшего в первой половине 1942 года бурный рост, от 20 до 30 процентов его поставок были осуществлены по воздуху. Указанное процентное соотношение, по всей видимости, не отражает всей важности доставленного таким способом оружия, поскольку оно было более высокого качества и его значительную часть составляло автоматическое оружие. Тем не менее если вышеприведенные оценки являются пусть даже приблизительно верными, то из 150 000 действовавших к лету 1942 года партизан три четверти были вооружены оружием, оказавшимся на оккупированной территории или попавшим сюда через линию фронта, а одна четверть имела оружие, которое им сбросили с самолетов или которое находилось у них, когда их самих доставляли по воздуху^[297].

3. Лето 1942 г. – лето 1944 г.

Как уже было отмечено, численность партизанского движения к концу лета 1942 года достигла примерно 150 000 человек. В последующие годы его общая численность, вероятно, возросла и составила чуть более 200 000; после отступления немцев во второй половине 1943 года она снизилась до 150 000 человек и оставалась в таких пределах, когда к концу июня 1944 года летнее советское наступление освободило практически все оккупированные районы^[298]. Если столь значительное количество людей предполагалось продолжать использовать в военных целях, их нужно было обеспечивать в большом количестве военными поставками: оружием, боеприпасами, взрывчаткой и минами.

Оружие и боеприпасы

Возросшая в этот период потребность в оружии и боеприпасах объяснялась несколькими причинами. Значительная часть первоначально имевшегося у партизан оружия пришла в негодность. Проводимые немцами против партизан операции, как правило, не вызывали серьезных потерь личного состава, но часто крайне отрицательно сказывались на положении с оружием и боеприпасами: противник захватывал склады, и партизаны теряли большое количество оружия, когда стремились рассредоточиться мелкими группами, чтобы избежать боя. Кроме того, призванные в партизаны местные жители часто вообще не имели оружия. Также постоянно существовала потребность в замене потерянного или выходившего из строя оружия и пополнении запаса боеприпасов. И наконец, тактика партизанской войны во второй и третий год войны на востоке основной упор делала на огневую мощь. Боевые столкновения были непродолжительными, и партизаны во многом зависели от огневой мощи для прикрытия своего отхода, когда им неожиданно приходилось вступать в бой с немцами или когда требовалось нанести противнику тяжелые потери из засад. Также превосходящая огневая мощь требовалась при проведении операций по разрушению линий железных дорог. Поскольку немцы для защиты линий своих коммуникаций, главным образом, полагались на так называемую систему опорных пунктов, партизаны во многом зависели от эффективности стрелкового оружия при нападении на опорные пункты с целью отвлечения внимания, пока группы подрывников минировали рельсы. Все это приводило к тому, что партизаны все больше рассчитывали на использование всех видов автоматического оружия – автоматов, легких и тяжелых пулеметов, противотанковых ружей^[299]. Хотя к лету 1942 года партизаны обладали таким оружием в больших количествах, они постоянно нуждались в замене менее пригодного для использования оружия.

Судя по имеющимся свидетельствам, становится очевидным, что советская авиация в течение этих двух лет бесперебойно снабжала партизан оружием и боеприпасами. В документах упоминаются почти все основные районы действий партизан и неоднократно подчеркивается, что среди доставлявшегося по воздуху оружия значительную часть составляло оружие автоматическое^[300]. В этот период доставка оружия через линию фронта по суше проводилась нечасто, поэтому была собрана большая часть брошенного в лесах оружия, пригодного для использования. Кроме того, все оружие, которое партизанам удалось захватить у немцев или получить от перешедших на их сторону коллаборационистов, было, скорее всего, очень низкого качества, поскольку тыловые части немцев были вооружены плохо и испытывали нехватку автоматического оружия; вооружение сражавшихся с партизанами частей коллаборационистов было еще хуже. С учетом вышеизложенного вполне правомерными могут оказаться следующие оценки. Из всего оружия и боеприпасов, попавших к партизанам в течение двух лет после лета 1942 года, по меньшей мере две трети были доставлены по воздуху^[301]. В результате к лету 1944 года половина всего вооружения партизан была доставлена по воздуху или являлась оружием, принадлежавшим доставленному самолетами пополнению^[302].

Взрывчатка и мины

Летом 1942 года было положено начало «рельсовой войне». Нападения партизан на контролируемые немцами железные дороги стали одной из характерных особенностей партизанской войны; усилия по разрушению транспортной системы немцев оставались наиболее важной частью партизанских действий вплоть до отступления немецких войск с территории СССР. В меньшей степени партизаны занимались минированием шоссейных дорог, используемых немцами для снабжения своих армий. Эти действия требовали крупных поставок взрывчатки и мин. Удовлетворить потребность в них из имевшихся на местах запасов или путем захвата у противника можно было лишь в незначительной степени; их доставка по суше через линию фронта также вызывала трудности, поскольку партизаны обычно были перегружены оружием и боеприпасами. Потому, по всей видимости, до 90 процентов взрывчатки и мин приходилось доставлять самолетами. В особенности характерным это было для тех случаев, когда партизанам приходилось координировать свои действия на железных дорогах с операциями Красной армии. Так, например, крупные операции в начале августа 1943 года и 19–20 июля 1944 года (в первом случае было заложено 8600 зарядов, а в втором – 9600 зарядов только в районе действий группы армий «Центр») не могли быть проведены без предварительной доставки взрывчатки по воздуху.

Явная зависимость партизан от поставок по воздуху для ведения их боевых действий упоминается целым рядом источников. Имеющиеся материалы об отдельных отрядах показывают, насколько важен был для них этот способ поставок^[303]. Ряд немецких донесений последних месяцев 1943 года объясняет снижение количества нападений партизан на железные дороги нехваткой взрывчатки, а это, в свою очередь, объяснялось уменьшением поставок по воздуху в результате плохих погодных условий и увеличения потребности в самолетах на фронте. Учащение нападений на железные дороги в 1944 году стало результатом возросшей возможности поставок по воздуху.

4. Специальные средства

Помимо вооружения, советская авиация доставляла партизанам специальные средства. Среди них наиболее важными являлись радиооборудование и батареи питания, представлявшие собой практически незаменимые средства контроля и координации действий. Мы уже упоминали, что многие партизанские командиры, доставленные самолетами в районы партизанских действий, имели с собой рации; ими снабжались также радисты, направляемые самолетами к партизанам. Необходимость снабжать партизан рациями и батареями питания сохранялась в течение всего периода оккупации. Есть свидетельства того, что с начала 1942 года они периодически доставлялись партизанам самолетами. Во время одной из таких доставок из восьми или десяти парашютов немцы захватили пять, среди сброшенных грузов, помимо прочего, находились одна радиостанция, тридцать аккумуляторов и двадцать сухих батарей. По приказу Сталина от марта 1943 года радиооборудование для партизан должно было доставляться только по воздуху.

Среди прочего партизанам сбрасывали с самолетов компасы и карты, а в отдельных случаях запасные части для танков и оптические прицелы для противотанковых орудий. Иногда на парашютах доставляли запасные части для поврежденных самолетов и горючее для имевшихся у партизан грузовиков и танков; для этой цели использовались контейнеры особых типов.

Продовольствие

Обеспечение достаточными запасами продовольствия являлось сложной проблемой для партизан на протяжении всей войны. Немцы проводили крупные реквизиции, для которых существовали квоты, аналогичные введенным ранее советским режимом; помимо этого, солдаты обеих армий – в начальный период войны это были в основном немцы – занимались конфискацией продовольствия для собственных нужд. Такое положение являлось типичным для всех оккупированных регионов. Партизаны испытывали особые трудности, поскольку основная их часть действовала в районах России и Белоруссии, в которых и в мирное время наблюдалась нехватка продовольствия.

Несмотря на эти трудности, предполагалось, что партизаны должны полагаться на реквизицию продовольствия у местного населения. По воздуху продовольствие доставлялось в очень небольших количествах, и в большинстве случаев его доставка проводилась с целью укрепления морального состояния (присылали, например, шоколад и водку). Вместе с тем, хотя и нерегулярные, поставки по воздуху таких продуктов, как сахар, соль, колбаса, являлись дополнением к недостаточному и часто крайне однообразному рациону питания партизан.

Однако существовало два вида ситуаций, когда поставки продовольствия по воздуху осуществлялись в крупных масштабах. Первая из них возникала тогда, когда в силу географических условий у партизан не было возможности получать продовольствие путем реквизиции. В качестве известного нам примера можно привести Крым, где партизаны находились в гористой местности, а в прилегавших к ней сельскохозяйственных районах проживала этническая группа (крымские татары), крайне враждебно относившаяся к советскому режиму и широко сотрудничавшая с немцами. Когда в результате проводимых немцами операций партизаны лишились своих первоначальных запасов продовольствия, почти две тысячи партизан, продолжавших действовать в горах, оказались в очень сложном положении. Они сильно страдали от голода; в захваченных советских документах отмечены даже случаи людоедства. Поскольку советское Верховное командование, по всей видимости, было заинтересовано в сохранении партизанского движения в Крыму, оно прибегло – наряду с поставками оружия и боеприпасов – к поставкам по воздуху продовольствия. Существуют свидетельства, что такие поставки продолжались в течение по меньшей мере двух лет и партизаны во многом зависели от этих поставок^[304]. Положение в Крыму, разумеется, изменилось, поскольку советский режим в качестве наказания крымских татар выбрал их насильственную высылку. Но тот факт, что партизанское движение удалось сохранить в таких крайне неблагоприятных условиях, весьма примечателен и является свидетельством того, что авиация была способна устранить обстоятельства, мешающие существованию партизанского движения.

Второй разновидностью ситуации было положение, связанное с временной нехваткой продовольствия в главных районах партизанских действий. Хотя имеющейся информации не вполне достаточно для обобщения, представляется вполне вероятным, что в любом районе с относительно низким уровнем производства продовольствия (а в силу своего болотистого, гористого или лесистого характера такая местность обычно наиболее пригодна для партизанской войны) наступает время, когда истощение запасов продовольствия доходит до такой точки, что становится необходимым либо радикально сократить количество партизан, либо снабжать их в больших количествах продовольствием. Этот процесс, несомненно, был ускорен осуществлявшимися в крупных масштабах грабежами, сопровождавшими почти все проводимые немцами против партизан операции, в результате которых можно было не только обеспечить продовольствием себя, но и лишить его партизан. При уклонении партизан от боя немецкие войска и сопровождавшие их команды по сбору продовольствия, как правило, имели возможность занять ранее контролируемый партизанами район и вне зависимости от того, удалось им или нет уничтожить значительное количество партизан, могли угонять скот и забирать или уничтожать продовольствие. В начале 1943 года немцы также стали использовать операции против партизан для крупномасштабного набора рабской рабочей силы, в результате чего многие крестьяне, чьим трудом на полях в конечном счете могли воспользоваться партизаны, были насильственно отправлены в качестве рабов в Германию.

В двух основных районах действий партизан положение с продовольствием в 1943 году значительно ухудшилось. Уже в начале этого года приходилось доставлять по воздуху крупные партии продовольствия партизанам Брянской области, а к лету 1943 года крупномасштабные поставки продовольствия по воздуху стали необходимостью. Поскольку советские войска заняли этот регион в конце лета 1943 года, эффективность подобных мер в долгосрочном плане трудно определить. В другом регионе, в окрестностях Витебска на севере Белоруссии, вырисовывается более четкая картина. После проведения немцами операций Kugelblitz и Maigewitter возникла серьезная нехватка продовольствия. Пономаренко, начальник штаба партизанского движения, посетил этот район с инспекционной проверкой и, выявив нехватку продовольствия, приказал доставлять его партизанам по воздуху. Немцы вскоре отметили значительно увеличившееся количество полетов и предположили на основании «надежной информации», что целью этих полетов, главным образом, была доставка продовольствия. Эта помощь позволила продержаться части партизан в данном регионе, хотя последующее сокращение численности и количества отрядов там свидетельствует о том, что доставлявшегося по воздуху продовольствия оказалось недостаточно для сохранения прежней мощи партизанского движения. Тем не менее продолжение партизанских действий в данном регионе указывает на то, что советская авиация помогла сохранить этот один из наиболее важных центров партизанской войны.

Одежда

Считалось, что партизаны должны обеспечивать себя одеждой в районах проведения своих операций. Поставка одежды по воздуху осуществлялась в отдельные районы, такие как, например, Крым, или была ограничена отдельными предметами одежды, которые партизанам было трудно или невозможно достать на местах. По всей видимости, среди прочего наиболее важна была обувь. Большое количество маршей, часто в самых сложных условиях местности, было присуще большинству партизанских операций, а хорошая обувь, к сожалению, была наиболее дефицитным товаром в Советском Союзе. Обеспечение пригодной для суровых военных условий обувью, таким образом, являлось особо животрепещущей проблемой. Различные свидетельства указывают на то, что те, кто осуществлял руководство поставками по воздуху, были хорошо осведомлены об этой нехватке и партизанам доставлялось значительное количество обуви. Крайне важное значение имела и зимняя одежда. Полк под командованием Гришина, один из крупных «кочующих» отрядов, запросил и получил по воздуху партию зимней одежды на зиму 1942/43 года. Таким образом, хотя партизанам, как правило, приходилось самим добывать себе одежду, осуществлявшиеся от случая к случаю поставки одежды по воздуху были желанным и крайне полезным дополнением.

Глава 3
Особые аспекты поддержки с воздуха

Боевая воздушная поддержка партизанских операций

В ряде случаев существовала настолько тесная координация действий партизан с операциями советской авиации, что можно говорить о боевой воздушной поддержке. Существовало два вида операций авиации: оказание партизанам поддержки с воздуха путем атак противника и обеспечение партизан дополнительными ресурсами для оказания отпора противнику.

В тактическом плане советская авиация могла оказывать поддержки несколькими путями. От случая к случаю партизаны обращались по радио с просьбами о бомбардировке деревень с враждебно настроенным населением и деревень, где, по их сведениям, находились немецкие части. Отмечен случай, когда самолет атаковал немецкий состав, сошедший с рельсов в результате произведенного партизанами взрыва. В марте 1943 года возник советский план по уничтожению бригады Каминского – коллаборационистской организации, пользовавшейся административной автономией в нескольких районах на юге Брянской области; для осуществления операции предполагалось совместное использование атаки партизан и налета советской авиации. Немцы раскрыли этот план, и он был выполнен лишь в части проведения налета. В начале 1943 года города поселки Брянской области, где находились штабы немецких частей, неоднократно подвергались бомбардировкам. А в апреле 1944 года особое десантное подразделение Красной армии было выброшено на парашютах для оказания поддержки партизанским отрядам, намеренным атаковать несколько имевших отряды самообороны деревень. Других примеров подобных действий не обнаружено. Несомненно, что их было больше, но вполне очевидно, что такое сотрудничество осуществлялось в незначительном масштабе и не имело важного значения для проводимых партизанами операций. Тем не менее немцы были обеспокоены возможностью проведения партизанами атак на их опорные пункты – в особенности на мостах – после того, как личный состав немцев скрывался в убежище, опасаясь налета авиации. Чаще самолеты советских военно-воздушных сил пытались оказать помощь партизанам при проведении немцами против них крупных операций. Налетами на немецкие штабы, линии снабжения и колонны войск самолеты стремились ослабить оказываемое на партизан давление и дать им возможность вырваться из окружения. Сообщения о таких действиях авиации содержатся в донесениях по поводу почти всех крупных операциях против партизан, а также о нескольких операциях не столь крупного масштаба. Однажды в течение одной ночи задание по поддержке партизан выполняли 156 самолетов, но, как правило, эти боевые операции советской авиации против сражавшихся с партизанами сил немцев не имели большого успеха. Причинами этого были различные факторы. В большинстве случаев количество самолетов было настолько мало, что иных результатов, кроме повышения боевого духа партизан, вряд ли можно было ожидать. Когда количество таких заданий увеличилось, ряд других факторов, присущих различным ситуациям, снижал шансы на успех. Операции немцев против партизан обычно представляли собой сконцентрированные атаки на крупные районы, находившиеся в руках партизан. Многочисленные небольшие подразделения немецких войск, образовав широкий круг, начинали медленно продвигаться к центру, прочесывая местность в поисках партизан в надежде вынудить их вступить в бой, когда те окажутся загнанными в угол. Небольшие группы немецких солдат, двигавшиеся по лесистой местности, вряд ли представляли собой многообещающие цели для атак с воздуха. Вероятно, это было и трудновыполнимой задачей в техническом плане. Хотя партизаны и имели возможность поддерживать связь с самолетами по радио, в напряженных условиях проведения операций связь вряд ли функционировала настолько хорошо, чтобы удавалось координировать действия советской авиации с попытками прорыва партизан.

Другой разновидностью поддержки авиации была транспортировка по воздуху оружия и боеприпасов партизанским отрядам, испытывавшим недостаток в них в результате операций немцев. В таких случаях партизаны часто запрашивали оружие и боеприпасы по радио. В октябре 1943 года полк под командованием Гришина оказался в крайне трудном положении в результате проводимой против него немцами крупной операции. Когда просьбы отряда о доставке по воздуху оружия и боеприпасов не были услышаны, такая просьба была направлена напрямую Сталину. «Мы находимся в окружении вот уже шесть дней… У нас нет ни продовольствия, ни боеприпасов. Десять дней мы просили вышестоящее командование о помощи. Мы ничего не получили… Просим оказать нам помощь». После этого доставка по воздуху была обещана, и немцы отметили, что оружие и боеприпасы действительно сбрасывались на парашютах. Несколько подобных случаев произошли в таких крупных районах партизанских действий, как Брянский лес и северная часть Белоруссии. В последнем случае воздушные поставки велись во время крупной немецкой операции против партизан в районе Лепеля в начале 1944 года, количество вылетов самолетов достигало сотни за одну ночь.

Ценность таких поставок в кризисных ситуациях, несомненно, была велика и в тактическом плане, и в плане повышения морального духа партизан. Однако кажется маловероятным, чтобы они могли оказать влияние на исход проводимых немцами операций. Хотя отряду Гришина удалось вырваться из окружения, партизаны в районе Лепеля потерпели крупное поражение. Без подробного изучения оперативной ситуации в каждом отдельном случае трудно дать однозначный ответ на вопрос о важности поставок по воздуху.

Обусловленные поддержкой с воздуха ограничения

Поддержка с воздуха, видимо, накладывала определенные ограничения на действия партизан, в частности, снижала мобильность отрядов из-за необходимости оставаться вблизи временных аэродромов, не позволяла использовать местность, непригодную для аэродромов, а также вызывала необходимость выделения нарядов для их охраны. Но в целом, за небольшим исключением, проводимые немцами операции против партизан не имели успеха и им не удавалось очистить от партизан главные центры партизанских действий. Поэтому партизаны получали возможность возвращаться в прежние районы и возобновлять использование своих старых аэродромов^[305]. Поскольку большинство партизанских отрядов действовало на определенной части оккупированной территории, проблема снижения мобильности возникала лишь в исключительных случаях. Так, например, одному из партизанских отрядов, пытавшемуся избежать столкновения в момент проведения немцами крупной операции, пришлось задержаться, получив приказ, предписывающий продолжать охрану аэродрома, на который ожидалось прибытие самолетов. В другом случае один из «кочующих» отрядов выделил ряд подразделений для оказания помощи по защите находившегося на замерзшем озере крупного аэродрома, куда должны были быть доставлены оружие и снаряжение для проведения рейда в глубь оккупированной немцами территории^[306].

Нет указаний и на то, что условия местности, необходимые для аэродромов, представляли особую проблему. Зимой с этой целью использовались замерзшие водоемы. Летом в тех районах, где велись активные партизанские действия, всегда можно было найти сухие и гладкие открытые пространства для приземления самолетов или открытые водоемы для использования гидросамолетов.

Ясно, что аэродромы было необходимо охранять, но выделение охраны для них не вызывало больших трудностей. Поскольку аэродромы обычно располагались вблизи от штаба бригады или другой крупной партизанской части, задача охраны аэродрома часто возлагалась на штабное подразделение, куда входили люди, осуществлявшие охрану штаба. В отдельных случаях для охраны аэродрома выделялись взвод или рота, которые либо постоянно несли охрану, либо со временем их заменяли другими^[307]. Охрана районов выброски осуществлялась подобным же образом. Учитывая размеры партизанских отрядов во всех тех случаях, о которых нам известно, выделение людей для охраны аэродромов не вызывало существенного оттока личного состава.

Можно предположить, что одной из негативных сторон воздушной поддержки было то, что партизанские отряды становились «избалованными», если их снабжение осуществлялось по воздуху и им самим не приходилось заботиться о своем снабжении. Примеры подобной «избалованности» очень редки. Один из них содержится в дневнике женщины-партизанки, а вторым может служить выпущенный в отряде С. Ковпака приказ, предписывавший членам отряда всеми средствами осуществлять захват оружия и собирать боеприпасы, а не ждать их поставок из Москвы. Впрочем, такие примеры были отнюдь не характерны для партизанского движения в целом.

Усилия немцев по противодействию поддержке партизан с воздуха

1. Перехват самолетов

Самым обычным способом помешать поддержке партизан с воздуха был перехват советских самолетов. Немцы признали важность авиации в создании партизанского движения лишь после того, как оно разрослось до угрожающих размеров. Только в конце 1942 и начале 1943 года они начали подчеркивать необходимость воспрепятствовать поддержке партизан с помощью авиации. В одном из самых резких заявлений о необходимости такого вмешательства говорилось: «Согласно наблюдениям 221-й дивизии, доставка партизанам оружия и боеприпасов, а также командиров и комиссаров осуществляется самолетами. Недавние наблюдения позволили сделать вывод, что вновь организуемыми отрядами командуют не набранные из местного населения, а доставленные самолетами офицеры и комиссары. Поскольку имеющиеся в распоряжении дивизии силы довольно слабы, уничтожение банд партизан в настоящее время не представляется возможным. В целях уменьшения мощи и снижения боеспособности партизанских банд, а также предотвращения формирования новых необходимо прекратить воздушное сообщение».

В ряде случаев советские самолеты, оказывавшие поддержку партизанам, удавалось сбивать, но в целом немцы не смогли положить этому конец.

2. Ловушки для советских самолетов

Не справившись с задачей перехвата в воздухе самолетов, оказывавших поддержку партизанам, немцы с лета 1942 года начали устраивать ложные аэродромы. Они имитировали используемые партизанами знаки для подачи сигналов советским самолетам с целью вынудить их приземлиться на находящиеся под их контролем аэродромы. Делалось это с особой тщательностью; указания по созданию ложных аэродромов, как правило, предварялись замечаниями о том, что такие аэродромы ранее успешно использовались повсюду. Но имеющиеся свидетельства указывают на то, что значительных результатов удавалось достигать крайне редко. Известны лишь три подобных случая. Один из них имел место в конце мая 1942 года в районе к востоку от Смоленска. За несколько дней удалось захватить или уничтожить семь советских самолетов. Летом 1942 года в Брянской области в ловушку попали два советских самолета. В другом случае немцы захватили партизанский аэродром на севере Украины, и после приземления там советского самолета им удалось взять в плен прибывшего на нем капитана Рузанова, адъютанта начальника Украинского штаба партизанского движения Т. Строкача. Немцам приходилось прибегать к двум способам в попытках заманить самолеты в ловушку. Во-первых, они высылали свои разведывательные самолеты по ночам для выявления используемых партизанами сигналов в данном районе, а затем передавали эту информацию на свои ложные аэродромы. Во-вторых, они пытались захватить партизанские аэродромы в надежде, что советские самолеты будут продолжать приземляться на них.

3. Ложные зоны выброски

Дополнением к ложным аэродромам являлись ложные зоны выброски. Одновременно с устройством таких аэродромов немцы прибегали к использованию подаваемых партизанами ракетами и кострами сигналов, с тем чтобы вынудить советские самолеты сбрасывать контейнеры в занятых немцами районах. В тот же период, когда немцы смогли заманить в ловушку семь советских самолетов в район Смоленска, им удалось заставить советские самолеты сбросить более шестидесяти контейнеров. В дальнейшем подобные попытки в этом районе, видимо, не увенчались успехом. В Брянской области в период проведения операции Zigeunerbaron немецкий полк получал доставляемые партизанам ресурсы четыре ночи подряд, но на пятую ночь вместо них были сброшены бомбы. При проведении другой операции немцы дважды перехватывали доставляемые партизанам контейнеры.

Как и попытки заманивать в ловушки советские самолеты, попытки использовать ложные зоны выброски оказались сравнительно малоэффективными^[308]. Неудачи немцев в стремлении заставить советские самолеты совершать частые ошибки при выброске и людей, и материальных ресурсов, несомненно, являлись следствием недостатка специалистов и необходимого оборудования, а отнюдь не отсутствия благоприятных возможностей.

4. Бомбардировка аэродромов

Не имея возможности полностью вытеснить партизан из районов их скопления, немцы пытались нарушить систему снабжения партизан по воздуху путем бомбардировки их аэродромов. Отмечено несколько случаев таких бомбардировок. В одном из них небольшая группа разведывательных самолетов, регулярно участвовавшая в проводимых против партизан операциях, неоднократно бомбила партизанские аэродромы и однажды даже уничтожила два находившихся на земле самолета. В другом случае немецкие бомбардировщики уничтожили находившийся на замерзшем озере аэродром, сбросив большое количество взрывчатки, сломавшей лед^[309]. В ряде случаев немцы сбрасывали бомбы, которые в течение тридцати дней могли взорваться при прикосновении или толчках. Немцам не хватало самолетов, необходимых для обнаружения партизанских аэродромов и их регулярной бомбардировки. В любом случае вызывает сомнение, что большинство таких аэродромов представляло собой стоящие цели, ибо они не имели ни постоянных взлетно-посадочных полос, ни какой-либо четкой инфраструктуры. Предположения о том, что немцы сбрасывали неисправное оружие партизанам с захваченных советских самолетов, не нашли подтверждения.

5. Система обнаружения

Одной из основных проблем немцев при попытках помешать поддержке партизан с воздуха являлось отсутствие эффективной системы обнаружения. Без такой системы они, по существу, оставались в неведении о том, кто проникал и покидал районы, находившиеся под их контролем; они также не знали местонахождения аэродромов и объемов поставок, получаемых партизанами. Поэтому понятно, что немцы прилагали огромные усилия для получения сообщений о самолетах, парашютистах и подаваемых сигналах ракетами и кострами. Статистическая информация о поддержке с воздуха, собранная немцами, показывает, что система обнаружения, по всей видимости, добилась определенных успехов. Однако постоянные жалобы немцев на невыполнение выделенными для наблюдения подразделениями своих обязанностей – не говоря уже о том, что контролируемые партизанами большие по площади районы не позволяли немцам следить за всей оккупированной территорией, – свидетельствуют, что эта система никогда не функционировала достаточно четко.

В заключение можно отметить, что усилия по противодействию поддержке партизан с воздуха начали предприниматься немцами довольно поздно, и, хотя таким усилиям не откажешь в изобретательности, они никогда не предпринимались в масштабах, соразмерных с самой проблемой. Как правило, поддержка партизан с воздуха находила тех, кому она была предназначена; но если этого даже не происходило, немцы редко были тому виной.

Глава 4
Авиация в борьбе с партизанами

Потенциальные возможности немецкой авиации в борьбе с партизанами были достаточно велики. Кроме противодействия поддержке партизан с воздуха, возможности немцев по использованию авиации для наблюдения за партизанскими отрядами и проведения атак против них были практически неограниченными. Однако у немцев не было достаточного количества самолетов и эффективной системы оповещения для перехвата советских самолетов. Кроме того, если бы воздушные ресурсы немцев позволяли им наносить партизанским отрядам непрекращающиеся беспокоящие удары, само существование партизан оказалось бы крайне сложным. Партизанские формирования были весьма уязвимы для атак с воздуха.

К концу 1941 года немецкое командование на востоке начало признавать, что в борьбе с партизанами авиация имеет важное значение, но положение на фронте в то время не позволило выделить самолеты для борьбы с партизанами. Лишь начиная с весны 1942 года авиацию систематически стали направлять на задания по борьбе с партизанами. К этому времени партизанское движение выросло до таких масштабов, что немцам стоило неимоверных усилий справляться с ним, в особенности ввиду отсутствия у них необходимого количества сил на оккупированной территории. В этих условиях использование авиации в борьбе с партизанами в основном происходило путем выделения небольших групп или даже отдельных самолетов для поддержки проводимых против партизан операций или для атак по известным немцам местам скопления партизан, когда в их распоряжении имелись самолеты, а войск для наступательных действий не хватало. Не следует забывать, что немцы испытывали количественную нехватку самолетов на Восточном фронте в течение всего периода борьбы с партизанами. Эта нехватка накладывала жесткие ограничения на количество и типы используемых самолетов. Основная ставка делалась на небольшие разведывательные самолеты, устаревшие модели учебных самолетов и бомбардировщиков, а также средние бомбардировщики, временно выделяемые для борьбы с партизанами.

Разведка

Для понимания важности воздушной разведки в борьбе с партизанами следует рассмотреть проблемы, с которыми пришлось столкнуться немецким оккупационным силам. Штабы немцев и охранявшие их подразделения находились в крупных городах и самим своим присутствием отпугивали партизан. Гарнизоны сил охраны обычно располагались в небольших городах и имели опорные пункты в деревнях и на стратегически важных пунктах вдоль основных линий коммуникаций. На обширном пространстве между гарнизонами и на некотором расстоянии от основных шоссейных и железных дорог, в особенности в оккупированных частях РСФСР и Белоруссии, немецких войск обычно не было, а количество осведомителей было небольшим. В этих районах партизаны организовывали свои отряды и устраивали лагеря, передвигаясь вдоль дорог лишь в случаях проведения рейдов. Периодически немцы захватывали пленных и получали от них интересующие сведения, но посылать разведывательные группы в такие районы они опасались из-за возможных партизанских засад. Неудивительно, что, как только в конце 1941 и начале 1942 года немцы осознали всю серьезность положения, их командование, ответственное за сохранение безопасности в тылу, потребовало от военно-воздушных сил выполнения заданий по воздушной разведке. В начале 1942 года, когда начались крупные операции против партизан, это требование было повторено. При проведении таких операций немецкие части, проникая на незнакомую территорию и сражаясь с противником, который либо избегал столкновения, либо мог нанести удар с неожиданного направления, оказывались в сложном положении. Их просьбы о поддержке с воздуха в форме воздушной разведки были услышаны и поняты: начиная с проведения операции в районе Бобруйска в марте 1942 года воздушная разведка стала неотъемлемой частью крупных операций против партизан.

С самого начала немецкие отчеты об использовании самолетов для воздушной разведки фиксировали положительный результат. В заключительной части практически любого донесения о крупной операции против партизан был раздел, в котором подчеркивалась важная роль воздушной разведки^[310]. Успехи подобных операций часто объяснялись именно оказанием такого вида поддержки, что вовсе не удивительно, учитывая ту легкость, с какой партизанам удавалось добывать информацию о немцах, и трудности, связанные со сбором немцами информации о партизанах.

Значение этого вида воздушной поддержки возросло, когда партизаны установили контроль над значительной частью территории, а немцам все больше приходилось «прижиматься» к линиям железных дорог. Опыт использования авиации для воздушной разведки лучше всего описан в донесении немецкой дивизии, обеспечивавшей безопасность в районе, простиравшемся от западной части Брянского леса до Днепра.

«В течение некоторого времени в распоряжении дивизии находилось выделенное из Группы тактической разведки 11/12 звено разведывательных самолетов (3 самолета) «Фокке-Вульф-189»^[311] для использования в борьбе с партизанами. Использование дивизией этих самолетов дало такие отличные результаты, что мы обращаемся к вышестоящему командованию с просьбой о постоянном выделении таких разведывательных самолетов в распоряжение дивизий охраны, мотивируя это следующим.

Разведка

Учитывая значительные размеры территории, охраняемой каждой дивизией, и возникающие в результате этого трудности по созданию достаточного количества опорных пунктов, осуществлять постоянное наблюдение за районом (сухопутными войсками) невозможно. Лишь посредством непрерывного использования разведывательных самолетов возможно проводить постоянную разведку всей территории целиком и получать точные сведения о положении противника, в частности в районах временно недоступных для наших войск. Примеры:

партизанские аэродромы к югу от Новозыбкова и Пропойска;

лагеря партизан в лесах к юго-западу от Белинковичей;

появление партизан к югу от Новозыбкова.

Помимо этого, большое значение имеет фактор скорости; проведение разведки можно организовать за несколько минут, и полученные ею сведения доходят до командования частей также очень быстро (переговоры самолетов с землей по радио). В партизанской войне, где положение противника постоянно меняется, такая своевременная и быстрая разведка приобретает огромную важность. Операции против партизан, проводившиеся на основании сведений, полученных после отнимавшей много времени сухопутной разведки, и сведений от осведомителей, часто терпели провалы, поскольку положение противника радикальным образом менялось в проходивший промежуток времени».

Пять месяцев спустя та же дивизия с не меньшим энтузиазмом сообщала об использовании самолетов-разведчиков. В распоряжение других дивизий такие звенья самолетов не выделялись из-за нехватки машин у немецких военно-воздушных сил. Однако в донесениях этих дивизий указывается, что при проведении в районе их дислокации воздушной разведки результаты были столь же впечатляющими.

Связь

В военных действиях против партизан немцы использовали авиацию для обеспечения связи между различными частями, а также для связи штабов с подчиненными им подразделениями. Когда подразделения немецких войск окружали партизан, возникали существенные проблемы со связью, и легкие разведывательные самолеты, способные доставлять сообщения и офицеров связи, оказывались весьма полезными. До немецкого подразделения, находящегося в изоляции на контролируемой партизанами территории, можно было добраться самолетом, когда радиосвязь не удавалось установить или ее глушили партизаны.

Использование авиации имело особо важное значение для немцев, поскольку оно позволяло справиться с одной из наиболее серьезных проблем, с которой они сталкивались при борьбе с партизанами.

Снабжение

Возможность осуществлять по воздуху снабжение находившихся в изоляции гарнизонов и мобильных ударных групп могла бы оказаться весьма ценной для немцев. Их незначительные оккупационные силы, трудные условия местности и недостаток хороших дорог препятствовали осуществлению снабжения по суше. Эти трудности повышали роль авиации, и не вызывает сомнений, что кампания против партизан оказалась бы намного более эффективной, если бы немцы имели больше самолетов. Этот недостаток не позволил им получить преимущества от использования авиации и тем самым наложил существенные ограничения на проводимые ими операции. Хотя командование германских военно-воздушных сил, по всей видимости, осознавало необходимость использования авиации для снабжения изолированных подразделений, находившихся в труднодоступных местах, примеров успешного снабжения по воздуху таких частей крайне мало. В один немецкий опорный пункт, окруженный противником, куда невозможно было доставить снабжение автотранспортом, было сброшено девять контейнеров с оружием и боеприпасами самолетами, три раза вылетавшими на задание. В одной из самых крупных операций против партизан в Белоруссии изолированные немецкие подразделения по воздуху снабжались продовольствием и боеприпасами. Несомненно, были и другие примеры, но в целом нехватка у немцев самолетов ограничивала проведение подобных операций.

Бомбардировки и обстрелы с воздуха в операциях против партизан

Помимо разведки, бомбардировки и обстрелы партизанских объектов использовались намного чаще других видов операций по поддержке с воздуха^[312]. Начиная с первой крупной операции против партизан весной 1942 года немецкие военно-воздушные силы осуществляли поддержку практически всех таких операций вплоть до лета 1944 года. Количество используемых самолетов колебалось от трех до пятнадцати, и каждый самолет выполнял по нескольку заданий^[313]. Бомбардировки были особо полезны в тех районах, где партизанам удавалось подготовить мощные полевые фортификационные сооружения, серьезно затруднявшие действия немецких оккупационных войск, часто не имевших тяжелого вооружения. Обстрелы с воздуха оказывались наиболее эффективны против пытавшихся избежать окружения партизан или при преодолении ими водных преград и открытых участков местности. Хотя в немецких донесениях особо это не подчеркивается, вполне очевидно, что воздушная поддержка способствовала повышению боевого духа тыловых немецких войск, чьим подразделениям, часто состоявшим из людей пожилого возраста или неопытных новобранцев, приходилось участвовать в боевых действиях против противника, нередко имевшего превосходство в военной технике^[314].

На партизан же поддержка немецких войск авиацией, наоборот, оказывала негативное воздействие как раз в моральном плане, а отнюдь не в плане нанесения ущерба их материальным ресурсам. Партизаны были крайне уязвимы для воздушных налетов и обычно, часто в панике, пытались спасаться бегством, как только налет начинался. В многочисленных донесениях немцев подчеркивается, что налеты весьма негативно отражались на моральном состоянии партизан, даже если материальные потери были незначительны. В ряде советских мемуаров признается то же самое. Комиссар отряда С. Ковпака признавался другому высокопоставленному партизанскому офицеру в том, что материальный ущерб его отряда от воздушных налетов был минимальным, но налеты серьезно сказывались на моральном состоянии^[315]. Однако существуют свидетельства, что подготовленный личный состав, доставляемый самолетами для подкрепления партизан, а также более опытные отряды в меньшей степени испытывали негативное воздействие воздушных налетов^[316].

Существовали определенные проблемы с боевой поддержкой с воздуха, которые немцам так и не удалось решить. Координировать действия авиации с наступлением сухопутных войск оказалось крайне сложно; иногда немецкие самолеты бомбили деревни, занятые их войсками или уже очищенные от партизан. Связь авиации с землей и возможность опознания своих войск представляли особо острую проблему из-за сложных условий местности и низкого качества технических средств, имевшихся в распоряжении немецких войск на оккупированной территории. Процесс выделения самолетов штабами военно-воздушных сил, получавшими запросы о воздушной поддержке от различных немецких частей через различные вышестоящие армейские штабы, иногда вызывал затруднения. Набравшись опыта, немцы поняли, что наилучшим образом справиться с этой проблемой можно путем выделения небольших групп самолетов (обычно устаревших моделей) в постоянное распоряжение частей, обеспечивавших безопасность на оккупированной территории. Эти самолеты летали уже по приказам таких частей и оказывали им поддержку в их повседневных действиях и менее крупных операциях. В крупных операциях в распоряжении командования сухопутных сил находились офицеры связи, руководившие действиями авиационных подразделений, которые можно было выделить для участия в операции.

Потенциал воздушной поддержки при проведении операций против партизан хорошо характеризует донесение 221-й немецкой дивизии: «Во время операций [против партизан] использование имеющих вооружение разведывательных самолетов дает особые преимущества. Подразделения противника, которые были окружены и скрываются в непроходимых болотах, можно атаковать, используя бомбы и пулеметы. Есть возможность обнаружить приготовления противника внутри котла к массовому прорыву и вовремя направить дополнительные резервы к выбранному партизанами для прорыва месту. Подразделения противника, которым удалось прорваться, можно преследовать и рассеять, нанося им тяжелые потери».

Лишь нехватка самолетов не позволила немцам широко использовать авиацию для поддержки атак на крупные партизанские центры. Во всяком случае, с определенной долей уверенности можно утверждать, что при поддержке с воздуха такие операции не терпели бы провал столь часто, как это происходило.

Бомбардировки и обстрелы с воздуха занятых партизанами районов

Помимо поддержки особых операций против партизан немецкие самолеты совершали налеты, представляющие собой нечто среднее между беспокоящими ударами и стратегической бомбардировкой. Атакам подвергались все деревни, находившиеся в контролируемых партизанами районах; лагеря партизан и другие наземные объекты, обнаруженные с помощью воздушной разведки, подвергались бомбардировкам и обстрелам; предпринимались усилия с целью вызвать замешательство и произвести разрушения на контролируемой партизанами территории. Хотя такие налеты время от времени происходили и в 1942 году, основные усилия были направлены против отдельных крупных регионов, оказавшихся под контролем партизан в 1943 и 1944 годах. В частности, в Белоруссии существовали крупные партизанские районы, куда немцы не входили месяцами, а иногда и годами; именно на них были сосредоточены удары немецкой авиации. Бомбы сбрасывались с самолетов, чьи экипажи таким образом приобретали необходимый опыт бомбардировок. Нет сомнений, что налеты негативно сказывались на моральном состоянии населения; влияние же их на партизан довольно спорно и проблематично. Если удары и приходились по некоторым лагерям партизан (в ряде случаев даже удавалось взрывать склады боеприпасов), то такие атаки вряд ли производили тот эффект, на который рассчитывали немцы. Людские ресурсы в то время уже не являлись проблемой для партизан, и потери всегда можно было с легкостью восполнить. Изобилия оружия и боеприпасов не наблюдалось, но, поскольку склады были небольшими, во время одного налета вряд ли можно было лишиться их значительного количества. Если налеты и оказывали деморализующее воздействие на партизан, как это происходило и в момент проведения специальных операций, при таком способе ведения войны всегда оставалось время восполнить нанесенный ущерб. Создается впечатление, что постепенно партизаны привыкли к таким налетам. С другой стороны, не следует забывать, что в таких районах для немцев это часто было единственным способом нанесения ударов по партизанским отрядам с целью уменьшения их мощи и эффективности; разумеется, это было все-таки лучше, чем отсутствие вмешательства вообще. Напрашивается вывод, что, хотя налеты на контролируемые партизанами районы представляли собой беспокоящие удары и лишь в отдельных случаях могли причинить серьезный ущерб, решающих результатов можно было бы добиться при использовании больших сил, чем те, которые имелись в распоряжении немцев.

Распространение листовок

Важность авиации в распространении материалов печатной пропаганды для партизан и населения в занятых партизанами районах очевидна. Разбрасывание листовок с самолетов подчас являлось для немцев единственным способом ведения психологической войны против партизан. Даже в не находящихся под контролем партизан районах нехватка тыловых немецких войск часто делала распространение листовок единственной альтернативой отсутствию их распространения вообще. Рассмотрение содержания и эффективности этих пропагандистских материалов не входит в задачи данного исследования, хотя следует упомянуть о том, что, по мнению немцев, распространение листовок самолетами повышало их эффективность.

Побочные результаты использования авиации

Приведенные выше материалы о влиянии воздушных налетов на моральное состояние партизан позволяют предположить, что побочный результат использования самолетов был значительным. Вполне понятно, что появление немецких самолетов вызывало беспокойство партизан и часто вынуждало их менять свое местоположение в ожидании неминуемой атаки. Единственное достоверное свидетельство этого, однако, имеет отношение к воздействию немецкой авиации на население и созданию у мирных граждан впечатления о несокрушимой мощи Германии.

Попытки партизан по противодействию воздушным операциям немцев

Партизаны быстро научились маскировать свои лагеря так, что их было трудно обнаружить с воздуха. По мере того как партизанские отряды привыкали к атакам, частота и точность их зенитного огня возрастала. Массированным огнем стрелкового оружия удалось сбить несколько самолетов в 1942 году и в последующие годы; в 1943 году лишь в одной операции таким образом удалось уничтожить четыре самолета. Также использовались зенитные орудия калибра 20 мм. Точность огня партизан, по всей видимости, объяснялась тем, что в большинстве случаев немцы для операций против партизан использовали тихоходные, устаревшие модели самолетов. Плохие самолеты плюс усиливающийся с каждым разом заградительный огонь, по всей вероятности, вынудили немцев охранять свои самолеты более тщательно, чем это принято в ситуациях, когда самолеты атакуют сухопутные войска без прикрытия^[317]. В целом, однако, контрмеры партизан не препятствовали проведению воздушных операций настолько, чтобы командование немецких сухопутных и военно-воздушных сил сочло их бесполезными.

Потенциал авиации в борьбе с партизанами

Как уже было отмечено, немцы оказались не способны в полной мере использовать авиацию в борьбе с партизанами. Поэтому, вероятно, было бы полезно указать на потенциальные возможности ее использования, которые не всегда очевидны при рассмотрении опыта немцев. Важность противодействия оказанию противнику (в данном случае советской стороне) поддержки с воздуха трудно переоценить. На начальных этапах партизанского движения такое вмешательство нанесло бы удар по одному из важнейших компонентов движения – тем кадрам, без которых оно бы распалось. Любое существенное количественное уменьшение личного состава помешало бы партизанским отрядам развиться до таких масштабов, чтобы они оказались способными противостоять немцам. Использование авиации на более поздних этапах сделало бы партизан слабыми в военном отношении, если бы все запасы их ресурсов были одновременно подвергнуты атакам с воздуха. Кроме того, потеря большого в процентном отношении количества советских самолетов, оказывавших поддержку партизанам, могла бы привести к прекращению оказания такой поддержки; крайне низкие в процентном отношении потери партизан, несомненно, следует отнести к готовности советского Верховного командования направлять столько самолетов, сколько было нужно для поддержки партизан.

Когда партизанское движение достигает определенных размеров, использование против него авиации может дать убедительные результаты. Идея использования крупных «кочующих» отрядов сразу оказывается устаревшей. Такие отряды могут действовать только в тех районах, где оккупационные силы не имеют самолетов, поскольку передвигающиеся на большие расстояния партизанские отряды должны оставаться рядом друг с другом и вынуждены время от время пересекать открытые пространства. В этих условиях – и, уж конечно, если они вынуждены передвигаться по открытой местности – такие отряды могут быть полностью уничтожены огнем с воздуха, бомбардировками и ракетами с самолетов.

Осуществляющая оккупацию держава, сталкиваясь с проблемой партизан и не имея достаточных сил для их усмирения в своем тылу, может существенно уменьшить исходящую от партизан угрозу, если самолеты тех типов, которые использовались на более поздних этапах Второй мировой войны для поддержки наземных операций против партизан, имеются в достаточном количестве для нанесения непрерывных ударов по партизанам с воздуха. Если для прекращения поставок по воздуху и нанесения беспокоящих ударов на всей территории тыла самолетов не хватает, подобная процедура должна применяться одноразово в отдельно взятом районе. В тех немногих случаях, когда немцам удавалось полностью уничтожить партизанское движение в одном районе, они обнаруживали, что советское Верховное командование не могло возродить его, несмотря на все предпринимаемые усилия. Поэтому разумнее однократно сосредоточить имеющееся в распоряжении ограниченное количество авиации на одном районе и полностью очистить его, а не распылять силы по обширной территории, в результате чего партизаны не будут уничтожены нигде, а население, видя всю бесплодность предпринимаемых против партизан мер, станет все больше поддерживать их.

Из вышеприведенных свидетельств становится понятно, что действия авиации против партизан оказывают на них деморализующее воздействие. Однако не следует забывать, что, если сухопутные силы незамедлительно не воспользуются такой слабостью, партизанские командиры могут быстро восстановить твердую дисциплину и контроль. Единственный другой способ воспользоваться подобной ситуацией – это доказать партизанам не на словах, а на деле, что обращение с дезертирами и пленными будет нормальным. Однако воздействие налетов немецкой авиации было таким, что партизаны быстро убеждались, что их наверняка расстреляют, если они попадут в руки противника.

Вполне очевидно, что авиация может сыграть важную и даже решающую роль в борьбе с партизанами при условии, если она будет задействована как можно раньше и ее использование будет происходить в масштабах соизмеримых с масштабами возникающих угроз.

Библиография

I. Советские публикации

Основная масса выпущенных в СССР материалов по партизанскому движению представляет собой наиболее ценные из опубликованных источников информации о партизанах. Это вполне естественно, так как авторы советских публикаций имели возможность использовать информацию, полученную из первых рук от самих партизан. Однако к советским материалам нужно относиться с осторожностью, поскольку они публиковались по большей части в целях пропаганды и часто искажали суть описываемых событий. Тем не менее непредвзятый анализ этих работ способен предоставить большое количество полезной информации, в частности о концепции партизанского движения, существовавшей в различное время в СССР, и о целях советского руководства, ради которого это движение создавалось. В СССР были опубликованы сотни специально посвященных партизанскому движению книг и статей; вместе с тем и многие другие советские работы содержат важную информацию о партизанах. Большинство этих книг нелегко найти за пределами СССР. Не представлялось возможным изучить и все работы, имеющиеся в библиотеках США и Западной Европы. Поэтому данный раздел следует рассматривать лишь как указатель книг и статей, признанных наиболее информативно насыщенными, а отнюдь не как список наиболее важных работ по партизанскому движению. Читатель, желающий продолжить изучение данной темы, найдет наиболее полные списки литературы в работе Г.А. Куманева «Великая Отечественная война Советского Союза (1941–1945 гг.): Библиография советской исторической литературы за 1946–1959 гг.» (М.: Академия наук СССР, Институт истории, 1960. С. 64–67) и в работе «История советского общества в воспоминаниях современников, 1917–1957: Аннотированный указатель мемуарной литературы» (М.: Изд-во Московского гос. университета, 1958. С. 279–286).

Андреев В. Народная война: Записки партизана. М.: Худож. лит., 1952.

Антифашистское движение Сопротивления в странах Европы в годы Второй мировой войны. М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1962.

Артозеев Г. Партизанская быль. М.: Воениздат, 1956.

Архипова Т.И. и др. Курская область в период Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945 гг.: Сборник документов и материалов. Курск: Курское гос. изд-во, 1960. Т. 1.

Бегма В., Кизя Л. Дорогами непокоренных. Киев: Советский писатель, 1962.

Большевистские газеты в тылу врага: Сборник материалов из подпольных газет Ленинградской области в период немецкой оккупации. Л.: Ленинградское газетно-журнальное изд-во, 1946.

Бринский А.П. По ту сторону фронта: Воспоминания партизана. М.: Воениздат, 1958.

В тылу врага: Очерки, дневники, записки об участии комсомола и молодежи в партизанской борьбе / Предисловие П.К. Пономаренко. М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ, 1943.

Ваупшазов С. Партизанская хроника. М.: Воениздат, 1959.

Вершигора П. Люди с чистой совестью. М.: Советский писатель, 1951.

Вершигора П. Рейд на Сан и Вислу. М.: Воениздат, 1960.

Волончук Ф. По тылам врага. М.: Воениздат, 1961.

Глидер М. С киноаппаратом в тылу врага. М.: Госкиноиздат, 1947.

Гнедаш Т. Воля к жизни. М.: Воениздат, 1960.

Гнедаш Т. С партизанами Федорова. Киев: Советский писатель, 1948.

Демъянчук И.Л. Партизанская пресса Украины, 1941–1945 гг. Киев: Изд-во Киевского гос. университета, 1956.

Елагина А. (под ред.). Костер на мысу. М.: Молодая гвардия, 1945.

Игнатов П. Записки партизана. М.: Молодая гвардия, 1944.

Из истории партизанского движения в Белоруссии (1941–1944 гг.): Сборник воспоминаний. Минск: Гос. изд-во БССР, 1961.

История Великой Отечественной войны Советского Союза / Под ред. П.Н. Поспелова. М.: Воениздат, 1961–1963. Т. 2–5.

Кляцкин СМ. Из истории Ленинградского партизанского края (август 1941 – сентябрь 1942 г.) // Вопросы истории. 1958. № 7. С. 25–44.

Ковпак С. От Путивля до Карпат / Под ред. Е. Герасимова. М.: Гос. изд-во детской литературы, 1945.

Козлов И. В Крымском подполье: Воспоминания. М.: Советский писатель, 1947.

Кривицкий А. и Крайнев П. В брянских лесах. М.: Изд-во народного комиссариата обороны, 1943.

Кузин И. Записки партизана. М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ, 1942.

Ливийцев В. Партизанский край / Под ред. Г. Нехай. Л.: Молодая гвардия, 1951.

Линьков Г. Война в тылу врага. М.: Худож. лит., 1951, 1959.

Липило П. КПБ – организатор и руководитель партизанского движения в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны. Минск: Гос. изд-во БССР, 1959.

Македонский М. Пламя над Крымом. Симферополь: Крымиздат, 1960.

Медведев Д. На берегах Южного Буга. Киев: Советский писатель, 1962.

Медведев Д. Сильные духом. М.: Воениздат, 1951 (более раннее издание под названием «Это было под Ровно»: М., Гос. изд-во детской литературы, 1948).

Народные мстители. М.: Московский рабочий, 1961.

Наумов М. Хинельские походы. Киев: Худож. лит., 1960.

Никитин М. Партизанская война в Ленинградской области. М.: Политиздат, 1943.

Огни партизанской дружбы. Минск; Братислава: Академия Наук Белорусской ССР, Институт истории, изд-во «Освета».

О партийном подполье в Минске в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 – июль 1944 г.). Минск: Гос. изд-во БССР, 1961.

Орловская область в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.): Сборник документов и материалов. Орел: Орловское книжное изд-во, 1960.

Партизанская борьба с немецко-фашистскими оккупантами на территории Смоленщины, 1941–1943 гг.: Документы и материалы. Смоленск: Смоленское книжное изд-во, 1962.

Партизанские были. М.: Воениздат, 1958.

Партизаны Брянщины: Сборник рассказов бывших партизан. Т. 1. Брянск: Брянский рабочий, 1959.

Петров Ю. Коммунистическая партия – организатор и руководитель партизанского движения в годы Великой Отечественной войны // Вопросы истории. 1958. № 5. С. 23–42.

Пономаренко П. (под ред.). Партизанское движение в Великой Отечественной войне. М.: Госполитиздат, 1943.

Сабуров А. За линией фронта: Партизанские записки. Кн. 1: Партизанский край. Львов: Книжно-журнальное изд-во, 1953.

Советские партизаны: Из истории партизанского движения в годы Великой Отечественной войны. М.: Госполитиздат, 1960.

Спутник партизана. М.: Молодая гвардия, 1942.

Строкач Т. Партизаны Украины. М.: Укриздат ЦК КП(б)У, 1943.

Супруненко М. Украина в Великой Отечественной войне Советского Союза, 1941–1945 гг. Киев: Госполитиздат, 1956.

Федоров А. Подпольный обком действует: В 2 т. М.: Воениздат, 1947.

Шапко Е. Партизанское движение в Крыму в 1941–1944 гг. Симферополь: Крымиздат, 1959.

Шевардалкин П. (под ред.). Листовки партизанской войны в Ленинградской области, 1941–1944 гг. Л.: Ленинградское газетно-журнальное и книжное изд-во, 1945.

Шиян А. Партизанский край. Киев: Украинское гос. изд-во, 1946.

Цанава Л. Всенародная партизанская война в Белоруссии против фашистских захватчиков. Минск: Гос. изд-во БССР. Т. 1 (1949). Т. 2 (1951).

II. Зарубежные (несоветские) публикации

При составлении этого очень краткого списка работ немецких, британских, американских и живущих в эмиграции советских авторов было необходимо провести еще более тщательный отбор, чем при выборе советских публикаций. Существуют сотни опубликованных на Западе работ, касающихся советского партизанского движения, но их ценность далеко не одинакова. Приводимый ниже список представляет собой попытку указать ограниченное количество публикаций, которые либо имеют наибольшую ценность, либо основаны на представляющих несомненный интерес источниках, или указывают на такие источники. При изучении примечаний и библиографии, приводимых в перечисленных ниже работах, читатель сможет найти много других важных сведений о советских партизанах.

Armstrong J.A. The Politics of Totalitarianism: The Communist Party of the Soviet Union from 1934 to the Present. New York: Random House, 1961.

Armstrong J.A. Ukrainian Nationalism. 2^nd ed. New York: Columbia University Press, 1963.

Augar (pseud.). Die rote Partisanenbewegung. Allgemeine Schweizerische Militaerzeitung. CXV.

Dallin A., and Mavrogordato R.S. Rodionov: A Case Study in Wartime Reflection. American Slavic and East European Review. XVIII (1959). 25–33.

Dallin A. German Rule in Russia, 1941–1945: A Study of Occupation Policies. London: Macmillan, 1957. New York: St. Martin's, 1957.

Dallin A. The German Occupation of the USSR in World War II: A Bibliography. Washington: Department of State, Office of Intelligence Research // External Research Paper. 1955. April 15. No. 122.

Даур. Правда наоборот: О партизанах в Майкопе // Свободный Кавказ. Мюнхен, 1952. Сентябрь. № 9. С. 20–22.

Dixon, Aubrey С, and Heilbrunn О. Communist Guerrilla Warfare. London: Allen and Unwin, 1954. New York: F.A. Praeger, 1954.

European Resistance Movements, 1939–1945: First International Conference on the History of the Resistance Movements Held in Liege-Bruxelles-Breendonk, September 1958. Oxford: Pergamon Press, 1960.

Галай Н. Партизанское движение в СССР в годы Второй мировой войны // Вестник института по изучению истории и культуры СССР. Мюнхен, 1953. Январь – март. № 4.

Garthoff R.L. Soviet Military Doctrine. Glencoe, Illinois: The Free Press, 1953.

Greene T.N. (ed.). The Guerilla and How to Fight Him: Selection from the Marine Corps Gazette. New York: F.A. Praeger, 1962.

Heilbrunn O. Partisan Warfare. New York: F.A. Praeger, 1962.

Каров Д. (псевдоним). Партизанское движение в СССР в 1941–1945. Мюнхен: Институт по изучению истории и культуры СССР, 1954.

Корейский Ю., Сосновский Г. Из уголовных в партизаны; Громов В. Сталинская награда партизанам // На рубеже. Париж, 1952. Июль – август. № 3–4. С. 41–43, 43–44.

Kraemer G. Wir werden weiter marschieren. Berlin: L. Blanvalet, 1952.

Организация советского партизанского движения в Белоруссии. Мюнхен, 1951.

Osanka F.M. (ed.). Modern Guerrilla Warfare: Fighting Communist Guerrilla Movements, 1946–1961. Glencoe, Illinois: The Free Press, 1962.

Teske H. Die silbernen Spiegel: Generalstabsdienst unter der Lupe. Heidelberg: Kurt Vowinckel, 1952.

Примечания

1

Армстронг Дж.А. Политика тоталитаризма: Коммунистическая партия Советского Союза с 1934 г. до наших дней. Нью-Йорк: Рэндом Хауз, 1961. С. 166.

(обратно)

2

Линьков Г. Война в тылу врага. М.: Худож. лит., 1959. С. 93–94.

(обратно)

3

Боркенау Ф. Европейский коммунизм. Нью-Йорк: Харпер Брозерс, 1953. С. 319, 358.

(обратно)

4

Вмешательство Гитлера в стратегию ведения войны на Восточном фронте сопровождалось крупными ошибками; вдобавок расовые предрассудки Гитлера привели к отказу от использования важных ресурсов для достижения военных целей, примером чего может служить безжалостное уничтожение евреев.

(обратно)

5

О германской политике см.: Даллин А. Германское правление в России: 1941–1945. Лондон: Макмиллан, 1957; Нью-Йорк: Сент Мартино, 1957.

(обратно)

6

Гартхофф Р.Л. Использование нерегулярных вооруженных сил в коммунистической стратегии // Форин Эффэрс. 1962. Вып. 40. С. 570.

(обратно)

7

Кембридж, Массачусетс: Гарвард юниверсити пресс, 1958.

(обратно)

8

Кембридж, Массачусетс: Гарвард юниверсити пресс, 1959.

(обратно)

9

Осанка Ф.М. Современная партизанская война: Борьба с коммунистическими партизанскими движениями, 1941–1961. Гленко, Иллинойс: Фри Пресс, 1962. С. 65–67.

(обратно)

10

Армстронг Дж.А. Политика тоталитаризма. С. 163.

(обратно)

11

Македонский М. Пламя над Крымом. Симферополь: Крымиздат, 1960. С. 154.

(обратно)

12

Сравните с приводящими те же факты докладами 11-й немецкой армии (GMDS, АОК 11, 35774/16) и работой: Шапко Е. Партизанское движение в Крыму в 1941–1944 гг. Симферополь: Крымиздат, 1959. С. 155–156.

(обратно)

13

Мещеряков М. Коммунистическая партия Испании в борьбе за демократические свободы и национальную независимость Испании (1936–1939 гг.): Неопубликованная диссертация. М.: Московский педагогический институт им. Ленина, 1953. С. 207–208.

(обратно)

14

«Проблемы партизанской войны в борьбе против Японии» (1939 г.), перевод см.: Ханрахан Дж.З. Партизанская тактика китайских коммунистов. Б. м. С. 14.

(обратно)

15

«Проблемы партизанской войны в борьбе против Японии» (1939 г.), перевод см.: Ханрахан Дж.З. Указ. соч. С. 22.

(обратно)

16

Колан А. Партизанская война в оккупированных районах Китая // Коммунистический интернационал. 1940. № 6. С. 60–72.

(обратно)

17

Чарльз П. Фицджеральд в книге «Революция в Китае» (Нью-Йорк: Ф.А. Прагер, 1952) приводит рассказ о том, как вскоре после Второй мировой войны в Пекине один из генералов Мао после прочтения присланной Мао Сталиным книги о советском партизанском движении во время войны сказал: «Если бы мы пользовались этой книгой в качестве учебника, нас бы уничтожили уже десять лет назад». Ср.: Катценбах Э.Л., Ханрахан Дж.З. Революционная стратегия Мао Цзэдуна // Политические науки. 1955. Вып. 70. С. 321–340.

(обратно)

18

Перевод см.: Ханрахан Дж.З. Указ. соч. С. 22.

(обратно)

19

АОК 16 Iс. Допрос лейтенанта ГПУ Александра Жигунова, 18 ноября 1941 г. Пер. на англ. яз. см.: ЕАР-3а-11/2.

(обратно)

20

Федоров А. Подпольный обком действует. М.: Иностранные языки, 1952. С. 16.

(обратно)

21

Цит. по: Партизанская борьба с немецко-фашистскими оккупантами на территории Смоленщины, 1941–1943 гг.: Документы и материалы. Смоленск: Смоленское книжное изд-во, 1962. С. 18.

(обратно)

22

Бегма В., Кизя Л. Дорогой несгибаемых. Киев: Советский писатель, 1962. С. 26.

(обратно)

23

Советские партизаны: Из истории партизанского движения в годы Великой Отечественной войны. М.: Госполитиздат, 1960. С. 441.

(обратно)

24

Козлов И. В Крымском подполье: Воспоминания. М.: Воениздат, 1958. С. 69–70; Македонский М. Указ. соч. С. 189; Шапко Е. Указ. соч. С. 18.

(обратно)

25

Армстронг Дж.А. Украинский национализм. 2-е изд. Нью-Йорк: Коламбиа юниверсити пресс, 1963. С. 296.

(обратно)

26

Чу Те. О партизанской войне. Перевод см.: Ханрахан Дж.З. Указ. соч. С. 73.

(обратно)

27

См. фотографию: Шапко Е. Указ. соч. С. 40.

(обратно)

28

В качестве примера см.: Партизанские были. М.: Воениздат, 1958. С. 128.

(обратно)

29

Линьков Г. Указ. соч. С. 306.

(обратно)

30

История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945 / Под ред. П.Н. Поспелова. М.: Воениздат, 1961. Т. 3. В дальнейшем: История Великой Отечественной войны. В книге утверждается, что в 1943 году рост военного производства позволил снабжать партизан боеприпасами и средствами связи. Один из офицеров Белорусского штаба партизанского движения пишет, что в августе 1942 года К.Е. Ворошилов (номинально являвшийся руководителем всего партизанского движения) заявил ему, что, к сожалению, правительство не может обеспечить нормального снабжения партизан; этот офицер утверждает, что осуществляемое его штабом снабжение партизан (в том числе и средствами связи) было недостаточным. (См.: Из истории партизанского движения в Белоруссии (1941–1945 годы): Сборник воспоминаний. Минск: Гос. изд-во БССР, 1961. С. 113. В дальнейшем: Из истории партизанского движения в Белоруссии.)

(обратно)

31

История Великой Отечественной войны, 1961. Т. 2. С. 487.

(обратно)

32

История Великой Отечественной войны, 1962. Т. 4. С. 468.

(обратно)

33

Наумов М.И. Хинельские походы. Киев: Худож. лит., 1960. С. 373.

(обратно)

34

Македонский М. Указ. соч. С. 82.

(обратно)

35

Там же. С. 64.

(обратно)

36

Вершигора П. Рейд на Сан и Вислу. М.: Воениздат, 1960. С. 226.

(обратно)

37

Советские партизаны. С. 331.

(обратно)

38

Гнедаш С. Воля к жизни. М.: Воениздат, 1960. С. 49.

(обратно)

39

Партизанская борьба… на территории Смоленщины. С. 274.

(обратно)

40

Холоденин А. Коммунистическая партия – вдохновитель и организатор борьбы трудящихся Сталинской области против немецко-фашистских захватчиков (октябрь 1941 – сентябрь 1942 г.): Неопубликованная диссертация. Киевский гос. университет, 1956. С. 42–48. Одна из недавних советских публикаций, умалчивая причины, также признает, что было необходимо создать «параллельно действующую подпольную» организацию в Сталинской области. (См.: Петров Ю. Коммунистическая партия – организатор и руководитель партизанского движения в годы Великой Отечественной войны // Вопросы истории. 1958. № 5. С. 27.)

(обратно)

41

Бета В., Кизя Л. Указ. соч. С. 49.

(обратно)

42

Партизанские были. С. 253.

(обратно)

43

Советские партизаны. С. 475.

(обратно)

44

Вершигора П. Рейд… С. 106–107.

(обратно)

45

Teske H. Die silbernen Spiegel: Generalstabsdienst unter der Lupe. Heidelberg: Kurt Vowinckel, 1952. С 210–225.

(обратно)

46

Советские партизаны. С. 491.

(обратно)

47

Супруненко М. Украина в Великой Отечественной войне Советского Союза, 1941–1945 гг. Киев: Госполитиздат, 1956. С. 200.

(обратно)

48

История Великой Отечественной войны. Т. 3. С. 446.

(обратно)

49

Петров Ю. Указ. соч. С. 37.

(обратно)

50

Петров Ю. Указ. соч. С. 37.

(обратно)

51

Из истории партизанского движения в Белоруссии. С. 460.

(обратно)

52

Орловская область в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.): Сборник документов и материалов. Орел: Орловское книжное изд-во, 1960. С. 259.

(обратно)

53

Артозеев Г. Партизанская быль. М.: Воениздат, 1956. С. 223.

(обратно)

54

Петров Ю. Указ. соч. С. 29.

(обратно)

55

В качестве примера см. директиву Орловского обкома о воссоздании советских учреждений в кн.: Орловская область в годы Великой Отечественной войны. С. 220–222.

(обратно)

56

Партизанская борьба… на территории Смоленщины. С. 122–123, 513.

(обратно)

57

Советские партизаны. С. 237.

(обратно)

58

Там же. С. 504.

(обратно)

59

Дорошенко С. О фальсификации партизанского движения в буржуазной печати // Военно-исторический журнал. 1960. № 7. С. 103.

(обратно)

60

Советские партизаны. С. 237.

(обратно)

61

Народные мстители. М.: Московский рабочий, 1961. С. 115.

(обратно)

62

Армстронг Дж.А. Советская бюрократическая элита: Исследование украинского аппарата. Нью-Йорк: Ф.А. Прагер, 1959. С. 131, 139–140; Он же. Политика тоталитаризма. С. 163.

(обратно)

63

Супруненко М. Указ. соч. С. 82–83.

(обратно)

64

Цессарский А. Чекист. М.: Воениздат, 1960. С. 309 и далее.

(обратно)

65

Бринский А. По эту сторону фронта: Воспоминания партизана. М.: Воениздат, 1958. С. 254, 349–350.

(обратно)

66

Вершигора П. Рейд… С. 234.

(обратно)

67

Народные мстители. С. 112, 115.

(обратно)

68

История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 469.

(обратно)

69

Армстронг Дж.А. Политика тоталитаризма. Сравните с Супруненко (Указ. соч. С. 200), который отмечает, что получал информацию о численности партизан от Четвертого управления МВД Украины.

(обратно)

70

Кляцкин С. Из истории ленинградского партизанского края (август 1941 – сентябрь 1942 г.) // Вопросы истории. 1957. № 7. С. 27.

(обратно)

71

История Великой Отечественной войны. Т. 3. С. 464.

(обратно)

72

Бринский А. Указ. соч. С. 382.

(обратно)

73

Македонский М. Указ. соч. С. 179.

(обратно)

74

Линьков Г. Указ. соч. С. 399.

(обратно)

75

Рузанов А. Правда о партизанском движении // Фронтовой листок. 1943. Октябрь. С. 28, 30.

(обратно)

76

Федоров А. Подпольный обком действует. М.: Худож. лит., 1957. С. 475, 506.

(обратно)

77

Линьков Г. Указ. соч. С. 269.

(обратно)

78

Бегма В., Кизя Л. Указ. соч. С. 13.

(обратно)

79

Сабуров А. За линией фронта: Партизанские записки. Кн. 1: Партизанский край. Львов: Книжно-журнальное изд-во, 1953. С. 181.

(обратно)

80

См. подпись на письме, приведенном в статье «Советско-чехословацкие отношения во время Великой Отечественной войны» (Международные отношения. 1960. № 8. С. 119–121).

(обратно)

81

История Великой Отечественной войны. Т. 3. С. 307.

(обратно)

82

См., в частности: Цанава Л. Всенародная партизанская война в Белоруссии против фашистских захватчиков. Минск: Гос. изд-во БССР, 1951. Т. 2.

(обратно)

83

Советские партизаны. С. 610; История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 337.

(обратно)

84

Вершигора П. Рейд… С. 107; История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 470.

(обратно)

85

Армстронг Дж.А. Украинский национализм, в частности гл. VI.

(обратно)

86

Медведев Д. Сильные духом. М.: Воениздат, 1951.

(обратно)

87

Бринский А. С. Указ. соч. 366.

(обратно)

88

Армстронг Д.А. Украинский национализм. С. 165.

(обратно)

89

История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 224.

(обратно)

90

Вершигора П. Рейд… С. 256.

(обратно)

91

Там же. С. 258.

(обратно)

92

Советские партизаны. С. 798; История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 489.

(обратно)

93

Советские партизаны. С. 797.

(обратно)

94

Партизанские были. С. 542–544.

(обратно)

95

История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 490; Советские партизаны. С. 804.

(обратно)

96

История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 257.

(обратно)

97

История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 378.

(обратно)

98

Там же. С. 317.

(обратно)

99

Вершигора П. Рейд… С. 29.

(обратно)

100

Советско-чехословацкие отношения во время Великой Отечественной войны. С. 119–121; Петере И.А. Помощь советских партизан словацкому народному восстанию в 1944 г. // Академия наук Украинской ССР. Институт истории. 1956. Вып. 7. С. 90; Советские партизаны. С. 804.

(обратно)

101

История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 333.

(обратно)

102

Там же. С. 327.

(обратно)

103

Армстронг Дж.А. Политика тоталитаризма. С. 167–168.

(обратно)

104

История Великой Отечественной войны. Т. 4. С. 472.

(обратно)

105

Более подробные сведения о послевоенных назначениях руководителей подпольщиков и партизан на Украине содержатся в книге Джона А. Армстронга «Советская бюрократическая элита» (с. 131–132).

(обратно)

106

Армстронг Дж.А. Политика тоталитаризма. С. 177.

(обратно)

107

Медведев Д. На берегах Южного Буга. Киев: Советский писатель, 1962. С. 2.

(обратно)

108

Бегма В., Кизя Л. Указ. соч. С. 487; Македонский М. Указ. соч. С. 105.

(обратно)

109

Гартхофф Р.Л. Советская военная доктрина. Гленко, Иллинойс: Фри пресс, 1953. С. 391–394.

(обратно)

110

Федоров А. Указ. соч. С. 15; см. также: Козлов И. В крымском подполье: Воспоминания. М.: Советский писатель, 1947. С. 10, 17–18.

(обратно)

111

Там же. С. 12–13. Ряд немецких донесений ссылается на довоенную разработку Советским Союзом обширных планов партизанских действий. Но эти донесения либо составлены весьма туманно и бездоказательно, либо основаны на сведениях, полученных на допросах слабо информированных рядовых партизан.

(обратно)

112

Поскольку в РСФСР не существовало отдельной партийной организации, области, края и автономные республики представляли собой уровень следующий сразу после Всесоюзной коммунистической партии, номинально находившейся на одном уровне с компартиями союзных республик. В 1941 году активность партизан в Карело-Финской, Молдавской и трех Прибалтийских республиках была невелика, и об их действиях почти нет сведений. В Белоруссии, судя по имеющимся материалам, областные партийные организации, которые были меньше и слабее, чем областные организации на Украине, сыграли сравнительно небольшую роль в первые месяцы войны.

(обратно)

113

Федоров А. Указ. соч. С. 13. Список областей, в которых проходил отбор секретарей, можно найти в донесении немецкой разведки, основанном на допросах большого количества партизан. На практике не все отобранные секретари смогли выполнить поставленные перед ними задачи; на Украине к западу от Днепра и на большей части Белоруссии на уровне областей в 1941 году не удалось организовать партизанского движения.

(обратно)

114

Помимо партизан и упоминающихся ниже диверсионных отрядов НКВД в ряде районов существовала широкая подпольная сеть агентов партии. Ими руководили секретари подпольных партийных организаций, и помимо пропаганды такие агенты занимались саботажем и устранением неугодных.

(обратно)

115

По словам самого Федорова, он сражался в рядах Красной армии во время Гражданской войны, но вступил в партию лишь в 1927 году, после чего занимал ответственные посты в аппарате профсоюзов. Позднее он стал членом Комитета партийного контроля в Черниговской области, затем вторым секретарем областного комитета партии, а в 1938 году – после крупных чисток – первым секретарем. Во время войны он и его отряд были посланы восстанавливать советскую власть в Ровненской и Волынской областях, что являлось весьма нелегкой задачей из-за крайне враждебного отношения местного населения к советской власти. После войны он работал первым секретарем в нескольких областях. Как будет отмечено ниже, руководителем подполья в Крымской АССР (где организация была несколько иной) являлся секретарь обкома по кадрам, то есть человек, занимавшийся персоналом и дисциплинарными вопросами.

(обратно)

116

Федоров А. Указ. соч. С. 18, 19, 68; см. также: Ковпак С. От Путивля до Карпат. М.: Гос. изд-во детской литературы Наркомпроса РСФСР, 1945. С. 5, 9.

(обратно)

117

Федоров А. Указ. соч. С. 22.

(обратно)

118

Политические отделы отвечали за пропаганду и политическую учебу военнослужащих Красной армии. О недолгом периоде контроля НКВД сообщил Жигунов, офицер НКВД при одном из армейских штабов (на допросе 24 апреля 1942 года). Жигунов также сообщил о передаче полномочий по контролю политотделам; это изменение также подтверждает тот факт, что уже 13 июля 1941 года политическое управление Северо-Западного фронта направило доклад об организации партизанских отрядов Льву Мехлису, начальнику главного политического управления Красной армии.

(обратно)

119

Андреев В. Народная война: Записки партизана. М.: Худож. лит., 1952. С. 49.

(обратно)

120

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 30; Линьков Г. Указ. соч. С. 14–17.

(обратно)

121

Линьков Г. Указ. соч. С. 19, 30, 74.

(обратно)

122

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 28.

(обратно)

123

Обобщенное описание развития партизанского отряда основано на большом количестве источников, в частности на упомянутых мемуарах Л. Цанавы, В. Андреева, Г. Линькова, А. Федорова, С. Ковпака, Д. Медведева. См. также: Шаян А. Партизанский край. Киев: Украинское гос. изд-во, 1946; Вершигора П. Люди с чистой совестью. М.: Советский писатель, 1951. В этих произведениях рассматривается формирование и развитие многих отдельных отрядов.

(обратно)

124

Данное утверждение, как и последующее описание развития партизанского отряда, применимо к большинству партизанских групп в основных районах скопления партизан на большей части Белоруссии и Брянских лесов, а также многих отрядов в Смоленской, Калининской и Ленинградской областях. Существенные отличия наблюдались в тех регионах, где с самого начала велика была роль партийных организаций (Крым и Северный Кавказ), и там, где организацию и управление партизанским движением возглавляли военные (районы к востоку от Смоленска и северная часть Брянских лесов).

(обратно)

125

Послевоенные советские источники иногда утверждают, что уцелевшие территориальные партийные организации осуществляли управление партизанскими отрядами в этот период, либо находясь в подполье, либо входя непосредственно в состав партизанских отрядов. Но имеющиеся свидетельства и глубокий анализ советских мемуаров показывают, что зимой 1941/42 года положение немногих уцелевших подпольных партийных комитетов было слишком шатким, чтобы они могли эффективно руководить партизанским движением. В тех же случаях, когда партийные комитеты присоединялись к партизанским отрядам, в оперативных вопросах они обычно оказывались под контролем командиров и комиссаров, хотя на них и возлагались функции по проведению политической учебы и поддержанию дисциплины. Несмотря на столь значительную потерю влияния, в ряде случаев отдельные члены территориальных партийных комитетов занимали высокое положение в партизанских отрядах, являясь их командирами и комиссарами. Следовательно, было бы неправильно принижать важность вклада территориальных партийных организаций в развитие партизанского движения.

(обратно)

126

Линьков Г. Указ. соч. С. 267.

(обратно)

127

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 30; Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 74, 396.

(обратно)

128

Это становится ясным из послевоенных советских мемуаров, где подробно описывается большое совещание партизанских командиров, состоявшееся в Москве в августе 1942 года (Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 42; Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 304; Линьков Г. Указ. соч. С. 518).

(обратно)

129

Согласно ряду источников, заместителем начальника штаба был некий Сергиенко, который, как указывается, был народным комиссаром внутренних дел Украинской ССР, а после начала войны стал заместителем Л.П. Берии (см.: Рузанов А. Правда о партизанском движении // Фронтовой листок. 1943. 30 октября. № 28). На самом деле народным комиссаром внутренних дел Украины был И.А. Серов. Трудно понять, как Рузанов, являвшийся личным адъютантом Т.А. Строкача, начальника Украинского штаба партизанского движения, мог перепутать фамилию такого хорошо известного руководителя, как Серов. Упомянутая выше статья основана на допросе Рузанова, захваченного в плен. В этой статье Рузанов также утверждает, что он работал у А.С. Щербакова в Центральном штабе, но подтверждений тому, что Щербаков находился в составе этой организации, нет. Но один из более поздних по времени немецких документов подтверждает, что Сергиенко занимал высокий пост в Центральном штабе, и в нем даже утверждается, что в 1944 году он сменил Пономаренко на посту начальника. Вероятно, Сергиенко – кем бы он ни был на самом деле – возглавлял еще более секретную организацию, осуществлявшую контроль за партизанским движением, после ликвидации Центрального штаба 13 января 1944 года.

(обратно)

130

С.С. Бельченко, ставший после войны народным комиссаром внутренних дел Белоруссии, был начальником Штаба партизанского движения Калининского фронта; в отдельных случаях в состав фронтового штаба, по всей видимости, входили представители территориальных штабов.

(обратно)

131

Имеется очень мало информации по этому вопросу. Более вероятно, что Центральный штаб сам не назначал членов фронтовых штабов. Отбор этих игравших важную роль офицеров производила партия, или партия, Красная армия, НКВД и Центральный штаб совместно вели эту работу. С другой стороны, Центральный штаб играл важную роль в отборе офицеров для штабов, находившихся в подчинении фронтового штаба, таких как, например, оперативные центры в тылу противника, а также проводил отбор командиров и комиссаров для крупных партизанских отрядов. Например, Емлютин и другие командиры партизанских отрядов Брянской области были назначены или получили подтверждение своих полномочий на совещании в августе 1942 года (Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 42). О курсах подготовки, руководимых Центральным штабом, см. приложение, документ 9.

(обратно)

132

Шевардалкин П. Листовки партизанской войны в Ленинградской области, 1941–1944 гг. Л.: Ленинградское газетно-журнальное и книжное изд-во, 1945. С. 3, 7.

(обратно)

133

К октябрю 1942 года не было создано ни одного штаба, во всяком случае на Воронежском фронте военный совет продолжал руководить действиями нескольких партизанских отрядов.

(обратно)

134

Термин «оперативная группа» использовался советскими партизанами для обозначения нескольких типов промежуточных командных структур. Оперативные группы при армейских штабах не следует путать с оперативными группами, действовавшими в тылу противника.

(обратно)

135

Помимо Штаба партизанского движения юга и штабов двух союзных республик (Украины и Белоруссии) впоследствии территориальные штабы были созданы в большинстве остальных оккупированных союзных республик. Существовал Латвийский штаб, руководивший несколькими партизанскими отрядами, в составе которых были латыши и русские. О сравнительно небольшом значении этого штаба свидетельствует тот факт, что даже в 1944 году он имел в подчинении всего три небольшие бригады; Литовский штаб контролировал значительное число партизан. Молдавский штаб первоначально был создан как подразделение Украинского штаба, но в феврале 1944 года, когда первые отряды вошли на территорию Молдавской ССР, он формально стал независимым. Хотя есть ряд свидетельств о существовании Эстонского штаба, он не играл важной роли. По всей видимости, партизаны в Карело-Финской ССР находились в подчинении Штаба партизанского движения Карельского фронта.

(обратно)

136

Обкомы часто базировались вместе с оперативными группами в тылу у немцев. По всей видимости, они получали приказы от Белорусского штаба, находившегося в Москве.

(обратно)

137

Линьков Г. Указ. соч. С. 378, 392–393.

(обратно)

138

Там же. С. 305, 324, 374.

(обратно)

139

Приведенные в данном абзаце сведения первоначально в основном были взяты из немецких источников; советская трактовка приводится в официальной советской литературе: История Великой Отечественной войны Советского Союза. Т. 2. С. 476–478. В целом советская трактовка (из которой взято большинство дат, связанных с формированием и реорганизацией штаба) подтверждает первоначально воссозданный нами ход событий.

(обратно)

140

См., например, журнал «Коммунист» от 24 декабря 1943 г. (с. 3) и книгу Т. Строкача «Партизаны Украины» (М., 1943).

(обратно)

141

Линьков Г. С. Указ. соч. 378, 384; Ковпак С. Указ. соч. С. 105.

(обратно)

142

В ряде послевоенных советских мемуаров дается понять, что Ковпак и Сабуров находились в подчинении Центрального штаба, а об Украинском штабе речи либо не идет, либо он упоминается вскользь. Вместе с тем из несомненно заслуживающих доверия современных источников (различные материалы в немецких документах, основанных на допросе Рузанова) становится ясно, что эти отряды подчинялись Украинскому штабу. Послевоенные советские мемуары не являются надежными источниками информации по таким вопросам, поскольку их авторы стремятся поднять престиж отдельных людей или организаций в советской системе. Однако вполне возможно, что Украинский штаб работал в тесном взаимодействии с Центральным штабом при решении вопросов, касавшихся «кочующих» отрядов, которые часто действовали на территории двух и более союзных республик; также вполне вероятно, что представители Центрального штаба находились в украинских «кочующих» отрядах. Появившиеся недавно советские мемуары прямо говорят, что Ковпак и Сабуров подчинялись Украинскому штабу.

(обратно)

143

Андреев В. Указ. соч. С. 316.

(обратно)

144

Хотя Емлютин и Бондаренко являлись руководящими работниками в Орловской области, тот факт, что они оказались руководителями партизан в Брянских лесах, был отчасти случайностью. В центральных областях Белоруссии участие партийных организаций в управлении партизанским движением, видимо, предусматривалось общим планом.

(обратно)

145

Очевидно, имеется в виду Центральный штаб партизанского движения.

(обратно)

146

Федоров А. Указ. соч. С. 194, 309, 336; Ковпак С. Указ. соч. С. 15, 59.

(обратно)

147

В книге Г. Линькова (с. 378) рассказывается о яростном сопротивлении командира одного из партизанских отрядов, оказавшихся под командованием Ковпака.

(обратно)

148

Ярким примером такого офицера может служить адъютант Строкача капитан Рузанов, который, судя по его утверждениям, посетил в разное время большинство находившихся в Брянских лесах отрядов.

(обратно)

149

Одно из основных решений этого совещания касалось рейда Ковпака в северо-западные районы Украины (см.: Ковпак С. Указ. соч. С. 89; Шиян А. Указ. соч. С. 62). Также вполне вероятно, что были отданы приказы отрядам сконцентрировать свои усилия на выполнении важной задачи разрушения железных дорог, используемых немцами.

(обратно)

150

Федоров А. Указ. соч. С. 319, 325; Андреев В. Указ. соч. С. 181, 279.

(обратно)

151

Такие отряды упоминаются в кн.: Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 206, 219, 953.

(обратно)

152

В отдельных случаях начальник особого отдела являлся одним из главных офицеров отряда, но это скорее было исключением из правил.

(обратно)

153

Весьма показателен в этом отношении один случай, о котором стало известно из допроса взятого немцами в плен офицера НКВД.

В середине 1944 года специальный отряд НКВД под командованием старшего офицера десантировался на парашютах в район города Вилейка в Белоруссии. Он был послан для выполнения следующих функций в бригадах, подчинявшихся Мачульскому, представителю Белорусского штаба партизанского движения и командиру оперативной группы: а) подготовка персонала особых отделов (бригад) по вопросам разведки и контрразведки; б) надзор за работой особых отделов; в) организация единой агентурной сети; г) действия в качестве надзорного и исполнительного органа в отношении отрядов, подчиненных Мачульскому.

(обратно)

154

Сравните с оценкой в книге Джона А. Армстронга «Политика тоталитаризма»; хотя все оценки там основаны на советских источниках, они почти полностью совпадают с приведенными здесь.

(обратно)

155

Фишер Дж. Оппозиция Сталину в Советском Союзе. Кембридж, Массачусетс: Гарвард университи пресс, 1952. С. 45.

(обратно)

156

В официальном труде «История Великой Отечественной войны Советского Союза» (т. 4, с. 468), утверждается, что на связи с Центральным штабом в январе 1942 года находилось 120 000 партизан; в январе 1944 года – 250 000. В связи с тем, что многие отряды на ранних этапах не поддерживали регулярной связи с советскими штабами, эти цифры наиболее близки к приводимым в тексте оценкам.

(обратно)

157

Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 339.

(обратно)

158

Упоминания о нехватке соли неоднократно встречаются в документах, относящихся к положению с продовольствием и моральному состоянию партизан. От нехватки соли страдало и мирное население. Немцы часто использовали соль в качестве поощрения за хорошую работу.

(обратно)

159

Федоров А. Указ. соч. С. 416.

(обратно)

160

Федоров А. Указ. соч. С. 353.

(обратно)

161

Институт комиссаров так никогда и не был ликвидирован в партизанском движении, как это произошло в Красной армии в октябре 1942 года.

(обратно)

162

Федоров А. Указ. соч. С. 425.

(обратно)

163

Федоров А. Указ. соч. С. 424.

(обратно)

164

Федоров А. Указ. соч. С. 176, 196.

(обратно)

165

Немцы раскрыли по меньшей мере одну такую организацию в каждом из следующих городов: Витебск, Минск, Брянск, Лепель, Борисов, Бобруйск и Новозыбков.

(обратно)

166

Еще в январе 1942 года немцы отмечали, что время от времени районы для сброса с самолетов советских листовок выбирались с таким расчетом, чтобы листовки попадали в такие места, где партизаны могли обеспечить их дальнейшее распространение.

(обратно)

167

Голиков С. Выдающаяся победа Советской армии в Великой Отечественной войне. М.: Политиздат, 1954.

(обратно)

168

Еще одним косвенным свидетельством централизованного управления партизанской пропагандой являются запросы информации обо всех сторонах жизни в условиях немецкой оккупации, включая издаваемые при поддержке немцев газеты, то есть такая информация, которая, в свою очередь, могла быть использована при подготовке пропагандистских материалов на советской стороне.

(обратно)

169

Судя по ряду донесений, отдел Украинского штаба возглавлял выдающийся украинский поэт Сосюра. По словам бывшего партизана, в Белоруссии «центральный отдел пропаганды был организован при ЦК Компартии Белоруссии… в его штат входил представитель политического управления Красной армии, обеспечивающий связь с пропагандистским штабом партизан».

(обратно)

170

Шевардалкин П. Указ. соч. С. 7.

(обратно)

171

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 930.

(обратно)

172

В одном из послевоенных советских источников Центральному комитету Компартии Белоруссии и Белорусскому штабу партизанского движения приписывается заслуга организации регулярной доставки газет. В нем утверждается, что помимо 30 000 экземпляров газеты «Советская Беларусь», являвшейся официальным органом ЦК Компартии БССР, в среднем ежедневно доставлялось до 350 000 экземпляров других газет. Среди них были такие, как «Правда», «Известия», «Комсомольская правда» и «Красное знамя». Несмотря на явное преувеличение, этот источник признает, что доставляемых материалов не хватало и требовалось дополнять их материалами, печатавшимися на занятой немцами территории (Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 68).

(обратно)

173

Шевардалкин П. Указ. соч. С. 7. Руководимые партией отделы пропаганды не следует путать с политическими управлениями фронтов, которые также направляли пропагандистские материалы партизанам.

(обратно)

174

Чаще всего это происходило, когда подпольные партийные организации были и организаторами партизанского движения, а партийные секретари одновременно являлись партизанскими офицерами. В Калининской области 48 секретарей райкомов, в Смоленской области 85 секретарей райкомов вели работу по организации партизанских отрядов. В Белоруссии (в период наивысшего подъема) на оккупированной противником территории действовали 9 обкомов и 174 райкома и горкома партии (Голиков С. Указ. соч. С. 100).

(обратно)

175

Подобная процедура была аналогична политике, проводимой в Красной армии, где существовавшие в составе военных частей партийные и комсомольские организации подчинялись не территориальным партийным органам, а непосредственно Центральному комитету ВКП(б) через Главное политическое управление Красной армии.

(обратно)

176

См. также получивший сталинскую премию роман Александра Фадеева «Молодая гвардия».

(обратно)

177

Федоров А. Указ. соч. С. 373–374.

(обратно)

178

См. также: Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 217–218; Т. 2. С. 912, 921.

(обратно)

179

Михайлов Н. Комсомол в тылу у врага. М., 1942.

(обратно)

180

Цанава Л. (Указ. соч. Т. 2. С. 64) утверждает, что в 1943 году в Минской области действовало более 2500 комсомольских агитаторов. Регулярные собрания подпольных комсомольских агитаторов проводились в Минске в октябре 1942 года и феврале 1943 года.

(обратно)

181

А. Федоров утверждает, что внутри отряда силы партизан распределялись так, чтобы часть из них могла заниматься пропагандистской и политической работой (Федоров А. Указ. соч. С. 355).

(обратно)

182

Согласно донесению немецкой разведки, стандартной формой организации в бригаде был отдел политической пропаганды, в состав которого входили комиссар и до 70 человек персонала.

(обратно)

183

Каждый из вышеуказанных органов имел особый отдел пропаганды, проводимой среди войск противника и гражданского населения в тылу врага. На более поздних этапах войны ряд немецких источников сообщал, что Советская армия направляла специальные группы пропагандистов в немецкий тыл. Они не являлись аналогом партийных групп пропагандистов, направляемых к партизанам, но, по утверждению одного из бывших партизан, такие группы направлялись в первую очередь для подрывной деятельности и сбора разведывательной информации, а потому «проявляли весьма небольшой интерес к пропаганде».

(обратно)

184

Среди материалов, выпущенных для использования на оккупированной территории, можно выделить: а) материалы Главного политического управления, включавшие перепечатки передовиц основных газет, ежедневные выпуски под заголовком «Новости с Советской родины» и листовки; б) материалы, подготавливаемые на уровне фронтов, включавшие различные листовки без указания издателя, но четко узнаваемые по подписям, таким, например, как «Политическое управление Западного фронта»; в) материалы для армии, печатавшиеся в других типографиях, например в типографии издательства Госплана в Москве.

(обратно)

185

Гаев А. Советская печать на войне // Вестник института истории и культуры СССР. Мюнхен. 1954. № 8.

(обратно)

186

Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 222–223; Т. 2. С. 924; Абрамов М. Большевистские газеты в тылу врага. Л.: Ленинградское газетно-журнальное изд-во, 1946. С. 5; Шевардалкин П. Указ. соч. С. 4.

(обратно)

187

Андреев В. Указ. соч. С. 212.

(обратно)

188

Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 223.

(обратно)

189

Абрамов А. Указ. соч. С. 7.

(обратно)

190

Андреев В. Указ. соч. С. 56. По словам А. Абрамова, 2-я Ленинградская бригада начала печатать свою газету «Народный мститель» в феврале 1942 года на станке типа «Бостон» после того, как несколько ящиков со шрифтом были доставлены самолетом с советской стороны. Если на станке типа «Лилипут» можно было напечатать 200–500 экземпляров, то на станке «Бостон» без труда можно было получить 2500 экземпляров.

(обратно)

191

Согласно официальной советской версии, Сталин, проявляя «свою безмерную любовь к находящемуся на оккупированной территории населению, изголодавшемуся по достоверным новостям», приказал производить и доставлять печатное оборудование в больших количествах (Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 925).

(обратно)

192

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 80.

(обратно)

193

Шевардалкин П. Указ. соч. С. 8.

(обратно)

194

Андреев В. Указ. соч. С. 331.

(обратно)

195

В находившемся в Брянских лесах партизанском отряде редактор газеты «Партизанская правда» Коротков имел в подчинении двух авторов статей и двух девушек-наборщиц (Андреев В. Указ. соч. С. 330).

(обратно)

196

В одном из донесений сообщается о существовании своего рода партизанской службы новостей, которая, используя захваченные материалы, передавала сообщения различным партизанским отрядам по радио. Другими захваченными материалами, использовавшимися в пропагандистских целях на фронте, были приказы немецкого командования, например приказ Кейтеля о клеймении военнопленных.

(обратно)

197

Рабочие и сельские корреспонденты – непрофессиональные журналисты, писавшие статьи для местной прессы.

(обратно)

198

См.: Цанава Л. Указ. соч. С. 73.

(обратно)

199

Существует ряд неподтвержденных свидетельств, что в нескольких случаях партизаны могли участвовать в такой работе, когда находились вблизи от линии фронта и могли распространять материалы в воюющих немецких частях.

(обратно)

200

Андреев В. Указ. соч. С. 257.

(обратно)

201

Так, например, в районе Брянска, по всей видимости, одному из чиновников немецкой администрации был адресовано послание на русском языке: «Вы еще помните, господин Хайнрот, как во время боя у Первомайска вы бросили свои очки, карты и схемы и кричали: «Мои ноги! Мои ноги! Спасите меня от партизанских пуль!»?»

(обратно)

202

В одном из советских источников упоминается скорее напоминающий розыгрыш, чем серьезную пропагандистскую операцию, случай, когда один из подчиненных С. Ковпака подключился к немецкой телефонной линии. Партизан позвонил в местное отделение гестапо с угрозой нападения. Ковпак, по всей видимости, остался недоволен этой выходкой, способной выдать близость нахождения партизан, и наказал провинившегося (Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 145).

(обратно)

203

С психологической точки зрения атмосфера, в которой приходилось действовать немецким подразделениям, подробно описана в двух художественных произведениях: Пливер Т. Москва. Мюнхен, 1952; Крамер Г. Мы будем двигаться дальше. Берлин, 1952.

(обратно)

204

Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 125.

(обратно)

205

Так, один из опрошенных беженцев приводит пример бесполезной в военном отношении атаки партизан, «вызвавшей огромное беспокойство у немцев».

(обратно)

206

Покушения на немцев и коллаборационистов также совершали специальные диверсионные отряды и отдельные диверсанты, забрасываемые или оставленные на оккупированной территории органами НКВД или Красной армией.

(обратно)

207

Некрологи регулярно появлялись в газетах и журналах, печатаемых на оккупированной территории немцами и для немцев.

(обратно)

208

В ноябре 1943 года в донесении 9-й немецкой армии утверждалось, что с пленными хорошо обращаются и хорошо кормят. Им предлагали сигареты в качестве вознаграждения за предоставление информации и заверяли, что письма к родственникам будут тайно переправлены в почтовую службу немецкой армии. Кроме того, в июле 1943 года 3-я Ленинградская партизанская бригада получила приказ не расстреливать пленных, а переправлять их, в том числе и раненых, через линию фронта в тыл Красной армии. В отличие от ранее существовавшей практики дезертиров из немецкой армии, которые добровольно соглашались сражаться на стороне партизан, включали в состав партизанских отрядов.

(обратно)

209

Используемые в этом разделе термины «войска стран оси» и «союзные войска» употребляются применительно к воинским частям, дислоцированным на оккупированной советской территории и состоявшим из граждан государств, являвшихся союзниками рейха (то есть не немцами и не коренными жителями оккупированных советских регионов).

(обратно)

210

Эти войска сталкивались с партизанами в Крыму и на Северном Кавказе. Кроме того, коммунистическое подполье существовало в расположенных в бассейне Дона городах, контролируемых итальянскими частями, и в занятой румынскими войсками Одессе. Однако почти не существует свидетельств того, что партизаны обращались там с призывами к оккупационным войскам и военной администрации. Отчасти это, по-видимому, объясняется тем, что местное население и партизаны считали их оккупантами, а не мобилизованными наемниками, способными предать интересы немцев.

(обратно)

211

Хотя это и не подлежит обсуждению в рамках данного раздела, следует сказать о сложившемся у нас впечатлении, что отношение коренного населения к войскам союзников, в особенности к румынам и венграм, было более враждебным, чем к немцам. Противоположные взгляды, во всяком случае по вопросам взаимоотношений итальянцев с украинским населением, высказываются в книгах: Мессе Дж. Война на Востоке [Der Krieg im Osten]. Цюрих: Thomas-Verlag, 1947; Валори А. Русская кампания [La Campagna di Russia]: В 2 т. Рим: Grafica Nazionale, 1950–1951.

(обратно)

212

Андреев В. Указ. соч. С. 331–336.

(обратно)

213

Андреев В. Указ. соч. С. 331–336.

(обратно)

214

Другой пример отношения партизан к военнопленным и дезертирам из войск стран оси содержится в немецком донесении 1943 года о румынских частях в Крыму. Согласно донесению, с румынами обращались «правильно и хорошо». Партизаны объясняли солдатам, что их врагами являются только немцы. Пленным предоставили выбор либо вернуться в свои части, либо остаться в партизанах. Однако в данном случае дезертирства больше не было.

(обратно)

215

Полковник Свобода – заметная фигура из числа чешских беженцев, бывший военный министр, находившийся в то время в Советском Союзе.

(обратно)

216

По вопросам использования коллаборационистов в военных действиях см. также: Фишер Дж. Советская оппозиция Сталину. Кембридж: Изд-во Гарвардского университета, 1952; Кляйст П. Между Гитлером и Сталиным. Бонн: Atheneum-Verlag, 1950; Даллин А. Бригада Каминского. Алабама, 1951. В дальнейшем – Каминский.

(обратно)

217

Возможно, что после нескольких месяцев «проб и ошибок» таким приказом стала особая директива от декабря 1942 года, затрагивавшая различные аспекты психологической войны партизан. Однако напечатанные еще осенью 1942 года листовки с призывами к коллаборационистам обещали им неприкосновенность в случае перехода на сторону партизан.

(обратно)

218

Зачастую трудно определить, исходил ли призыв от партизан или от советских властей; сбрасывались ли листовки с самолетов или распространялись агентами и партизанами. В данном разделе для удобства будем считать, что любые листовки, даже если они и не были напечатаны партизанами, распространялись ими. Большинство таких листовок содержало призывы вступать в партизаны; призывы переходить на сторону Красной армии были лишь в небольшом количестве листовок.

(обратно)

219

Так происходило в 1942 году, когда впервые был проведен крупномасштабный призыв коллаборационистов в ряды германских вооруженных сил, а затем весной 1943 года, когда немцы начали проводить так называемую «власовскую пропагандистскую кампанию».

(обратно)

220

Вершигора Л. Люди с чистой совестью. С. 193. Из принимаемых в партизанские отряды иногда создавали особые «штрафные» подразделения; главным образом так происходило, когда партизаны чувствовали себя в относительной безопасности (см.: Линьков Г. Указ. соч. С. 486–488).

(обратно)

221

Последний пункт свидетельствует, что подразделение должно было функционировать как отдельная партизанская бригада и что переписка происходила с одной из оперативных групп в Белоруссии. В немецком донесении об этом случае содержится ссылка на захваченные документы, из которых была получена информация; сами документы не были найдены среди немецких архивов, но сомневаться в правдивости донесения не приходится.

(обратно)

222

В апреле 1943 года немцы разоблачили нескольких советских политработников, внедрившихся в подразделение коллаборационистов, и пришли к заключению, что те получили инструкции добровольно вступать в такие подразделения, если их возьмут в плен.

(обратно)

223

Это произошло в Лепельском районе Белоруссии, куда бригада Каминского была переведена в середине 1943 года. По мнению немцев, это была одна из наиболее успешных операций против партизан.

(обратно)

224

Приказ был перехвачен в марте 1943 года, когда бригада все еще находилась в районе местечка Локоть.

(обратно)

225

Это имело место в расположенном к северу от Белоруссии регионе. Призывная комиссия, созданная в районе Бобруйска, обращалась с призывами к коллаборационистам уже осенью 1942 года. Направленные сюда для создания вербовочных центров агенты Красной армии также вели пропагандистскую работу; им удалось создать ячейку внутри одного из батальонов коллаборационистов и через нее организовать переход на сторону партизан нескольких групп.

(обратно)

226

Примечательно, что в ряде случаев немецкая пропаганда, например в отношении власовцев и аграрной реформы, вынуждала советскую сторону принимать контрмеры через партизанскую пропаганду. Такая контрпропаганда была наиболее слабой и наименее убедительной частью советской психологической войны.

(обратно)

227

Это изменение тактики, по всей видимости, было вызвано указаниями советского руководства. Есть свидетельства, что еще летом 1942 года высокопоставленный советский чиновник и впоследствии член Политбюро А. Андреев высказывал недовольство методами партизан: «Совершенно неправильно [для партизан] убивать или избивать представителей [контролируемых немцами] местных властей, русских полицаев, старост и т. д. Наоборот, следует устанавливать дружеские отношения с русскими чиновниками, служащими немцам, и говорить им, что их сотрудничество с немцами не будет поставлено им в вину… если они сейчас начнут тайно сотрудничать с партизанами… Русских [находящихся на службе у немцев] ни в коем случае нельзя озлоблять против партизан».

(обратно)

228

Оккупационные силы время от времени разоблачали таких агентов в составе немецкой администрации. Среди них были не только простые служащие и переводчики, но и высокопоставленные чиновники, например в таких городах, как Полоцк, Бобруйск, Витебск, Минск, Киев, Харьков и др. В одних случаях они поддерживали тесную связь с партизанами, в других – действовали самостоятельно.

(обратно)

229

Хотя и выпущенные от имени Власова и ряда его соратников так называемые «тринадцать пунктов» были подготовлены офицерами службы пропаганды вермахта, они так и не получили одобрения Гитлера и других высокопоставленных нацистских лидеров в качестве политической программы.

(обратно)

230

Если это отражало истинную точку зрения Москвы, то это указывает на скудость разведывательных сведений у советского руководства, поскольку роль министерства пропаганды в начале власовской кампании была ничтожна.

(обратно)

231

Так, тот же самый Никитин, приказывавший партизанам найти Власова после его исчезновения, в мае 1943 года поручил другим партизанам захватить в плен или убить Власова во время его посещения под охраной немцев оккупированных Пскова и Гатчины. В попавших в руки немцев текстах переговоров по радио штаба Никитина с Ленинградской партизанской бригадой содержались следующие инструкции: «Никитин приказал вам быть начеку к прибытию Власова в ваш район. Немедленно сообщите, какие меры вы сможете предпринять, чтобы встретить его». Через несколько дней в другом сообщении говорилось: «Предатель Власов 10 мая будет выступать в Дедовичах и Порхове… Любой ценой примите все необходимые меры для захвата в плен или убийства Власова, иначе будет поздно». Впоследствии в Берлин для убийства Власова направлялись советские агенты.

(обратно)

232

Но даже после того, как верховная власть перешла в руки Хрущева, Андреев сохранил почетные посты в ЦК и Верховном Совете.

(обратно)

233

Возможно, что в ряде случаев это отражало более глубокое изменение, поскольку существует определенная взаимосвязь между использованием терминов «крестьянин» и «русский» и «колхозник» и «советский».

(обратно)

234

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 589.

(обратно)

235

В послевоенных мемуарах описывается подобное собрание. Открывая обсуждение, командир партизанского отряда поблагодарил крестьян за их поддержку и рассказал о последних победах Красной армии и партизан. После этого несколько крестьян осудили немецких грабителей и поблагодарили партизан за помощь в сборе урожая. В конце собрания была принята резолюция, выражавшая уверенность в способности Красной армии одержать победу под руководством Сталина. В результате собрания, утверждает в заключение автор мемуаров, крестьяне четырех деревень доставили партизанам 20,5 тонны зерна.

(обратно)

236

См.: Андреев В. Указ. соч. С. 214; Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 221–222.

(обратно)

237

По мнению немцев, распоряжение об этой замене во всех печатных пропагандистских материалах Красной армии, за исключением ряда призывов, обращенных к противнику, отдал Мехлис, начальник Главного политического управления Красной армии.

(обратно)

238

Насколько можно определить, многие приводимые в партизанских листовках примеры в целом были правдивыми, хотя как количество жертв, так и ряд фактов жестокости (например, сожжение заживо детей) и были преувеличены в пропагандистских целях. Нарушению немцами обещаний нормального обращения с пленными и их массовым убийствам уделялось особое внимание. Партизанские листовки содержали многочисленные примеры проводимых немцами реквизиций, грабежей и конфискаций.

(обратно)

239

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 223. В октябре 1941 года, когда Красной армией была захвачена копия подписанного фельдмаршалом фон Райхенау (командующий 6-й армией) знаменитого приказа, который, с одобрения Гитлера, предусматривал безжалостное уничтожение всех без исключения врагов, разрушение «при необходимости» объектов культуры и исторических памятников и фактически санкционировал голод среди мирного населения, советская пропаганда распространяла текст этого приказа (в подлиннике с русским переводом) на занятой немцами территории. Подобным же образом, направленная 25 ноября 1941 года всем дипломатическим миссиям записка Молотова о жестком обращении немцев с военнопленными распространялась в виде листовки на оккупированной территории.

(обратно)

240

Совокупность подобных призывов можно проиллюстрировать приводимой ниже листовкой:

«Дикие орды фашистских бандитов, временно захватившие часть нашей территории, грабят наше добро, убивают наших отцов и сыновей, насилуют наших жен, сестер и дочерей, разрушают наши дома.

Война продолжается уже почти семь недель. На всех фронтах славная Красная армия оказывает фашистским захватчикам постоянно усиливающееся сопротивление… Лучшие немецкие дивизии были разбиты наголову. Гитлеровский план молниеносной войны провалился.

Все силы Красной армии брошены на уничтожение немецких фашистов.

Мужественные советские люди встали на защиту своей Родины, чтобы сражаться в Великой Отечественной войне.

Тысячи героических партизан в тылу противника выступили на помощь Красной армии. Слава о них гремит по всей стране.

Партизаны несут смерть фашистским захватчикам. Богатыри советской земли не дают врагу передышки ни днем, ни ночью…

За мужество и героизм в борьбе с немецкими фашистами товарищи Бумажков и Павловский были удостоены высших наград страны, звания героев Советского Союза.

Дорогие товарищи, рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция Белоруссии! По призыву руководителя и друга белорусского народа, великого Сталина, все как один поднимемся на священную Отечественную войну против немецких захватчиков, грабителей и убийц! Поднимайтесь на борьбу за свои дома, свою честь и свободу! Сыны и дочери Белоруссии, создавайте партизанские отряды и группы повсюду в тылу противника; захватывайте оружие и снаряжение врага; не давайте пощады подлым фашистам ни днем ни ночью, уничтожайте их в открытой борьбе и «из-за угла»…

Отомстим за слезы и кровь дорогих нам людей, за осквернение нашей земли, за поруганную честь! Мстите врагу каждый день и каждый час! Морите его голодом, сжигайте и стреляйте… Не оставляйте ему никакого имущества, ни одного килограмма хлеба, ни одного литра горючего!

Товарищи, час отмщения пробил! Все силы на борьбу с врагом! Кровь за кровь, смерть за смерть!.. Вперед к полному разгрому и уничтожению фашистских захватчиков! (Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 219–220).

(обратно)

241

Шевардалкин П. Указ. соч. С. 244.

(обратно)

242

В данном контексте не вполне уместно оценивать, являлось ли использование советским режимом национальных лозунгов отражением произошедших в нем эволюционных изменений. Четко прослеживаемое изменение в тематике пропаганды указывает на то, что, вне зависимости от мотивации и логики советского руководства, использование обращения к национальному самосознанию могло быть начато или прекращено в зависимости от реальных обстоятельств. Изменение направленности пропаганды было замечено даже на Западе, где многие поверили, что «Сталин отказался от коммунизма» и «Россия опять проводит национальную политику» (см.: Тимашефф Н.С. Великое отступление. Нью-Йорк: Даттон, 1946).

(обратно)

243

Шевардалкин П. Указ. соч. С. 36.

(обратно)

244

Это относится и к регионам РСФСР, где активность партизан была не очень высока, и к большинству территории Белоруссии. На Украине националистические настроения в районах, где не было советских партизан, были довольно сильны (см.: Армстронг Дж.А. Украинский национализм).

(обратно)

245

Ряд особенностей был присущ Прибалтийским государствам, аннексированным районам Белоруссии и до некоторой степени Западной Украине, где были организованы «антифашистские комитеты».

(обратно)

246

По вопросам аграрной реформы см.: Брандт К. Управление сельским хозяйством и производством продуктов питания в оккупированных и других регионах воюющей Европы. Стэнфорд: Изд-во Стэнфордского университета, 1953. С. 3–152.

(обратно)

247

От этого правила не отходили даже тогда, когда в июле 1942 года после ряда советских неудач на юге вышел приказ Сталина, где войскам прямо заявлялось, что военные успехи немцев представляют собой серьезную опасность для Советского Союза и дальнейшую потерю территории необходимо предотвратить любой ценой. Этот приказ (№ 227) широко использовался в политической учебе всех фронтовых частей и привел к созданию так называемых заградительных отрядов, призванных не допустить дальнейшего отступления. Вместе с тем этот приказ вступал в противоречие с основными выкладками партизанской пропаганды, которая начиная с зимы 1941 года настаивала на том, что Красная армия вскоре вновь займет территории «временно отданные противнику». Насколько известно, приказ № 227 никогда не доводился до сведения рядовых партизан – не только потому, что им и так было некуда отступать, а из-за опасения, что он произведет негативное впечатление на гражданское население и коллаборационистов. Признание существования реальной угрозы было невыгодно советскому руководству в то время, когда оно по-прежнему стремилось сохранить или вернуть себе лояльность населения оккупированных регионов.

(обратно)

248

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 52.

(обратно)

249

Большевистское знамя. 1941. 21 декабря. № 9.

(обратно)

250

Шевардалкин П. Указ. соч. С. 203–206.

(обратно)

251

Данная цитата представляла собой искаженный и немного расширенный вариант высказывания, содержавшегося в книге Гитлера «Моя борьба» (Main Kampf), подвергшийся изменениям ради повышения эффективности партизанской пропаганды.

(обратно)

252

См.: Шварц С. М. Советские партизаны и евреи: Современное обозрение. Нью-Йорк, 1949. С. 387–400.

(обратно)

253

В немецких донесениях часто упоминались испытываемый населением информационный голод и восприимчивость к слухам. Советскими мемуарами также признается важность их распространения.

(обратно)

254

Медведев Д. Указ. соч. С. 32.

(обратно)

255

На взаимодополняющий характер печатной пропаганды и пропаганды на основе слухов указывает, например, одновременное появление слухов, рассчитанных на то, чтобы удержать крестьян от сбора урожая из страха подвергнуться репрессиям партизан, и советских листовок, приказывающих партизанам уничтожать урожай. В других случаях распространяемые слухи и печатные материалы затрагивали один и тот же вопрос; иногда одно предшествовало другому.

(обратно)

256

Например, подпольная группа, раскрытая немцами в Киеве в ноябре 1941 года, помимо прочего, занималась распространением слухов, настраивающих население против оккупантов.

(обратно)

257

Иногда упоминались подробности, призванные повысить достоверность таких «новостей», например, говорилось о том, что по железной дороге на участке Псков – Красногвардейск движутся только поезда, эвакуирующие раненых немецких солдат.

(обратно)

258

Например, сообщения о молниеносном советском наступлении в первой половине 1942 года были основаны на действительно имевших место вылазках отдельных советских подразделений далеко за линию фронта через существовавшие бреши, в частности на северном и центральном участках фронта.

(обратно)

259

Хотя «поддерживающие религию» слухи нельзя с полным основанием отнести к средству ведения психологической войны, ввиду действительно имевшего место ослабления антирелигиозной пропаганды во время войны в советском тылу и открытой поддержки религии партизанами, населением это воспринималось как неортодоксальный подход, что было вполне естественным, если сравнивать его с существовавшим до немецкой оккупации отношением к религии советского режима. В таких слухах подчеркивалось, что «свобода вероисповедания» полностью восстановлена в Советском Союзе. По словам православного священника, посетившего Псковскую область в марте 1943 года, «партизаны стремятся убедить крестьян в том, что советская политика в отношении церкви полностью изменилась; свобода совести при всех условиях признается законным правом; антирелигиозная пропаганда являлась досадной ошибкой, и теперь советское правительство публично выражает сожаление и признает это».

В ряде случаев партизаны призывали гражданское население посещать церковные службы, обещая, что это не будет вменено ему в вину после возвращения Красной армии; есть сведения, что иногда сами партизаны посещали церковные службы и молились за освобождение России.

(обратно)

260

Не следует, однако, забывать, что значительное количество приписываемых партизанам слухов – возможно, большинство – не имело к ним никакого отношения. Для достижения своих целей немецким донесениям было выгодно говорить о массовой поддержке партизан, чтобы списывать проявления враждебности на «бандитов».

(обратно)

261

Такой район иногда можно было четко отличить от расположенных по соседству деревень, поскольку партизанские приказы запрещали жителям покидать его; вокруг него были расставлены посты – иногда даже сжигали целые деревни, расположенные на его границах.

(обратно)

262

Города редко контролировались партизанами. Исключением являлся Дорогобуж, который находился под управлением партизан с 15 февраля по 7 июня 1942 года. Была восстановлена система городской администрации, а также органы НКВД, районный военный комиссариат, районная милиция и районный партийный комитет. Но отличие сложившейся здесь ситуации состояло в том, что местная администрация в большей степени опиралась не на обычные партизанские отряды, а на части регулярной армии под командованием генерала Белова.

(обратно)

263

См.: Линьков Г. Указ. соч. С. 373; приложение, документ 44.

(обратно)

264

Нет свидетельств того, что «тройки» использовались где-нибудь еще так же регулярно, как в Ленинградской области, где организация партизан и подполья имела ряд существенных отличий от остальных регионов. Возможно также, что где-то еще «тройки» не выполняли столь всеобъемлющих функций, как на севере. Так, один из первых приказов А. Федорова, выпущенный 30 октября 1941 года, «учреждал чрезвычайную комиссию из трех человек для судебного преследования и наказания предателей родины». В одном из районов в середине 1943 года партизаны обращались с призывом к населению избрать «по всей округе комиссию из трех человек» для контроля за вызванными войной изменениями в сельском хозяйстве. Можно предположить, что в таких случаях комиссии из трех человек являлись скорее органом слежки и контроля, а не органом администрации.

(обратно)

265

Территориальные партийные структуры не следует путать с партийными ячейками, существовавшими внутри партизанских отрядов. Помимо партийных происходило возрождение и комсомольских организаций. Члены комсомола широко использовались для ведения политической пропаганды под руководством партии.

(обратно)

266

По всей видимости, межрайонные комитеты (как правило, «тройки») создавались в тех районах, где не было возможности организовать отдельный райком в каждом из нескольких прилегающих друг к другу районов.

(обратно)

267

Путаница усиливается оттого, что этот приказ, по всей видимости в попытке продемонстрировать его «законность», был основан на указе Верховного Совета СССР и адресован «районному Совету рабочих и красноармейских депутатов», то есть органу времен Гражданской войны, давно переставшему существовать. Возможно, это было чистой импровизацией партизанского и партийного начальства или просто ошибкой в терминологии.

(обратно)

268

Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 163. В своих комментариях автор говорит о райкоме и «исполкоме районного Совета», а не о Совете в целом. Примечательно, что призыв, упоминая «советские органы», обращается к населению с просьбой оказывать помощь «военным [партизанским] и местным органам», причисляя их к различным категориям.

(обратно)

269

«Фокинский рабочий» (орган Дятьковского районного комитета партии и районного Совета) (1942. 25 апреля. № 55). По сообщению газеты, комиссия была «избрана» и, по всей видимости, судила коллаборационистов, захваченных в плен партизанами.

(обратно)

270

Помимо этого, было найдено одно упоминание об «антифашистской ячейке», которую предполагалось создать в Брянской области совместно с формированием групп из местных жителей для оказания помощи партизанам. Вероятно, имеются в виду группы местной милиции.

(обратно)

271

Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 197, 226.

(обратно)

272

Есть указания, что они также существовали в Литве и на Волыни. Свидетельств существования антифашистских комитетов в Галиции не обнаружено.

(обратно)

273

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 954.

(обратно)

274

Изучение деятельности антифашистских комитетов в Прибалтийских государствах не проводилось.

(обратно)

275

Самые первые сообщения о таких лагерях появились в Белоруссии в январе 1943 года.

(обратно)

276

«Партизанская месть» (орган 5-й Ленинградской партизанской бригады) (1944. 3 января. № 36). Один из докладчиков рассказывал о строительстве бани, пекарни и загона для скота, угнанного из занятых немцами деревень. «Мы уже подсчитали, – сообщал он, – что с приходом Красной армии мы должны будем засеять не менее восьмидесяти гектаров».

(обратно)

277

Согласно документам Мороговского отряда, действовавшего в Смоленской области в мае 1942 года, в четырех деревнях были проведены собрания, на которых командир и комиссар отряда провели «подробное обсуждение приказа народного комиссара обороны № 130/1942, касающегося задач колхозного крестьянства, находящегося в тылу противника… Согласно принятой резолюции в деревнях будут организованы группы самообороны из местных жителей». Приказ Сталина № 130/ 1942 представлял собой его обращение по случаю Первомая и содержал лишь краткие призывы к партизанам.

(обратно)

278

Цанава Л. Указ. соч. Т. 1. С. 163.

(обратно)

279

Андреев В. Указ. соч. С. 193–197, 206–207.

(обратно)

280

Как правило, расписки выдавались вместо оплаты. Но известен по меньшей мере один случай, когда партизаны расплачивались введенной немцами валютой по более высоким расценкам, чем те, по которым расплачивались немцы, что, как можно предположить, делалось главным образом по психологическим соображениям. В другом случае партизанами одного из отрядов за дополнительные поставки предлагались премии в виде наделов земли.

(обратно)

281

Есть указания на то, что при прочих равных условиях отношение партизан к населению в «пограничных» регионах (где продовольствие и другие товары взимались также и немцами) было более суровым, чем отношение к жителям в контролируемых ими районах.

(обратно)

282

Разрозненные попытки по оживлению деятельности ремесленников и небольших промышленных предприятий предпринимались в контролируемых партизанами районах. Эти попытки ограничивались, например, открытием столярных и бочарных мастерских, небольших кожевенных фабрик, производивших обувь. Чаще всего производимая продукция использовалась для нужд партизан. Для контроля и управления ими не требовалось сложных и жестких организационных структур. Существуют также примеры использования партизанами населения (и военнопленных) на принудительных работах.

(обратно)

283

Федоров А. Указ. соч. С. 104.

(обратно)

284

Ливенцев В. Партизанский край. Л.: Молодая гвардия, 1951. С. 173. Этим же постановлением крестьянам было позволено по согласованию с сельским Советом или председателем колхоза (там, где были колхозы) использовать тягловый скот «совместно или индивидуально».

(обратно)

285

Цанава Л. Указ. соч. Т. 2. С. 87–88. Обращает на себя внимание, что Цанава, рассказывая о Кличевском районе в 1942 году, не ссылается на цитируемый выше приказ, упомянутый в книге В. Ливенцева.

(обратно)

286

Народный мститель. 1942. 31 августа. № 11.

(обратно)

287

О проявляемом в Красной армии скептицизме в отношении партизан в 1943–1945 годах сообщали многие бывшие партизаны и солдаты. Проведение замены партизан военными властями наглядно иллюстрирует следующее немецкое донесение: «В Хомутовском районе партизаны находились у власти в течение нескольких недель… Они не создали местной администрации… Сменившие их войска регулярной армии быстро создали полный административный аппарат с партийными органами, органами НКВД и т. д. В его состав вошли и существовавшие ранее сельские и районные Советы. Также был создан суд, занимающийся тщательной проверкой бывших служащих немецких учреждений… Первоначально среди судей были партизаны; но поскольку у многих из них было предвзятое мнение, их заменили представителями гражданского населения».

(обратно)

288

Подтверждением этого может служить ссылка на инструкции по восстановлению колхозов в занятых партизанами районах «по приказу товарища Жданова» в упоминавшемся выше отчете о работе «тройки».

(обратно)

289

В этой связи отдельные пропагандистские усилия партизан представляют интерес в плане того, что они были призваны создать у людей впечатление, что они по-прежнему являются истинными советскими гражданами и продолжают косвенно «участвовать» в политической жизни. Это достигло такого размаха, что одна из распространявшихся партизанами советских листовок за подписью Председателя Президиума Верховного Совета СССР М. Калинина информировала население о том, что назначенные на 9 декабря 1942 года выборы в Верховный Совет отложены на один год.

(обратно)

290

Отношение крестьян отражено в приведенном ниже сообщении сотрудничавшего с немцами русского главы районной администрации, которое, правда, рассматривает положение с точки зрения оккупантов, но в то же время свидетельствует о глубоком понимании вопроса:

«В борьбе, которую вермахт ведет против партизан, население не может оставаться нейтральным, ибо, как показывает опыт последнего времени, нейтральная позиция населения ведет к репрессивным мерам с обеих сторон и, в конечном счете, к уничтожению гражданских лиц той и другой стороной.

Нет сомнений, что подавляющее большинство населения однозначно враждебно относится к партизанам и готово сражаться против них. Это вполне естественно, поскольку партизаны грабят, жгут, убивают и всячески препятствуют нормальной жизни. К тому же они объявляют себя представителями ненавистного большевистского режима. Население единодушно заявляет: «Не будь партизан, мы бы уже могли хорошо жить даже во время войны». Однако, к сожалению, крестьяне поставлены в такие условия, которые вынуждают их либо вступать в партизаны, либо оказывать им помощь и давать пристанище…

Когда перед крестьянином встает проблема, помогать ему партизанам или немецким войскам, мы, к сожалению, часто вынуждены наблюдать, что ему невозможно отказать в помощи партизанам. Действительно, он видит партизан почти ежедневно, а немцев очень редко. Даже если он всем сердцем хочет сражаться с партизанами, как он это должен делать? Вступать с ними в открытую борьбу, не имея оружия, – это абсурд. Вступить в отряд самообороны – значит лишить землю, которую он должен обрабатывать, единственного работника и обречь свою семью на уничтожение партизанами. Когда крестьянин следит за партизанами и сообщает об этом в комендатуру, об этом становится быстро известно, поскольку в деревне ничего нельзя сохранить в тайне, и расплата следует незамедлительно. К тому же у людей уже сложилось убеждение, что их сообщения [немцам] в подавляющем большинстве случаев не ведут ни к каким действиям. Комендатура день за днем получает сообщения о партизанах из разных концов района, но может реагировать на них лишь в редких случаях, поскольку не располагает силами.

Подобное положение дел чрезвычайно опасно, поскольку ведет к росту партизанского движения и тем самым способствует полному распаду [немецкой] администрации и экономической системы».

(обратно)

291

Как явствует из текста донесения, эта женщина являлась агентом, а не партизанкой.

(обратно)

292

Однако следует подчеркнуть, что количество коллаборационистов оставалось значительным до самого конца. Так, в составе вспомогательной полиции только в зоне действий немецкой группы армий «Центр» служили 40 000 человек; вместе с тем крупные контингенты находились в военизированных и вспомогательных подразделениях, многие гражданские лица входили в состав оккупационных властей.

(обратно)

293

Другой образец разведывательного донесения партизан содержит информацию о местоположении немецких аэродромов и количестве самолетов, находящихся в Брянской области.

(обратно)

294

Предоставленная 5-м батальоном информация от 8 сентября об изменениях задач и дислокации 4-й и 9-й немецких армий полностью противоречит положению, изображенному на немецких тактических картах того времени. Например, на карте Верховного немецкого командования, где отмечено существовавшее 8 сентября положение на востоке, показано, что штаб 4-й армии находился к северу, а не к югу от Рославля. Штаб 9-й армии находился не в Кричеве, а примерно в 100 километрах к юго-востоку от него; 4-ю армию никогда не планировалось перебрасывать в Италию или на Украину, она находилась в составе группы армий «Центр» на протяжении всей войны. Путаница в сведениях партизан в данном случае, по всей видимости, возникла из-за того, что штабы 2-й танковой армии немцев в августе 1943 года были переведены в Югославию и в освободившийся сектор были введены части 9-й и 4-й армий, что потребовало существенной перегруппировки сил немцев.

(обратно)

295

Другие примеры предоставления ложных сведений партизанскими агентами можно найти в донесении боровшейся с партизанами в Брянской области немецкой части, которой во время крупной операции удалось захватить образцы партизанских разведывательных донесений. Агент, сообщавший о замеченных им всего двух поездах на железнодорожной станции, на самом деле был убит в лесу, находясь в укрытии, откуда он не мог видеть никаких поездов.

(обратно)

296

Указанные здесь и в дальнейшем цифры приводятся на основании изучения большого количества документов, относящихся к партизанскому движению, и не учитывают статистических данных о поставках по воздуху. Эти оценки были сделаны с тем, чтобы читатель мог понять относительную важность различных источников поставок. Во всех случаях следует делать поправки на возможные неточности. Вместе с тем реальные цифры вряд ли намного отличаются от приводимых. Так, возможно, что не одна десятая, а от 5 до 20 процентов поставок было осуществлено по воздуху.

(обратно)

297

О поставках по воздуху в первой половине 1942 года в дополнение к немецким документам см.: Федоров А. Указ. соч. Т. 1. С. 111.

(обратно)

298

Эти цифры, конечно, не учитывают изменений в составе партизанского движения в тот период. В целом эти изменения не повлияли на проблему снабжения; оружие было необходимо вне зависимости от того, кто входил в состав движения. Главное изменение в составе – постепенная замена оказавшихся в окружении красноармейцев местными жителями – вероятно, вызвало небольшое повышение потребности в поставках при сохранении той же численности, поскольку значительная часть красноармейцев влилась в партизаны, уже имея оружие, и их стрелковые навыки были выше, чем у местных призывников.

(обратно)

299

В меньшей степени партизаны использовали легкие и тяжелые минометы.

(обратно)

300

В дополнение к немецким документам см.: Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 191; Андреев В. Указ. соч. С. 343.

(обратно)

301

Одним из наиболее ярких свидетельств, подтверждающих тезис о том, что большая часть оружия и боеприпасов доставлялись по воздуху, являются протоколы допросов партизан, сохранившиеся в 281-й немецкой дивизии. Захваченным в плен и дезертировавшим партизанам задавали вопросы о том, как осуществлялось снабжение их отрядов; почти все они указывали, что оружие и боеприпасы доставлялись по воздуху, а продовольствие поступало от местного населения. Это относится к периоду 1943–1944 годов.

(обратно)

302

Следует отметить, что в этот же период некоторым крупным партизанским отрядам по воздуху доставлялась артиллерия, в основном 45-мм и 76-мм орудия.

(обратно)

303

Линьков Г. Указ. соч. С. 236–237.

(обратно)

304

Козлов И. Указ. соч. С. 76–77, 79.

(обратно)

305

Таким, например, был аэродром в селе Ковали, расположенный менее чем в тридцати километрах от штаба 707-й немецкой дивизии, находившейся в Жуковке.

(обратно)

306

Линьков Г. Указ. соч. С. 376.

(обратно)

307

Федоров А. Указ. соч. С. 466; Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 176.

(обратно)

308

Одним из способов охладить энтузиазм немцев была выброска на парашютах контейнеров, с находящимися в них минами с часовым механизмом, которые срабатывали сразу же после приземления.

(обратно)

309

Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 202–203; Ковпак С. Указ. соч. С. 105–106.

(обратно)

310

Однако вскоре немцы обнаружили, что если над контролируемым партизанами районом не происходит частых полетов самолетов, то неожиданное появление разведывательных самолетов до начала операции является подсказкой для партизан. Чтобы справиться с этой проблемой, были придуманы три способа. Иногда самолетам запрещали летать над районом до тех пор, пока не начиналась наступление. Во-вторых, при возможности разведывательные полеты над районом совершались так часто, чтобы партизаны не могли понять, когда начнется главное наступление. И в-третьих, разведывательные полеты выполнялись по определенному расписанию.

(обратно)

311

Самолет «Фокке-Вульф-189» был истребителем-бомбардировщиком, несущим четыре 100-фунтовые бомбы и имевшим два пулемета; его часто использовали для проведения воздушной разведки, оснащая фотокамерами.

(обратно)

312

Задания общего характера по нанесению беспокоящих ударов партизанам рассматриваются ниже; в данном разделе рассматриваются лишь задания по оказанию поддержки с воздуха особых операций против партизан.

(обратно)

313

См.: Козлов И. Указ. соч. С. 238.

(обратно)

314

Существует мало статистических данных о выполнении заданий немецкими военно-воздушными силами против партизан. Единственные цифры, позволяющие получить кое-какое представление об усилиях немцев, относятся к 1943 году и к району действий группы армий «Север», пролегавшему по территории между Финским заливом и железной дорогой Великие Луки – Росситен. В январе, феврале, марте и апреле такие задания не выполнялись; в последующем они характеризуются следующими цифрами: май – 9 заданий; июнь – 38; июль – 4; август – 55; сентябрь – 71; октябрь – 610; ноябрь – 251; декабрь – 82. Приходящийся на осень пик связан с проведением в тот период нескольких крупных операций против партизан.

(обратно)

315

Вершигора П. Люди с чистой совестью. С. 448.

(обратно)

316

Уязвимость партизан перед атаками с воздуха, видимо, объясняется нерегулярным характером их сил, низкой дисциплиной и отсутствием опыта, поскольку была высока текучесть личного состава.

(обратно)

317

Стоит отметить, что в последний год войны в контролируемых ими крупных районах партизаны начали создавать систему обнаружения и оповещения о налетах.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Часть первая Введение Джон Армстронг

  Глава 1 Значение опыта советского партизанского движения

    Цели противоборствующих сторон

      1. Цели Советского Союза

      2. Цели Германии

      3. Итог попыток достижения своих целей Германией и Советским Союзом

    Релевантность советского партизанского движения

  Глава 2 Операции советских партизан как способ ведения войны нерегулярными силами

    Возникновение и задачи партизанского движения

      1. Исторические примеры

      2. Планирование

      3. Задачи

    Условия и обстановка проведения партизанских операций

      1. Природные условия

      2. Техника и вооружение

    Основные этапы действий партизан

      1. Первый этап: июнь – декабрь 1941 года

      2. Второй этап: декабрь 1941 г. – осень 1942 г.

      3. Третий этап: осень 1942 г. – лето 1944 г.

    Борьба с партизанами

      1. Проникновение

      2. Блокпосты, окружение и прочесывание

      3. Операции против гражданского населения

      4. Местная самооборона

    Оценка. Эффективность партизанского движения как средства ведения войны с помощью нерегулярных сил

      1. Разрушение коммуникаций

      2. Боевая поддержка Красной армии

      3. Разведка

      4. Подрыв экономики

      5. Материальные и людские ресурсы

      6. Общий итог

  Глава 3 Партизаны и тоталитарная система

    Сохранение советского присутствия

    Нажим на крестьян

    Партизаны и советский аппарат управления

      1. Возрождение конспирации

      2. Средства обеспечения контроля

      3. Характерные особенности партизанской элиты

    Расширение коммунистической системы

      1. Западные территории, отторгнутые СССР

      2. Будущие страны-сателлиты

    Партизаны в послевоенном СССР

Часть вторая Организация и управление партизанским движением Джон Армстронг и Курт де Витт

  Введение

  Глава 1 Первые попытки организации партизанского движения

    Довоенная советская концепция партизанской войны

    Территориальная организация

      1. Роль партии

      2. Роль НКВД

      3. Отряд в действии

    Партизанское движение и Красная армия

    Судьба созданного по территориальному принципу партизанского движения

      1. Северные регионы

      2. Степные регионы

      3. Крым

      4. Северный Кавказ

  Глава 2 Расширение и реорганизация партизанского движения, 1942–1944 г.

    Возрождение партизанского движения, начало 1942 г.

    Развитие партизанского отряда

    Центральный штаб

    Фронтовые штабы

    Территориальные штабы

    Промежуточные партизанские командные структуры

    Распределение командных функций

      1. Центральный штаб

      2. Фронтовой штаб

      3. Подчиненный командный центр на советской стороне линии фронта

      4. Командный центр на оккупированной территории

      5. Бригада

    Осуществление контроля в партизанском движении

      1. Технические средства

      2. Специальные средства контроля

      3. Партия

      4. НКВД

      5. Красная армия

    Краткий итог

  Заключение

Часть третья Состав и моральное состояние партизанского движения Эрл Зимке

  Глава 1 Состав советского партизанского движения

    Основные группы в составе партизанского движения

      1. Крестьяне

      2. Городские жители

      3. Интеллигенция

      4. Отставшие от своих частей красноармейцы и военнопленные

      5. Члены коммунистической партии

      6. Коллаборационисты

      7. Женщины

    Изменения в составе партизанского движения

    Национальный состав

    Возрастные группы

  Глава 2 Условия жизни партизан

    Численность партизанского движения

    Призыв

    Подготовка

    Поставки оружия и продовольствия

    Лагерь

    Условия местности и климат

    Медицинское обслуживание

  Глава 3 Характеристики групп

    Влияние офицеров

    Влияние Коммунистической партии

    Моральное состояние

      1. Социальный состав партизан

      2. Награды

      3. Инертность

    Дисциплина

      1. Особые дисциплинарные меры

      2. Дисциплина в бою

      3. Наказания

  Заключение

Часть четвертая Психологическая партизанская война и отношение населения Александр Даллин, Ральф Маврогордато и Вильгельм Молл

  Глава 1 Организация и технические аспекты психологической партизанской войны

    Организация психологической войны партизан

      1. Централизованное управление

      2. Роль коммунистической партии в пропагандистской деятельности партизан

      3. Красная армия в психологической партизанской войне

    Технические аспекты создания печатных материалов партизанами

      1. 1941 г.

      2. Оборудование

      3. Трудности со снабжением

      4. Персонал

      5. Источники информации

  Глава 2 Психологическая война партизан против немцев

    Проблема

    Прямая и словесная пропаганда

    Психологическая война без использования печатного слова

    Провокации

    Обращение с военнопленными

    Выводы

  Глава 3 Психологическая война партизан против войск стран оси

  Глава 4 Психологическая война партизан с коллаборационизмом

    1. Содержание и методы

    Заключение

    Гражданские лица

    Генерал Власов и партизаны

      1. Открытая пропаганда

      2. Тайная пропаганда

  Глава 5 Партизанская пропаганда, обращенная к местному населению

    Введение

    Объекты приложения пропаганды

    Средства

      1. Устная пропаганда

      2. «Пропаганда действием»

      3. Печатные средства пропаганды

      4. Кино и театр

      5. «Серая» и «черная» пропаганда

      6. Эффективность средств пропаганды

    Партизанские листовки: содержание

      1. Начальный период

      2. 1942–1944 гг.

    Распространяемые партизанами слухи

      1. «Правильные» слухи

      2. «Неправильные» слухи

      3. Эффективность

    Партизанская психологическая война: выводы

  Глава 6 Партизаны как «длинная рука» советского режима

    Введение

    Местная администрация

    Партия и комсомол

    Советы

    Судебная и исполнительная власть

    Антифашистские комитеты

    Административные меры

    Народное ополчение

    Призыв на военную службу

    Реквизиция

    Сбор денег и государственные займы

    Сельское хозяйство

    Краткий итог

  Глава 7 Население между немцами и партизанами

    Начальная фаза оккупации

    Ранний этап партизанского движения

    Результаты изменения тактики немцев

    Лето 1942 г. – осень 1943 г.

    1943–1944 гг.

    Демографические изменения в период оккупации

    Мотивы, определявшие отношение населения

  Выводы

Часть пятая Партизаны и советская разведка Курт Девитт

  Глава 1 Отношения партизан с советской разведкой

  Глава 2 Разведывательные задания партизан

    Разведывательные действия партизан в интересах Красной армии

    Политическая и экономическая разведка

    Заключительные замечания

  Глава 3 Разведывательные операции партизан

Часть шестая Авиация в партизанской войне Герхард Уайнберг

  Введение

  Глава 1 Роль авиации в формировании партизанских отрядов и управлении ими

  Глава 2 Поставки и подкрепления

    Военные поставки

      1. Начало войны – декабрь 1941 г.

      2. Январь – июнь 1942 г.

      3. Лето 1942 г. – лето 1944 г.

      4. Специальные средства

    Продовольствие

    Одежда

  Глава 3 Особые аспекты поддержки с воздуха

    Боевая воздушная поддержка партизанских операций

    Обусловленные поддержкой с воздуха ограничения

    Усилия немцев по противодействию поддержке партизан с воздуха

      1. Перехват самолетов

      2. Ловушки для советских самолетов

      3. Ложные зоны выброски

      4. Бомбардировка аэродромов

      5. Система обнаружения

  Глава 4 Авиация в борьбе с партизанами

    Разведка

    Связь

    Снабжение

    Бомбардировки и обстрелы с воздуха в операциях против партизан

    Бомбардировки и обстрелы с воздуха занятых партизанами районов

    Распространение листовок

    Побочные результаты использования авиации

    Попытки партизан по противодействию воздушным операциям немцев

    Потенциал авиации в борьбе с партизанами

Библиография

  I. Советские публикации

  II. Зарубежные (несоветские) публикации

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно