Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Глава 1

Начало апреля, а весну с зимой, как пьяных прохожих, бросает из стороны в сторону: то все растает и растечется грязью по улицам, то снова заморозит. Притормаживая каблуками о лед, бегу по тропинке, обгоняя молодых людей в дорогих черных пальто и элегантно одетых девушек. Как вода по рукавам рек после дождя, ровно в полдень офисные работники спускаются из высотных бизнес-зданий вниз, чтобы на час-два заполнить небольшие московские ресторанчики и уютные кафе. Салатики, супчики, курочка, стейки, котлетки с гарниром — меню на любой вкус. От одной мысли о них у меня текут слюнки, и ноги по привычке бегут быстрее, но я их осаживаю, как неразумных лошадей, и направляю в другую сторону — сегодня не до обеда.

Нужно успеть купить букет начальнице ко дню рождения, рассмотреть заявки на открытие счета, пока не начался фуршет, торжественно отметить день рождения Татьяны и вернуться домой. И все это желательно сделать до семи часов, как Лёше обещала.

«Не получится!» — пышет оптимизмом внутренний голос. «Откуда такой скептицизм? — парирую я. — Просто нужно всё разумно распланировать и сделать! 30 минут на цветы, в 12.45 — заявка номер один. В 14.30 — второй кейс и в 16.00 — третий. В 17.00 помогаю Татьяне и празднуем. В 18.00 — выезжаю. В 19.00 — я дома — полная сил и страстного желания. Вуаля».

Одной рукой на ходу пишу Лёше смс, чтобы ждал на диване к семи, другой вставляю в ухо наушник — уровень культурного развития тоже нужно повышать. Света, моя единственная подруга, переслала вчера аудиофайл. Она все время мне что-нибудь интересное подкидывает. Света — большой начальник, поэтому для нее открыты двери семинаров и тренингов для лидеров. Она плохого не посоветует. Я, благодаря ей, столько всяких международных гуру для себя открыла!

Нажимаю на «плей», в голове звучит монотонный женский голос: «Жан-Поль Сартр. Тошнота». Выдергиваю наушник из уха. Только ее еще сегодня не хватало! Света, наверное, шутит. Прислала обновленную классику типа «Начальники и подчиненные» или «Офисные войны»? Нет, там же сказано черным по белому: «Жан-Поль Сартр». Значит, настоящая классика.

От необходимости думать о глубоком смысле послания Светы меня спасает звонок Татьяны — моей начальницы.

— Сашенька, — говорит она, — мне только что Виктор Алексеевич звонил, просил ускорить одно дело. Я его тебе распределю, хорошо? Остальные можешь до завтра отложить.

— Конечно! — отвечаю я приветливо и доброжелательно, как указано в моей должностной инструкции заместителя начальника отдела по работе с VIP-клиентами Департамента комплаенс-контроля. — Я через полчаса буду в офисе и сразу за него возьмусь.

Так, мой замечательный план начинает трещать по швам, а ведь не прошло и двух минут. Придется дело Сердобольного отложить. Вместо него рассмотрю дело Виктора Алексеевича — директора нашего дапартамента, и планы мои останутся нетронутыми. Я же говорила, главное — это разумно спланировать! Одухотворенной бабочкой перепархиваю через Большую Полянку и поворачиваю налево к цветочному магазинчику. В кармане снова надрывается «Титаник». На этот раз голос Селин Дион сменяется низким баритоном Вячеслава Морозова — нашего менеджера, дело клиента которого я как раз уже отложила в толстую папку под названием «Завтра». «Не бери трубку! — шепчет внутренний голос. — Не бери!!! Пошли его к черту, иначе все планы к черту полетят!» Ладно, сделаю вид, что обедаю и ничего не слышу.

— Александра, добрый день! — голос Славика вдруг раздается рядом со мной. Я вздрагиваю и смотрю на него, как на айсберг, догоняющий «Титаник». Славик слащаво улыбается и тянет каждое слово, как режиссер кадры фильма перед тем, как отпустить жертву в пучину ледяного океана.

— Добрый день, Славик! — отвечаю я, ощущая, как мой положенный на бумагу план уже коснулся холодной воды и буквы на нем расползаются синей паутинкой в небытие. — Что ты здесь делаешь?

— Тебе звоню, Александра, но ты, видимо, на обеде.

— Точно, — скептически цежу я.

— Я вижу, ты очень торопишься, поэтому я сразу к делу, — Славик бодро семенит за мной. — Александра, дорогая, пожалуйста, ускорь дело Сердобольного! Клиент очень просит! — голос у Славика такой плачущий, будто ему жаль жертву (то есть меня), но он ничего поделать не может — сценарий уже давно определен, и ничто не в силах его изменить.

— У меня сегодня и без того аврал. У Татьяны еще день рождения.

— Александра, ты же знаешь, я в долгу не останусь!

— Ничего не обещаю, — я вздыхаю, зная, что он теперь не отстанет.

— Но посмотрю, что можно сделать, — с улыбкой заключает Славик.

— Ты говорил, что это дело категории «В»?

— Да, много времени не займет! — Славик радуется и спешит распрощаться, пока я не передумала.

— Ладно, посмотрю, что можно сделать, — отвечаю, лишь бы отделаться от него.

Категория «В». Желудок сладостно стонет, будто я ему обед пообещала. Как у парашютиста перед прыжком или у игрока на рулетке, который идет ва-банк. Раньше у меня такое чувство было, когда я почту проверяла в ожидании письма, которое изменит мою жизнь. Теперь мне от писем под стол спрятаться хочется: ускорьте, посмотрите, снова ускорьте, перепроверьте, сверхсрочно! Поэтому для улучшения настроения я вместо писем думаю о делах новых клиентов. Мы проверяем каждого крупного вкладчика. Конечно, не Цукерберги, но Цукергорки и речки с молочными берегами попадаются регулярно. Пускаем, правда, не каждого — репутация банка дороже.

В руках покалывает от волнения: каждое дело — отдельная человеческая судьба. Одна может быть незатейливой, как буква «А». Мы их так и называем — категория «А», «мальчиши-кибальчиши». Жизнь их успешна и предсказуема. Выпускники престижных вузов со стремительной карьерой, два-три языка, диплом с отличием, хорошее место в престижной компании. 2-НДФЛ с зарплатой и бонусами, других доходов нет. Если менеджер говорит «А», то ты знаешь, что проверка займет не больше часа.

Другие истории витиеваты и запутанны. Это категория «Б», так называемые «плохиши». Троечники с характером и склонностью к риску. Над их кейсами можно год просидеть, но так до конца и не понять, как человек свои первые миллионы сколотил. Двадцать бизнесов, тридцать пять фирм, куча бумаг. Ничего не поймешь! А нам очень важно понимать, как он начал. Потому что как начал идти, так, скорее всего, и дальше пойдет. Их досье всегда интересно читать, но, пожалуйста, только не сегодня!

Последняя категория «В» — наши любимые клиенты. Вежливые, интеллигентные, обходительные, немолодые. В годы перестройки они учуяли, куда ветер дует, накупили ваучеров, приобрели недвижимость, заводики, переоборудовали их и разбогатели. На склоне лет многие из этих «новых русских» продали свой бизнес и принесли деньги к нам, чтобы жить на проценты. Работы с ними немного, поэтому если потороплюсь с Сердобольным, то домой все равно успею.

Нежный цветочный запах щекочет нос. Я и не заметила, как оказалась в магазине. Из колонок журчит мелодия «Миллион алых роз». Неплохой маркетинговый трюк. Надо её дома Лёше почаще включать. Установлю себе такой рингтон. А еще лучше «Ах, эта свадьба, свадьба»! Нет, не пройдет… Он же у меня психолог. Когда мы познакомились, я думала, как же это здорово! Приходишь домой, а там — психолог! Сделает тебе психологическую разгрузку, поговорит, расспросит, поймет, с любой проблемой поможет справиться. Год назад он мне действительно мне помог — вылечил от перфекционизма, точнее научил направлять мою склонность делать все идеально в нужное русло — в работу. Все великие люди были перфекционистами в своем деле. А как же иначе, если хочешь добиться успеха? И я не подкачала. За год дослужилась до места заместителя начальника отдела!

Но дома у нас не все так просто. Иногда, когда мы с Лешей прогуливаемся, у меня вдруг нога начинает болеть и приходится останавливаться — прямо около витрины с обручальными кольцами! А один раз сердце так кольнуло (кольцо было просто невероятное по красоте!), что Лёша начал расспрашивать меня о детских конфликтах, об отношениях моих родителей, бабушек и дедушек, не пережила ли я какую-нибудь серьезную душевную травму, связанную с браком или точнее с его отсутствием. Психолог — что с него возьмешь! Травма его интересует… Да я ее каждый день переживаю! Эту травму! У меня уже глаза болят смотреть в сторону женщин с кольцом на безымянном пальце правой руки. Скоро тик в их сторону начнется. А он и не думает мне предложение делать!

— Что желаете? — полная розовощекая продавщица пытливо смотрит на меня. — Вы определились?

— Нет, еще выбираю, — я оцениваю букеты, стараясь совершенно не обращать внимания на ее миниатюрное колечко с тонкой бриллиантовой ниточкой посередине. — Сделайте, пожалуйста, букет из красных роз, — добавляю я, совершенно не обращая внимания на еще одну замужнюю, появившуюся в двери. Сегодня что ли забег от загса с финишем в цветочном магазине на Полянке объявили?

— Их только сегодня привезли! — продавщица улыбается.

— Спасибо! — отвечаю я, тоже улыбаясь. Из вежливости. На самом деле мне очень хочется гаркнуть на нее. Нет, конечно, не потому что она уже замужем, а потому что делает она все чрезвычайно медленно. Она думает, что если уже главную цель жизни достигла, теперь можно никуда не спешить? Призываю на помощь все терпение, которое только может быть у человека со списком дел на сегодня, как у меня. Оно, однако, как влага на дне горячей скороварки, — начинает шипеть и клубиться паром, а продавщице все нипочем. Вытаскивает розочки по одной, чуть отводит руку от себя и любуется ими. Я конечно понимаю, что ей уже можно расслабиться, но мне-то еще сегодня домой к семи нужно успеть! Очередь уже образовалась, а продавщица и не собирается включать «турбо-режим». Или у нее такого по природе не существует?

Поток моих мыслей прерывает Толик — коллега по работе. Он звонит и спрашивает, купила ли я цветы, а то они с Таней уже в мясном отделе и скоро выйдут из магазина. Не хотелось бы, чтобы именинница букет раньше времени увидела. Я уверяю его, что все будет в порядке. Я еще никого никогда не подводила! Последнее я, конечно, не сказала, иначе бы Толик наверняка подумал, что я его упрекаю за то, что он забыл переложить подарки нам на 8 Марта с подоконника в холодильник, и вместо гордых съедобных роз мы получили бесформенную шоколадную массу в красно-зеленой обертке. Жалко было на них смотреть — на наших мальчиков. Нет, я никого не упрекаю и прилюдно не унижаю. Просто с тех пор организацией всех празднеств в нашем коллективе занимаюсь исключительно я. В том числе на 8 Марта! Когда держишь под своим контролем, тогда все получается, как надо.

— Побыстрее, пожалуйста, — говорю я продавщице, которая к моменту, когда, по моему плану, букет должен быть готов, лишь выбрала подходящие цветы. Кажется, горячий пар внутри меня сейчас вырвется наружу, как из пароварки, с громким свистом. С тревогой вглядываюсь в двери супермаркета, из которого с минуты на минуту должна выйти именинница Татьяна. В этот момент мне на глаза попадается женщина, которая корпела над букетом за отдельным столиком, когда я зашла. Оказывается, она свой букет делала, а теперь платит и уходит раньше меня!

— Извините! — говорю я продавщице. — Можно, я тоже сама попробую?

— Да, конечно! — продавщица оставляет мне цветы и переключается на следующего покупателя. Я уверенно беру цветы в руки и начинаю творить. Не знаю, сколько времени это длится, но даже продавщица присвистывает, когда видит созданное мною воздушное, нежное и в то же время торжественное чудо. Как раз то, что нужно для Татьяны!

Расплачиваюсь. Часы показывают 12.45. Что? Полчаса прошло? Как? Ладно, ребята уже наверняка прошли! Бегу со всех ног к пешеходному переходу, боковым зрением сканируя пространство. Ах, если бы я могла летать! Как в детстве. Когда-то, помню, во сне летала на работу — двухмоторным белым самолетиком с ажурным розовым бантиком на хвосте. Конечно, я была начальником. Самым главным, справедливым и великодушным. Прилетала посмотреть, как на стройке дела идут. Там работали разные человечки, которые всегда знали, что и как нужно делать. Я просто говорила им: «Нужно построить дом», и они строили. Ни на кого свою работу не сваливали, никого не подгоняли, вносили рационализаторские предложения и сами их же выполняли. А я летела дальше по своим делам. И никто не звонил, по пути на обед не догонял, планы не нарушал. Вот это была работа!

— Отличный букетик, девушка! — слышу знакомый голос сзади.

Я вздрагиваю.

— Алексей? — мой долговязый тополь стоит прямо передо мной в зеленой куртке, которую мы когда-то вместе купили. В тот день мы были уверены, что расстанемся навсегда, но всё изменилось, и теперь мы уже год, как живем вместе. Его мне только еще не хватало встретить. — Ты что здесь делаешь?

— Бегаю за тобой. У тебя скорость, как у человека, который хочет сегодня к ужину успеть домой!

— Именно! Поэтому я лучше дальше побегу!

— Знаешь, — Лёша продолжает, будто и не слыша меня, — мне сегодня прекрасная идея в голову пришла. Если у нас вечером не всегда получается видеться, мы можем днем вместе обедать или прогуливаться. Сегодня установил, что от моей работы до твоей — всего лишь двадцать минут быстрым шагом! Если встречаться посередине, то получится десять!

Снова он со своими романтическо-рационализаторскими предложениями, которые совершенно не вписываются в мой график. Днем — работа, ночью — личная жизнь. Мне так гораздо проще. По крайней мере, макияж не нужно каждые три минуты поправлять. Я выдавливаю улыбку. Он это, конечно, неправильно понимает, обнимает меня и целует в губы, чуть отклоняя назад. Как будто мы на съемках любовного фильма, а не посреди рабочей Москвы. Помаду опять размазал.

— Извини, Лёша, — я высвобождаюсь из его объятий и достаю пудреницу. — Очень рада тебя видеть, но у меня правда полно работы.

— Я понимаю, — он косится на мой букет.

— Это я Татьяне купила. У нее сегодня юбилей.

— Красивый!

— Сама оформляла!

— У тебя отличные навыки флориста! Сколько в тебе достоинств скрыто! — он держит меня за руку и с обожанием обводит взглядом. — Давай, постоим чуть-чуть? Давно не видел тебя при дневном свете!

— Извини, мне действительно нужно идти, — я пытаюсь высвободиться из его объятий.

— Может быть, устроим как-нибудь романтический вечер на двоих? — не унимается он. — При свечах? Раз уж при свете не удается.

— Да, конечно! — я достаю ежедневник из сумки и сверяюсь с календарем. — Через две недели в воскресенье можно устроить. В это воскресенье в театр идем. А в субботу прибраться нужно, приготовить — родители приедут. Ты не забыл про совместный ужин?

— Не забыл… — тянет он, тяжело вздыхая. — Ты знаешь, я давно уже хотел предложить…

— Привет! — слышу задорный голос…

В голове у меня раздается неприятный, оранжевого цвета сигнал: «Миссия не выполнена», а по внутренностям будто кувалдой бьют. Татьяна в облегающем коричневом кашемировом пальто и симпатичной кремовой шляпке стоит перед нами и счастливо улыбается. Над ней возвышаются головы долговязых Толика с Володей, а по бокам торчат большие белые пакеты с едой. Вся композиция напоминает Змея Горыныча в галифе, а я кажусь себе маленькой девочкой, которая из тех трех дорожек, которые ей предложила жизнь, выбрала неправильную.

— Привет! — отвечаю я, не зная, куда спрятать злосчастный букет. — А мы тут с моим молодым человеком встретились. Это Алексей!

— Красивые цветы! — Татьяна улыбается, многозначительно поглядывая на розы.

— Эти? Мне Алексей только что подарил. Он у меня такой романтик! Все время цветы дарит!

Я крепко прижимаюсь к нему, чтобы слова мои звучали убедительнее.

— Александра, тебе повезло с молодым человеком! — восхищается Татьяна.

— Не то слово! — отвечаю я. — Всю жизнь о таком мечтала…

Я многозначительно киваю на букет.

— Всегда пожалуйста! — Лёша подыгрывает, мило улыбаясь, а я еле сдерживаюсь, чтобы от злости сзади не ущипнуть его. Угораздило его сегодня сюда гулять пойти. Лучше бы шел к моему дню рождения готовиться. Наверняка, что-нибудь забудет, например, кольцо для помолвки, а мне завтра вечером перед мамой снова краснеть придется.

— Начальник нашего отдела, — представляю я Татьяну. — Выпускница Высшей школы экономики и МГУ, экономист и юрист в одном!

— Приятно познакомиться, — Алексей отвечает галантным поклоном. — Много о вас слышал. Только хорошего!

— Очень приятно, но простите! Нам нужно спешить. Еще кое-что забыла купить к торжеству! Сашенька, ты мне потом с фуршетом поможешь?

Я киваю. Конечно, помогу. Кто же еще, если не я.

Татьяна прощается с нами и ведет ребят к палатке с фруктами.

— Что мне теперь делать с этими цветами? — я укоризненно смотрю на Алексея. — Ты все испортил…

— Я испортил? — его губы становятся тонкими, как всегда, когда он на меня обижается, но признавать этого не хочет. — Будем считать, что я тебе его к завтрашнему юбилею подарил.

— Это плохая примета, — ворчу я. — Ладно, до вечера!

Вручаю ему цветы и, чуть не плача от досады, шагами Гулливера мчусь обратно в магазин. Придется свои платить. Хватаю более-менее приличный букет из пяти роз, оставляю плату у кассы и бегу обратно на работу. И надо же было ему сегодня пойти гулять! Кто сказал, что мужчины неромантичные существа? Мне попался какой-то слишком эмоциональный тип. Все время ему нужно на меня смотреть, любоваться, восхищаться, за ручки держаться. Как в детском саду! Зато когда мы вместе идем в магазин, он никогда не знает, нужно ли купить белого хлеба. А ведь он единственный, кто его ест!

Притормаживаю у перехода через Большую Полянку. Как на видео, прокручиваемом назад, рукава оттаявших рек снова наполняются людскими потоками. Офисные работники спешат занять места у экранов компьютеров. Лишь колонны машин время от времени разрезают поток, но как только впереди на перекрестке загорается красный свет, река снова соединяется и превращается в одну длинную, исчезающую в офисных зданиях темную ленту.

* * *

Домой в нашу съемную однокомнатную квартиру на северо-западе Москвы приползаю к одиннадцати. На столе стоят праздничные белые тарелки, два больших бокала, бутылка с красным вином и куча оберток от шоколадных конфет. Лёша сидит, как деревянная фигурка Будды, на нашей сине-коричневой бархатной диван-кровати. Только не улыбается.

— Дорогой, — пытаюсь приободрить его поцелуем в щеку, — прости. Не день, а сплошной аврал! То одно, то другое! Как всегда, ты знаешь. Прости меня! Я на минутку под душ и сразу к тебе!

По пути в ванную собираю фантики от конфет. Снова он шоколад ест без меры. По-моему, уже несколько кило прибавил. Он, конечно, не признается, но я же вижу. Раньше он крепкий, как ствол дерева был, а теперь у него на животе будто толстый ежик поселился. Видно, что он ему мешает, но трогать не даёт. Конечно, я за уважение и равноправие в отношениях, но всё-таки это несправедливая какая-то геометрия получается. Выбирала восемь кубиков, а получаю в итоге один большой шарик?

— Конфетки опять ел? — спрашиваю я, приветливо и доброжелательно, пусть у нас и нет домашних инструкций (хотя вполне можно было бы их разработать, а не сидеть тут конфеты весь вечер жевать).

Мой Будда молчит.

— Вкусные были?

Он снова молчит. Обиделся значит.

— Я сейчас приду! Никуда не уходи! У нас еще куча времени до утра!

Он чуть заметно улыбается. Слава Богу, а то я уже подумала, он серьезно. Бегу под душ. Стою в позе горы (йогой тоже надо когда-то заниматься) и наблюдаю, как теплые струи стекают по телу. Да… Мне самой животик не мешало бы подтянуть. Проклятая сидячая работа! Хлопаю живот, как нашкодившего мальчишку. Может, он больше не будет? Решено, со следующего месяца записываюсь на спорт и каждое утро делаю зарядку. И от эклеров откажусь… С завтрашнего дня. Нет, завтра у меня День рождения! Тогда со следующего месяца.

Чищу зубы, набираю в рот травяной бальзам, прикладываю к лицу теплую фланелевую рукавичку, растираю его по методу одного японского косметолога. Это, говорят, кожу делает более упругой и эластичной. У меня скоро она такая будет, что кто-нибудь ударит по щеке, а от нее рука отскочит и ему в лицо. К моей щеке придешь, от моей щеки и уйдешь! Что за глупость? Какие мысли только не придут под конец напряженного рабочего дня. Нужно побыстрее к Лёше. А то чувствую, веки начинают слипаться. А у него, наверное, как всегда, еще куча планов на меня. Только вот почему они никогда с моими не совпадают?

Нет, с утра они совпадают, но к вечеру тают, как ледяные тропинки под апрельским солнцем, и текут куда-то совсем не в ту сторону, как было запланировано. Ладно, сейчас помедитирую. Освобожу голову от всяких глупостей. Может, сил прибавится, и ручеек зажурчит туда, куда надо? Медленно, капельку за капелькой стираю воду с гладких белых плиток в ванной и стараюсь ни о чем больше не думать. Была капелька, и нет ее, была, и нет, была, и нет ее опять. Был день, и нет его. Был, и нет. Был год, и нет его. Мы ведь с Лёшей уже год вместе прожили. Был он, и нет его… Он был, но будто его и не было… Туда-сюда… Что-то меня тошнить начинает от таких мыслей. И всё-таки зачем Света мне эту книгу прислала?

Мне ведь спать пора. Завтра мне исполняется 25! Посуду нужно на работу принести, днем купить продукты для фуршета. А вечером Лёша сделает мне предложение. Я уверена, интуиция меня еще никогда не обманывала. Не зря же он все сам организовал!

Протираю раковину, поправляю полотенце на держателе до идеальной прямоугольной формы, выхожу и сажусь рядом с Лёшей.

— Боже, как же я устала! День рождения Татьяны. Несколько срочных кейсов. Одно дело такое сложное, что нам пришлось запрос о предоставлении дополнительных документов писать. И представляешь, мне кажется, что я этого клиента знаю. Как фамилию прочитаю, так подташнивать начинает, будто я к зубному на прием иду.

Вытягиваю ноги. Мышцы ноют.

— Когда будешь засыпать, уже в полусне, попробуй вернуться к ощущениям и, возможно, память доберется до нужных воспоминаний, — Лёша откладывает книжку «Мужчины и женщины с разных планет».

— Для работы читаешь? — спрашиваю я.

— Да, конечно, для работы, — он устало потягивается. — Или ты думаешь, мне не с одной планеты?

— Нет, конечно, с одной! Я рада, что у меня такой понимающий мужчина! — шепчу я и прижимаюсь к нему. — Другие целый день суетятся, постоянно на других пытаются работу навешать, чтобы ровно в шесть улизнуть домой — боятся, что их будут дома ругать мужчины-эгоисты.

— Значит, кто-то всё-таки уходит вовремя? — спрашивает Алексей удивленно.

— Да. И представь себе, всё время одни и те же! А другим приходится за них работу доделывать!

— Я полагаю — тебе?

— Да… — многозначительно выдыхаю. — Ах, совсем забыла! — я вскакиваю и направляюсь к ванной. — Нужно еще костюмы новогодние забросить в стиральную машину.

— Какие новогодние костюмы? Почему ты их стираешь? Ты что — жена Деда Мороза? — кричит он мне вдогонку.

— Лёша, ну что за глупости! У Деда Мороза нет жены! У него только внучка!

— Вот пусть она и стирает!

— Ну чего ты из-за такой ерунды кипятишься? Я сегодня в шкафу прибиралась — обнаружила эти грязные костюмы. И знаешь, я еще в коробке любовную записку нашла!

— Что? — это слово он растягивает, как воздушный шар, перед тем, как тот должен громко лопнуть и разлететься на тысячу резиновых лоскутков.

— Да, представляешь! У нас на работе, похоже, кто-то роман крутит!

— Бог с ним, с романом. Меня интересует, почему ты в шкафу прибиралась?!

— В шкафу? — не могу понять, почему его какой-то шкаф интересует больше, чем роман на работе. — У Татьяны был юбилей. Любому человеку хочется в юбилей чего-нибудь особенного, — здесь я делаю продолжительную паузу, чтобы Алексей еще раз осознал, какое значение я придаю подготовке к дням рождения, в особенности к юбилеям. — Я решила ее рабочее место украсить новогодними украшениями. Пока искала, заодно прибрала всё и разложила по коробкам. Если другие захотят что-нибудь украсить, теперь все можно легко найти.

— Сердобольная ты наша!

Слово громом отзывается в моей голове.

— Ты меня упрекаешь?

— Нет, хвалю за экономию времени.

— У меня действительно было много работы. И еще поздравляли Татьяну. Шеф приходил, потом вечером фуршет готовили.

— И убирались, наверное? — укоризненно добавляет он.

— Минут двадцать. Не больше.

— И цветы ты покупала, как я заметил?

— Да, конечно! Другим я это доверить не могу!

— И сама оформляла!

— Да я быстрее справилась, чем продавщица! Ты не представляешь, как она копалась! Каждую розу с минуту выбирала, нюхала, любовалась. Я думала, взорвусь!

— И фрукты для фуршета, наверное, ты резала? — каждый вопрос он произносит, как новый пункт обвинительного заключения.

— Какой ты смешной! Не всё же Татьяне делать в ее день рождения!

— Теперь подведем итог, моя сердобольная. Как минимум, пять часов рабочего времени потрачено не на работу. Одиннадцать минус пять — равно шесть вечера. Плюс один час на то, чтобы добраться до дому — равно — время нашего ужина.

— Ты упрекаешь! — меня будто разрядом электричества от него отбрасывает на край дивана. — И не называй меня сердобольной!

— А как же мне тебя называть? Сегодня ты не менее пяти часов занималась тем, чем заниматься по рабочей инструкции не обязана. Более того, по рабочей инструкции ты обязана этим не заниматься. Домой ты приехала около одиннадцати вечера, то есть если даже отнять час празднования дня рождения коллеги, то к ужину ты бы вполне могла успеть.

— Юбилея! — нервно поправляю я. — Неужели ты не наводишь порядка на работе? И не покупаешь цветов? Это в вашем-то женском коллективе?

— Порядок на работе я навожу, но только в своих папках, не в дед-морозовских. И цветы покупаю раз в год — на Восьмое марта. При этом не составляю их сам, а доверяю флористам. Остальное время я стараюсь эффективно работать, чтобы в шесть освободиться и провести вечер дома с любимой девушкой.

Я теряю дар речи. Что случилось с моим психологом? Он превратился в самого обыкновенного мужчину-эгоиста? Брюзгу! Деспота! Он, наконец, открыл свое истинное лицо? Вот они — мужчины. Стоит только год с ними прожить, и все становится на свои места! Быт заедает! Все это мы уже проходили. Я вспоминаю Вадима, который ушел от меня как раз, когда мы прожили год вместе. Нет, Алексея я терять не хочу…

— Ну, хорошо, — я беру его руку и кладу себе на грудь. — Может быть, насчет уборки я погорячилась. Ты знаешь, как я неравнодушна к беспорядку. Он нарушает равновесие у меня внутри, я потом работать не могу. Прости меня. Мир?

— Мир, — голос его смягчается, рука отклоняется от определенного мною места дислокации, проходит вниз от груди. Он ведет кончиками пальцев до живота и гладит вокруг пупка. Я какое-то время напряженно дышу, но он, как всегда, неправильно все истолковывает. Рука его движется дальше.

— Пожалуйста, не сегодня, — не выдерживаю я. — Никаких сил не осталось: ни на войну, ни на мир. Извини, так спать хочется. Ты знаешь, у меня такой момент бывает. Сначала много сил — деревья готова с корнем выворачивать, а потом вдруг глаза слипаются, будто клеем намазали. И потом я проваливаюсь и вижу себя свернувшейся под этим деревом… Вот сейчас как раз…

Я закрываю глаза, прячусь под одеяло. Завтра у меня День рождения! Неужели он на меня и в праздник будет обижаться? Если бы он знал, сколько я всего за день успеваю! И не будем забывать, мне за это хорошо платят. Гораздо больше, чем ему за его работу до шести. И если бы я не выполняла других обязанностей, меня бы заместителем начальника не назначили. Кто-то же и организацией праздников должен заниматься! Причем на должном уровне! Вот сегодня бы поздравили Татьяну, съели все, разошлись и забыли. А я Татьяне стихотворение сочинила! Теперь у всех в воспоминаниях останется!

Я медленно погружаюсь в сон, вижу себя в нашем кабинете. Зачитываю оду Татьяне. Толик с Володей и даже Анжела смотрят на меня восхищенно и хлопают. Татьяна чуть не плачет. Лёша говорил, что нужно подумать о Сердобольном, когда буду засыпать. Где же я слышала эту фамилию? Сердобольный. Сердобольный. Вроде благозвучная фамилия, а ощущения такие неприятные! Стоп! Я знаю! Лёша когда-то упоминал это слово. Мы тогда только познакомились! Сердобольный был его профессором! Он стучал на него отцу. Точно! Лёша учился одновременно на психологическом факультете и на стоматологическом. Для себя — на первом, для папы — на втором. Отец заставлял его, так как хотел потом передать Лёше свой бизнес — сеть стоматологических клиник в Москве. У этого Сердобольного с его отцом какие-то деловые отношения были. И еще он следил за каждым движением Лёши на факультете! И когда Лёша ушел из университета, Сердобольный сразу сообщил отцу. Я подумала: «Вот гад!» Поэтому у меня такое нехорошее чувство возникало! Прямо тошнота! Хорошо, что я сегодня его не пропустила и запросила у Славика дополнительные документы. Чувствую, что-то там не то. Нельзя пропускать это дело.

Глава 2

Мраморный пол блестит, черноглазые официанты улыбаются. Я нетерпеливо перелистываю страницы меню. Ну где ее носит? Будто она не знает, что у меня сегодня времени в обрез. Сказала, что плохо себя чувствует и, возможно, вечером не придет, но поздравить бы хотела лично. Все-таки сегодня юбилей!

Я всех предупредила, что фуршет на работе начнем ровно в шесть, чтобы мне к восьми успеть в «Дантес». Татьяна отпустила на два часа, чтобы я еще успела продуктов закупить, но если Света через три минуты не придет, то я снова ничего не успею! Достаю телефон, чтобы поторопить ее, но в этот момент, подруга, будто услышав мои мольбы, появляется в кафе с огромным букетом. Господи! Как я с ним в магазин потащусь!

— С Днем рождения, дорогая! Желаю тебе всего самого хорошего! Подробнее я написала в открытке. Отдай Леше на вечере, пусть он прочитает. И подарок, я надеюсь, подойдет. Из Италии привезла.

Света целует меня в щеку, в моей руке оказываются цветы и небольшая голубая коробка, очевидно с какой-то одеждой или нижним бельем. Я благодарю ее и помещаю букет в вазу, которую предусмотрительно подносит официант, а коробку прячу в сумку. Света выглядит неважно. Темные круги под глазами и мелкие морщинки в уголках, которых я раньше не замечала, несмотря на весь традиционно яркий макияж, выдают то ли бессонную ночь, то ли действительно болезнь.

— Что с тобой? Простыла? — спрашиваю я, с беспокойством глядя на подругу.

— Кажется, отравилась. С утра мутит. Сейчас получше. Может, даже чего-нибудь поем.

Света подзывает официанта, и мы заказываем по комплексному обеду.

— Тошнота? — спрашиваю я, улыбаясь.

Она вдруг замирает, в глазах ее появляется непонимание и страх, но тут же исчезает.

— Ты уже послушала?

— Нет, руки не дошли. Почему ты мне ее прислала?

— Не обращай внимания, — Света на секунду останавливается, будто что-то обдумывает, и продолжает в несвойственной ей медленной манере. — На меня в последнее время находит. Я в субботу на семинаре одного гуру была. Меня после его слов на экзистенционализм потянуло. Хожу, ищу смысл своей жизни, но вижу только работу. Она — пока единственное оправдание моего никчемного существования.

— Что это за гуру такой, что людей в депрессию вгоняет? Может быть, тебе не на семинары ходить, а лучше на свидание?

— Ты думаешь, что смысл жизни в спаривании?

— Ну зачем же так, — я морщусь, будто мне в капустный салатик, который принес только что официант, скипидару налили, — смысл есть в отношениях, в любви…

— В любви? — Света отвечает с такой горечью в голосе, будто ей уже пришлось отведать этого блюда (со скипидаром). — Любовь живет три года. Это в лучшем случае.

— А как же люди всю жизнь вместе живут?

— Маются, а не живут. Покажи мне хотя бы одну счастливую пару после трех лет, и я тут же выйду замуж и нарожаю кучу детей.

Она оглядывается по сторонам, но счастливых пар мы не замечаем.

— Всё-таки здесь все с работы на обед ходят. Не до личной жизни, — комментирую я.

— Любовь, ты знаешь, если она есть, ее не спрячешь. Она везде: в глазах, в речах, в каждом дуновении ветерка, на работе и дома. Знаешь ты таких? Кто живут всю жизнь душа в душу и пылинки друг с друга сдувают? Кто действительно любит — так, что мурашки по коже. И не только первый год, а всю жизнь!

Пока моя голова перебирает подходящие варианты, Света продолжает:

— Можешь не искать. Таких нет. Природе нужно продолжение нашего вида. Любовь — это ловкий трюк, чтобы заставить людей размножаться. Вот и все!

Что такое на мою оптимистку-Свету сегодня нашло?

— Может, тебе просто выспаться нужно? — я протягиваю к ней руку и осторожно глажу по рукаву жакета. — Поесть? У меня Лёша тоже, если голодный, сразу ошибки в моем детстве искать начинает.

— Да, наверное, ты права, — она достает из сумочки пудреницу и смотрится. — Устала. Новый проект заканчиваем. Домой в двенадцать возвращаюсь. А тут еще эта тошнота. Каждый раз себя спрашиваю: зачем я это делаю с собой? Ведь в любой день могу уволиться и найти другое место — поспокойнее.

— Ты думаешь, что уйти — это выход?

— А ты думаешь, выход — это не уйти?

Света совсем сбивает меня с толку. Куда она собралась уходить? Что это у нее за кризис такой среднего возраста? Нам ведь всего по 25!

— Прости, что-то я все о себе. Вечером празднуете в Дантесе, где я вас тогда познакомила? Как у вас с Лёшей?

Зачем она напоминает, что нас познакомила? Света ведь когда-то выбрала Алексея для себя, но он решил по-другому.

— Все хорошо, — отвечаю я. — Вот решили ребенка завести.

— Что? — у Светы изо рта выпрыгивает кусочек ржаного хлеба, который она только что туда положила. — Ребенка? — она восклицает так громко, что несколько посетителей с соседних столов смотрят на нас, будто мы парочка нетрадиционной ориентации, которая только что узнала про незапланированную беременность одной из них.

— Мы еще ни о чем не договаривались, — шепчу я. — Это я решила, но думаю, он будет не против.

— Подожди…

Света вскакивает и убегает. Вот эта реакция на нашего ребенка… Возвращается обратно, грудь ее тяжело вздымается. У нее одышка, как у старика, который на Эйфелеву башню забрался.

— Может тебе ко врачу сходить? — я начинаю по-настоящему беспокоиться.

— Не обращай внимания! Само пройдет. Так что там с вашим ребенком?

— Я думаю, это хорошая идея. Знаешь, у нас с Лёшей в последнее время трения. Небольшие совсем, но я пришла к выводу, что пора предпринять меры. Он говорит, что я слишком поздно домой прихожу, внимания ему не уделяю. Поэтому я решила сделать шаг конем. Женщине на восстановление отношений с молодым человеком законодательством ничего не полагается, а на ребенка — 70 дней до родов и 70 после. Думаю, нам за глаза хватит, чтобы восполнить недостаток общения! Ребенок нас сблизит. Все равно его нужно когда-то рожать. В Интернете пишут — никогда не наступит подходящего момента. Нужно просто решиться и родить.

— Ты думаешь?

— Конечно. Ну и пожениться придется, наконец, — я невольно улыбаюсь.

— Ах, вот что ты задумала! Теперь мне все понятно! — Света хохочет так громко, что посетители снова оборачиваются. Я не знаю, куда деваться от стыда за нее.

— Ничего я не задумала! — бормочу я. — Потише, пожалуйста. На нас смотрят. Ну а насчет женитьбы — я его ни к чему не принуждаю. Он сам женится…

— Конечно, куда ему деваться!

— Зачем ты такое вообще говоришь? — я хмурюсь. — Ведь можно ребенка и без женитьбы завести. Сколько людей заводит!

— Но только не ты, — Света продолжает хохотать, а потом вдруг становится серьезной и смотрит на меня, как моя мама раньше после родительского собрания. — Александра, пожениться — это прекрасно! Всегда можно развестись, если вдруг характерами не сойдетесь, но ребенка потом обратно не отдашь — это на всю жизнь! Ты вообще знаешь, что это такое? Я на первом курсе няней подрабатывала. До сих пор отойти не могу! С ребенком даже в туалет нельзя было спокойно сходить! Он тебя за полдня загоняет так, что ты после обеда на диван падаешь. Думаешь, пока он спит, и сама отдохнешь. Но он не спит! Он ждет, когда ты вырубишься и разрисует тебя фломастерами. Потом всю ночь будешь отмывать, чтобы в университет в нормальном виде прийти, но даже если получится, пойти все равно не сможешь, потому что он тебя чем-нибудь заразит! У меня на работе знаешь сколько таких работниц, которых я только на корпоративных праздниках вижу? Все остальное время или ребенок болеет, или они сами. Ребенок — это самое непредсказуемое существо! Ни поработать, ни поспать, ни в ресторан сходить, ни в туалет. У тебя на Лешу времени не хватает. А что ты собираешься своему ребенку отдавать? Число со знаком минус?

Не понимаю, что на нее сегодня нашло? Я с ней, как с подругой поговорить хотела, а она сидит, как индеец из племени Майя, который все истины на будущее знает…

— Но ведь все как-то детей рожают и воспитывают, — недоумеваю я. — Не понимаю, чего ты так кипятишься? И те, кто университетов с красными дипломами не заканчивал, справляются. Я уверена, что у нас с Лёшей все получится. В отношениях нельзя на одном месте стоять. Нужно двигаться. Я считаю, что сейчас для нас самый подходящий момент настал.

Света качает головой и подзывает официанта. Просит его поторопиться, а дальше молчит, что-то проверяя в смартфоне. Упорное нежелание ее разделить мою точку зрения крайне раздражает. Она же не мужчина! Мне не нужны сейчас аналитические умозаключения. Функция Светы, как лучшей и единственной подруги, сводится к тому, чтобы выслушать и поддержать. А она набросилась на меня, как медбрат на буйного.

Официант приносит плошки с куриной лапшой. Суп дымится. Света морщится и отодвигает, а я какое-то время сосредоточенно дую на него.

— Знаешь, — первой не выдерживаю я, — может быть, у тебя детство не очень счастливое было, поэтому ты не хочешь детей?

— А у тебя оно счастливым было?

— Даже если и нет, мы можем сделать по-другому! Мы можем все исправить! Для этого нам и жизнь дана.

— Ты действительно так думаешь? — Света смотрит куда-то в окно.

— Конечно! — подхватываю я. — Это же так здорово! Маленькие улыбающийся ребенок! Я уже на несколько блогов мамских подписалась. Научусь за это время рисовать. На гитаре играть! Колыбельные петь! Английский можно до совершенства довести! Французский выучить! На все время будет! Целых 140 свободных дней!

Достаю ежедневник и записываю на последний лист все перечисленные планы.

— Знаешь, у меня последнее время память плохая стала, — комментирую я. — Приходится все записывать. Наметила себе сначала на курс по улучшению памяти, а потом еще какой-то… Вот снова начинается…

— А упадка сил нет? — спрашивает Света озабоченно. — Утром голову от подушки не оторвать, после обеда начинаешь всех тихонько ненавидеть, а во время секса считаешь овечек, чтобы потом на засыпание времени не терять?

— Нет, до овечек я еще не дошла, — я улыбаюсь. — Я просто сразу засыпаю. А что, у тебя тоже такое было?

— Да, это предвестники «берн-аута», — отвечает Света. — После года ударной работы стала важные вещи забывать, утром встать не могла. Пришлось меры принимать — к психологу походила, на йогу, эмоций добавила, и все стало на свои места. Может быть, тебе просто драйва не хватает в жизни? Съезди в отпуск, запишись на курс вышивания крестиком, прыгни с парашютом, с Лёшей устройте ночевку в палатке на морозе — что-нибудь, что можно начать и закончить. И жизнь снова начнет бить ключом! Зачем сразу ребенок?

— Развлечений нам хватает. Книжки я слушаю, на выходных в музеи ходим. С Лёшей у нас все не так плохо. Это недоразумение мы разрешим, я уверена.

— А что дальше? — Света останавливается и смотрит мимо меня в окно.

— Что дальше? Поженимся. Ребенка родим. Будем воспитывать. Как все делают.

— И это то, о чем ты будешь вспоминать в последние минуты жизни? Это та жизнь, о которой тебе захочется вспомнить? Та жизнь, о которой было не стыдно книгу написать?

— Я не знаю. Я об этом как-то не задумывалась. Нам ведь всего по двадцать пять! Еще столько всего можно сделать! Вот смотри, — достаю из сумки распечатанный из Интернета список того, что обязательно нужно успеть в этой жизни, из 76 наименований и кладу перед Светой. Сегодня из «ВК» выудила. — Сказано, что если испытал хотя бы половину из списка, то жизнь, считай, прошла не зря. Ну, а если больше половины, то садись и пиши книгу!

— Первое, — читает Света, — поплавать с дельфинами. Второе — заняться любовью в кинотеатре. Совершить кругосветное путешествие на яхте. Нет, это не для меня, — она отодвигает список в сторону. — Может быть, это все кому-то придаст в жизни смысла, но не мне.

— А что же тогда? — спрашиваю я.

— В этом вся и проблема. Я знаю, что не это, но не знаю, что!!! От этого и тошно! В общем, насчет планов на горластое будущее всё-таки поговори сначала с Лёшей.

Света смотрит на часы.

— Обязательно поговорю! — соглашаюсь я. — Хотя иногда мне кажется, что разговоры только все портят. Вчера мы с ним поговорили и что? Поссорились. Долгие разговоры — это уже прошлый век. Мир не стоит на месте. Сегодня совсем другое общение — краткое, содержательное, невербальное. Два слова, три смайлика — и все понятно.

— Да, — скептически тянет Света, — не с полуслова теперь друг друга понимаем, а с полурожицы. И любовь тоже такая — невербальная…

Спорить со Светой сегодня явно бесполезно. Достаю телефон и пишу Алексею: «Как ты?» Добавляю три поцелуйчика и отправляю. Жду ответа, но его нет. Даже после того, как мы со Светой в напряженном молчании съедаем на горячее котлету с овощами, то есть я съедаю, а Света отодвигает. Даже после моего «Тирамису» на десерт он продолжает играть в молчанку.

— Похоже Лёша на меня вчера по-настоящему обиделся, — я нервно ерзаю на стуле.

— Может быть, просто он в метро едет? В центре плохо ловит.

— Он же сейчас на работе должен быть.

— Не волнуйся, — в голосе Светы, наконец-то, слышатся нотки сочувствия. — Вечером все равно помиритесь. У тебя сегодня все-таки юбилей!

Мой телефон пищит.

— Он? — спрашивает Света.

— Нет, — отзываюсь я. — Мама поздравляет. — А Лёша не отвечает.

— Позвони ему, — говорит Света.

Я медлю. Последний разговор с моим бывшим молодым человеком научил меня не тыкать пальцем в нарывающий фурункул.

Наш черноволосый официант приносит счет. Света вкладывает в кожаную папочку свою половину, одевает шикарную коротко стриженую норковую шубку с широким ремнем с камешками от «Сваровски» и уходит, сославшись на какое-то срочное дело. Я снимаю с вешалки серое пальто от Karen Millen и запускаю руку в карман в поисках кошелька. Вкладываю в счет нужную сумму. Официант забирает папку. В ожидании сдачи прохожусь второй рукой по другому карману. Внутри все холодеет. Любовной записки, которую я вчера нашла в новогоднем картоне, нет. Я точно помню, что вчера переложила ее из кармана жакета в пальто, чтобы по пути выкинуть и забыла!!! Чертова память!!!

Перед глазами проносится странный ночной сон. Я видела Пьера Безухова в костюме Деда Мороза. Приставляя пенсне к переносице, он взволнованно шептал про бумажку, которую он нашел в коридоре. Что-то про встречи, про любовь… Это был никакой не Безухов. Это был Алексей! Он нашел записку! На полу, он сказал! Значит, выпала у меня из кармана, когда я перчатки доставала, чтобы посушить. Он ее прочитал! Возможно, он подумал, что это моя. Хотя я ведь ему говорила, что у нас на работе кто-то роман крутит. Не факт, что он это услышал и правильно понял! А что, если он заподозрил меня в измене! Сценарий нашего разрыва тут же проносится перед моими глазами.

Алексей застает меня в постели с каким-то мужчиной. Ведёт себя тихо, как подобает рассудительному психологу. Мы ничего не слышим. Сосредоточенно занимаемся своим делом. Алексей достает из шкафа арбалет. Спрятавшись за косяком, ждет, пока наши тела соединяются в одно целое, и хладнокровно пускает стрелу. Та пронзает меня насквозь и моего любовника. Мы корчимся от боли. Алексей подходит, чтобы удостовериться в точности выстрела, и шепчет: «Помнишь, я тебе говорил, что убью нас обоих, если ты мне изменишь?» Я хриплю сквозь струящуюся по горлу кровь, что, может быть, мы еще все уладим миром, это же его профессия — конфликты улаживать, но он не слушает, а только усмехается: «Я убью только вас! Зачем мне умирать?»

Подошедший официант вырывает меня из сумасшествия мыслей. Я отдаю ему папочку с деньгами и выхожу на улицу. Спускаюсь по лестнице — той самой лестнице, на которой мы познакомились с Лёшей. Все было не так романтично, как голливудских фильмах: он огрел меня дверью, и тогда, если опустить некоторые подробности, мы поняли, что созданы друг для друга.

Это ужасно! Волосы дыбом встают от тех мыслей, которые могли прийти в голову моему любимому человеку. Да нет же! Он не способен на убийство! Глупость несусветная! Мы с ним когда-то смотрели художественный фильм. В нем жена с любовником лежали в постели, а муж стоял, как полагается, за дверью с арбалетом в руках и все слышал, но не решался открыть дверь. Потом он-таки ушел, в отчаянии бросив оружие в сторону. Алексей был несколько расстроен безвольностью героя и сказал, что он бы на его месте обязательно выстрелил и еще подождал бы, пока любовники друг на друга лягут, чтобы потом по сторонам не разбежались, гады.

Я тогда вместе с ним посмеялась, потому что даже в страшном сне представить себе не могла, что мы можем попасть в такую ситуацию. Это означало, что я должна была оказаться в роли неверной женщины. Это могло случиться гипотетически, с какой-то другой женщиной из его жизни до нас, но не со мной. Это исключено. Я бы никогда ему не изменила! Так почему я вообще об этом думаю? Ну и что из того, что около моего пальто он нашел какую-то любовную записку?

— Ты сомневаешься во мне? — выпаливаю я ему в трубку.

— Нет, — его голос пугает меня своей отстраненностью.

— Почему ты не отвечаешь на мои смс?

— Я занят, — отвечает он, не меняя тона. — У меня важная встреча. Встретимся вечером в «Дантесе»

— Хорошо, — отвечаю я.

— До вечера.

Голос у него такой ледяной, что у меня внутри все холодеет.

— Подожди, — кричу я в отчаянии, — я должна тебе объяснить про записку. Она не моя. Я же тебе говорила вчера. Я нашла ее на работе, в новогодних украшениях, когда убиралась. На работе кто-то крутит роман… Я же тебе говорила.

Я выдыхаю и жду его реакцию, но на мои позывы из трубки никто не отвечает, слышится музыка. Видимо, ему кто-то поважнее меня позвонил. Мой услужливый мозг (дай Бог ему всегда такой памяти) тут же сообщает, что меня так уже когда-то «подвешивали», и закончилось это совсем-совсем нехорошо.

* * *

Возвращаюсь на работу в смятении чувств. Света меня не поддержала, ладно хоть букет согласилась до дому довезти — не пришлось его на работу вместе с продуктами для фуршета на себе тащить. Алексей того и гляди бросит на почве ревности. Драйва мне в жизнь нужно добавить, эмоций. А мне кажется, без них жилось бы намного спокойнее. Сейчас бы пришла на работу и взялась за очередное дело. Выполнила его, как полагается. А так опять буду думать про Лешу, бросит он меня или нет, про Свету, почему она сегодня такая странная была. Потом буду жалеть, что так много съела, на погоду сетовать, что работать невозможно. Тучи висят так низко, что, кажется, поднимись на крышу нашего бизнес-центра, и можно в них голову спрятать. Как в детстве: оденешь на себя шапку по самую шею и представляешь, что если ты никого не видишь, то и тебя тоже никто не найдет. Только теперь так просто спрятаться не получается. Разве что за пакетами с едой. День рождения, называется. А ведь я планировала, что это будет самый замечательный день моей жизни! Даже тарелки настоящие для празднования притащила — не пластиковые, и блюда, и серебряную лопаточку для торта… Нужно все кейсы уладить, чтобы к шести стол был готов.

Первым делом бегу к Татьяне — ее с утра не было.

— Татьяна, у меня новые данные по делу Сердобольного.

— Вячеслав прислал подтверждение доходов? — Таня поднимает на меня глаза, и я замечаю в них грусть, даже отчаяние, как у Светы сегодня. Сегодня что, полнолуние или другое природное обострение?

— Нет пока, но я вчера вспомнила кое-что, — продолжаю я. — Этот Сердобольный был в университете преподавателем моего молодого человека. Он про его учебу докладывал отцу. Папа у Лёши владеет сетью стоматологических клиник. Лёша когда-то говорил, у него с этим Сердобольным были особые доверительные отношения. Возможно, что это «черные» деньги с клиник, раз у него других подтверждений их легальности нет.

— Возможно, но у меня в связи с этим другой вопрос, — голос Татьяны становится тихим, едва слышным. Так происходит всегда, если она чем-то крайне недовольна. — Почему ты все еще занимаешься этим делом?

— В смысле?

— Здесь же конфликт интересов! — негодует Таня. — Ты — заинтересованное лицо!

Я на секунду замираю и краснею, будто мне только что оплеуху отвесили.

— В чем я здесь, по-твоему, заинтересована? Лёша со своим отцом уже год, как не общается. Только с мамой иногда. Я ему ничего не говорила. Все сама вспомнила.

— Как бы то ни было, передай это дело Володе, пожалуйста, — отвечает Татьяна, будто не слыша моих объяснений. — Ему ничего не рассказывай. Пусть он сам разберется, как беспристрастное лицо.

Таня делает особое ударение на предпоследнем слове. Снова, как кувалдой по желудку. Беспристрастное лицо… Я глотаю комок, подступивший к горлу, и обреченно бреду к столу Володи. Сердце колотится от несправедливости. Как так? Отдать дело, на которое я два дня потратила! И Володя, не зная всю подноготную, обязательно пропустит его. А потом вскроется отмывание денег сети клиник Эдуарда Вишневского. Папу посадят в тюрьму и конфискуют имущество! Имя нашего банка попадет на первые страницы газет. Журналисты раскопают, что невеста сына преступника (а к тому времени, возможно, уже жена с ребенком) работает в этом банке. Кто будет разбираться, что я мужественно пыталась не допустить этого человека в нашу систему? Из меня сделают козла отпущения и уволят. Скажут, что они все в сговоре. Репутация банка будет подмочена. Возможно, он даже обанкротится. Меня арестуют и привлекут к материальной ответственности. Мне не на что будет оплатить долг, и я попаду в тюрьму. Наш ребенок останется без матери! И потом сам никогда не захочет иметь детей! Наш род прервется… Нет, такого никак нельзя допустить!

Передаю папку с бумагами Володе, но глаз с нее не спускаю. Нужно что-то предпринять. Намекнуть ему в личном разговоре, чтобы присмотрелся к этому Сердобольному? Тане это не понравится. Она сказала, ничего ему не говорить. Рассказать все Лёше? Нельзя, мы не имеем права разглашать такую информацию. А если этот Сердобольный действительно ворует деньги у Лёшиного отца и несет в наш банк? Этого нельзя допустить. Что же мне делать?

Просматриваю электронную почту. Во входящих — письмо от Татьяны. Завтра — тренинг по «Тим-билдингу». Принесла его нелегкая. Лучше бы тренинг по восстановлению памяти провели или про «берн-аут»! Зачем нам «командообразование»? Никакой потребности устанавливать дружеские отношения ни с Анжелой, ни с Толиком у меня не возникает. Разве что с Володей… В связи с новыми обстоятельствами. Господи, как снова Лёше говорить, что я приду поздно? Где мой эклер?

К шести начинаю приготовления к фуршету. Белой льняной скатертью накрываю стол. До пола оставляю пять сантиметров — по всем правилам этикета. На середину ставлю вазу для цветов, которые мне, надеюсь, еще подарят. Справа — соки и минеральную воду в бутылках этикеткой к краю стола. На первой тарелке оказывается десяток печеных розеток с салатом «Оливье», на второй — рыбный салат. На третью тарелку кладу миниатюрные бутерброды с семгой. Для этого пришлось пойти на хитрость: гренки сделать, которые полагаются в таком случае, у меня не было никакой возможности, поэтому я запекла на кухне в тостере несколько кусочков хлеба, порезала его, намазала маслом, положила сверху скрученную семгу, кусочек лимона и проколола шпажкой.

Одно блюдце наполняю до краев красной икрой — пусть каждый берет столько, сколько пожелает. Затем наступает очередь вазы с фруктами. Через полчаса приготовлений (с походом в магазин, прошу учесть) стол выглядит, как шведский стол в «Рэдисон-Славянская». В центре торжества — нарезанный торт с серебряной лопаткой из семейного антиквариата! Тарелки блестят! Красота! Все руки с утра оттянула, но оно того стоило!

У меня все готово. Ждем Татьяну — она у шефа. Анжела нетерпеливо поглядывает на часы. Сегодня ей никак в шесть уйти не удастся. Татьяна возвращается от шефа в начале седьмого. На ней лица нет. Того гляди заплачет! Такой потерянной я ее еще никогда не видела.

— Что случилось? — шепчу я.

— Прости, Александра. Прими мои искренние поздравления, но мне сегодня не до празднования, — объясняет она, собирая подрагивающими руками бумаги на столе. — Анжела, замени меня, пожалуйста.

Анжела достает цветы из-за занавески, подарок и бойко, как пионер на линейке, произносит стандартную речь. Ребята торопливо разливают вино по бокалам.

— Вы что, тоже торопитесь? — спрашиваю я.

— Да, прости, у нас важная встреча, — отвечает Толик.

— И очень срочная, — добавляет масла в огонь Володя.

— А я Александра, ты знаешь, всегда в шесть ухожу. Я и так задержалась. Извини, — Анжела допивает вино, закусывает бутербродом с рыбой и, виновато улыбаясь, удаляется.

— Ребята, ну вы хоть поешьте, — я растерянно развожу руками.

— Да-да, но у нас в семь встреча, — отвечают они в один голос. Мы думали, в шесть начнем празднование, но видишь, не получилось. Извини, нам нужно идти. Очень торопимся.

Ребята запихивают в рот по бутерброду с рыбой и оставляют меня совершенно одну.

— Как же так? — шепчу я, опускаясь на стул.

Изо всех сил стараюсь не заплакать. Я так старалась! Я накрыла идеальный стол! А они все ушли. У меня же сегодня юбилей! 25 лет! Один раз в жизни бывает!

— Александра? — в проеме двери появляется хмурое лицо Виктора Алексеевича. — Где Татьяна?

— Она ушла.

— А где остальные? Почему вы одна? Что случилось?

— Всем некогда. У всех свои дела.

Слезы текут из моих глаз. Господи! Не хватало еще реветь в свой День рождения! Да еще в присутствии Виктора Алексеевича. У меня все хорошо! У меня все прекрасно!

— Не расстраивайтесь, Александра, — Виктор Алексеевич подходит ко мне и протягивает руку, чтобы я встала. — Давайте я с вами выпью. Вы так замечательно все накрыли, как в лучшем ресторане! Поздравляю, Александра, — говорит он и чокается со мной. — Я заметил, вы всегда все стараетесь идеально сделать. Не обижайтесь, если другие этого не ценят. Просто каждый свою жизнь строит. И каждый хочет, чтобы она была идеальная, но только у него. Не принимайте близко к сердцу. Вы, наверное, празднуете сегодня еще с друзьями и близкими?

— Да, в Дантесе.

— Уже половина восьмого! Давайте, я вас отвезу. Мне по пути.

— Спасибо! — отвечаю я и бегу на кухню с блюдами в руках.

Новый джип «BMW» мчит нас по закоулкам, о существовании которых я даже после школьного курса москвоведения не догадывалась. Шеф, как заправский гид, поворачивает то направо, то налево. В одном из переулков недалеко от нашего бизнес-центра я вижу, как мне кажется, Таню. Пальто ее и шапка, только тело неестественно сгорбленное — будто у дряхлой старухи. Я вопросительно смотрю на шефа, но он проезжает мимо, не снижая скорости, и доставляет меня к двери «Дантеса», когда часы на приборной панели показывают ровно 20.00. Я за это время успеваю привести себя в порядок. Сделаем вид, что мой День рождения сегодня только начинается! И не будем забывать о помолвке!

В ресторане все уже собрались. Алексей возвышается тополем, как тогда, на том самом месте, где мы познакомились. Рядом с ним, справа двумя чуть пожухшими фикусами жмутся друг к другу мои родители. По левую руку — рассадник наших знакомых семейных пар. Светы нет.

Алексей замечает меня и, радостно улыбаясь, подходит. Целует, помогает раздеться и, как заботливый садовник, для которого настал самый важный день его жизни, ведет в созданную им оранжерею. Значит, никаких обид. Все в порядке.

— Надеюсь, здесь только те, кого ты действительно хотела бы видеть в такой торжественный день? Света не сможет прийти.

— Я знаю, мы встретились сегодня днем.

Он волнуется. Руки его, обычно теплые и крепкие, чуть дрожат. Он сжимает мои пальцы, будто пытаясь впитать мое тепло. Я благодарно ему улыбаюсь и громко всех приветствую. Приглашенные, как по команде, дружно поют «Happy Birthday», даже родители, которые на английском с роду не говорили. Хорошо он их подготовил! Папа хлопает в ладоши, остальные подхватывают. Призываю окончить хоровые пения — посетители с других столов начинают коситься.

— Спасибо большое! Очень рада вас всех здесь видеть. Даже несмотря на то, что я Лёше раз сто позвонила за последнюю неделю, чтобы узнать, не забыл ли он чего, все это для меня большой сюрприз, — я, улыбаясь, смотрю на Алексея. — На этом предлагаю официальную часть поздравлений считать закрытой и приступить к неофициальной.

Я показываю на накрытый стол.

— Насчет еды согласен, — подхватывает Алексей, — а вот официальную поздравительную часть мы только начали.

Говорили много и торжественно. Мне даже не верилось, что это про меня. Лёша зачитал поздравление Светы: о моем подвиге в институте, когда она заболела заразной болезнью, и все от нее отвернулись, а верная подруга (то есть я) продолжала носить ей домой материалы лекций и семинаров. Родители после этой речи растрогались и не смогли говорить. Мама замахала рукой, показывая, что они пропускают. Папа сделал над собой усилие и взял слово. Он признался, что сначала хотел мальчика, но потом, когда родилась я, ни разу не пожалел о дочери. Ни один сын не приготовит того, что могу я. Он рассказал про мои воскресные блинчики, про котлеты по-гречески и еще про сотню рецептов, которые я перепробовала.

После горячего продолжили с новой силой. Приглашенные говорили и говорили, а я думала, ну как же не жениться на такой девушке? Друзья Алексея отметили, что знают меня недолго, но исключительно с положительной стороны: скромная, опрятная, усердная, прекрасно готовит и дома царит идеальный порядок. Мама от этих слов прослезилась по второму кругу и снова пропустила. Я шепнула папе, чтобы он ей больше не наливал, иначе вечер превратится во всемирный потоп.

В какой-то момент Алексей делает знак официанту. Свет над нами гаснет и зал освещается огнями 25 свечей. Официант ставит на стол большой квадратный торт с толстым слоем масляных розочек. В самом его центре огромными розовыми цифрами выведено «25», а чуть ниже — «Поздравляем!» Не совсем, конечно, так, как я просила, ну да ладно. Не будем придираться к мелочам. Главное, что он мне сегодня предложение сделает.

Лёша многозначительно смотрит на меня. Значит, всё-таки в торте. Не мог что-нибудь более диетическое придумать? Я стараюсь мило улыбаться, а внутри у меня все переворачивается от мысли, как я буду выедать из этого скопления масла, бисквита и творога кольцо — я ведь жирное не переношу.

В браке, я знаю, приходится идти на жертвы. Но чтобы на такие! Морщусь, но мужественно принимаюсь за кусок, который Алексей кладет на мою тарелку. Внимательно обследую. Не обнаружив видимых следов взлома, на всякий случай заглядываю в чашку с чаем. Там одиноко плавает заварочный пакетик. Никаких поблескиваний. Возвращаюсь к торту. Еще никогда в жизни я не жевала так тщательно. Каждый кусочек бережно растираю во рту, превращая его в нежную творожно-бисквитную массу. Я почти не чувствую вкуса, боясь пропустить главное. Масляные розочки откладываю на край тарелки.

— Что-то не так? — спрашивает Алексей. — Не нравится торт?

— Что ты! Очень! — отвечаю я обреченно.

Значит, кольцо — там. Запихиваю в рот ненавистное масло, осторожно сдавливаю его зубами и сразу глотаю, не обнаружив ничего твердого. С непривычки желудок начинает будоражить. После седьмой розочки колет в правом подреберье. Кольца нет. Я поднимаю истерзанное муками сомнения лицо на Алексея. Неужели я его всё-таки проглотила?

Алексей понимающе улыбается, встает и поднимает руку. Становится тихо.

— Прошу минуточку внимания. Я еще не подарил главного подарка!

У меня внутри будто бутылку с газированной водой открыли, которую до этого долго трясли. Еле сдерживаю порыв освободиться от съеденного. Нужно держаться. Негоже пропускать момент собственной помолвки! Давай, не томи! Алексей, будто услышав мои мольбы, достает из рабочей кожаной папки плоский конверт формата А4 и крепко сжимает его в руках. Странная упаковка для кольца…

— Дорогая моя Александра! — начинает Алексей и берет мою правую руку в свою. — Я долго готовился к этому событию. Всё-таки четвертьвековой юбилей — не шутка, случается раз в жизни. Я горд и счастлив быть в этот день рядом с тобой. И не только в этот день. Я счастлив проводить с тобой каждый день, — он делает паузу и пристально смотрит на меня. — Я долго думал, что тебе подарить. Конечно, цветы. Извини, что с ним большого сюрприза не получилось, — он улыбается, глядя на меня. — Но цветы — это всего лишь атрибут праздника. Они завянут. Главное — не это. Главное, что мы вместе: каждый день, каждую минуту, каждую секунду. И чем больше этих минут, этих часов, тем счастливее я. Тем счастливее мы.

Он сильнее сжимает мою руку. Я нетерпеливо киваю.

— В общем, я решил подарить тебе нечто, что позволит нам проводить больше времени друг с другом и быть более счастливыми. Пожалуйста! Надеюсь, нам это поможет.

Он передает мне плотный белый конверт формата А4 с круглыми завитушками наверху и надписью «Бизнес-семинары». Я, борясь с неприятным гудением в желудке, открываю его.

«Подарочный сертификат выдан Александре Епишиной для посещения шестнадцатичасового курса по тайм-менеджменту».

Глава 3

Теперь я знаю, почему люди так часто кончают жизнь самоубийством в метро. Нет, лучше смерть, чем держать все это в себе! После торта я чувствую себя удавом, который съел на ужин теленка целиком, а после того, что устроил Алексей, — одновременно и этим теленком. Это самый ужасный День рождения в моей жизни! А ведь должен был стать самым лучшим!!!

Какой бесчеловечный человек планировал московское метро? На драгоценные камни с Урала денег хватило, а на скромных человеческих потребностях сэкономили. Лезу в сумку в поисках полиэтиленового пакета. Нахожу лишь запасные капроновые колготки и паспорт. Какая же я несчастная! Как мне не везет в жизни! Какой он всё-таки подлец! Так хочется накричать сейчас на него. Но нет. Эти действия правилами пользования пассажирским транспортом не предусмотрены. Какой-то мужчина освобождает мне место. Господи, я выгляжу, как беременный удав. Сажусь, прячу живот за сумкой и свешиваю голову.

— Что с тобой? — волнуется Алексей. — Тебе нехорошо?

Он еще спрашивает! Вместо кольца подарил мне какой-то сертификат, опозорил перед всеми! Как я теперь буду объяснять маме, почему мужчины все, как один, не хотят на мне жениться? Она, наверное, уже монолог длиной в «Анну Каренину» с не менее драматичным выводом относительно моей дальнейшей женской доли подготовила. Где этот сертификат? Я из него пакетик, как в самолете, сделаю. Хоть какая-то польза будет.

— Немного переела, дорогой, — слышу свой голос.

— Наверное, от розочек, — заботливо поясняет он. — Не нужно было столько есть.

Он издевается? Или до сих пор ни о чем не догадывается? А еще психолог, называется. Нет, мужчина и психолог — всё-таки понятия несовместимые. Только женщина обладает необходимой человеку этой профессии врожденной чуткостью. Я всегда чувствую, чего он хочет. Блинчики на выходные? Пожалуйста! Организую ему поход в «Шоколадницу». Сексуальное желание одолело? Без проблем — вот тебе эротический фильм в подарок! Хочешь на день рождения новый галстук? Я его уже купила — причем до того, как он захотел! А мужчины — никакой интуиции. Одна железобетонная логика. Времени нет на отношения? Вот тебе курс по тайм-менеджменту. Не хочу тебя больше видеть? Вот тебе чемодан и билет на все четыре стороны. Тошно так жить? Вот тебе книга. Жан-Поль Сартр «Тошнота». Не зря Света жаловалась, что у нее мужской склад ума. Или он со Светой снова сговорился? Как тогда на катке.

Домой мы добираемся за полночь. Мне далеко не до выяснения отношений. Всю ночь меня мутит. Каждый раз, когда масло вырывается из моих негостеприимных недр, я с дикой надеждой смотрю вниз, не блеснёт ли на дне тазика кольцо. Потом, вернувшись в комнату, ложусь к мирно похрапывающему у стенки Алексея, закрываю глаза и понимаю, что я всё придумала. Он и не собирался жениться. Он же мне говорил, что «брака» ему в его семье хватило. Мне горько и больно от этой мысли, ведь я верила, что смогу изменить его. Не получилось.

Утром уезжаю, когда Алексей еще спит. На работе тихо. Татьяну с утра вызвал шеф. Как жаль, что я не начальник! Сейчас бы провела совещание, вызвала бы подчиненных на ковер и выпустила пар. Мне легче, и для дела польза.

Нет, так нельзя. Татьяну шеф пропесочит за нашу ошибку (не мою, конечно, а Анжелы или Толика — только они у нас ошибаются), а она, человек нежнейшей души, ни за что не позволит себе отыграться на нас: все удары принимает на себя, а потом по Москве бродит, чтобы стресс снять. Вообще, с нее нужно брать пример. Мне кажется, я бы так не смогла. Кто виноват, тот и должен отвечать за ошибки. Причем по полной программе. Я так думаю. Почему я теперь должна страдать за ошибки родителей Лёши?

Он, наверное, сидит дома, пьет кофе, размышляет над своей диссертацией о женских истерических состояниях и в ус не дует, что я по его милости уже битый час именно в таком состоянии нахожусь. Сейчас пошлю ему смс о том, что мы расходимся, пусть поразмышляет. Введение к диссертации напишет. А потом через полчаса напишу, что я не ему писала, а другому. Ему материала на целую главу хватит! А еще через час напишу, что я пошутила! Как он может меня второй раз в качестве подопытного кролика использовать?! Подлец! Снова он за свое! Не хочет, видите ли, жениться! После всего того, что про меня вчера на праздновании сказали! Да я сама на себе захотела жениться! А он не хочет! У меня из-за него весь жизненный план рушится. Как заводить детей вне брака? Так не полагается. Это неправильно! Не по-перфекционистски!

— Мальчик! У тебя какая фамилия? — будут спрашивать нашего сына друзья в школе.

— Вишневский!

— Как у мамы?

— Нет, как у папы!

— А почему у мамы другая фамилия?

И на этот вопрос у ребенка никогда не будет ответа! Никогда! Он будет расти замкнутым и нелюдимым. Нам придется водить его по детским психологам. Ничего не будет помогать. Мне придется уйти с работы и полностью посвятить себя ребенку. Алексей будет винить себя и отстранится от нас. В какой-то прекрасный день он уйдет, не выдержав груза вины, и я стану матерью-одиночкой. И такой судьбы мы хотим нашему ребенку?

Татьяна возвращается от шефа. Она с утра ходила мрачнее тучи, а теперь, кажется, задень её, и она рассыплется пеплом на мелкие части. Неужели шеф не мог подождать со своими проблемами? Не видел, что человеку и без него тошно. Неужели это всё из-за того, что Толик с утра о своей свадьбе рассказал? Да, он торжественно объявил, что женится. На какой-то Оле. Я же не схожу после этой новости с ума!!! Господи! За что мне это наказание? Теперь и в нашем отделе появится обручальное кольцо!!!

Татьяне не нужно так расстраиваться. Ей, конечно, уже не двадцать, молодого человека у нее нет, но стоит ли из-за этого так убиваться? Жизнь, в конце концов, на личной жизни клином не сходится. Есть еще работа, друзья, домашние животные, цветы и холодильник, на крайний случай. Кстати, где мой любимый эклер? Иду на кухню и достаю сладость. Эклер пахнет утренней свежестью и вареной сгущенкой. Как же я тебя люблю! Я откусываю маленький кусочек. Никогда не говоришь мне: «Не хочу на тебе жениться!» Всегда смиренно ждешь, когда я приду. Вот это, я понимаю, настоящая любовь.

После всего, что произошло вчера, хочется прийти домой и представить, что я живу одна. Несколько дней без Алексея — думаю, это пошло бы нам обоим на пользу. Или даже месяц. Не зря люди, неоднократно побывавшие в браке, очень осторожно относятся к выбору следующего партнера: только поживши вдвоем, начинаешь понимать, как хорошо одному. Во всяком случае, мысли о нем не мешают работать. И еще этот Сердобольный не дает мне покоя. Нужно еще раз обсудить.

— Таня, ты на обед куда собираешься? — спрашиваю её тихонько. — Может быть, вместе сходим?

Она вздрагивает, будто проснувшись от зимней спячки, и медленно поворачивается ко мне.

— Да, мне нужно с тобой поговорить. Давай только куда-нибудь подальше уйдем. В «Матрешку»?

Мне страшно от ее ледяного, абсолютно ровного тона: будто только что в нашей Тане, теплой и радушной, злой волшебник выжег всю душу. Колокола на улице бьют двенадцать, мы одеваемся и выходим. Под ногами тает только что выпавший снег — природу опять будто напоили. Мы осторожно ступаем, время от времени помогая друг другу перепрыгивать с одной заасфальтированной кочки на другую, чтобы не обрызгаться.

Всю дорогу молчим, хотя меня так и подмывает спросить, о чем она хотела со мной поговорить. Татьяна только спросила, как прошло празднование юбилея. Явно из вежливости, не из интереса. Я ответила, что всё прошло хорошо. Подробностей выкладывать не стала. У меня странное ощущение, будто огонь внутри у Татьяны еще не погас и клокочет, как в жерле вулкана, а снаружи всё заковано в лёд. Лава рвется наружу, но лёд её не пускает и превращает в темно-серый пористый базальт. Твердыня сжимает ее еще сильнее и вот, уже нечем дышать. Мне кажется, я бы все уже выложила, а Таня в себе держит.

— Я знаю укромный столик, за который никто не садится, — говорит она, когда мы у метро Третьяковская поворачиваем к ресторану. У входа нас встречает розовощекая «Матрёшка» и мужским голосом приглашает зайти. Не только нас, но и всех остальных прохожих — в большинстве своем пассажиров, спешащих в метро. Это немного странно, потому что днем в заведении и без того не протолкнуться. Но работа есть работа, и Матрёшка ее делает, как предписывает инструкция.

«Мартрёшку» любят многие. Это традиционный русский ресторан, которых в центре Москвы осталось не так и много. Есть суши, украинская еда, американские, аргентинские стейкхаузы, а русских заведений — почти не осталось. Около нашей работы она одна и держится. Бизнес-ланч здесь знатный. На большом деревянном столе в форме телеги стоят салат из морковки, селедка под шубой, свекла с орехами, соленые огурчики, маринованные помидоры, оливье, хлеб — все, что русская душа пожелает. Суп и горячее приносит официант. В обеденные часы ресторан превращается в гудящий улей, в котором только официанты трудятся, как пчелки. Все остальные сидят трутнями и едят.

Сегодняшний день — не исключение: «Матрёшка» забита до отказа. Офисные работники вальяжно прохаживаются между столами и телегой. У барной стойки я вижу Толика с девушкой. Он, заметив нас, улыбается и машет рукой. Наверное, это его невеста. Подмигиваю ему. Невеста неодобрительно косится. Подмигиваю сильнее, чтобы четко дать понять, что я его коллега, а не кто-то там еще. Татьяна проходит мимо, их не замечая.

Мы действительно находим столик, за которым никого нет. Он находится дальше всех от тележки с салатами, наверное, поэтому не популярен. Татьяна заказывает зеленый чай и салат с креветками, я — борщ и квас. Приносят быстро. Какое-то время я сосредоточенно хлебаю и думаю, может быть, стоит рассказать ей для начала о своих личных проблемах или про Сердобольного поговорить. Но Таня так тяжело вздыхает, что у меня слова на ум не идут. Мои проблемы мельчают, и я думаю, что к концу обеда от них совсем ничего не останется, безо всяких разговоров.

— Александра, — Татьяна первой прерывает наше тягостное молчание. — Думаю, ты догадываешься, о чём я хочу поговорить с тобой. Что скрывать, об этом уже все знают.

— Все? — я лихорадочно соображаю, о чем она.

— Александра, ты — чуткий, понимающий человек. Я надеюсь, ты не осудишь меня.

— Конечно, нет, — отвечаю я с полной уверенностью, что по ходу разговора пойму, о чем речь.

— Спасибо, — Татьяна грустно смотрит на меня. — Надеюсь, ты осознаешь, какая ответственность в связи с возникшими обстоятельствами возлагается на тебя?

— Да, конечно.

Ничего не понимаю.

— Надеюсь, ты оправдаешь те надежды, которые мы на тебя возложили. В любом случае, тебе, как молодому начальнику, придётся многому учиться.

Что? Молодому начальнику? Она предлагает мне своё место?! Рот, как на роликах, разъезжается к ушам. Назад! Изобразить на лице сострадание! Никакой радости! Ненавижу себя в этот момент. Губы беззастенчиво растягивают объятья навстречу неожиданно свалившемуся счастью. С силой тяну их обратно. Татьяна уходит, у неё какие-то проблемы, а я бесстыдно радуюсь новой должности!

Почему я не занималась актерским мастерством? Сейчас бы в два счета слепила на лице мину жалости, а внутри бы радовалась тихонечко повышению. Лёше надо было мне подарить мастер-класс актерства, а не курс по тайм-менеджменту! А может быть, Таня совсем не уходит? Идёт на повышение?!

— Тебе предложили другое место? — спрашиваю я, улыбаясь.

— Не знаю, что будет после этой вынужденной паузы, но повышения не будет. Это точно. Я бы хотела уйти, как можно раньше. Если Виктор Алексеевич утвердит тебя, то, возможно, со следующей недели. Я уверена, ты быстро освоишься. Ты внимательная, всё замечаешь. Насчет других я такого сказать не могу. Толик женится, у него в голове теперь только семья. Анжела и Володя…

Татьяна вздыхает.

— Да… — перехватываю я. — Значит, я не ошиблась…

— В чем не ошиблась?

— Что у них роман! Мне первым делом придется провести с ними воспитательную беседу о поведении на работе.

— Я думала, у Анжелы есть молодой человек. — Татьяна поднимает на меня напряженный, полный недоумения взгляд.

— Да, так она говорит, но чужая душа — потемки. Ты не волнуйся, невысокие нравственные качества не обязательно отрицательно сказываются на рабочих.

Я с восторгом думаю о том, что теперь сама смогу подбирать персонал. Захочу — уволю, захочу — оставлю! Губы опять бесстыдно расползаются в улыбке. Не сметь! Назад! Расстреляю!

— Да, Анжела и Володя — хорошие работники. Я это, собственно и хотела сказать.

— То есть — не про их роман?

— Нет, про роман я в первый раз слышу. Надеюсь, ты ошибаешься.

— Боюсь, что не ошибаюсь. В коробке с новогодними игрушками я нашла любовную записку: «После праздника останься, когда все уйдут». Слово «люблю» еще. Записка порвана была, но смысл понятен. Я считаю это недопустимым. На работе, по крайней мере.

Татьяна краснеет до цвета борща, который я ем. Она всегда реагирует на отношения между полами эмоционально, но сегодня, по-моему, перебарщивает.

— Эту записку мы на новогоднем корпоративе сочинили, — говорит она, улыбаясь. — Ребята придумали игру. Мы стихи сочиняли командами. В этой записке не про любовь было, а про головную боль после корпоратива. Она остается после праздника, когда все уходят. И еще «я ее не люблю».

Теперь настает моя очередь покраснеть — не то, что до цвета борща, мне кажется, моё лицо становится просто цвета кваса. Отпиваю глоток из кружки, чтобы немного остыть. Вот это я попала! Так, о чём мы изначально говорили?

— Ты действительно думаешь, что я подхожу на место начальника? — спрашиваю я. — Ведь я всего год работаю.

— У тебя есть все задатки, — отвечает Таня. — Единственное, над чем бы я посоветовала поработать, — над умением выделять главное и концентрироваться на нем. Ты иногда разбрасываешься, работаешь над тем, что не требует таких вложений времени. Прибираешься в папках в то время, когда денежные переводы нужно проверять, стол идеально накрываешь, подарки часами выбираешь. Все это нужно будет учиться делегировать. Сейчас ты пока засчет вечеров выкручиваешься, а потом это может привести к нервному срыву или к личной несостоятельности… Как у меня.

— Что ты, Таня, — я отодвигаю борщ в сторону и с состраданием, на которое только способна в ситуации стремительного карьерного роста к человеку, место которого собираюсь занять, смотрю на нее. — Тебе еще обязательно повезет в личной жизни. У тебя будет молодой человек, семья, дети. Я уверена. Если не таких, как ты, замуж брать, то кого же?

Да, мир по-моему с ума сошел. Таню не берут. Меня не берут. Свету не берут! Нет, мужская забастовка не может длиться вечно. Ведь им наверняка, как и нам, тоже хочется романтики, белого платья, фаты, лимузина, венчания, свадебного путешествия, долгих прогулок по пляжу! И нужна для этого самая малость — набраться мужества, подкопить денег и подарить кольцо с бриллиантом своей девушке! Кому-то, конечно, еще и девушку подходящую нужно найти, но за этим дело не заржавеет. Сколько их в Москве? Незамужних, красивых, уже давно готовых к романтике, белому платью, фате, лимузину, венчанию, свадебному путешествию, долгим прогулкам по пляжу?

Обнадеживающе улыбаюсь, но Таня не отвечает. Решаю не усугублять ситуацию дальнейшими расспросами. Толик в это время влюбленно смотрит на свою невесту. Мне хорошо их видно. Невеста у него симпатичная. Толик светится. Мне хочется оказаться на их месте с Алексеем. Сидеть и говорить с ним о том, что меня только что назначили начальником отдела. Он бы обязательно за меня порадовался. Может быть, он прав насчет тайм-менеджмента? Там ведь как раз учат заниматься главным и не отвлекаться на всякие посторонние вещи. Без этих умений мне теперь не обойтись. Никогда не поздно начать заниматься главным.

— Мне нужно уйти? — вдруг спрашивает Таня. — Ты не обидишься?

— Нет, — отвечаю я. — Все равно собиралась еще зайти в магазин. Толику на свадьбу подарок присмотреть от нашего отдела.

Таня кивает.

— Только не долго. Толик не такой разборчивый, как ты, — Таня улыбается. — О том, что я тебе сказала — о возможном назначении, пожалуйста, никому не говори, — добавляет она. — Твою кандидатуру я предложу Виктору Алексеевичу, он решит.

Тон у неё такой, будто у меня после этого разговора шансов — не больше, чем воды в перевернутом стакане. Даже если я знаю, как перевернуть стакан, чтобы вода из него не пролилась. Даже если я знаю, как перевернуть его обратно, ничего не замочив вокруг. Меня папа научил! Только какой толк теперь от всех этих фокусов? Лучше бы научили меня, как главное от второстепенного отделять или как лучше понимать, что у нас на работе происходит… Почему Таня уходит? И как быть с этим Сердобольным? Так и не поговорила с Таней о нем. И как я буду руководить Толиком, Володей и Анжелой? После того, как они меня вчера поздравили с Днем рождения мне хочется их просто уволить!!!

* * *

— Добрый день! Меня зовут Владислав. Рад вас приветствовать на нашем небольшом вечернем тренинге! — бодро сообщает ну очень молодой человек со светлыми волосами в белой рубашке и голубых джинсах. Мне кажется, у него борода только-только начала расти. А уже других учит. Мы располагаемся всем отделом в небольшом конференц-зале, где обычно проводят совещания. Половину помещения занимает продолговатый стол из серого пластика, по краям которого сидим мы вчетвером (Таню шеф срочно вызвал). Свободное пространство от двери до стола заполняет Владислав вместе с флип-чартом и большой черной сумкой. Желание тренировать командные навыки у нас всех одинаковое — нулевое, но другого выхода нет.

— Я вижу, что вы пышете энергией после окончания рабочего дня! — тренер бодро улыбается, отчего становится еще противнее. Он наверняка дома за день отоспался, а теперь стоит здесь и показывает, что он лучше нас. После напряженной паузы он добавляет. — Постараюсь покороче, чтобы вы ровно в девять ушли домой!

— В девять?! — Толик с Володей вскакивают со своих мест.

— Нам обещали до восьми! — вторит им Анжела.

— Да! — присоединяюсь я.

— Ага, — Владислав хитро улыбается, — всё-таки есть еще порох в пороховницах! Нужно только дать правильный стимул. Давайте договоримся, что работаем не на время, а на результат. Как команду построим, так и уйдем. Можем даже раньше положенных восьми уйти. Согласны?

Мы энергично киваем. Вот подлец! Манипулирует! Знаю я таких психологов.

— Не будем терять времени, — продолжает Владислав. — Кто из вас понимает английский?

Вяло поднимаем руки. Он разве не в курсе, что банк у нас иностранный и английский — обязательное требование для всех? Мог бы поинтересоваться, прежде чем тренинг проводить.

— Значит, вы в курсе, что речь сегодня о командообразовании! — говорит Владислав.

Я поглядываю на часы. 15 минут тренинга уже прошло, а мы выяснили только тему. Зеваю и украдкой смотрю на смартфон. На мою смс-ку о том, что я сегодня задержусь из-за тренинга, Лёша пока не ответил.

— Для разминки давайте сделаем одно простое упражнение, — резонирует Владислав, доставая из большой черной сумки круглый, серебристый магнитофон. — Вы его дома сможете использовать, чтобы вечером сбрасывать лишнее напряжение.

— А может быть, мы сразу к главной части тренинга перейдем? — предлагаю я. — Чтобы время не терять?

— Мы не теряем время, не волнуйтесь! Мы его экономим! — Владислав нажимает на «плей». Слышится ритмичный бой барабанов. — Ваше задание — полностью расслабиться и одновременно встряхнуться. Я научу вас за десять минут освобождаться от телесных зажимов, которые мешают энергии свободно циркулировать по вашему телу. Очень важно освобождаться от них в тот же день, чтобы ночью организм восстанавливался. Это древняя восточная техника. По-другому она называется динамическая медитация. Встаём, закрываем глаза и двигаемся, как вам хочется, безо всякого контроля и правил.

Отличное задание для отдела комплаенс-контроля. Освободитесь от контроля! Кому он нужен?! Забудьте правила! Из динамиков вырываются барабаны, крики, свист, дикий ритм африканской музыки. Мне кажется, я слышала её в фильме, в котором какие-то племена человеческие жертвы богам приносили. Никто из нас, конечно, и не думает вставать.

— Активнее, ребята! — Владислав, подергивая бедрами в ритм музыки из стороны в сторону, приближается к нам и протягивает руки. Обмотать его сейчас веревками и тряпьем, настоящий шаман получился бы — настолько он убедителен. Сначала приходится встать Толику с Володей, а потом мне с Анжелой. Тани всё еще нет. Она, наверное, специально не возвращается, чтобы не участвовать в этом сборище бедуинов. Моими застывшими конечностями двигает только одно желание — уйти побыстрее домой, других, думаю, тоже, но нашего динамичного стояния Владиславу недостаточно. Он кричит: «Активнее! Веселее!!! Освободитесь от контроля, от правил! Они вам не нужны!!! Отключаем левую половину мозга! Включаем правую! Чувствуем настоящее! Нет прошлого! Нет будущего! Есть только «сейчас»! Работа закончилась! Долой дела и порядок! Да здравствует свобода!»

Как же! Закончилась работа! А тренинг — это разве не работа? Владислав закрывает глаза, и тут начинается самое интересное. Он будто не замечает нас. Он впадает в транс. Мы сначала растерянно стоим возле него, затем тихонько садимся обратно на стулья и с любопытством следим за тем, что он вытворяет. Движения его хаотичны: руки, будто, сами по себе, ноги — сами по себе — как у сломанной заводной игрушки. Все это странно, даже отталкивает, но почему-то никто из нас не может оторваться. Движения его совершенно неправильные, но свободные и абсолютно расслабленные. Лицо, как у ребенка на картине «Мадонна с младенцем»: спокойное и безмятежное. Нет, скорее, как у самой Мадонны: умиротворенное и светится счастьем. И все же странно видеть все это в переговорной нашего банка…

— Так, хорошо, — Владислав неожиданно открывает глаза и останавливается. — Думал заразить вас своим танцем, но вы — явно не из ансамбля Игоря Моисеева.

— Точно, — в один голос вторим мы. — Мы — из банка.

— Ребята, — Владислав становится серьезным. — Я ведь не случайно эти упражнения даю. Они быстрее всего приведут нас к цели сегодняшнего тренинга. А какая у нас сегодня цель?

— Уйти в восемь домой, — отвечает Толик, улыбаясь.

— Правильно, это тоже цель, и придете вы к ней быстрее всего, если будете работать в команде.

— А может быть, у нас она уже есть? Именно такая, которая нужна для нашей работы? — вступает Володя. — Суть нашей деятельности не предусматривает работу в тесно сплоченной команде. Она нам просто не нужна. Каждый делает свое дело и отчитывается перед начальником. Если требуется, мы друг другу помогаем. А влезать в дела друг друга нам инструкция запрещает. У нас ведь банковская тайна, конфиденциальность.

— Ребята, послушайте. Команда — это не просто совместный труд. Есть атмосфера, в которой хорошо работается, с удовольствием, с радостью. Атмосфера создает правильный настрой, расслабленное состояние воина, который в любую минуту готов к действию, к борьбе. Если постоянно быть в напряжении, в состоянии войны — с собой, с другими, то можно быстро сгореть. Без умения расслабляться нет эффективности, сколько бы вы себе не запланировали. Рад, что ваше начальство это понимает. Если есть заказ на этот тренинг, то, наверное, в нем есть потребность. Я знаю, что вы устали после рабочего дня. Но лучше провести тренинг сейчас, чем на выходных. Вы, наверное, тоже работаете с другими людьми? С кем вы в течение дня взаимодействуете?

— С менеджерами, — отвечаем мы.

— И что будет, если они откажутся с вами взаимодействовать? Просто потому что устали, потому что не хотят. Потому что им так проще. Сможете вы дальше делать вашу работу?

— Нет, — отвечаем мы.

— Вот и я не могу выполнять работу, если вы отказываетесь взаимодействовать со мной.

Мы виновато опускаем глаза. Меня ужасно бесит, если менеджеры не сотрудничают с нами так, как это нужно нам, не хотят потревожить клиента лишний раз, чтобы попросить у них нужные нам документы, придумывают отговорки. Я и не думала, что наше поведение сейчас со стороны выглядит так же.

— Не нужно испытывать угрызений совести, — успокаивает нас Владислав. — Противиться новшествам — это естественно для человека. Внутри каждого из нас сидит маленький человечек — бюрократ, счетовод, который внимательно учитывает расход и приход энергии. Все новое: что нам предлагается узнать, запомнить, изучить, он встречает в штыки, потому что на это нужно много энергии. И он прав! Наш мозг расходует около четверти всех килокалорий организма! А это — очень много для такого небольшого по размерам органа! Все, что мы уже знаем, применяем, идет на автомате — это хорошо, на это много энергии не нужно, а новое — только при острой необходимости, потому что нужно выстраивать новые нейронные цепочки, выделять стройматериалы, энергию. За применением нового нужно постоянно следить! А это опять расход энергии! И когда дело идет об усталости, в том числе о вечерней усталости, наш счетовод прикрывает лавочку. Подождем, пока резервы заполним: поспим, отдохнем, поедим, переварим. До сих пор жили без этих новшеств и сейчас проживем. Так говорит наш бюрократ-счетовод. У некоторых людей — ригидных, ограниченных, перфекционистов, такой человечек особенно строго, я бы даже сказал, по-диктаторски, санирует пространство. Все новое — плохо. Все старое — хорошо. Это нам не нужно. Это и так хорошо.

Перфекционистов? Он сказал: «Перфекционистов»?! Владислав продолжает монолог и говорит теперь электронным голосом, прохаживаясь из стороны в сторону, как робот. «Это нам не нужно. Это и так хорошо, — повторяет он. — К черту тренера и то, что он говорит. Мы уже научились за свою жизнь. Университеты закончили. Как научились, так и будем жить. Новое нам не нужно. Нам и так хорошо. У меня есть всё, чтобы быть счастливым, но я не чувствую этого. Плохо чувствую. Но я ничего не могу поделать. Ем, сплю, работаю. Это моя программа выживания. Но что-то происходит. Не знаю, что, но мне плохо. Я плохо чувствую. Плохо себя чувствую». В конце представления робот теряет подвижность, не может говорить. Его голос скрипит. Звук, сопровождающий движения, режет слух, будто кто-то сейчас проводит металлом по стеклу. В конце концов, робот падает на пол и больше не движется.

Сначала мы смеемся, потом умолкаем, а еще через несколько секунд подбегаем к Владиславу и спрашиваем, все ли у него в порядке.

— Отлично! Хотя бы так я заставил вас немного подвигаться, — отвечает Владислав, улыбаясь. Он встает и снова превращается в тренера. — Теперь самый важный момент! Слушайте внимательно. Закройте глаза и представьте себе этого внутреннего бюрократа, который санирует ваше внутреннее пространство. Представили? А теперь, пока он ничего не ожидает, завалите его, свяжите ему руки, ноги, чтобы не убежал! И главное, кляп в рот вставьте! Посадите на стул и привяжите к стулу. Не церемоньтесь с ним! Он с вами не церемонится. Сделали? Отлично! — Владислав потирает руки. — Теперь позовем скромного интеллигента, которого злой бюрократ все это время держал взаперти. Позвольте творцу внутри вас выйти на сцену. Да-да. Тот, который стихи сочиняет, музыку, книги пишет, танцует. Теперь его черед.

Мы все, как по волшебству, медленно встаем.

— Отлично. Пока ваш творческий интеллигент не испугался, делимся на две команды, — приказывает Владислав, — по одному мужчине и одной женщине в каждой.

— Я с Анжелой тогда, — говорит Володя и встает рядом с ней.

Толик стоит, как вкопанный, приходится мне идти к нему.

— Итак, будем проверять ваши командные навыки, — Владислав потирает руки и достает из черной сумки, которую он принес с собой, пачку бумаги и веревочку. — Делаем из бумаги снежные комки и выбрасываем их со своей территории на чужую. Ваша территория — здесь, — Владислав смотрит на нас с Толиком и показывает на правую сторону от веревочки, которую он протянул от двери до стола. — Соответственно территория второй команды — Анжелы и Володи — здесь. Побеждает тот, у кого будет меньше бумажных гранат, чем у противника или столько же.

Владислав предлагает Володе с Анжелой занять свой дом, мы с Толиком готовимся к нападению и лепим из бумаги гранаты. Через пять минут война начинается. Будто мы всю жизнь ждали этого момента. Сначала степенно выкидываем гранаты руками, потом выпинываем их ногами, а концу игры уже безо всякого стеснения швыряем снежки исключительно друг в друга. «Вот тебе, за то, что меньше всего делаешь, а зарплату получаешь такую же, как и мы». «Вот тебе за то, что выбрал Анжелу, а не меня». «Вот тебе за то, что за зиму болела три раза, а я чуть не умерла от двойной нормы». «Это за то, что тебе досталось дело Сердобольного!» Еще за вчерашнее, что оставили меня одну! Мне бы еще очень хотелось засадить пару раз гранатой по Толику, но я исправно соблюдаю принцип командообразования. Правила есть правила. Вот это творец внутри меня разыгрался! Даже не думала, что он у меня такой бойкий! И память у него, оказывается, отличная!

— Остановитесь! — слышу, будто издалека, голос Владислава. — Время вышло!

Он становится на разделительную линию и поднимает руки, как боксерский рефери на ринге, разнимающий тяжеловесов. В него случайно попадает несколько последних боеприпасов — за то, что задерживаешь нас после работы.

— Закончили! — кричит Владислав.

Мы, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, нехотя расходимся на противоположные стороны комнаты.

— Теперь подведем итоги. Не нужно считать, — Владислав останавливает нас в усердной попытке определить окончательный счет игры. — Не в этом была суть упражнения. Вы могли выиграть как команда — вчетвером, разделив гранаты поровну, но для этого нужно было объединиться и договориться. Я говорил о таком условии: «меньше или столько же». Но вы предпочли закидывать друг друга, причем в самой недружественной форме.

Мы снова опускаем головы, как нашкодившие школьники. Повеселились, называется. Показали себя во всей красе. Молчи, бюрократ! Вот тебе еще один кляп в рот! А что с тобой, творческий интеллигент, теперь делать?

— Извините, у нас действительно с командными навыками не очень хорошо, — говорит Анжела. — Простите, мы увлеклись.

Анжела достает зеркальце и проводит пальцем по двум царапинам от бумаги, которые остались от чьих-то бросков.

— Прости, Анжела, я не хотела, — шепчу, показывая на царапины.

— Извини, я тоже, — она показывает на мое лицо, — не хотела.

Смотрюсь в ее зеркальце. Следы чуть заметные, до завтра пройдут, но сам факт, что она тоже в меня метилась, заставляет интеллигента внутри меня бить по полу каблуками так, что резвая чечетка получается. Причем интересный такой ритм. Сначала медленно, протяжно, потом быстрее и быстрее, как биение сердца, которое вдруг захотело танцевать. И тут я слышу другой ритм — второго сердца. Откуда?

— Теперь, я надеюсь, вы понимаете, зачем ваши руководители заказали этот тренинг? — громкий, победоносный голос Владислава отвлекает меня от внутренней чечетки.

Мы, виновато-насмешливо поглядывая друг на друга, киваем и рассаживаемся по местам.

— Очень часто так получается, что мы даже не понимаем, чего нам не хватает для повышения эффективности. Хорошая командная атмосфера — один из таких незаметных факторов. Моя задача сегодня была показать, что решение проблемы может прийти с самой неожиданной стороны. Поэтому я считаю, что мы очень хорошо продвинулись. Осознание проблемы — это половина решения. Проверьте, не выплюнули ли бюрократы свои кляпы? Хорошо ли связаны? Интеллигенты-творцы не спрятались, по-прежнему на сцене? Отлично! Идем дальше!

Проделываем несколько упражнений из серии «Интервью». Оказывается, Анжела уже восемь лет живет с молодым человеком, юристом по профессии, а вечером, прежде чем поехать домой, заезжает к маме — она у нее сильно болеет. Поэтому Анжела всегда так торопится и уходит ровно в шесть! А еще она любит орхидеи — у нее дома целая оранжерея. Именно цветами она стала бы заниматься, если бы не нужно было зарабатывать на жизнь и помогать маме с лекарствами. Когда она говорит о цветах, глаза ее светятся от восторга, даже цвет их меняется на изумрудный. Никогда не видела ее такой счастливой раньше! Ни за одним из наших досье.

Толик женится через месяц! У Володи пока никого, кроме Толика. Они — лучшие друзья с университета. Любят фантастику, обмениваются фильмами, книжками, по вечерам играют через Интернет в компьютерные игры. Эти увлечения их сблизили. Была бы их воля, они бы стали писателями-фантастами и одновременно разрабатывали бы компьютерные игры. Вчера они спешили на встречу с их любимым писателем-фантастом. Рассказывают они об этом наперебой, взахлеб. При этом поглядывают друг на друга, как подростки, которые вместе уже изобрели что-то, достойное не менее, чем Нобелевской премии, но поведать миру об этом не решаются. И мы от их радости тоже расплываемся в улыбке, и чувствуем себя по-детски счастливыми.

Я, отвечая на этот вопрос, рассказываю, что мы с моим молодым человеком ходим в театры, музеи, цирки. Собираемся скоро дельфинарий посетить и в будущем провести отпуск на яхте. Возможно, даже отправиться в кругосветное путешествие. Я мечтательно улыбаюсь, представляя себя под огромным белым парусом и Лёшу за штурвалом. И всё бы хорошо, если бы не мой интеллигент, который вдруг появляется прямо перед моим шезлонгом и ждет, нетерпеливо постукивая каблуком. Ритм его движений равномерный и четкий, как у метронома, отсчитывающего секунды. Я стараюсь не обращать на него никакого внимания и рассказываю дальше про то, что люблю порядок. Это для меня тоже своего рода хобби. Ребята смотрят на меня, а лица у них точь-в-точь, как у моего интеллигента — будто они мне не верят и все ждут, когда же я закончу зачитывать кем-то написанный список и начну говорить о другом, о настоящем, от чего лицо расплывется в детской улыбке и глаза засветятся. Говорю дальше — про работу, что она мне идеально подходит и я с удовольствием сюда прихожу. Ребята усмехаются. Они перекидываются фразами, что все они любят работу, а мне становится не по себе от мысли, что я так ничего стоящего и не сказала: ни о цветах, ни о книгах, хотя я их тоже люблю. Люблю, но не так, чтобы сердце забилось в сумасшедшем ритме и захотелось сказать: о такой жизни можно написать книгу или фильм снять. Именно в этот момент мой интеллигент вдруг затихает. Он пристально смотрит на меня, чуть прищуриваясь, будто давая понять, что всё только начинается, и тишина эта — всего лишь пауза, короткая передышка перед настоящим представлением.

После упражнения «Акведук» Владислав нас отпускает. Шарик катался по нашим бамбуковым трубочкам, как вода по водопроводу, и ни разу не упал! Команда заработала! Никогда бы не подумала, что буду чувствовать с ребятами такое единение. Даже увольнять теперь никого не хочется.

* * *

Мы дружно идем к метро. Спустившись вниз, обнаруживаю, что в кармане нет кошелька, в котором лежит проездной. Толик предлагает оплатить проезд, но мне не по себе без кошелька, поэтому, ругая себя за рассеянность, быстрыми шагами направляюсь к офису.

— Кошелек забыла, — говорю охраннику, который привстает, чтобы посмотреть, кто это так поздно собрался на работу.

— Понятно, бывает.

— Ключ еще не сдавали?

Охранник поднимает глаза на открытый шкаф с ключами, и качает головой. Наверное, Таня задержалась. Я поднимаюсь на третий этаж.

— Татьяна, — говорю я, открывая дверь, — извини, я кошелек забы…

Официальное объявление о конце света не подействовало бы на меня сильнее, чем то, что я увидела. Виктор Алексеевич обнимает Татьяну, сидящую на столе далеко не в позе начальника отдела банка, и страстно целует ее в шею. Конечно, он остановился, когда увидел меня, но не быстро, как делают любовники, которых застали врасплох, а медленно, словно хотел показать мне, что увиденное мною — реальность, про которую уже все знают. Кроме меня… Я будто немею, и на какое-то время перестаю слышать. Он что-то говорит, но слова его медленно распадаются на буквы и падают на пол — прямо передо мной. Их скапливается так много, что уже ничего не вижу. Кажется, сейчас рухну в обморок — прямо на эту гору бессмысленных букв. Приседаю на стул, который оперативно подставляет шеф.

— Александра! — он обмахивает меня папкой с отчетами. — Вижу, вы очень рады за нас! Мы только что решили пожениться. Александра! Ну что же вы молчите? Вы рады?

— Рада, — шепчу я. — Очень рада.

— Я и не сомневался, — Виктор Алексеевич с облегчением выдыхает и заметив, что опасность обморока миновала, перестает махать папкой.

— Значит, вы разводитесь? — слышу я свой голос.

Господи, кто меня тянет за язык? Подчиненная не должна задавать таких вопросов начальнику. Это его личное дело!

— Да, это было уже давнее решение. А теперь, — он прижимается к подоспевшей на помощь Татьяне и многозначительно гладит ее по животу, — больше тянуть некуда. Жаль только, что Татьяне из-за всего этого уйти придётся. Наше начальство наше такую субординацию не приветствует.

— Да, — тяну я и стараюсь глубже дышать, чтобы не рухнуть от второй новости со стула. Живот у Татьяны будто за день вырос! Как же я раньше не замечала?

— Ребенок всё ставит на свои места, — заключает Виктор Алексеевич.

— А как же ваш другой ребенок?

О, Господи! Зачем изображать сейчас из себя Марию Терезу?

— Александра, это не ваше дело, — Виктор Алексеевич становится жестким. — Но я отвечу. Да, у меня есть ребенок, но он не мой. Я женился когда-то на женщине с ребенком, мы не сошлись характерами. Поэтому расходимся. Ребенок хорошо общается со своим родным отцом. Я ему не нужен, а этому — очень даже.

Он снова улыбается и принимается гладить живот Татьяны.

— Александра, — включается она, — я представила твою кандидатуру на мое место. Виктор Алексеевич сказал, что подумает.

Значит, всё-таки роман был! Интуиция меня никогда не подводила! Господи! Что я наговорила Татьяне в обед?!

— Дам вам пару месяцев времени, чтобы показать себя, — говорит Виктор Алексеевич уже обычным шефским голосом. — А теперь… Можете идти. Вы можете идти?

— Да, — медленно встаю и, словно клоун на деревянных ходулях, направляюсь к лифту.

— Ваш кошелек! — Виктор Алексеевич догоняет меня. — Или хотите еще раз вернуться?

— Нет, спасибо. У меня другие планы на вечер, — отвечаю глухо и нажимаю на кнопку лифта.

Глава 4

Москва красивая… Я знаю, что она красивая. Раньше мы с папой часами гуляли по Бутовскому лесу: на лыжах, на санках, весной — просто ходили. Лепили снеговиков, строили крепости. Или просто смотрели из окон нашей квартиры и не могли налюбоваться видом. В центре у Москвы другая красота: историческая, местами современная. Бизнес-центры, памятники, магазины, рестораны. И все это в пропорции «сто к одному»: сто машин на одно парковочное место; сто человек на одно место в поезде метро и ресторане. Только на окраине город будто скидывает эти оковы и напряжение перенаселенности. Можно увидеть ее легкость и расслабленность: леса, ручейки, поймы — здесь хочется дышать полной грудью, сюда хочется возвращаться. Ноги несут меня от метро к парку. Немного страшно брести в одиночестве по узкой тропинке под тусклым светом фонарей, но мне не хочется домой. Нужно подумать, прийти в себя, собраться с мыслями, набраться решимости.

Долгая зима заканчивается, а всё, что я видела — это скованные льдом тропинки и смешанный с солью грязный снег. Ни задорных горок, ни блестящих лыжных просек, ни прогулок по чистому, белому. Почему я перестала видеть красоту? Я будто ослепла. Мысли всё время крутятся: что сделать на работе, что купить в магазине, что приготовить на выходных, что сказать ему, чтобы не заниматься сексом? Это ужасно, но я действительно постоянно придумываю отговорки. Я перестала хотеть его. Я вообще не испытываю желания, тяги. Я перестала любить? Будто укол анестезии сделали, и я больше не чувствую. После жарких объятий шефа с Татьяной, я ощущаю этот лед особенно сильно. Он давит и не даёт вздохнуть, не даёт чувствовать. Будто и не было нашей страсти никогда. Как красоты. Знаю, что она есть, но больше ее не вижу. Она вокруг, но я не чувствую. Знаю, что желание есть, но больше его не ощущаю. Я замерзла, заледенела. Света говорит, что нужно добавить в жизнь эмоций, чувств, что они дают энергию, иначе превращусь в серый пепел, но как?

В витрине книжного магазина вижу книгу Фредерика Бегбедера «Любовь живет три года». Три года? Любовь должна жить три года! Но почему у нас только один? Почему в нашей теплой квартире вдруг отключили отопление? Мы ходим в шубах, лежим под тремя одеялами, а меня трясёт от холода! Почему всё так быстро закончилось? Кому предъявлять претензии по гарантии?

— Нам нужно поговорить, — ровным голосом сообщаю ему с порога. Ни тени недовольства, ни обиды, ни надежды. Просто деловое желание выяснить всё раз и навсегда.

— Согласен, — Алексей выходит из кухни в накрахмаленном передничке с нарисованным на нём толстым котом, держащим черпачок в лапке. — Ты знаешь, я решил, что буду теперь готовить ужин к десяти вечера. Видишь, ты успела! Даже пораньше пришла! Молодец!

Он целует меня в щеку, и мое решительное настроение вмиг улетучивается.

— Котлеты жаришь? — раздеваюсь и подхожу к плите. — Сколько раз перевернул?

— Три, — отвечает он и передаёт мне лопатку.

— Молодец, почти научился! — я улыбаюсь. — Следующий раз убавь пораньше, пожалуйста, чтобы корочка не подгорела. Она — вредная для здоровья.

Он прижимается ко мне, я боюсь, что мы сейчас так ничего и не обсудим, и ленты бесконечных диалогов будут продолжать опутывать меня. Придётся носить их на себе, как полную тяжелых патронов обойму.

— Молодец, ты тоже почти научилась, — он перехватывает у меня лопатку и переворачивает котлеты.

— Чему?

— Конструктивной критике.

— Это не критика вовсе, если ты про котлеты. И почему почти? Я лишь констатирую факты без лишних эмоций, как ты меня учил. Кстати, в этом русле я и хотела с тобой поговорить. Спокойно и рассудительно, — я делаю глубокий вздох. — Я решила завести ребенка.

Повисает звенящая тишина, потом сковорода с котлетами, которую Алексей держал в руке, с грохотом опускается на плиту. Эта фраза, очевидно, вызывает в нём состояние, в котором я побывала сегодня, когда увидела Татьяну с шефом.

— Хорошо, что у нас не индукционная плита, а обычная — советская.

— Что? — переспрашивает он громко, будто контуженный.

— Хорошо, что у нас не индукционная плита, а обычная — советская, — повторяю я, перехватывая у него сковороду с лопаткой. Еще обожжётся!

— Я про ребенка!

Его лицо наливается кровью. Я боюсь, что у него сейчас случится сердечный приступ. Беру полотенце и начинаю махать перед его лицом. Хочу побрызгать на водой, но Алексей вовремя выхватывает у меня бутылку — от волнения вместо брызгалки для цветов схватила жидкость для мытья раковины. Он тяжело опускается на стул.

— Что ты так разволновался! — я стараюсь говорить быстро, чтобы не остановиться, поддавшись сочувствию. — Я всего лишь про нашего ребенка говорю, не про монстра какого-нибудь. Думаю, что сейчас самый правильный момент для этого. Мне двадцать пять. Я всегда хотела двоих детей. Рожу одного за другим. Если повезет, двойня получится. Мальчик и девочка. Здорово, да? Одним метким выстрелом сразу двоих! — я подмигиваю. — Какая экономия времени получается! И, кроме того, декретный отпуск — это целых 140 дней! Мы сможем каждый день проводить вместе! Ведь этого нам так не хватает! Здорово я придумала? — стараюсь говорить легко и задорно, чтобы придать бодрости гипотетическому папе, но он по-прежнему не хочет верить в свалившееся на него счастье. — Не волнуйся, тебя это решение практически не коснется. Я всё сама сделаю: выношу, рожу, воспитаю. С тебя только штамп в паспорте, ну еще одна мелочь, сам понимаешь…

Щекочу его за ушком, как делала это раньше в постели, но он отворачивается и мычит, как раненый бык.

— Я не понимаю… Почему ты так? Почему сама решила? Я думал, что мы — настоящая пара. Что случилось? — он умоляюще смотрит на меня. — Дело во вчерашнем дне? Что-то не понравилось? Ты вчера домой ехала сама не своя. Что я сделал не так?

— Ты всё сделал так, — говорю я, поджимая губы.

— Я понял. Дело в подарке.

Отворачиваюсь к котлетам. Они весело пыхтят и пощелкивают, будто не замечая баталий, разыгрывающихся рядом.

— К подарку я претензий не имею. Дареному коню в зубы не смотрят. У меня не к коню претензии, а ко всаднику. Если уж даме своего сердца он решил коня подарить, то пусть у нее поинтересуется, есть ли у нее для этого конюшня. И вообще, может, ей кроликов нравится разводить!

— Понял, в чем собака зарыта, то есть кролик, — он с облегчением выдыхает. — Тебе не понравилось, что я за тебя решил. Записал на курс и не посоветовался.

— Да, точно.

— А я-то испугался. Подумал, ты серьезно — про ребенка, — его лицо озаряет улыбка, и он встает. Я отвечаю многозначительным молчанием. Он снова медленно садится.

Мне становится жаль его, и я уже готова сказать, что пошутила. Меня повысили на работе, и уходить в декрет сейчас было бы сумасшествием, но мне совсем не нравится его реакция. Нужно выяснить всё до конца. Заползти в нору к кролику до самого дна и вытащить его за уши на белый свет. Поставить диагноз, вылечить, если потребуется, сделать трепанацию, а потом пусть он снова в свою норку забирается. Только здоровый и готовый к деторождению по первому требованию. Потому я и дальше многозначительно молчу.

— Давай сюда котлеты, — он встает и берет у меня из рук сковороду, — разговор предстоит серьезный.

Через пару часов ужин съеден, противоречия разрешены. По нашему «котлетному» миру мы покупаем посудомоечную машину, которая будет экономить нам, как минимум, час времени ежедневно. Мне отходит право выбирать — идти или не идти в субботу на курс по тайм-менеджменту. Если я соглашусь, Лёша будет содержать квартиру в идеальном порядке на протяжении всех четырех недель. Если я откажусь, он не обидится. Алексей довольствуется реституцией — к нему возвращается право принятия совместного решения о том, когда и сколько детей нам заводить.

Дальнейший вечер проходит в спокойной и дружественной обстановке. Ребенок, пусть и гипотетический, действительно всё расставил по своим местам. Лишь одна мысль гложет меня. При других обстоятельствах она бы могла показаться странной, но не сегодня.

Я никогда не видела его паспорта. Конечно, не сомневаюсь в его честности, но вдруг? Может быть, его папа заставил жениться для объединения семейных капиталов? Поэтому он и не хочет повторения ошибок? Думаю, после года совместной жизни имею полное право заглянуть в его паспорт. Хотя бы одним глазком! Столько раз уже видела его голым, а паспорт ни разу! Незаконченное уравнение какое-то получается. Надо его сейчас же разрешить! Встаю и крадусь в коридор. Алексей напевает в ванной арию из «Пиковой дамы», и с каждым моим шагом голос его становился громче и громче. Мне это на руку, потому что паркет в коридоре у нас ужасно скрипучий.

Стыд заливает мои щеки, но я не могу остановиться. Мне нужно знать, всё ли у нас по-честному в отношениях, можем ли мы друг другу доверять. Вот куртка и карман, в котором лежит паспорт. Я протягиваю руку и застываю. Голос мамы, так долго не появлявшийся, как обухом, бьет меня по голове:

— Как ты можешь! Начинать совместную жизнь с обмана?

— Мы уже год вместе живем, — мысленно отвечаю ей. — Но ты права, нехорошо это.

— Тогда я пошла, — говорит мама.

— Да уж, и пожалуйста, больше не возвращайся, — прошу я её.

Голос мамы уходит. Остаюсь одна. На холодном полу у шкафа с нашей одеждой.

— Что с тобой? Почему ты плачешь? — Алексей, мокрый и румяный, выглядывает из ванной и бросается ко мне.

— Хочу посмотреть твой паспорт! — падаю в его руки и всхлипываю, как ребенок, которому не дают посмотреть любимый мультик.

— Зачем?

— Чтобы узнать, что ты не женат и у тебя детей нет.

— И кто тебе мешает?

— Мама!

— Опять приходила?

— Да, сказала, что нельзя начинать совместную жизнь с обмана.

— Мама — молодец!

Алексей смеется, поднимает меня с холодного паркета, достаёт из куртки паспорт, открывает нужную страницу и протягивает мне.

— Семейное положение — пусто, — констатирую я.

— А ты ожидала дополнительный лист?

Смотрю на него, и слёзы катятся по моим щекам.

— Но почему ты не хочешь жениться на мне? Что тебе мешает?

Он берет меня за плечи, ведет в комнату и садит на диван.

— Пожалуйста, не торопи меня, — говорит он. — Дело не в тебе. Дело в браке. Я против него. Против цепей, которые придумали люди. Я знаю много пар, которые счастливы, потому что они вместе. Я знаю много пар, которые живут вместе только потому, что женаты. Я — за наше счастье. Ради этого я готов на всё. Но я не за брак, потому что он для меня ничего не значит. Возможно, когда-нибудь изменю свое мнение, но пока я не готов. Пожалуйста, пойми меня. Главное — содержание, а не форма. Главное — суп, а не кастрюля. Вода, а не графин. Уют, а не стены. Наше счастье, а не брак. Главное, что мы вместе сейчас. Это самое главное.

Про кастрюльки — это он зря. Без них супа не сваришь. И воды без чашки не выпьешь. Форма должна быть и содержание тоже. Если алмаз не обработать правильно и в золотую оправу не поместить, то никто и не заметит его красоты. И для обручального кольца не используууует! Ручьи слёз текут из глаз. Он обнимает меня, крепко прижимает к себе и гладит по голове. Повторяет: «Прости, это моя вина» Просит немного подождать. Говорит, что понимает меня, но не может себя перебороть. Целует мои слёзы и снова прижимает к себе. Мне становится легче дышать, будто лед чуть отошёл от берегов закованной в холод реки и готов уйти насовсем, освобождая дорогу весне.

Все, что не случается, — к лучшему. Зачем нам сейчас ребенок? Меня повышают. Я буду начальницей! Я вижу себя в форме женщины-пилота. Как в моих детских мечтах — в сидящем по фигуре темно-синем жакете, отглаженной юбке, в форменной фуражке с блестящей бляшкой на лбу. Готовлю ко взлёту самолет. Нажимаю кнопку «Пристегнуть ремни» и объявляю о подготовке.

Нажимаю на кнопку «Проверка герметичности судна», но она не срабатывает. Что-то застряло между дверьми и не дает им закрыться.

— Пассажир! — кричу я. — Уберите посторонние предметы из дверного проема! Вы нарушаете расписание!

— Какое расписание? — слышу голос Алексея над моим ухом.

— Так это ты? — ворчу я. — Нарушаешь расписание сна…

— Раз уж мы разрешили все юридические вопросы, — продолжает он, — почему бы нам не… — он продолжает нарушать расписание, но мои двери ловко закрываются у него на пути.

— Я уже сплю, — тяну я, хочу отвернуться, но его теплая рука скользит по бедру, переходит на внутреннюю сторону, и путь вдруг открывается. Он не решается, боясь снова быть отброшенным, но я целую его в губы. Долго, страстно. Он с какой-то сумасшедшей радостью набрасывается на меня. Я сопротивляюсь, но всего секунду. Мне нравится его нежный напор, ласковая нетерпеливость и молчаливая страсть. Мы набираем скорость и взлетаем. Вокруг зеленый луг, полевые цветы! Чувствую тепло и духоту лета. Наш диван скрипит в такт и, кажется, будто мы приземлились на деревенский луг и в стогу сена занимаемся любовью, а мимо пролетает поезд. «Тук-тук, тук-тук».

— Слушай, по-моему, кто-то стучит, — настороженно прислушиваюсь.

— Не обращай внимание! Дятел, наверное! — Лёша не останавливается.

— Какой дятел на тринадцатом этаже! Это из-за стены стучат! Соседи, наверное!

— Мы им тоже постучим, — Лёша тяжело дышит и продолжает наращивать темп. — Нечего в жилых домах дятлов разводить!

И мы стучим им в такт, пока поезд не скрывается за поворотом, прощаясь громким, заглушающим все вокруг гудком.

Глава 5

В метро необычно пусто. Можно не просто сесть, но и лечь. Никакой давки, борьбы за существование, лишь мерное покачивание и стук колес, вгоняющие в сон тех, кто в законный выходной день должен учиться более правильно использовать свое время. Да, я всё-таки решила поехать на этот курс по тайм-менеджменту. Таня мне посоветовала. Сказала, что она тоже ходила когда-то. Ей помогло. Кстати, она там с Виктором Алексеевичем познакомилась и совсем скоро у них свадьба. У нас с Лёшей снова все в порядке. Вроде в порядке. В четверг был секс, и от детей он не отказывается. И все же мне неспокойно и даже неприятно. Почему не как у всех людей? Встретились, влюбились, поженились, родили ребенка, всю жизнь прожили и умерли если не в один день, то хотя бы в одной квартире? Зачем мне эти кривобокие компромиссы, если главного я все равно не получу? А если он созреет жениться только к старости? На 80-летний юбилей подарит трясущимися руками кольцо и беззубым ртом прошепчет: «Пока мы оба ешо не померли. Выходи ша меня». Я, конечно, соглашусь. Куда мне деваться? Натяну на старые кости свадебное платье. На сгорбленные у алтаря тела будут смотреть наши незаконорожденные дети и внуки. Как долго они этого ждали! Как долго я этого ждала! От волнения у меня случится сердечный приступ, и я умру, так и не станцевав первый танец молодоженов. Нет! Это ужасно! Я не хочу этого! Как я вообще дала себя позавчера уговорить? Я же хотела вопрос ребром поставить! Чертов психолог, снова вывернулся. А может, Света права была? Надо ей, кстати, позвонить, спросить, как дела. Я с этими катаклизмами совсем про подругу забыла. Достаю телефон, но в метро он не ловит. Отсылаю смс.

Смотрю еще раз на сертификат для посещения курса по тайм-менеджменту. На обратной стороне замечаю несколько строчек, которых раньше не видела:

«Дорогие участники! В течение нескольких дней до семинара составляйте точный хронометраж времени того, что вы делаете в течение дня. Он понадобится нам на первом занятии. До встречи!

С уважением,

Ваш тренер, Михаил.

P.S. На занятия разрешается опаздывать только тем, кто умеет кукарекать. Всех остальных прошу приходить вовремя».

Хронометраж. Проще простого. В будни он у меня всегда одинаковый.

7.00 подъем, душ, завтрак.

8.00 на работу.

9.00 работа.

12.00 обед.

13.00 работа.

18.30 домой

20.00 ужин.

21.00 время с любимым, личные дела.

23.00–24.00 (редко) отход ко сну.

Смотрю на часы. 9.23 — самое время подремать. Вчера с передачей дел от Татьяны только к двенадцати домой пришла. Не выспалась. Закрываю глаза, но понимаю, что в отсутствие двух плотно сидящих на скамье пассажиров, сделать это совершенно невозможно. В будние дни меня ужасно раздражают толпы, в которых приходится передвигаться по московскому метро, а теперь, на выходных, мне не по себе от того, что здесь так пусто. Кажется, что город просто вымер.

Не поспишь, зажатая между пассажирами, ни свежей прессы не почитаешь. У меня ведь у самой книга есть! Про чечетку. Вчера мне из магазина привезли. Я ее еще после нашего тренинга с Владиславом заказала, раз уж мой внутренний интеллигент ее так любит…

Чечетка — это разновидность танца, характерной особенностью которого является ритмическая ударная работа ног. Другое название — степ. От английского слова „step“ — шаг. Чечетка происходит из смешения различных культур, прежде всего ирландского танца и афроамериканских танцевальных традиций.

Не понимаю только, чего она ко мне-то привязалась. У меня в роду ни ирландцев, ни афроамериканцев, а ноги вечерами теперь сами просятся плясать. Вчера в ванной опять отбивала пятки. Можно было бы с Лёшей записаться на курс в качестве семейной терапии, но я даже спросить не решаюсь. Он сказал когда-то, что танцует, примерно как на коньках катается, то есть никак. Танцевать — это не его вид спорта. Никогда не танцевал и тяги не ощущает. Так и сказал. Я вздыхаю. Значит на свадьбе мы будем истуканами перед гостями стоять? Может быть, он поэтому жениться не хочет? Просто боится, что танцевать придется, а он не умеет. Он мне когда-то говорил, что причины наших решений могут лежать гораздо глубже, чем мы думаем. И порой мы одну незначительную причину прикрываем другой, просто потому что боимся признаться в маленьком, глупом страхе.

Выхожу на Баррикадной. Спускаюсь по ступенькам и спешу по направлению к Белому дому. Никогда не видела его с этой точки. Даже не узнала сразу. Недалеко должен быть учебный центр. Перехожу на шаг, лишь у больших луж притормаживаю и аккуратно перепрыгиваю — очень не хочется появиться на семинаре в грязных брюках. На ходу читаю смс от Светы. У нее по-прежнему много работы. Встречаться некогда.

Последний дом квартала справа — жилой, но первый этаж отдан под офисы. Над входом красуется красно-белая вывеска «Бизнес-семинары». Внутри всё чисто и аккуратно: кожаный диван у стены, кулер с водой, столик с кофейной машиной и пластиковые чашки. Молодая девушка за стойкой администратора приветствует меня улыбкой, проверяет сертификат и провожает до двери.

Группа уже в сборе. Из десяти стульев, поставленных кругом, лишь одно пустует — мое. Все остальные заняты мужчинами. Тренер Михаил, симпатичный брюнет лет тридцати в джинсах и темно-синем пиджаке, одетом поверх белой рубашки, приветствует меня широкой улыбкой и указывает на веселую фарфоровую свинью.

— Меня зовут Михаил. Вы, наверное, Александра. Мы решили сделать альтернативу для тех, кто не умеет кукарекать, — поясняет он. — Опоздавшие платят по рублю за каждую…

Я открываю кошелек, чтобы заплатить десять рублей.

— За каждую секунду, — продолжает Михаил.

Я останавливаюсь. А кто сказал, что я не умею кукарекать? Мужчины смотрят на меня, как на экспонат из музея Мадам Тюссо, который вдруг должен ожить. Уже готова принять позу соседского петуха, который любил прохаживаться по нашей даче, но вдруг замечаю, что один из мужчин, сидящих на стуле, никто иной, как мой последний кандидат на место в отделе — Николай, которого я вчера на собеседовании выбрала. Он оказался единственным, кто на мой вопрос о Сердобольном (я, конечно, облекла его в анонимную форму) ответил, что выяснил бы все до конца, даже если был конфликт интересов. Репутация банка важнее. Поступил бы точно, как я. Мое тело каменеет и действительно становится похожим на восковую фигуру.

— Так как Александра не знала о нашем правиле, мы сделаем для нее исключение, — приходит на помощь Михаил. — Но следующий раз исключений не будет. Мы всё-таки тайм-менеджмент изучаем. Давайте беречь время и внимание друг друга!

Мужчины великодушно кивают. Николай приветствует меня улыбкой и сдержанным кивком головы. Он, кажется, тоже удивлен, но не так, как я. Что за странные совпадения? Как мы могли оказаться в городе с многомилионным населением и территорией в пару тысяч квадратных километров в одной точке не только вчера, но и сегодня! Такие совпадения, конечно, случаются, но в моей жизни они уже были — с Лёшей!

— Продолжим, — раздается голос тренера. — Мы говорили про ожидания участников от нашего семинара. — Чего вы ожидаете, Александра? С какой целью пришли сюда?

Что, так сразу? С какой целью я пришла? Хочу сохранить место начальника. Хочу, чтобы Лёша на мне женился. Чтобы у нас дети появились, умные, спокойные, со светлой кармой. Много чего хочу, но не скажу. Тем более в присутствии будущего подчиненного.

— Хочу, чтобы у меня было побольше свободного времени, — выжимаю из себя. — Много работать приходится.

— Понятно, — отвечает Михаил. — Как и у всех остальных: на работу время находим, а личную жизнь по остаточному принципу обслуживаем.

Не очень-то хочется распространяться сейчас про личную жизнь. Я тайком поглядываю на Николая. Все в джинсах и в футболках или джемперах, а он — в белоснежной рубашке и в темных брюках, будто с бизнес-встречи только что пришел. Черные ботинки блестят. Лицо свежевыбрито. Ни царапинки, ни пореза. Идеально.

— Только ли времени нам не хватает? — Михаил не отстает от меня.

— Чего же еще? — удивляюсь я.

— Наверное, мне нужно пояснить, — продолжает Михаил. — Пока вас не было, мы уже все высказались относительно целей участия в семинаре. И оказалось, что с основными принципами тайм-менеджмента большинство из участников знакомы. Все планируют, составляют списки целей, расставляют приоритеты. Основная проблема участников состоит в том, что даже если время находится, то не всегда хватает энергии, чтобы реализовать запланированное. Особенно у семейных людей проблемы. На работе, по сообщениям участников, они отдают себя по полной программе, а на дом и семью сил не остается. Особенно на интимные отношения.

— У мужчин нет сил на интим? — ошарашенно гляжу на Михаила.

— Нет, — вторит он. — У их жен.

Мужчины смотрят на меня, как на женщину у позорного столба, которой предстоит ответить за все несвоевременные «головные боли» прекрасной половины человечества.

— Поэтому они сюда пришли? — спрашиваю я.

— Не только. Есть объективные потребности больше успевать. Но личная жизнь — это важнейшая составляющая системы подзарядки нашей энергии. А так как мы обслуживаем ее по остаточному принципу, то искрит чаще всего именно там. Согласны, Александра?

Он, что решил меня выставить абсолютной дурой в присутствии других?

— Простите, Александра, — говорит Михаил. — Мы все с самом начале высказались за прямой и даже жесткий стиль ведения тренинга. Все хотят максимального результата, а это возможно при максимальной прямоте моих вопросов и правдивости ваших ответов. Вы согласны на такой стиль?

— Да, конечно, — отвечаю я, пожимая плечами.

— Я рад. Вернемся к тайм-менеджменту. Что это, по-вашему?

Михаил, наконец, отрывает взгляд от меня и обращается к остальным участникам. Я украдкой поглядываю на Николая. Он сочувственно мне улыбается. И на этом спасибо.

— Так что такое тайм-менеджмент? — переспрашивает Михаил.

— Искусство управлять временем, — отвечает худощавый светловолосый молодой человек в коричневой рубашке и черных джинсах.

— Спасибо, Сергей, но ответ неверный. Мы не можем управлять временем. 24 часа в сутках есть у каждого. В этом отношении мы все в равных условиях. Время нельзя остановить или повернуть. Можно управлять лишь собой и своими действиями внутри данного нам времени. Я приведу пример. Александра, вы, наверное, как любая женщина, любите порядок?

— Да, — негромко отвечаю я. Снова он ко мне привязался.

— Бьюсь о заклад, у вас в шкафу все аккуратно разложено по своим местам: полотенца на одной полке, простыни на другой, блузки поглажены и развешаны на таком расстоянии друг от друга, чтобы материал дышал…

У меня внутри все леденеет. Алексей его тайно домой к нам водил?

— Примерно так.

— А сколько времени вы сегодня провели перед шкафом, чтобы одеться?

— Сегодня ситуация нестандартная была: не на работу, но и не в ресторан, поэтому мне пришлось поразмышлять. Думаю, минут десять…

— Десять минут?

Мужчины снисходительно улыбаются. Один Николай сохраняет дружественный нейтралитет. Михаил поворачивается к светловолосому молодому человеку и спрашивает:

— Сколько времени, Сергей, вы потратили сегодня на выбор одежды? И в другие дни — в соответствии с вашим хронометражем, который я попросил сделать.

Сергей достает смартфон, прокручивает страницы до нужной и читает.

— Сегодня я долго выбирал, — по-солдатски резво начинает он, потом останавливается и гордо выплескивает, — двадцать секунд! На неделе на это трачу около десяти. Вот мой хронометраж: понедельник — девять секунд, вторник — восемь, среда — двенадцать, четверг — двадцать. Моя жена в это время мимо проходила — я засмотрелся. В пятницу — снова десять.

— Такому результату можно только позавидовать. Наверное, Сергей, в вашем шкафу такой же порядок, как у Александры?

— Вот этим не могу похвастать. Все лежит так, чтобы я быстро мог сориентироваться и надеть. Но это не значит, что все сложено идеально, как это понимает моя жена. После ее уборки я ничего найти не могу.

Мужчины смеются и кивают.

— Возникает закономерный вопрос: почему же Сергей, который не может похвастаться абсолютным порядком в шкафу, тратит на то, чтобы выбрать одежду утром десять секунд, а Александра — десять минут? Может, это просто на выходных такие цифры? Что показал ваш недельный хронометраж, Александра?

Я достаю свой допотопный телефон (нужно срочно сменить!) и деловито нажимаю на клавиши.

— Да, действительно, у меня на неделе показатели гораздо лучше: две минуты, три, снова две, четыре.

— Извините, — слышу голос Сергея. — Что у вас за телефон? Не знал, что в этой модели можно записи делать. Извините, я продаю телефоны, поэтому меня интересует.

— А я как номер телефона вбиваю. Видите? 3247987.

Я показываю ему номер телефона родителей. Черт, надо же было им последними цифрами испортить мой хронометраж!

— В среднем получается пять-шесть минут, — подытоживает Михаил. — Должен сказать, что по моей статистике ту цифру, которую называет человек, можно смело умножать на два.

— Ничего подобного! Если я говорю, что семь-восемь минут, значит семь-восемь! А в среднем, даже пять-шесть получается.

— Не будем спорить! — Михаил поднимает обе руки. — Я думаю, что лучшим способом будет разобраться со всем на месте. Устроим выездной семинар. Александра, уверен, не будет против.

Михаил, мило улыбаясь, смотрит на меня. Он шутит. Конечно, шутит. Нет, не шутит. Как это — выездной семинар? Алексей еще в кровати лежит. Генеральная уборка у нас сегодня по плану после семинара. Холодильник пустой. Какой еще выездной семинар!

— Знаете, у меня дома больной, — чуть слышно лепечу я, — молодой человек. Сегодня с утра очень сильно кашлял.

— Я мы его трогать не будем. Просто проведем анализ на местности и уйдем, — не унимается Михаил. — Вам повезло, что мы к вам решили поехать От этой методики очень большая польза. Где вы живете?

— На северо-западе Москвы. На метро «Сходненская».

— На машине двадцать минут займет, не больше.

— У моего молодого человека, возможно, что-то заразное. Грипп, — упираюсь я. — Или коклюш. Знаете, такой кашель, от которого задыхаешься.

— Тогда ему, наверное, не следует одному оставаться! Давайте поспешим! Не волнуйтесь, Александра. Алексей поймет. Мы с ним вместе учились, — шепчет он мне на ухо. — Не будем терять времени. По машинам!

Мужчины растерянно переглядываются. Ехать никому никуда не хочется. Тем более на Сходненскую. Большинство все же встает и собирает вещи. Я делаю вид, будто что-то ищу в сумке, а сама в это время строчу сообщение Алексею: «SOS: сгоняй в магазин, купи что-нибудь к чаю, прибери всё, помой пол и притворись больным. У тебя коклюш. Подробности при встрече. Скоро будем. У нас выездное занятие у нас в квартире. ТЧК».

Мужчины толпятся у входной двери, ожидая меня. Только Николай не спешит.

— А вы не собираетесь с нами? — вкрадчиво спрашивает его Михаил.

— Нет, я думаю, что это не самое лучшее решение вопроса.

Мы все таращимся на него.

— Откуда такая уверенность? — интересуется Михаил.

— Из правил тайм-менеджмента. Мы же здесь экономии времени пришли учиться. Не так ли?

Николай снова говорит вдумчиво, взвешенно, как вчера. Меня подкупает его уверенность в себе. Не амбиции, не пустая гордость или заносчивость. Он говорит, будто по-другому и быть не может, будто ему известно то, о чем мы с другими ребятами из группы можем пока только догадываться.

— Всё правильно, — отвечает Михаил, — продолжайте.

— Нужно ли тратить на решение этого простого вопроса два часа нашего драгоценного времени? Двадцать минут почти до МКАДа отсюда ехать — это ночью, когда машин нет, а сейчас утро субботы. Люди проснулись, поехали по магазинам и рынкам. На Волоколамском шоссе обязательно застрянем, если не на пути туда, так обратно. Час туда, два обратно. Чтобы изучить шкаф с вещами этой девушки. Так время семинара и пройдет. А результат — нулевой. Вопрос выеденного яйца не стоит. Порядок — это не ровно сложенные вещи. Порядок — это когда можно быстро найти то, что тебе нужно. Порядок — это простота, которая позволяет тебе создавать сложные сочетания.

— Николай, вы — наш спаситель, — Михаил вздевает руки к небу и затем хлопает в ладоши. — А я думал, что действительно придется ехать.

Мы притихаем и рассаживаемся по местам. Улыбаюсь Николаю. Мой спаситель!

— Как вы думаете, — продолжает Михаил, серьезно глядя на нас. — Зачем я сейчас разыграл перед вами весь этот спектакль?

— Чтобы мы лучше запомнили? — отвечает Сергей.

— Точно, — Михаил встает. — А что запомнили?

В комнате воцаряется тишина.

— О чем мы говорили в самом начале, Александра?

Я вспоминаю школу, уроки физики, когда мы все хотели стать невидимыми, сжаться, вопреки законам этой науки, до размера атома, только чтобы нас не спросили. Но нас все равно спрашивали.

— О целях, — отвечаю несмело.

— А дальше? — Михаил обращается к другим участникам.

— Что такое тайм-менеджмент? — отвечает полноватый молодой человек с бейджиком «Андрей» на груди.

— Точно. Так что же такое тайм-менеджмент? Что сделал Николай?

— Он принял другое решение. Не пошел на поводу у нас.

— Правильно! Настоящий тайм-менеджмент — это умение мысленно выйти за рамки мышления толпы, за рамки стереотипов, в том числе собственных. Принять независимое, оптимальное в этой ситуации решение. Тайм-менеджмент — это умение управлять собой максимально эффективно в любой ситуации, мыслить не так, как все. Какое качество нужно для этого?

Мы молчим. Михаил смотрит на Николая.

— Ответственность, осмелюсь предположить? — отвечает он.

— Абсолютно точно, — подхватывает Михаил. — Нужно уметь брать ответственность за своё время и жизнь в целом на себя. Сейчас вы подверглись моему влиянию. Частично переложили ответственность на чужие плечи. И ваш мозг сразу перестал думать эффективно. Зачем тратить энергию, если можно проехаться за чужой счет? Николай, видимо, привык кататься за свой счет, и оказался прав.

— Значит, вы предлагаете никогда не подчиняться? — спрашивает Андрей.

— Нет, конечно. Но подчиняться нужно с умом, не выключая собственную ответственность. Контроль вашей жизни всегда должен оставаться в ваших руках. Об этом мы еще будем говорить на протяжении следующих занятий, а пока вернемся к хронометражу. Всем рекомендую попробовать эту программу для смартфона, — Михаил включает проектор и показывает черно-зеленую иконку. — Всего две кнопки: начинаете работать — жмете на кнопку «Работа», думаете о небесных кренделях или полезли в Интернет без веской причины — жмете на «Отдых». В конце дня можете реально оценить, сколько времени вы действительно работаете.

— А сколько по тайм-менеджменту считается правильным? — уточняю я. — Идеальным?

— Нормы нет, главное — успевать то, что вы считаете для себя важным. В связи с этим еще одно задание — описать свою идеальную жизнь: на десять лет, на год, на месяц и на день — выделите всё, что вы считаете самым главным. Задание не из простых. Подойдите к нему со всей ответственностью и осторожностью. Потому что после нашего курса ваша жизнь может стать именно такой, какой вы отважитесь ее себе нарисовать.

Глава 6

Что может быть проще — представить идеальную жизнь? Лежу на берегу бирюзового моря с «Мохито» в руке. Рядом Лёша в полосатом шезлонге, читает книгу. Мы — в дорогих белых льняных пляжных костюмах и шляпах из эквадорского тростника. У меня на руке кольцо с бриллиантом в полтора карата, у Леши — тонкое, из титана. Вокруг пальмы, тишина и роскошная вилла на пригорочке. В мягком, как сахарная пудра, песке играют наши босоногие дети: мальчик и девочка. За ними присматривает гувернантка из Англии — так они сразу язык учат. Прислуга с яхты сообщает, что ужин подан.

— Перенесите в дом, — повелеваю я.

Повар недовольно косится.

Да как ты смеешь перечить мне, холоп! В моей мечте! Увольняю!

Повар тут же исчезает, и на следующий день мы остаемся без завтрака. Мне самой приходится стоять у плиты. Делаю яичницу. Дети кричат, что это невкусно, а Лёша укоризненно замечает, что не следовало так круто обходиться с поваром, особенно когда мы вдалеке от цивилизации. Да как ты смеешь мне перечить! Даже в моей идеальной жизни не можешь помолчать! Увольняю! Всех увольняю!

Лежу одна на берегу бирюзового моря. Пальмы, тишина и моя роскошная вилла на пригорочке. Рядом — никого! Ужин мне подают в шатре на берегу. Кто подает? Роботы! Так-то! Пробую белую рыбу и молодое вино. Вкусно!

— Что за рыба? — спрашиваю я.

Робот молчит.

— Почему ты не говоришь со мной, холоп? Хочу знать, что это за рыба!

Робот молчит. Увольняю!!! Бросаю в него пустой поднос. Поднос сносит роботу голову. Он еще какое-то время хаотично крутит руками, а потом затихает, и я остаюсь совсем одна.

Вот это я разошлась! Просто с роботом как-то скучно. Не с кем про рыбу поговорить и обо всем остальном. Иду на виллу, ложусь на диван и бездумно переключаю каналы спутникового телевизора. Диктор новостей сообщает, что мой банк лишают лицензии и закрывают. Все из-за ненадлежащей работы отдела комплаенс-контроля по работе с VIP— клиентами.

— Простите? — из грез об идеальной жизни, которую я тут же умудрилась превратить в неидеальную, на диванчик в холле центра «Бизнес-семинары» меня возвращает мягкий голос Николая. — Разрешите присесть?

— Да, — освобождаю ему место рядом.

— Извините, — он садится и тут же съезжает к середине дивана, где сижу я. Мы старательно отодвигаемся к краям. — Я и не предполагал, что мы здесь встретимся. Интересное совпадение. Извините, если смутил своим неожиданным появлением.

— Что вы! Будем считать, что у нас корпоративное обучение.

— Как это понимать? — спрашивает он, но улыбается так, будто всё уже понял.

— Вы приняты на работу! Поздравляю!

— Спасибо!

Губы его чуть подрагивают от волнения.

— Когда можно приступать? — он улыбается, обнажая абсолютную симметрию по-голливудски белых зубов.

— А когда вы готовы?

— Хоть сегодня. Со старым работодателем меня уже ничто не связывает.

— Сегодня, конечно, банк не работает. А в понедельник можете приступать.

— Быстро у вас все делается! Я готов! — отвечает он бодро, и мы подкрепляем соглашение крепким рукопожатием. Звучит колокольчик. Встаем, все еще держась друг за друга. Ладонь у него опять мягкая и теплая, как вчера. Как тогда у Леши, когда мы встретились с ним в Дантесе. Что за наваждение? Сейчас же отпусти его руку!

— Перерыв закончен! — Михаил выходит в холл и зовет нас.

— А знаете, Николай, мы после курса можем на работу съездить? — говорю я вдруг ему. — Я вас введу в курс дела. В понедельник, боюсь, у меня не так много времени на это будет.

Что я творю? Я же не собиралась сегодня на работу!

— Да, конечно! — отвечает Николай. — Буду очень рад!

Мы едем на его красной «Хонде». Он ведет уверенно, даже слишком. Заметив мое напряжение, он снижает скорость, что-то рассказывает об архитектуре Москвы. Я расслабляюсь.

— Откуда ты столько знаешь? Ты не против, если я на «ты».

— Я только «за». А любовь к архитектуре у меня от папы. Он всю жизнь в конструкторском бюро работал, архитектура была его хобби. Мама тоже хорошо в этом разбиралась. Она — учитель географии. Сейчас оба на пенсии. Живут на даче и ждут внуков.

Николай смеется.

— Родители у всех одинаковые, — подхватываю я. — Значит, ты пока не создал семью?

— Нет, — отвечает он задумчиво.

— Тоже против браков?

— Нет, что ты! Если бы подходящую девушку нашел, сразу бы женился. А почему тоже?

— Просто есть такие люди, которые изначально негативно к браку относятся из-за плохих отношений у родителей.

— Понятно. У меня нет таких отяжеляющих обстоятельств. Мне с родителями повезло. Они для меня — пример идеальных отношений.

— Пылинки сдувают и любят друг друга так, что мурашки по коже?

— У меня иногда бывают, когда на них смотрю.

— Их надо с моей подругой Светой познакомить. Она в любовь не верит. Считает, что это всего лишь обман природы для продолжения рода.

— А ты? — спрашивает он заезжая с Большой Полянки в Старомонетный переулок.

— Верю ли я в такую любовь? — я вздыхаю. Какой-то странный у нас разговор получается с будущим подчиненным. — Не знаю, но очень хочется верить. Очень хочется…

Он паркует машину, и мы идем к входу в бизнес-центр, синхронно чеканя шаг. Как так получается? Ведь он выше меня. Объясняю охране, что это наш новый работник. Николай предъявляет паспорт, нас пропускают под мою ответственность. Теперь наступает моя очередь быть экскурсоводом. Веду его по пустынному зданию, показываю этаж за этажом: зал обслуживания клиентов, отделанный в голубых тонах. На втором — менеджеры по работе с клиентами. На третьем — другие отделы и мы — крыша банка. Да, если у нас обнаружится течь, подмочится вся репутация банка. От четкости работы нашего отдела очень много зависит.

Николай восхищенно улыбается, а я вспоминаю, как в первый раз всё это увидела. Внутри ликовало и взрывалось неоновым салютом: от новизны, предвкушения и офисной красоты. Да, у офиса есть своя красота. И запах. Терпкий запах техники, перемешанной с нежностью свежезаваренного кофе. И звуки: разговоры вполголоса, смех, работающие принтеры, стук компьютерных клавиш. На выходных их нет, зато есть тишина. Веду Николая дальше. Молчим, наслаждаясь немым восторгом. Он тоже любит тишину?

После осмотра кухни направляемся в кабинет. Показываю ему стол, который на протяжение целого года был моим, даю почитать должностную инструкцию, внутренние правила комплаенс-контроля, а сама разбираю бумаги на столе Тани, теперь — моем.

Три черных лотка для бумаг на краю стола и равном расстоянии друг от друга в высоту: входящие, в работе, исходящие. Новый органайзер с полным комплектом канцелярских принадлежностей. Монитор на системном блоке — чуть выше уровня глаз. Ничего лишнего. Никаких бумаг, документов клиентов. Так предусмотрено правилами. Все папки с делами, над которыми работаем, хранятся в большом сейфе, ключи — на вахте и у начальника, то есть у меня. О, Господи! Я — начальник! До сих пор не могу в это поверить.

— Здесь лежат документы, — поясняю Николаю, показывая на железный шкаф. — Ни одно из дел не должно оставаться на столе. Нас периодически проверяют. За неисполнение — штраф. Ключ в конце дня отдается на вахту. У меня и у Виктора Алексеевича есть еще по одному. Кстати, Виктор Алексеевич — это директор нашего Департамента комплаенс-контроля. В понедельник тебя ему представлю. Будет небольшая внутренняя проверка, после этого тебе дадут доступ в систему. Документы оформишь с утра в отделе кадров.

Перебираю дела на букву «С».

— Вот оно, — шепчу я. — Татьяна его подписала в пятницу. Значит, есть вероятность, что до менеджеров решение еще не дошло.

— Что ты говоришь? — переспрашивает Николай.

— Одно дело, в отношении которого у меня есть большие подозрения. Обычно мы рассматриваем заявки за два дня, но в особых случаях можем задерживать до десяти дней.

Листаю папку. Приложены несколько документов о доходах от деятельности его как стоматолога в клинике Эдуарда Вишневского годичной давности, но суммы, по моему мнению, все равно недостаточные. Нельзя пропускать это дело. Никак нельзя.

— Я отдам его тебе для перепроверки.

— Спасибо за доверие.

Николай протягивает мне руки, чтобы забрать папку. Я медлю — он всё-таки еще не сотрудник.

— С делом в понедельник ознакомишься, — останавливаюсь я. — А сейчас прочитай еще этот стандартный набор правил, обязательных для каждого работника банка.

Сажусь изучать Танину должностную инструкцию, теперь — мою. Тишина… Ни звука, ни шороха. Счастливое безмолвие, когда секунды сливаются в минуты, минуты — в часы, часы — в поток, который несет тебя в неизвестность. Ты теряешь себя, свое я, цель, мысль, растворяешься в том, что делаешь, и забываешь, куда направлялся, но в итоге с изумлением обнаруживаешь, что прибыл именно в тот пункт, в который хотел попасть. И самое удивительное, что приходишь туда не усталым и изможденным работой, а отдохнувшим, расслабленным и удовлетворенным от того, что цель достигнута. Боюсь шелохнуться. Сколько раз испытывала эту рабочую идиллию одна, но еще никогда — вдвоем, с мужчиной. Толик всё портил шуршанием фольги, в которую завернута его еда — он все время что-то ест и оставляет на столе крошки. Анжела строчит телефонные монологи с менеджерами без умолку, как швейная машинка в ателье. Володя ходит, не поднимая ног. Этот звук меня ужасно раздражает.

Может быть, Николай — тоже перфекционист? В одежде ничего лишнего. В машине — чистота и порядок. В словах сдержан, но точен. Придраться не к чему. Даже лицо у него — симметричное. И зубы — красивые, ровные, как у Леши.

Лёша… Лёша!!! Он ждет меня! Как я могла о нем забыть! Бегу к сумке. Девять смс и четыре звонка — все от него! Выключила телефон на семинаре, и даже не вспомнила. Написала смс, чтобы он готовился к приезду, и совершенно забыла! Чертова память!!!

— Мне срочно нужно домой! — несусь к вешалке.

— Могу подвезти, — Николай встает.

— Спасибо! На метро быстрее получится. Извини, не могу оставить тебя здесь одного. Доделаешь в понедельник. Прости за эту чехарду.

Чувствую себя ужасно неудобно перед Николаем. С ним, наверняка, такое не случается. Все забываю в последнее время. Как буду руководить отделом? Из лифта посылаю Лёше сообщение, что всё отменяется. Объясню, как приеду. Как я могла забыть?!

Думала об идеальной жизни, а потом будто одна секунда прошла. Может, это и есть идеальная жизнь? Когда она пролетает, как миг? Когда ничего себе не представляешь, не ожидаешь и потом не разочаровываешься? Жизнь-поток. От Баррикадной до центра «Бизнес-семинары», от «Бизнес-семинары» до работы, от работы до Полянки, от Полянки до Чеховской, пересадка, от Пушкинской до Сходненской, от Сходненской до остановки около нашего дома-свечки.

— Лёша? — вижу его в длинном черном шарфе, намотанном вокруг шеи, с ведром в руках. — Ты что делаешь на улице? Горло болит? Зачем тогда выходишь? Я сама мусор вынесу. Пойдем, чай с медом тебе сделаю!

Выхватываю у него ведро и тащу за руку к двери.

— Да нет, я здоров, но ты ведь написала, что должен притворяться больным… Вот, предпринял меры для конспирации, чтобы мусор вынести, на случай, если вас тут встречу.

— Я же написала, что все отменяется! Не слышал? Прибирался? Прости! Мы хотели всей группой приехать к нам, потом решили не ехать. Потом мне нужно было на работу, чтобы подготовиться к понедельнику. Из головы вылетело! Извини!

— Ничего! Ты, видно, в «поток» попала. Такое случается, когда занимаешься настоящим, тем, что действительно твое. Даже не ожидал, что для тебя таким занятием станет тайм-менеджмент. Очень рад! А я за это время всю квартиру убрал, как обещал. И выздоровел, — он снимает шарф и крутит им над головой, как победным флагом.

Захожу в квартиру. Если бы он знал, что я была на работе, наверное, не сказал бы «действительно твое».

— Неплохо для первого раза, — говорю, заглядываю в ванную. — Немножко подрихтую, и у нас будет идеальный порядок!

— Хорошо, — отвечает Алексей. — Только в поток не попади снова!

— Нет-нет! А теперь живу по правилу Парето: делаю только 20 процентов, которые приносят 80 процентов результата. Сегодня я поняла, что делаю много, а в результате получаю мало. Нужно наоборот! Делать мало, а получать много. Тогда времени у нас с тобой будет предостаточно. И делегировать. Все неважное нужно делегировать. Спасибо, что подарил мне этот курс, — говорю я, открывая дверки шкафа. — Не хотела тебе говорить, пока меня не утвердят, но не могу удержаться. С понедельника я исполняю обязанности Тани. Она в декрет уходит. На мое место работника взяли, но пока он в курс войдет, мне придется крутиться. Думаю, мне тайм-менеджмент точно поможет.

— Поздравляю! — подхватывает Алексей. Он обнимает меня и целует в щеку. — Поздравляю с повышением! Теперь я думаю, что ты раньше меня с работы приходить будешь — хороший начальник ничего сам не делает, а всё поручает. Потом только проверяет и раздает калачи.

— Или калачом, — я смеюсь. — Посмотрим. Сначала хочу правило 20 к 80 освоить. Наше домашнее задание — найти как можно больше возможностей для применения в жизни. На выходных будем определять победителя.

— Хорошо! — он улыбается. — Вижу, вы сегодня много узнали.

— В общем-то, ничего нового, просто повторили то, что знали. Правило Парето, списки целей, расстановка приоритетов. Следующий раз Михаил пообещал нечто поинтереснее — энержи-менеджмент, а то у нас у всех проблемы с силой и энергией. На работе выкладываемся, дома умираем.

— С нетерпением буду ждать вашего второго семинара, — говорит Лёша, хитро улыбаясь. — Давай схожу в магазин, пока ты прибираешься. Тогда мы вместе освободимся. Эффективное делегирование! И ты не так устанешь.

— Нет, дорогой. Делегировать нужно то, что сам не хочешь или не можешь делать, что не так важно. А ты для меня очень важен. Должны же мы где-то время вместе проводить. Поход в магазин — это прекрасная возможность вместе прогуляться, поговорить и полезное дело уладить. И вдруг ты что-нибудь не то купишь. Мне потом еще раз бежать придется. Это будет уже не экономия, а настоящее расточительство. Закупка продуктов на неделю — это очень важно. Всё успеем, не волнуйся. Родители к семи хотели подъехать. А сейчас мне нужно обязательно прибраться в шкафу. Он крадет у нас, как минимум, десять минут в день по утрам! Это непростительно много.

— А что мне делать?

— А ты садись, отдохни. Михаил говорит, нужно обязательно вовремя и эффективно отдыхать от работы, чтобы не уставать к вечеру. Лучший отдых — это смена деятельности. Ты сейчас прибирался… Отличной сменой деятельности будет картошку почистить. Или носки зашить, — вынимаю из шкафа несколько носков, — а то у меня руки не доходят. Ещё было бы здорово подсчитать, сколько за квартиру в этом месяце платить: за электричество и прочее.

— А можно я новости почитаю, а потом уже носками и счетами займусь? — спрашивает он.

Великодушно соглашаюсь.

— Но только пятнадцать минут! Иначе можно легко выпасть из рабочего ритма. Михаил говорил, что нужно придерживаться школьных правил: 45 минут работы и 15 — отдыха. Тогда к вечеру силы останутся.

Соблазнительно улыбаюсь и исчезаю за дверкой шкафа. 20 к 80. Что же я ношу большую часть своего времени? Это оставляю, остальное убираю. Если не вспомню про них через полгода, можно расставаться. Уже сейчас в руках неприятно колет от таких мыслей. Мне кажется, я всё регулярно ношу — у меня те 20 процентов и лежат в шкафу, которые нужно оставить. Значит, мне ничего выкидывать не придется. Ура! А вот к Лёшиному гардеробу нужно приглядеться повнимательнее. Особенно к этому старому черному джемперу и к остальным вещам, которые не я ему дарила. Не люблю их — они немодные и Лёшу старят ужасно. Джинсы эти залатанные, и носки протертые. Они явно к 80 процентам относятся. Оказывается, у нас в шкафу вот какое соотношение! Все мои вещи — это 20 нужных процентов, а его — 80 ненужных. Но не могу же я все убрать! Буду действовать пошагово. Каждый месяц по чуть-чуть. Он так не заметит. Убираю первую партию в отдельный пакет, который надеюсь незаметно вынести из дома, но сделать мне это не удается.

— Ты что?! Играешь? — моему возмущению нет предела — вижу Лёшу, сидящим за компьютером. Он с яростью молотит по клавишам, а носки со счетами всё еще лежат на диване. — Я уже кучу дел переделала, в твоей части шкафа прибралась! Мог бы хотя бы «спасибо» сказать!

— Спасибо! — цедит сквозь зубы Алексей, продолжая играть.

— Мог бы хотя бы голову повернуть! — внутри меня закипает. — Родители через час приедут, а мы еще в магазин не ходили!

— Мне еще минут пятнадцать нужно! Я не могу его упустить!

— Кого — его?

— Самого главного!!!

Я подхожу к компьютеру и смотрю на темный экран с большой кровавой мачете, вложенной в руку, которой Алексей размахивает, нажимая на кнопки.

— Один зомби остался — их предводитель. Не могу его найти. Куда он запропастился? Я тебя на чистую воду выведу!

Мышцы его напряжены, взгляд, будто речь сейчас идет о жизни и смерти. Стараюсь не смотреть на экран, чтобы не давать пищи для ночных кошмаров.

— Через час родители приедут, — кричу я, — а ты тут мачете размахиваешь! Что они подумают про отца их будущих внуков!

— Будут думать, что он настоящий мужик и, в случае чего, всегда сможет защитить их дочь и внуков от нашествия зомби. Вон он!!! Вот тебе! Получай!!!

Он снова принимается остервенело бить по клавишам, а я молча одеваюсь и выхожу из квартиры. С этим делом нужно поосторожнее. Он ведь может подсесть на игры. Я слышала, что люди за деньги приобретают себе роли в онлайн-игре и живут там, как в настоящей жизни. А если Лёша таким станет? Продаст всё, что мы имеем. Сделает зависимыми наших детей. Клон 243. Клон 244. И он — повелитель клонов. Ужасно! Сколько в нем всё-таки того, чего раньше не замечала — неидеального!

— Добил его, — Лёша догоняет меня у магазина, счастливо улыбаясь. — Так давно за зомби не гонялся. Настоящее удовольствие!

— Конечно, это тебе не в магазин ходить — продукты добывать.

— Да, мы — мужчины в душе все равно охотники, а в магазине еда от нас не убегает.

— Если хочешь погоняться, то сходи на настоящую охоту. Придумай себе хобби — это полезно.

— Нет, уволь. Мой отец с его другом-стукачом своими разговорами о грязных сделках когда-то все желание охотиться в реальной жизни отбили.

— С Сердобольным? — вырывается у меня.

— Да, а ты откуда его знаешь?

— Ты сам когда-то рассказывал — про профессора из университета, который о тебе отцу докладывал…

— А говоришь, что у тебя память плохая стала.

— Просто недавно пришлось вспомнить…

— Очень интересно, — Лёша останавливается у входа в супермаркет и напряженно смотрит на меня.

— Обещаешь оставить все между нами? — я неуверенно переминаюсь с ноги на ногу.

— Обещаю, — твердо отвечает он.

— Он пришел открывать к нам счет, чтобы положить крупную сумму наличных…

— И вы открыли?

— Почти, — я медлю, все еще не зная, правильно я делаю или нет.

— Но ты что-то не в большом восторге, как я вижу, — Лёша берет меня за руку, прихватив тележку, мы идем дальше, чтобы не мешать покупателям у входа.

— Да, потому что его доход очень уж сильно не сходится с суммой вклада.

— Значит, это всё-таки он! — Лёша в сердцах бьет рукой по ручке тележки так, что она громко гремит. — Вот подлец! Всплыли, значит, денежки!

— Какие денежки?

— Мама рассказывала, что у отца один раз большую сумму наличных украли. Они, видимо, нечистые были, потому что отец не стал в полицию заявлять. Всего несколько человек знали об этих деньгах, в том числе Сердобольный. Отец так и не смог ничего доказать, но общаться со всеми, кто знал об этой сумме, перестал. Ему тогда даже часть бизнеса продать пришлось, чтобы привести дела в порядок. Едва удержался на плаву. Я, правда, обо всем с маминых слов знаю. Мы с ним как раз общаться перестали. А Сердобольный, значит, год подождал, и теперь пошел их отмывать.

— Понятно, — отвечаю, размышляя, как теперь буду доказывать Виктору Алексеевичу, что дело Сердобольного пропускать нельзя, даже несмотря на то, что Таня уже подписала. — Так я и думала. Пообещай мне, пожалуйста, еще раз никому ничего не рассказывать, пожалуйста. То, что я тебе открыла, банковская тайна. Меня могут уволить за это. Но и не поделиться я не могла, потому что ты — единственный, кто мог помочь мне продвинуться дальше.

— Обещаю, не волнуйся. Пусть отец сам разбирается со своими миллионами.

— Теперь мне приходится разбираться, — с усмешкой вздыхаю я.

— Мне очень жаль, что он и тебе портит жизнь.

— Ничего. Рада, что хотя бы с моими родителями у нас хороший контакт, — говорю я и осекаюсь, заметив, как напряглись мышцы на его руке. — Извини, не хотела тебя обижать.

Отрываю полиэтиленовый пакет и набираю в него пять зеленых яблок из ящика. Они пахнут свежестью, несмотря на то, что уже апрель. Интересно, откуда их привезли?

— Я не обиделся, — отвечает Лёша, складывая мой пакет с яблоками в тележку. — Родителей не выбирают. Принимаю то, что есть. Мне вполне достаточно нашей семьи.

— Нас и моих родителей? — спрашиваю, ласково поглаживая его ладонь.

— Нет, просто нас, — его рука ускользает из-под моей. — Честно говоря, был бы очень рад не проводить каждый субботний день с твоими родителями.

— С кем тогда? С твоими зомби? — обиженно отворачиваюсь от него.

— Нет, друг с другом. Мне кажется, одного раза в месяц или в два было бы вполне достаточно для родителей. Нам бы это сэкономило четыре часа каждую субботу!

— Ты хочешь, чтобы я тоже не общалась с родителями, как ты? Моих родителей ты тоже не любишь!

— Конечно люблю! Но не так часто!

После этого наш разговор совсем не клеится. Я сержусь на него из-за недостаточно уважительного, на мой взгляд, отношения к родителям, а он — из-за моей страсти к здоровому питанию. Я больше не хочу терпеть его сладости. Подумать только! Он собирается купить несколько плиток шоколада на неделю. Я не отказываю, но предлагаю заменить их рисовыми вафлями с тремя тонкими полосками коричневой глазури наверху. Уж если ему захочется вечером пожевать, пусть похрустит чем-нибудь не таким калорийным. И вкус шоколада сохраняется. Ежик-то на животе у него всё пухнет, и явно не от голода.

— От молочного шоколада никакой пользы! — пытаюсь убедить его. — Один сахар. Ты же психолог, ты должен это понимать!

— Я знаю, что от шоколада есть польза, даже очень большая. Он отвлекает меня от грустных мыслей одиночества по вечерам. Хорошее эмоциональное состояние — залог крепкого здоровья. Это я понимаю. Как психолог.

— Теперь буду приходить вовремя, — возражаю, выкладывая плитки, — Буду делегировать. Я обещаю. Шоколад тебе больше не понадобится!

— Ну хорошо. Тогда возьму еще колбаски на случай, если ты принесешь работу домой.

Неодобрительно вздыхаю.

— Возьмем тогда копченой, — предлагаю компромисс, думая, что ее мы сегодня вечером с родителями съедим. — Вспомни про правило 20 к 80. Копченая колбаска — это колбасная квинтэссенция! 80 процентов содержания на 20 процентов формы.

С удовлетворением складываю колбаску в тележку. Один пример для следующего занятия есть!

— Хм, — тянет безрадостно Алексей.

— Если хочешь шоколада, — успокаиваю его, — возьмем горького, 70-процентного. В нем как раз все полезное от шоколада собрано. По принципу Парето. Жаль, что нет 80-процентного. Было бы точно по формуле, и я бы об этом примере на семинаре тоже рассказала. Теперь все так будем покупать. Не фрукты, а сразу сок свежевыжатый. И из овощей сделаем суп-пюре — так больше полезного содержания будет. Сельдерея, петрушки, морковки, кабачков — все туда! 80 процентов овощей и 20 воды! Какая польза будет!

— И спирта еще купим вместо вина, — Алексей останавливается перед полками с алкоголем.

— Зачем спирта? — я останавливаюсь.

— Там не то, что 80 процентов, а все 96! Выпиваешь 50 грамм, а эффект — на пол-литра!

Хм… Замедляю ход.

— Ладно, бери, что хочешь, — говорю в замешательстве. — Только не надо спирта. Как его с родителями пить? Они не поймут, даже если объяснить про Парето.

После ужина с мамой и папой соглашаюсь с Алексеем, что можно встречаться с ними не так часто. Тем более, что они об этом сегодня сами об этом попросили. Оказывается, они думали, что это нам нужно так часто встречаться. Алексей все это каверзными вопросами из них вытянул, а потом сказал, что хотел бы избавить их от такой повинности и спросил, какое количество встреч было бы им в радость. Они так и сказали — раз в месяц, а лучше в два. Максимум!

Когда родители ушли, мы смотрели телевизор и так устали, что на секс совсем не осталось сил. Алексей опять вспомнил про Парето и двадцать процентов усилий, которые дают восемьдесят процентов результата.

— К черту прелюдию! — прокричал он.

— К черту! — согласилась я.

Он был в восторге. Я — не очень. Будь он неладен — этот закон Парето с его эффективностью. Может быть, он только мужчинам подходит?

Глава 7

Новые смартфон, компьютер и рабочее место. С сегодняшнего дня я — исполняющая обязанности начальника отдела по работе с VIP-клиентами Департамента комплаенс-контроля крупного иностранного банка! Через два месяца стану полноправным начальником, если ничего экстраординарного не случится. Очень на это надеюсь. Знакомлю всех с Николаем, который пришел вовремя — единственный из подчиненных моего отдела. Отчитываю Толика, Анжелу и Володю за опоздания и обещаю принять меры, если эта вредная привычка впредь не исчезнет. Сотрудники смотрят на меня волками, но я непреклонна. Нужно с самого начала установить правила! Мне всегда казалось, что Таня слишком мягко относилась к нарушениям дисциплины. По моему мнению, в отделе комплаенс-контроля это недопустимо. Какое отношение к дисциплине, такое будет и к работе. Нет, с сегодняшнего дня у нас все будет гораздо строже.

Распределяю новые дела. Володю прошу принести папку Сердобольного.

— Решила попридержать это дело, — объявляю я ему беспрекословным тоном, чтобы у него даже мысли не возникло мне возразить.

— Почему? — спрашивает он. — Татьяна же подписала!

Он, похоже, пока не прочувствовал разницу между мной-коллегой и мной-начальницей. Ничего, я ему еще представлю возможность.

— С сегодняшнего дня, — продолжаю ледяным тоном, — все подписываю я. Сообщи, пожалуйста, менеджеру, что мы пока не пропускаем это дело из-за изменившихся обстоятельств.

— Я же собрал дополнительные материалы! — продолжает нарушать субординацию Володя. — Менеджеры будут недовольны, если заставим их еще ждать. Клиент очень спешил.

— Володя, я не собираюсь обсуждать это с тобой дальше. Сообщи, пожалуйста, менеджеру, а дело передай нашему новому сотруднику Николаю. Он теперь будет им заниматься.

— Как он?

Володя продолжает стоять. С Татьяной он себе такие вольности не позволял. Выговор ему что ли объявить?

— Володя, пожалуйста, сделай то, о чем я попросила. И давай без обид. Есть вещи, которые я не могу тебе объяснить. Во всяком случае, пока.

— А ему можешь? — он показывает на Николая, который спокойно наблюдает за разыгрывающейся перед ним сценой.

Володя бросает на стол Николая папку с документами и идет к своему столу. Берет в руку трубку телефона, цедит сквозь зубы о нашем решении, объясняя, что появились новые обстоятельства. То-то же.

Осваиваю новый смартфон: записываю рабочие телефоны, устанавливаю рекомендованные Михаилом программы. После доисторического сотового телефона смартфон кажется очередным чудом света! Просто кладезь полезного! После списков «to-do», программы для подсчета времени работы и ничегонеделания, разных напоминалок, добираюсь до неведомого мне доселе секретного мира «злых птичек» и «фруктовых ниндзя». Оказывается, ничего в них такого страшного нет, как я раньше думала. Никакой мгновенно возникающей зависимости. Прекрасный способ расслабиться. Конечно, я следую совету Михаила и на это время нажимаю на кнопку «отдых». Он начальнику тоже положен. Это первое правило повышения эффективности: чередовать работу с полноценным отдыхом. Коплю силы на время, когда дела начнут сыпаться, как снег в непогоду, но пока на небе ни облачка. Солнышко выглянуло. Не понимаю, что тут Татьяна целый день делала? Правильно Лёша говорил, что хороший начальник ничего сам не делает, а только «калачи раздает».

В обед провожу экскурсию для Николая по местным ресторанам и кафе. В них он разбирается чуть хуже, чем в московской архитектуре. Обедаем вместе недалеко от Третьяковской. Николай еще раз удивляет меня. Оказывается, он рыбный вегетарианец. Говорит, что отсутствие мяса в меню делает его намного продуктивнее и спокойнее. Попробовал несколько лет назад, почувствовал легкость во всем теле, ясность ума и с тех пор ест только рыбные продукты и вегетарианскую пищу. Я отодвигаю на край тарелки сочный стейк. Думаю, пришло и мое время стать более продуктивной и уравновешенной.

— Кстати, что мне теперь делать с этим Сердобольным? — спрашивает он, поедая уху из лосося.

— Пока не знаю. Помнишь, я тебе гипотетическую ситуацию на собеседовании рассказывала с конфликтом интересов. Будто у друга …

— У подруги, — он поправляет меня с мягкой, ироничной улыбкой.

Да, я ведь ему в гипотетической форме о деле рассказывала. Будто это не со мной и моим молодым человеком случилось, а с ним и его девушкой.

— Да, — смеюсь ему в ответ. — Он… Она… В общем, это и была история про Сердобольного. Мои опасения подтвердились. Деньги, скорее всего, «грязные», но доказать это практически невозможно, потому что о них не заявляли в полицию. Они не проходили ни по какому делу. Сведения о доходе едва покрывают ту сумму, которую хочет перечислить клиент, но в этом случае он несколько лет питался манной небесной. Нужно проверять дальше. Возможно, мы что-то упустили.

— Вы никогда не сумеете решить возникшую проблему, если сохраните то же мышление и тот же подход, который привел вас к этой проблеме, — отвечает он задумчиво.

— Красиво сказал, — восхищаюсь я.

— Это не я. Это Эйнштейн.

— То есть ты считаешь, нужно с другой стороны копать, с которой мы еще не копали?

— Скорее всего, ведь трудно поверить в то, что Сердобольный самостоятельно предоставит компрометирующие его данные?

— Да, ты прав. Что же нам делать?

— Сколько времени у нас в запасе?

— Максимум — до пятницы. Потом нужно принимать мотивированное решение и желательно отрицательное. Иначе нас не поймут — почему мы дело так долго держали.

— Хорошо.

Николай опускает голову и сосредоточенно ест. Меня восхищает его мышление. В чем-то он напоминает меня, но умением смотреть на вещи глобально и нестандартно он показывает направление, в котором я хотела бы развиваться. Будто благодаря каким-то секретным способностям и умениям он уже перешагнул через линию, которую я только собираюсь пересечь. Я только подумываю о вегетарианстве, а он уже давно с мясом завязал. Я только пытаюсь перейти на новый, более эффективный образ мышления, а для него это уже в порядке вещей.

После обеда берусь за дела Анжелы. Она всегда сдает их первыми, чтобы в 18.00 все было готово.

— К маме торопишься? — спрашиваю участливо, просматривая страницы первого дела.

— Нет, сейчас у нее моя сестра гостит, — отвечает она, счастливо улыбаясь. — Я могу немного передохнуть.

— Какие-то сложности, вопросы по делам есть? В чем-то не уверена?

— Нет, — отвечает она, — стандартные варианты категории «А». Два молодых человека из нефтяных компаний и девушка из юридической фирмы.

— Данные заявки и приложенных документов с паспортом сверила?

— Да, вроде все нормально должно быть, — отвечает она, отводя глаза.

Значит, не проверила и пытается скрыть.

— Перепроверь, пожалуйста, и вот тебе еще одно дело, — передаю Анжеле толстую папку. — Думаю, до вечера как раз успеешь. Если немного задержишься, это не страшно ведь сегодня, как ты сказала.

Пытаюсь поддержать ее рабочий дух мотивирующей улыбкой начальника, но Анжела смотрит на меня волком. Она боится даже прикоснуться к толстой папке, будто тяжесть дела навсегда пригвоздит ее к рабочему месту. Ну да, папка немаленькая. Здесь и в русскую рулетку играть не нужно. Дело категории «В», да еще какое, если менеджеры по собственной воле столько документов приложили. А что она думает? Не бывает, чтобы все время одному человеку везло.

Пока все работают, тихонько иду к холодильнику за бананами. Салатика из морковки и гарнира, которые мне удалось съесть в обед, явно оказалось мало. Интересно, как Николай это вегетарианство выдерживает? Сейчас бы убила за стейк, который днем оставила на тарелке! К пяти вечера подходит Толик. Ему в ответ тоже вручаю новое дело. Володя работает с распределенными с утра кейсами. Николай продолжает знакомиться с нормативной базой по комплаенс-контролю. В шесть вечера в кабинете никакой суеты. Тишина. Все работают. Красота!

Раскладываю бумаги по лоткам и жду, когда подчиненные закончат. Можно было бы сегодня первый раз уйти пораньше, но раньше их нельзя? В кабинете тишина — как я люблю. Всегда бы так. Около семи ребята закругляются, визирую документы, закрываю сейф и сдаю ключи на вахту. Полная сил и энергии, отправляюсь домой. Такая работа мне нравится! Я просто создана для руководства! Предвкушаю свечи, ужин… Вот это идеальный день получается! И не в мечтах, а наяву!

* * *

— Это не лезет ни в какие ворота! — из недр квартиры раздается гулкий звук упавшего на пол пластмассового ведра и раздраженный голос Алексея, как раз в тот момент, когда открываю дверь. — Я ванную до блеска начистил в субботу, а уже через два дня какие-то странные ржавые следы от воды появились! И с раковиной то же самое! Будто у нас взвод солдат помылся! Или качество воды изменилось? Раньше такого не было!

Разговоры об уборке после дня в должности начальника странно режут слух. Будто вдруг тебя понизили до работника отдела клининга. Хочется ответить ему: «Неужели не можешь сам разобраться с этой ерундой!» Но я сдерживаюсь. Всё-таки работнику нужно сначала дать освоиться, разобраться с новыми обязанностями, а потом уже выговоры объявлять.

— Я тоже рада тебя видеть! — отвечаю с улыбкой. — Попробуй пемоксолью. Она на кухне стоит. Если чистить каждый день, этой грязи совсем не видно будет.

— Каждый день?! Ты с ума сошла! Я не собираюсь все свободное время с тряпкой в руке проводить! Но как все быстро грязнится! По полу будто стадо гиппопотамов пробежало, — он смотрит на мои сапоги. — Тоже с пемоксолью почищу.

Он сыплет на паркет серого порошку.

— Ты что! — вспыхиваю я. — Разве можно мыть пол пемоксолью? Ты его теперь из щелей не вытащишь. И сапоги мои испачкал!

— Будто они чистые были, — бормочет он.

— Были! — я начинаю закипать. Три минуты не прошло с того момента, как я пришла, а он уже умудрился испортить мне идеальный день!

— Скажи, что теперь с пемоксолью делать? — Алексей разводит руками, как школьник, которому задали на выходные выучить «Евгения Онегина».

— Пылесосом собрать, а потом помыть, — говорю голосом учителя, которому в десятый раз за день приходится объяснять, что выучить нужно всего лишь отрывок в десять строк, а не всего «Евгения Онегина». — Средство для мытья пола стоит в шкафу под мойкой.

Он идет на кухню, я переодеваюсь в домашний халатик, беру котлеты с тушеной капустой, сажусь на диван и включаю телевизор. Пусть он своим делом занимается, а я — своим. Раз уж обещал, должен держать слово. Мне это даже нравится. Готова каждый выходной ходить на курсы повышения квалификации, чтобы не прибираться дома вечером. Можно сказать, что повышение состоялось не только на работе, но и дома. Я согласна такое делегирование навсегда оставить!

— Какое средство для мытья брать? — кричит Алексей из кухни. — Тут их штук десять!

Слышу, как падают бутылки и что-то бьется о раковину. По ругательствам понимаю, что это была его голова. Господи! Никакого спокойствия дома! Я ведь раньше не кричала так, когда прибиралась. Просто тихонько все протирала и шла спать. Да еще силы находила на то, чтобы удовлетворить его потребности в общении. А он один раз прибрался и весь расклеился! Неужели нельзя самостоятельно такой простой вопрос решить?

— Пожалуйста, не шуми, — отзываюсь я. — Совсем не слышу телевизор! Тут интересная передача про банковскую систему. Мне теперь, как начальнику, нужно быть в курсе.

— Неужели ты не можешь подойти и помочь мне? — он заходит в комнату и кричит на меня!

— Знаешь, дорогой, — я великодушно улыбаюсь. — Я на работе таким образом самостоятельность в подчиненных стимулирую! Если сразу всем помогать, то они ничему сами не научатся. В крайнем случае, как только пригрозишь лишением премии, так сразу всё находится, и всё получается.

— Я смотрю, ты быстро вжилась в роль начальницы, — он смотрит обиженно, даже злобно. — Так быстро, что дома на тормоза нажать не можешь. И не забывай, у нас здесь никаких калачей нет. Все добровольно!

Я выключаю телевизор и откладываю тарелку на рядом стоящий столик.

— Как это нет, — отвечаю я шепотом, расстегивая верхнюю пуговицу халатика и принимая позу, в которой обычно начальницы не лежат. — Домывай и подходи.

— Мне еще раковину нужно помыть в ванной, — отзывается он равнодушно и уходит из комнаты, — бельё в машинку закинуть. Потом душ принять. И вообще, после того, что я увидел сегодня днем, не могу с тобой спокойно разговаривать. Голова сильно разболелась!

— Что ты увидел? — встаю и следую за ним в ванную.

— Сама знаешь!

— Ничего я не знаю! Поэтому ты будто с цепи сорвался! Что ты видел?

— Тебя с каким-то молодым человеком!

— С каким молодым человеком? Когда?

— Сегодня в обед. Вы шли по Старомонетному. Чуть ли не под ручку. Ты — в сером приталенном пальто, он — в черном шерстяном. У тебя — белый платочек, у него — синий шарфик. Отлично смотрелись вместе!

— Не сходи с ума! Это Николай, наш новый работник. Я ему места показывала, где можно пообедать.

— Так увлеченно показывала, что своего молодого человека не заметила!

— Извини. Мы, видимо, о работе разговаривали.

— Отнюдь!

— Ты что, подслушивал? — огонь внутри меня, который все это время тлел, вплотную подобрался к бочкам с порохом.

— Нет, не было необходимости. Вы так хохотали, что и дураку было понятно — речь идет явно не о работе. И ты понимаешь, кто в этой ситуации выглядел дураком.

— Не говори глупостей. Что уж нам с коллегой не пошутить? Он говорил, что ходит на курсы чечетки. Я засмеялась, потому что тоже…

— Чечетки, — он перебивает и презрительно морщится. — Что он только не скажет, чтобы тебе запудрить тебе мозги. Какой нормальный мужик будет чечетку танцевать?

— Он — нормальный, — я держусь из последних сил. Сейчас взорвусь, если он не прекратит. — Вполне даже. И что плохого в чечетке, в танце? Что плохого в смехе? Ты же сам говорил, что смех — он полезен на работе! Он расслабляет!

Лёша с равнодушным видом проходит мимо меня на кухню.

— Я бы предпочел, — говорит он почти шепотом, — чтобы ты смеялась в обед со мной и шутила тоже! Я тебе уже столько раз предлагал встречаться днём!

— Как ты не понимаешь?! Мы шутим о работе — стресс снимаем! У нас с тобой так не получится. Я скажу тебе: «Анжеле сегодня подсунула категорию «Б» перед уходом». Тебе смешно?

— Нет.

— Вот видишь?!

— Думаю, ей тоже.

— Я же говорю, что ты никогда не поймешь наших рабочих шуток. Поэтому лучше даже и не начинать! Личные дела — вечером. Теперь я пораньше приходить буду. И не надо ревновать! — добавляю я. — Тебе это не идет.

Возвращаюсь на диван. Еда почти остыла. Лёша стоит в проеме двери с растерянным видом.

— Я не ревную. С чего ты взяла? — лицо у него цвета пемоксоли. — Представь, если бы ты меня увидела с молодой красивой девушкой, которая будто с обложки модного журнала сошла. Мы идем с ней по улице, задорно смеемся, тебя не замечаем. А вечером я говорю: «Это всего лишь моя коллега, она понимает мои шутки, а ты их никогда не поймешь! И отныне я с ней буду обедать, а не с тобой, мне так удобнее».

В моей голове словно видеофильм проигрывается. Я вижу эту сцену, и она мне совсем не нравится.

— Извини, это действительно нехорошо, — снова откладываю еду и перевожу взгляд на Лешу. — Может, тебе просто не гулять там больше?

Он уходит в ванную, ничего не отвечая. Весь вечер мы дуемся друг на друга и обходимся односложными репликами типа: «Ты поел?» — «Да», «Спать ложишься?» — «Нет», «Будешь читать?» — «Да». Мы ложимся спать вместе, но не прикасаемся друг к другу. Вот тебе и приходи пораньше. Вот тебе и добавь эмоций. Раньше мы думали, что нам не хватает времени, но сегодня у нас его было предостаточно, но мы провели его отвратительно. Мы больше не понимаем друг друга. Мы только выясняем отношения и ссоримся. Может, для нас всё-таки оптимальное решение — видеться реже? По принципу «лучше меньше, да лучше»? Не знаю, да и, честно говоря, мне надоело думать об этом.

Надоело думать о том, что, возможно, я ошиблась. Лёша — никакой не идеальный, никакой не перфекционист. Возможно, он им когда-то был, но теперь далек от совершенства. Уже забыла, когда он в последний раз вызывал во мне восторг, когда я последний раз чувствовала единение, когда наши сердца бились в унисон. Насчет чечетки он только посмеялся. А я, дура, думала, что мы вместе на курсы могли бы ходить! Почему он всего боится? Почему у нас все разваливается? Раз в месяц вспышка страсти под одеялом — это все, о чем мы мечтали? Все, чего мы хотели? Все, что можно назвать любовью? Все, о чем захочется вспомнить перед смертью?

Глава 8

Целую неделю ругаюсь и расстраиваюсь: днем на работе, вечером дома. Володя, Толик и Анжела объявили мне войну: делают все неохотно, медленно, будто из-под палки, со мной разговаривают только по крайней необходимости. Производительность значительно снизилась. Дела остаются на следующий день, а то и на два, даже несмотря на то, что каждый день сидим до упора. Никто больше не рвется сдавать дела пораньше. Сидят, как бурундуки в норках, глазками посверкивают и ждут, когда я дам команду расходиться по домам. Сегодня пришлось самой дела рассматривать. У Тани такого никогда не было! В дополнение ко всему, Виктор Алексеевич отругал меня за промедление с делом Сердобольного. Вызвал в среду и приказал выпустить дело, как можно скорее, или до пятницы предоставить неопровержимые доказательства, потому что «плохим чувством» и «интуицией» высшее руководство не убедишь.

А зря. Николай рассказал за обедом, что когда опытный работник говорит о «плохом чувстве» в отношении какого-то дела, но не может объяснить причины, специалисты советуют довериться ему. Последние исследования показали, что интуиция таких людей обычно не обманывает. Они, правда, базировались на наблюдениях за сотрудниками с многолетним опытом работы: десять-двадцать лет на одном месте. Но у нас в отделе таких нет. Поэтому придется довериться мне. Уверена, что интуиция меня не обманывает, и с показаниями Леши все сходится, но где взять доказательства?

Пока борюсь с никудышным рабочим духом моих подчиненных, Николай проводит день вне офиса — попросил за свой счет. Сказал, что ему нужно решить один вопрос. После его ухода места себе не нахожу. Я вдруг на секунду представила, что он не вернется — нашёл предложение получше. От этой мысли мне совсем плохо — холодный пот на лбу выступает, работать не могу. Мысли вьются, как лианы в тропическом лесу. От них все теснее и теснее в голове. Уже ни одного свободного местечка не осталось — только страх, что он не вернется. Потом я испугалась еще сильнее — от этого самого страха. Ведь если бы сейчас ко мне подошли Анжела или Толик или Володя с заявлением на увольнение, я бы ответила: «Скатертью дорога!», а тут такая странная чувствительность…

Наверное, из-за дела Сердобольного переживаю — ведь доказательств у нас все еще никаких, а Николай — моя последняя надежда. Ну и кроме этого, он единственный, кто смеется над моими шутками, ходит со мной обедать, знает архитектуру и не делает вещей, которые меня раздражают. И еще умеет танцевать чечетку! Об этом нам обязательно еще нужно поговорить.

Со Светой еще хотелось бы поговорить, но у нее нет времени. С Лёшей… С ним сейчас очень трудно. Не принимает никакой критики, огрызается на любое предложение и отказывается гладить постельное белье. Говорит, что в этом нет необходимости — как только на него ложишься, оно сразу становится мятым. А ложимся мы поздно, когда уже темно и ничего не видно, поэтому разницы никакой. На предложение готовить вечером только вегетарианскую пищу он отвечает, что я сошла с ума, и кладет мне на тарелку котлеты с пюре. Я не ем, он обижается. Когда я упомянула, что Николай — рыбный вегетарианец, и это делает его гораздо более эффективным и продуктивным, он вскочил и убежал из кухни в комнату. Что за странные реакции? Я думала, Лёша мне курс по тайм-менеджменту подарил, чтобы я личную эффективность повышала, а сам убегает, когда о ней слышит. Потом он накричал на меня. Не хочет ничего слышать об этом Николае и его вегетарианстве тоже. Я сказала, что отныне тоже не буду есть мяса. После этого мы с ним практически не общаемся. Даже смс не посылаем.

В четверг вечером под душем мне вдруг приходит мысль, от которой становится больно, но лишь на секунду. Она, как вспышка, которая слепит на несколько мгновений и превращает картинку в голове в одно большое белое пятно. Потом ты снова видишь: видишь, что было до этой точки, после нее и понимаешь, что это был всего лишь пункт — место, с которого линия твоей жизни, случайно столкнувшись с другой, пошла в другом направлении. Ты оказался на дороге, увидел фары приближающегося автомобиля, и тебя в последний момент кто-то схватил за руку и оттянул на тротуар. Кто-то оказался в нужный момент времени в нужном месте и протянул руку. Никакой судьбы, никакого пересечения путей двух сердец. Просто совпадение. Обыкновенная случайность. Как в броуновском движении. Как на обычной дороге.

Думаю о том, что вполне могу представить жизнь без Лёши. Его нежелание жениться мне даже на руку. Есть шанс еще раз присмотреться. Может быть, он — не единственный, мне предначертанный. Просто с тех пор, как его встретила, я по сторонам не оглядывалась. А ведь есть и другие мужчины… Спокойные и уравновешенные. Бракофобиями не страдающие. Танцующие. Еще в понедельник, когда услышал, что меня интересует чечетка, Николай предложил сходить с ним вместе на курс ирландского танца. Ответила, что подумаю. Сначала надеялась, что смогу уговорить Лёшу пойти со мной, но теперь понимаю, что всё бесполезно.

* * *

В пятницу с утра, к моему огромному облегчению, Николай появляется со счастливой улыбкой на губах. Ребята встречают его… Примерно, как меня, — продолжают смотреть в мониторы компьютеров. Николай кладет копию документа, с которого сразу выхватываю нужные слова: «Постановление о возбуждении уголовного дела … получение взятки … в отношении Сердобольного Ивана Николаевича». Готова расцеловать Николая в порыве благодарности, но соблюдаю субординацию: глядя на него снизу вверх, с нескрываемым восхищением жму руку.

— Огромное спасибо! Ты здорово нас выручил.

— Не за что! — бойко чеканит он. — Университет не хочет афишировать процесс, поэтому информация не просочилась в прессу.

— Как тебе удалось это узнать?

— Поговорил по душам со студентами университета, съездил к следователю.

Он смотрит на меня такими счастливыми глазами, что мне невольно вспоминается Лёша — в самом начале наших отношений он тоже так смотрел на меня: будто я была редким драгоценным камнем за толстой витриной, к которому безумно хотелось прикоснуться, но нельзя…

— Ты свой выходной на это потратил? — спрашиваю и чувствую, что во рту совсем пересохло.

— Да, ведь по инструкции в рабочее время нам не разрешается покидать стены офиса, кроме как на обед.

— А почему мне сразу не сказал, что идешь по делу Сердобольного?

— Боялся, что не получится, — Николай смущенно улыбается.

— В любом случае, ты большой молодец! — говорю я, отпивая глоток из бутылки с водой. — Теперь на законных основаниях можем отказать господину Сердобольному в открытии счета. И в срок уложились!

Я сканирую документ и посылаю по почте менеджеру, копию — Виктору Алексеевичу с указанием, что официальный отказ в открытии счета поступит от нас в течение дня.

Днем отмечаем это знаменательное событие с Николаем в суши-баре недалеко от Павелецкой. Небольшие оранжево-оливковые столики на двоих под цвет обоев, большой выбор теплых роллов, как я люблю. Примечательно только то, что привел нас сюда Николай. Я предоставила ему право выбора в качестве поощрения за свершенный им рабочий подвиг.

— У меня есть право относить один обед в месяц на счет банка, поэтому ни в чем себе не отказывай! — торжественно поясняю, заходя внутрь. Николай помогает мне раздеться и вешает пальто на плечики. Его прикосновения, словно электрические разряды, прожигают кожу.

— Безалкогольный «Мохито», — бросаю на ходу официантке. Прижимаю спину к холодному стулу. Удивляюсь, ка это от меня пар не идет. Нужно охладиться.

— Мне стакан воды, пожалуйста, — заказывает Николай. — Со льдом.

Какое-то время мы молчим, разглядывая обои на стенах напротив друг друга.

— Выражаю тебе благодарность, и прими поздравления с первым удачно завершенным делом, — наконец, произношу я.

— Говоришь, будто я — детектив, — он смущенно улыбается.

— Так оно и есть. Никогда бы не решилась на такое! Поехать в университет, найти студентов, выудить нужную информацию, потом еще получить копию документа у следователя! Это и есть работа настоящего детектива!

Моему восхищению нет предела.

— Вы никогда не сумеете решить возникшую проблему, если сохраните то же мышление и тот же подход, который привел вас к этой проблеме, — произносит любимую цитату Николай. — Когда нет ответа, я всегда несколько раз повторяю эту фразу, игнорирую первые приходящие в голову мысли — они обычно стереотипные и жду, когда придет вторая волна. Она более чистая и оригинальная. А иногда, если сидеть тихо-тихо несколько минут, можно поймать легкое, как дуновение ветра, вдохновение, и тогда ты точно знаешь, что вышел на другой уровень. Я говорил тебе, что от менеджеров и самого Сердобольного мы ничего нового не узнаем. Я просто вышел из тоннеля, и тогда стало все ясно.

— Виктор Алексеевич попросил выразить тебе личную благодарность, но в следующий раз такие действия согласовывать с ним, так как у нас для внешних расследований есть специальное детективное агентство. Здесь, конечно, требовался немедленный результат, и ты сделал всё аккуратно, без стрельбы, — я смеюсь. — Поэтому еще раз поздравляю и выражаю признательность!

— Специальное детективное агентство? — переспрашивает Николай.

— Да, которое только с финансовыми организациями сотрудничает, но мы нечасто туда обращаемся.

— Я и не думал, что такое есть. Интересная, наверное, у них работа.

— Наверное, — стрела уже знакомого страха пронизывает мой живот. — Я надеюсь, ты не хочешь от нас туда уйти?

— Нет-нет, — успокаивает меня Николай. — Пока меня все устраивает.

Мы изучаем меню, заказываем один большой сет суши и роллов на двоих и лимонно-грушевый чай. На десерт планируем сладкие роллы, но сначала решаем попробовать сет. Как удобно, что мы оба — вегетарианцы. У нас даже обед получается заказать складно, никаких споров, недовольств, как с некоторыми.

— Знаешь, мне так повезло, что ты пришел к нам работать, — говорю и добавляю, смеясь. — С кем бы я обедать ходила? Весь отдел против меня, а мы с тобой прекрасно находим общий язык.

— Просто они стучат в закрытую дверь, не замечая, что рядом открыта новая. Не стоит их винить, им просто кажется, что за той дверью было лучше. А мне повезло — сразу увидел твою дверь и вошел в нее.

Последние слова он растягивает, как сладкую вату, перед тем, как положить ее в рот. Я спешу перевести разговор на другую тему. На какую? На рабочую? Так мы вроде и говорили про работу. На личную? Лучше даже не начинать.

Спасают меня роллы, которые японовидная официантка (на самом деле, узбечка) приносит нам на большом подносе. Мы делим их, изредка соприкасаясь палочками. Честно говоря, часто соприкасаясь. Что поделать, если мне те же самые роллы попробовать хочется, что и ему.

— Тебе это ничего не напоминает? — спрашивает вдруг он, когда мы сталкиваемся у суши с тунцом.

— Нет, — я испуганно отступаю.

— Это степ, — говорит он.

Николай достает телефон, что-то ищет, включает, вставляет в ухо один наушник, протягивает мне другой. Мне приходится наклониться к нему так близко, что наши лбы почти соприкасаются. Он берет палочки в две руки, ставит их на дно подноса, на котором лежат еще несколько роллов, и начинает выстукивать ритм. Звучат первые аккорды. Какая-то старая оркестровая композиция из Америки. Его первые движения длинные и тягучие. Он делает несколько шагов и вдруг резко останавливается. Правая нога идет первой. Ловко переходит с каблука на носок, снова и снова так, что чечетка кажется непрерывным жужжащим звуком. Левая нога добавляет ритма и здесь начитается настоящее сумасшествие. Мне кажется, что это никакие не палочки. Это мой интеллигент — бунтарь, танцор и креативщик. Он крутится вокруг своей тросточки, во время пауз галантно приподнимает котелок. И при этом не перестает работать ногами. Ритмичный стук каблуков о пол напоминает мне звук компьютерных клавиш. Быстро, медленно, отрывисто, музыкально. Каждая буква ничего не значит, но вместе с другими они рождают нечто новое, неповторимое, нужное. Выверенная четкость, отсутствие права на ошибку, идеальность. Повороты, вращения, остановки и дальше, еще быстрее, пока не начинаю задыхаться, пока в изнеможении не падаю на кровать. Я открываю глаза. Он смотрит на меня. Наши лбы соприкасаются. Палочки молчат.

— Прости, я задумалась, — шепчу я, поспешно откинувшись на холодную спинку стула.

— Может быть, всё-таки сходишь сегодня со мной на курс? Никаких обязательств. Просто попробовать новое. Тебе ведь нравится этот танец?

— Нравится… Не то слово! Иногда мне кажется, я просто схожу с ума.

— Да, танец сумасшедший. Заводной, творческий и в то же время — строгие линии, четкая схема, симметричность.

— Да, это мне тоже нравится — симметричность. Я подумаю до вечера. Ты уже домашнее задание для семинара в субботу сделал? Придумал идеальную жизнь?

— Что ее придумывать? Нужно просто жить. Использовать каждую возможность по максимуму и не смотреть назад. Я так считаю.

— Программу хронометража используешь?

— Нет. Делаю все, что считаю нужным и когда считаю нужным.

— Как у тебя все просто. Никаких сомнений. Черное — черное. Белое — белое. Кто тебя научил так думать?

— Наверное, родители. Или сам?

Мы выходим из ресторана и шагаем в сторону офиса. На улице, наконец, стало тепло. Будто за пару дней Землю передвинули на несколько тысяч километров вперед — поближе к Солнцу. И все распускается, набухает и трезвонит о весне. Расстегиваю пальто.

— Жарко, — говорю я.

Николай помогает мне снять пальто и перекидывает его через свою руку.

— Мне нравится здесь гулять, — говорит он. — Каждое здание, каждый камень дышат историей. Прислушайся и услышишь звук копыт коней Василия Второго Темного. Вполне возможно, что именно здесь он проезжал много сотен лет назад. Тоже по выбивающейся из-под земли зелени. Знаешь, чем он прославился?

— Нет. Прости, не так сильна в истории.

— Это был внук Дмитрия Донского. Когда он оказался в плену у татар, то дал обет: если выберется, построит церковь на том месте, откуда увидит Москву. Он выбрался и увидел Москву с места неподалеку.

— И построил церковь? — удивляюсь я.

— Да, церковь Григория Неокесарийского, которую из окон нашего кабинета видно — бело-розовую. Сначала была, конечно, деревянная, а потом каменную возвели.

В очередной раз удивляюсь широте его познаний. Зря Таня говорила, что идеальных работников не существует. Мне повезло такого найти.

— Добрый день! Кого я вижу! — вдруг слышу знакомый голос сзади.

— Лёша!

Застываю, не зная, что делать: то ли взять из рук Николая мое пальто, то ли приблизиться к Лёше, чтобы поцеловать в знак приветствия. Мне ужасно неловко и даже страшно. Он следил за нами? В любом случае, выглядит наша расстановка чрезвычайно глупо, потому что со стороны кажется, что мы с Николаем — пара, а Лёша — третий лишний.

— Прогуливаетесь после обеда? — спрашивает Лёша, меряя презрительным взглядом Николая с начищенных до блеска ботинок до самой макушки.

— Да, извини, мы спешим на работу, — продолжаю стоять каменным изваянием.

— Я заметил. Не дурак.

— Прости, — наконец, прихожу в себя и поворачиваюсь к Николаю. — Я вас не представила. Это Лёша — мой молодой человек. Тот самый.

Голос мой звучит неестественно, будто его записали и теперь воспроизводят на некачественном магнитофоне.

— Та самая, — Николай улыбается. Я тоже не могу сдержаться и рассыпаюсь смехом.

— Извини, Лёша, — хочу объяснить, но продолжаю истерично смеяться вместе с Николаем, — это рабочая шутка…

Лешино лицо становится красным, кулаки сжимаются так, что костяшки белеют. Прежде, чем успеваю что-нибудь сообразить, он хватает Николая за лацканы пальто и шепчет: «А ты, франт, перестань увиливать за моей девушкой! Понял?!» Николай белеет, но молчит и лишь отодвигает свое лицо от Лёшиного.

— Прекрати! — кричу я и хватаю Лёшу за куртку. — Отпусти его! Что ты вытворяешь?

— Ничего, — Алексей останавливается и тщательно разглаживает лацканы пальто Николая. — Я всегда считаю, что лучше заранее полюбовно договориться, чем после дела морды друг другу бить. Извини, дорогая, что тебе пришлось присутствовать при нашей мужской беседе.

Лёша наигранно дружелюбно смотрит то на меня, то на Николая.

— Нам нужно спешить на работу, — повторяю, желая только одного — побыстрее убраться отсюда. — Дома поговорим, — добавляю я разочарованно.

— До встречи, дорогая, — он отвечает голосом маньяка, заигрывающего со своими жертвами. Мне становится по-настоящему страшно. Начинается казаться, что я его совсем не знаю.

Мы расходимся в разные стороны.

— Прости, Николай! — забираю у него пальто. — Он последнее время сам не свой. После того, как мы договорились, что пока хожу на курсы по тайм-менеджменту, он будет дом в чистоте содержать, так он будто с цепи сорвался. Агрессивный, недовольный, все время ссоримся. Извини, наверное, мне не нужно было это говорить, но раз уж он тебя в это ввязал…

— Ничего, я его понимаю. Ему есть, за кого бороться, — отвечает он, и от этих слов мне хочется бежать еще быстрее — теперь от Николая.

Вторую половину дня все, кроме меня, ударно работают. У меня в голове настоящее торнадо. В тот момент, когда Лёша вдруг допустил наличие мало-мальски возможной связи между мною и Николаем, у меня будто лава вырвалась из недр и те железные колья, на которых держались наши отношения, вдруг расплавились в огне и исчезли. Если он больше не верит мне, то какой смысл в наших отношениях? Именно с этого вопроса то, что казалось мне раньше совершенно нереальным, то, что могло произойти с кем угодно, но только не со мной, вдруг стало казаться мне вполне возможным. Как торнадо, о котором никто не объявлял. Я закрыла окна, двери, забралась в подвал — по всем правилам, как надо, как объявляют в американских фильмах, но всё тщетно. Торнадо уже в моей голове. Мысли кружатся, подхватываются вихрями других, по пути выворачивая другие с корнями, и летят дальше, разрушая все на своем пути. Куда меня несет? Не могу даже итоги за неделю подвести: сколько дел рассмотрели и сколько сделок одобрили. Цифры прыгают, как бешеные. Закрываю глаза, чтобы расслабиться, и вижу какие-то круги: красные, розовые, черные, а потом вода и лопающиеся пузырьки. Вот тебе и кружок по вышиванию крестиком. Вот тебе и чечетка. Вот тебе и «добавь эмоций».

* * *

Мы молча собираем вещи, одеваемся, выходим из банка.

— Подвезти тебя? — спрашивает он, открывая передо мной двери красной Хонды.

— Разве ты не едешь на степ? — отвечаю.

— А ты?

— Не знаю, — застываю у двери и действительно не знаю, что делать.

— Тогда садись. Поедем туда, не знаю куда.

Повинуюсь. Он заводит мотор. Мы выезжаем через Малый Каменный мост, дальше — на Тверскую. Двустороннее многополосное движение, исполинские здания и сооружения, банки, аптеки, большие магазины и крошечные бутики. По главной транспортной артерии Москвы двадцать четыре часа в сутки несутся машины. Как мои мысли. Только здесь все прямо и ровно, разлиновано и упорядочено, а у меня сплошные катаклизмы. То светофор сломается, то кто-нибудь сзади подбежит и за лацканы схватит.

— Непростая неделька выдалась, — говорю я.

— Согласен, — отвечает Николай. — Хотя… для меня — напротив. Получил новую работу, успешно закончил первое дело, с начальницей повезло.

— Ты действительно так считаешь?

— Конечно. Ее друг не выбил мне зубы, а всего лишь вежливо предупредил. Грех на жизнь жаловаться, я считаю!

Я вздыхаю и улыбаюсь. Машина останавливается у светофора и слышно только мерное бульканье мотора.

— Знаешь, — говорит он, — раньше я всегда предпочитал работать один. Наговоришься за день с клиентами, а потом закроешься в кабинете и молчишь. И тогда секунды сливаются в минуты, минуты — в часы, часы превращаются в поток…

— Который несет тебя в неизвестность, — договариваю я.

— Да… Туда, не знаю куда. И все же несмотря на эту неизвестность, ты приходишь, куда нужно! Ты тоже знаешь это чувство? — он смотрит на меня глазами семилетнего мальчишки, нашедшего под новогодней елкой подарок, о котором мечтал.

— Конечно! Я тоже любила раньше оставаться одна.

— А теперь я, болван, тебе мешаю? — Николай легонько бьет себя по голове.

— Нет, не мешаешь, — отвечаю. — Я чувствую, что ты наслаждаешься тишиной не меньше меня. Я чувствую…

Я снова чувствую… Качаю головой и прячу ее в ладони.

— Приехали, — говорит он.

— Куда?

— Туда, не знаю куда.

Мы выходим из машины и идем по темной улочке до двухэтажного дома с вывеской «Школа танцев». На входе — низкие потолки, но внутри места достаточно. В зале шумно и душно. Люди выходят, заходят из других помещений (видимо, комнат для переодевания), кто-то одевается прямо у стульев. Одно занятие, видимо, только что закончилось, а другое вот-вот начнется. Много мужчин и женщин. Все — в кожаной обуви. Некоторые из них пристукивают каблуками об пол. Николай показывает мне на место около стены, сам куда-то исчезает. Появляется он, когда руководитель курса по имени Сергей уже стоит на небольшой сцене и просит всех занять исходные позиции. Девушки в юбках и ребята в легких штанах встают в ряды на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Николай кладет передо мной коробку.

— Надеюсь, они тебе подойдут. У тебя ведь тридцать восьмой?

— Да, — шепчу я.

Он мне обувь купил? Николай встает в последний ряд и, улыбаясь, оглядывается на меня. Я качаю головой. Я не могу. Я не умею!

— Кросс-позиция! — кричит Сергей со сцены и поворачивается к нам спиной.

Все скрещивают ноги.

— Пружиним! Энергичнее! — надрывается Сергей.

Присутствующие привстают на носочки и подпрыгивают, как балетные танцоры. Получается у всех по-разному. У кого-то совсем не получается, но, похоже, это никого не волнует. Николай снова оглядывается. Ладно, попробую. Не зря же сюда пришла. Открываю коробку. Черные туфли с каблуками сантиметра на четыре пахнут хорошей кожей. Они совсем новые и сидят, будто я сама их выбирала. Он действительно настоящий детектив! Неуверенно поднимаюсь. Николай приглашает встать рядом с собой.

— Руки! — кричит ведущий.

Все выпрямляют руки, складывают ладони в плотные кулачки и прижимают их к заднему месту. Повторяю.

— Про спину не забываем! Подбородок высоко! Вспомните про гордых ирландцев!

Мы выпрямляем спины и продолжаем пружинить на носках.

— Плечи, бедра — неподвижны! Вся сила в ногах!

Начинает играть музыка. Сергей отсчитывает:

— Раз, два, три, четыре! Прыжок, прыжок, прыжок, к бедру! — командует Сергей и поворачивается к нам, показывая движение ноги.

Мы повторяем. Еще раз. И еще.

— Внимание!

Сергей вытягивает правую ногу вперед и прыгает, будто через лужу, а затем делает мягкий шаг левой. Мы повторяем.

— Ты что, уже танцевала? — шепчет Николай.

— Только в ванной, — смеюсь я.

— Ты будто рождена для этого. Правда!

Его глаза блестят. Отвожу взгляд, но знаю, что он все равно смотрит. Я танцую. Я — вулкан. Я — горящая лава. Каждый шаг — выброс, каждый прыжок — извержение. Мне вспоминаются старые военные фильмы. В них танцевали самозабвенно, неистово, будто завтра не существует: в телогрейках, гимнастерках, с платочками до пота и слез. И еще пронеслась перед глазами история про женщину, которая родилась во время Второй мировой и первые месяцы жила в рукаве материнского ватника — больше ничего не было. Она выжила, но сколько погибло? Кажется, зачем отношения, зачем любовь, когда все на краю братской могилы? А оказывается, на этом краю и вспыхивает в человеке самое сильное, самое главное.

Внутри меня больше нет перегородок, нет железных оков — все тонет и горит во всепоглощающем огне. Я двигаюсь в такт, улыбаюсь, смеюсь, плавлюсь в горячей лаве счастья. «У нас завтра занятие по тайм-менеджменту» — вспыхивает холодная мысль и тут же сгорает в огне. Я так и не успела представить себе идеальную жизнь — вспыхивает новая. «А чем тебе эта плоха? — подхватывает его голос. — А чем тебе эта плоха?» Мысль вдруг взлетает над огненным кольцом, порхает бабочкой и садится на мою коленку.

Я смотрю на нее и вдруг понимаю, что это никакая не бабочка, это его рука. И мысль последняя — совсем не моя. Это он говорит. Я в каком-то полусне. Задремала после занятия в машине, и мне совсем не хочется просыпаться. В машине жарко, как в пустыне. Мне хочется пить. Губы пересохли. Открываю глаза. Машина стоит под каким-то фонарем. Он говорит, что мы приехали. Не отрываю взгляда от его руки. Она горячая и в свете тусклых фонарей кажется мне огромным тарантулом. Не шевелюсь. Боюсь, что он меня укусит. Парализующий огонь медленно ползет по ноге выше и выше. Он распространяется по всему телу, достигает каждой клеточки рук, ног, головы, и вот, мне уже трудно дышать — он меня укусил.

Застываю и остекленевшим взглядом смотрю на его волосы у моей груди. Чувствую его влажные прикосновения и удивляюсь, почему под ними не шипит. Мне так горячо! Особенно губам. Они — как жерло вулкана — только и ждут, когда животное приблизится. Они сожгут его, и тогда я смогу убежать. Но тарантула не интересуют мои губы. Его мохнатые лапы продвигаются по склону к ложбинке у основания шеи. Мне страшно. Я словно не принадлежу себе. Только не туда! Я не выдержу! Сейчас он укусит меня еще раз, и я умру. У меня есть несколько секунд, чтобы вспомнить свою жизнь. Свою неидеальную жизнь.

— Не надо, — шепчу, задыхаясь.

Николай будто не слышит и продолжает расстегивать мою блузку. На несколько секунд снова проваливаюсь за пределы сознания, где секунды сливаются в минуты, минуты — в часы. Языки пламени лижут мои внутренности, и вскоре больше ничего не чувствую. Лишь пустоту…

— Пожалуйста, — стону я. — Нам нельзя.

— Я знаю, — отвечает он, пытаясь добраться до застежки моего бюстгальтера.

— Знаешь? — отчаянно пытаюсь выползти из потока, снова засасывающего меня в хлюпающую воронку.

— Конечно, — он снова тянется ко мне. — И ты знаешь.

Он касается указательным пальцем моих губ. Еще секунда, еще миг, и я больше не смогу ничего сказать. Господи! Что я знаю? Что со мной происходит?! Я ничего не понимаю. Я схожу с ума! Я ничего не знаю! Какая странная мелодия играет «Ах, эта свадьба, свадьба…»

Это мой телефон! Алексей! Он увидел нас! Он идет сюда с арбалетом! Что я делаю! С силой отталкиваю Николая и вытаскиваю из сумки телефон.

— Алло! — отвечаю, стараясь успокоить дыхание. — Домой еду… На маршрутке… Да… Бежала от самого метро… Извини, здесь такой галдеж… Сразу не услышала…

Господи, что я несу! Делаю то, что вызывало во мне раньше отвращение! Скрываю собственное преступление! Я тот солдат Жан-Поля Сартра, который пошел на войну и теперь вынужден убивать. Я снова в белом пятне. Я вижу, что было позади, а что дальше? Что впереди? Еще одна случайность? Или судьба?

— Саша, мне мама позвонила, — говорит Лёша глухим и напряженным голосом, — и сказала, что отца арестовали по подозрению в организации покушения на Сердобольного.

— Что?! Это ты ему про Сердобольного рассказал?! — кричу в трубку и смотрю в глаза Николаю. Он решительно мотает головой.

— Нет, я же тебе уже говорил, что не общаюсь с ним, — слышу голос Леши. — Ему какой-то анонимный Робин Гуд позвонил. Сказал, что Сердобольный его деньги в одном банке сливает. Папа, видимо, не сдержался. Холерик! Делом занимаются его адвокаты. Я приехал маму поддержать, но сейчас возвращаюсь. Скоро буду. Ты не волнуйся.

— Я не волнуюсь. Я, наверное, к Свете схожу.

— И еще я хотел извиниться за свое поведение сегодня. Просто я люблю тебя и не хочу потерять. Не сдержался. Прости. Я повел себя, будто не верю тебе, но я верю. Прости еще раз.

В трубке раздаются гудки. Мы сидим какое-то время в тишине. Кажется, меня сейчас вырвет. На всякий случай кладу руку на ручку двери.

— Ты всё слышал… — говорю я.

— Да. Мне очень жаль.

Смотрю на его бледное лицо и думаю о том, как сейчас выгляжу. Также безлико? Какими низкими и малодушными представлялись мне все изменницы, пока я сама такой не стала? Нет, не стала. Еще не стала. У меня есть шанс всё исправить. Без лишних объяснений открываю дверь и, пошатываясь, иду, не знаю, куда, только подальше от его машины. «В случаях, когда сотрудники совершают ошибки, — крутятся в голове предложения из должностной инструкции, — объективно разбирайте существо дела, суть ошибки, а не личностные качества, недостатки и просчеты подчиненного. Критикуйте осторожно, требуйте не извинений, а объяснений причин, которые привели к ошибке, и конструктивных предложений по исправлению положения».

Возвращаюсь и открываю дверь.

— В понедельник подойдите ко мне, Николай, — говорю со всей строгостью в голосе, на которую только способна начальница после того, как руки подчиненного расстегивали ее блузку. — Мы обсудим допущенные ошибки. Подготовьте конструктивные предложения по исправлению положения.

— С большим удовольствием! — он улыбается и уезжает, бодро взревев на прощание мотором.

По-моему, он неправильно понял. Почему меня все неправильно понимают? Все-таки не нужно было с ним переходить на «ты». Тогда бы, может быть, и всего этого не случилось.

Глава 9

Сколько браков, отношений, жизней развалилось, если бы не было верных подруг! Они как дымоотвод, в который уходит самое едкое и темное. Они украшают жизнь, делают ее светлее и чище. Без них можно попросту задохнуться в угаре. Есть, конечно, подруги, наличие которых, наоборот, представляет опасность для отношений, но Света к таким не относится. Она — мой оазис разума и красоты. После изнуряющего побега от извержения вулкана у нее всегда можно остановиться, и выпить пару литров чая, чтобы немного остыть.

Стрелки часов подходят к десяти. Я знаю, что ходить в гости в это время неприлично, но Света меня поймет. На улице темно, лишь под фонарями удается что-то разглядеть. Ступаю по сырости — снега уже не осталось. На улице моросит, будто природа решила выплакаться оттого, что никак не приходит весна, но запасы слез уже на исходе. Черная пустота внутри меня, выжженная огнем, напоминает дни одиночества до Алексея. Что-то странное творится со мной. Как на американских горках — то вверх, то вниз. Света говорила мне, что это нормально для любых отношений. Но меня так мотает, что уже тошнить начинает.

Быстрыми шагами преодолеваю расстояние до остановки, потом до магазина. Под каблуками хрустит грязь. Меня коробит от этого звука — кажется, будто иду по битым стеклам и мелким камням. Каждый шаг — порез, каждое движение — боль. Теперь не отмыться. Свет в окнах у подруги не горит. Телефон не отвечает. Поворачиваю обратно и продолжаю слушать голос Светы, который бормочет у меня в голове. Мол, всё это ерунда, что она еще не встречала пар, у которых не случалось таких небольших кризисов. Любовь случается на небесах, но совместная жизнь — это понятие абсолютно приземленное. Нас сводят инстинкты, а чтобы удержаться, дальше нужно самим работать. В совместной жизни каждый день что-нибудь случается и поэтому не нужно из одной неудачи делать далеко идущие выводы. А небольшое увлечение на стороне — оно, как поездка в отпуск. Глотнул свежего воздуха и домой! Ведь там все равно лучше. Не знаю, почему вкладываю эти слова в уста Светы. Мне кажется, что она именно так бы сказала, если бы оказалась сейчас дома. Но ее нет. Поэтому мне приходится искать себе оправдания самой.

Бесцельно брожу по магазину. Как давно не делала этого! Космический корабль, как я его называю. Несколько входов и выходов, множество закутков и ответвлений, по которым можно блуждать, забыв о проблемах. Просторные ярко освещенные залы, вычищенный до блеска пол, строгая логика управляющего. В каждом отделе — своя иерархия, структура, персонал. Каждый занимается отведенным ему делом. Продавщица из мясного — мясом, из молочного — молочными продуктами. Поменяй их местами или заставь заниматься сразу двумя отделами — одна продаст два литра говядины, другая — спинку творога. Порядок нарушится. Всё работает, пока каждый занимается своим делом и не отвлекается на постороннее. Даже управляющий остается в стороне. Он лишь смотрит со стороны, чтобы все выполняли должным образом отведенные им обязанности, замечает пустоты с высоты и заполняет их. В этой простоте — вся суть. Почему же в жизни не получается так? Почему все так сложно? Да потому что человек — не помидор и не огурец. Его не выкинешь, как испортившийся овощ. Так просто не избавишься и новый на стол не положишь. И еще у них нет чувств. У них внутри не жжет лава. Они могут испортиться, но не сгореть дотла, а потом стоять перед необходимостью жить дальше.

Беру орешки со сгущенкой и направляюсь к кассе. Бреду домой. Возможно, Алексей уже вернулся, и я успею ему во всем признаться. Возможно, он простит меня. Или выгонит. Все легче…

— Света?

Рыжие волосы подруги будто горят от света, хлынувшего из подъезда. От неожиданности отпрыгиваю. Она с какой-то странной поспешностью обнимает меня и отстраняется.

— Я как раз от вас, — говорит она, глядя позади меня.

— А меня дома нет…

— Да, мы заметили.

Она улыбается, а меня внутри снова вспыхивает огнем от этого «мы».

— Он уже вернулся? — отчаянно борюсь с сумасшествием мыслей.

— Да, мы вместе зашли, — она виновато улыбается. — У входа встретились.

Чувствую, как хлюпающая лава подходит к горлу. Спасает меня только то, что Света прощается, ссылаясь на какую-то позднюю встречу.

— Я там кое-что для вас оставила, — добавляет она, смущенно улыбаясь. — Потом созвонимся.

Света оставляет холодный поцелуй на моей щеке и уходит. Поднимаюсь наверх. Алексей встречает меня у двери в джинсах и футболке. Плед лежит на диване. На кухонном столе стоят две чашки с ложками. Всё это я вижу в один миг — взглядом женщины, возвращающейся чуть раньше положенного срока из командировки. Сейчас я ему все расскажу. Сразу, с порога.

— Как отец? Как мама? — слышу я свой голос.

— Ничего, всё уладится. Со Светой у подъезда встретились, — отвечает он сдержанно. — Она зашла на минутку.

— Я её видела, — медленно снимаю сапоги и глубоко вдыхаю, чтобы всё выложить, но вместо этого опускаюсь на стул у двери, роняю орешки со сгущенкой на колени, и слезы вдруг начинают катиться по щекам.

Он бежит ко мне и дрожащими пальцами расстегивает пальто.

— Что случилось? Что произошло? Тебя кто-то обидел? Хулиганы напали? Орешки отобрали?

Не могу ни смеяться, ни говорить. Пакет с орешками падает на пол.

— Мы больше не любим друг друга! — кричу я. — Все кончено!

Рыдания душат. Он берет меня за плечи, помогает подняться, ведет на кухню, заботливо сажает на стул и ставит передо мной чашку чая. Глотаю теплую жидкость вместе с солеными слезами, и огонь внутри немного утихает.

— Нам нужно поговорить, — начинает он.

— Да! — возможно, он сам заговорит о Николае, и тогда мне будет легче признаться. Или он предложит разойтись, и тогда всё разрешится само собой.

— Знаешь, мне сегодня, когда я был у мамы, вдруг все стало ясно в отношении нас. В один момент.

— Нам нужно разойтись?

— Нет, конечно! — парирует он, хмурясь. — С нами не происходит ничего необычного. Эти кризисы проходят все пары. У кого-то раньше, у кого-то позже наступает момент, когда гормоны больше не работают. Розовые очки спадают, и тогда приходит время увидеть реальность. Она не страшная. Такая, какой всегда была. Просто после розовых очков выглядит не в самом выигрышном свете. Но я рад, потому что именно сейчас мы можем раскрасить нашу жизнь по-своему! Природа больше за нас ничего не будет делать. Теперь мы за все в ответе! Сколько в мире людей, которые живут вместе: едят, пьют, даже спят друг с другом, и при этом представления не имеют, что творится в голове у партнера. Это кажется неважным! Это дело другого человека. И так во всем! Они живут вместе, но каждый — своей жизнью, параллельно, пусть и в одной квартире. В общем, я сегодня говорил с Михаилом.

— С ведущим семинара?

— Да, именно. Боюсь, что тайм-менеджмент нам не поможет. Прости еще раз за то, что поспешил с этим семинаром. Это не то, что нам нужно.

— Ничего не понимаю, — совсем теряюсь. — А что поможет? Нам может что-то помочь?

— Конечно! Нам нужно зайти на глубину, дойти до самого дна вместе. Вспомни, мы — перфекционисты, и это от нас никуда не уйдет.

— Ты хочешь совершенных отношений? Вот в чем дело! — я почти кричу. — Стремишься идеальной жизни? Но что она для тебя — идеальная жизнь? Скажи мне!

— Мне не нужна идеальная жизнь. Мне нужна наша жизнь, которую мы сами построили, с которой мы оба согласны. Она и будет идеальной для меня. Я хочу, чтобы мы проводили вместе время… Нет, дело не во времени, — Алексей достает из кармана брюк несколько исписанных листков. — Я подсчитал, сколько времени мы проводим друг с другом. Ты не поверишь! Если не брать в расчет последнюю неделю, в среднем, в рабочие дни мы находимся вместе по три с половиной часа, а на выходных и того больше! Я учитывал только время бодрствования!

— Так чего же нам не хватает?

— В этом вся проблема. Мы как люди, которые застряли в лифте. Стоим рядом, тесно прижатыми друг к другу, невозможно разобрать, кто они — любовники или просто соседи? Мы вместе, но думаем о работе, мы вместе, но думаем о непрочитанной книге, неубранной кухне, неубитом зомби… Мы вместе, и мы не вместе…

— Может, мы и есть зомби?

— Нет, мы всего лишь потребители. Не интересуемся друг другом. Мы вместе, потому что так легче жить: снимать квартиру, готовить, не нужно искать никого на ночь… Мы стали соседями по жизни. Как бильярдные шары, которые оказались на одном столе и в какой-то момент столкнулись… Случайно…

Он останавливается на секунду, чтобы хлебнуть чая. Случайно… В моей голове возникают две поросшие тиной и мхом воронки, в которых мы барахтаемся. Зловещее болото засосало нас уже по грудь, тяжело дышать, но мы не сдаемся. Алексей пытается ухватиться за ствол сухого деревца, я изо всех сил хватаюсь за траву, но она обрывается в моих руках. Алексей дотягивается до дерева. Оно вдруг начинает светиться рыжим огнем, протягивает ему руку-ветку и начинает смеяться, как Света. С моей стороны появляется Николай с волосатой лапой тарантула.

— Понимаешь, — голос Алексея спасает меня от погибели, — выход всегда есть! Мы — не шары! Это природа делает нас обезличенными машинами для размножения и прогресса. Мы — это гораздо больше! Мы — это гораздо больше, если мы остаемся «мы». Не «я» и «ты», а «мы». Нам нужно лишь ухватиться друг за друга, и мы спасены!

Болотная темнота в голове рассеивается. Алексей отворачивается от Светы и протягивает руки мне. Я тут же забываю про тарантула и изо всех сил тянусь к Лёше. Серые трухлявые деревья вокруг тут же превращаются в зеленые, здоровые, кудрявые, а мы с Алексеем, бледные, но счастливые, садимся, обнявшись, на пенек. Света с Николаем исчезают, будто их и не было.

— Что будем делать? — спрашивает он. — Идеи есть?

— Я не знаю. Может быть, научиться медитации? Будем каждое утро по двадцать минут медитировать. Это и для работы полезно. И для развития памяти, я читала.

Алексей хмурится.

— Медитация — это проникновение вглубь себя, а нам нужно быть друг с другом!

— Предложи сам что-нибудь!

— Давай, не будем ничего планировать. Спрячем телевизор в шкаф, отменим вечернюю уборку и каждый вечер будем проводить друг с другом: вместе читать, говорить, делиться впечатлениями, размышлениями. Наймем домработницу и суббота тоже станет нашей. Не говори сразу «нет». Мы попробуем. Дадим себе шанс быть только друг с другом. Попробуем что-нибудь новое. Ты говорила, у тебя был какой-то список того, что нужно успеть в этой жизни. Сделаем это вместе!

— А это что? — замечаю красивый светло-бежевого цвета конверт, прикрепленный магнитом к холодильнику.

— Это Света оставила… Приглашение, как она сказала. Наверное, на день рождения. Просила развернуть вместе.

— День рождения у нее осенью, — замечаю я укоризненно. — И мы на нем были.

Одним движением разрываю конверт и не верю своим глазам. Золотистыми буквами на плотной, такой же светло-бежевой, как конверт, бумаге выведено: «Дорогие Александра и Алексей! Приглашаем вас разделить с нами радость торжественного бракосочетания, которое состоится 25 мая в 14.00. в Грибоедовском ЗАГСе. Искренне ваши, Света и Майкл».

Глава 10

Бледная, со спутанными волосами, Света встречает меня в восемь утра в коридоре своей квартиры. Я напросилась еще вечером. Полночи не спала. Думала о происшедшем и нашем разговоре с Лёшей. Так ничего и не сказала ему. Решили при первой возможности съездить вместе в отпуск. Нам нужно сменить обстановку, обновить отношения.

— Как же я рада за тебя! — крепко обнимаю подругу. — Поздравляю!

— Парфюм у тебя какой вонючий, — Света морщит нос, спешно отрывается от меня и идет на кухню. — Тебе чая?

— Да, пожалуйста.

Я ошарашенно обнюхиваю себя, пока снимаю обувь. Неужели действительно такой противный? Я его только позавчера купила. Иду на кухню, сажусь за стол, осматриваюсь. Вокруг все разбросано, как было еще до времен домработницы, одеяло на кровати скомкано. Будущего супруга под ним не просматривается, даже самого что ни на есть захудалого.

Света присоединяется ко мне. Она совсем не похожа на счастливую невесту. Будто злой волшебник превратил ее в зеленую лягушку, добрый принц, как положено по сценарию, поцеловал, но во время обратного превращения в принцессу что-то пошло не так. Может, он сбежал? Где жених?

— Держи, — она ставит передо мной чашку.

— А ты?

— Не могу. Уже два часа, как с унитазом обнимаюсь.

— Перепила вчера?

— Если бы…

— Съела не того? Знаешь, я на своем юбилее розочек переела и тоже, — киваю головой в сторону туалета и улыбаюсь в знак солидарности.

Она снова мотает головой.

— Ну расскажи же мне о нем. Почему ты нас еще не познакомила?

— Мы и сами не так давно знакомы. Он — начальник отдела по работе с Европой. Коллега, можно сказать. Француз и англичанин в одном. Мама с папой из разных стран, но жили последние годы в России. Он быстро ассимилировался. Мы с ним на корпоративной вечеринке месяц назад напились, переспали, залетели и теперь вот женимся!

Она закрывает лицо руками и сквозь пальцы смотрит на мою реакцию.

— Ты беременна? — я застываю.

— А не заметно?

Смотрю на ее плоский живот, обтянутый серой футболкой и плотными хлопчатобумажными леггинсами.

— Нет, — уверенно отвечаю я.

— А если присмотреться? — Света достает с холодильника черно-белый снимок — видимо, УЗИ, и прикладывает его к животу.

— Может быть, ты всё-таки что-то не то съела?

Все происходящее кажется мне абсолютно нереальным. Света беременна… Еще пару недель назад она убеждала меня в том, что детей заводить нужно обдуманно, что люди в этом вопросе — не обезьяны и руководствуются исключительно мозгом и ничем иным.

— Как же так получилось? — вырывается у меня.

— Так и получилось, — она снова в смущении закрывает глаза. — Упала на кровать, очнулась, беременна.

— Он тебе хоть нравится?

— Нравится. Хотя алкоголь, ты знаешь, многое сглаживает.

— Но теперь тебе пить никак нельзя!

— Да, приходится каждый день смотреть суровой правде в лицо, — она опускает взгляд на живот.

— Надеюсь, ты его оставишь?

— До нашего последнего разговора не хотела, но потом отменила поход ко врачу. Уже все назначено было именно на тот день, но ты меня переубедила. Так что будешь крестной мамой.

— Никогда бы не подумала. Ты меня уговорила отказаться от идеи завести ребенка, а сама теперь беременна, — я улыбаюсь. Света сидит кислым овощем. — А Майкл что говорит?

— Говорит, что будем рожать вместе. Будет любить ребенка, даже если он родится алкоголиком. Это он на обстоятельства зачатия и мой образ жизни намекает.

— Наверное, у него к тебе очень сильные чувства, раз так говорит?

— Возможно. Мне кажется, он это все специально устроил, чтобы жениться… Он на меня давно глаз положил.

— Так чего же ты страдаешь? Выходишь замуж за француза и англичанина одновременно, у вас будет ребенок! Некоторые женщины только от одного события на седьмом небе от счастья были бы, а у тебя сразу три! Тебе он нравится, он тебя любит, радоваться нужно!

— Я радуюсь. Если бы не тошнота, еще больше бы радовалась.

Она бежит в туалет.

— Тошнота… — шепчу, улыбаясь. — Она, видишь, какая разная бывает… А что врачи говорят? — спрашиваю я, когда Света возвращается. — Это же невозможно — так все время бегать!

— Врачи сказали, что ничего страшного, обычный токсикоз, через пару месяцев пройдет. В крайнем случае, после родов.

— Очень обнадеживает, — хочется поддержать ее, но не знаю, как. — Может, чем-нибудь заесть? Огурчиками солеными? Или помидорчиками зелеными? У меня есть пара баночек с маминой дачи. Экологически чистый продукт. Давай я принесу!

Вскакиваю с места, чтобы сбегать домой.

— Не нужно, — Света хватает меня за рукав и морщится. — Не нужно о еде. — С утра ничего не идет. Обычно кусок хлеба ем до того, как встаю, но сегодня не успела — пошла тебе открывать. К обеду будет лучше. Тогда поем. Не волнуйся. Это только с утра так мутит, а потом в себя прихожу. Даже губы крашу.

— Тебе помощь, наверное, нужна?

— Да нет, я пока на больничном. Майкл сегодня из командировки возвращается. Он заботливый. Тазик выносит и даже не морщится, — она робко улыбается. — А ты как? Мы так давно не болтали!

— Я теперь начальница. Можешь поздравить. Татьяна в декрет ушла. Правда, теперь не знаю, радоваться этому или плакать. Подчиненные не слушаются, а с одним вообще не знаю, что делать.

На последней фразе мой голос срывается, и звучит фальшиво, как надорванная струна. Света замечает это. На моем лице, видимо, как на фотобумаге при красном свете, проявляется нечто странное, чего совсем не хочу показывать.

— Не может быть! Не может быть! — кричит Света. — Саша, я тебя предупреждаю, как начальник с большим опытом. Это опасно — «не знать, что делать» с подчиненным. Начальнику нужно всегда знать, что делать, даже если не знаешь или уже сделала.

Она смотрит на меня так, что я закрываю лицо руками.

— Да нет, что ты! Ничего не было! — шепчу я. — Практически ничего! Ровным счетом ничего.

Мое лицо пылает, что даже рукам, которыми я его прикрываю, становится жарко.

— Ладно. Не было, так не было. Только Лёшу, пожалуйста, не бросай, — говорит она серьезно, так серьезно, что у меня мурашки по спине бегут. Ее слова, как плетка. Да, ее мне как раз и не хватает.

— Прости, мне пора! — спохватываюсь я. — В десять семинар по тайм-менеджменту начинается, — обнимаю Свету и иду в коридор. — Лёша сказал, что он нам не поможет, но как руководителю, мне полезно послушать, поэтому я побежала.

— Счастливо! И слышишь, не бросай его! — повторяет она.

— Не брошу, — отвечаю и отворачиваюсь.

Вот это дела… Шагаю вдоль бульвара к автобусной остановке. Мокрая тропинка под весенним солнцем превратилась в скользкое месиво. Осторожно ступаю, думая о том, как быстро Света поняла всё, что случилось со мной, и как много времени понадобилось мне, чтобы поверить в ее беременность. Может быть, и Лёша всё понял, но не решился сказать, как и я…

Навстречу по тропинке идет мужчина в костюме: около сорока, в шляпе, в шерстяном, плотно сидящем пальто. Нельзя назвать его красавцем, но на вид приятный: мягкие черты лица, добрый взгляд. «Nice», как сказали бы англичане. Явно спешит. В одной руке — небольшой кожаный чемодан на колесиках с выдвижной ручкой. Он пытается катить его по тропинке, но луж так много, что ему постоянно приходится приподнимать его. От этого кажется, что мужчина парит. В другой руке у него цветы, под мышкой — огромная плюшевая собака. По походке мужчины можно легко узнать, что он родился не в этой стране — совершенно не умеет ходить по нашей весенней грязи. Ставит ноги прямо и резко, торопится. И вот результат: он поскальзывается и летит прямо в лужу. Поднимается, пытается отряхнуть себя, собаку, но российскую жижу так просто не отчистишь. Я слышу отборные английские ругательства. А потом еще на французском.

— Вам помочь? — спрашиваю, поравнявшись с ним.

— Нет, спасибо! — говорит с чуть слышимым акцентом (французским или английским, не могу разобрать) и парит дальше.

Он любит ее. Очень сильно любит ее. Собаку купил, цветы… Иду дальше, чуть не плача: от счастья за Свету и несчастья за себя.

* * *

Михаил встречает нас в позе лотоса. Он медитирует с закрытыми глазами, не обращая внимания на разговоры. Интересный поворот. Стулья стоят теперь не кругом, а в шахматном порядке. Это хорошо. Так мне не нужно смотреть Николаю в глаза. Все места в последних рядах заняты, я неохотно двигаюсь к первому, где сидит он.

— Привет! — он несмело поднимает взгляд, приветствуя меня. В его глазах радость. — Ноги не болят?

О чем он? Ах, о танцах!

— Болят немного, — отвечаю я подчеркнуто сдержанно.

— У меня, помню, первое время так ныли!

Господи, зачем он об этом говорит? Михаил сейчас всё услышит и потом будет у Лёши спрашивать, чего это у его Александры ноги ноют напару с другим участником семинара, которого случайно Николаем зовут!

Я киваю в сторону Михаила и прикладываю большой палец к губам, призывая не шуметь. В это время заходит Сергей, складывает руки на груди и приветствует всех продолжительным «Ом». Мужчины смеются.

На телефоне у Михаила срабатывает таймер. Он открывает глаза и здоровается мягким обволакивающим голосом. Все рассаживаются по своим местам… Михаил встает, поправляет белые трикотажные штаны-алладины и накидывает на обтягивающую футболку легкую цветастую рубашку.

— Как дела? — спрашивает он, обращая к нам удивительно ясный и чистый взор. — В прошлый раз мы говорили о техниках мозга для повышения эффективности. Медитация — одна из самых сильных. Она учит концентрации и позволяет отдохнуть от мыслей.

— Разве это не происходит ночью? — спрашивает Николай.

— Ночью наш мозг продолжает перерабатывать информацию, которую получил за день, хотя определенный отдых, конечно, есть. Медитация — это совершенно особый вид отдыха, который можно использовать днем. Я не буду много о ней говорить. Ее нужно попробовать и прочувствовать. Возможно, вдохновлю вас начать. Кто заинтересуется, могу порекомендовать литературу или курс. Вернемся к нашему домашнему заданию. Испробовали программу для хронометража? Как результаты? Александра?

— Да, — отвечаю я, как загипнотизированная его взглядом. Он, как лазерный луч, который видит тебя насквозь. — Я испробовала, как вы посоветовали. Программа показала, что я половину времени отдыхаю.

Что я говорю? Хотела же пожаловаться, что программа неправильно работает!

Михаил переводит взгляд с меня на Сергея и какое-то время внимательно смотрит на него.

— Какие результаты у других? — спрашивает он.

— У меня оказалось пять из девяти, — отвечает он. — Час на обед, четыре по пятнадцать на перекуры, столько же — на кофе и болтовню с коллегами. И еще час я сидел в интернете. Надо же, всю неделю думал, почему, а сейчас ответ сам собой пришел! Оказывается, я просто лентяй!

— Не расстраивайтесь, — говорит Михаил, — это нормальный показатель. Все делают паузы. Наш организм — не робот, хотя мы часто обращаемся с ним именно так. Лег, встал, пошел, работай, ешь, что дали, и спи. И не возникай! Но он возникает — усталостью, болезнями, плохой памятью напоминает нам о том, что чего-то не хватает. И тогда мы задумываемся или продолжаем жить, наматывая на себя все больший клубок проблем. Сегодня я обещал вам рассказать об энержи-менеджменте. Главный принцип этого направления повышения эффективности: сколько энергии отдаешь, столько и обратно должен получить, чтобы не наступило истощение. Желательно получить ее заранее, чтобы не снижалась скорость движения по жизни. Подумайте о поезде, который мчится по рельсам, своевременно получая запас топлива. Сколько отдает, столько и получает. А теперь сравните с другим поездом, который не замечает нехватку топлива и останавливается в аварийном режиме — ищет заправку, ремонт, тягач, который его на место доставит. Как вы думаете, какой из них до цели быстрее доберется? Делайте выводы. Человек, конечно, не паровоз — он не из железа и изнашивается еще быстрее. Поэтому чем раньше мы поймем, как наше тело работает, что ему нужно для оптимального функционирования, тем лучше. В энержи-менеджменте выделяют четыре сферы, в которых должен выполняться принцип «отдай-получи», — Михаил рисует на флипчарте круг и делит его на четыре части, вписывая слова: ум, эмоции, тело и душа. Чем интенсивнее отдаем и получаем в этих сферах, тем больше у нас энергии, тем больше достигаем по жизни. Если перебарщиваем в одной сфере, то в другой начинается застой и общий уровень сил все равно низкий.

На прошлом занятии мы говорили о техниках ума, которые позволяют быть более продуктивными: списки задач, приоритеты, закон Парето, ограничение информационного потока, медитации. На следующем я открою тайну эффективного управления эмоциями, чтобы успевать больше и страдать при этом меньше. На последнем поговорим о душе, идеальной жизни и счастье. Сегодня наша тема — тело.

Мы смотрим на Михаила несколько разочарованно. Тело. Что он может рассказать нам нового? Питание, спорт и сила воли — вот тебе и тело. Наша реакция не ускользает от Михаила.

— По шкале от 0 до 10 оцените сейчас вашу работу в каждом из направлений. 0 — очень плохо, 10 — лучше не бывает.

Я пишу: тело — 5, ум — 8, эмоции — 6, душа —?

— А что под душой подразумевается? — спрашиваю я.

— Мы поговорим об этом на последнем занятии. Можете заполнить только цифры для трех сфер. Готовы? У кого все десятки?

Михаил обводит взглядом группу, сидящие на первых рядах оборачиваются, никто руку не поднимает.

— Девятки?

Мы молчим.

— Сколько по телу? Шесть? Семь? Восемь? Это уже хорошо! Два есть? Пять? Понятно. Это хуже или лучше, чем в других областях? Хуже. У большинства хуже. Теперь вы все еще уверены, что вы все знаете про свое тело? Есть мотивация двигаться дальше?

Мы дружно киваем.

— О теле можно говорить долго и бесполезно, — говорит Михаил. — Сколько книг, сколько передач, и все равно приходим домой и кушаем жирное, сладкое, вредное. Утром без зарядки отправляемся на работу, а потом целый день жалуемся на боли в спине и усталость. Поэтому спрошу: почему мы не ведем здоровый образ жизни?

— Невкусно! — отвечает Сергей.

— Некогда! — кричит Андрей.

— Не хватает силы воли! — добавляю я.

— Неудобно! — говорит кто-то с последнего ряда.

— Иногда просто хочется другого! — добавляет Николай.

— Правильно, — перехватывает Михаил. — Мы постараемся сегодня сосредоточиться на 20 процентах действий, которые приносят 80 процентов результата и сделать их немногочисленными, удобными и вкусными. Тогда есть шанс, что они приживутся. По моему мнению, это три фактора: соблюдение биологических ритмов, правильное питание и движение. Все это важно сделать неотъемлемой частью рабочего дня, и тогда у вас не будет и шанса не низкую эффективность. Начнем с биоритмов.

Михаил рисует синусоиду, обозначая на горизонтальной оси часы от 0 до 24. Я записываю в блокнот.

— Наше тело — биоритмический организм. Максимально эффективно он функционирует в состоянии равновесия. Есть естественные спады и подъемы. Как у моря: прилив, отлив. Во время прилива можно продуктивно работать, во время отлива нужно дать себе время на восстановление сил. Если грести в это время, то выдохнешься и сил на следующий прилив не останется. Обычно утром начинается длинный подъем, который длится до 13.00, — он тянет кривую вверх. — Если не обедать, подъем на час дольше, но, в любом случае, потом начинается спад, — Михаил показывает на ниспадающую кривую. Если вы плотно поели, то спад будет сильным и долгим, — Михаил выделяет ниспадающую красным цветом и ведет ее до 16.00. — Вас будет клонить в сон, тянуть на праздные разговоры с коллегами и в социальные сети. Работать в это время — себе дороже. Вы тратите драгоценную энергию на преодоление сопротивления и делаете много ошибок, которые придётся потом исправлять. Если пообедать легко и дать себе возможность расслабиться, то войти в рабочее состояние можно примерно через час, как и полагается по нашему мудрому законодательству. Второй естественный подъем будет длиться примерно до 20.00, а потом нас снова потянет ко сну — наступит ночной спад. В это время нужно отдыхать. Так мы функционируем. Есть индивидуальные особенности, есть люди, которые сбили природные ритмы, перенесли время спада на несколько часов вперед или назад, но в идеале тело работает так. Если следуем этому природному ритму, у нас много энергии, если его игнорируем, то страдает не только наша производительность, но и здоровье. Итак, если хотим много успевать, нужно активно работать на подъеме, — Михаил еще раз показывает на растущую часть графика, — и отдыхать на спаде. Причем внутри фаз подъема выделяют еще полуторачасовые периоды подъема, в конце которого также нужно делать паузы для подзарядки организма.

— Я так и делаю! — не сдерживаюсь я. — Но не могу сказать, что пышу энергией, особенно вечером. Больше напоминаю себе одноклеточную амёбу.

Мужчины смеются.

— Самое время перейти к вопросу «Правильно ли мы работаем?» и, что еще важнее, «Правильно ли мы отдыхаем?» Александра, вы спите на работе?

— Нет, конечно! — отвечаю и меряю Михаила взглядом «не на ту нарвался».

— Кто-нибудь спит на работе?

Все молчат, ожидая очередного подвоха.

— Мне иногда приходится, — Андрей виновато улыбается.

— Не нужно стесняться, Андрей. Спать на работе — это прекрасно. Главное — делать это вовремя. — Как вы себя чувствуете после сна?

— Чувствую себя после сна намного лучше, чем без него, — отвечает Андрей. — Долго не сплю — нет возможности. 15–20 минут достаточно, чтобы сбросить усталость и с новой силой взяться за дела. Если не посплю, хожу, как вареный рак.

— После полуденного сна работоспособность восстанавливается практически до 100 процентов! Причем 15–20 минут действительно вполне достаточно! Что лучше? Поспать чуть-чуть и потом ударно поработать или два часа себя заставлять и потом дома срываться на близких, потому что устал и ничего не успел на работе?

— Но как можно спать на работе? Какой пример я подаю подчиненным? — спрашивает Сергей.

— Хороший пример подаете — их работоспособность будет повышаться вместе с вашей.

Мы хмуримся — спать на работе? Это нереально. Михаил показывает несколько графиков исследований, в которых ученые измеряли, насколько хорошо люди решали различные интеллектуальные задачи после обеда: с полуденным сном и без. Разница была обескураживающей: почти в два раза показатели были выше у тех, кто спал. Количество ошибок также значительно различалось в пользу спящих. Я думаю о Толике, Володе и Анжеле, эффективность которых значительно снизилась за последнюю неделю. Если научить их правильно отдыхать, возможно, их показатели улучшатся?

— Многие великие люди, — продолжает Михаил, — делили рабочий день на два послеобеденным сном: Уинстон Черчилль, Томас Эдисон, Ингмар Бергман, Томас Манн. Все прожили достаточно длинную и плодотворную жизнь. Что здесь важно — не спать слишком долго. Сейчас мы сделаем небольшой эксперимент. Вы научитесь, как нужно спать на работе. Примите максимально удобную позицию. И возьмите в руку по ручке.

Михаил включает негромкую расслабляющую музыку. Мы выполняем указания. Откидываюсь на спинку стула и чувствую, как приятно тянет в мышцах. Сегодня плохо спала, поэтому возможность расслабиться и отключиться хотя бы на секунду кажется настоящим даром богов. Из колонок льются звуки струящегося ручейка. Закрываю глаза. Глубокий, бархатистый голос диктора называет поочередно части тела и просит их расслабить. Начинаем с пальчиков ног, поднимаемся к коленкам, талии, плечам, подробно останавливаемся на мышцах лица. Моё тело тяжелеет, чувствую себя огромной медузой, которую вынули из воды и посадили на стул. С каждым словом диктора она становится мягче и податливее — щупальца свисают вниз, растягиваются и утончаются. Ручка в руке кажется гирей и грозит выскользнуть, а потом вдруг становится легкой, как пушинка. От гулкого звука просыпаюсь и открываю глаза. Релаксация закончена. Оглядываюсь. Трое из нас поднимают с пола ручки, остальные крепко держат их в руках.

— У кого не получилось, не расстраивайтесь, — вступает Михаил. — Сейчас еще не время спада. Попробуйте то же самое дома после обеда. Остальных поздравляю с освоением способа эффективного отдыха Сальвадора Дали. Он брал в руку ложку и устраивался в кресле. Когда засыпал, ложка падала и будила его. Этих минут расслабления вполне достаточно, чтобы восстановиться. Вы можете использовать смартфон. Есть программа, которая разбудит, пока вы не вступили в фазу глубокого сна.

— А если работа такая нервная, что просто не можешь уснуть? — жалуется Андрей. — У меня и вечером с этим проблемы. Лежу, ворочаюсь, уснуть не могу, мысли всякие в голову лезут, а потом утром очень трудно встать и после обеда, действительно, тяжело.

— Тогда нужно делать релаксацию, а вечером правильно готовить себя ко сну.

— Как готовить? — удивляется он.

— Я дам диски с записями, чтобы вы могли делать релаксации дома или на работе при необходимости. Процесс подготовки ко сну можете сформировать сами. Я называю его правилом трех: делаю три вещи, которые помогают расслабиться. Стараюсь каждый день менять хотя бы один из способов, чтобы не было эффекта привыкания. То, что неизменно — составление плана на следующий день. Если дела не записать, они всю ночь не дают мозгу спать. Второе — дневник благодарности или позитивные события дня. Об этом поговорим позже. Для тела принимаю теплый душ, делаю несколько асан из йоги или полноценную релаксацию. Таким образом, мне удается сократить продолжительность сна на один-два часа, улучшив его качество.

— А сколько вы спите? — спрашивает Николай. Я смотрю на него и не верю в происшедшее между нами. Сон… Наваждение…Случайность…

— Обычно шесть-семь часов, — отвечает Михаил.

— А днем отдыхаете? — уточняет Андрей.

— Да, 15–20 минут.

— И все же не понимаю, как можно спать на работе, — жалуется Сергей. — Я работаю в салоне телефонной связи. Там все ходят, шумят. Нет никакой возможности прилечь.

— Есть вариант — в машине или в транспорте, когда едете домой, или, если другой возможности нет, поспать 15–20 минут, когда возвращаетесь с работы. Это особенно актуально для семейных людей. Помогает быстро восстановиться эмоционально и физически. Даже если просто полежать, вытянуть позвоночник, пока дети по вам будут ползать или жена просить помочь по хозяйству, и то будет польза.

Пауза. Убегаю в холл и прячусь в уголочке. Смотрю на Белый дом через большое окно у выхода.

— Ты любишь с молоком и ложкой сахара? — звучит его голос за спиной.

— Да, — отвечаю, не поворачиваясь, — спасибо.

Николай так близко, что чувствую его запах — такой же, как вчера — терпкий, возбуждающий, можжевеловый. Беру чашку и тут же отворачиваюсь. Кофе на вкус действительно такой, какой люблю. Как ему это удается? Знает размер моей обуви, успел заметить, какой кофе я пью.

— Все это очень интересно, — продолжает Николай.

— Да, — тяну я.

— Как дела у отца твоего друга?

— Пока без изменений.

— А кто сообщил? Не узнали пока?

Поворачиваюсь к нему.

— Не знаю, но уверена, что следствие выяснит.

Его зрачки не реагируют. Меня Таня когда-то научила определять, кто врет, а что правду говорит. Он не врет. Не он сообщил о Сердобольном. Да и зачем это ему? Тогда кто же?

После паузы тренируем различные способы релаксаций, но мне никак не удается сконцентрироваться. Думаю о том, как я буду работать с ним? Как буду дальше жить с Лёшей со всем этим в голове? Мне нужно всё ему рассказать, признаться. Тогда будет легче. Правда — лучше всего.

Глава 11

— Ребята, прошу извинить меня за прошлую неделю! — объявляю мягким, благожелательным тоном на утреннем совещании в понедельник. Я пошла неправильным путем, — подчиненные одобрительно кивают. — С сегодняшнего дня все будет иначе. Поверьте, теперь в нашем отделе наступит новая жизнь! Будем делать все по-другому, — делаю паузу, чтобы посмотреть на часы — Николая всё еще нет, — строго в соответствии с достижениями современной науки повышения эффективности. Все просто. Секрет эффективности — в концентрации. На работе и на отдыхе. Чем лучше мы работаем и отдыхаем, чем регулярнее это делаем, тем выше продуктивность. Плюс еще кое-какие мелочи: правильное питание, регулярное движение, управление эмоциями. Я вас всему научу. Мы станем настоящими монстрами эффективности!

Радостно улыбаюсь. Анжела, Толик и Володя смотрят на меня, как на моллюск, который вдруг заговорил. Анжеле кто-то звонит, ее будто ураганом уносит в коридор. Мы ждем, пока вернется.

— Прошу меньше отвлекаться на личные дела во время рабочих фаз, — строго говорю, когда Анжела возвращается. — Концентрация теряется, а с ней и эффективность! Сначала кто-то звонит, потом сообщениями перекидываемся, смотрим веселые картинки, ходим кофе пить. Так самое продуктивное время и проходит.

Тут начинает трезвонить мой телефон.

— Простите, видимо, что-то срочное, — достаю сотовый из кармана. — Да, Николай! Не пускают на проходной? Сейчас разберусь.

Набираю телефон службы безопасности. Там говорят, что это указание Виктора Алексеевича.

Я звоню ему, но тот не отвечает. Видимо, на совещании. Даю указание Николаю ждать внизу, пока не решу проблему.

— Странно, — говорю я. — Николая внизу не пускают. Ладно, разберемся. Так, на чем мы остановились? Когда, как вы думаете, самое продуктивное время для работы?

Смотрю на подчиненных, как наша учительница математики, когда она была уверена, что мы ни за что не ответим.

— Утро? — отзывается отличник Володя.

— Частично правильно, — отвечаю я, — а почему?

— Потому что с утра никто нервы не успел потрепать, — отвечает выскочка Анжела.

— Неправильно!

— Потому что еще устать не успели, — ворчит способный, но ленивый троечник Толик.

— Почти правильно, Толик! Наиболее продуктивны мы после сна. А устаем быстро, потому что неправильно отдыхаем. С сегодняшнего дня мы будем отдыхать правильно: никаких кофе, — смотрю на Толика, — никаких разговоров на личные темы по телефону, — смотрю на Анжелу, — никаких, — смотрю на Володю, — шарканий по полу ногами. Теперь во время пауз мы будем больше двигаться: бегать по лестницам, танцевать, а также делать релаксации и правильно питаться. Это поможет концентрации в рабочие фазы. План дня у нас теперь будет такой. До обеда проверяем сделки. Если все успеваем, получаем дополнительные полчаса к обеду! В это время будем делать релаксацию, и даже разрешается немножко поспать!

— А если не успеваем? — перебивает Анжела.

— Если не успеваем, то придется обедать быстрее, ну и вечером дорабатывать, но уверена, что все успеем. Работать по вечерам — не самое эффективное занятие. В восемь вечера собственноручно буду всех выгонять с работы. Когда мы освоим сон по методике Сальвадора Дали, вы еще не то будете успевать. Картины начнем рисовать!

Оглядываю отдел с победной улыбкой, но мои бойцы не спешат бросаться в атаку. Толик начинает хлопать в ладоши, но как-то неестественно, даже с издевкой.

— Аплодисментов не нужно, — останавливаю его. — Лучше записывайте. От этого зависит ваша производительность, — никто не шевелится, — и ваша премия, — подчиненные сразу начинают прилежно писать. — Первая рабочая фаза — полтора часа, затем — отдых на десять минут. Разрешается немного подвигаться и подкрепиться. Сегодня я принесла фрукты, потом будем скидываться и вместе покупать. Сыроедение — прямой путь к чистой энергии тела. Кушать будем, пританцовывая, чтобы одновременно получать столь необходимое организму движение. В обед — легкое питание. Мясо, жир желательно избегать. Я послала вам по электронной почте список рекомендованных продуктов и их сочетания. Чтобы вы не запутались, будем вместе ходить обедать, помогу выбрать легкую пищу. Используем силу синергии. После обеда, как уже сказала, будем делать релаксацию. Поэтому в 13.00 всем быть на рабочем месте. В 16.00 надо бы сходить в тренажерный зал, но у нас его нет в здании, поэтому Анжела проведет для нас производственную гимнастику. Я дам несколько ссылок на программы для обучения офисному фитнесу. На рабочем месте всегда иметь бутылку воды. Выпивать по 2–3 литра в день. Никаких сладких газированных напитков. Позже сформируем еще паузы для смеха. Вот и вся несложная наука высокой производительности. Вопросы есть?

Подчиненные молчат, как и полагается послушным бойцам.

— Вот и хорошо. В 10.30 — первый перерыв. До этого времени отвлекать друг друга, выходить по другим причинам, кроме пожара, запрещено. Никаких мейлов и Интернета. Концентрируемся на работе. Начинаем. И не забываем пританцовывать, когда идем на рабочие места!

Ставлю на стол будильник и нажимаю на кнопку. Подчиненные, понурив головы, плетутся по кабинету.

— Веселее! Позитивный работник — продуктивный работник! — подбадриваю их я. — Пританцовываем!

Включаю заранее приготовленную мелодию Ламбады, но бойцы смотрят на меня, как на врага из окопа и даже не думают танцевать. Не обращаю на них внимания. Не стреляют, и то хорошо. Скоро они привыкнут, почувствуют пользу и будут благодарить. Звоню еще раз шефу. Он сбрасывает. Спускаюсь к начальнику службы безопасности. Он повторяет уже сказанное: «Приказ сверху». Прошу Николая не паниковать. Он стоит за пропускным устройством испуганный, растерянный, беспомощный. Мне хочется его поддержать, но как? Не понимаю, что случилось и почему меня никто не известил. Господи, а вдруг нас кто-то выследил? Служба безопасности? Но из-за этого ведь не могут не пускать на работу!

— Как только Виктор Алексеевич вернется, я все выясню и сообщу. Не волнуйся.

— Спасибо, что веришь мне.

Верю ему? Отворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь. В кабинете сажусь за компьютер, чтобы разобраться с электронной почтой. Действительно, концентрация — это великая сила. Когда направляешь все внимание на работу, будто сливаешься с делом, растворяешься в нем. Михаил говорил, что в такие моменты не помнишь ничего. Попадаешь в «поток». Даже внутреннего голоса не слышишь. Но в моем потоке лишь один вопрос: «А что, если это он — тот Робин Гуд, про которого говорил Лёша?»

Что, если он так виртуозно владеет собой, что у него даже зрачки на ложь не реагируют? Но зачем это ему? Молчать! Концентрироваться на работе! Кто еще об этом знал? Не хочу ничего об этом слышать! Я, Лёша и он. Молчать! Концентрироваться на работе!

— Александра!

Молчать, я сказала!

— Александра, извините, у меня пожар, — Володя стоит офисным истуканом у моего стола и переминается с ноги на ногу.

— То, что вы пританцовываете — похвально, но я просила не беспокоить до 10.30, — недовольно отзываюсь я.

— Прости, Александра, можно в туалет? Я уже два литра воды выпил, как ты посоветовала… Теперь у меня пожар… — он переминается все быстрее и быстрее.

— Иди, иди! Главное, никому не мешай и не отвлекай!

Вслед за Володей тут же вылетают Анжела и Толик.

— У нас тоже пожар, — объясняют они на ходу.

Пока их жду, телефон сообщает, что пришло время паузы. Быстро нарезаю фрукты. Проходит еще десять минут, но никто и не думает возвращаться. Выхожу в коридор и чувствую манящий запах свежемолотого кофе. Сейчас бы чашечку эспрессо! Иду на запах, как кот на валерьянку, и нахожу на кухне всю компанию. То есть я их не вижу, но слышу голоса, и не решаюсь зайти, как впрочем, и уйти. Застываю за дверью фонографом.

— Я спрошу у молодого человека, он — юрист, — говорит Анжела, — может ли нам работодатель предписывать, что и когда есть, как двигаться и отдыхать, пусть и в целях повышения работоспособности.

— Конечно, нельзя, — отвечает Толик. — У каждого человека есть право на свободу передвижения и выбор продуктов питания…

— Давайте не будем горячиться, — слышу голос Володи. — Александра для нашего же блага старается. Может быть, от этого действительно продуктивность повышается. Будем раньше с работы уходить. Вы же этого хотели!

Мягко, как кошка, отхожу на несколько шагов назад и с громким кашлем врываюсь на кухню.

— Прошу вас вернуться на рабочие места. Кофе вызывает лишь временный прилив сил. Минут на двадцать, а потом сильно тянет кривую производительности вниз и становится хуже, чем было. Лучше чай пить — фруктовый или травяной. Будем в термос заваривать. Толик — ответственный. Возвращайтесь на рабочие места. Я фрукты нарезала. И не забываем пританцовывать!

Володя выливает кофе в раковину. Анжела с Толиком забирают чашки с собой и идут на свои места. Почему они меня не слушают? Я же их не заставляю чечетку танцевать, которая мне нравится. Я выбрала самое приемлемое. Кто что любит. Кто что может, то и танцует. И где Виктор Алексеевич? Николай внизу уже битый час ждет. Подхожу к кофеварке и трясущимися руками наливаю черную пьянящую жидкость. Всего пару глоточков, иначе взорвусь.

— Александра…

Спешно выплескиваю кофе в раковину. В спешке проливаю половину на свою руку. Черт! Обожглась! Скорее под холодную воду. Володя заходит на кухню, закрывает за собой дверь и останавливается на секунду, слушая, не идет ли кто следом.

— Я хотел вам сказать нечто важное, — он смотрит на меня с такой растерянностью и мольбой, что мне становится страшно. Может, это он к делу Сердобольного руку приложил? Он ведь тоже был в курсе! — Прошу выслушать меня. Это моя личная тайна, поэтому не могу при всех.

— Да-да, слушаю, — у меня внутри всё переворачивается. Мне ужасно хочется, чтобы он сказал, что это он сообщил папе Лёши о Сердобольном и избавил меня от необходимости выбирать между Николаем и Лёшей. Володя слышал наш разговор с Таней. Пусть это будет он! Говори!

— Мне очень нравятся ваши нововведения по повышению эффективности, — нерешительно начинает он, — но простите, я не могу пританцовывать, когда ем. Меня за это в детстве очень ругали. Я раньше танцами занимался и за столом не мог спокойно сидеть. Гиперактивным был. Папа наказывал за это, поэтому я не танцую, когда ем, и когда работаю тоже.

— Что мне с вами делать! Как мы станем эффективными, если никто ничего не делает? — отвечаю разочарованно. — Хорошо, не танцуйте.

Надо же, какой папа… Изверг, а не папа. Танцевать не разрешал… И куда мир катится?

* * *

В 11.30 вызывает шеф.

— Садитесь, Александра! — говорит он сухо, продолжая смотреть что-то на компьютере. — Вы уже заметили, наверное, что я распорядился не пускать Николая через проходную.

— Да, я хотела об этом поговорить. Что случилось? В Службе безопасности мне ничего не объяснили…

— Служба безопасности копнула в его деле немного глубже и выяснила одну неприятную подробность, о которой он, конечно, не удосужился сообщить, а вы не удосужились разузнать. Несмотря на то, что в его трудовой книжке стоит статья 80 ТК РФ «Расторжение трудового договора по собственному желанию», бывший работодатель имел все основания расстаться с ним совсем по другой причине. Николай раздавал кредиты людям, у которых не было даже шанса их вернуть. За это его и уволили. Он не сам ушел.

— Зачем он это делал? — шепчу я.

— Видимо, хотел сделать доброе дело. Из жалости.

— Но это не повод для нас увольнять. Вот так… сразу…

— Этого повода достаточно, я считаю. Но если вам его не хватает, то есть еще кое-что. Мне звонил следователь из прокуратуры. Он ведет дело о покушении на жизнь Сердобольного. Я не хочу показывать пальцем на Николая, но его странное понимание справедливости могло сыграть с ним и с нами злую шутку. Нам таких «Робин Гудов» не нужно…

Слова Виктора Алексеевича гудят в голове многотонным колоколом.

— Но ведь его вина не доказана! Возможно, это кто-то другой! Сердобольный обвиняется во взяточничестве в университете. Да мало ли у него врагов было!

— Александра, вы хотите, чтобы его вина была доказана в то время, пока он у нас работает?

— Но ведь вполне возможно, что это совсем не он!

— Не понимаю, почему вы его так защищаете! Он скрыл от нас важную информацию, подозревается в серьезном преступлении. Он — отрезанный ломоть. Давайте больше не будем о нем. Найдите кого-нибудь на замену.

Отрезанный ломоть… Еще в пятницу был лучшим работником, а сегодня…

— Александра, у меня, к сожалению, больше нет времени. Идите, занимайтесь своими обязанностями. И следующий раз я попрошу относиться внимательнее к подбору сотрудников. Сначала полная проверка, потом допускаем к работе. Сообщите в отдел кадров, что у нас открылась вакансия.

— И вы не хотите подождать, пока закончится расследование?

— Александра, мне кажется, вы забыли, что ваш испытательный срок тоже не закончился!!! Этот вопрос закрыт!

Медленно встаю и выхожу. Как так можно? Взять и выкинуть человека, не спросив о его мотивах, не выслушав оправданий. Может быть, и на той работе его оговорили?

Я в шоке. Не знаю, от чего больше. От того, как Виктор Алексеевич обошелся с Николаем, или от того, что делал Николай на прошлой работе. Банковский Робин Гуд? Тот, кто отстаивает интересы бедных и борется за справедливость? Вот тебе и мотив. Нет, не может быть.

Время идти на обед. Бледный, измученный сомнениями Николай ждет у входа. Прошу ребят подождать меня на улице и вполголоса объясняю Николаю происшедшее.

— Александра, — прерывает он, — кредиты я выдавал. Хотел помочь людям. По отношению к банку я был не прав, сам это признал и возместил ущерб. Но с Сердобольным — это не я. Пожалуйста, верь мне!

— Мне нужно спешить, — прячу глаза и киваю в сторону ребят на улице. — Ничего не могу изменить, к сожалению. Прощай, Николай!

Внутри всё горит и болит, будто меня всю ночь били палками. Мы совершили ужасную ошибку! Не знаю, почему, но я верю ему. Хочется ему верить. И плакать хочется. Прекратить! Не здесь, не перед подчиненными! Позитивный работник — эффективный работник! Смотрю под ноги, считаю шаги, стараюсь отвлечь себя как-то, но на пути у нас — лишь здания, про которые он мне рассказывал, лишь тропинки, которые успели с ним за неделю истоптать. Господи, неужели никогда больше его не увижу? Не сметь плакать!

— Ну что, ребята? — беру в руки меню и стараюсь говорить бодро. — Выбор здесь прекрасный. Столько салатов! Спаржа, шпинат, руккола, сельдерей — всё, что душа пожелает!

Голос мой звучит, как у священника на отпевании.

— Я бы мяса хотел заказать, — говорит Толик подоспевшему официанту.

— Мы, наверное, сначала с салатами решим, а потом все остальное, — настаиваю я.

— Тогда я мясной салат возьму, — говорит Толик.

Там же майонез! В все остальные продукты в таком салате уже «мертвые»: витаминов никаких, да еще неблагоприятное сочетание картофеля и мяса! Недовольно кошусь на Толика, надеясь, что он передумает, но он делает вид, что не слышит.

— Мясной салат, — повторяет он.

— Свеклу с грецкими орехами, — подхватывает Володя.

— Рукколу с помидорками, — присоединяется Анжела.

— Свежевыжатый апельсиновый сок с зеленью, на второе — рис с овощами.

— А я — стейк без всего, — добавляет Толик.

— Толик, мясо — вредно, — возражаю я. — Тем более без клетчатки! Мы же хотели сегодня начать правильно питаться. Разве ты не получил список рекомендованных продуктов? Подумай о бедных животных, если тебе себя не жалко!

— Может быть, хотя бы рыбное? — подключается Володя. — Говорят, они боли не чувствуют. И рыба — не такая тяжелая пища, как мясная. Иначе до вечера не дотянем.

Володя корчится в страшной гримасе, показывая, что он не дотянет до вечера.

— Молодец, Володя! Конечно, ешь рыбу! Она очень полезная, — отвечаю и выжидательно смотрю на Толика и Анжелу.

— Я давно вегетарианкой стать хотела, все не решалась. Теперь попробую.

— Молодец, Анжела! Тебе тоже разрешается что-нибудь рыбное.

— Я хотела попробовать диету без рыбы и без сладкого.

— Без сладкого? — в один голос повторяем мы.

— Респект, — говорит Володя.

Толик звонит невесте, будто и не замечая наших баталий на поле здоровой пищи.

На десерт приносят по шарику бесплатного мороженого. Следуя примеру Анжелы, с усилием отодвигаю свой в сторону. Тоже буду теперь без сладкого жить.

— И бесплатного не будете? — спрашивает Толик.

— И вам не советую, — отвечаю я. — Да, Анжела?

Анжела пожимает плечами, а Толик доедает её мороженое. К моему прикоснуться не решается. Я прошу официанта унести, чтобы не смущать никого. Мы с Анжелой выходим и идем в сторону работы. Ребята нагоняют нас у Старомонетного.

— Давайте поторопимся! — прошу я. — Нам нужно к часу успеть.

Ребята еле передвигают ноги. Особенно Толик. Сейчас он в полной мере прочувствует, как я была права насчет тяжелой пищи.

— Наши предки тысячу лет назад по двадцать километров в день проходили! — говорю. — От этого их мозги росли! А мы — до метро и обратно! Вот и все движение за день! Поторапливаемся! Теперь рестораны подальше от нашего офиса выбирать будем, чтобы побольше ходить!

— Да, — добавляет Толик. — А лето наступит, будем кроссы бегать в обед!

— Потом тренажеры под стол поставим и будем качаться, — смеется Володя.

— А что, это идея! Я видела такой тренажер, на нем можно на месте шагать. На случай, если погода плохая или если времени нет выходить из офиса на обед. Сегодня закажем один на отдел. Будем по очереди шагать.

Ровно в 13.00 укладываемся в кабинете на коврики для йоги, которые я предусмотрительно приобрела для всех в воскресенье в спортивном магазине. Михаил сказал, что раз в день нужно обязательно давать позвоночнику отдыхать. Поэтому горизонтальное положение является максимально эффективным для релаксации.

— Я не могу лечь в узкой юбке и на каблуках, — ворчит Анжела.

— Сними туфли и не топчи, пожалуйста, новый коврик, — командую я.

Она укладывается рядом с Толиком. Желая показать единство с нашей командой, тоже ложусь на коврик — рядом с Володей.

— Возможно, после релаксации вы уснете — это нормально, на это отводится 15–20 минут, — даю последние инструкции. — Потом будим друг друга и с новыми силами принимаемся за работу.

Включаю запись сканирования тела и закрываю глаза. Расслабьте пальцы ног, по очереди. На правой ноге: большой, второй, третий, четвертый, мизинец. На левой ноге: большой, второй, третий, четвертый, мизинец. Низкий обволакивающий голос погружает в состояние невесомости. Поднимитесь повыше: расслабьте лодыжки, икры ног, колени. Голос диктора звучит, а я уже не ощущаю ни рук, ни ног, только сознание. Кажется, что я — светящееся существо, которое может передвигаться без помощи тела. Лечу, точнее прыгаю: огромными скачками по Большой Полянке, затем кульбитами по Садовому Кольцу. Люди смотрят на меня, дивятся, но я прыгаю дальше. В какой-то момент кажусь себе огромным пасхальным зайцем, иногда — радостной рыжей белкой. Говорят, что белка появляется, когда ты много пьешь, но здесь она не по адресу. «Уйди, белка!» — кричу ей. Она, вняв моим логичным доводам, тут же исчезает. Остается один круглый пасхальный заяц. Это я — радостная, веселая, беззаботная. Снова прыгаю. Потом вспоминаю, что что-то в моей жизни теперь не так. Мне нужно кого-то найти. Все исправить. Николай. Подскакиваю как можно выше и вижу его около метро. Делаю огромный прыжок — он передо мной. «Николай, — шепчу я. — Я верю тебе. Не расстраивайся. В офисной жизни такое случается. Для меня ты был идеальным… Идеальным работником. Прости… И звони, если понадобится помощь». Николай протягивает руки. «Не смей!» Слышу голос Лёши — он стоит в нескольких метрах от нас. Тут же прыгаю к нему. Потом вижу грустное и потерянное лицо Николаю и спешу к нему, чтобы поддержать. Лёша снова окрикивает меня. Возвращаюсь к нему. Так я прыгаю, пока не вспоминаю, что такие ощущения испытывала в детстве, когда росла. Ночами напролет прыгала по Москве и наутро замечала, что становлюсь выше. Неужели я и сейчас расту? Встану сейчас, а брюки мои — до колен. Вот будет смешно! Ничего смешного. Было бы смешно, если бы действительно пасхальным зайцем была. А я ведь начальник отдела! Нужно быстро проснуться, чтобы не успеть вырасти. Пытаюсь открыть глаза, но не получается. Какой-то назойливый звук мешает мне сконцентрироваться. Несколько звуков.

— Что это? — громоподобный голос шефа возвращает меня к реальности. — Александра!

Мгновенно просыпаюсь. Виктор Алексеевич в новом синем костюме с полосатым серо-голубым галстуком с дюжиной лиц восточной национальности, выглядывающих из-за его плеч, стоит около двери. По кабинету раздается храп Володи. Почему-то наши ноги прикрыты его курткой. Анжела и Толик примерно сидят за компьютерами и работают. Вскакиваю и поправляю одежду.

— Простите, — шепчу я. — Мы делали релаксацию.

— Александра, вы можете мне объяснить мне, что здесь происходит? — лицо шефа становится белым от ярости. — Я привел корейскую делегацию посмотреть на наш образцово-показательный отдел комплаенс-контроля, а тут…

— Мы делаем послеобеденную релаксацию для повышения эффективности, — лепечу, но голос мой, и без того негромкий, превращается в мышиный писк.

— Не будем вам мешать! — меня спасает переводчик. Корейцы понимающе кивают, дружелюбно машут и поочередно выходят, а Виктор Алексеевич просит меня зайти завтра с утра. С заявлением на увольнение. Он этого не сказал, но его тон не оставляет сомнений.

— Почему вы нас не разбудили? — набрасываюсь на Анжелу с Толиком, как только дверь закрывается.

— Мы пытались, — отвечает Анжела.

— Вы сказали: «Уйди, белка!», и мы ушли.

Ничего не отвечаю, толкаю в плечо Володю. Тот не реагирует.

— Видите, — говорит Анжела. — Мы правда пытались.

Завожу будильник на полную громкость и подношу его к уху Володи.

— Просыпайтесь, Владимир! Подъем!

Володя трет глаза и непонимающе смотрит по сторонам.

— Это сон? — спрашивает он.

— Нет, Владимир, не сон. Это реальность. Теперь работаем без перерывов до вечера, — приказываю голосом диктора, объявляющим о начале войны. — Дорасслаблялись…

Глава 12

Утро перед казнью. В тонкой ночной рубашке, с серебряным крестиком на шее, босая, стою на кухне около окна и вглядываюсь в золотистые огоньки на западной окраине Москвы. Из наших окон ее очень хорошо видно. На секунду ее красота будто отрывает меня от безысходности, но тут же, как только вспоминаю о происшедшем вчера, мысль, как жесткая, тонкая резинка, притягивается обратно и больно бьет. Чтоб неповадно было. Последний день перед казнью не об этом думать полагается. Человек должен вспомнить обо всем, что случилось в его жизни. Подумать о главном. О родных и близких. Виновный должен сожалеть о содеянном, невиновный — мечтать о мести. Приговоренный должен насладиться последними минутами: вкусить хлеб, глотнуть холодной воды и свежего воздуха.

Глупости. Какие глупости! О каком долженствовании может идти речь в последний день перед смертью? Все, что имеет смысл в этот момент — свобода. Только в этот день человек может быть абсолютно свободным. Да, он не может выйти из клетки, но он более свободен, чем в любой из предыдущих дней жизни. Сейчас он может съесть десять мухоморов, выпрыгнуть с тринадцатого этажа, позвонить начальнику и сказать, что отныне и до самой смерти не найти ему покоя за свершенную несправедливость… И ничего ему за это не будет.

Пусть горе, как кандалы, давит на лодыжки, окно — грязное (надо бы помыть), но нет ничего более бессмысленного в такой день, чем предаваться меланхолии и грусти. Какая разница, если всё уже решено и ничего нельзя изменить? Нужно расслабиться и насладиться последними мгновениями свободы, когда ты никому ничего не должен. Но нет, всё портит одна крамольная мысль. Она, как нож, спрятанный в тайнике тюремной камеры. Ты знаешь, что он там. Он — зло, но это твой единственный шанс, и ты не можешь не думать о нем. Вместо того, чтобы предаться размышлениям о жизни, думаешь о чуде! О том, что тебе удастся спастись! Убьешь тюремщика и сбежишь. Сообщник сделает подкоп с той стороны, ты — ножом с этой и вперед, на свободу! Или тебя просто оправдают, потому что у шефа было хорошее настроение… Как глупо думать об этом, если ты знаешь, что решение принято, ничего не изменить, что некому за тебя заступиться. Но ты все равно надеешься на чудо. Как ребенок, глупый ребенок (надо у Светы спросить, как у нее дела!).

Возвращаюсь из кухни, ложусь в кровать и кутаюсь в одеяло. Как же хочется, чтобы и меня оправдали! Чтобы шеф позвонил и сказал, что он не собирается меня увольнять! Странно. Весь этот год воспринимала работу, как само собой разумеющееся. Как только вошла в кабинет, я будто перешагнула линию, за которой осталась сумасшедшая радость того, к чему так долго стремилась. Начались будни, задания, которые нужно выполнять, нерешенные проблемы — каждый день новые. В этой нескончаемой гонке я смотрела только вперед. За одной покоренной вершиной возникала другая. И у меня не возникало и мысли о том, чтобы сесть, выдохнуть, осмотреться и подумать о том, как мне всё это дорого.

До работы в банке я будто сидела на обычном стуле, если так можно описать первую работу. На нём любой может сидеть: деревянный, с жесткой спинкой, с прямыми линиями. Он тебе вроде подходит, как и любому другому, но на нем неудобно, некомфортно. Впрочем, если учитывать то, что тебе платят за это деньги, можно сидеть. Ты не ищешь ничего другого, потому что стул есть, пусть невысокий, но стабильный. Большинство вокруг тебя сидит на таких же стульях, и ты сидишь, не высовываешься. Постепенно, с годами твое мягкое место принимает форму стула, и ты забываешь, что это деревянное создание с прямыми углами когда-то создавало неудобства. Ты привыкаешь и оставляешь мечту о стуле, на котором может быть по-настоящему хорошо. Яростно отгоняешь мысли о том, что возможно когда-то сможешь занять мягкое кресло или даже собственный диван из натуральной кожи.

Я долго сидела на таком стуле, пока меня не уволили, и мне не пришлось искать новую работу. И тогда я почувствовала разницу. Новая работа стала для меня креслом ручной работы, выполненным по индивидуальному заказу. В нем так мягко и уютно, будто родилась в нем, и оно каждый день росло вместе со мной. Пока сидела, не понимала по-настоящему, что это мое кресло ручной работы. Поняла, когда пришлось с него подняться.

Закрываю глаза и думаю о том, как это прекрасно — каждый день утопать в стопках бумаг, аккуратно сложенных вечером подчиненными. Как мне нравится плутать в витиеватых рассуждениях Володи о том, почему эту сделку можно пропустить! Я просто обожаю приходить пораньше, пока никого нет, и растворяться в запахе… Вы знаете, как пахнет офис с утра? Когда уходишь вечером, воздух тяжелый: усталость, нежелание, «надо». А утром откроешь окна, впустишь морозный туман бодрости, «хочу», и сразу работать хочется! Особенно мне хотелось в последнюю неделю. Да, с приходом Николая будто второе дыхание открылось. Но его уволили. А теперь и меня. Кто виноват? Кто станет в этом разбираться? Я виновата так же, как и он? Но я не виновата! Во всяком случае не настолько, чтобы меня за это уволили!

— Знаешь, дорогой, — говорю Алексею, который одевается перед выходом на работу, — у нас на работе есть возможность брать «day off» раз в месяц. Пожалуй, сегодня им воспользуюсь. Что-то устала. Пусть подчиненные сделки проверяют, а я полежу, дождусь нашу домработницу. Она ведь сегодня приходит? Познакомлюсь с ней, покажу, где у нас что лежит, деньги отдам. А потом погуляю. Отдохну.

— Отличная идея, дорогая, — он смотрит на меня с такой радостью, будто ждал этого всю жизнь. — Может, вечером в кино сходим?

— Давай сходим, — отвечаю равнодушно. Теперь мы можем хоть каждый день в кино ходить. Этого я, конечно, не говорю. Он — не жена декабриста. Ему не обязательно знать о моей дальнейшей судьбе.

Закрываю дверь на замок и возвращаюсь к окну. С сегодняшнего дня у нас будет домработница. Ожидаю ее появления, как обвиняемый еще одного приговора. Вдобавок к смертному. Хотя какая в таком случае разница? Пусть приходит. Не нужно рассматривать все так трагично. Да и увольнение — далеко не смертная казнь. И после него люди живут. И я жила. Только прошлую работу я не любила, а эту…

Несмотря на все логичные умозаключения, пространство вокруг меня заполняется флюидами негатива и страха. Долгожданная домработница представляется ужасной старухой из фильма «Карлик Нос». Тонкими морщинистыми пальцами она подносит к лицу наши вещи, тычет в них крючковатые пальцы и злобно ворчит: «Молодежь нагадила, а мне стирать!» Она трогает наше постельное белье, гладит его и складывает в шкаф, приговаривая, что любая хорошая хозяйка могла бы сделать это сама. Долго ли вечерком перед телевизором погладить? А у них и телевизора нет. Извращенцы!

Пожилая женщина должна жилы тянуть, на них горбатиться. Она стирает со лба пот и капельки жира с плиты, случайно брызнувшего со сковородки, и думает, какая неаккуратная девушка тут живет. Моет посуду и складывает ее не от блюдечка до большой тарелки, как я это делаю, а наоборот. Специально, чтобы каждый раз, когда буду брать посуду, меня прожигала совесть за преступление против пожилых людей. И нельзя будет поставить все правильно — она обидится и уйдет, а за ней и Лёша. Она будет насаждать свои порядки: как складывать вещи, вытирать пол, развешивать полотенца и прихватки на кухне, вести хозяйство. Никто не может это делать правильнее ее. И я не смогу ей возразить — мы же ее сами пригласили, чтобы она навела порядок. Значит, мы не справляемся! А если не справляемся, нечего и вмешиваться!

А ведь мы справляемся! То есть Лёша, пока я на тренинг хожу… У нас относительно чисто! Под моим опытным руководством он быстро научился. Разве что стеклянные полки в шкафу на кухне нужно помыть. Срываю ночную рубашку, переодеваюсь в спортивное и берусь за работу. Шкаф на кухне с деревянными боковыми стенками, створчатым нижним ящиком и зеркальными полками для праздничной посуды наверняка появился здесь в день рождения квартиры. Сам он такой тонкий, что едва помещается у стены за дверью. Передняя часть у него из стекла, конечно, бьющегося, чтобы воспитывать в советском человеке надлежащую осторожность.

Переставляю стаканы и бокалы из шкафа в посудомоечную машину, наношу чистящее средство на стекла и зеркала, протираю пыль с деревянных поверхностей. Готово! Как же это приятно — работать в одиночку: не нужно никого заставлять, мотивировать, заманивать фруктами. Лёше не нужно объяснять, что и как мыть. Просто берешь, делаешь и радуешься результату!

Перехожу к холодильнику. Ему, наверное, лет тридцать от роду. За границей его бы уже давно на рынке антиквариата продали, а у нас он еще гудит, как молодой. Главное преимущество советского продукта — это содержание, а форма не так и важна. Так и с нашим холодильником: мороз производит, как полагается, а все облупившиеся недостатки формы аккуратно замазаны белой краской.

Настает очередь плиты. Она тоже не новая. У нее с холодильником негласное соревнование: кого первого отсюда вынесут вперед ножками? Пока шансы остаться предпочтительнее у холодильника, потому что плита уже наполовину инвалид: духовка отказала. Остались четыре круглые чугунные конфорки. Две из них покривели от времени и натуги, а две другие исправно работают. Брызгаю на плиту чистящим средством и тщательно вытираю.

Посудомоечная машина посреди всей этой «чудо-техники» смотрится молодой, неприлично красивой медсестрой в доме престарелых. Провожу по ней мягкой тряпкой несколько раз. Одно удовольствие.

Теперь пол. На кухне с ним нет больших проблем — обычный желто-коричневый линолеум, а в коридоре и в комнате — старый паркет из небольших светлых кусочков. Не знаю, что занимает большую площадь — дерево или щели между ними, но мыть такой пол — просто наказание. Пока он сохнет, пережидаю в ванной: чищу раковину, ванную и зеркало. Они, конечно, тоже всегда должны быть чистыми.

Как только пол высыхает, наношу главный удар по грязи — прибираю сервант. Он немногим отличается от шкафа на кухне: стеклянный верх, деревянный низ. Прохожусь по ним тряпкой и специальным раствором для стекла. Через каких-то десять минут сервант блестит, как лед на солнце. Бухаюсь на диван, чтобы посмотреть телевизор. Потом вспоминаю, что мы спрятали его в шкафу. Никак не привыкну. В воздухе пролетает несколько пылинок — наверное, поднялись с дивана. Беру пылесос и прохожусь по дивану, а заодно и по ковру со стульями. Убираю остатки пыли с мебели влажной тряпкой. Звонок. Кто это так рано?

В глазок вижу женщину — лет сорока, с морщинками у глаз, опрятно одетую.

— Кто там?

— Это Лидия — ваша домработница.

Смотрю на часы. Они показывают ровно 12.00. Что? Уже три часа прошло? Будто одна минута пролетела! Вот это я в «поток» попала!

— Секунду! — говорю и бегу в комнату, чтобы убрать пылесос и тряпки. — Что она теперь будет прибирать? Пусть белье хотя бы погладит!

Бегу к бельевой веревке в ванной, но там ничего нет. Лёша вчера всё погладил! Подлец! Что мне теперь делать? Не отправлять же ее домой несолоно хлебавши? Бегу на кухню. Пусть стаканы из посудомоечной машины в шкаф поставит. Да, и пол помоет. Сыплю на пол немного пемоксоли. И на ковер в комнате.

Впускаю женщину. Она совсем не страшная, не горбатая и не старая — около сорока, скромное синее пальто-пуховик, поистершиеся черные сапоги до колен. Она снимает их на коврике у двери, хочет оставить за дверью, но потом передумывает и кладет у порога.

— Меня зовут Александра, — показываю ей, куда повесить пальто.

— Меня — Татьяна Петровна. Можно просто Татьяна.

Я веду ее по квартире. Татьяна немного стесняется, глаз на меня не поднимает, но действует по-деловому: слушает внимательно, записывает все, что я говорю. Я показываю ей, что где лежит и рассказываю, как обычно убираюсь.

— Сегодня дел немного. Переставьте посуду в шкаф, пожалуйста. И помойте здесь пол — порошок просыпался. В комнате тоже пропылесосьте. Муж с утра рассыпал… Случайно…

Перед тем, как начать, она перечитывает все указания и просит расписаться. Оставляю деньги, прошу отдать ключи соседям, а сама ухожу.

Казнь откладывается. По причине отсутствия приговоренного. Он взял день за свой счет. Еще один день ожидания. Томительного, мучительного, но с привкусом надежды — приторной и колючей, как сладкая вата. Откладываю собственную экзекуцию, хотя знаю, что она неизбежна. Иду в магазин. Мое неприрученное космическое чудовище. Ступаю по блестящему полу — неземному оазису порядка. Грузчик переставляет ящики с грушами на прилавок, несколько штук падает на пол. Подбираю одну и подаю ему. Он ослепляет меня белозубой улыбкой, как воин-клон лазерным лучом, и складывает груши на место. И даже ничуть не расстроился — просто поднял и пошел дальше. Продавщица хлеба выносит в подсобку пакет с непроданными булками. Никогда такого не видела. В молочном отделе тоже проблема: какой-то ребенок уронил йогурт и оставил на полу большое белое пятно. Уборщица с улыбкой вытирает пол и подбадривает мальчика: «Ничего страшного, с каждым может случиться!»

Почему же никто не казнит их за это? Никто не заковывает в кандалы и не бросает в тюрьмы? Почему никого не увольняют? Почему только мне приходится отвечать за ошибки?

— Александра! — слышу голос за собой.

Я поворачиваюсь и вижу его — Николая!!!

— Ты что здесь делаешь? Следишь за мной?

— Нет, — отвечает он растерянно. — Да… Я ждал тебя на Старомонетном, хотел объясниться, но ты не пришла. Подумал, с тобой что-то случилось, — он так сильно сжимает в руках ключи от машины, что на пальцах остаются ярко-розовые следы. — Просто не мог все так оставить. Мне нужно, чтобы ты знала правду. Да, я выдавал кредиты людям, у которых не было за душой ничего, кроме хорошей идеи и огромного желания ее реализовать. Я давал им шанс на новую жизнь! Очень многие кредит вернули. У них все получилось. Только у двоих не вышло. Я возместил ущерб из собственного кармана, но меня попросили уйти. Поверь мне, все было именно так. А к делу Сердобольного я не имею никакого отношения!

Беру его за руку, вывожу из супермаркета и веду к парковке. Мы останавливаемся у машины.

— Не стоит устраивать сцены посреди магазина, — говорю я. — Здесь поговорим. Как я могу тебе верить, если ты уже один раз соврал?

— Пойми, что тогда бы меня никто даже на версту не подпустил к работе!

— Ты поставил личные интересы превыше рабочих.

— Я делал доброе дело, давал надежду людям. Большинство из них кредиты возвращало! Процент невозврата был не выше, чем у других!

— Но ты нарушал правила банка! Это главное?

— Да, но я никому не причинил вреда! Я делал то, для чего банки в принципе и создавались — давал людям кредиты для развития своего маленького дела! Я нарушил правила банка, но разве они сами не нарушают правил? Никто не должен был узнать о причинах моего увольнения, но вы узнали. Моя вина в новом деле не доказана, но меня уже вышвырнули. Разве это — не нарушение правил? Почему им можно слона убить, а меня за муху вышвыривают? Есть правила, но есть здравый смысл! Есть ответственность за то, что делаешь. Ответственность за свою жизнь. Я ее несу, как мне сердце приказывает. Для этого мне не нужны инструкции. Считаю, что это главное.

— Ты меня вконец запутал. Я устала. Оставь меня в покое, — отворачиваюсь.

— Прошу, подожди, — он хватает меня за руку и разворачивает к себе. — Я потерял работу и смирился с этим. Но я не хочу терять тебя. Мы так похожи. Эта неделя была незабываемой. Ты не представляешь, что творится со мной… Мне кажется, что я…

— Не надо, пожалуйста! — тяну руку к его губам, чтобы заставить его замолчать. Он хватается за нее, как утопающий, сжимает, притягивает к своим губам и целует. Потом с силой прижимает меня и целует в губы. Мне нечем дышать.

— Оставь меня, — вырываюсь и бегу от него. Под ногами хлюпает весна. В сапогах начинает намокать, но я несусь дальше по лужам, пока не оказываюсь перед подъездом Светы. Мой оазис разума и красоты. Она дома. Смотрит на меня так, будто теперь у меня с превращением из лягушки что-то не сработало.

— Извини, — спохватываюсь я. — Если мой вид может навредить твоему ребенку, сразу уйду. Прости. Просто не знала, куда пойти.

— Заходи! Не говори ерунды! Что случилось?

— Меня увольняют!

— Тот, с которым ты сейчас у магазина разговаривала?

— Ты всё видела?

Застываю в углу с сырым сапогом в руке.

— Да, я по балкону прогуливалась. Ты знаешь, беременным нужно чаще быть на свежем воздухе, но мне лень. Поэтому на балкон выхожу дышать. Стою, дышу, по сторонам смотрю. Гляжу, ты — не ты? Лёша — не Лёша? Взяла бинокль. Оказалось, что не Лёша, но ты. И тут я подумала, что не зря сегодня телевизор не включила. На улице — своя «Санта-Барбара»!

Света говорит так просто и легко, будто мы говорим о подробностях утреннего моциона. Тяжело вздыхаю.

— Надеюсь, у Леши нет такого бинокля, — шепчу, расправляя сапоги на коврике, чтобы они лучше просохли. — Чаю нальешь?

— Налью, и не только чаю, — добавляет Света, провожая меня на кухню. — А то стоит тут недопитый, уже целый месяц меня раздражает.

Света кивает на бутылку коньяка. Она наливает мне крепкого черного чаю в большую белую чашку с изображением радостной коровы, за которую можно, в случае чего, спрятаться.

— Так кто это был? — спрашивает Света, наливая себе цветочный чай для беременных. — Тот, с которым «не знала что делать»?

Она смотрит на меня, улыбаясь, как в старые добрые времена, когда мы просто болтали, ничего не скрывая друг у друга и ничего не выясняя. Честно сказать, тогда и нечего было скрывать и выяснять. Почему сейчас все изменилось? Или мы изменились? Тяжело вздыхаю, киваю, делаю глоток и делаю вид, что рассматриваю веселую корову на чашке.

— А сейчас знаешь? — не унимается Света.

Мотаю головой.

— А делала?

— У нас что, допрос с пристрастием? — ставлю чашку на стол так, что она издает громкий неприятный звук.

— Значит «да», — теперь Света тяжело вздыхает.

— Нет, нет! — спешу возразить я. — Ничего не было! Практически ничего! — добавляю я. Ты же знаешь. У меня Лёша.

— Ну, слава Богу. А уже подумала, что нет…

— Знаешь, ты мне советовала когда-то больше эмоций, чувств в жизнь добавить. Я добавила. И что теперь мне с ними делать — с этими чувствами?

— Я, конечно, не совсем это имела в виду, но ты не волнуйся. Мы сейчас с тобой все по полочкам разложим. Но сначала нужно успокоиться. Давай тебе чаю для беременных налью. Не волнуйся, беременным не делает, но прекрасно расслабляет.

Света наливает мне чай и снова разбавляет его хорошей порцией коньяка.

— Ничего себе — чай для беременных, — я присвистываю.

— Самой нельзя, так на других полюбуюсь, — приговаривает Света, улыбаясь.

Сижу и думаю, как было бы все просто, если бы только от одного чая можно было бы забеременеть, тем самым решить все вопросы продолжения рода, ну и остальные проблемы тоже. Когда женщина захотела, тогда и родила. Никаких сложностей с противоположным полом, лишних эмоций и слез, стресса и напряженного чаепития у лучших подруг.

— Действительно расслабляет, — говорю я и пересаживаюсь в кресло, прихватив с собой чудодейственный чай.

— Лучше себя чувствуешь? — спрашивает подруга.

— Гораздо, — отвечаю я. — Знаешь, внутри тепло становится, будто лицо под солнечные лучи подставила, а сосульки на крышах вокруг от его лучей тают, тают, тают и текут ручейками.

И тут слезы полились из моих глаз. Я рыдала без остановки несколько часов. Так мне показалось. Света потом сказала, что это были считанные минуты, но откуда ей знать? Она теперь часов не наблюдает. У нее действительно нет дома часов. «Ничего страшного, — сказала она. — Это излишек эмоций вышел. Теперь легче думать будет». А что тут думать?

— Действительно, что тут думать? — отвечаю я. — Его уволили, меня уволили. Будем теперь искать новую работу. Он — свою, я — свою. А если мы опять в одно место попадем? Что это? Судьба или опять совпадение?

— Знаешь, решай сама. К черту судьбу. Я думала, рождена для своей работы. А теперь неделю не работаю и даже не представляю, как снова начинать. Очень мне нравится не работать. Знаю теперь, о чем идет речь в двадцатой серии пятого сезона «Отчаянных домохозяек»! Ни в жизнь не догадаешься, о чем! Не знаешь?

— Не знаю…

— Об отчаянных домохозяйках! — кричит Света, и я не понимаю, смеется она или серьезно. — Видишь, как много за неделю дома узнала? И несмотря на это, чувствую себя очень даже хорошо. Если бы только не Майкл, который каждый вечер тащит меня на улицу. Приходит и выгуливает, как собаку. В общем, как бы то ни было, я поняла, что могу работать, а могу и не работать. На работе мир клином не сошелся. Я теперь решаю, когда я следующий клин решу забить и где!

— Даже если работа очень-очень нравится? — спрашиваю я.

— Если нравится, то за нее нужно бороться! Ты должна решать, не они.

— Но как? Как только я появлюсь на работе, меня сразу уволят!

— Тогда нужно не появляться! Взять «day-off».

— Взяла.

— Заболеть.

— На неделю. А потом?

— Сильно заболеть!

— Потом только умереть остается, — подытоживаю я.

— А потом, может быть, всё само собой уладится? — спрашивает Света. — Так бывает.

— Боюсь, что нет.

— А за что тебя вообще увольнять-то? Ты же идеальный работник! — возмущается Света.

— Я решила внедрить несколько правил по повышению эффективности. После семинара по тайм-менеджменту, который мне Лёша на юбилей подарил. В 13.00 мы залегли на релаксацию всем отделом.

— Как залегли?

— На пол — на коврики для йоги. Лежа эффективнее получается — позвоночник отдыхает. В это время шеф корейскую делегацию в переговорную вел и решил показать образцово-показательный отдел комплаенс-контроля. Открывает дверь, а мы с Володей на полу лежим, накрытые его курткой, а он ещё и храпит, подлец.

Света хохочет.

— Я бы за такое тоже уволила! — она крутится на стуле, будто ей кто пятки щекочет. — Но не тебя, а Виктора Алексеевича! Звонить в таких ситуациях нужно заранее! Тогда и увольнять хороших работников нужды не будет! Он тебе уже объявил?

— Нет, но просил с утра зайти тоном, не допускающим других толкований. Сегодня я «day off» взяла! А завтра, наверное, придется идти сдаваться. Ах, если бы сейчас, — вздыхаю и смотрю на живот Светы, — я была такой же беременной, как ты! Все бы мои проблемы решились! Беременных нельзя уволить! Им можно лежать на полу посреди рабочего дня. Им можно всё! Только вот Лёша детей пока не хочет и жениться не хочет. Брака ему, видите ли, в его семье хватило!

— А ты тест не делала? — спрашивает Света.

— Нет, не думаю, что есть хоть малейший шанс.

Света достает из ночного столика сине-белую палочку и подает мне.

— Сделай на всякий случай. Две полоски, — поясняет она, — и ты спасена!

Я иду в туалет, но понимаю, что делать тест абсолютно бесполезно. Прячу палочку в карман и сообщаю Свете, что результат отрицательный. Предлагаю ей больше не говорить о моей работе, а начать подготовку к ее свадьбе. Я всё-таки свидетельница и хочу все сделать на высшем уровне.

В первую очередь, нужно спланировать выкуп невесты. Причем сделать все так, чтобы иностранный муж не испугался русских обычаев и не убежал из-под венца. Мы смеемся, представляя, как бедный Майк будет смотреть на Лёшу, подъехавшего к подъезду на другой свадебной машине с объявлением о том, что он тоже хочет жениться на Свете. Потом всё-таки вычеркиваем этот конкурс. Жениха и его родственников нельзя доводить до инфаркта. Он иностранец, может шутку не понять. Да и идея о том, что Лёша будет изображать жениха Светы, мне тоже совсем не понравилась. Всё-таки он не самый плохой вариант. И Лёша любит меня и верит мне.

* * *

Алексей встречает меня вечером у кинотеатра «Балтика». Сияет, будто домработница и по нему прошлась полировочным покрытием.

— Я уже был дома, — сообщает мне торжественно. — Ты не поверишь, как там чисто: и сервант, и шкаф на кухне! Все блестит, сияет! Красота! Надеюсь, это не ты прибиралась?

Он смотрит на меня, хитро прищурившись.

— Делать мне больше нечего, как перед приходом домработницы прибираться. Я целый день у Светы была. Мы к свадьбе готовились.

Алексей обнимает меня и шепчет, обдавая горячим дыханием.

— Ты, похоже, уже сосисок наелся? — спрашиваю я после его долгого поцелуя.

— Я вы, похоже, там не только чай пили, — многозначительно улыбается он.

— Да, мне пришлось спасать ребенка Светы от запасов коньяка. Пойдем в бар зайдем, восстановим равновесие. До начала фильма время еще есть. Что-то мы давно с тобой никуда не ходили, коктейлей не пили. А зря.

Берем коктейли с собой, добираемся до нужного нам зала кинотеатра и выбираем пустой задний ряд. Народу немного. Фильм, как фильм: о любви, измене, страсти.

— Помнишь, ты мне когда-то сказал, что если я тебе изменю, ты нас с любовником стрелой из арбалета пришьешь, чтобы мы не разбежались? — шепчу ему, когда любовники на сцене предаются утехам.

— Не помню.

— Как не помнишь? Я чуть с ума не сошла из-за твоих слов! А ты сказал и забыл!

— Да помню, только сейчас уже не уверен, что бы сделал такое. За последний год столько разных ситуаций видел, пар, которые оступались, но потом находили в себе силы друг друга простить и жили дальше долго и счастливо. Я раньше не понимал… Как можно? А теперь думаю, что оступиться может каждый.

— Ну, давай тогда выпьем за понимание!

Мы чокаемся пластиковыми стаканчиками, в которые налили наши гремучие смеси коктейлей. Незаметно от него смахиваю накатившую слезу. Почему-то именно сейчас я почувствовала, что за это я его и полюбила когда-то: за то, что он меня понимал. Понимал и принимал. И сейчас понимает и принимает. Оступиться может каждый.

До боли сжимаю его руку. На экране снова занимаются любовью. Уже не понимаю, любовники это или муж с женой. Они так страстно стонут, что у меня внутри бушует пламя. Поворачиваюсь к Алексею и первый раз за долгое время первой целую его в губы. Не можем оторваться друг от друга, как в первые месяцы наших отношений, когда мы не знали слов «усталость» или «обида». Когда мы ходили по барам и пили «Мохито». Когда говорили, молчали, держали друг друга за руки. Мы понимали. Это было самым главным. И сейчас, ничего не зная или зная, он меня понимает и принимает. Такой, какая я есть. Со всем тем, что я сделала и не сделала. Он прощает меня. Лёша целует меня в губы, в щеки, спускается по шее вниз до ложбинки, как люблю, и я вспоминаю, как мне нравятся его руки, его губы, его пальцы. Я снова чувствую. Я всегда хотела только их.

— Давай уйдем домой, — шепчет он, задыхаясь.

— А может, здесь? — спрашиваю, протягивая руку к его ремню.

— А как же правила поведения в общественных местах? — Лёша с удивлением смотрит на меня.

Я молчу. Лёша хватает меня за руку и тащит из зала. Мы бежим по коридору к выходу, но он вдруг будто передумывает, открывает первую попавшуюся дверь, и мы оказываемся в каком-то подсобном помещении.

— Такой я люблю тебя ещё больше, — шепчет, прижимая меня к двери.

— Подожди, у нас же ничего с собой нет. Всё дома, в ночном столике.

— Не шуми! — Лёша нежно целует меня в губы.

Его движения длинные и тягучие. Он проводит руками по моим голым бедрам, мягко оттягивая брюки и вдруг резко останавливается. Чуть отклоняется, глядя на меня. Будто не верит в реальность происходящего. Снова смотрит, улыбается, он благодарен. Его белые зубы блестят в сумраке комнаты. Ритмичный стук его подошв пишет музыку. Быстро, медленно, отрывисто, неистово. Каждое движение ничего не значит, но вместе с другими они рождают нечто новое, неповторимое, целое. Выверенная четкость, отсутствие права на ошибку, идеальность. Я вспоминаю чечетку. Как похоже. Секс — это тоже танец, идеальный танец.

Мы делаем то, о чем никогда не будем говорить. И моя странная решимость уже не кажется мне такой странной — она ничто по сравнению с его одержимостью. Мы делаем то, о чем никогда не забудем. О чем знают только приговоренная и её сообщник, спрятавший для нее в тайнике нож.

Глава 13

Сижу дома до конца недели, сославшись на простуду. Мне действительно нездоровится. Лишь к пятнице становится легче — позвонил Виктор Алексеевич и сказал, что я помогла банку приобрести очень важного клиента. Корейцам понравилась наша прогрессивность. В их стране приветствуется сон во время обеда для повышения продуктивности. Не все работодатели готовы предоставить для этого условия работникам, а наш банк даже коврики приобрел! Корейцы не хотят работать с банком, в котором люди после обеда сидят с глазами только что выловленных рыб. Им нужны партнеры, которые разрешают своим работникам отдыхать, а значит меньше ошибаться. Так и сказали. Директор попросил наш отдел внести предложения для внедрения мер по повышению эффективности во всех отделах банка. Меня назначили ответственной за подготовку доклада. Я пообещала выйти в понедельник. А тому, кто старое помянет, премию — вон.

В субботу бегу на семинар, чтобы поделиться успехами. Внутри все щебечет и поет. Трели птиц, приветствующих долгожданную весну, сливаются с моими вариациями и превращаются в симфонический концерт. Как молодая косуля, еще не знающая опасностей этого дикого мира, под ритм музыки перемахиваю через лужи и удивляюсь тому, что каких-то пару дней назад я их терпеть не могла. Даже мысль о том, что я увижу Николая, не страшит. Вся наша история кажется мне каким-то наваждением. Я так и не знаю, кто слил информацию про Сердобольного, но мне очень хочется верить, что это были не Николай и не Лёша.

В помещении для занятий никого не нахожу. Администратор передает записку: «Александра, выражаю Вам огромную благодарность за то, что пришли на третье занятие. Не все участники пересекают экватор. Вы это сделали, и я горжусь Вами. Наше занятие состоится в кафе по соседству. Прошу дождаться двух других участников семинара и на пути к месту нашей встречи записывать все разговоры на диктофон. Общее задание — добраться до кафе как можно быстрее. При выходе из здания включите секундомер. План — на обратной стороне. Удачи и до встречи! Михаил». В этот момент в учебный центр заходят Сергей и Андрей, и мы вместе направляемся в кафе. Включаю диктофон.

— Что будем делать? — спрашивает Сергей, глядя на оставленную нам карту. — Это не план, а настоящий ребус. Придется поломать голову.

— Идем к метро! — предлагает Андрей.

— Почему к метро? — возражаю я. — Здесь же нет знака метро.

— Чего тут объяснять, женщины все равно не умеют читать карты, — говорит Андрей, усмехаясь.

— Давайте не будем обобщать, — вступает Сергей. — Посмотрите, названия улиц не обозначены, но некоторые здания можно узнать. Например, это большое здание с флагом — Белый дом. Идти нужно от него. Значит, по направлению к метро.

— А я что говорил? — торжествует Андрей.

— Ты не смог обосновать, — отвечает Сергей. — Давайте стараться делать свою точку зрения понятной другим. Тогда мы дойдем быстрее.

Мы соглашаемся и идем за Сергеем. Он, как Данко, вырвавший сердце и осветивший им путь к спасению своему народу, ведет нас сквозь московские дворы. Подбадривает, когда мы обнаруживаем, что идем не туда, и приходится возвращаться. Через пятнадцать минут выходим к московскому зоопарку.

— Я так и знал, что эта «ЖИ» с рогами обозначает зоопарк, — сетует Андрей. — В два раза бы быстрее дошли, если б сразу меня послушали.

— Ничего страшного. Мы же не корову проигрываем. Кстати, корова. Думаю, название кафе должно как-то так называться. Посмотрите на эти черно-белые пятна.

— Точно! Вон оно! — кричу и показываю на четырехэтажное здание на левой стороне улицы.

С победным видом проходим мимо немногочисленных посетителей, завтракающих на первом этаже, и, преодолев три пролета, оказываемся в просторном помещении, где нет никого, кроме участников семинара. Окидываю их взглядом. Николая нет.

— Ура! — кричит Андрей.

— Ваше время? — спрашивает Михаил и готовится записать данные.

— 15 минут 24 секунды, — гордо заявляет Сергей. — Ребята, мы — молодцы.

— Да, вы — действительно молодцы, а одна команда у нас где-то затерялась, — Михаил обеспокоенно смотрит на часы.

В этот момент входят Слава, Вадим и Лёня. Они бросают план на стол и молча садятся.

— Ваше время? — спрашивает Михаил.

— 25 минут 4 секунды, — с досадой в голосе отвечает Слава. — Если бы не некоторые родственники Сусанина, мы бы еще пятнадцать минут назад здесь были. Корова должна в зоопарке быть! Где ей еще быть, как не в зоопарке?! — передразнивает он, кивая на Вадима и Лёню.

— Значит, вы в зоопарк забрели? — смеется Михаил.

— Да, кучу животных повидали, даже жирафа, но коровы не нашли, — вторит ему Вадим, улыбаясь.

— Я же не виноват, что здесь новое кафе построили. Раньше его не было! — оправдывается Лёня.

— Рад, что, в конце концов, все разобрались и нашли путь. Поздравляю вас, особенно тех, кто запыхался: двигательную норму на день вы уже выполнили. И если закажете сейчас свежевыжатый сок, можно сказать, что тело получило сегодня хороший заряд энергии.

Мы все, как один, спускаемся вниз и покупаем свежевыжатые соки — официантов здесь нет.

— Итак, подведем итоги, — говорит Михаил. — У нас было три группы. У всех одинаковое задание. Первой группе понадобилось на выполнение задания 17 минут 28 секунд, второй — 15 минут 24 секунды, третьей — 25 минут 4 секунды. Теперь вспомним про диктофоны. Я хочу, чтобы вы прослушали запись и выписали на один лист бумаги все негативные высказывания, а на другой — все позитивные. Например, «куда вы идете, идиоты», «я же говорил вам, Сусанины, что в зоопарк не нужно», «женщины плохо ориентируются в пространстве» для первого списка и «у нас все получится», «как вы думаете, стоит нам туда идти», «спасибо, что помогли» — для второго.

Мы слушаем и считаем. Иногда уточняем у Михаила: не так и просто бывает отнести высказывание к позитивному или негативному. Иногда основную роль играет интонация или подтекст. Позитивных высказываний у нас достаточно много — и всё благодаря Сергею. Должна признаться, что я по большей части молчала, а Андрей критиковал. Сейчас при всей очевидности положения дел он сконфузился и даже извинился. Через полчаса подсчеты готовы, и мы подводим итог.

— Соотношение позитивных и негативных высказываний в группе-победителе: три к одному, — объявляет Михаил. — Вторая группа показала результат полтора к одному. В третьей группе результат отрицательный, то есть позитивных высказываний меньше, чем негативных. Группа не сработалась и показала самый низкий результат. Как вы думаете, это случайно?

— Конечно, — отвечает Слава. — Если бы мне не такие упрямые участники попались, мы бы первыми пришли.

— Есть другие соображения?

— Я согласна, что многое зависит от того, кто в группе. Думаю, без Сергея мы бы тоже разругались. И это, несомненно, повлияло бы на результат. Своей поддержкой, уверенностью и доброжелательным тоном он сплотил нас, и мы стали думать, куда идти, а не бороться за главенство в группе.

— Александра, — подхватывает Михаил, — вы абсолютно правы. Исследование с участием 60 таких рабочих групп, как ваши, показало, что именно соотношение «три к одному» приносит наилучший результат при работе над поставленной производственной задачей. Позитива может быть и больше, но не меньше. Иначе продуктивность резко падает. Как вы думаете, почему так происходит? Вроде бы кажется, что крик, ярость, злость — гораздо более сильные и действенные эмоции?

— Если можно, я выскажусь, — отвечает Сергей. — Иногда нужно прикрикнуть на человека, чтобы он понял. Есть такие люди… Но лучше всего сотрудники работают, когда они расслаблены и одновременно сконцентрированы. Тогда мозг решает поставленные задачи неординарно, креативно. Не нужно тратить время на изобретение велосипеда, можно сразу сесть на него и ехать. Негативные эмоции в любом случае требуют расхода огромного количества энергии, поэтому стараюсь их избегать. На позитивных можно двигаться все время. Это как экологически чистое топливо.

— Странно, — говорю я. — Мне, наоборот, трудно на работу настроиться, когда я веселая. Невозможно сопоставлять данные, когда у тебя внутри всё ликует и поет.

— Вы оба правы, — поясняет Михаил. — Точная работа с цифрами и мелкими деталями лучше получается в нейтральном, даже грустном настроении, а творческая работа — в приподнятом. Но в целом и той, и другой группе нужны положительные эмоции, чтобы поддерживать тело и мозг в продуктивном состоянии. В нас заложен очень простой и важный для эволюции закон: стремиться к тому, что нравится, и бежать от того, что неприятно. Так вот, пока работа в целом вызывает приятные эмоции, люди отдают себя работе. Как только негативных эмоций становится больше — энергия сходит на нет. Сотрудники начинают болеть, делать ошибки, срывать ежеквартальные планы, проводить время со своими смартфонами. Они даже могут делать вид, что стараются (из-за денег), но организму на однократную ежемесячную радость наплевать — он не будет тратить энергию на то, что ежедневно доставляет неприятности и делает несчастным.

— Но ведь невозможно все время хвалить сотрудников, если они делают ошибки! — возмущается Слава. — Не всем везет с коллегами по работе.

Он снова смотрит на Вадима и Леню.

— Совершенно справедливо! — отзывается Михаил. — Негативные эмоции стимулируют нас точно также, как и положительные. Иногда их эффект даже сильнее будет, но в долгосрочной перспективе побеждает тот коллектив, в котором спокойная и позитивная рабочая обстановка. Я уже назвал эти цифры: три к одному. Если в вашем отделе оптимизма, радости, веселья, поддержки, благодарности, признательности, как минимум, в три раза больше, чем критики, крика, подхода «Это Ваша обязанность», то вы и ваш коллектив обречены на очень высокую эффективность.

— Это соотношение действует только в рабочей сфере? — спрашивает Сергей, что-то записывая в смартфоне.

— Нет, психологи перенесли эту формулу и на семейные отношения. Только здесь все гораздо тоньше и соотношение покруче будет: пять к одному. Думаю, вы знаете, что женщина-жена — существо гораздо более чувствительное, чем женщина-коллега, даже если оно по случайному совпадению оказывается одним и тем же человеком. Просто мы дома более ранимы, потому что расслабляемся и снимаем с себя психологические защиты, как верхнюю одежду.

— Значит после разбитой женой чашки мне нужно ее пять раз похвалить за то, что она остальную посуду не разбила? — смеется Сергей.

— Да, если быть буквальным. Похвалы должны быть, конечно, соразмерными и искренними. Делать комплименты, замечать хорошее — это настоящее искусство, которому, к сожалению, нигде не учат. Чтобы поругать человека, нам не нужно искать слова, — они сразу на языке, а чтобы похвалить, приходится размышлять, замечать тонкости, частности. Кстати, вот вам и ключ к лечению женских «головных болей». Примените это соотношение, плюс дайте женщине за час-два до намечаемого вами секса физически отдохнуть, помогите ей с домашним хозяйством, и у вас в постели окажется не бабушка в носках с холодной тряпкой на лбу, а женщина, в которую вы когда-то влюбились! Александра, прошу простить за мужскую прямоту, — Михаил улыбается.

— Мне что-то не верится, что все так просто, — Андрей качает головой.

— Я думал, вы скажете, что все так сложно, — смеется Михаил. — Это ведь только в теории все кажется таким простым. Вы попробуйте это на практике применить. Ведь я не говорю о нейтральности, о нормальном настроении. Я о том, что нас двигает вперед, заставляет идти на амбразуру. Этому нужно учиться. От природы такими талантами никто не обладает, а те, кто обладают, в определенный момент этому научились. Поэтому давайте попробуем прямо сейчас. Пять позитивных высказываний и одно негативное по любому поводу. И не повторяться!

— Я начну, — Сергей поднимает руку. — А то с каждым последующим труднее будет, насколько понимаю. Мне очень понравилась идея провести занятие в кафе. Это первое. Меня расслабляет необычность обстановки и дает возможность эмоционально подзарядиться — всё-таки сегодня выходной. Это второе. Я люблю такие необычные вещи, как, например, задания-ребусы. Информация лучше запоминается. Ты ее чувствуешь всем телом. Это третье. Еще мне очень помогло прошлое занятие. Я сделал рабочий день более ритмичным и к вечеру меньше устаю. Плюс еще одну фишку открыл для себя: если около восьми вечера помочь жене с уборкой на кухне или в квартире, при этом говорить с ней или просто слушать, то она к десяти действительно становится женщиной-вампом — в положительном смысле этого слова. Честно говоря, мне, оказывается, тоже не хватало этих разговоров по душам. Я раньше думал, что это недостаток секса, а оказалось — другое. У нас с ней была прекрасная неделя. Идеальная, могу сказать. Это и четыре, и пять, и шесть для меня. Спасибо, Михаил!

— Можно я теперь? — прошу я. Михаил кивает. — Я сначала про плохое скажу, а потом уж хорошее — как это случилось на неделе. Плохое было то, что начальник с корейской делегацией застукал нас как раз в тот момент, когда мы с подчиненными разучивали релаксацию на ковриках посреди кабинета. Причем подчиненные, конечно, не горели желанием ее делать, но я всё-таки начальник, у меня есть рычаги воздействия. До этого приучала их к абсолютной концентрации, но они постоянно бегали в туалет. Потом оказалось, что они сидят на кухне, пьют кофе и говорят обо мне гадости. Начальник захотел меня уволить после релаксации, но я на неделю заболела и чувствовала себя, как приговоренная к казни дома. Казнь, слава Богу, не состоялась. Мне даже, возможно, дадут премию, так как корейцам понравилась наша прогрессивность — у них принято после обеда спать. Вот такое у меня соотношение «пять к одному».

— Да, соотношение соблюдается, — тянет Михаил, — но не в ту сторону. Превалирует негатив.

— Да? — мои брови поднимаются от удивления.

Мужчины кивают.

— Вот у меня дома также, — вступает Андрей. — Прихожу, и начинается. Жена не спрашивает, устал ли я, как себя чувствую после напряженного рабочего дня. Она сразу начинает тараторить о том, как ей тяжело было целый день сидеть дома с ребенком, как он накакал в штанишки, мимо штанишек, размазал это по полу и так далее. И слова мне вставить не дает. Будто боится, что если на секунду остановится, то я ее попрошу замолчать, и тогда ей будет уже не выговориться. Я не отказываюсь слушать, но очень бы хотелось, чтобы соотношение было другое. Хотя бы два к одному. В пользу «некакашек». Мне уже идти домой не хочется.

— Да, — кивают мужчины и смотрят на меня, как на Дельфийский оракул. Что я вам могу сказать? Что предложить? Не ходите домой. Задерживайтесь на работе. Приводите сюда жен.

— Не вините спутниц жизни и не смотрите на Александру. Она не знает секрета, о котором я хочу вам сегодня рассказать, — все переключаются на Михаила. Я облегченно вздыхаю. — Посмотрите сюда.

Он показывает нам две газеты с кричащими заголовками. «Загадочное убийство в королевской семье» и «Королевская чета отпраздновала золотую свадьбу».

— Что вы захотите прочитать первым? Решайте сразу без раздумий. Кто за «убийство»? Поднимите руки.

Мы все медленно поднимаем руки.

— За «свадьбу» даже голосовать не нужно. Думаю, теперь вы сами можете ответить на вопрос про жену.

— Негатив притягивает наше внимание сильнее? — спрашивает Андрей.

— Да, совершенно точно. И мы в этом не виноваты. Ведь вы сейчас, Андрей, тоже про негатив рассказали, хотя задание было другое. Просто наши нейроны активируются сильнее, когда мы слышим про проблемы и опасности.

— Даже если негатив в итоге сжигает отношения и любовь? — удивляется Андрей.

— Точно. Когда мы испытываем негативные эмоции, наша энергия вспыхивает, как горючее. Тепла при этом выделяется много, но огонь может уничтожить всё вокруг без разбора. На позитивных эмоциях наша энергия расходуется не так стремительно. Огонь горит спокойно, как свеча, не выжигая здоровье, а наоборот освещая и украшая все вокруг. Негативные эмоции нужны нам для выживания, и здесь уже речь не идет о том, что экономно, полезно или приятно. Чтобы выжить, нужно выложить все, что есть. Такая информация заложена в генах, которые достались нам от предков. Выжили те, кто обращали внимание на зверей за деревьями и странные шорохи за кустами. Остальных, более склонных к позитиву, к сожалению, съели.

— Но ведь сейчас все изменилось! — возмущается Андрей. — Сейчас нет такой угрозы! Никто за нами по улице с разинутой пастью не бегает!

— Все изменилось, но не наши гены. Они так быстро не меняются, — с удовлетворением замечает Михаил. — Это, конечно, не самая лучшая новость. Но… Вспоминаем «три к одному»! У меня есть три хорошие новости: во-первых, мы вовремя замечаем опасности благодаря этому качеству, во-вторых, мы не утратили свойство замечать хорошее, в-третьих, мы можем научиться больше внимания уделять позитивным эмоциями. И повторю, все это нам нужно не просто потому, что это приятно, а потому, что мы более продуктивны в этом состоянии!

— Да, — вступаю я. — Все это понятно, но как заставить других людей делать то, что они не хотят? Ведь я на работе все объяснила — это повышает продуктивность, хорошо для тела, они будут раньше уходить с работы. Фрукты им покупала, коврики расстилала, недостаток движения предлагала восполнить танцами в перерывах, но они просто не хотят!

Мужчины понимающие кивают.

— Позитивное позитивному рознь. Если я вас попрошу улыбнуться, то вы сделаете это, но улыбка будет неестественной. Притворяться счастливым также вредно, как и постоянно грустить. Позитив должен быть не притянутым за уши, а естественным. Таким он становится, если вы обращаете внимание на чувства, когда вам действительно хорошо. Вам сейчас хорошо? Как себя чувствуете? — Михаил делает паузу, наблюдая за нашими лицами. — Вы улыбаетесь! Кто-то даже закрыл глаза. Значит, чувствуете себя хорошо! Но еще секунду назад вы не улыбались, потому что фокус внимания был не на чувстве, не на ощущении, а на том, чем мы с вами занимаемся. Наше внимание избирательно. Если вы постоянно фокусируетесь на работе, то чувства немеют. Наш внутренний бюрократ, подсчитывающий запасы энергии, теряет ориентацию. Он не понимает, на что стоит выделять энергию, а на что не стоит, ведь это ему показывают чувства. Производительность падает. Если вы сознательно не переводите фокус внимания на позитивные чувства, то автоматически будете скатываться в негатив, потому что энергия организму все равно нужна. Поэтому выбирайте, из какой реки черпать свою силу: от огня свечи или канистры с бензином.

— Отвечая на ваш вопрос, Александра, — Михаил смотрит на меня. — Прежде чем кого-то заставить, подумайте, нельзя ли сделать так, чтобы человек сам захотел? Попробуйте на каждую негативную мысль добавлять три положительных, на каждую критику — три похвалы. Возможно, подчиненные будут к вам лучше относиться и станут лояльнее? Андрей, учитывая то, что я сказал, как вы думаете, что вам нужно сделать, чтобы жена дома не заваливала вас негативной информацией?

— Возможно, похвалить ее? Сразу, пока она сама не начала говорить, — Андрей смеется. — Крепко обнять, поцеловать. Закрыть ей на секунду доступ воздуха, чтобы она даже не успела начать жаловаться, и сразу похвалить за то, что она сидит дома с нашим ребенком, который наверняка сегодня снова накакал, может быть, даже мимо и размазал все по полу. А когда она почувствует, что я разделяю ее проблемы и переживания, спросить, а что произошло хорошего? Попрошу ее просто, чтобы она придерживалась этого соотношения: пять к одному! — Андрей трет рукой затылок и восклицает. — Как это просто!

— И как это сложно, — тянет Сергей.

Мы смеемся. Михаил предлагает нам снова переместиться в помещение учебного центра.

Там мы делаем упражнения на установление эмоционального контакта и усиление позитивных чувств. Я и забыла, что их так много. Михаил сравнил позитивные чувства с едой. Сначала тебя кормят только молоком матери. Это любовь. Потом дают морковку, картошку, фрукты. Постепенно ты познаешь разные вкусы. Если тебя кормят разнообразной и полезной едой, твой вкус становится утонченным, не портится, тело остается здоровым и жизнерадостным. Если тебя пичкают фаст-фудом, сладостями, тело становится бесформенным и зависимым. Так же и с эмоциями. Если в жизни достаточно радости, благодарности, веселья, доброты, мы полны энтузиазма и энергии. Если же мы окружили себя источниками негатива или фаст-фудного позитива, душа начнет страдать.

— А что такое фаст-фудный позитив? — интересуюсь я.

— Это источники быстрых удовольствий: сериалы, остросюжетные фильмы, секс без чувств, улыбка без внутренней радости, сладости, алкоголь. С ними нужно быть аккуратнее.

Последним упражнением этого семинара Михаил объявляет метта-медитацию.

— Это именно та медитация, которую я делал в прошлый раз перед занятием, — объясняет Михаил.

Мы замираем и подаемся вперед. Чувство вселенской любви, которую излучал Михаил неделю назад, хочется, очевидно, не только мне испытать.

— Это как обычная медитация, — объясняет Михаил. — Только концентрация будет не на дыхании, не на предмете и даже не на отсутствии мысли, а на чувстве. На самом сильном.

— Любовь? — спрашивает Сергей, чуть прищуриваясь.

— Она самая. Если вы научитесь парить на крыльях любви (я не говорю о любви Бегбедера, которой отведено три года), — добавляет Михаил, — товам будут подвластны и другие позитивные чувства: благодарность, радость, веселье. Вы поймаете этих мимолетных, неуловимых бабочек, — голос Михаила замедляется. — Вы станете не просто случайным гостем в прекрасном саду, а заведете свой собственный. Это сделает жизнь счастливее, а вас — более эффективными. Итак, закройте глаза. Представьте ситуацию, когда вы кого-то очень сильно любили или любите. Не телом, а душой. Бескорыстно. Всем сердцем. Главное для нас — это чувство, которое должно сейчас появиться внутри вас. Выбрали образ? Ситуацию? Погрузитесь в нее. Что вы видите? Что вы слышите? Может быть, есть какой-то запах? Что на вас надето? Что ощущает кожа? Какой вкус на языке? Погрузитесь в чувство.

Я думаю о Лёше. Первые несколько секунд. О нашем последнем приключении в кинотеатре, хотя так и не могу понять, что это было. У нас в последнее время странно получается: ругаемся, миримся, спим друг с другом и потом по кругу. День поссорит, ночь помирит. Возможно, наша любовь не имеет шанса быть духовной, если всегда есть доступ к телесной?

Потом вдруг вижу Николая — скромного, сдержанного, вдумчивого. Мы гуляли с ним по Большой Полянке. Он рассказывал мне про историю церкви. Мы вместе ели суши и роллы. Работали и наслаждались идиллией тишины. Потом мы танцевали вместе…

— Вы уже минуту парите на чувстве любви, — снова звучит умиротворяющий голос Михаила. — Если приходят другие мысли, другие чувства, не сердитесь, просто отпускайте их. Спокойно возвращайтесь к главному чувству.

Всего минуту? А я уже, мне кажется, все передумала, что могла о любви.

— Вас не интересуют события, — снова слышу голос Михаила, — с которыми было связано это чувство. Возможно, это была неразделенная любовь — вы расстались. Возможно, этого человека уже нет в вашей жизни. Пусть будет так. Просто снова почувствуйте любовь. Представьте ее в виде цветка. Он в ваших руках. Рассмотрите каждый его лепесток. Прикоснитесь к нему губами. Даже если на него упадет слеза, примите ее с благодарностью. Вы можете расстаться с цветком, дать ему увянуть, а можете сохранить на всю жизнь. Что мы испытываем и есть наша жизнь. То, что мы переживаем, всегда остается с нами. Красота любви затмевает все вокруг. Она ценна сама по себе вне зависимости оттого, что или кто был ее источником. Почувствуйте ее, — Михаил делает паузу и через несколько секунд продолжает. — Теперь оглянитесь вокруг. Волна любви исходит от вас. Она окружает вас со всех сторон. Она может приобрести цвет — вашего цветка любви или какой-то другой. Она благоухает свежескошенной травой или лепестками роз. Какая поверхность рядом с вами? Это холодные камни или мягкий теплый ковер? Кто стоит на вашем ковре любви? Посмотрите внимательно. Оглядитесь. Кто стоит за ним? Кто ждет, что вы его впустите? Если вы готовы, впустите этого человека. Он достоин вашей любви. Отдайте ее. Подарите ее. Он ждет ее.

В моих руках оказывается желтая роза. Ее аромат наполняет каждую клеточку моего тела. Я вдыхаю запах, прикасаюсь к ее нежным лепесткам губами. Все вокруг освещается солнечным цветом. Вижу поле скошенной пшеницы. На нем стоит несколько человек: Света, мама, папа. Лёша — чуть поодаль, за дорогой. Там тоже светло, но цвет другой.

— Лёша! — кричу я.

Другие поворачиваются и начинают махать ему.

Он смотрит на нас и будто не слышит. В руках у него тоже цветок, и он смотрит только на него, ничего не замечая вокруг.

— Лёша, — я кричу громче, но он не слышит. — Лёша!!!

Глава 14

Ресторан суши — один из тех, которых в Москве больше, чем, наверное, в самой Японии. Только этот, если судить европейскими мерками — уровня двух или даже трех мишленовских звезд, то есть сюда можно предпринять отдельное путешествие или, по крайней мере, заехать, отступив от запланированного маршрута. В помещении, спрятанном от глаз несведущих людей неприметным входом, всё в лучших японских традициях: рисунки цветущей сакуры на стенах, музыка, напоминающая журчание ручейка, изящные фонтанчики и официантки-узбечки в одеяниях гейш.

Нас ведут в отдельную кабинку. Виктор Алексеевич помогает мне снять плащ. Сажусь напротив, поджав ноги. Чувствую себя несколько неловко в компании шефа. Заказываю «Филадельфию» и «Калифорнию», Виктор Алексеевич — большой сет из суши и роллов. Официантка оставляет нас одних. Шеф молчит, долго пристально смотрит на меня. В глазах у него живой интерес, будто только что увидел во мне то, чего не замечал раньше.

— Александра, — начинает он, — вы меня по-настоящему удивили! Я, конечно, ожидал от вас четкой, слаженной работы, порядка, но никак не смелого рационализаторства по части повышения личной эффективности! Это оказалось очень кстати. Спасибо вам от всего нашего банка, — он протягивает руку и крепко жмет мою.

— Не стоит благодарностей, — опускаю глаза. — Мой молодой человек подарил мне на юбилей сертификат на курс по тайм-менеджменту. Все мои рационализаторские предложения оттуда. Не сама их придумала.

— Не нужно принижать свои достоинства, — продолжает шеф. — Не каждый пойдет на такой курс, не каждый решится применить советы на практике, и не у каждого есть такой мудрый спутник жизни!

Я недоумеваю — неужели он тоже знает про правило «три к одному»? Если так, то сейчас жди негатива.

— Кстати, — добавляет Виктор Алексеевич, — если задание директора будет выполнено на хорошем уровне, то ваш испытательный срок закончится в эту пятницу — день доклада.

Так оно и есть, хотя такой негатив мне даже нравится.

— Заманчивое предложение, — отвечаю я. — Очень постараюсь. Есть лишь одна проблема.

— Какая? — он подается вперед.

— Сотрудники. Они не слишком горят желанием повышать эффективность.

— Давайте поговорим с ними. Никакого давления. Просто узнаем их мнение. Думаю, они будут рады помочь нам. Все мы — люди взрослые, понимаем, — он делает многозначительную паузу и, ухмыляясь, добавляет, — что премия никому просто так не дается.

Киваю и, углубившись в роллы, которые только что принесла обслуживающая нас белолицая гейша, думаю, кого он имел в виду: моих подчиненных или меня? Должна отметить, что наша зарплата складывается из двух частей: базовой и премиальной. Первая — как рис в суши — это база, которой хватает только, чтобы не умереть с голоду. Премиальная часть — это та начинка, которая превращает рис в дорогой и популярный продукт. Тунец, лосось, красная и черная икра — все это можно купить на премию. Поэтому «премия» для нас — не просто слово. Это как заклинание «круцио» в «Гарри Поттер». Когда его слышишь, внешне остаешься недвижимым, вроде бы ничего не меняется, но внутри испытываешь нестерпимую боль, интенсивность которой зависит от величины твоего кредита, количества нетрудоспособных членов семьи и планов на ближайший отпуск. Все начальники знают об этой боли. Она начинается глубоко внизу — на уровне рядового специалиста, поднимается тонкими нервными нитями наверх, и сходится наверху — на банковских счетах руководства. И даже если одного из подчиненных уже уволили за неисполнение обязанностей, боль становится фантомной, потому что у каждого начальника тоже есть кредиты, иждивенцы и планы на отпуск, а человека, который раньше эту боль снимал, уже нет.

После обеда возвращаемся в офис и идем в наш отдел. Не решаюсь звонить ребятам в присутствии Виктора Алексеевича, но очень волнуюсь, что они за неделю, что меня не было, совершенно отбились от рук. В голове вспыхивает картинка: наш кабинет вдруг становится похожим на гараж, в котором репетирует начинающая рок-группа. Анжела в одеянии Мадонны из клипа «Like a Virgin» с серебристым микрофоном в руке, Толик с гитарой, в кожаной куртке с железными цепями и черных обрезанных перчатках, а Володя — молодец — в обычном офисном костюме — за барабанной установкой. Именно в тот момент, когда мы должны зайти, они обрушивают на нас первые аккорды несыгранного трио.

Прижимаю руки к ушам, зажмуриваю глаза и съеживаюсь от страха. Через несколько секунд чувствую мягкую руку Виктора Алексеевича на плече и открываю глаза. Анжела, Толик и Володя лежат на полуоткинутых креслах с темными повязками на глазах. Из магнитофона льется релаксирующая музыка. «Расслабьте правую голень». Мы спешно выходим и тихонько закрываем дверь.

— Это релаксация! — у меня перехватывает дыхание. — Они сами ее делают! Безо всяких указаний!

— А вы говорите, что не хотят! Поздравляю! Значит, методика действительно работает! Иначе они бы не стали делать! — Виктор Алексеевич присвистывает, второй раз за день жмет руку и добавляет после небольшой паузы. — Сделайте мне, пожалуйста, тоже запись этой медитации.

— Релаксации, — уточняю я.

— И ее тоже, — он улыбается и скрывается в кабинете.

Тихонько открываю дверь, сажусь на место и жду, пока запись закончится. Радость переполняет меня. Закрываю глаза и парю на ее крыльях. Лечу над морем, вижу зеленые тропические острова, слышу звуки самбы. Мне сейчас настолько хорошо, насколько было плохо в последние несколько дней. Чувствую любовь, которую тщетно пыталась вызвать на занятии в субботу. Сейчас ее так много, что мне хочется поделиться ею с каждым, кого встречаю. В голове звучит голос Михаила: «Представьте себе, что ваша любовь растет. Вы направляете ее на всех близких, на каждого в отдельности и всех вместе. Вы посылаете любовь всем вокруг вас, ваша любовь окутывает весь мир! Парите на крыльях этого чувства. Посылайте его всем, кому захочется».

— Александра?

Открываю глаза. Ребята явно смущены моим присутствием. Встаю и чувствую, будто у меня крылья выросли, которые несут меня вперед.

— Спасибо, что продолжаете мое дело, — обнимаю каждого. — Вы молодцы! Я так рада!

К горлу подступает комок. Чувства переполняют. На глаза наворачиваются слезы.

— Александра, что-то случилось? — спрашивает обеспокоенно Володя. — У вас кто-то умер?

— Нет-нет! Просто столько всего произошло. Ребята, прошу извинить меня за прошлую неделю! — объявляю, прикладывая салфетку к уголкам глаз. — С сегодняшнего дня все будет по-другому. Поверьте. Теперь в нашем отделе наступит совсем новая жизнь, будем делать всё по-другому — строго в соответствии с достижениями современной науки повышения эффективности. Я научу вас работать продуктивно! Поверьте! Все просто.

Выражения лиц ребят меняются от глубоко сочувствующих до крайне скептических.

— Аааа! — кричит Толик. — День сурка!

— Да, похоже на то! — отвечает Анжела, и с ужасом смотрит на меня.

— Аааа! — подхватывает Володя, вскакивает, держась за голову, и начинает бегать по кабинету. — Как мы теперь отсюда выберемся? Я не смогу каждый день есть только шпинат и фрукты, да ещё пританцовывать!

Он подбегает к двери и начинает биться об нее головой. Дверь вдруг открывается и заходит специалист из соседнего отдела.

— Кто-то выйти хочет? — спрашивает он и недоуменно смотрит на растрепанного Володю, потом — на нас.

— Да! — восклицает Володя. — Выход есть!

Володя показывает на дверь и элегантно удаляется. Толик и Анжела следуют за ним. Остаюсь одна. Подождите! Я еще не закончила! Я еще не дошла до трех к одному! К вам со всем сердцем, со вселенской любовью, а вы даже шанса не дали. Значит бунт на корабле? Заклинание «круцио» звучит в моей голове, крылья тут же исчезают, и боль неполученной премии ведет на голос бунтовщиков.

— Ребята, — нахожу всех на кухне, разливающими чай из термоса. Пахнет ромашкой и мятой.

— Не хотите ли расслабляющего чаю? — Толик протягивает кружку.

— Да, спасибо! В самый раз! — делаю глоток и киваю Толику в знак благодарности. — Возвращайтесь, пожалуйста. Я не хотела вас обидеть. Правда, не хотела. Мне нужна ваша помощь. У нас важное задание. Мы же не хотим подвести Виктора Алексеевича?

Заклинание срабатывает. Ребята встают и берут чашки с чаем.

— Мы не хотим подвести Премия Алексеевича! — Володя поднимает кружку, как Ленин на броневике, и направляется к кабинету.

— Нет, конечно, не хотим, — вторит ему Анжела и следует за ним.

— Конечно, тем более, что моя будущая жена испытывает к Премию Алексеевичу особенно нежные чувства, — Толик многозначительно поднимает брови.

Я захожу последней и закрываю дверь.

— Не будем возвращаться к прошлому, — начинаю осторожно, когда все рассаживаются у моего стола. — Хочу вас еще раз поблагодарить за то, что вы поддержали начатое мною дело. Как сообщил Виктор Алексеевич, наши нововведения, повышающие эффективность, помогли банку заключить важный контракт с корейскими партнерами. Директор попросил нас подготовить предложения для внедрения их во всех отделах банка. На нас возлагается высокая миссия. Нужно выбрать самые действенные методы, которые помогают повысить производительность. Без вас мне не справиться. Очень надеюсь на вашу поддержку! Вы согласны?

— С этого и нужно было начинать, — Толик облегченно улыбается. — С обсуждения. Мне в целом нравятся идеи по повышению эффективности, но не нужно превращать работников в подопытных животных, которые всё делают по приказу: едят, спят, работают. Меня это морально убивает.

— Да, я понимаю, — подаюсь вперед, как это делает Виктор Алексеевич, и настраиваюсь на активное слушание. Этому приему нас обучил Михаил, чтобы мы могли лучше создавать атмосферу позитивного диалога. В этом случае лишь нужно правильно отражать чувства собеседника. — Чувствовать себя животным очень неприятно. Я вас понимаю. Толик, я и представить себе не могла, что ты себя так ощущал! Наверное, очень переживал, приносил стресс домой. Будущая жена сердилась. Ты срывался на ней. Она — на тебе. И вот уже до развода не далеко…

Толик ошарашенно смотрит на меня.

— Мы даже вместе пока не живем.

— Но когда будете жить вместе, всё может поменяться. Носить стресс домой ни в коем случае нельзя. Мы должны приложить все силы, чтобы избавляться от него на работе, точнее не допускать его! Нужно делать паузы! Причем максимально эффективные — наполняющие энергией! Я сегодня морковку принесла с родительской дачи. Пожалуйста, угощайтесь. Безо всяких химикатов, только натуральные удобрения с соседней фермы, — выкладываю на стол четыре почищенных морковки с обрезанными хвостиками.

Ребята морщатся.

— Теперь ты, Анжела.

— Я в целом тоже за эффективность, — начинает она несмело. — Уже неделю ем только овощи. Возможно, даже стану вегетарианкой благодаря эксперименту. Мне это нравится, — Анжела берет морковку в руку. — Чувствую себя хорошо, но не намного лучше, чем раньше. У меня есть средство поэффективнее, и я бы обязательно хотела поделиться им со всеми работниками нашего банка. Он немного интимный, но так хорошо помогает, что не могу о нем не рассказать, если уж нам нужно выбрать самые эффективные методики. Мне помогает, если молодой человек мне…

— Мы только про эффективность в офисе говорим, — останавливаю ее. Фривольная ты наша! Неужели ты думаешь, что я буду об этом начальникам отделов банка рассказывать?

— Это про офис! — Анжела покрывается красными пятнами. — Если вечером по-хорошему не расслабишься, то днем ничто не поможет.

— Может быть, теперь Володя выскажется?

— Нет-нет! Пусть Анжела говорит. Мы не торопимся.

Толик с Володей синхронно улыбаются.

— Так вот, — Анжела продолжает. — Молодой человек перед сном мне делает массаж в районе копчика, — она показывает, где. — Там три волшебных точки. Сначала я не верила, а потом заметила, что утром просыпаюсь до будильника очень бодрая! Даже на час раньше и уснуть потом не могу! А когда он задерживается, и я без массажа остаюсь, то всегда на час больше сплю, и состояние не очень бодрое. Думаю, об этом обязательно нужно всем рассказать.

— Анжела, не думаю, что мы сможем принять это нововведение. Не у каждого есть такой молодой человек или девушка. У нас много одиноких. Нам нужны универсальные методики, которые всем подходят.

— А давайте будем рейды помощи устраивать, — включается Володя. — Начальник будет обходить вечерами одиноких подчиненных и повышать их производительность.

Анжела с Толиком хохочут. Они издеваются? Вот тебе и позитивный подход. Никакой серьезности.

— Давайте не будем отвлекаться, — выдавливаю из себя. — Обсудим только конструктивные предложения. Толик, у тебя есть, что дополнить?

— Я могу все делать, что скажете: брошу пить, курить, работать. Буду бегать в обед марафон до ресторана и обратно, даже шпинат съем, но не лишайте меня кофе! — Толик бежит к своему столу, достает из лотка копию страницы и кладет передо мной. — Кофе спасает человека от депрессии, повышает настроение. Не могу я без настроения работать! Тошно! При необходимости согласен пить его в «оздоровительную» паузу — вместе с яблонями, грушами.

— С яблоками, — поправляю его я.

«Критика, товарищ начальник! — сообщает мой внутренний счетовод. Но это только у Толика! А сколько раз их похвалила? Не помню… Ни разу? Я же хотела их разом хвалить и ругать, чтобы легче считать, а то голова вспухнет к окончанию рабочего дня от статистики. Так, сейчас придется Володю и Анжелу поругать для ровного счета.

— Володя и Анжела, вас бы попросила активнее участвовать в дискуссии и давать реальные предложения, как Толик. Например, скажите, согласны ли вы ввести отрезки времени для глубокой концентрации внимания, когда все стараются не шуметь и не мешать другим? — уточняю я.

— Да, — отвечает Анжела. — Но тогда нужно устраивать временные отрезки, когда можно звонить, в том числе по личным вопросам. Иначе у меня внутри напряжение создается, я не могу концентрироваться на работе.

— А обеда и внерабочего времени для этого недостаточно?

— Мне нет. Я не могу целый день заниматься работой, мне нужно иногда отвлечься, поговорить с кем-нибудь — это мой способ перезарядить батарейки.

— Понятно. Тогда будем голосовать. Предлагаю начинать в 9.00. Мейлы и звонки — по пути на работу. Кофе или чай за рабочим местом. Глубокая концентрация. В 10.15 — время для вопросов, телефонных звонков — рабочих, если их нет, то личных. В 10.45 — «фруктовая пауза», двигательная активность, а с 11.00 до 12.00 — еще одна фаза глубокой концентрации. Есть возражения?

— Нет! Отлично! Релаксацию, как я заметила, вы уже освоили. Голосуем? — спрашиваю, поднимая ручку, как фея волшебную палочку. — Единогласно!

Прищелкиваю пальцем от удовольствия. К огромному удивлению, первоначально задуманный план дня не изменился ни на йоту. Фаза глубокой концентрации, «восстановительная» пауза, снова фаза глубокой концентрации. Только сначала этот план саботировали, а теперь приняли единогласно. Вот она — сила демократии, мудрого руководства и позитивной энергии!

* * *

В пятницу на совещании начальников отделов банка представляю доклад о повышении эффективности сотрудников. Ночью слушала лекции по ораторскому искусству. Сейчас судорожно пытаюсь вспомнить, что нужно сделать, чтобы не потели руки, не тряслись коленки и глаза не выглядели так, будто я ночь не спала. Несколько физических упражнений. Забегаю в туалет и приседаю, пока не заходит одна из участниц совещания.

— Здравствуйте, — говорю и делаю вид, что ищу что-то на полу. — Кольцо упало! Надо же! Так и не нашла.

Женщина принимается искать вместе со мной. Делаю вид, что нахожу кольцо. Она, слава Богу, уходит. Коленки все равно трясутся, только теперь от физической нагрузки. Тридцать приседаний и поиск кольца — перебор. Сердце стучит. Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Лучше не становится. Звонит еще кто-то. Виктор Алексеевич торопит — все уже собрались.

Добираюсь на ватных ногах до зала совещаний, занимаю место у большой доски. Стараюсь все делать, как Михаил. Приветствую. Улыбаюсь. Рассказываю о наших идеях, показываю графики и результаты исследований, которые дополнительно запросила у него. Виктор Алексеевич ободряет взглядом. Все внимательно слушают и записывают. После доклада возникает дискуссия, сыплются вопросы. Особенно много — по внедрению предложений. У начальников одно сомнение — примут ли их подчиненные?

— Да, — отвечаю я. — Это непростой вопрос. Чтобы подчиненные приняли нововведения, очень важно показать их выгоду для каждого в отдельности. Для кого-то важно уходить с работы вовремя, для кого-то — быть вечером в бодром расположении духа, чтобы общаться с супругом и детьми. Для кого-то нужно оставлять свободу выбора. Мы с сотрудниками опробовали разные методики, а потом подвели итоги. Какие-то способы сработали лучше, какие-то хуже. Например, релаксация на ковриках не прижилась, а на креслах с темными повязками на глазах — прекрасно сработала. Нужно дать возможность сотрудникам попробовать все, и в итоге выбрать те методы, которые подходят именно им. В разных отделах правила могут отличаться. Это нормально, ведь характер работы у всех разный, и люди разные. Здесь придется подходить индивидуально.

Начальники отделов делятся впечатлениями и идеями друг с другом. Когда все успокаиваются, обсуждаем решения совещания и постановляем пригласить Михаила для обучения сотрудников и отработки нужных навыков.

— Александра, вы — прелестны! — Виктор Алексеевич до боли жмет мне руку, когда мы возвращаемся с совещания.

— Один — ноль! — отвечаю я.

— Вы прекрасно справились с задачей!

— Два — ноль!

— Теперь поговорим о вашем поощрении!

— Десять — ноль!

— Не торопитесь. Вы говорили, что соотношение тринадцать к одному снова снижает продуктивность, потому что отрывает от реальности?

— Да, — сажусь в кресло напротив начальника. — Не будем отрываться от реальности.

— Как обещал, испытательный срок для вас закончен. Поздравляю с местом начальника отдела комплаенс-контроля.

— Спасибо огромное! — чуть не подпрыгиваю от радости. — Это уже, по-моему, двадцать — ноль.

— Нет-нет, не торопитесь! Насчет премии распоряжусь! Может быть, у вас есть какое-нибудь желание? — он улыбается и пристально смотрит.

Я недолго размышляю и вскрикиваю:

— Отпуск! Я целый год не отдыхала!

— Давайте посмотрим.

Он заглядывает в календарь, лежащий перед ним, затем в смартфон.

— Да, я могу вас отпустить. Как раз сейчас — на майские праздники, потому что потом вы мне будете нужны. Согласны?

— Как на майские? Это же следующая неделя! Мы ничего не запланировали! А сегодня уже пятница. Наверное, как раз все рейсы на курорты улетают.

— Вы можете, конечно, отказаться. Но потом снова приедут корейцы, и тогда будет не до отпусков!

— Да, конечно, — вскакиваю, смотрю на часы. — Тогда увидимся через неделю.

— Не спешите! — Виктор Алексеевич встает и показывает на свое кресло. — Теперь оно ваше.

— Вы шутите? — судорожно сглатываю.

— Не шучу. Мне выделили другой кабинет — побольше. А этот отныне ваш. Начальнику отдела комплаенс-контроля полагается отдельный кабинет для лучшей концентрации на рабочих задачах. Вы не находили этого в инструкциях?

— Нет, — отвечаю я.

— Тогда самое время внести в них изменения, но это вы можете сделать уже после отпуска.

Только в этот момент замечаю, что на полках шкафа пусто. Виктор Алексеевич действительно не шутит! Жму его руку и направляюсь к креслу. Не ручной работы индивидуального заказа, конечно, но большое и мягкое.

— А кресло можете новое заказать, — говорит Виктор Алексеевич

— Да, если можно, — отвечаю и жмурюсь от счастья.

— Передайте дела на время отсутствия Анжеле. Счастливого пути! И не забудьте взять с собой самоучитель корейского!

Таращусь на шефа, будто меня только что лишили всего, чем наделили за минуту до этого.

— Шучу! — смеется Виктор Алексеевич.

Облегченно выдыхаю.

— Приедете и выучите, — добавляет он и теперь уже вполне серьезен.

Машу ему рукой и снова закрываю глаза. Полдень. Нужно завершить все дела. Передать Анжеле. Купить самоучитель корейского. И лететь! Куда лететь? У нас нет путевки, и ничего не собрано! Нужно передать дела. У Леши сегодня день работы над диссертацией. Опять спит, наверное, до двенадцати. Пусть делом займется. Набираю его номер.

— Дорогой, спишь еще?! — его недовольный хрипящий голос говорит сам за себя. — Оставайся лежать, иначе упадешь! Меня назначили начальником отдела. Выделили новый кабинет. Дали отпуск на неделю! Ты сможешь?

— Поздравляю! — звучит из трубки уже более бодро. — Насчет отпуска — как-то неожиданно это всё. У меня ведь клиенты.

— Они, наверное, на майские тоже улетают? А нам другого такого случая в ближайшее время не представится.

— Куда ты хочешь полететь? — спрашивает он.

— Я не знаю, выбор, наверное, небольшой. Спроси, может быть, осталось что-то романтичное. Всё включено, конечно. Вид на море. Белый песок. Лазурный океан. Мальдивы… Сейшелы… Мадагаскар… Ну, ты понял. Турфирмы прозванивай и одновременно чемоданы собирай, иначе не успеем. У нас всего несколько часов. Сегодня все улетают. Нужно поторопиться! Список моих вещей для летнего отпуска записан в тетрадку — она в серванте в нижнем ящике. Ничего сложного. Разберешься. Только вместо темно-синей юбки в горошек возьми светлую. И платье светло-серое вычеркни, лучше красное в полосочку. Ну и нижнее белье под цвет одежды подбери. Косметику возьми в полном комплекте из шкафа. По пути забеги еще в магазин, купи крем от загара и дезодорант такой зелененький, кругленький. У меня такой был. Ты видел.

— Это всё? — спрашивает он, зевая.

— Ты прав, кое-что забыла. Еще несколько книжек возьми. В шкафу стопка из книжного магазина нераспакованная лежит.

— Я думал, что мы отдыхать едем.

— Да, но чем-то нужно заниматься на море. И ещё. Если будешь мимо книжного проходить, купи самоучитель по корейскому языку. Нужно к новому проекту готовиться.

— Арассое, — отвечает он.

— Это что? — удивляюсь я.

— Хорошо по-корейски.

— Откуда ты знаешь?

— С родителями в Корею ездил в давнем прошлом. Вот одно слово запомнил. Тогда я по турфирмам звоню?

— Харассо! Язык-то на русский похож! Быстро выучу! В общем, звони, когда что найдешь.

— Арассое, а не харассо! — поправляет он.

— Ладно, в отпуске разберемся.

Кладу трубку и растягиваюсь на кресле. Не верю неожиданно свалившемуся счастью. Прямо сейчас сбывается моя мечта. Так неожиданно… Несколько лет вынашиваешь ее, холишь и лелеешь, как самое дорогое, а она обухом по голове — взяла и исполнилась! Мы летим на Мальдивы! Мы летим на Мальдивы!

Глава 15

Белый кабриолет ждет у самого входа. Алексей в льняном костюме и легкой изящной шляпе за рулем. Завидев меня, выходит, приветствует мимолетным поцелуем и открывает дверь с галантностью английского слуги. Сажусь, изящно подгибая ноги.

Действо напоминает старый черно-белый фильм. Разница лишь в том, что в нашем фильме пленка цветная, и в отпуск нас провожают не слуги, а сотрудники офиса. Смотрю на окна кабинета. Анжела, Толик и Володя, улыбаясь, машут. Показываю на часы. Они сразу понимают, что время глубокой концентрации еще не закончено, и возвращаются на рабочие места. Виктор Алексеевич тоже прощается с нами. По его губам читаю слово «корейский», достаю из сумочки самоучитель, показываю ему и шепчу «харассое». Он улыбается. Наверное, понял.

Звонок.

— Дорогая, — слышу голос Алексея. Растерянно оглядываюсь по сторонам. Вроде уже отъезжали, а я все еще в кресле рабочем сижу. — Я тебя не сильно от работы отрываю? Голос у тебя такой, будто только что разбудили.

— Секунду, — прикрывая трубку рукой, усиленно моргаю, разминаю рот и легонько хлопаю себя по щекам, чтобы проснуться. — У меня послеобеденная релаксация была. Что у тебя? Какие результаты?

— Все уладил. Путевку взял. Чемоданы сложил. В центре — пробки. Добирайся на метро до Домодедовской, там тебя мои друзья из МЧС в пять подберут. Они тоже едут отдыхать. Буду в аэропорту тебя ждать.

— Ты уже едешь?

— Да, самолет в семь вечера, но нужно еще в центре заплатить и билеты с путевкой забрать. Пока доеду, уже пять будет. Ты тоже поторопись!

— Отлично! Босоножки мои положил? А фен не забыл? А сережки с жемчугом? А трусики под цвет желтого платья? А твоя одежда под цвет к моей подходит? А книжки? А самоучитель по корейскому купил? А таблетки от тошноты? Что там еще в самолет берут?

— Я в метро. Сейчас отключусь…

Раздаются гудки. Так и не ответил ни на один мой вопрос. Придется на месте разбираться. Раньше бы я с ума сошла, если бы не сама собирала чемодан, а теперь знаю, что брать нужно только заграничный паспорт и деньги. Конечно, любимые вещи, туфли, купальники и лекарства, потому что подходящие не сразу найдешь. Все остальное можно купить. Кстати, мой паспорт он взял?! А розовые туфли? Пишу смс.

Нужно поторапливаться. Глаза не открываются дольше, чем на две секунды. Даже метод Сальвадора Дали не помогает. Будто мозг дал телу неправильную команду. Эй ты там наверху, отпуск еще не начался! Еще не начался!!! Такое ощущение, будто у меня не руки, а суфле! Скажите мне, что в здании пожар, а я вам отвечу: «Пусть меня скинут на батут вниз вместе с креслом и рядышком оставят досыпать»… Ладно, завтра высплюсь. А пока правая нога вперед, левая нога вперед, теперь по очереди. Руки — вы тоже, будьте добры, примите участие в процессе!

Медленно выхожу из нового кабинета, иду в наш и даю указания Анжеле на те несколько непраздничных майских дней, которые она должна будет продержаться без меня. Инструктирую мальчиков, проверяю бумаги, визирую. За прошедшую неделю ни одной ошибки! Вот она — сила релаксации, концентрации, здорового питания и позитивного подхода! Прошу сохранять выработанный ритм высокоэффективной работы, прощаюсь, беру сумочку, плащ и направляюсь к лифту. До свидания, офис! Да здравствуют Мальдивы!

Лёша сказал, что машина МЧС меня будет ждать на Домодедовской? Белый кадиллак моей мечты тут же превращается в продолговатый батон модели УАЗ, а наверху появляется голубая мигалка. В машине меня ждут молчаливые, заросшие щетиной мужики. Они освобождают единственное свободное в салоне сиденье — на табурете около двери, сами ютятся на деревянных скамейках вдоль бортов. Никто не пристегнут. Ремней безопасности просто нет. На полу лежат грязные рюкзаки со свернутыми сверху спальными мешками. Моя сумочка от «Прады» смотрится среди всего этого барахла, как белая вилла в беднейших кварталах Рио-де-Жанейро. «Поехали!» — кричит водитель, я падаю с табурета на спину и снова просыпаюсь. Надо же, и в метро уснула. Господи, как я выглядела? Как дохлая гусыня. Точно. Собраться! Добраться до аэропорта, а там можно и расслабиться.

Машина МЧС, которую нахожу у выхода из Домодедовской, оказывается совсем не такой суровой, какой себе представляла: большая новой модели «Газель» белого цвета с красно-синими полосками по бокам и впереди. Наверху — неестественно большая мигалка. Окна затонированы, как в бандитских джипах. Подхожу поближе. Внутри тихо, как в склепе на кладбище. Нерешительно стучу. Дверь неожиданно с шумом распахивается. Я отпрыгиваю и вижу лицо Андрея — лучшего друга Алексея, приветливое и свежевыбритое.

— Заходи, Александра. Добро пожаловать. Сюда, — он помогает мне забраться в мягкое кресло в салоне. — Пристегнуться не забудь. Поедем с ветерком.

— С этой? — поднимаю палец вверх и кручу им над головой.

— Только в крайнем случае, — объяснил Андрей. — Мы всё-таки в отпуск, не на службу.

— Конечно, — киваю, изображая понимание, хотя мне очень бы хотелось проехаться разок в жизни на машине с мигалкой.

— Пока попробуем без вспомогательных средств, — ворчит водитель, заводит мотор и трогается с места.

Я осматриваюсь. В салоне находится еще три молодых человека, кроме водителя и Андрея. Остальные места занимают, как в моем сне, рюкзаки. Только эти — чистые и современные: с множеством карманов и приспособлений для удобной жизни в походе. На минуту даже хочется примерить один. Нет, нет, нет! Походы не для меня! Под рюкзаками замечаю большие чехлы с прикрепленными веслами.

— Байдарки? — спрашиваю Андрея.

— Да. Вон та — ваша с Лёшей, — он показывает на большой зеленый чехол.

— Как наша? — моя белая «Прада» в полуобморочном состоянии съезжает с коленей.

— Алексей тебе ничего не говорил? — Андрей прикрывает рот рукой. — Он меня убьет. Наверное, сам всё объяснить хотел.

— Андрей, не донимай девушку, — прерывает нас молодой человек в серой кепке, сидящий напротив меня. — Смотри, как она испугалась. Меня Сергеем звать. Он протягивает руку.

— Меня Александрой, — выдавливаю я и отвечаю на его рукопожатие.

— Может, вам водички дать? Вы прямо побелели, — он протягивает мне бутылку.

Я делаю глоток.

— Тьфу! — я машу рукой — мой рот и горло горят, будто я огонь проглотила. — Это водка?

— Обижаете! Чистый спирт! Разведенный, конечно, — отвечает Сергей таким тоном, будто они эту гадость действительно как воду пьют. — У нас всего неделя, поэтому накопленное напряжение начинаем снимать прямо сейчас. В отпуске некогда будет — целый день грести придется. Давайте я вам что-нибудь расскажу интересное из нашей походной жизни. Вы сразу увидите, что в ней ничего страшного нет. Вам понравится!

О чем они говорят? О каких байдарках? Какая-то ошибка! Мы летим на Мальдивы! Набираю номер Алексея. Не доступен. Пишу смс: «Куда мы летим?» Сначала добавляю «подлец», потом стираю и рисую смайлик а-ля Моника Левински.

— Мы один раз были в походе, — продолжает Сергей, не дожидаясь моего согласия. — Набрали с собой туристов — тех, кто в первый раз. Маршрут выбрали попроще, чтобы только грести, готовить и ночевать. Баньку, рыбалку — всё, как полагается. Но не повезло. «Камазы» нас не встретили — пришлось байдарки и провиант на себе тащить десять километров. Так смешно было! Несешь эту резиновую громадину на спине, а она тяжеленная, зараза! Одному не снять! Чтобы отдохнуть, просто валились на землю, как черепаха на панцирь и руками беспомощно махали, пока тебя не поднимет кто-нибудь!

— А как первый поднимался? — уточняю я.

— Какой первый?

— Если все падали, и им помогали подниматься, то кто-то должен был сам первым подняться?

— Там заключенные из колонии-поселения ходили, они и поднимали.

— Заключенные?

— Да они не опасные! Воры да вымогатели. Опасных не выпускают по лесам ходить. В общем, когда добрались до реки, поняли, что воды нет. Первые два дня пешком шли — по колено в воде. Как сядем в байдарку, так на камень напоремся. Каждый день зашивались! Один раз у нас сквозь дыру в байдарке пила провалилась — такая огромная была! Еле нашли потом! После этого дожди начались! Пошли, наконец, байдарки! А туристы наши — в джинсах! Все время от холода тряслись. Не знали, что они хуже всего сохнут. Так и ходили три дня сырыми. Там юристов несколько было. Они вообще для таких походов не созданы. Мы их называли «туристы-юристы». Привыкли к отдыху в пятизвездочных отелях, не знали, как с утра костер разжечь. Вы случайно не юрист? — он останавливается, с опаской глядя на меня.

— Нет-нет, — успокаиваю его. — Я в банке работаю. В комплаенс-контроле.

— А я подумал, что юрист… Они тоже не смеялись, когда им веселые истории рассказывал из нашей походной жизни… Да ты не дрейфь, — Сергей по-братски ударяет меня кулаком в плечо. — Все будет в порядке! Никто еще в походе не умирал. Болеть — болели, шишки на позвоночнике вскакивали, потом откачивали жидкость в больнице. Но никто не умер! Здесь главное — расслабиться и получить удовольствие.

Какое там расслабиться! В висках стучит, плечо ноет, руки скрючило, как у мертвеца. Это происходит не со мной. Он не мог такое сделать! Я, конечно, слышала, что он походами раньше увлекался, но все это было в прошлой жизни — до меня. Фотографиями с походов у него забито несколько альбомов: вот они едят самую вкусную уху из самой большой щуки; вот — проходят самый опасный порог; вот — поют песни у самого большого костра и сушат самую мокрую одежду. Вот у них выросла самая длинная борода — они с начала похода не брились. Фотографии мне нравились, я даже чувствовала тот восторг, который исходил от Леши, когда он мне рассказывал про эти походы. Но никогда не хотела идти в поход сама! НИКОГДА!

— Александра, — подхватывает Андрей. — Вы полюбите природу! Я еще ни одну девушку не встречал, которая бы не полюбила! Плывешь десять дней по реке — ни одной деревни на ближайшие двести километров! Только дикий лес! Это же такая романтика! Спать в палатке в одном мешке на двоих, есть кашу из котелка, забыть про телефон!

— Я не люблю кашу, — шепчу, еле сдерживая слезы.

— Вы просто не пробовали нашу кашу: кило риса, банка сгущенки и банка тушенки — с утра заправился, до следующего дня есть не хочешь!

— Я вегетарианка.

— Ну, тогда Лёша ваше мясо съест.

— И сладкого тоже не ем.

Андрей замолкает и смотрит на меня, как на человека, который только что добровольно отказался от жизни.

— Отстань от девушки! — говорит Сергей. — Видишь, она еще не в курсе дела. Пусть сначала освоится, привыкнет. Вещи, наверное, Леха везет? — добавляет он голосом, полным сочувствия и заботы. А то в этом, — он кивает на мой рабочий костюм от «Дольче и Габбана» из тонкого хлопка и останавливается, подбирая слова, — комары заедят.

— Да, — отвечаю пересохшим ртом. — Он вещи везет.

Как же ловко все подстроил, подлец! Воспользовался ситуацией! Знал, что по доброй воле никогда в поход не пойду. Как он мог? Испортить мою мечту? В чем я буду по лесу разгуливать? В светлой юбке от «Версаче»? С сумкой «Прада» наперевес? Вжимаюсь в кресло, что есть силы, чтобы не выпрыгнуть на ходу.

— Остановите машину! — кричу.

— Нет, сейчас нельзя! — отвечает водитель. «Газель» несколько раз тормозит и затем с оглушающим ревом сирены начинает продвигаться по левой крайней полосе. — Нужно с боем продираться, а то не успеем.

— Остановите машину, — я отстегиваюсь и пытаюсь протиснуться к двери.

Мужчины предотвращают мой побег.

— Не волнуйтесь, Александра! Вас же никто не заставляет ехать! В аэропорту встретитесь с Лёшей и решите, кто куда полетит. Неужели не найдете компромисс?

Действительно. Я просто скажу, что мы летим, как и планировали, на Мальдивы. И точка! А как быть с вещами? С рюкзаками полетим? С байдаркой? На одном из светофоров мы с гулом сирены и мигалкой обгоняем пробку и скоро видим очертания серебристой вытянутой раковины аэропорта. Водитель отключает сирену и, как ни в чем не бывало, въезжает на площадь посадки-высадки пассажиров.

— А вот и наш главный походник! — кричит Андрей.

Вижу Алексея в элегантном летнем брючном костюме, как в моем сне. А может быть, снова сплю? Щипаю себя за бедро. Черт, больно! Значит, не сон.

— Привет! — Лёша радостно машет рукой.

— А где рюкзаки? — спрашиваю сухо, выбираясь из машины.

— Какие рюкзаки? — он недоуменно смотрит на меня. — Чемоданы на Павелецком вокзале сдал, чтобы сюда не тащить.

Оглядываюсь и вижу Андрея, который, хихикая, бросает рюкзаки на тротуар, а затем спешно прячется в машине за байдарками.

— Если бы мы не спешили на самолет, я бы вам задал! — Лёша, улыбаясь, машет Андрею кулаком.

— Мы всего лишь морально подготовили девушку, — кричит Андрей из машины. — Теперь Александра любому путешествию рада будет, даже в Турцию! Не правда ли?

— В Турцию? — переспрашиваю, глядя на Лешу.

— Да, к сожалению, других путевок не было. Я знаю, ты хотела на Мальдивы, но не получилось. Все распродано. Ты сильно расстроилась?

— Нет, конечно! — бросаюсь на Алексея. — Главное, что на море! Где тепло и пляж, нет дырявых байдарок и каши из сгущенки и тушенки!

— Господи, что они тебе наговорили! Изверги!

Он обнимает меня и увлекает в здание аэропорта. Как давно не была здесь! Как сильно всё изменилось. Напоминает космодром из фильма об инопланетянах. Только там народу было поменьше. Будто в Москве объявили конец света и сегодня — последний день эвакуации. Каждый спешит своим, одним ему известным путем, тащит тележку, чемодан и еще пару детишек с видом, что он все знает, но глядишь — через минуту бежит обратно.

Следую за Лёшей. Он ведет меня — к зоне безопасности и проверки паспортов. Пробегаем мимо магазинов.

— Ты что такая белая? — Лёша подхватывает меня под локоть. — В «Duty Free» на обратном пути зайдем.

— Я просто давно не летала. Последний раз ребенком еще!

— Ах, это! Сейчас решим! У нас еще двадцать минут до посадки.

Он ведет меня в бар напротив нашего накопителя и заказывает «Мохито».

— Ты что задумал? — спрашиваю, прищуриваясь.

— Это поведенческая терапия. Не спорь с психологом. Пей.

Подчиняюсь и уже через пару минут чувствую, как тело откликается на старое доброе лекарство. После второй дозы организм начинает заранее приспосабливаться к воздушным ямам и изменению высоты. Однако, как в любом высокоэффективном лекарстве, проявляются побочные эффекты. По телевизору показывают аварию легкомоторного самолета на каком-то авиашоу, чем вызывают в мозгу калейдоскоп воспоминаний о несчастных случаях в воздухе, о которых сообщали СМИ за последние 25 лет.

— Ты мое платье черное для дискотек не забыл? — пытаюсь отвлечь себя от страшных мыслей о том, что именно про наш самолет будут завтра рассказывать в новостях.

— Не забыл, — отвечает он.

— А колготки капроновые?

— Положил…

— Их в списке не было.

— Значит, не положил, — продолжает он, не меняя интонации. — Да и какая разница? Сейчас поздно об этом думать. Чемоданы уже ушли на посадку. Нужно расслабиться. Отключи мозг. Нет, подожди чуть-чуть. Сейчас посадку объявляют.

Встаю и чувствую, что последние двадцать минут релаксационных процедур в дополнение к бессонной ночи и глотку спирта в машине не прошли зря. Давай, правая ножка, левая, по очереди! И руки — тоже участвуем в процессе! Ну почему вы сегодня такие непослушные? Как маленьких, нужно упрашивать! Лёша помогает. Вообще, не подумайте, что я напилась. Это у меня просто в стрессе такая реакция на алкоголь. Голова в порядке, исправно отдает сигналы, но доходят они к конечностям с некоторым опозданием. Причем опоздание всегда разное, статистически случайное. То правая нога опоздает, то левая, то рука не в свое время вступит. Хорошо, что у Леши такого эффекта нет. Он помогает мне добраться до входа в самолет.

— Ва — вырывается у меня, — ууу.

Даже буквы одного слова с разной скоростью выходят. Усиленно концентрируюсь на том, чтобы место, в которое я сажусь, совпало с цифрами и буквами, указанными на билете. Самолет — огромный! В ряду — семь сидений: по два у окон и три — посередине. Лёша останавливается в центре салона, заботливо заталкивает меня на место у окна, а сам занимает место у прохода. Интересно, какие сидения — наиболее безопасные? При последнем крушении, о котором рассказывали по телевизору, не выжил никто. В другом — два человека, которые были не пристегнуты. В третьем отвалился хвост. Пассажиры, которые были там, стали инвалидами, остальные погибли. Лучше здесь, у крыла останемся — по крайней мере, укачивает меньше.

Стюардесса впереди нас старательно рассказывает, как надевать спасательный жилет, обеспечивать себя маской, затем проверяет, все ли пристегнуты. Пытаюсь переключиться с возможных неблагополучных вариантов нашего приземления на что-нибудь более позитивное.

— Наверняка опоздаем, — шепчу Лёше.

— Не будем о плохом, мы всё-таки в отпуске, — отвечает он.

— Это неплохо совсем. Лучше опоздать, чем вообще не прилететь.

— Ты права, хотя опаздывать тоже нежелательно.

— Да ладно, отель ведь никуда не денется. Нас все равно встретят. Нас ведь встретят?

— Нет, нам на такси придется добираться, — Алексей достает из кармана лист бумаги и показывает длинный номер. — Сюда нужно будет позвонить, если в аэропорту не сторгуемся.

— Я недавно фильм смотрела. Там девушки приехали в Париж, тоже взяли такси, а потом их в заложницы взяли. Одну продали какому-то шаху, потому что она девственницей была…

— Тогда нам нечего бояться.

— Погоди! Другую на наркотики посадили, и она умерла. Но, слава Богу, я не с подругой, а с тобой. Бандиты мужчин боятся. А как наш отель, кстати, называется?

— «Бавария».

— Значит, немецкий! Качество должно быть отличным. Все включено?

— Почти, — отвечает он. — Это не совсем обычный отель. Ты же хотела романтический сюрприз?

— Мне уже, кажется, достаточно на сегодня сюрпризов, — напряженно вглядываюсь в его лицо, готовая узнать страшную тайну нашего отпуска.

— Ну, если на сегодня достаточно, то об этом я расскажу тебе завтра, — он закрывает глаза и устраивается удобнее в кресле. — Дорогая, расслабься! Всё будет хорошо! Наслаждайся нашим первым отпуском вместе! Самолет — это самое безопасное средство передвижения в мире!

— Да, ты прав, — представляю себе сотни самолетов, которые ежедневно поднимаются и садятся в аэропортах по всему миру. Каждую минуту взлетают и садятся. И ничего не случается. Почему о них никогда новости не показывают? Первой строчкой: «Внимание! Сегодня благополучно приземлился рейс из Домодедово в Даламан и еще пятьсот других рейсов! Перечислим поименно. Всех поздравляем!» Вот это, я понимаю, новости. Если бы об этом говорили, то аварию одного самолетишка никто бы не заметил! А то всё время аварии! Невротиками людей делают наши СМИ. Мы с Лёшей уже и телевизор не смотрим, но добрые люди все равно новости рассказывают. «Слышали про пропавший самолет-то? Еще не нашли», «А про заложников? Всех убили», «А про террористов? Будьте бдительны!» Зачем такую панику разводить? Как бы то ни было, это очень редко происходит.

Зондирую взглядом самолет на наличие возможных подозрительных личностей с бородами. Не нахожу ни одного. Самый бородатый — Лёша.

— Почему ты не побрился? — спрашиваю его.

— Не успел. Вещи подбирал, чтобы по цвету подходили.

— Молодец! — отвечаю я. — Побриться всё-таки надо было, а то пассажиры могут подумать, что ты террорист.

— Ну тебя… Сейчас как раз можно поспать, а ты про всякую ерунду.

— Смотри, какие милые малыши! — шепчу Алексею, показывая на девочку лет трех-четырех и мальчика постарше, которые расположились рядом дальше на сиденьях по центру. Их папа — наш сосед по левую сторону от Леши. Дети постоянно поворачиваются к нему и спрашивают: «А когда мы полетим?»

На них симпатичные футболки с надписью «Go to vacation!». Мне снова ужасно хочется ребенка. А лучше — двух — девочку и мальчика, чтобы можно было на них такие футболки одевать и ездить с ними в отпуск.

— Да, милые, — Лёша улыбается и закрывает глаза. — Я посплю немного, раз ты перехотела.

— Конечно, конечно! Спи! Извини, пока ты не уснул, совсем забыла: я же завтра пропущу последний день тренинга! Надо Мише позвонить!

Лезу в сумку за телефоном.

— Ты что, его не выключила еще? Переборщили мы с лекарством! Совсем не соображаешь!

— Я просто забыла!

— Вот из-за таких, как ты, и падают самолеты! А потом все на террористов сваливают.

— Тогда бы они каждый день падали, — набираю номер. — Мы еще не взлетели! Не волнуйся.

— Слава Богу, что не взлетели! Выключи телефон! Самолет уже в движении! Мы с Мишей созванивались. Я тебе сам сеанс проведу. Не волнуйся.

— А, может быть, прямо сейчас? Михаил говорил, речь пойдет о главном. Если наш самолет разобьется, то я умру с полным осознанием смысла жизни.

— Выключи телефон, и тогда у тебя будет еще целая жизнь для осознания.

— Уже выключила. Начинай семинар.

— Нет, сейчас не получится. Ты не в том состоянии. Не волнуйся, у нас целая неделя впереди.

— Кажется, я уже знаю, что есть главное.

Вспоминаю то прекрасное чувство, которое испытала сегодня в кресле Виктора Алексеевича — теперь моем… Любимая работа… Ход моих мыслей сбивает громкий голос мальчика, который предлагает сестре попить.

— Бабушка сказала, что перед полетом нужно пить много воды, чтобы не было тромбофебита.

— Тромбофлебита, — поправляет его отец. — Вадик, не приставай к Алисе. Сейчас напьетесь воды, потом в туалет захотите. На взлете вставать нельзя. Будете в штаны делать.

— Ура! — радуется девочка — Будем делать в станы!

— Даже не думай, — вступает мама и строго смотрит на папу. — А ты не напоминай, мы только ее отучили от подгузников. Не хватало, чтобы она в самолете описалась.

Мальчик все равно дает попить сестре воды прямо из бутылки и, очевидно, проливает. Девочка визжит. Папа протягивает руку справа от сидения и ловко хватает мальчика за ухо. «Ты с самого утра не слушаешься. Сейчас же прекрати!» — шипит он.

— Какие ужасные родители, — шепчу Лёше.

— Мальчик заслужил. Отца не послушался.

— Как ты можешь? Ты тоже наших детей бить будешь?

— Он его всего лишь за ухо схватил!

— За маленькое бедное розовое ушко!

У меня на глаза наворачиваются слезы.

— Не делай из мухи слона, — отвечает Лёша и снова закрывает глаза.

В этот момент со словами девочки «Не хочу я больше пить» в нашу сторону летит стаканчик с водой. На светлых штанах Леши появляется большое темное пятно.

— А вот и слон прилетел, — хихикаю я.

— Ой, простите, — говорит папа и убирает стаканчик с его колен. — Знаете, у нее такой возраст. Кризис трех лет. Самому хочется иногда спрятаться от них, но в самолете, к сожалению, негде.

— Понимаю, — отвечает миролюбиво Лёша.

— Из таких потом террористы и вырастают! — шепчу ему, прикладывая салфетку к его брюкам.

Мотор ревет, самолет набирает скорость и взлетает. Становится неожиданно тихо. Слышен лишь мерный гул. Мы набираем высоту. Я чувствую себя хорошо. Никакой тошноты. Знала бы, что каких-то два «Мохито» избавляют от укачивания, пошла бы в летчики. Я же ребенком все время в мечтах летала! Алексей снова закрывает глаза. Ну как же так? Теперь у нас есть время для двоих, а ты — спать?

— Представляешь, у нас целая неделя, свободная от работы! Даже не знаю, что делать буду с такой уймой времени.

— Не волнуйся, я тебя займу!

— Я думала, ты спишь!

— Как же, уснешь с тобой.

— Ну не могу я сейчас молчать! У меня столько планов на отпуск! Я хочу ими с тобой поделиться! Чтобы ты знал, что просто валяться полдня в кровати и полдня на пляже я не намерена, — Лёша корчит недовольную мину, но глаз не открывает. — Хочу все книжки перечитать, спортом заниматься. Там, наверное, йога есть и танец живота. Обычно в каждом отеле в Турции есть. И еще буду продолжать питаться вегетарианской пищей. Анжела у нас на работе уже целую неделю не ест мяса и рыбы для повышения эффективности, чем я хуже?

— Привет! — мой монолог прерывает тоненький детский голосочек.

Из проема между двумя сидениями на меня смотрят два маленьких озорных глаза. Добрая пара впереди нас уступила детям место, чтобы они могли полюбоваться видами из окна. Спасибо им…

— Привет! — отвечаю, улыбаясь, и показываю девочке на спящего Лешу. — Шуметь нельзя, дядя спит. Смотрите, за окном столько всего интересного!

Девочка понимающе кивает и исчезает.

Так-то нужно воспитывать детей! Они все понимают, просто с ними нужно как со взрослыми общаться. Серьезно и не сюсюкаться.

— А у меня есть кукла, — девочка появляется теперь сверху и показывает куклу Барби в розовой кофточке, обтягивающих белых бриджах и на каблуках. — Ее зовут Барби!

Ну надо же! Настоящее откровение для меня!

— Алиса, отстань от тетеньки! — слышу голос матери.

Наконец-то соизволили заметить. И почему она называет меня тетенькой? Тетенька — это тучная женщина с клетчатыми котомками с базара. А я — девушка, чуть старше Барби, но по параметрам ничуть ей не уступаю.

— Ничего, ничего! — отвечаю я. — Мы просто общаемся. Ты знаешь, я — не тетенька!

— Значит, ты — дяденька! — она наклоняется ко мне.

— Нет. Это дяденька, — улыбаясь, показываю на Лешу. — А я — девушка. Как Барби!

— Он — дяденька, ты — тетенька! — упрямо повторяет девочка.

— Да нет же! Тетенька — это такая большая, грузная женщина с котомками с базара. А я — девушка, как Барби!

— Почему? — к диалогу присоединяется мальчик.

— Потому что я уже это объяснила и больше объяснять не буду.

Чувствую гордость. С детьми нужно быть твердыми, иначе они на шею сядут.

— А почему он тогда дяденька? Он же не большой, и котомок у него нет, — мальчик хитро улыбается.

— Ты очень умный мальчик! — отвечаю я. — Правильно называть его «молодой человек».

— А человек у вас совсем не молодой! — присоединяется мальчик.

— Почему же? — удивляюсь я.

— У него волосы седые.

— Как седые? — с беспокойством смотрю на голову Алексея.

— Да вот же! — мальчик встает со своего места, подходит к Лёше и резким движением выдергивает ему несколько волос с виска. — Вот смотрите!

Лёша вскрикивает и трет больное место.

— Ты с ума сошел! — папа отвешивает мальчику подзатыльник.

— Не бейте ребенка! — кричу я.

— Хотите, чтобы ваш друг лысым в Даламан прилетел?! — отвечает папа и усаживает мальчика на место. — Я запрещаю вам поворачиваться! Это я детям, — уточняет он, глядя на меня.

Подходит стюардесса и пытается угомонить папашу, а нам предлагает занять два пустующих место в конце салона. Мы говорим, что всё в порядке, но от предложения не отказываемся. Всё-таки там есть шанс выжить, если хвост у самолета при посадке отвалится.

— Родителям удобнее будет следить за детьми, — поясняю сидящим рядом пассажирам. — Мама впереди займет девочку, сзади папа займет мальчика.

— Спасибо за беспокойство, — отвечает папа и, скривив рот в недовольной улыбке, пересаживается на наше место. — Специально сел отдельно, чтобы поспать. Вадик, сиди спокойно, будем в морской бой играть.

Глава 16

Около двенадцати ночи прибываем в Даламан. С небольшим опозданием, но в целости и сохранности. Самолет и в нашем случае оправдал звание самого безопасного летающего средства. Обожаю правила без исключений.

Пока Лёша договаривается с таксистами, осматриваю местность. Темно, не видно ни зги и никакого другого более понятного по названию в русском языке предмета. Только такси и круглые, обрамленные черными бородами лица водителей. В самолете я бы со страху умерла — они все, как один, похожи на террористов! Лёша подходит с одним из них, и тот везет нас в Мармарис.

Примерно через час лежим в кровати и сразу засыпаем. Открываю глаза, когда за окном светло. Мы в небольшой комнате абрикосовых тонов. Основное убранство ее составляет кровать. Напротив стоит небольшой шкаф с телевизором. Слева от нас — платяной шкаф и выход в туалет и главный коридор.

— Лёша, просыпайся! — трясу его я.

— Зачем? — бормочет он сквозь сон.

— У тебя рука вся синяя! Смотри! — я показываю на темное пятно у него на руке. — Может, у тебя тромбофлебит? Ты много перед полетом пил?

— Нет. Только в такси.

— Ну вот! Мальчик же предупреждал! Нужно было больше перед полетом пить!

— Перестань ерунду говорить! Это просто ты мне ночью отлежала. Не голова, а гиря! Несколько часов кровь к тканям не поступала. Не удивительно, что рука почернела!

Он закрывает глаза и делает вид, что собирается продолжать спать.

— Ты с ума сошел?

— А что?

— Нужно к врачу бежать, руку спасать! Ты ее вообще чувствуешь? — стаскиваю с него одеяло и ощупываю руку.

— Может, сначала оденемся? — он отдергивает руку и трет глаза.

— Да, ты прав. А где все мои платья? — спрашиваю, открывая чемодан.

— А сколько сейчас времени?

— Девять утра.

— Девять утра? Кто будильник выключил?

— Я, потому что спешить нам совершенно некуда! Вспомни, мы на отдыхе!

Лёша вскакивает с кровати и начинает лихорадочно бегать по комнате.

— Одевайся скорее! Нам нужно через полчаса быть на месте! — одной рукой он закрывает мой чемодан, другой застегивает штаны.

— А как же твоя рука?

— Господи! Это же твоя тушь размазалась! Давай скорее!

Я продолжаю осматривать вещи. Лёша агонизирует.

— Не понимаю, к чему такая спешка? — пытаюсь охладить его пыл замедленностью своих действий. — Говорят, на отдыхе нельзя спешить. Давай испробуем метод «slow life». Он помогает расслабиться и почувствовать другое качество жизни. В отелях все равно после обеда заселяют. Да остановись ты! Куда нам торопиться? Где мое платье в горошек?

— Вот твое платье в горошек! — он открывает чемодан и бросает мне первые попавшиеся вещи. — Прошу тебя, поверь мне! Мы опаздываем! У нас особый отель. Там только до половины десятого заселяют, потом больше не заселяют!

— Это что, летающий отель какой-то? Который ровно в 9.30 ту-ту? — изображаю крылышки.

— Именно! — кричит он и вылетает из комнаты с двумя чемоданами.

Я натягиваю белые бриджи и розовую футболку (надо же, как он удачно их выбрал!), обуваю рабочие туфли на каблуках (надо же, как он неудачно чемодан унес!), подхватываю сумочку (надо же, как я ее удачно в магазине около офиса купила!) и лечу за Лёшей в холл отеля (надо же как нас удачно на четвертый этаж без лифта заселили!). Администратор вызывает такси, и уже через пару минут мы едем по улицам Мармариса. Город предстает перед нами совсем в другом виде: изумрудные горы, огромные сосны и цветы. Целую неделю будем отдыхать в этой красоте и беззаботности! Таксист показывает нам многочисленные бары и клубы, расположенные по сторонам и деловито произносит: «Бар-стрит»! «Дэнсинг-стрит»!

— Ду ю хэв шоппинг-стрит? — спрашиваю на своем прекрасном письменном английском.

— Конечно! — отвечает таксист на не менее прекрасном русском с кавказским акцентом. — Как в Греции, все есть!

И смеется. Да, видимо, английский у меня тут не будет возможности освежить. А так хотелось. Тогда возьмемся за корейский.

— Ты мне самоучитель корейского купил? — спрашиваю у Леши.

— Кажется, успеваем, — он встревоженно смотрит на часы. — Кстати, я хотел сделать тебе сюрприз. У тебя есть платочек, чтобы глаза завязать?

— Нет. Мне сейчас не до сюрпризов. Шеф сказал к возвращению корейский выучить.

— Мы в отпуске, ты забыла? Давай платок!

— Но у меня нет платка, — смотрю в сумке. — Только запасные колготки и лейкопластырь.

— Давай лейкопластырь, — говорит Лёша. Открываю рот, чтобы мягко возразить, но он меня опережает. — Нет, лучше колготки. Не хочется, чтобы ты весь отпуск без бровей ходила.

— А если просто руками закрыть? Ладошками?

Показываю ему розовые ладошки и кладу их на глаза.

— Послушай, дорогой! — вдруг вступает водитель. — Зачем лейкопластырь тратить? Ногу поранишь, надо заклеить, пожалеешь, что зря материал на женщина истратил! У меня есть прекрасный платок для твоя жена. За десять долларов!

Как кстати! Не такси, а настоящая шоппинг-стрит. Лёша протягивает водителю десять долларов, тот достает из бардачка платок — совсем новый, с биркой!

Я снова не вижу ни зги. Что за отпуск?! Машина вскоре останавливается. Алексей помогает выбраться. Слышу шум волн. Значит, отель совсем близко к пляжу — на первой линии. Наверное, у нас будет вид на море! Лёша ведет меня через выгнутый, скрипящий под ногами деревянный мостик. Затем поверхность сменяется на бетонную. Странное поскрипывание и шум волн, однако, продолжаются. Мы на пирсе? Слышатся голоса других туристов. Русские, немецкие, французские. Может быть, это клубный ресторан на море?

— Вот мы и пришли, — говорит Лёша. — Ты хотела романтики, чего-то необычного. Я подумал, что это тебе понравится.

Он снимает платок, и я вижу… Детей, проходящих мимо нас. Тех самых, которые надоедали нам в самолете!

— Здравствуйте, дяденька! — Вадим останавливается.

— Здравствуйте, тетенька! — вторит ему Алиса.

— Я не тетенька! — раздраженно отвечаю я им. — А он — не дяденька! Я вам уже объясняла.

— Извините, забыла! — девочка трет ручкой лобик.

— То-то же! — говорю я уже более добродушно.

— Ты — Барби, — девочка показывает мне свою куклу, которая по странному стечению обстоятельств одета точно также, как и я. — А он — старый человек, не молодой! — она показывает на его волосы.

— Иди, девочка! Твои родители уже вон как далеко! — говорю я.

— Я не девочка! — обиженно отворачивается она. — Я Алиса!

Лёша присаживается на корточки и берет девочку за руку.

— Меня зовут Лёша, а ее — Александра! Приятно познакомиться. Будем дружить?

— Ага, — отвечает девочка, счастливо улыбаясь, и убегает к родителям.

— Это всё, что она хотела? — спрашиваю я с удивлением. — Какие они странные — эти дети. Хорошо, что мы решили своих пока не заводить.

— Да, она, видимо, просто познакомиться хотела и подружиться, — Лёша с облегчением выдыхает. — Я, конечно, люблю детей, но не на нашей яхте.

— На нашей яхте?! — я ошарашенно смотрю на него.

— Да, нашу яхту! — Лёша произносит каждое слово раскатисто и грудь его в это время поднимается все выше, как зоб у брачующегося голубя. — Вот она — наша «Бавария Круизер»! Прошу любить и жаловать!

Моему взгляду предстает огромная белая обтекаемая яхта с длиннющей мачтой. Палуба у нее из дерева, а верх — тоже белый и блестящий! Будто по нему только что наша домработница полиролем прошлась. Поскрипывающий звук, шум волн, крик птиц — моя мечта сбывается прямо сейчас! Яхта прекрасна! И она наша! Уже вижу себя на ней. Лежу на палубе и любуюсь бирюзовым морем. Лёша читает рядом — в полосатом шезлонге. Нет, это же в прошлой моей мечте было. В ней еще милые дети в песочке играли: мальчик и девочка. И повара я уволила. Нет-нет, здесь мы уже таких ошибок не допустим. Здесь у нас будет все идеально! Лёша за рулем, а я — на палубе с «Мохито». Мы в дорогих белых костюмах: он — капитана, я просто в купальнике загораю. Недалеко — берег с пальмами. Тишина и никаких детей.

— Господи, Лёша! Это наша яхта? — от восторга у меня перехватывает дыхание.

— По крайней мере, на следующие семь дней, — он светится от радости.

— Какой же ты молодец! — бросаюсь ему на шею. — Ты мою мечту осуществил! Знаешь, есть такой список — что каждому человеку в этой жизни обязательно нужно сделать, чтобы она не зря прошла! Кругосветное путешествие на яхте там на третьем месте!!!

— Ну, вокруг света мы обойти не успеем, — доносится звучный голос с яхты, — а до острова «Баба» сегодня вполне, если вы, конечно, поторопитесь.

— Баба… — повторяю озадаченно я.

— А я — Лёня! Приятно познакомиться! — с палубы нам протягивает руку грушеподобный мужчина с фуражкой капитана на лысой голове. — Добро пожаловать на борт!

Хватаюсь за его руку и по узкому трапу перехожу на яхту. Лёша передает наши чемоданы и перебирается сам.

— Как я рад, что мы в последний день вас нашли, — Леня яростно трясет руку Леши, а то люди заболели, не смогли поехать. И никто, понимаете ли, не хочет матросами идти! Все уже с погонами, лицензиями. В капитаны, шкиперы! Еду готовить и палубу драить никого не найдешь! Слава Богу, вы не испугались.

Он принимается так же яростно трясти мне руку.

— Александра, — представляюсь я.

— Проходите-проходите, Александра! — он показывает мне на вход во внутреннюю часть яхты. — Сейчас вам нашу «Баварию» покажу. А потом… Как там у немцев в Германии говорится? Киндер, кюхе, кирхен^[1]. Не волнуйтесь, Александра, у нас никакой половой дискриминации! Никаких церквей и детей. Только кухня — напару с вашим благоверным.

— Ты не слишком разочарована? — шепчет Лёша, перед тем как спуститься внутрь яхты. — Просто других вариантов не было. Мы с тобой яхтой управлять не умеем, нанимать шкипера дорого, а тут такая возможность! Команда уже подобрана. Только два человека не хватало — да и то по чистой случайности. Учитывая то, что других возможностей не было, я решил, что эту упускать нельзя.

— Ничего, все нормально! — креплюсь я. — Что нам с тобой трех человек не накормить? Да запросто! И прибираться я люблю. Это для меня, как отдых.

Мы следуем за Леней по лестнице вниз и попадаем в просторную кухню с небольшим столом и п-образным диваном. Справа, плита, холодильник и место для приготовления пищи. Все деревянное, очень чистое, но явно не новое.

— Здесь камбуз, — поясняет Леня. — Сюда мы еще вернемся. Сначала я вам каюту покажу. У нас их четыре на яхте! На корме справа Лена с Сережей. Слева — Ира с Павлом. На носу мы с Вадиком и вы.

— Восемь человек? — вырывается у меня, как последний бульк у рыбки, перед тем как она перевернется вверх пузом и всплывет.

— А вам хотелось, как на военном крейсере, мадам, — отвечает он, — три тысячи человек обслуживать?

— Нет, — шепчу я. — Восьми вполне достаточно.

— Я тоже так считаю. Всё-таки целую неделю, как в коммунальной квартире. Поэтому заранее предупреждаю — сильно не шуметь в каюте.

— А где остальные? — перехватывает Лёша.

— Уехали за продуктами!

— А мы? — уточняю я.

— А вы, я надеюсь, — не вегетарианцы, — Леня смотрит на нас и понимает, что надежды его не оправдались. Я, в свою очередь, осознаю, что сейчас мне придется выбирать между походом на яхте и моим новым здоровым стилем жизни.

— Я, конечно, мясо не очень, но рыбу могу, — тороплюсь ответить.

— Это хорошо! — Лёня пытается открыть дверь. — Чертова дверь. Нужно хозяевам сказать, чтобы замок сменили. Это хорошо, что вы не вегетарианцы. Иначе еще раз пришлось бы в магазин ехать, а мы хотели уже через пару часов выходить, чтобы к вечеру к месту стоянки добраться.

В этот момент дверь, наконец, поддается напору Лени, и мы оказываемся в каюте, девяносто процентов места в которой занимает двуспальная кровать. На стенах висят морские пейзажи, обрамленные ракушками и морскими звездами. По бокам — небольшие окна, сверху — стеклянный люк. Все довольно мило, если не считать, что отделка немного поизносилась.

— Места немного, но думаю, большую часть времени вы не здесь проводить будете. Программа у нас обширная. Морской воздух аппетит нагоняет. Так что, когда проснетесь, — сразу на камбуз, — Леня посмеивается. Он что, специально? — Так, сразу провожу инструктаж, — деловито продолжает он. — Окно наверх — это аварийный выход. Он вам не понадобится, но сказать я всё-таки должен. Здесь — шкафчики, тут светильники включаются. Спасательные жилеты лежат здесь, — он показывает на верхнюю полку над дверью. — Рекомендую надевать в непогоду, особенно тем, кто плохо плавает. При аварийной ситуации выбираемся через люк без жилета, а то не пролезете. Надеваем на палубе и прыгаем в воду. Показываю один раз, поэтому внимательно смотрите.

Лёня выдает по спасательному жилету и руководит нашими действиями. Оказывается, это целая наука: одну лямку вокруг, другую — вниз, да так, чтобы не слишком затянуть, но и не потерять жилет в воде. Наконец, инструктаж закончен. Спасательные жилеты возвращены на их законные места. Мы облегченно вздыхаем. Надеюсь, их вообще надевать не придется. Погоду обещают хорошую.

— А туалет? — спрашиваю я.

— Гальюн — в коридоре. Один на две каюты.

— Какое интересное слово — гальюн, — говорю, пока Лёня поворачивается и открывает следующую дверь слева. — Будто это французская примерочная или специальная комната для обуви.

Проходы здесь узенькие, что двум людям не разойтись, поэтому Леня заходит в туалет, а мы заглядываем снаружи, расположившись по обе стороны от входа.

— Вот она — ваша французская примерочная, — поясняет Леня.

Нашему взору предстает гальюн. Помещение, как в самолете, только сюда еще душ умудрились втиснуть. Плюс — огромное количество голубых рычажков.

— Эти вы не трогайте! — Леня кладет руку на один из них. — Можно только эти два! Если спутаете этот и этот или этот и этот, то придется еще и здесь драить. И учтите, тут нет городской канализации, где все в бесконечность уходит. Здесь вся бесконечность в баке накапливается. Будьте поэкономнее, потому что бак этот не бесконечный. Понятно?

— Понятно! — отвечаю, пытаясь запомнить последовательность рычажков. Надеюсь, у Леши сегодня голова лучше работает, чем у меня. В горле пересохло от вчерашних лекарств.

— А где можно попить? — спрашиваю я.

— Пойдемте на камбуз. Там, по-моему, уже ребята из магазина вернулись.

В помещении камбуза мы видим несколько десятков белых целлофановых пакетов с едой, разложенных по столу и на полу, и всю нашу яхтенную команду.

— Вадим, — Лёня указывает на симпатичного молодого человека около тридцати с обручальным кольцом на правой руке. — Три учебных похода, два самостоятельных и BBS IYT Bareboat skipper! Наш капитан.

— Приятно познакомиться! — Вадим жмет нам руки.

— Ира и Павел, — Леня представляет супружескую пару нашего возраста. Ира — высокая брюнетка и Павел — ей под стать. — Павел — три похода и ISSA inshore skipper! Ира — жена декабриста. Поэтому у нас матросом.

Мы приветствуем друг друга.

— И последние — Сергей с Леной. Лена — также жена декабриста, то есть матрос. Сергей, один учебный поход и литовские национальные права!

— На машину, — добавляет Сергей, улыбаясь. — Пока на яхту еще не удалось сдать.

Лене и Сергею явно за сорок. При первом взгляде на них, однако, создается впечатление, что они только поженились и проводят здесь медовый месяц — рук не расцепляют, взгляда друг от друга не отрывают. Даже двигаются синхронно и внешне похожи: оба худые, невысокие, остроносые.

— А это Алексей и Александра, — Леня переключается на нас. — Первый раз на яхте, поэтому идут матросами!

— А это наш специалист по работе с общественностью, — Вадим показывает на Леню.

— ISSA Yacht crew! — гордо добавляет Леня.

— Что в переводе с английского означает, — поясняет Вадим, улыбаясь, — человек, который после несданного экзамена получил утешительный приз в виде карточки «квалифицированный член экипажа морской яхты», то есть тот же матрос, только с понтами.

— Ладно тебе, — Лёня на секунду смущается. — Без меня бы вы ни за что команду не собрали. Всё-таки два неопытных шкипера и квалифицированный член команды лучше, чем два неопытных шкипера и куча матросов, которые ничего не знают и не умеют.

— Давайте на этом фазу знакомства закончим и разберем продукты! Потом у нас общий инструктаж, планы дежурств по кухне и яхте, а также план эвакуации на случай аварии. Ну, а потом выходим в море!

Мы перекладываем продукты в шкафы и холодильник, а Лена составляет расписание дежурств по кухне.

— Так значит, мы все по очереди готовить будем? — радуюсь я.

— Конечно, — отвечает ее муж.

— Так, что-то мы заболтались! — встревает Лёня. — Пора готовить судно к отплытию. Я за руль! На вас, Алексей с Павлом, швартовы. Курс на Бабу! Александра, что вы так испугались? Лучше тузика сходите проверьте!

Глава 17

Мы стоим на носу яхты, летящей по волнам. Сзади шумят на ветру паруса. Впереди, в какую сторону, не взгляни, слепящая рябь моря. Ребята включили «My heart will go on» по просьбе женской половины экипажа. Выпрямляю руки в стороны, Лёша обнимает меня сзади. Мы парим на крыльях мечты!

— Ты знаешь, я понятия не имела, что тузик — это спасательная шлюпка! — говорю ему восторженным голосом.

Лёша хочет ответить, но при малейшей попытке открыть рот там оказываются мои волосы. Он просит меня не говорить с ним, что тогда еще делать? Нельзя же такой романтичный момент убить молчанием!

— И гальюн — тоже такое интересное название!

— Я же просил тебя не говорить со мной! — раздражается он, в очередной раз выплевывая волосы изо рта.

— Вечно ты все портишь? — злюсь я. — Мог бы и потерпеть! И не наступай мне на пятки, пожалуйста. Я могу за борт упасть при такой качке.

— И будет у нас не «Титаник», а «Баварик», — смеется он.

— Типун тебе на язык.

— Лучше типун, чем копна волос. Ладно, не будем ругаться, — он отстраняется и протягивает руку, чтобы помочь мне пройти на корму. Это не так и просто. Волны небольшие, но чувствительные. Теперь я понимаю, почему Лёня говорил про спасательные жилеты. Оказаться за бортом здесь очень просто.

— Пойдем на камбуз, — предлагает Лёша. — Сегодня наша очередь ужин готовить.

— Я не могу, меня, кажется, уже укачало.

— Мне тоже что-то нехорошо.

Мы оба бежим в туалет. Нам плохо. А что еще хуже, мы оба не запомнили, какие рычажки можно нажимать, а какие — нельзя.

— А вот и наши матросы, — Лёня, одетый в летние шорты, футболку и легкую ветровку встречает нас на камбузе. — А чего такие зеленые? Ветерок волну погнал, и вы сразу слегли? Про туалет ничего не запомнили? Так я и знал. Пойдемте. Объясняю еще раз — последний!

На этот раз Лёша записывает речь Лёни на телефон — на случай, если мы опять забудем. После первого приступа ложимся. Только это совсем не помогает. Лежа тошнит так же, как и сидя. И лекарство совсем не помогает. Настоящее лекарство от укачивания. Нужно было заранее принять, а нас никто не предупредил. Теперь никакого толку. Всё равно все обратно выходит. Еще два часа мы мучаемся, а затем, обессиленные, засыпаем.

— Что это? — просыпаюсь от странного резкого звука за бортом. — На рифы наскочили?

— Что ты всякую ерунду говоришь! — ворчит Лёша. — На айсберг!

— Я смотрю, тебе уже полегчало!

Лёша встает.

— Уже темно, — отвечает он. — Пойдем наверх. Так все путешествие можно здесь пролежать!

— Я не против, особенно если нет качки.

Выходим на палубу, и нашему взору открывается чернота. Снова не видно ни зги, только нашу яхту, подсвеченную несколькими фонарями. Мужчины суетятся у кормы, закрепляя якорь на дне.

— Где мы? — спрашиваю у Лены.

— Мы у острова на ночевку встали. Завтра с утра пойдем осматривать. Как у вас дела? Получше?

— Да, пока не сильно качает.

— Ну и хорошо. Тогда поужинаем? Я вас сегодня подменила.

— Спасибо! — отвечаю я, и мы спускаемся на камбуз.

Нас ждут жареные котлеты, картофельное пюре и салат из рукколы с помидорками. И еще куча «лекарств» разных сортов для празднования первого дня нашего путешествия.

Мне не до празднования. Все еще подташнивает. Пытаюсь съесть хотя бы салат. Все рассказывают понемногу о себе. Бухгалтеры, предприниматели, юристы — обычные люди, как и мы. И ведут себя также. Только Лена и Сергей выбиваются из общей картины. Они сидят рядом с нами на узком диванчике. Мы с Лёшей, как завороженные, смотрим на них. Да, похоже, не только мы. Как они заботливо накладывают блюда, как нежно держатся за руки! Воркуют и целуются, будто неразумные восемнадцатилетние влюбленные. Иногда создается впечатление, что нас вовсе не замечают, будто они одни здесь на яхте.

— Вы, наверное, только что поженились? — спрашиваю я Лену после того, как она представляется учительницей английского языка из Пскова.

— Да что вы, Александра! Уже двадцать лет вместе! Вот в марте фарфоровую свадьбу отметили.

— Удивительно! — Лёша присвистывает. — Вы выглядите такими влюбленными!

— Да, нам многие об этом говорят, — Лена со смущенной радостью смотрит на Сергея.

— Знаете, я — психолог, — Алексей поворачивается к ним. — Ко мне многие пары приходят за советом. До сих пор я слышал только печальные истории. Очень хочется послушать вашу. Как вы научились жить долго и счастливо? Наверное, вы из любящих семей?

— Да нет, скорее наоборот. Мы пошли от противного, против правил, принятых в моей семье. Я старалась не делать того, что делала мама (ее отношения с отцом я считала ужасными). Сережа от меня научился, у него не было родителей — он из детдома.

— Удивительно! Так что же вы делали или не делали?

— Сейчас уже трудно что-то определенное вычленить. Это стало таким естественным. Хотя был один момент — переломный для нас. Сначала мы тоже ссорились: это не туда положил, это не так приготовила. Даже расходиться хотели. Трудно в это поверить. А потом как-то на машине ехали, опаздывали и ссорились. И вдруг перед нами на перекрестке машину снесло — прямо перед нашим носом! У грузовика тормоза отказали. Мы будто в другое измерение попали. В одну секунду поняли, что жизнь — она такая хрупкая и одновременно такая… Она будет, какой ты хочешь. После этого между нами все само собой наладилось. Ведь если кого-то любишь и уважаешь, просто не делаешь ему неприятных вещей. Стараешься, наоборот, обустроить его жизнь удобнее. Не критикуешь, а помогаешь, не ругаешь, а сочувствуешь. Если проблемы есть, решаем вместе.

— Наверное, это трудно с профессией объединять? — спрашиваю я. — Отдаваться работе (вы сказали, в школе преподаете), а потом быть доброй, пушистой, заботливой с мужем.

— Да, непросто, поэтому стараюсь на работе не отдавать всё. Половины вполне достаточно. Другу половину несу домой и отдаю мужу. И он также.

— А вы, Сергей? — не успокаивается Лёша. — Что вы делаете, чтобы сохранить любовь?

— Ничего не делаю. Просто люблю. Каждую минуту. Смотрю на нее, — Сергей обращает к Лене нежный взгляд, — и люблю. Накладываю ей салатик — тоже с любовью. Спать ложимся тоже с мыслью о любви.

— Здорово, — говорю я. — Как постоянная метта — медитация.

— Метта-медитация? — Сергей повторяет за мной, выговаривая слова по слогам, будто слышит их в первый раз.

— Это когда в течение 15 минут представляешь, что всех любишь.

— А зачем это представлять? — удивляется он. — И почему только 15 минут?

— Чтобы познать чувство вселенской любви. Это когда ты всех вместе любишь — все человечество и каждого в отдельности тоже.

— Зачем все человечество любить? Ты же не знаешь, какой каждый конкретный человек. Он детей убивает, а ты его любишь. Он женщин насилует, а ты его тоже любишь? Зачем любить каждого 15 минут в день, когда можно любить одного всю жизнь?

Я теряюсь.

— Думаю, смысл этой медитации как раз в том, чтобы научиться любить человека со всеми его недостатками, вне зависимости от того, кто он и что он натворил в жизни, — поддерживает меня Лёша. — Просто за то, что он — человек, живое существо и у него есть шанс на прощение, какие бы грехи он не совершил.

Лёша смотрит на меня так, как будто это все меня касается самым непосредственным образом. Причем уже не в первый раз. Иногда, когда я вижу такой его взгляд, у меня пульсирует в голове сумасшедшая мысль, что он видел нас тогда с Николаем в машине у подъезда и подстроил всю историю с Сердобольным, чтобы помешать.

— Не понимаю, зачем тренироваться? — Сергей слегка раздражен. — Живи так — на то жизнь и дана.

— Ладно, Сережа, — Лена обнимает его за плечи. — Просто у каждого свои взгляды на жизнь, свой путь. Мы тоже его не сразу нашли.

Они снова принимаются ворковать друг с другом и вскоре уходят в каюту. Мы, усталые от дневной качки, тоже прощаемся и удаляемся к себе.

— Может, ты мне всё-таки семинар проведешь, пока мы на стоянке? — спрашиваю я. — А то пойдем опять по волнам, не до вселенских истин будет. Ты же хотел объяснить мне, что есть главное. Хотя мне кажется, я уже знаю.

— Так что же? — Лёша умывается и прыгает ко мне на кровать.

Я уютно устраиваюсь на его руке.

— Когда я думала, что потеряла работу, то была уверена, что работа для меня — самое главное. А теперь, когда увидела Лену с Сережей, понимаю, что любовь к одному человеку — искренняя, нежная, восторженная, на всю жизнь — это самое главное. Не нужно распыляться на других. Люби того, кто рядом, одного. Еще пару месяцев назад была уверена, что все эти эмоции не так важны для жизни, особенно для работы. Честно говоря, я просто заледенела, перестала чувствовать. Но Света и Михаил были правы. Эмоции — это и есть наш двигатель. Мышление может помочь задать направление, а эмоции поднимают нас с дивана. Без них ни жить продуктивно, ни работать эффективно невозможно. Жизнь просто останавливается. Особенно без любви. Я права? Это главное?

Долго смотрю на него: правильные черты лица, узкую полоску жестких волос, ниспадающую строгой линией от нижней губы до густой щетины на подбородке и разделяющую безволосый островок на подбородке на две симметричные части. Уже и забыла, как любила раньше любоваться этой идеальной пропорцией его лица.

— Я не против такого главного, — Лёша приближается ко мне, игриво целует в шею и начинает расстегивать пуговицы на блузке.

— Не торопись! — пытаюсь его остановить. — Скажи мне, что главное для тебя?

— Сейчас, подожди, — Алексей борется с блузкой. — Как ты вообще пуговицы здесь расстегиваешь? Их тут штук двадцать! С ними и ювелиру не справиться!

— Я просто ее через голову надеваю, — показываю мастер-класс.

— Так мы гораздо быстрее до главного доберемся, — он с удовлетворением берет из моих рук блузку, бросает ее на край кровати, стягивает с меня брюки, оставляя их там же, целует под коленками, а я думаю, что опять у нас все сводится к сексу, и что он так и не ответил на мой вопрос. Значит, я не угадала? Значит, это не самое главное? А что же тогда?

* * *

Утром после завтрака мы усаживаемся на спущенный на воду тузик и оказываемся на небольшом холмистом островке, на котором, по свидетельству Лени, кроме диких кроликов, никто не живет. Скудная кустарная растительность и трава — это все, что сумело найти жизнь в суровой скалистой породе. С радостью ступаю по твердой земле. Даже здесь на суше меня немного покачивает, но сегодня чувствую себя гораздо лучше.

— Может, мы здесь останемся, а на обратном пути нас подберут? — спрашиваю Лешу, взбираясь за ним на крутой холм.

— Не волнуйся, скоро привыкнем. И, поверь, на яхте с туалетом и холодильником все же лучше жить, чем на острове с дикими кроликами. Не думаю, что твой желудок столь быстро привыкнет к подножному корму, — он показывает на скудную траву, растущую по обеим сторонам от тропинки, по которой взбираемся на самый верх. Лёша помогает мне забраться на плато.

— Ты прав, — стараюсь задержать на нем взгляд так, как это делает Лена.

— У меня с лицом что-то? — откликается он настороженно.

— Да нет, просто вид изумительный за тобой открывается.

Он поворачивается к заливу, и мы смотрим вниз на наш плавучий дом. У меня перехватывает дыхание. Будто чародей перенес нас в самое прекрасное и романтичное место на земле. Море играючи поблескивает, переливается от золотистого цвета под прямыми лучами солнца до темно-синего — у самого горизонта, ласково шумит, зазывая в новый поход.

Несколько небольших яхт, беспорядочно разбросанных по разным сторонам бухты, кажутся игрушечными. Наша выглядит самой крупной, и от этого меня, как ребенка, которому всегда хочется иметь все только самое лучшее и большое, охватывает восторг и веселье.

Раньше я видела яхты только далеко на горизонте и думала, что есть же богатые люди, которые могут позволить себе такую романтику! Могла ли я помыслить о том, что когда-нибудь сама поплыву на такой? Наши мечты могут быть гораздо ближе к реальности, чем мы себе представляем, даже если они позаимствованы из списка дел, которые обязательно нужно сделать в этой жизни. Путешествие на яхте обязательно стоит попробовать. Хотя для меня бы, наверное, лайнер больше подошел. На нем, наверное, не так укачивает. Пожалуй, я начну составлять новый облегченный список дел, которые нужно успеть в этой жизни, — для офисных работников. Итак, первый пункт — недельное путешествие на лайнере или на яхте, если вас не укачивает.

Лёша зовет меня идти дальше. Солнце сегодня по-летнему жаркое, поэтому мы спешим до обеда обойти остров, а после выйти в переход до следующего места стоянки. Небогатая растительность по мере углубления на территорию острова совершенно не меняется: коротенькая травка да мелкие кустарники. Немудрено, что только кролики выживают. Через час находим какие-то доисторические развалины. Ощущаю все недостатки путешествия без гида: если ничего сам не знаешь, так и уедешь несведущим. Ребята, которые, как оказалось, уже были на этом острове, ничего толком объяснить не могут. Даже дома в интернете не посмотрели! Я ползу за телефоном. Связи нет. Мне становится немного не по себе. Случись что, кто нам поможет?

— Тишина! — говорит Лёша и вздыхает, поднимая руки к небу. — Красота! Зачем ты телефон с собой взяла? Я свой выключил и положил в непромокаемый пакет. И тебе советую. Здесь все равно не ловит.

— Да, наверное, так и сделаю, хотя мне как-то неуютно без связи с миром.

— Неделю проживем. Для меня лично — это одна из главных целей отдыха — побыть неделю без телефона. В городе всё отвлекает. То смс твои, то новости, то мейлы от клиентов. Мозг, как у невротика становится, — всё время чего-нибудь ожидает. А здесь тихо, спокойно. Красота! Ничего больше не нужно для полноты ощущений. Всё уже есть.

Так, значит, вторым в моем списке будет — прожить неделю без интернета и телефона. Хотя бы в отпуске, где нет связи.

К двенадцати все собираются у лодки на берегу. Одного Лёни нет. Вадим ворчит что-то о его безответственности, и что он в следующий раз его не возьмет. Через двадцать минут мы замечаем его грузную фигуру, спускающуюся со скоростью перекати-поле вниз по тропинке.

— Ну что? Чего ждем? — кричит он, приближаясь к нам. — Все на тузик! Обедать и в путь!

В лодке Лёня гордо снимает с плеча то, что я сначала приняла за рюкзак, и показывает нам.

— Что это? — от ужаса у меня дыхание перехватывает.

— Кролик, — ничуть не смутившись, отвечает Лёня. — На обед поймал.

— Только я его готовить не буду! — говорю я, морщась. — Даже если сегодня наша очередь. И есть тоже.

Слезы наворачиваются на мои глаза.

— Господи, Александра, — Лёша успокаивает меня. — Стоит ли так расстраиваться? Это же всего лишь кролик!

— Как ты можешь так говорить? — метаю в него взглядом гром и молнии. — Это же живое существо!

— Было, — равнодушно добавляет Сергей.

Ищу поддержки у женщин, но Ира фотографирует море, а Лена видит только своего Сергея. Она его любит и за то, что он беззащитных кроликов согласен убивать? Нет, не могу. Я так не согласна. Похоже, я одна здесь за права животных бороться собираюсь? На час демонстративно закрываюсь ото всех в каюте и занимаюсь корейским. На обед, однако, выхожу. Голод не тетка. Никто о конфликте и не вспоминает.

На камбузе приятно пахнет вареным сельдереем и петрушкой. Ира ставит в центр стола большую кастрюлю.

— Что там? — спрашиваю с подозрением.

— Суп, — отвечает Лена и улыбается.

Пробую. Картошка, морковка, сельдерей, перловка и лук. Мясо отдаю Лёше. Не то чтобы я им не доверяю, просто решила и дальше придерживаться вегетарианства. Вскоре тарелки и кастрюля пустеют. Действительно вкусно. Третьим пунктом моего списка будет попробовать настоящее вегетарианство, а может быть, даже сыроедение. Да, прекрасная идея — полезная и здоровая. Ира подает котлеты с овощами. Прямо как на бизнес-ланче в Москве.

— С чем котлеты? — спрашиваю.

— С гречкой и чуть-чуть курочки.

Когда следующий прием пищи будет, неизвестно. Если чуть-чуть курочки, то я попробую. Это ведь диетическое блюдо. Курочкой во время войны раненых солдат выхаживали. Вкусно! Пальчики оближешь! За уши не оттащишь!

— Ну как? — спрашивает Ира.

— Вкусно! — отвечаем мы, как один.

— Ничего вкуснее не ела! — восклицаю я.

— Еще бы! — говорит Лёня. — Свежее мясо — оно всегда вкуснее!

Все медленно переводят взгляд на него, потом на меня, а потом снова на него — теперь укоризненно.

— Не понимаю, к чему такое представление разыгрывать из-за какого-то кролика! По курицам, которых миллионами убивают, никто слез не льет, а из-за бедного кролика уже таз наплакали.

Встаю и поворачиваюсь к Лёше.

— Ты тоже знал?!

— Александра, не кипятись, — Лена встает и мягко кладет мне руку на плечо. — Действительно, какая разница — курица или кролик? И то, и другое — диетическое мясо.

— Причем очень вкусное, — добавляет Лёня. — Всем же понравилось!

— Нет, мне не все равно. Еще сегодня он, счастливый и свободный, прыгал по острову, ничего не подозревая, а сейчас сидит у меня в желудке!

От этой мысли меня снова начинает тошнить. Убегаю из-за стола, закрываюсь в каюте и реву. Как они могут так поступать с бедным животным и со мной тоже?! Женщины ничуть не лучше.

Достаю смартфон. Связи по-прежнему нет. Смотрю на морские пейзажи на картинах, обрамленные в рамки из ракушек и морских звезд и постепенно остываю. Что-то я разбушевалась. Эмоции делают мой разум неустойчивым. А из-за того, что меня постоянно укачивает, когда у других уже никаких признаков, чувствую только злость и негатив… Достаю смартфон и включаю запись книги Жан-Поль Сартра, которую мне Света прислала и которую я так и не дослушала. Чуть-чуть осталось. «Конечно, — говорит все тот же монотонный голос, — вначале работа будет скучная, изнурительная, она не избавит меня ни от существования, ни от сознания того, что я существую. Но наступит минута, когда книга будет написана, она окажется позади, и тогда, я надеюсь, моё прошлое чуть-чуть просветлеет». Теперь он видит смысл жизни в книге, которую после себя оставит. Но не могут же все писать книги! Должен быть и другой смысл, другое главное.

Лёша останавливает мои размышления и приносит извинения от всей команды. Они не предполагали, что я могу так обидеться. Всем хотелось попробовать кролика, а отдельно готовить не было времени. Нужно снова выходить в море.

— Снова в море? — спрашиваю я. — Хотелось бы остаться здесь на всю неделю, где не сильно качает.

— Нужно идти дальше. Это всё-таки поход, а не стоянка. И еще раз извини нас всех. Мы повели себя очень эгоистично. Нужно было всем вместе съесть какой-нибудь зеленый салат с черным хлебом.

— Не нужно из-за меня всем становиться вегетарианцами, — я понимаю, куда он клонит. — И если вам хочется кроликов, ешьте их. Я сама себе приготовлю что-нибудь другое. Не знаю, что на меня нашло. Меня все раздражает из-за этой тошноты. Никак не привыкну к этой нестабильности под ногами. Я такая чувствительная стала.

Лежу в каюте, стараясь привыкнуть к мерному покачиванию яхты и в какой-то момент засыпаю. Мне снится сон, будто про мою жизнь снимают фильм, но режиссер, очень похожий на моего творческого интеллигента, постоянно недоволен актрисой. «Кого ты играешь? — кричит он. — Кому ты хочешь что-то показать? Не играй, а живи! Правду! Дай мне правду!» От его слов я просыпаюсь. О чем он? О какой правде? Лёша… Николай… Что теперь с ним? Если он не виноват, то нехорошо мы с ним всё-таки обошлись… Почему я не могу прекратить думать об этом даже в отпуске?

Меня все еще подташнивает, но уже не так сильно. С этим можно жить. Организм перестал сопротивляться ощущению неустойчивой нормальности. С усилием встаю и выхожу на палубу. Смеркается. Вся команда в сборе. Лёша помогает мне пройти к скамейке и усаживает на колени.

Как завороженные, смотрим на огромный залив и открывающийся перед нами вид на первое цивилизованное место на нашем маршруте — город Гёчек. По берегам залива несколько бухт с бесчисленными яхтами. Справа — суденышки попроще. Слева стоят огромные яхты миллиардеров. На самой большой из них мы насчитали семь этажей. «Это одного норвежского магната. Он ее продал, не понравилась. Теперь можно снять за полмиллиона в неделю, — поясняет Вадим, — евро». Мы присвистываем и смотрим дальше. Впереди — черная гора, у подножья которой ютятся домики и отели со светлыми крышами, как боровички после дождя. Павел объясняет нам, что это лишь порт. Основная часть города находится чуть дальше по линии берега. Отсюда их не увидеть.

Ищем пирс, у которого стоят яхты, похожие по классу на нашу. Видим служащего, который машет с берега нам рукой. Сначала не понимаем, гонит он нас отсюда или наоборот зовет, потом разбираемся — зовет. Ребята работают, как слаженный организм. Вадим у руля. Лёня следит, чтобы яхта не подошла слишком близко к причалу. Остальные выбрасывают швартовы и помогают закрепить судно. В конце путешествия никому не хочется платить за царапины на борту, а получить их ничего не стоит, если не смотреть в оба.

Вечер договариваемся провести раздельно парами. Мы переодеваемся и, накинув легкие ветровки, отправляемся в город. Порт Гёчек — это город в городе. До центра, по словам Вадима, совсем недалеко — каких-то десять минут по побережью в окружении живописных сосен. На пирсе видим наших старых знакомых: Алису и Вадика. Их яхта, очевидно, следует по тому же маршруту. Вадик учится вязать с папой морской узел. Алиса рассматривает с мамой морскую звезду. Никто не кричит и другим не надоедает. Нас они даже не замечают.

— По-моему, плавание пошло всей семье на пользу, — говорит Лёша тихонько, чтобы они нас не услышали.

— Да, — шепчу я. — Может быть, и мы когда-нибудь отправимся в путешествие на яхте всей семьей?

— Я не против, — отвечает Лёша. — Есть даже такой вид семейной терапии — общий поход на яхте без телевизора, телефонов и книг. Даже если люди долгое время до этого не говорили друг с другом, обычно на третий день все начинают нормально общаться, а на седьмой семью не разольешь водой.

— А что у нас будет на седьмой день? — спрашиваю, игриво целуя его в ушко.

— Не знаю. Давай пока поедим где-нибудь? — предлагает он, и я без раздумий соглашаюсь.

Выбираем небольшой традиционный турецкий ресторан на берегу моря, которых тут десятки, если не сотни. Все побережье усыпано светящимися вывесками заведений. Внутри немноголюдно — лишь несколько человек вполголоса беседуют, склоняясь над большими тарелками с едой. Садимся за стол на четыре места на террасе с видом на набережную. Мы всегда располагаемся друг напротив друга — так удобнее общаться. У подоспевшего официанта заказываем бутылку красного вина и овощи на гриле. Лёша, конечно, еще и мясо на гриле, но это его дело.

— Знаешь, я сегодня днем так вспылила, — говорю после того, как на столе появляется вино и большие пузатые бокалы. — Не люблю, когда меня обманывают.

— Забудь. Я тоже за честность. Извини, что мы тебе ничего не сказали.

— И ты меня. Я повела себя эгоистично.

Он поднимает бокал, мы чокаемся. Вдыхаю аромат вина и пробую. Прекрасный терпкий вкус с послевкусием дубовой бочки, как у хорошего коньяка.

— Отличное вино! — восклицаю я.

— Да, действительно, — соглашается он, — Если вернуться к теме правды, знаешь, в психологии есть интересная статистика: 75 процентов людей говорят, что им не нравится, когда их обманывают, но при этом они сами признаются, что регулярно не договаривают, умалчивают, а иногда откровенно врут своим друзьям и близким. Причем несколько раз в месяц!

— Да? Тогда я — редкое исключение, кроме, пожалуй… — отрываю взгляд от зеленого салата с йогуртовым соусом, который принесли как бесплатное приложение к основному блюду, и напряженно смотрю на Лешу. — Знаешь, мне нужно тебе кое-что рассказать.

— Мне тоже, — отвечает он тоном, от которого у меня мурашки от страха по спине бегут.

Сжимаю в руке бокал и делаю большой глоток, судорожно перебирая в голове возможные варианты его признаний: он мне изменил, у него есть незаконнорожденные дети, он не может иметь детей, он знает о нас с Николаем, он его подставил? А может быть, команда не хочет плыть дальше со мной, и мне придется отправиться отсюда домой на самолете? Или у него на работе появилась симпатичная девушка, похожая на меня, — перфекционистка, которой ему очень хочется помочь, вылечить, как мне тогда. Зачем я вообще начала этот разговор?! Кому нужны эти признания? Лёня мне про кролика сказал, и что из этого вышло? Скандал. А так бы каждый спокойно съел свою порцию, и никто ничего не заметил. Нет, это все же неправильно, нечестно. Лучше сейчас сказать, чем потом всю жизнь мучиться.

— Давай тогда ты сначала, — говорю обреченно, готовясь к самому худшему.

— Нет, — отвечает он, — давай ты, раз уж начала.

— Хорошо, — ерзаю на месте, желая пробурить в деревянной скамье с мягкой подушкой дыру, чтобы тут же исчезнуть после признания, но мебель здесь крепкая — видимо, и не такие баталии выдерживала. — Помнишь, пару неделю назад, когда мы перестали друг друга понимать? Особенно после того, когда меня на работе повысили.

— Да, хорошо помню. Я тогда еще каждый день квартиру убирал. Меня это ужасно раздражало. Поэтому был не сдержан порой. Да еще этот франт, который за тобой увивался, меня нервировал…

— Честно говоря, речь как раз о нем.

Лёша перестает жевать, сжимает в руке вилку, потом откладывает ее в сторону и напряженно смотрит на меня.

— Что ты хочешь мне про него рассказать?

Он ставит локти на стол и трет руку о другую с такой силой, что слышу шелест сухой кожи. Опять начинает подташнивать.

— Он пытался за мной ухаживать, — делаю паузу, чтобы собраться с силами. — Один раз, он провожал меня домой на машине, когда у нас с тобой совсем плохо было…

Здесь я останавливаюсь и начинаю раскачиваться на сиденье из стороны в сторону, как метроном, отсчитывающий последние секунды жизни.

— Да остановись ты, — Лёша хватает меня за плечо так, что становится больно.

— Извини, организм к качке привык. Теперь остановиться не могу.

— Так что с ним? — лицо у Леши белое, как скатерть.

— С Николаем? — опускаю взгляд на тарелку с салатом. — Он приставал ко мне. Да, он приставал ко мне в машине.

Пусть он спросит. Сама больше ничего не скажу. Пусть он спросит!

— И ты, конечно, сразу дала ему от ворот поворот? — спрашивает он с таким видом, будто других вариантов в природе не существует.

— Да, конечно! — отвечаю с таким видом, будто это действительно так.

— Пощечину ему залепила?

— Естественно! Он потом три дня есть на эту сторону не мог!

Нет, все было по-другому, но мне очень хотелось бы, чтобы было именно так, как сейчас рассказываю.

— Хорошо, что его уволили, — Лёша удовлетворенно выдыхает и спокойно переключается на салат.

Черноглазый официант приносит нам горячее: мои овощи на гриле и Лешино мясо. От блюд идет пар, пахнет бесподобно! Не знаю, за что взяться: за нежные цуккини, пурпурный перчик, цветную капусту или морковку, которую будто не с грядки взяли, а из красочной детской книжки. Перед Лёшей таких трудностей выбора не стоит. Он всаживает вилку в сочный стейк, ловко орудует ножом и первый кусок мяса мгновенно оказывается у него во рту.

— М-м-м… — стонет он от удовольствия. — Стоило поехать сюда только из-за этого стейка!

— Мои овощи тоже просто превосходны! — отвечаю я. — Кстати, а что ты мне хотел рассказать?

— Да ничего, — он на секунду останавливается, задумчиво смотрит на меня и снова возвращается к стейку.

— Нет уж! Это несправедливо! Если я всё рассказала, то и ты должен!

Он усердно жует и показывает жестом, что пока не может говорить. Проглотив, он тут же посылает в рот еще один кусок мяса. Я терпеливо жду, параллельно поедая свое блюдо, и, когда на его тарелке ничего не остается, повторяю вопрос.

— Знаешь, — неторопливо отвечает он, — я тогда ужасно переволновался из-за этой истории с Николаем. Я видел, как он на тебя смотрит и не на шутку испугался, потому что боялся потерять тебя. Честно признаюсь, сначала не знал, что делать — я никогда не был в таких ситуациях. В моей голове зрели планы, от которых мне самому жутко становилось. Все те схемы и способы достижения целей, которые раньше использовал мой отец, вдруг перестали мне казаться нечестными и порочными. В любви все средства хороши, говорят. И в тот момент я прочувствовал, что был готов на всё.

Внутри меня будто кровь застыла. Лёша подставил его. Он сам позвонил своему отцу и подставил Николая, чтобы он оказался подальше от меня. Николай невиновен, как я и подозревала. Сейчас Лёша признается, и это станет нашим концом. Я никогда не смогу принять то, что он сделал с невиновными. Даже если ради любви ко мне! Он подставил родного отца! Пусть у него с ним и нет никаких отношений. Сумасшедший страх разочарования в человеке, которого я уже определила как спутника всей жизни, и такая же сумасшедшая радость оттого, что хотя бы в Николае я не ошиблась, сталкиваются где-то в районе пупка и расходятся тысячами колющих стрел по телу.

— Я рад, — Лёша подливает в бокал вина, — что мне не пришлось этого делать. Николай всё сделал за меня.

— Так ты этого не делал?

— Нет, конечно, — отвечает он и делает очередной глоток из бокала.

— И Николай говорит, что не делал, — вздыхаю, недоумевая.

— Да… — он с улыбкой сочувствия смотрит на меня. — Ты, конечно, веришь мне, а не ему?

— Конечно, — выдыхаю я.

— Тогда еще по десерту съедим?

Я киваю. Он молча подливает вина и поднимает бокал, призывая меня коснуться его своим. Гулкий звон стекла скрепляет наше негласное соглашение больше не возвращаться к этой теме.

Глава 18

Может, Лена и права. Любви не всегда нужна правда. А что есть правда в любви? Сама любовь, особенно в самом ее начале, — это сплошной обман. Из-за гормонов, которые бушуют в крови в состоянии влюбленности, мы видим человека совсем не таким, какой он есть. Мы видим мир другим. Природа не просто надевает на нас розовые очки. Она сносит голову вместе с этими очками. А потом, когда мы находим ее и ставим на место, на наших глазах появляются лупы, будто природа хочет извиниться за ту близорукость вначале отношений и восстановить справедливость. И получается все наоборот: мы начинаем пристально разглядывать партнера, выискивая недостатки. Достаточно ли он хорош? А может, стоит поискать другого? Если не искать нового, то этого поправить! И снова в наших суждениях мало правды. От природы мы склонны замечать недостатки и негатив. Поэтому видим отражения в кривых зеркалах, не больше. Конечно, если не научим себя другому.

Может, где-то правда и есть, за нее можно и даже нужно умирать. Но в отношениях между людьми, особенно между влюбленными, такие жертвы не оправдываются. Потому что правда определяется органом, очень близким по функциям к вестибулярному аппарату. И, как показывает наше морское путешествие, на него полагаться совсем нельзя. Пока ты на земле, кажется, что здесь не качает. Проведи три дня на море, и уже уверен, что на море не качает, а земля под тобой ходуном ходит. Я про наш мозг… Как же это неидеально и неправильно… Как хочется найти поверхность, где нет этого вечного шторма, где вечное солнце, штиль и есть уверенность, что хоть главное ты знаешь точно.

— Пойдем сразу на яхту, — прошу Лешу, когда мы, расплатившись, уходим из ресторана. — Там, наверное, тихо. Я соскучилась по тишине.

Мы возвращаемся на пустую яхту и предаемся страсти. Он впервые странно груб и даже агрессивен, будто хочет наказать меня за ложь в ресторане, я царапаю ему в ответ спину. Пусть не думает, что поверила всему, что он говорил.

— Лёша, — говорю ему, когда мы растягиваемся на кровати сырыми и скользкими, как рангоут после шторма, — ты мне рассказывал, что любовь — это смесь гормонов. Она толкает нас на необдуманные поступки. Но через какое-то время эта смесь перестает вырабатываться, и что тогда?

— Тогда ты выздоравливаешь и можешь выбирать, что делать дальше: найти нового партнера, чтобы снова окунуться в пучину гормонов, или остаться со старым, несовершенным, все ошибки которого ты знаешь наперечет. Второй путь сложнее, потому что он противоречит желаниям нашего тела. Он противоречит заложенному природой механизму замечать недостатки прежде, чем мы увидим что-нибудь стоящее. Но если преодолеть это негативное притяжение, эту огромную волну, которая гонит обратно к берегу, можно выйти в открытое море и увидеть красоту бескрайнего океана. То, что вначале кажется ядом, потом становится нектаром. Это не я сказал. Так в Древних Ведах написано.

— Значит это главное? Такая любовь?

— Не знаю.

— Как не знаешь? Ты же мне обещал на эту тему семинар провести! — возмущаюсь я.

— Проведу, обязательно проведу. А сейчас очень спать хочется.

Лёша выключает ночник и отворачивается в другую сторону, оставляя меня с мыслями о том, почему же он тянет. Почему не рассказывает? Что в этом сложного? В главном?

* * *

Весь следующий день мы идем по ветру. Мне гораздо лучше. Чувствую себя если не морским волком, то Маугли, начинающим путь по джунглям морской походной жизни. Как сказал тогда Андрей в машине МЧС: «Ты полюбишь природу». Я ее действительно полюбила. За каких-то три дня влюбилась в море с его миниатюрными, рассыпанными по береговой линии островами. Как малахитовые бусинки на длинной нити: они все похожи по цвету, но ни одного одинакового. От фисташкового до бутылочного, от изумрудного до оливкового. Кристально-чистая бирюзовая вода и девственная тишина, нарушаемая только ласковым шумом волн. Даже пропало навязчивое желание проверять электронную почту и учить корейский язык. Я расслабилась, совершенно расслабилась. Забыла про правила. Хожу по палубе босиком в длинной Лешиной тельняшке, ем то, что все едят, и больше не донимаю его вопросами о главном. Потом разберемся, а пока мне просто хорошо.

После длинного перехода и небольшого перекуса останавливаемся на рыбалку у пустынного острова с ночевкой. Вадим с Лёней на тузике едут поближе к острову, чтобы в бухте поохотиться на рыб под водой. Лёша с Павлом и Сережей остаются на борту и ловят тремя спиннингами на курицу и креветок. Говорят, это любимое лакомство местных рыб. Между командами подводной и обычной охоты начинается негласное соревнование.

Пока мужчины заняты рыбалкой, мы с Ирой и Леной плаваем в море с трубками и масками. Вода не ледяная, но достаточно холодная. Мы гребем изо всех сил, чтобы разогреться, и через несколько минут кожа перестает при каждом движении превращаться в гусиную. Опускаю голову в воду, надеясь разглядеть резные коралловые рифы и сотни тропических рыб, как в журналах о путешествиях, но поначалу не замечаю ничего, кроме мутноватой толщи воды. До дна далеко, но через какое-то время начинаешь различать очертания дня с крупными рыбешками, прогуливающимися вокруг немногочисленных водорослей. Радуюсь им, как ребенок!

В голову приходит мысль, что мы тоже постоянно ждем от жизни резных коралловых рифов и сотен тропических рыб! И, что хуже всего, получаем их! Изысканные блюда, фешенебельные наряды, остросюжетные фильмы, глянцевые журналы, желтая пресса — они загоняют наши желания и удовольствия на такую высоту, что чистая вода, черный хлеб и тишина не вызывают ровным счетом ничего. Мы их просто не замечаем. Нам нужно больше, сильнее, ярче, быстрее. Это как чувство легкого зуда, которое чем больше утоляешь, тем больше чешется. Оно не дает жить спокойно и счастливо. Всегда хочется рыбы покрупнее, вина покрепче, приключения покруче. А если наступит минутка умиротворения, опять начинает зудеть. Может, письмо пришло электронное? Задание от начальника? Будто ты существуешь, пока кому-то нужен, пока тебе кто-то пишет. Здесь мне никто не звонит, никто не пишет, никто не нужен. Мысли успокоились, и зуд пропал. Это так прекрасно, когда ты перестаешь ждать и просто живешь.

Только здесь, после трех дней в отрыве от цивилизованной жизни, я поняла, как легко научиться радоваться простым вещам: рачку, пробегающему по дну, рыбке, проплывающей мимо, яхте, на которой ты приплыл. И у этой радости есть всего лишь одно правило — простота работает там, где нет сложности, нет изощренности, но она, к сожалению, возможна только здесь. В городе — другие правила, жизнь по другим законам. И наше тело изначально к ним не приспособлено. Нам приходится создавать новые правила самим и самим же обучать им тело.

— Дельфины! — кричит Ира.

Мы с ней останавливаемся и, помогая себе ногами, стараемся высунуться из воды повыше, чтобы увидеть это чудо. Действительно, в нескольких сотнях метрах от нас резвится стая дельфинов.

— Все на борт! — кричит Лена встревоженно и торопливо гребет к яхте.

— Почему? — удивляюсь, но на всякий случай тоже плыву за ней.

— Дельфины могут быть опаснее акул! — говорит она, спешно забираясь по лестнице на борт.

— Как это? — спрашиваю, торопясь за ней. — Они на вид такие милые. И зубов у них вроде нет.

— Зубы есть, и еще какие, но ранят они обычно носом, — объясняет Лена. — Были случаи, что ребра ломали. А еще они любят, играя, таскать людей на самое дно.

— Нет, на дно я не хочу, — бормочу, вылезая на палубу. — Пока не хочу…

Дельфины, беззаботно перепрыгивая друг через друга, проплывают мимо. Вот ведь какие весельчаки! Людей на дно таскают! Мы безостановочно фотографируем их — всё-таки не каждый день видишь животных в их родной среде обитания. Я, несмотря на всю красоту этих созданий, после некоторых раздумий, включаю в список тех дел, которые нужно обязательно успеть офисному работнику в жизни, плавание с маской и трубкой в открытом море, а для противоположного пола — рыбалка там же. Это доступно каждому и совсем неопасно для жизни.

Мужчины нас не замечают. У них клюет. Они будто в один момент превратились в два небольших отряда первобытных охотников, целью которых является не просто накормить свой род, но и занять место вожака. Иначе как понять то, что каждый раз, когда трое на яхте видят ликование двоих на лодке в бухте у берега, настроение их портится. Нахмурив лбы, они проводят экстренное совещание, вытаскивают крючки из воды, шушукаются, колдуют над наживкой, снова кидают ее в воду и сосредоточенно ждут, глядя на концы удочек. Никто даже взгляда не оторвет. Например, чтобы посмотреть — не свалились ли за борт их женщины, не унес ли одну из них злой дельфин?

Но мы не свалились, и дельфины нас не унесли. Мы уже знаем, как ходить по яхте, за что держаться, чтобы не упасть случайно за борт. Теперь и про дельфинов от Лены знаем. Море сегодня на удивление спокойное. Загораем на палубе и говорим с девочками о женском: о работе и жизни с мужчинами. У Иры проблемы, схожие с нашими: живут в Москве, времени друг для друга не хватает. Только походы и объединяют. Раньше они по рекам ходили на байдарках, в горы иногда, а теперь решили море освоить. Кстати, они с мужем в походе когда-то и познакомились.

Слушаю девочек и смотрю на море. Удивительно. Оно никогда не бывает одинаковым. С утра нежно-голубое, чуть ребристое, будто нарисованное масляными красками отражение неба. Когда солнце подходит к зениту, цвет становится таким обжигающе ярким, что глаза болят. Невозможно долго смотреть на это поблескивающее миллиардами бликов полотно. Вечером оно может одарить тебя золотистым закатом, а может преподнести радугу. Причем радугу не привычных цветов, а совсем другую — морскую: посередке с солнцем, а дальше многоцветной дугой от белого до темно-синего. Только вот цвета описать совершенно невозможно, потому что каждый день они разные.

Девочки машут Вадиму с Лёней, чтобы те возвращались. Мы все проголодались. Как только ведра рыболовов оказываются на палубе, подводятся итоги соревнования. 5:4 — в пользу Вадима с Лёней.

Лёня гордо дефилирует на кухню. Нас даже близко не подпускает.

— Рыба как женщина, — заявляет он, поглаживая первый экземпляр, — любит мужские руки. К ней особый подход нужен! Вот эту сокару задень неправильно, рука будет потом несколько часов болеть — она ядовитая. А кефаль и морского бычка можно брать, не боясь. От них ничего не будет, но они не такие вкусные. Я же говорю: как женщина.

— Ладно, — отвечает Лена. — Мы и не претендуем. Ребята, посмотрите потом, кто-нибудь здесь на розетку. Мне кажется, там что-то потрескивает.

— Это наша рыба потрескивает! — смеется Лёня и кладет первую рыбу на брызгающую маслом сковородку. — Девчата, чего сидим? На стол накрывайте! У меня через десять минут первая порция будет готова!

Мы достаем тарелки, стаканы, нарезаем свежие огурцы, помидоры, моем листья салата и кладем все это на тарелку, как гарнир к шашлыку.

Александра! — Лёня обращается ко мне. — Ты вегетарианство не бросила случайно?

— Бросила! Особенно, если речь идет о свежей рыбке.

Лёня от удовольствия прищелкивает языком и хохочет.

— А то я думал, не прихватить ли тебе пару морских огурцов! Сегодня несколько на дне видел.

Вадим спускает воздух их тузика и заклеивает небольшую пробоину. Лёня постарался — гарпун на обратном пути неправильно положил. Ребята достают пиво и напитки покрепче. Погода спокойная, до завтра стоим здесь — можно расслабиться. Одному Лёне пить запрещается — у него сегодня ночная вахта. Нельзя сказать, что он рад этому совпадению. Но если капитан сказал «Нельзя», значит нельзя. Безопасность превыше всего. Эту фразу Лёня повторяет каждый раз, как мантру, когда кто-нибудь из нас тостует.

Весь вечер мы смеемся и чувствуем себя единым целым. Вадим говорит, что именно на третий день решается судьба команды: или все остаются врагами до конца похода, или наоборот, — лучшими друзьями. Нет, вселенской любви я ни к кому в этот вечер не испытывала. Просто очень хорошее чувство — единения и удовлетворения, будто все мы на один вечер стали большой крепкой семьей.

Потом много раз перебирала в голове фразы, сказанные в этот вечер, шутки, слова. Спрашивала себя, почему так никто и не отреагировал на просьбу Лены о потрескивании в розетке. Мы все были так счастливы и беззаботны, что оторвались от реальности и забыли об элементарной безопасности!

Глава 19

Пощелкивание. Папа так делал двумя пальцами, когда я была маленькой, чтобы меня рассмешить. Только не так быстро. А тут пощелкивающий полет шмеля какой-то. Он летит над зеленым лугом, стогом сена в котором мы с Лёшей занимаемся любовью. Внутри так душно, прямо горячо! Выглядываю и вижу ребят у костра: Иру, Павла, Сережу, Лену, Лёню, Вадима. Они хотят поджарить рыбу. Дровишки в костре потрескивают. Да-да, не пощелкивают, а потрескивают.

— Дым, — слышу голос Лёши. Он кашляет.

— Да нет, это мне просто снится, — говорю я, но тут же просыпаюсь от жжения в горле.

— Пожар! — на палубе раздается топот, и к нам сверху кто-то яростно стучит. — Огонь на камбузе! Срочная эвакуация. Двери в коридор не открывать!

— Сюда! Сюда! — в открытом верхнем иллюминаторе показывается лицо Лёни. — Быстрее! Быстрее! Берем спасательные жилеты и документы в непромокаемом бауле. Скорее! Скорее!

Лёня повторяет слова, будто пытается убедить самого себя в реальности происходящего. Я запрыгиваю на кровать, передаю ему жилет, подтягиваюсь, снизу помогает Лёша. Лёня вытаскивает меня на палубу, неловко прижимая к себе. Чувствую сильный запах алкоголя. У него же была вахта! Как он мог? Лёня виновато смотрит на меня. Не время разбираться. Середина яхты охвачена черным дымом.

Лёша выбрасывает через люк на палубу непромокаемый баул, спасательный жилет и с помощью Лени вылезает сам. Мы надеваем жилеты. Я никак не могу сообразить, как правильно закрепить нижний ремень. Когда объясняли, все получалось, а теперь, как назло, нет. Мы оба с ужасом смотрим на черный дым, обволакивающий все вокруг.

— Скорее! Пожар! Эвакуация!

Лёня бегает по палубе, но в кокпит зайти не решается.

— Господи, не слышат они, что ли? — он принимается стучать, что есть силы по корме. — И тузик сдут!!!

Лёня громко ругается, а мы стоим, словно зрители в кинотеатре, наблюдающие за действием фильма на экране. Отказываемся верить в то, что всё это происходит с нами.

— В воду! — кричит Лёня нам. — Не понимаете, что если газовый баллон взорвется, мало не покажется!

— Как в воду? А остальные? — спрашивает Лёша.

— В воду! — повторяет Лёня. — Если жить хотите.

— Но остальные?! — кричит Лёша.

— Вон они! Слава Богу!

Будто из самой преисподней из клубов дыма одна за другой появляются четыре фигуры, замотанные в простыни и одеяла. Они сбрасывают их и натягивают спасательные жилеты, спрятанные наверху в сиденьях.

— Слава Богу! — кричим мы.

— За борт! — надрывается Леня. — Я приказываю всем за борт! Сигнал о бедствии уже подал. Спасатели скоро будут здесь! Все за борт!

— А Вадим? — кричу я. — Вадима нет!

— Я за ним! А все остальные за борт. Газ! На кокпите газ!

Леня подбегает к нам и с криком: «Не поминайте лихом!» с силой толкает нас за борт. Чернота проглатывает нас. Мы выныриваем и пытаемся отдышаться. Вода обжигает холодом.

— Плыви! — кричит Лёша. — Нужно плыть, — он хватает меня за жилет и тащит вперед. За спиной слышу всплески воды — очевидно, Лёня по-своему помог спастись и остальным.

Плыть в спасательных жилетах ужасно неудобно. Просто невозможно. Ощущаю себя огромной черепахой, запутавшейся в рыбацких сетях. Мы гребем, как можем, но продвигаемся очень медленно.

— На спину! — командует Лёша. — Так легче.

Поворачиваемся. Действительно, получается лучше. На яхте никого не видно, она охвачена огнем. В этот момент раздается взрыв. Горячая волна обдает нас и тянет куда-то вниз. Вокруг меня все бурлит, потом успокаивается. Ощупываю себя. Вроде жива. А где его рука? Она же была в моей! Где он?

— Лёша! — кричу я. — Лёша! Господи, Лёша! Ты где?

Его нигде нет. Я осталась одна. Совершенно одна. Он умер. Всё кончено. Бог давал мне знаки, что так нельзя. Я не ценила его. Теперь всё закончено. Его больше нет. Господи! Забери и меня! И меня тоже! Нет, отдай мне его обратно! Я хочу жить дальше! Я буду совсем другой. Я всё поняла! Всё поняла! Я знаю, что есть главное!

— Лёша!!! — кричу я что есть мочи.

— Что ты орешь, как сумасшедшая? — слышу его голос. — От взрыва чуть не оглох, а теперь еще ты.

— Я чуть с ума не сошла от страха! Господи, Лёша, где остальные? Вадик, Лёня, Лена, Ира, Сережа, Павел? Почему мы их не видим? Надо их найти. Возможно, им нужна помощь.

— Они, наверное, тоже отплыли. Я слышал, как они прыгали в воду. Не думай о них. Нам нужно доплыть до острова.

— Нам нужно посмотреть, все ли с ними в порядке!

— Нам нужно доплыть до берега.

— Но ведь Лёня сказал, что спасатели скоро будут! Они нас подберут!

— Это неизвестно. Лёня много, чего говорил. Теперь нам нужно только на себя полагаться. В такой холодной воде мы долго не протянем, а до острова совсем недалеко.

— Но остальным, возможно, нужна помощь!

— Нам всем нужна помощь! — Лёша кричит. — Посмотри, там у яхты все в огне! Наверное, горючее разлилось. Мы сгорим. Если они живы, доплывут сами. Если нет, мы не поможем. Нам нужно спасти себя. Нам нужно жить! Это главное!

Я начинаю тихонько завывать от охватившего меня ужаса. Лёша мягко берет мои руки в свои.

— Послушай. Возможно, сейчас нам придется принять самое важное решение в нашей жизни. Вместе. Я не хочу на тебя давить. Хорошенько подумай.

— Господи, как мы можем сейчас что-то решать? — отвечаю дрожащими губами. Мне так холодно, что, кажется, сейчас остановится сердце. — Капитан нам должен сказать, что делать! Он отвечает за нашу безопасность!

— Мы сами отвечаем за нашу безопасность. Только мы отвечаем за то, что с нами будет! Нам нужно решить, остаемся ли ждать помощь здесь или поплывем на остров.

— Господи, мне уже сейчас так холодно, что я не чувствую пальцев. Нужно двигаться, чтобы не замерзнуть. Нужно плыть!

— Хорошо, — отвечает Лёша. — Здесь течение. Лёня говорил. Нас может снести в море. Будем ориентироваться на яхту, пока она горит. Включи лампочку, чтобы мы не потеряли друг друга. Здесь есть еще свисток на случай, если мы потеряем друг друга. Положим баул под голову и будем вместе работать ногами. Вот так. Не останавливайся.

Я плыву, как меня учили в школе. Ритмичные и плавные движения от бедра. Вспоминается фильм «Москва слезам не верит». Господи, я сама будто в фильме. Сейчас проснусь, и всё окажется страшным сном. Такое может происходить только во сне или в фильме! Как сильно я хотела, чтобы моя жизнь походила на книгу или фильм. Какая несусветная глупость! Верните мою жизнь, возьмите все книги мира, все фильмы, все постановки! Верните мою спокойную, размеренную жизнь: работу в офисе и Лешу на диване в нашей скромной квартирке на окраине Москвы. Мне больше ничего не нужно! Еще Свету и маму с папой. Это самое главное.

Лёша несколько раз останавливается, чтобы сориентироваться. Направляет в сторону острова фонарик, но его тусклого света хватает только на несколько метров. До цели должно быть недалеко, но берега пока не видно.

— Греби! — рычит Лёша и работает ногами. — Давай поменяемся местами, тогда нас не будет сносить.

Я перехожу на его сторону. У меня нет сил говорить. Почти не чувствую ног.

— Нам нужно доплыть. Я знаю, совсем чуть-чуть осталось. Вдвоем мы сможем. Греби!

Сжимаю зубы и вспоминаю, как тренер по фигурному катанию ругала меня за то, что не хочу выполнять элементы. Я говорила, что устала, что я просто маленькая девочка. Она кричала, а я плакала, но делала.

Закусываю губы и работаю ногами. Мы плывем отчаянно долго и уже даже не видим догорающую яхту. Когда совсем теряю надежду, Лёша вдруг кричит: «Берег!» Чувствую песок и камни под ногами, делаю еще несколько движений и упираюсь головой в сушу. Баул подхватывает Лёша и оттаскивает подальше от воды. Волны раскачивают мое тело, я не в силах сделать ни шага. Усталость, как стокилограммовая плита, давит на меня и не дает сдвинуться с места. Хочется закрыть глаза и уснуть, а проснуться, когда взойдет солнце и прибудут спасатели.

— Поднимайся! Нам нельзя спать, — слышу голос Леши.

Он хватает мою руку и пытается оттащить подальше от воды, но падает, обессиленный.

— Подожди! — шепчу я. — Я сейчас немного отдохну и пойду сама.

— Нельзя отдыхать. Можно потерять сознание и больше не очнуться. Нужно вставать. Вспомни любимый фильм!

Перед моими глазами предстает заиндевевшее погружающееся в глубины ледяного океана лицо Леонардо ди Каприо. Тут же со стоном переворачиваюсь на живот и встаю на четвереньки.

— Знаешь, я уверена, что это просто сон, — шепчу Лёше. — Мне такие часто снятся… Нужно просто закрыть глаза, а потом мы проснемся…

Так и делаю, как вдруг чувствую обжигающую острую боль на щеке, будто к ней горящий факел приложили.

— Что ты делаешь? — кричу не него. — Зачем ты бьешь меня?

— Тебе больно?

— Да, черт побери! — держусь за горящую щеку.

— Тебе когда-нибудь было больно во сне?

— Нет… — растерянно шепчу. — Не было…

Щиплю себя за руки, за ноги, но не просыпаюсь, а снова и снова чувствую боль. Это не сон. Боже! Мы одни на необитаемом острове, без одежды, без всего! Мы потерпели кораблекрушение! У нас есть телефоны, но они не принимают сигнал. Нет огня и одежды, только два тусклых фонарика и спасательные жилеты.

— Мне ужасно холодно, — пытаюсь прижаться к нему, но жилет мешает.

— Нам нужно продержаться, пока не придет помощь. Лёня сказал, что подал сигнал. У вахтенного всегда должна быть при себе рация. Нужно укрыться от ветра. Нас скоро найдут. Огонь наверняка кто-нибудь заметил. Здесь много яхт. И взрыв кто-нибудь слышал. Нас спасут. Нужно продержаться всего пару часов.

Мы находим большой куст. Лёша обрывает несколько веток кустарников и складывает так, чтобы мы могли сидеть, не страдая от ветра.

— Главное — не спать. Нам нельзя спать, — повторяет он, как заклинание. — Мы будем говорить.

— О чем? — спрашиваю я. На меня наваливается такая усталость, что голова падает ему на плечо. Кажется, что я на несколько секунд теряю сознание или засыпаю.

— Куда? — он приподнимает плечо и резко его опускает так, что я тут же прихожу в себя, — давай рассказывать анекдоты.

— Я не знаю анекдотов. Хотела на работе ввести паузу смеха, но не успела. Ах, сколько всего я еще не успела!!!

— Ничего, жизнь еще длинная. Главное, не забыть, что мы не успели, и когда вернемся, все осуществить. А пока расскажем друг другу самое смешное из того, что было с нами в жизни, раз уж анекдотов не помним.

— Прости, мне сейчас как-то не до смеха. Знаешь, я в воде такой шок испытала, когда ты на секунду пропал из виду, что у меня теперь эти мысли из головы не выходят.

— Расскажи о них, — он обнимает меня.

— Да, — крепче прижимаюсь к нему, чтобы хотя бы одна сторона ноги соприкасалась с его. От этого становится чуть теплее. — Еще месяц назад я хотела, чтобы моя жизнь была похожа на фильм: острые ощущения, сумасшедшая любовь, необычное приключение! Теперь наша яхта сгорела. Где другие ребята, мы не знаем. Мы с тобой спаслись, но возможно, замерзнем на этом проклятом острове. Так вот я сегодня поняла, что мне такой голливудской жизни не нужно. Я хочу совсем другого: вернуться в Москву, в наше уютное гнездышко, которое мы вместе обустроили, лечь с тобой на наш потертый диванчик и просто быть вместе: в тепле, уюте, спокойствии. Мы будем говорить… Неважно о чем. Просто болтать и ощущать, что мы есть друг у друга, и с нами все в порядке. А утром пойдем на работу, которую выбрали сами и до которой доросли собственными стараниями и усилиями. И знаешь, на этот раз я не побегу, сломя голову. Я выйду на десять минут пораньше и буду смаковать каждый шаг: по Москве, по метро, по тропинке до банка, по лестнице до нашего третьего этажа, по кабинету. Как я могла? Жить в одном из красивейших городов мира и перестать замечать его красоту! Каждый день ездить на метро, которое можно отнести к чуду света, и видеть лишь серые лица пассажиров и кричащие заголовки желтой прессы? Жить с одним из самых понимающих мужчин на свете, и перестать ценить его качества? А работа? Да у меня самая лучшая работа! Только в сказках все живут долго и счастливо. А в обычной жизни всегда есть проблемы, есть огорчения, но это нестрашно, потому они есть проявление жизни! Она неидеальна, но зато она наша. Если мы ее сделали такой, значит в этом есть смысл!

— Да, он есть. Согрелась? — он светит фонариком на меня.

Я вдруг осознаю, что зубы мои больше не стучат друг о друга, а внутри так тепло, будто стакан глинтвейна выпила. Когда вернемся, сделаю нам глинтвейн. Давно его не пила. А еще хочу попробовать его на какой-нибудь европейской рождественской ярмарке, где украшенные сотней неоновых лент карусели и маленькие домики со всякой всячиной.

— Да, мне гораздо теплее. Интересно, почему?

— Тебя согрели мысли, — отвечает он, — мысли о главном. Наше тело сразу откликается, когда мы думаем, говорим, делаем, касаемся того, что важно для нас. Тело дает энергию и силы на то, для чего мы рождены.

— Значит, я рождена для этого? Быть с тобой, ходить по Москве, работать?

— Это можешь решить только ты. Никто не может сказать тебе, что есть главное. Поэтому я все эти дни ничего не говорил тебе. Человек живет, чтобы понять это. Если ему скажет кто-то другой, всё будет неправдой. Наш мозг пластичен, пути в нем могут меняться, наращиваться новые. И все же главное остается неизменным — он основан на нашем генетическом коде или душе, которая вселяется в наше тело. Как бы то ни было, мы рождаемся, чтобы познать, ощутить, испытать. Но чтобы узнать, что именно, нужно внимательно слушать себя, обращать внимание на то, как откликается тело, искрят эмоции, трепещет душа. Если мы не делаем то, что должны делать, что определили для себя, как главное, то чувствуем тоску, холод, мы замерзаем. Если мы следуем чувствам, то приходим к тому, что многие называют душой. Я называю это проще — главным. Когда я знаю, что чувствую, и чувствую, что знаю.

— Знаешь? Я недавно начала танцевать чечетку, точнее ирландский танец …

— Ирландский танец? — переспрашивает он.

— Да. Мне нравится. И здесь нет никаких рациональных объяснений. Нравится и всё, — тихонько улыбаюсь, прижимаясь щекой к его щетине.

— Может, когда вернемся, и меня научишь? — спрашивает он после продолжительной паузы.

— Но ведь ты не хотел танцевать? — теряюсь я.

— Я хотел, но боялся.

* * *

Мои плечи — мягкий воск, руки — ниспадающие капли. С каждой секундой они становятся все горячее и вот, льются вниз потоками тепла, заставляя тело трепетать от счастья, неги и первозданного восторга — от того, что ты просто есть, что ты существуешь.

Почему я не замечала этого раньше? Не тепла, а восторга. Просто поворачивала кран и мылась. Помню, мне было приятно ощущать тепло, но я не видела в этом никакого чуда, ничего особенного. Будто так всегда было и должно было быть. Провожаю взглядом ласковую струйку. Она нежно гладит мои плечи, живот, ноги и уходит вниз. Сколько бы я отдала за эту струйку тепла той ледяной ночью после крушения. Мы уже почти сдались. Течением нас отнесло на другую сторону острова, и там не сразу начали искать. Мы сами пошли по линии берега в сторону яхты, где нас и подобрали на рассвете.

Других спасла мимо проходящее судно — прямо из воды. Выжили все, кроме Лёни и Вадима. Взрыв застал их внутри. Выжившие улетели, как только закончились официальные мероприятия в рамках расследования. В Москве мы ни с кем не виделись. Может быть, чуть позже, когда все утихнет и забудется.

Не знаю, сложилось все само собой, или мы невольно приложили к этому руку, но у меня было предчувствие. Если хочешь найти ответ на вопрос, он придет, но ты должен быть готов. Он может тихонько постучаться в окно или стать мимолетной встречей на улице. Если ты не заметишь его и пропустишь, то он обязательно вернется и постучится громче. Потом еще громче, пока не случится беда. Такая, которую нельзя не заметить. Она бьет наотмашь в лицо. И тогда нельзя не почувствовать — все сразу становится ясно. Не мыслью, а нутром понимаешь, каждой клеточкой тела, потому что мысль скоротечна: сегодня пришла, завтра забылась, а сущность не изменить. Ее нельзя найти или исправить, можно только осознать и принять. Даже если ты не хочешь, все окружение кричит: «Нет!», когда-нибудь все равно придется.

Мы с Лёшей будто умерли от холода в эту ночь и с восходом солнца снова возродились. Даровал ли нам кто-то этот второй шанс, или мы сами его в четыре руки вырвали у судьбы, но во мне многое перевернулось в эту ночь. В переживании страха за собственную жизнь я дошла до самого дна — до дня, когда мама вытолкнула меня из своих теплых недр, и мне впервые в жизни стало холодно. Меня, конечно, завернули в одеяло, а потом пеленали, одевали, кутали. В садик, школу, на работу. И я думала, что так и должно быть. Я куталась дальше, а мне становилось холоднее. Я покупала одно одеяло за другим, но все тщетно. Я превратилась в бесчувственный, жесткий лед.

Ругалась, кричала, хмурилась, если что-нибудь шло не по плану. Я забыла об изначальном статусе-кво: мы приходим голыми в этот мир, такими же и уходим. А все, что между этими точками — дар и чудо. Это путь, по которому нам разрешается пройти, чтобы попробовать нечто новое. Наша суть и есть то новое, что нам можно познавать и чувствовать каждый день. Мы идем наощупь, освещая и согревая чувствами путь. Знать, что чувствуешь, и чувствовать, что знаешь. Я запомнила это на всю жизнь.

Эта ночь вернула меня в тот миг, когда я заплакала, увидев людей и почувствовав тепло. Я плакала, когда увидела катер со спасателями, когда они завернули нас в одеяла, когда мне дали чистое и сухое белье, когда в отеле я легла на мягкую кровать и уснула без страха замерзнуть и больше никогда не проснуться.

— Александра, — слышу я встревоженный голос Лёши за дверью ванной. — У тебя все в порядке?

— Да, — отвечаю я. — У меня все в порядке.

Теперь у меня всё в порядке. Как много раз я спрашивала себя и Лешу, что в жизни главное. Сначала я думала, что это работа. Потом, что это Лёша. На яхте мне показалось, что это любовь, как у Лены и Сережи. У меня была тысяча ответов и ни одного правильного. Нет, все они были правильными, просто каждому свое время и свой черед, ведь у каждого своя глубина. Раньше я не хотела погружаться в холод, плавала, где тепло, где солнце, где плавают все. В ту ночь я оказалась там, куда никогда не решалась опуститься. Я оказалась на глубине, куда доплывают только в одиночку. Но мне повезло — он был рядом со мной.

Сама катастрофа сразу ничего не изменила. Он говорил мне плыть, и я плыла. Я знала, что нужно двигаться, и я двигалась. Нужно было говорить, и я говорила. Главное пришло под утро. Когда Лёша замолчал, и я увидела себя, висящей на тонкой нити над глубокой пропастью, где внизу лежат те, кто потерял себя. Ниточка эта не обрывалась, она лишь распускалась. Я не летела, а постепенно снижалась. Руки налились свинцом, ноги отказывались повиноваться, и в какой-то момент мне стало все равно, где я, и что со мной будет. И даже сотое по счету замечание Леши о том, что у меня на животе жирок и его нужно скидывать прямо сейчас, не играло большой роли. Жирок? Значит, еще жива. И в этот момент я заметила лестницу на скале. По ней поднимались люди. Они не смотрели на нас, просто шли. Я увидела там Лешу и вспомнила вдруг ту метта-медитацию, в которой он не хотел идти ко мне. Я кричала, махала ему. Все тщетно. Он не слышал. И тут я решила, что нужно идти к нему. Нить вдруг перестала распускаться, она стала эластичной, я раскачивалась из стороны в сторону, как маятник, и вскоре оказалась на одной с ним на ступеньке. Мне никто не помогал. Я выбралась сама. Другие люди, не обращая на нас внимания, шли дальше. Ступеньки давалась им с трудом, но осилив одну, они говорили: «Спасибо!» и шли дальше.

Я стала махать тем, кто висел на других нитях над пропастью, чтобы показать путь спасения. Я знала теперь, куда идти. Но они были слепы — они смотрели только себе под ноги и со страшными криками падали вниз. Мы перестали махать им, взялись за руки и пошли наверх. Как другие, говорили за каждую ступень «спасибо». Добравшись до вершины, мы увидели слепяще-золотое море и рассвет. Мы обнялись и стояли так долго-долго. Перед глазами промелькнуло все главное, что было в моей жизни, каждая мелочь! Даже внутреннего бюрократа-счетовода с танцующим интеллигентом увидела, только на этот раз они не боролись, не затыкали кляпами друг другу рот, а выступали вместе, на одной сцене — в своем театре. В этот момент я услышала звук мотора катера и очнулась. Мы были спасены.

— С тобой правда все в порядке? — снова слышу его голос за дверью.

Выбираюсь одной ногой из ванной, заливая коврик горячими струйками воды, открываю дверь.

— Если хочешь, проверь, — улыбаюсь и снова прячусь под душ.

Он заходит, раздевается и прыгает ко мне.

— Тепло, — говорю, обнимая его.

— Все никак не можешь отогреться? — спрашивает он участливо и поворачивается так, чтобы горячие струи воды падали только на меня.

— А ты? — глажу его спину теплыми руками.

— Я — крепкий орешек!

Выключаем душ. Закутываем друг друга в большие мягкие полотенца и спешим на диван. Он целует меня в губы и стирает капельки воды с лица.

— Даже не верится, что сегодня рабочий день, на часах 19.30, а мы уже лежим вместе в кровати, — говорит он, и мне кажется, он сейчас заплачет.

— Анжела у нас теперь цветы и подарки покупает. Работаем строго до шести, в обед отдыхаем, не устаем так быстро. А если не успеваем, то у нас по инструкции есть второй день на проверку документов. И ты не поверишь! Теперь никто не болеет, не отлынивает, практически не ошибается! Мы все как одна команда!

И еще я помогла сегодня Николаю устроиться в детективное агентство, которое оказывает услуги банкам. Он попросил рекомендацию, и я ее с удовольствием дала. Лёше об этом, конечно, не рассказала. Зачем его беспокоить из-за такой мелочи? Отца Алексея в итоге выпустили. Сердобольный отозвал заявление из полиции и больше никогда не появлялся в нашем банке. Оказалось, что он и в других финансовых учреждениях пытался отмыть деньги. Возможно, там информацию слили.

— Я рад за тебя! — Лёша целует меня в губы и обнимает так же крепко, как тогда на острове. — И за себя. Отогрелась?

— Да, — освобождаюсь от полотенца и залезаю под одеяло.

— Значит, теперь не будем из-под одеяла вылезать? — он смеется и присоединяется ко мне.

— Не будем, — вторю ему, и тело мое откликается огнем на его прикосновения.

— Жарко, — шепчу и откидываю одеяло.

И снова зеленый луг и полевые цветы, запах сена и духота лета. И снова наш диван скрипит в такт проносящемуся мимо поезду. Тук-тук, тук-тук. Тук-тук, тук-тук.

— Снова соседи? — спрашиваю я.

Лёша вскакивает, одним рывком отодвигает диван от стены и снова прыгает ко мне. И мы продолжаем, наращивая темп, пока поезд не скрывается за поворотом, прощаясь с нами громким, заглушающим все вокруг гудком.

* * *

На этом самом месте мое повествование могло было бы закончиться словами «и жили они долго и счастливо», если бы не одна маленькая полосочка. Точнее, две. Я увидела их в тесте на беременность, который спрятала от Светы в кармане кофты. Заметила задержку, сделала тест и обомлела! Господи! Как ему удалось пройти через все это? От подсобки кинотеатра, через «Мохито», качку и кораблекрушение? Как он удержался? Крепкий орешек!

— У нас будет ребенок! — кричу Лёше из туалета. — Лёша, у нас будет ребенок! Ты станешь папой! Неужели мы теперь не поженимся? Лёша, ты слышишь? Лёша?!

Большое спасибо, что выбрали мою книгу!

Позвольте представиться. Мне 35 лет, по первой профессии я юрист (к.ю.н.), сейчас — мама двух детей, писатель, психолог-консультант по позитивной психологии. На популярном блоге о счастье и личной эффективности http://superhhapy.ru и в книгах я рассказываю о том, как улучшить качество жизни и быть счастливым человеком. Возможно, вас заинтересуют другие мои произведения:

Рассказы. У него абсолютный слух, но он предпочитает тишину. Ее все принимают за сумасшедшую, но, может быть, все наоборот? У них была договоренность — любить, пока смерть не разлучит, но в жизни случается всякое. У всех героев моих рассказов есть шанс — измениться или остаться в прошлом. И выбор порой меняет все вокруг, в том числе в жизни тех, кто о них читает. У каждого есть шанс.

В этой книге я собрала десять моих лучших рассказов, которые я написала за последние четыре года. Рассказы "Квартира на первом этаже" и "Бабушка Соня" были отмечены жюри на двух международных литературных конкурсах. Приобрести в электронном виде книгу «Рассказы» можно в магазине http://litres.ru или на блоге http://superhappy.ru

Позитивный тайм-менеджмент. Книга о том, как все успевать, но при этом оставаться счастливым человеком. Как правильно ставить цели и не забывать о радостях каждого дня. В этой книге я объединила самые яркие открытия современной позитивной психологии и тайм-менеджмента, чтобы вы за короткое время смогли сделать себя более счастливыми и успешными людьми. Книга вышла в печатном виде в августе 2014 года в издательстве «Альпина-Паблишер». В электронном виде доступна на amazon.com amazon.de amazon.fr amazon.co.uk http://litres.ru и на моем блоге.

«Перфекционистка из Москвы» Это первая книга из серии «Перфекционистка». С нее все началось. Если вам интересно, как встретились Александра и Алексей, как вместе боролись с перфекционизмом и чувствами друг к другу, то прочитайте эту книгу. Найти ее можно в магазине «Литрес» и на моем блоге http://superhappy.ru

«Перфекционистка и малыш». Конечно, у книги будет продолжение — третья книга, посвященная теме материнства. Чтобы не пропустить его, подпишитесь на новости моего блога http://superhappy.ru

Буду рада любому вашему отклику на мейл info@superhappy.ru

Спасибо за ваше внимание и до следующих встреч!

Мария Хайнц

Примечания

1

Kinder, K?che, Kirchen (Дети, кухня, церковь) — известное немецкое выражение, обозначавшее раньше роль женщины.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно