Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

I. Живая волна

Переход – что такое

Эту книгу не читают. Эту книгу молчат.

Четырехлетняя Ляля Розанова

Я не пишу эту книгу.

Она пишет себя сама.

Много лет, многими подходами, постепенно.

Служу чем-то вроде клавиатуры. Не ставлю себе никаких задач, кроме передачи того, что передается жизнями людей и моей среди них. Все здешнее, все за здравие, все от жизни в ее разнообразии и полноте, включающей и Переход.

Переход – да, для того главного, о чем наш разговор, общеупотребительное «смерть» не годится. Слова этого не боюсь, вы его встретите тут не раз, но вернее говорить: Переход – разумея, что речь не о небытии, которого по определению нет, а о другом бытии, в которое каждый из нас, живя, движется, с самого зачатия переходит – или, как в русском языке времен Пушкина и даже еще позднего Толстого говорили к случаю – преставляется.

В словаре Даля преставлять означает «переселять в вечность». Преставиться – «переселиться в вечность», «преобразиться». Еще вариации из того же ряда: извечиться, приложиться к родителям. А светопреставление – слово и сейчас иногда употребляемое, чаще иронически, означает не просто конец света, но и переворот в земной вселенной, обновление.

Было бы ближе к истине называть каждого живого не «смертным», а пре-ходящим жизнь. Собеседование о Переходе – ствол нашего общения в этой книге, со многими ответвлениями.

Неизбежности не переча,

я в тайник ее пристально вник.

Благодарствуй, минутная встреча,

благодарствуй, единственный миг.

Не пугайся: уход – не утрата.

Как дитя, пальчик взявшее в рот,

жизнь меня потеряет когда-то,

поиграет и снова найдет.

К мистике я не склонен, в умозрениях слаб и мало начитан. Медицина и биология, психиатрия и практическая психология для меня пространства профессионально свои, как и словесность; работаю с людьми на естественнонаучной и гуманитарной основе. Из этого исходя, уточняю: читатель мой ни в коей мере не обязан верить или, прочтя книгу, уверовать в бессмертие души (Апостол Павел: «не умрем, но изменимся»), реинкарнацию или что-либо в этом духе. Не собираюсь, как и раньше, никого ни в чем уверять, ничему учить. Просто делюсь опытом: с кем и как работаю – это основное, работа идет и в книге – что пережил, что знаю (точней, думаю, что знаю), что чувствую, что предполагаю, в чем сомневаюсь.

Предложение помедлить

Если вы не чувствуете потребности обратиться к теме Перехода, читать эту оптимистичную (не шучу), противостраховую и антидепрессивную (уже подтверждено) книгу лучше не сейчас.

А когда?

Когда понадобится.

А когда понадобится?

Время придет, жизнь подскажет. Пока можно пролистать бегло, слегка всмотреться и взять на заметку как возможного собеседника и помощника.

И еще – тем, кто с трудом воспринимает стихи, вообще не воспринимает (в школе заставляли выучивать не понимаючи), или воспринимает только таких-то авторов и никаких иных (подобно избирательной невосприимчивости к музыке или живописи). Если так, то две следующие части этой книги, где стихов больше, чем прозы, можно принять за эпиграф к остальным и читать сразу с любой дальнейшей. Например, с «Неба хватит на всех» (стр. 272), где про то, как говорить о Переходе с детьми. Там тоже, правда, местами просачиваются стихи – без стихов книга о человеке как жизнь без музыки, свадьба без цветов, брак без любви, чай без заварки или конфетка, которую сосут через фантик.

Начинать чтение можно с любой страницы, как с любого мгновения начинать жизнь. Но при сем надеюсь, что читатель если не сразу, то постепенно прочтет и осмыслит книгу во всем объеме и целостности. Только так можно понять и текст, и человека, и себя тоже, и хоть отчасти примирить или просто принять противоречия и несообразности, кажущиеся и действительные.

Memento – что значит

По латыни – помни, более ничего. Вам, наверное, приходилось встречать это слово в компьютерных органайзерах или на бумажных ежедневниках для записей дел, встреч, адресов-телефонов, звонков, покупок и пр. Так называют и киноафиши, и разные сувениры. Mementики эти напоминают: помни, человек, что ты раб своей мнимой свободы, не забывай ей прислуживать прилежно и вовремя, не упусти ни одной из своих цепей и цепочек. И мало кто знает, что у всех этих напоминалок отрезано нечто самое важное. А именно – еще одно латинское слово: MORI, с седой древности составляющее с MEMENTO смысловой монолит: напоминание, призыв, заповедь, или, как сейчас усеченно выражаются, мем (от того же корня «помнить») –

MEMENTO MORI – помни о смерти.

Согласно историческим сведениям, не стопроцентно достоверным, но достаточно правдоподобным, слова эти, как митинговые кричалки, звучали на триумфальных шествиях римских полководцев, возвращавшихся в столицу из победоносных походов. Выкрикивал «помни о смерти» специально приставленный раб, шедший позади триумфатора. Делалось это, чтобы напомнить всем, как близко была смерть во время сражений, как близко она всегда; чтобы народ проникался, а победитель не заносился. Нам теперь понять обычай такой можно, а принять сложно: попробовал бы кто-нибудь во время праздничного парада выкрикнуть из-за спины важного начальника «помни о смерти», – тут же бы его поминай как звали.

Восклицанием MEMENTO MORI с середины 17-го века обязаны были приветствовать друг друга монахи католического ордена траппистов. Орден этот, отличающийся очень строгим молитвенно-аскетическим уставом, существует в Европе и ныне, в рядах его пребывает больше трех с половиной тысяч монахов и монашенок. Они молятся 11 часов в сутки, истово трудятся, соблюдают абсолютное вегетарианство и молчание, прерываемое только для молитв, песнопений и сообщений, без которых никак. Деньги, и немалые, зарабатывали до недавних пор производством гробов и алкогольных напитков. MEMENTO MORI можно было бы смело писать и на том, и на другом.

Нынче словосочетание это перешло в разряд малоупотребляемых образных выражений. Так могут еще иной раз назвать старуху или старика, от которых хочется побыстрей отвернуться. Чтобы не помнить. Чтобы еще раз забыть… о своем Переходе. Логика младенца: если я от тебя отвернулся, значит, тебя нет.

Иногда, впрочем, напоминание в полном виде и сейчас можно встретить вполне по делу – недавно увидел MEMENTO MORI в Москве, на улице, на стекле новенького мерседеса.

Жизнь – это большой сюрприз. Я не понимаю, почему бы смерти стать не меньшим.

Владимир Набоков

Книга как чемодан

И снова черновик – и засмеяться,

и строчки слабые стереть…

Мне чтобы выжить, нужно состояться,

а чтобы состояться – умереть.

Совершенство, не убивай меня, не спеши,

я и сам для себя не фамильная драгоценность,

а случайная брызга твоей души,

но без части страдает целость…

Написав немало уже книг и в немереном количестве наплодив разные прочие письмена – в журнальных и газетных статьях, в беседах, интервью, в нескончаемой переписке с читателями и пациентами, в интернете и пр., – я пришел к облегчительному выводу, что любой текст, как бы ни был отделан и вылизан – не более чем черновик. Всегда можно написать правильнее, полнее, интереснее, лучше – и все равно может оказаться, что это никому не нужно и никуда не годится.

Посему, понял я, и не стоит ни к какому своему опусу относиться как курица к яйцу. Стремиться к законченности, ваять нетленку – ущербно для качества и для здоровья небезопасно.

Здраво – попридержав манию совершенства, смотреть на каждое свое произведение как на отрывок разговора, кусочек общения, встречу в пути, живую волну живого потока, которому нет ни начала, ни окончания.

Что такое книга? Всего лишь забег на такую-то дистанцию. Со стартом и финишем. Всего лишь посылка. С ограниченной емкостью – для текста объема не больше такого-то. Чемодан информации, один чемодан, не более. И не надо стараться впихнуть в него все свое барахло.

Стремиться только к жизненности – чтобы в чемодане, кроме барахла, было что-то живое, вроде ребеночка, и чтобы емкость была открыта – чтобы дышать можно было этому существу.

Большинство своих книг я первоначально отправляю к читателю в виде неполном и сыроватом. По возможности довожу до ума (бывает, по глупости кое-что и порчу) в следующих изданиях. Читательская обратная связь показывает, что такой подход правомерен: недостатки можно убавлять, достоинства выявлять, форму оттачивать, содержание обогащать. Читатели этому помогают своими отзывами, вопросами, пожеланиями, замечаниями – работаем вместе, в диалоге.

Книга, которую вы сейчас читаете, вышла сперва в электронном виде под названием MEMENTO, Песнь Уходящих. Спасибо Марийке, моей жене: собрала тексты, технически обработала, разместила. Получены уже добрые отклики. Вот, для вдохновения читательского и моего, – три из них.

* * *

Проглотил книгу за два дня, стихи перечитывая по два раза. С одной стороны, читать было тяжело – на смерти и на всем, что вокруг нее, трудно сфокусироваться из-за пресловутого «шкафа для скелета», но какая-то другая сила (ощущение важности, что ли) заставляла читать дальше.

В книге есть глава о том, как говорить с детьми о смерти. Там есть письмо матери о ребенке с острым кризисом осознания смертности, страхом смерти. Ребенок ищет какой-то защиты от этого понимания, например, что станет ученым и изобретет эликсир бессмертия или «Придумал, что чтобы жить вечно, надо говорить «Я жду до лета». Что эта спасительная фраза поможет ему жить вечно, так как «лето каждый раз новое, и если я буду ждать каждый раз новое лето, то я никогда не умру». Меня поразило, что этот последний, самый несуразный из всех его вариантов защиты, и есть выбранный мной и многими другими взрослыми вариант…

Книга светлая. Рекомендую ее всем нам, чтобы справляться, чтобы от самого страшного, от самоубийств, оберегать друг друга, чтобы помнить и любить свою жизнь. Евгений Л.

* * *

…Давно ждала эту книгу. Почему именно её? Может, потому что сейчас вся моя жизнь состоит из перепутий, и, чтобы глубже её понять, мне нужно попробовать больше узнать о смерти?..

Всплыл образ: «…я река, которая обмелеет, если не будет в каждый миг жизни осознавать хоть на толику свой исток и океан, в который впадает. Если не почувствует их присутствие за гранью и то, что без них она невозможна…». Тут же вспомнилась одна из некогда любимых цитат: «Мы не человеческие существа, которые переживают духовный опыт. Но мы духовные существа, переживающие опыт человеческий». И теперь я её снова почувствовала, а не просто вспомнила.

Тема конца жизни всегда интересовала меня, я периодически размышляла об этом, искала раскрытие этой темы у великих… Но теперь, помимо напряжённой вдумчивости, печали и немого вопроса во мне стала расти… радость. Она пробивалась сквозь печаль, как солнечный свет сквозь кроны деревьев, и казалось что свет этой внутренней радости – радости воссоединения души – виден через кожу. Мозг говорил, что это неадекватно, а душа всё равно радовалась.

Я пока ещё не осознала до конца тот опыт, который так внезапно свалился на меня. Но для моей жизни это чудо, и спасибо, что Ваша книга стала проводником в него. Анна С.

* * *

Читая книгу «Memento», впитывая поэтику, фантазируя и размышляя вместе с автором о бессмертии, я пытался ответить, почему так влечет меня эта тема ухода, отчего так привлекателен взгляд на жизнь с высоты поднебесья?..

Думаю, дело в том, что одновременно с пронзительностью печали, с ощущением себя беспомощной песчинкой под громадным небосводом, с ощущением «бессмертия смертности» даже в ранней сумбурной бешеной юности очень часто связаны были и яркие моменты просветления, в которые вдруг схватывалась самая суть жизни, вдруг понималось, сколько же в ней шелухи… С годами суммируясь, подобные фрагменты яркого душевного чувствования все настойчивее осознавались настоящей жизнью, которой хотелось жить постоянно…

Ярче всего воспринялась мной поэтическая часть – «Песнь уходящих». Как мне видится, поэтическая форма наиболее выразительна и, одновременно, наиболее деликатна для темы ухода. Поэтическое слово способно объединить человека с Небом непосредственно, без мешающих логических связей – с тем Небом, которое в нас всегда в виде Веры в лучшее, в продолжение, в вечность себя и жизни…

Книга «Memento» способна дать человеку необыкновенный прилив жизнелюбия, новое осознание себя в этой сугубо преходящей действительности, новый интерес к себе, своим родителям и близким, детям, друзьям и возлюбленным. Книга способна скрепить воедино противоречивую мятущуюся человеческую натуру красной нитью истинности, жизнестойкости.

Книга – способна. Остальное зависит от нас.

Валерий С.

Вот она, обратная живая волна, дорогие, спасибо сердечное! На связи будем и дальше.

Бумажное издание дополнено, доработано; и все равно это не завершенный труд, а длящийся и сию минуту, и можно считать его новым началом нашего разговора.

Только книга, запрещаемая во все времена и при всех властях, переживет все власти и времена. Такая книга есть. Название ее – Истина.

Пен Левиндоуз

II. Песнь Уходящих

Уходящие – это временно. Только для еще здешних. Скрывающиеся за горизонтом бытия – так точнее.

Часть эту можно считать врачебным исследованием ПЕРЕХОДА и авторской исповедью, хотя тексты в ней не только и не столько обо мне. Переживания, размышления, догадки, душевная помощь – все это можно в прозе и можно в стихах.

Облачка

По небу облачко плывет,

другое за собой зовет,

и мы с тобою небосвод

переплываем,

а кто кого переплывет,

а кто потом, а кто вперед,

не знаем.

А что такое умереть?

Дверь за собою запереть.

Но след оставленный стереть

не удается.

А кто сумеет отпереть?

Кто захотел, тот и сумел,

найдется.

Две реки

мы живем у ревущей машинной реки

но квартиру свою нам менять не с руки

проживем как живем от звонка до звонка

а потом нас подхватит другая река

и обнимет и в дальнюю даль унесет

где небесный пастух свое стадо пасет

и забытая песня беззвучно слышна

имя этой реки тишина

а пока мы живем у ревущей реки

нам о той о другой вспоминать не с руки

от звонка до звонка этот мир не понять

и когда-то придется квартиру менять

Морегоре

М. Л.

Мне море в городе является вседневно:

то тихо ластится, то нападает гневно,

и волны рушатся, и молится прибой:

ты слышишь, Господи?.. возьми меня с собой…

Очарование напрасных упований,

о море градское, о праздник расставаний.

Щенок потерянный в глаза глядит с мольбой:

ты видишь, Господи?.. возьми меня с собой…

Не уступи тоске, когда увидишь снова

свет наркотического зарева ночного

над морем городским. В свой час поймет любой:

нет горя горшего, чем горе быть собой.

А в день, отмеченный пробелом в гороскопе,

я залпом выпью морегоре городское

и знак подам тебе, поднявшись над толпой:

ты знаешь, милая, ты знаешь: я с тобой

Вы все помните

Это дом, это все еще дом.

Эта клетка безликая,

эти стены простецкие –

я их кожей своей обил,

обрастил их своим нутром.

Вот картинка моя, первобытная, но не детская.

Ваши лица смотрят в меня. Вы все помните.

Это дом.

Я покину его вместе с вами, отдам во владение

неизвестным жильцам на игрушечное навсегда.

С полдороги вернусь, может быть,

провести наблюдение,

как им спится, о чем размышляет вода,

и случайных следов не осталось ли.

Все другое. Все пришлое, будь хоть семижды музей.

Взгляд чужой – разрушитель. Бациллы усталости

поселяются в души и заживо гробят друзей.

Похотливая смерть глазомером большим отличается.

(Вот поэтому дети от взрослых прячут глаза.)

Но сейчас это дом. Черный ослик твой^[1]

с той же свечкой качается

на раздвинутых ножках вперед – назад

С той стороны^[2]

в зыбких заботах дней

гасится существо

с той стороны видней

с той стороны всего

здешние жуть и мрак

там красота и свет

лишь догадайся как

вывернуть да и нет

там бытия скрижаль

кто заглянул туда

знает твое как жаль

знает свое всегда

Песня свечи

В тот мир, где нет ни молодых, ни старых,

душа войдет не поздно и не рано,

свеча догаснет, допоет огарок,

допляшет пламя.

О, сколько теней вьется в этой пляске,

ночей, приговоренных вечно длиться.

А время, как факир, сжигает маски

и лепит лица.

И наступают сумерки прозрений,

и молния пронзает цель, не целясь,

а за окном безумие сирени

и моря шелест.

А море шелестит, что жизнь сложилась,

как речь, из откровений и ошибок,

и даже ложь, которая свершилась,

непогрешима.

А пламя плачет, пламя рвет и мечет,

душа летит как пуля заказная,

а море дышит, море не перечит,

а море знает

Родители ушли

Родители ушли.

А мы свободны

жить как хотим и можем умирать.

Но вот беда: мы ни на что не годны,

и некому за нами убирать:

родители ушли.

Остались раны

и в них, и в нас.

Родители ушли

в далекие лекарственные страны,

а мы на жизнь накладываем швы.

Родители ушли.

Прочь сантименты,

зачем рыдать,

о чем жалеть, когда

галактики, планеты, континенты

друг с другом расстаются

навсегда.

Вы снитесь мне. О, если бы вернуться

и вас из сна с собою унести

и все начать с последнего «прости»,

о, если б ненароком не проснуться

О неизлечимости жизни

Катятся малые расставания

перед большим, как мячи.

Если жить наперед, если знать все заранее,

то зачем нам врачи?

Закипает и пенится,

не сгорит, не закончится

это вечное море живое, тоска.

Я любил и люблю.

Бог творит что захочется.

Жизнь как выстрел мгновенна.

Смерть как воздух близка.

Говорю вам:

не будет от страсти лечения,

равновесия нет у земных коромысл.

Жизнь любого из нас не имеет значения,

лишь безмерный безмолвный

неведомый смысл.

Нет, мой стих мою жизнь

не хранит, не итожит –

я пришел и прошел,

став частицей Всего.

Но однажды, я знаю, развязку отложит,

но однажды возьмет и кому-то поможет

слабый голос прозрения моего.

Катятся малые расставания

перед большим, как мячи…

Шлю вам несколько знаков

любовного узнавания,

чтобы выжить в ночи

Ось земная
взрослому сыну

Не играй, мой мальчик, в понимание.

Черная дыра – пускай насквозь.

Из колен моих, из расставания

изошла твоя земная ось.

Вышел срок щадить и успокаивать,

и пора, сдирая чешую,

жизнь твою учиться не присваивать

и не отвергать, как жизнь свою.

Сколько раз заблудишься, обманешься.

Все твое, мой вещий Дон Кихот.

Я уйду, а ты…

А ты останешься,

чтобы я не видел твой уход.

Не будь как я,

будь от меня свободен.

Мильон отцов в тебе, мильоны родин –

все сущее, весь мир тебе родня.

Будь счастлив и со мной, и без меня

Пророчество дождя

…и этот дождь закончится как жизнь,

и наших лиц истоптанная местность,

усталый мир изломов и кривизн,

вернется в изначальную безвестность.

Все та же там предвечная река,

все тот же гул рождений и агоний,

и взмахами невидимых ладоней

сбиваются в отары облака,

и дождь, слепой неумолимый дождь,

свергаясь в переполненную сушу,

пророчеством становится, как дрожь

художника, рождающего душу,

и наши голоса уносит ночь.

Крик памяти сливается с пространством,

с молчанием, со всем, что превозмочь

нельзя ни мятежом, ни постоянством.

Не отнимая руки ото лба,

забудешься в оцепененьи смутном,

и сквозь ладони протечет судьба,

как этот дождь, закончившийся утром

Сестра разлуки

Она так близко иногда.

Она так вкрадчиво тверда.

Посмотрит вверх.

Посмотрит вниз.

Ее букварь составлен из

одних шипящих.

Разлуки старшая сестра.

Вдова погасшего костра.

Ей бесконечно догорать.

Ей интересно выбирать

неподходящих.

Пощупай там, пощупай здесь.

Приткнись. Под косточку залезь.

Там пустота, там чернота.

Обхват змеиного хвоста:

не шевельнешься.

А если втянешься в глаза,

вот в эти впадины и за,

то не вернешься

Как я хотел на ней жениться

Как разборчивый жених

смерть я выбирал:

в зубы лазил, нюхал дых,

юбки задирал.

Ох уж, сколько их, смертей,

на кажинный вкус:

дама пик, валет крестей

аль бубновый туз?

Трудно выбрать смерть-жену.

Кандидатш – навал.

Я бы взял себе одну,

остальных – послал.

Умирать быстро – страшно.

Умирать рано – нелепо.

Умирать медленно – утомительно.

Умирать поздно – скверно и очень стыдно.

Пожалуйста, подыщите мне

смерть красивую,

смерть своевременную,

веселую и находчивую.

Пусть она будет нежной,

ласковой, справедливой, внимательной, деликатной, хорошо пахнущей.

Если она будет такой,

я влюблюсь в нее,

я женюсь на ней,

честное слово.

Простите, пожалуйста,

я даю отбой:

жена у меня уже есть.

Именно вот такая.

Ее смех

смерч

самый малый

даже просто вихрь

смерч

могущий послать ведро сметаны

в Австралию допустим из Мытищ

смерч

всмятку самолет размолотить способный

и как рваную цепочку

закинуть в облака товарный поезд

и наголо обрив лесной массив

смять самого себя

смерч

это очевидно и словом явлено

и разрывает ухо

торнадо смерч

это смерть ее не рассмотреть

она смеется

сметая сметы

и смывая смрад косметики

смерч

из другого измерения

винтом сквозящая пробоина

урок

прощения

Всеобщая эмиграция

Мы все эмигранты из собственной жизни.

Кто в мрачном отчаяньи, кто веселей,

одни добровольней, другие капризней –

мы все убываем из почвы своей.

Изгнанники все мы – из мамы, из детства,

из юности, из красоты, из любви.

Вернуться назад не придумано средства

и нет утешений, хоть грудь разорви.

Нас гонит из памяти, гонит из тела

та самая сила, что нас родила,

та воля, что в мир залететь нам велела,

какие-то здесь замышляя дела.

Пополнить вселенную переселенцев

слепая и вещая просит любовь.

Друг, слышишь? Не бойся.

Нас ждут как младенцев.

Внимательно встретят. Анкету готовь.

Переходная медитация:
обращение к Той,
которую по незнанию
называют смертью

НЕБЫТИЯ НЕТ,

есть забвение.

Обвиняю себя в черной неблагодарности

моей единственной утешительнице,

свет без тени дарящей,

последней учительнице,

понимания ждущей.

НЕБЫТИЯ НЕТ,

есть неведение.

Боюсь не тебя – только пути к тебе,

Возлюбленная Неизвестность.

Страх мой лжет,

страх клевещет,

изображая тебя в облике искаженной жизни –

не ты это, нет!

Лик твой неизъяснимо прекрасен,

а мерзкий скелет – это и есть мой страх.

НЕБЫТИЯ НЕТ,

есть равнодушие.

Знаю: не кончусь, себя покинув – начнусь

с неведомого начала,

оно там, за гранью

самообмана – моей ограниченности собой.

Смерть есть небытие в другой жизни,

в другой боли – до боли знакомой,

в другом сердце. Вот в этом сердце,

вот здесь, вот она, смерть –

мое равнодушие,

в такой смерти живу постоянно,

такой казнью казню себя сам.

Иногда кажется – осталось совсем чуть-чуть,

что-то прозрачное – прорвется, откроется,

и выйду из плена,

и всеми вновь сделаюсь –

каждым в отдельности

и всеми вместе, одновременно –

и все существа узнают во мне друг друга,

и боли не станет.

Звериная тяжесть

не дает мне свободы.

Возлюбленная Новорожденность,

научи меня быть достойным тебя, научи!

НЕБЫТИЯ НЕТ,

есть безумие.

Знаю,

почему трепещу:

это стыд –

душа к встрече с тобой не готова,

трусливая и ленивая,

не успела постигнуть

и малой крупицы твоей науки.

Параличной завистью к твоей необъятности

мучается мое жалкое недознание.

Как прекрасно

я бы соединился с тобой,

Возлюбленная,

если бы знал о тебе

все или ничего.

Не торопи,

я иду,

подари мне время

Учреждение, создающее жизнь

Кто уверил тебя, что память –

собственность головного мозга?

Вот картинка – достать, обрамить.

Кинопленка – пока не поздно,

уничтожить, забыть…

Ошибка.

Память – это учреждение,

создающее жизнь.

Все зыбко,

только память тверда. Рождение

производится памятью. Снами

вечность пишет свой многотомник.

Смерти нет. Только жизнь и память,

только память и жизнь,

запомни.

Наслаждаясь земною пищей,

на портрет в орденах и румянах

не надейся. Тебя отыщут,

в одеялах твоих безымянных

обнаружат остатки спермы,

оживят засохшие гены.

Ты проснешься. Сосуды, нервы,

словно школьники с перемены,

побегут на урок

Andante

Откуда эта мудрость, вы спросили?

От глупости, покорной высшей силе.

И в тот прощальный час, при свете дня,

все будет как при мне,

но без меня.

Приятели, поклонники таланта

отправятся вразброд, забрав свое,

откаркает блатное воронье,

припухнет жир под шерстью спекулянта.

А тот детеныш, что меня позвал

в последний миг,

быть может, Моцарт был. (Звучит Andante)

Еще полюбопытствует осёл,

что давеча подтерся некрологом,

еще всплакнут спасенные. И всё:

по городам, по весям, по берлогам.

Я прорубил окно в глухой стене.

Все будет без меня,

но как при мне

Буду занят

Это ж сколько народу воскреснет

в конце света, а, братцы?

На планетке на этой тесной

и живым-то не разобраться.

А со мною будет проще,

вас уверить смею:

на повторную жилплощадь

видов не имею.

Я любить вас буду так жарко,

что вспотеют райские кущи.

А молекул моих не жалко,

я пожертвую их неимущим.

Когда меня не станет,

я буду очень занят –

я в следующий мир пойду пешком.

Когда меня не станет,

к вам солнышко заглянет

и тихо

пощекочет

за ушком

Песнь Уходящих

Прощайте, мы говорим вам,

прощайте, последнее слово,

мы встретились и уходим,

прощайте снова и снова,

разбитые чаши не клейте,

подарков не возвращайте,

живых врагов не жалейте,

мертвых не возмущайте.

Младенцы играют в звезды,

а звезды играют в годы,

не стройте оград, не спорьте,

когда умирают горы,

пускай облака воскресают

и плачут весенним снегом,

пусть все, кто уходит в землю,

идут на свиданье с небом.

Шагайте, не оборачиваясь,

не трогайте звезд руками,

мы память не потеряли,

но это другая память,

по образу и подобию

вам грезится возвращение,

но нас облака позвали

за всех попросить прощения.

Прощайте же,

мы уходим,

как дождь сквозь песок пустыни,

прощайте во имя Неба,

прощайте, как вас простили,

прощайте, живите и радуйтесь,

помнить не обещайте,

пусть солнце вас опьяняет

и греет любовь,

ПРОЩАЙТЕ

Поезд в Навсегдаль

После короткой поездки в южные края, где на наш неизбалованный среднеполосный взгляд уже практически лето, московская переменчиво-ласковая весна кажется ненадежной: а вдруг еще передумает?.. Тем отраднее видеть то взгорок, зазеленевший свежей травой, то ростки цветов, вылезающие на газонах, то опушающиеся пухлые почки, готовящиеся выпустить клейких младенчиков.

Все бы хорошо, только смертей много. Их более чем хватает всегда, но весной…

Спрашивается, зачем MEMENTO, зачем помнить об ЭТОМ, когда вся сущность наша, все силы сознания и подсознания, вместе взятые, этому так отчаянно сопротивляются: забыть! – только забыть и не вспоминать… Смерти нет, нет и нет, а та, которая есть – смерть чужая, а не моих любимых и не моя… Забыть и не вспоминать до самого… Что же толку помнить, ведь все равно… зачем… забытьнельзяпомнитьнельзязабыть…

Упорно, отчаянно упорно прячет головку в пески забвения, в омутки суеты наша пожизненная, неизгонимая детскость. Вопрос вопросов для нее непосилен.

А не помнить не выходит. Напоминания от инспектора Мементова приходят все чаще, все настойчивее, все настырнее. Когда забывать больше не получается, остается взрослеть.

я садился в Поезд Встречи

стук колес баюкал утро

я уснул

мне снились птицы

птицеруки птицезвуки

опускались мне на плечи

я недвижим был как кукла

вдруг проснулся

быть не может

как же так я точно помню

я садился в Поезд Встречи

еду в Поезде Разлуки

мчится поезд

мчится поезд

сквозь тоннель

в каменоломню

Есть закон сохранения, это всем известно. Все мирообразующие основы бытия сохраняются: материя и энергия, пространство и время. Сохраняется и даже, физики полагают, растет энтропия – мировой беспорядок, хаос, дезорганизация, обесформленность. Это тоже мирообразующая данность.

Противоположность ее – ин-форма-ция: упорядоченность, организованность, бытие-в-форме, то бишь с неким смыслом.

Отличие информации от энтропии, как теперь знает любой школьник, состоит в том, что информация может быть передана, как эстафета – перенесена с носителя на носитель. Мозг, хромосомы с ДНК, жесткий диск, флешка, мало ли еще что…

Энтропия же не передается, не переносится – нечего переносить, нет содержания – энтропия просто причиняется, наступает и воцаряется. Жизнь – движущийся во времени поток самовозобновляемой информации, эстафетное бытие биоформ. А смерть – пришествие энтропии: разрушение биоформы.

Свежий труп – разрушающаяся информация огромной величины, только что бывшая самовозобновляемым потоком и становящаяся нулем.

Логика закона сохранения, однако, подсказывает, что абсолютного нуля информации быть не может; разрушенная информация должна где-то как-то сохраняться, а не просто безвозвратно переходить в энтропийное отсутствие. В мире базовых физических данностей все изменяется, преобразуется, переходит в разные виды, на разные уровни – но все сохраняется. Другие измерения, другие пространства и времена для современной науки уже не фантазии, а предмет исследовательского поиска. Почему не предположить, что сохраняется, переходя в какие-то иные измерения, информация или информационно-энергетическая (инфергическая) структура, именуемая душой?

Здравый критический ум по справедливости должен отнестись к такому предположению с недоверием: ну еще бы, ведь нам так хочется продолжать быть всегда и так не хочется никогда больше не быть. Так просто принять желаемое за действительное, так легко себя уговорить, что все-таки не умрем, утешиться хоть какой-нибудь лазеечкой в вечность. Но в наше время уже трудно с детским простодушием верить в бессмертие души лишь потому, что об этом все еще со стариковской упертостью вещают обветшалые религии, вот и изыскиваем наукообразные обоснования…

Агрессивное присутствие энтропии – смерти в жизни – открывается каждому, всеохватно и всеочевидно. Присутствие жизни в смерти не очевидно.

ВЛ, в последние три месяца сильно страдаю от осознания смертности.

Случилось совершенно ВДРУГ. Приступ дурноты в ванне, когда мылась… После этого не могла отделаться от мерзкого ощущения «вот-вот сейчас»… И жду этого каждый день. Мне 24. Физически здорова, в моем окружении полный порядок, живу в достатке.

После этого случая развернулся целый рой вопросов: зачем жить, если умирать, чему радоваться, когда все так преходяще… Чему верить? Есть ли жизнь ТАМ, или полное небытие?..

Все стало тягостно. Раньше цели были – я получаю второе высшее, на психолога, – но после этого случая словно душу через мясорубку пропустили. Просыпаюсь с одним вопросом: зачем живу, если умру? Ответ на этот вопрос каждый сам ищет, знаю.

Просто хотелось выговориться и узнать, а что вы думаете насчет того, что однажды вас просто не станет… Уж извините, что с таким грузным вопросом…

Алина

Алина, будущая моя коллега, хочу вас поздравить. Не примите за насмешку. Искренне поздравляю, даже вдвойне: и просто как человека и как психолога – человека, намеренного помогать человекам быть человеками.

Вы переживаете сейчас кризис душевного взросления, вы до него дозрели. И ставит душа ваша перед вами вопрос вопросов, наконец, напрямую: да, зачем жить вам и зачем живут все – при том всеобщем условии, что жизнь наша здесь временна, как аренда жилья. Что придется, раньше или позднее, нам всем и каждому это жилье покинуть, освободить – вернее, освободить от него себя.

Уже в миг зачатия подписывается каждому существу, отправляющемуся жить, приговор-неизвестно-за-что для приведения в исполнение-неизвестно– когда, но, с вероятностью, приближающейся к стопроцентной, не позднее биологически предельного срока жизни (со статистическим люфтом от – до) для особей данного вида. Для собаки это, самое большее, лет пятнадцать – двадцать, для человека…

Тяжко, конечно: четверть века почти оставаться в детском убеждении, что будешь пребывать тут всегда, что все по какому-то недоразумению умирают, а ты ни в коем случае, никогда, ни за что, – и вдруг вмиг очнуться и осознать, что ты из всеобщего правила не исключение.

Но, хочу вас спросить: легко ли представить, что – исключение? Что придет момент, когда все-все-все умерли, а ты живешь себе и живешь? Как у Фредерика Брауна: «Последний человек на Земле сидел в комнате. В дверь постучались…»

Вот он самый кошмар-то был бы. В таком положении ответа – ЗАЧЕМ – уже точно не было бы.

Тут, на постоялом дворе нашей жизни, приходится каждому что-то для себя решать. Принять какую-то версию, более или менее общую, или свою доморощенную. В чем-то увериться или о чем-то с собой условиться, хотя бы ненадолго. Или – как делает большинство, не перегружающее себя размышлениями, – просто забывать, забывать снова и снова, уходить от неразрешимости испытанным детским способом: вытеснять из сознания.

Я что-то подобное мучительно пережил в первый раз в возрасте около шести лет. Безо всякого физиологического повода, никакой такой дурноты – просто открылось… И вся последующая жизнь – желал того или не желал, помнил или нет – превратилась в вопрос, ответ на который можно получить только из-за поворота, который впереди. Из-за горизонта, за которым окажемся. После последней точки того текста, который есть наша земная, здешне-сейчасная жизнь.

Текст, который вы прочитаете далее – часть этого жизневопроса, с некоторыми заглядками – не ответами, но наводками.

Стихи, случается, знают больше, чем их авторы.

Разговор попутчиков в поезде бытия

От дома моего вокзал

совсем недалеко.

Он жизнь свою с моей связал

естественно, легко.

То замирает, то гудит,

рокочет как завод,

то будит ночью как бандит,

то как дитя зовет.

Всю жизнь уходят поезда

в неведомую даль,

в невиданные города,

в седую Навсегдаль.

А я, поездив вдоль и вширь,

допрыгав до седин,

постиг, что каждый – пассажир,

и поезд наш един.

Кому подальше ехать в нем,

кому совсем чуть-чуть,

но каждый, ночью или днем,

сойдет куда-нибудь.

– Прости, попутчик, что тебе

собой я докучал,

как гвоздь торчал в твоей судьбе,

права свои качал.

Прощай. Обиды не держу,

а коль обидел – жаль.

На пересадку выхожу,

на поезд в Навсегдаль.

– Трепещешь? Страшно?

– А чего

бояться? Страх наврет.

И ты до места своего

доедешь в свой черед.

– На пересадку? А куда?

– Покажут. Подвезут.

– А вдруг в пустое никогда?

А вдруг на страшный суд?

– Не думаю – скорей, на свет.

Дождись – узнаешь сам.

Здесь лишь вопрос, а там – ответ.

Я верю небесам,

там столько разного: смотри,

какое море звезд

и сколько тайн у них внутри.

Ответ не будет прост.

Там жизнь своя. Там ПЕРЕХОД

в иные времена –

нам иногда их тайный код

является из сна.

– Мне к звездам неохота плыть,

хочу лишь одного:

своих любить, любимым быть

и больше ничего.

Мы здесь живем, сейчас и здесь

как ручейки течем,

и если я исчезну весь,

то смысла нет ни в чем.

– Весь не исчезнешь. Станешь тем,

чем был без «нет» и «да»,

с добавкой музыкальных тем

душевного труда.

Ты столько раз уже, растя,

себя уничтожал,

дивился смерти, как дитя,

и вновь себя рожал.

Невозвращенец в жизнь свою,

ты мог бы это знать:

удел посеявших семью –

потери пожинать.

Но расставания закон

включает и возврат –

кого любил, с кем был знаком,

кому и не был рад.

– Последнего не надо, нет.

Послушай, книгочей,

а сколько в космосе планет

без наглых сволочей?

– Ноль целых. И не целых – ноль.

Пойми, душа не шёлк.

Ты принял жизнь – прими и боль.

До встречи! Я пошел.

Жизнь в посмертии открывается непосредственно, как живая реальность, связанная с нашей, здешне-теперешней, только избранным одиночкам. (Из близких к нам по времени людей – болгарской ясновидице Ванге.)

Остальным может приоткрываться в редкие мгновения – в вещих снах, например, где ушедшие предупреждают живых о чем-то, – и все равно остается под знаком вопроса, великого вопроса вопросов. Да и было бы скучно, согласитесь, скучно и тоскливо, если бы жизнь и смерть остались для нас без тайн, как вызубренный учебник.

Верю: пройдя кризис взросления – приняв изначальное условие земной жизни: ее конечность, и осознав, что конечность эта есть завершение одной книги бытия и начало другой, – найдете свое ЗАЧЕМ, обретете зрячую силу духа, и жить, и работать будет светлее и веселее.

«Вместе». Из детских рисунков моей дочки Маши

Со скоростью любви
Валерию Ларичеву

Вселенная горит.

Агония огня

рождает сонмы солнц

и бешенство небес.

Я думал: ну и что ж,

решают без меня,

я тихий вскрик во мгле,

я пепел, я исчез.

Сородичи рычат и гадят на цветы,

кругом утробный гул и обезьяний смех.

Кому какая блажь, что сгинем я и ты?

На чем испечь пирог соединенья всех,

когда и у святых нет власти над собой?

Непостижима жизнь,

неумолима смерть,

а искру над костром,

что мы зовем судьбой,

нельзя ни уловить,

ни даже рассмотреть.

Все так – ты говорил – и я ползу как тля,

не ведая куда, среди паучьих гнезд.

Но чересчур глупа красавица Земля,

чтоб я поверить мог в незаселенность звезд.

Мы в мире не одни. Бессмысленно гадать,

чей глаз глядит сквозь мрак

на наш ночной содом,

но если видит он – не может не страдать,

не может не любить,

не мучиться стыдом.

Вселенная горит. В агонии огня

смеются сонмы солнц,

и каждое кричит,

что не окончен мир, что мы ему родня,

и чей-то капилляр

тобой кровоточит.

Врачующий мой Друг,

не вспомнить, сколько раз

в отчаяньи, в тоске, в крысиной беготне

ты бельма удалял с моих потухших глаз

лишь бедствием своим и мыслью обо мне.

А я опять тупел, и гас, и снова лгал

тебе – что я живой, себе – что смысла нет…

А ты, едва дыша, ты звезды зажигал

над головой моей, ты возвращал мне свет

и умирал опять.

Огарки двух свечей

сливали свой огонь и превращали в звук

и кто-то Третий там, за далями ночей

настраивал струну не отнимая рук.

Мы в мире не одни.

Вселенная плывет

сквозь мрак и пустоту,

и как ни назови,

нас кто-то угадал.

Вселенная живет,

Вселенная летит

со скоростью любви

Встретимся
Алаверды Окуджаве

Почему-то легче, если узнаешь

в горе чужом горе свое.

Мачеху-злодейку-судьбу не проклинаешь,

можно даже греться возле неё.

Да, такое вот у всех одинаковое горе.

Да, вот такая неизбывная беда.

Ворон по латыни кричит: Мементо Мори!

Королек не верит: Неужели Никогда?!.

Телом и вправду все в коробочку ложимся,

а душа-то любит побродить, погулять.

Ну куда ж мы денемся, куда разбежимся?

В новое оденемся и встретимся опять.

III. Римские плиты

Однажды, в бессонную полнолунную ночь я почувствовал себя находящимся одновременно и у себя дома, на диване, и в другом пространстве и времени: в древнем Риме, на одном из заброшенных кладбищ. Старые плиты, надгробья с надписями вдруг ожили и заговорили. Мне оставалось только записывать.

Первым читателем «Римских плит», еще в рукописи, был мой друг Александр Мень. Он сказал, что это больше, чем стихи.

И правда, не знаю, стихи это или что-то другое, хотя есть и ритм, и местами рифмы.

Дорожки Перехода исследуются здесь вживанием в души и судьбы людей давнего прошлого.

ПОДКЛЮЧЕНИЕ

голоса душ слышались мне как живые,

это была связь, передача, почти диктовка

я был на грани –

там и здесь,

я помню:

звук

сквозь точку

нес меня,

и время было отменено,

осталось удалить пространство,

но

в себя вернулся – и опять летел,

и крыльями задел за ветвь оливы,

и приземлился медленно, легко

на берег Тибра, выбритый ветрами…

Там, в роще буколической осоки

желтел какой-то холмик невысокий,

и цинии кудрявые цвели,

и кто-то бормотал из-под земли,

я слышал эти звуки, подлетая…

Замшелая плита лежит, влитая

в оскаленную почву. Вот ограда,

седой фонтан, ступени, часть фасада,

молчащий торс, кричащая рука,

плющом обвитый жертвенник Фортуны,

знакомый с детства профиль старика…

На лире каменной встряхнулись струны,

проснулась память. Первая строка

открыла веки

ФЛЕЙТИСТ

Имя мое, прохожий, не скажет тебе ничего,

а исчезать бесследно не хочется.

Был я Теренций флейтист.

Вот и пришлось назваться,

хоть смысла нет никакого

буквы пустые пустым подставлять глазам.

Будь ты и богом богов, не убедишь меня,

что прочитал эту надпись.

Чем докажешь, что жив?

Криком своим, сотрясением воздуха?

Кто не дышит,

в чужое дыханье не верит.

Если ты жив,

объясни, чего ради

жизнь продолжается,

сдунув меня как пылинку

и не заметив

НЕКТО ВРЕМЕН ПРОСКРИПЦИЙ

Приказ о вскрытии вен исполняя,

не позабыв завещать имущество

Приказавшему,

вспомнил, уже отходя,

о клетке со львом,

оставленной без присмотра.

Там мой голодный приятель сидит,

ожидая трапезы,

дверь не заперта,

Каска, будь добр, наведайся,

то-то обрадуется.

Я о тебе забочусь,

славный доносчик мой,

не мешало бы поразмяться

ДРУГ ГЛАДИАТОРА

Друг мой Валерий,

душа моя,

в теле твоем обитавшая,

осталась бездомной.

Твоя

в ребрах моих

еще поживет немного.

Сразимся,

а после встретимся

ЖЕНЩИНА^[3]

Кроме любви, путник, ничто

жажду не утоляет.

Женщина я.

Чашу свою

допила.

Выпей и ты

свою

МЫСЛИТЕЛЬ

Не убеждай меня, Главк,

нет, и Луна не вечна,

выйдет положенный срок –

и пропадет вместе с небом.

Время сотрет следы,

надпись, как рану, залижет,

но восстановится все

в миг,

когда время умрет

ХОЗЯИН ВИННОЙ ЛАВКИ

Тит Виночерпий

приветствует вас, граждане.

Мимо пройдя, не забудьте:

бочка не бесконечна.

Есть, однако,

в подвале другая

ОНА И ОН

Пусть будет надпись сия

краткой, как жизнь

Сильвии непорочной.

Марк, твой вдовец,

с тобою отныне

и дни не торопит

ЛЕГИОНЕР

Стой.

Здесь похоронен

Фрозий Левша, легионер.

С Цезарем брал Британию.

Правой колол.

Левой рубил.

Пылью кровь останавливал.^[4]

Меч, пустая мошна, плащ

и пробитый шлем

ЛЮБОВНИЦА МНОГИХ

Это я, Хлоя.

Шлюхой звалась за резвость,

ведьмой за мудрость.

Мрамор – последний любовник.

Лежать под ним вечно

РЕВНИВЕЦ С ИЗМЕНИВШЕЙ ЖЕНОЙ

Здравствуй, Гнезия, супруга.

Как дела, удобно ль спать?

Слышал я, актер Будила

приходил к тебе опять.

Евнух ныне он достойный

с пустотою между ног,

а со мной кинжал, которым

я обоим вам помог.

Не гонись за правдой, путник,

правда слишком дорога.

Из-под камня – справа, видишь,

пробиваются рога.

Положил, узнавши правду,

Курций Фалл меня сюда.

Лег и сам, дела закончив.

Вот и правда. Навсегда.

ДОЛГОЖИТЕЛЬНИЦА

Правнуков пережить

старая грымза сумела,

возраст свой, имя забыть.

Кажется, Гимна она.

Видно, судьба ей была

и умирать разучиться.

Не укуси её пес,

так бы и ныне жила.

ОТРОК-САМОУБИЙЦА

Я мальчик, я ребенок – видишь, путник?

Родиться мог и у тебя,

во времени твоем пожить уютней,

конец не торопя.

Но видишь? Смерть черты мои сковала.

Пришлось немного поспешить.

Я все забыл. Я все начну с начала.

Мне больно было жить.

МИНИФОРУМ У ПЛИТЫ ВЗРОСЛОГО САМОУБИЙЦЫ

– Достойнее с пира уйти самому,

чем ждать, пока выгонят,

не правда ли, гость?

– Согласен, да только скажи,

кто на пиру хозяин?

Хотел бы я это узнать,

любезнейший вышибала.

– В могиле узнаешь. Пока не выперли,

продолжай хлебать свое пойло.

– Я-то продолжу, а ты поскорее, приятель,

пожалуй сюда, под плиту.

– Из уважения к твоей глупости

уступаю тебе это место.

– Только после тебя. Помочь?

БЕЗВИННО УБИТАЯ

Все сказано, все ясно, все дано.

Пророчица сказала: суждено

ей ум иметь простой, смиренный нрав,

и жизнь окончить юной, не познав

ни мужа, ни любви, ни наслаждений.

Лишь кровь и деньги вышли из знамений.

Я не спешила жить и умирать,

но за меня поторопился некто.

Был поздний вечер, в городе туман

сгустился. Я домой спокойно шла. Вдруг кто-то

догнал, схватил, приставил к горлу нож,

я вскрикнуть не успела.

Ошибка: перепутали с соседкой,

невестой, изменившей жениху.

Она осталась жить. Я за нее

своей безвинной жизнью расплатилась.

Восемь тысяч

денариев отдали за меня

родителям моим. Отец и мать,

не плачьте.

ГЛАДИАТОР НЕПОБЕДИМЫЙ

Во имя богов, сильнейшие.

Слабые, трепещите.

Мир здесь обрел Укс, гладиатор великий.

Мал ростом, видом тщедушен,

но с бычьею шеей,

Марса избранником стал.

Молнией над ареной взлетая,

разил пятерых одновременно и более,

тысячу сто соперников Риму во славу поверг,

львов разрывал на куски нагими руками.

Сам же, себя не щадя,

совершенствовался неустанно,

мышцу и кость истязал, на дротиках спал.

Девственник был.

Венера возревновала, ночью сгубила его

зельем любовным.

Умер с подъятой стрелой и пеною на устах.

ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, ПРИНЕСЕННЫЙ В ЖЕРТВУ

Говорю тебе, смертный:

не существует вины и виноватых нет.

Боги играют нами, как дети игрушками.

Вот и меня однажды Меркурий послал

Фортуне подарок отдать,

давно заготовленный.

На беду ждал возле жертвенника

посланец Беллоны,

Марса сестры коварной и кровожадной.

Обещала она ему

исцеление от смертельной болезни в награду

за жизнь первого встречного.

Обманула несчастного и меня погубила.

Совет мой тебе:

одному доверяя богу, проси о том же другого.

ПРОВИДЕЦ

Снов продавец

вольноотпущенник Павий

приветствует вас, живые.

Первый в Риме дурак,

ничего не знал,

не умел, не делал.

Вещие сны мои кормили меня.

Шли ко мне бедный патриций,

богатый плебей и раб,

вызывали сенаторы,

принимал император.

Я продавал свои сны

сперва за вино,

потом подороже,

стало хватать на хлеб.

В самом последнем увидел: конец.

Всем и всему конец.

Никто не купил.

Пришлось заснуть навсегда.

ПРОЗРЕВШИЙ

Кем бы ты ни был здесь,

там станешь иным.

Верящий в исчезновение

слепому подобен червю,

знающему лишь темноту.

Слеп был и я.

Исцелил меня мой Учитель,

и отворились глаза.

Я увидел обитель,

где собираются освобожденные,

плен земной претерпевшие,

и над страхом своим

стал смеяться.

Путник! Присядь, отдохни.

Если вздумаешь

могилу разрыть,

кучку костей откопаешь.

Это остатки цепей моих.

Я улетел туда,

где с тобою встречусь

IV. Сомнительная самоволка

О тех, кто, не достигнув естественной черты Перехода, расстается с земной жизнью досрочно. Не ведя речь о случаях криминально-сомнительных, постоянный вопрос: по своей воле? Действительно по своей, или по принимаемой за свою?

Солнце скрылось за тучей или туча закрыла солнце?

Жизнь как песочные часы

Прежде, чем говорить о самой горячей и сложной из подтем этой книги, а говорить будем много, долго и не раз, придется еще разок вспомнить, что такое жизнь.

Уточняем: не жизнь вообще, не жизнь рода, человечества, а жизнь каждого существа самого по себе, каждого из нас в отдельности.

Ну конечно, сразу и вспомнилось. Олеша: «Жизнь вредна, от нее умирают».

Жизнь каждого существа есть самоубийство путем жизни. Более или менее (относительно) медленное.

Заложенная в каждом рождающемся программа развития, заканчивающаяся самоликвидацией.

Сначала по восходящей – к расцвету, который продолжается некое время, потом увядание – по нисходящей, потом…

Потом финишная черта, за которой биомашинка тела, выработавшая за срок годности свой ресурс, останавливается и перестает быть собой, распадается, а жившая в теле душа – можно верить, можно не верить, но лучше верить – переходит в таинственное инобытие, в запределье, в вечность, откуда пришла.

Теперь внимание: время.

Валюта жизни. Единственная абсолютная здешняя ценность.

Время – его на жизнь тела, этой машинки с ее родовой программой, дается энное количество, достаточное, чтобы программу выполнить, быть может, даже перевыполнить – и самоликвидироваться. Время ограниченное. С изрядным вероятностным допуском, гибким, с люфтом «от – до», но ограниченное.

Ограниченное – но скупо достаточное, чтобы передать эстафету родовой жизни следующим поколениям. Щедро достаточное, чтобы изнутри живущего оно казалось безграничным – или ограниченным, но с вероятностью безграничности, достаточной, чтобы продолжать жить до упора, надеясь… Чтобы долго не замечалось, что его все меньше и меньше…

Песочные часы. Наблюдатель извне видит, с какой скоростью перетекает песок из верхней чаши через горлышко в нижнюю. Может легко высчитать, сколько времени остается до полного перетекания. А наблюдатель, сидящий внутри, в песке – который сам есть какая-то из песчинок – может только чувствовать некое движение, свое и вокруг.

Если наблюдатель не знает, что есть другая чаша этих часов, куда его и всех остальных тащит неодолимая сила гравитации, – то он не понимает, куда и почему проваливаются одна за другой соседние песчинки, куда и его что-то тянет, и момент перехода через горлышко в нижнюю чашу предвидеть не может. Долго кажется, что остается на месте или почти – только уже вблизи горлышка, в воронке вдруг начинает все быстрее, быстрее проваливаться куда-то вниз, вниз… И вот наблюдатель наш уже в другой чаше – и…

Не правда ли, жизнь чем-то напоминает песочные часы? Если на место гравитации подставить другую постоянную и неотвратимую силу – время, то аналогия вполне ясная. Но с существенной разницей: песчинки в песочных часах не имеют своей воли, нисколечко. А мы, песчинки в часах судьбы, располагаем изрядной долей действенного своеволия. Можем сами свое движение в другую чашу замедлять или ускорять.

Нет, время не лекарь,

не грозный наставник,

не дворник с метлой, не судья,

а ветер – а ветер, срывающий ставни

с окон бытия.

И снова, смеясь, посылает случайность

иачальник случайности – Бог –

и чудом выводит свою изначальность

на новый виток.

А ветер – а ветер спокоен, спокоен,

и вечность – пространство любви.

Твой дом, Человечек, построен – построен:

не бойся – живи.

Жестокая внезапность и милосердная постепенность

Самоубийство – это сознательное, намеренное и быстрое лишение себя жизни.

Морис Фарбер

Как верно заметил в своей превосходной книге «Писатель и самоубийство» Григорий Чхартишвили, тоже процитировавший Фарбера, главное в этом определении слово – быстрое.

Жизнь, мы сказали – это самоубийство путем жизни. Да – но не быстрое. Да – но – растянутое, насколько можно растянутое. Достаточно медленное, чтобы не замечаться, долго не замечаться. Ускоряемое разными способами – но и замедляемое, замедляемое как только можно. (У Высоцкого: «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее…»)

Жизнь, более или менее благополучная обычная жизнь, состоит в том, что все, в ней обретаемое, теряется. Все – вместе с самим теряющим. Все! – но не сразу. Милосердная Постепенность дарована живым существам, постепенность Перехода – обратной дороги туда, откуда мы все явились – туда, в изначальную бестелесность, в невидимость и неведомость.

Какое-то время мы при себе, при своем, при своих. И можем себя, свое и своих умножать и растить. За время, даруемое Милосердной Постепенностью – это стоит заглавных букв – мы не только теряем (иллюзии, надежды, близких, друзей, силы, здоровье, себя самих), но имеем возможность и обретать. И вблизи финишной ленточки – обретать не только греющие воспоминания. Обретать можно и новых друзей и близких, и новые силы и новое здоровье – если не телесное, то духовное – и новые кладези любви. Вместо иллюзий и несбыточных надежд обзавестись драгоценным опытом и пониманием жизни, которые можно дарить нуждающимся.

Что делает убийца? Отнимает у живущего Время Перехода – насильственно его сокращает до минимума, ускоряет, делает быстрым. С жестокой внезапностью отнимает Милосердную Постепенность. С этой точки зрения всякий отниматель нашего времени, хронофаг, может считаться в той или иной мере убийцей. Немилосердно отнимает у нас часть драгоценнейшей Постепенности.

А что делает самоубийца? То же самое: отнимает у живого существа Время Перехода. Отнимает Милосердную Постепенность, меняет на жестокую внезапность. От убийцы отличается только тем, что убиваемое существо – не кто-то другой, а он же, она же. С этой точки зрения всякий, тратящий жизнь впустую, убивающий время, может считаться в той или иной мере самоубийцей.

Конкретно Милосердная Постепенность заключается в том, что большинство рождающихся имеет и генетически, и по судьбе достаточно прочные вероятия дожить до более или менее преклонных лет, до естественного финиша, всегда кажущегося обнадеживающе далеким. А там уж и попрощаться со всем и сразу – и вроде это нормально, хоть и печально, и вроде бы даже своевременно, хотя признавать это вслух не принято.

Да, в смерти всего страшнее и обиднее ее преждевременность, вот эта самая жестокая внезапность, которая так сочно описана Булгаковым в «Мастере и Маргарите». («…человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!»)

Что такое своевременность, говоря строго, не знает никто, кроме Того, Кто все знает; зато преждевременность более чем очевидна. Не только по цифре возраста. И глубоко за девяносто, и дальше можно оставаться в состоянии вполне жизнеспособном, когда срок годности ни для чего в тебе еще не истек; быть для окружающих подарком, а не обузой, – и вдруг, внезапно…

Иной скажет: ну и хорошо! – во-время, не познав маразма. А другой: жаль! – еще год бы… еще хоть денек, хоть час, хоть минуту – здесь, с нами… Первый возразит: внезапность – это и есть милосердие! – помнишь слова из старой военной песни: «Я желаю всей душой если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой»? Второй: мгновенной? – да, но тоже смотря какой и когда…

Назовем сразу самую общую, универсальную и непосредственную причину самоубийств. (Из которых исключаем так называемые альтруистические самоубийства – их нельзя называть самоубийствами, это самопожертвования: осознанная добровольная смерть ради Кого-то или Чего-то.)

Самоубийства происходят потому, что Милосердная Постепенность может менять свой знак на противоположный и стать пыткой. Физической, а чаще душевной или – тоже часто – пыткой только предполагаемой, но кажущейся неотвратимой. В таких случаях и появляется стремление поменять Жестокую Постепенность на Милосердную Внезапность. Обычная услуга ветеринаров домашним животным.

Выписки из истории автора

Чем ближе к Тишине, тем веселей иду

к тебе, Творец миров. Я милости не жду,

прошу лишь одного: не дай с дороги сбиться

и вновь родиться здесь, в земном аду.

Из подражаний Хайаму

С реальностью самоубийства я столкнулся гораздо раньше, чем стал врачом.

Выписка первая. Одноклассники.

В моем школьном классе самоубийства в семьях случились у двоих ребят. (Может быть, и не только у этих двоих.)

На четвертом году учебы Шурик Туманов, высоконький, стройный, веселый, толковый мальчишка, неплохой математик, однажды пришел в класс неузнаваемый, с какими-то белыми плавающими глазами, бледный, растерянный. – «Ты что, Шурк, заболел?» – спросил я его. Он посмотрел на меня невидяще, потом длинно куда-то на потолок – и выдохнул: «У меня папа ночью повесился». Рухнул головой на парту, лицом в руки. Так, не вставая, просидел пять уроков. Никто к нему не подходил и не окликал (учителя знали?). Дальше помню его уже другим – постоянно вялым, ссутуленным и немного придурковатым. В четвертом классе остался на второй год. Ничего больше не знаю о его судьбе.

Еще один мальчик, Женя Кочеров, он же Кочер и Кочерга, два года, пятый и шестой класс, сидел со мной за одной партой. Жил он, как и почти все одноклассники, неподалеку, в одном из соседних переулков. Небольшой, слабоватого сложения, с серенькими слипающимися волосами, с большеглазым, немного отечным лицом, тихий, серьезный и грустноватый, всегда бедно и грязно одетый, иногда неважнецки пахнущий. При таких кондициях человек – явный кандидат в омеги и козлы отпущения, но этого не было.

Кочер никого не боялся, всегда был спокоен и внушал нам, соплякам мелкохулиганского возраста, уважение какой-то своей внутренней взрослостью: казалось, что он опытнее, что знает нечто важное, что нас всех касается, но до чего мы еще не доросли. Наверное, так оно и было. Никто его не задевал, не дразнил, но никто и не сближался, друзей не было. Учился еле-еле, часто опаздывал и приходил с несделанными уроками. У меня подглядывал потихоньку в диктанты и списывал математику. Я, любопытный непоседа, не раз пытался его растормошить, расспрашивал, как живет, почему грустит. Женя отмалчивался, но однажды в скупых словах рассказал, что у него есть двое младших братьев и маленькая сестренка, и что им часто бывает нечего есть. Я стал ему приносить из дома еду.

И вот весной, в первые теплые апрельские дни, Женя Кочеров три дня в школу не приходил, а на четвертый пришел, едва волоча ноги, какой-то совсем серый, безлицый. Рухнул на парту лицом в руки точно так, как два года назад Шурик Туманов. Мы все поняли, что случилось горе. Никто ни о чем не спрашивал. Потом узнали, что у него покончила с собой мать, что она сильно пила, а отец часто бил и ее, и детей.

Странно (потом понял, почему), уже дня через два Женя пришел в себя и стал даже чуточку повеселее, чем раньше, стал для нас опять Кочером. Но через месяц с небольшим (сорок дней?..) случилось еще более страшное.

Вместе со своими двумя младшими братьями Женя Кочеров внезапно погиб. Дома на своем шестом этаже они вышли втроем на балкон, и балкон обрушился, сбив еще три или четыре нижних балкона, зашибив насмерть старушку внизу. Отец в это время был на работе, маленькая сестренка то ли в детском саду, то ли где-то еще. Придя домой, отец тут же повесился. О судьбе сестренки ничего не известно.

В обоих этих случаях я впервые в упор, нос к носу пронаблюдал, что делает с детьми самоубийство родителей. Осмыслил, конечно, гораздо позже. Произошедшее с Шуриком типично (причина самоубийства отца так и осталась неизвестной). А история Жени Кочерова могла бы навести на мистические подозрения о семейном роке, о том, что самоубийца-мать утащила за собой остальных… Можно домысливать разные разности, но несомненно, что антижизнь поселилась в этой семье раньше, чем мать покончила с собой; может быть, даже раньше, чем она начала пьянствовать, а отец свирепствовать. Суицид матери и гибель детей в этом случае связаны между собой не причинно, а надпричинно – как соседние точки мишени, по которой стреляют из одного и того же ружья.

…В детстве, если здоров и полон жизни, удивительно быстро забываешь о страшном и невыносимом. Но следы западают – и, как зимующие семена, в свой сезон просыпаются и прорастают.

Выписка вторая. Леви ли я?

В нашей семье ушли из этого мира в самовольную отлучку (как солдаты говорят, в самоволку) трое: Израиль Леви, мой дед по отцу, двоюродная сестра Таня Клячко и ее мать, Елена Николаевна Пинская – жена маминого старшего брата Юрия Аркадьевича Клячко. (Был до начала врачебной службы и у меня опыт собственных предсамоубийственных состояний. Потом тоже был.)

Дедушку Израиля ясно не помню: после моего рождения мама и папа жили со мной у маминых родителей, с папиными виделись не часто. Что-то похожее на отдаленные воспоминания всплывает только при рассматривании немногочисленных фотографий. Светловолосый, лицо североевропейского типа, широкое, без признаков национальной специфики; к пожилому возрасту волосы посерели, в лице проступило нечто совиное, серые глаза смотрят тяжело, с какой-то свинцово-непроницаемой безысходностью. На одной летней фотографии видно, что сложен как боксер-тяжеловес: громадный, мускулистый, могучий^[5].

Все дедушки бывают молодыми. Мой был еще и блондином.

Бабушка Анна, жена Израиля (помню ее хорошо, намного деда пережила) рассказывала, что в местечке Новополтавка, недалеко от города Николаева, где они жили в смешанной еврейско-немецкой колонии, дед с юности славился силой и имел прозвище «полтора жида».

Характера был серьезного. Однажды поздним вечером они, еще молодожены, возвращались с прогулки и повстречались с двумя здоровенными подвыпившими парнями. Один с бранью ударил деда, другой попытался облапить бабушку. В следующее мгновение оба оказались в воздухе, поднятые за шивороты дедовой правой рукой и левой. Стукнув молодцов друг об дружку лбами, дедушка перебросил их через ближайший забор – отлежаться.

Работал Израиль всю жизнь слесарем по металлу, был хорошим ремонтником. (До сих пор пользуюсь некоторыми его инструментами для домашних поделок.) Молчаливый работяга. Не пил, не курил, не смеялся и не шутил. С детьми был строг, иногда суров: увидев пятнадцатилетнего папу с папиросой во рту, немедленно крепко его выпорол. Больше папа не курил никогда.

Был в трудовой деятельности деда забавный, немножко мистический для меня эпизод: пометил, сам того не зная, будущее место работы своего внука. В конце двадцатых и начале тридцатых годов большевики усиленно продвигали на руководящие должности рабоче-крестьянские кадры. Деда тоже, как пролетария, решили выдвинуть: приняли в партию и направили парторгом в знаменитую московскую психиатрическую больницу имени Кащенко. Кем мог там руководить слесарь, кого идеологически направлять?..

Вступив в должность, новоявленный партийный начальник решил для начала познакомиться с обстановкой в самом трудном отделении – мужском буйном, и пошел с докторами на утренний обход раньше, чем обычно такие обходы делаются – во время завтрака: хотел проверить, чем больных кормят. Пока пробовал кашу, сзади подскочил возбужденный пациент, вскричал радостно: «Ха-а, буйвол какой!» и вылил деду на голову ведро горячего киселя. Обход на этом закончился, а с ним и дедушкина партийная карьера: уволился и вернулся к слесарному ремеслу. Через тридцать лет в этом самом буйном отделении больницы имени Кащенко началась моя психиатрическая служба. Я не знал, что дед там до меня уже денек потрудился, узнал позже, от тети Раи, папиной младшей сестры.

Папа рассказывал мне о дедушке мало и неохотно – то ли потому, что у них не было отцовско-сыновней дружбы, то ли потому, что хотел скрыть, как закончилась его жизнь. Уже взрослым я узнал от Раи, что драмой жизни деда с детства было отвержение его отцом, моим (?) прадедом. Вопросительный знак сейчас объясню. Прадедушка Леви был человеком набожным и состоятельным: имел во владении виноградники и богатый дом. Красавица жена была намного его моложе. Нарожала ему кучу детей. Из них Израиль оказался самым светловолосым и светлоглазым, и прадед решил, что это не его ребенок, а от соседа немца. Так ли это было в действительности, не знает никто, дело темное. Фамилию свою прадед блондинистому ребенку дал, вместе с самым что ни на есть еврейским именем, но после 10-летнего возраста удалил его из семьи – отдал в подмастерья какому-то ремесленнику и больше на порог не пускал. Мать-прабабушка, братья и сестры втихомолку продолжали с Израилем общаться; но прадед оставался непреклонным. Детей Израиля, папу и тетю Раю, в дом к нему тоже никогда не пускали.

Слева направо: дед Израиль, десятилетняя тетя Рая, бабушка Анна и мой будущий папа Лев

Дед покончил с собой 59 лет отроду во время войны, находясь в эвакуации в городе Кирове. Работал там на военном заводе. С ним была бабушка Анна, а папа и тетя Рая защищали от фашистов Москву. Что случилось, почему дед выпил концентрированную уксусную кислоту, от которой умер в ужасных муках, толком узнать от бабушки не удалось, она уходила от этих разговоров. Папа и Рая тоже отмалчивались. Удалось понять только, что на работе произошел конфликт, в чем-то его несправедливо обвинили. В редких и коротких письмах деда этого времени явственна тоска – не в скупых корявых словах, а в самой их скупости, в непроницаемости междусловий. Думаю, детонатором суицидального взрыва послужила застарелая боль безнадежной детской отверженности.

Дед Израиль, в отличие от часто снящегося деда по маме, Аркадия Клячко, мне ни разу запомненно не снился; но незримое присутствие его и помощь с юности органически ощущаю, особенно в драках и мужских ручных работах, которые очень люблю. Тайна его судьбы уже не болит во мне, как прежде болела, а принята как жизненная данность, вместе с сомнениями биологического самотождества – Леви ли я, или человек с неизвестной фамилией и восьмушкой германской крови. Возможно, анализ ДНК это легко прояснил бы, но какое это имеет значение? Пушкин вот точно был на восьмушку немец – по прабабушке Христине Шеберг, жене эфиопа Абрама Ганнибала, вносителя еще одной его восьмушки, темнокожей – и что?..

Дальнейший рассказ веду по заготовкам книги «Доктор Мозг. Записки бредпринимателя». Повествование идет в режиме диалога с собеседницей Ольгой Катенковой.

О тех, кто сам призвал смерть, горюешь неисцелимо, ибо веришь, что они могли еще долго жить.

Плиний Младший

Выписка третья. Душа и мозг: материнская плата

Это прошлое еще не не наступило.

Мириам Левилец

ВЛ – Таня была младшей дочерью моего дяди, Юрия Клячко, известного физико-химика.

ОК – Клячко – фамилия, вашим читателям знакомая.

– Да, я дал ее одному из героев книги «Нестандартный ребенок» – юному гению Владику Клячко. Юрий Аркадьевич тоже был своего рода гением, у него была безграничная память, потрясающая эрудиция и фантастическая умственная вместимость. Но характер и судьба совершенно иные. О жизни его можно написать захватывающий роман, а по научным изысканиям, и ныне не устарелым, получившим многоветвистое развитие в трудах других ученых, составить полезную обзорную монографию. Только вряд ли кто-нибудь за это возьмется.

– А вы?

– Не рискну. От областей его исследований слишком далек. А к семейной истории, наоборот, слишком близок.

Таня, любимая дяди Юрина дочка и моя любимая кузина, заболела психически с 13 лет.

– В одной из ранних книг вы об этом рассказывали.

– Далеко не все; теперь расскажу побольше, но тоже еще не все, ибо живы другие родные люди, которых это касается непосредственно и болезненно.

Таня была старше меня на два с половиной года, дружили мы с малолетства, душевно были очень близки. По характеру была существом солнечным: добрая, общительная, веселая и смешливая, нежно преданная родным и друзьям. Никакой замкнутости, никаких странностей, синтонная, эмоционально теплая, адекватная.

Таня и я. Тане 10, мне 7 с половиной лет.

И умненькая была, не поверхностная, вникающая, любила читать. С живым воображением, с юмором. На этом мы особо сошлись: вместе сочиняли разные диковинные и смешные истории про людей и зверей, разыгрывали в лицах, продолжали и усложняли, как сериалы, создавали целые миры. Были у нас и сокровенные детские мечты, и тайны от взрослых. Однажды признались друг другу в любви и поклялись всю жизнь дружить, а в старости пожениться.

– Почему в старости?

– Мы уже знали, что братьям и сестрам жениться не разрешают (друг дружку считали не двоюродными, а родными). Но в глубокой старости, решили мы, пожениться можно и брату с сестрой.

– Лет в восемьдесят?

– Пораньше – в тридцать. Нам этот возраст казался уже преклонным. И вот пришел к Тане возраст подростковый. Мне было десять с половиной – еще ребенок; а тринадцатилетняя Таня уже приобрела признаки девушки, стала тонко красивой лицом, но телом, рано обретшим женственность, несколько неуклюжей. Спортивности в ней не было, девчоночьего кокетства тоже не было.

Что-то странное стало с Таней происходить, сперва изредка, потом чаще и чаще. В первый раз я это увидел за общесемейным обедом. За столом сидели двое взрослых друзей семьи, дядя Юра с женой Леной, еще двое их детей – старшая сестра Ирина и брат Саша – и мои родители со мной. Весело беседовали, шутили, смеялись. Внезапно, ни с того, ни с сего, Таня резко поднялась, лицо сделалось бледно-каменным, руки со сжатыми кулаками вытянулись вдоль тела. Зажмурила глаза и застыла.

– Таня, перестань! Прекрати сейчас же! – повелительно закричала рядом сидевшая тетя Лена, схватила ее за руки, затрясла, попыталась усадить. Таня в ответ ни слова, продолжала стоять столбиком, еще сильней зажмурилась, втянула голову в плечи и начала мелко дрожать. Так прошло секунд пятнадцать, затем открыла глаза и, опустив голову, медленно села.

С минуту все оцепенело молчали, повисло тяжелое напряжение. Я подумал было, что Таня разыгрывает какую-то сценку, шутя кого-то изображает; потом испугался. Дядя Юра, всегдашний неутомимый король застольных бесед, первым прервал молчание – с места в карьер натужно рассказал очередную байку; один из друзей вяло отозвался своей, разговор худо-бедно возобновился, обед продолжился. Таня сидела молча, отрешенно, ни на кого не глядя; тетя Лена подкладывала в тарелку: – «Ешь… Ешь!» Таня механически пыталась что-то жевать. Я смотрел на нее и ничего не понимал. Успел понять только, что такое уже случалось не раз.

– Что это было? Вид судорожного припадка?

– Нет, на так называемый малый эпилептический припадок похоже было лишь внешне; сознания Таня не теряла, природа этих состояний была другая. То застывать, закрывая глаза и сжимая ладони, то улиточно ползать по полу, то глухо молчать целыми днями, то вдруг хохотать, то молиться на коленях в туалете и целовать унитаз, и тому подобное, заставляли ее особые переживания, которые она никому не открывала.

Родные ничего не понимали, страдали и ужасались; сверстники пугались, смеялись; подруги по-тихому отстранялись; врачи видели только внешний неадекват, внутрь не вникали и ставили, конечно, диагноз «шизофрения».

Мне единственному через некоторое время поведала Таня свои переживания. Я очень на этом настаивал, упрашивал, умолял, и вот однажды летом, в саду на даче, она решилась открыться.

– Сейчас спрошу разрешения… (Полуотвернулась от меня, сжала кулаки, зажмурила глаза и застыла.)… Да, можно. Можно тебе сказать…Ты, наверно, все равно не поверишь. Есть ВЕЛИКАЯ СИЛА. Невидимая ВЕЛИКАЯ СИЛА…

– Чего-чего?

– Как тебе объяснить, ты не чувствуешь. А со мной это разговаривает. Внутри меня. Внутри головы. И управляет. Всем управляет, что я делаю. Велит мне что-то делать, а что-то нет. Я прошу, умоляю, чтобы никому не было плохо. Чтобы все были живы и здоровы. Чтобы всем было хорошо.

– Да нет никакой такой силы, ты что? Какая еще там сила?

– Ну вот, так и знала. Не веришь мне.

– Верю. Но это тебе кажется, понимаешь? Кажется. Ты все это со страху… Ты ведь ее боишься, да, силу эту?

– Боюсь… Нет, просто знаю. Это власть над всем. Может все.

– И убить?

– Да, если захочет. Я за маму, папу, Сашу и Ирину прошу. (Брат-близнец и старшая сестра – ВЛ). Чтобы им плохо не было. И за тебя.

– Да не боюсь я никакой твоей силы, нет ничего такого! Это все только в голове у тебя, это ты вообразила себе, это чепуха, чушь, ерунда, фигня!

– Ты просто не знаешь…

Много у нас было потом таких разговоров. У Великой Силы были еще обозначения: Господин, Главный Хозяин; пару раз было произнесено: Всемогущий… Худо-бедно, на уровне детского разумения до меня дошло, что в голове у Тани образовался какой-то собственный страшный мир, для нее абсолютно реальный; но и связь с прежней, с нашей реальностью остается, связь обнадеживающая и мучительная.

Я видел, что власть «Великой Силы» приносит ей ужасные страдания, и не оставлял страстных попыток переубедить. На какое время доводы действовали – Таня начинала верить мне, светлела, но вскоре опять затмевалась.

– Это был бред?

– Конечно. С точки зрения медицинской, клинической – классический бред, сопряженный с так называемыми псевдогаллюцинацями – вот этими повелениями «Великой Силы» изнутри собственной головы. Уместно заметить здесь, что бред клинический – лишь одна из малочисленных разновидностей бреда в широком понимании. Прочие разновидности, коим несть числа и края, можно объединить словом коллективный, или общественный.

– Бред вылечивается, проходит? Можно его победить, хоть иногда?

– В отличие от бреда общественного, бред личный, индивидуальный победить врачебными усилиями иногда можно. Не напрямик – не лобовым наступлением, не попытками переубедить, а подкопом из глубины, подрывом эмоциональных корней.

– Как же добираться до этих корней?

– Если бы мы знали это наверняка и во всех случаях, психиатрия была бы совсем иной, а скоро стала бы и вовсе не нужной. Пока же, как и во времена Гиппократа, лечение бреда можно сравнить с поиском черной кошки в темной комнате или с пальбой из орудий по невидимому врагу во тьму пространства неизвестной величины. Со времен Гиппократа возросло разнообразие орудий, из которых палят, но тьма все так же непроглядна.

– И все же – во врага иногда и в темноте попадают?

– Попадают, случается. Вопрос – какою ценой. Иногда удается снять бред лекарствами, но с риском тяжких побочек. Еще худшие последствия – устранение сумасшествия вместе с большой частью ума – влекли за собой запрещенные ныне у нас (но не во всем мире) психохирургические вмешательства и официально еще не запрещенные, но практически не применяемые электрошоки и инсулиновые комы. Иногда срабатывают психодраматические и мистериальные методы, включая и церковное «изгнание бесов». Иногда – всего надежнее, но и всего труднее по осуществлению – благодатным оказывается внушающее воздействие врачебно-человеческого окружения, пронизанного одухотворенной любовью, – то, что Моцарт российской психиатрии, великий Корсаков назвал «системой морального влияния» и что на рубеже 19 и 20 веков уникально воплотил в жизнь в своей клинике. Иногда не помогает ничто, но лечит время и жизнь, если даются…

Состояния, подобные Таниному, во всем их разнообразии, получили у медиков грозное наименование «синдром Кандинского-Клерамбо». Первое из этих имен принадлежит прекрасному русскому психиатру Виктору Кандинскому, кровному родственнику пионера абстракционизма, великого художника Василия Кандинского.

Второе – превосходному французскому доктору. Оба врача были разносторонне талантливы, оба больны душевно, оба, несмотря на это, продолжали интеллектуально развиваться, сохранили работоспособность и оставили миру драгоценные исследовательские описания собственных болезней. Оба покинули этот мир самовольно: Кандинский в сорок лет, Клерамбо в шестьдесят два.

– …

– Психиатры – не те сапожники, которым годятся собственные сапоги.

– Вам, ребенку антирелигиозного советского времени, конечно, не приходило в голову, что на Таню могла действовать нечистая сила?..

– Смутные мыслишки такого рода шевелились. Я утаскивал украдкой взрослые книги, попадалось что-то и про демонов и чертей. Подозревал иногда, что к Тане пристает какой-то невидимый злобный дьявол.

Приписать подобное состояние действию злого духа очень легко – кто же еще и с какой целью будет так мучить безвинную девочку, так над ней измываться?.. Будь у меня в те детские годы религиозный менталитет, воспитанный окружением, я бы, наверное, ни капельки не сомневался, что это делает злобный и хитрый бес. Такая версия и для взрослого неверующего скептика, хотя и не доказуема, но и не опровергаема. Само понятие «болезнь» разумеет вторжение в живое существо некоей посторонней враждебной сущности.

– Но ведь так и есть?

– Да, и всегда вопрос: как эту сущность найти, как ее понимать и что с нею делать. Болезнетворные агенты разной природы могут вторгаться в нас извне (вирусы, бактерии, отравляющие вещества, аллергены, вредные внушения), и возникать внутри нас же – в теле, в мозгу (сбои генопрограмм, самоотравление шлаками жизнедеятельности, аутоаллергии, дурные мысли, конфликты побуждений, вредные самовнушения…).

Но нередко случается, что болезнь есть, а виновника ее, решающую причину, агента – обнаружить не удается. При психических расстройствах более чем в трех четвертях случаев так и бывает. Это означает, логично думать, что агентов много, целая внутренняя сеть, то есть, расстройства не однопричинны, а общесистемны, как чаще всего и бывает в сложных многоуровневых системах, таких, как, например, государство.

– Вы допускаете, что некоторые из болезнетворных агентов могут проникать в нас из других измерений? С уровней бытия, пока еще не доступных научному пониманию?

– Допускаю. Но что дальше? Ни исключить этого, ни доказать невозможно. А здравый смысл и врачебный опыт подсказывают, что прежде, чем относить нечто к силам потусторонним, стоит повнимательнее исследовать действие посюсторонних.

Тетя Лена и Таня

Мама Тани тетя Лена происходила из старинного русского княжеского рода, с прослеживаемой наследственной расположенностью к душевному неблагополучию. Оба ее родителя закончили свои дни в умопомрачении, рано оставив ее сиротой; были в роду и самоубийцы. Сама тетя Лена, педагог по образованию и призванию, женщина замечательно добрая, горячий друг, верная жена и самоотверженная мать, веселая, компанейская, умница, талантливая – психически была совершенно нормальна, адекватна. Но человеком была трудным. Более всего для самой себя, но и окружающим доставалось: вспыльчивость, категоричность, необузданная ревнивость. В семье была начальницей, единолично правила бытом, всех строила. Дядя Юра, погруженный в дела, книги и общение с внешним миром, хотя и сам был по натуре лидером, внутреннюю жизнь семейства пустил на самотек: тыловое обеспечение работало бесперебойно.

Много позже, когда тетя Лена пришла ко мне, психиатру, уже как пациентка, я понял, какой тяжкий груз глубинной душевной боли она несла в себе еще с малолетства…

– Что же все-таки с Таней происходило, как это понять?

– Пока никак не понять. Какой-то сбой мозговых настроек. Наверное, на почве наследственной предрасположенности. Разладка тонкой внутренней организации мозга – ее «материнской платы», тайны которой еще не постигнуты.

– Если генетика – значит, что-то роковое, чего нельзя избежать…

– Не роковое, а временно непонятное. Семья наша по части психопатологии не выдающаяся, случай статистически средний. Не так-то легко отыскать семью, в которой с психиатрической наследственностью в обозримых поколениях (обозримо обычно не более трех, кроме собственного) полная чистота и порядок – это скорее исключение, чем правило. Психиатр, проработавший лет с десяток, знает, что и под самым цветущим благополучием и успешностью то и дело таятся взрывные бездны, ждущие своего часа. И когда в психиатрических историях болезни врачи, описывая анамнез – краткую сводку врачебно значимых жизненных событий – пишут стандартное «наследственность не отягощена», это означает лишь одно: пациент, его семья и родственники психогенетически не исследованы. Не отягощенной наследственности не бывает – она у каждого из нас так или эдак отягощена, ибо каждый несет в себе гены тысяч и тысяч предков, очень и очень разных. Некоторые болезни, связанные с наследственной расположенностью, бывшие роковыми века и тысячелетия, мы, медики и генетики, уже научились лечить и предупреждать, изучив их причины и механизмы. Верю, настанет время, когда разберемся и с последней из них, она же и первая, праматерь всех остальных. Могу даже произнести ее имя.

– ?

– Смерть телесная. Псевдоним: старость.

– Механизмы – это биохимия и физиология?

– Не только. И психология, и над-психология – то, что можно назвать личной социологией, и за-психология – жизнь души в запредельных измерениях, частично являемая в сновидениях… В развитии событий, именуемых болезнью, участвует и мозг, и весь организм, снизу доверху, и вся совокупность отношений человека с окружающими, с обществом и с самим собой. Вся бездонная живая вселенная, именуемая душой. Все жизненные корешки и вершки, в нерасторжимом единстве.

Таню много лет мучили запоры и, как я потом узнал, изматывали предменструальные тяготы. Когда кишечник удавалось наладить, обычно лишь ненадолго, улучшалось и настроение, и «Великая Сила» заметно слабела. Имела влияние и погода, и настроение домашних, и наше общение. На каком уровне таилось решающее звено, вот этот самый агент, не ведал никто. Немаловажную роль играл, наверное, один из нейрогормонов и общетелесных химических регуляторов – серотонин, какая-то разладка, с ним связанная. Серотонин много значит и для мозга, и для кишечника. При тяжелых депрессивно-бредовых состояниях уровень его в организме резко понижен, и как правило, состояния эти сопровождаются многодневными запорами.

Через годы, когда Таня уже ушла в мир иной, я понял, что мозг ее в наплывах болезни работал на интенсивнейшей отрицательной обратной связи – что-то похожее на размыкание рычага в экспериментах на животных, когда электрод вставлен в адскую зону. А тогда, в детстве – видел и с болью чувствовал, как ей жутко, но был уверен, что она просто заблуждается, упорствует в глупой фантазии.

Детское непонимание болезни, неверие в болезнь, да не покажется странным, помогало мне ей помогать. Пока Таню не начали каждый год подолгу держать в психбольницах, мы много времени проводили вместе – играли, болтали, дурачились, говорили и на серьезные темы, спорили. В самые затменные полосы (она это называла: «пришло состояние») я всячески ее развлекал, смешил, тормошил, сочинял для нее рисованные альбомные книжки в стихах. Вот кусочки одной из них – про Тарзана, по фильму, шедшему по московским кинушкам в год, когда мне было 12, Тане 14 с половиной. Картинки по памяти, со свежеувиденных кадров, рисовал тушью и карандашом. Подарил Тане ко дню рождения, который она провела в больнице.

Одним летом, когда мы снова жили вместе на даче и общими фантазийными силами придумывали и разыгрывали многосерийную психодраматическую сказку про наших очередных альтер эго – принцессу Никудышу и принца Нехочука, общение наше дало особо заметный лечебный результат. «Великая Сила» почти перестала донимать Таню, в моем присутствии вообще больше не появлялась. Таня повеселела, начала наверстывать упущенное по школьной программе.

Здесь и далее – картинки из «Тарзанового цикла»

Прервала эту, как выразились бы психиатры, ремиссию материнская ревность. Внезапно тетя Лена запретила мне общаться с Танюшкой. Ни тогда, ни потом, когда Таню мы уже потеряли, я не решился спросить ее – почему. Догадываюсь теперь, что она углядела в наших секретных отношениях эротический подтекст. Таковой моментами бывал в детских масштабах, но тетя могла нафантазировать лишнего. Скрывать от взрослых приходилось не то, что они могли заподозрить.

Я тоже жил не безоблачно. С 12 лет безумно и безнадежно влюбился в Танину одноклассницу Алю Пахомову, и конечно же, поверял Танюшке свои переживания. Как добрый друг, Таня, сама будучи уже глубоко в болезни, помогала мне справляться с неукротимыми любовными страданиями. Если бы не она, я мог бы натворить много глупостей. Вплоть до…

– …

– Да… И вот началось Танино семилетнее путешествие по психбольницам. Я передавал ей в больницы свои записки, стихи, рисунки, но навещать не разрешали. Когда выписывали домой, в гости не звали. Попозже, правда, изредка виделись.

Прошел год, другой – подступила и ко мне подростковая буря: новые бешеные любови одна за другой (они у меня начались, впрочем, с восьми лет), сексуальная озадаченность, горячие дружбы, жестокие драки, первые пьянки, нелады с родителями, конфликты с учителями, упоение музыкой, упоение боксом, упоение собой, ненависть к себе – все хрестоматийно. Танюшку не забывал, но свыкся с тем, что она в недоступности, а меня несет незнамо куда. Передавал время от времени письма, но ответов не получал. Что происходило в ее душе, уже не представлял.

Таню лечили тяжелыми нейролептиками. Долечили до состояния, закончившегося самоубийством.

– ?!..

– Как это нередко случается, катастрофа произошла как раз тогда, когда ждали обратного, когда стало вроде бы лучше. Нейролептики пригасили бред, но привели к пассивно-депрессивному, «овощному» состоянию. Врачи добавили антидепрессант, из новых, уже вроде бы неплохо себя зарекомендоваваших. Таня оживилась, начала понемногу читать, охотней общаться; говорила, что не хочет оставаться инвалидом (ей оформили инвалидность по психзаболеванию), хочет продолжить учебу. В этом обнадеживающем состоянии ее в очередной раз выписали из больницы и отвезли жить на дачу. Там возилась в саду, гуляла, читала книги. Иногда приходилось по нескольку часов оставаться одной – все домашние были людьми занятыми. Таня никогда не жаловалась на одиночество; но я знал, что она его больно чувствовала – одиночество непонятости – еще тогда, когда напасть только начиналась.

В теплый августовский вечер уютный, обжитой и гостеприимный дачный дом семьи Клячко, где в лучшие времена гостевал иногда с родителями и я, оказался пустым. Нашли на столе бумажку с единственным словом, написанным Таниным почерком: УТОНУТЬ. Бросились искать и скоро нашли неподалеку, в маленькой речке, с тяжелым камнем, завернутым в наволочку и привязанным к шее.

Здесь мне около 15, Тане – 17. Я уже обогнал ее ростом. Одна из редких наших встреч в этом возрасте

Ни с кем никогда до того Таня не вела речь о самоубийстве, ни малейшим намеком. Что такое было это «утонуть» – ее собственным осознанным решением или приказом, финальным приказом проклятой «Великой Силы», неведомо.

Я тогда после второго курса мединститута работал в студотряде на целине, в Казахстане. О случившемся узнал, вернувшись глубокой осенью. Не раз и потом бывало – стоит уехать подальше, как с кем-то близким случается…

– Как думаете, если бы ваше общение с Таней не прервалось, она бы осталась жить?

– Да, уверен, осталась бы. Я, ребенком будучи, хоть и не понимал ее, как и другие, как и она себя, – но принимал без внутреннего заслона, без отчуждающей самозащиты от ее неадекватности. Был живым мостиком между жестоким миром ее болезни и жестоким здоровым миром. Клял себя и сейчас кляну, что из-за детской робости и внушаемости не решился тогда отстоять свое право общаться с Таней, а потом погрузился в свою мутную юную жизнь и позволил нити нашей душевной связи в себе ослабнуть, а в ней оборваться. Уверен, связь эта и дальше не дала бы ей чувствовать себя одинокой. Знать бы, к чему шло… Уверен и в том, что при настоящем, проникновенном врачебном подходе, при точном подборе лекарственной помощи в сочетании с поддержкой душевной, Таня прошла бы через болезнь к новому здоровью. Смогла бы, повзрослев, жить полной жизнью и дожить до сегодня.

– Как родные перенесли случившееся?

– Все были страшно потрясены, всех придавило. У дяди Юры вскоре началась полоса тяжелых неладов со здоровьем, было несколько инфарктов, чуть не отправился на тот свет, но выдержал и дожил до глубокой старости. И тетя Лена выдержала – у нее оставалось, для кого жить: еще двое детей и любимый муж. Но через несколько лет и она отправилась вслед за Танюшкой.

С первого дня знакомства эта красивая сильная женщина бурно ревновала своего супруга по пустяковым поводам и совсем без. Дядя Юра не был ни красавцем, ни ходоком-бабником, но был блестящим доминантным мужчиной, самоуверенным, остроумным, отлично сложенным, с могучим голосом. Дамы от него восторженно млели, ему это нравилось. И вот – когда тете Лене подошло к пятидесяти, а незаживающая рана потери дочки горела все той же болью, вскрылся повод не пустяковый: любовница. Связь неглубокая, быстро прекратившаяся, но для тети Лены более чем достаточная, чтобы низвергнуться в пучину невыносимого ада.

С мольбой о помощи пришла, даже можно сказать, приползла ко мне. «Болит душа, Володечка, ужасно болит… Понимаю, не стоит оно того, но болит, болит… черно все внутри…. жить невозможно…»

Я в то время был аспирантом на кафедре психиатрии, уже занимался врачебным гипнозом. Несколькими сеансами удалось взять эту адскую черноту в кольцо мощных внушений, окружить защитной стеной. Но провал в глубину остался.

Прошло несколько месяцев, и вдруг в жаркий летний день (опять время разъездов, опять я был далеко) бывшая Юрина любовница позвонила. По домашнему телефону. Просто так – взяла и позвонила. Трубку сняла Лена. Что-то невнятное, но голос ее… Трубку бросила. Несколько дней мучений, а потом все. Утопилась на даче, в той самой речке, где утонула Таня.

– Общение с Таней стало вашим первым опытом психотерапии…

– …и побуждением делать то, что всю жизнь делаю. После потери Тани я оставил занятия в студенческом кружке физиологии; два года думал и выбрал психиатрию: единственную (кроме реаниматологии и патоанатомии) медицинскую специальность, где самоубийцами приходится заниматься по долгу службы. После прощания с тетей Леной написал первую книгу.

Еще через несколько лет начал работу в первом в стране центре (вначале исследовательской группе) изучения и предупреждения самоубийств. Научно-теоретическая сторона того, чем мы там занимались, официально называется суицидологией (суицид=самоубийство). Практическая сторона официального названия не имеет. По идее она, именно она должна называться реанимацией (анима=душа), буквально – оживлением души. Но слово «реанимация» давно и прочно занято под оживление исключительно тела, душа осталась как бы ни при чем. Как же называть тех, кто возвращает к жизни душу, возвращает желание жить, ощущение смыслоценности жизни, душевную, а не только физическую возможность жить дальше?..

Есть латинское слово revivisco – оживать, воскресать. Оживителей тела правильно было бы называть ревиваторами, а оживителей души – реаниматорами. Но раз уж закрепилась подмена, возьмем слово, оставшееся свободным: пусть работа, направленная на оживление души, на воскрешение духа в человеке, называется по-научному ревивацией.

– То есть, я могу считать, что разговариваю сейчас с ревиватором?

– Можете, но не в названии дело.

Убийца убивает человека, самоубийца – человечество.

Гилберт Честертон

Выписка из истории пациента
пометка на карточке: «кризисное состояние»

Каждый обход в больничном отделении, каждый звонок в приемный покой или в кабинет ночного дежурного психиатра – первая мысль: не попытался ли кто-то очередной улизнуть в самоволку. Совершить это технически легко, слишком легко – даже будучи пациентом со всех сторон ежемгновенно просматриваемой наблюдательной палаты психушки.

Самая большая опасность по сей части у пограничников – так в психиатрическом междусобое зовут тех, кто не настолько болен, чтобы не казаться здоровым, и не настолько здоров, чтобы жить не мучаясь и\или не мучая других. Таких, если приглядеться, чуть ли не все население, с себя начиная. А как много живущих на грани вне стен больничных, вне всякого наблюдения – свободных в решении быть или не быть, или думающих, что свободны…

Во время психиатрического дежурства, между вызовами, чтобы не предаваться тоске, нужно либо спать, либо что-нибудь делать – читать, слушать музыку, играть в шахматы, если есть с кем, строчить что-то, хоть просто так… Ну и вот – извините за стихи, прозой дальше труднее – в дежурке как-то, глядя в потолок, я записал последний монолог перед попыткой. Опыт в духе Сартра. Так было и вчера, так будет завтра: одна и та же боль, как номерок, и крик, застрявший горла поперек. Дадим картинку методом стоп-кадра, и рамку рифмы заготовим впрок.

Молчи, молчи, несдержанный сурок,

учи, учи затверженный урок,

цепляйся за хвосты двуглавых истин

подпольно.

Как этот мир ничтожен и таинствен,

как больно.

Имело б смысл сверхчеловеком стать,

когда бы ты носил другую стать.

К тому же холода. Поглубже в нору

зарыться.

Сегодня жить нельзя, сегодня впору

забыться.

…Ну вот и все. Этаж девятый.

Достаточно. Запрем-ка дверь.

Но этот странный, сладковатый

сумбур во рту. И этот зверь

пониже – голоден, бесстыжий…

Уймись, источник правоты,

и вечным сном усни под грыжей.

(Когда-то ЭТО было – ты.)

…Ну что ж. Окно. Прости, мамаша…

Постой… А пуркуа не па?

Котенок с крыши лапкой машет,

кого-то ждет внизу толпа –

кого? Узнать бы, сколько метров

лететь и почему трясет.

Твой вариант: подхватит ветром

и как всегда не повезет,

застрянешь между проводами,

в сияющей голубизне

порвешь штаны, и каждой даме

понятен станет твой размер.

…Открой замок. Еще не поздно,

попробуй что-нибудь принять.

Не относись к себе серьезно,

ты не эксперт, пора понять,

хоть интеллектом обеспечен

не хуже этих образин,

твоих врачей. О человече,

проспись и сбегай в магазин!

Что смерть? Родиться – вот оплошность.

Но как исправить? Опоздал.

Вся жизнь – самоубийство. Пошлость –

вопить в окно, что ты устал.

Болтать, на проводах повиснув,

ногами – не велик резон,

а главное, подвергнешь риску

детей, собачек и газон.

…Так что, живем? Нет, невозможно.

Летим? Нет, страшно вниз лететь.

Нельзя ни жить, ни умереть,

осталось лишь воткнуть подкожно.

Ей, Господи! Все врут безбожно.

Я выхожу, любезный,

встреть!..

Тот конкретный, о ком это написано, персонаж с типичной для многих самоубийц двойственностью побуждений – и жить жутко, и умереть – какая жуть победит? – алкоголик, совершив прыжок с девятого этажа, казуистически выжил, помогли упругие ветки стоявшего внизу дерева. Несколько переломов, изрядное сотрясение мозга, и все. За полгода оклемался и продолжил свое затяжное химическое самоубийство. А вот дерево, мне рассказали, не выдержало – стало сохнуть и на следующий год погибло, хотя веток сломалось совсем не много. Похоже, и жизнь деревьев не только биологией определяется.

Пара слов от сантехника человеческих душ из беседы с корреспондентом газеты «Новые известия» О. Масловой

– Владимир Львович, вы пишете сейчас книгу о депрессии. Если я правильно понимаю, это уже клиническая область. Почему именно сейчас вы решили акцентировать внимание на подобной теме? И в каком ключе собираетесь ее раскрыть?

– Депрессии, как и страхи – не только и не столько клиническая область, сколько просторные владения обыденной массовой психологии. Огромный спектр человеческих переживаний, болящий мир, живущий вокруг нас, рядом с нами и в нас.

Лишь небольшая крайняя его часть относится к компетенции клиники. Примерно половина – к категории так называемых пограничных состояний, промежуточных между здоровьем и болезнью. А другая половина принадлежит тому, что считается здоровьем. Если человека постигло тяжкое горе, потеря близкого человека, то будет неестественно, если потерявший не впадет на какое-то время в состояние, близкое к глубокой депрессии, тяжелое, мучительное, по виду клиническое, но природы не болезненной, а здоровой.

Раньше я этих тем касался тоже вплотную, просто не столь прицельно выделял из содержания бесед. А теперь выделяю, отчасти и потому, что народ стал терминологически более подкованным. То и дело разные понятия перекочевывают из специальных областей в массовое сознание.

Таков, например, термин, когда-то введенный Фрейдом и его школой – «комплекс», «комплексы» – его теперь можно встретить чуть не в каждом объявлении о знакомствах.

О мирах депрессии рассказывал и продолжаю рассказывать подробно – и как специалист, и как писатель, и просто как человек. Депрессии, как любви, все возрасты покорны, и, перефразируя другого нашего классика, широко простирает она руки свои в дела человеческие, а также и в кошельки.

– Я могу предположить, что Вы черпаете безграничный материал для исследований из писем, которые получаете ежедневно. Отсюда вопрос скорее социологический: какова, в основном, суть тех душевных конфликтов, которые приводят людей в состояние дисгармонии, депрессии? И от чего зависит развитие болезни в условиях внешнего благополучия?

– Я действительно каждый день получаю массу материала для бесконечной книги о человеческих страданиях и невзгодах. Из одних только жалоб родителей по поводу их детей разных возрастов можно составить тома и тома.

Конфликтом является уже сам факт рождения человека. К факту сему каждого готовит природа, но готовит весьма приблизительно. А общество, цивилизация, хотя должны бы готовить и помогать, и во многом делают это, но во многом и мешают, и путают.

О детях младше двенадцати лет пишут родители, которые не могут разобраться ни с ними, ни с собою самими. А дети постарше уже и сами мне пишут и с разных сторон раскрывают миры глубочайшего психологического невежества, взаимонепонимания, а часто и жестокости, в которых они живут, которые окружают их в семьях, в школе, далее в институтах, на службе, в собственных молодых семьях, с собственными детьми…

Вам может показаться, что я рисую слишком уж черную картину – я ведь работаю сантехником человеческих душ, на меня идет всевозможный жизненный негатив. Да, но и не только негатив. Недавно вот одна мама прислала замечательные сказки, которые сама сочинила для преодоления страхов, мучавших ее четырехлетнего ребенка, и добилась ими настоящего психотерапевтического успеха. Я тут же в своей интернет-рассылке сказки эти тиражировал.

Соотношение внешнего благополучия-неблагополучия и внутреннего состояния человека не однозначно. Ни богатство, ни полная устроенность личной жизни не обеспечивают защиты от сюрпризов наследственности, от превратностей судьбы, от душевных недугов, пороков и падений, от всепроникающего бича всех времен и пространств – одиночества, от старости и конечности земной жизни.

– Для каждого заболевания, как я заметила, есть свой общественный стереотип, влияющий и на поведение заболевшего. Если у тебя болезнь сердца – это благородно, тебя стараются поддержать. А вот если депрессия – значит, ты человек слабый, неспособный проявить силу духа. Для Вас, как для врача, существует в этом смысле понятие слабости? И делаете ли Вы принципиальное различие между депрессией как метафорой и депрессией как серьезным заболеванием?

– Депрессия как знак слабости? Замшелый стереотип советского и еще какого-то там прошлого. Уже другой стереотип его теснит, быть в депрессии уже модно. На Западе этого перестали стыдиться звезды и публичные политики – напротив, своими депрессиями демонстрируют прочим смертным, какие они чувствительные и вполне себе человекоподобные существа. Не обязательно должны быть какие-то поводы – вот просто она пришла, госпожа депрессия, и можно по этому случаю отдохнуть и получить общественное сочувствие. У нас пока еще не так, но думаю, скоро будет так же или почти. В вязко-инертной ментальности наших граждан мало помалу расширяются границы приятия того или иного душевного состояния, настроения, особенностей характера, убеждений, и даже местами сексуальной ориентации. Со скрипом и скрежетом, но все же растет этот капризный, закидонистый ребеночек демократии: право человека быть собой, избирательное право на самого себя.

Понятие «слабости» как стереотип сознания существует, да, но для врача и психолога – всего лишь составляющая менталитета пациента и его окружения. Конечно, у каждого человека есть свой внутренний ресурс, у одного больше, у другого меньше. Одному легче совладать с собой, мобилизоваться, собраться, поздороветь, доразвиться; другому – труднее или совсем невозможно. Опытный специалист сразу или после некоторого исследования определит примерную величину такого ресурса и решит, может ли человек помочь себе сам, или надо его брать на буксир, тянуть и вытягивать.

Депрессия как метафора?.. Ну да, слово это употребляется в разных контекстах, на разных уровнях, и по делу, и не по делу. Кризисные депрессии – периоды подавленности, угнетенности и развала – бывают и в экономике, и в общественной жизни, как например, в США в начале тридцатых годов прошлого века. И у небесных светил и галактик, астрономы говорят, бывают свои депрессии.

– Депрессия может быть диагнозом целой страны?.. Зная общую картину происходящего в нашей стране, занимающей выдающееся место в мире по количеству самоубийств, можно ли говорить о существовании ресурса психологической устойчивости, психологического здоровья в России? Каков в этом отношении Ваш прогноз?

– Ставить диагноз стране я бы воздержался. И депрессий, и самоубийств у нас, действительно, более чем хватает, но определять совокупное, всероссийское общественное настроение как депрессивное достаточных оснований не набирается. Скорее, оно сейчас застойно-разболтанное, раздрызганное, размочаленное и мелкотравчатое. Нет больших объединяющих волн, ни позитивных, ни негативных. Преобладает не столько мрачность и пессимизм, сколько цинизм и равнодушие. Печальна скудость общественных творческих сил, слабость созидательных объединительных движений, которые могли бы составить противовес существующему режиму – этой преемственной власти подлости и насилия, – и противостоять нарастанию общей морально-нравственной деградации.

Россия сейчас в первой десятке стран с самым высоким уровнем самоубийств, и, что самое печальное и тревожное, на первом месте в мире по частоте самоубийств среди детей, подростков и молодежи. Но можно ли сказать, что вся страна пребывает в состоянии кризиса, спада, депрессии, и если бы могла совершить самоубийство, то совершила бы? Нет. Не дошло до этого и, хочу верить, не дойдет.

Несмотря на мрачную картину, вырисовывающуюся из нашей беседы, в отношении душевного здоровья народа российского я в целом оптимистичен. В стране много людей жизнерадостных, трезвомыслящих, совестливых и способных к развитию. Главное, чего нам всем пока не хватает – доверия друг другу, желания и умения объединяться, сообща ставить большие добрые цели и добиваться их.

Не лезьте без очереди! «Самообслуживание – не лучший способ стать трупом» (из бесед с Георгием Дариным)

Совершить самоубийство – значит нарушить правила вежливости, явившись к Господу без приглашения.

Лорд Деннинг

ГД – Признаюсь, меня мало интересуют те внешние причины самоубийств, которые пребывают где-то вне конкретного человека, совершающего побег из жизни – социальные, экономические, политические, какие-то общементалитетные и тому подобные. Все это как погода и небесные светила, которые, конечно, влияют, но на кого как. Интересуют меня больше всего те причины, которые действуют в самом человеке, внутри него. И отсюда вопрос с ударением: в чем главные ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ причины самоубийств?

ВЛ – Вот три основных, в которые вливаются, как малые реки в большие, многие частные, включая, например, и такую общераспространенную, как любовная травма, или такие суровые, как болезнь, инвалидность, потеря средств к существованию: 1) душевное одиночество; 2) потеря стимула жить – внутреннего смысла жизни, ее ЗАЧЕМ; 3) итог и главное – душевная боль, невыносимость жизни, тоска, пытка существования.

Когда три эти большие внутренние причинные реки своими устьями соединяются и друг дружку наполняют, усиливают – риск резко растет. Возникает то, что я называю воронкой – особое предсамоубийственное состояние, в котором поводы и причины, к нему приведшие, уже не имеют значения (у ребенка это может быть и несчастная любовь, и двойка, и отобранная игрушка). Действует только конечное следствие: душа теряет себя и не руководится ничем, кроме давящей тоски и боли, ощущаемой уже не как боль, а как торжество, как озарение… В этой тьме – там, в закручивающейся воронке – поступки могут быть точно рассчитанными, изобретательными и последовательными – суженное сознание всегда кажется себе наконец-то ясным. Сознание сдавливается как петля, сжимается до точки – логично, никаких импульсов… И вот грань – миг, за которым событие уже неуправляемо, уже механически себя продолжает…

– Можно пример?

– У одной моей знакомой, молодой женщины, в результате несчастного случая погиб возлюбленный. У нее была маленькая дочка, не от этого человека, и после его смерти она почувствовала, что пропал смысл жизни. Крепилась полтора года, а потом как-то сошлось несколько огорчений – поссорилась с близкой подругой, неприятности на работе… И вот – совершила страшное: вместе со своей девочкой выбросилась из окна. В записке написала, что дочку прихватила, чтобы не оставлять ее сиротой.

– …

– Я знал и эту женщину, Лору Опалеву, и ее возлюбленного, Владимира Казьмина. Он был прекрасным художником, глубоким, светлым, солнечным человеком. Мы были с ним дружны и духовно близки. Лора тоже была светлой личностью, милой, мягкой, изысканно-интеллигентной. Писала интересные стихи. Но свет ее был отраженным – ей нужен был внешний источник, которым и стал для нее Он, ушедший. Он был ее солнцем и землей, она – его луной. И без него не выдержала, не удержалась на орбите жизни и совершила ужасное – язык не поворачивается сказать, но приходится – преступление.

Роковое свойство массы духовно недоснабженных душ: ценностная суженность, она же зависимость. Уймы людей в бытийных ненастьях теряют некие части своей бытийственности. Иной раз очень важные – средства к жизни, социальный статус, красоту, репутацию. Иной раз и сверхважные: ребенка, здоровье, любовь… Но все же не все! – Покуда есть жизнь и сознание, есть и то, ради чего стоит жить. Если жизнь продолжается и сознание работает, если ясна мысль и действует воля, – любым потерям можно противопоставить новые обретения, и сверх всего – не подвластные никаким судьбинам, неуничтожимые обретения духа.

Но при ценностной суженности, она же зависимость, переживается, что потеряно все – совсем, целиком, что ничего не осталось и никогда не вернется. Что больше жить нечем и незачем. У многих при этом сознание бессильно понимает, что жить нужно и можно, а жизнечувствие падает в тартарары. И просыпается зверь по имени мортидо – влечение к смерти, вот эта воронка, засасывающая в черную дыру…

Самоубийство всегда сопряжено с теснотой души и сужением сознания. Даже и в обычных, спокойных состояниях, в ясном, казалось бы, сознании, мы не воспринимаем мир целиком, только кусочками – не осознаем полностью ни своего прошлого, ни настоящего, ни тем более будущего – ведь и глазом мы видим только до линии горизонта. А в кризисных состояниях, сбившись с пути, человек словно бы попадает в густой колючий придорожный кустарник – ни зги не видать, ни просвета – и неведомо, что дорога-то рядом: соверши только усилие веры – рванись, продерись сквозь колючую тьму на дорогу, на свет!

Вот и нужна твердая добрая рука – рука знающего, что она есть, эта потерянная дорога, и готового помочь к ней прорваться. Или хотя бы окликающий голос, дающий внятные позывные. Можно и по телефону. Для подачи этих позывных мы и создали в восьмидесятые годы первый в СССР и России телефон доверия.

– Долгое время тема самоубийства в Союзе оставалась закрытой…

– Да, и статистика была засекречена, и в СМИ, и в литературе молчок: ни самоубийств, ни агрессии, ни секса – ничего такого у нас нет, все спокойненько, тишь да гладь. И вот на тебе – откуда-то вдруг все повылазило, да как люто. После того, как покончили с собой несколько детей членов Политбюро, Косыгин, тогдашний руководитель правительства, распорядился начать полузакрытые исследования по этой проблеме – включили первый тускленький зеленый свет. Профессором Айной Григорьевной Амбрумовой создан был первый в Москве и во всем СССР центр (сначала небольшая исследовательская группа) изучения и предупреждения самоубийств с телефоном доверия и кризисным стационаром. По ее приглашению я принял в этом участие. Работали на базах нескольких клиник и диспансеров, а в особо тесном содружестве – с институтом скорой помощи имени Склифосовского. Пришлось посотрудничать и с министерством внутренних дел, с некоторыми его закрытыми учреждениями. Проводили психологические исследования агрессивного и аутоагрессивного поведения в колониях, в тюрьмах.

– В чем состоял ваш личный вклад?

– Я бы не стал отделять его от работы всех наших сотрудников. По тем данным, которые были для нас доступны, мы постарались исследовать, люди каких социальных категорий и психологических типажей у нас в стране с наибольшей вероятностью совершают самоубийства и попытки самоубийств, по каким основным причинам, каким мотивам.

Изучали не только самоубийства, но и другие проявления агрессии, направленной на себя (аутоагресии) – всевозможные разновидности саморазрушительного поведения, осознанного и неосознанного, включая и такие общераспространенные, как пьянство и курение. Разрабатывали стратегии и тактики помощи разным людям, находящимся в предсамоубийственном состоянии – пресуициде (или после уже совершенной попытки, когда высоковероятен повтор). Ввели в практику способы оценки вероятности самоубийства и несколько спасательных техник – методов психологической реанимации – или, как это я теперь называю, ревивации, оживления души. Часть из этих способов может работать заочно – внедряться в произведения искусства, в печатный текст, что и я стараюсь по мере сил делать в своих книгах с некоторыми положительными результатами.

Еще задолго до начала работы в центре мне приходилось практически каждый рабочий день помогать кому-то, кто находился на грани самоубийства или в некоей степени приближения, либо в постсуициде – после совершенной попытки; помогать родным и близким самоубийц, их детям.

Моим исследовательским заключением, после множества наблюдений, стало понимание, что самоубийства и депрессии связаны не однозначно.

Люди, испытывающие тягу к самоубийству, не обязательно находятся в состоянии депрессии в медицинском значении этого слова. Большинство самоубийств совершается в состоянии активной душевной боли, которое я назвал психалгией: душа болит и тоскует невыносимо, жизнь – ад, но проявлений душевной угнетенности^[6] может не быть практически никаких – энергичность, работоспособность, общительность, разносторонние интересы, цветущие таланты могут сохраняться вполне. Первый человек, на котором я убедился, что психалгия бывает и без депрессии (хотя депрессий без психалгии практически не бывает), был ваш покорный слуга.

Депрессивного человека легко опознать по внешним признакам даже без особой психологической квалификации. А человека психалгического – с душой страшно болящей, но с мозгом вполне бодрым – так просто не отличишь: невыносимая боль может прятаться под живостью, веселостью и обаянием; человек может искренне произносить жизнеутверждающие слова, делать много хорошего, вдохновлять на жизнь других, и лишь на какие-то мгновения из заглазья вдруг проступает тень…

Психалгия может быть острой, пронзающей как молния, бывает и затяжной, многолетней пыткой. Часто сопряжена с внезапной или постепенно нарастающей потерей стимулов существования, смысла жизни. Некая часть самоубийств – холодные философские суициды – совершаются и без психалгической составляющей, или с минимальной, – просто из-за ненахождения или потери ЗАЧЕМ – смысла жизни, или, как я предпочитаю говорить, смыслоценности. Это может произойти и на фоне, казалось бы, полного благополучия.

– Получается, что вы, психиатр, вступив с открытым забралом в борьбу с самоубийствами, вынуждены были практически выйти из границ своей медицинской специальности?

– Разумеется. Среди тех, кто кончает с собой или пытается, людей, больных психически – с поврежденным восприятием и мышлением, с неадекватным сознанием – по нашим исследованиям, не более 25 процентов. Но нужно ясно понимать: и психически здоровые люди часто бывают в нездоровых состояниях, в невменяемости и полувменяемости, в затмениях души, в душевной болезни.

– То есть: психическая болезнь и душевная – не одно и то же?

– Иногда одно, иногда не одно. Иной психически больной и душевно болен, а иной психически болен, а душевно, как ни странно, здоров и здоровей многих, считающихся нормальными. Можно быть тяжело душевнобольным при здоровой психике.

– Что-то трудно это воспринимается.

– Да, сложновато, но что поделаешь, человек все-таки не обезьяна и не компьютер, хотя с обоими много общего. Четкое разграничение затруднено лингвистически: формально «психическое» и «душевное» – одно, греческое «психэ» и означает «душа». Но практика убеждает: то, что именуется психикой – лишь небольшая часть чего-то неизмеримо большего, живущего в человеке. Маленькая проявленная часть необъятной пленки. В сновидениях, в экстремальных и трансовых состояниях, в гипнозе, у некоторых психиатрических пациентов, у маленьких детей и у ослабоумевших стариков это особенно очевидно: психика обыкновенная или примитивная, недоразвитая или деградированная, затемненная или грубо искаженная, – но нет-нет да проявится, вдруг мелькнет или ясно выступит что-то совсем иное – с других уровней, с немыслимых глубин, с незримых высот…

Душа – очень подходящее, очень хорошее русское слово для обозначения нашей многоуровневой внутренней жизни – живой вселенной, вселённой в нас.

Важно понять: самоубийство не сводится к сумасшествию, даже у психически больного человека. Больные обычно совершают самоубийства не в разгаре психоза, а в просветах близости к выздоровлению, на зыбкой грани здорового самосознания.

– Замечал: иной раз кто-нибудь из юных ребят любит пощеголять ненароком шрамами на запястье, порезанными венами…

– Если пощеголять, подемонстрировать – то еще ничего: человек страдает и хочет показать, что страдает сильно, хочет привлечь внимание. Страдает еще не настолько, чтобы всерьез распрощаться с жизнью, но дает знать: если приспичит, могу и распрощаться, так что смотрите, не упустите меня. Душевная незрелость в полном цвету.

– Помощь в таких случаях требуется, или можно не опасаться – несерьезно?

– Серьезно или не очень серьезно – помощь в любом случае требуется обязательно. Без паники, без давления, без охов, ахов и ухов – спокойно общаться, беседовать и просвещать потихоньку. Стараться понять получше, что же там творится внутри. Ненавязчиво поднимать самооценку. Можно с иронией. Можно весело. Можно шутить.

– Самоубийство, всерьез задуманное, предотвратить можно?

– Если вовремя распознать, если успеть догадаться, что есть такая опасность, – да, можно. Иногда трудно до невозможности, иногда очень легко – может хватить одного слова, одного взгляда, одного прикосновения – но вовремя, вовремя! Непоправимое происходит в секунду. В секунду же можно человека спасти. Иной раз стоит лишь показать ненароком: вот, этому, этой – стократ хуже, а держатся. Выиграть кусочек драгоценного времени – переждать, переболтать, дать выговориться, перемочься – глядишь, затмение и минует. На телефоне доверия каждая секунда разговора может оказаться спасительной.

– А насколько важны лекарства?

– Когда как. Иногда нет иного выбора, кроме как лекарством спасать, подчас и насильственно.

– Насильственно?!

– Раньше одно лишь подозрение на суицидальные намерения было достаточным основанием для насильного укладывания человека в клинику и закачивания в него лекарств. Теперь не так, но… Вопрос «жизнь или смерть» слишком конкретен и неотложен, чтобы помогающему можно было позволить себе философствовать или руководствоваться какими-то установками. Я противник насилия и признаю право каждого сознательно распоряжаться своей жизнью, включая и срок перехода. Я на стороне тех, кто отстаивает право эвтаназии – сознательного прекращения своей жизни, если она пришла к положению, в котором не остается ничего, кроме беспомощности и страданий. Признаю право человека на осознанную добровольную смерть. Но в этих утверждениях важнее всего слова: осознанная, сознательно. Когда человек невменяемо саморазрушителен – совесть требует нарушить его право на самораспоряжение ради него же. Приходится брать на душу грех насилия, чтобы не брать греха большего: равнодушия. Это вам говорит тот, кого многие благодарили за спасение от самоубийства, и ни один еще за это не попенял.

– Но уверены ли вы, что в каждом конкретном случае человек со стороны, пусть даже и опытнейший специалист, может определить, осознанно ли человек выбирает, умереть ему или жить?

– Конечно же, не уверен. Во многих случаях это определить невозможно: колоссальный дефицит информации, происходит не поймешь что, человек вот-вот погибнет. Приходится, не раздумывая, брать ответственность: решать в пользу жизни, пусть и насильственной, а там видно будет.

Кто знает последнюю мысль преступившего грань обратимости, затянутого в воронку? Последняя вспышка убиваемого сознания – в затяге туда, во тьме, в самой последней точке – может быть, там оно и было, прозрение с поворотом на жизнь, но…

Многим, кого не успел спасти, мысленно повторял: если бы ты только мог в тот миг увидеть себя первым детским, всепонимающим взглядом – взглядом своей души – ты бы сам себя схватил, связал и приговорил к жизни. Ты бы убил себя наоборот – чтобы жить…

– Что можно сказать тем, кто принял твердое решение о самоубийстве?

– Грубо можно так: не лезьте без очереди. «Вас здесь не стояло». Полустишком так: смертный, не рвись вперед: каждого в свой черед вызовут в кабинет, откуда возврата нет.

А прозой помягче так: пожалуйста, подождите. Побудьте с нами и подышите.

Уверены ли вы, что уже постигли истину? – что больше ничего в мире для вас не откроется?

А если это ошибка? Вдруг заблуждаетесь? Вдруг забыли главное?

Не спешите, подождите, побудьте здесь, подышите еще с нами вместе – и к вам придут свежие соображения, и захочется узнать, что же будет дальше. Захочется кому-то или во что-то поверить. Захочется кого-нибудь полюбить. Захочется кому-нибудь побить морду. Найдется, ради чего стоит еще помучиться. Как сказал Андрей Кнышев: «Жизнь коротка, можно и потерпеть».

Из моих первых рисунков. День рождения, мне 4 года. Слева направо: стул, я, сестра Таня, стол, лампа, мама, брат Саша, стул. Самарканд, 18.11.1942

Хоть и правильно пошутил Олеша, а вслед за ним Станислав Ежи Лец, что «жизнь вредна, от нее умирают», – но еще правильнее другое: полезно жить. И это не шутка. Жизнь происходит от жизни – так природа устроена: жизнь дает жизнь, жизнь жизнью поддерживается. Уставшие, разочарованные, тоскующие, разуверившиеся во всем – знайте: вы очень многим помогаете жить только тем, что живете. Да – помогаете, держите в жизни самим фактом своей жизни! Как бы вам ни жилось, какими бы вы ни были – прекрасными или ужасными, первыми или последними – одним лишь своим дыханием, одним лишь сердцебиением, одной мыслью, одной решимостью продолжать жить вы помогаете жизни, помогаете множеству жизней жить дальше – на вас многое держится. Вам зачтется!..

Медитация с настольной статуэткой

Сю И Цид,

китайский божок из мыльного камня,

стоит на одной ноге, другую поджал.

Рукой свиток держит, другая рука мне

знак подает: мол, отваливаешь, а жаль,

мог бы еще взбрыкнуть. Впрочем, ладно,

не жадничай, сколько можно. И, наконец, накладно.

Дозволь добрым демонам физию твою освежить,

да-да, видишь ли, грядет контроль, ревизия,

а у тебя неучтенная непобитая физия.

Цу Кин Цын,

демоненок из мыльного камня,

опираясь спиной о железную жердь,

редактирует жизнь мою, и еще забавней,

адаптирует смерть.

Что там в свитке завернуто? Песенка, которая спета. Может, просто котлета, это не суть.

Я под свиток ему вплюхал пулю из пистолета,

я еще поиграю,

еще чуть-чуть

Осмысленнее и светлее
из ревиваторской переписки

ВЛ, моей близкой подруге М. недавно исполнилось 50 лет. Хороший, душевный человек, для меня как родная. Работает продавцом одежды. Есть две дочери. Старшая замужем, работает, растит малыша. Младшая кое-как закончила школу, на учете за кражи с 14 лет, ни работать ни учиться не хочет, наркотики, месяц назад чуть не умерла на глазах матери от передозировки. Живут давно без отца. М. недавно решила, что девушки взрослые, пора о себе подумать. Общительная и красивая женщина, поклонников много, но предпочитает одного, с которым стали складываться отношения…

Последние три дня мы жили с ней вдвоем на даче, всё было замечательно. В субботу она уехала домой. А в воскресенье позвонила, рыдая, сказала, что пьет в ванной водку, что ей стыдно, что она продала в отделе брюки, а деньги забрала себе, брюки покупатели вернули и ее уволили с работы, что это страшно и больно… И положила трубку.

Тут я вспомнила, что на даче она была веселая и счастливая, строила планы на будущее, но вдруг завела разговор о том, как хочет, чтобы ее хоронили… Оказалось, что во время телефонного разговора со мной она уже вскрыла себе вены. Оставила детям записку.

Удалось спасти: младшая дочь оказалась недалеко, выбила дверь, оказала первую помощь, потом скорая приехала. Руку зашили. После истерики сказала, что извиняется за спектакль. Объяснила, что устала от материальных проблем, старости боится… Страшно, что может повторить.

Что делать, как помочь? В МЧС дали телефон психологической помощи, по которому сказали, что нужно поехать на прием к психиатру. Это грозит или ничем или психушкой…

Не знаю, как с ней вести себя, но чувство такое, что лезть к ней сейчас с вопросами и советами нет смысла.

Нина

Нина, лезть и правда не надо. Но риск повторения, действительно, есть, и если М. для вас человек близкий, то быть рядом – можно и нужно, на связи быть – обязательно. И разговаривать, и думать вместе о том, как жить дальше.

М. не больна психически, но страдает душевно. Психиатрия ей не надобна, но психологическая помощь и душевная подпитка очень нужны. Многие годы жизнь ее с дочерьми – психологически кризисная и духовно ущербная; то, что происходит с младшей дочерью – самое очевидное выражение этой ущербности; но и сама М., как теперь и вам ясно, человек внутренне недостроенный, крепкого ценностного стержня не имеет и нуждается в понимающей душе и поддерживающей руке. Как близкая подруга вы можете проникновенно, ласково и твердо высказать М. две ваши личные просьбы.

1) Больше не пытаться сбежать на тот свет, ибо на свете этом она очень-очень нужна вам, нужна дочерям – младшую, гибнущую, но спасшую ее, теперь, ей, матери, очередь спасать, и ведь выявилось, что не все потеряно! И внукам нужна еще будет долго, и у обоих вас много еще разных дел, и возможны разные радости.

2) Не пить больше водку, чтобы не впадать в невменяемость и не терять присущее ей женское обаяние, которого хватит еще на много лет, если она будет верить в себя и хорошо с собой обращаться. У вас хорошие шансы помочь М. пройти темную полосу и жить дальше осмысленнее и светлее. Будьте уверены.

Указатель иного пути
еще случай из переписки

ВЛ, я понимаю, что я – миллионная частица… Мне 27 лет. Преподаю в школе. Видите ли, моя мама не пожелала больше жить. Решила этот вопрос во время депрессии… А я стала ужасно переживать и задумываться над ее поступком. Ее врач сказал, что мне нужно лечиться профилактически, иначе меня постигнет «семейный рок», дурная наследственность. После этого разговора вдруг потеряла желание жить и почувствовала тягу к… Боюсь этого слова. Вот уже год отчаянно держу себя в руках, боюсь сорваться, не выдержать. Таблетки пить не могу. Я так люблю и хочу жить, но боюсь себя.

Мила

Мила, вы душевно здоровы, а врач тот злостно ошибся. Несчастье с мамой – не рок для вас, а указатель иного пути.

Наследственные случаи душевных болезней имеют причины гораздо более сложные, чем просто наследственность. От родных нам может передаваться эмоциональный склад, обостренная чувствительность, неуравновешенность – расположенность, склонность к каким-то расстройствам.

Но душа у каждого своя, и болезнь своепричинна. Внушаемость и невольное подражание – вот что более всего делает нас похожими на наших родных. Но как раз это, к счастью, и более всего нам подвластно, если только мы это осознаем.

Отвлекитесь, насколько сможете. Больше работы. Пусть будет некогда, пусть будет трудно. Мрачные мысли время от времени будут к вам возвращаться – не бойтесь этого. Трудно сыскать человека, которого такие настроения никогда не посещают.

Не может ножик перочинный

создать перо – к перу прижатый, –

лишь отточить или сломать.

Родитель детям не причина,

не программист, а провожатый

в невидимость.

Отец и мать,

как я терзал вас, как терзали

и вы меня, судьбу рожая.

О, если б мы не забывали,

что мы друг друга провожаем.

Не вечность делим, а купе

с вагонным хламом – сутки, двое,

не дольше. Удержать живое –

цветок в линяющей толпе –

и затеряться на вокзале.

О, если б мы не забывали…

Вы уходили налегке.

Я провожал вас в невесомость

и понял, что такое совесть:

цветок, зажатый в кулаке.

Большой счет
не выбрасывайте грабли, вам их вернут

Письмо, ясно описывающее зреющий суицид, без признаков депрессии как таковой. Но психалгия есть, поводов много.

ВЛ, пожалуйста, подскажите, что можно сделать в такой ситуации.

Моей подруге 29 лет, год назад она потеряла маму, несколькими годами раньше отец погиб в автокатастрофе, а старший брат не работает, пьет, сидит у неё на шее.

Была замужем, развелась, сейчас у бывшего мужа новая семья и ребенок. У нее детей нет, последний мужчина, которого она любила, не собирается бросать ради нее своих жену и ребенка, к тому же временами запойный. Они расстались четыре месяца назад.

Работа в её профессиональной области, на которую она училась и в которой работала 5 лет, стала невозможной (по объективным причинам, от неё не зависящим).

Она очень общительный, веселый и умный человек, всегда душа компании, всегда готова веселиться.

Но она устала ото всего этого. Устала быть общительной и веселой на людях, но по-другому не может. Устала быть должной всем – на самом деле понимает, что никому не должна, но по другому не умеет. Хочет взаимной любви и понимания, но при этом не верит, что это для нее возможно, и устала прилагать к этому какие-то усилия, устала надеяться и ждать…

Последнее, что мама сказала ей перед смертью: «Позаботься о брате, ты сильнее его». Сейчас, продав старую квартиру, где они жили с родителями, и купив две новых (всеми делами занималась она одна, потому что брат этого просто не делает), снимает квартиру и ждет приёмки своей госкомиссией. Брат тоже ждет оформления бумаг по своей квартире и живет у неё, при этом не считает нужным за собой ничего убирать, мыть, стирать. От этого долга, данного ей матерью, она тоже устала.

Пишет завещание, в котором квартиру передает брату. А в календаре у нее через полгода стоит крестик. Последний день жизни. Она считает, что к тому моменту долг перед мамой и братом будет выполнен.

Обсуждая эту тему, говорит, что устала, что ничего не хочет, не видит никакого смысла, что это единственный выход. Уже сплела себе кокон, через него невозможно пробиться. Все увещевания о прекрасности жизни не воспринимает, считает, что для неё нет будущего и ей уже нечего тут делать. Любую попытку серьезного вмешательства увидит издалека и закроется совсем.

Как ей помочь? Что ей сказать? Что с ней сделать? Мы, ее друзья, не знаем, что делать, и очень надеемся на вашу помощь!

Татьяна

Воронка закручивается пока медленно, спасти можно успеть.

Отвечаю не только по этому случаю.

Татьяна, не надо увещеваний о прекрасности жизни, которая, как мы с вами оба успели убедиться, не только прекрасна, но и чудовищна. Жизнь – штука всяческая, жизнь всевозможна, и живем мы не только ради счастья, которое есть всего лишь махонькая поощрительная наградка за подвиг многомерзостного бытия, но ради тайного смысла, ради Чего-то или Кого-то, что или кто нас безмерно больше. Но это вопрос нашей веры и нашей решимости.

«Любую попытку серьезного вмешательства увидит издалека и закроется совсем…»

Вмешательства никакого. Будьте только на плотной, внимательной, неотрывной связи. Не увещевайте и не ругайте – напротив, всячески хвалите, выражайте свою дружбу и любовь, неустанно и щедро давайте понять, как она нужна, как хороша и любима. Это главное и тысячу раз главное. И вот, в виду этого главного, – в разговорах о жизни, о жизненных перспективах и планах вы можете деликатно раскрыть подруге глаза на истинное значение ее выбора. И того, что запланирован, и другого, возможного. Не вмешиваясь, не укоряя-не упрекая, не проповедуя, а проясняя.

Нижеследующий текст, мною написанный, можно передать вашей подруге – с ласковой печалью добавив при этом, что в случае, если она совершит задуманное, вы, ее друзья, за это поплатитесь изуродованием Ваших жизней, а кто-то, возможно, и преждевременным ее окончанием. Все мы связаны одной живой нитью – обрыв ее в одном месте влечет за собой множество разрывов и расползаний в других. Пусть осознает, что она вас этим поступком, не понимая того, жестоко предаст. Если хочет уходить из-за того, что, видите ли, устала жить в свои 29 – пусть припомнит, что альпинист в горах в веревочной связке с другими, отпускающий себя в пропасть из-за усталости или чего угодно, тянет в эту пропасть и тех, кто с ним в связке, – устоять им становится намного труднее, если не невозможно – тем паче, дойти до вершины…

БОЛЬШОЙ СЧЕТ

Это важно узнать, даже если решение твое пересмотру не подлежит.

Знаю, как тебе плохо сейчас, знаю и душой чувствую. Пережито такое было не раз. Как может быть невыносима и отвратительна жизнь, как притягательна смерть, как затягивает в свою черную дыру – знаю, изнутри знаю.

Ты человек свободный, вправе распоряжаться собой. Твоя воля, только твоя – жить или умереть, быть с нами или не быть. Но, пожалуйста, знай: в 29 лет, да и в 19, и в 49, и в 79 – кончать жизнь только потому, что она складывается не так, как тебе детски хочется, сбегать только потому, что жить сейчас больно и смысл жизни закрылся, как солнце, если наложить на глаза пятаки, – так дезертировать из жизни ПО БОЛЬШОМУ СЧЕТУ преступно.

Ты восстаешь против такого определения. Ты не хочешь совершать преступления – хочешь просто уйти. Просто избавиться от боли. Просто прервать тоску. Просто освободиться.

Верю и понимаю. Но пойми и поверь и ты: в том и ужас, что убив себя бессмысленно, ни за что ни про что, ты не освободишься, а лишь совершишь насилие над жизнью, худшее из насилий.

Недаром ведь в главных мировых религиях самоубийство веками считалось смертным грехом, приравниваемым к убийству и хуже. Самоубийц не хоронили, не отпевали, вбивали им в сердца осиновые колы, преследовали их родственников, клеймили позором. Такое непримиримо враждебное отношение к людям, и так-то запредельно несчастным, кажется жуткой жестокостью, изуверством. Да, воистину так – и вот почему. Долгие века господства темного сознания и беспредельной внушаемости невежественных масс лютая нетерпимость к самоубийствам казалась тогдашним радетелям здравого смысла единственным средством предотвращения родовой погибели. Вся история человеческая показывает: самоубийство, как и убийство, – заразительно, склонно к штампованию, к эпидемиям. Самоубийство – напасть, зараза, психическая чума, и в условиях, когда для слишком многих смерть оказывалась привлекательней жизни, для острастки придумывали такие вот бесчеловечные противодействия.

БОЛЬШОЙ СЧЕТ – не только перед собою и ближними – родными, друзьями, знакомыми, которым поступок твой принесет неисцелимую боль и горе, жестоко, разрушительно ударит по душам.

БОЛЬШОЙ СЧЕТ – перед Жизнью, в которой все и вся взаимосвязаны и взаимозависимы. Счет перед ищущим и созидающим Началом этого целого.

Убивающий себя (в отличие от жертвующего собой ради спасения другой жизни) – точно такой же убийца, как и убивающий другого, – разница та лишь, что он сам же себя за это самосудно казнит. Точно так, как обычный убийца, уничтожает то, что не им задумано и не им создано. Уничтожает, не думая о последствиях.

Человек, убивающий себя, сдвигает бытийное равновесие в пользу сил разрушения, и зло этим немедленно жадно пользуется. Вот пример – отрывок из письма, только что полученного.

…Встретил недавно свою бывшую одноклассницу, со школы не виделись. Рассказала мне о своей невеселой жизни. Муж повесился этой весной. Были попытки и раньше, резал вены. И в первый раз и во второй его нашел младший сын. Сейчас ему около 17 лет. Мальчик со сдвигом. Входил в руководство национал-патриотической группировкой молодежи (пишу вам из Латвии). Было громкое дело, разгромили еврейское кладбище, был суд, на него повесили все, в том числе и денежный штраф. Несколько дней назад пришел домой пьяным и в припадке какого-то бешенства разгромил квартиру. Мама вызвала полицию – он по веревке спустился с 7-го этажа и пытался убежать. Поместили в психушку.

У старшего сына тоже тяжелые проблемы, жизнь не складывается, куча долгов, поговаривает о самоубийстве…

Что можно посоветовать в таком положении?

Федор

В таком положении не посоветуешь уже ничего, остается только молиться за этих ребят и их мать. Советовать и помогать нужно было тогда, когда этот покойный муж только-только вступал на свою самоубийственную тропу. Если бы удержался и повернулся к свету – сыновья его не были бы захвачены этим черным адом.

Горе ближних, коверкание судеб детей, калечащие удары по душам родных и друзей – еще далеко не все последствия злодейства над жизнью: убийства себя.

На события земные наставлены не только наши людские, но и иные, невидимые глаза… Творимое тобою добро, знаешь ты о том или нет, обязательно умножается: порождает волновое эхо, распространяющееся далеко от своего источника. Но и темные силы приумножают всякую мерзость. Воровство, изнасилование, убийство, как и самоубийство, роковым образом отзывается эхом повторов и вариаций – как всякая волна, рождает еще волну, и еще. Надругательство над священной тайной своей жизни неизбежно отзовется на других жизнях, и ближних, и дальних.

Решаешься выковырять из живой стены мироздания малую частицу, которая есть ты? – выпадаешь по собственной воле и оставляешь на месте себя выбоину, дыру, пустоту?.. Воля твоя – стена, конечно, не рухнет. Но на малую долю – на вот эту частицу – приблизится к разрушению. Станет шатче, слабее и некрасивее, стена Жизни – она тобой изуродуется непоправимо в этом вот месте, где ты находишься. Соседние частицы и другие (родные, близкие, друзья, соседи, знакомые, знакомые знакомых…) почувствуют себя тоже на краю пустоты и с увеличенной вероятностью тоже выпадут раньше срока.

Зачем, ради чего увеличивать количество мирового зла, мирового одиночества, мирового горя? Вон – посмотри, сколько его вокруг и как упорно цепляются за жизнь те, кому, казалось бы, уже и терять нечего. И посмотри, сколь многим ты можешь помочь.

Если понятие душа для тебя не пустой звук, задумайся и о том, что может с твоею душой произойти после того, как она самовольно сбежит из данного ей тела, от доверенных ей дел и задач. Напрасно ли многие мыслители и духовные учителя человечества полагают, что такие беглые души возвращаются Высшими силами из бессветных пространств обратно сюда, на свет – отрабатывать свой урок? Мы, конечно, не можем об этом ничего знать, только домысливать. Но если считать, что земная жизнь – школа для роста и совершенствования души, что телесные воплощения души могут быть множественными, то логично думать, что добросовестно отучившиеся переводятся в следующие классы, на более высокие уровни, а прогульщики и халтурщики оставляются там же или опускаются ниже. Если грабли, на которые наступил, выбрасываешь в окно, тебе их с гарантией вернут через дверь.

* * *

Татьяна, все, что я здесь спешно, сумбурно, единым духом написал, можно дать прочесть вашей подруге – или же устно, свободно переложить в слова, подходящие именно для нее, вы ведь знаете ее гораздо лучше, чем я. С любыми дополнениями, изъятиями, акцентами и нюансами, как угодно, – душа, прогретая любовью и верой, обретет нужную речь.

«Что достойно моей жизни? Что можно наградить жизнью?»
о пользе конкретности

Наверное, вы успели заметить, друзья, что по теме самоволки, да и вообще в этой книге женских писем больше, чем мужских. Почему?

Потому ли, что прекрасный пол более смертен или более суицидален, чем пол, условно говоря, сильный?

Нет, уверенно: наоборот – менее. Женщины всюду в мире (кроме некоторых слаборазвитых африканских стран) живут в среднем дольше мужчин, а в России аж на 14 лет. Женская природа держится за жизнь крепче. Как раз поэтому, наверное, женских писем в почте психотерапевта и психолога поболее, чем мужских, разика в полтора. Женщины охотнее делятся переживаниями и обращаются за советом и помощью. Откровеннее, чем мужчины, проявляют потребность в защите, покровительстве и руководстве. Мужчина тоже всю жизнь в детском ядре своего существа несет в себе эту потребность; но ему более настоятельно, чем женщине, хранительнице очага, вменено природой защитником и покровителем быть, а плач по себе любимому заворачивать в тряпочку.

Даже и веруя в дивное диво,

скажет себя уважающий волк:

жалость – позор,

утешение – лживо,

боль – справедлива,

отчаянье – долг.

Статистика, как уже знаем, четко установила, что с вопросом «быть или не быть» мужчины в разы чаще, чем женщины, разбираются самостоятельно, никого не спрашивая и не оповещая. Однако и мужчины иногда пишут мне письма, подобные вот этому женскому, которое привожу слово в слово, со всеми текстовыми выделениями, без сокращений и правки, изменив только подпись.

Здравствуйте, уважаемый Владимир Львович. Пожалуйста, ответьте мне. Я не понимаю, зачем мне жить. Я не чувствую (!) этого. Как мне почувствовать, почему жизнь лучше смерти? «Жить или не жить» – вот в чем вопрос. Ради чего жить? Что же достойно моей жизни? Что можно наградить жизнью? Ради чего, чему отдать свою жизнь?

Меня радует музыка (я пианистка – училась дома), я художница (сама вдруг зарисовала – сразу, не обучаясь), пишу, танцую, пою. Очень люблю деревню (и любоваться природой, и работать на земле). Очень люблю свою работу. Все люблю: людей люблю, животных; себя тоже люблю. Мне нравится (действительно, НРАВИТСЯ!) все это. Но я хочу побыстрее умереть… Внутри – бездна… Бездна чувств: и радости, и восторга, и умиротворения, и любви, и жажды творчества. Но выливается этот бездонный кувшин моей внутренней жизни в желание умереть. Что же мне сказать себе «не умирай, потому что…» Почему? Почему не умирать? – вот вопрос. Что же мне сказать себе? Как ПОЧУВСТВОВАТЬ?

Знакомые и друзья в испуге выслушивают меня, им страшно, как и мне, и они не могут мне помочь. Я плачу; меня трясет, когда подхожу к мосту, чтобы прыгнуть с него, и боюсь, что стану калекой и не умру. Я отчаянно не хочу жить. Если бы яд достать (такой, что уж точно – смерть) – выпила бы. Какое же несправедливое, лживое отношение в обществе к смерти. Вытаскивают, возвращают людей к жизни, не объясняя (чтобы человек понял и согласился), зачем жить, а не умереть. Просто заставляют жить.

Как бы я хотела, чтобы мне объяснили, почему не НАДО жить, а почему ХОТЕТЬ ЖЕЛАТЬ жить. Мне очень хочется ПОНЯТЬ(!). Пожалуйста, ответьте мне. Спасибо.

Фатима

Пришло это письмо из старинного русского города, не далекого от Москвы, по обычной почте, с обратным адресом, но без указания даты, конверта не сохранилось. Давнее, еще из прошлого тысячелетия – пролежало, наверное, лет тридцать, бумага успела пожелтеть. Нашел совсем недавно (июнь 2013), случайно (?..), в архивной папке, среди рисунков и фотографий, которые подбирал для иллюстраций к этой книге. Как попало сюда? Не знаю, не помню. Ответил ли, тоже не помню. Скорее нет. Может быть, собирался… Как раз в тему сегодняшней работы, в точняк. Не в первый раз такое – словно кто-то откуда-то подкидывает нужное в тот самый момент…

Вчитываюсь заново в строчки, написанные стремительным, легким, живым почерком. Вижу молодое одаренное существо, красивое, мыслящее. С огромной любовью к жизни. С огромным влечением к смерти. Никаких стенаний и жалоб, никакой позы. Только вопрос, мучительный, странный, какой-то выкрученный, как бы потусторонний: «почему ХОТЕТЬ ЖЕЛАТЬ жить».

Как будто специально подобранный показательный случай бесповодной, беспримесной, своепричинной тяги туда – учебный пример того, что психоаналитики называют ужасным словом мортидо – либидо с обратным знаком: любовь к смерти, влечение к смерти.

Пушкин знал это слишком хорошо:

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог!

Немало успели порассуждать на предмет сей в компании дедушки Фрейда и после. Понаблюдав за жизнью, особенно в годы войны, ребята эти выделили из мортидо его полюсную разновидность: деструдо^[7] – отдельное самостоятельное влечение разрушать жизни других, причинять смерть. Влечение такое испытывают не только выставочные экземпляры – садисты, преступники и маньяки, но и обычные смертные, создайте только условия.

Да, факты, чересчур многие, свидетельствуют: как есть не требующее обоснований или находящее их в чем угодно влечение жить и продолжать жизнь, влечение жизни к жизни, – так есть и обратное: влечение жизни к смерти. В разных видах и степенях. Иногда прячется где-то глубоко внутри, но нет-нет да вылезет; у одиноких, больных и несчастных старых людей часто явственно обозначается, чему соответствует и большая частота самоубийств среди них; а иногда проявляется еще с детства. Словно живет в нас независимое ни от кого и ни от чего существо, повернутое туда, влекущееся туда, ностальгирующее по тому… Может быть, оно что-то оттуда помнит?..

Не оно ли, это самое мортидо, или как ни назови, просыпается в пресуициде – когда закручивание воронки достигает умопомрачающей скорости – мертвой хваткой удушает в сознание и с голодной жадностью тащит к порогу необратимости?

Не закономерность ли – контрастная перемена знака жизненного влечения, смена полюсов «либидо – мортидо»?.. Непомерно большое количество саморазрушителей и самоубийц видим как раз среди людей, отличающихся особой жизненной силой, могучим жизнелюбием, наиспособнейших, щедрейше одаренных природой. Хемингуэй, Маяковский, Цветаева… Лев Толстой, едва удержавшийся от самоубийства в самом расцвете жизненных сил, успеха и славы… («Исповедь» Толстого, где его суицидальный кризис – тяга к самоубийству и причины ее описываются со всею толстовской искренностью и мощью, должен, по моему убеждению, прочитать каждый мыслящий человек.)

Что же теперь?.. Жива ли писавшая? – думал я в подавленности, перечитывая письмо и стараясь словить какой-нибудь обнадеживающий признак. Зрелый пресуицид, и такой давний. Объяснил ли ей кто-нибудь – ПОЧЕМУ?.. Сказал ли: послушай, на весах БЫТЬ – НЕ БЫТЬ, качающихся в душе каждого, на чаше БЫТЬ не хватает у тебя одной гирьки. Всего лишь одной маленькой гирьки – с надписью Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ – да, и вот она, эта гирька. Тебя люблю я, конкретный человек, и любовь моя докладывает тебе, что ты награждаешь меня своей жизнью. Награждаешь, уже награждаешь, о том не ведая и не заботясь. Достойна ли моя жизнь твоей, не знаю, – но ты меня собой награждаешь, и если тебя не станет, жизнь моя потеряет радость и станет болью. Вот тебе и все ПОЧЕМУ.

…Ага, видите? – «все люблю» и «себя люблю», но любви ни к кому конкретному и ничьей конкретной в письме не проглядывает. Меж тем, объяснить – ПОЧЕМУ, сказать: спасибо за то, что ты награждаешь меня своей жизнью, мог бы даже не обязательно человек. Щенок, котенок, цветок, музыка – кто угодно и что угодно. Лишь бы конкретно.

Тут вспомнилось: есть на свете волшебник по имени Интернет. Есть у волшебника этого магический кристалл – социальная сеть с поисковиком.

Помолясь, набрал в одной из сетей имя, фамилию, город…

Ура. Есть. Жива.

Фатима М., 58 лет. Две дочки. Внуки. Большой и растущий круг добрых друзей. Обмениваются мыслями, новостями, впечатлениями, шутками, фотографиями. Вот и фото самой Фатимы. Вот с ней в обнимку мужчина зрелого возраста с красивым добрым лицом. Узнаваемая, похожая на свой почерк: изящное, стройное, художественно проработанное существо. Отпечаток лет не затушевал тонких линий нежной женственности, не погасил вишневого блеска глаз. Некоторая асимметрия лица напоминает о двух чашах тех самых весов…

Кто-то, стало быть, успел положить на них гирьку конкретности – объяснить: почему – и мортидо умолкло, а жизнь происходит дальше.

«С меня довольно сего сознанья»

Пока смерть подвластна нам, мы никому не подвластны.

Сенека Старший

Бывают жизненные положения, когда мысль о самоубийстве оказывается воскресительной. Удар о дно помогает всплыть.

Из письма

…В очень юном возрасте я попала в сложную ситуацию – сексуальную эксплуатацию со стороны матери. Она была властной, гиперпротективной, постепенно отдалила меня от остальных членов семьи. Я была довольно стеснительной девушкой, очень романтичной, с богатым внутренним миром, но в психологическом плане очень зависимой от нее. (То что я пишу, это краткое изложение долгого анализа событий и работы над собой.) В конце концов она так меня замордовала, что ее новый муж смог меня использовать в сексуальном плане. В какой-то мере они были в сговоре. Это привело к сильнейшему внутреннему конфликту с собой, шоку. Через какое-то время я смогла дать им отпор, но не потому, что я была такая сильная и храбрая, а потому что пришла к идее суицида. Я пришла к выводу, что если я могу решить умереть в любой момент, то я могу решать, как мне жить. Это дало мне ощущение свободы и я смогла принять свое первое самостоятельное в жизни решение. Я ушла из дома, стала самостоятельно работать и учиться. Я освободилась от этих существ, которых с трудом называю людьми. Освободилась сначала житейски, в наружном существовании, а потом, хотя и не полностью, внутренне…

Софья

В уголовном кодексе есть мутная и туповатая, как весь уголовный кодекс, очень редко применяемая статья «доведение до самоубийства». В данном случае все прозрачно: доведение ребенка до несостоявшегося самоубийства. И мать, и отчима по этой статье, плюс педофилия, можно было бы привлекать стопроцентно. Все шло к трагической развязке, и только сила духа молодого одинокого существа удержала от точки невозврата. Решающе важно было для этой девочки осознание своей свободы в запредельном значении – свободы от себя. Кто от себя свободен, тому ничего не страшно: ни смерть, ни жизнь.

* * *

Да, Софья, вас можно поздравить, вы обрели внутреннюю свободу и взяли свою жизнь в свои руки. Понимание, что у тебя есть выход, который всегда рядом, тот самый праздник, который всегда с тобой, – что ты не пленник, не заключенный, отбывающий срок, что можешь уйти, когда пожелаешь, – освобождает душу, позволяет спокойно продолжать жизнь так, как считаешь нужным, как хочешь и можешь. И я тоже чувствую себя свободнее и счастливее, зная: в любой миг, пока живо мое сознание, я волен решить, жить мне дальше или не жить. Само это понимание, эта уверенность придает жизни азартную объемность и упоительный аромат. Выбираю жизнь потому, что это мой выбор. Как у всякого, у меня есть и другой; может быть, когда-то я его предпочту, но сейчас хочу жить, и не только потому что могу многое сделать, и жизнь моя нужна еще многим, но и потому, что жить просто нравится, интересно, вкусно и весело; потому что моя жизнь – это маленькое и пока что еще мое, а смерть – огромное, бесконечное, всехнее и ничье, как звездное небо. Смотреть в небо, окунаться в него душой иногда очень нужно, спасительно. Помогает дышать.

Человек не станет свободным, пока не преодолеет страха смерти. Но не с помощью самоубийства. Нельзя преодолеть, сдавшись.

Альбер Камю

V. Genialissimus
записки бывшего самоубийцы. отрывок из метаромана

Капризное дело писательство. Нежданно залетели сюда страницы совсем иной книги, но как раз по теме самоволки и перехода. Одна из попыток понять, предположить или вообразить: кто мы, откуда исходим, куда переходим, почему самовольничаем.

«…Только бы жить, жить и жить! Как бы ни жить – только жить! Экая правда! Господи, какая правда! Подлец человек!.. И подлец тот, кто его за это подлецом называет», – прибавил он через минуту.

Мысли Раскольникова в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»

Из письма Петру В., другу-писателю

…Эту правду Раскольникова правда жизни включает как часть. В жизни и так, и не так. Есть «как бы ни жить, только жить», невпроворот этого; но есть и цветаевское «отказываюсь быть» – одна из весомейших причин мировой смертности. Гамлетовский вопрос для каждого главный и всеобъемлющий. Условно здоровым большинством осознанно никогда не ставится, но таится в подспуде.

Когда память моя наполнилась скорбным перечнем отказавшихся быть; когда пришлось не раз и не два ощутить, как надвигается этот вопрос на меня самого, я понял, что необходимо, спасительно необходимо его изучать – исследовать и обдумывать. Пытаться понять истоки самоубийства в природе. Узнать, как и почему люди из тысячелетия в тысячелетие увольняются с жизненной службы по собственному (а так ли?) желанию, сбегая в иной мир через черный ход, а не торжественно удаляясь через парадный. Впрочем, и черную лестницу научились украшать как парадную, с еще более пышными и затейливыми прибамбасами. Особенно трудно найти грань, если она есть, между больным и здоровым самозавершением жизни. Карл Ясперс, например, не самый хилый из психиатров, бросил походя провокационную фразу, часто цитируемую: «больной обращается к врачу, здоровый кончает самоубийством» – чушь очевидная, но с фактами в изрядном числе случаев совпадает.

Многие мужи мысли сходятся во мнении, что намеренно сводить счеты с собой умеет в живом мире только человек, что это чуть ли не главный его признак – такая вот самоубийственная свобода от изнасилования собственной жизнью, в отличие от биороботности животных.

Я в этом не убежден. После многих лет ревиваторской практики, когда с суицидниками встречаешься ежедневно лицом к лицу, вопрос о соотношении свободы и самоубийства остается для меня только вопросом. Бердяев: «По видимости, самоубийство может производить впечатление силы. Нелегко покончить с собой, нужна безумная решимость. Но в действительности самоубийство не есть проявление силы человеческой личности, оно совершается нечеловеческой силой, которая за человека совершает это страшное и трудное дело».

Не человек, а что-то или кто-то за человека?.. Не знаю, человеческая это сила или чья-то еще, но наблюдаю и знаю уверенно, что даже в самой измученной и отчаявшейся душе действующих сил всегда две: сила смерти и сила жизни, разрывная борьба между ними идет до последнего мига, и роль осознанной личной свободы в борьбе этой переменчива – от преобладающей до практически нулевой. Не так уж волен человек ни НЕ совершить суицид, когда его к этому тянет, ни покончить с собой, как бы этого ни хотел – недаром ведь только каждая восьмая-девятая из попыток самоубийства приводит к смерти, остальные семь-восемь так и остаются искренними попытками. (Шантажно-демонстративные псевдопопытки не в счет, хотя и они многое означают.)

А животные не такие уж биороботы. Вопрос «быть – не быть» тоже могут иногда решать так или эдак. Не говорю об альтруистическом самопожертвовании, на которое некоторые из зверей способнее, чем человек. Внимательные наблюдатели сообщали, что и самоубийства, которые можно назвать, условно, эгоистическими – от отчаяния, оттого, что жить дольше невыносимо, – совершают иногда лебеди, дельфины, киты, слоны, лошади и, говорю не понаслышке, собаки (в отличие, многозначительное, от кошек). Одного пса-самоубийцу я знал. Крупный кобель овчарочьих кровей. На железнодорожной станции, после многонедельного тщетного ожидания своего уехавшего хозяина прыгнул под поезд. До того пес этот успел показать себя достаточно разумным, чтобы переходить пути только при полной безопасности, как многие уличные собаки, дожидающиеся зеленого светофора. Известны и другие подобные случаи. Верный пес Моцарта умер на могиле хозяина…

Можно вынести любое страдание, но нельзя вынести бессмысленности страдания.

Фридрих Ницше

Могут возразить: откуда ты знаешь, что было в голове у того твоего знакомого псины, когда он прыгал на рельсы? Может, он вовсе не хотел умирать и понятия не имел, что поезд его задавит; может, просто ему почуялось что-то интересное между колес. Он ведь не написал предсмертной записки.

Рассуждая так, откуда нам знать, что делается в голове у людей-самоубийц, которые не объявляют о своих намерениях и не оставляют записок (таких большинство). Кто-то, не молвив ни словечка, повесился – может, он не хотел умереть, просто не самым удачным способом испытал прочность веревки.

Генетикой показано на уровне молекулярном: все мы, люди земного шара, произошли от одной пары перволюдей – не буквально библейских Адама и Евы, но точно: от одной пары, или по крайне мере, от одной женщины (не хочется называть ее самкой обезьянолюдя), жившей около четверти миллиона лет назад, предположительно где-то в Африке или близко к месту, которое потом Африкой стало. И как кто-то из потомков этой пары или этой дамы (а может, еще кто-то из предков?) сказал когда-то первое осознанное членораздельное слово, а за ним остальные; как некто из этого племени впервые высек огонь, кто-то изобрел колесо и так далее – так, надо полагать, нашелся среди пращуров наших и самоубийца номер один – тот, кто первым захотел покончить с собой, понял, как это сделать, и сделал. Все последующие самоувольнители идут по следам этого первопроходца.

Сомнений в этом у меня нет; не уверен только, что первый самоубийца был уже человеком. Более вероятным представляется, что это был дальний предок тех, кому еще только предстояло начать путь к очеловечиванию.

Мы с тобой повстречались

под лиственной крышей,

древний лес охранял наш младенческий сон,

и по странной случайности Кто-то услышал

неоконченный разговор хромосом…

Вот, кстати, обнаружился тут, среди извилин и впадин моего головного сундука, один сумбурный малоразборчивый документ. То ли научный трактат по эволюционной психогенетике самоубийств, то ли исповедь далеко забредшего шизофреника, то ли фантамистическая (sic!) повесть, кем-то набросанная впопыхах. Исторические и научные факты вперемешку с художественным бредом. Заныр в глубины нашего происхождения, в темные недра предчеловечества. Написано по-латыни, с обилием специальных терминов, переводить пришлось почти наугад. Прошу тебя, дружище, принять это грузилово не слишком всерьез – как аперитив для дальнейших наших размыслительных возлияний, и великодушно извинить нагороженные там и сям пояснения, невнятицы и нелепицы: латынью после сдачи по ней экзамена в мединституте, к стыду своему и радости, ни разу не пользовался.

De mortem humana voluntaria
о добровольных смертях человеческих отчеты Уполномоченного Космонаблюдателя по состоянию от 846109273 солнцебря древочелского эпохала до 836547 лунаря шестого сапиентариума (2013 христогода) исключительно, включительно и мучительно

пометка: телепнуть Верхнему

на полях: Эх, Верхний, Верхний. Заткнул мною эту дыру, а сам… Знаю, занят шибко, много еще таких шариков, на каждом бардак на свой лад. Но хоть бы отзывался почаще. Ладно, вот тебе для отчета и просто так, для души, а там по инстанциям авось доберемся до Самого, до Гениалиссимуса, да, надежды не потерял. Еще раз прошу перевести на более приличную планету. Душно мне здесь, мутирую, превращаюсь в какого-то мутака вроде этих.

Отчет первый
самоубийство № 1

Когда они были уже малохвостыми, но еще малолобыми представителями семейства праприматов – цепкими, ловкими, голосистыми древочелами, обитавшими на высоких многоветвистых небодендронах Больших Джунглей, – решающую роль в их судьбе сыграл один некрупный самец, идентифицировавший себя как Абзз.

Экземпляр этот был наблюдателен, сообразителен, повышенно чувствителен и ревнив. Обладал несколько увеличенным лбом и усиленной, в сравнении с прочими, сосредотачиваемостью внимания на следах памяти. Это был отдаленный первозачаток воображения и способности мыслить, что и позволило Абзз, к несчастью его или счастью, решать не мне, сосредоточиться на том факте, что ни один древочел, срывающийся с ветвей небодендрона и неудержимо летящий вниз, на далекую землю – хуу-хуу на их праязыке, – обратно не возвращается.

Что такое смерть, древочелы, как и прочие твари, понятия не имели, но страх перед хуу-хуу был заложен в генопрограмму каждого. Абзз же впервые, если позволительно так выразиться, задумался: а что там, а почему я боюсь хуу-хуу? Еще бы не бояться: даже выжив после падения (некоторая вероятность этого была, мощные ветви небодендронов могли спружинить), безоружному, лишенному могучих клыков и острых когтей вегетарианцу-древочелу ничего не оставалось внизу, кроме как стать добычей повсюду шаставших плотоядных. Да и растительности, годной для древочелов в пищу, на земле было мало.

У Абзз была любимая самка Ахаа. Некоторое время он ею обладал, у нее от него рождались детеныши. Но когда в фамилионе (видимо, что-то вроде клана, породной линии или разветвленной семьи, стая разностепенных родственников – ВЛ) взял власть свирепый доминантный самец Пуу, красавица Ахаа вместе с детенышами от Абзз, уже беременная следующим, незамедлительно переметнулась в гарем повелителя и стала его главной женой. Абзз несколько раз попытался ее вернуть, и всякий раз, избитый, искусанный, политый вонючей мочой Пуу, обсмеянный Ахаа и всем фамилионом, включая собственных детенышей (кроме одного, это важно), жалкий и обессиленный, едва удерживался на ветке, вцепившись в нее всеми конечностями, дабы не рухнуть в хуу-хуу. Да, эти идиотики уже умели смеяться, это было похоже на оргазмическое кваканье древесных лягушек.

Каждый сеанс опускания завершался показательным совокуплением Пуу и Ахаа. Во время одного из этих совокуплений последний детеныш Абзз извергся из Ахаа в преждевременных родах, Пуу тут же схватил его и, яростно осклабившись, швырнул в хуу-хуу. Детеныш успел задышать и отчаянно пищал, летя вниз.

После этого Абзз прекратил попытки вернуть Ахаа. Ненадолго впал в ступор, затем продолжил существование в качестве обыкновенного самца-омеги, то есть как бы и не самца. Он мог бы еще попробовать овладеть украдкой какой-либо из периферийных самок гарема Пуу, какою-нибудь омежкой, но не хотел. Он больше уже ничего не хотел.

Даже агаа, райски сладкие плоды венцелистных небодендронов, жевал без удовольствия, механически. Четырежды появлялись спонтанные мемограммы (воспоминательные образы – ВЛ) сородичей, сорвавшихся в хуу-хуу. Страх при этом лишь на одну двенадцатую миллитимора (timor – латинское: страх – очевидно, космическая измерительная единица страха – ВЛ) превысил порог уловимости.

После появления второй мемограммы я установил индивидуальный круглосуточный геномониторинг организма Абзз и включил ПИОПС (вероятно, прибор индивидуального объемного психоскопирования – ВЛ). В большинстве клеток сердца, костного мозга, крови, селезенки, печени, желудка и легких Абзз обнаружилась подпороговая активация генолеталей (генов смерти – ВЛ). В правом предсердии и левом желудочке сердца генолетальная активность превысила пороговый уровень. Объемная психоскопия выявила устойчивую, никогда ранее ни у какого земного вида не наблюдавшуюся, воронкообразно вращающуюся динамическую пси-структуру, формой и поведением напоминающую типичную черную дыру нашей косморегии. В плоскостных проекциях это смотрелось как слепая зона: нуль импульсов. На самом деле импульсы были мощными, но всякий раз имели направление, обратное углу рассмотрения.

Нечто подобное этой динамической пси-структуре на считанные мгновения возникает у любой земной твари на пике агонии, даже у растений, бактерий и вирусов, очень быстро сменяясь, как последняя вспышка гаснущей звезды, слабой и беспорядочной импульсацией умирания. Здесь же наоборот: психоимпульсы наплывами нарастали, и каждая новая их волна сопровождалась заметным усилением активности генолеталей в жизненно важных органах. Стало ясно, что в теле и мозгу Абзз преждевременно, гораздо раньше, чем предусмотрено генокодексом, утвержденным, я это себе часто для успокоения повторяю, Самим Гениалиссимусом, заработал общесистемный ГИС (генератор индивидуальной смерти – ВЛ). Получился перевертыш того, что потомки выживших древочелов, эти полоумные квазисапиенсы («квази» (лат.) – около, почти, будто бы, как бы, якобы; «квазисапиенс» – якобы разумный – ВЛ) по-глупому назовут инстинктом самосохранения. Какой нафиг инстинкт? – жизнь, просто жизнь, работающая на себя. А здесь было ровно наоборот.

Я понял и всеми ощущалами ощутил, что Абзз, экземпляр совсем не больной и далеко не худший, а может, даже и лучший из древочелов, всей энергетикой своего организма влечется к самоуничтожению. Он уже и сам это предпонимал. Здоровая воля к жизни, накопленная генами, отчаянно боролась в нем с волей к смерти, поднимавшейся из глубины его существа. Коварство этой самоотменяющей воли состояло в том, что она пользовалась теми же генами, той же химией, но в обратную сторону.

Все чаще Абзз стал подолгу неподвижно зависать вниз головой над хуу-хуу, держась за ветку не четырьмя или тремя лапами, как обычно и безопасно, а только двумя или одной. Всякий раз во время таких висений на экране моего психоскопа укрупненным планом пульсировал образ крошечного ушастенького новорожденного детеныша, с большими вытаращенными глазенками, полными слез. Писком, похожим на мяуканье котенка, он звал кого-то…

Сородичи завороженно наблюдали за странным поведением Абзз. Некоторые испуганно верещали; одна самка, жалобно визжа, попыталась, когда он висел на левой задней лапе, подтянуть его вверх, и сама чуть не свалилась. Абзз не обратил на нее внимания. Через некоторое время ухватился за ветку другой задней лапой, качнулся, схватился передней лапой и подтянулся.

Но в следующий раз он больше не подтянулся. Летел вниз с диким хохотом: ХУ-ХУ-ХУ-ХУУУУ!!!!! – этим смехом, только не таким оглушительным, на октаву ниже, древочелы обозначали победу над тем, что страшно.

Первая суицидемия. Самоубийство как двигатель очеловечивания

Верхний, слышь? Верхний, извини, что про себя телепаю, не положено, знаю, но тут такая жестокая невпроворотина, что просто жуть как хочется объективироваться. Сколько световников мне еще тут култыхаться, а, Верхний?

Я с этим Абзз чуть было не нарушил ЗНКН (по смыслу, наверное, – Закон Невмешательства Космического Наблюдателя – ВЛ), чуть было не аннулировался, чуть не ….. (вымарано – ВЛ). Ну не мог я невозмутимо созерцать, как он готовится сигануть, корежило меня, удушало. Ору Оператору: «Ну же, сделай скорей что-нибудь, вытяни его, отврати! Это же нарушение Биопринципала Номер Один! Заповедано: никакая из биоформ да не исчезнет иначе как ради Жизни в ее целокупности. Продвинутый экземпляр, память умеет сосредотачивать, возможно, прогрессивная субмутация, на эволют надо, а он грохнется сейчас, и пи…. (неразборчиво – ВЛ), за ним могут попрыгать другие, стайное подражание, ты же знаешь! Знаешь и можешь!»

Оператор мне: «Заткнись, все по проекту: они ПРОИСХОДЯТ. Идет ответвление». После паузы: «Понимаю, это твоя инкарнация минус восемьсот восемьдесят восемь тысяч восемьсот восемьдесят восьмой степени. Припоминаешь, вот тебя и колбасит. Не волнуйся, пупсик, ты в Полновременьи, все будет путем».

Я офигел. Тут же все довспомнил, доосознал… Малыш мой, малыш…

Так, в общем, и вышло: произошли. Хотя, может, лучше бы и……… (тщательно вымарано – ВЛ). Абзз, бывший я в минус какой-то там степени, не только погиб сам, но и создал прецедент: после него в хуу-хуу начали прыгать еще древочелы, один за другим. Я неотрывно мониторил и психоскопировал: у каждого из прыгавших возникала внутри та же воронкообразная пси-структура, так же активировались генолетали. Происходило это и со многими из не прыгнувших, но послабей. Их влекло, их тащило, их засасывало в хуу-хуу – говоря в терминах нынешних квазисапиенсов, они посходили с ума: в маленькой популяции началась колоссальная по ее масштабам суицидемия – эпидемия самоубийств. Боялись, жутко боялись – до судорог, до потери пульса, до черной крови, некоторые умирали на лету – но прыгали, прыгали…

Первой прыгнула та самка, которая безуспешно пыталась помочь Абзз. За ней молодой самчик, не из омег, между прочим. Потом еще четыре самца разных рангов и две самки: одна пожилая, а другая, сестра Абзз, – юная и красивая, Ахаа страшно ревновала к ней Пуу, и как только он отворачивался или углублялся в себя, чеша задницу, набрасывалась на нее и жестоко кусала. Далее еще три взрослых самца: один старый и слабый, один средневозрастный омега и один сигма-подросток, старший из трех выживших детенышей Абзз и Ахаа. Потом еще и еще…

Да, это было типичное стайное подражание – рефлекс на внушающее воздействие поведения другой особи. Но важно! – срабатывало подражание как спусковой крючок лишь у тех, кто уже нес в себе предуготованную возможность совершить то, что до того ни одно живое существо на планете не совершало. Возможность эта была присуща сородичам Абзз – древочелам именно этого фамилиона, и никакого другого. Присуща в разной степени – и не всем. Абзз утянул за собой в хуу-хуу только тех, кто был достаточно суицидабелен. Только тех, у кого, изъясняясь в терминах нынешних квазисапиенских квазипсихоаналитиков, был заложен в гены скрытый заряд мортидо – направленной на себя антижизни – потенциал, реализуемый, как показала дальнейшая судьба вида, неограниченным числом способов.

NB! – На момент моего отчета исследованиями генетиков выявлено два гена-маркера, определяющих склонность к самоубийству. Это только начало, на самом деле таких генов тринадцать.

Адам и Ева произошли от неудавшихся самоубийц

Когда висишь на ветке над пропастью на трех лапах, тебе спокойно и скучно. Когда на двух, веселее: в пятках сквозит холод, отпустить одну лапу страшно. Когда на одной, страх ураганными волнами болтает тебя, как щепку, и вдруг испаряется – ты крупно впадаешь в себя и уже ничего не чувствуешь, кроме тяги вниз, она превращается в судорогу, как при оргазме, ты можешь еще удержаться, еще только миг… миг… … …

а когда летишь, молния Полновременья пронзает кишки, позвоночник, башку, и уже у самого вот-вот-вот………………………….

…просыпаешься в другой жизни, все как обычно, был сон какой-то, а смерти будто и не было, но кошмар ее в тебя вшит и, как сверхновая звезда, беспрерывно взрывается; уйма еще инкарнаций требуется, чтобы боль эта израсходовала свои мегатонны и выжглась. Я там, внизу, умудрился очнуться, лежал кровавым мешком на коряге, весь вдрызг расколоченный, парализованный, и полночи меня жрал острозуб с безумно вонючей пастью, не оставил ни косточки.

Прости, Верхний, сам знаешь: когда столько в тебе времен и судеб…

Из древочелов, прыгнувших вслед за Абзз, трое уцелели: отзывчивая самка, пытавшаяся помочь Абзз, идентификатом ее был звук Иивв, она и раньше ко мне льнула, у меня на нее привставал, но не более, я однолюб; юная красивая сестра Абзз, жившая на дереве без идентификата, на земле ставшая Иилл; и сигма-подросток, сын Абзз и Ахаа, мой шустрый и грустный Фаа, единственный из моих детенышей, сдавленно рыдавший, а не смеявшийся, когда меня опускали. Позднее он идентифицировал себя как Аадд. Пройдя через множество поколений, идентификаты эти, фонетически изменившись, но сохранив некоторую узнаваемость, перешли к дальним потомкам как всем известные имена: Ева, Лилит, Адам.

Оператор постарался: все трое упали в одну и ту же большую глубокую яму, образованную вывороченным корнем сраженного молнией огромного венцелистного небодендрона. На дне ямы была дождевая вода и лежало много свежих обломанных ветвей с мягкой листвой и сочными плодами агаа. Это и спасло бедолаг: первые дни после падения они отлеживались, прячась под листьями, могли подкрепляться и пить. Устроили себе в яме гнездо. Потом, осмелев, начали выбираться наверх и постепенно вписались в полную жути реальность хуу-хуу. На высокие небодендроны больше не забирались, ловко влезали только на небольшие деревья, для спасения от крупных наземных хищников этого было достаточно, а с более мелкими пришлось научиться сражаться. Основой выживания стало постоянное предельное напряжение психических и физических сил, взаимовнимание и взаимопомощь. Без этого не прожили бы и полусуток.

Еще не вполне возмужав, юный Аадд, передатчик генов Абзз и Аах, кровинка моя хвостатенькая, стал супругом обеих самок. Они делили его без ревности, благо, подростковый гормональный взрыв обеспечивал их плотские нужды с лихвой. Наплодили много детенышей. Большинство погибло. Выжившие набирали силу и опыт, смелели, плодились еще отчаяннее, мутировали проектно и внепроектно. Впереди было исчезновение остатков хвоста, минимизация шерсти, увеличение и усложнение мозга, освоение плотоядия, прямохождения, членораздельной речи, изготовление орудий, развитие зачатков рефлексии – короче, гоминизация (приближение уровня развития к человеческому – ВЛ).

Суицидент № 1 просит о пересмотре судьбы

Верхний, Верхний, ну где справедливость? Как и всех следующих самовольников, сделали меня Наблюдателем без права вмешательства. Все отрезки Стрелы Времени, кроме самого кончика, на котором удобно, несмотря на отсутствие задницы, восседаешь, для тебя единая многообъемная живая картина, доступная обозрению и переживанию. Живи себе в прошлом из будущего или наоборот, как желаешь, давай только Наверх периодические отчеты, что все в порядке или не совсем или совсем не. Задумчивое такое бессрочное наказание.

А ведь я все-таки номер первый – пионер-протестант. Автор идеи финального самообслуживания, первооткрыватель возможности стать собой путем отказа быть тем, что из тебя сделали, – первопроходец свободы сдохнуть. Я впервые в живом мире осмелился противопоставить несокрушимой мощи звериного насилия, непреходящему торжеству подлости – смерть, смерть по собственному решению и исполнению. С моего биологического идиотизма и началось так называемое человечество, а в нем эта, как ее… Вертикаль духа – да-да, летя вниз, я летел Вверх!.. Вслед за мной сонмы этих дурачков убивали себя, убивают и будут убивать дальше, будут тянуть за собой следующих и следующих, жуть безумная, да, но ведь именно суицидабельность, привнесенная мною в их генофонд, создала основу для будущей совести и самопожертвенного альтруизма. Распятый, возопивший к Гениалиссимусу «Боже, зачем ты меня оставил?» – он тоже с моей генетикой, тоже и влекся к смерти, и боялся ее…

Предтечей Смертию Смерть Поправшего, не ведая о том, был именно я, Верхний, ты этого отрицать не можешь. А сколько поубивалось вслед за ним, в подражание ему и во имя его, сколько мучеников, добровольных и недобровольных!.. Распятый знал, хоть отчасти, на что и зачем идет, и до самой грани необратимости, в отличие от Иуды, имел свободу выбора и выхода из своего положения. У меня же – тогдашнего, маломозглого забитого существа с первой искрой самосознания и достоинства, не было другого способа сохранить эту искру и передать потомкам, кроме как полететь из нашего вкусного жестокого поднебесья в смерть. Выбора не было, я и понятия не мог иметь ни о каком выборе. Откуда мне было знать, что моим беспарашютным полетом вниз головой зачинается племя нынешних планетовладельцев, что я и есть первый его выросток, тушкой которого удобрили почву будущего… а самым первым был мой малыш…

Скажи, Верхний, скажи по совести: разве я не заслуживаю хоть каких-нибудь льгот? По мне что угодно, хоть вечный лед, хоть вечный огонь, лишь бы вырваться из этой тягомотины. Поспрошай там по иерархиям, может, скоро уже другой порядок введут? Гениалиссимус не из тех, кто держится за старье!

Отчет второй
из истории недопроизошедших

Забавно и печально было наблюдать, как струится сквозь эволюционные потоки многоветвистая гроздь прагоминид. (Животных дочеловеческого ряда, из которого выделилась линия гоминид, предшественников человека. – ВЛ) Каких только не перебывало в отбракованных пробах! – и полукопытные, и четырехсердые, и перепончатопалые, и игловолосые, и лопаткожаберные, и плечеухие, и задоглазые, и с хоботообразными пенисоидами на носах, и с чем-то вроде отдельного мозга в каждой из лап.

Огромный горилла из моего тарзанского альбома для Тани

Попытались запустить три линии макрочелов. Самые большие не уступали размерами солиднейшим из динозавров. Перебив друг друга и опустошив около трети лесов Пангеи (древней Земли, еще не разделившейся на континенты. – ВЛ), исполины вымерли. Смутная память о них осталась в мифологии – титаны, колоссы, атланты, циклопы, потом всякие Гулливеры, Кинг-Конги…

Библейский Голиаф был уцелевшим потомком одной из самых скромных по габаритам ветвей. Отдельные экземпляры успели смешаться с перспективными среднеразмерными линиями и внести вклад в генофонд квазисапиенсов: следы великанской породы временами сгущаются и производят особей выдающегося роста. Баскетбол стал игрой для тех, у кого макрочелских генов больше, чем у других.

Из тарзанского альбома для Тани: пигмей

Запускали и разнообразных минигоминид, память о которых осталась в сказках о гномах, эльфах и прочих приземистых существах. Эти малыши вымерли тоже, не успев массово поумнеть настолько, чтобы скомпенсировать недостаток грубой физической силы; к тому же у большинства был слабенький и капризный иммунитет. Но и они оставили генетический след: лилипуты и карлики, малочисленные пигмейские племена Африки и Азии многими чертами напоминают тех шустрых головастеньких коротышек, которые шныряли когда-то в пангейских джунглях.

Из тарзанского альбома: пигмеи берут в плен путешественников.

Миниатюризация считалась перспективным направлением достаточно долго. В порядке эксперимента вывели цивилизацию микроскопических цветочных наногомункулюсов – микрочелов, питавшихся пыльцой и нектаром. Научили их приручать насекомых, управлять грибницами, дышать без кислорода, синтезировать воду. Вскоре за голову схватились – эта порода оказалась несравненно опаснее великанской: не вымерла – наоборот! – потенциально угрожает не только своей вшивой планетке, но и целой галактике. Невероятно быстрые, соображающие и размножающиеся на предельных скоростях, микрочелы, не успели Верхние и глазом моргнуть, научились автомутировать, уменьшаться до масшаба мельчайших вирусов, даже меньше, – и, что хуже всего, просачиваться в промежуточные хронотопы: извиваться меж измерениями, жить как бы ни там, ни сям, что делает их практически неуязвимыми и неуловимыми. Выскальзывают из времени – попробуй аннигилируй. Живут себе своей жизнью. Питаются бактериями и вирусами, разводят некоторых как домашний скот, вмешиваясь в их мутагенез и доставляя много хлопот квазисапиенским иммунологам и докторам. Излюбленные виды наземного транспорта – пылевые клещи и самые крошечные муравьи. Экстремалы летают на комарах. Не ставят себе пока целью завоевание макромира: хватает своего микрокосма, однако, при случае…

Ужасные пакостники: нет-нет да и пробивают дырки между измерениями; изредка и полезные дырки, через которые квазисапиенские гении получают свои мистические прозрения, открытия и предсказания. Многое из того, что несчастные квазисапиенсы приписывают чертям, бесам, барабашкам, энэлошкам и прочей нечисти, внезапные возгорания, сбои техники, кошмарные сновидения и психозы ни с того ни с сего у самых здоровых особей – дело не столько рук и мозгов, сколько мочи и какашек этих вот микрочеликов. Гнобят эти мерзавчики друг дружку по черному, но самоубийств у них не бывает, за жизнь каждый держится до последнего издыхания.

Полеты наяву и во сне

Опробовали и первую модель мозголёта – вывели бескрылых летяг с антигравитатором в мозжечке. Мозголёт запускался вертикальным прыжком с одновременным включением эхопреобразователя магнитного поля – нейромодуля особой конструкции, упакованного в срединную часть нижней доли малого мозга. После трех-четырех сонастроечных мышечных действий можно было летать на любой скорости вплоть до сверхзвуковой без внешних движений, одной лишь внутренней импульсацией.

Что началось!.. Праприматы-летяги, интеллект коих не достиг еще и уровня средней макаки, получив внезапное гигантское двигательное преимущество с практически неограниченными степенями свободы, быстро заполонили воздушное пространство всех климатически комфортных поясов. Перебили птеродактилей (летающих динозавров – ВЛ), включая и самых продвинутых предптиц, пришлось их потом долго воссоздавать. Критически уменьшили численность крупных летучих насекомых, полностью извели прекраснейших из когда-либо существовавших – гигантских веерохвостых стрекоз, переловили и сожрали самых больших и красивых бабочек. Любимым развлечением, кроме воздушных боев и совокуплений на грани сверхзвукового барьера, было собраться большой тучей и обгаживать на бреющем полете цветы. Под их вонючими бомбардировками погибли кронолистные глелии, лучевые страдалии, горные солнцеглазки, все шесть разновидностей моей любимой виталии звездчатой, каскадные фонтанеллы и чудо из чудес цветочного мира – древоживущие поющие орхидеи.

Тут, наконец, всполошились, грянула депеша от Самого: УБРАТЬ. НЕ ХВАТАЛО НАМ ЕЩЕ ЛЕТУЧИХ ЗАСРАНЦЕВ. ВСЕ ИЗГАДЯТ, СОЖРУТ, ВСЕХ УБЬЮТ. ПОСТЕПЕННОСТЬ И МЕРА. ПОЛЕТЯТ НЕ ЭТИ И НЕ ТАК.

Линию закрыли, чистопородных мозголетчиков аннигилировали, а у пород, с которыми успели смешаться, мозжечковый эхопреобразователь вытравили контрагенами. Но у одной линии, самой перспективной и, разумеется, самой суицидабельной, в заблокированном состоянии все же оставили. До лучших времен?.. Теперь почти всем квазисапиенсам время от времени снится, что они летают: мозжечок, свободный от бодрственных трудов, вспоминает, что в него вставлен бездействующий антигравитатор и запускает его вхолостую. На сенсорном экране все происходит как наяву: совершенно реальное естественное летание. Некоторым продвинутым частичная разблокировка антигравитатора удается и в бодрственных медитациях: подъем с места на небольшую высоту – то, что они называют левитацией.

Психозавры, тьматерия, дьявологос
Происхождение сволочей

Чем дольше летишь на Стреле Времени, тем сильней изумляет этот нескончаемый саморазвивающийся эксперимент – История Всего, Эволюция Всего. Степени свободы Проекта Проектов неисчислимы, и кажется то и дело, что он не управляем ничьей волей и не имеет никакой цели, что все происходит только само из себя, с механической самопроизвольностью, машинально-стихийно.

Только из Полновременья видишь, что это и так, и не так. Тут вообще почти все «или-или» меняются на «и-и», и правила, как правило, превращаются в исключения…

Когда гроздь прагоминид набрала выживательный потенциал, превысивший уровень гармоничной достаточности, началась борьба внепроектных мутантов с проектными. То и дело из среды предсапиенсов начали, откуда ни возьмись, появляться мерзостные хищные твари, гады, каких свет не видывал, – психозавры, исчадия антижизни. Их и поныне не убывает, наоборот, множатся, и не видать конца этой напасти.

Питаются эти падлы не столько плотью других существ (могут быть и вегетарианцами), сколько страданиями. Оргазмируют на пиках агоний своих жертв, агоний физических и психических; засыпают только приняв злотворное. По внешности сперва были ярко-разными: от отвратительных человекоподобных уродов до обольстительнейших произведений биоискусства, способных очаровать самых взыскательных специалистов из КОЭСТЭКСа (космоэстетическая экспертиза – ВЛ). Клинические мерзавцы нынешних поколений, напротив, мимикрируют под размытую обыкновенность, серенькие и гладенькие, крысоватые.

NB! Обращаю твое особое внимание, Верхний, на то, что типажный спектр психозавров на 74 процента совпадает со спектром экстрасуицидальности, о котором отчет отдельный. Лишь 26 процентов являют собой чистую породу абсолютно несуицидабельных садистических хищников.

Пробыв на Стреле двенадцать с небольшим эпохалов, наконец, убедился: спонтанные внепроектные мутации на самом деле тоже проектные, точней, суперпроектные. Это стратегическая игра Гениалиссимуса с предвечным хаосом – чтобы не допускать смертоподобной машинизации мироздания, не застревать в творческом нарциссизме. Чтобы развиваться дальше, преображаться. Чтобы не забывать, что и он, Сам – наследник иерархической вереницы иномерных предшественников… Он-то уж экстремал из экстремалов – как никому более, ему нужны неожиданности, неудачи и поражения, задачи за гранью возможного. Нужна и свобода всяческого беззакония всякой твари в меру ее разумения, при непреложности основных законов, которые он и себе не позволяет нарушать, хотя может. Вот и вырастил себе на голову из первозданной тьматерии превосходно организованного, системно мыслящего, коварного и проницательного соперника, того самого – на всякий ход созидания отвечающего противоходом разрушения, не сразу, так погодя. Создалась саморазвивающаяся всемирная инфосеть зла – дьявологос. Контрнаступление мрази развернулось по всем фронтам бытия, и теперь уж не вдруг поймешь, в каком из обитаемых миров побеждает Сам, а в каком тот самый. Риск огромен, не заигрался бы.

Здесь, на моем провонявшем шарике, от двух разнополых потомков одной из линий когда-то бывших древочелов, после длинного ряда проектных мутаций и внепроектных примесей, после скучной и утомительной возни Оператора с их дурацкой психикой и многократных отжимов малоудавшихся популяций субтотальным (почти полным – ВЛ) уничтожением, – произошли эти упорно плодящиеся, галдящие, гадящие где ни попадя полугениальные полупридурки, за которыми, едва сдерживая тошноту, я наблюдаю с безмерной жалостью, ужасом и тоской. Это мои потомки. Но ведь они же и потомки древочелского племени, из которого произошли Пуу, Ахаа и весь обязьяний род. Куда вывернет дальнейшая траектория этого генофонда? Что с ними будет, в кого превратятся? Что во вселешке нашей натворят, если вырвутся? Еще звери зверьми, а уже лезут на другие планеты.

Верхний, скажи: субтоталки еще запланированы? Или только предусмотрены как вариант?

Не в обычае обезьяны кончать с собой

Досказываю, что сталось с маленькой империей властительных супругов Пуу и Ахаа. Сильно поредев после внезапной суицидемии, фамилион этот претерпел период КСП (видимо, Критического Сжатия Популяции – ВЛ). Продолжали ускоренно умирать по разным причинам: от болезней, от хищников, от ядовитых плодов, от несчастных случаев. Вскоре осталась лишь малая группка, шансы которой выжить, тем паче преобразоваться во что-то приличное, приближались к нулю. Однако сила, агрессивность и неукротимый половой аппетит Пуу, дотянувшего на троне до патриаршего возраста, сметливость и плодовитость Ахаа, плюс внушаемость и безропотная подчиняемость остальных взяли свое: они выжили, тупо выжили за счет исключения возможностей душевного и интеллектуального развития – тоталитарного упрощения существования, как только и может выжить экзаменуемая отбором группа существ, не отягощенных избытком ума.

Как всегда после опустошительного урагана смертей, последовало долгое тихое прозябание, затем праздник размножения и распространения – репродуктивный взрыв, в результате коего и произошли вполне довольные своей жизнью, совершенно не склонные к самоубийству разнообразные обезьяны.

Из тарзанского альбома: обезьяны провожают к Тарзану Джейн

Единственное напоминание о когдатошнем суицидном потенциале их дальних предков – случаи инфарктов у сидящих в клетках самцов павианов и гамадриллов, на глазах которых другой самец в клетке рядом имеет их самку. Тут прямым биохимическим путем включаются сердечные генолетали. Квазисапиенсы любят создавать садистские ситуации с научными целями.

Верхний Противовес

Разделившись на две линии, древочелы дали начало двум большим ветвям отряда приматов. В одной выживательным козырем стало обобезьяниванье: совершенствование моторики и ситуационно-предметной сообразительности. В другом, через многие промежуточные этапы и громадный отсев – очеловечивание: интеллект, воображение, изобретательность, способность мечтать, творить, сопереживать и думать не только о себе и за себя.

Видишь, однако, сам: обезьянства и у нынешних какбылюдей более чем достаточно: генов, общих с Пуу и Ахаа, у них 98 процентов. Те, у кого этих генов еще хотя бы на около десятой процента побольше, наиболее агрессивны, жестоки, жадны, похотливы, хватки, бессовестны и наименее суицидабельны. Те, к кому переходит немножко больше моей геноинфергии (генетической информационной энергии – ВЛ), переданной через Аадд и Иилл, достается больше чувствительности, рефлексивности, воображения, любознательности, творческих способностей, совестливости – и, конечно, суицидабельности. У самых одаренных и одухотворенных суицидабельность наиболее выражена, но и воля к жизни сильнее и ярче, а главный противовес воли к смерти – антигравитация духа, небесная тяга. Земная животная сила, ежели что не так, предательски оборачивается против себя – только дух, сильный развитый дух держит в жизни надежно. Если бы не Верхний Противовес, удержавший на ветке таких моих достойных потомков, как Гете, Лев Толстой, Горький, Рахманинов, переживших жутчайшие суицидальные кризисы….

Я смотрел на них, как догадываешься, с особым вниманием и любопытством. У Толстого на правой лопатке была большая красновато-коричневая волосатая родинка – точь-в-точь шкурка древочела в миниатюре, я весь был такой.

Да, что не убивает – делает сильнее, но только если хватает мозгов. Что убивает – тоже, если мы хорошо подумаем и попросим, а Сам подпишет. Самое могучее из земных существ произошло благодаря своей уникальной внутренней слабости. Стать собой решающе помогло ему свойство, живому категорически противопоказанное: способность к самоубийству.

Не человек изобрел самоубийство, а самоубийство изобрело человека. Такое мог отчудить, конечно, только Гениалиссимус.

Отчет третий, маленький
ностальгическое путешествие

Когда интеллигентному человеку случается сесть или лечь удобно, он думает, что это наглость. Когда хорошему человеку плохо, он думает, что недостаточно.

Из ревиваторских наблюдений

Вот, Верхний, несколько уточненных определений суицидабельности и связанных с нею свойств. Понятия, важные для понимания душевного устройства моих наследников.

Суицидабельность – суицидальный потенциал: врожденная способность к намеренному преждевременному прекращению или сокращению жизни, – способность, пассивно спящая или проснувшаяся и превратившаяся в состояние и стремление.

Пережившие суицидальные кризисы рассказывают о внутреннем убийце, живущем в них и ждущем момента, чтобы сделать свое темное дело. Другие называют это внутренней тенью. Я-то знаю, чья это тень, у нее есть небольшой хвост…

Суицидальность – проснувшаяся, действующая суицидабельность: готовность к самоубийству и стремление совершить его.

Стремление прекратить или сократить жизнь может быть явным или скрытым, сознательным или бессознательным. (Бессознательное намерение – самое коварное). Может осуществляться прямо или косвенно – воздействием на свое тело и психику, или психики и тела других.

Интрасуицидальность – суицидальность, не переходящая в поведение, направленное на прекращение жизни, но разрушающая организм через посредство душетелесных (психосоматических) связей и включение генолеталей. Глубинная причина многих болезней и пограничных состояний, приводящих к преждевременной смерти. Представь себе ядерный реактор, в котором взрывы идут только внутрь, без выхода наружу… Интрасуицидальную подоплеку имеют многие разновидности наркоманий, алкоголизма, трудоголизма и других форм более или менее осознанного саморазрушения. Интрасуицидал как типаж – активный меланхолик, мазохист, самообвинитель и самозакланец, упорно ищущий поводы и способы принести себя кому-нибудь или чему-нибудь в жертву. Интрасуицидальность часто бывает прелюдией, более или менее растянутой, к суицидальному поведению и завершенному суициду. Я прошел через это состояние быстро в силу малого объема своего тогдашнего мозга и убогости психики.

Экстрасуицидальность – суицидальный потенциал, проецируемый изнутри наружу. Суицидабельность, переносящаяся на внешний мир, на других. На психогенетическом уровне – результат конфликтного взаимодействия геноматериала Абзз с геноматериалом Пуу-Ахаа. Выражается в разных формах деструктивного поведения и мышления: в страсти к разрушению и осквернению; в стремлении мучать, унижать, издеваться и надругаться, убивать и доводить до самоубийств. Глубинная подоплека многих видов ксенофобии, паранойи, садизма. Экстрасуицидалу нужны враги, нужны виноватые, нужны козлы отпущения, нужны жертвы – что, как не власть, наилучшим образом снабжает его этим провиантом? Без власти и жертв экстрасуицидал быстро теряет свою ценностно-смысловую опору и превращается в интрасуицидала или просто суицидала, как это произошло с крупными психозаврами – Нероном и Гитлером.

В каждой своей жертве эктрасуицидал преследует и наказывает омегу, ненавидимого в себе. «Кто не жалеет себя, не пожалеет и других», – сказал византийский император Юстиниан о таких «самоубийцах по злой воле», отказывая им в праве на погребение.

Сплавы и взаимопереходы интра– и экстрасуицидальности в разных пропорциях создают типажи рискунов-экстремалов, безбашенных авантюристов, садомазохистов и, ныне во все увеличивающемся числе, террористов-смертников.

Суицидогенные воздействия – все, что может способствовать пробуждению суицидабельности и превращению ее в суицидальность у тех, кто к этому расположен. От хмурых осенне-зимних холодов до весенне-летнего теплого солнышка. От плохой погоды до плохих политических, военных или биржевых новостей. От плохих отношений до плохого или ложно-плохого диагноза. От плохой отметки до слишком хорошей книги, вроде «Страданий юного Вертера». От религиозного фанатизма до фанатичной безрелигиозности. От несчастной любви до счастливой, не желающей прекращаться смертью любимого существа. От измены и унижения, от позора и краха надежд до какого-нибудь прыщика не в то время и не на том месте.

Блллрррр (непереводимая древочелская идиома – ВЛ)

Верхний, ну не молчи, умоляю. Мне так важно знать, что думаешь о них ты, что думают Выше…

Поерзав по Стреле Времени, можно увидеть, как квазисапиенсы реализуют свою суицидабельность, как ей сопротивляются, как ее оформля… Тьфу, ёклмн, забарахлил хроновизор, дрожит экран, глюки какие-то, чей-то сон подключился, блллрррр…

Пытаюсь начать с Африки, откуда все и началось, с котла первой человарки – когда-то моей и всеобщей Пангейской Африки… Не могу удержаться, ищу, ищу ностальгически то мое место – взглянуть, что же там теперь, что… Не могу найти… А, забыл! – шарик-то наш растет, дрейф континента, почва на месте не стоит, отъехало к югу…

Кажется, приблизились. Галерейный тропический лес на территории государства Ботсвана. Хилый жалкий потомок моего великого леса, того леса… Измельчало все до смешного. Не узнать никого, зверье другое совсем. Вот разве что вожак этой стаи бабуинов… Смотри-ка, зубастые наглые бандюги вывалились на туристическую дорогу и деловито напали на пассажиров остановившейся машины – не правда ли, в морде их пахана проступают черты Пуу?.. И этот вот крокодил, дремлющий в реке Окаванго, похож на тогдашних, только раза в четыре меньше. И птица-носорог, взлетевшая с шумом, похожим на стук колес поезда, кого-то напомнила… Да, ящер такой был крылатый с рогатым носом, убууаусс, пару раз на меня нападал, бил носом по башке, еле отбился.

Вот, на границе леса и пустыни Калахари – становище бушменов, малорослых, красновато-коричневых, как моя тогдашняя шкура. Ребята эти, не семи пядей во лбу, но ловкие охотники, меткие лучники, любители полакомиться муравьями, так и остаются вблизи места своего происхождения, по генетике тоже всех ближе к тем, первым… Но то место не здесь, еще где-то подальше. Движемся…

…Хм, леса уже никакого, пустошь какая-то. Железная дорога. Недалеко город Габароне, столица Ботсваны. …Стоп! – вот здесь! – ровно на этом энергомеридиане, где теперь насыпь с рельсами, стоял наш небодендрон, перворассадник человечества. Вот отсюда… Дрожат лапы… Смотри, смотри! НА ТОМ САМОМ МЕСТЕ, куда упал я, на рельсах лежит женщина. Приближается поезд на полном ходу! Оператор!! Верхний!! Остановите!!! Умоляю, остановите, иначе……………

…Уф-ф-ф… Смотрите теперь за ней, прошу вас – там, Наверху!.. Это жертва жестокого изнасилования, но она может жить, может выйти замуж, стать счастливой матерью…

Как же так, неужели до сих пор действует та моя топорифма?!^[8] Уровень самоубийств по всей Африке сейчас низкий, не в пример убийствам, которых не счесть. Гены суицидабельности с потоками местных выходцев еще в доледниковый период перекочевали в Европу и Азию, оттуда в Америку, а на исторической родине их осталось мало. Но вот именно здесь, в Ботсване, где уровень общего благополучия, нота бене, самый высокий из всех африканских стран, выше, чем в Украине и только на три ступеньки ниже, чем в России, – здесь, в бывшей колыбельке какбылюдского рода, на пятачке происхождения самоубийств сейчас происходит вот что:

Февраль 2004 года. Из сообщения Южноафриканского Агентства Новостей.

Габароне, Ботсвана. В интервью местной газете Gabarone министр транспорта Ботсваны господин Тебело Сересте заявил: «Я устал от людей, которые бросаются под поезда вблизи нашей столицы. Если люди хотят покончить с собой, пусть пользуются деревьями, а не нашими поездами. Машинисты тоже люди – зачем же превращать их в убийц? Пожалейте машинистов, в конце рабочего дня им приходится очищать колеса от ошметков ваших костей и мяса. Вешайтесь на деревьях или прыгайте с них, они у нас тут растут гораздо выше домов».

Тянет, тянет к себе несчастных то самое место, все никак не наестся… А местный министр, не ведая, что именно здесь и стоял великий первосуицидный небодендрон, гонит нашего брата самоубийцу обратно на дерево. Ладно, используем прежнее снаряжение для нехитрого дела, а что потом?.. К деревьям в Африке относятся как к живым существам – правильно, так и есть. Более того: верят, что деревья обладают собственой волей, когда доброй, а когда злой, и могут быть виноваты в преступлении или в чьей-то беде, в том числе и в самоубийстве. В Нигерии, Уганде и Кении дерево, на котором доведется кому-то повеситься, немедленно сжигают вместе с домом самоубийцы и всеми его пожитками. Похоже, все-таки через гены господину министру что-то вспомпабабу…

…Совсем завис хроновизор. Ставлю на режим «Сон Младенца», пусть отдохнет.

Отчет четвертый, неполный
планета самоубийц

Пока отсыпается наше вездесущее око, замечу: нет ни одного народа без самоубийц, как нет народа без дураков и гениев, без мерзавцев и праведников, без сумасбродов и здравомыслящих, без извергов и святых. Но частота самоубийств у разных народов разная, и разная в разное время. Ментальное, социальное, культурно-религиозное оформление влечения к смерти столь же разнообразно, сколь свадебные обряды.

Историогеография самоубийств подобна климату и погоде: непредсказуемо-переменчива, но имеет и тенденции относительно постоянные, предсказуемые. Как борются на земле непрестанно тепло и холод, влажность и сухость, то разделяясь полярно, то гибко смешиваясь и подвижно взаимодействуя, так и в отношении к самоубийству не прекращается борьба за и против, с причудливыми взаимопереходами и смешениями того и другого. На одном крыле бытийного парламента – партия жизни во что бы то ни стало, в пределе – жизни насильственной, наказания жизнью; на другом крыле – партия свободы смерти, в крайнем выражении – предпочтения смерти: оппозиционное меньшинство, иногда берущее верх. Колеблющиеся центристы оказываются то с большинством, то с меньшинством.

Как всякий полигенный (обусловленный не одним, а несколькими или многими генами – ВЛ) признак, суицидабельность распределяется между племенами и особями неравномерно: от минимальной, практически не имеющей шансов реализоваться, до ярко выраженной. Врожденную суицидабельность можно сравнить с растворенным в воде веществом, невидимым, но способным выпасть в осадок, а суицидогенные воздействия – с осадкообразующим реагентом. Чем насыщеннее раствор, тем больше может выпасть осадка. Чем больше попадет в раствор реагента, тем тоже больше осадка – с пределом, дозволяемым концентрацией. А иногда осадок выпадает и без реагента: срабатывают чисто внутренние процессы.

У высокочувствительных одаренных детей повышенная суицидабельность может проявиться очень рано, по самому пустяковому поводу или без: уже лет с четырех-пяти ребенок вдруг начинает сомневаться, а правильно ли делает, что живет, а не лучше ли было бы не рождаться, а может, стоит побыстрей умереть.

Такие настроения обычно быстро проходят и забываются, но служат знаком, что кризисы серьезных масшатабов угрожают нагрянуть в какой-то из суицидально-критических возрастов. Таковых (не резко друг от друга отделенных, цифры приблизительны) пять: подростковый (12–15), молодой (16–29), средний (от 35), ранне-пожилой (от 50), поздне-пожилой и старческий (за 60–70).

Да, практически суицидально-критична целая жизнь, по временам больше или меньше. Сама жизнь суицидогенным воздействием и оказывается, особенно если длится достаточно долго, даже без особо гнетущих внешних давлений. Не у всех, но у довольно многих стариков, у одних раньше, у других позже, у одних быстро, у других медленно, воля к жизни начинает слабеть, таять и уступать позиции нарастающей воле к смерти. В этом есть глубинное природное милосердие. Ветхому легче и достойнее уходить по собственному желанию, отпустив жизнь с миром, а не цепляясь в отчаянной судороге за то, что уже не удержать.

С точки зрения родовой выживаемости в добровольном уходе немощных старцев была грубая целесообразность в суровых первоприродных условиях, когда каждая кроха пищи и тепла была драгоценна, и каждый лишний рот создавал риск для остальных. Обычай самоубийства стариков бытовал у вестготов – они прыгали в пропасть со «скалы предков». У эскимосов просто уходили замерзать в тундру. Деревенские японцы относили своих бабушек и дедушек по их собственному настоянию умирать в горы, в места, особо для этого отведенные. А древнегреческие старцы прощались весело: созывали родных и друзей, закатывали праздник с вином, музыкой и плясками, а в конце пира, упившись в меру возможностей, надевали венок и выпивали последнюю чашу – с цикутой.

Жизнь в целом никогда не принимает смерти всерьез. Перед лицом смерти она смеется, пляшет и играет, она строит, собирает и любит. Только когда смерть предъявляет нам себя как особое событие, отдельное ото всего, мы теряемся перед ее бездной.

Рабиндранат Тагор

Все четыре стороны тьмы

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток,

и с мест они не сойдут,

Пока не предстанет Небо с Землей

на Страшный господень суд.

Но нет Востока, и Запада нет –

что племя, родина, род,

Если сильный с сильным лицом к лицу

у края земли встает?

Редьярд Киплинг

Хроновизор оживился. Заглянул, а в нем сон девятилетнего российского мальчика Дани, сражается там с драконом из компигры. Сам же мальчик совсем не из этой игры – во сне он натуральный, взрослый, могучий, отважный мужчина… Тс-с, что-то чуется… Пропсихируем… Так и есть: это Кхокх, мой инкарнат из раннего палеолита…

Пусть еще повоюет Даня, а мы припомним пунктирно, куда шли потоки суицидогенетики, кому из существ, называющих себя людьми, сколько от этого наследия перепало.

Из афро-пангейского родника волны двуногих двигались на все четыре стороны света. Сперва в основном на север и на восток. Масса моих суицидабельных потомков ушла от своей первородины назапамятно далеко, и если посмотришь на сегодняшнюю суицидальную карту мира, заметишь сразу: чем севернее, тем самоубийства чаще, чем южнее – тем реже, зато больше убийств.

Но это в грубо-крупном масштабе; приблизься, вглядись детальней – увидишь нюансы, перепады и пестроту. В Африке и в странах жесткого ислама общий уровень самоубийств меньше, но чаще, чем в других странах, кончают с собой женщины (в Афганистане более 90 процентов самоубийств совершаются женщинами). В отдельных местах Юга суицид концентрируется не слабей, чем на Севере, – например, в островной жаркой Шри-Ланке, соперничающей с Россией за мировой рекорд по подростковым самоубийствам, или в не менее жаркой южноамериканской Гайане. На то есть местные причины от того самого. В Шри Ланке это затяжной безысходный конфликт между сингалами и тамилами, создавший висячую атмосферу напряженной безнадеги. Про Гайану расскажу дальше.

По долготам картина еще пестрее. Врожденная суцидабельность проявляет себя и на Западе, и на Востоке, у одних народов больше, у других меньше, и это влияет на их судьбу. Обратным порядком: история народа, его верования, традиции и законы, его отношение к самому себе, его положение здесь и сейчас, во всех составляющих – все влияет на то, в какой мере и каких формах проявляется суицидабельность.

На момент этого отчета из первых по уровню самоубийств десяти стран мира две верхние строчки занимают на Востоке Корея, на Западе Литва. Далее сверху вниз: на Востоке Казахстан – на Западе Белоруссия. Сразу за ними на Востоке Япония, а далеко на Юго-Западе, в Южной Америке Гайана. Следующие: на Востоке Китай, на Западе Украина. Затем: на Западе Венгрия – на Юго-Востоке Шри Ланка. Сразу за первой десяткой – широко раскинувшаяся от Запада к Востоку Россия, уровень самоубийств в которой подвержен большим колебаниям и достигает в отдельные годы мест в верхней тройке.

Особняком стоят близко соприкасающиеся друг с другом крайний российский Северо-Восток (Чукотка) и крайний Северо-Запад мира: Гренландия (датское подданство), северные территории Канады (Нунавут, Юкон) и принадлежащая Соединенным Штатам Аляска. Эти огромные редконаселенные пространства северного полушария долгие годы держат абсолютное мировое первенство по частоте самоубийств, особенно Гренландия, где каждый год из каждых ста тысяч жителей около ста кончает с собой. Суициды совершают, как правило, коренные жители этих мест. Почему – рассказ дальше.

Как видишь, количественно примерно равные пиковые суицидальные зоны есть и на Западе, и на Востоке. И там, и там врожденная суицидабельность дает регулярные печальные урожаи; но способы сбора этих урожаев – социально-психологические движители и ограничители самоубийств, их культуральные аранжировки – существенно различаются.

В западноевропейских странах и в России самоубийство давно числится в моральных сорняках, подлежащих выпалыванию. А на Востоке – деяние обжитое и окультуренное. Смерти на Востоке боятся так же естественно, как и на Западе, но не так от нее шарахаются, не так ужасаются, не так вытесняют из сознания. Попробовал бы житель Парижа или Санкт-Петербурга подарить своему папе, дедушке или другу красивый гроб – его бы, говоря мягко, не поняли. А в Шанхае такой подарок будет принят с искренней благодарностью: дорогая нужная вещь, и уж непременно будет использована по назначению.

Самоубийство вписалось в менталитет нескольких больших восточных народов как общественно приемлемая и даже предписанная реакция на определенные житейские ситуации. Угнетают, издеваются? Обидели, оскорбили? Не нравится – можешь дальше не жить. А можешь и наказать обидчика самоубийством в его присутствии. Такой же способ мести за нанесенную обиду был распространен среди финноугорских народов: повеситься во дворе или в доме своего оскорбителя. Верили, и не без оснований, что после этого дух самоубийцы будет неотвязно мстить угнетателю в его собственном жилище, и еще через века место, где самоубийство совершено, будет проклятым. Не справился с делами, не выдюжил карьеру, не оправдал ожиданий семьи, начальства? – накажи себя сам тем же способом, и тебя поймут и простят.

Как и в Элладе и Риме в античные времена, в Индии, Китае, Корее, Японии долго практиковали принуждение к самоубийству (хотя какое же это самоубийство? – тебя убивают, обязывая стать собственным палачом, вот и все). Способ казни, самый легкий и экономный для казнящего, и, хоть и далеко не легкий для казнимого, но считавшийся самым достойным. Китайских императриц принуждали к самоубиению после рождения первого сына, наследника престола, – чтобы следующих детей уже точно не было, и никто больше не вздумал покуситься на власть. Кроме пары жизнелюбивых упрямиц, все императорские особы безропотно принимали свою участь. Вдовы индусов – их бывало у одного мужа сразу по нескольку – соперничали за право исполнить «сати», «последний долг верности»: быть прилюдно сожженными заживо вместе с телом покойного или утопленными в реке. Далеко не всегда женщины стремились к этому по причине любви к мужу и безутешного горя. «Сати» было укоренено в законе и традиции, жить дольше супруга было неприлично, предосудительно. Сейчас обычай этот законодательно исключен, но еще во многих местах обезмужевшие женщины сжигают себя, обливаясь бензином. Подобный обычай бытовал и в Китае: там скорбящие вдовы, надев красное платье, публично вешались. Обычай ушел, но без следа не остался. В повышенной частоте самоубийств по Китаю в целом – в два раза выше среднемировой – доля женщин солидна: превышает среднемировую тоже почти в два раза. В большинстве стран женщины предпринимают незавершенные суицидальные попытки в 7–9 раз чаще мужчин, а суициды со смертельным исходом в 3–5 раз чаще совершают мужчины. В Китае это соотношение почти равное.

Замечание на полях

Когда два-три поколения подряд к чему-то принуждаются внешней превосходящей силой, и у поколений этих недостает ума, веры и силы духа противостоять насилию, если не физически, то душевно, внутренне, – следующие поколения оказываются духовными мутантами с расщепленным менталитетом. То, к чему их предков принуждали, у части потомков становится собственной потребностью, у другой части – перевертышем той же потребности, у третьей – апатией. Потомки насильственно обращенных в чужую веру делятся на тех, для кого эта вера уже более чем своя – фанатично своя; тех, кто пытается вернуться к исконной вере, но это не получается, почва перепахана, – и тех, кто не верит более ни во что. Потомки рабов делятся на тех, кто стремится стать рабовладельцем, тех, кто хочет продолжать быть рабом, и тех, кто ничего не хочет.

О японцах, как помнишь, я высылал тебе отдельную докладную после ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Этот достойный изумления народ, дающий остальным образцы совершенства почти во всем, за что берется, а берется почти за все, – как я догадываюсь, Наверху на особой примете в числе космически перспективных. Его высокая суицидабельность, самурайский культ самоубийств, сеппуку-харакири (жуткое самовспарывание живота ножом) стали притчей во языцех. Многие годы по уровню самоубийств Япония входила в первую тройку стран мира, порой выходила и на первое место, и в 21 веке остается в верхней десятке. При сем удивительно, сколь огромна энергия, высока жизнестойкость, изыскан ум и силен дух этих островитян, стесненно живущих в малопригодном для жизни углу планеты. Сейчас именно у японцев самая высокая, рекордная за всю историю квазисапиенсов средняя продолжительность жизни. Чувствуют красоту, как никто, любят и умеют учиться, работать и сотрудничать, умеют себя не жалеть. Глядя на лучших из них, начинаю думать, что летел со своей ветки не зря…

Не бойся упасть, бойся не подняться

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут», – сказал западноевропеец Редьярд Киплинг. Но своими жизненными наполнениями и наполнителями с места сходили Запад и Восток не однажды, и генетически плотно сошлись в Америке. Через Сибирь, Чукотку, Аляску, через Берингов перешеек, по льдам и по дну отступавшего океана, переливались в западное полушарие из восточного волны моих наследников – с тем, чтобы, в конце концов, доказать, что и вправду никакого Запада и Востока нет, а есть один общий тесный шарик, где у двуногих потомков древочелов есть только одна развилка будущего: недостойно погибнуть или научиться достойно жить вместе.

Изрядная толика врожденной суицидабельности досталась великой квазисапиенской породе, относимой к монголоидной расе; но всех превзошла по сей части крупная ее ветвь, называемая расой американоидной. Началось ответвление тридцать тысяч лет назад на Алтае, где до сих пор живут ближайшие генетические родственники американских индейцев – южные алтайцы. В Сибири, на Енисее, индейцам близко родственны кеты, на северо-востоке Азии – коряки и чукчи, отличающиеся, как и североамериканские аборигены, повышенной суицидабельностью. По ходу передвижений на восто-запад к монголоидным этноволнам примешивались иные; получился самостоятельный ствол, вросший в просторы Нового Света и в свой черед разветвившийся.

Коренные обитатели американского континента – американоиды, объединяемые неудачными названиями: индейцы, эскимосы (инуиты) и алеуты, ко времени моего отчета составляют приблизительно 75-миллионное население, подразделяющееся на тысячу с лишним народностей.

До вторжения европейцев народностей этих было больше двух тысяч – целый мир, отделенный от так называемого Старого Света далями времен и пространств, слабостью памяти, темнотой сознания, неразвитостью средств сообщения, техники, транспорта (до европейцев коренные американцы не знали колеса). Мир разноязычный, лоскутно раздробленный, мир воюющий, не знающий самого себя, полный мифов наивный мир, во многом похожий на те, что для европейцев и продвинутых азиатов остались во временах варварских, античных и предантичных. Они, правда, и сейчас варвары, эти техничные старосветские жлобы, и сейчас разъединены, грызутся и не понимают ни себя, ни друг друга. Но разница с пройденным заметна, и не только в уровне технологий.

К несчастью для мира новосветского, за тяжелые доледниковые, ледниковые и последующие времена, пока предки американоидов добирались в Америку, пока расселялись и адаптировались, в геноме многих произошли точечные мутации, ослабившие связку: суицидабельность-интеллект. Практически это означает, что вероятность покончить с собой у особей заурядных, внушаемых и глуповатых, коих во всяком народе большинство, стала, вопреки изначальному соотношению, выше, чем у тех, кто наделен умом пощедрее и одарен талантами. Выше не столько потому, что прибавилось суицидабельности, сколько потому, что ослабели ее сдержки, меньше осталось противовесов. И значит, еще больше повысилась вероятность суицидемий – самоубийств массовых. Эти же мутации ответственны за массовую психическую невыносливость к алкоголю: даже от небольших доз у американоидов, как и у многих азиатов, особенно северо-восточных, возникает потеря самоконтроля; пьющий быстро дуреет, зависимость развивается стремительно, и еще сильнее раскачивается суицидабельность.

Влечение к смерти, мортидо, у американских аборигенов и их близкой родни (алтайцы, чукчи) проявилось интенсивнее, чем у других народов. Плотнее и ярче, особенно у центрально– и южноамериканских индейцев, внедрилось в религию, культуру, менталитет.

Североамериканские индейские племена с самого начала проникновения на континент европейцев удивляли пришельцев обилием самоубийств. Жан Маркетт, французский иезуитский миссионер, живший в 17 веке среди аборигенов племени вендата, обитавшего в бассейне Великих Озер, недоумевал:

«Я могу понять тех из них, кто кончает с собой, чтобы избежать позора, случись ему, по его собственному мнению, проявить недостаточную доблесть в бою против их злейших врагов, ирокезов, или из-за мук совести, допустив промах, из-за которого погиб товарищ, или из-за потери любимой жены. Но кому ведомо, почему эти здоровые, простодушные, добрые и жизнерадостные туземцы так легко приходят в отчаяние из-за мелких неприятностей? Не получилось наловить рыбы, сломался лук, порвались мокасины, убежала собака, предназначенная на убой (собачье мясо они едят с особым удовольствием), проели крысы хранильный короб и пожрали зерно – таких повседневных неудач, произойди они, как часто бывает, подряд друг за другом или сразу одновременно две-три, достаточно бывает, чтобы молодой, полный сил гурон (французское прозвище вендата – ВЛ) решил, что он не достоин жизни, что духи требуют его смерти, и, вырывая куски из своих клочьями торчащих волос, побежал и повесился на ближайшем дереве. И это при том, что они боятся самоубийц, не совершают над ними шаманских обрядов, не дотрагиваются до них и не говорят о них, не хоронят в местах захоронения предков… Только истинная вера может спасти этих несчастных от них самих, только Иисус Христос!»

Больше всего суицидабельности в ее самой жестокой редакции досталось центрально– и южноамериканским индейцам. Японцам и корейцам, признанным асам самоубийства, до майя, ацтеков и инков по этому показателю далеко.

Мировые чемпионы мортидности – майя, высокоумные создатели самой интеллектуально продвинутой из коренных американских цивилизаций – превзошли всех американоидов по изобилию и изобретательности человеческих жертвоприношений. Их ненасытные кровожадные боги стали действующей проекцией разнузданной экстрасуицидальности жрецов и правителей, а остальное население с малых лет зомбировалось на готовность принести свою кровь и жизнь в дар власть имущим. Попасть в число ритуальных жертв считалось высшим подарком судьбы, юноши и девушки мечтали об этом. Повеситься ради удовольствия богов смерти – а их у майя было много, целый взвод, – считалось благородным деянием, подвигом, равным гибели воина в бою или смерти женщины в родах. Самовисельник, полагали майя, попадает сразу в небесный рай. Никто в мире, кроме майя, не догадался выдумать богиню самоубийств. Дама эта по имени Иш-Таб занимала одно из главнейших мест в их пантеоне. Изображалась в виде ужасного трупа с веревкой вокруг шеи. В жертву другой богине – Иш-Чель, покровительнице ткачества, медицины и деторождения, приносили самых красивых девушек.

Инки тоже щедро ублажали богов своими смертями, тоже приносили им в жертвы самых привлекательных женщин, девушек и детей. Ацтеки для этой цели употребляли военнопленных, провинившихся рабов и, в немалом числе, собственных добровольцев. Жертв пытали, жгли на кострах, вырывали им сердца, внутренности, выпускали кровь, отрубали головы, уши, языки, половые органы. Практиковали и ритуальное людоедство. Оправдывались все эти изуверства целями самыми высокими: чтобы солнце продолжало светить, чтобы луна не упала на землю, чтобы после конца света вселенная опять возродилась.

У каждого народа на протяжении его истории хватает бредовых заблуждений, безумных жестокостей и жестоких безумств. Но центрально– и южноамериканские индейцы, будучи ничем не хуже и не глупее кого бы то ни было, словно решили на собственном примере показать всем, как мыслить, общаться и жить нельзя.

Наружность этого южноамериканского божка достаточно выразительна, чтобы понять его аппетиты.

Почему сильных, смелых, красивых, ко всему доброму и умному способных аборигенов Америки так легко покорили пришлые европейцы? Почему великие империи майя, инков, ацтеков так быстро и безвозвратно пали под натиском ничтожных числом и убогих духом испанских хищников?

Главной причиной гибели могучих американских цивилизаций и печального положения их нынешних потомков стало не превосходство завоевателей в вооружении, в жестокости и коварстве, хотя все так и было, и не европейские болезни, от которых у индейцев не оказалось иммунитета. Да, они были изгнаны со своих просторных исконных владений, оттеснены в резервации. Да, многие безжалостно истреблены, погибли от оспы и других инфекций, завезенных на континент чужаками. Да, вторжение иноземцев нанесло коренным американцам страшный удар, биологический и психологический, огромную историческую травму, последствия которой будут расхлебываться еще долго.

Но падение началось раньше удара. Началось изнутри.

Никакая превосходящая внешняя сила не сломит народ, полной мерой наделенный решимостью оставаться собой, учиться на своих и чужих ошибках, меняться и развиваться, терпеть поражения и побеждать, падать и подниматься. Решающую роковую роль в судьбе американских туземцев сыграла не столько их цивилизационная отсталость, сколько ослабленность воли к жизни, подточенной многовековым накоплением воли к смерти.

Tempora mutantur – меняются времена. Уже второй век процветающие потомки европейских колонизаторов Америки, слегка образумившиеся и немножко возымевшие совесть, стараются возместить исторический ущерб, причиненный коренным американцам и завезенным на континент афроамериканцам, – заплатить им выкуп за геноцидное преступление своих предков, сделавшее Америку тем, что она есть.

Индейцы США и Канады (как в несколько иных формах и афроамериканцы) получили особый привилегированный статус, и официальный, и фактический. Хотя основная масса их живет по-прежнему в резервациях, любой индеец, как и в Центральной и Южной Америке, может жить где угодно, наделен всеми гражданскими правами и, сверх того, многими преимуществами по трудоустройству, образованию, медицине. Действует множество государственных социальных программ, субсидий, дотаций: продовольственная помощь, повышенные детские пособия, государственные финансовые гарантии на приобретение жилья, всевозможные курсы повышения квалификации. Индейцы полностью освобождены от налогов на главные современные источники своих доходов в резервациях – игорный бизнес и табачный. Государство безвозмездно и безналогово вернуло им существенную часть их исконных земель.

В 2010 году правительство США публично принесло представителям пяти самых многочисленных индейских народностей «Резолюцию извинения перед коренными индейцами», подписанную президентом Обамой и одобренную обеими палатами парламента. «От имени американского народа мы приносим вам извинения за непродуманную политику и насилие в отношении индейцев, грабежи и нарушения соглашений с коренным населением…»

Лучше поздно, чем никогда. Но увы: всего этого мало, и все пока не в коня корм. Привилегированный статус позволяет лишь в основном удерживать status quo. Ни учиться, ни работать большинство коренных американцев желания не проявляют. Апатия, бытовая запущенность, антисанитария, массовый алкоголизм и наркомании, воровство, бандитизм и обилие самоубийств – реалии жизни нынешнего индейского населения всей Америки. Уровень самоубийств среди индейцев США на 70 % выше уровня по стране в целом – самый высокий среди всех американских этнических групп. Среди северных аборигенов Канады частота самоубийств в 6 раз выше средней для этой страны, сейчас там продолжается повальная суицидемия.

Легко объяснить это злосчастной судьбой, исторической травмированностью, несовместимостью современной жизни с традиционным укладом жизни и менталитетом аборигенов, все еще недостаточной работой государства по их социальной реабилитации, недостаточной психологичностью, непроникновенностью этой работы… Все так, все правда. Но правда поверхностная, не глубинная.

Нельзя сбрасывать со счетов наследственную расположенность и ее исторические последствия. У афроамериканцев, настрадавшихся не меньше индейцев и живущих не в лучших условиях, уровень самоубийств, в противоположность индейцам, самый низкий среди всех американских этносов, значительно ниже, чем у белого населения и латиноамериканцев. Другая психогенетика.

Корневая действующая причина нынешнего плачевного состояния американских аборигенов – их несбалансированная суицидабельность, мортидо, сорвавшееся с цепи. И как дважды два ясно: беднягам этим необходима не просто социальная помощь, а ГЛУБОКАЯ СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ, нужная, впрочем, в разных подачах всему двуногому населению этой безумной планетки.

NB! У большинства индейцев совсем нет страха высоты. Никакого напряжения или головокружения, ни малейшего трепета на краю пропасти. А один из признаков врожденно повышенной суицидальной опасности, наблюдательные психиатры это заметили – как раз ослабленный страх высоты, до полного отсутствия. Помнишь, как все начиналось, как я висел на своей ветке, последней ветке?.. Хоть и страшно было, и всем прыгавшим вслед за мной было страшно, страх этот был не настолько силен, как у тех, кто остался на небодендроне. Так началось генное отщепление этого вида страха от остальных, и заложилась коррелятивная связь «высотное бесстрашие-суицидабельность».

Индейцы настолько отличаются от других американских народов по этому признаку, что верхолазные работы стали их трудоустроительной нишей. Многие небоскребы, воздымающиеся выше 30 этажей, возведены их руками.

Не все потеряно, надежда на возрождение теплится. За последние полвека численность коренных американцев возросла. Работающих, образованных, ориентированных в современном мире и в то же время не теряющих себя, утверждающих свою идентичность, становится понемногу больше. Выдвигаются, хотя пока в малом числе, свои самостоятельные политики, ученые, писатели и поэты, прекрасные артисты и великие спортивные чемпионы.

Пока длится жизнь, всегда можно переосознать себя и продолжиться. Не захочет Сам допустить своих многострадальных созданий до полной гибели – Верхний, да?..

Горячая финноугорская парочка

Взглянем теперь бегло, как обстоят суицидные дела у большой породы европеоидов. В этой обширной, пестрой и недружной геносемье тоже есть свои трагичемпионы. Наибольшая склонность к самоубийствам – у народов финноугорской языковой группы, разбросанных от Дуная до Иртыша в северовосточной и центральной Европе, в Поволжье, Приуралье, Сибири. Венгры, финны, эстонцы, коми, саамы, карелы, удмурты, мордвины, марийцы, ханты, манси и другие, всего, считая смешанных, на сей день около 30 миллионов.

У восточно-северовосточной ветви заметна примесь монголоидности.

Финноугорские народы сначала были одной-единственной семьей, образованной юной разноплеменной парой, жившей во времена Великого Оледенения. Он, полуевропеоид, полумонголоид, звался Мнам-Тхур, она, европеоидная девушка, была Эйкья. Вся родня их погибла: кто от голода, кто от холода, кто в битвах друг с другом за охотницкие территории и за мясо друг друга – в ту пору каннибализм был обычным выбором тех, кто хотел выжить во что бы то ни стало. А эта парочка не хотела, но выжила. Ни он, ни она питаться себе подобными, даже из враждебного племени, не могли, и оба, потеряв всех родных, тоскуя о них, уже готовились ускорить свою смерть.

Врожденное отвращение к людоедству, внутренний запрет на него – признак, стойко соединенный с генокомплектом суицидабельности. Встретившись в снежно-ледовых джунглях и оказавшись наедине друг с дружкой – разумеется, не без помощи Оператора, – сильный, стойкий, спокойный Мнам-Тхур и нежная, смелая, ловкая Эйкья, хоть и изнемогали от недоедания, догадались, что лучше вместе голодать-холодать, пытаться накормить и согреть друг дружку и жить дальше, чем одному наесться другим, а потом сгинуть в одиночестве. Язык для взаимопонимания пришлось создавать заново из смеси их родных языков, он и стал основой широко разветвившегося финноугорского праязыка.

Потомки этих ледниковых Адама и Евы, пока оставались единым племенем, называли себя Амаам. Селились сперва на Южном Урале, а оттуда двинулись, смешиваясь по пути с другими племенами, на все четыре стороны света. Гены Мнам-Тхура и Эйкьи, стойко сцепленные с генами суицидабельности, частично перешли к германцам, балтам, славянам, тюркам и монголоидам.

Типичные носители этой генетики физически и психически выносливы, трудолюбивы, упорны, сдержанны в выражении чувств при большом внутреннем темпераменте, верны долгу и слову, неулыбчивы и строги к себе, друг к другу и к детям. Как бы ни были дружны меж собой (но не дружны слишком часто), – не отступает от них та жестокая мерзлота, в которой нашли друг дружку их прародители; не уходит со дна души льдинная твердь внутреннего сиротства, отъединенности от всего и всех – глубинная суть беспричинной тоски и беспробудного пьянства. Вот почему все народы, говорящие на финноугорских языках, хотя живут теперь далеко друг от друга и очень по-разному – некоторые вполне цивилизованно и благополучно (венгры, финны, эстонцы), некоторые не вполне и далеко не вполне (карелы, удмурты, мари, ханты), – все прочно, из века в век, удерживают высокий уровень самоубийств. Суицидабельность тихой сапой вгравировалась не только в их гены и характеры, но и в коды общения и строй языка.

Соседние и отчасти смешавшиеся с бывшим племенем Амаам народы отличаются суицидальной лабильностью: уровень самоубийств у них может и быстро уменьшаться, и быстро возрастать. Шведы, ближайшие соседи и в некоторой части родственники финнов, несмотря на экономическое процветание, спокойную и свободную жизнь, по уровню самоубийств одно время были на первом месте в Европе. Литовцы, соседи эстонцев, в 21 веке по скорбному показателю превзошли их и ныне держат незавидное европейское первенство. Повышенная суицидабельность дает себя знать среди русских, украинцев, белорусов, немцев («столицей самоубийств» был некоторое время Берлин), латышей, северных казахов, чувашей, приволжских и уральских татар, алтайцев, бурят… Все это народы с существенными вкраплениями той давней ледниковой амаамской психогенетики.

Каков доход изобретателя колеса?

О, проснулся наш Даня, пора вставать, отправляться в душную школьную скуку. Хроновизор тоже встрепенулся, спонтанит. Взглянем, что там…

Далёконько время рванулось назад – на шумеров отскочили. Смотри – снуют как муравьи – головастые, черноволосые, носатые, большеглазые и большеухие работяги Южного Двуречья, великие цивилизаторы, затонувшие в океане истории. Шумерские гены, шумерские технологии, шумерская культура и религия, шумерское сознание живут неопознанно в народах, сменивших их. И никто, кроме специалистов-историков, не помнит, что это они, шумеры, оставили в наследство последующим цивилизациям письменность – тело духа. Они, и никто иной, заложили основы школьного образования, медицины и психотерапии, математики и астрономии, металлургии, товарно-денежного обмена, судопроизводства и двухпалатной парламентской системы. Они создали первый водопровод, изобрели колесный транспорт и много еще чего. Жить бы да жить основоположникам цивилизации, крепнуть, мудреть, развиваться до ранга могущественных просвещенных властителей всей планеты. Но нет: потеряли себя под напором примитивных соседей и диких кочевников, растворились в них.

Повторю снова: тот, у кого есть воля к жизни и хватает ума для ее осуществления, неуничтожим.

Живет в мире несколько древних народов, доказывающих это своим примером, но шумеры в их малом числе не оказались. Не завоеватели погубили первопроходцев цивилизации; не пресловутый, якобы всемирный потоп, обрушившийся на Двуречье (после потопа шумеры сумели не только выжить, но и расцвести и рвануть вперед), а собственное неосознанное духовное самоубийство. Сами, не понимая того, подготовили свой конец междоусобицами, упертостью в религиозных культах, хищностью и лживостью власть имущих, продажностью чиновничества, презрением к младшим, слабым и бедным, безжалостностью к рабам, внушаемостью и трусостью мелкого люда. Это главные причины ослабления, деградации и гибели всех цивилизаций и государств, всех квазисапиенских объединений, – причины, сводящиеся к самонепонимающему эгоизму, он же непонимание других.

Как и у других народов, расцвет творческого сознания, придавший жизни повышенное качество, произошел у шумеров наподобие вспышки сверхновой в космосе: раз и не навсегда. Заметив дозревающую готовность, Оператор фокусирует креатив-импульсар: вот вам ваш хронотоп, ребята, ваш кусок времени-пространства – работайте, творить подано, успевайте в вечность и не отвлекайтесь по возможности на фигню. Все свои изобретения и нововведения, все колоссальные подвижки в уровне жизни шумеры произвели за исторически краткий промежуток – какие-то две тысячи лет, космически почти моментально.

Как и обычно, взлет осуществился мозгами малой плеяды озаренных высокосуицидабельных гениев, всего восьмерых. Чего стоит один Андуду из города Урук, шумерский Леонардо. Этот сын бедного поденщика, статный красавец-брюнет с голубыми глазами, силач и добряк, заботливый покровитель голодных псов, ни разу в жизни никого не ударивший, придумал клинопись, основал строительную геометрию, систему мер и весов, изобрел сверло и много других рабочих инструментов, построил первую судостроительную верфь, подобие которой только через два века появилось в Египте. И он же создал первую колесную повозку. Игрушечную модель сделал из глины и деревянных палочек еще в семилетнем возрасте, играл в нее с младшим братом. А тринадцати лет соорудил первую на земле телегу, запряг в нее осла и поехал. Так началась длящаяся поныне великая революция сухопутного транспорта. Если бы Андуду мог получить законное вознаграждение, причитающееся автору за использование изобретения, он стал бы мегамиллиардером, способным 465 раз скупить весь земной шар.

Андуду и еще четверо из восьмерки шумерских гениев (двое из них были рабами) покончили с собой, не дожив до сорокалетия. Поводы были разные – измена возлюбленной, жестокость начальства и окружения, унижение и еще раз унижение, одиночество и еще раз опэлэбэлэкумборкумбор…

Опять завис, извини. В первый раз за семьдесят четыре световника хроновизор взбесился. Покликаю, может получится вытащить еще хоть пяток кадров с перескоками, неважно, все равно у них тут окрошка из разных времен каждый миг…

Из шумерских изображений

Отчет пятый, едва начатый
дремучие души

…И в глубине вопрос – вопрос единый

Поставил Бог.

О, если б ты хоть песней лебединой

Ответить мог!

Весь мир стоит застывшею мечтою,

Как в первый день.

Душа одна, и видит пред собою

Свою же тень.

Владимир Соловьев

Верхний, выйди на связь, прошу. Мои отчеты помогают мне собрать себя в кучу, но чтобы держаться дальше, требуется подтверждение, что это все не напрасно. Что информашка моя пригодится Там, в Иерархии, а может, и здесь, внизу, пропылесосит чьи-то мозги. Или дай знать, что писанина моя – труха, что пора заткн…

Постой, кажется, заурчал хроновизор. Во-во, пошел!.. Темновато, но видно: пальмы, оливы, заросли тростника… Львы, антилопы, шакалы, жирафы, обезьяны, гиппопотамы…

Умираторы не любят умирать в одиночку

Ага, опять Африка. Северная, светлокожая. Египет прорезался, времена фараонов триждыкосматого царства. Великий город Мемфис, он же Инбу-хедж, «Белые стены» – действительно, здесь полно белых стен. Сейчас они намертво погребены толстенными слоями нильского ила, в которых можно найти скелеты крокодилов. А тут, в хроновизоре у меня – видишь? – возле одной из таких белых стен, недалеко от некрополя, в густых сумерках собираются горожане со свечами и факелами. Очередное занятие Школы Сладостной Смерти, выросшей в Академию Приятного Соумирания.

На большой камень у стены по вырубленным ступенькам медленно поднимается длинный, худой, сутулый немолодой египтянин. Смуглое лицо напоминает одновременно волка и коршуна – птицеволк в черном парике, с наброшенным на голову желтобелым платком, в длинной голубой схенти (набедренной повязке – ВЛ) с зеленым передником. На груди, поблескивая золотой инкрустацией, колыхается подвешенный на серебряной цепочке цилиндрический медноцинковый амулет.

Это знаменитый мемфисский маг, заклинатель змей и поэт Джедатон-Юфанх («Бог-Солнца-Сказал-Будет-Жить»).

Стоит молча, обхватив амулет ладонями. Собравшиеся затихают, впадают в транс. Птицеволк неспешно разворачивает папирус. Низким гортанным голосом, медленно, растягивая слова, читает заготовленное стихотворение.

Разочарованный увещевает свою душу

Говорю я Душе: пора, готовься к исходу,

довольно намучилась ты,

больная моя, вызволяю тебя из плена страдания,

долгожданный миг исцеления близок.

Вот, приготовил я зелье пьянящее

для чаши забвения,

чтобы весело и приятно освободилась ты,

музыкантов лучших призвал

с арфой, флейтой, кифарой, систрами^[9],

и вершительницу священнодействия –

ученую кобру принес в плетеной корзине.

Знает мудрая дочь пустыни дело свое:

опустишь в корзину руку – на миг прильнет,

нежно будет прикосновение, как поцелуй младенца,

ласкова будет смерть,

легок, как мотылька полет,

переход в царство праведности,

уснет тело блаженно и не проснется,

а ты, свободная, возликуешь,

радуйся – близок желанный миг!

Отчего же не радуешься?..

Медленным взглядом больших агатово-желтых глаз, сверкающих в свете факелов (темнота уже наступила), Джедатон-Юфанх обводит лица своих слушателей. Одни застыли окаменело, другие тяжело дышат, плачут, рыдают, некоторые близки к судорогам… Вопреки своему имени (и с его помощью) этот одаренный экстрасуицидал уже в течение нескольких лет успешно работает учителем и пособником смерти, суицидальным гуру, суицигуру своих сограждан. Ученики-слушатели называют его: Упуаут Омтах – Волк-Вожак Смерти, Господин Умиратор. Опытный душевед, знает он заботы, тяготы, разочарования, боль и отчаяние своей паствы – и умеет к этому присоединяться всей силой своего поэтического таланта:

Плачет Душа моя, трепещет и умоляет:

повремени,

оставь мне мое пристанище, оставь еще не надолго,

пусть Анубис^[10] придет и возьмет меня,

когда совсем обветшает тело и рухнет,

тогда его и покину.

Не выгоняй меня раньше срока,

не разрушай теплый мой дом,

люблю я его, свыклась с ним:

и жилище уютное, и одежда мне твое тело –

остаться голой боюсь,

страшусь одинокого путешествия в мир усопших.

Не бойся, не плачь, одинокая моя,

– отвечаю Душе, –

образумься: ты уже не дитя, ты опытная страдалица,

давно мечешься в этом мешке

из кожи, костей и мяса,

тоской отравлены внутренности его,

переполнена болью кровь –

твоя это боль и твоя тоска,

истомилась, устала ты, изнеможилась,

Душа моя бедная,

все, что могла в оковах своих вкусить,

вкусила уже, нового ничего не будет.

Радость дружбы ушла:

кто нужен тебе, тех нет, а кто есть, не нужен;

пиво^[11] не утешает: ум затмевает, а тоску распаляет;

сладость страстных объятий сменилась горечью:

удовольствия тела не лечат тебя, Душа,

в холодную пустоту повергают.

Как сон красота уходит,

печальны ее следы и страшны развалины;

как в пустыне вода иссыхает любовь,

и неутолима жажда.

Чего ради держаться за этот сосуд страдания,

обреченный разрушиться, обратиться в прах?

Не нужна тебе больше нора тоски, обиталище боли,

оставь плоть земле,

как птенец выросший оставляет гнездо,

улетай на волю, Душа!

Попробуй-ка не покончить с собой после такой вдохновенной проповеди, если у тебя есть к тому расположенность и подталкивающие обстоятельства. Все природные и духовные побуждения жить, все тормоза суицидабельности могут отказать, особенно если подсуетится тот самый. Как же не подсуетиться, как не воспользоваться рискованным свойством, заложенным в породу бывших древочелов Самим?.. Просёк гений зла, что самоубийства могут стать его стратегической фишкой. Если достаточно долго поддерживать количество самоубийств на уровне выше критического, генетический ресурс суицидабельности израсходуется, и что дальше ни твори с населением, уровень самоубийств снизится сам собой. Но какой ценой? Гены суицидабельности изначально сцеплены с генами, дающими основу интеллекту и совести. Меньше останется потенциальных самоубийц – меньше и мысли, творчества, меньше умного сострадания, меньше интеллигентности, меньше духовности. Больше станет внушаемых ведомых баранов, агрессивных придурков, циников и подлецов. Весь этот оставшийся сброд сам собой деградирует и в конце концов гарантированно передавит и пережрет друг друга.

Не одну сотню собратьев спровадил Господин Умиратор в иной мир с помощью своих проникновенных стихов, магической музыки, одурманивающих напитков и дрессированных кобр. Но сам уходить не торопился: работа давала ему пропитание (платили натурой щедро) и самоуважение до степени самоупоения. Как почти все выдающиеся персонажи от того самого, верил, что делает благое дело: помогает страждущим избавляться от бремени существования. Откладывая собственный финал, размышлял, как обставить его торжественно и величаво, на фараонский манер. Но было не суждено. В конце одной из его стихотворных проповедей, в полнолуние, когда над городом висел душный хамсин^[12], слушатель из самых, казалось, восприимчивых и восхищенных, молодой тщедушный эпилептик Птахенемхет, сын знатного чиновника, готовившийся уже принять от Вожака Смерти чашу забвения, вдруг возбудился, подбежал к возвышению и с криком: «подай пример!» запустил в Джедатон-Юфанха булыжником. Попал точно в висок. Птицеволк пошатнулся и рухнул с возвышения вниз головой. Мгновенная смерть. Не торжественная, зато легкая. Остальные пасомые не разбежались, не закричали, не бросились на Птахенемхета, не растерзали его на месте, как можно было бы ожидать, нет – вот этот момент, смотри: перед убийцей своего суицигуру, как перед божеством, все упадают ниц. Ничего не понимая, с остекленелым взглядом стоит Птахенемхет; затем закатывает глаза, издает хриплый вопль, выгибается дугой, падает на спину и бьется в припадке. Этот припадок и завершает его недолгую жизнь: из эпилептической комы, последовавшей за судорогами, он устремился туда же, куда только что отправил Вожака Смерти.

Всякая роль находит себе исполнителя, лучше ли, хуже ли, но непременно находит. Вскоре из паствы выдвинулся новый суицигуру, огромный, тучный пивной алкоголик, мрачный толстяк по имени Бакенхнум (Раб Бога Воды). Этот не умел ни стихи сочинять, ни зелья варить, ни обращаться со змеями, зато был знатоком самых надежных и приятных способов самоутопления, самозакапывания и самоповешения, чему и учил, но недолго: демонстрируя на себе под пивными парами лучший способ затягивания шейной петли, перестарался – затянул узел громадными ручищами слишком крепко. Следующие сменщики вели преподавание осторожнее. Академия Приятного Соумирания продолжила свои сессии; плодами ее науки воспользовалась столетия спустя последняя египетская фараонша, знаменитая соблазнительница Цезаря и Антония Клеопатра Седьмая, переместившаяся в мир предков в точности по методу, красочно изложенному в стихотворении Джедатон-Юфанха.

Философских суицигуру бойся особенно

Мемфисская академия самоубийц, как и все их предыдущие и последующие сборища, включая и нынешние виртуальные тусовки, была, в сущности, разновидностью психотерапевтического сообщества. Души страдальцев, замерзающие в жестоком и лживом мире, согреваются мыслью о смерти; но большинству из них, чтобы получить подпитку для жизни дальше, достаточно потоптаться у ворот безвозвратности и вернуться обратно. За последнюю черту заступают, во-первых, самые суицидабельные и, во-вторых, те, чья судьба ведет себя как садист-беспредельщик. Но есть важные в-третьих, в-четвертых, в-пятых и далее: внушаемость, давление верований, традиций, обычаев, социальных норм, конкретная психологическая ситуация. Всем этим вместе пользуются суицигуру для увеличения своих урожаев.

Вот еще один, философского жанра, все в том же Египте, уже эллинистическом. Александрия, правление первого Птолемея. Каждый вечер на рыночной площади вблизи гавани собирается разнообразный народ послушать маленького, тощего, лысого, звонкоголосого грека. Это Гегесий из Кирены, по прозвищу Пэйзитанатом – Советник смерти. Ученик, а точней, отрицатель своего земляка-киренеянина, знаменитого Аристиппа, ученика не кого-нибудь, а Сократа.

Упомянув Сократа, не могу не заметить, что этот Сапиенс среди квазисапиенсов не был ими казнен, хотя смертный приговор был вынесен и приведен в исполнение, и не совершил самоубийство, хотя принял яд по собственной воле, имея еще возможность продолжать жить. Это была не казнь и не самоубийство, а осознанный выбор времени, места и способа ухода из жизни в соответствии с реальными обстоятельствами, собственным характером и убеждениями. Подробности – в отдельном докладе.

Характер и убеждения Аристиппа были совсем иными, нежели у его учителя, и обстоятельства он выбрал себе подстать. Погляди на эту хитрую, добродушно-циничную физиономию с чувственным и любопытным утиным носом.

Остроумец, насмешник и жизнелюб, гедонист, земной реалист, приспособленец, но не по трусости, а по уму, не праведник, но и не подлец. Расчетливо играл роль пресмыкающегося перед тираном Дионисием, был при нем озорным ученым приживалой, «царским песиком», по определению Диогена, но никого не предавал и не подставлял. Сократ все это знал и не осуждал. «Наслаждайся и владей наслаждениями, но не позволяй им овладевать тобой», – посмеиваясь, учил Аристипп желавших его послушать. – «Не сетуй о прошлом и не копайся в нем, оно все равно тебе не доступно; не страшись будущего и не тревожься – будущее никогда не будет тебе подвластно; занимай себя только тем, чем можешь свободно распоряжаться, – своим настоящим, живи здесь и сейчас».

О, это вечное и неуловимое, чарующее и убегающее, чудесное и в зубах навязшее, таинственное и пошлое здесь и сейчас!.. Вот как раз жить здесь и сейчас, наслаждаться и быть довольным той жизнью, которая есть, ни в какую не получается у самого неказистого аристиппова слушателя, желчно-меланхоличного, раздражительного, непрактичного и завистливого Гегесия. Не получается, а хочется, очень хочется, отчаяннно, до смерти хочется. И приходится изливать свое экстрасуицидальное убийственное отчаяние на кого-то, а именно – на тех, кто тебя, рты разинув, слушает, – благо, дар речи дан от природы, а мастерство беседы почерпнуто у великих учителей.

С любой аудиторией, будь это небольшая группка или толпа, Гегесий умеет вести диалог как с одним-единственным собеседником. Работает испытанным сократовским методом майевтики – пошагового подведения к согласию. В большой аудитории прием этот многократно усиливает убеждающее воздействие. Умеет вставлять в речь внушающие слова-зерна, сосредотачивающие в себе суть того, чего надлежит добиться. Слова эти, при должном числе повторов и вариаций, незаметно прорастают в слушателе как его собственные установки, программы действий. Например, слово «смертный», повторенное девять раз вот в этом отрывке из диалога с аудиторией.

– Итак, смертный, чего ни добивайся, к чему ни стремись, как ни поверни, цель твоей жизни, всегдашняя цель – удовольствие. Еда, вино, соитие, упражнение мышц, дружеская беседа, игра мысли, красота, слава, богатство, власть – все это дает удовольствие, удовлетворение. Счастье есть сумма удовольствий. Верно ли, смертный?

– Верно! – отзывается множество голосов.

– А скажи, смертный: много или мало удовольствия от своей жизни ты получаешь? Много ли счастья или мало его?

– Мало! – дружно отзываются голоса.

– Часто ли счастье недостижимо для тебя?

– Часто!

– Часто ли удовольствия обманывают тебя? Надеешься на лучшее, получаешь худшее – часто ли, смертный?

– Часто…

– Чего больше в твоей жизни, смертный – удовольствий или страданий?

– Страданий…

– Хочешь ли знать, как от страданий освободиться?

– Хочу! Хочу…

– Так вот, говорю тебе, смертный: от страданий освобождает спокойствие души. Знаешь и сам: есть страдание – нет спокойствия. Есть спокойствие – нет страдания. Ты согласен?

– Согласен!..

– Скажи мне теперь, смертный, можно ли достигнуть спокойствия, если страдание сильно, невыносимо сильно? Если жизнь твоя – сплошная беда, череда разочарований, обманов, – может ли душа быть спокойной?

– Нет. Не может! Не может…

– Ты прав, смертный, и я согласен с тобой: не может душа в непосильном страдании быть спокойной. И если жизнь – сплошное страдание, одна безысходная сплошная беда, есть лишь одно верное лекарство от этого страдания. Одно полное успокоение. Одно совершенное избавление от беды, ото всяких бед. Ты уже догадался, какое, смертный. Уже догадался…

Аудитория молчит; оратор по дыханию ее ощущает и по глазам видит, что молчание это – знак понимания и согласия, хотя есть еще и страх, и сомнение. Теперь можно конкретизировать. Конек Гегесия – голодание, правильное, искусное голодание без мук голода. Пить много воды, правильно дышать, постепенно все меньше двигаться и думать о вечном. Тело не протестует, не страдает, не борется. Само с радостью принимает предложенный путь самоосвобождения.

– Уже пять раз, собратья мои, подходил я к вратам свободы, голодая по сорок и более дней. Каждый раз чувствовал себя совершенно счастливым и не хотел возвращаться. Душа летала и резвилась как птица в небе. Только сострадание к вам, собратья, только желание поделиться опытом и открыть вам путь освобождения удерживает меня здесь…

Подробные пошаговые инструкции к самоуморению голодом, сопровождаемые вдохновляющими аргументами, Гегесий записал на папирусе под немудрящим заглавием: «Убиение себя посредством отказа от пищи». Получился основательный свиток, целая книга, отрывки из нее Гегесий зачитывал публике. Когда число александрийцев, уморивших себя после гегессиевых бесед, пошло на сотни, и суицидемия анорексии перекинулась на тех, кто о Гегесии и не слыхивал, в дело вмешались высшие силы. Птолемей Лагид, властитель Египта, соратник и друг Александра Македонского, послал к Гегесию домой пару солдат и писца со свитком. Писец зачитал царский приказ: «Гегесиевы чтения прекратить, к народу выходить запретить, папирус гегесиев отобрать и сжечь». Что и было сделано. Гегесию ничего более не оставалось, как, наконец, полной мерой применить свою технологию к самому себе. Но и это не получилось у завзятого неудачника: сердце его остановилось на пятый, кризисный день голодания, когда есть еще мучительно хочется и ломает, а кайф освобождения от плотской тяжести далеко впереди. Сработали генолетали.

В Египте теперь, после двухсот последующих поколений, самоубийства очень редки, уровень почти нулевой. Не потому, что хорошо живется, или так плохо, что не до смерти. А потому, что народ уже другой. Гены суицидабельности в эллинистическую эпоху, в римские времена и в раннем средневековье успели поработать здесь так основательно, что потенциальных самоубийц трыбылдыкумбырды… Микрочелы, поганцы, брысь! До чего ж точно эти гаденыши ловят эмоциональную инфергетику, будто ведают, как мне это…

Египет, магический, таинственный, непостижимый Египет! Почти лишенный суицидабельного генофонда, куда денешь ты агрессивность твоих нынешних обитателей, то мертвецки спящую, то взрывно просыпающуюся, обращаемую то на соседа и на кого-то дальше, то, как сейчас, друг на друга, – животную силу, ищущую врага – свое оправдание, свое пропитание и свою погибель?

Из египетских изображений: Анубис за работой

Выставка самоналоженных рук

Инфолия «Самоубийцы: преследование и наказания». Самая тяжкая для меня часть отчета. Я во всем виноват, из-за меня начались эти кошмары тысячелетий. Но, Верхний, как же сильна и другая наследственность, влившаяся в этот род. Какими тупыми безжалостными зверьми надо быть, чтобы с такой лютостью наказывать тех, кто и без того невыносимо страдает, так издеваться, так проклинать и бесчестить самых несчастных существ планеты.

Расскажу и покажу, сколько смогу, с нарушением Правила Личной Отстраненности: вместо «самоубийцы» буду писать «наши», «наш брат»…

…Пустырь, поросший колючим кустарником с дурными миазмами – кладбище рук под греческими Фивами. Задолго до христоэры тут объявили нас врагами народа. Синклит законодателей постановил отдавать наши трупы на съеденье зверью или сжигать, а хоронить только отрубленные руки, которые мы на себя наложили, – предварительно выставляя их на колах в центре города, чтобы другим было наглядно и неповадно. Уж больно заразительно эдакое самоволие: одной жаркой весной, после самоубийства двух юных отпрысков знатных граждан в этом гордом городе разразилась суицидемия, выкосившая почти всю молодежь, не из кого было набирать воинское пополнение.

…А это самовлюбленные, все из себя демократические Афины времен Перикла. Хочешь самоубиться? Свободный, не раб? Если свободный – изволь: получи разрешение от ареопага, предоставив достаточно убедительные основания для законного самоубийства, например: безнадежная болезнь, безутешное горе, позор, разорение, разочарование, усталость от жизни. Вместе с разрешением выдается из государственного фонда порция цикуты – яда, которым воспользовался и Сократ. Просто ни с того ни с сего взять да и шлепнуться – ни-ни-ни. Если же ты пленный или купленный раб, жизнь твоя тебе не принадлежит, не имеешь права и на свободную смерть. Посмей только – при неудачной попытке тебя зверски накажут, если покалечишься – доубьют, а с продавца, всучившего покупателю негодный товар, взимут твою удвоенную стоимость.

В Римской империи самоубийств было хоть отбавляй: и среди рабов, и среди плебса, и среди патрициев и персон властных, но что дозволялось Юпитеру, не дозволялось быку. При императоре Тарквинии Приске трупы наших простого звания распинали, кидали на съедение цирковым львам. Попозже, при Адриане, львов нашим братом уже не кормили, просто выбрасывали тела на пустыри, где их сжирали бродячие собаки, а все имущество конфисковывали в пользу императора. В Карфагене, где самовольно покидали мир многие, великий полководец Ганнибал в том числе, обнаженные тела наших женщин выставляли на площадях – подходи, рассматривай. Женскую суицидемию это слегка ослабило, но не прекратило.

Ревнители религий взялись за нас с особой решительностью. После огромной мученической суицидемии первых веков христианства в Европе церковь, ставшая властью, заинтересованной стричь баранов живьем, дала жертвенному мученичеству отбой, а нас начала проклинать и клеймить как «объятых дьявольским безумием». Отказала нам в погребении и отпевании (Пражский собор, 563 год), а недоубившихся попыточников отлучала и предавала анафеме.

В те же времена, вослед давно осудившим самоубийство иудаистам, ополчился на нас новорожденный ислам. Смотри – вот пророк Мухаммед гонит взашей четырех сыновей пожилого богатого купца, перерезавшего себе горло в приступе меланхолии. Пав ниц, молодые люди умоляли его не отказать отцу в погребальных почестях. Вместо этого Мухаммед в ярости приказывает выбросить труп нечастного на съеденье собакам. Успокоившись, изрекает: «Убивший себя железом будет до скончания века таскать на себе в аду орудие преступления. Отравившийся будет вечно пить свою отраву. Спрыгнувший с высоты будет вновь и вновь падать в самую бездну преисподней».

За других не скажу, но я и в самом деле снова и снова падаю в хуу-хуу со своего небодендрона вместе с каждым своим очередным собратом, теперь мне это не страшно ничуть, всего лишь смертельно скучно и бесконечно жалко несчастных наших. Но вот что важно заметить: перед началом своего победного пути Мухаммед сам прошел через жестокий суицидальный кризис, и, как и все прочие обличители и преследователи, проклинал и казнил в нас бездну, которую нес в себе. Он был типичным экстрасуицидалом.

Власти светские, получив зеленый свет от церковников, оставили им попечение о наказании наших грешных душ, сами же занялись бренными телами и барахлом. В Англии со времен короля Эдуарда нас официально приравняли к ворам и разбойникам. Трупы протыкали осиновыми кольями, стараясь попасть точно в сердце, и закапывали в придорожной грязи. Недоубившихся доубивали публично: отрубали головы, вешали.

В Дании вытаскивали тела через окна и публично сжигали. Во Франции покровитель парикмахеров, канонизированный король Людовик Святой, ну очень святой, повелел наши трупы сначала судить, зачитывая над ними приговоры, затем протаскивать лицом вниз по улицам и переулкам, потом подвешивать на людных местах за ноги, далее отправлять на живодерню. Имущество, разумеется, конфисковывалось, а в случае, если кто-то оказывался дворянином, принародно ломали герб, разрушали замок и вырубали весь лес в поместье.

В России тысячеюродный потомок грозных макрочелов, неистовый великан Петр Первый, беря от Европы что нравилось, собственноручно написал воинский устав, вскоре ставший практической основой не только военного, но и общероссийского уголовного законодательства. Не оставил без внимания и нашего брата.

Глава девятнадцатая – о смертном убийстве.

Артикул 164. (Орфография оригинала.)

Ежели кто сам себя убьет, то надлежит палачу тело его в безчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам или обозу.

Толкование. А ежели кто учинил в безпамятстве, болезни, в меленхолии, то оное тело в особливом, но не в безчестном месте похоронить. И того ради должно, что пока такой самоубийца погребен будет, чтоб судьи наперед о обстоятельстве и притчинах подлинно уведомились, и чрез приговор определили б, каким образом его погребсти.

Ежели салдат поиман будет в самом деле, что хотел себя сам убить, и в том ему помешали, и того исполнить не мог, а учинит то от мучения и досады, чтоб более не жить, или в безпамятстве и за стыдом, оный по мнению учителей прав с безчестием от полку отогнан быть имеет. А ежели ж кроме вышепомянутых притчин сие учинил, онаго казнить смертию.

В другой редакции: мертвое тело, привязав к лошади, волочить по улицам, за ноги повесить, дабы, смотря на то, другие такого беззакония над собой чинить не отваживались.

Достали властительного гиганта протестные суициды бояр с насильно обритыми бородами и многочисленные самоубийства солдат-новобранцев. Взъярился зело, но, со свойственной ему орлиной широтой и зоркостью взгляда, оставил в жестоком установлении небольшое местечко для понимающего снисхождения к «безпамятству, болезни и меленхолии». Предзнал неведомой для себя глубиной душевной, что понадобится снисхождение оное не кому-нибудь, а его же родному правнуку. Ростом в прадеда, военно-административной костью в него же, но лишенный петровского необъятного размаха и буйной мощи (потомок вина – уксус), император Николай Павлович, проиграв крымскую войну, впал в «болезнь и меленхолию» и потребовал от своего врача Мандта дать ему яд, что и было сделано, и ряды наши пополнились еще одной царствующей особой, не первой и не последней.

…Англия 1961 года, совсем близко к нынешнему хронотопу. Парламент. Сумрачная хамоватая морда, чем-то напоминающая незабвенного Пуу, вещает с трибуны: лорд Г. выступает с возражением против отмены закона об уголовной ответственности наших и нашей родни. Французы это сделали сразу после своей революции, в 1789 году, а британцы не торопились.

– Чтобы окончательно похоронить печальную славу Великобритании как острова самоубийц, чего нет и не было, это французское вранье, как и миф о пресловутом английском сплине, – наказание за самоубийство следует не отменить, а ужесточить. Неукоснительно конфисковывать оставшееся от самоубийц имущество в пользу королевской казны. Не выплачивать никаких страховок. Штрафы с родственников увеличить в два раза. Недоубившихся помещать в психоисправительные заведения как минимум на три года, лечить очень строго и впредь держать под надзором. Хочу напомнить вам, уважаемые коллеги, что еще совсем недавно, каких-то сто семьдесят с небольшим лет назад, Джон Уэсли, основатель методистской церкви, предложил проволакивать обнаженные тела женщин-самоубийц по городским улицам. И это делалось и производило должное воздействие. Я не предлагаю вернуться к жестокостям прошлого, но…

Джон Уэсли, этот помянутый лордом Г. пламенный проповедник соблюдения Христова учения во всей его чистоте, предложил учинять издевательскую мерзость над несчастными нашими женского пола не просто так, а по мотивам сугубо личным. В силу особенностей своего психосексуального развития женился он поздно, до брака оставался девственником, в браке же вместо девственности потерял лишь некоторую часть своей шевелюры. Этого не произошло бы, не упади сорокасемилетний Джон утром 10 февраля 1751 года с Лондонского моста в заледенелую Темзу. Его вытащили и отнесли в дом жившей неподалеку медсестры Мэри Вазелль. Крупная большерукая дама бальзаковских лет славилась умением оказывать первую помощь при травмах. Великолепно делала оживляющие массажи. Джона привела в божеский вид за неделю, а на следующей неделе пациент на ее беду сделал ей предложение.

Вспоминает друг Джона, другой Джон – Хэмпсон: «Однажды я пришёл к брату Уэсли и обнаружил, что миссис Уэсли кипит от ярости. Её муж лежит на полу, а она таскает его за волосы. В её руке остался целый клок его волос, выдранных с корнем…»

До брака с Уэсли Мэри имела пару неудачных романов. Очень хотела детей. Но долговязый супруг оказался сильным только в проповеднических речах, и те руки, которые вернули его к жизни, ничего не могли поделать с (пропуск текста – ВЛ).

Рукоприкладство пошло по полной. Уэсли не выдержал и сбежал из дома. Он и раньше любил путешествовать и проповедовать на открытом воздухе, а теперь был и вынужден большую часть времени проводить в разъездах. Вернувшись однажды домой, застал жену мертвой – как раз к его приезду она отравилась. Полученную психотравму и застарелый комплекс Джон и вложил в свое суперхристианственное антисуицидальное предложение.

Закон об уголовном преследовании наших в Англии все же сподобились отменить – свободные люди свободной страны, самоубивайтесь себе на здоровье. Как думаешь, кто из англичан после этой отмены первым покончил с собой?.. Правильно: яростно выступавший против отмены лорд Г.

Уголовная ответственность за попытку самоубийства в Канаде, бывшей английской колонии, была отменена только в 1972 году, а во многих других бывших странах британского подданства (Бруней, Индия, Нигерия, Сингапур, Судан, Тонга) сохраняется до сих пор: штраф, тюрьма или принудительная психушка. Не доубивают больше, и то хорошо, хотя для кого как…

ВЛ – другу-писателю Петру В.

Старина, если ты добрался до этого места, еще раз прошу: извини моего героя за невменяемость (и автора заодно). Текст, особенно здесь, при обращении к фактологии всемирной суицидальности, как видишь, рыхлый и рваный, с огромными пробелами и обрывами. Еще бы, представь положение: сидишь где-то за семью измерениями, обо всем ведаешь, что здесь творится, и каждое самоубийство переживаешь как собственное, всеми фибрами своей бессмертной души; за каждое чувствуешь себя виноватым, за каждое несешь вечную ответственность… Никуда не денешься, теперь это твоя работа: наблюдать, чтобы понять, понять, чтобы изменить.

Мы с тобой осознали уже, что подлинное понимание как человечества, так и отдельного человека, – понимание, дающее основу для помощи и развития, может быть только полновременным – эволюционно-историческим пониманием. Осознав это, осознаешь, воленс-ноленс, и то, что перед тобой бездна, от которой приходится учиться не отводить глаза. Бездна – прозвучит идиотски – отсутствующего присутствия и присутствующего отсутствия. Бездна фактов, которых нет. Перед тобой только многослойные нагромождения их энноступенных последствий. Попадаются и отрыжки прошлого вроде родинок или аппендикса, этого червяка, растущего из слепой кишки, когда-то зачем-то необходимого, а теперь нужного в основном чтобы быть удаленным во избежание. Такие родинки и аппендиксы есть и в психике, и в обществе, несть им числа.

Вглядываться. Сопоставлять. Думать. Догадываться. Проверять догадки. Работать над ошибками. Думать дальше. Ничего больше не остается.

Как практик смею уверить: действительная история самоубийств запечатлена в памяти человечества едва ли на стотысячную процента. Статистика по масштабу истории ведется лишь какие-то сутки-двое, вроде медийных новостей, не столько раскрывающих факты, сколько скрывающих истину. Биографически озвучены, в основном, суициды персон, вошедших в реестр известных. На свете таких – ничтожное меньшинство, и реальное значение их для судеб человечества под сомнением: в истории, как и в семье, видную роль часто играют одни, а подлинное значение имеют другие.

…Ну, выдержи еще пару кусочков о персонажах достаточно знакомых, и закругляем.

Типаж Экстрасуицидал Авантюро

Малорослый щуплый мужчинка с пухлым животиком и большой головой. Ничего себе, однако, лобные доли. Доминантность зашкаливает, агрессивность огромная, быстрота реакций, мощная память, четкость мышления, плюс к тому артистичная рефлексивность, выдающийся психопрактик. Экстрасуицидал высокого полета. Что делает этот жестокий живчик, дергаясь и вращая глазами? Глотает яд. Зачем? Чтобы умереть. Почему? Потерпел поражение после серии победоносных войн, вынужден отречься от императорской власти, не может с этим смириться, и суицидабельность тут как тут: экстрасуицидал превращается в простого суицидала. Но Оператор начеку: историческая роль еще не доиграна. Организм резко мобилизуется, надпочечники выбрасывают ударную дозу стероидов – яд не действует, суицидабельность не срабатывает. Мужчинка встряхивается, вспоминает, что его идентификат, всему миру известный – Наполеон Бонапарт, преисполняется жгуче-холодной яростью, включает свою мозговую вычислительную машинку на полную мощность, возобновляет борьбу за власть, вновь ее добивается, вновь воюет и побеждает – великие сто дней – и вновь терпит поражение, уже окончательное, но покончить с собой больше не пытается. Теперь его по-тихому сгноят в заключении на далеком острове. «Смерть как акт отчаяния – это трусость, – со скрываемым стыдом вспоминает он, как чью-то чужую, свою неудавшуюся попытку сбежать со сцены до окончания пьесы. – Я человек, приговоренный к жизни».

«Napoleon Immortal» (бессмертный), вновь терпит со старинной открытки

Сам Наполеон многих к смерти приговорил и на верную смерть послал; но грозный блеск его дарования и несколько разумных и благородных поступков держат память о нем в устойчивом позитиве, особенно среди соотечественников. Гениалиссимус, похоже, отнесся к нему не без доли симпатии, в отличие от другого великого трагического героя-экстрасуицидала – Владимира Ульянова-Ленина. Этот роковой гений новой российской истории наказан без снисхождения – еще при жизни сполна испил чашу разочарования и самопотери. Идейный фанатик, не жалевший себя и не знавший милосердия, презиравший слабых, оканчивал свои дни в ранней ужасной постинсультной беспомощности. Пока еще был в состоянии говорить, просил дать ему яд для самоубийства. И кого просил! – того, кто стал его нежеланным преемником и превзошел его жестокостью и коварством настолько же, насколько солнце яркостью превосходит луну.

«Napoleon Immortal» (бессмертный), вновь терпит со старинной открытки

Дисгармония внутреннего склада этого мощнейшего авантюриста 20 века обозначилась с раннего детства. Малыш Володя трудно рождался, перенес тяжелый рахит, долго не мог научиться ходить и разборчиво говорить, сильно картавил и дальше. Закатывал иногда истерические припадки, тяжелые истерики случались и в зрелости. Первоначальная слабость и нескладность гиперкомпенсировалась превосходной памятью, цепким умом, быстротой соображения, упрямством и агрессивностью. Любил поиздеваться над презираемым младшим братиком Митей, будущим медиком, мягкосердечным интеллигентом, тихим бабником, под конец жизни спившимся. «Интеллигенция – не цвет нации, а говно нации» – вся экстрасуицидальность вождя мирового пролетариата уместилась в эти его убойные слова: он ведь не мог не понимать, что и сам есть «интеллигенция», и по происхождению, и по психологии, до мозга костей.

Черной меткой сорокавосьмилетнему Володе стал выстрел в него полуслепой Митиной пациентки-любовницы, эсерки Фейги Ройтблат, она же Фанни Каплан. Подписывая своей мрачной знойной красавице направление на операцию по восстановлению зрения, доктор Дмитрий Ульянов не ведал, что посылает брату молнию мести не только за себя-малыша. Почему-то сильно задрожала рука – «с похмелья, что ли? – вчера вроде бы не перебрал»… Могучий брат выжил довольно легко, но предстоящий ужасный конец выстрелом Фейги был ускорен и обозначен, и Володя это сразу почувствовал.

С этого момента мне стало его бесконечно жаль.

Плод взрывной смеси славянской, германо-скандинавской, еврейской и азиатской генетики, Ленин был звероват, неистов, был одержимым, но не был извергом. Как и Наполеон, был безжалостен, беспощаден, но не злопамятен сверх обычного. Нежно боготворил мать. Был посещаем украдкой любовью – робкой, застенчивой и нескладной, почти безгласной. Муки совести и раскаяние, долго оттесняемые на задворки сознания, в предсмертном отчаянии нахлынули полной мерой. Покой, созерцание, вечность, не допускаемые до души, тихо манили на редких одиноких прогулках. «Безлюдье и безделье для меня – самое лучшее», – обмолвился как-то, будучи еще здоровым, в письме родным. До сих пор, после кошмарного перевертыша всего, к чему стремился, краха всего, что наворотил, душа его мается, неприкаянная, над своей зловещей непогребаемой мумией. Он был богоненавистником и многоубивцем, но не чудовищем. Чудовище вылезло из-за его спины.

Мы не сможем стать полноправными хозяевами своей жизни и понять ее, пока не будем готовы к схватке со смертью.

Джеймс Хиллман

Типаж Экстрасуицидал Садомазо

Вот еще два смертоносца, два психозавра-людоеда от того самого: Шикльгрубер-Гитлер (Г) и Джугашвили-Сталин (С). Оба плюгавы, узкоплечи, со знаковыми анатомическими аномалиями, оба с усами, оба не очень здоровы, но энергичны и выносливы. У обоих безлюбое мрачное детство, жестокие ненавидимые отцы. Оба живут на топливе злобы и обладают, каждый в своем стиле, магией повелительности. Оба экстрасуицидалы, у обоих ненасытная страсть убивать и властвовать, властвовать и убивать. Обоим свойственна опережающая злопамятность: не навредил, но ведь мог бы – на всякий случай убрать. С. практичнее, плотски смолоду сочнее, жизнелюбивее – южная кровь; Г. астеничнее, ипохондричнее, истеричнее, авантюристичнее и неистовее: приходится давить в себе залетевшую через угроидный материнский геном повышенную суицидабельность. Давил трудно, пока не нашел классический наружный сливной канал – всегда во всем виноватых евреев; попозже они для той же цели ненадолго пригодились и С. Оба садисты, но Г. еще и маскирующийся мазохист, недорасходованная суицидабельность нашла уютный уголок в его скромном сексе. Оба, что характерно для крупноранговых выдвиженцев того самого, смолоду проявляли эстетическую одаренность. Г. в отрочестве с удовольствием пел в монастырском хоре, в молодости хорошо рисовал, подавал надежды как художник; юный С. писал недурные стихи, тоже пел в церковном хоре и всю жизнь любил музыку.

Знак опасности, недооцененный Оператором: недосостоявшиеся художники, артисты, поэты, эстеты – те еще беспредельщики, дай им власть – и получай Неронов, Иванов Грозных, Робеспьеров, Пол Потов. В критический момент Гениалиссимус, задав взбучку незадачливому Оператору, сводит С. и Г. в лобовом столкновении – иначе один либо другой вот-вот превратил бы многострадальный шарик в адское крошево. Как два грозовых атмосферных фронта, сходятся в поединке два рептильных режима, один более нахрапистый и откровенный, другой более скрытный и лицемерный. Начинается грандиозная битва, еще не виданная на планете. По велению Гениалиссимуса в миллионы сражающихся на стороне С. вселяется дух Небесного Воина. Мощный инкарнат этой сущности, суровый и жестокий, как сама война, русский полководец Георгий Жуков, по распоряжению Гениалиссимуса, после завершения земной миссии возведен в ранг седьмого субординала шестнадцатого гвардиона галактических космоспасателей.

Результат великожертвенной операции: Г. с позором разбит, суицидабельность его реализуется, наконец, прямым образом; великий народ, им зомбированный до безумного озверения, пройдя через муки разгрома и унижения, приводится к покаянию, а затем к мирному процветанию. С. побеждает, но торжества победы не ощущает, предчувствует и свой скорый конец.

Экстрасуицидальность его, накалившаяся как вулканическая лава, еще много лет назад самоубийством жены, до которого он же ее и довел, – чернота тьматерии, обрушившаяся на всю его империю и далеко за ее пределы, поперла, наконец, на него самого. Мрачная паранойя затмевает его ум до второй степени неадекватности из четырех возможных; в приближении к третьей взялся, вослед Г., за евреев – объявил борьбу с «безродными космополитами», затеял «дело врачей», но тут же кувымбытурымбы…

Хроновизор, кажется, ёкнулся окончательно. Техниатры, вы где там?.. Дежурный техниатр, эй, алло!..

Ладно, хватит картинок. Добавлю: вторжение влиятельного экстрасуицидала в большой социум – империю, государство, общественное движение, религиозную общность, или в маленький – группу, семью, даже в отношения с кем-то одним, – не проходит даром. Если после ухода чудовища не проводится энергичных мер нравственно-психологической дезинфекции, разбуженная им суицидабельность производит длительное разрушительное последействие.

До 18 ноября 1978 года весьма низким был уровень самоубийств в Гайане, маленькой тропической стране на северо-востоке Южной Америки. Здесь, как и почти на всем этом континенте, густо криминальном, квазисапиенсам больше нравилось убивать других, а не себя. Но в тот день глава очередной псевдохристианской секты под названием «Храм народов», Джеймс Джонс, перебравшийся вместе с паствой в Гайану из США, заставил самоубиться более 900 своих зомби, из них около трети детей, застрелился и сам. После непродолжительной гастроли этого суицигуру в Гайане установился и стойко держится один из самых высоких показателей самоубийств на всем земном шаре, самоубийств стало больше, чем убийств.

В другой южноамериканской стране, Чили, до прихода к власти жестокого военного диктатора с фамилией, напоминающей короткую автоматную очередь, – Пиночета, типичного экстрасуицидала, уровень самоубийств был одним из самых низких на континенте. После Пиночета стал одним из самых высоких, уступая только нежизнерадостному Уругваю и жизнерадостной, но придавленной Кубе.

«Русские медленно запрягают, но быстро ездят»

В разные времена в разных местах обширного пространства Российской империи уровень самоубийств был разным (выше – в больших городах, в северных широтах и в местах наивысшей плотности угро-финского генотипа).

Случались, как и всюду, суицидемии: массовые самосожжения, самоуморения голодом и другие способы самоубийства старообрядцев в 17–19 веках, всплеск самоубийств в 60 – 70-х годах 19 века среди разночинцев и городской молодежи, всплеск еще сильнее – после подавления революционных попыток 1905–1907 годов. Но в целом по стране все это время частота самоубийств долго была значительно меньше, чем средняя по Европе.

Огромное нарастание началось в 20 веке с приходом к власти экстрасуицидалов-большевиков во главе с жестоким харизматиком Лениным, и особенно резкое и неуклонное – с воцарением кровожадного Сталина. Статистику самоубийств поспешили засекретить. По числу уносимых жертв суициды вступили в соперничество с казнями «врагов народа»; 1937–1938 годы – апогей и того, и другого.

Значительно меньше самоубийств стало во время Великой Войны 1941–1945 годов, и немудрено: суцидабельность всегда жадно всасывается и реализуется войнами, это наркотик фронтовых демонов, на долю тыловых остается немного.

Но уже через два года после Великой Победы уровень самоубийств подскочил до пика, близкого к уровню 1937 года. После смерти Сталина количество самоубийств продолжало расти. Меньше становилось в краткие времена надежд (Хрущев, Горбачев), больше – в долгие периоды застойной безнадеги, массовых разочарований, дефицита доверия, духовного бездорожья и разобщенности, нравственного падения и ожесточения (с семидесятых до середины восьмидесятых и с середины девяностых доныне).

После распада советской империи пять бывших республик СССР (Литва, Казахстан, Белоруссия, Украина, Россия) по уровню самоубийств входят в первую десятку из 106 стран мира. Еще три (Латвия, Эстония, Молдавия) – в первую двадцатку. Остальные семь – географически самые южные и юго-восточные – располагаются на местах с 50-го и ниже (Киргизия, Туркмения, Узбекистан, Таджикистан, Грузия, Армения, Азербайджан). В первых четырех и в Азербайджане средний уровень врожденной суицидабельности населения относительно низок; сказывается и влияние ислама, поощряющего только экстрасуицидальность.

В Грузии и Армении врожденная суицидабельность выше, но антисуицидально работает огромное детолюбие – мало еще где с такой самозабвенной нежностью пестуют детей, это дает юным существам базовую уверенность. Удерживает на плаву, как и в Азербайджане, прочность кланово-семейных взаимосвязей: страстная поддержка своих во что бы то ни стало. Многим из тех, кто мог бы при неблагоприятных обстоятельствах по врожденной склонности совершить самоубийство, это дает подпитку для воли к жизни.

Суицидальная карта России по регионам: средний уровень самоубийств – в Центральном Округе, высокий – на Северо-Западе, в Приволжье и на Урале, очень высокий в Зауралье, на Алтае, в Сибири, на Дальнем Востоке, самый высокий на Северо-Востоке. Относительно низкий в южных областях, очень низкий на Северном Кавказе, но там растет число террористов-смертников.

Взаимосвязь самоубийств с алкоголизмом и наркоманиями заметна повсюду, а в России особенно. Взаимосвязь не простая. Когда, как часто бывает, в крови самоубийцы обнаруживается алкоголь или наркотик, и тем более, когда кончает с собой алкоголик или наркоман со стажем, окружающие и врачи по кажущейся очевидности полагают, что алко– или наркозависимость и стала причиной самоубийства. Но это не так. Зависимость – не причина суицида, а, как и сам суицид, – проявление суицидабельности, одно из. Склонность к самоубийству и склонность к зависимостям одноприродны, имеют общую психогенетическую основу. Алкоголь и наркотики не толкают на самоубийство, а служат его суррогатом, растянутой заменой, канализацией суицидабельности. Могут, раскачав эмоциональный маятник, суицид приблизить (особенно суицидоопасны состояния ломки). Могут облегчать совершение самоубийства, уже запланированного (напился «для храбрости», укололся, «чтобы не чувствовать»). Но могут и наоборот – отдалять развязку, уберегать от последнего шага, заменяя быструю полную гибель частичной и постепенной.

В России, с ее брутальным эмоциональным климатом и духовным бездорожьем впасть в зависимость искусительно легко. Лечение от зависимостей и депрессий превратилось в бизнес, в котором с исцелением торопиться невыгодно. Суицидабельностью почти никто квалифицированно не занимается.

Всего тревожнее, что великая Россия, в недалеком прошлом родительница самой высокой мысли, самого психологичного искусства, самой душевной литературы, достигла небывалого за всю свою историю максимума по самоубийствам детей и подростков. Вышла по этому жуткому показателю на первое место в мире.

Немудрено: самоубивающиеся ребята – дети поколения самых эгоистичных и ограниченных, самых отчужденных, самых душевно дремучих родителей за все время существования этой страны. Мир этих родителей джунглево жесток, откровенно циничен, нескрываемо лжив, культурно деградирован и духовно шизофреничен. От детей требуют только не мешать и оценочно соответствовать. Внутренний мир ребенка, его страдания, его страсти, его мечты, его уникальность, таинства его души мало кого волнуют и интересуют, мало кто даже догадывается, что эдакие материи имеют место быть.

Отзовись, Верхний!.. Есть ли надежда?

Отменить подражание

Понял, Верхний, рассказ молчания принят, благодарю. Буду ждать, работать и верить.

Не скрою – а что от тебя скроешь – беспокоюсь я за этих земных сволочей, люблю их, скотов, и не потому, поверь, ну, буду точен – не только потому, что каким-то там воплощением состою в длинном ряду их предков и тысячи раз был безмерно примитивней и отвратительней. А потому, что среди квазисапиенсов редко, но метко, с неправильной, но неотвратимой регулярностью, как падения метеоритов и инопланетные посещения, попадаются особи таких уровней, что вся эта бодяга кажется не напрасной. В письменах душ отдельных продвинутых проглядывают росчерки Самого, и у самых ограниченных, низких и злобных нет-нет да и вспыхнет искорка…

Гложет меня опасение, что на шарике нашем тот самый может переиграть Гениалиссимуса, и суицидабельность, положившая начало роду будущих Сапиенсов, может положить ему и конец. Самоубийства на планете совершаются теперь каждые тридцать восемь секунд, около полутора тысяч ежедневно, плюс энное количество незарегистрированных или замаскированных и около восьми тысяч незавершенных попыток. Каждый год, считая от двухтысячного христоэры, кончает с собой более миллиона, а если внимательнее посчитать, то до четырех миллионов; еще около двенадцати миллионов пытаются это сделать, около пятидесяти – помышляют, а из остального населения около четырех пятых реализуют свою неосознанную суицидабельность в разных видах саморазрушительного поведения, более или менее вписанных в рамки общепринятого. К христогоду 2045 суицид будет количественно второй причиной их общей смертности, после 2075, если не опомнятся, – первой.

Каждому очередному самоубийце – кроме тех, числом незначительных, кто, как я в тогдашнем своем хронотопе, действительно не имеет другого выбора, – каждому и всем вместе взятым – кричу, воплю, вою, реву в души, увы, неслышимо – НЕ ПОДРАЖАЙТЕ МНЕ! Не убивайте себя! Хватит! Это уже лишнее, миллионы, миллиарды раз лишнее! Все необходимое, что должно было сделать самоубийство для вашего рода, давным-давно сделано. Не подражанием жива жизнь, а развитием. Развитием, начинающимся с отрицания. С отказа от уподобления. С отбрасывания внушаемости. С усилия веры и мысли, соединенного усилия двух ваших тупеньких мозговых полушарий. Самоубиваясь, вы просто толчетесь на месте и как были недоумками типа меня, так ими и остаетесь, застываете во вселенском идиотизме. Возможности идиотизма неисчерпаемы, а результат один. Убивая себя, вы не убиваете Бога, как некоторым этого ни хотелось бы, – нет, снова и снова вы убиваете каждого, кто самоубился до вас, начиная с меня, и каждого, кто самоубьется за вами вслед; Богу же, с упорством, достойным лучшего применения, каждым самоубийством блюете в сердце. Не сотворяйте из себя трупы, это не оригинально; за вами приходится подтирать энтропийную слизь, в которую вы себя превращаете. Становитесь сильнее умами, умнее душами, душевнее отношениями – и станете свободными и бессмертно счастливыми, вы для этого созданы, вы это можете.

Кто они все-таки? – расходный материал очередного биокосмического эксперимента или последовательный, безотступный вселенский проект?.. Или Сам еще не решил?.. Часто кажется, что Гениалиссимусу на них давно наплевать, как на каких-нибудь самоупившихся нептунианцев или похоронившихся в собственном дерьме хиндрагонов пятой галактики. Но не так: не однажды уже квазисапиенсы могли вымереть, сгинуть от голода, инфекций, космокатастроф, войн и собственного сумасшествия, не однажды взорвать и опустынить свой шарик, – изощряется неустанно тот самый, скучать не дает, одни наркотики чего стоят – и всякий раз какая-нибудь случайность, заготовленная ходов восемнадцать назад, их спасает. Приписывают они это своим доморощенным божкам, героям или историческим закономерностям, а самые критические моменты, когда все на волоске, просто не замечают. Тишайший Гениалиссимус!..

Должен сказать тебе, что в природе суицидабельности, как и во всей своей и общей природе, эти пупырышки на теле вселенной, несмотря на преизобилие всевозможных наук, пока что не смыслят. Цельного понимания нет, в суть не врубаются. О Полновременьи, несомом в себе, представления не имеют. Сквозные глубинные связи всего со всем во вселенной, на планете и в собственных душах не просекают. Соединять религиозно-этическое мироотношение с научно-опытным, художественно-эстетическое с житейско-практическим не умеют. Гармоническим мыслечувствием, за исключением редких гениев, Сапиенсов настоящих, не обладают. Продолжают искать социальные, политические, экономические, отношенческие, характерологические, патологические, астрологические и еще тот самый знает какие причины самоубийств, не понимая, что все это не причины, а только поводы для включения заложенной в них биопсихомашины самоуничтожения. Только пусковые установки, курки, кнопки, детонаторы и взрыватели заряда суицидабельности. Дыры, через которые вырывается из клетки своей насильственной жизни упрямый отчаянный зверь с болящей душой, древний зверь древочел, которым был я. Не эта дыра, так другая. Да, важно знать эти кнопки – как нажимаются, знать дыры – чем и как продырявливаются. Но важнее понять сам заряд – понять душу зверя, научиться общаться с ним, приручать…

…………………………………………….

Прости, Верхний, опять сдавило меня. Хотел сказать, что всего важнее этого зверя любить, верить ему и любить, и тогда гены суицидабельности будут нейтрализованы, и свобода умереть не нужна будет, ведь цель и смысл всякой свободы – вера и любовь: крылья бессмертия.

VI
Поворот на жизнь

И снова о самоволке: про детей и подростков, которые переходят жизнь в неположенное время в неположенном месте. Как спасать их от нас, друг от друга и от самих себя.

Вглядываясь в Суицидаль ревиваторские заметки

Ребенок еще не заговорил, он все еще слушает.

Януш Корчак

Эпидемическая волна подростковых самоубийств, начавшаяся в России и перекинувшаяся на Украину и Белоруссию в феврале 2012 года, побудила нас с женой Марийкой (она профессиональный психолог), еще раз заглянуть в виртуальную часть нашего мира и еще раз убедиться, насколько сегодня едины и взаимозависимы виртуал и реал. Давно уже, сознавая то или нет, современники наши, и дети ранее и более всех, живут в виртуреале, и чтобы жить и развиваться, теперь требуется равная ориентировка по обе стороны.

Задав в поиске среди сообществ в социальных сетях слова «Самоубийство», «Суицид», мы увидели галактику в человеческом космосе – со своими звездами, планетами-спутниками, кометами и туманностями, – галактику, которую можно обозначить словом «Суицидаль».

– Как дела?

– Нормально всё.

Сидеть плакать в ванной включив воду, чтоб не услышала мама, это – нормально…

Это текст из социальной сети ВКонтакте, где обретается ныне множество юных и не очень юных людей. Огромное количество текстов на важные и больные подростковые темы написали неизвестные анонимы. Тексты эти гуляют со страницы на страницу, и вряд ли уже когда-нибудь удастся установить их авторов. Частота, с которой цитируются те или иные записи, может говорить о том, какой отклик они находят в сознании подростков.

– Как дела?

– Нормально.

Нормально по ночам страдать и идти в школу как ни в чём ни бывало…

– Как дела?

– Нормально всё.

Нормально, когда сидя у окна, ты слышишь смех знакомых людей, вроде друзья веселятся там. А тебя не позвали, забыли. А зачем ты?

– Как дела?

– Нормально.

Когда поругалась с дорогим человеком, потеряла его навсегда и мучаюсь от боли… Когда безумно одиноко, когда не хочется жить.

– Как дела?

– Нормально всё.

Когда у тебя что-то случилось: ссора с родителями или чья-то смерть.

– Как дела?

– Всё нормально.

Когда ты любишь человека, с ума по нему сходишь, зная что ему пофиг на тебя, ему нравится кто-то другой…

– Как дела?

– Нормально…

Когда предали друзья, оскорбили, осмеяли… И никто не заступился…

– Как дела?

– Нормально всё…

Когда при разговоре с любимым вам говорят, что не любят и хотят расстаться.

По щекам слёзы, мысли о самоубийстве…

– Как дела?

– Нормально всё…

Если на вопрос: «как дела?» вам ответили, что всё нормально, не верьте, просто иногда лучше сказать: всё нормально, чем целый день объяснять, из-за чего хочется биться головой об стену…

Эта запись относится к разряду эмпатических текстов – вживательных, присоединительных. Бесхитростно, в самых доступных немногих словах, описываются жизненные ситуации и настроения, свойственные очень многим подросткам, особенно девочкам, и сразу возникает ощущение «да-да, и я так, ага, и у меня так…» Тебя кто-то знает и понимает, у кого-то тоже так, кто-то такой же, такая же…

А последняя реплика обращена к тем, у кого действительно все нормально и кто может встретить «такого же» или «такую же» и не понять, что за «все нормально» может скрываться и боль, и тоска с желанием биться головой об стену.

Контекст: будь внимателен к человеку, вчувствуйся, вдумайся в то, что скрывается за дежурной фразой. Текст можно расценить как психотерапевтический. Но есть и другие.

В «ВКонтакте» в 2012 году можно было найти несколько сотен сообществ с названиями «Смерть», «Суицид» и подобных. Число участников – 1-2-3 тысячи. Обсуждения, опросы, оживленная открытая (а за кадром – личная) переписка. Некоторые сообщества организованы взрослыми людьми, делающими тематические сайты на близкие темы. Таково, например, сообщество, организованное создателями сайта www.memoriam.ru. Это добрый, помогающий ресурс, его материалы имеют направленность психотерапевтическую и религиозную. Тех, кто обращается в сообщество с просьбой о моральной поддержке, модераторы перенаправляют на сайт.

Но численно преобладают самодеятельные группы, стихийно создаваемые самими участниками сети. Одна девушка, например, открыла группу с незамысловатым названием: «Для тех, кто хочет покончить с собой». Тем, кто обращается в группу, может в открытом доступе дать непринужденный совет: «Да ты просто повесься!» В одном из сообщений рассказывает: «Я открыла эту группу, когда мне было очень тяжело. Я не думала, что столько людей присоединится к этой группе». Не думает и о том, что может натворить своими советами.

Нельзя сказать, что у стихийных групп (за редкими, но важными исключениями) есть какая-то заранее продуманная цель, присущая только этой группе, добрая или дурная – например: «Подтолкнуть несчастного к роковому шагу» или «Уберечь депрессивного человека от суицида». Все просто идет куда вывернет – в каждой группе образуются все новые ветки дискуссий с темами для обсуждения. Сообщения добавляются каждый день, каждый час и минуту. Вот – пока мы готовили этот отчет, в группе «Суицид, самоубийство» друг за другом появились два новых сообщения:

– Я не вижу смысла жизни, что мне делать?

– Я не хочу жить!!! Что делать???

Типичные пресуицидные SOS – позывные к возможным спасателям. Только где они, спасатели? И, что крайне важно – кто, если вдруг объявятся?..

В одной из групп приводилась реклама такого сайта:

«Обсудите самоубийство, его причины и способы. Если хотите действительно это сделать, вас убедят в правильности вашего решения, если ищете, кто бы отговорил – тоже обязательно помогут».

Замечательно, полное обслуживание, клиент всегда прав. А вот пример из вступительного слова группы «Суицид: умереть красиво»:

…группа для тех людей, которые считают что Суицид это красиво… Умереть, когда ты захочешь… Также для тех людей, которые через это прошли и знают как это тяжело… Но, напоминаем, эта группа не воспевает суицид, как правильный поступок… мы лишь обсуждаем, зачем люди так поступают, и поддерживаем друг друга…

Лукавый провоцирующий текст, романтизирующий самоубийство и увеличивающий его привлекательность. Самоубийство не объявляется правильным поступком (слово «правильный» для юных людей давно уже стало чем-то вроде изжеванной и затоптанной жвачки), но признается «красивым». Если даже такое признание допускается лишь с присоединительно-психотерапевтической целью (?!), все равно это по меньшей мере глупо, а по большей – преступно.

В одной и той же группе можно встретить самые разные посылы. Если грубо обобщить их, то получатся следующие виды сообщений:

– жизнеутверждающие (в основном их пишут люди молодые, но уже не подростки). Мотивация: поделиться положительным опытом, помочь другим.

«Живи, что бы ни случилось», «Все трудности пройдут, а жизнь одна», «Я столько пережил, и теперь понимаю, что главная ценность – это сама жизнь», «Не майтесь дурью, будьте сильными людьми, выбросьте этот бред из головы!»

– вопрошающие и меланхолически вопрошающие (такие сообщения пишут и подростки, и молодежь). Мотивация: получить душевную поддержку. Под грифом темы самоубийства как-то раскрепощаешься, обратиться за помощью психологически легче. «Скажите, зачем жить? Что я делаю в этом мире?», «Кто знает, в чем смысл жизни?» С нотой безнадежности: «Зачем жить, если все равно все умрем?», «Зачем жить, если нет смысла никакого?»

– депрессивные, отчаянные, пресуицидные (в основном подростки). Мотивация та же, что у предыдущей группы – получить помощь, поддержку. Но здесь ясно видно, что отчаяние зашло уже далеко, а у иных выпирает порыв разрушительный и/или демонстративный, когда потребность в помощи извне уже либо не сознается, либо кажется делом несбыточным, безнадежным, и хочется просто прокричать хоть куда-то, как все ужасно.

«Я не хочу жить без него», «Мне все надоело, легче покончить с этим», «Меня никто не понимает, поэтому я хочу умереть», «Я все равно умру! Я все решила!». Некоторые подобные сообщения были оставлены пару лет назад, и если пройти на страничку пользователя, то можно с облегчением убедиться, что он(а) не привел(а) свои ужасные намерения в исполнение. Но некоторых это не устраивает! Есть сообщения и вот такие –

– провокационные. «Ну что, трусишки, вы все еще живы?», «Да все тут только обсуждают одно и то же годами, никто не способен на поступок», «Никто еще не сдох? Ну вы и слабаки!»

Мотивация: садистическая, дьявольская. Возраст пишущих определить трудно: злоба, бездушие и подлость возраста не имеют. Самый опасный вид провокаций: цепляет читающих за оценочную зависимость, самолюбие и амбиции. Особенно действует на душевно раздерганных, неуверенных, пришибленных подростков, попадающих в самооценочный капкан: я же уже сказал, объявил, неужели не сделаю даже этого, не решусь? – Значит, вообще ничего не стою, ничтожество полное?!

В одной из групп под вопросом, который задает один из участников обсуждения «Кто уже пытался покончить собой?», семь других подписались одним словом: «Я», а девочка с ником «Олексия» написала: «Я пробовала 4 раза. Не получилось».

Зайдя на ее страничку сегодня, можно увидеть лозунг: «Ты можешь потерять все. Но ты не имеешь право терять веру в себя». По счастью, девочка сама или с чьей-то помощью справилась с кризисом, стала сильнее и оптимистичнее. Страшно подумать, что было бы, если бы она повелась на провокацию негодяйки, которая в тот самый день, когда она совершила уже четыре неудавшиеся попытки суицида, ответила ей: «Раз не получилось – значит, ты не хотела. Кто хочет умереть – берет и умирает, а не разводит здесь демагогию».

Вот ответы на опрос в одной из групп: «Почему вы хотите или не хотите умереть»? Каждый ответ, зашифрованный ником, кратко комментируем.

«Вечная Меланхолия». Хочу умереть, потому что надеюсь обрести вечный покой… но все еще живу, дабы подольше помечтать о своей смерти…

Высказывание относится к разряду пресуицидных. Если оценивать степень суицидальной опасности по десятибалльной шкале, то где-то в районе шести. Начиная с семи-восьми – воронка, когда к суициду тянет, влечет все сильней, и нужна помощь особенно скорая и решительная.

«Инна». Иногда хочется умереть, но мысль о том, что это принесет боль родным, останавливает…

А это одно из типичнейших «парасуицидальных» («пара» = около, возле) высказываний. Суицидальность меньше, чем единица, но больше, чем ноль. Настроения такие случаются едва ли не у каждого юного человека – вопрос в том, насколько они человеком овладевают. Птицы могут виться над каждой головой, но не на любой совьют гнезда.

«Victoria». Рано или поздно все мы умрём, так зачем тянуть кота за хвост, особенно если от жизни получаешь одни лишь страдания…

Суицидальность порядка пяти-шести баллов. Похоже, имеет место стойкое снижение настроения – депрессия или так называемая дистимия: непробиваемое недовольство всем и вся, собой в том числе и в первую очередь. Психологическая помощь несомненно нужна.

«Михаил». Земля – это тюрьма для наших душ, а тело – смирительная рубашка, чтобы мы не сделали чего плохого во вселенной. Я хочу умереть, для того чтобы снять эти оковы и быть чуточку свободней.

Тут уже штормит баллов на семь-восемь. Тревожно, что человек облекает свое черное настроение в философию.

«Катя». Хочу умереть, чтобы посмотреть, кто на самом деле уважал, а кто просто ненавидел, хочу увидеться с родными!!! Хочу со стороны посмотреть на весь этот мир:) А не хочу т. к. я еще даже не знаю, что такое любовь, семья, да и вообще толком жизни не знаю.

Ярко выраженное парасуицидальное подростковое настроение, эдакое озорное любопытство к смерти, но возможно и что-то серьезнее, требуется бдительное внимание.

«Ник». Причиной моей попытки суицида было осознание себя как чего-то чужеродного в этом мире. Я не хотела вырасти, отучиться, найти работу, выйти замуж и нарожать детей, но наша цивилизация строится именно на подобных судьбах. Выхода я не видела и решила умереть.

Искренне, исповедно. Видно, что уже многое пережито, но настроение момента не ясно, нашла ли себя и свой смысл в «нашей цивилизации» – под вопросом. Суицидальная опасность сохраняется.

«Мария». Причина, почему я хочу умереть, это то, что я ничего не хочу делать сама, я беру уже готовое и этим я делаю только хуже и себе и родным!!! Так я украла у мамы с карты 11 тыс., 2 дня назад украла из 2 тыс. на венки бабушке 500р. Для меня это нормально!!!

Обычные для подростка разрывающие противоречия между грозным, уже внедренным в душу взрослым «Надо» («Сверх-я» по Фрейду) и буйным неукротимым «Хочется» (фрейдовское «Оно»), с комплексом неискупимой вины. Душевное одиночество, себя не осознающее, но жутко болящее. Суицидальность от семи до девяти баллов, скорая помощь!

«Настя». Я очень хочу… Я тоже воровала, курила, пила, пыталась покончить жизнь самоубийством, но все время кто-то не вовремя приходил…

То же самое.

«Светлана». А я просто не хочу жить, потому что меня терзают воспоминания о моих плохих поступках. Мама знает, что я хочу умереть, и она меня может понять, она тоже в своё время думала о суициде. Но я уже решила, что не хочу жить!

И еще то же самое.

«Валентина». Перелистала кучу страниц о суициде. Конечно, как и большинство, думала об этом лет 10 назад. Так вот, очень радует, что все суицидники сейчас (или были сегодня, или вчера) ОНЛАЙН! Живите! Те, кто пишет об этом, просто кричат, чтоб им помогли! Видимо, нет тех, кто молчал…

Из выбравшихся самостоятельно, теперь в рядах помогающих.

«Оксана». Я заикаюсь …это ОЧЕНЬ тяжело! В результате у меня нет друзей. А еще мои родители меня ненавидят. Они говорят, что я им не дочка, ничего не стою, ведь «друзей у тебя нет, работы тоже», хотя я только учусь сейчас, но я уже сто раз пробовала устроиться на работу, но с моим дефектом это трудно сделать.

Мне настолько больно от всего этого, что как бы ни было мне стыдно в этом признаться, но я в стрессовые моменты режу себя лезвием. Физическая боль заглушает душевную, более-менее. Я каждый день думаю о самоубийстве, я не хочу так жить. Если бы я перестала заикаться, я бы сразу изменила свою жизнь! Наверное, вы думаете, что много заик с этим живут, работают, заводят семьи. Но если бы я только могла хотя бы чуточку лучше говорить, чтобы так же жить…. Просто никто не хочет разговаривать с такими… Я просто хочу, чтобы это все уже закончилось…

Серьезный пресуицид, баллов восемь-девять. Причины ясно описаны. Оценочная загнанность, отверженность, социофобия. Девочка сопротивляется как может, но помощь необходима – срочная, интенсивная.

«Андрей». Я в бога не верю… а к психологу… ну уж нет… он же отговаривать только будет!

От шести до восьми баллов, помогать срочно. Ясно просматривается характерная для пресуицида двойственность, амбивалентность: борьба побуждения жить с побуждением не жить. Мальчик прав: психолог-ревиватор не должен ТОЛЬКО отговаривать от самоубийства, он должен совершить чудо: вдохнуть в душу, обращенную к смерти, желание жить, повернуть к жизни. Отговорами не обойтись.

А вот как разные виртуальные собеседники отвечают тем, кто заявил публично, что решил распрощаться с жизнью. Где самостийная психотерапия, а где и наоборот.

Антон. Не хочешь жить? А что хочешь? Хочешь не жить? А ты думаешь, «не жить» это лучше, чем «жить»? А вдруг не лучше? Вдруг намного хуже?? Что тогда? Назад пути уже не будет… Когда решишь, что лучше «жить», встанут другие вопросы… Подумай.

Вера в посмертное бытие в контексте. Древняя, как первая вера, попытка предупредить суицид страхом вечного наказания бессмертной, но не свободной души.

Катарина. Кстати, да. Многие выжившие самоубийцы рассказывали, что как только силы жизни начинали их покидать и смерть приближалась реально, им сразу начинало хотеться жить, все проблемы казались уже нулевыми…

Да, точное наблюдение.

Анюта. Хотите подыхать – подыхайте, жопоногие придурки!

Если это попытка демотивации к самоубийству, то попытка, мягко говоря, с негодными средствами. Злобные обзывания – медвежья услуга.

Lesya. Если бы вы только знали, в какой страшный низкочастотный астральный план можно попасть, если себя убьешь, где к вам будут липнуть разные сущности, где царит глубочайший УЖАС и СТРАХ, что вся ваша (на ваш взгляд, несчастно тяжелая) земная жизнь покажется просто раем.

Тоже демотивация на мистические мотивы – угроза посмертным адом. Терпи, а то еще хуже будет… Того, кто уже в воронке, этим, как и наркомана, не остановишь. Побуждения к жизни нужны позитивные – не кнуты, а пряники, как это ни трудно, как ни безумно трудно.

Максим. Вы толпа конченых оленей! Сначала добейтесь чего-нибудь в этой жизни, а потом уже под поезд бросайтесь, долбоебы! Я ВАС СУКИ ПРЕЗИРАЮ!!! СЛАБАКИ, НИЧЕГО ВЫ НЕ МОЖЕТЕ В ЭТОЙ ЖИЗНИ, КРОМЕ КАК СИГАНУТЬ С КРЫШИ ИЛИ ЕЩЕ ЧТО. Толпа убогих дебилов!

Еще один шедевр человеколюбия. Мотивы понятны: человек разоблачает, клеймит и наказывает в других то, что чувствует в себе самом, но боится спросить, что с этим делать. Термин «олени» заменяет прежних «козлов». Более продвинутое парнокопытное.

Татьяна. Итак, господа, волна суицида подкатила этой зимой. Я боюсь за своих близких друзей или подруг. От всей души прошу вас, опомнитесь, подумайте о ваших Матерях, Отцах, Братьях, Парнях, Девушках, в общем, обо всех, кто вам дорог. Найдите силы ради страны, ради нас всех!

Душевно, в кого-то проникнет.

Раиса. На днях смотрела передачу. Девушка 15 лет хотела покончить с собой из-за плохих оценок в школе. Зашла ВКонтакте в группу «Суицид» и написала, что она хочет покончить с собой и т. д. И ей писали: «Спрыгни с балкона! Спрыгни с крыши!» Даже говорили, что там писали: «Давай встретимся, я тебе помогу убить себя», писали, как помочь спрыгнуть… Писали, как именно убивать себя и т. д. И девушка, прочитав всё это, как убить себя, прочитав, спрыгнула с крыши 20-этажного дома… на смерть… Вообще не понимаю, зачем такие группы создавать?

Бог ради людей всё только и делает, чтоб люди радовались, а вы убить себя хотите…

Люди на войне воевали за чужих людей, своею жизнью рисковали за вас!!!! По телеку много говорили про такие группы как «суицид» или «как покончить с собой». Человек 1000 убили себя из-за таких групп!!!

Да, вот она, клоака Суицидали. Целую армию Психологов Специального Назначения сюда надо отрядить сверхоперативно, с поддерживающей дивизией писателей, журналистов, с корпусом артистов и музыкантов, а также самых талантливых адвокатов и самых честных полицейских, если найдутся. Родители, марш к ребятам! Срочно! Без запретов, без назиданий! ТОЛЬКО ВНИКАТЬ.

…Напряжемся еще немного и погрузимся в ворох цитат из обсуждения на форуме другого сайта для тех, кто решил покончить с собой. Поводом для обсуждения стал рассказ, написанный от лица девушки-призрака, которая только что покончила с собой, сбросившись с крыши многоэтажного дома. После смерти по закоулкам родных мест ее водит мальчик с карими глазами. В финале рассказа она узнает, что это ее нерожденный сын.

Мальчик ведет девушку в отделение реанимации, где ее, погибающую, не смогли спасти. Показывает ей горе ее родителей, рыдающего отца, мать, схватившуюся за сердце, друзей и того парня, который, как ей казалось, был совсем к ней равнодушен… Судя по стилистике, рассказ написан подростком. Очень талантливо.

Опустим сообщения, где молодые люди, в основном девушки, пишут, что этот рассказ развернул их на жизнь и уберег от непоправимого шага. Многие признаются, что плакали, читая о безвозвратности потерянной жизни и любви близких. Остановимся на других. Большинство не требуют комментариев, а к авторам некоторых мы, не удержавшись, обращаемся напрямую, чтобы через них обратиться еще ко многим.

Соня. Пару месяцев назад я наглоталась таблеток – всяких разных, которые были в аптечке дома (их было примерно штук 20–30). Причина была в том, что с утра поссорилась с родителями, а в школе разругалась с лучшей подругой… Помню только, что через несколько минут после таблеток потемнело в глазах, и упала в обморок. Благодаря тому, что мама пришла с работы на полчаса раньше, меня откачали. Это очень страшно! Теперь я состою на учёте в дурке… Не делайте этого, я вас умоляю.

Иван. Я гей… я потерял смысл жизни – я потерял любимого человека, он разбился на машине, а теперь я просто существую и издеваюсь над собой, сокращая свою жизнь… А покончить не могу, потому что друзья мешают. Что мне делать? Живу так уже полгода невыносимо больно, не могу смотреть ни на кого, перед глазами постоянно он… тот, самый любимый и близкий…

Антон. Я боюсь, что не пройду все эти испытания. Все надоело! Лучше исчезнуть и не мешать жить другим. Душа – не орган, но болит!

Денис. Привет всем. Мне почти 24 года, я расстался со своей девушкой Кристиной около месяца назад и не могу вернуть нашу любовь. Мне плохо, и я не хочу больше жить, просто незачем, нет никакого смысла. Не знаю, как это сделать, помогите, пожалуйста.

Гость. Каждый раз, снова и снова приходят эти дурацкие мысли….. Сын и мама, мысли о них, как-то удерживают….

Таня. Я не хочу жить из-за парня.

Виктор. Меня вообще никто не любит и не ждет, так что останавливает только выбор препарата и его покупка без рецепта.

Агнесса. Ищу единомышленников на самоубийство… Давайте сделаем 2 или 3… Я твердо решила покончить с собой. Мне 18 недавно исполнилось… И я поняла, что жить не хочу… смысла нет…

Опять этот «поиск единомышленников». Одной скучно?.. Эх, девушка, а ведь ты уже совершеннолетняя. И хочешь убить вместе с собой еще двух-трех человек. Понимаешь ли ты, что это самый настоящий психотеракт, покушение на убийство? Опомнись, пока не поздно.

Вика. Я поссорилась с родителями… Хочу уйти, и не мешать им больше…

Стас. Я хочу жить. Помогите мне. Прошу, пожалуйста, помогите.

Анна. Хочется просто умереть и всё!!!!!!! Я познакомилась с молодым человеком и влюбилась в него, мы с ним всего месяц, у нас всё хорошо…..но я узнала, что у меня скрытая инфекция, хламидиоз, я заразилась от своего бывшего…. и заразила своего нынешнего парня, но он не знает об этом, я не хочу его терять, если я ему скажу, думаю, что между нами всё кончится….. не знаю как дальше жить!!!!!!!!!!

Не кончится, не беспокойся. Ты ни в чем не виновата, дело житейское. Хламидиоз лечится. А как поговорить с парнем, нужно подумать и посоветоваться с психологом-женщиной или с душевной женщиной-гинекологом, есть и такие. Можно найти наилучший способ сказать обо всем. Если парень любит тебя – все поймет.

Сергей. Как жить, когда в лицо говорят, что ненавидят.

Как жить? Смеясь. Того, кто тебе в лицо говорит, что ненавидит, посылай в место, противоположное лицу. Находится чуть пониже поясницы.

Катя. А давай вместе. Я тоже никому не нужна. Меня все ненавидят. Я не думаю, что моя смерть кому-то принесет горе.

Девочка, СТОП! Не убивай ни себя, ни того, кого зовешь «вместе», это злодейство. Ты ошибаешься, милая, твоя смерть принесет горе, неутешное горе. Нам принесет. И еще многим вослед.

Надя. Я тоже очень хотела покончить с жизнью из-за отца, который изменяет маме, но мысль о маме всегда останавливала меня, потому что я знала, что мама не сможет без меня жить. Я так подумала, зачем жизнь ломать из-за одного человека. Ну обманул он тебя и что. Свет клином не сошелся. Теперь я знаю, что не надо жить одним днем, надо идти вперед.

Алексей. Здесь многие говорят, что покончат жизнь самоубийством. А потом на следующий день передумывают. Вы наверно спросите почему?

А потому что у всех подростков переходный возраст. Обычно он длится от 11 до 18 лет. Это просто переходный возраст, и это все эмоции, рано или поздно вы все повзрослеете, и все это пройдет, и вы осознаете, для чего нужна жизнь!!!

Лена. Помогите, мне нужно с кем-то поговорить, просто поговорить! Мой отец изменяет моей матери на протяжении всей жизни с ней, и я всегда это знала и знаю, и давно вышла за пределы подросткового периода, кроме этого еще дофига проблем. Помогите!!!

Дина. Хотела спрыгнуть с 9 этажа. Только решила сделать шаг, в этот момент меня кто-то сзади схватил за руку и потянул к себе. Я сильно испугалась. А когда отошла от испуга, увидела, что передо мной стоит растрепанный, испуганный парень. Сегодня уже идет второй год, как мы встречаемся, и очень сильно любим друг друга. Ребята подумайте хорошо перед тем, как заканчивать жизнь самоубийством.

Ну вот, наконец, настоящая позитивная мотивация – поворот на жизнь. Чудесный сюжет. Парни, скорей полезайте на крыши, там вас ждут самые прекрасные, самые любящие, самые верные девушки. Скорей хватайте их за руки, притягивайте к себе и ведите жить дальше вместе. Не опоздайте.

Свободное схождение миров,

со всем их необъятным содержимым,

под безопасный электронный кров,

ничьим не ограниченный режимом.

Велик, прекрасен, страшен и убог,

пророк и лжец, лекарство и отрава,

о Интернет, ты дьявол, ты и Бог,

ты человек – позор тебе и слава…

Разноголосые позывные из Суицидали. Уже из этой маленькой их подборки видно, сколько общего и сколько разного между подростками, как наивен и коварен, жесток и беспомощен их эгоизм, как одинок и не одинок каждый в своих страданиях. Тысячи и тысячи непонятых юных душ резонируют теми же струнами, плачут теми же слезами, говорят почти теми же словами…

Понять, понять! – Если прав Пушкин, что нет истины, где нет любви, то верно и обратное – нет любви, где нет истины. Все должно быть освещено лучами душевного разумения.

Вглядываясь в Суицидаль:
маленький давний случай

Это письмо хранится у меня с советских времен, что по некоторым деталям легко понять. Но то главное и типичное для миллионов и миллионов семей, что описывается в письме, и к нашему времени по сути не изменилось.

Суть вот: непонимание. Взрослыми – ребенка. Непонимание. Ребенком – себя и взрослых. Непонимание. Взрослыми – себя и друг друга. Непонимание. Подмена душевного отношения функциональным. Непонимание. Перегородки непонимания со всех сторон между всеми. Непонимание.

Письмо, как видите, написано мелким четким почерком на маленьком листке клетчатой тетрадной бумаги. Привожу полностью, без правки. Шестиклассник пишет маме, которая находится на лечении в больнице; мальчик и его папа остались вдвоем.

Мама!

Опишу тебе вчерашний день, как я его провел.

Встал рано (я теперь всегда так встаю) и пошел в школу в 10 мин. девятого. Вчера я в школе получил 5 по истории. Когда мы уходили из школы, я немного поссорился с Ерёминым, и, когда я стоял в очереди в раздевалку, он схватил мой портфель и спрятал куда-то его, а сам ушел. Я стал искать портфель, спрашивал везде, в раздевалке, в кладовке – нигде не было. Тогда я пошел домой без портфеля… Пообедав, и помыв тарелку, я поехал отвозить тебе электрокардиограмму. Приехал из больницы в 5 часов, позанимался музыкой и мне почему-то захотелось спать. Я лег и проспал до половины восьмого.

В 8 часов пришел папа, я ему рассказал о случае с портфелем. Он страшно рассердился, ругал меня, и послал в школу за портфелем. Я спросил его, можно ли мне будет погулять после того, как найду портфель? Он сказал: «Можно, но только до девяти часов».

Я пошел, но в школе очень долго ждал Клавдию Николаевну (классную руководительницу – ВЛ) – у нее было совещание. Я все-таки дождался ее и долго потом еще ждал. Затем мы нашли портфель (он был в бытовом уголке) и я опять ждал Клавдию Николаевну, потому что она хотела идти вместе со мной домой.

Возвратился домой я в двадцать минут одиннадцатого. Гляжу – у папы очень сердитое лицо. Он еще ничего не сказал, как я ему все объяснил, почему я так долго задержался. Но папа оставался сердитым. Он показал мне книжку, на которой была на лицевой стороне обложки вот такая чернильная полоска (изображение полоски), а сзади – два чернильных пятнышка. Он стал ругать меня за то, что я «испортил» книгу. Я действительно читал эту книгу (А. Архангельский «Избранное»), но я не помню, чтобы я пачкал ее, может быть, это не я. Но дело не в этом.

Папа показал мне далее стул, на спинке которого была большая, свежая царапина. Это ошеломило меня. Я никогда ничего не клал на стулья, ни ног, ни всяких вещей (с тех пор, когда ты меня научила), однако, папа утверждал, что это сделал я. Я клялся, давал честное пионерское, но ничего не помогало, напротив, папа еще больше сердился. Кстати, еще я помыл только посуду, а кастрюлю не помыл. Это тоже один из предметов обвинения. В заключение папа сказал, что коньки он у меня забирает, и ушел в магазин.

А мне стало так горько…

Взгляд упал на пионерскую правду, на которой нарисованы мальчики с коньками подмышками, а у меня теперь нет коньков. Коньки мне подарили на день рождения, и, заметь, все подарки ко дню рождения у меня отобрали! И часы, и самописку, теперь коньки! И посмотри, за что у меня отобрали коньки! За случай с портфелем, за книжку, которую «портил» не я, за испорченные не мною стулья и, наконец, за невымытую кастрюлю…

Если ты меня хоть немного любишь и жалеешь, попроси папу, чтобы он вернул коньки, или я не смогу больше жить!

Твой Володя

Мальчик тот был довольно способным, учился легко, любил читать, писал грамотно, почти без ошибок (в письме едва ли не единственная: «Пионерская правда» – с маленькой буквы и без кавычек). Спорт любил, был энергичен, жаждал всяческого движения. Избалован не был, привык помогать по дому.

И вот здоровый ребенок пишет письмо, концовка которого кричит, что из-за невыносимой душевной боли ребенок этот находится на грани самоубийства – в пресуицидном кризисе.

Позвольте, а что за повод? Подумаешь, отец отругал незаслуженно, кого ж не ругают. Не избил ведь, не обматерил. Подумаешь, отобрали коньки, часы, самописку какую-то. Что за истерика? На жалость решил взять мамочку, чтобы воздействовала на папу. А ведь мама в больнице лежала, сердце обследовали, мог бы и пожалеть, поберечь от своих жалоб. Эгоист саможалейный, жестокий манипулятор.

Кто так подумает, будет прав. Да, со своей взрослой каменной колокольни будет несокрушимо прав. Детские переживания – пустяки, бурьки в стакане воды, а слез, а соплей, а крика! Что чувствуют взрослые, как им жить тяжко – нуль понимания, нуль желания понимать. И уж чего только не выкинут, чтобы добиться своего и потрепать нервы. И с крыш прыгают, знаете ли, и вешаются, чтобы произвести впечатление и поманипулировать.

А я помню… При той скудной жизни, которой жили тогда дети рядовых советских людей, и часы, и самопишущая ручка были для мальчика драгоценностями. И коньки были счастьем. Кусочком свободы. Кусочком любви.

Трудновато это уже представить себе, но так было. И сейчас так: в самом незначительном, на взгляд взрослых, предмете может сосредотачиваться для ребенка вся радость жизни.

И когда подаренная радость вдруг подарившими же отнимается, когда исчезают маленькие, пустяшные, но для ребенка огромные и сверхценные источники душевной подпитки – возникает не-могу-больше-жить.

Я помню, помню… Коротенькая, еще почти не бывшая жизнь подошла к воронке, утягивающей в черную дыру. И потом это повторялось…

Настоятельно уверяю, что папа мальчика не был жестоким, не был тупым душевно – напротив, был добрым, отзывчивым, любящим, умел быть и веселым, и нежным. Был всего лишь родительски необразованным. Был, армейски выражаясь, психологически рядовым необученным. Честным тружеником, с обыкновенными житейскими зависимостями и тяготами, обыкновенной усталостью и раздражением. Сына воспитывал в убеждении, разделявшемся целым обществом, что главное – дисциплина, что прежде всего нужна требовательность, что нарушения должны подлежать наказанию. Любил мальчика своего. И думал, что понимает.

Мальчик из тех лет (не только из этого эпизода) вынес душевные шрамы, которые иногда воспалялись. Невыносимая, толкающая в воронку душевная боль с чувством безысходного одиночества, пробив однажды дыру внутри, возникала потом опять, уже по другим поводам, и во взрослости пару раз едва не…

Случай обычный и, Божьей милостью, благополучный. Остается добавить, что мальчиком этим был я. Стыдился потом, что написал маме это письмишко. И папа успел понять, в чем был неправ.

Неуслышанные мольбы
горячие заметки об эпидемии детских самоубийств 2012 года

Каждый день это случается. Ежесуточно на территории России в среднем три – четыре ребенка убивают себя, десять как минимум пытаются это сделать. Россия на первом месте по уровню детско-подростковых суицидов в Европе и на третьем в мире (после Казахстана и Белоруссии – других двух постсоветских республик). При этом процент подростков, находящихся в состоянии депрессии, у нас оценивается в 20 %, а среднемировой – 5 %.

В 2012 году среднегодовая «норма» подростковой самоубийств у нас оказалась превышена только за две первых недели февраля.

Вот небольшая часть этого скорбного списка на 14 февраля.

Лиза Пецыля и Настя Королева, 14 лет, Московская область, Лобня. 7 февраля, взявшись за руки шагнули с крыши 14-этажного дома.

Девочки не хотели слышать укоры за прогулы в школе. В предсмертных записках написали, что им легче умереть.

Саша Филипьев, 15 лет, Москва. 8 февраля выпрыгнул из окна своей квартиры на 17 этаже после ссоры с отцом. Мальчика обвиняли в кражах у одноклассников.

Айсхан Слепцов, 13 лет, Якутск. 9 февраля повесился. По словам источника, мальчик переживал разлуку с отцом после развода родителей. Известно, что незадолго до гибели мальчик потерял I-Pad – подарок отца.

Семиклассник (имя осталось неизвестным), Амурская область. 10 февраля повесился. Предположительная причина: запрет посещать социальные сети из-за низкой успеваемости.

11-летний мальчик (имя неизвестно), Красноярск. 10 февраля повесился. Причины неизвестны.

Диана Сивакова, 15 лет, Москва, 11 февраля выбросилась с 23-го этажа дома неподалеку от своей школы. Диана знала о самоубийстве девочек в Лобне. По словам родных и друзей, считала такое поведение глупостью. У самой Дианы дома были нелады с родственниками.

Школьник, 16 лет, Ростов-на-Дону. 13 февраля выпрыгнул из окна 15 этажа, после ссоры с матерью.

Одиннадцатиклассник, Томская область, 14 февраля повесился. Причины неизвестны.

С просьбой об интервью на эту тему ко мне обратился корреспондент газеты «Новые Известия» Александр Колесниченко.

АК – В какой мере недавние самоубийства подростков связаны между собой?

ВЛ – Они несомненно взаимосвязаны, но конкретику этой взаимосвязи в каждом из случаев установить сложно, многое предстоит выяснять, и многое, как и почти всегда при таких несчастьях, останется навсегда тайной: ушедших уже ни о чем не спросишь.

Настя и Лиза совершили парное самоубийство, Настя была в этой паре лидером – взаимосвязь непосредственная. Еще одна девочка, Диана, знала о случившемся с Настей и Лизой, говорила об этом со своими родителями, называла их поступок глупостью, уверяла, что сама так никогда не поступит, а через несколько дней совершила то же самое. Это напомнило мне Маяковского, который в своем стихотворении осудил Есенина за самоубийство, а вскоре сам покончил с собой. Для психиатра такая непоследовательность не удивительна: отношение человека к смерти, как и к любви, двойственно, амбивалентно – где свет, там и тень, «есть упоение в бою и мрачной бездны на краю». Естественный страх смерти может при отмашке маятника настроения поменять знак на противоположный и стать влечением к смерти. У Дианы и до случая с Настей и Лизой амбивалентность уже проявлялась: были нелады с родными и помышления умереть.

Знали ли остальные ушедшие из жизни ребята о недавних самоубийствах других, неизвестно. Саша Филипьев, покончивший с собой тем же способом, что Настя и Лиза, и тоже москвич, похоже, знал. А поводом стала ссора с отцом и обвинение в краже.

Суициды заразительны, это давно известно. И есть, помимо очевидных, как медики выражаются, контагиозных путей передачи этой заразы, еще и некие иные, таинственные. Я это называю законом рифмы: если происходит нечто чрезвычайное, то жди вскоре еще чего-то подобного, а то и целой волны. Такая рифмовка происходит независимо от того, находятся ли люди на связи или нет, знают ли друг о друге. Так и открытия и изобретения часто делаются разными людьми словно в рифму – одновременно, безотносительно друг к другу.

Объяснить эту рифмовку мы не можем пока, но учитывать можем. Каждый детский и не только детский суицид есть сигнал повышения вероятности других, и все мы должны моментально отзываться на это мобилизацией душевных сил – обращать их к детям по максимуму, и не только к своим. Душевно мобилизованными и обращенными к детям нужно быть, говоря короче, всегда.

– Как сообщение об одном покончившем с собой может спровоцировать волну других самоубийств?

– Смотря какое сообщение, как преподнесенное. Все люди внушаемы. Все склонны к неосознанному непроизвольному подражанию, дети и подростки особенно. Копирование, клонирование, тиражирование форм поведения, распространение волн подражания происходит на разных уровнях: от простых рефлексов, вроде кашля и зевания, до сложных социально-культурных процессов, революций и войн. И всюду, на всех уровнях, помимо внушаемости, решающее значение имеет потенциал готовности – расположенность. Если вы закашляете в большом скоплении людей, вам практически наверняка кто-то ответит кашлем, ответившему – другой… Волна охватит не всех, а лишь тех, кто а) расположен к кашлю своим наличным состоянием (простужен или недавно болел, дыхательные пути раздражены) и б) наиболее внушаем.

Преподнесенное как сенсация, на бульварном уровне, сообщение о самоубийстве может для кого-то стать детонатором скрытого суицидального заряда, а для кого-то, особо внушаемого, спусковым крючком. Кто расположен, но еще не дозрел, кричащими внушающими примерами подталкивается дозреть.

– Как же нужно освещать эту тему?

– Вот так, как мы это с вами стараемся делать сейчас: без воплей и без соплей. Спокойно, трезво, аналитично. Ни малейшей сенсационности, никакой аффектации. С пониманием и душевным проникновением.

– Допустимо ли замалчивание случившегося либо сведение к краткому информированию?

– Никто не подсчитал, что опаснее: молчание о проблеме (равно как и о преступлениях, о терактах, о маньяках, педофилах и пр.) – или разговоры во всеуслышание. Замалчивание преступно: о чем молчат, то продолжается и развивается.

Разговор нужен, открытый разговор – но, повторяю, смотря какой. Краткие оповещения в лучших случаях ничего не дают, а в худших могут кому-то, кто на грани уже, дьявольски подмигнуть: «ну вот и ты давай, твоя очередь».

Говорить, просветительски говорить – и не только по свежим поводам. Вести постоянные рубрики с открытым квалифицированным обсуждением этой темы и смежных. Книги издавать общедоступные, рассказывающие, как уберечь близких от непоправимого, утверждающие победу осмысленной жизни над бессмысленной смертью.

– Нормальны ли психически дети, совершающие суицид? Душевная болезнь и самоубийство – какая связь?

– Лишь примерно в одном случае из четырех-пяти, вглядываясь в предысторию трагического события, можно разглядеть какую-то клинику. В остальных – либо обычная норма при очевидном средовом неблагополучии, конфликтах и психотравмах, либо пограничное состояние: неуравновешенность, возбудимость, депрессивность, особая душевная ранимость, но не болезнь.

– Подростки заранее планируют самоубийства или совершают их импульсивно?

– Чаще импульсивно, в состоянии психалгии – острой душевной боли. Аффект, суживающий сознание, – затмение души, когда «небо с овчинку». Но и в этих случаях, как правило, почва предуготовляется предшествующими конфликтами, оценочным давлением, душевной тупостью старших, жестокостью сверстников.

Некоторые подростки и молодые люди вынашивают мысли о самоубийстве подолгу, месяцами, а то и годами. Это не только отчаявшиеся наркоманы, не только те, у кого несчастная любовь, у кого не ладится общение, кто боится жить, считает себя неполноценным, уродливым, ни на что не годным или несправедливо обиженным. Это даже не обязательно ребята, находящиеся в депрессивном состоянии. Есть и со всех сторон здоровые и благополучные, красивые и одаренные, для кого смерть привлекательнее, чем жизнь, в которой они не находят интереса и смысла, не находят достойных целей, не находят – Зачем. Проблема «Зачем» возникает у некоторых детей уже лет с пяти, это дети самые способные, самые думающие.

«Плановым» самоубийствам юных людей оказывают черную услугу некоторые виртуальные сообщества, некрофильские и суицидофильские. Деятельность сайтов и форумов, где романтизируется и превозносится смерть, живописуются и смакуются способы самоубийства, следует приравнять к насильственным преступлениям с покушением на убийство, и преследовать неукоснительно.

– Как родителям распознать, что их ребенок находится на грани самоубийства?

– Если детский пресуицид приходится «распознавать», значит, родитель далек от своего дитяти как от соседней галактики. К сожалению, часто так и бывает^[13].

Если дело доходит до пресуицида, резонно спросить: родители, а вы где? Вы вообще есть? Вы родители – или не пойми кто?..

Общаться нужно с ребенком, общаться. Спокойно. Доверительно. Искренне. Безбоязненно. Без упреков. Без поучений. Без навязывания своих суждений и оценок (но и не скрывая их, а спокойно обозначая). Разговаривать, играть и смеяться. Вникать в мир ребенка и впускать в свой. Быть вместе, быть заодно, быть на связи. Дружить и не подменять дружбу работой няньки, функцией снабженца, ролями начальника и надсмотрщика. Контроль нужен, помощь нужна, но дружба всего нужнее и может вместить в себя все и все заменить. Любящей, чуткой душе и внимательным глазам все открывается, даже если ребенок замкнут и малоконтактен. Любой ребенок, как и любой взрослый, прежде того, как преступит роковую черту, посылает в мир крики, мольбы о помощи – словами или без слов, неуслышанные мольбы…

– А что могут сделать для предупреждения детских самоубийств школьные учителя?

– Очень многое. Свести это многое можно к трем заповедям.

Заповедь первая: не унизь. Она же и заповедь вторая: отделяй оценку от человека. Учебную оценку отделяй от оценки личности ребенка, и помогай это делать ему самому, чтобы самооценка не зависела от отметок.

Заповедь третья: вникай. Вот что каждый учитель должен знать о каждом ученике, знать и учитывать в каждом своем слове и каждом взгляде: а) состояние здоровья; б) особенности характера, в) отношения со сверстниками, одноклассниками, статус в их среде; г) психологическая атмосфера в семье.

Сердечность, душевность учителя в отношении к детям должна быть приравнена к педагогическому профессионализму. Знаю не один случай, когда учитель (учительница) оказывался единственным спасителем ребенка от угрожающего суицида. Очень просто, элементарно. Просто поговорив. По-человечески. По-доброму. Дружески.

– Как ребенку самому понять, что ему нужно обратиться за помощью?

– А вот это самое сложное. Нужны уроки самопознания и познания других, уроки конкретной живой психологии, практического человекознания. Нужны доступные и интересные для детей книги по человекознанию, увлекательные учебники общения, учебники жизни в семье, в школе, в обществе. Нужны фильмы об этом, видеокурсы, интернет-практикумы. Я убедился в этом, переписываясь с юными читателями моих книг.

– Что они вам пишут?

– Каждый о своем. Сейчас занимаюсь спасением 14-летней девочки из Украины, находящейся в остром пресуицидальном состоянии. Ее бросила мать, насилует отчим. Девочка твердо решила покончить с собой. Написала письмо с криком о помощи уже не для себя, а для своей младшей сестренки. Что я ответил ей, вам повторять не буду. Все на волоске…

Другой пример. На днях получил письмо от мальчишки с Дальнего Востока. Ему 13 лет, но он уже мой читатель. Предподросток с обычными для возраста интересами и страстями, способный, очень впечатлительный и глубокий, с порядочной меланхолинкой. Уже проснулась сексуальность, два раза несчастно влюблялся, один раз сильно тосковал, был на грани срыва, чуялся пресуицид, в этот момент и написал мне впервые… А сейчас сообщил нерадостную весть, что начал курить.

– Что вы ему ответили?

– Послал письмо-внушение, эпистолярный гипносеанс на немедленное бросание. Надеюсь, подействует, хотя уверен быть не могу. (Позже мальчик сообщил, к моей радости, что курить перестал, расхотелось. – ВЛ) Впереди у мальчишки еще много всяческих сложностей и испытаний, жизнь уже и сейчас далеко не сахар.

– Куда обращаться ребенку, который находится на грани самоубийства?

– Долго было некуда, теперь есть, только пока еще мало кто об этом оповещен. С 2010 года в России существует Фонд поддержки детей, находящих ся в трудной жизненной ситуации. Там работает детский телефон доверия, его единый общероссийский номер 8-800-2000-122. По этому телефону на 2012 год были доступны более двухсот помогающих организаций по всей России. Позвонить может любой ребенок и подросток из любой точки страны, равно как и любой родитель, и получить скорую психологическую помощь или какие-то ориентиры, включая и административно-юридические.

Но одного фонда и одного телефона, конечно, миллионы раз недостаточно. Это пока только первая спасательная лодочка в океане тонущих.

VII
Неба хватит на всех

Это я в своем правильном настроении. Первая фотография. Вокруг мои рисунки, рисованные в возрасте от 4 до 6 лет. (Кроме мухи и цыпленка, их рисовал попозже). Я был вундеркиндом, но об этом не знал.

Шкаф для скелета

…Уже рассвет, а ты спишь и слушаешь… Вот каркнула первая ворона, тишина повернулась на другой бок – слушай, спи и слушай, я расскажу… Я перевел… MEMENTO – слушай и спи… Воронка времени закручивается все круче: обстрел по нашему квадрату, сезон расставаний… Вещи, твои вещи, эти задумчиво-хитрые существа, терпеливо дожидаются своего сиротства. Следы, которые ты оставляешь так неуклюже, – дети, долги, грехи, строчки… Дальше, скажут они, уже не твое дело – спи, слушай… Итак – memento – memento – значит помни. А помни – значит, не лги себе. Все страхи только от незнания, слышишь?.. Когда ты не думаешь о смерти, ты не знаешь ее. Когда думаешь с ужасом, тоже не знаешь. Когда с желанием – тоже… Все чувства и все желания относятся к жизни, а смерти ты не чувствуешь, смерть недоступна чувствам, но ее можно знать, слушай и спи, смерть НАДО ЗНАТЬ, и ты не будешь ни торопить ее, ни бояться, ты хорошо меня слышишь, ты спишь и слышишь… Все страхи, весь мрак и ужас только от незнания и беспамятства. Помните, кричу я самым злым и уверенным, ПРОСНИТЕСЬ, ОПОМНИТЕСЬ. Глупые, вы страдаете от застенчивости? Мучаетесь тревогой, ревностью, завистью, вас обманывают, обижают? Исходите злобой, готовы на все? Приглашаю, можете прихватить и обидчиков, и обиженных – ВСПОМНИТЬ… И вы, и те, кого вы стесняетесь, ненавидите, любите…

Спи и слушай…

Здоровой душой ребенка смерть первично не воспринимается как небытие. «Дедушка умер» – не перестал быть, а просто учудил что-то, ушел, спрятался – ну найдется как-нибудь, образумится. В деревнях об умерших иногда говорят: «потерялся», хорошо говорят.

«Разлука – младшая сестра смерти», – сказал поэт. Абсолютно точно. «Прощай» – предусмотрительнее «до свиданья».

За каждым углом стережет пуповинная боль расставаний. Дети это чувствуют сильнее: оторваться от игры – это же смерть игры, идти спать – это в который раз идти умирать и никак нельзя отпускать тех, кто тебе нравится, потому что в мире живет страшный великан по имени Случай. Дети быстро забывают умерших, у них огромная защитная сила воли; но забвение только кажущееся, только мнимость сознания, а глубина души помнит, знает и понимает все. Письма-вопросы, подобные трем нижеследующим, я получаю примерно с тою же регулярностью, что и вопросы о том, как быть, когда бросил мужчина, или когда не складывается карьера. Если вопрос о ребенке, отвечать надо быстрее.

ВЛ, пишу с надеждой получить совет по поводу моей четырехлетней внучки. Она постоянно говорит о смерти. «Я не хочу жить. Я хочу к Боженьке на небо и чтобы меня закопали в землю… Я не хочу взрослеть. Не справляйте мне дни рождения… Я не хочу взрослеть, потому, что когда я стану большой, вы умрете, и я останусь одна…»

Я пытаюсь ей объяснить, что мы всегда будем с ней, что ей нечего бояться… Но эти разговоры не прекращаются. Она никогда не видела похорон, ну если только по телевизору. Семья у нас благополучная, нет причин для страха… Хотя, возможно, чего-то она все же боится… Как нам вести себя, как отвлечь ее от этих мыслей?..

Людмила

Людмила, подобные настроения бывают почти у каждого ребенка. Обычно они мимолетны, быстро проходят и забываются; но если устойчивы и непреходящи, особенно у такой малышки, это уже требует особого внимания со стороны взрослых.

Возможных причин две, и они друг друга не исключают. Либо в семье все-таки не такое уж благополучие, и есть какой-то неявный конфликт или напряженность между родителями, или между вами и родителями (кстати, почему пишете именно вы, бабушка, а не мама с папой, и что они думают по поводу происходящего?) А вторая возможная причина – особость ребенка. Может быть, ярко выраженный меланхолический темперамент, чрезвычайная чуткость и ранимость души при раннем умственном развитии…

Похоже, у девочки вашей есть и страхи, и признаки депрессии («не хочу жить… хочу, чтобы меня закопали в землю…»), но судить об этом наверняка не могу – письмо не дает достаточной информации. Чтобы советовать обоснованно и конкретно, нужно получить подробное представление об атмосфере в семье, о взаимоотношениях между всеми в ней, о характере каждого и о стиле взаимоотношений с ребенком, о характере и особенностях развития самого ребенка, начиная с зачатия… Где же родители, почему они не проявляются?..

Ответа на свой ответ я не получил; это укрепило меня в предположении о какой-то напряженности в семье, где бабушка явно на первой воспитательской роли, что само по себе не плохо, но… Где родители?

О случае довольно похожем сообщает мама пятилетнего мальчика.

ВЛ, мой Никитка примерно полгода назад стал мучиться вопросом смерти. Особых причин не было, кроме того, что он с раннего возраста очень интересовался миром животных и рано узнал, что все друг друга едят, что звери могут умирать от голода, от болезней…

Когда мы рассказывали ему про своих бабушек и дедушек, на его вопросы «а где они сейчас?» приходилось отвечать, что они уже умерли.

Потом началось следующее:

• Почти каждый вечер Никитка плачет по 10–15 минут и повторяет, что не хочет умирать.

• Говорит, что не хочет расти, так как все, кто растут, потом умирают.

• Хочет оставаться маленьким и жить вечно.

• Не хочет есть мясо, чтобы не расти.

• Плачет, что умрем мы с папой.

• Говорит, что когда вырастет, придумает лекарство (эликсир бессмертия). Потом плачет, что если даже «умные ученые» за столько лет не придумали этого лекарства, то у него, Никиты, наверное, не получится тоже.

• Придумал: чтобы жить вечно, надо говорить «Я жду до лета». Считает, что эта спасительная фраза поможет ему жить вечно, так как «лето каждый раз новое, и если я буду ждать каждый раз новое лето, то я никогда не умру».

• Говорит, что лучше бы его совсем не рожали, так как тогда ему не надо было бы бояться умирать.

Мне его ОЧЕНЬ жалко… Сама я стала бояться смерти лет в 11 и до 24 (пока не родила) боялась ее панически: ночами просыпалась, плакала уже даже в солидном возрасте 23-х лет… Сейчас вопрос приглушился, но скрытый страх остался. Как помочь моему маленькому, если я сама боюсь… Что нам делать? Как нам реагировать?..

Алена

Обратим внимание: панически боялась смерти, пока не родила. После рождения этот естественный страх обрел свои естественные границы, перестал за них вылезать. Рождение ребенка – вступление в вечность, передача эстафеты бессмертия. И не обязательно рождение своего ребенка, а любое приобщение к детству, любое участие в становлении новой жизни. Биологически бездетные усыновители тоже перестают бояться смерти панически, боятся – парадоксально можно сказать, – спокойно. Даже усыновители щенят или котят. Маленькое развивающееся существо – комочек Всебытия, лучи его греют душу.

* * *

Алена, ваш Никитка проходит обычную стадию знакомства с реальностью, которая включает в себя и реальность смерти.

Смертность как свойство жизни, как принадлежность жизни, и своей тоже… да, когда-то и мы с вами столкнулись с этим впервые… На эту тему я кое-что писал в «Нестандартном ребенке» и других книгах, в статьях и рассылках, но сколько ни напишешь, все будет мало. Немудрено: все силы разума и души человеческой с тех незапамятных пор, как человечество начало себя сознавать, бьются, как волны о берег, об эту мучительную данность – непостижимую тайну предела бытия, всепреходящести, тайну вечной невечности.

Сколько ни напридумано вер в жизнь бесконечную, версий возможного бессмертия – и переселение душ (реинкарнация), и царствие загробное с его разными небесными, подземными и еще какими-то помещениями, и переход бытийственной информации в антимир и обратно, и возврат времен в циклах пульсирующей вселенной, и перспективы клонирования, и заморозка, и прочая-прочая, – все в лучшем случае боль смягчает, но утолить не может; все если и достаточно обнадеживает, то недостаточно убеждает, все прогоняет или отодвигает ужас небытия, а он лезет обратно, лезет отчаянно.

Со всеобщей смертной обреченностью, с приговоренностью – давайте для простоты и доступности назовем ее, что ли, Скелетом – каждый родившийся встречается в одиночку, голеньким и беспомощным, бесконечно глупым. Травма первой встречи просыпающегося сознания со Скелетом для нормально развивающегося ребенка практически неизбежна. Разные дети переживают ее по-разному, одни раньше, другие позже, одни острее, другие мягче.

И все или почти все – раньше или позже, легче или труднее – находят какой-то способ внутренней защиты. Некий шкаф, куда этот самый Скелет более или менее благополучно запихивается. До поры – до времени.

Все человеческие состояния (и не только детские), когда Скелет оказывается вне шкафа (или человек сам в свой же скелетный шкаф залазит, так тоже часто бывает), я называю С-кризисами – кризисами сознания смертности. Таких кризисов, в разных масштабах, каждый в жизни переживает, по моим прикидкам, самое меньшее, три, а чаще пять-семь. Обычно именно из-за своей мучительности С-кризисы быстро и благополучно минуют; более того – помогают подвижкам в развитии, продвижению к душевной зрелости. Но некоторые застревают в них надолго и нуждаются в помощи.

У вашего Никиты первый С-кризис протекает в довольно острой форме, граничащей с депрессией, – это, замечу, признак незаурядности мальчика, его мощной эмоциональности и потенциальной силы ума.

Сразу произнесу ключевое слово, содержащее в себе всю возможную от вас помощь ребенку. Оно вот: вера. По минимуму – верьте хотя бы лишь в то, что он справится, справится сам. Верьте, что боль С-кризиса скоро смягчится, а затем и пройдет, минует – найдется какой-то шкаф для Скелета, как и у нас с вами, как у наших родителей, как у дедушек, бабушек… Жизнь должна продолжаться и наполняться жизнью. Если бы предки наши и мы вслед за ними не помещали свои Скелеты в шкафы – каждый в свой – нас с вами не было бы вообще!

Чем убежденнее сами вы поверите в преходящесть С-кризиса, тем быстрее он и пройдет у ребенка, тем быстрей отыщется или построится шкаф…

Теперь чуточку насчет самого шкафа. Кем бы вы ни были по убеждениям – атеистом или человеком религиозным, материалистом или наоборот, или ни тем, ни сем, а человеком промежуточным, растерянным и мятущимся, как сегодня многие, – вы легко со мной согласитесь: голую, тупую, бессмысленную смертную обреченность в сознании ребенка необходимо заменить чем-то, иначе… Ну ясно, картинку непристроенного Скелета уже имеем. И видим, что сам ребенок уже пытается для него свой самодельный шкафчик из подручного материала соорудить. Ищет веру, а для начала – хотя бы надежду на возможную веру.

Помогите ребенку понять смерть не как полное исчезновение и небытие, а как продолжение жизни другими средствами. Как бытие другим способом, другим образом – как переход – в другую жизнь, в иной мир – и не разлучающий, а соединяющий! – мир, где все ушедшие, любящие друг друга, снова встречаются, пусть и в каком-то совсем новом облике… Лично я в это не просто верю – я это знаю. Но никому не хочу доказывать – бесполезно, пока самому человеку эта запредельность не откроется.

Ребенку бессмертие души может открыться легче, чем взрослому, открыться доступными для него образами. Не надо за него выдумывать – ребенок все допридумает сам, себе соразмерно – даст свои объяснения, создаст свои мифы или задаст нужные ему вопросы. Сам выйдет и на живое, естественное для него представление о высшей ведущей силе бытия, именуемой Богом.

Моей дочке Маше с четырех-пяти ее лет мы говорили примерно так:

– Маша, мы тебе не можем точно сказать, как мы будем жить там, после ухода из этой жизни. Никто не может этого точно сказать, потому что жизнь как река – течет только вперед, течет все дальше и дальше. Там – дальше – река нашей жизни наверняка впадает в какую-то другую реку или целый океан, куда же ей деться, конечно, куда-то впадает… Но пока не приплыли, еще не знаем, что это за другая река или океан… Много-много людей с давних пор верит, что ТАМ, дальше, есть другой мир, что жизнь никогда не заканчивается. И есть свидетельства этого – в снах, когда тебе снится ушедший человек и с тобой даже разговаривает; а иногда в ощущении живого присутствия наяву… А как ты сама чувствуешь, где сейчас наша ушедшая бабушка Клава?

– Я думаю, она – вон та звездочка на небе. А другая – это бабушка Тома… Папа, а я теперь легко тоже пойду к Богу, потому что там у него я встречусь с любимой бабушкой…

Спросим себя: к чему мы приходим сами в отношении к этой данности? И к чему стремимся? Чего если не от мира и Бога, то от себя хотим?.. Мой себе ответ вот каков. По верхнему пределу, по максимуму: хочу постичь тайну смертности и обосновать свою веру в бессмертие реальными фактами и здравыми доводами – превратить веру в знание и передать это знание другим людям. На самую малость, это уже получается… А по минимуму – хочу надежно держать Скелет в своем личном шкафу, чтобы не мешал жить, покуда живется. О смерти либо не думать, либо думать спокойно и плодотворно, хорошо думать. Отчасти получается тоже.

Это пока все, пересылаю вам для сравнения недавнюю переписку с другой мамой на ту же тему.

ВЛ, какова ваша точка зрения на тему преподнесения ребенку понятия «смерть»? – Маленькому ребенку, для которого трупик любимого попугайчика – шокирующее открытие…

Я училась на редактора детской литературы. Умные мысли, умные курсовые на тему психологии и эстетики детских произведений… Пустота это все. Нас не готовили к главному. Как реагировать и что говорить, когда, читая малышу про замершую до смерти девочку (решилась прочитать Андерсена «Девочка со спичками») сталкиваешься с чувством страха и удручения… Слезы, отчаяние… А ведь тема смерти сквозит практически во всякой сказке, каждом стишке… И начинаешь выкручиваться. Три главных способа.

1. Идея загробной жизни. Рассказываешь крошке о том, что смерть – лишь переход в иной мир.

2. Избегаешь любых разговоров о смерти. Понятен риск еще большей травмированности впоследствии.

3. Рассказываешь все как есть, без прикрас – что все умирают, что после смерти тело закапывается – и конец. Жуткая действительность, в которую самой не хочется верить…

Елена

Елена, спасибо за очередное напоминание о сверхважном вопросе. Думаю над ним целую жизнь. Вопрос-то не детский, а взрослый, взрослее некуда, и отвечать на него приходится, прежде всего, себе – ребенку-в-себе – а уж потом и своему чаду.

Дети, с одной стороны, беззащитней, а с другой – лучше нас защищены от непосильного. И нам, взрослым, играя роль себя-взрослых по отношению к ребенку, не стоит слишком уж заигрываться и всегда автоматом брать на себя естественно навязываемую ребенком роль эксперта-отвечальщика, эдакого наместника бога. Начинать с подробных вопросов себе: «А я – я-то об этом что знаю и что думаю?.. Что хочу думать, во что верить?.. Имею ли какую-то определенную точку зрения на вопрос о смерти или это для меня тоже вопрос открытый, вопрос больной, вопрос страшный?.. Не убегаю ли я от него?.. Убегаю, конечно же. Но теперь уж не убежишь – на тебя смотрят беспомощные детские глаза…»

Сначала искренность перед собой, потом – искренность перед ребенком. Искренность – ясно – на уровне понятном и по возможности безопасном.

Если мы верим, если хотя бы предполагаем или хотим верить, что какая-то форма продолжения жизни после телесной смерти есть, то, конечно, очень хорошо будет попытаться в доступных словах и образах передать эту веру – или возможность веры – ребенку. Преподнесение может быть и игровым, полушуточным, как, например, в фильме «Мой папочка – привидение».

Ну, а если мы сверхупорно, непререкаемо, узко-атеистически и плоско-материалистически (а может быть, садомазохически?..) убеждены, что смерть – это полный и безвозвратный, абсолютный конец всему…

Тогда с нами ничего не поделаешь. Будем и дальше с тупой безнадежностью, принимаемой за честность ума, упираться в этот свой абсолютный капец. Но вот ребенка придавливать могильной плитой своей ограниченности не надо. Это жестоко и глупо. Это может быть и смертельно опасно.

Каждый день, каждый миг и всю жизнь мы ответственны за тот риск, которому подвергаем детскую душу своим насилием над ней, пусть и с самыми благими намерениями. Насилием?!.. Да. Всякое приобщение ко всякому убеждению, если душа открыта и беспомощна, если еще не развито критическое сознание, – есть насилие. И нас с вами так насиловали в немереном количестве, и всю жизнь этим маемся.

Что до меня, то я ныне даже со своим полугодовалым младшим сынишкой предпочитаю собеседование и совместный поиск истины, нежели внедрение каких-то идей. Беседуем доступными нам обоим общепонятными средствами – возгласами, жестами и улыбками.

Как и все человечество в период своего духовного младенчества (подзатянувшийся), ребенок – существо, по натуре первично верующее, боготворец. Для маленького все живо, все одушевлено, все о-божено, даже камни имеют души. Хорошо помню, как мой четырехлетний сынок Максимушка, ныне папа двух дочек, полковник Максим Леви, сказал мне вдруг ни с того ни с сего, увидав камушек на дороге: «Папа, когда я жил раньше, я был вот этим маленьким камушком»…

И сугубый материалист может найти лазеечку в относительное бессмертие через реальность бессмертия родового или информационного, на уровне клеток и генов. Даже молекулы воды имеют память – доказано!

А всего интереснее спросить у малыша: «Как ты думаешь? Как сам (сама) думаешь?» Ответить может либо на подтекст «Как тебе хочется, чтобы было?», либо никак. И то, и другое будет для него (для нее) правильно. А может быть, и вообще правильно.

Мы и представить себе не можем, сколько чудесных истин дети могут поведать нам, так называемым взрослым! Только слушать их уметь надо…

Детские картинки – это правды,

это много-много-много ах,

кашалоты, звезды, леопарды

и Господь с соломинкой в устах.

Ну а взрослые решают,

ну а взрослые внушают,

чья картинка хороша.

Ну а взрослые мешают,

на ушах у них лапша,

и не могут ни шиша.

И пока ученый муж сплетает

паутину из словесных бяк,

истина как бабочка летает,

гаснет на ладони как светляк.

А душа левша,

а душа живет шурша

кончиком карандаша…

«Мама, роди мне бабушку»

Пара самостоятельных находок недипломированных домашних психологов.

ВЛ, хочу сводить вас на экскурсию в скелетную-шкафную моей 4-летней дочки Любочки. Посмотрев мультфильм про Русалочку, она рассмеялась и сказала: «Как здорово: русалочка РАЗ – и в пену превратилась!» Было это года полтора назад.

А недавно у нас умерла бабушка. Любочка попросила меня родить ей бабушку Любу. Я ей ответила, что не могу повлиять на то, чтобы у меня родилась именно она. Зато может родиться кто-нибудь другой, с кем мы еще не знакомы, а бабушку всегда будем помнить и любить.

Кажется, Любе это понравилось, я ее заинтриговала…

Оксана

А вот письмо от юной еще-не-мамы с хорошим советом для уже-мам.

ВЛ, не знаю, поможет ли мой совет… Моя шестилетняя двоюродная сестричка Сашенька начала меня расспрашивать о смерти. Со старшими об этом говорить она боялась и больше доверяла мне, я для нее ближе и авторитетней: «старшие не понимают наших проблем»…

Мне показалось, что не стоит ей рассказывать религиозные версии. Я ей почитала «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса. Христианские мотивы в ней очень сильны, но книга написана для детей и очень-очень по-доброму. Там в конце все главные герои погибают в железнодорожной катастрофе, и Нарния тоже погибает, но после этого они оказываются в другом мире, в другой Нарнии, более настоящей и прекрасной (как сказал один из героев: «Все это есть у Платона»), а потом в еще более настоящей и так далее…

Сашеньке очень понравилась книжка, и теперь она везде ищет Аслана, старается вести себя так, как понравилось бы ему, но умирать не собирается, потому что «Аслан, конечно, может сделать все, но ему нравится, когда мы сами справляемся со своими трудностями».

Я рекомендую эту книгу всем родителям. Но, наверное, лучше ею воспользоваться еще до того, как ребенок начал задумываться над вопросом о смерти, а то поймет, что его просто пытаются успокоить… Мне кажется, что доброй сказке ребенок поверит больше, чем официальной церкви. Ведь верит же моя двоюродная сестра Сашенька больше мне, чем старшим.

Алена, 16 лет

* * *

Первый детский ужас: «Мама, я тоже когда-нибудь умру?» Мама не ответила. Наверное, это было правильно. Я должен был справиться с этим сам. Долго еще мне, наивному эгоистику, не приходило в голову, что КОГДА-НИБУДЬ – и мои родители, и скорее всего раньше меня…

Как все дети, я до поры неосознанно разумел, что родители вечны, что они навсегда. Слабому существу страшней потерять опору, чем самого себя.

Если вечны родители или хотя бы один из них, то я-то уж как-нибудь… Нужен, как нужен маленькому человечку Вечный Родитель!

Зачем? Чтобы не допустить в сознание мысль о вечном небытии. Знаю теперь, что маленький человечек в этой наивной нужде пророчески прав:

Вечные Родители живут в нем самом.

В неощущаемой капсуле детской защищенности мы живем долго, покуда можем. Она подобна утробе, капсула эта: относительный покой и уют, ограниченность в движениях, полное и, как кажется, счастливое отсутствие сквозняков… Неясные грезы, судорожные подергивания – и…

Неизбежность изгнания в не слишком жесткие, но достаточно вероятные сроки. Все кризисы – пробные родовые схватки.

Внутреннее бегство – это ведь не только от смерти. От любой боли и неудобства, от труда, от стыда, от любви, от ревности, от усилия мысли, от благодарности – от всего – наипростейшее дело: внутри себя заслониться, забыть, перестать знать…

Но не всегда это просто. У одних капсула самозащиты толстеет, покрывается плотной коркой и становится броней ограниченности. У других истончается, решетится… У третьих – исчезает совсем. Остается – открытость. Только этих вот третьих можно считать духовно родившимися.

Мне повезло увидеть в себе неисключительный случай – знание облегчительное. Добрался до стадии, когда при вглядывании в лик смерти не ощущаешь ни страха, ни отвращения, ни притяжения – никакого гипноза. Конечно, я не уверен, что окажусь героем в последнем преддверии, нельзя себя к этому обязать. Но уверен, что уточнение срока и способа, чем и является всякий диагноз с серьезным прогнозом, и всякая мелочь, именуемая «причиной», к знанию моему ничего существенного не добавит. Неважно, когда сходить, на какой перрон и в каком окне компостировать билет, – важно лишь быть по возможности умытым и иметь наготове багаж, не слишком тяжелый.

…Еще позывные от человека, казалось бы, взрослого. Много приходит таких позывных от детей, живущих во взрослых телах и якобы взрослых личностях – в этой книге мы их услышим еще не раз.

ВЛ, болезнь моя заключается совсем в немногом – не нахожу смысла жизни. Потому что не понимаю смысла смерти. Это меня мучает почти каждую минуту: бессмысленность… Каждую минуту знаю, что через определенное время мне придется умереть, и это сознание обреченности – моей, дочери, всех людей – невыносимо…

Зачем возникает жизнь – чтобы потом исчезнуть навсегда? Неужели природа, создавшая разум, просто так, безжалостно, беспрерывно убивает его?.. Непостижимо. Создать невероятное, создать совершенство – чтобы потом уничтожить?.. Все люди обречены на смерть, и все об этом знают с начала осознания себя. Если действительно когда-то человек провинился, то разум – это самая страшная кара.

Мне говорили, что смысл жизни в детях, в любви, в работе, но ведь в итоге все равно смерть. Я люблю людей (не всех, конечно), можно даже сказать не кривя душой, что по натуре я альтруистка. И вот представьте, вдруг поняла, что могла вообще не родиться. Проклинаю свое рождение. А в жизни у меня все «благополучно», прекрасный муж, дочь… Иногда думаю, что сойду с ума. Мне всего 26 лет.

Марианна

Марианна, а если просто довериться неизвестности?.. Смерть – только факт, требующий изучения. Факт этот слишком велик, чтобы не иметь смысла. А разум – еще далеко не совершенство.

Знаете, почему маленькие дети так расстраиваются и протестуют, когда взрослые велят им ложиться спать?.. Потому что они думают, что спать – это уже навсегда. Они еще не верят, что снова проснутся.

Ответ на ответ через несколько лет.

ВЛ, я пришла к выводу, что глупо отчаиваться на основании своего незнания. Опять стыдно, но уже по-другому… Вам писала слабая истеричная женщина. У меня было все – и не было счастья из-за того, что я не могла найти смысла своей жизни. От этого и смерть представлялась концом всего…

Сейчас я многих и многое потеряла (умерла сестра, умерла подруга, оставила любимую работу, чуть не рассталась с мужем, болею). Смысл жизни так и не найден, и смерть не понята, а я счастлива. Я слишком хотела быть счастливой, и смысл жизни искала только для себя. Я была уверена, что человечество существует только ради своего существования. Дерево, думала я, растет, только чтобы давать тень…

Теперь нет прежнего ужаса перед смертью. Плохо лишь, что многого я не знаю. Не хватает силы принять свою ограниченность. Это, кажется, труднее, чем умереть.

Да, Марианна, это неизмеримо труднее.

Если есть крылья, зачем дорога?
главная формула Олеши

Этот человек по хронологическому возрасту пожилой. Получает мои интернет-рассылки и время от времени пишет мне, подписываясь ником Гранд (я для верности изменил его еще на один). Обычно письма Гранда очень живые и содержательные, эмоционально возбужденные, иногда сердитые и саркастические, иной раз поэтичные и немного сентиментальные.

В отличие от большинства Гранд никогда не просит меня о помощи или поддержке – напротив, склонен при случае кого-то поддержать сам, даже отечески поучить, распечь, меня в том числе. Окно в свою жизнь не распахивает; из того немногого, что рассказал, похоже, что живет одиноко, хотя общается со многими, многим нужен. Доктор наук, профессор, преподает в вузе.

Откликнулся на рассылку «Шкаф для скелета». И снова за взрослым голосом услышался детский.

Доброе время суток, ВЛ.

«Продолжение жизни другими средствами» – определенно, мне эта тема не нравится. Наверное, потому, что не знаю – есть ли такая возможность продолжить жизнь и какими такими средствами.

Жить любовью к самой жизни, к людям?..

С каждым днем во мне растет какое-то убеждение о предопределенности всего. Я знаю, что по весне под моим окном распустятся деревья, и мое любимое дерево обретет густую свежую крону. Я знаю сроки, когда эта крона перестанет быть яркой, запылится, устанет, когда пожелтеет, высохнет и облетит… Я все предзнаю. И мне страшно становится от того, что иногда, а теперь все чаще, я могу определить лексикон человека прежде, чем он откроет рот; могу прогнозировать его поступки и только по внешности угадать тип голоса…

Такое впечатление, что их мало, людей, что они повторяются и уже ничем не удивляют меня и не радуют. Бесконечная череда одних и тех же событий в природе, одних и тех же листьев и людей.

Меня обманули. Я никогда не верил этим глупым знакам зодиака, этим годам черной змеи, желтой свиньи, голубой мартышки. Перемножим, переставим – получится зримое, почти ощутимое, очень небольшое количество душ, расселенных в плодящиеся органические носители, которые называются людьми.

Мне дали крохотный временной отрывок в какой-то пьесе и сказали «сыграй здесь полтакта». Тридцать, двадцать лет назад я никогда не думал, что все пойдет по кругу. Меня жестоко обманули. Хочется выйти из этого круга, увидеть что-то новое в деревьях, в людях, в жизни. Но я живу в своем временном отрезке, и выскочить из него не в моих силах, изменить – тоже невозможно.

У Кэрролла – помните? – Кот спрашивает Алису, куда она хочет попасть.

Алиса: – Да мне, собственно, все равно.

Кот: – Тогда все равно куда идти.

Вот она, ключевая фраза: «Все равно, куда идти». Жить – это идти долго и непонятно куда. Мне все время кажется, что я иду не туда. Я не знаю дороги. А спросить не у кого. Да и не знает никто. Могу дать совет другому, но не себе. Все равно, куда…

Как хотелось бы верить, что «Дом Обновленных» Клиффорда Саймака действительно существует, что это будет берег той реки, на которой я удил рыбу с отцом, что впереди будет не только бесконечность, но и настоящее и даже прошлое, будет все вместе…

Гранд, ваша осенняя ностальгия мне более чем понятна, но что нас с вами обманули – неправда. Нам ничего не обещали. Мы обманываем себя сами. Упорно не взрослеем. И хуже того – позволяем себе стареть – запыляться, уставать, засыхать – как та крона под окном.

Деревья снова зазеленеют. А мы – как захотим и как сможем. Да, с обретением жизненного опыта люди оказываются для нас все более предсказуемыми. Но если опыт не превращать в шоры или темные очки на глазах, если смотреть пристально и не уставать вникать, если на грубых булыжниках общей схемы не отрекаться от стебельков неповторимых нюансов… Тогда все больше открывается тайн, и сама предсказуемость получает восклицательный знак откровения.

Полтакта в пьесе мироздания – мощный образ. Ваш покорный слуга претендует на четверть ноты, и это знаете много как?!

Жить – идти долго? Да, бесконечно долго.

Почему время скудеет? Потому что за себя держимся и утрачиваем любопытство. Жить – идти непонятно куда?.. Да, как в Космосе. Если есть крылья, зачем дорога? А если нет крыльев – дорога обманет.

Давно и я всматриваюсь в происходящую вокруг и во мне жизнь как бы из иномирия – так, словно меня в этой жизни в качестве ее участника больше нет. И явственно чувствую, что при таком материальном отсутствии неизбежно возникает присутствие, но другое. Имею и опыт телесного почти-небытия (травматической комы), в котором другое присутствие – неощутимо-проникающее, всебытийное – обозначилось четко.

Опыт надсознательного состояния
пребывание в междумирии с несложной помощью автокатастрофы, которой могло и не быть

Смысл, запертый в бессмыслице. Постигнуть

его мне довелось к исходу дня,

когда решился время перепрыгнуть,

и мой прыжок остался без меня.

Я над самим собой летал как будто

и видел тело – грузовой вагон,

стоящий в тупике с пометкой брутто,

а снизу черным цветом – перегон.

Вон тот, кого считали за кого-то,

любили так и не любили сяк.

Дым без огня. Игрушка идиота.

Над пустотой трудившийся пустяк.

Вон пользуют какого-то проклятого

и превращают жизнь в мясной базар,

но яростная блажь реаниматоров

не приземляет перелетный дар.

Еще вокруг хлопочут, суетятся,

обряд непонимания верша,

но воздух перестал сопротивляться,

и день рожденья празднует душа.

У Юрия Олеши, одного из любимейших моих писателей, много дневниковых размышлений об этом. И написались однажды им удивительные прощальные слова, светлые, благословляющие:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ МИР БЕЗ МЕНЯ

Чтобы оценить светоносную силу и бездонный смысл этих слов, пронизанных любовью к жизни, нужно прочесть всю запись Олеши, весь проход мыслечувствия, к ним подводящий. Цитировать не буду, скажу лишь, что долгие годы эта формула поддерживает меня в самые трудные моменты – в затменных кризисах кажущегося одиночества.

Заглянув в другое присутствие, я обнаружил, что любить мир-без-меня несравненно легче, чем мир-со-мной. Когда же удается хоть изредка совместить в себе этот безсебяйный мировосторг и самую обыкновенную радость наличного бытия – что подышать можешь, поглазеть, пожевать, пообнимать, подотрагиваться – почему бы нет – но плюс еще этот тихий экстаз безсебяйности… Это вот конкретно счастье и есть, то земное счастье, которое обязательно включает в себя и присутствие неба.

Все вместе и будет, и уже есть. Почему маленький ребенок так легко и естественно принимает объяснение смерти как переселение на небо? Потому что это запредельно верное объяснение. Надфизически истинное. Его очень много, неба, хватит на всех.

VIII
Станция Провожание

Взгляд уходящих не мигает.

Пора, пора – разъезд гостей…

Судьба не разожмет когтей

и душу, легкую добычу,

ввысь унесет, за облака,

а кости вниз – таков обычай

и человеческий, и птичий,

пришедший к нам издалека

Прогулочный дворик

Одни хотят худеть, другие не худеть,

одни хотят хотеть, другие не хотеть.

Кто скажет мне, на кой вся эта свистопляска

Тому, Кто всех обрек стареть и умереть?

(из подражаний Хайаму)

Бессмертие души врача обычно не занимает, по крайней мере во время работы со смертным телом. И я тоже забыл думать об этом, вступив на медицинское поприще, хотя подростком еще сочинил теорию космической вечности, основанную на математическом представлении о бесконечно малых.

А вспомнил, когда работал в большой московской психиатрической больнице. Дежуря, ходил на вызовы и обходы, в том числе в старческие отделения – те, которые имели название «слабые», откуда не выписывали, а провожали. (Ходил потом и в другом качестве. Провожал маму, еще не старую, у нее был ранний Альцгеймер.)

Меня встречали моложавые полутени со странно маленькими стрижеными головками; кое-где шевеление, шамканье, бормотание, вялые вскрики… Удушливо-сладковатый запах стариковской мочи, запах безнадежности.

Если о душе позабыть, то все ясно: вы находитесь на складе психометаллолома, среди еще продолжающих тикать и распадаться, полных грез и застывшего удивления биопсихических механизмов. Одни время от времени пластиночно воспроизводят запечатленные некогда куски сознательного существования, отрывки жизни профессиональной, семейной, интимной, общественной; другие являют вскрытый и дешифрованный хаос подсознания, все то банальное и подозрительное, что несет с собой несложный набор основных влечений; третьи обнажают еще более кирпичные элементы – психические гайки и болты, рефлексы хватательные, сосательно-хоботковые и еще какие-то… Это уже не старики и старухи. Что-то другое, завозрастное.

Скудеющий разум старухи

не в силах тревоги унять,

и мания жизнь удлинять

слона сотворяет из мухи.

А смерть не берет, не берет,

да вдруг и ударит вкосую

и выкинет, карты тасуя,

туза козырного вперед.

Ей, Господи, наша убогость!

Вотще пред тобою стоим.

Пошли свою нежную строгость

забытым детишкам твоим.

Заведовал слабым отделением доктор Медведев Михал Михалыч (из соображений писательской этики я кое-что несущественно меняю, называя его). Огромный, грузный, седой, телом вправду очень медведистый, а лицом вылитый пес сенбернар, глаза с нависшими веками, печально-спокойные.

Вся больница его величала заглазно Пихал Пихалычем; кое-кто иногда забывался, называл так и в лицо. Доктор кротко грустнел, поправлял: «Михаи?л Михаи?лович я. Не обижайте меня, пожалуйста. Я вас очень уважаю, мой друг».

И в самом деле, это было совершенно неподходящее для него прозвище, но прилипшее. Единственное, на что этот гигант обижался.

Жил холостяком. Девять лет отсидел ни за что, по доносу дворника.

Пихал Пихалыч был созерцательным оптимистом. Что-то пунктуально записывал в историях болезни. За что-то перед кем-то отчитывался – то ли оборот койко-дней, то ли дневной койко-оборот, статистика диагнозов и т. п.

Но сам не ставил своим больным никаких диагнозов, кроме одного: «Конечное состояние человека»; различиям же в переходных нюансах с несомненной справедливостью придавал познавательное значение.

Больных неистощимо любил, называл уменьшительно, как детей: Сашуня, Валюша, Катюша. Некоторые реагировали на свои имена, некоторые на чужие.

И еще ласково-уважительно называл их «мой друг», как и нас, коллег.

– А вот эта койка будет моей, – сказал однажды мне, застенчиво улыбнувшись и указав на аккуратно застеленную пустую кровать в углу палаты, где из окна виднелся прогулочный дворик с кустами то ли бузины, то ли рябины. – Вот тут будет Мишенька.

– Ага… Как?.. То есть почему? – тупо спросил я.

– Я намереваюсь дожить до старческого слабоумия и маразма. Ни рак, ни инфаркт, ни инсульт меня не устраивают, это все ошибки. Маразм, знаете ли, мой друг, это очень хорошо. Мечтаю о здоровом маразме. Правильное, нормальное конечное состояние.

Пихал Пихалыч ничуть не шутил. Но мечта его не сбылась: он был сбит пьяным водителем самосвала возле подъезда своего дома, умер почти мгновенно.

…Я возвращался в дежурку, чтобы пить чай, курить (после этих обходов особенно хотелось курить или выпить что-нибудь покрепче), шутить с медсестрой на вольные темы, читать и, если удастся, поспать, а если не удастся, поесть.

Нагота человеческая беспомощна и при самых могучих формах. Патолого-анатомический зал – первое посещение в медицинском студенчестве. (Не последнее.) Хищные холодные ножницы с хрустом режут еще не совсем остывшие позвонки, ребра, кишки, мозги, железы. Помутневшая мякоть. Все видно, как при разборке магнитофона: все склерозы и циррозы скрипят и поблескивают на ладони. Вон сосуд какой-то изъеден, сюда, наверно, и прорвалось… Прощальная, искаженная красота конструкции, всаженная и в самые захирелые экземпляры.

Я не испытывал ничего, кроме отвлеченной непрактической любознательности. Да, все это так кончается. Сегодня он, завтра она, послезавтра я. Что по сравнению с этим какие-то там неуспехи, комплексы, ссоры, болячки и прочие несообразности.

Вопрос только в том, ВСЕ ли кончается?

Существует ли, перефразируя Пихал Пихалыча, бесконечное состояние человека?

«Аще не умрешь, не оживешь» – это как?

У всякого существа есть четко действующие наследственные пределы продолжительности существования; порядки различны, но это не принципиально. Во всякую особь – и в вас, и в меня, и в любого ребенка, в вашего и в моего – вместе с генопрограммой самоутверждения жизни вложена и программа самоотмены жизни: «время жить и время умирать».

Механизм биологического самоотказа. Еще не вполне ясно, что главное в нем: просто износ и отказ батареек, поддерживающих жизнь или включение батареек смерти – активных «летальных» генов.

Лишь жизнь вида, рода, как и всепланетная Жизнь-в-Целом, имеет непрослеживаемое начало, неопределенный конец и может с какой-то долей условности быть приравненной к вечности.

Если считать вечным или стремящимся к вечности род, то легко понять, зачем нужна смерть.

Для движения. Для развития. Для того, чтобы жизнь рода-вида и Жизнь-в-Целом могла обновляться.

Попробуем представить, что было бы, если бы вдруг выплодились на планете какие-нибудь бактерии, муравьи, птицы, кошки или обезьяны, тем паче люди, не способные умирать ни при каких обстоятельствах и воздействиях, восстающие из небытия после убийства…

Мифотворцы, сказочники и фантасты это уже напредставляли во всевозможнейших вариантах, от Кащея Бессмертного до Вечного Жида, от свифтовских струльдбругов до толкиеновского Властелина Мордора.

На идее бессмертия построились и многие серьезные философии и идеологии – в России, например, грандиозная «философия общего дела» московского книгохранителя Николая Федорова.

Олицетворенный образ бессмертия положительного – Господь Бог и его приближенные. Отрицательное бессмертие – дьявол и всевозможная нечисть.

И то и другое страшно, пусть даже и с разным знаком. Логика проста: не иметь возможности умереть – значит иметь возможность неограниченной власти. Вот почему даже отдаленный намек на реальное личное бессмертие вызвал такой панический ужас у современных обществ.

Клонирование. Эка невидаль, скажет какая-нибудь земляника – размножение почкованием. Не бессмертие это, не сохранение вот этого организма с его неповторимой душой, а генокопирование с некоторыми потерями – создание отставленных во времени близнецов.

Это уже делают, будут делать и впредь – будут копироваться, как копируют файлы и видеофильмы.

Но даже самое идеальное генокопирование есть всего лишь копирование возможностей, а не их осуществления. Не бессмертие, а тиражирование смертности.

Бессмертие – совершенно иное качество жизни, и если не брать в расчет непостижимую для нас иномерную иномирность, то здешняя вечность, земная, может быть лишь уделом Существа Абсолютного – полностью совладавшего со своим эгоизмом, безгранично интеллигентного и неограниченно развивающегося – Существа, могущество которого равновелико его совести, то есть соединенности с жизнями всех других существ. Именно таков Бог, если он есть.

Бессмертные создания ограниченно-эгоистического образца, каковы сейчас все твари земные, включая, в степени наибольшей, и нас, людей, – с жизнью были бы несовместимы: они бы ее свели только к себе и остановили, убили бы.

Мы уходим, чтобы давать жить Другим. А сказать правильнее – Себе-Другим. Уходим, чтобы оставаться, обновляясь, развиваясь и преображаясь.

Пятачок безопасности
Беседа с Георгием Дариным (о мотивам книги «Приручение страха»)

– Владимир Львович, я боюсь смерти, боюсь серьезно заболеть, ипохондрик и паникер. Но, глядя вокруг, убеждаюсь, что еще не самый большой. Среди моих знакомых, людей не старых и не больных, вполне крепких, многие мучаются страхами за здоровье, боятся болезней, боятся боли и жутко, ужасно боятся смерти. Что не мешает им, впрочем, всем известными способами – обжорством, курежкой, пьянством, малоподвижностью и т. п. – рушить свое здоровье и смерть приближать. Странно еще притом, что те, кому действительно угрожает скорая смерть, ее не боятся, например, один мой знакомый, знающий, что у него рак и что дни его сочтены.

– Парадокс закономерный. Хотя и верно: «что имеем, не храним, потерявши, плачем», все же больше боятся болезней, боли и смерти люди достаточно здоровые, которым есть что терять. А больные, особенно смертельно больные – боятся меньше. Бояться им не с руки, они заняты непосредственно выживанием и потому нередко кажутся здоровым людям героями.

– Знаю таких пятерых. Двоих уже нет. До болезней были мнительными, вроде меня. А когда серьезное началось, словно переродились.

– Страхи относятся к миру потемков. Когда знаешь – призраки умирают. Не боль страшна, а ее ожидание: когда боль есть, страха уже нет, просто больно. Не смерть страшна, а ожидание смерти. Мудрый боли не ждет – зачем ждать, пусть сама тебя подождет, а когда дождется, тогда уж с ней разбирайся. И смерти мудрый не ждет, ибо всегда к ней готов.

– Замечательно, мне бы так.

– И мне бы не помешало.

– И что же так понапрасну мучится наша здоровенькая мнительная братия?

– Работает над ошибками здоровья. У многих в прошлом, недавнем или далеком – эпизоды действительной угрозы: сердечно-сосудистые кризисы, травмы, шоки. Но тот же парадокс: чем ближе был человек к смерти – тем меньше, как правило, остаточный страх. Иногда всю драму многолетней танатофобии (греч. танатос – «смерть») провоцирует какая-нибудь случайная дурнота или просто – узнал, услышал: с кем-то произошло… Страх «этого» (танатофобики боятся и самого слова «смерть») и признаки – пугающие ощущения – меняют порядок следования на обратный. Не признаки «приближения» вызывают страх, а наоборот.

– Вот именно, у меня точно так.

– Потому-то многие быстро доходят до «страха страха» – отгораживаются ото всего, что может вызвать хоть малейший намек… Сосредотачивают жизнь на пятачке условной безопасности. «Борьбой за здоровье» лишают себя здоровья, «борьбой за жизнь» отнимают жизнь.

Была у меня пациентка, еще далеко не пожилая женщина, восемь с лишком лет прожившая в паническом ожидании смерти. Началось с эпизода головокружения и предобморока на улице, стала бояться открытых пространств – это называется агорафобией – и перестала ходить по улицам одна, только в сопровождении. Через некоторое время в душном метро, во время технической остановки поезда между станциями тоже стало нехорошо – сердцебиение, дурнота, страх смерти.

Ничего катастрофического не случилось, вполне живой добралась до дома, но с этого дня стала бояться уже и закрытых помещений – транспорта, лифта – присоединилась, медицински говоря, клаустрофобия.

Бросила работу. А вскоре от сердечного приступа скоропостижно скончалась ее пожилая родственница. После известия об этом началась неотвязная боязнь смерти. Буквально привязала себя к домашнему телефону, чтобы в любой миг можно было вызвать «скорую».

Но однажды случилось так, что все родные разъехались, верный заботливый муж слег в больницу на срочную операцию, а телефон целую неделю не работал – стряслось что-то на АТС.

За это время больная выздоровела. Вдруг сама явилась ко мне сияющая, с бутылкой, цветами. «Доктор, я в полном порядке. Больше ничего не боюсь». – «Позвольте, но как?..» – «А знаете, когда уже совсем не на кого надеяться, остается только либо помереть, либо выздороветь. Мой организм выбрал выздоровление. Оказывается, он был симулянтом. Но я об этом не знала».

Вот тебе на, думал я. А я-то, тупоголовый, полтора года промучился – убеждал всячески, гипнотизировал, пичкал лекарствами, пытался вытаскивать чуть не силком на прогулки – казалось, вот-вот, еще усилие…

– Такие пациенты не поддаются гипнозу?

– Наоборот, поддаются со всем возможным усердием и входят в самые глубокие трансы. Только вот лечебные результаты предельно скромны.

Повышенная гипнабельность – оборотная сторона медали совсем иной. Подсознательно танатофобик желает не вылечиться, а только лечиться, лечиться, бесконечно лечиться. Вот почему так трудно, долго и нудно лечатся и клаустрофобии, и агорафобии, и всевозможные ипохондрии. И обязательно: как ни посмотришь – рядышком с таким пациентом или пациенткой находится кто-то дееспособный, заботливый и послушный – супруг или родитель, верная подруга или преданный доктор.

Внутри у этих милых и, кажется, разумных созданий сидит, неведомо для них, хитрющий вампиричный младенчик – слепой вроде бы, но и страшно зоркий – мертвою хваткой вцепляющийся во всякого, кто подаст им надежду на иждивенческую безопасность.

– Да, знаю и по себе: под предлогом боязни смерти очень удобно от жизни прятаться. Сама твоя «должность» больного страхом и оказывается пятачком безопасности. С вами такого, наверное, никогда не бывало.

– Зря так думаете. Бывало. Страх смерти, удушающий страх. Мучался этим в свои плохие времена, переживал ужасы «приближения». Судорога утопающего, тянущего ко дну своего спасателя. Нюанс в том, что спасатель этот – ты сам.

– Что помогало в такие моменты?

– Как и при всех страхах, Доктор Торобоан: парадоксальная психотерапия. Страшно? Пусть будет еще страшней, до упора.

Роль Доктора Торобоана сыграл для меня однажды мой друг, доктор Юлий Крелин, замечательный хирург и превосходный писатель. Встретились мы случайно в московском Доме литераторов. Сидели в фойе, болтали. Вдруг резко мне поплохело. Казалось – вот-вот… Я не сказал ни слова, но Юлик увидел мое состояние и кого-то послал принести воды. Пока несли (мне показалось, что вечность), сказал, улыбнувшись: «Что, прихватило? Не трепыхайся, помирай смело. Смертность стопроцентна, сам знаешь». – «Ага… Это ты меня психотерапевтируешь?» – «Ну. И себя впридачу».

Ухмыльнулись оба, и сразу же я почувствовал себя на чуть-чуть увереннее – этого оказалось достаточно, чтобы мозг успел отдать сердцу команду «держаться» и что-то во мне спружинило и пошло вверх – как поднимается в отчаянном усилии рука армреслингового бойца, уже почти припечатанная.

С этого дня, прямо с этой минуты пошел на поправку.

– Такая польза всего лишь от напоминания общей истины и того, что ты не исключение из нее?.. А сейчас смерти боитесь?

– Нет повода.

– А если бы?.. Вдруг какой-нибудь приступ…

– Возможно, боялся бы, если бы успел испугаться. Если бы успел позволить себе это.

– Мысль о неизбежности смерти не вызывает у вас ужаса, не угнетает? «Мудрый всегда готов» – к вам относится?

– Я совсем не мудрец. Всего лишь человек, кое-что знающий благодаря профессии и скромному жизненному опыту. Племя исследователей мне родное, и мысль о смерти как всеобщей судьбе вызывает исследовательское любопытство, неутолимое любопытство к этой тайне тайн. В личном же отношении к смерти собственной, равно как и к боли, и к душевному страданию, действуют обычные человеческие защиты.

– Какие?

– Банальное сопротивление – псевдозабвение: то, что Фрейд назвал вытеснением. О своей смерти думается неохотно. Подсознание отталкивает от сознания эту тему, и чем упорнее стараешься к ней обратиться, тем отталивание сильнее. Но если все-таки получается – а получается, если не стараться, а наоборот, расслабиться, освободиться, убрать свое «я» – думается легко и спокойно. Иногда размышление принимает форму стиха или музыки.

– А мысль о предсмертных муках, агонии?.. Вы их как врач наблюдали не раз…

– И не только как врач. Общий итог этих наблюдений: природа, при всей своей жестокости, довольно гуманна. Снабдила нас защитами от непосильных мучений. Как Гиппократ заметил, долгое страдание не бывает сильным, а сильное не бывает долгим. Страдание же сверхсильное, околосмертное, либо протекает вообще за гранью всякого восприятия, как, например, при болевых шоках с отключкой, либо быстро и прочно забывается, как родовые муки.

– Что еще вам помогает от страха смерти?

– Любовь. Музыка. Дети. Работа. Природа. Все человечество, размышляющее о смерти с тех пор, как обрело дар размышлять. Экклесиаст, Марк Аврелий, Будда, Хайам, Монтень, Вивекананда, Ауробиндо, Толстой, Бердяев, Семен Франк, Владимир Соловьев, Януш Корчак, Александр Мень… И Спиноза, и Пушкин…

– «Философствовать – значит учиться умирать», это и я себе повторяю, но туго выходит.

– А у кого не туго? Это ведь запредельная задача, всежизненная. В числе первейших моих докторов – великий Сенека. В «Письмах к Луцилию» о смерти говорится на разные лады так, что вместо бессмысленного восстания против неизбежного воцаряется в душе мир. Чего бояться, если и смерть не страшна?

– А я сомневаюсь, что страх смерти, как вы сказали, – отец всех страхов. Маяковский смерти не боялся, а микробов боялся, насекомых боялся, имел еще кучу бзиков, был одержим чувством вины и совершенно детским боязливым тщеславием.

– Кто же сказал, что детки всегда послушны? Все норовят жить своей жизнью. Страх смерти часто приходит к нам просто от нечего делать, а при явных угрозах жизни дрыхнет, как глухой пес.

– И все же – его можно преодолеть?

– Страх смерти не преодолевается, а переодевается.

– ?!..

– В одежды духовности. Не какими-то особыми усилиями, а внутренним дозреванием. Посильным додумыванием того, о чем не думается, как ни стараешься, а то вдруг думается поневоле. И от чего так хочется убежать обратно в бездумье.

– Но доктор Крелин, по-моему, сообщил вам не всю истину. Со стопроцентностью смертности я категорически не согласен. Факт смертности не всеобъемлющ. Еще не доказано, что умирать обязательно, не доказана неизбежность смерти.

– Хотел бы с вами согласиться. Аргументация?

– Я читал о некоторых выкладках палеоантропологов. Число людей, живущих сейчас на Земле, примерно равно числу умерших за всю прошедшую историю нашего вида. Умерла, стало быть, только часть из рожденных, некая часть. Умрут ли и все остальные? Это ведь пока ещё не известно.

– Но на основании прошлого опыта…

– Опыт – большой прогнозист, но еще больший гипнотизер. Не вы ли писали, что мы живем под гипнозом реальности?

– Я.

– Но не полной реальности, заметили вы же. Часть посуды побита – надо ли верить, что непременно побьется и остальная?.. Часть родившихся умерла, остальные живут. Смерть относится только к прошлому. Почему мы должны думать, что как было раньше, так будет и дальше?

– Солнце не должно восходить, а восходит. Умирать мы не должны, а приходится. Думать мы не должны, но нам думается.

– Ну и что ж, что умирать нам ПОКА приходится?.. До космических полетов все предметы, отрывавшиеся от земли, падали обратно лишь потому, что не было средств вывести их за пределы земного тяготения. Когда я увидал на экране состояние невесомости в космосе, сразу ёкнуло: это ведь прообраз бессмертия, его физическая метафора!.. Неужели вы не верите, что бессмертие неизбежно?

– Насчет тела от надежд пока воздерживаюсь; верить хочу, но от желания веры до самой веры расстояние такое же, как от души до души. Зато вера в бессмертие души для меня уже не вера, а знание.

– Вот как? В таком случае предъявите свои аргументы вы. В свое время вас жучили за ненаучный подход к психологии…

– Касательно психологии, сиречь душеведения, у меня была шутка, в народ пошедшая, что это наука, изучающая небытие своего предмета. Был и остаюсь приверженцем научного подхода ко всему, к душе в первый черед. И сама наука требует к себе научного отношения. Наука есть гигиена веры – честность ума перед собою самим, знание, узнающее о своем незнании.

О внетелесной жизни души можно только догадываться и верить в нее, либо не верить. Совсем отрицая эту возможность, мы отрицаем и душу. Если души нет, а есть только смертный мозг, работа которого называется психикой (от греческого психэ – «душа»), то в чем отличие психотерапевта от автомеханика? И какой смысл ремонтировать эту машинку, которой все равно скоро на слом, на свалку?

Если я не допускаю и мысли о возможности инобытной жизни души после исчезновения тела, то мне нечем и незачем помогать людям, которые потеряли близких или сами страшатся смерти. Нечем помочь и себе самому.

И – очень важный вопрос науке – куда девать факты, свидетельствующие, что хотя мозг – вместитель и инструмент, исполнитель душевной деятельности, сиречь психики, но душевная жизнь возможна и вне мозга? Так музыка живет и в звучании, во время исполнения, и вне звучания: в партитуре, в мысли, в душе, в тишине…

Факты душевной жизни вне тела и мозга у меня есть. Личные факты – события жизни собственной. Главное среди них – встреча с Вангой, через которую произошла встреча с моей мамой, к тому времени уже ушедшей. (Подробней об этой встрече дальше.)

Есть связь ушедших и живущих, все продолжается. Когда знаешь это, неизбежность смерти легко принять как продолжение Жизни-в-Целом.

Когда осознаешь путь из вечности в вечность как жизненную сверхзадачу – основной ценностью становится радость знания, восторг духа. А ценность здоровья и прочих благ делается относительной: да, хорошо – но как самоцель абсурдно.

Прощание и прощение, принятие перехода – вот чему учится душа в этой жизни, сколько бы она ни длилась.

Сказание об Отце Деревьев

Сейчас это райское место омрачено тенью войны. А тогда, когда я впервые сюда приехал и начал свою первую книгу, вперемешку со стихотворным бредом и любовными письмами, здесь еще обитала неспугнутая тишина.

Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность – болью прощания,

а ненависть – силой того отвращения,

с которым мы помним свои обещания…

Огромная сосновая роща на берегу теплого моря. Кипарисовая аллея, ведущая к средневековому храму дивной архитектуры, – как тема органной фуги на нотной линейке.

А дальше, совсем близко, заснеженные вершины и небо. А дальше Бог.

Я снова бреду по заброшенной улице

на мыс, где прибой по-змеиному молится,

качая права, и пока не расколется,

качать продолжает, рычит, алкоголится,

и пьяные волны ревут и целуются,

гогочут, лопочут, мычат и тусуются,

как роты пожарных, надевших намордники,

как толпы поэтов, не втиснутых в сборники…

Пицундская длинноиглая сосна сохранилась с третичного периода жизни нашей планеты. Реликт эволюции, сообщающий нам о том, что жизнь на земле во времена оны была гораздо могущественнее, чем теперь.

Словно армия многоруких витязей-исполинов, вышедших из глубин морских, шествуют из вечности в вечность громадные Длинноиглы. У каждого свой особенный облик, своя поза и жестикуляция, своя речь к сородичам.

Я бродил там в самозабвенном благоговении, вдыхая смолистый целебный воздух, и вскоре приметил среди деревьев два Дерева-великана.

Это были уже не сосны и даже не сверхсосны, а люди в древесном обличии, сосночеловеки.

Одного я назвал Вождем. Мощный кряжистый гигант в цвете сил необъятной раскидистой кроной воздымался среди своих собратьев, головой выше всех, победительный, царственный. Мужской геркулесовой силой веяло от него, неизбывной, спокойной и плодоносной; под ним и вокруг все сочилось, цвело, плодилось и размножалось: росли травы необычайной свежести, разнообразились густые кустарники и лианы, множество цветов, диких ягод, пробковики, лимонники. Тут же и гарем стройно-изгибистых красавиц сосен с порослью детишек-соснят. Ясно было: он – действующий властелин своего соснового народа, повелитель и оплодотворитель.

А другого сосночеловека и называть не пришлось – он уже имел общепризнанное наименование: Патриарх. Его в этой местности знали все. Самое древнее среди всех здешних деревьев – предок, родоначальник всего этого длинноиглого руковетвистого воинства.

Патриарх стоял в тихом месте в глубине рощи. Без гарема, без свиты, без роскоши вокруг – несколько особняком, как стоят посреди суеты старики. Ствол толщиной в девять обхватов, с колоссальными прикорневыми наплывами коры, со склеротическими узлами, напоминал крепостную сторожевую башню. В нем чувствовалась уже какая-то застывающая истуканность, с северной стороны уже наползали, как саванные вуали, разводы лишайника и лепешки мха. Крона, некогда могучая, как у Вождя, или даже еще мощнее, судя по объему ствола, была уже облезло-лысеющей, усыхающей. Сильно поредевшие ветви еще кое-где зеленились, пытались даже производить свежие шишечки, семениться, но уже отчетливо видна была исходность этих потуг. Птицы, в огромном числе гомонившие около да вокруг, на Патриарха почти не садились, то ли из особого почтения, то ли оттого, что в нем уже поселилось то, чего все живое боится.

Ему было уже больше пятисот лет.

Я приезжал в Пицунду из года в год – и первым делом шел на поклон к Патриарху. Потом посещал Вождя.

С каждым годом Вождь наливался все большею мощью и плодил все новых потомков, хозяйская его стать матерела. А Патриарх, не утрачивая величественности, все более сох.

И вот как-то поздней осенью прибыл я, как всегда, в Пицунду дышать и писать – и от первого же встреченного знакомого получил печальное известие: три дня назад Патриарх умер. Во время полного штиля на море, на тишайшем рассвете ранним утром жители окрестных домишек услышали жуткий треск, похожий то ли на взрыв, то ли на стон.

Это необъятный ствол Патриарха вдруг переломился по середине длины наискось пополам – и рухнул. Великое дерево, выдержавшее неисчислимые набеги ураганов и гроз, пережившее множество человеческих поколений, скончалось мгновенно.

И словно в тризну ему в тот же день, ближе к вечеру, море отозвалось внезапно налетевшею бурей.

Всю ночь ревел ураганный ветер, сияли сплошным сполохом молнии, грохотал салют грома, бушевали огромные волны, порушили пристань, слизали пляж.

К утру все утихло.

Не переодевшись с дороги, бросив неразобранный чемодан, я поспешил в рощу проститься с Патриархом. Удивительно он упал: не задев своим громадным телом ни одного дерева рядом, не повредив ни кустика. То, что было им, стало его памятником: вдавившийся рухнувшей тяжестью в землю остов ствола с иссохшими руковетвями и, как могильная плита-пьедестал, – обезглавленное основание, обращенное жерлом к небу.

Так умер Отец Деревьев.

А у его сына-Вождя в ту же отпевальную ураганную ночь случилась первая серьезная травма: одно из четырех плеч – крупнейших стволовых ответвлений – начисто обломилось, то ли от молнии, то ли от ветра, да так, что внизу словно прошлась семья носорогов.

Теперь он, Вождь, заступил на место Отца Деревьев, и с этого времени начался отсчет последнего, предгибельного отрезка существования племени Длинноиглов.

Сосновую рощу начал теснить и грязнить курортно-коммерческий монстр. Еще через дюжину лет здесь засвистели пули, загрохотали снаряды.

А море свои продолжает качания,

толкуя, как древний раввин, изречение,

что страсть измеряется мерой отчаяния

и смерть для нее не имеет значения.

И вспомнило море, что жизнь – возвращение

забытого займа – узор Завещания.

Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность – болью прощания.

Стар и млад

Я на помойке видел старика.

В отбросах шарила дрожащая рука,

а взгляд недвижный с небом объяснялся:

«Ты высоко, Творец, а жизнь низка».

(из подражаний Хайаму)

Божественная любовь, питающая, всепроникающая благодать всего сущего! Непостижимы твои пути, неисчислимы воплощения и превращения. Нуждается в тебе травинка и слон, медуза и собака, бактерия и человек, нуждается плод во чреве, еще даже и не зачатый, нуждается цветущее существо, нуждается увядающее и умирающее, нуждается и душа, отошедшая в вечность…

А кто больше всех? Никто не больше и не меньше, но все по-разному. С разной возможностью выразить вековечную бездонную жажду. С разной возможностью получить благодать.

Стар и млад все тому же рад. По своей потребности в любви старики возвращаются к состоянию малышей – с той трагической разницей, что вызывать к себе это чувство с инстинктивною безусловностью, какая природно дается Встречаемым – детям, им, Провожаемым, за редкими исключениями, не дано. Все авансы истрачены – извне пришедшая, наперед дарованная благодать израсходована, и – если только не образовался внутри собственный источник благодатного света, волшебством мощного духа превращающий безобразие вянущей плоти в небесную красоту, – верх берут силы жестокой нечеловеческой тьмы.

К уходящей жизни природа безжалостна. Движущихся под уклон подталкивает разными способами. В том числе и отношением тех, кто до своего уклона еще не дошел и тешит себя иллюзией, что не дойдет никогда. Инстинкт, вложенный в жизнь цветущую, заставляет ее отвращаться от старости как от собственной смерти.

Обычнейшие из чувств, пробуждаемых дряхлыми стариками, – брезгливая жалость или равнодушное отвращение, если не хуже. Близящихся к маразму можно обхаживать по долгу или по корысти, можно уважать, почитать за былые достоинства и заслуги, можно терпеть – но любить…

Любить немощных старичков могут только очень родные души – те, кого они сами успели напитать своею любовью, – или души сторонние, но глубоко проработанные, небом пропитанные, всем родные.

Говорят, старость похожа на детство.

Приглядеться – и впрямь, некое сходство:

отсутствие цели, одни лишь средства,

и нет над собой господства.

На стариков смотришь с чуть злорадственным сожалением: это как бы особый разряд преступников, будто бы прокаженные или мутанты, выпавшие из человечества, – то, что есть, но чего быть не должно. Иногда кажется, что эти бедняги расплачиваются своим несчастьем за свои или чьи-то грехи. Потом начинаешь думать, что все когда-нибудь постареют, все, кроме тебя и твоих детей, все, все, кроме… и вдруг попадется зеркало…

Говорят, старость похожа на зимнее небо:

та же голубизна дальнозоркая,

та же ясность сквозная.

Подтвердил бы и я, да на небе не был, не знаю.

А еще, я слыхал, старость напоминает вечер:

то же тихое угасание, и покой, и прохлада.

Ходят слухи, правда, что вечер никто не лечит,

ему и не надо.

В осведомленных кругах поговаривают, будто старость – единственный противоестественный способ продления жизни, узаконенный обществом. Только благодаря старости, утверждают знатоки, можно жить дольше жизни и несмотря на смерть.

Сам вижу: старость похожа на старость

в тех случаях, когда юмора не осталось,

в противном же отнюдь нет.

И отсюда благой совет:

смеха излишки

откладывайте на сберкнижки,

а потом тратьте почем зря,

не взирая и несмотря.

Редкость – старость красивая, одухотворенная, ясная. Торжественное Завершение Жизни, светлый уход с почетом, благодарностью и любовью – мечта, идеал, достигаемый современным человеком в исключительных случаях. У нас в России такого почти не бывает.

Картина типичная – старость недужная, отягощенная разочарованиями и обидами, затемненная завистью, злобой, тоской, одинокая если не наружно, то внутренне. Старость, либо кончающая с собой, либо скрюченными слабеющими пальцами отчаянно цепляющаяся за остатки жизни. Теряющая самокритику и самосознание, утрачивающая человеческий облик. Где-то на подходе к финишной прямой (если б прямой! – кривой, ломаной) некоторые старики начинают, как тонущие, судорожно цепляться за молодую жизнь, находящуюся рядом с ними, начинают ее «заедать», или, как говорят нынче, вампирить, утрачивая порою не только здравость ума, но и стыд. Уходящая жизнь хочет жить, все равно хочет. Нельзя старика в этом винить, это не вина, а беда. Старческий вампиризм естествен, как хватание воздуха рыбой, выброшенной на сушу, как судорога утопающего. И старческое слабоумие можно считать вариантом защиты от непосильного ужаса близкой смерти.

Великая удача в таком положении, если есть рядом добрый человек – Провожатый, понимающий, что происходит, готовый к самоотдаче, к душевному донорству, и в то же время умеющий соблюсти права собственной жизни.

Отсрочка, равная жизни

ВЛ, моя бабушка (ей недавно исполнилось 87 лет) сломала шейку бедра и попала в больницу. Развились нарушения психики. Сначала это было беспокойство, бред по ночам (днем все вроде бы нормально).

Это состояние прошло после капельниц с пирацетамом. Но появилась забывчивость на свежие события и другие проявления того, что обычно называют склерозом.

До перелома бабушка была (на глаз неспециалиста) психически нормальна, ежедневно вдумчиво, с толковыми вопросами ко мне читала экономическую прессу… Может быть, дело еще не зашло слишком далеко, и можно притормозить, а то и обратить вспять развитие слабоумия? Может быть, вы найдете возможность посоветовать какие-нибудь методики?

Михаил

Отвечая и на это письмо, отвечаю многим.

Михаил, психические нарушения с умственным ослаблением после старческих переломов (шейка бедра – типично) – явление нередкое.

Связано это и с пережитым шоком, с чувством беспомощности и надвигающегося конца – и с неприятностями телесными, главные из которых – затруднение кровообращения (мозгового особенно) и ухудшение обмена, застои и завалы на всех уровнях организма. На таком фоне быстро берут верх разрушительные процессы.

Ситуация обычная: человек приближается к своему жизненному пределу.

Ситуация, которая каждого ждет, к которой каждый идет. Ситуация, к которой никто не бывает готов. Провожание.

В письме этом вы найдете некоторые медицинские рекомендации. Но сразу хочу сказать: важнее всего – именно в таком положении – не методики, а душевный настрой.

Провожаемым нужно то, что нужно всем, нужно каждому: сострадание, тепло, нежность, ласка, внимание, понимание и терпение. Все как и нам с вами – только больше и больше, неизмеримо больше.

Методика ли – чаще общаться, глядеть в глаза, иногда обнимать, гладить и целовать?.. Методика ли – терпеть суетливость и раздражительность, неблагодарность, болтливость, бестолковость и неопрятность?.. Методика ли – несмотря на ваши неудобства, постараться сохранить в личном пространстве старого человека его привычную обстановку, любимые вещи, пусть даже негодные и нелепые?..

Чудеса иногда случаются: ветхие старички от нежного внимания и заботы воскресают если не телом, то духом – бодреют и буквально на глазах выходят из состояния слабоумия, словно очнувшись от спячки. Улучшается память, возвращается ясность мысли и тонкость чувств. Иногда – на часы или минуты, а иногда и на месяцы, и на годы.

Опять сдавила грудь ночная мгла

и смерть душе моей хребет сломала.

Для воскрешенья нужно мне так мало:

всего лишь взгляд,

всего лишь жизнь – дотла.

Прижмись ко мне скорей,

в объятьи стисни –

благодаренье нежности небес –

отсрочку мы приравниваем к жизни:

воскреснувший на миг – навек воскрес.

Вот некоторые, относительно простые домашние меры и средства, повышающие вероятность облегчения положения Провожаемого и продления его дней.

Главное: обеспечить максимально возможную очистку организма – всяческий его дренаж, всяческую вентиляцию.

Что вошло, пусть используется и выйдет

Следить за кишечником – запоров не допускать; в пищу обязательно добавлять отруби. Диета поближе к вегетарианской (но совсем животного белка не исключать, считаться и с многолетними привычками и личными вкусами), с обязательным присутствием свежих фруктов и овощей. При трудностях жевания (нет зубов) давать все протертое. Молочные продукты лучше свести к минимуму, ограничившись натуральными биокефирами или биойогуртами. Следить, чтобы не было ни недоедания, ни переедания – некоторые старики теряют контроль над пищевым инстинктом.

Промывать изнутри

Стареющий организм усыхает, как бы каменеет изнутри. Соответственно – чем живее, чем интенсивнее через тело проходят потоки жидкости, тем состояние лучше и жизнь дольше. (Вот и вашей бабушке помогла капельница.) Давать часто и понемногу пить воду – лучше дистиллированную или щелочную минеральную, либо негустые компоты из сухофруктов, в коих самые ценные составляющие – курага, чернослив и яблоки. Чаи травяные разных составов – рецептура необозрима. Хороши очень, по моему опыту, душица, липовый цвет, бессмертник, незабудка, пустырник… Доброе сухое вино понемножку или даже хорошую чистую водку или коньяк – совсем по чуть-чуть, с обильной разбавкой чистой водой – можно, иногда даже желательно.

Дышать, дышать и дышать

Как можно чаще – при всякой возможности – выводить, как малое дитя, гулять на свежий воздух, или хотя бы сажать на скамеечку или в кресло на балконе. Как можно чаще проветривать помещение, остерегаясь сквозняков и охлаждения.

Поддерживать биотонус. Сжигать шлаки

Постоянно давать поливитаминные препараты широкого спектра. И отдельно, при мозговых неприятностях, еще аскорбиновую кислоту (витамин С) – если нет склонности к мышечным судорогам, можно до 3–5 граммов в сутки. Аптечный порошок растворять в кипяченой воде, травяном чае или компоте, каждый порошок с половиной стакана (или побольше) жидкости, подслащать сахаром, лучше фруктозой.

Аскорбинка сжигает застойные шлаки, прочищает мозговые сосуды и нервные клетки. Давать ее можно по грамму или полтора, наибольшие дозы в первую половину дня – а в первый раз можно с самого утра, после сна, с обязательным запиванием тепловатой подслащенной водой.

Воскрешать посильным движением

О гимнастике для престарелого говорить трудно – какая там гимнастика, когда только покоя просят и душа, и сердце, и косточки. Тем не менее, для продления дней, для улучшения самочувствия и прояснения сознания даже самым слабым старикам и старушкам двигаться надо – двигаться каждый день, шевелиться потихоньку в какой-то мере и через «не хочется», и через «не могу», шевелиться активнее и разнообразнее!..

Со старичками, помимо прогулок, можно и нужно делать, как с маленькими детьми, общеукрепляющую зарядку, гимнастику разных типов. Очень хороша, в частности, китайская система Тайцзи-цуань. Если имеется хоть остаток слуха, сопровождать зарядку приятной музыкой.

Воскрешать мягким массажем

Массаж действует благотворно на всех, и возможны тысячи его видов и вариаций применительно к каждому индивидуальному случаю, к каждому недомоганию, к каждой болячке в отдельности и в сочетаниях.

Для профилактики или уменьшения явлений склеротического слабоумия очень важен отдельный, тщательный, ежедневный массаж головы, ушей, шеи и верхней части спины, а также кистей и стоп, массаж каждого пальца. Не жалейте, пожалуйста, этих нежных усилий.

Это все области тела, самым тесным образом сопряженные с мозгом и мозговыми сосудами. Если нет возможности нанять хорошего массажиста, делайте массаж сами, почитав соответствующие руководства – техника массажа, если не ставить особых сверхзадач, не сложнее, чем техника пользовательской работы с компьютером. Нужно только иметь в виду, что массаж старому человеку должен делаться ВО столько же раз медленнее, мягче, нежнее, НА сколько лет массируемый старше массирующего.

Для устранения или уменьшения ночных беспокойств можно давать легкие успокаивающие и легкие снотворные, в небольших дозах и в обязательном сочетании с препаратами, поддерживающими сердечно-сосудистый тонус.

Названия препаратов приводить не буду – их много, ассортимент постоянно меняется, и точный индивидуальный подбор (через пробы и ошибки, другого способа не придумано) очень важен.

Проконсультируйтесь с лечащим доктором. Для поддержания сердечной деятельности проверенный старый рецепт – кордиамин в каплях или через подкожный укол. Этот препарат способен предотвратить понижение давления в мозговых сосудах, что часто и служит причиной ночной старческой спутанности сознания.

Хорошо бы, конечно, заручиться еще и обследованием и рекомендациями квалифицированного терапевта-кардиолога.

Спецпрепараты – для улучшения мозгового кровообращения должны назначаться только лечащим врачом. Иногда такие препараты могут оказаться критически важными для предупреждения или обратного развития старческого слабоумия; но домашняя самодеятельность в применении их опасна, ибо, как вы хорошо знаете, не бывает химии без алхимии, то есть непредусмотренного побочного действия.

В довершение письма хочу сказать вам за вашу бабушку простое человеческое спасибо. Если бы все внуки у всех стариков были такими, как вы, жизнь наша была бы совсем иной, жизнью истинно человеческой.

Сострадание может быть только свободным

Провожать приходится не только старых и слабых.

ВЛ, прошу вашей помощи. Взвалил я на себя ношу, а сил нести – не хватает… Верней, я бы нес, но не знаю – как. Познакомился на форуме с молодой женщиной из Н-ска. У нее обнаружили рак. Сделали операцию. Теперь предстоит химиотерапия. Страх смерти, тяжелая депрессия, ожидание страданий телесных и полное истощение сил душевных…

Поддерживаю, как могу. Пишу ежедневно. Молюсь за нее. Но… не хватает слов, катастрофически не хватает слов. Оказывается, русский язык не так уж и богат, и все его красоты, вдохновлявшие классиков, никуда не годятся, когда речь идет о человеческой жизни.

Вспомнил, что вы поддерживали М. в таком же положении. Наверное, говорили при этом какие-то слова, писали о вере и надежде. И при этом, как профессионал, не рыдали навзрыд и не заламывали горестно руки.

У меня же с точностью наоборот. Со словами туго (их не то чтобы нет, но выбор, как оказалось, не велик – жалость не годится, шапкозакидательство – тоже, разговоры о смерти – такая деликатная область, в которой чувствую себя, как на минном поле), а с заламыванием рук – очень даже хорошо получается. Жалко – ужасно. И больно. Но ведь об этом не будешь писать человеку.

Я даже не знаю конкретно, какой именно помощи прошу у вас. Взяв на себя ответственность, протянув руку, я уже не выдерну ее из руки той, что держится за нее, мучаясь от страха и неведения. Буду с ней до конца. Дай мне, Господи, сил и разума, чтобы не свихнуться самому и быть источником любви и надежды для другого.

Если можно, посоветуйте линию поведения в этой ситуации. Чего не стоит говорить, и что следовало бы сказать человеку, который живет в страхе страданий и смерти.

Алексей

Алексей, все просто: общение, искренность, вот и все. А что говорить, что не говорить, как говорить, что и как писать – это само придет, придет в нужный момент, верьте спокойно.

В собственном настрое важнее всего сохранять свободу: не позволять жалости переходить в чувство вины из-за невозможности помочь. Сострадание может быть только свободным – это выбор, совершаемый душой. Не растворяться в слепом сопереживании. Ясность сознания прежде всего.

Помогает прояснению сознания и выпрямлению души старинная молитвенная формула:

ДАЙ МНЕ, ГОСПОДИ, НЕ ТО, ЧЕГО

Я ХОЧУ, А ТО, ЧТО НЕОБХОДИМО

В этих словах – то, чего я бы пожелал и себе, и каждому, когда ЭТО придвинется.

Не надо каких-то особенных слов. Не знаешь, что сказать или написать – значит, знать и не надо: не раздумывая, скажи или напиши, что Бог на душу положит. Ничего не положил, никаких слов? – дай какой-то другой знак связи, любой. Открытка с какой-нибудь финтифлюшкой, рисунок, фотография, забавный рассказ, стишок, да мало ли что. Миг подскажет – будь лишь на связи.

Вера начинается там, где надежда кончается

ВЛ, нам с мужем Андреем по 39 лет, двое детей. Работаем вместе, живем дружно, ходим в походы, все на 5 с плюсом. И вот произошла нелепая автомобильная авария. У Андрея перелом обеих ног, обширная эмболия, уже 4 месяца кома: элементы малого сознания и пока больше ничего. Человек жив, но его пока нет, и надежда очень мала…

Мне помогает общение с сильными по духу людьми, чтение книг о сильных людях. Часто беру в руки и ваши книги. Но иногда нахлынет такое… Самое для меня тяжелое в случившемся – потеря единственного настоящего друга, хотя друзей у нас с Андреем очень много.

Очень хочется услышать от вас какой-нибудь ответ, может быть, рекомендации…

Нина

Нина, положения и состояния, подобные тому, в котором сейчас Андрей, я не раз длительно наблюдал как врач, и тут не приходится питать иллюзий, хотя всегда до самого финала остается и какая-то неизвестная вероятность поворота к восстановлению. Не стану ни обнадеживать, ни обезнадеживать. Хочу лишь утвердить в вере: человек не только жив – человек есть и останется. Человек останется даже в случае, если не придет в сознание и покинет свое тело совсем.

Верьте: друга вы не потеряли. Андрей с вами, душой с вами, только общение ваше теперь иное, обыденному уровню сознания не доступное, не ощутимое обычными ощущениями, но столь же реальное, сколь существование дальних звезд или микрочастиц, невооруженным глазом не воспринимаемых, но видимых и исследуемых специальными приборами. Спокойно верьте, что Андрей с вами, а вы с ним, и ваша душевная связь будет давать о себе знать через чувства и образы, живые и несомненные, просветит ваш дух и укрепит силы. А быть может – и это не исключено – поможет и Андрею…

Мала надежда или ее совсем нет, не имеет значения: вера начинается там, где надежда кончается. Вера помогает всему тому, чему помочь и можно, и невозможно.

Помощь без алгоритмов

ВЛ, вы не могли бы подсказать, как можно поддержать близких в тяжелой ситуации? У меня умирает дядя, 72 года, онкология (на днях обнаружили лейкоз плюс фоном рак мочевого пузыря). Лечить уже нечего. Нас всего трое: дядя, моя мама, его младшая сестра (60 лет), и я, больше никого нет. Мои родные – люди одинокие, жизнь у обоих нелегкая во всех смыслах. Мне хотелось бы быть им обоим поддержкой сейчас, как-то помочь, насколько это возможно в такой ситуации, но я не представляю, как.

Дядя не знает о диагнозе и формально не знает, что жить ему осталось немного; что он чувствует, я не знаю, боюсь, что больше, чем показывает. Он большая умница, ясная голова, пару месяцев назад перенес тяжелую операцию и очень хочет жить. Я боюсь ему говорить о диагнозе прямо, боюсь, что одно только известие о том, что речь идет о неделях, в самом лучшем случае – о нескольких месяцах, его убьет, и врать тоже не хочу. Может, мне сказать ему, что у него серьезные проблемы с кровью, но какие именно, не ясно? Что это может быть опасно, и нам, скорее всего, придется много времени проводить в больницах?

Маме я сказала о дядином диагнозе, она в плохом состоянии.

Как вы думаете, что я могу сделать в такой ситуации для них обоих? Как их поддержать? Если дядя выйдет из больницы сейчас, я постараюсь его побаловать, но что еще? Как можно облегчить уход, как вести себя так, чтобы человек ушел не в страхе, а в любви, чтобы уходил светло? Мама – как я могу помочь ей? Я все понимаю, я понимаю, что это одинокий путь для всех нас, что невозможно избавить родных от страха и от боли, но что-то же я могу сделать, хоть что-то? Быть рядом с ними – я это сделаю, постараюсь их не грузить своими эмоциями, насколько получится, но, может, есть возможность еще и помочь им обоим?

Я для них нечто вроде света в окошке, дядя вообще уверен, что если я рядом, то я все узнаю, улажу и приведу в порядок – это далеко не так, но он так чувствует, и, возможно, это даст мне возможность поддержать его.

Мама реалистичнее, но и она где-то верит в это. Как мне говорить с ним, как мне говорить с мамой? Как говорить с единственными и любимыми людьми, когда они в такой ситуации и когда страшно самой?

Пожалуйста, простите за беспокойство, тем более, что у нас есть и психологи, и группы поддержки, советы они дадут, и скорее всего нужные, но мне сейчас нехорошо от профессионального сочувствия, и само сочувствие мне не нужно, а нужен человек. Но люди, и среди профессионалов тоже, в такие моменты чаще всего пропадают.

Анна

Анна, вы понимаете: и сам Бог не ответил бы на вопросы, которые вы мне задаете, с той степенью подробности, какая нужна. И это притом, что вы описываете ситуацию, которая раньше или позднее, так или эдак, приходит в каждую семью и к каждому человеку в отдельности. Никто к этому не бывает готов.

Чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к конкретике тех задач, которые вы сейчас перед собой ставите, нужно получить еще уйму информации – о вашем дяде, о вашей маме и о вас, полностью погрузиться в вашу жизнь и семейную историю, в характеры каждого, в состояния каждого, в мировоззрение, веру или неверие каждого… И все равно: не найти алгоритмов, не составить пошаговых инструкций, не прописать рецептов для проводов человека из этого мира в иной и для поддержания духа его близких. Только вдохновенное действие свободной любящей души может находить верные решения – каждый день, каждую ночь, каждый миг.

При всем том – и именно потому, что инструкций нет и рецепты отсутствуют – прочитав ваше письмо, уверенно говорю: несмотря на всю вашу растерянность, моменты ужаса и кажущегося бессилия, вы вполне готовы к исполнению той миссии Провожатого, которая сейчас на вас возлегла. Готовы – так, как только может быть готов человек в вашем положении. Совершенно правильно настроены. Быть с близкими, продолжать их любить и поддерживать всей душой. Вот и все.

Прибавить к имеющемуся остается единственное: доверие своей душе и Духу, ее питающему. Веру в свои силы, которых вы еще не знаете. Силы эти откроются и вовсю заработают, когда вы будете непосредственно делать то, что требуется в каждый момент: «глазки боятся, а ручки делают». И слова придут, и нужные интонации, и правильные решения – все, что надо. И люди в помощь придут – кто в трудное время «пропадает», тому туда и дорога – другие найдутся. Жить смело и не суетиться излишне.

С дядей – никаких спецобъяснений. Как можно меньше разговоров на медицинские темы. Собрались его побаловать после выхода из больницы? – отлично, развлекайте и балуйте. Относительно серьезности его положения и наиболее вероятного исхода – если будут вопросы «я скоро умру? – я умираю? – сколько мне осталось?» – достаточно краткого и простого «не знаю». Это не будет ложью. По высшему счету вы и вправду не знаете, как и никто не знает, что МОЖЕТ быть дальше. Всегда ведь есть какая-то, быть может, ультрамикроскопическая, но есть – вероятность отсрочки ухода, отсрочки, приравниваемой нашим глубинным существом – душой – к бесконечности. Приравниваемой не без оснований: каждое мгновение – семечко вечности, зародыш ее, прорастающий другими мгновениями; за один миг может произойти как смерть, так и бессмертная, неуничтожимая жизнь.

В подготовке к финишу земной дистанции никому не обойти вечного вопроса: а что Там, за чертой? – тьма, пустота, абсолютное ничто? – или Что-то – какое-то преображенное продолжение, новое начало, другая жизнь, инобытие?

Вопрос этот мятется в душе и стучится в сознание, даже если не задается ни другим, ни себе, оттесненный, забитый страхом и суетой, – прорывается, проползает… Если ответ у сознания есть, – какой бы ни был, – можно считать, что подготовка уже началась. Психологически легче уходить из жизни тем, кто верит, что «не умрем, но изменимся», – тогда это не уход, а переход.

Если такой веры нет, а есть убежденность, она же и вера, что смерть – полное исчезновение, – тоже все-таки безнадега не полная, есть зацепка за вечность. Можно верить, и это не иллюзия, что все твои добрые дела, сделанные за жизнь, даже самые незаметные, продолжают свое действие в тех, кто остается здесь. Что свет добра передается дальше и дальше. Что световая эстафета рода людского продолжится, и есть шанс, что продвинутые потомки воскресят не только память о тебе, сколь угодно полную, но и где-то за далями веков тебя самого, вполне материальным образом – воспроизведя твой генетический код. В это верил и провозгласил как цель человечества – «воскрешение отцов» – великий русский мыслитель и пророк Николай Федоров, перед которым преклонялись такие гиганты российской культуры и мысли, как Владимир Соловьев, Лев Толстой…

Стоит ли говорить обо всем этом с дядей, с мамой? По своей инициативе не стоит, но если сами заведут разговор, наведут на тему – стоит, и очень. Может быть, по милости небес дядя ваш уйдет в иной мир быстро и легко, как-нибудь во сне, или в бодрствовании, но при занятости сознания совсем другим, или в погружении куда-то в бессознательное… Вам остается лишь быть открытой всему возможному и действовать по обстоятельствам и по подсказке души.

Дай Бог вам душевных сил.

Ответ на ответ.

Спасибо, ВЛ. …О «не умрем, но изменимся». Когда ушла моя бабуля, красивая и мудрая женщина с необычными способностями, и мы втроем вернулись домой, странное и очень в духе бабушки ощущение нахлынуло на нас… Как будто где-то открыли окно к нам, сюда. Окно, нашему «здесь» не принадлежащее. И оттуда льется на нас такое абсолютное чувство любви, сочувствия, радости, тепла, какого в этой жизни, наверное, и не пережить. Не знаю, как описать… какой-то золотистый свет, как солнце, но только еще солнечнее, радостнее, свет внутренний, волна… Направленная радость и любовь. Ощущение было, как будто купаешься в этом свете, этой любви. Наверное, так может чувствовать себя ребенок, чувствующий безоговорочно, что его любят, видят и любят.

Дядя это почувствовал на второй день. Сказал: «кажется, мама тут, и она за нас заступается». А мама почувствовала на третий день, за несколько часов до того, как луч этот ушел… Я знаю, что это была она, я знаю свою бабушку. Это была она без примесей этой жизни, в первозданном виде, она как есть, ее сущность, ее душа. То, что в этой жизни всегда прорывалось, но жизнью же и глушилось.

Именно тогда понятие «тот свет», не имеющее ничего общего с «тем светом» в расхожем употреблении, и понимание, что «не умрем, но изменимся», стало для меня фактом. Сейчас память об этом не помогает, но она есть, и надеюсь, со временем снова даст силы. Жаль, что передать это ощущение другим невозможно, хотя я пыталась. А может, и удавалось, не знаю. Это был дар не для одного…

IX
Горе: как пережить

Это тоже одна из моих первых фотографий, мне тут месяцев восемь. Часто помещаю этого ребенка в свои книги как образ чистого состояния души.

Это существо горя еще не изведало. Но заметно по глазам: изначально знает, что горе есть.

Мои мама и папа жили в те дни в светлом облаке молодого счастья и приближались к главным жизненным испытаниям. Горя впереди было через край. Они об этом не знали. Лучше ли было бы знать, чтобы пройти через потери увереннее, или знание отравило бы счастье?..

И снова о жестокой внезапности

Зачем я жизнь кляну, как злая моль,

цепляясь за нее? – Узнай, изволь:

не сладость лечит горе – только горечь,

от боли помогает только боль.

Навеяно хайамовскими рубайями

На планете нашей бушуют стихии. Подземные, наземные, межчеловеческие, внутричеловеческие. Там и сям уймы людей в расцвете сил и надежд с жестокой внезапностью теряют сразу все или почти все, невосполнимо. Горе, вседневное, ежемгновенное горе миллионов и миллионов – действительность такая же реальная, как наша каждодневная суета, как сердцебиение и дыхание, как биржевые новости, как рождение новых существ.

Если открыто поглядеть на календарь человеческих трагедий во всех его масштабах, – окажется, что в траурную рамку следует поместить сплошь всю историю. Каждый день и час, каждый миг существования рода людского свирепствуют зло и смерть – не здесь, так в другом месте, не сейчас, так потом. Потеря многих, потеря одного – если душа затронута, на качество переживания количественная разница не влияет: и одна смерть – всесмерть.

Мы поняли уже, что благополучная жизнь состоит в том, что теряется все, но не сразу. И знаем, что за дарованной нам Милосердной Постепенностью охотится много, слишком много хищных охотников – зверей жестокой внезапности. Имя им легион, и не убывают: войны, террор, несчастные случаи, убийства, самоубийства, уймы болезней…

Пока звери эти обходят нас стороной, мы как антилопы в саваннах, где шастают леопарды, гепарды и львы, детски верим, что нас, вот именно нас-то и пощадят, нас и детенышей наших не тронут, мы-то уж как-нибудь. И пока обходят, пока не трогают, обо всех угрозах и о финишной ленточке можно забыть, кушать себе свою травку.

Древненькие защиты невооруженной души. Да и в самом деле, что толку осознавать реальную жуть во всех ее бешеных вероятиях, если не можешь ничего изменить и не умеешь мыслить просветленно и высоко, как учат нас продвинутые вероучения?.. Покуда не снабжена душа аккумулятором духа и батарейками вечности, на вторжение вихрей безжалостной дикой правды набор ответов стандартен и невелик: депрессия, паника, цинизм пассивный или активный, звериный («умри ты сегодня, а я завтра»), та или иная наркотизация, тупой пофигизм или просто отказ от жизни.

Какие доктора, кроме времени?

Тут вот еще какая особенность массы недоснабженных душ: ценностная суженность, она же зависимость. Уймы людей в бытийных ненастьях теряют лишь некие части своей бытийственности (иной раз, правда, и очень важные и сверхважные: ребенка, здоровье, любовь…). А переживается, что потеряно все – совсем, целиком, что ничего не осталось. Что больше жить нечем и незачем. У многих при этом сознание бессильно понимает, что жить нужно и можно, а жизнечувствие падает в тартарары – подсознание, зависимое от потерянного, гнет свое и может втянуть в психалгическую воронку, ту самую.

ВЛ, моя подруга потеряла мужа и уже более года не может прийти в себя. Ее вопрос, который она передает через SMS: «Какие доктора, кроме времени, лечат от горя?» (Из записок, присланных на выступлении. Ответ и далее следующие два обращения с ответами в первоначальном виде включены в книгу «Направляющая сила ума».)

Сразу принципиально: от горя не лечат, горе не лечится. Горе – не болезнь, не недуг, не инфекция. Травма – да, но не та, которую, подобно вывиху, можно вправить, или подобно перелому, загипсовать, или вставить протез. Рана – да, но не та, которую можно залить йодом, забинтовать или зашить.

Горе не лечат. Это неподходящий, неадекватный термин. И не обезболивается горе. Даже если его заливают лекарствами, алкоголем, наркотиками – не обезболивается, а наоборот. Если это настоящее горе – то, о котором говорят: убит горем, убита горем.

С горем учатся жить. С болью потери можно учиться сосуществовать. Можно отвлекаться от этой боли, потихоньку на какое-то время ее усмирять или просто ждать, пока она мало-помалу усмирится сама.

Уже в первые, шоковые дни боль утраты может временно отступать, облегчаться, но потом возвращается с новой и новой силой. Может быть настолько нестерпимой, что кажется, будто и день, и час, и минута – целая вечность. Постепенно, очень постепенно сворачивается – прячется вовнутрь, в глубину души. Но если горе настоящее и душа настоящая – никогда не проходит. Не исчезает. Не забывается.

Год – срок слишком малый, чтобы надеяться на усмирение боли. За такое время многие едва только успевают осознать значимость потери, ощутить глубину утраты.

Стариннейшие и вернейшие друзья в горе – не анальгетики, не облегчители, но поддерживающие спасатели – труд и молитва. Воздержанность в еде, посты, но не до истощения. Общение – для кого как. Музыка, любое искусство – тоже для кого как. Природа, уединение, экстремальные рисковые занятия, боль физическая (она временно, чисто физиологически заглушает душевную) – тоже по-разному.

Главное – не застывать в душевно-болевой судороге, в столбняке, в ступоре – брать себя за шиворот и двигаться, жить по возможности деятельно. Очень хорошее, проверенное средство – отстранившись от себя, вникать в жизни других, помогать им в горестях и заботах, даже если они кажутся мелкими, суетными, ничтожными. Заполнять душевное пространство новыми симпатиями. Покровительствовать какому-нибудь ребенку, инвалиду или старому человеку. Да хоть бездомную собаку приютить…

Разумеется, все это не предписуемо, по «надо» не происходит. Но дышать и делать что-то посильное всегда можно. Открыться жизни и не мешать душе, которая часто бывает мудрее сознания.

Хорошее чтение очень желательно, хотя многим в горе читать трудно, тяжело вообще что-либо воспринимать. Хоть по чуть-чуть… Немалую поддержку может дать изучение психологии самого горя, например, по замечательным книгам моего давнего друга, российского психолога Фёдора Василюка («Переживание горя», «Переживание и молитва»).

Помогает углубленное размышление – осмысление своей потери в укрупненном масштабе, в панораме целостной жизни. У Виктора Франкла, великого психотерапевта, прошедшего ад фашистских концлагерей, в работах «Человек в поисках смысла», «Доктор и душа», «Воля к смыслу» прекрасно описано, как это может происходить.

«Человеческое существование не может быть лишено смысла до самого последнего вздоха», – говорит Франкл.

Добавлю: и после последнего вздоха жизнь человека продолжает наполняться смыслом. Жизнь смысла длится в Запределье, не доступном нашему разумению, но подающем нам позывные через сны, через людей-медиумов, особо чувствительных к иномирию, и через наши собственные душевные движения и события жизни, то незаметные в своей обыденности, то заметные, но необъяснимые…

ВЛ, вы хорошо объяснили, как пережить горе. А как заставить себя ЗАХОТЕТЬ пережить его? Как сделать это, если не видишь смысла жить дальше без своей половинки (я потеряла любимого человека 11 дней назад в авиакатастрофе)?

Не надо заставлять себя захотеть. Все придет в свое время. Ваше состояние сейчас соответствует сроку потери и остроте душевной боли. Его можно сравнить с шоковым состоянием после травмы физической. Горе проходит свои этапы развития, выдерживает свои сроки. По множеству наблюдений: с острым, нестерпимым горем душа начинает свое примирение года через полтора-два; это же и обычный срок ношения траура по умершим у большинства народов.

Важно, что вы сейчас просто живете, что жизнь в вас есть, болящая, почти не чувствующая себя, но живая, корневой глубиной желающая быть дальше и осуществлять свой смысл. Само то, что вы задаете мне этот вопрос, – тому свидетельство.

Всего лишь собака, и тем не менее

ВЛ, мой вопрос таков: как пережить смерть собаки? Прошу понять… Многие пренебрежительно говорят, что это только собака, но для меня мой пес был самым любимым существом, верным и преданным другом, и одновременно «шерстяным» ребенком. Страшно пусто в душе. Думаю, этот вопрос волнует многих, кто потерял четвероногого друга.

Да, понимаю вас. Знаю многих, кто смерть любимой собаки воспринял как горе, вполне сравнимое по масштабу с горем смерти любимого человека. И это естественно. Душевная связь с любимым животным глубока и неразрывна. Более того, эта связь бывает особо сильной и чистой именно потому, что это существо другого вида, и отношения с ним не засорены обычными человеческими суетами, претензиями, обидами. Не только смерть собаки или кошки может вызвать такое горе, но и смерть домашней птички, даже черепахи, хомячка или рыбки (особенно у ребенка).

Мне самому смерть домашних любимцев приходилось переживать не единожды – когда вследствие естественного окончания их жизни, когда в результате несчастного случая. И хотя я человек, казалось бы, не сентиментальный и достаточно опытный в пережитии смертей любимых и близких, каждый раз это снова всё так же тяжело – точно так, как и вам сейчас.

Домашние питомцы уже изначально, в большинстве своём, по естественным срокам их жизни предназначены лишь для временного сопровождения наших жизней. Их жизни короче, зато интенсивней, полней, каждое мгновение более насыщено благодатью, чем наше.

Рецептов, как пережить это горе, как любое иное, нет и не может быть. Пожелание мое вам сводится к одному: жить и наполнять жизнь, наполнять душу, и не только свою. Пустота, о которой вы говорите, какое-то время естественна. Постепенно она заполнится новой жизнью и новыми радостями, как рана тела заполняется новыми тканями.

И еще пожелал бы не спешить с обретением нового любимца. Лучше выждать, пока горе посветлеет – признаком этого станет преобладание благодарных воспоминаний о потерянном существе над болью потери. И уж тогда – если душа позволит – заводить новое существо.

Знаю немало случаев, когда люди, потерявшие любимую собаку, торопились завести нового щенка, чтобы способом, кажущимся самым естественным, возместить потерю. Но из такого слишком поспешного замещения, как правило, ничего хорошего не выходит: либо оказывается, что новоприбывшего невозможно полюбить так, как потерянного, либо сам этот новоприбывший почему-то оказывается несчастным, каким-то нездоровым или невезучим. Как будто душа прежнего любимца еще не хочет уходить, ревнует и не впускает нового. Это, конечно, наивные домыслы, но как знать.

Спасательный круг

ВЛ, прошу вашего совета – как помочь мужчине, совсем недавно оставшемуся с новорожденным младенцем на руках, пережить смерть жены, в которую он был безумно влюблен? Этот человек, Антон, работает со мной в одной организации, мой хороший друг, ему 32 года. Полюбил Марину, сотрудницу соседнего отдела, долго ее добивался, наконец, они поженились. Он однолюб. Всегда говорил, что Марина для него – как воздух.

В субботу готовился забирать супругу из роддома – родился сын, отмечал с нами это событие, был счастлив, готовился к встрече – а утром, в день выписки, Марина внезапно умерла. Тромб закупорил легочную артерию… Антон держался молодцом – почернел от горя, но сам переодевал жену в морге, организовывал похороны… В роддоме его ждал сын, которому неделя от роду. Мои коллеги ото всего произошедшего в каком-то ступоре – боятся даже звонить Антону и предпочитают делать вид, что ничего не произошло.

Антон мне очень доверяет. Еще до свадьбы, когда они только встречались с Мариной, и у них были какие-то нелады, рассказывал обо всем мне, делился, просил совета. В день смерти супруги позвонил мне одной из первых…

Сегодня, на третий день после похорон мы разговаривали по телефону – я пыталась поддержать его, говорила, что он обязан теперь жить ради сына… Соглашается, и сразу же плачет, говорит, что не знает как жить дальше… Постоянно вспоминает жену, какой хорошей и единственной для него она была.

Как поддержать его? Какими словами? Как утешают людей, переживших смерть близких, профессиональные психологи? Я очень переживаю за Антона. Вы писали однажды: «боль горяча, как лава, и смысла не ведает…»

Валентина

Валентина, прописей утешения для таких случаев быть не может. Какие-то слова… Чувствую, вы и сами понимаете, что не это важно.

Самое главное, самое простое и трудное – быть рядом с человеком и быть искренним. Слова найдутся, придут. Если и когда понадобятся. По своему опыту знаю: лучше всего просто безмолвно обнять человека и помолчать. Выслушать, если что-то захочет сказать… Женщины в таких случаях часто вместе плачут.

Все, что только можно сделать для вашего друга, вы делаете, просто общаясь с ним и разделяя его горе. Да, нередко случается, что друзья и близкие человека, оказавшегося в таком положении, теряются и робеют от ощущения какого-то невыполнимого долга и беспомощной виноватости – утешить-то нечем, помочь – нечем. Многих это ощущение заставляет малодушно уходить от встречи с несчастным, уклоняться от общения, отдаляться. (Тут, конечно, и страх еще – от напоминания о близости бездны, которая стережет всех и каждого.) А всего-то нужно – приблизиться. Отодвинуть на время свое «я» – и быть вместе с человеком, просто быть вместе. Как только приближение произойдет, страх и гнет непонятной вины уйдут. Останется человеческое общение.

Вам это легко: Антона вы знаете лучше остальных. Найдется и чем помочь – и подсказкой, и делом, если понадобится. А ему понадобится наверняка. Горевать будет некогда – на руках крошка. Нужно спешно налаживать быт, кормление, уход за младенцем. А дальше жизнь покажет и подскажет. Важно, чтобы она продолжалась, жизнь.

Спасибо вам за заботу о друге.

Ответ на ответ.

ВЛ, Антон вышел на работу оформлять документы для получения страховки… Плачет часто, но я поняла: выдержит. Хотя рана страшна, и страдание почти невыносимо – он оживляется, когда рассказывает, как купали сына, как сынок спал ночью, как покушал… Закрутил вихрь дел – оформление кучи бумаг, покупка вещей для ребенка… Сынок – его спасательный круг.

Счастье – это не суррогат жизни. Это сама жизнь, открытая глубине, со всеми ее бедами, но и с той силой, которую дает глубина. Бог, скрытый в глубине, не страхует нас от несчастий, но он дает силу переносить несчастья и, потеряв всё, начинать жизнь заново. Продолжая путь, мы опять должны войти в темное ущелье, но знаем, что выйдем снова на свет и обрадуемся свету и эту радость будем нести сквозь тьму – до следующего взрыва света.

Григорий Померанц

Как пережить потерю ребенка

Вокруг себя внимательно смотри.

Страдания свои благодари –

вон, видишь? – дуб в ненастье обломился,

а малый кустик вырос раза в три.

(из цикла «После Хайама»)

Об этом нужна отдельная невозможная книга.

Невозможная ни для написания, ни для прочтения – боли в ней будет больше, чем можно выдержать. И все же нужна.

Мало-помалу книга эта у меня складывается из очного и письменного общения с теми, кого постигло. Закон этого общения краток и подобен другим случаям горя: быть вместе.

Не утешать. Просто быть вместе. Быть здесь, рядом. Душа к душе. Говорить о чем угодно. Или не говорить. Просто быть вместе и разделять боль.

Зачем?.. Смысл?.. Разделенная боль этой потери не уменьшается. Наоборот, боли становится больше. Вот – открытая, поведанная, отданная тобой, она есть уже и в другом существе, мучает и его. А в тебе?.. А в тебе сколько было боли, столько и остается: беспредельная бесконечность; боль даже усиливается, как утренний шторм, зверски неутолимая, бьется о берега безысходности.

Вот что важно, неимоверно важно: из разделенной боли уходит яд одиночества, адский, безумный яд. Разделенную боль принимает не только разделивший ее, но и Кто-то незримый, все боли мира вмещающий и преобразующий в световую энергию… В это можно не верить, считать благостной чушью. Но невозможно не чувствовать: разделенная боль, не слабея, даже тысячекратно усиливаясь, спасительно держит душу и лечит мир. И поэтому жизнь продолжается. Продолжается боль и продолжается жизнь.

ВЛ, мне 33 года. Месяц назад у меня погиб сын 9 лет – сбило машиной. Шел из школы, года полтора уже ходил самостоятельно, пошел не по обычному пути. Из-за высокого сугроба не увидел машины. Могла его встретить, была недалеко, но дни предновогодние – пошла в магазин… Не уберегла.

Очень тяжело, очень… Иногда немного отпускает… Шевелюсь, на работу вышла на двадцатый день. Работаю в музыкальной школе. Миша туда тоже ходил. С детьми надо разговаривать и улыбаться. Есть еще младший сын 5 лет, муж, который меня поддерживает, дома надо что-то делать… Мама, папа живы… Стала больше к ним ходить. Больше времени стала проводить с бабушкой, у нее рак уже 14 лет, не оперировалась, метастазы, да и зрение потеряла недавно. Но держится, ест, таблетки пьет, себя обслуживает, с Димкой моим играет лучше всех. Недавно говорит мне: «Я все жду, когда у меня наступит созерцательная старость». И смешно нам стало, потому что к ней это никак не применимо, на все остро реагирует.

Все мы были некрещеные, кроме моего мужа. Недавно покрестились – говорят, нужно это, чтобы молитвы доходили. Мама и бабушка креститься уже не будут (60 и 83 года). Мама, когда мне было 6 лет, тоже попала в автокатастрофу, но выжила…

Помогла в чем-то статья Толстого о страдании, нашла на одном сайте. Раньше я с такой остротой не замечала, столько горя у людей. Все эти природные катаклизмы, теракты… А сколько больных детей… Неужели такой ценой надо было мне заплатить, чтобы увидеть все это, всех касающееся, всеобщее?

И еще хотела у вас спросить… Не могу вспоминать, как все было раньше, и плачу редко. Почему?.. Понимаю, мало времени еще прошло…

С мужем почти не говорим, боимся друг друга тревожить. Только когда он к следователю ходит, я что-то спрашиваю. Он вообще не очень разговорчивый. Вижу, плачет. Я только после поминок его спросила (выпила немного, очень плохо было) – ты меня не бросишь? Я тогда в полной уверенности была, что все из-за меня, да и сейчас… А он каждый день говорит, что любит. Сижу сейчас и плачу.

Из лекарств пили в первые дни корваллол и глицин. Потом 2 недели пила афобазол, сейчас перестала. Муж тоже немножко попил. Он вообще старается держаться, английским занимается, у них на работе документация на английском… С Димой смотрят обучающие программы, как с Мишей смотрели. А еще зачем-то купил пневматический пистолет, стреляет дома, когда нет никого… Я этого боюсь…

Казню себя еще и за то, что этим летом сделала аборт… Казалось, что ничего не успеваю, сил физических не хватает, беременность вторая была с осложнениями, зрение очень плохое, без помощи не справилась бы, а мама занята с бабушкой, у папы инвалидность…

Все вместе иногда превышает силы.

Молюсь, как могу. Ночью просыпалась, не могла спать, потом стала молиться и засыпать. Иногда забудешься и думаешь: «Этого не может быть, чтобы Миши нашего не было»…

Посоветуйте, пожалуйста, что можно почитать и где взять силы все вытерпеть.

Старалась не слишком эмоционально, извините, если получилось наоборот.

Анна

Аня, ничуть не слишком.

Ваше письмо – письмо сильного человека. Горе безмерно, боль невместима. Вы выносите это так, как можно пожелать всякому и всякой, оказавшимся в таком положении. Не замкнулись в страдании, напротив – открылись страданиям других, это решающе важно. Выстоите, уверен.

Мы с вами одной породы: не ищем болеутоляющих. Не оставляем усилий осмыслить как жизнь, так и смерть. Может быть, глубокое погружение в религиозное мировоззрение даст вам ответ по поводу смысла такого горчайшего изо всех горь, как потеря ребенка. Мой рассудок этого тоже не постигает и вряд ли постигнет. Я просто верю – и того более, знаю: душа ушедшего – и взрослого, и ребенка – не исчезает, а остается жить в глубинной связи с теми, кто продолжает его любить. Живо чувствую это, потеряв многих. Они есть, родные мои, они продолжаются. Ваши – тоже.

Удивился тому, как вы молоды: только 33. В наше время многие женщины в этом возрасте только начинают свой материнский путь. А у вас уже такой глубокий опыт душевной жизни и одоления невыносимого. Впереди еще много времени для обновления жизни, расширения сознания и пространства любви. Вам и сейчас есть ради кого жить, но, мне думается, через какое-то время, года через полтора-два, вы с супругом могли бы подумать о том, чтобы родить еще ребенка и даже не одного.

Спрашиваете, что сейчас почитать. Для вас – вся библиотека лучшей духовной литературы, включая и лучшую художественную. Библия – Книга Иова, псалмы. Блаженный Августин. И Лев Толстой, и Экзюпери, и Януш Корчак, и Виктор Франкл, и Сенека… Из христианских авторов – Клайв Льюис.

На моем сайте, на форуме «Психологическая культура» есть тема «Смерть близкого человека – как пережить?». Одна из участниц дает ссылку как раз на работу Льюиса о переживании горя.

Поддержку душе в самых трудных одолениях дает поэзия Зинаиды Миркиной. Вообще лучшая мировая поэзия (Гете, Рильке, Пушкин, Шекспир с его сонетами, Мандельштам…) – великое питание для страдающих душ. Назвав Зинаиду Миркину, назову и ее великого творческого спутника Григория Померанца. Глубочайший мыслитель, очень многое переживший и многих потерявший, человек исключительного духовного мужества. Чтение его текстов вдохновляет на жизнь. Крепитесь.

Ответ на ответ.

ВЛ, спасибо за ответ, я его часто перечитываю. Читаю Франкла, читаю и смотрю Миркину и Померанца… Спасибо и от моей сестры, она читает Померанца, и ее это очень поддерживает. Про себя пока писать не буду, горе движется, что-то меняется, но пока не легче, болит даже острее… Наверное, так и быть должно.

Еще из материнских писем. Жизненная ситуация другая.

ВЛ, мне 34 года. У меня растут два сына – старшему 16 лет, меньшему – 7. Я всегда была очень переживательной мамой – это, наверное, страхи детства – родители часто оставляли меня на бабушку и занимались своей жизнью. Всегда переживала за детей, а когда болели, то особенно сильно. И вот два с половиной года назад у меня умерла одномесячная дочка… После этого у меня возник страх, что с меньшим сыном может такое же случиться. Он растет здоровым парнем, и я стараюсь всеми силами отгонять эту мысль. Хожу в церковь, молюсь. Но страх остается. Младший сын стал капризным, у него появился страх остаться без матери – может быть, это еще и из-за того, что после смерти дочери муж нас бросил и с сыном не общается…

Я читала ваши книги, стараюсь работать над собой. Смогла преодолеть страх своей смерти, который тоже родом из детства. Но пережитая боль утраты осталась, и страх за сына неодолим… Я сильная женщина, но жить так очень трудно…

Оксана

Оксана, справитесь, – вопрос времени. Прошло его уже немало, но ведь душа имеет свое времяисчисление, и иные десятилетия равны минуте, а иные минуты – десятилетиям.

Вряд ли в таких случаях имеют силу какие-то рассудочные доводы, но все же напомню: во времена наших прабабушек в семьях умирал каждый второй-третий ребенок, и только многодетность семей обеспечивала воспроизведение рода. И сейчас та же природная закономерность жестокого отбора нет-нет да и пробивается сквозь все заслоны медицины и гигиены, социального и семейного обережения. На памяти моей – несколько случаев быстрых уходов из жизни детишек, едва успевших появиться, и нередко причины таких катастроф остаются нераспознанными. Все под Богом ходим, и старые, и средние, и малые, и самые крохи, хотя у них есть и защиты, не свойственные последующим возрастам.

Вы и сами понимаете: нет у вас оснований для повышенного, сверх обычного, беспокойства за жизнь вашего мальчика. Понимаете и то, что здоровье ребенка, душевное прежде всего, в немалой степени зависит от настроения мамы, от бодрости ее духа.

О поступке вашего мужа говорить не буду… Верю, что вы в своем горе и трудностях не останетесь одинокой, что есть родные и друзья, которые вас поддержат. Первостепенно важно, чтобы жизнь ваша и ребят наполнялась общением и разнообразными занятиями, чтобы было просто некогда горевать. Тогда и рана быстрее затянется, и страхи уйдут, и душа откроется любви и притянет ее.

Две прививки от родительского горя, уже недействительные

Что говорит нам о потере детей и родительском горе природа?

Вот что: для природных созданий потеря детенышей – событие весьма вероятное, можно сказать, обыденное. Детеныш слаб, беззащитен. Мир хищен, жесток, коварен. Даже самые удачные по наследственности малыши, пока не вырастут, подвергаются огромным опасностям. Взрослых родителей судьба тоже не балует. Вот почему так неукротимо избыточен половой инстинкт: для рода спасительно важно произвести на свет потомства как можно больше. Потеря многих возмещается прибытием еще многих и многих.

Боль от потери детенышей свойственна только тем природным родителям, которые о своих детенышах заботятся, выкармливают их, выхаживают, оберегают и защищают. Чем развитее существо, тем больнее. Вот у Есенина – потрясающее описание материнского горя не только собаки.

Утром в ржаном закуте,

Где златятся рогожи в ряд,

Семерых ощенила сука,

Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,

Причесывая языком,

И струился снежок подталый

Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры

Обсиживают шесток,

Вышел хозяин хмурый,

Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,

Поспевая за ним бежать…

И так долго, долго дрожала

Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,

Слизывая пот с боков,

Показался ей месяц над хатой

Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко

Глядела она, скуля,

А месяц скользил тонкий

И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,

Когда бросят ей камень в смех,

Покатились глаза собачьи

Золотыми звездами в снег.

Сколь продолжительным может быть такое запредельное горе у наших меньших братьев (в основном у сестер), нам неведомо; но хочется думать, что оно короче, чем такое же наше, короче, чем их собственная недолгая жизнь. Если у собаки рождаются еще щенки, то, возможно, прежних, потерянных, она забывает или вспоминает, глядя на новых, и думает, что они к ней вернулись…

А что рассказывает человеческая история?

Разное рассказывает. С одной стороны, родительское горе – данность безусловная, старше истории. С другой – немало примеров жестокого отношения к детям, равнодушия к потерям детей – и в античности (в Спарте особенно), и на Востоке, и в Африке, и в средневековой Европе, и позднее… Хрестоматийный случай ученика Сократа Ксенофонта, который в ответ на известие о гибели его сына в сражении спокойно ответил: «Я знал, что родил смертного», – еще далеко не самый впечатляющий.

Многодетность и высокая детская смертность – две многотысячелетние массовые прививки от непомерности родительского горя. У нас теперь этих прививок нет. Никаких нет.

Воскрешенная жизнь

Разговаривая с потерявшими детей, иной раз поражаешься их душевной силе. Выдерживать такую муку изо дня в день, беспрерывно, годами, десятилетиями, до конца…Что или кто дает эту запредельную силу, зачем?..

Люди этого уровня об уменьшении боли не помышляют, наоборот – обезболивание воспринимают как преступление перед памятью и душой. Помощь некоторым требуется лишь в смысловом принятии – чтобы боль утраты вошла в Книгу Судеб не зачерненной страницей, где нет ничего, кроме непроглядной могильной тьмы, – а строкой жизни, оборванной, но живой.

Знаю супругов, психологов, потерявших десятилетнюю дочку, которую не удалось спасти от раковой опухоли. Девочка была жизнерадостной умницей, не по годам развитой, все понимала. Родители смогли сделать ее Переход светлым, насыщенным творчеством, игрой и любовью. Сейчас трудятся, помогая другим семьям и детям.

Близко знал Александру Иосифовну Розанову-Гроссман (далее по инициалам – АИ) – талантливого режиссера и педагога, многолетнюю руководительницу известной в Москве детско-юношеской театральной студии при Доме пионеров. Человек в высшей степени творческий, страстный, горячий, АИ была, сверх того, как мало кто, наделена даром любви и верности. «Я однолюб», – сказала однажды о себе, это было точное самоопределение, относившееся не только к личной жизни, но и к работе, к мировоззрению, ко всему и всем.

Сергей Григорьевич, Александра Иосифовна, Ляля и няня Анна Егоровна

И вот такому человеку выпал жесточайший из жребиев – пережить всех своих любимых родных. «Удел посеявших семью – потери пожинать» – это о ней, втройне.

Еще не старым проводила мужа, Сергея Григорьевича Розанова, детского писателя, драматурга, режиссера и педагога, автора изумительных «Приключений Травки». АИ была его второй женой.

Адриан Розанов знал толк в рыбалке

Первой была Наталия Сац, в браке с которой родился Адриан Сергеевич Розанов, талантливый журналист, очаровательный человек, дивный рассказчик. Мы с ним долго дружили; ездили вместе в корреспондентскую командировку в Казахстан, на китайскую границу, где было тогда неспокойно.

Сергей Григорьевич Розанов принадлежал к старинному русскому дворянскому роду, были среди предков и священнослужители. Литературно-художественная одаренность в этой семье прослеживается на протяжении нескольких поколений.

Старший брат Михаил тоже был драматургом и отличным писателем, автором потрясающего «Дневника Кости Рябцева» – правдивейшего произведения о российских школьниках двадцатых годов. По глубине проникновения в психологию подростков произведение это можно приравнять к научному исследованию.

Познакомиться с Сергеем Григорьевичем мне не довелось, но по рассказам АИ и их дочери Ляли, по фотографиям и по произведениям облик его и характер вырисовались внятно. Добрый, спокойный, с мягким юмором, неистощимо наблюдательный, сдержанно сострадательный, нежно веселый и втайне грустный. Любитель втихаря выпить. Дружил с Аркадием Гайдаром, часто посещавшим их дом. Этот гений детской литературы, силач, затейник, фантазер, лиходей гражданской войны и герой Отечественной выпивал не втихаря, особенно когда входил в подъемную фазу – у него было биполярное аффективное расстройство, раскачанное алкоголем. Мог заявиться в дом в любое время, и все наполнялось его подарками, рассказами, песнями, все радостно переворачивалось вверх дном. Сергей Григорьевич привечал друга в любой фазе и к любой степени опьянения присоединялся догоняющим соучастием. АИ, тогда еще Шурочка, негодовала, ругала творческих пьяниц на чем свет стоит и была счастлива.

Гайдар погиб на фронте в начале Великой Отечественной. Сергей Григорьевич, смолоду не шибко здоровый, к началу войны был болен уже серьезно, с трудом ходил. Его начало одолевать какое-то аутоиммунное поражение организма, с постепенным одеревенением мышц и связок, и, наконец, полным обездвиживанием, в котором он пролежал десять лет. Все эти годы АИ неотлучно дежурила у его постели; приняла последние слова и последний вздох.

А через двенадцать без малого лет простилась с единственной дочерью Лялей (Лилианой Сергеевной) Розановой. Ляля, существо моцартовско-пушкинской породы, выросла в мире, озаренном любовью, дружбой и творчеством. С дошкольного детства начала сочинять стихи, рассказы, повести; творческий поток этот продолжался всю жизнь. В студенческие годы написала множество стихов, ставших песнями, которые и сейчас поются. Закончила биологический факультет МГУ, вела научно-исследовательскую работу, написала кучу статей (по физиологии сердца и проблемам оживления, что не случайно), защитила кандидатскую. А потом наследственный литературный дар взял свое. Стала журналистом и писателем.

Миниатюрная, хрупкая, нежная – Лялька, как ее звали многочисленные друзья, – была человеком огромной душевной силы и красоты, звездой университетского студенчества. В раннем детстве, после перенесенной скарлатины у нее по той же аутоиммунной причине развился тяжелый порок сердца, постепенно декомпенсировавшийся. Несмотря на это, жила невероятно активно: изъездила всю страну во главе студенческой концертной бригады; уже трудно дыша, измученная нарастающим кислородным голоданием, отправлялась в дальние журналистские командировки, много писала, помогала людям словом и делом.

Мы познакомились и полюбили друг друга в последний Лялин земной год. Незадолго до того была оставлена мужем. Декомпенсация была в предфинальной стадии, то и дело приходилось ложиться в больницу. После тридцатисемилетия (пушкинский срок…) прошло меньше месяца – и сердце остановилось.

С АИ остался Лялин сын, восьмилетний Митя, мальчик замечательно развитой, добрый, веселый, остроумный, талантливый. Сказать Мите о произошедшем у Александры Иосифовны не было сил. Пришлось мне…

АИ продолжала работать в своей студии, ставила спектакли, пестовала учеников. Митя учился в школе, собирался стать химиком. Но вскоре у него выявилось неизлечимое заболевание крови, все той же аутоиммунной природы. Похоже, у всех троих сработала одна и та же мина замедленного действия, подложенная наследственностью – какой-то глубинный генетический сбой, биохимический конфликт, в результате которого организм начинает набрасываться на собственные клетки в тех или иных органах, принимая их за чужие.

Митя прожил всего девятнадцать лет. Отучился год на том же биофаке МГУ, где училась Ляля, и тоже успел стать там популярной личностью.

За жизнь каждого из троих АИ боролась геройски, до последнего мига. В больницах, где пришлось лежать Мите, работала добровольной уборщицей, няней и аниматором: рассказывала юным пациентам забавные истории, сказки, придумывала игры, спектакли…

Собственное ее здоровье оказалось пыточно несокрушимым. Проводив Митю, начала много курить (до этого не курила лет пятьдесят, со дня, как узнала, что беременна), – не для того, чтобы заглушить боль, это и не помогало, – а как призналась мне, чтобы ускорить отбытие Туда. Осознанное саморазрушение. Но ни смерть, ни болезни долго еще к ней не подступались, словно боялись ее огненного темперамента, в самом себе заключавшем неугасимую волю жить. Легкая, стремительная, с движениями, напоминавшими всполохи молний, АИ даже по квартире своей не ходила, а носилась как ветер.

Оставшись одна, работать не перестала. Общалась с кругом верных Лялиных и своих друзей. И успела написать большую книгу о своих любимых и о себе. Текст этот нельзя назвать воспоминаниями – это жизнь, воскрешенная жизнь. Книга пока не издана, рукописный машинописный экземпляр хранится у меня. На следующем развороте – первая и последняя страницы.

«Хочу верить, что разлука эта временная»

Письмо из давних, обычной почтой.

ВЛ, как-то попала мне в руки ваша книга «Разговор в письмах». Мое внимание привлек ваш ответ человеку, который панически боялся смерти… А я смерти не боюсь. Я даже жду ее с нетерпением. Боюсь только, что вы, как и все окружающие, в это вряд ли поверите: ведь даже люди, прожившие долгую жизнь, испытывающие адские муки от каких-нибудь болей, всеми силами цепляются за жизнь.

А я вот жду смерти.

Год тому назад у меня погибла дочка. Ей было шестнадцать. Она училась, была доброй, умной, красивой и, похоже, талантливой. Она рисовала, и в каждом ее рисунке обязательно были цвета солнца и неба. Рыжие волосы и веснушки, синие глаза… Вместе с ней я похоронила и свою душу. Мир стал пустым, потерял краски, а жизнь моя потеряла смысл. Мне стоит огромного труда сдерживаться и не говорить грубости всякий раз, когда мне говорят: «Возвращайся в жизнь, ты еще молодая». Люди просто не представляют, кем была для меня моя дочка. Мы с ней были не просто мать и дочь, она была для меня и подругой, у нас с ней никогда не было друг от друга тайн, мы ни разу не сказали друг другу слова лжи. Я знала ее друзей, их радости и тревоги, жила их жизнью. Благодаря дочке я прожила второе детство и вторую юность, и в 39 лет все казалась себе молодой, легкой, могла повозиться и подурачиться с ней, как ровесница…

Она погибла – и стало пусто.

Я не желаю верить в то, что ее нет и не будет. Я хочу верить, что разлука эта – временная. И я, никогда никому не завидовавшая, начинаю завидовать старым женщинам. Моей двоюродной бабушке 85 лет. За свою жизнь она потеряла четверых детей, но она спокойно доживает свои дни с твердой уверенностью, что Там со всеми встретится навсегда… Насколько бы мне легче было переживать свое горе, если бы я так же твердо верила в то, что, когда придет мой срок, моя дочка встретит меня и уж больше мы с ней не расстанемся.

Нет ли у вас таких фактов и таких слов, которые бы укрепили во мне мысль о непременной нашей встрече? Дочка моя все время со мной. Ее образ я вижу мысленно каждую минуту. Но образ этот очень прозрачен…

Извините, что своим длинным и, может быть, абсурдным письмом отняла у вас много времени.

Нина Андреевна

Как и многие, Нина Андреевна просила помочь поверить в то, во что всею душой верить хотелось, но не давалось: мешала малоубедительная реальность.

Искала во мне того, кто знает реальность иную.

Копия моего ответа не сохранилась, но основное помню. Вот что главное было сказано: встреча не просто «непременно состоится», она уже происходит («дочка моя все время со мной») и непременно продолжится. Я тогда в это просто верил, без фактов – по чувству. Факты пришли позднее. Один из них – моя встреча с ушедшими родными: бабушкой и мамой, через посредство ясновидицы Ванги. Не однажды об этом рассказывал, но об этом и нужно рассказывать много раз.

Говорящие цветы
Из беседы с Владимиром Сизгановым (разработка по книге «Коротко о главном»)

Все ведомо душе заранее –

прибой рождений, вал смертей –

а наше глупое сознание,

как бюрократ, не верит ей.

Из ночных стихов

В каком государстве мира великий пророк работал в должности научного сотрудника?

Вопрос для детской викторины

Случаются события совершенно обычные и вместе с тем совершенно невообразимые. Они происходят, но в них трудно верить. Их невозможно себе представить.

Не фантастика, нет. Реальность, и только. Полная реальность. Что такое «полная»?..

Вот два классических прибора: микроскоп и телескоп – очки наши для видения реальностей самых маленьких и самых больших. Что делают эти приборы? Увеличивают для нас полноту реальности. Расширяют ее границы – уменьшают нашу ограниченность.

То же делают с разных сторон: радиоприемники, телефоны, рентгеновские аппараты, инфракрасные лучи, лазеры, космические аппараты…

Увеличивает полноту реальности, безо всяких очков, без посредников – и человеческий мозг. Но не всякий и не всегда.

В реальность Настоящего, в которой мы живем всякий миг, входит и реальность Прошлого, и реальность Будущего. Кое-что мы прозреваем и в той, и в другой. И у той, и у другой есть горизонт, за которым ничего не видать. Но если подняться повыше над уровнем, на котором находимся, – видно дальше и больше.

Проделаем мысленный эксперимент. Вообразим себя Александром Сергеевичем Пушкиным и внезапно перенесемся из его времени в наше, в век двадцать первый. Глазами Александра Сергеевича, мгновенье назад положившего свое гусиное перо рядом с чернильницей и позвавшего крепостного слугу, чтобы подал одеться, – сразу увидим-услышим компьютеры с электронной почтой, скайпом и интернетом, электронные читалки, мобильники, видеокамеры, радио, телевизоры, метро, скоростные поезда, сверхзвуковые самолеты, вертолеты, ракеты, видеокадры ядерных взрывов, спутники, космические полеты, пересадки органов, генотрансформации… Да хотя бы только автомобили.

…Шок и ужас испытали? Дуновение сумасшествия ощутили?..

Люблю перечитывать Пушкина, и особенно его письма, он в них такой живой и разный, такой свободный и близкий, такой свой.

…Не сердись, женка; дай слово сказать. Я приехал в Москву, вчера в середу. Велосифер, по-русски поспешный дилижанс, (…) поспешал как черепаха, а иногда даже как рак. В сутки случилось мне сделать три станции. Лошади расковывались и – неслыханная вещь! – их подковывали на дороге. 10 лет езжу я по большим дорогам, отроду не видывал ничего подобного. Насилу дотащился в Москву…

Н. Н. Пушкиной, 22 сентября 1832 г., из Москвы в Петербург

Александр Сергеевич был человеком с могучим воображением, с богатейшим в России, если не в целом мире. Но и воображение гения не всесильно. Пришествие в мир автомобиля Пушкин в свой жестокий век, гнусный век (эпитеты его) вообразить не мог. Самый быстрый транспорт для него был лошадный и, разумелось, вечно только лошадный, почта только велосиферная. Грузовик, думаю, показался бы ему чудищем, жутким зверем, таскающим в себе звероподобных людей. Гнусности и жестокости времен нынешних и в кошмарных снах увидеть не мог. Свой век в сравнении показался бы райским.

Это к тому, что чудо – понятие относительное. Скажи кто-нибудь из нас сейчас ненароком: «Я приехал к тебе на велосифере», – сочтут либо за велосипедиста, только что посетившего стоматолога, с еще не отошедшей заморозкой, или пьяненького со слегка заплетающимся языком, либо подумают, что остали от жизни, что работает уже новый вид городского сверхскоростного транспорта, скорее всего воздушного.

В полной реальности чудес нет, есть только возможности и действительность, только совершившееся и недосовершившееся.

ВС – Владимир Львович, в ваших книгах стало появляться много сведений и утверждений о «другой реальности», о запредельном… Многие удивляются: неужели это тот самый Леви, врач и ученый, практик жизненной помощи, который так трезво и вдохновенно повествует о природе человека, об эволюции, о материальной основе психики?

– Тот самый практик. И сведения о запредельном – из практики.

«Другую реальность» – неограниченную, полную – не приходится где-то выискивать. Она сама о себе заявляет, она вылезает изо всех углублений жизни, она под нами, над нами и в нас. В каждодневной врачебно-психологической работе нельзя не быть трезвым материалистом. Но невозможно и оставаться только материалистом. Невозможно думать, что человек состоит только из тела, которое умирает и исчезает. При внимательном научном исследовании оказывается, что такая точка зрения просто-напросто не соответствует действительности.

– Какие же факты, по-вашему, доказывают существование полной реальности?

– «Доказывают» – слово не подходящее. Факты эти – не регулярно повторяющиеся события, наподобие восхода и заката. Не эксперименты, которые можно точно воспроизвести при одних и тех же условиях. Это факты другого уровня, подобные неповторимым сновидениям, причудливым очертаниям облаков, краскам заката. Не даваясь в руки, они нам нечто показывают, о чем-то дают знать, позволяют что-то почувствовать или предположить, намекают на что-то, но прямо не говорят. Иногда и кричат, вопиют, да поймешь не вдруг.

Вот сновидения – огромный, безграничный океан жизней внутри жизни. Реальность каждых наших прожитых суток. Реальность, очевидно и несомненно связанная с реальностью жизни бодрственной. Но связанная не жестко, не напрямик – и связанная, и безгранично свободная. Материалист-физиолог Иван Михайлович Сеченов блестяще определил сновидения как «небывалые комбинации бывалых впечатлений». Да, так, но не только так.

Далеко не только.

Случаются и сновидения, которые никак не могут строиться мозгом из прежних впечатлений бодрственной жизни. По той простой причине, что таких впечатлений никогда не было и быть не могло.

Всем известно толкование снов по Фрейду, который сводил суть сновидений к реализации первичных влечений или зашифровке желаний, вытесненных подсознанием. Этот подход имеет основания, справедлив, но только частично. Есть сны, которые по Фрейду нельзя объяснить, нельзя вообще объяснить, исходя из привычных закономерностей повседневной жизни. И прежде и более всего это сны, знакомые очень многим, – сны, в которых нам являются ушедшие родные и близкие. Такие сны отмечали как особые на протяжении всей истории человечества. Они бывают очень значимы и часто несут судьбоносные вести, предупреждения о критических ситуациях или даже прямые указания о средствах спасения.

Сновидения такого рода и некоторые иные, по всему судя, и суть окна в другую реальность. Я четко отличаю те сны, когда просто вижу своих ушедших родителей и друзей, от снов, в которых они мне являются. В снах являющих эти встречи ярки, чувственно убедительны, по силе непосредственного впечатления иной раз даже мощнее, чем могло быть общение наяву. Можно поговорить, можно дотронуться, ощутить запах, получить невероятно значимые слова, жесты, прикосновения…

Так я получил от ушедшего папы благословение на брачный союз, в котором у меня должны были родиться двое детей. Я об этом не знал, но папа – жизнь потом подтвердила – уже знал. Так от бабушки Марии, давно ушедшей и раньше не снившейся, я узнал, что у меня скоро родится дочь.

– Подробнее об этом сне рассказать можете?

– В отличие от большинства сновидений, хаотически перемешивающихся, калейдоскопически сменяющих друг друга, это возникло словно из вакуума, ему ничто не предшествовало и ничто не воспоследовало… Кроме действительности.

…Двигаясь наощупь по длинному темному туннелю, очутился в тесной каморке, на скамейке перед небольшим деревянным столом. Никого больше там не было, но я уже знал, что сейчас произойдет какая-то долгожданная встреча – это была как бы камера, в которую меня как заключенного привели на свидание. Положил руки на стол. И тут вдруг пространство за столом раздвинулось, осветилось, и я с живой ясностью увидал бабушку Марию, сидящую ко мне лицом на некотором расстоянии от стола и повыше. Бабушка весело и ласково мне улыбалась. А рядом с ней и чуть позади… сидела еще одна бабушка Мария. Близнецово одинаковая, но значительно моложе, в возрасте девушки или совсем молодой женщины, неярко освещенная, несколько затуманенная. Улыбки на лице ее не было, выражение вопросительно-выжидательное, спокойное. Я почти не удивился. Спросил:

– Бабушка, это ты молодая?

Слегка повернувшись к юной двойнице, бабушка озорно улыбнулась и звонко произнесла:

– Смотри, догадался!

Все, затемнение. Просыпаюсь. Вечером того же дня узнаю, что мною зачат новый человечек. Девочка, как попозже выяснилось. Назвали Машей – то есть, как и мою бабушку, Марией Владимировной.

– Да, тут уж, как говорится, без комментариев. Больше, чем доказательство.

– Не доказательство, но показательство некоей части того, что происходит и здесь, и Там.

Научно доказывать не берусь, но есть уйма жизненных фактов (и среди них спасительные вещие сны), показывающих, что если человек любим родителями, бабушками, дедушками, другими родными, близкими и друзьями, то связь с ними остается и после их ухода из жизни. Связь не только с хранимой памятью, с дорогими образами, но и – через посредство этой памяти – с неким запредельным пространством, где обитают души, покинув тела. Верование в такую возможность бытует у многих, если не у всех народов земли. В язычестве оформилось в культ предков. Христианством не отрицается. Фактическое доказательство этому в моей жизни тоже случилось.

С великой болгарской ясновидицей и пророчицей Вангой я виделся два раза. В первый раз – в 1982 году, когда поехал в Болгарию по приглашению одного моего софийского читателя и пациента. О Ванге я уже кое-что знал, очень ею интересовался, а встретиться и не мечтал.

И вот так случилось, что встреча с Вангой мне подарилась. К пригласителю моему приехал в гости его давний друг, доктор П-в. Узнав, кто я, обрадовался (в Болгарии того времени многие меня читали) и предложил: «Доктор Леви, желаете ли поехать к нашей Бабушке Ванге? Я могу вас к ней провести».

Оказалось, что этот доктор П-в, бодрый сангвинический человек, несколько лет проработал при Ванге в исследовательской команде, пытавшейся уяснить природу ее необычайного дара. Природу дара так и не уяснили, команду расформировали, но связи остались.

Я смущался и колебался. Доктор П-в горячо уговаривал: «Воспользуйтесь возможностью, доктор, другого такого случая вам может больше не представиться. Ванга живет в Петриче, это маленький приграничный город, въезд только по спецпропускам. Попасть к Ванге даже и с городским пропуском нереально, люди ждут очереди по году и больше. Я могу все организовать, я там всех знаю».

Уговорил. Организовал. Через несколько дней мы с П-вым сели на поезд и поехали из Софии в Петрич. Пропуском на въезд в погранзону было наскоро полученное на мое имя приглашение от местного департамента образования – прочесть в Доме культуры лекцию петричским учителям. Благо, в Болгарии тех времен русский язык знали практически все.

В дороге говорили мало, дремали. О Ванге я П-ва не расспрашивал, хотелось получить чистое впечатление. Но П-в все же кое-что мне о ней рассказал:

– Ванга – великий феномен. Такие, как она, рождаются раз в столетие, а может, и тысячелетие. Пожалуйста, не верьте ни тем, кто считает Бабу Вангу обыкновенной знахаркой, ни тем, кто объявляет ее пророчицей и святой. А верней, так: верьте и тем, и другим. Это зависит от состояния, в котором она находится. Когда Ванга в своем трансе, она видит и будущее, и прошлое, она на связи со всем миром, видит судьбу каждого человека и всего человечества, видит любого насквозь. Но это только в трансе, и транс этот сразу виден: Ванга меняется в лице, делает какие-то особые движения, голову откидывает, поводит слепыми глазами… В трансе называет незнакомых людей, незнакомые города, незнакомые травы, вещества и машины, всевозможные термины, которые никогда не знала, не могла узнать ниоткуда. А вне транса – да, работает как знахарка, обычная деревенская бабка. Может показаться и шарлатанкой, но это не так. Она просто наивна и не особенно грамотна. Но только вне транса, а в трансе знает и может все. Ванга – исключительный феномен. И государство это понимает. Знаете, сколько денег на ней зарабатывают? Миллионы долларов. Каждый, кого к ней пропускают, платит, но не ей, а в партийно-государственную казну. Сама она сидит на скромной зарплате научного сотрудника института суггестологии. Между нами говоря, ее эксплуатируют на износ…

Лекцию учителям я не читал, выступил перед ними в свободном жанре. Рассказывал о работе, о книгах, отвечал на вопросы, давал автографы. Встреча прошла легко и тепло. Мне подарили букет прекрасных садовых флоксов, моих любимых цветов. С этими флоксами мы с доктором П-вым и отправились на ночевку в маленькую гостиничку, откуда ранним утром должны были пойти к Ванге.

Когда ложились спать, П-в достал из своего чемоданчика пару кусков сахара и протянул мне.

– Вот, пожалуйста. Для разговора с Вангой это необходимо.

– Я должен это съесть?

– Что вы, ни в коем случае. Вы должны на этом поспать. Целую ночь.

– Как?.. (Я уже вообразил себя в положении принцессы на горошине.)

– Положите под подушку и спите спокойно.

– Гм… А зачем?

– Не знаю. Считается, что сахар собирает с души какую-то важную информацию.

– Так Ванга считает?

– Я не уверен. Но все так делают.

– Хорошо.

Я положил сахар под подушку, а цветы поставил в воду у изголовья своей койки. Подумал: завтра утром, если попадем к Ванге, преподнесу ей. На душе стало почему-то легко и светло. Уснул сном младенца. Наутро П-в разбудил меня и тут же напомнил о сахаре.

– Заверните его в чистую белую бумагу, там ничего не должно быть написано… У вас нет? Я дам. (Вырвал чистый лист из своего блокнота). Когда войдем к Бабе Ванге, сразу отдайте ей сахар в бумаге, не разворачивайте. Рекомендую вам перед посещением не курить. Лучше даже не есть, выпить только чаю или кофе.

Это было не трудно, утром я и так обычно не ем. А вот от курения мне, в ту пору еще заядлому курильщику, воздержаться было бы тяжело – но странно, и курить в это утро почему-то совсем не хотелось.

– Если у вас есть какая-то проблема, личный вопрос к Ванге, если хотите узнать судьбу, спрашивайте, не стесняйтесь. Там будет только переводчица и может быть кто-то из домашних, чтобы помогать, больше никого, меня тоже не будет, я отойду, сохранение тайны гарантируется, – сказал П-в участливо.

– А просто так поговорить с Вангой можно? Вам не обязательно уходить. У меня нет к ней личных вопросов. Я ничего не хочу о себе узнавать.

– Ничего? – переспросил П-в с сомнением. – Хорошо. Можно и просто так. Баба Ванга вам все равно что-то скажет. Лишь бы только был транс, тогда все откроется.

Я положил в карман сахар в бумажке, взял в охапку флоксы, и мы отправились к приемному дому Ванги. По дороге увидели медленно шедшего нам навстречу невысокого коренастого человека с массивной лысой головой и бородкой с усами.

– Какая удача! – обрадовался П-в. – Это малкий Ленин!

– Кто-кто?

– Мэр города. Его прозвали «маленьким Лениным», по-болгарски «малкий Ленин». Видите, как похож?

– Да, правда.

– Он и играет немножко под Ленина. Сейчас познакомлю вас. Теперь мы точно попадем к Ванге, это обеспечено.

Малкий Ленин говорил с нами кратко и величаво. Когда П-в меня представил, сдержанно улыбнулся, кивнул и сказал по-болгарски: «Знаю. Дочь вас читает». П-в начал было подъезжать насчет Ванги, мэр перебил: «Все будет в порядке. Идите. Не волнуйтесь». И величественно пошел дальше.

– Его дочка помогает Ванге, – шепнул П-в, – она и есть переводчица.

И вот мы подошли к небольшой площади – не припомню, то ли на окраине городка, то ли уже вне его, в ближайшем поселке. Площадь была заполнена припаркованными автомобилями и пестрой, как на вокзале, толпой людей: мужчины, женщины (больше), молодые и пожилые, дети, подростки, старики… Некоторые, видно было, проводили здесь уже многие дни: сидели на чемоданах и свертках, закусывали, у кого-то была палатка. Среди авто бросались в глаза шикарные иномарки.

А главное, что сразу бросилось в душу, – висевшее надо всеми и всем невесомое, невидимое, но плотное, до костей ощутимое Облако Последней Надежды.

Не знаю, как еще определить эту атмосферу апокалипсиса, в которую мы попали. Понятно было, что большинство людей, находившихся здесь и жаждавших попасть к Ванге, находилось в кризисном, отчаянном положении. У многих пропали без вести или безнадежно болели близкие, другие сами были жертвами несчастья или ожидали и надеялись избежать.

Мне стало стыдно, что я, человек здоровый и благополучный, сейчас пройду к Ванге без очереди впереди всех этих людей. Но и отказываться было уже бессмысленно.

От дощатой будки охранника шла короткая прямая дорожка к домику дачного типа с деревянным крыльцом – там Ванга и принимала. П-в подвел меня к будке. Вышел охранник, дюжий мордоворот. П-в что-то ему тихо сказал, охранник закивал, принял понимающий вид, открыл дверцу будки, сказал «Чака малко» (подожди немного) и жестом пригласил меня войти внутрь. Я вошел, сел на стул, букет положил на колени. Охранник сел рядом на другой стул. – «Чака», – повторил. Наклонился и завозился с какими-то свертками, сваленными под стулом.

Тут я увидел, что в будке два окошка: одно фасадное – для обозрения площади ожидания, а другое, в боковой стенке – для наблюдения за домом Ванги, за входом и выходом из в него. И зачем-то еще дополнительная прорезь со шторкой в фасадной стенке – пониже окошка, почти на уровне сидения.

Через полминуты я понял, зачем эта прорезь. В окошко всунулась морда. Упитанная, губастая, рыжая. Всунулась и замигала. Охранник, молча глядя на морду, тихонько стукнул рукой по стенке. В ответ немедленно раздалось два стука снаружи. Быстрым движением охранник отодвинул шторку прорези под окошком, и в прорези очутился сверток, точней, завернутая в тряпку бутылка, ее очертания легко было разглядеть. Столь же быстрым движением охранник переместил сверток под стул, сказал морде «Чака», и морда исчезла.

Когда минут через пять от Ванги вышли какие-то люди, охранник резво выскочил наружу, и через пару секунд я увидел через боковое окошко, как некто рыжий торопливо поднялся на крыльцо и вошел. А еще через полминуты раздался крик.

Женский крик, пронзительный, оглушительный, на высокой ноте, уходящей все выше… Никогда этот крик не забуду, такого мне не приходилось слышать ни до, ни после. Слов я не мог понять, кроме одного:

– Курва-а-ак! Ах, ты курва-а-а-ак!

Догадаться, что такое «курвак», было не сложно: мужской род от бранного слова «курва» – то же, что б(….). Слово «курва» я слышал с мальчишества, теперь оно устарело, но может быть, еще возвратится в общеупотребительный лексикон, с ругательствами это случается.

Дверь стремительно распахнулась, на крыльцо выпрыгнул красный как рак рыжемордый мужик и кубарем покатился вон. А в проеме за ним показалась худая морщинистая рука, сжатая в кулак, и обладательница руки – маленькая старушка в платке, с грозными белыми глазами.

– Курвак!

Дверь закрылась. Не помню, сколько продлилась пауза; за время ее я вострепетал, ибо успел осознать: Ванга – бабушка крутая, всех вправду видит насквозь и блатных не жалует.

Следующим блатным был я. Не передать словами симфонию состояний, которые успел пережить, пока шел по той короткой дорожке, поднимался на крыльцо… Благоговение, скепсис, торжество, стыд, восторг, ужас…

А войдя в дом, сразу ощутил полную свободу от себя самого – словно бы все излишки моей самости, пока шел, успели из меня испариться; остались только внимание, любознательность и доверие. Все существо мое ощутило: здесь правда и ничего кроме правды.

В маленькой прихожей меня встретила симпатичная девушка в скромной одежде, с деревенской косынкой на голове, по-русски пригласила войти в комнату с открытой дверью, усадила на лавочку у окна. Под прямым углом к лавочке стоял у стены маленький диванчик, покрытый цветастым ковром, рядом – мусорная корзина.

На диванчике не было никого. В глубине комнаты, слабо освещенной, был еще диванчик, на нем сидели, о чем-то тихо разговаривая, женщина, еще не старая, и девочка лет восьми, я их не разглядел, а они на меня внимания не обратили.

– Баба Ванга сейчас придет, – сказала девушка. – Я вам помогу с переводом. Меня зовут Беляна.

Я понял, что это и есть дочка малкого Ленина.

Прошло еще сколько-то мгновений – и вдруг я ощутил легкий ветерок и мурашки на загривке. Ванга вошла через ту же прихожую – видимо, выходила по нужде в пределах дома – вошла как шаровая молния, бесшумно электризуя пространство. Ступала как обычно слепые: ноги ставя с повышенной твердостью, обе руки несколько выдвигая вперед, голова немного запрокинута. Беляна подхватила ее под руки, помогла сесть на диванчик, сама села в сторонке.

В стареньком сарафане, повязанная косынкой, маленькая, хрупкая, невзрачная как воробушек, старушонка, с мелким незапоминающимся личиком. Оба глаза затянуты белыми рубцовыми бельмами. Откинулась к спинке дивана. Взор – вверх, куда-то мимо меня. Молчит. Я молчу тоже. Чувствую себя естественно, будто всю жизнь здесь сижу. Достаю из кармана бумажку с сахаром и вместе с цветами сую Ванге в руки, одновременно здороваясь по-болгарски:

– Здравей, Ванга.

– Здравей, – несколько механически отвечает она. Бумажку с сахаром быстро и небрежно, не развернув, бросает в корзину. Долго и тщательно ощупывает цветы. Не отрывая от них рук, голову отводит в сторону, лицо запрокидывает. Что-то меняется в воздухе… Вдруг спрашивает повелительно, громко, как бы откуда-то издалека или с выси:

– То е Мария?.. То е Елена?..

Беляна переводит:

– Кто для вас – Мария? Кто – Елена? (Дальше буду приводить речь Ванги сразу в переводе; впрочем, он и сейчас, и тогда был почти не нужен, не только по причине близости языков).

Жму плечами – еще не врубаюсь, о ком речь.

Ванга: – Через твои цветы твои умершие женщины пришли сюда. Мария тебе кто, бабушка?

– Да, бабушку звали так. (Тут понял…)

– А Елена кто? Твоя мать?

– Да, маму звали Елена Аркадьевна.

– Вижу Марию. Вижу Елену. Они обе здесь. Они о тебе заботятся. Беспокоятся за тебя.

– …

– Твоя мать не в России родилась. Слышу французскую речь.

Бабушка и мама, фотографии у меня дома, над кроватью

Правильно: мама родилась в Бельгии, в Антверпене, где дедушка и бабушка жили несколько лет и говорили по-французски. Дед и в последующей российско-советской жизни вставлял иногда в речь французские слова и фразы.

– Да, моя мама родилась в Бельгии. Первые пять лет жила там.

– Мария говорит по-французски.

Рассказывая сейчас, удивляюсь, насколько я был спокоен тогда, спокоен до тупости. Фантастичность происходившего осозналась только потом. Ни при каких обстоятельствах никто не мог знать, тем более в Болгарии, что мама моя родилась во франкоязычной Бельгии: я никому этого не рассказывал и сам вспоминал очень редко. А Ванга узнала сразу – услышала и увидела.

– Они у тебя хорошие. Елена красивая. Очень беспокоится о твоем здоровье. Просит беречь живот… Панкреас…

Панкреас – это поджелудочная железа, латинское медицинское название. Вряд ли Ванге оно могло быть знакомо. Я, врач, его знал; но не мог знать, что через пару лет после этой встречи перенесу острый панкреатит – сперва я, а потом мой сын.

– Мать очень просит тебя бросить курить. Не кури.

Курил я в те годы безбожно. Здоровье страдало сильно. Живот, кишечник – особенно. Расстаться с табаком удалось только в начале девяностых.

– Мать просит тебя никогда не ездить в Ленинград.

Единственная просьба мамы, переданная через Вангу (были и еще), показавшаяся мне неожиданной, хотя удивления тоже не вызвала. В Питере я до того бывал, там у меня много друзей, есть родственники. Люблю этот город, скучаю по нему.

– Больше туда не ездите?

– Нет.

– Даже после переименования Ленинграда обратно в Санкт-Петербург?

– Очень хочется, но… Мамина просьба. Может быть, опасность для здоровья. А может, дело вообще не во мне, а в какой-то неведомой мне связи событий…

– Не спросили у Ванги, почему мама вас предостерегает от Питера?

– Не спросил. Твердо уверен был, что не следует ее ни о чем спрашивать. Все она говорила мне только по собственной инициативе, в том числе это:

– Ты хороший врач. Скоро много будешь заниматься детьми.

Мою профессию Ванга с очевидностью знала – ее могла предупредить и Беляна, читавшая мои книги, но скорее, сама уведала, как и все остальное. А вот насчет детей – ясновидение несомненное, хотя и не очень конкретное. Разуметь можно было и работу с детьми-пациентами, хлынувшую потопом после книги «Нестандартный ребенок», тогда еще не написанной, – и занятия с моими собственными детишками, которых в последующие годы прибавилось основательно. Очень живым, естественным и обыденным было ощущение, что Ванга меня давным-давно знает, изнутри знает – как знает мать свое выращенное дитя, и еще глубже, до незаметности.

– Узнаешь еще две науки.

Какие?.. Может быть, правильнее было сказать: «освоишь еще две области деятельности»?.. После встречи с Вангой я много занимался стихами и музыкой, выпустил книгу поэзии и диск с фортепианными медитациями. Разумелось это или что-то другое, не знаю.

А вот предсказание вполне конкретное:

– В Москве к тебе придет Зоя по поводу Андрея.

Когда Ванга это ни с того ни с сего произнесла, я понятия не имел, что за люди могли быть Зоя и Андрей. А в Москве, примерно через месяц, Зоя Б., человек довольно известный в литературных кругах, ко мне и вправду явилась, с огромной душевной болью. У Ванги она не была никогда. Пришла, действительно, по поводу Андрея В., своего мужа, поэта, человека еще более известного, и тоже никогда у Ванги не бывавшего.

– ?

– Семейная драма.

– Вы помогли?

– Чем мог.

– Рассказали Зое, что были предупреждены Вангой о ее приходе?

– Не рассказал. Не из какого-то принципа, просто в данном случае это было бы врачебно рискованно.

– Так вы полагаете, что Ванга действительно прочитала вашу судьбу, и назад по времени, и вперед?

– Да, несомненно – и в общих очертаниях, и в каких-то очень важных деталях. Хотя многое оставила без внимания, а в чем-то ошиблась, особенно во вторую нашу встречу, когда говорила со мной вне транса.

– Допускаете ли вы вероятность, что Ванга не прочитала или не столько прочитала вашу судьбу, сколько предопределила ее? Что она произвела внушение, вы его восприняли, и тем самым была заложена программа вашей дальнейшей деятельности? Или, может быть, это было целенаправленное воздействие на вас со стороны тех Сил, которые действовали через Вангу?

И еще: не допускаете ли вы такую возможность, что Ванга во время встречи и в дальнейшем вступала с вами в телепатический контакт?

– Предсказание – всегда и внушение, разумеется. Но точно могу сказать, что никаких намеренных внушений Ванга мне не делала. Не до того ей было, принимавшей тысячи и тысячи людей, самых разных.

Более того, Ванга меня сама попросила о помощи – ей понадобилось мое врачебное внушение. После своих прорицаний вдруг словно очнулась – из транса вышла – и обратилась ко мне как к доктору.

– Почему у меня болит голова?

Я опешил. Ответил тупо-банально:

– Слишком много работаешь. Переутомляешься. Не следишь за собой.

Кивнула головой, чуть улыбнулась.

– Это не опухоль?

– Нет, – ответил я без особой уверенности, спрашивая себя, не может ли это быть опухоль мозга. Внутренний голос шепнул неуверенно: «Сосуды мозговой оболочки». – Опухоли в голове у тебя нет, – подтвердил увереннее.

– Можешь помочь? Что я должна делать?

– Больше отдыхать. И пить травы.

Ожидал, что спросит, какие травы, но не спросила, сказала:

– Знаю.

Потом добавила:

– У нас тут нет трав, которые мне нужны.

– Я тебе привезу.

В этот момент возник ясный образ нашей будущей встречи. Через год я привез Ванге очистительный травяной сбор, помогающий при головных болях. Застал ее во второй раз в очень утомленном, вялом состоянии.

Вы спросили, не было ли между нами телепатии. Вот, посудите. Через четыре месяца после первой встречи с Вангой, в Москве, в зимние морозы напала на меня неприятная болячка: стала болеть правая сторона лица. Я думал, что это невралгия; десять дней мучился, прогревал, принимал анальгетики – не помогало; наконец, случайно стукнул ложечкой по зубу и понял, что болит зуб, его воспаление и вызывает боль. Пошел к стоматологу, он тут же этот зуб удалил, боль сразу прошла.

С облегчением возвращаюсь домой. Заглядываю в почтовый ящик – письмо из Болгарии. От Беляны, той самой. Вечером того дня, когда я был у Ванги, мы посидели с этой милой девушкой в маленьком городском ресторанчике. Беседовали в основном о детях, о школьных и семейно-педагогических проблемах – Беляна работала в одной из петричских школ, преподавала русский язык. О Ванге почти не говорили – какая-то деликатность мешала мне любопытствовать, а ей – нагружать меня дополнительной информацией, которой и так было выше крыши. Обменялись адресами.

Среди прочего Беляна написала мне:

«Знаете, Владимир, вчера я была у Бабушки, и она вдруг вспомнила о вас и вошла с вами в контакт. Она высказала обеспокоенность состоянием ваших зубов. Бабушка сказала, что вам надо срочно заняться своими зубами, обратиться к врачу».

Я взглянул на дату отправки, обозначенную в почтовом штемпеле: письмо шло ровно десять дней. Оно до сих пор у меня хранится.

– Невероятно… Значит, в тот самый день, когда у вас начались эти боли, сигнал об этом дошел до Ванги, она его восприняла и вспомнила о вас?

– Выходит, что так. И это притом, что тысячи и тысячи судеб, тысячи болезней, несчастий, тысячи жизней изо дня в день проходили через ее душу, ум, память…

– Может быть, вы стали для нее особо значимым человеком? Все-таки знаменитость, известная личность. Ванга попросила вас о помощи как врача, это ведь что-то значит.

– Не думаю, что это сыграло существенную роль, особенно какая-то там знаменитость. Ванга принимала множество людей куда более знаменитых, чем я, и у многих из них судьбы прочитывала гораздо подробнее, предсказания делала еще более потрясающие (например, болгарскому монарху Борису, принцессе Диане), и каждого могла вспомнить в любой миг. Границы времени и пространства для нее были прозрачны. Одной китаянке, рассказывали, она помогла найти отца, пропавшего без вести во время «культурной революции». Девушка думала, что отец погиб, и спрашивала Вангу только о том, где он похоронен. Ванга же увидела его живым и точно указала провинцию и город в Китае, где этот человек скрывался.

Известен человек или нет, богат или беден, важная персона или никто-звать-никак, для нее не имело никакого значения. Была со всеми на «ты». Могла сказать правду в лицо и первому встречному, и первому лицу государства.

– Говорила всю правду, которую о человеке знала?

– Всегда только правду; но не всю, а лишь ту, которую считала для человека необходимой. О безнадежности, о предстоящей смерти говорила, насколько известно мне, лишь в исключительных случаях, старалась не напрямую. Мне рассказали, как один посетитель донимал ее вопросами о своей докторской диссертации. – «Брось свою диссертацию, все равно защитить не успеешь, – сказала ему Ванга. – Лучше быстрее сделай рентген грудной клетки». Через полгода этот человек умер от рака легких.

Еще история, от болгарских свидетелей. Один человек в результате автомобильной аварии потерял зрение. За несколько лет до этого побывал у Ванги, задавал ей вопросы о личной жизни и карьере. Под конец Ванга сказала как бы невзначай: – «Бойся удара слева. Когда в машину садишься, очки надевай». Очков этот человек никогда не носил, зрение было отличное. Совету Ванги не внял. И вот однажды, ведя машину, не заметил, как слева на встречную полосу выскочил грузовик. Скорость была небольшая, остался жив, но осколки разбитого стекла засыпали глаза.

– Непостижимо… Как же понять, что всеведущая Ванга знала о себе самой не больше любого смертного?

– Мне это представляется столь же закономерным, как то, что глаз видит все, кроме себя.

– Осталась ли у вас какая-то связь с Вангой после ваших с ней встреч?

– Телепатии явной больше не было. А душевная связь осталась. Я чувствовал незримое присутствие Ванги в моей жизни, особенно когда приезжал снова в Болгарию. С этой страной меня связали многие дружбы и сердечные привязанности.

В девяносто пятом году, за год до своей смерти, Ванга приснилась мне во сне, очень тревожном, в странном виде: без головы. Вместо головы торчал какой-то сучок, из которого доносились неясные слова, казалось даже, мольбы о помощи – а я ничего не мог сделать для этого безголового существа, зная душой твердо, что это она, Ванга… Вскоре узнал, что как раз приблизительно в это время Ванга впала в беспамятное состояние и приблизилась к уходу из жизни. Опухоль все-таки выросла – через двенадцать лет после нашей встречи, в возрасте далеко за восемьдесят – опухоль груди.

– Как бы вы могли подытожить то главное, что почерпнули из общения с Вангой, из ее феномена, ее явления? Внесла ли она нечто новое в ваше мировоззрение, или может быть, даже произвела в нем переворот?..

Спрашиваю об этом потому, что лично знаю скептиков, которые не верят ни одному слову из рассказов о Ванге, чьих бы то ни было, считают это все сказками, мифами или результатом внушений и подтасовок, шарлатанских обманов. Один мой знакомый и сам побывал у Ванги, ушел разочарованным: ничего особенного, провинциальная знахарка.

– Мои представления о мире Вангой не перевернулись, но празднично расширились и углубились. Празднично – потому что благодаря ей я убедился в бессмертии души, убедился конкретно, вживую. Ощутил связь ушедших с живущими – эстафету Вечности, продолжение жизни Там – Жизни в Целом – в Полновременье.

– Что такое Полновременье?

– Это слово я образовал для обозначения того запредельного для нас уровня реальности, в котором время равнозначно пространству. То есть, где для нас времени просто нет. Прошлое, настоящее и будущее там едины как части одной картины. Полновременье – не фантазия, а гипотеза, имеющая право на существование в виду великого множества фактов, которые без нее остаются необъяснимыми. Все, что может быть достоверного в парапсихологии и в том, что называют мистикой, легко и логично объясняется через принятие этого представления. В том числе и феномен Ванги и ей подобных. Для меня несомненно, что в своих трансах Ванга входила в Полновременье – и оттуда видела и слышала то, что неполной мерой передавала нам.

Знакомцу вашему, видимо, не повезло – пообщаться с Вангой в ее трансе не довелось; а возможно, сработала негативная предустановка: «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Людям трудно воспринимать то, что не укладывается в их опыт и привычные представления, в заученную однобокую схему мира.

Трудно верить не только людям с другим опытом, видящим и думающим иначе, – но и самим себе: видеть очевидное, если оно не совпадает с ожидаемым. Тем более трудно, сохраняя здравомыслие, верить, даже глядя в упор, таким из ряда вон выходящим явлениям, каким была эта малообразованная гениальная женщина. Трудно верить – и хорошо, и прекрасно, что трудно. Невероятно важно, что и такое случается посреди нашей тусклой обыденщины.

– Но Ванга ведь не единственная. Истории известны и другие великие ясновидцы и пророки.

– Конечно, в истории – не единственная. Вангу называли Нострадамусом в юбке. Одна из величайших, из очень немногих, феноменальная, неповторимая, но по уровню не единственная. Уровневой единственности вообще не бывает, ибо действует в мире закон рифмы: появление чего-то или кого-то нового, небывалого означает, что подобное этому и равновеликое либо уже появлялось когда-то, но хорошо забыто, либо появится вновь и вновь.

– Как все-таки понять, зачем человечеству нужны люди с таким даром, как у нее, в чем смысл такого явления?

– Зачем человечеству нужны люди, видящие и знающие сверх возможного для остальных?.. Зачем нужны гении?..

Для спасения. Для развития. Для открытия глаз. Для прояснения мозгов. Для просветления душ.

Ванга – и великое открытие человечества, и послание Свыше, благая весть – ее полное имя Вангелия это и означает. И великий ответ, и великий вопрос. Через эту маленькую хрупкую женщину полная реальность явила нам свою подлинность, как через вулканы являет себя подземная магма, а через свет звезд – бескрайность Вселенной. Важнейший для нас, смертных, вопрос – бессмертна ли душа – явлением Ванги решен бесповоротно и ясно: бессмертна. Но тайна бессмертия не перестала быть тайной, как остается тайной и жизнь, и время, и космос, и мы с вами.

X. Этот ужасный прекрасный мир
зачем: вопросы, ответы, вопросы

Разговоры с людьми, с собой в том числе.

Незавершаемая часть книги.

Время жизни – миг, ее сущность – вечное течение; тело бренно, ощущение недостоверно; душа неустойчива, судьба таинственна, слава обманчива. Все уносится потоком, все подобно сновидению. Жизнь – война и странствие по чужбине, посмертная слава рассеивается как дым. Что же может вывести на путь?

Марк Аврелий

Профилактика смерти

Такую надпись однажды я написал белилами на большой черной папке. Начал складывать туда свои неделовые записи. Никогда не имел желания вести хронику собственного существования в виде дневника, одна мысль об этом и сейчас вызывает судорогу школьной скуки. Но с детских лет и доныне поздними вечерами неодолимая сила влечет к столу и не позволяет лечь спать, пока не выдоится на бумагу некая порция внутричерепного содержимого. Наблюдения, мысли, кое-какие письма, наброски рассказов, эссе, черновики стихов, фантазии, забавные случаи, анекдоты собственного сочинения, разговоры с собой в разных настроениях, в том числе и в таких:

Что мне делать со смертью,

во мне живущей?

Ночью снова захочется жить,

но утро придет. Крылья росы холодны.

В черной папке скапливались свежие листы, на которых только что появилось нечто; сюда же бросал, как попало, все, на чем доводилось что-нибудь накарябать: блокнотные листочки, карточки, салфетки, магазинные чеки, сигаретные пачки, пока курил. Это вот стихотворение в первоначальном виде было спешно записано на бумаге, употребляемой отнюдь не для вечности, в соответствующем помещении (у меня там всегда есть на такие случаи что-то пишушее):

Нынче утром я встал

без тринадцати вечность.

Я как будто не спал.

Я мертвецки устал.

Я работал во сне,

я верстал поперечность

к жизнесмерти своей.

Кто-то рядом листал

большую книгу – в небо переплет –

раскрытую как крылья белой птицы,

и как перо – строка внутри страницы:

цель бега есть полет

Я это знал с мальчишеского детства,

когда летал как мячик через лужи:

полет разбегом бешеным заслужен,

но и полет – не цель, а только средство

иного состояния души.

(Как конопля, сырье простецкой каши –

источник пресловутой анаши.)

На тонком плане все поступки наши

суть буквицы таинственного текста.

Из той же книги далее:

цель бегства –

кем быть

И кто-то книгу поспешил закрыть,

и чья-то тень с душой моей боролась.

Вдруг тихо, близко-близко произнес

невероятно нежный женский голос:

цель жизни – вопрос

цель смерти – ответ

С той стороны в глаза ударил свет,

и я прозрел.

Держа перо как шпагу

пронзаю жизни черную бумагу.

Название «Профилактика смерти» появилось после того, как единожды осознал: все написанное, – кем бы, когда и с какой целью ни писалось, если только сохраняется, – превращается в разговор тех, кто уже перешел, с теми, кто еще не.

Пушкин: Нет, весь я не умру – душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит…

Тленья убегает душа не только в заветных лирах. Остается и на безымянных глиняных табличках, в свитках, в письмах и записках, в историях болезни, в полицейских протоколах, в томах дел судебных, на скамейках и стенах с чьими-то надписями – душа, какая уж есть, выказываемая и своим отсутствием.

На кладбище, куда прихожу теперь часто,

я с ними встречаюсь

на свежезаброшенных захоронениях,

ютящихся по краям, на отшибе, сбоку-припеку.

На колышках, на убогих кривых табличках – инициалы,

только инициалы.

Как выпитые глаза,

они вылезают из-под земли

и смотрят – слепые,

неузнаваемые и не узнающие.

За ними там кто-то прячется.

Там кому-то любви не хватило. И денег, само собой.

А может быть, стыдно было или обиделись хоронившие

за что-то неподобающее, совершенное тем,

кого, уже недействительного, поместили сюда.

Этот вот неизвестный М И,

табличку которого обчирикивает воробей,

был, может быть, одиноким повесившимся алкашом

или аккуратной бездетной старушкой,

а провожавшие сэкономили краску.

Еще есть инициалы скамеечные,

настенные, надревные и наскальные.

Видел и выгравированные на асфальте, глубоко вдавленные ДБ и ПИ,

а рядышком кто-то подсуетился и выдавил

всем известное безымянное слово из трех букв,

это тоже инициал – вселенский –

успел вписаться в момент,

пока застывала свежая черная масса земной брони.

Всюду, всюду видны засохшие одинокие семена

непроросших судеб,

слышны всюду безмолвные их голоса:

вот – это мы,

жизни наши прошли незамеченно

и как бы не состоялись, но это мы, вот мы, вот…

Тебя след простыл, да не весь. Твой текст – вот он: как и фотографию и видеозапись, как и твое живое лицо, его могут видеть или не видеть чьи-то глаза и понимать или не понимать чьи-то мозги. Какая-то твоя незримая часть, текстом выявленная и под текстом ощутимая тем, кто умеет ощущать, остается вовлеченной в текущий жизнепоток и продолжает твою жизнь без тебя, точней, без твоего тела.

Да и, собственно, кому, кроме себя-исчезающего, и зачем оно нужно, это бренное, бренное, тысячи, миллионы, миллиарды раз бренное тело? Затем и только затем, чтобы нести в себе и производить то, что может жить без него.

Половые органы – первичная природная фабрика внетелесной жизни. Каждый из нас выскочил из этого предприятия, имея в себе такое же, чтобы произвести свой ход в родовой игре с небытием. И как ты живешь в своей телесной отдельности, не вспоминая, от кого произошел, из кого сделан, так и потомки твои превосходно живут и будут жить дальше без твоего многострадального позабытого организма, крохотной частицей которого были когда-то.

Жить дальше без организма можно в словах, в музыке, в картинах, в людях, которых воспитал, которым помог, которых приветил, согрел; в домах, которые построил, в деревьях, которые посадил, в организациях и движениях, которые создал, в вещицах, которые смастерил или починил, в нечаянных шутках – во всяческих рисунках на шуме жизни. Жить под своим именем или безымянно – там значения уже не имеет.

Так думалось мне тогда – так и теперь, но к этому приросло еще понимание, что даже и не оставив здесь заметных следов (совсем никаких – невозможно), ничего в лиру не поместив и достопамятного не совершив или совершив то, чего совершать не стоило, каждый живущий переживает свой прах в ином измерении.

Из недр небесных всходит гений^[14],

соединитель поколений,

комета с ледяным хвостом.

Он странен как закон природы.

Он страшен, как страшны уроды.

Но есть таинственность и в том,

как хищно маленькие души

вгрызаются в чужие уши,

как, утвердить себя стремясь,

недоумытые поэты

маракают автопортреты

и дарят с надписями грязь,

как недознайки, недосмейки

садятся хором на скамейки,

на стенки лезут и поют.

Везде один и тот же голос,

не отличимый ни на волос:

МЫБЫЛИЗДЕСЬМЫБЫЛИТУТ

Сойдет за славу и позор нам,

ползем на небо ходом черным,

а сатана играет туш.

Но погодите же… а вдруг вы

прочтете сквозь немые буквы

инициалы наших душ?

О, поглядите же на стены,

они нам заменяют сцены

и трубы Страшного суда.

Ах, как же вы не догадались,

мы были здесь, и мы остались

и остаемся навсегда

«Дано мне тело – что мне делать с ним?»

Вот, кстати, о неудобстве жизни с участием организма. Свежее (2013) письмо на электронный адрес.

Владимир Львович! Как человек должен относиться к своему телу? Любовь к телу бездуховна? Ненависть к телу духовна? Что есть наша физическая плоть, как не провиант для могильных червей? К тому же оно является источником постоянных забот – его нужно кормить, одевать, обувать, греть, лечить и т. д. – на всё это уходит много времени, сил и денег. А сколько эмоциональных неудобств связанных с телом – одна необходимость испражняться чего стоит… Не зря же люди прячутся в туалетах, когда хотят разгрузиться. Если бы эти вопросы задали богу, как вы думаете, чтобы он ответил? Ваш читатель.

Старенькие, потрепанные вопросы, как из прошлых веков. Не поймешь, кто пишет: заплутавшийся в уплощенных представлениях о духовности верующий (но почему «богу» – с неуважительной буквы?), или прикалывающийся атеист, делающий вид, будто не понимает, что обращается не к попу-батюшке, а к врачу, для которого тело по определению свято.

Если верующий христианин или иудаист, то должен бы знать сто тридцать восьмой Давидов псалом со строками:

Ибо Ты устроил внутренности мои

и соткал меня во чреве матери моей.

Славлю Тебя, потому что я дивно устроен.

Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это.

Если атеист или агностик, мог бы свериться с Мандельштамом:

Дано мне тело – что мне делать с ним,

Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить

Кого, скажите, мне благодарить?

Я и садовник, я же и цветок,

В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло

Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор,

Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть –

Узора милого не зачеркнуть.

Просит, чтобы ответил от Имени… Ну, рискнем.

* * *

Недотворенное творение мое, дитя глупое и любимое, человечек мой! Знал бы ты, как мне понятны твои сомнения и страдания, как я чувствую их с тобой вместе, тобой чувствую, как стараюсь помочь… Но не перескочить через ступеньки делания, не пройти путь иначе как шаг за шагом, не подняться к вершине, не одолев ведущих к ней троп и круч.

Ты в процессе, ты в деле, ты осуществляющийся проект. Ты настолько еще не завершен, не достроен, не доведен до ума, что долго еще будешь не в силах этого осознать. Бедный рассудок твой мечется в тисках неосмысленных слов, понятий и категорий, этих гипнотических мышеловок, придуманных такими же детишками, как и ты, ну, может, на одну-две детсадовские группы постарше. «Духовно ли любить тело? Духовно ли ненавидеть?» – вопросики, похожие на оторванные лепестки живого цветка. Нет, человечек, «духовного» и «недуховного», все едино в тебе и в природе. Считать тело только провиантом для могильных червей может только могильный червяк. Тело – сосуд бессмертия, дом души и ее исследовательская лаборатория. То, что ты это до сих пор не понял, не ощутил – моя недоделка, будем работать дальше.

Недоволен, видишь ли, что приходится тебе, как всем зверушкам, писать и какать. А я этому радуюсь и грустно посмеиваюсь. Отчасти ты прав, смущаясь и морщась от отвращения – да, надо бы покрасивее, поизящнее, и чтобы пахло поприятнее или никак. Но знал бы ты, как всеобъемлюще важна и сложна проблема отходов жизни, какого требует внимания и расчетного труда. Худо-бедно в глобальном масштабе мне удается ее решать: отходы живых существ жизнь не портят, а используются ею во благо. Нет ни одной какашки, которую кто-нибудь бы не скушал (на духовном плане тоже, но это не всегда хорошо). Только ты, человечек, самая большая моя надежда, пока что подводишь и меня, и себя: хоть и научился более или менее целесообразно и эстетично обходиться со своими естественными отбросами, зато гадишь сверх всякой меры кучами способов, не предусмотренных моим природным жизнеустройством, и превращаешь землю в мутирующую помойку. Если так и дальше пойдет, придется тебя, дружок, перемутировать в какого-нибудь чистоплотного куслика.

Покамест кумекаю, как сделать тебя поумнее, как дотянуть до целостности мировосприятия. Ты ведь и меня все еще воспринимаешь как муха – не цельно, а лоскутками, кусочно, сообразно своим узко-корыстным эгоистическим интересикам. Моей целостности не постигаешь, как твою целостность не постигает какая-нибудь букашка. Считаешь меня то всемогущим и маниакально во все вмешивающимся тираном, которому ты нужен как раб и робот, то благостным всемилостивцем, непонятно зачем всех своих детей убивающим, то каким-то безучастным небесным лентяем, запустившим однажды от нечего делать машинку Вселенной и дрыхнущим себе вечно на космическом облачке.

А все это совсем, ну совсем не так. Все в становлении, в рабочих лесах, в потоке развития, и я сам в том числе и в первую очередь. Как и ты, я существо развивающееся, самотворящееся: что не мог вчера, сегодня уже могу, завтра смогу другое. Что сделаю завтра, то пересмотрю и переделаю послезавтра, но ранее сделанное тоже не пропадет. Заметишь ли ты это? Мои пространственно-временные масштабы для тебя пока слишком велики.

Если бы ты, человечек, понимал, как устроен, с чего начинался и к чему направляешься своими нынешними возможностями, как сотнями тысячелетий идет работа по наладке, совершенствованию и развитию существа по имени Ты – нашлось бы у тебя и за что сказать мне спасибо, и в чем усомниться и обоснованно упрекнуть, как упрекаю себя и я сам. Я и стремлюсь к тому, чтобы ты все это понял и жил дальше все независимее от меня и свободнее. Хочу, чтобы мы с тобой стали равномощными друзьями, а потом чтобы ты меня превзошел – это ведь сверхзадача всякого родителя: вырастить из ребенка Превосходящее Существо. Это наш с тобой смысл, человечек, это наш бесконечный путь в бесконечное Совершенство…

Крутой спуск и крутой подъем

И снова письмо с темой «Зачем жить, если…»

ВЛ, сегодня ночь выпускников. Ровно 10 лет назад я окончила школу. Но до сих пор чувствую себя как будто на перекрестке. Как будто я все еще там, в своих 16-ти. И это уже тяготит меня.

Мне 26 лет. И передо мной дилемма: посвятить ли наконец свою жизнь созданию семьи, мужу и детям, и жить ради них (считается, что это главное в жизни, но я никогда не понимала, не чувствовала, не верила в это, а у многих в мои годы уже семья); или все-таки попытаться себя реализовать, пожить еще для себя.

Все эти годы я мучилась вопросом предназначения и самореализации. Для меня важно было, чтобы у меня было дело, цель жизни, призвание и признание. Реализовать себя в этом мире. Оставить след.

И вот, видно, поезд ушел. Я все на том же перекрестке, все так же не знаю, в чем мое призвание, как мне надо жить. И из-за своего возраста уже не верю (что-то сломалось во мне), что смогу осуществить то, что хочу (дело, яркая, насыщенная жизнь). И только один вопрос кричит во мне: есть ли еще в мои годы шанс самореализоваться?

По профессии я книжный редактор, но так и не знаю, нужно ли мне этим заниматься. Манит разное… Переоценка ценностей слишком уж затянулась. Хочу пройти свой путь. Но есть ли у меня еще шанс, или поезд совсем ушел, я не знаю…

С 16 лет до сих пор передо мной все еще стоят, все еще мучают два вопроса…

Наверное, это дико в мои годы:

1. Для чего что-то делать – открытия, изобретения, произведения искусства, детей, спасать жизнь человеку, если это все в конечном счете исчезнет, сотрется? Интернет, изобретение Иогана Гутенберга, сонеты Шекспира… Все это уничтожит катастрофа, да мало ли что. Все непредсказуемо. В итоге все равно забвение, и что ты жил, что ты не жил… О тебе никто и не вспомнит.

2. Для чего живет человечество? В чем его предназначение? Мне это нужно знать, чтобы понять, зачем живу я.

Наталия

Наталия, очень правильные вопросы. И хорошо, редкостно хорошо, что эти юные вопросы не потускнели для вас, не задвинуты в глухую несознанку. Попробую ответить – только не посчитайте мои ответы попыткой изречь непререкаемые истины, отвечу просто как видится и чувствуется.

1) Не предопределено, что «все исчезнет». Склонен согласиться с Борисом Стругацким, что человечество, вероятней всего, обречено на выживание, по крайней мере покуда существует планета Земля; неизвестно только, что это будет за жизнь и что за человечество, что из него получится дальше. Все изменится, но ничто бесследно не пропадет даже в случае ядерной или космической катастрофы. Жизнь невероятно живуча, и человечество вместе с ней. Понятно уже, что как по одной молекуле ДНК можно воссоздать целый организм, которому эта молекула принадлежала, например, мамонта или какого-нибудь неандертальца, – так, логично предположить, воссоздаваемы и все ушедшие жизни людей, а возможно, и вся история, все прошлое – по следам. Человечество этим уже занимается и будет заниматься дальше и дальше, с возрастающим интересом и все более мощными технологиями, будет пополнять и совершенствовать свою память. Интернет – существенный шаг к полноте этой памяти, и то ли еще будет. Пророчество великого русского провидца Николая Федорова – воскрешение Отцов – стихийными прорывами близится к осуществлению.

Стоит еще иметь в виду подсказываемую ясновидцами уровня Ванги высокую вероятность того, что все события, происходящие во Вселенной, отражаются и запечатлеваются в ЕЕ памяти – в других измерениях бытия, которые я называю Полновременьем. В грядущем мире информационной целостности, чуется мне, осуществится не только формула «никто не забыт, ничто не забыто», но даже те сновидения, которые мы успеваем забыть еще до просыпания, окажутся воспроизводимыми. Забвение нам не угрожает – если что и грозит, то как раз страшный суд вспоминаний, полный протокол всех проколов!

2) И человечество в целом, и мы с вами в отдельности, я, вы и любой – имеем свободу выбора своего предназначения. Кто бы нас к чему ни предназначал – родители, государство или какая-нибудь потусторонняя сила, – если мы обладаем развитым сознанием и здоровой волей – сами и только сами: как уразумеем, как захотим, как решим и осуществим решение, так и предназначимся.

Есть, однако, в свободе этой пути-дороги: «направо пойдешь… налево пойдешь… прямо пойдешь…» Находясь на склоне крутой горы, можно либо карабкаться вверх, к вершине, либо спускаться или катиться вниз, в пропасть, либо пытаться какое-то время удержаться на одном уровне. Человечество находится на склоне горы бытия, очень-очень крутой. Лев Толстой выразил это прямо и просто: у человечества, как и у отдельного человека, сказал он, есть только две возможности: либо бессмысленная жизнь, которая закончится бессмысленной смертью, либо жизнь осмысленная, направленная на совершенствование себя и мира. Только выбор осмысленного совершенствования дает шанс на бессмертие.

В 26 лет думать о каком-то ушедшем поезде смешно. И в 56 лет смешно. И в 76 смешно. Шанс самореализоваться есть в любом возрасте. Тысячи и тысячи примеров.

Раз уж пошла у нас речь о крутом подъеме, приведу один – из замечательной книги Владимира Яковлева «Возраст счастья». Тут речь о крутом спуске. Веселая англичанка по имени Дорис Лонг самореализовалась в 85 лет, когда занялась промышленным альпинизмом. Однажды случайно увидела, как молодые промальпинисты тренировочно отрабатывают спуск с крутого 20-метрового склона. Решила тоже попробовать. Получилось. Понравилось. За 14 последующих лет – с 85 по 99 год своей жизни Дорис при стечении многочисленной восторженной публики совершила более двадцати спусков со зданий высотой до 70 метров. За такие зрелища люди охотно платят благотворительные денежки, Дорис их получает и целиком отдает больницам и хосписам.

Не просто, стало быть, развлекается и получает удовольствие на старости лет, но и помогает людям. Имя Дорис Лонг шестикратно записано в книге рекордов Гиннесса – она самая старшая в мире промышленная альпинистка. В мае 2013 года отметила свое 99-летие спуском с 11-этажного здания. Столетний юбилей собирается отпраздновать в том же жанре.

Вот вам и живой ответ, «есть ли шанс в мои годы». Я, кстати, не вижу никакой несовместимости между «посвятить свою жизнь семье, мужу и детям», «самореализоваться, оставить след» и «пожить для себя». Все вполне сочетаемо и едино. Вопрос только в качестве, в уровне того, другого и третьего. Все в той же осмысленности.

Смерть, зависимость и Зачем

Не во что верить, кроме как в неизвестное, – надо сметь верить в него. Сметь до такой степени, чтобы в каждый момент быть готовым слиться с ним.

Александр Эртель

Письмо, пришедшее 21 июня 2013 года. Случай самоосвобождения от алкогольной зависимости молитвой. А началось впадение в зависимость с кризиса осознания смертности. С отчаянных вопросов, на которые не нашлось ни ответов, ни вдохновения на их поиск, ни веры, дающей силу жить без ответов. Но потом вера все-таки пришла и спасла. Помогла и дальше пройти через душевное страдание.

Письмо большое, приведу с сокращением и некоторой редактурой.

ВЛ, мне 36. На данный момент нахожусь за рубежом, учусь здесь (все еще) в одном из университетов. По совету друга прочел недавно Вашу книгу «Лекарство от лени». Увидел себя чуть ли не во всех Вами описанных видах этой «матушки». Срочно нужно заканчивать магистратуру. Попробую применить ваши советы из книги, чтобы достичь цели.

Сегодня приступил к чтению «Куда жить» (одна из моих книг, где подробно рассказывается о зависимостях. – ВЛ), прочел треть книги, и тороплюсь Вам написать.

В прошлом я страдал от алкогольной зависимости. Реальное (ощутимое на физическом уровне) освобождение получил после короткой молитвы Богу. Начал выпивать в подростковом возрасте. О причинах зависимости даже не знаю, что сказать… Одна из причин, и наверное, главная – СМЕРТЬ. Мне было 11, когда умер дедушка, 12 – когда умер папа (папа, кстати, тоже был алкоголиком), потом умер еще один дедушка, потом умирали друзья, умирали соседи, умирали люди, которых ты сегодня видел живым, а завтра нес им венки на кладбище (жили в поселке, где все друг друга знали).

Вопросы, которые возникали у меня в связи с такими событиями, я никому не мог задать. Зачем все это и кому нужно? В чем смысл жизни? Не лучше ли было вообще не рождаться? Если появился человек в этот мир, почему рожден на такие глубокие страдания?

Вопросы были, а ответов не было. Вот и взял за философскую основу жизни нехитрое: «ешь, пей, веселись, ибо завтра умрешь».

В нашей семье не принято было говорить о своей боли и чувствах. И со временем эти вопросы стали настолько будоражить мой разум и терзать по нарастающей душу, что…

В 18 лет я понял, что у меня почти третья стадия. Кто-то из знакомых медиков-студентов дал почитать конспект со стадиями алкоголизма. Я, конечно же, с ними поприкалывался в тот вечер над всеми этими стадиями, но именно тогда до меня дошло, что я алкозависимый. К моменту, когда я обратился к Богу в мольбе, я уже редко контролировал дозу, были провалы в памяти, постоянная потребность, неутолимая ЖАЖДА выпивки и даже похмелье («с утра выпил – день свободен»). Силы воли бросить пить не было. Взвыл просто однажды к Нему из глубины сердца, от отчаяния и безысходности: «если Ты есть, освободи меня!»

И практически в тот же миг ощутил на себе, как словно какой-то поток воздуха (не знаю, как описать) просканировал меня с головы до ног и очистил. С этого момента стал испытывать к алкогольным напиткам настоящее отвращение и почувствовал себя свободным от этого рабства. Знаю, какая сильная деградация личности происходит у человека при употребления алкоголя, насколько меняется характер, как внутри пусто и противно, какой он прожженный эгоист… Ненависть к себе и одновременно жалость к себе – два главных качества алкоголиков. Вы это знаете лучше меня… В 20 лет я, молодой, симпатичный и, казалось бы, неглупый парень (удалось ведь школу закончить с медалью), стал чувствовать себя, как живой труп: вроде живой, а внутри мертвый и гнилой… И глубоко-глубоко одинокий, при множестве друзей и знакомых.

Все это, слава Богу, в прошлом. Но так трудно иногда бороться с собой и так часто хочется «бросить весла» и плыть по течению. Временами что-то невыносимое происходит в душе. Года два назад была страшная беспричинная депрессия. Навалилась вдруг смертельная тоска, настолько глубокая и болезненная, что иногда казалось, будто боль на физическом уровне. Боже Святый, как мне было плохо! Приступы такой тоски длились несколько месяцев: дня три-четыре страдаю, потом на неделю отпускает, потом опять… Молиться почти не мог – все молитвы заканчивались рыданиями и просьбами: Господи, умоляю, избавь мою душу от этих мучений…

Услышал. Избавил. Прошло, отпустило.

До этого я знал довольно многих страдальцев депрессии. Некоторые и сейчас не вылазят из психиатрических клиник и меняют одну клинику за другой… Они рассказывали мне, как им плохо, а я не понимал (вернее, понимал только теоретически), и думал: как такое может быть? Неужели нельзя умом и волей что-то в себе изменить, переделать свое восприятие? А себя считал сильным, устойчивым… Ага, вот тебе и устойчивый. Никогда и помыслить не мог, что на душу человека могут обрушиваться такие напасти.

Теперь чем дольше живу, тем больше понимаю, что ВСЕ доброе в этом мире происходит по МИЛОСТИ Божьей. И если Он что-то допустит пройти и пережить, никуда от этого не денешься. Если Он откроет какие-то двери, никто не сможет их закрыть, если закроет, никто их не откроет. Только Он и Его милость…

То время тоски было кризисом моей веры, ужасным испытанием. Слава Богу, что и этот период позади. Отношусь сейчас к собственной жизни, как к процессу ПОЗНАНИЯ: наблюдаю за собой, за жизнью, за людьми как будто немного со стороны. Каждый человек – как написанная книга. Жаль только, что глубоких людей не так уж много… Извините, если письмо получилось сумбурным… Всего доброго Вам!

Николай

Драгоценный опыт победной веры. Отвечать на это письмо не потребовалось. Если бы отвечал, то, придержав свой опыт и мнение при себе, не стал бы спорить с убеждением, что все доброе в мире происходит только по Божьей милости. Если человек так искренне верует, значит, для него это так, это его опыт, его действительность. Так ли это в действительности всеобщей, никто не знает, наука пожимает плечами. И ладно: пусть каждый верит в свое, лишь бы жизнь цвела.

Инания – болезнь бессмысленного здоровья
карандаш для рисунков на шуме жизни

Как к любому психотерапевту и психологу, ко мне часто обращаются люди, не знающие, ЗАЧЕМ им жить и чего хотеть. Одни не знают, что они этого не знают, или думают, что знают (большинство), другие знают, что не знают, и им от этого не легче, а наоборот.

Рабочим термином для обозначения такого состояния человека я выбрал латинское слово «инаниэ», буквально – бессмысленность или неодухотворенность. Слегка русифицируя окончание: инания – жизнь без цели, без направления, без проекта, без устремления, без ЗАЧЕМ.

Жизнь либо детски наивная и целиком зависимая, либо мучительная и мечущаяся, либо убогая и жалкая, либо хищная и грязная.

Помочь человеку, живущему в состоянии инании, можно. Не всякому, но можно. И вернее всего – понятно – тому, кто уже знает, понял, что так живет, и хочет жить по-другому, со смыслом и целью.

Помочь, не указывая смысл и цель, не подсказывая ЗАЧЕМ – ни в коем случае, нет, хотя сделать это при доверии даже слишком легко, и вот именно поэтому.

Помочь можно общением. Диалогом, в котором человек получает возможность раскрыться себе. Услышать зовы своей души и поверить им. Совершить осознанные выборы и направить жизнь на их осуществление.

Но до этого приходится пройти некий путь.

ВЛ, не уверен, что получу ответ, поскольку отлично понимаю, сколько людей Вам ежедневно пишут о своих проблемах. Не уверен, но, воодушевлённый письмами, которые Вы цитируете в книге «Лекарство от лени» – которую я имею честь сейчас читать – а также Вашими ответами на эти письма, рискну попробовать.

Моя ситуация не окажется для Вас новой. Мне 19 лет, и у меня целый букет различных леней. Началось всё чуть больше, чем 3 года назад. Я жил-не тужил, учился на одни пятёрки, закончил школу с серебряной медалью, встречался с девушкой в своём родном городе, с которой было всё серьёзно. Потом, в 2009–м, моим родителям захотелось отправить меня за рубеж получать высшее образование. Спросили «Хочешь?», я сказал «Ну… можно». На самом деле мне было на это наплевать.

И вот я выучил язык, поступил в институт в Лондоне, устроился на работу, регулярно летаю к девушке и родителям на Родину, и в целом не могу сказать, что я – бестолковый. Наоборот, мне легко даётся всё, за что ни берусь. Только вот браться ни за что не хочется. Как-то нет у меня стремления ни к чему особенному.

Родители твердят, что мне НАДО общаться с людьми, НАДО проталкиваться в жизни, НАДО иметь перед собой цели. Девушка, со своей стороны, тоже недовольна – я ДОЛЖЕН определиться, где я хочу быть и сказать ей об этом, чтобы она тоже знала, как ей свою жизнь строить, и я ДОЛЖЕН придумать, как мы можем быть вместе. Родители назойливо сравнивают меня с одногодками – «Вот, он уже права получил. А твои где?», «Вот, она зарабатывает столько-то тысяч. А ты почему так мало?», «Вон у того столько-то друзей, а твои где?» Рассказывают друзьям, какой я бестолковый у них. Говорят, что я не сделал ничего такого, чем они или я могли бы гордиться. Даже бабушка с дедом, которые всегда были моей поддержкой, теперь твердят, что я ДОЛЖЕН остаться за рубежом и ДОЛЖЕН чего-нибудь там достичь.

Пока не начал читать Вашу книгу, был в полном отчаянии. Спасибо Вам за то, что убеждаете меня и тысячи других людей в том, что мы ничего никому не должны и не обязаны ничего хотеть, да и лень – абсолютно нормальное явление. Сейчас начал делать свой интернет-проект, благодаря вашему Эхо-магниту дела продвигаются неплохо. Признаюсь, пока не нашёл Вашу книгу, время от времени даже мыслишки о суициде проскакивали. Мол, раз уж мной никто не доволен, то зачем вообще я здесь нужен?

Ладно, это лирика. А теперь о лени. Несмотря на начатую Вашу книгу, я всё равно не могу до конца себя побороть. Я прожил в Лондоне два года, изучая специальность, которая на Родине нафиг никому не нужна. В вузе мне не интересно – темп подачи информации очень медленный, многое из изучаемого я и так знаю. Мне лень туда ходить. Я начал прогуливать пары, которые можно и которые нельзя. Несмотря на это, учусь в основном на пятёрки. Но МОТИВАЦИИ никакой. Также никакой мотивации зарабатывать сумасшедшие деньги или «заводить знакомства», как от меня требуют родители. Также я решительно не понимаю, почему мне НАДО жить в Европе и чем так плохо дома. Говоря о девушке, мне даже ей заниматься лень. Лень перевозить её сюда, страшно (и лень) бросать всё здесь и уезжать домой. За 2 года, кроме поступления, я ничего для своей жизни не сделал – так и топчусь на месте. Напряжение нарастает и со стороны родителей, и со стороны девушки – одни, возможно, скоро не смогут финансировать учёбу (даже при том, что я работаю), другая вот-вот бросит (и так уже бросала несколько раз).

А я сам БЕЗ ПО-НЯ-ТИ-Я, что я хочу и что мне нужно. Была у меня мечта в детстве сделать что-нибудь полезное для человечества. Стать эдаким Биллом Гейтсом или Стивом Джобсом. Но чем дальше в лес, тем больше я убеждаюсь, что всё это утопия. Обидно мне за себя, что загниваю в болоте собственной лени и непонятных для самого себя страхов. Парень-то я вроде неглупый. На людей хорошее впечатление произвожу, девушкам нравлюсь. Если трезво взглянуть на себя, я мог бы быть публичным оратором или плейбоем. А вместо этого я – комок комплексов и очкастый компьютерный червь (даже не книжный).

Чувствую, что мотивируюсь, читая Вашу книгу, но боюсь, что быстро погасну и снова погружусь в болото с головой, как это уже не раз бывало и раньше. Прошу Вас, помогите разобраться в себе. Вы – моя единственная надежда.

Вадим

Типическая инания молодого человека. Состояние, в котором пребывают в той или иной форме и выраженности девять из десяти людей в этом возрасте (плюс-минус столько-то лет…), если не сорок девять из пятидесяти, а то и девяносто девять из ста. Задолбанность «НАДО», непонятки – ЗАЧЕМ, вместо мотивации – демотивация. Хаос побуждений. Скука, переходящая в депресняк. Изучил этот синдром во всех мучительных подробностях и на пациентах, и на себе; в «Лекарстве от лени» он называется синдромом Нитпрунину.

В той книжке я не досказал о самом глубинном подспуде этого состояния. Сейчас доскажу. Там, в глухой немоте – не допускаемый к осознанию и обдумыванию все тот же вопрос: ЗАЧЕМ? Зачем все, если умру, если умрем, если все равно все умрем?..

В ответе этот вопрос, не озвучивая, разумею.

* * *

Вадим, первое, о чем я бы тебя попросил: пожалуйста, дочитай начатое «Лекарство от лени». Нереально ведь – только начать читать и сразу «до конца себя побороть». Книга как раз о том, что убарывать себя вовсе не надо, что можно себя просто найти – как принц спящую красавицу: найти и освободить. О встрече с собой книга, а не о борьбе какой-то, никому не нужной и безнадежной. О внутренней свободе, открывающей путь к осмысленной жизни, ТВОЕЙ жизни.

Сейчас ты пока еще живешь не своей жизнью. Играешь роль в не своих сценариях. В родительском, в девушкином. Еще в чьем-то…

А это и не их сценарии даже, а то, что я именую ОБЩами – некритически воспринятыми ценностными установками тех групп, больших и малых, к которым люди, от которых ты оценочно и эмоционально зависишь, принадлежат. Вот и сидишь и вянешь, весь обвитый внутри цепями зависимости от качества исполнения чужой роли в чужом сценарии. Немудрено, что мотивации гаснут, тонус и настроение падают. Вслед за твоими незадачливыми сценаристами обзываешь это ленью. Никакая это не лень. Это как раз борьба. Так борется против изнасилования девушка по имени Душа. Она у тебя честная, тонко чувствующая, свободолюбивая и упрямая. Бережет себя и тебя от пожизненного увязания в оценочном рабстве, в болоте бессмысленности. Скажи своей Душе спасибо за упорство сопротивления!

Не подумай только, что я предлагаю тебе немедленно бросить учебу и удирать, куда глаза глядят. Нет и нет. Ни с того ни с сего бросать начатое только потому, что не понимаешь, зачем оно, или просто разонравилось – глупо, истерично, бессмысленно. Если удирать, то лишь уже представляя – ЗАЧЕМ и куда, зачем и как жить дальше. С проектом себя и своей жизни на обозримое время – хотя бы вчерне, без полной ясности и с риском ошибиться.

Пока же ты об этом «без понятия» – потому, что понималка загружена непонятно для чего нужным учебным грузиловом.

Могу подсказать, для чего это самое грузилово можно использовать, оставаясь там, где ты есть, никуда не дергаясь.

Для развития. Для тренировки мозга. Для психопрактики – выработки навыков внимания, запоминания и усвоения, комбинаторики, психической выносливости, терпения, самоорганизации, творческого мышления, каких-то жанров общения… Это ТЕБЕ нужно, а не кому-то. Зачем? Для всего! Психопрактика понадобится тебе в ЛЮБОМ деле, за которое ты возьмешься, понадобится во всей жизни, как сила, ловкость, выносливость, внимание и воля, развитые спортом, годятся для всякого труда, и не только физического. Любая умственная и физическая работа, любая рутина для психопрактики хороша – все зависит от того, какой смысл ты придаешь тому, чем занимаешься, придаешь сам – ты, а не кто-то там, за сценой твоего подсознания.

«Если вы умеете правильно отточить карандаш, вы уже умеете все», сказал неглупый человек Георгий Гурджиев. Пока учишься чему-то непонятно зачем – считай себя музыкантом, играющим этюды и гаммы для развития виртуозности, или котенком, учащимся в озорной игре ловить мышек, хотя это вовсе не мышки, а какая-нибудь несъедобная фигня. Считай себя учащимся на курсах оттачивания карандаша.

Жизнь твоя и сейчас официальной учебой не ограничивается. Вон сколько всякого неизведанного вокруг тебя. Сколько еще можно всего познать, чему только не научиться в девятнадцать-то лет! Зачем торопить себя немедленно и бесповоротно определять, «что я хочу и чего мне нужно»? Кому нужна эта блохоловная спешка – родителям? Девушке? Может быть. Но не тебе. Тебе нужно… Тебе можно быть в вольном поиске: свободно и радостно исследовать жизнь, людей и себя.

Можно ставить себе временные познавательно-развивательные задачи: идя по горному Хребту Жизни, дойти вон до той вершины, забраться на нее, оттуда осмотреться, наметить следующую… Почему бы одной из таких ближайших вершин, а вернее сказать, – вершинкой, холмиком – не выбрать окончание того учебного заведения, в котором ты сейчас учишься? Простой здравый смысл подсказывает, что это резонно и реально: задел уже есть. Доучись играючи, легко, весело, дальше виднее будет. Одна из твоих ближайших возможностей. Может быть, поразмыслив свободно, ты все же выберешь какую-то другую, совсем иной путь – воля твоя, важно лишь, чтобы это была действительно твоя воля и твой путь.

«Что мне нужно», «чего я хочу», а главное, зачем – смыслоценности жизни – на хапок не определяются, а всю жизнь вызревают вместе с душой. Сколько времени и какие еще условия нужны для этого вызревания, ты знать не можешь, душа это определяет и – если слушать ее повнимательнее, внятно подскажет. Может быть, вернет тебя, на новом жизненном витке, к той «мечте детства – сделать что-нибудь полезное для человечества». Почему бы и нет? В детстве голос души бывает слышнее. Полезным для человечества – и не меньше, да! – будет уже и такое благое дело, как научить кого-нибудь правильно оттачивать карандаш для рисунков на шуме жизни, или хотя бы только самому научиться. Полезно для человечества даже просто дышать, свободно и радостно.

О жизни и антижизни

Для Бога, если он есть, важно, какой ты человек, а не то, веришь ты в него или нет.

Виктор Франкл

Это письмо пришло по обычной почте, из российской глубинки.

ВЛ, мне сейчас 17 лет, зовут меня Фарида.

Очень меня интересует проблема Апокалипсиса грядущего. Хотела бы поделиться своими соображениями с Вами.

Мне кажется, то, что именуется пришествием Антихриста, может быть выражено словами: «И одна мысль съест другую». То есть, это пришествие будет в мозгу происходить, на уровне мысли. Цель Diablo – обезнадежить, умертвить душу. Цель Бога – спасти, уберечь, взрастить. Так вот: одна мысль съест другую, люди начнут сходить с ума. Такое начнется…

Знаете, ведь бывает, когда не знаешь, какая мысль от Бога, а какая «плохая». Тогда в дело вмешивается природа человека и инстинктивно направляет его в одну из этих сторон. А все ли люди – дети Божьи?

Владимир Львович, ответьте, пожалуйста, мне на несколько вопросов. Мне очень важно ВАШЕ мнение! Можно ли наслаждаться жизнью? (Ведь не все желания естественны и красивы. Накладывать ли табу?)

Как победить зло? Вообще, есть ли зло, независимо от человека. Может ли эта энергия существовать вовне?

К письму приложена фотография красивой девушки с надписью: Что я дам этому миру? Конец или начало? Что я оставлю здесь? Деревья или потоп? Что возьму: все или ничего?

* * *

Фарида, спасибо за доверие, за мысли, а главное, за вопросы. Это редкость, когда девушка семнадцати лет задается такими вопросами – на целые книги, на жизни не одного поколения. Замечательно! Жизнь – не ответы на вопросы, а вопросы на ответы.

О зле я однажды почти в такой же формулировке спросил моего друга, священника Александра Меня. И он, размышляя вслух и ничего не утверждая, сказал, что зло, по его ощущению, как самостоятельное мировое начало существует. Что это не личностное существо, имеющее свою физиономию, а средоточие отрицательной энергии, противодух, антижизнь, имеющая абсолют, полюс, который и называют дьяволом. Вопрос, существует ли антижизнь с соизволения или по замыслу Бога, либо это нечто первичное, такая же изначальность, как сам Бог, – вопрос этот для Александра Меня оставался открытым. Может быть, ответ был им получен в последние мгновения жизни…

Все ли люди дети божьи? Ответ зависит от веры. Если верить, что весь мир, включая и зло в нем, сотворен Богом, то да – все божьи, какие уж есть, даже исчадия ада. Если же допускать, что не все Богом сотворено, что нечто – или все – возникло само по себе, то… Для атеиста этого вопроса, понятно, вообще нет. Для сомневающегося или принципиального незнайки, агностика (я близок к этой категории) – вопрос есть.

Можно ли зло победить? В глобальном, всеуровневом масштабе – не знаю. А в частно-конкретном выражении, какие-то отдельные виды антижизни – уверенно знаю: можно.

Пример из больших побед человечества: врачебным состраданием и научным умом побеждена чума – одна из разновидностей преждевременной смерти, исторически еще совсем недавно свирепствовавшая на земле. Не уверен, уменьшила ли эта победа общий процент преждевременных смертей на земле, – ведь люди с тех пор успели наизобретать множество других способов преждевременно умирать, убивать друг друга не перестали, относиться друг к другу лучше не стали. Тем не менее, победа над всяким частным проявлением антижизни – вдохновляющий знак того, что есть шанс когда-нибудь добраться и до ее средоточия, разобраться и с ним. Верю, что это возможно, иначе все на свете просто обессмысливается, а бессмысленным этот ужасный прекрасный мир быть не может.

Наслаждаться жизнью, по-моему, не только можно, но и необходимо: это самоосуществление жизни. Вопрос только – что считать жизнью, что наслаждением. Иной наслаждается пытками и убийствами, иной – компьютерными играми, иной – выращиванием цветов, любовью к ребенку. Если наслаждение сопряжено с осуществлением жизни, с любовью к жизни, то, по моему убеждению, оно свято. Всегдашний вопрос только – о соотношении наслаждения и свободы с одной стороны, и разума и ответственности с другой. В таком простом и общем для всех живых наслаждении, как еда, есть грань, где необходимость и святость этого наслаждения обращается в свой перевертыш – чрезмерную пищевую зависимость: обжорство, со всеми его тяжкими последствиями. То же относится к сексу, к вину и множеству других источников наслаждения, естественных и искусственных. Нет ничего дурного ни каком в наслаждении, не причиняющем вреда другим и – в опасной степени – тебе самому. Но если кроме ограниченного круга своих наслаждений для человека нет ничего ни желанного, ни святого, то наслаждения неизбежно оборачиваются адом зависимостей; раб наслаждений гибнет, хищная тьма антижизни поглощает его.

Фарида, не сомневаюсь: ты дашь миру деревья, дашь начало, и не одно, дашь много добра. А что возьмешь?.. Да вот это все и возьмешь.

В этой вечнозеленой жизни,

сказал мне седой Садовник,

нельзя ничему научиться, кроме учебы,

не нужной ни для чего, кроме учебы,

а ты думаешь о плодах.

Что ж, бери,

ты возьмешь только то, что возьмешь,

и оставишь все то, что оставишь.

Ты живешь только так, как живешь,

и с собой не слукавишь.

В этой вечнозеленой смерти, – сказал Садовник,

нет никакого смысла, кроме поиска смысла,

который нельзя найти,

это не кошелек с деньгами, они истратятся,

не очки, они не прибавят зрения, если ты слеп,

не учебник с вырванными страницами.

Смысл нигде не находится,

смысл рождается, дышит, цветет

и уходит с тобою вместе, и остается –

иди,

ты возьмешь только то, что поймешь,

а поймешь только то, что исправишь.

Ты оставишь все, что возьмешь,

и возьмешь, что оставишь.

Стихотворение это кочует у меня из книги в книгу, как походная песня из одного похода в другой. Кстати, и песня на него есть с богатым инструменталом, написанная и исполненная композитором Кимом Брейтбургом, в ансамбле с его дочерью Машей (вокал) и моим сыном Максимом (гитара). Найти и послушать можно на моем сайте www.levi.ru

Что Там?
Туда и обратно: мысли и домыслы

ВЛ, пишу Вам, чтобы найти отклик на мысль, которая отчасти помогает мне жить с пониманием «Зачем мы здесь?»

Мне думается, есть такая вероятность, что нас перед новым рождением спрашивают, хотим ли мы на Землю, и показывают, ЧТО нас здесь ждет. Все, что «ждет» – для чего-то: для новой ступеньки развития, для оплаты долгов прежних жизней или просто этап, который нельзя перескочить… Может быть, приглашаемым к земной жизни можно и отказаться от нее; но похоже, что для души ТАМ бывает и что-то похуже временной жизни здесь.

У меня нет никакой уверенности в этих предположениях, это всего лишь домыслы, но с ними мне проще принимать существование и находить в нем смысл. Когда смотрю в детские глаза, особенно самых маленьких, невольно всплывает вопрос: а что было с ними ТАМ, почему у них такие как будто все знающие глаза?»

Ни у кого не нахожу отклика этим мыслям и домыслам, но переполняющее с самого детства желание знать – «что ТАМ?» побуждает искать и спрашивать не только у себя. Хочется с кем-то свериться.

Константин

Константин, откликаюсь. О том, что Там, человечество грезит и фантазирует, молится и вопрошает, догадывается и думает с тех незапамятных пор, как начало грезить и фантазировать, молиться и вопрошать, догадываться и думать.

Грезит и фантазирует, молится и вопрошает, догадывается и думает, конечно, не все человечество, а отдельные человеки, к этому склонные. Количественно их очень немного, но всяком народе во всяком время они есть, редкими вкраплениями, обязательно. Мифотворцы и сказочники, поэты и художники, монахи-отшельники и философы-мистики, ясновидцы и медиумы… Назовем этих очень разных людей условно и обобщающе ретрансляторами, исходя из предположения, что каждый из них, понимая то или нет, принимает и передает (или верит, что принимает и передает) какие-то сведения и сообщения Оттуда сюда и отсюда Туда. Принимает и передает – с помехами, выпадениями, искажениями, преломляя эти сведения и сообщения через свое сознание и подсознание, язык и менталитет, характер, судьбу, болезнь…

Иногда явственно чувствуется, что ретранслятор, не подозревая о том – каждый живущий. И не только человек, но и животные, и растения, и даже неодушевленные предметы; что ретрансляция идет через все, через любое событие – надо только уметь читать ее коды. Сомнений в этом у меня почти не осталось после посещения Ванги, которой, как она мне сказала, помогли войти в общение с моими ушедшими мамой и бабушкой принесенные мною цветы, и после того, как другая прозорливица, рангом поменьше, московская, переводила мне сообщения камней. Надеюсь вскоре рассказать об этом подробнее.

Для сверки с вашими догадками можно почитать «Розу мира» гениального русского мистика Даниила Андреева.

Свои маленькие свидетельства, догадки и домыслы про Там есть и у меня, человека довольно-таки приземленного и к мистике не расположенного. Вы пишете о детях – так вот, мой опыт позволяет предположить, что души детей, еще не рожденных, могут иногда показывать свои предстоящие телесные воплощения (или Кто-то их показывает) – родителям. Двое из моих пятерых сыновей приснились мне еще до их зачатия, именно в тех внешних обликах и с теми характерами, какие у них потом оказались. Одного сына сразу после его явления в сновидении я описал в стихе и нарисовал карандашом портрет – каким он представился мне в пятнадцатилетнем возрасте. Рисунок сохранил. Сын родился. Прошли эти пятнадцать лет – посмотрел, сравнил, убедился: совпало детально.

Приснилась и дочь, уже зачатая, о чем я еще не знал, – в облике молодой двойницы моей бабушки. Внешность, как через годы выяснилось, не очень совпала, но много общего оказалось в характере. Те же имя и отчество, тот же гороскопический знак.

Случай не исключительный. Не часто, но чаще, чем можно было бы приписать простому совпадению, родителям, обычнее матерям, но и отцам иногда, дети их сперва являются в вещих снах, а потом зачинаются и рождаются. Чем это объяснить? Предполагаю, тем, что дети до зачатия и рождения Там – в запределье, которое я называю Полновременьем, уже есть. Почему и зачем оттуда они иногда показываются нам (а мы им?) – не ведаем. Но факты налицо.

Что же Там?.. Не знаем. Мне кажется, что Там – всё. И даже больше, чем всё.

Всесмысл: надежда на вечность
Основы нафигалогии. Из ободряющего дружеского письма ЛБ – однокашнику-медику, хирургу-реаниматору.

Нельзя отложить заботу о великом и вечном на то время, когда будет достигнута для всех возможность удовлетворения своих элементарных нужд.

Иначе будет поздно.

В. И. Вернадский

…Согласен с тобой: в работе вопрос «зачем» для нас исключается, запрещен, табу – и для тебя, реаниматора, спасающего столько жизней и видящего столько агоний и смертей, и для меня, ревиватора. Операционная моя вся находится в черепной коробке, и если я в рабочее время допущу в нее праздношатающегося философа из соседних извилин, пиши пропало.

Но вот очередная реанимация-ревивация завершена, победой ли, поражением ли, – и снова ты у себя, при себе и в себе. Умываешься. Смотришь в зеркало. На роже прибавилось столько-то рытвин. На лысине убавилось столько-то волос, в мозгах – столько-то нервных клеток, в сердце – столько-то восстановительного резерва. Столько-то времени до звонка. Ну вот будешь и ты валяться в реанимашке, или не будешь, сразу привет и все. Не важно. Чтобы не было скучно всякий раз это mementить, надо заниматься наукой.

Наука о смысле всего, занимающаяся вопросом «зачем», называется нафигалогией. Это я ее так назвал, чтобы было понятно. Основной вопрос нафигалогии – НАФИГА. Нафига делать что-то или не делать, нафига быть здоровым или больным, нафига быть хорошим или плохим, нафига ты, нафига она, нафига он, нафига мы все, нафига этот поток жизнесмертей, нафига природа, земля, солнце, звезды, пространство, время? Куда оно все идет, плывет, движется, развивается, деградирует, разворачивается, сворачивается, куда и зачем – НАФИГА?

Предельный вопрос нафигалогии: действует ли во Вселенной чей-то замысел, план? Проект ли это мироздание и мы в нем? Есть ли Кто-то или Что-то – какая-то нам неведомая потусторонняя сила, одна или много, управляющая событиями и нами или хотя бы влияющая с какою-то целью?.. Или все происходит стихийно-физически: потоком причин и следствий просто катится куда-то в тартарары?

Если ответ: да, Кто-то или Что-то Там есть и чего-то хочет и добивается – нафигалогия обретает практический смысл. Тогда цель сей дисциплины – правильная жизненная нафигация, составление нафигационных карт в Океане Судеб. Чтобы не заплутаться, не напороться, не потонуть, не сгинуть и прочее не, а чтобы да. По замыслу чтобы.

Если же ответ: нет Там ничего и никого, никакого замысла и проекта, нет никакого Там – тогда нафигалогия превращается в нифигалогию с практическим приложением в виде известной всем пофигистики. Тоже дело.

Есть ли в мире всеобщее надфизическое ЗАЧЕМ, оно же Бог, или нет его – знать можно только с личной достоверностью, а не с общеочевидной, как достоверность 2x2=4. Тем же, у кого такой личной достоверности нет, кому она как опыт и переживание не дается, остается свободный выбор: верить или не верить. Можно выбора и не совершать, а честно оставить вопрос открытым, с простым детским «не знаю», это называется агностицизмом. Или решить, что это вопрос антиномический – с одинаково верными ответами «да» и «нет» – как правы, каждый по-своему, в своих проповедях аскеты и гедонисты.

Трезвитесь! – взывают святые отцы.

Поэты поют: опьяняйтесь!

Прекрасных речей не связать нам концы –

не сходятся, как ни пытайтесь.

Раздвоен рассудок, пока ты живой,

повернут и к черту, и к Богу.

Ругаются бешено зад с головой,

а жить друг без друга не могут.

Признаюсь тебе, не в силах постигнуть опасливого предостережения Достоевского: «если Бога нет – все позволено!» Почему же? Есть Бог или нет – разве позволено человеку жрать человека? Нет, не позволено. Но сожрать может. Если человек вознамерится сожрать человека, Бог его не остановит, а отсутствие Бога не оправдает. Жизнь показывает, что одним и без Бога не все позволено, а другим и с Богом позволено все.

Есть всеобщее ЗАЧЕМ по имени Бог или нет, с достоверностью 2x2=4 узнать невозможно. Для смыслового наполнения жизни важно другое: какой проект, какой замысел, какое ЗАЧЕМ мы сами выбираем или придумываем и строим для своей жизни – и не только своей. Вот это НЕ ТОЛЬКО – для нафигалогии и нафигации первее всего, потому что отдельная жизнь отдельного существа на земле протекает быстро и неизбежно кончается, но все жизни взаимосвязаны. Жизнь рода, любого – будь это род людской, вирусный или муравьиный, – имеет шансы на вечность, или, во всяком случае, на время существования Вселенной, ограниченное или не ограниченное, что тоже еще вопрос.

Шанс на бессмертие – один-единственный плюсик в бесконечности минусов, но он есть, этот микроскопический плюсик, у любого обладателя ДНК – и составляет природный смысловой двигатель каждой жизни. Эстафетный бег поколений из рода в род несет дальше и дальше надежду на вечность. Надежда эта и заставляет нас жить с безумной насильственностью, жить, чтобы жить – отчаянная надежда, встроенная в мозг, в инстинкты, в каждую клетку тела. Вот, у того же Достоевского: «Идея о бессмертии – это сама жизнь, живая жизнь, ее окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания для человечества».

Вот это да! – живая жизнь! Полное созвучие с пророческой мыслью великого Николая Федорова.

Ладно, допустим, вечность, допустим, бессмертие – сперва общеродовое, оно и так вроде бы худо-бедно наличествует, – а там, глядишь и до личного доберемся. Спрашивается – а ЗАЧЕМ? НАФИГА – жить и жить?

Ответ жизни прост: поживем – увидим. Зачем я живу, не знаю, но наверняка уж ЗАЧЕМ-ТО, и мне этого довольно. Так солдат на войне исполняет приказ, не спрашивая у начальства, зачем, но в разумении, что для победы.

Не какое-то «зачем», собой ограниченное, – а всеохватное, всеоткрытое, всевозможное Зачем-то, обеспечиваемое в неограниченной полноте только бессмертием, и есть ВСЕСМЫСЛ – интеграл всех возможных смыслов жизни каждого существа и всех вместе взятых.

Мне Всесмысл открывается какими-то неожиданными пробивами. Один произошел в 26 лет, в Пицунде, в Абхазии. Писал там свою первую книжку, строчил по ночам, днем дремотно валялся на пляже. В теплую полнолунную ночь внезапно вдруг захотелось выскочить из крошечного домика, где снимал жилье, и отправиться к морю.

Вышел на берег. Волны были мощные, шумные; луна зорко высвечивала и каждую по отдельности, грозную, пенноголовую, и соединенные волновые дружины, каскады рушащихся друг на друга могучих хребтов и гребней, несметное войско.

– Вон та волна – ты, – произнес сквозь рокот валов голос, сразу осознавшийся как полугаллюцинация, производное воображения, помноженного на морской шум и бессонницу (я успел уже поработать в психиатрии). Голос вневозрастный, внеполовой, всехний какой-то. Волна, на которую он указал, быстро двигалась к берегу в окружении яростно кидающихся друг на друга соседок.

– Ага… А вон та – Она…

Небольшая, с высокой сияющей макушкой, словно вобравшей в себя луну, волна-Она шла наискось к волне-Я. Слились почти у самого берега и могучим соединенным броском грохнулись на пляжную гальку, обдав меня брызгами. В скрежещущем и шипящем откате сверкнуло, мне показалось, что-то живое, наверное, рыбка.

И вдруг придвинулось небо. Придвинулось, обняло мягко-плотно, как невесомое одеяло, и облекло в себя. Стало внятно, что не потерялась ни волна-Она, ни волна-Я, что мы не напрасны, хоть и быстро исчезаем, что есть Зачем-то…

Наше родовое бессмертие осуществляется со времен зарождения жизни, когда мы были еще только биомолекулами. Поход в вечность продолжается, но всегдашний вопрос, ныне обострившийся особо – продолжится ли, и если продолжится – как? Кто обретет бессмертие и зачем?

До сих пор поход этот был в основном войной.

Жестокая борьба, уничтожение конкурентов, хищничество – человек в этом ничуть не отличался от динозавров и насекомых, разве только техническим превосходством. Но настало время, когда всеобщий движитель – борьба за существование – пришел к своему отрицанию, к смертельному тупику. Воевать больше нельзя: человечество обрело страшную силу самоуничтожения, какая-нибудь горстка сумасшедших или даже всего один может пустить под откос всю земную жизнь. Выживание и развитие обеспечит только Мир Понимающий – всечеловеческий мир душевного взаимопонимания и умного взаимоприятия.

Каких жертв потребует строительство Понимающего Мира, еще не совсем понятно – понятно только, что потребует, и совершенно ясно, что другой альтернативы у человечества нет: новое сознание, новое отношение к себе и друг к другу – или самоуничтожение. Мир недоверия и насилия, темный, зверский, жестокий, обреченный на гибель, – или Мир Понимающий, Мир Доверия с шансами на бессмертие.

Вернадский не зря предупреждал, что с великим и вечным есть риск опоздать. Всечеловеческие проекты, намеченные мыслителями давнего и недавнего прошлого, уже пришли к положению «теперь или никогда».

Один проект – великое переселение: жизнь вне Земли, на новых вселенских пространствах. Циолковский ласково назвал Землю колыбелью человечества, уютной, но непригодной для долгой жизни. Ныне колыбелька эта уже стала тесной, грязной, склочной и опасной коммунальной квартирой, Вороньей слободкой с ядерной начинкой. Пора из колыбельки вылезать, очень пора, чтобы и ее спасти, и себя. Если мы хотим использовать свои шансы на вечность, космическое кочевье – наше неизбежное будущее.

Другой проект, с первым связанный органически: саморазвитие – евгеническая аутоэволюция. Генная аутоинженерия – уже очевидно, что без ее помощи не решить неподъемные всечеловеческие проблемы здоровья физического и психического, проблемы интеллекта, проблемы конфликтности и агрессивности, проблемы наркомании, проблемы преступности и проблему проблем – смертность.

В маячащем будущем – реальное переселение душ: создание новых и новых материальных носителей для личности, психики и всей той огромной и таинственной под– и над-психической информации, которую мы именуем душой. Науке уже понятно, что физического бессмертия как такового не может быть: любой материальный объект, от крупнейшей звезды до мельчайшей частицы, рано или поздно разрушается, теряя свою целостность и переходя в другие состояния. Реально только бессмертие информационное, обеспечиваемое потоком сменяющихся, обновляемых материальных носителей. На этом и зиждется жизнь: тела-организмы, носители ее, возникают и разрушаются, а жизнь переходит из тела в тело, меняясь и развиваясь. Жизнь каждого единичного организма тоже поддерживается обновительным потоком – обменом веществ. В подсказываемой самой природой потоковости, в обновлении, в бесконечно развивающейся новизне и видится путь бессмертия.

Мозг человеческий, при всей изумительности его конструкции, – природное изделие, далекое от совершенства. Развивается слишком долго и ненадежно. Слишком уязвим, подвержен разным болезням и отклонениям. Недостаточно пригоден для сохранения и развития того самого драгоценного, что человечество долгими веками мучительно нарабатывает и накапливает – разума, совести и культуры. Каждому рождающемуся достаются лишь какие-то крохи от этого мирового богатства. Каждому приходится начинать с нуля, с огромными потерями.

Кто не идет вперед, тот ползет назад. Если не будем постоянно развиваться – совершенствовать, изменять, обновлять тело, мозг, психику – обречены деградировать. А если будем – не только решим множество огромных проблем, но и вырвемся в Зачем-то – на новые ступени Всесмысла, на просторы Всебытия. Разве не стоит жить ради этого?

Каждый на своем месте, если только захочет, может найти свой способ участия в спасательной армии человечества, в скорой помощи этому муравейнику, который, того гляди, обрушится на самого себя, – и в работе на будущий Понимающий Мир. Мы-то с тобой давно в этой армии вкалываем, воюем, на пенсию не собираемся, и никто нас не уволит даже после перехода границы, где Вещество и Существо говорят друг другу «пока»!

PS. Скоро мне стукнет сам знаешь сколько, а я этого не чувствую, ну нет ощущения возраста, хоть колом на голове теши. Видимо, сбился с нафигации и не заметил, как впал в младенчество. По сему поводу маленькая заметка (переверни страничку), с эпиграфом не про меня.

К моему неощущаемому 75-летию

…вкушая, вкусих мало меда, омочив конец жезла, иже в руце моей, и се аз умираю.

Первая книга Царств, 14.43

Мне столько отвалено дарственных лет.

Заслуги моей ни на грош в этом нет:

над жизнью своей издевался как мог.

Но, видно, упрям в своих милостях Бог.

А может быть, в хлопотах недосмотрел,

как много я лишнего выпил и съел,

как тупо работал, как глупо любил.

А может быть, мил ему всякий дебил.

И вот, много меда вкушая вкусих,

здоровый как пес, возбужденный как псих,

на встречу с любимой бегу со всех ног,

и вот на руках годовалый сынок.

И вот я дышу, и пишу, и живу

в упрек медицине, во вред естеству.

Инспектор Mementoв пока не пришел.

А вдруг позабудет? Вот будет прикол.

Сноски

1

Подсвечник в виде ослика с торбой на моем рабочем столе. Подарен Лялей Розановой.

(обратно)

2

У Виктора Франкла, величайшего психотерапевта ХХ века, есть пьеса «Синхронизация в Биркенвальде» – о судьбе узников фашистского лагеря смерти, где сам Франкл находился, сумел выжить и многих спасти. В переводе на русский входит в книгу «Сказать жизни Да! Психолог в концлагере». В этом произведении Франкл проявил себя как гениальный художник, изумительный драматург. Действие пьесы идет и с «этой» стороны, здешней-нынешней, и с «той» – завременной, вечной. Когда это стихотворение написалось, я о «Синхронизации…» еще не знал, но стих оказался к ней подходящим эпиграфом.

(обратно)

3

Изображения безымянных римских скульптур заимствованы из книги «Римский скульптурный портрет». Авторы: Н. Н. Бритова, Н. М. Лосева, Н. А. Сидорова, Москва «Искусство», 1975. Кое-где увидите и образы персонажей, нарисованные мною самим. (Кроме легионера, скопированного с рисунка неизвестного старинного автора)

(обратно)

4

Римские легионеры и вправду во время сражений останавливали кровотечение из ран, засыпая их пылью, но когда текст писался, я об этом еще не знал – просто увиделось и написалось.

(обратно)

5

Нордический (?) генотип высокого светлоглазого блондина-богатыря наиболее проявился в нашем роду у моего покойного младшего двоюродного брата, известного ученого-металлурга, профессора московского института стали и сплавов Льва Михайловича Романова, одного из детей папиной младшей сестры, Раисы Израилевны. Отец Левы, Михаил Трофимович Романов, мой любимый дядя Миша, морской разведчик, герой войны, смельчак, широкая щедрая душа, мастер на все руки, замечательный самодеятельный музыкант, страстный охотник и выпивоха, был невысоким худощавым брюнетом (татарская прививка к исконному славянству?.. предки – рязанские крепостные). Мама Рая, кареглазая темная шатенка, тоже не гигант, хотя была полной; а Лева получился огромным и мощным светлосоломенным блондином с ослепительно голубыми глазами. К зрелому возрасту волосы, как и у деда Израиля, потемнели. В юности подавал надежды как боксер-тяжеловес, сокрушительный панчер, но занимался недолго – как мне сказал, решил поберечь мозги для науки. Характер был не из легких, в гневе бывал страшен. Со своей суперарийской внешностью и суперславянской фамилией часто оказывался свидетелем разнузданных антисемитских разговоров, его к этим откровениям по умолчанию присоединяли. Как было догадаться собеседникам, по каким признакам определить, что рядом с ними находится сын еврейки, каковым был и Иисус Христос?.. Что далее следовало, догадаться нетрудно: предупреждающий рык или нокаут без предисловий. Этим и определялось. Я тоже начинал жизнь как крупный блондин (в два с половиной года впору была одежда на пятилетнего) но после военных невзгод и недоеданий стал много болеть, рост остался в пределах среднего, а по масти вырулил во что-то близкое к брюнету. Блондинский ген есть и с маминой стороны ярким блондином был ее брат, дядя Юра. Относил он это к польскому следу в нашей крови. Родоначальником всех российских Клячко (включая, меж прочих, и знаменитых супербоксеров братьев Кличко, в фамилии коих одна буква слегка мутировала) был прибывший в Россию во времена Ивана Грозного поляк Клячко (Клочко?), принявший иудаизм и женившийся на еврейке. Потомки этого поляка считались уже евреями. (Но не всем захотелось ими остаться и далеко не всем удалось выжить.)

Дядя Юра рассказал мне, что раскопал в каких-то архивах хронику тех времен, где записано, что этот наш польский пращур был приближенным царя Ивана и был им отправлен на казнь за любодеяние, то ли действительное, то ли только подозревавшееся, с одною из государевых жен. В Москве, на Красной площади, на Лобном месте жидовствующему поляку Клячко отрубили голову.

Узнав эту историю (впрочем, сомнения остаются), я начал догадываться, почему, как только подхожу к Лобному месту, у меня начинает ужасно чесаться шея.

(обратно)

6

Великий человековед, психолог и философ Уильям Джеймс в книге «Многообразие религиозного опыта» описывает это состояние так: «…гнетущая тоска, нечто вроде психической невралгии… в ней бывает то глубокое отвращение ко всему, то раздражительность, то недоверие себе, доходящее до отчаяния, то подобное недоверие к другим, то беспокойство и тревога, то страх. Жертва такой тоски может поддаться ей и может с нею бороться; может обвинять себя или винить внешние обстоятельства, может терзаться вопросом, почему так страдает, и может не задавать его…»

(обратно)

7

Ось «деструдо – мортидо» соответствует известной шкале агрессивности, на одном полюсе которой типажи «наказующие» – с агрессией, направленной на других, всегда правые, ищущие и находящие врагов, обвиняющие и нападающие – на другом «самонаказующие», с агрессией, направленной на себя, склонные к самоедству, требовательные к себе и только к себе, обвиняющие себя и в том, в чем не виноваты. Посередке – обычные граждане, могущие и погромить кое-кого, и покаяться. Вне шкалы – благодушные «ненаказующие». Самонаказующие более прочих склонны к психалгиям и самоубийствам. Наказующие, когда не находится, кем возмущаться и против кого бороться и дружить, тоже могут поменять свой полюсный знак и ухнуться в самоагрессию.

(обратно)

8

Топорифма (термин автора) – односущностный ряд событий, упорно повторяющихся в одном и том же ограниченном пространстве, в одном месте. Соответственно, хронорифма – событие, с повышенной вероятностью повторяющееся во времени, эхо– и волнообразно. Предметная составляющая рифмующихся событий значения не имеет – важна лишь их сущность, суть. Нехороший дом, например, где происходило насилие, убийство или самоубийство, где люди сильно ненавидели друг друга или очень болели, где был наркопритон или еще что-то мерзкое, может быть снесен начисто или сожжен, на его месте может появиться парк, пруд, музей, храм или спортплощадка. Но, если только здесь не произведено духовного очищения (особого рода молитвенное действо), с повышенной вероятностью и новые возведения окажутся нехорошими, ибо на тонком плане в этом именно месте уже действует опция событий определенного рода. К топо– и хронорифмовке склонно и все плохое, и все хорошее, доброе, чистое, благородное – недаром говорят о некоторых местах: намоленное, благодатное.

(обратно)

9

Кифара – древнеегипетский струнный инструмент, систр – ударный, типа погремушки.

(обратно)

10

Анубис – древнеегипетское погребальное божество, препровождающее души в царство мертвых. Изображается в виде человека с головой волка, шакала или собаки, или просто в виде шакала или черного пса.

(обратно)

11

Пиво в древнем Египте было единственным общенародным алкогольным напитком. Вино пили только жрецы и богатые чиновники. Массовое пивное пьянство, начинавшееся еще с малолетства, послужило одной из главных причин застоя, падения и гибели этой великой цивилизации.

(обратно)

12

Горячий воздух с пылевой взвесью, принесенный песчаной бурей из пустыни.

(обратно)

13

Вот одно из показательных свежих писем, в интервью оно не вошло. «Здравствуйте! Пишу вам. Не знаю, надо ли. Две недели назад погиб мой ребенок в возрасте 14 лет. Повесился (страшно даже писать это слово), из-за любви к девочке. Не могу общаться с людьми, боюсь выходить из дома, боюсь оставаться одна дома, боюсь темноты, ветра и включенных фонарей на улице в темноте, всего боюсь. Читаю молитвы, но лучше всего помогает почему-то вино. А еще думаю, что он заберет меня с собой, когда «там» устроится. Меня и дочь. Ей 17 лет, учится в институте. У нее тоже страшнейший стресс, падает в обморок. Как справиться с этим горем и своим состоянием? Понимаю, что нужно пережить. Невозможно…»

О том, как пережить горе потери ребенка, разговор дальше. А тут понятно и не психологу: покончивший с собой мальчик в своем любовном страдании был одинок. Был вообще одинок. Его реальная жизнь и внутренний мир, как и мир дочери, для матери оставался за семью замками, и замки эти были не в детях, а в матери.

(обратно)

14

Это стихотворение, часть моего цикла «Инициалы», под названием «Автографы» впервые было опубликовано в 1989 году в 11 номере журнала «Новый мир», рядом со страницами Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».

(обратно)

Оглавление

I. Живая волна

  Переход – что такое

  Предложение помедлить

  Memento – что значит

  Книга как чемодан

II. Песнь Уходящих

  Облачка

  Две реки

  Морегоре

  Вы все помните

  С той стороны[2]

  Песня свечи

  Родители ушли

  О неизлечимости жизни

  Ось земная взрослому сыну

  Пророчество дождя

  Сестра разлуки

  Как я хотел на ней жениться

  Ее смех

  Всеобщая эмиграция

  Переходная медитация: обращение к Той, которую по незнанию называют смертью

  Учреждение, создающее жизнь

  Andante

  Буду занят

  Песнь Уходящих

  Поезд в Навсегдаль

    Разговор попутчиков в поезде бытия

    Со скоростью любви Валерию Ларичеву

    Встретимся Алаверды Окуджаве

III. Римские плиты

ПОДКЛЮЧЕНИЕ

ФЛЕЙТИСТ

НЕКТО ВРЕМЕН ПРОСКРИПЦИЙ

ДРУГ ГЛАДИАТОРА

ЖЕНЩИНА[3]

МЫСЛИТЕЛЬ

ХОЗЯИН ВИННОЙ ЛАВКИ

ОНА И ОН

ЛЕГИОНЕР

ЛЮБОВНИЦА МНОГИХ

РЕВНИВЕЦ С ИЗМЕНИВШЕЙ ЖЕНОЙ

ДОЛГОЖИТЕЛЬНИЦА

ОТРОК-САМОУБИЙЦА

МИНИФОРУМ У ПЛИТЫ ВЗРОСЛОГО САМОУБИЙЦЫ

БЕЗВИННО УБИТАЯ

ГЛАДИАТОР НЕПОБЕДИМЫЙ

ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, ПРИНЕСЕННЫЙ В ЖЕРТВУ

ПРОВИДЕЦ

ПРОЗРЕВШИЙ

IV. Сомнительная самоволка

  Жизнь как песочные часы

  Жестокая внезапность и милосердная постепенность

  Выписки из истории автора

  Выписка первая. Одноклассники.

  Выписка вторая. Леви ли я?

  Выписка третья. Душа и мозг: материнская плата

  Выписка из истории пациента пометка на карточке: «кризисное состояние»

  Пара слов от сантехника человеческих душ из беседы с корреспондентом газеты «Новые известия» О. Масловой

  Не лезьте без очереди! «Самообслуживание – не лучший способ стать трупом» (из бесед с Георгием Дариным)

  Медитация с настольной статуэткой

  Осмысленнее и светлее из ревиваторской переписки

    Указатель иного пути еще случай из переписки

  Большой счет не выбрасывайте грабли, вам их вернут

  «Что достойно моей жизни? Что можно наградить жизнью?» о пользе конкретности

  «С меня довольно сего сознанья»

V. Genialissimus записки бывшего самоубийцы. отрывок из метаромана

  Из письма Петру В., другу-писателю

  De mortem humana voluntaria о добровольных смертях человеческих отчеты Уполномоченного Космонаблюдателя по состоянию от 846109273 солнцебря древочелского эпохала до 836547 лунаря шестого сапиентариума (2013 христогода) исключительно, включительно и мучительно

    Отчет первый самоубийство № 1

      Первая суицидемия. Самоубийство как двигатель очеловечивания

      Адам и Ева произошли от неудавшихся самоубийц

      Суицидент № 1 просит о пересмотре судьбы

    Отчет второй из истории недопроизошедших

      Полеты наяву и во сне

      Психозавры, тьматерия, дьявологос Происхождение сволочей

      Не в обычае обезьяны кончать с собой

      Верхний Противовес

    Отчет третий, маленький ностальгическое путешествие

    Отчет четвертый, неполный планета самоубийц

      Все четыре стороны тьмы

      Не бойся упасть, бойся не подняться

      Горячая финноугорская парочка

      Каков доход изобретателя колеса?

    Отчет пятый, едва начатый дремучие души

      Умираторы не любят умирать в одиночку

      Разочарованный увещевает свою душу

      Философских суицигуру бойся особенно

      Выставка самоналоженных рук

      Типаж Экстрасуицидал Авантюро

      Типаж Экстрасуицидал Садомазо

      «Русские медленно запрягают, но быстро ездят»

      Отменить подражание

VI Поворот на жизнь

  Вглядываясь в Суицидаль ревиваторские заметки

  Вглядываясь в Суицидаль: маленький давний случай

  Неуслышанные мольбы горячие заметки об эпидемии детских самоубийств 2012 года

VII Неба хватит на всех

  Шкаф для скелета

  «Мама, роди мне бабушку»

  Если есть крылья, зачем дорога? главная формула Олеши

  Опыт надсознательного состояния пребывание в междумирии с несложной помощью автокатастрофы, которой могло и не быть

VIII Станция Провожание

  Прогулочный дворик

  Пятачок безопасности Беседа с Георгием Дариным (о мотивам книги «Приручение страха»)

  Сказание об Отце Деревьев

  Стар и млад

  Отсрочка, равная жизни

  Сострадание может быть только свободным

  Вера начинается там, где надежда кончается

  Помощь без алгоритмов

IX Горе: как пережить

  И снова о жестокой внезапности

  Какие доктора, кроме времени?

  Всего лишь собака, и тем не менее

  Спасательный круг

  Как пережить потерю ребенка

  Две прививки от родительского горя, уже недействительные

  Воскрешенная жизнь

  «Хочу верить, что разлука эта временная»

  Говорящие цветы Из беседы с Владимиром Сизгановым (разработка по книге «Коротко о главном»)

X. Этот ужасный прекрасный мир зачем: вопросы, ответы, вопросы

  Профилактика смерти

  «Дано мне тело – что мне делать с ним?»

  Крутой спуск и крутой подъем

  Смерть, зависимость и Зачем

  Инания – болезнь бессмысленного здоровья карандаш для рисунков на шуме жизни

  О жизни и антижизни

  Что Там? Туда и обратно: мысли и домыслы

  Всесмысл: надежда на вечность Основы нафигалогии. Из ободряющего дружеского письма ЛБ – однокашнику-медику, хирургу-реаниматору.

  К моему неощущаемому 75-летию

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно