Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Благодарности

Идея написать книгу, в которой были бы отражены не только отклики сознания публичного человека на внешние воздействия, но и его внутренний, никому не видимый мир Зазеркалья, пришла мне в голову несколько лет назад. И как-то, находясь на отдыхе в Трускавце, под монотонный шелест осеннего дождя за окном я начал неуверенно писать, ещё не имея тогда ни литературного опыта, ни отчётливо сформированной конечной цели.

Прошло немного времени, и неожиданно это занятие увлекло меня. Постепенно я стал более свободно обращаться с вымыслом, словами и словосочетаниями, и, наконец, наступил тот момент, когда написанное приобрело определённую завершённость, а его объём превысил критический для собственного осознания уровень. Тогда же стало понятно, что всё это нужно кому-то показать, имея целью определить, во-первых, зачем я всё это делаю и, во-вторых, представляет ли написанное интерес для кого-то ещё, кроме меня – лица в высшей степени заинтересованного.

Разумеется, первыми жертвами собственной увлечённости, как это часто бывает в жизни, становятся наиболее близкие нам – то есть наименее защищённые – люди. Ими стали моя жена Наташа и её мама Ирина Петровна, а также наши львовские друзья Людмила и Олег Михайловы. Чуть раньше в их число попал и Саша Синберг, проживающий ныне в благословенном Израиле. И каково же было моё удивление, когда совершенно разные люди, художественному вкусу которых я безусловно доверял, не сговариваясь рекомендовали мне опубликовать написанное. Сходными были даже мотивации моих добровольных рецензентов.

Но и после этого я всё ещё не мог рискнуть открыться широкой публике и отправил сырой, на мой взгляд, вариант книги В.П. Пустовойтенко, с которым меня связывают дружеские давние отношения. Он, будучи в отпуске, нашёл, тем не менее, в себе силы изучить пятьсот страниц текста и, наконец, вынес свой вердикт, не отличавшийся, по сути, от более ранних рекомендаций. При этом он признался, что дополнительно дал почитать рукопись двум молодым женщинам из своего окружения, имеющим не только соответствующее образование, но и хороший литературный вкус. Их независимая оценка была критичной, в высшей степени профессиональной, но в целом оказалась также положительной.

Собственно, только после этого я и дал согласие опубликовать в качестве эксперимента написанное. Впоследствии Валерий Павлович, кроме того, что деликатно подтолкнул меня к такому решению, приложил ещё и немало усилий к тому, чтобы настоящая книга увидела свет. За это я чрезвычайно благодарен ему, как и благодарен всем, кто в разное время взял на себя труд ознакомиться с рукописью и прокомментировать её содержание, стиль и качество написания.

Мне трудно упомянуть здесь всех, кто окружал меня эти годы, и кто случайным образом соткал для меня то самое полотно действительности, на котором я неуверенными мазками попытался нарисовать картину собственного эволюционирующего сознания на фоне короткого промежутка времени, в который укладывается наша жизнь. Но я очень признателен этим людям и надеюсь, что где-то между строк многие из них смогут обнаружить нечто (фразу, образ, эпизод), принадлежащее похожему на него человеку из Зазеркалья.

Искренне Ваш А.Н.

Днепропетровск, 03 сентября 2012 года

Postscriptum. Прошло чуть меньше года после выхода в свет книги «Дорога в Зазеркалье». За это время было написано продолжение первой части, несколько коротких рассказов и после анализа реакции окружающих на прочитанное, которых было непросто убедить в том, что книга не является автобиографическим повествованием, я слегка изменил её структуру и убрал некоторые неточности в тексте. В итоге получилось нечто, отличное от первоначального варианта, получившее название «Дверь в Зазеркалье». Мне хочется думать, что эта книга также когда-нибудь будет издана, и я буду иметь удовольствие обсудить с читателями её достоинства и недостатки.

Днепропетровск, зо апреля 2013 года

А.Н.

«Мы считаем сценарием то, что человек ещё в детстве планирует совершить в будущем. А жизненный путь – это то, что происходит в действительности. Жизненный путь в какой-то степени предопределён генетически, а также положением, которое создают родители, и различными внешними обстоятельствами.

Болезни, несчастные случаи, война могут сорвать даже самый тщательный, всесторонне обоснованный жизненный план…»

Эрик Берн. Игры, в которые играют люди.

Мысли вслух, или что такое Зазеркалье
(Прелюдия к действию)

Что есть истина?

Иоанн. 18. 38

Рано или поздно в жизни каждого человека случается некоторый переломный момент, когда нужно остановиться, осмыслить ту часть жизни, которая осталась позади, и подумать о том, кем ты стал к этому времени и как жить дальше. Казалось бы, проще всего это можно сделать, написав собственную биографию с тем, чтобы подвергнуть её беспристрастному анализу, что я и попытался сделать. Однако вскоре стало ясно, что простота эта кажущаяся, и что подобная разновидность душевного стриптиза по разным причинам представляет собой, с одной стороны, достаточно грустное занятие, но с другой – интересное, в какой-то степени полезное и уж совершенно точно требующее аккуратного и весьма деликатного подхода даже в том случае, если ты делаешь это ради собственного развлечения.

Грустное, потому что анализируемый отрезок жизни – это все ушедшие в туман безвременья годы, которых уже не так мало, как хотелось бы, и одному только Богу известно, сколько их там ещё осталось впереди. Но при этом всё-таки хочется верить, как и встарь, что впереди нас ждёт светлое будущее, хотя при нашей непредсказуемой жизни, да ещё в преддверии 2012 года, когда я пишу эти строки, такое предположение многим покажется насмешкой над здравым смыслом.

Интересное, поскольку я это делаю впервые и для меня ещё непонятны стиль, структура, порядок и даже, как ни странно, цель изложения.

И, наконец, хотелось бы в поисках истины писать правду, только правду и ничего, кроме правды. Но что есть истина? Она непостижима также как и вечность, а рафинированная правда применительно к реальной жизни по разным причинам может оказаться сухой, скучной и даже неоправданно жестокой.

Во-первых, у каждого из нас имеются свои скелеты в шкафу: у кого их больше, у кого меньше. Со всех точек зрения будет более разумно, если наши сокровенные тайны останутся там, где им и положено быть, то есть в шкафу.

Во-вторых, правда, как ни покажется лишённым смысла такое определение, многолика. Представления о ней у каждого складываются в зависимости от многих обстоятельств: уровня и качества исходной информации, жизненных принципов, сложившихся стереотипов, особенностей личности внешнего оценивателя и многого другого. Таким образом, правда в отношении одного и того же объекта или субъекта суждений у разных людей может существенно отличаться, оставаясь при этом всё-таки правдой, или чем-то очень на неё похожим. Поэтому, я ещё раз хочу подчеркнуть: с правдой нужно обращаться крайне осторожно. В чистом виде она, чаще всего, вообще никому не нужна. Её следует подготовить для восприятия, наложить макияж, а стиль, качество и форма изложения отвлекут слушателя или читателя от ненужных мыслей.

Я вспоминаю, и вся прошлая жизнь подобно многосерийному фильму проходит передо мной. Мне уже сейчас, в самом начале предполагаемой работы, крайне любопытно, смогу ли я найти в ней нечто такое, что могло быть бы интересным не только для меня, но и для совершенно постороннего человека. На мой взгляд, она довольно проста. В ней не было голливудских приключений, испепеляющей душу неразделённой любви, я не участвовал в локальных войнах, не искал затерянные сокровища, и на работе никогда не было интриг такого уровня, чтобы их можно было считать событиями достойными внимания. Но, сравнивая и сопоставляя, я не могу сказать, что моя жизнь, если оценивать её в целом, была абсолютно ординарной. Всё-таки были в ней моменты, ради которых стоило жить, и которые при желании всплывают в моей памяти так ярко, словно они случились вчера. Впрочем, если разобраться, ценность имеет любая жизнь, раз по воле Божьей она состоялась, просто увидеть её особенности и рассказать о них чаще всего некому. Нет достойного рассказчика, нет своего Диккенса.

Уже доказано, что человек мыслит и действует, опираясь исключительно на умозрительные построения, так называемые эвристические модели. Например, даже излагая свою жизнь тем или иным образом, условно говоря, на бумаге, мы всего лишь пытаемся создать более контрастную и яркую её имитацию, лишённую затеняющих суть ненужных деталей. За редким исключением, она будет состоять из сравнительно небольшого числа некоторых определяющих эпизодов, минимальное число которых может не превышать двух: родился и умер. Основная задача составителя модели собственной жизни заключается в том, чтобы сделать эти эпизоды выпуклыми, осмысленными и достойными внимания: если родился, то зачем, если умер, то почему. И было ли хоть что-то достойное внимания между двумя этими событиями.

Так появляется возможность увидеть себя как-бы со стороны, оценить собственные победы и поражения, плюсы и минусы своего пребывания в этом мире. Она, твоя жизнь, единственная и неповторимая, становится доступнее для анализа, который интересен, прежде всего, для себя, для человека, пишущего эти строки. И в этой связи не столь важно, как воспримут окружающие написанное тобой: это уже их проблемы.

Незаметно уходят в прошлое годы. В повседневной суете все мы неизбежно совершаем свои собственные ошибки, учимся их исправлять и взрослеем, когда совокупная масса личного опыта превысит некоторое индивидуальное для каждого человека критическое значение. Так постепенно мы становимся старше, мудрее и втайне от окружающих всё чаще произносим фразу, которая начинается словами: «Ах, черт возьми, вот если бы…», и домысливаем при этом иной вариант собственной жизни, иную её реализацию.

В ней нет допущенных промахов, и там совершенно по-другому развиваются события. В том мире мы всегда молоды, в нём есть место необычайным приключениям и невероятным поворотам судьбы. То есть, по сути, человек за время пребывания в этом мире как бы проживает две жизни: открытую всем реальную, со всеми её приземлёнными нюансами, и виртуальную – порождение собственной фантазии, некое Зазеркалье (пусть простят меня психологи за столь упрощённое использование этого специфического термина), куда, за крайне редким исключением, не допускается никто. Впрочем, вероятнее всего, что такого исключения может и не быть вовсе.

Обе жизни протекают параллельно, каждая в своей вселенной – внешней и внутренней, лишь изредка соприкасаясь благодаря некоторым общим, знаковым, событиям. Для стороннего наблюдателя более интересной, скорее всего, является вторая, та, что порождена необычным смешением реальности и вымысла. Это жизнь-сказка, которая тем богаче, чем причудливей фантазия её обладателя. Мы ведь, что скрывать, любим сказки, оставаясь в глубине души детьми независимо от возраста, образования и положения в обществе. Со временем меняются лишь поставленные цели, герои наших сказок да форма повествования.

Но если с уходом человека его внешний мир в какой-то степени доступен анализу и оценке, то невидимый внутренний мир, который он благодаря личным качествам и под давлением обстоятельств создавал в течение всей своей жизни, исчезает навсегда. О нём, вероятнее всего, даже не подозревают ни друзья, ни близкие люди. Хотя, с известной долей вероятности можно допустить, что матрица нашего сознания, содержащая полную информацию о человеке, в том числе и о его Зазеркалье, не исчезает бесследно с нашим уходом. Ведь не случайно все известные религии, каждая по своему, утверждают, что смерть есть не что иное, как начало новой жизни в новом качестве. Кто знает…. Хотя, признаться, очень хочется, чтоб это было именно так, а не иначе. Да, и вообще, просто любопытно: а что там, за гранью?

И всё-таки, что же остаётся в этом мире от личности, если понимать её, как сознание, записанное на достаточно хрупкий и недолговечный носитель, после ухода человека в мир иной? Увы, опыт показывает, что практически ничего, как ни прискорбно это осознавать. В жизненной суете память о человеке исчезает удивительно быстро, я бы сказал, пропорционально квадрату или даже кубу времени. Это уж как кому повезёт.

Исключение составляет только тот, кто оставил после себя нечто, каким-то образом связанное с его именем: физический закон, географический объект, нравственные установки, изобретение, повлиявшие на процесс развития человечества или событие, изменившее ход истории. Но подобное случается крайне редко и по этой причине практически невыполнимо. И тогда не самым худшим и реально более достижимым вариантом может стать тот, в котором это нечто будет иметь форму записей, отражающих скрытое от людей отношение к жизни и окружающему миру, приоткрывающих дверь в своё Зазеркалье, в свою собственную, невидимую извне личную вселенную. По крайней мере, так хотя бы появляется хрупкая возможность увидеть и сохранить настоящую суть живого, а не искусственного, деформированного обстоятельствами и воспитанием человека, как структурной единицы общества.

Ну, что же, цель в принципе как бы определена, и я приму собственный вызов: попытаюсь осторожно приоткрыть дверь внутрь собственного сознания, в своё Зазеркалье, в своё время, хотя даже сейчас, в самом начале процесса, уже понятно насколько непросто это будет сделать. Для этого где-то придётся переступить через себя, где-то избавиться от комплексов, где-то пойти на компромисс. Но поставленная задача, прежде всего, интересна сама по себе, и, по-моему, игра стоит свеч даже в том случае, если она закончится проигрышем.

Неясной пока остаётся лишь форма изложения, и здесь я после долгих раздумий вижу два приемлемых варианта. Так, например, можно написать роман с авантюрно-фантастическим сюжетом, в котором реальные события будут естественным образом переплетаться с вымышленными. В каком-то смысле так поступал при написании своих романов Ромен Гари, незаметно вплетая наиболее значимые эпизоды из собственной жизни в канву повествования своих ключевых произведений. Хороший драйв, немного секса и мистики образуют некий отвлекающий эффект иллюзиониста и не дадут возможности отождествить реальное лицо с одним из персонажей. Кто знает, может это будет даже не один роман, а серия. Как модно сейчас говорить – Проект.

Или же можно реализовать задуманное как совокупность отдельных самостоятельных эпизодов, совместно образующих структуру твоей жизни, в том числе и виртуальной. Неплохая, хотя и не новая, идея. Не новая хотя бы потому, что существует мнение, будто бы в Библии за изложением по сути исторических фактов также кроется иная информация, несущая истинное знание об окружающем нас мире. Она скрыта между строк в своём Зазеркальи. Так что, нет ничего нового под солнцем, как говорится всё в той же вечной книге.

Ну, что же, стоит попробовать. А пока стану просто писать безо всякой системы, излагая свои непричёсанные мысли и воспоминания о событиях, имевших место в моей жизни, вперемежку с вымышленными действиями, происходящими в Зазеркалье, в той, другой, виртуальной реальности, которая, если признаться честно, мне ближе и роднее. Там я всегда управляю обстоятельствами, а не они мною, там я стою над ними, чего, к сожалению, не могу сказать о мире реальном. Придёт время, и я определюсь со структурой будущей книги, если увижу в этом смысл и если успею, разумеется, поскольку не собираюсь ограничивать себя ни объёмом написанного, ни временными рамками.

Трускавец, санаторий «Арника», ранняя осень 2007 года.

Предисловие

Всегда надо с самого начала знать,

чем закончится история.

Эпилог должен быть включен в пролог.

Мораль должна быть известна,

как только произнесены слова:

«Жили – были».

Тонино Бенаквиста. Сага.

Удивительным образом переплетаются в этом мире человеческие судьбы. Люди, наивно полагая, будто они обладают свободой воли и выбора, в соответствии с собственным характером и амбициями конструируют свои жизни. При этом в процессе личного роста они неизбежно затрагивают интересы других людей, таких же самоуверенных конструкторов. Круги беспорядочных столкновений – большие и малые – расходятся, создавая рябь, волны и даже бури на поверхности житейского моря.

Под звёздным небом разворачивается завораживающее действие, в ходе которого кажущееся случайным поведение отдельных людей приобретает черты упорядоченной жизни социума. Им незримо управляет единый Закон, необходимый для устойчивого развития окружающего нас мира. В соответствии с ним затраты энергии на совершение любого действия всегда и везде должны быть минимальны. Как, когда и за чей счёт будет выполнена эта минимизация? Чья жизнь будет принесена на алтарь Судьбы? Кому в этой быстротечной жизни суждено вознестись, а кому низко пасть, и кто, собственно, стоит за этими манипуляциями?

Воля отдельного человека в действительности весьма призрачна. Кажущиеся на первый взгляд случайными встречи и события на самом деле вовсе не случайны. Всё давным-давно, возможно даже в первые секунды Большого Взрыва, предопределено в этом гармоничном мире. Так что же, не стоит и пытаться изменить свою судьбу? Нет, думаю, что это не так. Человеку всегда даётся шанс преломить ход своей жизни.

Наша судьба многовекторна: она однозначно определена в прошлом и содержит бесконечное множество энергетически равноценных сценариев развития событий в будущем, которое начинается через невообразимо малый квант времени, отделяющий его от настоящего. И в этом одновременном сеансе вселенской шахматной игры изначально не должен быть известен её результат. В противном случае такая партия была бы неинтересна и даже попросту бессмысленна. Её исход, как и имя Гроссмейстера по ту сторону доски, знают только холодные звёзды, под которыми мы родились. И в этот короткий промежуток времени от дебюта до эндшпиля укладывается вся жизнь человека, как видимая её часть, протекающая в реальном времени, так и та, что незримо для окружающих рождается и умирает в его сознании, как результат причудливого смешения вымысла и действительно происходящих событий.

Повседневная жизнь человека для окружающих людей, за редким исключением, не представляет особого интереса и в лучшем случае может вызвать лишь короткий всплеск любопытства. Она, как правило, лишена того элемента необычности, который выделяет её из общего ряда таких же ничем не примечательных существований. И совсем иным кажется её отражение – жизнь невидимая, рождённая в глубинах разума. Обладая соответствующем воображением, эту параллельную вселенную – своеобразное Зазеркалье – всегда можно насытить самыми невероятными приключениями, сделать её яркой, запоминающейся, не похожей на ту, что протекает в действительности.

В совокупности обе жизни – реальная и её фантом – образуют истинную суть человека, результат сложного взаимодействия его сознания с окружающим миром. В попытке отразить эту суть, события, изложенные в книге, только в той или иной степени имели место в действительности. Чаще всего, подчиняясь фантазии автора, это был всего лишь один из многих вариантов их возможного развития.

Опираясь на сказанное, жанр будущего сочинения и был определен, как художественное повествование в форме своеобразного дискретного романа, особым образом приоткрывающего дверь в моё время, в мою жизнь и в моё собственное Зазеркалье.

Совпадения имён и судеб, разумеется, могут быть только случайными и читателю не стоит обращать на это внимание так же, как и не стоит персонифицировать героев последующих фрагментов. Их нет, и никогда не было в реальной жизни в том виде, в котором они представлены автором.

Итак, расслабьтесь, дамы и господа, и приготовьтесь! Впереди чужие судьбы на фоне ограниченного промежутка времени, одна из которых, при определённом стечении обстоятельств и известной доли фантазии, могла бы быть и вашей.

Днепропетровск, 25 октября 2013 года

КНИГА ПЕРВАЯ
Провинциальная история

Провинция – местность, находящаяся вдалеке от столицы или крупных культурных центров.

Викисловарь

Часть первая. Пацаны

Пацан сказал – пацан сделал.

Утверждение

1. Автобиографический этюд на фоне времени

Жизнь нашу можно удобно сравнить со своенравною рекою, на поверхности которой плавает челн, иногда укачиваемый тихоструйною волною, нередко же задержанный в своём движении мелью и разбиваемый о подводный камень.

Нужно ли упоминать, что сей утлый челн на рынке скоропреходящего времени есть не кто иной, как сам человек?

Козьма Прутков

Я родился в небольшом шахтёрском городке, который в полном соответствии с духом того времени назывался Пролетарск. Позже я узнал, что до Революции наш населённый пункт имел скромный статус села под названием Рубежное, а железнодорожная станция у реки называлась «Насветевич». Такую фамилию носил помещик, имение которого в одиночестве возвышалось на крутом правом берегу Северского Донца. Надо полагать, это было красивое зрелище: белоснежный, утопающий в зелени дом, серебрящаяся внизу лента реки, а за ней и на окрестных холмах, растворяясь у горизонта в дымке, раскинулся девственно чистый огромный лесной массив.

Вокруг здания на нескольких гектарах был разбит ухоженный сад. Его красота угадывалась даже сейчас, после стольких лет смуты и разрушения, в уютных аллеях и скульптурных композициях парка культуры стекольного завода, который пришел на смену помещичьей роскоши. Парк примыкает к школе, в которой я учился, построенной взамен разрушенного восставшим народом имения. Всё изменилось за эти годы, и только местная железнодорожная станция, как и встарь, называется – «Насветевич».

Прошло совсем немного времени со дня моего рождения, и наш небольшой по сути дела посёлок присоединили к довольно крупному и старому городу, известному тем, что в этих местах в Лисичьем буераке более двухсот лет назад впервые были обнаружены промышленные запасы угля. Отсюда, собственно, и начался Большой Донбасс.

Сравнительно недавно закончилась Великая война. Шахты были разрушены и затоплены, а огромной стране был крайне необходим уголь. Промышленность нужно было восстанавливать любым путём, и в Донбасс хлынул поток досрочно освобождённых зэков. Они быстро привнесли свою специфику в жизнь шахтёрских городов – больших и не очень. Высокая зарплата шахтёров влекла в эти места и ту мужскую часть населения, которая совсем недавно вернулась с фронта. Бывшие солдаты, отвыкшие от организованного труда, но научившиеся грамотно убивать и не боящиеся крови, тоже были далеко не ангелы. К тому же многие из них пришли домой не с пустыми руками, оружия было в достатке, несмотря на усилия властей.

И зэки, и бывшие фронтовики были люди гордые. Понятие «гордость» трактовалось ими по-своему, и последствия образования такого человеческого конгломерата с завышенным уровнем гордости при заниженном культурном потенциале не заставили себя долго ждать: по пьяному делу убить могли и за неправильно истолкованный взгляд.

Драки были обыденным явлением. Дрались район на район, улица на улицу, дрались из-за девчонок и просто от избытка адреналина, дрались трезвыми и пьяными. Пацан, не умеющий драться, был человеком неполноценным и уважения по этой причине не заслуживающий.

Взрослое мужское население умело отдохнуть после ударного труда в забоях подземных выработок. Если верить преданиям, в дни получения зарплаты возле шахт сооружались дощатые загоны, внутри которых водку подавали в бочках. Ёмкости для питья были двух видов: гранёный стакан и полулитровая стеклянная банка. Вокруг загонов стояли жёны и наблюдали за своими мужчинами. Время от времени кто-нибудь восклицал:

– Маша (Люба, Валя или кто-то ещё), твой готов.

И Маша (Люба, Валя или кто-то ещё), припомнив весь известный ей набор непечатных слов, сама или с чьей-то помощью транспортировала свою бывшую любовь к родному очагу.

Кстати, очень круто было не пропить все деньги, потому, что сделать это было крайне непросто по причине дешевизны водки и огромной зарплаты, а взять такси на компанию, поехать в Донецк, купить там москвич вскладчину и, разбив его вдребезги на обратном пути, вернуться домой всё на том же такси.

Под ногами у отдыхающих сновали шустрые детишки и подбирали выпавшие купюры. Это был их законный заработок. Дети, при всей дикости царящих в городе нравов, как ни странно, были превыше всего. Им прощали порой недетские шалости, их редко наказывали, их просто любили. Дети беспрепятственно гуляли допоздна на улице, и каждая мама была уверена в том, что с её ребёнком не произойдёт ничего плохого.

Рассказывали, что один только что откинувшийся зэк настырно предлагал подросткам папиросы с дурью. Те робко отказывались, хотя видно было, что перед авторитетом блатного им долго не устоять. Разговор услышали в компании довольно взрослых мужиков, игравших неподалёку в карты. Дело происходило в стенах разрушенного прямым попаданием бомбы старом клубе, который как был по определению местом встреч и отдыха, так им и остался. Не вдаваясь в подробности, зэка избили так, что потом эта история, обросшая деталями, стала легендой, которая естественным путём решала проблему городских мероприятий по борьбе с наркотиками. Не могу говорить об обществе тех лет в целом, но в моём чрезвычайно обширном и далёком от нравственного совершенства окружении никто не принимал планчик, он же гашиш, а о других наркотиках не слышали вовсе. Собственно, проблемы как таковой попросту не было.

Другой категорией людей, которые наравне с детьми были столь же неприкасаемы, являлись, как ни странно, учителя. Компания пьющих пиво мужиков совершенно неинтеллигентной внешности при появлении учителя, идущего мимо по своим делам, тут же оставляла своё непритязательное занятие, все поднимались, почтительно здоровались и наперебой интересовались его здоровьем, состоянием учёбы своих детей. Плохое поведение в школе или, не дай Бог, грубость по отношению к учителям – это был тот проступок, за которым следовало серьёзное наказание. Могли выпороть так, что память об этом переходила в разряд генетической.

Подрастающее молодое послевоенное поколение, хотя и вынуждено было принять часть субкультуры своих предшественников, разительно при этом отличалось от тех, кто был старше лет на двадцать. Повальное увлечение спортом явилось причиной тому, что, несмотря на обилие спортзалов в городе, попасть в какую-то определённую секцию было крайне непросто. Хорошо укомплектованные библиотеки с трудом удовлетворяли желающих приобщиться к литературным ценностям. В присутствии взрослых и в обществе девушек не допускались нецензурные выражения, и, вообще, дам как-то не принято было обижать, хотя, что греха таить, случалось всякое. В школе все желающие имели возможность получить прекрасные знания как в городе, так и в селе. Доступ же к высшему образованию был, хотя и не простым, но бесплатным, честным и, как принято сегодня говорить, демократичным.

В таком провинциальном городке, среди таких вот людей, на фоне по нынешним меркам бедной, но при этом, как ни странно, достаточно полноценной жизни прошли мои детские и юношеские годы. Я стал не последним человеком среди наших крутых пацанов, рационально совмещая занятия боксом, учёбу и уличные разборки. Быстро взрослел: любил, ненавидел, по глупости чуть было не угодил за решётку, словом, учился ценить жизнь во всех её непростых проявлениях.

Однажды летом, в один из безумно красивых июльских вечеров, я, начав с центра, обошёл все прилегающие улочки и не обнаружил ни единой живой души. Куда подевались все, спрашивал я себя, в такую удивительную ночь? Неужели спят? Но это же ужасно, люди! Как можно спать в такую ночь, когда всё небо усеяно мерцающими звёздами, а душа требует любви! Тогда я долго сидел на скамейке у ворот нашего дома, курил, глядя на застывший в бессмысленной улыбке диск луны, думал и под утро твёрдо решил, что после окончания школы уеду от этой сонной тишины и нелюбопытных людей и никогда сюда больше не вернусь.

Я сдержал данное тогда себе слово. Не в полной мере, правда, поскольку иногда мне становится грустно. И тогда я втайне от окружающих сажусь в автомобиль, еду в город своей юности, чтобы занять заранее заказанный по интернету номер гостиницы и окунуться в прошлое, которое, как ни странно, чем дальше, тем сильнее манит меня. И я даже знаю причину этой ностальгии: здесь в те далёкие годы только начиналась моя дорога в Зазеркалье.

По дороге домой я наблюдаю из окна автомобиля жизнь нынешнюю, несравненно более контрастную, с неизмеримо большим числом возможностей. Я вижу окружающий мир, который с развитием телекоммуникаций уменьшился в размерах, стал ближе и доступнее. Его населяют новые люди, которые уже сейчас во многом не похожи на тех, кто окружал меня тогда. Они ничем не хуже и не лучше нас прежних, они просто другие. Мне кажется, сейчас я могу дать достаточно объективную оценку и тем годам, и тем людям, к числу которых принадлежу и я сам. Мне искренне жаль, что выращенное с таким трудом, круто замешанное на крови и ужасе родителей поколение несколько наивных, но однозначно хороших людей уходит так же быстро, как ушли когда-то в небытие неандертальцы, став побочной ветвью цивилизации.

Не так бездумно и глупо следовало в очередной раз перекраивать нашу жизнь. Впрочем, пройдут годы, и время рассудит, кто был прав, а кто виноват. Хотя, вполне вероятен и такой вариант, при котором виновных не окажется вовсе. Просто так распорядилась Судьба, а уж её-то невозможно подменить никакими искусственными общественными построениями и перестановками.

Славянск, 21 января 2011 года

2. Икона

В дошкольном возрасте дети боятся одиночества и склонны к фантазированию

Из наблюдений

Мне неполные пять лет. Я один в новом доме, который построил для нас мой дед. На окнах ещё нет занавесок, а из мебели только стол на кухне и три стула, сработанные всё теми же негнущимися от мозолей дедовыми руками. Через девственно чистые стёкла двойных оконных рам виден заснеженный двор на фоне местами дымящегося геометрически правильного конуса террикона. В доме тихо, пахнет свежей краской, деревом и ещё чем-то приятным, не поддающемся определению. Мне немного страшно от этой тишины. Но от затопленной печи идёт приятное тепло, негромко потрескивают поленья, и этот единственный звук, делающий помещение жилым и уютным, постепенно примиряет меня с вынужденным одиночеством.

На столе лежит свёрнутый из плотной серой бумаги кулёк с конфетами, которые называются «Школьные». Я знаю, что они посыпаны сахарной пудрой и невероятно вкусны, я даже ощущаю на языке свойственный только им приятный мятный холодок. Рот безудержно наполняется слюной. Конфеты трогать запрещено до возвращения родителей, которые ушли за очередной порцией вещей на квартиру бабушки – матери отца: мы переселяемся. Это невыносимая мука: видеть конфеты и понимать, что есть их нельзя. Но конфет много и если съесть одну – две, никто этого не заметит. Я вынимаю из кулька три конфеты, разворачиваю полупрозрачные фантики и быстро их съедаю, испытывая при этом блаженство необыкновенное. Хочется ещё, хотя бы одну, их ведь так много. Но в этот момент я поднимаю голову вверх и вижу икону, висящую в углу.

Незнакомый мне старик смотрит строго и хмуро, он всё видел, он мудр и понимает, что я хочу сделать со всеми оставшимися конфетами. Его взгляд пронзителен и холоден, как железная ручка на новых воротах, которую я имел неосторожность лизнуть на морозе. Я перемещаюсь в другой конец комнаты, но взгляд старика неотступно следует за мной. И нет в комнате такого места, где можно было бы укрыться от этого безжалостного взгляда. Мне опять становится страшно и уже совсем не хочется мятных конфет, обсыпанных сахарной пудрой.

Я подвигаю тяжёлый стул поближе к иконе, взбираюсь на него и пытаюсь повернуть её ликом к стене. Икона падает и разбивается вдребезги. Я смотрю на разлетевшиеся её части и понимаю, что это катастрофа. Мне не известно точно, кто был этот старик на иконе, но я слышал, что бабушка называла его Бог, шептала ему какие-то невнятные слова и крестилась, а мама говорила, что Он всё видит, знает и наказывает людей за плохие поступки. А разве может быть что-то хуже того, что я сделал. Слёзы подступают к моим глазам, и я плачу, вначале негромко, а потом навзрыд, раздираемый жалостью к своей загубленной жизни.

В прихожей слышны весёлые голоса вернувшихся родителей. Отворяется дверь и входит румяная с мороза мама, за ней улыбающийся отец. Мама окидывает взглядом комнату, замечает разбитую икону, обёртки от конфет на столе и меня, рыдающего на стуле. Лицо её становится строгим, если не сказать хуже.

– Что случилось? – спрашивает она тоном, не предвещающим ничего хорошего, – я кому говорила не брать конфеты? Ты зачем разбил икону, скотина безрогая?

Мама, нужно отдать ей должное, умела сказать образно и к месту. А я, скотина безрогая, не могу говорить, только всхлипываю, заикаюсь и пальцем показываю на старика, лежащего лицом вверх на полу. Отец быстро вникает в ситуацию и начинает игру на моей стороне:

– Маша, перестань, ты же видишь, парень напуган чем-то.

Мама всё понимает, но остановиться уже не может. Она сдёргивает меня со стула:

– Иди, постой в углу, может, поумнеешь.

При этом в её голосе явственно слышны нотки сомнения в моей умственной полноценности. Я стою в углу весь в слезах и расстроенных чувствах. Отец украдкой весело подмигивает мне, мол, не дрейфь, всё обойдется. Мама швыряет в печь обёртки от съеденных мною конфет, подметает осколки иконы и задумчиво смотрит на образ без стекла и оклада.

– Ладно, – решает она, – спрячу в комод, пусть полежит.

Я чувствую, что беда проходит стороной, руками размазываю слёзы по лицу и вопросительно смотрю на маму. По её лицу вижу, что наказание будет коротким и начинаю глубоко вздыхать, вызывая жалость к себе – маленькому, одинокому, никому не нужному мальчику. Обычно это действует безотказно. И действительно, проходит короткое время, мы уже втроём сидим за новым столом, пьём чай с конфетами и мирно разговариваем о разных разностях.

Потом меня ожидает дневной сон, и мама, чтобы я заснул быстрее, будет негромко читать мне книгу о приключениях деревянного мальчика Буратино и его друзей. Но это будет чуть позже. А пока я сижу на стуле, который мне велик, болтаю ногами и смотрю, как за окном крупными хлопьями медленно падает редкий мартовский снег. Вдали, на идеально белой глади замёрзшего пруда мальчишки безмолвно гоняют невидимую шайбу. Над всей этой благодатью, словно сказочный великан на отдыхе, мирно курит свою трубку огромный террикон.

Хорошо! Так хорошо, как только это может быть в начале бесконечно длинной и безумно интересной жизни.

Славянск, 26 января 2011 года

3. Школа над оврагом

Причина того, кто мы есть в настоящем, кроется в прошлом, в накопленном соотношении упущенных и реализованных возможностей…

Предположение

Быстро прошли мои ранние годы. Я даже как-то смутно помню их. Иногда только в памяти мелькнёт вдруг тот или иной эпизод, так ярко, словно это произошло вчера, но не привязанный к цепочке событий, образующих течение жизни, он так и не обретает свою истинную ценность. Хотя, что-то же было в нём такое, что заставило именно его запечатлеться в памяти.

Я хорошо помню лето – тёплое, ласковое – с бесконечно долгими днями, со сбитыми коленками и потрескавшимися пятками, с яблоками и помидорами в саду, с купанием в Озере, которое начиналось сразу за домом, с огромными звёздами над головой, когда спишь в саду на раскладушке и, замирая, слушаешь ночные звуки. Днём тайком от матерей с другими мальчишками мы убегали в небольшой лесок, который начинался сразу же за сортировочной станцией стекольного завода. Здесь, в зависимости от летнего месяца, можно было полакомиться молочной кукурузой, грушками, ягодами боярышника, попить сладковатой воды в кринице или поискать спящих ежей в густом кустарнике. Вечером, тщательно полив перед этим помидоры, с отцом мы отправлялись косить траву для наших кроликов. Там я узнавал названия трав, какие из них съедобны, какие нет, а какими можно лечиться. Нет отдыха летом растущему детскому организму, нет, да и не нужно: и без того хорошо.

Помню зимы, когда двор завален снегом так, что для перемещения в его пределах остаётся только узкий проход от дома до ворот да к собачьей будке. Ставни на окнах невозможно ни открыть, ни закрыть, к ним попросту нельзя пройти по высокому снегу. А ночью слышны похожие на выстрелы звуки лопающихся на морозе стволов деревьев. Днём, несмотря на холод, детей выпускают на улицу. На тебе пропасть одежды, ты закутан по самые глаза платком поверх шапки-ушанки. Стыдно, ведь похож на девчонку, но тепло. Платок влажен от дыхания, штаны промокли и заледенели, варежки не гнутся и едва согревают руки. К сапогу на левой ноге проволокой прикручен один конёк. Я нашел его осенью на шахтном дворе. Пируэты на льду не исполнишь, но кататься можно. Вокруг полно детворы, такой же мокрой, раскрасневшейся и весёлой.

Но ближе к вечеру грозен голос встревоженных матерей, и все начинают разбредаться по домам в едва начинающихся сумерках. Дома тебя ждёт тарелка дымящейся гречневой каши, сладкий горячий чай и к нему огромный ломоть хлеба с маслом. Потом я играю в шашки с отцом, с мамой и почти всегда выигрываю. Отца это радует, мама не всегда довольна. Почему так, я не знаю.

Между этими временами года случались весна и осень. Как-то в те годы они не оставили особых следов в моей памяти. Я не знал тогда, чем это вызвано, не догадывался о том, что пройдёт много лет, и я стану со временем взрослым, потом очень взрослым, и незаметные в детстве весна и осень станут в моей жизни самыми любимыми временами года. Временами беспричинной радости и тихой грусти.

Как-то незаметно прошло это беззаботное время, и вот я уже иду в школу. На мне новенькая школьная форма. Рядом со мной мама, я держу её за руку. В другой руке у меня портфель, в котором лежат первые мои учебники, тетрадки, перьевая ручка и карандаши. Школа находится сравнительно недалеко. Нужно только метров триста пройти вдоль железной дороги, свернуть налево по грунтовке, протоптанной в желтом суглинке, ещё чуть по улице, а там уже и школа.

Это старое, дореволюционной ещё постройки одноэтажное здание из тёмно-красного кирпича, стоящее на довольно высоком фундаменте. Ко входу ведут одиннадцать вытертых бесчисленным количеством ног бетонных ступеней, почему-то они помнятся особенно хорошо. В здании широкий коридор, в нём меня впоследствии будут принимать в октябрята, и три классные комнаты, которые в холодное время года отапливают две большие печки. Топят их и вообще следят за чистотой школы и школьного двора тётя Настя и дядя Фёдор. Это муж и жена. Позади школы есть отдельный вход, за которым находятся две небольшие комнаты, где они и живут. Это им позволено звонить в школьный звонок, оповещая всех о начале и конце уроков. В моей памяти эти люди навсегда остались как два бесконечно добрых и мудрых человека, у которых можно было поплакаться по поводу школьных неудач, рассказать о девочках, которые уже тогда начинали нравиться, переждать непогоду или грядущее наказание. Там ты всегда встречал понимание, получал свой чай с баранками и незамысловатое утешение. Пожалуй, это были по-настоящему первые Учителя в моей жизни. Просто я тогда ещё не догадывался об этом.

Школа располагалась метрах в пятидесяти от оврага, на дне которого струился невзрачный и с виду безобидный ручеёк. Первое впечатление нередко обманчиво, и весной этот ручеёк превращался в довольно мощный поток воды, который подмывал ближний к школе склон оврага. После каждого весеннего паводка школьный двор становился короче на пару метров. Нам категорически запрещалось ходить к оврагу, но сладок запретный плод, и на переменах или после занятий мы часто опускались побродить вдоль ручья в поисках приключений.

Мой приятель Витька, по прозвищу Зюка, которое получил по причине того, что он специфически выговаривал запретное слово «сука», как-то даже нашёл там весь проржавевший немецкий пистолет. Пружина в нём на удивление хорошо сохранилась, курок тоже, так что щёлкал пистолет знатно, вызывая законную зависть у мальчишек. Позже, правда, отец Витьки, узнав о находке, конфисковал оружие и выбросил в туалет, предварительно выдрав, приговаривая, что о таких находках нужно сообщать куда надо. Куда, мы так и не поняли, но тезис о том, что мир устроен справедливо, был существенно поколеблен.

Со мной за партой посадили девочку, которую звали Олеся. Следует заметить, не часто встречающееся имя в наших местах. Она была дочкой лесничего, что само по себе тоже было необычным: уж больно редкой была профессия её отца. Лесников и мельников всегда окружал некий жутковатый ореол мистики. Дом их находился в лесу, от которого к школе нужно было идти километра три. Дорога шла вначале по лесу, затем петляла по продуваемому всеми ветрами, изрезанного балками, пустынному Бугру, проходила мимо заброшенного вентиляционного ствола шахты и, наконец, опускалась по склону вниз к железной дороге. А там уже и до школы рукой подать, метров пятьсот, не больше. Можно только представить себе чувства, которые испытывала маленькая девочка на этом пути, особенно в зимнее время.

Олеся была замкнутой, если не сказать диковатой, девочкой. Она ни с кем не общалась, плохо реагировала на замечания по поводу учёбы, уходя в себя. Мне же она со временем стала доверять, немного рассказывала о своей жизни в лесу, об отце, который воспитывал её без матери, умершей при родах. Я понял, что её папа не был особенно ласковым человеком, но она его любила. Думаю, всё же, что это он провожал её в школу и встречал на обратном пути где-то там, на вершине Бугра. Иначе просто не могло быть.

Весной Олеся приносила первые, пахнущие лесной свежестью голубые пролески. И мне каждый раз большого труда стоило уговорить поставить их на стол нашей учительнице Клавдии Ивановне, а не класть в мой портфель. Осенью, ближе к зиме, она угощала меня маленькими дикими яблочками. Обычно кислые, с первыми морозами они приобретали сладковатый привкус и необычный аромат. Особенно тяжело, как я теперь понимаю, ей было снежными зимами, когда к школе добраться было непросто, и она вынуждена была неделями сидеть одна в своём лесном доме. Впрочем, Олеся никогда не жаловалась, но появившись в школе после вынужденного отсутствия, на какое-то время становилась более мягкой и общительной.

Школа наша была небольшой, всего три класса, и место на иерархической лестнице в таком узком сообществе и для мальчишек, и для девчонок устанавливается довольно быстро путем проб и ошибок. Так уж сложилось, что я попал в разряд лидеров, Олеся же устойчиво находилась в аутсайдерах, замыкая эту цепочку. Думаю, что она даже не подозревала об этом по двум причинам. Во-первых, в силу особенностей собственного характера, который позволял ей находиться как-бы в стороне от бурно текущей школьной жизни, а, во-вторых, потому, что все годы обучения в школе она просидела за одной партой со мной. Я же пресекал любые попытки наехать на безропотную девочку. Все об этом знали, и Олесю могли обидеть только по недоразумению, которое быстро разрешалось.

Как-то уже на третьем году обучения поздней весной Олеся вдруг сказала, что они с отцом завтра уезжают к новому месту его работы, далеко на Западную Украину. По неясной причине мне стало неловко тогда, я не знал, что ей ответить на это. Прозвенел звонок, и уроки закончились. Я пошёл проводить Олесю, хотя раньше никогда этого не делал.

– Тебе не хочется уезжать? – спросил я её уже у оврага, где мы остановились.

– Нет, – подумав, ответила она, – не хочется, но папа сказал, так нужно.

Она поискала что-то у себя в сумке и протянула мне замысловато изогнутый, слегка обработанный корень.

– Возьми на память. Не думай, он живой. Папа сказал, что такие корешки оберегают людей от злых напастей.

Корешок действительно напоминал какую-то застывшую в движении неведомую зверушку. Я положил его в портфель и посмотрел на стоящую передо мной девочку может впервые более внимательно, чем обычно. Олеся была довольно высокой для своего возраста, но какой-то нескладной, худенькой и, на мой взгляд – некрасивой. Мне запомнились её глаза: большие, изящной формы, прозрачно-серые. Тогда я ещё не мог знать, что как раз из нескладных девочек с такими глазами со временем вырастают невероятной красоты женщины, сводящие нас с ума. Но меня уже звали ребята играть в футбол, мне было неловко рядом с Олесей, я наспех попрощался и побежал прочь к своим мальчишеским забавам. На бегу я обернулся и в последний раз увидел знакомую фигурку, опускающуюся по тропинке в овраг.

Я не помню, куда подевался корешок, который подарила мне на счастье Олеся, и по этой причине не уверен, что он как-то оберегал меня на жизненном пути. Я не знаю, как сложилась судьба этой девочки, но она точно никогда не пересекалась с моей. Мне хочется думать, что она прожила интересную жизнь, была счастлива и иногда вспоминала детские годы, проведенные в нашем городке, и своего одноклассника, которого она когда-то угощала дикими яблочками.

А той школы уже нет. Овраг, как ненасытное животное, постепенно съел вначале школьный двор, а затем и собственно школу.

Днепропетровск, 10 апреля 2011 года

4. Тайна старой каменоломни

Камо грядеши, Господи?

Иоанн. 13:33-36

Когда-то очень давно, много миллионов лет тому назад, на нашей Земле господствовал растительный мир. Трудно представить даже какими должны были быть те первобытные джунгли, если их метаморфизованные останки, приобретя под действием геологических процессов компактную форму, образовали со временем миллиарды тонн каменного угля. Планета была молода, и как девичий организм переполняют гормоны, толкая на непредсказуемые поступки, так и в ней бурлила неисчерпаемая энергия недр. В результате движений земной коры угольные пласты, залегавшие вначале горизонтально, вместе со вмещающими их осадочными породами изгибались в складки, разрывались, выходили на поверхность и, наконец, застыли, приняв окончательное положение на территории современного Донбасса.

Издревле черные камни человек использовал как топливо, гораздо более эффективное, чем древесина. Со временем добыча угля в шахтах стала основным промыслом в этих местах. Возле шахт возникали поселки, а также большие и малые города. В одном из самых старых живу и я. Меня зовут Санька. Мне скоро исполнится девять лет, я хожу в школу, но сейчас лето, каникулы и можно спать ровно столько, сколько хочется.

– Санька, вставай, слышишь, вставай, Санька.

Я нехотя открываю глаза. Рядом с кроватью стоит отец, за окном едва угадывается рассвет. В моем представлении сейчас скорее глубокая ночь, чем раннее утро.

– Пап, ты чё? Рано ведь совсем…

– Вставай, забыл, на рыбалку идем сегодня. Вставай, вставай, соня.

В этот момент я вспоминаю, что с вечера отец убедил меня пойти с ним на рыбалку, но не на наше Озеро, которое начиналось в огороде, а далеко за город, на Старицу, где рыбы было немеряно. Сказать честно, рыбалку я не любил. Сидеть на жаре неподвижно часами в ожидании клёва было тягостно, но отец таки уговорил меня, о чем я начисто забыл. Но деваться некуда, придется вставать.

На скорую руку умывшись и позавтракав, мы двинулись в путь. А он был не близок. Предстояло одолеть возвышенность за железной дорогой, которая называлась у местных жителей Бугор, затем пройти лесом неподалеку от старой каменоломни, где по слухам в изобилии водились змеи, и выйти к Донцу. Кто-то из рыбаков, которые приходили сюда более аккуратно, чем на работу, предоставлял возможность на лодке переправиться на противоположный берег, а там еще несколько километров лесом и ты оказываешься на берегу длинного, довольно узкого озера, бывшего русла Донца. Потому оно так и называется – Старица.

Это скорее неглубокое болото, чем озеро. Берега его заросли камышом, а дно устилает многометровый слой ила, в котором запросто можно утонуть. Неподалеку от берега виднеется башня боевого танка Т -34, который во время войны как застрял в трясине, да так и остался здесь навсегда.

Вода в озере неподвижна и прозрачна настолько, что видны мельчайшие травинки на дне, мальки, снующие между ними, и редкие прозрачные пузырьки болотного газа, поднимающиеся на поверхность. Обычно здесь около затонувшего танка останавливаются отец и его приятели, когда приходят расслабиться в мужской компании и заодно поудить рыбу. А её в озере действительно пропасть: зеленоватые лини, золотистые карасики, серебристые верховодки и даже пятнистые щуки. Вкуснотища неописуемая, хотя сам процесс рыбной ловли, на мой мальчишеский взгляд, представляет собой скучнейшее занятие.

Но все это еще впереди, а пока мы с отцом молча идем по шпалам. Он впереди с удочками и сумкой, а я плетусь сзади, так и не проснувшийся окончательно, крайне недовольный жизнью вообще и этим обстоятельством в частности.

Дорога, петляя, узкой лентой поднимается на Бугор. Слева от нее глинистый склон зарос травой и пустынен до самого кладбища, а справа виднеются немногочисленные дома путейских рабочих. Кое-где в окнах уже горит свет, люди собираются то ли на работу, то ли, вроде нас с отцом, на рыбалку. Как ненормальный заорал вдруг петух, наверняка упал с насеста, и словно в ответ на его призыв тут же откликнулся далекий паровоз. Жизнь начинает пробуждаться.

Мы медленно поднимаемся на плоскую вершину Бугра. Впереди нас до самого горизонта расстилается степь. Каменистая желтовато-серая земля покрыта пёстрым ковром уже начинающих подсыхать трав. Левее на фоне неба отчетливо виднеются два геометрически правильных конуса шахтных терриконов и ряд едва различимых отсюда совхозных домов. Чуть правее и ближе к нам, словно чёрный зловещий палец, торчит копер над заброшенным вентиляционным стволом. Дорога идет как раз мимо него. Говорят, что из-за неразделенной любви туда однажды бросилась местная девушка, и по ночам, с приближением ненастья, из бездонной тьмы подземелья иногда слышен ее голос. Я ближе жмусь к отцу, когда мы проходим мимо: становится как-то не по себе.

Дорога поворачивает вправо. Там, далеко впереди, виднеется кромка леса, куда мы и направляемся. В этих местах лесничим работал отец моей одноклассницы Олеси, но они совсем недавно уехали жить на новое место, куда-то далеко на Западную Украину. В стороне от дороги вдруг робко застрекотал кузнечик, ему откликнулся другой, третий и вот уже всё вокруг звенит, вибрирует и, кажется, дышит в такт этому оркестру. Внезапно я замечаю собственную тень перед собой, поворачиваюсь назад, и мое сердце замирает от восторга.

Огромный огненный диск солнца медленно и торжественно поднимается над горизонтом, ярко освещая покрытый легкой дымкой спящий город, туман в низинах и остывшую за ночь степь. На лицо, руки, босые ноги ложатся его ощутимо теплые лучи, вливая в мой растущий организм энергию светила. Остатки сна, а вместе с ним и раздражение от раннего подъема, мгновенно уходят прочь. Взамен меня переполняет щенячий восторг от того, что я молод, здоров и свободен, как эта голосистая птичка, едва заметная на фоне голубого бездонного неба.

Спустя примерно час, миновав несколько оврагов, мы приближаемся к крайней оконечности Бугра. В этом месте крутой и высокий правый берег Донца под углом пересекает русло древней реки, по дну которого вдоль железной дороги в настоящее время вьется всего лишь слабый ручеек. В месте пересечения образовался высокий утес, с вершины которого открывается захватывающая дух панорама: серебристая лента реки, весь в утреннем тумане лесной массив за ней, простирающийся до горизонта, и голубой купол неба над всем этим великолепием.

На вершине утеса видны следы осыпавшегося углубления. Отец предлагает здесь передохнуть, на что я охотно соглашаюсь. Мы садимся на краю ямы и молча рассматриваем окрестности. В прошлом году сюда приезжали археологи. Они разбили палатки и жили здесь целое лето, раскапывая захоронение древнего человека.

Бородатые молодые люди рассказывали любопытным пацанам, что здесь очень давно, в незапамятные ещё времена жили наши предки. Они охотились, собирали травы, строили примитивные жилища. Когда кто-то из них умирал, его хоронили на боку в положении эмбриона. Рядом клали его боевой каменный топор и глиняный кувшин с пищей. Все эти предметы, по их словам, очень помогали умершему в загробном мире. Мы смутно представляли себе этот загробный мир. Некоторые пацаны постарше утверждали, что его вообще нет, а иные же находились в сомнении: мол, кто его знает.

Спустя примерно месяц бородатые археологи действительно откопали своими ножами и кисточками могилу древнего человека. Он, как и предсказывали, лежал на боку, поджав под себя ноги и руки. Рядом находились кувшин и каменная часть топора. Вскоре вместе с частью могилы и вещами археологов его погрузили в грузовик и увезли в областной город, в музей. Мне, если сказать честно, было жаль этого древнего человека. Лежал он себе в своей могиле тысячи лет, никого не трогал, а теперь его раскопали, увезли от привычного места, и обретается он где-то в витрине музея весь голый под чужими нескромными взглядами. Было в этом что-то неправильное, нельзя так поступать с человеком, даже если он совсем древний и не может за себя постоять, как настоящий пацан.

Передохнув, мы с отцом по крутому лесистому склону спустились к небольшой поляне у реки. Возле берега виднелась привязанная к колышку плоскодонка, а метрах в двадцати от воды стоял сделанный на совесть шалаш. Собственно, это капитальное сооружение трудно было назвать непритязательным словом «шалаш». По сути, это был небольшой домик, построенный из древесных стволов, веток и крытый камышом: сухой и удобный. В нем было два спальных места, шкаф для продуктов, стул и небольшой столик, над которым висела керосиновая лампа.

Неподалеку от домика был врыт в землю еще один – большой – стол с навесом и две скамейки вдоль него. Сесть за него могли одновременно человек десять-двенадцать. Рядом под треногой горел вечный костер, а в большом казане всегда была какая-то еда. Даже отхожее место было сооружено со всей возможной тщательностью и находилось на разумном удалении от жилья.

На краю поляны стояли пять разноцветных ульев. Над ними постоянно с деловитым жужжанием сновали пчелы. Ручей, журчащий неподалеку, давал прохладную чистую воду всем, кто в ней нуждался: людям, животным, насекомым.

Принадлежало это хозяйство деду Макару. Трудно сказать, сколько лет было деду, а сам он в этом не признавался, но, судя по воспоминаниям, касающихся событий уже ушедшего века, жил он долго. Поселялся дед Макар у реки ранней весной, едва только таял снег, а уходил в близлежащее село, когда в воздухе начинали кружить первые снежинки. Съестные припасы ему приносила время от времени какая-то женщина из того же села – то ли жена, то ли дочь – никто этого не знал, а сам дед в ответ на вопросы только посмеивался в окладистую бороду, которой зарос по самые глаза. При своем солидном возрасте и двухметровом росте имел он гриву едва тронутых сединой волос и был необыкновенно силен: шутя ворочал пудовые камни и поднимал бревна при постройке своего лесного жилища.

О его силе, несгибаемом характере и непростом прошлом разные слухи ходили вдоль реки, но обычно суть их была такова, что любителей пошутить над дедом Макаром почему-то не находилось. Зато все точно знали, что у него всегда можно было переждать непогоду, перекусить, если была такая нужда, попить чаю с лесными травами и медом, а то и чего покрепче: дед гнал знатный самогон в тайном месте и настаивал так, что куда тебе какой-то там коньяк. Угощение это не стоило ничего, достаточно было просто поговорить с дедом о том, о сём и оставить, если была такая возможность, газеты. Табак не требовался, поскольку дед не курил.

– Привет, Макарушка, – поздоровался с лесным жителем отец, – как поживаешь?

– Здоров, слава Богу, и вы будьте, – охотно прогудел в бороду дед, перебирая невод, который чинил перед нашим приходом, – куда собрались, мужички? Не на рыбалку ли?

– На нее, родимую, – тронул меня за плечо отец, – Санька, поздоровайся с дедушкой Макаром, что стоишь, как пень.

– Здравствуйте, дедушка – негромко произнес я.

– Здоров, молодец, – откликнулся дед, внимательно посмотрев на меня пронзительно голубыми глазами, – сынок твой?

– А что, не похож?

– Да, похож-похож, слов нет, сразу видно, что твой. Как зовут-то тебя, парень?

– Санька, – ответил я, втайне польщенный тем, что такая замечательная личность, как дед Макар, о котором я так много слышал от отца, но видеть которого не приходилось, назвал меня парнем.

– Ну, вот и славно, а меня дедом Макаром все кличут. Вот и познакомились, присаживайтесь к столу, я вас чаем лесным угощу с медком. Поспеете еще на свою рыбалку.

Мы с отцом присели к столу. Дед принес три алюминиевых кружки, снял с треноги закопчённый чайник и налил нам и себе ароматной дымящейся жидкости. Открыл банку с медом, дал ложки.

– Пробуйте, не чай, а цельные витамины.

Мы дружно отхлебнули обжигающий напиток, лизнули мед: действительно было вкусно. Не знаю, как отец, но я точно никогда не пил такого вкусного чая. Надо мной сердито зажужжала пчела, я отмахнулся, но вслед за ней прилетела еще одна, и я уже энергично замахал обеими руками, забыв о чае. Заметив мой испуг, дед усмехнулся:

– Не бойся их, брат Санька, пчела тебя не обидит, если только ты ее не тронешь. Потому сиди спокойно и не дергайся, эти домашние звери не любят нервных людей.

И действительно, пчелки вскоре присели на край банки с медом и словно забыли о нашем присутствии. Я успокоился, быстро допил свой чай и начал с любопытством осматривать окрестности.

– Что, интересно, Санек? – заметил мой взгляд дед Макар. – Здесь у меня много всяких диковин: белки ручные, змейки ползучие, пещеры да клады тайные. В лесу чего только нет, нужно только слова заветные знать.

Я замер, услышав это: вот она, Тайна – извечная мечта мальчишек.

– А вы знаете эти слова, дедушка?

– А то как же, здесь нельзя жить, не зная заветных слов. Не ровен час и сгинуть можно в наших лесах.

– И кто же вас научил этому?

– Старушка одна древняя жила в этих местах, сынок. Такая древняя, что и не помнила, сколько ей лет. Вот она-то и научила. Ох, давно это было, я тогда чуть старше тебя был тогда.

– Что, еще до войны?

– Конечно, до войны, – прервал наш разговор отец, – Макар, ты не морочил бы пацану голову своими сказками, спать по ночам не станет, жена мне голову оторвет. Может ты нас на тот берег переправил бы, а то еще час-другой и припекать начнет, а хотелось бы к полудню до места добраться.

– А вы куда идете-то, не на Старицу ли?

– Куда же еще, конечно на Старицу, у нас там место прикормленное.

– Так это вам лесом километров пять топать, загоняешь парня, Микола. Да и гроза собирается, неровен час под дождь попадете. Смотри, может, оставишь Саньку у меня. Дуй сам себе на Старицу, а на обратном пути заберешь. Ты ж знаешь, он у меня тут как в сейфе будет, в целости и сохранности.

Отец задумался:

– А чё это ты решил, что гроза будет? Пугаешь, небось?

– Да на что мне тебя пугать… Проживешь с моё и не то будешь знать. Я тебе говорю: к вечеру будет гроза, а там сам решай, как тебе быть.

Отец с сомнением посмотрел в мою сторону. Перспектива попасть со мной в грозу на Старицу его не радовала. Время меж тем шло, его приятели уже наверняка были на месте, разожгли костер, забросили удочки и таскали карасей на предстоящую уху. А в паутине бурых водорослей недалеко от берега стыли в воде бутылки со «Столичной» водкой. Отец непроизвольно сглотнул набежавшую слюну и посмотрел на меня, ждавшего решения: то ли топать пешком на скучную рыбалку, то ли остаться с дедом Макаром и прикоснуться к Тайне.

– Ну, а ты как, может, и в самом деле останешься? Макар тебе тоже уху приготовит, он, кстати, большой специалист в этом деле. Что скажешь?

Я поколебался для видимости, а потом кивнул головой:

– Хорошо, я подожду тебя здесь.

– Ну, вот и ладненько, – с плохо скрытой радостью ответил отец, – Макарушка, вот тебе кое-какие продукты жена передала, картошку, а здесь отдельно в кульке подушечки с повидлом, я знаю, ты любишь их. И давай, вези меня скорее на тот берег, завтра к полудню буду обратно, ты поглядывай, чтобы я не ждал тебя до вечера. Санька, не скучай.

Он обнял меня, чмокнул в макушку, и они вдвоем быстро пошли к лодке. Я видел, как отец сел за весла, дед Макар, оттолкнув плоскодонку, устроился на корме, и они наискосок, под углом к течению стали пересекать Донец. Вскоре лодка причалила у подножья раскидистых верб, выстроившихся в ряд на противоположному берегу. Отец вышел, помахал рукой и углубился в лес. Минут через двадцать возвратился и дед Макар. Он не спеша привязал лодку к колышку и подошел ко мне. Я все это время сидел за столом, не зная чем себя занять.

– Ну, брат, что не весел, нос повесил. Чем заниматься-то будем?

– Не знаю. Может, пойдем, поищем клад какой-нибудь? – предложил я неуверенно.

Макар засмеялся:

– Не так сразу, Санька. Давай вначале просто осмотрим окрестности, здесь много интересных мест. Есть не хочешь еще?

– Да, нет, не хочу.

– Ты смотри, не стесняйся. Я и сам люблю поесть, и других покормить. Сегодня, брат Санька, мы с тобой к вечеру уху состряпаем. Ты такой еще никогда не ел, королевская будет уха, а на обед просто картошечки напечем и грибочков к ней с сальцем, тоже вкусно. Я вчера белых тут неподалеку набрал: один в один, красавцы.

Он выбрал из прислоненных к шалашу жердей одну, похожую на посох, сантиметра три-четыре в диаметре и длиной метра полтора, повертел, словно соломинку в руках, примеряясь, и остался видимо доволен.

– Ну, что пошли, посмотрим, все ли ладно в нашем царстве-государстве.

Мы направились вглубь леса по тропинке, едва заметной в зарослях колючей ежевики. Раннее утро царило в лесу, в тени деревьев было прохладно, и только щебетанье птиц нарушало тишину. По пути дед Макар показал мне гнездо малиновки, где, требовательно разинув желтые рты, сидели совсем недавно оперившиеся птенчики, беличье дупло, куда шустрые рыжие зверьки таскали орешки невидимым бельчатам, огромный муравейник, в котором неспешно текла хорошо налаженная жизнь.

Незаметно шло время, и солнце уже стало ощутимо припекать, когда мы вышли к заброшенной каменоломне. Я знал о ее существовании, слышал, что здесь в изобилии водятся змеи, но никогда не бывал в этих местах. Сюда если и ходили, то парни постарше, а нас, мелюзгу, не брали. Эти места пользовались дурной славой. Весной почему-то именно здесь первыми расцветали лесные фиалки и пролески. Здесь же на камнях грелись под солнечными лучами и серые лесные гадюки. Они зимовали в неглубоких пещерах, которые оставались после добычи бутового камня, который шел на фундаменты при строительстве домов. Во впадинах, заполненных водой, обитали лягушки, в кустарнике жили серенькие мышки-полевки и маленькие симпатичные зверушки, которые назывались лесные сони. Так что с питанием у змей проблем не было.

Случалось, что неосторожные любители ранних цветов наступали на рептилий. Те, естественно, кусали обидчиков. Смертельных исходов, правда, не было, но слухи обрастали жуткими подробностями, змеи приобретали невероятные размеры, а их количество превосходило воображение. Одним словом, нехорошее это было место, гнилое. Сюда и пришли мы с дедом Макаром.

Я осторожно осмотрелся вокруг. На первый взгляд, змей не обнаруживались.

– Что, – заметил мою настороженность дед Макар, – страшновато? Гадюк боишься?

– Боюсь, – честно признался я, – они же могут укусить.

– Не бойся и запомни: змея просто так не кусает. Она знает, что человек большой для нее зверь, его она не сможет проглотить, а значит, он ей бесполезен. Она если и укусит, то только тогда, если ты на нее наступишь. Тут уж, извини, каждый кусаться станет. Верно? Вот ты бы, к примеру, кусался, если б я на тебя наступил?

– Да, – неуверенно согласился я, не очень представляя себя, кусающего деда Макара за ногу, – наверное, укусил бы.

Дед негромко рассмеялся:

– То-то же и оно, каждому жить хочется на белом свете, и каждый должен уметь себя защитить: и змея, и человек, и иная живность. Ты смотри внимательно под ноги, ступай по моим следам, в стороны не уходи и все будет хорошо.

Мы не спеша двинулись вглубь каменоломни. Оказалась, что это сравнительно небольших размеров котловина. Заброшенная и изрядно заросшая кустарником, она напоминала глубокую рану на гладком лесном склоне. С одной стороны её, словно охранник у входа, высился раскидистый старый дуб, а справа виднелось окаймленное камышом небольшое озерцо. При нашем приближении с камней в воду дружно бросились лягушки и тут же всплыли, с любопытством уставившись на нас выпученными глазами. С камышей, потревоженные, прозрачным облачком взвились комары. Слева от водоема в отвесной каменной стене виднелись темные отверстия коротких штолен-пещер.

– Смотри, – сказал дед Макар, указывая своим посохом на плоский камень, лежавший неподалеку от нас.

На светлой его поверхности, свернувшись колечком, грелась на солнышке зеленовато-серая змея. Дед подошел поближе, наклонился и подставил ей ладонь. Змея, нервно подрагивая раздвоенным языком, ждала. Потом на моих глазах, до глубины души потрясенного этим зрелищем, она медленно переползла на ладонь. Дед разогнулся и поднес ее поближе, я попятился.

– Не бойся, видишь у нее желтые пятнышки по бокам головы, это ужик. Он не ядовит, ест лягушек, мышей. Безобидная божья тварь. Хочешь подержать?

Я замотал головой:

– Нет-нет, не хочу.

Дед усмехнулся:

– Ну, нет, так нет, пусть себе греется дальше.

Он осторожно положил ужика на место. Тот свернулся и замер, блаженствуя от тепла, исходящего от камня. В этот момент я как-бы физически ощутил, насколько ему хорошо и уютно. Дед Макар осторожно раздвинул своей палкой-посохом сухую траву под кустом.

– Смотри, – сказал он, показывая на серый колючий комок, – видишь, ёжик спит. Я наклонился и присмотрелся к беспорядочно утыканному колючками шарику. Тот едва заметно, тихо пульсировал, дышал во сне. Дед убрал посох, трава сомкнулась, и ёжик стал незаметен.

– Пусть поспит, устал, наверное, за ночь. Работы-то много: змей ловить, грибы собирать, яблочки лесные. Небось, у него где-то здесь и ежиха есть с ежатами, малыми ребятами.

– Дедушка, а когда начнем клады искать, – робко поинтересовался я, чувствуя, что то, ради чего я остался, отодвигается прочь, как не самое главное.

– Вот-те на, а мы-то что делаем? Мы клады и ищем, да только стерегут их лесные жители. Не позволяют взять, кому не следует, брат Санька. Но ты не расстраивайся, – добавил он, заметив мою реакцию, – не сейчас, так когда-нибудь в своей жизни ты обязательно найдешь свой клад. Ты только не останавливайся, здесь характер нужен, клады они такие: кому ни попадя в руки не даются, Санёк. Они любят терпеливых и настойчивых людей.

– А в этих пещерах их не может быть? – показал я пальцем на темнеющие входы штолен.

– Кладов здесь нету, это точно, я тебе говорю, но кое-что там все-таки есть. Идем, покажу.

С этими словами он направился к одному из входов. Пещера оказалась довольно длинной, метров тридцать. Маленький фонарик, который дед извлек из кармана своих необъятных штанов, тускло освещал неровности стен. Корни деревьев, местами пробившиеся с поверхности по трещинам в породе, напоминали огромных змей, было страшно и ощутимо холодно после дневного тепла. Я взял деда за руку, тот крепко сжал ее.

Вскоре мы подошли к тупику. Здесь выработка была шире, чем вначале, напоминая небольшой и довольно высокий зал. Дед посветил на стену. Она была вся покрыта какими-то надписями. Я подошел поближе и стал читать: «Прощайте, Маша и Сергей. Калюжный Олег. 12. 4. 1942. … Паша, береги маму. Осадчий Виктор. …. Вера, жаль, что так вышло. Не жди. Портнов М.В. …». Ниже еще были надписи, но их невозможно было разобрать в тусклом свете фонарика.

– Что это, дедушка? – почему-то шепотом спросил я.

– А это, сынок, была война, слышал, наверное. В этой каменоломне немцы наших пленных солдат расстреляли. Перед тем они их сутки здесь держали.

Мне вдруг расхотелось искать клады. Я почувствовал, как дрожу весь от сырого холода и беспричинного страха, представив себе, как сидят и лежат в этой жуткой темноте люди и ждут, когда их расстреляют.

– Дедушка, пойдем отсюда, я замерз уже.

– Идем – идем, – словно очнулся, погруженный в свои мысли дед Макар, – замерз, конечно, здесь всегда знобит, идем к свету, сынок.

Он положил левую руку на стену, постоял немного, склонив голову, и мы ушли. После пронизывающего холода и темноты подземелья снаружи было тепло, глаза слепил солнечный свет. Ощущение пространства и щебетанье птиц постепенно смыли чувство того потустороннего ужаса, что незримо присутствовал во мраке штольни. Мы присели на широкий плоский камень неподалеку от входа. Перед нами был лес, залитый солнечным светом, болотце с лягушками, неровная поверхность дна каменоломни, усеянного камнями разных размеров. Справа за болотцем незамеченный мною ранее виднелся небольшой холм, покрытый аккуратно подогнанными друг к другу каменными плитами.

– Дедушка, а что там? – показал я на холм рукой.

– А там они все и лежат, сынок. Хочу вот памятник над ними поставить. Не знаю какой, правда, ну, да придумаю что-нибудь.

– А почему они здесь, а не на кладбище?

– Так это ж военнопленные, Санька.

– Ну, и что?

– Мал ты еще, не поймешь. Подрасти тебе нужно, Санька. Ладно, пойдем домой, подкормимся немного.

Мы неспешно тронулись в обратный путь. Тягостное ощущение, оставшееся после посещения каменоломни, постепенно стало уходить. По пути дед Макар показал мне неразорвавшуюся мину, зависшую в развилке дерева неподалеку от тропинки, остатки блиндажа, разрушенного попаданием снаряда, осыпавшуюся неровную линию окопов. Когда-то, рассказывал он, в этих местах шли большие бои. Погибло много народу: и наших, и немцев. Но после этого прошли уже более пятнадцати лет, и природа, как и память, старательно зализывала нанесенные ей когда-то раны.

На поляну вернулись уже к полудню, и я почувствовал, что проголодался. Дед Макар положил в угли картофелины и велел мне следить, чтоб не подгорели. Затем он принес грибы и принялся натирать их смесью соли и перца. После этого – подсоленные и поперченные – они были нанизаны на тонкие прутики и размещены над тлеющими углями. По соседству с грибами расположились таким же образом насаженные кусочки сала и хлеба. Вскоре над поляной поплыл непередаваемый аромат готовящейся на костре еды. Я принес воды от ручья, налил в чайник, где уже лежали травы, корешки. Осталось только ждать. Дед Макар расставил на столе тарелки, достал нож и вилки.

– Потерпи еще немного, Санек, скоро поспеет наш обед.

И действительно, прошло не более получаса, и на столе красовалась горка обугленной картошки, отдельно лежали шпажки с грибами и румяным, полупрозрачным салом. Все было непривычно и необыкновенно вкусно: и поджаренное на костре сало, которое я ел впервые, и упругие ароматные грибочки, и душистая изнутри горячая картошка. Все это мы запили чаем с медом, после чего я начал смутно догадываться о том, что такое счастье. От обильной еды, свежего воздуха и короткой ночи меня начало клонить в сон. Дед Макар заметил это и повел меня в шалаш. Там уже была приготовлена постель, и когда он успел только.

– Ложись, Санек, поспишь немного, отдохнешь и станем готовить уху.

Я лег и не заметил, как провалился в глубокий, здоровый сон. Проснулся уже ближе к вечеру и не сразу понял, где нахожусь. В сумерках жилища стояла полная тишина, пахло сеном. Потом как-то сразу вспомнился лес, каменоломня, мрачная сырая штольня. Я быстро надел штаны и вышел наружу. На поляне было безветренно и душно, солнце закрыли низкие облака. Чувствовалось приближение ненастья. Дед Макар, обнажив мощный торс, что-то помешивал в огромном казане. Заметив меня, он улыбнулся:

– Ну, как спалось? Клады не снились часом?

– Нет, не снились, – хрипловатым ото сна голосом ответил я, – а хотелось бы найти, хотя бы чуток…

– Не все сразу, брат Санька, отец еще вернется не скоро. А, кстати, что ты будешь делать со своим кладом, если отыщешь его?

Я растерялся и не смог сразу ответить, никогда не думал, что буду делать с найденным кладом.

– Ну, не знаю… Наверное, маме отдам, она точно знает, что нужно делать, или папе…

Дед расплылся в улыбке:

– Да уж мамка твоя точно найдет, куда его употребить. Правильно мыслишь. Смотри, Санек, сейчас мы с тобой уху доварим и опосля, благословясь, употребим ее. Хотелось бы до грозы поспеть.

Пока я спал, погода изменилась, в воздухе действительно пахло предстоящей грозой. Даже птичий щебет стал как-то реже и тревожнее.

– Дедушка, а можно я в лодке посижу?

– Можно, ты плавать уже умеешь, не выпадешь за борт?

– Умею, я хорошо плаваю.

Плавал я для своего возраста действительно неплохо, сказывалось наличие водоема в огороде. Я залез в лодку и лег лицом вниз на корме. Перед моими глазами, омывая лодку, текла река. Она несла какие-то травинки, ветки, листья. Так было уже тысячи лет. Наверное, такой ее видел и тот древний человек, который был похоронен на вершине утеса, и чьи останки теперь покоятся в музее. Может он так же сидел на берегу, когда был еще мальчишкой, смотрел на бегущую мимо воду и мечтал найти свой клад. И у него, так же как и меня, слегка кружилась голова от причудливого мерцания струящейся воды. Хотя, тогда, наверное, еще и не было кладов, а впрочем, кто знает, может и были. Может, они и по сей день где-то лежат неподалеку, ожидая пока их найдут.

И словно во сне я увидел вдруг огромное дерево, странной формы плоский камень у его подножья, а под ним кувшин, полный монет и драгоценных камней, как в книгах о пиратах, которые мне давали читать в библиотеке. Кувшин был зарыт неглубоко в землю неподалёку от старой каменоломни. Я отчетливо, словно наяву, видел это место: невысокий холмик под деревом и плоский светлый камень на нем. На камне, свившись кольцом, неожиданно образовалась большая серая змея и, подрагивая раздвоенным языком, стала пристально смотреть на меня.

Я вздрогнул и очнулся. В груди гулко билось мое маленькое перепуганное сердце. А вокруг была все та же река, несшая мутную воду, и все те же вербы на противоположном берегу, наклонясь, бесшумно полоскали в ней свои гибкие ветви. Слава Богу, почудилось, мелькнула мысль.

Искать клад почему-то расхотелось, сидеть в лодке без дела тоже. Вдали тем временем раздался глухой рокот первого грома, через минуту ещё один и ещё, все ближе и ближе.

– Санька, – послышался голос деда Макара, – ступай сюда, уха поспела.

Я быстро выпрыгнул из лодки и побежал к костру. Уже на подходе к поляне грянуло так, словно небо раскололось на части. По верхушкам деревьев пронесся шквал ветра. Сразу пахнуло сыростью, вдруг стало свежо и неуютно. По листьям, траве, по голой спине остро ударили первые крупные холодные капли. Дед махал мне из шалаша, куда он предусмотрительно перенес казан с ухой и все кухонные принадлежности. Я быстро юркнул внутрь и, как оказалось, очень вовремя. На окрестности с небес обрушились потоки воды. Сразу потемнело, и в этих преждевременных сумерках непрерывно грохотал гром, и сверкали молнии. Порывы ветра нагибали деревья, кусты, на наших глазах сорвало и швырнуло на кусты клеенчатый навес над столом.

– Неровен час, унесет лодку, – заволновался дед, – погоди, я сейчас.

Он как был в одних рабочих брюках, выскочил на улицу и исчез в пелене дождя. Вернулся он быстро, сказал, что вытащил лодку на берег, переоделся в сухое и присел рядом на кровать. Вскоре дождь перешел в равномерный ливень, раскаты грома стали реже, упало и напряжение, витавшее в воздухе.

– Ну, что, Санек, – произнес, наконец, дед Макар, – такой дождь может идти долго, а уха-то стынет. Это непорядок, брат, давай-ка будем его ликвидировать.

С этими словами он расставил на столе миски, нарезал крупными ломтями хлеб и открыл крышку казана. Небольшое пространство шалаша заполнил аромат горячей ухи. Дед неспешно наполнил наши миски, себе же плеснул янтарной жидкости из большой бутыли, хранящейся у него под кроватью, и нарочито строго, под стать моменту, произнес:

– Ну, Санька, чтоб все мы были здоровы и жили долго на этом свете.

С этими словами он опрокинул в себя стакан, смачно крякнул, вбирая крепость напитка, и принялся за уху. Я не отставал от него. Что можно сказать о том, какая это была уха. С тех пор мне приходилось есть это блюдо и в ресторанах, и на рыбалках, и в домашних условиях. Это всегда было вкусно, порой даже очень вкусно. Но ни разу больше я не ел ухи столь изысканной, кроме того единственного случая, когда отец оставил меня в лесу под присмотром деда Макара. Это было что-то неповторимое. Я опустошил три миски, ощущая, как плавятся мои вкусовые рецепторы. Мне, наверное, было бы нехорошо впоследствии, но дед вовремя остановил это чревоугодие.

Потом, уже после чая, я лежал в полутьме при свете керосиновой лампы, слушал его негромкий голос, повествующий о лесном житье, и незаметно уснул под монотонный шепот стихающего дождя. Мне не довелось видеть, как дед Макар, заметив, что я сплю, укрыл меня одеялом, долго рылся в своем сундуке, неприметно стоявшем в углу, а затем вышел и направился к ручью. Пробыл он там недолго, вернувшись, до полуночи сидел неподвижно, глядя на неяркий огонь лампы, погруженный в свои мысли, потом погасил её и тоже лег спать.

Утром я проснулся, когда уже вовсю светило солнце. Все вокруг было чистым и свежим, как дома после генеральной уборки. Только сломанные ветки, кое-где разбросанные по поляне, да стол без навеса напоминали о вчерашней буре. Дед Макар недалеко от берега с лодки ловил рыбу. Я поздоровался с ним.

– Здорово, Санек, – откликнулся он, – как настроение? Ты, вот что, сделай одолжение, набери-ка воды к чаю. Я скоро буду.

Я взял ведро и пошел к ручью. У истока, там, где из-под земли бил ключ, было самое глубокое место. Здесь можно черпать чистую воду в ведро кружкой, не захватывая ил. Я быстро набрал воду и собрался было уже уходить, как вдруг заметил в ручье что-то блестящее. Я наклонился и не поверил своим глазам: на дне виднелась монета, поодаль белели еще две. Дрожа от нетерпения, я достал монеты из воды. Мокрые, они лежали у меня на ладони, как реализованная мечта. Вот он, мой клад, маленький, но мой. Я, расплескивая воду из ведра, бросился к берегу.

– Дедушка, дедушка, я клад нашел! Посмотри, я клад нашел!

Дед Макар, который к этому времени уже причалил к берегу, повернулся ко мне:

– Да, ну! Покажи-ка свой клад.

Я протянул ему монеты. Он внимательно рассмотрел их:

– А где нашел-то?

– В ручье, на дне лежали. Может там еще есть?

– Может и есть. Это их, наверное, вчерашним ливнем вымыло. Ты посмотри там повнимательней.

– Дедушка, а это древние монеты?

– Конечно, это точно старые монеты, даже очень старые. Видишь, здесь профиль чей-то, наверное, царский, а здесь написано что-то не по-нашему. Повезло тебе, Санек, старинные ты нашел монеты.

– Так я побегу, еще поищу.

– А чай?

– Да, потом, деда, я быстро.

Я старательно перерыл все русло ручья, но больше монет не было. Это огорчило меня, но радость утренней находки быстро стерла эту неудачу: главное, что клады реально существуют и их можно найти. Стоит только сильно захотеть. Прав был дедушка Макар.

Мы пили чай с медом, а монеты, разложенные в ряд на столе, олицетворяли собой удачу. День начался просто великолепно. Мы внимательно рассмотрели мои находки. Все монеты имели близкую к кругу, но все же не вполне правильную, форму. На самой крупной из них был изображен профиль, скорее всего, женщины в шлеме, на обратной стороне – сова, сидящая на кувшине, какой-то ключ слева от нее, а вокруг непонятные письмена. На двух других тоже были лица, но явно мужские, в венках из листьев и такие же непонятные буквы с противоположной стороны. Мы решили, что это были царица и цари тех давних времен. От монет просто веяло стариной, вернее даже не стариной, а древностью.

В это время до нас со стороны реки донесся крик. Мы разом посмотрели туда и увидели моего отца, машущего рукой. Видимо непогода заставила его раньше покинуть Старицу. Дед Макар не спеша сел в лодку и сильными длинными гребками направил ее к противоположному берегу. Я видел, как отец сел в лодку и вскоре они уже причалили к нашей стоянке.

– Пап, а я клад нашел, – похвастался я.

– Да, слышал уже, показывай.

Я подвел его к столу, на котором красовались мои монеты. Отец с интересом повертел их в руках, попытался прочитать написанное, но не смог.

– Интересные монетки, интересные. И как только они попали сюда? Может с купцами… А что, вполне могло быть: из Черного моря в Дон, а затем уж и в Донец прямая дорога. Что скажешь, Макар?

– Вполне возможная вещь. Молодец, Санек, не прозевал свой первый клад.

Дед подарил мне маленький кожаный кисет, чтоб было, куда сложить монеты. Его я положил в карман, приятно ощущая при ходьбе тяжесть находки.

Отец и дед Макар пропустили по стаканчику самогона, серьезно приложились к разогретой ухе, а затем уже вместе мы попили чаю и стали собираться домой. Отцу нужно было в третью смену идти на работу, в шахту.

– Прощай, брат Санька, – прогудел на прощанье дед Макар, – не поминай лихом, заходите с отцом, поищем клады с тобой, здесь их пропасть.

Я пожал протянутую мне руку, посмотрел в его улыбающиеся глаза небесного цвета и мы расстались. Откуда мне было знать, что вижу я деда Макара в последний раз. Так уж случилось, что в этот же день маме предложили путевку в пионерский лагерь нашего стекольного завода. Вернулся я оттуда только к началу учебного года. Быстро пролетели первые школьные недели и наступила середина сентября, когда дни стали короче, а по утрам уже было совсем не жарко. Как-то придя со школы, где все еще был человеком номер один, благодаря найденному кладу, я обнаружил своих родителей, сидящих за накрытым столом. Лица у них были мрачные, мама, похоже, плакала перед моим приходом.

– Садись, Санька, – сказал отец, – мы тут деда Макара поминаем.

– Как это? – не понял я.

– Да, так, не стало деда, сынок: умер он.

Я не мог поверить, что огромный, полный, казалось, несокрушимой силы человек вдруг взял и помер.

– Он ведь совсем не молодой уже был, – пояснил отец, – почти семьдесят лет прожил Макар на белом свете, не одну войну прошел, ранен был тяжело, кстати, где-то в наших местах. Наши ребята шли на рыбалку и нашли его в шалаше. Как жил один, так и помер один, во сне. В селе, оказывается, он не был даже прописан. По сути, и не жил там, так, зимовал у добрых людей. Похоронили мы его под дубом у старой каменоломни, недалеко от входа. Камень приметный положили на могилу, а надпись сделали прямо на дереве: вечный будет памятник. Эх, хороший был мужик, Макарушка, царство ему небесное.

Отец с матерью выпили, не чокаясь, а я сидел, все еще не веря, что никогда уже не увижу деда Макара, его улыбки, глаз цвета безоблачного летнего неба, не услышу его рокочущего голоса. И никогда больше мы не будем вместе искать клады в лесной глуши.

– Вещей после него почти не осталось, – продолжал отец, – ребята, как водится, взяли себе кое-что на память, а я вот эту вещицу.

Отец протянул мне коробку из-под леденцов. В ней что-то звякнуло. Я открыл ее. Внутри лежали две монеты, очень похожие на те, что были из моего клада. Смутная догадка мелькнула в моей голове. Я вспомнил последние слова деда, сказанные им при расставании, и понял, что передо мной, скорее всего, монеты из того клада, который уже никогда не будет найден. Мне подумалось, что и первый-то мой клад был найден, по всей видимости, не случайно. Наверное, об этом догадался и отец, но по молчаливой договоренности мы никогда не говорили об этом.

Спустя несколько лет, когда я стал уже постарше, и мне разрешалось с другими ребятами ходить в дальний лес к Донцу, мы оказались возле старой каменоломни, в тех местах, где когда-то мы пили чай с отцом и дедом Макаром. В шалаше никто не жил. От времени и без должного ухода он совсем обветшал и практически развалился. У берега видна была затонувшая лодка, исчез стол на поляне, и только ручей журчал так же деловито, как и несколько лет назад.

У каменоломни все осталось без изменений: пруд с лягушками, темнеющие отверстия штолен и невысокий холм, покрытый подогнанными друг к другу камнями. Между ними усиленно пробивалась трава, стирая его искусственное происхождение.

Я сразу же направился к раскидистому дубу, росшему у входа. У его подножья на невысоком холмике лежала плоская плита почти правильной шестигранной формы. Мне вдруг вспомнилось то видение, которое возникло накануне грозы в моем воображении, когда я лежал в лодке, глядя на струящуюся воду: огромное дерево, плоский светлый камень и клад, лежащий под ним. На стволе топором была вытесана плоскость в форме овала с надписью: «Портнов М. В. – 09. 08. 1890 – 13. 09. 1958 г.г.». Я поднял голову, и мой взгляд остановился на той штольне, куда водил меня дед Макар. Теперь вход в нее был основательно завален крупными камнями. Настолько крупными, что я знал лишь одного человека, способного совершить такую титаническую работу. Это мог быть только дед Макар.

Зачем он это сделал? И не после такой ли работы не выдержало его сердце? И что означала та надпись в замурованной пещере: «Вера, жаль, что так вышло. Не жди. Портнов М. В.»? Кому, и по какой причине она была адресована?

Прошло много лет с тех пор. Они не принесли ответы на эти вопросы: нехватка времени, текущие проблемы, пресс обязанностей. Я, правда, выяснил, что сейчас над братской могилой расстрелянных в каменоломне военнопленных стоит скромный обелиск. «Солдатам, погибшим в Великой Отечественной Войне», написано на нем. Таким образом, заветное желание деда Макара исполнилось, и он, хотя бы по этой причине, может спать спокойно.

Невыясненной для меня осталась лишь тайна, которая до конца жизни привязала его к этому ужасному месту, к тому, что навечно осталось там, во тьме замурованной сырой штольни. Наверное, деду Макару было нелегко жить с этими воспоминаниями. Но наша память, слава Богу, обладает той особенностью, благодаря которой экстремальные ситуации, случающиеся на жизненном пути, со временем нивелируются, словно для того, чтобы человеческое сознание могло выдержать их совокупную тяжесть и не произошел бы непоправимый сбой в его работе.

Найденный же в лесу клад со временем как-то незаметно растаял, хотя небольшую часть его я недавно всё же нашел в старом родительском доме, перебирая книги на чердаке. Из одной из них, той, что рассказывала о пиратах Карибского моря, вдруг выпала монета с изображением, как мы тогда решили с дедом Макаром, профиля древней царицы. С помощью интернета я довольно быстро выяснил, что это тетрадрахма, то есть монета, изготовленная в Греции в I веке до нашей эры, а изображенная на ней царица есть никто иная, как богиня Афина Паллада.

Кроме того, из описания на сайте следовало, что она представляет собой довольно ценное нумизматическое приобретение. Рыночная цена монеты на настоящий момент составляет около полутора тысяч долларов. Но я никогда не выставлю ее на аукцион, а вместе с этой историей оставлю своим детям. Хотя, они, наверное, и без меня уже догадываются о том, насколько непроста окружающая их реальность, и какие непознанные глубины личной вселенной кроются в каждом из нас, пришедших в этот мир не по своей воле с тем, чтобы спустя жизнь перенести собственное сознание в иное, непостижимое для человеческого разума, измерение.

Днепропетровск, 23 апреля 2011 года

5. Седой Капитан, Белый Пингвин или муки любви

Любовь – чувство свойственное человеку.

Википедия

Мы взрослеем, и рано или поздно к нам неизбежно приходит первая в нашей жизни любовь. Вот как это происходило в те незапамятные времена, когда деревья были большими, вода и воздух чище, небо выше, а окружающий мир только начинал раскрывать свои секреты.

Мой друг Мишка и я были начитанные мальчики, и учились мы тогда в пятом классе. По весне, когда природа вдруг начинает оживать с невероятной силой, а в небе светит необычно яркое солнце, стало заметно, что в наших организмах происходит нечто неладное. Особенно это нечто проявлялось на уроках физкультуры при виде обтянутых трико фигурок наших начинающих стремительно взрослеть девочек.

Первым озвучил проблему Мишка по дороге домой, когда мы возвращались из школы.

– Сань, – сказал он, внимательно глядя себе под ноги, – а ты читал про любовь в книжках?

– Конечно, – с готовностью откликнулся я, – да почти в любой книжке, куда ни ткнешься – везде любовь. А чё это ты спрашиваешь?

– Ну, – замялся он, – может и нам пора уже влюбляться: стареем все-таки.

– Нет, – решительно ответил я, – не дай Бог, пацаны узнают об этом или, еще хуже того, девчонки, засмеют до смерти. А в кого, кстати, влюбляться будем?

– Все уже обдумано, – оживился Мишка, чувствуя, что брошенное им семя соблазна попало в хорошую почву, – ну, во-первых, это должны быть девочки…

– Это ты здорово придумал, с девочками. Интересно, долго думал? Были какие-то другие варианты?

– Да, ты подожди, не перебивай… Я имел в виду, что это должны быть девочки из нашего класса.

– А почему только из нашего, а не из соседнего? Они-то чем хуже?

– Ну, ты даешь! Да потому, что девочки, в которых влюбляются, должны быть красивые, а ты вспомни тех, из «Б».

Я напряг молодую память, сравнивая девочек, и понял, что Мишка был прав: наши девочки были вне конкуренции.

– Хорошо, согласен. И все-таки, кого конкретно будем любить?

Чувствовалось, что Мишка хорошо продумал План любовной эпопеи, потому, что ответил он, не задумываясь:

– Я буду любить Витку Гребенкову, а ты – Людку Кравцову.

– Чё так? – не понял я, – а почему не наоборот?

Между нами говоря, мысли о возможной любви приходили мне в голову и без Мишкиной подсказки: книги-то мы читали примерно одни и те же. И я на уроках частенько рассматривал наших девочек, подыскивая достойный объект последующего обожания, если говорить высоким книжным стилем. В результате сравнения вариантов независимая экспертиза в моем лице также пришла к выводу, что это могут быть две девочки, те же Вика и Люда.

У Виктории были длинные волнистые волосы каштанового цвета, которые, как мы выяснили позже, мама ей накручивала на бигуди. Люда же свои гладкие пепельные волосы формировала в стрижку средней длины. Они обе были по своему красивы, но предпочтение я все-же отдавал Вике, хотя она и была явной воображалой в отличие от веселой и простой Люды.

Тогда я еще ничего не знал о сложных биохимических процессах, бесконтрольно текущих внутри наших тел, поэтому причина такого выбора была для меня на тот момент неясна. В контексте собственных мыслей я и был возмущен Мишкиным решением.

– Как это, почему, План-то я придумал, значит, мне и выбирать, что тут неясного?

На это возразить я толком ничего не мог, а признаться, что Вика мне нравилась больше, чем Люда, было как-то неловко. Нехотя я согласился с предложенным вариантом разделения объектов предстоящей любви, интуитивно чувствуя, что проблемы только начинаются и эта, скорее всего, не самая главная.

– Ну, хорошо, а как мы все Это будем делать, – продолжал выпытывать я подробности Плана.

У Мишки на все был заранее заготовленный ответ, видно не одну неделю он потратил на оттачивание наших действий:

– Из книжек я выяснил, что они не должны знать, кто их любит…

– Опять не понял, а как же потом, когда любить-то будем?

– Ты еще пацан в этом деле, – снисходительно произнес Мишка, – никто сразу в любви не признается. Женщину нужно, как это, – не сразу припомнил он нужное слово, – заинтриговать.

Я не стал выпытывать подробности этимологии слова «заинтриговать», звучало достаточно солидно, и еще больше зауважал Мишку.

– Ну, и как же это делается?

– Очень просто: нужно им по утрам дарить цветы.

Я застыл, представив себе это позорище: раннее утро, весь класс в сборе, и мы, как два идиота, стоим с букетиками цветов в руках возле парт своих избранниц.

– Ты знаешь, Мишок, я, наверное, не буду пока влюбляться. А ты давай, вперед, я никому ни слова, могила.

– Да, погоди ты, не спеши. Цветы мы будем класть им в парты рано утром, до уроков, когда в школе еще никого нет. А потом и вида подавать не нужно, будто это мы. Нужно только во время уроков смотреть на них, ну, каждый на свою, пристально.

– А это еще зачем? – возмутился, представив себя, пялящегося на Люду, сидящую чуть сзади меня в соседнем ряду. Вика, кстати сказать, располагалась под более удобным углом зрения, и Мишка мог глазеть на нее сколько угодно, не привлекая к себе особого внимания.

– Чудак, женщины любят, когда на них смотрят влюбленно.

– То есть, как это, влюбленно? Можешь показать?

Мишка изобразил, после чего я однозначно решил для себя, что никогда делать этого не буду, даже под угрозой разрыва отношений со своей будущей возлюбленной.

– Ну, хорошо, что еще нужно делать?

– Цветы будем класть дней пять, а потом, когда они поймут, что их кто-то сильно любит, нужно писать письма, и незаметно подкладывать им в портфели.

– А о чем писать ты представляешь?

– Это не проблема, я нашел в книжках образцы, нужно будет только имена поменять и все дела, понял?

– Понять-то я понял, но при условии: ты мне их дашь прочитать перед тем, как будем подсовывать. И еще, письма нужно будет подписывать?

– Конечно, это же не донос какой-то. Но подписывать нужно псевдонимом.

– Расскажи подробнее, что это за псевдоним?

– Ну, это что-то вроде клички, чтоб непонятно было, кто пишет. Так всегда делают в книжках.

– Ты дай мне почитать эти книги, а то, похоже, мы с тобой разную литературу читаем, хорошо?

– Договорились, можем хоть сейчас зайти. Кстати, псевдонимы нам я уже подобрал.

– Так скажи их, не бойся.

– А чё это я должен бояться? Пожалуйста, я буду Седой Капитан, а ты Белый Пингвин…

Я остановился, до глубины души возмущенный таким распределением ролей:

– Ты сейчас по тыкве хочешь или потом?

Мишка, с которым мы дружили едва ли не с пеленок и который в нашей паре всегда был ведомым, предусмотрительно отошел в сторону.

– Чё тебе не нравится? Я их тоже из книги взял, называется «Шхуна «Колумб». Классная, кстати, книжка, хочешь, дам почитать?

– Давай по честному, девочку ты себе первым выбирал? Первым, а псевдоним твой дурацкий буду первым выбирать я, понял?

– Да, понял, понял, чё ты, чуть что, так сразу и в тыкву! Хорошо, договорились, ты будешь Седой Капитан.

– А можно так, чтобы не Седой Капитан, а как-то иначе?

– Тебе опять не нравится? – обиделся вдруг Мишка, – ну, придумай сам что-нибудь.

Я стал напряженно думать, но все мысли почему-то вертелись вокруг Седого Капитана.

– Ладно, – нехотя согласился я, – пусть так и будет пока, может позже что-нибудь придумаю. Цветы завтра нести будем?

– А чё тянуть-то, завтра и начнем.

Мы уже хотели расстаться, когда мне в голову пришла очередная мысль в отношении предстоящей любви:

– Миха, ну, я понял: цветы, письма, а потом что?

– Как что? Потом нужно будет ее страстно поцеловать.

Я не стал Мишку заставлять показывать, как это «страстно», предполагая результат, но после этих словах почувствовал непонятный холодок в низу живота и суету в мыслях.

– Мишка, а если она, как бы это сказать, не захочет?

– После такой подготовки женщина не может устоять, – проговорил он явно заученную фразу, – запомни это, сынок.

– Ладно, папа, вали по хорошему и не опоздай завтра, один я ничего делать не буду.

Дома я заметил в полулитровой банке букет фиалок, которые отец принес из лесу, возвращаясь с рыбалки. Про себя решил, что если я возьму половину, то мать вряд ли это заметит. Спалось плохо, в комнате было жарко, снилась какая-то чертовщина.

Проснувшись значительно раньше обычного, я незаметно отделил от букета часть потерявших первоначальную свежесть цветов, завернул их в газету и сунул в портфель. В школу мы с Мишкой так рано еще никогда не приходили, чем вызвали крайнее удивление бабы Маши, убиравшей классы.

– А чё это вы ни свет, ни заря, безобразничать будете? Знаю я вас, бездельников, все расскажу Клавдии Ивановне, вот посмотрите.

Клавдия Ивановна руководила нашим классом и по совместительству была нашей соседкой по улице. В связи с этим обо всех моих неудачах мать всегда знала раньше меня со всеми вытекающими отсюда последствиями. С большим трудом мы уговорили бабу Машу не выдавать нас, мотивируя тем, что нам необходимо вместе поучить стихи, которые якобы задали на сегодня.

Оказавшись, наконец, в классе, мы сунули на букеты под парты избранниц и опрометью ринулись на улицу под изумленным взглядом все той же бабы Маши. Прошли томительные полчаса. Вернулись мы только после того, как заметили, что наши одноклассницы зашли в школу. В классе было столпотворение. Растерянные девочки стояли у своих парт и держали в руках цветы: Люда мои слегка увядшие фиалки, а Вика – яркий букетик бумажных цветов. Ровно четыре штуки. Клавдия Ивановна была уже, разумеется, здесь и, улыбаясь, объясняла всем, что это такие знаки внимания девочкам со стороны мальчиков, правда, непонятны эти бумажные цветы и их количество. Зазвенел звонок, все успокоились и расселись за парты. Начался урок.

Я сидел, чувствуя, как горят мои уши. Мне казалось, что все знают, кто это сделал, с какой целью и проклинал Мишку с его затеей. Все перемены мы провели в туалете, но, слава Богу, день миновал, и школьники начали расходиться по домам. Я видел, как Люда пошла вместе с Викой, хотя раньше никогда этого не делала. Однако, положение обязывает: они были первыми, на кого обратили внимание неизвестные поклонники, и это обстоятельство уже само по себе выделяло их из общей девичьей массы.

Домой мы, как обычно, шли вместе с Мишкой. Долго молчали, потом я спросил:

– Слушай, а почему это ты вдруг решил бумажные цветы подарить? Совсем плохой, что ли?

– Да, ты понимаешь, я вчера сбегал в лесок и нарвал там, как полагается, пролесков. Утром положил их на кровать, начал надевать брюки, да и сел нечаянно на них. Такие дарить уже было нельзя. Тут-то и вспомнил, что у матери в комоде лежат бумажные, ничем не хуже, даже красивей, чем эти. Достал, не глядя, завернул в газету и быстро в школу. Здесь, так же не глядя, положил в парту. Кто ж знал, что их там четыре.

Я глянул на него, он на меня, и мы принялись смеяться, нет, ржать, так, как не смеялись никогда до этого. Любовь, оказывается, имеет и такие, неожиданные, стороны. Стало как-то легче, и завтрашний день уже не казался таким ужасным. Хотя, как выяснилось позже, опасаться было чего. Мишка решил форсировать события и уже с утра подбросить первые письма. Мы еще не знали, что эти наши упражнения в эпистолярном жанре окажутся первыми и последними в нашей недолгой любовной эпопее.

Мишка появился в школе незадолго до звонка.

– Возьми вот, почитай на уроке. Если нормально, то на перемене перед физкультурой положим им в портфели.

– Хорошо, давай.

Я взял письма, сел за парту и рассеяно слушая, что рассказывает Клавдия Ивановна о спряжениях глаголов, раскрыл сложенные вчетверо листочки, крайне небрежно вырванные из тетрадки в клеточку. Содержание обоих писем было практически идентичным: что-то возвышенно-туманное о страданиях, бессонных ночах и возможном летальном исходе в случае неприятия нашей любви. Если бы не псевдонимы, стоявшие в конце текста, то можно было бы вообще подумать, что это копии, причем, сделанные одним человеком. Я заметил про себя, что Мишка явно не мастер каллиграфии и взглянул на него. Упитанное лицо, свежий цвет лица и вечно голодный взгляд растущего молодого организма как-то плохо вязались со страданиями и бессонными ночами. Короче, письма мне не понравились, но менять что-либо было уже поздно, поскольку предстоящая перемена была как раз перед уроком физкультуры, когда мальчики и девочки переодевались в классе раздельно. Я сунул письма в портфель, стоящий рядом на скамейке, и переключился на глаголы.

Рядом со мной за партой сидел нехороший мальчик Витька Гандин по прозвищу, естественно, Гандон, что полностью отвечало его нравственному наполнению. Толстенький, какой-то рыхлый, с лисьей мордочкой пацан умудрялся на ровном месте делать гадости всем окружающим, не делая исключения ни мальчикам, ни девочкам. Он был регулярно бит по этому поводу, как в туалете, так и вне его, но никакого положительного результата это действие не приносило. Есть люди, для которых портить жизнь окружающим такое же наслаждение, как собаке грызть сахарную кость.

В какой-то момент я вдруг боковым зрением заметил, как Витька что-то передает девчонке, сидящей впереди него. Это что-то сильно походило на наши письма. Я похолодел:

– Ты что делаешь, дебил? – рванулся я к нему, но было уже поздно. Девочка взяла переданные ей листочки бумаги. Не помня себя от злости, я ткнул его кулаком в лицо. Витька заорал и поднял руку:

– Клавдия Ивановна, а он дерется!

Клавдия Ивановна отвлеклась от доски:

– В чем дело, Саша, встань немедленно. Витя, что случилось?

Мы встали: я с красным от злости лицом, и Витька, пустивший слезу из глаз, словно ангелок невинный.

– Я повторяю, Виктор, что случилось?

И в этот не самый светлый момент в моей жизни вдруг подает голос та самая девчонка, которой были переданы наши послания:

– Клавдия Ивановна, это они, наверное, из-за писем…

– Что еще за письма?

– Да вот они, про любовь…

Учительница от этих слов как-то сразу вся изменилась. Показная строгость на ее лице вдруг плавно перетекла в иное душеное состояние, которое, как я узнал уже значительно позже, называется женское любопытство. Это состояние у дам резко обостряется при слове «любовь», особенно в тех случаях, когда последняя не имеет к ним никакого отношения.

– Дай-ка их сюда, милочка, – сказала она девочке тоном мурлыкающей кошки. Она развернула наши листочки из тетрадки в клеточку, быстро пробежала их глазами и улыбка, скрывшая с трудом удерживаемый смех, тронула ее губы.

– Так-так, интересно, – произнесла Клавдия Ивановна, – очень интересно. Да вы садитесь, – обратилась она ко мне и Витьке, по-прежнему стоящих за партой, – потом разберемся. А сейчас, дети, мы с вами кое-что почитаем.

И она громко, хорошо поставленным голосом учителя со стажем, прочитала оба письма, включая псевдонимы. Ну, что сказать по этому поводу: давно не было так весело в нашем классе. Смеялись все, смеялась Клавдия Ивановна и даже Мишка, скотина, к моему изумлению корчился за партой от смеха. Человек имеет право выглядеть так, как ему хочется, но он никогда не должен казаться смешным. Эту истину я тогда познал в полном объеме и впоследствии, став взрослым, старался никогда не забывать об этом.

Насмеявшись, учительница спросила, вытирая слезы:

– А где же второй автор?

Я никогда бы не выдал Мишку, но он оказался полным идиотом, поскольку тут же встал и, потупив голову, сказал:

– Я.

Наверное, он не мог пережить того, что в лучах славы купаюсь я один.

– Отлично, и кто же у нас Седой Капитан?

Мишка молча кивнул в мою сторону.

– Стало быть, ты Белый Пингвин? – прыснула она.

Мишка также безмолвно кивнул головой.

– Ну, и кому же предназначались эти письма? Не тем ли девочкам, что получили вчера цветы?

– Нет, – поспешил я ответить, заметив, как Мишка вдохнул воздух, – они вообще никому не предназначались. Это просто так, игра такая.

– Мы больше не будем, – добавил Мишка.

В эту минуту зазвенел спасительный звонок, и все стали готовиться к физкультуре. Тема для разговоров в перерыве между уроками была одна – наши с Мишкой письма. Я, заметив присевшего Витьку, не упустил случая поддать ему ногой. Тот вякнул что-то, но тему развивать не стал, понимая, что поддержку он вряд ли получит, а вот добавку может схлопотать точно.

На следующий день до уроков Клавдия Ивановна подошла ко мне:

– Я вижу, у вас с Виктором дружба как-то не складывается. Я пересажу его на другое место, а с тобой будет сидеть Люда Кравцова. Ты не возражаешь?

Я не возражал, утратив дар речи. Люда расположилась рядом со мной за партой. Я искоса посмотрел на нее: школьная форма, пушистые светлые волосы, изящный профиль. Она с улыбкой взглянула на меня:

– Скажи честно, Седой Капитан, а ты не мне ли писал то самое письмо?

Я категорически отверг это невероятное предположение, чувствуя, как предательски горят мои уши и лицо. Она не стала допытываться, все-таки насколько раньше взрослеют девочки, а просто достала из портфеля леденец и протянула мне:

– Хочешь?

Я хотел, что скрывать, и молча взял леденец с её розовой ладошки.

Так закончилась моя первая попытка ощутить, что такое любовь. Не могу назвать ее удачной, но что-то всё-таки не прошло тогда бесследно для моей мальчишечьей души. Минует еще четыре года. Тот леденец таки окажет свое действие, и меня настигнет моя настоящая первая любовь. И будут бессонные ночи, и первые робкие поцелуи, и первое понимание того, насколько иначе устроены те, кого мы любим.

Трускавец, 25 мая 2011 года

6. Дежавю, или фрактальный мир

Существует предположение, что феномен «дежавю» может возникать в тех случаях, когда приснившаяся ситуация и обстановка, стимулированная во сне подсознательной деятельностью мозга, повторяется в реальной жизни.

Википедия

Фракталом называют любую структуру, состоящую из частей, которые в каком-то смысле подобны целому. Предположительно, она может быть также и пространственно-временной.

Б. Мальденброт «The Fractal Geometry of Nature»

Мой двоюродный брат Леонид вернулся из армии мастером спорта международного класса по лёгкой атлетике. По этой причине он стал работать учителем физкультуры в небольшом соседнем городишке, всё население которого концентрировалось вокруг нескольких угольных шахт. Имея доступ к спортивному инвентарю, он к Новому году подарил мне настоящие коньки с ботинками. Точно на таких катались хоккеисты, как это можно было видеть на черно-белых экранах редких в то время телевизоров.

Сказать, что я был счастлив, значило не сказать ничего. Обладая хорошим вестибулярным аппаратом, я довольно быстро освоил катание на них и вскоре лихо выписывал пируэты на идеально гладком льду замёрзшего Озера. На эти занятия, перемежающиеся игрой в хоккей, уходило всё свободное время. Я даже домашнее задание старался частично сделать в школе на перерывах между уроками. Дома за час-полтора доделывалось остальное, наскоро проглатывалась тарелка горячего супа, после чего, надев коньки и одевшись потеплее, я со своими друзьями-семикласниками бежал на Озеро. Пацан с такими коньками был желанным членом любой команды. Четырнадцатилетние хоккеисты часами гоняли шайбу по льду Озера. Температура воздуха при этом не имела особого значения.

Так, однажды, когда термометр с утра показал минус тридцать и, следовательно, в школу было идти не нужно, мы с друзьями отправились на Озеро. К тому времени я уже догадывался, что окрестные ребята делятся на две неравноценные группы: пацаны хорошие и пацаны плохие. Вторых было меньше, но они были всегда почему-то сильнее первых. Позже, изучая историю и делая выводы, я узнал, что так было всегда: плохие люди по каким-то неясным тогда для меня причинам обычно более организованы и целеустремлены.

Поупражнявшись в одиночном катании, я понял, что на улице действительно свежо и, что хоккей сегодня, скорее всего, не состоится. Дома на столе у дивана лежал очередной том Жюля Верна, и я уже совсем собрался уходить, когда, вдруг, меня с берега окликнули пацаны постарше. Когда вам четырнадцать, внимание старших всегда льстит мальчишескому самолюбию. Я заложил красивый поворот и направился к ним. Не доехав пару метров до кромки льда, я, неожиданно для себя, по пояс вошёл в огненно холодную воду. И тут же стало ясно, что это был банальный розыгрыш. Это когда неподалёку от берега взламывается лёд, припорашивается снегом, и очередную жертву заманивают на это хрупкое покрытие. Кому-то это казалось забавным и даже смешным, но только не пацану, оказавшемуся на морозе в насквозь промокшей одежде.

С трудом выбравшись на берег, я остановился в растерянности. Пойти домой, значило нарваться на упрёки матери, чего крайне не хотелось. Не пойти домой, грозило простудой или чем ещё похуже. Не долго думая, я почти бегом направился к шахтной нарядной, очень кстати вспомнив о её раскалённых батареях отопления. На моё счастье в здании было пусто, предыдущая смена опустилась в шахту, а до следующего наряда было ещё часа три. За это время можно было обсохнуть.

В укромном уголке довольно большого здания я разделся до трусов и повесил мокрую одежду на батареи. Сам пристроился сбоку, стараясь находиться в радиусе действия теплового потока. Где-то через час мои трусы с небольшой натяжкой можно было назвать сухими. От развешенных вещей валил пар, и я понял, что шансы избежать обычного в таких случаях тяжёлого разговора с матерью растут на глазах. И действительно, незадолго до вечернего наряда я одел на себя лишь чуточку влажные вещи и отправился домой.

Мама слегка поворчала по поводу столь долгого моего отсутствия в такую морозную погоду, но дальше этого распространяться не стала. Я поужинал, выпил большую кружку горячего сладкого чая и с книгой в руках лёг в постель. Через несколько минут книга упала на пол, а я сам уснул мертвецким сном.

Проснулся я, как мне показалось, глубокой ночью с ощущением холода во всём моём худом организме. Тело сотрясала мелкая дрожь, кожа была покрыта испариной. Я поднялся, чувствуя, как слегка кружится голова, включил ночник и побрёл на кухню в поисках воды. В горле першило, из лёгких с хрипом вырывался горячий воздух. Кружка выпала из моих дрожащих рук и покатилась по полу. На стук пришла мать и раздражённо спросила, какого чёрта я здесь шляюсь среди ночи. Я что-то невнятно ответил и это, слава Богу, насторожило её. Она приложила к моему лбу ладонь и тут же велела ложиться в постель. Градусник зашкалил за сорок. Это уже были не шутки. Она дала мне какие-то таблетки, растёрла гусиным жиром, заставила выпить чашку чая с липой и малиной. На пылающий лоб лёг уксусный компресс. В этом была вся моя мама. С одной стороны она могла выпороть за незначительные прегрешения, а с другой – не спать ночами, меняя компрессы и отпаивая травяным чаем больного ребёнка.

Пять дней я находился между этим миром и тем. Ко мне был призван Ройзман, наш универсальный городской врач, к которому обращались, как правило, в тех случаях, если обычные медицинские и народные средства не помогали, и жизни больного угрожала явная опасность. Старый врач послушал лёгкие, пощупал пульс, измерил температуру и покачал седой головой. Справа на шее он обнаружил не замеченную никем ранее опухоль размером с перепелиное яйцо. По его словам это был абсцесс, нарыв, попросту говоря. По-хорошему, его нужно было бы вскрыть, но, учитывая состояние больного, он не рискнул бы это сделать сейчас. Одним словом, дела были настолько плохи, что, по сути, уповать приходилось только на милость Божью.

Мать не стала дожидаться этой милости. Она пошла на край города, где в ветхом доме жила не менее ветхая старушка. Она была известна своим мастерством лечить замысловатые болезни. Ей удалось уговорить старушку навестить её больного сына, и та согласилась это сделать. Она долго сидела у постели, держа меня за руку и слушая пульс. Потом она приготовила отвар из трав, которые принесла с собой, и рассказала матери, как его нужно принимать. А напоследок старушка достала кусок пеньковой верёвки, надёргала из неё тонких нитей и стала их жечь на уже заметно выдающейся опухоли, расположенной чуть ниже правого уха. При этом она тихо что-то шептала и крестилась. Через час старушка собралась уходить, сказав, что к утру опухоль прорвёт. Оттуда выйдет гной, его нужно будет убрать, а рану следует промыть обычной кипячёной водой. После этого парень пойдёт на поправку и будет жить долго, непросто, но долго. С большим трудом, со слезами на глазах мать уговорила её взять какие-то небольшие деньги, продукты. Отец с сумкой в руках пошёл проводить старушку.

К утру опухоль покраснела и в центре её обозначилась светлая точка. Мать осторожно двумя пальцами сдавила отчётливо прощупывающееся уплотнение, и из точки брызнул желтовато-зелёный гной. Она продолжала сдавливать до того момента, пока из раскрывшейся ранки вместо гноя стала сочиться кровь. Тогда мать промыла место абсцесса кипячёной водой, как её учила старушка, и сверху положила слабый водочный компресс. За всё время этой процедуры я так и не пришёл в сознание, и только один лишь раз как-то с облегчением застонал. Через час мать измерила температуру и увидела, что она упала почти до нормального значения. Она перекрестила меня и вытерла невольно выступившие слёзы. Я же перестал метаться во сне и бормотать несвязные слова, в которых она за всё это время бесполезно пыталась уловить какой-то смысл.

Пришедший к полудню Ройзман был приятно поражён переменой, произошедшей с его пациентом. Выслушав рассказ матери о волшебной старушке, он покачал головой, протёр очки и сказал, что неисповедимы пути Божьи в этом запутанном мире. Потом они пили чай на кухне, и старый врач рассказывал о Войне и о тех чудесах, которые он имел возможность наблюдать за свою богатую врачебную практику. Тогда же мои родители с удивлением узнали, что коммунист Ройзман был уверен в существовании души человеческой и Высших Сил, которые находятся где-то там, невообразимо далеко, среди холодных равнин пространства и времени.

Я не слышал и не видел всего этого. Я продолжал находиться в том странном мире, в котором неожиданно оказался, потеряв сознание вследствие высокой температуры.

«Я стоял у входа в светлый совершенно пустой тоннель, конец которого терялся в темноте. Под ногами ощущался прохладный пол, устланный странным материалом, твёрдым и мягким одновременно. В воздухе как после грозы витал лёгкий запах озона. Я посмотрел назад и увидел лишь клубящийся белесый туман, который ровной стеной начинался в метре от меня. Я почему-то знал, что по этому безликому коридору, слабо освещённому невидимыми источниками люминесцирующего света, идти можно только вперёд и тронулся в путь, обратив внимание, что ощущаю собственное тело как-то странно, не так, как обычно. У ближайшего скрытого источника света я понял, что на мне нет одежды, и что моё тело стало иным: лёгким и полупрозрачным. Но в нём по-прежнему билось сердце, по венам непрерывно струилась кровь, пальцы прощупывали мышцы и кости под ними. Я чувствовал, как оно переполнено здоровьем, и как необычайно обострены все мои чувства.

Я шёл довольно долго и, наконец, увидел перекрёсток. Передо мной тоннель под довольно острым углом делился на два новых коридора. Они были совершенно одинаковой формы и так же слабо освещены, как и тот, откуда я пришёл. Присмотревшись, я понял, что уровень и цвет освещения в них всё же не совсем одинаков. Голубоватый свет в правом тоннеле был чуть ярче, в то время как левый имел более тусклое розовое освещение. Я решил, что это знак и свернул вправо.

Новый тоннель был похож на основной, но плотность воздуха, или той субстанции, которая его заменяла, была в нём ощутимо выше. Вскоре передо мной вдруг заклубился туман, потом он сгустился, и я был вынужден ступить в него. Ветвистые разряды электричества пронизали пространство вокруг меня, и я шагнул в освещённый ярким солнцем мир.

Передо мной, стоящем на краю утёса, расстилался до горизонта лесной массив. Внизу текла довольно широкая река. На противоположном берегу слева в неё, вытекая из леса, впадала небольшая речушка. Её дно, берега, устье были устланы ослепительно белым на солнце песком. Справа у подножья соседнего холма, заросшего редкими деревьями, нёс свои мутные воды ещё один неглубокий поток. Он тоже впадал в большую реку. Позади меня до горизонта расстилалась девственная степь, поросшая шелковистым ковылём, полынью да редким кустарником.

Я осторожно присел на один из двух одинаковых на вид камней, вросших в жёлтую землю на краю утёса. Мир, лежащий передо мной, был ещё совсем молодым. Это чувствовалось в запахе воздуха, пропитанного ароматом трав, в чистоте солнечного света, в полном отсутствии звуков и следов, связанных с деятельностью человека. Я пожевал травинку. Она имела привычно горьковатый привкус полыни, и это вернуло меня к необходимости совершать дальнейшие действия. Я поднялся и припомнил, где стоял в тот момент, когда увидел всё это великолепие. Это было где-то между двух похожих друг на друга камней, лежащих здесь с незапамятных времён. Я стал между ними и сделал шаг назад. В ту же секунду исчез залитый солнцем мир, вокруг сгустился туман и зазмеились разряды молний. Я опять оказался в знакомом тоннеле, и вскоре передо мной снова был перекрёсток, у которого нужно было сделать очередной выбор».

«Ночь. Небо, усыпанное чистыми яркими звёздами. Я снова стою на краю знакомого утёса. Внизу в лунном свете всё так же блестит река в обрамлении тёмного леса, но речушка справа едва просматривается. Это уже даже не речушка, а скорее большой ручей, с трудом пробивающий дорогу себе среди нагромождения камней и завалов из древесных стволов.

Позади на фоне светлого неба виднеются невзрачные постройки, отнесенные на несколько десятков метров от края утёса. От них доносится сложный запах человеческого жилья. Неподалёку от меня горит костёр. Возле него сидит мальчик моего возраста. Грива нечесаных волос падает ему на плечи, из одежды на нём лишь набедренная повязка из шкуры какого-то зверя. Ему хочется спать, но он должен беречь огонь, который не должен погаснуть ни при каких обстоятельствах.

Я осторожно, чтобы не спугнуть, присаживаюсь на знакомый камень и наблюдаю за ним. Он вдруг поднимается, настороженно вглядываясь в мою сторону, поднимает дубинку и, словно зверь на охоте, идёт ко мне. Я не двигаюсь, потому, что знаю: он не может видеть меня. Мальчик оглядывается по сторонам и, убедившись, что опасности нет, присаживается на краю утёса. Запрокинув голову, он долго вглядывается в звёздное небо, словно там находятся ответы на интересующие его вопросы.

Я бесшумно поднимаюсь, становлюсь на то самое место между двух камней, которые ещё глубже вросли в землю, и в этот момент он резко поднимается, сжимая в руках свою дубинку, и поворачивается ко мне лицом. Его глаза находятся всего в метре от меня. Я даже чувствую его запах: резкий запах молодого хищника. Мне это кажется странным, но чем дольше я всматриваюсь в его лицо, тем неожиданно для себя нахожу всё больше знакомых черт: очертания скул, светлые глаза, губы. Он явно кого-то мне напоминает. Я делаю шаг назад, и клубящийся туман привычно уносит меня к новому перекрёстку».

«Это необычный перекрёсток. Если основной тоннель имеет сводчатую форму, то здесь он разветвляется на два совершенно одинаковых коридора круглой формы, напоминающих уходящие в бесконечность спирали. Цвет и плотность субстанции, заполняющей их неодинаковы. Я по привычке выбираю правый тоннель и чувствую, как мощный вихрь подхватывает меня. Сквозь разряды голубоватых, фиолетовых молний, освещающих туман, клубящийся вокруг меня, я несусь куда-то в бесконечность. Внезапно движение прекращается, и я вижу себя висящим в абсолютной темноте.

Передо мной сияет колоссальная спираль, состоящая из сотен миллиардов звёзд. Я знаю, что это моя галактика, она называется Млечный Путь. Я даже знаю, в какой её части находится моя, неразличимая отсюда, звёздочка. Мне известно, как можно попасть в любую точку этой звёздной системы, я знаю, что там меня ожидают нераскрытые тайны, но душа моя всё ещё хочет туда, на Землю. Я закрываю глаза и вызываю в памяти образ моего дома. Вскоре, почти мгновенно, в лицо мне пахнуло тёплым летним воздухом. Я открываю глаза и вижу себя с книгой в руках, сидящим на скамейке в саду.

– Серёженька, – слышится голос матери, – принеси-ка мне большую кастрюлю из кладовки.

У меня хорошая, ласковая мама, я люблю её. Сейчас она будет солить первые пупырчатые огурцы, которые лежат на грядках под зелёными шершавыми листьями. Я приношу кастрюлю, мать целует меня в голову.

– Мам, а можно я сбегаю на Озеро?

– Беги, только недолго. Скоро придёт отец и будем обедать.

– Хорошо, я быстро.

Я прыгаю ласточкой в прохладную чистую воду Озера, открываю глаза и в зеленоватой глубине мгновенно переношусь к очередному перекрёстку».

«Я лежу на животе в лодке и смотрю в струящуюся перед моими глазами воду. Вода мерцает, голова приятно кружится. В ней возникает знакомый уже образ мальчика, одетого в звериную шкуру. Он тоже сидит на берегу реки и вглядывается в воду. Оттуда, как из зеркала, на него смотрю я. Мы пристально, с интересом рассматриваем друг друга.

– Серёжа, – возвращает к действительности меня голос деда Макара, – иди ужинать, уха поспела.

Видение прерывается, я нехотя поднимаюсь и иду к большому шалашу, построенному неподалёку у деловито журчащего ручья. Но первый шаг с лодки приходится не на берег, а прямо в клубящийся туман, переносящий меня в иной мир».

«Новый перекрёсток, новые два варианта реальности. Я долго стою, раздумывая, а затем закрываю глаза и делаю шаг в левый коридор. Летнее тепло, кладбищенские могилы, немногочисленная толпа у одной из них. Взрослые ребята хмурого вида, молодая красивая девушка, ей очень идёт чёрное, седая женщина с безумными глазами. Она держится за спинку коляски, которой обычно пользуются инвалиды. В ней сидит мальчик лет десяти. Он испуган и необычайно красив. На свежем могильном холмике под крестом стоит фотография. На меня с нею, презрительно сощурясь, смотрит светловолосый парень. «Я же тебе говорила, не нужно так задевать Сергея», – тихо шепчет девушка. Мне становится неуютно, я делаю шаг назад и возвращаюсь в стерильное тепло тоннеля».

«В новом тоннеле, дойдя до разветвления, я после недолгих колебаний снова выбираю левый коридор, хотя мне и не нравится сиреневатый оттенок света, тускло освещающего его стены. Неведомая сила выбрасывает меня на небольшую поляну, примыкающую к болоту. На её краю стоит старый двухэтажный дом, крытый потемневшей от времени черепицей. Местами на ней видны островки буровато-зелёного мха. Возле дома, прикованный цепью, лежит огромный пёс неизвестной мне породы. Он увлечённо грызёт кость. У хода в дом криво вкопана в землю скамейка. На ней сидят два одинаковых с виду парня и курят. Они, судя по всему, близнецы и у них явно проблемы с психикой. Это видно по выражению лиц, по пустым глазам, по замедленным движениям. Они о чём-то говорят, но я не слышу о чём, потом один из них показывает в сторону болота. Второй смеётся и сплёвывает наземь. Я физически ощущаю волну ужаса, исходящую от этого дома, от дебильного вида парней, от того, что находится там, в болоте, куда рукой указывал один из близнецов. Спасительный туман уносит меня подальше от этой поляны».

«Я больше не выбираю левые тоннели. На очередном разветвлении я, не раздумывая, делаю шаг в правый коридор и довольно долго иду по нему. По пути я с интересом трогаю стену тоннеля и с удивлением обнаруживаю, что моя рука проваливается во что-то вязкое. Я испуганно выдёргиваю руку и вижу, что та часть её, которая побывала за видимой поверхностью стены, приобрела вид ртути. Она была подвижна, не потеряла чувствительности, но внешне стала иной. Я сел на пол и в растерянности стал рассматривать свою изменившуюся конечность. Прошло какое-то время, рука стала светлеть и вскоре уже не отличалась от остального тела. Я вздохнул с облегчением, поднялся и пошёл дальше. Про себя я отметил, что не испытываю чувства голода, и даже время меня перестало интересовать, как таковое. Это было необычно, но не пугало.

Новый тоннель выводит меня в горы. Я никогда не бывал здесь раньше и интересом рассматриваю открывшийся мне пейзаж. Передо мной, справа и слева далеко впереди терялись в небе заснеженные хребты, хотя здесь, внизу, было тепло. Ближайшая ко мне гора имеет несколько вершин. Небольшая равнина перед ней, поросшая цветущими травами, заканчивается сравнительно коротким и неглубоким ущельем. Впечатление было такое, словно этот разлом возник значительно позже самих гор вследствие какого-то тектонического процесса, произошедшего не так давно. На расстоянии метров двухсот от его устья виднеется нагромождение огромных каменных глыб довольно правильной формы. В хаотическом их сложении со временем взгляд начинает улавливать некоторую закономерность, что наталкивает на мысль об искусственном происхождении этого завала. Внутри него мои обострённые чувства угадывают мощный источник тепловой энергии. Там явно что-то находится, но я знаю, что время открыть это нечто ещё не пришло. Я с сожалением окидываю взглядом окружающую меня дикую природу и возвращаюсь в мой ветвящийся мир».

«Правый тоннель, имеющий форму идеального овала с расположенной горизонтально большей осью, приводит меня на вершину холма. Я сижу на земле, поросшей плотной низкорослой травой, и смотрю на раскинувшийся передо мной жёлто-зелёный мир. Был день, в небе довольно тускло светило огромное оранжевое солнце. Его лучи не скрывают очертания двух бледных лун у самого горизонта.

Светло-жёлтый низкорослый лес тянется слева от меня до подножья невысоких гор. Справа и сзади до горизонта уходит теряющаяся в мареве равнина. А ниже холма простирается прямая как стрела дорога, вымощенная жёлтым камнем. Это невообразимо старое сооружение, ведущее из ниоткуда к подножью колоссальной пирамиды, неподвижно висящей у горизонта. Её срезанную вершину венчает зеленоватого цвета шар, от которого при моём взгляде на него начинают равномерно расходиться в стороны волны оранжевого света. Одна из этих волн касается меня, и я мгновенно оказываюсь у очередного перекрёстка, чтобы снова попасть неизвестно куда».

Окончательно я пришёл в себя только на следующий день. Болела шея справа, и до спазмов в желудке хотелось есть. В комнату вошла мать. Она улыбнулась, увидев, что я лежу с открытыми глазами.

– Как дела, Санёк? Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, только есть хочется.

– Сейчас я принесу тебе бульончика, потерпи.

Вскоре я пил невероятно вкусный куриный бульон, чувствуя, как силы возвращаются в мой ослабевший после болезни организм.

– Мам, – осторожно спросил я, возвращая пустую чашку, – скажи, а я всё-таки кто: Санька или Серёжа?

Мать настороженно взглянула на меня, потрогала лоб.

– Что это ты за глупости спрашиваешь: до сих пор был Санькой им и останешься. И не морочь мне голову, я и без того устала за эту неделю.

Да, это точно была она, моя мама, а не та, что приходила ко мне там, когда я был болен. Всё вернулось на круги своя, и слава Богу, что так, а не иначе. Хотя, признаться, мне нравилось быть Сергеем. И я надеюсь, что смогу отыскать дорогу в тот странный, пронизанный тоннелями мир, поскольку мне известно то место, где на краю утёса неподалёку от раскопа лежат вросшие в землю два одинаковые с виду камня.

Днепропетровск, 5 октября 2011 года

7. Охота на лису

Сновидение – субъективное восприятие образов, возникающих в сознании спящего человека. Спящий во время сна обычно не понимает, что спит, и воспринимает сновидение как объективную реальность.

А теперь представьте ситуацию: вы спите, вам снится луг, на котором растут ромашки, вы просыпаетесь, и в руках у вас – только что сорванный жёлто-белый цветок.

Так в какой же реальности вы находитесь?

Википедия (правленая статья)

Эта ночь была такой же тёплой и безветренной, как и все предыдущие в этом первом, уже уходящем месяце лета. Залитые серебристым светом полной луны, словно выкованные из металла неподвижно застыли старые дубы, сосны и река в окрестности пионерского лагеря «Долгая Балка». Но в три часа ночи над верхушками дремлющих деревьев неожиданно пронёсся резкий порыв ветра, возникшего словно ниоткуда. Вслед за этим в небе над безмятежной гладью лесного массива сформировалась огромная воронка из бешено вращающегося по часовой стрелке холодного воздуха. Из её направленного к земле острия медленно вытянулась прозрачное веретенообразное щупальце и коснулось крыши спального корпуса. В ночной тишине ветки деревьев громко застучали в окна. Одно из них распахнулось, и сквозняк пронёсся над десятком кроватей, в которых спали ребята из первого, старшего отряда, в состав которого входили и те, кто месяц назад сдал выпускные экзамены в средней школе и перешёл в девятый класс.

Я проснулся от какого-то тревожного чувства, которое иногда остаётся после тяжёлого сна: ты точно знаешь, что он был, этот сон, но его детали полностью выпадают из памяти. Гулко билось сердце, подушка под головой была влажной от пота. Но как я ни пытался вспомнить, что же было со мной во сне, мне никак не удавалось восстановить в памяти тот призрачный мир параллельного состояния. Единственное, что было абсолютно ясно, так это то, что сон сам по себе был жизненно важен для меня и для моего будущего.

Я осторожно поднялся и сел на краешек кровати. Бегающие по комнате тени от ветвей за окном постепенно успокоились и застыли, причудливо расписав интерьер, словно полотно сюрреалиста. Вокруг снова воцарилась сонная тишина. Надев спортивный костюм, я распахнул окно и бесшумно выскользнул на улицу.

Тропинка, шедшая вдоль корпуса, вела через лес к неширокой речушке с песчаным дном и кристально чистой водой. Странно, но как я ни пытался, так и не смог вспомнить её название. Через несколько минут я ощутил, что воздух стал ощутимо более влажным, а вскоре тропинка под ногами резко оборвалась и перешла в пологий песчаный берег. Передо мной в светлом зеркале воды зыбко струился диск полной луны. Я сел на едва приметный бугорок, покрытый мягким мхом, и, обхватив колени руками, стал припоминать, что же мне привиделось в том сне, и что так испугало.

Постепенно, как на поверхности проявляемой в ванночке фотобумаги, что-то стало вырисовываться в моём сознании. В памяти всплыла извилистая тропинка, бегущая между деревьями. Её пересекает неглубокий ручей, дно которого усыпано разноцветной галькой. Туман, из которого выплывает длинная и узкая поляна, больше похожая на старую просеку. На дальнем конце её виднеется оплывший от времени ров слишком правильной формы для того, чтобы быть естественным образованием, и невысокая насыпь перед ним. Я пытаюсь идти к этому рву, но что-то вязкое не пускает, удерживает меня. Мне трудно дышать, но я упорно иду вперёд. На очередном шаге что-то вспыхивает у меня под правой ногой, я даже ощущаю силу удара, пронзившего всё моё тело, и вслед за этим оранжевое пламя вырывает меня из той реальности.

Какой-то совершенно дурацкий сон, решаю я, поднимаюсь и иду обратно в корпус. Лес уже не спит, он настороженно наблюдает за мной. Через окно попадаю в комнату и замечаю, что на улице понемногу начинает светать. Я снимаю с себя спортивный костюм и ложусь в постель. Сон приходит очень быстро, почти мгновенно.

В семь часов резкий звук горна будит всех обитателей лагеря: от вчерашних первоклашек до старшеклассников, пионервожатых, работников столовой и только что уснувших сторожей. Все кому положено нехотя просыпаются, и начинается размеренная лагерная жизнь: зарядка, водные процедуры, построение у флага, завтрак. Сегодня особый день. Его особенность заключается в том, что у нас проходит финал городских соревнований по спортивному ориентированию среди команд пионерских лагерей. По этой причине нашу школьную команду в полном составе снабдили путёвками с тем, чтобы мы на этом турнире отстояли честь лагеря стекольного завода. Будучи капитаном этой команды, я и оказался здесь, хотя по возрасту все мы уже не подходим для окружающей нас ребятни в шортах и пилотках.

Соревнования начнутся в одиннадцать часов, когда съедутся остальные команды. Суть их заключается в следующем. На старте все команды должны как можно быстрее поставить палатку, разжечь костёр и закипятить воду в котелке. После того, как вода закипит, вы получаете описание маршрута, который команда должна пройти, пользуясь компасом и биноклем с дальномерной сеткой. В конце маршрута, а он у каждой команды хоть и где-то равноценный, но свой, индивидуальный, вы находите радиоприёмник с кольцевой антенной. И с этого момента начинается финальная часть соревнований, которая называется «охота на лису».

Лиса – это источник радиосигнала, такой маячок. Она одна и находится, как правило, в труднодоступном месте, попасть в которое можно самыми различными путями, от простых, но окольных, длинных, до коротких, но труднопроходимых. Случалось, что команда проигрывала игру на первом этапе, но потом навёрстывала упущенное на втором, сумев найти наиболее рациональный путь к норе, в которой находилась лиса. Такая команда становилась победителем соревнований, и все её члены получали какой-то приз, который из года в год менялся. Так, в прошлом году это был комплект игры в настольный теннис, в позапрошлом – баскетбольный мяч, но в этом, если верить слухам, были путёвки в пионерский лагерь «Артек». Что такое «Артек» мы представляли смутно. Знали только, что это Крым, горы, море и нездешняя, книжная, жизнь. За такое счастье стоило побороться и мы готовы были победить.

После выстрела стартового пистолета я ударом ноги раскатываю палатку, Колька Макаров, по прозвищу Макар, и Ваня Зуган, не теряя ни секунды, разворачивают её, многократно отработанными движениями укрепляют стальными штырями дно, ставят альпенштоки и растяжки. В это время мы с Веткой Кравцовой – все они, кстати, мои одноклассники – разжигаем костёр, ставим треногу с котелком и следим за водой, на поверхности которой вскоре начинают всплывать и лопаться мелкие пузырьки пара.

Наблюдающий за всеми действиями член жюри, поднимает оранжевый флаг и застывает, глядя на медленно закипающую воду, готовый в любую секунду дать отмашку. Все в напряжении ждут мгновения, когда капитан команды схватит капсулу с заданием, вынет описание маршрута и укажет направление движения по первому участку. Я не отвожу глаз от алюминиевого цилиндрика. Кажется, ещё немного, и под давлением силы мысли он сдвинется с места и сам прыгнет мне в руки.

Наконец, я боковым зрением улавливаю взмах флага, хватаю капсулу, отвинчиваю крышку и достаю свёрнутую в трубочку инструкцию. Мгновенно оценив содержание первого пункта, я беру компас, определяю по заданному азимуту направление и расстояние до условной вешки, после чего молча срываюсь с места на бег. Моя команда устремляется за мной. Пока мы впереди всех и это хорошо. Я автоматически отмечаю, какое ровное дыхание у моих друзей, несмотря на адреналин, бурлящий в крови. Ощущение здорового тела, упругость мышц и свежий воздух пьянят не меньше гормонального бульона в наших венах.

Быстро заканчивается первый отрезок маршрута, и мы выходим на второй, проложенный просто по лесу. Попетляв между деревьями, выскакиваем на просёлочную дорогу. Она, судя по описанию, совпадает с направлением нашего движения. Мы с Макаром хватаем Ветку за руки и с силой увлекаем её вперёд. Так она не сможет отстать. Ветка, вообще говоря, молодец, свой парень, что называется, и на короткой дистанции даст фору кому угодно, но на длинной ей чуточку не хватает дыхания. Она это знает и не сопротивляется, лишь благодарная улыбка на мгновение трогает её красиво очерченные губы.

На четвертом отрезке наш путь пересекает неширокий ручей, дно которого устлано мелкой разноцветной галькой. Мы прыгаем через него и углубляемся в лес. Уже на бегу среди деревьев я смутно припоминаю, что где-то раньше мне приходилось видеть точно такой ручей с россыпью разноцветных отполированных камешков под тонким слоем воды.

К последнему этапу мы приходим, что называется, на резервном дыхании. Наградой нам служит небольшой прибор в углублении под старым раскидистым дубом. Я включаю тумблер и веду кольцевой антенной по сторонам. Звук зуммера наиболее отчетливо слышен по азимуту в 140 градусов. Мы замечаем ориентир в том направлении и начинаем движение. Я вижу, как подустали мои ребята, но не спешу объявить привал: он нам ещё понадобится впереди. А пока волю в кулак и вперёд.

Мы довольно далеко углубились в незнакомую часть леса. Лично мне не приходилось бывать здесь раньше, да и членам моей команды, я полагаю, тоже. Тропинок, пригодных для передвижения, практически нет. Приходится постоянно петлять, отклоняясь то в одну, то в другую сторону от предполагаемого короткого маршрута. Папоротник, кустарники и заросли колючей ежевики мешают идти, цепляются за ноги, но мы упорно движемся куда-то на юго-восток. Звук зуммера становится всё более и более отчётливым. Кажется, ещё чуть-чуть и мы выйдем к норе, где прячется наша лиса.

Неожиданно мы попадаем на старую короткую просеку, заросшую какой-то высокой травой с желтыми цветочками на верхушках веточек. Она залита солнцем, в застывшем воздухе явственно ощущается запах пыльцы и прелой прошлогодней листвы. Посередине просеки виднеется едва приметное в траве какое-то полуразрушенное сооружение из брёвен.

– Смотрите, пацаны, – хрипловато замечает Ваня, – это же, наверняка, блиндаж.

– Может, чуть передохнём? – робко предлагает Ветка.

– Давайте, – соглашаюсь я, – отдыхаем семь минут. Легли и подняли ноги, пусть кровь отхлынет.

Все молча валятся на траву. Не удивительно, мы в пути уже почти два часа. Минут через пять подаёт голос Макар:

– Чё, так и не посмотрим, что там в блиндаже? А вдруг там что-то осталось с войны.

– Нет, – останавливаю его я, – запомним это место, никуда он от нас не денется, а сейчас нужно бежать дальше. Всё, ещё немного и погнали, пацаны.

– И пацанки? – вяло шутит Ветка.

– Само собой, и пацанки тоже.

Лёжа на спине, я смотрю на кроны гротескно высоких сосен. Внезапно мои пальцы нащупывают в песке рядом со мной какой-то твёрдый предмет. Я раскапываю его и вижу, что в руках у меня огромный, хорошо сохранившийся патрон для противотанкового ружья. В наших местах при форсировании Донца шли большие бои, и мы с пацанами уже не раз находили такие гильзы, но в сборе с пулей я вижу его впервые. Просто удивительно, как он мог сохраниться после войны и дойти до наших дней в таком идеальном состоянии. Я поднимаю в руке гладкий латунный цилиндр, заканчивающийся остриём пули, и приглашаю полюбоваться:

– Пацаны, смотрите, что я нашёл.

Все по очереди трогают блестящий патрон, вяло восхищаются тем, как мне повезло. Я прячу его в карман и поднимаюсь: пора двигаться дальше.

С сожалением бросив прощальный взгляд на таинственное сооружение, безмолвный памятник грохотавшей когда-то здесь войне, которую никому из нас не довелось пережить, мы цепочкой среди густой травы двигаемся дальше.

Минут через тридцать, уже основательно уставшие, мы оказываемся на краю длинной узкой поляны. В отличие от просеки с блиндажом, которая осталась далеко позади, пространство перед нами покрыто ровным ковром невысокой травы. На дальнем, более высоком по отношению к нам краю поляны виднеются остатки полуосыпавшегося неглубокого рва с оплывшим за долгие годы бруствером перед ним. Зуммер нашей лисы слышен так отчётливо, что, кажется, протяни руку, и ты возьмёшь её, родимую, живьём.

– По-моему, это окопы, – роняет Иван, задумчиво жуя травинку, – пусть меня казнят, но здесь когда-то воевали.

– Да похоже на то, – поддерживает его Макар, – ну, что, последний рывок, пацаны и пацанка, и путёвки у нас в кармане.

С этими словами он делает шаг на поляну.

– Погоди, – останавливаю его я, лихорадочно роясь в памяти, – мы не пойдём через поляну. Идите за мной.

– Саня, ты чё, это же хрен знает, куда обходить придётся по этому бурелому. Давай вперёд и мы у цели, послушай, как звенит.

– Макар, скажи-ка, а кто у нас капитан?

– Ну, ты, конечно, только, знаешь, мы ж не железные… Посмотри, Ветка уже едва ноги передвигает…

– Пацаны, – довольно жёстко прерываю я его, – припомните, меня когда-нибудь подводила интуиция?

Все задумались, потом Ветка, тяжело вздохнув, произносит:

– Нет, лично я такого не помню. Вот что, ребята, давайте послушаем нашего капитан и сделаем так, как он предлагает. Лично я иду за ним.

Она двигается в мою сторону, за ней со своим обычным непроницаемым выражением лица подтягивается Иван. Макар хмуро смотрит в нашу сторону но, будучи человеком общественным и моим другом, не упирается.

– Я всегда знал, женщина, что ты не сможешь устоять перед его обаянием, – ворчит он.

– А под зад хочешь? – интересуется Ветка и почему-то краснеет.

– О чём ты, девушка? – Макар поднимает руки, – это была шутка, я сдаюсь.

– И правильно делаешь, пацан.

Минут через двадцать, ободрав до крови руки и ноги, мы выходим, наконец, к источнику радиосигнала. «Лиса» находится в дупле старой осины метрах в двадцати позади линии старых окопов. Я беру лежащую там же рацию и листок с маршрутом отхода, после чего нажимаю кнопку вызова:

– Первый, я – Пятый, мы в точке сбора. Приём.

– Пятый, я – Первый, сигнал принят. Примите наши поздравления, ребята, вы пришли первыми. Возвращайтесь по маршруту номер два. Это метров пятьсот по азимуту 230 градусов. Там на дороге вас будет ждать автобус, подберёте остальные команды и домой. Награды вам вручат на вечерней линейке. Ещё раз поздравляю вас, ребятки, вы молодцы. До встречи, конец связи.

– Первый, вас понял, спасибо за поздравления, конец связи.

– Пацаны, ура, мы лучшие, качаем Ветку.

Упирающуюся Ветку несколько раз подбрасываем в воздух, аккуратно ловим и ставим на землю. Она неискренне возмущается, мол, так не ведут себя с дамами уважающие себя мужчины, но потом сдаётся и, не в силах сдержать эмоции, всех целует.

– Нет, ну вы видели, – не преминул заметить Макар, – всех она поцеловала по одному разу, а Саньку – три. Интересно, отчего такая несправедливость?

– Так он же капитан, – находит достойный ответ Ветка, – будешь ты капитаном, тоже получишь тройную дозу поцелуев. Понял? – она угрожающе движется в его сторону.

– Всё-всё, Ветулик, я тебя понял, – притворно пугается Макар и, отбежав в сторону, добавляет, – эх, женщины, корысть – вот второе ваше имя.

Молчавший до сих пор Иван, невозмутимо наблюдавший за ними, вдруг спрашивает:

– Слушай, капитан, и всё-таки, какого чёрта мы попёрлись вокруг этой поляны с окопами? Какая интуиция тебя вдруг осенила?

Я не знаю, что ему ответить. Не станешь же рассказывать о том, что тебе приснился странный сон, где была в точности такая же поляна. Ну, почти в точности.

– Не знаю, Ваня, интуиция она на то и интуиция, чтоб ей доверять безоговорочно. А что тебе не так, мы же всё равно выиграли, правда?

– Правда-то она правда, но всё равно интересно. А, впрочем, чёрт с ней, с этой поляной, пора домой.

С этими словами он поднимает с земли довольно увесистый булыжник и, широко размахнувшись, швыряет его в сторону так не понравившейся их капитану поляны. А через мгновение мощный взрыв бросает нас на землю. Затем грохочет ещё раз и ещё. Под нами ходуном ходит земля, с неба сыпется комья грунта, мелкие камни, трава и всё стихает. Мы осторожно поднимаем головы.

– Господи, что это было? – испуганно, почему-то шепотом, спрашивает Ветка, выбираясь из-под руки прикрывшего её в падении Макара.

– А хрен его знает, – подаёт голос Иван, нервно жуя невесть откуда взявшуюся у него во рту травинку.

Я сажусь на землю и беру в руки рацию, от которой непрерывно идёт сигнал вызова.

– Первый, я – Пятый, приём.

– Пятый, я – Первый, что там у вас случилось? Откуда взрывы?

– Первый, у нас всё в порядке, мы живы и здоровы. Похоже, мы случайно чуть не попали на неликвидированное минное поле. Приём.

Рация некоторое время молчит, о затем ставший вдруг хриплым голос произносит:

– Так… Пятый, оставайтесь на месте, за вами приедут. Там тропинка проходит рядом с норой «лисы», вы на ней? Приём.

– Да, мы на тропинке. Приём.

– Никуда с неё не сходите, ждите, за вами уже выехали. Отбой.

Обалдев от происходящего, мы садимся на тропинку и начинаем ждать. И действительно, примерно минут через сорок неподалёку раздаётся мощный шум тяжёлых автомобилей, потом показывается цепь вооружённых автоматами солдат. Мы рассказываем их командиру, что с нами произошло, и нас отводят по тропинке вниз, где невидимый сверху уже стоит наш автобус. Голодные, уставшие, но уже слегка окутанные славой победы и невиданных приключений, мы возвращаемся в лагерь. Воспользовавшись суетой, я бегу в спальный корпус и прячу найденный патрон в тумбочку под стопку одежды.

Потом были объятия, поздравления, праздничный ужин. На вечернем построении у флага лагеря нам вручили грамоты победителей соревнований и путёвки в «Артек» на последний заезд в августе. А ещё позже, уже ночью, возле огромного костра мы долго рассказывали о том, что произошло с нами во время охоты на «лису». Я плохо помню, как лёг спать. Моя голова едва коснулась подушки, и внешний мир тут же перестал для меня существовать.

Проснулся я как обычно часов в семь, за несколько минут до подъёма. Иван, сидя на соседней кровати, внимательно читал инструкцию по использованию дальномера в бинокле.

Увидев, что я проснулся, он проворчал:

– Ну, у тебя и нервы, Санёк, осталось несколько часов до соревнований, а ты спишь, как младенец.

Я замер от его слов, а потом осторожно спросил:

– Ты что, Ваня, какие соревнования? А вчера мы чем, по твоему, занимались?

Ивана трудно было пробить на удивление, но сейчас, похоже, мне это удалось. Он отложил инструкцию и пристально уставился на меня:

– Санёк, ты, часом, не болен ли? Если да, то очень некстати: у нас сегодня, то есть, двадцатого июня сего года, финал городских соревнований по спортивному ориентированию. Ты, между прочим, капитан нашей команды.

– Слушай, Иван, – не на шутку встревожился я, – о чём ты, двадцатое же было вчера, и мы выиграли соревнования. Ты что, не помнишь?

Было видно, что Иван рассержен, хотя это было и не его привычное состояние. Он встал с кровати, набросил полотенце на плечо и, уходя, проворчал крайне недовольно:

– Ты заболел таки, Санёк. Да спроси кого угодно, какой сегодня день и ты сразу придёшь в себя. Кончай прикидываться, это не твой стиль, пошли умываться.

Размеренно покачивая широкими плечами, он неспеша пошёл к выходу. Я же остался в полном недоумении. Что происходит, чёрт возьми?

– Макар, – окликнул я своего друга, который в это время внимательно изучал содержимое своей тумбочки, – слушай, а какое число у нас сегодня?

Он недовольно повернулся ко мне:

– Издеваешься, да? Конечно же, двадцатое, день ратной битвы, капитан. Ты лучше проснись и скажи, кто взял мою инструкцию по дальномеру?

Я ничего не ответил ему, чувствуя себя последним идиотом, потом, вспомнив, открыл тумбочку и вынул оттуда свои вещи. Под ними на полке, матово отсвечивая в полумраке, лежал новенький противотанковый патрон.

Днепропетровск, 25 октября 2011 года.

8. Неповторимая бесконечность бытия
(Повествование, очень похожее на правду)

История нашей цивилизации, в достаточной степени подкреплённая документально, насчитывает примерно пять, ну от силы десять тысячелетий. Разница же между соседними поколениями составляет около двадцати пяти лет.

Таким образом, за это невообразимо долгое для человеческого восприятия время всего лишь от двухсот пятидесяти до пятисот мужчин и женщин передавали по цепочке свой генетический код, благодаря которому, в конце концов, на этом свете и появились мы – живущие ныне.

Только к ним была благосклонна Судьба, позволив выжить в условиях бесконечных войн, болезней и прочих опасностей, подстерегающих человека на его сложном жизненном пути. И перед ними в безмолвном уважении мы должны склонить свои головы.

Размышления на досуге

Продукт советской эпохи, мы мало знаем о наших предках. В лучшем случае наша память хранит воспоминания о своих родителях, родителях наших родителей и ближайших родственниках. Со стороны отца у меня таких близких родственников не было. Кто-то погиб или пропал без вести во время Великой войны, кого-то унесли болезни. Зато со стороны матери их было довольно много. Кроме нашей мамы, которая была младшей в своей семье, имелось ещё три брата и сестра.

Старший брат – Степан – жил в Донецке. Этот высокий, необыкновенно сильный красавец мужик, вне всякого сомнения, родился под своей счастливой звездой. Эту красноватого цвета звезду на ночном небе древние греки называли Марс, в честь бога войны. Воевать он начал ещё с финнами, а закончил на Дальнем Востоке. Всё это время прослужил в полковой разведке и вернулся домой полным кавалером ордена Славы. Специализировался Степан на диверсиях и взятии языков. В группах и в одиночку он выполнял сложнейшие задания и при этом не только остался жив, но, оставив на полях сражений десятки своих товарищей, сам не получил ни единой царапины.

Любимой его игрушкой был нож какой-то необыкновенно хищной формы, добытый у первого же пленённого им вражеского офицера ещё в самом начале финской кампании. Лезвие ножа было изготовлено из светлой, чуть голубоватой стали и украшено сложными значками-рунами. Деревянную, удобно сидящую в руке рукоятку густо покрывали насечки по числу убитых Степаном врагов. Нож после войны он привёз домой, и, выпив грамм двести водки, показывал восхищённому племяннику с какой точность он мог метнуть его из любого положения в сколь угодно малую и удаленную цель.

Жил дядя Степан в одном из самых бандитских райончиков города, где пользовался бесконечным уважением у местной братвы. Волки словно чуяли своего.

Трезвым, впрочем, как и пьяным, его практически никто не видел. Рождённый под знаком Марса исключительно для целей войны, он за всю свою жизнь так и не смог вписаться в мирную колею. Умер Степан довольно рано. Умер не от болезней и не от водки. Его просто сожгла непонятная окружающим, безысходная тоска. Степан лишь на несколько месяцев пережил своего отца, а любимый нож, куда, казалось, медленно, по каплям, перетекала его душа, старый солдат, не имея своих детей, подарил мне незадолго до смерти.

Сейчас нож приобрёл хорошие кожаные ножны и покоится в ящике моего письменного стола. Иногда я достаю это древнее оружие, трогаю звенящую от прикосновения сталь клинка, держу в ладони покрытую насечками рукоять. Нож дремлет, но в нём явственно ощущается скрытая сила, способная пробудиться в нужное время в руках нового хозяина.

Дядя Петро тоже воевал, но никогда не распространялся по этому поводу. Скорее всего, это был штрафбат. Вернувшись, домой, он стал работать водителем грузовика на заводе. Внешне Петро сильно напоминал кулака, каким его изображали в фильмах и книгах того времени: кустистая борода, угрюмый взгляд, картуз на голове, который он не снимал ни летом, ни зимой. Пахло от него бензином и махоркой, самокрутку с которой он никогда не выпускал из заскорузлых пальцев. Был он среднего роста, чуть кривоног и скуп до невозможности. Хозяйство имел богатое, жену и детей содержал в строгости. Государственную власть, как разновидность насилия, дядя не любил. Видимо, на то были свои причины. Выпив, дядья поговаривали, что с войны он принёс немецкий автомат, вальтер и гранаты, которые прятал где-то в тайнике. В гости Петро ходил неохотно и к себе приглашал только в случае крайней надобности.

Дядя Николай не воевал. В молодости в драке ему сильно повредили левый глаз, и он им почти не видел. Служил он завхозом при крупной торговой организации. По этой причине его семья никогда не бедствовала. По этой же причине и вследствие широты натуры, которая любила погулять и выпить, Николай попал в тюрьму на небольшой срок. В камере местные урки попытались сделать из него шестёрку. Для него это закончилось карцером, а для наехавших зэков больничной койкой. Как и все мужчины в этой семье, Николай крепко умел постоять за себя. Оставшееся время отсидки он был в авторитете и занимался тем же, что и на воле, то есть выдавал и учитывал материальные ценности.

Тётка Ольга была старше и безропотнее всех. Она и внешне, и внутренне была точной копией своей матери. Жила тётка с мужем, сыном и невесткой неподалеку от города, в совхозе. Убогий быт, огромное бестолковое хозяйство, угрюмый, всегда обросший щетиной муж, вернувшийся с фронта без ноги, быстро состарили её. С раннего утра до позднее ночи, в любую пору года она работала, работала, работала. По причине бедности тётка Ольга не любила навещать родственников, но гостям всегда была рада и угощала всем, что хранилось в её необъятном погребе.

Младшая из сестёр Мария – наша мама – небольшим ростом и неброской красотой пошла в свою мать, но характером ни в чём не уступала братьям. Она умело содержала дом, дети и муж безусловно признавали её верховенство. Из всей семьи я один лишь держался особняком и никогда не попадал под горячую руку матери. По негласной договорённости мы оба старательно обходили острые углы.

Разноликую эту семью объединял их отец, то есть дед Егор для меня. Его день рождения для всех выращенных им детей был куда как важнее любого праздника. Без напоминаний все к двенадцати часам съезжались в отцовский дом. Каждый нёс с собой продукты к столу, напитки, лакомства и незамысловатый подарок отцу с матерью. Разные по характеру, как правило, ершистые и неуживчивые сыновья, под стать им моя мама, в отличие от них тихая тётка Ольга, все они как бы выравнивались в присутствии немногословного и неулыбчивого отца. И, следует сказать, дед стоил того.

Во время первой мировой войны, суть которой для многих крестьян была непонятной, его призвали в действующую армию. В первом же бою, по воле судьбы Егор был взят в немецкий плен. В лагере содержалось чуть больше пяти тысяч человек. Кормили плохо, но жить было можно, хотя и скучно. Узнав, что немцы предлагают обучить желающих ремеслу, дед, не раздумывая, согласился. Он стал учиться плотницкому и столярному делу. Через год он уже сносно болтал по-немецки и проявлял удивительную сноровку в деле обучения. Приостановившаяся было жизнь стала приобретать новый смысл.

В шестнадцатом году разразилась эпидемия брюшного тифа. К этому времени в лагере оставалось около трёх тысяч военнопленных. Каждый день умирали десятки и сотни людей. К окончанию эпидемии в живых осталось двое – врач и дед. Врач поил его соляным раствором – рапой. Благодаря этому, а также удивительному здоровью, которое впоследствии передалось его детям, дед выжил.

Домой в забытую богом и сильно опустевшую деревеньку Кащеево Орловской волости дед вернулся уже после революции. Восстановил полуразрушенный родительский дом, женился на тихой соседской красавице Аглаюшке и стал жить. Так случилось, что их захолустье обходили стороной вихри гражданской войны, свирепым огнём полыхавшей по всей бывшей империи. Лишь докатывались слухи о белых и красных, о братоубийственной бойне, потом о комиссарах и продотрядах. Слухи были плохие. В воздухе витали признаки грядущих перемен и, судя по тем же слухам, ничего хорошего они не несли. Так оно и оказалось.

Приехавшие в Кащеево представители новой власти подивились убогости их жизни, прочитали сельчанам лекцию о политическом моменте и создали товарищество по совместной обработке земли. Главой товарищества единогласно избрали деда. После этого представители власти уехали и пропали на целых два года.

Приехав повторно, товарищи были крайне удивлены и раздосадованы. Вокруг в волости всё шло вкривь и вкось, а в убогом селе Кащеево, оставленном без присмотра, народ жил по тем временам весьма неплохо. Дед, памятуя немецкую дисциплину, хорошо организовал работу в селе. В этой организации каждому нашлось своё место. Сообща поставили крупорушку и маслобойню, увеличили общественное стадо. Благоприятствовала погода, подарив подряд два урожайных года, да и народ в селе подобрался работящий и непьющий. Стали рождаться дети. Одним словом, жили по тем временам неплохо. Можно сказать даже, хорошо жили.

Новой власти всё это очень не понравилось. Шутка ли, кулацкое село, не к ночи будь сказано. Вскоре объявился продотряд. Продукты у сельчан вычистили так, что предстоящая зима стала казаться грядущей катастрофой. Дед по просьбе односельчан поехал в район. Ему не верилось, что новая власть могла позволить себе такое воровство. Там ему быстро растолковали, что власть народа, руководствуясь великим учением товарища Ленина, может себе позволить многое, практически всё, что угодно, и строго настрого велели ехать домой.

По дороге его догнал односельчанин, переехавший незадолго до этого жить в город и служивший истопником в райкоме. Волнуясь и озираясь по сторонам, он почему-то шепотом поведал, что деда решено показательно раскулачить. «Бери семью, Егорша, – посоветовал он ему, – и уезжай куда-нибудь, лучше на Донбасс, там легче затеряться. А то, неровён час, выселят вас в Сибирь, так и сгинете там с малыми детьми, на зиму-то глядя».

Вернувшись домой, дед, как мог, объяснил односельчанам особенности политического момента. После этого он забрал жену, двоих детей, взял немного вещей и денег, взвалил на плечо свой плотницкий инструмент и глубокой ночью навсегда покинул родное село Кащеево.

После долгих мытарств они осели в Донбассе, в старом небольшом шахтёрском городишке. Сняли у людей пустующий дом, благо деньги были, и стали обживаться на новом месте. Дед начал строить людям дома, мастерить мебель. Платили ему кто деньгами, кто натурой. В очередной раз жизнь стала налаживаться.

Вскоре у них уже было собственное жилье. За образец дед взял устройство немецких домов, которые повидал на чужбине. Деревянный, из лиственницы, на высоком каменном фундаменте дом получился удобный, с большим подвалом, со столярной мастерской и двумя печами для обогрева. К тому времени у них в семье уже было пятеро детей.

Прошли годы. Постепенно вырастали дети и разлетались кто куда. Всем им, отделившимся, дед строил по дому. Рядом с ним по соседству остался жить только Николай с семьёй. Отгремела Великая война, особенно не затронув семью, и снова нужно было строить. И дед, поплевав на негнущиеся от мозолей ладони, строил, строил и строил. Был он не беден. На государство же никогда в жизни больше не работал, помня нанесённую ему в молодости обиду.

Ему уже исполнилось семьдесят шесть, когда дед неожиданно для всех пристрастился к чтению. Печатную продукцию читал обстоятельно, негромко бормоча себе что-то под нос. Прочитанные газеты шли на самокрутки. Дед сам выращивал табак в огороде, мелко крошил топором душистые листья на толстой доске, добавлял какую-то траву, а саму смесь держал в жестяной банке из-под чая. Я любил запах этого табака. Смешанный с ароматом свежих древесных опилок, он придавал особый дух столярной мастерской. Обычно я с книгой в руках лежал на стружках, а дед, пыхтя самокруткой, негромко читал вслух очередную газету. Из кухни доносилась негромкая музыка из настенного радио, пахло свежеиспечёнными оладьями, было удивительно тепло и уютно.

Дед выделял меня из всех своих многочисленных внуков. Он делился со мной мыслями относительно событий, происходящих в мире, рассказывал о своей жизни, расспрашивал о книгах, которые я читал. Меня всегда поражала простота и глубина его рассуждений. Не испорченный образованием ум деда постигал сложные вещи интуитивно, и ход мыслей нередко приводил к столь необычным выводам, что они ставили в тупик даже его начитанного внука. Нам было хорошо вдвоём – старику, прожившему долгую непростую жизнь, и подростку, ещё только примеряющему свои силы.

Умер дед, когда ему было восемьдесят девять. Умер, отказавшись делать операцию по поводу предстательной железы. Он просто устал от жизни. Так объяснил он мне свой поступок. Дед лежал, испытывая невероятную боль, с раскрытой библией в руках, в окружении жены и кого-то из детей. Незадолго до смерти попросил налить ему водки. Степан, как старший из сыновей, налил. Дед взял стакан в руку и сказал: «Простите все, если что было не так. Живите, берегите мать. Дом завещаю Саньке. Николай, придёт время – оформишь всё по закону. Прощайте». Выпил и через пять минут его не стало. Тогда это был единственный случай в моей сознательной жизни, когда, спрятавшись за дровяным сараем, я долго и безутешно плакал.

Тихая бабушка Аглая после его смерти почти не разговаривала. Целыми днями она сидела под иконой с горящей лампадкой и смотрела на фотографию, с которой на неё словно из далёкой юности смотрели совсем ещё молодые и не по возрасту строгие Егорушка и Аглая. Она хотела туда, к нему, и безропотно, с облегчением угасла через бесконечно долгий год.

С тех пор прошло много времени. Я, как и мои сёстры, навсегда уехал из нашего городка, окончил университет, женился. У меня теперь своя семья, свои дети. Не могу сказать, что нынешнее время по своей сложности уступает тому, когда происходили описанные выше события, и мне было всего лишь пятнадцать лет. Новые социальные проблемы, сложные вызовы окружающей среды, которая, вообще говоря, никогда не была благосклонна по отношению к человеку, иное отношение людей к жизненным ценностям.

Я искренне надеюсь, что тот набор бойцовских генов и та доля везения, которыми судьба одарила наших предков, позволив им выжить на протяжении всей непростой истории нынешней цивилизации, передадутся и нашим детям, внукам, правнукам. И я верю, что они будут успешны и счастливы там, в своем далеком будущем, и не позволят прерваться неповторимой цепочке бытия, уходящей в бездонные глубины времени.

Днепропетровск, 15 апреля 2011 год

9. Провинция: осколки иллюзий

Существует предположение, что феномен «дежавю» может возникать в тех случаях, когда приснившиеся ситуация и обстановка, стимулированные во сне подсознательной деятельностью мозга, повторяется в реальной жизни.

Википедия

«Британские учёные утверждают», что зло и добро имеют окраску. Зло окрашено в тёмные тона, колеблющиеся от тёмно-серого до глубокого чёрного. Добро же, наоборот, имеет светлую окраску, изменяющуюся от светло-серой до ослепительно белой. И где-то между ними находится грань, в окрестности которой оба эти понятия размыты и весьма условны.

Если бы существовал прибор, позволяющий увидеть добро и зло, то из космоса наша земля выглядела бы пятнистой, словно шкура леопарда. Светлые ареалы пустынь, океанов, девственных тропических лесов и расползающиеся тёмные пятна человеческих поселений. Степень их окраски различна. Едва заметны светло-серые пятнышки деревень. Но зато хорошо видны места массового уничтожения людей. Они черны, словно душа убийцы – ночного охотника за людьми. На древних полуразрушенных холмах Донецкого кряжа темнеет много городов. На месте одного из них лежит бесформенное черное пятно, полностью поглощающее солнечный свет.

Тогда ему шёл шестнадцатый год. Внешне это был высокий, худощавый подросток с наивно-восторженным отношением к жизни, которое сформировалось под влиянием огромного количества книг. Читать Сергей начал ещё до школы, помнил даже первую книгу, что-то про беленькую козочку, и с той поры читал запоем всё, что имелось в их районной библиотеке. Позже он понял, что укомплектована она была весьма неплохо по меркам их провинциального шахтёрского городка.

Размещалась библиотека в старом, ещё дореволюционной постройки, купеческом доме. Одноэтажный особняк был обшит деревом и выкрашен в тёмно-зелёный цвет. Поднявшись по скрипучим ступеням на крыльцо, посетители попадали на веранду с дощатым полом, где стояли несколько кресел и журнальный стол с подшивками газет. Из веранды одна дверь вела в абонемент, а другая – в крохотный читальный зал, третью часть которого занимал потёртый старинный диван, а остальное место делили между собой письменный стол со стулом и огромный шкаф, набитый книгами, доступ к которым был совершенно свободным и неконтролируемым.

Дом отапливался большой печью, задняя часть которой выходила в читальный зал. Зимой, когда за окном, стёкла которого покрывались толстым слоем льда, температура опускалась ниже тридцати градусов, и в школу можно было не идти, здесь царили уют и тепло. Сергей очень любил этот старый особняк и особенно его читалку, которую кроме него, пожалуй, никто и не посещал. Женщинам, работающим здесь, нравился этот читающий запоем парень, и они охотно позволяли ему находиться даже в святая святых библиотеки – книгохранилище, где он мог часами подбирать себе книги.

В этом доме формировалось его мировоззрение, как оказалось позже, несколько деформированное в сторону гуманной сущности человеческой натуры.

Это было время повального увлечения спортом. Два спортзала в их районе с трудом вмещали всех желающих. Особенно популярны были футбол, бокс и, как ни странно, почему-то спортивная гимнастика. Сергей выбрал гимнастику и уже два года три раза в неделю посещал спортзал. Оказалось, что он обладает хорошей координацией, достаточно силён и не боится подходить к снарядам. В совокупности с настойчивым характером это позволило ему довольно быстро получить первый спортивный разряд для взрослых. Тренер сделал на него ставку, понимая, что у парня есть хороший шанс пробиться в мастера. И всё было бы так, как задумал тренер, если бы не случилась в это время у Сергея любовь.

Шестнадцать лет это самое время для первой, той самой чистой любви, какая может быть только в таком возрасте, на переломе от детства к юности. Аня Залевская была самой красивой девочкой в их классе. Впрочем, это была уже и не девочка вовсе, а полностью сформировавшаяся молодая девушка, готовая к любви. В мае, когда на улице буйствовала весна, Сергей перед уроком физкультуры неосторожно влетел в женскую раздевалку. Его оглушил визг полуодетых девушек и совершенно ослепила Анна, стоявшая в центре весёлой толпы одноклассниц в белых трусиках и таком же лифчике. Из окна на девушку падал луч света, и в нём она казалась невесомой, словно сотканной из солнечных бликов. Её большие черные глаза смотрели на него весело и с каким-то вызовом: ну, как я тебе? Сергей, без единой мысли в голове, стряхнул с себя брошенные в него женские вещицы и вышел из комнаты, отчётливо понимая теперь смысл слова «ошеломлённый».

После школы он тайно последовал за Анной, которая шла, весело болтая с подругами. Неподалёку от её дома в зарослях сирени Сергей нашёл скрытую от посторонних глаз скамейку. Здесь он и просидел до вечера, мысленно проигрывая в голове всевозможные ситуации, благодаря которым девушка стала бы вдруг для него не просто одноклассницей, а тем единственным человеком, ради которого стоило жить и умереть. Только так, и не иначе! Только так: жить и умереть… Непривычно сладко ныло сердце, а вернувшись домой, он впервые узнал, что такое бессонная ночь.

Тайное рано или позже становится явным, и вскоре все уже в школе знали, что Серёга втрескался в Анечку. После одного из субботников Анна вдруг подошла к нему и сказала:

– Я иду домой, одна. Ты не мог бы проводить меня?

Сергей, чувствуя, как горит его лицо, ответил:

– Да, конечно, если хочешь.

– Хочу, – твёрдо ответила девушка, и они, сопровождаемые насмешливыми репликами одноклассников, пошли вместе.

А потом наступило лучшее время в его жизни. Они расставались только на ночь, когда Сергей вынужден был возвращаться домой. Вместе готовили уроки у неё в доме, ходили в кино на дневные сеансы, поскольку на вечерние её не отпускали родители. Он познакомил её со своей библиотекой. Робко они начали целоваться и изучать свои тела, растворяясь в сладостной истоме и предвкушении чего-то невероятно волнующего, запретного. Они засыпали и просыпались с мыслями о предстоящей встрече. В июле Аня с родителями уехала на море. Как невыносимо долго тянулось это время, и какой бурной была встреча истосковавшихся друг по другу молодых влюблённых. А потом случилось нечто ужасное.

Шахтёрский город, в котором они жили, отличался крутыми нравами. После войны на восстановление разрушенных шахт прибыли тысячи досрочно освобождённых заключённых. Они и формировали нравственный климат в городе в соответствии со своими понятиями. В дни выдачи зарплаты в городе пили водку. Пили много, пили, насколько хватало денег и здоровья. Сопровождалось это жестокими драками, массовыми, стенка на стенку. Нередко они заканчивались поножевщиной. Тогда та часть контингента, которой повезло, возвращалась туда, откуда прибыла, а другая, которой повезло меньше, пополняла местное кладбище.

С годами эти страсти поутихли, но отзвуки былой славы оставались в рассказах повторно вернувшихся, заметно присмиревших и постаревших зэков. Эти рассказы ложились на благодатную почву мальчишеских представлений о настоящей жизни. В городе формировались группировки по территориальному признаку. Крупские держали центр города и собирались в сквере возле кинотеатра, носящего имя жены вождя мирового пролетариата. Здесь же в сквере находился центр культурных развлечений – танцплощадка. За обладание центром шла постоянная война с другими группировками, которые возникали на окраинах: дубравскими из района, населённого в основном цыганами, мельковскими из района шахты имени Мелькова, рубежанскими из села Зарубежное, которое, по сути, слилось с городом, и многими другими. Верховенство всегда принадлежало крупским, хотя и давалось это нелегко.

Так случилось, что к этому времени часть взрослых ребят из центра забрали в армию, другая часть отправилась изучать особенности жизни по этапу. Оставшаяся мелюзга не представляла никакой угрозы для жителей окраин, и в окрестности клуба имени Крупской, жившие всё-таки по определённым понятиям, хлынула волна беспредела. С наступлением темноты стало опасно появляться на улицах не только подросткам, но и взрослым, детям. Избить любого могли просто так, для развлечения. Пошли слухи о том, что насилуют девушек, угрозами принуждая их к молчанию. В отдельные районы города ночью боялась сунуться даже милиция.

Особой жестокостью отличались рубежанские. Возглавлял их некто Шершнёв по кличке Оса. Закончив восемь классов, он пошел учиться в училище, окончил его и уже работал на содовом заводе. Почему-то в армию его не взяли. Среднего роста блондин с ярко-синими холодными глазами и хорошей фигурой, он пользовался большим успехом у девушек и непоколебимым авторитетом у братвы. В драках отличался редкой жестокостью. Сторона, за которую дрался Оса, побеждала уже только за счет одного его присутствия.

Сергей, с его книжным миром и внезапно вспыхнувшей всепоглощающей любовью, был весьма далёк от этих жизненных коллизий. Он был счастлив, глуп и не ведал, что ждёт его. В тот августовский день Сергей и Аня, нацеловавшись до одури на старом диване в библиотеке, решили пройтись по парку.

Уже вечерело, и в старом парке было пустынно. Они молча шли по аллее, взявшись за руки, погружённые в свои мысли, и не заметили, как оказались за танцплощадкой. В нескольких шагах перед ними, в тупичке, на составленных скамейках сидели парни весьма непрезентабельного вида. У их ног стояли бутылки с пивом и водкой. В воздухе пахло воблой и сигаретным дымом. Анна испуганно прижалась к Сергею:

– Уйдём отсюда, – шепнула она. Сергей взял её за руку, чувствуя, как лихорадочно мечутся в голове мысли в поисках нужного решения.

– Идём…

– Эй, куда же вы! – вдруг окликнул их светловолосый парень. – Так не пойдёт. Ты чё, пацан, привёл нам такую красотку и решил свалить.

Он лёгким, каким-то звериным движением поднялся со скамейки и подошёл вплотную. Запах пива и рыбы усилился. Голубые глаза парня холодно ощупали фигуру девушки и остановились на Сергее.

– Ты иди, а девочка пусть останется. Она не для тебя. Погоди, подрастёшь немного и найдёшь не хуже.

– Нет, – тут же хрипло ответил Сергей, – это моя девушка и она уйдёт со мной.

– Ты всё ещё не понял, сучонок? Вали, я сказал, пока цел.

– Да, дай ты ему по роже, Оса, не тяни резину, – подал голос кто-то из сидящих на скамейке.

Парень, которого назвали Осой, резко повернулся к ним:

– Я тебя, Манах, когда-то спрашивал, что мне делать? Нет? Так, сиди и не ёрзай без дела.

Он одной рукой дёрнул к себе Анну, а другой неожиданно сильно для своего роста толкнул Сергея.

– Пошёл вон, пацан, – угрожающе произнёс Оса, – не зли меня.

– Нет, – Сергей схватил его за руку, державшую Анну, – отпусти её, это нечестно…

– Нечестно, говоришь, – он зло усмехнулся, – ну, хорошо, я предупреждал. Братва, подержите-ка пацанёнка.

Парни, с интересом наблюдавшие за происходящим, быстро подошли и схватили Сергея за руки. Он дёрнулся, но его держали крепко, не вырваться.

– Смотри, сосунок. Эта подруга не для тебя, ей давно уже нужен настоящий мужчина. Девочка, как говорится, созрела для любви.

Оса вдруг рывком привлёк Анну к себе и впился поцелуем ей в губы. Девушка дёрнулась, пытаясь вырваться, но затем затихла. Его рука привычно скользнула под юбку, мелькнули узкие белые трусики, яркие на загорелом теле.

– О, да она уже давно готова, мокрая вся. Молодец, хорошо поработал, пацанёнок.

Он засмеялся и снова прильнул к ней. Сергей отрешённо смотрел, как она поддалась ритмичным движениям его руки, как вдруг задрожала и обессилено прильнула к нему. Оса оторвался от девушки и, весело глядя на застывшего Сергея, сказал:

– Видишь, пацан, твоя подружка уже кончила. Горячая девочка, я это чувствую. Слышь, я, пожалуй, отпущу тебя, гуляй себе домой, к маме. Договорились?

– Запомни… я…тебя…убью, запомни это, тварь – не сказал, а вытолкнул из себя слова Сергей, задыхаясь от ненависти.

– Пацан, кажется, хреново слышит и не понимает, что говорит. Поучите его. Мы пойдём, а то нам неймётся.

С этими словами Оса взял Анну за руку и она, бросив на Сергея мутный, ничего не выражающий взгляд, молча пошла за ним.

Его били вчетвером. Вначале Сергей пытался сопротивляться. Это только разозлило парней и его стали избивать всерьёз. После очередного удара ногой в лицо, Сергей почувствовал, как поплыло сознание, ушла боль и мир померк.

Очнулся он от звона в голове. Болела каждая клетка избитого тела. Сергей медленно приподнялся и огляделся вокруг. Уже стемнело. В парке было тихо и безлюдно. Он припомнил всё произошедшее и застонал от стыда и унижения. Его не просто избили, его втоптали в пропитанную мочой грязь, в окурки и кожуру от воблы. За короткое время его превратили в скота. Но всё это меркло перед главным: застывшее в судороге тело и этот пустой, ничего не выражающий взгляд Анны, покорно последовавшей за светловолосым парнем. Это было хуже избиения. Похоже, что его не только унизили, но и предали.

Сергей тронул языком распухшие губы, ощупал лицо, тяжело поднялся и пошёл вглубь парка. Там перелез через высокий забор и, пошатываясь, побрёл к послевоенным ещё развалинам клуба, чувствуя, как каждый шаг гулко отдаётся в переполненной болью голове. Правая щека непривычно онемела и ритмично подёргивалась от нервного тика. За развалинами начинался крутой склон оврага, на дне которого бежал ручей, образуя местами неглубокие озерца. Он опустился вниз, снял пахнущую мочой рубашку, брюки и упал в холодную воду. Лежал долго, ощущая слабое течение воды, смывающей грязь и унижение. Когда от холода стало мелко дрожать тело, а боль в голове несколько стихла и ушли неприятные ощущения в щеке, Сергей встал, надел брюки и, брезгливо посмотрев на лежащую в траве рубаху, пошёл по улицам пустого, словно вымершего города к себе домой.

В ту ночь Сергей уснул совсем ненадолго и приснился ему удивительный сон.

Он стоял на вершине невысокого холма. Перед ним, покрытая дымкой, в блаженной тишине раскинулась неземной красоты долина. Слева она была ограничена старыми, источенными эрозией горами, а справа – бесконечным, уходящим до горизонта желтовато-оранжевым лесом. У его опушки от скрытой в глубине реки клубился белесый туман, растекаясь и тая в светло-жёлтой траве. Над лесом в бирюзовом небе неподвижно висело прозрачное облачко. За ним вдали холодными алмазами сверкала вершина безымянной горы.

Оранжевого цвета светило едва поднялось над горизонтом, и в его лучах отчетливо просматривались бледные контуры двух лун. Воздух был чист и прохладен. Он пах цветами и летней пылью. Ничто не нарушало покоя этого удивительного мира.

Справа холм огибала мощёная желтоватыми каменными плитами широкая дорога. Сергей почему-то знал, что этой дороге много тысяч лет, и что по ней давно уже не ступала нога человека. Вдали у горизонта виднелось неестественное на фоне девственной природы колоссальное сооружение в форме слабо усечённой пирамиды, увенчанной зеленоватым полупрозрачным шаром. Ослепительно белая, с чёткими гранями, она казалась подвешенной в воздухе и поражала какой-то невероятной, неземной мощью. Дорога вела к ней.

Сергей ощутил чувство странника, вернувшегося домой после долгих и трудных скитаний. Он вдохнул полной грудью напоённый травами воздух и шагнул в шелковистую траву. Сергей сделал всего несколько шагов и вдруг почувствовал, как незримая упругая преграда мягко остановила его. Он растерянно остановился и присел на тёплую землю, не отводя глаз от пирамиды.

В воздухе раздался хрустальный негромкий звон. Зеленоватый шар на вершине колосса слабо засиял, от него концентрическими кругами пошли плотные волны оранжевого света. Когда первая волна коснулась Сергея, реальность исчезла. Вокруг была только осязаемая безграничная тьма. Потом в ней родилась ослепительно яркая точка. Из точки быстро сформировалась идеальная геометрическая фигура – равносторонний крест, вписанный в окружность. Мгновение, фигура снова трансформировалась в точку и всё исчезло. Он только что был в том мире, а проснулся, весь в поту, уже в своей кровати. Испуганное сердце пыталось вырваться из ставшей вдруг тесной груди, было тяжело дышать.

Сергей встал, вышел из флигеля, в котором жил летними месяцами, и присел на крыльцо. Вокруг была глубокая августовская ночь. В тёмном небе над городком висел, переливался мириадами звёзд Центр Галактики. Полная луна призрачным светом освещала дом, деревья, посеребрила электрические провода, неподвижно провисшие между опорами. Где-то залаял пёс и тут же испуганно умолк, словно понял всю неуместность своего поступка.

В какой-то момент картина звёздного неба неожиданно исказилась. Привычные созвездия изменили форму, ощутимо более плотным и ярким стал Млечный путь. Сергей, затаив дыхание, приподнялся, вглядываясь в ночное кристально чистое небо. Но вскоре звёзды вздрогнули повторно и вслед за этим вернулись на свои места. Тишина по-прежнему властвовала над спящим миром. «Наверное, показалось» – решил он, успокаиваясь.

Сергей отчётливо помнил каждое мгновение того странного сна. Во рту остался даже вкус травинки, которую он жевал, глядя на пирамиду. Он помнил тёплое прикосновение оранжевой волны. Он знал, что за этим прикосновением в доли секунды последовало что-то очень важное, что навсегда изменило его, но как ни напрягал Сергей свою память, он так и не смог понять, что же это было на самом деле. Дальше следовал провал, тьма и яркая точка на фоне абсолютно черного пространства.

Вскоре небо на востоке стало светлеть. Близилось утро нового дня. Сергей поднялся и пошёл спать. Он уснул мгновенно, так и не поняв, что в последние часы даже не вспомнил о вечернем происшествии.

Проснулся Сергей поздно. Нежаркое солнце середины августа стояло уже высоко над головой. Он наскоро поел оставленный матерью завтрак и короткой нижней дорогой пошел к Донцу.

Старая часть города располагалась на пологом склоне огромной балки, размытой древней рекой. В настоящее время по её дну струился довольно широкий ручей, который питали бесчисленные родники с прозрачной ледяной водой. Здесь же проходила железнодорожная колея, соединяющая стекольный завод со станцией сортировки, и в одиночестве стояли дома путейских рабочих.

Другой склон балки был крутым, высоким и назывался Бугор. Левая часть его, если смотреть со стороны завода, была издавна обжитой. Туда вела мощёная отшлифованным за долгие годы булыжником дорога, соединяющая город с такими же небольшими шахтёрскими городками и посёлками. Правее, рядом с домами, располагалось старое городское кладбище – основная местная достопримечательность. За ним, вплоть до реки, тянулась бескрайняя донецкая степь, покрытая выбеленными на солнце камнями, жёсткой травой и редким низкорослым кустарником, растущим в низинах.

Сергей медленно поднялся наверх по тропинке, светлая нитка которой отчётливо выделялась на фоне желтоватого суглинка. Степь, изрезанная шрамами неглубоких оврагов, зыбко струилась в знойном полуденном мареве. Дождей давно не было, и высохшая земля покрылась сетью глубоких трещин. Вдали, нарушая однообразие пейзажа, виднелся чёрный прямоугольный копёр над заброшенным вентиляционным шурфом.

Древняя балка рассекала высокий правый берег Донца, образуя на выходе к реке уступ, на котором начинался лесной массив, тянущийся вверх по течению. На самой высокой точке уступа виднелся неглубокий старый раскоп. Он помнил, как однажды сюда в начале лета приехали археологи. Они долго копались в земле и таки нашли стоянку доисторических людей. Любопытные мальчишки с интересом наблюдали, как из-под кисточек и лопаточек археологов медленно проявляется скелет уложенного на бок с поджатыми под себя ногами и руками давным-давно умершего человека. Возле него обнаружили несколько глиняных горшков, заполненных когда-то пищей, которой этот человек должен был питаться в другом, загробном, мире. Так объясняли пацанам молодые бородатые учёные.

Он сел на краю уже осыпавшегося раскопа, задумчиво жуя горьковатую травинку. За рекой до самого горизонта растекался тёмно-зелёный лесной массив. Слева её пересекал железнодорожный мост, за ним, чуть правее, виднелись трубы далёкого химкомбината. У моста вытекала из леса небольшая уютная речушка, сверкая на солнце сквозь тонкий слой воды ослепительно белым песчаным дном. Разбившись на узкие протоки, она впадала в Донец, образуя пляж. Справа в летнем мареве слабо просматривались жилые дома нового строящегося города.

Над всей этой удивительно мирной картиной висело в бледно-голубом небе ласковое летнее солнце и согревало своими лучами и реку, и лес, и невидимых сейчас людей. Дышалось здесь всегда легко и свободно.

Как не пытался Сергей забыть вчерашнее, оно напоминало о себе всплывающими в памяти обрывками фраз и картин. Снова и снова виделись ему ритмично двигающаяся рука под белыми трусиками, Анечка, смотрящая на него пустым взглядом, летящая в лицо нога в грязном ботинке … Сергей встряхнул головой, отгоняя навязчивые видения. Так, что же не так в его жизни? В чём кроется его ошибка?

Сергей рос, воспитываясь на книжных представлениях о человеческих ценностях. Так сложилось, что ему в своей короткой жизни, по сути, впервые пришлось столкнуться с настоящим насилием. И весь его внутренний мир, построенный на идеальных моральных установках, в одно короткое мгновение рухнул. Осталась только ноющая боль в душе, глубокое чувство унижения и растерянность.

В библиотеке, которую так любил Сергей, периодически проходила ревизия книжного фонда. Комиссия определяла, какие книги могут быть списаны вследствие их ветхости и непригодности для дальнейшего чтения. Сергею было позволено пересматривать эти подлежащие уничтожению книги ещё раз и оставлять себе приглянувшиеся. Среди спасённых им книг попадались весьма любопытные экземпляры. Чаще всего это были старые книги с правописанием через «ять» и с гравюрами вместо рисунков. Нередко они были без обложек и с отсутствующими страницами, так что и автор, и название книги оставались неизвестными. На пожелтевших от времени страницах можно было разобрать пометки, увидеть штампы библиотек, которые служили им временным пристанищем, имена давно уже ушедших из жизни людей.

Сергей с особым вниманием читал эти старые книги, пытаясь домыслить, о чём шла речь на отсутствующих страницах. Однажды в его руки попала богато иллюстрированная, довольно толстая книга без нескольких начальных страниц и без окончания. Прочитав её многократно, Сергей помнил содержание почти наизусть. В книге шла речь о боевых искусствах Востока, о философии, подготавливающей Воина к жизни. Из текста следовало, что для настоящего мужчины есть только один путь в жизни и называется он Путь Воина. Воин – это человек, избравший целью своей жизни служение Господину и обеспечение его безопасности. Такая цель предусматривает безусловное подчинение и выполнение своего долга даже в том случае, если это грозит смертью. Доблестная смерть рассматривается, как нечто неизбежное для Воина. Рано или поздно она приходит ко всем людям, но только Воин готов встретить её в любую минуту.

Настоящий Воин рассматривает свою жизнь как один из этапов в ряду бесчисленных реинкарнаций. Воина нельзя победить, а тем более унизить. Он настолько полон чувства достоинства и веры в собственное предназначение, что в результате поражения или даже процедуры принятия насильственной смерти он не умирает в обычном понимании этого слова. Он просто осознанно уходит из этой жизни, где его долг уже исполнен, в другую, туда, где его ещё предстоит исполнить.

У Воина может и не быть Господина как такового. В этом случае он сам осознаёт себя как Господина в соответствии с определёнными канонами и сам служит себе в качестве Воина. Это служение заканчивается одновременно со смертью Господина и Воина.

Задумчиво глядя на безмятежную, с детства знакомую картину расстилавшейся перед ним природы с пятнами грубого человеческого вмешательства, Сергей вспоминал. Постепенно в памяти всплывали строки из той безымянной книги, и сейчас они казались ему такими понятными и логичными. Он отчётливо, как-бы заново, видел гравюры, на которых мужчины в странных одеждах застыли в боевых позициях, обнажённые человеческие тела с нанесёнными на них чёрными точками смертельных ударов, замысловатое оружие.

Теперь он точно знал, что это будет его Путь, Путь Господина и Воина. Он ещё молод и успеет добиться поставленной цели, чего бы это ему не стоило.

Цели бывают разные: долгосрочные и краткосрочные. Над долгосрочными целями он ещё подумает, всё-таки за бортом заканчивается двадцатый век, а это вносит свои коррективы в представления древних о смысле жизни. А вот кратковременная цель ясна. Он выработает свой кодекс чести и создаст свою философию, он подготовит себя физически и нравственно к предстоящей борьбе. Никто не смеет безнаказанно оскорбить Господина в присутствии Воина. Он подготовится, выберет момент и поставит эту мразь на колени, и это будет его первым испытанием на прочность.

Славянск, 26 июля 2009 года.

10. Провинция: Дёра, Орлов и другие

Так кто же мне скажет, что такое мужская дружба, и где находятся её истоки?

Вопрос

Занятия в секции бокса проходили три раза в неделю и начинались в шесть часов вечера. Об этом знали почти все мальчишки района, и к этому времени обычно десятка два их собиралось у входа в спортзал посмотреть, как проходят тренировки тех ребят, кому посчастливилось пройти отбор и попасть в число будущих боксёров. Вёл занятия Анатолий Павлович Передерий, известный в уличных кругах, как Дёра. Невысокого роста, с чуть кривыми ногами, очень жёсткий по жизни Дёра свой разряд кандидата в мастера спорта получил в армии, откуда вернулся со шрамом наискосок живота, весь овеянный ореолом романтики. Поговаривали, что служба его протекала в каких-то особых войсках, где несмотря на мирное время он и получил своё ранение. На расспросы по этому поводу Дёра не отвечал, ссылаясь на военную тайну.

Зная о его спортивных достижениях, руководство стекольного завода, на котором он работал и которому принадлежал новенький спортзал, предложило ему организовать секцию бокса, на что Анатолий Павлович, подумав, дал своё согласие. Прошло несколько лет, и его подопечные стали занимать призовые места на соревнованиях даже республиканского уровня. Попасть в секцию можно было, только пройдя жёсткий тест на выносливость и характер, придуманный самим Дёрой. Заключался он в том, что претендент должен был на время пробежать сто кругов по спортзалу, затем тридцать раз по всем правилам отжаться от пола и двадцать раз подтянуться на шведской лестнице. Это была только часть теста – на выносливость. Вторая часть теста – на характер – состояла в том, что претендента выпускали на ринг, где он должен был три раунда продержаться против одного из боксёров, имеющего уже опыт ведения боя. Если испытуемый проходил оба этапа, и у него оставалось всё ещё оставалось желание заниматься боксом, то его принимали.

Первый этап испытаний Сергей, имеющий хорошую физическую подготовку в секции спортивной гимнастики, прошёл легко.

– Неплохо, – произнёс Дёра, глядя на тяжело дышащего Сергея, – неплохо. Драться когда-нибудь приходилось?

– Нет, – ответил Сергей, – не приходилось.

– Что, ни разу ни с кем не подрался на улице?

– Нет, как-то не случилось.

– А что это у тебя с лицом, – спросил Дёра без улыбки, – не скажешь же ты, что упал случайно на чей-то кулак.

– Нет, не скажу. Это была не драка.

– А что это было. Говори, не стесняйся, здесь все свои.

– Это было просто избиение: четверо против одного.

– Сопротивлялся?

– Вначале, да, потом не помню.

– Ясно. Ну, хорошо. Отдышался? – А теперь давай-ка я забинтую тебе руки, наденешь перчатки и три раунда на ринге. Если выдержишь – ты наш, если нет – извини: решай свои проблемы самостоятельно.

Он подготовил Сергея и внимательно осмотрел своих подопечных, с интересом наблюдающих за происходящим.

– Ты, – кивнул он высокому худощавому парню, – Орлов, проведёшь с ним три раунда. Пошли на ринг.

Он приподнял канат, пропуская Сергея и его противника, а затем зашёл сам.

– Значит так, слушай сюда, новичок. Правила такие: бить можно только в лицо и в корпус, нельзя бить ниже пояса и сзади, нельзя бить ногами. Бой начинается по моему сигналу, когда скажу «бокс», если крикну «брек», все стали, бой прекращается. Всё ясно?

– Да, – хрипловато, волнуясь, ответил Сергей.

– Тогда начали. Сошлись, поприветствовали друг друга, и… бокс!

Противник Сергея принял стойку и сделал скользящий шаг в сторону по часовой стрелке. Он был чуть выше, несколько крупнее и, конечно же, опытнее. Тёмные глаза его холодно ощупывали Сергея. Вскоре он нанёс первый удар левой рукой. Сергей инстинктивно ушёл в сторону, но следующая стремительная серия из нескольких ударов заставила его уйти в глухую защиту. Выбрав момент, он попытался нанести ответный удар, но противник легко ушёл под руку и, уходя, казалось бы, едва заметно коснулся Сергея чуть ниже грудной клетки. Ощущение было такое, словно его лягнула лошадь. Из лёгких мгновенно вышел весь воздух.

Сергей отшатнулся в сторону и закрыл голову руками, выдерживая очередную серию ударов. Дыхание сбилось. В голове испуганно метались даже не отдельные слова, а какие-то несвязные их обрывки. И только далеко в подсознании пульсировала одна единственна мысль: «я должен выдержать… я должен выдержать… я должен….». Наконец, откуда-то, словно из тумана, до него донёсся голос тренера: «Брек!». Сергей опустил руки и недоумевающее посмотрел на него.

– В угол, отдыхать минуту. Дыши, дыши глубже и ровнее. Восстанавливай дыхание, расслабься.

Сергей, сидя на подставленном кем-то стуле, лихорадочно думал о том, что нужно продержаться ещё два раунда, это всего шесть минут. Нужна какая-то тактика, пусть плохая, но тактика….

– Сойтись, – прозвучала команда, – бокс!

Сергей обладал от природы хорошей реакцией. Он, повторяя действия противника, начал движение по кругу, сначала в одну сторону, а затем, чудом ускользнув от мощного удара правой, в другую. Во время перемены движения попытался нанести удар левой, но не достал и чуть было не упал на ринг. Парень слегка улыбнулся и не стал добивать Сергея. Пританцовывая, он ждал его в центре ринга. Сергей развернулся и бросился на него, атакуя поочерёдно обеими руками. Противник, словно дразня его, плавно ушёл в сторону, и, уходя, правой рукой достал его в челюсть. Из глаз брызнули искры, но Сергей устоял и развернулся к парню. Снова попытался атаковать и снова получил удар в лицо. Время словно застыло и Сергею показалось, что он ослышался, когда раздался голос тренера: «Брек! Отдыхаем».

Чуть живой сидел он на стуле, тяжело дыша и чувствуя, как разрываются, требуя воздуха, его лёгкие. На занятиях гимнастикой таких нагрузок не было. Случайно он поймал спокойный и, как ему показалось, насмешливый взгляд своего противника. Тот стоял, опершись на канаты, с ровным дыханием, словно и не было этих двух раундов. Сергей, чувствуя, как бешенство начинает закипать в крови, тоже поднялся со стула, на котором сидел. Это избиение в течение двух дней подряд его уже достало. Он закрыл глаза. Почему-то явственно всплыла в памяти белая, парящая в воздухе пирамида из ночного сна. И в этот неуловимо короткий миг вдруг исчезла с глаз красноватая пелена и на фоне сменившей её полной, идеальной черноты возникла ослепительно яркая точка. В эту точку, словно в воронку, ушла усталость, и взамен пришло состояние отрешённости и покоя. Затем точка исчезла, и Сергей открыл глаза.

Дёра внимательно смотрел на него и по движению его губ Сергей понял, что объявлен последний раунд. Звуки стали какими-то приглушёнными и низкими. Сергей видел, как его противник очень медленно, словно продираясь сквозь ставший неожиданно вязким воздух, идёт к нему. Сергей легко ушёл от его гротескно вялого удара, сделал шаг в сторону и изо всех сил ударил парня сбоку в незащищённое лицо. Голова того дёрнулась и он остановил своё движение. Сергей сделал круг позади него и снова оказался впереди. Ему с избытком хватило времени, чтобы нанести несколько ударов в корпус, отчего парень слегка наклонился вперёд, и тогда Сергей ударил его правой снизу вверх в подбородок. Он видел, словно в замедленном фильме, как его противник начал падать навзничь, как что-то кричал тренер, медленно приближаясь к нему, видел изумлённые лица-маски ребят вокруг ринга, а затем в голове вдруг раздался хрустальный негромкий звон и реальность вернулась. Сергей почувствовал, как гулко бьётся в груди сердце, ощутил солоноватый вкус крови во рту, явственно услышал крик тренера:

– Брек, я сказал! Прекратить, чёрт бы тебя взял!

Высокий парень, его противник, сидел на полу, вяло мотая головой. В воздухе стоял шум возбуждённых голосов. Дёра наклонился над Орловым:

– Ты как?

– Всё нормально, – ответил тот, – всё нормально…

Затем он перевёл взгляд на Сергея:

– Ну, ты даёшь, парень. Помоги подняться. Кстати, Лёха.

– Сергей, – ответил он, протягивая ему руку. Тот поднялся и посмотрел на тренера:

– Придётся принимать парня, Анатолий Павлович. Давно меня так не били. Нет, ну какая реакция! Вы видели?

Дёра молчал.

– Анатолий Павлович, парень выдержал испытание, надо брать.

Дёра, наконец, выдохнул:

– Так говоришь, никогда не дрался?

– Нет, – ответил Сергей.

– Не врёшь?

– Я никогда не вру, – вспыхнул вдруг Сергей.

– Ладно-ладно. Верю…. Сам не знаю почему, но верю. Ты принят. Становись в строй.

Сергей пошёл в конец шеренги.

– Да не туда. У нас все стоят по росту. Становись вторым, за Орловым. Всем: нале-во! Побежали по кругу, работаем, работаем, черти вялые!

Тренировка началась.

Домой они возвращались вместе с Лёхой Орловым. Оказалось, что тот жил почти рядом, у рынка, в одном из старых домов ещё дореволюционной постройки, где у них с матерью была двухкомнатная квартира на втором этаже. Сергей был счастлив. Он ощущал трепет каждой клеточки своего тела, переполненного адреналином, мышцы отзывались приятной усталостью, рядом шёл спокойный сильный парень. Всё то, что он задумал, начало превращаться в конкретные дела. Сегодня он был принят в команду, которую опасались трогать даже отмороженные пацаны из окраинных группировок. Это не значит, что он спрячется за спинами своих новых товарищей. Нет, перед ним просто открылась возможность приобрести новое знание, новый опыт, и он воспользуется этой возможностью, чего бы это ему не стоило. И это только начало Пути, его маленькая тайна.

– Ты чем завтра занят? – нарушил молчание Лёха.

– Да, ничем особенным, – подумав, ответил Сергей.

– Слушай, завтра тренировки нет, и день пропадёт впустую. У меня есть лишняя пара лёгких перчаток, лапы, могу прийти к тебе и вместе поработаем, если хочешь. У тебя большие способности, Серёга, это я тебе говорю: ты быстро пойдёшь вверх. Так что, встречаемся завтра?

– Давай, – охотно откликнулся Сергей, – приходи часам к одиннадцати. Знаешь, где наш дом?

– Ты рассказывал: улица Крупской, шесть, второй дом слева от переулка, возле пятой столовой. Найду.

– Ну, тогда до завтра.

– Пока.

Они крепко, по-мужски, пожали друг другу руки и разошлись.

На следующий день Лёха появился вовремя, как и обещал. Он с любопытством оглядел небольшой дом Переверзевых, флигель, двор.

– Класс, хорошо иметь свой дом. Когда стану на ноги, обязательно построю себе такой же. Свой сад, огород. Вид на гору, на море.

Огород Переверзевых выходил к большому пруду, который окрестные жители именовали просто Озером, правее виднелся слегка оплывший конус старого террикона: чем не рукотворное море и рукотворная же гора. За терриконом начиналась серо-жёлтая громада Бугра. Картина была довольно живописная и Сергею привычная с детства. Он с сомнением огляделся:

– Не вижу особых прелестей: пейзаж как пейзаж, ничего особенного. Я лично предпочёл бы хорошую квартиру со всеми удобствами. Ты знаешь, сколько работы и времени требует свой дом? Я тебе доложу.

– Может быть, не знаю, но всё-таки это хорошо – иметь свой, ты понимаешь, свой дом, своё родовое гнездо.

– Ну, это некоторое преувеличение, Лёха, на родовое гнездо он, по-моему, не тянет.

– Ну, хорошо, не будем спорить. Жизнь когда-нибудь рассудит, кто из нас прав. Где будем работать?

– Пошли в сад. Там есть хорошая площадка за сараем.

Они тренировались часа три подряд. Наконец Орлов сказал:

– Серёга, ты двужильный, черт. Давай передохнём.

– Давай, я и сам уже забодался. Ты пожуй пока яблок, груш, а я сейчас сделаю яичницу, перекусим и искупаемся в Озере.

– Давай, пока ещё тепло.

Через полчаса, наспех проглотив яичницу и запив её крепким сладким чаем, они прыгнули с мостков в прозрачную, уже по-августовски прохладную, воду и наперегонки поплыли к противоположному берегу. Пологий берег сплошь был покрыт какой-то низкой, плотной, похожей на спорыш травой. На ней было приятно загорать. Сейчас этот маленький пляж местного значения был пуст. Парни молча лежали под ещё ощутимо тёплым солнцем. Уходили последние дни лета, а там уже и не за горами десятый класс, последний школьный год.

– Ты уже решил, куда будешь поступать после школы? – спросил вдруг Орлов, задумчиво жуя травинку.

– Да, в университет, хочу стать математиком.

– А в какой университет уже решил?

– Да, есть такой Город на Днепре, красивый город, хороший университет. От нас часов шесть езды поездом.

– Ты чё, серьёзно? Я ведь тоже туда собираюсь поступать. Это ж единственный в Украине университет, где есть физико-технический факультет.

– Хочешь стать физиком?

– Не совсем. На этом факультете готовят специалистов в области ракетной техники.

– Класс… Будешь ракетчиком, это здорово, Лёха. Слушай, так давай станем вместе готовиться к экзаменам. Я тебя по математике, физике, химии поднатаскаю, у меня это хорошо получается.

– Давай, а я тебя боксёрским штучкам обучу. Вместе мы, я чувствую, не пропадём. Кстати, а кто это тебя отутюжил, если не секрет?

Сергей какое-то время поколебался, не зная насколько можно было быть откровенным, но потом неожиданно для себя рассказал всю историю, приключившуюся с ним пару дней назад. Умолчал только о том, что испытал, когда Анна ушла с Осой, и о том, какой странный сон приснился ему в ту ночь. Лёха слушал молча, не перебивая, со своим обычным невозмутимым выражением лица.

– Н-да… Сучары, я их немного знаю: Оса, Манах и всё их долбанное кодло. Твари те ещё. Не повезло тебе, брат, с подругой. Не люблю я баб, скажу тебе откровенно, и если бы не крайняя в них нужда, в жизни бы с этой частью населения не имел бы никаких дел. Но, увы, от природы никуда не деться, как говорил один поэт, имени которого я не помню.

Они помолчали немного, о затем Орлов вдруг как-то недобро усмехнулся и спросил:

– Слушай, Серёга, а хочешь, отловим этих козлов по частям?

Сергей ответил не сразу:

– Если поддаться эмоциям, то да, козлов можно отловить по одному или парами. Вопрос только в том, как долго это будет оставаться нашей тайной. Ты же не собираешься, надеюсь, убирать после себя свидетелей. Я думаю, что очень скоро тот же Оса нас вычислит и нам, в лучшем случае, придётся несладко. Это я очень мягко выражаюсь. А у нас с тобой родственники, у меня, например, младшие сёстры….

– Так, что, спустишь свой позор на тормозах? – перебил его Орлов.

– Нет, не спущу. Но подойти к решению этой проблемы нужно разумно.

– И как же это, интересно?

Сергей пристально посмотрел на него и неожиданно спросил:

– Скажи, а ты как вообще относишься к жизни? Что ты хочешь получить от неё со временем?

Орлов засмеялся:

– Ну, настолько глобально я над этим не думал. Даже не знаю, что и сказать тебе….

Сергей остановил его жестом:

– Думаю, что не ты один. Спроси ты меня об этом пару дней назад, я и сам бы не смог внятно ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. Но сегодня я попытаюсь ответить на него: образно говоря, ты хочешь в этой жизни получить свой кусок пирога. Это естественно и нормально. Но ты ведь находишься не на необитаемом острове, вокруг тебя люди, и они, естественно, тоже хотят получить свою часть того же пирога, которого на всех может и не хватить. Догадываясь об этом, каждый из них, чаще всего путём личных проб и ошибок, вырабатывает свои приёмы и приёмчики, позволяющие протолкнуться вперёд, захватить кусок побольше и побыстрее. В числе этих приёмов есть и такие, какими пользуются Оса и ему подобные, как ты сказал, твари: грязные, наглые, безнаказанные. Их сила в том, что они – организованная стая. Да, стая шакалов, не волков, но стая, их боятся. Им готовы отдать всё в обмен на то, что тебя не тронут, не станут бить, унижать. И в этой части ты прав: их можно и нужно отловить и наказать.

Но не это, Лёха, главное. А главное то, что подобное, как мне кажется, происходило всегда, происходит и сейчас во всех слоях общества, только имеет иную форму. Об этом говорят книги, да я и сам чувствую это каким-то шестым чувством. Вот я спрашиваю себя: как же быть? Как я должен вести себя сейчас и потом, во взрослой жизни, понимая всё это? Принять философию ведомого, подчинённого, зависимого человека или осознанно проложить иной, свой собственный, путь в этой жизни?

Он замолчал и задумался. Орлов, слушавший его горячую речь с неожиданным для себя интересом, осторожно спросил:

– И, что, ты знаешь, каким должен быть этот путь?

– Да, – жёстко глядя ему в глаза, медленно ответил Сергей, – знаю, такой путь есть. Я назову тебе его: это Путь Воина.

– Путь Воина…. – задумчиво протянул Орлов, – звучит красиво. Можешь изложить более подробно?

– Могу, поплыли обратно.

Они выбрались из воды, оделись и пошли к дому. По пути Сергей рассказал Лёхе о том, как в его руки попала старая книга о восточных единоборствах, о восточной философии, о взаимоотношениях Господина и Воина.

– Это так, коротко. Подробнее почитаешь дома. Только, Лёха, я тебя очень прошу, не потеряй книгу. Вторую такую не достать. Я хоть и помню её практически наизусть, но каждый раз, перечитывая, узнаю что-то новое.

– Да ты на этот счёт не волнуйся. Мы с матерью живём вдвоём, у меня своя комната и я в ней полный хозяин. Чему-то пропасть там просто невозможно. Давай, не тяни, а то я сдохну от нетерпения.

Сергей принёс книгу, завёрнутую в газету. Лёха с интересом стал переворачивать страницы, внимательно рассматривал гравюры, даже зачем-то прикинул её вес в руке.

– Слушай, это же раритет, вторую такую точно не достать. Серёга, прости, брат, но я пошёл. Прочту, тогда и обсудим дела наши скорбные. Пока. Да, кстати, – он ткнул пальцем в грудь Сергея, – философия философией, но уродов мы накажем, хотя Дёра этого и не любит. Но ты теперь боксёр, ты наш, а мы своих в беде не бросаем. Запомни это.

– Считай, уже запомнил, – улыбнулся Сергей, – до встречи, брат. Читай и приходи. Я расскажу тебе, что придумал.

Они попрощались и расстались, чтобы встретиться через день. Лёха принёс книгу, по-прежнему завёрнутую в газету.

– Серёга, у меня нет слов. Это что-то совершенно новое для меня. Ты обратил внимание, там некоторые удары показаны настолько детально, что их можно изучить самостоятельно. Я для начала перерисовал некоторые, самые простые, для начала. А заметил, какое внимание уделяется ударам ногами? Слушай, сегодня тренировка, давай начнём отрабатывать их.

– Согласен, хотя не всё так просто. Боюсь, что Дёре это может не понравиться. Придётся объясняться, а пока не хотелось бы. Ну, хорошо, погоди, я соберусь, по дороге обсудим всё это.

Они не спеша шли к спортзалу. По дороге Сергей, уже не спеша и не волнуясь, рассказал другу своё видение древних философских истин, которые неизвестный автор изложил в старой книге без каких либо комментарий со своей стороны.

– Прошли сотни лет с тех пор, когда древние китайцы и японцы создали философию Пути. Тогда всё было иным, не таким, как сейчас: общественное устройство, жизненные цели и задачи, да и сам смысл жизни был другим. Ты заметил, что вся наука самураев была направлена на служение Господину. Это усваивалось с молоком матери, и это была высшая цель их жизни: умереть с честью, защищая своего Господина. Сейчас всего этого нет, по крайней мере, у нас в стране. В нашем обществе тоже есть высшая цель, насколько я понимаю, это такое же безоговорочное служение партии и народу, что суть одно и то же. Чувствуешь параллель? Но партия это люди, которых я плохо знаю, которые говорят со мной каким-то искусственным языком о скучных и неинтересных мне вещах. Ты понимаешь, о чём я?

– Да, – живо ответил Лёха, – сказать честно, так я эту лабуду по телику вообще не смотрю, от скуки сдохнуть можно. Но, ты прав, параллель провести можно: и там, и там просматривается одна идея – служение без рассуждений и без оглядки. Вопрос только, кому?

– Вот-вот, и ты заметил. Но жизнь то, Лёха, одна, и посвятить её, как мне кажется, безошибочно можно только себе и довольно узкому кругу близких людей, при этом возвысив себя же, как личность, до уровня, условно говоря, Господина. Подумай, это не так просто, как кажется на первый взгляд.

Прежде всего, следует определить цель в жизни, определить, чего ты хочешь, и хотя бы в общих чертах понять, какой она должна быть.

– Ну, насколько я понимаю, мы с тобой уже определили, чем будем заниматься: ты – математикой, я – космической техникой.

– В целом, да, и это уже хорошо. Но мы с тобой, я думаю, ещё плохо знаем жизнь, Лёха. И, скорее всего, она не так проста, как нам кажется, и ещё внесёт поправки в наши планы. Причём, вносить их будут конкретные люди, преследуя, прежде всего, собственные интересы. И вот тут-то и просматривается возможность несовпадений твоих и чьих-то интересов, а это уже борьба.

– Ну, хорошо, поборемся, если нужно.

– А вот к этому нужно быть готовым. Для этого и существует Путь Воина. Хотя в наше время и не очень-то помашешь мечем, но быть готовым отразить атаку на себя, то есть на Господина, ты должен быть готов всегда, любым путём, в том числе и физически. Люди в своей массе трусливы, они боятся насилия над собой.

– В общем, идея мне нравится. Так, что, начнём работать?

– Начнём, детали, я думаю, проявятся по ходу дела.

– А где у нас будет база? Где будем отрабатывать приёмы?

– Я уже думал над этим. Есть такое место. У меня несколько лет назад умер дед по линии матери. Как нибудь расскажу о нём, интереснейший был мужик, царство ему небесное, как говорит моя мама. Так вот, он оставил мне большой дом. Там и будет наша база, поверь, в том доме есть, где разгуляться.

– Блеск… Целый дом, а твои старики не будут возражать?

– Не думаю, у меня с ними полное взаимопонимание. И родители, и дядя Николай мне доверяют. Проблем не будет.

– Так завтра и начнём?

– Начнём завтра, но дом посмотрим сегодня.

Так начался их Путь. Тогда они ещё не знали, что длиною он будет в целую жизнь.

Днепропетровск, 12 декабря 2010 года

11. Провинция: команда

Команда это небольшое число людей со взаимодополняющими навыками, которые собраны вместе для решения некоторых общих задач.

М. Армстронг

Дом деда привёл Лёху в восторг.

– Серый, – сказал он после осмотра, – у меня нет слов. Я думаю, что в подвале устроим тир и спортзал: размеры позволяют. Там же можно повесить мешки с песком для отработки ударов, груши, мишени. Я на заводе сделаю эти метательные звёздочки по рисункам из книги.

Сергей согласился:

– Нет возражений, только поможешь мне закончить камин. Кстати, в столярке у деда много хорошего дерева, я выточу на станочке эти маленькие молотилки-нунчаки. Интересная идея. Никто не догадается, для чего они предназначены.

Сергей в библиотеке обнаружил книгу, в которой подробно описывалось устройство каминов. Дядя Николай, присматривающий за домом, идею одобрил и даже помог воплотить её в жизнь. Вместе они частично разрушили печь в гостиной, завезли бутовый камень, огнеупорный кирпич и Сергей под руководством дяди стал сооружать невиданное в их местах сооружение – камин. Работа близилась к завершению, и по расчётам Сергея вдвоём они могли её закончить за неделю, не больше.

– Слушай, Сергей, а что, если мы к нашему делу привлечём кого-то из ребят? Как ты на это смотришь?

– Ты их хорошо знаешь?

– Ну, не всех, конечно, но человека два-три могу рекомендовать, как себя. Я отвечаю за них, ребята надёжные, сам увидишь.

– Хорошо, – подумав, ответил Сергей, – пообщаемся с ними сегодня после тренировки, но я бы не стал пока говорить о Пути. Знаешь, пусть это останется пока между нами. Мы-то и сами ещё толком с этим не разобрались, одна только голая идея. Озвучим пока только мысль о физическом совершенствовании бойца на основе древней восточной философии, как альтернатива и дополнение боксу. А там посмотрим, жизнь покажет.

Лёха согласился и они, не мешкая, принялись за работу над камином.

Вскоре в их команду влились три новых бойца. Так они решили себя называть. «Боец» – звучало солидно, интересно и по-мужски.

Федя Гуляев – «Гуляй», как выяснилось, по национальности был татарин. Чуть выше среднего роста, с иссиня черными волосами, смуглокожий и темноглазый Гуляй пришёл в бокс из секции вольной борьбы. Был он необычайно силён, подвижен, словно ртуть, и обладал хорошей реакцией. На ринге уже имел с десяток побед и почти все одержал нокаутом. Дёра пророчил ему большое будущее.

Володю Володина называли на улице не иначе, как «Володя», с ударением на последнем слоге. Почти такой же высокий, как и Сергей, стройный красавец с точёными чертами лица, Володя пользовался невероятным успехом у девушек. Числился у Дёры как один из перспективных боксёров и имел уже первый разряд. Обладал удивительным самообладанием в критических ситуациях. Такое понятие, как страх, казалось, ему было просто неведомо.

Толя Федотов, по кличке «Федот», в секции бокса был недавно. Сам Дёра, случайно увидев его в уличной драке, уговорил посещать спортзал на регулярной основе. Реакция у Федота была просто феноменальной. Он любил книги и девушек. Такая вот у человека была необычная фишка.

Володя и Федот были на год старше Сергея и Лёхи, закончили техучилище и работали на стекольном заводе слесарями.

Впервые они собрались вместе на опробование камина. Дядя Николай зажег дрова, убедился, что тяга хорошая и ушёл, радуясь за себя и племянника. Парни расположились вокруг камина. Они знали зачем пришли и уже заранее каждый из них принял для себя положительное решение. Первым по делу заговорил Володя:

– Ну, хорошо, будем тренироваться вместе. Тут вопросов нет: интересно и полезно. Сама идея с командой тоже хорошая, не вижу проблем. Но в любой команде, как мне кажется, кто-то должен быть главным. Кто это будет у нас?

В воздухе повисло неловкое молчание. Потом Лёха произнёс:

– Я не смогу это толково объяснить, пацаны, но мне кажется, что главным должен быть Серый.

Все заинтересованно уставились на Сергея.

– Мысль, возможно, и неплохая, – закуривая сигарету и садясь поближе к камину, добродушно заметил Федот, – но кто знает, как у него это получится. Ты, правда, Лёха, уже был с ним в контакте и тебе, конечно виднее. Считаешь, это достаточным поводом?

Лёха собрался уже ответить, но Сергей жестом остановил его:

– Не надо, Лёха. Я вот что думаю, ребята: нам пока не нужен кто-то в роли главного. Давайте просто начнём тренировки, а там всё решится само собой. Наверное, так будет правильно. Мы на этом этапе ещё плохо знаем друг друга, и пусть пока всё остаётся как есть: мы просто члены будущей команды. Давайте вначале попробуем, как говорится, съесть вместе пуд соли, если получится, конечно.

На том и порешили. Началась работа. Было решено, что Володя и Федот сделают метательные звёздочки-сирюкены, им это было проще всего, поскольку работали на заводе, а Сергей в мастерской деда выточит из дубовых заготовок детали нунчак. Остальные принялись изготавливать мешки с песком и манекены. Материала в запасах покойного деда было достаточно, а недостающий доставали, где могли, в основном, на том же заводе. Против ожидания, работа всех увлекла. Сергей только поставил одно условие: в доме и на подворье должен быть образцовый порядок. Против этого никто не возражал, и суббота была выделена для генеральной уборки.

Жена дяди Николая, тётя Вера, вначале неодобрительно отнёсшаяся к такому количеству парней, ежедневно приходящих на соседний двор и занимающихся по её мнению черт знает чем, постепенно оттаяла и даже угощала всю компанию чаем и необыкновенно вкусными золотистыми оладьями, печь которые могла быстро и в неограниченном количестве.

Вскоре в компанию как-то незаметно влились основательный, немногословный Мишка Мирошниченко – «Миха Квакин», весёлый Валентин Залежный – «Валет», маленький, юркий, с хорошим чувством юмора Денис Лымарь – «Дэн» и вальяжный, очень похожий на актёра Тихонова, Сашка Воронов – «Воронок». Появилась возможность работать попарно. Гуляй придумал, пока позволяла погода, проводить тренировки на Боровой. Глубина речки не превышала полуметра, дно было песчаным, удобным для бега. Бегали, вырабатывая выносливость, километров по двадцать, до изнеможения. Удары и броски отрабатывали на безлюдных песчаных пляжах, которые в изобилии встречались на берегах вьющейся среди леса речушки.

Незаметно уходило лето. Сергей выбрал момент и сходил домой к директору школы. Он, не объясняя причины, попросил перевести его в параллельный класс. Повидавший жизнь директор, которого безмерно уважали все пацаны в школе за жёсткий и справедливый характер, молча выслушал просьбу, подумал и разрешил. В маленьком городке всё тайное быстро становилось явным.

Пришёл сентябрь, и начались занятия в школе. Время было спрессовано в дни, дни в недели, недели в месяцы. Уроки, тренировки, книги, без которых Сергей не мог обойтись, шли непрерывной чередой. На сон оставалось не более шести часов в сутки.

Однажды на уроке физкультура объединили два десятых класса. Случайно рядом с Сергеем оказалась Анечка. Без смущения глядя ему в глаза, она невинно спросила:

– Ты не сердишься на меня?

– Нет, – неожиданно для себя спокойно ответил Сергей, – у тебя же, говорят, любовь.

– Да, – вспыхнула она, – и тебе этого не понять. Хотя, ты же, кажется, его убить грозился, пацан?

– А у тебя уже стала разнообразнее речь, девочка. Это радует. Только запомни: ещё не вечер.

Сергей не стал продолжать разговор. Он молча повернулся и ушел в другой конец спортзала.

Вечером он один пришёл в дом деда. Спустился в подвал, достал имитацию ножа и стал с ожесточением метать его в мишень. Как и прежде все попытки кончались неудачей. Нож попадал в цель разве что случайно. Сергей сел на стул и задумался. Вспомнилось, как ловко обращался со своим ножом дядя Степан. На вопрос Сергея, как это ему удаётся, он тогда ответил: «Сам не знаю», – и добавил, подумав, – «наверное, бросок заканчивает кисть руки, а нож в полёте в любом случае, на каком бы расстоянии не находилась цель, должен повернуться на пол-оборота. Так мне кажется».

Сергей достал из шкафчика подаренный ему когда-то нож. Погладил холодное лезвие, прикинул в руке баланс, оценил расстояние до мишени. Мысленно он представил весь полёт ножа: замах и движение руки, пальцы в конце траектории выпускают сталь, задавая направление и вращение ножу, тот начинает полёт рукояткой вперёд, летит, поворачиваясь вокруг центра тяжести, в полёте разворачивается на сто восемьдесят градусов и вонзается остриём в центр мишени.

Сергей стал в позицию, взял нож за лезвие и метнул его вполсилы, мысленно сопровождая его движение. Нож буквально в ту же секунду воткнулся в мишень перпендикулярно её плоскости. Не веря своим глазам, Сергей выдернул его толстой доски, вернулся в исходную позицию и снова метнул, вложив чуть больше силы в бросок. Нож, словно ведомый силой его мысли, послушно воткнулся в центр мишени. Часа через два, испробовав все возможные варианты бросков, Сергей убедился, что нож признал нового хозяина. Он приложил к губам ставшее тёплым от упражнений лезвие, вложил его в ножны и спрятал на место в шкафчик на стене. Цель была достигнута.

На следующий день Сергей демонстрировал восхищённым друзьям открывшиеся у него возможности. Нож сверкающей змейкой вылетал из его руки и, пролетев подвал по диагонали, глубоко вонзался в доску мишени. Эффект был потрясающий. Лёха с размаху в порыве восторга хлопнул Сергея по плечу:

– Ну, брат, ты молоток! Класс! Как ты это делаешь?

Сергей рассказал, как он вспомнил скупую науку своего дяди, как мысленно сопровождает летящий нож на всём пути от ладони до цели. Все внимательно слушали.

– Мистика какая-то, – пробормотал недоверчиво Володя, – ну-ка я попробую то же со звёздочкой.

Он взял в руку сюррэкен, выполненный в форме восьмиугольной звезды. Он встал в позицию, взвесил в руке снаряд, всматриваясь в него, а затем с замахом метнул его в мишень. Сюррэкен глубоко вонзился в доски щита.

– Ни фига себе, – проговорил ошеломлённый Володя, – господа присяжные заседатели, кажется, лёд тронулся.

И лёд таки действительно тронулся. Вскоре Лёха продемонстрировал всем, как послушная движениям его руки, вращалась вокруг него нунчака – дубовые палочки, связанные нейлоновым шнуром. Подойти к нему было просто невозможно. В книге была изображена точно такая последовательность движений. Лёха подробно рассказал, как ему это удалось:

– Только, ребята, предупреждаю: этой безобидной на вид штуковиной запросто убить можно. Следует очень аккуратно вкладывать силу в удар и делать его с оттяжкой.

Прошёл октябрь, и наступила настоящая осень. Сергей уговорил дядю Николая и отца, работавшего на шахте, привезти к дому деда угля и дров для камина. Всей командой они быстро переместили уголь в сарай, накололи и аккуратно сложили поленья. Тётя Вера подарила им старый большого размера шерстяной ковёр. Его бросили на пол в гостиной. Получилось очень уютно. Все любили в минуты отдыха наблюдать, лёжа на ковре, как, потрескивая, горят в камине толстые поленья, образуя причудливые огненные фигуры.

У Сергея, как и предсказывал Лёха, действительно оказался бойцовский талант. Он легко усваивал тактику и стратегию ведения боя на ринге. Ему одинаково хорошо удавались удары как правой, так и левой рукой. Он теперь без труда выдерживал подряд пятнадцать-двадцать раундов. Скупой на похвалы Дёра всё чаще повторял:

– Хорошо, хорошо. Умеешь работать, парень. Похоже, из тебя будет толк.

Незаметно подошли городские соревнования по боксу. В весовой категории Сергея было пять претендентов на первое место. Он впервые почувствовал сладкий вкус победы. Все пять боёв Сергей выиграл нокаутом, применяя продуманную им схему.

В первом раунде он проводил разведку, прощупывал противника, скользя вокруг него и нанося лёгкие удары. При этом создавалась обманчивая иллюзия, будто он не решается напасть. В первый раз Дёра, который был у него секундантом, даже засомневался, не рано ли он выпустил его на ринг. Второй раунд Сергей проводил, непрерывно атакуя, чем полностью деморализовывал противника. В третьем раунде с ударом гонга Сергей незаметно для окружающих вводил себя в то необычное состояние, которое он условно называл «боевой трансформацией». Он делал три глубоких вдоха, закрыв глаза, и вызывал в памяти образ белой пирамиды, парящей в воздухе на фоне сказочного пейзажа. Тотчас вслед за этим наступала тьма, возникал пылающий крест, вписанный в круг, и приходило ТО самое необычное состояние. На ринге это выглядело как несколько стремительных, почти размазанных в пространстве движений, заканчивающихся резкими, едва уловимыми со стороны, ударами. Противник просто оседал на месте в состоянии глубокого нокаута.

И так пять раз подряд. Дёра был в восторге. Лёха и вся болеющая за него команда в порыве чувств чуть не раздавили его в объятиях. Триумф был полным. Спортзал во время соревнований по боксу с трудом вмещал зрителей, и Сергей помнил, какими настороженными взглядами провожали его рубежанские пацаны. В центре их сидели Оса с Аней. Насмешливо глядя на Сергея, он что-то шепнул на ухо девушке. Та засмеялась, прикрывшись ладонью. Сергей запомнил это мимоходом, словно кадр из фильма.

На следующий день, придя в школу, Сергей понял, что значит проснуться знаменитым. Восхищённые взгляды парней и девушек, поздравления сыпались со всех сторон, даже от учителей. Тогда Сергей осознал, что может многое и какой это кайф – добиться желаемого. Нужно только сильно захотеть и упорно идти к цели. «В начале было Слово», так было сказано в дедовой библии. И в этой фразе был скрыт глубокий смысл.

Днепропетровск, 15 июля 2011 года

12. Провинция: любовь в новогоднюю ночь

Прелестница – обладательница выдающихся прелестей.

Михаил Ромм. Мой труд сизифов.

Незаметно подошёл Новый год. С открытых машин на площади перед клубом продавали пушистые, пахнущие хвоей сосенки. На прилавках магазинов появились сверкающие ёлочные игрушки. И даже в классной комнате, источая аромат леса, стояла небольшая ёлочка. Обычно этот лучший из праздников Сергей встречал дома. Но теперь всё было иначе. Лёха предложил встретить его всем вместе:

– Ирочка Лавренёва предлагает провести новогоднюю ночь у неё дома. Её родители куда-то уходят в гости. Можно хорошо оторваться. Девчонки есть у всех, скинемся деньгами, возьмём вина. Будет классно. Ну, ты как, Серый?

– Да, я, в общем-то, не против. Только у меня нет девчонки, боюсь, что буду выглядеть как-то одиноко на фоне вашего всеобщего счастья.

– Перестань, это поправимо, ты оглянись, брат, вокруг тебя цветник и каждый из этих цветочков только и ждёт, чтобы его сорвали твои грубые мужские руки.

Сергей невнятно что-то проворчал, мысленно соглашаясь, на том они и расстались. А на следующий день к нему в школе подошла сама Ирочка.

– Привет, одинокий герой, – весело поздоровалась она.

– Привет, – неожиданно для себя охотно отозвался Сергей.

– Ты где встречаешь Новый год?

– Пока не решил, скорее всего, дома.

– Дома это хорошо, – рассудительно протянула девушка, – но ты ведь уже большой мальчик, Серёжа. Не хочешь провести новогоднюю ночь со мной?

В её голосе и в самом предложении прозвучали столь двусмысленные нотки, что Сергей почувствовал, как неудержимо краснеет. Ходили слухи, что Ирочка позволяла себе многое в обращении с парнями. Это волновало кровь, будоражило воображение и почему-то лишало возможности логически мыслить.

– Ирочка, – попытался перевести разговор в шутку Сергей, – ну, зачем тебе такой робкий парень, как я?

– Я видела тебя на ринге, не скажешь, что ты сильно робок. Перестань, Серёжа, я серьёзно говорю. Приходи ко мне с ребятами. У меня нет сейчас парня, ты, насколько я знаю, тоже никем не увлечен. Встретим праздник в хорошей компании, без всяких обязательств. Придёшь? Девушка может на тебя рассчитывать?

– Какая девушка? – совсем уже глупо спросил Сергей.

Она засмеялась:

– Серёженька, если ты внимательно присмотришься, то увидишь, что с тобой сейчас разговаривает самая, что ни на есть живая девушка, причём очень даже симпатичная. Хочешь меня потрогать, – и добавила, чуть помедлив, – за руку, например?

Сергей, совсем обалдевший от происходящего, взял её под руку и как-то хрипловато ответил:

– Прости, я что-то плохо стал соображать. Если ты и есть та самая девушка, то я, конечно же, приду.

– Прекрасно, я буду ждать. Да, а на школьный бал придёшь?

– Как скажешь.

– Я уже говорю: приходи. Мы с тобой будем много танцевать, я сейчас очень одинокая девушка.

– Да, с меня, откровенно говоря, танцор никакой.

– Это не страшно. Я тебя обучу…всему, что умею. Ну, пока. Да, кстати, а тебе не трудно будет проводить меня домой сегодня?

Сергей, опять почувствовав в её словах запретные интонации, покраснел ещё сильнее:

– Конечно, смогу, это же по пути.

– Отлично, я подожду тебя у школы. Пока, я на урок.

Сергей молча посмотрел ей вслед. Среднего роста блондинка со светло-голубыми глазами, изящной фигуркой и просто очаровательными ножками, Ирочка, следует признать, была прелесть как хороша. И, судя по походке, она хорошо об этом знала. За какие-то пять минут без всякого смущения девушка взбудоражила всё его мужское естество и ушла, постукивая каблучками, заставив его напрочь забыть о высоком предназначении Воина, о Пути, на котором, если верить восточной мудрости, нет места женщине, и о предстоящей тренировке, на которую он уже точно опоздает, провожая домой Ирочку Лавренёву. В воздухе остался только лёгкий, волнующий аромат её духов. Сергей глубоко вздохнул, возвращаясь к реальной жизни, и пошёл в класс.

После уроков Сергей вышел из школы. Ирочка ждала его, кутаясь в пушистый воротник своей шубки. Без смущения она взяла его под руку и, сопровождаемые насмешливыми взглядами и репликами одноклассников, они медленно пошли по хрустящему под ногами снегу. Сергей молчал, безуспешно пытаясь отыскать в голове какие-нибудь остроумные мысли и чувствуя себя от этого полным идиотом. Незаметно они подошли к коттеджу, в котором жила Ирочка с родителями. Она подняла к нему порозовевшее на морозе лицо:

– Ну, вот и пришли. Как видишь, это совсем не страшно.

– Да, я заметил, – улыбнулся Сергей, – это и на самом деле совсем не так страшно, как видится вначале.

– А что, ты действительно чего-то боялся? По тебе не скажешь.

– Да, нет, я шучу. Наоборот, я получил большое удовольствие.

– От чего же, интересно? От молчания?

– Представь себе. От хорошего молчания тоже можно получить удовольствие.

– Странный ты мальчик, – улыбнулась девушка, – но, как мне кажется, хороший. Ты спешишь?

– Как тебе сказать, у меня тренировка, и у нас очень строгий тренер.

– Жаль, но ничего не поделаешь. Тренировки тебе пропускать никак нельзя, а то ещё побьют мальчика на ринге, не приведи Господь.

– Да, – улыбнулся Сергей её рассудительности, – это будет ужасно.

– Хорошо, беги на свою тренировку. Только у меня к тебе одна малюсенькая просьба.

– Ирочка, для тебя всё, что угодно.

– Вот видишь, какой ты хороший мальчик. Тогда, пожалуйста, поцелуй меня вот сюда, в щёчку.

Она подставила ему свою розовую от мороза щёчку и показала пальчиком, куда именно нужно её поцеловать. Сергей, который был почти на голову выше её ростом, неловко наклонился и прикоснулся пересохшими губами к холодной, нежно пахнущей коже.

– Спасибо тебе, дорогой, – нарочито скромно потупив глазки, театрально прошептала Ирочка, – теперь я буду спать спокойно.

Сергей засмеялся, глядя на неё:

– Я и не знал, что ты такая артистка.

– Это очень плохо? – всё так же, не поднимая глаз, продолжала играть девушка.

– Да, пожалуй, нет. Такой та мне нравишься всё больше и больше, честное слово.

Она засмеялась и подняла к нему блестящие, полные едва сдерживаемого смеха, глаза:

– Честное-честное? Ты смешной… Ну, хорошо, беги, а то совсем опоздаешь. До завтра. Завтра ты, надеюсь, проводишь девушку?

– Непременно, пусть даже небо рухнет на землю, как говорили древние галлы.

Она рассмеялась:

– И не забудешь поцеловать?

– Как можно! Конечно же, не забуду.

– Ну, пока, боксёр.

– Пока, дорогая, я буду скучать по тебе.

– Я тоже, – ответила она и добавила, смеясь, – обалдеть, как быстро ты взрослеешь, дорогой, и как становится всё интереснее и интереснее.

Они весело расстались. Сергей быстро пошёл к спортзалу, у него в запасе было ещё минут семь. Ему было хорошо. Улыбка непроизвольно блуждала по его лицу, когда он вспоминал Ирочку и её холодную, упругую и удивительно ароматную щёчку.

После тренировки, сидя в раздевалке, Лёха, хитровато улыбаясь, спросил:

– Ну, что ты решил насчёт Нового года? Будешь?

– Можно подумать, ты не знаешь. Проще войти в клетку к голодному льву, чем отказать в чём-то Ирочке. Признайся честно, твоя работа?

– Не буду отпираться, я намекнул Ирочке о твоём одиночестве. Ты, что, не рад?

– Да, как тебе сказать, скорее рад, чем нет. Только как-то очень просто всё…

– Послушай, брат, – перебил его Лёха, – я тебя прошу, не заморачивайся. Ирка классная девочка, не пожалеешь, я отвечаю.

– Интересно, брат, откуда такая уверенность? Ты её настолько хорошо знаешь?

– Да, неплохо, но не подумай чего нибудь такого. Чисто дружеские отношения, иначе моя Зинуля оторвёт мне всё, до чего сможет дотянуться, ты же её знаешь. Ирочка, конечно, не ангел и не монашка, да она и не прикидывается недотрогой, но подружка у тебя будет классная, сам увидишь, с ней не соскучишься.

– Это я заметил….

– Что, уже? Ну, молодец, Ирочка. Серый, признайся, как она тебе? Понравилась?

– Если сказать честно, то да, понравилась: с ней легко.

– Ну, и ладушки. Значит, Новый год впервые встречаем вместе, всей командой. Это хорошо.

– А ты на школьный бал придёшь?

– Конечно, моя же Зинуля из твоего бывшего класса. Мне мать впервые в жизни настоящий костюм купила и туфли к нему. Буду, как денди лондонский одет…

– …и, наконец, увидишь свет, – смеясь, продолжил за него Сергей, – потопали домой, Казанова.

Дома Сергея ожидал сюрприз. Родители, решив, что их сын уже достаточно взрослый, купили ему из отцовских премиальных костюм, белоснежную рубашку и отливающие матовой кожей чешские туфли «Цебо». Тонкой шерсти костюм производства ГДР был черный, однобортный, застёгивался на две пуговицы. Как раз о таком втайне подумывал Сергей, внимательно рассматривая, во что одеты герои фильмов. Мать достала швейную машинку и быстро подогнала костюм по фигуре так, что он сидел, как влитой. Из глубины зеркала на него смотрел элегантный молодой человек. Мать, глядя на взрослого сына, всплакнула от полноты чувств. Отец, как человек прагматичный, заметил, что нужен галстук и тут же выделил для этого необходимые деньги.

Сергей сбегал в магазин и из небольшого количества имеющихся в наличии галстуков выбрал один: цвета бордо, мягкого шёлка. Молоденькие продавщицы, томящиеся от безделья, охотно показали ему, как правильно завязать узел, а затем наперебой стали приглашать его на танцы. Взмокший от такого обилия женского внимания, Сергей обещал подумать и быстро рванул домой.

Смотрелся галстук в комплекте с костюмом и белой рубашкой очень хорошо. Буквально через несколько минут после этого позвонил одноклассник. Ему брат из Москвы привёз две бабочки под костюм, одну серого цвета, другую черного. Если есть желание, одну он мог бы презентовать. Желание было, и Сергей выбрал себе черную. На семейном совете было решено, что на такое событие, как школьный бал, следует, конечно же, одеть бабочку. Особенно на этом настаивали сёстры, восторженно разглядывая необычно нарядного и сразу как-то резко повзрослевшего брата.

Незаметно пролетели три дня, поглощённые учёбой, тренировками и подготовкой к Новому году. Каждый вечер Сергей провожал Ирочку домой. Они весело болтали ни о чём, смеялись без повода и всё смелее целовались на морозе. Оба с нетерпением ожидали школьного бала. И он, наконец, пришёл.

В школе было шумно и весело. Нарядные старшеклассники и не уступающие им молодые учителя заполнили актовый зал. Звучала музыка, создавая праздничное настроение. Сергей слегка опоздал и зашел в числе последних. Его появление было встречено гулом голосов. Увидеть здесь, в заштатном городишке, человека в бабочке можно было нечасто и только в кино. Ирочка Лавренёва, выглядевшая так, словно она только что сошла с подиума, из центра зала помахала ему рукой, привлекая внимание окружающих:

– Серёжа! Иди сюда, я заняла нам места.

Чувствуя себя неловко, под весёлые замечания одноклассников он протиснулся к ней и, облегчённо вздохнув, сел. Начался праздничный концерт.

– Серёжа, – прошептала ему на ухо, взяв под руку, Ирочка, – ты выглядишь просто потрясно. И такой взрослый, что я даже робею.

– Ирочка, перестань робеть, ты меня пугаешь.

– Хорошо, уже перестала. Обрати внимание, как на тебя смотрит Тамара Андреевна.

Тамара Андреевна Кикнадзе, стройная брюнетка с несколько суровой грузинской внешностью и стальной, как им казалось, силой воли, преподавала у них в классе математику. Это был её второй рабочий год после окончания пединститута. То есть, если разобраться, она была старше своих учеников лет на пять-шесть. Молодая учительница снимала комнату у хозяйки неподалёку от дома Сергея. Нередко они шли в школу вместе к первому уроку, болтая по дороге о чём-нибудь отвлечённом. Девушке, в силу особенностей характера не имеющей друзей в новом для неё городе, было явно интересно общаться с рослым, начитанным и не по годам взрослым парнем.

Сергей, словно невзначай, взглянул в её сторону и, увидев устремлённый на него взгляд, улыбнулся и кивнул головой, здороваясь. Она улыбнулась в ответ и помахала ему рукой.

– Видишь, даже училки наши от тебя сегодня в восторге.

– Ирочка, перестань, я и без того чувствую себя так, словно без штанов на сцене.

– Всё-всё, умолкаю, хотя вариант без штанов мне тоже нравится. Позже можно будет обсудить это более детально. А что, смотреть на тебя влюблёнными глазами молчаливой девушке можно?

Сергей улыбнулся:

– Ирочка, ты неисправима. Впрочем, так же, как и очаровательна, но, при всём при этом, смотреть девушке, если уж она настолько влюблена, конечно же, можно.

– Ну, вот и славненько. Мне сразу стало как-то легче.

Возражать ей было бесполезно. Сергей, ощущал волнующее тепло прижавшейся к его руке девушки, вдыхал горьковатый аромат её духов, и вскоре почувствовал, как постепенно отпускает его напряжение, как взамен приходит радостное чувство жажды жизни, ощущение необыкновенной силы и уверенности в себе. И, черт возьми, это было так же хорошо, как и всё происходящее вокруг в эту предновогоднюю ночь: трескучий мороз на заснеженных улицах города, тепло и уют школьного зала, а также упоительное ожидание чего-то мучительно радостного, что непременно должна принести ему сидящая рядом Ирочка Лавренёва.

Концерт закончился, и все стали переходить в спортзал, где начиналась самая интересная часть вечера – школьный бал.

– Привет, ребята! – раздался весёлый голос откуда-то сбоку, – ой, какие мы красивые!

Протискиваясь через толпу, к ним пробирался Лёха Орлов, ведя за руку стройную темноволосую девушку, Зину Васильеву, которая училась в бывшем классе Сергея. Сергей тоже впервые видел Лёху в костюме. Смотрелись они в паре Зиночкой очень впечатляюще: оба высокие, красивые, словно подогнанные друг под друга. Девушки окинули друг друга оценивающими взглядами, быстро поняли, что они вне конкуренции и защебетали о чём-то для парней непонятном.

– Лёха, ты здорово выглядишь, мои наилучшие пожелания твоей маме.

– Спасибо, непременно передам. Ты же знаешь, как она тебя уважает. Но ты, Серый, просто класс! Где достал бабочку?

– Брат Витька Коробки подогнал. Да, ерунда всё это, а где, кстати, наши?

– Почти все здесь.

– И, что, все с подружками?

– Обижаешь, брат, у нас лучшие девушки города. Да, потом сам увидишь. Кстати, здесь и Оса со своей кодлой, ну, и с Аней, конечно. Посмотри, вон там в углу.

Сергей осторожно взглянул и словно ожёгся о взгляд устремлённых на него чёрных Анечкиных глаз. Рядом с ней находились Оса, Манах и вся их верхушка. Сергей повернулся к Лёхе:

– Посмотрел, ну, и что?

– Да, в общем, ничего. Но ты держись о них подальше, не заводись сегодня, всё-таки праздник. Я предупредил наших, чтобы были к тебе поближе. Так спокойнее, брат, хотя я уверен, что сейчас ты и один их всех размажешь тонким слоем.

– Лёха, успокойся. Думаю, что сегодня нам всем не до разборок. Посмотри лучше, какие девушки вокруг, глаза разбегаются.

– Это кто там вспомнил о девушках? – подала голос Ирочка, – ну-ка, мальчики, быстренько пригласили нас на танец.

– Ирочка, – с ужасом отреагировал Сергей, – я честно предупреждаю: это первый в моей жизни танец, я оттопчу твои хорошенькие ножки.

– В качестве благодарности за оценку моих ножек, молодой человек, я возьмусь за ваше воспитание. Возьмите меня под руку, вот так, чуть нежнее, ещё нежнее, уже хорошо, идёмте.

Сергей под критические замечания Лёхи и Зиночки обречённо пошел с ней к танцующим.

– Возьми мою руку в свою, не эту, вот так. Правой рукой поддерживай мою спину. Молодой человек, это уже не совсем спина, чуть выше, на нас же смотрят, ведите себя прилично. Вот так, хорошо. А теперь мы танцуем вальс: раз-два-три, на носочки и поворот, раз-два-три, на носочки и лёгкий поворот, и раз-два-три, раз-два-три.

Сергей, к своему удивлению, легко поддался дрессуре и к концу танца уже довольно уверенно вёл свою партнёршу.

– Молодец, – с удовольствием промолвила Ирочка, приседая перед ним в шутливом реверансе, – ты способный ученик. А теперь следует завершить ритуал: возьми даму под руку, проводи её на место, поблагодари за танец и поцелуй ей ручку.

– При всех! – притворно ужаснулся Сергей.

– Нет, отведи меня для этого на лестничную клетку. Конечно же, при всех, и так, чтобы я видела, как девушки вокруг меня скисли от зависти.

Сергей послушно выполнил все требования:

– Теперь всё хорошо?

– Прекрасно, я видела лицо Галины Андреевны, даже не знаю, как я теперь окончу школу.

Сергей засмеялся:

– С твоими-то талантами и обаянием, не думаю, что это будет проблемой.

Зазвучала мелодия медленного танца. Сергей совсем уже собрался пригласить девушку, как вдруг рядом услышал знакомый голос:

– Ирочка, одолжи мне, пожалуйста, твоего начинающего кавалера. Я тоже хочу попробовать себя в качестве учительницы танцев.

– Да, пожалуйста, Тамара Андреевна, Серёжа с удовольствием потанцует с вами, правда, Серёжа?

– Конечно, прошу вас, Тамара Андреевна.

Сергей галантно взял под руку молодую учительницу математики, и они присоединились к танцующим.

– Ты умеешь танцевать танго, Серёженька?

– Скажу откровенно, это второй танец в моей жизни, а первый вы, к глубокому моему сожалению, имели несчастье видеть.

– Ну, первый блин был совсем не так уж и плох. Хотя, танго, конечно, это нечто совсем иное. Возьми меня вот так, не бойся. Прижми чуть крепче, ты же мужчина.

Сергей молча повиновался и, прижав к себе молодое горячее тело, вдруг почувствовал, как безудержно краснеет, ощутив внезапно возникший холодок где-то внизу живота. Струйка пота скользнула по спине.

– Вот так, веди меня, не забывай, что в танце, как и в жизни, главная роль принадлежит мужчине. Чувствуй ритм, музыку, чувствуй женщину в своих руках. Ты же, надеюсь, не сомневаешься в том, что я женщина. Кстати, замечу, довольно красивая женщина. Смелее, смелее, Серёжа, ну, вот, уже хорошо.

Он видел совсем близко её бездонные чёрные глаза, чувствовал горячее дыхание. Его нога в толчее вдруг ощутила её упругое бедро, и Сергей понял, что ещё немного и ему просто будет неловко перед своей учительницей. Она подняла к нему лицо и как-то необычно, одними глазами, улыбнулась. Было очень жарко и тесно.

Вскоре танец закончился. Сергей, сказать честно, с неохотой отпустил руку Тамары Андреевны:

– Спасибо, было очень хорошо. Я провожу вас.

– Не стоит, – остановила она его, – мне тоже было очень хорошо, но иди к своей девушке. Как-нибудь мы с тобой ещё потанцуем. А сейчас беги, нехорошо оставлять Ирочку одну так долго.

Сергея встретила притворно рассерженная Ирочка:

– А ты быстро учишься, нечего сказать. Это же надо, так обнимать свою училку. Вы видели, как она чуть не растаяла?

Лёха и Зиночка рассмеялись, Сергей тоже неловко улыбнулся, и почему-то начал оправдываться:

– Ну, перестань, Ирочка. Это же был просто танец.

– Это ты своей маме расскажешь о том, что такое просто танец, она поверит. Ведите вашу даму, кавалер, может, сумеете как-то оправдаться.

И они танцевали. Танцевали, не пропуская ни одного танца, танцевали, ощущая дрожь своих ставших вдруг непослушными тел и прикасаясь друг к другу так, словно они делали это в последний раз, словно их после этого навсегда разведёт злодейка судьба, и они больше никогда-никогда не увидятся. Это было просто какое-то наваждение. Сергей украдкой трогал губами её волосы, пахнущие горьковатыми духами, робко гладил упругую спину, ощущая под рукой узкую полоску лифчика. Ирочка, прижавшись к нему, в эти минуты тихонько шептала, глядя снизу вверх: «Перестань, на нас же смотрят», но её насмешливые серые глаза в это же время говорили обратное: «Продолжай, милый, не вздумай остановиться, я тоже этого хочу». Окружающий мир вдруг исчез, растворился в этих ощущениях. Им ни до кого не было дела, этим двоим, слившимся в вечно повторяющемся танце.

И только однажды спиной Сергей ощутил на себе чей-то взгляд. Обернувшись, он увидел, как что-то говорит, наклоняясь к своей подружке, Оса. Анна, слушая его, пристально смотрела на Сергея, и не ясно было, что за потаённые мысли блуждают в её голове.

Школьный бал подошёл к концу. Все с неохотой потянулись в классы. Из школы Сергей вышел вместе с Ирочкой. Было довольно холодно. В воздухе кружились редкие снежинки. Лёха, обняв за плечи Зиночку, громко вопрошал, привлекая всеобщее внимание:

– Нет, вы видели, как они танцевали? Они делали это даже между танцами и, заметьте, всё в ритме танго. Честно, я прибалдел.

Все засмеялись, глядя на них. Сергей только сейчас понял, насколько ему хорошо: и этот хрустящий снег под ногами, и сияющая Ирочка, крепко держащая его за руку, и эта команда, искренне радующаяся за него. Все медленно двинулись от школы. По дороге обсудили детали предстоящей новогодней ночи. На перекрёстке Сергей и Ирочка отделились от компании и, попрощавшись, переулками пошли к её дому. За первым же поворотом, не сговариваясь, они бросились друг к другу и замерли в долгом поцелуе. Задохнувшись, оторвались, часто дыша, и снова слились в одно целое. Нескоро, уже у её дома, продрогнув от холода, они пришли в себя.

– Серёжа, – обрела, наконец, голос Ирочка, – ты не поверишь, у меня уже совсем опухли губы. Я так благодарна тебе за сегодня, ты даже представить не можешь. Не знаю, как я дождусь завтрашнего вечера. Поцелуй меня ещё разочек, пожалуйста, только очень осторожно, и разбегаемся по домам. Хорошо? Родители будут ворчать.

– Да, – ответил Сергей, осторожно целуя её горячие губы, – я тоже с нетерпением буду ждать, когда наступит завтра. Спокойно ночи, дарлинг.

– Пока, милый. Это ничего, что я по-русски? Помни обо мне, пожалуйста, и неспокойной тебе ночи. Беги.

Сергей засмеялся, отошёл на шаг, любуясь девушкой в серебристой шубке, помахал ей рукой на прощанье и быстро зашагал домой по чистому, звонко скрипящему в ночной тишине снегу. Было очень холодно и необыкновенно хорошо.

На следующий день вечером за ним зашёл Орлов, и они, весело обсуждая вчерашние события, пошли к Ирочке домой. Там уже собралась вся компания. Для большинства это была первая в жизни новогодняя ночь, проведённая вне дома. Настоящая взрослая вечеринка: с вином, музыкой и танцами в слабо освещённой комнате. Это было здорово. Сергей, по сути, впервые в жизни выпил. Это сделало его удивительно остроумным и весёлым. Он вдруг вспомнил бездну прочитанных когда-то историй, превратил их в тосты, и как-то незаметно стал центром всеобщего внимания. Ему охотно подыгрывали ребята, и вскоре в большом доме Лавренёвых стало по-новогоднему шумно и празднично.

Быстро летело время, и вскоре часы пробили полночь. Сергей выпил очередной бокал шампанского на брудершафт с Ирочкой, и она увлекла его за собой. В гостиной танцевали рок-н-ролл и танго одновременно, в соседней комнате весёлая компания крутила на полу бутылочку и все без устали целовались, на кухне парни, открыв форточку, курили и что-то громко обсуждали. Всем было очень и очень хорошо.

После очередного танца Ирочка взяла Сергея за руку:

– Хочешь, я покажу тебе свою комнату?

– Конечно, покажи. Мне никогда не приходилось видеть девичью комнату. Это интересно?

– Очень, идём.

Они незаметно для окружающих поднялись на второй этаж. Здесь было тихо. В голубоватом свете, падающем через окно, был виден письменный стол с висящим над ним зеркалом, небольшой шкаф и деревянная кровать. Ирочка закрыла дверь на ключ:

– Давай побудем вдвоём, хорошо?

– Очень хорошо, ты даже не представляешь насколько мне хорошо, моя маленькая девочка.

Она жарко прильнула к нему, и Сергей почувствовал знакомый холодок в животе, всё тело пронзила неуёмная дрожь. Её руки расстегнули рубашку, губы лёгкими поцелуями скользнули по его груди, острые зубки прикусили сосок. Сергей непроизвольно дёрнулся и застонал от наслаждения. Его рука неловко скользнула по шёлку чулка и замерла в растерянности на полоске нежной кожи. Ирочка сняла с него рубашку и через голову сбросила своё платье. Дрожащими руками он расстегнул лифчик и тот невесомым комочком упал на пол. Сергей наклонился и стал, задыхаясь, целовать её маленькие упругие груди, взял в рот твёрдый сосок и чуть прикусил его. Ирочка застонала и выгнулась к нему. Он взял её на руки и положил на кровать. Осторожно расстегнул пояс и снял чулки. Он перецеловал её пальчики на ногах, целовал колени, дрожащие бёдра. Она сама помогла снять с себя прозрачные, пахнущие духами трусики и слегка раздвинула ноги.

Сергей трогал губами жёсткие волоски на лобке, ощутил языком солоноватую влагу на нежных складочках. Они источали какой-то необыкновенно чистый, волнующий женский запах. Ирочка внезапно застонала и дёрнулась, с необычайной силой прижав его голову к себе. Через минуту, отдышавшись, она прошептала: «Погоди». Она на ощупь открыла ящик комода, стоявшего у изголовья кровати, что-то вынула оттуда и протянула Сергею: «надень резинку». Сергей разделся и неловко впервые в жизни надел презерватив. Ирочка села на него сверху, и он почувствовал, как вошёл в горячую тугую плоть. Оргазм пришёл тотчас и теперь уже Сергей застонал от наслаждения. Ирочка на короткое время остановилась, целуя его лицо, а затем продолжила вечную игру.

В комнате, залитой призрачным светом, они занимались любовью до изнеможения и только под утро заснули, крепко обняв друг друга.

Сергей проснулся от того, что у него занемела левая рука. Ирочка спала рядом, забросив на него руку и ногу. Сергей осторожно выбрался из-под неё и сел на краю кровати. По комнате в беспорядке были разбросаны их вещи. Судя по всему было уже часов десять-одиннадцать утра. В доме царила тишина. Сергей, ощущая какую-то необыкновенную лёгкость в теле, бесшумно оделся и вышел из комнаты. На диване в холле второго этажа, укрытые клетчатым пледом, мирно спали, обнявшись, Лёха и Зиночка. В гостиной, среди царящего беспорядка, на диванчике в углу также мирно устроился Володя со своей подружкой. Остальные, видимо, разошлись по домам.

Сергей пошёл на кухню. Там был тот же беспорядок и стоял собачий холод от раскрытой настежь форточки. Сергей поставил на огонь газовой плиты чайник, нашёл в шкафчике пачку кофе. Подумал и засыпал несколько ложек в эмалированный кофейник. Потом залил туда же закипевшую воду и поставил его на огонь. Вскоре кухню заполнил запах кофе. Сергей налил две чашки густого тёмного напитка, добавил сахару. За спиной раздались лёгкие шаги. Он повернулся и увидел стоящую в дверях Зиночку. Она была босиком.

– Привет, Зинуля.

– Привет, – хрипловато ответила она, – Ты сварил кофе?

– Да, хочешь? – Сергей протянул ей чашку.

Она осторожно отпила горячий кофе и застонала от наслаждения:

– Серёжа, какой ты молодец. Это то, что нам нужно сейчас.

– Зиночка, здесь его хватит на всех. Буди ребят, а я взбодрю Ирочку.

– Взбодри-взбодри, она, наверное, устала, бедняжка, – сочувственно, с подтекстом произнесла Зинуля.

Сергей улыбнулся и не стал отвечать на эту реплику. Он взял две чашки кофе и поднялся на второй этаж. Ирочка всё так же спала. Из-под сиреневого одеяла виднелись только её голова с розовой от сна щёчкой да узкая ступня с накрашенными ноготками. Картина, говоря языком старых романов, была полна неги и прелести. Сергей присел рядом и стал осторожно целовать её лоб, закрытыё глаза, губы. Она нехотя проснулась и обняла его за шею тёплыми руками. Сергей прижался к её груди, вдыхая волнующий запах и чувствуя, как внутри снова разгорается желание. Он осторожно освободился и поднёс ей чашку кофе:

– Выпей, Ирочка, тебе понравится.

Она отпила глоток горячего, сладкого кофе и с облегчением вздохнула:

– Господи, ну до чего же хорошо. Мне ещё никогда не подавали кофе в постель.

– Значит, я буду первым. Ирочка, прости за прозу, но когда возвращаются твои родители?

– Родители? Ну, я думаю часов в двенадцать, а который, кстати, час?

– Около одиннадцати.

– О, Господи!

Быстро допив кофе, она рывком отбросила одеяло и, не стесняясь Сергея, встала на ноги. Сергей, сидя на кровати, залюбовался точёной фигуркой девушки:

– Ирочка, ты не обидишься, если я сделаю одно банальное замечание?

– Какое? – промурлыкала она и вплотную подошла к нему.

– Ты очень и очень красивая девушка.

– Ты не прав, я самая красивая девушка.

– Прости, я не прав, ты самая красивая и самая тёплая девушка в мире, – ответил он, держа её за упругую попку и целуя мягкий, пахнущий секретами живот. – Давай, я помогу тебе одеться, иначе, я чувствую, мы доставим много радости твоим родителям.

Смеясь и прерываясь на поцелуи, они совместными усилиями одели Ирочку. Сергей с сожалением наблюдал, как исчезает под одеждой её бело-розовое тело. Она, заметив его взгляд, улыбнулась:

– Не грусти, у нас впереди ещё пропасть времени.

– Да, конечно, ты права, какие наши годы.

Они опустились вниз. Там уже кипела работа по возвращению дому его предпраздничного вида. Лёха с пылесосом в руках молча чистил ковёр, Володя приводил в порядок мебель, девушки мыли посуду. Через час всё было в том же порядке, словно и не было весёлой вечеринки.

Сергей уходил последним. Ирочка поцеловала его и шепнула на ухо:

– Спасибо за очаровательную ночь, милый.

– Это тебе спасибо, – так же шёпотом ответил он, – за лучшую ночь в моей жизни. Я этого никогда не забуду.

– Я рада, ну, беги. Я чувствую, скоро придут мои родители.

– До вечера.

– До вечера, Серенький.

По дороге домой Сергей прислушивался к своим ощущениям. Что-то изменилось в нём. За одну ночь он как-бы стал взрослее, спокойнее, что-ли. Почему-то вспомнилась Анечка, но уже без привычного раздражения, и подумалось, что сейчас, наверное, смог бы её понять и даже простить.

Сергей медленно шёл домой пустынной окружной дорогой вдоль укрытого толстым слоем искрящегося снега Бугра, растягивая время и предаваясь необычным мыслям. Замёрзший он пришёл домой, поддавшись уговорам матери, нехотя поел и лёг спать. Заснул он мгновенно. Мать, зайдя к нему, увидела блуждающую на его лице улыбку, вздохнула, не зная радоваться или огорчаться взрослеющему на глазах сыну, и ушла, поправив сбившееся во сне одеяло.

В доме было тихо, только в печке рядом с кроватью негромко потрескивали поленья, да размеренно тикали старенькие часы на стене.

Славянск, 26 августа 2011 года

13. Провинция: бои местного значения

Если враг не сдаётся, – его уничтожают.

Максим Горький

Быстро пролетели новогодние праздники. Сергей всё свободное от тренировок и занятий время проводил с Ирочкой, упиваясь новыми ощущениями. Её родители, занимающие высокие должности в руководстве завода, уходили на работу к девяти утра и возвращались поздно, часам к шести вечера. Обедали они на заводе. Поэтому практически весь день большой дом был пуст, и порядок в нём поддерживала Ирочка. Сергей обычно приходил во второй половине дня. Оба, сгорая от сладкого предчувствия, прыгали в постель и, как говорила Ирочка, кувыркались до полного изнеможения.

Ближе к вечеру приходило тёплое чувство расслабленной умиротворённости. Ирочка, набросив на голое тело коротенький халатик, готовила что-нибудь на скорую руку. Чаще всего это была огромная яичница с прозрачными, шипящими на сковородке ломтями прожаренного бекона. Они жадно ели, посмеиваясь друг над другом, потом медленно, расслабившись, пили кофе, а затем Сергей, поцеловав на прощанье свою очаровательную подружку, уходил или на базу, то есть в дедов дом, или в спортзал.

Зима в этом году стояла необыкновенно холодная. Скрипящий под ногами снег толстым слоем укрыл стылую землю, и ходить приходилось по довольно узким тропинкам, прорытым между огромными, чуть ли не в рост человека, сугробами. В безоблачном небе днём висело яркое холодное солнце, а по ночам немигающие звёзды, казалось, излучали вселенскую стужу. Иногда было слышно, как в морозной тишине лопаются стволы деревьев.

В спортзал, спасаясь от холода, набивались парни и девушки, ожидающие очередного сеанса в кино. Дёре всё это очень не нравилось, но он терпел их присутствие, понимая, что в такой лютый мороз было бы грешно выгнать людей на улицу. Благодарные зрители с любопытством наблюдали, как проходят тренировки боксёров. Все уже хорошо знали фаворитов и с нетерпением ждали, когда на ринг выйдут в паре Серый и Лёха, Володя и Федот, или Дэн и Валет. В последнее время Дёра стал всё чаще в качестве спарринг-партнёра брать высокого по сравнению с собой Сергея. Никому не признаваясь, он понимал, что ещё немного и ему, опытному бойцу, не удастся устоять перед мощным натиском невероятно быстро прогрессирующего парня. Эти бои для зрителей были самыми захватывающими. Сергей чувствовал, как меняется к нему отношение улицы от равнодушно-презрительного после летних событий до осторожно-предупредительного и даже боязливого в настоящее время.

Однажды Дёра основательно опоздал на тренировку: что-то случилось дома. Сергей и Лёха, руководствуясь непонятно чем, решили впервые провести на ринге бой, используя те приёмы, которые отрабатывали до сих пор только на базе. Бой проводили без перчаток, используя захваты, броски, удары ног и всевозможные блоки. Увлекшись, они сами не заметили, как стали проводить всерьёз приёмы, направленные на поражение противника. Зрелище было впечатляющим, зрители замерли от восторга. В тишине спортзала были слышны только звуки наносимых ударов. В конце боя тяжело дышащий Лёха поднял руки:

– Сдаюсь, брат. Я готов.

По его обнаженному торсу стекали струйки пота. Из рассеченной губы сочилась струйка крови. Сергей, весь охваченный азартом боя, с трудом удерживающий себя от соблазна войти в боевой транс, опустил руки и обнял друга:

– Ты был хорош, Лёха. Просто класс.

– Может и так, но не против тебя.

– Перестань, мне случайно улыбнулась удача. В следующий раз повезёт тебе.

– Смотри, Дёра.

Сергей обернулся и увидел тренера, который внимательно и крайне неодобрительно смотрел на них. И, судя по всему, смотрел давно. Он жестом показал, чтобы следовали за ним. Ребята, чувствуя, как быстро уходит куда-то избыток адреналина, а вместе с ним и азарт боя, пошли в тренерскую комнату.

– Ну, молодцы, быстро признались, кто вас этому научил?

– Да, никто, – неуверенно, чувствуя себя почему-то виноватым, ответил Лёха, – сами обучаемся.

– Не вешайте мне лапшу на уши, пацаны. Сами они учатся, как же, сразу поверил, – зло ответил Дёра. – А вы знаете, что люди, владеющие такой техникой боя, должны состоять на учёте в особых органах? А знаете, что за уклонение от этого вам могут и срок впаять? Поэтому, ещё раз спрашиваю: кто вас этому обучает?

– Анатолий Павлович, ну, честное слово, сами учимся, по книжке, – стал оправдываться Лёха.

– Какая книга? Откуда у вас может взяться книга, каждый экземпляр которой имеет номер и находится на спецучёте? Опять хотите лапшу мне навесить?

– Да, нет, Анатолий Павлович, – подал голос молчавший до сих пор Сергей, – Орлов говорит правду.

Он не торопясь рассказал тренеру о том, как в его руки совершенно случайно попала старая книга о восточных единоборствах, как пришла в голову идея дополнить этими приёмами занятия по боксу и как возникла команда единомышленников. О Пути и предназначении Воина он промолчал.

– А где тренируетесь?

– На базе.

– Что ещё за база?

Сергей рассказал о доме, который получил в наследство от деда, и о спортзале, который они устроили в подвале.

Дёра задумался, потом уже спокойнее произнёс:

– Покажете?

– Конечно, Анатолий Павлович! Завтра у нас тренировка, приходите, я встречу вас.

– Хорошо, договорились. А теперь запомните: никто об этом не должен знать, и никаких мне показательных боёв здесь. Головы поотрываю, поняли?

– Конечно, Анатолий Павлович, без вопросов. Кто же знал, что это всё так серьёзно.

– Очень серьёзно, ребятки, очень… Всегда об этом помните. Ну, а теперь пошли в зал, за работу.

На следующий день, побывав на базе, Дёра несколько оттаял. Он с интересом осмотрел дом, подвал, самодельные тренажёры. Похвалил за удачное решение чисто технических проблем, за чистоту и порядок. Сидя в кресле перед камином, долго рассматривал книгу.

– Интересно, – заметил он, – никогда не думал, что такие старые книги могли сохраниться. Сказать честно, так даже никогда не слышал о них. Как, ты говоришь, она попала к тебе?

Сергей ещё раз подробно рассказал о библиотеке, о списании старых книг.

– Н-да… Ну, хорошо, бойцы, чёрт бы вас побрал, занимайтесь, но прошу тебя, Сергей, судя по всему ты здесь старший, никто об этом не должен знать. И мой тебе совет: книгу спрячь от греха куда подальше.

Уже уходя, он сказал провожающему его Сергею:

– Кстати, я тоже могу кое-чему поучить, можно даже в нашем спортзале, но при закрытых дверях и для ограниченного числа людей. Например, ты, Орлов и всё, что скажешь?

– С удовольствием, Анатолий Павлович, в любое время.

– Хорошо, послезавтра на тренировку придёте на час раньше.

Так, незаметно для всех, Сергей возглавил свою команду, а вместе с Лёхой они стали дополнительно тренироваться с Дёрой. Как оказалось, их тренер действительно служил в войсках особого назначения и знал много таких вещей, о которых они даже не подозревали. Например, о способах нейтрализовать человека голыми руками. Под деликатным словом «нейтрализовать» имелось в виду устранить, как препятствие на пути к достижению Цели. Хорошо поставленная Цель – это главное в жизни, учил Дёра, всё остальное второстепенно. Удивительно, но это утверждение очень близко перекликалось с представлениями восточных философов о Пути.

Быстро летело время. На областные соревнования в разных весовых категориях попал весь состав их команды. Все бои Сергей выиграл нокаутом и вернулся домой с уверенность, что следующим этапом его спортивной карьеры будет поездка в Киев на республиканский турнир. И всё было бы так, если бы судьба не изменила это плавное течение жизни.

Незаметно пришла весна. В марте днём всё сильнее стало пригревать солнце. На крышах домов к вечеру вырастали длинные отливающие хрустальным блеском сосульки. В воздухе стоял чистый звук капели. Снег потемнел, стал ноздреватым и осел. Днём из-под сугробов бежали мелкие холодные ручейки. Они сливались в более крупные и те по низинам сбегали в Донец. Вода в реке поднялась и грозила привычным ежегодным наводнением жителям прибрежных сёл. Ночью температура падала, и сток воды прекращался. Было всё ещё морозно, но уже хорошо, по-весеннему.

Сергей и Ирочка, взявшись за руки, вечерами бродили по пустынным улочкам. Под ногами весело скрипела ледяная крошка. Сергей рассказывал что-то из прочитанного, из своих наблюдений за жизнью. Он умел тонко подметить в людях и событиях неожиданные, чаще всего смешные, стороны. Ирочка слушала, смеялась, глядя на него блестящими от радости глазами. Но большей частью они бродили молча, наслаждаясь уютом окружающей их природы.

Однажды они лицом к лицу столкнулись с рубежанскими пацанами. Те, пользуясь наступившей оттепелью, выползли из нор и шли в город просто так, в поисках приключений. Было их немного, человек пять. Сергей внутренне подобрался и приготовился войти в боевой транс. Почему-то он был уверен, что справится с этой группой. Ирочка испуганно взяла его под руку и прижалась. Первым Сергея узнал Манах.

– Привет, Серый. Гуляем?

– Гуляем, – равнодушно, не здороваясь, ответил Сергей.

– Чё такой неласковый?

– Отчего же, напротив, я сегодня очень ласковый и, как видишь, очень занят.

Сергей осторожно отнял руку Ирочки, освобождаясь для манёвра.

– Да ты не волнуйся, не тронем.

– Да, я и не волнуюсь. Ты даже представить себе не можешь, как я спокоен.

Кто-то из толпы подал голос:

– Пошли, Манах. Ты чё, не видишь, это же Серый, на хрена нам эти проблемы.

Манах засмеялся:

– Да, как быстро всё изменилось, Серый. Прошлым летом, если помнишь, всё было по-другому. Ну, хорошо, гуляй пока со своей девочкой. Мы сегодня добрые.

– Я тоже. Гуляйте, ребята.

Манах неуверенно хохотнул, обращая в шутку последнюю фразу Сергея, и компания медленно пошла вдоль притихшей, словно замершей в ожидании, улицы.

Позже, придя в себя, Ирочка сказала:

– А, знаешь, Серёженька, ты изменился. Честно, я бы не хотела, чтобы ты когда-нибудь стал моим врагом.

– Радость моя, ну какой же из меня враг. Враг должен ненавидеть тебя, а это очень сильное чувство. Разве ты можешь сделать что-то такое, за что я тебя мог бы ненавидеть? Не представляю… Ты ведь друг мне, правда?

– Скорее подружка, я ведь девочка. Ты знаешь об этом? – начала свою игру Ирочка.

– Догадываюсь, – засмеялся Сергей, целуя её холодные щёчки, – по некоторым неуловимым признакам.

– По каким это, неуловимым?

– По разным. Вот, например, губки, глазки, – говорил он, продолжая целовать её. – А ещё ножки, а также, прости, твоя просто обалденная попка….

– Я уже чувствую, как ты хочешь обидеть беззащитную девушку.

– Боже упаси, ты же знаешь, как мне нравится эта девушка, впрочем, как и эти глазки, губки, ножки…

– Ну, хорошо, будем считать, что ты прощён. Только, пожалуйста, если не трудно, повтори, что ты там говорил о моей попке. Что в ней такого особенного, и чем она тебе так нравится?

Так они могли обмениваться ничего не значащими фразами до бесконечности. В этом была своя неповторимая прелесть, свойственная той чистоте отношений, которая только и возможна разве что в их возрасте, весной, таким вот тихим и чуть морозным вечером.

В начале апреля резко потеплело. Бурными ручьями ушли остатки снега. На оголившейся и ставшей враз некрасивой земле стали отчётливо видны следы зимнего мусора. По нему, поругиваясь, бродили в поисках пищи горластые грачи. Вскоре набухли почки на деревьях, а на просохших пригорках робко выглянули, нежась под солнцем, изумрудно-зелёные травинки. Жизнь после зимней спячки возвращалась радостно и нетерпеливо.

Со всей этой весенней прелестью потянулись к свежему воздуху центральной части города и стаи пацанов с окраин. К взрослой шпане добавилась подросшая за год молодая поросль. Замершая было с морозами криминальная обстановка возрождалась также быстро, как и листва на деревьях. Снова поползли слухи о драках после танцев в клубе, о нападениях на случайных прохожих. Особенно свирепствовала группа Манаха. Девушек же его имя просто повергало в ужас. Поговаривали, что даже Оса вынужден был останавливать этих отморозков, совсем потерявших от безнаказанности головы.

К вечеру город вымирал. Милицейские патрули можно было увидеть только на центральных улицах. На окраинах города они опасались появляться. Вылетевший из темноты арматурный прут не разбирал кто перед ним: мент, или случайный прохожий. Местный участковый Николай Дунаев, по прозвищу «Дунай», вместе со своим братом, служившим у него в подчинении, был просто бессилен что-либо сделать. По этой причине, а также вследствие избыточного веса, братья старались не отходить далеко от отделения милиции, рядом с которым жили. Так было и уютнее и безопаснее.

Ранним воскресным утром позвонил Орлов. Он был возбуждён:

– Серёга, давай быстро ко мне.

– Что случилось?

– Дёра в больнице, вчера вечером, после тренировки его сильно избили у самого дома.

– Откуда такое известие?

– У меня соседка врач, работает на скорой. Только что пришла со смены и зашла ко мне. Знала, что он мой тренер.

– Серьёзно избили?

– Да, говорит, что серьёзно. Повреждены шейные позвонки, перелом руки, раны на голове, на теле. Били чем-то тяжёлым, ногами. Говорит, что хирурги часа два над ним работали.

– Иду, минут через двадцать буду у тебя. Обзвони наших, пусть все собираются на базе. Пока.

Через полчаса они были в больнице. Как выяснилось, Дёра лежал в одиночной палате и к нему никого не пускали. Строгая сестричка в белом накрахмаленном халате и такой же шапочке, лет восемнадцати на вид, стояла насмерть.

– Не пущу, и не уговаривайте даже. Исаак Маркович меня убьёт.

Старого хирурга Ройзмана с его непревзойдённым мастерством и безотказностью в городе знали практически все. Рассказы о его необычных выходках напоминали лучшие еврейские анекдоты. Понимая, что все мы ходим под Богом, Ройзмана категорически было запрещено трогать кому-либо, независимо от возраста, пола и территориальной принадлежности. Пожалуй, это был единственный человек в городе, который в любое время суток по причине крайней рассеянности мог забрести куда угодно. Обнаружив, что заблудился, он запросто мог обратиться к распивающим на природе водку людям на редкость непрезентабельного вида с просьбой отвести его домой. И те, придя в себя от изумления, прерывали своё жизненно важное занятие на самом интересном месте. Они деликатно брали его под руку и вели, поддерживая светскую беседу, с тем, чтобы передать врача в заботливые руки жены Цили Семёновны, долго ещё удивляясь потом витиеватой речи старого чудака, столь необходимого людям в этой беспокойной жизни.

– Скажите, девушка, а где я могу видеть Исаака Марковича? – прервал разгневанную сестричку Сергей.

– В ординаторской, но я очень не советую его беспокоить.

– Отчего же, позвольте спросить?

– Оттого, что Исаак Маркович не любит, когда людей избивают так сильно. Он очень этого не любит, и он очень расстроен, – подчеркнула сестричка, в свою очередь заинтригованная манерой обращения и стилем построения фраз этого высокого и симпатичного парня.

– Простите, как вас зовут?

– Катя, – уже весьма расположено ответила девушка.

– Катюша, моё имя Сергей, а моего молчаливого и очень скромного друга зовут Алексей. Я оставлю вам его в качестве заложника, а сам побеспокою врача. Уверяю, мой визит доставит ему радость.

– Ну, хорошо, иди. Может тебе и удастся уговорить его.

Сергей постучал и вошёл в ординаторскую. Исаак Маркович, сидя за столом, в грустном одиночестве пил чай. Всклокоченная седая шевелюра, круглые очки в металлической оправе, худощавое интеллигентное лицо старого умного еврея – таким впервые увидел Сергей известного в городе хирурга.

– Доброе утро, Исаак Маркович. Я могу войти?

– Здравствуйте, молодой человек, вы уже вошли, – ответил он, сильно грассируя. – Присаживайтесь и расскажите старому врачу, чем вы ещё хотите его расстроить?

– Я ненадолго, Исаак Маркович. Скажите, вы хотите, чтобы справедливость была восстановлена?

– Вас интересует вселенский масштаб или достаточно местного?

Сергей улыбнулся:

– Исаак Маркович, давайте остановимся на местном.

– А, впрочем, масштаб не имеет значения. Конечно же, молодой человек, справедливости хотят все, даже обворованные на вокзале убийцы. И что же я должен сделать для достижения этой благородной цели?

– Немного, сущий пустяк: я хочу на две минуты зайти к моему тренеру. Вы сегодня оперировали его.

– Этот зверски избитый молодой человек ваш тренер? И во что он вас тренирует?

– Он наш тренер по боксу и очень хороший человек.

– Он вас тренирует по боксу? Я почему-то так и думал, что это должно быть что-то неприличное… И кто же его посмел избить, если он самый главный драчун в этом Богом забытом городе?

– Вот об этом я и хочу его спросить.

– Зачем вам это, молодой человек? Вы тоже хотите доставить мне кучу работы и лечь рядом с вашим тренером?

– Нет, Исаак Маркович, я не доставлю вам хлопот.

– И почему я должен вам верить, молодой человек. Все думают, что старый Исаак совсем выжил из ума и не замечает, в какой клоаке мы живём. Да вся боль этого города проходит через эти руки. И я часто думаю, зачем мы живём, зачем живут эти люди, и кто остановит эту бессмысленную жестокость? Я вас спрашиваю, молодой человек, кто это сделает?

– Я не смогу ответить на первую часть вашего вопроса, но на вторую отвечу: я это сделаю, и я остановлю эту мразь.

Старый врач замер, удивлённо вглядываясь в стоящего передним парня:

– Вы? Вы, молодой человек интеллигентного на первый взгляд вида, остановите это взбесившееся стадо? Да, полно, не смешите старого еврея.

– Исаак Маркович, посмотрите мне в глаза, – неожиданно для себя попросил его Сергей, незаметно входя в состояние боевого транса. Старый хирург снял, зачем-то протёр очки, одел их и пристально посмотрел Сергею в глаза. Прошло несколько секунд, и он вдруг ощутил непонятное волнение. Вдруг резко усилилось сердцебиение, затем возник озноб на затылочной части головы и Ройзман понял, что теряет сознание. В себя его привёл голос Сергея:

– Что с вами, доктор?

Исаак Маркович испуганно оглянулся и встал со стула. В комнате всё было по-прежнему. Он вытер пот со лба и взглянул на стоящего перед ним парня:

– Простите, как вас зовут, молодой человек?

– Сергей.

– Скажите, а я не мог вас где-то видеть раньше?

– Не знаю, думаю, что нет.

– А позвольте-ка, я всё-таки взгляну на вашу шею, молодой человек.

Он подошёл и, придерживая пальцем сползающие на нос очки, стал внимательно осматривать шею Сергея с правой стороны.

– Странно, очень странно…. Наверное, мне показалось. Ну, хорошо, идите к своему больному. Скажите сестричке, что я разрешил. И до следующего свидания.

Сергей, попрощавшись, направился к двери.

– Постойте. Я могу вас попросить зайти ко мне потом, когда всё закончится?

– Да, Исаак Маркович, я непременно зайду к вам, чтобы попрощаться.

– Я буду ждать вас.

В палате было тихо, в воздухе стоял устойчивый запах дезинфекции. Дёра лежал на жёстком щите, чуть запрокинув назад забинтованную голову. От повязки, наложенной на подбородок, шли тросики к грузу, который снимал давление с шейных позвонков. Правая рука была в гипсе, левая бессильно лежала вдоль тела.

Сергей тихо подошёл и наклонился над лежащим.

– Анатолий Павлович, – тихонько позвал он.

Дёра открыл глаза. Обычно голубые, они были серыми от боли.

– Говорить можете?

– Да, – с трудом разжал спёкшиеся губы Дёра.

– У меня буквально минута времени. Один вопрос: кто это сделал?

Дёра молчал.

– Кто это был, Анатолий Павлович?

– Не нужно, Сергей….

– Анатолий Павлович, прошу вас, доверьтесь мне. Я вам клянусь, никто из наших не пострадает. Я всё устрою так, что ни эти твари, ни менты не узнают, кто стоит за акцией. Я всё давно продумал. Они всё равно будут наказаны, даже если вы промолчите. Просто могут попасть под руку и те, кто не имеет к этому отношения, а это не совсем хорошо. Прошу вас, скажите одно слово. Это был Манах? – Да или нет.

– Да, – выдохнул Дёра и закрыл глаза.

– Спасибо, – он пожал ему руку и, подумав, добавил, – доктор сказал, что у вас всё будет хорошо. Просто нужно время. Отдыхайте, всё будет хорошо.

Это была неправда, но Сергею показалось, что так будет правильно. Он осторожно вышел из палаты.

На базе собрались все. Парни угрюмо расположились вокруг камина. Кто-то курил, кто-то задумчиво смотрел на огонь. Говорить не хотелось. Сергея и Лёху встретили нетерпеливо:

– Ну, как он?

– Хреново, месяца на два-три уложили, не меньше.

– Твари, Дёру то за что? Никогда не поверю, чтобы он начал первым, – зло бросил обычно спокойный Воронок. – Знать бы кто это был, порвал бы, сучару.

– Я знаю, – необычно спокойно ответил Сергей, – это был Манах со своими.

Володя резко повернулся к нему:

– Так что ж мы сидим? Нас пока не трогали, но если сейчас утрёмся, то это, поверьте мне, будет только начало такого, знаете ли, симпатичного кончика. Хрен из дома выйдешь. Что скажешь, Серый? Я не прав?

– Прав, – также спокойно, даже равнодушно, ответил Сергей.

– Так что будем делать? – подал голос Федот, – какие будут предложения?

– Предложений никаких не будет, – жестом остановил говоривших Сергей. – Послушайте, что я скажу. Мы их накажем. Накажем жёстко, в противном случае они нас просто не поймут. Этих тварей испугать можно только одним: тотальным страхом. И мы это устроим. Только действовать нужно крайне осторожно: это не понравится ни им, что вполне понятно, ни ментам, о чём даже думать не хочется. Поэтому, тщательное планирование всех операций, полное алиби для всех участников и полный отказ от всего в случае, если всё же загребут в ментовку. Вопросы есть?

Все молчали, обдумывая услышанное. Потом Володя спросил:

– И как же мы организуем этот «тотальный страх»? И когда нас станут бояться?

– Организуем мы это сегодня, а бояться нас начнут уже завтра.

– Ого, это же ближе к телу. Давай, Серый, излагай.

– Сегодня вечером, когда стемнеет, мы с Лёхой займёмся конкретно Манахом. Это наша проблема, об этом даже не думайте. Остальные проведут первую акцию на их территории. Темнеет сейчас всё ещё довольно рано. Где они кучкуются, мы знаем. Для всех мы проводим тренировку без Дёры. Посетителей с сегодняшнего дня в спортзал не пускаем, ссылаясь на распоряжение тренера. Спортзал имеет ещё один выход, через тренерскую комнату. Об этом мало кто догадывается. Ключи у меня есть. Эта дверь выходит прямо к балке. Балка разветвляется и по ней можно добраться до самой окраины города, причём в разных точках, что нам и нужно.

Выходим через эту дверь, растворяемся и встречаемся в точке сбора. Тайные тропочки через чужие дворы лучше вас никто не знает. На акцию должно уйти не более полутора-двух часов. Возвращаемся сюда же и организованно выходим после тренировки, уставшие, но довольные. Уверен, что остальные в секции нас поддержат. Дёра хорошо подбирал ребят, там, похоже, все свои и с этим не должно быть проблем. Наказывать будем жёстко, нунчаками, прутами, кого, особенного значения не имеет: нормальные пацаны не болтаются без присмотра в такое время, а уж тем более на нашей территории.

Почти у всех есть довольно взрослые сёстры. Одолжим у них старые капроновые чулки. Оденем их на лица, и хрен кто нас когда узнает. Во время акции никаких разговоров, полная тишина. Я подчёркиваю – полная тишина, в этом тоже есть свой психологический эффект. Сегодняшнюю акцию организует и возглавляет Володя. Вопросы есть?

Все молчали. Тишину нарушил Володя:

– Я согласен. Идея неплохая, а там по ходу дела уточним детали.

Вечером секция впервые собралась в спортзале без тренера. Настроение у большинства было подавленное, все уже знали о произошедшем. Лёха начал разговор в раздевалке.

– Пацаны, есть вопрос: как думаете, нужно наказать тех козлов, которые избили Дёру?

По бурной реакции можно было понять, что козлы должны быть наказаны.

– Тогда слушайте внимательно. Тренировка проходит как обычно, за главного останется Кузьма. Мы кое-куда сходим и вернёмся через час-другой. Никого в спортзал в наше отсутствие не пускать, дверь не открывать, это, мол, приказ тренера. Мы возвращаемся и вместе выходим. Никто никуда не уходил. Тренировка окончена. Кузьма, вопросы есть?

Кузьма, высокий, гибкий как пантера и такой же безжалостный в бою, поднялся с места:

– Вопросов нет, Лёха. А нам нельзя с вами?

– А вот это уже вопрос. Пока нельзя, но ваше время тоже придёт.

Какое-то время спустя одетые во всё тёмное фигуры бесшумно выскользнули из задней двери спортзала и растворились во влажной весенней темноте.

Минут через двадцать Сергей и Лёха, пройдя по балке километра полтора, вышли к переулку, по которому, как утверждал Орлов, можно было пройти прямо к дому Манаха. Вскоре они услышали негромкие голоса, доносящиеся с примыкающей улицы. Сергей осторожно выглянул. На скамейке, на противоположной стороне сидели трое и вели неспешный разговор. Слов было не разобрать, и лишь огоньки сигарет время от времени выхватывали из темноты слабые очертания лиц. Сергей прошептал на ухо замершему в ожидании Лёхе:

– Как думаешь, среди них Манах есть?

– Уверен, это он сидит посередине.

– Тогда на счёт три рывком через улицу, мочим крайних, я – левого и Манаха. Ты берёшь его на плечи и бегом назад в балку. Ни о чём не думай.

– Хорошо.

Они опустили чулки на лица. Видно было, как ни странно, достаточно хорошо.

– Раз, два, три…

Две чёрные фигуры бесшумно выскользнули из переулка и скользнули к опешившим пацанам. Бесшумно взвились в воздух нунчаки и с глухим стуком опустились на головы крайних, те без звука завалились на землю. Сергей, продолжая движение нунчаки, нанёс хлёсткий удар сидящему в ступоре Манаху. Тот безвольно откинулся на скамейку. Лёха наклонился и рывком забросил тело на плечи. Они бросились назад в балку, и уже минут через пять были в одном из глухих её тупичков.

Лёха привалил Манаха к глиняному откосу и сильно несколько раз ударил по щекам. Тот застонал и открыл глаза. Увидев склонившиеся над ним две черные фигуры без лиц, он судорожно вздохнул и попытался встать. Сергей опустил ему руку на плечо и посадил на место.

– Кто вы? Чё вам нужно, мужики?

– Молчи, сука, и отвечай на вопрос, – перебил его Сергей, изменив голос, – кто вместе с тобой бил Дёру?

– Да, вы чё, это не я, мужики!

Сергей нанёс резкий без замаха удар в лицо. Манах дёрнулся и поднял правую руку, защищая голову. Сергей нанёс удар по руке нунчакой без оттяжки, вложив в него всю силу. Слышно было, как хрустнула кость запястья. Манах тонко вскрикнул, с ужасом глядя на свою изуродованную руку.

– Ещё раз спрашиваю: кто был с тобой, сучара? Отвечай, не доводи до греха.

– Я скажу, скажу, только не бейте.

Он торопливо назвал несколько кличек. Сергей запомнил.

– Молодец, хороший мальчик. А теперь получи остальное, мразь.

Били без жалости, били ногами и нунчаками, пока Сергей не остановил разошедшегося Лёху:

– Хватит, так и убить можно. Бери его, и понесли обратно, здесь хрен кто его найдёт, сдохнет ещё, тварь.

Вдвоём они отнесли Манаха наверх и положили на скамейку. Улица была пустынной, куда-то исчезли и пришедшие в себя друзья страдальца.

Уже в спортзале Сергей прикинул, что на всё ушло чуть больше часа. Минут через сорок появилась группа Володи. Возбуждённые, они быстро переоделись в спортивную форму и присоединились ко всем. Первая акция была завершена.

По дороге домой Володя рассказал, что им под руку попали три разрознённые группы человек по пять-семь. Практически все остались лежать на всё ещё прохладной земле. Немногим удалось убежать.

– Ребята, – предостерёг их ещё раз на прощанье Сергей, – запомните хорошо: никому ни слова, ни малейшего намёка. Наш успех в неожиданности, таинственности и жестокости. Чем дольше о нас не будут знать, тем быстрее мы их раздавим. Формально мы к происходящему не имеем никакого отношения. Да, и вот ещё что, на базу теперь ходим окольными путями и с оглядкой. Кроме меня, конечно: это же мой дом.

Слухи поползли уже на следующий день. Соседка Лёхи, работающая на скорой, рассказала, что в травматологию поступили восемь человек с увечьями разной степени тяжести. Один особенно тяжёлый, с переломом руки, двух рёбер, со сломанной челюстью и сильной травмой головы. На вопросы ментов, кто это их так отделал, все отвечали путано и невнятно. Из их слов следовало, что это были черные люди-тени без лиц. Откуда они взялись, было непонятно, куда потом делись, тоже никто не заметил. Было не до того. Тех, кто попал в больницу, стражи порядка хорошо знали, причём далеко не с лучшей стороны. По этой причине особенно в детали вдаваться не стали, списав всё на внутренние разборки: живы и ладно. Меньше будут по ночам шляться, нарушая покой мирных граждан.

Следующей ночью были сделаны аналогичные вылазки, но теперь уже со двора дедова дома, дальняя часть участка которого подходила к крутому обрыву. По едва заметной тропинке можно было опуститься к железнодорожной колее и вдоль неё по посадке выйти в верхней части города. Так и поступили. Улов был хорошим: к десяти часам вечера во всей округе шахты Мелькова не осталось ни одной бродячей шайки.

Старому Ройзману добавилось работы, но он почему-то вопреки обыкновению не ворчал, а просто механически делал своё дело. Слухи в городе поползли с невероятной быстротой. Даже мать Сергея рассказывала ужасные истории о черных молчаливых призраках, которые возникали из темноты и жестоко избивали всех, кто им попадался под руку. Как правило, почему-то под руку им попадались только те, кого окружающие знали, как местных блатных. Все гадали, кто эти черные призраки, уж не переодетые ли часом менты, но к общему мнению так и не приходили.

С особой жестокостью были наказаны те, кто был причастен к избиению Дёры. Ими лично занимались Лёха и Сергей. Позже, уже выйдя из больницы, эти пацаны ещё долго не решались с наступлением темноты выходить на улицу и как-то незаметно вообще выбыли из рядов уличных группировок.

Ситуация с Манахом оказалась ещё более запутанной. Ни свои пацаны, ни менты так и не смогли добиться от него связанного рассказа о том, что же с ним произошло. Он сказал только, что их было двое, оба в черном и, самое страшное, без лиц. Потом голос его начинал дрожать, речь становилась несвязной и он замолкал. Добиться от него дополнительной информации было просто невозможно, и Манаха оставили в покое.

Выйдя из больницы, Манах несколько месяцев не покидал свой дом. Он просыпался часов в шесть утра, одевался, садился за стол и весь день молча смотрел в окно. Вечером вставал, раздевался и ложился спать. И так изо дня в день. Мать с трудом уговаривала его поесть. Потом, казалось, он начал выходить из депрессии. Манах стал появляться на улице, но ненадолго, ровно на столько, чтобы сходить в магазин, купить бутылку водки и вернуться домой. Теперь он не просто сидел за столом, бездумно глядя на улицу, а медленно цедил водку, чувствуя, как уходят из головы непрерывно терзающие его боль и страх. Так было гораздо легче.

На работе Манах не появился, и вскоре его уволили. По этой причине кончились деньги, и он стал по вечерам ходить на Корею. Эта часть окраины города пользовалась самой дурной славой. В полуразрушенных домах, имевших самую странную, словно рождённую в чьих-то безумных головах архитектуру, обитали отбросы общества. Старые, уже никому ненужные урки и такие же женщины. Возле них тусовались граждане обоего пола помоложе и даже дети. Где они добывали еду, было непонятно. В гнусных притонах играли в карты под интерес и пили самогон. Самогон был крепким и недорогим. Достать его можно было не только за деньги, но и за разные вещи. Это устраивало Манаха. Он брал что-то из дома и шел на Корею. Там было тепло, не страшно и даже как-бы утихала жуткая головная боль. В карты он не играл, да его и не приглашали: какой смысл играть с чокнутым. Пристроившись в стороне на скамейке, он молча, с глуповатой улыбкой на лице, часами наблюдал за копошащимися вокруг людьми.

Однажды зимой, когда было уже заполночь, его выгнали на улицу и велели уходить. Манах постоял у двери в недоумении, а потом развернулся и медленно побрёл домой. Было очень холодно и ветрено. Шёл мелкий снег. Манах несколько раз пытался взобраться по крутому склону, но каждый раз скатывался вниз. Тогда он решил пойти в обход вдоль железнодорожной колеи. Он шел против ветра, спотыкаясь и падая, поднимался и снова шёл. Он уже давно прошёл нужный ему поворот, но механически переставлял ноги со шпалы на шпалу, продолжая свой путь. Сойдя с колеи, Манах неожиданно провалился в глубокую яму, заполненную снегом. Какое-то время он барахтался, пытаясь выбраться, но потом устал и почувствовал, что под снегом ему теплее, чем снаружи. Тогда он натянул себе пальто на голову, засунул замёрзшие руки глубже в рукава и затих.

Вскоре пришло блаженное тепло и покой, успокоился грызущий червь в голове. И уже не нужно было бояться, что появятся безликие жуткие призраки в черном, что грязная немытая тетка не даст тебе стакан мутного самогона, что станет привычно плакать и упрекать рано поседевшая мать. Потом он вдруг с высоты в несколько метров увидел себя, неподвижно лежащего под тонким слоем снега. Он отчётливо понимал, что замерзает, но это было совсем не страшно. Он поднял голову и увидел Свет. В нём было столько радости и тепла, что Манах с облегчением рванулся к нему и забыл о себе, медленно замерзающем рядом с домом станционного смотрителя.

Его тело нашли уже весной, когда начал сходить снег, и похоронили на старом городском кладбище. У гроба его провожали только мать и малолетняя сестра.

Через пару недель, когда в городе стало непривычно спокойно, появился Оса. Ему дали на заводе путёвку и впервые в жизни он побывал в санатории. Дома его ждала неожиданность: весь его мир рухнул. В одночасье не стало той власти, которая сладко грела самолюбие и к которой он так привык. И это было плохо. Оса был достаточно умён, чтобы не поверить в черных призраков. Он знал, что это, конечно же, были реальные люди. Их следовало во что бы то ни стало найти и разобраться. Слово «разобраться» имело много оттенков: от «найти общий язык» до «ликвидировать».

Прежде всего, он собрал свою верхушку и запретил появляться маленькими группами. Теперь на танцы шли толпами и возвращались точно так же организованно. Стало известно, что у некоторых при себе были обрезы, изготовленные из охотничьих ружей. Напряжение, спавшее было в городе, снова стало нарастать.

Ребята на тренировках рассказывали, что с ними довольно настойчиво, но, правда, мирно пытаются общаться люди Осы. Все разговоры сводился в итоге к попыткам выяснить, чем занимается Сергей и его команда за пределами спортзала. Стало ясно, что Оса пытается связать происходящее с нападением на Дёру.

Неожиданно для Сергея в разных точках города были совершены нападения на большие группы организованных пацанов. Все они происходили по одному сценарию. Из темноты вылетали короткие арматурные пруты и попадали в толпу, которая от неожиданности бросалась бежать. Бегущих последними догоняли тени в черном и жестоко избивали теми же арматурными прутами. Поразмыслив, Сергей после одной из тренировок остановил Кузьму и, пристально глядя ему в глаза, спросил:

– Признавайся, твоя работа?

Кузьма вначале довольно естественно удивился, словно не понял о чём идёт речь, но потом признался:

– Ну, наша… Сергей, нельзя же, чтобы только вы разбирались с рубежанскими. Дёра ведь и наш тренер тоже.

– Дурачок, а ты в курсе, что они теперь ходят с обрезами. А если пальнут со страху по вам, тогда что?

– Ну, не пальнули же пока, – резонно ответил Кузьма.

– Так это же пока! Кто ещё с тобой участвует в этом?

Кузьма перечислил практически весь состав юниоров.

– Мы же осторожно, – добавил он, – собираемся каждый раз в другом месте. Расходимся по одному и дворами домой. На улице никто не появляется. Всё тихо.

– Хорошо, партизаны хреновы. Давай договоримся так: отныне никакой самодеятельности. Если даже очень захочется повоевать, предупреждаешь меня. Понял?

– Понял, – неохотно согласился Кузьма.

Сергей, как обычно, вечером готовил уроки во флигеле и спал там же. Родители и сёстры ночевали в доме. Мать успокаивалась и засыпала только тогда, когда гас свет за занавешенными окнами флигеля.

Эта ночь выдалась безлунной и ветреной. Уроки на завтра уже были сделаны, и Сергей невольно прислушивался к порывам ветра. В голове после разговора с Кузьмой бродили неясные мысли, вызывая такие же не сформированные до конца желания. Внезапно он встал, быстро оделся во всё тёмное, сунул в карман капроновый чулок и нунчаки. Одно из окон флигеля выходило на сторону, невидимую со стороны дома. Сергей распахнул створки и осторожно спрыгнул на землю. Он закрыл окно и прислушался. Порывы ветра заглушали все иные звуки. Вскоре глаза привыкли к темноте, и Сергей особым шагом, бесшумно, как учил Дёра, скользнул в сторону сада.

Он, перемахнув через несколько заборов, пересёк две соседские усадьбы и оказался у Озера. В лицо пахнуло сыростью. Вдоль берега по узкой тропинке, вьющейся среди высокого сухо шуршащего камыша, Сергей вскоре вышел к балке, где брали начало ручьи, питающие Озеро, и оказался на чужой территории. Отсюда начинался рубеж, пригород, откуда и совершали свои набеги рубежанские пацаны. Прячась за стволами деревьев и в тени заборов, Сергей двинулся внутрь. Все его чувства были обострены до предела. Сказывалось отсутствие рядом надёжного Лёхиного плеча.

Сергей остановился около зарослей бузины и, подчиняясь интуиции, привёл себя в состояние боевого транса. Внешне ничего не изменилось. Также безмолвно стояли вокруг дома за высокими заборами. Так же шумел ветер, и раскачивались под его напором деревья. Но вскоре звуки стали глуше и как бы слегка рассеялась тьма. Сергею отчётливо стала видна улица, уходящая вдаль. Он просто знал, как будто так было всегда, что идущие от него красноватые, едва видимые линии сгустившегося воздуха, похожие на тонкие струи тумана, показывают, где и за каким забором чутким сном спят свирепые псы. Благодаря ним, он был уверен, что на соседней улице, на скамейке, скрытой в тени деревьев, обнявшись, целуются парень с девушкой. И кроме мирно спящих псов да этих двоих, занятых исключительно собой, ничто живое не нарушало движение эфира.

Придерживаясь тени, Сергей пошёл по улице, свернул в первый поворот направо и начал движение вглубь Зарубежного. Погода явно не способствовала пешим прогулкам. Улицы были пустынны, и только уже дойдя до окраины, за которой начинались совхозные поля, он услышал голоса. Красноватые извилистые нити медленно перемещались вслед за невидимыми фигурами. Сергей замер, слившись с тенью забора. Вдоль улицы шли трое и, громко смеясь, о чём-то говорили. Пропустив группу мимо себя, Сергей опустил чулок на лицо и приготовил нунчаку. Выбрав момент, он бесшумной тенью скользнул к идущим и нанёс резкий удар по средней фигуре. Затем, не останавливая движение, поочерёдно вырубил остальных и снова также безмолвно ускользнул в тень. Всё заняло несколько секунд.

Уже на пути домой Сергей не в первый раз попытался отыскать в душе угрызения совести. Манах, его команда, эти пацаны – все они были наказаны довольно жестоко, особенно Манах. Почему же тогда не гложет его жалость или что-то сродни ей? И каждый раз в памяти всплывал избитый Дёра, старательно придерживавшийся нейтралитета в уличных разборках. Тогда исчезали колебания: на войне как на войне. Воин не должен иметь сомнений в правильности применяемых им методов. Или ты их, или они тебя: другого не дано. Заснул Сергей быстро и спал глубоким сном человека, не имеющего пятен на своей совести.

Днепропетровск, 02 августа 2011 года

14. Провинция: первые потери и Философ

Жестокость – это социально-психологический феномен, выражающийся в получении удовольствия от осознанного причинения страданий живому существу неприемлемым в данной культуре способом.

Википедия

В последние дни Сергея преследовало навязчивое предчувствие того, что вскоре должно произойти что-то из ряда вон выходящее, что-то нехорошее. Он тщательно анализировал всё происходящее вокруг, выслушивал мать, приносящую новости с базара, пацанов в школе и на тренировках. Бродя в одиночестве ночными улочками в поисках рубежанских парней, прислушивался к звукам, словно они могли принести ему недостающую информацию, но всё было тщетно: неясная угроза оставалась, а её источник упорно не обнаруживался. Улицы города с наступлением темноты были пустынны. Слухи о черных призраках заставляли всех пораньше закрывать ставни на окнах и запирать ворота. Правда, нужно отдать должное, работы у старого Ройзмана и у ментов существенно поубавилось, а днём в городе и вовсе было спокойно.

Утром, вернувшись с рынка, мать была необычно встревожена:

– Серёженька, ты не слышал, ночью кого-то из молодых ребят порезали, говорят насмерть.

Сергей почувствовал, как у него замерло сердце:

– А кого, ты не знаешь?

– Говорят, сына Кузьминой и ещё кого-то.

Сергей понял, что предчувствие его не обмануло: вот оно, то худшее, что могло случиться. Он обзвонил всех и велел собраться на базе, а сам поехал к Ройзману. Старый хирург в одиночестве курил папиросу, бездумно глядя в окно. Увидев Сергея, он поздоровался и снова уставился в окно, словно там были ответы на все его накопившиеся за долгую жизнь вопросы.

– Исаак Маркович, – хрипло спросил Сергей, – говорят, сегодняшней ночью кто-то пострадал?

– Да, – медленно, словно у него во рту были камни, выговорил хирург, – пострадали двое молодых людей, совсем ещё мальчики. Они умерли, и я ничего не мог сделать.

– От чего они умерли, Исаак Маркович?

– Глубокие резаные раны, скорее всего, бритвой. Да, я думаю, что это была опасная бритва, сейчас такими уже не пользуются, но у кого-то она видимо сохранилась. Мальчики истекли кровью, их не успели привезти ко мне. Если это интересно, их фамилии Кузьмин и Пуриков.

Он повернулся к Сергею:

– А ведь вы, молодой человек, обещали мне, что такого больше не будет. Как же так, я ведь вам поверил тогда.

Сергей молчал, чувствуя ком в горле и слёзы, подступающие к глазам. Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул, стирая этим действием как губкой бурлящие внутри эмоции:

– Простите, Исаак Маркович, просто болезнь оказалась заразнее, чем я предполагал.

В ординаторской повисла тишина. Ройзман сел за стол, бесцельно повертел в руках карандаш и вдруг повернулся к Сергею:

– Вы найдёте того, кто это сделал?

– Да, – неожиданно для себя жёстко ответил Сергей, – я найду его.

Хирург молча смотрел на него. Увеличенные стёклами очков, его большие карие глаза были пусты.

– Судя по ранам, это был один человек. И он не должен жить. Знаете почему? Раны, нанесённые мальчишкам, были избыточными и продуманными. Я это точно знаю, поскольку почти пять лет был военным хирургом. Такое впечатление, словно он старался продлить их агонию. Они умирали довольно долго, и ещё я думаю, что всё это время он смотрел на них.

Он замолчал, по-прежнему неотрывно глядя Сергею в глаза:

– Найдите его, молодой человек, я хочу знать, как умер этот фашист.

– Хорошо, – коротко ответил Сергей, – я расскажу вам, после. До свидания, Исаак Маркович.

– До свидания, молодой человек, и помните, что я буду ждать вас.

Сергей вышел из ординаторской, аккуратно прикрыв за собой дверь.

На базе были почти все, кроме Михи Квакина и Валета. Сергей коротко рассказал, что ему стало известно от старого Ройзмана.

– Я думаю, что наши пацаны ослушались приказа и решили тайком сходить в ночной рейд. Скорее всего, на этом их и поймали. Думаю, нет, не думаю, а я уверен в том, что это дело рук Осы. Только он мог просчитать их действия и нанести ответный удар. Тварь! Ребята, очень прошу, Осу не трогать, он мой. Это не обсуждается.

– Подожди, Серый, – подал голос Лёха, – это неправильно. Во-первых, это просто опасно, а, во-вторых, это и наше дело тоже, оно нас всех касается. Или я не прав?

– Да, ты прав, но, тем не менее, я прошу всех оставить Осу для меня, и поверьте, мне ничего не угрожает.

– Ну, смотри, если ты настаиваешь, пусть будет по-твоему, только знай, что мы всегда рядом, если возникнут проблемы.

Сергей поднял руку:

– Проблем не будет, но всё равно – спасибо, я буду помнить.

Раздался звонок у входной двери. Последнее время каждый вошедший последним закрывал за собой дверь на ключ. Воронок выглянул в окно:

– Свои, молодых пацанов привели, сейчас подробности узнаем.

Вскоре в комнату зашли Квакин, Валет и с ними двое испуганных юниоров.

– Присаживайтесь, – тоном хозяина сказал Сергей, обращаясь к вошедшим, – а вы, орлята наши ненаглядные, рассказывайте, что произошло.

Сбиваясь и дополняя друг друга, пацаны рассказали о том, как Кузьма поддался на уговоры и решил провести последнюю несанкционированную акцию. Их было восемь человек из младшего состава секции. Несколько дней были пустыми, но, наконец, они дождались, когда на улице показалась стайка рубежанских парней. По обычной схеме, пропустив мимо себя, они швырнули в их сторону короткие пруты и бросились вдогонку. Те, пробежав метров сто, вдруг развернулись и бросились на них. Сзади грохнули два выстрела из обреза, осветив на мгновение всех участников разворачивающихся действий. Кузьма, обернувшись, увидел, как сзади на них накатывается безликая в темноте толпа. Он понял, что это засада и крикнул: «Атас, пацаны, разбегаемся!». Все бросились врассыпную.

Один из рассказывающих, Юлька, перепрыгнул через забор и не стал бежать дальше. Вместо этого он приник к щели и видел, как сбили с ног не успевших уйти Кузьму и Пурика, как окружившая их толпа расступилась, пропуская кого-то в чёрном. Потом они слышали крики своих пацанов, кто-то на улице испуганно выкрикнул: «Хватит! Ты чё, в натуре, делаешь!». Толпа отшатнулась, стала распадаться и быстро редеть. Вскоре у двух стонущих фигур на земле остался кто-то в черной одежде.

Юлька, не помня себя от животного страха, бросился бежать. Дома он вначале не решался признаться родителям в том, что произошло, но, придя в себя, всё же рассказал отцу обо всём увиденном. Тот, из осторожности не называя своей фамилии, позвонил в милицию и на скорую помощь. Закрутилась обычная, невидимая со стороны, карусель расследования.

После Юлькиного рассказа в комнате повисла тишина. Наконец Володя непривычно хриплым голосом спросил у пацана:

– Как думаешь, кто это был, ну, тот, в чёрном?

– Не знаю, – видно было, что парень всё ещё находился в состоянии шока, – по походке и фигуре, я думаю, что это мог быть Оса, но не уверен, темно было.

– И по действиям тоже, – хмуро бросил Федот, – я тоже думаю, что это был он. Никто из них не решился бы на такое. Только, боюсь, что хрен докажешь это так просто, а пацаны его, скорее всего, будут молчать просто из страха. Помните, что Оса сделал с сестрой того пацана, который раскололся в ментовке.

Все угрюмо замолчали, припоминая. Ту девчонку двое суток держали в подвале, где над ней не поиздевались только самые ленивые. Выйдя оттуда, она попала вначале к Ройзману, а потом в местную психушку. После лечения она уехала из города вместе с братом куда-то на восток, на стройки. По крайней мере, так утверждали её родители, хотя спустя почти год вестей от них они всё ещё не получили. Такие вот были дела.

Сергей поднялся со стула и подошёл к окну. За стеклом подходил к концу май. Ярко светило в чистом небе утреннее солнце, буйствовала зелень, суетились воробьи на садовой дорожке. Жизнь, везде была жизнь, и только Кузьма и Пудик, холодные и неподвижные, лежали в морге под простынями с номерками, прикрепленными к большим пальцам ног. Он повернулся к сидящим парням:

– Значит так, бойцы, думайте, как установить истину, а я поговорю с Философом. На сегодня всё, разбежались, по одному стараемся не ходить, вечером встретимся на тренировке, может к тому времени что-то прояснится.

– Иншалла, – не к месту брякнул Дэн. Все, погружённые в свои мысли, недоумённо покосились на него и разошлись.

Человеком с необычной фамилией Философ был старший следователь городского угро, с которым Сергея месяца два назад свела случайность. Как-то он пришёл на тренировку раньше обычного. У Ирочки неожиданно разболелась голова, и мама уложила её в постель, на улице с утра моросил дождь, а спортзал был тем единственным местом, где от него можно было укрыться. Сергей переоделся, размялся в одиночестве и, войдя в транс, стал выполнять упражнения из книги, подготавливающие Воина к бою. Со стороны это походило на странный, исполненный изящества танец, в котором необычные движения перетекали из одного в другое иногда плавно, а иногда так стремительно, что, казалось, в этот момент вокруг фигуры струился воздух.

В какой-то момент он почувствовал на себе чей-то взгляд и резко повернулся. У входа, скрестив на широкой груди мощные руки, стоял высокий плотного сложения молодой человек лет тридцати с чисто славянской внешностью: круглое лицо, нос картошкой, короткая русая чёлка над веселыми светло-голубыми глазами.

– Привет, – сказал он, широко улыбаясь, словно старому знакомому.

– Привет, – ответил Сергей, – вы, простите, кто? Здесь сейчас тренировка будет, и тренер велел, чтобы без зрителей, так что, извините.

– Да, ладно, – ответил тот добродушно, – мне можно. Философ, – добавил он, протягивая ему руку.

Сергей автоматически пожал её:

– Сергей, хорошая у вас специальность, а зовут как?

– Владимир, а Философ это моя такая вот редкая фамилия. Если быть точным, капитан Философ, старший следователь уголовного розыска.

– Извините, – осторожно произнёс Сергей, – не знал…

– Да, пустяки, – перебил тот его, – не принимай близко к сердцу. Я здесь не по делу, просто от дождя забежал сюда, а здесь ты танцуешь. Интересно, что это за разминка? Никогда о такой не слышал.

– Да, – замешкался Сергей, – это я сам придумал…

– Ну-ну, – засмеялся тот, – хорошо, не говори, если не хочешь. Просто я в спецназе служил, кое-чему и нас там учили. Да, ты не бойся меня, я в городе сравнительно недавно, знакомых пока не густо, и, сказать честно, от скуки помереть можно. Ничего, если я на ваши тренировки похожу, разомнусь немного? У меня, между прочим, мастерский разряд по боксу в тяжёлом весе. У вас в секции, кстати, тяжи есть?

– Да, есть пару ребят постарше, – произнёс Сергей, понимая, что отказать капитану нет никакой возможности, – дело в том, что я здесь сейчас как бы за старшего и на этом основании, конечно же, разрешу вам ходить на тренировки. Думаю, что с такой квалификацией вы даже поможете нам готовиться к соревнованиям, это будет очень в тему.

– А что с тренером? Кстати, давай по имени и на ты, не возражаешь?

Сергей, подумав, рассказал ему историю, произошедшую с Дёрой, а заодно и изложил весь расклад на местном политическом Олимпе. Философ уже без улыбки потёр ладонью коротко стриженую голову:

– Слышал я об этой истории, и, как мне кажется, даже знаю её продолжение. Что-то тихо стало в городе последнее время, не без вашего ли, ребятки, участия?

Сергей, твёрдо глядя ему в глаза, ответил:

– Нет, без нашего.

Философ как-то хищно улыбнулся:

– Да ты не бери в голову, Сергей, поверь, я нормальный человек. Ну, ладно, не будем пока говорить за жизнь. Так я побежал за формой или как?

– Давай, – расслабился Сергей, – через полчаса тренировка.

Философ как-то незаметно влился в коллектив и, по сути, заменил им отсутствующего тренера. Дёра, которого Ройзман к этому времени перевёл на дневной стационар, иногда заходил в спортзал. Он познакомился с Философом, понаблюдал за ходом тренировки и остался доволен процессом.

– Спасибо за моих пацанов, – сказал он капитану, пожимая ему руку, – спасибо, но за ними глаз да глаз нужен, особенно за этими двумя.

Сергей и Орлов молча уставились в землю.

– Хорошо, присмотрю, – ответил тот, улыбнувшись, – кстати, ты не будешь возражать, если я с ними позанимаюсь отдельно от всех по своей программе? Им можно доверять, как взрослым людям?

Дёра помолчал, а потом нехотя дал согласие:

– Можно, – и добавил, – жаль, сам не смогу.

У Философа был свой стиль ведения боя, совершенно отличный от того, каким владел Дёра. Он не рассказывал, где ему пришлось служить, но только все приёмы, которые он им показывал в самых мягких вариантах, были направлены исключительно на ликвидацию противника.

Несмотря на разницу в весовой категории, он любил поработать в паре с Сергеем. Тот, перейдя психологический барьер, вёл себя всё активнее, и тяжелому Философу было не просто дотянуться до подвижного словно ртуть противника. Однажды они увлеклись и провели на ринге подряд семь раундов, совершенно не щадя друг друга. Не только вся секция, но и набившиеся в спортзал в ожидании очередного сеанса кино зрители, затаив дыхание, с интересом наблюдали за поединком.

Философа местная братва уже знала и относилась к нему с уважением, как к честному менту, который зря никого не трогал, но и спуску никому не давал. По необъяснимым причинам он знал всё, что происходит за кулисами нормальной жизни, а поскольку его появление в городе практически совпало с нападением на Дёру, нынешнее затишье многие приписывали его негласной деятельности.

В последнем раунде Сергей, понимая, что ему непросто будет одержать победу над более опытным и тяжёлым противником, не удержался и вошёл в состояние боевой трансформации. В сгустившемся воздухе было отчётливо видно, как медленно выбросил капитан свою мощную правую руку в прямом ударе, прикрываясь левой. Сергей легко поднырнул под неё и ушёл за спину противника, слегка коснувшись по ходу движения своей правой его подбородка. Орлов потом говорил, что кроме него этот удар, похоже, никто и не заметил. Мгновенно вернувшись в нормальное время и развернувшись к противнику, он увидел, как тот замер, словно наткнулся на невидимое препятствие, и тяжело рухнул вначале на колени, а затем лицом вниз на пол ринга. Сергей бросился к нему, перевернул на спину:

– Володя, Володя, ты что?

Тот застонал, открыл глаза и попытался встать. Удалось это ему не сразу.

– Всё нормально, пацаны, всё нормально. На сегодня бои закончены.

Домой они шли вдвоём, поскольку Зинуля увела Лёху по каким-то своим неотложным делам. Шли молча, потом Философ признался, что у него болит голова. Они зашли к Сергею домой. В аптечке у матери нашёлся аспирин, она заварила свежий чай, покормила их, и уходил капитан уже в приличном состоянии. На прощанье он пожал Сергею руку и сказал:

– Молодец, скажу тебе честно, никто меня ещё не отправлял в нокаут. У меня неслабый опыт работы на ринге, да, и не только на нём. Но подобной реакции, как у тебя я просто не знаю. Не хотел бы иметь такого в качестве противника, Сергей, у тебя хорошее будущее. Пойдёшь в спорт по жизни?

– Нет, – ответил Сергей, подумав, – мы с Орловым уже решили, что будем поступать в университет. Он хочет ракеты строить, а я люблю математику и хочу её осваивать.

– Это хорошо, – ответил капитан, – хорошо иметь цель в жизни, любую, пусть даже совсем маленькую, но цель. Без цели человек ничто и немногое ему светит в перспективе. Так, будет бревном плыть по течению. У меня, скажу я тебе, тоже есть мечта. Только так, чисто между нами. Хочу поехать в Сибирь, хотя сам я родом из Белоруссии, у нас там, правда, тоже знатные леса, но не сибирские. Представляешь: зима, метель, тайга, а я иду по следу за преступником.

Он закинул руки за голову, потянулся, словно большой, полный сил и энергии зверь, и поднял голову к усыпанному звёздами небу:

– Жизнь, Серёга, удивительно интересная штука и её надо любить, как дар бесценный, но если бы знал, как много есть ещё вокруг людей, которые и сами не живут, и другим не дают. Столько вокруг этих уродов, что диву даёшься: откуда они только берутся. Кстати, хочешь, я тебя познакомлю с тёмной стороной луны, если тебя, конечно, не смущают ночные походы в компании мента. Думаю, такой опыт тебе по жизни пригодится.

Подумав, Сергей согласился, хотя понимал, что тайной для окружающих подобные походы будут не долго, и местная братва воспримет их неодобрительно, да и его бойцы отнесутся к столь необычному способу познания жизни тоже по-разному.

После этого разговора Философ несколько раз брал его и Лёху в ночные рейды, как он называл эти свои индивидуальные вылазки. Он видел дома, которые с трудом было назвать жилищем человека, людей – старых и совсем молодых, единственной целью которых была водка и самая незамысловатая еда. Он наблюдал женщин, которые даже с натяжкой не подходили под это определение, грязных детей без будущего и беспородных голодных псов на привязи.

Это была действительно черная сторона привычной, хотя тоже не такой уж безоблачной, жизни. Впрочем, даже не жизни, а жалкого, бесцельного существования. После увиденного Сергей стал иначе воспринимать родителей, своих и друзей, он невольно проникся уважением к этим людям за то, что они, работая, обеспечили им возможность учиться и строить собственное будущее.

Тот бой с Философом на ринге, ночные походы, с одной стороны, подняли статус Сергея среди пацанов на недосягаемую высоту, но, с другой, усилили настороженное отношение к нему. Это несколько нервировало, и только в обществе Ирочки, Лёхи, да ещё, пожалуй, Философа, который всё прочнее входил в его жизнь, он мог по-настоящему расслабиться.

Капитана Сергей нашёл в угро. Тот сидел за столом, задумчиво глядя на стоящую перед ним шахматную доску с расставленными фигурами.

– Садись, – сказал он задумчиво, – я сейчас…

Сергей присел на подоконник.

– Что привело, Сергей, в столь неурочный час – оторвался, наконец, от шахмат Философ, – я тебя слушаю.

– У меня к тебе, Володя, один очень личный вопрос и, соответственно, просьба. Первое, кто убил ребят, и второе, помоги мне его найти, – после чего, слегка запнувшись, добавил, – только неофициально, я прошу тебя.

Философ исподлобья долго смотрел на Сергея. В такие моменты он как никогда напоминал готовящегося к прыжку хищника.

– Я знаю, о чём ты, – наконец произнёс он, откинувшись на стуле, – говорил недавно с Ройзманом. Я, конечно же, узнаю, но ты слышал о так называемой тайне следствия?

– Слышал, но ты же сам говорил, что не бывает правил без исключений. Володя, поверь мне, это тот случай.

Философ, наклонив коротко стриженую голову, молчал, погружённый в свои мысли. Слышно было, как бьётся о стекло неосторожно залетевшая в комнату пчела. Капитан поднялся из-за стола, аккуратно поймал насекомое и выпустил его в форточку.

– Ну, хорошо, – наконец, произнёс он, – допустим, что я узнаю, кто это сделал и даже скажу тебе об этом. И что ты потом будешь делать с этой информацией?

– Ты знаешь, что я с ней сделаю.

– А вот с этого места, молодой человек, подробнее: что ты имеешь в виду, говоря менту «я знаю»?

– Володя, я говорю это тебе, а не менту: я разберусь с ним…

– Хочешь сесть в тюрьму?

– Нет, я всё сделаю чисто. Володя, если это тот, о ком я думаю, то это будет справедливо, и ты, в случае необходимости, мне поможешь.

– А о ком ты думаешь? Кто, по-твоему, мог это сделать?

– Я думаю, что это был Оса, но хотелось бы иметь полную уверенность.

Философ снова искоса взглянул на него:

– Хорошо, иди, я подумаю. Кстати, Осы нигде нет: ни дома, ни на работе. Если верить матери, он вчера уехал к родственникам в Россию, к каким – она не знает, на работе взял отпуск за свой счёт. Всё так и есть, проверено, только маме его я как-то не верю. Такие вот дела, брат Серёга. Ты, кстати, с его мамой не знаком?

– Нет, а что, есть особенности?

– Есть. Поверь мне, я повидал разных людей в этой жизни. Специфика моей работы такова, что в основном это не очень хороший и богобоязненный народ. Так вот, мать Осы это рафинированное зло: худая, безумная тётка с глазами фанатички, переполненная желчью. По-моему, ей место в психушке. Там, кстати, есть ещё и младший сын. Нездоров, плохо ходит, с виду херувимчик, но выражение глаз у мальца и его мамы одинаковое, и это очень плохое выражение, ты уж мне поверь. Ничего хорошего из него не вырастет. Может, это и разумно, что природа ограничила его возможности, хоть и негоже так говорить даже такому нерадивому христианину, как я.

– Ладно, спасибо за информацию. Я пошёл, пока.

– Пока.

Весь остаток дня Сергей ловил себя на том, что мысли его постоянно возвращаются к рассказу Философа о семье Осы, о безумной матери и больном младшем сыне. Какое прошлое догнало их? Чьи грехи и чьи проклятья пали на их головы? И чем всё это закончится?

Днепропетровск, 9 августа 2008 года

15. Провинция: черные и белые полосы жизни

Полосатая черно-белая жизнь – это нормально, поскольку стимулирует деятельность мозга.

Главное, чтобы количество чёрных полос не было чрезмерно большим.

Из наблюдений

Похороны Кузьмы и Пурика прошли необычно людно. Слухи о том, при каких обстоятельствах они умерли, мгновенно облетели все закоулки и, казалось, пацаны со всего города пришли проводить их в последний путь. Как-то сразу были забыты все распри, обиды, неподеленые территории и девчонки. На фоне произошедшего всё это казалось второстепенным, не заслуживающим внимания. Не было только рубежанских, и слава Богу, иначе случилась бы большая беда. Разъярённые пацаны объединенными усилиями просто порвали бы их.

Процессия от дома, где жили погибшие ребята, растянулась на добрую сотню метров. Угрюмо глядя в землю, под жарким июньским солнцем люди медленно шли по старой, вымощенной камнем дороге, ведущей к местному кладбищу, что расположилось у подножья желтовато-лёссовой громады Бугра. Отшлифованный сотнями тысяч ног и колёс, светлый булыжник за долгие годы повидал множество подобных трагедий, и словно старый циник уже твёрдо знал, что жизнь человеческая, вне зависимости от её продолжительности и качества, есть не более, чем суета сует под этим палящим солнцем.

Среди идущих Сергей заметил Философа, профессионально разглядывающего окружающих, Дёру, тяжело опирающегося на трость в окружении ребят из секции, и непривычно притихших одноклассников. Ирочки не было. Она позвонила и сказала, что не может проводить ребят в последний путь, поскольку боится покойников, но позже обязательно положит цветы на могилы, просила извинить её. И всё это как обычно в полусерьёзном тоне. Сергей почувствовал тогда, как где-то в глубине сознания шевельнулось и затихло непривычное раздражение, но настаивать на её присутствии не стал.

На кладбище всё прошло довольно быстро. Мы всё ещё не умеем хоронить наших умерших: вековые ритуалы разрушены, новые, увы, так и не созданы. Речей не было, матерей, которые уже не в состоянии были плакать, увезла карета скорой помощи, и вскоре у свежих земельных холмиков остались только ребята из секции бокса, Дёра и Философ. В кладбищенской тишине все молча смотрели на фотографии, с которых на них, улыбаясь, смотрели теперь уже вечно молодые пацаны – Кузьма и Пурик.

Домой Сергей, Лёха и Философ возвращались вместе.

– Что слышно, Володя? – нарушил тяжёлое молчание Сергей, обращаясь к капитану, – какие-то новости есть?

– Нет, – неохотно ответил тот, – пока нет, хотя некоторые соображения уже есть. Пока не точные, мало информации. Думаю, ещё пару дней и что-то прояснится окончательно. Но одно я знаю точно: кто-то серьёзно не любит вас, ребятки, очень серьёзно.

– Знать бы точно, кто этот не любящий нас человек, вот в чём вопрос – угрюмо бросил Лёха, – плохо, что экзамены на носу, в школе, потом в университет, нам бы до отъезда решить эту проблему. Может, мы как-то сами поищем информацию?

– Нет, – резко бросил Философ, – я же сказал, что всё решу сам. Не стоит перед выпускным искать приключений на ваши задницы. Мы же договорились и не надо со мной ссориться. Это ни мне, ни вам не нужно. И не пытайся меня уговаривать, – повернулся он к пытавшемуся что-то возразить Сергею.

– Всё-всё, молчу, – поднял руки Сергей, – моя милиция меня бережёт.

– Вот именно, – улыбнулся быстро отходивший Философ, – я же пытаюсь уберечь вас, идиотов, от глупостей и ненужных проблем. Вы просто ещё не понимаете, как запросто можно изгадить собственную жизнь. Всё, давайте по домам, ребятки, мне на работу нужно. Пока, Сергей.

На перекрёстке они расстались. Философ и Лёха пошли дальше вместе, а Сергей свернул направо к своему дому. Наука в связи с похоронами не шла в голову, и вечер в связи с этим был свободным. Он отложил книги и позвонил Ирочке, договорились встретиться на площади перед заводским клубом.

Свою подружку он увидел издали. Как обычно свежая и яркая, словно весенний цветок, Ирочка пришла раньше условленного времени, что было совсем на неё не похоже. Она помахала ему рукой и быстро пошла навстречу.

– Привет, – сказала девушка, беря Сергея под руку, – угадай-ка, с кем я только что разговаривала?

– Даже гадать не буду, – ответил он, привычно целуя её пепельные волосы, пропитанные едва уловимым горьковатым ароматом духов, – это самое бесполезное занятие из всех, известных человечеству на данный момент.

– Серёжа, я не шучу…

– Ну, хорошо, хорошо. Пусть это будет, например, Белоснежка и семь…

– С тобой невозможно говорить серьёзно. Не Белоснежка, а, скорее, злая королева. Это была твоя бывшая любовь, Аня. Кстати замечу, что со вкусом у тебя, мой дорогой, большие проблемы.

– Господи, уж не себя ли ты имеешь в виду? – притворно ужаснулся Сергей.

– Нет, как раз по этому поводу я не могу тебя упрекнуть. Скажу даже больше, этот случай скорее говорит о том, что у тебя не всё ещё так безнадёжно запущено, как может показаться со стороны, и ты работаешь над собой в нужном направлении. Но послушай меня внимательно, Серёжа, и отнесись к тому, что я расскажу, серьёзно.

Ты знаешь, что твою бывшую пассию я откровенно не люблю, как, впрочем, и многие другие девчонки. Думаю, что и она об этом знает, по этой причине мы с ней практически не общаемся. Появилось в ней что-то тёмное, нехорошее, чего, кстати, не было ещё год назад. Некоторые даже думают, что её сглазили дурные люди из тех, с кем она общается сейчас, хотя всё это, конечно же, чушь несусветная.

И, признаться, я была сегодня очень удивлена тем, что Аня, заметив меня, вдруг обрадовалась и подошла поздороваться. Она приветливо и, я даже сказала бы, весело расспросила меня о том, как идут мои дела, что нового в нашей с тобой жизни, как прошёл день. Одним словом, казалось бы, чисто женский разговор ни о чём. Потом она произнесла такую фразу: «Ну, привет Серёже от нас», помахала ручкой и ушла явно в хорошем настроении.

– Что ещё тебе показалось в ней странным? – спросил Сергей, оставив их обычную лёгкую манеру разговора.

– Да, всё… С чего бы это ей быть такой весёлой как раз сегодня, в день похорон. Посмотри, в кинотеатре даже фильмы отменили. И что это значит «привет от нас»? От кого это «от нас»?

Сергей задумался, он вспомнил, как Философ говорил о том, что Оса исчез, предположительно уехал куда-то в Россию к родственникам. Странно, что всё это подняло Ане настроение, по законам жанра она не должна была себя так вести.

– Хорошо, Ирочка, спасибо за информацию. Наверное, в ней есть что-то полезное, просто я не могу понять пока, что именно, потом разберёмся. А пока, если ты не возражаешь, радость моя, давай просто помолчим и побродим по улочкам.

Рассказ Ирочки по какой-то неясной причине понизил настроение. Да, и день выдался на редкость тяжёлым, говорить не хотелось. Ирочка взяла Сергея под руку. Они молча пошли вниз вдоль сквера, мимо заводского профилактория, коттеджей, притаившихся за густыми кустами сирени, свернули вправо и незаметно вышли к школе. Вечер был удивительно тихим, спокойным. Вечернее солнце неосторожно запуталось в неподвижных свечах тополей, да так и застыло в растерянности, медленно наливаясь красным. Пустынную улицу неторопливо переходил кот, абсолютно чёрный, лишь с белой меткой на кончике правой передней лапки. Ирочка, увидев его, остановилась:

– Серёжа, давай дальше не пойдём, я боюсь.

– Ну, что ты, малыш, перестань, это же просто котик.

– Это не просто котик, это чёрный котик, а чёрный котик, дорогой, – к несчастью, это все знают. Я тебя прошу, давай вернёмся.

– Ну, что ты, как первоклассница, в самом деле, идём к школе, идём-идём.

Он, несмотря на сопротивление, взял её на руки и, вспугнув по пути кота, побежал по направлению к школе. Ирочка перестала вырываться:

– Хорошо, неси меня дальше, уж я-то точно знаю, что тебе это не навредит. Но только не говори потом, что я тебя не предупреждала, напрасно ты недооцениваешь чёрных котиков в день, когда тебе встретилась Аня.

Сергей аккуратно опустил девушку на землю:

– Всё, дорогая, не хочешь ездить – ходи пешком.

В школьном дворе они сели на единственную уцелевшую скамейку. Ирочка прижалась к его плечу, поджала под себя ноги и затихла. Перед ними была их школа. Шесть лет назад они пришли сюда совсем ещё детьми, и здесь же незаметно для себя стали взрослыми, или, сказать вернее, почти взрослыми. Здание в тиши летнего вечера словно отдыхало после дневной суеты. Входная дверь была закрыта. Окна спортзала на четвёртом этаже отсвечивали слабым розовым светом заходящего солнца.

– Смотри, – нарушила тишину Ирочка, – вон там мы учились в шестом и седьмом классах, а чуть ниже, видишь, классная комната наших старших классов. А ваши окна выходят на другую сторону. А вон за теми окнами на третьем этаже мы с тобой целовались, помнишь?

– Конечно, помню, – отозвался Сергей, – незабываемые впечатления. А чуть левее видишь окно с форточкой, оно находится в комнате, которая выходит в коридор, где ты не оставила мне выбора перед Новым годом.

– Это была тщательно спланированная операция, Лёхи и моя, по спасению твоей души. Ты разве не рад, что так получилось?

– Ну, что ты, за последний год это лучший эпизод в моей жизни, это я без шуток, малыш.

– Я знаю, дорогой, можешь поцеловать меня вот сюда.

Сергей с улыбкой поцеловал упругую, с лёгким запахом лаванды, щёчку.

– Молодец, спасибо за то, что доставил капельку удовольствия девушке. Вот сдадим экзамены, – вздохнув, продолжала она, – разъедемся по разным городам, поступим в университеты и всё, прощай наш маленький скучный городишко. Начнётся взрослая жизнь со всеми её радостями и проблемами, и кто знает, когда ещё мы все встретимся, да, и встретимся ли вообще. Боже мой, Серёжа, как быстро прошло наше детство! Представляешь, оно уже прошло. Боже мой, как это грустно…

– Знаешь, Ирочка, у меня такое подозрение, что всё хорошее в этой жизни всегда проходит очень быстро. И с этим нужно смириться. А ты, кстати, уже решила, куда будешь поступать?

– У меня дядя в Кишинёве заведует кафедрой международной экономики в местном университете. Ты знаешь, я в школе не сильно напрягалась по части учёбы, и по этой причине куда угодно я не поступлю. Да, я вообще, кстати, могу пролететь с дальнейшей учебой, а потом, что, всю жизнь загибаться здесь под присмотром родителей? Нет уж, увольте. А там у меня имеется стопроцентный шанс. По крайней мере, так утверждает дядя. А ты что решил, будешь поступать вместе с Орловым?

– Да, и это уже не обсуждается. Мы с Лёхой будем поступать в один университет, который находится в большом городе, расположенном на берегах очень большой реки, которая называется Днепр.

– Серёжа, скажи, – немного запнувшись, спросила Ирочка, глядя на него снизу, – а что будет с нами, с тобой и со мной?

Сергей ответил не сразу:

– Да, Ирочка, признаться, я тоже думаю об этом. Ты ведь знаешь, как мне хорошо с тобой, надеюсь, и тебе тоже. Но ты совершенно права, наше детство закончилось, и никуда нам не деться от реалий жизни. А они таковы, что нам, прежде всего, нужно получить образование. Я думаю, что мы поступим в свои университеты, окончим первый курс, а там будет видно, как нам быть дальше. В конце концов, ты всегда сможешь перевестись к нам с Лёхой. Если, конечно, будешь хорошо учиться в своём Кишинёве, – добавил он.

– Ну, да, – подумав, поддержала его Ирочка, – при условии, что я буду там хорошо учиться… Ты сам-то хоть веришь в это?

Сергей улыбнулся и поцеловал её в макушку:

– Ирочка, радость моя, я знаю только то, что стоит тебе захотеть, и все преподаватели будут выполнять малейшие твои желания. При всём моём богатом воображении, я не могу представить себе мужчину, который смог бы тебе противостоять. Ты, кстати, слышала о том, будто бы то, чего хочет женщина – хочет Бог?

– Нет, не слышала, но мой коротенький жизненный опыт подсказывает, что доля правды в этом утверждении есть. Хорошо, я согласна, посмотрим, что приготовила нам судьба. Да, ты, кстати, обратил внимание на мои новые босоножки? Папа из Москвы привёз, как они тебе?

– Прости, не заметил, что, впрочем, совсем не удивительно, когда они на таких ножках. Господи, Ирочка, у меня голова идёт кругом от твоего запаха. Или ты здесь ни при чём, и это просто духи?

Дальше пошла их обычная игра в слова, лёгкий разговор ни о чём двух молодых людей, которым очень хорошо быть рядом.

Прошло два дня после этого вечера. Два быстро пролетевших дня с утра до вечера полностью заполненных подготовкой к предстоящим экзаменам. Глубокой ночью Сергей был разбужен звонком телефона. Звонил дядя Николай, срывающимся голосом он сообщил, что у них пожар, горит дом. Сергей поднял Лёху, и минут через десять перед их глазами предстало ужасное зрелище. Дедов дом со всех сторон был охвачен пламенем. Вокруг, странным образом уменьшившиеся на фоне пожара, бестолково суетились черные фигурки людей. Пожарники, приехавшие на удивление быстро, разворачивали шланг. Из насадки вначале робко, а затем мощной струёй хлынула серебристая на фоне огня вода. И в этот момент, взметнув рой искр, рухнула крыша. В лица отшатнувшихся людей пахнуло жаром. Испугано вскрикнула какая-то женщина в толпе зевак.

Несмотря на все усилия, спасти дом не удалось. Под утро возле слабо дымящихся черных развалин, с покрытым копотью камином, торчащем посередине словно надгробье, остались только родственники, Сергей с Лёхой, да подоспевший к финалу Философ.

– Это всё ваши штучки, – всхлипывая, робко упрекнула ребят, тётя Надя.

– Да, что вы, тётя, – отозвался Сергей, – нас здесь уже три дня как не было: похороны, экзамены. Нет, это никак не связано с нашими тренировками.

– Ты, мать, на ребят не гони напраслину, – встал на их сторону дядя Николай, – их тут точно не было последние дни, ручаюсь. Может проводка загорелась? – обратился он к Философу.

– Не могу сказать, Николай Егорович, пока эксперты не поработают, но только маловероятно, чтобы в доме, где выключены все электроприборы, вдруг ни с того, ни с сего загорелась электропроводка. Да ещё так, что пламя, судя по рассказам, сразу охватило дом со всех сторон. Наши ребята занимаются этим вместе с пожарниками. Я думаю, что к вечеру будем иметь какие-то результаты.

– Так, что, это мог быть поджог?

– Да, пока не доказано обратное, такая версия, к сожалению, не исключается.

– Ну, и кому это нужно? – вмешался в разговор Лёха.

– А вот это хороший вопрос, тут нужно думать, и не только мне, кстати.

– Понял, – угрюмо кивнул Сергей, – мы тоже подумаем, – ну, так что, до вечера?

– До вечера.

Глядя на удаляющегося Философа, он тихо добавил:

– Для того, чтобы думать, нужна информация, и мы её, Лёха, начнём искать прямо сейчас.

– Не вопрос, говори, что нужно делать.

– А делать, Лёха, нужно будет следующее. Сейчас мы с тобой самым тщательным образом обследуем всё вокруг дома со стороны оврага.

– Что будем искать? И почему только со стороны оврага?

– Понимаешь, брат, пусть меня убьют, но я не верю, что этот пожар был случайным, не верю и всё тут. Кто-то сделал это намеренно, так что будем исходить из этого предположения. Этот кто-то знал, что мы здесь собираемся, что, между нами говоря, при желании несложно было вычислить. Он также знал и то, что это будет болезненный удар для всех нас и, особенно, для меня. Подойти к дому незаметно можно только со стороны оврага, там и будем искать. Я не знаю, что это может быть, поэтому, как собаки мы с тобой обнюхаем и осмотрим каждый квадратный сантиметр от дома до железнодорожных путей. Думай, как они, как бы ты себя вёл на их месте. Всё понятно?

– Да, задачу понял. Я беру на себя левую часть и погнали. А менты, кстати, здесь почти не смотрели.

– Я тоже это заметил, поехали.

Через три часа бесплодных поисков удача, наконец, улыбнулась им.

– Сергей, – вдруг подал голос Лёха, – а подойди-ка сюда. Кажется, что-то есть.

Сергей подошёл к другу, который, сидя на корточках, держал в руках стелющуюся по земле раскидистую ветку полыни. Под ней на сохранившей влагу почве был виден чёткий отпечаток обуви. Свежий отпечаток, судя по внешнему виду.

– Ну, как?

– Может быть, может быть, – задумчиво протянул Сергей, рассматривая след. – Ты, вот что, сбегай-ка к дяде Коле, попроси лист бумаги какой-нибудь, из альбома для рисования, что ли, и карандаш. Нужно сделать хорошую зарисовочку этого отпечатка. Слушай, Лёха, а ведь это, скорее всего, женский след, не находишь?

– Да, похоже на то, очень похоже, судя по форме и размерам. Добро, брат, я мигом.

Не прошло и десяти минут, как Лёха вернулся с бумагой, карандашом и ножницами.

– Я подумал, что след нужно будет чем-то вырезать.

– Правильно подумал, – ответил Сергей, – так мы и сделаем.

Он аккуратно обрисовал и вырезал отпечаток. Тот в точности совпадал с оригиналом.

– Да, конечно это женский след, только чей, интересно? Как думаешь, Сергей?

– Не знаю, будем искать, – ответил тот, задумчиво рассматривая отпечаток, – как думаешь, какой это размер?

Лёха приложил отпечаток к своей обуви:

– У меня сорок третий размер, ну, а этот сантиметра на четыре короче, так что, примерно, где-то тридцать восемь-тридцать девять, я так думаю. Да, кстати, Философу будем об этом рассказывать, или как?

– Или как… Пока не будем, может быть позже.

Аккуратно прикрыв найденный отпечаток, они продолжили поиски, но ничего больше, указывающее на предполагаемых поджигателей, обнаружить так и не удалось.

Днём Сергею позвонила Ирочка. Выслушав его рассказ о поджоге дома, она заметила:

– Теперь, я надеюсь, ты не станешь отрицать, что черный кот, переходящий перед тобой дорогу, да ещё после встречи с Аней, это плохой знак.

Сергей физически ощутил, как в голове что-то щёлкнуло.

– Погоди, Ирочка, как ты думаешь, какой размер обуви может быть у Ани?

– Ну, дорогой, это тебе лучше знать…

– Ира, перестань. Я тебя серьёзно спрашиваю: какой размер обуви, на твой взгляд, может быть у Ани?

– Господи, да зачем тебе это?

– Ира, я прошу тебя, перестань прикидываться и ответь на мой вопрос!

– Ну, хорошо, хорошо, не нужно на меня кричать. Я думаю, что у неё размер туфель, примерно, тридцать восемь, если это для тебя так важно. Извини, я кладу трубку, меня зовёт мама. Пока, дорогой. Понадобятся сведения о размере лифчика твоей Ани, не стесняйся, звони.

С этими словами явно обиженная Ирочка повесила трубку. Сергей хотел перезвонить и уладить на ровном месте возникшее недоразумение, но потом не стал этого делать, решив, что позже всё как-то образуется само собой. Фраза Ирочки, в которой прозвучало имя Анны, пробудило в сознании какие-то смутные догадки. Что значили тогда произнесённые ею слова «привет от нас»? Откуда у девушки хорошее настроение, которого не должно было быть? Что всё это могло значить?

Стены флигеля во дворе родителей Сергея были сложены из самана: глиняных кирпичей, в которых связующей структурой служила солома. Несколько раз в году мать белила их. Сама же побелка нехитрым образом изготавливалась из порошкообразного мела, который всегда можно было достать на заводе, воды и синьки для придания белому цвету лёгкой голубизны. Сергей завернул в пакет пару стаканов сухого порошка и пошёл к дому Анны. Он знал все тропинки, которыми она пользовалась для сокращения пути в школу или в магазин. Один из узких переулков нельзя было миновать, куда бы она ни шла. Обычно часов в одиннадцать мать посылала её за молоком, которое к этому времени привозили с молокозавода прямо в цистерне. В распоряжении Сергея было чуть более получаса.

Он тонким слоем посыпал меловым порошком короткий переулок так, чтобы тот не сильно выделялся на фоне светлой, высушенной июньским солнцем, утоптанной почвы. Недалеко от этого места на пригорке стоял полуразрушенный сарай, куда можно было проникнуть незамеченным, и откуда через щель в стене, как на ладони, просматривался дом, в котором жила Аня с родителями и младшим братом. Сергей устроился поудобнее и стал ждать.

Прошло минут двадцать, и на крылечке дома появилась девушка с бидончиком в руке. Даже на расстоянии была видна её своеобразная красота. Сергей почувствовал, как поневоле сжалось его сердце. Прошло довольно много времени с тех пор, как они расстались, но память независимо от рассудка хранила и запах, и грацию движений, и каждую потаённую складочку её тела. Аня закрыла за собой калитку, перешла дорогу и скрылась между домами.

Сергей не стал спешить, он дождался, когда она вернулась и вошла в дом. Только минут через пять после этого, он выскользнул из своего укрытия и пошел к переулку. На земле отчётливо выделялись единственная цепочка следов. Оставить их могла только Анна, и в этом не было ни малейших сомнений. Сергей достал из кармана зарисовку отпечатка, найденного у сгоревшего дома, и наложил его на след. Они совпали идеально. Сергей скопировал на бумагу один из следов и потом долго задумчиво смотрел на дом Анны. За его окнами явно скрывалась какая-то загадка.

Ни Лёхе, ни Философу Сергей решил пока ничего не говорить: мало ли по городу ходит женщин с тридцать восьмым размером обуви. Теперь каждый вечер с наступлением темноты он надевал черный спортивный костюм, брал нунчаки и бесшумной тенью проникал к дому Анны. Но только на пятый день его ночные вылазки увенчались успехом. Около полуночи он увидел, как кто-то вышел из дома на крыльцо. Вскоре зажглась спичка, осветив на мгновение чьё-то лицо, и затем в темноте устойчиво стал мерцать огонёк сигареты, перемещаемый рукой невидимого курильщика.

Это было интересно, поскольку Сергей не знал, чтобы в семье Анны кто-нибудь курил. Он осторожно пробрался поближе, перемахнул через соседний забор и вскоре находился метрах в пяти от человека, неспешно курившего, сидя на скамейке у входа в дом. Его лицо скрывала тень росшего неподалёку старого раскидистого ореха. Скрипнула дверь, и на улицу вышла Аня.

– Куришь? – спросила она.

– А то ты не видишь, – довольно резко ответил тот, и Сергей сразу же понял, где всё это время скрывался Оса. Его прятала Аня, вот откуда этот неосторожный «привет от нас».

– Да вижу-вижу, что ты злишься?

– Я не злюсь, просто нервы уже ни к черту. Посмотрел бы я на тебя, если б ты просидела столько дней взаперти. Достали уже твои книги и разговоры с мамой.

– А что тебе моя мама? По-моему, она хорошо к тебе относится при всех разговорах, которые идут в городе.

– И что же это за разговоры, интересно?

– А то ты не знаешь? Конечно же, в основном о ребятах, которых похоронили. Так это ж ещё никто не знает о том, кто реально дом поджёг.

– Ладно, – послышался зевок в темноте, – ты молодец, Анюта, классно развела Серёгину тёлку на информацию про этот домик. Ты, кстати, при любом раскладе молчи о своём участии в этом деле. Просто забудь об этом и всё. Два человека это уже группа, и ты, девочка, можешь лет семь получить за участие в групповом организованном преступлении. Ты это понимаешь своими куриными мозгами?

– Понимаю, – помедлив, ответила Аня, – да, наверное, я курица, но без тебя я не представляю свою жизнь. Не хочу даже думать об этом, так что, знай, если тебя вдруг посадят, я тоже пойду за тобой.

– Дура ты, Анька, хоть я и люблю тебя такой, какая ты есть. Ты, чё, не понимаешь, что в случае если нас повяжут, то есть, я хочу сказать, меня повяжут, поскольку я никогда не признаюсь в том, что ты была рядом, то сидеть мы будем на разных дачах и выйдем оттуда уже совсем другими людьми. От нас нынешних, в особенности от тебя, мало что останется. Поэтому, декабристочка ты моя, даже думать об этом забудь. Ты просто будешь ждать, если мне не повезёт, да только я думаю, что всё будет хорошо.

«Напрасно ты так думаешь, тварь, тебе уже никогда не будет хорошо, это я обещаю», – подумал Сергей, жадно ловя каждое слово.

На скамейке замолкли. Потом Оса щелчком выбросил в темноту окурок, хрустнул суставами, потягиваясь, и сказал:

– Послезавтра по темноте смотаюсь домой, у брата день рождения. Ты же знаешь, кроме меня его никто не любит, даже мать, хотя, судя по всему, она вообще никого не любит.

– А что, у него нет никаких шансов поправиться?

– Очень слабые, если честно. Детский церебральный паралич мимоходом не лечится, а заниматься им серьёзно некому: я должен деньги зарабатывать, а матери – пофигу. Такой вот расклад, подруга. Правда, я не так давно в Славянске книжицу одну случайно купил. Там чудак с таким же диагнозом, как и у брата, рассказывает о том, как он себя одной силой воли за пять лет привёл практически в нормальное состояние, какие упражнения придумывал для этого, какие снаряды сам мастерил. Молодец мужик, уважаю таких. Олег ведь ходит, только очень плохо и стесняется этого. Подарю ему эту книжку в день рождения. Кто знает, может это его шанс.

– Дай-то Бог, жаль его, такой красивый, умный и такой несчастный мальчик.

На скамейке опять затихли. Где-то далеко вдруг залаяла собака и тут же, взвизгнув, умолкла. В глубокой тишине чуть слышно запел сверчок, затем откликнулся другой, третий.

– А ты не боишься, что Сергей тебя может вычислить? – спросила вдруг Анна.

Оса ответил не сразу:

– Ты знаешь, скажу тебе честно, немного боюсь, хотя тебе ли не знать, что я вообще никогда и никого не боялся. А вот его боюсь, он сильно изменился за этот год. Я бы никогда не поверил, что такое возможно, если бы сам не видел на ринге, особенно тогда с Философом, помнишь? Полный мрак, как он его уделал. А уж, поверь, Философа совсем не просто уложить на пол.

– А если он узнает о тебе всё?

– Что, всё?

– Ну, про дом, про ребят…

– Никогда даже не заикайся об этом вслух, это не моих рук дело и кончен разговор. Тебе всё понятно? Ты, кстати, тоже была тогда у дома, причём, по собственному настоянию, радость моя.

– Да, мне всё понятно, и как раз поэтому ты таскаешь бритву у себя в кармане. Интересно, для чего? Виски подбривать или карандаши затачивать?

– Заткнись и запомни, Анна, никогда никакой бритвы ты не видела. Всё ясно?

– Всё. Заткнулась и забыла, как скажешь, но только и ты не будь идиотом, выбрось её.

– Придёт время – выброшу.

– Слушай, а может не стоит тебе ходить домой? Опасно всё-таки.

– Да нормально, во-первых, все уже слегка успокоились и расслабились, а, во-вторых, я пойду попозже, когда стемнеет, одним путём, а вернусь другим – через мост над оврагом. Этой дорогой ночью только сумасшедшие ходят, но я пойду.

– Ну, смотри, тебе виднее, хотя сердце моё подсказывает, что лучше бы этого не делать.

– Не каркай, подруга, всё будет путём, я сказал. Идём-ка лучше спать.

– Да, идём, уже поздно. Господи, как я устала, и когда только это всё закончится, – неожиданно с тоской произнесла девушка.

– Скоро, потерпи ещё немного, сдашь свои экзамены, и уедем в Новочеркасск. Там я найду способ затеряться. Ну, идём-идём, расслабимся.

– Кто о чём, а ты всё о своём, – коротко рассмеялась она, – идём, маньяк.

Тихо хлопнула входная дверь, провернулся ключ в замке, на мгновение вспыхнул и погас свет в прихожей. Всё стихло, и Сергей перевёл дыхание. Информации было более, чем достаточно. Осталось только правильно ею воспользоваться. Он поднялся и бесшумно, словно призрак, растворился в темноте.

Днепропетровск, 12 сентября 2008 года

16. Провинция: Варфоломеевская ночь

Никому ещё не удалось обмануть свою судьбу.

Жизненные наблюдения

Весь следующий день Сергей был занят тем, что сдавал последний экзамен. Это была математика, и он твёрдо знал, что проблем здесь не будет. Так и случилось. Он легко решил все задачи, тщательно проверил написанное и сдал работу учителю. Через полчаса из класса вышел и Лёха. Сергей просмотрел его черновики и с удовлетворением отметил, что друг, с которым они последнее время занимались вместе, оправдал его ожидания. Вместе они дождались, когда выйдут Зинуля и Ирочка, и побежали на пляж. Девушки, попискивая, в кустах переоделись в купальники, затем все вместе поплавали наперегонки в устье Боровой и растянулись, блаженствуя, на белоснежном горячем песке.

– Всё, – сказала Зинуля, – слава Богу, позади все экзамены, сама себе не верю. А впереди выпускной вечер, всю ночь гулять будем, а утром придём на берег Донца встречать рассвет… Ребята, не могу дождаться этого момента! Кстати, Ирочка, а ты уже платье пошила?

– Обижаешь, подруга, конечно, с глубоким дэкольтэ и с таким вырезом сзади, что в средние века меня бы точно сожгли на костре. Глянула вчера на себя в зеркало, так даже как-то неловко стало.

– Это тебе-то и вдруг неловко? Ну, ты даёшь… А цвет, какой цвет у твоего бесстыжего платья?

– Ты не поверишь, черное, как душа у злодея ночью. А что у тебя, чем ты порадуешь Орлова?

– Давай, Зиночка, – оживлённо подключился к разговору Лёха, – выдай нам свои секреты.

– Ну, я девушка более скромная…

– Зинуля, я в шоке…

– Немедленно выйди оттуда, Орлов, и не мешай девушке мечтать. Так вот, ребята, платье у меня будет шелковое, глубокого тёмно-зелёного цвета, заканчиваться оно будет чуть ниже того места, где начинаются ноги… Орлов, нахальные твои конечности, быстро убрал оттуда руку, я тебе сказала!

– Всё-всё, вот они мои ручки, никто никуда уже ничего не кладёт…

– Так-то лучше, – притворно нахмурила брови Зиночка, – впереди и сзади моё платье тоже не обременено большим количеством материала. При выборе кроя я исходила, прежде всего, из тех соображений, что незачем прятать неземную красоту от глаз людских. Так что, не знаю как женской половине нашего класса, но вам, мальчики, точно должно понравиться.

Незаметно летело время. Под вечер, проголодавшись, все решили, что пора расходиться по домам. Они, держа одежду над водой в руке, переплыли на правый берег Донца, Здесь девушки переоделись, и все медленно двинулись по лесной тропинке, вьющейся вдоль реки. Зинуля и Ирочка с босоножками в руках шли впереди, оживлённо обсуждая будущий выпускной вечер. Босые загорелые ножки с приставшими к икрам крупинками песка легко ступали по сухой, словно отполированной земле. Сергей и Лёха молча наблюдали их сзади.

– А неплохие, согласись, у нас с тобой подружки, – подал голос Орлов, – нет, ты посмотри, какие ножки, шейки. Кажется, смотрел бы на эти прелести вечно, и не надоело бы никогда…

– Полностью разделяю твои эстетические наклонности, но в отношении вечности ты, брат, немного перебрал. Запомни: ничто не вечно под луной, как сказал один умный человек. И мой недремлющий внутренний голос мне подсказывает, что он был где-то прав. Хотя, не скрою, то на что мы сейчас с тобой смотрим, достойно восхищения и, я бы даже сказал, преклонения.

– Ну, ты, брат, сказал! – в восхищении остановился Лёха, – слушай, а можешь повторить, я постараюсь запомнить.

– Не проблема, я запишу тебе эти слова, пользуйся при случае. Слушай, Лёха, мы с этими экзаменами и пожаром вовсе перестали встречаться с ребятами. Ты не знаешь, как они там, чем занимаются.

– Да, кто чем, но, в основном, сидят на пиве и обсуждают дела наши скорбные. Кстати, все потихоньку звереют после смерти пацанов. И не только наши, но и подземгазовские, и мельковские. Рубежанских нигде не видно, но Философ мне говорил, что у себя они каждый день кучкуются. Как бы большой драчки не вышло.

– А что значит, звереют?

– Ну, только чисто между нами, Володя и Федот, например, обрезами обзавелись. Говорят, что если после девяти увидят где-то в наших местах рубежан, то будут вначале стрелять, а уж потом разбираться.

– Не понял, – остановился Сергей, – что ещё, пардон, за обрезы?

– Да, обычные, из охотничьих ружей: у Володи – из двустволки, а у Федота – из старой отцовской берданки. Стреляют, я тебе доложу, как из пушки. Огня из стволов метров пять вылетает.

– Ни фига себе! Слушай, а Философ знает об этом?

– Не думаю, он бы давно вмешался или тебе сказал бы.

– Лёха, это плохо. Даже очень плохо. Ты знаешь, может случиться большая беда, я нутром чую. Жаль, я занят сегодня, а надо было бы с пацанами поговорить.

– А что ты вечером делаешь?

– Да, то же, что и ты. Сегодня вечером ты скажешь матери, что мы вместе будем готовиться к экзаменам в университет и останешься ночевать у меня. Заниматься и спать будем во флигеле, чтоб моим не мешать.

– Не знаю, зачем тебе это нужно, брат, но приду, как скажешь.

– Хорошо, приходи часам к восьми.

– Договорились, пойдём, догоним девчонок.

– Давай.

У заводского сквера Орлов и Зинуля пошли вверх по улице, им было по пути, а Сергей с Ирочкой свернули направо к улице, застроенной коттеджами.

Подходя к дому девушки, Сергей спросил её:

– Слушай, Ирочка, а во время вашего последнего разговора Аня, случайно, не расспрашивала тебя о доме деда, или о чём– то подобном?

– Да, нет, – задумчиво протянула она, припоминая, – вроде бы ни о чём таком речь не шла.

– Ты хорошо помнишь?

– Конечно, это же был совсем короткий разговор. Но, только вот какое дело, Серёжа. Я припоминаю, что несколько дней назад до этого после консультации Аня шла из школы вместе со мной и затеяла разговор о том, насколько рубежанские пацаны реально сильнее наших. Да так настырно, что я не выдержала и сказала, что ты один со своей командой и без всякой поддержки со стороны размажешь их всех. Что вы тренируетесь по каким-то особым правилам, и с вами никто уже не в состоянии справиться. Прости, наверное, напрасно я ей об этом сказала.

– Ясно… После этого отследить, куда мы ходим было не так уж и сложно.

– Серёженька, прости ты меня, дуру, ради Бога.

– Да, не бери в голову, перестань, дай-ка я тебя поцелую и пока, до завтра.

– Ты, правда, не сердишься на меня?

– Да нет же, не сержусь, ну пока-пока.

– Пока.

Сергей смотрел на Ирочку, идущую по дорожке к дому, и противоречивые чувства переполняли его сознание. С одной стороны, наивное восприятие мира этой девушкой как обычно умиляло его, а с другой – начинало раздражать. Ведь сколько раз говорил он ей, что никому нельзя рассказывать об их тренировках, так нет же, вот так просто угодить в расставленную ловушку могла только Ирочка.

Сергей не стал заходить домой. Вместо этого он миновал свой дом и пошёл дальше по улице. Короткая, всего метров триста, она была в это время суток пустынна: все её жители были заняты на своих огородах. В начале улицы дома располагались по обе её стороны, а затем справа начинался пологий склон в сторону Озера. Так назывался довольно длинный и глубокий водоём, который питали ручьи, текущие из откоса. Ближний берег его зарос камышом, а вдоль дальней оконечности проходила железная дорога, ведущая от стекольного завода к сортировочной станции у леса. За железкой виднелся массивный на фоне неба, уже оплывший от времени, слегка перекосившийся серый с рыжими подпалинами конус старого шахтного террикона. В Озере все местные пацаны учились плавать, нырять и ловить рыбу, огромное количество которой водилось среди тёмно-зелёных водорослей.

Ниже линии домов, метрах в ста от береговой полосы, виднелось бетонное сооружение в форме куба с квадратным отверстием посередине. Это был Ивановский колодец. Внутри бетонный куб до половины всегда был заполнен холодной прозрачной водой, количество которой никогда не убывало. Что это было за сооружение, с какой целью построено и почему называлось Ивановским, не знали даже старожилы. Окрестное население колодцем не пользовалось. Говорили, что во время Войны то ли немцы убили кого-то из наших, то ли, наоборот, наши убили немца, но только труп бросили в колодец. С тех пор воду из него не пили.

Улица упиралась в глубокий овраг, Яр, за которым начиналась окраина города – Рубеж. По дну оврага струился ручей, который при определённой фантазии уже можно было даже назвать речушкой. Он также впадал в Озеро. Ещё лет пять назад Яр переходили по тропинке, которая со стороны улицы круто опускалась вниз к ручью, а затем поднималась по противоположной более пологой стороне. Признаться откровенно, ночью это было, мягко говоря, жутковатое место. Поговаривали, что это связано с нечистой силой, якобы обитающей в Яру. Иные нервные люди даже утверждали, что видели эту самую силу в образе черной козы с горящими в темноте красными глазами, которая внезапно возникала на тропинке перед одиноким путником и, закукарекав, как петух, так же внезапно исчезала, не причинив, впрочем, никакого вреда оцепеневшей жертве собственных галлюцинаций. Порой здесь находили мёртвых по разной причине людей. Кто-то попросту замёрз зимой, не рассчитав свои силы в процессе борьбы с водкой, кто-то стал жертвой местных разборок. Всё это способствовало тому, что без особой надобности этой дорогой по ночам старались не пользоваться, предпочитая окольный путь по железной дороге.

Но несколько лет назад местные власти вдруг напряглись и построили через овраг мост. Чрезвычайно хлипкая на вид конструкция, результат причудливой игры инженерной мысли, была шириной метра два, имела не внушающее доверия ограждение с обеих сторон и опиралась на длинные тонкие опоры из металлических труб. Дощатый настил за эти годы слегка износился, но всё ещё вполне отвечал своему назначению. Внизу под ним, частично погружённые в воду, в беспорядке валялись какие-то бетонные блоки, плиты и словно неземная поросль торчали ржавые прутья арматуры.

Мост, невзирая на его убожество, всё же существенно скрасил жизнь людей по обе стороны оврага, но, как и встарь, с наступлением темноты по нему без крайней нужды старались не ходить. Дурная слава прочно охраняла эти места, и благодаря ей по этому мосту сегодня ночью должен был возвращаться из дома Оса. Он не мог пропустить день рождения своего брата.

Сергей прилёг в кустарнике, растущем неподалёку от тропинки. Жуя травинку, он долго смотрел на мост, проигрывая в голове различные ситуации, потом понял, что зверски голоден, поднялся и, стараясь быть незамеченным, пошёл в обход по берегу Озера. Через десять минут он уже был дома.

Часам к восьми вечера пришёл, как и договаривались, Орлов. К этому времени мать напекла высокую стопку румяных блинов. Горячие, смазанные сливочным маслом, они источали слабый аромат ванили. Парни сели за стол и, закрыв глаза от удовольствия, умяли их со сладким крепким чаем. Удовольствие было неописуемым. Мать с улыбкой наблюдала за ними, ей отчего-то даже хотелось всплакнуть, но она сдержала себя, понимая, что это некстати. Сергей чмокнул мать в щеку:

– Спасибо, мам, вкусно было необыкновенно, думал, умру от счастья.

– Да, тёть Маша, спасибо, давно не ел такой вкусноты, – внёс свою лепту благодарности Лёха.

– На здоровье, ребятки, рада, что вам понравилось. Если ты, Лёша, останешься ночевать у нас, завтра напеку вам к завтраку оладышков. Вы же будете заниматься сегодня?

– Конечно, мы сегодня решили работать долго и я останусь, тем более, что с утра будут оладьи.

– Я не буду вам мешать. Сейчас уберу со стола и ухожу, постели я вам приготовила.

Мать быстро убрала остатки ужина со стола, попрощалась и ушла. Парни достали книги, тетради и сели за стол в единственной комнате, прилегающей к кухне. Через пару минут они уже молча углубились в решение задач по физике. Ощутимо быстро полетело время. За окном сгустились сумерки и плавно перешли в короткую летнюю ночь. В доме погасли окна, там уже все легли спать. Сергей встал из-за стола и, не вдаваясь в объяснения, стал надевать свой черный тренировочный костюм, кеды. На кеды сверху легли толстые вязаные носки. Молча наблюдавший за ним Лёха не выдержал:

– Может мне всё-таки пойти с тобой?

– Нет, брат, извини, сегодня Акела будет охотиться в одиночку. Так нужно, потом объясню.

– Ну, смотри, тебе виднее, брат. Буду ждать тебя.

– Жди. Я непременно вернусь и тогда всё расскажу, хорошо?

– Где-то так. Давай, брат.

Уже уходя, Сергей вдруг вспомнил:

– Да, Лёха, ты имей в виду, что мы с тобой почти до утра не выходили из этой комнаты, а затем до упора отсыпались после трудов праведных. Доказательства находятся на столе в рабочих тетрадях.

– Понял, не полный идиот, мог бы и не предупреждать. Ты надолго?

– Нет, думаю не дольше часа. Пока.

– Давай. Береги себя, брат.

Сергей ушёл, поймав себя на мысли о том, насколько близок стал ему Лёха за этот непростой последний год. Сама мысль об этом почему-то согревала душу. Он через огород и соседний двор спустился к Озеру и по узкой тропинке, идущей вдоль берега, бесшумно, словно призрак, направился к Яру. Вскоре он уже был на месте.

Перед ним, освещённый полной луной, висел в пространстве дощатый настил моста. Было довольно светло. Сергей присел в тени на сухую землю и стал ждать. Прошло несколько минут, и в абсолютной тишине вдруг где-то далеко слева грянул выстрел, затем ещё один и ещё. Он насторожился, неясное чувство тревоги внезапно заставило гулко забиться сердце.

Бывают мгновения, когда совокупность разрозненных и на первый взгляд не связанных между собой событий внезапно достигает некоторой критической величины, и тогда её количество переходит в совершенно иное качество, образуя новую информацию. Сейчас был как раз такой момент. Сергей это понял и уже знал, что где-то в городе происходит нечто нехорошее, имеющее к нему отношение, во что он при всём желании никак не может вмешаться. Он настороженно слушал. Через время где-то справа, в районе Бугра, звонко грянула короткая автоматная очередь, затем раздался взрыв и снова стало тихо. Деревья, залитые лунным светом, застыли в ожидании, из черной впадины Яра пахнуло едва ощутимой свежестью. Сергей выдохнул непроизвольно задержанный воздух и перевёл дыхание.

Он сел удобнее, вызвал в памяти образ парящей пирамиды и стал растворять сознание в окружающем мире. Прошло минут двадцать, и он вначале ощутил, а затем и увидел движение на противоположной стороне моста. Кто-то осторожно спускался по тропинке. Лица идущего на этом расстоянии нельзя было разобрать, но Сергей уже точно знал, что это тот, кого он ждал. Не выходя из боевого транса, как он называл это состояние, Сергей встал и пошёл навстречу, рассчитав свою скорость так, чтобы встретить противника на середине моста. Он не стал закрывать лицо, враг, идущий ему навстречу, должен знать, кто перед ним и понять, за что и откуда пришло возмездие.

В серебристом лунном свете он отчётливо видел, как Оса, заметив идущего навстречу человека, вначале остановился, но вскоре хищная улыбка узнавания тронула его губы. Он сделал привычное движение кистью правой руки, и в ней блеснуло узкое лезвие опасной бритвы. В сгустившемся до вязкого состояния воздухе он гротескно медленно двинулся навстречу. Сергей в доли секунды оказался перед ним. Левой рукой, спокойно глядя в глаза Осы, в которых усмешка плавно переходила в выражение ужаса, он перехватил его руку с бритвой, а правой, захватив ладонью между ног, легко приподнял ставшее невесомым тело противника и перебросил его через перила моста. Через растянувшееся мгновение оно с глухим чавкающим звуком рухнуло на бетонные блоки, в беспорядке лежащие на дне оврага. В ярком свете луны Сергей сверху отчётливо видел Осу, лежащего в неестественной позе. В правой, отброшенной в сторону руке тот мёртвой хваткой сжимал свою смертоносную бритву. И это было хорошо, пусть его таким и найдут. Философ сумеет сложить два плюс два.

Сергей не стал спускаться вниз, чтобы окончательно убедиться в смерти Осы. Он был абсолютно уверен в этом и уже собрался уходить, как вдруг тишину нарушил ужасный, больше похожий на вой животного, крик. Он доносился с противоположной стороны моста. Сергей, чувствуя, как шевельнулись волосы на голове, напряг зрение. Там определённо кто-то был. Сергей, мгновенно вернувшись в состояние транса, рванулся туда. Невидимый со стороны моста, в тени деревьев, держась за ствол, на полусогнутых ногах стоял худой мальчишка лет десяти на вид. Он, не отрываясь, смотрел в лицо приближающегося Сергея и кричал, кричал жутко, тонким срывающимся голосом. Сергей мгновенно вспомнил ночной разговор на крыльце у дома Анны и понял, что перед ним младший брат Осы. Каким-то образом тот украдкой следовал за ним и стал свидетелем сцены, произошедшей на мосту.

Сергей, не давая себе отчёта в том, что делает, подчиняясь непонятной интуиции, двумя ладонями крепко сжал голову вопящего мальчишки и представил его глубоко спящим. К его удивлению, тот вдруг обмяк, рухнул на землю и мгновенно уснул. Ночная тишина стала просто оглушающей. Сергей наклонился, прислушиваясь к дыханию мальчишки. Оно было ровным и глубоким. Не раздумывая, Сергей взял его на руки и быстрым шагом, почти бегом, двинулся в сторону Зарубежья. Он знал, что дом Осы находится неподалёку и через несколько минут уже был перед ним.

Осторожно приоткрыв калитку и убедившись, что во дворе нет собаки, Сергей прошёл внутрь и открыл незапертую дверь тамбура. В сумраке прихожей он рассмотрел стоящий в углу диван. Он положил на него спящего глубоким сном мальчишку и бесшумно покинул дом. По неширокой улице, придерживаясь теневой стороны, Сергей бесшумно рванул в сторону железной дороги и, сделав хороший крюк, вскоре был уже на пороге родного флигеля. Вся операция, несмотря на возникшее осложнение, заняла чуть меньше часа.

Во флигеле Сергей, не замечая нетерпеливых взглядов Лёхи, быстро переоделся, налил воду в таз для стирки и положил туда свой спортивный костюм. Зимние носки, предусмотрительно надетые на кеды час назад, уже покоились на дне Озера. Только после этого он рассказал другу о том, что произошло на мосту. Тот несколько минут ошарашено молчал, осмысливая услышанное.

– Серёга, а ты уверен, что Оса, ну, как бы это сказать, неживой?

– Да, не волнуйся, как раз в этом я уверен на все сто процентов.

– И тебя никто не видел?

– Уверен, никто, если, конечно, не считать мальчишки этого несчастного. Если бы ты слышал, как он кричал, это просто ужас.

– Да, как раз он-то не в счёт. Во-первых, он не в себе и вряд ли что-то помнит, а, во-вторых, кто ему поверит, если я поклянусь, что ты весь вечер провёл здесь.

Он замолчал, что-то обдумывая, а затем добавил:

– Нет, здесь я не вижу проблем. Ну, Серёга, ты реально молодец, отомстил этой твари за наших пацанов. Теперь они там спать будут спокойно. Оса был подонок, каких мало, тебе ли не знать. Плюнь и забудь, живи спокойно, брат. Слушай, а ты слышал пальбу в городе?

– Да, слышал, интересно, что это за боевые действия…

– Знаешь, Серёга, я, конечно, не вполне уверен, но по звуку очень было похоже на выстрелы из обреза.

– Ты что, Лёха, думаешь это могли быть наши?

– Не знаю, всё могло быть… Помнишь, я говорил тебе, что назревает какая-то буза, так может быть это она и есть?

В комнате повисла тревожная тишина. Наконец Сергей встал, потянулся, хрустнув суставами, и, зевая, проговорил:

– Всё, Лёха, давай будем ложиться, чувствую, завтра у нас с тобой будет нелёгкий день.

Они некоторое время молча лежали в полумраке комнаты, думая каждый о своём. Сергей не мог забыть жуткий крик мальчишки, его безумные глаза, полусогнутые худые ноги. Бесшумный бег по пустынным тёмным улицам с невесомым телом в руках. Ему только сейчас пришло в голову, что за всё это время не был слышен лай собак. Они словно вымерли или были крайне напуганы. Он вздохнул, лёгким усилием воли он ввёл себя в транс, и вскоре благодатный сон окутал его сознание.

Лёха на соседней кровати тоже не мог уснуть. Его друг час назад лишил человека жизни. Нет вопросов, плохого человека, очень плохого, но всё-таки человека. И странное дело, не похоже, что бы это сильно выбило его из колеи. Он прислушался. Сергей глубоко и ровно дышал во сне. Лёха подумал, что он совсем ещё не знает своего друга, и, что, слава Богу, он его друг, а не враг. На этом он также уснул, глубоко и без сновидений.

До рассвета оставалось чуть больше трёх часов.

Проснулся Сергей от ощущения, что кто-то его рассматривает. Он открыл глаза и понял, что подсознание его не обмануло. Соседняя кровать пустовала, видимо Лёха делал во дворе свои утренние растяжки, но зато в дверном проёме стоял Философ и смотрел на него без своей привычной скептической улыбки на лице. Обычно голубые глаза его отливали серым стальным цветом.

– Доброе утро, – поздоровался Сергей хрипловатым от сна голосом, – или я не прав?

– Привет, – отозвался тот, не меняя каменного выражения лица, – да уж добрым его назвать трудно. Одевайся, разговор есть.

С этими словами он вышел. Часы на стене показывали без десяти восемь. Сергей быстро вскочил на ноги, лихорадочно перебирая в уме причины, которые могли привести к нему Философа в такую рань. Было слышно, как на улице старший следак поздоровался с Лёхой, затем о чём-то стал негромко говорить с матерью. Орлов вошёл в комнату, поздоровался и многозначительно кивнул в сторону окна:

– Видал? Не иначе, что-то случилось.

– Да, уж мне ли это не знать, – буркнул Сергей, заправляя кровать, – давай, моемся на улице и следим за словами. Боюсь даже гадать, что там случилось, только, думаю, вряд ли это касается нас лично. Так что, не напрягайся особенно, всё будет нормально.

Они вышли на улицу. Мать накрывала скатертью стол под яблоней. Философ сидел рядом на скамейке. Увидев ребят, она сказала:

– Умывайтесь, я оладышков напекла, сейчас приготовлю салат, достану мёд и поставлю чай. Позавтракаете все вместе, не откажитесь, Володя?

– Против ваших оладышков трудно устоять, Мария Егоровна, и, конечно же, я составлю компанию вашим оболтусам.

– Да отчего же оболтусам-то, Володя? Вон они почти до утра занимались. Я несколько раз вставала ночью, так ещё часа в два свет горел. Нет-нет, они у меня неплохие ребята.

Парни умылись под струёй холодной воды, бьющей из крана, докрасна растёрлись полотенцами и сели за стол. Некоторое время царило молчание, и только горка золотистых оладий таяла на глазах. За чаем Сергей не выдержал:

– Ну, не томи, Володя, что случилось?

– А почему ты решил, будто бы что-то случилось? – прищурился Философ.

– Ну, не из любви же к оладьям моей мамы ты материализовался с самого утра.

– К сожалению, случилось многое. Начну с вопроса: вы, ребятки, чем занимались вчера вечером и ночью? И предупреждаю, хорошо думайте перед тем, как ответить на этот, казалось бы, простой вопрос.

Сергей пристально посмотрел на него. Синие глаза следователя, смотрящие на собеседника обычно с хитроватым прищуром, были холодны и невыразительны.

– Н-да, видимо и в самом деле произошло что-то серьёзное, раз так поставлен вопрос. Хорошо, отвечаю за нас двоих, поскольку так сложилось, что весь вчерашний вечер и ночь мы были вместе. Так вот, вчера мы сдали экзамен, затем с девчонками весь день провели на пляже, они, кстати, могут подтвердить, разошлись по домам часов в шесть, а в восемь вечера Лёха пришёл ко мне. Мать нас покормила, после чего мы сели за задачки по физике и решали их где-то до начала третьего. Потом легли спать, а утром ты присутствовал при нашем пробуждении. Это всё, предупреждаю, другой версии не будет.

Философ думал, наклонив голову, потом спросил:

– Ночью ничего особенного не слышали?

– Слышали, – подключился Лёха, – слышали, как стреляли где-то в городе…

– Про то, что у ваших ребят были обрезы, знали?

– Скажу, Володя, честно, – продолжал Лёха, – я узнал об этом дня три назад, а Серёге рассказал про обрезы только вчера, когда шли с пляжа. Сам понимаешь, экзамены, не до этого было.

За столом воцарилось тяжёлое молчание. Затем Философ вздохнул и поднял на сидящих перед ним парней глаза. Они заметно оттаяли.

– Ну, хорошо, пусть будет так, как вы говорите. Определённая логика в этом есть, мать подтверждает сказанное, думаю, что при необходимости и соседи смогут добавить что-то полезное. По этой причине будем считать, что алиби, хоть и не самое лучшее, у вас есть. Это хорошо, вы даже не представляете насколько это хорошо. То, что я не до конца вам верю, не в счёт, поскольку, во-первых, работа у меня такая, и, во-вторых, есть у меня какие-то свои соображения, но они моими и останутся. А теперь послушайте, что произошло сегодня ночью.

И Философ рассказал, как рубежанские пацаны, устав от невозможности безнаказанно бродить по городу, собрались большой стаей и с наступлением темноты начали свой рейд от шахты Мелькова к центру. Их было больше сотни, вооружены были арматурными прутами, но имелось также и несколько охотничьих ружей. Избивали всех, кто попадался на пути. Многие из пострадавших оказались в больнице, часть – в реанимации. Часам к одиннадцати толпа вышла к одной из центральных улиц, где в это время Федот, Володя, Дэн, Квакин и ещё несколько наших пацанов уже собирались расходиться по домам. С рубежанскими они столкнулись неожиданно для обеих сторон. Секунду, не более, длилось молчание, а затем Володя и Федот выстрелили из своих обрезов.

Три выстрела почти в упор, что называется, смели толпу. Ещё не успел растаять дым, как уже не было даже слышно топота бросившихся врассыпную пришлых пацанов. Часть из них попала в руки опомнившейся к этому времени милиции и тут же слила имена стрелявших. Володю, Федота и остальных взяли у них дома. К их счастью они не сопротивлялись, сдали оружие и сейчас сидят в капэзэ, дают показания. Насколько ему известно, в этих показаниях ни Сергей, ни Лёха не фигурируют.

Но на этом ночной кошмар не закончился, поскольку другая, меньшая, часть рубежан примерно в тоже время пошла искать приключения на Дубравку, имея целью погонять местных цыган. Те каким-то образом узнали об этом и встретили пришельцев автоматной очередью, а кто-то даже бросил в их сторону гранату. В итоге несколько человек попало в больницу с пулевыми и осколочными ранениями. Так что и этот поход закончился неудачно.

В это же примерно время в городе химиков за Донцом избили и ограбили нескольких французов, которые что-то там монтировали на местном химкомбинате. В этом случае, наряду с явным криминалом, попахивало политикой, а это уже было крайне нехорошо.

И, наконец, неподалёку отсюда утром под мостом над оврагом, был обнаружен труп Осы. Он упал, или, что скорее всего, был сброшен с моста, примерно, около полуночи. При падении он напоролся на торчащие из бетона прутья, которые в нескольких местах прошили тело насквозь. В правой его руке была намертво зажата опасная бритва. Можно предположить, что он хотел обороняться от кого-то, кто оказался ему не по зубам. Интересно, кто бы это мог быть, как думаешь, Сергей? – Кстати, для информации, уже практически доказана причастность Осы к смерти Кузьмы и Пурика. Но, впрочем, об этом позже.

Дома при допросе мать Осы сказала, что он ушёл незадолго до полуночи. Его младший брат что-то лепетал невнятное про черного человека, плакал, отчаянно заикался и категорически не хотел выходить из закутка за старым диваном. Медэксперт, случайно присутствующий при этом, настоял, чтобы мальчишку отправили в больницу к психиатру: он определённо что-то знал, но был явно в невменяемом состоянии. Его мать не возражала, а, возможно, даже была рада избавиться хотя-бы на время от больного ребёнка.

Все эти дела скорбные дошли до области, где их объединили в одно под названием «Варфоломеевская ночь», и сейчас сюда едет группа тамошних следаков. Им велено рыть по полной, а это тоже очень и очень плохо для наших пацанов.

– Такие вот дела, ребятки, – закончил свой рассказ Философ, – что скажете на это?

Сказать было нечего. Парни сидели молча, переваривая услышанное. Ещё ночью они догадывались, что случилось нечто суровое, но никто не мог предположить уровень происходящего.

– Понимаю, что сказать нечего. Когда у вас выпускной?

– Через три дня, двадцать первого, – подал голос Сергей, – Володя, а что будет с ребятами?

– Трудно сказать, думаю, учитывая отношение, прежде всего, ментов к рубежанским, отпустят всех, кроме Володи и Федота. Обрез – это серьёзно. Думаю, при данной ситуации им светит лет по пять. При хорошем поведении выйдут условно-досрочно года через два, и то только потому, что обошлось без жертв.

– Ни фига себе, – тихо произнёс Лёха.

– А вы думали, что это игрушки? Вы уже взрослые, ребятки, и отвечать за свои действия нужно по-взрослому. Такие вот невесёлые дела. Ладно, мне пора, Сергей проводи меня.

За воротами, отойдя в молчании метров на двадцать, Философ посмотрел по сторонам, чтобы ещё раз убедиться в том, что они одни и, глядя Сергею в глаза, спросил:

– Я точно знаю, что Оса – мразь первостатейная, доведись мне такая возможность, пустил бы пулю ему в лоб, не задумываясь. Но скажи, мне это важно знать, Оса – это твоя работа? Ты ведь знаешь, меня можно не опасаться, Серёга, я свой.

Сергей, не мигая и не отводя глаз, встретил его жёсткий взгляд так отрешённо и расчётливо, что Философ на мгновение почувствовал неприятный холодок в затылке, вспомнив почему-то увиденную когда-то в зоопарке изготовившуюся к броску королевскую кобру.

– Нет, – прозвучало, наконец, – такой ответ тебя устроит?

– Да, – несколько поспешно отреагировал следователь, – да, устроит, это правильный ответ.

И, помолчав, добавил:

– Я бы тоже так поступил… Пока, Серёжа, пойду воевать за ребят.

– Пока, Володя, помоги им как сможешь.

Философ, чуть косолапя и сутулясь, ушёл, не оборачиваясь, внимательно глядя под ноги. Сергей смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом. Только после этого он вернулся домой.

– Сказал? – был первый вопрос Лёхи.

– Что? – прозвучал ответ.

– Правильно. Нам не в чем признаваться, Серёга, мы с тобой правильные пацаны.

Сергей усмехнулся:

– Знаешь, пошли на Озеро, правильный пацан, я думаю туда скоро наши подтянутся. Вряд ли нам с тобой сейчас от учёбы будет польза.

– Точно, брат, ты угадал мои мысли, те самые, что совесть не позволяла мне озвучить, погнали.

На заросшем спорышом дальнем берегу в такое раннее время не было ни души. Парни быстро разделись и бросились в прохладную по-летнему ласковую воду. Сергей оказался прав. Они едва успели не спеша проплыть кролем обычную тысячу метров, понежиться на солнце, как на берегу вначале показался Дэн, за ним вскоре подтянулись и Валет с Квакиным, а минут через десять появился и вальяжный, как обычно, Воронок. Он, что называется, не был в теме, поскольку всю ночь провёл у своей новой подружки. Недоставало только Федота и Володи, но те, выражаясь высоким стилем, томились в узилище.

Прибывшие, как ни странно, были в тонусе, веселы и говорливы. Они тоже по-быстрому окунулись в воду, и все, блаженствуя, растянулись на траве.

– Рассказывайте, – подал голос Лёха, – не томите душу.

– А чё томить-то, – охотно отозвался Дэн, – рассказываю: вскоре после того, как грянули выстрелы и плохие пацаны сделали ноги, нас, хороших пацанов, удивительно быстро повязали. Это, кстати, наводит на мысль, что нас слили вроде бы как крутые рубежанские гангстеры. Потом мы всю ночь писали объяснительные, затем ездили с ментами по городу, показывали, где встретили этих козлов немытых, ну, а после приехал Философ, рассказал всё, что он об этом думает, и вскоре нас отпустили, кроме Володи и Федота, конечно. Домой к старикам идти по понятной причине не хотелось, твоя мать, Серёга, сказала, что вы на Озере, и вот я здесь, как и мои, пардон за это слово, коллеги. Не думаю, друзья, что есть история печальнее на свете. Ну, не считая, конечно, известной всем истории о Ромео и Джульетте. Та ещё печальнее. Как изложил, доступно?

– Не фиг делать, – задумчиво оценил Валет, жуя травинку, – добавить нечего. Нет, ты пойми, – обратился он к Сергею, – после того, что они натворили, эти твари пытались всё свалить на нас. Это нормально? Даже менты их не поняли. Нет, клянусь, я их ещё достану за Володю и Федота.

– Да им и так кранты, – вмешался Лёха, – вам Философ разве не сказал, что Осу замочили метрах в трёхстах отсюда под мостом?

– Ты это не в шутку? – ожил молчаливый обычно Миха Квакин, – и, что, известно, кто сделал эту паскуду?

– Вот как раз этого никто не знает, а жаль, пожал бы мужику руку. Так что, я думаю, рубежанских пацанов теперь можно будет брать голыми руками, вот увидите.

– Ага, – вмешался молчавший до сих пор Воронок, показывая ссадины на костяшках пальцев, – я только что двоим популярно объяснил, что в сторону города им больше гулять не стоит.

От полноты чувств Лёха сделал стойку на руках и в таком положении пять раз отжался.

– Здоров же ты, чёрт, – искренне позавидовал Дэн.

– Да есть чуть-чуть, – ответил слегка задохнувшийся Лёха, – а знаете, пацаны, смотрю я на нашего Философа и, сказать честно, завидую. Хотел бы я так жить: с напрягом, с адреналином, с риском.

– Ты чё, ментом хочешь стать? – искренне удивился Миха, – да кто тебя поймёт из наших пацанов?

– Ну, Серёга, например…

– Серёга, ты, в натуре, одобряешь его идею?

– А что, идея как идея: не хуже и не лучше других.

Валет встрепенулся:

– Да как ты можешь так говорить, Серый! Ты прикинь, встретимся мы лет эдак через десять, ты профессор какой-то, Дэн хрен знает кто, даже представить не могу, Воронок, как обычно, околачивает груши, мы с Михой честно вкалываем на заводе, а Лёха к тому времени уже капитан в ментуре, или, глядишь, кто повыше. Прикиньте, пацаны, как хорошо будет поговорить в такой компашке, да ещё в присутствии мента.

– Ну, с Философом ты же без напряга разговариваешь.

Валет задумался:

– Ну, в общем, ты прав, без напряга… А, – махнул он рукой, – хрен с тобой, Лёха, хочешь быть ментом – будь им, но вы же с Серёгой собирались в универ поступать?

– Конечно в универ, куда же ещё. Про ментуру, пацаны, это я так, мысли вслух.

– Тьфу ты, черт, совсем запугал. Братва, пошли в воду, а то скоро мозги закипят.

Время неумолимо приближалось к полудню. Засобирались Валет и Миха: им нужно было на завод, Дэн решил, что его старики простят ему ночные шалости и, захватив с собой Воронка в качестве громоотвода, тоже поспешил к себе домой. Сергей и Лёха, держа в руках одежду, в одних плавках медленно шли вдоль железки, ощущая босыми ногами нагретую землю и мелкие камешки на ней. В воздухе слабо пахло креозотом, которым были пропитаны шпалы, и ощутимо хотелось есть.

– Слушай, Лёха, – нарушил молчание Сергей, – а давай сейчас ко мне. Дома никого, сделаем ведро салата и съедим его с черным хлебом. Нет, ты только прикинь: ведро салата, тёплый хлеб и больше ничего. Кстати, в погребе квас холодный. Что скажешь?

– Звучит заманчиво, – сглотнул набежавшую слюну Лёха, – предложение принято, брат, погнали, только быстро, а то я не выдержу.

На огороде с кустов спешно нарвали помидор, на грядках лука, огурцов, петрушки, укропа, чеснока, перца. Всё это помыли под краном во дворе и сели резать. Второпях резали крупно. Сок капал на руки, колени, брызгал на живот. Наконец Сергей перемешал оглушающе пахнущую массу, посолил и полил ароматным подсолнечным маслом. Салат был готов. Они ели его молча, закрыв глаза от наслаждения. Затем выпили сок, скопившийся на дне своих мисок, и отвалились в состоянии крайнего блаженства.

– Вот оно, Серёга, счастье! Ты прикинь, как мало для этого нужно человеку: свобода, лето и такой вот салат. Господи, как просто, оказывается, устроен этот мир! Представь, и кто-то ещё смеет называть его несовершенным.

Сергей рассмеялся, глядя на довольную физиономию друга:

– Согласен, брат, наш мир устроен довольно просто, хотя его несовершенства, к сожалению, ещё никто не отменял.

– Слушай, а что ты думаешь, мы на самом деле встретимся лет через десять с нашими пацанами и нам будет так хорошо, как говорил Валет?

Сергей ответил не сразу:

– Мне трудно ответить на твой вопрос. Десять лет это большой срок для такого прогноза. Но что-то подсказывает мне, брат Лёха, что жизнь может серьёзно развести нас в разные стороны по интересам. И тогда мы вряд ли встретимся через десять лет, а если и встретимся, то совсем не так, как сейчас. И, скорее всего, это будет грустная встреча. Мне кажется, у нас просто не найдётся нужного количества взаимных точек соприкосновения. Проще говоря, не будет о чём говорить, кроме воспоминаний о давно уже к тому времени ушедшей юности, понимаешь? Но это так, предположения. На уровне интуиции, не серьёзно…

Лёха пристально смотрел на него, без улыбки и привычного в их компании паясничанья.

– Что, думаешь, эта жизнь и нас с тобой так же разведёт, как ты говоришь, по интересам?

– Ну, не всё так мрачно, брат. Ты учти, нам с тобой ещё учиться вместе пять лет в одном универе, а это очень много. Это так много почти взрослой жизни, что я даже не знаю, что тебе сказать. Кто знает, что она готовит нам, эта жизнь, и кем мы станем через пять лет. При этом я почему-то верю, что нас с тобой судьба связала надолго, но это опять всё та же интуиция.

– Чё ты всё «интуиция, интуиция»! Что это за хрень такая, эта твоя «интуиция»?

– Это, брат, не хрень. Это неоценимое качество нашего сознания, как пишут в умных книгах. Если коротко, то это некоторое концентрированное знание, чаще всего основанное на бессознательном анализе большого количества информации, кусочки которой, на первый взгляд, не связаны между собой. Со временем количество этой информации увеличивается. Мозг обрабатывает её каким-то сложным образом, количество информации внезапно переходит в новое качество, и тогда в сознании человека рождаются выводы, иногда верные, иногда неожиданные, а порой и вовсе неправильные. В любом случае то, на основании чего мы делаем эти выводы, и называется интуицией.

– Спасибо вам, Сергей Александрович, сразу всё стало ясно и даже как-то полегчало. Ладно, не будем заморачиваться, я никогда не любил философию с психологией, но, в принципе, с тобой согласен: жизнь сама всё отрегулирует, хотя и не хочется думать, что мы в ней просто мелкие винтики.

– А кто тебе сказал, что мы с тобой просто винтики в механизме жизни? С чего ты взял? Нет, брат, мы с тобой конкретно два умных, сильных и даже где-то опасных пацана. Нас с тобой нельзя обидеть просто так: мы ведь и рассердиться можем. У нас много общего, мы хорошо дополняем друг друга, по крайней мере, мне так кажется, Нет, Лёха, я чувствую, впрочем, нет, я уверен, что нас судьба по каким-то причинам повязала надолго, и вместе мы добьёмся многого в этой жизни.

– Вот это другой разговор, и никакой тебе интуиции. Дай руку, брат.

Они крепко пожали друг другу руки, ощущая что-то непривычно тёплое в груди, там, где бьётся сердце. Шутить не хотелось. Оба инстинктивно поняли, что сейчас произошло что-то серьёзное, о чём не стоит говорить. Это нужно было просто запомнить.

Вечером того же дня Сергей пошёл повидаться с Ройзманом. Старый хирург как всегда был на месте. С неизменной папиросой в руке он сидел у себя в кабинете, просматривая какую-то газету. Сергей, постучав, вошёл в прокуренную комнату:

– Здравствуйте, Исаак Маркович, вы помните моё обещание?

– Здравствуйте, молодой человек, – грассируя, ответил тот, – да, я что-то припоминаю насчёт поспешного обещания искоренить зло в этом городе. И что, вам таки удалось это сделать?

– Да, я думаю, что в городе теперь всё будет иначе. Я не думаю, что зло можно искоренить навсегда, но, по крайней мере, довольно долго здесь будет спокойно. И, прошу вас, не спрашивайте меня о подробностях.

Ройзман некоторое время молча смотрел на стоящего перед ним парня, затем загасил папиросу и поднялся из-за стола. Он подошёл к Сергею и протянул ему руку:

– Пожмите руку старому еврею, молодой человек, поверьте мне, я воевал и многое видел, но то, что происходило в этом городе, это было хуже, чем война. Там хоть ясно было кто враг, а что они делят здесь, вы мне скажите? Что они делят, эти убогие люди?

– Я не знаю, Исаак Маркович, это не ко мне вопрос, я ведь всего лишь школьник, который собирается навсегда уехать из этого города и поступить в университет.

– Простите, я каждый раз забываю, кто передо мной, простите старого еврея, у которого уже совсем плохо с головой.

– Ну, что вы, Исаак Маркович, всем бы такую голову, как у вас.

– Спасибо, хоть я и понимаю, что вы шутите. Значит, уезжаете, будете поступать в университет… Что желаете изучать?

– Математику.

– О, царица наук! Это хорошо, это очень хорошо. Я поздравляю вас с таким выбором, и примите от меня пожелание, чтоб удача всегда сопутствовала вам во всех ваших делах.

– Спасибо, Исаак Маркович, рад был знакомству с вами, поверьте, для меня это большая честь.

– Ну, что вы, что вы! Хотя, не скрою, я тоже был рад познакомиться с вами, Серёжа. Будете в городе, непременно заходите на чашку чая к старому хирургу, нам таки будет о чём с вами поговорить.

– Спасибо, Исаак Маркович, я непременно буду навещать вас. До свидания, мне, к сожалению, нужно идти.

– Прощайте, молодой человек, берегите себя.

Им не суждено было больше встретиться. Ройзман умер через полгода после этой встречи от инфаркта. Хоронил его весь город от мала до велика. На памятнике под портретом выбили надпись: «Ройзману Исааку Марковичу – врачу и человеку – от благодарных горожан». Сергей потом всегда при случае приносил сюда цветы и долго смотрел в грустные и мудрые глаза старого хирурга, который случайно вошёл в его жизнь, да так и остался в ней навсегда.

На обратном пути Сергей зашёл посмотреть на сгоревший дедов дом. Подвал сохранился полностью, стальную дверь, закрывавшую вход, можно было открыть только специальным ключом, который Сергей хранил у себя на чердаке в потайном местечке. Внутри ещё чувствовался слабый запах гари. Снаряды слегка покрылись пылью, чувствовалось отсутствие людей, которые вливали в них жизнь.

Он достал из ящика стола подаренный ему дядей перед смертью боевой нож. Потёртая рукоятка привычно и удобно легла в руку. Голубизной полыхнула в полумраке сталь. Выбитые на ней руны, казалось, повисли в воздухе, словно живые, что-то говоря на древнем, давно уже мёртвом языке. Сергей размахнулся и резко метнул нож в мишень. Лезвие с лёгким звоном воткнулось точно в центр. Нож по-прежнему был послушен воле молодого хозяина. Он протёр лезвие, вложил в ножны и положил в ящик стола, туда, где хранились нунчаки и старая книга о восточных единоборствах. Пусть дожидается своего часа. Сергей запер стальную дверь подвала и отправился домой.

Следующие дни были чрезвычайно насыщенными. Во-первых, благодаря помощи Философа удалось повидать Федота и Володю. Против ожидания, пацаны были в хорошем настроении. Они уже осознали, что их ожидает, получили массу консультаций, как от сокамерников, так и от Философа. Их статья заставила уважать братву, а особенности характера и физическая подготовка не оставляла шансов желающим наехать. Так что, всё было хорошо, если только так можно было выразиться в этой ситуации.

Во-вторых, состоялись похороны Осы. Странно, но проводить его в последний путь пришли всего лишь десяток пацанов. Остальные поняли, что король умер и оказывать ему какие-либо почести уже просто бессмысленно. Занять же его место было и не просто, да и как-то страшновато в сложившейся ситуации. Ведь против них, не сговариваясь, ополчились все: и пацаны со всего города, и менты, и даже старые, ушедшие от дел, но всё ещё имеющие вес в блатной среде зэки, не понимающие, как можно сдать ментуре своего противника.

Кроме этого десятка была мать, седая, с растрепанными волосами и безумным взглядом, был младший брат в инвалидной коляске, маленький, худой и смертельно напуганный, была Анна, вся в черном, что ей очень шло, бледная, похудевшая и очень красивая.

Небо постепенно укрыли низкие грозовые тучи. Внезапный порыв ветра поднял в воздух закрученную в спираль пыль и тут же настороженно замер. Наэлектризованный воздух ощутимо давил на сознание.

Не было слёз, не было речей. Гроб с телом в полной тишине опустили в могилу, забросали землёй, и вскоре только фотография у подножья деревянного креста напоминала о том, кто лежит здесь. На ней Оса с едва заметной кривоватой улыбкой чуть презрительно смотрел на тех, кому достало сил проводить его в последний путь. Ему, скорее всего, это было не нужно: он как был всегда сам по себе, так и остался верен избранному пути. Минут через пять-семь пацаны ушли, испытывая неловкость. У могилы остались мать, брат и Анна.

– Что будет с Олегом? – нарушила молчание Анна.

– Определю его в детский дом, – ответила мать хрипловатым голосом, – я не смогу его вырастить.

– Почему?

– Я, милая, скоро умру.

– Отчего вы так в этом уверены? Вы что, больны?

– Да, я больна и скоро умру.

– Простите, а что за диагноз у вас?

– Не знаю, я не была у врачей.

– Тогда, почему вы решили, что больны?

– Потому, что я это точно знаю. И не надо больше об этом, ты всё равно не поймёшь.

– Вам виднее… Жаль Олега, в его состоянии выжить ему будет непросто.

– Непросто, но думаю, что Господь не оставит его. Я уверена, что он справится. Сможешь помочь ему – помоги, глядишь, тебе тоже Там зачтётся.

– Не могу обещать, я уеду в Новочеркасск, буду поступать в политех. Как сложится моя жизнь после этого, не знаю, но в любом случае я напишу вам, а вы сообщите, куда его определите.

– Хорошо, напишу. Мне пора, я хочу выпить. Ты хочешь побыть одна с ним?

– Да, я недолго.

– Хорошо, мы подождём с поминками.

Толкая перед собой коляску, рано постаревшая женщина с сумасшедшим взглядом ушла в сторону города.

Анна долго стояла перед могилой, вглядываясь в лицо Осы, смотревшего на неё с тем же полупрезрительным выражением.

– Прости, – тихо проговорила она, не опасаясь, что кто-то услышит её, – прости, что не уговорила тебя не ходить тогда домой. Не нужно тебе было доставать Сергея, я же тебя предупреждала. Земля тебе пухом, мой дорогой, и дай Бог, чтобы Там ты сумел оправдаться. Прощай.

Она взяла в руки фотографию, поцеловала холодное стекло и ушла, не оглядываясь.

Меж тем, несмотря на полдень, вокруг сгустился мрак. Низкие черные тучи вдруг изрыгнули снопы ветвящихся молний, оглушительно грянули раскаты грома. На землю упали первые капли дождя вперемежку с крупным градом, быстро перешедшие в сплошную стену ливня. В считанные минуты все выемки заполнила холодная пенящаяся вода. Могила Осы была расположена в низине. Вода быстро заполнила её, перелилась через края и стала растекаться по кладбищу, сметая мусор на своём пути. Под её напором вскоре накренился и поплыл деревянный крест, в мутном потоке исчезла фотография, расползся свежий надгробный холмик. Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. Сухая земля быстро впитала влагу, и когда в просветах туч блеснуло солнце, на месте могилы Осы ничто не напоминало о теле, лежащем в двух метрах от поверхности земли.

Ну и, наконец, на фоне мрачноватых событий, захлестнувших город в последние дни, светлым пятном обозначился долгожданный выпускной вечер.

Днепропетровск, 25 сентября 2010 года

17. Провинция: выпускники

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа – неразделим и вечен.

А.С. Пушкин

Сергей проснулся рано утром от внезапного ощущения, что сегодня произойдёт нечто особенное. От этого на сердце стало как-то необычайно хорошо и в то же время чуть тревожно в предчувствии неизвестного. Каждая клеточка тела дрожала от переполнявшей её энергии. Он поднялся, быстро надел тренировочные брюки, кеды и выскочил на улицу.

День начался часа три назад, и чистый диск утреннего солнца стоял уже довольно высоко над горизонтом. Было тепло от его мягких лучей и по-утреннему прохладно от ещё не прогревшегося ночного воздуха. Мягким скользящим бегом Сергей рванулся по улице, свернул вниз к Озеру, за несколько минут пролетел вдоль железки к лесу, почти час бегал по его извилистым тропинкам, и только сбросив избыток энергии и основательно взмокнув, уже медленно пошёл обратно. Ступив на шпалы, он заметил, что, убегая из дому, забыл надеть майку. По голому торсу стекали капли пота, свежий утренний воздух приятно холодил разгорячённое тело.

Возле Озера он обратил внимание на пловца, красивым кролем возвращавшегося к берегу. Восходящее солнце заливало своими лучами неподвижное зеркало воды, волны, расходящиеся от плывущего тела и брызги воды, вспыхивающие розовым при каждом взмахе руки. Завороженный этим зрелищем, Сергей остановился. Неизвестный пловец приблизился к берегу, стал на ноги, руками отжимая назад мокрые волосы, и оказался … Тамарой Андреевной Кикнадзе, учительницей математики. Сергей, что называется, потерял дар речи.

– Доброе утро, Серёжа, – весело поздоровалась молодая учительница, – что, бегаешь по утрам?

– Да, что-то не спалось сегодня. Кстати, доброе утро, Тамара Андреевна. А вы, что, всегда здесь плаваете, каждый день?

– В общем, да, почти каждое утро. А ты не хочешь окунуться после пробежки, вода сегодня – просто мечта.

– Идея неплохая, но я как-то без плавок…

– Ради Бога, надеюсь, ты всё же в трусах?

– Тамара Андреевна, как можно! Конечно же, я в трусах, но это, пардон, как-то неприлично, когда перед тобой хотя и практически бывшая, но от этого не менее молодая и не менее красивая учительница математики в купальнике.

Она рассмеялась и вышла на берег. Сергей залюбовался её стройным, смуглым от загара телом.

– Перестань, я уже, к счастью, не маленькая девочка, чтобы впадать в ступор при виде мужских трусов. А хочешь, поплаваем наперегонки, у меня, кстати, разряд по плаванию.

– Это я заметил. Ну, хорошо, была не была, плюнем на приличия.

Сергей быстро снял брюки и шагнул по пояс в воду:

– Становитесь рядом, Тамара Андреевна, чтобы потом не говорили, что я обогнал вас нечестно.

– Ты? Меня? Ну, давай, нахальный мальчишка, попробуй обогнать меня.

– Тамара Андреевна, я не мальчишка, я уже взрослый пацан, кстати. А настоящий пацан всегда отвечает за свои слова. Давайте на спор, плывём вон до тех мостков и обратно сюда. Кто приплывет первым, тот и загадывает желание, ну, а проигравший, естественно, безропотно его исполняет. Идёт?

– Идёт, но я надеюсь, что ты не только взрослый, но и нормальный пацан, и в случае моего проигрыша не поставишь девушку в неловкое положение?

– Обижаете, Тамара Андреевна, я для этого очень вас уважаю.

– Уважаешь, говоришь, – лукаво прищурилась она, – ну, хорошо, давай на раз, два, три! Погнали!

Сергей часто плавал в Озере. С Орловым они нередко устраивали гонки, в которых он практически всегда выигрывал. Плавали по-разному, но кроль был их особенно любимым стилем плаванья. Миха, несколько раз наблюдавший их соревнования, подкорректировал некоторые движения и в итоге, как специалист, сказал, что получается у них неплохо.

Сергей быстро вышел из нырка и легко пошёл на видневшиеся вдали мостки. Доплыв, он оттолкнулся от деревянных свай, резко развернулся в движении и, не глядя по сторонам, рванул обратно. Скоро его рука коснулась дна, он встал на ноги и посмотрел назад. Тамара Андреевна была метрах в пятидесяти. Через минуту она уже стояла рядом.

– Молодец, – выговорила она, тяжело дыша от напряжения, – просто молодец, я ведь не шутила относительно моего разряда. Меня не просто обогнать, а кроль – это моя специализация.

Она медленно коснулась пальцем мышцы на его груди и провела наискосок ноготком. Сергей невольно ощутил холодок где-то в животе.

– Ну, загадывай своё желание, победитель, – произнесла она как-то особенно, с улыбкой глядя на него снизу вверх своими огромными черными глазами, в которых, как ему показалось, где-то на самом дне плавали золотистые искорки.

Сергей неожиданно смутился:

– Тамара Андреевна, моя победа не совсем, как бы это деликатнее выразиться, законна. Мужчины никогда не соревнуются с женщинами, так не принято. Поэтому, прошу вас, давайте забудем о споре и просто расслабимся.

– Нет-нет, так не пойдёт, дорогой, это я тебя прошу: излагай своё желание.

Сергей задумался, а потом вдруг улыбнулся и произнёс:

– Вот что, Тамара Андреевна, уступая вашим требованиям, я хочу, чтобы вы сами задумали и исполнили своё желание. Моё решение окончательное и обсуждению не подлежит. Всё.

Девушка рассмеялась:

– А ты хитрец, как и все мужчины, самую тяжелую работу перекладываешь на хрупкие женские плечи. Хорошо, давай поступим таким образом. Наклонись ко мне.

Он подчинился, и она легко коснулась губами его щеки.

– Это тебе, как победителю. И ещё, я приказываю тебе с этого момента никогда не называть меня больше Тамарой Андреевной.

Сергей машинально потёр место поцелуя, чувствуя, как безудержно краснеет.

– Хорошо, и как же мне вас теперь называть?

– Ты что, совсем глупый? Я ведь всего на несколько лет старше тебя. Я, если тебе это всё ещё незаметно, молодая и, смею надеяться, красивая девушка. Так что, я не стану настаивать на том, что после этого заплыва ты обязан на мне жениться, но перестань обращаться ко мне на «вы» и называй просто по имени. Ты всё понял, – строго добавила она.

– Так точно, – шутливо взял под козырёк Сергей, – с этой минуты ты для меня просто царица Тамара.

– Ну, вот, уже неплохо. Только, пожалуйста, в обществе можно и попроще, без «царицы». Хотя, не скрою, звучит заманчиво.

Они, смеясь и болтая ни о чём, какое-то время посидели на песке, ожидая, когда у Сергея подсохнут трусы, а у девушки купальник. Потом оделись и медленно пошли домой. Им было по пути, поскольку учительница снимала жильё неподалёку на соседней улице. Расстались как-то с сожалением, договорившись, что на выпускном увидятся и непременно повторят новогоднее танго.

Об Ирочке не было произнесено ни слова.

Сергей недолго думал о том, во что ему одеться на выпускной. Выбор был небольшой: либо единственный в его гардеробе чёрный костюм, либо тоже самое, но без пиджака и галстука. Учитывая, что на улице подходил к концу июнь, он решил остановиться на втором варианте, закатал рукава белоснежной рубашки и с лёгким сердцем отправился в школу. Почему-то из головы не выходила утренняя встреча с теперь уже, по сути, бывшей учительницей. В памяти, словно фрагменты из фильма, всплывали то её смуглая кожа, по которой стекали капельки воды, то мокрые чёрные как смоль волосы, то искрящиеся в улыбке бездонные глаза. Сергей тряхнул головой, отгоняя наваждение, улыбнулся и ускорил шаг.

В школе, заполненной выпускниками, было шумно и весело. Яркие девушки, надевшие давно приготовленные платья, парни, одетые без особых изысков, все с плохо скрытым волнением ожидали момента, когда им вручат долгожданный документ: аттестат о полном среднем образовании. Документ, который оставит в прошлом детство и позволит начать взрослую жизнь. Планы на дальнейшее у всех были разные: кто-то шёл работать, кто-то планировал поступать в университет, немногих ожидала армия.

Аттестаты в присутствии учителей и немногочисленных родителей вручал в актовом зале директор школы Михаил Иванович Боровской, человек чрезвычайно крутого нрава и кристальной честности. Эти качества обеспечили ему любовь и почитание многих поколений учеников. Каждого выпускника он знал по имени, для каждого у него нашлись подходящие моменту слова. Сергей пожал протянутую ему руку, чувствуя, как тронула его эта незамысловатая процедура, и вернулся в зал. Ирочка, уже успевшая отдать на хранение свой полученный ранее аттестат родителям, не стесняясь окружающих, поцеловала его в щеку.

– Поздравляю, Серёжа, теперь мы с тобой взрослые люди, ты рад?

В этот момент его глаза обнаружили среди группки учителей Тамару Андреевну. Она улыбнулась ему и заговорщицки подмигнула. Сергей ощутил, как его невольно бросило в жар.

– Так ты рад или нет? Что с тобой?

– Да, конечно рад, прости, я задумался.

– Ну, слава Богу, а то уж я подумала, не заболел ли ты, у тебя лицо так и пышет огнём.

– Да не обращай внимания, это я сегодня немного перегрелся на солнце.

– Слушай, а давай-ка пойдём потихоньку в зал, там наверняка уже Лёха с Зиночкой к вину приложились, наши пронесли незаметно. Идём?

– Давай.

Они, извиняясь, протиснулись вдоль ряда и вскоре оказались в спортзале. Здесь были накрыты столы, стояли напитки, звучала негромкая музыка. Предполагалось, что выпускники по традиции будут гулять всю ночь, а под утро все вместе пойдут на берег Донца встречать рассвет. Так было заведено уже много лет назад и никто не собирался нарушать эту традицию.

Лёхи с Зиночкой нигде не было видно, видимо вместе с другими уединились в классе. Они уже собирались присоединиться к ним, как вдруг Сергей увидел, как с противоположной стороны к ним направляется Анна. По её лицу он сразу понял, что сейчас что-то произойдёт и внутренне приготовился к чему-то нехорошему. Ирочка тоже заметила её и растерянно посмотрела на Сергея. Тот молчал, глядя на приближающуюся девушку. Она подошла, не отрывая от него горящего взгляда.

– Привет, Аня, – произнёс он расслабленно, – как поживаешь?

– Я плохо поживаю, – ответила она, не здороваясь, – тебе ли это не знать. Ты лучше ответь мне на мой вопрос, и я уйду. Скажи, тебе в самом деле было необходимо убивать его?

– Прости, Аня, я даже не догадываюсь о чём ты?

– Да перестань, обо всём ты догадываешься. Я прекрасно понимаю, что никто ничего не докажет, да и Философ на твоей стороне, так что не бойся, всё умрёт когда-то вместе со мной. Ты просто для меня ответь, поверь мне это важно: была ли такая необходимость убивать Осу и, по сути, убить и его младшего брата-калеку, который без него обречён на медленную смерть?

Сергей почувствовал, как медленно где-то внутри снова разгорается заснувшая было ненависть.

– Аня, ещё раз тебе повторяю: я не понимаю, о чём ты говоришь и, что бы ты навсегда уяснила для себя, не пойму никогда. Это первое. Второе: может тебе ещё не известно, но уже доказано, что это твой Оса, как последняя тварь, садистски убил Кузьму и Пурика, и не без его участия, как ты, кстати, хорошо знаешь, сгорел мой дом. И третье, в этой жизни каждый сам выбирает себе дорогу. И Оса, и ты выбрали свою. А теперь, извини, нам нужно идти.

– Да, – испуганно пролепетала молчавшая до сих пор Ирочка, – нам действительно пора, там ребята ждут…

– Ты, курица, лучше помолчи и знай: твой дружок убил человека, и я точно это знаю. А ты, – продолжила она, обращаясь к Сергею, – запомни, ещё придёт время, и ты вспомнишь мои слова. А пока – живи, если сможешь.

С этими словами она повернулась и ушла. Ушла, как он думал, навсегда из его жизни: высокая, красивая, полная ненависти к нему, причину которой он так никогда и не смог понять.

Они не пошли в класс. Праздничное настроение как-то сразу угасло вместе с уходом Анны. Даже говорить не хотелось.

– Сергей, – робко нарушила напряжённое молчание Ирочка, – Скажи мне, она говорила правду? Ты что, действительно убил Осу?

– Престань, Ира, ты же видела, она явно не в себе. Хотя, если честно, по мне так собаке собачья смерть.

Ирина, не отрываясь, без привычной улыбки смотрела ему в глаза.

– Что, Ирочка, у нас что-то не так?

Она, молча, скрестив руки на груди, рассматривала его так, словно увидела впервые.

– Знаешь, Серёжа, есть такие непонятные мужчинам чувства, как женская интуиция и женская солидарность. Так вот, в том, что я сейчас услышала, мне кажется, могла быть частица правды. Извини, так мне кажется. Хоть я и глупая курица, как сказала твоя бывшая подруга, но я это чувствую. Прости, Серёжа, можно я сейчас пока уйду, а то мне как-то даже страшно рядом с тобой, и ещё у меня ужасно болит голова.

Такой Ирочку Сергей ещё не видел. «Чудны дела твои, Господи», подумалось ему, – «ох, чудны, просто не верится».

– Хорошо, Ирочка, иди. Мне тоже что-то не весело сейчас.

Уже уходя, она обернулась:

– Но это ведь не ты его, правда?

– Нет, конечно, это был кто-то другой.

– Хорошо, дай-то Бог, чтоб это было так.

И она ушла в своём черном невесомом платье, цокая новенькими шпильками.

Сергей прислонился к окну. За стеклом медленно догорал летний день. С высоты четвёртого этажа хорошо было видна прямая короткая улица, уходившая от школы, стандартные дома по обе её стороны, старые тополя и прозрачный диск полной луны на ещё светлом небе. Там царил покой, было уютно и тепло, как бывает только в конце июня. На душе же было так скверно, словно за окном стыл хмурый воскресный день где-нибудь в ноябре с его холодным дождём, слякотью и сыростью, когда нечем себя занять и некуда деться от безысходности. Сергей совсем уже было решил уйти и посидеть наедине с Философом у него в квартире, коротая время за шахматной доской, но в это время сзади раздался весёлый голос Лёхи:

– Серёга, что это ты киснешь здесь в одиночестве? А где Ирочка?

Он нехотя обернулся. Перед ним стояли, обнявшись, весёлые Лёха и Зиночка. Сергей не мог не улыбнуться, увидев их раскрасневшиеся лица.

– И где же вы так хорошо погуляли, ребятки?

– Серёженька, – глубоким тоном потягивающейся пантеры промурлыкала Зиночка, – а пойдём-ка с нами. Мы знаем такое место, где есть море шампанского. Мы его непременно выпьем всё и вернёмся танцевать. Кстати, а где наша Ирочка?

– Да, – вмешался беспричинно улыбающийся Лёха, – быстро отвечай: где наша Ирочка?

– Не знаю, думаю, что с папой и мамой, у неё вдруг разболелась голова…

– Так ты, бедненький, совсем один! Боже мой, какая жалость, идем с нами скорее, мы тебя утешим и как-то пристроим, правда, Лёшенька?

– Радость ты моя, Зинуля, ну что бы мы без тебя делали? Идём, конечно же, мы его пристроим в чьи-нибудь надёжные руки.

Они схватили Сергея с двух сторон и, дурачась, повели в сторону класса. Там собралась большая часть их класса. В воздухе стоял шум, слышались тосты, все говорили одновременно, словно понимая, что второй такой возможности поболтать с одноклассниками уже больше не представится. На партах в беспорядке стояли распечатанные коробки конфет, под партами же вместо портфелей красовались бутылки шампанского: белого, розового, красного, сухого, полусухого и полусладкого. Одним словом, на любой вкус. Сергею тут же налили стакан шипучего вина. Он посмотрел на цвет пузырящийся напиток, вдохнул его сладковатый запах и, не раздумывая, выпил. Вино колкими иголочками защекотало рецепторы, ударило в голову и мгновенно стёрло плохое настроение. Потом выпили ещё, ещё и дружно отправились танцевать.

В сумраке зале гремела музыка. Под резкие вспышки светомузыки весёлая толпа в центре самозабвенно танцевала рок. Здесь были все: и выпускники, и учителя, и даже немногочисленные родители, вдруг вспомнившие молодость. Сергей, Лёха и Зинуля с ходу влились в этот бурлящий, словно живущий своей обособленной жизнью организм. Свободный танец, похожий одновременно и на спортивную разминку, и на признание в любви, быстро сделал жизнь разноцветной, осмысленной и индивидуальной. Зинуля, танцуя, опущенными глазами, кистями рук, выражением лица изображала святую невинность. Лёха видимо решил, что он на ринге и эффектно имитировал бой с тенью. Серёга же просто двигался в ритм музыке, балдея от непонятно откуда привалившего счастья. Вдруг к ним присоединилась ещё одна гибкая женская фигура в обтягивающем черном платье.

– Мальчики, как вам наша Тамара Андреевна! – восторженно вскрикнула Зинуля, – Посмотрите, да она же просто красотка.

– Тихо, ребятки, не будем заострять. И никакой Андреевны, просто Тамара, вы уже не школьники, поэтому не отвлекаемся и танцуем.

Теперь уже танцевали вчетвером, не отрывая друг от друга горящих глаз. Внезапно кто-то срывающимся от радости голосом объявил белый танец, и сразу же за этим обволакивающие звуки блюза поплыли по залу. Не сговариваясь, Сергей и Тамара шагнули навстречу друг другу. Их тела слились в нечто единое: горячее, страстное и чуточку безумное. Сквозь тонкую, влажную от пота ткань платья Сергей ощущал, как дрожит в его руках тело молодой учительницы. Он вдохнул дурманящий запах женщины и неожиданно для себя властно и резко привлёк её к себе. Она на мгновение отстранилась, заглянула ему даже не в глаза, а, казалось, в самую душу, и тут же прижалась ещё сильнее. Сергею понял, что ещё немного и он, не обращая внимания на окружающих, возьмёт её на руки и унесёт прочь, не важно куда, лишь бы остаться наедине с ней и выплеснуть без остатка адреналин и гормоны, уровень которых, судя по ощущениям, зашкаливал.

В полумраке зала Тамара, наивно полагая, что их никто не видит, губами, языком прикасалась к его шее, медленно доводя парня до точки кипения. Музыка прервалась так же неожиданно, как и началась. Они, тяжело дыша, с трудом оторвались друг от друга, и первое, что увидел Сергей, был пристальный взгляд директора. Михаила Ивановича даже с натяжкой трудно было отнести к эмоциональным людям. Сейчас же его лицо явно выражало обеспокоенность происходящим. И причиной этого беспокойства были они, или, вернее, она. Сергей наклонился к девушке и тихо произнёс:

– Осторожно, за нами наблюдает Михаил Иванович.

Тамара, не успев отреагировать на предупреждение, резко повернулась и встретила жёсткий взгляд своего директора. Тот поднял руку и неприметным жестом пригласил её к себе.

– Извини, Серёжа, я сейчас. Ты не уходи, пожалуйста.

– Не бери в голову, я буду ждать тебя здесь.

Тамара, слегка покачивая бёдрами и независимо подняв голову, пошла к директору. О чём они говорили слышно не было, но Сергей отчётливо видел, как Михаил Иванович что-то явно выговаривал ей, как она молча слушала, наклонив голову, а когда он закончил, что-то коротко и резко ответила, после чего оба застыли, явно недовольные друг другом. Потом Тамара, при её высоком росте, наклонилась и поцеловала своего директора где-то возле уха. Было видно, как он растаял, что-то коротко сказал ей и махнул рукой: мол «делай, как знаешь, я тебя предупредил». Молодая учительница, кажущаяся ещё более стройной в мерцании светомузыки, быстрым шагом вернулась к самому началу очередного танца и буквально упала в его объятия.

– Что, проблемы? – спросил Сергей.

– Не бери в голову, как ты говоришь, всё нормально.

– Ну, нормально так нормально. Слушай, это чёртово шампанское, я бы сбегал в туалет по-быстрому.

– Ой, спасибо, что напомнил, у меня те же проблемы и, кстати, по той же причине, пошли быстрее.

Они спустились по запасной лестнице на третий этаж и по тёмным коридорам, смеясь, бегом пустились к туалетным комнатам. В ночной тиши громко стучали её каблуки, но ему казалось, что его собственное сердце стучит ещё громче в предчувствии чего-то невыразимо запредельного.

Она вышла, поправляя на ходу свои слегка вьющиеся волосы, и взяла его за руку:

– А хочешь посмотреть моё рабочее место?

– В учительской? Нет-нет, я боюсь.

– Трусишка, не бойся, твоя училка математики с тобой, пошли.

В учительской было темно, и лишь свет уличного фонаря, проникая через раздвинутые шторы, делал различимыми столы, стулья, диван у стены. На одном из столов виднелись в беспорядке стоящие бутылки всё с тем же шампанским, фрукты в вазе, конфеты. Судя по всему, учителя тоже основательно разделили радость окончания школы своими выпускниками.

Сергей протянул руку к выключателю, но Тамара остановила его:

– Погоди, не нужно. Хочешь выпить вина?

– А ты выпьешь со мной?

– Конечно, и только на брудершафт.

– А если кто-то из ваших заявится?

– Плевать, мы закроем дверь, наливай.

Она подошла к двери и два раза провернула ключ:

– Всё, сюда никто не войдёт.

Они подняли бокалы с шампанским, скрестили руки и выпили до дна.

– А теперь поцелуй меня, – хрипловатым шепотом произнесло девушка, забрасывая руки ему на плечи. Сергей прильнул к её губам так, словно это был живительный источник где-то в пустыне. Его рука непроизвольно сжала её грудь, и Тамара чуть слышно застонала. Даже через ткань одежды ощущалось, как лёгкая дрожь волной прошла по её пылающим бёдрам. Сергей, плохо соображая, что делает, приподнял короткое платье, коснулся рукой гладкой кожи пульсирующего живота и опустил руку ниже, туда, где под жёсткими стрижеными волосками томилась в горячей влаге её женская суть. Тамара дрожащими руками сняла с него рубашку, расстегнула ремень, брюки. Он помог ей освободиться от платья, под которым оказались одни лишь узкие трусики и которые тут же полетели вслед за платьем.

Под тяжестью тел хрустнул и застонал старый диван. Она вскрикнула, когда он вошёл в неё, и тело её тут же изогнулось на пике наслаждения. Сергей тоже почувствовал, как он извергается в нечто невообразимо горячее и сладостное, но не в силах был остановиться и продолжал до тех пор, пока она не вскрикнула в очередной раз, и сам он снова взлетел на гребень захватывающей дух волны. Обессиленные, они лежали без слов, крепко обхватив друг друга, и только Сергей лёгкими прикосновениями продолжал слизывать солёную влагу с её глаз, губ, шеи.

Наконец Тамара открыла глаза и улыбнулась:

– Серёжа, ну прекрати меня облизывать, иначе я умру прямо здесь, в учительской.

– Прости, но я не могу остановиться. Потерпи немножко, осталось ещё левое ушко, и ты будешь у меня, как котёнок у любящей кошки: чистая и пушистая.

Она коротко рассмеялась мягким мурлыкающим смехом и поцеловала его в шею:

– Остановись, сюда могут войти, и нам не просто будет кого-то убедить в том, что мы здесь играли в кошку-маму и котёнка.

Сергей почувствовал, как внутри него снова зреет возбуждение, но здравый смысл всё же взял верх, и он нехотя подчинился. Тамара, не стесняясь, поднялась и потянулась к столу за платьем. Сергей залюбовался её точёной фигурой:

– Боже, Тамара, ты такая красивая, что я даже подходящих слов подобрать не могу!

– Тысячелетия селекции, дорогой мой, сделали грузинских женщин самыми красивыми в мире, ты не знал?

– Теперь знаю, и пока ты не оделась, подойди я поцелую твой грузинский животик, радость моя.

Тамара, держа в руках платье, подошла к нему вплотную. На него пахнул чистый возбуждающий запах женских секретов. Сергей, сжав в руках упругие округлости ягодиц, прильнул губами к её животу и замер. Она прижала его голову к себе так крепко, что он чуть не задохнулся, оторвавшись от её тела.

– Всё-всё, Серёжа, будь умным мальчиком, я прошу тебя.

Они быстро оделись, посмеиваясь и дурачась, затем Тамара открыла дверь и замерла. В двух шагах от неё словно укор совести стоял директор, привычно пряча в карман свою травмированную на войне руку. Его лицо, как обычно, было непроницаемым.

– О, Михаил Иванович, – растеряно пролепетала Тамара, – я…я здесь свою косметичку забыла…

Сергей просто молчал, чувствуя себя мальчишкой, застигнутым за чем-то неприличным.

– Да, я понял: ты забыла косметичку, а он, как прилежный в недалёком прошлом ученик, естественно же помогал тебе её искать. Ну, и как успехи, нашли?

– Нет, Михаил Иванович, – подал голос пришедший в себя Сергей, – не нашли, пропала наша косметичка.

– Вы не поверите, но я почему-то так и подумал, – ухмыльнулся старый, повидавший всякое в своей жизни, директор, – идите прочь с глаз моих, чтоб я вас, молодых идиотов, больше не видел.

С этими словами он открыл дверь и зашёл в учительскую. Тамара и Сергей переглянулись и, взявшись за руки, побежали наверх, приседая от разбиравшего их смеха.

Уже подходя к классу, Сергей вдруг остановился и, пристально взглянув ей в глаза, спросил:

– Послушай, Тамара, а это ничего, что мы вот так, не предохраняясь…

– Не бойся, у меня сейчас не опасные дни.

– Точно?

– Я тебе ещё раз говорю: не бери в голову, всё под контролем.

– Ну, хорошо, тогда вперёд, царица Тамара.

Навстречу им из-за угла, как два чёртика из табакерки, выскочили всё те же Лёха и Зинуля. Они вместе продолжали пить шампанское, танцевали, смеялись по поводу и без него, а часа в три ночи, незадолго до рассвета, пошли к Донцу. Сергей и Тамара отстали от общего потока выпускников. Девушка сняла туфли и с облегчением вздохнула:

– Господи, до чего же хорошо ходить босиком. Мы куда пойдём?

– Сказать откровенно, я хотел бы пойти на вершину утёса, к старому раскопу, и там встретить рассвет. Но как ты дойдёшь туда босиком?

– Да это как раз не самая большая проблема, просто как-то страшновато идти одним туда…

– Это со мной-то страшновато? Обижаете девушка. Короче, если ты готова, мы идём, а чтобы твои ножки меньше истирались, к подножью я тебя донесу.

Не обращая внимания на протесты, он взял её на руки и пошёл к утёсу. Она скоро успокоилась, обняла его за шею и замерла где-то на плече, касаясь время от времени губами его шеи, подбородка. Сергей легко преодолел почти километровое расстояние и аккуратно поставил девушку на ноги. Она, не отрывая сплетённых на его шее рук, несколько раз поцеловала с удивительной нежностью и тихо произнесла:

– Знаешь, открою тебе маленькую девичью тайну: меня ещё никто не носил на руках, оказывается это так хорошо…

– Тамара, радость моя, я готов бы делать это хоть каждый день, если бы не наше поступление в университет.

– А когда вы едете?

– Как когда? По сути уже сегодня, у нас поезд где-то в одиннадцать ночи.

– Так быстро, а задержаться никак нельзя?

– У нас с Лёхой вызов на двадцать третье число на подготовительные курсы, он же поступает на физтех, а там с дисциплиной очень строго: закрытый факультет, по сути – казарма.

Они молча стали подниматься по тропинке, вьющейся по крутому глинистому склону. С вершины утёса уже был виден розовеющий край небосклона на востоке, светлая лента реки, сплошной ковёр леса до горизонта. Справа от них на соседнем холме высилось белое здание их школы. Кое-где в нём на верхних этажах ещё светились окна. Всё вокруг постепенно стало принимать привычные очертания: деревья, трава, камни, осыпавшееся углубление в земле, оставленное когда-то археологами. В этом месте они обнаружили захоронение древнего человека, аккуратно раскопали его и увезли в областной музей. Сергей как-то был там во время олимпиады по математике и даже постоял над ним, склонив голову, как над старым знакомым, сон которого потревожили без достаточной на то причины.

На вершине они присели на широкий плоский камень, ещё хранящий дневное тепло. В трёх метрах из земли торчал ещё один такой же камень-близнец. Тамара устроилась у него на коленях, зябко прячась от прохладного утреннего воздуха. Сергей обнял её, согревая своим теплом. Говорить не хотелось, они молча созерцали просыпающийся на их глазах мир.

Вскоре над горизонтом появилась узкая алая полоса, и небо над ней начало стремительно наливаться розовым светом. Затем полоса стала шириться, превратилась в краешек солнца, а вот и всё оно медленно поднялось над небосклоном, заливая мягким теплом отдохнувшую за ночь землю. Над Донцом курился лёгкий туман, лес из тёмного стал зелёным, а утёс, на котором они находились, приобрёл яркий жёлтый цвет со светлыми вкраплениями камней. Раздался робкий голос ещё не распевшейся после сна пичуги, ей откликнулась другая, затем ещё одна и вскоре уже звонкий хор птичьих голосов радостно приветствовал рождение нового дня.

– Боже мой, Серёжа, я никогда не думала, что здесь может быть так хорошо. У меня такое чувство, будто я только что была омыта святой водой.

– Да, здесь хорошо. Ты знаешь, это какое-то особое место, с хорошей энергетикой. Бывает, иногда что-то не заладится, придёшь сюда, посидишь, посмотришь на эту благодать божью, и все проблемы сами собой как-то отодвигаются, становятся несущественными, второстепенными. Я ещё с детства приметил этот утёс. Посмотри, вон там старая каменоломня, там похоронен дед Макар, как-нибудь я расскажу тебе о нём. В том ручье я нашёл первый в своей жизни клад, а вон там за Донцом левее от нас находится Старица, старое русло реки. В ней мы с отцом ловили рыбу. А из этой неприметной теперь ямки когда-то при мне археологи извлекли древнего человека. Он мне потом часто снился. Причём, я всегда видел его, как своего ровесника. И, знаешь, странное дело, у меня каждый раз после очередного сна возникало такое чувство, словно я побывал в том времени, откуда был родом тот мальчик. Я до сих пор помню и как он был одет, и цвет его волос, глаз, дубинку в его руке. Я помню даже его запах: какой-то мускусный, звериный. Как думаешь, не мог ли это быть кто-то из моих предков?

– Всё может быть… Но ещё сильнее кровного родства может быть родство духовное. Ведь души наши бессмертны, и они могут встречаться где-то там, на бескрайних просторах иного физического мира. Ты не смейся, это не просто слова… Пока не умерла моя бабушка и не развелись родители, я росла в верующей семье. Поэтому я убеждена в непростом устройство нашего мира.

С родителями у меня всегда были сложные отношения, такими они и остались, а вот бабушку я любила так же, как и она меня. Моя бабушка была очень образованным человеком, знала пять языков, преподавала философию в университете. Так вот, она не просто верила в это, а абсолютно точно знала, что наше пребывание на земле временно. И что наша суть, сознание, будет жить вечно в совершенно ином мире, не таком, как наш, но от этого не менее прекрасном. Она точно знала, что мы с ней когда-то встретимся там, и я расскажу ей, как сложилась моя жизнь в её отсутствие. И мы обнимем друг друга и по-женски немного поплачем. А после этого я непременно расскажу ей о том, как мы с тобой после безумной ночи пошли к реке, как ты нёс меня на руках, как мы сидели на этом утёсе у могилы древнего человека и ты согревал меня своим теплом, как мы вместе встречали лучший рассвет в моей жизни. И, мне кажется, она будет рада за меня.

Сергей, тронутый рассказом девушки, поцеловал её волосы, слабо пахнущие полынью, росшей вокруг в изобилии.

– Ты знаешь, глядя на Тамару Андреевну: красивую, высокую, неприступную, как все мы считали, училку математики, никогда не мог заподозрить в тебе наличие таких тонких чувств. Ты ведь всегда как кошка – сама по себе, гордая и независимая. Скажу даже более того, все мы слегка побаивались тебя, всё-таки грузинская кровь, начнёшь приставать, а ты достанешь спрятанный в укромном месте кинжал и чик по горлышку.

Тамара рассмеялась своим мягким грудным смехом:

– И, что, ты тоже боялся? Никогда не поверю, мы же с тобой почти каждый день шли вместе в школу, разговаривали о разных вещах. Признаюсь, я даже время так старалась угадать, чтобы тебя как бы случайно встретить. Ты, кстати, всегда мне казался старше своих лет: много знаешь, умеешь тонко наблюдать и делать неожиданные выводы. А после того, как я увидела тебя на ринге, мне стало ясно, что ты уже мужчина: сильный и беспощадный. Я, сказать честно, даже охарактеризовала бы тебя как человека опасного, которого лучше иметь в числе своих друзей, чем наоборот. Это, кстати, не только моё мнение.

– И кто же ещё так думает, если не секрет?

– Не секрет, так думает, например, наш директор.

– Интересно, а он-то как пришёл к такому заключению?

– Не знаю, по-моему, он дружит с вашим известным хирургом. Ты должен знать его, он местная знаменитость.

– С Ройзманом?

– Ну да, мне кажется, они воевали где-то вместе.

– Ах, вот оно что…

Теперь Сергею стали понятны пристальные взгляды директора, которые он иногда ловил на себе, пожелание мудрого отношения к людям и жизни во время вручения аттестата вчера на сцене школьного актового зала, его беспокойство по поводу Тамары.

– Не усложняй, Тамара. Я нормальный парень и совсем не опасен по отношению к таким же нормальным людям, и особенно, если это касается тебя лично. Даже более того, знай, как бы ни сложилась наша жизнь, но если у тебя в будущем случится проблема, с которой ты не в состоянии будешь сама справиться, всегда можешь рассчитывать на мою помощь и ты её получишь. Это я тебе обещаю, как взрослый пацан.

– Спасибо, я это запомню, взрослый ты мой пацан. Кстати, забывай потихоньку об этом. Ты, Серёженька, давно уже не пацан, а вполне взрослый человек, и поступать, как мне кажется, должен соответственно. Ой, смотри, там внизу уже наши выпускники возвращаются. Пойдём с ними, или мы сами по себе?

– Как скажешь, а хочешь, пойдём домой вдоль Бугра. Здесь красиво, в степи никого нет в такую-то рань, птички поют. Ну, что, идём?

– Идём, ну, конечно же, идём вместе.

Взявшись за руки, они медленно пошли по неширокой тропинке, петлявшей среди редких зарослей шиповника, между оврагами, в сторону черного на фоне бледно-голубого неба копра, стоящего над старым вентиляционным шурфом. Там, где тропинка сужалась, и идти рядом вдвоём было невозможно, он брал её на руки. Она смеялась, крепко обхватывала его за шею и целовала, целовала, словно не могла насытиться.

У дома, где Тамара снимала комнату, они остановились. Часы показывали без четверти пять утра, и улица была пустынной.

– Хочешь зайти ко мне тайком, как в старых французских романах? – предложила девушка.

– А как же вечное проклятие твоей хозяйки, Матрёны Филипповны?

– Она ещё спит, а я покажу тебе тайный ход, о котором не знает никто. Ну, что, идём?

– Эх, была, не была, сколько той жизни, ведите, мадмуазель.

Тамара отодвинула две доски на заборе и ловко забралась в образовавшуюся дыру. Сергей скользнул следом. Осторожно они подошли к окну, створки легко поддались под нажимом ладоней и пустили их внутрь. В комнате царил полумрак. У стены стояла неширокая металлическая кровать, которую так и тянуло назвать девичьей, рядом у изголовья находился комод. На нём в беспорядке лежали предметы косметики и стояла рамка с фотографией. С неё на Сергея, прикусив дужку очков, которые она держала в руке, строго смотрела немолодая женщина. Убранные в узел седые волосы с пробором посередине, воротник на платье и даже форма очков говорили о том, что перед ним и есть та самая бабушка, которую так любила Тамара.

– Серьёзная у тебя была бабушка, – шепотом произнёс Сергей.

– Да, очень.

С этими словами она повернула портрет лицом к стене и подошла к Сергею.

– Поцелуй меня, Серёжа.

Он обнял её и стал целовать губы, глаза, волосы, чувствуя, как в нём снова разгорается огонь желания. Она оторвалась от него, подошла к кровати и сбросила на пол постель. Они быстро разделись и снова набросились друг на друга, словно и не было минувшей ночи. Прошло немало времени, прежде чем они, не размыкая объятий, забылись коротким сном.

Проснулся Сергей от нестерпимой головной боли. «Проклятое шампанское, ведь предупреждал же отец», – вяло родилась мысль в абсолютно пустой голове. Рядом с ним на животе спала Тамара. Простыня соскользнула на пол, и он в который раз восхитился тому, насколько удачно Господь создал женщину. За стеной послышался приглушенный шум телевизора, чьи-то шаги. Сергей бесшумно встал, оделся и тронул девушку за плечо. Она мгновенно проснулась и заметила, что он одет:

– Ты куда? Что случилось?

– Тише… тише говори… там за стеной уже бродит твоя хозяйка. И ещё я умираю от головной боли, что будем делать?

– Не бойся, ты со мной. Сейчас что-то придумаем.

Она набросила на себя халат, открыла ящик комода и достала какие-то таблетки.

– Это анальгин, разжуй обе сразу и запей водой.

– Думаешь, поможет?

– Уверена, пей.

Он покорно разжевал горьковатые таблетки и запил их водой.

– Сейчас я выйду и займу хозяйку разговором, а ты тихонько возвращаешься прежним путём. Хорошо?

– Да, я понял.

– Я тебя увижу до отъезда?

Сергей, не удержавшись, чмокнул её в нос:

– Приходи, моя дорогая училка, к нам домой сегодня часа в три. У нас с пацанами будут прощальные посиделки.

– Серёжа, но это, наверное, неудобно: я ребят твоих не всех знаю, да и неизвестно как родители воспримут моё появление.

– Радость моя, поверь, я знаю, что говорю. Всё будет хорошо, приходи, я буду ждать, форма одежды – рабочая.

– Ну, хорошо, я приду. Дай-ка я тебя поцелую и беги.

Она вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь, и вскоре за стеной послышался приглушенный женский разговор. Сергей осторожно открыл окно, пробрался к забору и, убедившись, что его никто не видит, выскользнул на улицу. Через пять минут он уже был дома, где, не поддавшись на уговоры матери позавтракать, рухнул на кровать и уснул мгновенно на полуслове.

Проснулся он часам к двум с ощущением необыкновенной лёгкости в теле и ясной головой, словно и не было бессонной ночи. Сергей вышел во двор, сделал несколько упражнений на растяжку, умылся под краном ледяной водой и окончательно проснулся. Мать накрывала стол под яблоней, зная, что скоро должна нагрянуть вся компания.

Уезжали Лёха с Сергеем в город на Днепре, уезжал Философ, получивший, наконец, перевод куда-то в Сибирь южнее Красноярска, уезжал Воронок, решивший попытать счастья на золотых приисках Восточной Сибири. Одним словом, большая их компания распадалась на глазах, и событие такого уровня нужно было как-то отметить. Родители Сергея решили всех пригласить к себе. Вот мать и старалась накрыть стол так, чтобы это запомнилось.

Отец неспешно расставлял стулья вокруг стола.

– Пап, ты добавь ещё один стул, нас будет чуть больше.

– А кто ещё придёт?

– Наша учительница математики.

– Тамара Андреевна?

– Ну да, у нас же была одна учительница математики.

– А что так? Она же вроде бы не ваша.

– Пап, жизнь такая: была не наша, стала наша.

– Тебе не всё равно, – вмешалась мать, – придёт и придёт, хорошая девушка, приветливая, красивая, да и умная я слышала. Пусть посидит с ребятами, не убудет от нас.

– Да я-то что, мне всё равно: человеком больше, человеком меньше, какая разница.

– Серёжа, а Зиночка, Ирочка придут?

– Зинуля будет, а Ирочка, скорее всего, нет, она уже могла уехать в Кишинёв.

– Ясно, – протянула мать, хотя, что ей было «ясно» так и не уточнила.

От ворот послышался голос Лёхи, а вскоре появился и он сам с Зиночкой. Оба свежие, словно после хорошего отдыха. В руках Лёха держал большой бумажный свёрток.

– Тёть Маша, куда деть пирожки? Мать напекла, с вишнями, горячие ещё.

– Давай, я их в одеяло заверну, потом с компотом поедите, да и с собой в дорогу можно взять.

Вскоре появился Валет со своей неизменной рыжей подружкой Светкой Хиврич, которая была на голову выше его, за ними по очереди подтянулись Миха, Воронок и Дэн. Володя Философ впервые к рубашке с короткими рукавами надел галстук, от чего чувствовал себя неловко. Сергей взглянул на часы: начало четвёртого. Девушки практически закончили сервировать стол, а строгой учительницы математики всё ещё не было. Он незаметно отошёл от галдящей компании и выглянул за ворота. На перекрёстке, метрах в ста от их дома, явно в нерешительности стояла Тамара. Увидев Сергея, она пошла ему навстречу.

– Ну, и что ты здесь стоишь в одиночестве, словно берёзка в чистом поле?

– Да всё как-то не могу определиться…

– Вот уж никогда не стал бы думать, что нашу училку математики можно упрекнуть в нерешительности, – прервал её Сергей, – идём, там уже собрались все. И не бойся, как ты говорила вчера: я с тобой. Кстати, не могу умолчать: потрясающе выглядишь, моя царица.

– Спасибо, – улыбнулась девушка, – это хорошо, потому что, не скрою, я хочу всем понравиться.

Тамара собрала свои роскошные волосы в тугой узел на затылке, что в сочетании с коротким платьем и босоножками без каблуков делало её ещё моложе. Их появление было встречено одобрительными возгласами мужской половины и любопытными взглядами со стороны женской. Наконец все довольно плотно разместились за столом. Сергею казалось, что все знают, какое горячее бедро прижато к нему слева. Первое слово предложили произнести Философу. Он встал, поднял запотевшую рюмку с водкой, опустил упрямую голову с короткими русыми волосами, вздохнул и сказал следующее:

– Я вот о чём подумал сегодня, друзья. Сам я родом из глухого белорусского села, которое сейчас уже даже на карте не найти. Оно попросту исчезло: там некому жить. Так случилось, что у меня нет родни, а если даже и есть где-то, то я о ней ничего не знаю. У нас, сидящих за этим столом, разный возраст, разные взгляды на жизнь, разные характеры. Но при этом есть и что-то такое общее, что объединило всех нас в одну непростую семью. Семья – это наиболее подходящее определение, которое пришло мне в голову, когда я думал о том, почему мы вместе – такие разные и такие одинаковые.

Так случилось, что скоро мы разъедемся, и компания наша распадётся, я искренне надеюсь, что не навсегда. Но в любом случае тысячи километров надолго пролягут между нами. Пройдёт время и, я уверен, мы снова встретимся. Встретимся другими, совсем уже взрослыми людьми, особенно вы, ребята. Я-то чуть старше вас. И тогда мы опять соберёмся за таким вот столом, расскажем друг другу, кем мы стали и что с нами было за эти годы, вспомним наши тренировки, наших пацанов, нашу молодость и нашу, сидящую за этим столом, семью. Так давайте выпьем за нас и будем здоровы, чтобы жить вечно!

За столом воцарилось молчание, затем все встали, чокаясь друг с другом, и выпили. Сергей видел, как мать украдкой вытерла слёзы, да и сам он ощутил, как что-то дрогнуло в его сердце после слов, произнесённых капитаном. Потом по очереди говорили все, в принципе о том же, но другими словами, вспоминали свои проделки в прошлом, строили планы на будущее, пожелали удачи Володе и Федоту, которых сейчас не было с ними.

Незаметно пролетело время, пора было собираться в дорогу. Лёха с Зинулей ушли, нужно было собрать его вещи, попрощаться с матерью. Сумка Сергея была готова ещё вчера. В половине десятого было решено, что пора неспешно выдвигаться к поезду. Сергей попрощался с родителями, уговорив их не идти на станцию, и все тронулись в путь. По дороге договорились писать письма на адрес Сергея. Даже рыжая Светка Хиврич, которая собралась ехать в Минск, никто так и не понял по какой причине, и та обещала написать оттуда письмо. Минут через сорок, когда уже окончательно стемнело, вышли к станции.

На перроне, слабо освещённом единственным фонарём, их в одиночестве ждал Лёха. У Зинули была больна мать, поэтому она не стала провожать его. Кстати, по этой же причине она решила поступать на заочное отделение технологического института в городе неподалёку. Лёха был расстроен этим, но ничего поделать не мог.

Сергей обнял Тамару. Она прижалась к нему, не обращая внимания на окружающих, и молчала, стараясь не думать о том, что же ожидает их в дальнейшей жизни. Будучи по натуре фаталисткой, она была уверена: судьбу нельзя обмануть. Где-то там, наверху, давно уже предопределены их жизненные пути, и не в силах простым смертным изменить что-либо. Хотя, что греха таить, хотелось, чтобы та же судьба была благосклонна к ней и Сергею. Она подумала о том, как давно не была в церкви и решила, что завтра же пойдёт и поставит свечку перед иконой Матери Божьей. И ещё она попросит Заступницу, чтоб та помогла ей сохранить этого парня. Совсем мальчишку, которого она, боясь даже себе в этом признаться, давно любила втайне, и который прошлой ночью подарил ей столько счастья, что ей одной хватит его на всю оставшуюся жизнь.

Философ что-то обсуждал с Воронком, видимо давал советы в отношении места будущей работы, а может, приглашал ехать с ним вместе. В тех местах, куда он отправлялся к месту новой службы, тоже мыли золото. Дэн, как обычно, рассказывал что-то смешное, а Миха и Валет весело смеялись. Лёха стоял немного в стороне, внимательно рассматривая Сергея и Тамару. О чём он думал, понять было невозможно.

Поезд пришёл без опоздания и стоял ровно пять минут. Сергей и Лёха вскочили в тамбур. Под слабым желтоватым светом одинокого фонаря, подняв в прощальном жесте руки, стояли Философ, Дэн, Тамара, Воронок, Миха Квакин, Валет и Светка Хиврич. Такими они навсегда и остались в памяти Сергея: молодыми, красивыми, уверенными в том, что этот мир принадлежит только им и жить они в нём будут вечно.

Вскоре поезд тронулся. Медленно уплыло назад убогое здание вокзала с табличкой «Станция Насветевич», в темноте ночи растаяли фигуры на перроне. Парни в духоте вагона нашли свои места и устроились на ночлег. Мерно постукивая на стыках, поезд унёс их к новой жизни.

Что ожидает наших героев там, впереди? Какие находки и потери суждено им обрести, и какие приключения ждут их на жизненном пути? Кто ответит на эти, казалось бы, простые вопросы? Но молчат высокие звёзды в ночном небе, молчат сонные дома и деревья, и лишь негромко скрипят, раскачиваясь, вагоны, да дежурные на полустанках с флажками в правой руке безразлично провожают взглядом поезд, проносящий мимо чужие судьбы из ниоткуда в никуда.

Днепропетровск, 09 января 2011 года

18. Провинция: деструкция реальности

Дэн

Лето. Июль. Школьные каникулы. Не было времени прекраснее и уже не будет никогда хотя бы потому, что тебе шестнадцать лет. Ты здоров, свободен и красив, как греческий бог Аполлон.

Я вижу себя поздним утром на левом берегу Донца, который в этом месте выше, чем левый и круто обрывается к воде. Здесь река, ширина которой вверх и вниз по течению составляет метров сто, пересекает выход на поверхность скальной породы – песчаника. Поток воды, пробив неглубокое ложе, суживается до тридцати метров и резко ускоряет свой бег. Это место так и называется – Прудковод, быстрая вода то есть.

Жарко и безветренно. Я сбрасываю одежду и красивой «ласточкой» без брызг вхожу в прохладную воду. Руками касаюсь каменистого дна, чтобы не снесло течением, и быстро достигаю противоположного берега. Не выныривая, разворачиваюсь и также по дну возвращаюсь обратно. Воздуха едва хватает, и я с шумом появляюсь на поверхности чуть ниже того места, откуда стартовал. По местным меркам это высший пилотаж: дважды перенырнуть Донец на Прудководе.

– Пять баллов! – вдруг слышу я весёлый голос и замечаю стройного парня, лежащего в одних плавках на песке. Он невысок ростом, хорошо сложен, смугл, на лице выделяются красиво очерченные темные глаза. Короткая прическа, нос с горбинкой. Всё это я фиксирую мгновенно и приветственно машу ему рукой, польщенный в глубине души случайной оценкой. Медленно выхожу на берег. Парень наблюдает за мной, по-прежнему лёжа на животе и подперев голову руками.

– Класс, пять баллов – повторяет он, – занимаешься акробатикой?

– Да, нет, спортивной гимнастикой – охотно поддерживаю я разговор и присаживаюсь рядом. Он тоже садится.

– Как зовут?

– Сергей.

– А меня Денис, хотя все зовут Дэн.

– Что так? Почему Дэн, а не просто Денис?

– Покрыто мраком забвения, я думаю, что это просто производная от имени. Но я привык, и меня это устраивает. Вообще – то моя фамилия Лымарь.

– Учитель астрономии в нашей школе, это не твой ли отец?

– Точно, это мой старик.

Красавца учителя в нашей школе знали все. Знали и его жену, женщину, отличающуюся какой-то просто удивительной, немыслимо холодной красотой, и у которой при этом было полное отсутствие чувства юмора. Она преподавала у нас русскую литературу и язык. Поговаривали также, что Апполинарий Матвеевич жену свою совершенно не выносил и в грош не ставил. Так ли это было на самом деле, или же это был досужий вымысел, сейчас мне трудно судить.

В силу живости характера Апполинарий Матвеевич не мог пройти равнодушно мимо любой красивой женщины, что, кстати, теми воспринималось вполне благосклонно. Любовные похождения учителя астрономии и всяческих смежных наук, что было нередкостью в школе по причине дефицита преподавателей как таковых, вносили немало оживления в однообразную жизнь нашего городка. Они были любимой темой для гневных, но таких захватывающих разговоров в женских компаниях. Как я узнал позже, с немалым для себя удивлением, на войне отец Дэна был снайпером и боевые действия окончил в звании майора.

Так состоялось моё знакомство с Дэном, которое продолжалось довольно долго, лет десять, наверное, не меньше. Нас объединяло многое: книги, которые мы читали, лёгкое отношение к жизни, чувство юмора, общая компания пацанов и многое другое. А потом мы вдруг окончили школу и поступили в университеты, находящиеся в разных городах. Время и расстояние постепенно нивелировали нашу дружбу, а ошеломившее меня впоследствии известие о том, что он изменил свою сексуальную ориентацию на противоположную, и вовсе вычеркнуло его из моей жизни.

Впрочем, не судите, да не судимы будете. Я ведь так и не знаю, как сложилась его жизнь.

Днепропетровск, 15 января 2011 года

Федот

Я хорошо помню его: средний рост, квадратный подбородок, чётко очерченная линия губ, красивый разрез глаз цвета чая, прямой нос, прямые русые волосы, изящная походка тренированного человека. В местной футбольной команде он был одним из лучших нападающих. Его левая рука, сломанная при падении, срослась неправильно и не до конца разгибалась в локте. Ею он в драке наносил коронный боковой удар, выдержать который мог далеко не каждый. А боец он был отменный, и об этом знали все, кому это было положено знать.

Федота всегда выручала просто невероятная реакция и хладнокровие. Я не помню, чтобы он когда-либо выходил из себя, нервничал, повышал голос. Чувство страха, как таковое, ему было неведомо. Наверное, с такими людьми хорошо ходить в разведку, за линию фронта. Им можно доверить защищать свою спину.

Его любили девушки и не только потому, что он был хорош собой и начитан. Он обладал лёгким характером, с ним просто было хорошо. Я ещё учился в школе, а он, закончив пэтэу, уже работал на стекольном заводе слесарем, неплохо зарабатывал и по этой причине мог позволить себе хорошо одеваться. Жил он почему-то один в большом доме. Я уже не помню почему, наверное, его родители умерли. В его доме мы иногда собирались в ненастное время послушать музыку, попить вино и поболтать о наших текущих делах.

Федоту я в какой-то степени обязан жизнью. Драки, в которых мы участвовали, возникали по разным причинам. Одними из наиболее массовых, носящих ежегодный и, я бы сказал, сезонный характер, были потасовки, которыми заканчивались проводы в армию. Это происходило ранней осенью, почему-то под утро, часа в три-четыре. В одной из таких драк, отличившейся особой жестокостью, мне пришлось схлестнуться одновременно с двумя парнями. Одного я довольно легко отправил в нокаут и внезапно боковым зрением заметил, как другой противник выхватил нож. Я почему-то сразу понял, что не успею уйти от удара: тот был слишком близко. И в этот момент, оттолкнув меня в сторону, Федот играючи перехватил руку с ножом, вплотную приблизился к нему и резко, как мяч в футболе, боднул головой. Парень вырубился мгновенно, я видел, как погасли его глаза. В тот вечер порезали троих, одного спасти не удалось.

А потом случилась большая неприятность. После того, как порезали наших молодых пацанов из секции бокса, Федот и Володя обзавелись обрезами. Оружие обладает той особенностью, что рано или поздно оно выстрелит. Так и произошло. Однажды вечером, напоровшись на большую банду пацанов с Рубежанки, они выстрелили в упор из трёх стволов. Уже через час их повязали. Потом был суд, им дали в силу разных смягчающих обстоятельств по пять лет. Вышли они через два года условно-досрочно за примерное поведение на зоне. Федот стал снова работать на заводе.

За это время я поступил в университет. В короткие приезды домой, которые случались всё реже, я с тревогой наблюдал за тем, как часто прикладывается к бутылке мой друг, как всё запущеннее становится его дом, в котором так и не появилась своя женщина. Он ушел из жизни совсем молодым. Ему не было и тридцати, когда он, забыв открыть заслонку в печи, уснул и не проснулся, отравившись угарным газом.

О его смерти я узнал намного позже, в те дни, когда и сам переживал не лучшие дни в своей жизни. С большим трудом мне удалось отыскать его могилу. Она была не ухожена, земля на ней просела и заросла бурьяном. Деревянный крест покосился, а на поржавевшей табличке с трудом угадывалась надпись: «Федотов А. В. 1946 г. – 1976 г.». Я достал из багажника машины бутылку водки, хлеб, два стакана. Полный стакан с ломтем хлеба на нём поставил на холмик для Федота, в другой плеснул себе, выпил, ощутив горечь водки. Прощай, и спи спокойно, мой друг… Надеюсь, когда-то в далёком будущем мы свидимся с тобой в том, параллельном, мире. По крайней мере, в это очень верила одна женщина, которую я когда-то любил.

Каждый раз, когда я вспоминаю о нём, мне становится бесконечно жаль, что такому огромному потенциалу, какой был заложен в этом человеке, так и не суждено было реализоваться. И ещё я думаю о том, как далеко бы он мог пойти, сложись его жизнь иначе. Но, к сожалению, никому ещё не удалось обмануть свою судьбу.

Славянск, 16 августа 2011 года

Валет и Светка Хиврич

Я познакомился с ним случайно. Валет шёл на работу, а я в спортзал. Мы жили на одной улице, наши дома стояли метрах в трёхстах один от другого. Мне приходилось видеть его и раньше, мы здоровались, но близких отношений не имели. Валет был старше меня года на три, держался, по причине разницы в возрасте и небольшого роста, солидно. Внешне он был похож на галчонка: смуглый брюнет с типичным французским, чуточку горбатым, носом, карими глазами и твёрдым рукопожатием. В футбольной команде был правым полузащитником, причём, довольно жестким. Всегда подчеркнуто спокойный, в драке Валет впадал в состояние неописуемой ярости, работая руками, ногами, головой. Сейчас бы его, наверное, назвали берсерком. По этой причине парни, которые были гораздо выше и крупнее его, старались не держать Валета в числе своих врагов. Из печатной продукции читал только колонку спортивных новостей, но в минуты откровенности, выпив слегка, признавался, что слушая наши обмены цитатами из О. Генри, «Двенадцати стульев» или «Золотого телёнка», втайне сожалеет, что так и не выработал в себе привычки к чтению.

Да, впрочем, это было и не удивительно: он рос с матерью, которая работала нянечкой в больнице, без отца. Детство было, мягко говоря, небогатым, потом пэтэу и работа слесарем на нашем стекольном заводе. Причём, работал он в цехе производства стекловаты, где стекольная пыль висела в воздухе и ею дышали, несмотря на респираторы и иные меры защиты. По этой причине на пенсию работники цеха уходили в пятьдесят, а женщины в сорок пять лет. Многие впоследствии умирали от рака лёгких, но кто об этом думает, когда тебе чуть за двадцать, да ещё и при повышенной зарплате. Поговорки о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, мы тогда ещё не знали.

Валет по какой-то внутренней причине любил девушек исключительно выше его ростом. Справедливости ради стоит заметить, что и они его любили до той поры, пока рыжая Светка Хиврич из нашего класса как-то не отмела их всех разом, затмив своей красотой и острым язычком. Из хорошей семьи заводских инженеров, более чем на полголовы выше его ростом, по нынешним меркам с внешностью фотомодели и очень расчётливым умом, она бы смотрелась неуместно рядом с любым парнем ниже себя ростом, но только не рядом с Валетом. Никому даже в голову не приходило пошутить по такому поводу, зная, какая разборка последует за этим. Валет умел поставить на место шутников.

Однако, пришло время и случилось так, что компания наша распалась по разным причинам, а Валета забрали в армию. Светка рыдала под утро у него на шее, клянясь в вечной любви и обещая ждать его возвращения. Валет в своей части служил водителем у высокого воинского чина и по этой причине домой приезжал каждые три месяца. По приезду они со Светкой закрывались у него во флигеле и выходили под конец побывки похудевшие, уставшие, но довольные друг другом. И её родители, и его мать, да и все вокруг уже смирились с тем очевидным фактом, что после его демобилизации из армии они поженятся, заведут детей, и будут жить долго и счастливо. Но не тут-то было.

Как-то через неделю после отъезда Валета в часть и всего за полгода до возвращения из армии, Светлана поехала погостить к родственникам в белорусский город Минск, куда он ездила довольно часто, и осталась там навсегда. Она вышла замуж за крупного партийного работника, который был старше её почти на двадцать лет, родила ему впоследствии троих детей, вдвое прибавила в весе и перестала быть той весёлой бесшабашной Светкой, которую мы все знали.

Мы встретились с ней на юбилейной встрече через много лет после окончания школы. Мне уже было несколько грустно и скучно от обилия не совсем узнаваемых немолодых людей, которые когда-то были моими одноклассниками, от их нетрезвых рассказов о неудавшейся жизни, от пьяных объятий и поцелуев. Внезапно меня атаковала роскошная, богато одетая женщина. Её было так много, что я чуть не задохнулся в аромате сладких духов, погрузившись по уши в необъятную грудь. Придя в себя и отдышавшись, я понял, что передо мной та самая Светка Хиврич, рядом с которой я просидел за одной партой весь десятый класс.

Мы вышли на балкон. Она закурила, и мы стали, как водится в таких случаях, рассказывать друг другу свои истории: где, когда, на ком, сколько, а ты всё ещё классно смотришься. Сама же она выглядела просто ужасно: толстая, немолодая тётка с прокуренным голосом. Её муж два года как умер, взрослые дети остались в Минске, сама она держит ресторан в Москве: будешь, непременно заходи, иначе обижусь. А ты, Серенький, кстати, очень даже ничего, как тебе это удаётся? Потом я отшучивался, затем мы неловко молчали, и, наконец, она спросила:

– Ну, а как моя детская любовь, как Валет?

– Он давно умер, – ответил я, даже не потрудившись найти более мягкую форму ответа, – нет, Света, больше твоей детской любви, он умер.

Она замерла. Потом как-то поникла, достала ещё одну сигарету, прикурила. Пламя зажигалки на миг осветило её изменившееся лицо, слезу, скользнувшую по макияжу, дрогнувшую руку.

– Ты знаешь, отчего он умер? Как это случилось?

В её голосе исчезли кокетливые нотки старающейся понравиться женщины. Это был голос той, прежней, Светки из нашей юности. Я рассказал ей всё, что знал. О том, как Валет неделю пил по-черному, когда вернувшись, узнал, что она уехала в Минск, как не мог добиться у её родителей, куда именно она уехала и где её искать, как поехал наугад в этот Минск и вернулся через месяц худой и почерневший без копейки денег в кармане. Вернувшись, он устроился на работу во всё тот же цех стекловаты, поскольку нужно было жить, лечить больную мать, ремонтировать прохудившийся дом. Потом были бесчисленные попойки и драки, калейдоскоп девиц и женщин, приводы в милицию и слёзы окончательно сдавшей матери.

Мать умерла во сне примерно через год после его возвращения из армии. Её смерть сильно повлияла на Валета. Он перестал пить, у него появилась постоянная девушка, возле дома красовался новый забор, выкрашенный в зелёный цвет. Вскоре он женился, а через год у них родилась дочь. Казалось, жизнь вошла в норму. Но это только казалось. Под пеплом, невидимый сверху, тлел огонь тоски, сжигающий душу. И через пару лет он вспыхнул черным пламенем. Он плакал у меня на плече пьяными слезами, прося объяснить, почему всё так получилось и в чём его вина. «Ты ни в чём не виноват, Валет, – сказал я ему тогда, – и никто не виноват. Пойми, это жизнь, это судьба, и не казни себя. Вспомни, у тебя семья, дочь. Валет, ты же мужик, возьми себя в руки».

Он обещал, что всё будет хорошо, что он всё изменит. Потом всё та же судьба развела нас на много лет. Вернувшись как-то домой, я узнал, что Валет умер. Рак лёгких. Мучился он не долго, всего полгода. Похоронили его на старом кладбище, на Бугре. Я был у него. Было видно, что за могилой ухаживают. Даже есть портрет на памятнике. С фотографии, улыбаясь, на посетителей смотрит Валет. Он в армейской гимнастёрке, молодой, весёлый, ведь дома его ждёт не дождётся рыжая подружка – Светка Хиврич.

Я говорил, а Светка тихо плакала. Потом мы долго молчали, а после она рассказала, как уехала и приняла в Минске решение разорвать свою любовь.

– Этот долбаный город с его скукой, убогая жизнь без перспектив, потом дети, у которых та же жизнь, только в ещё худшем варианте. И это, заметь, моя единственная жизнь. Серёжа, поверь, я сломалась неожиданно для себя: мне сделали предложение, и я дала согласие. Я всё, казалось, рассчитала правильно: дети устроены, я – богатая и свободная женщина, у меня всё есть. Да, только всё ли? Сейчас вот послушала тебя и такая тоска накатила. Был ведь огонь в моей жизни, был да сплыл. Сама загасила. И кто мне скажет, как я отмолю этот грех, и что для этого нужно сделать? Ты вот знаешь, скажи?

Мне нечего было ей сказать, я не священник и не отпускаю чужие грехи. Свои бы отмолить, да и то нет ни времени, ни решимости.

На следующий день я заехал за Светланой, и мы, купив цветы, поехали на кладбище. Могила была всё так же ухожена, как и насколько лет назад. А с портрета на нас, улыбаясь, смотрел молодой Валет. Впрочем, я неправ, не на нас. Он смотрел на свою Светку, которая, после стольких лет разлуки, наконец-то, опомнилась и решила вернуться к нему.

Днепропетровск, 22 марта 2011 года

Володя

Если вы в состоянии представить себе высокого стройного красавца брюнета с голубыми глазами и повадками альфа-самца, то это Володя. Последнее слово произносится с ударением на последний слог: это одновременно и имя, и уличная кличка. Жил он на соседней улице, вдоль которой красовались два десятка новеньких стандартных домов-близнецов, построенных заводом для своих рабочих. Улица так и называлась – Новая. Как и большинство сверстников, он закончил пэтэу, получил специальность электрослесаря и, как и его отец, работал на стекольном заводе. Я даже не могу вспомнить точно, как мы с ним познакомились. Скорее всего, это было после очередных соревнований по боксу, когда в компании парней, живущих в одном районе, мы возвращались домой. Так получилось, что мы остались втроём: я, Валет и Володя. Домой идти не хотелось, и мы долго болтали ни о чём, сидя на скамейке у нашего двора. Разошлись не скоро, а потом уже нередко, возвращаясь домой с тренировок, мы последние новости обсуждали у наших ворот.

Незаметно шло время, и вскоре Володя стал неизменной составляющей в моей жизни, как и другие наши пацаны. Мы вместе тренировались, вместе развлекались, вместе участвовали в разборках с окрестными плохими пацанами. Он, кстати, был первым, кто догадался отпилить стволы и приклад у двустволки своего деда. Вторым был Федот. Они вместе и применили их той самой ночью, которая в милицейских сводках получила условное название «Варфоломеевская». Вместе же они и получили срок, по пять лет каждому. Из них реально они отсидели два года, после чего за примерное поведение были отпущены домой, под надзор милиции.

Володя стал первым из нашей компании, кто решил жениться. Варенька же была моей одноклассницей, поэтому я хорошо знал её. Необычайно красивая и милая девушка, она как-то незаметно заставила его забыть об остальном женском окружении, родила сына и сумела построить семью. В период развала Союза Володя в отличие от многих не поддался панике, он всегда был бойцом в лучшем смысле этого слова. Он не позволял себе опуститься до пьянства, находил способы зарабатывать деньги, сумел вырастить сына и дать ему хорошее образование. Мне кажется, он был по-своему счастлив.

Умер довольно молодым от инфаркта.

Днепропетровск, 12 апреля 2011 года

Миха Квакин

Миха Квакин с матерью и старшим братом жили неподалёку от нас на соседней улице. Мои же родители и я ютились тогда в старой казарме дореволюционной ещё постройки. Это была квартира моей бабушки Олимпиады, матери отца. Потом отец построил наш дом, и мы переехали ближе к Озеру. Через некоторое время бабушка из-за катаракты совсем потеряла зрение, родители забрали её к нам, а старая казарма постепенно обветшала и рухнула в развивающийся рядом овраг.

В этом довольно глубоком яру прошли мои детские годы. По дну его струился полноводный ручей, который питали подземные воды. Там в изобилии росли деревья, жили одичавшие коты и собаки, и там же у нас был Штаб, где собиралась окрестная мелюзга. Разделившись на две команды – казаки и разбойники – мы сутками напролёт могли воевать друг с другом, придумывая по ходу дела довольно сложные тактические манёвры и ухищрения. Во время таких боевых действий мы с Михой однажды оказались в одной команде, да так и остались друзьями надолго.

Миха с годами вырос в коренастого крепкого парня, после восьмого класса поступил в пэтэу, где был прекрасный полноразмерный бассейн. Там он не только приобрёл профессию электрослесаря, но и стал кандидатом в мастера спорта по плаванию, освоив редкий на то время стиль баттерфляй. Миха был непритязательным парнем, но верным и ненавязчивым другом. С ним было легко и надёжно. В любой драке он был рядом, и ты знал, что твой тыл надёжно прикрыт.

После моего отъезда в университет, он вскоре женился и переехал в соседний город за рекой, где получил квартиру. Прошло несколько лет, и у него уже было двое детей – мальчик и девочка. Я не помню отчётливо его жену, но она всегда была рада принять у себя дома друзей детства своего мужа. Мне тогда казалось, что Михе было хорошо и спокойно рядом с ней.

Умер он так же неожиданно, как и Володя, по причине инфаркта.

Славянск, 20 августа 2011

Воронок

Сашка Воронов после отъезда нашего с Лёхой и Орлова как-то незаметно для всех стал во главе крупских пацанов. Довольно жёстко он застолбил свою территорию, и в центре города стало на удивление спокойно. Окрестные группировки, среди которых были свежи в памяти эпизоды, связанные с той самой Варфоломеевской ночью, с таинственной смертью Осы, причина которой так и осталась невыясненной, без его разрешения не смели даже показываться в районе стекольного завода. Так продолжалось почти два года, а потом Воронок неожиданно для всех уволился с завода, собрал самые необходимые вещи в старый рюкзак и уехал, как обещал когда-то, на восток Сибири мыть золото.

Пять лет о нём ничего не было слышно. А потом он приехал в отпуск. Приехал не один, а с женой. Я не видел её, не пришлось. Со слов же Михи, в чей дом Воронок с женой пришли в гости, Сашка круто влетел. При его внешних данных рядом с ним всегда вился рой самых симпатичных девчонок. Сибирская жена была им полной противоположностью. Для всех было совершенно непонятно, чем его взяла эта неулыбчивая бывшая зэчка с приличным стажем, с прокуренным голосом и холодными желтоватыми глазами волчицы. За всё время пребывания в гостях она вряд ли произнесла более десятка слов.

Миха как-то даже признался, что в её присутствии он чувствовал себя так, словно рядом с ним находилась граната с выдернутой чекой. Но, надо полагать, всё же было в этой высокой худощавой женщине, которая была лет на восемь старше его, нечто такое, что заставило Воронка сделать свой выбор. Тот же Миха нехотя признавал, что Сашка, похоже, души не чаял в своей молчаливой спутнице. Это было видно по жестам, взглядам, по тому, как он прикасался и обращался к ней.

Они недолго пробыли в городе и вскоре уехали в Крым. Оттуда из Симферополя Воронок с женой, не заезжая домой, вернулись к себе в Сибирь.

Несколько лет его мать получала от него довольно крупные денежные переводы из разных старательских посёлков с трудно произносимыми названиями, а затем они перестали приходить так же, как и редкие письма. Все попытки матери и сестры узнать, что же с ним случилось, так ни к чему и не привели, а последовавший затем развал Союза и вовсе сделал его поиски невозможной затеей. Воронок исчез бесследно на бескрайних просторах Сибири. Не объявилась и его суровая жена.

Днепропетровск, 9 октября 2011 года

Владимир Философ

Первое письмо от Философа я получил, вернувшись домой в сентябре после студенческой поездки в колхоз на уборку урожая. Он писал, что прибыл к месту назначения в небольшой районный центр, расположенный неподалёку от алтайских гор, окаймляющих к востоку хакасские степи, среди бесконечного моря тайги, окружающей его со всех сторон. В тайге были разбросаны прииски, зоны да редкие поселения людей, связь с которыми обеспечивали, в основном, грунтовые дороги. Ему дали служебную квартиру со всеми удобствами. Население довольно необычное, места дикие, но удивительно красивые и жить здесь можно. Писал, что скучает по нашим пацанам, по украинскому теплу, фруктам и овощам.

Следующее письмо пришло к Новому году. Из него следовало, что работы у него прибавилось, поскольку к зиме старательские бригады подтягиваются к городу на отдых. Намытое золото превращалось в деньги, а деньги в незамысловатые всевозможные развлечения, которые чаще всего заканчивались пьяными разборками. Вот тут-то и начиналась работа ментов, следователей, а то и собровцев, когда кто-то из зэков совершал побег. То есть, по сути, ничего не изменилось в образе его жизни: те же трупы, те же расследования, те же запутанные человеческие судьбы. Между строк сквозило, что капитан запоздало жалеет о том романтическом поступке, который толкнул его на перемену места работы.

К лету тон писем переменился. Капитан поездил по тайге, проникся её суровой красотой, непростыми людьми, населяющими край. Рассказывал о приисках, об охотничьих заимках, о поселениях староверов, описывал их быт, отношения. Было интересно читать его рассказы о местных преданиях, которые, сидя вечером у костра и прихлёбывая крепчайший чай, передают из поколения в поколение старики из коренного местного населения, чем-то похожего внешне на монголов.

Как правило, в них фигурировали боги, в незапамятные времена сошедшие с небес на землю на огромном корабле. Они владели секретами, способными изменять суть вещей, и долгие годы управляли людьми. Потом что-то случилось, и часть их ушла в тайгу, куда-то на запад. Они унесли с собой Источник Силы, без которого корабль не мог улететь обратно в небо. Шло время, оставшиеся боги перестали вмешиваться в жизнь людей и однажды ушли внутрь рогатой горы, той, что там на юго-востоке. Вход они завалили огромными глыбами и поставили стражей, чтобы никто из смертных не мог потревожить их покой. Рассказчики длинными мундштуками своих прокуренных трубок даже указывали направление, в котором нужно идти, чтобы попасть к этому заколдованному месту.

Через какое-то время от Философа пришло очередное пространное письмо, в котором он писал, что рассказы местных жителей о прилетевших на землю богах не давали ему спокойно спать. А неделю назад он взял за свой счёт отпуск, уговорил двух местных охотников стать его проводниками, после чего и оправился в сторону горы с заснеженными вершинами. Шесть суток они не вылезали из сёдел и, наконец, перед ними ближе к ночи совершенно случайно открылась короткая плоская долина, поросшая редким кустарником. За ней на фоне всё ещё светлого неба виднелась горная гряда с необычным очертанием вершины.

Они остановились у небольшого озера с горячей водой, бурлящей от пузырьков газа, шедшего с каменистого дна, развели костёр и приготовили себе ужин. Его компаньоны вскоре уснули, а он долго ещё сидел у тлеющего костра и всматривался в громаду горы, закрывшей ночной небосвод. У людей, длительное время занимающихся сыском, развивается особое чувство самосохранения, предчувствие опасности, которое нередко спасает им жизнь. Володя не стал идти к горе ночью, которая притягивала его, словно магнит. Вместо этого он передвинул бревно, медленно перегорающее в костре, чтобы его тепла хватило до утра, и лёг спать.

Проснулись они, когда солнце уже стояло довольно высоко. Его лучи сожгли остатки утреннего тумана и сделали контрастной на фоне безукоризненно голубого неба очертания старой лиственницы, на нижних ветвях которой слабо трепетали сотни разноцветных лоскутков. Это обращение аборигенов к духам гор и леса, пояснили проводники. Скорее всего, это место у них считается священным.

Теперь затерянную в горах долину можно было рассмотреть неспеша, обстоятельно, что они и сделали. Плоское дно её посередине было перечёркнуто осыпавшимся рвом, который начинался неподалёку от их стоянки и, сужаясь, стрелой уходил в сторону горы, которая плоской стеной уходила ввысь на противоположном краю долины. В том месте, где ров упирался в стену, виднелось нагромождение огромных камней, в котором угадывался определённый порядок, нарушенный временем. Да и собственно камни имели слишком правильную форму для того, чтобы быть естественным образованием.

На расстоянии ста метров перед стеной поверхность земли оказалось девственно чистой: ни травинки, ни кустика, ни дерева. Лишь камни, да косточки мелких животных покрывали её. Это показалось странным его провожатым, которые всю свою жизнь провели в тайге. Один из них за неимением ничего лучшего снял свою шляпу, которую хранил ещё с Афгана, и швырнул её в сторону скопления камней. И в то же мгновение оттуда ударил тонкий голубоватый луч. Шляпа мгновенно вспыхнула и огненным шариком упала на землю. Они, естественно, не стали испытывать судьбу, сделали несколько снимков фотоаппаратом, который Философ предусмотрительно захватил с собой, и тронулись в обратный путь. По дороге решили пока никому не рассказывать о том, что им удалось обнаружить у подножья рогатой горы.

В конверт с письмом были вложены две черно-белые фотографии. На одной из них была видна долина, рассеченная посередине узким рвом, который заканчивался у горы с волнистым очертанием вершины на дальнем плане, на другой – отвесная стена с нагромождением крупных блоков у подножья. В очертании камней и в том, как они были сложены, действительно было что-то искусственное. И чем дольше я вглядывался в эти фотографии, тем сильнее в глубине сознания крепла мысль, что мне когда-то уже приходилось видеть и эту долину, и эти аккуратно сложенные в незапамятные времена, а теперь покосившиеся блоки. Но как такое могло быть, я так и не смог понять.

На обратной стороне одной из фотографий была набросана схема. Пунктирная линия на ней начиналась у городка, где жил и работал Философ, и заканчивалась у горы, над которой почему-то всходило солнце. Я спрятал фотографии вместе с письмом, решив, что придёт время и мне удастся найти ответ на эту загадку.

Письма Философа всегда были интересны, и я хранил их, перечитывая время от времени. Прошёл год, из последних писем я понял, что у него появилась женщина. Он довольно скупо писал о ней, но можно было понять, что была она лет на десять моложе его и жила в довольно большом таёжном селе километрах в тридцати от городка. Отец и четверо братьев были потомственными охотниками, занимались промыслом пушного зверя. Хозяйство вели мать и дочь, которая была младшей в семье.

У дочери возникла какая-то проблема с местным населением, когда она приехала с матерью в город за покупками. Философ случайно оказался рядом и по своему обыкновению жёстко наказал парней, которые пытались затащить девушку в машину. Один из них, как потом оказалось, был её односельчанином и даже безуспешно пытался ухаживать за Наташей, так звали девушку.

Парень оказался на редкость здоровым лбом, он свирепо сопротивлялся и позже устроил нешуточную драку в камере предварительного заключения. Одного из ментов, дежурившего в этот злополучный день, даже пришлось госпитализировать с серьёзной травмой головы. В итоге всё это закончилось для парня тремя годами лишения свободы. Во время оглашения приговора он, не отрывая взгляда, волком смотрел на Философа, словно тот был виноват в его беспутной жизни.

Позже в город приехал отец с сыновьями. Они нашли капитана и чисто по-человечески пригласили его в ресторан. Он согласился, понимая, что отказ по местным меркам равносилен преднамеренно нанесённой обиде. Новые его знакомые оказались людьми интересными, с хорошим юморком и острым умом. С ними было приятно расслабиться и не думать ни о чём плохом. Расстались, словно старые знакомые. Охотники приглашали в гости, обещая показать всё, чем богаты их окрестности.

Спустя месяц ему случилось проезжать через это село, он вспомнил о приглашении и заехал на огонёк. Капитана приняли, как родного. Особенно ему обрадовалась Наташа, которая часто вспоминала высокого молодого человека, так кстати пришедшего ей тогда на помощь. Это заметил не только капитан, но и все домашние, что стало основной темой для шуток. Уезжал Философ из этого дома неохотно, обещал приезжать, как только представится такая возможность. Провожали его всей большой семьёй. Уже садясь в машину, он увидел, как Наташа улыбнулась ему своими огромными синими глазами. Они обещали подарить ему сказку.

Последующие письма были проникнуты оптимизмом. Володя уже не размышлял о том, что лучше вернуться обратно. У него появился, как он говорил, свет в окошке, его Наташа.

А потом письма перестали приходить. Я упорно посылал ему свои, которые становились всё короче и тревожнее, но ответ так и не приходил. И только где-то через год я получил короткое письмо от командира местных собровцев подполковника Ярцева Александра Петровича. В нём он сообщал, что ему выделена квартира, в которой раньше жил капитан Владимир Философ. Обнаружив мои письма, он счёл своим долгом ответить на них, поскольку очень уважал своего предшественника.

Далее он писал, что капитан погиб в неравной схватке с группой сбежавших зэков, случайно оказавшись на их пути. Погиб вместе со своей невестой на лесной заимке. Он, подполковник, ещё застал его живым, но сделать уже ничего было нельзя. С местными охотниками его бойцы догнали беглых зэков, и он сам лично озаботился тем, чтобы их смерть запомнилась каждому, кто собирался поднять руку на работника милиции. Похоронили их на кладбище села Верхнее Усолье, где за могилой будет обеспечен надлежащий уход.

Личные вещи капитана он собрал в картонную коробку, они дожидаются того, кто приедет за ними. Приглашал посетить их места, где охота и рыбалка не знают себе равных.

Прочитав письмо, мы с Лёхой дали себе слово, что когда-нибудь обязательно поедем в это сибирское село и навестим нашего друга в его последнем пристанище.

Днепропетровск, 17 октября 2011 года

Анна Залевская

Меня долго беспокоил вопрос: за что я любил её? Что было в ней такое особенное, всё ещё не позволяющее забыть эту непростую девушку с черно-белой душой? Почему по прошествии стольких лет, вспомнив Анну, я чувствую, как что-то тревожное, недосказанное просыпается в моём сердце, словно нашим судьбам ещё суждено пересечься где-то там, в далёком будущем? Это уже потом, значительно позже, прожив достаточно долго, я понял, что любовь чувство иррациональное. Она не подвластна рассудку. Нельзя так просто взять и перечислить совокупность признаков, наличие которых в женщине гарантированно приводит к тому, что в сердце мужчины вдруг вспыхивает огонь любви. Мои друзья Орлов и Воронок тоже любили своих женщин, которые внешне и внутренне отличались друг от друга, словно лёд и пламень, но они их любили, как подарок судьбы.

Анна без труда стала студенткой Новочеркасского политехнического института. Она всегда хорошо училась и вступительные экзамены для неё не стали проблемой. На третьем курсе неожиданно для всех она прервала учёбу и вышла замуж за офицера-пограничника. Они уехали к месту его службы куда-то на Дальний Восток. Затем прошло ещё два года, и она вернулась продолжить обучение в институте. С мужем к тому времени она развелась, не объясняя причины такого решения. Просто однажды утром, сидя в постели и глядя перед собой на пустую стену, она сказала ему, что уезжает и требует развода. Поскольку детей у них не было, эта процедура не заняла много времени.

Прошло ещё несколько лет, и Анна на короткое время вернулась домой. Она долго стояла на кладбище у того места, что предположительно было место захоронения человека, который навсегда оставил след в её сердце, положила цветы на зелень травы и ушла, не оборачиваясь, ушла навсегда.

Затем Анна разыскала детский дом, в котором воспитывался Олег, брат погибшего Осы, и, проявив редкую изворотливость, забрала его с собой. Они уехали, и больше никогда не появлялись в нашем городе. Их следы надолго затерялись на огромных просторах агонизирующего Союза.

Днепропетровск, 16 октября 2011 года

Ирочка Лавренёва

Ирочка, как и предполагалось, поступила в Кишинёвский государственный университет, где кафедрой международной экономики заведовал родной брат её отца. Она довольно весело провела свои студенческие годы и была очень удивлена, когда вдруг оказалось, что учёба закончилась. Дядя выхлопотал ей свободный диплом, избавив от необходимости ехать на работу по распределению. Какое-то время она жила в Кишинёве, но друзья её большей частью разъехались, а те, кто остался, с головой погрузились в новые обязанности. Было невыносимо скучно, и Ирочка решила съездить домой. В родном городе тоже было скучно по той же причине: все знакомые по школе ребята жили новой, взрослой жизнью, в которой развлечения занимали далеко не первое, и даже не третьестепенное место.

Однажды от нечего делать она решила пойти вечером в местный ресторанчик. Зал был практически пуст. Она, пытаясь скрыть разочарование, заказала кофе, салат, рыбу в фольге и белое вино. Официант быстро принял заказ, принёс кофе и удалился. Ирочка, мелкими глотками отхлёбывая горячий напиток, стала размышлять о своей неудавшейся жизни.

Пять лет студенческой жизни пролетели, как один день. Практически все её подруги вышли замуж, даже те, кто на её взгляд и вовсе не подходил для этого социального статуса, некоторые уже даже обзавелись детьми, а у неё что-то не складывалась благополучная семейная жизнь. Да, что там благополучная, вообще никакая не складывалась. Господи, и что же она такая невезучая… Неужели права мама, говоря о том, что она пустышка, а таких не любят серьёзные мужчины. То есть, они на них тоже женятся, но только в случае крайней необходимости, например, в случае беременности, да и то не всегда. Какие они, всё-таки, сволочи, эти мужики! Как спать с ней, так они выстраиваются в очередь, а как жениться, так нет, она им, видите ли, не подходит.

Расстроенная Ирочка пригубила вино и в этот момент заметила высокого симпатичного парня, вошедшего а зал. Его лицо показалось ей знакомым. Она напрягла память и, вдруг, вспомнила. Это был Литовцев, Валера Литовцев. Он жил где-то в районе рынка и ходил в ту же школу, что и Ирочка, но закончил её года на три раньше. Валерий тоже заметил одиноко сидящую Ирочку, которую не видел лет восемь. За эти годы она практически не изменилась, и он сразу узнал ту самую девушку, которая очень нравилась ему в школе, и к которой он так и не посмел тогда подойти по причине её невероятной на тот момент молодости. Он улыбнулся ей, она ответила такой же располагающей улыбкой узнавания. Валерий подошёл к столику, и они радостно поприветствовали друг друга. Жизнь перестала казаться томной.

Они пили вино, потом коньяк, танцевали, снова пили и так весь вечер. Потом Валера предложил специально для неё сварить кофе у него дома. Его родители переехали в другой город и оставили сыну трёхкомнатную квартиру в центре города после того, как, окончив медицинский институт, он получил распределение в местную психиатрическую больницу. Одним словом, домой Ирочка вернулась только на следующий день к вечеру. Выслушав упрёки матери, она сказала ей, что скоро выйдет замуж. Та недоверчиво усмехнулась, но дочь была настроена серьёзно. Она изменила манеру поведения, была чрезвычайно внимательна и предупредительна по отношению к новому мужчине в её жизни, словом, вела себя крайне разумно, имея в виду поставленную перед собой цель. Примерно через месяц выяснилось, что она таки беременна. Валерий, очарованный за эти дни новой подружкой, узнав эту новость, не стал тянуть время и тут же предложил ей руку и сердце. Так Ирочка вышла замуж.

Прошло десять лет. Их дочь, которую назвали почему-то Кассандрой, пошла в третий класс. Ирочка прибавила в весе несколько килограммов в самых неподходящих местах, но всё ещё привлекала взоры мужчин на улице. За эти годы у неё было лишь несколько непродолжительных романов, о которых, как она полагала, её муж не знал. Однако, врач, да ещё такой популярный, каким стал за эти годы Валерий Павлович, принимая жителей в сущности небольшого городка, не мог не знать о романтических историях, связанных с именем его жены. Он долго думал, как ему поступить с этой информацией, и в итоге решил не давать ей ход. Дело в том, что он чрезвычайно любил свою дочь, которая была к нему привязана гораздо больше, чем к матери. В случае развода, а это могло случиться, он, зная Ирочку, просто потерял бы её. Сама мысль об этом казалась ему невыносимой. В больнице, где он уже работал главным врачом, было полным полно молодых красивых сестричек, которые постоянно строили ему глазки. Валерий Павлович плюнул на моральные препоны и вскоре приобрёл репутацию местного донжуана, обаятельного и деликатного.

Ирочка довольно быстро тоже узнала об этом: мир, слава Богу, не без добрых людей. Это её не то чтобы огорчило, но заставило быть более осторожной. Дело в том, что к этому времени она уже основательно привыкла к тем удобствам, которые ей приносило положение жены главврача. Она подумала, ещё раз подумала и решила не поднимать шум, рассчитывая, что со временем всё как-то уладится. «Никуда он не денется от своей любящей дочурки», – такой была основная её идея. Они практически перестали заниматься сексом в одной постели, каждый стал жить своей параллельной жизнью, стараясь не мешать друг другу.

Сергей встретил Ирочку спустя несколько лет после описанных событий. Это случилось в аэропорту Донецка. Он прилетел из Москвы, где был на конференции, она же улетала с подругой в Анталию. Они без особых проблем узнали друг друга, хотя за эти годы каждый из них изменился не только внутренне, но и внешне. Перед ней стоял успешный молодой мужчина, который в этом статусе, судя по всему, ещё будет пребывать долго. Она же располнела, стала как-то ниже ростом и потеряла большую часть своей былой привлекательности. Той Ирочки, которую он знал когда-то, попросту больше не существовало. Подруга звала к терминалу, ей нужно было уходить. Они попрощались, испытывая некоторую неловкость, и расстались. Теперь уже навсегда.

Днепропетровск, 14 октября 2011 года

Тамара Кикнадзе

После отъезда Сергея Тамара долго не находила себе места. Из памяти упорно не уходили те часы, что они неожиданно для себя провели вместе. В её жизни с небогатым сексуальным опытом, это был первый случай, когда она днём и ночью думала об этом парне, об этом мальчишке, как о своём единственном мужчине, на такое короткое время ниспосланном ей, казалось, самой судьбой. Она часто плакала бессонными ночами в своей маленькой комнате, освещённой лишь призрачным светом ночного неба, проникавшем через окно. Даже её хозяйка, которая при своём скверном характере по-своему любила эту немногословную девушку иной национальности, заметила, что она как-то осунулась и побледнела.

– Ты, милая, уж не понесла ли часом? – как-то спросила она участливо, глядя на Тамару, задумчиво сидящую на скамейке в саду возле дома. Девушка непонимающе посмотрела на неё:

– Простите, что?

– Да, спрашиваю, не беременна ты случаем? Что-то невесела больно последнее время.

– Да, что вы, – отмахнулась она, невольно усмехнувшись от такого невероятного предположения, – просто взгрустнулось как-то…

– Бывает-бывает, – неопределённо проворчала хозяйка, – а давай-ка, милая, попьём мы с тобой чайку. Глядишь, грусть твоя и развеется.

Чай они попили, поговорили немного о жизни, но тоска, сжигающая душу и сердце, так и не исчезла, просто она ушла глубже и затаилась.

Однажды у магазина она встретила мать Сергея. Они поздоровались, разговорились, и Тамара узнала, что ребята поступили в университет, и что сейчас они работают где-то на юге. Судя по всему, дома будут не скоро, к осени. Они расстались, и девушка ушла к себе, чувствуя, что ещё немного и она разрыдается прямо на улице. К расстроенным вконец нервам присоединилось какое-то странное недомогание, тошнота, обострённая реакция на запахи.

В начале августа Тамара решила сходить к врачу. Та внимательно выслушала её, осмотрела и спросила, когда последний раз у неё были месячные. Тамара растерянно стала припоминать и с немалым для себя удивлением вдруг поняла, что этой неизбежной для каждой женщины неприятности у неё уже не было больше месяца. Врач, наблюдая за её реакцией, молча выписала ей направление к гинекологу, который сразу же подтвердил её беременность.

Это была катастрофа. Если совсем ещё недавно Тамара убежала себя, что разница в возрасте у них с Сергеем не такая уж и большая и всё у них может быть хорошо, то теперь, представив себе, какая обуза может свалиться на вчерашнего школьника в её лице, да ещё с ребёнком, она поняла, что никогда не сможет так резко усложнить ему жизнь. Это была Судьба со всеми вытекающими последствиями и ей бессмысленно было противиться. Странно, но именно этот вывод успокоил её. Нужно было думать, как поступить в этой непростой ситуации, как жить дальше ей и их будущему ребёнку.

Она долго думала и, наконец, вспомнила, как однажды, где-то с полгода назад, познакомилась в гороно с председателем правления крупного совхоза, расположенного километрах в пятидесяти от их города. Они вместе дожидались в приёмной, когда их пригласят на очередное совещание. Время тянулось медленно, они разговорились, и когда тот узнал, что она живёт на квартире, не имея своего жилья, предложил ей переехать на работу к ним в колхоз.

– Представьте, – убеждал он её, – вы сразу получите свой дом на четыре комнаты со всеми удобствами и телефоном. Мы даже мебель вам купим за счёт колхоза, у нас есть такая возможность. В селе живёт почти тысяча человек, у нас своя больница, детский сад, большая школа и клуб. А какие места вокруг красивейшие: лес, река, озёра. Чистый воздух, в реке плавают кувшинки. Подумайте, Тамара, а если надумаете, то вот вам мой адрес и телефон. Пишите, звоните и я вас уже сейчас вижу директором нашей школы.

Она из вежливости обещала подумать. Сейчас же, в её непростой ситуации, это был выход. Тамара позвонила председателю, тот сразу же вспомнил её и сказал, что всё остаётся в силе. На следующий день за ней прислали волгу, и она поехала посмотреть на место своей будущей работы. Всё оказалось в точности таким, как ей представлялось: и новенький дом с речкой в огороде, и школа, и живописные окрестности.

Вернувшись, она сказала всем, что вынуждена уехать к родителям домой, в Тбилиси. И только директор школы узнал настоящую причину её отъезда. Тамара поцеловала его на прощанье и попросила никому и никогда не рассказывать о том, куда она уехала, и где теперь будет жить и работать. Старый директор многое понял из недосказанного ею и с нескрываемым огорчением расстался с молодой учительницей, к которой успел привязаться, словно к родной дочери.

Тамара уехала и стала привыкать к новому месту жительства. Через пару месяцев она уже знала по имени каждого из своих учеников и их родителей, а те, в свою очередь убедились, что новая директор школы хороший и умный человек. Жизнь начала входить в привычную колею.

Двадцать первого марта здесь же в сельской больнице она родила крепкого здорового мальчика, которого назвала Сергеем. Новые заботы, школа, дом постепенно стёрли в памяти яркость воспоминаний о той безумной ночи выпускного бала. Но каждый раз перед сном она стала мысленно рассказывать тому, другому Сергею, как прошёл её день, как растёт их малыш, как она бесконечно скучает по нему. И как она надеется всё же, что рано или поздно судьба смилостивится над ней и сделает ещё один подарок: позволит им однажды увидеться и посидеть втроём за одним столом.

Днепропетровск, 17 октября 2011 года

Я, Орлов и Зиночка-Зинуля

Мы с Орловым отлично сдали вступительные экзамены и поступили в университет: он на физико-технический факультет, я на механико-математический. Студенты этих факультетов жили в разных общежитиях, но мы проявили массу изобретательности, пустили в ход всё имеющееся в наличии обаяние, и в итоге поселились в одной комнате. Отработав положенное число часов по уборке территории университета, мы могли бы ехать домой и купаться в лучах славы, но неожиданно нам предложили заработать денег на уборке арбузов в одном из колхозов Херсонщины. Деньги были нужны, и мы согласились.

Работали с раннего утра до позднего вечера, загорели до черноты, похудели, но к началу сентября нам в кассе колхоза выдали по двести пятьдесят рублей каждому. По тем временам это были немалые деньги, особенно для вчерашних школьников. Домой, естественно, мы не попали, но в письмах подробно описали, какие мы теперь обеспеченные люди. Вскоре выдали первую в нашей жизни стипендию, и мы с Лёхой открыли сберегательные книжки. Затем последовал обязательный для первокурсников колхоз, где мы занимались уборкой урожая. Там нас неплохо кормили и тоже дали в конце немного денег. И только после этого, уже ближе к ноябрю, купив подарки, мы смогли на несколько дней приехать домой.

Городок за наше отсутствие как-то ощутимо изменился. На фоне того Города, где теперь учились мы с Лёхой, он стал меньше и пустыннее. Многие одноклассники и друзья разъехались по городам и весям, а те, кто остался, начали работать и времени для встреч стало меньше. Да и родителям нужно было уделить внимание.

Странно, но куда-то исчезла Тамара Кикнадзе. Ни её хозяйка, ни учителя в школе, ни даже директор Михаил Иванович, питавший к ней некоторую слабость, не могли сказать ничего определённого. Вроде бы она уехала к себе на родину, в Тбилиси. Я был расстроен и встревожен, поскольку не ожидал, что ночь выпускного бала окажет на меня такое сильное воздействие. В памяти отчётливо всплывали те минуты, что мы провели на утёсе, впервые, по сути, сделав попытку проникнуть во внутренний мир друг друга. Это настолько сблизили нас тогда, что только нечто экстраординарное могло сорвать её с места и уехать, не оставив о себе никаких известий.

Что это могло быть? Этот вопрос долго не давал мне покоя. Я всё же надеялся, что она даст о себе знать, написав письмо на адрес моих родителей, как мы и договаривались в тот последний день сразу после выпускного бала. Я не мог даже предположить тогда, что пройдут годы, пока до меня, наконец-то, дойдёт её единственное письмо.

Миновало несколько дней нашего короткого отпуска. Лёха с сожалением оторвался от своей Зинули, и мы, поцеловав её на прощание у автобуса, вернулись в наш университет.

Зиночка Васильева, она же Зиночка-Зинуля, всегда занимала, да и продолжает занимать, особое место в жизни моего друга, Алексея Орлова. Мне трудно сейчас сказать, как они познакомились. А, впрочем, это могло произойти когда угодно и где угодно, ведь город-то наш был совсем небольшой. Практически все знали друг друга. Возвращаясь с тренировки в секции бокса, мы нередко вместе шли к дому моего деда, который тот оставил мне в наследство. И если в раннем детстве наш Штаб располагался в овраге, что был в десяти метрах от дома моей бабушки, то позже, став взрослыми пацанами, мы перенесли его в обширный дедов дом.

Васильевы жили неподалёку, и мы с Лёхой часто встречали высокую стройную девушку, внешность которой полностью укладывалась в стереотип украинской красавицы: ослепительно белая кожа, искрящиеся глаза, чёрная тугая коса до пояса, ямочки на щеках, и при всём этом независимый колкий характер. Она училась в параллельном со мной классе.

Как– то я случайно увидел их вместе с Лёхой. Они хорошо смотрелись рядом, и я, не выдержав, сказал им об этом. Зиночка весело рассмеялась, а вот Лёха, грубоватый, бешенный на ринге и в драке Лёха, вдруг смутился и покраснел. Это был очень плохой признак. «Ребята», – сказал я им, – «вот так, что б вы знали, начинается большая любовь», чем и вовсе вогнал своего друга в состояние шока. «А мы и не будем ей противиться», – вдруг ответила девушка, аккуратно взяв его под руку, – «правда, Лёшенька?». На Лёху стало больно смотреть. Он пробормотал что-то невнятное, покраснел еще сильнее, но не убежал, чего следовало бы ожидать от него в таком случае, а стал усиленно что-то рассматривать под ногами. Я рассмеялся, пожелал им удачи, и ушёл, оставив друга в надёжных руках юной амазонки.

Зиночка-Зинуля жила с мамой и старшим братом. Мать была нездорова, что-то с почками, брат работал, и всё хозяйство лежало на её плечах. Лёха стал часто бывать у них дома, а Зиночка незаметно прочно вошла в его жизнь. Я замечал, как загораются его глаза, когда он видел свою подругу, идущую ему навстречу своей необыкновенной летящей походкой, свойственной высоким стройным девушкам.

После школы в планы Зиночки не входило покидать родные места. Брат собирался жениться и жить отдельно, матери становилось всё хуже, и за ней требовался уход, который обеспечить кроме Зиночки было некому. Она поступила на заочное отделение технологического института в городе за рекой и стала работать на стекольном заводе в производственном отделе.

Как только представлялась такая возможность, Зиночка приезжала к нам в Город. В общежитии хорошо знали подругу Лёхи Орлова. На дни её приезда мы переселялись в соседние комнаты, давая им возможность побыть вдвоём. Она готовила нам всякую вкуснятину и мы, сказать честно, даже ожидали когда же к нам приедет наша Зиночка-Зинуля.

Однажды перед окончанием второго курса Зиночка, пробыв у нас неделю, собралась уезжать домой. Мы проводили её на автовокзал, нашли нужный автобус и стали прощаться. Она как-то долго не отпускала от себя Орлова, прижавшись к его груди, но водитель не мог ждать, и после очередного нетерпеливого гудка Зиночка вошла внутрь и села на своё место в левом ряду кресел. Автобус тронулся, она через стекло, пока было видно, махала нам рукой.

Позвонить в другой город тогда было не просто. Нужно было идти на центральный переговорный пункт, заказывать переговоры и ждать соединения. На это могли уйти часы. Поэтому было странно, когда Лёха вдруг получил телеграмму, в которой он срочно приглашался на телефонные переговоры с домом. Встревоженные, мы пошли вместе. Примерно через час дали соединение. Мать Лёхи, срываясь на плач, рассказала, что в автобус, в котором ехала Зиночка, въехал тяжело гружёный камаз. Погибли все пассажиры, сидевшие с левой стороны. Сегодня её будут хоронить.

Таким я Лёху никогда не видел. Он на глазах осунулся и как-то даже постарел. Он не плакал, а просто сидел на скамейке и молчал, тупо глядя в землю. Это было жуткое молчание. Наконец, он поднял голову и проговорил: «Надо ехать, брат». Мы ехали попутками всю ночь. Характерно, что узнав, по какой причине мы едем, ни один водитель не взял у нас денег. К утру мы были дома.

На кладбище нам показали свежую могилку. Она была под невысокой берёзкой на самом его краю. На холмике стоял деревянный крест с табличкой: «Васильева З. Н.», а ниже дата её рождения и смерти. Зиночке не было ещё и двадцати лет, когда камаз с заснувшим водителем оборвал её жизнь. Я видел, как было плохо моему другу, и ушёл в сторону, оставив Лёху наедине со своей подругой.

Мы пробыли дома девять дней и вернулись в Город. Нас ожидали экзамены, а затем летняя практика, каникулы. Лёха неожиданно для всех пошёл к ректору, а когда вышел из его кабинета, то сказал, что ему дают академотпуск на год. Я не стал его отговаривать.

Шли девяностые годы, рушились границы государств и нравственные устои общества. Лёха исчез на год. Целую вечность от него не было никаких известий. А к началу нового учебного года он неожиданно появился. Было видно, что Лёха изменился. Он выглядел как-то старше, спокойнее, стал брить голову, и это сделало его похожим на крупного хищника. В карих глазах моего друга застыло выражение покоя, какого-то особого знания, не ведомого окружающим. Мы обнялись и долго не могли произнести ни слова. Позже он рассказал, что был в Китае, потом в Тибете. Жил в монастыре, изучал боевые искусства, постигал путь Воина.

– Помнишь наши рассуждения о смысле жизни? Серёга, а ведь мы тогда были правы. Нужно так и жить дальше, служа себе и нашей Цели. Мы таки были правы тогда, брат.

Мы долго говорили в тот вечер, рассуждая, что будет с нами дальше, какой путь изберём в новых условиях стремительно меняющегося мира, и пришли к выводу, что в любом случае, независимо от нашего выбора, это будет общая дорога – его и моя.

Днепропетровск, 16 октября 2011 года

Конец первой части

Часть вторая. Северский рубеж

Рубеж – место, которое охраняют ангелы-малахи, где можно шагнуть из мира в мир (Каббала).

Википедия

1. Портрет героя на фоне быстротекущей жизни

По-видимому, на свете нет ничего такого, что не могло бы случиться.

Марк Твен

К сорока двум годам Сергей Александрович Переверзев – для узкого круга друзей просто Серый – представлял собой респектабельного мужчину, которому с натяжкой можно было дать лет тридцать пять, не больше. В его коротко стриженых густых черных волосах совершенно отсутствовала седина, и при росте сто восемьдесят пять сантиметров он, словно хороший бойцовский пес, обладал всё тем же спортивным телосложением, что и в молодые годы. Этим в немалой степени он обязан был тому удивительному набору генов, который по эстафете перешёл ему от своих предков, и выработанной в юности привычке держать себя в форме посредством регулярных занятий спортом.

Переверзеву от родителей достались по-мужски привлекательные – не тонкие, но и не грубые – черты лица, с которыми удачно согласовывалась чуть тяжеловатая нижняя челюсть. К худощавому лицу прилагалась располагающая улыбка, подкрепленная в меру крепким рукопожатием. Живые серые глаза в минуты гнева становились жесткими, холодно-льдистыми, но они же приобретали мягкую голубизну, согревая лицо и приятно расслабляя собеседника в минуты неспешного разговора.

В общении с людьми Переверзев всегда был спокоен и выдержан. В этом ему существенно помогали врождённая деликатность, отшлифованная образованием, и хорошее чувство юмора. Подчинённые любили Сергея Александровича, охотно вступали с ним в дискуссии, но при этом прекрасно знали, где начинается та грань в области лёгкого трепа, которую не следует переступать в общении со своим шефом.

Портрет нашего героя был бы не полным, если бы ничего не было сказано об уровне его образования. Переверзев в свои годы давно уже имел ученую степень доктора технических наук и ученое же звание профессора, являясь специалистом в одной узкой области механики неоднородных сред. Не признаваясь никому, Сергей Александрович был втайне горд тем, что после защиты значился самым молодым доктором своей, даже по самым скромным меркам, совсем не маленькой страны. Правда, состояние это длилось не долго, как и всё хорошее в этом несовершенном мире.

В полном соответствии с характером человека, рожденного под знаком Льва в год Крысы, Переверзев любил комфорт, не терпел давления на психику ни в каком виде и умел зарабатывать деньги в достаточном количестве. При этом он старался по возможности не переступать зыбкую грань закона, а если уж и прибегал к подобным действиям, то делал это очень аккуратно и только в случае крайней необходимости. Благодаря всем этим качествам, а также вследствие невероятной трудоспособности и организованности, он имел прекрасную квартиру в центре города и дом неподалёку в селе на берегу реки, мерседес Е-класса последней модели, хорошо одевался: неброско и дорого.

В начале смутных девяностых, когда в НИИ, где работал Сергей Александрович, возникли неслабые проблемы с заработной платой, а вернее с полным её отсутствием, он всерьёз задумался над тем, как изменить ситуацию, которая его совсем не устраивала. К этому времени он уже успел осознать простую философскую истину, суть которой состояла в том, что личная свобода определяется, прежде всего, наличием и количеством карманных денег. Отталкиваясь от этой несложной аксиомы, будучи человеком упрямым и склонным к анализу, Переверзев вскоре пришел к ещё одному немаловажному выводу, который состоял в том, что всё в этом мире зыбко и непостоянно – эта мысль показалась ему совсем не новой – кроме информации, требующей способов систематизации и управления её потоками.

Придя к такому заключению, он принял Решение, быстро сплотил вокруг себя группу талантливых, но не понимающих своей ценности, молодых программистов и организовал первое в своей жизни общество с ограниченной ответственностью. Прошло время, таких предприятий стало несколько. Их продукцией были исключительно базы данных, создаваемые под заказы клиентов, и разноплановые программы управления предприятиями различных размеров и форм собственности.

Успешные структуры, пусть даже небольшие, всегда привлекают внимание нехороших людей, и фирмы Переверзева не стали исключением. Как-то субботним утром в его офис, который располагался на последнем этаже недавно построенного роскошного здания в центре города, несмотря на наличие охраны, вошли два человека. Один из них, тот, что был пониже ростом, представился Аликом, второй, ростом под два метра и с лицом, которое обошла своим вниманием цивилизация, молча встал у двери, скрестив на груди мощные руки. Не замечая протянутой ему руки и не вставая с кресла, Переверзев холодно поинтересовался, как они прошли мимо вахтёра. Алик почему-то вытер ладонь о штаны и, хищно улыбнувшись, сел верхом на стул.

– Твоей фирме нужна хорошая охрана и тебе её обеспечат, – сказал он, как-то странно на блатной манер растягивая слова, – ты понял, мусор?

Выражение лица у Переверзева не изменилось, он давно ожидал чего-то в этом духе и был готов к появлению подобных клоунов. Только глаза его приобрели опасный серо-стальной оттенок.

– И с чего ты взял, что я мент?

– Да не мент, – ухмыльнулся Алик, – а мусор, ты просто по жизни мусор. Тот, что плавает на поверхности воды, понял, поц? И ты будешь платить, сколько тебе скажут. Бухгалтера мы посадим своего. Вопросы есть?

– Да, нет, вопросы отсутствуют, поц.

Сотрудник, присутствующий при этом разговоре, потом долго рассказывал всем желающим, как вслед за этими словами их шеф встал из-за стола, как его фигура словно расплылась в воздухе, а ровно через несколько секунд оба незваных гостя лежали на полу без признаков жизни.

– Скажу честно, – заканчивал обычно свой рассказ сотрудник, – я сам в этот момент струхнул, думал, он и меня заодно уложит. Я такое только в кино видел, да и то не в каждом.

Поле этого инцидента при появлении Переверзева в офисе, сотрудники стали почтительно вставать. Но визитом Алика и амбала дело не закончилось. На следующий день в его офис, предварительно постучав, вошёл внешне интеллигентный мужчина кавказской наружности. Сергей сразу понял, что перед ним не простой человек. Он попросил секретаря принести им кофе, коньяк и всё, что к этому полагается, закрыл дверь на ключ и остался наедине с пришельцем.

О чём они говорили, осталось неизвестным для окружающих, но после разговора, который длился более часа, Переверзев проводил чеченского, как выяснилось, гостя до автомобиля на улице. На глазах у всех они крепко обнялись на прощание и расстались. Удивительно, но днём позже всё тот же Алик с рукой на перевязи и наклейками пластыря на лице зашёл к нему, осторожно постучав в дверь, в сопровождении своего угрюмого сопровождающего, который занёс большую корзину с французским коньяком и разнообразной снедью.

– От нас, за беспокойство, – сказал он, стараясь не смотреть в глаза, – проблемы больше нет.

– Я рад, – спокойно ответил Сергей, – будет нужда в наших технологиях, заходите.

– Спасибо, – ответил тот, положил на стол аккуратный конверт и навсегда исчез из его жизни.

После этого случая заработок его сотрудников внезапно стал стабильным и вырос многократно.

Со временем управление фирмами было доведено до автоматизма и Переверзев, не теряя жесткого контроля над созданными им структурами, снова смог вернуться к любимому делу – научной работе. Он, как и прежде, много работал, защитил свои диссертации, учился сам и учил других, но только был уже при этом обеспеченным человеком. Денег было не так много, когда они помимо удовольствия от их обладания начинают доставлять головную боль, но вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя свободным от большей части скучных проблем окружающего нас меркантильного мира.

Такие успешные мужчины без возраста очень нравятся женщинам. К ним, инстинктивно угадывая потенциального вожака стаи, с должным уважением и вниманием относятся мужчины. В целом же, принимая к сведению сказанное выше, Переверзев имел облик, хотя и не совсем академического интеллектуала, но вполне симпатичного человека, совершенно не опасного для окружающих.

Сергей Александрович, как и полагается мужчине его возраста с сугубо гетеросексуальной ориентацией, был женат. Ещё в бытность свою студентом второго курса, он, что называется, без памяти влюбился в такую же студентку второкурсницу филологического факультета. Мила была не только экзотически красива, но при этом также умна и чрезвычайно сексуальна. Редкое для одной женщины сочетание качеств. Парни побаивались её острот, близкие подруги у таких красоток, как правило, отсутствуют, и вокруг девушки незаметно образовался своеобразный вакуум вообще и мужского внимания в частности, что втайне её тяготило.

Сергей появился, как говорится, в нужное время и в нужном месте. Они, казалось, были созданы друг для друга. Остались забытыми лекции и всякая осторожность. Оба молодых организма, до краёв переполненные гормонами, в упоении сливались в одно целое, неконтролируемая страсть кипела, как вода чайнике, понятие о контрацепции практически отсутствовало, поэтому известие о беременности Милы было вполне предсказуемым. Это событие подействовало, словно ушат холодной воды и слегка отрезвило влюблённых. Оба нехотя вернулись к скучным реалиям жизни.

Переверзев женился по любви со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сын Андрюшка появился на свет, когда ему было двадцать лет, а жене двадцать один, и все они обретались в комнате площадью четырнадцать квадратных метров. Комната была съёмной и обходилась в двадцать пять рублей ежемесячно. Это были большие деньги по тем временам, особенно если учесть, что малыш постоянно болел. Мила наотрез отказалась принять приглашение матери взять академотпуск и хотя бы год пожить у них в родительском доме в Симферополе. Она решила находиться при болеющем ребёнке и молодом муже, а Сергей вертелся, как белка в колесе, учась, зарабатывая деньги разгрузкой вагонов и быстро взрослея.

Окончив университет, Переверзев здесь же в Городе попал по распределению в крупный научно-исследовательский институт, занимавшийся проблемами горного дела. Работа ему понравилась. Она была, как ни странно, напрямую связана с его специальностью. Денег занятие научным трудом приносило немного. Правда, были перспективы, отдаленные, но были.

Мила к этому времени тоже работала в школе, в младших классах, с соответствующей учительской зарплатой. У неё оказалась редкая способность вкладывать, как-бы играя, сложные понятия в маленькие детские головы. Дети любили свою Людмилу Петровну, хорошо учились и скоро в классы, которые она вела, образовалась очередь родителей, которые желали, чтобы их чада получали знания только у Людмилы Переверзевой. Аншлаг был полный, записывались чуть ли не из роддома.

Работа полностью занимала Сергея и Милу, ей и ребёнку было посвящено всё, но это была жизнь, и она им, как ни странно, нравилась именно такой: напряжённой, интересной, почти не оставляющей свободного времени.

До изнеможения вкалывая летними месяцами на различных шабашках, годами не зная, что такое отпуск, Сергей сумел заработать денег на кооперативную квартиру. Это была первая в их жизни собственная квартира: большая, трёхкомнатная в тихом спальном районе города. Они были молоды, счастливы и полны надежд. Жизнь безудержно неслась вперёд, подобно хорошо отрегулированному и смазанному механизму, к чему-то радостному и светлому.

Дочь появилась на свет через двенадцать лет после рождения первого ребёнка. Роды были неудачными, и снова началась бесконечная больничная карусель. Благодаря самоотверженному упорству Милы, которая в связи этим оставила работу в школе, и возросшим финансовым возможностям и связям Сергея, Машеньку выходили. Теперь это была прелестная девочка десяти лет с внешностью мамы и характером папы. Надо ли говорить, что и отец, и вся семья в ней просто души не чаяли.

Переверзев, для которого эти годы пролетели, словно один день, давно уже одновременно с основной работой преподавал в университете, числясь на полставки профессором кафедры. Робота, фирмы забирали, как и в молодые годы, всё свободное время. Сын в настоящее время учился на последнем курсе юридической академии, недавно женился, и они жили неподалёку в новенькой квартире, подаренной родителями на свадьбу.

Людмила так и не нашла в себе сил вернуться в школу. Недостатка в деньгах не было, а большая часть бытовых проблем решались с помощью домработницы. Мила, как и в студенческие годы, оставалась всё так же безупречно красивой молодой женщиной. Она посещала фитнес-центры и спа-салоны, ходила по магазинам, делала шопинг, как стало принято говорить, часами общалась с подругами и психологом, при этом всё больше и больше отдаляясь от Сергея.

Частыми и уже привычными стали истерики и упрёки в отсутствии любви к ней и избытке внимания к другим женщинам. Сергей от всего этого приходил в состояние тихого бешенства. Последние годы он спал в кабинете, всё больше и больше погружаясь в свой собственный внутренний мир. В присутствии жены Переверзев подсознательно ощущал душевный дискомфорт, и только уходя из дому, с облегчением чувствовал, как постепенно спадает напряжение и растворяется неоправданное чувство вины.

Так жизнь внешне благополучной семьи Переверзевых, подобно многим семьям в этом мире, катилась накатанным привычным путём, ускоряя свой бег, словно в тревожном ожидании чего-то особенного, какого-то из ряда вон выходящего события, которое непременно случится, вывернет их наизнанку, встряхнёт и, кто знает, может быть заставит быть иными.

2. Информация приносит не только деньги

Переверзев с облегчением уселся в кресло экспресса, который через четыре часа должен был доставить его из хмурого, усеянного мелким осенним дождём Киева в родной Город. Командировка, обещавшая быть столь интересной, не состоялась. В Академии наук ему показали телеграмму, из которой следовало, что руководство Института отзывает Переверзева в связи с производственной необходимостью. В чём состояла эта крайняя необходимость, не говорилось, но было ясно, что уютный осенний Краков с его утренним туманом, наползающим от Вислы на влажные, мощеные булыжником старые улочки, прозрачными тёплыми вечерами, строгими изящными костёлами, столиками у бесчисленных ресторанчиков и общением с коллегами на профильной конференции накрылись медным тазиком. Так говаривал в таких случаях друг его бурной юности, а затем однокашник по университету Лёшка Орлов, связавший свою судьбу с уголовным розыском и по сей день ничуть об этом не жалевший.

Ввиду особенностей своей профессии Лёшка так и не женился. Впрочем, была ещё одна причина, сильно повлиявшая на его отношения с противоположным полом. Внезапная смерть его школьной подруги, которую он, несмотря на годы, так и не смог забыть, сильно изменила характер Орлова. Две могилы на старом кладбище – матери и Зиночки-Зинули – единственное, что связывало его с шахтёрским городком, где он родился и вырос, и куда приезжал хотя бы раз в год, несмотря на обилие текущих дел.

О своей же нынешней неустроенной жизни Орлов нисколько не печалился, меняя бесконечных подружек и обрастая в связи с этим всё большим количеством довольно обременительных обязательств. Дело в том, что все они из разряда подруг рано или поздно попадали в разряд бывших женщин, которые со всеми своими проблемами неизбежно обращались к нему же. И Лёха, этот внешне брутальный и неулыбчивый мент, в силу особенностей личного трепетного отношения к слабому полу никогда не отказывал им в помощи.

Правда, с полгода назад в его жизни неожиданно появилась высокая, стройная рыжеволосая девушка, черты лица, фигура и характер которой удивительно напоминали Зиночку. Переверзев иногда даже ловил себя на том, что обращается к ней так, словно перед ним находится их бывшая школьная подруга. Было интересно наблюдать, как Орлов, несмотря на то, что Вика была на тринадцать лет моложе, в её присутствии преображался и готов был выполнить любые прихоти своей юной хозяйки.

Его квартира, благодаря женским рукам, из крайне неухоженной берлоги холостяка приобрела, наконец-то, вид цивилизованного жилища. Сам же он теперь каждый день щеголял в свежей рубашке, стал чаще бриться, практически перестал иметь свободное время, но при этом, как и прежде, оставался верным и преданным другом, каких судьба посылает нам как-бы в подарок: очень редко и далеко не каждому. Загруженные своей работой, встречались они не часто, рады были таким встречам безмерно, и, как следствие, неслабо напивались в одном из уютных ресторанчиков, огромное количество которых появилось в последние годы.

Орлов к этому времени, в противовес своей изящной рыжеволосой подружке, представлял собой весьма колоритную фигуру. Он был ростом повыше Переверзева и крепче сложен, угрюмо спокоен в миру, имел привычку наголо брить голову. Крупные кисти его рук украшали многочисленные шрамы и мозоли от регулярных занятий карате-кёкусинкай. Восточные единоборства Лёха любил до самозабвения, имел пятый дан, полученный не где-нибудь, а в Японии из рук самого Оямы Масутацу незадолго до смерти великого Учителя, и черный пояс носил вполне заслуженно. Его карие, почти черные, глаза на смуглом славянского типа лице смотрели в упор на собеседника, и под таким взглядом даже очень крутые пацаны и старые урки чувствовали себя весьма неуютно.

В криминальных кругах руководителя убойного отдела знали как умного, крайне опасного, но правильного мента, который не способен на подставу, закрывает глаза на мелкие шалости, но не прощает наглости и беспредела. Его уважали авторитетные люди по обе стороны условной черты, делящей людей на преступников и законопослушных граждан. Многие из них были обязаны ему деньгами, честью, а кое-кто и жизнью. Серьёзные люди такое не забывают.

Таким был давний друг Переверзева полковник Алексей Орлов. Его среди всех приятелей Сергея выделяла даже Мила, прощая им редкие встречи и зная, что Орлов, который не имел своей семьи, искренне любит их, особенно Машеньку, и что на него всегда можно положиться.

В сумке тихо запиликал резервный телефон, о наличии которого знали немногие.

– Слушаю, – осторожно произнёс Переверзев, обратив внимание на то, что номер звонившего ему не был известен.

– Привет, Серёга, – раздался в трубке голос Орлова, – ты можешь говорить?

– Да, могу, – улыбнувшись от нескрываемого удовольствия слышать друга, ответил Сергей, – что-то я ощущаю грусть в твоём голосе, старик, или я не прав?

– Да, есть немного, брат, – как-то вяло отреагировал Орлов, – ты, где находишься?

– В поезде, я возвращаюсь, командировка не получилась. А что случилось? Неужели тебя наказала твоя рыженькая Викуся, и вы пребываете в печали, мой комиссар?

– Не до шуток, брат. Выйди-ка в тамбур.

– Иду, – помедлив, почему-то хрипло произнёс Переверзев, чувствуя, как от дурного предчувствия холодной волной прошёл озноб по коже головы и вспотели руки. По пути в тамбур Сергей вдруг отчетливо понял, что последние дни, отгоняя эту мысль, он подсознательно ждал чего-то нехорошего, какого-то запредельного известия. Так волк со вздёрнутой на загривке шерстью инстинктивно чувствует приближение охотников.

– Не рви душу, Лёха, – отрывисто бросил Переверзев, закрывая за собой дверь тамбура, – что случилось?

– Беда, брат, – не стал искать окольных путей Орлов, – прости, Машенька пропала.

«Вот оно» – с ужасом подумал Сергей, чувствуя, как бешено забилось в груди сердце, разгоняя по телу выброшенный в кровь адреналин.

– Что ты говоришь, Лёха, – хрипло произнёс он в трубку, – как это пропала?

– Я только что вернулся от друзей узбеков, опытом обменивались, и прямо из аэропорта поехал к вам, завёз дыни и фрукты. Милку нашёл всю в слезах и соплях. Было уже пять часов, а Маша не вернулась из школы. Она обзвонила всех её подруг и учителей. Никто её не видел после занятий. Одна девочка вроде бы заметила, как Маша садилась в какую-то машину. Но она не уверена, была ли это Маша и уж точно не знает, что за машина её увезла.

– Ты что-то пробивал по своим каналам?

– Да. Я крайне осторожно поднял на ноги и своих, и тех, кто против нас. Ты знаешь, у меня много должников и информаторов. Картина в результате сложилась, прости, самая паскудная. Оказывается, за последние полгода похищено восемь детей. На самом деле похищений, насколько я понял, несколько больше, но то всё, похоже, чьи-то игры в крутых пацанов. Ты знаешь, такой бизнес не любят ни там, ни здесь. А вот эти восемь… Короче, это очень серьёзно, брат…

– Подробнее, – прервал его Переверзев, – в чем заключается эта серьёзность?

– Во всех случаях были похищены любимые дети состоятельных родителей. Я подчёркиваю: не просто дети, а любимые дети. Всегда следовало предупреждение о том, чтобы спецструктуры не ставились в известность, иначе угрожали смертью детей. И не просто смертью, а жуткой смертью. Во всех случаях был затребован очень большой, но вписывающийся в возможности потерпевшего, выкуп. Но хуже всего то, что после выплаты денег дети так и не были возвращены.

Все уверены, что это или какие-то свои новые отморозки, или залётные. Их никто не знает, нет даже предположений на этот счёт, но мне все поклялись, что втихую, чтобы, не дай Господь, не вспугнуть тварей, начнут рыть по всем направлениям. Я сам осторожен до предела, если заметил, даже общаюсь с тобой по другому телефону. Этот номер пока ещё никому не известен, звони мне только сюда, хрен знает, какие у них связи.

– Ты хочешь сказать, что полгода пропадают дети, а никто даже не чешется?

– Чешутся, ещё и как чешутся, даже создана особая группа, но толку пока от этого не много. Я просто долго отсутствовал, потому и не в курсе, да, видимо, и общественность пугать не хотят, ты же знаешь наш идиотизм. Следов никаких. Какая-то умная тварь стоит за этим…

– Я понял, – прервал его Переверзев, – слушай внимательно: Людмиле ничего не говори о моём возвращении, скажи только, что я обо всём знаю и максимально скоро буду. Скажи ей также, что мы эту проблему решим, чего бы нам это не стоило. Пусть выпьет чего-нибудь успокоительного, у неё этих препаратов более чем достаточно. Для всех, кто будет интересоваться, я по-прежнему еду в командировку и в настоящий момент нахожусь где-то между Киевом и Львовом. Наверное, они будут звонить мне, поскольку их интересуют, прежде всего, деньги. Для них я реально могу вернуться только завтра к полудню. Я буду ждать их звонка и тебе больше звонить сегодня не стану.

В одиннадцать встреть меня в Дзержинске. Купи чистую симку и займись сбором информации о родителях пропавших детей. Сделай это максимально подробно, до седьмого колена, до любовниц и любовников, до клиентов, поставщиков услуг и товаров, до движения денег на счетах и тайных интересов. Информация должна быть в электронном виде, по мере поступления сбрасывай её Зурабу, его адрес у тебя есть. Ты всё понял?

– Да, я всё понял. Чувствую, брат, мы их сделаем, и, поверь, до суда это дело не дойдёт. Я их порву на месте, ты меня знаешь…

– Хорошо, – остановил его Сергей, – действуем. Успокой насколько это возможно Милку. Придумай что-нибудь. И ещё раз: максимум информации, не отметай ничего, даже если это покажется тебе ненужным. Это очень важно, часто вся суть кроется в мелочах.

– Я всё понял. Такую информацию, брат, быстро не соберёшь, но я задействую всех, вплоть до бомжей и эсбэушников. Пока, Серёга, держись.

– Пока, брат. Да, по этому телефону больше не звони, я сам на тебя выйду.

– Я всё понял, брат.

Переверзев быстро набрал номер Зураба. Девятнадцатилетний нескладный, рыжий, в круглых очечках «а-ля Джон Леннон» Зураб на посторонних производил впечатление странного парня, живущего в виртуальном компьютерном мире. В действительности же это был известный в определённых, очень закрытых, кругах хакер, услуги которого стоили столько же, сколько и услуги хорошего адвоката. В своё время Переверзев оказал ему большую услугу, о чём Зураб никак не хотел забыть. Иногда он работал на Переверзева, добывая информацию для очередной базы данных. Казалось, нет ничего в мире коммуникаций и компьютеров, что было бы ему не известно. В этом специфическом электронном мире его знали под именем Зураб.

– Привет, Зурабчик. Это Переверзев, ты можешь говорить?

– Здравствуйте, Сергей Александрович. Я весь внимание.

– Зураб, у тебя есть возможность сделать так, чтобы нас никто не слышал?

– Что, нам предстоит настолько серьёзный разговор?

– Да, Зураб, очень серьёзный.

– Хорошо, не проблема.

В трубке раздался шипение затем щелчок, лёгкое шипение и слегка искажённый голос Зураба снова произнёс:

– Сергей Александрович, мы вдвоём и больше никого. Я вас слушаю.

– Зураб, скажи, пожалуйста, можно ли из массива вербальной информации отфильтровать определённую её часть по каким-то определённым признакам?

– Да, такая возможность есть. Можно установить частоту связи одного объекта с другими, которые на первый взгляд с ним никак не связаны.

– Ты можешь это сделать для меня лично?

– Да, конечно, – коротко рассмеялся Зураб, – для вас, Сергей Александрович всё, что угодно.

– Хорошо, стоимость работы не имеет значения, главное – скорость.

– У вас что-то случилось? – осторожно спросил Зураб.

Да, – ответил Переверзев, – случилось. Готовься принять информацию. Я тебя прошу, Зураб, поройся в виртуалке, как ты это умеешь, найди всё, что сможешь о похищениях детей в Городе за последние полгода. Всё, что может быть подвергнуто анализу.

– Понял, это… имеет какое-то отношение к вам?

– Да, имеет.

– Я уже готов, Сергей Александрович, можете на меня положиться. И ещё, вам это ничего не будет стоить.

– Спасибо, дорогой. Сейчас не это главное. До связи.

Он отключил телефон, постоял немного, задумавшись, и зашел в туалет. Опершись на столик, посмотрел в зеркало. На фоне стерильной белизны интерьера Сергей увидел своё бледное лицо с холодными льдинками глаз и тонкой линией губ. Какое-то время он смотрел на отражение, затем пустил в раковину холодную воду и плеснул на себя, чувствуя, как горит кожа. Насухо вытер лицо и присел на крышку унитаза. Строго в соответствии с канонами восточной философии, которую чтил не меньше Орлова, закрыл глаза и расслабился, затем сделал глубокий вдох, выдох и стал ритмично дышать, поймав, наконец, и зафиксировав перед мысленным взором яркую точку на черном фоне. Время замедлило свой бег.

Минут через пять Переверзев ощутил, как отпускает парализующий рассудок страх, реже становится пульс и уходит тяжелый жгучий комок слева в груди. Вместо этого в сознании начала формироваться нечёткая пока ещё линия поведения, основанная на холодном рассудке и тех скудных сведений, которыми Переверзев располагал на данный момент.

Он уже сейчас точно знал, что враг, а это был, вне всякого сомнения, враг, уже допустил несколько ошибок. Информационные потоки часто пересекаются случайным образом и эта случайность, в быту именуемая везением, удачей, фартом, сейчас была не на его стороне. Не следовало этим тварям задевать профессора Переверзева и полковника Орлова. В этом была их главная ошибка.

3. Враг нападает

Звонок раздался неожиданно. Номер звонившего на дисплее трубки не отразился. Переверзев поднялся с кресла и, стараясь сохранять спокойствие, вышел в тамбур. Там подождал некоторое время, выдержал паузу и нажал клавишу вызова.

– Я…я слушаю вас, – произнес он в трубку, стараясь говорить чуть взволнованно и напряжённо.

– Сергей Александрович Переверзев? – услышал он грубый, подчеркнуто равнодушный мужской голос.

– Да, это я, – ответил Сергей.

– Слушай сюда внимательно. Ты в курсе? – тот же холодный грубый голос.

– Вы имеете в виду Машу? – осторожно спросил Переверзев, понимая, что он уже как-бы должен знать о происходящем.

– Твою Машу мы пока никак не имеем, но обязательно поимеем, если ты будешь вести себя неправильно. Сечёшь, Сергей Александрович? – с лёгкой издёвкой произнёс тот же голос.

– Да…да я понял, – чуть запинаясь, ответил Сергей, чувствуя, как леденящий страх снова заполняет душу. «Это плохо», – мелькнуло в голове, – «могу потерять контроль».

– Это хорошо, что понял. Никому ни слова об этом, особенно твоему другу менту, если хочешь увидеть свою дочку. Кому-то вякнешь, ты или твоя кукла, то ещё долго будешь получать по сетке фотки о последних днях своей Машеньки. Издохнешь от тоски, ты уж мне поверь. Даже я издох бы в такой ситуации. Ты где сейчас находишься?

– В поезде, еду в командировку. В Польшу, – зачем-то уточнил Переверзев всё тем же напряженным голосом человека, оказавшегося в сложной ситуации.

– Придётся вернуться, – равнодушно бросил невидимый собеседник, – и чем быстрее, тем лучше для твоей сладенькой дочки. Думаю, что завтра ты уже будешь в Городе. Ты же любишь свою дочурку?

– Да, – ответил Переверзев, – я люблю её. Завтра я вернусь, где-то часам к двенадцати я точно буду в Городе. Скажите, а я могу услышать Машу? Я хочу быть уверенным в том, что с ней всё в порядке, что её не обидели…

– Я ж сказал тебе, что с ней всё о’кей. Пока, о’кей. Ты чё, не веришь?

– А вы бы поверили на моём месте?

– Так я ж не на твоём месте, – в трубке раздался короткий смешок, – приедешь и услышишь. Не боись. Пока, – снова подчеркнул невидимый собеседник, – с ней всё нормально. Так, говоришь, завтра в двенадцать? Хорошо. Приедешь, я найду тебя, не отключайся.

В трубке раздались короткие гудки. Сергей медленно опустил телефон. В тамбуре стояла тишина, нарушаемая ритмичным стуком колёс на стыках. Пахло табачным дымом и чем-то неистребимо вагонным. Бездумно глядя в темноту ночи на мелькание огней за окном, он вдруг отчётливо ощутил, как зыбко равновесие в этой жизни и как невероятно быстр переход от полного благополучия к полному краху. А крах таки обещал быть полным.

«Машенька – Машенька, – не произнёс, а тихо простонал про себя Переверзев, – ну, как же это могло случиться…».

Состав сильно качнуло на повороте. Сергей отошёл от окна и медленно вернулся к своему месту. Вагон был полупустым. Напротив него за столиком, задумчиво глядя на экран телевизора, расположилась немолодая крупная женщина со следами былой красоты на лице. В призрачном свете неоновых ламп её седые, аккуратно уложенные волосы отливали серебром. Звук телевизора был отключен, и только негромкий стук колёс нарушал тишину.

Сидя в кресле, уютно обхватившем его тело, Переверзев подумал, что подобные ситуации и приводят людей в тупик без выхода. Вход есть, а выхода нет. Такого с ним никогда ещё не случалось. Так недолго и до чертиков можно додуматься, до суицида. А какой, на самом деле, смысл в этой жизни, если он, Сергей Переверзев, никогда не пасовавший перед проблемами, какими сложными они бы ни были, не сумеет защитить свою Машеньку.

Осознание, что независимо от того, выполнит ли он условия неизвестных похитителей или не выполнит их, дочь ему не вернут, переполняло душу болью. Усилием воли Сергей оборвал эти черные, навязчивые мысли и стал анализировать детали последнего разговора и то, что смог сообщить ему Орлов.

«Вопрос первый. Почему я? Почему не кто-то другой, а именно я попал под этот пресс? Я ведь далеко не самый крутой человек в Городе и при этом достаточно хорошо защищён от подобных посягательств. Они ведь знают об Орлове и его возможностях, весьма вероятно, что могут знать и о кавказском покровителе. Тогда, опять же вопрос: почему всё-таки я?

Разумнее, проще, а, самое главное, надёжнее и быстрее было бы осуществить эту акцию по отношению к более богатому и менее защищённому человеку, для которого собрать большую сумму денег не есть проблема, да и головной боли поменьше. Таких людей немало в Городе. Они все на виду и уязвимы, несмотря на принимаемые меры безопасности, не менее чем кто-либо иной. И в третий раз: почему я, а не кто-то другой? Над этим стоит серьёзно подумать… Возможно, это и есть главная причина, а вовсе не деньги.

Вопрос второй. Насколько глубоко враг, будем так его условно называть, осведомлён о нём лично. Что он знает о Переверзеве не как о публичном человеке, а о той части его жизни, что протекает за закрытыми ставнями и начало которой находится где-то там, в далёкой юности? За кого его держат, за слабовольного интеллигента, которого легко развести на бабки, или же за человека, который смог не только раскрутить свой бизнес, но и защитить его от посягательств извне? Это тоже важно знать, ведь в зависимости от того, кем враг его представляет, он будет строить свою линию поведения.

Вопрос третий. Как себя с ними вести? Испугано-заискивающе, что не свойственно его натуре, или же более жестко? Если кто-то собирал о нём информацию, то там могут и не поверить в искренность его реакции бесконечно испуганного человека. Хотя, кто знает, как ведут себя даже крепкие люди в таких ситуациях.… Да, собственно, они же и знают. Всё-таки восемь состоявшихся похищений, восемь вариантов изломанных судеб. За этот сравнительно длинный промежуток времени у похитителей могло выработаться устойчивое преставление о том, как ломаются крутые люди, просят, умоляют, готовы идти на любые крайности и совершать не свойственные им поступки. Это, наверное, нравится, щекочет самолюбие, добавляет значимости, наталкивает на мысль о собственном величии и, как следствие, расслабляет. Должно расслаблять, должно.…Если и не всех, то, по крайней мере, непосредственных исполнителей, а такие должны быть в этой своре: наглые, злые, небрезгливые».

От этих мыслей Переверзеву стало нехорошо и душно. Он медленно ослабил узел галстука. За окном вагона раздался гулкий раскат грома, где-то впереди по ходу движения поезда ярко блеснула молния, осветив косые струи густого дождя.

– Запоздалая гроза в этом году, – произнесла женщина, сидевшая за столом напротив. – Знающие люди говорят, что не к добру это.

Переверзев пристально взглянул на неё:

– Почему? – спросил он, – причём здесь, простите, гроза?

– Не знаю, сынок, – ответила женщина, – так говорят….

Она внимательно посмотрела на него:

– Гляжу я и вижу, что плохо тебе.

– Да, уж как-то нехорошо, – ответил Сергей.

Женщина вдруг потянулась к нему через стол:

– Мне выходить скоро. Дай-ка мне твою руку. Не пугайся, дар мне от моей бабки передался по наследству: могу увидеть, что будет с человеком. Не всегда он срабатывает, но сейчас я чувствую его. Попробую сказать, что ждёт тебя, развеются ли твои печали. Дай левую руку, если не боишься услышать правду.

Сергей облизнул пересохшие вдруг губы и протянул ей руку. Женщина взяла его ладонь в свои, сжала её и закрыла глаза. Неяркий свет плафонов сделал черты её лица, словно вырубленными из светлого камня. Переверзеву почему-то подумалось, что ей, наверное, гораздо больше лет, чем это кажется на первый взгляд.

Поезд стал замедлять ход, близилась очередная станция. Женщина, не открывая глаз и продолжая держать его за руку, вдруг негромко произнесла:

– Какая-то большая беда у тебя, сынок.… Вижу старый дом в лесу, на поляне, рядом с ним кривое дерево, под деревом зелёная собачья будка. Плохой дом, чёрная тень лежит на нём. Дом пустой, кровь везде, много крови.… Но это не твоя кровь. Ты уходишь прочь от дома…

– Один ухожу? – почему-то шепотом спросил Переверзев.

– Нет, кто-то с тобой рядом…их двое…Кто, не вижу…

– Мужчины или женщины?

– Не вижу,… думаю, что это женщины… да, скорее всего это молодые женщины, но кто они, не могу сказать точно.

Поезд остановился. Женщина отпустила его руку и поднялась с кресла. Она взяла с полки небольшую сумку и, направляясь к выходу, произнесла:

– Прощай, сынок. Плохую я тебе правду сказала?

– Не уверен, – ответил Сергей. Он тоже встал из-за стола: – Может всё и не так плохо. Я провожу вас?

– Не нужно провожать. Я пойду, а ты оставайся. И помни, в нужный час проснётся Тот, кто спит внутри тебя. Он поможет справиться с бедой.

Сергей пристально взглянул на женщину:

– О чём вы?

– Ты знаешь, о чём я говорю.

– Скажите, я смогу как-то найти вас потом, позже?

Женщина устало усмехнулась:

– Трудно тебе будет найти меня, сынок, прощай, – сказала она и пошла к выходу.

– Прощайте, – медленно ответил Переверзев, задумчиво глядя ей вслед.

За женщиной уже закрылась дверь вагона, как вдруг ему в голову пришла мысль расспросить её ещё кое-что о Машеньке. Он резко поднялся и бросился к выходу. Перрон перед составом был влажен от недавно прошедшего дождя и совершенно пуст.

– Простите, – обратился он к проводнице, – вы не видели здесь такую высокую женщину с седыми волосами? Она только что вышла из вагона.

Девушка, кутаясь в воротник плаща, удивлённо посмотрела на него:

– Да, нет, никто из вагона не выходил, я бы заметила.

Переверзев растерянно посмотрел на неё:

– Извините, – наконец медленно произнёс он, – наверное, мне показалось, извините.

– Да, ничего, – ответила девушка, с интересом рассматривая давно приглянувшегося ей пассажира, – такое бывает. Вы заходите, мы уже отправляемся.

– Спасибо, – ответил Сергей и вернулся в вагон.

Вскоре поезд тронулся. Переверзев припомнил всю сцену общения с таинственной женщиной и решил, что она, скорее всего, перешла в соседний вагон, где её, возможно, кто-то ждал, а оттуда уже вышла на перрон, не будучи замеченной их проводницей. Этот вывод его несколько успокоил и вернул к действиям.

Сергей перебрал в голове всех серьёзных людей, кого можно было бы подключить к поискам Маши. Вскоре он пришёл к выводу, что такой человек есть, правда, ему никогда не приходилось обращаться к нему за помощью. Впрочем, зная особенности восточных людей, Переверзев почему-то был уверен в том, что помощь ему окажут. Когда-то этот человек помог ему не только решить проблему безопасности его фирм, но и вывел на серьёзных партнёров за пределами страны. С того времени часть зарабатываемых Сергеем средств, пройдя непростой путь по ряду промежуточных структур, поступала на отдельный счёт в небольшом банке на одном из островов в Карибском архипелаге.

Переверзев, придав лицу самое благожелательное выражение, обратился к девушке, сидящей через проход в соседнем ряду:

– Простите, у меня села трубка, не одолжите ли свой телефон для короткого звонка? Я оплачу его стоимость.

– Пожалуйста, – девушка, отложив в сторону глянцевый журнал, протянула ему розовый телефончик, – и не беспокойтесь в отношении длительности разговора, у меня безлимитка, фирма оплачивает.

– А если это разговор с абонентом за границей?

– И в этом случае тоже, просто не стоит сильно увлекаться.

– Спасибо, – улыбнулся Сергей, – я буду краток.

Он взял протянутый ему телефон и вышел в тамбур. После непродолжительных гудков трубку сняли:

– Слушаю вас, – услышал Переверзев знакомый голос.

– Добрый вечер, Рашид Исаевич. Это Переверзев, прошу прощения за поздний звонок.

– Здравствуй, дорогой, рад тебя слышать. Ты, что, сменил номер телефона?

– Да, нет, я в поезде, а это телефон моей соседки, взял попользоваться.

– Что-то случилось? – сразу понял невидимый собеседник, – говори, Сергей: моя голова – твоя голова, я слушаю тебя.

– Беда, Рашид Исаевич, сегодня у меня выкрали дочь, уже звонили, завтра к двенадцати снова выйдут на связь.

Через минуту молчания голос собеседника, в котором ещё резче обозначился акцент, произнёс:

– Я тебя понял, твоя беда – моя беда. Я сейчас на этот телефон сброшу номер, в случае необходимости позвонишь завтра. Это мой человек, я редко предлагаю его для оказания подобных услуг, но он профессионал в таких делах и точно не будет лишним. Считай, что его работа уже оплачена. Он выедет сегодня к тебе. Держись, Сергей, мы их сделаем, они за всё заплатят, и, клянусь Аллахом, я не хотел бы оказаться на месте этих тварей.

– Спасибо, Рашид Исаевич, я ваш вечный должник.

– Перестань, Сергей, у меня нет детей, но за эти годы ты стал мне как сын. И я сделаю всё, чтобы помочь тебе вернуть Машу. Прощай, всё будет хорошо.

– Прощайте.

Сергей вернул телефон с благодарностью и сел в кресло. Он сделал всё, что мог на данном этапе. Слабый отблеск надежды забрезжил на горизонте.

4. В Убежище

Экспресс плавно замедлил ход и остановился. Переверзев подождал пока выйдут немногочисленные пассажиры и шагнул в пропитанную недавним дождём темноту ночи. В лицо пахнуло свежестью. На мокром асфальте пятнами блестели лужи. Перрон был залит ровным, неярким светом неоновых ламп. В их лучах фигуры спешащих людей выглядели нереально отчётливыми и ненужными.

Сергей, хорошо зная вокзал и привычки Орлова, быстрым шагом направился к площади, в дальний её угол, где располагалась стоянка автомобилей. В это время она была пустой. Справа, отражаясь в лужах залитого водой асфальта, тускло поблёскивал лаком черный джип. Когда-то ему эту машину в обмен на некоторую деликатную услугу в области информации презентовал один богатый бизнесмен, круто поднявшийся на поставках металла за кордон. Джипы Переверзев не любил, считая их наличие на улицах чистой воды выпендрёжем, но подарок по ряду причин вынужден был принять.

Лёха в то время ездил на задрипанной шестёрке, которая ему была явно мала и доставляла больше проблем, чем реальной пользы. Воспользовавшись тем, что у друга был юбилей – тот собирался бурно отметить свой сорок первый день рождения – Сергей сделал ему подарок, от которого тот не смог отказаться. Такую роскошь, как черный лендкрузер, от народа не скроешь, и долго ещё потом на разных уровнях Лёхе приходилось объяснять, откуда эти явно коррупционные дровишки, но эту часть проблемы легко решал друг Переверзев со своими раскрученными фирмами.

– Привет, – бросил Сергей, ставя чемодан на заднее сидение.

– Привет, – ответил Орлов, – садись впереди, здесь теплее.

Переверзев сел рядом, мягко заурчал мощный двигатель, и машина медленно тронулась с места. Секунды, и её красные задние огни растаяли во влажной темноте ночи.

Какое-то время они ехали молча. Тишину нарушил Орлов:

– Есть какие-то новости, брат?

– Да, звонили. Всё как ты говорил: молчание или девочка умрёт, о чём ты будешь узнавать долго и тяжело… Кстати, они знают о тебе. Ты прав был в отношении того, что информация у них поставлена неплохо. Кто-то знает, что ты вернулся из Узбекистана?

– Нет, я уверен, что никто не знает. Во-первых, я вернулся на неделю раньше и никому об этом не говорил. Захотелось вдруг, понимаешь, побыть с Викой вдвоём: старею, наверное. Во-вторых, прямо из аэропорта я поехал к вам, где всё и узнал. Звонил только своим и всех предупредил, что меня пока нет в Городе. Так что обо мне никто ничего не знает, я в этом уверен.

Помолчав, он добавил:

– Кстати, Людмиле тоже звонили. Звонок был короткий, обращались, как к полной дуре. Еле привёл в чувство. Накачал её снотворным, сейчас спит. Андрюха при ней. Он знает только то, что маме плохо и ничего более. Как долго это будет продолжаться, трудно сказать. Зная Милкины нервы, думаю, что недолго. Андрею, скорее всего, придётся всё рассказать. На него ляжет непростая задача быть рядом с ней, тут уж ничего не скроешь.

– Да пожалуй, в своё время… Скажи, а голос звонившего был грубый, чуть хрипловатый?

– Да, такой нагловатый голосок.

Какое-то время в салоне висело тягостное молчание, нарушаемое лишь шелестом шин по асфальту. Переверзев вдруг спросил:

– А почему ты решил, что он обращался с Людмилой, как с дурой?

– Да, по тону было слышно, по манере говорить. Это чувствуется. Называл её только на «ты» и не иначе, как «кукла»…

– «Кукла», говоришь… Мне он тоже её так называл. Интересно, почему? Она ж не такая…

– Да, какая разница. Специально давят на психику, чтобы подавить волю к сопротивлению. Психологи, мать их… Поубивал бы уродов. Раньше бы им вышку впаяли, а теперь за мои бабки налогоплательщика я же их буду пожизненно кормить. А кто детей вернёт родителям? Кто склеит разбитые жизни? Скажи, кто? Твари, у меня они до суда не доживут…

– Да, ты прав, до суда они не доживут. Только их вначале достать нужно.

– Достанем, Серёга, нутром чувствую, достанем. Лишь бы с Машенькой всё обошлось.

В салоне снова повисло молчание. Каждый думал о чем– то своём. Затем Орлов произнёс:

– Кстати, куда едем? Может ко мне?

– Нет. Кто знает, нет ли наблюдения за твоей квартирой. Поедем к гаражам, к тем, что возле рынка.

– Хорошо, это гостиница?

– Увидишь, там и поговорим.

У Переверзевых было три машины: шестая мазда Ирины, его мерседес, и мерседесовский же вэн. Дом, в котором они жили, имел подземный гараж, где за ними были закреплены два места. Когда же по настоянию Ирины был куплен семейный автомобиль, которым пользовались редко, в основном для выезда на дачу, возникла проблема его стоянки. Сергей начал искать подходящий гараж и вскоре нашёл интересный вариант, который заинтересовал Переверзева, прежде всего, своей непомерной для такого класса недвижимости ценой.

Продавец встретил Сергея у ворот гаражного комплекса, который носил почему-то название «Пилот» и располагался очень удобно, практически в центре города. Мужчина, скорее всего, приходился ему ровесником и имел облик типичного украинского фермера: добротно одетый, крупный, с висячими черными как смоль усами и коротко остриженной с проседью головой, умным хитроватым взглядом. Он крепко пожал протянутую ему руку, оценил силу ответного рукопожатия и, улыбаясь, сказал на том суржике, который так нравился Сергею:

– Здоров будь, ты гараж будэшь куплять?

– Я, – поддаваясь его весёлому настроению, ответил Сергей, – ты что-ли его продаёшь?

– Я продаю. Срочно потрибни гроши, еду я к дочке на пеэмже аж у Швэцию. Буду помогать по месту ставыть дитэй и внуков на ногы.

– Ого, далече… И не страшно из родной и привычной нэньки?

– Та не, я ж з рукамы, робыты можу, трохы грошей маю, буду прывчаты швэдив до украинськой кухни. Вона им до вподобы, я знаю. Куплю маленькый ресторанчик, я вже знаю дэ и за скилькы. Все будэ путём.

Он по-приятельски, словно давнему знакомому, крепко хлопнул по плечу Переверзева:

– Як зваты?

– Сергей.

– А мэнэ батькы назвали Филимоном. У честь дида, якого я николы нэ бачив, царство йому нэбэснэ, удружив мэни з имэнэм. Потому я – Филя. Там, у ных, буду Филом, всэ ж якось краще, чим тут Филимоном. Пишлы, покажу тоби свий палац.

– Да, он и стоит у тебя, как хороший дворец.

– Зараз побачиш и сам поймэш, шо вин того стое.

Собственно гаражный комплекс был построен на пологом склоне довольно глубокой балки. Ряды гаражей террасами уходили вниз. Последний в верхнем ряду гараж Филимона располагался метрах в пятидесяти от домика охраны почему-то перпендикулярно к своим собратьям и примыкал к высокой ограде. В отличие от соседей, был он более чем в два раза шире и имел надстройку в виде второго этажа с красной черепичной крышей. Снизу видна была лоджия и выходившая на неё балконная дверь. Помимо широких сплошных гаражных ворот, рядом находилась ещё одна дверь нормального размера, обшитая пластиком под дерево. Всё выглядело очень добротно и солидно.

– Ну, шо, нравытся? – весело подмигнул Филимон, – а всередыни ще краще.

Он поочерёдно открыл два замка какой-то сложной конструкции и распахнул дверь:

– Заходь, будь, як дома.

Он щёлкнул выключателем, вспыхнул яркий свет. Сергей зашел внутрь и с любопытством огляделся. Перед ним был просторный ангар, в котором без труда разместились бы два, а при желании и три больших автомобиля. Пол со смотровой ямой был выложен светлой керамической плиткой. Стены гаража, облицованные ослепительно белым, чуть голубоватым в лучах ламп кафелем, сияли чистотой. В дальнем углу виднелись стеллажи, небольших размеров верстак, сверлильный и токарный станки. Здесь же стоял цвета маренго российский «Патриот» без регистрационного номера. Справа от них на второй этаж вела роскошная лестница с витыми кованными перилами.

– Нравыться? – с плохо скрываемой гордостью спросил Филимон.

– Впечатляет, – согласился Сергей, – а что на втором этаже?

– Пишлы. Да, шоб нэ забуть, бо склероз, у ями за дверцятамы е нэслабый пидвал. Прямое попадание корабэльного калибру выдэржить.

Они поднялись наверх, где Филимон ещё двумя ключами открыл прочную на вид дверь. «Металлическая, как в сейфе», – отметил про себя Сергей. Внутри он увидел жилую комнату-студию с маленькой кухней, холодильником, телевизором и открытой душевой кабиной. За матовой стеклянной дверью располагался, видимо, туалет. Занавески на окне, пустые книжные полки на стене, диван со стоящим рядом торшером, кресло и узкий встроенный платяной шкаф. На полу – толстый бежевый ковёр. Весь интерьер был выдержан в мягких, светло-коричневых тонах. Пахло чистым нежилым помещением.

– Ну, як тоби? – спросил Филимон, наблюдая за реакцией гостя.

– А что на балконе? – поинтересовался Сергей.

Филимон открыл балконную дверь:

– Дывысь и радуйся.

На балконе стояли два плетёных стула, такой же столик и открывался красивый вид на заполненную лёгким утренним туманом балку.

. – И зачем тебе всё это было нужно? – спросил Сергей. Филимон хитровато прищурился:

– С первой жинкой мав купу проблэм. Злюща була, спасу нет. Скажи, почему так: бэрэш в жинки мылу дивчыну, а потим з нэй выростае такэ стэрво, шо просты мэнэ господы?

– Не знаю, брат Филимон, – ответил Сергей, усмехнувшись про себя, – на этот вопрос многие ищут ответ и не находят.

– Да, брат, шо правда, то правда. Так я соби тут зробыв сховыще. Тилькы зробив, а вона й пишла соби за великою любовью до моего липшего прыятеля. Я, скажу тоби чесно, пэрэхрэстывся, ще й приятэлэви пляшку виднис. Вже два года пройшло и, нэ повирыш, чудни дила Господни, живуть, як голубки. Ну, то як? – спросил он без перехода, – бэрэш?

– Беру, – почему-то без колебаний ответил Сергей.

– Шо, тоже проблемы з жинкою?

– Да, нет, не до такой степени. Беру, – ещё раз повторил он.

– Так забырай заодно и «Патриота». Дэшево отдам. Классна тачка, зроблэна пид якусь хытру акцию и почти без пробега. Бэры, на охоту будэш гонять.

– Хорошо, возьму и «Патриот». Договорились.

Так неожиданно для себя Переверзев стал обладателем уникального гаража и неплохого мощного внедорожника. Будучи сторонником той философии, что у каждого человека должна быть своя, закрытая для других сторона жизни, в которой он хотя бы ненадолго может почувствовать себя свободным, он поступил в полном соответствии с этими принципами. И, как оказалось позже, поступил правильно.

В это тайное убежище сейчас они и направлялись. Через полтора часа езды по залитой водой дороге джип мягко замедлил ход перед воротами, ведущими в гаражный комплекс.

– Посигналь, – попросил Переверзев. В ответ на сигнал дружно залаяли сторожевые собаки, потом приоткрылось узкое окно:

– Ну, и кому не спится в ночь глухую?

– Переверзеву, открывай, Петрович.

Раздалось приглушенное гудение электромотора, и дверь медленно поползла в сторону. Джип въехал внутрь, свернул, повинуясь команде Переверзева, направо и остановился у гаража.

– Выходим, – сказал Сергей, открывая дверь, – погоди, я сейчас, схожу за ключами. Он быстро вернулся и пультом открыл дверь.

– Оставь машину, здесь её никто не тронет. Надёжно, как в швейцарском банке.

Орлов с любопытством оглядел ангар, который видел впервые:

– Интересно. И кто знает об этом?

– Думаю, что никто. Пошли наверх.

Они поднялись по лестнице и вошли внутрь жилой комнаты. Орлов восхищённо присвистнул:

– Ну, ты даёшь, брат. Давай махнём на мою квартиру?

– Самому нужно, Лёха. Бывший хозяин, который ныне обретается в Швеции, называл это Убежищем. От своей жены сюда сбегать собирался.

Сергей достал из шкафа постель:

– Разложи кресло, будет тебе кровать, устраивайся. Я приготовлю что-то поесть, а ты прими пока душ. Только быстро, потом я. Перекусим слегка и спать, завтра, а вернее уже сегодня, у нас будет трудный день.

– А по рюмке у тебя найдётся? Чтобы крепче спалось.

– «Хенесси» тебя устроит?

– Конечно, ещё как устроит.

– Тогда вперёд.

Они быстро приняли душ, поужинали и, пожелав друг другу спокойной ночи, легли спать.

Ночь мелким моросящим дождём накрыла огромный Город и ненадолго позволила забыться его обитателям перед лицом равнодушного провидения.

5. Женщина бальзаковского возраста

Дарья Торопцева совсем недавно перешагнула тот временной рубеж, который высоким стилем принято называть бальзаковским. Великий француз имел неосторожность написать роман под названием «Тридцатилетняя женщина». Свою главную задачу писатель видел в том, чтобы показать непростую психологию женщины, стоящей, по меркам его времени, на пороге того критического возраста, за которым приходит увядание красоты и начинаются все неприятности, связанные с этим физиологическим процессом, и которая не желает мириться с этой несправедливостью.

Прошли годы, и название этого романа стало нарицательным. Затем прошел ещё какой-то довольно долгий промежуток времени, и наступил двадцать первый век. Можно по-разному оценивать наше время, но оно хорошо, прежде всего, тем, что сильно отодвинуло границы старости. Сегодня никому и в голову не придёт обидная мысль назвать тридцатилетнюю девушку кандидаткой в старушки. В особенности же такую девушку, как Дарья, которой с натяжкой можно было дать лет, ну, разве что двадцать-двадцать пять.

Это была высокая изящная брюнетка с ярко-синими глазами, внешностью и фигурой модели. В отличие от большинства служительниц подиума Дарья была умна. С мужской точки зрения этот несерьёзный для красивой женщины недостаток как-то можно было пережить, но она при этом ещё была горда и своенравна, как избалованная породистая кошка. Дарья вследствие своего ярко выраженного сангвинического характера жила как-бы чуточку впереди текущего времени. По этой причине ей не всегда хватало выдержки промолчать в нужном месте, спустить ситуацию на тормозах, в особенности же если действия стороны противоположного пола не совпадали с её намерениями. Те немногие, кому довелось видеть её в эти минуты, говорили потом, что предпочли бы лучше встретить в глухом лесу голодную пантеру. По крайней мере, было бы не так обидно за своё мужское начало, или как там оно называется.

Эта особенность собственной натуры в немалой степени послужила причиной того, что после пяти лет замужества девушка развелась, вынеся из всей этой довольно неприятной истории сложное и неоднозначное отношение не только к мужчинам, но, справедливости ради сказать, и к женщинам тоже. С той поры прошло уже достаточно времени и девушка, сама того не замечая, подсознательно пребывала в состоянии поиска того единственного мужчины, с кем было бы весело, уютно, надёжно в жизни и горячо в постели. Хороший секс, надо сказать, Дарья любила – кто же его не любит – и каждый раз относилась к нему, как к новой книге с интригующим началом, увлекательным продолжением и соответствующим завершением. Есть такие женщины, которые поднимают эту древнюю игру до уровня искусства. Дарья, ничуть об этом не задумываясь, была из их числа.

Впрочем, партнёры, достойные внимания, встречались в её жизни, если сказать честно, до обидного редко. Мужчины быстро уходили из жизни Дарьи, причём, всегда по её инициативе, оставляя после себя пустоту и чувство очередного разочарования. Их всегда губила присущая мужской натуре торопливость, неумение создать ту прелюдию к любовной игре, которая служит катализатором последующих действий, сдирая зыбкий налёт условностей и приводя к высшей степени наслаждения, к экстазу, который невозможно сдержать ни разумом, ни чувством.

Дарья любила книги и читала много. Это стало привычкой, которая, отшлифовав с годами литературный вкус, обогатила её речь и обострила природное чувство юмора. Высшее образование девушка получила, учась заочно, справедливо рассудив, что диплом магистра экономики, этот своеобразный знак качества, дающий доступ к определённым слоям общества, ей никогда не будет в тягость.

Другим увлечением Дарьи стали путешествия. За последние годы она побывала в самых разных экзотических уголках земного шара и пришла к выводу, что он совсем маленький и неплохо было бы со стороны людей относиться к нему как-то осторожней что-ли, деликатней и с большей нежностью. Поездки за границу предполагали общение с разными людьми в различных ситуациях. Девушка со свойственной ей основательностью принялась за изучение английского и к настоящему времени изъяснялась на нём довольно бегло.

Средства, необходимые для поддержания должного уровня созданной ею жизни, Дарья зарабатывала в салоне, где работала мужским парикмахером-модельером. Работа доставляла ей удовольствие и приносила достаточно денег, чтобы чувствовать себя независимой. К клиентам, а большинство из них были её постоянными посетителями, девушка независимо от их возраста относилась дружески, рассматривая лёгкий флирт во время работы, как дополнительный тонус в быстротекущей жизни.

Клиенты, следует сказать, у Дарьи были самые разные: совсем ещё мальчишки и убелённые сединами старики, молодые и не очень мужчины, чей возраст колебался в широком диапазоне от пятнадцати до восьмидесяти лет. Мальчишки восторженно смотрели в зеркало перед собой и видели в нём необыкновенно красивую молодую женщину. Те, кто был постарше, пускались в разговоры, рамки которых Дарья всегда мягко, но решительно, очерчивала по своему усмотрению.

Среди её клиентов были школьники и студенты, бизнесмены и профессора, бандиты и служащие державных учреждений. И с каждым из них девушке было по-своему интересно. Впрочем, иногда, крайне редко, случались и казусы. Один из них запомнился ей особенно ярко, и Дарья до сих пор вспоминала об этом с чувством некоторой душевной неловкости.

Молодого мужчину лет тридцати-тридцати пяти аккуратно раз в месяц привозил на инвалидной коляске немногословный парень. Он всегда оставлял коляску возле Дарьи и уходил из маленького помещения. После окончания работы он появлялся и также безмолвно, не прощаясь, увозил коляску. Кем они приходились друг другу, было непонятно. Увидев его первый раз, она была просто поражена его необыкновенной, просто ангельской внешностью. Это был не её тип мужской красоты, но все девчонки из салона словно невзначай зашли к ней во время процедуры стрижки и потом восторженно обсуждали нового клиента Дарьи. Кирилл, так его звали, всегда предварительно звонил, был корректен и немногословен. Дарья часто ловила в зеркале его внимательный, чуточку холодный взгляд, под которым чувствовала себя несколько неуютно.

Однажды, где-то месяца два-три назад, она, со свойственной своей натуре прямолинейностью, сказала ему об этом. И Кирилл, вдруг, разговорился. Он поведал ей, что одинок и очень не беден, что весьма состоятелен как мужчина и предложил ей руку и сердце. Дарья, приняв это за неудачную шутку, спросила с улыбкой, может ли девушка подумать. «Нет», – вдруг резко и неожиданно зло ответил он, – «инвалиды не могут ждать». «Тогда, простите, тоже нет», – также резко ответила Дарья, – «я не выхожу замуж за незнакомых мне мужчин. И не в инвалидности, знаете ли, дело». Кирилл до конца стрижки не произнёс ни слова, холодно попрощался и с того дня в салоне больше не появлялся. Такие вот нерадостные дела случаются порой на белом свете…

Несколько лет назад родители ко дню рождения подарили Дарье маленькую двухкомнатную квартиру рядом со своей собственной. Она быстро превратила её в уютное личное гнёздышко, которое в силу неугомонной натуры хозяйки до сих пор находилось в состоянии перманентного совершенствования. А ещё у Дарьи был автомобильчик – маленький и ярко-красный. Она купила его на свои собственные деньги, чем втайне была горда и очень любила это чудо современной техники. Её послушный «мальчик», похоже, отвечал хозяйке тем же глубоким чувством.

Такой была девушка Дарья Торопцева к этому дню: свободная, как вольный стрелок, лёгкая и счастливая в своих ожиданиях неизбежного чуда. А день не предвещал ничего особенного. Обычный рабочий день. Как всегда она проснулась в шесть часов, сделала компактную зарядку, чтобы стряхнуть остатки сна, и зашла в квартиру к родителям. Бонифаций, а в миру просто Бонька, строгий двухлетний пекинес рыжей масти, уже нетерпеливо ждал, держа в зубах поводок. Выводить по утрам шуструю собачонку было её обязанностью. Вначале эта утренняя процедура казалась обузой, но со временем Дарья привыкла к доброжелательному и любопытному пёсику, и теперь оба получали удовольствие от получасовой неторопливой пробежки по пустынной в это время улице.

Неожиданно для неё оказалось, что весь окружающий мир окутан густым туманом. Дарья глубоко вдохнула и начала свою разминку. Вверх, мимо телецентра к худфонду и обратно. На всё ушло ровно полчаса бега во влажной тишине, которую не нарушила даже внезапно вынырнувшая из белесой клубящейся мглы фигура мужчины. Он бежал, казалось, не касаясь земли. Каким-то лёгким звериным шагом промчался мимо, испугав Боньку, и бесшумно исчез позади.

Вернувшись, Дарья приняла душ, оделась и после скудного, но весьма полезного для идеального сочетания выпуклостей и вогнутостей собственной фигуры завтрака вышла на улицу. Дорога от её дома до салона занимала минут пятнадцать. Казалось бы, иди и продолжи свой утренний моцион. Но нет, девушка шла в гараж, брала свою любимую машину и неспешно ехала к месту работы. Эта поездка, как завершение утренних процедур, была неотъемлемой частью ритуала и доставляла ей несказанное удовольствие.

Оставив машину неподалёку от входа в салон, Дарья вошла внутрь, приготовила рабочее место и, поскольку первый клиент предупредил, что не сможет прийти, выпила чашку кофе, а затем, смакуя, с наслаждением выкурила первую сигарету. Курила она немного, две-три сигареты в день, специально для того, чтобы кайф был полным.

Рабочий день входил в свою колею с его привычной размеренной суетой, неспешными разговорами с клиентами ни о чём, телефонными звонками и болтовнёй с подругами в короткие перерывы. Работа обычно заканчивалась к двум часам. Однако сегодня ей нужно было часам к десяти навестить сестру, которая жила на другом конце города. Той необходимо было посетить врача, а с ребёнком должна была час-другой побыть Даша. Она любила свою пятилетнюю племянницу и с удовольствием готова была провести с ней время.

Дарья попрощалась и вышла на улицу, на ходу доставая ключи из сумки. Подойдя к машине, она вдруг заметила, что заднее колесо машины спущено. Она остановилась и от огорчения прикусила губу.

– Что, девушка, проблема? – услышала она негромкий мужской голос. Девушка повернула голову и увидела стоящий неподалёку грязно-серого цвета БМВ с тонированными стёклами, не заметный со стороны салона. «Эм-пять» – машинально отметила Дарья, увидев характерный значок на крышке багажника. На водительском сидении через открытую дверь на неё, улыбаясь, смотрел темноволосый парень лет тридцати пяти в тёмных очках. На его правой щеке наискось из-под оправы тонкой полоской стекал к уголку рта светлый шрам, отчётливо выделяясь на загорелой коже.

– Да, похоже на проблему, – ответила она, открывая багажник, – будем менять колесо.

– А раньше приходилось это делать? – спросил парень.

– Да, нет, не приходилось, но всё когда-то бывает в первый раз.

– Это точно, – коротко рассмеялся парень, – всё когда-то случается в первый раз.

Он помолчал, глядя, как она неловко достаёт запасное колесо, домкрат, ключи и добавил:

– Есть предложение. У меня тут мобилка заряжается, я жду важный звонок. Вы посидите в моей машине возле телефона, а я заменю колесо. Идёт?

Дарья на секунду задумалась:

– Да, как-то неудобно…

– Очень даже удобно помочь девушке, попавшей в беду. Не дай Бог, ещё ноготок сломаете, страшно подумать даже, – снова засмеялся парень.

Дарья нерешительно улыбнулась в ответ и согласилась. Парень вышел из машины, она села на его место.

– Удобно? – спросил он.

– Да, – ответила девушка, и в это мгновение она услышала какой-то шорох сзади и почувствовала, как её шею обвила холодная стальная нить.

– Тихо, – сказал парень, – пикнешь, удавят прямо здесь. Перелезь на соседнее сидение. Быстро, я сказал.

Она молча неловко повиновалась, холодея от ужаса и ощущая на шее чьё-то тёплое смрадное дыхание.

– Молодец, хорошая девочка. Сиди тихо, я сейчас.

Парень прикрыл дверцу и быстро подошёл к её машине. Вернул в багажник колесо и инструмент, сел в машину и куда-то уехал. Вскоре он вернулся, запустил двигатель и грязно-серый БМВ, урча мощным двигателем, быстро двинулся прочь.

Между выходом Дарьи из салона и состоянием полного отчаянья, которое она сейчас испытывала, прошло не более пяти минут.

– Завяжи ей глаза, – приказал сидевший за рулём парень кому-то за её спиной. Удавка слегка ослабла.

– Закрой глаза, – услышала Дарья хрипловатый голос. Она сомкнула веки, отметив, что машина свернула к набережной, и на глаза ей лёг плотный непрозрачный скоч.

– Не вздумай брыкаться и визжать. Молчун у нас специалист по части усмирения строптивых барышень, будет очень больно. Ты меня слышишь?

– Да, – ответила Дарья, – а вы меня ни с кем не спутали, парни? Денег у меня нет, родители не богаты. Что взять с бедной девушки?

В салоне раздался смех:

– Ну, ты даёшь. У девушки всегда есть что взять, правда, Молчун?

– Правда, – коротко ответил тот, кого звали Молчуном.

Дарья почувствовала, как на смену животному страху приходит состояние тихого бешенства.

– А не боитесь, что меня будут искать? Что найдутся люди, которые опустят вас за это по полной программе?

– Да, перестань. Не надо нас пугать, девочка. Никто из серьёзных людей тебя не будет искать.

– Смотри, не ошибись, – как-то неожиданно для себя спокойно ответила девушка и замолчала.

По характеру движения автомобиля она догадалась, что они свернули на центральный мост, проехали его и движутся по одному из самых длинных проспектов города на восток. Дарья сосредоточилась на том, чтобы определить куда, примерно, её везут. Минут через пятнадцать-двадцать машина резко свернула налево и через короткое время направо. Исчезли звуки пролетающих мимо автомобилей. Затем характерный звук колёс, катящихся по старому асфальту, сменился плавным шелестом. Девушка поняла, что они едут по грунтовой дороге. Прошло ещё минут десять, и машина остановилась. Дверь с её стороны распахнулась.

– Выходи, – услышала она голос парня со шрамом. Давление стальной проволоки на шею ослабло, Молчун убрал удавку. Дарья осторожно переместила ноги на землю и вышла из машины.

– Приготовься, сейчас я сниму скоч.

Он рывком снял повязку, и Дарья на мгновение ослепла от хлынувшего ей в глаза потока яркого света. Затем она осторожно отняла ладони и осмотрелась. Машина стояла на краю большой лесной поляны, примыкающей не то к заросшему камышом и ряской озеру, не то к болоту. На дальней её стороне находился дом с мансардой, какой-то нелепой конструкции, отделённый от леса редким забором. К нему вела протоптанная в пожелтевшей траве тропинка. Рядом с домом, словно из последних сил, росло кривое уродливое дерево, под которым приютилась собачья будка, выкрашенная в зелёный цвет. Возле будки стоял невероятных размеров бульмастиф и зло смотрел на Дарью. С его шеи свисала толстая цепь.

– Вперёд, – услышала она хрипловатый голос. Невысокого роста коренастый Молчун, чем-то неуловимо похожий на пса у будки, слегка подтолкнул её. Девушка пошла к дому: парень со шрамом шёл впереди, Дарья посередине, Молчун замыкал шествие. В доме сразу за дверью в обе стороны вёл широкий коридор. Справа вверх, видимо к мансарде, уходили ступени лестницы, широкая двустворчатая дверь по центру, скорее всего, вела в гостиную. Они свернули налево, затем направо и оказались в тупике. Молчун наклонился и за незаметное со стороны кольцо поднял тяжёлую крышку широкого люка. В лицо Дарье пахнуло тёплым воздухом, пропитанным испарениями давно не мытых тел и нечистот. В тусклом свете видны были уходящие вниз металлические ступени.

– Пошли, – велел Молчун, – я иду первым.

Дарья вздохнула и, придерживаясь рукой за перила, пошла вниз. Там находился глубокий и большой, расположенный под всем домом, подвал. Пространство слабо освещалось тремя тусклыми лампами. Левая стена подвала металлическими прутьями была разделена на пять примерно одинаковых клеток. Справа стоял длинный деревянный стол, за которым, не обращая внимания на вошедших, играли в карты два обнажённых по пояс рослых, бритоголовых парня дебильной наружности. Они были похожи друг на друга как две капли воды. Во второй слева клетке Дарья заметила сидящую на полу девчушку лет десяти-двенадцати, испуганно следившую за ними широко открытыми глазами. Пахло в подвале просто омерзительно.

– Привет, бандерлоги, – весело поприветствовал сидевших за столом парень со шрамом.

– Привет, Щёлок, – ответил, чуть шепелявя, один из них. Другой, повернувшись, принялся молча рассматривать Дарью.

– Знакомьтесь, девушка: бандерлог Сеня и бандерлог Стёпа, братья-близнецы: очень тупые и очень злые бандерлоги.

– Ты когда-то достанешь нас, – негромко сказал тот из братьев, который, не мигая, смотрел на Дарью, – и мы тебя с Сеней убьём.

– Да, перестань, Стёпа, я же шучу. Принимайте товар.

Стёпа вперевалку, чем-то действительно напоминая большую обезьяну, подошёл к клетке и открыл замок:

– Заходи, – показал он рукой.

Дарья чуть помедлила и решительно вошла внутрь. За ней щёлкнул замок.

– Там можно сидеть на сене, на полу. Воду и ведро я тебе принесу. Ведро для туалета, – пояснил Стёпа без тени улыбки.

Он медленно повернул свою шишковатую, блестевшую в неярком свете лампы, голову к парню со шрамом:

– Это та самая?

– Да, – ответил тот, – гордая, чертовка. Хочешь, мы её обломаем прямо сейчас. Ты же знаешь, Молчун всегда готов для этой работы.

Стёпа не мигая, без всякого выражения на лице смотрел на него.

– Ну, чё молчишь. Не пропадать же такому товару…

– Он…сказал нельзя, – медленно ответил Стёпа, – мы с Сеней отвечаем за неё. Уходите оба.

– Ну, хорошо, хорошо. Успокойся, не нервничай. Мы уже ушли. До скорого свидания, девушка, не скучай здесь без нас.

Второй близнец Сеня, равнодушно наблюдавший за происходящим, сходил в дальний угол подвала и вернулся, держа в одной руке ведро и пластиковую бутылку с водой в другой.

– Это тебе, – сказал он.

– Спасибо, – зло огрызнулась Дарья.

Он безразлично посмотрел на неё, повернулся и пошёл к брату. Они погасили лампочку, висевшую над столом, и, не прощаясь, ушли. За ними тяжело захлопнулась крышка люка и наступила тишина.

– Тебя как зовут? – спросила Дарья девочку, которая, не отрываясь, смотрела на неё.

– Маша.

– А меня Дарья. Ты давно здесь?

– Со вчерашнего дня, – на её глазах показались слёзы, – я жду папу.

– Не плачь, Машенька, не стоит. Всё обойдётся, вот увидишь. Ты не знаешь, чего они хотят?

– Я не знаю, они не говорят. Я жду папу, – тихо повторила она.

– Я тоже не знаю, Машенька, за что попала сюда.

Они замолчали. Это было тягостно, и Дарья спросила:

– Тебя кормили?

– Да, мне давали хлеб. У меня ещё остался кусочек, хочешь, я дам тебе?

– Спасибо, Машенька. Я не хочу есть.

Дарья задумалась.

– Скажи, Машенька, а кто твой отец? Он богатый человек?

– Мой папа – профессор. Я думаю, что он не бедный человек, – ответила девочка.

– Да, уж, – грустно прокомментировала ответ Дарья, – если твой отец профессор, то он уж точно очень богат.

Девочка почувствовала иронию в голосе собеседницы и гордо подняла голову:

– Мой папа очень сильный. И у него есть друг, дядя Лёша. Он тоже сильный и работает в милиции. Ты не бойся, они обязательно придут и заберут нас отсюда. Вот увидишь…

Дарья улыбнулась:

– И меня тоже?

– Конечно. Я попрошу папу, и он заберёт нас обеих. Не бойся, я не оставлю тебя здесь.

Дарья не стала возражать против того, что утром появится принц на белом коне и спасёт их самым чудесным образом. Что-то давно в её жизни не случались принцы. В подвале опять повисла тишина. Потом девочка сказала:

– Скоро погаснет свет, станет темно и страшно. Можно я сяду рядом с тобой?

– Конечно, Машенька. Садись поближе ко мне. Мы будем вместе ждать, кода придёт твой папа и спасёт нас.

Девочка перебралась к ней поближе, и Дарья протянула ей через прутья руку:

– Давай я обниму тебя. Нам совсем не будет страшно.

Вскоре действительно погас свет. Время остановилось, а потом в темноте раздался негромкий шорох и как-бы послышались чьи-то мелкие шажки.

– Слышишь?

Дарья почувствовала, как под её рукой сжалось тело девочки.

– Да, не бойся, это маленькие мышки, они не сделают нам ничего плохого.

Хочешь, я расскажу тебе об удивительной стране. Она совсем маленькая, называется Монтенегро и находится на берегу голубого тёплого моря. Там в горах рождаются реки с чистой прозрачной водой, а среди высоких скал стоят древние замки, которые построили ещё римляне, и которые по сей день хранят свои неразгаданные тайны. В этой стране живут добрые, неторопливые люди. Они говорят на понятном нам языке, они всегда рады гостям и вкусно кормят их своей пищей, а по вечерам при свете костров негромко поют свои песни. Там чистый воздух, Машенька, и пахнет он ветром и морскими водорослями.

– Мы поедем туда? – шёпотом спросила девочка.

– Конечно, моя дорогая. Нельзя жить, не увидев страну Монтенегро.

Так за неспешной беседой незаметно стало течь ставшее вязким, как воздух в подвале, время.

6. Друзья и недруги

Сергей лишь под утро ненадолго забылся коротким тяжёлым сном. Проснулся он автоматически, как обычно, в шесть часов, рывком поднялся и посмотрел на спящего Орлова. Тот лежал на животе, его мощная правая рука с татуировкой в виде иероглифа «Путь Дао» на плече свесилась на пол. Такая же татуировка была и у Сергея. Как-то, встретившись после долгой разлуки, они основательно прошлись по городским питейным заведениям и случайно набрели на салон татуажа. Хозяином его оказался странный внешне человек, помешанный на японской каллиграфии. Он-то и уговорил друзей сделать по татуировке, на что они и повелись, будучи в крайне расслабленном состоянии. Утром следующего дня Сергей долго смотрел на изящный рисунок, выслушал упрёки в мальчишестве от Людмилы и решил татуировку оставить. В конце концов, она в какой-то степени отвечала их жизненной концепции.

Господи, подумалось Сергею, как же жизнь изменила наши детские планы. Правда, надо отдать должное самим себе, они старались никогда не сворачивать с однажды избранного Пути. Оба были независимы настолько, насколько может быть человек независимым в этом сложном мире, оба стали профессионалами в своем деле, оба не без оснований считали, что всегда смогут защитить себя и своих близких. А вот вчера кто-то поколебал эту уверенность, заставив их усомниться в степени собственной самодостаточности.

Сергей бесшумно сделал несколько растяжек и, одевшись, вышел на улицу. Вокруг всё было покрыто густым белесым туманом. Переверзев глубоко вдохнул прохладный влажный воздух, попрыгал на месте и начал утреннюю пробежку. Видимость была ограничена пятью-шестью метрами. Пробегая мимо входа в военное училище, он едва не налетел на неспешно бегущую ему навстречу высокую девушку, лицо которой было скрыто под капюшоном куртки. Маленькая собачонка, семенившая рядом с ней, испуганно тявкнула и рванулась в сторону. Мгновение, и они растаяли в тумане позади него.

Вернувшись после пробежки, Сергей принял душ, тщательно, словно перед ответственной встречей, побрился и разбудил Орлова.

– Вставай, Лёха. Будем завтракать и думать. Время у нас есть, но не так, чтобы очень. Давай-давай, подъём, а я пока приготовлю стандартную яичницу и кофе.

– Включи в мой стандарт пять яиц и чай: черный, крепкий и сладкий, – проворчал вечно голодный Орлов и направился в душ.

Завтракали друзья молча, сосредоточено. Каждый был погружён в свои мысли. Затем Сергей вымыл посуду, и они сели за стол.

– Какие у тебя соображения? – осторожно спросил Орлов, – есть какие-то заготовки?

– Да, так, в самом общем виде. Я изложу, а ты покритикуй.

– Давай.

– Слушай, я что-то не верю, будто Машу выкрали ради выкупа. Я, конечно, не беден, но и не настолько богат, чтобы быстро собрать ту сумму, о которой идёт речь. А если быть точным, то требуемые два-три миллиона я вообще не смогу собрать, разве что продам всё, что у меня есть, включая мои фирмы. Но на это уйдёт время, которого нет. Есть вариант, конечно, снять закордонные деньги, но, опять же, эту процедуру можно совершить только лично появившись в банке, что тоже займёт довольно много времени. Они это знают, поэтому, я думаю, что истинная причина похищения всё-таки не связана с деньгами. Что скажешь на это?

Орлов откинулся на спинку кресла:

– Да, ты, пожалуй, прав. Твоя фамилия выпадает из общего ряда. Я анализировал: все предыдущие жертвы имели возможность собрать несколько миллионов в течение суток. Ты этого сделать не можешь, следовательно, причина не в этом. Тогда, пардон, в чём?

– Не знаю, пока не знаю. Я уже думал, что это мог быть кто-то, задетый мною в процессе бизнеса, но таких случаев я просто не припомню, уж больно редкий и специфический вид деятельности у моих ребят. Возможно, кто-то просто хочет наехать на меня? Так все, кому положено, знают о моей крыше с той стороны, знают о тебе, и вряд ли кому-то придёт в голову неосторожная мысль вот так запросто наехать на друга полковника Орлова.

Негромко запиликал телефон Лёхи. Он взглянул на экран, номер был неизвестен.

– Слушаю.

– Переверзев?

– Не совсем, но он рядом.

– Годится, подскажите, куда подъехать гостям с Кавказа?

– А вы где сейчас?

– В центре, возле универмага.

– Это рядом.

Лёха подробно рассказал, куда и как следует ехать кавказским гостям.

– Пойду, встречу ребят.

Он допил свой чай, вымыл чашку и пошёл вниз. Сергей, пользуясь паузой, набрал Зураба с телефона Лёхи.

– Привет, Зурабчик, есть что-нибудь новое для меня?

– Доброе утро, Сергей Александрович, рад вас слышать. Разрешите отчитаться?

– Излагай, дорогой.

– Значит так, информации в сети немного, в основном она носит частный характер. Из неё следует, что все похищенные дети имели очень богатых и любящих родителей. Знаете, бывает такое: поздний ребёнок, единственный ребёнок, больной ребёнок или что-то в этом духе. То, как их похитили, даёт основание предположить, что, скорее всего, они имел доступ к семейным телефонным переговорам.

Ни для кого не есть секрет, что все разговоры по мобильным телефонам записываются и какое-то время хранятся в компьютере. Все знают об этом, но, тем не менее, продолжают общаться так, словно они одни в этом мире. Я уже, между нами говоря, имею доступ к такому компьютеру. На основе этой информации можно вычислить всё: и когда дети выходят из дома, и когда их забирают, и как к ним относятся, и чем они вообще занимаются. Думаю, что начинать нужно оттуда, где-то там, в электронном мире, должен быть их человек. Кстати, телефонов без преувеличения миллионы, поэтому нужно знать, где искать. Они знали. Вопрос: откуда? Ответ: всё из той же Сети.

– Спасибо, Зураб, продолжай копать в этом направлении, будет что-то новое, звони либо по этому номеру, либо по моему новому, запиши его, кстати.

– Хорошо, Сергей Александрович, диктуйте… принято. Кстати, я на свой поисковик вчера поставил особый фильтр. Это, я уверен, позволит мне найти этого «крота» достаточно быстро, возможно, даже сегодня.

– Зураб, действуй, я твой вечный должник.

– Ради Бога, Сергей Александрович, это я просто отрабатываю свой собственный долг перед вами. До связи.

– До связи, Зураб.

Сергей положил телефон на стол и подошёл к окну. Балка внизу была вся заполнена клубящимся прозрачным туманом. Часы на стене показывали десять минут девятого. До его предполагаемого возвращения оставалось около четырёх часов. Он закрыл глаза и вызвал в сознании образ парящей пирамиды. Сергей словно наяву видел оранжево-жёлтый пейзаж, камни на древней дороге, призрачные контуры двух лун на бледно-голубом небе. Но следующее обычно за этим состояние боевой трансформации не приходило. И так было уже достаточно долго. Он боялся себе в этом признаться, но, похоже, его чудесный дар исчез, ушёл так же внезапно, как и появился. И только вчерашний разговор со случайной попутчицей возродил надежду. Его удивительная способность была жизненно необходима ему сейчас, и он был почему-то уверен, что это произойдёт в нужный момент. Та встреча в вагоне не могла быть случайной. Судьба снова шла ему навстречу.

Снизу донеслись голоса, звук шагов по ступеням. В комнату вошёл человек выше среднего роста лет тридцати пяти-сорока с явно восточной наружностью. За ним на голову возвышался Орлов. Переверзев шагнул вперёд, протягивая руку:

– Сергей.

Человек, нейтральное выражение лица которого не изменилось ни на йоту, пожал её и произнёс:

– Тян.

Сергей не понял:

– Простите, это имя или фамилия?

– Не имеет значения. Просто Тян, я кореец, – пояснил он и добавил, – и давайте без церемоний, на «ты», идёт?

– Без проблем. С Алексеем ты, полагаю, уже знаком?

– Кто ж не знает полковника Орлова в этих местах.

Сергей одобрительно улыбнулся:

– А у вас неплохо поставлена информация, Тян, это радует в данной ситуации.

– Стараемся, – ответил тот, садясь в кресло, – что слышно?

– Прошу прощения, Тян, ты один или с помощниками?

– Со мной два человека: специалист-механик, вскроет что угодно, и айтишник, этот тоже распечатает любую компьютерную систему.

– Так, может покормить ребят?

– Не стоит, мы уже перекусили. Ты лучше скажи, сколько мы имеем времени, чтобы совершить какие-то действия?

– Около четырёх часов. Кстати, только что выходил на связь мой специалист по интернет-технологиям. У него уже есть определённые соображения. Может состыковать их вместе, твоего и моего, для ускорения процесса?

– Разумно, у нас с собой особая аппаратура, прослушаем кого угодно. Вот телефон моего специалиста.

Он протянул Сергею карточку, на которой стоял лишь номер и не то имя, не то кличка – Захариус. Орлов, молчавший всё это время, приготовил кофе, аромат которого заполнил небольшое помещение. Он молча расставил чашки, спросил сколько кусочков сахара положить гостю. Тот молча поднял два пальца.

– Я приглашу твоего Захара, – сказал Алексей и вышел. Сергей вдохнул густой запах напитка:

– Благодать Божья! Так вот, Тян, мой парень убеждён, что у этих уродов есть свой человек, имеющий доступ к информации вообще и, в частности, к той, что снимается с мобильных телефонов и хранится на компьютере. Найти бы этого «крота», это было бы уже неплохое начало.

Тян задумался, отхлебнул кофе:

– А ты что планируешь делать?

– А я планировать буду после того, как они выйдут со мной на связь. Идеальный вариант, если они заберут меня с собой. Тогда Орлов со своими орлятами подстраховал бы меня, ну, а дольше по ситуации.

В комнату вошёл в сопровождении Орлова парень лет двадцати пяти. Среднего роста, в очках, волосы завязаны сзади в хвост. Мятая рубашка навыпуск и потёртые джинсы дополняли облик типичного обитателя виртуального мира. Поздоровавшись, Переверзев набрал Зураба, объяснил ситуацию и передал трубку Захару. Вслед за этим последовал разговор двух специалистов на языке, совершенно не понятном для окружающих. По окончании молодой человек вернул телефон и спросил:

– Это действительно тот самый Зураб?

Сергей улыбнулся:

– Не знаю тот ли, но точно Зураб.

– Что, – поинтересовался Тян, – хороший специалист?

Захар восхищённо покрутил головой:

– Один из лучших, если не самый лучший. С нашей аппаратурой и его примочками мы Пентагон прослушаем. И с этим фильтром он хорошо придумал, нужного человечка мы быстро вычислим, пусть только на связь выйдет с тем, на кого работает, а там уже дело техники. Мы даже его координаты определим, никуда он от нас не денется.

– Хорошо, – прервал его Тян, – приступайте к работе, а я подтянусь к вам. Иди.

Глядя на айтишника, опускающегося по лестнице, он повернулся к Сергею:

– Давайте подведём предварительные итоги. Я с этими ребятами занимаюсь «кротом», нахожу его и снимаю информацию. Может, удастся выйти на того, кто отдаёт ему приказы. Дальше по ситуации, связь по телефону. Орлов со своими ребятами пасёт тебя и, я надеюсь, не упустит.

– Почему это я должен упустить его? – нахмурился Лёха.

– Не лезь в бутылку, – жестом остановил его Тян, – я не в обиду, просто это довольно хитрые твари, и кто знает, что они придумают, согласен?

– Согласен, – нехотя кивнул Орлов, – ситуация может сложиться самая неожиданная.

– Вот-вот, и я о том же. Поэтому, – он достал из кармана коробочку, раскрыл её и вынул небольшой цилиндрик, – это маячок, мощнее и компактнее его я не знаю. Штатовская продукция, стоит немалых денег, скажу я вам, ребятки. Если они возьмут тебя с собой, Сергей, то могут заставить и раздеться полностью. Я лично на их месте так и сделал бы. Этот маячок можно проглотить, и он будет работать, пока не выйдет естественным путём. Включается автоматически от температуры тела. По компьютеру мы всегда отследим тебя в пределах его радиуса действия. Потом, кстати, отмоешь и вернёшь эту ценную вещь.

– Хорошая вещь, – Сергей покрутил в пальцах гладкий цилиндрик, – и каков же радиус действия?

– Если не ошибаюсь, около десяти километров, но приёмник должен быть специфическим. Захар точно знает.

– Не так много, как хотелось бы, но это в любом случае лучше, чем ничего, да и всегда можно приблизиться к центру излучения, описывая круги в предполагаемом направлении.

– Да, кстати, а сколько машин мы сможем задействовать? – обратился Тян к Орлову. Тот прикинул:

– Ну, чтобы никого не спугнуть, я думаю, три-четыре экипажа.

– Плюс наша тачка, я думаю этого достаточно. Ну, что, парни, мы выдвигаемся ближе к центру. Там передремлю немного в нашем микроавтобусе, дальше мы работаем, ну, а с вами я постоянно буду на телефоне. Пока, до связи.

Тян поднялся, потянулся всем телом и лёгким кошачьим шагом не вышел, а выскользнул из комнаты.

Лёха, глядя ему вслед, негромко проворчал:

– Глядя на него, никогда не скажешь, что это один из самых специфических и высокооплачиваемых килеров.

– Ты, что, знаешь его?

– Лично до сегодняшнего утра, нет, даже фотография его отсутствует, но приблизительное вербальное описание имеется. Это точно он.

– И что?

– А ничего. На хороших людей обычно не охотятся. Знаю только, что к нему обращаются обычно в тех случаях, когда закон бессилен, а наказание должно быть обеспечено, и наказание жестокое. Ну, случаи типа нашего. Я немного слышал о его методах работы и не завидую тем козлам, которых ему заказали.

В наступившей тишине неестественно громко прозвучала трель телефона Орлова. Тот активировал трубку, послушал и передал её Сергею:

– Андрей, – произнёс он, – да, сын, привет, я тебя слушаю. Как себя чувствует мама? – Что… спит, говоришь, а ты знаешь, что у нас случилось? – Мама рассказала… Будь осторожен, не буди её. Проснётся, скажешь, что я в пути и связь со мной плохая. Я буду дома где-то часам к трём, может раньше, но в любом случае постараюсь позвонить. Постарайся внушить ей, что ситуация под контролем. Всё понял? Знаешь, о чём я? – Хорошо, Андрей, я надеюсь на тебя. Обнимаю, пока.

Медленно тянулось время. Позвонили ребята Орлова, все были готовы принять участие в предстоящей операции. Своих приближённых Лёха выбирал под стать себе: рослые, прошедшие хорошую боевую подготовку, умные и преданные, а в случае необходимости и безжалостные парни лет тридцати-тридцати пяти. Орлова они боготворили и знали, что тот никогда не оставит их наедине со своими проблемами, если таковые вдруг обнаружатся. Команду «орлят» хорошо знали по обе стороны закона как людей, которых не стоит беспокоить без особой на то нужды. Но если таковая необходимость вдруг возникала, то решить её быстро и эффективно могли только подчинённые Орлова. И, в этой связи, опять-таки, было непонятно, кто рискнул вторгнуться на запретную и опасную для врагов территорию сурового полковника.

К половине одиннадцатого Орлов принял несколько звонков от тех, с кем сталкивала его непростая нынешняя жизнь. Все звонившие предлагали бойцов, технику, делились информацией, но она была практически пустой. Единственное внимание привлекло сообщение о том, что примерно год назад в Харькове действовала группа неизвестных лиц, которые сняли немалые деньги, ловко орудуя шантажом. Исчезла они так же неожиданно, как и появилась. Общим с нынешней ситуацией было то, что в обоих случаях бизнес вёлся на основе конфиденциальной информации, доступ к которой можно было получить ограниченному числу людей. Это уже было кое-что.

Зураб и Захар параллельно начали разрабатывать новую версию, расширив поиск и на территорию сопредельных областей России. К поиску по просьбе Зураба подключились ещё несколько групп хакеров, работу которых Переверзев обязался оплатить. Правда, уяснив, с какой целью ведётся работа, представители этого закрытого и специфического сообщества перезвонили и с крайним возмущением отказались от оплаты. Как выяснилось, нигде не любят, когда бизнес строится на жизни и смерти детей.

Позвонила жена, чувствовалось, что она на грани нервного срыва. Сергей как мог успокоил её, уверив, что пока всё идёт по плану и к вечеру Маша будет дома. Почему-то эта придуманная на ходу фраза придала уверенности и ему тоже.

Без двадцати одиннадцать Переверзев переоделся в старые ботинки, джинсы, футболку и видавшую виды ветровку. Наблюдавший за этим Орлов, поинтересовался, что значит эта имитация бедности.

– Тян, скорее всего, прав: они заставят переодеться. Не выбрасывать же хорошие вещи.

– Тоже верно.

– Собираемся, полковник. Ты не забывай: я должен приехать львовским поездом в двенадцать десять. А для этого нам нужно вовремя вернуться в Дзержинск.

– Поехали, брат.

С этими словами Лёха встал из-за стола, потянулся, так, что хрустнули суставы, и произнёс:

– Что-то тянут, суки, со звонком, нервы проверяют…

И в этот момент ожил и завибрировал лежавший на диване телефон.

7. Тян: отзвуки прошлого

К десяти часам утра Тян окончательно пришёл в себя после утомительной ночной поездки. Он вышел из микроавтобуса, умылся минералкой из пластмассовой бутылки и сделал несколько особых движений, которые вернули упругость мышцам и ясность мыслям, так необходимую сейчас. Ему вспомнился последний разговор со своим постоянным покровителем и работодателем. Рашид Исаевич был чуть ли не единственным человеком в этом жестоком мире, с кем его связывали особые отношения. Лет двенадцать назад, когда Кавказ раздирали локальные войны, судьба, казалось, временно отвернулась от него. Будучи контрактником, он во время затяжного боя в бессознательном состоянии попал в плен к одному из полевых командиров. Тот, выяснив, что выкуп за никчемного корейца ему не светит, быстро сплавил его в горы к одному из далёких родственников в качестве бесплатной рабочей силы.

Дядя Муса жил далеко в горах и в свои пятьдесят лет был подвинут на боевых искусствах востока. Новый раб был ему очень кстати, поскольку предыдущий пленный солдат выдержал всего пару недель спарринга, после чего отдал душу своему славянскому богу. Он приказал боевикам накормить новую куклу и привести в полный боевой порядок, что и было беспрекословно сделано.

Следует заметить, что дисциплина в небольшом отряде Мусы была безукоризненной. Она только усилилась после того, как он собственноручно забил до смерти троих боевиков, которые в нарушение приказа не трогать детей независимо от их национальной принадлежности, держали в яме двух русских девчонок лет тринадцати, забирая их только на ночь для мужских утех. Одна из девчонок сошла с ума и её пристрелили, а вторая просто заболела, стала кашлять кровью и умерла. Муса, имевший четырёх дочерей, узнал об этом случайно. Тогда он собрал свой отряд на поляне и сказал:

– Среди нас есть три ишака, три смелых таких ишачка, храбрости которых хватает только на то, чтобы мучить маленьких девочек, которые не могут постоять за себя. Но, слава Аллаху, старый Муса ещё в состоянии сделать так, чтобы души этих детей там, на небе, нашли покой. Смотрите все и помните, что бывает с теми, кто посмеет ослушаться моих приказов.

После этого он велел троим тридцатилетним мужчинам раздеться до пояса, взять ножи и одновременно сражаться против него, безоружного. Говорят, что это было жутковатое зрелище. Он голыми руками буквально порвал своих противников. Они не просили пощады, понимая, что её не будет. С того дня никто в отряде Мусы даже в мыслях не смел нанести какой либо ущерб чужому ребёнку, пусть уже и достаточно взрослому.

Тян к моменту пленения прошёл хорошую выучку в спецназе, успел повоевать в разных горячих точках, но не это главное. Главное заключалось в том, что в маленьком казахском посёлке, расположенном у подножья гор, где прошло его детство и юность, у него был Учитель. Старик, возраст которого не знал никто, служил сторожем при местной школе. Однажды, наблюдая за тем, как маленький юркий мальчишка безуспешно, но упорно пытается отбиться от четверых школьников старше его возрастом, он неожиданно поднялся с бревна, на котором обычно сидел, грея на солнышке старые кости, и неспеша подошёл к ним. Никто так и не понял, почему все, кто участвовал в драке, внезапно, починяясь неведомой силе, разлетелись в стороны. Старик же, не говоря ни слова, взял Тяна за руку и увёл за собой к сторожке, в которой жил.

Так мальчишка, который рос без отца, да, по сути, и без матери, стал учеником старого Мастера древних боевых искусств, чей опыт и навыки медленно умирали вместе с его стареющим организмом. Старик покинул этот мир через восемь лет после этого происшествия. Умер без сожаления, зная, что его ожидает новая жизнь там, за гранью этого мира, и что все свои знания, как и положено Мастеру, он успел передать своему ученику.

Через несколько дней Муса, убедившись, что пленный находится в хорошей физической форме, решил узнать, на что тот способен, как боец. Утром он как обычно сделал хорошую разминку, помедитировал, сидя на пригорке и глядя на расстилающиеся перед ним горы, среди которых родился и вырос, а затем велел привести пленного.

– Как зовут? – в упор спросил он его, не здороваясь.

– Тян, – коротко ответил тот, глядя на него бесстрастным взглядом восточного человека.

– Что за имя такое?

– Я кореец.

– Кореец, а чего ж воюешь за русских?

– Я родился среди русских, служил в армии, вначале по призыву, а потом по контракту.

– Контрактник, значит. Что, деньги решил заработать?

– Да. Работы нет, а кроме армии я ничего не умею.

– Ясно. Ну, считай, закончилась твоя служба. Проживёшь ровно столько, сколько сумеешь продержаться в бою против меня. Драться умеешь?

Солдат безо всяких эмоций некоторое время молча смотрел на него, потом вдруг едва неуловимая усмешка тронула его губы:

– Умею немного. А что, бой будет на равных?

– В каком смысле? Ты что, ишак, решил подыграть мне?

– Нет, уважаемый, – по-прежнему холодно ответил тот, – я просто выясняю условия боя: мы в спарринге выступаем как два равных партнёра, или вы, как хозяин, а я, как раб?

Муса, не подав виду, был в душе удивлён, никогда ещё с ним так не разговаривали пленные солдаты, хотя повидал он их немало.

– Как равные, конечно. Я боец, а не убийца. Разминку делать будешь?

– Нет, – ответил Тян, – я всегда готов к бою.

– Это хорошо, что всегда. А что же ты в плен попал, если такой крутой?

– Я не крутой, а в плен попал контуженым, без сознания.

– Ясно, ну, снимай рубаху и становись. Ритуал знаешь?

– Да.

Он снял изодранную рубашку и стал напротив. Чуть ниже Мусы ростом, с рельефными мышцами, под которыми совершенно не угадывалась жировая прослойка, кореец в лучах утреннего солнца напоминал хорошо отполированную статую старой работы. По сравнению с ним Муса выглядел массивнее и опаснее. Они поклонились друг другу и заняли боевые позиции. Вокруг стали располагаться боевики, предчувствуя очередное развлечение, которыми была так небогата их жизнь в горах.

Муса сделал скользящий шаг вправо, кореец расслабленно, словно кошка, повторил движение. Некоторое время они двигались по кругу, ощупывая друг друга взглядом, а затем Муса нанёс пробный удар. Тян легко ушёл в сторону. Серию последовавших за этим ударов пленный легко блокировал и незаметно в процессе движения коснулся правой рукой особой точки на туловище противника. Муса мгновенно ощутил какую-то слабость в теле, от которой попытался избавиться, сделав глубокий вдох. И в этот момент кореец словно расплылся в воздухе и в прыжке нанёс удар ногой в голову. Окружающий мир сузился до размеров точки и померк. Муса быстро очнулся и первое, что он увидел, это был пленный в окружении его боевиков с автоматами в руках. По его лицу стекала струйка крови.

– Стоять, – заорал Муса, – я кому сказал стоять. Вы что, с ума сошли? Это же был бой, честный бой двух мужчин. Все свободны, корейца не трогать.

Он размял ладонями голову, разгоняя тяжесть, и подошёл к Тяну.

– Молодец, ты первый, кому удалось меня завалить. Иди умойся, сейчас будем завтракать.

После этого всё в окружении Тяна резко изменилась. Это уже было не жалкое существование пленного, а скорее жизнь уважаемого тренера. Ему выделили отдельную комнату, дали хорошую одежду, питался он вместе с хозяином. Тян рассказал ему о своём детстве, о старом Мастере, который передал ему древние знания о боевых корейских искусствах и философии Пути, о непростой жизни в спецназе. Муса жадно слушал новые для него откровения. Он взял с пленника слово, что тот не будет предпринимать попыток к бегству и научит его хотя бы небольшой части того, что умел сам. За это Муса, перейдя от роли хозяина к роли ученика, обязался выплатить ему хорошие деньги и через год отпустить на свободу. Тян подумал и согласился.

Хозяин оказался хорошим учеником и честным человеком. Он с лёту схватывал всё, чему обучал его теперь уже не пленный, а Учитель, повиноваться которому в соответствии с восточными традициями нужно было беспрекословно. Их схватки становились всё сложнее и интереснее, особенно после того, как Тян показал ему мастерство ведения боя с завязанными глазами. Это был высший пилотаж, которому обучают лишь в редких, очень закрытых школах на Востоке. Иногда приходилось ему тренировать и боевиков Мусы, отношение которых постепенно сменилось от презрительного к почтительно-уважительному.

Однажды вечером за чаепитием Муса спросил его:

– Скажи, а ты не хочешь принять истинную религию – ислам? Стал бы большим человеком в нашем мире.

Тян подумал и ответил:

– Уважаемый Муса, мой Учитель восемь лет наставлял меня на то, как правильно идти избранным Путём. Я ещё мальчишкой впитал его философию, и она полностью соответствует моему представлению об устройстве этого мира. Я обещал своему Учителю никогда не сходить с этого Пути и, прости, никогда не сойду.

Муса опустил голову:

– Правильно ответил, отступников нигде не любят. А скажи-ка, Тян, что говорит твоя философия: человека можно убить или нет?

– Ты же убил тех троих своих бойцов и правильно сделал. Жаль только, что слишком просто умерли, надо было заставить их испытать то, что испытали эти девочки. Это уже моя философия, Муса: бессмысленное зло должно быть оплачено той же монетой, и это будет справедливо. А для тех тварей, что издеваются над детьми, я бы придумал что-нибудь особенное, от чего любителей острых ощущений бы резко поубавилось, а не давал бы им пожизненное, как это принято сейчас в нашем демократическом мире.

– Правильно говоришь, Тян. У меня четыре дочери, и если бы, храни их Аллах, с ними что-то случилось, я бы нашёл этих тварей и заставил съесть собственные внутренности. Они бы у меня умирали долго.

Странно, казалось бы, Тян должен был ненавидеть своего хозяина, в котором одновременно уживались и жестокость, и любовь к детям, но ненависти не было. Суровый человек, выросший в горах, имел свою жизненную позицию, в основе которой лежали вековые традиции, свои принципы, умел защитить себя и свою семью, и его стоило уважать за это.

Прошло одиннадцать месяцев с момента заключённого между ними соглашения. Уже близилось лето, когда на поляну у подножья пологого холма, на котором стоял каменный дом Мусы, больше похожий на крепость, чем на жилище человека, въехали два черных лендкрузера. Из переднего вышел хорошо одетый человек невысокого роста. В сопровождении молодых людей спортивной наружности он неспешно поднялся по тропинке к воротам. Муса, сидевший за столом на веранде, опустил бинокль и крикнул вглубь дома:

– Женщины, накрывайте стол, у нас гости.

Сам же он пошёл навстречу.

– Рашид Исаевич, дорогой, рад вас видеть. Заходите, мой дом – ваш дом.

– Здравствуй, Муса, я тоже рад тебя видеть. Как ты живёшь? Как жена, здоровы ли девочки?

– Спасибо, уважаемый Рашид Исаевич, все живы и здоровы. Проходите, пожалуйста.

Тян в это время стоял с завязанными глазами в кругу трёх боевиков, которые не решались напасть на него. Приезжий, увидев это, остановился:

– Что это за цирк, уважаемый Муса? Придумал себе новое развлечение?

Тот остановился, потёр заросшее короткой черной бородой лицо:

– А вы посмотрите, что сейчас будет.

В это время нападавшие решились и одновременно бросились на человека с завязанными глазами. Тот, шагнув навстречу, поймал одного из них за руку, поднырнул под неё и мгновенно оказался за условным кругом, в котором находился. Вслед за этим он перешёл в нападение, и вскоре трое нападавших лежали на траве без признаков жизни. Тян снял повязку и увидел незнакомого мужчину, внешность которого резко отличалась от окружающих. Склонив голову в традиционном восточном поклоне, кореец поздоровался. Муса восхищённо прицокнул языком:

– Молодец, Тян, просто молодец, – и, обращаясь к приезжему, спросил, – разрешите представить его вам, Рашид Исаевич?

Тот молча кивнул. Тян подошёл поближе.

– Он мой бывший пленный. Кореец, зовут Тян. Мастер боя, лучше его я не видел.

– А почему бывший пленный?

– У нас с ним соглашение. Теперь он мой Учитель, а я, старый Муса, его ученик. Через месяц контракт заканчивается, и я отпускаю его на волю, как было договорено.

И добавил:

– Если, конечно, он захочет. Лично я буду просить его остаться.

– Рашид Исаевич, – неожиданно для всех протянул руку приезжий. Тян осторожно пожал протянутую ему руку и представился.

– Я думаю, нам будет ещё о чём поговорить, Тян. А пока, Муса, веди в дом и распорядись разместить и накормить моих людей.

Ближе к вечеру, сидя на веранде за чаем, Муса осторожно спросил:

– Рашид Исаевич, к нам-то какая проблема привела? Хотя, что это я говорю, какая проблема может быть у человека, у которого есть серьёзные друзья по обе стороны фронта.

– Да, ты прав, друзья у меня действительно есть по обе стороны невидимого фронта, но есть и проблема. Твой совет нужен, Муса. Некоторые мои друзья с той и этой стороны не так давно нашли общий язык. Грядут большие перемены, у нас может появиться новый президент. Есть два кандидата, у одного из них небольшое преимущество, хотя, на мой взгляд, человек он больше той, чем нашей стороны. Этот человек знает, что мои деньги и связи вносят некоторую стабильность в тот процесс, который сейчас наметился. Ему известно также и то, что я много знаю о людях вообще и о его жизни в частности, а там, поверь, много тёмных пятен. Так вот, он подумал и решил для усиления своей позиции одним выстрелом убить двух зайцев: убрать меня, а заодно и забрать мои деньги.

Муса помрачнел:

– Это не по закону, не по-человечески. Кто этот ишак, скажите, уважаемый, и мы порвём его, клянусь Аллахом! Одного понять не могу, как он может безнаказанно наехать на такого уважаемого человека, как вы?

– Оказалось, что очень просто. Ты знаешь, что у меня нет своих детей, но есть племянница, она сирота и я к ней очень привязан. Так вот, вчера меня поставили перед фактом: или я выполняю все их указания, или в посылках долго ещё буду получать девочку по частям.

– Погодите, Рашид Исаевич, она ведь нашей веры, или я не прав?

– Да, нет, ты прав, она нашей веры, но это их не остановит. Они знают о каждом моём шаге, наверное, купили кого-то из моей охраны. Так что мне делать, Муса? Ты мудрый человек, подскажи.

Горец помрачнел и задумался. И вдруг его лицо оживилось. Он поднялся и присел на перила:

– Рашид Исаевич, послушайте, что я вам скажу и поправьте, если ошибаюсь. Эту проблему нужно решить так, чтобы никогда и никому больше такая идея не пришла в голову, чтобы все поняли, что вас нельзя обидеть безнаказанно. Я уверен, что у вас есть информация о том, где находится этот человек, кто его окружает и охраняет. Я точно знаю, что, чем выше стоит человек, тем хуже его стерегут, потому что все уверены: никто не посмеет поднять руку на их босса. А мы поднимем, на нас никто не подумает. Вы же пока отдохнёте здесь, сюда никто не сунется, это я вам гарантирую.

Гость задумался. В горах темнеет быстро, без привычных на равнине сумерек. В сгустившейся темноте стало заметно, как он устал и постарел за последнее время. Наконец он поднял голову:

– И где же взять таких людей, Муса? Ведь проблему нужно решить быстро, буквально за два дня.

– Есть такие люди. Их не должно быть много, думаю, что не больше двух.

– И кто же это?

– Я и Тян.

Рашид Исаевич тоже встал из-за стола. Он взволновано прошёлся по веранде и остановился перед хозяином дома:

– Муса, ты уверен, что это правильное решение? Ты уже не молод, и этот твой пленник, ты его настолько хорошо знаешь?

– Рашид Исаевич, уважаемый, во-первых, я совсем ещё не стар и многое могу, вам ли не знать, а, во-вторых, в Тяне я уверен, как в себе. В бою ему равных нет, вы это сами видели, а с его навыками спецназовца мы точно справимся с заданием. И, главное, нас никто не знает в столице. Тихо пришли, сделали своё дело, и тихо ушли.

– Хорошо, зови парня.

Муса вышел и вскоре появился с Тяном.

– Присаживайтесь, а я постою, что-то затекли ноги от постоянного сидения. Тян, вам Муса рассказал, в чём проблема?

– Да, в общих чертах.

– Возьмётесь за эту работу?

– Возьмёмся, но потребуется оружие, экипировка, подробный план объекта, схема охраны, если это возможно.

– Всё возможно, если есть достаточное количество денег. Составьте список, всё это будет ждать вас в столице завтра. Вы понимаете, что если девочку не удастся выдернуть оттуда в течение двух дней, то она умрёт?

– Рашид Исаевич, мы решим эту проблему.

Приезжий долго рассматривал сидящих за столом мужчин, думая о чём-то своём, потом глубоко вздохнул и устало произнёс:

– Независимо от результатов операции, я ваш вечный должник. Помните, Тян, я обеспечу ваше будущее, и твоих девочек, Муса, тоже.

Хозяин дома возмущённо вскочил из-за стола:

– Как вы можете так говорить, уважаемый, мы же родственники.

– Хорошо, хорошо, Муса, не сердись. Ты, конечно, прав, хотя одно другому не мешает.

Тян, молчавший до сих пор, тоже подал голос:

– Муса сказал за двоих, Рашид Исаевич, вам это ничего не будет стоить. Достаточно простой благодарности за хорошо сделанную работу, а работу мы с уважаемым Мусой сделаем хорошо, это я вам обещаю.

– Спасибо заранее, мужчины. Я устал, Муса, и хотел бы прилечь. Спокойной ночи, Тян.

– Спокойной ночи. Да, и ещё, Рашид Исаевич, ваших людей нужно изолировать на это время, у них не должно быть связи с городом.

Ранним утром Муса отдал необходимые распоряжения, а затем они с Тяном сели в видавший виды неприметный внедорожник и покинули ставший на два дня неприступным дом-крепость. Прошёл томительный день, его сменила ночь, и снова настал день. От уехавших не было никаких известий, Рашид Исаевич мрачнел, почти ничего не ел и всё время проводил, сидя за столом на веранде, откуда была видна дорога, ведущая в долину. Пальцы его непрерывно перебирали старые янтарные чётки. Поздно ночью ожил спутниковый телефон. Он выслушал невидимого собеседника и попросил принести ему бокал вина. Видимо известие было благоприятным.

А на рассвете, когда сумерки сделали едва различимыми окружающие предметы, раздался звук работающего двигателя и на дороге показался долгожданный джип. Он въехал в открытые ворота, остановился, из него вышли трое. Рашид Исаевич, наблюдавший за этим с высоты веранды, бросился вниз. Девочка, увидев дядю, повисла у него на шее. Тот с трудом сдержал слёзы. Он подошёл к стоящим у машины мужчинам. Муса держал на перевязи забинтованную руку, Тян, судя по всему, был невредим и, как всегда, невозмутим. Рашид Исаевич обнял каждого и срывающимся от волнения голосом спросил:

– Как всё прошло, нормально?

Муса кивнул в сторону Тяна:

– Ему скажите особое спасибо, а я его вечный должник. Если бы не Тян, остался бы старый Муса навсегда в горящем доме.

– Вы, что, сожгли всех, кто был в особняке?

– Извините, так решил Тян, и это правильно, пусть боятся все, кто должен вас бояться. Кстати, он знает имя предателя в вашей охране, пусть сам и разберётся с ним, если позволите.

– Хорошо, Тян, сделайте это, только объясните остальным, почему он умер.

За столом Муса рассказал, как они, сняв беспечную охрану, проникли в дом, как нашли главного виновника, и Тян быстро разговорил того на предмет местонахождения девочки, как доставали её из огромного запутанного подвала, как ранили в перестрелке Мусу, и Тян остался прикрывать их отход, как он в одиночку уничтожил всех боевиков и поджёг огромную усадьбу. В результате акции клан того человека по сути перестал существовать. Их не преследовали, поскольку делать это было некому. Уставший от бесконечной войны город, услышав звуки боя, словно вымер.

Ушли они беспрепятственно, не оставив никаких следов, которые могли бы напрямую связать акцию с именем Рашида Исаевича. Догадки же и сомнения, конечно же, останутся, но это даже хорошо: они могли только предупредить всех неосторожных людей о возможных последствиях наезда на этого уважаемого человека. Оставшийся же в одиночестве претендент на президентское кресло, вне всякого сомнения, тоже должен был мысленно поставить плюс возле фамилии Рашида Исаевича.

Так уж само собой случилось, что после этого инцидента Тян приобрёл в качестве покровителя высокопоставленного, но постоянно находящегося в тени человека и обширный клан Мусы, члены которого в случае необходимости всегда готовы были прийти на помощь. Ему сделали не только новые документы и обеспечили хорошей квартирой в одном приморском городе, но и создали имя человека, известного в определённых кругах тем, что он мог решить очень сложные проблемы, которые не решались официальным путём.

Тян тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Нужно было приступать к очередной работе. Личная просьба Рашида Исаевича должна быть выполнена, чего бы это ни стоило.

8. Тян: отблески настоящего

Из фургона выглянул Захар. Увидев Тяна, идущего от кофейного автомата с пластмассовым стаканчиком в руке, он нетерпеливо пошёл к нему навстречу.

– Что, есть новости?

– Да, кое-что есть. Через фильтр Зураба прошло несколько миллионов звонков. Постепенно число тех, что отфильтровываются, становится всё меньше. Сейчас их около сотни.

Тян отхлебнул кофе, в очередной раз мысленно удивившись тому, чем заряжают эти автоматы, и спокойно отреагировал на сообщение:

– Многовато, пока это нам почти ничего не даёт.

– Да, но я построил тренд, по которому происходит уменьшение во времени количества нужных нам абонентов. Примерно через час их количество сократится до приемлемой величины. Думаю, что их будет не больше десятка, хотя, с другой стороны, может не быть и вовсе.

– Это уже совсем другой разговор. С таким количеством можно будет и поработать, главное, чтобы это число не равнялось нулю.

– Кстати, мы уже скачали информацию о тех, кто мог иметь доступ к информации с мобильных телефонов.

– И что?

– Есть кое-какие соображения, работаем. Когда ситуация прояснится, сообщим.

– Хорошо. Я пойду, пройдусь пока, нужно размяться.

Прошёл ещё один долгий час. Наконец, отозвался Зураб. Он сообщил, что ему, похоже, удалось вычислить человека, имеющего отношение к проблеме.

– Я с самого начала предполагал, что это может быть кто-то из наших, из тех, кто в состоянии, не оставив следов, проникнуть в нужный компьютер. Мои ребята, те, которым я доверяю, как себе, раскинули невод с моим фильтром и в итоге вышли на одного мутного человечка. Его ник в Сети – Тёмный. Мы редко имели с ним дело, поскольку с его стороны были замечены некоторые нечистоплотные дела, которых мы стараемся избегать. Но мастер он неплохой, нужно отдать ему должное. Короче, вот его данные.

И он назвал соседний город, улицу и дом, в котором находится нужный компьютер.

– Точнее не могу, нужно время.

– Хорошо, Зураб, – остановил его Тян, – всё ясно. Мы поехали, а ты продолжай работу, может, удастся засечь того, на кого он работает.

Задав на навигаторе конечную точку маршрута, они тронулись в путь. Через полчаса, миновав мост и длинный, прямой как стрела, проспект, микроавтобус въехал в соседний небольшой городок. Навигатор привёл их к девятиэтажному дому в центральной его части, стоящему у кольцевой развязки. Тян велел остановиться в стороне, чтоб не привлекать ненужного внимания. Пространство перед домом было пустынно, лишь на скамеечке у дальнего подъезда спиной к ним сидели старушки, бесстрастно наблюдавшие за пешеходами, проносящимися мимо машинами, да детьми, играющими в песочнице.

– В доме четыре подъезда, итого сто сорок четыре квартиры. И где-то там должен быть наш клиент. Как найти его, вот в чём вопрос? – задумчиво произнёс Захар, разглядывая безликие окна.

– Ничего, – ответил Тян, – что-нибудь придумаем. Обрати внимание на мотоциклиста.

Метрах в ста от них парень в экипировке байкера поставил на подножку тяжелую «Хонду», снял шлем и скрылся в ближайшем подъезде. Тян тронул за плечо молчаливого водителя:

– Вот что, Дима, как только он выйдет, попробуй-ка его разговорить на предмет твоего случайного знакомого, которому ты остался должен денег в свой прошлый приезд сюда. Легенда такая: ты из России, и это, кстати, правда, поскольку номера на нашей машине хоть и фальшивые, но таки российские. Ехал отдыхать в Крым. Так получилось, что оказался без денег, украли на стоянке, кончался бензин, парень с погонялом Тёмный помог тебе. Ты заправился, довёз его сюда, но кроме дома, возле которого его высадил, ничего не знаешь. Номер телефона потерял, а сейчас возвращаешься обратно и хотел бы вернуть долг. Всё ясно?

– Да, я всё понял, иду.

– Давай, одень бейсболку, очки, наклей вот эти усики. Давай-ка я помогу, отлично, посмотри, как родные.

– Тьфу, никогда не любил усы. Так я пошёл?

– Нет, ты сиди в машине, а мы с Захаром прогуляемся к рынку. Как только байкер появится, иди к нему.

– Хорошо, буду пока привыкать к усам.

Тян с Захаром пошли к стихийному рынку, расположенному неподалёку, и стали наблюдать за происходящим.

– Послушай, Тян, а что, если я попытаюсь получить информацию от бабушек?

– Было бы неплохо. Только ты свой хвост распусти, стань кудрявым парнем: такие бабушкам правятся больше. Придумай, что-нибудь трогательное, типа от хулиганов вместе отбивались, было трудно, но отбились. Хочешь узнать, как его здоровье, ну, а дальше по тексту.

Захар распустил собранные в хвост волосы, отчего те рассыпались по плечам, заправил за ремень выпущенную рубаху и отправился покорять старушек. Дима в это время уже беседовал с парнем в кожаных доспехах. Тян взглянул на часы, было уже без четверти двенадцать. Минут через пятнадцать-двадцать похитители должны были выйти на связь с Переверзевым. Он привычно сосчитал пульс. Шестьдесят семь ударов в минуту, вместо привычных шестидесяти. Организм, предчувствуя стрессовую ситуацию, начал гнать по венам адреналин.

Вскоре Тян увидел, как Дима вернулся к машине, а Захар направился ко второму подъезду. Вскоре и тот, и другой сообщили, что сведения, полученные ими из разных источников, совпали. Нужный им парень, судя по всему, живёт один в семьдесят первой квартире. Это девятый этаж, что, в принципе, удобно.

– Отлично, Дима, бери инструмент и иди туда, я за тобой. Лифтом не пользуйся.

– Захар, ты следи за его компом, он минут через десять-пятнадцать выйдет на связь со своим работодателем. Попытайся того засечь.

– Понял, работаем.

Тян бесшумно поднялся на девятый этаж. Подъезд словно вымер, в это время суток практически все были на работе. У двери его уже ждал Дима.

– Тян, всё готово, – прошептал он, – потом закроешь его ключами.

– Хорошо, иди к машине.

Тян приоткрыл дверь. В квартире, пропитанной запахом застоявшегося воздуха, негромко рокотал тяжёлый металл. Жалюзи были опущены, и помещение утопало в полумраке. Через дверь в небольшой спальне виднелась неубранная постель, ворохом лежащая на разложенном диване. В комнате справа что-то мерцало. Тян заглянул туда. Покачиваясь в такт музыке, спиной к нему перед большим тридцати двух дюймовым монитором компьютера сидел в наушниках небольшого роста парень. Тян подошёл к нему и резко ударил ребром ладони чуть ниже уха. Тот молча завалился на бок. Кореец заглянул на кухню, внимательно осмотрел её. Его взгляд остановился на огромном для такого помещения холодильнике «Самсунг». Внутри тот оказался практически пустым, лишь на верхней полке выстроились в ряд бутылки с пивом.

Тян скочем заклеил рот парню, надел наручники и усадил в глубокое кресло. После этого он несколько раз шлёпнул его по щекам. Тот открыл глаза и непонимающе уставился на человека, сидящего перед ним на стуле. Чёрные как ночь, слегка раскосые глаза смотрели на него без всякого выражения, и было в этом взгляде что-то такое, отчего ему стало очень неуютно. В руках человек держал нож, лезвие которого холодно поблескивало в полумраке.

– Слушай внимательно, парень. Я сейчас сниму скоч и задам несколько вопросов, ты тихо ответишь. Если понял, кивни.

Парень послушно кивнул. Тян резким движением сорвал полоску скоча.

– Смотри. Этим лезвием я с тебя живого сниму кожу. Поверь мне, это очень больно, и умирать ты будешь долго. Тебе это понятно?

– Да, да, я понял. Я всё скажу, поверьте. А можно мне в туалет?

– Придётся потерпеть, дорогой, я долго не задержусь, времени, понимаешь, мало. Итак, вопрос первый, Тёмный: как он на тебя вышел?

– Кто?

Тян молча смотрел парню в глаза. Тот заморгал, заёрзал в кресле и, опустив голову, тихо ответил:

– По Сети, он сам нашёл меня там, я не знаю, как он это сделал…

– Ну, вот, уже легче. Значит, ты знаешь, о чём идёт речь?

– Я догадываюсь…

– Вопрос второй: в Харькове вы работали?

– Да, меня заставили, поверьте!

– Тихо, конечно же, заставили. А здесь в Городе тебя тоже заставили? Это, кстати, третий вопрос.

– Да-да, заставили. Вы просто не видели того парня со шрамом на лице, вы не видели их тюрьму, а я там провёл сутки…

– Та знал, что они убивают тех детей, за которых уже заплатили выкуп?

Тёмный заплакал. Слёзы текли по щекам, капали на потную футболку. Тян поморщился:

– Похоже, знал, да и не мог ты не знать при твоей работе. Что же ты, пацан, к ментам не обратился?

– Я боялся, они сказали, что следят за мной, понимаете…

– Понимаю, понимаю… Слушай, Тёмный, а не хочешь искупить свой грех хотя бы частично?

– Как? Скажите, как, и я всё сделаю.

– Мне нужен твой заказчик. Ты с ним имеешь какую-то связь?

– Нет, он сам выходит на связь из разных компьютерных клубов, каждый раз он меняет адрес.

– Способ связи?

– Сложный, он сам его предложил. Не знаю, кто его придумал, но тот чел точно был с головой.

Тян задумался, похоже, этот след тоже был пустым. Он холодно посмотрел на сжавшегося в кресле парня.

– Ну, что, пользы от тебя немного, парень. Что скажешь на это?

У Тёмного от ужаса расширились глаза:

– Есть польза, есть! Два последних раза он вышел на связь не из клуба. Я проверил, это было несложно сделать.

– Как он выходил?

– Воздушка, через модем.

– То есть, ты тоже можешь выйти на связь с ним?

– Могу, но только если он сам будет в это время в Сети.

Тян расстегнул наручники, кивнул в сторону компьютера:

– Садись, пробуй выйти на связь.

Парень сел за стол, пальцы профессионально пробежались по клавиатуре.

– Нет, его нет сейчас в Сети.

– Ну, что же, будем ждать. Расслабься, пойдём, я провожу тебя в туалет.

Медленно пошло время. В тринадцать часов двадцать пять минут Тёмный взволнованно произнёс.

– Ну, давай, давай… Смотрите, есть! Он в Сети!

– Тихо ты, что орёшь. Всё, пробуй вызвать его.

– Не получается, он занят. Я сейчас попытаюсь вызвать его на конференцию… Нет, не идёт, чем-то занят.

Тян достал трубку:

– Захар, вы засекли его координаты?

– Есть, он у нас в руках.

– Ждите меня, я скоро.

Тян резким движением руки перебил гортань хакера, по-прежнему сидящего за столом. Тот безвольно поник в кресле.

Тян прошёл на кухню и опустошил холодильник. В образовавшемся пространстве впритык поместился труп Тёмного. Лента скоча гарантировала, что содержимое холодильника достаточно долго будет оставаться на месте. Тян внимательно осмотрел квартиру и ключами хозяина запер за собой дверь. Исходя из образа жизни хакера, хватятся его не скоро. Нельзя безнаказанно убивать детей, говорил старый Муса и был прав. А ему нужно было делать дальше свою работу.

На улице никого не было, даже старушки разошлись по своим квартирам. Тян захлопнул дверь автомобиля:

– Куда едем, Захар?

Тот не отрывал глаз от компьютера:

– Смотрите, появился наш маячок.

На экране ноутбука пульсировала яркая красная точка.

9. У бандерлогов

Сергей взял в руки непрерывно звонящий телефон, глубоко вздохнул и нажал клавишу вызова:

– Переверзев, слушаю.

– Ты уже в Городе? – произнёс знакомый грубый голос.

– Нет ещё, поезд приходит в двенадцать десять.

– Хорошо, вещи оставишь в камере хранения. Я перезвоню тебе, – с этими словами он прервал связь.

– Тварь, – непроизвольно вырвалось у Сергея, – достану, порву на части.

– Что случилось? – встревожился Лёха.

– Да, надеюсь, что пока ничего плохого. Поехали, не приведи Господь, опоздаем.

На станцию они прибыли за семь минут до прибытия поезда. Сергей с чемоданом в руках шагнул в вагон:

– Давай, Лёха, поторопись и будь осторожен. Сам на вокзале не появляйся, да и ребята пусть ведут меня на расстоянии.

– Не волнуйся, на вокзале тебя будут вести не наши. Я попросил одного авторитетного человека, его люди сделают это в лучшем виде. Пока, брат.

– Пока.

На вокзале в Городе Сергей прошёл в помещение автоматических камер хранения, занял ячейку. Оставшись без багажа, он собрался уже было уйти, когда вдруг снова ожил его телефон.

– Молодец, всё аккуратно выполнил. Теперь открой ячейку под номером тридцать три, код «А 373», там возьмёшь новый телефон, а свой оставишь. Действуй.

Сергей открыл требуемую ячейку, положил свою трубку и взял ту, что лежала внутри. Нажатием кнопки он активировал её, трубка тут же ожила.

– Выйди на площадь и поймай любое такси, попросишь отвести на Южный массив. Всё ясно?

– Да, я понял.

Выйдя из здания вокзала, Сергей с минуту постоял на ступеньках у входа, надеясь, что у сопровождающих будет больше шансов увидеть его. Затем он взял такси и отправился в сторону Южного жилмассива. При съезде с моста был перекрёсток, регулируемый пешеходами. Такси остановилось в очереди машин, и тут же снова ожил телефон:

– Быстро вышел. За перекрёстком стоит серый БМВ, сядешь в него. Быстрее, я сказал!

Сергей бегом миновал перекрёсток, увидел стоящую машину с открытой правой передней дверью. Не раздумывая, он сел внутрь. Дверь захлопнулась, и машина рванула с места. Все автомобили позади, в том числе и сопровождения, остались за потоком неторопливо переходящих дорогу людей.

Сергей едва успел сесть, как его шею обвила тонкая стальная нить. Водитель, парень лет тридцати пяти с тонким шрамом на правой щеке, проронил:

– Не дёргайся, удавят. Сними одежду и туфли, передай всё назад. Оденешь то, что на полу под тобой. Да, погоди, глаза закрой.

Сергей сразу узнал голос того, кто всё это время общался с ним по телефону. На глаза ему лёг плотный скоч, отрезав от внешнего мира. По манёврам БМВ он уже понял, что машины сопровождения потеряли их, и одна надежда оставалась только на проглоченный им на вокзале маячок. Сергей переоделся и сосредоточил своё внимание на движении автомобиля, пытаясь понять, куда они едут. По его расчётам они двигались около получаса в восточном направлении. Затем после нескольких поворотов, пошла, судя по изменившемуся шелесту шин, явно грунтовая дорога, скорость упала и вскоре машина остановилась.

Водитель вышел и открыл дверь со стороны Сергея. Он молча связал ему руки и велел выходить. В лицо пахнуло лесными запахами, свежестью водоёма. Раздался басовитый лай, судя по всему, большого пса.

– Иди вперёд, Молчун, проводи его.

На плечо Сергея легла ладонь и подтолкнула его вперёд. Он осторожно сделал шаг, второй и пошёл по тропинке, которая ощущалась под ногами. Где-то справа рвался, хрипел на цепи злобный пёс.

– Заткнись, Тайсон! – рявкнул на него парень со шрамом. Тот, тяжело хрипя, затих. Через сто пять шагов подал голос сопровождающий:

– Осторожно, дверь. За ней прямо по коридору шагов семь. Топай.

Сергей сделал осторожный первый шаг и ещё шесть.

– Стой, сейчас будут ступеньки вниз, их там штук пятнадцать, считай.

Послышался звук открываемой двери, в лицо ударил спёртый воздух, насыщенный испарениями давно не мытых тел, экскрементов. Переверзев осторожно начал спуск в преисподнюю. Вскоре он ощутил под ногами ровную поверхность бетонного пола. Кто-то сдёрнул скоч, скрывающий от него действительность.

Перед ним было довольно большое помещение, площадью около ста квадратных метров, которое освещали две тусклые лампочки под потолком. Стена слева была поделена решётками на пять клеток. В средней Сергей увидел сидящую на ворохе соломы темноволосую девушку, а справа от неё в соседней клетке свою дочь. Они через металлические прутья держали друг за руки. Дочь с ужасом смотрела на него.

– Маша! – рванулся к ней Сергей, но парень со шрамом остановил его движением руки, в которой был зажат нож с узким лезвием:

– Стоять. Не спеши, папаша… Ты же видишь, дочь жива и пока здорова, как я и обещал. А потому садись вот на этот стул, с тобой вначале хочет пообщаться один человек.

– Хорошо, я всё сделаю, как вам нужно, но хотя бы пару слов я могу сказать девочке?

– А хрен с тобой, говори.

Сергей повернулся к клеткам:

– Маша, послушай меня внимательно, расслабься и помни: я с тобой. Ты меня поняла? Если да, то кивни.

Девочка, помедлив, молча кивнула копной нечесаных волос. Испуг в её глазах сменился слабой надеждой. Выражение лица находящейся рядом девушки за всё это время не изменилось, лишь синие глаза её излучали такую ненависть, что, казалось, ещё немного и стальные прутья клетки начнут плавиться.

Сергей сел на табуретку, стоящую перед длинным столом. Только сейчас он заметил, что в полумраке за дальней стороной стола сидят ещё два парня, похожие друг на друга, как две капли воды. Выражение их глаз и лиц наводило на мысль о каком-то умственном дефекте близнецов. «Дебилы», – отметил про себя Сергей, – «значит их четверо, не так и много». Окинув взглядом помещение, он только теперь заметил основательность бетонного бункера и понял, что вряд ли сигнал маячка проникнет за его стены. По сути, рассчитывать в такой ситуации он мог только на себя.

На столе стоял довольно большой монитор с вэб-камерой и звуковыми колонками. Рядом находился переносной автомобильный фонарь. Создавалось впечатление, что готовилась видеосъёмка того, что будет происходить в бункере. Парень со шрамом, поигрывая ножом, подошёл к столу. Весело, словно всё происходило где-нибудь на приёме в офисе, он обратился к присутствующим:

– Итак, господин Переверзев, позволю себе представить действующих лиц. Перед вами за столом братья-бандерлоги Сеня и Стёпа, справа Молчун, человек без нервов и без зачатков совести, ну, и ваш покорный слуга. Без разницы, как меня зовут, поскольку, вряд ли мы когда-нибудь с вами увидимся. Ну, и, наконец, за вами девочка Маша и девушка Даша. Кстати, очень красивая и очень нервная девушка Я к ней боюсь даже подходить, может покусать. Но это, поверьте, скоро пройдёт, то есть и красота, и нервы. Молчун и братья большие специалисты по этой части.

Сергей, сдерживая бешенство, прикусил губу. Будь такая возможность, он убил бы этого клоуна прямо сейчас. Ничего, пусть потешится, ещё придёт его время. Руки ему связали впереди, а не за спиной, как следовало бы. Расслабились ребятки, а я ведь могу много дров наломать даже в таком положении.

– Скажите, что вам нужно? Деньги, фирмы? Чего вы хотите? Я всё сделаю, отпустите девочек.

Ухмыльнулись братья-близнецы, расплылось в улыбке лицо Молчуна, рассмеялся парень со шрамом:

– Какая речь! Молодец папа, но только поздновато. Слушай сюда: как я уже сказал, сейчас с тобой пообщается один человек, после этого ты поймёшь, что к чему, и мы приступим к нашей грязной работе. Я сейчас пойду наверх, включу компьютер и пообщаюсь с нотариусом: ты, кстати, папаша, потом подпишешь кое-какие документы. А чтобы здесь в моё отсутствие было спокойно, Молчун будет следить за порядком.

С этими словами он достал из ящика стола пистолет с навинченным на ствол глушителем и передал его парню, который за всё это время действительно не проронил ни одного слова. Сам он, громыхая металлическими ступенями, поднялся наверх, открыл и закрыл за собой тяжёлый люк. Сергей сел удобнее на стуле, выдохнул воздух и попытался расслабиться.

Вскоре монитор на столе засветился, и на нём появилось изображение. На ярком экране отчётливо была видна погруженная в полумрак комната. На заднем фоне виднелась слегка подсвеченная копия картины Климта «Золотая Адель». Точно такая же висела в офисе Переверзева. В кресле сидел мужчина, лицо которого было скрыто в тени, его руки свободно лежали на подлокотниках. Человек молчал, рассматривая находящихся перед ним Сергея и девушек на заднем плане.

– Свет слабоват, добавьте, – раздался его равнодушный голос. Молчун подошёл, включил фонарь.

– Уже лучше. Теперь хорошо видны все действующие лица. Надеюсь меня хорошо слышно, Сергей Александрович?

– Хорошо… Мы знакомы?

– Вам это покажется странным, но не только знакомы, а я бы даже сказал, что достаточно близко, хотя вы об этом пока не догадываетесь.

– У меня хорошая зрительная память, я вас точно не знаю. Может, добавите немного света там, у себя? Вашего лица практически не видно.

– Пока это не нужно, у нас ещё будет время для обмена любезностями.

– Как же мне к вам обращаться?

– Даже не знаю, что вам сказать. Вот что, зовите меня пока Призрак, это довольно близко к действительности.

Сергей невольно хмыкнул, уловив оттенок пафоса в тоне говорящего.

– Улыбаетесь, Сергей Александрович, и совершенно напрасно. Сейчас я начну говорить, а дальше вам уже будет не до смеха. Итак, господа, я начну с того, что вы все, находящиеся в этом подвале, виновны передо мной, и все вы сегодня будете наказаны. При этом я выступлю для вас одновременно и в роли судьи, и в роли палача.

Вы, Переверзев, виновны в том, что благодаря вам мне пришлось пережить самый мрачный период в своей жизни. И только чудо в лице одной женщины спасло меня от падения на самое дно нашего общества. Позже я назову вам её имя, оно тоже покажется вам знакомым.

Ваша дочь не запятнала свою совесть в силу своего юного возраста, но это ваша дочь, и в этом ей тоже не повезло. Я знаю, вас непросто сломать, как мужчину, но то, что эти парни в подвале сделают сейчас с Машей, повергнет вас в ужас. Вы сломаетесь, поверьте мне, и только тогда наступит финал нашей, а, вернее, вашей драмы.

И, наконец, третий персонаж – гордая девушка по имени Даша. Кстати, обратите внимание, господин Переверзев, какое удачное сочетание имён: Даша и Маша. Вам не кажется? Девушка Даша имела несчастье унизить меня, а я такого не прощаю. Она будет сегодня первой в предстоящем шоу. После того, как ею займутся Сеня и Стёпа, она не будет нужна никому. От её гордости и красоты не останется даже воспоминаний, и она умрёт с облегчением. Ты меня слышишь, Даша?

– Слышу! – раздался сзади звенящий от ярости голос девушки, – погоди, я вспомню, кто ты есть, убогий, и никуда ты от меня не денешься, тварь!

– Даша, мне страшно, что он говорит? – в голосе Маши дрожали едва сдерживаемые слёзы.

– Не бойся, Машенька, ещё не вечер…

Невидимый собеседник тихо рассмеялся:

– Сожалею, господа, но для вас это уже даже не вечер, а глубокая жуткая ночь. Такие вот дела… Но, продолжим наши игры. Сергей Александрович, вы умрёте последним, и, поверьте, вы будете просить об этом. И вот тогда я расскажу вам, в чём состоит ваша вина. После этого вы всё поймёте и покинете этот мир с облегчением.

– Ха! – раздался голос Даши, – я ведь тебя узнала, подонок, ты – Кирилл. Точно, я тебя узнала. Так это ты, тварь, всё затеял из-за того, что я отказалась выйти за тебя замуж? Ну, ты и дерьмо… Да ты и не мужик вовсе, ты просто минус в этой жизни, лишнее звено. Понял, ты, урод чёртов?

На экране монитора было видно, как человек, чей облик был скрыт в полутьме, в бессильной ярости сжал пальцы на подлокотниках кресла. Его лицо на мгновение приблизилось к камере, слегка обозначились и тут же пропали черты красивого мужского лица.

– Начинайте, – бросил он, – ровно через час я выйду на связь.

Изображение на экране исчезло, и в тот же момент Сергей, сконцентрировав на этом действии всю силу воли, вызвал в памяти образ парящей пирамиды. Вокруг, подчиняясь невидимым связям, мгновенно подёрнулся лёгкой рябью и стал ощутимо вязким тяжёлый воздух подземелья. Он видел, как гротескно медленно потянулся за пистолетом Молчун, как начали привставать на скамейке братья-близнецы. Сергей рывком разорвал связывающую руки верёвку и шагнул в сторону Молчуна.

Девушки, затаив дыхание, увидели, как размазанным в воздухе движением он мгновенно оказался возле охранника и ребром ладони отправил его в глубокий нокаут. Затем Сергей взлетел на стол и одним скользящим ударом ноги лишил сознания бандерлогов. В подвале наступила звенящая тишина. Затем тонко завизжала Маша. Девушка в соседней клетке прижала к себе дёргающееся в судорогах тело и зажала ей рот. Сергей, вернувшись в реальное время, нашёл ключи в кармане одного из братьев и, сунув пистолет сзади за пояс джинсов, подошёл к клеткам. Он быстро открыл замки и бросился к Маше:

– Доченька, ну, что ты, что ты, успокойся, родная.

Он усадил её на стол, взял голову в ладони и представил её спокойной и расслабленной. Маша вскоре перестала всхлипывать, прижалась к нему и стала затихать. Сзади подошла девушка:

– Как она?

– Нормально. Вас зовут Даша, я правильно понял?

– Да, а вы Сергей?

– Рад знакомству, хотя, скажу откровенно, место могло быть бы и получше. Даша, Машенька, у нас ещё не все проблемы решены. Я оставлю вас ненадолго, Даша, присмотрите за девочкой, хорошо?

– Конечно, что за вопрос. Мы посидим здесь тихонько, правда, Маша?

Девочка молча кивнула. Передав девочку Даше, Сергей нашёл в шкафчике моток верёвки, после чего надёжно связал так и не пришедших в себя бандитов. Затем вынул пистолет, проверил обойму. Все восемь патронов, включая тот, что находился в стволе, были на месте. Он передёрнул затвор, поцеловал Машу в висок и пошёл к ступеням. Даша, прижав к себе девочку, смотрела ему вслед. Эти наполненные синевой глаза, провожающие его наверх, к свету и новой опасности, он часто вспоминал впоследствии.

Осторожно приоткрыв дверь, он выглянул. Снаружи никого не было. Единственная дверь, выходившая в коридор, была закрыта. Сергей прислушался. Судя по голосам, там находились двое. Он взвёл курок и, не раздумывая, шагнул внутрь. За столом спиной к нему перед бумагами сидел разговорчивый парень со шрамом на щеке. Перед ним с выражением благости на рыхлом лице расположился мужчина лет пятидесяти в костюме и белой рубашке с галстуком. При виде Сергея его блестящая лысина стала покрываться потом.

– Без шума, – предупредил Сергей, – вы нотариус? – спросил он.

– Да, – хрипло ответил мужчина. Сухо лязгнул затвор пистолета, и во лбу нотариуса образовалась аккуратное тёмное отверстие. Он дёрнулся, и уже мёртвое тело завалилось на пол. Парень со шрамом побледнел и что-то хотел сказать.

– Тихо, – остановил его Сергей, – сколько людей в доме?

– Трое… Свистун с девкой наверху и Витёк на улице у машины.

– Наручники есть?

– Да, в столе.

– Открой, возьми и прикуй себя к батарее, только быстро.

Парень достал наручники и, сев на пол, ловко приковал себя к трубе отопления.

– Слушай, Переверзев, я много знаю, всё расскажу, все деньги, что есть в доме, отдам. Поверь, там очень много…Только не убивай, может, договоримся, а?

– Всё может быть, – сухо проговорил Сергей, опуская рукоятку пистолета ему на голову. Тот молча повалился на пол.

Сергей вышел в коридор и бесшумно поднялся на второй этаж. Здесь в небольшой холл выходили три комнаты. Из одной из них слышались ритмичные звуки, скрип пружин. Сергей глубоко вздохнул и плавно открыл дверь. Спиной к нему на голом парне, лежащем на диване, в позе наездницы покачивалась девица с торчащими в беспорядке волосами, выкрашенными в ярко-зелёный цвет. При виде человека с пистолетом глаза у парня округлились. Сергей выстрелил вначале в затылок девице, а затем в лицо парня. На это ушло буквально несколько секунд. Затем он спустился на первый этаж и подошёл к входной двери. Через щель он увидел человека, который сидел на скамейке у дома. До него было метров десять, не больше. Огромный, просто невероятных размеров бульмастиф, сидевший рядом на цепи, насторожился и зарычал.

– Спокойно, Тайсон, чего это ты кипишуешь, а, малыш? Ничего, потерпи, скоро у тебя будет полным полно хорошей хавки.

Сергей не стал ожидать продолжения этого монолога. Он вышел и, держа пистолет вытянутой руке, двинулся к ним. Что-то почувствовав, парень повернулся к нему и в этот момент метров с четырёх Сергей выстрелил. Пуля попала тому в грудь и отбросила на землю. Следующая пуля попала в голову, и он затих. Пса он прикончил оставшимися тремя выстрелами, тот долго не хотел умирать. Больше патронов не было, правда, и врагов на разумном удалении тоже не обнаруживалось. Начальный этап операции был завершён.

Сергей вернулся в дом и зашёл в комнату на первом этаже. Парень со шрамом по-прежнему лежал на полу без сознания. В кармане у нотариуса он нашёл мобильный телефон. Быстро набрал Орлова, тот мгновенно вышел на связь:

– Лёха, это я.

– Сергей, как ты, как Маша?

– Всё нормально, вы где?

– Мы засекли маячок, и, думаю, минут через пять будем у тебя, кстати, Тян тоже движется в твою сторону. Жди, брат, конец связи.

Сергей проверил карманы парня со шрамом, в одном из них он обнаружил ключ от сейфа. Внутри стоял кожаный саквояж. Сергей закрыл сейф и поставил его на стол. Саквояж внутри был забит пачками стодолларовых купюр. Он подумал и вынес его на улицу. Тёмно-серый БМВ стоял на месте. Сергей вынул из замка зажигания ключи, открыл багажник и поставил туда саквояж. Ключи он забрал с собой.

Даша успокоила девочку, та прижалась к ней и затихла. В подвале было тихо и жутко. Вскоре зашевелился Молчун, но все попытки освободиться или хотя бы встать на ноги ни к чему не привели. Его мутные обычно глаза остановились на Даше.

– Развяжи… Слышь, кому говорю, развяжи, сука.

Дарья усмехнулась:

– Сейчас, уже бегу, дорогой.

Молчун начал бешено извиваться, пытаясь освободить руки. Но через несколько минут, поняв, что это бесполезно, а его судорожные движения только крепче затянули узлы, затих.

– Ну, что же ты, дорогой, не бьёшься в экстазе? Устал, тварь, это тебе не над девчонками издеваться. Поживи ещё немного, скоро тебе станет и вовсе хорошо, я это тебе обещаю.

– Молчи, молчи, сука!

– Ай, как нехорошо ругаться при детях. Тебя, что, не учили этому в школе? А я ведь плохая девушка и всё расскажу её папе, думаю, что это его сильно огорчит. Правда, Машенька? Наш папа ведь не любит, когда обижают маленьких девочек?

– Очень, – тихо прошептала Маша, крепко обнимая девушку, – я же тебе говорила, что мой папа нас не оставит. Я думаю, что скоро здесь будет и дядя Лёша. Он очень большой и очень сильный, он полковник милиции и тоже очень меня любит.

– Ой, как интересно! Ты слышал, урод, скоро здесь будет её дядя, полковник милиции. Мне даже как-то жаль тебя.

– У-у-у, – по-звериному завыл бандит, – убью!

– Как же, как же. Хотелось бы на это посмотреть… Лежи уж тихо, покойничек.

Послышался шум открываемой двери и на лестнице показался Сергей:

– Девочки, быстро ко мне.

Они вышли во двор. Даша бросила взгляд на тело бандита и труп собаки, крепче прижала к себе всё ещё дрожащую девочку.

– Даша, садитесь вон в ту машину и ждите меня, для вас, девочки, уже всё позади.

– Господи, – выдохнула девушка, – как же мне приятно слышать от тебя это обращение – «девочки». Как же это хорошо, если бы ты это знал.

Сергей неожиданно для себя привлёк её к себе:

– Всё-всё, успокойся, я тебя понимаю, успокойся.

– Пап, – подала голос Маша, – я тебе потом расскажу о стране Черногории. Мы с Дашей будем жить там, а ты поедешь с нами?

– Ну, если возьмёте, конечно же, поеду. А то ведь, не приведи Господь, вас опять украдут.

Послышался шум машин и на поляну одновременно въехали три машины и серый микроавтобус с российскими номерами. Из джипа выпрыгнул Орлов и подбежал к ним:

– Машенька, с тобой всё в порядке?

– Да, дядя Лёша, папа спас меня и Дашу.

Орлов оценивающе, как это могут делать только менты со стажем, взглянул на девушку:

– А вы как здесь оказались?

– Долгая история, потом расскажу.

К ним подошёл Тян:

– Сергей, как дела?

Тот отвёл его и Орлова в сторону:

– В доме четыре трупа, не считая собаки…

– Нормально ты здесь развлёкся, – проронил Орлов.

– Погоди, есть ещё и четверо живых, как я понял, главных исполнителей всех этих похищений детей. Я говорил с их боссом. Называет себя Призрак и утверждает, тварь, что это наказание за какие-то мои грехи перед ним. Велел своим уродам начинать, как они говорят, работу, а сам сказал, что выйдет на связь через час, то есть осталось сорок две минуты. Его надо засечь и найти, он – главное зло во всей этой истории.

– Наши уже засекли его, – проронил Тян, – мы знаем его координаты, никуда этот Призрак от нас не денется.

– Хорошо, наши действия?

– Предлагаю следующее: я остаюсь здесь с одним экипажем Орлова, они проследят, чтобы никто посторонний не появился на поляне, и делаю небольшую зачистку. Вы едете по адресу, который вам даст Зураб. Это, кстати, не так далеко отсюда, минут двадцать езды. Там берёте главного и ждёте меня. Идёт?

– Принято, – не стал спорить Орлов, – поехали, Сергей. Нас двоих будет достаточно.

– Погодите, – остановил его Сергей, – прежде всего, дай чей-нибудь мобильник девочкам, пусть позвонят домой. Там Людмила места не находит, да и Дашины родители, надо полагать, тоже. Мы с тобой позвоним всем кому нужно, когда будем в пути.

– Да нет проблем, конечно же, девочек мы отправим по домам. Погоди, что-то Даша идёт к нам.

Дарья подошла к мужчинам, но обратилась к Сергею:

– Скажи, а тот урод со шрамом ещё жив?

– Пока да, а зачем он тебе, Даша, у нас совсем мало времени.

– На пару минут, мальчики, не более. Доставьте девушке удовольствие плюнуть ему в рожу на прощанье.

Обычно бесстрастное лицо Тяна на мгновение ожило:

– Сильно сказано. Сергей, я думаю, у нас найдётся пять минут.

– Хорошо, идём.

Парень со шрамом сидел, привалившись спиной к стене. Поднятая рука его рука была прикована наручником к трубе. Увидев вошедших, он встал. Правый глаз безудержно дёргался в нервном тике. Даша остановилась в метре от него.

– Помнишь, тварь, ты говорил, что за меня некому будет постоять? Так что скажешь теперь?

Парень молчал. Вид троих мужчин, стоявших неподалёку, не оставлял никакой надежды.

– Молчишь?

Она плюнула ему в лицо:

– Это тебе и твоему ублюдочному хозяину. Пусть ему икнётся, надеюсь, что он недолго переживёт тебя.

С этими словами она повернулась и пошла к выходу. Сергей и Орлов последовали за ней. Тян остался, и прикованный наручником человек, глядя на него, впервые в жизни понял, как выглядит собственная смерть.

Сергей достал саквояж из багажника БМВ и перенёс его в джип Орлова. Тот не стал вдаваться в подробности. Первым с поляны выехал автомобиль с девушками. Даша перед тем молча записала номер своего телефона на мобильник Орлова, поцеловала его заросшую трёхдневной щетиной щеку и на мгновение прижалась к Сергею. Тот также молча тронул губами её волосы.

Уже идя к машине Орлова, Сергей подумал о том, что у него так и не было времени осмотреть окрестности. Он остановился и бросил взгляд назад. Перед ним была обширная поляна, с трёх сторон окружённая лесом. С четвёртой стороны к ней примыкало болото. На его краю стоял двухэтажный дом какой-то нелепой конструкции с потерявшей от времени цвет черепичной крышей и остатками забора. Неподалёку от входной двери под немощным деревом притаилась выкрашенная зелёной краской собачья будка. Он вдруг всей кожей почувствовал, как от всей этой картины явственно исходят волны потустороннего ужаса.

Сергей захлопнул дверь и всю дорогу пытался вспомнить, откуда ему был так знаком пейзаж, который теперь уже навсегда остался позади. Не от женщины в поезде, нет, он был уверен, что видел его раньше, когда-то очень давно.

Движение на поляне у края болота прекратилось. Окружающий пейзаж вновь стал естественным продолжением природы. И только на дороге, ведущей из лесу к дому, инородным телом смотрелась серебристая хонда с орлятами, которые должны были дождаться корейца и догнать уехавший микроавтобус.

В это время Тян заставил опуститься в подвал парня со шрамом. Там он обнаружил ещё троих надёжно связанных молодых людей. Двое из них, похожие друг на друга как две капли воды, видимо не совсем понимали, что с ними происходит. Они молча смотрели на него с одинаково пустыми выражениями лиц. В их глазах не было естественного в таких случаях страха, не было и любопытства. Такие выражения лиц Тян иногда встречал на войне. Обычно за ними крылись подонки и садисты. Третий рычал и катался по полу, не в силах изменить ситуацию. Появление нового человека и ещё одного сообщника он встретил воем, от которого вскоре захлебнулся, после чего долго и надсадно кашлял. Тян понял, что перед ним в полном составе те, кто были исполнителями чьей-то злой воли. Добросовестными, судя по результатам, исполнителями.

Он запер в одной из клеток парня со шрамом и поднялся наверх. Вскоре подвальное помещение приняло пополнение в виде четырёх трупов. Тяжеленного убитого пса Тян просто затащил в дом и бросил в прихожей. В подвале вскоре ещё три клетки приняли своих новых постояльцев. Плотный скоч лишил узников возможности видеть и говорить. Каждого из них он положил лицом вниз и надежно связал за спиной в один узел заведенные назад руки и согнутые в коленях ноги. Затем с помощью верёвки, пропущенной через этот узел и продетой через крюк, который зачем-то имелся в крыше каждой клетки, Тян подвесил их на высоте около метра над полом. В завершение он запер двери всех клеток, бросил последний взгляд на раскачивающиеся тела, усмехнулся и ушёл, выключив за собой свет.

10. В гостях у прошлого: Кирилл и Анна

После десяти минут езды микроавтобус остановился на краю дачного посёлка, расположенного в глубине леса вокруг большого живописного озера. Собственно дачным посёлком это скопление ухоженных маленьких домиков, в которых лет двадцать назад жизнь замирала с наступлением первых холодов, уже назвать было трудно. Здесь, как лебеди среди стаи домашних уток, появились большие двухэтажные дома, обнесенные высоченными заборами, за которыми их обитатели жили круглый год. Да и старые домики утеплялись и всё больше приобретали вид стационарного, а не временного жилья. В небольших магазинчиках, которые открывали предприимчивые люди, можно было купить самые необходимые продукты, а всё остальное привозилось из города, благо в автомобилях теперь недостатка не было. В сложной путанице Виноградных, Абрикосовых, Вишнёвых улиц было несложно затеряться. И только старожилы знали все местные ходы и выходы.

Четверо мужчин, руководствуясь показаниями умного прибора, быстрым шагом двинулись вглубь посёлка. Пульсирующая точка на экране монитора в руках Захара вскоре вывела их к довольно большому кирпичному дому с мансардой, который одиноко стоял в тупике узкой улицы. «Сиреневая, 68» значилось на проржавевшей табличке, висевшей на полуприкрытых воротах. Высокие деревья и кустарники окружали его плотной стеной.

Дом был явно старой постройки. В мощном фундаменте кое-где виднелись узкие зарешёченные окна, за которым угадывалось подвальное помещение. Основание стен покрывали тёмно-зелёные пятна мха. За участком явно никто не ухаживал. Это было видно по зарослям свободно растущей травы, по оставшейся с лета россыпи гнивших груш и яблок на земле, по ровному ковру жёлтых листьев, устилавших подворье. Несмотря на яркий солнечный день, выкрашенные зелёной краской ставни плотно закрывали окна. И если бы не свежая автомобильная колея, ведущая с улочки к дому и скрывающаяся за высоким крыльцом, его можно было бы считать нежилым.

Орлов, шедший впереди, поднял руку. Все остановились, прислушиваясь. Было очень тихо, так тихо, что Сергей слышал, как гулко бьётся собственное сердце. Он взглянул на часы. До срока, обозначенного человеком, который называл себя Призрак, оставалось менее пяти минут. Орлов показал знаками, что он обойдёт дом с обратной стороны. Сергей с механиком неслышно поднялись на крыльцо. Тот повозился с замком и дверь приоткрылась. Сергей вынул пистолет и шагнул внутрь.

Перед ним был длинный коридор, из которого выходили три двери. Справа к нему примыкал небольшой тупичок, который заканчивался глухой металлической дверью. Скорее всего, она вела в подвал. За первыми двумя дверями было тихо. Последующее обследование показало, что в комнате слева, судя по деталям туалета, обитала женщина, справа – было устроено подобие кабинета. Из-за широкой двустворчатой двери в конце коридора доносился слабый звук работающего телевизора.

Сергей осторожно приоткрыл створку. За ней его взгляду открылась большая комната, скорее всего это была гостиная. Справа виднелись ступени лестницы, ведущей в мансарду. У дальней стены спиной к вошедшим в кресле сидел человек. Перед ним на столе светился тридцати двух дюймовый экран монитора. На человеке были наушники, закрыв глаза, он слушал музыку. На стене слева, за спиной сидящего мужчины, висела картина Климта «Золотая Адель», которую заметил Сергей час назад во время видеосеанса в подвале жуткого дома у озера. Судя по всему, Переверзев нашёл того, кто так упорно жаждал встречи с ним. Он достал телефон и набрал Орлова:

– Лёха, – громко произнёс он, не отрывая глаз от сидящего, – заходи, я нашёл его.

Человек сорвал наушники и резко встал. Перед Сергеем, придерживаясь рукой за спинку кресла, стоял молодой мужчина лет тридцати пяти. Потом, вспоминая эту историю, все её участники, не сговариваясь, в качестве основной характеристики называли просто необыкновенную его красоту. Горящие синим огнём глаза, русые волосы, в беспорядке падающие на высокий лоб, чистое лицо, не по-взрослому пухлые губы. Так могли выглядеть только ангелы на картинах старых художников. Наушники хрустнули в яростно сжавшей их ладони. Переверзев, не опуская ствол пистолета, сказал механику:

– Посмотри наверху, нет ли там кого.

Тот бесшумно скользнул вверх по лестнице, исчез на несколько секунд, а затем появился и жестом показал, что всё спокойно. Сзади послышались шаги Орлова.

– Дайте-ка и мне взглянуть на красавца.

Он подошёл к человеку, который всё так же молча стоял у кресла.

– Твою маму! А ведь действительно красавец. Если бы не знал, чем он занимается, обзавидовался бы. Нет, ты только посмотри, Серёга, на этого херувимчика, как он тебе?

Сергей не ответил на вопрос. Он пристально вглядывался в черты стоящего на расстоянии трёх метров человека и смутные воспоминания всплывали в памяти. Он точно когда-то видел его. Где-то там, в прошлом, пересекались их пути, но где и когда? Он подошёл ближе и рывком развернул кресло на сто восемьдесят градусов. Человек пошатнулся и чуть было не упал.

– Садись, – указал ему на кресло Сергей, – нам, похоже, предстоит долгий разговор.

Тот неловко, не до конца разгибая ноги в коленях, подошёл и сел в кресло.

Переверзев, глядя на его движения, ощутил, как начинает что-то припоминать. Ещё немного и он точно вспомнит, где видел этого человека. Сергей взял стул и сел перед ним.

– Ты кто? – спросил он, – и учти, нам нужно отвечать так же правдиво, словно ты находишься на исповеди. Если начнёшь юлить, то через пару минут здесь будет один человек, у которого разговаривают даже мёртвые. Я тебе уже сейчас не завидую, но если мне придётся отдать тебя в его руки, то ты на себе в полном объёме узнаешь, что чувствовали, умирая, те дети, за которых ты получил деньги. Ты всё понял?

– Да, Сергей Николаевич, я всё понял, – внятно и без тени страха в голосе ответил человек, сидящий в кресле, – вы действительно не узнаёте меня? – А вы припомните одну ночь из вашего прошлого, ту самую, когда вы впервые лишили жизни человека. Это было на мосту через овраг.

В памяти Сергея мгновенно всплыл узкий длинный мост, освещённый призрачным светом луны. Он словно наяву увидел пронзённое арматурными прутьями тело под ним, застывшее в неестественной позе, с зажатым лезвием опасной бритвы в правой руке, и вспомнил жуткий крик на противоположной стороне оврага. Затем был бег по ночным улицам с невесомым телом на руках, дом с продавленным диваном в прихожей, на которой он оставил его, удивившись тогда необыкновенным чертам лица мальчишки.

– Да, – сказал Переверзев, – я узнал тебя. Лёха, знакомься, перед нами младший брат человека, известного тебе когда-то под именем Оса.

– Ни хрена себе, – выдохнул Орлов, – ты это серьёзно?

– Да, абсолютно серьёзно, полковник. Похоже, меня достало наше прошлое. И как же тебя зовут, Призрак?

Лёгкая улыбка тронула по-детски пухлые губы:

– Зовите меня Кирилл, я привык к этому имени.

В коридоре послышались шаги, и в комнату вошёл Тян. Он бесстрастно взглянул на сидящего в кресле человека:

– Это тот, кого мы ищем?

– Да, это он, – ответил Переверзев, – но возникли некоторые нюансы. Я хотел бы побеседовать с ним перед тем, как мы решим его судьбу. Хотелось бы узнать кое-какие подробности. У нас есть время?

– В принципе есть. Думаю, что пару часов мы имеем. Только у меня вопрос: в итоге разговора не окажется ли так, что мы расслабимся и простим этому человеку то, что он сделал?

– Исключено, – вмешался Орлов, – это я обещаю.

Сергей не стал возражать, он заметил, как в этот момент на мгновение дрогнули мускулы на лице Кирилла.

– Рассказывай, – обратился он к нему, – как и зачем ты всё это организовал, что толкнуло тебя на эту, с позволения сказать, акцию. Одним словом, повторяю: считай, что ты в церкви на исповеди.

Лёгкая улыбка снова промелькнула в его глазах:

– Вы уверены, что хотите всё знать? Может лучше сразу покончить со всем и не вдаваться в психологические экскурсы?

– Нет, – прервал его Сергей, – мы хотим знать, как ты скатился на дно этой ямы. Начинай, у нас не так много времени.

– Хорошо, мне никогда не приходилось быть на исповеди, так почему бы и не сейчас, когда-то ведь это должно было случиться, – внятно начал своё повествование Кирилл.

– Я, господа, начну с того, что не верю в единоличное существование доброго Бога, поэтому будем считать неуместным здесь упоминание о церкви. Не верю, поскольку не могу допустить, что где-то там, в бесконечности, находится существо, по своей воле создавшее этот мир, обладающее абсолютной властью над ним и каждым из нас, и в то же время способное быть таким жестоким по отношению к тем, кто был вызван им из небытия и одарён сознанием.

Посудите сами, меня родила женщина, естественным состоянием которой было пьянство и чувство патологической ненависти к окружающему миру. Я думаю, что ко всему ещё она была и не вполне здорова психически. Вспоминая некоторые эпизоды из своего детства, я даже могу сказать, что абсолютно уверен в своих предположениях.

Я никогда не знал своего отца, но уверен, что он был во всех отношениях под стать моей матери, поскольку просто не могу представить нормального человека, способного лечь в одну постель с женщиной, которая, словно в насмешку, называла меня впоследствии своим сыном. В результате удивительного смешения генов, произошедшего, вне всякого сомнения, в пьяном угаре даже не страсти, а животного совокупления, я и появился на свет таким, как есть: с моей внешностью, хорошо организованным умом и при этом, словно в насмешку, с крайне ограниченными физическими возможностями. Детский церебральный паралич, так называлась моя болезнь.

Позже, читая специальную литературу, я понял, что при моём уровне поражения структур мозга у меня был хороший шанс выкарабкаться из этой ситуации. Для этого всего лишь нужно было как можно раньше начать лечение, нужны были деньги, впрочем, даже не столько деньги, сколько упорное стремление родителей добиться желаемого результата. В моей же ситуации не было ни денег, ни желания матери.

Шло время, и шансы на излечение становились всё более призрачными. Но потом стал взрослым и начал работать мой старший брат, Оса, как вы его называете. Дома наконец-то появились деньги. Я начал проводить время в специализированных санаториях и постепенно стал, хотя и плохо, но ходить, самостоятельно передвигаться. Вы, господа, даже представить себе не можете, какое это счастье иметь возможность ходить, куда тебе захочется, не будучи привязанным к инвалидной коляске. Простите, Сергей Александрович, я могу попросить вас дать мне воды?

Переверзев поднялся и протянул ему пластиковую бутылку минеральной воды, которую держал в руке. Кирилл жадно припал к бутылке, сделал несколько больших глотков и протянул её обратно.

– Оставь себе, – проронил Сергей, – продолжай, время уходит.

– Да, простите, я вас понимаю, но я впервые исповедуюсь, если только так можно назвать эту процедуру, и у меня нет должного опыта. И, потом, это ведь ваша идея, не так ли. Должен признаться, что-то в этом есть для меня неожиданное. Если вы не против, я продолжу, прошу только набраться терпения и выслушать меня до конца.

Так вот, пожалуй, только брат любил меня по-настоящему. Он разговаривал со мной, покупал лакомства, так необходимые детям, приносил книги, которых с возрастом нужно было всё больше и больше. Они становились разнообразнее и сложнее по содержанию. Я заметил, что он даже гордился тем, какие умные книги читает его младший брат. Это стало особенно заметно, когда в его и нашей жизни появилась Анна. Вам ведь знакомо это имя, не так ли, Сергей Александрович?

– Да, – сдержанно ответил Переверзев, – нам знакомо это имя, не отвлекайся.

– Понимаю ваши чувства, – лёгкая улыбка в очередной раз промелькнула на его лице, – и, с вашего позволения, продолжу. Анна существенно украсила и разнообразила мою жизнь. Когда я увидел её впервые, то подумал, что красивее девушки я не видел и не увижу никогда. Я мог часами сидеть, вызвав в памяти её образ и любуясь им. Помимо стороны чисто эстетической, связанной с появлением Анны в нашем доме, у меня появился новый собеседник. Причём, собеседник очень неглупый и образованный. С ней, в отличие от брата, можно было обсуждать те книги, что я читал, она заставила меня перечитать практически всю классику. Моё чтение из бессистемного стало организованным. Под её руководством я стал учить английский и довольно быстро достиг в этом направлении существенных успехов.

У меня оказались недюжинные филологические способности. Кстати, сейчас я свободно изъясняюсь на пяти европейских языках, сносно владею японским и основными диалектами китайского. Признаюсь, тогда я не мог понять, что связывало эту непростую девушку и моего брата, с его убогим уровнем образования и такими же запросами. И только значительно позже до меня дошло, что гормональный бульон в организме женщины нередко затмевает разум, толкая её на неожиданные, а порой и неразумные поступки. Но это понимание придёт значительно позже, а тогда я испытывал восторг при виде Анны. Я даже мечтал о том, что они поженятся, уедут жить куда-нибудь в другой город, который непременно будет находиться на берегу моря, и заберут меня с собой. И тогда для меня началась бы совершенно иная, не похожая на ту, что меня окружала, счастливая жизнь.

Возможно, так бы и случилось, если бы не та роковая ночь, когда брат пришёл ко мне в день моего рождения. Он появился с наступлением темноты, принёс в подарок книгу о том, как парализованный человек силой собственной воли вернул себя к нормальной жизни. Потом это книга стала моей библией и помогла частично вернуться к жизни. Жаль, что она не попала в мои руки раньше. Брат ушёл уже довольно поздно, ближе к полуночи. Не знаю, что толкнуло меня на это, но я пошёл за ним. Не все об этом догадывались, но к тому времени я уже мог довольно сносно передвигаться, хотя это и давалось мне всё ещё тяжело.

Незаметно следуя за братом, я дошёл до оврага, увидел как он пошёл по мосту, как вдруг, ярко освещённый серебристым светом полной луны, навстречу ему с другой стороны стал удивительно быстро приближаться человек в чёрном. Они встретились примерно на середине моста. Чёрный человек легко поднял моего брата и швырнул его вниз. Раздался глухой звук упавшего с высоты тела, и наступила жуткая тишина. Чёрный человек, склонившись через перила, смотрел вниз, туда, где лежал мой брат. И тогда я, не помня себя, вдруг стал кричать на одной высокой пронзительной ноте. Человек на мосту отпрянул от перил и мгновенно оказался рядом. Он положил руки мне на голову, я стих и, уже теряя сознание, хорошо рассмотрел его лицо, ярко освещённое луной. Это были вы, Сергей Александрович.

Он смолк, переводя дыхание, и снова отпил из бутылки. В комнате царила тишина. Переверзев нарушил её:

– Да, это был я. Твой брат, чтобы ты знал, был убийцей с садистскими наклонностями. Незадолго до этого он зверски убил, медленно зарезал опасной бритвой двух ребят, которые на тот момент были чуть старше тебя. Это доказанный факт, Кирилл, если тебе это ещё не известно. И если бы не Анна, в доме которой он скрывался, я бы достал его раньше, но исход нашей встречи был бы таким же. Жаль, что с нами нет следователя с редкой фамилией Философ, он погиб далеко отсюда в тайге, но полковник Орлов тоже был свидетелем тех громких событий и может всё подтвердить, хотя кому теперь всё это нужно. Продолжай, нам важно знать, что тебя привело к нынешней жизни, к необходимости убивать детей. Всё остальное уже второстепенно.

– Это не совсем так, Сергей Александрович. Никто не может со стопроцентной уверенностью сказать, что в этой жизни является главным, а что второстепенным. Все события в ней взаимоувязаны, и даже есть соображения высокоучёных людей о том, что взмах крыльев бабочки в неизмеримо далёком прошлом может оказать своё влияние на события, происходящие сейчас в этой комнате.

– Возможно, не стану спорить. И, тем не менее, понимая важность дискуссии о взаимосвязи явлений в нашем вероятностном мире, всё же давайте ближе к теме.

– Хорошо, чувствую, с вами интересно было бы поговорить на отвлечённые предметы, но, как вы справедливо заметили, сейчас не то время и не те, к сожалению, обстоятельства. Итак, мой брат умер. Я хорошо помню его похороны. Это был ненастный день, приближалась гроза. Гроб опустили в яму, и вскоре на могиле стоял чуть криво установленный крест и фотография брата, перечёркнутая в левом верхнем углу траурной лентой. С неё он полупрезрительно смотрел на присутствующих, словно говоря всем: «Смотрите, я уже здесь, а вы всё ещё там: мучайтесь, страдайте и завидуйте». В это время я услышал, как моя мама говорила Анне, что скоро умрёт, а меня отправит в детский дом, поскольку ближайших родственников у нас нет. Сказала также, что если девушка не забудет меня, то где-то там ей воздастся. Анна промолчала, и я помню, что очень испугался тогда.

После похорон мы с мамой пошли домой, потом нас догнала Анна, а по пути нас застал жуткий ливень. Все насквозь промокли, дома сушили одежду. Потом был поминальный обед в очень узком кругу, мама много выпила и вскоре уснула. Анна посидела со мной, помогла улечься в постель, поцеловала в лоб и ушла. Ушла на долгие семь лет, и все эти годы я помнил этот поцелуй и её непередаваемый запах, от которого перед сном сладко кружилась голова.

Интуиция не подвела мою маму. Через год она умерла от непонятной болезни, которая высушила её, словно щепку. Меня определили в детский приют. Он располагался на дальнем краю города, по сути, в близлежащем селе. Из прежней жизни со мной остались лишь самые необходимые вещи да книга, подаренная братом. Она была мне поддержкой и опорой все эти непростые годы.

Детский приют это не пажеский корпус. Жестокие нравы, мальчишеская иерархия, необходимость постоянно быть настороже быстро научили меня необходимой дипломатии. Как ни странно, я не только не скатился к основанию этого маленького сообщества, но и довольно быстро возглавил его. Этому способствовали мои особенности, развившиеся к тому времени: разнообразные знания, умение выслушать человека и поговорить с ним, использовать его слабые и сильные стороны.

Меня любили и учителя, и местные отморозки, самыми жестокими из них были те, с которыми вы уже познакомились, насколько я понимаю, в доме у болота. Щёлок, братья близнецы с их дефектной психикой и патологическим непониманием того, чем отличается добро от зла, могли навести ужас на кого угодно, и не только на детей, но и на взрослый контингент детдома. Все, кому нужно, знали, каким жестоким я могу быть с теми, кто пытался стать на моём пути. При этом я никогда не принимал личного участия в разборках, для этого были исполнители. Короче говоря, через год пребывания в заведении я не испытывал тех тягот сиротской жизни, какие обычно выпадают на долю обитателей провинциальных детских домов.

Так прошло семь лет. Я стал взрослым, окончил школу, приходящие учителя прочили мне блестящее будущее в области математики, уговаривали поступать в университет. Нужно было принимать какое-то решение, определяться с тем, как быть дальше. Я даже в мыслях не допускал возможности связать всю свою жизнь с детским домом, хотя рассматривался и такой вариант. Кстати, тогда же, получая паспорт, я и стал Кириллом, мне всегда почему-то нравилось это имя. Итак, я находился на распутье, как это всегда бывает на границе между детством, которое неизбежно заканчивается, и юностью, которая подразумевает необходимость становления, служит началом пути во взрослую жизнь.

И вот тогда-то снова и появилась в моей жизни Анна. Каким-то образом она сумела отыскать мои следы, убедила соответствующие власти и взяла опекунство надо мной. К этому времени она уже побывала замужем за офицером, жила с ним недолго где-то на восточной границе с Китаем, а потом развелась и вернулась в Новочеркасск, где продолжила учёбу. После университета она получила направление в небольшой шахтёрский городок на востоке Украине, где и работала экономистом в местном филиале частной компании. Эта же компания приобрела ей квартиру, благо тогда жильё в этом городишке ничего не стоило, и за триста долларов можно было на выбор купить хорошую трёхкомнатную квартиру.

Семь лет большой срок в начале жизни человека, особенно в период его формирования как личности, и Анну необратимо изменили эти годы. Теперь это была удивительно красивая молодая женщина с жёстким характером и внутренним миром, который был совершенно закрыт для окружающих. Рядом с ней комфортно мог себя чувствовать только очень непростой мужчина с сильным характером, понимающий, какой брильянт ему достался. Такие встречаются редко, и ей не повезло в этом смысле: Анна была одинока. Думаю, что желание отыскать меня было в немалой степени продиктовано именно этим обстоятельством.

Не могу сказать, что я был безмерно рад её появлению. Двойственные чувства владели мной тогда. В подсознании все эти годы формировалась неосознанная обида на весь окружающий мир, которому я был не нужен, и Анна была неотъемлемой частью его, но это был выход, и я уехал с ней, оставив адрес своей команде, пообещав что-то придумать на предмет их дальнейшей жизни.

Теперь я имел свой собственный дом и собственную комнату, где была моя кровать, мой письменный стол, на полках стояли мои книги. Это был мой замкнутый мир, куда, постучавшись, могла заходить только Анна. Она приобрела мне хороший по тем временам компьютер, и вскоре благодаря интернету весь мир распахнулся передо мной. Я быстро понял, какие возможности таятся в глубинах мировой паутины. Анна по моей просьбе купила книги по программированию, и я начал осваивать премудрости машинного языка. Это оказалось совсем несложно, логика машин в точности напоминала человеческую. Нужно было только догадаться об этом, иметь особый склад ума и выучить соответствующую символику, что, опять же, было несложно при моём знании английского языка.

Прошло почти два года упорной целенаправленной работы. Я самостоятельно изучал всё, что касалось потоков перемещения денег, системного анализа, биржевой деятельности. В значительной мере эта работа стала организованной благодаря подсказкам Анны, получившей хорошее экономическое образование. И вот однажды я понял, что готов к реальным действиям. К этому времени мне исполнилось двадцать лет.

Я начал с того, что уговорил Анну открыть валютный счёт в местном отделении банка и начал аккуратно работать на биржевых площадках. Мне повезло родиться под соответствующей звездой, и вскоре на мой или, вернее, на наш счёт стали поступать переводы. В масштабах города, где мы жили, это были немалые деньги. Анна в своей фирме получала не так много, и мой заработок оказался очень кстати. Мы стали позволять себе то, что раньше казалось недоступным: одежду, книги, которые становились всё дороже, бытовую технику, электронные аксессуары к компьютеру.

В частности, по моему настоянию Анна купила автомобиль с автоматической коробкой передач. Теперь мы могли выезжать за город, на природу, где я до изнеможения повторял свои упражнения из книги, когда-то подаренной братом. Там же я научился водить машину. Всё это в совокупности сильно поднимало настроение, позволяло строить планы, мечтать.

Вскоре я заметил, что в этих грёзах немалое место занимают деньги. Путём анализа несложно было прийти к выводу, что именно они, так или иначе, лежат в основе всего: благополучия, возможностей, власти. К двадцати пяти годам я, кстати, был уже совсем не беден. На нашем совместном с Анной счету лежала немалая сумма в валюте, и слово «власть» всё чаще становилось предметом моих ночных размышлений. В особенности меня привлекало такое словосочетание, как «тайная власть».

Возможность незримо подчинять себе волю других людей, заставлять их совершать несвойственные им поступки, по своему усмотрению строить или разрушать их настоящее или будущее казалась мне чем-то сродни божественному промыслу. Впрочем, не совсем божественному. Размышляя об устройстве мира, я однозначно пришёл к выводу, что наша действительность полярна. В ней для соблюдения равновесия всегда на каждый плюс приходится соответствующий минус. И если предположить, что где-то существует Бог, который хорошо всем известен и любим, то ему в противовес должен наличествовать и Дьявол, который гораздо менее известен и совсем не любим. И чем больше я размышлял по этому поводу, тем больше приходил к выводу, что этот второй персонаж вселенской шахматной игры мне более симпатичен, и что я сам чем-то похож на него.

Переверзев внимательно смотрел на человека, сидящего перед ним. Очевидно было, что тот, скорее всего, впервые раскрывает свою суть перед другими людьми. Причём, увлёкшись, делает это осознанно и даже с удовольствием, понимая, что вскоре может покинуть этот мир, так и не раскрыв никому особенностей своего уродливого сознания. А так память присутствующих на исповеди людей хотя бы ненадолго сохранит в себе, как в матрице, отражение заблудшего человека, которого сам факт рождения изначально направил по кривой дороге, ведущей в тупик.

Кирилл сделал очередной глоток воды и продолжил свой рассказ:

– Анна по моей просьбе стала приносить мне из неплохой местной библиотеке, которую регулярно пополнял какой-то местный меценат, книги особого содержания. Главным героем их был владыка сумеречного мира. Помню, я долго не мог уснуть после того, как закончил читать «Клуб Дюма, или Тень Ришелье» Артуро Перес-Реверты. Меня поразила сама возможность уйти туда, в иное измерение, где властвует Он. Я понимал, что это всё не более, чем выдуманная история, изложенная талантливым рассказчиком, но ничего не мог поделать с собой.

Навязчивая идея встречи с антиподом самого Бога овладела мной. Для этого нужно было, чтобы он заметил меня, выделил из общей массы и предложил место рядом. Мне казалось, что для этого нужно было стать, хотя бы отчасти, таким как Он: не знающим сожаления, жестоким властелином этой никчемной реальности.

И я начал действовать. Прежде всего, я придумал молитву, в которой обращался к Нему с просьбой закалить мою душу, которая теперь безраздельно принадлежала моему Господину, и направить меня на пути в его тёмное царство. С этой молитвой я обращался к Нему утром, после того, как просыпался, и вечером перед отходом ко сну. Удивительно, но прошло менее года, и я почувствовал, что стал ощутимо сильнее физически, во мне возникло необычное ощущение здорового тела. Я даже лучше стал передвигаться. Мой дух, обретший цель в жизни, незаметно для окружающих приобрёл твёрдость стали. Я стал более категоричен в суждениях и оценках. Даже Анна заметила эту перемену, и я всё чаще ловил на себе её задумчивый взгляд.

Кстати об Анне. Она всегда безумно нравилась мне. Ведь, по сути, она была всего-то лет на семь старше меня. И если в десять лет эта разница в возрасте существенна, то в двадцать семь она становится незаметной. Обладая разносторонними знаниями, я был интересным и остроумным собеседником. Она всегда с удовольствием разговаривала со мной на самые разные темы. Я думаю, что при ином направлении моих мыслей между нами рано или поздно могла проскочить та самая искра, которая служит катализатором чувства, что высоким стилем принято называть любовью. Но я никогда не мог забыть о том, какие отношения связывали её с моим братом, и я не мог простить ей того, что она была замужем за неизвестным мне человеком.

Я представлял себе, чем занималась она с ними по ночам, да и не только по ночам, что позволяла им делать с собой, как стонала от животного удовольствия, и это приводило меня в бешенство. Глупость, скажите вы, господа, и, наверное, будете правы. Да только рассудок редко имеет место в отношениях между мужчиной и женщиной, если таковые возникают, особенно в моём клиническом случае.

Все эти годы я не терял связи со своей командой: Щёлоком и братьями близнецами. После детского приюта, окунувшись во взрослую жизнь, они не стали расставаться, хотя и непонятно что связывало довольно неглупого Сашку Щёлокова с близнецами, которые имели явные психические отклонения. Наверное, их объединяло полное отсутствие нравственных норм и патологическая тяга к садизму. Они явно получали удовольствие, наблюдая за мучениями и унижениями других людей, неосторожно попавших в их руки. Эту их особенность я заметил ещё там, в детдоме. Второй странностью, особенно со стороны близнецов, была столь же невероятная их преданность по отношению ко мне. Она только усиливалась с годами, по мере того, как я направлял их действия.

Какое-то время они работали грузчиками на большом оптовом складе. Небольшая зарплата позволяла им снимать вскладчину квартиру и вести довольно убогое существование. Уезжая с Анной, я оставил им свой адрес, и Щёлок довольно регулярно писал мне о том, как протекает их жизнь, постоянно сожалея, что мы не вместе. Когда у меня появилась возможность, я стал высылать им деньги, постепенно увеличивая суммы. Это позволило Щёлоку купить по моему настоянию хотя и не новую, но хорошую машину. Они сняли квартиру больших размеров, и вскоре в их жизни, кроме черно-белых, стали появляться и иные оттенки.

Когда мною овладела идея перехода к Нему, в иную реальность, а я и сейчас уверен в её существовании, эта команда стала инструментом в достижении цели. К этому времени я уже овладел всеми премудростями интернета. Более того, я уверен, что мало кто в мире может потягаться со мной в мастерстве хакерства. Просто каждый специалист такого рода либо испытывает потребность быть персонально знаменитым, прикрываясь каким-либо псевдонимом, либо тянется к такому же сообществу, которое совместными действиями реализует, по сути, ту же мысль.

Моя же идеология отличалась от изложенной принципиально. Я привык всю жизнь быть в стороне, в тени, откуда удобно тянуть за ниточки, наблюдая, как послушные твоей воле, дёргаются и пляшут человечки. У меня не было своего имени в электронном мире, о моём существовании имелись лишь смутные догадки, возникавшие порой в самых умных головах после неожиданного разрушения их, казалось бы, самым тщательным образом разработанных планов.

Мне доставляло несказанное удовольствие нажатием одной клавиши своего компьютера, запускать в сеть очередную хитроумную программу, которая сделав то, что ей было предназначено, стирала за собой все следы своего присутствия и бесследно исчезала в электронной круговерти. Меня нельзя было вычислить, сам же я мог попасть внутрь любой, самой защищённой сети, не говоря уже об обычных, частных, станциях. Из приватного компьютера можно извлечь бездну самой неожиданной информации о её владельце, о его скрытом от окружающих внутреннем мире, о болевых точках, о тёмных страстях и желаниях. Так реализовывалось моё стремление к тайной власти над окружающим миром. И оно было, господа, достаточно успешным.

Первые наши, а вернее сказать мои, акции я планировал провести на бомжах, огромное количество которых появилось в последнее время. Никчемные, бесполезные люди, по разным причинам попавшие на обочину жизни. Они напрасно употребляли пищу и сжигали кислород, отравляя окружающую среду. Я давал подробную инструкцию Щёлоку, который связывался со мной из какого-либо интернет-клуба, бесчисленное множество их можно было найти в любом городе.

Каждый новый сеанс связи происходил из новой точки. Щёлок всё запоминал, подбирал соответствующий объект и реализовывал задуманное с братьями-близнецами. Всё снималось на цифровую камеру и пересылалось мне. Я же создавал свою фильмотеку ужасов. В её основу был положен принцип от простого к сложному. По замыслу она должна была стать тем сгустком тёмной энергии, который достигнет со временем некоторого максимума и откроет мне путь к Нему, в его мир и его реальность. Я был уверен, что в нужный час Он подаст мне знак, который будет понятен лишь мне одному. Следует только набраться терпения и дождаться этого часа.

Шло время, усложнялись задания, которые я высылал команде, а знака всё не было. Тогда я решил, что Его не устраивает контингент, с которым мы работали, и необходимо подниматься на следующий, более сложный, уровень. Теперь это по замыслу должны были быть случайные люди, прохожие, которые выходили из дому, не подозревая о том, что они сегодня умрут изысканно ужасной смертью. Для этого Щёлок и братья сменили город. Тем более, что к этому времени исчезновение бомжей стало беспокоить общественность. Милицейские сети становились всё гуще. По столь незначительному случаю не стоило обострять ситуацию и попусту испытывать судьбу.

На новом месте они не стали искать работу, поскольку я в достаточной мере обеспечивал их деньгами, а полностью сосредоточились на слежке за жертвами. Близнецы не годились для этой работы, Щёлок же в одиночку не мог качественно выполнить задание, и вскоре команда пополнилась ещё тремя исполнителями. К ним вначале случайно примкнул некто Молчун, бывший десантник, имевший опыт боевых действий в Чечне и в свои годы повидавший разное, а затем Геннадий Свистунов, по кличке, естественно, Свистун, неудавшийся рок-музыкант.

Чуть позже е ним присоединилась и его малолетняя подруга, сбежавшая из дому откуда-то в России. Оба сидели на лёгких наркотиках, оба, как и Молчун, не имели представлений о границах нравственности. Услышав о том, как их характеризовал Щёлок, я подумал и дал согласие, предупредив, что о моём существовании новички не должны пока ничего знать. А там время покажет.

Вскоре охота началась. Я не стану описывать её детали, она мало чем отличалась от сотен книг и фильмов, в которых подробнейшим образом описываются подобные акции. Иногда я, чтобы не напрягать воображение, попросту копировал тот или иной сюжет, слегка изменяя некоторые сценки, которым, на мой взгляд, не хватало логики либо элегантной завершённости. Моя фильмотека стала быстро пополняться. Я постоянно был занят тем, что компоновал её, целенаправленно увеличивая степень ужаса от начала до конца просмотра.

Думаю, многие режиссеры, специализирующиеся на триллерах, отдали бы последнее, чтобы её увидеть. Но, увы, у этого фильма был один режиссер и один зритель. По крайней мере, был один до недавнего времени, но об этом чуть позже. Так в напряжённой работе прошло несколько лет. Я уже вправе был рассчитывать на определённый знак от Него, но по-прежнему ничего подобного не происходило.

Незаметно мне исполнилось тридцать лет. Это событие мы отметили с Анной, выехав для этого в областной город и посетив самый модный и дорогой для тех мест ресторан. Ночью, размышляя о прожитой жизни, я пришёл к выводу, что нахожусь на правильном пути. Я хорошо образован и обеспечен, у меня есть дом, есть цель в жизни, которую я непременно достигну, наконец, у меня есть команда, которая является инструментом для достижения этой цели. Я чувствовал себя тайным властелином окружающей меня реальности. И в то же время никто из окружающих, даже Анна, не догадывался о моём истинном втором «я».

Мировой экономический кризис застал врасплох и меня. Возникла проблема с деньгами, чего не бывало раньше. Я слишком увлёкся процессом концентрации тёмной энергии и перестал внимательно отслеживать финансовые потоки, незримо текущие по невидимым артериям мировой экономики. Непредсказуемая пляска котировок на бирже, чего не могло происходить по законам теории вероятностей, заставила меня иначе взглянуть на окружающую действительность. Я впервые поверил в то, что за кулисами театра, именуемого жизнь, существуют некие кукловоды, по своему усмотрению управляющие глобальными процессами в экономике, а, следовательно, и в политике. Мне это крайне не понравилось: кто-то в тени обладал существенно большей властью, чем я. Этого я не мог допустить.

Моя команда, следуя приказу, перебралась в Харьков. В соответствии с замыслом в большом промышленном городе должно концентрироваться и большое количество денег. Имея доступ к частной информации, я знал много такого, что не выставляют обычно напоказ, а хранят в глубокой тайне. Любовницы, нарушившие клятву товарищи по бизнесу, сексуальные отклонения, грехи перед власть предержащими людьми – всё это тщательно собиралось, анализировалось и в концентрированном виде готовилось к продаже. Когда материал был готов, в работу вступал Тёмный.

Этого начинающего хакера я обнаружил случайно, и сразу понял, что он любит деньги и нечистые операции. На этом его было несложно поймать, а после визита Щёлока и Молчуна он и вовсе был готов выполнять любые задания. Уровень его подготовки был достаточным для того, что ему поручались. Он мог сравнительно легко получить доступ к хранилищам записей телефонных разговоров, для этого у него была своя технология, и это было очень полезно в нашем деле. Его задачей было также выйти на связь с так называемым клиентом, показать ему подготовленный компромат и назвать цену.

Людям, попавшим по неосторожности в тиски обстоятельств, было что терять. После недолгих колебаний они выкладывали требуемую сумму. Забирали деньги Щёлок с Молчуном. Осечек не было, обе стороны хранили разумное молчание.

За два года работы у нас была накоплено столько, что при аккуратном отношении к жизни всем хватило бы этих денег на долгие годы. При этом я, руководя этими операциями, оставался глубоко в тени. Выйти на меня можно было только раскрутив Щёлока, да и то, кому бы поверили в случае провала операции: отпетому садисту или инвалиду в коляске, крайне редко покидающему свой дом. Файлы в моём компьютере были девственно чисты, а цифровой материал по всем акциям содержался в отдельном ноутбуке, любое несанкционированное открытие которого приводило не только к полному уничтожению хранящейся там информации, но и физическому уничтожению прибора.

Параллельно я разрабатывал постоянно усложняющиеся схемы работы с жертвами, которые, умирали теперь всё более изощрёнными способами. Эти акции всегда происходили за далеко пределами Харькова, часто даже на территории соседней России. Моя коллекция ужасов постепенно пополнялась новым интересным материалом. Совершенствуя её в процессе монтажа, я физически ощущал, как тёмная энергия окутывает меня, распространяется по комнате, вытекает через окна на улицы города и заполняет его окрестности. В эти минуты даже собаки не лаяли, напряжённо вглядываясь в темноту ночи.

Он не мог не чувствовать этого, и мне совершенно не было понятно Его молчание. Хотя порой, во время моих молитв – утренней и вечерней – мне начинало казаться, что заветная цель уже рядом. Стоит толь ещё чуть-чуть добавить к тому подарку, что я Ему готовил, и она будет достигнута.

Все эти годы Анна ничего не подозревала о моей Цели, о том, из каких источников берутся деньги для её достижения. Она полагала, что всё это результат моего возросшего профессионализма на биржевых площадках. В принципе, она могла бы не работать, и я предлагал ей это. Но Анна упорно отказывалась оставить свою должность в компании, где к этому времени она уже была финансовым директором довольно крупного филиала.

Иногда меня так и подмывало взломать её компьютер и, вмешавшись в электронную документацию, сделать так, чтобы её уволили за подделку отчётности. Но потом, подумав, я так и не решался это сделать, подозревая, что она при своём аналитическом уме может догадаться, кто разрушил её карьеру. На моём пути к Цели могло возникнуть существенное препятствие, а этого не должно было быть. В жизни Анны так и не появился тот мужчина, с кем она могла бы чувствовать себя комфортно. И это меня тоже вполне устраивало. Появление рядом неизвестного человека могло нарушить устоявшееся течение нашей жизни и нарушить мои планы.

Однажды вечером за чаем мы начали вспоминать и незаметно в процессе разговора всплыло ваше имя, Сергей Александрович. Так получалось, что именно вы, убив моего брата, не могу сказать, что разрушили, но одновременно сильно зацепили ещё две жизни: мою и Анны. Я рассказал ей о том, что видел тогда ночью на мосту в день моего рождения. Она помолчала, видимо припоминая события тех лет, а потом сказала:

– Ты не поверишь, но я ведь предупреждала его, что Сергей очень опасный человек. Не знаю почему, но я это точно знала, как и то, что они рано или поздно встретятся, и, что Сергей припомнит твоему брату то унижение, которое он когда-то испытал по его вине. Уже прошло много времени с тех пор, я стала взрослой и несколько иначе оцениваю события, произошедшие в юности, и, ты знаешь, сейчас мне трудно винить его в том, что он сделал тогда ночью на мосту. Возможно, он оказался прав по-своему…Оса ведь был не ангел, уж мне ли это не знать, хотя я любила его таким, каким он был: первый мужчина в моей жизни. И кто знает, Кирилл, как сложились бы наши с тобой судьбы, окажись на его месте Сергей. Кто знает…

Последняя фраза вызвала во мне внутренний протест. Я понял, что Анна все эти годы так и не смогла забыть ни моего брата, ни вас, Сергей Александрович. Более того, она постепенно приходила к мысли, что ваш поступок может быть оправдан. Я не мог допустить такого развития событий.

В интернете есть многое, в том числе и информация о Сергее Александровиче Переверзеве, докторе технических наук, профессоре, владельце нескольких фирм, которые занимаются систематизацией и управлением потоками информации. Я узнал о вас всё, и, признаться, был восхищён тем, как вы организовали свою жизнь: интересная работа, финансовая независимость, семья, друзья.

И вот тогда-то я и понял, что для завершения работы над моим фильмом ужасов мне не хватает тех кадров, на которых вы потеряете разум не от физической боли, а от нравственных мучений, где вы превратитесь в овощ, осознав перед этим, за что и кем вы наказаны. Анна, предав память моего брата, должна была некоторым образом разделить вашу участь. Это должен был быть достойный финал той игры, которую я затеял, преследуя свою Цель.

Главная роль в этом спектакле была отведена вашей дочери. Вряд ли я ошибусь, если предположу, что Машенька, это единственный человек на этом свете, ради жизни которого вы пойдёте на любую крайность. Уж больно тяжело она вам досталась и на редкость крепкие отношения связывают вас. Я ведь читал и слушал ваши разговоры с ней, Сергей Александрович. Слушал и завидовал тому, как отец может любить свою дочь, и какая может быть ответная любовь с её стороны. У меня никогда не было ничего подобного, хотя нет, я не прав, было всё же доброе отношение со стороны брата, но и это вы у меня отняли.

Кирилл тяжело дышал, на висках выступили капельки пота. Видно было, что ему нелегко даются воспоминания. У Сергея даже мелькнула мысль, а не прервать ли эту исповедь и завершить начатую с утра операцию. В том, что этого человека с явно нарушенной психикой нельзя было оставлять в живых, он уже не сомневался. Переверзев поймал взгляд Тяна и вопросительно взглянул на него. Кореец с непроницаемым лицом едва заметно кивнул ему: пусть продолжает.

Орлов внимательно, без тени эмоций рассматривал сидящего перед ними человека, и трудно было предположить, какие мысли бродили в голове полковника. Хотя, зная своего друга, Сергей подумал о том, что это могли быть только мысли хищника, рассматривающего свою жертву.

Кирилл жадно прильнул у бутылке с водой, глубоко вздохнул и продолжил свой рассказ:

– Я организовал переезд команды в ваш Город. Щёлок снял две квартиры и купил эту дачу, а также каким-то хитрым образом приобрёл заброшенный дом в лесу у болота. Некто Витёк, нелегально живший в нём местный бомж с изломанной психикой, теперь уже навсегда покоится на дне под слоем тины в качестве незримого сторожа. Команда поселилась в городе, и вскоре ужасные известия о пропаже детей стали витать в воздухе.

Это был апофеоз моей фантазии и уровня деградации команды. Признаться, Щёлок и братья бандерлоги, как он их называл, в этих эпизодах превзошли себя. Даже мне стало не по себе, когда я увидел, что они делали со своими жертвами, привлекая к этому и своего уродливого пса. Изуродованные останки детей, попавших в мой капкан, навсегда погребены в пучине болота.

Три месяца спустя я впервые без Анны покинул ставший привычным наш городок и занял этот коттедж в дачном посёлке. Переезд в одну ночь организовали Щёлок и Молчун. Они же неделю назад заставили уехать и Анну, которая не могла понять, что происходит. На её работе было оставлено письмо, в котором она собственноручно извещала своё руководство, что вынуждена срочно уехать к больной родственнице в Россию, и просила предоставить ей отпуск без содержания.

Здесь в этом доме я поселил Анну, где полагал каждый день заставлять её смотреть мой фильм. Кроме меня, она была единственным человеком, кому посчастливилось увидеть это шедевр. По замыслу она должна была со временем лишиться рассудка от увиденного, особенно финальной его части, и умереть последней в моём списке. Я ведь так и не смог простить ей брата, замужества и памяти о вас, Сергей Александрович.

Тогда же я случайно познакомился с Дашей, и, признаться, впервые после Анны другая женщина так взволновала моё воображение, несмотря на мой обет не знать эту часть человечества и посвятить себя целиком служению Ему. Я даже имел неосторожность предложить ей руку и сердце, как принято говорить в старых романах.

Её отказ поразил меня, поскольку к тому времени я невольно стал считать себя кем-то сродни Ему, то есть существом высшего порядка, которому ни в чём не может отказать простой смертный. Она была неосторожна и должна была быть по этой причине наказана не менее, чем эти дети, вся вина которых состояла в том, что их чрезмерно любили родители.

Вот таким образом, Сергей Александрович, все участники этого спектакля и оказались собранными в одном месте. Всё остальное вы знаете. Моя ошибка состояла лишь в том, что я не поверил Анне, когда она сказала мне, что вы не тот человек, на которого можно безнаказанно надеть узду. Я недооценил вас и, соответственно, переоценил свои возможности, а скорее всего я просто устал, устал в ожидании того самого знака от Него, кому так беззаветно и преданно служил все эти годы. Где-то я ошибся… Но в чём состояла моя ошибка? Что я сделал не так? Кто мне даст ответ на эти вопросы? Может вы, господа?

Он засмеялся, произнеся последние фразы, и на глазах превратился в ангелоподобное существо, назначением которого было украсить этот мир и сделать его лучше, совершеннее. Тишину в комнате нарушил Переверзев. Холодно глядя на сидящего перед ним человека, он произнёс:

– Судя по тому, что ты нам рассказал, природа, с одной стороны, серьёзно ущемила тебя при рождении, и ей виднее, зачем она это сделала, но с другой, в качестве компенсации она же дала тебе недюжинную силу ума. При твоей информированности ты, вне всякого сомнения, слышал о Хокинге. Этот человек, будучи парализованным, всю свою жизнь провёл в кресле инвалида. Но при этом он не возненавидел окружающий мир подобно тебе, а стал Нобелевским лауреатом, развивая теорию пространства-времени. Он умрёт, как и все мы когда-то, но в памяти благодарных потомков его будут помнить всегда, как великого учёного, как одного из титанов, на плечах которых стоит человечество.

Ты, весьма вероятно, тоже мог стать таким же, но пошёл по пути какой-то патологической ненависти к миру, избрав ложную цель, погубив множество жизней, в том числе и детских. Я не силён в демонической литературе, но рискну предположить, что боги, весьма условно делясь на хороших и плохих, никогда не унизятся до издевательств над людьми. Кто мы им? Так, пыль под ногами. Я думаю, что у них есть свои, немыслимые для нас способы доказать собственное преимущество друг перед другом. У тебя попросту все эти годы была ложная цель, и в этом состоит твоя основная ошибка.

Я уверен, что выражаю мнение всех присутствующих: ты не должен жить, и ты умрёшь. Сейчас ты уедешь с этим человеком, который, как и все мы, слышал твою исповедь, и он решит какую смерть ты заслужил. Но что ты там говорил об Анне, где она?

Кирилл протянул руку в направлении двери, которая, судя по всему, вела в подвал:

– Она там, ключи в ящике стола.

– И ещё, где находится твой фильм ужасов?

– Он там же, рядом с ней, в ноутбуке. Как я говорил, она вот уже два дня как имеет возможность просматривать мой шедевр.

Сергей поднялся:

– Ну, и тварь же ты, прости меня Господи. Тян, забирай его, пусть он умрёт там, где умирали эти дети, и, по возможности, так же непросто. Лёха, мы с тобой в подвал.

Сергей повернул выключатель, и тусклый свет сорока ваттной лампочки высветил ступени, ведущие вниз. В лицо ударил влажный запах застоявшегося воздуха. Лестница заканчивалась коротким проходом. За ним находилось довольно большое помещение. Оно было слабо освещёно светом, который падал из узкого зарешёченного окна, расположенного высоко над цементным полом. В дальнем углу его находился стол с экраном раскрытого ноутбука, и стоял диван, на котором под одеялом угадывалась человеческая фигура. Сергей подошёл и осторожно поднял край одеяла. Под ним лицом к стене лежала женщина. Глаза её были открыты, она не спала.

– Аня, – негромко окликнул её Сергей.

Она вздрогнула и медленно повернула к нему лицо. Прошло немало времени с того самого выпускного вечера в школе, когда они разговаривали последний раз. Анна сильно изменилась внешне, её волосы из чёрных стали грязно-пепельными, исчез румянец на белоснежной коже, но это была она. Сергей положил ладонь ей на лоб:

– Аня, это мы с Орловым. Ты узнаёшь нас?

– Да, – с трудом разжались пересохшие губы, – я узнаю вас. Дайте мне пить.

Она хрипло с надрывом стала кашлять.

– Я мигом, – отозвался Орлов и вышел. Вскоре он вернулся со стаканом воды. Анна, с помощью Сергея присев на диване, жадно выпила её и вздохнула с облегчением. Она внимательно посмотрела на мужчин, стоявших перед ней, изучая их лица, и без тени эмоций на исхудавшем лице произнесла:

– А вы повзрослели, ребята. Я, наверное, тоже… Где Кирилл?

– Его нет здесь, можешь быть спокойна. Больше ты его никогда не увидишь, так мы решили. Позже я расскажу тебе некоторые подробности. Пойдём наверх, Аня, здесь сыро, а ты, скорее всего, нездорова.

Он помог ей подняться. Анна опёрлась на его руку, и в этот момент её взгляд остановился на мониторе. Она вся сжалась и застыла, не в силах пошевелиться.

– Что с тобой, Аня? Может тебя отнести наверх?

– Нет, я сама. Там, – она указала на ноутбук, лежащий на столе, – фильм, который все эти годы втайне от меня создавал Кирилл. Последние два дня он заставлял меня смотреть этот ужас. Сергей, его нужно уничтожить. Никто не должен видеть то, что творили эти нелюди. Ребята, я прошу вас, сожгите его и не смотрите сами. Он говорил, что это единственный экземпляр.

– Хорошо, Аня, мы уничтожим эту дрянь. Он рассказал нам, как создавался этот фильм, и нам известно его содержание.

Орлов закрыл ноутбук:

– Аня, забудь об этом, я отвечаю: никто и никогда не увидит эту мерзость.

– Это хорошо, вот только боюсь, что забыть его я не смогу до конца своей жизни. Ведь в какой-то степени и я виновата в том, что дала ему возможность совершать эти поступки. Я слишком поздно поняла, что он безнадёжно болен.

– Аня, не вини себя. Пойдём наверх, примешь душ, успокоишься, потом и поговорим.

– Сергей, я не хочу оставаться в этом доме. Меня можно увезти куда-нибудь?

Переверзев и Орлов переглянулись. Одна и та же мысль пришла им в голову.

– Лёха, отвези её в Убежище, ты знаешь, где лежат ключи. Там есть для начала всё необходимое. На полке лежат деньги, отыщи Дарью и попроси её купить всё, что понадобится Ане. Пусть вообще поможет ей, пока мы не завершим наши дела. Да, собственно, и свою подругу можешь привлечь к этому, договорились?

– Да, нет вопросов. Аня, ты поедешь со мной. У тебя здесь есть какие-то твои вещи?

– Есть немного наверху, в комнате слева, там же и документы, паспорт.

– Пошли, Аня, соберёмся и едем. Там тебе будет хорошо, я обещаю.

В прихожей Анна взглянула на себя в зеркало и замерла.

– Что с тобой, что-то не так? – мягко спросил Сергей.

– Боже мой, что он со мной сделал: я ведь вся седая…

– Аня, успокойся, главное, что этот кошмар закончился. А седина в наше время вообще не проблема, тем более для женщины. Отдохнёшь, пригласим хорошего парикмахера, косметолога и ты снова станешь прежней.

Она вздохнула:

– Боюсь, Серёжа, после того, что я увидела, мне уже никогда не стать прежним человеком, даже если я покрашу волосы. Мне кажется, что у меня поседела душа. Уйдём отсюда, пожалуйста.

Она запнулась:

– Здравствуйте…

Сергей обернулся и увидел Тяна, стоящего в проёме дверей, ведущих в гостиную. Он молча смотрел на них и чуть запоздало ответил:

– Здравствуйте, я – Тян.

– Меня зовут Анна, простите, ради Бога, мне мой вид.

– Не берите в голову… Всё будет хорошо, поверьте моему опыту.

– Спасибо, я очень на это надеюсь. Простите, нам нужно идти.

– Да, – вмешался Орлов, – извини, Тян, я отвезу Анну в Убежище, ты был там утром, ей нужно отдохнуть.

– Конечно-конечно, – поспешно ответил тот, – её нужно увезти отсюда, как можно дальше. Кстати, мой учитель в своё время показал мне несколько несложных приёмов, позволяющих выйти из стрессовых ситуаций. При этом часть негативной информации уходит в подсознание и со временем как-бы рассасывается. Хотите, Аня, я помогу вам?

Анна неуверенно посмотрела на Сергея, затем на Орлова:

– Я не знаю, может быть позже…

– Аня, – вмешался Переверзев, – после того, что тебе пришлось пережить, я думаю, не стоит откладывать надолго то, что предлагает Тян. Это займёт много времени? – обратился он к корейцу.

– Нет, минут пятнадцать-двадцать.

– Ну, что, Аня, соглашайся, пятнадцать минут уже ничего не изменят.

– Хорошо, я согласна.

– Это делается без свидетелей, – проговорил Тян и, пропустив Анну в комнату, закрыл за собой дверь.

Переверзев с Орловым молча стали ждать. Вскоре дверь открылась, и оттуда вышла Анна в сопровождении Тяна. Сергей отметил, что внешне она не изменилась, разве что выражение глаз стало иным. В них исчезли страх и настороженность, на смену им пришла глубокая усталость.

– Надеюсь, Аня, мы ещё увидимся когда-нибудь в иной обстановке, – негромко произнёс Тян, прощаясь.

– Может быть, – ответила Анна.

Тян ещё какое-то время смотрел на закрывшуюся за ними дверь, а потом вернулся в гостиную.

– Вставай, – сказал он Кириллу, всё так же неподвижно сидящему в кресле, – пора, твоё время вышло.

Кирилл неловко поднялся, все двинулись к выходу.

Вскоре дом опустел. За пыльными стёклами его окон по вечерам никто не включал свет, что было привычным явлением для этого времени года. Чуть позже пошли дожди, и осенние листья постепенно толстым слоем укрыли двор, усиливая его нежилое состояние. Потом пришла зима. В этом году она оказалась непривычно снежной и капризной: крепкие морозы сменялись неожиданными оттепелями и наоборот. В такие дни деревья покрывались толстым слоем льда. Огромный тополь, росший рядом с домом, не выдержал этой нагрузки и однажды ветреной ночью рухнул на крышу дома. Мансарда провалилась в гостиную, из рам вылетели стёкла, и дом в одночасье перестал существовать.

По весне руководство кооператива пыталось найти его хозяев, но все попытки оказались тщетными. Впрочем, таких заброшенных участков становилось всё больше, а вопросы по поводу их владельцев всё меньше и меньше беспокоили дачную общественность.

11. Дом у болота

Тян вышел из машины и открыл багажник. Там в позе эмбриона лежал Кирилл. Связанные за спиной руки, скоч на губах и глазах лишали его возможности двигаться, видеть и говорить. Тян помог ему выбраться, освободил ноги, сорвал повязку со рта и толчком руки определил направление движения. По тропинке они медленно пошли к дому.

Идя сзади, Тян наблюдал, как тяжело даются шаги Кириллу. Он шёл, не до конца разгибая ноги в коленях. Расстояние в двести метров они преодолели минут за десять. В коридоре Тян открыл люк, ведущий в подвал, и аккуратно свёл его вниз по ступеням. Замкнутое пространство подземелья, тускло освещённое электрическими лампочками, было заполнено стоном пленников, в невероятных позах подвешенных к крюкам в своих клетках.

– Что это? – хрипло спросил Кирилл.

– Не бойся, – ответил Тян, – сейчас увидишь.

Быстрым движением он сорвал скоч, закрывающий глаза своей последней жертвы. Кирилл, сощурившись, с ужасом стал рассматривать раскачивающиеся в полумраке тела тех, кто ещё недавно был его командой.

– Да, ты правильно понял, это твои коллеги, если можно так выразиться. Каждый из них, как видишь, хорошо упакован и готовится умереть. Но хорошую смерть, достойную мужчины, нужно, мой дорогой, заслужить. Ни твои подельники, ни ты её не заслужили. Так что, прошу в камеру.

Кирилл судорожно вздохнул, сглотнул слюну, внезапно заполнившую рот:

– Простите, я не знаю, как вас зовут, но могу ли я вас попросить об одном одолжении?

– Не думаю, но попробовать можно.

– Я знаю, что проиграл и должен умереть. Могу ли я попросить вас сделать это быстро. Вся моя жизнь сама по себе изначально была наказанием за грехи, которых я не совершал. Я прошу вас, не нужно мучений.

Тян не стал медлить с ответом:

– Да, я согласен с тем, что твоя жизнь была не из лёгких. Но то, что я услышал от тебя час назад, не позволяет мне оказать тебе эту услугу. Ты умрёшь той смертью, к которой так упорно шёл все эти годы. Так что, извини, у нас мало времени.

Кирилл не стал его убеждать. Он весь как-то разом сник и покорно вошёл в единственную не занятую клетку. Тян прочно стянул за спиной его руки и ноги в единый узел, наложил скоч на рот, глаза и одним рывком подвесил тело, застывшее в неестественной позе, к крюку в потолке.

– Прощай, – похлопал он Кирилла по голове, – скоро твоя мечта осуществиться, и ты встретишься в аду с тем, кого так страстно хотел увидеть. Надеюсь, встреча будет тёплой.

Уходя, Тян последний раз окинул взглядом мрачное подземелье, ряд клеток, раскачивающиеся тела в каждой из них и погасил свет. Тяжёлая плита надёжно закрыла отверстие в полу, за которым находился подвал. Тян знал, что умирать те, кого он оставил во мраке подземелья, будут очень долго и трудно.

Ещё первый раз, войдя в дом, он обратил внимание на двадцати литровую канистру с бензином. Сейчас она была очень кстати. Тян, начиная со второго этажа, аккуратно вылил её содержимое на пол и стены всех комнат и коридоров, оставив лишь узкий проход для отступления ко входной двери. В кухне он достал из кармана куртки небольшое электронное устройство, поставил таймер на тридцать минут и установил прибор посреди небольшой лужицы бензина на полу. После этой манипуляции Тян, аккуратно ступая на сухие половицы, покинул дом. Вскоре серебристая хонда, мягко урча двигателем, скрылась в лесу. Теперь уже ничто не нарушало естественного для этих мест осеннего пейзажа.

Через полчаса электронное устройство, оставленное Тяном на полу, вдруг вспыхнуло ярким пламенем. От этой вспышки мгновенно загорелся бензин, голубоватая волна пламени покатилась по кухне, радостно вырвалась в коридор, в считанные секунды обошла все комнаты и остановилась, танцуя, в тупике второго этажа. Вскоре уже весь дом был объят гудящим пламенем. Со звоном лопнули стёкла в окнах. Свежий приток кислорода резко усилил процесс горения. Прошло всего лишь пару часов, и вот уже только почерневшие печные трубы да груда тлеющих брёвен напоминали о том, что совсем недавно на этом месте было чьё-то жилище.

К этому времени подоспели пожарные машины, вызванные лесничим, который заметил дым на краю болота. Они вылили несколько кубометров воды на пепелище и окончательно завершили процесс разрушения. Небрежно выполненное местным участковым обследование показало, что никто не погиб в пламени пожара. Останки собаки были не в счёт. Кому принадлежал этот дом и отчего он загорелся, так выяснить и не удалось, да, впрочем, никто особенно и не напрягался. А поскольку никаких заявлений по этому поводу не поступило, милиция не стала заводить уголовное дело, списав случившееся на бомжей, которые нередко устраивают себе временный приют в заброшенных домах. О том, что под домом мог быть подвал, никто даже не заподозрил.

В соседней деревне это место всегда считалось нехорошим, проклятым. Сюда и раньше-то опасались ходить без особой надобности, а теперь оно и вовсе приобрело дурную славу. В окрестности развалин бывшего дома почему-то не селились птицы, и даже привычные для этой части леса косули никогда не приходили сюда на водопой. Говорили, что по ночам случайно забредшие на поляну туристы слышали детский плач, стоны взрослых людей, видели призрачные тени, похожие на человеческие силуэты. Но, скорее всего, это были всего лишь галлюцинации, звуковые и световые эффекты, связанные с болотным газом, который постоянно образовывался в многометровой толще ила, как результат разложения камыша и других органических материалов.

12. На пути к равновесию

Впоследствии Переверзев, анализируя произошедшее, пришёл к выводу, что это был тот редкий период, который иногда случается в жизни человека. Обычно ему предшествуют события, разнесённые во времени и, на первый взгляд, как бы не связанные друг с другом. Но каждое из них оставляет где-то в глубинах сознания маленькое пятнышко, которое незаметно разрастается и, наконец, достигает максимума, меняя реальность, а вместе с ней и судьбу человека.

Применительно к науке, которой он занимался, это называлось потерей устойчивости. Это явление соответствует моменту, когда система под давлением внешних обстоятельств резко деформируется, выплёскивает накопленную ранее потенциальную энергию, и переходит на более низкий её уровень. При этом, несмотря на произошедшие изменения, в окружающей реальности возникает иное равновесное состояние, часто более спокойное и комфортное. Все участники этого бунта начинают новую жизнь, в которой, как зубец на кардиограмме после инфаркта, навсегда остаётся метка произошедших событий.

В тот же день, когда было покончено с бандой Призрака, ссылаясь на дела, ближе к вечеру отбыл на Кавказ Тян со своей командой. В офисе Переверзева они втроём неспеша обсудили произошедшее и пришли к выводу, что всё было сделано правильно. Деньги, которые Сергей вынес из дома у болота, решено было израсходовать на благоустройство санатория детей больных детским церебральным параличом. Это предложение после некоторых раздумий внёс, как ни странно, Тян, сказав, что он знает одно такое учреждение, расположенное на лимане близ Одессы. Переверзев взял на себя труд перебросить деньги за границу, а уже оттуда организовать официальную помощь через один из благотворительных фондов. Они обменялись телефонами на тот случай, если судьба снова заставит пересечься их жизненные пути, обнялись и Тян уехал.

– Берегите девушек, – сказал он на прощанье, – я имею ввиду Аню, да и Дашу, хотя она и кажется более прочной в силу возраста. Поверьте моему опыту, они стоят того. Упаси Бог, возникнут проблемы, вы знаете, как меня найти.

– Чудны дела твои, Господи, – произнёс Орлов, глядя вслед удаляющемуся микроавтобусу с российскими номерами, – как представитель правоохранительных органов, я должен был, как минимум, арестовать его, зная, чем он занимается, а как человек и правильный мент, не могу этого сделать. Скажу даже более, он мне более симпатичен, чем кое-кто из нашего окружения.

Сергей улыбнулся и похлопал друга по плечу:

– Не парься, Лёха. Ты правильно мыслишь, мне тоже понравился Тян. И кто может сказать в нашей жизни, где проходит та весьма условная линия, которая делит людей на своих и чужих. Ты куда сейчас, кстати? Может ко мне?

– Да, нет, брат. Тебя дома, зная Милку, ждут, скорее всего, разборки, а я всё ещё как-бы не вернулся из командировки. Мне тоже сейчас придётся объяснять Вике, где я пропадал это время, но это поправимо. Они, кстати, с Дашей привели немного в порядок Аню. Вызвали врача, он что-то уколол ей, выписал таблетки, и она сейчас спит. Даша останется при ней, а Вику я увезу домой. Скажу тебе честно, брат, соскучился я по своей рыжей красавице. Кстати, молодец девушка Дарья, перенести такое и сохранить самообладание, это не каждому мужику дано. Я уже не говорю о внешности, вот уж кого Господь не обидел.

Сергею в этот момент почему-то вспомнился полный яркой синевы взгляд девушки, которым она, прижав к себе Машу, провожала его в подвале того жуткого дома. «Да, – мысленно согласился он с рассуждениями Лёхи, – девочка действительно достойна внимания». Интуитивно он и сам чувствовал, что дома его ждёт нелёгкий разговор с женой, но сейчас думать об этом не хотелось. Они обнялись по старой привычке и расстались.

Семья ждала его в гостиной. Маша, увидев отца, бросилась ему на шею:

– Папочка, как хорошо, что ты вернулся! Я всё рассказала маме и Андрею: и как мы с Дашей сидели в клетках, и как ты нас спас, и как мы с ней будем жить в волшебной стране.

Сергей поцеловал пахнущие шампунем волосы дочери, обнял Андрея и подошёл к Людмиле. Она сухо подставила щеку для поцелуя:

– Что, спасаем хорошеньких барышень в свободное от работы время?

Переверзев почувствовал, как привычное раздражение удушливой волной поднимается внутри:

– Ты имеешь ввиду Машу, надеюсь?

– Ты знаешь, кого я имею ввиду. Если бы не твой бизнес и не твои деньги, будь они прокляты, ничего бы с Машей не случилось. И, прости, Сергей, у меня после произошедшего ужасно болит голова. Я пойду, прилягу, поговорим завтра. Машенька, посиди со мной, дорогая, пока я усну.

Глядя на жену, которая обняв за плечи девочку, направилась к себе в спальню, Сергей задумчиво потёр затылок. «Чёрт возьми, – пришла в голову мысль, – с этим нужно что-то делать, так дальше продолжаться не может. Это же надо, даже вникать не стала в суть произошедшего. У неё, мать твою, мигрень». Он поймал на себе сочувствующий взгляд сына. Сергей улыбнулся ему:

– Как дела, Андрей?

– Да, у меня всё нормально. Ты-то как? Что произошло?

– Это, Андрюша, длинная и, как неожиданно оказалось, давняя история. Когда-нибудь придёт время, я расскажу тебе её. Но не сейчас, извини.

– Как скажешь, папа. Ты, наверное, устал и тебе нужен отдых. Я пойду, пожалуй, а ты в случае необходимости звони и я тут же материализуюсь.

Они обнялись и сын ушёл. В квартире стало тихо. Сергей подумал и пошёл в кабинет. И в самом деле, нужно было выспаться. Он постелил себе на диване, принял душ и, погасив свет, устало вытянулся на чистых простынях. Так трудно начавшийся день, слава Богу, подошёл к концу. Какое-то время сон не приходил к нему. Бурные события последних двух суток основательно подхлестнули нервную систему. В памяти постоянно всплывали те или иные эпизоды. Наконец, он не выдержал, встал, на ощупь, не включая ночник, налил немного виски, выпил одним глотком и снова лёг. Блаженное тепло почти мгновенно откликнулось в сердце, мягкой волной разлилось по телу, и вскоре под мерный звук напольных часов Переверзев уснул.

На следующий день Сергей по обыкновению проснулся в половине шестого утра, когда все ещё спали. Он не стал дожидаться утреннего общения с женой, быстро привёл себя в порядок, оделся и ушёл в офис. Уже здесь на последнем этаже высотного здания он приготовил себе завтрак, благо в холодильнике на кухне всегда было всё необходимое. Стоя у окна с чашкой кофе в руках, он наблюдал красивую панораму города, рассечённого надвое широкой рекой. Над водой слабо курился утренний туман. Сквозь него просвечивало яркое пятно купола недавно построенной на острове церквушки. Магистрали уже заполнили автомобили, восходящее солнце осенними красками неслышно разрисовывало картину просыпающегося мегаполиса.

Пора было браться за работу. Сергей любил эти утренние часы, когда в офисе ещё никого нет, везде царит тишина и можно неспеша планировать предстоящий рабочий день. Переверзев просмотрел электронную почту, написал необходимые ответы, затем тщательно изучил всё, что оставила ему на столе секретарь, заполнил ежедневник. Жизнь постепенно возвращалась в привычную колею. Вскоре раздался и первый звонок. Номер звонившего был не знаком, Сергей немного поколебался, но затем нажал клавишу вызова:

– Переверзев, слушаю вас.

– Доброе утро, Сергей. Это Даша, прости за ранний звонок.

– Доброе утро, Даша. Ничего страшного, я уже час как в офисе. Я тебя слушаю. Как чувствует себя Анна? Как ты провела ночь?

Удивительно, как они сразу перешли на «ты», словно были уже давно и близко знакомы, мелькнула в голове мысль, и тут же послушно растаяла, позволив сосредоточить внимание на ответе.

– Думаю, что всё нормально и со мной, и с Анной. Она хорошо выспалась, мы уже позавтракали. Сейчас она сидит в кресле на балконе, молчит и смотрит на балку. Это удивительно успокаивающее зрелище. Никогда не могла предположить, что в центре города может быть такой пейзаж. Я решила сегодня не идти на работу, а побыть с Аней. Врач просил последить за тем, чтобы она вовремя принимала то, что он ей назначил. Мне кажется, что она сильная женщина и выдержит этот удар судьбы. А как там моя маленькая подружка? Как Машенька?

– Вчера было, как мне показалось, всё хорошо. Собирается жить в Черногории. Сегодня я ещё не видел её, я рано ухожу на работу.

– Понятно. Я тоже привыкла вставать рано, собачку мамину вывожу. Мы вместе с ней делаем пробежку к телецентру и обратно. Это наш постоянный маршрут. Я ведь живу совсем рядом с гаражным комплексом.

Сергею вспомнилось вчерашнее утро, туман, бегущая ему навстречу высокая девушка, лицо которой скрыто капюшоном, и маленькая собачонка, семенящая рядом. Вот уж действительно неисповедимы пути Господни.

– Послушай, а не вас ли я напугал вчера утром в тумане?

Даша на мгновение умолкла:

– Да, припоминаю такой случай в нашей с Бонькой жизни. Так это был ты?

– Виноват, впредь буду бегать осторожнее. Какие планы на сегодня?

– Сейчас я ненадолго оставлю Анну и, как уже говорила, выгуляю Боньку. Потом нужно будет купить ей кое-какую одежду. Я возьму свою машину, и мы ненадолго съездим в город. Кстати, мы можем для этого использовать те деньги, что лежат на полке?

– Конечно, что за вопрос, они там для этого и лежат. А позже я приеду и дам тебе свою безлимитную карточку, тогда уж точно хватит на все ваши покупки.

Даша коротко рассмеялась:

– Серёжа, запомни на будущее: женщину гораздо проще раздеть, чем одеть, но, слава Богу, это не наш случай. Не беспокойся, там вполне достаточно денег. Извини, я совсем заговорила тебя, да, собственно, мне уже и уходить-то пора. Бонифаций ждать не любит. Ты, надеюсь, навестишь нас?

– Конечно, как только разбросаю свои дела, тут же приеду. Может что-то купить следует, из продуктов, например?

– Не стоит, Серёжа, я куплю всё необходимое, пока.

– Пока, увидимся.

День оказался довольно напряжённым, и Переверзев освободился только к обеду. Попрощавшись с сотрудниками, он сел в машину и поехал в Убежище.

Подойдя к гаражу, он увидел на балконе Анну. Закутавшись в клетчатый плед, она неподвижно сидела в кресле. Сергей окликнул её и помахал рукой. Анна подошла к перилам.

– Привет, Аня.

– Привет, Серёжа, заходи.

Он поднялся наверх. Даша возилась у плиты и приветственно помахала ему рукой. Анна встретила его у двери.

– Как ты, Аня?

– Спасибо, уже лучше.

Она изучающе, внимательно осмотрела его:

– Хорошо выглядишь, Серёжа. Должна признаться, я рада за тебя.

– Спасибо, Анечка, ты сегодня тоже выглядишь гораздо лучше, чем вчера. Уверен, у тебя тоже всё будет хорошо.

– Посмотришь на неё через пару дней, гарантирую, не узнаешь. Это я тебе как профессионал говорю, – отозвалась Даша, не отрываясь от плиты, – снимай пиджак и мой руки, сейчас мы тебя будем кормить, да заодно и сами перекусим. Правильно я говорю, Аня?

Сергей улыбнулся, чувствуя, как его отпускает некоторая напряжённость, которую он подсознательно испытывал, ожидая встречи со своей школьной подругой, с которой непросто расстался когда-то и которую не видел так долго.

– Я вижу, вы, девушки, достигли полного взаимопонимания. Рад за вас и, не скрою, за себя тоже. Как-то достал уже напряг последних дней. Давайте, в самом деле, пообедаем вместе, а заодно и обсудим наши дела. Кстати, я принёс неплохое чилийское вино, уверен, оно вам понравится.

Они долго сидели в тот день, рассказывая о том, как сложились за эти годы их судьбы. Даша не вмешивалась в разговор, понимая, что этим двоим нужно выговориться. Потом перешли к планам на будущее и решили, что Анна пробудет в Убежище – ей очень понравилось название её временного жилища – ещё дней пять-шесть. За это время Даша гарантировала, что вернёт ей прежний цвет волос, они вместе посетят косметолога, приведут её в порядок и только после этого она уедет к себе. Анна позвонила на работу и утрясла вопрос со своим отсутствием. К вечеру приехал Орлов, и в маленькой комнате сразу стало тесно. Он одобрил их план действий и гарантировал, что в его городе она будет в полной безопасности.

– И вообще, Аня, случится какая проблема, знай, что мы с Сергеем всегда на связи. Мигом прибудем и решим всё, что не решается. Да, ты вообще подумай, а не переехать ли тебе к нам, в Город. Что тебе делать одной в твоём захолустье? Правильно я говорю, Серёга?

– Хорошая мысль, ты подумай об этом, Аня. О работе и жилье не беспокойся, эту проблему мы решим. Зато уж точно будешь под присмотром.

Все рассмеялись, а молчавшая до сих пор Даша оживлённо воскликнула:

– Послушайте, а может вы и меня заодно присмотрите? Я совершенно ничья, а ведь известно, как легко в наше время обидеть беззащитную девушку.

– Да уж тебя, Дарья, обидишь, – обнял её за плечи Орлов, – не думаю, что тот, кто на это решится, долго проживёт. Лично я бы не рискнул. Но, если ты настаиваешь, пригреем и тебя. Правда, Переверзев? Ведь присмотрим за девушкой?

Сергей рассмеялся, чувствуя, как почему-то краснеет:

– Ну, разумеется, после того, что случилось, теперь ты, Даша, образно говоря, тоже входишь в круг наших интересов. Это слова, кстати, Тяна, а он очень серьёзный человек, можешь мне поверить.

– Да, – оживилась Анна, – а что он вообще за человек? Чем занимается?

– О, Аня, это вопрос скорее к Орлову, чем ко мне. Что скажешь на это, Лёха, чем занимается наш Тян?

Орлов задумался:

– Как тебе объяснить, Анечка. Отвечу так: Тян это серьёзный человек, специалист со специфическим видом деятельности. Он решает нерешаемые проблемы, если таковые вдруг возникают у людей. А они, к сожалению, возникают, не вам мне это рассказывать. Так вот, Тян умеет их решать. И в этой связи хорошо, что он на нашей стороне, скажу я вам, ребятки.

Сергей поднялся:

– Ну, что, пора по домам, там уже заждались. Даша, ты останешься с Аней?

– Конечно, мы ещё попьём чаю, поболтаем о наших женских делах, вам совершенно не понятных, и ляжем спать. Мне завтра нужно появиться на работе. Одним словом, есть чем заняться. Аня, поверьте, тоже не будет скучать.

Сергей поцеловал Анну, затем Дашу, чуть задохнувшись от её запаха, затем то же проделал Орлов, и они расстались до завтра.

Неделя пролетела, словно один день. Дневная суета на работе, вечерние встречи с Анной и Дашей в Убежище, напряжённое молчание Людмилы дома. Переверзев, не раскрывая деталей, рассказал ей, что связывало его с Анной в прошлом, но это никак не улучшило нервозное состояние жены. Его позднее появление неизбежно расценивалось, как очередной брошенный ей лично вызов. Объяснения Сергея, что он не может оставить знакомого ему с детства человека, оказавшегося в таких тяжёлых обстоятельствах, помогали слабо. Свою лепту внесла и Машенька, в деталях рассказав, какая красивая девушка Даша, с которой они когда-нибудь поедут жить в Черногорию. Не улучшило ситуацию даже обещание непременно взять с собой на постоянное место жительства и маму тоже. Одним словом, тихо назревала очередная взрывоопасная ситуация.

Анна уезжала в субботу. Сергей и Орлов приехали практически одновременно. Они поднялись на второй этаж, где их ожидал уже накрытый стол. Сергей передал Даше купленный по дороге торт, Лёха разлил вино в высокие бокалы. Выпили за хорошую дорогу и будущую встречу. Переверзев для поездки выделил фирменный представительский мерседес, поэтому никто не сомневался в том, что дорога будет быстрой и комфортной.

– Ты, Аня, всё же подумай над нашим предложением о переезде к нам в Город, – с трудом оторвавшись от куриного бёдрышка, проговорил Орлов. – Что тебе делать одной, в твоём городке, где нет никаких перспектив. А здесь будешь у Сергея контролировать финансовые потоки, всё-таки свой человек и тебе можно доверить такое важное дело, а там, глядишь, и нам с Дарьей чего-нибудь перепадёт. Правильно я говорю, Даша?

Все рассмеялись, а Даша добавила:

– Правильно, разделим сферы ответственности: Сергей приумножает деньги, Аня их считает, Орлов охраняет от посягательств нехороших людей, ну, а я, как человек, не обладающий никакими организаторскими талантами, просто буду всех вас делать красивыми. Посмотрите на Аню, не узнать девушку, хоть сейчас можно отправлять на конкурс красоты.

Глядя на Анну, сейчас трудно было предположить, что неделю назад перед ними была сильно постаревшая женщина с седыми волосами и потухшим взглядом. Теперь, благодаря усилиям Даши, Сергей и Лёха видели перед собой ту, прежнюю Анечку, которой годы лишь добавили особого, тонкого шарма, который выделяет женщину из толпы, как запах французских духов выделяется из тысячи ему подобных. Свежий воздух, питание и, главное, общение с близкими по духу людьми вернули взгляду уверенность, а коже свежесть. Даже походка её изменилась от усталой к лёгкой, летящей.

– Перестаньте меня разглядывать, – улыбаясь, ответила она, – я чувствую себя неловко. Но, если честно, я очень благодарна вам всем. Вы, без преувеличения, вернули меня к жизни. Я подумаю над вашим предложением, ребята, что-то в нём есть, но сначала я съезжу домой и там без суеты всё спокойно взвешу. Кстати, Сергей, хочу попросить твоего совета: как мне быть с валютным счетом, которым мы с Кириллом пользовались сообща? Сказать честно, мне не очень хочется прикасаться к этим деньгам.

– Ну, и напрасно, – ответил Переверзев, сосредоточенно вдыхая аромат вина из бокала, – во-первых, Кирилл признался нам, что на этом счету лежат только те деньги, которые он заработал честным трудом, играя на бирже. Во-вторых, он изначально был должен тебе за то, что ты для него сделала. Это твои деньги, если хочешь знать моё мнение, и ты вправе распоряжаться ими по своему усмотрению. Если решишься, я могу запустить их в оборот. Процент прибыли будет гораздо выше, чем в банке, это я тебе гарантирую, да, и уровень надёжности повыше. Со временем, Анечка, станеш богатой женщиной.

В этот момент раздался зумер его телефона. Сергей посмотрел на экран:

– Надо же, – произнёс он, улыбаясь, – Тян собственной персоной. Привет, дорогой, – произнёс он в трубку, – ты очень кстати, мы сегодня Аню провожаем домой. Хочешь сказать ей пару слов?

С этими словами он протянул телефон Анне.

– Да, доброе утро, Тян, – произнесла она, – я слушаю вас.

О чём они говорили слушно не было, но судя по тому, как порозовели её щёки, Тян говорил то, что ей хотелось слышать в этот момент. Наконец, она протянула трубку Сергею:

– Возьми, он хочет тебе что-то сказать.

– Да, Тян, я слушаю тебя.

– Слушай, Сергей, сделай одолжение, щёлкни незаметно Анну и перешли мне фотографию. Я хочу знать, как она сейчас выглядит.

– Да, без проблем. Как ты там, без нас?

– В целом всё нормально, надеюсь у вас тоже. Я почему-то уверен, что мы ещё встретимся. Привет Орлову и Даше. Пока, Сергей.

– От них тебе тоже поклон. Пока, Тян, не пропадай.

– Похоже, скучает Тян без нашей компании, – произнёс он, обращаясь к Анне, – просил переслать ему твой светлый образ. Давайте-ка, я вас запечатлею, девушка.

Они, смеясь, сделали несколько фотографий, и Сергей отправил их Тяну. Пора было прощаться. Орлов взял сумку Анны, и все вышли на улицу. Мерседес уже стоял возле гаража.

– Роскошно появишься дома, Аня, – не преминул заметить Лёха.

Анну расцеловали все по очереди, она села в машину и уехала. Оставшись втроём, все переглянулись. Орлову оказалось нужно срочно появиться на работе, и вскоре Сергей и Даша впервые за эти дни оказались наедине.

– Что будем делать? – спросила Даша.

Сергей обещал Машеньке сводить её в исторический музей, но впереди ещё было почти два часа.

– Не знаю, – ответил он, – давай-ка поднимемся наверх, приведём в порядок комнату, а там посмотрим. У меня есть часа полтора свободного времени.

– Хорошо, я тоже через час должна быть на работе, потом хочу убраться в квартире и отдохнуть. Что-то я устала за эти суматошные дни.

Они быстро привели в идеальное состояние Убежище, а затем Сергей проводил Дашу домой. Она действительно жила в пяти минутах хода от гаражного комплекса. Они шли молча, медленно. Тротуары уже были усеяны опавшими листьями. Они шуршали при ходьбе, воздух был пропитан их чуть горьковатым запахом. Близилась середина осени, которая, если верить метеорологам, обещала быть тёплой и дождливой.

– В этом доме я живу. Вот мой подъезд, сорок седьмая квартира на третьем этаже. Если случится быть в наших местах, молодой человек, непременно навестите одинокую девушку. Она всегда будет рада вас видеть.

Сергей улыбнулся:

– Конечно же, я навещу одинокую девушку, обладающую таким хорошим чувством юмора. Жаль не могу зайти сегодня, не то настроение, но и не стану откладывать свой визит надолго. Отдохни немного, я тоже приду в себя от этого стресса, а потом мы созвонимся и непременно увидимся. Одинокую девушку можно на прощанье поцеловать в щёчку?

– Не только можно, но и нужно, иначе она очень обидится.

Сергей осторожно привлёк Дашу к себе, прикоснулся губами к её пахнущим шампунем волосам, она тоже поцеловала его, обдав на мгновение теплом своего тела, и они расстались, пообещав созвониться вечером.

13. Провинция: зыбкое равновесие

Давно известна прописная истина, что человек предполагает, а Господь, увы, располагает. Новые события вмешались в судьбу Переверзева, заставив его изменить свои планы. Ещё находясь в пути, он позвонил Людмиле, но её телефон упорно не отвечал. Сергей сразу же заподозрил неладное и не ошибся. Дверь квартиры ему открыла Машенька. Увидев отца, она сделала круглые глаза и таинственно прошептала:

– Папа, тихо, у нас гость, какой-то парень. Его зовут как и тебя, Сергей. Они о чём-то говорили с мамой, и она теперь очень расстроена.

Переверзев поцеловал её и вошёл в гостиную. В кресле у окна сидел молодой человек лет двадцати пяти. Увидев вошедшего, парень встал и сделал шаг ему навстречу. Он оказался таким же высоким, как и Сергей, и что-то в чертах его лица показалось ему неуловимо знакомым.

– Добрый день, – сказал Переверзев, с интересом вглядываясь в парня, – меня зовут Сергей Александрович. Чем могу служить?

– Добрый день – ответил тот, заметно волнуясь, – меня тоже зовут Сергей. Сказать откровенно, я не знаю с чего начать…

– Ну, это просто. Начните с того, что расскажите, кто вы и что привело вас ко мне. Да вы садитесь, Серёжа. Хотите кофе или чаю?

– Спасибо, ваша жена уже предложила мне кофе.

– Я так понимаю, что вы издалека?

– Да, молодой человек приехал издалека, – раздался голос Людмилы. Она незаметно вошла в комнату. Переверзев сразу заметил её подпухшие глаза и понял, что предчувствия его не обманули. Случилось нечто, что снова выбило её из колеи.

– Что-то случилось, Мила?

– Да, случилось. Могу я попросить тебя подойти к зеркалу вместе с молодым человеком?

– Ну, разумеется, если тебе это нужно. Интересно, что нового я там увижу?

Они с парнем подошли к зеркалу. Сергей всмотрелся в отражение и внутренне напрягся. В зеркальном отражении он увидел двух мужчин одинакового роста и примерно одинаковой комплекции. Впрочем, на этом сходство не заканчивалось. Черты лица, цвет волос, причёска и даже выражение некоторой растерянности были настолько схожи, что создавалось впечатление, будто из зеркала на них смотрят братья: старший и младший.

– Ну, как? – спросила жена, голос её был подчёркнуто спокоен, – что скажешь?

Переверзев не ответил. Он внимательно рассматривал стоящего рядом парня. Действительно, они были удивительно похожи. Разным был только цвет глаз: у него они были серые, у парня – тёмно-карие, почти чёрные. Присмотревшись, Сергей даже заметил в них золотистые точки на дне роговицы. Что-то напоминали они ему, но что именно, память отказывалась говорить.

– Н-да, – наконец произнёс он, – впечатление такое, что рядом со мной находится младший брат. Я бы так и сказал, если бы не знал, что никакого брата у меня никогда не было.

– Ты правильно заметил, Серёжа не твой брат, но он вполне может оказаться твоим сыном, дорогой, не находишь?

Переверзев опешил:

– Мила, о чём ты? Как такое может быть?

– А ты поговори с ним, уверена, услышишь много интересного. Я оставлю вас, с тобой мы обсудим это позже. Пойдём, Машенька?

Маша, с интересом наблюдавшая за происходящим, нехотя ушла вслед за мамой.

– Давайте присядем, и вы мне расскажете, что привело вас ко мне и откуда у меня с вами такое поразительное сходство.

– Сергей Александрович, сразу же скажу, что я вынужден обратиться к вам по двум причинам. Первая, это сложившиеся на настоящий момент обстоятельства в моей жизни. А вторая причина изложена в этом письме, которое мне оставила моя мама. Прочтите его для начала.

– А кто ваша мама, я могу узнать? Она жива?

– Нет, она, к сожалению, умерла. Её звали Тамара Андреевна Кикнадзе.

Сергей замер.

– Простите, как ваше отчество? – Сергеевич, так записано во всех моих документах.

– А фамилия, я полагаю, Переверзев?

– Да, на этом настояла моя мама.

Сергей потёр затылок, в голове начинала складываться картина происходящего. Он вспомнил выпускной вечер в школе, полумрак учительской комнаты, жар сплетённых в порыве страсти тел. Затем был их с Лёхой отъезд, удаляющаяся группа друзей на вокзале, Тамара с поднятой в прощальном жесте рукой. Вот тебе и «всё под контролем, у меня не опасные дни». Он вздохнул и распечатал конверт.

«Здравствуй, Серёжа! Мои жизненные обстоятельства складываются таким образом, что я вынуждена обратиться к тебе. Ты должен был увидеть это письмо лишь в том случае, если меня не станет, а у нашего с тобой сына возникнет проблема, которую он не сможет решить самостоятельно. Если ты читаешь его, то значит, меня уже нет в живых, а Сергею требуется помощь.

Не скрою, я всю свою жизнь хотела написать тебе хотя бы одно письмо. В нём я рассказала бы тебе о том, как жила все эти годы, как никогда не забывала ту единственную нашу ночь, как растила нашего сына. Мысленно я написала тебе сотни таких писем, но только это единственное я запечатываю в конверт и отдаю Сергею. Он найдёт тебя в случае необходимости, если таковая возникнет. И тогда я прошу тебя вспомнить, как ранним утром у старого раскопа ты сказал мне, что в трудную минуту я всегда могу рассчитывать на твою помощь.

Серёжа, сейчас именно эта минута, и я прошу тебя о помощи, которую ты должен оказать твоему сыну. Я думаю, что увидев его, ты не станешь сомневаться в том, что Серёжа твой сын. Вы просто удивительно похожи. У вас даже тембр голоса одинаков. А вот цвет глаз у него мой, хотя, впрочем, это уже не столь важно.

Когда я поняла, что беременна, то была просто в отчаянии. Мне не к кому было обратиться за помощью. Стать же для тебя обузой в самом начале жизни, да ещё с ребёнком на руках, я не могла. Против этого восставала вся моя грузинская гордость. Так случилось, что вскоре я получила место директора школы в одном из близлежащих сёл. Это было богатое хозяйство. Мне выделили большой полностью меблированный дом на берегу реки. Я быстро освоилась в новом для меня месте и ровно через девять месяцев после нашей ночи родила сына.

Я не стану описывать, как прошли эти годы. Разными событиями была наполнена моя жизнь, но главное место в ней занимал маленький Серёжа. Он быстро рос, и я с радостью замечала, как он всё больше становится похожим на тебя. Он хорошо учился, занимался спортом. Я не знала проблем с ним, а когда он стал взрослым, часто ловила себя на том, что разговариваю с ним так, словно рядом со мной находишься ты.

Потом наступили годы перемены власти. Вокруг всё разваливалось, но наше хозяйство сумело устоять, и в этом смысле для меня мало что изменилось. Сергей к этому времени окончил школу, поступил в университет, стал магистром в области ІТ-технологий. Я по-прежнему работала директором школы, в которой из года в год становилось всё меньше учеников. Сергей в вашем городе основал свою фирму, которая, насколько я понимаю, уже спустя полгода работала довольно успешно. Он на заработанные деньги даже сделал капитальный ремонт нашего дома, надстроил второй этаж, обновил мебель.

И всё было бы хорошо в нашей жизни, но полгода назад мне поставили неутешительный диагноз: онкология. Я прошла несколько курсов химиотерапии, но всё было тщетно. Мне осталось немного, буквально несколько недель, а может и того меньше. Я скоро уйду из этой жизни. Я долго размышляла и пришла к выводу, что у меня в ней было всё необходимое, чтобы считать её удачной. У меня была хорошая работа, дом, любовь к тебе, короткая, но такая яркая, что её пожелала бы каждая женщина, и сын, который оправдал все мои ожидания.

Единственное, что меня пугает на пороге бесконечности, это то, что он остаётся один в этом мире, который становится всё более жестоким. И тогда я рассказала, кто его отец и где он может предположительно жить. Я оставила ему это письмо на тот случай, если в его жизни возникнут обстоятельства, с которыми он будет не в состоянии справиться самостоятельно. Я прошу тебя, Серёжа, вспомни всё, что нас с тобой связывало четверть века назад и помоги ему. Я почему-то знаю, что ты сможешь это сделать, и по этой причине уверена, что там, за гранью земного существования, могу быть спокойной за жизнь нашего сына.

Пройдёт ещё очень много времени, но когда-то мы непременно встретимся. Я познакомлю тебя с моей бабушкой. Помнишь, я как-то рассказывала тебе о ней? Нам будет о чём поговорить. Прощай, мой дорогой, я целую тебя и нашего сына. Будьте счастливы, вспоминайте иногда меня.

Ваша – Тамара Кикнадзе».

Сергей поднял глаза от письма. Его молодой двойник напряжённо смотрел на него.

– Ну, здравствуй, Сергей. Долго же ты шёл ко мне… Извини, но в этом нет моей вины, так когда-то решила твоя мама. Не думаю, что это было правильное решение, но сейчас уже поздно об этом говорить. Скажи, я правильно понимаю, что у тебя образовалась некая проблема?

– Да, Сергей Петрович, к сожалению образовалась.

– Погоди, ещё успеешь рассказать об этом. Ты посиди здесь, я поговорю с женой. Нужно объяснить ей ситуацию. Ты, кстати, что-то рассказывал Людмиле Петровне?

– Да, как-то не успел. Она ведь сразу решила, что я ваш сын, и дальше уже вела себя соответственно.

– Что значит «соответственно»? У нас были очень трудная неделя, жена постоянно находится на грани нервного срыва. Так что, все возможные недоразумения не принимай близко к сердцу, а просто списывай на этот счёт.

Сергей поднялся и вышел из гостиной.

Людмила, закутавшись в плед, сидела в кресле на балконе. Сергей негромко кашлянул:

– Мила, ты чем так расстроена?

– Ты считаешь, что у меня нет повода для огорчений?

– По крайней мере, я его не вижу.

– Очень интересно: я вдруг узнаю, что у моего мужа на стороне есть сын, и это, по-твоему, не является поводом для плохого настроения? Может, объяснишь, что это всё значит?

– Разумеется, объясню. В школе ещё, то есть задолго до нашей с тобой встречи, у меня был кратковременный роман с одной девушкой. Она неожиданно исчезла из города, и я не знал, где её искать. Сегодня в письме, которое привёз Сергей, она рассказала о том, что наша единственная ночь закончилась беременностью. Она тогда не стала напрягать меня, считая, что это может испортить мою жизнь в самом её начале.

Все эти годы она сама растила сына, дала ему неплохое образование. Потом случилось так, что она тяжело и неизлечимо заболела. Перед смертью она всё рассказала сыну, оставив письмо для меня на тот случай, если в его жизни возникнет проблема, которую он не сможет разрешить самостоятельно. Насколько я понимаю, такая проблема возникла, поэтому он и нашёл меня. Вот, собственно, и вся история.

– Не скрою, очень трогательная история. Я могу прочитать это письмо?

– Извини, но нет. Оно довольно личное, и я не хотел, чтобы его читал кто-то, кроме меня.

– Даже так… Должно быть у вас был бурный роман.

– Мила, мне не хотелось бы говорить о ней в таком тоне. Но если тебя это так интересует, то она была на редкость хорошим человеком, каких мало теперь, да и тогда было немного. Не стоит об этом, я прошу тебя.

– Ну, хорошо. Я так понимаю, что твой сын, пока ты не решишь его проблему, будет жить у нас?

– А ты считаешь иначе?

– Да, я считаю иначе. Мне достаточно того, что случилось с Машенькой неделю назад. И не говори мне, что в этом не было твоей вины. А сейчас кто даст гарантию, что те, кто создал проблему твоему сыну, не станут искать его здесь, в нашем доме? И вообще, я плохо себя чувствую, у меня постоянно болит голова. Устрой его в гостиницу, это будет правильно. И я не думаю, будто Машеньке будет полезно знать о том, что у неё есть ещё один брат.

– Отчего же так? Очень любопытно узнать, – с трудом сдерживая нарастающее бешенство, спросил Сергей, – по крайне мере внешне он производит вполне благоприятное впечатление.

– Да оттого, что ты пристрастен и не можешь судить объективно! А я сейчас тоже не могу, да, и не хочу, если говорить откровенно, видеть у себя дома постороннего человека.

– Это твоё окончательное решение?

– Да, и не нужно меня больше доставать по этому поводу.

Сергей подошёл к окну и прислонился лбом к стеклу, раздумывая над словами жены. В лоджии застыла напряжённая тишина. Её нарушила Мила:

– Что ты молчишь? Или ты не согласен со мной? Даже думать не смей, ты слышишь меня?

Сергей повернулся к ней. Голос его был спокоен и даже безразличен:

– Не стоит повышать на меня голос, дорогая, я тебя прекрасно слышу. Ты права, я устрою его в гостинице. Ночевать буду в офисе, пока.

Мила, услышав в его голосе те особые нотки, которых всегда втайне побаивалась, хотела что-то сказать, но муж повернулся и молча вышел из помещения. Вскоре в лоджию заглянул Сергей-младший. Он тепло улыбнулся ей:

– Людмила Петровна, большое спасибо за приём, у вас удивительно вкусный кофе. Мы уходим с Сергеем Александровичем. Я убедил его, что в гостинице мне будет удобнее, да и вам, пожалуй, тоже. До свидания.

– До свидания, Сергей, – автоматически ответила она, ещё раз поразившись его схожести с мужем, – будете в Городе, непременно заходите к нам.

– Хорошо, – улыбнулся он, – я непременно зайду.

С этими словами он поклонился и ушёл. Вскоре хлопнула входная дверь, и в доме наступила пронзительная тишина. Людмила вдруг почувствовала неприятный холодок в животе. Она поняла, что сейчас произошло нечто непоправимое. И, кажется, она сама послужила детонатором этого процесса.

Переверзев подъехал к гаражному комплексу.

– Здесь мы с тобой, скорее всего, переночуем, а завтра отправимся решать твою проблему. Мы оставим твою сумку, пообедаем и я познакомлю тебя с Алексеем Орловым. Это друг моего детства. Сейчас он полковник, возглавляет местный убойный отдел. Увидишь, это очень крутой человек. Пойдём, посмотришь моё Убежище.

– Что за Убежище?

– Сейчас увидишь.

Осмотрев гараж и второй его этаж, Сергей восхищённо повертел головой:

– Хорошо придумано, в таком Убежище можно жить сколько угодно. А зимой здесь тепло?

– Да, вполне комфортно. Плати за электричество и радуйся жизни.

Они оставили сумку с вещами Сергея и вышли на улицу. Из машины Переверзев набрал Орлова:

– Привет, Лёха. А скажи-ка, брат, ты очень занят сейчас? – Я так и думал. Сможешь подъехать к «Чарли»? – Отлично, старик, я угощаю.

В уютном ресторанчике, который был известен в Городе своей кухней, они заняли угловой столик. В это время суток посетителей было немного. Уютный зал блистал чистотой.

– Нравится? – спросил Переверзев, заметив с каким интересом разглядывает интерьер его сын.

– Очень симпатично, у нас нет таких. Всё больше либо какие-то убогие, либо без меры помпезные. Нет разумной середины.

– Я знаю хозяина этого заведения. Для того, чтобы добиться всего этого, ему пришлось посылать своих менеджеров учиться ресторанному делу в Париж. Добрый день, Феликс, – обратился он к подошедшему официанту, – будьте добры, примите заказ на троих. Наш товарищ скоро подойдёт.

Он продиктовал заказ и попросил принести им минеральную воду, без газа.

– Сейчас появится Орлов, тогда ты и расскажешь о своей проблеме, чтобы не повторяться. Да, вот и он, кстати, собственной персоной.

– Привет, – поздоровался полковник, подойдя к столику, – ненадолго же мы расстались с тобой, и кто этот молодой человек, кого-то мне очень напоминающий?

Сергей улыбнулся:

– Знакомьтесь: Алексей Иванович Орлов и Сергей Переверзев-младший, прошу любить и жаловать друг друга, господа.

Орлов недоуменно поднял брови:

– Я рад, конечно, не стану скрывать, но что это за неделя сюрпризов, Серёга?

– Я тебе сейчас всё объясню. Ты что будешь пить?

– Как можно, я же за рулём, – делано возмутился Лёха.

– Я тебя понял. Феликс, принесите нам уже сейчас триста граммов виски и мясную сыровяленую нарезку, – обратился он к подошедшему официанту, – только быстро, я вас прошу.

– Пять минут, и всё будет на столе. Сергей Александрович, виски односолодовый, как обычно?

– Да, разумеется, «Гленморанджи», если не затруднит.

Молодой человек галантно поклонился и исчез.

– Лёха, – продолжил Сергей, – ты помнишь нашу учительницу математики?

– Ну, что ты, как можно забыть Тамару Андреевну Кикнадзе. У вас с ней ещё любовь была, если память не изменяет старому менту.

– У тебя хорошая память. Так вот, перед тобой результат этой любви и, следовательно, мой старший сын. Тамара назвала его Сергеем и настояла на том, чтобы он взял фамилию Переверзев.

– Ни фига себе, вот это то, что я называю превратности судьбы. А что же она до сих пор об этом молчала? Как она, кстати?

Улыбка исчезла с лица Сергея:

– Увы, Лёха, нет больше нашей Тамары Кикнадзе. Она умерла не так давно и только перед смертью рассказала сыну о том, кто его отец, где предположительно живёт и оставила письмо, которое он должен был вручить мне в том случае, если вдруг перед ним возникнет проблема, которую он не сможет решить самостоятельно. Проблема образовалась, насколько я понимаю, и вот он здесь.

Такие вот дела, брат Лёха. А вот и наш виски, кстати. Давайте-ка помянем Тамару, пусть ей там будет хорошо.

Переверзев разлил напиток в три стакана. Все молча отпили по глотку.

– Дела, – проговорил Орлов, пристально рассматривая сидевшего перед ним парня, – и, главное, не отвертишься: ведь как две капли воды похож на тебя. Ну, что ж, Сергей Александрович, поздравляю вас с ещё одним сыном. Везёт же тебе, мы с тобой ровесники, но у тебя, как сегодня выяснилось, уже трое детей, а у меня всё ещё ни одного. Это очень обидно, хотя, следует признать, и не так хлопотно. Придётся срочно догонять, сегодня же займусь этим с Викой. Давайте, ребята, ещё по одной: за детей, за тех, кто уже имеется и за будущих.

Орлов быстро опустошил тарелку солянки, которая специально была заказано только для него, и откинулся на спинку стула:

– Ну, что, Переверзев-младший, теперь ты наш. Запомни это на будущее так же, как и то, что мы своих в беде не бросаем. Кстати, можешь считать меня своим дядей, и это без шуток. Излагай свою проблему, племянничек, будем думать, как её решить.

Молодой человек, до сих пор не принимавший участия в разговоре, чуть помедлил и начал свой рассказ.

– Я окончил университет два года назад и стал магистром в области программирования. Учёба мне давалась легко, и уже на втором курсе я стал зарабатывать деньги разработкой сайтов и написанием программ для компьютерных игр. Маме стало существенно легче, поскольку время было непростое, постоянно не хватало денег. Окончив учёбу, я вернулся домой. С моим образованием в селе нечего было делать, и я снял квартиру в вашем родном городе. Здесь можно было хоть как-то развернуться.

С двумя сокурсниками мы создали фирму, которая должна была заняться разработкой программ под заказ. Но вначале мы решили заработать денег поставками компьютерной техники в наш регион, поскольку вся она поступала к нам из областного центра через перекупщиков. Стоимость её из-за этого была соответствующей. Если бы нам удалось организовать прямые поставки хорошей техники, например, из Тайваня, то мы бы тем самым сбили цену и взяли на себя часть рынка. Я хорошо владею английским, и мне не представило труда через интернет договориться об этом с производителями оборудования.

Мы взяли кредит в банке под бизнес-проект, я слетал на Тайвань и вернулся оттуда с подписанным контрактом. Оказалось очень непросто в нашей системе организовать поставки из-за рубежа, ещё сложнее было перевести туда деньги. Пришлось незапланированно менять статус фирмы, организовывать оффшорное предприятие, открывать подобие магазина. Но, наконец, всё осталось позади, и на арендованный склад прибыли две первые фуры с оргтехникой. К этому времени у нас уже были подписаны контракты на её поставку. Прошло два месяца, и склад был пуст. Так мы заработали свои первые деньги.

По меркам нашего города это были неплохие деньги. Мы вернули кредит банку, оставшиеся пустили в оборот, и вскоре процесс стал непрерывным. Спустя год я уже имел возможность нанять бригаду и перестроить наш дом. Теперь это было современное жилище: красивое, удобное и комфортное. Я помню, мама была просто счастлива. Всё шло хорошо, даже очень хорошо, но потом она заболела. Я поместил её к лучшим онкологам, но было поздно, и вскоре она умерла, оставив мне письмо к отцу.

Я похоронил маму на сельском кладбище и стал чаще бывать в нашем новом доме. Мне не хватает её, скажу вам откровенно. Меж тем дела на фирме шли неплохо, и мы уже думали о том, как создать то самое подразделение, о котором шла речь с самого начала. И вдруг нам предлагают контракт на поставку большой партии техники, не просто большой, а очень большой. Таких денег у нас на тот момент не было. Мы приобрели в собственность офис, купили машины, квартиры. Короче, денег было мало, а реализация такого контракта меж тем могла бы помочь нам серьёзно подняться.

Как глава фирмы, я обратился в тот же банк, где мы обслуживались. Неожиданно, ссылаясь на финансовые проблемы, мне отказали. Та же ситуация была и в других банках нашего города. Не помогли даже имеющиеся на руках контракты и наша хорошая финансовая репутация. Казалось, что мы в глухом тупике, и все наши мечты о больших деньгах не более, чем мыльный пузырь.

Но однажды утром Сева Морошкин, один из наших учредителей, сказал, что знает фирму, которая под разумные проценты даёт краткосрочные кредиты. Не надеясь на удачу, я договорился о встрече с руководством этой структуры. Представлял её некто Ворчанов Владимир Иванович. Это был довольно крупный мужчина лет, примерно, пятидесяти с непроницаемым лицом и тяжёлым взглядом. Мне он сразу не понравился. Я даже решил про себя, что откажусь от кредита при первой возможности, но к удивлению его юрист и бухгалтер, присутствующие на встрече, сразу сказали, что не видят подводных камней. Владимир Иванович выслушал их мнение, спросил меня, устраивают ли нас их условия, и дал добро на выдачу наличных денег.

Меня просто обескуражила эта простота решения проблемы. Проценты за кредит были действительно практически нулевые в течение первых двух месяцев, но затем резко, просто до неприличия, возрастали. Подобная ситуация уже тогда должна была меня насторожить, но наши операции с зарубежными партнёрами обычно укладывались в две-три недели, и эти два месяца форы притупили мою бдительность. Короче, мы взяли этот кредит.

Товар из Тайпея был отгружен буквально на следующий день. Через двенадцать дней он прибыл в Москву, а ещё через неделю оказался в нашем областном центре, то есть, по сути, в конечном пункте назначения.

Обычно доставкой его оттуда к нам в город занималась привычная для нас транспортная контора, но именно в эти дни у неё не оказалось свободных автомобилей, хотя договоренность об этом имелась ещё две недели назад. Но, мало ли, всякое ведь случается с грузовиками в пути. Сева быстро нашёл другую фирму, и транспорт ушёл за нашим товаром. К вечеру со станции мне позвонили и сказали, что четыре наши фуры загружены и отправлены. Мы все вздохнули с облегчением и выпили по поводу так удачно протекающей операции. Но, как оказалось, радость наша была преждевременной. В город фуры так и не пришли. Четыре тяжёлых грузовика словно в воду канули. Они просто исчезли, не оставив ни следа.

Это была катастрофа. Мы обратились в милицию, там завели дело и стали неспешно вести расследование. Я подъехал к Молчанову, объяснил ситуацию. Он выслушал, посочувствовал, но при этом попросил чётко выполнить все условия соглашения. Мы заплатили следователю, ведущему это дело, но процесс поиска пропавшего транспорта от этого не стал более успешным. Вскоре тяжело заболел Сева Морошкин. Родители увезли его сначала в Донецк, а затем в Москву. Второй мой партнёр не выдержал психологического прессинга и как-то ночью исчез, оставив записку с просьбой не судить его слишком строго. Так я остался один на один с нашими общими проблемами.

А через месяц ко мне в офис пришли люди Ворчанова. По внешнему виду и поведению это были явно бандиты. Они сказали, что ситуация по их мнению безнадёжна. Фирму придётся переписать на иных владельцев в счёт долга, но этого мало, всё имущество её учредителей – дома, квартиры, машины – всё должно пойти на погашение полученного кредита. Без их позволения я не должен был покидать город. В тот же день в нашем доме поселились два наглых типа, и жизнь моя превратилась в один непрекращающийся кошмар. Я не стану описывать его подробно, противно даже вспоминать. Единственное, что мне удалось сделать, так это договориться с Ворчановым о том, что у меня есть те самые оговоренные в контракте первые два месяца, когда проценты за пользование кредитом можно было, по сути, не принимать во внимание.

Я уже совсем был в отчаянии, как вдруг несколько дней назад случайно в кафе встретил того самого следователя, который вёл дело о пропавших грузовиках. Его звали Игорь Петрович Рогов. Я подсел к нему за столик, мы выпили и разговорились. Вначале он просто посочувствовал моему положению, а потом, уже уходя, вдруг расчувствовался, похлопал меня по плечу и произнёс неожиданную фразу:

– Эх, парень, развели тебя, как последнего лоха. Прости, но ничем не могу помочь, жить, понимаешь, хочется. Пока, держись.

И в этот момент я вдруг отчётливо понял, что с самого начала это была уж слишком гладкая операция. Слова Рогова словно послужили детонатором к просветлению. Я уже слышал краем уха, что этот Ворчанов очень не прост и, по сути, подмял под себя весь город с его когда-то неслабой промышленностью. Весьма вероятно, что и пропажа фур могла оказаться делом его рук. А что, при таком раскладе он не только ничего не терял, но, по сути, удваивал вложенные деньги и в качестве бонуса приобретал раскрученную фирму. Но только зачем ему при этом ещё и наше имущество? Зачем ему эти копейки?

Я был взбешён, хотя и понимал, что всё это не более, чем мои ничем не подкреплённые домыслы и что сам ничего не смогу поделать с организацией, которой опасаются даже следователи. И в этот момент мне вспомнились слова мамы о том, что в крайнем случае, когда не будет иного выхода, я должен буду обратиться за помощью к отцу. Это был тот самый случай. Мне не хотелось дом, в котором мы с мамой прожили всю жизнь, отдавать бандитам. В тот же день тайком я собрал самые необходимые вещи, взял документы, касающиеся ведения дел на фирме, письмо и ночью, когда мои соглядатаи спали, ушёл из села. К утру я добрался до трассы и на попутках доехал сюда. Вот, собственно, и вся моя история. Кстати, два отведенные мне льготных месяца истекают послезавтра.

– М-да, – протянул внимательно слушавший Орлов, – история, достойная пера Достоевского, чисто тебе «Преступление и наказание». Вот что, парень, давай-ка наляжем на еду, обдумаем твой рассказ, а чуть позже за кофе с коньяком обсудим ситуацию. Серёга, а разлей-ка остатки виски, что-то вдруг захотелось выпить за прекрасных дам.

Они выпили, и за столом воцарилось молчание. Переверзев первым закончил обед и, потягивая кофе, обратился к сыну:

– Скажи-ка, Сергей, а кто вообще принёс этот злополучный контракт? Чья это была инициатива?

– Ты читаешь мои мысли, брат, – оторвался от салата Орлов, – я и сам хотел спросить: кто этот креативный человечек?

Сергей задумался, а потом неуверенно произнёс:

– Да ведь Севка и принёс… Он и контракт подписывал с заказчиком на поставку оборудования. Тот, кстати, никаких претензий позже не имел. Даже соболезнование выразил письменно, когда узнал, что случилось.

– Тебе, я полагаю, известно полное название фирм заказчика, транспортника и этого Ворчанова?

– Да, конечно, у меня все бумаги с собой.

– Ты попроси Зурабчика, – опять вмешался Орлов, – пусть он пробьёт всех фигурантов на предмет общих интересов. Особенно меня интересует этот Ворчанов, нюхом чую, что это его рук дело.

Переверзев набрал номер и включил громкую связь:

– Добрый день, Зураб! Я не отрываю тебя от дел планетарного масштаба?

– Добрый день, Сергей Александрович, для вас я всегда свободен, планета подождёт. Хотите предложить что-то интересное?

– Думаю, что для тебя это несложное дело, Зураб. Нужно в одном городе пробить некоторых людей и отдельные фирмы на предмет пересечения родственных и иных связей. Работа оплачивается по твоему тарифу.

– По-моему, это не проблема, диктуйте.

Переверзев назвал ему фамилии, названия фирм и даты произошедших событий.

– Я принял информацию и начинаю работать, Сергей Александрович. Для этого понадобится пару часов. До связи.

– Отлично, – заметил Орлов, – хорошо иметь под рукой такого хакера. Сколько не убеждаю его перейти на государеву службу, отказывается наотрез, стервец. Но, может всё же уболтаю когда-нибудь.

– Сомневаюсь, полковник, Зураб – птица вольная. Вряд ли ты сумеешь уговорить его, скорее это мне удастся убедить его пойти работать в мои структуры.

– Мне противно в этом признаваться, но, пожалуй, ты прав. Зураб действительно на редкость вольная птичка и вряд ли поведётся на моё искреннее предложение. Ну, а пока он работает в своих сетях, я с вашего позволения сделаю один звонок. Так уж случилось, что моим партнёром в последней командировке к друзьям узбекам был некто Паша Васильев. Он возглавляет СОБР в нашем родном городе, Серёга, и, представь себе, даже помнит нашу боксёрскую команду. Младше нас лет на пять, красавец мужик, майор, крутой человек даже по столичным меркам. Имеет хорошие связи. Мы с ним славно спелись в тёплых краях и договорились в случае надобности объединить наши возможности. Так что, звоню.

Он набрал номер, послушал гудки в трубке, а затем, услышав ответ, широко улыбнулся:

– Привет, майор. Узнаёшь мой голос? – Я тоже рад тебя слышать. А скажи-ка, Паша, ты сейчас на месте или в отъезде? – Отлично. Понимаешь, у моего друга Переверзева, ты знаешь, о ком я говорю, возникла проблема, касающаяся его сына. Скажу прямо, нас, то есть меня и его, это очень огорчило, просто не передать, как очень. Источник проблемы находится в подконтрольном тебе городе. Это некто Ворчанов Владимир Иванович. Я почему-то уверен, что тебе известна эта фамилия. – Известна? – Так я и думал. Так вот, завтра мы приедем разбираться с ним. Скажи, ты сможешь помочь нам в этом деле? – Отлично, брат, я в тебе и не сомневался. Собери максимум информации об этом человеке к нашему приезду. Ну, всё, обнимаю и до скорой встречи.

Он отложил телефон:

– Ну, что, похоже, лёд тронулся, господа присяжные заседатели, как говорил один известный нам литературный персонаж. Я ведь прав, мы завтра едем или неправ и уже сегодня?

– Прав-прав, едем завтра с утра и как можно раньше. Сергей, – обратился Переверзев к сыну, который молча наблюдал за тем, как на его глазах стремительно развиваются события, – у тебя, надеюсь, сохранился телефон этого Севы?

– Да, конечно.

– Отлично, дай-ка его мне. Он, говоришь, в Москве болеет?

– Да. Правда, на мои звонки он не отвечает. Один раз трубку взяла его мама и объяснила, что говорить он не может. Просила не беспокоить.

Орлов засмеялся:

– Ещё бы, мне бы на его месте тоже было бы не до разговоров.

Переверзев поднял руку, призывая всех к молчанию:

– Игорь, привет дорогой, Переверзев беспокоит. – Рад, что узнал и тоже рад тебя слышать. Как в целом твои дела? – Рад за тебя, и ты, как всегда, прав: есть небольшая просьба. Нужно найти в Москве по номеру мобильного телефона одного человека и расспросить о сделке, которая состоялась по его инициативе месяц полтора назад. Я сейчас сброшу тебе на телефон фамилию, имя и некоторые подробности той операции. Думаю, что это была подстава с его участием. Расспроси этого человека аккуратно, как ты это умеешь. Я могу на тебя рассчитывать? – Спасибо, ничуть не сомневался. Я прошу тебя, отзвонись сразу, как только появится информация, и сбрось мне её на почту, ты знаешь мои реквизиты. До связи, рад был слышать, и помни, что с этой минуты я твой должник.

– Белов? – скупо поинтересовался Орлов.

– Да, – так же скупо прозвучал ответ.

– Он всё ещё контролирует Юго-Запад Москвы?

– Не спрашивал, но уверен, что контролирует.

– Живучий, черт. Это, молодой Сергей, чтоб ты знал, один из серьёзнейших людей в столице нашей бывшей родины. Никогда не понимал, что связывает твоего внешне интеллигентного отца с этим брутальным человеком. Но, как говорится, неисповедимы пути Господни. Уж Белову твой Сева расскажет всю правду, можешь не сомневаться. Ну, вот, кто-то ещё хочет слышать Орлова. Интересно, почему я так всем нужен?

С этими словами он взглянул на дисплей нервно вибрирующего телефона:

– Господи, как же давно я не слышал этот голос, целую неделю. Привет, Тян, теперь я точно знаю, что там, на жарком юге, ты скучаешь без нас. Я слушаю тебя, дорогой, очень внимательно.

Сергей, сосредоточенно набиравший что-то на своём смартфоне, поднял голову:

– Привет передавай.

– Непременно, привет тебе от Переверзева. – Да, сидит рядом. У него тут ещё один сын случайно образовался, так мы тихо обмываем это событие. – Хорошо, передаю ему твои поздравления. – Да, не совсем так гладко, как хотелось бы. Нарисовалась одна проблемка, которую нужно срочно решать. Завтра выезжаем. – Что? – Да, нет, не такая сложная, как предыдущая. Уверен, мы решим её самостоятельно. – Тян, спасибо, конечно, но, ей-богу, не стоит. – Ну, какой же ты упрямый человек! Хорошо, приезжай, что с тобой поделаешь.

Он положил телефон и взглянул на вопросительно смотревшего на него Переверзева:

– Радуйся, Тян завтра приедет очень рано. Отговорить не удалось, ты всё слышал.

– Слышал. Его вряд ли отговоришь, если он так решил. Пусть едет, заодно и повидаемся. Всё-таки в нём есть нечто харизматичное. Это, Сергей, ещё один наш друг. Образовался он в нашей жизни недавно, но след оставил хороший. Думаю, ты его оценишь. Я сильно подозреваю, – обратился он к Орлову, – что ему, прежде всего, хочется оказаться поближе к Анечке. Тебе так не сдаётся?

Орлов задумался:

– Знаешь, Серёга, под таким углом я ситуацию не рассматривал, но сейчас припоминаю, что в корейских его глазах при виде Анны загорался несвойственный ему огонёк лёгкого сумасшествия. Может ты и прав, всё возможно в этом мире, хотя и очень не похоже на Тяна при его специфической занятости.

– Ну, занятость здесь ни при чём, Лёха. Любви, как известно, не только все возрасты, но и все виды человеческой занятости покорны. Вспомнишь мои слова: как только закончим наши дела на малой родине, как он тут же, ссылаясь на обстоятельства государственной важности, слиняет к Анне. Впрочем, и правильно сделает, она стоит того. Да и Анне под его крылом будет спокойно, хотя ты где-то прав, полковник, его образ жизни не располагает к созданию прочных связей, но на то она и жизнь, чтобы удивлять нас своими неожиданными оборотами.

Переверзев заказал на десерт мороженное, зная, что Орлов его обожает, и вскоре все сосредоточились над вазочками с бело-розовыми шариками, политыми душистым сиропом.

Октябрьский день выдался на редкость солнечным и тёплым. Это уже было не знойное августовское тепло. Мягкая прохлада осени на короткое время сменилась ностальгическим приступом бабьего лета. Безупречно голубое небо повисло над городом, отражаясь в зеркальной глади огромной реки. Серебристые паутинки медленно плыли в воздухе, липли к лицу, путались в волосах. Не хотелось ни двигаться, ни говорить. Просто приятно было расслабиться и, потягивая горьковатый кофе, бездумно смотреть на чугунную вязь решётки напротив, окружающей старый парк, на медленно фланирующих субботним днём людей, на застывшие деревья, которые с тихим шорохом роняли листья на серые плитки тротуара, где прямо под ногами прохожих, деловито бормоча о чём-то своём, бродили разноцветные голуби.

Трель телефона вывела всех из состояния транса. Переверзев взглянул на дисплей:

– О, Зурабчик, быстро же он решает поставленные задачи. Я слушаю тебя, дорогой. – Да, хорошо, я всё понял. Сбрось эту информацию на мою почту, та знаешь, на какую. Спасибо, Зураб, я исчезну на пару дней, вернусь и тогда оплачу твои услуги. Хорошо? – Ну, вот и отлично, дорогой, до встречи.

Он взглянул на вопросительно смотрящих на него Орлова и Сергея.

– Мы были правы в своих предположениях: все фирмы, участвующие в этом деле, включая банк, где вы, Сергей, обслуживались, так или иначе принадлежат некоему холдингу под скромным названием «Северскдонприват». Единоличный владелец этой структуры и есть небезызвестный нам господин Ворчанов Владимир Иванович. Такие вот дела. Это, правда, всё косвенные доказательства, но, я уверен, скоро мы получим информацию и от Белова. Тогда уж точно всё станет на свои места. Считай, Сергей, что мы уже решили твою проблему.

– Мне когда завтра быть? – спросил Орлов, – я почему, собственно, интересуюсь: мне же собраться нужно, начальство предупредить, для Вики придумать какое-нибудь вменяемое объяснение. Короче, дел невпроворот.

– Я предлагаю выехать часов в семь утра, всё будет зависеть от того, когда появится Тян. Поедем двумя машинами: я с Сергеем в моём джипе, а ты, Лёха, если не возражаешь, с Тяном. Вопросы есть?

– Вопросов нет, – отозвался Орлов, – экипировка, насколько я понимаю, обычная, то есть, как на войну.

– Ну, не совсем так, автоматы брать не будем.

– Да, я шучу, конечно же, только лёгкое вооружение.

– Лёха, и когда ты повзрослеешь, не пугай парня.

– Всё-всё, молчу, а вот, кстати, и Викуся образовалась.

С этими словами Орлов поднял настойчиво звонящий телефон:

– Слушаю тебя, моя радость. – Да, я, как всегда, на работе, но скоро освобождаюсь и буду весь в твоём распоряжении. – Я тоже тебя целую. До встречи, рыженькая ты моя красавица.

Он потянулся, как застоявшийся крупный зверь, и поднялся из-за стола:

– Ну, что, Серёги, вынужден вас оставить, господа, дела, знаете ли. Жду звонка вечером, а утром буду на месте. Пока, ребята.

Он попрощался и ушёл.

Сергей с сыном остались вдвоём. Они долго рассказывали друг другу о прошлой жизни, затем просто молчали. Про себя Переверзев решил, что парень хорош уже тем, что рядом с ним комфортно себя чувствуешь, а это говорит о многом. Он получил хорошее воспитание, да и не удивительно, ведь рядом с ним была Тамара.

Сергей снова вспомнил безумную ночь выпускного бала, рассвет над Донцом, прощание на полуосвещённом вокзале. Казалось, что это было вчера, а ведь прошло уже четверть века. Страшно было даже подумать, какой это огромный промежуток времени в жизни человека. Сын вот вырос без его участия, судьбы новых людей тесно переплелись с его собственной, Анна, слава Богу, вышла из состояния зомби. Неумолимо течёт река времени, и нет способа изменить или замедлить её течение. Или всё же есть? Он всё чаще возвращался в мыслях к этому вопросу, периодически даже поднимал специальную литературу, но так и не мог сделать каких либо обобщающих выводов: не хватало знаний, а может их и не существовало вовсе.

В Убежище они вернулись к вечеру. Переверзев заварил чай, и они какое-то время ещё посидели на балконе, наблюдая за тем, как медленно угасает день, и сумеречные тени заполняют провал балки перед ними. Сергей приготовил два спальных места, собрал всё необходимое для завтрашней поездки и в нерешительности потёр лоб.

– Ты, вот что, Сергей, отдыхай. Телевизор, книги перед тобой, а я отлучусь и, скорее всего, до утра. Так что, не скучай, в случае каких-либо проблем звони, мой телефон ты знаешь. Пока.

– Пока, не волнуйтесь, отец, у меня всё в порядке.

Он впервые употребил слово «отец», обращаясь к нему, и это не вызвало у Переверзева чувства неприятия, скорее наоборот. Сергей вышел из гаражного комплекса, свернул направо и неспеша пошёл по улице вдоль ограды бывшего ракетного училища. Через несколько минут он стоял перед дверью сорок седьмой квартиры. На звонок вскоре раздались лёгкие шаги за дверью, щёлкнул замок, и перед ним в лёгком голубом халате и полотенцем на мокрых волосах оказалась Даша.

– Привет, – сказал он ей, – простите, здесь живёт одинокая девушка?

– Да, – улыбнулась она, и глаза её вспыхнули радостью, – если вы к ней, то милости прошу, входите.

Сергей вошёл, обнял девушку и задохнулся в её аромате.

14. Провинция: устойчивое равновесие

Часы показывали ровно шесть, когда Сергей подошёл к двери своего Убежища. Голубовато-серый туман полностью заполнил балку, достиг её краёв и приблизился к верхнему ряду гаражей. Неподалёку по колёса в полупрозрачной кисее стоял белый минивэн с российскими номерами, и он понял, что Тян уже здесь.

Сергей активировал выключенный вчера телефон, посмотрел на пропущенные звонки. Жена звонил вчера ровно восемнадцать раз, последний звонок был в начале первого ночи. Сергей, подумав, не стал отвечать: решение, принятое вчера в кафе, когда они с недавно обретённым сыном молча наблюдали за деревьями в старом парке, беззвучно догорающими в костре полыхающей осени, было окончательным и правильным. Он вернётся, когда решит проблему Сергея-младшего, и поставит точку в их нынешних отношениях с Людмилой, которые давно зашли в тупик.

В комнате наверху наблюдалась идиллическая картина: трое мужчин готовили завтрак. Тян перемешивал овощи в салатнице, Сергей тонкими ломтиками нарезал сыр, Орлов был занят тем, что, склонившись над огромной сковородой, колдовал над единственным блюдом, которое умел готовить в совершенстве. Это была королевская яичница из двадцати яиц, которыми он залил прозрачные ломтики предварительно прожаренного сала и хлеба. Увидев вошедшего Переверзева, он, не отрываясь от работы, не преминул заметить:

– Те же и граф собственной персоной. Заходите, сударь, будьте, как дома. Ещё пять минут и завтрак будет готов. Кстати, заметьте, я не спрашиваю, где и с кем вы провели эту ночь, хотя, не скрою, всем нам это очень любопытно. Неужели один и в офисе?

Сергей усмехнулся:

– Во-первых, всем доброе утро, господа, я рад, что у вас хорошее настроение. Во-вторых, ночь я провёл, конечно же, один и, разумеется, в офисе. А что, есть иные соображения по этому поводу?

– А то, – перемещая сковороду на стол, проронил Орлов, – конечно же, есть варианты, но не будем о них. Просто Милка мне телефон обрывала до глубокой ночи. Это что, так нужно было, чтобы нагло взять и выключить трубу?

– Да, – оборвал его Сергей, – так было нужно, и забудем эту тему. Ребята, в темпе завтракаем и отправляемся, время не ждёт.

Все молча принялись за еду. Через полчаса посуда была вымыта и комнате возвращён её первозданный облик.

– Предлагаю, коллеги, в полном соответствии со вчерашним обсуждением и нынешним раскладом ехать двумя машинами, – изложил Орлов, – твоим «Патриотом», Сергей, и минивэном Тяна. Объясняю почему: после завершения операции Сергей-младший останется наводить порядок в родном отечестве, что вполне логично, Тян на своей машине рванёт повидать Анну, хотя это и не логично, а мы с тобой, старик, посетим памятные места в нашем городе, уж поскольку мы будем там, а затем вернёмся в наши пенаты на суровом джипе российского производства. Как вам мой хитрый план, господа?

– Думаю, это разумное решение, – поддержал его Переверзев, – Тян, подтверди, что полковник прав в своих заблуждениях.

– Да, – как обычно бесстрастно проронил кореец, – он прав, я обещал Анне сегодня к вечеру быть у неё.

– Нормально, – расплылся в улыбке Орлов, – а если мы не управимся к вечеру?

– Управимся.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно.

– Серёга, а ты что думаешь по поводу столь сжатых сроков?

Переверзев был так же серьёзен, как и Тян:

– Он прав, у местной братвы против нас нет никаких шансов. Так зачем тянуть время?

– Считай, уже уговорили. За что я люблю вас, мужики, так это за оперативность. Всё, кончаем разговоры и в путь. Шмотки собраны, оружие только у меня и Серёги: у него есть разрешение, Тяну с его навыками оно вообще не нужно, а отрок будет наблюдать происходящее как-бы со стороны, учась и взрослея. Договорились, племянничек?

– Ну, я тоже хотел бы принять участие в этом деле. Всё-таки оно меня касается, прежде всего…

– Нет, Сергей, – прервал его Переверзев, – запомни, у местных бизнесменов должно сложиться впечатление, что в этой операции ты, по сути, главное действующее лицо, за которым стоят серьёзные люди. Тогда и после нашего отъезда они будут относиться к тебе с должным уважением, замешанном на хорошей порции страха. А это мы им обеспечим. Так что, веди себя соответствующим образом. Ты понял?

– Да, отец, как скажешь.

– Хороший ответ, – проронил Тян, – поехали, ребята, палим время.

Ровно в семь часов две машины покинули гаражный комплекс «Пилот» и направились на восток. Красный диск солнца низко весел над горизонтом, придавая розовый оттенок мокрому асфальту дорожного покрытия, разгоняя остатки тумана и делая пронзительно яркой зелень озимых на фермерских полях. Впереди ехали Сергей с сыном, сзади – Орлов и Тян. До места назначения лежал путь длиной в четыреста километров.

По пути концессионеры, как они себя стали называть с лёгкой руки Орлова, сделали короткую остановку на окраине Славянска, где в небольшом санатории в должности главврача работал друг Переверзева. Он случайно позвонил Сергею и, узнав, что тот будет проезжать мимо, уговорил заехать на чашку кофе. Санаторий находился метрах в трёхстах от основной трассы, по которой они двигались, и Сергей согласился.

Они свернули налево, затем направо, вскоре перед ним предстали утонувший в соснах корпус лечебницы, ухоженная территория за кованым забором и расслабленно отдыхающие люди на скамейках у небольшого пруда. По дорожке, обгоняя их, пробежала рыжая белка и ловко взбежала на дерево. Было от чего позавидовать доктору Самойловичу, который от всей души принимал их в кругу своей семьи. Но время не позволяло расслабиться. Наскоро перекусив тем, что Бог послал к столу радушных хозяев, они дали обещание заехать на обратном пути и тронулись дальше.

Через час справа показалась громада недействующего нефтеперегонного завода, а за ним и знакомая с детства городская черта. На обочине основательно разбитой дороги стоял белый лендкрузер с тонированными стёклами. Его фары дважды мигнули, и машины, замедлив движение, остановились перед ним. Дверь внедорожника открылась со стороны пассажирского сидения, и оттуда показался среднего роста молодой человек крепкого телосложения в пятнистой форме и черном берете. Переверзев и Орлов вышли навстречу.

– Привет, Паша, – обнял подошедшего Орлов, – рад тебя видеть.

– Я тоже рад, полковник.

– Знакомьтесь: это Сергей Переверзев, а это Паша Васильев. Оба вы наслышаны друг о друге.

Переверзев и майор пожали друг другу руки.

– Я хорошо помню вас, Сергей. Мы тогда ещё совсем мелюзгой были, но старались не пропустить ни один ваш бой на ринге. До сих пор не могу забыть это зрелище, напрасно вы не пошли в профессионалы.

– Ну, – улыбнулся Переверзев, – у каждого своя судьба. Я выбрал иной путь и пока об этом не жалею. Это хорошо, что вы помните нашу команду, классные были парни и хорошее, несмотря ни на что, было время. Жаль, что приходится домой возвращаться по неприятному поводу.

– А что, собственно, произошло?

– Понимаете, Павел, так случилось, что здесь в городе живёт мой сын, его так же как и меня зовут Сергей Переверзев. Он окончил университет, вернулся домой к матери, организовал здесь фирму по продаже компьютерной техники. Они только стали на ноги, как его, что называется, кинули по полной программе. Причём, самым беззастенчивым образом. Он может даже лишиться материнского дома, если всё спустить на тормозах. Само собой, я так это не оставлю, поскольку нам с Орловым дороги и мой сын, и его покойная мать. Надеюсь на вашу помощь, майор, для ускорения процесса и придания ему большего веса.

Васильев коротко усмехнулся:

– Примерно так же суть проблемы изложил и Орлов. К сожалению, вынужден огорчить, не всё так просто: Ворчанов здесь большой человек, и за ним стоят определённые люди как в официальных, так и в неофициальных кругах. Это, как сами понимаете, усложняет задачу. Моё мнение: просто наехать не получится, проще сделать так, чтобы он вообще исчез. Нет человека, нет и проблем, как вам такой вариант?

Орлов покачал головой:

– Ну, ты молодец, майор, никогда в тебе не сомневался. Но это не слишком ли круто? Хотя, согласен, как гипотеза вполне годится.

– Погодите, господа силовики, – остановил готовящегося возразить Васильева Сергей, – вы не забывайте, что сыну здесь какое-то время придётся жить, пока он официально не ликвидирует свой бизнес и не переедет к нам в Город. Там-то на него уже никто не посмеет наехать безнаказанно. Поэтому, предлагаю для начала пригласить на наш военный совет Тяна и выслушать его мнение по этому поводу.

– А кто у нас, простите, Тян?

– Это, Паша, – обнял его за плечи Орлов, – такой у нас не так давно образовался друг, который специализируется на решении нерешаемых проблем. Он кореец, и зовут его, естественно, Тян, как и любого среднестатистического корейца. Нормальный мужик, так что, если у тебя возникнут какие-то эмоции по его поводу, оставь их при себе. Договорились?

– О чём речь, полковник, твои друзья – мои друзья, как говорят наши друзья узбеки. Зови его, будем знакомиться, кстати, неплохо было бы и на Сергея-младшего взглянуть.

Орлов махнул рукой, и из мерседесовского вэна показался Тян. Он неспеша открыл дверь стоящего впереди джипа, что-то сказал сидящему там Сергею-младшему, и вместе они направились к белому лендкрузеру.

– Знакомься, Паша, – представил их Орлов, – этот Тян, как я уже заметил ранее, наш новый друг, а это Сергей Переверзев-младший. Господа, это майор Васильев. Прошу любить и жаловать, как говаривали в таких случаях наши прабабушки и прадедушки.

Майор пожал подошедшим руки, цепко взглянул на корейца и запомнил его навсегда.

– Тут такое дело, Тян, – начал Орлов, – Паша говорит, что у нашего оппонента хорошая крыша как стороны людей власть предержащих, так и со стороны криминала. То есть, ситуацию так просто не разрешить, принимая во внимание тот факт, что Серёге-младшему здесь ещё какое-то время придётся пожить. По его словам, проблему легче всего решить радикально: нет человека, нет и проблемы. Я понятно изъясняюсь?

Все молча уставились на корейца. Тот едва заметно даже не улыбнулся, а просто его лицо на долю секунды утратило своё невозмутимое выражение:

– А вы, парни, мне нравитесь всё больше и больше, честное слово. Умеете решать проблемы, ничего не могу сказать. Но принимая во внимание настороженное, если не сказать больше, выражение лица Сергея-младшего, предлагаю следующее. Мы сейчас едем к офису этого Ворчанова, там майор со своими парнями кладут всех мордой вниз, как они это умеют, а я с Переверзевым затем немного пообщаюсь с главным оппонентом. Уверен, что он правильно оценит собственное положение и примет единственно правильное решение. Орлов с парнем зайдут чуть позже. Как вам мой, менее радикальный, план?

Васильев внимательно исподлобья выслушал корейца, помолчал, что-то взвешивая, а потом спросил:

– И что, ни у кого не будет впоследствии проблем?

– Нет, – твёрдо ответил Тян, – я умею убеждать. Обычно люди впоследствии с должным уважением относятся к моим рекомендациям. Хотя, конечно, бывают отморозки, которым всё пофигу, но таким обычно нечего терять, а Ворчанову, насколько я понимаю, есть и в немалом количестве. Нет, всё будет путём: мы уговорим его извиниться перед парнем, вернуть ему с процентами то, что он задолжал, и забыть об этом инциденте, что местный олигарх с удовольствием и сделает.

– Ну, что скажешь, Паша? – спросил Орлов майора.

Тот потёр затылок, ещё раз пристально взглянул на корейца и махнул рукой:

– Уговорили, сейчас я еду в центр города, вы за мной. Когда увидите, что я со своей командой войду в офис, выждите пять минут и заходите. Только прошу не тянуть: Ворчанов и я будем нервничать.

Вскоре три машины одна за другой пересекли городскую черту.

В этих местах Переверзев, по сути, не был уже почти три года с тех пор, когда один за другим ушли из жизни его родители: вначале мать, а затем и отец. Он тогда оформил дарственную на одного из родственников по материнской линии с условием, что он будет содержать в порядке могилы на старом кладбище, которое разместилось сравнительно недалеко, сразу же за железнодорожной колеёй у подножья Бугра, так испокон века называлась в этих местах возвышенность, окаймляющая город с севера. Разные дела мешали ему последнее время побывать в этих местах, но сейчас он твёрдо решил, во что бы то ни стало, навестить родительские могилы.

Меж тем машины, стрелой промчавшись по широкому проспекту, свернули к центру старого города. Теперь впереди них ехали два Спринтера с тонированными стёклами. Вскоре по команде Васильева они замедлили движение и остановились у новенького трёхэтажного здания. Было видно, как из микроавтобусов высыпали бойцы с автоматами наизготовку. Их лица закрывали чёрные маски с прорезями для глаз и рта. Они быстро обездвижили охрану, рассыпались по периметру и ворвались внутрь здания. Выждав ровно пять минут, Переверзев и Тян последовали вслед за ними.

Боец в холле, стоявший над лежащими на полу мужчинами, сказал, что им нужно на второй этаж. Они поднялись по лестнице с коваными перилами. Двери в комнаты по обе стороны коридора были распахнуты, у каждой стояли парни Васильева. Приёмная находилась в конце коридора. Перепуганная секретарь съёжилась в кресле, возле её стола на полу лежали два человека с заведенными за спину руками. Это явно была личная охрана хозяина кабинета. Сам Ворчанов сидел за столом, Васильев с жёстким выражением лица и пистолетом в руке стоял перед ним. Судя по всему, они успели поговорить перед их приходом, и разговор этот для обоих был не из приятных.

Сергей, не говоря ни слова, с руками, заведёнными за спину, стал перед Ворчановым. В кресле перед ним сидел человек примерно его возраста. Сильные залысины, трёхдневная щетина, глубокие складки возле губ делали его несколько старше своих лет, но Переверзев легко вспомнил, что когда-то давно он точно входил в число пацанов, приближённых к Осе. Почему-то в памяти ярко, словно это было вчера, всплыла картина: спортзал, ринг, на нём он сам с поднятой рефери рукой победителя, а на передних рядах в зале среди зрителей сидят Манах, Оса, Анна и рядом с ней определённо этот повзрослевший пацан, который сейчас сидит в кресле и, зло закусив губу, смотрит на него ненавидящим взглядом.

– Помнишь меня, Ворчанов? – сухо спросил он.

Тот внимательно осмотрел его и через мгновение его взгляд метнулся куда-то в сторону:

– Да, – нехотя процедил он, – узнаю, ты Серёга Переверзев. Я прав?

– Абсолютно. Знаешь, почему я здесь?

– Понятия не имею и знать не хочу. Сейчас не те времена, тебе придётся серьёзно ответить за этот наезд. Это я тебе обещаю.

Сергей усмехнулся:

– А ты не торопись, Владимир Иванович, с такими выводами. Когда-то Оса тоже так же неосторожно решил наехать на меня, и ты наверное помнишь, чем это закончилось. Или уже забыл?

Ворчанов криво усмехнулся:

– Пугаешь, Переверзев?

– Нет, не пугаю. Впрочем, и убеждать тебя я тоже не буду, дела, знаешь ли, ждут. Так вот, слушай меня внимательно. Не так давно ты кинул одну фирмочку, которая занималась поставкой оргтехники в ваш город. Директора фирмы зовут так же, как и меня, то есть Сергей Переверзев. Тебе это словосочетание не показалось знакомым?

Человек в кресле молчал.

– Ты, дорогой, не молчи, когда тебя спрашивают серьёзные люди. Или ты думаешь, что я не собрал всю информацию о тебе, перед тем, как навестить? Так что, я повторяю свой вопрос: тебе тогда не показалось часом, что ты уже когда-то слышал имя и фамилию директора той маленькой фирмочки?

– Показалось, – нехотя процедил Ворчанов, – но я решил, что это просто совпадение..

– Понятно, жаль, что не показалось, тогда у тебя бы не было сегодняшних проблем. Чтобы была понятна цель нашего приезда в этот город, тот парень мой сын. Он сейчас сидит возле твоего офиса в машине и с трудом сдерживает своего буйного дядю полковника, который возглавляет убойный отдел в нашем городе. Кстати, его фамилия Орлов, тебе она тоже должна быть знакома.

Ну, а теперь слушай меня внимательно. Представь, что ты на месте того молодого директора. На тебя наехали так, как это сделали твои люди. Во сколько ты оценил бы компенсацию материального и морального ущерба в этом случае?

Человек за столом нервно облизнул губы:

– Я не решаю самостоятельно такие вопросы.

– А придётся, по нашим оценкам ты не бедный человек, и, я уверен, охотно возместишь парню его убытки в двойном размере. И в качестве особого к нему расположения проследишь, чтобы во время пребывания в этом городе ему была обеспечена полная безопасность. Если же этого не произойдёт, то я обещаю, что ты пойдёшь по миру и уже никогда не поднимешься до нынешнего своего уровня. Кстати, твои нынешние покровители не будут возражать против такого расклада. Их убедительно попросят об этом очень серьёзные люди с Кавказа и из Москвы. Наклонись, я шепну тебе, кто это будет.

Ворчанов, в глазах которого впервые мелькнул огонёк тревоги, наклонился вперёд. Переверзев что-то сказал ему на ухо:

– Хочешь проверить эту информацию?

Хозяин кабинета о чём-то напряжёно думал. Переверзев повернулся к стоявшему у окна Васильеву:

– Паша, давай-ка выйдем, пусть ещё Тян поговорит с ним. Мы подождём в приёмной.

Проходя мимо стола майор остановился и, в упор глядя на Ворчанова, сказал:

– Я ухожу, но запомни, Иваныч, не нужно тебе было говорить мне те слова.

Они вышли из кабинета. В приёмной Сергей улыбнулся испуганной девушке:

– Не бойтесь, вам никто не причинит неприятностей. Вы не могли бы сделать нам с майором по чашке кофе?

– Вам с сахаром или без? – на глазах начала оживать девушка.

– Мне без сахара, а тебе, Паша?

– Мне, радость моя, положите, пожалуйста, три кусочка. Я люблю сладкий и очень крепкий кофе. Как вас зовут, кстати?

– Наташа, – совсем успокоилась девушка и уже заинтересованно взглянула на строгого майора, – тогда может и сливок добавить?

– Буду не только признателен, но и попрошу ваш телефон, если конечно ваше сердце в данный момент не занято.

– Нет, – расплылась в улыбке девушка, колдуя у фантастического вида кофеварки, – моё сердце сейчас свободно. Вот ваш кофе и моя визитная карточка.

– Спасибо, Наташа, я непременно позвоню вам, как только мы закончим здесь свою работу.

Они едва успели выпить кофе, как дверь кабинета открылась, и оттуда вышел Тян. Его бесстрастное как обычно лицо не несло никакой информации.

– Можем идти, – сказал он, – он согласен с нашим предложением и ждёт Сергея-младшего, чтобы признаться ему в любви и оговорить условия компенсации убытков. Осаду, Паша, можно снимать.

Васильев, уходя, что-то шепнул девушке на ушко, отчего она порозовела и согласно кивнула ему головой.

На улице, залитой ярким солнечным светом, у джипа в нетерпении маялся Орлов. Сергей стоял рядом, нервно жуя невесть откуда взявшуюся травинку.

– Ну, что, решили проблему?

Было видно, что Орлов вне себя от вынужденного бездействия.

– Да, – ответил Переверзев, – решили. Ты, Сергей, можешь сейчас подойти к нему и оговорить условия. Запомни, Ворчанов должен вдвойне возместить твои потери, вернуть машину, дом и обеспечить твою безопасность здесь, пока ты не переберёшься к нам, в Город. На меньшее не соглашайся, давай, вперёд.

– Ну, нет, – вмешался Орлов, – так не пойдёт. Я при таком раскладе что-то не вижу смысла в моём приезде. Поэтому, господа, я иду с племянничком и стану гарантом его безопасности: не верю я этим Ворчановым, такая вот у меня недоверчивая натура. Возражения не принимаются, – жестом остановил он порывающегося что-то сказать Тяна, – идём, Сергей.

– Оставь, Тян, пусть идут, – махнул рукой Переверзев, – полковника трудно переубедить, да это и не тот случай, когда нужно напрягаться.

Орлов и Сергей-младший скрылись за дверью офиса. Медленно потянулось время. Примерно через час к подъезду мягко подкатила серебристая шестёрка «Ауди». Водитель – молодой парень в чёрных очках, с татуировкой на шее в виде иероглифа – огляделся, заметил стоявших у минивэна Тяна с Переверзевым и подошёл к ним, протягивая пластиковый пакет:

– Это, скорее всего, вам. Здесь ключи, права и доверенность на машину. Ворчанов велел передать для Переверзева-младшего.

– Спасибо, дорогой, – принял пакет Тян.

– Не за что. Так я пошёл?

– Давай.

Вскоре из офиса вышел Орлов, а за ним и Сергей с небольшим кейсом в руке.

– Всё путём, – скупо бросил полковник, – деньги у нас, ключи от дома тоже, а это, я полагаю, наша машина. Хороший вкус у парня, должен я заметить, Серёга, – обратился он к Переверзеву, – я там расставил дополнительно пару акцентов, думаю, они не будут лишними. Ну, что, дело сделано, господа концессионеры, какие наши дальнейшие действия?

– Да, дело сделано, – скупо заметил Тян, – предлагаю посетить какой-нибудь местный ресторан, перекусить, а там и решим, что будем делать дальше.

– Прекрасная речь, – ожил вечно голодный Орлов, – Паша, что посоветуешь, куда нам лучше всего зайти?

– Здесь неподалёку гостиница, при ней есть и неплохой ресторанчик. Там тихо, уютно, вкусно кормят. Трогайте за мной, ты, Сергей, садись в свою машину.

15. Провинция: у Тамары Кикнадзе

Гостиница располагалась в старом четырёхэтажном доме неподалёку от городской мэрии. По этой, видимо, причине вокруг всё соответствовало положению: хороший асфальт и выложенные плиткой тротуары, скамейки под раскидистыми деревьями, яркая зелень подстриженных газонов. Переверзев вдруг вспомнил, как когда-то очень давно, ещё в девятом классе, в доме культуры, который находился в соседнем здании, проходили районные соревнования среди школьных клубов весёлых и находчивых. Их команда тогда заняла первое место. Они с Анной по ходу сценария танцевали какой-то греческий танец и их дважды вызывали на «бис». Боже мой, какие сияющие глаза были у его подруги, и какое это было время! Сергей тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и последним вошёл внутрь неярко освещённого прохладного холла.

Уютный зал ресторана был пуст. Они заняли стол у окна, быстро сочинили заказ подошедшему официанту и, наконец-то, расслабились.

– Какие планы? – спросил майор у Переверзева.

– Ну, прежде всего, Паша, тебе огромное спасибо за помощь.

– Да, не стоит, – отмахнулся тот с улыбкой.

– Отчего же, не стоит. Очень даже стоит. За последнее время судьба была, по-видимому, очень расположена к нам с Орловым. Не иначе, как в качестве подарка она вначале прислала к нам Тяна, затем Сергея, а теперь вот и тебя. Уверен, такое в жизни случается нечасто. Поэтому, Паша, знай, что с этого дня твои проблемы автоматически становятся нашими. Не дай Бог, что случится, с чем ты не сможешь справиться самостоятельно, мы приедем по первому зову и сделаем всё зависящее от нас.

– Да, – вмешался Орлов, – Серёга говорит и от моего имени тоже.

– И от моего, – скупо, как обычно, уронил Тян.

– Мне трудно выразить, как я благодарен всем присутствующим, и, конечно же, вам Павел Васильевич, – добавил Сергей-младший, начинавший приходить в себя после стремительно развивающихся событий последнего времени, – но знайте, что я тоже отныне и навсегда в вашем распоряжении.

– Спасибо, ребята, не скрою, очень тронут. За парнем здесь присмотрю, можете не волноваться, хотя, после сегодняшнего шороха вряд ли кто в городе осмелится косо глянуть в его сторону. Так что, всё будет путём. А вот, похоже, и заказ наш прибыл, очень даже кстати.

Рядом со столом бесшумно возник официант. Он ловко расставил приборы, блюда с нарезкой, откупорил запотевшую бутылку «Столичной». Орлов оживлённо потёр руки:

– Господа, за сказанное стоит выпить. Племяннику капнем чисто символически, поскольку он за рулём, Тяну тоже, ему восточная философия не позволяет, ну, а остальным можно и по полной программе. Скажите, что я не прав.

Он быстро разлил водку и поднял свою рюмку:

– За мужскую дружбу, господа, дай нам Бог ещё сто лет насыщенной жизни и возможность умереть в один день.

Все выпили и жадно налегли на еду. За столом воцарилась тишина.

– Так, господа, быстро по второй и обсудим наши планы, – Орлов виртуозно наполнил рюмки:

– Ну, за взаимопонимание.

Переверзев положил себе маслин и задумчиво произнёс:

– Я полагаю, Лёха, раз мы уже здесь, нам следует остаться ещё хотя-бы на сутки. Насколько я осведомлён, в настоящее время по разным причинам никого из нашей старой команды в городе нет. Но есть могила Тамары Кикнадзе, и мы обязаны её навестить, есть и другие могилы: родители, Зиночка. Хочу взглянуть на свой старый дом, есть и ещё пара мест, куда хотелось бы заехать. Так что, Орлов, остаёмся? Гостиница, кстати, вот она.

– Да, – без колебаний согласился Лёха, – остаёмся, надеюсь, Викуся простит мне это грех.

– Уверен, простит. Тян, ты как?

Тян взглянул на часы:

– Я обещал Анне быть у неё сегодня к шести часам вечера. По этой причине я вынужден буду минут через тридцать уехать.

– А что я говорил, – оживился Орлов, – не устоит против очарования Анны этот восточный человек. Тян, тебе особое поручение: во-первых, поцелуй девушку от всех мужчин за этим столом, а, во-вторых, уговори её как можно скорее переехать к нам в Город, тебе же будет спокойнее.

– Хорошо, – скупо усмехнулся Тян, – я всё исполню в точности, как ты сказал.

– Ещё бы не исполнил, такие женщины, как Анна, большая редкость. Береги её, брат. Кстати, давайте-ка, господа, по третьей, за милых наших дам, чтоб они были таки здоровы, как говорят в Одессе.

Молчание, воцарившееся после сказанного, нарушил Сергей-младший:

– Отец, я надеюсь, что вы всё же остановитесь не в гостинице, а в нашем доме, ну в смысле там, где жили мы с мамой?

– Пожалуй, ты прав, – подумав, ответил Переверзев, – мы ведь с Орловым должны навестить твою маму, да, заодно и проверим, как пройдёт первая ночь после сегодняшних событий. Так что, после обеда прикупим продуктов и едем к тебе. Насколько я помню, это неподалёку от города?

– Да, что-то чуть больше сорока километров, продукты, кстати, и у нас в селе можно купить, там вполне приличный магазин.

– Ну, и отлично. Паша, ты чем займёшься?

– Сейчас поеду к своим, там произведу разбор полётов, потом, как обычно, тренировка, ну, а вечером, если карты лягут правильно, на что я очень рассчитываю, то встречусь с девушкой.

– Её, чисто случайно, не Наташей ли зовут? – поинтересовался Орлов, сосредоточенно собирая коркой хлеба остатки соуса со своей тарелки.

– Может быть, – улыбнулся Васильев, – жизнь, коллега, полна забавных случайностей.

– Слышь, Серёга, и это он мне рассказывает! – деланно возмутился Орлов. Он с сожалением отодвинул тарелку, окинул взглядом пустой стол и сказал, обращаясь к Тяну:

– Дорогой ты наш восточный человек, я вижу, как ты поглядываешь на часы, хмуришь брови и понимаю всю глубину твоего нетерпения. Не будем оттягивать горечь разлуки, господа. Я предлагаю Сергею оплатить наше пиршество и отправиться дальше вершить историю. Есть другие пожелания?

– Есть, – вмешался Сергей-младший, – я настаиваю на том, что обед оплачу я. Во-первых, содержимое этого кейса позволяет в придачу к обеду прикупить заодно и гостиницу, а, во-вторых, я всё-таки остаюсь вашим должником, как бы вы меня не убеждали в обратном.

– Перестань, племянничек, – обнял его за плечи Орлов, – забудь о долгах, ты ведь наш, и этим всё сказано, но счёт, так и быть, можешь оплатить. Тем самым ты существенно уменьшишь сыновье бремя, так неожиданно свалившееся на твоего многодетного отца. Всё, пошли, граждане концессионеры, нас, как обычно, ждут великие дела.

На улице было тепло и солнечно, в разгаре стояло бабье лето. Все обнялись на прощанье, и машины разъехались в разные стороны.

Село Первозванное произвело самое благоприятное впечатление: одинаковые, выкрашенные светло-зелёной краской заборы вдоль центральной улицы, свежий асфальт на проезжей части, ухоженные дома в тени деревьев. Видно было, что хозяйством управляют опытные руки и небезразличные головы. Дом Тамары Кикнадзе соседствовал со школьным двором. Он резко выделялся от своих типовых собратьев и наличием второго этажа, и декоративной облицовкой стен, и тёмно-красной черепичной крышей. Огромный навес с изогнутой прозрачной крышей перед входом охотно принял под своё покровительство обе машины.

– Нормальный домик воздвиг племянничек, – заметил Орлов, с любопытством оглядывая поместье. Перед ними был осенний сад с выложенными плитняком тропинками, уходящими вниз к реке, искусственный пруд с кирпичным мангалом на берегу, и затаившаяся рядом среди можжевеловых зарослей деревянная беседка, глядя на которую, так и хотелось сесть, расслабленно откинуться на спинку скамьи и отдохнуть после мирских забот. За неширокой уютной речушкой виднелся лес, расписанный яркими октябрьскими красками.

– Большая территория, красивое место, хороший дом: я даже начинаю понимать Ворчанова, – констатировал Сергей, на которого увиденное тоже произвело впечатление, – и сколько же здесь соток?

– Около ста, если не ошибаюсь, или чуть больше. Я прикупил два участка с обеих сторон перед тем, как начать ремонт, – с плохо скрытой гордостью ответил Переверзев-младший, – они пустовали к этому времени. Тебе нравится, отец?

– Да, хорошее хозяйство, мечтаю когда-нибудь в таком месте встретить старость.

– Ну, так в чём проблема? – бросил Орлов, – здесь и разместимся со временем. И как хорошо, брат, что нам с тобой до этого момента, слава Богу, ещё далеко. Вот что, господа, давайте-ка забросим вещи и начнём знакомиться с окрестностями. Веди, Сергей, в дом.

У самого входа телефон Переверзева издал знакомую трель: звонила жена. Поколебавшись, он нажал клавишу вызова:

– Привет, Мила, я слушаю тебя.

– Ты где? – не здороваясь, резко спросила она, – и почему не берёшь телефон?

Сергей почувствовал, как где-то глубоко внутри жаром всколыхнулась злость и, чтобы не сорваться, несколько раз глубоко вдохнул воздух перед тем как ответить:

– Я далеко и тебя, дорогая, это уже не должно волновать. Послезавтра я буду в Городе, и мы окончательно решим все наши проблемы. Я, надеюсь, достаточно ясно выразил свои мысли?

После короткого молчания Мила произнесла:

– Что ты там надумал, Сергей? Я тебя не понимаю…

– Вот я вернусь и всё тебе объясню так, чтобы ты поняла. А пока, прости, я занят.

Он отключил телефон, поставил его на беззвучный режим и вошёл в дом, где жила когда-то Тамара Кикнадзе. За просторной прихожей располагался большой каминный зал, совмещенный со столовой. Овальный стол, вокруг которого Сергей насчитал двенадцать стульев, кожаная обивка на мебели, картины на стенах, тяжёлый ковёр на полу создавали ощущение дорогой основательности и уюта. Белоснежная лестница изящным изгибом уходила на второй этаж.

– Отец, наверху есть три комнаты для гостей, мой кабинет и спальня. Выберите себе любые и располагайтесь, там же есть душевая кабина и туалет.

– А где была комната матери? – спросил Переверзев.

– Она себе выбрала вон ту комнату справа, – сын указал на коридор, по обе стороны которого виднелись подобранные в тон интерьеру двери, – ей тяжело было последнее время подниматься на второй этаж. Дверь, что напротив, ведёт в ванную комнату, рядом находится туалет, за ним постирочная. Комната в торце коридора это гардеробная.

– Ну, ты даёшь, племянник, – восхитился Орлов, – я даже не берусь оценить, во сколько тебе обошлась эта роскошь. Но молодец, не скрою, просто молодец! Хорошо вложил заработанные деньги. Думаю, Тамаре всё это скрасило её последние дни. Как тебе домик, Серёга? Переберёмся сюда на старости лет?

– Пожалуй, – усмехнулся Переверзев, – хороший дом, даже не знаю, на кого можно оставить такое хозяйство, если решишь перебраться к нам в Город.

– Я уже думал об этом, есть здесь у меня один человек, некто Гаврилов Игорь Викторович. Он бывший офицер, побывал, пожалуй, во всех горячих точках, после ранения вернулся сюда, женился на моей однокласснице, сейчас у них двое детей. Спокойные и надёжные люди.

С работой в этих местах большие проблемы, особенно для человека без специальности. Я официально оформлю его на своей фирме, которую впоследствии переведу в Город. Основной задачей Гаврилова пока будет следить за домом и участком. А там, глядишь, и что-то с работой можно будет придумать, даже здесь: экологически чистые продукты сейчас пользуются повышенным спросом и цена на них постоянно растёт, я слежу за этим.

– Звучит неплохо, познакомишь нас с ним позже, а сейчас давайте располагаться.

Холл второго этажа занимали шкафы с книгами, диван, пара кресел и журнальный стол между ними. По сути, это была небольшая уютная библиотека. Переверзев и Орлов выбрали себе по комнате, поместили вещи, которых было немного, учитывая непродолжительность вояжа, и спустились вниз. Сергей-младший уже приготовил кофе. Быстро выпив по чашке горьковатого напитка, они отправились на кладбище, которое располагалось в километре от села на небольшой возвышенности. Заросшее деревьями и кустарником, оно уже напоминало лесной массив, в котором совершенно затерялись места последнего пристанища не одного поколения односельчан.

Обнесённая чугунной решёткой могила Тамары Кикнадзе находилась на пригорке в окружении тонких молодых берёзок. Их опавшие листья светло-жёлтым ковром покрывали землю. Мужчины положили цветы на гранитную плиту и застыли в молчании. Со стелы на них, чуть заметно улыбаясь, смотрела молодая женщина. Она почти не изменилась с того самого сумасшедшего выпускного вечера, когда вчерашние школьники праздновали своё вхождение во взрослую жизнь. Казалось, это было вчера, а между тем с той поры миновало уже немало лет. Переверзев невольно сглотнул комок, ставший в горле.

– Красивая у тебя была мама, Сергей, – нарушил молчание Орлов. Его голос был чуть более низким, чем обычно. Чувствовалось, что и ему нелегко даются воспоминания о том времени, когда совсем ещё юной была его Зиночка-Зинуля, а сами они вчетвером отплясывали неистовый танец в ночь с двадцать первого на двадцать второе июня накануне своего отъезда в Город для поступления в университет.

– Да, – согласился Сергей, – моя мама была не только красивой, но и необыкновенно умной женщиной, – таких, как она, сейчас, наверное, уже не бывает. Я всем, что имею сейчас, обязан ей. Вы не представляете, как она умела вести беседу, как учила меня работать, читать, становиться мужчиной. Её все любили в нашем селе: и взрослые, и школьники. И это при том, что внешне мама была очень строгим, если не сказать суровым, человеком. Такой, как на этой фотографии, она бывала редко и только со мной. Жаль, что её жизнь оказалась такой короткой.

– Да, жаль, – поддержал его Переверзев, – а ещё мне очень жаль, что она тогда так и не решилась отыскать меня. Глядишь, всё в этой жизни сложилось бы иначе.

– Может и так, конечно, – добавил Орлов, не отводя глаз от изображения на чёрном полированном камне, – только в таком случае не было бы твоих Андрея, Машеньки и трудно сказать в этой связи насколько это хорошо или плохо.

– Наверное, ты прав, – после короткого молчания ответил Сергей, – всё в этом мире течёт своим путём и словосочетание «хорошо, если бы» к нему неприменимо. Всё происходит так, как и должно происходить, и ничего здесь нельзя поделать, как ни жаль это осознавать. Жизнь, если разобраться, довольно суровая штука, чего стоят только последние события. А ведь заметь, тянутся они, Лёха, по сути, из нашей молодости.

– Да, я как-то не задумывался об этом, но ты прав: всё начиналось тогда ещё, в школе, вспомни, с одной стороны, Дёру, Кузьму, Пурика, а с другой – Осу, Манаха, этот Ворчанов, козлина, чего стоит. Кроме последнего, все они давно уже в лучшем мире. Думаю, что к этому времени и братец Осы к ним присоединился, некрофил хренов, прости меня Господи. Хочется думать, что на этом наши домашние неприятности закончатся.

– А кем были все эти люди? И кто этот некрофил? – спросил Сергей-младший.

– Об этом не здесь, племянник, как-нибудь расскажем позже, – ответил необычно угрюмый полковник.

Молчание ощутимой тяжестью снова повисло в воздухе.

В дом Сергея они вернулись к вечеру. Из того, что сумели приобрести в местном магазинчике приготовили ужин, помянули умерших и живых, долго вспоминали события прошлых лет и глубокой ночью легли спать. Переверзев уснул мгновенно и не видел, как его сын чуть ли не до утра просидел у камина, бездумно глядя на слабое пламя, мечущееся между догорающих поленьев. Ему было о чём задуматься после того, что он услышал этим вечером.

16. Провинция: умирающий город

Утро выдалось прохладным, по-осеннему тихим и светлым. После хорошей зарядки на лужайке за домом все неспеша собрались на кухне и общими усилиями приготовили стандартный мужской завтрак: пахнущий подсолнечным маслом салат в большой миске, огромную яичницу с прозрачными вкраплениями прожаренного сала и кофе, сваренный в старой кофеварке. Все компоненты принёс отставной майор Гаврилов. Он представился, окинул внимательным взглядом Орлова с Переверзевым, и, ссылаясь на занятость, ушёл. Все согласились, что впечатление он производит благоприятное и на него можно будет со временем оставить усадьбу.

В разгар завтрака посыпались звонки. Переверзеву звонили сын, Машенька и Даша, Орлова подробно и строго расспросила о намерениях полковника Викуся и взяла с него обещание к вечеру быть дома, Тян и Анна сообщили, что у них всё нормально и предложили заехать на денёк, если сложатся обстоятельства. Обстоятельства, увы, не складывались, и поездку на восток пришлось отложить на лучшие времена. Даже Сергею-младшему позвонил из Москвы теперь уже бывший, вдруг внезапно поздоровевший, его компаньон, но он не стал отвечать.

Часам к десяти звонки прекратились, посуда вымыта и было принято решение разъехаться в разных направлениях по разным, соответственно, делам. Переверзев и Орлов направлялись в старую часть города, Сергей-младший, созвонившись с Пашей Васильевым и своим юристом, должен был привести в порядок дела фирмы, которая благодаря вчерашним действиям концессионеров формально была возвращена в его собственность.

Обняв на прощанье сына, Переверзев сказал ему:

– Сергей, хорошо продумай свои действия. Может, стоит эту фирму вообще закрыть или продать, если найдётся покупатель, а у нас в городе открыть новую. Всё увиденное мною здесь вчера говорит о том, что здесь для тебя нет по-настоящему больших перспектив. По этой причине рекомендую тебе перебираться к нам в Город, там огромное поле для деятельного человека, да и мы с Орловым всегда поможем и прикроем тыл, что очень немаловажно в этой жизни. Думаю, ты успел в этом убедиться.

Этот дом непременно должен оставаться в твоей собственности, прежде всего хотя бы потому, что здесь похоронена твоя мама и близкий нам с Орловым человек. Думаю, что отставной майор справится с этой задачей, а там, действительно, придумаем ему достойный бизнес, чтобы у человека появилась реальная цель в жизни. Не пропадай, сын, я буду ждать твоего звонка.

– Хорошо, отец, я всё сделаю, как ты скажешь, и обязательно буду звонить.

– Пока, племянничек, не забывай нас.

– До свидания, Алексей Иванович, рад знакомству с вами.

– Это взаимно, младший, держи нас в курсе своих дел.

Старый город произвел на друзей удручающее впечатление. Нормальный асфальт сохранился только на улице, что вела к стекольному заводу. Это было единственное пока ещё работающее предприятие в этой части города. Клуб имени жены вождя мирового пролетариата как-то уменьшился в размерах, потускнел и уже не производил впечатления культурного центра. Напротив него по обе стороны дороги образовался стихийный рыночек, на котором разного возраста женщины предлагали свою нехитрую продукцию: овощи, фрукты, мёд. Орлову даже показалось, что он узнал среди них кого-то из одноклассниц, но полковник почему-то не решился сказать об этом вслух. Здание библиотеки, так хорошо знакомое Сергею, покосилось, явно требовало ремонта, и, судя по всему, давно уже не использовалось по своему привычному назначению. Вдоль дороги струился слабый ручеёк, источником которого могла быть только прохудившаяся городская водопроводная сеть.

Перевезев свернул налево и ощутил привычное лёгкое волнение. Оно всегда охватывало его в ожидании знакомого пейзажа. Вот сейчас будет мост через глубокий овраг, на краю которого в последний приезд ещё стояла часть старой казармы, в стенах которой когда-то ютились родители, затем вымощенная булыжником дорога, деревья по обе её стороны и, наконец, улица, где вторым от края стоит родительский дом. Эти детали он часто видел на снимках Google, сделанных спутником с хорошей разрешающей способностью. Но одно дело спутниковые фотографии и совсем иное увидеть всё своими глазами. Увиденное же вызывало грустные мысли.

Города как и люди рождаются, взрослеют и, увы, умирают. Лишь немногие из них создаются для бессмертия, но этому городу явно не повезло с долголетием. Закрываются шахты, заводы, уезжают, бросая свои дома, в поисках лучшей судьбы люди. Город, как старый человек, оставленный без должного присмотра, давно смирился со своей судьбой. Он безучастно наблюдает за случайно заехавшими сюда людьми на дорогих автомобилях, за жизнью, протекающей уже без его участия, и даже не спрашивает, за какие прегрешения он должен умереть в одиночестве.

Булыжная мостовая, служившая людям более ста лет, оказалась разбитой и уже с трудом угадывалась среди больших и малых ям. Исчезла казарма, постепенно поглощаемая оврагом, и на её месте сохранилась лишь торцевая стена. Сам овраг, в котором когда-то среди растущих на дне деревьев находился их пацанячий штаб, был доверху заполнен мутной водой. На её неподвижной поверхности толстым слоем плавал жирный мусор. Видимо дренажная система, обеспечивающая сток подземной и дождевой воды, окончательно вышла из строя.

Мост через овраг ещё функционировал и вес автомобиля, слава Богу, выдержал. Джип, глухо ворча двигателем, выехал на участок старой дороги, которая пролегала сверху вниз от поликлиники до Дубровки. По ней тёк уже не ручей, это скорее была неглубокая струящаяся река прозрачной, чистой воды. Где-то там внизу она впадала в систему старых балок и стекала в Донец. На месте магазина, в котором местные мальчишки и девчонки когда-то покупали дешёвые и необыкновенно вкусные конфеты под названием «подушечки», высилась теперь груда битого кирпича. Окрестные дома стали как-то ниже, они словно вросли в землю и стыдливо спрятались среди разросшихся деревьев. Впрочем, улица, где прошло детство Переверзева, всё ещё осталась узнаваемой.

Родительский дом мало изменился за время, прошедшее после его последнего приезда, хотя с тех пор миновало почти три года. На их звонок вышла жена его родственника. Довольно молодая женщина, она уже не выглядела таковой: работа, дети, проблемы незаметно делали свою разрушающую работу. Её муж был в отъезде, но она была рада неожиданным гостям и пригласила войти. Они выпили чаю на улице за тем самым столом, за которым когда-то в последний раз собралась их школьная компания. Тогда впервые среди них появилась Тамара Кикнадзе. Сергей вдруг, словно наяву увидел её, стоящей в нерешительности на перекрёстке. Вот он подходит к ней, и девушка смотрит на него сияющими глазами. Она в новом платье, иссиня-черные волосы непривычно завязаны в тугой узел, делая лицо молодым и необыкновенно выразительным. Вот Тамара сидит рядом за столом, и он ощущает жаркое прикосновение её бедра. Господи, и куда же летит это время!

Он оставил хозяйку с Орловым, а сам прошёлся по саду, только сейчас обратив внимание на то, какой маленькой по нынешним меркам была их усадьба. В самом дальнем углу огорода Сергей, будучи мальчишкой, любил в одиночестве сооружать из камней и веточек небольшие крепости. Затем он сам же и осаждал их, расстреливая из рогатки, придумывая при этом каждый раз новую историю, в которой непременным элементом присутствовала Тайна.

В последний раз это была карта, которую он собственноручно нарисовал, пометив крестиком место, где были спрятаны сокровища местных монастырей, которые в далёкие времена упорно искали здесь воины кровавого Бату-хана. Тогда, помнится, он запоем читал трилогию Яна. Карта была вложена в маленькую бутылку из зелёного стекла. Она была как-то случайно найдена им на месте сноса старого купеческого здания. Он тщательно запечатал свой тайник стеариновой свечой, положил в полость под камнем, а над ним воздвиг последнюю в своей жизни игрушечную крепость. Враги никак не могли взять её, и только после долгих дней осады, разрушив башни и стены, монголы смогли, наконец, ворваться внутрь. Они долго пытали оставшихся в живых защитников крепости, но никто из них так и сказал, где находится тайник с картой.

Сергей выдернул торчащий из земли арматурный прут, на который летом подвязывались помидорные кусты, разрыл землю на месте бывшей крепости и под плоским камнем обнаружил спрятанную им почти тридцать лет назад небольшую плоскую бутылочку из тёмно-зелёного стекла. Внутри её виднелась свёрнутая карта, стоившая жизни защитникам крепости. Он очистил бутылочку от земли, усмехнулся и спрятал в карман. Дома она займёт место в ящике письменного стола рядом со старой книгой по боевым искусствам Востока, нунчаками и финским ножом, подаренным ему когда-то старым солдатом.

Они попрощались с хозяйкой и неспешно пошли вдоль по улице к Ивановскому колодцу. Был будний день, время клонилось к полудню и улица была пустынной. В районе колодца густо росла сочная ярко-зелёная трава. Из откоса, круто уходящего от дороги вниз, всё так же струились ручейки воды, вытекая из невидимых источников. Бетонный куб колодца, казалось, слегка накренился и как-бы сдвинулся к Озеру. Собственно водоём не изменился в размерах, гладь воды была безупречно гладкой и светлой. А вот громада террикона за ним явно состарилась, оплыла и потеряла свои когда-то безупречно чёткие геометрические формы. У его подножья всё так же, как и встарь виднелись стальные нити железной дороги.

Мост через овраг в конце улицы был явно отремонтирован. Под ним из зелёной массы кустарника, выросшего за эти годы, кое-где всё ещё можно было увидеть бетонные блоки с торчащей из них арматурой. Между ними, блестя на солнце, по-прежнему текла неширокая речушка, питая Озеро.

Сергей и Лёха молча смотрели на знакомый с детства пейзаж.

– Это здесь ты встретил тогда Осу? – спросил Орлов.

– Да, здесь, на середине моста. А вон там, возле тех деревьев, всё это видел его младший брат.

– Ты никогда не рассказывал об этом, а я, естественно, не спрашивал: мало ли, что здесь было. А сейчас смотрю на этот мост и думаю, что поистине чудны дела твои, Господи. Это же надо, чтобы вот так неожиданно все мы оказались так надолго повязаны тем временем и теми событиями.

– Да, Лёха, это то, что называется судьба. Ещё никому не удалось обмануть эту даму.

– Это точно, на то она и судьба. Ну, что, брат, может, двинем в сторону кладбища?

– Едем, время уходит, а нам хорошо бы к вечеру быть дома.

По пути на кладбище они заехали к своей школе. Школьный двор выглядел пустынным, шли уроки. В окнах первых этажей были видны сидящие за партами фигурки учеников. В принципе, за истекшее время изменения мало коснулись облика окрестностей. Лишь деревья во дворе разрослись, их верхушки уже достигали четвёртого этажа. Создавалось впечатление, что здесь годы как бы остановили свой бег. Вот сейчас прозвенит звонок, и вся их школьная ватага выбежит на перемене во двор размяться под ещё тёплым осенним солнышком.

– А ты знаешь, – подал голос Орлов, – что лет двадцать назад здесь побывала старшая дочь того самого Насветевича, на фундаменте дома которого построена наша школа?

– Нет, не слышал, – оторвался от воспоминаний Сергей, – откуда ты знаешь об этом?

– Да, Пашка рассказывал, он ведь тоже эту школу оканчивал. Говорит, приезжала очень симпатичная старушка. Её полное имя Анастасия Александровна Ширинская-Манштейн. Выяснилось, что живёт она в Тунисе, куда после революции судьба забросила её в восьмилетнем возрасте, и что всю жизнь мечтала побывать на родине, в своём родовом имении, о котором ей так много рассказывали отец. А прадед Анастасии генерал Насветевич, оказывается, многие годы вёл дневник, куда записывал свои мысли о происходящих событиях, о людях, которые его окружали, о легендах местного края. Насколько я понимаю, он был далеко не последний человек в этих местах, и наша железнодорожная станция до сих пор носит его имя лишь по той причине, что он был инициатором её строительства.

Видишь вон ту сторожку? Ты не поверишь, но она сохранилась с той поры практически в целостности и сохранности. А в её подвале был устроен тайник, о котором никто и не подозревал. Там лежал дневник её прадеда и пара каких-то книг. Тайник по просьбе старушки вскрыли, и всё, что там было она увезла с собой. Можно только догадываться о том, какие записи были дневнике, раз его прятали так тщательно. Как тебе эта приключенческо-ностальгическая история?

– Интересно, очень интересно… Ты знаешь, брат, я сейчас вдруг вспомнил об одном случайном знакомстве. Это произошло на конференции в Донецке, где меня познакомили с мэром небольшого шахтёрского городка. Звали его, как я сейчас припоминаю, Алим Ширинский. Мы сидели рядом за столом во время ужина, и он рассказал мне, уже не помню по какому поводу, о том, что пару лет назад он летал в Тунис, где встречался со своей дальней родственницей по отцовской линии, которая оказалась там в эмиграции ещё во времена Революции. По его словам, сам президент России вручил ей паспорт и орден за верность отечеству. Сейчас я уверен, что это была та самая Анастасия, правнучка нашего Насветевича. Вернёмся домой, обязательно позвоню ему, будет о чём поговорить.

– Вот уж поистине чудны дела твои, Господи! Просто удивительно, что случается иногда в мире, оставленном без нашего присмотра.

– И что, Лёха, она больше никуда не ездила? Только в школу и обратно домой, в Тунис?

– Нет, не совсем так. На следующий день она попросила отвезти её на вон тот утёс. Помнишь, на его краю ещё археологи нашли стоянку древних людей? Говорят, она долго сидела, в одиночестве, на камешке, смотрела на долину Донца, на речку Боровую, на лес за рекой. Оттуда, кстати, и школа наша как на ладони видна. Приехала старушка, ну просто никакая, а побыла там и вернулась к машине, так просто не узнать: свежая, помолодевшая, словно лет двадцать сбросила. Дым отечества стал для неё чем-то вроде эликсира молодости.

– Интересно, – задумчиво проговорил Сергей, глядя на знакомый ему утёс, – очень даже интересно… Ты знаешь, а ведь именно на этом утёсе мы с Тамарой встретили утро после нашего выпускного. Должен тебе сказать, в нём есть что-то необыкновенное, магическое. Я даже когда в Googl’е вижу это место, то в памяти каждый раз возникают какие-то смутные ассоциации. Мне кажется, будто я уже знаком с ним, я уверен, что был там и неоднократно, причём происходило это когда-то очень давно, и то ли со мной, то ли не со мной.

– Ну, брат, это уже и вовсе мистика какая-то… Как это может быть, чтобы происходило, но не с тобой? А с кем же тогда?

– Не знаю… не могу вспомнить, но почти уверен в том, Лёха, что этот утёс ещё когда-то серьёзно возникнет в нашей с тобой жизни.

– Хорошо, пусть возникает, нам не привыкать к неожиданностям, выдержим и это. Но ты не расслабляйся, напрягай иногда память, может, и вспомнишь что-нибудь стоящее. А пока, брат, давай-ка будем трогать в сторону кладбища: время, как и моя Викуся, увы, не ждёт.

В это время пронзительно зазвенел школьный звонок. Они не стали ждать, когда двор заполнит шумящая ребятня, сели в джип и уехали прочь.

Старое кладбище утопало в тишине и разноцветной листве деревьев. Мягкий ковёр под ногами шуршал, пах сыростью и чем-то терпким, осенним. К лицу липли невидимые паутинки. Могила Зиночки-Зинули была ухожена и словно вымыта после недавних дождей. С фотографии на камне она, чуть лукаво улыбаясь, смотрела на застывших перед ней в молчании друзей. Сергей подумал, что редкой красоты была девушка Орлова и уж очень безжалостно обошлась с ней судьба, впрочем, не только с ней, но и с Лёхой тоже. Каждый раз, когда они приходили сюда, Сергей видел, как менялся в лице суровый полковник, глядя на вечно молодую, улыбающуюся ему подругу.

Он оставил своего друга наедине с Зиночкой и пошёл навестить родителей, сказав, что вернётся, примерно, через час. Родительская могила была в порядке, родственник держал слово. Сергей убрал нападавшие на плиту с берёзки листья, положил цветы и спустя минут десять сел в джип. После рассказа Лёхи о визите наследницы разрушенного имения Насветевичей, ему вдруг захотелось побывать на том самом утёсе, который так хорошо был виден со школьного двора.

Степными тропинками, сминая на обочинах сухую траву, Переверзев довольно быстро сумел добраться почти до самой цели. Оставив машину у свежего, пока ещё неглубокого, оврага, перерезавшего ему путь, он взял нетбук, вышел и пешком дошёл до крайней точки вершины.

Старый раскоп уже был практически незаметен. Он оплыл, зарос травой, и лет через пять-шесть уже вряд ли кто сможет даже заподозрить, что когда-то очень давно на этом месте бородатые молодые археологи в окружении местных мальчишек кисточками и ножами вскрывали захоронение древнего человека. Сергей отчётливо, словно это было наяву, вспомнил скелет, лежащий в позе эмбриона, и два грубых глиняных кувшина возле него. Потом, спустя пару лет, ему пришлось увидеть останки этого же человека в областном музее, лежащие под стеклянным колпаком. В памяти всплыло даже то невольное чувство стыда, которое пришлось испытать тогда, глядя на череп и кости, выставленные на всеобщее обозрение. Ощущение было таким, словно это он сам лежит нагишом на витрине под любопытными взглядами праздных людей.

Открывающийся с вершины утёса пейзаж, так любимый им с детства, практически не изменился, разве что чуть уменьшился масштаб открывающейся отсюда долины Донца. Всё так же ослепительно белым на солнце был песок в устье Боровой, да пёстрым ковром уходил к горизонту лесной массив, обезображенный справа и слева слабо дымящимися трубами далёких химических комбинатов. Через мост над рекой беззвучно проезжал, углубляясь в лес, длинный состав с тепловозом во главе. Справа на холме отчётливо выделялось на фоне голубого неба здание их школы.

У самой кромки утёса виднелись два вросшие в землю камня. На одном из них после сумасшедшей ночи выпускного бала Сергей сидел когда-то, прижимая к себе горячее тело Тамары. Он даже сейчас помнил, как пахли её волосы, вкус её губ, тела. Переверзев встряхнул головой, отгоняя видения, и впервые внимательно осмотрел каменные блоки, на которые раньше не обращал особого внимания. Оба камня находились на расстоянии, примерно, полутора-двух метров друг от друга. Они имели одинаковую форму, напоминавшую усечённую сверху вытянутую четырёхгранную пирамиду. Верхнее основание её представляло собой довольно правильный квадрат, стороны которого были изъязвлены временем, дождями и ветрами. Трудно было предположить, насколько глубоко внутрь земли уходят каменные мегалиты.

Сергей достал смартфон и последовательно сделал два снимка, которые с помощью шнура отправил на нетбук. Затем он вывел на экран фотографии обоих камней и, пользуясь специальной программой, восстановил их предполагаемый начальный облик. Вскоре на экране образовались две чёткие геометрические фигуры. Другая программа позволила совместить их и убедиться в том, что оба мегалита имеют абсолютно одинаковые размеры. В природе такого совпадения быть не могло. Таким образом, перед ним были два объекта, искусственное происхождение которых не вызывало сомнения.

Сергей присел на тот камень, на котором когда-то сидели они с Тамарой, и задумался. Подсознательно он ожидал от своих манипуляций чего-то подобного, но столь радикальный вывод для него был неожиданным. Неземной пейзаж, в котором были холм, огибающая его древняя дорога, ведущая к парящему в воздухе колоссальных размеров объекту в форме пирамиды со скошенной вершиной и зелёным вращающимся шаром наверху, был привычным явлением во время боевой трансформации. Впервые он увидел его в необычном сне той самой ночью, когда его избили подручные Осы. Невыносимая головная боль после этого, холод воды в овраге, и затем провал в небытие с его нездешним миром. Видимо, что-то произошло с ним тогда, раз проснувшись, он почувствовал себя полностью здоровым человеком и с таким ощущением, будто бы только-что случайно прикоснулся к чему-то запредельному, впитал его и при этом не только остался жив, но и приобрёл необычные способности, о чём впоследствии никогда и никому не рассказывал. Интересно, могло ли быть что-то общее между той пирамидой во сне и этими мегалитами, имеющими такую же форму? Случайное ли это совпадение?

Подчиняясь неосознанному желанию, Сергей сел на землю между торчащими из неё камнями, вытянул руки, коснувшись одновременно их плоских вершин, закрыл глаза и вызвал в памяти образ парящей пирамиды. В первые минуты ничего не происходило, но затем он ощутил слабое покалывание в ладонях, лежащих на каменных плоскостях. Это было похоже на электрические разряды, которые постепенно усиливались. Вскоре тепло стало подниматься от камней по рукам, разливаться по телу, мягкой волной ударило в голову. И в этот момент Сергей увидел себя, стоящим на утёсе. Он был очень молод и необыкновенно силён. В правой руке он держал копьё с каменным наконечником. На нём была набедренная повязка из шкуры тех зверей, что стаями жили в лесу, и убить их было не просто. Но он убил и теперь у него есть повязка и обувь. Он мужчина, он вожак своего небольшого племени.

Внизу в долине сливались две реки и дальше уже текли единым мощным потоком среди непроходимого леса, простирающегося до самого горизонта. Над водой пролетела стая крупных птиц. Одна из них вдруг бросилась к воде и вскоре полетела дальше с бьющейся в клюве рыбой. Высоко в небе стояло необыкновенно чистое солнце. Сзади раздались лёгкие шаги, послышался гортанный женский голос, и он обернулся на него.

В этот момент Сергей очнулся, поспешно отдёрнул руки от камней и поднялся с земли. Сердце частыми мощными толчками гнало кровь по сосудам. Лёгкие разрывались от нехватки воздуха. Лицо было мокрым от пота. Он взглянул на часы, они показывали без четверти три, хотя он точно помнил, что ещё совсем недавно было около двух. Лежащий на нетбуке телефон нервно завибрировал. Звонил взвинченный Орлов:

– Серёга, что за дела? Ты куда исчез и почему не берёшь трубу?

– Всё-всё, не части… Всё нормально, Лёха, я тут ненадолго отъехал к старому раскопу на утёсе и слегка увлёкся. Через десять минут буду на месте, выходи к стоянке.

Сергей окинул взглядом оба мегалита, местность вокруг, запоминая детали, и быстро пошёл к стоящему за оврагом внедорожнику.

Орлов, садясь в машину, окинул его внимательным взглядом:

– С тобой всё в порядке? Что-то ты не похож на себя.

– Да, всё нормально, брат. Едем, нас уже в Городе заждались.

Автомобиль выехал на старую дорогу, ведущую к Дубравке, поднялся наверх, затем свернул налево, и вскоре перед ними оказалась та самая городская граница, которую они пересекли вчера. Спустя ещё десять минут очертания города позади стали меркнуть, а затем и вовсе исчезли, словно он навсегда растворился в прохладном осеннем воздухе.

17. Капитан Флинт и другие находки

Незаметно пролетел суматошный, полный событий год после поездки Переверзева с Орловым в медленно умирающий город их детства. Они тогда довольно быстро решили проблему его неожиданно обретённого сына и к вечеру следующего дня вернулись домой. Переночевал Сергей в Убежище, а утром, когда Маша была в школе, у него состоялся окончательный разговор с женой. Не вдаваясь в детали, он сразу же сказал, что разводится с ней и не будет возражать, если они с дочерью уедут в Симферополь, как она того хотела. Мила может там выбрать себе квартиру по вкусу. Деньги на её покупку, ремонт и мебель она получит, кроме того он обеспечит ей хороший банковский счёт здесь и за рубежом, а также достойное ежемесячное содержание, при котором ни она, ни Маша ни в чём не будут нуждаться. Её автомобиль, само собой, тоже остаётся за ней. Ну, и, разумеется, он по-прежнему решает все их проблемы, если таковые вдруг образуются.

Жена пыталась было рассказать ему о том, что половина его фирм по закону принадлежит ей, но увидев его улыбку, передумала и на удивление быстро приняла все условия. Её, видимо, тоже достал натянутый, словно струна, характер их отношений. Договорились, что с Машей Сергей может видеться при первом их желании. Днём они сумели объяснить дочери ситуацию так, что с её стороны не было ни слёз, ни истерики.

Через неделю Переверзев организовал переезд жены и дочери на юг поближе к родителям Милы. Она выбрала в Симферополе квартиру в одной из новостроек в районе старого парка и с головой окунулась в обустройство своего жилья. Вскоре Миле предложили место завуча в той же школе, которую стала посещать Маша, и она, подумав, приняла его. Жизнь постепенно стала наполняться новым смыслом и новыми заботами.

В конце ноября в Город к Переверзеву окончательно переехал Сергей-младший. Посоветовавшись с Рашидом Исаевичем, они организовали инвестиционную фирму, в которой было три учредителя: Переверзев и два его сына. Эта форма деятельности была для него новой и, как выяснилось впоследствии, довольно интересной. Квартиру его старший сын купил в соседнем доме.

Даша так незаметно и естественно влилась в их компанию, что Орлову казалось, будто эта девушка всегда была рядом, о чём он всякий раз громогласно заявлял во время их обязательных воскресных посиделок. Они с Переверзевым решили не торопить события и пока не менять привычного для каждого уклада жизни. Не признаваясь в этом даже Орлову, Сергей всё чаще ловил себя на том, что скучает без этой девушки, стоит ей только не позвонить ему в течение дня.

К Новому году вдруг выяснилось, что Викуся беременна. Больше всех от этого известия был в шоке сам Орлов. Никогда ещё Переверзев не видел его таким растерянным и взволнованным. Брутальный полковник, известный своим крутым характером, теперь в присутствии своей рыжей подруги и вовсе становился ручным котёнком, готовым исполнять любую её прихоть, чем она, собственно, и пользовалась. Не прошло и двух недель после этого события, как Орлов уже крутил у себя на безымянном пальце правой руки непривычное обручальное кольцо.

Свадьба была кулуарной, присутствовали только свои. Анна и Тян приехали накануне. На следующий день было принято решение о переезде Анны в Город. Она должна была заняться финансами Семьи, как в шутку стал называть их компанию подвыпивший Орлов. Тян молчаливо одобрил это предложение и серьёзно задумался над предложением возглавить службу безопасности будущего холдинга.

В заботах незаметно убегало время. Миновала зима, за ней весна, и в конце июля Викуся родила сына богатырских размеров. Из роддома их забрали в новую большую квартиру, купить которую Переверзев уговорил Орлова незадолго до этого события. Ему странно и интересно было наблюдать за метаморфозой своего старого друга, вдруг ставшего отцом.

Быстро, в решении больших и малых проблем ушло лето, которое выдалось в этом году удивительно жарким, и снова наступила осень. Как-то случилось так, что все члены их теперь уже довольно большой Семьи неожиданно оказались заняты своими делами, и Переверзев вдруг остался один. Орлов по своим милицейским делам находился в Казахстане, младший сын с семьёй отправились отдохнуть в Тунис, старший уехал проследить за тем, как развивается его фермерское хозяйство в селе Первозванное, Тян и Анна улетели погостить на Кавказ, и даже Дарья прошлым воскресеньем неожиданно решила посетить Париж с тем, чтобы пройти там ещё один мастер-класс. Переверзев очень скучал по ней, стараясь загрузить себя работой сверх всякой меры, и с трудом дождался конца недели. И она, наконец, наступила, эта долгожданная суббота.

Этот день Переверзев любил по двум причинам. Во-первых, за ним следовало воскресенье, что само по себе было приятно, а во-вторых, ещё и за то, что можно было вместо костюма и рубашки с галстуком надеть джинсы, куртку, тонкий свитер и ощутить себя свободным человеком. Нерабочий в его понимании субботний день был разбит на три неравноценные части: утро, день и вечер. Вечер практически всегда был посвящён анализу дел прошедшей недели, составлению планов на будущую и чистке ноутбука. С восьми утра до четырнадцати часов он консультировал своих аспирантов в университете, писал статьи или работал над учебником. А затем наступала та долгожданная половина дня, ради которой, собственно, и была когда-то задумана суббота.

Эта лучшая её часть начиналась с того, что Сергей обедал в маленьком уютном кафе неподалеку от университета: салат, среднепрожаренный стэйк из телятины, зелёный чай. И всё: никакого хлеба, никаких сладостей. Физическая форма требовала определённых жертв. После этого он садился в свой «Патриот» – внедорожник российского производства, выпущенный по каким-то причинам очень ограниченной партией. Неброская внешне машина с форсированным двигателем имела оцинкованный кузов, прошла серьёзную модернизацию, была вполне комфортабельной и могла выдержать любые мыслимые испытания. Его путь лежал на Калининский рынок.

Этот огромный рынок – средоточие страстей человеческих – возник стихийно в середине бурных девяностых, как и многие рынки в то время. Здесь люди естественным образом делились на две категории: продавцы и покупатели. Одни приобретали то, что им было необходимо, а другие продавали самые разные потерявшие актуальность вещи: кто-то потому, что постоянно нужны были деньги, и это был единственный способ их заработать, а кто-то со своими безделушками приходил сюда годами, как в клуб по интересам. В любом случае и продавцы, и покупатели определяли лицо и колорит Калининского рынка.

Главное отличие этого супермаркета под открытым небом от ему подобных состояло в том, что здесь продавали только подержанные вещи, любые, кроме одежды и обуви. Старые книги, мебель, детские игрушки, метизы, керамика, детали электроники, предметы непонятного происхождения и назначения, даже домашние животные – всё это являлось предметом купли-продажи на Калининском рынке. Со всего города они стекались сюда, чтобы из забвения, из категории никому ненужного хлама и старья вновь стать для кого-то объектом внимания, заботы и восхищения.

Среди огромного количества старых вещей, стекающихся на рынок, попадались и по-настоящему старинные предметы. Следует заметить, что между словами «старый» и «старинный» существует такая же пропасть, как и между определениями «государь» и «милостивый государь». Относясь индифферентно к старью, Переверзев любил старинные вещи за их неброское благородство, которое нельзя было убить никаким варварским обращением, за тайну, которая скрывала историю их создания и падения, за человеческие судьбы и трагедии, незримо стоявшие за ними. По этой причине с утра в субботу его охватывало то, ни с чем не сравнимое чувство охотника за сокровищами, которое сопровождается выбросом адреналина в кровь и резким повышением жизненного тонуса. И, следует заметить, для этого были более чем серьёзные основания.

Прежде всего, здесь, на Калининском рынке, был приобретён Капитан Флинт – напичканный словами, постоянно чем-то недовольный бело-розовый попугай-какаду. Впрочем, в данном случае слово «приобретён» не совсем точно отражает суть процесса. Правильнее было бы сказать, что в результате причудливого переплетения обстоятельств это пернатое чудо природы, заложив за спину крылья, вошло в дом Переверзева с гордо поднятой головой, в красной мантии и под звуки фанфар.

Продавал его мужичок убогого вида с хитрым бегающим взглядом. Сергей проходил мимо и случайно обратил внимание на привязанную за лапку птицу, сиротливо мокнущую под мелким весенним дождём. Время от времени попугай коротко, совсем по-человечески покашливал. Видно было, что он нездоров. Мужичок заметил брошенный взгляд и тут же предпринял попытку завязать разговор:

– Купи говорящую птичку, брат, не пожалеешь.

Сергей на свою беду ответил, жёстко глядя ему в глаза:

– Откуда у тебя такая птица, украл?

– Ну, чё сразу украл, – вроде как обиделся продавец, – он сам прилетел ко мне во двор, я объяву дал, мол, попугай прилетел, верну, само собой, за вознаграждение. Вот уже месяц жду хозяев, да что-то не спешат они. А Флинт жрёт как ненормальный, разговорами меня уже достал, воспитатель хренов.

Переверзев усмехнулся, услышав эту, похоже, искреннюю тираду:

– Откуда ты знаешь, как его зовут?

– Так он же сам и сказал. Я тебе говорю, он слов знает больше, чем мой сосед Толян. Вот, к примеру, тебя как зовут?

– Ну, к примеру, Сергей.

– Всё. Считай, что ты у него уже в памяти.

– Да, перестань, в памяти… И сколько же ты просишь за него?

– Десятку… Поверь, это не дорого.

Сергей знал, что такой попугай в зоомагазине мог стоить и втрое дороже, но у него и в мыслях не было выкладывать столько денег за ненужную ему птицу. Это был повод отвязаться:

– Всё, брат, извини, это дорого за больную и к тому же не твою птицу. Извини, пока.

И ушёл, не слушая уверения продавца о невероятном здоровье попугаев вообще и этого в частности. Безрезультатно походив по бесконечным рядам рынка, основательно промокший Переверзев уже окончательно было решил, что день прожит зря, но возвращаясь к машине, опять столкнулся с тем же мужичком, продававшим попугая. Теперь нахохлившаяся птица сидела в клетке. Увидев Сергея, тот уже без всякой надежды в голосе спросил:

– Слушай, парень, а возьми за сколько дашь, возьми, не пожалеешь.

Сергей хотел было молча пройти мимо и забыть всё это, как вдруг хриплый голос, внятно выговаривая слова, произнёс:

– Сергей…возьми…не пожалеешь…

Сергей остановился. Голос явно принадлежал попугаю, сомнений не было. Тот по-прежнему безучастно сидел на жёрдочке, но при этом его круглый глаз внимательно смотрел на него. И под этим взглядом Сергей вдруг неожиданно почувствовал себя так, словно его уличили в попытке отказать в помощи ребёнку. Решение пришло неожиданно, как само собой разумеющееся.

– Три тебя устроит?

– О чём речь, брат, конечно, – засуетился обрадованный мужичок.

Сергей отсчитал три тысячи сотенными купюрами, забрал клетку с попугаем и быстро пошёл к машине, проклиная в душе собственную слабость. У Флинта, это имя так и осталось за ним, оказалась вполне человеческая болезнь – бронхит. Переверзев поместил его в лечебницу для зверей при цирке, где совершенно случайно у Сергея была знакомая директриса. Лечение стоило неслабо, но через месяц он забрал здоровую птицу, а также получил рекомендации по кормлению и присмотру за ней. По ходу дела узнал, что попугаю от силы года три и жить он с ним будет, скорее всего, всю оставшуюся жизнь. Директриса, из чувства симпатии к Сергею лично ухаживающая всё это время за Флинтом, расставаясь, сказала, с трудом сдерживая улыбку:

– Я не знаю, у кого он был до вас, но, похоже, вначале у учителя риторики старой закалки, которого позже сменил на компанию грузчиков со стажем. Лексикон богатейший, а желание направить всех на путь истинный является для него жизненной доминантой. Своими замечаниями достал всех, да, вы сами в этом убедитесь. Но, в любом случае, всегда рады будем видеть Флинта у себя, если вам не на кого будет его оставить.

Попугая дома ждала новая роскошная клетка, в которой было всё необходимое для счастливой и комфортной птичьей жизни. Флинт сразу же резко воспротивился против того, чтобы клетка была заперта. Свободолюбивая птица использовала для этого весь обширный запас специфических слов, почерпнутых у последнего хозяина и его друзей. Опешивший Сергей вынужден был подчиниться, удивляясь замысловатости человеческой речи, и стал впоследствии в серьёзных ситуациях называть его более почтительно – Капитан Флинт.

После этого попугай отправился пешком исследовать квартиру. Он обошёл все её уголки, тщательно изучил содержимое всех ящиков, которые сумел открыть, пытался читать книги. Хохолок на голове, как хвост у собаки, отражал всю гамму его эмоций при виде вещей, которые по какой-то причине поражали птичье воображение.

Он по пятам ходил за Переверзевым, он сидел на письменном столе, когда тот работал, и скрипучим голосом поучал, что не нужно разбрасывать вещи, нехорошо говорить неправду, Господь накажет врущих, нужно беречь деньги, они любят счёт, нельзя обижать Флинта, потому, что он любит Сергея и так до бесконечности. Сергей постепенно стал всерьёз подозревать, что этот попугай не что иное, как чья-то неудавшаяся реинкарнация.

Свои естественные птичьи потребности Флинт отправлял исключительно в клетке, любил купаться в ванной под струёй воды, затем сушиться под феном и, вообще, оказался на редкость чистоплотной птицей. Будучи наказанным суточным сидением в запертой и занавешенной клетке за испорченные вещи, быстро усвоил, что грызть без последствий можно только свои игрушки, которые Переверзев с друзьями ему периодически обновляли.

А ещё Флинт обожал смотреть телевизор. При этом он явно испытывал какие-то чувства, переживал, приплясывал, что-то бормотал про себя и время от времени приглашал хозяина разделить с ним это удовольствие.

Прошёл месяц. И уже ни Сергей, ни лучший друг его Алексей Орлов, с его бритой головой и несколько суровой внешностью, в котором трудно было заподозрить наличие нежных чувств, ни вся их обширная компания даже представить не могли, что в доме Переверзева когда-то не было этой приставучей, вечно ворчащей, бело-розовой, как зефир птички по имени Капитан Флинт.

Попугай был не единственным приобретением Сергея на рынке. Года два назад ему впервые улыбнулась удача, когда перебирая металлический хлам, принадлежащий маленькому сгорбленному старичку с бесцветными глазами, в которых застыло полное равнодушие к окружающей действительности, он обнаружил потемневшие, почти черные, карманные часы на длинной цепочке. Они были покрыты каким-то неопрятным липким налётом, но через него на корпусе проступал чрезвычайно тонкий узор. Часы на удивление легко открылись. Белый когда-то циферблат их был в желтых пятнах, но цел, без повреждений. Узорчатые стрелки, цифры – всё имело вполне сносный вид. Сергей осторожно несколько раз повернул нижнюю заводную головку и поднёс их к уху. Часы пошли ровно и звонко. «Видимо вторая головка для боя или мелодий» – подумал он про себя. Не торгуясь, он заплатил какие-то смешные деньги старику и поехал к знакомому часовщику, которому доверял чистить свой золотой «Лонжин», купленный в Женеве.

Борис Маркович, внешне чем-то похожий на уменьшенную копию Эйнштейна в старости, скорбно вздыхая, долго рассматривал часы через лупу, ощупал зачем-то звенья цепочки и вдруг открыл вторую заднюю крышку, не замеченную Сергеем. Там на внутренней девственно чистой стороне оказалась надпись.

– Павел Бурэ – поставщик двора Его Величества, – слегка грассируя, прочитал он, – Милому Алёшеньке в день совершеннолетия. Любящая мама. 9 августа 1898 года.

Борис Маркович всем туловищем повернулся к Сергею:

– Я Вам дам за них две тысячи настоящих американских денег. И, замечу, хотя мог бы этого и не делать, что это очень большие деньги. Как Вам такое предложение?

Сергей улыбнулся:

– Я придерживаюсь того мнения, что деньги, а тем более большие, портят слабую человеческую натуру, и поэтому скажу Вам – нет, безмерно уважаемый мною Борис Маркович.

– Я всегда знал, что Вы таки умный человек, Серёжа, но всё равно жаль: вы меня понимаете. Ну, тогда по делу… Вы уже догадались, но глубоко не в курсе, что Вам повезло: перед нами часы, сработанные в мастерской знаменитого Павла Бурэ. Серебряный корпус, такая же цепочка, золотая внутренняя крышка, золотые головки завода хода часов и боя. Пружина боя, надо полагать, сломана, но это не страшно, заменим. Часы требуют основательной чистки, смазки, регулировки, но в целом – состояние просто великолепное. Работа будет стоить три сотни долларов, для таких часов это совсем не дорого. Вы согласны?

– Разумеется, мне даже кажется, что цена работы несколько занижена.

– Простите, а удовольствие! Во сколько Вы, мой юный друг, оцените удовольствие, которое я получу от этой работы?

Сергей, улыбаясь, развёл руками:

– Не смею перечить и с нетерпением буду ждать окончания Вашей работы.

Через две недели Сергей держал в руках отсвечивающие благородным тусклым блеском часы, мягко отбивающие каждый час и проигрывающие мелодию Моцарта при открытии крышки. Впоследствии, глядя на них и ощущая в руках холодок металла, он часто задумывался о том, как сложилась судьба безвестного Алёшеньки в те суровые годы на переломе эпох. Скорее всего, она была печальной.

Следующим интересным приобретением стала старая Библия, которую Переверзев совершенно случайно обнаружил на дне ящика с книгами, брошенного кем-то после очередного рыночного дня ввиду полной ненадобности. Без обложки, неприглядная внешне книга в целом хорошо сохранилась. Заглавные буквы в начале каждой страницы были цветным и словно нарисованными вручную. Она была богато иллюстрирована гравюрами, переложенными листами тонкой полупрозрачной бумаги. Увидев всё это, Переверзев в который раз удивился отсутствию элементарного любопытства у людей.

Сейчас, после реставрации, Библия в тяжёлом кожаном переплёте тёмно-коричневого цвета, с бронзовыми застёжками и обновлёнными страницами занимала достойное место на полке за стеклом в кабинете Сергея.

И последняя находка случилась у него около года назад в конце ноября. Осень была удивительно тёплой, днём воздух прогревался до пятнадцати-двадцати градусов. Кое-где на деревьях проклюнулись почки, по-весеннему ярко зеленела трава. Знающие люди усматривали в этом близость 2012 года.

Переверзев, чувствуя нарастающее раздражение от бесполезно убитого времени, медленно шёл вдоль ряда выставленных на обозрение вещей. У кресла-качалки он остановился. Кресло продавалось давно. Изящная вещь была в хорошем состоянии, и каждый раз, проходя мимо, он подумывал о том, что неплохо было бы приобрести нечто подобное в свой сельский загородный дом, который после развода с женой и переезда её с дочерью в Симферополь, практически пустовал. Сергей представил отреставрированное, покрытое свежим лаком кресло на веранде, откуда открывался сказочно красивый вид на излучину Днепра, на островок неподалёку с одиноко растущей на нём сосной и далёкий лес на противоположной стороне, себя в этом кресле. Наверное, было бы неплохо.

Молодая женщина, продававшая кресло, каждый раз уговаривала его купить его, уверяя, что кресло это память о её бабушке, которой оно, в свою очередь, досталась от своей бабушки. Вещь действительно была старинной, изящной и прочной. В ней с первого взгляда чувствовалась порода, да и цена была вполне приемлемой. Но для покупки кресла всякий раз недоставало какого-то маленького толчка, необъяснимого нюанса, который заставляет человека, часто вопреки здравому смыслу, поступить именно так, а не иначе, переводя ситуацию из размытой и неясной в иное, равновесное, состояние. И в этот раз она, глядя на погружённого в меланхоличное созерцание Переверзева, спросила:

– Ну, что, всё не можете решиться?

– Да что-то не могу, чего-то, понимаете, не хватает, а чего и сам не знаю.

– А Вы добавьте ещё какую-нибудь вещицу, мы с мужем чердак в старом доме освобождали и всё, что можно свезли сюда. Посмотрите, авось что-то приглянется. А я цену сброшу, как оптовому покупателю.

Сергей нехотя подошёл поближе. На плёнке, которая была постелена на землю, лежали дверные замки в пятнах ржавчины, слесарные инструменты, ножи, электробритва «Харьков», подшивки старых журналов и прочая совершенно ненужная ему мелочь. На самом краешке этой груды хлама, придавленная по краям камешками лежала плохо видимая со стороны покупателей картина. И тут Переверзев почувствовал, как у него ёкнуло сердце. Он подошёл поближе, стараясь не выдать свою заинтересованность.

Вырезанная когда-то из рамы, написанная на холсте картина имела сравнительно небольшие размеры, примерно, сорок на шестьдесят сантиметров. Лак, покрывающий изображение, потрескался и местами стёрся. На картине была изображена тихая лунная ночь над широкой рекой. Луна дорожкой отражалась в воде, пересекая реку от темневшего вдалеке острова до стоявшей у берега лодки. На берегу стоял шалаш и горел неяркий костёр. У костра, оперевшись на локоть, лежал мужчина и смотрел на реку. Лицо его в отблесках костра было задумчивым, словно он должен был принять какое-то важное решение и не мог решиться.

Картина явно что-то напоминала, и Переверзев вдруг вспомнил, что очень похожий сюжет он видел в местном художественном музее. Та картина принадлежала кисти одного из учеников Куинджи. Ему, как и учителю, особенно удавалось передать лунный свет, придавая ему нечто завораживающее, потустороннее. Этот талантливый художник писал только пейзажи, темы для которых черпал большей частью в окрестных местах.

Его картин осталось совсем немного. В основном они были разобраны по частным собраниями и ценились не меньше, чем полотна самого Куинджи.

Экскурсовод, немолодая дама с хорошо поставленным голосом, словно сошедшая со страниц тургеневского романа, говорила тогда, что художник написал ещё одну очень похожую, практически идентичную, картину. На ней он изобразил себя в возрасте сорока лет. И это был единственный пейзаж в его творчестве, в котором присутствует человеческая фигура.

Переверзев осторожно выдохнул воздух и, стараясь быть предельно спокойным, спросил:

– А эта картиночка может быть довеском к креслу?

– Почему нет, берите и её. На чердаке нашли вчера, под самой крышей между досками. Она в трубочку свёрнута была, не сразу и заметишь. Муж хотел в гараже прибить на стенку, но она так свернулась, что и не развернёшь. Видите, я камешками её по краям придавила, иначе не видно, что там нарисовано. Берите, а я на кресле уступлю.

Сергей расплатился, не веря своей удаче, положил в сумку свёрнутую в трубку картину, взвалил на плечо кресло и быстро пошёл к выходу.

Он не ошибся в своих предположениях. Как выяснилось в тот же день, картина действительно была написана приблизительно в 1904 году и считалась безвозвратно утерянной. Переверзев даже не стал выяснять её коммерческую стоимость. Понятно было, что она немаленькая.

Реставрация пейзажа заняла чуть более трёх месяцев. Картину в новой рамке Сергей повесил у себя в кабинете, и нередко вечерами сидел перед ней в том самом кресле, принесшем удачу, пытаясь понять, о чём думал его ровесник той глубокой ночью, глядя на реку, на отблески огня и слушая тихие ночные звуки. И почему ему было так грустно? И не довелось ли ему накануне почитать что-то соответствующее, подходящее тому времени. «Бесы», например. До жутковатых дней Великой Революции оставалось недолго, каких-то тринадцать лет.

18. Падение дома Тулеевых

К концу рабочего дня на Калининском рынке стихает гул человеческих голосов. Сказываться усталость, и продавцы, и покупатели начинают понемногу расходиться. Как-то внезапно испортилась погода. Небо быстро, буквально в течение получаса, покрылось низкими мрачными облаками. Заметно похолодало, как и обещали синоптики. После утреннего тепла вдруг стало сыро, зябко и неуютно.

День в смысле покупок выдался совершено неудачный. Переверзев, вот уже три часа бесполезно бродивший по рынку, совсем собрался было уходить, когда взгляд его остановился на одном из продавцов, неприметно сидевшем на раскладном стуле чуть в стороне от общего ряда. Сергей подошел ближе. Молодой человек лет тридцати-тридцати пяти с измождённым, безучастным лицом и пустыми глазами явно походил на наркомана с большим стажем. У его ног на пыльной газете лежали три тома Брема «Жизнь животных» в уникальном издании и толстая тетрадь в кожаном переплёте. Внимание Сергея привлекла, прежде всего, она, хотя и Брем такого качества хорошо бы смотрелся в его библиотеке. Он уже про себя решил, что купит эти книги, сколько бы они ни стоили.

Тетрадь оказалась полевым дневником Афанасия Петровича Тулеева, который, как следовало из записей, служил профессором петербуржского горного института. Равнодушным голосом, не поднимая головы, парень пояснил, что и книги, и тетрадь принадлежали когда-то его прадеду, кажется, он был геологом.

Листы тонкой, но удивительно прочной бумаги исписаны крупным красивым почерком, часто встречаются от руки нарисованные схемы, карты. Местами страницы испачканы и даже прожжены. Видимо отдельные записи делались на стоянках у костра. Судя по датам, в дневнике изложены события, охватывающие период времени не меньше десяти лет. На последней странице содержится всего лишь одна фраза, из которой следует, что дневник имеет продолжение, в котором содержит нечто важное.

Сергей обратил внимание на то, что число страниц дневника, на которое делается ссылка в тексте, не совпадает с истинным. Подумав, он довольно быстро обнаружил ложную страницу, хитрым образом прикрепленную к обложке. Под ней оказалась нарисованная от руки схема, очевидно плана дома, в одной из комнат которого была нанесена точка с координатами. При виде этой схемы Сергей ощутил себя кладоискателем, которому вдруг предложили карту острова сокровищ. Кому о таком не мечталось в детстве, тот просто не жил полноценной жизнью.

Продавец оказался крайне непривередливым: цена за всё – двести долларов. Переверзев заплатил, не торгуясь, и, положив книги и дневник в сумку, переброшенную через плечо, стал издали наблюдать за парнем. Тот заметно оживился, получив деньги, и явно шел куда-то, имея определённую цель. Впрочем, цель оказалась предсказуемой. Вскоре парень что-то купил, видимо, дозу, здесь же на рынке у человека с явно выраженной цыганской внешностью и медленно, словно из последних сил, побрёл прочь от рыночной суеты. Переверзев незаметно последовал за ним.

Неподалёку, на кривой улочке, сбегающей к рынку, буквально в десяти минутах ходьбы, оказался старый дом красного кирпича под черепичной крышей дореволюционной ещё постройки, вернее, та часть, что осталась от него. Когда-то он явно был больше. Парень привычно зашёл во двор, поднялся на ущербное крыльцо, без ключа открыл дверь и зашел внутрь. Сергей подумал, что это, видимо, и есть обозначенный на схеме дом, в котором находится та самая комната. Интересно, что скрывает точка с координатами? Переверзев почувствовал, как участился пульс и появилось знакомое пьянящее ощущение от выброса адреналина в кровь.

Он перегнал джип поближе к дому и оставил его на большой стоянке у автовокзала. Через полуразрушенный забор оказалось несложно проникнуть во двор, будучи незамеченным с улицы.

Меж тем погода стала меняться, а в низине рядом с домом начинает медленно собираться туман.

Входная дверь оказалась незапертой, за ней открылась взору большая неопрятная прихожая. В нос ударил кисловатый запах давно непроветриваемого помещения. Из прихожей направо и налево ведут две двери: на кухню и в гостиную. На кухне за покосившимся столом, обхватив голову руками, неподвижно застыл наркоман. Перед ним стоит горящая свеча, здесь же лежат металлическая ложка, резиновый жгут. На полу возле стула валяется шприц. Всюду грязь, в раковине гора давно не мытой посуды, по которой снуют рыжие насекомые.

Первое, что пришло Сергею в голову, была мысль о передозировке, но прикасаться к парню не хотелось: потом не отмоешься. Увидев на полке паспорт, Сергей открыл потрепанную книжицу. С фотографии на него смотрел молодой здоровый человек. Он был мало похож на себя нынешнего. Но это точно он: Тулеев Петр Николаевич – так значится в паспорте. Наверное, не таким хотелось бы видеть собственного потомка их образованному прадеду. Сергей положил паспорт обратно на полку и вышел в прихожую.

Из старого динамика, косо висящего на стене, льётся симфоническая музыка.

В гостиной царит полумрак по причине занавешенных окон, а в воздухе стоит всё тот же запах неопрятного жилища. Луч фонарика останавливается на потёртом кожаном диване в дальнем левом углу. Впритык к нему расположен книжный шкаф, судя по формам – ровесник дома. Книг на полках нет, одна лишь пыль. Рядом с ним расположен пустой письменный стол когда-то благородного вида. В другом углу комнаты находится платяной шкаф без дверцы, которая стоит здесь же, прислоненная к стене. На окнах жуткого вида занавески. Всюду такая же мерзость и запустение, как и на кухне.

На полу под слоем грязи всё ещё хорошо просматривается изящный узор паркета. Координатам на схеме в дневнике в точности соответствует паркетина прямоугольной формы, находящаяся под подобием коврика. Строго на пересечении диагоналей этого прямоугольника находится едва заметное, забитое грязью отверстие: центр координат на схеме. Ввинтив штопор перочинного ножа в отверстие, Сергей легко вынул дощечку. Под ней в углублении оказалась массивная бронзовая ручка, которая будучи поддетой лезвием, легко приняла вертикальное положение. Переверзев, напрягшись, потянул за неё и приподнял квадратный люк вместе с частью паркетного пола. В воздух взвилась пыль, годами скапливающаяся в щелях. Его взгляду открылся совершенно сухой тайник в подполье, обшитый плотно подогнанными друг к другу потемневшими от времени дубовыми досками. На его дне стоял прекрасно сохранившийся кожаный медицинский саквояж.

Сергей переносит саквояж на стол и открывает его. В нём сверху лежит в деревянной кобуре никелированный маузер со съёмным магазином. Довольно редкая модель. Здесь же находятся пять запасных обойм и патроны в двух промасленных пачках. Следующей на свет была извлечена тяжелая шкатулка черного полированного дерева с выпуклой головой Горгоны Медузы по центру крышки. В верхнем левом углу крышки прозрачными темно-красными камнями инкрустирован мальтийский крест. Замок оказался несложным: после нескольких проб шкатулка открылась поворотом головы на пол оборота по часовой стрелке при одновременном нажатии на крест.

Внутри желтой россыпью блеснули николаевские червонцы. Под ними лежит завёрнутый в замшевый лоскут платиновый перстень с крупным черным камнем, похожим на брильянт. В него продета цепочка с нательным золотым крестиком филигранной работы. Рядом находится массивный портсигар с изящной монограммой «АПТ». Здесь же старинная фотография на толстом картоне. «Фотографическая мастерская г-на Матье в Харькове». На ней женский портрет: очаровательная женская головка в шляпке вполоборота пристально и в то же время кокетливо смотрит в объектив. На обратной стороне фотографии надпись: «Афанасий, ты будешь помнить меня всю свою неприкаянную жизнь. Твоя Машенька Любимова. 21 мая 1899 года». На дне шкатулки обнаруживается тетрадь, как две капли воды похожая на ту, что была куплена на рынке. Скорее всего, это и есть вторая часть дневника.

Последним из саквояжа была извлечена многократно завёрнутая в черный бархат продолговатая коробка-пенал из непонятного, похожего на углепластик материала. В ней, уложенные в специальные гнёзда, лежат два тяжёлых, ощутимо тёплых на ощупь зеленоватых шара. Они изготовлены из минерала, внешне похожего на оникс. Их диаметр равен, примерно, восьми сантиметрам. Шары полупрозрачны, было видно, как внутри них переливается, клубится некая вязкая субстанция. Кажется, что в полумраке комнаты от этого волнами распространяется свечение. Переверзев, глядя на них, почувствовал, как в голове рождаются смутные ассоциации: где-то он видел нечто подобное. Но где? Впрочем, здесь не место для воспоминаний. Пора уходить.

Сергей задумчиво осматривает тускло освещённую призрачным уличным светом комнату и, уже уходя, бросает беглый взгляд на неподвижную фигуру хозяина дома за столом в кухне. За всё это время его поза не изменилась. Переверзев, преодолевая брезгливость, прикоснулся к сонной артерии. Пульс на шее не прощупывался. После непродолжительного колебания он принимает единственно верное в данной ситуации решение: нужно уходить. Каждый сам выбирает свой путь в этой жизни. Хозяин этого дома, похоже, прошёл его до конца, и Господь ему судья.

На улице густое молоко тумана, в двух шагах ничего не видно. Вокруг ни души. Машина покрыта каплями росы. Двигатель заводится мгновенно и практически бесшумно. Несколько секунд и черный внедорожник бесследно растворяется во влажной тьме.

А в это время на покосившемся кухонном столе возле умершего человека догорает свеча. Она медленно наклоняется, падает и поджигает ветхую портьеру на окне. Через несколько минут огонь жадно набрасывается на уже остывающее тело, расползается по дому, с треском и гулом рвётся через окна наружу. В пламени пожара быстро сгорает старый дом, унося с собой секрет тайника и причину смерти своего хозяина, последнего из рода Тулеевых.

По стечению обстоятельств до последней минуты в огне звучит торжественно-печальная музыка.

19. Из дневника профессора Тулеева

«09 августа 1903 года.

За последние два месяца я не имел возможности обращаться к дневнику, хотя и обещал Машеньке делать это по возможности часто и подробно. Она ведь так любит читать мои записи. Наблюдая её, лежащую на диване с моей тетрадью в руках, с увлечением погружённую в мир геологических изысканий, я в такие минуты испытываю чувство нежности и несказанного удовлетворения, ощущение которого позволяет хотя бы отчасти извинить те обстоятельства, которые ежегодно на месяцы отрывают меня от семьи. Увы, нелегка служба государева, но это единственное, что я умею делать хорошо, чему предан, и, в конце концов, это оправдание собственного предназначения в этом мире и тех средств, что когда-то вложил отец в моё университетское образование, Царство ему небесное.

За время, прошедшее с начала экспедиции, люди и лошади основательно устали. Чувствовалось, что всем необходим отдых, нормальное питание и возможность привести себя в состояние, приличествующее цивилизованному человеку. И вот сегодня я решил устроить полноценный привал и несколько дней провести здесь, в горах, на берегу небольшого озера с горячей чистой водой, которая словно шампанское вино насыщена пузырьками газа, поднимающегося со дна через невидимые трещины в породе. Проводники говорят, что купание в нём снимает усталость, лечит множество недугов, а у местных жителей и вовсе считается священным.

Метрах в двадцати от него высится причудливой формы скала. Она напоминает сидящего в раздумье великана. На ветках вековой лиственницы, что растёт рядом, висят сотни цветных верёвочек. Так аборигены материализуют свои просьбы к богам гор и леса. У её подножья под руководством старших проходят посвящение местные молодые шаманы. Поверхность скалы местами покрыта рисунками, которым не одна тысяча лет. В общем, на взгляд человека, мало сведущего в археологии, ничего особенного: рисунки как рисунки. Они напоминают те, что нам уже приходилось видеть на мегалитах в хакасской степи. И лишь один из них привлёк моё внимание.

На нём изображено нечто, напоминающее трапециевидный предмет, врытый в землю. Над предметом нарисован шар, от которого во все стороны разбегаются лучи, как от примитивного изображения солнца. Вокруг, судя по всему, совершается какое-то действие: стоящие на коленях люди с круглыми головами, протягивают руки к парящему в воздухе сияющему шару. И всё это происходит на фоне пятиглавой волнистой вершины, изображение которой нам уже встречалось ранее.

Но, не стану забегать вперёд, а попытаюсь, пользуясь досугом, описать события, которыми, если быть откровенным, до настоящего времени была совсем не богата наша нынешняя экспедиция. В особенности пустым было её начало.

В начале лета мы прибыли в Красноярск, затем поднялись по Енисею к селу Усть-Абаканское, что расположено в устье одноименной реки, и спустя несколько дней, приобретя лошадей и необходимый провиант, наш небольшой отряд углубился в степь. Экспедиция состоит из семи человек, среди которых я и профессор Сергей Викентьевич Звонарёв представляем геологическую службу. Кроме нас имеются ещё два этнографа и три вспомогательных работника, которые обеспечивают нам помощь и безопасность. Возглавляет их некто Вадим Владимирович Гутарев, в прошлом боевой офицер, капитан, ушедший из-за ранения в отставку. Он сразу же произвёл впечатление человека, умеющего решать сложные проблемы и разумно организовать работу.

Принимая во внимание малую изученность тех мест, где нам предстояло побывать, Гутарев позаботился о том, чтобы его люди были хорошо вооружены. Наши учёные люди из соображений гуманности отказались иметь оружие, но я, подумав, решил, что это разумная мера предосторожности. И вот теперь у меня имеется довольно тяжёлый маузер, из которого капитан обещал научить меня стрелять где-нибудь в пути на привалах.

Наша летняя кампания носит комплексный характер. Она организована Московским университетом для сбора информации о геологическом состоянии недр и культурного наследия в районах проживания народности хакасов. За три летних месяца мы должны были на лошадях преодолеть путь в многие сотни километров. Вначале он должен был пролегать по степной части Минусинской котловины, которая, судя по карте, напоминает формой вытянутый равнобедренный треугольник. Его основанием служит Енисей, а боковыми сторонами – горные хребты Восточного и Западного Алтая. Затем мы должны будем углубиться в предгорья и, перевалив в вершине треугольника через горный хребет, выйти к дороге, ведущей на Барнаул и далее на Новосибирск. Таким, в общих чертах, планировался наш маршрут, утверждённый Советом университета. Мне была оказана честь возглавить эту экспедицию.

Я не стану описывать подробно эту начальную часть нашего путешествия, поскольку вся она была заполнена рутинной каждодневной работой. Событий, которые можно было бы отнести к разряду экстраординарных, увы, упорно не происходило. А ведь не стану скрывать, в начале каждой экспедиции все мы тешим себя надеждой на то, что именно в этот раз случится нечто такое, что останется в памяти на всю оставшуюся жизнь.

Вначале мы двигались на северо-запад к озеру Чёрное, а оттуда уже вдоль хребта планировали идти на юго-запад, к перевалу. Всюду, куда проникал наш взгляд, простирается холмистая, поросшая травами степь, в которой часто встречаются выходы на поверхность коренных пород. Они выветрены, нередко имеют причудливые формы и окрашены в красновато-коричневые тона.

Наши этнографы рассказали нам, что когда-то здесь пролегали ответвления Великого шелкового пути, местные земли неоднократно переходили из рук одних захватчиков в другие. Это были пришельцы с далёкого запада, а также китайцы, киргизы, уйгуры. В результате смешения крови произошла ассимиляция местного коренного населения, и сейчас его представители – хакасы – внешне мало напоминают тех самых воинов грозного Чингиз-хана, конница которого долгое время топтала травы в местных степях. Это милые и приветливые люди, занятые коневодством и земледелием. Живут они в немногочисленных посёлках и войлочных юртах. Хорошо говорят по-русски, а местный язык знают лишь старики да шаманы.

Последние многочисленны и пользуются большим уважением. Их способность впадать в транс, уходя таким образом в мир духов, вызывает безотчётный страх не только у аборигенов, но и у людей цивилизованных, к каким я отношу членов нашей экспедиции. Кроме того, они лечат людей и довольно эффективно, в чём я смог убедиться самостоятельно. Один из наших этнографов был укушен каким-то насекомым и стал чувствовать себя всё хуже и хуже. В ближайшем из хакасских посёлков нам посоветовали показать его местному шаману. Тот осмотрел больного и согласился помочь ему.

Шаман весь день готовил себя к этому мероприятию, пил какие-то отвары, а к вечеру надел специфическую одежду, взял в руки бубен, стал петь и плясать. Потом он закружился на месте и упал, словно подкошенный. Спустя какое-то непродолжительное время шаман пришёл в себя и сказал, что духи согласились не забирать к себе душу больного человека. После этого он дал выпить нашему этнографу какой-то жидкости и велел ему спать. Тот уснул мгновенно и спал более суток, после чего проснулся совершенно здоровым человеком. Вот и не верь после этого в чудеса, которые по Божьему замыслу случаются на белом свете.

Помимо естественных геологических образований, в хакасских степях встречаются также искусственные сооружения в виде курганов и вкопанных в землю огромных камней. В курганах, как утверждают местные жители, похоронены богатыри и правители их предков. Эти сооружения непременно должны заинтересовать археологов, которых, насколько я понимаю, ожидают удивительные открытия.

Многопудовые мегалиты покрыты примитивными рисунками, чей возраст составляет тысячи лет. На них изображены охотничьи и батальные сцены, фантастические знаки и удивительные животные. Наши этнографы их аккуратно переводят на бумагу с тем, чтобы вернувшись в университет, привнести ещё один штрих в историю и культуру местного населения.

Хочу заметить, что не только этнографические особенности занимают наше внимание. Вместе со Звонарёвым мы обнаружили интересные рудопроявления, заслуживающие последующего пристального изучения. Похоже, что недра этого благословенного во всех отношениях края богаты полезными ископаемыми. Так, нами найдена интересная смесь халькопирита и молибденита. Из такой руды можно получать не только медь, молибден, но также и золото, которое почти всегда сопутствует этим двум минералам. В другом месте мы обнаружили залежи довольно богатой железной руды. Интересно, что неподалёку имеются выходы на поверхность пластов каменного угля, он может оказаться полезным при организации плавильного производства. Повсеместно встречаются граниты, мрамор и строительные материалы хорошего качества. Я думаю, что уже только одни эти изыскания оправдают деньги, вложенные в нашу экспедицию.

Однажды, отойдя от Черного озера на юго-запад километров на триста, мы обнаружили стелу с совершенно необычным рисунком. На камне были изображены человекоподобные существа двух типов: среднего и очень большого роста, перед которыми маленькие люди лежали, простершись ниц, или стояли на коленях. Причём, большие существа имели по несколько пар рук. Фоном рисунку служили очертания горного массива с необычно очерченной волнообразной вершиной.

К вечеру того же дня мы вышли в степи на стоянку хакасов, кочующих с табуном лошадей. Мы разбили свой лагерь рядом и вечером пили разбавленный молоком чай в широком кругу людей. Я рассказал старейшине о том камне, который нам повстречался, и спросил, что означает увиденный нами рисунок. И тогда старик поведал нам удивительную историю.

По его словам, однажды – это было очень давно – на землю с небес на большой летающей повозке опустились боги. Каждого из них сопровождал многорукий железный воин. Поселились боги у основания горы со многими вершинами, в глубокой пещере. Её довольно долго строили для них железные воины. Пещера была такой огромной, что вместила не только много таинственных предметов, привезенных богами, но и саму летающую повозку, которую они называли кораблём. Они должны были жить здесь ровно три десятка лет, после чего их корабль, который передвигался по воздуху легко и беззвучно, должен была унести их обратно, на небеса.

Боги были очень могущественны. Они могли менять сущность вещей, делали невесомыми и легко перемещали огромные камни, те самые, что стоят в степи. Это они научили людей письменности и счёту, показали как находить в земле полезные руды и плавить из них медь и железо. В те времена никто не осмеливался, перевалив горы, напасть на степных людей. Многорукие стражи на расстоянии огнём поражали незваных гостей, а слухи о том, как они были разбиты, охраняли долину лучше крепостных стен.

Так продолжалось много лет, но однажды среди богов что-то произошло. Часть их тайно покинула эти места и ушла через перевал на запад. При этом они унесли с собой то, без чего летающая повозка не могла уже мгновенно перемещаться в Великом Ничто. Тогда оставшиеся боги послали вслед за ушедшими своих железных воинов, а сами ушли вглубь горы и перестали выходить к людям. Рассказывают, что железные воины, посланные вдогонку, так и не вернулись к своим хозяевам. До настоящего времени вход в подземное жилище богов завален камнями и охраняется духами горы. Нельзя приблизиться к тому месту и уйти живым. Поэтому наш народ почитает саму гору, как святыню, но никогда не ходит туда, чтобы поклониться тем, кто когда-то дал им знания.

Старик трубкой указал направление, которому нужно следовать, чтобы увидеть священную гору. По случайному стечению обстоятельств оно совпадало с направлением движения нашей экспедиции. Мы долго ещё разговаривали у костра на тему пришлых богов и только глубокой ночью разошлись по своим палаткам.

Над нашим лагерем небо было усеяно россыпью удивительно крупных и чистых звёзд. Наискосок, перечёркивая это переливающееся великолепие, пронёсся метеор и тут же угас, так и не долетев до земли. В это время года увидеть такое явление не представляет труда, стоит только поднять голову и задуматься о том, одни ли мы в бесконечном космическом пространстве.

Находясь под впечатлением от рассказа старика, я уснул не сразу, и во сне виделись мне всё те же боги в странных одеждах, поверженные титаны и огромные гекатонхейры возле них с оружием в руках.

А ночью, ближе к утру, мы явственно ощутили подземные толчки. Сказалась близость гор. Встревоженные, но не напуганные, мы обсудили это происшествие у ещё непогасшего костра и разошлись досыпать, решив, что всё в руках Божьих, и в надежде, что сия безжалостная стихия не застанет нас на перевале».

«10 августа 1903 года.

Пишу на следующий день, поскольку вчера было много работы по обустройству лагеря. На общем совете решено несколько дней отдохнуть после утомительного многодневного подъёма в горы. Мы имеем намерение перейти через перевал в двадцатых числах августа, чтобы здесь, на высоте, нас не застали холода. Наш бивак расположен, как я уже говорил, у горячего озера. Его вода и на самом деле обладает, видимо, целебными свойствами. Вчера мы все приняли ванны, после чего спали, словно убитые. А утром обнаружили, что у нас буквально на глазах затянулись раны и ссадины, полученные в пути, улучшилось самочувствие.

Второй день мы наслаждаемся бездельем, стреноженные лошади пасутся на прекрасном альпийском лугу неподалёку, запах готовящейся пищи непроизвольно заставляет сглотнуть слюну. Здесь нет даже вездесущих комаров и гнуса. Наверное, так должна выглядеть страна для праведников по ту сторону жизни.

Вадим Владимирович перед обедом предложил мне поупражняться в стрельбе из маузера. Он уже неоднократно давал мне уроки этого воинского искусства и, позволю себе заметить, что все они идут на пользу. Уже сейчас я мог бы смело принимать участие в дуэли, если бы это происходило лет эдак сто назад, и если бы кто-то, упаси Господь, умышленно затронул бы мою честь или честь моей женщины. Обидчику вскоре пришлось бы пожалеть о своём неосторожном поступке.

Сегодня я учился стрелять, используя деревянную кобуру пистолета в качестве приклада. После соединения маузера с кобурой в единый предмет, получалась, по сути, короткая винтовка, и результат моей стрельбы существенно улучшился. На пятьдесят шагов я безошибочно сбил все предметы, которые для меня расставил на выступе скалы отставной капитан. Не скрою, похвала боевого офицера очень ценна для меня, но я стараюсь не подавать вида, что горд этим своим достижением.

После обеда все разбрелись по сторонам, преследуя каждый свои цели. Мы с Гутаревым решили подняться к ближайшему хребту с тем, чтобы сделать рекогносцировку местности. По тропинке, едва заметной в густой траве, мы прошли не более пятисот метров, когда неожиданно оказались на краю каменного карниза, который оканчивался крутым обрывом. Судя по свежему излому пород, он образовался совсем недавно, когда вследствие землетрясения часть горы рухнула вниз. Мы остановились и замерли, подумав, очевидно, об одном и том же.

Перед нами была невысокая горная цепь с волнистым очертанием пяти вершин над ней. Внизу к её подножью примыкала закрытая со всех сторон долина. Впрочем, возможность опуститься к ней со стороны нашего лагеря, видимо, всё же была. Мы просто не искали этот спуск, поскольку наш маршрут пролегал несколько в стороне. В центре этой долины отчётливо виднелось нечто, напоминающее совершенно прямой, неглубокий и узкий разлом. Заканчивался он у подножья горы, где в беспорядке лежали каменные блоки.

Гутарев, как человек военный и наблюдательный, первым обратил внимание на то, что поверхность долины идеально гладкая и на ней отсутствует растительность, что разлом имеет слишком ровные очертания, а в каменной кладке у подножья горы имеет место некоторая закономерность. Я, присмотревшись, вынужден был согласиться с ним.

Мы продолжали осматривать лежащую внизу долину, изредка обмениваясь короткими замечаниями. Наконец, я, собравшись с мыслями, спросил у капитана, не напоминает ли этот пейзаж ту незатейливую картинку, которая в незапамятные времена была высечена на огромной каменной стеле в степи. В ответ Гутарев также спросил, не нахожу ли я сходства между этой горной цепью и местом, о котором рассказывал нам старик на последнем привале в степи. Обсудив, мы пришли к выводу, что перед нами, скорее всего, высится та самая священная гора, о которой часто упоминают в своих легендах местные жители. И тогда же мы решили, что в целях безопасности не стоит опускаться вниз и испытывать судьбу. Вполне могло оказаться, что и та часть рассказа, где речь шла о невозможности проникнуть через завал в жилище богов без риска для жизни, могла также оказаться правдой».

«17 августа 1903 года.

Мы снова находимся на отдыхе после пяти дней продвижения на запад в горах по нехоженым тропам. Похоже, наши проводники несколько сбились в густом тумане, который последние два дня сопутствовал нашему перемещению, и взяли несколько вправо. Ничего страшного в этом нет, поскольку мы движемся в нужном направлении.

Наши лошади здоровы, люди, слава Богу, тоже, провианта нам с запасом хватит ещё недели на две. Вчера я обратил внимание на то, что ручьи, встречающиеся на нашем пути, текут уже не так, как прежде. Мы идём по их течению, а не навстречу, следовательно, водораздел остался позади, и нам предстоит спуск с гор к оживлённой дороге, ведущей в сторону Барнаула и Новосибирска. По моим расчётам экспедиции осталось быть в этой безлюдной местности не более пяти дней. А там минует ещё десяток дней, и к середине сентября мы имеем шанс увидеть златоглавую столицу.

Так что, конец нашего путешествия уже не за горами. Кстати, перед самым отъездом я получил предложение возглавить геологическую кафедру в Высшем горном училище императора Петра Первого, которое указом государя по просьбе местной общественности недавно учреждено в Екатеринославе. Мне обещаны хорошее жалование, а также на выбор дом или квартира в профессорском доме неподалёку. Я обещал подумать».

«19 августа 1903 года.

Думаю, что это последняя запись в этой тетради. Во-первых, в ней почти не осталось чистых листов, а, во-вторых, самая сложная часть нашей экспедиции завершается, и писать далее будет просто не о чем. Я бы не стал заносить в дневник столь незначительную по глубине сентенцию, если бы не нечто, произошедшее со мной вчера.

Мы остановились на вечерний привал, когда время едва перевалило за полдень. Спуск был напряжённым, трудным, одна из лошадей подвернула ногу, и ей необходим был продолжительный отдых. Я даже мысли не допускал о том, что можно пристрелить это благородное животное, столько раз выручавшее нас в пути. Со мной были согласны все, и решено было остановиться, как только мы найдём более-менее походящее место.

Вскоре нам удалось выйти на относительно ровную площадку среди беспорядочного нагромождения скал. Неподалёку протекал ручей, вдоль которого можно было найти достаточное количество валежника для костра. Гутарев, как человек, служивший в кавалерии, туго перебинтовал в суставе ногу лошади и сказал, что через сутки она будет в состоянии продолжить спуск. Правда, груз она уже нести не сможет. Это всех устроило, тем более, что мы не были особенно ограничены во времени.

После обеда все устроились на отдых, но мне не спалось и я, захватив маузер, с которым не расставался с момента нашего движения в горах, отправился исследовать окрестности. Я спустился к ручью и перешёл на противоположный берег, откуда хорошо был виден наш лагерь и его окружение. Там, на расстоянии метров тридцати, я присел на удобный каменный выступ и стал наблюдать за окрестностями. Вскоре я обратил внимание на то, что скалы вокруг нашего лагеря имеют специфическое очертание.

Одни из них имели форму близкую к треугольной, другие напоминали вытянутые прямоугольники и ромбы, третьи вообще были похожи на ряд параллельных плоскостей. Но края всех этих геометрических фигур были идеально ровными. Впечатление было такое, будто кто-то наспех нарезал их ножом из одного монолитного блока. Фигуры какое-то время простояли в начальном положении, а затем рухнули в искусственном беспорядке. Ручей, у которого мы расположились, исчезал под нагромождением этих каменных обломков с шумом, который наводил мысль о существовании большой полости внутри. Это заинтересовало меня, и я из праздного любопытства принялся думать о том, кто, из какого положения и с какой целью мог выполнить такую титаническую работу.

Я стал отходить назад, пытаясь экспериментально найти ту самую точку, где мог находиться неизвестный скульптор. Для этого мне пришлось отойти в сторону от тропы и существенно подняться наверх. С каждым шагом я оборачивался назад, оценивая картину разрушения когда-то монолитной скалы внизу. Наконец, мне удалось взобраться на невидимый снизу карниз и стало ясно, что это и есть то самое место, которое я искал. Любопытство моё было удовлетворено, и я уже хотел пуститься в обратный путь, когда шорох сзади заставил меня резко обернуться и выхватить маузер. Лиса стремглав умчалась от меня по длинному карнизу и исчезла за поворотом. Я вздохнул с облегчением и вытер пот, внезапно выступивший на лице. Так недолго и удар получить, не к ночи будь сказано.

В глубине норы, откуда выскочил перепуганный зверёк, что-то тускло блеснуло. Заинтересовавшись, я отодвинул в сторону камень, и передо мной открылся довольно широкий лаз в пещеру. Карманный немецкий фонарь всегда был при мне. Я без труда протиснулся внутрь и в луче света увидел перед собой обширное пространство. В воздухе ощущался запах сероводорода. По дальней стене пещеры стекали струйки воды, образуя на полу неглубокое, но обширное, озерцо. В центре его над поверхностью возвышалась какая-то непонятная металлическая конструкция значительных размеров. Видимо она находилась здесь очень давно, поскольку была основательно изъедена коррозией. Вода в озерце, судя по запаху, была весьма агрессивной и просто удивительно, что от непонятного устройства вообще что-то смогло уцелеть.

Я зашёл с другой стороны, пытаясь понять, что за механизм находится передо мной, и как вообще он попал сюда. Осматривая и сопоставляя, я вскоре с удивлением стал усматривать в нём человеческие очертания. В этом не могло быть никакого сомнения. Вот огромных размеров ноги, туловище, голова и подобие нескольких разбросанных рук. И здесь неожиданная мысль пришла мне в голову: а что, если передо мной один из тех железных воинов, которые были посланы богами вдогонку за ушедшими отступниками, унесшими нечто важное, без чего было невозможно их возвращение домой. Возможно, что геометрические обломки на берегу ручья это и есть результат титанической битвы, полыхавшей здесь много сотен, а может и тысяч лет назад.

Рядом с поверженным гигантом лежал продолговатый предмет, заканчивающийся подобием перфорированного ствола. Вернее, даже не сам предмет, а то, что оставило от него безжалостное время. Наверное, это было грозное оружие, если с его помощью были изрезаны лежащие внизу скалы. Из чувства невольного уважения я не стал прикасаться к лежащему железному воину. Фонарик постепенно стал давать всё менее яркий свет, дышать в насыщенной парами сероводорода пещере было тяжело, и я понял, что мне нужно уходить.

Неподалёку от выхода из пещеры на совершенно сухом выступе я вдруг увидел незамеченный ранее продолговатый предмет. Это был прекрасно сохранившийся пенал из неизвестного мне материала. Он легко открылся, и пещеру озарило неяркий зеленоватый свечение, исходившее от лежащих внутри двух небольших шаров. Они были тёплыми на ощупь и полупрозрачны. Внутри шаров клубилась, переливалась всеми оттенками зелёного, непонятная субстанция. Наверное, это было то, что так долго и так безнадёжно ожидали похороненные под завалом боги.

Я забрал с собой пенал с лежащими внутри шарами, завалил камнями вход в пещеру, и никому не стал рассказывать о своей находке. Кто знает, может, придёт время и если не мне, так кому-то другому удастся найти способ вернуть таинственные шары их хозяевам».

20. За гранью

По устоявшейся привычке Переверзев, придя в офис, первым делом просматривал почту. Как обычно, несмотря на фильтры, за два последние дня пришло много спама, несколько предложений о возможности инвестирования и одно письмо от неизвестного корреспондента со вложенным файлом. Им оказалась его бывшая студентка, которую он едва помнил, поскольку с тех пор прошло уже без малого тридцать лет. Вот что она писала ему.

«Дорогой Сергей Александрович! Не думаю, что Вы помните меня, поскольку с тех пор, когда Вы читали нам лекции по теории вероятностей, прошло очень много времени. Правда, я регулярно приезжаю на встречи выпускников университета, вижу Вас издали, но подойти почему-то не решаюсь. Должна сказать, что Вы за эти годы мало изменились, чего нельзя сказать о наших девочках, да и обо мне тоже. Признаюсь, что в те далёкие годы мы все были немного влюблены в Вас, что, впрочем, неудивительно: молодой профессор, красив, умён. Вы интересно излагали предмет, умели увлечь неожиданными рассказами, казалось бы, не имеющими отношения к теме лекции, но впоследствии удивительным образом с ней сопрягающимися. Так, например, Вы нередко рассказывали нам о том, какие необычные вещи случаются порой в окружающем мире и как неслучайно они связаны с текущими событиями. И в этой связи хочу рассказать Вам следующее.

Моя жизнь сложилась так, как и тысячи ей подобных: семья, дети, работа. Казалось бы, ничего особенного, но есть в ней маленький нюанс, который выделяет её из общего ряда своей необычностью. Со школьной скамьи в меня был влюблён мой одноклассник, впрочем, не стану скрывать, и я была неравнодушна к нему тогда. Судьба развела нас в разные стороны, и мы с ним практически не встречались за годы, прошедшие после окончания школы. У него, как и у меня, своя жизнь, своя семья, свои проблемы. Но с недавних пор мы с ним довольно регулярно пишем друг другу письма, при этом он старается придать им оттенок светской переписки даже не прошлого, а позапрошлого века. На мой взгляд, это ему неплохо удаётся, и, признаюсь, я даже с нетерпением жду их. Последнее письмо я получила не так давно, и оно поразило меня своей необычностью. Я сразу вспомнила Вас и решила, что Вам будет интересно познакомиться с его содержанием. Высылаю отсканированный текст в качестве приложения к настоящему письму.

С искренним уважением, Ваша бывшая студентка М. М-на».

Приложенный к письму файл легко открылся. Переверзев распечатал довольно объёмный текст и углубился в чтение.

«Дорогая М.! Как видите, я исправляюсь и больше не исчезаю надолго, как это было в прошлый раз. Мы так давно не виделись, и время, безусловно, накладывает на нас свой безжалостный отпечаток, но я уверен, что эти перемены никоим образом не могут коснуться Вас. Вы так же естественны и прекрасны, как и тогда, много-много лет назад, когда судьбе было угодно, чтобы наши жизненные пути пересеклись самым неожиданным образом. Вы, я уверен, помните это безумное время. Сегодня мне всё ещё кажется, что это было вчера… Боже мой, как же мы были тогда молоды! И жизнь казалась такой бесконечно длинной, и возможности, скрытые внутри нас, были безграничны, и весь мир лежал перед нами, казалось, протяни руку и он твой. Так что же остановило нас? Обстоятельства, отсутствие жизненного опыта, или что-то ещё, не поддающееся анализу даже сейчас, через столько прошедших лет?

Я надеюсь, что Вы здоровы, поскольку с годами начинаешь всё больше ценить именно эту составляющую нашего существования. Наличие здоровья или его отсутствие существенно сказываются на нашей способности воспринимать маленькие и большие прелести жизни. Как-то в поезде моим соседом по купе оказался один интересный человек. Я обратил на него внимание ещё в Киеве, где мы вместе принимали участие в заседании экспертной комиссии. Выше среднего роста симпатичный человек с ярко голубыми глазами, которые, собственно, и делали его худощавое лицо особенно запоминающимся.

Мы разговорились, как это нередко бывает в поезде между людьми, которые понимают, что эта встреча случайна и второй может не быть вовсе. Такая ситуация сама по себе располагает к откровенности. Мы обсуждали разные темы, но постепенно разговор коснулся проблем здоровья, и вот что он мне рассказал.

Меня зовут Рябичев Виктор Данилович. Я, во-первых, доктор технических наук и, во-вторых, немного crazy. Первая часть моей характеристики является следствием защиты докторской диссертации, и по этой причине я руковожу факультетом в крупном техническом университете. Кроме того, лет десять назад мне удалось создать строительное предприятие, которое худо ли, бедно ли функционирует и позволяет не замечать убожества профессорской зарплаты. Второе прилагательное, обозначенное выше, вытекает из особенностей моего отношения к жизни, которое порой можно назвать легкомысленным, и на этом придётся остановиться подробнее.

Я нахожусь в том периоде человеческой жизни, который принято называть средним, то есть мне чуть меньше пятидесяти лет. Это не много, но уже и не так мало, как хотелось бы. К этому времени наш организм по разным причинам начинает изнашиваться, как дорогой парадный костюм: внешне он всё ещё производит впечатление, но подкладка уже кое-где потёрлась, в правом кармане дыра, куда постоянно проваливаются монетки и различные небольшие предметы, шлица слегка надорвалась. Об этом постоянно приходится помнить, что само по себе напрягает. Примерно, то же самое произошло и со мной, причём, основная проблема пришлась на сердце – наиболее важный, на мой взгляд, орган, который, ко всему ещё, имеется внутри нас в единственном экземпляре. Короче, меня достала аритмия.

Отчего случается эта неприятность, врачи так и не смогли внятно объяснить. У меня создалось стойкое убеждение, что они этого попросту не знают. Жена, правда, в отличие от врачей была абсолютно уверена в том, что всё это результат увлечённости посторонними женщинами, которых, по её мнению, у меня всегда было неизмеримое количество. Не стану спорить о количестве, хотя это явное преувеличение, но, по моему, она не права в принципе: женщины в жизни мужчины лишь регулируют в правильном направлении сердечный ритм. Так перезагрузка автомобильного компьютера меняет в лучшую сторону характер работы двигателя.

Разумеется, я не стал объяснять всё это жене, оберегая от ненужного стресса как её, так и свои нервы. У нас взрослые самостоятельные дети, мы давно уже живём спокойной размеренной жизнью, в которой у каждого есть свой укромный одноместный уголок. Нет смысла нарушать устойчивое течение хорошо налаженной жизни. По крайней мере, я не вижу вокруг себя достаточно веской на то причины.

Да, но ближе к делу. Итак, года два назад я обзавёлся проблемой, связанной с нарушением сердечного ритма. Должен признаться, нехороший это дефект. Я добросовестно стал принимать те препараты, что выписал лечащий врач, но лучше от этого мне не становилось. Особенно донимали ночи, когда все ощущения обостряются и ты понимаешь, что единственный орган, от которого зависит твоя жизнь, начинает вдруг сбоить, а то и вовсе останавливаться. Я не без основания отношу себя к психически устойчивым людям, но это перманентное ожидание чего-то неординарного, такого, что может закончиться катастрофой, в состоянии кого угодно вывести из равновесия. В конце концов, полубессонные ночи и невесёлые мысли привели к тому, что я вынужден был прямо спросить у своего кардиолога, за что ему платятся немаленькие деньги, если в результате лечения мне не становится лучше. Тот засуетился, собрал консилиум, итог которого, после обмена малопонятными для постороннего человека фразами, озвучил профессор нашего мединститута. Он сказал, примерно, следующее.

Есть много предположений о том, что является причиной того или иного нарушения сердечного ритма, но ни одно из них не имеет достаточно обоснованного подтверждения. Короче говоря, мы не знаем точно, отчего сердце начинает давать сбой. Если не помогает медикаментозное лечение, то известны несколько способов, с помощью которых можно попытаться убрать этот дефект, например, прижечь нервный узел разрядом электрического тока, или вызвать временную остановку сердца, а потом снова запустить его дефибриллятором. Последний вариант, по его словам, давал наиболее положительный эффект. Я выслушал уважаемых людей и обещал подумать.

Прошла ещё неделя. Была середина октября, стояла тёплая золотая осень. Каждым утром, идя на работу, я физически ощущал, как вокруг меня струится жизнь. Навстречу мне шли красивые женщины, глаза, губы, походка которых хранили тайну. Мужчины с серьёзными лицами спешили по своим мужским делам. Стайка школьниц с рюкзачками на плечах, весело щебеча, перебежала через дорогу в неположенном месте. Серебристые паутинки медленно перемещались по воздуху, путались в волосах, липли к лицу. Свежий утренний воздух приятно освежал лицо. И я вдруг подумал, что не хочу лишаться всей этой прелести. Вот тогда-то и было принято решение, которое впоследствии все мои знакомые называли не иначе, как сумасшедшее: я согласился на остановку и перезапуск собственного сердца.

Спустя неделю всё было готово для реализации предстоящей процедуры: пациент, врачи, аппаратура. Мне ввели в вену какой-то препарат, и моё сознание стало меркнуть. На полпути к полному отключению врач подсунул мне бумагу, на которой я неуверенной рукой поставил свою подпись. Это было согласие на медицинское вмешательство и уведомление о том, что последствия его могут быть не только положительными, но и отрицательными. Мне было уже всё равно, сознание медленно уплывало в наркотической дремоте.

Я, естественно, не должен помнить того, что происходило дальше. Но ведь странное дело, с какого-то момента мне отчётливо представилось моё тело, лежащее на операционном столе, группа врачей в зелёных одеждах и масках, стоящих вокруг, суета, перемещение каких-то приборов. Но внезапно всё это прервалось. Я почувствовал, как моё абсолютно здоровое тело движется в какой-то вязкой субстанции навстречу сиянию и вдруг оказывается в совершенно ином мире. Это было подобно всплытию из морской глубины навстречу солнцу, как это бывает во время дайвинга. Я увидел зелёно-голубой пейзаж, замкнутый в розовую мерцающую сферу, необычной формы строения, людей в светлых одеждах, занятых своей жизнью. Не могу передать словами, насколько хорошо мне было. Я уже готов был сделать свой первый шаг, но неожиданный удар, потрясший тело, прервал созерцание и вырвал меня из этого блаженного состояния.

Я очнулся в палате на больничной койке. Возле меня сидела сестричка в белом халатике и такого же цвета медицинской шапочке. Первая мысль была о том, что у неё удивительно красивые ножки, потом я вспомнил тот зелёно-голубой мир внутри розовой сферы, и только после этого понял, что процедура перезагрузки прошла успешно. По крайней мере, я жив, что само по себе уже неплохо. Сестричка улыбнулась мне и предложила воды. Я отпил несколько глотков, ощущая вкус разведённого в ней сока лимона, и закрыл глаза. Сердце билось слабо, но ровно. Это было хорошо, с этой мыслью я и уснул.

Прошло несколько недель после попытки выровнять ритм моего сердца. Вскоре стало ясно, что успешной её можно было назвать только отчасти. Аритмия всё равно сохранилась, хотя и не в такой степени, как это было прежде. Я регулярно принимал препараты, как-то спал по ночам, но уверенности в том, что в будущем мне не станет хуже, увы, не было.

Сейчас все ищут решения своих проблем в интернете. Случается, что среди огромного количества мусора в Сети кому-то удаётся отыскать и жемчужные зёрна хорошего качества. И как-то на одном из форумов, где обменивались информацией такие же страдальцы, как и я, мне попалось короткое сообщение. Некто писал о том, что ему удалось решить проблему аритмии, побывав в Крыму. Там в Бельбекской долине, что неподалёку от Бахчисарая, находится нечто вроде санатория под названием «Чёрные воды». Издавна здесь лечат различные заболевания с помощью местной минеральной воды, насыщенной сероводородом. Она имеет тёмный, почти чёрный цвет, татарское название этого источника – «Аджи-Су». Сам информант прибыл сюда по другому поводу, но, вернувшись домой, через пару месяцев обнаружил, что аритмия практически исчезла. По его мнению, это был побочный результат воздействия воды, хотя не исключал и того, что эффект мог возникнуть также в результате незабываемых минут, проведенных в жарких объятиях некой девушки с красивым именем Галия, которая, судя по тексту, оставила глубокий след к его измученной недугами душе.

Прочитав сообщение, я задумался. В конце концов, чем чёрт не шутит, почему бы и мне не поехать в этот санаторий, несмотря на приближающуюся зиму. Тем более, что занятия в этом семестре у меня отсутствовали и можно было без проблем оставить факультет на заместителя. Я нашёл в интернете соответствующий сайт, заказал путёвку и через пару дней за рулём своего «Туарега» рано утром выехал в сторону Крыма.

Курортный сезон давно миновал, и дорога была практически свободна. Спустя шесть часов комфортной езды я свернул влево с трассы Симферополь – Севастополь и въехал в Бельбекскую долину. До этого мне не приходилось бывать в этих местах. Удивительно красивые горы мягкого очертания, селения вдоль дороги, безоблачное синее небо. Пейзаж, несмотря на позднюю осень и нагие деревья, затрагивал самые тонкие струны души. Я остановил машину и долго смотрел на горную гряду на противоположной стороне долины. Тогда я ещё не знал, что она называется Спящий рыцарь. Сердце в моей груди стучало ритмично и сильно. Это был хороший признак.

Незаметно прошла первая неделя моего пребывания в санатории. Я говорю «санаторий», хотя официальный статус этого учреждения – республиканская физиотерапевтическая больница «Чёрные воды». Его территорию делит, примерно, пополам невзрачная горная речушка под названием Бельбек. С подвесного мостика над ней видно, как струится прозрачная вода, с журчанием омывая большие и маленькие каменные глыбы.

У меня оказался довольно уютный одноместный номер со всеми удобствами. Я добросовестно посещал прописанные мне процедуры, много ходил пешком, и, конечно же, принимал столь драгоценные для моего здоровья минеральные ванны. Должен сказать, что это довольно приятное и необременительное занятие. Лежишь себе, расслабившись, в тёплой воде под присмотром симпатичной местной девушки, медленно пересыпается песок в часах на стене, в голове вяло роятся несложные мысли. Одним словом – хорошо.

После ужина отдыхающие разбредаются по окрестностям, но по причине ранней темноты и довольно свежего воздуха вскоре возвращаются в родные палаты и смотрят телевизор. Те, кто помоложе, не без успеха затевают курортные романчики, которые для остальных служат основной темой дневных разговоров. Я же предусмотрительно захватил с собой ноутбук, который без проблем скрашивал мои вечерние часы.

Мой распорядок оказался устроен таким образом, что вторая половина дня была свободна от процедур. В это время я или ехал куда-нибудь на своём автомобиле, или шёл, куда глаза глядят, выбирая маршрут случайным образом. Со временем я обратил внимание, что на скамейке у ближайшего к санаторию дома постоянно сидит один и тот же старик. Опёршись двумя руками на суковатую палку, он часами не сводил глаз с одной из горных вершин, словно пытаясь отыскать там нечто ему знакомое. Как-то, проходя мимо, мне показалось, что он обратился ко мне, и я остановился. У старика оказались удивительные глаза. О таких обычно говорят, что в них скрыта вся мудрость окружающего мира. Он протянул руку и указал на вершину:

– Там спит Железный Воин, – сказал старик и умолк.

Теперь уже я не мог пройти мимо и присел на скамейку рядом с ним:

– Отец, и кто же такой этот Железный Воин? – спросил я его. Не отрывая взгляда от вершины, он начал свой рассказ.

В старых преданиях говорится о том, что наш народ пришёл сюда издалека, оттуда, где встаёт солнце. Привели их в эту долину боги, сошедшие с небес в огненной колеснице. Они велели людям поселиться здесь, основать город в толще скал и закрыть все входы со стороны внешнего мира. Боги дали нашему народу много новых знаний, научили письменности и ремёслам. Сами же они жили вон на той горе с двурогой вершиной, а охранял их покой Железный Воин. Это был великий богатырь. Он мог поражать врагов на расстоянии с помощью молнии и грома. Один раз испытав на себе его силу, враги уже не смели приближаться к горным перевалам, ведущим в долину. Это был золотой век для нашего народа.

Но прошло много лет, и боги перестали опускаться к людям. Тогда один человек решил узнать, чем же люди разгневали посланников небес, почему они не хотят больше видеть их. Он пошёл в горы и увидел, что пещера, в которой находилась обитель богов, пуста, а в её центре на помосте, скрестив под себя ноги, неподвижно сидит Железный Воин. Глаза его были закрыты, а в скрещенных ладонях он держал своё сердце. Оно сияло, словно голубая звезда, и великая сила исходила от него.

Испугался тот человек и привёл других людей. Посовещавшись, они замуровали вход в пещеру, чтобы никто не мог потревожить покой спящего стража богов. А сердце Железного Воина было положено отдельно в каменную усыпальницу. Те же, кто участвовал в этом погребении, разошлись по одному в разные стороны, чтобы никогда больше не вернуться в эти места и навсегда унесли с собой тайну этой горы. Лишь один из них, умирая, имел право рассказать об этой истории своему старшему сыну для того, чтобы память о богах, пришедших с неба, была бы жива.

Много сотен лет прошло с тех пор. Менялись времена, менялись люди. К вершине горы проложена дорога, и там сейчас стоит высокая металлическая мачта. Когда её строили, была разрушена пещера, где на помосте неподвижно сидел Железный Воин, но она оказалась пустой. И только усыпальница, где хранится его сердце, сохранилась. Она всё ещё цела, и там, в каменном саркофаге скрытно от глаз человеческих горит голубая звезда.

Так говорят предания моего народ, закончил старик, тяжело дыша. Видно было, что разговор давался ему с трудом. Любопытная история, решил я про себя и спросил его:

– Отец, простите, но откуда вам это известно, раз те люди ушли из долины и больше сюда не возвращались?

– Тот единственный человек, кто имел право передать эту историю по эстафете, был моим предком. Он рассказал эту историю своему старшему сыну, и с тех пор по традиции предание о богах, когда-то управлявших моим народом, передаётся из поколения в поколение старшим из сыновей своему сыну на смертном одре. Я же вернулся, чтобы, передав тайну, умереть здесь, у подножья горы, где когда-то обитали боги.

– А как же быть со мной? Вы только что рассказали мне эту история, а я ведь не ваш сын.

Старик долго молчал, а потом спросил:

– Но у тебя ведь есть старший сын?

– Да, он у меня один.

– Это хорошо, тогда слушай. Моя жизнь сложилась так, что у меня никогда не было семьи, а тайна, как я говорил, не может уйти со мной за грань нашего мира. Так уж повелось и не мне нарушать эту традицию. Я знаю, что скоро меня не станет. Сегодня ты шёл мимо, сел рядом и назвал меня отцом. Запомни, ничего не происходит случайно под этим небом, всё находится во власти богов. Что скажешь, сынок, если я попрошу тебя рассказать эту историю твоему сыну, но не раньше, чем ты поймёшь, что твоя жизнь истекает?

Не сразу, но я ответил ему:

– Думаю, мне не трудно будет это сделать, отец.

– Хорошо, запомни, сынок, что на плите, закрывающей вход в саркофаг, где находится сердце Железного Воина, нанесена метка в форме круга, куда вписан крест. И ещё, знай: не стоит без причины нарушать покой спящих богов. Прощай, сынок, устал я что-то сегодня.

Мы попрощались, и я ушёл. Спал этой ночью я плохо, история рассказанная стариком, не выходила из головы. «Он, скорее всего, просто очень стар и путает вымысел с действительностью», – решил я, наконец, когда часы показали полночь, расслабился и незаметно уснул.

На следующий день к вечеру у дома, который соседствовал с санаторием, стали собираться люди. Наша горничная на мой вопрос, как это понимать, сказала, что в том доме вчера вечером умер старик.

– Он не наш, не из нашего села. Пришёл ранней весной и попросился пожить у этих людей. Утверждал, что когда-то в этих местах жили его родственники, но никто этого уже не помнил. Такому нельзя было отказать в гостеприимстве. Так и жил, а вчера вечером лёг и помер. Жаль, хороший был старик: спокойный, добрый и очень умный. Историй много знал разных, его любили наши мальчишки.

«Старики чувствуют, когда приходит их время», – подумалось мне.

Старая просёлочная дорога отходила от основной трассы, огибала санаторий и вела в горы. Здесь редко проезжали машины, и наши отдыхающие по вечерам любили прогуливаться по ней. С десяток домов по обе её стороны, лесничество, а дальше тянулись одичавшие без ухода яблоневые сады. Мой «Туарег», тихо урча двигателем, медленно пробирался вверх. Через несколько километров показались дома очередного умирающего села. Люди покидали эти благословенные места, поскольку здесь не было работы. Перед селом слева от дороги высился покосившийся навес, служивший когда-то для хранения техники, а справа на земле в беспорядке лежали остатки каких-то каменных конструкций в форме четырёхгранных вытянутых стержней, шаров, плит.

Я остановил машину, снял на камеру открывающийся с высоты вид на окрестные горы. Облаками над ними были красиво подсвечены садящимся солнцем. Ещё немного и стемнеет, станет холодно и уже совсем по-зимнему неуютно.

Дома в селе оказались необитаемыми, вывеска «Магазин» была сорвана, автобусной остановкой, похоже, давно не пользовались. В свете фар дорога, ведущая дальше в горы, производила удручающее впечатление. Я не стал рисковать подвеской и развернул машину. Уже отъезжая, мне показалось, что в дальних домах слева от дороги слабо светились окна. Кто-то ещё продолжал жить здесь, несмотря на полное запустение.

Сестричка, дежурившая в отделении этой ночью, на мой вопрос, что это за селение в горах, рассказала, что ещё лет двадцать назад это было процветающее село. Сейчас там всего не больше десятка обитаемых домов. Остальные жители разъехались по разным местам в поисках работы и лучшей жизни. А каменные конструкции на земле это, скорее всего, разрушенное старое татарское кладбище.

Истекал срок моего пребывания в «Чёрных водах». Чувствовал я себя неплохо и не жалел, что приехал в эти места. Более того, я заказал себе путёвку на май будущего года с тем, чтобы закрепить результаты лечения. Последняя ночь в санатории оказалась очень неспокойной. Я проснулся где-то под утро от ощущения, что моя кровать толчками перемещается к центру комнаты. Были слышны какие-то звуки, словно рядом стонала предельно нагруженная конструкция. В коридоре слышались взволнованные голоса. Я включил свет и сразу же заметил, как раскачивается под потолком люстра. «Землетрясение» – мелькнуло в голове. Быстро одевшись, я схватил сумку с документами, ключи от машины и выбежал из комнаты. На улице толпились растерянные полуодетые люди. Прошло минут тридцать, но подземные толчки больше не повторялись. Все порядком озябли и решили возвращаться в уют номеров. Разгулявшаяся стихия утихла, постепенно погасли один за другим огни в окнах, и вскоре предутренняя тишина вновь укутала санаторий.

Утром я сложил вещи, отнёс их в машину и решил, что выеду часов в двенадцать с тем, чтобы к вечеру быть дома. А перед тем мне захотелось в последний раз проехаться по дороге, ведущей в горы, туда, где по словам покойного старика находилась когда-то обитель богов, а теперь высилась ажурная мачта сотовой связи. У разрушенного кладбища я остановился. «Интересно бы взглянуть в глаза варвару, способному разрушать могилы» – подумалось мне. Я насчитал пятнадцать надгробий, лежащих в беспорядке на площадке, расположенной чуть ниже дороги.

Везде ощущались последствия землетрясения. На сером асфальтовом покрытии виднелись свежие трещины. Некоторые из них были раскрыты сантиметров на восемь-десять. Окончательно рухнула крыша автобусной остановки. В окнах брошенных домов стало меньше стёкол. На крылечке одного из них сидел большой чёрный кот. Жёлтые глаза его равнодушно смотрели в мою сторону.

На самой низкой передаче я преодолел рытвины и двинулся дальше в горы. Вскоре дорога стала вполне сносной, и я приблизился к вершине. Мачта сотовой связи выдержала удар ночной стихии, но на склоне рядом с ней виднелся след свежего оползня, полностью перекрывшего дорогу. Дальше ехать было невозможно. Я вышел из машины и присел на отполированный ветром и дождями камень, торчавший неподалёку. Передо мной раскинулась во всём своём очаровании одна из красивейших долин Крыма. Цепь горных вершин окружала её, формируя климат и особую, неподдающуюся описанию, ауру. Я сделал несколько снимков на камеру смартфона, глубоко подышал горным воздухом, насыщая кровь кислородом, и ещё раз отметил, что аритмия практически перестала беспокоить меня.

Здесь следует заметить, что отправляясь в дальние путешествия, я всегда кладу в бардачок машины свой травматик, на который у меня есть соответствующее разрешение. Пистолет, который внешне является точной копией макарова, имеет в обойме семь патронов с резиновыми пулями. Вернее, должен иметь, поскольку в моём случае последние два патрона содержат особые пули, предназначенные на тот нежелательный вариант развития событий, когда первые пять выстрелов не произведут должного впечатления на нападающих. Они представляют собой титановые шарики, покрытые резиновой оболочкой. Внешне же патроны неразличимы. Пистолет я приобрёл два года назад, но случая применить его, слава Богу, ещё не представлялось. Инструктор при покупке пистолета говорил мне, что оружие хотя бы раз в год обязательно нужно пристреливать. Здесь, на вершине горы было совершенно безлюдно, и я решил, что это самое подходящее место. Иначе, когда ещё я смогу это сделать.

Я достал пистолет из кобуры, поменял в обойме обычный патрон на особый и стал искать подходящую цель. Моё внимание привлёк гладкий светло-серый камень, стоящий вертикально посреди оползневой массы. В центре его были видны как-бы две скрещивающиеся короткие полосы. Остатки грунта вокруг делали их нечёткими. Я подошёл и ладонью очистил поверхность камня. Теперь обнажилось ещё что-то вроде круга, и картинка стала напоминать мишень. Я отошёл метров на десять от камня, навёл пистолет на цель и сделал подряд пять выстрелов. Мой палец уже нажимал курок для очередного выстрела теперь уже особой пулей, как вдруг смутное воспоминание зародилось в моей голове: «…метка в форме круга, куда вписан крест», – сказал тогда старик, но было поздно. Рефлекторно я нажал на курок, раздался выстрел, и титановая пуля ударила в центр круга. Каменная плита под её натиском мгновенно треснула и осыпалась. За ней вскрылось квадратное отверстие, в котором на моих глазах медленно стало разгораться голубое свечение.

Я не отношу себя к тем неуравновешенным людям, которых можно легко напугать чем-то необычным. По этой причине мерцающий всеми оттенками голубого света квадрат на теле оползня вызвал у меня скорее любопытство, чем испуг. С пистолетом в руке я подошёл поближе и заглянул внутрь тайника. Моему взгляду открылся замкнутый объём в форме куба, в центре которого неподвижно висел ярко-голубой искрящийся шар диаметром, примерно, десять сантиметров. От него исходили волны сухого тепла. Я почувствовал, как электризуются волосы на голове, как невидимые острые иголочки покалывают кожу на лице. Ощущение было такое, словно рядом находился источник высокого напряжения. Внезапно шар вспыхнул нестерпимо ярким сиянием, я ощутил всплеск острой боли в голове и лишился сознания.

Минут через десять я обнаружил себя лежащим на дороге, поднялся и огляделся вокруг. Грунтовый оползень по-прежнему высился передо мной сплошной массой, но только уже без каких-либо следов тайника. За ним виднелась ажурная мачта сотовой связи. Я растерянно отметил, что она за время моего беспамятства стала несколько ниже и шире, а на её вершине блестел металлический шар с шипами антенн. Я не припомню, чтобы видел его раньше. Долина едва просматривалась сквозь туманную дымку, которая возникла, словно ниоткуда. Я наклонился за пистолетом и обратил внимание на то, что асфальтовое покрытие имело не обычный светло-серый, а какой-то странный коричневый оттенок. Что-то неуловимо изменилось вокруг и это настораживало, если не сказать больше. Мне стало как-то не по себе. Я сел в машину и поехал обратно. Вне всякого сомнения, это был мой автомобиль, но только оплётка руля под пальцами имела непривычную шероховатость, звук работающего двигателя был более низким, подвеска стала жёстче и не обеспечивала прежнего комфорта. Мне ничего не оставалось, как списать эти несоответствия на результат воздействия вспышки на мои ощущения.

Проезжая через село, я отметил, что не вижу следов ночного землетрясения. Более того, мне показалось, что убогое прежде состояние домов чудесным образом изменилось к лучшему, исчезли даже трещины на дороге. У раскрытых дверей магазина стояли трое мужчин. Они курили и с улыбкой смотрели в мою сторону. Один из них поднял руку и приветственно помахал мне. Я мигнул фарами в ответ и проехал мимо, обратив внимание на странные повязки, которые были у них на левых рукавах курток: на черном фоне белый круг с красным крестом посередине. За истекшие две недели моего пребывания в долине я никогда не видел ничего подобного.

У разрушенного кладбища я остановил машину. Мне захотелось сфотографировать его, как память об этих местах. Я сделал несколько снимков и, автоматически произведя подсчёт разрушенных надгробий, не поверил своим глазам. Я пересчитал памятники ещё раз и убедился, что их ровно тринадцать, хотя я мог поклясться, что около часа назад здесь было пятнадцать надгробий, ни больше, ни меньше. Эти странности начинали нервировать. Я не стал заезжать в санаторий, как планировал раньше, а свернул вправо на основную дорогу и поехал в сторону Бахчисарая.

Туман становился всё плотнее. Солнце уже едва просматривалось сквозь его пелену. Напротив горной вершины, которая называлась Спящий рыцарь, я остановился, чтобы также сделать несколько снимков. И в этом каменном исполине что-то было не так, как прежде. Уже отъехав, я понял, что у рыцаря появилось подобие пальцев на скрещённых на груди руках. Их точно не было прежде. Я убедился в этом, посмотрев снимки двухнедельной давности.

На пути к Симферополю туман сгустился настолько, что я вынужден был сбросить скорость до минимально возможной и решил включить навигатор. Обычно безотказный в дороге прибор не издал ни звука, только лёгкое шипение раздавалось из его динамиков. Не работал и телефон, что вообще казалось просто невероятным. Что-то явно происходило в мире, скрытом от меня туманной пеленой, и это происходящее с каждым часом нравилось мне всё меньше и меньше.

Было начало зимы, понятно, что не летний сезон, но даже для этого времени года трасса казалась практически пустынной. Несколько раз я проехал мимо стоящих на обочине грузовиков. Они имели странноватую форму и номерные знаки, которые я, как ни напрягался, никак не мог идентифицировать. Полагаясь больше на интуицию, чем на зрение, мне удалось благополучно миновать Симферополь и выехать в сторону Джанкоя. Дорожное покрытие казалось безупречным. Наверное, успели сделать ремонт за время моего отдыха, подумал я, пристально вглядываясь в дорожную разметку. Белая разделительная полоса имела непривычные блестящие включения, что позволяло в отражённом свете фар без труда видеть её даже в густом тумане. Мне никогда не приходилось видеть раньше подобного новшества.

Прошло довольно много времени, прежде чем я выехал с полуострова на харьковскую трассу. В окружающем меня безмолвном мире ничего не изменилось: всё тот же туман и полное отсутствие жизни в окружающем мире. Лишь дважды по встречной полосе совершенно бесшумно проехали мимо невидимые в тумане машины.

К вечеру я, что называется, выдохся и, оставив автомобиль на обочине, отправился исследовать окрестности. Неподалёку от дороги мне удалось обнаружить каменную фигуру оленя на постаменте. Я покачал головой по поводу отсутствия рогов у животного, и понял, что нахожусь на развилке: вправо уходила дорога на Кирилловку. Я вернулся к машине, подогнал её ближе к постаменту и решил остаться здесь на ночлег. Достав из багажника спальник, я сложил сидения, достаточно удобно устроился и вскоре уснул, вымотанный трудной дорогой и постоянным напряжением нервов.

Утром меня разбудил шум проносящихся неподалёку машин. Я выглянул наружу и с облегчением понял, что мир вернулся на круги своя. В небе ярко сияло зимнее солнце, по трассе в обе стороны двигались автомобили, олень, голову которого венчали новенькие ветвистые рога, равнодушно смотрел в степную даль. И словно в подтверждение этому выводу ожил молчавший весь вчерашний день телефон. Звонила жена, которая сразу же дала понять, что догадывается, по какой причине я молчал почти двое суток. После этого я уже точно знал, что нахожусь в привычной для меня реальности. Вскоре я вывел свой «Туарег» на трассу, ощущая привычно мягкую работу двигателя и комфорт подвески, а через шесть часов непрерывной езды передо мной появились окраинные дома родного города. Не припомню случая, чтобы я радовался им так, как в этот раз.

Прошло больше четырёх месяцем с того момента, когда мне пришла в голову мысль посетить санаторий с мрачноватым названием «Чёрные воды». События, произошедшие там накануне отъезда, оживают перед моим мысленным взором каждый раз, когда я вспоминаю об этом. Я так и не смог дать вразумительное объяснение тем метаморфозам, которые происходили вокруг после того, как перед моими глазами полыхнул голубой огонь, долгие годы хранившийся в каменном саркофаге. Чем дольше я думал над этим, тем больше вопросов возникало у меня. Что это вообще было? Мог ли это быть невероятно мощный источник энергии, служащий питанием для Железного Воина, сопровождавшего пришедших с небес богов, как следовало из рассказа старика, а сам он являлся всего лишь высокотехнологичным роботом, обеспечивающим их безопасность? Допустимо ли, в таком случае, что разряд энергии ненадолго перебросил меня в расположенный где-то рядом, очень похожий на наш, параллельный мир с иным течением времени? Иначе, чем ещё можно объяснить те различия на фотографиях, которые хранятся теперь в моём компьютере: общий вид долины, старое кладбище, Спящий рыцарь?

Кстати, я напрочь забыл о том, что такое аритмия. Недавно по настоянию кардиолога мне пришлось сдать все возможные анализы в областном диагностическом центре, и врачи, проанализировав их, не смогли скрыть своего удивления. Они были идеальны с любой точки зрения. Я чувствую себя настолько хорошо, что боюсь в этом признаться. У меня произошли удивительные перемены с памятью, я помню всё, что когда-либо читал, слышал и видел. Я на уровне интуиции понимаю суть физических явлений, происходящих в природе и технике. Мои физические и когнитивные возможности просто невероятны. Но я молчу и об этом, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

Должно быть, мне просто повезло, как везёт немногим, столкнуться с тайной, той самой тайной, ради которой стоит жить и умереть в случае необходимости. И чем больше я думаю над произошедшими событиями, тем больше мне хочется вернуться в долину, чтобы там, на месте попытаться найти ответы на недающие покоя вопросы. Скоро настанет май, и я отправлюсь туда, чего бы мне это не стоило.

Согласитесь, дорогая М., что окружающий нас мир удивителен и полон неразгаданных секретов. Мой рассказчик был прав, когда утверждал, что ему повезло столкнуться с тайной, на разгадку которой стоит затратить всё, включая собственную жизнь. Нет ничего, что было бы увлекательнее этой игры. И мне искренне жаль, что на моём пути так и не случилось ничего подобного.

Скажите, моя дорогая, а не было ли в Вашей жизни возможности столкнуться с явлениями, выходящими за рамки обычного понимания? Может в этом отношении Вам повезло больше, чем мне? В любом случае пишите, я с нетерпением буду ждать.

Искренне Ваш А.Н.

Р.S. Я, к сожалению, не сразу отправил Вам это письмо, тому препятствовали разные причины, но, возможно, это и к лучшему, поскольку у меня теперь есть возможность добавить один, но существенный, штрих к моему предыдущему рассказу. Дело в том, что я решил посетить тот самый санаторий «Черные воды» в окрестности которого происходили события, описанные выше. Здоровье в наши годы, увы, требует регулярной поддержки. И вот что я узнал, беседуя с главврачом.

Оказывается, что месяц назад к ним по заранее заказанной путёвке повторно приехал на лечение некто Рябичев Виктор Дмитриевич. Он с утра принимал прописанные ему процедуры, а в свободное время ездил по окрестностям на горном велосипеде, который привёз в багажнике своей машины. Однажды вечером он выехал по дороге, ведущей к расположенному неподалёку селу Солнечнополье, и не вернулся. Всё это время ведутся розыскные работы, но впечатление такое, словно человек попросту исчез из нашего мира.

Такие вот дела, дорогая М. Хочется верить, что мой случайный попутчик нашёл ответы на те вопросы, которые сам же себе и поставил. Интересно, где он сейчас, и что с ним происходит?

Я незамедлительно кладу письмо в конверт и теперь уж точно вышлю его Вам.

с. Аромат. 12 октября 20. г.».

Переверзев ещё раз перечитал письмо, затем подошёл к окну, откуда открывалась панорама Города, и долго смотрел на гладь широкой реки, несущей свои воды к далёкому синему морю. «В удивительном мире мы живём, – подумалось ему, – «удивительном и наполненном самыми неожиданными событиями, которые, на первый взгляд, кажутся совершенно не связанными друг с другом. Но достаточно добавить небольшой элемент в эту хаотическую структуру, чтобы она тут же приобретает вид законченного действия, растянутого во времени на сотни лет».

Письмо он положил в ящик стола рядом с тетрадями профессора Тулеева.

21. Провинция: много-много лет спустя

Митьке выпала очередь пасти коз в конце недели, как раз в тот день, когда он вместе с другими хуторскими пацанами собирался отправиться в городские развалины. Там всё ещё оставалось много полезных вещей, которые могли понадобиться в их хозяйстве. Кроме него в семье было ещё трое детей поменьше, а также дед с бабкой, реального толку от которых в смысле добывания этих самых полезных вещей было немного. Основная работа по поддержанию жизни в их хозяйстве приходилась на отца с матерью, а с недавнего времени и на него, Митьку, которому этим летом исполнилось двенадцать лет. Поэтому, собственно, и так важны были эти вылазки пацанов в соседний город.

Десяток коз давали достаточно молока, чтобы его можно было пить, а из остатков мама делала вкусный сыр. Выпасать их следовало на опушке леса, который начинался метрах в двухстах от дома. Эта работа была обязанностью детей, которую они исполняли по очереди. И сегодня Митька, крайне недовольный этим обстоятельством, вынужден был открыть загон, где ночевали животные, и гнать их к кромке деревьев.

День, когда приходила его очередь присматривать за козами, был, с одной стороны, безнадёжно испорчен, но, с другой, это было и не совсем так. Дед научил Митьку читать и считать, когда ему едва исполнилось четыре года. Книги же в избытке можно было найти в брошенных городских домах, и сейчас на чердаке у мальчишки имелось довольно внушительное их собрание, которое он увлечённо пополнял. Вот и сегодня он пустил коз обрывать листья с веток кустарника, а сам лёг на животе под раскидистым дубом и открыл книгу с интригующим названием «Таинственный остров». Пространство вокруг моментально сузилось, а время замедлило свой бег.

Спустя несколько часов, придя в себя от захватывающих приключений, Митька почувствовал, что основательно проголодался. Он достал лежащий в холщёвой сумке кусок хлеба, сыр, пару яблок и стал медленно со вкусом жевать, разглядывая окрестности. С места, где он пас коз, ему была видна неширокая мутная река внизу у подножья утёса и бескрайний лес, простирающийся до далёкой линии горизонта. Тонкие иглы труб справа и слева давно уже не извергали клубы дыма, как об этом рассказывал его дед, а очертания домов на противоположной стороне глубокой балки менялись даже при его жизни: город постепенно разрушался. Рассказывали, что на дне этой балки когда-то пролегала железная дорога, но потом стекольный завод в городе перестал работать, стальные рельсы вскоре исчезли, и сейчас только редкие остатки пропитанных креозотом деревянных шпал оставались на их месте. Железная дорога вдоль реки ещё существовала, но Митька не помнил, чтобы по ней когда-либо ходили поезда.

Внезапно раздался низкий гул работающего двигателя. Митька насторожился и вышел из-под дерева. В глубокой синеве августовского неба виднелся быстро приближающийся небольшой белый вертолёт. Вот он пролетел мимо, сделал широкий круг и завис над их усадьбой. Спустя минуту, машина медленно опустилась на подворье, шум лопастей стих и наступила тревожная тишина. Прошло, примерно, полчаса и на тропинке, ведущей к кромке леса, показались двое мужчин. Подумав, Митька решил спрятаться за ствол старого дуба, под которым читал книгу. Его козы затерялись среди деревьев, и со стороны степи их не было видно.

Незнакомцы, прилетевшие в вертолёте, прошли метрах в шести от того места, где прятался мальчишка, и он хорошо разглядел их. Мужчины были высокого роста, немолоды и одеты в пятнистую военную форму, на ногах высокие шнурованные ботинки. За спиной у каждого висел плотно набитый рюкзак. Митька читал в старых газетах, которые попадались в городе, что уже довольно давно существовали способы продлить жизнь человека лет до ста двадцати, а то и больше. Правда, позволить себе это могли немногие, поскольку возможность эта стоила больших денег. По этой причине ему трудно было определить, каков же на самом деле возраст у неожиданных пришельцев. Вероятно, это были не бедные люди, раз смогли прилететь в их глушь на такой машине.

Из-за дуба хорошо было видно и слышно всё, что происходило на краю утёса, где остановились мужчины.

– Послушай, Сергей, – произнёс тот, что был чуть плотнее и выше своего собеседника, – а ты уверен, что наша авантюра закончится благополучно? Мне как-то ещё хотелось бы вернуться в наш благословенный Город.

– Разумеется, – ответил тот, и по его тону Митька сразу понял, кто из них главный, – мы ведь уже не раз обсуждали с тобой этот вопрос. Да, конечно же, теоретически мы можем и проиграть, но, на мой взгляд, вероятность такого события достаточно мала. И вообще, лично я уверен, что в нашем с тобой возрасте вообще не существует проблем, которые могли бы нас остановить на пути к любому безумию.

– Логично, нам с тобой уже хорошо за сотню, и мы имеем, что вспомнить, как говорит наш сосед Моня Бронштейн, пересчитывая деньги. Но всё-таки, откройся старому другу, на чём строится твоя уверенность, и что вообще значит забавное словосочетание: «вероятность достаточно мала»?

– Ну, как тебе сказать, Лёха… Прежде всего, моя уверенность основана на ряде эпизодов, которые прежде случались со мной. В их число входят удивительный сон, который я не могу забыть с юности, случайно попавший ко мне дневник Тулеева, который я давал тебе почитать, письмо моей бывшей студентки, в котором она рассказала совершенно фантастическую историю, произошедшую с её давним приятелем в Крыму возле Бахчисарая в Бельбекской долине, и, в конце концов, собственная интуиция, которой я доверяю больше всего. Все эти события непостижимым образом связаны между собой, что, собственно, и делает вероятность успеха нашего предприятия достаточно высокой. Тебя устроит такой ответ?

– И, что, у меня есть выбор, как говорил всё тот же Моня, когда я попросил его вернуть мне взятые взаймы деньги? Конечно же, устроит, поскольку в любом случае я не отпущу тебя одного, тем более, если речь идёт о путешествии в никуда.

– Вот и отлично. Подумай, Лёха, нам нечего бояться. С одной стороны, мы уже не молоды и, как ни прискорбно это сознавать, впереди нас ждёт старость. Боюсь, что это не самое лучшее время в жизни человека. Но, с другой стороны, наши дети, внуки и даже правнуки устроены, у каждого из них своя налаженная жизнь. Наши жёны здоровы и находятся под наблюдением всё тех же детей и внуков. Тян и Васильев, слава Богу, ещё в состоянии присмотреть за всеми в случае необычной ситуации. Анна тоже держит всё под контролем, она подготовила себе хорошую замену, и по этой причине я спокоен за финансы Семьи. Так что, вперёд, мой старый друг, нас ждут такие приключения, что весь мир с завистью будет внимать нашим рассказам, когда мы вернёмся.

– И последний вопрос: за каким чертом тебя так срочно понесло в Хакассию? Меня с собой, кстати, не пригласил, Тяна тоже. Уж не золото ли ты искал в горах Алтая?

Видно было, как его собеседник улыбнулся:

– Ты же читал дневник Тулеева, помнишь его последнюю запись о том, что он нашёл в пещере, где лежали, насколько я понимаю, останки древнего робота? Так вот, я решил узнать, нельзя ли вернуть кое-что тем ребятам, которые тысячи лет назад замуровали себя в глубине горы. Короче, я убил тогда два зайца: навестил могилу Философа, что собирался сделать всю свою жизнь, и прошёл по маршруту экспедиции Тулеева.

– Мог бы и меня прихватить с собой, всё же Володя и мне не был чужим.

– Не мог, ты вспомни, у тебя как раз правнучка тогда собиралась рожать. А к Философу мы ещё с тобой съездим, там, поверь, есть на что посмотреть: удивительно красивые места, на их фоне Италия отдыхает.

– Ну, хорошо, уговорил. И что, удалось тебе вернуть это «кое-что» узникам священной горы?

– Нет, не удалось, и, судя по всему, не скоро удастся: во-первых, там стоит серьёзная защита, и, наверное, ещё много понадобится времени, чтобы они распечатали вход. А, во вторых, сама долина находится под контролем российских спецслужб, и даже мне попасть туда было очень непросто. Такие вот дела, брат, но сегодня мы попытаемся решить проблему наших узников, добравшись до их хозяев окольным путём. Уверен, у нас всё получится.

– Всё, уже уговорил. Давай не будем тянуть время, начинай свои магические действия.

Митька ничего не понял из этого разговора. Он видел, как тот, кого назвали Сергеем, вынул из рюкзака два небольших предмета и положил по одному на торчащие из суглинка каменные выступы одинаковой формы, которые всегда привлекали его внимание своей необычностью. Предметы издали напоминали два небольших шара светло-зелёного цвета. Они были полупрозрачны, судя по тому, как преломлялись и вспыхивали в них солнечные лучи. Мужчины надели рюкзаки, взялись за руки и стали между камнями.

Вначале довольно долго ничего не происходило, и Митька, съедаемый любопытством, чуть ли не по пояс высунулся из-за дерева. Но вот над камнями начал струиться и уплотняться воздух. Он закручивался в две спирали, которые становились всё шире, коснулись неподвижно стоящих мужчин, сомкнулись и вскоре образовали над ними полусферическую оболочку метров шести в диаметре. Её вращающаяся поверхность перестала быть прозрачной, фигуры людей, стоящих внутри, постепенно стали нечёткими и вскоре исчезли.

Митька почувствовал, как электризуясь, шевельнулись его волосы, а всё тело начало ощущать лёгкое покалывание, словно от прикосновения сотен невидимых иголочек. Ему стало не по себе и захотелось убежать от этого завораживающего действия, происходящего в десятке метров от него. Но в этот момент ярко-голубая вспышка заставила мальчишку закрыть глаза, а когда он открыл их, полусферы на краю утёса не стало. Мир вокруг словно вздрогнул, подёрнулся рябью, как на экране телевизора в непогоду, и тут же всё восстановилось: небо, солнце, река и лес до горизонта.

Не веря своим глазам, Митька смотрел на привычные камни, по-прежнему торчащие из желтоватого суглинка. Мужчины, стоявшие между ними, бесследно исчезли. Мальчишка вскочил на ноги, оставив на земле свою сумку и раскрытую книгу, быстро собрал коз и погнал их в загон. Уже подходя к дому, он оглянулся на утёс, где только что стал свидетелем необычного и пугающего происшествия. Там всё было как и обычно, и только высоко в безоблачном небе, точно над теми загадочными камнями, застыло гигантских размеров белесое кольцо, медленно тающее в пространстве.

Днепропетровск, 22 мая 2013 года

Конец второй части

Оглавление

Благодарности

Мысли вслух, или что такое Зазеркалье (Прелюдия к действию)

Предисловие

КНИГА ПЕРВАЯ Провинциальная история

  Часть первая. Пацаны

    1. Автобиографический этюд на фоне времени

    2. Икона

    3. Школа над оврагом

    4. Тайна старой каменоломни

    5. Седой Капитан, Белый Пингвин или муки любви

    6. Дежавю, или фрактальный мир

    7. Охота на лису

    8. Неповторимая бесконечность бытия (Повествование, очень похожее на правду)

    9. Провинция: осколки иллюзий

    10. Провинция: Дёра, Орлов и другие

    11. Провинция: команда

    12. Провинция: любовь в новогоднюю ночь

    13. Провинция: бои местного значения

    14. Провинция: первые потери и Философ

    15. Провинция: черные и белые полосы жизни

    16. Провинция: Варфоломеевская ночь

    17. Провинция: выпускники

    18. Провинция: деструкция реальности

  Часть вторая. Северский рубеж

    1. Портрет героя на фоне быстротекущей жизни

    2. Информация приносит не только деньги

    3. Враг нападает

    4. В Убежище

    5. Женщина бальзаковского возраста

    6. Друзья и недруги

    7. Тян: отзвуки прошлого

    8. Тян: отблески настоящего

    9. У бандерлогов

    10. В гостях у прошлого: Кирилл и Анна

    11. Дом у болота

    12. На пути к равновесию

    13. Провинция: зыбкое равновесие

    14. Провинция: устойчивое равновесие

    15. Провинция: у Тамары Кикнадзе

    16. Провинция: умирающий город

    17. Капитан Флинт и другие находки

    18. Падение дома Тулеевых

    19. Из дневника профессора Тулеева

    20. За гранью

    21. Провинция: много-много лет спустя

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно